Современный зарубежный детектив-15. Книги 1-16 [Сабин Дюран] (fb2) читать онлайн

Рада Джонс ПЕРЕДОЗИРОВКА

ПРОЛОГ

Двадцатичетырехлетний Эрик Вайс не собирался умирать. И даже не гнался за кайфом. Он просто пытался уснуть.

Но все равно умер.

ГЛАВА 1

Доктор Эмма Стил опаздывала. До начала смены оставалось всего двадцать минут, поэтому педаль газа была выжата до упора.

Она вполне могла бы проехать мимо старого седана. Некогда останавливаться. У меня всего несколько минут, чтобы добраться до работы и начать спасать жизни.

Но она остановилась.

Дрожа под старой застиранной униформой, Эмма постучала в окошко:

— Вам помочь?

— Я застряла, — сквозь слезы ответила пожилая женщина, сидевшая в машине.

— Трогайтесь по моей команде. Только очень медленно. — Эмма бросила коврик из своей машины под буксующее колесо. — Давайте! — Она уперлась в багажник и начала толкать автомобиль вперед. Кроксы заскользили по снегу.

Черт! И хоть бы один мужик был поблизости…

Она сбросила обувь и снова поднажала.

Машина поползла вперед, потом колеса завертелись, плюнув снегом прямо в лицо. Готово дело.

Эмма отряхнула снег и, как была, в красных носках и с кроксами в руках, пошла к своей машине. Мне холодно. Я опаздываю. Энн снова взбесится. Впереди двенадцатичасовая смена. Жуть.

Стоило ей переступить порог, как начался полный бардак.

— Реанимационная бригада — в отделение неотложной помощи, блок номер три! — взревели динамики под потолком.

Вся команда бросилась к третьему блоку.

Вой сирены прорезал воздух, потом захлебнулся. Карета скорой помощи остановилась, погасив мигалку.

Эмма толкнула дверную ручку костяшками кулака и вышла на холодную улицу. Открыв заднюю дверцу машины, она встретилась взглядом со Сьюзи, техником скорой помощи,^[1] чья темно-шоколадная кожа блестела от пота. Значит, активный непрямой массаж сердца. Плечи у Сьюзи обмякли, но она продолжала ритмично надавливать на грудь пациента. Джо, ее напарник, тем временем освобождал крепления каталки. С глухим стуком выгрузив койку из машины, они покатили пациента в третий блок. Не прекращая массаж, Сьюзи доложила:

— Найден без сознания… Сколько пролежал — неизвестно… Сосед по комнате начал СЛР,^[2] мы были через девять минут… Пульса нет, дыхание агональное… Вену не нашли, поставили внутрикостный на левой голени… адреналин трижды по кубику… — Говорила она отрывисто, попутно продолжая давить ладонями на неподвижную грудь пациента.

В воздухе пахло потом и страхом. Джо не переставал качать мешком воздух, но тот почти не попадал в легкие. Слишком быстро качает, и маска прилегает плохо.

— Сколько он уже на СЛР?

— Девятнадцать минут. Ввели два кубика налоксона, без результата.

— Где его нашли?

— В центре. Лежал в спальне, в собственной кровати.

— Раньше вызовы бывали?

— Нет.

— Что нашли на месте?

— Пустую бутылку виски. Пузырек из-под лекарств на чужое имя. Его забрала полиция.

— Возраст?

— Двадцать четыре.

— Имя известно?

— Эрик. Эрик Вайс.

— Пульса так и не было?

— Нет.

На вид пострадавший будто просто спал. На коже не было трупных пятен — темных отметин смерти. Эмма потрогала его шею в поисках пульса. Ничего. Глаза у парня были прикрыты потемневшими от пота светлыми волосами. Эмма осторожно отвела их в сторону затянутой в перчатку рукой и аккуратно приподняла пальцем веко. Радужка казалась стеклянной, а черный зрачок сжался в крохотную точку. Опиаты.

— Мы тебя вытащим, Эрик, — пообещала она, пусть он и не слышал. Говорила она не столько для пациента, сколько для бригады. — Налоксон, два куба.

Героин, морфин, оксикодон, даже метадон — все опиоиды снимают боль. А еще от них кайфуют, так и вырабатывается привыкание. Некоторое количество опиоидов позволяет уснуть. Но если перебрать, перестанешь дышать и умрешь. Налоксон — единственный антидот, способный обратить действие опиоидов вспять. Если, конечно, дело в них.

— Вена?

— Уже работаю, — ответила, не поднимая головы, медсестра Джуди, склонившаяся над правым локтем пациента.

Она по венам спец. Если Джуди не найдет, то никто не сможет.

— Дрель…

Бренда, сестра приемного покоя, тут же подала инструмент для внутрикостного доступа.

Парень лежал на каталке, грудь у него поднималась и опускалась на пару дюймов с каждым толчком. Сьюзи переместилась в конец группы коллег, ожидая, когда снова придет ее черед делать массаж сердца. Она доставила пациента в отделение, но не собиралась его бросать. Давление по-прежнему было на нуле. Из-за отсутствия сердечного ритма кривая ЭКГ повторяла ритм толчков. Медбрат Том, отвечающий за искусственную вентиляцию легких, взял на себя работу над восстановлением дыхания. Левой рукой он прижимал маску к синюшному лицу, а правой ритмично сжимал мешок Амбу, подавая воздух, который с отвратительным протяжным чавканьем вырывался наружу. Все-таки маска прилегает плохо.

— Как успехи? — спросила Эмма.

— Так себе.

— Адреналин, раствор бикарбоната натрия и еще два куба налоксона, — обернулась Эмма к Сэлу, фармацевту отделения неотложной помощи. — Будем готовить к интубации.

— Какой миорелаксант возьмешь?

— Пожалуй, сукцинилхолин, без седативных. Парень и так в отключке.

— Сейчас подготовлю, — кивнул Сэл. — Сколько?

Эмма посмотрела на парня и прикинула: худой и не слишком высокий, весит килограммов семьдесят, наверное.

— Сто двадцать.

— Адреналин введен.

Эмма перешла к изголовью, чтобы осмотреть дыхательные пути. Шея подвижная, не опухшая. Шрамов нет. Красивый волевой подбородок — три пальца до кадыка. Места должно быть достаточно, чтобы полностью вытянуть язык и открыть дыхательные пути. Она смазала гелем металлическую насадку-клинок в форме вопросительного знака, вставила ее в эргономичную пластмассовую рукоять и проверила работу отсоса. Показатели насыщения крови кислородом не считывались вообще. Но сейчас это не имело значения. Ручная вентиляция не сработала. Нужно открыть доступ воздуха. Только и всего.

— Вторая доза в два куба налоксона введена.

— Подготовьте третью. И еще один адреналин через пять минут.

— Получается, шесть кубов налоксона? — уточнил Сэл. Стандартной дозой считались два кубика, а тут в три раза больше.

— Ему уже не повредит, — бросила Эмма. Налоксон не особенно влияет на организм, разве что приводит к абстиненции у наркоманов.

— Лучше ломка, чем смерть, — кивнул Сэл.

— Я готова, — сказала Эмма.

Левой рукой она взялась за рукоять видеоларингоскопа, осторожно направляя клинок. Том убрал маску, закрывавшую рот. Эмма правой рукой разжала зубы парня, потом вставила поверх языка клинок, пока его кончик не показался на экране. Трахею было не разглядеть из-за плотной массы белой пены. Опиаты… Ну конечно же! Наверняка отек легких. Потому парня и не удалось раскачать. Она продвинула клинок еще на полдюйма, потом прижала им язык пациента, пока в середине верхней части экрана, как и положено, не показался язычок — крошечный розовый сталактит, защищающий трахею. «Прямо как в учебнике», — подумала Эмма, вглядываясь в экран.

— Отсос…

Том сунул ей в правую руку пластмассовый цилиндр, прикрепленный к дренажной трубке. Эмма ввела прибор в открытый рот, собирая выделения и отодвигая язык в сторону, чтобы открыть голосовые связки. Вынув цилиндр, она положила его на каталку под плечо парня, чтобы освободить правую руку.

— Трубку…

Эндотрахеальная трубка тут же оказалась у нее. Эмма просунула ее мимо языка вдоль клинка. Она продолжала смотреть прямо в рот, пока кончик трубки не скрылся из виду, а потом снова повернулась к экрану.

— Остановить СЛР. Проверить пульс.

Она просунула трубку еще дальше, целясь в белый треугольник между голосовыми связками — вход в трахею. Скошенный кончик трубки зацепился за черпаловидный хрящ, крохотный парный орган, укрывающий голосовые связки. Она отодвинула трубку назад на четверть дюйма и опять толкнула ее вперед. Снова зацепилась. Время на исходе. Эмма еще раз подтянула трубку повыше и провернула ее влево чуть меньше чем на четверть оборота, после чего снова сунула дальше. На этот раз кончик прошел точно между хрящами. Еще полдюйма — и трубка скользнула в трахею, как и планировалось.

— Клинок.

Том вытащил из горла жесткую насадку, и пластиковая интубационная трубка изогнулась, входя в дыхательную систему. Эмма проталкивала ее дальше, пока не скрылась из виду манжета.

— Надуваем.

Том выдавил воздух из большого шприца, соединенного с манжетой. Наполненная воздухом манжета запечатала трахею, и Том закрепил трубку. Дыхательные пути были свободны.

— Продолжить СЛР.

— Шумы в легких с обеих сторон. В животе ничего.

— Сатурация?

— Не читается. Нет сигнала.

— Пульса нет.

— Есть двадцатка в правой подключичной, — сказала Джуди.

— Еще дозу налоксона. Потом бикарбонат.

Том посмотрел на трубку.

— Глубина введения — двадцать четыре, — сказал он, и сестра записала его слова в протокол. — Четвертая доза налоксона введена. — Том удалил из трубки кровавую пену, потом еще раз.

Реанимация продолжалась. Устав, каждый переходил в конец очереди, чтобы немного отдышаться и продолжить борьбу.

— Есть бикарбонат.

— Сколько мы уже возимся? — спросила Эмма.

— Тридцать четыре минуты, — откликнулась сестра.

— Итого у нас неизвестное время в отключке, дальше СЛР посторонним лицом в течение десяти минут, потом в скорой, доза налоксона и три кубика адреналина внутрикостно, и тридцать четыре минуты реанимации у нас, включая три дозы налоксона и два куба адреналина.

— И бикарбонат, — добавил Сэл.

— Давай еще одну. И следующий налоксон.

— Суммарно выйдет десять кубов.

— Ага, — кивнула Эмма, поглядев на безжизненное тело на каталке.

А ведь это чей-то сын. Чей-то возлюбленный. И чья-то жизнь больше не будет прежней после сегодняшнего.

— Как проходит воздух?

— Уже лучше, — ответил Том.

— Пятая доза: два куба налоксона. — Эмма оглянулась на свою бригаду: — У кого-нибудь еще есть идеи?

Нужно дать им шанс выговориться, пока не слишком поздно. Этот случай может стать тяжелым для всей команды.

Ответом ей была тишина. Они сделали все, что могли.

Под писк мониторов и свист воздуха, врывающегося в костлявую грудную клетку и выходящего из нее, молчание казалось по-настоящему гробовым.

Ну, если идей больше нет…

КРОШКА-КРОШКА ПАУЧОК^[3]

Меня всего колотит. Худо дело.

Позарез нужна доза.

«Ищи в гараже скорой», — сказал он.

И я ищу.

Нашел. Красная сумка с нарисованным черепом.

Открываю ее. Вот оно, спасение.

Пакет из небеленой бумаги длиной около фута. Тонкий и тяжелый.

Фотография в рамке. На обороте — автомобильный номер.

«Твой купон на следующую дозу», — так он сказал.

«Как мне сообщить, что дело сделано?»

Он засмеялся.

Этот смех… От него мурашки по коже.

«Я и так узнаю».

Меня передергивает.

Я отправляюсь искать машину.

ГЛАВА 2

Эмма снова оглядела помещение.

— Ну, если идей больше нет…

— Це-о-два пошел! — разорвал тишину Том, от волнения едва не перейдя на крик.

В самом деле пошел: поднялся до 35. Первый признак успеха. Может, и пульс появился?

— Остановить реанимацию.

В тишине послышался писк монитора, мерно отсчитывающего сердечный ритм: 125 ударов в минуту, собственный пульс пациента. Сердце заработало.

— Давление?

— Проверяю.

— Начинайте адреналин капельно. Какое бы ни было давление, оно упадет, как только действие препарата закончится. Налоксон тоже поставьте. И позовите реаниматолога из интенсивной терапии.

— ЭКГ снять?

— Да.

Сердце завелось. Но жив ли мозг после такой долгой остановки? Эмма заглянула в неподвижные голубые глаза. Зрачки по-прежнему сужены, но хотя бы реагируют. У него есть шанс. Мы постарались на славу.

Давление держалось, пульс был стабильный.

— Сатурация сто процентов.

— Отключить кислород. Рентген грудной клетки, желудочный зонд, катетер Фолея. По полной программе. Вы сами знаете, что делать. — Она посмотрела в глаза всем по очереди. — Хорошая работа, ребята. Вы молодцы.

Коллеги заулыбались.

— Вы тоже, доктор Стил.

Эмма улыбнулась им в ответ.

Отработанным движением она стянула грязные перчатки и бросила их в мусорную корзину. Похоже, плохих новостей на сегодня не ожидается. Разговаривать с родственниками ей было труднее, чем действовать по протоколу, особенно если пациент был молодым или, что еще хуже, ребенком. Впрочем, тяжело даже тогда, когда пациенту сто лет и он в деменции. У каждого есть близкие: мать, жена, ребенок. И всех переполняют эмоции — скорбь, отчаяние, чувство вины. Поэтому с родственниками так трудно. Они легко начинают злиться и винить персонал неотложки во всех грехах.

— Ты его узнала? — спросила Бренда.

— Нет.

— Это внук Джоуи. Работает медбратом в отделении интенсивной терапии.

Эмма вздрогнула. Новость была ужаснее не придумаешь. Джоуи, старый друг и хороший человек, много лет работал в административной службе и вышел на пенсию в прошлом году. Да и то, что парень служил медбратом здесь же, в их больнице, ничуть не облегчало дело. Эмме очень хотелось ошибиться. Может, дело все-таки не в передозе? Но она понимала, что факты не врут.

Сбежав в туалет, чтобы ненадолго побыть наедине с собой, она ополоснула руки и лицо холодной водой, смывая пот и смягчая резь в глазах. Из зеркала на нее глядела усталая женщина. Бледная как смерть. Эмма достала из кармана помаду и накрасила губы, стараясь хоть немного оживить отражение в зеркале.

Выгляжу не лучше, зато хоть чувствую себя увереннее. Будто щитом закрылась. Никто не должен знать, как я устала. Эмма выпрямилась, глубоко вдохнула и вернулась на рабочее место.

ГЛАВА 3

Усевшись за рабочий стол, Эмма вошла в систему, чтобы проверить обстановку в палатах. Новых пациентов нет: те же головные боли в одиннадцатой палате и лихорадка в пятой. Проверила свой айфон. От Тейлор по-прежнему ничего. Она уже давно должна была вернуться домой. Похоже, у дочери снова приступ хандры. Эмма отправила очередной знак вопроса.

Заболела шея. Эмма помассировала пальцами больное место чуть правее позвоночника. Прямо хоть режь. Потом перебросила через правое плечо стетоскоп и направилась в одиннадцатую, к пациентке с головными болями. Эта палата была одной из немногих оставшихся двухместных. Там уже был ее коллега, доктор Крамп. Или просто Курт для друзей, к кругу которых Эмма больше не принадлежала. На нем, как обычно, был хорошо подогнанный костюм с шелковым галстуком, слишком нарядный для больницы. Лощеный доктор Крамп беседовал со второй обитательницей палаты — полноватой молодой женщиной с густыми розовыми прядями, спадающими на татуированные плечи, — присев на краешек ее койки. А вот это он зря. В наше время люди во всем склонны видеть сексуальную агрессию. У нее же на лице написано пограничное расстройство личности. Такие женщины — что бомба с часовым механизмом.

Крамп говорил вкрадчиво и тихо, касаясь руки пациентки. Может, дать ему спокойно закончить беседу? А она пока проверит лихорадку в пятой палате, не мешая коллеге говорить с пациенткой. К тому же «головная боль» уткнулась в телефон и уплетала чипсы — несколько минут ее не убьют.

Курт поднял голову. Их взгляды встретились, и вся его мягкость тут же испарилась, а на нижней челюсти дернулся крошечный мускул. Все еще злится. Столько времени прошло — а он все еще злится.

Поначалу они неплохо ладили. Курт помогал ей освоиться: учил, кому можно доверять, а кому не следует; куда обратиться, если нужно что-то сделать, и кого следует избегать. Он оказал Эмме неоценимую помощь в первые недели после ординатуры. Эта сельская неотложка у черта на рогах совсем не походила на травматологический центр, в котором Эмма проходила обучение. Ресурсов здесь вечно не хватало, и ей пришлось учиться обходиться без привычных вещей. Того, что она принимала как должное, здесь могло просто не оказаться. Лучшим выходом для самых тяжелых пациентов был перевод в другую больницу. Для этого больного нужно было погрузить в скорую помощь и отправить на пароме через озеро, в региональный травматологический центр. Переводили только тех, чья жизнь висела на волоске: младенцев с сепсисом, жертв ДТП, случаи обширных инсультов и проблемных родов.

Бал здесь правила скорая помощь, и Курт был ее начальником: обучал техников и парамедиков, контролировал их работу. Ему это нравилось. И коллеги его любили. До того дня, когда все полетело под откос.

Все машины скорой помощи приезжали прямо в отделение неотложки и сдавали пациентов. И неважно, что иногда более тяжелые больные ждали часами, а скорая везла обычный вросший ноготь: койка доставалась пациенту скорой.

Эмме такие правила казались бессмыслицей: нужно отправлять пассажиров скорой на сортировку, как и всех остальных. В том и смысл сортировки, чтобы решить, чье состояние требует внимания в первую очередь. Она поговорила об этом с Куртом в надежде изменить протокол. К тому же так они разгрузили бы скорую помощь от «постоянных клиентов» — тех, кто знал порядок и пользовался этим.

Курт не согласился. Он хотел, чтобы машины освобождались как можно скорее. Бригады должны были выгружать пациентов немедленно и сразу же снова отправляться на выезд.

— У них нет времени сидеть и ждать медсестру в приемном отделении. Выгрузили и поехали. Только так.

— Но им же все равно приходится ждать сестру, чтобы доложить ей. В приемном сестра придет к ним быстрее.

Курт не согласился и с этим. Он покачал головой, сжал кулаки в карманах узких брюк и нахмурился.

— Пригнать каталку в приемное отделение не так просто. Там неудобная дорога, и на это требуется время.

— Медсестра из приемного может встретить бригаду прямо на стоянке скорой. Так будет быстрее.

— Это бессмысленно.

Она продолжала настаивать. Курт разозлился. Он работал здесь дольше. У него был управленческий опыт. И он мужчина.

Пусть он этого и не говорил, но Эмма прекрасно понимала, что остается всего лишь женщиной в мире мужчин. Все подряд — от пациентов, называвших ее сестрой даже после того, как она представлялась как доктор Стил, до директора больницы, который обращался к ней «дорогуша» вместо «доктор», и Курта — постоянно напоминали ей о том, что она всего лишь женщина.

Эмма так и не сумела его уговорить. Не удалось ей убедить и доктора Кеннета Липа, заведующего отделением неотложной помощи. Возможно, причина состояла в том, что он был другом и наставником Курта. Или просто не видел смысла в изменениях. Или она сама ошибалась, хоть и видела, как подобная система работает в одной из известнейших больниц Бостона. Эмма потерпела неудачу.

Все осталось по-прежнему. Машины скорой помощи продолжали выгружать пациентов на каталки неотложки независимо от того, что творилось в отделении. Ничего не менялось. До того дня.

В тот день миссис Гейл Роуз, страдавшей от тревожности, фибромиалгии, хронических болей и депрессии, стало одиноко. Требовался дилаудид^[4] — ее излюбленное лекарство. Гейл была одной из «постоянных клиенток». То ли ей просто хотелось получить дозу, то ли она действительно страдала: этого точно не знал никто, кроме нее самой. Она маялась от волнения и тревоги и, конечно же, не собиралась самостоятельно ехать в неотложку, чтобы просидеть несколько часов в ожидании. Она набрала 911 и получила скорую помощь, желанный дилаудид и последнее свободное место в отделении.

Тем временем мистер Том Кертис терпеливо ждал в приемном покое. Ему было шестьдесят девять, и он считал себя здоровым. В больницу он обратился по поводу расстройства желудка. Оно началось днем, когда Том копал могилу для Мокки — любимой одиннадцатилетней собаки, шоколадного лабрадора.

Прождав пять часов, мистер Кертис вдруг повалился на пол. Джоанн, его школьная любовь и жена на протяжении уже пятидесяти одного года, закричала. Сестра приемного отделения вызвала старшую медсестру, которая выкатила миссис Роуз в коридор, чтобы освободить место для мистера Кертиса. Его реанимировали сорок пять минут, но он остался таким же бездыханным, как и его любимая Мокка. Он отправился в морг, накрытый простыней, снова освободив место для миссис Роуз. Начались вопросы. Почему? Кто? Как?

Этот «злополучный случай», как назвал его Курт, вызвал бурную дискуссию по поводу протоколов сортировки. И не только их. Кто-то вспомнил, как Эмма пыталась изменить правила, а Курт и Кен с ней не согласились. Тот человек не только ткнул этим Курта, но и сообщил в администрацию больницы.

Ничего хорошего это не сулило.

Семья мистера Кертиса вкатила больнице иск на пять миллионов долларов за причиненный ущерб, включая потерю возможного заработка мистера Кертиса, потерю эмоциональной поддержки для детей и внуков, а также недополученный супружеский долг для его жену. Стоила ли сексуальная жизнь миссис Кертис пяти миллионов долларов, обсуждению не подлежало. Больнице пришлось уладить дело во внесудебном порядке, выплатив неизвестную сумму компенсации, что не обрадовало администрацию. Кену и Курту это тоже не понравилось.

Курт, как обычно, отболтался, но с должности начальника скорой ему пришлось уйти, о чем он так и не забыл. С того дня он говорил с Эммой лишь по необходимости. Она огорчалась, но больше ничего с этим поделать не могла.

С тех пор прошли годы. Ей очень хотелось, чтобы Курт забыл обиду. Но он все никак не забывал. Сейчас Эмму подмывало сбежать, оставив его в палате, но она не могла так поступить. Было бы похоже, что она его боится. Нет, нельзя. Она широко улыбнулась коллеге и задернула дурацкую бежевую шторку, разделяющую койки. Шторка якобы обеспечивала пациентам хоть какое-то личное пространство, но совершенно не мешала звукам. Любой, кому не требовался слуховой аппарат, мог отчетливо слышать, что говорят в палате. Особенно «весело» становилось, когда начинали обсуждать половую жизнь, мочеиспускание и стул.

Стульев тут не было, поэтому Эмма подтянула красный ящик для утилизации медицинских отходов и уселась на него. Так пациенты чувствовали себя спокойнее, а она могла дать отдых спине.

Курт гневно посмотрел на нее и вышел. Эмма улыбнулась, представилась и начала задавать вопросы, попутно оценивая состояние пациентки. Выглядит спокойной, лицо не перекошено, конечности подвижны, речь четкая, дыхание в норме, лихорадки нет, сознание ясное, зрительный контакт хороший.

— Чем вы занимались, когда начались головные боли? Они появились внезапно или развивались по нарастающей? — Такие вопросы были призваны исключить самые опасные причины головной боли: инсульт, менингит, глаукому, кровотечения.

— Смотрела телевизор. Это просто мигрень. Я уже много лет страдаю мигренями, и сейчас то же самое. — Женщина потерла правый висок большим пальцем, пытаясь унять боль.

Новость была хорошая. Пока Эмма обследовала пациентку, в кармане завибрировал телефон. Она надеялась, что звонит Тейлор. Дочери приходилось нелегко с тех пор, как несколько месяцев назад она рассталась со своим приятелем, Томом. Однажды Тейлор просто заявила: «Больше никакого Тома. Даже имени его слышать не хочу». Отвечать на вопросы она отказалась. Эмма решила, что Том бросил Тейлор, а та слишком горда, чтобы в этом признаться. Она ненавидит проявления слабости и скорее утонет, чем попросит о помощи. Оценки в школе ухудшились, и девочка стала еще угрюмее обычного. Дома она практически не бывала. Эмма снова и снова пыталась с ней поговорить, но Тейлор упорно молчала — даже глаз от телефона почти не отрывала.

Впрочем, Минерву, старую подругу Эммы и педиатра Тейлор, это не беспокоило.

— С Мэй было точно так же. Прекрасный ребенок, мы отлично ладили, пока ей не стукнуло тринадцать и она не превратилась в чудовище. Пять лет жизни с подростком показались мне полусотней. Когда ей исполнилось восемнадцать, чудовище исчезло и вернулась Мэй. Это просто гормональная буря. Тейлор тоже перебесится.

Минерва ошибается. Эмма и Тейлор никогда не ладили, даже когда дочка была совсем маленькой. Она всегда больше любила отца. Когда Эмма с Виктором развелись, Тейлор перестала с ней разговаривать, и молчание длилось многие месяцы. Даже сейчас, спустя годы, когда старые распри остались позади и Виктор с Эммой стали добрыми друзьями, Тейлор избегала матери или откровенно игнорировала ее. Чего-то в их отношениях не хватало. Так было всегда. Более того, теперь у Тейлор начались проблемы. Эмма не знала, в чем дело, но чувствовала: что-то здесь не так. Совсем не так.

Она пожала плечами и вернулась к текущим делам. Пациентка выглядела замечательно. Неврологическое исследование ничего не показывало. Ответы больной внушали оптимизм. Эмма решила не проводить дополнительных исследований. Немножко подлечим, и на выписку.

ПАУК

Замерз как собака. Уже несколько часов ищу.

Наконец нахожу машину на стоянке. Симпатичная тачка.

Заглядываю внутрь.

Куртка. Книги. Ничего особенного.

Пробую дверцу. Открыта.

Вот дурень!

Сажусь в машину, лезу в бардачок.

Документы?

Ага.

Теперь я знаю его имя.

Вот и славно.

ГЛАВА 4

Эмма распрямила затекшую спину. Надо было прихватить с собой обезболивающее. Она вздохнула. В нос ударил запах свежемолотого кофе, сразу за ним — вонь человеческих фекалий. Код коричневый. Кто-то не успел добраться до туалета. Говорят, молотый кофе поглощает запахи. Не совсем так: просто получаешь кофе, пахнущий дерьмом. Или наоборот. Задержав дыхание, она поспешила в кабинет к своему столу.

На клавиатуре компьютера лежала чья-то кардиограмма. Эмма нахмурилась. Почему ЭКГ просто положили сюда, а не показали ей? Кажется, все в порядке. Пациент молодой — всего 35. Значит, вероятность инфаркта не так велика. Эмму позвали бы, будь пациенту хуже. Она расписалась и забыла об ЭКГ.

Потом вошла в систему, пройдя все обязательные этапы — имя пользователя, пароль, идентификационный номер, ПИН-код, девичья фамилия матери, размер обуви, размер лифчика и еще бог знает что, — прежде чем наконец ввести назначения для пациентки с мигренью, которую только что обследовала.

Зазвонил телефон — соседний участок неотложной помощи решил перевести пациентку к ним. Ну и толку от них, если там не могут справиться даже с инфекцией мочевыводящих путей у молодой и здоровой пациентки? Авось хотя бы результаты анализов с ней пришлют, чтобы не делать их повторно и не выставлять счет по второму разу. Она снова отправила сообщение в интенсивную терапию, чтобы узнать, как дела у парня с передозировкой, потом проверила результат анализов пациента с сепсисом из второй палаты. Он стар и болен. Нужны антибиотики. Причем немедленно. Эмма встала, выпрямилась и отправилась к столу Сэла.

Фармацевт сидел с совершенно прямой спиной, словно перед фортепиано. Он происходил из музыкальной семьи: отец играл на виолончели, мать — на скрипке. Ему было на роду написано стать музыкантом, но почему-то он выбрал медицину. Он был умен, обходителен и одинок. Уж не голубой ли? Длинные тонкие пальцы порхали над клавиатурой, словно Сэл играл Рахманинова, но вместо мелодии он выводил список медикаментов для пациента с деменцией из пятой палаты.

— Сэл, можешь добавить антибиотики для второй палаты, с сепсисом?

— Конечно. Причина известна?

— Думаю, пневмония. Сатурация низкая. В прошлом месяце он уже лежал в больнице с тем же самым.

— Разумеется. Доктор Стил, найдется минутка?

Вообще-то, времени у нее было в обрез, но когда просит Сэл, остальное может и потерпеть. Она пододвинула стул.

— В чем дело?

— Тот сегодняшний пациент с передозом…

Эмма выжидающе посмотрела на него.

— Он ведь получил лошадиную дозу налоксона.

Значит, вот что его беспокоит. Меня тоже.

— Да.

— Я еще никогда не вводил одному пациенту столько налоксона за раз.

— Как и я.

— Похоже, в конце концов ему это помогло.

— Или нам просто повезло. Но я согласна: думаю, именно налоксон и помог.

— Почему?

— Толком не знаю. Читала статью о серии передозировок в Нью-Гемпшире, плохо поддававшихся реанимации. Там решили, что дело в партии героина с примесью фентанила. Потом был еще один случай, в Огайо. Судя по всему, карфентанил. Иногда, чтобы добиться реакции, требовалось до двадцати пяти кубов.

— Вот и я о том же подумал. — Лицо Сэла просветлело: они оказались на одной волне. — Фентанил в сто раз сильнее морфина. Он плотнее связывается с рецепторами, поэтому требуется больше налоксона, чтобы он сработал.

— Похоже на правду.

— Это уже не первый такой случай. Был еще один пару дней назад.

— Кто им занимался?

— Доктор Амбер.

Доктор Ричард Амбер — вылитый Том Круз, только чуть постарше и повыше ростом — оказался рядом.

— Кто тут поминает мое имя всуе? — с улыбкой спросил он, демонстрируя ямочку на левой щеке.

— Я как раз рассказывал доктору Стил о передозе, который был на днях.

— О котором из них? Их тут как мух…

Доктор Амбер был в этих местах новичком. Таких, как он, называли locum tenens, местоблюститель, — врач на подхвате, работающий по нескольку смен то тут, то там по мере необходимости. Амбер сотрудничал с их больницей всего пару месяцев, но оказался человеком приятным, знающим и ужасно привлекательным.

— Пожилая женщина из второй палаты, которой вы дали несколько доз налоксона, прежде чем она завелась.

— Там был не передоз, а инфаркт, — поправил Амбер. — Налоксон я дал на всякий случай — кто его знает? Но он не помог.

— Но ведь после третьей дозы пульс появился?

Доктор Амбер небрежно отмахнулся, и красный камешек в его кольце выпускника сверкнул капелькой крови.

— Ну да. А еще было четыре дозы адреналина, две дозы бикарбоната, кальций, магнезия, СДР. Неизвестно, в налоксоне ли тут дело. Помочь могло любое другое средство, а то и все сразу. Что, скорее всего, и случилось.

Сэл пожал плечами. Доктор Амбер не лукавил: дело действительно могло быть в чем угодно. Даже в банальной счастливой случайности.

— Анализ на наркотики делали? — спросила Эмма.

Амбер покачал головой:

— Мочи мы так и не увидели. Реанимировать пациентку не удалось. Да и смысл? Умерла так умерла. — Он пожал плечами и направился прочь плавной походкой большого кота.

— Но было очень похоже на передозировку, — не сдавался Сэл.

Эмма не знала, что и думать. Сэл — умница, но всего лишь фармацевт. Амбер же — бывалый врач неотложной помощи с огромным клиническим опытом. У него за плечами, наверное, сотни реанимированных пациентов.

— Возможно, сердце не выдержало стресса, — предположила она. — Или действительно была передозировка. У сегодняшнего пациента картина явно похожая. Может, к нам завезли бракованную партию — фентанил в смеси с какой-нибудь гадостью.

— А ведь это имеет смысл, верно? Я читал, что в Китае его производство очень дешево, а перевозить наркотик легко: из-за высокой эффективности много не надо. Для продажи дилеры смешивают фентанил с другими веществами. Может быть, вышел перебор. Или местные к такому не привыкли и не знают, сколько можно употреблять, а потом попадают к нам со случайными передозировками.

— Разумно. Отправлю мочу паренька на анализ, и посмотрим, что он покажет.

— А я запасусь налоксоном, — ответил Сэл. — За последними двумя дозами пришлось бегать на аптечный склад. В наших условиях лучше подстраховаться.

— Спасибо, Сэл. Я сделаю анализ на наркотики и дам тебе знать.

— А я позвоню в токсикологический центр. Есть у меня там подруга — поболтаю с ней.

Эмма встала и выпрямилась. Как больно… Скорее бы сдать смену, добраться домой и выяснить, что там с Тейлор. И отдохнуть. И немного выпить. Еще четыре часа…

Она посмотрела на Сэла: спина прямая, взгляд погружен в экран, тонкие ладони летают над клавиатурой.

— Сэл, почему ты перестал играть на фортепиано?

Его глаза расширились от удивления.

— Я не переставал. Все еще играю.

— Но ты отказался от музыкальной карьеры и стал фармацевтом. Почему?

Сэл посмотрел на свои руки, потом снова на Эмму.

— Хотел сделать этот мир лучше. Решил, что как фармацевт сумею помогать людям.

— Музыканты тоже помогают людям. Они несут нам красоту и утешение.

— Да. Но для того, чтобы наслаждаться музыкой, человек должен быть здоровым и не испытывать боли.

Эмма кивнула.

— Разве ты не поэтому решила стать врачом? — спросил Сэл. — Не для того, чтобы помогать людям?

— Ну нет, только не я, — рассмеялась она. — Все так говорят при поступлении на медицинский, но это чушь собачья. Не будь меня здесь, об этих пациентах заботился бы кто-нибудь другой. Может, даже более расторопный и квалифицированный. Незаменимых людей не бывает. Во всяком случае, я уж точно не из таких.

— С трудом в это верится.

— Спасибо. Приятно слышать. Вообще-то, я стала врачом, чтобы испытать себя. Мне нравится находить ответы, ставить правильный диагноз. Нравится погоня — как детективу, который ищет убийцу. А еще мне нравится медицина. Я стараюсь не ради них, — она кивнула в сторону коридоров, набитых каталками, поскольку все палаты были заняты, — я стараюсь ради самой себя.

— Что ж, значит, пациентам повезло. А уж как повезло нам…

— Спасибо, — улыбнулась Эмма. Немного добрых слов мне сейчас не помешает.

ПАУК

Сижу на скамейке возле дверей.

Жду.

Люди входят. Люди выходят. Его среди них нет.

Мне холодно. Ног не чувствую. Уже полчаса как.

Пальцев на руках тоже.

Сжимаю кулаки в карманах.

Куртка промокла. Не греет. И ничто не греет.

Меня бьет озноб.

Прошел уже целый час.

— Он закончит через полчаса, — сказали мне час назад.

— Я хочу поблагодарить его, — объяснил я. — За все, что он для меня сделал.

И показал им сверток. Длинный, белый, украшенный золотым бантом.

Это подарок.

Они не знают, что внутри. А я знаю.

Толстуха с кривыми зубами лыбится.

— Он скоро выйдет. Я скажу, что вы его ждете.

— Нет-нет, не надо. Пусть будет сюрприз.

— Понимаю.

Ничего она не понимает.

Жду до тех пор, пока кулаки уже не перестают разжиматься.

Я так промерз, что не смогу открыть коробку и достать нож.

Сегодня ничего не выйдет.

Ухожу.

Вернусь завтра.

ГЛАВА 5

Домой Эмма пришла уже за полночь, замерзшая и усталая. Шея болела просто невыносимо. В тяжелой сумке — так и не съеденный обед и набор инструментов, без которого она никогда не выходила из дома: скальпель, резиновые перчатки, фонарик, пинцет, чтобы извлекать мелкие предметы из узких мест, жгут, чтобы останавливать кровотечение, прочие мелочи и пара любимых книг по медицине. Она бросила сумку на стул в углу, где когда-то любил сидеть Виктор.

Потом распрямила спину, радуясь окружающему теплу. Эмма мерзла с самого утра. Кондиционер в отделении неотложной помощи был единственным прибором, который работал всегда, зимой и летом.

Она поглядела на стопку грязной посуды в раковине, не зная, злиться или радоваться. Ребенок дома. Лентяйка… Могла бы и прибрать на кухне за собой. Надо бы разбудить ее и заставить навести порядок. Но что-то совсем не хочется сейчас с ней ругаться.

Эмма повернулась к винному шкафу. Это был лучший момент дня: возможность выбрать вино и насладиться им. Будить Тейлор значило нарываться на ссору, а сил для ссоры у нее уже не осталось. Она пожала плечами. Не стоит того.

Она подошла к шкафу, чтобы выбрать бутылку. Кьянти? Слишком терпкое. Пино ну ар? Слишком легкое. Сансер? Слишком холодное. Мальбек? Идеально. Сегодня будет вечер мальбека. Он хорошо согревает. Вчерашняя бутылка из-под шираза лежала в мусорном ведре.

Она сделала большой глоток, потом еще. Вино было сухое и пилось приятно. Оно пахло сушеной вишней, как и гласила этикетка, но никакого аромата кожи Эмма не заметила. Ну и ладно. Плевать мне на кожу в вине. Вот в обуви — другое дело. К концу бокала она согрелась, ушло напряжение из плеч.

Она открыла обжигающе горячую воду, чтобы набрать ванну, налила себе еще бокал вина и за компанию включила новости. Проверила электронную почту. В основном письма по работе, парочка прекрасных русских невест, чудодейственный крем для мужской потенции, нигерийский филантроп, предлагающий деньги. Кто-то просит спасти планету.

Я бы с удовольствием помогла, особенно белым медведям. Но спасать целую планету в моем нынешнем состоянии? Это уже слишком. Помочь бы хоть Тейлор.

Она долила вина в бокал и отправилась в комнату дочери. Из-за двери доносился ритмичный хип-хоп. Басы были выкручены так, что у Эммы сотрясались внутренности. Она постучала. Ответа не было. Она постучала еще раз, потом открыла дверь. Тейлор спала. Темные волосы скрывали лицо, на животе лежал толстый том. Эмма взяла его: вторая книга «Гарри Поттера» — Тейлор всегда перечитывала ее, когда была в расстроенных чувствах.

Эмма сидела на стуле возле кровати и смотрела, как медленно и размеренно дышит ее странная, ужасная и прекрасная дочь, и сердце у нее разрывалось между любовью и болью. Девочка дома, в своей постели, в безопасности. Во всяком случае, сейчас. Она вспомнила парня, которого откачивала сегодня… Нет, уже вчера. Как будто прошла целая вечность.

В моче обнаружили следы фентанила. Сэл позвонил в токсикологический центр. Там согласились, что парень мог отравиться фентанилом, но больше ничего сказать не могли. Эмма надеялась, что у полиции получится лучше.

К ней в неотложку заходил следователь. Он показал пузырек из-под таблеток, который нашли у парня дома. Тогда понятно, почему на венах нет следов. Он не кололся, а глотал таблетки. На этикетке значилось имя его соседки по комнате. Пузырек был пуст.

Парень дожил до палаты реанимации. Выкарабкается ли? Кто его знает. Неизвестно, сколько мозг провел без кислорода после остановки сердца. Но он хотя бы может стать донором органов. Работа в неотложке учит беспощадной прагматичности.

Ей было жаль парня и его семью. Но она каждый день жалела слишком многих — всех тех, кому пригодились бы его почки, печень, сердце, легкие, роговицы, кожа и даже кости, чтобы жить полноценной жизнью.

И все же Эмма надеялась, что мальчик выживет. Она вложила в него немало сил, проводя реанимацию. У нее была дочь, которая могла оказаться на его месте. К счастью, не оказалась. Пока.

Эмма выключила свет, убавила музыку, аккуратно закрыла дверь в комнату и вернулась к дивану, где ожидал друг — бутылка мальбека.

Она вспомнила о ванне.

Уже поздно.

ГЛАВА 6

День у доктора Курта Крампа не задался. Впрочем, удачных дней у него уже давно не было.

И необходимость работать с Эммой Стил, этой всезнайкой, играла тут не последнюю роль. Его бесило, как медсестры поголовно восторгаются ею: «Доктор Стил сказала… Доктор Стил сделала… Доктор Стил считает…» Да кому какое дело, что там считает доктор Стил?

Вся смена выдалась поганой, начиная с наркош, вравших ему ради рецепта, и вплоть до семейки пациента с деменцией, которая требовала реанимировать его во что бы то ни стало. Целый час бились над ним, чтобы отправить в палату интенсивной терапии умирать. Потом еще этот Амбер отчитал Курта, когда тот передал ему неамбулаторного пациента с болями в спине, которого никак не мог отправить домой. А ведь он и так задержался на работе на два часа.

Он прошел в дальний конец стоянки, где оставил свою красную «Ауди-А7», и открыл дверь. Вид прекрасных мягких кожаных сидений кремового цвета и запах новой машины должны были поднять ему настроение. Не подняли.

Включилось радио. От звуков Material Girl Мадонны Курт вздрогнул и выключил песню. Он был не в настроении для музыки. Новости слушать тоже не хотелось. Он вообще ничего не хотел слышать. После четырнадцати часов в хаосе отделения неотложной помощи в ушах гудело от нескончаемого писка мониторов, воплей пациентов, треска динамиков, вечно вызывающих его куда-нибудь. Для разнообразия пусть будет тишина.

Дома ему покоя не видать. Курт даже подумал, не поехать ли куда-нибудь еще, куда угодно. Шейла в последнее время постоянно не в духе, и сегодня лучше не станет, раз он задержался на три часа. Он не позвонил ей с работы: не было сил ругаться. Не хотелось слышать ее бесконечные вопросы: «Где ты? С кем ты? Почему опаздываешь? Когда выезжаешь? Ты поедешь сразу домой?»

Он отправил сообщение: «Выезжаю», потом выключил телефон. Теплого приема он не ожидал.

Курт оказался прав. Шейла плакала. Это стало понятно, едва она открыла дверь: красные опухшие глаза и размазанная тушь сделали ее похожей на Джокера. Она уперлась в него убийственным взглядом:

— Где ты был?

— А по мне не видно? — Курт показал на свою одежду, свежую еще этим утром, а теперь помятую и грязную после долгого рабочего дня. На брюках подсохло пятно рвоты, а на левом рукаве, похоже, кровь. Или что-то другое? Лучше не гадать.

— Твоя смена давным-давно закончилась.

— Может, пациентам об этом расскажешь? — бросил он, захлопнув за собой дверь ванной.

Рубашку он сунул в корзину для грязного белья, туда же отправились брюки, трусы и вообще все, что было на нем надето, кроме галстука. Это был его любимый галстук от Армани. Кайла говорила, что глубокая синева павлиньего пера подчеркивает цвет его глаз.

Курт посмотрел на галстук, понюхал его и швырнул в мусорку. Он долго принимал горячий душ, чтобы смыть с себя страдания, боль, грязь и прочие тяготы очередного непростого дня. Приятно обжигающий душ нес очищение. Освобождение. Ему пришлось заставить себя выключить воду. Вытершись старым синим полотенцем, он надел поношенную фланелевую пижаму и приготовился к неизбежному.

Шейла все еще кипела.

— Почему ты на три часа задержался с дежурства?

— Потому что мне надо было закончить прием пациентов.

Он налил себе стаканчик «Редбреста» без воды, безо льда. Жгучий вкус ирландского виски его немного взбодрил.

— Почему ты не передал их другим?

— Я так и сделал, носначала нужно было их принять. Они по нескольку часов ждали.

— Я тебе не верю!

Она поперхнулась всхлипом, губы уродливо изогнулись вниз, как у рыбы. Курт посмотрел мимо нее на свадебную фотографию — бесповоротно ушедшее время, когда Шейла была прекрасна и всегда улыбалась.

Они были счастливы.

Давным-давно.

— Ты снова виделся с ней! — запричитала Шейла, обхватив колени; темные волосы с грязно-белыми корнями падали ей на лицо.

«Точь-в-точь старая ведьма», — подумал Курт и сделал еще глоток.

— Нет. Я приехал прямо с работы.

— Значит, ты виделся с ней там! — снова взвыла она. — Хватит уже врать! Признайся! Будь мужчиной!

Он попытался придумать слова, которые прекратят эту истерику.

Бесполезно. Она так и будет голосить, пока не выдохнется.

После второго выкидыша Шейла стала патологически ревнивой. Считала себя никчемной, раз не может выносить его детей. Она решила, что ее заменит любая другая женщина, и стала требовать все больше и больше внимания. Она звонила Курту на работу, прекрасно зная, что у него нет времени на болтовню. В ресторане садилась с ним по одну сторону стола, чтобы видеть, на кого он смотрит. Приезжала к больнице, чтобы убедиться, что его машина все еще на стоянке.

Курт пытался вразумить ее. Мирился с ее требованиями в надежде, что Шейла поймет наконец: он ей не изменяет и другие женщины его не интересуют.

Это не помогло.

А потом он встретил Кайлу.

Кайла была молода и красива. Она была весела и никогда не плакала. У нее были роскошные каштановые волосы до пояса и фигура супермодели.

Кайле он тоже понравился. Она никогда ни о чем не просила, довольствуясь тем, что он мог дать, хотя после работы и Шейлы оставалось не так и много. Кайла приносила в его жизнь радость. С ней он чувствовал себя мужчиной, на которого еще можно обратить внимание.

Кайла была тем человеком, которым больше не была его жена. При мысли о Кайле сердце Курта стремилось ввысь. Но она была далеко, а Шейла — рядом.

Он сделал последний глоток виски, подержав его немного на языке, чтобы ощутить тепло, и глубоко вздохнул. Сев на кушетку рядом с Шейлой, он заставил себя обнять ее и молча прижал к себе.

Он думал о ней, о Кайле, об Эмме. Думал о пожилом пациенте, который умер в тот день в деменции и в одиночестве.

Он обнимал жену, пока рыдания не стихли.

— Идем спать.

Курт долго не мог уснуть, размышляя о сумбуре, в который превратилась их жизнь. Не так они себе представляли брак. Когда-то Шейла была молода, красива и полна надежд.

Они познакомились на художественной выставке. Он показывал свои весенние акварели. Она выставляла керамику причудливых, необъяснимых форм. Курт набрался смелости и спросил, что это за штука, похожая на пенис.

— Это же чашка!

Ее смех поразил Курта в самое сердце. Он пригласил ее на ужин, потом в постель. Они без сожалений оставили прошлое в прошлом.

Неужели теперь для них уже слишком поздно?

ПАУК

— Его нет.

Врут.

— Он просил меня прийти сегодня. Сказал, что будет после трех, — говорю я, улыбаясь им, словно лучшим друзьям.

К черту их! К черту их всех!

— Его нет, — повторяет толстуха с обвисшими губами, перепроверяя бумаги. — Нет, сегодня его не будет. Вы ошиблись.

Я сжимаюсь под ее взглядом. Достаю коробку, показываю ей:

— Это для него.

Коробка уже видала виды. Я слишком долго таскал ее с собой. Часто приходилось зажимать ее под мышкой, и в середине образовалась вмятина.

Коробка все еще почти белая, но бант вот-вот отвалится.

Она выглядит подержанной. Так и есть. Я нашел ее в мусорном баке. И пахнет она соответствующе — дымом, выпивкой и потом.

Ну и ладно. Зато нож внутри острый. Я проверял. Срубил ветку дерева одним движением руки. Это старый охотничий нож, напоминающий формой рыбу. Чешуйчатая рукоятка переходит в длинное, гладкое, цельное лезвие, толщина которого позволяет рубить ребра.

Я — охотник. Добыча от меня не уйдет.

Не сегодня, так завтра я его достану.

Я стараюсь казаться меньше. Им нравится, когда ты меньше. Так они кажутся себе большими и сильными.

Чуть сильнее сгибаю здоровое правое колено и опускаю плечи.

— Значит, я ошибся. Простите. А когда он будет?

Она смотрит на меня, и ее взгляд смягчается. Я ничтожен, не представляю угрозы. Я маленький, старый и грязный. Ей меня жаль.

— Не могу сказать, — отвечает она. — Это запрещено.

Я тру глаз. Тот, который инфицирован. Он слезится.

— Я просто хочу поблагодарить его, — говорю я. — Он помог моему сыну; он отличный врач. — Я смотрю в землю и стараюсь казаться еще меньше. — У меня для него подарок. — Снова показываю ей коробку.

Наконец толстуха ломается. Смотрит в бумаги и говорит:

— Завтра в девять он будет.

Тру глаз, благодарю ее и медленно ухожу, привычно прихрамывая на левую ногу.

Я не спешу, пока не оказываюсь в темноте, где она меня не видит.

Они все меня не видят.

Завтра в девять.

ГЛАВА 7

Эмма изучала рентгеновский снимок, рассматривая с увеличением легкие в поисках затемненных зон по краям. Они там были.

Сначала до нее донесся вопль:

— Ублюдки! Да мой адвокат вас всех посадит!

Потом появилась каталка. Мужчина, прикованный к ней наручниками, извивался всем телом и плевался. Паре полицейских и двум взмокшим техникам скорой помощи едва удавалось удерживать его на каталке. Возле восьмой палаты их уже поджидали наготове охранники в форме: на руках перчатки, на поясе электрошокеры.

Эмма увидела бегущую за каталкой Джуди с набором для мягкой фиксации в одной руке и листками голубой бумаги в другой.

— Мой? — спросила Эмма.

— Да.

Эмма последовала за каталкой.

— Отпустите меня, сволочи! — продолжал орать мужчина.

Его темно-синий свитер порвался, и сквозь дыру в рукаве торчал разбитый локоть. Молния на плотных темно-серых брюках расстегнута, промежность сырая. Нижнего белья нет. Ботинки надеты на босу ногу. Скудноватая экипировка для такой холодины.

Из-за окружающего синяка левый глаз опух и не открывался. Кровь вокруг рта подсохла, но с каждым ругательством во все стороны летела кровавая слюна.

— Сейчас наденем на него маску. Что с ним?

Чернокожий офицер, державший правую ногу пациента, раньше работал на скорой.

— Рад вас видеть, доктор Стил. Нашли его спящим у входа в магазин «Все по доллару». Судя по запаху, он изрядно выпил и, похоже, подрался, но на вопросы не отвечает. По пути пытался нас покусать. Плевался в работников скорой, но не попал.

— Мы его знаем? Раньше что-то было?

— Сейчас найду, — ответила Джуди. — Он здесь не в первый раз.

Она наклонилась, чтобы закрыть лицо пациента маской. Тот попытался ее укусить. Джуди отдернула руку, и у него ничего не вышло.

Бродяга снова обрушил на окружающих потоки отборной брани, пытаясь вырваться на свободу. Техники удерживали его. Шесть пар рук в перчатках приподняли пациента, чтобы переложить на каталку отделения неотложной помощи.

— «Пять и два»? — предложила Джуди.

— Не помешает, — ответила Эмма. — И двадцать пять димедрола.

Джуди кивнула и отправилась за препаратами. «Пять и два» — классический «успокоительный коктейль» из 5 миллиграммов галоперидола, нейролептика, и 2 миллиграммов лоразепама, седативного препарата, — можно было легко ввести одной инъекцией, при необходимости даже через одежду, чтобы успокоить буйного пациента и обеспечить безопасность и ему, и медикам. Лучше галоперидола лекарства не сыщешь, слава его изобретателю, а лоразепам — приятное дополнение к нему. Так этому бедолаге будет намного спокойнее. Да и мне тоже.

— Помощь не нужна?

Эмма подняла голову и увидела веселые глаза доктора Дика Амбера, цвета морской волны. Рядом с его белоснежным халатом и тщательно подстриженными седыми волосами, подчеркивающими тропический загар, Эмма почувствовала себя замухрышкой. И как это ему только удается? Как будто в него ни разу не плевали! Но ведь такого не может быть! Подавив приступ зависти, она улыбнулась в ответ:

— Все хорошо, спасибо.

Дик был красив, услужлив, и от него исходил приятный горьковатый запах зелени, напоминающий дикую гвоздику. За весь день ей не попалось ни одного человека, который выглядел бы лучше.

— Вам ведь придется отправить его на томограф. Похоже, у него какая-то травма.

— Да, я знаю. — Ее раздражало, когда с ней обращались как с интерном.

Но доктор Амбер, конечно, был прав. Пациент пьян и буен, и обследовать его будет трудно. Чтобы запихнуть его в томограф, придется попотеть, но Эмма понимала это и без посторонних советов.

— У меня был похожий случай в Колорадо-Спрингс. Парень катался на лыжах без шлема и влетел в дерево. Мы все решили, что он пьян. Казалось, он напился до такой степени, что почти не может говорить. Но алкоголя в крови не оказалось вообще, зато в лобной доле нашли гематому размером с апельсин. Он был настолько не в себе, что пришлось поставить ему трубу, прежде чем запихать в томограф.

Такого поворота Эмма не ожидала, но, возможно, и ей придется прибегнуть к суровым мерам, если галоперидол не поможет. Чтобы провести томографию, пациент должен оставаться совершенно неподвижным пару минут, а пока надеяться на это было трудно.

— Возможно, я так и сделаю. Посмотрим, как сработает укол.

— Что собираетесь использовать?

— Наверное, кетамин.

— При подозрении на ЧМТ?

Выходит, он старой школы и не следит за новостями. Кто бы мог подумать? Кетамин часто применяли в качестве наркоза для лошадей… и людей. Этот дальний родственник фенциклидина десятилетиями подвергался гонениям и был запрещен к применению для пациентов с черепно-мозговыми травмами из опасения, что он приведет к повышению внутричерепного давления и просто раздавит мозг. Однако оказалось все наоборот. Более новые исследования показали, что кетамин только помогает при травмах мозга. Но врачи старой школы об этом не знали, если только не следили за новыми исследованиями.

Она и не думала, что Дик может принадлежать к старой школе, хотя ему, похоже, было уже под пятьдесят и медицинский он окончил лет двадцать тому назад. Ей доводилось слышать, что доктор Амбер любит пускать пыль в глаза. Медсестрам он нравился и отвечал им взаимностью, особенно тем, что помоложе и посимпатичнее. Их восхищали его байки о хождении под парусом, спасении от акул и спусках с гор со сломанными ногами. Доктор Амбер был тот еще искатель приключений, а вот новости медицины его, видимо, интересовали меньше.

— Да. Вы разве не слышали? Кетамин теперь в моде. Его используют при ЧМТ, для седации при психозах и даже при лечении припадков и депрессии. Хит сезона, — улыбнулась она и вернулась к пациенту.

— Эмма, что вы делаете сегодня вечером? Не хотите немного выпить после смены?

Это что, приглашение на свидание? Или просто приятельское «как насчет отдохнуть после работы»? На свиданиях она не бывала… с прошлого лета? Или с позапрошлого? Впрочем, что бы это ни было, разумно ли пить, а потом ехать домой на машине? С другой стороны, он милый и симпатичный, а она сто лет никуда не выбиралась. Можно взять такси… или Дик ее подвезет.

Она тепло улыбнулась ему:

— Почему бы и нет?

— Мы с несколькими сестрами соберемся в шесть в «Яблоке». Присоединяйтесь и вы.

Значит, все-таки не свидание. Роман с коллегой выглядел дурной затеей, но Эмма так давно не чувствовала себя привлекательной, что немного поддержки ей бы не помешало. Она была врачом, матерью и домохозяйкой — именно в таком порядке. Для пункта «женщина» в этом списке просто не было места.

— Спасибо. Ближе к делу посмотрим.

ГЛАВА 8

Первый «пять и два» не помог, но после второго пациент уснул. Его тут же отправили на томографию. Кровотечения не обнаружили. Эмма тщательно все проверила: никаких повреждений, если не считать синяков. Она с облегчением оставила спящего пациента и вернулась за рабочий стол.

Там ее ждал Кен Лип, заведующий отделением неотложной помощи. Халата на нем не было. Значит, сегодня у него только кабинетная работа. Наверное, это неплохо.

— Как он?

— В порядке. Ему просто нужно проспаться. Ты сам как?

— Все хорошо. Сильно занята сегодня?

— Как обычно. У нас полный комплект. Еще семеро в приемном покое.

— Не уделишь мне минутку?

Она покосилась на каталки с пациентами в коридоре и снова посмотрела на Кена. Тот ждал. Похоже, дело серьезное.

— Идем.

Она села в кресло для посетителей в кабинете Кена, лицом к открытой двери у него за спиной. Как он может сидеть спиной к открытой двери? Любой проходящий может увидеть его самого и экран его компьютера, а Кен об этом даже не догадается. Безумие! Я даже из ресторана ухожу, если не могу сесть спиной к стене. Я, конечно, склонна к паранойе, но он уж слишком беспечен.

Она посмотрела на его доброе усталое лицо и не увидела привычной улыбки. Дело плохо.

— Что я натворила на этот раз? — пошутила она.

— Мне пока не доложили. — Он встал и закрыл дверь. — Это личный разговор.

Эмма кивнула.

— Вопрос касается Курта. Мне нужна твоя помощь.

Странно. Мы с Куртом не дружим, и Кен об этом знает.

— Шейла, его жена, считает, что Курт завел роман с Кайлой и собирается ее бросить. Якобы Курт даже купил Кайле новую машину.

Эмма неловко подобрала ноги под стул, надеясь, что разговор будет недолгим.

— Если так и есть, — продолжал Кен, — то здесь не только трагедия для их семьи, но и административная проблема. Курт — начальник Кайлы. В наши времена, когда даже невинную шутку могут принять за домогательства, это абсолютно неприемлемо. Случай бросит тень не только на Курта, но и на все отделение. Я думал поговорить с ним, только мне неловко. Нас связывает долгая дружба, которую я не хочу ставить под угрозу. Ты не поговоришь с Кайлой? Ты ей нравишься, и она тебе доверяет.

Что за дичь.

— Я не имею права лезть в личную жизнь Кайлы. Мы с ней не подруги. Ты предлагаешь спросить в лоб, спит ли она с Куртом?

— Ты сможешь придумать и что-нибудь получше. А что касается прав, то я рекомендовал тебя на заместителя заведующего отделением.

— Заместителя заведующего? А Курт?

— Курт останется в отделении врачом.

— Но ведь еще ничего не доказано! А как же регламент?

— У Курта и раньше были проблемы. Администрация уже подумывала заменить его. Эта история стала последней каплей.

— Что он такого натворил?

— Не могу тебе сказать.

— Ему это не понравится.

— Знаю. Я ничего не мог поделать. — Кен вздохнул. — Вообще-то, мои дни на этом посту сочтены. Меня могут уволить в любой день. Просто хочу решить проблему до того, как меня вышвырнут.

— Мне очень жаль.

— Мне тоже. Я отдал неотложке последние двадцать пять лет жизни. Не думал, что моя карьера закончится вот так. Этому месту не хватает души.

Доктор Лип начал перебирать бумаги на столе, избегая встречаться взглядом с Эммой. Его ссутуленные плечи выражали готовность смириться с поражением, а длинные узловатые пальцы дрожали.

— Что будешь делать дальше?

— Уйду на пенсию. Я давно об этом подумывал, но никак не решался. Теперь решили за меня. Наконец-то появится время для рыбалки и походов. Прочитаю книги, которые откладывал столько лет. Стану проводить больше времени с женой. Я уже почти с нетерпением жду увольнения. — Кен посмотрел ей в глаза: — На самом деле вопрос вот в чем: как поступишь ты?

— Надо подумать.

Я ждала такой возможности. Это шаг вперед в карьере, который откроет дорогу для новых повышений. Но у меня есть Тейлор. Мне и сейчас-то не хватает на нее времени. С другой стороны, скоро Тейлор исполнится восемнадцать, и она уедет в колледж.

— Пожалуй, я соглашусь. А ты что посоветуешь?

Глаза Кена светились добротой и жалостью. Когда он заговорил, фразы звучали отрывисто:

— Эмма, я знаю тебя уже много лет. Ты умная, сильная и трудолюбивая. Мне бы очень хотелось, чтобы все врачи отделения походили на тебя. Ты амбициозна и верна своему делу. Поэтому я тебя и предложил. Знаю, что ты прекрасно справишься. Надеюсь только, что эта работа тебя не раздавит. Курт тебя еще больше возненавидит. Да и многие другие тоже. Их приятели в отделении сделают твою жизнь невыносимой. А когда меня выживут, станет еще хуже. Тебя начнут третировать за любой непорядок в работе. Ты будешь крайней и для врачей, недовольных графиком дежурств, работой вспомогательных служб или отказом компьютера, и для администрации в случае любой жалобы. В любом огрехе будут винить тебя.

— Умеешь ты уговаривать, — попыталась разрядить атмосферу Эмма.

— Что бы тебе ни сказали, это полноценная работа на весь день и даже сверх того. Возможность вызова на отделение круглосуточно и семь дней в неделю. Что бы ни произошло и когда бы ни произошло, это будет твоей проблемой. Если что-то пойдет наперекосяк, если кто-нибудь заболеет или не выйдет на работу, тебя начнут вызванивать. С любыми вопросами придется разбираться именно тебе. Я старик, и с жизнью вне работы у меня не особо. А ты женщина и мать. Разве тебе не хочется больше времени проводить с Тейлор?

Эмма понурилась: она была готова поставить карьеру выше собственной дочери. В очередной раз.

— Спасибо, Кен. Ты прав. Мне надо подумать.

И она вернулась в отделение. Там ее уже заждались.

ГЛАВА 9

В «Яблоко» Эмма опоздала. Ей нужно было встретиться с Виктором и социальным педагогом Тейлор.

Дочь прогуливала школу, стала угрюмой и упрямой. Учителям приходилось с ней нелегко. Она совсем забросила учебу. Даже домашние задания по английскому перестала сдавать, хоть и писала лучше всех в классе.

— Она связалась с дурной компанией, — заявила мисс Перкинс, глядя поверх круглых очков, которые в сочетании с пышной густой шевелюрой делали ее похожей на злую колдунью Запада.^[5]

Эмма виновато съежилась, втянула голову в плечи и поджала ноги под стул. В детстве она всякий раз так делала, когда мать начинала скандалить. И даже сейчас, тридцать лет спустя, не могла избавиться от старой привычки.

— Девочка это перерастет, — пожал плечами Виктор. — Она же всего лишь ребенок.

Он был раздосадован тем, что для разговора с педагогом пришлось выкраивать время в плотном графике. Покачиваясь в кресле, он и сам напоминал ребенка: кудряшки, недовольная гримаса и заляпанные грязью ботинки.

— Ей семнадцать. Она вовсе не ребенок, — возразила Эмма.

Виктор всегда был слишком мягок с Тейлор. Он ей больше приятель, чем отец. И только я говорю ей «нет», поэтому мне и достается роль злодейки. Неудивительно, что Тейлор хочет съехать от меня к отцу.

Это ее очень беспокоило. С графиком Виктора — регулярными вызовами по вечерам и в выходные — и его мягкостью Тейлор останется совсем без присмотра. Конечно, есть еще Эмбер, но она сама немногим старше Тейлор. Сколько ей? Двадцать девять? К тому же ей нужно заботиться о собственных детях. Не говоря уже о парикмахерах, педикюре и шопинге. Едва ли от Виктора много помощи. Ему нравится играть с детьми, но воспитывать их? Вот уж нет.

— Через год она будет уже совершеннолетней.

— Она точно такая же, каким был я в ее возрасте. Ей хочется веселья. Если не сейчас, то когда?

— В ее возрасте ты учился на отлично. Ты был вежливым и любил родителей, что бы ты ни творил. Она забросила учебу. С ней невозможно договориться дома. Уж поверь мне на слово.

— Тейлор просто нужно немного времени. Девочка никак не может отойти после всей этой ерунды с Томом.

— Она рассказывала вам о Майке? — спросила мисс Перкинс.

— Кто такой Майк? — спросил Виктор, поглядывая на часы.

— Майк был одним из друзей Тейлор. Приятный парень. Но проблемный. Он умер на прошлой неделе.

— Умер? Из-за чего? — спросила Эмма.

— Судя по всему, передозировка наркотиками.

Эмма и Виктор переглянулись.

Это было уже куда серьезнее, чем прогулы в школе и подростковое буйство. Если ее друзья употребляют наркотики, то и Тейлор могла подсесть. Что объясняло бы резкое изменение характера, дурное настроение и плохую учебу.

— Ты об этом знала? — спросил Виктор у Эммы.

— Нет, конечно. Тебе же прекрасно известно, что она со мной не разговаривает. А ты знал?

— Нет, и я не знал.

Тело Виктора вдруг обмякло. Он наклонился вперед, уперев локти в колени. Беззаботный мальчишка исчез. Его место занял встревоженный отец.

Эмме и хотелось бы посочувствовать бывшему мужу, но она слишком злилась. Это он виноват, что Тейлор выросла неуправляемой.

— Мы не знаем наверняка, употребляет ли она, — заметил Виктор. — Не будем спешить с выводами. Пока что к Тейлор это не имеет никакого отношения.

— И что ты предлагаешь? Дождаться, когда она тоже умрет?

Виктор посмотрел Эмме в глаза:

— Ты ведь не серьезно? Понимаю, ты расстроена. И я тоже, но сейчас нет смысла грызть друг другу глотки. Надо действовать сообща.

Он был, безусловно, прав, а Эмма просто ляпнула сгоряча, не подумав. Она сделала глубокий вдох, открыла рот, чтобы ответить, и тут же стиснула зубы с такой силой, что заболела челюсть.

— Я поговорю с ней, — пообещал Виктор.

— И что ты собираешься ей сказать?

— Не знаю.

Он снял очки и медленными круговыми движениями протер их начисто подолом рубахи, как поступал всегда, прежде чем принять трудное решение.

Эмма вспомнила, как однажды, миллион лет назад, он сделал ей предложение. Тогда Виктор тоже снял очки и протер их подолом короткого белого халата, какие носили все студенты-медики. Когда-то он был молодым симпатичным парнем с черными буйными кудрями и смешливыми синими глазами. Мы оба учились на медицинском. Готовились бросить вызов всему миру. Считали себя непобедимыми. А теперь? Мы постарели, брак развалился, и мы почти потеряли своего единственного ребенка. Сердце свело от тоски по утраченному: юности, любви, браку.

— Хочешь, чтобы мы вместе с ней поговорили?

— Отличная идея, — поддержала мисс Перкинс. — Выступить единым фронтом.

Она считает, что Виктор не станет давить на Тейлор, но знает, что это сделаю я.

Бывшие супруги вышли вместе и остановились возле красной «хендэ» Эммы.

— Как насчет завтра? — спросила Эмма, открывая дверцу и бросая сумку поверх зеленой куртки, которую Тейлор забыла на пассажирском сиденье.

— Не завтра. В воскресенье? Я смогу приехать к девяти, пока она не проснулась и не убежала.

Эмма кивнула. Виктор собрался было уйти, но, сделав пару шагов, обернулся, сжав кулаки в карманах старых джинсов.

— Может, пропустим ее через тесты? — спросил он, не отрывая взгляда от грязных ботинок.

— И что это нам даст?

— По крайней мере, будет ясно, употребляет она или нет.

— Не будет. Мы даже не знаем, на что именно тестировать. Куча наркотиков не обнаруживается обычными анализами. К тому же часто случается перекрестная реактивность, и тест дает положительный результат, даже если человек чист. Например, тест на амфетамины может быть положительным после приема противоотечных. — Это была та область, которую она знала как свои пять пальцев, а Виктор так же глубоко разбирался в кардиологии. — Почему бы сначала не спросить у нее самой?

Он кивнул и пошел прочь.

Эмма завела двигатель и сидела, глядя, как скрываются из виду огни машины Виктора.

Он едет домой, к Эмбер и девочкам. Там его ждут ужин, компания и любовь. У них даже собаки есть. А я еду домой в пустоту. Если только Тейлор не дома. Тогда будет еще хуже. Совсем как в ту ночь, когда Виктор мне во всем сознался.

Это было давным-давно, но она до сих пор помнила каждый звук, каждый привкус, каждую тень.

ГЛАВА 10

Свет горел только в окне кухни, что показалось Эмме странным. В такой час Тейлор давно уже пора было спать, а Виктор вообще едва помнил, где находится кухня.

Неужели дочка заболела?

Она подъехала к дому и остановила машину. Слишком близко к «субару» Виктора, но Эмме было не до этого. Вместо девяти часов смены она отработала двенадцать. Внутри осталась только пустота.

Она дрожала от холода. Ненавижу кондиционеры. Наверное, их специально так настраивают, чтобы живые не расслаблялись, а мертвые не гнили. Ей не терпелось окунуться в горячую ванну, чтобы смыть грязь и страдания пациентов, которым она успела потерять счет с нынешнего утра. Точнее, уже со вчерашнего утра.

Она вошла на кухню.

Виктор читал за кухонным столом — совершенно пустым, если не считать букета роз и открытой бутылки красного вина. Розы придавали кухне вид одновременно торжественный и чуждый.

— Ты припозднилась, — заметил муж, разливая вино в бокалы на высоких ножках и передавая один из них Эмме.

Она попыталась припомнить повод. Годовщина свадьбы? День рождения? День матери?

Эмма подняла бокал и посмотрела, как свет с трудом пробивается сквозь темно-красную жидкость. Напоминает кровь. Она понюхала вино, потом чуть взболтала его и понюхала снова. Запах тоже был мрачноватым: легкая горечь вишни, лакрицы и, похоже, фиалок, насыщенный букет полевых цветов и спелых фруктов. Недешевый напиток.

Она сделала маленький глоток, и вино заструилось по языку, касаясь самых отдаленных вкусовых сосочков, едва не запевших от сочетания кислотности, танинов и цветочной горечи.

— Хорошее вино, — похвалила она и села, отбросив куртку на спинку стула.

Потом оглядела цветы: дюжина красных роз с гипсофилами и зеленью в единственной на весь дом вазе. Их красота никак не вязалась с обшарпанными шкафчиками и треснутой раковиной. Кухня поражала порядком. Все было убрано. Такого не случалось никогда: ни Эмма, ни Виктор не отличались любовью к уборке, а что касается Тейлор, то она и вовсе была воплощением хаоса.

Спортивная куртка после полуночи. Он выглядит усталым. Даже кудри будто бы распрямились. Покрасневшие синие глаза за стеклышками очков отказывались встречаться с ней взглядом. У Эммы екнуло сердце. Она открыла рот, чтобы задать вопрос.

Но промолчала.

Вместо этого она сделала еще глоток вина.

Виктор поставил бокал на стол, снял очки и принялся протирать их рубашкой, как делал всегда, когда хотел собраться с мыслями. Он дышал на стекла и тер их медленными круговыми движениями, не поднимая головы.

Дело не в Тейлор. Дело в чем-то другом, и очень скверном.

— Эмма, ты сама знаешь, как много для меня значишь…

Даже хуже, чем скверном. Эмма допила бокал и налила еще один. Взяла бутылку и посмотрела на этикетку. «Шато-Пави», Сент-Эмильон, урожай 1999-го. Хороший год. Даже отличный.

— …И Тейлор тоже.

Мозг обожгла мысль. Развод. Вот что происходит. А я даже не подозревала.

Она вспомнила последние несколько месяцев. Мужа часто не бывало дома. Она сама разрывалась между дежурствами в неотложке, домом и Тейлор. Они с Виктором впервые в этом году сидели вот так и пили вино. Что же до цветов…

— Красивые розы.

Он покраснел.

Эмма оглянулась на гостиную в поисках подсказок. Ничего. И тут она припомнила, что мельком видела коробки в машине мужа. Скорее еще вина.

— Я ухожу.

— Куда?

— Ухожу от тебя.

Эмма кивнула.

— Только не усложняй, — попросил Виктор.

— И куда же ты уходишь? — улыбнулась она.

— Куда? А причина тебя не интересует?

— Полагаю, ты нашел вариант получше.

— Я жду ребенка.

— Поздравляю! Заявка на Нобелевскую премию.

Виктор наконец посмотрел ей в глаза:

— Мне очень жаль, Эмма.

— Плохо. Должен бы радоваться.

— Мне жаль поступать так с тобой.

— А как насчет Тейлор?

— Тейлор мне тоже очень жаль!

— И мне жаль. Ты ведь заберешь ее.

— Заберу? Куда?

— С собой.

Потрясенное выражение лица Виктора ее позабавило. Почти позабавило.

— Я не могу взять ее с собой!

— Это почему же? Она такая же твоя дочь, как и тот ребенок, которого ты ждешь.

— Но…

— Что «но»?

— Ведь ты же ее мать!

— Ну, этого я не могла не заметить. А ты — ее отец.

— Она должна остаться с тобой.

— А у нее ты спросил?

— Нет.

— А стоило бы. Она бы выбрала тебя.

— Но ей всего восемь! Она сама не знает, что для нее лучше.

— Можно подумать, ты знаешь.

— Разве она тебе не нужна?

— Нет.

— Почему нет?

— Как и у тебя, у меня есть другие дела.

— Но она же твоя дочь!

— И твоя тоже, не забыл? — рассмеялась Эмма.

— Ты же пошутила, верно?

— Вовсе нет.

— Но я слишком занят! У меня работа, пациенты, и…

Эмма подождала, пока он закончит.

— …И Эмбер беременна!

Эмма припомнила Эмбер. Молодая, красивая девочка. Вечно хихикала. Несколько раз попадала на смены в неотложку, пока училась на медсестру, потом получила работу в кардиологии. Прочее — уже история. Эмма попыталась сдержать злость, но не сумела. Смешливая девочка Эмбер, на двенадцать лет моложе, увела Виктора и угробила мой брак.

— Вот заодно и потренируется ухаживать за детьми. Наша-то хотя бы к горшку приучена. А что касается занятости, то я работаю не меньше твоего. У меня тоже есть дежурства и пациенты. И заботиться о Тейлор у меня получается не лучше тебя. Я оставлю себе собак.

Виктор поджал губы.

— Послушай, Эмма, если ты таким образом хочешь мне отомстить…

— Папа, а куда мы едем? — спросила Тейлор.

Она стояла в дверях, сжимая под мышкой Дору, тряпичную куклу. За девочкой волочилось линялое розовое одеяло — она не расставалась с ним с тех пор, как научилась ходить. Глаза сверкали сквозь завесу кудрей, густых и темных, как у Виктора. Дочка взяла с собой самое необходимое и была готова немедленно пуститься в дорогу.

— В кроватку, милая. Сейчас мы едем в кроватку. — Виктор подхватил ребенка в охапку вместе с Дорой и одеялом и понес в детскую.

Эмма осталась одна в пустой кухне. Она сосредоточилась на вине, на его густом красном цвете в хрустальном бокале, насыщенном вкусе, гладкости ножки бокала. Она старалась не думать о чувстве опустошенности, не слушать бормотание Виктора, который читал Тейлор сказку на ночь, не вспоминать виноватого выражения его глаз.

Завтра.

Она держалась за мысль о завтрашнем дне с такой силой, будто пыталась зажать кровоточащую рану.

Сегодня она просто постарается выжить.

Девять лет прошло, а все еще больно.

Тейлор они рассказали только через неделю, вернувшись из последнего семейного отпуска. Разумеется, Виктор забрал собак, а Тейлор осталась с матерью. Просто замечательный вышел обмен. Эмма покачала головой и поехала в сторону дома. Через пару минут она передумала и, развернувшись на стоянке возле больницы, отправилась в «Яблоко».

ПАУК

Темнеет.

Вот он, вышел.

Я тенью следую за ним.

Направляется к стоянке. Ну и славно.

Чем дальше, тем лучше.

Я приближаюсь. Правая рука в кармане, ласкает рукоять ножа.

Нравится мне этот нож. И я ему нравлюсь.

Он уже у машины. Делаю шаг, чтобы схватить его.

Резкий свет. Машина. Останавливается рядом.

Открывается окошко.

Женщина.

Темноволосая, в белой куртке. Под ней — медицинская униформа. Она улыбается.

— Эмма! — восклицает он.

Женщина грозно смотрит на меня.

Один шаг, и я растворяюсь в темноте.

Ухожу.

Но я еще вернусь.

ГЛАВА 11

Компания еще не разошлась. Слегка выпив, все смеялись и болтали друг с другом в отдельном зале бара.

Амбер, чей синий свитер выгодно оттенял золотистый загар, что-то шептал на ушко Кайле. Джуди, все еще в униформе, смеялась над чем-то вместе с Джорджем, оливковая кожа которого делала его похожим на сатира. Келли болтала с Норой, новенькой младшей медсестрой, казавшейся немного не на месте по другую сторону от Дика.

Их приветственные возгласы согрели сердце Эммы. Хорошо было чувствовать, что где-то тебя ждут. Это были ее близкие — ближе, чем семья. С ними она чувствовала себя уютно.

Сэл сдвинулся, уступая ей место. Она села между ним и Келли.

— Рад, что ты смогла приехать, — сказал Дик, щедрой рукой наливая в бокал вино. — За хороших друзей!

Эмма подняла бокал и сделала глоток. Вино было хорошее, сухое, грубоватое, чуть терпкое, как свойственно кьянти. Она поблагодарила за теплый прием, но не могла не отметить, что Дик даже не спросил, будет ли она пить.

Мистер Мачо все решил за нее.

— Как я рада вас видеть, доктор Стил! — прощебетала Кайла, казавшаяся еще милее обычного с раскрасневшимися от вина щечками и блестящими глазами.

— И я рада тебя видеть, Кайла.

Эмма ценила беззаботную улыбку и общительность девушки ничуть не меньше, чем ее способности. Кайла была администратором неотложки, и через нее шла связь с другими отделениями. Ее улыбка могла уладить любую проблему, даже если приходилось иметь дело с ворчливыми хирургами или взбешенными родными пациентов. Эта девочка — просто золото.

Вот бы слухи о ней и Курте оказались просто слухами. Она заслуживает лучшего.

Дик долил бокал Кайлы, хотя в этом и не было нужды.

— Вино неплохое, но все же не такое хорошее, как мое. Я не рассказывал о своем винограднике в Лангедоке? Превосходный терруар.^[6] Мы делаем отличное сухое красное.

— В самом деле? У вас есть винодельня? Во Франции?

— Небольшая. Всего на тысячу бутылок в год.

— А кто за ней приглядывает? — спросила Эмма.

— Старик-француз, у которого я ее купил. У него умерла жена, и пришлось продать виноградник. Я предложил ему остаться там жить в обмен на управление предприятием и скромный гонорар. Одна из лучших сделок в моей жизни. — Дик сделал еще глоток вина и положил руку на спинку стула Кайлы. — Жаль, не получается проводить там больше времени из-за работы и яхты.

— У вас и яхта есть? — спросила Кайла.

— Купил себе «Сан-Одиссей сорок девять». Пока она стоит в гавани в мексиканском Масатлане на ремонте. Как-нибудь свожу вас на прогулку. К июню яхта должна быть готова.

— Вы сами на ней ходите? А куда?

— Подумываю о переходах через Атлантику. Собираюсь открыть свое дело: тематический отпуск под парусом. Найму шеф-повара, чтобы давал кулинарные мастер-классы, или инструктора по йоге — устрою круиз с медитациями и занятиями йогой. Что-нибудь в таком духе.

Кайла смотрела на него, открыв рот.

Келли ткнула Эмму локтем и закатила глаза:

— Сейчас он начнет рассказывать, как спас жизнь далай-ламе… — прошептала она достаточно громко, чтобы Дик ее услышал.

Эмма поперхнулась.

— И как вы умудряетесь все это совмещать с работой?

— Делегирую полномочия. Нахожу людей, которые делают все за меня. Через пару недель лечу в Мексику, чтобы проверить, как идут дела на яхте. Хочешь поехать со мной? — обратился он к Кайле.

Та улыбнулась.

Эмма надеялась, что она не воспринимает предложение всерьез. Больно уж бегающий взгляд был у Дика. Неудивительно, что Кен подумывал избавиться от него: «С ним слишком много проблем. Ни одной юбки не пропускает». Эмма пыталась отговорить заведующего, но Кен был неумолим: «Да, я знаю, он хороший врач — пока не спит с кем-нибудь из медсестер. Я его два раза предупреждал. Хватит. Еще один случай — и он вылетит!»

В разговор вмешалась Келли:

— Она слишком умна, чтобы верить такому ловеласу. А где вы живете?

— У меня есть зимний домик в Колорадо, недалеко от Аспена. Люблю кататься на лыжах.

— Я тоже люблю лыжи, — сказала Нора.

Дик отпил вина.

— А летом?

— А… Ну это когда как. Обычно где-нибудь поближе к работе.

— И давно вы служите врачом на замену? — спросила Кайла.

— Почти семь лет.

— Наверное, тяжело так жить: без дома, куда можно приехать на ночь, без кухни, без домашних животных, — пробормотала Нора.

Амбер пожал плечами:

— Мне хорошо платят. И есть возможность встречаться с новыми людьми, — он обернулся к Кайле и поднял бокал: — Не красивыми девушками вроде тебя!

Нора вскочила так резко, что опрокинула стул.

— Ладно, всем пока! Мне пора.

Как внезапно. Неужели она тоже была в списке побед Дика, а теперь расстроена, что он флиртует с другой?

— Надеюсь, она не обиделась, — пробормотала Кайла.

Разговор продолжился, но уже без прежней непринужденности.

Эмма обернулась к Сэлу, молча потягивающему пиво:

— Есть новости?

— Не особо. — Он чуть понизил голос: — Тот парень, которого ты на днях откачивала и в которого влили столько налоксона…

— Что с ним?

— Я проверил историю болезни. Пузырек с лекарствами принадлежал его подружке. За прошлый месяц ей выписали четыре рецепта на опиаты.

— Фентанил среди них был?

— Нет. И это самое интересное. Что бы ни находилось в том пузырьке, в рецепте значилось другое. Возможно, они купили какую-нибудь дрянь на улице.

Эмма кивнула и обернулась к Дику:

— Вы по-прежнему уверены, что у пациента, которого вы реанимировали на прошлой неделе, не было передоза?

— У которого из них? Время такое, что, куда ни повернись, приходится кого-то реанимировать. Бог его знает, что они там себе колют.

— Мой не кололся. Наглотался таблеток.

Дик пожал плечами:

— Колеса, ширево, курево — да что угодно. Они все равно находят способ заторчать и влипнуть в беду.

Ему плевать.

Она вспомнила о Майке, погибшем приятеле дочери, и о самой Тейлор, которая то ли употребляет, то ли нет. Сердце замерло.

— Я вот подумал: это не может быть фентанил? — спросил Сэл.

Дик покосился на него:

— Фентанил? Почему именно он?

— Это один из немногих препаратов, которые настолько сильны, что почти полностью устойчивы к налоксону. Морфин, героин, гидрокодон, оксикодон — они все восприимчивы к налоксону. Даже метадон.

— В различной степени, — согласился Дик. — Но карфентанил и ремифентанил — нет.

— Они оба такая редкость, что их даже у нас на складе нет. И я не слышал, чтобы их можно было купить на улице.

— Это просто вопрос времени, — пожал плечами Амбер. — Уверен, скоро появятся. Наркоши найдут способ раздобыть препарат. Ради хорошего кайфа они готовы на все. Значит, и мы без работы не останемся, верно? За гарантию занятости! — Он улыбнулся, допил вино и обернулся к Кайле: — Тебя подбросить?

— Меня Келли отвезет.

Вот и замечательно.

ГЛАВА 12

Разговор с Тейлор не задался.

Угнездившись между подушками дивана, она сидела, уткнувшись в телефон и завесив лицо черными волосами со свежеокрашенными зелеными кончиками.

— Положи телефон, Тейлор, — потребовала Эмма.

Та не обратила на нее внимания.

— Мы пытаемся поговорить с тобой, милая, — сказал Виктор. — Пожалуйста.

— О чем? — Тейлор посмотрела на отца.

Он открыл рот, но не проронил ни звука и беспомощно оглянулся на Эмму.

— Мы слышали о Майке, — сказала Эмма. — Мне очень жаль. Он был тебе близким другом?

— Что вы о нем слышали?

— Что у него была передозировка.

— А ты тут каким боком? Какое тебе дело?

Эмма прикусила губу.

— Конечно же, мне есть дело. Я твоя мать. Я люблю тебя и очень беспокоюсь.

— Да ладно… — Тейлор снова уткнулась в телефон.

— Что это значит? — Эмма сцепила ладони с такой силой, что ногти впились в кожу. Ей невыносимо хотелось вырвать телефон из рук Тейлор и швырнуть его об стену.

— У тебя вечно не хватает на меня времени. Тебя никогда нет дома. Дежурства, совещания, конференции — всякий раз что-нибудь находится! Ты твердишь, будто любишь меня, но тебе плевать, где я и чем занимаюсь. Для тебя работа всегда важнее. Твои пациенты важнее меня. Ты оплачиваешь счета и набиваешь холодильник — вот и все внимание, которое я получаю. Ты даже не знаешь, кто мои друзья! А теперь хочешь, чтобы я поверила, будто тебе есть дело до Майка?! Вот только не надо! — выпалила Тейлор.

Эмма проглотила ком в горле. Я и не думала, что ей так не хватает моего присутствия. Она всегда ведет себя так, будто хочет, чтобы ее оставили в покое.

Виктор откашлялся.

— Тейлор, мы оба тебя любим. Ты нам не безразлична. Мы беспокоимся за тебя.

— Так не беспокойтесь. У меня все отлично.

— Не ври. Ты прогуливаешь школу, стала плохо учиться, твои друзья балуются наркотиками. Чего же тут отличного, — возразила Эмма.

— Только это тебя и тревожит. Школа. Тебе плевать, чего я хочу, что я чувствую, как мне хреново. Тебя заботят только мои оценки.

— Чушь! Меня заботит все. Меня не плевать на твои чувства, но учеба очень важна. Это единственный способ добиться успеха в жизни и сделать карьеру.

— Да не нужна мне карьера! Глянь на себя! Вот есть у тебя карьера — и сильно она тебе помогает?

— Ну, хотя бы помогает оплачивать твои счета. В том числе и телефон, который ты никак не можешь отложить в сторону, твою одежду, твои каникулы!

— У тебя на уме только деньги.

— Нет, не только. И ты, кажется, не так уж и сильно презираешь деньги, когда пользуешься ими, верно?

Эмма знала, что не стоит подначивать дочь, но ничего не могла с собой поделать. У нее кипела кровь в жилах, дыхание вырывалось из груди короткими резкими толчками. Хуже того, она чувствовала себя виноватой, поскольку в глубине души понимала, что Тейлор права.

У Эммы все отходило на второй план после карьеры — и брак, и беременность, и сама Тейлор. Вся ее жизнь строилась вокруг рабочего графика. Да, Тейлор была важна для нее, и Эмма очень любила дочь. Как не любить, я же ее мать… но работа все равно важнее. Работа не ради денег, а ради того, чтобы заглушить внутренний голос, твердивший, что она гроша ломаного не стоит и никогда ничего не добьется.

Если я не успешна, то никому не нужна. «Людям не будет до тебя дела, если ты не станешь успешной, — говаривала ей мать. — Тобой интересуются, только пока ты молода и красива или если ты богата. Когда состаришься, все забудут о твоем существовании».

Эмма росла с постоянным напоминанием об этом. В самом глубоком закутке ее сердца таилась мысль о том, что она заменима. Так получилось и с Виктором, когда появилась Эмбер. Он ушел, даже не оглянувшись. Что же до Тейлор, то я хоть сдохну, она даже не почешется. Я для нее — лишь помеха. И все же болезненная правда состояла в том, что Эмма целиком посвятила себя работе. В борьбе за успех она совсем забросила дочь.

— Тейлор, что случилось с Майком? — вмешался Виктор.

— Умер, — пожала плечами Тейлор.

— Как?

— Сами знаете как.

— Что он употреблял?

— Теперь-то какая разница?

— Я… Мы беспокоимся за тебя. Ты сама употребляешь?

Тейлор посмотрела ему в глаза:

— Так вот в чем дело?! Тебятревожит, не подсела ли я и не схвачу ли сама передоз?! — Она обернулась к матери: — А ты? Только рада была бы от меня избавиться, да?!

Эмме захотелось влепить дочери хорошую затрещину, но она глубоко вдохнула и сунула руки поглубже в карманы линялой униформы.

— Ты мой ребенок. Я несу за тебя ответственность. И сделаю все, что в моих силах, чтобы защитить тебя.

— Разумеется. Вот только поставить меня выше своей бесценной работы ты не можешь.

— Работа приносит мне удовлетворение. Она приносит деньги, уважение, благодарность и даже любовь. А что я получаю от тебя, кроме дерзостей, грязной посуды и унизительных бесед с соцработниками? Что ты привносишь в наши отношения?

— А ну-ка обе прекратите! — вмешался Виктор и обернулся к дочери: — Мы любим тебя, Тейлор. Беспокоимся и хотим помочь!

Тейлор пожала плечами:

— Ну, если вам и в самом деле интересно, то передоз Майка не случаен. Его травили в школе. Он был геем. Его мать оказалась нетолерантной религиозной стервой. Отчим постоянно гнобил. Майк больше не мог терпеть. Наглотался обезболивающего матери и лег спать.

Повисло тягостное молчание.

— Откуда ты все это знаешь? — спросил Виктор.

— Он написал мне. Просил помочь. А я прочитала его сообщения слишком поздно. Из-за тебя! — Она обернулась к Эмме, упершись колючим взглядом прямо ей в глаза. — Помнишь, на прошлой неделе ты посадила меня под домашний арест и отобрала телефон? Майк был бы сейчас жив, если бы не ты!

Так, теперь я еще и в этом виновата. В жизни вообще случается хоть что-то, в чем нет моей вины?

— Ты сама знаешь, за что я тебя наказала. Ты заявилась домой сильно за полночь, хотя велено было прийти к десяти. И ты даже не позаботилась позвонить и предупредить, что задержишься. А я несколько часов сходила с ума от тревоги за тебя.

— Майку об этом расскажи. Ну что, мы закончили или еще есть темы для разговора?

Эмма с Виктором беспомощно переглянулись.

— Чего ты хочешь, Тейлор? Что тебе нужно? — спросил Виктор.

— Я хочу съехать.

— Куда?

— Я просто больше не могу здесь жить. Хочу почувствовать себя человеком, до которого кому-то есть дело.

— Нам обоим есть до тебя дело! — воскликнула Эмма, съеживаясь от осознания, что не нужна дочери.

Она и раньше знала, что не нравится Тейлор. Но такая ненависть? Это было неожиданно.

Тейлор одарила ее взглядом, от которого усох бы даже кактус.

— И где ты хочешь жить, если не здесь? Кто будет тебе стирать одежду, покупать еду…

— …Вытирать задницу, — фыркнула Тейлор. — Я сама прекрасно справлюсь и с покупками, и с дурацкой стиркой!

— В самом деле? Что-то до сих пор не замечала такого за тобой.

— Эмма, это не поможет! — остановил ее Виктор.

— Я могу пойти жить к Кэти. Ее мама не против.

Кэти была лучшей подругой Тейлор еще с детского сада. Она жила с матерью в трейлерном городке к югу от города. Поговаривали, что время от времени к ним заглядывают мужчины. Одни задерживались на ночь, другие — на неделю.

— Исключено! — заявила Эмма. — Ты не будешь жить в трейлере.

— Правда? И как ты собираешься мне помешать?

— Как насчет переехать жить к нам? — вмешался Виктор.

Тейлор окинула его долгим изучающим взглядом:

— А что скажет Эмбер?

— Она скажет: «Добро пожаловать, Тейлор». Девочки будут рады тебе.

Девочки, Опал и Айрис, обожали старшую сестру.

— А тебе не стоит сначала поговорить с Эмбер? — Эмма была не в восторге, но ничего лучше придумать не могла. В конце концов, Виктор — отец Тейлор, а Эмбер — нормальная женщина. Может, жизнь в настоящей семье пойдет дочке на пользу.

— Поговорю, — пообещал Виктор. — Собирай вещи, завтра приеду за тобой.

Тейлор улыбнулась, и Эмма поняла, что дочь их развела. Снова. Она с самого начала так и задумывала, что переедет к Виктору! Она импульсивна, умна и способна вымотать кого угодно. Вот пусть Виктор и попробует, что значит жить с такой дочерью. Так ему и надо!

Но сердце у нее ныло от боли.

ПАУК

Я на месте. Уже почти девять. Холодно. Идет снег. Он накрывает меня — мягкий, белый, безмолвный. Словно саван.

Я жду.

Жду еще немного.

Из здания выходит мужчина. Похож на него. Идет к дальней стоянке, глядя в телефон. Дурак!

Бери все, что хочешь, только он должен умереть. Так мне было сказано.

Пожалуй, заберу телефон. Возможно, ноутбук. Да и сумка у него такая тяжелая, что ему приходится сутулиться. За все это могут дать неплохие деньги.

У меня есть его фотка, но она не нужна. Я знаю, как он выглядит. Разве что капюшон мешает.

Он подходит к машине. Я сверяюсь с номером. Это та машина, тот самый «мерседес» с тем самым номером.

Он открывает водительскую дверь. Я прямо у него за спиной, но он об этом не знает. Он говорит по телефону:

— Уже выезжаю, дорогая. Буду дома через полчаса.

Не будешь.

Я берусь за теплую рукоять ножа.

Теплую и гладкую.

Я знаю, что надо делать.

«Поднимаешь правую руку, держишь лезвие горизонтально на уровне шеи. Хватаешь его за волосы левой и тянешь их в сторону вместе с головой. Проводишь лезвием по шее, как смычком по струнам, и ждешь звука — как свист от порыва ветра, не громче, — так он сказал. — Крика не будет. Воздух не дойдет до рта, чтобы получился крик. Когда трахея перерезана, все кончено. Легко и тихо, как дуновение ветра в лесу.

Только не оставь там ничего. Если оставишь, тебя найдут. Не дотрагивайся ни до чего, кроме него самого».

Я в полушаге за ним, когда он убирает телефон, чтобы открыть дверцу.

Я кашляю. Он вскидывает голову.

— У меня сообщение.

Нож свисает вдоль бедра и ему не виден.

Левая рука наготове.

Он оглядывает меня. Мы не знакомы.

— Какое сообщение?

Я улыбаюсь и показываю ему открытую левую ладонь.

— Вот, — говорю я. Он наклоняет голову, чтобы разглядеть.

Я хватаю его за седые волосы и дергаю назад, чтобы распрямить шею. Проскальзываю за спину и поднимаю нож, чтобы сыграть на его шее песнь смерти. Нож проходит через кожу и плоть как сквозь масло. Колени у него подгибаются, он обмякает.

Раздается крик не громче шепота, потом — ничего, кроме ветра. Ветра и крови. Теплой и соленой. Я чувствую ее во рту, в глазах, на одежде. Мне уже несколько недель не было так тепло! Я тихо опускаю его на землю. А не взять ли машину? Отличная тачка, таких у меня в жизни не было.

Лучше не стоит. Я поднимаю его. В дыре на шее набухают кровавые пузыри. Его глаза широко открыты в немом вопросе: «За что?», но я не отвечаю. Он уже мертв. Ему теперь все равно, разве не так? Мертвецам ни до чего нет дела. Я тащу его в машину. Тяжелый. Заталкиваю внутрь и сгибаю ему колени, чтобы закрыть дверцу. Потом захлопываю ее движением бедра. Его найдут, но не скоро. Может, через несколько дней, когда сообразят, что это его машина. Густой и мягкий белый снег продолжает валить, накрывая кровь, машину, ставшую ему гробом, меня. Его кровь, залившая меня с ног до головы, остыла. Я хватаю его — теперь мою — сумку и ухожу медленным шагом. Шагов через десять приходит мысль: надо было поискать бумажник. Хотя он может быть и в сумке. Нельзя возвращаться. Или… Нет. Возвращаться нельзя. Я медленно иду, насвистывая под нос We Are the Champions. В темноте я один. Дело сделано. Его больше нет.

Мы справились.

ГЛАВА 13

Эмма проверила телефон, очки, удостоверение. Все на месте. В сумке не было ничего, кроме вещей, которые обитали в ней постоянно: скальпель, фонарик, перчатки, жгут, стетоскоп. Обед она не взяла — не было времени.

Телефон зазвонил как раз в тот момент, когда она помогала дочери собирать вещи. Как обычно, Тейлор с ней не разговаривала. Эмма была этому только рада. Единственное, что хотелось бы ей сказать: «Пожалуйста, не становись похожей на свою бабку». Да и то не могу.

Примерно в восемь лет Эмма поняла, что ненавидит мать. Та была душевнобольной, злобной и склонной к садизму. Мать — Эмма никогда не называла ее мамой — целые месяцы проводила в больницах. То она страдала депрессией, то тревожностью, то запорами. Ее мучила бессонница. У нее вечно что-то болело. Она требовала постоянного внимания, любви и утешения. Ей нужно было больше, чем могла дать восьмилетняя Эмма. Не получая желаемого, сначала мать стыдила девочку: «Однажды я покончу с собой, и ты об этом пожалеешь. Ты поймешь, что значит жить без меня». Побои начались уже позднее и были планомерными и методичными. Мать раздевала ее догола и била палкой, стараясь не попадать по рукам и лицу, пока девочка не бросалась на колени, умоляя о пощаде, или не начинала писаться со страха. А желательно — и то, и другое. Неудивительно, что я такая паршивая мать. Другого примера у меня не было. Тейлор совсем как она. Капризный эгоцентричный манипулятор. Вылитая моя мать, только в юном теле. Матери должны любить своих детей безоговорочно. И я люблю Тейлор. У меня нет выбора. Но нравится ли она мне?..

Зазвонил телефон. Ее вызывал главный администратор.

— Немедленно.

— Немедленно?

— Да, немедленно.

Это не к добру. Эмма почистила зубы, натянула чистую униформу и схватила рабочую сумку. Потом попрощалась с Тейлор и попыталась обнять ее, но та лишь окинула ее холодным взглядом.

Спустя полчаса Эмма вошла в кабинет для совещаний, все еще теряясь в догадках. Что за чертовщина тут происходит? Жалоба от пациента? Такими делами занимается Кен. Юридические проблемы? Сообщение о заложенной бомбе? Меня увольняют? В любом случае могли бы подождать и до трех, до начала моей смены. Я бы хоть пообедать успела. На пустой желудок день получится чертовски длинным. Если только меня не уволят. Тогда хоть нормально поесть смогу. Она вошла в кабинет. Он был набит битком.

Во главе длинного овального стола сидел мистер Локхарт, директор больницы. Этот лысый человек с жестким неулыбчивым лицом в свете люминесцентных ламп напоминал манекен в магазине. На другом конце стола с пришибленным видом сидел Курт. Его щегольской костюм казался помятым, да и лицо выглядело не лучше. Он покосился на Эмму налитыми кровью глазами, потом снова уставился на собственные руки. Между Куртом и Эммой сидели юрист больницы, менеджер по управлению рисками и пара незнакомцев в костюмах. Атмосфера в кабинете была напряженная — хоть ножом режь.

Эмма нашла пустой стул и уселась.

— Спасибо, что присоединились к нам, доктор Стил. Мы вас ждали.

Она услышала скрытый упрек и едва не извинилась. Едва.

Говнюк. Я все бросила и доехала меньше чем за полчаса. Я оставила Тейлор одну. Снова. Если ты недоволен, то подавись.

— Боюсь, у меня для вас плохие новости, — сказал мистер Локхарт.

Да неужели?! А я-то думала, меня вызвали, чтобы поблагодарить за отличную работу. Что я буду делать, если меня и в самом деле уволят? Во-первых, как следует пообедаю. Потом подумаю, где бы мне хотелось жить. Врачу из неотложки найдется работа где угодно, от Колорадо до Аляски. Или в Австралии. Или на Гуаме. Кстати, как у нас с погодой на Гуаме? И с едой? Надеюсь, специй там не жалеют.

— Прошлым вечером умер доктор Лип.

— Что?!

— Доктор Лип. Кен. Он умер прошлым вечером.

Кен умер… Ее друг. Ее наставник. Ее Дамблдор.

— Как?

— Его нашли в собственной машине с перерезанным горлом. Полиция ведет расследование. Не исключают суицид.

— Самоубийство? Кен перерезал себе горло, сидя в машине? Не может быть!

— Полиция работает над делом, — пожал плечами Локхарт.

— Когда это случилось?

— Его нашли вчера. Простите, дорогая моя, я знаю, что он был вашим другом. А еще хорошим врачом и хорошим человеком. Без него наша больница уже не будет прежней.

Эмма посмотрела на Курта. Ему Кен был еще более близким другом, чем ей.

— Сочувствую, Курт.

Тот даже не поднял голову.

— Мы свяжемся с его женой и постараемся ей помочь, — продолжил мистер Локхарт. — Однако сегодня мы вызвали вас по другой, пусть и связанной с этим причине. Поскольку доктор Лип нас покинул, необходимо назначить нового заведующего отделением неотложной помощи. Организации нужен сильный руководитель. — Директор встал и принялся медленно и важно расхаживать по кабинету. — Наша общественная больница переживает не лучшие времена. У нас были финансовые сложности. Последние три года мы работаем в убыток. Одно из проблемных направлений — неотложная помощь. Я не раз обсуждал этот вопрос с доктором Липом, но, к сожалению, мы так и не смогли найти решение. Поэтому были вынуждены рассмотреть альтернативные варианты.

Эмма посмотрела на него с прищуром. Вы собирались от него избавиться, и он это понимал. Предлагая мне место заместителя, Кен уже знал, что дорабатывает последние дни. Но он собирался выйти на пенсию и наслаждаться жизнью. А теперь умер. Какая жестокая ирония!

— Поскольку выхода мы так и не нашли, было решено отдать услуги неотложной помощи на аутсорсинг. Мы обратились в АЭМП — Ассоциацию экстренной медицинской помощи. По договоренности они должны были приступить к работе с апреля, но из-за смерти доктора Липа встал вопрос об ускорении процесса. АЭМП любезно согласилась начать со следующего месяца. Представляю вам доктора Дрома из АЭМП, — сказал мистер Локхарт, указывая на худощавого человека с улыбкой голодной змеи. — Вы знакомы с АЭМП?

Эмма покачала головой.

— Мы подрядная организация, оказывающая услуги экстренной медицинской помощи, — пояснил доктор Дром, снова улыбнувшись так, будто увидел добычу, и все встало на свои места.

Нас увольняют.

Как и ее коллеги, Эмма всю жизнь проработала в больнице. Но система здравоохранения менялась. Клиники стали отдавать услуги экстренной помощи на аутсорсинг подрядчикам. Это упрощало работу и помогало сводить концы с концами. Отличное нововведение для больниц, но настоящая катастрофа для врачей неотложки. Они мгновенно оставались без работы. Не верится, что такое случается и в этой глуши, но факты налицо.

— АЭМП предлагает работу всем нашим действующим врачам. Они надеются сохранить высокий уровень обслуживания, которым мы всегда отличались, — добавил мистер Локхарт.

Курт стиснул зубы. На левом виске голубым червячком забилась жилка, словно готовясь вот-вот лопнуть.

Доктор Дром снова улыбнулся. Эмма решила, что лучше бы он оставался серьезным. Будто удав, увидевший кролика. Довольный и голодный.

— Мы рады возможности здесь работать, — сказал Дром. — Мы много хорошего слышали о том, какую помощь вы оказываете окрестным жителям. АЭМП намерена сохранить высокое качество обслуживания, но сделать его более эффективным и экономичным, и надеется положить начало успешному сотрудничеству. Совместными усилиями мы сможем добиться общих целей.

— Это прекрасная возможность реформировать нашу систему, — подхватил мистер Локхарт. — Вместе мы сумеем вести безопасную и экономически эффективную работу на благо населения.

Эмма переводила взгляд с одного на другого, слушая их заученные речи, и не понимала, что она здесь делает. Кен умер. Курт был его помощником. Но я-то тут зачем? Я же обычный врач неотложки.

— Мы наслышаны о вас, доктор Стил, — продолжил доктор Дром, зыркнув в ее сторону, но избегая смотреть прямо в глаза.

Этот клочок волос у него под нижней губой напоминает алчную пиявку.

— Кое-кто из моих друзей очень вас рекомендовал. И ваше резюме меня по-настоящему впечатлило.

— Благодарю, — ответила она; Курт посмотрел на нее так, будто готов был прямо на месте перерезать ей глотку.

— Мы хотим предложить вам место заведующего отделением неотложной помощи.

Неужели? Они собираются убрать Курта, как и сказал Кен. И хотят отдать отделение мне. С чего бы?

— Мы уже обсудили этот вопрос с доктором Крампом. Он согласен, что из вас получится отличный заведующий.

Курт побагровел, проглотил ком в горле и едва не поперхнулся.

— Вы слишком любезны. Если вы читали мое резюме, то знаете, что у меня нет опыта административной работы.

— Так даже лучше. Мы вас обучим и окажем все необходимое содействие.

— Что именно потребуется от меня в должности заведующей?

— Мы об этом поговорим. Но чуть позже. — Мистер Локхарт встал, давая понять, что совещание окончено. — Мы все потрясены кончиной доктора Липа и найдем способ должным образом выразить признательность за его работу. Доктор Крамп, благодарю вас за самоотверженный труд и многолетнюю заботу о наших пациентах. Завтра мы разошлем сотрудникам неотложной помощи служебную записку по результатам сегодняшней беседы. Представители АЭМП посетят отделение для переговоров с врачами. И мы рады сообщить прекрасную новость: никто не потеряет работу!

Курт снова бросил гневный взгляд на Эмму и, ссутулившись, с подавленным видом выскользнул из кабинета бледной тенью прежнего вальяжного мужчины.

Эмма ждала, когда заговорит доктор Дром.

Тот молчал, перекладывая бумаги перед собой, и улыбался, глядя на нее.

Наконец она не вытерпела:

— Почему именно я?

Доктор Дром замялся. Пиявка под нижней губой зашевелилась.

Не привык к прямому разговору.

— Вы молоды, энергичны и не связаны с прежней администрацией. Вас порекомендовали люди, мнению которых я доверяю. Вы достаточно умны, чтобы оценить необычную возможность. И вы женщина. Женщины более гибкие и лучше приспосабливаются. А еще они больше ориентированы на поддержание хороших отношений. Я считаю, что это необходимо для успешного сотрудничества. — Он снова принялся перебирать бумаги. — Мы хотели бы сохранить врачей. Всех до единого.

— И доктора Крампа?

— И его. Хотя вам, думаю, было бы проще, если бы он ушел. Он не в восторге от работы под вашим руководством.

— Каковы мои обязанности?

— На восемьдесят процентов — врачебные, на двадцать процентов — административные. Контроль качества, графики работы, внедрение новых процедур, обучение, набор персонала, текущая оценка работы сотрудников, интерактивные совещания с другими отделениями…

У Эммы голова пошла кругом.

— Подробности мы еще обсудим. И предоставим все необходимые инструменты. Ваш успех — это и наш успех.

Все еще не в силах прийти в себя, она поплелась в неотложку, разрываясь между скорбью из-за смерти Кена и возбуждением от предложенной должности. Кен отговаривал ее. Но Кен мертв. Окончательно и бесповоротно.

Какая ужасная смерть! Самоубийство? Полная ерунда! Но кто мог желать смерти Кену, самому приятному и доброму доктору из всех, кого я встречала? Какая-то бессмыслица!

Набрав код замка на входе в отделение, Эмма вспомнила о Тейлор. Она, наверное, уже уехала. Звонить нет смысла. В третьей палате кричат от боли, в четвертой приемной женщина вся в крови, похоже, ждет уже несколько часов. Не больница, а зоопарк какой-то. Потом позвоню.

Она отправилась прямиком в третью палату. Долговязый подросток на каталке был одет в грязную синюю футбольную форму.

Он лежал на боку, пристроив полусогнутую левую ногу на подушку, и кричал, глядя на огромную шишку на колене. Его товарищи в ужасе таращились широко раскрытыми глазами, стараясь держаться подальше.

— Что случилось? — спросила Эмма.

Парень не ответил.

— Играл в футбол и получил удар в колено. Внутривенный поставить не дает, — подсказал медбрат скорой Джордж.

— И не нужно, — заявила Эмма и посмотрела пареньку в глаза: — Прости, дружок. Сейчас будет больно, но потом сразу станет легче.

Она ухватилась левой рукой за его левую пятку и потянула ногу вниз, распрямляя колено, а потом еле заметным движением большого пальца правой руки надавила на сместившуюся коленную чашечку.

Косточка встала на место с мягким щелчком. Парень перестал орать.

— Я вас обожаю, доктор Стил! — воскликнул с улыбкой Джордж, блеснув из-под густых усов золотым зубом, оставшимся ему на память о Вьетнаме.

— Я тебя тоже люблю, Джордж.

Чинить людей — это здорово! Лучше оргазма. Или нет? Давненько не было случая проверить.

ГЛАВА 14

Тейлор была на грани истерики. Вот только зрителей не было — и какой тогда смысл? Мать уехала. Отец опаздывал. Тейлор буквально утопала в багаже. Она уже набила три чемодана, но из каждой тумбочки, из каждого шкафа, с каждой полки потоком текли все новые и новые вещи.

Как ураган прошелся. Одежда, книги, косметика. Столько всего! И что мне с этим делать? Вот уж не думала, что у меня так много барахла! Она в бессилии уронила руки и посмотрела на любимую фотографию морского дна с коньками и звездами. На глаза навернулись слезы. Уже много лет этот снимок встречал ее каждое утро, когда она открывала глаза. А теперь придется бросать его здесь. Как и лампу из оранжевых водорослей — сувенир из поездки на Красное море, где они ныряли с трубками, когда еще были семьей.

Это был их последний совместный отпуск. Тейлор нравилось все. Она гладила любопытную полосатую рыбку, которая ела хлеб прямо у нее из рук. Она узнала экзотический вкус табуле^[7] и тахини,^[8] вдыхала аромат кофе и тяжелых сладких духов, проходя через рынок за руку с отцом. Она пробовала сладкий мятный чай, который подавали в крошечных чашечках. Это было самое счастливое время в ее жизни.

О разводе ей сказали на следующее утро после возвращения. Никогда не забуду тот день, хоть до ста лет доживу. И «Чириос»^[9] всегда будут горчить.

— Тейлор, я хочу, чтобы ты знала: мы тебя очень любим, — начал Виктор.

Она улыбнулась, поглощая «Чириос» из голубой чашки с павлином.

— И ничего не изменится, хотя мы с твоей мамой и разводимся.

У Тейлор так сдавило горло, что она больше не могла глотать. Она понимала, о чем речь. Родители ее подруги Кэти развелись в прошлом году. Отец ушел из дому, и больше Кэти его не видела.

«Чириос» по вкусу напоминают золу.

— Почему? — спросила Тейлор, и по щекам покатились жгучие слезы. — Почему ты уходишь?

Отец смотрел на свои руки, словно надеясь прочитать там ответ, и молчал.

— Мы больше не ладим. У нас разные жизни. Мы не можем быть вместе, — сказала мать.

— Это ты виновата! Что ты с ним сделала? — Тейлор бросилась к Виктору: — Папочка! Пожалуйста, не уходи! Не бросай меня! Я без тебя не могу! — рыдала она.

Он обнял ее, поцеловал в макушку.

— Мы по-прежнему будем любить тебя. И все равно останемся семьей, — сказал он. Какая глупая ложь!

Тейлор его не винила. Она знала, что виновата мать. Должно быть, та просто вынудила его уйти. Тогда она и возненавидела Эмму.

Прошло несколько лет, прежде чем она поняла, что дело в Эмбер. Но это ничего не изменило. Тейлор пуще прежнего стала ненавидеть мать, чувствуя собственную вину. В голове у нее даже родился сценарий, по которому Эмма принудила Виктора к отношениям с Эмбер, а потом вышвырнула из дому. И ничто было не в силах заставить Тейлор передумать.

Но сейчас она жалела, что мать не помогает ей. Эмма быстро разобралась бы с горами хлама в своей обычной непринужденной, деловитой и раздражающей манере. Ну почему она всегда должна быть права? Однако мать, как обычно, уехала. Карьера для нее всегда стояла на первом месте.

В дверь позвонили: отец. Вид такой, будто он неделю не спал. Глаза за линзами очков в стальной оправе покраснели, шевелюра всклокочена, но его объятия оставались такими же родными.

— Ты готова?

— Не совсем. Не знаю, что с этим делать, — пожаловалась Тейлор, указывая на вещи.

— Не беспокойся. Мы еще вернемся и заберем остальное. В любом случае все вещи в машину не влезут. А здесь их никто не украдет.

Он взял два тяжелых чемодана и покатил их к двери. Сломанное колесико постукивало на каждом обороте, отбивая неровный пульс. Виктор открыл багажник своего универсала и не без труда затолкал в него багаж.

Тейлор вынесла последний чемодан и оглянулась на дом. Багровый и злобный, он смотрел на нее в ответ. Другого жилья она и не помнила, но они никогда между собой не ладили. Она захлопнула дверь, заперла замок. Думала выкинуть ключ, но вспомнила об оставшихся вещах и, сунув ключ в карман, поволокла чемодан по ступенькам.

Отец ездил на том же голубом «субару», что и девять лет назад, когда уходил от них. Машина ничуть не изменилась, если не считать свежей вмятины на дверце со стороны пассажира.

— Тебе нужна новая машина. Никто не поверит, что ты кардиолог, когда увидит, на чем ты ездишь, — проворчала Тейлор.

— И что?

— Это не круто.

Он пожал плечами: ему было все равно. Втиснув третий чемодан вместе с двумя остальными, он захлопнул багажник.

— Садись.

— У других ребят родители крутые, — добавила Тейлор, пристегивая ремень безопасности.

Она посмотрела на его старые грязные ботинки и зеленую стеганую куртку. На правом рукаве по-прежнему не хватало вырванного куска — в прошлом году его сгрызла Тельма, когда отец забыл куртку в машине.

— Значит, им повезло. — Виктор завел машину и посмотрел на дочь: — Ничего важного не забыла? Учебники, форму для спортзала, телефон, кошелек?

Тейлор пожала плечами.

Он тоже пожал плечами в ответ и тронулся с места. Его дом находился в добром часе езды от Эммы, на другом конце города. Отец с матерью работали в одной больнице, но ездили туда с разных сторон. Виктор обогнул центр города по боковым улицам. Машины попадались редко. Дороги были сухие и белые от соли. Тейлор разглядывала ярко-белый снег на ветках деревьев, лошадей, отрастивших зимнюю шерсть, дымок над трубами от каминов. Потом подумала об обеде. Стряпня Эмбер…

Отец откашлялся.

— Тейлор, я прошу тебя быть любезной с Эмбер.

— Я всегда с ней любезна.

— Да, но это когда ты приезжаешь в гости. А теперь ты будешь жить с нами, и правила немного изменятся. У Эмбер очень много дел: дом, девочки, работа. Я прошу тебя быть вежливой и помогать ей. Не стоит ожидать, что она будет тебя опекать, как делает… делала твоя мать.

— А что, она уже начала ныть? — фыркнула Тейлор.

Виктор устало посмотрел на дочь:

— Пожалуйста, не надо грубостей.

Она проглотила следующую колкость.

— Будет чудесно, если ты поможешь ей по дому. Прибраться на кухне, выгулять собак, почистить кошачий лоток. Она была бы тебе очень благодарна.

В его голосе чувствовалось напряжение. Неужели Эмбер закатила ему скандал?

Раньше Эмбер ей нравилась. Намного больше, чем собственная мать. Когда они познакомились, Эмбер была молодая и веселая. Она еще только встречалась с Виктором, и ей нравилось заниматься девчачьими делами, на которые Эмма никогда не находила времени. Например, красить ногти и укладывать волосы или ходить по магазинам. Первый отпуск они провели в Нью-Йорке. Это было нечто: они ходили по ресторанам, торговым центрам и театрам. С Эмбер было так весело!

Потом появились девочки. Сначала Опал, потом Айрис. Эмбер поубавила пыл. У нее больше не находилось времени веселиться с падчерицей. Вот так и бывает, когда рождаются дети? Становишься унылой занудой? Не хочу детей! Ни за что!

Они подъехали к дорожке, ведущей к дому Виктора. По обе стороны от нее росли елки разных размеров — Эмбер обожала всякие растения. Каждый год они покупали на Рождество живую елку, а потом высаживали ее. Это было мило, но деревья всегда оставались маленькими: корни должны были помещаться в контейнер. Тейлор вспомнила рождественские ужины с жареным тофу, утренние занятия йогой.

Может быть, идея уехать из дому была и не такой хорошей.

Красная дверь открылась, и навстречу выбежали девочки. Они вприпрыжку бросились к Тейлор, которая подхватила их на руки, крепко прижав к себе. За ними вышла Эмбер в рваных облегающих джинсах и мягком розовом кашемировом свитере, словно с обложки журнала «Вог». Она посмотрела на Виктора, тащившего чемоданы. Увидела Тейлор, держащую девочек за руки. И улыбнулась. Ее макияж был безупречен, светлые волосы волнами золотистого шелка ниспадали на плечи. Но до глаз улыбка не добралась.

— Заходите скорее. На улице холодно.

ГЛАВА 15

Курт пытался остановить кровотечение. Его палец в перчатке уже десять минут зажимал глубокую рану. Пациент был залит кровью. Врач тоже. Пятая палата напоминала сцену бойни из дешевого ужастика.

Остановить кровь не удавалось. Она хлестала из раны густой липкой струей. Найти поврежденный сосуд и обработать его никак не получалось. Курт чуть приподнял палец, чтобы разглядеть, что происходит в ране. Кровь тут же брызнула на очки, на маску, на все вокруг.

Похоже, он сидит не только на варфарине, старой крысиной отраве. Должно быть еще что-то. Аспирин, плавикс или какой-нибудь сраный «новейший пероральный антикоагулянт», которые постоянно рекламируют по телевизору. Что же у него осталось от мозга, если с поверхностными сосудами такое творится? Его уже давно пора отправлять на томограф, а из него хлещет, как из недорезанной свиньи. Можно, конечно, наложить пару скрепок. Кровь-то сразу остановится, только металл даст такие искажения на томограмме, что врач потом на снимке ни черта не разберет!

Рекомендуется учитывать совместимость клинических процедур… К черту!

— Принеси африн и марлю, — велел он Джуди.

— Африн?

Этот спрей от насморка применялся в случаях простуды, но никак не для обработки рваных ран на голове. Удивление медсестры было понятно, но времени на объяснение не было.

— Африн. И побыстрее.

По плотно сжатым губам Джуди он понял, что потом придется расплачиваться за резкость. На спине темно-синей футболки Джуди было написано: «Будьте вежливы с медсестрами. Это мы не даем врачам случайно вас угробить». Проклятые медсестры неотложки! Никакого уважения к врачам. Так было всегда, но после смерти Кена стало еще хуже. Отделение в раздрае. Все вечно встревожены, раздражительны, готовы в любой момент взорваться. Всем не хватает Кена — господи, а уж мне-то как его не хватает! — и все боятся, что кто-нибудь перережет глотку им тоже. А полиции чихать! Чем она вообще занимается?

Он склонился над стариком. Седые волосы напоминали красный шлем из-за крови, хлеставшей из четырехдюймовой раны на голове в том месте, которым он ударился о тумбочку.

— Как вы упали? Вы теряли сознание?

Ответа не было.

Ну конечно: он же без слухового аппарата! Вот так всегда.

— Вы теряли сознание? — прокричал Курт.

— Нет.

— Как вы упали?

— Не знаю. Споткнулся, наверное.

Плохо дело. Придется проводить полную проверку на обморок. С ЭКГ, биохимическим анализом крови и далее по полной программе. И, как обычно, ничего не обнаружится. Вот так теперь и приходится работать: спасибо расплодившимся адвокатам по врачебным делам. Нужно тратить время и ресурсы на то, чтобы прикрыть собственные задницы, потому что отделение боится судебных исков. Простой здравый смысл теперь встречается не так уж и часто.

Вернулась Джуди с африном.

— Открой пузырек, пожалуйста, — попросил Курт, по-прежнему зажимая левой рукой сосуд в ране.

Джуди исполнила просьбу.

— Прысни немного прямо в рану. А еще лучше — нанеси спрей на марлю. Пропитай ее.

Он поместил кусочек марли в рану, прямо поверх поврежденного сосуда.

— Давящую повязку.

Они наложили на рану эластичную повязку вокруг головы и под подбородком и закрепили ее лентой.

Кровь остановилась. Теперь старик напоминал окровавленную мумию. Курту было плевать. Пациенту тоже.

— Нужно поскорее отправить его на томограф.

Курт снял окровавленные перчатки, залитую кровью маску и очки. Сунул очки под кран, чтобы хорошенько промыть, а не размазать кровь по стеклам. Потом снял синий пластиковый защитный костюм. Потный и грязный, Курт отправился в туалет, чтобы привести себя в порядок.

Дик стоял, опираясь рукой на стол Кайлы.

— Только не сегодня, — сказала она.

Амбер улыбнулся и коснулся ее лица.

Кровь ударила Курту в голову.

— Значит, завтра?

— Возможно, — улыбнулась Кайла, разглядывая его мускулистую фигуру и ясные голубые глаза.

«Прямо-таки актер из рекламы», — разозлился Курт, чувствуя себя грязным, ничтожным и очень злым. Он остановился перед ними и обратился к Амберу:

— Какими судьбами? Ты же не на смене, верно?

— Заскочил поболтать с ребятами из АЭМП. Ты с ними еще не говорил?

— Пока нет. — Курт сжал кулаки; он был готов взорваться в любую секунду.

Он совсем позабыл про АЭМП, как забывал обо всем во время работы. Отделение неотложной помощи было особым миром. Оно поглощало Курта полностью, затмевая все остальное.

— И что они сказали?

— Мы обсуждали контракты. Они не дают страховку от исков.

— Правда? Работодатель всегда дает страховку от судебного преследования.

Страховка от судебных исков была очень важна: без нее нечего и думать о работе. В сутяжнической медицинской среде, где каждый мог подать в суд на каждого по любой причине, хорошая страховка от исков была просто необходима.

— Они оказывают помощь в случае иска. Мы ее оплачиваем.

— Пенсия, полагаю, тоже не предусмотрена.

— Угу. Ни пенсии, ни страховки от исков, ни медицинской страховки — ничего. Ты в свободном плавании.

— Подпишешься?

— Вряд ли. Хотя здесь и есть свои преимущества. — Дик улыбнулся Кайле, та улыбнулась в ответ. — Я перекати-поле. Не люблю быть привязанным к одному месту. Обожаю видеть новые места и встречать новых людей. Поедем вместе путешествовать, детка? — спросил он у Кайлы, словно Курта и не было рядом. — Нас ждет прекрасный мир!

Кайла снова улыбнулась, но не ответила.

Курт задыхался от желания врезать Дику. Он стиснул зубы, затолкал кулаки поглубже в карманы и отвернулся. Ему нечего было сказать. Он женат и ничего не может предложить Кайле. Он рискует даже лишиться работы, если их отношения станут достоянием гласности. Черт бы побрал этих «ми ту» и раздутый феминизм. Я не могу лишиться работы. Но и лишиться Кайлы я тоже не могу.

В пятой палате было пусто — пациента отправили на томограф.

Хвала тебе, Господи, за милосердие. Курт вошел в туалет. Холодная вода остудила лицо и уняла жжение в глазах. Чтобы развлечься, Курт начал придумывать способы убить Дика.

Может, инъекция инсулина? Слишком скучно. Сукцинилхолин? Так он останется в сознании и все будет слышать, но разовьется паралич, и Амбер сможет дышать, понимая, что умирает. Неплохо. Но мне хотелось бы увидеть, какого цвета у него кровь. Скальпель?

ГЛАВА 16

Еще одна долгая смена. Я даже солнца не вижу.

Эмма приехала на работу в семь утра, затемно. А сейчас было еще темнее.

Она спешила к машине, проклиная ветер, пронизывавший тонкую униформу, вглядывалась в тени и думала о Кене.

Байка о самоубийстве — просто чушь! Врачи себя вот так не убивают. Мы знаем способы получше. У нас есть лекарства и скальпели, и мы умеем ими пользоваться. И даже если решим застрелиться, точно знаем, куда стрелять.

Она часто задумывалась о суициде. Размышляла о том, как это лучше сделать. Она не мечтала умереть, но хотела держать все под контролем, когда придет ее время.

Кен не перерезал себе горло. Это сделал кто-то другой. И этот кто-то может сейчас быть здесь, выжидать в тени. Выжидать чего? Почему умер Кен? Кровная месть? Спятивший родственник? Пациент? Кто-то из завсегдатаев, кого Кен лишил привычной дозы? Что-то личное, вроде понижения Курта? Нет, такое точно не в духе Курта. Тогда кто?

Мелькнула мысль: не слишком ли рискованно ходить одной по темной стоянке? Эмма содрогнулась, и холод достиг ее сердца. Она нащупала в кармане короткий и тяжелый стетоскоп. Вот ее оружие. Она практиковалась использовать стетоскоп как нунчаки. Жаль, у меня нет пистолета. Или хотя бы скальпеля в руках. Вот уж с ним я управляться умею. Перцовый баллончик! Куплю себе завтра. Она снова вздрогнула и, оглядевшись, открыла дверь машины.

Оказавшись внутри, она с облегчением выдохнула и поехала домой. Шея болела, костюм казался не по размеру, а руки сводило от холода. Скорее бы этот день закончился.

Последней соломинкой стал наркоман, обозвавший ее сукой. Охрана его вывела, но злость кипела в Эмме до сих пор, хотя прошло уже несколько часов.

Он пришел уже в третий раз за неделю. Сегодня — со сломанным зубом, два дня назад — с болями в животе, за день до того — с ноющей спиной. Всякий раз он получал рецепт на опиоиды, для которых не было показаний. Он или употребит их сам, или продаст на улице. Конечно, проще поддаться и выдать ему требуемое, но так нельзя.

В гневе она пошла отчитывать Амбера, который выписал наркоману предыдущий рецепт.

Тот уперся:

— Вы лечите по-своему. Я лечу по-своему. Вы мне не начальник и не можете мне приказывать.

— Но он на этой неделе был здесь три раза в поисках дозы. Нельзя давать ему опиаты. Это неправильно.

— Но Совместная комиссия^[10] говорит: «Если пациент уверяет, что ему больно, значит, ему больно».

— Да просто загляните в базу данных по контролю оборота рецептурных препаратов. Там вы увидите, сколько рецептов на опиаты он получил за последние несколько месяцев по самым разнообразным жалобам. Он приходит не из-за боли. Он приходит за дозой.

— Я должен заботиться о пациентах и заполнять целую кучу бумаг. У меня нет времени ползать по чертовым базам данных.

— Вместо того чтобы помогать ему, вы потворствуете его пагубной привычке!

— Еще раз: я лечу так, как считаю нужным. Вы не имеете права говорить мне, что делать.

— Но с моральной точки зрения неправильно потакать дурной привычке!

— Они взрослые люди, и это их выбор. Я им в опекуны не нанимался!

— Но и поставщиком наркотиков становиться не должны! Вы же врач!

Амбер посмотрел на нее так, словно готов был ударить.

— Ой, я вас умоляю! — бросил он и вышел.

Ей самой хотелось его ударить. Вместо этого она перевела дух и вернулась к пациентам. Теперь, когда проклятая смена наконец-то закончилась, Эмме нужно было выговориться. Она позвонила Виктору.

Он был занят: готовился укладывать дочерей спать.

— Нет, не ту, Опал. Мама велела взять розовую. — Он вздохнул. — Прости, Эмма. Что ты говорила?

— У меня был отвратительный день. Ненавижу неотложку. Воспользуюсь советом Кена и откажусь от должности.

— Кен вечно боялся собственной тени. Никогда не рисковал. А ты — не Кен.

— Я думала, он тебе нравился!

— Конечно, нравился. Он всем нравился, но это не помогло ему спасти собственную жизнь.

— И все же он был прав. Еще он сказал, что я должна больше времени проводить с Тейлор. Не стоит круглыми сутками торчать на работе.

— Тейлор уже семнадцать. У нее нет на тебя времени. Скоро она станет совсем самостоятельной. К тому же она живет не с тобой. С какой стати отказываться от должности, которую тебе больше могут и не предложить? Если окажется, что это совсем не твое, никто не заставляет тебя руководить отделением всю оставшуюся жизнь.

— Но у меня нет опыта!

— И не будет, если откажешься попробовать.

— А если я позорно облажаюсь?

— Не облажаешься. А если и облажаешься, то с присущим тебе блеском. Встанешь, отряхнешься и пойдешь дальше. Может быть, и Тейлор будет полезно увидеть, что ты пользуешься возможностями и выходишь из зоны комфорта, — добавил Виктор. — Нет, не там, Айрис. В другом ящике, в левом. В другом левом! Прости, Эмма. Вашей неотложке нужны перемены. Я знаю, вы все вне себя от вмешательства АЭМП, но у вас там черт ногу сломит. Каждый делает что хочет. Полный бардак. Самое время, чтобы решительный начальник навел там порядок, а уж по части решительности я равных тебе не встречал.

Эмма ощутила тепло в душе. Ей как раз и не хватало уверенности в своих силах. Она вспомнила слова Амбера: «Я лечу так, как считаю нужным. Вы не имеете права говорить мне, что делать».

— А если под меня начнут копать?

— Непременно начнут. Коллеги постоянно копают друг под друга. Просто под тебя начнут копать еще усерднее. И что с того? Делай свою работу, вот и все. Не обращай внимания на скептиков. Они или умоются, или смоются.

Виктор прав. Надо попытаться. Я могу сделать неотложку лучше для пациентов и даже для сотрудников. Что ж, значит, начну говорить Амберу и Крампу, что им делать. Вот потеха-то будет!

— Спасибо, Виктор. Я так и поступлю.

— Молодец, девочка! Встряхни их! — воскликнул он, и Эмма поняла, что он улыбается.

ГЛАВА 17

У Эммы зазвонил телефон. Ее просили вернуться. Уже.

Она стала заведующей отделением неотложной помощи почти час назад, и новая работа началась просто замечательно: один из медбратьев отделения впал в кому. Полиция была уже в пути.

На обратном пути она вспомнила Кена. Прошла уже неделя. В расследовании не было никаких подвижек. Во всяком случае, до неотложки никакие новости не доходили. Все отделение тряслось в тревоге. Работники боялись подходить к своим машинам, просили охрану сопровождать их после наступления темноты. При свете дня они дожидались друг друга и выходили парами, не рискуя разгуливать по стоянке в одиночку. А теперь еще и это. Что бы там ни случилось.

Как оказалось, беда произошла с Джорджем. Его нашли без сознания в душевой.

Полицейские долго рассматривали Эмму и ее удостоверение, прежде чем впустить в отделение.

— Вы хорошо его знаете? — спросила коренастая сотрудница полиции.

— Очень хорошо.

— Давно он здесь работает?

— Дольше меня. Теперь, если позволите… — Эмма попыталась пройти мимо нее в третий травматологический блок.

— Что он употреблял?

— Прошу прощения?

— Какие наркотики он употреблял?

— Почему вы решили, что он их вообще употреблял?

— А вам не сказали?

— О чем?

— Его нашли с иглой в руке.

Эмма прикусила язык и моргнула. Она-то думала, что Джордж поскользнулся в душе, упал и разбил голову. Или на него напали. Видимо, нет.

— Ясно. Кто его обнаружил?

— Другой медбрат, заступавший на смену.

— Понятно.

Она осмотрела отделение. Безобразие! Джордж в коме после приема наркотиков на рабочем месте. Карлос, нашедший его, говорит с полицией вместо того, чтобы заниматься пациентами. С самого начала смены у нас минус два медбрата. Остальные или в шоке, или шепчутся по углам. За больными никто не присматривает. Повсюду полиция. Хоть совсем закрывайся.

— Прошу прощения, мне надо пройти.

Полицейский, охранявший третий травматологический блок, попытался ее остановить, но Эмма сунула ему под нос новенький бейдж заведующего отделением и прорвалась внутрь.

Джордж лежал на каталке. Его голова казалась вдвое большеобычного из-за окровавленной давящей повязки. Шею удерживал жесткий воротник. Он был интубирован. Пластмассовая трубка, соединявшая его с аппаратом ИВЛ, была закреплена на лице с помощью клейкой ленты поперек усов. Потом замучаемся ее отдирать. Она взглянула на жизненные показатели: давление — 157/98, пульс — 86, сатурация — 100 процентов, температура — 36,7. Джуди, медсестра, ставила третий внутривенный катетер. Нора снимала кардиограмму.

— Как он?

Джуди пожала плечами, даже не поглядев на Эмму. Всплеск красного в катетере показал, что она попала в вену. Джуди плавным движением ввела иглу на всю длину и закрепила катетер. Теперь она смогла обернуться к Эмме.

— Только что с томографа. Говорят, у него кровоизлияние в мозг. Он не приходил в сознание с тех пор, как его обнаружили.

— Кто его лечащий врач?

— Амбер.

— Он уже связался с семьей?

— Нет. Полиция хочет сначала взять дом под охрану.

Эмма подошла к изголовью каталки и положила ладонь на плечо Джорджа.

— Я здесь, дружище. Мы о тебе позаботимся.

Он не шелохнулся.

Эмма отправилась искать Амбера. Пришлось дважды обойти все отделение, прежде чем она его нашла. В кои-то веки Дик не был в своем обычном невозмутимом состоянии.

Мятый халат, волосы растрепаны, костюм в пятнах. Кровь? Кофе? Что похуже?

Он посмотрел на Эмму красными от усталости глазами.

— Как он? — спросила Эмма.

— Плохо.

Амбер включил компьютер и открыл снимок головы Джорджа. С правой стороны мозга — серого грецкого ореха в скорлупе черепа — ослепительно белело пятно. Кровь… Это было кровоизлияние. Давление внутри жесткого черепа плющило мягкие желеобразные ткани мозга, разрушая их. Срединная линия сместилась, обходя свежую гематому. Правое полушарие оказалось вдавлено в левое почти на дюйм.

Смещение срединной линии. Это начало конца. Повышенное давление начнет смещать мозг в сторону позвоночника, выдавливая его в позвоночный канал. И вот это уже будет конец.

— Ужас. Просто ужас.

Эмма представила себе, как мозг вытекает из черепа вместе со всем, что делало Джорджа Джорджем, — его знаниями, чувством юмора, личностью. Она представила, как разжижается мертвый мозг, пока тело Джорджа остается живым благодаря машинам, и вздрогнула.

— Я заказал маннитол, чтобы понизить внутричерепное давление. Переговорил с нейрохирургом на той стороне озера. Отправлю Джорджа туда, как только добуду скорую.

— Как насчет гипертонического раствора, пока не доставили маннитол? У нас есть на месте.

— Ага. Еще какие будут идеи?

— Поднять голову на сорок пять градусов. Иммобилизовать его. Может, легкую гипервентиляцию?

— Он уже и так парализован. Поднять голову — хорошая мысль. С гипервентиляцией я бы пока подождал. Надеюсь, удастся отправить его раньше.

Снижение внутричерепного давления помогало не допустить образования грыжи, но применять гипервентиляцию было рискованно. Она уменьшала объем крови, но приводила к ангиоспазму, при котором кровеносные сосуды сужались почти до нуля, перекрывая доступ кислорода к мозгу.

Это акт отчаяния. Что Джорджу сейчас действительно необходимо, так это просверлить дыру в черепе и откачать кровь, чтобы уменьшить давление. Тогда у него будет шанс. Надо поскорее его переводить.

— Тест на наркотики отправили?

— Да. На наркотики, на алкоголь, определение газов крови, анализ на лактат — по полной программе.

— В каком состоянии его нашли?

— В возбужденном. Он дышал самостоятельно, но пришлось интубировать и ввести в искусственную кому, чтобы отправить на томограф. Я на всякий случай сделал полную томограмму, но не ожидаю там что-то найти. Все проблемы — в голове.

— Правда, что его нашли с иглой в вене?

— Да.

— Что-нибудь еще?

— Ампула пропофола. Пустая. Ее забрала полиция.

— Наша?

— Не знаю.

Пропофол, или, как его прозвали любители, «молоко амнезии», знаменитый тем, что убил Майкла Джексона, представлял собой седативное средство в виде белой жидкости, которое часто применяли при различных процедурах. Замечательный способ усыпить пациента так, чтобы он все забыл. Но если перебрать, то он забудет и как дышать.

— Никак не могу понять, зачем употреблять пропофол, — пробормотала Эмма.

— Я тоже, но и раньше доводилось видеть.

— На работе?

— Да. Давно уже. Медсестра в Конкорде, Нью-Гемпшир. Когда ее нашли, она уже посинела. Ввела слишком большую дозу.

— Выжила?

— Нет.

— Бригада приехала, — сказала Джуди.

— Слава богу! Давайте все подготовим, — предложил Амбер.

— Полицейские не хотят его отпускать, пока не закончат работу с ним.

— Шутите? Он должен ехать, и немедленно.

Амбер отправился в палату, где один из полицейских снимал у Джорджа отпечатки пальцев, пока другой описывал содержимое его карманов.

— Больной должен ехать, — заявил Дик.

Старший из офицеров оторвался от пересчета мелочи из карманов Джорджа:

— Еще полчаса, и мы закончим.

— Он должен ехать немедленно. У него нет получаса.

— Я за него отвечаю. Мы закончим, как только сможем, и тогда пусть едет.

— Я его лечу. Он едет сейчас же. — Багровый от злости Амбер склонился над офицером, готовый схватить его за глотку.

Вмешалась Эмма:

— Один из полицейских может поехать с ним в скорой и продолжить работу, пока мы обеспечим больному необходимую помощь.

Дик окинул ее убийственным взглядом. Полицейский посмотрел на нее, потом — с некоторой опаской — на Амбера, и молча кивнул.

ГЛАВА 18

Скорая уехала. Усталость никуда не делась. Возможна вторая смерть меньше чем за неделю в их отделении, где все были так близки, что передавали детям коллег одежду, из которой выросли их отпрыски, а бывало, что и бывшие супруги находили здесь же новое счастье. Настроение упало еще больше, когда приехала жена Джорджа, Мэри, съежившаяся от боли, с маской скорби на морщинистом лице.

Эмма обняла ее, крепко прижав к себе крошечное хрупкое тело, словно пытаясь выдавить из него боль.

— Где он?

— Уехал в травматологический центр. Ему нужна операция. Мы отправили его сразу, как смогли.

— Мне сказали, что он кололся, — заявила Мэри, высморкавшись. — Но это вранье. Он со Вьетнама не употреблял ничего, кроме травки.

— Ты уверена?

— Конечно, уверена. Мы с ним вместе уже двадцать три года. Он выпивает, курит, балуется травкой, и вообще невыносимый тип, но наркотиков он не употребляет.

— А если употреблял, но скрывал от тебя?

— А ему и не надо говорить. Я вижу, когда он лишний стаканчик выпил. Неужели не замечу, что он под кайфом?

Его застукали с поличным. Если только это не подстава… Но зачем? И кто? Или Мэри пытается защитить мужа? Но он в тяжелом состоянии. Зачем ей врать?

— Полиции ты об этом говорила?

— Говорила, конечно. Они мне не поверили. Копы уже для себя все решили. Сейчас они у нас дома, переворачивают вещи вверх дном и ищут бог знает что. Я сказала, что они ничего не найдут, но они не стали и слушать.

— Мэри, если он употреблял наркотики, кто мог об этом знать?

— Он не употребляет.

— Но если бы — кому он мог сказать?

— Послушай, Джордж не употребляет. У него денег даже на сигареты нет, если я не дам. Мы не можем себе позволить полный бак в машине заправить, заливаем всего на двадцать долларов за раз. Откуда у него возьмутся деньги на наркотики? От Санта-Клауса?

— А если он крал наркотики здесь? Джордж мог получать препараты бесплатно. Легче легкого. Если врач заказал дозу дилаудида, Джордж мог принять его сам, а пациенту дать физраствор, а потом вернуться и сказать, что пациенту нужно больше. Врач заказал бы еще одну дозу. Еще проще, если препарат выписывается «по требованию». Тогда лекарство дают всякий раз, когда пациент жалуется на боль. Одну дозу пациенту, другую себе — никто даже и не заметит.

— Я в это не верю.

— Тогда что ты думаешь?

— Кто-то пытался от него избавиться.

— Кто? И зачем?

— Не знаю. Зато точно знаю, что мой Джордж наркотики не принимает. А теперь я хочу его проведать.

— Попрошу кого-нибудь отвезти тебя.

— Давайте я, — вызвалась женщина-полицейский, с жалостью посмотрев на Мэри понимающим взглядом.

ПАУК

Я вернулся.

Свою дурь я получил, но она закончилась. Я снова на мели.

Продал телефон. Те деньги тоже закончились.

Нужна доза.

У него есть наркотики.

Он даст мне еще.

Он один из тех, в белых халатах. Только я не знаю, который. Я помню его голос. «Если перерезать трахею, он не закричит», — сказал он.

Я его найду.

Сижу и жду.

Они меня не вспомнят. Я избавился от старой куртки.

Эта — розовая, зато с капюшоном и теплая.

Я жду. Выходит мужчина в белом халате.

— Сигаретки не найдется?

Он отвечает:

— Не курю.

Не он.

Попробую следующего.

Потом следующего.

ГЛАВА 19

Когда Эмма добралась до дому, уже минула полночь. Она закрыла дверь на щеколду, положила сумку и выбрала бутылку красного. На этот раз — чилийский карменер, грубоватый, плотный, почти без нюансов вкуса. Такой темный, что свет сквозь него не проходит, — не сравнить со слабеньким вашингтонским пино, которое из-за мягкости кажется разбавленным.

Вино напомнило ей Дика Амбера. Никакой тонкости, никаких компромиссов, никакой мягкости. Она сделала первый глоток богатого танинами сухого вина, смакуя его и перекатывая во рту, чтобы полностью ощутить вкус, и задумалась, нравится ли ей Дик. Трудно сказать. Он хороший врач, но слишком уж мачо и позер.

При желании он мог быть очарователен, как с Кайлой. Но эту часть своего характера он приберегал для красивых девушек и важных людей. Эмма сделала еще глоток и вспомнила, что теперь она стала новым Кеном и, соответственно, важной персоной в мире Дика. То есть в мире отделения неотложной помощи. Кен был прав: что бы ни происходило, теперь это становилось ее проблемой. А происходило многое.

Начать хотя бы со смерти самого Кена. Полиция наконец-то исключила самоубийство, но дальше так и не продвинулась.

Его смерть и нападение на Джорджа должны быть связаны; слишком уж большое совпадение, что оба случая произошли с разницей меньше недели.

Эмма начала задавать вопросы и получила кое-какие ответы. Джуди вспомнила смешного коротышку бездомного, который спрашивал о Кене как-то вечером, когда она работала в приемном покое. Якобы у него был подарок для Кена. Хотел поблагодарить его за лечение сына. Это необычно. Благодарные пациенты иногда приносят печенье или пончики, но подарки — это редкость. Особенно от человека, который с виду не может себе позволить и чашку кофе.

— Как он выглядел? — спросила Эмма.

— Бездомный. Грязный. С плохими зубами.

— Еще что-нибудь помнишь?

— На нем была длинная серая куртка с нашивкой. Вроде военной. Еще он подволакивал левую ногу. — Тут лицо Джуди расцвело: она вспомнила важную деталь. — На правой руке у него татуировка паука. Сама кисть — это тело паука, а пальцы — его ноги. Жуть!

Это уже что-то. Возможно. Поговорю завтра с другими сестрами приемного покоя и с охраной.

Она допила вино и пошла проведать дочь в ее комнату. Там царил обычный беспорядок. Эмма не сразу вспомнила, что Тейлор уехала, и ее пронзило чувство вины, смешанное с облегчением. Она подумала о Викторе. Теперь у него есть и Тейлор, и Эмбер. Везет же! Она налила себе еще бокал, размышляя, как дела у дочки.

Эмма уселась на смятую постель, рассматривая семейную фотографию на столике. Как же мы были молоды! Тейлор — совсем кроха. Мы еще любили друг друга. Виктор в линялой униформе улыбался. Копна черных кудрей наползала на очки. Тейлор — цвет ее глаз еще не определился — сидела у него на плечах и щурилась в объектив. Эмма, стройная и красивая, в цветастом платье и с темными кругами под глазами от недосыпа, прижималась к мужу.

Жизнь была прекрасна.

Капризничать Тейлор начала, когда Виктор уехал в аспирантуру. «Просто скучает по папе, — решили они. — Скоро станет лучше».

Стало хуже. Психиатр диагностировал биполярное расстройство и прописал стабилизаторы настроения. Но ничего они не стабилизировали — ни резких перепадов настроения, ни истерик, ни приступов ярости. Тейлор стала злым духом их дома и сущим проклятием для матери.

Эмма налила еще бокал вина и подумала о Мэри. И о Джордже.

Весь персонал регулярно сдает тесты на наркотики. Джордж наверняка был чист, иначе бы его выгнали. Подстава? Зачем?

Зазвонил телефон. Это была Энн. Злая как черт. Впрочем, как обычно. Она тараторила так, что Эмма еле успевала за ней.

— Что случилось?

— Нужно, чтобы вы приехали!

— Зачем?

— Я уже устала воевать со стационаром! Они не отзваниваются по нескольку часов, а потом задают кучу всяких странных вопросов, вместо того чтобы оторвать задницу от стула и осмотреть пациента! С меня хватит!

— Что именно произошло?

— Приезжайте, на месте расскажу!

— Почему бы не рассказать прямо сейчас?

Я провела там целый день. Завтра — нет, уже сегодня — снова на смену. Просто в этом вся Энн: может быть милейшим человеком, но предпочитает вести себя как злобная стерва. И никогда не знаешь, с какой Энн столкнешься: зависит от того, какие таблетки она пьет. Похоже, нужно поднимать дозировку.

— У меня тут пациентка шестидесяти девяти лет с ИПС…

Сокращение ИПС — измененное психическое состояние — могло означать что угодно, от неспособности вспомнить, где лежат ключи, до состояния полного овоща. Картину оно не проясняло, поэтому предстояло потрудиться, чтобы исключить ошибку.

— …В стационаре ее и видеть не хотят. Говорят, направляйте в психиатрию.

— В психиатрию она раньше обращалась?

— Насколько нам известно, нет.

— Поступила из семьи или из дома престарелых?

— Она живет одна.

— Что с ней?

— Спутанное сознание.

— Что показало обследование?

— Ничего. Анализы в норме, томограмма головного мозга в норме. Жду результаты тестов на наркотики и алкоголь. Сепсиса нет, гиперкапнии нет.

— Люмбальная пункция требуется?

— Лихорадки нет, лейкоциты в норме, шея подвижная. Если им нужна спинномозговая пункция, пусть делают сами.

— Неврологическая симптоматика?

— Ничего нового.

— С кем ты разговаривала? И что они сказали?

— Говорила с Ганди. Он считает, что медицинских показаний нет и нужно отправить ее домой или перевести в психиатрию.

— Он ее осматривал?

— Нет. Сказал, что у него пятеро на лавке и нет времени на всякую ерунду.

У Ганди, дежурившего в стационаре ночью, и в самом деле дел было невпроворот. «Пятеро на лавке» означало, что пять пациентов ждут, пока врач осмотрит их и направит в палаты, пять семейств собачатся с медсестрами и пять каталок скорой помощи заняты в ожидании своей очереди на разгрузку. Как ни крути, дело плохо.

— Он должен ее осмотреть. Без осмотра он не имеет права голоса.

— Конечно. И как это я сама не догадалась…

Энн включила стерву. Это ее суперспособность. Она могла бы сама заставить Ганди прийти и осмотреть пациентку, но нет, она вместо этого звонит мне. За двенадцать лет я всего раз звонила Кену, когда загорелся автобус и у нас получился наплыв пострадавших. Но звонить по такому поводу?

И все равно первым побуждением Эммы было помочь Энн и подружиться с ней. К счастью, Эмма была не настолько глупа. Энн не нужны друзья. Ей нужны слуги. Поддашься ей один раз — и она решит, что так тоже можно.

— Согласна. Он не имеет права отказать в госпитализации, не осмотрев больную и не расписавшись в карте.

— Что вы собираетесь делать?

— Я? Ничего. Я знаю, что ты справишься сама, Энн. Я в тебя верю.

Она положила трубку и улыбнулась.

Хорошо быть королем!

ГЛАВА 20

Кайла опять задержалась.

Иден играл на полу в «Лего», пока его няня Кларисса прибиралась. Услышав, как хлопнула дверь, мальчик поднял голову. «Он плакал», — поняла Кайла.

— Прости, милый! — Она опустилась на колени рядом с сыном, позабыв, что на ней чулки и узкая юбка-карандаш.

Она обняла Идена и, глядя поверх его головы на Клариссу, с мольбой в глазах сказала:

— Прости, Кларисса, я не хотела…

— Ты никогда не хочешь, — буркнул Иден. — Никогда не хочешь, но всегда делаешь. — Он перестал плакать и принялся убирать «Лего». — Ты опять забыла?

— Нет, не забыла. — Кайла встала и с сожалением посмотрела на безвозвратно испорченные чулки. — Дела навалились.

— Какие?

— А чем ты сегодня занимался? Ты хорошо себя вел?

— Он всегда хорошо себя ведет, — ответила Кларисса.

А вот я — нет. Кайла очень хотела бы стать лучшей матерью. Надо постараться. Но так трудно одновременно в одиночку воспитывать ребенка, работать и учиться. Да еще и хоть иногда находить свободное время, чтобы повеселиться. В конце концов, ей всего-то двадцать четыре! Вот только в прошлый раз получилось совсем не весело. Курт был не в духе. Ему не нравилось, что Дик проявляет к ней интерес. Он без конца расспрашивал, ходила ли она с Диком куда-нибудь, нравится ли он ей, собирается ли она с ним встречаться. Как будто кто-то дал ему право задавать такие вопросы!

В ответ она вспылила:

— А я тебя расспрашиваю, чем вы занимаетесь с женой?

— Но, Кайла, ты же знаешь, как много для меня значишь!

— Ты для меня тоже много значишь, но дело не в этом. У тебя есть своя жизнь, у меня — своя. Мы должны уважать личное пространство друг друга. Я никогда не спрашиваю, чем вы занимаетесь с Шейлой. И не понимаю, почему тебя должны касаться мои дела.

— Но Шейла — моя жена!

— И что?

— Ты ведь едва знакома с Диком! Он для тебя никто!

— Тебе-то какое дело?

— Но… у нас же с тобой отношения. Ты мне очень дорога!

— И ты мне дорог, но мои отношения с другими людьми тебя не касаются.

— Значит, у тебя все же отношения с Диком. — Он сразу как-то сник и опустил плечи.

Ей стало жаль Курта. Хотелось успокоить его. Она и правда еле знала Дика. Один раз они вместе поужинали, вот и все. Было в нем что-то… Скользкий он. Заглядывается на каждую девушку. Говорят, он запирался в кладовке с новенькой младшей медсестрой. Я ему не доверяю. Она видела фотографии его яхты и виноградника, но его страничка в «Фейсбуке» была пуста.

Но Курта это все равно не касается.

Он выглядел таким подавленным, что Кайла едва не выложила ему всю правду. Едва. Он хочет усидеть на двух стульях. Каждый вечер возвращается домой к жене. Они всего раз провели выходные вместе — на конференции во Флориде, когда Шейла не смогла поехать. Вместо нее Курт взял с собой Кайлу, но всякий раз на людях делал вид, будто незнаком с ней. Это было унизительно. Я в его жизни лишь на время. Пора бы уже перестать ждать его и подумать о себе. А Дик очарователен, щедр и одинок.

— Прости, Курт, но так и есть. — И она ушла, глотая слезы, но ни разу не обернулась.

Иден дернул ее за руку.

— Что, милый?

— А мы поедем в «Макдоналдс»?

Не самая здоровая пища, но Кайла чувствовала вину… а Иден такой худенький… и вел себя хорошо… да и есть дома нечего…

— Конечно, поедем.

— Ура!

Кайла улыбнулась. Как мало нужно для счастья в пять лет!

Кларисса покачала головой:

— Ты его совсем избалуешь!

— А ты мне не позволишь. — Кайла обняла няню. — Спасибо, Кларисса. Прости меня.

— Все норм. Как экзамен?

— Думаю, хорошо. Справилась почти на час раньше срока.

— Когда будут результаты?

— На следующей неделе. Если пройду, допустят к следующему.

Кайла доучивалась в колледже. Оставалось еще два года. Она вылетела, когда родился Иден: не удалось совмещать работу, учебу и материнство. Теперь, когда сын немного подрос, она вернулась к учебе и уже сдала четыре экзамена за третий курс. Оставался последний. На будущий год будет проще. Иден уже пойдет в школу. Беспокоило ее только одно: переутомление. На днях она уснула прямо за рабочим столом. Доктор Стил разбудила ее нежно, но решительно, и принесла кофе. Было неловко, и Кайла извинилась, но доктор Стил просто взъерошила ей волосы и сказала: «Все хорошо, никто не умер, девочка моя. Просто постарайся побольше отдыхать». Она так на меня посмотрела… Возможно, ей известно про нас с Куртом. Мы, конечно, были осторожны, но как-то раз на стоянке… Матери-одиночке нелегко работать полный день и учиться, но я такую жизнь ни на что не променяю!

Она открыла дверцу новенького «ниссана» и помогла Идену сесть в машину.

— В «Макдоналдс»!

ГЛАВА 21

Женщина на каталке в коридоре больше напоминала покойника, чем живого человека. Белки глаз казались слишком белыми, а кожа приобрела пепельный оттенок.

Эмма мельком бросила на нее взгляд, проходя по коридору, потом остановилась и решила ее обследовать. Главная жалоба была на аноректальное кровотечение. Эмма вернулась к пациентке, чтобы опросить ее. Ей трудно отвечать на вопросы. Монитора нет. Внутривенного катетера нет. Плохо. Эмма пошла к Бренде, сестре приемного покоя.

— Этой пациентке нужна палата.

— Свободных палат нет. — Бренда развернулась и ушла.

Бренда все понимает. Видно, у нее полно работы.

— Кайла, кто сегодня за старшего?

— Джуди. Позвать ее?

— Будь добра.

Кого можно выписать, чтобы освободить место для пациента с ЖКК? ^[11] В шестой палате женщина ждет осмотра психиатром. От сидения в коридоре в одноразовом халате ей лучше не станет, но беда в том, что в шестой нет мониторов. Второй травматологический пуст. Должно получиться.

— Да?

— Джуди, эту пациентку нужно поместить в палату. Требуется внутривенный доступ и монитор.

— Что с ней?

— Аноректальное кровотечение.

— Сейчас кровь идет?

— Поместим в палату и выясним. Не проверять же прямо в коридоре?

— У нас сейчас нет свободных палат.

— Есть. Во второй никого нет.

— Да, но там не прибрано. И ждут пациента по переводу — его привезет скорая.

— Нет. У нас в коридоре лежит пациентка. Ей нужна палата. Мы не можем себе позволить держать пустой блок в ожидании, что кто-то когда-то приедет.

Джуди пожала плечами, велела Кайле послать уборщиков во второй травматологический и ушла.

И вот так в последнее время все чаще. Прежние друзья от меня отворачиваются. На днях Эмма попросила Алекса осмотреть пациента с сыпью. «У меня и своих пациентов хватает», — фыркнул он в ответ. Бренда и Джуди тоже вели себя как капризные дети. Энн попросила примерить новый халат Эммы. «Похоже, ты перестала считать калории», — ухмыльнулась она под смех сестер. Эмма тоже рассмеялась — что еще ей оставалось делать? — но обиделась. Слава богу, есть Сэл, и он остается другом. Другие врачи — из стационара, хирурги, рентгенологи — ее тоже поддерживали. Даже бывшие недруги готовы были сделать скидку на то, что Эмма совсем недавно в должности. Кто угодно, только не собственные коллеги. Они стараются меня унизить.

— Это все потому, что ты женщина, — сказала вечером того же дня Минерва, когда они встретились в спортзале. — Женщины-начальницы не нравятся никому: ни женщинам, ни мужчинам.

— Почему?

— Мужчинам — потому что подчиняться женщине недостойно мужчины. Женщинами — потому что начальница ты, а не они. — Она утерла пот и указала на стройную блондинку на велотренажере: — Видишь ее?

— Да.

— Я так завидую ее фигуре, что втайне желаю ей заработать грыжу. Сама бы ей это устроила, если бы могла. Вот и с твоими точно так же: они завидуют твоей власти. Хотят увидеть, как ты потерпишь неудачу, как и мне хотелось бы увидеть эту девицу толстой уродиной просто ради того, чтобы самой почувствовать себя лучше, не такой старой развалиной.

— Тебя не назовешь ни старой, ни развалиной!

— Не имеет значения, так ли это на самом деле. Важно, что я так себя чувствую. При виде таких девиц мне неуютно быть собой, так же как при виде тебя неуютно твоим коллегам.

— И что мне делать?

— Держаться. Выполнять свою работу. Быть хорошим врачом, хорошим руководителем. Со временем они привыкнут.

Минерва, неисправимая оптимистка. Надеюсь, она права. Кен меня предупреждал. Не знаю, долго ли я смогу так протянуть. Слишком много вина печень может и не выдержать.

ПАУК

Нашел его.

Два дня я просидел на скамейке, спрашивая огонька у каждого мужчины в белом халате.

Подошел охранник:

— Что вы здесь делаете?

— Жду подружку.

— И кто ваша подружка?

Я показал фотку Джесс. Голую.

Охранник отвел глаза.

— Она работает на кухне. Бросила меня. Хочу ее вернуть.

— Нельзя сидеть здесь целыми днями.

Я ушел.

Обратно я приехал на электроскутере для инвалидов, который увел из «Уолмарта». Заряда хватило ровно на то, чтобы доехать, потом скутер сдох.

Мне ничего не сказали. Нельзя докапываться до калеки.

Этим утром я его нашел.

— Огонька не найдется?

Он посмотрел на меня глазами цвета льда:

— Нет.

— А сигаретки?

— Зачем тебе огонек, если сигареты нет? — усмехнулся он.

От его смешка я похолодел.

Это он.

— Мне не огонек нужен, а доза, шеф.

Он резко вскидывает глаза.

— Нож для разделки рыбы. Он сделал свое дело. Мне нужна еще доза.

— Понятия не имею, о чем речь.

— Конечно. Мы с тобой никогда не встречались. Мне нужна доза. И поскорее. Прямо сегодня.

Он пристально смотрит на меня.

— Можешь не спешить. Вечером меня устроит. Я вернусь в десять и поищу закладку под скамейкой. Может, она там будет. Или нет. Может, мы незнакомы. Или нет.

— Ты уверен?

— Не-а, не уверен. Но у меня остался нож. А еще коробка, фотография и инструкции. Я оставлю их под скамейкой, если найду закладку. Если нет, то, возможно, они заинтересуют полицию.

— Возможно, — соглашается он.

Слезаю со скутера, чтобы размяться. Но я еще вернусь.

ГЛАВА 22

— Что значит ты не знаешь, где она? — выпалила Эмма в трубку.

Джуди обернулась и уставилась на нее.

Я слишком громко кричу. Она отошла к пустующему кабинету рентгенолога и прикрыла за собой дверь, чтобы никто не мешал.

— Вчера вечером она не пришла домой, — объяснил Виктор. — Меня дома не было, ездил на вызов. Но Эмбер говорит, что не видела ее со вчерашнего дня. Девочки тоже не видели. Похоже, Тейлор не заходила домой после школы.

— Ты ей звонил?

— Пять раз. И сообщения писал. Ответа не получил, но она может еще спать.

Почти десять. Вполне возможно. По субботам дочка спит до полудня. Но где она?

— К Кэти домой не ездил?

— Нет. Можешь туда заглянуть?

— Я на работе, черт побери! Смогу вырваться не раньше четырех. Я тоже попробую связаться с Тейлор, но не мог бы ты съездить к Кэти и отзвониться мне?

— Я обещал отвезти девочек кататься на лыжах. Эмбер сегодня обедает с подругами.

— Прости, но я не могу сейчас уехать, — сказала Эмма, выходя в коридор, где царил настоящий хаос.

— Реанимационная бригада, доктор Стил — в блок номер три!

— Мне пора. — Она отключилась и пошла в третий травматологический блок.

Парамедики везли на каталке извивающегося полуголого человека, измазанного рвотой. Дышит. Надевая резиновые перчатки, Эмма принялась считать вопли: «Сукины дети!», вылетающие изо рта пациента. Успела досчитать до трех. Хорошо дышит.

— Что у нас тут? — спросила она, ухватившись за грязные ботинки, чтобы помочь переложить пациента.

— Нашли его без сознания на парковке у «Макдоналдса», — сказал Лу.

— На земле?

— Нет, в грузовике.

— Припаркованном?

Лу кивнул.

— Он был один?

— Да. На водительском месте, пристегнутый.

— Что еще?

— Пульс прослушивался, но парень еле дышал: восемь-десять вдохов в минуту. Сатурация меньше девяноста.

— Давление?

— Было в норме.

— Что потом?

— Дали налоксон.

— Как?

— Интраназально.

— Сколько?

— Два куба.

— Зараз?

— Да. Он пришел в себя и начал ругаться.

Так всегда и бывает. Обламываешь им кайф, и начинается абстиненция. Это больно. Поэтому и не стоит перебарщивать с налоксоном. Нужно дать ровно столько, сколько требуется, чтобы пациент задышал, но не очнулся. Иначе получается как в этот раз. Но если останавливается сердце или дыхание, тут уже не до расчетов. Они приходят в себя и хотят сбежать. Действие налоксона заканчивается быстро. Они выглядят неплохо, уходят, а потом отдают концы. Не лучшая идея.

— Где мой телефон, ублюдки?! Я сейчас адвокату позвоню! Он вас засудит! Всех до единого!

Смешно: у каждого моего пациента оказывается адвокат на кнопке быстрого вызова.

— Пожалуйста, ремни и службу охраны. Меня зовут доктор Стил. Рада знакомству.

Пациент, удерживаемый парамедиками, посмотрел ей в глаза и плюнул. Плевок попал ему же на щеку. Эмма утерла те немногие капли, которые до нее долетели.

— Как вас зовут?

— Сука!

Кто-то рассмеялся.

— Сомневаюсь, что это в самом деле ваше имя. Как себя чувствуете?

Она проверила пульс, прощупала живот и подумала, не послушать ли легкие. Нет уж. Слишком рискованно.

— Наденьте ему маску и принесите ремни. И желательно на этой неделе, а не на следующей!

— Отпустите меня, сволочи! Вы не можете меня здесь держать! Я свои права знаю!

— Мы вас выпустим, как только убедимся, что вы в безопасности.

В ответ последовал новый поток отборной ругани.

Эмма была рада, что он хорошо дышал, ругался вполне членораздельно и на вид не имел никаких повреждений. Вернувшись к столу, чтобы отдать распоряжения, она вспомнила: Тейлор пропала. Проверила телефон. Два пропущенных звонка: один от Виктора, другой — от Эмбер.

Она снова пошла в темный кабинет рентгенолога и позвонила бывшему мужу.

Ответа не было.

Попробовала еще раз.

Снова ничего.

Она не могла заставить себя позвонить Эмбер. Боялась услышать, что Тейлор сеет хаос в их доме и подает дурной пример дочерям. Сейчас ничего не выйдет. Разве можно сорваться и уехать на поиски Тейлор, когда тут такой цирк?

— Кайла, не найдешь кого-нибудь, кто примет у меня смену?

— Эту смену?

— Да. У дочери проблемы. Мне надо уехать.

Кайла сняла трубку телефона. Вряд ли получится. Кто согласится в такую прекрасную субботу сорваться с места и принять смену с середины?

Зазвонил телефон. Эмбер. Эмма вздохнула.

— Привет, Эмбер.

— Эмма, мне очень жаль…

— Да, мне тоже.

— Вчера она с нами позавтракала. Выглядела хорошо. Уехала в школу на автобусе, и больше мы ее не видели.

— Она была вчера в школе?

— Не знаю. Когда она не вернулась вчера днем, я решила, что она пошла куда-то с друзьями. Мы забеспокоились только после того, как Тейлор не появилась сегодня утром. В комнате ее не было. Кажется, она не заходила туда со вчерашнего утра, но точно сказать не могу.

— Ее вещи на месте?

— Там целые горы вещей, и я не знаю, что пропало.

— Компьютер?

— Она взяла его в школу.

— Виктор поговорил с Кэти?

— Он сейчас там.

— Эмбер, у тебя есть контакты кого-нибудь из ее друзей, кроме Кэти?

— Нет.

— Можешь посмотреть у нее в комнате? Вдруг найдешь что-то? Прости, что взваливаю это на тебя, но я на работе и сейчас уехать не могу.

— Конечно. Я перезвоню.

— Спасибо.

ГЛАВА 23

Она вернулась к работе. Ребенок в шестой палате выглядел получше после обильного питья и мотрина. Пульс успокоился, и теперь дитя радостно пускало слюни, пробуя на зуб телефон матери. Похоже, просто вирус подхватил.

— Проведем пищевую пробу, и можно выписывать, — сказала она Карлосу.

Проще говоря, нужно было дать ребенку что-нибудь жидкое.

— Фруктовый лед?

— Что угодно, лишь бы он проглотил.

Женщина с суицидальным поведением из седьмой палаты была до сих пор пьяна. Во всяком случае, на это указывали результаты анализов. Требовалось еще не менее часа, чтобы она достаточно протрезвела для беседы с психиатром. Прошлой ночью, когда ее привезла полиция, тетка была пьяна в стельку и так зла на своего дражайшего супруга, что грозилась спрыгнуть с моста. Тот позвонил в службу спасения.

Сколько раз я уже это слышала. Даже если вокруг на сотню миль ни одного моста! Потом, протрезвев, они всегда утверждают, что ничего подобного не говорили. Клянутся, что никогда, ни за что не станут вредить себе, потому что любят Господа, своих детей или свою собаку. Но благополучно обо всем забывают после очередного стакана.

Она распорядилась повторить тест на алкоголь, а заодно проверить содержание парацетамола и аспирина, чтобы убедиться, что женщина больше ничего не наглоталась.

— Доктор Стил! — окликнула ее Кайла. — Я нашла!

Что нашла?

— Доктор Алекс. Он приедет и примет у вас смену. Просил пока не принимать новых пациентов, только по возможности разобраться с теми, кто уже есть. Будет здесь через полчаса.

— Здорово! — Глаза Эммы наполнились слезами, и она обняла Кайлу.

— Надеюсь, с вашей дочкой все в порядке.

— Я тоже.

Когда приехал Алекс, у Эммы все было готово.

— Спасибо!

— Не за что. Что у нас тут?

— Малыш в шестой готов на выписку, если его не вырвет после фруктового льда. В седьмой женщина, требующая оценки психического состояния.

— Можно ее выписывать или лучше оставить?

— Думаю, можно выписывать. Только сначала осмотри ее по-быстрому.

— Хорошо.

— На парня из третьей выписка уже в карте. Пусть катится отсюда, если через час еще не уснет. Получил налоксон примерно час назад.

— Травм нет?

— Мы ничего не нашли. Но сначала заставь его пройтись.

— Еще что-нибудь есть?

— Нет. Спасибо, Алекс.

— Не за что. Помнишь, в прошлом году ты подменила меня, когда я случайно переехал свою собаку?

— Нет.

— Зато я помню.

Эмма помчалась к дому Виктора. Когда она позвонила в дверь, Тельма и Луиза залились лаем. Это были ее собаки. Когда-то были. При разводе они достались Виктору. А Эмма получила Тейлор.

Вот повезло-то.

Дверь распахнулась, и на нее обрушилась лавина детей и собак. Они прыгали вокруг, хватая ее за талию и ноги. Она обняла всех в ответ, поцеловала девочек, потрепала собак по холке и обернулась к Эмбер.

— Идите поиграйте! — велела та, и все тут же исчезли.

Комната Тейлор выглядела так, будто здесь прошелся ураган, но в туалете было почти пусто. На полке лежала белая пластмассовая вещица.

Тест на беременность.

Положительный.

ГЛАВА 24

Эмма шла по коридору административного блока с такой скоростью, что с каждым торопливым шагом стетоскоп бил ее по груди. Она пыталась убрать его в карман халата, но мешали скальпель, набор для тестирования кала на скрытую кровь и шпатели для языка. Карманы и так были набиты битком.

Вот только этого дерьма мне еще не хватало. Что за срочность такая, если дело не может потерпеть до конца смены? Но руководство ведь ждать не любит…

Она пожала плечами, вспомнив, что теперь и сама стала одной из руководителей, о чем ей каждый день напоминали сотрудники неотложки. Все, что работало не так, от медленной расшифровки рентгеновских снимков до перебоев с Интернетом или нехватки дилаудида теперь становилось ее виной или как минимум проблемой. Теперь и вполовину не так весело, как раньше. И конечно, все уже собрались и ждут только меня. Прямо-таки дежавю.

Она кивнула сидевшему с кислым видом главному администратору и заняла единственный пустующий стул. Упитанный менеджер по управлению рисками уже был здесь, как и анорексичного вида юрисконсульт больницы, рядом с которым сидел незнакомый жилистый человек с коротко стриженными волосами стального цвета. Не обошлось и без полицейского, который вел дело Джорджа и поцапался с Амбером.

Джордж по-прежнему был плох. Он все еще лежал в палате интенсивной терапии на искусственной вентиляции легких. Ему сделали экстренную трепанацию черепа — убрали часть кости, чтобы давление крови не раздавило мозг. Прогноз по-прежнему был неопределенный.

Мистер Локхарт, директор, откашлялся.

— С офицером Булосом вы уже знакомы. А это, — указал на мужчину со стальными волосами, — детектив Загарян. У него есть для нас новости. Он и попросил вас вызвать.

Почему меня? Что-то с Тейлор? Не может быть. Никто из этих людей не имеет к ней отношения. Тогда что случилось?

— Мы получили результаты анализов пострадавшего, — сказал Загарян.

Пострадавшего? А, Джорджа! Она никогда не думала о нем как о пострадавшем, даже когда увидела его интубированным.

— У него в крови нашли пропофол. Много пропофола. Мы не знаем, сколько его было на самом деле, потому что нет полной уверенности, когда препарат был введен. Других наркотиков в крови не обнаружено, кроме следов марихуаны.

Мэри была права. Он употреблял только травку.

— Травма на голове соответствует форме угла в душевой кабинке. Но меня беспокоит одна нестыковка: его обнаружили упавшим вперед, а рана расположена сзади, в районе затылка.

— Возможно, он развернулся во время падения? — предположила Эмма. — Или тот, кто обнаружил Джорджа, переворачивал его, чтобы проверить дыхание?

— Не исключено, — согласился Загарян. — Но есть еще одна проблема. — Детектив поглядел на каждого по очереди, словно ожидая чистосердечного признания. — У него обнаружена травма шеи.

— Ничего необычного, — пожала плечами Эмма. — В зависимости от того, как он падал, могла образоваться трещина…

Потом она вспомнила. Я же видела снимок шеи на томографе. Там не было трещины.

— Травма находится на передней поверхности шеи. Кровоподтеки вокруг кадыка, напоминающие следы удушения.

Молчание в кабинете сгустилось.

— Сколько времени прошло после получения этой травмы? — спросила Эмма.

Вдруг он раньше с кем-то подрался?

— Повреждения свежие. Кровоподтеков не было видно на первом комплекте снимков, но на втором, сделанном после перевода, они видны отчетливо.

— Значит, вы полагаете, что кто-то придушил его в душевой, ударил головой о бетонный угол, а потом вколол пропофол?

— Именно так. Могло быть и в другом порядке: кто-то придушил его до потери сознания, вколол пропофол, а уже потом ударил головой о бетон. Что интересно, найденная ампула из-под пропофола взята не из вашей аптеки. Ее откуда-то принесли.

— Откуда? — спросил главный администратор.

— Этого мы не знаем. Пока не знаем. — Детектив снова оглядел каждого по очереди и добавил: — Я позвал вас сюда затем, чтобы сообщить: теперь мы расследуем это дело как покушение на убийство. И будем допрашивать сотрудников. Рассчитываем на ваше сотрудничество, насколько это возможно. Мы намерены побеседовать с каждым из вас.

Нет конца везению.

Эмма встала и направилась к двери, пока никто не успел ее остановить, но Загарян нагнал ее:

— Позвольте, я пройдусь с вами. Мы говорили с его женой. Она сказала, что понятия не имеет, кто и зачем мог желать ему смерти.

— Согласна. Представить себе не могу, чтобы кто-то мог настолько ненавидеть Джорджа.

— Вы сказали «настолько»? У него были враги?

— Он любил посмеяться и подшучивал над людьми. Иногда грубовато.

— Они с женой ладили?

— С Мэри? Как и любая пара, которая живет вместе десятки лет. Вечно ссорились по поводу денег — с финансами у них всегда были проблемы, особенно после того, как в прошлом году Мэри потеряла работу. И по поводу курения. Они оба курили и винили друг друга в том, что не могут бросить. Мэри была раздавлена, когда случилось несчастье, и я не имею ни малейших причин подозревать ее.

— А может, все вышло случайно? Например, Джордж вошел в душевую, увидел, как кто-то собирается уколоться, и этот кто-то попытался заставить его замолчать?

— Думаю, такое вероятно… Но, знаете ли, у нас здесь не то место, где медбратья каждый день пускают наркоту по вене прямо в душевой.

— Ну, это мог быть и не медбрат, и не обязательно каждый день.

Эмма молча пожала плечами.

— Мы также рассматриваем возможность шантажа. В финансовом плане дела у Джорджа были вовсе не так плохи, как вы думаете. На его личном текущем счете десять тысяч долларов. Как думаете, откуда эти деньги?

— Понятия не имею.

Мэри с Джорджем жили бедно. Такая сумма могла бы многое изменить, но откуда ей было взяться?

— Мне надо идти, детектив, — сказала Эмма, набирая код на двери отделения неотложной помощи. Ее не было на месте полчаса — целую вечность по меркам неотложки. За такое время многое могло случиться, и обычно случалось.

— Спасибо за помощь, — кивнул Загарян. — Пожалуйста, помните, что это конфиденциально. Прошу не обсуждать факты с персоналом.

— В самом деле? А я-то как раз собиралась на «Фейсбуке» написать, — съязвила она, разворачиваясь, чтобы уйти.

Детектив прихватил ее за локоть. Она обернулась и увидела смешинку в его серых глазах.

— Может, подружимся на «Фейсбуке»?

Он шутит?

— Или попьем кофе как-нибудь на днях?

Это профессиональное или личное? Он симпатичный, а она одинока. Слишком одинока. Но он из полиции.

Не люблю полицию.

— Может, я просто хочу расспросить вас, — сказал он, словно читая ее мысли. — А может, и нет. Не узнаете, пока сами не проверите, верно?

Он сказал «пока», не «если».

— Доктора Стил просят пройти во второй блок, — ожил динамик.

Она была рада уцепиться за эту возможность и сбежала, не проронив больше ни слова.

ПАУК

Я вернулся.

Половина одиннадцатого. Дал ему чуть больше времени.

Сажусь на скамейку.

Наклоняюсь, якобы собираясь завязать шнурок, и заглядываю под сиденье.

Голубой пластиковый пакет. Небольшой.

Поднимаю его.

Внутри — сверток из небеленой бумаги.

Открываю.

В нем — пакетик с застежкой. Белый порошок. Похож на соль, только легче.

Открываю. Нюхаю.

Пробую на вкус.

Вот оно, мое спасение. Отлично!

Закрываю пакетик и кладу в карман.

Фотография. На обороте — номер машины.

Я ее знаю.

«Нож не выбрасывай», — сказал он.

Хорошо.

Это будет просто.

И весело.

ГЛАВА 25

Седоватая женщина во второй палате ловит ртом воздух. Ее костлявая грудь под тонким больничным халатом вздымается при каждом тяжелом вдохе. Множество проводов подсоединяют ее к мониторам. Она сидит с прямой спиной, подавшись чуть вперед, словно принюхивается, и с трудом удерживаетвертикальное положение, опираясь на тощие руки и вцепившись ладонями в колени.

Поза при удушье — как по учебнику. Она не может проталкивать воздух в легкие, хотя сатурация на 100 процентах. Странно. Тяжелые астматики и старые курильщики с убитыми легкими принимают такую позу, чтобы увеличить приток кислорода, но, судя по показателям, у этой в крови кислород на максимуме.

Эмма подошла, чтобы представиться.

— Привет, Эмма.

Узнавание пришло не сразу.

Шейла, жена Курта.

Они не встречались уже сто лет, потому что Эмма с Куртом перестали общаться. И Эмма никогда не видела Шейлу под жалким покровом больничного халата. И все же было заметно, как сильно та постарела.

— Шейла?! Что случилось?

— Мне… трудно… дышать.

— Давно?

— С утра… или с прошлого вечера?

— Что-нибудь еще? Температура, боли в груди, кашель?

— Нет.

— Ты куришь?

— Нет.

— Какие-то медицинские проблемы?

— Депрессия… Тревожность… Два выкидыша.

Эмма слышала о выкидышах. Поговаривали, что именно они и разрушили брак Курта.

И зачем только люди хотят детей? От них одни проблемы! Она уже несколько дней не спала, разыскивая так и не объявившуюся Тейлор.

— Аллергия есть?

— Нет.

— Что-нибудь подобное раньше случалось?

— Нет.

— Какая-нибудь сыпь, боль в горле? Рвота или диарея? — спрашивала Эмма, чтобы выяснить, нет ли признаков аллергической реакции.

— Нет.

Шейла была измотана. Сатурация по-прежнему держалась на ста процентах, но дыхание оставалось учащенным — сорок вдохов вместо обычных шестнадцати. Пульс — 132 — тоже был слишком высоким.

Она сидит неподвижно, но тело ведет себя так, будто она бежит марафон.

Эмма выслушала ее легкие (совершенно чистые) и сердце (бьется быстро, но размеренно и без шумов). Проверила кардиограмму (ничего примечательного, кроме тахикардии — учащенного сердцебиения). Кожа чистая, давление в норме, никаких изменений в голосе, указывающих на проблемы с дыхательными путями.

— Ты пробовала какие-нибудь новые продукты, лекарства, непривычные моющие средства, лосьоны или мыло? Любые вещества, на которые организм мог среагировать?

Шейла отрицательно покачала головой, но отвела взгляд.

— Ты пила что-нибудь? Принимала лекарства?

— Нет.

Что же тогда происходит? На вид она в полном порядке, но дышит очень тяжело! Легочная тромбоэмболия? У нее нет факторов риска для тромбоза, да и сатурация на ста процентах. Тревожность? Приступ паники?

— Звон в ушах есть?

— Да… В ушах начало звенеть… с утра… Как ты узнала?

Эмма обернулась к Фейт, медсестре Шейлы:

— Сделаем ингаляцию и дадим десять кубиков дексаметазона на всякий случай. Анализ на газы крови отправляли?

Фейт была новенькой. Недавно переехала из Нью-Гемпшира и еще только осваивала азы.

— Нет. Это не предусмотрено протоколом.

— Пожалуйста, отправь. А еще сделай анализы на содержание парацетамола, аспирина и алкоголя, анализ мочи и тест на наркотики. Надо провести рентген грудной клетки. По возможности — сегодня. Потом подключим к БИПАП,^[12] чтобы она могла немного передохнуть.

Фейт пожала плечами и вышла.

— Шейла, ты перебрала с аспирином? — напрямую спросила Эмма.

— Да, — ответила Шейла, потупившись.

— Сколько и когда?

— Вчера вечером… Не знаю, пригоршню… Я не считала.

— Что-нибудь еще принимала?

— Нет.

— Парацетамол?

— Нет.

— Точно? — спросила Эмма, глядя ей в глаза и положив ладонь на плечо.

— Точно.

По щекам Шейлы покатились слезы. Эмма обняла ее.

— Мне очень жаль. Мы тебя вылечим.

Шейла обняла ее в ответ.

— Почему именно аспирин?

— Говорят, от него не больно.

Может, от него и не больно, но и хорошо от него тоже не бывает. Ее тело пытается избавиться из кислоты, содержащейся в аспирине, выдыхая ее. Аспирин убивает. Может потребоваться диализ, чтобы вывести его из организма. А значит, нужна капельница и постоянный присмотр, который в неотложке не обеспечить. Лучше поскорее позвонить врачам. Шейле потребуется консультация психотерапевта, но с этим можно подождать. Сначала нужно спасти ей жизнь.

— Курт знает?

— Он не… пришел домой… прошлым вечером.

— Хочешь ему позвонить?

Шейла отрицательно покачала головой.

— Хочешь, чтобы мы ему позвонили?

Шейла расплакалась еще сильнее.

— Да, пожалуйста.

— Кому еще надо позвонить?

Слезы покатились непрерывным потоком.

— Больше никому.

Какой ужас! Остаться больной и одинокой. Я-то хотя бы здорова. Что же до одиночества…

Эмма пошла вводить предписания и по пути проверила телефон. От Тейлор все еще ничего, и от полиции тоже. Это начинает нервировать.

ГЛАВА 26

Эмма и Виктор обыскали все. Они потребовали ответа у Кэти. Та сказала, что не знает. Врет. Она совсем не тревожится за Тейлор, а это на нее не похоже. Она знает.

— Пожалуйста, Кэти! Помоги нам найти дочь!

Кэти пожала плечами. В старом зеленом свитере и драных джинсах она выглядела хрупкой и намного моложе Тейлор, но была крепче камня.

— Ты знаешь, где она!

Кэти молчала.

— А вдруг она в беде? Вдруг кто-то удерживает ее против воли? Мы должны ей помочь!

Ответа не было.

Мать Кэти попыталась помочь:

— Кэти, если ты знаешь, где Тейлор, выкладывай! Если бы ты пропала и я не могла бы тебя найти, я бы с ума сошла от тревоги!

Они сходили в школу. Никто ничего не знал. Тейлор была на всех уроках, кроме последнего. В школьный автобус после учебы она не садилась. Школьный социальный педагог тоже ничего не знала, но пообещала поспрашивать у друзей Тейлор. У ее друзей? Я даже не знаю никого из них, кроме Кэти!

— Ты знаешь ее друзей? — спросила она у Виктора. — Не считая Кэти.

— Том.

— Это уже давняя история.

— Больше никого, — пожал плечами Виктор.

— Мы недостаточно хорошо за ней следили. Я слишком старалась не походить на свою мать, которая желала знать все. Она вскрывала мои письма, допрашивала друзей. Мне хотелось дать Тейлор больше свободы. Хотелось ей доверять. — Эмма говорила с Виктором, но скорее пыталась убедить саму себя.

Да, возможно. Но если честно, мне было только легче, когда Тейлор занималась своими делами, а я могла сосредоточиться на работе. Паршивая из меня мать.

— Теперь уже без разницы. Что дальше делать будем?

Они пошли в полицию.

— Когда она пропала? — спросил пожилой детектив.

— В час дня вчера, — ответила Эмма.

— То есть едва прошли сутки. Могла остаться на ночь у друзей.

— Она раньше никогда так не делала, не предупредив нас! Мы пытались связаться по почте, сообщениями, по телефону. Она не отвечает.

— Может, не хочет разговаривать с вами? Вы с ней не ссорились перед уходом?

— Нет, — ответил Виктор.

Эмма пожала плечами. Она не видела дочь с тех пор, как та переехала к отцу.

— У друзей спрашивали? В школе?

— Конечно. Никто ничего не знает.

— А дедушки, бабушки, двоюродные братья-сестры, дальняя родня?

Родители Эммы умерли, а мать Виктора, Маргрет, милая пожилая дама, целыми днями копавшаяся в саду, жила в Джорджии. Тейлор любила ее больше всех.

— Есть только моя мама. Но мы не хотели бы ее тревожить.

— Что ж, можете подать заявление на розыск, и мы постараемся найти вашу дочь. Но все же советую связаться со всеми, у кого может быть информация.

— Она может быть беременна! — выпалила Эмма и тут же об этом пожалела: она ведь до сих пор не успела рассказать об этом Виктору.

— Что?! — Виктор, казалось, был готов придушить ее.

— Эмбер нашла в комнате Тейлор тест на беременность. Положительный.

Лицо у Виктора посерело, на него было больно смотреть.

Жаль, я не нашла более мягкого способа известить его. Что бы ни случилось, Виктор по-прежнему считает Тейлор своим маленьким ангелочком. Теперь ему, наверное, даже еще больнее, чем мне!

— Прости, Виктор. Позвоним твоей маме?

— Мне бы не хотелось.

— Лучше позвоните сами, прежде чем это сделаем мы. Как думаете, что с ней могло случиться? — спросил полицейский.

— Понятия не имею, — ответил Виктор.

— Думаю, она обнаружила, что беременна, и задумалась, как поступить дальше, — размышляла вслух Эмма. — Мы оба работаем в больнице, поэтому туда она обращаться не захотела. Побоялась, что мы узнаем. Она поехала в другую клинику.

— Каким образом? У нее есть машина?

— Нет.

— Тогда как?

— На машине кого-нибудь из друзей. На поезде. На автобусе. На самолете.

— И куда она могла отправиться?

— В центр планирования семьи. В другую неотложку.

— Зачем?

— Подтвердить беременность. Избавиться от нее.

— А еще куда?

— К бабушке? К подруге? В путешествие? — гадала Эмма.

— И куда же?

— Куда угодно. Она любит путешествовать. А что, если она не сама решила уехать? Вдруг с ней что-то случилось? Вдруг ее похитили или еще хуже? Вдруг отец ребенка решил от нее избавиться?

— У вас есть основания предполагать такое?

Виктор пожал плечами. Эмма предпочла промолчать.

Жизнь всегда норовит дать под дых.

ГЛАВА 27

Жизнь всегда норовит дать под дых.

— Доктора Стил просят пройти во вторую палату.

Эмма вздохнула и вернулась к реальности. Тейлор придется подождать.

Шейла выглядела скверно. Кожа приобрела пепельный оттенок, сатурация падала.

Она выбивается из сил. Нужно что-то сделать. И немедленно. В очереди еще двенадцать пациентов, и двоих из них я даже не осмотрела. Надеюсь, они хотя бы дышат. Меня позовут, если они начнут умирать. Если заметят, конечно.

Она отправила сообщения в отделение интенсивной терапии и нефрологу Шейлы, а потом отправилась к Сэлу. По пути она наткнулась на Джуди — сегодняшнюю дежурную медсестру.

— Ты можешь позвонить доктору Крампу и сказать, что его жена в неотложке? Она хочет его видеть.

Джуди озадаченно посмотрела на Эмму.

Она считает, что я сама должна ему позвонить. Она права. Должна. Но просто не могу. Не сейчас.

Медсестра вздохнула и ушла. Фейт позвонила в токсикологический центр, и там посоветовали активированный уголь, хотя с момента отравления прошло уже несколько часов.

Для абсорбции уже поздновато, но передозировки аспирина опасны. Таблетки слипаются в комки и остаются в желудке часами. Активированный уголь частично решает эту проблему. Пусть он не поможет, но и не повредит.

— Какие указания? — спросил Сэл.

— Нужна капельница с бикарбонатом во второй палате.

— Почечная недостаточность?

— Передозировка аспирина.

— Сто лет уже не видал. Острая или хроническая?

В большинстве случаев передозировки аспирина были хроническими. Пожилые люди забывали, что уже приняли таблетки, и принимали вторую дозу. А потом еще. Дальше появлялись слабость и головокружение, но в неотложке пациенты с такими симптомами попадались каждый день. Хроническую передозировку было легко пропустить. Но тут совсем другой случай.

— Острая. Преднамеренная.

— Ого! Мы знаем, сколько и когда?

— Прошлым вечером. Она приняла пригоршню, что бы это ни значило.

— Еще что-нибудь принимала?

— Насколько известно, нет.

— Хорошо. Я принесу бикарбонат. Это поможет подщелочить мочу и ускорить выведение. Кстати, доктор Стил, вы уже слышали о вчерашнем случае?

Очередная гадость, не иначе.

— Еще нет. Что там?

— Очередная передозировка с устойчивостью к налоксону. Пациент завелся только после четвертой дозы.

— Справился?

— До интенсивной терапии доехал.

— От твоей приятельницы из токсикологического центра были новости?

— Я с ней сегодня встречаюсь. Поедем вместе?

— Не сегодня. Спасибо, Сэл. Пожалуйста, держи меня в курсе. И давай-ка поскорее с капельницей.

— Уже бегу.

Сама она подключила Шейлу к аппарату БИПАП: пластиковая маска накрыла рот и нос, подавая воздух в легкие и позволяя дыхательным мышцам расслабиться. Она выглядит уже лучше.

Курта все еще не было.

— Он не отвечает. Я оставила сообщение. Попробовать дозвониться до Кайлы? — спросила Джуди.

Значит, все уже знают. Не из-за этого ли Шейла наглоталась таблеток?

Ее снова спасли динамики:

— Доктора Стил просят пройти в третью палату.

У мужчины в третьей видок был еще тот. Пепельно-бледный, он держался за грудь грубыми руками, широко открытыми глазами глядя в лицо смерти. Наглядный пример инфаркта миокарда.

— Давно болит?

Мужчина только застонал в ответ.

Спутанное сознание?

Пациент просто истекал потом. Его обтерли, но электроды ЭКГ все равно не держались. Младшая медсестра попыталась зафиксировать их липкой лентой. Не помогло. Бренда подготовила внутривенный доступ. Ввели аспирин и нитроглицерин.

Это помогло унять боль. Мужчина заговорил.

Боль появилась накануне вечером, когда он рубил дрова. Плохо дело. В течение ночи она то усиливалась, то уходила. У него одышка — тоже дурной знак. Пятьдесят лет, курильщик. У отца первый инфаркт был в тридцать восемь. Новости одна хуже другой.

По ЭКГ поставить диагноз не вышло. Она отличалась от нормы, но и на полноценный инфаркт не тянула.

— Тест на кардиомаркеры. Через десять минут повторим ЭКГ.

Вторая кардиограмма ничего не изменила. Эмма подписала ее, проставила время и попросила снова повторить через десять минут.

— Почему? Вы не верите этой? — нахмурилась Айша, младшая медсестра.

— Верю, но мне нужно видеть, есть ли изменения. Мы должны узнать, если станет хуже.

Стало хуже.

Она связалась с кардиологией. Там дежурил Виктор.

— У меня есть для тебя кое-кто, — сказала она.

— У меня тоже. Мы нашли Тейлор.

У Эммы перехватило дыхание.

Живую или мертвую?

Она не могла проронить ни слова.

— Она цела.

ГЛАВА 28

— Где она?

— У моей мамы, в Атланте.

— Маргрет сказала, что ее там нет.

— Соврала. Обещала не выдавать Тейлор и не хотела нарушать обещание.

— Что с ней?

— Беременна. В остальном все в порядке.

— Давно беременна?

— Не знаю. Мама говорит, срок ранний.

— Как ты узнал, что Тейлор там?

— Мама уговорила ее позвонить мне. Тейлор хочет сделать аборт.

— Аборт?!

Эмма не отличалась религиозностью, но она была врачом, призванным спасать жизни. Ее тревожила возможная беременность Тейлор, но еще больше — ее безопасность. Эмме часто снились кошмары, в которых она видела дочь, лежащую мертвой в придорожной канаве.

— Аборт, — подтвердил бывший муж.

Виктор считал такой вариант неприемлемым. Для него, верующего католика, не существовало более тяжкого греха. Девять лет назад, когда он ушел от Эммы и женился на Эмбер, это случилось именно из-за незапланированной беременности Эмбер.

Незапланированной… Черта с два! Эмбер прекрасно понимала, что делает, когда «забыла» принять таблетку.

— Кто отец ребенка?

— Она мне не сказала, — еле выдавил из себя Виктор. — Ей нельзя делать аборт, Эмма. Она себе потом не простит.

Эмма не могла согласиться.

— Тейлор всего семнадцать. А как же ее будущее? Учеба в колледже?

— Как-нибудь справится. Многие же справляются! Мы с тобой поможем.

— Ну уж нет, только не я! — содрогнулась Эмма. — Мне и одного ребенка более чем хватило. Даже представить себе не могу еще одного младенца в доме.

— Она же твоя дочь! Ей нужна помощь, Эмма! Ты не можешь ее бросить!

— Знаю. Бросить ее я не могу, но вполне могу сказать тебе прямо сейчас, что не собираюсь воспитывать ее ребенка. Только не я. Может, Эмбер согласится?

— Эмбер?!

— Или ты сам?

На том конце линии повисло долгое и зловещее молчание.

— Об этом мы подумаем, когда придет время, — наконец сказал Виктор. — Сначала нужно вернуть ее домой.

— Зачем? Ей лучше у твоей мамы.

Маргрет, мать Виктора, была настоящей южной дамой. Идеально воспитанная и неизменно вежливая, она отличалась прекрасными манерами и замечательно готовила, жила одна в большом доме в пригороде Атланты. Эмме она напоминала пожилую версию Мелани Уилкс из «Унесенных ветром» — красивую, добрую, благородную.

— Твоя мать ей нравится, — заверила Эмма. — Маргрет будет к ней добра. В Атланте Тейлор сможет обдумать все куда лучше, чем здесь.

— Ты что, пытаешься спихнуть ее с рук?

— Я ее туда не отправляла. Она сама решила уехать. Возможно, там она будет счастливее.

— Но надо с ней хотя бы поговорить!

— Так и сделаем. У меня на завтра назначена всего одна встреча, и я могу ее отменить. Полетим самолетом?

— Хорошо. Я куплю билеты.

— А я найду что-нибудь для твоей мамы.

Лучшего места Тейлор придумать и не могла. Может быть, интеллигентность и доброта Маргрет хоть немного на нее повлияют. Впрочем, кому я вру?

ГЛАВА 29

Эмма завернула в блузку подарок для Маргрет — выдувную вазу, напоминающую античный музейный экспонат из-за неровной формы и неравномерной прозрачности стекла.

Она решила, что нужно взять что-нибудь и для Тейлор, но ничего не смогла придумать. К тому же сейчас она не испытывала к дочери никаких теплых чувств. Теперь, когда девочка была в безопасности, Эмма снова вспомнила ее несносный характер.

Она была трудным младенцем, потом выросла в упрямого малыша с вечными припадками гнева. С ней была сущая мука. Другим матерям, кажется, удавалось ладить с детьми. Они даже, кажется, любили своих детей. Эмме Тейлор не нравилась.

Разумеется, она любила дочь. Других-то детей у нее не было. Материнский инстинкт и все такое. Но сама Эмма предпочитала собак. И даже кошек. Они могли быть неблагодарными, но не злонамеренными.

Она сунула в сумку книгу «Экстренная помощь в неврологии» — легкое чтение в дорогу — и налила себе бокал вина: Медок, «Шато Грейсак» 2012 года. Не слишком дорогое, но с отчетливым оттенком танинов, свойственным всем винам из Бордо. Эмма заслужила награду.

Денек выдался непростой, и все же она никого не убила. Вроде бы. Пациента с болью в груди Виктор направил на эндоваскулярную кардиохирургию. Нужно было стентирование, и как можно скорее.

— Вовремя ты сообразила, — сказал Виктор.

Он не шутил. За это Эмме и платили зарплату.

Совсем другое дело — Шейла.

Курт приехал только через несколько часов. Он злился. Злился на Эмму и сестер, на Шейлу. Но больше всего — на самого себя.

— Что вы с ней сделали? — рявкнул он.

Шейла дала разрешение рассказать ему все.

— Активированный уголь…

— Уголь не поможет. Слишком поздно!

— Так рекомендовал токсикологический центр.

— Что еще?

— Я положила ее на БИПАП. Были проблемы с дыханием. Дала жидкость, положила под капельницу с бикарбонатом. Вызвала реаниматолога и нефролога.

— Они придут?

— Уже были. Диализ ей не нужен. Во всяком случае, пока.

— Куда ее положат?

— В интенсивную терапию.

Он стиснул зубы так, что на челюсти заиграли желваки. Потом, не проронив больше ни слова, вышел и отправился к Шейле, чтобы проводить ее в отделение интенсивной терапии.

Спустя несколько часов Эмма застала его у себя в кабинете.

Надеюсь, он не собирается взорваться снова прямо здесь, посреди неотложки.

Выглядел он ужасно: багровое лицо, всклокоченные волосы. Похоже, он плакал.

— Как она? — спросила Эмма.

— Кажется, в порядке.

— Диализ?

— Пока не нужен.

— Хорошо.

Не придется втыкать в нее трубку для диализа. И ей не придется истекать кровью после того, как лошадиная доза аспирина убила все тромбоциты.

Курт встал, уставившись на свои руки. Они тряслись. Потом он посмотрел на Эмму покрасневшими глазами. Весь его апломб исчез.

— Спасибо, Эмма. Спасибо за все, что ты сделала для Шейлы. Я бы и сам не справился лучше.

— Не за что. Я рада, что у нее все хорошо.

— Благодаря тебе.

Что это, оливковая ветвь? Перемирие? Было бы просто здорово!

Вернувшись к реальности, она продолжила собирать вещи. Мотрин, парацетамол, растворимый кофе, шоколад. Книги.

В комнате Тейлор по-прежнему царил беспорядок. Эмма никак не могла заставить себя прибраться. Да и кому это нужно? Она просто закрыла дверь и притворилась, что за ней ничего нет. Незаправленная постель. Диски. Непарная обувь, разбросанная по полу. На покрывале валялась любимая книга Тейлор — «Гарри Поттер и Тайная комната». Эмма взяла ее и сунула в сумку.

Дочка порадуется.

ГЛАВА 30

Такси остановилось возле дверей дома Маргрет. Эмма вдохнула запах влажной земли и весны. Ухоженный сад просыпался. Из земли проглядывали зеленые ростки нарциссов. Птицы распевали любовные песни. Ветки переливались зеленью. Эмма любила весну — время надежды и радости. Чудо начала новой жизни. Потом она вспомнила о беременности Тейлор и содрогнулась.

От Маргрет пахло печеньем и зеленым чаем. Ее объятия были полны домашнего уюта. Свекровь, как всегда, выглядела идеально от макушки до пяток. Ухоженные седые волосы обрамляли узкое лицо, бирюзовое платье облегало хрупкую фигуру. На губах — помада оттенка розовой магнолии.

— Как прошел полет? — спросила она, разливая чай, от которого Эмма и Виктор уже успели отказаться, в тонкие фарфоровые чашки.

— Хорошо. А как вы поживаете, матушка? — спросил Виктор.

Он всем сердцем любил мать, но никогда не обращался к ней «мама». Их отношения были теплыми, но формальными. Иногда Эмме даже казалось, что она для Маргрет ближе сына.

— Все хорошо. Я рада, что Тейлор приехала погостить.

В самом деле?

— Приятно это слышать. Как она?

— Уже лучше. Была немного не в себе, когда приехала. И сильно устала. Большую часть пути проделала автостопом.

— Как?! — Виктор едва не подавился чаем.

Маргрет улыбнулась ему загадочной улыбкой Джоконды.

— Автостопом. Ваша дочь — настоящая авантюристка. Интересно, в кого?

— Точно не в меня, — отрезал Виктор.

— Но почему она поехала автостопом, а не самолетом или поездом? — спросила Эмма.

— Чтобы вы не сумели ее найти. Она не была готова к разговору с вами. — Маргрет налила гостям еще по чашке чаю. — Было нелегко уговорить ее позвонить тебе, — сказала она Виктору. — Потом, обернувшись к Эмме, добавила: — Тебе она и вовсе звонить отказалась. Пожалуйста, будьте оба добрее к ней. Девочке не хватает любви.

Ремня ей не хватает. И уже очень давно.

— Конечно, — сказал Виктор. — Мы можем с ней повидаться?

— Тейлор! — громко позвала Маргрет. — Родители хотят с тобой поговорить.

Откинувшись в кресле, она принялась пить чай маленькими глотками, как истинная леди. Она свое дело сделала.

Спустя еще пару чашек появилась Тейлор.

Длинные темные волосы, спадающие на лицо, и большая, не по размеру, клетчатая рубашка придавали ей совершенно детский, беспомощный вид. Босые ноги только усиливали впечатление. Она села рядом с бабушкой, подогнув ноги под себя и не обращая внимания на родителей.

Несносная девчонка!

Виктор подошел к ней и обнял. Чуть помедлив, она обняла его в ответ.

Эмма наблюдала за ними.

— Как ты себя чувствуешь, милая? — спросил Виктор.

— Все хорошо, — ответила Тейлор, теребя дырку на джинсах.

Виктор посмотрел на нее, на свою мать, на Эмму:

— Мы ведь любим тебя. И хотим помочь.

Последовала мучительная пауза.

Эмма не выдержала:

— На каком ты сроке?

— Эмма! — Виктор был в шоке.

Тейлор ничуть не удивилась.

— Не знаю, — сказала она. — Два месяца. Может, чуть больше.

— У врача уже была?

— Нет.

— Мы записались сегодня на вторую половину дня, — вмешалась Маргрет. — Я решила, что вы захотите пойти с Тейлор.

Виктор сник.

— Конечно, — солгала Эмма. Нельзя перекладывать это на Маргрет. — Если Тейлор захочет, чтобы мы пошли.

Тейлор пожала плечами.

— Кто отец ребенка? — спросила Эмма.

Тейлор посмотрела ей в глаза. Маргрет невозмутимо попивала чай. Все молчали.

— Я хочу сделать аборт.

— Тейлор, ты сама не понимаешь, о чем говоришь! Тебе нельзя делать аборт! — воскликнул Виктор.

— Почему это?

— Внутри тебя растет ребенок! Ты не можешь его убить!

— Да неужели? Это не ребенок, а всего лишь эмбрион. Он не живой. Всего пара сотен клеток.

— Он вот-вот станет ребенком, как ты когда-то! Ты не можешь его убить!

— Могу. И жаль, что вы не убили меня, когда я была такой! — выпалила она, глядя на мать.

У Эммы сдавило сердце. Она и сама не раз этого желала. Но сейчас, глядя на красивую, трудную и несчастную дочь, понимала греховность тех мыслей.

— Тейлор, подумай об Опал и Айрис! Этот малыш будет точно таким же, как и они! Нельзя его убивать! — продолжал увещевать Виктор.

На этот раз Тейлор задумалась. Она любила Айрис и Опал, была рядом, когда Эмбер их вынашивала, держала сестричек на руках через пару дней после рождения, когда они были не больше кошки, такие невинные и беззащитные. С будущим, полным возможностей.

— Это — не ребенок, а эмбрион. Он еще не родился. И не родится, если решать буду я. Мне не нужен ребенок. Я и о себе-то не могу позаботиться, — горько сказала она, демонстрируя понимание жизни, которого Эмма от дочери никак не ожидала.

— Можешь отдать его на усыновление, — предложила Маргрет. — Многие семьи отчаянно хотят ребенка и окружат его любовью и заботой.

Все уставились на нее. Такая возможность никому в голову не приходила.

— Нет, — покачала головой Тейлор. — Не хочу быть беременной и ковылять, как Эмбер. Не хочу, чтобы меня постоянно тошнило. И чтобы люди шептались у меня за спиной.

— Можешь остаться у меня. Твои друзья ни о чем не узнают, если ты сама не захочешь рассказать.

Как мило, что Маргрет готова ее принять.

Жить с Тейлор было нелегко, и беременность явно не упростит дело.

— Нет, я хочу сделать аборт.

— А как насчет отца ребенка? — спросила Эмма. — Он знает? Он согласен на аборт? В конце концов, это и его дитя.

Тейлор мрачно покосилась на нее.

Виктор просветлел:

— Да, это ведь и его дитя! Как, по-твоему, я бы себя чувствовал, если бы Эмбер пошла и сделала аборт, ничего мне не сказав?

— Во-первых, если бы она тебе не сказала, ты бы и не узнал. И ничего бы не почувствовал. Во-вторых, ты был бы по-прежнему дома, со мной и мамой, а не бросил бы нас. Лично для меня это скорее плюс.

Ничего себе!

Виктор умолк. Маргрет нервно теребила чашку.

Узнаю старую добрую Тейлор. Столько лет она винила меня в уходе Виктора, а теперь признает, что это он нас бросил. Но ведь она и раньше это понимала. Однако продолжала винить меня.

— Я собираюсь сделать аборт. С вашей помощью или без, но я его сделаю. — Она обернулась к Эмме: — Тебе ведь известно, каково иметь ребенка, который тебе не нужен и который разрушил тебе всю жизнь. Ты должна мне помочь!

— Тейлор, ты ошибаешься, — вмешалась Маргрет. — Мама любит тебя, понимаешь ты это или нет. Ты не разрушила ее жизнь.

— Пока нет. Так или иначе, я сделаю аборт. И плевать, если я истеку кровью до смерти! Я его сделаю! И как тогда будет выглядеть доктор Стил, если ее дочь умрет от некачественной медицинской помощи?! — рявкнула она, глядя на мать полными ненависти глазами. — Конец твоей репутации! А то и карьере! Да и самой тебе придется несладко! — Вдруг разъяренная гарпия исчезла, и Тейлор заплакала, содрогаясь всем хрупким телом: — Помоги мне, мама!

Сердце у Эммы дрогнуло.

ГЛАВА 31

На обратном пути они почти не разговаривали. Говорить было не о чем. Тейлор оказалась примерно на шестой неделе беременности. Времени на аборт почти не оставалось. Вдобавок требовалось согласие родителей, которое Виктор не собирался давать. Он считал решение дочери лишь детской прихотью и уверял, что Тейлор полюбит ребенка, едва увидит его.

Эмма знала, что может случиться и по-другому. Теперь все зависело от нее.

Она могла помочь Тейлор сделать аборт и, возможно, потом всю жизнь терзаться от сожалений и вины. Или она могла отказать, и тогда существовал риск, что Тейлор решит сделать аборт подпольно.

А значит, угроза осложнений, бесплодия, а то и смерти. Даже если все пройдет удачно, Тейлор будет винить меня в том, что я подвела ее, когда она во мне нуждалась. Хорошего выхода здесь просто нет.

Виктор отвез бывшую жену к машине.

— Не смей давать разрешение, Эмма. Тейлор никогда не оправится. И однажды обвинит тебя в том, что ты убила ее ребенка!

— Непременно обвинит! Это же я во всем виновата: что родила ее, что ты сбежал от нас девять лет назад, что Майк умер! Что бы ни пошло наперекосяк в жизни Тейлор, виновата всегда я.

— Эмма, речь же идет о ребенке! О тебе, обо мне и о Тейлор, обо всех нас! Ты не можешь помогать в его убийстве!

— Я и не собираюсь. Аборты — не моя сфера. Дочь уже достаточно взрослая, чтобы самостоятельно принимать решения и жить с их последствиями. До ее беременности мне нет дела. Вот до нее самой — есть. Я пытаюсь сохранить ей жизнь.

Виктор злился. Он остановился рядом с машиной Эммы, одиноко стоявшей на парковке возле больницы. Уже минула полночь.

— Надеюсь, ты передумаешь. Поверь, ты совершаешь ошибку.

— Прости. Я подумаю. Спасибо, что подвез.

Она открыла дверь и нажала кнопку на брелоке с ключами. Ее «хендэ» засияла огнями, словно новогодняя елка.

Эмма сделала шаг к машине.

Шевельнулась какая-то тень.

Она открыла машину и поспешила сесть. Захлопнув дверь, заперлась изнутри.

Было холодно.

Виктор ждал.

Интересно, заметил ли он тень?

Кажется, человек прихрамывал.

Что-то в нем казалось знакомым.

Эмма приехала домой и заперла дверь на засов.

ПАУК

Я замерз.

Машина простояла на месте целый день.

Она вообще собирается сегодня домой?

Я совсем закоченел. Надо уходить.

Машина…

Отхожу в тень и жду.

Она выходит.

Хватаюсь за нож.

Она смотрит в мою сторону.

Другая машина не уезжает.

Ждет.

Я растворяюсь в темноте.

Еще вернусь.

ГЛАВА 32

Эмма всю ночь ворочалась и проснулась совсем разбитой. Пришлось выпить два двойных эспрессо, прежде чем удалось разобраться с распорядком дня.

Сначала планерка, потом смена. Предстоит долгий день, и выспаться получится не скоро. Придется обходиться кофе.

Она почистила зубы дважды, чтобы перебить привкус выпитого накануне вина. Натянула униформу — все же лучше, чем искать подходящую по размеру одежду.

Она и правда набрала вес. Перекусы в комнате отдыха, нехватка сна и упражнений, вино — важнейшая часть ее диеты в последнее время, которая засчитывается за пять суточных порций фруктов, — похудению все это не способствовало. Фунты набегали один за другим.

Усталая женщина в зеркале совершенно не напоминала прежнюю Эмму. Эта женщина ей не нравилась. Она ее не любила.

Эмма была о себе невысокого мнения. Кроме разве что тех случаев, когда удавалось сделать нечто по-настоящему особенное. Например, спасти жизнь или поставить сложный диагноз. Ты хороша ровно настолько, насколько хорош твой последний поступок. В последнее время я не так уж и отличилась. Просто пытаюсь не пойти ко дну.

Она накинула поверх костюма свежий белый халат, чтобы скрыть фигуру, и накрасила губы любимой красной помадой, чтобы придать себе немного уверенности.

Чуть подрумянила щеки: незачем выглядеть ходячим трупом. Схватив сумку с привычным набором, без которого она никогда не выходила из дому, Эмма отправилась на работу.

В машине было холодно. Она натянула варежки и поплотнее укуталась в парку цвета ржавчины. Потом включила аудиолекцию по детским травмам и тронулась с места.

Что-то было не так.

Холод? Голод?

Недосып.

Скорее всего.

Просто нервы разыгрались из-за выпитого кофе.

Планерка с бывшими друзьями?

Нет.

Что-то не так.

Окно.

Она уже много недель ездила по сырым, посыпанным солью дорогам. Машина была заляпана грязью по самую крышу. Дворники еле справлялись, расчищая лобовое стекло ровно настолько, чтобы можно было ехать.

Сейчас на окне со стороны водителя было чистое пятнышко.

Вот здесь, прямо по левую руку.

Кто-то расчистил достаточно места, чтобы заглянуть внутрь.

Она вздрогнула.

Здесь же нечего красть. Даже самой машине грош цена.

И все же…

Нутро подсказывало ей, что пора встревожиться. Нутро ее никогда не подводило. Та тень прошлым вечером…

Эмма похолодела.

ГЛАВА 33

Она опоздала: планерка вот-вот должна была начаться. Майк, главный администратор отделения неотложной помощи, многозначительно посмотрел на новую заведующую. Она заняла пустующий стул рядом с Брендой, которая старательно не обращала на Эмму внимания.

— Спасибо всем, что пришли, — открыл совещание Майк. — У меня хорошие новости. Джорджу стало лучше.

Раздались радостные возгласы. Джорджа в отделении любили. Для многих он был наставником и для всех — другом.

— Он стал реагировать на раздражители. Приходит в себя, когда снижают дозу седативных. Через день-другой его будут снимать с ИВЛ. Это лучшая новость с самого происшествия.

Происшествия?! Это мягко сказано. Всем известно, что его пытались убить. Полиция приходит каждый день, повсюду сует нос, задает вопросы, собирает отпечатки пальцев и бог знает что еще.

— Дженни собирает деньги для семьи Джорджа. Кто хочет помочь, пожалуйста, обращайтесь к ней. Сгодится любая мелочь, даже просто на бензин.

В кабинете стало шумно — все потянулись за кошельками. Майку пришлось повысить голос:

— Второй вопрос на сегодня — налоксон. За первые два месяца мы израсходовали больше налоксона, чем за половину предыдущего года. Запасы заканчиваются. Мы пытаемся связаться с новыми поставщиками и выяснить, не поможет ли нам чем-нибудь департамент здравоохранения, но пока придется его поберечь. Пожалуйста, не используйте налоксон без необходимости.

Кабинет взорвался негодующими восклицаниями.

— Вы шутите?! — возразила Сьюзи. — Откуда нам знать, есть ли необходимость, пока мы не увидим, работает он или нет?

— Да ладно! Вы серьезно? Хотите ввести нормы на налоксон? — заговорил даже никогда не подававший голоса Карлос.

Он был из Нью-Гемпшира, эпицентра «эпидемии опиоидов». Там практически жили на налоксоне.

— Это безумие, — заявил Курт. — Налоксон — это не только лекарство, но и средство диагностики. Он входит в протокол СЛР.

— Нужно пополнить запас, — заявила она и обернулась к Сэлу, который пытался слиться с фоном. Как к заведующему аптечным хозяйством неотложки, к нему обращались за налоксоном в первую очередь.

— Пожалуйста, успокойтесь, — попросил Майк. — Я не говорю, что его не надо использовать. Я прошу действовать более взвешенно. Было несколько случаев — шесть, если быть точным, — когда пациенты получали больше двух доз налоксона. Это не соответствует ни протоколу СЛР, ни стандартам лечения.

— В самом деле? Больше двух доз? — спросил Курт.

Он постарел. Эмма не видела его с того самого дня, когда Шейлу привезли с передозировкой. Эмма хотела узнать, как у нее дела, но побоялась снова поругаться с Куртом.

Он выглядит так же скверно, как я себя чувствую.

— Да, три дозы в трех случаях, четыре — еще в двух, а в одном случае пациент получил шесть доз налоксона. Этого нет ни в каких руководствах.

— Верно, — согласился Курт. — Кто их дал и почему?

— Это сделала я, — сказала Эмма. — Пациент был здоровым молодым человеком с картиной, типичной для передозировки, поэтому я дала еще немного. Он не отреагировал, и я добавила.

— Шесть доз?

— Да.

— И помогло?

— Да. Сердце заработало, пациент был направлен в интенсивную терапию.

— Допустим, но что потом? Нет смысла запускать сердце, если мозг уже умер. Перевод пациентов с гибелью мозга в реанимацию истощает наши и без того скромные ресурсы. Имеет значение только хороший неврологический исход. Он дожил до выписки?

Если бы я знала… С Тейлор и прочими заботами я даже забыла проверить, как дела у того парня. Впрочем, он был мертв так долго, что по неврологической части у него наверняка полная катастрофа, даже если он выжил.

— Его вчера выписали, — сказал Сэл. — Ушел сам. Был совершенно адекватен.

— Неужели?! — воскликнул Курт. — Так сколько налоксона, говорите, он получил?

— Кажется, шесть доз.

— Почему?

— Просто показалось, что это должно сработать. Молодой, здоровый, картина типичная для передозировки, — неуверенно произнесла Эмма, потом добавила: — Я решила, что это может быть фентанил. Похоже, кто-то в наших местах им торгует.

Воцарилось тяжелое молчание. Фентанил — сильный и опасный наркотик. Его появление на улице — дурная весть.

— Тест на фентанил был положительный? — спросил Курт.

— Да.

— Но почему потребовалось столько налоксона? — спросила Бренда.

— Потому что фентанил прочно связывается с рецепторами опиоидов, — пояснил Сэл. — Так прочно, что приходится буквально заливать его налоксоном, чтобы обратить эффект вспять. Единственная хорошая новость — его действие быстро проходит, и дозу не приходится повторять.

— В смысле, после первых шести? — язвительно уточнила Бренда, и все рассмеялись.

Жизнь в неотложке нелегка. Люди страдают, умирают. Дурные новости и трагедии здесь идут по грошу за пучок. Единственный способ выжить — отрастить толстую шкуру и обзавестись мрачным чувством юмора. Мы смеемся над тем, что больше никому не покажется смешным, — иначе разревемся. Мы словно на войне. Оружия здесь нет, но в остальном — точь-в-точь как в том сериале про военно-полевой госпиталь: страдания, смерть и чокнутые.

— Плохая новость, — нахмурился Курт. — И для нас, и для местного населения.

— Информация подтверждена? — спросил Майк.

— Пока нет, — отозвался Сэл. — Я жду ответа из токсикологического центра. Мы направили им несколько образцов по нашим случаям.

— Что ж, — сказал Майк, — тогда сначала дождемся ответа.

— А тем временем лучше запастись налоксоном, — добавил Курт. — Вы предупреждены. Если кто-то умрет из-за нехватки препарата, виноваты будете вы.

Все еще помнит наш старый конфликт. Они разошлись во мнениях по поводу сортировки пациентов скорой помощи. Пациент умер. Когда обвинили Курта, он перевел стрелки на Эмму. В итоге — долгие годы вражды. Значит, перемирию конец?

Курт был опасным противником, без какого Эмма с радостью обошлась бы. В последнее время она только и делала, что наживала себе врагов в неотложке. Даже старые приятели — Алекс, Бренда и Джуди — стали ее избегать.

Она направилась к двери. Шум разговоров прорезал четкий металлический голос Курта.

— Доктор Стил…

Надеюсь, он не собирается поставить нас обоих в неловкое положение.

— Спасибо, что рассказали нам. Я буду рад работать с вами, чтобы наше отделение стало еще лучше.

Эмма покраснела, на глазах выступили слезы. Она ожидала чего угодно, только не этого. Даже не перемирие — полная капитуляция. Сэл улыбнулся. Старая подруга Бренда, игнорировавшая Эмму всю планерку, вдруг обняла ее:

— Я тобой горжусь!

Это означало прекращение огня. Хотя бы на время.

ПАУК

Она идет.

Уже в дверях, залитая светом.

Я жду снаружи, в темноте.

Она меня не видит. Я тень тени.

Выходит на улицу.

В руке у меня нож. Я готов.

Она смотрит прямо на меня.

Она не может меня видеть!

Задерживаю дыхание.

Принюхивается.

Что она надеется унюхать? Снег?

Смотрит на меня. Она знает.

Отступает назад.

Меня пробирает дрожь.

Она знает, что я здесь.

Не может быть.

Жду.

Возвращается.

Просто что-то забыла.

Я готов.

Она выходит, и я начинаю подбираться ближе.

За спиной у нее идут охранники. Фонарики разрывают темноту, ищут меня. Я падаю на землю, перекатываюсь. За одну машину, за другую, за третью.

Начальная подготовка — хвала Вьетнаму!

Она ведет их прямо туда, где я только что стоял.

Но меня там больше нет.

Она снова принюхивается и смотрит прямо в мою сторону.

Она не может меня видеть! Я темнее самой темноты!

Она знает, что я здесь.

Откуда?

Я бегу.

К ней я больше не сунусь.

Она ведьма!

ГЛАВА 34

Кайла отложила тушь. Бросив последний взгляд в зеркало, натянула пушистую шапку, в которой напоминала рыжую кошку. Улыбнувшись, она выглянула в окно.

Иден был уже готов и играл в снегу. В красной шапке и с румяными щеками он выглядел счастливым и здоровым. Кайла была рада, что Дик предложил взять его с собой. Им с сыном нечасто удавалось проводить время вместе, но сегодня было воскресенье, у нее выходной, и они собирались на подледную рыбалку.

Раньше они никогда не удили зимой, хотя им доводилось видеть, как рыбаки часами сидят на перевернутых ведрах со снастями в руках и зачарованно смотрят в лунку во льду, ожидая клева. Кайла искренне не понимала, что интересного в таком занятии. Дело явно не в добыче: рыбешки были мельче ладошки Идена.

Ну и что? Погода стояла великолепная, замерзшее озеро блестело на утреннем солнце россыпью бриллиантов. На улице было так здорово!

Она завела машину и заметила груду использованных бумажных салфеток на полу. Они остались с пятницы, когда Курт расстался с ней.

Последнее время он старался избегать ее. Почти не разговаривал, даже по работе. Кайла пыталась проявлять понимание. Она знала, что жена Курта больна, и уважала его решение проводить с ней больше времени. Но очень скучала по нему.

В конце концов она попросила его сходить с ней куда-нибудь. Он согласился с таким видом, будто ему предложили вырвать зуб.

Они назначили встречу в кафе на другом берегу озера, где никто их не знал.

Она заказала кофе и успела выпить половину, прежде чем приехал Курт. Он был красив и решителен, как и в день их первого свидания два года назад. Тогда его улыбка освещала все вокруг. Теперь лицо казалось угрюмым и мрачным. Так Кайла и поняла, что все кончено.

Курт улыбнулся ей, но не поцеловал. Он сидел и пил воду, чтобы смягчить горло, глядя на подтаявшие кубики льда, словно пытаясь предсказать чье-то будущее.

Мое будущее.

Курт посмотрел на нее, и в глазах отразилась боль.

— Нам надо расстаться, Кайла.

— Почему?

— Я больше не могу мучить жену. Я очень тебя люблю, и эти два года ты была настоящим светом моей жизни. Но больше так не может продолжаться. Этоубивает Шейлу. Это убивает меня.

— Долго же ты разбирался в себе…

— Я сожалею, что причинил тебе боль.

— А как насчет того, чтобы поступить по-мужски? Как насчет того, чтобы поговорить честно, а не избегать меня, притворяясь, будто я не существую?

Люди вокруг начали поглядывать в их сторону, и Курт сжался в кресле.

Такой же трус, как и все мои мужчины. Будь его воля, он просто взмахнул бы волшебной палочкой и заставил меня исчезнуть в облачке дыма.

— Мне действительно очень жаль. Надо было вести себя иначе. Я был так ослеплен тобой… И все еще ослеплен. Я до сих пор люблю тебя. Ты свежа, прекрасна, жизнерадостна. Я настолько тебя полюбил, что пренебрег женой, с которой прожил двадцать лет, и едва ее не уничтожил. В отчаянии Шейла попыталась убить себя. И едва не умерла, — сдавленным голосом сказал он. — Я решил попытаться все исправить. Постараюсь быть ей хорошим мужем, каким не был уже много лет. Не знаю, можно ли еще спасти наш брак, но я попробую.

— А я? Обо мне ты не беспокоишься?

— Кайла, если бы ты только знала, как я о тебе беспокоюсь! Я с ума схожу от ревности, но ничего не могу сделать. Я знаю, что ты найдешь другого. Надеюсь, он будет тебя заслуживать и сумеет о тебе позаботиться. Возможно, с ним ты будешь счастлива. — Курт умолк на мгновение, решая, что сказать дальше. Слова выскочили сами собой, и он не сумел их сдержать: — Пожалуйста, не встречайся с Амбером.

У Кайлы отвисла челюсть. После всего сказанного он еще имеет наглость указывать ей, что делать и с кем встречаться! У нее закипела кровь.

— В самом деле? Это почему же? Он богат, симпатичен, одинок. О чем еще мечтать?

— Он не для тебя, Кайла. Ты умная, добрая и невинная. А он шарлатан, хитрый и двуличный бабник. Он прожует тебя и выплюнет. Ты заслуживаешь лучшего.

— Хочешь сказать, он не такой, как ты? Вот уж не думаю, что мне нужны твои советы, с кем встречаться.

— Пожалуйста, послушай, Кайла! Не встречайся с Амбером. Есть в нем какая-то гниль, я ее чувствую. Для тебя это добром не кончится.

— Спасибо за потраченное время и полезный совет, — бросила Кайла.

Она взяла сумку и вышла, оставив на столе десять долларов: не хотела быть ему должной даже за чашку кофе.

По пути к машине она не плакала. Зато потом проревелась от души, угробив целую коробку бумажных салфеток.

Теперь, два дня спустя, с гордо поднятой головой она отправлялась на свидание. С Диком Амбером.

Она бы и не пошла, если бы не Курт.

Надеюсь, он об этом узнает и будет страдать!

ПАУК

Я ему рассказал.

— Да, точно ведьма, — согласился он.

— Прошу прощения.

— Ничего страшного. Ты старался. Проверь под столом для пикника за гаражом скорой.

Нахожу закладку.

Небеса, встречайте!

ГЛАВА 35

Дик уже ждал. Кайла познакомила его с Иденом. Как истинный джентльмен, Иден протянул руку в перчатке. Дик ответил рукопожатием, и они тут же принялись обсуждать детали: толщину льда, температуру воды, на что лучше ловить окуня — на червя или на мотыля.

Они пробурили лунки, любуясь полупрозрачным футовой толщины льдом с застывшими в нем пузырьками воздуха. Потом насадили наживку, забросили удочки и стали ждать.

Иден был слишком возбужден, чтобы сидеть спокойно:

— А где ты научился так рыбачить?

— Меня научил друг, которого зовут Джо. У него есть домик на озере Боу. Он брал меня с собой на зимнюю рыбалку.

— А где это?

— В Нью-Гемпшире.

— Ты кого-нибудь поймал?

— Пару окуней: обычного и черного.

— Ого! Сразу двух?!

Кайла слушала их разговор и наслаждалась солнцем. Идену необходим мужской образец для подражания, а подледный лов — лишь одна из множества вещей, которым она не сможет научить сына сама. Она была благодарна Дику за готовность помочь.

Она сняла шапку и распустила волосы по плечам. Дик улыбнулся и дотронулся до них, осторожно погладив пальцами шелковистый локон.

— Рыба! Рыба! — закричал Иден, вцепившись обеими руками в дрожащую удочку.

Пять минут спустя им удалось достать улов — тощего серебристого малька размером с палец Идена. Но это была первая пойманная мальчиком рыба, и ребенок был в восторге. Они с Диком пустили рыбешку плавать в ведре с водой, и Иден наблюдал за ней, то и дело пытаясь погладить. Когда ему наскучило, он отправился считать лунки во льду, проверяя палкой, не замерзли ли они.

— Ты очень красивая, Кайла.

Курт тоже так говорил.

— Ты здесь еще надолго, Дик?

— Четыре смены. В пятницу уезжаю.

— Куда?

— В Колорадо. Кататься на лыжах. Поедешь со мной?

— Не могу. У меня Иден.

— Бери его с собой.

— Я работаю, а он ходит в школу.

— Когда у него каникулы?

— Кажется, в начале марта.

— Совсем скоро. Март — самое время для лыж.

Уж слишком он торопит события.

— Когда возвращаешься?

— Думаю, в марте. Потом еду в Мексику проверить яхту. Ты бывала в Мексике?

— Никогда, — ответила она, жалея, что не может снова стать молодой и свободной, чтобы путешествовать по миру, пробовать новую еду, веселиться, а не работать, учиться и заниматься стиркой. — Мексика…

Слева, с наветренной стороны, раздался вопль. Иден лежал на льду и кричал.

Кайла стремглав бросилась к нему. Дик успел раньше. Иден лежал в снегу, левой ноги не было видно.

Кайла, прикусив губу, смотрела, как Дик опускается на колени рядом с Иденом.

— Все в порядке, приятель. Спокойно. Что случилось?

— Я не могу встать!

Иден лежал на спине. Правая нога была согнута. Левая словно заканчивалась коленом. Дик разгреб снег руками и обнаружил трещину, которая шла до самой воды. Шириной она была всего в пару дюймов, но этого хватило, чтобы нога Идена провалилась и застряла. Мальчик оказался в ловушке.

— Тебе больно? — спросил Дик.

— Да… нет… не знаю! Я не могу встать.

— Сейчас мы это исправим, — сказал Дик.

Он лег на живот, просунул руку вдоль левой ноги Идена, насколько смог, ощупывая кости.

— Молодец, приятель. Похоже, ничего страшного. Колено в норме, кость цела, стопа…

Он вытащил руку из трещины.

— Стопа выглядит нормально, но дотянуться я не могу. Обратно ее так не вытащить. Кайла, принеси бур и вызови девять-один-один.

— Что такое девять-один-один? — спросил Иден.

— Экстренный номер, по которому мы звоним, когда человеку больно, и приезжает помощь. Сам увидишь. — Дик взял бур и принялся аккуратно высверливать лед вокруг ноги, чтобы расширить трещину. — Вытащим тебя в два счета, зато потом будет что рассказать друзьям. Хочешь узнать, откуда взялась эта дыра?

Иден кивнул.

— Когда меняется температура, лед расширяется и сжимается. Если он расширяется слишком сильно, то ломается. А потом, когда начинает снова сжиматься, образуется трещина.

— Мне холодно, — захныкал мальчик.

— Конечно. Мне тоже холодно. — Ледяная вода, капавшая с промокшего рукава Амбера, уже начала замерзать. — Скоро будем дома пить горячий шоколад. Любишь горячий шоколад?

— Мне больше нравится мороженое.

— Мне тоже, но, пожалуй, сегодня будет лучше обойтись горячим шоколадом.

Дик оглядел лунки, которые проделал вокруг ноги Идена. Отложив бур в сторону, он снова сунул руку в воду, и на этот раз ему удалось дотянуться, чтобы развязать шнурок на ботинке Идена.

К приезду скорой ребенка уже вытащили. Нога посинела от холода, но Иден улыбался, обнимая нового лучшего друга. Кайла вспомнила слова Курта: «Он прожует тебя и выплюнет».

В ту ночь она уснула, мечтая о Мексике.

ПАУК

Снег.

Мягко падает внутрь.

В глаза.

В рот.

В душу.

Я побелел изнутри.

Это был приход приходов.

Не могу пошевелиться.

Не могу дышать.

Не могу плакать.

Только белое небо.

Лжец с глазами цвета льда.

Не упусти его, ведьма.

Я на тебя рассчитываю.

Я люблю тебя, Джесси.

Я сам стал снегом.

Я лечу.

ГЛАВА 36

Эмма уже собиралась домой, когда объявили, что везут нового пациента. Дежурство уже закончилось, но она все равно пошла помогать.

— Нашли в снегу. Сколько пролежал, неизвестно. Пульса нет.

— Что-нибудь о нем известно? — спросила Энн, пока они выгружали больного.

— Нет. Вену мы не нашли: он весь исколот. Есть внутрикостный доступ на левой голени. Дали три дозы адреналина. Реакции нет.

— Давно его нашли?

— Тридцать минут назад. Очевидцы СЛР не делали. Мы подобрали его восемнадцать минут назад.

— Сердце?

— ЭМД, электромеханическая диссоциация.^[13]

— Температуру ректально, — распорядилась Сью.

Мониторы злобно звенели, словно колокольчики на ураганном ветру, в темпе 120 сигналов в секунду: требуется СЛР. Тело лежало неподвижно. Лицо посинело и заострилось, глаза были открыты, огромные зрачки не реагировали.

Мертв. Но тут не мне решать. Это пациент Энн. Она сама объявит время смерти, когда сочтет нужным.

Эмма схватила медицинские ножницы и разрезала правый рукав некогда розового пуховика, чтобы обнажить руку пациента. Мелкие перышки, потревоженные движением воздуха, мягко взлетели и начали медленно и тихо опадать, словно свежий снег.

Сквозь мокрый темно-синий свитер Эмма добралась до кожи. Костлявая рука пациента посинела от холода, но трудно было не заметить голубую татуировку паука, протянувшего ноги вдоль грязных пальцев.

Паук.

ГЛАВА 37

Эмма сдала смену Алексу с опозданием на час.

— Как дела у Тейлор?

— Все в порядке. Она сейчас у бабушки.

— С подростками всегда нелегко. Похоже, вам не помешает выспаться, — сказал он, глядя Эмме в глаза, словно ему было известно о ее семейных неурядицах.

Не может быть. Откуда? Потом она вспомнила, что его дочь Карен — лучшая подруга Эмбер.

— Дайте мне знать, если сумею чем-то помочь.

— Хорошо. Спасибо…

Она развернулась, чтобы уйти, и наткнулась на детектива Загаряна.

В хорошо скроенном сером костюме, светло-серой рубашке и бордовом галстуке в золотую крапинку он казался слишком нарядным. Непроницаемые глаза тоже были серыми.

Серый человек. Незаметный. Опасный.

— А я вас ждал. Мне сказали, что вы заканчиваете в четыре.

Было десять минут шестого. Пришлось задержаться, чтобы довести некоторые дела до конца. Она наконец-то приняла пациента с деменцией, которого семья отказывалась забирать домой. Нашла педиатра для малыша с хрипами в легких, у матери которого не было страховки. Выписала женщину, с хроническими болями, которую просто не могла передать другому врачу.

— Нужно было доделать кое-что. Что вам угодно?

— У вас не найдется времени на чашку кофе или коктейль?

— Зачем?

Это была очередная трудная смена после трудной ночи после трудного дня. Эмме не терпелось поскорее насладиться тишиной и покоем. И вином.

— Хочу поболтать. — Детектив улыбнулся. Его глаза тоже улыбнулись, говоря ей, что она красива. Они лгали. Она не была красивой еще утром, когда нанесла макияж и губную помаду, а это было много пациентов тому назад. Страшно даже подумать, как от меня сейчас разит.

— Это личное или профессиональное?

— Понемногу и того, и другого.

Она посмотрела на свою униформу. Не самый подходящий наряд для коктейлей. Но если не поговорить с ним сейчас, он вернется. Лучше уж побыстрее с этим покончить.

Через полчаса они сидели за столиком на двоих у «Луиджи» с видом на замерзшее озеро. Эмма держала чашку с кофе обеими руками, чтобы согреть пальцы. В неотложке, как всегда, было холодно. Так холодно, что пальцы болели и еле удавалось набирать текст на клавиатуре. Она промерзла до костей.

— Чем я могу вам помочь?

Эмма не снимала куртку, чтобы скрыть под ней униформу. Она чувствовала себя не в своей тарелке среди шумной нарядной толпы. Многовато вина. Надо было отказаться и поехать домой. Сейчас бы тоже пила вино.

— Я надеялся, вы что-нибудь вспомнили. Есть какие-нибудь идеи насчет того, кому понадобилось убить медбрата? Или об источнике тех денег у него на счете?

— Нет, никаких. — Ей хватало забот с Тейлор и пациентами.

— А как по-вашему, откуда мог взяться пропофол?

Эмма молча пожала плечами.

— Он был из партии, которую поставили в пять больниц Нью-Гемпшира полгода назад, — сообщил Загарян. — Еще в пару мест в Калифорнии. Мы пытаемся выяснить, откуда именно эта ампула. Ничего не приходит в голову?

— Нет.

— Ладно, подумайте на досуге. Вдруг появятся идеи. — Он глотнул кофе и поморщился: — Такой скорее усыпит, чем взбодрит.

— Вот и хорошо. Скоро пора спать.

— О, для меня пока рановато. Вы замужем?

— Нет. А вы женаты?

— В последнее время нет. Мы с бывшей женой сейчас ладим лучше, чем в браке.

— Такое случается.

— Да, всегда проще, если нечего терять.

— Дети?

— Двое. Двадцать и двадцать два. Учатся в колледже. А у вас?

— Дочь, семнадцать лет.

— Живет с вами?

— Сейчас она у бабушки.

— Трудный возраст.

Если еще хоть кто-нибудь скажет мне, что подростки — отстой, я не выдержу.

— Не могла не заметить.

Он понял намек.

— Расскажите мне о пропофоле.

— Чудесный препарат. В основном используется для седации при проведении процедур. Его называют «молоком амнезии» из-за молочно-белого цвета и способности вызывать амнезию у пациентов. Стоит его ввести, и они больше ничего не помнят. Просыпаются и спрашивают, когда начнется процедура. Он начинает действовать уже через минуту, и минут через восемь действие прекращается. Только не у детей: те сжигают его мгновенно. Он погружает пациента в такой крепкий сон, что можно вправлять тазобедренный сустав, ставить плевральный дренаж или интубировать. Прекрасный препарат, но если дать слишком много, пациент перестает дышать. Так случилось с Майклом Джексоном. А еще от него падает артериальное давление. Поэтому за пациентами нужен глаз да глаз.

— И долго медбрат был бы в отключке?

— Его зовут Джордж.

— Долго Джордж был бы в отключке?

— Зависит от того, какую дозу он получил. Возможно, минут восемь-десять. Если бы он перестал дышать, то уже не очнулся бы.

— Давайте попробуем разобраться. Кто бы это ни сделал, он должен был воткнуть иглу в вену.

Эмма кивнула.

— После этого нужно ввести препарат. Затем еще минута, чтобы препарат подействовал, так?

— Да.

— Сколько времени все это займет?

— Зависит от состояния вен и квалификации. Где-то около трех минут.

— Возможно ли это, если Джордж был в сознании?

— Нет. Он бы стал сопротивляться, кричать…

— Да, но кто услышит? К тому же душевые закрыты. Туда не попасть без кода.

— Можно вызвать охрану.

— Если только они не решат, что очередной чокнутый орет в неотложке.

— Вообще-то, мы их называем пациентами.

— Очередной пациент орет в неотложке. Женщины пользуются той же душевой?

— Нет, конечно.

— Коды одинаковые?

— Наверное, нет, — пожала плечами Эмма. — Но можно выяснить.

— Я уже выяснил. Разные. А значит, скорее всего, действовал мужчина.

Тогда зачем меня спрашивать?

— Что Джордж делал в душевой? У него закончилась смена?

— Нет, но если во время процедуры зальет кровью или другими биологическими жидкостями, приходится переодеваться. Такое случается.

— Резонно. Я говорил с медперсоналом, работавшим в тот день. Никто ничего подобного не заметил. Если бы Джордж отправился в душ или переодеться, он бы сообщил кому-то, что выходит, верно?

— Скорее всего. Своему напарнику и дежурной сестре. Кто-то должен приглядеть за пациентами.

— Он ничего не сказал. Значит, он пошел туда по другой причине и не предполагал, что задержится. Я думаю, он мог пойти в душевую, чтобы встретиться с тем, кого мы ищем. Им нужно было уединиться, чтобы передать деньги или, возможно, наркотики. Другой человек подошел к Джорджу достаточно близко, чтобы схватить за горло и придушить… Сколько времени проходит до потери сознания, когда тебя душат?

— Секунды, если пережать сонные артерии и прервать приток крови к мозгу.

— Потом он ударил Джорджа головой о бетонный уголок, чтобы тот не очнулся. После этого преступник воткнул иглу и ввел пропофол — достаточно большую дозу, чтобы у жертвы остановилось дыхание. Иглу он оставил, чтобы создать впечатление, будто медбрат… будто Джордж ввел препарат самостоятельно. Теперь инцидент выглядит случайной передозировкой. С медицинской точки зрения такое возможно?

— Вполне. Только… вряд ли Джордж кого-то шантажировал. Совсем на него не похоже.

— Люди полны сюрпризов. Никогда не знаешь, на что человек способен, если у него есть хорошая причина.

— Нашли какие-нибудь вещественные доказательства?

— Целую кучу вещественных доказательств — волосы, волокна тканей, кровь. Все, что можно найти в душевой, которой каждый день пользуются полсотни человек. Только мы не знаем, какие из образцов имеют отношение к нашему делу.

— Что-нибудь указывает на то, что Джордж оказывал сопротивление?

Загарян сделал еще глоток кофе и спросил:

— Как насчет ужина?

Эмма едва не отказалась, но желудок напомнил, что она не ела с самого завтрака. Дома хоть шаром покати. Я наконец-то согрелась, сижу в своем любимом ресторане — и поеду домой голодной?

— Почему бы и нет? — Она расстегнула куртку, из-под которой показалась униформа. — Прошу прощения за одежду.

— Нарядитесь в следующий раз. — Он жестом подозвал официанта.

В следующий раз?

— Креветки а-ля Луиджи великолепны, — подсказала она. — Курица тоже.

— Тогда креветки. Как насчет вина?

— Здесь есть неплохой молодой совиньон-блан «Мальборо» по бокалам.

— На целую бутылку не решитесь?

— Только не перед тем, как ехать домой по снегу.

Они ели и пили, наслаждаясь компанией. От ароматов бекона, чеснока и жареного мяса, доносящихся с кухни, у Эммы текли слюнки. Белое вино — настолько бледное, что казалось почти водой — обладало цитрусовым оттенком во вкусе и было легким, оттеняя насыщенный сливочный вкус креветок. Они болтали о работе, о любви к путешествиям и еде, избегая личных вопросов вроде бывших супругов и детей.

А он милый и забавный. Эмма расслабилась, стараясь подольше растянуть вино. Вдруг ее собеседник снова вернулся к делу:

— Зачем Джордж стал бы кого-то шантажировать? Что в его жизни было настолько важным, чтобы он забыл о принципах?

— Мэри и дети. Если бы они попали в беду, Джордж пошел бы на все, чтобы их вытащить.

— А они в беде?

— Нет, насколько мне известно. Просто обычные проблемы с оплатой счетов, но они так живут уже много лет.

— Мог он завести любовницу?

— Кто знает? — пожала плечами Эмма.

Официант принес счет, и она попыталась оплатить свою долю, но Загарян ее остановил:

— Спишу на затраты, — сказал он, давая понять, что их встреча была исключительно деловой.

Ну ладно.

По пути домой Эмма продолжала думать о Джордже.

ГЛАВА 38

Она позвонила Мэри, как только добралась домой.

— Как у тебя дела, Мэри?

— Все в порядке. А у тебя?

— Хорошо. Как Джордж?

— С каждым днем лучше. Поговаривают о том, чтобы снять его с вентиляции легких. Теперь он приходит в себя, когда перестают давать седативные. Говорить пока не может с этой трубкой в горле, но пишет записки, спрашивает о результатах хоккейных игр. Ему точно лучше!

— В этом весь Джордж! Он не сказал тебе, что случилось?

— Он ничего не помнит.

Конечно, и не может помнить — после пропофола-то.

— Я рада, что ему лучше. Мэри, у тебя все хорошо?

— Насколько это возможно после полной катастрофы. Но теперь лучше, раз Джордж, похоже, пошел на поправку. Представить себе не могу, как жила бы без него.

Эмма пожалела, что решила позвонить, а не поехала к Мэри сама. Лицом к лицу говорить проще, но было уже поздно и она устала, поэтому не поехала.

— Мэри, не случилось ли чего-нибудь такого, что могло встревожить Джорджа? Может, ему очень понадобились деньги? До такой степени, что он решился на противозаконные действия?

— Джордж — хороший человек! Ни разу ничего не украл!

— Я знаю, что, Джордж — хороший человек, Мэри. Он чудесный человек, и я его обожаю, но… Нет ли причины, чтобы он ввязался в авантюру ради денег?

Долгое молчание, потом душераздирающие всхлипы. Эмма терпеливо ждала.

— У меня рак легких, — выдавила Мэри. — Нашли в ноябре. Сказали, понадобится операция и химиотерапия. Возможно, лучевая терапия. Врачи пока не уверены. — Она разрыдалась, и ее неприкрытое горе разрывало Эмме сердце. — У меня нет страховки. У Джорджа тоже. Но он ветеран, получает медицинскую помощь через Министерство по делам ветеранов. Мы не могли себе этого позволить. Нам нечем платить за лечение, — ее голос немного окреп. — Джордж сказал: «Не беспокойся, я достану деньги». «Где?» — спросила я. Он сказал: «Ничего, найду где».

Вот, значит, как. Джордж нашел способ раздобыть деньги и стал шантажировать человека, который в ответ попытался его убить. Но кого он шантажировал? И чем?

— Сочувствую, Мэри. Но ты кремень и обязательно справишься с болезнью. И Джордж справится. Вы оба — замечательные, сильные люди.

— Спасибо, Эмма. Я тебя тоже люблю. Не навестишь нас как-нибудь?

— Скоро к вам загляну.

Она налила себе бокал вина, чтобы унять боль и поскорее уснуть. Сейчас ей было слишком грустно и достаточно тепло, чтобы открыть летнее вино: новозеландский совиньон-блан «Ким Кроуфорд». Бледный, чуть желтоватый напиток быстро скрылся за запотевшим стеклом. Бодрящее и сухое вино с оттенками маракуйи и свежескошенной травы напоминало о долгих солнечных днях, полных надежд. Все в прошлом. Жизнь — отстой.

Она пошла спать, думая о Мэри и Джордже, о Загаряне и Викторе, о Тейлор и ее решимости насчет аборта. Что мне делать?

Мысль возникла в тот миг, когда Эмма была уже на грани сна. Кого бы ни шантажировал Джордж, откуда у преступника в кармане оказался пропофол? Да еще не наш, а из Калифорнии или Нью-Гемпшира.

Из Нью-Гемпшира, где было столько смертей из-за фентанила! А теперь и у нас пошли передозировки, резистентные к налоксону. Здесь должны быть какая-то связь.

Люди, торговавшие фентанилом в Нью-Гемпшире, переехали сюда, чтобы открыть новую лавочку. Джордж что-то выяснил и начал их шантажировать, поэтому они решили его убить.

Похоже, вот в чем дело! Утром позвоню Загаряну!

ГЛАВА 39

Она не успела. Телефон сам зазвонил без четверти пять, пробудив ее от кошмарного сна, в котором Тейлор и Загарян дрались из-за шприца с фентанилом. Эмма еле нашла в себе силы ответить.

— Мама, ты должна приехать.

— Тейлор?

— Да. Ты должна приехать.

— Куда приехать?

— Сюда, к бабушке.

Эмма посмотрела на часы: еще и пяти утра нет.

— Что случилось?

— Бабушка.

— Да?

— Она упала с лестницы.

— Сломала что-нибудь?

— Она не отвечает.

— Хорошо. Положи трубку и вызови девять-один-один. Скажи им…

— Я уже позвонила. Считаешь меня дурой? Скорая уже едет.

— Хорошо. Отцу звонила?

— Нет, только тебе.

Это в первую очередь.

— Ты рядом с ней? Она дышит?

— Да. Пульс есть. Пятьдесят восемь.

Умница дочка!

— Какие-нибудь травмы видны?

— Нет. Она как будто спит, но ведь такого не может быть.

— Не двигай ее. — Эмма старалась соображать побыстрее. — Сходи к ней в спальню и найди список лекарств. Скорая помощь захочет его получить. Сделай фотографию на телефон, прежде чем отдать им, чтобы осталась копия, если список потеряется. Не забудь дать им свой номер, чтобы они могли тебе позвонить. Еще лучше, запиши его на списке лекарств. Спроси, в какую больницу ее повезут, чтобы мы могли ее отыскать. Открой дверь и включи наружное освещение, чтобы медикам было легче найти дом. Она еще дышит?

— Не знаю. Ищу ее список лекарств. Нашла… Скорая приехала. — Тейлор повесила трубку.

Эмма встряхнула головой, чтобы прийти в себя, потом умылась ледяной водой. Это помогло. Налив себе кружку кофе, заваренного в холодной воде с вечера, она позвонила Виктору, потом в отделение, чтобы сообщить, что ее не будет весь день.

О том, что она собиралась позвонить Загаряну, Эмма вспомнила только в самолете по пути в Атланту.

Позвоню, когда сядем.

И забыла.

Они с Виктором взяли такси до отделения неотложной помощи. Тейлор встретила родителей в дверях. Заливаясь слезами, она бросилась в объятия отца.

Он побледнел, колени у него подкосились.

— Она умерла?

— Нет. — Тейлор высморкалась. — Сказали, что у нее был сердечный приступ.

— Еще что-нибудь?

Девочка отрицательно покачала головой и снова заплакала, прижавшись к отцу. Эмма направилась к сестре приемного покоя — усталой женщине, чей внимательный взгляд, казалось, пронзал кожу.

— Я доктор Эмма Стил.

— Чем могу быть полезна?

— Мы приехали к члену семьи, миссис Маргрет Сторм.

Сестра сверилась с записями.

— Палата семнадцать, — сказала она, пропуская их.

Маргрет — как всегда, безмятежная, прекрасная и с идеальной прической, — лежала на больничной койке, на которую ее переложили с неудобной каталки. Она улыбнулась и поприветствовала вошедших, словно была в собственной гостиной. Только чашки чая не хватает.

— Простите, что доставила столько хлопот вам обоим. Вернее, троим, — сказала она, взглянув на Тейлор.

Эмма чмокнула Маргрет в щеку и уступила место Виктору.

— Что случилось, матушка? — спросил он.

— Говорят, сердечный приступ. Я встала и пошла готовить кофе. Потом очнулась в скорой помощи.

— Ты ничего не сломала? — спросила Эмма, вглядываясь свекрови в лицо, проверяя шею и борясь с желанием прощупать шейный отдел позвоночника. Она не мой пациент. Надеюсь, ей проверили шею… и кости бедра…

— Парочка ушибов, но ничего серьезного.

— Они смотрели голову?

— Конечно, милая, — улыбнулась Маргрет. — Говорят, все в порядке.

— А шея как?

— Шея не болит.

— Боли в груди есть? — спросил Виктор. — Одышка?

— Все у меня прекрасно. Прекратите суетиться, мне от этого неловко. — Она обернулась к Тейлор: — Не надо было им звонить.

— Хорошо, что она позвонила, — возразил Виктор. — Можно поговорить с лечащим врачом?

— Говори, я тебе запретить не могу. А вам, девочки, похоже, не помешает немного отдохнуть, — сказала Маргрет, переводя взгляд с растрепанных волос Тейлор на помятую дорожную одежду Эммы. — И мне не помешает. Поезжайте домой и вздремните. Потом увидимся.

Такси доехало быстро. Виктор остался в больнице, а Энн с дочерью молча сидели за кухонным столом, уставившись в свои чашки. Тейлор, освоившаяся на кухне Маргрет, приготовила кофе. Ужасный кофе, слишком слабый, но первый, который Тейлор сварила для меня. Девочка совсем бледная и худая. Токсикоз?

— Как ты себя чувствуешь?

Тейлор ответила не сразу.

— Теперь, когда вы приехали, уже лучше. — Она хлебнула кофе и поморщилась: — Какая гадость!

— У меня получалось и хуже, — призналась Эмма, делая очередной глоток. — Я когда-нибудь рассказывала, как впервые готовила для твоего отца?

— Нет.

— Он приехал к ужину. Я купила баккалы — сушеной соленой трески. Ее легко готовить. Я добавила базилик, лемонграсс, чеснок и перец-чили, как следует промыла рыбу, попробовала: на вкус вроде нормально.

Тейлор улыбнулась, ожидая кульминации, и Эмма, давно не видевшая дочь с улыбкой, снова поразилась тому, как Тейлор прекрасна и как хрупка.

— Я запекла ее с травами и вином. Пахло просто божественно. И выглядело тоже неплохо, особенно с украшением из свежих трав и ломтиков лимона. Твой отец принес мне розы. Я подала рыбу на красивом белом блюде.

— И?

— Он попробовал кусочек и тут же выплюнул. Она оказалась такой соленой, что мы не смогли ее есть. Пришлось выбросить. Вывалила всю тарелку в компостную кучу.

— И что же вы тогда ели?

— Не помню, но это еще не самое ужасное. У меня тогда была одноглазая кошка. Ее звали Клеопатра. Она обожала рыбу. Клеопатра нашла баккалу и сожрала ее вместе со всей солью. Мы никак не могли понять, почему кошка все время хочет пить. Она и раньше залезала в раковину попить, а тут просто поселилась в раковине. В итоге кошка стала такой тяжелой, что я еле могла ее поднять. Понимаешь, она распухла, потому что нахлебалась воды из-за слишком соленой рыбы.

— Она умерла?

— В конце концов умерла, но не тогда и не из-за этого.

Они посмеялись, потом сидели молча, пока Тейлор не спросила:

— Ты мне поможешь?

Эмма не знала, что ответить.

— Знать бы, что лучше для тебя, Тейлор. Я больше всего на свете хочу помочь тебе. Просто пытаюсь сообразить, как это сделать.

— Мне нужен аборт. Так для меня будет лучше.

— Это ты сейчас так думаешь. И возможно, ты права. Или нет. Однажды ты можешь очень сильно пожалеть о том, что отказалась от возможности родить этого ребенка.

— Не пожалею.

— Ты не знаешь. Просто думаешь, что не пожалеешь.

— Я знаю.

Вот бы мне хоть половину уверенности Тейлор! Я вечно боюсь ошибиться. Осторожность служила одновременно и благом, и проклятием. Она помогала Эмме как врачу, потому что позволяла сохранять восприимчивость к новым идеям, но сомнения, не отправляет ли она пациента домой умирать, разрушающе действовали на нервы. У Тейлор есть готовые ответы на все вопросы. Но когда-нибудь она передумает, и ей будет больно.

— Тейлор, жизнь меняется. Люди меняются. Посмотри на нас с отцом: мы даже не думали, что все закончится разводом. Когда-нибудь ты можешь пожалеть о том, что не родила ребенка. Посмотри на женщину, которая помогла легализовать аборты в США: знаменитое дело Роу против Уэйда. Теперь она борется за отмену закона, который сама же и продвигала.

— Я не передумаю. Мне необходимо сделать аборт.

— Почему?

Тейлор встала и вылила остатки кофе в раковину.

— Ты спрашивала, кто отец ребенка…

Повисла зловещая пауза.

Кто же он, раз это так важно? Кто-то из друзей Тейлор, или Том, или… Виктор? Эмма содрогнулась и устыдилась самой мысли. Такое случается… Но нет, только не Виктор. Не может быть.

Поникшая Тейлор срывающимся голосом произнесла:

— Я не знаю, кто его отец.

Что это значит? Парней было несколько? Она занималась сексом с незнакомцем?

— Меня изнасиловали. Я была на дне рождения у Билла, мы немного выпили, а потом один из его приятелей предложил попробовать таблетки. И мы их приняли, все восемь человек. Не знаю, что было потом, но я проснулась на следующее утро в подвале у Билла вся в крови ниже пояса, одна. Я никогда раньше не занималась сексом. Не знаю, что они со мной сделали. Я чувствовала себя грязной и отвратительной. И до сих пор чувствую. А потом… потом внутри меня стало расти… это. Я не могу родить ребенка вот так. Не могу! И мне плевать, если больше у меня не будет детей. Только бы избавиться от него. — Она повернулась к Эмме лицом. Слезы катились по прекрасному юному лицу прозрачными ручьями. — Ты мне поможешь?

Эмма встала и обняла дочь так, словно больше не собиралась ее отпускать. Они плакали вместе.

— Я сделаю что угодно. Все, что в моих силах.

ГЛАВА 40

Эмма передала Мэри коробку конфет, купленную в магазинчике при больнице. Джордж лежал на диване и смотрел игру. Он выглядел уставшим и отощавшим, но глаза блестели по-прежнему.

— Привет, незнакомка, — сказал он.

— От незнакомца слышу! — Эмма обняла его и осмотрела от макушки до одеяла, укрывающего ноги, словно он был ее пациентом.

Выглядит усталым. Не больным, будто вот-вот отбросит коньки, а просто измученным. Она соскучилась по Джорджу.

Но еще сильнее была необходимость выяснить, что же случилось. Так или иначе, она найдет того, кто торгует наркотиками. Джорджу что-то известно. Мне он может рассказать то, о чем умолчит в полиции.

Она не любила наркоманов. От этих лицемерных требовательных манипуляторов были сплошные проблемы. Если поверишь, что им больно, и дашь рецепт, тебя обвиняют в опиоидной эпидемии. Если нет, возможно, отправишь их домой умирать. Не дашь им дозу — они становятся агрессивными; дашь — превращаешься в лицензированного наркодилера. Середины нет.

Эмма не задумывалась о наркоторговцах до недавней серии передозировок, но случившееся зацепило ее. Сколько разрушенных молодых жизней! Сколько бессмысленных смертей!

История Тейлор стала последней каплей.

Сама сдохну, но достану этого торгаша. А Джордж мне поможет.

Она указала на стеклянную пепельницу на столике возле дивана.

— Когда собираешься бросить?

— Уже бросил. Она здесь просто за компанию, — ухмыльнулся он и зашелся в сухом кашле, какой часто мучает бросающих курить.

— Вот и славно. Как ты себя чувствуешь?

— Лучше не бывает! — Плутовская улыбка обнажила блеснувший между усов золотой зуб — сувенир из Вьетнама. — А ты как?

— Выживаю. В неотложке без тебя все совсем по-другому.

— Так и хорошо: раньше там было не очень.

— Увы, лучше не стало. Нам тебя не хватает.

— Хорошо. Я в два счета вернусь.

— Нет, не вернешься, — возразила Мэри, принесшая кофе. — Если только мое слово что-нибудь значит.

— Не значит, агапи му,^[14] — поддразнил жену Джордж, использовав сразу половину своих познаний в греческом.

Другую половину составляли узо и рецина.

— Ты не помнишь, что произошло?

— Нет. Помню только, как в реанимации мне светили фонариком в глаза.

— И какое последнее воспоминание?

— Как зашел в душевую. Сунул руку в карман за сигаретами. Думал перекурить по-быстрому.

— Перекурил?

Джордж пожал плечами.

— Зачем ты пошел в душевую?

— Наверное, чтобы принять душ.

— Зачем?

Джордж посмотрел ей в глаза:

— Помыться?

— Ты испачкался?

Его глаза смотрели сквозь нее, словно он искал ответ в собственном мозгу.

Эмма заметила тот самый миг, когда Джордж вспомнил. Он отвел взгляд. И улыбнулся. И солгал.

— Не знаю. Разве?

— Ты сорвался с места посреди смены и никому ничего не сказал. Тебя нашли с иглой в руке и полным черепом крови. Что случилось?

— Понятия не имею. Наверное, не повезло. — Он улыбался, но смотрел настороженно.

— Это не простое невезение. Кто-то пытался от тебя избавиться?

— Да все были бы не против. Я же еще та заноза.

— Но убивать — это уже чересчур.

— Может, кто-то хотел, чтобы меня уволили?

Он мне не скажет.

— Джордж, так не пойдет. Ты мог бы спасти многие жизни, если бы все рассказал.

— Чьи жизни? Наркош? Хочешь знать, что я о них думаю?

— Они тоже люди. У них есть родители, мужья и семьи, которые страдают.

— Это их проблемы. Пусть родные и беспокоятся за них. А мне надо заботиться о своих. — Его взгляд скользнул по Мэри.

— Я сделаю для Мэри все, что смогу, — пообещала Эмма.

— Знаю. Но она не твоя забота, а моя.

— А если в следующий раз ты не проснешься? Что будет с Мэри и детьми?

— Верно подмечено, — кивнул он. — О себе я могу позаботиться, но оставлю тебе сообщение на случай, если все обернется совсем плохо.

— Как?

— Не знаю, Эмма. Придумаю. Прости. Каждому из нас приходится нести свой крест.

ГЛАВА 41

«Он прав, — думала Эмма по пути домой. — Каждому из нас приходится нести свой крест».

Тейлор осталась в Атланте.

— Мне здесь нравится, — заявила она. — Я нужна бабушке. Я останусь.

Эмма нисколько ей не поверила.

Чушь. Она никогда не жертвовала собой ни для кого. Тейлор что-то задумала.

Что еще хуже, дочь попросила Эмму открыть правду Виктору.

— Ты можешь ему сказать? Я просто не выдержу еще раз…

Эмма дождалась, когда они сядут в самолет.

— Тейлор не знает, кто отец ребенка.

— Как это?

— Она была на вечеринке. Очнулась и поняла, что ее изнасиловали.

Более тяжелого звука, чем болезненный всхлип Виктора, Эмма не слыхала. Голова опущена, глаза закрыты — он затаил в себе горе.

— И что дальше? — спросил он через некоторое время.

— Я пообещала помочь ей с абортом.

Виктор снова всхлипнул.

— Ей нужно сдать анализы, — добавила она. — ВИЧ, гепатит, сифилис, гонорея, бог знает что еще…

— Бог ничего не знает. Или ему плевать, — бросил Виктор. — Никакой бог не допустил бы такого. Полное дерьмо!

У Эммы навернулись слезы.

Я надеялась, Бог даст ему утешение. Вместо этого Виктор утратил веру. Ни один родитель не заслуживает такой боли.

За время работы ей приходилось сообщать дурные вести многим родителям. Всех и не вспомнишь.

В первый раз это был пухленький малыш. Он целую неделю чувствовал себя усталым. Ребенок выглядел хорошо. А вот его анализы — нет.

— Лейкемия, — сказал ее куратор. — Слишком высокие лейкоциты для обычной инфекции.

— Мы в этом уверены?

— Мы в неотложке. Мы никогда не уверены. Ни в чем. Разве что в смерти пациента. Да и то не всегда.

— Это как?

— Я как-то реанимировал пациента. Через полчаса сдался, констатировал смерть. А еще через час покойник ожил. Это принесло мне популярность. Теперь все хотят, чтобы в случае их смерти реанимацию проводил именно я. Думают, будут жить вечно. — Он пристально посмотрел ей в глаза. — Эмма, в неотложной помощи мы никогда ни в чем не уверены. Наше дело — управлять рисками. Какова вероятность, что жжение в груди означает сердечный приступ? Каков шанс, что лихорадка вызвана менингитом? Может ли онемение означать инсульт? Мы рассчитываем вероятности и принимаем риск на себя. Ты сумеешь с этим справиться? Если нет, то работа в неотложке не для тебя.

Эмма кивнула.

— Тебе придется научиться приносить дурные вести, — предупредил куратор. — Захочется убежать. Но убегать нельзя. Открой себя боли. Прими ее. Только так ты поможешь своим пациентам.

Эмма рассказала о лейкемии родителям малыша. Потом сидела вместе с ними, слушала их, обнимала. Они были убиты горем, но благодарны.

Потом она пошла в туалет и расплакалась.

Это было давным-давно, когда жизнь еще не закалила ее.

Она взяла Виктора за руку.

Поплачу потом.

ГЛАВА 42

Пора звонить Загаряну, решила Эмма. Джордж не заговорит. Очередная катастрофа — новая передозировка, новое изнасилование или новая попытка заставить Джорджа замолчать — лишь вопрос времени. В следующий раз ему может и не повезти. Она со смесью злости и восхищения подумала о его преданности Мэри. Жаль, меня никто так не любит.

Загарян ответил на третьем гудке.

— Давайте встретимся. Вы сейчас дома?

— Еду туда.

— Буду у вас через полчаса.

Он повесил трубку, прежде чем она успела предложить другое место. Ну и ладно. Встреча же неличная. Эмма поставила вариться кофе и переоделась в розовый свитер: он скрадывал фигуру и придавал красивое сияние коже. Она расчесала волосы, накрасила губы, взялась за духи, но почувствовала себя глупо и поставила их на место.

Загарян, как и раньше, выглядел так, словно сошел с обложки журнала. Эмма пыталась спрятать свои поношенные фиолетовые кроксы, а потом, разозлившись на себя, дерзко выставила их напоказ.

— Милый дом, — заявил гость, разглядывая темно-зеленый кожаный диван, газовый камин, наполняющий комнату уютными отблесками, и картины Эммы — абстрактные пятна ярких красок, придающие гостиной живость. — Давно вы здесь живете?

— Лет десять.

— Итак, что скажете?

— Есть пара вещей. Сначала задам вопрос: вы выяснили, откуда был пропофол?

— Больница скорой помощи в Нью-Гемпшире. Партия поступила в прошлом мае, по документам израсходована в июле.

— Кто подписал документы?

— Медсестра местной неотложки.

— Вы с ней говорили?

— Она умерла.

— От чего?

— Передозировка.

Эмме понадобилась секунда на осознание.

— Пропофол?

— Фентанил.

Опять фентанил!

— Сама?

— Судя по всему. Она уже некоторое время употребляла. Попалась на краже наркотических препаратов. Ее уволили. Потом нашли мертвой. Оснований подозревать насильственную смерть не было. Возможно, это случайность. Или нет. Покойную лишили родительских прав, и она тяжело это переносила. — Он отхлебнул кофе. — А у вас какие новости?

— В Нью-Гемпшире был всплеск передозировок. В прошлом году зафиксирован четыреста восемьдесят один случай гибели от опиоидов: самый высокий показатель по передозировкам фентанилом в стране. Сейчас мы наблюдаем нечто подобное здесь. И теперь эта ампула с пропофолом. Думаю, здесь есть связь.

— И какая?

— Скажем, дилер из Нью-Гемпшира решил перевезти свой бизнес сюда. Джордж это выяснил. Джорджу нужны были деньги. Он начал шантажировать нашего мистера Передоза. Мистер Передоз решил убрать Джорджа, вколол ему пропофол, который привез из Нью-Гемпшира, и едва не убил его. — Эмма вздохнула. — Жаль, что та медсестра умерла!

— А уж ей-то как жаль… — Загарян глотнул еще кофе. — Как получают фентанил?

— Можно плавить использованные пластыри. Можно синтезировать самостоятельно: лабораторное оборудование достать легко. Проще всего купить препарат через Интернет. Как только поставщик убедится в личности того, с кем имеет дело, никаких препятствий нет. По всему миру сотни поставщиков. Они продают чистый, неразбавленный фентанил в порошке. Дилер бодяжит его уже сам.

— Бодяжит?

— Разбавляет. Чистый фентанил слишком силен. Крошечная щепотка способна убить человека. Приходится разбавлять, чтобы объем позволял разделить его на дозы. Если ошибиться, в одних дозах фентанила может оказаться больше, чем в других. Конечный потребитель получает больше, чем способен выдержать. И засыпает. Вечным сном.

— Значит, возможно, мистер Передоз купил фентанил в Интернете. Потом разбодяжил его и разделил на отдельные дозы, но допустил ошибку?

— Возможно.

— То есть, по-вашему, мистер Передоз приехал из Нью-Гемпшира и каким-то образом связан с погибшей медсестрой?

— Да.

— Тогда зачем пропофол? Почему не убить Джорджа фентанилом?

— Фентанил действует слишком долго. Джордж очнулся бы после удара по голове и начал сопротивляться или звать на помощь.

— Значит, ваш мистер Передоз имеет познания в медицине, связи в медицинской среде и доступ к душевой неотложного отделения. Возможно, мистер Передоз работает рядом с вами.

— Не исключено.

— И кто бы это мог быть?

— Не знаю. Не верится, что кто-то из моих людей натакое способен.

— Кто-нибудь имеет отношение к Нью-Гемпширу?

— Карлос и Фейт, медбрат и медсестра, приехали из Нью-Гемпшира несколько месяцев назад.

— Еще кто-нибудь?

— У Роя, одного из медицинских техников, там жила двоюродная сестра. Умерла от передозировки прошлым летом. У Кена, нашего заведующего, был домик в Нью-Гемпшире. Он там каждое лето проводил отпуск. Все когда-нибудь да побывали в Нью-Гемпшире. Кстати, как идет следствие по делу Кена? Есть результаты?

— Пока у нас нет оснований считать, что эти дела связаны между собой.

— Да неужели?

— Послушайте, Эмма. На Джорджа напали в отделении неотложной помощи в рабочее время. Вы врач и завотделением. У меня есть основания обсуждать это дело с вами. Со вторым случаем все обстоит иначе, и я не могу о нем распространяться.

— Не слишком ли много совпадений? Две не связанные между собой смерти на территории больницы в течение одной недели.

— Одно дело — мои подозрения, и совсем другое — доказанные факты. Я работаю над этим. Пока больше ничего не могу сказать. — Он снова сделал глоток из уже пустой чашки.

Эмма скрестила руки, притворившись, что не заметила.

— Еще какие-нибудь связи с Нью-Гемпширом? — спросил детектив, поставив чашку на столик.

— Энн, одна из наших врачей, иногда временно служит в других местах. Прошлым летом работала там.

— Это все?

— Мне неизвестна личная жизнь всех и каждого, — пожала плечами Эмма. — Попробуйте поговорить с Дженни, нашим секретарем. Она знает все и обо всех.

— Еще что-нибудь?

Сжав губы, она отрицательно покачала головой.

— Хорошо ли вы знаете доктора Крампа?

— Мы с ним коллеги. Работаем вместе уже много лет. Вне работы не общаемся.

— Вам известно, что доктор Крамп и Джордж сильно повздорили накануне покушения? Доктор Крамп выскочил из кабинета с такой скоростью, что едва не сбил с ног одну из медсестер.

— Кто вам об этом сказал?

Загарян пожал плечами.

— Ссора может не иметь никакого отношения к нападению, — предупредила Эмма.

— Доктор Крамп заявил, что Джордж допустил ошибку во введении лекарственных препаратов, однако не смог припомнить пациента или подробности.

— Кто ж будет помнить имя пациента через неделю? Я бы не вспомнила.

— Я спросил у Джорджа. Он тоже не помнит.

— Ничего удивительного после ЧМТ и пропофола.

— Пропофол был на следующий день. Какой период времени захватывает ретроградная амнезия?

— Пожалуй, несколько минут. Но ЧМТ — совсем другое дело.

— Я снова у него спросил. Он изменил показания. Сказал, что доктор Крамп разозлился из-за задержки с важной ЭКГ. Я бы сказал, что они оба лгут.

— Вряд ли. Доктор Крамп — достойный человек, — сказала Эмма.

— Он любит деньги?

— Кто ж их не любит? — Она вспомнила новенькую «Ауди-А7» Курта, его сверкающие итальянские туфли и поездки в Лас-Вегас.

Возможно, он любит деньги поболее многих.

— Прошлым летом он был в Нью-Гемпшире, — добавил Загарян.

— Навещал Кена. Они дружили.

— У него милая подружка. И только что она купила машину, которую не может себе позволить.

Кайла… Кен собирался понизить Курта… Нет! Невозможно. И все же…

ГЛАВА 43

Эмма плотно завязала голубой пластиковый фартук, готовясь принять пациента с травмой. Перчатки порвались, когда она попыталась их натянуть. Она вздохнула. День снова обещал быть непростым.

Понедельники всегда становились сущим наказанием: пациентов привозили намного больше, чем в любой другой день. К тому же как раз утихла метель. Люди шли один за другим: автомобильные аварии, сердечные приступы при расчистке снега, переломанные ноги из-за падения с крыши, переломы шейки бедра у поскользнувшихся на льду, дети, влетевшие в дерево при катании с горки, порубленные снегоочистителем руки.

Пока гуляла метель, было еще терпимо — сравнимо с уровнем во время Суперкубка или ужинов на День благодарения, — но теперь она закончилась.

Бригада в третьем травматологическом в полных защитных костюмах — с перчатками, капюшоном и бахилами — напоминала стайку марсиан. У каждого на комбинезоне была бирка с именем, чтобы не путаться.

— Пешехода сбила машина, — сообщили из скорой. — Водитель скрылся.

Это не сулило ничего хорошего. Эмма посмотрела на дежурившую в этот день Бренду:

— Есть новости?

— Женщина. Сбита грузовиком. Обнаружена без сознания, ее дважды вырвало, дыхание агональное. На ручной вентиляции. Вероятен перелом правой бедренной кости.

Бедренная кость — самая большая в организме, и сломать ее труднее всего. Значит, удар был сильный и не исключены более тяжелые травмы.

— Жизненные показатели?

— В норме, не считая тахикардии.

Эмма попыталась мысленно представить себе пациентку. Без сознания и рвота. ЧМТ? Повышенное внутричерепное давление? Перелом бедра и сам по себе не радует, но если силы удара хватило, чтобы сломать кость, то он мог вызвать травмы внутренних органов и другие переломы. Таз? Или шея? Это грозит параличом или даже смертью, если перелом достаточно высоко, чтобы парализовало диафрагму. Агональное дыхание — тоже ничего хорошего. Барышня собралась умереть. Ненавижу, когда пациенты так поступают!

— Время до прибытия?

— Пять минут, — ответила Бренда, и тут до них донесся вой сирены.

Скорая приближалась. Эмма пошла встречать машину. Так она выгадала пару минут и получила возможность выслушать техника скорой помощи еще до того, как они оказались в шумной травматологии. А еще — сэкономила время, чтобы обдумать решения.

Каждое распоряжение могло означать для пациента вопрос жизни и смерти, а Эмме ошибка могла стоить карьеры.

Каждый раз приходилось выбирать нужную процедуру и назначать нужное лекарство в нужной дозировке для человека, которого она прежде никогда не видела и вдобавок не знала, как именно он пострадал.

Вот как сейчас. Сколько же друзей не выдержали давления и бросили неотложку! Вышли на пенсию, перевелись в реанимацию, стали представителями фармацевтических компаний… Я могу оказаться следующей.

Она нажала на серебристую пластину, чтобы открыть дверь, и выкинула из головы все мысли, кроме заботы о пациентке.

Брент, техник скорой помощи, распахнул дверцу автомобиля и улыбнулся, узнав ее под синим защитным костюмом:

— Здравствуйте, доктор Стил! Женщина, пятьдесят два года, сбита грузовиком. Обнаружена без сознания, сейчас немного возбуждена. Дышит самостоятельно. Жизненные показатели в норме, не считая тахикардии. Правая бедренная кость деформирована. Мы уложили пострадавшую на щит и надели воротник, но по пути она пришла в возбужденное состояние. Ее дважды вырвало.

— Аспирация была?

Перевозка пострадавшего на щите и в воротнике являлась стандартным решением при травмах, которое позволяло обездвижить больного и не допустить новых травм. Пациент лежал на спине и не мог не то что пошевелиться, а даже повернуть голову. В таком положении рвота была опасна: пациент мог захлебнуться содержимым желудка или получить опасную пневмонию.

— Мы поворачивали щит набок.

Эмма кивнула.

— Жизненные показатели?

— Давление девяносто пять на шестьдесят три, пульс сто двадцать три, сатурация чуть выше девяноста.

Пульс выше артериального давления. Плохо. Да и в любом случае давление слишком низкое. У нее кровотечение, возможно — внутреннее. Переломанное бедро дает большую кровопотерю, но не настолько, чтобы привести к нестабильному состоянию. Надеюсь, кровоизлияния в мозг нет; хотя это объяснило бы возбужденное состояние. По крайней мере, дышит она сама. Пока что.

Женщину переложили на каталку.

— Пациент на ИВЛ. Дышит. Жизненные показатели можете прочитать сами, — сообщила Эмма.

Сестра записала ее слова в протокол.

Эмма посмотрела на окровавленное, измазанное грязью лицо. Гематома на лбу с левой стороны. Губа рассечена, кровоточит. Глаза закрыты. Эмма попыталась раздвинуть больной веки, но та сопротивлялась. Хорошо.

Вместе с коллегами они расстегнули ремни, которыми пациентка была пристегнута к щиту. Сразу несколько человек достали ножницы и принялись срезать мокрую и грязную куртку и брюки, потом свитер, чтобы добраться до тела.

Эмма задумалась об интубации.

Рискованно. Воротник. Без фиксации шеи не обойтись. Щеки ввалились. Зубов нет. Если придется прокачивать мешком, будут проблемы с прилеганием маски. Давление минимальное. Пока воздержимся.

Левая нога на вид выглядела нормально. Правая была отставлена в сторону и закована в тракционную шину. Напоминает средневековое пыточное устройство. Да и ощущается, наверное, так же. Грудь пациентки поднималась равномерно с каждым вдохом. Живот казался распухшим. Эмма взялась за кости таза с обеих сторон и попыталась сдвинуть их вместе. Они не шелохнулись. Подвижность отсутствует. Она пощипала пациентку за пальцы на ногах и на руках, проверяя чувствительность и силу реакции. Пострадавшая отдергивала пальцы. Хорошо. Эмма расстегнула воротник и осмотрела шею, потом застегнула снова, защищая позвоночник. Прослушала легкие, приступила к пальпации живота. Женщина издала душераздирающий вопль.

Эмма подняла голову. В дверях в ожидании распоряжений стояла Кайла.

— Займи место на томографе и позови хирурга.

— Что будем смотреть?

— Все: голову, шею, грудь, живот и область таза. Происходит какая-то дрянь, а она слишком не в себе, чтобы рассказать, где именно проблемы. Мне нужна вся информация о ней: аллергии, лекарства. Она принимает антикоагулянты?

— Я как раз этим уже занимаюсь, — откликнулась Бренда.

— Что с внутривенным доступом?

— В скорой поставили восемнадцатый калибр в левую локтевую и двадцатку в правую, — ответила Джуди.

— Ей будет нужна кровь. Можешь поставить шестнадцатый?

Чем меньше калибр, тем крупнее диаметр иглы. Больший диаметр означает более быстрый ток жидкостей и крови, то есть более интенсивное лечение — все имеет значение для того, кто находится на грани между жизнью и смертью.

Джуди кивнула.

— Давление падает.

Эмма посмотрела на монитор.

И верно, падает. 87/65. Пульс растет, чтобы компенсировать. Слава богу, дышит она сама. Если бы пришлось интубировать ее прямо сейчас, это верная смерть.

— Пожалуйста, жидкость внутривенно болюсно. Два литра. Кровь принесли?

— Первая отрицательная здесь, — отозвался паренек из банка крови.

Он стоял в углу с сумкой-холодильником, стараясь никому не мешать. Казалось, парень собрался на пикник, но это был не пикник. У нас тут смерть на пороге. Только не в мою смену.

— Дадим две дозы. Анализ крови на группу, совместимость и прочее по протоколу для травм. Ясно?

— Ясно, — ответили три голоса.

Эмма снова проверила легкие. По-прежнему порядок. Она повернула пациентку на левый бок и проверила позвоночник: прощупала пальцами, затянутыми в перчатку, каждый позвонок, стараясь обнаружить выступы или спазмы боли у пациентки, которые указывали бы на трещину. Ничего такого. Эмма подумала, не провести ли ректальное исследование, но решила обойтись. На дальнейшее лечение это не повлияет; она в любом случае отправляется на сканер. Нельзя терять время. Она уже готова была перевернуть пациентку обратно на спину, когда ее внимание привлекло синее пятнышко на левой лопатке. Эмма стерла грязь.

Под разводами подсыхающей крови был отчетливо различим замысловатый синий силуэт.

Татуировка паука.

ГЛАВА 44

— Томограф готов, — сообщила Кайла.

Давление выше 90, пульс улучшился. Движется в нужном направлении. Дышит сама. Получает кровь. Успокоилась. Хирург уже в пути, и он захочет получить результаты томографии до того, как отправить пациентку в операционную. Все, что могли, мы сделали. Лучше сунуть ее в томограф поскорее, пока не отключилась.

— Поехали.

Но если она отключится на томографии, у меня проблемы. Самое отстойное место для реанимации: ни места, ни оборудования, ни персонала. А если я не отправлю ее туда и ей станет хуже — а ей наверняка станет хуже, — то мы упустим возможность сделать томографию до того, как больная окажется на операционном столе. Куда ни кинь, всюду клин. Эмма пожала плечами и отправилась на томограф вместе со всеми. Лучше быть там, если дела пойдут наперекосяк. Остальные пациенты, кажется, пока умирать не собираются.

Дежурный хирург, доктор Броуди, крупный и нелюбезный мужчина, встретил их у томографа.

Эмма обрисовала ему ситуацию. Он остался недоволен услышанным.

— Ей дали кровь?

— Получает вторую дозу.

— Ректальное исследование сделали?

— Нет. Посчитала, что ей оно не требуется.

Доктор Броуди нахмурился.

— Вас в институте не учили — если вы, конечно, вообще учились в институте, — что для отказа от проведения ректального исследования у травматологического пациента существуют всего два возможных основания: отсутствие у пациента ануса или отсутствие пальца у хирурга?

— Ну так я и не хирург. В отличие от вас. Можете выполнить ректальное исследование сами.

Он еще сильнее нахмурился.

— Вы уверены, что ей не нужен плевральный дренаж перед томограммой?

— Вполне уверена.

— Она принимает антикоагулянты?

— Нет, насколько нам известно.

— Вам ведь не так уж много известно, верно?

— Больше, чем вам. Она провела в неотложке целых двадцать минут. Мы установили доступ, реанимировали ее и отправили на томограф. Ах да, а еще мы дали ей транексамовую кислоту.

— Это еще зачем?

— Чтобы она не истекла кровью, прежде чем вы отправите ее в операционную. — Эмме надоело слушать намеки на ее некомпетентность. — Почитайте для разнообразия литературу. Транексамовую кислоту рекомендуется применять немедленно при травмах с большой кровопотерей.

— Кто сказал, что я отправлю ее в операционную?

— Я сказала. Дайте мне знать, если передумаете.

— Хм…

— Возьмете ее на себя с этого момента? Нам обоим оставаться с ней рядом нет смысла.

— Ага.

— Спасибо.

После томографа пациентка отправилась прямиком в операционную. Эмма гадала, как у нее дела, но закрутилась в текущих заботах и забыла позвонить и выяснить. Когда через четыре часа позвонил хирург, ей показалось, что прошла целая неделя.

— У вашей больной все в порядке. Выкарабкается.

— Чудесно! Спасибо, что сообщили!

— Как будто у меня был выбор…

Ну не душка ли?

— Все равно спасибо.

Она уже готовилась повесить трубку, когда услышала:

— Не за что. Вы отлично сработали. Еще полчаса, и она истекла бы кровью. Разрыв печени и полой вены. Еле успели.

— Еще раз спасибо. — Эмма повесила трубку, еле сдерживая слезы.

Сталкиваться с проявлениями доброты ей было трудно. Она к ним не привыкла. Другое дело — давление и оскорбления.

— Она выжила.

Бригада непонимающе уставилась на свою руководительницу: это было множество пациентов тому назад.

— Наша утренняя травма. После ДТП. Доктор Броуди сказал, что она выкарабкается.

Все заулыбались. Именно такие случаи и компенсировали сотрудникам неотложки тревоги, оскорбления и брань, которых было полно на каждом дежурстве.

— Отличная работа! Я вами горжусь!

— Мы тоже гордимся вами, доктор Стил. Ей повезло, что она попала к вам.

ГЛАВА 45

Плохо дело. В четвертой палате на каталке сидел малыш. Кудрявый и голубоглазый, он походил на ангелочка с коробки шоколадных конфет, но у него были проблемы.

Грудь мальчика двигалась слишком быстро — шестьдесят вдохов в минуту. Ноздри раздувались, как у кролика, а животик втягивался при каждом вдохе. Втяжение грудной клетки. Ему тяжело дышать. Сатурация в норме, но она всегда в норме, пока они не теряют сознание. Дыхания почти не слышно. Ребенку не хватает воздуха.

— Раньше с ним такое случалось?

Молодая — слишком молодая — мать держала на руках другого ребенка, еще младенца. Глаза у нее были расширены от ужаса. Она кивнула:

— Случалось, но так плохо раньше не было.

— Вам не говорили, что у ребенка астма?

— Сказали что-то вроде «редуктивность»…

— Гиперреактивность дыхательных путей.

Мать снова кивнула. Так часто называли астму у маленьких детей.

— У вас дома есть ингалятор?

— Да, но вчера закончился раствор для него.

— То есть сегодня вы ингаляцию не делали?

Женщина покачала головой.

Хорошо. Пара процедур, немного стероидов, и мальчик может пойти на поправку. Фейт, медсестра, принесла ингалятор — подсоединенную к кислородному баллону прозрачную пластмассовую трубку, откуда подавался белый аэрозоль. Она протянула трубку матери, которая попыталась направить туман на малыша, не выпуская из рук младенца.

Даже и близко не попала. Плохо.

— Фейт, пожалуйста, выполните процедуру сами, а потом сообщите мне жизненные показатели.

Эмма вышла из палаты и увидела, что ее ждет вице-президент по медицинской части.

— У вас найдется минутка?

— Конечно.

Они вошли в ближайшую пустующую палату.

— Как у вас дела?

— Все в порядке. Что случилось?

— Поступила жалоба.

— На меня?

— На все отделение. Нас обвиняют в нарушении Закона о неотложной медицинской помощи и родах.

Это было серьезное обвинение. Закон обязывал врачей оказывать помощь больным независимо от их способности оплатить лечение и запрещал перевод нестабильных пациентов. Если больницу признают виновной в нарушении закона, ей урежут программы медицинского страхования. А это означает банкротство.

— В чем дело?

— Тот паренек, которого вы перевели на днях…

— Да?

— Вчера он умер. Я просмотрел вашу документацию, но там почти ничего не написано.

— Я занималась спасением парня; не было времени привести бумаги в порядок.

— Необходимо заполнить документы. Если нас признают виновными в нарушении, нам крышка.

— Понимаю.

Тот случай разбил ей сердце. Эмма днем и ночью думала, можно ли было сделать что-то еще. Она сотню раз прокрутила тот случай в голове, но так и не нашла ничего такого, что могла бы изменить. Но легче ей не стало. Парень умер. Она не сумела его спасти. А теперь еще и эта жалоба. Моя работа висит на волоске. Если меня признают виновной, то могут впаять штраф тысяч на сто, а штрафы страховка не покрывает. Таких денег у меня нет. А если потеряю работу, то и не сумею их добыть. Вот засада.

Она пожала плечами — это могло подождать — и вернулась в четвертую палату. Малыш выглядел уже лучше, стал легче дышать. Живот по-прежнему втягивался, но теперь мальчик стал обращать больше внимания на окружающий мир и пыхтел как паровоз. Отлично: воздух начал поступать. Еще пара процедур, и можно отправлять его домой. Мать, у которой стали слипаться глаза, едва опасность миновала, улыбнулась Эмме.

Выйдя из палаты, Эмма увидела ожидающего ее доктора Амбера.

— Просто хотел дать вам знать, что в следующем месяце не смогу работать.

— Как так?

— Неотложные семейные обстоятельства.

— Неотложные семейные обстоятельства, о которых вы знаете за месяц?

— Послушайте, я просто стараюсь быть вежливым. Решил предупредить заранее.

Через пару недель он должен был отработать три ночных дежурства подряд. Тут задолбаешься искать подмену. Никто не любит работать в ночь. Но все же лучше узнать об этом сейчас, а не в тот момент, когда Дик не выйдет на дежурство. Интересно, в чем дело?

ГЛАВА 46

Кайла нанесла последний штрих помады и посмотрела на часы: пора. Она взяла сумку с вещами для ночевки, огляделась, проверяя, что ничего не забыла, и открыла дверь. Дик уже ждал.

Он пригласил ее на уик-энд с лыжами, вином и взрослыми разговорами. Ей было неловко оставлять Идена, но сына позвал к себе в гости на выходные его друг Джек. Мальчик был в восторге.

Дик вышел из машины и открыл перед Кайлой дверцу, после чего нежно поцеловал и помог ей сесть, дав почувствовать себя принцессой.

Старая гостиница была очаровательна. Белые свечи в серебряных подсвечниках устроили игру теней на блюдах с тающими во рту жареными морскими гребешками и глянцевым нежным лобстером. Хрустальные бокалы разбивали свет на крошечные радуги. Тихие звуки гитары способствовали романтическому настроению.

Они наслаждались роскошной едой, пили густое французское вино и разговаривали.

— Отец Идена участвует в его воспитании?

— Он служит, поэтому редко бывает в стране. Присылает сыну подарки на Рождество. Видятся они пару раз в год.

— Наверное, трудно быть матерью-одиночкой?

— Стало полегче, когда Иден подрос. Он хороший ребенок.

— Да. Симпатичный и смышленый.

— А у тебя дети есть?

— Двое.

— Сколько им?

— Семь лет. Близняшки.

— Мальчики или девочки?

— Мальчик и девочка.

— Ты с ними видишься?

— Нечасто — с моим-то графиком. Они живут с матерью. Мы общаемся в «Скайпе». В январе возил их кататься на лыжах в Колорадо. Отлично провели время. Только вот скоро они променяют меня на друзей и подружек.

Кайла рассмеялась.

— Мне нравится твой смех. — Дик погладил пальцем ее руку. — Как будто внутри у тебя зажигается свет.

Она рассмеялась снова.

— Мне все в тебе нравится, Кайла, — признался он, глядя ей прямо в глаза.

Кайла покраснела, пригубила вино и пробормотала:

— Хороший сорт.

— Это гран крю. Обожаю белое бургундское, мягкое и маслянистое. С ним ничто не сравнится, вот только… — Он поцеловал ее. — На твоих губах оно еще вкуснее.

Она снова рассмеялась, наполовину смущенная, наполовину польщенная и совершенно опьяневшая от вина и романтики.

Десерт подали под серебряным колпаком. Однако там оказалась не еда, а крошечная золотистая коробочка, перевязанная серебряной лентой. Бриллиант внутри блестел и переливался светом, затмевая свечи. Сердце Кайлы растаяло.

Она надела кольцо на палец.

— Какая красота!

— Ты еще красивее, — сказал он и снова поцеловал ее.

Взяв Кайлу за руку, Дик повел ее наверх, в апартаменты под самой крышей. На двери не было цифр, только табличка: «Люкс принцессы». Амбер подхватил Кайлу на руки и внес в номер. Она и впрямь чувствовала себя принцессой, когда ее уложили на медвежью шкуру перед камином.

Под треск и шипение пылающих поленьев Дик начал раздевать ее, целуя каждый дюйм кожи, а потом поцеловал в губы, обжигая вкусом перца, меда и вина. Дальше он поцеловал ее в левый глаз и в левый висок, осторожно прикусил мочку уха, и его губы скользнули по шее к груди, к пупку и еще ниже. Он достиг сокровенного места у нее между ног, которое уже ожидало его, и Кайла задрожала, едва не потеряв сознание.

Много времени спустя они лежали на медвежьей шкуре, любуясь огнем. Дик ласкал ее, сводя с ума игрой ловких пальцев.

— Поедем в Мексику. Ты, я и Иден, — предложил он.

— Просто бросим все?

— А почему бы и нет? Жизнь слишком коротка, чтобы упускать хорошее время. Будем заниматься серфингом, валяться на пляже, пить коктейли, кататься на лошадях вдоль прибоя…

— Я не умею ездить верхом.

— Научишься, милая. И этому, и многому другому.

Ей стало интересно, о чем идет речь, но любовник снова поцеловал ее, и она забыла обо всем.

А когда вспомнила, было уже поздно спрашивать: Кайла была дома и разглядывала сделанное ею селфи — они с Диком вдвоем на медвежьей шкуре.

ГЛАВА 47

Человек с татуировкой паука был мертв. Очередной бродяга, найденный мертвым в снегу. Судя по искалеченному телу, жизнь ему выпала нелегкая. Израненные вены свидетельствовали о длительных отношениях с наркотиками. Им должен был заняться коронер, но шансы найти новые детали стремились к нулю.

Эмма поговорила с полицейским, который опрашивал сотрудников отделения, и рассказала ему о человеке с татуировкой паука, который искал Кена.

Полицейскому до этого не было дела.

Он не станет ничего расследовать. Придется самой.

Из документов она выяснила имя Паука, его адрес и телефон и позвонила. Никто не ответил. Автоответчик попросил оставить сообщение. Эмма повесила трубку.

Тогда она поехала к нему домой в центр. Ветхий дом, разве что еще не заколоченный. Внутри тихо и темно. Крыльцо завалено снегом, нетронутым после прошедшей метели. Эмма постучала. Ответа не последовало. Она толкнула створку. Дверь была заперта, но петли едва держались на гнилом дереве, можно открыть одним хорошим толчком. Мне нельзя туда входить. Надо позвонить Загаряну.

Она вспомнила их последнюю встречу. Эмма так разозлилась, что едва не вышвырнула его за дверь. Стиснув зубы, она достала телефон. Сел аккумулятор.

Она пошла к машине.

Так будет разумнее всего. Спешка ни к чему. Парень прохлаждается в морге и никуда не денется. Заряжу телефон и позвоню Загаряну.

Сделав пару шагов, она замерла как вкопанная.

А вдруг кто-то узнает, что он мертв, и придет сюда, чтобы осмотреть дом и подчистить улики? А вдруг преступник уже знает об этом и едет сюда? Когда явится полиция с ордером на обыск и прочими бумагами, здесь уже ничего не будет. Если полиция вообще явится.

Эмма вернулась к дому. Ее бросило в пот.

А вдруг убийца уже здесь и ждет меня? Глупости! Никто не знает, что я здесь. Никто не открывал дверь как минимум со вчерашнего дня. А окна…

Она толкнула створку изо всех сил, и та с оглушительным треском распахнулась в темноту.

Эмма скользнула внутрь. Поискала выключатель. Нашла.

Света нет.

Она достала фонарик. Узкий луч света разрезал тьму. Рассеянные блики снежинок, впорхнувших внутрь следом за ней. В помещении почти пусто. Матрас. Стол. Два стула. Дровяная печка.

Она прикрыла за собой дверь. В комнате стало темнее.

Было холодно.

Она открыла другую дверь. Туалет. Грязный. Пустой, если не считать кучки иголок и шприцов в металлической коробке.

Одинокая жизнь наркомана.

Слезы подступили из ниоткуда. Слезы жалости к пустому и жалкому существованию этого человека, который наверняка был чьим-то сыном, чьим-то возлюбленным.

Теперь он никто. Ничто. Зачем он искал Кена? Кто он? Есть ли у него и в самом деле сын?

Она обшарила дом.

Нельзя мне здесь находиться. Если кто-нибудь придет, скажу, будто ищу информацию о семье хозяина дома, чтобы связаться с родственниками по поводу его смерти.

Она двигалась быстро и бесшумно, держа фонарик во рту, чтобы освободить руки. Ничего. В ящике стола пусто, под матрасом пусто, в старой одежде, служившей одеялом, пусто.

Взявшись за подушку, Эмма услышала тихий хруст. Она прощупала подушку с величайшей осторожностью, словно это был живот младенца. Ничего. Эмма уже собиралась положить ее на место, как вдруг увидела клочок бумаги, торчащий из прорехи. Она вытащила бумажку. Перья из подушки бесшумно упали на грязный пол. Скомканный пожелтевший листок, вырванный из блокнота. Почерк крупный, неровный, детский.

А вот слова совсем не детские.

ПАУК

Моя последняя воля.

Завещаю все свое имущество моей бывшей жене Джесси.

Прости, что я умер, так и не попросив прощения.

Я был никудышным человеком, и ты правильно сделала, что бросила меня.

Я люблю тебя и буду любить всегда.

Загляни в дуб.

С любовью, твой Паучок.

ГЛАВА 48

Тейлор была на грани истерики. Глаза застилали слезы, в горле стоял ком.

Уже три дня прошло, и ни единого звонка. Почему? Где он?

Сходя с ума от тревоги, она сгрызла ногти под корень. Звонила раз сто. Ответа не было. Она оставляла сообщения.

Тейлор уже в четвертый раз перечитывала «Тайную комнату», когда зазвонил телефон. Сердце тревожно забилось.

Это он!

— Привет, детка. Как все прошло? — спросил он тихим, ласковым голосом.

— Отлично. Ты был прав. Она купилась.

— Она тебе поможет?

— Обещала.

— Молодец!

Тейлор гордилась собой. Ей казалось, что обмануть мать будет непросто, но он оказался прав. Эмма проглотила историю про изнасилование, как рыба наживку. История была неплохая — Тейлор сама нашла ее в Интернете. Сработало просто отлично, только мать постоянно рвалась заявить об изнасиловании в полицию. Тейлор противилась изо всех сил: плакала, умоляла, каталась по полу.

— Мама, я сдохну, если придется снова все вспоминать!

Наконец Эмма отступилась, но Тейлор опасалась, что она все равно пойдет в полицию. Надеюсь, что нет. Она обещала. И всегда держит слово. В любом случае она поможет с абортом.

— Когда? — спросил он.

— На следующей неделе. Я прилечу в понедельник.

— Я по тебе скучаю, — сказал он.

Сердце Тейлор растаяло. Раньше она никого так не любила, как его.

— Я по тебе тоже скучаю. По твоим рукам, по запаху твоей кожи, по вкусу твоих поцелуев…

Они познакомились несколько месяцев назад на вечеринке по поводу Хеллоуина, которую устроили в отделении неотложной помощи. Мать потащила ее туда с собой. Тейлор не хотела идти, но Кэти сказала, что вечеринка в неотложке — лучшая в городе, с диджеем, крутыми костюмами и розыгрышами призов.

Она чуть не умерла там со скуки. Все ребята были младше нее, даже поговорить было не с кем.

Тейлор вышла на улицу. В саду было пусто, если не считать одинокого курильщика. Она попросила сигарету. Они разговорились. Мужчина оказался симпатичным и веселым. Она ему понравилась.

Он предложил ей таблетку:

— Положи под язык.

— У меня снесет крышу?

— Нет. Но тебе станет хорошо, очень хорошо.

Так и вышло. Внутри у нее словно засияло солнце. Мысли окрасились в розовый и голубой тона. Не ощущая веса собственного тела, она полетела на сверхсветовой скорости сквозь извивающуюся разноцветную радугу. Прежде Тейлор еще ни разу не было так здорово, и она расплакалась, снова ощутив под ногами землю.

Он поцеловал ее и попросил номер телефона.

Она в ответ попросила его номер.

Он улыбнулся: недавно потерял телефон и еще не успел купить новый.

Он дал ей немного чудо-таблеток.

— Прежде чем их принимать, убедись, что в ближайший час рядом никого не будет. Никогда не принимай больше одной!

Он позвонил через несколько дней. Таблетки как раз закончились. Они отправились в уютную гостиницу, где пили вино и принимали таблетки. Он ласкал ее своими губами. Это было даже лучше таблеток.

В следующий раз они занялись любовью. Какая сладкая боль! Тейлор решила, что любит его и останется с ним навсегда.

Он дал ей еще таблеток для друзей. Она хотела оставить их себе, но он возразил:

— Не бойся, у нас их полным-полно, — сказал он. — Не жадничай.

Она угостила таблетками друзей, потом еще раз.

Когда они снова захотели добавки, таблетки были уже не бесплатными.

— Десять долларов за штуку, — сказал он.

Ей они ничего не стоили. Он любил ее и хотел, чтобы ей было хорошо.

Он очень ею гордился, когда она принесла деньги.

Беременность стала неожиданностью. Они всегда пользовались презервативами, если не занимались оральным сексом. Тейлор начало подташнивать. Она купила тест и получила положительный результат.

Он был недоволен.

Ей хотелось сохранить ребенка. Она любила его самого и полюбила бы его дитя.

Он не соглашался:

— Младенец родится настоящим чудищем после такого количества наркотиков. У него вырастет две головы или кисти рук будут торчать прямо из плеч.

Он показал ей фотографии. Она расплакалась, ее вырвало. Убитая горем, она наконец согласилась на аборт, но нужно было согласие родителей.

— Через несколько дней я отвезу тебя к бабушке, — сказал он. — Пусть твои родители немного поволнуются. Когда они тебя найдут, то будут согласны на любую твою просьбу. К тому же не придется ходить в школу.

— Но я буду скучать по тебе!

— Я тоже буду по тебе скучать, детка. Но это всего на несколько дней.

Ехать в Джорджию было весело. По пути они остановились на ночь в гостинице, пили вино, глотали таблетки и занимались любовью, как никогда прежде. Он высадил ее у бабушкиной двери.

Через несколько дней она позвонила отцу. Виктор был так рад ее слышать, что она почувствовала себя виноватой. Но быстро утешилась.

Родители ее даже не ругали. Но все равно отказывались дать согласие на аборт. Они хотели знать, кто отец ребенка. Тейлор никак не могла придумать, на кого свалить вину, и слепила для Эммы историю об изнасиловании. Это сработало.

Осталось всего несколько дней.

Ее сердце пело от счастья.

ГЛАВА 49

Наступил вторник. Для Тейлор это был День с большой буквы. Эмму трясло от страха.

Прикусив нижнюю губу, чтобы сосредоточиться, Тейлор красила ресницы. Зачем ей тушь, если она едет на аборт? Наверное, для уверенности. Я ведь крашу губы перед тем, как идти на вызов. Так или иначе, лишь бы дочке стало легче.

Эмма проверила телефон — нет ли чего-то срочного по работе. Пока все спокойно. Она допила третью чашку кофе и посмотрела на Тейлор. Девочка казалась бледной, хрупкой, но совершенно спокойной.

— Ты уверена, что хочешь через это пройти?

— Да! Я тебе уже сто раз говорила.

— Ты могла бы пожить у Маргрет, а потом отдать ребенка на усыновление. Могла бы при желании поддерживать связь с малышкой. Видеть, как она растет.

— Видеть, как она растет?! — Тейлор обернулась, сверля взглядом Эмму. — Я не хочу видеть, как она растет! И с чего ты решила, что это девочка?

— Ну, видеть, как он растет. Ребенок. Неважно какого пола.

— Это будет не ребенок. После принятых наркотиков получится урод. Без рук или без ног. Огромная жаба. Я видела фотки.

— Какие фотки?

— Фотки уродов, которые рождаются у матерей-наркоманок.

— Ну, это зависит от наркотика и от того, сколько и с какой периодичностью…

— Нет! — Тейлор выскочила, громко хлопнув дверью.

Жаль, что нельзя выпить вина вместо кофе.

Эмма не особо беспокоилась о гипотетическом внуке или внучке: она была паршивой матерью и как бабушка едва ли отличилась бы. Но Тейлор ее тревожила.

Однажды она поймет, что избавилась от собственного ребенка. Она себе этого никогда не простит. Аборт не отменишь. А если отдать ребенка на усыновление, у Тейлор будет время подумать.

Они приехали к парому, где уже ждал Виктор, и пересели в его машину.

— Тейлор, ты уверена? — спросил он.

— Не начинай! — рявкнула Тейлор. — Даже не заикайся об этом!

— Но если ребенок…

— Сказала, не начинай! Я уже выслушала лекцию с утра, спасибо! Не говоря уже о том, чего я наслушалась за последнюю пару недель! Решение принято.

Она уткнулась в телефон. Разговаривать было бесполезно.

Чем же мы такое заслужили? Мы любили дочь, заботились о ней, покупали все самое лучшее. Да, у меня вечно не хватало на нее времени. У Виктора тоже. Он подарил ей дорогой велосипед, новейшую модель телефона… но бросил ее ради другой семьи. Мы оба подвели Тейлор.

В больнице медсестра увела дочку, а Виктор с Эммой сели ждать в холле. Виктор читал старый журнал — правда, держал его вверх ногами, но сам, похоже, ничего не заметил.

— Ты молился? — спросила Эмма.

— Да. По привычке. Я больше не знаю, во что верить.

— И о чем ты молился?

— О будущем Тейлор и о том, чтобы на нее снизошло просветление и позволило принять верное решение. Но больше всего я просил о прощении.

— За что?

— За то, что сделал с дочерью, когда ушел. За то, что сделал с тобой.

— Ты поступил по совести. Эмбер забеременела. Ты считал, что обязан быть рядом с ней и будущим ребенком.

— Да. А еще я понимал, что ты сумеешь позаботиться о себе и о Тейлор. А Эмбер… Она не такая сильная, как ты. Ей нужен мужчина.

— Мне ты тоже был нужен.

— Нет, не был. В том-то и проблема. Я был тебе не нужен. На самом деле тебе никто не нужен. Даже сейчас. — Он снял очки и принялся протирать их краем рубашки. — Думаю, поэтому я и прибился к Эмбер. Она казалась слабой, нуждалась в заботе. А мне хотелось о ком-нибудь заботиться, чувствовать себя нужным.

Эмме хотелось возразить, что они с Тейлор очень даже нуждались в нем, но какой смысл спорить? Виктору и так плохо.

Дальнейшее молчаливое ожидание затянулось, казалось, на годы.

Наконец медсестра выкатила в кресле бледную и сердитую Тейлор.

— Поехали.

— Как ты себя чувствуешь?

— Лучше.

На обратном пути они сидели молча. Как ни странно, Эмме тоже стало лучше. Все кончено. Никаких больше «если», «как» или «возможно». Пора наконец жить дальше.

ГЛАВА 50

Эмма сидела в кабинете, утопая в бумагах. Пришло время перезаключать контракты, и нужно было просмотреть документы всех сотрудников. С личным делом Курта проблем не возникло. Она отложила его папку и взялась за Амбера. По бумагам все выглядело неплохо. Кстати, и сам он выглядел неплохо. Второй отзыв с места работы был из небольшой больницы в Нью-Гемпшире. Что-то насторожило Эмму. Она посмотрела в «Гугле»: Уинстон, штат Нью-Гемпшир. Всего пятьдесят миль от Конкорда. Совпадение? Она позвонила директору уинстонской больницы, доктору Слиму. Тот был немногословен.

— Хороший врач. Компетентный, работает быстро, разве что склонен к позерству. Нет, личных проблем не было.

— Неурядицы с пациентами или персоналом?

Он помялся, но все-таки ответил:

— Нет.

Врет. Боится, что на него подадут в суд. Чертовы адвокаты нас всех доведут до паранойи.

— Пожалуйста, скажите честно! Мне необходимо знать. Строго между нами.

— Ну, если уж на то пошло, он был слишком дружелюбен.

— С девушками?

— Да. Вышел скандал между медсестрами. Две из них подрались, пришлось одну уволить.

Эмма вспомнила рассказ Загаряна о медсестре, которую уволили, а потом та умерла.

— Я думала, дело в наркотиках, — сказала она наугад.

— Ну… Да, без них тоже не обошлось. У Джой были проблемы.

— Что с ней случилось?

— Умерла от передозировки. Думаю, не выдержала мысли о том, что у нее отобрали детей.

— У доктора Амбера были отношения с ней?

— Были. И не с ней одной. Амбер — хороший врач, но просто не способен держать ширинку закрытой. У меня ни с кем из временных работников не было таких проблем, как с ним.

Эмма поблагодарила и повесила трубку. Сидя за столом, она уставилась в одну точку. Это Амбер. Все сходится. Наверняка он.

Она позвонила Загаряну. Его телефон сразу переключился на голосовую почту.

Видимо, Амбер привез пропофол из Нью-Гемпшира. Он был связан с медсестрой, которая выписала препарат. Дик напал и на Джорджа: он в тот день был на работе. Амбер ненадолго ушел с рабочего места, чтобы встретиться в душевой с Джорджем. Тот требовал еще денег. Амбер скрутил его, вколол пропофол и оставил умирать. А сам вернулся к пациентам как ни в чем не бывало. Кто-то нашел Джорджа. Его доставили в неотложку и передали тому же Амберу. Неудивительно, что Дик встревожился!

Но почему он не дал Джорджу просто умереть?

Ага, он не мог! Он был у всех на виду. Каждый сотрудник пристально следил за Джорджем. Приехала полиция. Амбер побоялся рисковать. Поскольку деваться было некуда, он притворился, будто спасает жизнь Джорджу, чтобы отвести подозрения от себя. Считал, что Джордж все равно умрет.

А как же Кен? Неужели его убил Дик? Но зачем?

Нет, Амбер не стал бы резать Кену горло. Он нашел бы более изящный способ. Например, заставил бы Паука сделать грязную работу за него.

Эмма хотела бы передать Загаряну завещание Паука, но как объяснить, откуда она его добыла? Не признаешься же, что вломилась в чужой дом. И все же Эмма не жалела: она была уверена, что Паук причастен к смерти Кена. Она попыталась самостоятельно отыскать бывшую жену погибшего, указанную в его медкарте как ближайший родственник, но телефон был отключен, а адреса не нашлось.

Тупик.

Наконец она дозвонилась до Загаряна.

— Тот бездомный с татуировкой паука, который разыскивал Кена… Через несколько дней его нашли мертвым в снегу. Им занимается коронер. Ближайший родственник — бывшая жена. Если удастся ее отыскать, она может владеть информацией о смерти Кена.

— С какой стати?

Эмма замялась и ответила не сразу:

— Не могу вам сказать. Но я знаю, что у нее хранится кое-что из вещей погибшего. В дупле дуба.

Как же глупо это звучит!

— Мы поищем ее. Эмма, можно вас кое о чем попросить?

— О чем?

— Будьте осторожны. Что бы вы ни сделали, не повторяйте этого. Что бы вы ни нашли, верните на место. С кем бы вы ни говорили, держите язык за зубами. У нас на свободе убийца, и вам с ним не справиться. Он вас раздавит, даже ахнуть не успеете. Пожалуйста, не лезьте в это дело!

Эмма повесила трубку. Больше они не разговаривали.

Я знаю, что это Амбер.

ГЛАВА 51

Эмма взяла в руки халат. Боже, ну и тяжесть! Надо бы повыкидывать барахло из карманов. А я еще удивляюсь, с чего это плечи болят!

Накинув халат поверх уличной одежды, она прошла в отделение. Там царила обычная суматоха, лишь немногим уступающая полному безумию. Во втором травматологическом Амбер в стерильном костюме — комбинезон, капюшон, маска, бахилы — ставил центральный катетер. Похоже, ему никак не удавалось найти подключичную артерию. Он попросил медсестру уложить пациента поудобнее и снова принялся за дело.

Провозится минут десять, не меньше. Эмма посмотрела на часы и быстрым шагом направилась в комнату отдыха врачей. Введя код, она скользнула внутрь и закрыла за собой дверь.

На дешевом зеленом виниловом покрытии дивана дорогая итальянская сумка Амбера из бордовой кожи выглядела инородным телом. Сумка оказалась тяжелой.

Эмма открыла ее: новенький справочник по антибиотикам, массивное руководство по неотложной помощи, видавшее лучшие дни, журнал «Роллинг стоун», дезодорант, зубная щетка, тюбик пасты, пара носков.

Что я вообще здесь ищу? Два коричневых аптечных пузырька, без этикеток, полупустые. В одном — двадцать две белые продолговатые таблетки. В другом — двадцать семь круглых розовых пилюль.

Что это? Нужно прихватить образцы. Черт… Я наоставляла отпечатков. Надо было надеть перчатки! Теперь уже поздно.

Она взяла по две таблетки из каждого пузырька, обтерла пузырьки полой халата и сунула обратно в сумку. Если я стерла свои отпечатки, то и его отпечатков там больше нет. Зато мои теперь наверняка повсюду. Вот дура! Но что уж теперь.

Взгляд на часы. Восемь минут. Пора убираться отсюда. Напоследок она осмотрелась. В углу висела красная лыжная куртка Амбера.

Эмма порылась вкарманах: бумажник, кредитки на его имя, удостоверение медработника, деньги — пара сотенных, несколько двадцаток и куча десяток. Паспорт. Она открыла книжечку: на его имя и с его фотографией; кажется, действителен. Она положила паспорт на место. В другом кармане — телефон, бумажные салфетки, монеты, презервативы, энергетический батончик, спички, коричневый конверт. Эмма открыла конверт. Фотографии.

Она принялась их просматривать: заснеженные склоны, горнолыжные трассы, яхта, виноградник — прошло двенадцать минут — снова деревья в снегу, голая девушка, машина… Девушка!

Эмма вернулась к снимку.

С фотографии ей улыбалась голая Тейлор.

Дверь открылась.

ГЛАВА 52

Амбер вошел и закрыл за собой дверь.

— Так и знал, что не стоит брать ее с собой, — сказал он, садясь в рабочее кресло и подкатываясь в нем к двери. — Но Тейлор настаивала. Ей хотелось, чтобы я запомнил ее такой.

Эмма застыла, глядя на него.

— И что ты теперь будешь делать? — негромко поинтересовался он.

Ее душила ярость. Настолько, что мозг, казалось, пылал, и мысли путались. Эмме хотелось плакать, хотелось орать, но больше всего хотелось причинить ему боль. Адскую боль.

К счастью, жизнь с сумасшедшей матерью научила ее, что поддаться злости означает проиграть. Она глубоко вдохнула и загнала гнев в самый глубокий и темный уголок мозга. Она даст ему волю потом.

— По поводу чего?

— По поводу этого, — он кивнул на фотографию.

— Думаю, ничего. Тут уже поздно вмешиваться. Надеюсь, ты хотя бы дал ей хороший опыт. Первый раз — это очень важно, особенно для девушки. Мне бы хотелось, чтобы ей нравился секс. Это весело.

— В самом деле?

Ну, не совсем. Но ему она говорить об этом не собиралась.

— А вот о том, что ты торгуешь наркотиками, я сообщу полиции, мистер Передоз. И тебя надолго закроют.

— Нет, ты этого не сделаешь, — рассмеялся он.

— Почему же?

— Я поимел твою Тейлор. Во всех смыслах.

— Это как?

— Как думаешь, кто продавал мою наркоту? Кто подсадил на таблетки ее приятелей и собирал с них деньги?

— Кто? — с улыбкой спросила Эмма, чувствуя, как по спине катится холодный пот. Не может быть!.. Да, может.

— Тейлор. Если сяду я, сядет и она. На самом деле она и была дилером, а я просто поставлял ей товар. Как думаешь, хорошо будет дочурке за решеткой? — спросил Амбер.

— Да уж, несладко придется. Ни косметики, ни телефона…

Эмма подкатила другой стул и села напротив Амбера, небрежно скрестив ноги и сунув руки в карманы. Скальпель был на месте, в правом кармане. В неотложке невозможно предугадать, когда понадобится что-нибудь разрезать.

Она проверила другой карман. Там лежал пузырек с глазными каплями. А еще флакон реагента на основе концентрированного спирта для определения в кале скрытой крови. Эмма по собственному опыту знала, что путать эти жидкости не стоит. Как-то вечером она нечаянно капнула в глаз реагентом, а потом неделю не могла разлепить век. Чистый спирт. Его даже проглотить лучше, чем попасть им в глаз.

Она поправила на шее стетоскоп. Добротный и тяжелый. Неплохое оружие. После смерти Кена она неплохо научилась им пользоваться, практикуясь у себя в подвале: могла поразить цель метрах в полутора от себя одним движением кисти.

Эмма откинулась на спинку стула, вытянула ноги и вежливо улыбнулась:

— С другой стороны, она сможет закончить учебу, не прогуливая школу. Получит нормальное образование.

— В самом деле? Ты готова так поступить с собственной дочерью?

— Я? Нет, конечно. Я никогда не причиню зла своей дочери. А вот ты это сделал. Кстати, ребенок от тебя?

— А что Тейлор тебе рассказала?

— Сам знаешь. Ты же ее научил, — улыбнулась Эмма. — Отвечай, ребенок от тебя?

— Вероятно.

— Очень хорошо. С такими родителями малыш получится красивым и смышленым.

— Ты обещала ей помочь с абортом.

— Ага, обещала. Но это было тогда. А сейчас — другое дело. Уж как-нибудь переживу зятя-наркоторговца. Я даже могу позаботиться о ребенке, пока вы оба сидите в тюрьме, или нанять няню. Ты кого больше хочешь — девочку или мальчика?

Лицо Амбера побледнело и заострилось, как лезвие топора.

— Блефуешь! Ты никогда не принесешь в жертву собственную дочь!

Эмма молча улыбнулась.

— У тебя нет доказательств!

— О, доказательства-то у меня есть. Пузырьки у тебя в сумке. Слова Тейлор. Ах да… И та медсестра в Нью-Гемпшире — Джой, кажется? Она оставила письмо.

— Не оставила. Не городи ерунды! Не было никакого письма!

— Выходит, ты лично проверил?

Дик помрачнел и уже начал подниматься на ноги, когда из динамиков донеслось:

— Доктора Амбера вызывают в третий блок.

В ту же секунду он бросился на Эмму.

Вот теперь пора. Она выпустила гнев на волю из темного уголка, и он ее окрылил.

Первый удар опрокинул кресло Эммы, но она уже успела вскочить на ноги и шагнула в сторону, поэтому Амбер по инерции пролетел мимо, врезавшись в стену. Она схватила стетоскоп и занесла его над головой. Противник снова бросился в атаку, готовясь пустить в ход кулаки. Удар стетоскопа пришелся ему чуть ниже левого глаза. Треснула скуловая кость.

Он заорал и пошатнулся, но не упал. Теперь враг был уже слишком близко, и Эмма бросила бесполезный на таком расстоянии стетоскоп. Правой рукой она схватилась за скальпель и пальцем сбросила колпачок, опрокидываясь на спину под весом Амбера. Когда они упали, он оказался сверху. Снова ожили динамики:

— Доктора Амбера вызывают в третий блок.

Он не придет.

Дик придавил Эмму к полу и потянулся правой рукой к ее горлу. Она занесла скальпель, собираясь вскрыть ему сонную артерию, но передумала. Тут все кровищей зальет. Да и очень уж хочется увидеть, как его посадят. Поэтому она нацелилась на правую руку. Скальпель аккуратно рассек запястье. Амбер взревел. Я его достала. Отлично.

Она бросила скользкий от крови скальпель. Амбер схватил ее за горло другой рукой и начал душить. Эмма изворачивалась под ним, нащупывая левой рукой флакон с реагентом, с которого за время разговора свинтила колпачок. Выхватив флакон, брызнула жидкостью ему в глаза. Мимо.

— Доктора Амбера вызывают в третий блок! — в отчаянии умолял голос в динамике.

Надеюсь, кто-нибудь позаботится о третьем блоке.

Эмма снова сдавила пластиковый флакон. Душераздирающий вопль показал, что на этот раз она попала в цель. Сталкивая с себя поверженного противника, она почувствовала укол в правое бедро, но не обратила внимания. Освободившись, она встала и открыла дверь. Окровавленный Амбер пытался протереть глаза здоровой рукой. Эмма вышла и захлопнула дверь.

И все вокруг потемнело.

ГЛАВА 53

Эмма открыла глаза. Подвесной потолок. Лампы не горят. Она попыталась сесть, но не смогла. Правая рука не двигалась, левая — тоже.

Инсульт?

Она попробовала пошевелить ногами. Это получилось. Повернула голову вправо — стена. Повернула влево — дверь. Закрыта. Снаружи свет, шум. Шум неотложки. Она сжала и разжала кулаки — обе руки работают. Плечи тоже. Запястья болят.

Не инсульт. Тогда что?

Она подняла голову и огляделась. Она лежала на каталке, одетая в синий одноразовый костюм для психиатрических пациентов. Запястья и щиколотки были зафиксированы. Ей был виден угол стола медсестры, и Эмма поняла, что находится в шестой палате — одной из трех палат для психиатрических пациентов.

Ее связали в собственной неотложке. Выходит, я теперь пациент?

Открылась дверь, и вошел Амбер.

— Как дела?

— Отлично. Отдыхаю. А у тебя?

— Замечательно.

Врет. Над левым ухом у него красовалась шишка размером с гусиное яйцо. Глаза опухли так, что даже цвет было не различить. Перебинтованная правая рука висела на перевязи. А я хорошо поработала. Потом она вспомнила, что прикована к каталке, и сочла, что все же поработала недостаточно.

— Приезжала полиция. Я сказал им, что у тебя случился нервный припадок, когда ты узнала, что я встречаюсь с твоей дочерью. Ты напала на меня и попыталась убить. К счастью, у меня оказалось при себе седативное, и это спасло мне жизнь.

— Неплохо придумано, — согласилась она.

Значит, вот что это был за укол. Надо было догадаться. Я не догадалась. Один — ноль в пользу Амбера.

— Кетамин?

Амбер улыбнулся и кивнул.

— А ты действительно неплохо соображаешь для женщины. Мне это нравится. Предлагаю сделку. Я скажу, что ты была сама не своя из-за дочери и напала на меня, но не стану выдвигать обвинения, если ты умолчишь о наркотиках. Ты все равно ничего не сможешь доказать.

— А как насчет тех двух пузырьков в твоей сумке? И насчет Тейлор?

— Пузырьки теперь лежат в кармане твоего халата. На них твои отпечатки. Только твои — я всегда беру их исключительно в перчатках. По мне, так это наша доктор Стил приторговывает наркотиками. А что касается Тейлор, то как думаешь, на чьей стороне она выступит?

Эмма уже давно утратила всякую надежду наладить отношения с Тейлор. Вранье дочери лишь подтверждало, что было глупо доверять ей. Тейлор никогда не поддержит меня против Дика. Он победил.

Он перетащил на свою сторону ее дочь. Замарал репутацию Эммы. Уничтожил почти все, что было ей дорого. Она его презирала.

— Ты умен. Даже очень умен. Обходителен, очарователен и привлекателен. Ты играешь людьми. Кружишь головы невинным девушкам. Скажи, тебе от этого легче?

— Да. Мне в жизни не было так хорошо.

Амбер подтащил стул к изголовью и сел, закинув ногу на ногу и положив на колено забинтованную руку. Лицо его напоминало картину Пикассо, но настроение было приподнятым. Он заговорил, быстро и эмоционально:

— Я ненавижу тебя. Ненавижу людей вроде тебя, которые считают, будто они лучше меня. Помнишь, ты назвала меня лицензированном наркоторговцем? Сказала, что я должен действовать как врач. Так вот послушай. Моя мать была наркоманкой. Отца я ни разу не видел. Я рос на улице, не зная, когда удастся в следующий раз поесть. В девять лет я научился покупать и продавать. Мать отправляла меня за дозой. Я видел такие вещи, которых ни один ребенок не должен видеть, и терпел такое, чего ни один ребенок не должен терпеть. Мне приходилось идти на все — буквально на все, — лишь бы раздобыть ей дозу. Когда она получала свое, то становилась благодарной и любящей. Я был ее милым мальчиком. До следующего утра. Назавтра она просыпалась, дрожащая и полубезумная, и отправляла меня за новой дозой. И так день за днем. Я и провел детство, торгуя собой, чтобы помочь матери. Однажды она не проснулась. Когда я попытался ее разбудить, она уже окоченела. Ее увезли в морг, а меня отдали под опеку. Там тоже было весело: всякие бедолаги, семья за семьей, для которых я был дармовой рабочей силой и возможностью сорвать свою злость на тех, кто умнее их, грамотнее и трудолюбивее. Я окончил школу, колледж, потом медицинский, пользуясь теми навыками, которые усвоил еще ребенком. Как же было здорово отплатить их же монетой тем, кто доставил мне столько горя! Теперь я богат, силен и свободен. Я могу получить все, что захочу, и всех, кого захочу. И мне хорошо. Действительно хорошо. Ты не представляешь, какое удовольствие видеть тебя связанной, словно какую-то чокнутую, в собственном отделении. Что бы ни случилось дальше, тебе будет слишком стыдно снова сюда вернуться. И этого добился именно я. Да, мне очень хорошо. Я тебя переиграл и теперь уничтожу. Хотя… Ты сама себя уничтожишь. Ты уже на полпути к этому. Мне бы и за сто лет не разрушить твою жизнь так основательно, как сделала ты сама.

— Как насчет совращения несовершеннолетней?

— Читайте законы, доктор. В возрасте Тейлор это уже не работает. К тому же кто подаст заявление? Ты, которая напала на меня и лишь чудом не убила? Брось! — рассмеялся Амбер. — Тебе конец, Стил. Дочь тебя ненавидит, карьере конец, да еще и за решетку можешь угодить за торговлю наркотиками. Вот смеху-то будет! А о Тейлор я позабочусь. Она войдет в мой бизнес и всему научится. У нее неплохо получается. Образование ей до лампочки. Колледж ее не интересует. А вот продавать она обожает! Ты будешь ею гордиться, когда выйдешь из тюрьмы. Сколько тебе дадут за покушение на убийство? Десять лет? Двадцать? Ты потеряешь лицензию и друзей, которые у тебя еще остались. Можешь пойти работать в «Макдоналдс». Если туда берут сидельцев… Умеешь жарить гамбургеры?

— Нет. Предпочитаю домашнюю еду. А ты?

— Ну, научишься в тюрьме. Говорят, сейчас там учат всяким профессиям. — Амбер направился к двери.

— Зачем ты убил Кена?

— Я его не убивал.

— За тебя это сделал Паук.

— Умничка.

— Зачем?

— Он хотел избавиться от меня. Только я отладил новую сеть вместо той, в Нью-Гемпшире… Пришлось бы снова переезжать, а это, видишь ли, плохо для бизнеса.

— Паука тоже ты убил?

— Не я. Он умер от передоза. Я просто дал ему фентанил. Чистый фентанил.

— Зачем?

— Он мне был больше не нужен. Стал обузой.

— А Джордж?

— Он оказался слишком жадным.

— Ты — само зло!

— Вот это комплимент! Спасибо!

ГЛАВА 54

Эмма ненавидела Амбера всей душой. Такой сильной ненависти она в жизни не испытывала. Да и более мерзкого типа не встречала. Она должна его уничтожить.

Надо что-то придумать.

А если меня посадят?

Да ладно, хуже уже не будет! Я попусту растратила собственную жизнь. Играла роль, стараясь быть такой, какой меня хотели видеть, вместо того чтобы оставаться самой собой.

Сначала моя мать. Я пыталась быть хорошей дочерью, чтобы угодить ей. Но угодить ей было невозможно. Она и маркизу де Саду дала бы фору.

Потом Виктор. Я пыталась быть женщиной, которую он хотел видеть рядом, чтобы он любил меня и остался со мной. Но когда появилась Эмбер, я осталась в прошлом.

Теперь Тейлор. Я ее мать. Она должна бы любить меня, нуждаться во мне. Ха! Да если бы я утонула на заднем дворе, она бы только разозлилась, что я испортила бассейн.

Я никогда и никому не была нужна.

Всем было на нее плевать. Даже ей самой.

Она лежала одна в темноте, прислушиваясь к звукам. Громкоговорители, сирены, стук каталок в коридорах. Приглушенные голоса медсестер, ее подруг, всего в считаных метрах.

Никто не зашел.

Ее коллеги, те, кто был ей ближе собственной семьи, отказались от нее.

Рядом не было, никого. Значит, нужно позаботиться только об одном человеке.

Не о Тейлор — ее проклятии с самого рождения. Не о Викторе, бросившем ее. Не о матери, из-за которой у нее в голове заварилась такая каша.

О ней самой, об Эмме.

Она изо всех сил старалась угодить миру, но потерпела поражение.

Пусть теперь мир думает о себе сам.

Пора поставить на первое место Эмму.

Привязанная к каталке и обвиняемая в преступлении, которого не совершала, она вдруг ощутила полный покой. Груз забот свалился с плеч — завтрашнее дежурство, Амбер, Тейлор, разбирательство по жалобе. Побежденная, связанная, униженная перед родным отделением, она наконец почувствовала себя свободной.

И уснула.

Амбер не поверил своим глазам, когда вернулся.

Эмма размеренно дышала во сне.

Он проверил пульс: четкий, ровный.

Вена просматривается отлично. Для профессионала — плевое дело.

Он нащупал в кармане шприц.

И ощутил на себе чей-то взгляд.

Он огляделся. Никого.

Шприц.

Снова буравящий взгляд.

Мурашки побежали по коже.

Он вышел в коридор.

Это подождет.

ГЛАВА 55

Джордж проснулся.

Что-то было не так.

Он сел, прислушиваясь к предсмертному хрипу. Этот звук был ему знаком. Друг, захлебывающийся собственной кровью. Вьетнам. Так и буду его помнить, пока не умру. Возможно, уже сегодня.

Взгляд упал на старое кресло-качалку с вязанием Мэри. Я не во Вьетнаме. Просто приснился кошмар. Он расслабился.

Хрип раздался снова, уже громче. Джордж поднялся на подгибающихся ногах — после удара по голове держать равновесие было трудно. Сердце колотилось. Он поковылял к спальне. Спальне жены.

Включил свет.

Мэри свесилась через край кровати. Ее рвало кровью.

Ее не рвет. Из нее хлещет, как из порванного шланга. Брызги крови стекали по зеркалу, по футбольным кубкам детей, по фотографии жены с ее первого причастия. Одиннадцатилетняя Мэри, одетая по торжественному случаю в белое платье, из-за кровавых разводов напоминала теперь невесту Дракулы.

Столько крови Джорджу еще не приходилось видеть. Даже во Вьетнаме. Взгляд Мэри умолял о помощи, но говорить она не могла. С каждым вдохом изо рта вырывался фонтанчик крови. У Джорджа затряслись колени, и он рухнул на кровать рядом с женой. Схватив телефон, набрал 911.

Теплая, живая кровь Мэри заливала его.

Джордж подложил подушку, чтобы усадить жену, и взял Мэри за руку.

— Диксон, Хантер-стрит, тринадцать. Двадцать девятый подъезд. Да, она жива и дышит. В сознании. Кровотечение изо рта и из носа. Да, сразу. Нет, никаких антикоагулянтов. Нет, не травма. У нее рак легких. Да, я ее усадил. Она не может говорить. Сколько? Десять минут, — сказал он, обращаясь уже к Мэри.

Ее глаза смотрели в бездну. Взгляд помутнел. Веки сомкнулись. Напряженное тело вдруг отяжелело.

Она умирала.

— Я люблю тебя, солнышко. Я о тебе позабочусь.

Ее голова опустилась ему на плечо. Мэри закашлялась. На колени Джорджу упал сгусток крови размером с кулак младенца.

В армии его учили справляться с кровотечением — говорили, что нужно надавить. По возможности, одним пальцем. Если не помогает, наложить жгут. Затянуть его достаточно туго, чтобы остановить кровотечение. Ослаблять каждые двадцать минут, чтобы дать приток кислорода к тканям. Его учили, что жгут надо накладывать выше места кровотечения.

Тут пришлось бы накладывать его на шею.

Наложить жгут на горло нельзя. Давление тоже не поможет. Разве что закрыть ей рот и нос, но тогда она задохнется.

Спустя целую вечность, когда раздался звук сирен, Мэри уже была без сознания.

Техники скорой помощи — его старые приятели Рой и Фрэнк — были перепуганы. Они хотели на месте поставить капельницу и начать подачу жидкости. Джордж запретил. Они его послушались, хотя могли и не слушаться: он не был их начальником. Но он был старым товарищем и медбратом отделения неотложной помощи. Они уложили Мэри на каталку и бегом помчались к матине.

Трясущимися руками Джордж сам ставил капельницу, пока они неслись с мигалками и сиренами к больнице. Он сам взял анализы крови. Самый важный — в пробирку с розовой крышкой, на группу крови и резус-фактор для переливания.

Когда жену довезли до больницы, она была еще жива, хоть и еле-еле.

Бренда уже ждала их на стоянке скорой.

— Кто на дежурстве? — спросил Джордж.

Залитый кровью с ног до головы, словно убийца из дешевого ужастика, он шел рядом с каталкой, держа Мэри за руку.

— Доктор Амбер и доктор Крамп.

— Пожалуйста, позови Курта.

— Сейчас очередь Амбера принимать пациента…

— Позови Курта.

Бренда отправила каталку в третий блок.

— Доктора Крампа вызывают в третий блок, — прокашлял динамик.

Курт сделал все, что мог. Он перелил ей кровь, ввел транексамовую кислоту и вызвал пульмонолога.

— У нее легочное кровотечение. Видимо, опухоль задела кровеносный сосуд. Мне этого не исправить, а в реанимации могут.

Он сделал интубацию в легкое, в котором кровотечения не было, чтобы подавать Мэри кислород и не дать ей захлебнуться кровью, но дела были плохи. Давление падало. Кровотечение возобновилось и не прекращалось.

Потом остановилось сердце.

Кровотечение тоже.

— Дефибриллятор! — распорядился Курт, сжав кулаки в карманах и прикусив губу, чтобы не разрыдаться.

— Дефибриллятор готов.

— Не надо, — сквозь слезы попросил Джордж. — Она заслужила покой.

— У нее подписан отказ от реанимации?

— Мы говорили с ней об этом. Она знала, что конец близко, и ее это устраивало. Меня не устраивало. Детям мы ничего не говорили. У них еще будет время для страданий.

— Доверенность у тебя есть?

— Да.

— Мне очень жаль, Джордж. Дай знать, если понадобится помощь.

— Спасибо.

Джордж сидел, держа Мэри за руку. Ее тело начало остывать и коченеть. Он вспоминал хорошие деньки вместе. И плохие тоже. Жаль, что я не смог быть лучшим мужем. Как я скажу детям? Что мне делать?

Когда вернулась Бренда, он принял решение. Для Мэри он сделал все, что мог. Пора уладить остальное.

— Доктор Стил сегодня на месте?

Бренда как-то странно посмотрела на него.

— Нет.

— А завтра?

— Нет. Ты разве не слышал?

— О чем?

Бренда огляделась, проверяя, не слышит ли кто.

— Ее вчера арестовали.

— Арестовали? Доктора Стил? За что?

— Похоже, она съехала с катушек и напала на Амбера. Говорят, она его сильно порезала. И убила бы, если бы не вмешалась полиция. Ей вкололи успокоительное и заковали в наручники.

— Это точно про доктора Стил?

— Да. Даже не верится! За десять лет ни разу не видела, чтобы она срывалась.

— Из-за чего?

— Что-то по поводу ее дочери. Точно не знаю. Меня вчера не было, поэтому говорю с чужих слов.

— Спасибо, Бренда.

— Не за что. Думаю, чушь все это.

— Ага.

Пора повидаться с Загаряном.

ГЛАВА 56

Эмма налила себе бокал вина. Она ничего не ела со вчерашнего дня. Сделала глоток тяжелого сухого красного с сильным ароматом черной смородины и ванили, смягчающим танины. Это был пойяк 2011 года.

Сегодня она решила отпраздновать и открыла самое дорогое вино. Можно поднять тост за себя… но это глупо. Вместо этого она чокнулась с бутылкой, коснувшись бокалом серой башенки на этикетке, и откинулась на спинку дивана, чтобы дать отдых шее.

Она смотрела повтор любимого кулинарного шоу. Первая часть, посвященная закускам, закончилась. Мясистая блондинка с вываливающимися из декольте сиськами исчезла с экрана. Вот и хорошо. Если уж и показывать грудку в этом шоу, то только куриную. Ну или утиную.

Она пыталась дозвониться до Загаряна, но безуспешно. После ночи в больнице Эмма провела все утро в полицейском управлении.

— Почему вы напали на доктора Амбера? — допытывался незнакомый следователь.

— Я не нападала. Это он напал на меня.

— Зачем ему нападать на вас?

— У нас была серия передозировок. Он торгует наркотиками.

— Доктор Амбер?

— Да. Я нашла два пузырька с таблетками у него в сумке и…

— Зачем вы рылись у него в сумке?

— Искала доказательства, что он продает наркотики…

— Нашли?

— Нашла пузырьки и…

— Вы их касались?

— Да.

— Ну и как нам теперь использовать их в качестве доказательства?

Эмма молча пожала плечами.

— Амбер утверждает, будто вы напали на него и едва не убили, узнав, что он встречается с вашей дочерью.

— Да, но…

— Доктор Стил, настоятельно рекомендую вам вызвать своего адвоката, — сказал детектив.

Адвоката она вызывать не стала. Да и некого было.

Она спросила о Загаряне. Его не оказалось на месте. Она сдалась и позвонила Виктору. Тот нашел для нее адвоката, который из-за острых зубов и растрепанных седых волос напоминал акулу в парике.

Акула добилась ее освобождения под залог, но паспорт пришлось отдать. Ей запретили приближаться к Амберу меньше чем на полмили. Появляться в отделении тоже запретили. Она глотнула еще вина.

Работе конец. Карьере конец. Что делать дальше? Я умею готовить. Может, найду место повара.

Она долила остатки вина из бутылки. Плечи расслабились. Боль утихла. Факты не изменились, а вот настроение — да. Все не так и плохо.

Как же здорово, когда все по барабану!

Раздался звонок в дверь. Эмма не шелохнулась: она была не в настроении принимать гостей. Звонок раздался снова. Она сдалась и открыла дверь.

Это был Загарян.

— Как вы?

— Уже лучше, — сказала она, приподняв бокал. — А вы?

— Мне жаль, что утром меня там не было.

— А мне жаль, что я там оказалась.

— Что произошло?

И Эмма рассказала ему. О Тейлор. О том, что Амбер готов снять дочь с крючка, если Эмма забудет о наркотиках. Умолчала только о том, что Тейлор готова утопить ее, лишь бы помочь любовнику, и что прежней жизни пришел конец.

— Зачем вы напали на него?

— Я не нападала. Это он напал.

— Говорят, вы его чуть не убили.

— Увы, не получилось.

— Вот сейчас вы глупость сказали. После этого пути назад уже не было бы. Вашей карьере пришел бы конец.

— Ей и так конец.

Загарян покачал головой.

— Зря вы вмешались. Особенно жаль, что вы полезли в сумку Амбера и оставили свои отпечатки. Теперь у нас нет доказательств. Нет даже оснований для обыска у него дома. Ни один судья не выдаст ордер с теми уликами, которые у нас есть. Мне нужно поговорить с вашей дочерью. Вы придете?

— Нет. Попросите ее отца. При нем она ведет себя лучше.

Загарян кивнул.

— Но у меня есть и хорошие новости. Мы нашли бывшую жену Паука.

Бывшую жену Паука?

— Джесси. Вы ее знаете.

Разве?

— Вы недавно спасли ей жизнь. Та женщина, которую сбил грузовик.

Пациентка с татуировкой паука!

— Она рассказала что-нибудь интересное?

— Возможно. Не знаю, откуда у вас информация о дубе. И знать не хочу. Но внутри мы нашли нож со следами крови. Сейчас ведем анализ ДНК. Еще мы нашли дневник Паука. Он знал, что ввязался в опасную игру, поэтому оставил след.

После ухода Загаряна Эмма провела остаток вечера в размышлениях, выбирая между кулинарной школой и карьерой представителя фармацевтической компании.

Не зря же я провела столько лет в медицине, пожертвовав ради нее молодостью и браком?!

Вот уж спасибо Амберу: теперь и я стану торговать таблетками!

ГЛАВА 57

Тейлор сходила с ума от головной боли. Жаль, парацетамола нет. Скорее бы все кончилось. Мы тут уже несколько часов.

Она следовала указаниям Дика:

— Признайся, что мы встречаемся. Они и так уже знают. Отрицай все, что связано с наркотиками. У тебя болела голова. Я дал тебе парацетамол, и тебе стало лучше. Вот и все. Больше ничего не говори.

— Конечно.

Он ласкал ее. Она прижалась плотнее, чтобы коснуться губами его груди.

— Не сломаешься под давлением? Не утопишь меня, пожалев мать?

— Я ее ненавижу. — Тейлор поцеловала его в плечо, потом ниже. — И утоплю просто ради собственного удовольствия.

— Я люблю тебя.

— И я тебя люблю.

Тейлор улыбнулась, вспомнив остаток той ночи. Потрясающе. Кто-то кашлянул, вернув ее к реальности.

Детектив со странной фамилией на букву «зет», симпатичный и с коротко стриженными седыми волосами, брезгливо смотрел на нее.

Не такой уж он симпатичный. Да и старый.

— Что вы сделали с таблетками?

— Приняла. Это был парацетамол.

— А те, которые вы давали друзьям?

— Я им тоже давала парацетамол, когда у кого-нибудь болела голова. Им становилось лучше.

Они знают, что я лгу, но не могут доказать. Я начинаю уставать. Мне нужен адвокат.

Она обернулась к отцу:

— Папа, ты найдешь мне адвоката?

— Попробую, — пожал плечами Виктор. — У меня их уже не осталось. Последнего я отдал твоей матери.

Он пытался уговорить ее помочь Эмме.

Тейлор держалась изо всех сил, как просил Амбер, но с нее было довольно.

— Мне нужен адвокат.

— Конечно, — ответил Зет. — Мы подождем. А пока позвольте вас кое с кем познакомить. Она расскажет нечто интересное.

Он нажал на кнопку. Дверь открылась.

В кабинет вошла Кайла, великолепно выглядевшая в золотистых туфлях на высоком каблуке и бордовом кожаном пиджаке. Она улыбнулась, и Тейлор улыбнулась в ответ. Она знала Кайлу: когда-то та нянчилась с Тейлор. Было здорово. Вот бы такую мать!

Детектив Зет подставил стул, и Кайла села.

— Не расскажете Тейлор о докторе Амбере?

— Разумеется. Тейлор, мы с Диком встречаемся.

Сначала Тейлор ничего не поняла. Потом воспроизвела эти слова в голове. Еще раз. Теперь до нее дошло.

Просто уловка. Они хотят, чтобы я раскололась, вот и заставили Кайлу играть в их грязные игры. Ей всегда нравилась моя мать. Она врет.

— Да ладно?! — Она сразу возненавидела Кайлу.

— Да. Позавчера у нас состоялась помолвка.

Тейлор глянула на кольцо. У нее заболели глаза и защемило сердце. Яркий камешек в кольце сверкал даже в полумраке полицейского кабинета.

— Я тебе не верю.

— А зря. Я тебя никогда не обманывала.

— Не верю.

— Ну что ж… — Кайла открыла дизайнерскую сумочку и вытащила пару разноцветных полосок бумаги. — Вот наши билеты на самолет. Через две недели мы летим в Мексику.

Она показала их Тейлор, но та даже не взглянула. Кайла пожала плечами и протянула билеты Загаряну. Потом достала айфон и подошла к Тейлор.

Так бы и стукнула ее. От такого тяжелого и сладкого парфюма меня тошнит.

— Вот Дик и Иден на рыбалке. Вот мы ужинаем в ресторане. А вот…

Для следующего фото Тейлор не нужны были объяснения. На селфи Кайла с Диком лежали на медвежьей шкуре у камина.

Тейлор узнала оленью голову, висевшую над камином: третья ветка на правом роге была обломана. Они с Диком провели ночь в этом самом номере, на этой самой шкуре.

Меньше месяца назад. Тогда-то я и попала под домашний арест и лишилась телефона. Майк звонил, а я не ответила. Потом Майк умер.

— И давно это у вас? — В горле у Тейлор так пересохло, что даже глотать было трудно, а сердце сдавило от боли.

— Несколько недель.

— Ты в самом деле с ним помолвлена?

— Да.

Тейлор не выдержала и разрыдалась. Она плакала из-за того, что любовь оказалась обманом. Из-за того, что предала собственную мать. Но в первую очередь из-за того, что мать оказалась права. Вечно она права. Ненавижу ее. Как же я ее ненавижу! Никогда прежде Тейлор не чувствовала себя такой пустой, беспомощной и глупой.

Если она кого-то и ненавидела больше матери, то это был Амбер. Он обманул ее, использовал во всех возможных смыслах. Тейлор ненавидела его с такой силой, что еле могла дышать.

Я его уничтожу. Даже если это поможет матери соскочить с крючка. Даже если это убьет меня.

Виктор попытался обнять ее, но она оттолкнула отца и, обернувшись к детективу, заявила:

— Я расскажу все, что вам нужно. Спрашивайте.

ГЛАВА 58

Кайла вышла из полицейского управления с улыбкой на губах. Внешне она была прекрасна и спокойна, но внутри сердце заходилось от боли. Из-за тех страданий, которые пришлось причинить Тейлор. Из-за ненависти в глазах девочки.

У меня не оставалось выбора. Я должна была помочь Эмме. И отомстить Дику. Одновременно.

Ей пришлось рассказать Тейлор правду. Это было больно. Кайла сама была на ее месте всего лишь вчера.

Прошлым вечером ей в дверь позвонил Курт.

Кайле не хотелось его видеть. Все было кончено. Она носила кольцо Дика.

Но Курт не уходил.

Она сдалась и открыла дверь.

Он смотрел на нее с любовью и печалью.

Он меня жалеет.

— Мне нужно с тобой поговорить.

— Давай.

— Кайла, разговор серьезный.

Она неохотно впустила его в дом.

— Это по поводу Амбера.

— Тема закрыта.

— Кайла, он женат.

— Я тебе не верю.

— Он женат. У него двое маленьких детей. Сама смотри!

Он вытащил телефон и начал перелистывать фотографии. Привлекательная женщина чуть за тридцать. Двое детей примерно возраста Идена. Похоже, близнецы. Дик. Лежит возле бассейна, садится в минивэн, несет в дом пакеты с покупками. На вид — счастливое семейство.

Не может быть. Это же Дик, ее жених. Он только что подарил ей кольцо с бриллиантом.

— Познакомься: миссис Патрисия Амбер с Доди и Китти. Дика ты знаешь.

— Я тебе не верю.

— Вот ее номер телефона. Позвони.

Кайла не хотела звонить, но потом снова посмотрела на фотографии. Может, в разводе? Он говорил, что был женат и у него двое детей. Вдруг он их просто навещал? Нужно узнать.

Она позвонила. Ответила женщина:

— Дом Амберов.

— Я могу поговорить с доктором Амбером? — спросила Кайла сквозь душащий ее ком в горле.

— Его сейчас нет. Чем я могу вам помочь? Это его жена, Патрисия.

Кайле стало больно дышать. Она задыхалась.

— Нет, спасибо. Я перезвоню. — Она повесила трубку и посмотрела на Курта: — Теперь доволен?

Но он вовсе не выглядел счастливым.

— Нет, Кайла. Я не доволен. Мне больно видеть, как ты страдаешь. Я пришел ради друга. Эмме нужна твоя помощь.

Курт все ей рассказал.

У Кайлы не было иного выбора. Только разбить сердце Тейлор. И она это сделала. Теперь можно поехать домой и поплакать.

ГЛАВА 59

Загарян говорил отчетливо, но Эмма никак не могла поверить услышанному.

— С меня сняты все обвинения? Это как?

— Ваши друзья помогли. Сначала Джордж. Когда умерла Мэри, он пришел ко мне и рассказал, что шантажировал Амбера. Он не побоялся сам оказаться под следствием, чтобы помочь вам.

— Что у него было на Дика?

— Амбер штамповал рецепты на опиаты пачками. Некоторые пациенты приходили и спрашивали его. Поначалу Джорджу просто казалась странной такая популярность, пока однажды при нем Амбер случайно не обронил пакетик с фентанилом. Тогда Джордж все понял. Потребовал денег. Один раз сработало. Сами знаете, что случилось, когда он потребовал еще.

Эмма кивнула.

— Потом Курт Крамп. Он так обезумел от ревности, что нанял детектива, надеясь прижать Амбера. Крамп выяснил, что Амбер женат, и рассказал об этом Кайле, которая убедила Тейлор во всем признаться. И дочка с горя решила вас поддержать.

— Скорее, решила уничтожить Амбера.

— Это уже семантика. В общем и целом, вы свободны.

— Что дальше?

— Амбер отправится в тюрьму за торговлю наркотиками и покушение на убийство Джорджа. Это если нам не удастся доказать его причастность к смерти Кена. Еще мы расследуем его возможную связь с наездом на бывшую жену Паука. Кстати, на ноже из дупла дуба мы нашли кровь Кена и отпечатки Паука. Медицинскую лицензию Амбера аннулируют.

— Жаль. Он хороший врач.

— Он преступник.

— И все же неплохой врач.

Загарян покачал головой.

— Мне понадобятся ваши письменные показания.

— Еще раз?

— Да, еще раз. Я позвоню.

— Хорошо.

— И может быть, мы заодно поужинаем.

Полуулыбка в его глазах напомнила Эмме, что началась весна.

— Возможно.

Теперь она сидела и смотрела в телевизор, но не видела экрана. Она думала о людях, которые пришли ей на помощь. Думала о Тейлор. Да, дочь ей тоже помогла, но не из любви, а из ненависти. Эмма так и не могла понять, как же она относится к Тейлор.

Я столько лет провела в тревоге из-за нее. К лучшему или к худшему, но теперь наши отношения изменятся. Она все равно моя дочь, но она больше не ребенок. Тейлор придется жить с тем выбором, который она делает. Свое будущее определяет она сама.

Эмма жалела, что не смогла быть лучшей матерью, как раньше жалела, что не может быть стройнее или умнее, но ей пришлось смириться с этим.

Материнство — это не мое.

ГЛАВА 60

Тейлор не могла уснуть. Она устала. Ее сердце было разбито. Таблетки кончились.

Она натянула джинсы, надела зеленую куртку и медленно, осторожно открыла дверь. Пистолет.

Он был заперт в сейфе. Тейлор видела оружие, когда отец открывал сейф, пока она пряталась, играя с девочками. Она подсмотрела код: день рождения ее матери. Это был тот же самый вальтер, из которого папа учил ее стрелять, когда ей было десять, — одно из тех особенных занятий, когда они с Виктором бывали только вдвоем.

Она набрала код и открыла сейф, положила пистолет в правый карман, а патроны — в левый. Машина Виктора завелась легко. Тейлор тронулась с места, даже не закрыв дверцу. С трясущимися руками, полуслепая от слез, она поехала к дому Дика.

Позвонила в дверь.

Ничего.

Позвонила снова. Ей открыл Дик. На нем были только красные шорты и повязка на руке. Искалеченное лицо переливалось всеми оттенками синего и зеленого. Глаза превратились в щелочки.

— Что ты здесь делаешь?

— Я по тебе соскучилась. Приехала повидать.

— В два часа ночи?

Задыхаясь от боли, она протиснулась мимо него.

— Это правда?

— Что?

— Насчет Кайлы. Это правда?

— Что правда?

— Что ты ее любишь и собираешься на ней жениться.

— Нет, конечно. Я люблю тебя. С чего тебе пришла в голову такая глупость?

— Она так сказала.

Амбер помрачнел, но улыбнулся.

— Она солгала. — Он подошел поближе и обнял ее здоровой рукой. — Тейлор, я люблю тебя. Ты устала. Хочешь таблетку?

— Да, хочу.

Ей хотелось все забыть. Хотелось притвориться, что ничего не произошло, что Кайлы не существует, что Дик действительно любит только ее.

Она приняла таблетку. Он тоже.

Дик не выпускал ее из объятий. Она гладила его грудь, спину, бедра. Он помог ей снять куртку и джинсы, уложил на кровать, целовал ее, занимался с ней любовью.

Позже, обнаружив в ванной духи Кайлы, Тейлор даже не расстроилась. Она и так все знала, но предпочла на время забыть, чтобы еще раз насладиться сексом с ним. Она приняла душ, вытерлась белоснежным полотенцем, потом надушилась парфюмом Кайлы, прыснув пару раз и между ног.

Амбер уже спал. Тейлор подняла с пола куртку, достала пистолет и вставила патроны.

Он широко открыл глаза. В ужасе его взгляд метался, словно ящерица. Тейлор подняла пистолет правой рукой, направив ствол точно ему между глаз, чуть повыше носа.

— Не надо, — прохрипел он. — Тейлор, не надо.

— Почему это?

— Я люблю тебя, Тейлор. Ты же знаешь, что люблю.

— Знаю, что любишь. И я тебя люблю.

Она прицелилась в крошечный шрам под левой бровью, который был ей так хорошо знаком — она тысячу раз целовала его. Палец на спусковом крючке побелел, когда она осторожно потянула его на себя…

— Тейлор, не надо!

Дик выскочил из кровати в тот самый миг, когда распахнулась дверь и в комнату влетела Эмма.

ГЛАВА 61

— Тейлор, не делай этого, — сказала Эмма.

Тейлор не сводила глаз с Амбера. Ствол пистолета тоже следовал за каждым его движением. Будь на нем лазерный прицел, луч упирался бы точно в его шрам.

— Почему бы и нет?

— Это разрушит твою жизнь. Ты отправишься в тюрьму на долгие годы! Выйдешь оттуда уже старухой.

— Моя жизнь и так уже разрушена.

— Пока еще нет. Это только сейчас так кажется.

— Он уничтожил меня. Да и тебе никаких поблажек не делал. Почему бы не убить его?

— Потому что тебя арестуют! И посадят в тюрьму.

— Не обязательно. Не двигайся! — рявкнула Тейлор на Амбера, пытавшегося переместиться поближе к двери. — Сядь! — указала она движением подбородка, не сводя пистолет с цели. — Можно убить его и спрятать тело. Все решат, что он сбежал.

— Твой отец знает, что ты поехала сюда с его пистолетом. Это он мне позвонил.

— Он ничего не скажет. Отцу Амбер тоже не нравится.

— Прошу тебя, Тейлор. Дика посадят в тюрьму, и там он сдохнет. Пожалуйста, не надо разрушать себе жизнь.

— Не могу. Я не могу его отпустить. Хочу увидеть, как он умрет.

— Тогда позволь мне его убить! — взмолилась Эмма.

— Тебе?

— А почему бы и нет? Я ненавижу его не меньше твоего. И лучше уж сама сяду в тюрьму, чем увижу, как посадят мою дочь.

— Как мы избавимся от тела?

— Никак. Если мы его убьем, придется за это расплачиваться.

— Ладно. — Тейлор протянула пистолет матери.

Дик опрометью бросился в открытую дверь. Снаружи его уже ждал Загарян. Щелкнули наручники.

Эмма поставила вальтер на предохранитель.

— Вот и все.

Тейлор заплакала.

Мать подняла с пола куртку и помогла дочери одеться, а потом распахнула объятия, и Тейлор бросилась ей на грудь.

— Все кончилось, дочка.

ГЛАВА 62

Эмма посмотрелась в зеркало. Она сделала все возможное: новая стрижка, помада, тональный крем и непременно тушь. Новый халат.

Выгляжу лучше некуда.

После фиаско с Амбером она не спешила и долго думала, остаться или сменить работу. Та ночь в шестой палате никак не шла из головы.

Они ее бросили. Эмма никогда не чувствовала себя такой одинокой. У нее разрывалось сердце. Ей хотелось уйти, но гордость заставила остаться. Нельзя бежать. Надо посмотреть коллегам в глаза и увидеть, как им стыдно.

С прямой спиной и высоко поднятой головой она направилась к своему столу. Охапка цветов размером с рождественскую елку. Растянутый транспарант: «С возвращением, доктор Стил! Мы тебя любим, Эмма!»

Стальной прут в позвоночнике расплавился. Объятия за объятиями: Бренда, Келли, Джуди, Алекс, Курт — все были рады ее видеть.

О таком возвращении она не могла и мечтать.

Но… почему? Если я им дорога, то почему они бросили меня?

— Ребята не хотели тебя унизить, — объяснил Сэл. — Пытались пощадить твое чувство собственного достоинства. Решили, что для тебя это важнее сочувствия. В нужный момент ты сама бы их позвала.

То, что я считала безразличием, оказалось знаком уважения… Проклятая неуверенность в себе!

ГЛАВА 63

В дверь позвонили.

Тейлор было не до гостей, но звонок не умолкал.

Симпатичные цветы. Да и сам парень ничего.

— Я ищу доктора Стил.

— Ее сейчас нет дома. Я могу вам помочь?

Его глаза скользнули по ее набухшей груди и тонкой талии, потом вернулись к ее глазам. Парень покраснел.

— Я хотел ее поблагодарить.

— Тогда входите.

Он неловко уселся, пристроив букет на колени.

— Я Тейлор, ее дочь. За что вы хотели поблагодарить маму?

— Меня зовут Эрик. Эрик Вайс. Она спасла мне жизнь. Врачи говорят, я бы умер, если бы не она.

— А что с вами случилось?

— Случайная передозировка.

Тейлор кивнула.

Они говорили о погоде, о его работе, о ее учебе. Он посоветовал идти учиться на медсестру.

Они договорились на следующей неделе сходить в кино.

Должно быть, еще не слишком заметно.

В тот день, когда Тейлор отправилась на аборт, она была уверена в своем решении.

Потом мимо прошла молодая мама с крошечным младенцем на руках, сияющая, словно Мадонна Боттичелли. Она не обращала внимания ни на Тейлор, ни на людей вокруг, ни даже на дожидавшегося ее гордого отца. Она была полностью поглощена сморщенным личиком младенца, и глаза ее светились бесконечной любовью.

У Тейлор екнуло сердце.

Ей самой захотелось такого. Захотелось испытать всепоглощающую любовь. Смотреть на кого-нибудь так же, как эта мать смотрела на своего страшненькогомалыша.

Эта любовь зрела внутри нее, а она собралась вырвать ее, словно больной зуб.

Ее вкатили на кресле в операционную. Пришел доктор.

— Я передумала. Не хочу делать аборт. Хочу вернуться домой.

Ее выкатили обратно.

Она не рассказала никому. Даже Амберу. Это была ее тайна.

И Тейлор хранила ее до того самого дня, когда Эмма не выстрелила в Амбера.

Только тогда Тейлор рассказала матери все.

ГЛАВА 64

Тени уже становились длиннее, а воздух — холоднее, когда Эмма высадила Тейлор. Далековато от дома, но зато лучшая наркологическая клиника на сотни миль вокруг.

— Мам, я тут вот о чем подумала… Это ты вызвала полицию в ту ночь?

— Нет. Твой отец.

— Ты знала, что копы там будут?

— Нет. Но не исключала, что они приедут.

— Ты в самом деле была готова его убить?

— Конечно. Почему бы и нет?

— Но тебя упекли бы за решетку!

— Ну, отдых бы мне не помешал. Я хотела быть хорошей матерью и избавить от тюрьмы тебя. И очень хотела убить его. До сих пор хочу.

— В тюрьме он долго не протянет.

— Да.

Тейлор кивнула. Эмма завела машину.

По Тейлор пока не было заметно, что она беременна, если не считать сияющего лица. Виктор был прав. Она уже любит этого ребенка. Несмотря ни на что.

— Мам!

— Да?

— Я люблю тебя, мам!

Эмма не расплакалась — при дочери она никогда не плакала.

— Я тебя тоже люблю, дочка.

Отношения между ними никогда не станут прежними.

Эмма никогда не станет прежней.

Пусть я не лучшая мать в мире и не лучший врач, но я стараюсь изо всех сил. Я — доктор Эмма Стил и мама Тейлор. Уж какая есть. И у меня все в порядке.

Рада Джонс Милосердие

Только смерть, добрая подруга, способна даровать покой, который не купишь ни за какие сокровища, и утолить боль, от которой не избавит самый умелый из лекарей.

Мортимер Коллинз

Чтобы в этом мире была хоть капля справедливости, я посвящаю эту книгу собаке. Точнее, двум собакам.

Во-первых, Джипси Роуз Ли, моей душечке и хвостику, который всегда следовал за мной. Мне очень тебя не хватает. Во-вторых, Кирби, нашей доброй, верной подруге, которая выбрала нас в точности так же, как Гиннесс выбрала Эмму. Какой же веселой стала наша жизнь, когда ты появилась у нас в семье!

Ну а поскольку собаки по большей части не умеют читать, эта книга посвящается также всем тем, кто души не чает в собаках. Если вы разговариваете со своим псом и полагаете, что он вас понимает, значит, вы один из нас. Если вы не сомневаетесь, что собаке под силу читать ваши мысли, мы с вами в одной лодке. Если от улыбки питомца у вас становится теплее на сердце, эта книга для вас.

Глава 1

Доктор Эмма Стил сидела за массивным столом из красного дерева и ждала, когда ее начальник наконец перестанет переливать из пустого в порожнее и перейдет к делу. Ну и неделька выдалась… Она слушала его уже целых десять минут. По меркам врача неотложки — целую вечность. Ее ждали пациенты, а начальник впустую тратил ее время. Чтобы отвлечься, Эмма представила его в образе червяка. Она бы сейчас с радостью превратилась в малиновку. И что дальше? Склевала бы шефа? Фу, какая гадость. А если его зажарить в масле с прованскими травами? И подать с острым соусом?

— Эмма, ты прекрасно знаешь, как я тебя ценю, — бубнил шеф, перебирая на столе бумаги и стараясь не смотреть ей в глаза.

Она улыбнулась, гадая, когда же прозвучит слово «но». Все, что говорится перед этим союзом, выеденного яйца не стоит. Так, сладкая оболочка для горькой пилюли. Гель для ректальных обследований.

— … Но показатели отделения неотложной помощи вызывают беспокойство. Расходы просто зашкаливают. Попечительский совет недоволен. Пока мне удается вас выгораживать, но всему есть свой предел.

Дело не в попечителях, а в тебе. Ты бы меня и под колеса автобуса толкнул, стремясь изобразить бурную деятельность. Ты прекрасно знаешь, что изменить динамику показателей за пару суток невозможно, но при этом запросто пожертвуешь мной, лишь бы усидеть в своем кресле.

— Я понимаю.

— У тебя месяц. Если за этот период заметных сдвигов не будет, придется освободить тебя от занимаемой должности. Мне пришлось задействовать все свои связи, чтобы выбить для тебя столько времени. Большего у меня не проси.

— Спасибо, Гас.

Доктор Гас Грейвел, заместитель директора больницы «Венис», кивнул Эмме в ответ. В глаза он ей так и не посмотрел.

По дороге на рабочее место Эмма глянула на циферблат. Еще восемь часов до конца работы. Сегодня день рождения Винсента. Ему исполнилось бы девять. Она вспомнила его рыжие волосы, торчавшие в разные стороны, словно колючки у ежика; запах подкисшего молока и детской присыпки. К горлу подступил комок. Эмма прикусила губу, чтобы сдержать слезы, и ускорила шаг.

Глава 2 Ангел

Ненавижу понедельники. Паскудство сплошное. Шум такой, что можно оглохнуть. Надрываются телефоны, орут сигналы тревоги на датчиках, матерятся алкаши в приемном покое. И все равно я слышу стоны, когда прохожу мимо ее палаты. Заглядываю внутрь. Она одна. Стоны сменяются воплями:

— Помогите! Помогите! Помогите!

— Что вам нужно?

— Помогите! Помогите!

Побелевшие глаза, которые когда-то были зелеными. Редкие сальные волосы, липнущие к голове. Старуха воняет.

— Чем вам помочь?

— Помогите! Прошу! Пожалуйста!

— Как вас зовут?

— Глэдис.

— Ясно, Глэдис, чем я могу вам помочь?

— Помогите!

Она всхлипывает. Слезы бегут по лицу, изрезанному глубокими морщинами. Руки, похожие на лапки ящерицы, тянутся ко мне.

Я отшатываюсь.

Она силится сесть. С воплем падает обратно.

Я хватаю пару перчаток и спешу ей на помощь.

Она взвизгивает, ее грязные ногти впиваются мне в кожу. Глубоко.

Я вырываюсь и смотрю на руки: на коже остались красные отметины в форме полумесяцев. Это мне в знак признательности за помощь.

— Помогите…

— Я скоро вернусь.

— Не уходите… умоляю… не уходите…

Она начинает выть.

Я мою руки. Два раза. Затем ввожу свой пароль и захожу в электронную базу данных, чтобы узнать, с кем имею дело.

Ага, вот она. Пятая палата. Глэдис Вон, 86 лет, перелом бедра.

Хочется, конечно, заглянуть в ее медицинскую карту, но это слишком рискованно. По закону о преемственности и подотчетности медицинского страхования сведения о пациентах теперь охраняются; если меня поймают, всему конец.

К счастью, компьютер у меня за спиной включен. Не знаю, кто им пользовался до меня, но из своей учетной записи простофиля не вышел. Отлично.

Нахожу карточку пациентки. Да она полная развалина. Поступила из дома престарелых. Деменция. Мерцательная аритмия. Антикоагулянты.

Плохо дело. С такими показателями вероятность дожить до следующего года не больше пятидесяти процентов. Ей осталось от силы пару месяцев. Да и то если повезет. И эти месяцы будут пыткой. Постоянная боль, когда меняют подгузники. Пролежни на спине. Она будет гнить в собственной моче. Не хотелось бы оказаться на ее месте.

Просматриваю назначения. Самая малость морфина. Торадол, парацетамол. Все это ей особо не поможет.

Оглядываюсь по сторонам. Все заняты своими делами.

Тогда я отправляюсь в комнату отдыха за волшебной ампулой. Закачиваю в шприц все пятьсот микрограмм. Жидкость кристально чистая. Она сулит счастье и покой.

Возвращаюсь. Старуха таращится на меня, словно впервые видит.

— Ты кто?

Я улыбаюсь.

— Вот и подоспела ваша помощь. — Ввожу содержимое шприца в капельницу. — Ну как, Глэдис? Вам уже лучше?

Искаженное мукой лицо расслабляется. Старуха улыбается, обнажая десны с редкими пеньками оставшихся зубов. Она счастлива.

— Я тебя знаю. Ты ангел.

Я? Ангел? И тут до меня доходит.

Я ангел милосердия. Ангел смерти.

Я и правда ангел.

Глаза старухи сияют.

А потом она опускает веки.

Глава 3

Чтобы войти в отделение неотложной помощи, Эмма привычно ввела пароль. Внутри царил холод. Кондиционеры работали на полную катушку: их, как обычно, не выключили. Исходящий от ламп свет с синеватым отливом тоже казался холодным и безжалостным. Эмма залезла в мобильный проверить, нет ли ответа от Тейлор. От дочери уже два дня не было весточки. Плохо дело. Интересно, что она задумала? Впрочем, ничего хорошего ждать не приходится.

Эмма хотела позвонить Тейлор, но времени не было. В коридоре стояли носилки с пациентами. Небось, все палаты забиты под завязку. Пищали датчики, стонали больные, звонили телефоны. Пахло хлоркой и кровью. Эмма провела удостоверением по считывающему устройству и вошла в компьютерную систему.

Внезапно раздался леденящий кровь вопль, перекрывший окружающий шум. За первым криком последовал еще один. Ну вот, началось. Цирк зажигает огни.

Джуди, старшая медсестра отделения, тронула Эмму за плечо:

— Доктор Стил, можно вас в первую палату?

Эмма не стала задавать лишних вопросов. Взяв стетоскоп, она поспешила туда, где требовалась ее помощь.

Надрывно голосят датчики. Старуха. Дряхлая. Синюшный цвет лица. Глаза закрыты. Острые скулы, кажется, вот-вот прорвут обтягивающую их пергаментную кожу. «Давненько она не лакомилась стейками», — мелькнула мысль у Эммы в голове.

Она переступила порог.

Медсестра Фейт, крупная красивая девушка, оторвала взгляд от капельницы. Бренда — вторая сестра, миниатюрная брюнетка с кожей шоколадного цвета, отключила сигнал тревоги.

Ненавистница Эммы, доктор Энн Ашер, стояла у изножья койки и смотрела, как врач-стажер делает интубацию. При виде Эммы серые глаза Энн потемнели.

Врач-стажер из новеньких согнулся над пациенткой, сунул клинок ларингоскопа в полуоткрытый рот и отодвинул язык старухи, освобождая место для интубационной трубки.

Клинок ларингоскопа в крови. Значит, предыдущие попытки стажера оказались неудачными. Интересно, сколько всего их было?

Пульмонолог держал наготове эндотрахеальную трубку. Орали датчики. Эмма глянула на показания. Давление низкое. Уровень кислорода в районе восьмидесяти. Для интубации маловато.

Она придвинулась поближе. Пульмонолог наконец увидел ее и просиял.

Эмма прочистила горло.

— Ну как, ребята, помощь нужна?

Стажер поднял на нее взгляд, и клинок ларингоскопа звякнул о пару оставшихся у старухи зубов.

— Спасибо, справимся сами, — отозвалась Энн. — Давай, — бросила она стажеру, отворачиваясь от Эммы.

Датчики заверещали еще громче, сигнализируя о критическом состоянии больной.

Кислород уже семьдесят три.

— Вы-то, может, и справитесь, а вот пациентка нет, — мягко улыбнулась Эмма.

— У нас все под контролем, — огрызнулась Энн.

— У вас-то само собой, а у нее? — Эмма кивнула на старуху: — Эпикриз?

— Поступила из дома престарелых. Девяносто восемь лет. Деменция. Попала к нам из-за низкого содержания кислорода и высокой температуры. У нее есть отказ от проведения реанимационных процедур, но он старый и не подписан, — ответила за Энн Бренда.

— Полагаете, ей нужна интубация? — Эмма перевела взгляд на Энн.

— Иначе она умрет!

— Она умрет в любом случае. Дайте ей спокойно уйти.

— Стажеру нужна практика. Это же отличная возможность: ни родственников, ни отказа от реанимации. Такой шанс упускать нельзя.

Улыбка исчезла с лица Эммы.

— Перед вами не шанс и не возможность. Это человек, заслуживший покой. А стажер пусть учится на других пациентах.

— У нее нет отказа от реанимации. Или вы предлагаете нам сидеть сложа руки? Может, мы ее еще и вытянем.

— Ей девяносто восемь лет, у нее деменция. Пациентка умирает, ее уже не спасти. Но она не подопытный кролик. Отнеситесь к ней просто по-человечески, а большего и не нужно.

— Да что с вами такое, в конце концов? — Энн повысила голос. — Профессиональное выгорание? Не хотите работать? Я в первый же день поняла, что зря вас назначили завотделением!

Прищурившись, Эмма ответила спокойным тоном:

— Она ваша пациентка. Решать вам. Но потом я с особым вниманием изучу все ваши действия. Где это видано, что больные должны страдать ради обучения стажеров? Как ни старайтесь, она все равно умрет. Причем скоро. Повторяю: дайте ей спокойно уйти; большее не в наших силах. Пациент превыше всего. Всегда. Если вы об этом забыли, то какой тогда из вас врач?

Энн скривилась, словно наступила в кучу собачьего дерьма.

— И вы еще считаетесь врачом неотложки! Вам в психиатры надо.

— Моя специализация — не ваше дело. За собой лучше следите.

Энн побелела, лишь щеки пылали румянцем. Она повернулась к стажеру:

— Скажите спасибо нашей завотделением, доктору Эмме Стил. Благодаря ей мы просто оставим пациентку умирать. Вот так, с ее точки зрения, надо поступать с больными людьми. Вы в дальнейшем, надеюсь, будете действовать иначе.

Стажер опустил ларингоскоп. Руки у него дрожали. Покраснев, он посмотрел на дверь.

— Ей необходим покой. Вы дали ей какое-нибудь болеутоляющее? Седативное? — спросила Эмма.

Стажер отрицательно покачал головой.

— Тогда введите фентанил. Для начала сто микрограммов. Если этого окажется мало, добавьте лоразепам. Даже когда пациента не спасти, надо хотя бы избавить его от страданий. Именно это и делает нас врачами. Пациент превыше всего. Понимаете?

Стажер кивнул.

Бедный мальчик. Похоже, сейчас он мечтает о норке, куда можно забиться. Нет здесь никаких норок. Я лично проверяла.

Эмма вышла из палаты. За спиной звенел визгливый голос Энн:

— Видали? Она никогда особо не блистала, но сейчас это уже переходит все границы. Подождите, еще чуть-чуть, и она сама начнет убивать пациентов, как доктор Кеворкян^[15]. Тоже мне нашлась избавительница от страданий! Жду не дождусь, когда ее наконец выпрут отсюда!

— Из вас получится отличная заведующая, доктор Ашер.

Энн горько усмехнулась.

Да эту Энн давно пора сдать в антикварный магазин. Наверное, опять забыла принять таблетки.

Глава 4

Чтобы перевести дух, Эмма заперлась в душевой. В груди заходилось сердце, а от гнева перехватило горло. Она вымыла руки. Посмотрелась в зеркало. Ну и видок у меня! Лицо горит, сердце колотится, голова раскалывается. Господи, как же хочется раздавить эту гадину Энн. Чтоб ее размазало, словно муху, врезавшуюся на полной скорости в лобовое стекло.

Эмма сделала глубокий вдох. Плеснула водой в лицо. Снова вздохнула. Пульс постепенно начал приходить в норму. Спазм в горле сошел на нет, и ей удалось сглотнуть.

Слава богу, что на свете есть душевые. Только тут можно хоть ненадолго уединиться и прийти в себя. Энн в своем репертуаре: да, она великолепный врач, но при этом редкая стерва. Она старше и потому считает, что заведующей должны были назначить ее. Может, она даже права. Но суть в другом. Если я закрою глаза на ее выходку, подчиненные перестанут меня уважать. А этого я себе позволить не могу.

Вернувшись на рабочее место, Эмма зашла в базу данных и открыла медкарту пациентки из первой палаты. Девяносто восемь лет. Действительно, поступила из дома престарелых. Родственников нет.

Надеюсь, я умру еще до того, как останусь на свете одна-одинешенька. Бедная бабулечка. Надеюсь, они сделали все, как я велела, и дали ей спокойно уйти.

Она вывела на экран сводную базу по отделению, которая представляла собой кучу разноцветных прямоугольников и квадратов с длинным списком больных с номерами палат и жалобами, а также комментариями и запросами работников. Аппарат для УЗИ в девятую палату пока так и не привезли. От Энн надо как-то избавляться.

Эмма почти закончила, когда из динамиков раздался хриплый голос:

— Код девяносто девять^[16]. Отделение неотложной помощи, пятая палата.

Эмма направилась по вызову.

Переступив порог, она оказалась в тесной комнатенке, где едва помещались койка и стул. Воздух был спертым. В палате толпилась куча людей, источающих целый букет разных запахов. Командовал здесь доктор Алекс Грин. Руди, медицинский техник, делал пациентке искусственное дыхание. Молодец, хорошо работает. Кровь поступает к сердечной мышце.

Действия врачей напоминали работу отлаженного механизма, они даже обходились без слов. Бен, заведующий младшим медперсоналом, готовил вторую капельницу. Фармаколог Сэл подбирал нужные лекарства. Доктор Грин отдавал распоряжения. Все четко, придраться не к чему, вот только места маловато.

— Давайте переместимся в палату напротив, — предложила Эмма.

— Отличная мысль.

— Можно во вторую, — подсказала медсестра Джуди.

Эмма кивнула. Взявшись за койку, врачи перекатили ее в соседнюю палату. Фейт перетащила медикаменты в пакетах. Старшая медсестра Эми отвечала за датчики. Шествие замыкали Эмма и Алекс.

— Что случилось? — спросила Эмма.

— Понятия не имею.

— Из-за чего она сюда попала?

— Перелом бедра. Упала. Но в целом вроде все было нормально. Я собирался перевести ее в ортопедическое. Потом к ней заглянула сестра, а пульса уже нет.

— Кто за ней закреплен?

— Бренда.

Бренда у нас умничка. Да и Алекс тоже. Случись что-то странное, они бы непременно заметили.

Прошло полчаса. Несмотря на все усилия врачей, спасти пациентку не удалось.

Поникший Алекс отправился разговаривать с родственниками покойной. Вернулся он в еще более подавленном настроении.

— Известие их, мягко говоря, не обрадовало. Они не понимают, как такое могло случиться.

— Я тоже, — отозвалась Эмма.

— Бред какой-то.

— Сердечный приступ? Инсульт? Внутреннее кровоизлияние? Алекс, ты ей МРТ головы сделал?

— Эмма, да ты что? За кого ты меня принимаешь? За сопливого интерна?

— Извини. Я просто хочу понять, что произошло.

— Я тоже.

— Что ты ей дал?

— Да так, мелочевку всякую. Чуток морфина. Торадол. Пожалуй, всё.

— На анафилаксию не похоже.

— Угу.

— Посмотрим, что покажет вскрытие.

— Сюрпризов не жди, — фыркнул Алекс.

— Да какие там сюрпризы. Я ведь уже четырнадцать лет работаю в неотложке и до сих пор жду, когда патологоанатом хоть чем-нибудь меня удивит. — Эмма похлопала Алекса по плечу и вернулась на свое рабочее место.

Сначала вызов к начальству, потом Энн, затем безуспешная попытка реанимировать пациентку… А до своих больных она так и не добралась. Эмма занялась делами, но случившееся не шло у нее из головы.

У нас неотложка. Здесь постоянно кто-то умирает. По самым разным причинам. Но с пациенткой все было нормально. Ее собирались переводить. И вдруг она умирает. Странно. Очень странно.

Эмма покачала головой и вернулась к работе.

Чтобы наверстать упущенное время, ей потребовалось несколько часов. Наконец она глубоко вздохнула и потянулась. Хлебнула остывшего кофе из кружки. Поморщилась. Затем заглянула в мобильный. Два пропущенных вызова. Один номер незнакомый. Другой принадлежал Виктору. Он оставил голосовое сообщение: «Перезвони мне».

Глава 5

Эмма рассвирепела. И больше ничего? Серьезно?

Чувствуя, как у нее снова заколотилось сердце, она отправилась в пустой рентгенологический кабинет. Тесно как в кладовке, и уюта примерно столько же. Но, за исключением душевых, этот кабинет был единственным местом во всем отделении, где Эмма могла уединиться. Доктор Стил затворила за собой складную дверь.

Ее бывший муж Виктор работал кардиологом этажом выше. Хлопот у него было не меньше, чем у нее, поэтому он вряд ли стал бы беспокоить Эмму без веской причины. Наверняка что-то случилось с их дочерью Тейлор. Причем, как всегда, что-то плохое.

Виктор ответил после первого гудка.

— Эмма?

— Нет, папа римский. Что стряслось?

— Ты на работе?

— Ну а где мне еще быть?

— Я тебе звонил по поводу Тейлор.

— Что с ней?

— Она сбежала.

— Опять?

— Да. Ее не видели со вчерашнего дня. Вроде бы ушла вчера вечером или ночью.

Сердце екнуло. Тейлор была на лечении в реабилитационном центре. Снова за старое.

— Ей оставалось всего несколько недель. Она сама попросилась на реабилитацию. Зачем ей оттуда сбегать?

— Может, передумала?

— Как же я от этого устала, — вздохнула Эмма.

— Я тоже.

— Ты звонил Маргрет?

В Маргрет, матери Виктора, Тейлор души не чаяла. Будучи южанкой и придерживаясь современных взглядов, пожилая дама обожала чай с бурбоном и никогда не упускала возможности себя им побаловать. Внешне она напоминала фарфоровую куколку, но характер у нее был кремень.

— Не хочется ее беспокоить. Она едва пришла в себя после сердечного приступа.

— А какие у тебя еще варианты?

Виктор вздохнул.

— Может, ты что-нибудь придумаешь?

— Я спрошу Эрика.

Эрик, недавнее увлечение Тейлор, работал медбратом в блоке интенсивной терапии.

— Очень надеюсь, что она у него, — заметил Виктор. — Он на нее положительно влияет.

— Черта с два. По-моему, такое вообще никому не под силу.

После ухода Виктора воспитание дочери практически полностью легло на плечи Эммы. Тейлор была трудным ребенком, а потом стала еще более трудным подростком. А мне-то казалось, что она наконец взялась за ум. Ну я и дура.

— Эмма, ну зачем ты так. Она ведь тоже старается.

— Угу. Старается свести нас обоих с ума. Впрочем, все как обычно.

А ты, Виктор, как обычно, давишь на больное. У Эммы запылали щеки. Ей хотелось наорать на бывшего мужа, но она сдержалась. Какой сейчас смысл устраивать скандал?

— Мне надо идти. Давай ты все-таки позвонишь матери. А я найду Эрика.

Глава 6 Ангел

Все оказалось проще пареной репы.

На меня никто никогда не подумает. Пациентка была закреплена не за мной.

Я просто помогаю старушке. Зачем ей мучиться и страдать? Одна беда: у меня кончается фентанил.

Нужна какая-нибудь альтернатива. Чтобы действовала так же быстро, безболезненно и незаметно.

Раствор калия? От него сильное жжение.

Морфин? А как его достать? За расходом наркотических препаратов тщательно следят.

Инсулин? Результат не гарантирован.

А как насчет старой доброй подушки? Тихо и бесплатно. Какое сопротивление смогут оказать старички? Да никакого. Минута — и все кончено. Но сначала придется отключить датчики. За ними мало кто следит — у всех хлопот полон рот, — но лучше перестраховаться.

Отличный план!

За дело, ангел!

Глава 7

К тому моменту, когда Эмма добралась до дома и стянула у порога рабочие кроксы, уже стемнело. Она привычно кинула на старый стул Виктора тяжелую сумку, в которой всегда таскала с собой скальпель, фонарь, жгут, зажимы и лекарства.

Затем она заперла дверь.

Ее ждали горячая ванна и вино, о которых она мечтала весь день. Они помогали избавиться от грязи и страданий — неизбежных спутников ее работы. Ну а сейчас, когда она села на диету, других удовольствий у нее почти не осталось. Вино Эмма выбирала очень тщательно. Оно доставляло удовольствие и сулило успокоение. Половину ежедневного объема калорий Эмма получала из вина.

Пора отпраздновать день рождения Винсента.

Она остановила свой выбор на испанском вине борсао «Трес пикос» 2016 года из винограда гарнача. У большинства испанских вин резкий вкус. У них полно потаенных темных уголков, совсем как на картинах Гойи. А вот это ласковое и нежное, как шелк.

Тихо хлопнула пробка. Эмма налила вино в бокал на длинной ножке. В ванну пока лезть не хотелось. Она посмотрела на вино на свет.

Темно-красное. Если не глядеть на края — почти что черное. Совсем как венозная кровь.

Она помотала головой. Даже сейчас не можешь отвлечься от работы.

Эмма прочитала текст на этикетке: «Вино богатое, структурированное, с глубоким вкусом, в котором доминируют ноты ежевики, сливы, ванили, с композицией оттенков красных фруктов, цветов, кожи…» Кожи? А что это кожа делает у меня в бокале? Разве дубовых ноток мало? А если бы я была вегетарианкой?

Она вдохнула аромат вина, покрутила его в бокале и понюхала снова. Затем сделала глоток. Погоняла вино во рту, смакуя его и не забывая, что за горький вкус отвечают находящиеся в задней части языка вкусовые сосочки. Вобрав в себя аромат до последнего оттенка, Эмма проглотила напиток. В груди сразу сделалось теплее.

Прямо в медицинской униформе она опустилась на диван, обитый зеленой кожей. Она так устала, что не было сил переодеться. В обеденный перерыв вместо перекуса она отправилась в блок интенсивной терапии, чтобы поговорить с Эриком. Он как раз работал, делал обход пациентов. Из-за измученного вида и короткой щетины он выглядел старше своих двадцати четырех лет. Эмма улыбнулась. Красивый мальчик. Сейчас он выглядит куда лучше, чем в первый раз, когда лежал с нитевидным пульсом на носилках. Хорошо, что его удалось спасти.

— Привет, Эрик!

При виде Эммы парень просиял.

— Доктор Стил! Рад вас видеть. Чем могу помочь?

— Ты Тейлор не звонил?

Глаза Эрика удивленно расширились.

— Я вообще-то недавно у нее был. Она делает успехи. Мы пообедали, потом гуляли, разговаривали…

— Не ругались?

— Ругались? Совсем наоборот. Вообще-то… — Он кинул взгляд на больных, вздохнул и снова поднял глаза на Эмму: — Я сделал Тейлор предложение. Знаю, ей только семнадцать, но скоро уже исполнится восемнадцать. Я люблю ее. Честное слово. Я… у меня такого никогда ни с кем не было. Я всю жизнь мечтал о такой девушке. Простите, доктор Стил, надеюсь, вы не станете сердиться, что я не посоветовался с вами. Это произошло само собой, я ничего такого не планировал. Но Тейлор была такой красивой… такой милой… Вот я и не сдержался.

— И что она ответила?

— Расплакалась.

— А потом?

— Я сказал, что очень ее люблю. И если она не готова, буду ждать столько, сколько нужно. Мне никто другой не нужен.

— И?

— Она заплакала еще сильней. Пришлось дать ей свою бандану, чтоб высморкалась.

Эмма рассмеялась.

— Мы сели на траву. Съели по мороженому. Я стал рассказывать, как здорово мы заживем вместе. Сказал, что только ее хочу видеть матерью моих детей. Тут она снова начала плакать. Ну я и говорю: «Ладно-ладно, ничего страшного. Не хочешь детей — тогда просто заведем собаку». Я думал, ей нравятся собаки, а она и вовсе в три ручья зарыдала. А потом побежала прочь от меня, к себе в корпус. Думаю, от неожиданности.

— Она еще слишком молода, чтобы думать о детях.

— Я понимаю. Но потом… со временем…

— Со временем все меняется. Через год ты можешь к ней охладеть.

— Не охладею. Любовь — это самое сильное чувство на свете.

— А как же ненависть?

— Ненависть — та же любовь. Просто испорченная, нераспознанная.

— Может, оно и так, — улыбнулась Эмма. — Спасибо, Эрик.

— А что случилось?

— Тейлор пропала. Прошлой ночью. Мы не знаем, где она. Думала, вдруг ты в курсе.

— Пропала?!

— Да. Утром заглянули к ней в комнату, а там никого.

— Но почему она сбежала?

— Именно это я и хотела узнать.

И благодаря тебе узнала.

Глава 8 Ангел

У этой, похоже, рак. Сама тощая, кожа желтая, а голова лысая, как бильярдный шар. Последствия химии. И при этом она не такая уж и старая. Сколько ей? Сорок? Пятьдесят? Я смотрю на запястье, туда, где болтается браслет пациента. Тридцать три. Какая несправедливость. Бедняжка держится за край носилок, ее рвет.

Чтобы подавить тошноту, ввожу ей вторую дозу зофрана.

— Как вы себя чувствуете?

— Ужасно. Лучше б я сдохла. — Она снова сгибается в приступе рвоты. — Ну и отстой эта химия. Да и толку от нее. Выиграю каких-то пару месяцев. Проще отказаться. Какой смысл так жить? Разве это жизнь?

— Так зачем вы согласились на химиотерапию?

— Родители настояли. Я не смогла им отказать. Не думала, что будет настолько худо. Лучше уж сдохнуть, и всем станет легче. Они ведь тоже мучаются, наблюдая, как я медленно умираю.

Мне все ясно. Я очень хорошо ее понимаю. Надо помочь. У меня как раз хватит остатков фентанила.

Во время перерыва я забираю ампулу из шкафчика и отправляюсь обратно. Резко останавливаюсь.

Нет, прямо сейчас вернуться к больной нельзя. Где это видано, чтобы люди возвращались с обеда на работу раньше? Это вызовет подозрение. Я отправляюсь в столовую. Там так воняет маслом, что у меня перехватывает дыхание. Беру себе крем-суп из цветной капусты. На вкус он так омерзителен, что тянет блевать.

Так и не доев, я возвращаюсь.

Пациентка пропала!

Куда она подевалась? Ее перевели? Сверяюсь с базой данных. Ага. Ей выделили палату. Наверху. Обычно на это уходит несколько часов.

Я багровею от злости. Мне ведь так хотелось ей помочь!

Чтобы успокоиться, делаю дыхательные упражнения. Повторяю их раз за разом. Наконец пульс приходит в норму. Теперь можно собраться с мыслями. И тут до меня доходит. Едва не произошла страшная ошибка. Больная была закреплена за мной. С кого спросят, если она вдруг умрет? А мне лишнего внимания не нужно.

Да уж, ситуация была опаснее некуда. Но на этот раз мне повезло.

Осторожнее, ангел.

Глава 9

Тем утром, идя с парковки возле отделения неотложки, Эмма наслаждалась легким ветерком, приятно холодящим виски. За всю ночь она не сомкнула глаз: ей не давали покоя мысли о Тейлор. Где она? Что с ней? Наступил рассвет, ответы так и не появились, зато началась жуткая мигрень, которую сопровождали тошнота и нечеткое зрение. Хоть бы сегодня с утра было поспокойнее. В глазах такой туман, что я даже швы толком наложить не смогу.

Она ввела код, чтобы открыть дверь в отделение неотложки. Створка распахнулась, и в мозг ворвался оглушительный шум.

— Код шестьдесят шесть^[17], отделение неотложной помощи.

Мимо пролетел какой-то силуэт в синем. За ним со скоростью олимпийских спринтеров мчались шестеро человек.

Эмма устремилась следом.

Беглеца настигли в фойе, схватив за синюю бумажную больничную рубаху. Она порвалась, обнажив пухлые розовые телеса. Трепеща, словно пойманная на крючок рыба, убегавший скинул рубашку и рванул дальше.

Его снова догнали, и медбрат Карлос дернул пациента за ногу. Все повалились на пол, и началась куча-мала.

— Отстаньте! Отстаньте, говорю! Вы меня раздавите! Пустите-е-е!

Сплетение рук и ног на бетонном полу. Пальцы силятся ухватиться за конечности и голову. В этом хаосе не разобрать, кто кого и за что держит.

— Лежать, черт подери! Не дергайся! Не кусайся! Кажется, я ухватил его за промежность.

— Да нет, это моя рука.

— Пустите… пустите… пустите…

Мимо, шаркая ногами, шла старуха, опираясь на ходунки. Остановившись как вкопанная, она уставилась на происходящее. Замерла и молодая мамочка, впившись взглядом в дерущихся. Закричали дети. Прибежали охранники с электрошокерами. Куча-мала распалась.

— Настоящий цирк, — буркнула Фейт, наблюдая за происходящим из-за плеча Эммы. Зрачки медсестры настолько расширились, что занимали почти всю радужку.

— Это точно. Приготовь, пожалуйста, «пять и два». И носилки с фиксаторами.

«Пять и два», классический «успокоительный коктейль» для буйных, представлял собой смесь двух препаратов: галоперидола и лоразепама. Кололи его внутримышечно, а если надо, то и сквозь одежду, чтобы умерить пыл особо ретивых пациентов.

— Слушаюсь.

Беглец вывернулся. Битва разгорелась заново.

— Он укусил меня!

Звук удара. Вопль.

— Мне нос сломали!

Алые брызги крови.

Старушка с ходунками покачнулась. Охранник помог ей сесть на стул.

В итоге беглец разрыдался, издавая сдавленные, почти детские всхлипы, странные для мужчины его габаритов. С десяток рук подняли его с пола и уложили на носилки. Свара закончилась.

— Где «пять и два»? — спросила Эмма.

— У меня.

Фейт схватила пациента за бедро и стиснула кожу. Одним плавным движением она выхватила из кармана шприц, сняла зубами колпачок с иглы, вогнала ее до основания и ввела препарат. Затем выдернула шприц и снова надела на иглу колпачок.

Эмма дернулась. Что за глупости? Зачем так делать? А если бы она нечаянно укололась? Последовали бы недели, а то и месяцы анализов, профилактики и тревог, не подхватила ли заразу. Надо с ней поговорить.

— Зафиксируйте его, — велела Эмма.

Джуди стянула запястья и лодыжки пациента мягкими ремешками и закрепила их на каталке. Больной бился головой и плакал, но всхлипы делались все тише и тише. Спустя несколько минут он погрузился в сон.

Бой с буйным пациентом они выиграли, но отделение неотложки понесло серьезные потери. Рой приложился головой и теперь жаловался на дурноту. Алексу в ходе драки вдавили очки в лицо, и линзы оставили на коже глубокие следы, прежде чем выпасть из оправы. У Карлоса шла кровь из сломанного носа. Бену достался укус: правая рука опухла, на ней алели следы зубов. Кожу прокусить не удалось, но Бен все равно побелел от гнева.

— Слышь! Это из-за тебя! Зачем ты отпустил его ногу? Вот он меня и цапнул! — набросился он на Карлоса.

Тот не остался в долгу:

— Неужели? Да он мне нос сломал, потому что ты отпустил его руку!

— Я бы и не отпустил, если бы мы не упали, когда ты ему в ногу вцепился. Тупой латинос!

Карлос побагровел и, стиснув кулаки, бросился на Бена.

Эмма встала у него на пути:

— Хватит!

Карлос свирепо сверкнул глазами. Открыл рот, собираясь что-то сказать, но передумал, развернулся и ушел. Бен, прищурившись, проводил его взглядом.

Вроде бы взрослые мужчины, а ведут себя как мальчишки. Им бы только погоняться друг за другом да подраться. Что ж, Алексу будет урок. В следующий раз он дважды подумает, прежде чем припустить вдогонку за больным. Беглецами занимается служба безопасности. А что в итоге я получила? Были подчиненные, стали пациентами.

Отправив пострадавших на осмотр, Эмма принялась обходить больных Алекса, которые теперь перешли к ней.

Через два часа она вернулась на свое рабочее место и обнаружила, что в ее кресле сидит доктор Крамп. Сердце у нее екнуло, но потом Эмма вздохнула с облегчением. Мы же теперь снова друзья. Вроде бы. Затяжная холодная война осталась в прошлом.

— Привет, Эмма. Заглянул заполнить кое-какие бланки и тут узнал, что у тебя возникли сложности. Хочешь, задержусь на пару часиков и помогу?

— Ты серьезно?

— А что такого? Мне лишь бы успеть вернуться домой к пяти. У нас, знаешь ли, праздничный ужин. Годовщина.

— Спасибо тебе, Курт. Как Шейла?

— Отлично. Как только мы решили усыновить ребенка, она буквально помолодела. Стала смотреть на жизнь совсем иначе.

— Вот и прекрасно. Желаю удачи, — улыбнулась Эмма.

С какой стати у людей возникает желание завести детей? Жизнь и без них достаточно тяжела. Надо было одолжить им Тейлор. Сразу пошли бы на попятную.

Глава 10

Через несколько часов, уже под конец смены, Эмма отправилась в четырнадцатую палату проведать пациента, который жаловался на боль в груди. Свернув за угол, она натолкнулась на Фейт. Я ведь хотела поговорить с ней об игле. К чему откладывать, сейчас и поговорю.

— Фейт, у тебя есть минутка?

— Конечно.

— Давай пройдемся.

Они вышли из отделения с черного хода. После резкого холодного сияния электрических ламп свет солнечных лучей казался особенно ласковым. Ни малейшего дуновения ветерка. От деревьев протянулись длинные тени. Заходящее солнце позолотило округу. На тощих кустиках, высаженных по краям парковки, распускались свежие зеленые листочки. Наконец-то пришла настоящая весна.

Эмма вдохнула полной грудью густой аромат влажной земли. Под открытым небом она ощущала себя свободной. Потом она посмотрела на Фейт и улыбнулась. Медсестра отвела взгляд. Волнуется. Наверное, хлопот полон рот, а я у нее зря время отнимаю. А может, она боится, что я ее буду ругать?

— Хотела тебя поблагодарить за содействие утром. Я знаю, это был не твой пациент.

— Да не за что. Мы ведь одна команда. Была рада оказать помощь.

— Она пришлась как нельзя кстати. И в связи с этим мне хочется тебе кое-что сказать.

Фейт сделала шаг назад.

— Я видела, как ты насадила колпачок обратно на иглу. Пожалуйста, никогда так больше не делай. Если случайно уколешься, можешь заработать СПИД, гепатит и кучу других болезней, о которых даже не подозреваешь. Не хочу, чтобы ты пострадала.

Девушка неожиданно всхлипнула, и Эмме стало стыдно, будто она пнула щенка.

— Прости, пожалуйста, Фейт. У меня и в мыслях не было тебя расстраивать. Я просто забочусь о твоей безопасности.

Слезы струились по щекам Фейт. Эмма мягко коснулась ее плеча.

— Фейт, что с тобой?

— Всё… всё в порядке.

— Тебя что-то тревожит?

Медсестра покачала головой. Шелковистые волосы с мягким золотым отливом обрамляли ее лицо, словно нимб.

— В чем же дело?

— У меня в последнее время глаза на мокром месте. С тех пор, как умер отец.

— Соболезную… Да, я слышала об этом. Тебе, должно быть, очень непросто.

— Я взяла на месяц отпуск за свой счет, сидела с ним. Папа умирал очень тяжело. У него был рак.

— Ужас какой.

— Настоящий кошмар. Его постоянно мучили дикие боли. Днем и ночью. Метастазы проникли в ребра, и некоторые из них сломались. Боль была такой невыносимой, что он вскрикивал при каждом вздохе.

— И вправду кошмар. Но почему ему не выписали болеутоляющие посильнее?

— Он отказался от них, чтобы не привыкнуть. Сказал, что Бог ниспослал ему испытание, прежде чем забрать к себе. Папа хотел с честью его выдержать.

— Я очень тебе сочувствую. — Эмма снова тронула Фейт за плечо.

— Нам с мамой пришлось смотреть, как он страдает. Мама так измучилась!

— Да и тебе наверняка пришлось несладко.

— Еще бы. Он умирал несколько недель.

— И как ты сейчас справляешься?

— Еле-еле, — всхлипнула Фейт.

Эмма оглянулась в поисках укромного места и вспомнила о «семейной комнате» — маленьком помещении, в котором родственники дожидались известий о своих близких, находящихся в критическом состоянии. Именно туда она отвела Фейт. Они сели рядом на дешевый диванчик с виниловой обивкой. Эмма взяла медсестру за руку:

— Что происходит, Фейт? Тоскуешь по отцу?

Та усмехнулась.

— Ну нет, нисколечко. Как раз наоборот. Папа был ужасным человеком. Бил меня за малейшую провинность с самого раннего детства, как только я научилась ходить. Настоящее чудовище.

Эмма потрепала Фейт по руке. И что мне теперь сказать? Слава богу, что он умер?

— Очень жаль это слышать.

— Дело не в отце, а в Карлосе.

— Карлосе?

— Ну да. Моем женихе.

Ах да, Фейт же девушка Карлоса. Несколько месяцев назад они переехали сюда из Нью-Гемпшира. Совершенно вылетело из головы.

— Тебе совершенно не о чем волноваться. Ты и глазом не успеешь моргнуть, как нос у него заживет. Наш новым отоларинголог знает свое дело. Вот увидишь, Карлос станет краше прежнего.

— Я не об этом. — Фейт покачала головой. — Он ушел от меня.

— Как ушел?

— Вот так. Съехал. Похоронила отца, возвращаюсь сюда, а Карлоса нет дома. Ни его, ни его вещей.

— Бедная. — Эмма обняла девушку.

Фейт вцепилась в заведующую и так сильно прижала ее к себе, что у той сперло дыхание.

— Почему же этот дурень тебя бросил? Ты такая красавица, такая умница. Может, ему просто нужно немного побыть одному? Вот подожди, он непременно вернется.

Фейт разомкнула объятия и высморкалась.

— Не вернется он.

— Почему?

— Я… я такое натворила… Он никогда меня не простит.

— Ну-у-у… — протянула Эмма. — Я бы не была на твоем месте столь категорична.

Фейт лишь покачала головой.

— А если он все-таки вернется, ты его примешь?

Фейт не мигая смотрела заведующей в глаза.

— Сама не знаю. Но он не вернется. — Девушка встала и направилась к двери. — Спасибо вам, доктор Стил.

Эмма очень хотела помочь. Знать бы только как.

— Фейт! — окликнула она. — Может, как-нибудь встретимся, выпьем кофе и поболтаем?

— Когда? — просияла девушка.

Эмма в тот же момент пожалела о своем предложении. Сидеть за чашкой кофе и трепаться? Да мне это надо как собаке пятая нога. Черт, ну кто меня за язык тянул? Но девочка так мучается… Нужно попробовать ей помочь.

— Может, в четверг?

Фейт кивнула и с улыбкой на лице вышла.

Эмма тяжело вздохнула.

Как мне не стыдно. Я просто ленивая эгоистка. Да и вообще, вдруг мне даже понравится.

Глава 11

Тейлор шла вот уже много часов. От реабилитационного центра ее отделяло километров десять, не меньше. Она оглянулась. Никого. Ни единого человеческого силуэта. Только деревья, птицы да пчелы. Всем хорошо живется. Всем, кроме нее.

Девушка дрожала, спина болела от тяжести рюкзака, плечи ныли. Она повращала ими, но это не помогло. Она устала, но выбираться на дорогу пока не отважилась.

Реабилитационный центр еще близко. Меня могут искать. Ну а если найдут, непременно заставят вернуться.

Она сделала несколько глотков воды и затянула потуже ремень рюкзака на поясе, перемещая большую часть веса на бедра. Стояло солнечное весеннее утро, и воздух прогрелся настолько, что Тейлор стало жарко в куртке. Она расстегнула молнию, подставляя грудь ветру. Значит, так. Еще час иду по лесу, а потом сверну в сторону шоссе.

Ей было больно. Она устала. К тому же ее снедала ярость. Мать снова оказалась права. Как всегда.

— Ничего не выйдет, Тейлор. Тебе придется рассказать ему правду.

— С какой стати?

— Потому что он и так ее узнает. Почувствует себя обманутым и преданным, перестанет тебе доверять. Отношения на лжи строить нельзя. Это никогда ни у кого не получалось.

— Много ты знаешь о том, как строить отношения.

Эмма резко втянула воздух сквозь зубы, и Тейлор поняла, что попала в яблочко. Задела мать за живое. Эмма заставила себя улыбнуться.

— Больше, чем ты. Я знаю, как их начать и как прекратить. Но сейчас речь идет не обо мне, а о тебе. Придется сказать Эрику правду.

— Может, и придется. А может, и нет. Если я сейчас все ему выложу, он от меня сбежит и никогда не вернется. А если выждать время, он ко мне привяжется, и ему уже будет все равно. И потом, вдруг мне вообще не понадобится ему что-то рассказывать? Всякое случается. Может, к тому времени, как у меня вырастет живот, мы уже успеем расстаться.

— Тейлор, послушай, он приличный молодой человек. Яне думаю, что он тебя бросит. Если же это случится, что ж, так тому и быть. Такова жизнь. Но постоянно врать нельзя. Не выйдет. Эрик узнает правду, и будет только хуже.

— Я могу сказать, что беременна от него.

— Это глупо. Во-первых, он поймет, что ты врешь. Он все же медбрат, а ты почти на четвертом месяце. Подумай сама. На шестом месяце у тебя вдруг родится полностью доношенный ребенок — как ты Эрику это объяснишь? Кроме того, само желание обмануть его подобным образом вызывает у меня отвращение. Так нельзя. В-третьих, настоящий отец в курсе. А что, если он вернется?

— Ему сидеть еще очень долго. Когда его выпустят, вот тогда и буду думать, что делать.

— Вдруг ребенок будет с отклонениями?

— Эрик знает, что я собираюсь в реабилитационный центр. Он в курсе, что может случиться, когда принимаешь наркотики во время беременности.

Эмма сдалась. Тейлор приняла решение, и переубеждать дочь было бесполезно.

А потом Тейлор осознала, насколько была не права. Какой чудесный выдался тогда вечер! А каким милым был Эрик! Она могла бы соврать, что ребенок от него, и он запросто поверил бы. Она могла открыть ему правду, и он все равно остался бы с ней. Или сбежал. Но не из-за ребенка, а из-за лжи — о чем и говорила мать.

Тейлор смотрела ему прямо в глаза. Ей очень хотелось сказать: «Я беременна. Теперь у нас настоящая семья».

Но она так и не смогла решиться. И вместо этого сбежала, надеясь отыскать норку, чтобы укрыться в ней от всего мира.

Тейлор тщательно все спланировала. На подготовку ушел целый день. Девушка понимала: если она хочет уйти подальше, много с собой брать нельзя. Большую часть вещей пришлось оставить. Тейлор взяла ноутбук, куртку, фонарь, воду, печенье и все сухофрукты, которые у нее были.

Она сбежала перед самым рассветом. Вышла из комнаты на цыпочках, пробралась к забору в задней части реабилитационного центра, влезла на склонившийся над забором дуб, который приметила накануне. Скинув рюкзак на землю, она посмотрела вниз. Высоко.

Ей вспомнилось, как читала однажды про африканских женщин. Прыгая с деревьев, они провоцировали выкидыш. От удара плацента отрывалась от матки, и плод погибал. Если у меня будет выкидыш, не придется ни в чем признаваться Эрику. А потом я снова забеременею. Уже от него.

Задрав голову, Тейлор приметила еще одну ветку метрах в полутора над ней. Сойдет. Девушка полезла вверх.

Нет, я не смогу. Не смогу, и все.

Она спустилась обратно на самую нижнюю ветку. Ухватилась, свесилась с нее, чтобы ноги были как можно ближе к земле, и разжала пальцы. Приземлилась она мягко, согнув ноги в коленях, и тут же перекатилась, чтобы погасить ускорение — так делали в фильмах, которые она видела.

Девушка встала. Ныло плечо: она налетела им на камень. Тейлор ощупала живот — неприятных ощущений нет. Она надела рюкзак и отправилась в путь. И с тех пор все шла и шла. Куда? Тейлор и сама не знала.

Хотелось бы, конечно, к бабушке. Она с радостью меня приютит. Но с другой стороны, именно у нее меня станут в первую очередь искать. Можно поехать в Нью-Йорк. Там меня точно вовек не найдут. Вот только денег мало, хватит всего на пару дней. А что дальше? Рвану к Кэти. Она никому не скажет. У нее я буду в безопасности. Доберусь до Кэти, а там посмотрим.

Заболела спина, а за ней и живот. Девушку скрутил спазм. Тейлор остановилась, чтобы перевести дыхание. Затем пошла дальше.

Еще один спазм. На этот раз он длился дольше. Девушка глянула на часы.

Идти еще полчаса.

От третьего спазма у нее перехватило дыхание. Надо ловить попутку. Немедленно.

Куда ехать?

Она села, обхватив колени. Задышала медленно, ровно. Что-то не так с ребенком. Похоже, у меня все же случится выкидыш. И куда мне теперь податься?

Душевные муки терзали ее сильнее, чем спазмы в животе. Тейлор достала телефон и сверилась с картой. Шоссе находилось слева, метрах в восьмистах от нее. Девушка сделала еще один глоток воды и направилась в сторону автострады.

От очередного спазма у нее подкосились ноги, и Тейлор опустилась в молодую, зеленую, влажную от росы траву.

Ну все, куртку теперь не спасти. Еще один спазм. Она подтянула колени к груди, легла на бок в позе эмбриона и стала ждать. Наконец спазмы прекратились.

Встав и надев рюкзак, Тейлор направилась в сторону дороги, согнувшись не столько от веса поклажи, сколько от боли и мучительного чувства вины.

Глава 12

Вернувшись в отделение неотложки, чтобы заступить на новую смену, Эмма взялась за результаты ЭКГ пациента из пятой палаты. Именно их она внимательно изучала, когда к ней заглянул Курт.

— Эмма, у тебя найдется для меня секундочка?

Курт, как всегда, был само великолепие в темном костюме с галстуком, и рядом с ним Эмма почувствовала себя оборванкой. Застиранная униформа сидела на ней слишком плотно и уже запачкалась. «С утра была еще чистая», — подумала Эмма, искренне надеясь, что коричневые пятна на ткани оставлены кофе, а не чем-то другим.

— Да, конечно.

— Можешь взглянуть на нарывы у одной пациентки?

— Дерматология не мой конек, но постараюсь помочь.

— Двадцатая палата. Нездоровая худоба и плюс ко всему язвочки во рту. Я уже начал опасаться, как бы это не синдром Стивенса — Джонсона.

— Да я такого сто лет уже не встречала. Надеюсь, ты ошибаешься, — ответила Эмма.

Синдромом Стивенса — Джонсона называлось острое дерматологические заболевание, которое начиналось с сыпи, а заканчивалось тем, что с больного слоями сходила кожа.

На старуху в двадцатой палате было больно смотреть. Маленькая и хилая; потрескавшиеся губы в крови, глаза крепко зажмурены.

Эмма включила фонарик. Язвы. На шее, нёбе, языке. Герпес?

— Нарывы болят?

— Не особенно, — с трудом произнесла женщина.

— Тогда, наверное, не герпес. При герпесе ранки чертовски ноют. Курт, на твоем месте я бы связалась с инфекционкой, а пока нужно лечить сепсис. Антибиотики и внутривенное питание. Пока пусть она побудет у нас.

— Спасибо, Эмма.

— Надеюсь, вы скоро пойдете на поправку, — проговорила заведующая. Она кинула взгляд на старика, который сидел у дверей, опираясь на трость. — Мы сделаем все возможное, чтобы ей помочь.

— Благодарю вас. — Старик улыбнулся, глядя куда-то за плечо Эммы.

У нее екнуло сердце. Да он же слепой. Как он будет жить без жены? Нет ничего хуже, чем потерять своего спутника жизни. За исключением одного — потери ребенка.

Она погладила старика по плечу, чтобы его ободрить, и занялась своими пациентами. Жалобы на боли в спине в двенадцатой палате, депрессия в седьмой, сепсис в десятой.

Эмма пыталась растолковать пациенту из двадцатой палаты, что она не может прописать ему перкоцет, если у него аллергия на парацетамол. В этот момент динамики прохрипели: «Код девяносто девять. Отделение неотложной помощи. Двадцатая палата». Эмма бросилась на помощь. В палате уже было битком народу. Гейл делал непрямой массаж сердца. Карлос качал воздух. Десятки рук устанавливали капельницы, вводили препараты, подключали датчики. Курт был готов к интубации.

Эмма решила помочь ему с трубкой. Чтобы выбрать правильный размер, бросила взгляд на пациентку. Узнала окровавленные губы. Да это же та самая больная, которую Курт просил посмотреть! Что случилось? Состояние ведь не было критическим!

Курт действовал как настоящий профессионал, придраться было не к чему. И все-таки усилия врачей оказались тщетны. Спасти пациентку не удалось.

Через полчаса Курт прекратил реанимационные процедуры и назвал время смерти. Все вернулись к выполнению своих повседневных обязанностей. У кровати остался лишь слепой старик: он держал посиневшую руку покойной супруги. От этой картины у Эммы едва не разорвалось сердце. Она осмотрелась в поисках Курта.

— Что случилось?

— Сам не знаю. — Он пожал плечами. — Делал в точности, как мы запланировали. Антибиотики плюс внутривенное питание. Ей как будто стало лучше, а потом, когда я заглянул ее проведать, она уже была мертва.

— Бред какой-то.

Курт кивнул, поджав губы.

— Сердечный приступ? Инсульт?

— Не знаю.

— Анафилактическая реакция на антибиотики?

— Не похоже. Где крапивница? Где отеки? Я же говорю, бред.

— Очень странно.

— И не говори. Посмотрим, что скажет патологоанатом.

— Особых открытий ждать не приходится.

Эмма не понимала, что могло случиться с пациенткой, и собственное бессилие сводило ее с ума. Люди просто так не умирают. А старушка взяла и умерла через пару часов после того, как я ее осмотрела. У нее все было более-менее в порядке, если не считать нарывов. И вдруг — бац, и сердце остановилось. Почему? Самое отвратительное, что это уже не первый случай. Взять ту больную с переломом бедра из пятой палаты. Все случилось точно так же, как и с этой старушкой. Сперва состояние удовлетворительное, а потом, спустя час-другой, наступает смерть. Без всяких видимых причин. Что-то тут не так. Но что? Партия лекарств с производственным браком? Инфекция, которую мы не можем распознать?

Эмма терпеть не могла, когда сталкивалась с чем-то непостижимым. Она всю себя отдавала лечению людей. Ничего другого она не умела делать. Я паршивая мать, жена из меня тоже вышла никудышная, петь я не умею, рисовать тоже, спортом не занимаюсь. Вот только врач я толковый. А сейчас выясняется, что и тут мне похвастаться нечем. Надо поскорее разобраться, что происходит у меня в отделении.

И успеть, прежде чем умрет еще один пациент.

Глава 13 Ангел

И снова все оказалось проще простого.

Бедная бабулечка. Нарывы. Окровавленные губы.

Ну, думаю, пора идти за фентанилом. И вдруг — вот удача! — вижу на стойке инсулин. Сразу хватаю его.

— Что это? — спрашивает бабуля.

— Лекарство. Вам очень быстро от него полегчает.

— Спасибо. Можно мне воды?

Отчего же не принести. И тебе принесу, и мужу твоему.

— Как вас зовут? — спрашивает больная.

— Некоторые кличут меня ангелом.

— Вы и вправду ангел, — вздыхает дедуля.

Бедный старикан слепой. Ну как он может позаботиться о жене? Это ей приходится его опекать. Что он станет без нее делать? Эх, как же не хочется их разлучать, но бабуля заслужила покой. Вот бы они ушли вместе, но как? Два человека одновременно умирают в одной палате? Это уже перебор. Хотя… Может, угарный газ — окись углерода? Тогда погибнут оба. Достаточно только закрыть дверь. Стоп, а как же детекторы? И где я возьму окись углерода? Не могу же я загнать в палату автомобиль.

Цианистый калий? Ядовитые грибы? Надо подумать.

Ладно, как-нибудь в другой раз.

Глава 14

Закончив с последним пациентом, Эмма отправилась по лестнице на верхний этаж. Какая же тяжелая выдалась смена! Хорошо, что она закончилась. Эмме страшно хотелось домой. Надо заняться поисками Тейлор. Надо выпить вина и залезть в горячую ванну.

Вместо этого она отправилась искать Карлоса: заместитель главного врача попросил ее с ним поговорить. Карлос требовал, чтобы Бена уволили, и грозился подать на больницу в суд. Эмме предстояло его успокоить. Черта с два у меня получится.

Она вошла в конференц-зал. Карлос уже ждал заведующую. Он был один, если не считать сваленной в углу груды манекенов, на которых стажеры отрабатывали интубацию. Лысые головы и торсы без рук. Резиновые лица с разинутыми беззубыми ртами. Поблескивающие глаза таращились в никуда.

Не будь у Карлоса рук и ног, он запросто сошел бы за один из манекенов.

Смерть на пороге.

Эмма сама не поняла, откуда у нее взялась эта мысль. Заведующую охватило дурное предчувствие. По телу прошла судорога. Возникло непреодолимое желание убежать.

— Давай пройдем ко мне в кабинет.

Карлос послушно проследовал за ней, сел за стол напротив Эммы и уставился на свои руки.

— Скажи мне, Карлос, что происходит?

Медбрат заерзал на стуле, стараясь не смотреть Эмме в глаза.

— Карлос, в чем дело? Ты так хорошо начал. О тебе прекрасно отзывались, всем нравилось работать с тобой. Всегда терпеливый, с улыбкой, готовый прийти на помощь. А потом что-то случилось. На тебя стали жаловаться. Говорят, в последнее время ты стал грубым, резким. Что происходит?

— Доктор Стил, вы сами все видели. И слышали, что он сказал.

— Дело не только в этом. У вас с Беном конфликт. И начался он не сегодня.

Карлос задрожал.

— Тебе плохо?

— Мне нужно съесть что-нибудь сладкое. Я не обедал, у меня сахар упал.

Эмма протянула ему свой протеиновый батончик и почувствовала, как рот наполняется слюной. Мне он все равно не нужен. Я скоро буду дома.

— У тебя диабет?

— С двенадцати лет. — Карлос развернул батончик, откусил от него и с явным усилием принялся жевать. Лицо у него было в ссадинах и кровоподтеках, нос расквашен. Доев, Карлос скатал обертку в шарик и сунул в карман. — Спасибо. — Его черные, как два дула, глаза уставились на Эмму. Она поежилась.

— Карлос, дело в Фейт?

— Откуда вы знаете?

— Она сама мне рассказала. Я очень сочувствую вам обоим. Вам сейчас нелегко.

— Что есть, то есть. Мне было некуда податься. Приходилось спать в машине. А потом меня приютил Джордж.

— Он хороший человек. Я очень рада, что вы дружите.

— Я тоже.

— Как думаешь, вы с Фейт окончательно разбежались?

— Да. Она натворила такое, чего я не могу простить. А я наговорил такого, что она уже вряд ли забудет. Все кончено.

— Тяжело, наверное, работать вместе.

— Нас ставят в разные смены.

— Если я могу хоть чем-то помочь… Дай знать.

Карлос кивнул. Вид у него был унылый.

Да, печально, конечно, но ничего, он справится. Парень молод, умен, красив. Да и Фейт тоже. Время лечит, вот только нужно его чертовски много. Любовь умирает, боль остается.

— Так, теперь о Бене.

— Жид долбаный! — Лицо у Карлоса побагровело.

— Карлос, перестань! Чем ты лучше, если так обзываешься?

— Я же не при всех! И он первый начал.

— Карлос, ну что за детский сад? Давай все-таки вести себя как взрослые. Мы работаем бок о бок, мы профессионалы. Надо уважительно относиться друг к другу.

— По-вашему, он вел себя профессионально? Как взрослый?

— Нет. И поэтому его сняли с должности. Он больше не заместитель заведующего. Ему вынесли предупреждение. С Беном будет работать психолог.

— И всё? Думаете, этого достаточно? Доктор Стил, вы вообще представляете, каких трудов мне стоило оказаться здесь?

— Нет, Карлос, не представляю. Буду рада послушать.

— Я был обычным пацаном из Пуэрто-Рико. Голытьба уличная. Отец? Да я его а глаза не видел. Даже не знаю, как его звали. Мать вкалывала на трех работах, чтобы прокормить нас с братом. Дома она практически не появлялась. В двенадцать я стал членом банды, в четырнадцать загремел в колонию для несовершеннолетних. Вы хоть понимаете, как тяжело мне было взяться за ум? Окончить школу, поступить в колледж. Днем учился, а по ночам работал уборщиком. Выгуливал собак. Голодал. И так восемь гребаных лет. Я делал все, что только можно, лишь бы стать человеком и не скатиться назад. А теперь эта сволочь будет называть меня тупым латиносом?

— Минуту назад ты назвал его долбаным жидом. А что ты знаешь о нем? О его прошлом?

Карлос насупился:

— Да уж знаю, причем немало. Поганое у него прошлое. Я-то в курсе. Кое-что видел своими глазами, а об остальном слышал. Когда-нибудь я все расскажу, и плевать, что будет дальше. Лишь бы его извести.

— Карлос, перестань. Ты готов поставить крест на всем, чего достиг, только потому, что Бен тебя обозвал и ты хочешь ему отомстить? По-моему, ты гораздо умнее. Очень надеюсь, что не ошибаюсь.

Карлос покачал головой. Затем встал и направился к двери.

— Хорошего вам вечера, доктор Стил.

По дороге домой Эмма раздумывала, какой смысл вкладывал Карлос в свои слова, прощаясь с ней. Оставьте меня в покое и не лезьте не в свое дело? А может: хорошо, я подумаю над тем, что вы мне сказали?

Она заехала в гараж. Скинула кроксы, зашла на кухню, поставила сумку на пол.

Надо выпить для согрева. «Девятнадцать преступлений», шираз 2017 года. Юго-Восточная Австралия. «Британские преступники, уличенные в совершении одного из девятнадцати видов уголовно наказуемых деяний, были высланы в Австралию. Это вино названо в память о законах, которые они нарушили, и культуре, которую они создали». Ей снова вспомнился Карлос. Эмма откупорила бутылку и налила темно-рубиновое вино в высокий бокал. Вдохнула аромат. Почти черный цвет. Богатый букет. Темные ягоды. Медовые нотки. Рот наполнился слюной. Она подняла бокал.

Откуда-то из глубин дома до нее донесся звук. Эмма застыла. Потом бесшумно поставила бокал, вскинула голову и, выставив подбородок, прислушалась. Трубы? Батареи отопления? Грабитель?

Подкравшись к сумке, она достала скальпель. Против пистолета толку от него немного, но ничего другого у меня нет. Ступая на цыпочках, Эмма направилась к гостиной.

Снова шум.

Она распахнула дверь. Дочь застыла как вкопанная.

— Тейлор?

— Мама? — Тейлор рассмеялась.

Эмма представила, как выглядит со стороны. Напуганная толстуха среднего возраста в грязной униформе грозит всему белому свету скальпелем. Хичкок нервно курит в сторонке.

— Здравствуй, Тейлор. Добро пожаловать домой.

Глава 15

Ha встречу с Фейт, назначенную на четверг, Эмма опоздала. Они решили покорить гору Сильвер-Лейк, а Эмма, как ни билась, не могла отыскать ни одной пары походных штанов, в которые сумела бы влезть. В итоге она остановила свой выбор на брюках для беременных, которые в последний раз надевала, когда носила под сердцем Винсента. Заведующая припарковала свой красный «хендэ» рядом с автомобилем Фейт и подивилась вкусам медсестры: у той был огромный черный пикап марки «Шевроле».

Они направились вверх по тропе. Фейт шла первой, а Эмма изо всех сил старалась не отставать. Вот уже много лет она не совершала прогулок подобного рода. Последний раз она была в походе вместе с дочерью — все организовала школа, когда Тейлор училась в седьмом классе. Вылазка не особо пришлась Эмме по вкусу. Другие родители без конца хвастались успехами детей: кто-то прекрасно играл в футбол, кто-то уже давал скрипичные концерты. Эмма хвастаться не любила. Да и гордиться ей было особо нечем. «У Тейлор все отлично. Она пока никого не убила. Ну, по крайней мере, насколько нам известно». К счастью, ее никто ни о чем не спрашивал. Родители говорили только о себе и своих детях. Ну а Эмма, как обычно, слушала.

Фейт проворно перебирала ногами в обтягивающих оранжевых легинсах и ловко огибала лужи и камни. Со стороны могло показаться, что взбираться по склону проще простого. Эмма с трудом карабкалась позади, внимательно глядя себе под ноги. Тропа была ухабистой и кое-где основательно размокла. Заведующая уже успела два раза поскользнуться.

Прежде она общалась с Фейт исключительно в больнице. Да и то нечасто. В неотложке, как правило, нет времени на пустые разговоры. Если же затишье и наступает, то обычно около четырех утра, когда иссякает поток больных, привезенных еще с вечера. Впрочем, затишье недолгое: всего на час, может, чуть больше. Около шести наступает пора сердечников. Ближе к семи в домах престарелых делают обходы и находят тех, кто умер за ночь. Часов в восемь к неотложке стекаются страдающие от похмелья, чтобы выклянчить больничный. А с девяти начинается привычный рабочий день.

Эмма почувствовала, что ей не хватает воздуха. Она остановилась перевести дыхание, но притворилась, будто просто затягивает шнурки на ботинках.

Лучше б я вместо этого записалась к мастеру на педикюр. Впрочем, уже поздно сокрушаться. Ничего, переход небольшой. Километра полтора, может, меньше. Неужели будет еще тяжелее?

Фейт терпеливо ее ждала.

— У тебя есть дети? — спросила Эмма, чтобы завязать разговор.

Девушка покачала головой. По щеке сбежала слеза.

Браво, Эмма, какую удачную тему ты выбрала. О чем же еще с ней поговорить? О родителях? Да это будет прогулкой по минному полю. Точно так же, как и разговор о Карлосе.

— Все о них только и мечтают, а на самом деле зря. Если хочешь убедиться, можешь забрать себе мою дочь.

Фейт широко раскрыла глаза цвета незабудки и рассмеялась:

— А чем вам не угодила дочь?

— Я бы тебе с удовольствием рассказала, но на это уйдет весь день. А ты хочешь детей?

— Всегда об этом мечтала. А вот Карлос детей не хотел. Как и… как и другие мужчины, с которыми я встречалась. — Фейт пожала плечами. — Так обидно. Я ведь знаю, что из меня получится отличная мама. Но зачем рожать от мужчины, который не хочет ребенка? Какой из него отец? Мне и моего детства хватило.

— Очень тебе сочувствую. Мое детство тоже не назовешь счастливым.

— Из-за отца?

— Нет. — Эмма покачала головой. — Он умер, когда я была еще совсем маленькая. А мама страдала от психического расстройства.

— Везет же! — выпалила Фейт.

Эмма усмехнулась, и девушка тут же покраснела.

— Простите, я совсем не это имела в виду, — смущенно произнесла она. — Я хотела сказать, что вам зато не пришлось испытать на себе, каково это — когда с вами дурно обращается родной отец.

— Получилось все равно забавно, — покачала головой Эмма. — А почему твой отец был таким суровым?

— Свихнулся на религии. С его точки зрения, все следовало делать по Библии. Даже микроволновку нельзя включить просто так, сперва необходимо помолиться.

— Я и не знала, что в Библии говорится о микроволновках.

— В Библии моего отца говорилось. Кстати, именно он решил назвать меня Фейт^[18]. А был еще вариант Юдифь.

— Тогда тебе повезло. Фейт — хорошее имя.

— Пожалуй.

Каменистая тропа становилась все круче. Теперь она больше напоминала частично осыпавшуюся каменную лестницу, которая вела прямо к небу. Эмма едва переставляла ноги, а сердце билось быстрее с каждым шагом. Она задыхалась, ей не хватало воздуха. Казалось, вот-вот она потеряет сознание.

Пришлось снова остановиться передохнуть и хлебнуть воды. Фейт терпеливо ждала.

Эмма вскинула взгляд на тропу: словно лестница в небо. Она посмотрела вниз. Меж ветвей кустарника где-то далеко внизу блеснула голубая гладь озера.

— С вершины открывается совершенно потрясающий вид, — ободряюще произнесла Фейт.

Еще не факт, что я до нее доберусь.

— Как думаешь, сколько нам идти?

— Мы отмахали где-то половину, но к вершине тропа делается круче.

— Так всегда. — Эмма сплюнула.

— Ну да, — рассмеялась Фейт. — Как и ночь чернее всего перед рассветом.

— Ты уже поднималась на эту гору?

— Прошлой зимой. Карлос обожал прогулки на свежем воздухе. Мы с ним и в походы ходили, и на велосипедах катались, и на байдарках сплавы устраивали. И в Нью-Гемпшире, и тут, пока…

— Я слышала, что в Нью-Гемпшире очень красиво. Никогда там не бывала, — поспешно вставила Эмма, чтобы сменить тему разговора.

— Вы и вправду думаете, что Карлос вернется?

У Эммы перехватило дыхание. Она не могла подниматься в гору и одновременно разговаривать. Либо одно, либо другое. Я вот-вот сдохну, а она щебечет себе, словно мы прогуливаемся по бульвару. Впрочем, она на десять лет моложе и в потрясающей форме. Не то что я.

— Правда. Иногда людям нужно время, чтобы разобраться в себе. Они уходят, возвращаются. Их швыряет из стороны в сторону. Трудно поладить с другим человеком, но и расстаться тоже трудно. Вопрос в другом: правильно ли ты поступишь, если примешь его обратно?

— Одной очень сложно.

— Это я и сама знаю. Тебе с ним было хорошо?

— Когда он был трезвым. Но когда выпивал, он…

— Дурно с тобой обращался?

— Да все они одинаковые. Разве нет? — В ясных глазах Фейт мелькнула тень. — Ну почему мне вечно попадаются одни грубияны?

— Фейт, ты просто еще очень молоденькая. И такая красивая, полная жизни! Ты непременно найдешь мужчину, который будет тебя достоин. И детей нарожаешь, сколько захочешь.

— Я ведь любила Карлоса.

— А сейчас?

— Даже не знаю. С ним было хорошо. Я чувствовала себя как за каменной стеной. Без него дома неуютно. — Последний десяток шагов даже Фейт дался непросто, и ей самой пришлось сбавить темп. — Меняться очень тяжело, — тихо произнесла она.

Эмма кивнула. Она была слишком измотана, чтобы говорить.

— Но меняться нужно, — продолжила Фейт. — Точно так же, как сталь закаляется в горниле, человек должен пройти через испытания, чтобы стать тем, кем он хочет, — заявила она.

Эмма настолько устала, что ее уже мало волновали слова девушки. Едва переставляя ноги, она вскарабкалась вслед за Фейт на вершину. Далеко-далеко внизу в лучах утреннего солнца серебрилось озеро. Окружающие его склоны гор поросли еловым лесом и казались темно-синими, только шапки снега белели на вершинах. Бескрайнее небо отливало ослепительно-голубым цветом. От такой потрясающей красоты у Эммы затрепетало сердце.

Она достала телефон, собираясь поснимать, и, не глядя под ноги, сдвинулась чуть в сторону, чтобы в кадр не попала ветка.

Камень, на который Эмма поставила ногу, качнулся и покатился вниз. Она потеряла равновесие, и тут же соскользнула вторая нога. Сползая вниз по склону, Эмма протянула руку, чтобы ухватиться за ветку. Промахнулась. Упала на землю, продолжая соскальзывать. Впереди пустота. И озеро. На расстоянии полутора километров.

Бездна улыбалась ей.

Я могла быть матерью получше. И врачом получше. И вообще человеком.

Бездна манила.

Эмма попыталась ухватиться за землю. Камни катились вниз вместе с ней.

Бездна засасывала.

И вдруг движение остановилось.

Ее ухватила Фейт. Держась одной рукой за капюшон Эммы, а другой за ветку, девушка вытащила спутницу обратно на тропу.

Где-то далеко внизу блестела гладь озера. Склоны гор купались в лучах солнечного света. Будто бы ничего не случилось.

Ничего и не случилось.

— Спасибо, Фейт.

Медсестра улыбнулась. Ее глаза были ярче синего неба.

— Не за что. Для чего еще нужны друзья?

Хорошо, когда они есть.

Глава 16

Карлос решил забрать свои вещи. Фейт сейчас в больнице. Он просто заедет, возьмет свое барахло, и дело в шляпе.

Он поднялся по старой пологой лестнице и отпер дверь. Идеально чистая кухня показалась ему чужой. Радуется, небось, что больше не устраиваю тут бардак. Ну и ладно. Надо убраться поскорее, прежде чем она вернется. Он толкнул дверь ногой. В прихожей заметил туфли Фейт. Это он их ей купил. Еще до того, как…

Карлос помотал головой, отгоняя мысли, от которых начинало ныть сердце. Его вещи были сложены в коробки в одной из комнат. Подхватив сразу две, он отнес их в машину. После трех ходок в салоне не осталось свободного места.

За остальным заеду позже.

Он огляделся по сторонам. Выцветший розовый халатик Фейт, висящий на дверном крючке. На кофейном столике — раскрытое «Учебно-практическое пособие по оказанию неотложной помощи». Шлепанцы, повторяющие форму ее ступней. Ничто не напоминало тут о Карлосе, разве что фотография, на которой он целовал Фейт. Девушка улыбалась и смотрела на кольцо — тогда он только что сделал ей предложение.

Интересно, куда она дела кольцо. Оно по-прежнему у нее?

Карлос направился было к двери, когда вдруг она распахнулась и в квартиру вошла Фейт. Как всегда, он обомлел от ее красоты: пушистых золотистых волос, румяных щек, синих глаз, в которых плясали искорки. Она улыбнулась.

Нисколько не удивлена.

— А я тебя ждала, но думала, что ты сначала позвонишь.

— Не хотел беспокоить.

— Какой ты у меня заботливый. Я тебя совсем в последнее время не вижу. Давай-ка, присядь.

— Мне уже пора.

— И куда это ты торопишься? — Фейт встала в дверях, преградив ему путь.

Карлос вздохнул.

— Так вот как ты обходишься со старыми друзьями? Являешься ко мне как вор и уходишь не попрощавшись? Да что с тобой, Карлос?

— Ты прекрасно знаешь сама, Фейт. Со мной как раз все в порядке.

— То есть ты считаешь, что проблема во мне?

— Хватит, Фейт, перестань. К чему бередить старые раны?

— По-твоему, в этом нет смысла? Ошибаешься. Я по тебе скучаю.

— А я по тебе нет. И ты врешь. Ты не по мне скучаешь. Ты скучаешь по своему бывшему!

— И по нему тоже. Но его нет, а ты тут!

Карлос покачал головой и попытался отодвинуть ее в сторону, но Фейт обняла его, прижалась всем телом, потянулась полными чувственными губами к его губам. Карлоса окутал аромат ее духов: мед, жасмин и влажная земля. У него ослабли колени.

Он попытался вырваться, но она лишь сильнее вцепилась в него. Ноги у Карлоса подогнулись, и оба повалились на пол. Губы девушки накрыли его рот, проворный язычок скользнул между зубов, и Карлос позабыл, что собирался сопротивляться. Фейт принялась медленно расстегивать пуговицы его рубашки. Осыпала поцелуями лицо, втянула в рот мочку уха, обожгла дыханием шею. Ее рука легла ему на пах, и Карлосу показалось, что у него плавится мозг.

Он позабыл обо всем: о Дике, о машине, припаркованной у тротуара, о Джордже, с которым договорился выпить пива. Позабыл обо всем, кроме Фейт. Его сводил с ума ее дурманящий аромат, ее губы, нависшие над его расстегнутой ширинкой. Он застонал от наслаждения. Они снова были вместе, а все остальное утратило смысл.

Глава 17

Эмма дернула за ручку дверь в неотложку и влетела в коридор. Только что она оказывала помощь соседнему отделению — там делали реанимацию. Будто у меня в неотложке не хватает своих забот. Пришлось отлучиться на целых полчаса. Просто безобразие. С какой стати позвали меня? С этим справился бы любой другой врач. Вне себя от возмущения, она поспешила в свой кабинет.

Там ее поджидал Курт.

— Не хочешь пройтись? — предложил он, поднимаясь со стула.

Ага, вот прям только об этом и мечтаю.

Она сверилась с базой данных. Поступило пять новых пациентов. И всех надо осмотреть. А еще и старые есть.

— Что, прямо сейчас?

Он молча кивнул.

Они двинулись к выходу из отделения. Оттуда до фойе больницы было три минуты. Три минуты наедине. Даже пять, если придется остановиться, чтобы завязать шнурки. Повсюду глаза и камеры. За ними наблюдают, но, к счастью, не могут подслушать разговор.

— Помнишь ту пожилую пациентку, что недавно умерла?.. Я еще консультировался с тобой на ее счет.

— Помню.

— Гипогликемия.

Низкий уровень сахара в крови.

— И сколько у нее была глюкоза?

— Двенадцать.

Двенадцать? При норме в девяносто? Да как такое может быть? При шестидесяти уже проявляются тревожные симптомы. Еще ниже — судороги и симптоматика, похожая на инсульт. И что, Курт все это проглядел?

— Погоди, — поднял руку Курт. — Прежде, чем ты спросишь, хочу сказать: мы проверили уровень сахара, когда она поступила. Он был в норме!

— Как ты узнал о гипогликемии?

— Связи.

В патологоанатомическом отделении.

— И как же вышло, что глюкоза упала?

— Я вот думаю: а вдруг ей вкололи инсулин? В соседней двадцать первой палате лежит диабетик, у которого глюкоза под пять сотен. Я заказал для него инсулин. Может, его вкололи старушке?

— Получается, произошла ужасная ошибка?

— Такое бывает. Лично я удивляюсь, что в неотложке их еще немного, ведь нас постоянно отвлекают.

— Ты все проверил?

— Да. Похоже, я прав: инсулин ввели не тому пациенту.

— Но медсестры обязаны первым делом проверять карточку больного.

— Так они обычно и делают. Если их не отвлекают. Я пока не знаю точно, что произошло. Просто хотел поделиться с тобой своей версией. Если эта история всплывет, мы будем смотреться кисло.

— И не говори. Другие версии у тебя есть?

— Увы. Ей явно ввели инсулин.

Проклятье. Вот только этого мне не хватало.

Судьба Эммы висела на волоске. Показатели отделения неотложной помощи уже не первый год вызывали вопросы у попечительского совета. В попытке исправить положение совет принял решение уволить всех врачей и нанять новых по контракту. К счастью, в группу включили кое-кого из прежних докторов. Эмму сделали заведующей, приказав улучшить показатели и сократить расходы. Как можно быстрее. Или она лишится должности. Пока ей не удавалось выполнить поставленные перед ней задачи.

Плохо дело. Даже если это ошибка медсестер, за которых отвечаю не я, а Майк, я и глазом не успею моргнуть, как вылечу с должности. А Энн так и роет копытом. Как же ей хочется поскорее занять мое место! Ну что ж, приятно было поработать заведующей.

Да черта с два. Кому я вру? Работа — полный отстой. Одно дело — лечить людей, другое — заведовать отделением. Тут политика. Грязное, гадкое дело. Обидно, конечно, облажаться, зато здорово, что больше никто не будет ездить по мозгам. Теперь с чистой совестью можно послать всех куда подальше. Да мне каждый день приходит по пять предложений о работе. Причем в местах куда более приятных, чем это. Я могу поехать в Австралию, где живут кенгуру. Или в Новую Зеландию. Там пингвины. Обожаю пингвинов!

Сев за стол, Эмма придвинула к себе клавиатуру и вошла в систему. Проходившая мимо Энн внимательно на нее посмотрела. Эмма в ответ помахала ей рукой.

Просто жду не дождусь, когда ты окажешься на моем месте. Поймешь, каково это — когда тебя трахают во все дыры и надо срываться по первому звонку в любое время дня и ночи, семь дней в неделю, без выходных и праздников. Давай, я хоть сейчас готова уступить свою должность тебе.

Энн недоуменно нахмурилась.

Эмма ухмыльнулась. Жаль, что чувство юмора не поддается трансплантации. Энн оно пригодилось бы.

Глава 18

В тот вечер, добравшись наконец до дома, Эмма была «злодной»: такой голодной, что вся аж кипела от злости. За весь день, кроме чашечки кофе, у нее маковой росинки во рту не было. В феврале Эмма решила взяться за себя и скинуть пару килограммов. Легко сказать! Во-первых, она была загружена работой. Во-вторых, в комнате отдыха лежала куча вкуснятины, от которой нарастали бока. Эмма решила перестать есть на работе: другого выхода просто не было. Ни тебе пирожных, ни пончиков, ни булочек, ни гамбургеров.

Зато я смогу вволю пить вино, не беспокоясь о лишних калориях.

Кинув сумку на стул, Эмма обратила внимание, что у нее подрагивают руки. Она была готова вот-вот сорваться. Судя по горе грязной посуды в раковине, Тейлор явно пребывала в куда лучшей форме, чем мать.

Ну почему всякий раз, когда она решает перекусить, ей непременно надо взять новую тарелку? Ответ простой: потому что не она их моет!

Эмма ненавидела грязную посуду. В ее личном антирейтинге немытые тарелки занимали второе место. На первом месте были крысы, на третьем — собачье дерьмо на подошвах. Сопли располагались на четвертом месте, но порой на работе их было не избежать. В отличие от грязной посуды. Эмме потребовалось собрать в кулак всю свою волю, чтобы сдержаться.

В комнате Тейлор гремел хип-хоп, отчего у Эммы свело пустой желудок. Тейлор лежала на кровати и читала второй том «Гарри Поттера». Книга уже разваливалась от частого использования.

Опять плакала. Из-за потеков туши она похожа на енота.

— Ты как? — спросила Эмма.

— Нормально. А ты?

— Уже лучше: наконец-то дома. Как ты себя чувствуешь?

— Все так же, без изменений.

— Кровотечение есть?

— Пока нет. — По худенькому личику заструились слезы.

У Эммы заныло сердце. Ей захотелось обнять дочь, но она прекрасно знала, что лучше воздержаться. Она совсем как кошка. Ее можно трогать только в том случае, когда она этого сама хочет. Сейчас не время.

— Боли?

— Без изменений. Спазмы каждые пятнадцать минут.

— Может, все же покажешься гинекологу?

Дочь в момент набычилась:

— Я же сказала тебе: нет! Пять раз сказала.

— Вдруг ты передумала.

— Я никогда не меняю своих решений!

Эмма усмехнулась. Ну да, не чаще чем сто раз за день. Тейлор поняла мысли матери и улыбнулась, что случалось с ней редко.

— Ну хорошо, меняю. Но нечасто.

— Но…

— Ты сама сказала, что предотвратить выкидыш невозможно. Если станет хуже, отвезешь меня в больницу.

— Ты не хочешь узнать мнение квалифицированного специалиста?

— Мне страшно. Не хочу ничего знать. Точнее, хочу, но только если новости будут хорошие.

— И какие новости ты сочтешь хорошими?

Тейлор нахмурилась:

— В каком смысле? А-а-а, поняла, к чему ты клонишь. Если у меня будет выкидыш, то Эрику можно ничего не рассказывать. — Она обхватила живот руками. — Я хочу, чтобы у меня родился нормальный здоровый ребенок. Мечтаю взять его на руки. Но не знаю, как сказать Эрику правду.

— Рано или поздно придется.

— Только не сейчас. У меня и без того проблем полно.

Да неужели? Валяешься в постели и скулишь от жалости к самой себе. В сотый раз перечитываешь «Гарри Поттера». С одной стороны, ты хочешь знать, что с тобой происходит, а с другой — страшишься этого.

— Твой папа и Эрик сходят с ума от беспокойства. Им надо сообщить, что с тобой все в порядке.

— Я сообщу. Потом.

— Когда потом?

— Когда буду готова.

— И когда ты будешь готова?

Тейлор резко села. Пряди темных волос обрамляли ее узенькое личико, словно змеи.

Ну вот, я разбудила фурию.

— Я дам тебе знать. А теперь, если не возражаешь…

— Возражаю. Ты должна им сообщить, что ты у меня.

— Это мое дело. Сообщу, когда буду готова.

— И мое тоже. Это мой дом. Ты сама ко мне пришла.

— Мне нужна была помощь. Я доверилась тебе.

— Ты здесь уже достаточно долго. Либо ты сообщишь им сама, либо это сделаю я. Даю тебе время до завтра.

— Ты серьезно? — Бледное личико Тейлор пошло красными пятнами от злости.

— Еще как серьезно. Вырыла себе норку, забилась в нее и думаешь, что все нормально? Ничего подобного. Если бы ты не соврала Эрику…

— Я не врала Эрику! Кто тебе сказал, что я врала?

— Врала! Скрыла от него правду. Ты сама прекрасно знаешь. Я сразу тебе сказала, что это дурацкая затея. Ты меня не послушала. Как всегда. Не сообщишь отцу и Эрику, что ты у меня, — тогда я сама им скажу. Решать тебе.

— Мамочка, — вдруг всхлипнула Тейлор. — Пожалуйста, не надо… Не говори им…

Ну вот вам, классическая биполярка. Хочет меня прогнуть любой ценой. Не получилось нахрапом — будет давить на жалость. Нет, деточка, мы это уже с тобой миллион раз проходили. Я тебе не бедняга Эрик и не папа, который вечно идет у тебя на поводу.

— Тейлор, я помогаю тебе стать взрослой. Быть взрослым значит нести ответственность за свои поступки. У тебя есть время до завтра. Не позвонишь отцу с Эриком, тогда позвоню я.

Глава 19

Карлос проснулся в кровати Фейт. От девушки, спящей рядом, исходило приятное тепло. Она пахла шоколадом, перцем и сексом. Несколько секунд он вдыхал ее аромат. А потом сознание взорвалось воспоминаниями.

Она соблазнила его. Он поддался ее чарам.

Заставила его уступить, уже в который раз. Он забыл о том, что Фейт ему изменила, предала его, поломала ему жизнь. Он дал слабину. Опять. Стоило ей до него дотронуться, как он тут же растаял. Игрушка. Он ее игрушка. Верный пес. Она только поманила, и он тут же оказался у ее ног. Даже бросил на улице все свои вещи.

Карлос почувствовал, как глаза застилает красная пелена. Он был зол на Фейт и еще сильнее злился на самого себя. Она обвела его вокруг пальца, и не в первый раз. С огромным трудом Карлос взял себя в руки. Беззвучно выскользнул из кровати. На цыпочках прокрался на кухню. Его одежда лежала на полу, вот только трусов нигде не было. Карлос натянул штаны и футболку, накинул куртку и тихонько выбрался из квартиры. Как вор.

Беги. Беги, пока снова не попался к ней на удочку.

Две последние коробки, лежавшие у порога, там, где он их бросил накануне, Карлос решил не трогать. Ему хотелось забрать все сразу, но лучше было не рисковать. Дверь в квартиру он закрывать не стал. Каждый шаг отдавался мучительной болью, словно он ступал по раскаленным гвоздям.

Машина была пуста. Коробки, загруженные в автомобиль, пропали — все до единой. Исчезла и сумка с инструментами.

Сплюнув в ярости, Карлос сел за руль и тронул с места, так и не закрыв багажник. Черт с ним, лишь бы не разбудить Фейт. Барахло украли? Сам виноват. Не надо было вести себя как идиот.

Впредь такого не повторится.

Я больше не вернусь.

Глава 20

Эмма сидела напротив Майка у него в кабинете, изо всех сил пытаясь сохранять спокойствие. Она заглянула к заведующему по дороге в неотложку, чтобы поговорить. Ее появление Майка не обрадовало. Об этом красноречиво свидетельствовало и его мрачное выражение лица, и нежелание смотреть ей в глаза.

Что ж, печально, но разговора не избежать.

Патологоанатом наконец выдал официальное заключение о причине смерти пациентки: гипогликемия.

— С чего у нее гипогликемия? Она же не диабетик. Инсулин ей не прописывали. У нее даже сепсиса не было.

— Мы тщательно во всем разберемся и выясним, что произошло, — сухо ответил Майк.

— Ей могли ввести инсулин по ошибке? Надо сделать анализ на С-пептид. Так мы узнаем правду.

Майк прочистил горло.

— Мы еще ждем кое-каких результатов.

— Анализ на С-пептид делали?

Майк посмотрел на часы.

— Какая разница? Не понимаю.

— Инсулин не значился в показаниях. Если его все же вкололи, значит, медсестра допустила ошибку.

— Медсестра могла выполнять устное распоряжение врача.

— И зачем бы врачу назначать инсулин? Гипергликемии у больной не было. С какой стати колоть ей инсулин?

— У нее был высокий калий. Инсулин могли дать, чтобы его снизить.

— Калий у нее был пять и два. Маловато для ввода инсулина. Но даже если так, заодно ей должны были дать и глюкозу. Да, и хочу еще раз обратить внимание, что официально инсулин ей не прописывали.

— Я уже сказал, что мы тщательно во всем разберемся. Поговорим с фармакологическим отделением, задействуем специалистов по управлению рисками…

— По-моему, кто-то из медсестер допустил ошибку.

— Все может быть. Доктор Стил, я бы попросил вас об этом не волноваться. У вас и без того полно поводов для беспокойства. Например, показатели вашего отделения. Скорость оказания первой помощи. Жалобы пациентов. Собственно, именно это и является вашей зоной ответственности, — заявил Майк. — Вы отвечаете за врачей. А значит, пока этот случай — не ваша забота. Если мы узнаем что-то новое, я непременно вам сообщу. — Он встал, дав понять,что разговор закончен.

Майк был новичком в больнице. Он являлся заведующим отделением неотложной помощи и отвечал за все происходящее здесь и весь персонал, кроме врачей. Врачи находились в ведении Эммы, которая заведовала медицинской службой неотложки. Впрочем, зоны ответственности Эммы и Майка неизбежно пересекались. Беда заключалась в том, что Майк не желал пользоваться предложенной помощью. Он хотел доказать, что справится сам. Кроме того, по образованию Майк был медбратом. А Эмма — доктором, причем женщиной. Обычно роли распределялись наоборот, и Майка это задевало.

Эмма пожала плечами. Теоретически он прав. Врачи к случившемуся отношения не имеют. По крайней мере, в данный момент дела обстоят именно так.

— Дайте знать, если понадобится моя помощь.

Она отправилась на обход, ощущая в глубине души нарастающую тревогу.

Эмма нутром чуяла, что в отделении творится неладное, но пока не могла толком объяснить, в чем дело.

Глава 21

Тейлор проснулась в мрачном расположении духа. А потом вспомнила, чем оно вызвано. Пора звонить Эрику.

Ей этого ужасно не хотелось. Будь ее воля, она бы вообще не стала с ним разговаривать. Увы, выбора ей не оставили. Мать никогда не угрожала впустую.

Девушка глубоко вздохнула и набрала номер Эрика.

— Тейлор!

— Да, это я.

— Ты где? Я страшно за тебя волновался. Ты как?

— Все нормально.

— Где ты находишься?

На этот вопрос отвечать не хотелось. Еще приедет и будет ее доставать. Хотя, если она скажет ему правду… Может, соврать, что ее изнасиловали? Нет, не прокатит. Она просто еще раз продемонстрирует, что ей нельзя доверять.

— Давай встретимся.

— Где?

— Может, у библиотеки?

— Буду там через полчаса.

Глаза опухли от слез, и потому, желая хоть как-то поправить дело, Тейлор умылась ледяной водой. Щедро нанесла тушь. Причесалась — впервые за много дней. Надела темные очки. Нацепила на голову бейсболку. Ей хотелось спрятаться от всего мира.

Несмотря на усталый вид, Эрик показался ей особенно красивым. При виде ее он просиял, отчего у Тейлор заныло сердце. А что, если это конец?

Он заключил ее в объятия. Так крепко он раньше ее не обнимал.

— Как же я по тебе соскучился! Куда ты пропала?

Тейлор вздохнула. Она огляделась, словно искала, где бы набраться храбрости. Но откуда ей взяться? Только ребятишки в классики играют, а родители, улыбаясь, смотрят на своих чад. На деревьях распускаются листочки. Влажный ветер, дующий в лицо, благоухает весной, суля что-то светлое и радостное.

Тейлор охватило уныние.

Вот бы и они с Эриком были такими родителями: любили своего ребенка, улыбались, втайне убежденные, что лучше него на свете нет. Их сыночек самый высокий, самый умный, самый одаренный. Самый-самый.

Увы, этому не бывать.

Во-первых, ребенок не от Эрика. Во-вторых, скорее всего, у малыша будут отклонения. Она сама это устроила, пристрастившись к наркотикам и алкоголю.

— Давай пройдемся, — предложила она, избегая смотреть Эрику в глаза.

Взявшись за руки, они двинулись по тихой улочке.

— Эрик, я тебе соврала.

Он чуть сильнее сжал ее руку. Тейлор ждала вопроса, но парень молчал.

— Точнее, не соврала… а просто кое-что утаила.

— Что?

— Я не сказала тебе… не могла… просто не могла…

Эрик остановился и снял с нее темные очки. Тейлор заглянула в его лучистые голубые глаза и почувствовала, как у нее все тает внутри.

— Это неважно, Тейлор. Тебе вовсе не обязательно рассказывать. Что было, то прошло. Это не имеет значения. Я тебя люблю, а остальное не имеет значения.

Сердце Тейлор затрепетало от нежности. А потом оно едва не разорвалось.

Девушку переполняла радость, но одновременно терзала жуткая тоска.

Махнуть бы рукой на прошлое, оставить его позади. Но как? Оно ведь неумолимо связано с настоящим и будущим. Вот оно, прошлое, у нее под сердцем. Живот растет, Эрик заметит его со дня на день. Прошлое, настоящее и будущее сплетены воедино. Хватит прятать голову в песок. Она не страус.

— Эх, если бы это и впрямь было так.

— Но ведь так и есть на самом деле. К черту все то, что было раньше. Сейчас важно настоящее. Важно будущее. Наше будущее.

Нет, это совершенно невыносимо.

— Эрик, я беременна.

На мгновение у него в глазах мелькнула растерянность. А в следующую секунду парень просиял.

Тейлор прекрасно все поняла. Даже врать не пришлось: он сразу решил, что ребенок от него. Как же хочется смолчать!

— Но это… это замечательно! Я…

— Не от тебя.

Он нахмурился.

— Ребенок не от тебя.

Вот и все.

Пламя в глазах Эрика погасло. Остался лишь пепел. На несколько мгновений его лицо исказила такая мука, что он стал похож на картину Мунка «Крик». Эрик разжал пальцы, и его руки безвольно повисли вдоль туловища, словно сухие сучья.

— Прости, — прошептала девушка.

Он кивнул. У Тейлор было такое чувство, словно она ударила его.

— Прости, Эрик, — повторила она.

И тут он сорвался с места. Он не шел, а бежал; мчался так, будто за ним гналась стая волков.

Тейлор смотрела ему вслед, надеясь, что он остановится, развернется, двинется обратно к ней. Она бы смогла ему все объяснить.

Но он не остановился.

Что мне теперь делать?

Ее с новой силой охватила тоска. На душе царила звенящая пустота. Пустота и боль. Будто внутри проделали огромную черную дыру.

Она вспомнила о пистолете, который отец хранил у себя в сейфе.

Она знала код. Возьмет пистолет и отыщет укромное место.

И всё. Конец страданиям. Не надо больше мучиться, стыдиться. Ни тебе бессонных ночей, ни кошмаров, ни страхов, что ребенок родится с отклонениями.

Ей не придется встречаться с отцом, который всегда ее любил и верил ей. Она не увидит разочарование в папиных глазах. И больше никогда не услышит от матери осточертевшее «А я тебе говорила!». Да, надо было ее слушать. Тогда все сложилось бы иначе. Чуть лучше. Потому что хуже просто некуда.

Самым коротким путем Тейлор добралась до дома отца. Еще было достаточно рано. Эмбер, его новая жена, скорее всего, на работе, а девочки в школе. По идее, дома только собаки. Вот и хорошо, они не станут лезть с расспросами.

Тейлор оказалась права. Тельма и Луиза, виляя хвостами, запрыгали вокруг нее, требуя ласки. Она их погладила, почесала и, отогнав от себя, направилась в кабинет отца.

Там царил полумрак: перед уходом Виктор задернул шторы. Код сейфа он менять не стал: это был по-прежнему день рождения матери Тейлор. Девушка взяла пистолет и патроны, рассовала по карманам. Оглянулась напоследок. Всё как прежде, только на столе появилась новое фото в рамке. Снимок с изображением Эмбер, Опал и Айрис был сдвинут в сторону, а центральное место занимала фотография, на которой были запечатлены Эмма и Тейлор. Виктор сделал этот снимок перед отъездом дочери в реабилитационный центр. Тейлор улыбалась, сияя от счастья, ее темные волосы трепал ветер. Эмма, стоявшая у нее за спиной, смотрела в камеру. Глаза мамы цвета крепкого кофе улыбались. Глаза, преисполненные любви, нежности, понимания… Сейчас мама будто смотрела Тейлор прямо в душу, словно догадываясь о том, что затеяла дочь. Как всегда.

Тейлор опрокинула рамку с фотографией изображением вниз и вышла.

Некоторые родители просто невыносимы.

Глава 22 Ангел

— Мама! Мамочка!

Я заглядываю в четырнадцатую палату. Пациентка плачет, прижимая к себе плюшевого мишку.

Она уже не девочка. Причем очень давно. Некогда зеленые глаза выцвели, сделавшись почти белыми. Кожа такая тонкая, что кажется прозрачной.

Захожу в палату.

— Ты моя мама?

— Нет.

Боже упаси.

Ее мать давно на том свете. Где уже оказалась бы и сама больная, будь Господь милостив. Но она все еще жива.

— Ты можешь позвать маму?

Я заглядываю в ее карточку. Элла. Девяносто лет.

— Чего ты хочешь, Элла?

Она улыбается.

— Можно мне печеньку?

— Сейчас принесу.

В комнате отдыха вроде лежало печенье с шоколадной крошкой.

— Вот, Элла, держи.

— Спасибо, мамочка. А где молоко?

Молоко ей еще. Приношу молоко.

Пытается разжевать беззубыми деснами печенье. Давится.

Я отбираю угощение.

— Моя печенька! Моя!

Быстро просматриваю карточку. Дисфагия — расстройство глотания. Только жидкая пища.

Ей девяносто, она хочет к маме и даже печенье съесть не может. Роняет лакомство и поднимает крик.

Так-так-так, Элла, и чем же тебе помочь?

Фентанила у меня не хватит, инсулина под рукой нет. Придушить подушкой? Не вариант. Слишком голосистая.

На стойке я замечаю гипертонический соляной раствор. Используется для уменьшения объемов мозга. Его прописывают перед операциями; пациента, которому предназначался раствор, перевели. Как же хорошо, что наш фармакологический отдел так медленно работает.

Не знаю, сработает ли раствор. И если да, то насколько быстро. Впрочем, какая разница? Куда торопиться? Бабуля ждала аж девяносто лет, потерпит еще чуть-чуть.

Я даю старушке еще одно печенье и, стараясь не терять ни секунды, ввожу в капельницу соляной раствор.

Сердце так и заходится. Делать мне в этой палате нечего; если меня здесь застукают — все пропало. Старуха закреплена не за мной, а за Беном. А ну как он войдет? Надо поскорее сваливать. Как бы капельницу не испортить.

Дверь открывается. Делаю вид, что проверяю капельницу.

Женщина-рентгенолог. Улыбаюсь.

— Зайдите в десять, пожалуйста.

Она уходит. Выдыхаю. Да так и обоссаться от страха можно.

Соляной раствор почти полностью введен. Бабуля все еще мусолит печенье. Пожалуй, я совершаю весьма опрометчивый поступок.

Интересно, что станет с мозгом у бабки? Съежится? Или, наоборот, распухнет? Думаю, съежится. Скорее всего. Неважно. Больше на такое безумство я не пойду.

Надо достать калий в таблетках. Растолку и буду вводить внутривенно. Должно сработать.

Не особо стерильно? Ну и что с того? Смерть наступит куда раньше, чем начнется сепсис.

Глава 23

К началу следующей смены Эмма позабыла о Майке и тревожившем ее ощущении, что в отделении творится что-то странное. Она недавно закончила с пациентом в девятой палате, который жаловался на опухшее колено. Эмма вытянула из колена полный шприц жидкости насыщенного желтого цвета — целых тридцать миллилитров. Жидкость была настолько прозрачной, что, глядя сквозь нее, удалось бы прочитать печатный текст. Превосходно. Колено выглядит безобразно, зато жидкость чистая. Сепсиса нет. Может, подагра? Вернувшись к себе за стол, она обнаружила, что ее ждет Алекс. Из-за огромных круглых очков с толстыми стеклами казалось, что у Алекса вечно озадаченный вид.

— Можно с тобой кое-чем поделиться?

— Ну да, конечно.

— Вчера мне привезли пациентку из дома престарелых. Инфекция мочевыводящих путей. Она была немного дезориентирована, но по большому счету в порядке. Назначил инфузионную терапию, антибиотики и отправил обратно.

— Так.

— Сегодня ее привезли снова. Больную не узнать. С мочой у нее, конечно, получше, зато один показатель просто мама не горюй. Вчера натрий у нее был сто тридцать пять, нижняя граница нормы. Сегодня — сто шестьдесят.

— У нее обезвоживание?

— С чего? Вчера-то все было нормально. Ни рвоты, ни поноса, жидкость потребляет в достаточном объеме. Откуда обезвоживанию взяться?

— Диуретики принимает?

— Да там все их принимают. В доме престарелых, наверное, лазикс в воду добавляют. Считай, что она сидит на нем целую вечность.

— Что-нибудь еще необычное?

— Пока вроде ничего. Я распорядился сделать анализы повторно.

— Что думаешь?

— Первое, что приходит на ум, — врачебная ошибка. А вдруг ей вчера дали гипертонический раствор?

— Вряд ли. У нас его даже в списке препаратов нет, надо заказывать у фармакологов. Кто был за ней закреплен?

— Бен.

— Он ни за что не допустил бы такой ошибки.

— Само собой.

— К чему ты клонишь, Алекс?

— В последнее время у нас творится что-то странное. Внезапно умирает пациентка в стабильном состоянии. Диабета и в помине не было, и вдруг раз — и глюкоза уже двенадцать. А теперь еще и эта. Я вот думаю: может, всем этим случаям есть одно объяснение?

Эмма поняла, на что он намекает. Она об этом уже подумывала и сама, но никак не хотела верить. Впрочем, закрывать глаза на происходящее тоже нельзя.

— Как фамилия твоей пациентки? Попробую разобраться.

— Спасибо. Если что выяснишь, дай знать.

Глава 24

Эмма сидела за угловым столиком в столовой и пила чай. Половина смены была позади, и заведующая решила устроить себе перерыв, что делала крайне редко. Чай не лез в горло. Хотелось вина. Хотелось домой. Хотелось спать. Но впереди работа. К тому же надо поговорить с Виктором.

Давно уже стихла суета, поднимавшаяся в столовой во время обеденного перерыва. Лишь кое-где в зале за столиками сидели поодиночке люди в медицинских халатах и со скучающим видом читали газеты. Жаль, что у нас в столовой не торгуют вином. Народ был бы веселее. Да и пациенты с их родней тоже. Вон французы пьют за обедом вино, и ничего — работают лучше нас. А итальянцы, стоит малышам научиться держать в руках стаканчики, подливают им в воду чуток вина. Алкоголь утрачивает элемент загадочности, его потребление становится нормой, обыденностью. В нем нет ничего запретного, тайного, манящего. Именно поэтому у них нет таких жутких пьяниц, как у нас. Ни разу не слышала, чтобы кто-нибудь из студентов в Италии умер от алкогольного отравления.

Она сделала еще один глоток чая, изо всех сил стараясь не вслушиваться в разговор за спиной. Другого места поболтать не нашлось, что ли? Она узнала мягкий испанский акцент Карлоса. Женский голос был тоже знакомым: Джуди. Разговор так их увлек, что они не обращали на Эмму ни малейшего внимания.

— Короче, он отправил мочу на анализ. Причем, прикинь, был без перчаток. Потом заскочил в комнату отдыха и принялся лопать пиццу. Даже не подумал помыть руки.

— Что, правда? — удивился Карлос. — Ну и мерзость. Как можно быть таким засранцем?

— Ты поаккуратнее, Карлос. У него много друзей.

— Плевать.

— Привет, Эмма. — Виктор приобнял ее и чмокнул в щеку.

Вьющиеся седые волосы закрывали ему уши, на носу поблескивали круглые очки, совсем как у Джона Леннона, а вместо брюк Виктор носил джинсы. Бывший муж Эммы напоминал скорее стареющего хиппи, чем кардиолога. Он сел за столик, улыбнулся и взял ее руку в свою.

— Я слушаю, Эм. Что случилось? Надеюсь, у тебя хорошие новости.

— Ага. Тейлор нашлась. — Эмма высвободила свою ладонь и положила себе на колено.

Виктор с явным облегчением выдохнул:

— Слава богу! Где она? Что случилось?

— Сбежала из центра и на попутках добралась до дома.

— Но почему?

— Ты надолго освободился?

— Не очень. Но если что, у меня пейджер.

— Эрик сделал ей предложение.

— Предложение? Но ей же всего семнадцать!

— Через месяц будет восемнадцать.

— Все равно, еще слишком рано…

Эмма пожала плечами:

— Одним словом, он позвал ее замуж. Вот она и сбежала. Потому что солгала ему. Ничего не рассказала.

— О чем?

— Ну… о том, что беременна.

— Опять?

— Все еще.

— Все еще?

— Да. Она так и не сделала аборт. Передумала. Потом, когда они с Эриком начали встречаться, она не сказала ему, что беременна. Ну а теперь, когда начал расти живот, другого выхода просто не осталось. Вместо того чтобы во всем признаться, она сбежала.

Виктор нахмурился:

— Но она в порядке?

— Внешне выглядит неплохо. Общаться с врачом не желает.

Виктор вздернул брови.

— Я имею в виду гинеколога, — пояснила Эмма. — Я ей не врач, а мать.

— И при этом врач.

— Ну ты сам знаешь, как мы, врачи неотложки, относимся к родным…

— Знаю. Помнишь, как ты неделю гоняла Тейлор в школу, прежде чем удосужилась отправить на рентген и выяснить, что у нее перелом запястья?

— Не перелом, а трещина. Там все равно ничего сделать было нельзя.

— Вот в этом вся ты! — рассмеялся Виктор.

— В этом вся неотложка.

— Так у Тейлор все нормально?

— Пожалуй, что да. Она расстроена. Эрику так и не звонила. Я пригрозила, что, если она сама с ним не поговорит, это сделаю я.

— Ты ему уже звонила?

— Пока нет.

— Эмма, не наседай на нее. Дай ей немного времени.

— Уже дала. Целых три дня.

— Верно, но…

— Никаких «но». Девочке пора наконец повзрослеть. Она должна нести ответственность за свои поступки. И быть с Эриком откровенной. Он того заслуживает.

— Но, Эмма, она еще ребенок…

— А скоро станет матерью. Самое время взрослеть. Причем быстро.

— Ты всегда с ней слишком сурова!

— А ты слишком мягок. Понятно, кто ее избаловал.

— Эмма, она все-таки твой ребенок. Можно хоть немножко подобрее?

— За доброту у нас отвечаешь ты. Мы обе просто купались в твоей доброте. Кому-то нужно научить Тейлор отвечать за себя.

— Наверное, ты права. Я был с ней слишком мягок. — Виктор снял очки и принялся протирать их полой рубашки. Обычно он так делал, когда погружался в раздумья. — И что теперь?

— Пусть сама решает.

— Я сегодня к тебе заеду ее проведать. Или завтра. Ой, нет: завтра Эмбер встречается с подругами. Мне надо пораньше вернуться домой — посидеть с девочками.

Эмма улыбнулась. Десять лет назад у нее едва не разорвалось сердце, когда Эмбер заняла ее место. Ну а сейчас Эмму даже забавляло наблюдение за жизнью семьи бывшего мужа.

Виктор прочистил горло:

— Знаешь, Эмма, я…

Что, не все так гладко в райском саду?

— Мне тебе не хватает.

Что?

— Я даже не думал, что все так сложится. Начал тосковать по тебе практически сразу, как только ушел. И сейчас тоскую. Я очень жалею обо всем, что натворил десять лет назад. Хотелось бы все изменить.

Что ты несешь?

— Я любил тебя больше всех на свете.

Так, похоже, мне не мерещится. Ты серьезно все это сейчас говоришь? Неужели Эмбер тебя бросила? Или попросту надоело вкалывать как проклятому, чтобы оплатить счета?

— Вот бы все было как раньше. — Виктор произнес эти слова тихо-тихо, почти шепотом.

Вот уж нет, не надо мне как раньше. Ни за что в жизни не соглашусь.

Эмма одарила бывшего мужа самой очаровательной из своих улыбок:

— Да, было бы здорово. Но, увы, это невозможно. Жизнь суровая штука: пути назад нет. Обо мне не беспокойся, у меня все в порядке. А у тебя есть Эмбер. Две очаровательные дочурки. А еще Тельма с Луизой. Одним словом, обзавидоваться можно.

На секунду Эмма утонула в голубых глазах Виктора.

— Я беспокоюсь не о тебе…

— Вот и прекрасно. Ладно, мне пора. — Эмма встала.

Виктор поймал ее за руку:

— Послушай, я…

У него запиликал пейджер.

Слава тебе господи!

— Пока, Виктор. Я передам Тейлор, что ты заедешь. — Поспешно, не оглядываясь, Эмма выскочила из столовой.

Черт бы меня побрал!

Глава 25

Тейлор не знала, куда податься. Она просто шла и шла. Правая рука в кармане сжимала пистолет. Надо подыскать место получше. Получше да потише.

В центре города такого не сыщешь. Весь народ высыпал на улицу, каждый наслаждается прекрасной погодой. Кайфует. Каждый, кроме нее.

Она шла ссутулившись, будто тащила на плечах непосильный груз. Бремя собственной жизни. Она не чувствовала ветерок, ласкающий лицо, не замечала теплых солнечных лучей. Она даже позабыла о том, что ей хотелось в туалет.

Сейчас она ощущала лишь рифленую рукоять пистолета. Он был тяжелее, чем патроны в левом кармане, что сказывалось на походке, но Тейлор этого не замечала. Сейчас ее целиком поглотили поиски удобного места, чтобы свести счеты с жизнью.

Город остался позади. Начался лес. Словно стражи, ее обступили высокие старые сосны. Здесь стоял аромат смолы, отчего воздух казался особенно чистым и свежим. Ноги утопали в мягком ковре опавших сосновых иголок. Вокруг царили тишина и покой. Ни птиц, ни цветов, ни травы. Как же здесь хорошо. Лишь она, лес да тусклый свет заходящего солнца, просачивающийся сквозь ветки.

Тейлор огляделась. Вот оно, то самое место. Нашла. Дерево, поваленное бурей и поросшее мхом, а вокруг — молодая поросль. Девушка замерла, вслушиваясь в тишину.

Внутри головы зазвучали голоса.

«Я никого никогда так не любил. И тебе не под силу заставить меня любить тебя меньше».

«Тебе придется рассказать ему правду. Потому что он и так ее узнает. Почувствует себя обманутым и преданным, перестанет тебе доверять».

«Ты моя девочка, ты мои маленький ангелочек. Чистая безгрешная душа».

«А если выждать время, он ко мне привяжется, и ему уже будет все равно».

«Отношения на лжи строить нельзя».

Голоса преследовали ее. Запутывали. Терзали.

Она достала из кармана пистолет и положила на ствол поваленного дерева. Аккуратно зарядила, в точности как учил отец. Они любили пострелять вместе. Вдвоем. До того, как появилась Эмбер. А потом Опал. А затем и Айрис.

Она сложила куртку в подобие подушки. Легла, опустив заряженный пистолет на грудь и закинув руки на мшистый ствол. Попыталась воскресить в голове воспоминания о приятных моментах прошлого. Их было не очень много. Вот они с отцом стреляют. Вот хохочут с Эриком. А вот мама высаживает ее около реабилитационного центра.

Отец, конечно, будет по мне скучать. Но у него останутся Опал с Айрис. И Эмбер. Занятно, но я никогда так сильно не ревновала отца к Эмбер, как к матери. Мне вечно хотелось состязаться с ней за его внимание. Без толку. Она всегда права. Все знает. Видит всех насквозь.

Тейлор это не нравилось. В глубине души она злилась на мать, считая ее эгоисткой и манипулятором. Мать пойдет на что угодно, лишь бы добиться своего. Но этого никто не желает понимать. Ни отец, ни Эрик. Да и сама Тейлор относительно недавно осознала эту очевидную истину. Как можно любить человека, из-за которого чувствуешь себя ничтожеством?

Эрик клялся ее любить, несмотря ни на что. Клялся, но сбежал при первом же случае. Бросил ее. Ну ничего, теперь он пожалеет.

Она представила собственные похороны. Мать в черном, с сухими глазами. Плачущий отец вытирает очки полой рубашки. Эрик, всхлипывая, кидается к ее телу в гробу, осыпает поцелуями ее руки. А я буду лежать вся такая холодная и красивая в синем платье. Как Мадонна. И пусть они все пожалеют, что мучили меня.

А как мама узнает, что меня надо одеть именно в синее платье? И какую мне сделать прическу? Тейлор тут же пожалела о том, что не оставила подробных инструкций. Она достала мобильный телефон, открыла электронную почту и стала набирать письмо. «Синее платье. Подвести тушью ресницы и брови. Сапфировые сережки. Сумочка с павлиньими перьями».

Письмо она отправила сама себе, зная, что его впоследствии обнаружат. Покончив с этим, Тейлор улеглась обратно. Мох был влажным и мягким, как бархат. От него тянуло чарующим запахом леса. Она прислушалась к шуму в ветвях. Ветер или какой-то зверек? А если, прежде чем тело найдут, звери успеют меня обглодать? Если не останется ни холодных рук, ни глаз, что тогда станет осыпать поцелуями Эрик? Что накрасит работник похоронного бюро?

Она содрогнулась и села. Да нет здесь никаких зверей! А вдруг тело начнет разлагаться раньше, чем меня найдут? Или птицы выклюют глаза? Накатила дурнота. Тейлор наклонилась в сторону, и ее вырвало. Девушка сделала глубокий вдох, за ним еще один. Какая разница? Я-то уже буду мертва. Я все равно ничего не увижу. Пусть хоронят в закрытом гробу. А Эрик порыдает над моей фотографией. Готова биться об заклад, что он будет плакать.

Девушка сложила куртку поудобнее и снова легла. Несколько раз глубоко вздохнула. Взяла пистолет. Приставила его к правому виску. От дула шел неприятный холод.

Выстрел разнесет мне лицо. И какая тогда из меня Мадонна?

Может, сунуть ствол в рот? Тогда мне вышибет затылок. Я же буду лежать в гробу на спине, и выходного отверстия не будет видно. От металлического запаха пистолета на девушку накатил очередной приступ дурноты. Вся облевалась, пока пытаюсь тут застрелиться. Просто замечательно.

Она переместила пистолет к сердцу. Нет, неудобно. Не получается так вывернуть кисть. Придется нажимать спусковой крючок большим пальцем. Тейлор выбрала точку между вторым и третьим ребром слева. Приставила дуло так, чтобы оно было направлено перпендикулярно груди. Правая рука дрожала, пришлось обхватить ее левой. Тейлор вдохнула поглубже.

И тут в животе что-то шевельнулось. Девушка застыла. Вот, снова движение.

Это был ребенок — внутри нее.

Не может быть.

Она отложила пистолет и обхватила выступающий живот ладонями. Там, внутри, снова что-то затрепетало, словно бабочка крыльями.

Ребенок будто хотел сказать ей: «Мама, я тут, неужели про меня забыла?»

Тейлор ахнула, закрыла лицо руками и разрыдалась. Она плакала, пока не кончились слезы.

Потом Тейлор разрядила пистолет, сунула его в карман и отправилась домой. Она сама стала домом для крошечного существа. Она не имеет права умирать.

Глава 26 Ангел

Значит, я мразь? Он счел меня мразью. Меня!

Этот мудак, засранец, импотент счел меня мразью.

Как же хотелось раздавить его, словно букашку. Сломать ему шею. Облить бензином и поджечь. Я его уничтожу.

Но как?

Можно его убить. Но нет, слишком просто. Пусть помучается.

Я лишу его всего, что ему дорого. Постепенно, аккуратненько. Мало-помалу отниму у него все, чего он добился. Он пожалеет, что родился на свет. Друзья будут его презирать, а родители — проклинать ту ночь, когда его зачали.

Это куда лучше, чем просто сломать ему шею. Я сломаю его морально.

Говорят, месть — это блюдо, которое следует подавать холодным. Что ж, начну его готовить.

Ты пожалеешь, что родился на свет, подонок.

С чего же начать?

И тут меня осеняет.

Жизнь — чудесная штука.

А смерть еще чудесней.

Глава 27

Дежурство Эммы уже подходило к концу. Она только что закончила осмотр пациента в пятой палате, жаловавшегося на боли в спине. У Эммы спина тоже немилосердно ныла. Ей хотелось побыстрее оказаться дома, прилечь и хорошенько обдумать все, что случилось сегодня: и разговор с Алексом, и слова бывшего мужа во время беседы в столовой.

Пациент из пятой палаты опасений не вызывал. Онемения в конечностях нет, состояние в целом отличное. Просто потянул спину, вот и всё. Ну действительно, как устоять и не подвинуть холодильник? Искушение слишком велико.

Она заказала препараты и повернулась к Карлосу:

— Значит, так, давай дадим дядьке из пятой палаты торадол и валиум. Я ему еще выписала немного морфина, только умоляю: не давай его вместе с валиумом. А то он так уснет на веки вечные.

Карлос что-то недовольно буркнул в ответ.

Эмма пожала плечами. Злится. Злится, потому что и без меня это знает. Ничего, переживет. Будет куда хуже, если он случайно отправит кого-нибудь на тот свет. Она пошла узнать, как идут дела в отделении. Оказалось, в четвертую палату привезли новую пациентку с жалобами на боли в груди. Эмма отправилась ее проведать.

В палате надрывались датчики тревоги. Громко пикал монитор: пульс — сто шестьдесят, плюс падение давления. Седая, иссохшая старуха. Глаза закрыты, дыхание затруднено, ловит ртом воздух. Рядом мужчина, держит ее за руку, в глазах — страх. Помирать собралась.

— Мне нужна помощь. Живо! — крикнула Эмма.

Вбежал Карлос.

— Давай ее в палату напротив. Капельница. Дефибриллятор. ЭКГ. Одним словом, по полной программе.

Помещение стало заполняться врачами. Они перекатили койку во вторую палату. Карлос уже держал наготове дефибриллятор. Джуди искала, куда вставить катетер. Эми пыталась закрепить на теле больной присоски датчиков — они соскальзывали, потому что кожа была влажной от пота.

Обильное потоотделение. Сердце так и заходится. Еще и ритм неровный. Фибрилляция предсердий. Плюс давление низкое. Плохо дело. Что ей дать? Так, чтоб не уронить давление еще ниже. Пустить в ход дефибриллятор? Похоже, придется, хотя с мерцательной аритмией такое редко срабатывает.

— Что с катетерами? — бросила Эмма.

— Один — восемнадцатый — уже поставила, — отозвалась Джуди. — Сейчас пробую второй.

— Умничка. Давайте, вводим растворы. — Эмма прислушалась к дыханию больной, не начался ли отек легких. — Дайте ее старую ЭКГ. И мне нужен кардиолог.

— ЭКГ уже несут, — подала голос Эми.

— Давление?

— Совсем низкое, даже датчики не фиксируют. Замерю вручную. Шестьдесят восемь на сорок два.

Проклятье.

— Готовьтесь, будем делать кардиоверсию^[19]. Сэла мне сюда. Нужно сосудосуживающее.

Оно поднимет ей давление, чтобы я могла пустить в ход хоть какие-то другие лекарства.

Сэл материализовался перед ней, словно джинн из бутылки.

— Сосудосуживающее ей.

— Какое?

— Фенилэфрин. Он должен поднять давление, не влияя на сердечный ритм, который у нее и так хуже некуда.

Сэл вытащил из кармана шприц на десять миллилитров.

— Сколько?

— По два кубика каждые пять минут.

— Прикатили реанимационную тележку. Интубировать будешь?

— Не могу. Давление упадет еще ниже. Так я ее наверняка убью. Надо обождать. Давайте попробуем двадцать пять фентанила.

— Двадцать пять фентанила введено, — провозгласила Джуди.

Это как слону дробина, но хотя бы чуть-чуть облегчит боль. Давление слишком низкое, чтобы дать седативное.

— Давайте попробуем сто вольт.

Карлос зарядил дефибриллятор.

— Готовы?

Все отошли. Он нажал на кнопку.

Разряд сорвался с электродов, прошел по коже, ввинтился в грудь и устремился к обезумевшему сердцу, чтобы заставить его вернуться к привычному ритму. Импульс был столь мощным, что пациентку буквально подбросило над койкой. Она издала вопль и рухнула обратно.

Ритм не изменился.

Ненавижу фибрилляцию предсердий. Упрямая, своенравная дрянь. Что ж, хотя бы сосудосуживающее подняло давление. Чуть-чуть.

— Давайте еще двадцать пять фентанила. Разряд полтораста.

А какого черта? К чему полумеры? С тем же успехом можно палить из всех стволов. Прямо сейчас. Пока она еще жива.

— Нет, давайте двести.

Карлос выставил напряжение.

— Готовы?

От истошного крика едва не лопнули барабанные перепонки. Пациентка взвилась над койкой и рухнула обратно. Не подавая признаков жизни.

Тишина. Сердце замерло.

Эмма уставилась на монитор. Подождала несколько секунд.

Ничего. Ровная линия. Идеально ровная. Асистолия. Черт!

— Искусственное дыхание.

Карлос глубоко вдохнул и сцепил пальцы в замок, чтобы начать непрямой массаж сердца. Он уже склонился над койкой, как вдруг монитор пискнул. Сердце снова забилось. Сто двадцать ударов минуту.

Мы едва ее не потеряли.

— Давление?

— Девяносто пять на шестьдесят.

В палате поднялся радостный гомон. Все, можно выдохнуть. Они справились.

Спасли человеку жизнь.

Эмма улыбнулась и тронула старика за плечо:

— С ней все будет в порядке.

По морщинистым загорелым щекам старика катились слезы. Он молча коснулся руки Эммы.

Она обняла его, прижала к себе крепко-крепко, желая поделиться с ним частью своих сил.

— Молодцы, ребята, отлично поработали.

В ответ ей заулыбались. Да, именно ради таких моментов и стоит жить. Эмма отправилась на свое рабочее место. Надо свериться с базой данных, узнать последние новости, ознакомиться с обновлениями. Ее терзала смутная тревога, которая душила и гнала радость прочь. Что-то где-то неладно.

Пациент с жалобами на боли в спине из пятой палаты? Она отправилась его проведать.

Боли его больше не мучили.

Глава 28

До дома Карлос добрался поздно, чуть ли не за полночь. Смерть пациента из пятой палаты поставила всю больницу на уши. Такого Карлос никогда прежде не видел. Его допрашивали несколько часов, задавая одни и те же идиотские вопросы. Допрашивали все подряд: и Майк, и чинуши из отдела управления рисками, и адвокат, и какие-то незнакомые люди в официальных костюмах.

Никто из них ни разу не имел дела с пациентами. Штабные крысы, никогда не нюхавшие пороха. Им невдомек, каково это — ходить в халате, измазанном дерьмом. Мчаться в сортир, не зная, успеешь ли добежать. Терпеть оскорбления каждую смену. Чинуши от медицины существуют совсем в ином мире.

Он припарковал свой «субару» за «фордом» Джорджа и уткнулся лбом в руль. Джордж дома. С ним можно выпить. Хотелось бы еще и выговориться, но адвокат строго-настрого велел держать рот на замке: «О случившемся настоятельно советую не распространяться. Все, что вы скажете, может быть использовано против вас. Повсюду есть уши. Только я, ваш адвокат, гарантированно буду хранить в тайне услышанное от вас».

Теперь непременно начнутся судебные разбирательства. Его пациент, здоровый человек, вдруг взял и умер, безо всяких видимых причин. Его битый час пытались реанимировать. Никакого толку. Случившееся стало для всех необъяснимой загадкой.

— Инфаркт? Инсульт? Расслоение стенки аорты? — спрашивал доктор Грин.

— Сама не знаю, — качала головой доктор Стил. — Бред какой-то. Час назад все было в порядке. Причина болей в спине — чисто механическая. Потянул спину, когда передвигал мебель. Если я ничего не упустила. Надеюсь, вскрытие все расставит по местам.

Мимо как раз проходила доктор Ашер. Услышав слова заведующей, она рассмеялась:

— Так вот как ты, Эмма, ставишь диагнозы пациентам? По заключению патологоанатома? Что, у нас компьютерную томографию запретили? Не поверишь, но если поставить диагноз прежде, чем больной умрет, его даже можно спасти.

Доктор Стил улыбнулась. Улыбка получилась настолько жуткой, что Карлос похолодел. Надеюсь, мне она никогда так улыбаться не будет. Сейчас доктор Стил больше всего напоминала кошку, увидевшую перед собой мышь на костылях.

— Спасибо, Энн. Непременно буду иметь в виду. Карлос, когда ты его видел живым последний раз?

— Перед тем, как вы позвали меня помогать с аритмией. Я как раз собирался дать ему лекарства, что вы прописали.

— Ты их дал?

— Нет. Но я забрал препараты из кладовки, запертой на замок.

— И где они сейчас?

— Я оставил их на столике, но они пропали. Может, кто-то дал лекарства, пока мы работали с мерцательной аритмией?

— А что говорит база данных? — поинтересовалась доктор Стил.

База данных ничего не говорила. Младший и средний медицинский персонал часто помогал друг другу с вводом лекарств, постановкой капельниц и забором анализов. Но в этот раз Карлосу никто помощи не предлагал.

— Мы тщательно во всем разберемся, — пообещал Майк, — и непременно найдем виновного.

Да. На этот раз больнице нужен козел отпущения. Значит, им станет он, Карлос, потому что потерял лекарства. Или доктор Стил — за неверный диагноз. Карлос искренне надеялся, что он совершенно ни при чем.

Он вздохнул, выбрался из автомобиля и, поднявшись по лестнице, открыл дверь. Джордж сидел в гостиной на диване и смотрел футбол.

— Бери пиво и присоединяйся! — крикнул он.

Ощутив прилив благодарности, Карлос взял бутылочку «Бад лайт», любимого пива Джорджа. От него сплошная польза для почек: не дает им скучать. И разминка неплохая — каждые десять минут бегаешь в туалет.

Карлос уселся в старое кресло-качалку, когда-то принадлежавшую Мэри. Сделал глоток.

На вкус как ослиная моча. Зато холодное.

— Тяжелый выдался денек? — кинул на него взгляд Джордж.

— Ага.

— Хочешь поделиться?

— Не имею права.

— Юридический отдел запретил?

— Ага.

— Хочешь, давай тогда о футболе потреплемся.

Карлос вздохнул. Джордж был верным другом и приличным человеком. Когда понадобилось, приютил, не задавая лишних вопросов. Никогда этим не чванился. Всегда был готов подставить плечо и прийти на помощь.

— Да я в нем ничего не понимаю, — вздохнул Карлос, глядя, как на экране холеные, откормленные мужчины налетают друг на друга, образуя кучу-малу.

— Как и они, — Джордж кивнул на телевизор. — Смотреть скучно, но хоть какое-то развлечение.

— Тоскливо тебе без Мэри?

— Ага. Мы ведь были с ней вместе со старших классов. Я за всю жизнь ни разу на другую женщину не взглянул. И не взгляну.

— Повезло тебе с ней.

— Твоя правда. А у тебя как на личном фронте?

Карлос пожал плечами:

— Оказалось, что Фейт встречалась с другим. Специально уговорила меня переехать сюда, чтобы быть поближе к нему. Теперь уже пути назад нет.

— Она по-прежнему с ним?

— Нет.

— Если она притащила тебя сюда, значит, ты ей небезразличен. Даже сейчас. Ты с ней разговаривал?

— Мне это на хрен не надо.

— Ну почему же? Если ты ее любишь…

— Не могу я, и всё…

Он вспомнил о том, что случилось на следующее утро. Фейт подошла к нему на работе. Взяла за руку, но он высвободился.

— Не трогай меня.

— Почему? Вчера вечером ты говорил совсем иначе…

— Меня от тебя тошнит.

Фейт побледнела, из-за чего ее огромные синие глаза сделались еще больше. Карлосу показалось, что теперь они занимают у нее пол-лица, как у инопланетянки.

— Да неужели?

— Да. Больше ко мне не прикасайся. Ты мне противна.

Она улыбнулась.

— А если ты передумаешь?

— Никогда.

— «Никогда» — это чертовски долго.

— Я ни за что на свете больше не буду с тобой.

Он ушел, чувствуя, как Фейт сверлит взглядом его спину. Испепеляет, прожигает насквозь. Силясь подавить невольную дрожь, Карлос глотнул пива.

— Ни за что на свете… — прошептал он одними губами.

Глава 29

Тейлор устало переступила порог дома. Обратная дорога из леса отняла у нее несколько часов. Ноги ныли от изнеможения, а в горле пересохло от жажды, но все это не имело значения. Главное, что ее ребенок жив. Девушка легла на постель, размышляя об Эрике и том, что следовало ему сказать. Она ждала, когда ребенок снова пошевелится, дав о себе знать.

В дверь позвонили. Тейлор не сдвинулась с места.

Снова звонок. Тейлор накрыла голову подушкой.

Завибрировал ее мобильный. Девушка раздраженно фыркнула. Да что же вы за люди такие? Почему нельзя просто оставить меня в покое?

А вдруг это Эрик? Вдруг он звонит сказать, что все равно любит меня больше всех на свете?

Она отшвырнула подушку в сторону и схватила телефон. Папа.

Отца она любила, но в данный момент разговаривать с ним было выше ее сил. Девушка снова повалилась на постель.

Снова зазвонили в дверь.

Может, там, на пороге, Эрик?

Она подошла к зеркалу. Опухшие от слез глаза напоминали перезрелые сливы, нечесаные волосы сосульками свисали с головы. Как я покажусь ему в таком виде? А ну как он сейчас уйдет? Я так и не узнаю, он ли это приходил! Она плеснула себе в лицо холодной водой и принялась тереть, пока не заполыхала кожа. Снова посмотрела в зеркало. Теперь на фоне горящих щек глаза смотрелись более-менее приемлемо. Она открыла дверь.

Ha пороге стоял ее отец. Хотя на календаре был апрель, а за окном стояла чудесная погода, отец выглядел изрядно потрепанным, как после снежной бури. Его глаза пребывали не в лучшем состоянии, чем у нее: влажные, припухшие, полные страдания. Всхлипывая, он прижал дочь к груди, затем отстранился и, держа за плечи на расстоянии вытянутой руки, осмотрел с ног до головы.

— Где он?

— Кто?

— Мой пистолет. Ты его взяла. Где он?

— С чего ты взял, что это я? Может…

— Не вешай мне лапшу на уши. Кроме тебя, код от сейфа никто не знает. Будь у меня хоть немного мозгов, я бы его поменял после прошлого раза. Но я поленился. Решил, что ты уже достаточно взрослая. Где он?

Тейлор пожала плечами:

— Зачем тебе понадобился пистолет?

— Он мне не нужен, я просто хочу его у тебя забрать. Где он? Кого ты собралась пристрелить на этот раз?

Тейлор почувствовала укол обиды. Он так говорит, словно я регулярно устраиваю пальбу по людям. Я вообще еще никого не застрелила. Да, был один-единственный раз, когда это чуть не случилось, но у меня на то были серьезные причины. Я просто погорячилась, совсем как отец.

— Он у меня в комнате.

В глубине души девушка почувствовала облегчение. Она едва не застрелилась. Ей очень не хотелось снова оказываться на краю пропасти. Сейчас на ней лежит ответственность: она должна выносить ребенка. Обязана жить, пока не родит. А потом отдаст его в приемную семью. Или станет растить сама. Прежде Тейлор грезила, что будет не одна, а с Эриком, но все ее мечты пошли прахом. Так или иначе, пока она не родит, надо жить. Еще пять месяцев. А потом — свобода. Если меня не станет, мама сделает для ребенка все от нее зависящее.

Виктор уверенно направился в комнату дочери, словно по-прежнему жил в этом доме. Сразу подойдя к шкафу, он выдвинул самый нижний ящик слева. Нажав на кнопку, открыл тайничок, откуда достал пистолет и патроны. Вынул магазин, проверил, нет ли патрона в стволе, и рассовал все по карманам.

Затем он прошел в гостиную и опустился в свое старое зеленое кресло. Снял круглые очки, протер их полой рубахи. Водрузил назад и посмотрел Тейлор прямо в глаза.

— В чем дело?

Сейчас он был не похож на самого себя. Отец всегда казался добрым и терпеливым, никогда ни за что не ругал. Всякий раз после очередной выходки он обнимал ее и говорил, что она непременно исправится. Чего это он вдруг?

— Ты о чем?

— Черт подери, ты прекрасно понимаешь. Почему ты сбежала? Почему мне ничего не рассказала? Зачем украла пистолет?

Куда делся мягкий, добрый отец? Сейчас он говорил сухим, деловым тоном. Святые угодники! Да он ведет себя совсем как мать. Тейлор посмотрела отцу в глаза, выдавив слезу.

Он нахмурился:

— Кончай этот спектакль! Я должен быть на работе. Пейджер может сработать в любую минуту. Но я не могу оставить тебя одну. Я хочу знать, что тебе ничто не угрожает. Знаешь что? Я позвоню в службу спасения. Скажу, что ты украла у меня пистолет и у тебя суицидальные наклонности. За тобой приедут и отвезут в неотложку. Может, попадешь на дежурство мамы. Или нет. Даже не знаю, что для тебя будет хуже. Давай! Говори! Живо!

Сейчас отец раскрывался перед ней с новой, незнакомой стороны. И Тейлор рассказала ему всё. Как не решилась сделать аборт. Об Эрике. О совете, который дала ей мать. О том, что Эрик ее бросил. О том, что хотела покончить с собой, но так и не смогла.

Отец внимательно ее выслушал.

— ТыЭрика любишь?

Она всхлипнула и кивнула.

— Ты уверена?

Тогда Тейлор не выдержала. Она разрыдалась. Она плакала и плакала. Отец прижал ее к себе. В его объятиях было спокойно, она чувствовала, как сильно ее любят. Но все же это был не Эрик.

— Слушай, Тейлор. Я хочу сказать тебе одну вещь, но только ты никому ни слова, договорились?

Девушка кивнула.

— Если разболтаешь, то сделаешь плохо целой куче народа. В том числе и мне. Поняла?

— Поняла.

— Я до сих пор люблю твою маму.

У Тейлор отвисла челюсть. Он что, прикалывается?

Папа был совершенно серьезен.

— Десять лет назад я увлекся Эмбер. Она была молоденькой, красивой, во всем мне потакала. Воплощала в себе все, чего не хватало твоей маме. У нас с Эмбер случился роман. Она забеременела. Мне казалось, я поступил как и подобает мужчине, когда развелся с твоей матерью и женился на Эмбер. Родилась Опал. Потом Айрис. За тебя я был спокоен. Я знал, что твоя мама о тебе позаботится. Я любил тебя, желал счастья, но при этом никогда за тебя не переживал.

Тейлор кивнула.

— И за маму твою я был спокоен. В жизни не встречал таких сильных людей, как она. Она справилась со смертью Винсента в одиночку. Я оказался ей не нужен. Мне как мужчине это было тяжело принять. Но у Эммы такой характер, а у меня другой. В общем, мы расстались.

Тейлор снова кивнула.

— Только через несколько лет до меня дошло, что на самом деле я не люблю Эмбер. Да, она красавица. Да, мне завидуют все мужчины. Но она — не твоя мама. Таких, как она, вообще больше на свете нет.

Это Тейлор и сама прекрасно знала.

Отец снял очки и снова принялся их протирать.

— Твоя мама…

У него запиликал пейджер.

— Мне надо бежать. — Виктор обнял дочь.

— Я очень тебя люблю. Слава богу, ты жива… Сменю шифр на этом дурацком сейфе. Может, даже избавлюсь от пистолета, будь он неладен…

— Пап…

— Да? — Он уже садился в свой старенький «субару».

— Ты к чему весь этот разговор завел? Ну, про маму…

— Хотел сказать, что настоящая любовь не может вот так просто взять и закончиться. Если Эрик действительно тебя любит, он непременно вернется. А если ты его любишь, то примешь назад. Я бы не задумываясь вернулся к твоей маме.

— Она бы тебя приняла?

— Мама никогда этого не сделает, солнышко. Уж очень она умна.

Тейлор не могла и подумать, что по маме кто-то может сохнуть. Она просто не воспринимала ее в этом ключе. Немолодая и вечно уставшая. Волосы никак в порядок привести не может. А одевается как! Ужас просто. И тем не менее она остается привлекательной. Ну, по крайней мере, с папиной точки зрения.

Мама привлекательнее Эмбер.

Да ладно! Серьезно, что ли?

Глава 30

Смена закончилась несколько часов назад, а Эмма по-прежнему сидела у себя в кабинете. Спина ныла, в животе урчало от голода, но заведующая упрямо продолжала перебирать документы. В отделении что-то не так. Пациенты умирают. Надо выяснить, в чем причина, и устранить ее. Плевать, что там говорят Майк, Гас или чинуши из отдела управления рисками. Смерть пациента с болями в спине стала последней каплей. Настала пора вмешаться. Она остановит это безумие. Любой ценой.

Как же все-таки хочется есть. Ладно, посижу еще полчасика. Она сделала очередной глоток воды, поплотнее запахнулась в халат и вернулась к документам.

Четыре случая. Четыре смерти. Что в них общего?

Первый случай. Сыпь, нарывы. Пациентка Курта. Эмма еще раз просмотрела все данные больной: жизненные показатели, анализы, прописанные препараты. Все четко. Глюкоза в норме. Инсулин ей не прописывали.

И тем не менее она умерла. Последние анализы показали, что глюкоза упала ниже плинтуса. В организм как-то попал инсулин. Но как? Инсулин хранится в кладовке с лекарствами, запертой на ключ. Чтобы туда попасть, нужно ввести шифр, а потом два номера-идентификатора: свой и пациента. Система надежная, комар носа не подточит. У посторонних доступа к лекарствам нет.

Впрочем, достать инсулин не проблема. Он у многих есть дома. В том числе и у Карлоса. И у Джорджа, ведь Карлос сейчас живет у него.

Курт выписал инсулин пациенту в соседней палате. И что с этим инсулином случилось? Она принялась пролистывать базу данных, покуда не отыскала больного из двадцать первой палаты. Ага, вот он. Боб Секстон. Глюкоза пятьсот пятьдесят при норме сто. Выписано тридцать единиц инсулина. При этом через час уровень глюкозы в крови не поменялся.

Надо будет поговорить с Сэлом и выяснить, кто ввел инсулин. Эмма сделала скриншот, четко осознавая, что нарушает правила защиты конфиденциальности. Если меня поймают, я влипла. Людей увольняли и за меньшее. Ну и что? Я заведующая медслужбой неотложного отделения. Что бы там ни говорил Майк, а безопасность и благополучие пациентов — моя зона ответственности.

Она принялась изучать второй случай. Та-а-ак! Стоп! Сыпь с нарывами и есть второй случай, а первый — это пациентка с переломом бедра, которой занимался Алекс. Отыскать карточку не составило труда: в тот день скончалась лишь одна больная с переломом бедра. Эмма просмотрела документы, отыскала отчет патологоанатома. Перелом бедра, атеросклероз, возрастные изменения головного мозга и т. д. и т. п. Результаты химико-токсикологического исследования еще не готовы.

Жизненные показатели вызывали у Эммы беспокойство. Изначально пульс и давление были повышенными. Потом пришли в норму. Такое впечатление, что ей сперва стало лучше, а потом, через полчаса, она взяла и померла. Почему?

Эмма сделала еще один скриншот и принялась составлять список.

Это, значит, пациентка № 1.

Пациентка № 2 — гипогликемия.

Пациентка № 3 — подопечная Алекса. Обезвоживание, умственные нарушения. Она не умерла, но была на грани. Изначально жизненные показатели более-менее в норме.

Пациент № 4 — мои, с болями в спине. Показатели в норме. Анализы ему не делали, рентген тоже. Результаты вскрытия придется подождать. Этот пациент, в отличие от других, не был старым и хронических заболеваний не имел. Просто заурядная боль в спине. Карлос сказал, что оставил лекарства на стойке. Они пропали. Может, их кто-то ввел? Или я упустила какую-то патологию, которая в итоге и свела пациента в могилу? Расслоение стенки аорты? Аневризма?

Она снова попыталась понять, чем схожи все четыре случая.

Три разных лечащих врача. Первый случай — Алекс, второй — Курт, третий — опять Алекс, в четвертом случае врачом была она сама.

Одна медсестра, два медбрата: Бренда, Карлос, Бен и снова Карлос.

Четыре пациента. Номер один — женщина, восемьдесят шесть лет, поступила из дома престарелых. Номер два — женщина, девяносто восемь лет, состояла в браке. Номер три — женщина, девяносто лет, поступила из дома престарелых. Номер четыре — мужчина, пятьдесят три года; за исключением жалоб на спину, проблем со здоровьем не имел.

Вот эти боли в спине никак не вписываются в общую картину. Есть ли тут система? Или просто неблагоприятное стечение обстоятельств? Цепочка не связанных между собой событий. У нас тут все же неотложка, и смерть некоторых пациентов — неизбежность. Зачем их сюда привозят? Потому что считают, что больные находятся при смерти. Нередко так оно и есть.

В животе снова заурчало, да так громко, что, наверное, было слышно даже на парковке. В бутылке совсем не осталось воды. Завтра снова на работу. Тейлор сидит дома одна.

Эмма схватила сумку и направилась к выходу. Дверь кабинета она запирать не стала: должна была прийти уборщица.

Глава 31 Ангел

Все прошло идеально. Выше всяких похвал. Безупречно сработано. Жалко, что этому мужику пришлось отправиться на тот свет. Хотя с другой стороны, он теперь не мучается от боли в спине.

Вот только жалко Эмму. Бедняжка все ломает голову, не упустила ли она чего. Как бы мне хотелось рассказать ей правду.

Мне пришло в голову отойти от привычного шаблона. Дельная мысль. Запутаю ищеек, отправлю по ложному следу.

Ну как, Карлос, понравилось? Тупой латинос! А вот тебе урок: нечего оставлять препараты без присмотра. Понятное дело, пациенту пришлось ввести чуточку больше. В противном случае у меня бы не получилось его убить.

Иду на ланч и вижу пациента в третьей палате. На лице кислородная маска. Пока он спит, ему помогает дышать аппарат НИВЛ^[20]. Это пациент Карлоса. Снимаю с больного маску.

Нет, стоп, я ведь могу придумать кое-что и получше. Возвращаю маску на место и отключаю ее от аппарата.

Смотрю, как стремительно падает сатурация. Девяносто. Восемьдесят пять. Семьдесят девять.

Лицо у мужчины приобретает очаровательный лиловый оттенок.

Семьдесят четыре.

Так, пожалуй, пора сваливать, пока меня тут не застукали.

Уже шестьдесят восемь.

Глава 32

Когда Эмма вернулась в отделение, чтобы заступить на вечернее дежурство, то обнаружила в четвертой палате Фейт, играющую с ребенком. При виде заведующей медсестра улыбнулась. В зеленой отутюженной униформе Фейт показалась Эмме особенно красивой. Сейчас девушка будто бы вся лучилась изнутри. Ни печали, ни слез, ни страдания на лице. Перед Эммой была прежняя счастливая Фейт.

— Привет, как у тебя дела?

— Отлично, доктор Стил! А у вас?

— Тоже неплохо. Еще раз хотела тебя поблагодарить. Если бы не ты, меня сейчас тут не было бы.

— Да о чем вы говорите? Это ведь я затащила вас на ту гору. Я просто была обязана вернуть вас живой и невредимой.

Эмма рассмеялась:

— Ладно тебе, скромница.

— Может, еще куда-нибудь сходим? — предложила Фейт.

— Я только за. Главное, не спускай с меня глаз.

— Само собой, доктор Стил! Вы… Я… я хочу стать такой же, как вы!

Эмма покраснела.

— Только не забудь заранее назначить место и время для вылазки.

Подобные прогулки полезны для здоровья. Да и дружба с Фейт мне не повредит.

«Доктор Стил, зайдите в первую палату!» — раздалось по громкой связи.

Пациентке в первой палате приходилось несладко. Равно как и Джуди со Сьюзи, которые пытались пересадить ее с инвалидного кресла на койку. Ступня женщины имела насыщенный лиловый оттенок и была неестественно вывернута. Стоило медсестрам приподнять пациентку, как она тут же взвыла. Эмма поспешила на помощь. Она наклонилась, подхватила бедняжку под колено, а Джуди со Сьюзи — под руки. На счет «три» ее удалось пересадить на койку. Но стоило больной ступне коснуться матраса, как женщина издала еще один вопль.

— Наложить шину. Капельницу. Морфин. Ортопеда, — отрывисто произнесла Эмма.

Джуди бросилась выполнять распоряжения.

— Стул для сопровождающего.

Мужчина, державшийся обеими руками за раковину, был бледен как полотно. Сьюзи пододвинула ему стул, и он тут же на него осел. Эмма, взяв ступню больной за пятку, как можно осторожнее придала ей положенное природой положение. Постепенно стенания и всхлипы женщины стихли. Ступня тоже поменяла цвет, сперва побелев, а потом порозовев. Значит, восстановился нормальный кровоток.

— Я очень вам сочувствую. У вас перелом лодыжки. Нужно было ее вправить, чтобы обеспечить нормальное кровоснабжение тканей. Мы дадим вам болеутоляющее.

— Мне уже лучше.

— Что с вами случилось?

— Упала с коня. Он у меня занервничал, встал на дыбы. Вот я и свалилась. А он наступил мне на ногу.

Эмма поежилась.

— У вас еще что-нибудь болит?

— Нет, больше ничего.

Перелом голеностопного сустава. Ортопед явно не будет в восторге.

Так, собственно, и случилось. С Эммой он разговаривал как с идиоткой, но пациентку в ортопедическое отделение все же забрал. Вернувшись на свое рабочее место, Эмма обнаружила, что ее ждет Алекс.

— У тебя есть свободная минутка?

— Разумеется, — соврала она, вспомнив свое расписание.

Алекс многозначительно огляделся по сторонам. Повсюду сновали люди. Пятая палата была свободной. Они отправились туда и затворили за собой дверь.

— Эмма, у нас в отделении творится что-то неладное. Ты слышала, что вчера случилось с моим пациентом?

— Пока нет.

— Пациент поступил из дома престарелых. Деменция. Курильщик с огромным стажем, задыхается, без кислорода жить не может. Я сделал все, что мог. Буквально все. И стероиды, и антибиотики, и магний. Подключил его к аппарату НИВЛ. Состояние стабилизировал. Ладно. Пошел проведать другого пациента. Возвращаюсь, а этот уже синий. Пришлось его интубировать.

— При деменции такое бывает. Человек не соображает, но на уровне подсознания маска ему не нравится. Он ее инстинктивно пытается снять. Бац! Кислород падает, диоксид углерода взлетает, и делу конец.

— Да, он был плох, но не до такой степени. Когда его привезли, он даже не был синим. Более того, ему полегчало. Впрочем, самое паскудное не это. Маска была на месте. Ее кто-то отключил от аппарата.

— Очень странно.

— Мягко сказано. Ты заметила, что у нас пациенты мрут как мухи? Причем сплошь старики с деменцией.

— За исключением моего, с болями в спине.

— Да, этот не вписывается в общую картину. Зато остальные…

— Алекс, они все были тяжело больны и в солидном возрасте. У них изначально был не самый благоприятный прогноз. Да, такие пациенты порой умирают. Это естественно.

— Эмма, ну ты же сама прекрасно понимаешь… — Алекс закатил глаза.

— Да. Понимаю. И я согласна, что в отделении в последнее время творится неладное. У тебя тоже возникли подозрения?

— Их кто-то убивает. Из милосердия, — кивнул Алекс.

— А как насчет пациента с болями в спине? Какой был смысл его убивать?

— Согласен, этот случай не похож на остальные. Может, он и не имеет отношения к другим смертям.

— А может, как раз его гибель и есть ключ к разгадке. Зачем его понадобилось убивать?

Алекс пожал плечами и задумался. Наконец он произнес:

— Знаешь, я смотрел один детектив. Убийца отправил на тот свет кучу народа только для того, чтобы скрыть одно-единственное преступление. Вдруг у нас все наоборот? Что, если пациент с болями в спине был единственным, кого убийца изначально не желал трогать?

— Ну и почему же он умер? — нахмурилась Эмма.

— Очень правильный вопрос. Не исключено, что ответ на него нам и нужен.

Глава 33

Смена у Эммы закончилась в полночь. Когда она шла на выход по коридорам, больница казалась вымершей. Ее машина на парковке стояла в гордом одиночестве. Эмма вспомнила кровавую баню, случившуюся в феврале, и почувствовала, как по спине пробежал озноб. Всё уже позади. Всё в прошлом.

А может, позвонить Загаряну?

Они не общались уже несколько недель. С тех пор, как она занесла его номер в черный список.

Сейчас ей требовалась помощь настоящего профессионала, а к кому обратиться, как не к Загаряну? Он толковый, остроумный, хорош собой. Вдобавок Загарян — детектив и умеет держать язык за зубами.

Одна беда: Эмме крайне не хотелось с ним разговаривать и уж тем более видеть его.

Несколько недель они ходили на свидания. Если их встречи вообще можно было так назвать. Они заглядывали в рестораны и бары, общались, смеялись. В том числе и друг над другом. Все было здорово, пока он не захотел большего.

Эмме казалось, что в последний раз она занималась сексом примерно в эпоху динозавров. После Виктора у нее было еще несколько мужчин, не оставивших о себе особых воспоминаний. Затем подросла Тейлор, и все свободное время и силы Эмме пришлось отдавать дочери. Свиданки закончились.

Эмма не особо переживала из-за отсутствия секса. И чего люди с ума по нему сходят? Вино гораздо лучше. И последствий от него меньше.

Будучи вечно занятой, Эмма перестала за собой следить: на это просто не оставалось времени. Она располнела, и ей стало неловко раздеваться при других.

Впрочем, все это вроде бы не имело для нее особого значения. Вправлять вывихи она может, интубировать тоже. Заведовать отделением? И это у нее получается. Лето у них в северных краях короткое. Здесь куда чаще носят свитера, чем купальники. На тусовки она не ходит, с друзьями особо не встречается, ну так кому какое дело до ее внешности? Всем плевать.

Оказалось, не всем. Однажды вечером Загарян отвез ее домой и напросился в гости. Она не смогла отказать. Они пили «Гранд Марнье» и любовались огнем в камине. Говорили об искусстве, путешествиях и вине. Смеялись.

Потом детектив придвинулся поближе. Коснулся ее щеки. Провел кончиками пальцев по шее. Эмма почувствовала прилив тепла: тело словно пробуждалось от глубокого сна. Она вся затрепетала.

Он коснулся ее груди, и тут Эмму охватила паника. Она вскочила с дивана, притворившись, что ей срочно понадобилось подбросить поленьев в огонь. Обратно на диван она уже не села. Разговор увял.

Гость застыл в ожидании. Эмма поняла, что ей надо что-то сказать, но в голову ничего не шло.

— Эмма… Что с тобой?

— Я… Мне… мне просто завтра рано с утра на работу. Надо выспаться. Прости, пожалуйста…

Он кивнул, и Эмма проводила его до дверей.

В ту ночь она так и не сомкнула глаз.

Что со мной?

Я жирная. Я стесняюсь раздеваться. Не желаю, чтобы кто-нибудь смотрел на мои складки, мои целлюлитные ноги. Вообще не хочу, чтобы меня кто-нибудь видел.

Да, она была честна с собой. Она не хотела, чтобы детектив видел ее голой. Впрочем, имелось еще одно объяснение ее поведению. Она не заслуживала любви. Когда Эмма была еще маленькой, мама объяснила ей, что ее никто просто так любить не будет. Любят за что-то. За деньги, поддержку, статус, секс. А потом избавляются от тебя. Поступки Виктора и Тейлор доказали правоту этих слов.

Я недостойна любви.

Эмму столько раз предавали, что еще одного удара она просто не выдержит. Ей хорошо одной. Она выкладывается по полной в больнице, отдает всю себя дочери, живет по совести — есть за что себя уважать. Ну а любовь? К чему она ей? Нельзя позволить себе открыться, стать уязвимой, чтобы потом снова страдать. Дело того не стоит.

После памятного вечера они с Загаряном больше не виделись. Он писал ей на электронную почту; Эмма не отвечала. Он звонил; она не брала трубку. Детектив приехал к ней в больницу. Эмма сбежала через ворота для машин скорой помощи.

Наконец он перестал звонить. А теперь у нее возникли сложности, и ей требовалась помощь. Профессиональная. Может, им удастся вернуться к деловым отношениям? Отчего нельзя просто дружить, без секса, о котором ей не хочется думать?

Она набрала номер Загаряна.

«Пожалуйста, оставьте сообщение».

Эмма сбросила звонок.

В этот вечер она решила себя побаловать одним из лучших образчиков своей коллекции вин. «Стратус» — канадское красное, из Ниагара-он-зе-Лейк. Насыщенный, богатый полутонами и при этом мягкий вкус с ароматом вишни и лесных ягод. От вина сделалось тепло внутри.

Не так тепло, как рядом с Загаряном.

Да и так сойдет.

Глава 34 Ангел

Ну и ну. Меня едва не поймали с поличным. Отправляюсь обратно в третью палату — надо ведь снова подключить маску к аппарату НИВЛ, чтобы никто ничего не заподозрил, — а там, в палате, уже толпа народа. У всех в глазах логичный вопрос: чего это меня сюда принесло. Да Карлосу с интубацией помочь!

Надо быть поаккуратнее. Таких ошибок больше допускать нельзя.

Вот куда ты торопишься, а?

У тебя куча времени.

Чем дольше тянуть, тем сильнее этот проклятый Карлос будет мучиться.

Так что спешить совершенно некуда.

Глава 35

Карлос сидел за тонкой занавеской в палате 12-1 и пытался взять анализ крови. Позади уже были две безуспешные попытки. Пациентке многое пришлось повидать на своем веку. После затяжного романа с наркотиками вены у нее были дрянь. Повсюду следы уколов. У левого локтя абсцесс размером с яйцо. Видать, вмазалась недавно, вот след и остался. Выглядит совсем больной. С ней придется повозиться. Слава богу, хоть давление в норме. Пока.

Женщина, дрожа, силилась поплотнее закутаться в тонкое больничное одеяло.

— Как вы себя чувствуете?

— Дерьмово, — ответила она, стуча зубами от озноба.

Карлос еще раз поискал, куда бы поставить катетер. Можно, конечно, двадцать второй приладить к большому пальцу, но этого мало. Нужна вена потолще, а она их все испортила.

За шторой, в палате 12-2, что-то звякнуло о койку.

Раздался старушечий дребезжащий голос:

— Что вы делаете? Стойте! Прекратите! Я все маме расскажу!

— Все в порядке, — мягким, бархатным голосом промолвила Фейт. — Не волнуйся, Эдна, мы просто хотим тебе помочь.

— Мама? Это ты?

— Все хорошо, не переживай. Мне просто надо проверить давление.

— Она не даст взять кровь, — раздался еще один голос.

Бен.

— Мама, ты ведь моя мама?

— Все хорошо, Эдна. Я тебя не дам в обиду. Но мне нужно взять немного крови. Тебя сейчас будто комарик укусит.

— Мамочка, почему тебя так долго не было? Меня тут обижают…

— Очень жаль, Эдна. Отпусти, пожалуйста, мою руку.

От ласкового голоса Фейт у Карлоса сделалось тепло на сердце. Он принялся искать вену.

— Держи руку. Ага, вот и капельница… — прозвучал голос Бена.

— Спасибо, Бен. Просто будто комарик укусит. Договорились, Эдна?

— Да, мам.

— Ты моя умница.

— А-а-а!

— Всё-всё-всё. Не больно. Совсем не больно. Хочешь сока?

— Можно виноградного?

— Запросто. Спасибо, Бен.

— Не за что. Всегда рад тебе помочь.

— Спасибо.

— Фейт, у меня два билета на концерт «Меллоу-шип». В пятницу. Может, сходим?

— Я… мне надо глянуть расписание.

— В семь. А перед этим можно поужинать.

— Ой как здорово!

— То есть мы договорились? Замечательно, я заберу тебя в четыре.

— Мой адрес…

— Я знаю, где ты живешь.

— Да ладно? Откуда?

— Я вообще очень многое о тебе знаю. — Бен тихо хихикнул.

— Например?

— Да я тут приглядывал за тобой…

— Вот как? И что же ты узнал?

— В пятницу расскажу.

Руки у Карлоса ходили ходуном. Он пробил вену насквозь. Пациентка вскрикнула.

— Простите, — буркнул Карлос, стараясь говорить как можно тише, чтобы его не услышали. Он присел, зажав проколотую вену.

— А вот и твой сок, Эдна.

— Спасибо, мамочка. А можно мне печеньку?

Глава 36

Спортзал оказался самым что ни на есть современным. Кругом зеркала, отовсюду льется яркий электрический свет. Спрятаться тут негде. Эмма остановилась, чтобы перевести дыхание. Она вытерла залитое потом лицо и присела на скамейку, пока Фейт хорошенько взялась за инструктора. Она явно хотела, чтобы парень отработал каждый цент, уплаченный за урок по смешанным боевым искусствам. Именно Фейт предложила сходить на эту тренировку. «Отличная мысль!» — решила Эмма. Теперь она так уже не считала.

К счастью, тренировка оказалась индивидуальной: только они вдвоем да инструктор. Это было просто прекрасно: уж кто-кто, а зрители Эмме сейчас были совершенно не нужны. Она напоминала боевого гиппопотама, а вдобавок вымоталась до предела и потянула бедро. Теперь Эмма уже даже не старалась держать подобие темпа. Только бы не сдохнуть прямо здесь. Инструктор, красивый темнокожий мужчина с грацией голодного тигра, сжалился над ней и сделал вид, что не заметил, как Эмма присела отдохнуть.

Эмма занималась кикбоксингом в подвале своего дома уже несколько месяцев кряду. С одной стороны, хоть какая-то физическая нагрузка, а с другой, в случае необходимости она сможет постоять за себя. Она искренне полагала, что делает определенные успехи. И вот теперь на тренировке выяснилось, что она заблуждалась. Эмма была выжата как лимон. А вот Фейт — совсем другое дело. Она чувствовала себя как рыба в воде, запросто нанося удары и задирая ноги выше головы. Да, тело у нее блестело от пота, но с лица не сходила довольная улыбка. Если бы мы сошлись с Фейт в поединке, она в два счета сделала бы из меня отбивную.

Взгляд Эммы уперся в оранжевый плакат со списком правил смешанных боевых искусств. Правило номер восемь пришлось ей особенно по вкусу: «Запрещаются любые попытки засунуть пальцы в анатомические отверстия соперника». Да она зарабатывает себе на жизнь тем, что засовывает пальцы в анатомические отверстия. И это, надо сказать, так себе удовольствие.

После тренировки Эмма с Фейт решили прогуляться по набережной и понежиться на солнышке. Они сели на скамейку, потягивая чай со льдом. В ветвях деревьев щебетали птицы. Лениво несла свои воды река Гудзон.

— А ты, оказывается, в отличной форме. Ты точно раньше не увлекалась смешанными боевыми искусствами? — спросила Эмма.

Фейт весело рассмеялась.

— Нет, но спортом всегда занималась. Всякий раз, когда пробуешь что-то новенькое, извлекаешь для себя урок. Так и учишься всю жизнь.

А ведь ей довелось хлебнуть горя, но она все равно радуется жизни и с оптимизмом смотрит в будущее. Жаль, что подобный настрой не заразен. Вот бы и мне так.

— Как у тебя в целом дела, Фейт?

— Просто отлично! Бен пригласил меня на свидание.

— Да ладно! — Когда мы с ней общались в последний раз, она себе места не могла найти из-за разрыва с Карлосом. Когда ж это было? На прошлой неделе? — Бен? Наш Бен?

— Ага. Он пригласил меня на концерт.

— Но… мне казалось, он женат.

— Да, но они с женой вечно ругаются. И вообще уже поговаривают о разводе.

— Но ведь у него недавно близняшки родились.

— Да, пару месяцев назад.

Эмма немного подумала.

— По-твоему, это правильно? Ну, идти с ним на свидание?

— Я ведь не собираюсь сейчас вступать в отношения, — пожала плечами Фейт. — Да и вообще, не думаю, что он серьезно настроен. Бен пригласил меня на свидание, чтобы позлить Карлоса.

— И что ты сама об этом думаешь?

— По мне, так прикольная затея. Я буду только рада, если Карлос взбесится.

— А почему Бен так сильно ненавидит Карлоса? Из-за того случая, когда у нас пытался сбежать пациент?

— На самом деле это долгая история. Бен с Карлосом познакомились очень давно. Когда мы переехали сюда из Нью-Гемпшира, они быстро сдружились. Ну просто не разлей вода. А потом что-то случилось. Сама не знаю, что именно, но это как-то связано с доктором Амбером. Бен был его другом, а Карлос Амбера ненавидел. Вот они с Беном и переругались. А та стычка, когда пациент пытался сбежать, была всего лишь эпизодом.

Опять этот Амбер. Продолжает людям жизни ломать.

— Бен в последнее время постоянно крутится возле меня. То улыбнется, то слово ласковое скажет, то поможет, то кофе принесет. Ну, знаете, как обычно ведут себя мужчины. — Фейт чуть развела руками.

Эмма не знала. Подобное поведение было для нее необычным. Ей кофе никто не приносил. Да, к ней приходили на помощь, когда она об этом просила, но Эмма могла быть уверена, что подобные знаки внимания не являются завуалированной попыткой залезть к ней под юбку.

— Ну да, — покивала заведующая. — Но разве тебя не смущает, что он женат? И что у него совсем недавно родились дети?

Фейт отмахнулась:

— Так ведь это же его забота, а не моя. У меня и своих проблем хватает. И вообще, уж больно мне хочется посмотреть, как мучается Карлос.

Вот это Эмме было понятно. Чего она сама только не желала Эмбер в свое время — и прыщей, и облысения, и чесотки, и прочих гадких болезней из медицинского справочника от «А» до «Я». И все же, как бы Эмма ни хотела отомстить разлучнице, она ни за что не стала бы ради этого встречаться с женатым человеком.

— Кроме того, ужасно приятно осознавать, что ты кому-то нужна. Даже если приходится идти на свидание ради истерики Карлоса.

— Думаешь, ему не все равно? Он ведь сам от тебя ушел.

— О-о-о… — протянула Фейт. — Ему далеко не все равно. Он просто не желает этого признать. Да если Карлос увидит меня с Беном, с ним случится печеночная колика. А у вас, Эмма, как дела? Вам кто-нибудь нравится?

— Я замужем за своей работой, — рассмеялась заведующая. — Больше меня ничего не интересует.

— Вот почему вы такой классный врач! В жизни не встречала никого лучше вас. Но каждый вечер залезать в холодную постель… Б-р-р-р… — Фейт передернула плечами.

— Ничего страшного, у меня есть грелка и толстое одеяло, набитое гусиным пухом.

И вино.

Огромные голубые глаза Фейт лучились теплом. Девушка положила ладонь Эмме на колено:

— Вы достойны лучшего.

Эмма вся съежилась и попыталась выдавить из себя улыбку. Я просто отвыкла от такой доброты. Когда к тебе относятся по-людски. Даже не знаю, как себя вести.

Она потянулась, чтобы убрать ладонь Фейт со своего колена, но передумала и вместо этого поправила волосы.

А дружба, оказывается, очень сложная штука!

Глава 37

После тренировки минуло уже два дня, а тело у Эммы по-прежнему ныло. Было больно сидеть, стоять и даже кашлять. К счастью, на работе скопилось столько дел, что просто не оставалось времени обращать внимание на боль. Надо думать не о себе, а о пациентах. Например, о старушке из пятнадцатой палаты. Ей явно давно нездоровилось. Плоть на запавших висках истаяла — осталась лишь тонкая, как пергамент, кожа, обтягивающая кости. Старушка издавала всхрипы, силясь вдохнуть в грудь воздух. Разговаривать она не могла.

Эмма просмотрела документы, поступившие из дома престарелых. «Два дня — повышенная температура, низкая сатурация. Плохо ориентируется в пространстве. Заботиться о себе не в состоянии».

Старухе можно только посочувствовать. Ну что это за жизнь? Пройтись не можешь, сходить в туалет не можешь, поесть сама не можешь. Эмма вздохнула и полистала бумаги: вдруг у пациентки есть письменный отказ от долгосрочного подключения к системам жизнеобеспечения. Увы, такого не обнаружилось. Только доверенность на какого-то человека, проживающего во Флориде.

— Я сама свяжусь с доверенным лицом, — предложила Эмма. — Джордж, сделаем стандартную проверку на сепсис. Не забудь анализ на лактат и бакпосев. Скажу Сэлу, чтобы начал ввод антибиотиков.

— НИВЛ?

— Да, я распоряжусь, чтобы прикатили аппарат. Еще выпишу ей стероиды и препараты для ингаляции.

— Это мало что изменит, — покачал головой Джордж. — Она слишком плоха. Понадобится интубация.

— Ничего, сейчас просто выиграем время, пока ищем родных. Вдруг они согласятся на паллиативную помощь?

— Хороший план. Она и так уже намучилась. — Голос Джорджа дрогнул.

Ему вспомнилась Мэри. Как же он изменился после ее смерти. Нет, он по-прежнему отличный работник, но у него пропало желание спасать пациентам жизнь.

— Мы будем делать все, что в наших силах.

Она позвонила по номеру, указанному в документах, но трубку никто не взял. Эмма оставила сообщение и занялась другими пациентами. Когда она снова заглянула в пятнадцатую палату, то обнаружила там полную блондинку, сидевшую у койки. В палате стоял густой аромат сладкого парфюма, от которого першило в горле. На Эмму накатил приступ дурноты.

— Меня зовут доктор Стил. А вы?..

— Я ее дочь. Как она?

— Мне очень жаль, но ваша мать сейчас в очень тяжелом состоянии.

— Но вы же ее вылечите? Делайте что угодно, только спасите ее, умоляю! — Женщина всхлипнула.

А вот теперь пора предложить паллиативную помощь.

— Она в очень тяжелом состоянии, — повторила доктор Стил. — Боюсь, что мы мало чем можем ей помочь.

— Хотите сказать, что она умирает?

— У вашей матери весьма преклонный возраст, кроме того, она уже давно тяжело болеет…

— Когда мы последний раз с ней виделись, у нее все было в порядке.

— И когда это было?

Женщина извлекла из коробочки салфетку и промокнула глаза.

— В этом году? В прошлом? — подсказала Эмма.

— Это не имеет никакого значения! Вы обязаны ее спасти. Мне надо с ней поговорить. Как хотите, но вы должны привести ее в чувство! Мне необходимо сказать ей, что я не виновата! — Всхлипывания сменились рыданиями. В палату заглянуло несколько сестер: вдруг Эмме нужна помощь?

— У вашей мамы проблемы с дыханием. Чтобы ей помочь, нам придется вставить ей в горло пластиковую трубку и подключить к аппарату искусственной вентиляции легких. Чтобы вводить лекарства, понадобится вставить ей в шею катетер. Будет больно.

— Но это ведь поможет ее спасти?

— Спасти? Нет, это ее не спасет. Но так она проживет чуть дольше. Может быть. А может быть, и нет. Простите, что говорю вам такие вещи, но ваша мама уже никогда не поправится. Скорее всего, ей станет только хуже. Но есть альтернатива. Мы можем сделать все возможное, чтобы она чувствовала себя максимально комфортно.

— Она будет жить?

— Будет, но недолго. Но вы хотя бы избавите ее от страданий. Она уйдет достойно, не испытывая мучительной боли. Вы можете находиться рядом и разговаривать с ней.

— А она мне ответит?

— Скорее всего, нет.

— Мне нужно, чтобы она со мной поговорила. Она должна меня простить.

— Не получится, — покачал головой Джордж. — Она не может разговаривать.

— Вы обязаны сделать все, чтобы моя мама жила дальше. Постарайтесь как следует. Доверенность оформлена на меня. Я подпишу любой документ! Что вам там надо подмахнуть?

— Думаете, ей понравится, что жизнь в ней поддерживается искусственно? Как по-вашему, она сама бы себе такого пожелала? — спросил Джордж.

Женщина сжала кулаки и, развернувшись к медбрату, обожгла его полыхающим взглядом:

— Делайте, что сказано! Мне больше нечего добавить! Вы обязаны сохранить маме жизнь!

Джордж пожал плечами.

— А мы можем еще с кем-нибудь пообщаться? У вас есть братья или сестры? Какие-нибудь родственники?

— Я сама с ними пообщаюсь. С кем хочу, с тем и буду говорить! А вы делайте, что велено! Это, между прочим, ваша работа! Моя мама должна жить! Остальное не ваше дело.

Эмма вздохнула.

— Посмотрим, как она будет реагировать на терапию.

Дочь пока не готова. Нет смысла на нее давить.

Глава 38

Через час Джордж отпросился в столовую. Карлос согласился его прикрыть. Прежде чем отправиться в пятнадцатую палату и проверить состояние пациентки, Карлос заскочил в комнату отдыха за кофе. В последнее время по ночам его мучила бессонница, а днем веки наливались свинцовой тяжестью и начинало дико клонить в сон.

На стикере, приклеенном к кофемашине, значилось: «Сварили в 9:30». Карлос глянул на часы. Четверть первого. Он пожал плечами и плеснул кофе в чашку. Он уже почти допил, когда дверь комнаты отворилась и вошла Бренда. Увидев его, девушка улыбнулась.

— Привет, Карлос, как дела?

— Неплохо. А у тебя?

— Я слышала, что вы с Фейт…

— Ага. Расстались.

— Говорят, она теперь встречается с Беном.

— Мало ли что говорят.

— Ну, тут уж ничего не поделаешь. Слухи по отделению разлетаются быстро, просто глазом не успеваешь моргнуть.

Карлос допил кофе и сполоснул чашку.

— Карлос?

Он уже успел взяться за дверную ручку, но остановился и обернулся.

— Может, сходим в бар после работы?

— Извини, у меня после смены еще дела.

— А завтра?

— Я записан к врачу.

— А на следующей неделе?

Карлос глубоко вздохнул. Ему отчаянно не хотелось обижать Бренду, но девушка не оставляла иного выбора. Беда в том, что Бренда была ему не нужна. Как и любая другая женщина. Ему была нужна только Фейт. Но страсть к ней стала его проклятием, его болезнью.

— Прости, Бренда, но я сейчас не готов к отношениям. Пока не готов.

Улыбка исчезла с лица девушки.

— Я что, не в твоем вкусе?

— Ты очень красивая, — глухо произнес Карлос, разглядывая свои туфли.

— Но не в твоем вкусе. Предпочитаешь белых, да?

Карлос почувствовал, как закипает. Он стиснул кулаки, но сдержался и спокойно ответил:

— Извини, Бренда, но я не собираюсь обсуждать с тобой свою личную жизнь.

— Ты и сам-то не больно белый. Хоть и ведешь себя как они. — Медсестра выскочила из комнаты и захлопнула за собой дверь.

У него потемнело в глазах от ярости. Что за ерунда? Почему она так со мной разговаривает?

Когда он достаточно успокоился для того, чтобы вернуться к работе, из динамиков донеслось:

— Доктор Стил, немедленно пройдите в пятнадцатую палату.

Я ведь как раз туда и собирался проведать пациентку.

Но он опоздал.

Глава 39

Поговорив с дочерью старушки из пятнадцатой палаты, Эмма отправилась в четвертую проведать пациента, жаловавшегося на боль в груди. Чисто внешне с ним все было в порядке. В одиннадцатой палате лежал ребенок, которого укусила собака. Все оказалось проще простого, даже швы накладывать не понадобилось. Укус промыли и вкололи антибиотики. Неужели так сложно объяснить ребенку, что не надо хватать собаку, когда она ест? Это ведь не высшая математика!

Затем Эмма снова заглянула в пятнадцатую. Дочь куда-то делась. Больная выглядела гораздо лучше. Ну что ж, превосходно. Правда, пальцы у старушки были такими холодными, что замерить сатурацию не получилось. Она оставила записку Джорджу с распоряжением сделать скрининг сатурации и взять кровь на анализ газового состава, после чего отправилась к следующему пациенту.

Пятая палата. Мальчик трех лет. Упал. В комментарии, оставленном бригадой скорой помощи, сказано: «Родители требуют КТ головного мозга».

Эмма отправилась в пятую палату. На койке сидела плачущая женщина, которая прижимала к груди голосящего ребенка с раной на лбу. Мужчина в белой майке-алкоголичке мерил шагами палату. Эмма улыбнулась и представилась. В ответ ей никто не улыбнулся.

— Откуда он упал?

— Вывалился из магазинной тележки, — отрывисто произнес мужчина.

Их снедает чувство вины. Поэтому они ведут себя агрессивно.

— Он заплакал сразу?

— Да, — всхлипнула женщина.

— Его рвало?

— Нет.

Если не считать гематомы на лбу, ребенок был в полном порядке. Тихо напевая, чтобы успокоить малыша, Эмма тщательно его осмотрела.

— Мы проверим ножку — ап! Мы проверим ручку — ап!

Мальчик рассмеялся.

— Ну а где же наш животик? Вот он! Тут не болит. Тут тоже не болит. Зато ой как щекотно!

Теперь уже смеялись и родители.

Это все потому, что я пою. Да, лучше не буду отказываться от дневных смен.

Сошлись на том, что компьютерную томографию пока делать не будут, а просто понаблюдают за состоянием ребенка. Что ж, сэкономим пару тысяч долларов на анализах и убережем малыша от облучения.

Когда она уже выходила в коридор, в динамиках прозвучало:

— Доктор Стил, пройдите в пятнадцатую палату!

Она бросилась бегом. Джордж уже делал искусственное дыхание. Дочь с воем кинулась на Эмму:

— Это вы! Вы ее убили!

Обогнув ее, Эмма прорвалась к старушке. Проверила пульс. Его не было.

Джордж, делавший искусственное дыхание, отрывисто принялся отвечать на вопросы заведующей:

— Ничего не знаю. Пошел в шестую палату. Дал лекарства. Потом отлучился на перерыв. Когда вернулся, она уже была вот такая.

— Вы ее убили, сукины дети! Она умерла!

Умерла, это точно. Тут не поспоришь.

— Я подам на вас в суд! Вас всех поувольняют! К чертовой матери! Будете у меня гнить в тюрьме! Твари! Убийцы!

Пришлось вызвать охрану, и дочь вывели.

Адреналин, искусственное дыхание, интубация — они перепробовали всё.

Тщетно. Пациентку вернуть к жизни не удалось.

Глава 40

Эмме очень хотелось взять паузу и хорошенько подумать. Разобраться в случившемся. Скончалась еще одна пациентка весьма преклонного возраста. Пятый случай. Почему она умерла? Что стало причиной смерти? Пока на эти вопросы ответов не было. Одно можно сказать точно: она, Эмма, попала в переплет. Пятая по счету внезапная смерть. Ну а дочь покойной вряд ли станет кидать слова на ветер, так что теперь с должностью заведующей точно можно попрощаться.

К счастью, у Эммы не было времени себя жалеть. Пока ей не указали на дверь, надо выполнять свои обязанности. Она открыла базу и посмотрела, есть ли новые пациенты.

Четырнадцатая палата. Мужчина тридцати восьми лет. Спутанное сознание.

По дороге она перебирала в голове возможные диагнозы. Если пациент пожилой, то подобным жалобам удивляться не приходится. Спровоцировать дезориентацию может что угодно: хоть воспаление легких, хоть инфекция мочевыводящих путей, хоть не принятые вовремя лекарства или, наоборот, принятые по ошибке два раза подряд. Но больному тридцать восемь. Тут что-то другое. Алкоголь? Инсульт? Наркотики? Энцефалит? Придется прогнать его через целую кучу анализов.

Однако анализы не понадобились. Диагноз она поставила прямо с порога, как только увидела пациента. Хоть фотографируй и в учебники помещай. Типичный случай цирроза печени. Желтый раздутый живот, «голова медузы»^[21]. Метаболическая энцефалопатия.

Эмма улыбнулась и представилась. Они с мужчиной обменялись рукопожатиями.

— Итак, на что жалуетесь?

— У меня что-то не в порядке с головой. Наверное, аммиак подскочил.

Эмма рассмеялась:

— Вот было бы здорово, если бы все мои пациенты со спутанным сознанием могли объяснить, что с ними не так. Сколько времени удалось бы сэкономить! А денег!

— Просто я здесь уже не в первый раз. Меня в этой больнице уже обследовали вдоль и поперек. Превратили меня в подушечку для булавок. Хотели даже сделать спинномозговую пункцию. Я уже был готов подписать отказ от дальнейшей госпитализации.

— В вашем состоянии вы не имеете права выписываться.

— Знаю.

— Когда в последний раз употребляли алкоголь?

— Уже полгода не пью. С тех пор как узнал, что у меня цирроз, ни капли во рту не было.

— Это вы молодец. Чем вызваны жалобы на спутанное сознание?

— Не чем, а кем, — поправил мужчина, кивнув на полную пожилую женщину, вошедшую в палату. — Доктор Стил, позвольте представить вам мою тетушку. Это она утверждает, что я теряю рассудок.

— Здравствуйте. Доктор Вера Толпегина, — представилась дама.

— Рада с вами познакомиться. В какой области специализируетесь?

— Ох, простите, вы меня не так поняли. Я не врач. Я доктор биологических наук.

— Как занятно, — соврала Эмма.

— Оно и видно. У вас аж глаза загорелись.

Эмма рассмеялась.

— Ну да ладно, — махнула рукой Вера. — Меня беспокоит его состояние по вечерам. Может, это «синдром заходящего солнца»^[22]? Он становится рассеянным, когда разговаривает, часто не состоянии закончить начатую фразу. Утром все прекрасно, а вечерами — настоящая беда. А вдруг у него очередное кровотечение в желудочно-кишечном тракте?

— Мы проверим.

Эмма направилась к выходу, но Вера ее остановила.

— Мы стали невольными свидетелями того, что творилось в соседней палате. Эта женщина вела себя просто ужасно.

— Она была расстроена, — вздохнула Эмма.

— Она просто мразь. Злобная мразь.

Эмма открыла рот, потом закрыла его. Мужчина рассмеялся:

— В этом вся Вера. Терпеть не может миндальничать. Политкорректность ей чужда. Она русская, хоть и говорит без акцента. А русские на редкость прямолинейны.

— Да брось ты, Борис! Ты такой же русский, как и я. И столь же прямолинейный. — Она повернулась к Эмме: — Какая разница, русская я или нет? Важно кое-что другое. Я вхожу в попечительский совет этой больницы. Если вам понадобится помощь, можете на меня рассчитывать. Например, с той мерзавкой, закатившей скандал.

— Спасибо, доктор Толпегина, я крайне вам признательна.

— Просто Вера. Я, кстати, совершенно серьезно. — Она протянула Эмме свою визитку. — Вы, ребята из неотложки, пашете как лошади, а это мало кто ценит.

— Спасибо… Вера.

— Хватит любезничать! Меня кто-нибудь осмотрит или нет? — подал голос Борис.

Эмма принялась за дело.

— Все в полном порядке, — произнесла она, когда закончила. — Не вижу смысла в госпитализации.

— Благодарю вас.

— Не за что.

— Кстати, вы не замужем? — спросил Борис. Желтушное лицо с широкой улыбкой напоминало фонарь из тыквы на Хеллоуин.

— Думаю, это не имеет никакого значения, — рассмеялась Эмма.

— Это еще почему?

— Я не встречаюсь с пациентами.

— Стоит мне выйти за пределы клиники, как я тут же перестану им быть.

— Только не для меня.

— Что ж, досадно. Я все равно как-нибудь вам звякну. Кто знает, вдруг вы передумаете?

Знакомство с Борисом и его тетей стало для Эммы самым светлым моментом за весь день. С другой стороны, она снова задумалась об опасных последствиях алкоголя. В последнее время она практически ничего не ела, только пила вино. Даже сейчас она мечтала поскорее приложиться к бутылке. Как, наверное, и Борис пол года назад.

Борису уже поздно браться за ум. Он лишил себя не только печени, но и будущего. Неужели я закончу так же?

Глава 41 Ангел

И ради кого мне пришлось на этот раз стараться? Ради тебя, Эмма. Это ведь ты жаждала спровадить бабульку на тот свет. Да она и сама хотела умереть. Даже родная дочь — и та втайне желала ей смерти.

Бедняга мечтала о покое и обрела его. Неважно, чего мне это стоило. Но какая же все-таки мерзкая тварь ее дочь!

Мне ли не знать, что ты, Эмма, сама страстно желала прекратить мучения бедной старушки. Но тебе не под силу пойти по моим стопам. Тебя лишат лицензии. Заклеймят позором. Отправят за решетку.

Не переживай. Ты всегда можешь рассчитывать на мою помощь.

Думаешь, Эмма, я стараюсь только ради тебя? Нет-нет-нет, еще и ради своего закадычного дружка Карлоса. Я его сожру с потрохами на ужин, словно Ганнибал Лектер.

Огонь на плите зажжен, и сковородка готова.

Просто Карлос об этом еще не подозревает.

Глава 42

Стоило Эмме в тот вечер переступить порог дома, как она сразу же поняла: что-то не так. В доме царил порядок. Ни грязной посуды, ни заваленного стола. Старенькая кухонька была такой чистой, что аж блестела. Эмма не видела ее в таком состоянии с момента возвращения Тейлор, а то и задолго до него.

Это не к добру. Когда в последний раз на кухне была такая чистота? Когда нас бросил Виктор. Что, черт подери, происходит?

За плечами остался еще один труднейший день. Умерла еще одна пациентка. Дочь покойной орала так, что ее, наверное, было слышно на другом конце города. Она грозила судом. Администрация больницы придет в неописуемый восторг. Гас тоже. Мое время на исходе.

Эмме дико хотелось выпить. Она не глядя схватила бутылку: «Хартленд» 2012 года, австралийский шираз. Пробки нет, просто навинчивающаяся крышка, как в большинстве случаев, когда имеешь дело с винами Нового Света. Вот и славно. Штопор искать не нужно.

Когда Эмма отвинтила крышку, раздался тихий хлопок. Эмма сразу налила почти треть бутылки в бокал на высокой ножке. Посмотрела на вино на свет: темно-красное, почти непрозрачное. Вдохнула аромат. Насыщенный фруктовый букет с перечными нотками. На душе стало как-то светлее. Эмма хлебнула от души из бокала, погоняла вино во рту, давая себе возможность насладиться изысканным вкусом, после чего проглотила. Затем снова поднесла бокал к губам. Допила и налила снова. Все, теперь она готова.

Ни музыки, ни рыданий. Значит, Тейлор либо спит, либо ее вовсе нет дома.

Дверь в комнату дочери была приоткрыта. Эмма постучала.

— Привет, мам! — Тейлор села в постели. Красивая и очень спокойная.

Аккуратно, чтобы не пролить вино, Эмма опустилась в оранжевое кресло-качалку, стоявшее в углу. Она его обожала. Покачивания успокаивали; правда, самостоятельно выбраться из этого кресла было задачей не из легких, под силу разве что Гудини.

— Ты как? — спросила Эмма.

— Бывало и лучше.

— То же самое.

— Что случилось?

— Пациентку потеряли.

— Но ведь такое у тебя случается каждый день, разве нет?

— Не совсем.

— Ты столько лет врачом работаешь, неужели тебе еще не все равно?

— Ну конечно нет! Будь мне все равно, я просто не смогла бы работать. В таком случае лучше уволиться. Если тебе плевать на больных, ты не имеешь права их лечить. За что им такое отношение?

— Ну да, но так расстраиваться всякий раз, когда кто-то умирает…

— Не всякий. Порой смерть — это настоящее благословение. Ну, когда человеку уже пора уходить.

— А сегодня было не пора?

— Думаю, пора.

— Чего же ты тогда расстраиваешься?

— Дочь очень болезненно восприняла смерть матери. А еще я не могу взять в толк, почему она умерла.

— Да какая разница? Кому какое дело?

— Администрации больницы. Компании, в которой я покупаю страховку от судебных исков. Да и мне самой. Я должна понимать, что происходит с моими пациентами. Это моя работа.

— И она постоянно вызывает у тебя беспокойство.

— Я беспокоюсь о том, что входит в мою зону ответственности. Во-первых, это мои обязанности по работе. Во-вторых, это ты. Как ты себя чувствуешь?

— Мне лучше. Я много думала.

— О да, это очень помогает. — Эмма отхлебнула вина и принялась раскачиваться. Спине сразу же стало легче.

— Я думала о себе.

Вот так неожиданность.

— И?

— Я поговорила с Эриком. Он… ну, ему очень не понравилось услышанное.

— И что он сказал?

— Ничего. Просто ушел.

— Новость, наверное, его потрясла. Ему нужно время.

— Он сбежал.

— Тейлор, я тебе очень сочувствую.

— Ты меня предупреждала.

По идее, Тейлор должна биться в истерике и реветь в три ручья, но она этого почему-то не делает. Даже Эмму в случившемся не винит. Что это с ней? Может, наконец начала взрослеть?

— Еще я поговорила с папой.

— И что он сказал?

— Сказал, что если любовь настоящая, она не может вдруг взять и закончиться. И если Эрик меня по-настоящему любит, то непременно вернется.

Эмма хотела съязвить по поводу бывшего мужа и его слов о настоящей любви, но проглотила ехидную фразу вместе с очередным глотком вина.

— Ты бы его приняла? — спросила Тейлор.

— Само собой. Если ты любишь Эрика. Я же тебе говорю, ему просто нужно время свыкнуться с новостью.

— Да нет, я не про Эрика. Ты бы приняла папу обратно?

Вот черт.

— Тейлор, он ушел от меня десять лет назад. У него другая семья, дети. Назад пути нет.

— Но если он придет и попросит тебя, ты его примешь?

Ни за какие коврижки.

— Не думаю, что тебе стоит об этом волноваться.

— А я не волнуюсь! Я надеюсь!

— Тейлор, — вздохнула Эмма, — неужели тебе больше голову занять нечем? Думай о себе, своем ребенке, Эрике. У Виктора есть Эмбер, дочки и собаки. У него все прекрасно и без меня.

— А ты? Что есть у тебя?

— У меня есть ты. И работа.

— Это ты есть у работы. Вкалываешь в неотложке как проклятая. И никакой личной жизни. Тебе нужен кто-то рядом. У меня ведь своя жизнь, и скоро я съеду от тебя. Как только соображу, что мне делать.

— Я тебе очень признательна, Тейлор, но обо мне можешь не беспокоиться. Давай лучше подумаем о тебе.

— Мне нужна работа. Хочу приносить пользу, вместо того чтобы валяться сутками в кровати и жалеть себя.

Ух ты! Вот это да!

— Как насчет колледжа?

— Через годик-другой, — кивнула Тейлор, — наверное. После того, как рожу. И чуток подрасту.

— И кем бы тебе хотелось поработать?

— Мне бы к тебе устроиться, в больницу.

— Почему именно в больницу?

— Ну… ты врач, папа тоже, Эрик — медбрат. Все мои близкие так или иначе связаны с медициной. Вдруг это и мое призвание.

— Логично, — кивнула Эмма, искренне надеясь, что дочь передумает. Тейлор в больнице? Да это будет настоящая катастрофа. Она терпеть не может, когда ей приказывают. А мы только и делаем, что выполняем чьи-то распоряжения. Все: от уборщиков до генерального директора. Причем распоряжения часто бывают идиотскими. Ими нас засыпают и пациенты, и консультанты, и представители страховых компаний, и адвокаты, и чиновники. Они все сидят, свесив ножки, у нас на шее.

— Ну и что ты собираешься делать? — спросила Тейлор.

— Я?

— Ну да! Как собираешься решать вопрос с личной жизнью? — Дочь впилась в нее взглядом.

Так, похоже, она решила вплотную заняться мной. А ну как ей взбредет в голову снова свести меня с Виктором? Боже упаси!

— Заведу себе собаку.

Мысль пришла будто бы ниоткуда, но сердце радостно затрепетало. Эмма расплылась в улыбке.

Точно. Заведу себе собаку. Именно это мне и нужно. Собака гораздо лучше любого мужчины и куда полезнее вина.

Глава 43

Карлос никак не мог отыскать свободный инфузионный насос. Сперва он заглянул в двадцать третью палату, потом в в двадцать пятую. По нулям. Тогда он отправился в двадцать шестую. До него донеслись стоны. Кому-то плохо? Он открыл дверь и сразу же увидел инфузионный насос.

А еще увидел Бена, лежащего на больничной койке. Лицо его было напряжено, челюсти крепко сжаты. Верхом на нем поднималась и опускалась Фейт, чьи голубые глаза были подернуты поволокой от наслаждения.

Карлоса затошнило.

Он пулей вылетел из палаты, захлопнув за собой дверь, и едва успел добежать до душевой в конце коридора. Карлос содрогался в рвотных спазмах, пока желудок окончательно не опустел. Навалилась слабость. Карлос умылся холодной водой и присел в одной из кабинок на унитаз перевести дыхание. У него зуб на зуб не попадал. Дверь душевой открылась.

— А если он распустит язык? — раздался голос Бена.

— Да нет, зачем ему?

— Чтобы потопить нас обоих. Если начальство узнает, нам конец. С работы выгонят. А жена подаст на развод.

— Она и так с тобой собиралась разводиться.

— Ага, как же, Фейт! Ты поверила? А что я должен был сказать? Что жена круглые сутки возится с близняшками, а мне хочется трахаться? Что мне надо погулять? Да ты ведь умная баба!

— Значит, на развод…

— Никто не собирается подавать. Пока. Если Карлос будет держать язык за зубами.

Фейт рассмеялась, да так, что у Карлоса мороз пошел по коже.

— Ну тогда позаботься об этом сам.

— Каким образом?

— Придумай что-нибудь.

— Придумаю… Непременно придумаю…

Их голоса стихли.

Карлос, почувствовав очередной приступ слабости, растянулся на полу.

Фейт и Бен.

Вдвоем. Против него.

Глава 44

Эмма позабыла о вине. Порода: любая. Размер: любой. Регион: Северо-Восток. Возраст: любой. Окрас… Окрас?! Что за вздор? При чем здесь окрас? Я же не парик себе выбираю.

Тейлор моя затея с собакой явно не вдохновила. Ну что ж, тем хуже для нее.

Эмма обожала собак — начиная с дворняжки, жившей у нее в детстве, и заканчивая болонками-бишон Тельмой и Луизой. При разводе Виктор забрал себе собак, а ей оставил Тейлор.

Ишь, умный какой.

Все, теперь она сама заведет питомца. Собственного. С ним Эмма будет делиться радостями и горестями. Мне нравится осознавать, что по мне кто-то скучает. Да, пожалуй, это эгоизм. И все же чисто ради разнообразия будет здорово, если в моей жизни появится хоть кто-то, кому будет меня не хватать. Лично меня, Эммы, а не тех благ, которые можно от меня ожидать.

Она открыла интернет-страницу поисковика с изображениями щенков. На душе тут же потеплело.

Надо взять собаку из приюта. Их всегда так жалко. Сидят взаперти и надеются, что кто-нибудь за ними придет и возьмет к себе. Они имеют право на любовь. Как и все мы.

Но… дело в том, что Эмме всегда хотелось завести немецкую овчарку. Прекрасные животные: сильные, преданные, красивые. Как раз эти качества ей и нравились в собаках. Как, собственно, и в мужчинах, которых, увы, в приютах не содержали.

Почему бы не взять из приюта немецкую овчарку? «Приют, немецкая овчарка», — набрала она в поисковике.

Щенятки. Такие очаровашки, ну просто умиление: черно-коричневые, толстоногие, с мохнатыми висящими ушками…

Но у нее нет времени возиться со щенком. Она едва успевает чистить зубы. Щенок требует любви, внимания и терпения. С такой нагрузкой она попросту не справится. Эмма набрала: «Взрослые овчарки, приют».

С экрана на нее смотрели янтарные глаза. Ссылка на объявление в «Фейсбуке». Вытянутая морда. Длинная шерсть. Темный окрас. Хозяин скончался. Собака ищет новый дом без кошек и маленьких детей. С другими собаками уживается плохо. Новый владелец должен быть опытным собаководом, готовым уделять время дрессировке. В доме обязателен двор, обнесенный забором.

Объявление висело уже три месяца. Приют находился за сотни километров. На фото — очаровательная собака в железной клетке. Длинная темная шерсть. Белые острые зубы. Затравленный взгляд.

Какой у нее несчастный вид.

Эмма набрала номер.

— Нет, ее пока никто не забрал, — отозвался на том конце линии скучающий голос. Мужчина явно не в первый раз отвечал на этот вопрос. — Если хотите взять, придется подписать бумаги. Что вы принимаете на себя ответственность за возможные последствия. Укусы там, травмы, причинение смерти…

Смерти?

Денег в приюте за собаку не требовали. Рекомендации тоже не понадобились: Эмма была уже четвертым по счету человеком, пытающимся взять овчарку. Ее бывший владелец завещал кое-какие деньги на ее содержание. Нового хозяина подбирали уже который месяц, и деньги подходили к концу. Если в ближайшее время собаку не возьмут, ее придется усыпить. Да, Эмма может приехать за ней завтра утром.

У нее как раз выходной впереди. Если отправиться в путь прямо сейчас, она будет на месте к утру, а к ужину уже вернется домой. Эмма открыла холодильник. Пусто: Тейлор все съела. Эмма заглянула в морозилку. Итак, что у нас есть? Хлеб. Мороженая цветная капуста. Консервированные спагетти болоньезе с фаршем и чесноком. И всё. Ничего, спагетти сгодятся.

Эмма ехала много часов под проливным дождем, глаза устали, и она пропустила поворот. Плюс один час к дороге. К тому моменту, когда она добралась до цели, уже начал разгораться рассвет. Эмма остановила машину на обочине, перелезла на заднее сиденье и свернулась там калачиком.

Проснулась она поздно. Жадно допила остывший кофе. Хотелось в туалет и почистить зубы. Негде, да и времени нет.

Будут ворчать из-за того, что припозднилась? Ну и наплевать!

Она схватила банку со спагетти и с трудом выбралась из машины. Попыталась разогнуться. Что-то я совсем разваливаюсь. Мне бы сейчас ибупрофена.

Окончательно выпрямившись, она подошла к двери приюта и нажала на дверной звонок.

— Чего опаздываете? — буркнул открывший ей толстяк. Маленькие свинячьи глазки идеально сочетались цветом с его розовой гавайской рубашки.

— Простите, я уснула.

Толстяк окинул ее оценивающим взглядом.

— С собаками раньше дело имели?

— Вроде того.

— А с полицейскими собаками?

— Нет.

— Тут дело особое.

— И в чем уникальность?

— Это полицейская собака. Во время одной из облав на наркоторговцев словила пулю. Так окончательно и не оправилась. Говорят, у нее посттравматическое стрессовое расстройство. Одним словом, ее списали.

— А как она очутилась у вас?

— Брату понадобилась сторожевая собака. Вот он ее себе и взял, когда полиция решила от нее избавиться.

— И что с ним случилось?

— Погиб.

— Каким образом?

— Его застрелил деловой партнер.

— То есть собака не смогла защитить своего хозяина?

— Она, конечно, тварь быстрая, но пули все равно быстрее. Зато она успела загрызть убийцу.

Эмма содрогнулась.

— Что, желание посмотреть на собачку еще не пропало?

— Нет.

— Тогда прошу. — Он показал на дверь в конце коридора.

— Как ее зовут?

— Гиннесс.

Эмма уставилась на закрытую дверь. Она добиралась до приюта всю ночь. И теперь у нее есть выбор: либо она разворачивается и уезжает домой, либо открывает дверь. Отсутствие страха — это не храбрость, а глупость. Храбрость — это способность преодолеть страх и сделать то, что собирайся. Или это тоже глупость, просто иного рода? Она открыла дверь. Из окна ударил в глаза свет утреннего солнца, отчего показалось, что в комнате темно. Эмма приставила ладонь козырьком ко лбу.

— Гиннесс?

Пара немигающих желтых глаз в дальнем углу.

— Привет, Гиннесс.

Эмма переступила порог и опустилась на табурет у двери. Желтые глаза внимательно следили за ней.

— Как поживаешь?

Никакой реакции.

Похоже, она не настроена на разговор.

Эмма пыталась придумать следующую фразу, но, как назло, ничего не приходило в голову. Тело затекло, ужасно хотелось есть. А еще в туалет. Она ехала сюда целую вечность, а впереди обратная дорога. Собака не проявляла к ней ни малейшего интереса.

— Жизнь — отстой. — Эмма прислонилась затылком к стене. — Мне надо ехать домой. Путь неблизкий. Так что лучше сперва заскочить куда-нибудь перекусить. Заодно и в туалет схожу.

Собака слушала, свернувшись калачиком и положив голову на лапы, покрытые шерстью с бронзовым отливом. Она понимает!

— Сочувствую, если и у тебя жизнь не сахар. Мне тоже несладко. Дочь меня ненавидит до судорог. Моему бывшему мужу наскучила его молодая красавица-жена. А еще, кажется, у меня в отделении завелся маньяк, который убивает больных. Что, думаешь, тебе тяжелее? — Эмма глянула на часы. — Завтра мне снова на дежурство. А с дочерью хлопот больше, чем с новорожденным щенком, — Она посмотрела собаке в глаза: — У тебя были щенки, Гиннесс?

Собака даже не моргнула. Эмма пожала плечами.

— Ты не много потеряла. Дети — это настоящая заноза в заднице. Стоит только родить, и жизнь уже никогда не будет прежней. Ты уж мне поверь.

Эмме показалось, что в глазах собаки промелькнуло сомнение.

— Ну да, правильно. Почему ты должна мне верить? Приперлась какая-то чужая тетка и разговаривает тут с тобой. Наверное, скучаешь по своему хозяину. Владельцу! — Эмма презрительно фыркнула. — Что за нелепость? Как вообще можно кем-то владеть? Даже собственными детьми толком распорядиться не можешь. Кстати, хочешь, анекдот расскажу? Одной женщине надоели ее дети, и она решила их продать на «Ибэй». Ну и делится планами со своей подругой. А подруга ей и говорит: «Ты с ума сошла их на „Ибэй“ продавать! Вы же с мужем их сделали сами, их надо выставлять на „Итси“^[23]!»

Рассмешить собаку не удалось.

Наверное, у нее немецкое чувство юмора.

Эмма закинула одну ногу на другую. Мне нужно в туалет. Нет, она могла бы, конечно, спросить у свиноподобного смотрителя, есть ли в приюте сортир, но ей не хотелось пользоваться одним с ним туалетом.

Часики тикают. Собака не проявляет ко мне интереса. Даже шуток моих не понимает.

Эмма встала. Размяла плечи.

— Ладно. Пойду я. Извини, что у нас не срослось. Не переживай, у тебя все будет в порядке. Тебя не усыпят. Пока еще остались деньги на твое содержание. Если только их не прикарманит смотритель. Вот тогда уж точно будет полный отстой.

Собака даже не моргнула.

Красивая какая. Вся черная-черная, только ноги бурые. Мудрые золотистые глаза.

— Прости. Я была бы рада помочь, но… — Она подняла с пола сумку. Тяжелая. Она вспомнила о банке спагетти. — Кстати, тебе нравится итальянская кухня? Там в еду добавляют кучу базилика. А еще чеснока. Чеснок, между прочим, отличное средство от глистов. Это такие червяки, которые живут у собак внутри. Нет, я не хочу сказать, что у тебя глисты, просто сообщаю, чем полезен чеснок.

Она придвинулась поближе. Собака внимательно следила за ней. Эмма открыла банку и поставила рядом с миской, наполненной водой.

— Удачи, моя хорошая.

Эмме очень хотелось погладить собаку, но та, судя по виду, была не настроена на ласки. Ну что же, чужие желания надо уважать. Эмма вышла не оглядываясь и залезла к себе в машину. В глазах предательски щипало. Шестое чувство, тоже мне. Гроша оно ломаного не стоит. И я не буду плакать. Плачут только неженки. Так говорила мама. Она включила навигатор, выбрала пункт назначения «дом» и тут вспомнила, что ей хочется в туалет. Вздохнув, Эмма переставила навигатор на ближайший «Макдоналдс». Глянула в боковое стекло.

На нее смотрела овчарка: морда всего в нескольких сантиметрах от стекла.

Эмма открыла заднюю дверь, и собака запрыгнула в автомобиль. Свернулась на заднем сиденье. Тяжело вздохнула. Заерзала, устраиваясь поудобнее. Снова вздохнула. Посмотрела на Эмму. Вильнула хвостом, будто спрашивая: «Ну, чего ждем?»

— Да ладно, — покачала головой Эмма.

Гиннесс снова вильнула хвостом.

— В «Макдоналдс»?

Гиннесс улыбнулась.

— Ладно, поехали.

Глава 45

Эмма совсем закрутилась с делами. Денек выдался тяжелый и на редкость мерзкий. Поступило пять пациентов из психиатрической лечебницы. В других отделениях не было свободных мест, поэтому решили пока подержать их в неотложке. Две медсестры остались дома на больничном, и рук не хватало. Столько дерьма, и все в одну смену. Эмма от всей души надеялась, что ее не накроет с головой.

И вдобавок посреди этого бедлама Майк вызвал ее на совещание.

— О чем пойдет речь?

— О качестве обслуживания.

Выбрал момент! В шестой палате забаррикадировался алкаш: подпер дверь койкой. Да еще пациент с внутримозговым кровоизлиянием — его надо везти в нейрохирургию, а свободных скорых нет.

И вот теперь еще и совещание. Плохо дело. Меня вызывают явно не для того, чтобы вручить грамоту. Наверное, речь пойдет о той старухе из пятнадцатой палаты. Дочка, видать, все же нажаловалась. А я даже не могу дать внятного объяснения произошедшему.

Она приказала главной медсестре вызвать вертолет для больного с внутримозговым кровоизлиянием и, понадеявшись, что алкаш в шестой палате рано или поздно уснет, отправилась в конференц-зал. Ее уже ждали Майк, Сэл, начальник отдела управления рисками, заведующий отделом контроля качества, Джордж, Карлос, женщина-юрист и Гас.

— Здравствуйте, доктор Стил, спасибо, что смогли присоединиться к нам, — поприветствовал ее Майк.

Ну да, вы-то с больными не работаете. Навыки уже не те. Сидите по своим кабинетам и смотрите на нас свысока. Самодовольные идиоты, лишенные чувства реальности.

— Нам хотелось бы поговорить о том, что в последнее время творится в отделении неотложной помощи. За последние несколько недель уровень смертности заметно вырос. Кроме того, в отделении отмечено несколько чрезвычайных происшествий.

Заведующий отделом контроля качества, худой господин с реденькой седой бородкой, перевел взгляд на экран. Там транслировалась презентация, выполненная в «Пауэр пойнте». Одна диаграмма сменялась другой, отражая колебания количества пациентов за последние тридцать дней: сколько умерло, сколько пережило клиническую смерть, сколько подписало отказ от госпитализации.

Так, а я заказала анализы для больного из десятой палаты?

— Эмма! — Все уставились на нее. — Хотелось бы услышать твое мнение.

— На первый взгляд у нас ряд несвязанных между собой случаев. Пациенты не имели никакого отношения друг к другу. Госпитализированы с разными жалобами. Диагнозы тоже разные. Все умершие, за исключением одного, были пожилого возраста и находились в неудовлетворительном состоянии. ЧП происходили в разные дни в разных палатах в разные смены. Больные были закреплены за разными врачами и медсестрами. Пока мы не можем дать внятное объяснение, почему пациенты умерли.

— И? — выгнул бровь Гас.

— Сначала я думала о медицинской ошибке, но такого количества ошибок просто не может быть. Остается одно объяснение. Я считаю, что у нас в отделении действует убийца.

Если Эмма хотела произвести на собравшихся впечатление, это ей удалось. Все заговорили разом:

— Абсурд! Что за нелепость! Убийца? В больнице? Не может быть! У нас отличная клиника, чудесный персонал. Просто хамство! Как такое вообще можно говорить? Она рехнулась. Это ни в какие ворота не лезет.

Эмма дождалась, когда все успокоятся, а потом по очереди посмотрела каждому из присутствующих в глаза.

— Помните, что у нас случилось в феврале?

Повисла тишина. Воспоминания о череде убийств, прогремевших всего несколько месяцев назад, были еще ой как свежи.

— Молния дважды в одно место не ударяет, — покачал головой Майк.

— А если речь идет об одной и той же молнии?

— Виновный за решеткой, — подал голос Гас. — И пробудет там еще долго.

— У него могут быть друзья, единомышленники. Вдруг нам просто не повезло?

— Что-то в этом есть. — Джордж содрогнулся. В феврале ему крепко досталось.

— Нет, это невозможно, — не терпящим возражений тоном произнес Майк. — Все дело в нас. Необходимо пресечь халатность и разгильдяйство. Никаких больше устных распоряжений младшему и среднему медперсоналу: одному вколи то, другому дай сё. Все назначения делаем через компьютерную систему. Прописываете пациенту лекарство — тут же регистрируйте в компьютере. Будем чаще устраивать обходы. В каждом случае ЧП пациент изначально находился в стабильном состоянии. Потом его оставляли без присмотра, а находили уже мертвым. Если бы мы тщательнее вели наблюдение за больными, то, возможно, сумели бы вовремя заметить ухудшение.

— Надо усилить контроль препаратов, — добавил Сэл. — Сейчас многие лекарства подаются по трубе пневмопочты. Заказал один врач, а взял другой. Так нельзя. Более того, как нам всем прекрасно известно, ряд медикаментов, поступающих по пневмопочте, мы держим под замком. Так вот, некоторые недобросовестные работники позволяют себе брать эти медикаменты и даже не расписываться за них.

— То есть лекарства может взять кто угодно? — заинтересовался заведующий отделом контроля качества.

— Любой, кто в нужный момент пройдет мимо трубы пневмопочты. В первую очередь этим грешит младший и средний медперсонал. Кроме того, медсестры имеют доступ к кладовке с медикаментами. А также фармакологи и их ассистенты, которые пополняют кладовку.

— И что в итоге получается? — подал голос Карлос. — Препараты вводятся либо не в том объеме, либо не тому пациенту. Вот мы и вернулись к версии с убийцей.

— Это невозможно. У нас в отделении неотложной помощи убийц нет. — Майк побагровел и заиграл желваками.

Вот-вот взорвется. И что это он так разозлился? А-а-а, понятно. Он ведь у нас начальник неотложки. А значит, в его царстве все должно быть гладко. Никаких ЧП.

— Что будем делать? — окинул всех взглядом заместитель директора больницы Гас.

— Может, обратимся в полицию? — предложил заведующий отделом контроля качества.

— Нет! — хором гаркнули Майк, Гас и юрист.

— Совершенно исключено, — заявила юрист. — Если привлечем полицию, это будет настоящей катастрофой. На нас подадут в суд все, кто когда-либо умер в клинике. Точнее, их родственники. Имиджевые потери даже сложно представить. Люди из страха перестанут обращаться к нам за помощью. Пойдут слухи, что у нас тут рассадник серийных убийц. Мы обанкротимся.

— Мы самостоятельно проведем расследование, — кивая, подхватил Гас. — Сформируем рабочую группу. Она тщательно изучит все ЧП и вынесет заключение, какова причина смерти пациента в каждом из случаев. Само собой, в рабочую группу не смогут войти те, кто имеет отношение хотя бы одному из ЧП. Значит, твоя кандидатура, Эмма, отпадает. Равно как и Сэла, Джорджа и Карлоса. Следовательно, в рабочую группу войдут трое: я, Майк и Лола.

— А кто такая Лола? — поинтересовалась Эмма.

— Я, — отозвалась юрист, обиженно поджав губы.

Блестящий выбор. Браво. Как можно вводить в рабочую группу человека, который не имеет медицинского образования? Она же ни черта не смыслит во врачебном деле!

Эмму передернуло. Нет, разумеется, у нее работы и так полон рот, но она сама хотела провести расследование. Более того, уже к нему приступила. Да, выяснить пока удалось мало, но она, по крайней мере, знает, что и Карлос, и Джордж имеют отношение к двум ЧП. Вполне вероятно, что это совпадение, но оба медбрата в последнее время ведут себя немного странно. Джордж все никак не может прийти в себя после смерти Мэри, а Карлос тоскует по Фейт. Никаких улик нет, но с чего-то ведь надо начинать. Надо проверить график их смен — вдруг они работали вместе во время хотя бы одного из ЧП. Эмме отчаянно хотелось исключить обоих из числа подозреваемых. Допустим, ей это удастся — и что дальше? Эмма не знала. Ничего, придумает, ей не впервой. К тому же месяц, отведенный ей на устранение проблем, уже подходит к концу.

Так или иначе со мной все равно скоро распрощаются.

Глава 46

В то утро Тейлор проснулась спозаранку и сразу почувствовала неладное. Такое ощущение, словно за мной кто-то наблюдает. Она осмотрелась по сторонам. Никого. Она в своей спальне, со светильником в виде цветка, лежит под стеганым одеялом, украшенным изображениями морских звезд, а в углу — оранжевое кресло-качалка. Тейлор перевернулась на другой бок и попыталась уснуть.

На меня кто-то смотрит.

Она лежала в своей комнате. Одна. Она сходит с ума? Тейлор села в постели и принялась тереть глаза, одновременно пытаясь нащупать ногами кроксы. Ступня ткнулась во что-то мохнатое. Девушка подпрыгнула. Собака. Здоровенная темная овчарка. Пялится на нее.

Да ладно?

Ага. Точно собака. Лежит на полу у изножья кровати и смотрит на нее. Тейлор тоже уставилась на пса.

Тот даже не моргнул. Серьезная псина. Полицейская? А как она попала в дом? И что вообще тут делает?

Мама ведь говорила, что собирается взять собаку. Вот и взяла.

Мать ушла на весь день. У нее ведь сегодня смена: листок с графиком ее чертовых дежурств висит на холодильнике. Видимо, мама выкроила время и съездила в приют за овчаркой. Притащила ее в дом и сбежала на работу, а с псом теперь ей, Тейлор, придется возиться.

Тейлор обожала Тельму и Луизу, ведь она с ними выросла. Болонки выглядели умилительными лапочками, хоть и много тявкали. Этот пес разительно отличался от них: он вел себя как человек.

Ну и ладно. Какое мне до него дело. Пусть о нем у мамы голова болит.

Тейлор наконец нашарила свои кроксы и отправилась поискать, чем можно перекусить. По утрам ее больше не мучила тошнота, но на смену ей пришел лютый голод. Тейлор всегда отличалась завидным аппетитом и никогда себя не ограничивала. Сколько бы девушка ни ела, она оставалась стройной, а потребленные калории сгорали, как в топке. Сейчас же Тейлор ощущала себя настоящей бегемотихой. Она меньше двигалась, набирала вес и все равно постоянно хотела есть.

Тейлор открыла холодильник. Горчица, кетчуп, майонез, молоко. Да ладно! Неужели даже яиц нет? И что в этом случае прикажете делать беременной?

В буфете удалось отыскать коробку хлопьев. Ничего, сойдет. Но после завтрака придется идти в магазин, иначе на обед просто будет нечего есть.

И как же мне обрести себя? Новую Тейлор, которая повзрослеет, устроится на работу и научится отвечать за свои поступки?

Тейлор решила подумать об этом чуть позже. Ну а пока она схватила коробку хлопьев и добавила к ней упаковку печенья. Вывалив хлопья в миску, она щедро посыпала их сахаром, плеснула молока и взяла ложку, после чего, прижимая миску к себе, плюхнулась на диван и включила телевизор.

Овчарка уселась перед Тейлор и уставилась на нее. Голова пса заслоняла экран.

— Чего тебе? — недовольно бросила Тейлор.

Пес не гавкнул и не зарычал, но издал какое-то булькающее ворчание.

— Что надо?

Собака снова заворчала и уставилась на миску.

Да псина, видать, голодная. Но у нас нет еды для собак. У нас вообще еды нет. Никакой. Спасибо, мамочка, низкий тебе поклон.

— У нас нет собачьей еды, — сообщила Тейлор овчарке и отправила ложку хлопьев в рот.

Пес в третий раз издал булькающее ворчание.

Не сводит с меня глаз. И явно требует, чтобы его тоже покормили.

— Ты что, не понял? У нас нет…

Собака взирала на миску с таким вожделением, с каким Тейлор обычно смотрела на рожок любимого мороженого с фруктами, орехами и шоколадным сиропом.

Он хочет полакомиться моими хлопьями. Но собаки не едят человечьей еды!

Девушка медленно начала подносить ложку ко рту. Пес пустил слюну. Он следил за ложкой, словно футбольный фанат за игрой любимой команды. Тейлор открыла рот. Закрыла его.

— Ладно. Забирай. Хлопья все равно уже размокли. — Она поставила миску на пол возле дивана. — Ну что? Доволен?

Пес по-прежнему смотрел на нее.

— Сейчас-то чего пялишься? Жри давай!

Получив разрешение, питомец радостно гавкнул один раз и в мгновение ока опустошил миску. Затем сел рядом с посудиной, снова коротко гавкнул и вильнул хвостом. Ровно один раз. Словно благодарил. После чего встал, отошел к двери и лег.

Тейлор озадаченно почесала голову.

Она сделала себе еще одну миску хлопьев с молоком и вернулась к дивану, ожидая, что пес сейчас снова начнет попрошайничать. Но ничего подобного.

Девушка позавтракала и отправилась приводить себя в порядок: почистила зубы, приняла душ, оделась.

Пес по-прежнему ждал ее у входной двери.

Он хочет погулять.

Поводка в доме не было: все собачьи принадлежности Тельмы и Луизы забрал отец вместе с болонками. Тейлор отыскала ремень помягче и медленно приблизилась к псу. А вдруг он не любит, когда его трогают?

— Хочешь на улицу?

Пес вильнул хвостом.

Тейлор завязала петлю на ремне, накинула овчарке на шею и осторожно затянула. Пес вроде бы не возражал. Девушка открыла дверь. Собака сидела и ждала. Чего?

— Пошли, — бросила Тейлор.

Пес мигом выпрыгнул за порог, обнюхал камни, кусты, траву. А потом присел у ворот, чтобы облегчиться.

— Так ты девочка! — засмеялась Тейлор.

Собака посмотрела на нее и улыбнулась. Гуляли они очень долго. В последний раз Тейлор столько времени находилась под открытым небом в тот день, когда пыталась свести счеты с жизнью. Как ни странно, на дворе по-прежнему стояла весна, хотя Тейлор казалось, что прошла целая вечность с тех пор, как она бродила по лесу.

Вернувшись домой, она сняла ремень с шеи собаки. Овчарка подняла голову и посмотрела на Тейлор. Девушка почесала ее за ушами. Собака снова улыбнулась.

Тут в спальне затрезвонил ее телефон. Это ж надо было забыть мобильный дома. Невероятно! Такое с Тейлор случилось впервые. Пять пропущенных вызовов. Один от мамы, один от папы и три от Эрика. И сообщение от него: «Позвони мне».

Глава 47 Гиннесс

Я досталась каким-то недотепам. У них не жизнь, а черт-те что. Шаманке явно нужна моя помощь. Поэтому я согласилась пойти к ней. Думаете, в благодарность за банку спагетти, которую она мне принесла? Редкая дрянь. В соусе столько чеснока, что им разве что натираться впору: ни один вампир не пристанет, ни один комар не подлетит. Но Шаманка вполне ничего.

Почему я зову ее Шаманкой? От нее пахнет лекарствами и темной магией. Она знает то, что сокрыто от других.

По дороге домой мы заехали с ней в «Макдоналдс». Она выбежала из машины с такой скоростью, словно за ней кто-то гнался. Я уже собралась встать на ее защиту, но моя помощь не потребовалась: оказалось, что ей просто хотелось писать. Любят же люди на ровном месте, буквально из ничего делать проблему. Особенно женщины. Мужчинам-то проще: зашли в кустики — и готово, но женщины… Им ведь еще туалетную бумагу подавай. Зачем? Ума не приложу. Я ее пробовала, на вкус совсем как картон. Совершенно несъедобно.

В машину Шаманка вернулась уже куда более спокойная. Принесла порцию картошки и пару бигмаков. Я вообще-то предпочитаю биг-тейсти с беконом, нуда ладно, она ведь старалась. В знак признательности я полизала ей руки. Они были все в жире и вдобавок ко всему соленые. Вкусненько.

До логова мы ехали целую вечность. В логове пахнет Шаманкой. И девчонкой. Девчонка — сорвиголова. Я таких сразу чую. При этом течки у нее сейчас нет.

Мужчинами не пахнет. Почти. Только остаточный запах присутствует: мужчина был недавно и сбежал. Трус, наверное. И еще один был до него. Тоже сбежал. Впрочем, я отвлеклась. Лежанки для собак в логове не нашлось, поэтому пришлось спать в кресле.

Утром Шаманка подогрела мне в микроволновке замороженные вафли и намазала их маслом. Никогда раньше не ела вафель. Оказалось, вполне съедобно. Само собой, я же неделю не ела.

Ну ладно, хорошо, признаю: да, я боялась, что меня отравят. Конечно, я учуяла бы отраву, но все равно было страшно. И вообще, как можно есть, когда знаешь, что тебя приговорили к смерти?

Шаманка налила мне в миску воду и велела вести себя тихо. Я пошла искать девчонку. Нашла. Она уставилась на меня так, словно я ей мерещусь. Нет, дорогая моя, я самая что ни на есть настоящая. А вот ерунда, не дающая тебе покоя, как раз наоборот: морок. Мы едим, любим, гадим и умираем. А на все остальное наплевать.

Потом девчонка немного оклемалась, но с ней мне еще возиться и возиться. Как и с Шаманкой. Странные вы существа, люди. Главное, быть с любимым вместе, а остальное неважно. Зачем все эти дурацкие мысли: «А если бы я сказала не то, а это?», «А если бы я поступила не так, а эдак?». Как же хорошо, что я не человек.

Мы сидим с девчонкой на диване и смотрим телевизор. Она чешет мне за ушами. Вдруг звонок в дверь. Я срываюсь с места и мчусь что есть духу.

— Назад!

Девчонка хватает меня за загривок и открывает дверь. На пороге парень. Он с удивлением смотрит на меня. На живот девушки. Снова на меня. Девушка кидается его обнимать и плачет.

Я рычу. Она оборачивается и говорит мне, что все в порядке. Чего ты тогда ревешь, спрашивается?

Поплакала-поплакала и стала с парнем обниматься. А потом и целоваться начали. Фу, какая гадость! А дальше взяли и уселись на МОЙ диван. Люди… что с них взять? Многозначительно смотрю на них.

— Это Эрик, — говорит мне девчонка сквозь слезы.

Я даю парню лапу. Они таращатся на меня во все глаза. Потом смеются. Эрик жмет мне лапу.

— Привет-привет! Как его зовут?

— Это она.

— Ого. Как ее зовут?

Девчонка смотрит на меня. Она не знает. Пишет сообщение матери.

— Гиннесс. Ее зовут Гиннесс. Привет, Гиннесс!

Я снова протягиваю лапу. На этот раз девчонке. Она хохочет вместе с парнем. И что тут такого смешного?

Впрочем, неважно. Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало.

Глава 48

Удостоверившись, что пациент с кровоизлиянием благополучно доставлен в нейрохирургию, разобравшись с пьяным дебоширом и прочими проблемами, которые возникли за эту смену, Эмма расположилась за столом у себя в кабинете.

Ну вот, наконец-то можно хорошенько поразмыслить над тем, что прозвучало в ходе совещания. От негодования свело челюсти. По сути дела, ей велели не совать нос в расследование! И это притом, что пациенты умирали у нее в отделении. Ну уж дудки! Она включила компьютер, вошла в базу данных больницы и открыла медкарты умерших. Эмма столько раз их просматривала, что почти выучила наизусть, и сконцентрироваться не получалось. Чтобы сосредоточиться, она принялась составлять список ЧП — вдруг хоть на этот раз получится обнаружить какие-нибудь сходства.

ЧП № 1. Понедельник, 9 апреля, пятая палата.

Пациентка — пожилая женщина, поступила из дома престарелых, перелом бедра.

Лечащий врач — Алекс, медсестра — Бренда.

Способ убийства неизвестен. Может, передозировка опиатов? Явное улучшение жизненных показателей непосредственно перед смертью. Это вполне может быть результатом действия опиатов. Они нормализовали жизненные показатели, сняли болевой синдром, после чего больная уснула. Навсегда.

Заключение патологоанатома — отек легких. Результаты химико-токсикологического исследования еще не готовы. Ей был прописан морфин, а значит, анализ на опиаты в любом случае будет положительным. В тот день работал Карлос. У Джорджа был выходной. Но это ничего не значит. Джордж мог запросто к нам заскочить ненадолго. Мы все так делаем. У кого-то совещание, кому-то надо книжку вернуть — поводов может быть миллион.

ЧП № 2. Среда, 11 апреля, двадцатая палата.

Пациентка — пожилая женщина с обезвоживанием и нарывами.

Лечащий врач — Курт, медбрат — Карлос.

Способ убийства — медикаментозно спровоцированная гипогликемия. Убийца ввел ей инсулин, предназначавшийся другому пациенту? Эмма сделала себе пометку: «Выяснить про инсулин! Кто взял? Кто ввел? Когда? Спросить Сэла».

Заключение патологоанатома — ничего интересного. Результаты химико-токсикологического исследования тоже еще не готовы. А вот тут токсикологическое исследование было бы очень кстати. Чрезмерно высокий уровень С-пептида покажет, что она получила дозу инсулина, которая ей не полагалась.

ЧП № 3. Суббота, 14 апреля, без палаты. Так, эта осталась жива.

Пациентка — пожилая женщина с инфекцией мочевыводящих путей. Отправлена обратно в дом престарелых. Госпитализирована на следующий день с обезвоживанием неясной этиологии.

Передозировка лазикса? Из-за диуретика отходило много мочи — вот вам и обезвоживание. Кто на такое обратит внимание в доме престарелых? У нее ведь и так была инфекция мочевыводящих путей! Или гипертонический раствор? Он повредил бы старушке вену, но убийце наверняка было плевать: мертвецам вены не нужны.

Лечащий врач — Алекс, медбрат — Бен.

Заключение патологоанатома по понятным причинам отсутствует.

ЧП № 4. Воскресенье, 15 апреля, пятая палата.

Пациент — мужчинасредних лет, жалобы на боли в спине.

Лечащий врач — сама Эмма, медбрат — Карлос.

Заключение патологоанатома еще не готово.

Способ убийства… Черт его знает, может, и не было никакого убийства? Вдруг я что-то проглядела? Аневризма? Расслоение стенки аорты или артерии? Очень на это надеюсь. Ужасно не хочется думать, что кто-то взял и убил, по сути дела, здорового человека. Моего пациента! Но каким образом? Я прописала ему лекарства, а они пропали. Что, их феи унесли? Карлос говорит, что оставил препараты на стойке. Может, их кто-то ввел? Но такой дозы недостаточно, чтобы умертвить человека!

Стук в дверь. Эмма поспешно сунула листки с записями в ящик стола и свернула все программы на экране компьютера. Ей же велели не совать нос не в свое дело. Будет досадно, если кто-то обнаружит, что она решила взять на себя роль сыщицы. Особенно сейчас, когда у нее нет ответов, а одни лишь вопросы.

— Входите!

В кабинет вошла сияющая Фейт в облегающей чудесную фигуру униформе. Девушка устремила теплый взгляд синих глаз на Эмму.

— Все еще работаете?

— Да, нужно кое-что доделать. Как у тебя дела, Фейт?

— Отлично! А у вас?

— Да вот, застряла здесь. В последнее время на меня слишком много всего навалилось…

— Ну да, понимаю, — покивала девушка. — Столько человек у нас умерло…

Эмма прочистила горло.

— Я тебя слушаю, Фейт. Что ты хотела?

— Да вот думала пригласить вас покататься на велосипедах во вторник. Или, если хотите, сходим в спа-салон.

— Я бы с удовольствием, Фейт. Но пока не получится: дела не позволяют.

— Как думаете, кто убивает пациентов?

— Не знаю. Впрочем, я вообще не уверена, что у нас в отделении действует убийца.

— Но ведь больные умирают!

— Прости, Фейт, вот прямо сейчас тебе что-нибудь нужно?

Улыбка сошла с лица девушки.

— Ладно, не буду вас тревожить. Вижу, что вы очень заняты. Если появится время и желание встретиться, дайте знать. — И медсестра захлопнула за собой дверь.

Кажется, она на меня обиделась. Досадно. Надо будет с ней завтра поговорить.

ЧП № 5. Четверг, 18 апреля, пятнадцатая палата.

Пациентка… Ага, это та самая бабуля с деменцией и воспалением легких, чья дочка устроила тут скандал. После начала лечения больной стало лучше, а потом она умерла. Страшно вспомнить, что тут у нас творилось.

Лечащий врач — снова Эмма. Медбрат — Джордж. Его подменил Карлос.

Способ убийства — неизвестен.

Заключение патологоанатома все еще ожидается.

ЧП № 6?

Еще не произошло. Пока. Но судя по тому, как развиваются события, оно не за горами.

Пять ЧП меньше чем за месяц. Доказательств, что случаи связаны между собой, у нее нет. Некоторые могут быть связаны, другие — нет. Ведь пациенты иногда умирают по естественным причинам?

Так или иначе, четверо больных скончалось. Двое из них были закреплены за ней: мужчина с болями в спине и старушка с воспалением легких. Очень странно. Медбратья разные, палаты разные, препараты прописаны разные.

А что же общего?

1. Все поступили из дома престарелых, все с деменцией, все в тяжелом состоянии. За исключением мужчины с болями в спине.

2. Вероятно, в каждом случае ухудшение состояния, приводившее к смерти, наступало в результате введения того или иного препарата. Ни ножевых, ни пулевых ранений… Так, стоп! Эмма вспомнила о пациенте Алекса, старом курильщике, которого ему пришлось интубировать. Кто-то отключил шланг от аппарата НИВЛ. Твою мать! Значит, случаев все-таки шесть. Уже шесть. И это только те, о которых мне известно.

3. Ни один из пациентов не был при смерти.

4. В момент ЧП ни один из родственников больных в отделении не находился, за исключением слепого мужа старушки с гипогликемией и устроившей истерику дочери больной пневмонией.

5. Никто из пациентов не кричал и не звал на помощь. Более того, непосредственно перед смертью у всех наблюдались признаки улучшения самочувствия.

Ну вот и всё. И куда дальше плясать от этих пяти пунктов, я не знаю. На самом деле объединяет подозрительные случаи смерти только одно: я. Два пациента были моими. Кроме того, в момент гибели двух других я находилась в отделении. И что это, черт подери, означает? А как же пациент с больной спиной? Он вообще не вписывается в общую картину. Может, его смерть и есть ключ к разгадке?

Эмма составила план действий на ближайшее будущее:

1. Поговорить с Алексом про отключенный аппарат НИВЛ.

2. Выяснить про инсулин.

3. Узнать, кто ввел препараты пациенту с болями в спине.

4. Пациент с болями в спине. А вдруг его устранение и было главной целью преступника, а остальных он прикончил для отвода глаз? Может, у пациента в отделении работал враг? Бывшая жена? Соперник?

Голова шла кругом. Ужасно хотелось есть. А еще надо проверить, как там Тейлор. Эмма принялась надевать пальто.

Блин, у меня же теперь собака! Только бы Тейлор с ней погуляла! И покормила! Я ведь собиралась отправить дочке сообщение! Ну как у меня это вылетело из головы?

Эмма кинулась к двери.

Глава 49

Карлос кружил над больным из второй палаты, словно ястреб. С его пациентами продолжало твориться неладное. Ну да ничего: со стариком из второй уж точно ничего не случится. Он, Карлос, об этом позаботится.

Все, дедуля, откурился. Костистая грудь вздымается, больной приподнимается, силясь вобрать в легкие хотя бы еще чуть-чуть воздуха. Тщетно. Он и так постоянно с кислородной маской, ему вкололи стероиды, магний, одним словом, полный набор, и все без толку. Лучше не становилось.

Сатурация неуклонно снижалась. Карлос увеличил подачу кислорода до максимума.

— Будем готовиться к интубации, — решил доктор Крамп, жуя губу.

Интубировать не хотелось: у старика и так гипоксия, показатели диоксида углерода запредельные. Пара секунд без вентиляции легких — и всё, сердце может остановиться. Впрочем, выбора у них нет. Пульмонолог взялся за маску, а Карлос отправился в кладовку с лекарствами, чтобы принести опечатанную АЭИ аптечку экстренной интубации, в которой содержался необходимый для процедуры набор медикаментов. Вернувшись в палату, Карлос вскрыл аптечку и принялся ждать дальнейших указаний.

— Тридцать этомидата, затем десять векурония, — распорядился доктор Крамп, после чего повернулся к пульмонологу: — Перейдем на носовой катетер для апнойной оксигенации.

Карлос ввел медикаменты. Минуту спустя пациент перестал дышать. Доктор Крамп, сохраняя олимпийское спокойствие, ввел трубку. Сатурация не поменялась. Пульмонолог подключил трубку к аппарату. Насыщение кислородом начало увеличиваться.

Карлос с облегчением вздохнул. Слава богу. Неужели злой рок наконец оставил меня в покое?

В последнее время Карлосу приходилось тяжко. Во-первых, пациент с болями в спине. Карлос взял из кладовки лекарства, но так и не успел их дать: пациент умер, а лекарства исчезли. Случившееся не давало Карлосу покоя. А еще его не оставляло ощущение, что за ним следят. Это лишало его душевного равновесия. К тому же доктор Стил перестала ему доверять. Если заведующая видела, что он собирается ввести пациенту препарат, то подходила и проверяла, что это за лекарство. Если Карлос заходил в палату к больному, она шла за ним. Даже Джордж и тот начал вести себя странно. Теперь вместо того, чтобы посидеть и поболтать с Карлосом, как раньше, он ложился спать пораньше. Карлос понимал, что над ним сгущаются тучи. Его не оставляло предчувствие чего-то дурного. Впрочем, сегодня уже можно ничего не опасаться.

Он взял колбы с анализами крови, чтобы отправить их в лабораторию. Затем заскочил в кладовку за кое-какими лекарствами для больного и вернулся во вторую палату. Жизненные показатели пациента беспокойства не вызывали.

Одна беда: аптечка экстренной интубации пропала.

Глава 50

Утром Эмма проснулась от взгляда Гиннесс. Увидев, что хозяйка открыла глаза, собака вильнула хвостом один раз, будто бы здороваясь.

— Доброе утро, — улыбнулась Эмма. — Сегодня у нас выходной.

Гиннесс снова вильнула хвостом.

— И какие же у тебя планы?

Овчарка улыбнулась.

— После завтрака, — уточнила Эмма.

Улыбка собаки сделалась еще шире.

Отродясь не видывала, чтобы собаки улыбались. А у этой глаза горят, рот открыт и язык чуть ли не до пола свесился. А зубища какие! Слава богу, что я не ветеринар-стоматолог и мне не придется лезть ей в пасть.

Эмма направилась к холодильнику. Овчарка проследовала за ней.

Шаром покати. Ну вот, позавтракали. И собачьей еды у меня нет.

— Ну что, опять «Макдоналдс»?

Гиннесс вильнула хвостом. Эмма открыла дверь автомобиля. Собака уставилась на нее.

— Можешь залезать, — кивнула женщина.

Собака запрыгнула в машину. Эмма захлопнула за ней дверь. Усевшись за руль, она обнаружила, что Гиннесс уже устроилась рядом на пассажирском сиденье.

Ну надо же! Получается, она не побит ездить сзади.

Эмма пристегнула ремень Гиннесс внимательно по-смотрела на нее.

— Что?

Овчарка гавкнула один раз.

— Хочешь, чтобы я тебя тоже пристегнула?

Гиннесс снова гавкнула.

Эмма пожала плечами и сделала то, о чем просила собака. Ремень еле удалось дотянуть до замка.

— Ничего, установлю новый ремень, специально для тебя. И поводок куплю. И лежанку. И собачьего корма. Не можешь же ты всю жизнь трескать гамбургеры.

Гиннесс склонила голову набок, словно говоря: «А почему бы и нет?»

Они взяли себе по макмаффину с яйцом. От кофе Гиннесс отказалась. Затем они отправились в зоомагазин, где Гиннесс выбрала себе черный ошейник с блестящими металлическими шипами и тяжелый двухметровый кожаный поводок.

— А я и не знала, что ты у меня гот.

Гиннесс предпочла пропустить реплику Эммы мимо ушей и, осмотрев полки с кормом для собак, остановила свой выбор на гипоаллергенной смеси из риса и баранины.

Покончив с покупками, они поехали в парк. Там было полно извилистых тропинок, петляющих вокруг скалистых берегов озера, а посередине располагалась старая ферма. Гиннесс была на седьмом небе от счастья. Она обнюхала кучу камней и деревьев. Она лаяла на белок, сновавших среди ветвей, и бурундуков, которые прятались среди стволов поваленных деревьев. Она убегала, возвращалась и убегала снова.

— Нравится тебе на воле, — покачала головой Эмма.

У нее внезапно сделалось удивительно легко на душе. Она уже давно себя так хорошо не чувствовала. Эмма позабыла о неотложке, необъяснимых смертях пациентов, о Тейлор и Викторе. Она позабыла обо всем, кроме весны, зеленеющих деревьев, ласкового ветерка, играющего в кронах, и дурманящем запахе мокрой земли. Природа пленяла своей красотой, а ненавязчивое общество Гиннесс было донельзя приятно. Овчарка словно читала ее мысли, понимая хозяйку без слов, и при этом была совершенно нетребовательной: лишь бы кормили ее вовремя. Они поиграли с летающей тарелкой. Гиннесс сбегала к озеру, искупалась, потом вернулась и отряхнулась, окатив Эмму мириадами брызг. Как же им обеим было весело!

И тут зазвонил телефон.

Эмму срочно вызывали на работу: произошла автокатастрофа с большим количеством пострадавших. Школьный автобус врезался в грузовик, перевернулся и скатился в реку. Двое погибли на месте, остальных везли в больницу.

Глава 51

Когда Карлос вернулся во вторую палату и обнаружил пропажу аптечки, ему пришлось ухватиться за стойку, иначе он бы просто не удержался на ногах. Перед глазами все поплыло, к горлу подкатила дурнота. В висках бешено стучала кровь.

Где же аптечка? Он поставил ее на стойку и вышел из палаты, чтобы отнести анализы. Пять минут назад она была тут. А теперь исчезла.

Он глянул на пациента. Живой. Карлос снова проверил жизненные показатели. В норме. А вот аптечка пропала. Да, этомидат и векуроний они пустили в дело, но, кроме этих двух препаратов, в ней еще было столько медикаментов! Седативные средства и снотворное. Опиаты. Кетамин. Миорелаксанты, вырубающие всю мускулатуру тела, кроме сердца. Каждый из этих препаратов в отдельности представлял опасность. Каждым можно было убить.

Одна доза сукцинилхолина — и ты парализован. Ни пошевелиться, ни вздохнуть, ни позвать на помощь. Будешь лежать и хлопать глазами, наблюдая, как тебя убивают. Рокуроний дает такой же эффект. Черт, в аптечке столько медикаментов, что можно отправить на тот свет человек шесть, а то и семь.

Карлос взял аптечку по своей карточке и расписался за получение. А теперь посеял. У него и так неприятности после пропажи медикаментов для пациента с болями в спине. Ему конец. Если все выйдет наружу. А если нет? Отмечу медикаменты как утилизированные, распишусь, и дело в шляпе. Никто ни о чем не узнает.

А вдруг человек, укравший аптечку, убьет кого-нибудь с помощью этих препаратов?

Да нет, ерунда. Наверняка наркоман какой-нибудь украл. Торчкам нужны только фентанил, кетамин и пропофол. Остальное они выкинут. Зачем им другие медикаменты?

Карлос сунул нос в кладовку с лекарствами. Никого. Он замялся. Нет, так нельзя. А впрочем, разве у меня есть выбор? Не могу же я признаться, что потерял аптечку! Он зашел в систему и отметил медикаменты как утилизированные. Потом вышел из системы и с облегчением выдохнул. Все, дело сделано. Он отправился в душевую, умылся ледяной водой и посмотрел на свое отражение в зеркале. Выглядел он ужасно.

И тут он вспомнил, что кладовка с лекарствами оборудована камерами слежения. Карлоса пробил холодный пот.

Глава 52

Эмма рванула в больницу прямо из парка. Заперев Гиннесс у себя в кабинете, она тут же принялась за работу. В неотложке царил настоящий аврал. Койки с уже находившимися в отделении больными выкатили в коридор, чтобы освободить палаты для раненых. Вроде бы хорошая тактика, вот только в коридорах стало очень тесно, и посетители, явившиеся проведать родных и близких, страшно мешали, путаясь под ногами.

Пострадавших привозили и на скорых, и на обычных машинах. Некоторые приходили сами. В больницу устремились добровольцы, предлагая свою помощь. Приемный покой был забит под завязку. Медперсонал метался от одного пациента к другому, ободряя, замеряя пульс, зажимая кровоточащие раны.

Сортировку больных перенесли к месту заезда карет скорой помощи. Это правильно. Сортировка — это целый процесс.

Энн и Курт были на высоте. Они окидывали беглым взглядом пострадавших и бросались к тем, кому требовалась безотлагательная помощь, а остальных отправляли в приемные. Одного раненого уже перенаправили в отделение ортопедии. Двое других дожидались своей очереди.

Весь персонал больницы пришел на помощь неотложному отделению. Уборщики наводили порядок в палатах. Священник отец Мерфи беседовал с родственниками пострадавших в приемном покое. Даже ординаторы пытались чем-нибудь подсобить. Шум стоял дикий, словно в отделении врубил двигатели «Боинг-747». Кровь бурлила от адреналина.

Джуди и Бен занимались сортировкой больных, а в чрезвычайных случаях звали докторов. Эмма отправила им в помощь двух молоденьких ординаторов. Детишки толковые, но у них нет многолетнего опыта Джуди и Бена. Ничего, сегодня молодежь многому научится.

Сама Эмма отправилась осматривать старых пациентов. Энн и Курт были слишком заняты пострадавшими в аварии — сейчас им не до обходов. По дороге Эмма попыталась хоть чуть-чуть снизить накал сутолоки в коридорах, упрашивая посетителей перейти в приемный покой. На нее косились с удивлением и не спешили выполнять ее просьбу. Я ведь в джинсах и худи. Все дело в них. Надо поскорее надеть униформу. Как всегда, встречают по одежке. Эмма вызвала службу безопасности и велела охранникам выпроводить посторонних, а затем приступила к обходу, проверяя жизненные показатели больных и давая жаждущим воду. Главное, чтобы сегодня никто не умер.

Она остановилась у третьей палаты. Ребенок с интубацией, белее простыни. Надрывались датчики тревоги. Показатели сатурации и давления на мониторах уже отсутствовали. Эмма попыталась прослушать легкие ребенка, но стетоскоп, висевший у койки, оказался неисправен. Что за ерунда! У Тейлор в детстве был игрушечный стетоскоп, так и тот работал лучше!

Когда она нагнулась над мальчиком, чтобы проверить пульс, писк кардиомонитора смолк. Безумные зигзаги сердечного ритма на экране сменились прямой линией. Сердце остановилось. Асистолия. Эмма нажала на кнопку вызова экстренной помощи, после чего окинула мальчишку взглядом, силясь сообразить, что произошло. Она о нем ничего не знала, кроме того, что он был интубирован. И очень юн. И уже мертв.

Эмма будто окоченела. И вдруг, словно из ниоткуда, в ушах зазвучал голос ее наставницы Газалы. Ее лекцию об особенностях дыхательной системы детей Эмма прослушала раз десять, не меньше.

«Многие врачи говорят: если у интубированного пациента происходит остановка сердца, помните мнемоническое правило поиска причины случившегося: СОПКА. „С“ — смещение трубки, „О“ — обструкция дыхательных путей, „П“ — пневмоторакс, „К“ — кислород и проблемы с его подачей, „А“ — аппаратурная неисправность. Я с этой последовательностью не согласна. Да и близким пациента она не понравится. Ну представьте, вы стоите рядом с родным для них человеком и бубните себе под нос: „СОПКА, СОПКА“. Я предпочитаю другую последовательность. Запомните мнемоническое правило ПОЭТ. Именно на такие показатели следует обратить внимание. „П“ — пневмоторакс, „О“ — обеспечение кислородом, „Э“ — эндотрахеальная трубка, „Т“ — техническая неисправность».

Трубка выглядела вполне нормально. Подача воздуха была включена. Эмма отсоединила трубку от нагнетателя и убедилась, что он работает. Потом она опустила ладони на грудь мальчика и нажала, чтобы вытеснить скопившийся воздух. Результат нулевой.

В палату влетели врачи и медсестры.

Эмма полностью отсоединила эндотрахеальную трубку, осмотрела манжету, после чего вытащила трубку из трахеи. Да, правильно, с трубкой все в порядке. Эми приготовилась делать непрямой массаж сердца.

Возможно, трахея у мальчика чуть левее. Напряженный пневмоторакс? Между стенкой грудной клетки и легкими скопился воздух. Он повысил давление в грудной клетке настолько, что количества крови, которое возвращается к сердцу, недостаточно для сердцебиения. Это смертельно опасно, если не провести декомпрессию.

Надеюсь, ребенок родился под счастливой звездой.

— Скальпель.

Эмма обнажила правую часть груди маленького пациента. Натянула стерильные перчатки. В полураскрытую правую ладонь лег скальпель.

Кто-то плеснул йода на грудь ребенка. Белоснежная кожа сделалась желто-коричневой, словно запеклась от нестерпимого жара.

Эмма наклонилась, выбирая место, где делать надрез.

— Что это ты тут делаешь, а?

Энн.

Эмма даже не подняла на нее взгляд. На это у нее просто не было времени.

— Это мой пациент! — взвизгнула Энн.

Эмма отыскала нужную точку. Средняя подмышечная, она же аксиллярная линия, чуть ниже соска. Указательным пальцем левой руки она нащупала мягкое место между ребрами.

— А ну отойди от него!

Эмма глубоко вздохнула и сделала надрез. Серебристое лезвие вошло в плоть легко, словно в масло. Надрез вышел слишком длинным. Не меньше трех с половиной сантиметров. Неважно, сейчас не время думать об эстетике. Каждая секунда на счету.

Потекла кровь. Поблескивала желтым жировая ткань, обнажая темно-красную мышечную. Не помешал бы зажим.

Нет времени. Палец ткнулся в плоть меж ребрами. Надо пробить плевру и выпустить воздух. Плоть не поддавалась. Эмма нажала еще сильнее.

Тонкая пленка, покрывающая легкое и внутреннюю поверхность грудной стенки, лопнула с громким хлопком. Будто пробка из шампанского.

Эмма почувствовала пальцем выходящий воздух. Убрала руку. Кровь брызнула ей в лицо. Все получилось: сердце ребенка снова забилось.

Эмма выпрямилась. Энн, бледная, как привидение, уставилась на нее полыхающим от ненависти взглядом.

Она мне никогда этого не простит.

— Да, это твой пациент.

Глава 53

В то утро Тейлор проснулась с улыбкой на лице. Она ощущала себя счастливой — просто так, без всякой видимой причины. Потом она вспомнила, что Эрик решил к ней вернуться, и солнечный день показался еще ярче.

Они говорили с Эриком обо всем и ни о чем. О прошлом, настоящем и будущем. Они узнавали новое друг о друге.

— Я буду стараться изо всех сил. Ты непременно должна мне рассказать, чего тебе недостает, — сказал он.

— Ты о чем?

— Я хочу, чтобы ты перестала искать отношений на стороне, чтобы тебе хватало одного меня.

И только тут до Тейлор дошло: Эрик подумал, что она изменила ему уже после того, как стала встречаться с ним. Тейлор не знала, смеяться или плакать, поэтому расхохоталась сквозь слезы.

— Эрик, я люблю только тебя! Тебя и больше никого. Я забеременела еще до того, как мы познакомились. И не стала ничего говорить, потому что не хотела тебя терять. Это было ошибкой. Прости меня, пожалуйста.

Он крепко-крепко прижал девушку к себе и долго не размыкал объятий.

— Мне никто, кроме тебя, не нужен, — заверила Тейлор. — Я действительно люблю тебя. Но я беременна и отвечаю за своего ребенка. Он ведь не просил, чтоб его рожали. Я принимала наркотики и теперь не знаю, как это скажется на ребенке. Но мне все равно, каким он родится. Главное, что он мой. Сейчас важнее всего родить…

— А потом?

— Не знаю. Ужасно мучаюсь. Оставить его? Отдать в приемную семью? Я просто разрываюсь.

— Я тебя люблю.

Большего ей и не требовалось.

— Мне надо встать на ноги, повзрослеть, — продолжила Тейлор. — Я устроюсь на работу. Может, даже в больницу.

— Там-то ты быстро повзрослеешь.

— Поговорю с отцом.

— С отцом?

— Ну да. Он же работает кардиологом.

— Да я в курсе, — рассмеялся Эрик. — Но если хочешь побыстрее повзрослеть, лучше обратись к маме. В неотложке сразу узнаешь, почем фунт лиха.

— А вдруг мама не захочет меня брать к себе?

— Само собой, не захочет. У нее и так хлопот полон рот. Никогда не видел более занятого человека. Но если ты всерьез, без дураков, хочешь работать, то лучше тебе устроиться именно в неотложку.

— А ты сам тогда почему там не работаешь?

— Пока кишка тонка. Вот опыта наберусь и непременно переведусь туда. Мне очень хочется поработать с твоей мамой. Ей просто нет равных.

Тейлор поморщилась.

— Вот уж не думала, что мой парень окажется поклонником моей матери.

Эрик рассмеялся:

— Тебе не о чем переживать. Устраивайся в неотложку и даже не думай. Мать возьмет тебя под крыло.

Глава 54

Ha следующий день в кабинет к Эмме явился Сэл, и они засели за медкарты умерших больных. Кофе Эммы успел остыть, кола Сэла, наоборот, нагрелась, а результаты по-прежнему оставались неутешительными.

— Так, предлагаю пока оставить пациентку с переломом бедра в покое и перейти к следующему случаю, — предложила Эмма.

— К гипогликемии?

— Да, пришли наконец анализы. Как я и думала: низкий С-пептид.

— Угу, — кивнул Сэл. — Получается, ей ввели инсулин.

— Притом, что ей его не прописывали.

— Но его прописывали пациенту в соседней палате, — заметил Сэл. — Тридцать единиц инсулина. Распоряжение доктора Крампа.

— Кто взял из кладовки инсулин? — Эмма подняла взгляд на фармаколога. — И во сколько?

— Джордж. Без пяти двенадцать.

— Он его ввел?

— Да. В двенадцать сорок восемь.

— То есть Джордж вколол инсулин?

— Да.

Взял в одиннадцать пятьдесят пять, а вколол только в двенадцать сорок восемь. Эмма покачала головой:

— Прошла уйма времени.

— И не говори, — согласился Сэл. — Что он делал с ампулой почти час? Таскал в кармане? Оставил на стойке? Почему не ввел сразу?

— Видимо, что-то случилось. Его отвлекли.

— Хм… Что ж, тогда неудивительно, почему уровень глюкозы в крови пациента остался неизменным час спустя. Инсулин ему только-только ввели, и он просто не успел подействовать. — Сэл повернулся к экрану компьютера и принялся кликать мышкой.

— Что ты ищешь?

— Пытаюсь выяснить, что случилось с остатками инсулина. Джордж взял из кладовки ампулу на сто единиц. Ввел тридцать. Остальное он был обязан утилизировать при свидетеле. — Пальцы Сэла запорхали над клавиатурой. — Что-то я никаких документов об утилизации не вижу.

— То есть ты хочешь сказать, что семьдесят единиц инсулина вот так взяли и пропали?

— Похоже, так и есть.

— Очень странно.

— Не то слово. Когда пациентка умерла?

Эмма сверилась с медкартой:

— Реанимационные процедуры прекращены в четырнадцать ноль три.

— Что ж, все сходится. Если ввести инсулин через капельницу, гликемия должна наступить очень быстро, за считаные минуты.

Эмма быстро написала себе на бумажке напоминание: «Поговорить с Джорджем».

— Следующий случай — мой пациент с болями в спине, — продолжила заведующая. — Медикаменты для него брал Карлос.

— Так и есть. — Сэл сверился с базой данных. — В четырнадцать тридцать одну.

— Препараты ввели? И если да, то кто?

— Он сам и ввел их в четырнадцать сорок пять, — ответил Сэл, глянув на монитор.

— Карлос сказал, что оставил лекарства на стойке.

— Компьютер утверждает иное.

— Какая система идентификации при вводе медикаментов? — нахмурилась Эмма.

— По рабочей карточке. Плюс ПИН-код либо отпечаток пальца.

— При утилизации медикаментов то же самое?

— Ага, — кивнул Сэл.

Бред какой-то. Карлос ведь говорил, что никаких медикаментов больному не вводил. Да он и не мог их ввести: в четырнадцать сорок пять мы с ним возились с аритмией во второй палате.

— Мне надо поговорить с Карлосом, — решительно произнесла Эмма.

— Да и не с ним одним. — Сэл глянул на часы.

— Что-то первый случай не дает мне покоя, — покачала головой заведующая. — Давай еще раз на него глянем.

Сэл снова вывел на экран список выписанных пациентке лекарств.

— Все вроде бы в порядке. В пятнадцать тридцать пять Бренда ввела препараты. Точнее, торадол. А в пятнадцать сорок семь — морфин…

— Морфин?

— Ну да, морфин. — Сэл перевел взгляд с экрана на Эмму. — Четыре миллиграмма. Как и было прописано.

— Но… — Эмма покопалась в бумагах на столе. — Токсикологическое исследование выявило у нее в крови фентанил.

— Фентанил?

Они переглянулись. Обоим вспомнился февраль. Череда смертей. Время фентанила.

Глава 55

В тот вечер по дороге домой Эмма снова вспоминала о февральских событиях. Это была худшая пора в ее жизни. Оставалось надеяться, что фентанил, обнаруженный экспертизой, не более чем совпадение.

Наконец она переступила порог дома. Ее ждала Гиннесс.

— Как прошел денек? — Эмма кинула сумку на стул Виктора.

Овчарка один раз вильнула хвостом.

— Нормально? Просто нормально?

Собака насупилась: «А какой реакции ты ожидала? Я весь день просидела взаперти. А у тебя как дела?»

— Ужасно. Но при этом у нас наметился определенный прогресс. Теперь я знаю, что причиной смерти стал инсулин. А еще я знаю, что Карлос не мог ввести препараты…

Гиннесс встала и ушла.

— Между прочим, с твоей стороны это хамство! Собеседника нужно дослушивать до конца!

Вздохнув, Эмма отправилась выбирать вино. Вот и наступают долгожданные восхитительные мгновения.

Может, взять риоху? Нет, чуть резковато — на пустой-то желудок. Калифорнийское шардоне, выдержанное в дубовых бочках? Эмма терпеть не могла дубовые нотки, да и вообще была невысокого мнения о шардоне. И откуда у меня вообще эта бутылка? Видать, подарил какой-нибудь любитель пива.

Она остановила свой выбор на «Шато Пуи-Бланке», Сент-Эмильон гран-крю 2012 года. Пожалуй, будет занятно попробовать. С тихим хлопком Эмма извлекла пробку из бутылки и наполнила хрустальный бокал. Из хрусталя всегда пить вкуснее. Даже воду. Это создает атмосферу упаднической роскоши. Она подняла бокал и взглянула на вино на свет. Слишком прозрачное для бордо. Насыщенный пурпурный оттенок, совсем как пино-нуар. Она вдохнула аромат: нотки укропа и ежевики. Эмма пригубила вино. Обычно бордо не такое резкое. Кислятина. Вот тебе и упадническая роскошь.

Гиннесс сплюнула поводок к ногам Эммы и уставилась на нее, виляя хвостом.

— Что ты хочешь мне сказать?

«Пошли гулять».

— Ты серьезно? Сейчас?

«Ага. Прямо сейчас», — Гиннесс два раза гавкнула и направилась к входной двери.

— По всей видимости, дело срочное. — Эмма отставила в сторону бокал. — Дай мне хотя бы переодеться.

«Это не обязательно», — ответила Гиннесс, пританцовывая у двери.

Ну вот, хотела себе собаку и получила. Да уж, немногим лучше замужества. Но точно лучше, чем ребенок. Эмма глянула в сторону двери в комнату Тейлор.

— Дай я хотя бы бокал допью.

Гиннесс ответила отказом.

Зазвонил телефон. Эмма глянула на высветившийся номер.

Эмбер?

Супруга Виктора давно уже перестала быть ей соперницей. Они не стали подругами, но все же Эмбер приходилась Тейлор мачехой… А еще в глубине души Эмма искренне сочувствовала ей.

— Привет, Эмбер.

— Прости, что отрываю тебя от дел.

— Да нет, не отрываешь… Что случилось?

Надолго повисло молчание.

— У тебя есть свободная минутка?

— Само собой. Я как раз собиралась с собакой погулять.

— Ты не против встретиться?

— Что, прямо сейчас?

— Если можно…

Уже поздно, темно, а мне надо выгулять собаку. Так, дальше по улице есть один ресторанчик у пристани с террасой, где подают коктейли. А еще там обожают собак.

— Давай в «Глупом аллигаторе»?

— Буду там через пятнадцать минут, — отозвалась Эмбер.

Глава 56 Ангел

Я детей люблю.

Миленьких, хорошеньких. Одним словом, нормальных.

Но этот — совсем другое дело. Разве это ребенок?

Просто кусок человеческого мяса весом в пятнадцать кило, жизнь в котором поддерживают приборы. Гастростомическая трубка, трахеостомическая трубка, аппарат, закачивающий воздух в легкие. Спазмы по всему телу. Оно, кстати, такое крошечное, что в небольшую сумку поместится. Нет, только не думайте, я его никуда не собираюсь отсюда уносить.

Смотрю медкарту. Эван, 12 лет. Ничего не видит, говорить не может… У него даже дышать самостоятельно не получается.

Какой смысл так жить? Да это и жизнью не назовешь. Он даже не знает, что жив, ведь думать он не может.

А осязать? Хм, давайте выясним.

Сую иглу восемнадцатого катетера ему в пятку.

Он дергает ногой и пытается закричать. Только у него выходит хрип вместо крика. То есть боль он все-таки чувствует. Плохо дело. Будь на его месте собака, ей не дали бы так мучиться, а тут человек! Впрочем, какой он человек, одно название.

Оглядываюсь по сторонам. Все заняты.

Вырубаю аварийную сигнализацию, после чего отсоединяю трахеостомическую трубку от аппарата вентиляции легких. От лишних глаз прикрываю трубку рукой, делая вид, что привожу ее в порядок. Дожидаюсь остановки сердца.

Мне кажется, что проходит целая вечность.

Подсоединяю трубку обратно и ухожу.

Пока-пока, Эван. Если на том свете спросят, кто тебя туда спровадил, передай, что это сделал Карлос.

Глава 57

Эмма накинула куртку на медицинский костюм и направилась в «Глупого аллигатора». По дороге Гиннесс несколько раз задерживалась у гидрантов, чтобы оставить метки.

И что Эмбер от меня надо? По всей видимости, речь пойдет о Викторе. Ох, ну и дурное же у меня предчувствие. Да, бывший муж причинил мне много боли, но при этом все равно остался лучшим другом.

Эмма присела за угловой столик, а Гиннесс улеглась у ее ног. Эмма смотрела, как парочка за соседним столиком любуется лунной дорожкой, прочерченной по водной глади. Гиннесс тоже наблюдала за парочкой, внимательно следя за тем, как парень с девушкой поглощают начос.

Надо же, сегодня полнолуние. В неотложке, должно быть, выдастся веселое ночное дежурство.

Подошел пожилой морщинистый официант в красной бейсболке.

— Две «Маргариты» и суповую тарелку с водой.

Гиннесс гавкнула.

— Чего тебе?

Овчарка красноречиво посмотрела на блюдо с начос на соседнем столике, намекая, что хочет поужинать.

— Ладно, и порцию начос, — пожала плечами Эмма.

Эмма расправилась с бокалом «Маргариты» так же быстро, как и Гиннесс с начос, после чего взялась за второй бокал.

— Привет, Эмма.

Бокал пришлось поставить обратно.

— Спасибо, что пришла.

— Да ладно. — Эмма подала знак официанту, чтобы тот принес еще один коктейль.

Надо заказать сразу два. Похоже, я задержусь тут надолго.

— Мне просто не к кому обратиться, кроме тебя. — вздохнула Эмбер. — Думала-думала, к кому еще пойти за советом, и так ничего в голову и не пришло.

Эмма улыбнулась. Умственные способности никак нельзя было назвать сильной стороной Эмбер.

— Я насчет Виктора, — пояснила Эмбер. — У нас… У нас все плохо. Он пропадает днями и ночами на работе, совсем с детьми не видится. Они с няней больше времени проводят, чем с отцом.

Эмма молча кивнула.

— Он отдалился от меня. Раньше… Знаешь, мы творили всякие глупости. Ну, например, танцевали на кухне, после того как дети ложились спать. А теперь все кончилось. Только работа, сон, снова работа…

— Я тебе очень сочувствую, — соврала Эмма. Увела у меня мужа, вот и мучайся теперь с ним.

— Спасибо. Ты такая… такая понимающая.

Да не особенно.

— Ты, наверное, голову ломаешь, с чего я тебе все это рассказываю. — Эмбер отерла глаза, в которых не было ни слезинки. — Ты ведь хорошо знаешь Виктора. Дружишь с ним. Он прислушивается к тебе. С ним явно что-то не так. Он попал в беду? Задолжал денег? У него проблемы на работе? Мне иногда кажется, что он стал принимать наркотики.

Эмма содрогнулась.

— Или… — прерывисто вздохнула Эмбер, — нашел себе другую…

Ах да, он ведь намекнул тогда в столовой, что хочет снова сойтись со мной. Да я скорее соглашусь вырвать зуб с живым нервом без наркоза.

— Эмбер, ты говоришь ужасные вещи. Но, по-моему, слишком сгущаешь краски. Может, у Виктора просто много дел? Ты пыталась поговорить с ним о том, что происходит?

— Еще бы. Приготовила ужин: вино, свечи. Даже… даже белье надела самое красивое. Ну, ты понимаешь. А он в тот вечер вообще домой не пришел. Вернулся только утром. Сказал, что коллега срочно попросил подменить.

Жена моего бывшего мужа жалуется мне на то, что он утратил к ней интерес. Такую чепуху даже нарочно не придумаешь.

— Ты не думала обратиться к семейному психологу? Говорят, очень многим это помогает.

— Ну да, можно попробовать… Просто я стала для него словно совсем чужая. И вот подумала… — Она робко посмотрела на Эмму: — Ты можешь с ним поговорить?

— Я?

— Он считается с тобой. Уважает твое мнение.

Да неужели? Он ведь ушел от меня к тебе. Память отшибло? Впрочем, зачем бередить старые раны. Все уже давно быльем поросло.

— И что же, Эмбер, я должна ему сказать?

— Попробуй ему объяснить, что нам, женщинам, очень тяжело, когда мужчина вот так полностью отдаляется. Виктор мне нужен. Да и не только мне, девочкам тоже. Ему следует правильно расставить приоритеты.

— Эмбер, я даже не знаю… Вопрос очень личный. Виктор решит, что я сую нос не в свое дело. И будет прав. Тебе лучше поговорить с ним самой.

По лицу Эмбер, залитому лунным светом, заструились слезы.

— Эмма! Умоляю! Помоги мне! Мне просто не к кому больше обратиться.

Эмме очень хотелось отказать, но она не могла. Когда пропала Тейлор, я обратилась к Эмбер за помощью. Теперь настал черед платить по счетам. Она осушила бокал с «Маргаритой» и поморщилась: слишком много сахара, а вот алкоголя кот наплакал.

— Я постараюсь, — пообещала она.

— Спасибо тебе огромное! — просияла Эмбер. — Я знала, что могу на тебя положиться.

Домой Эмма шла понурившись. Ощущение было такое, словно она оказалась в западне. Ей ужасно не хотелось разговаривать с Виктором, но куда теперь деться? Она ведь обещала.

— Вот жопа-то.

Гиннесс склонила голову набок: «Ловко она тебя обыграла. А я-то думала, что ты умнее ее».

— Слушай, мне и без того тошно!

Гиннесс вильнула хвостом: «Смотри на вещи проще. Во всем есть свои плюсы. Теперь о Викторе голова болит у нее, а не у тебя».

Глава 58

Наступил первый рабочий день Тейлор. Сердце бешено колотилось в груди, а в животе все скрутило от волнения. Она уже жалела о своей недавней решимости устроиться на работу. Причем я ведь сама попросилась именно в неотложку! О чем я только думала?! Вакансий оказалось две: уборщицы и помощницы медсестры. Мыть полы? Нет, это не для нее. Соответственно, выбор был очевиден. Тейлор не знала, как сказать матери о том, что теперь она работает у нее в отделении, поэтому предпочла просто промолчать. И вот наступил ее первый рабочий день.

Попрощавшись с Гиннесс, Тейлор села к Эрику в машину. Он высадил ее у входа в отделение неотложки. Тейлор проскользнула за дверь, надеясь, что не попадется матери на глаза.

Девушку приставили к Эми, которая провела вводный инструктаж. Эми проработала в неотложке уже много лет, так что опыта ей было не занимать. Она научила Тейлор проверять жизненные показатели пациентов, объяснила, как отличить оральный термометр от ректального, как наводить порядок в шкафах и брать кровь. К полудню у Тейлор уже голова шла кругом.

Но самым трудным оказалось общение с пациентами и родственниками, которые постоянно лезли с разными вопросами.

— Вам надо дождаться врача, — говорила им Эми.

— И когда он придет?

— Через несколько минут.

— Мы его уже час ждем.

— Придется набраться терпения. Сегодня много обращений. Первыми осматривают тех, у кого состояние тяжелее.

Тейлор молча слушала и запоминала.

— Общайся с ними только так и никак иначе, даже если знаешь, что врач доберется до них только через пару часов, — наставляла ее Эми. — И всегда прислушивайся к медсестрам. Будешь держать их тыл они прикроют и твой. Не дожидайся, пока они тебя о чем-то попросят. Проявляй инициативу, соображай сама. Делай заборы мочи для анализа, проверяй жизненные показатели. Тогда у тебя здесь будет много друзей. О врачах вообще не думай. Твой непосредственный командир — это медсестра.

— Я-то думала, врачи тут самые главные.

— Ха, медсестры просто позволяют им так считать. Делами здесь заправляем именно мы. Врачи приходят и уходят. Вообще о них не беспокойся. За одним исключением: с доктором Стил будь поаккуратнее.

— Почему именно с ней?

— Она тут заведующая по медицинской части. Такие чудеса творит — вообще никому не под силу.

— И как у нее это получается?

— Ведьма, наверное, — пожала плечами Эми. Тейлор рассмеялась.

— Нет, правда-правда. Она будто мысли читать умеет. У нее словно седьмое чувство.

— Шестое, — поправила Тейлор.

— Да хоть пятнадцатое. Я вот о чем говорю: не вздумай ей врать. Если что-то забыла, лучше сразу признайся. Соврешь — она тебя раскусит. Так что лучше даже не пытайся. Оно того не стоит.

А вот тут мне возразить нечего. Оно и правда того не стоит.

Мимо проходил красивый доктор в темно-синем костюме. Он остановился и повернулся к ним.

— Эми, мне нужна твоя помощь.

— Слушаюсь, доктор Крамп. Познакомьтесь, это Тейлор. Новенькая, будет работать у нас.

— Милости просим, Тейлор. В неотложке вы не соскучитесь. Во всех смыслах этого слова.

— Спасибо, что предупредили.

Мужчина кинул взгляд на ее живот.

— Вы беременны?

— Да.

— Срок?

— Двадцать недель.

— Что ж, поздравляю. Эми покажет вам, как у нас тут все устроено. Вам досталась отличная наставница.

— Спасибо на добром слове, доктор Крамп, — улыбнулась медсестра. — Какая палата?

— Четырнадцатая. Мне надо провести гинекологический осмотр.

Тейлор с Эми проследовали за врачом.

— Мне очень жаль, но у вас угроза выкидыша, — вздохнул доктор Крамп, закончив исследовать пациентку.

Молодая женщина начала всхлипывать. Доктор Крамп мягко коснулся ее плеча.

— Это ваша первая беременность?

— Вторая, — сквозь слезы ответила больная.

— Старшенький сейчас дома?

Всхлипы сделались громче.

— У меня был выкидыш на шестом месяце.

— Простите. Сочувствую вам.

Тейлор тоже было очень жалко женщину. Ее боль она переживала как свою.

— Ну что ж, давайте сделаем вам УЗИ. Тогда картина прояснится, — пообещал доктор Крамп, открыл дверь и вышел. Эми с Тейлор проследовали за ним и столкнулись нос к носу с Эммой.

— Тейлор?

Девушка покраснела.

— Вы уже успели познакомиться? — спросил доктор Крамп.

— Да, причем достаточно давно. Тейлор — моя дочь.

Доктор Крамп перевел взгляд с заведующей на девушку и обратно. Затем покосился на живот Тейлор.

— Вот как?

— Сама иногда удивляюсь. Но именно так утверждал ее отец.

Тейлор улыбнулась.

Это ты меня, мама, научила. Твои слова: «Улыбайся всякий раз, когда тебе плохо. И сразу станет легче. Кроме того, так никто не узнает, что у тебя тяжело на душе, и не сделает еще больнее».

Глава 59

Ha следующее утро в личном почтовом ящике на работе Эмма обнаружила белый конверт. Она распечатала его, молясь, чтобы внутри оказалась не очередная жалоба или выговор со стороны отдела контроля качества обслуживания. В руках у нее оказалась открытка с золотой каймой. Текст гласил: «Администрация Северо-Западного университета почитает за честь пригласить Вас на торжественное мероприятие, приуроченное к проводам на пенсию доктора Веры Толпегиной. Выступление ректора состоится в 17:00. Коктейли с обильными закусками на лужайке с 17:30 до 19:00».

Что еще за Толпегина?

Эмма перечитала открытку снова, пожала плечами и кинула в мусорное ведро. Видать, приглашение кинули ей в почтовый ящик по ошибке. И тут заведующая вспомнила.

Ах да, это та русская женщина из попечительского совета. Она назвалась доктором биологических наук. Но зачем она меня пригласила? Мы же едва знакомы. Я в университете никого не знаю. Да и вообще, скорее всего, не смогу пойти: у меня наверняка будет очередное дежурство.

Однако выяснилось, что именно этот вечер у нее свободен, и Эмма решила все же принять приглашение. В любом случае после прогулки с Гиннесс ей былосовершенно нечем заняться. Она нарядилась в незатейливое красное платье, накрасила губы в тон, а вместо привычных кроксов в кои-то веки надела туфли. Посмотрелась в зеркало, и отражение ей улыбнулось.

Она специально опоздала, надеясь пропустить речь ректора, но просчиталась. Глава университета пел дифирамбы виновнице торжества:

— Без преувеличения можно сказать, что мы все были безмерно рады работать вместе с доктором Толпегиной. Сущее благословение осознавать, что рядом с тобой трудится профессионал подобного уровня. Она пробуждала в студентах интерес к биологии, заставляя их сердца трепетать в восхищении перед чудесами, таящимися…

И где это люди учатся так ловко переливать из пустого в порожнее? А главное, зачем?

Эмма повертела головой в поисках выхода. Так, проберусь через толпу, мол, в туалет приспичило, а потом тихонько выскользну на парковку.

Рассыпаясь в извинениях, она начала протискиваться к двери, но тут кто-то схватил ее за руку.

— Как же я рад, что нашел вас! А то уже обыскался.

Борис?

Сейчас он совершенно не походил на скалящуюся тыквенную голову с праздника в честь Дня всех святых: прекрасно сидящий черный костюм, густые серебристые волосы подчеркивают свежий загар, а голубые глаза весело разглядывают Эмму. По странному русскому обычаю он троекратно поцеловал ее в щеки. От Бориса исходил древесный аромат дорогого парфюма, словно кто-то разлил французский одеколон в дремучем лесу.

— Вы не представляете, как обрадуется Вера, — улыбнулся он и, не выпуская руку Эммы из своей, потащил гостью за собой через толпу.

Вера сидела на подиуме в красной шляпке, которой позавидовала бы сама королева Елизавета, и откровенно зевала. Борис помахал ей рукой. Увидев племянника вместе с Эммой, Вера улыбнулась, а затем подмигнула в знак того, что им придется чуть обождать.

Наконец ректор передал Вере микрофон, и Толпегина встала. Толпа с воодушевлением принялась ей аплодировать.

— Всем большое спасибо, что не пожалели времени и пришли сюда. Для меня было большой честью работать со всеми вами. Давайте и дальше бороться с климатическими изменениями и беречь нашу планету. Ведь другой у нас нет. — Под оглушительный гром оваций она сошла с подиума.

— И это все? — спросил Борис тетю.

— Больше мне добавить нечего. К чему разводить канитель на полчаса?

Эмма рассмеялась, а Вера заключила ее в объятия:

— Здравствуйте-здравствуйте! Милости просим. Я очень рада, что вы к нам заглянули. Я, кстати, не думала, что вы придете, но Борис все же уговорил меня послать вам приглашение.

— Ради хорошего дела не грех и постараться! Ты ведь сама меня этому учила, тетя.

— Спасибо, что позвали меня, — поблагодарила Эмма.

— Не за что, — отозвался Борис. — Тетя, ты не беспокойся, я возьму Эмму под свое крыло. А ты спокойно разбирайся со своей тягомотиной.

— Смотри, веди себя хорошо, — погрозила ему пальцем Вера.

— То есть умирать со скуки? — возмутился Борис.

— Нет, но хотя бы не забывай о чувстве меры, — рассмеялась тетя.

— Пойдемте, — повернулся к Эмме Борис, — отведу вас к коктейлям.

— Вы уверены, что… — замялась Эмма.

— Не переживайте, доктор Стил, — рассмеялся мужчина. — Я уже не ваш пациент, и вы не несете за меня ответственность. Надо получать удовольствие от жизни. Хоть иногда. Для разнообразия.

Получать от жизни удовольствие? Она уже и забыла, как это делается. Впрочем, рядом был Борис. Он заказал ей коктейли, о которых раньше она никогда не слышала: «Тающий пингвин», «Полярная жара», «Антарктический пляж». Алкоголем Эмма наслаждалась одна: себе Борис взял бокал газировки с лаймом. Они быстро перешли на «ты» и увлеклись разговором. Эмма смеялась, с интересом слушала собеседника, размышляла над его словами. Она снова почувствовала себя желанной. Борис буквально околдовал ее.

Впервые после Виктора я встречаю настолько обворожительного мужчину. Хотя нет, вру. Он куда лучше Виктора.

Вечер пролетел как одно мгновение.

— Я отвезу тебя домой.

— Спасибо, но я на машине.

— Может, и так, но ты выпила. Подкину тебя до дома, а завтра утром отвезу сюда, чтобы ты забрала свою машину.

— У меня смена начинается в семь утра.

— А я встаю в пять.

Эмма замялась.

— Послушай, — вздохнул Борис. — Если хочешь, могу вызвать тебе такси. Я ведь не ради секса напрашиваюсь, пойми. Сейчас я ищу только друга — человека, с которым мне хорошо, с которым я на одной волне. И прежде всего хочу, чтобы ты добралась до дома живой и невредимой. Для меня важно позаботиться о тебе.

В итоге он все-таки отвез Эмму домой, а по дороге они говорили без умолку. Она рассказывала о работе, о жизни, о бесконечной череде неудач. Борис слушал. А затем заговорил сам и поведал ей о том, каково это — спать на татами в Японии, о древних черепахах, спаривающихся на Галапагосских островах, о часах «Фолекс» — подделке под «Ролекс», — купленных им в Александрии.

На пороге их встретила Гиннесс. Она уставилась на гостя янтарными глазами, после чего принялась тщательно обнюхивать его брюки. Борис рассмеялся и заговорил с собакой по-русски. Гиннесс выслушала его и улыбнулась.

— Что ты ей сказал? — спросила Эмма.

— Секрет, — отозвался Борис, почесывая овчарку за ухом. — Если она захочет, сама тебе потом расскажет.

Они сели на зеленый кожаный диван и продолжили болтать. Борис работал в сфере мультимедиа. Ни разу не был женат: так и не встретил девушку, с которой захотел бы связать свою судьбу. Тетя приходилась ему крестной матерью и единственной родственницей. А еще Борису нравилось играть в шахматы.

Потом он попросил Эмму рассказать о себе. Та ответила, что у нее есть дочь и муж, с которым она в разводе. И работа.

— И это все? Мне бы хотелось узнать о тебе побольше.

— Больше мне нечего рассказать.

— Тогда пойдем в кроватку. — Он обнял Эмму.

Она покраснела, что вызвало у Бориса смех.

— Да не бойся ты. Просто полежим обнявшись.

Они легли в постель, и Борис прижал ее к себе. Когда он принялся говорить ей, какая она прекрасная, Эмма рассмеялась.

Но Борис остался серьезным.

— Сейчас мне хочется лишь одного: показать тебе твою красоту. Ты умная. С тобой весело. Ты удивительная.

Эмма снова расхохоталась.

— Нет-нет, я не шучу. Красота не в глянцевых журналах, она в душе человека. Вспомни о самых прекрасных женщинах на свете. Тех, кого писали на своих полотнах Рубенс, Рембрандт, Ренуар. Да посмотри на ту же Мону Лизу, по которой все сходят с ума. Все они носили бы одежду пятидесятого размера как минимум. Чтобы сравняться с ними, тебе еще нужно набрать пару кило.

Эмма усмехнулась, но перестала стесняться своего тела.

Они уснули обнявшись. Впервые за долгое время Эмма приняла себя такой, какая она есть. Да, она не молода, и стройной ее не назовешь, ну и что с того?

Дело ведь не только во внешности и должности, а и в том, что ты собой представляешь. А мне в этом смысле есть чем похвастаться!

Она с нетерпением ждала свидания, которое Борис назначил ей на следующую неделю.

Глава 60

Ha следующий день у Тейлор на работе все шло наперекосяк. Во-первых, она плохо себя чувствовала. Во-вторых, глаза жгло от слез. Она уже замучила пациентку из десятой палаты: никак не получалось взять у старушки анализ крови. Бабулечка оказалась очень милой, ни одного худого слова не сказала, но родня уже была готова прибить девушку. Тейлор пожаловалась Фейт, но та велела новенькой справляться самостоятельно.

Девушка взяла пробирки для анализа крови и застыла на месте: никак не удавалось заставить себя переступить порог палаты. Заливаясь слезами, Тейлор уставилась на дверь, и вдруг кто-то коснулся ее плеча. Это был Карлос.

— Что случилось? — спросил он.

— Не получается кровь взять.

— Ну так сестре своей скажи.

— Сказала. А она меня снова отправила. Говорит: «Иначе никогда не научишься». А я уже три раза пыталась, и все без толку.

— Слушай, давай ты отнесешь за меня мочу, а я пока вместо тебя кровь возьму. И никто ни о чем не узнает.

— Спасибо, Карлос.

Тейлор отправила анализы в лабораторию и вернулась к палате. Как раз в этот момент из-за двери с пробирками показался Карлос.

— Спасибо! — Тейлор обняла его.

— Как мило, — процедила Фейт, которая крутилась тут же.

Карлос нахмурился и, не говоря ни слова, пошел прочь. Фейт оглядела фигуру Тейлор.

— Его работа? — осведомилась медсестра.

— В смысле? — не поняла девушка.

Фейт молча кивнула на ее живот.

— Разумеется, нет, — возмутилась Тейлор.

— А чья тогда?

Тейлор почувствовала, как кровь прилила к щекам.

— Не твое дело. Держи свои анализы. — Девушка сунула пробирки Фейт и быстрым шагом двинулась по коридору. Ей надо было остыть. К счастью, как раз подошло время обеденного перерыва.

Эрик был прав. В неотложке взрослеешь быстро.

Тейлор училась сдержанности. Теперь она своими глазами увидела, что бывают трагедии пострашнее размазанной по щекам туши или чьего-то едкого замечания. До девушки начало доходить, что такое настоящая жизнь. Знание не особенно приятное, зато крайне полезное.

К концу перерыва Тейлор почти успокоилась. Стоило ей выйти из столовой, как из динамиков донеслось:

— Код девяносто девять, отделение неотложной помощи, десятая палата.

Это же моя палата. Там бабуля, у которой я никак не могла взять кровь. Тейлор кинулась в десятую, где уже толпились врачи, и протиснулась к койке.

Фейт делала массаж сердца. Реанимационными процедурами руководил доктор Крамп. На все это в ужасе взирала родня пациентки.

Все усилия врачей оказались напрасными. Доктор Крамп велел зафиксировать время смерти. Тейлор непонимающе уставилась на Фейт:

— Что случилось?

— Она умерла, — пожала плечами медсестра.

— Но почему?

— Видать, ее час настал. — Фейт усмехнулась. — Может, спросишь у своего дружка Карлоса?

Лучше я все узнаю у мамы.

В тот вечер Тейлор с нетерпением ждала возвращения матери. Эмма, скинув сумку, потрепала по голове Гиннесс и налила себе вина. Пальцы рук, потрескавшиеся от стирки, слегка подрагивали: мама пила очень много кофе. Вокруг глаз, красных от недосыпа и сухого кондиционированного воздуха, залегли глубокие темные круги.

Впервые за все время Тейлор испытала прилив сочувствия к матери. Да она серая от усталости! Эмма показалась девушке невероятно беззащитной. До Тейлор только сейчас дошло, что ее мама, как и все люди, смертна. Осознание этой простой истины очень не понравилось девушке. Выходит, надо нести ответственность и за маму тоже, а ей, Тейлор, это ни к чему. Она ведь толком о себе самой позаботиться не может!

Девушка рассказала о случившемся.

— Фейт посоветовала мне спросить у Карлоса.

— Сколько времени прошло с того момента, как он вышел из палаты?

— Не знаю. Примерно полчаса, — пожала плечами Тейлор.

— Он ей давал какие-нибудь медикаменты?

— Нет, просто взял кровь на анализ.

— Откуда?

На этот вопрос Тейлор ответить не могла.

— Думаю, из вены, — пробормотала она.

— У пациентки стояла капельница?

— Да, но я же не могу брать кровь через катетер.

— Ты не можешь, а медбратья с медсестрами могут. Потом они просто промывают порт, чтобы не забился. Родственники в палате присутствовали?

— Да.

— Ты в этом уверена?

— Ну, они там были, когда я пыталась взять кровь, а когда в палату зашел Карлос, я… я туда не заглядывала.

Эмма сделала глоток вина.

— Что скажешь? — спросила Тейлор.

— Скажу, что Карлоса ждут серьезные неприятности.

— Почему? Что у вас происходит?

— Очень хороший вопрос, — одобрительно кивнула Эмма. — И правда, что у нас происходит? Кто пытается подставить Карлоса? И почему?

— Бен, — с решимостью в голосе произнесла Тейлор.

— С чего ты взяла?

— На днях слышала его разговор с Майком.

— И что Бен сказал Майку?

— Ну, мол, Карлос снова закорефанился со старыми дружками и ворует для них препараты.

— А что ответил Майк?

— Спросил, где доказательства.

— А Бен?

— А Бен сказал, что доказательства будут. И очень скоро.

Глава 61

Эмма никак не могла уснуть. Она лежала и думала о том, что услышала от дочери. Вдруг Тейлор права? Может, за чередой смертей действительно стоит Бен, который пытается подставить Карлоса? Верилось в такое с трудом. Она еще раз прокрутила в голове все события, пытаясь разобраться в случившемся. Очередная смерть. На этот раз ребенок.

Сегодня, когда она сидела у себя в кабинете, по громкой связи запросили помощь в одной из палат. Мальчик был на вентиляции легких. Доставлен в отделение с высокой температурой, но состояние было стабильным. К нему прикрепили Карлоса. Сделали рентген грудной клетки: вроде бы воспаление легких. Жизненные показатели в норме. А потом мальчик вдруг взял и умер. Прежде, чем врач посмотрел рентгеновский снимок.

Что стало причиной смерти? Неизвестно. Наверняка это очередное убийство. Сходится все, за исключением возраста. С больным все в порядке, а через полчаса без всякой видимой причины он умирает.

Код девяносто девять, отделение неотложной помощи, десятая палата.

Эмма схватила стетоскоп и пустилась бежать. В десятой палате уже толпились врачи. Реанимационными процедурами руководил Курт. Он кинул на Эмму усталый, измученный взгляд.

— Чем помочь?

— Продолжаем делать искусственное дыхание.

Курт чуть прищурился и бросил Эмме:

— Глянь его сердце.

Эмма подкатила аппарат УЗИ, выдавила полупрозрачный зеленый гель на датчик.

— Проверим пульс, — распорядился Курт.

Фейт, делавшая непрямой массаж сердца, сдвинулась в сторону, уступая место. Курт прижал пальцы к шее пациентки, проверяя, не появилось ли сердцебиение.

Все устремили глаза на экран аппарата УЗИ. Эмма поднесла датчик к левой части груди и сильно вдавила между вторым и третьим ребром. На экране появилась темные сливовидные очертания сердца. Оно не сокращалось, виднелся лишь остаточный трепет клапанов.

— Всё, заканчиваем, — бросил Курт, вытирая лицо рукавом. Он посмотрел на Эмму: — Уму непостижимо.

Она кивнула.

Вернувшись к себе в кабинет, Эмма села за стол, собираясь посмотреть медкарту умершей, но тут в полуоткрытую дверь постучали.

— Войдите.

В кабинет протиснулся Сэл.

— Присаживайся. Что случилось?

— Погляди, что я нашел на полу в десятой палате. — Он показал ампулу. Стоило Эмме потянуться за ней, как фармацевт тут же отвел руку: — Перчатки надень.

Она послушалась, после чего взяла ампулу.

— Пустая. Из-под пропофола. Двести миллиграммов.

— Именно так. Нашел на стойке, когда утилизировал препараты из аптечки экстренной интубации. В своей аптечке я ампулу не трогал. Спрашивается, откуда тогда взялась эта?

— Доктор Крамп никакого пропофола пациентке не прописывал.

— Ага.

— Может, она осталась от предыдущего больного?

— Маловероятно. Его перевели в инфекционку, после чего устроили в палате генеральную уборку.

— Странно.

— Не то слово. Я пробил серийный номер ампулы. Она была в аптечке экстренной интубации, которую на прошлой неделе брал Карлос. Он заявил, что утилизировал все медикаменты. Об этом есть запись в системе.

Опять Карлос.

— Этого вполне достаточно, чтобы убить хрупкую миниатюрную старушку, — прищурилась Эмма.

— Двести миллиграммов пропофола? Да.

— Вскоре мы узнаем, вводил ли ей кто-нибудь пропофол.

— Ну да, анализы покажут, — согласился Сэл. Так или иначе, у Карлоса серьезные проблемы.

— Очень серьезные, — кивнула Эмма. — Что собираешься делать дальше?

— Сообщу обо всем Майку и начальнику фармакологического отделения. Дальше уже пусть сами разбираются. Просто я подумал, что ты тоже должна быть в курсе.

— Спасибо, Сэл.

Неужели за всеми этими убийствами стоит Карлос? Нет, не верю.

Эмма снова принялась перебирать все случаи загадочных смертей.

Дверь широко распахнулась, и вошел Курт. И куда делся его привычный лоск? Выглядел он так, словно спал в одежде. Эмма предложила ему сесть и налила какао.

— Прости, что не вино, — виновато улыбнулась она, протягивая кружку.

— Да, от вина я бы сейчас не отказался, — вздохнул Курт, делая глоток. — Кто убивает пациентов? Почему? И каким образом?

— Курт, ты уверен, что ничего ей не давал?

— Эмма, ты что, издеваешься?

— Извини, но я должна была уточнить.

— Я даже парацетамол ей не выписывал.

— Сэл нашел на полу в палате пустую ампулу из-под пропофола.

— Такого я ей не прописывал. Черт возьми, я вообще ей ничего не прописывал!

— Ладно, мы во всем разберемся.

— Прости, Эмма, — смутился Курт. — Я просто устал и расстроился. Да и ты, не сомневаюсь. — Он прочистил горло. — Кстати, я не знал, что твоя дочка беременна.

— А вот. Скоро она познает все радости материнства.

— Сколько ей лет?

— Восемнадцать.

— Она не… какие у нее планы на ребенка?

— Хороший вопрос. Думаю, она и сама еще не решила. История долгая и запутанная.

Курт кивнул и сказал:

— Поеду-ка я лучше домой. Я и так уже припозднился, Шейле это не понравится. — Он уже взялся за дверную ручку и вдруг остановился. — Знаешь, Эмма… — Врач переступил с ноги на ногу. — Мы с Шейлой хотим взять приемного ребенка. И если Тейлор… ну, в общем, рассматривает такой вариант, мы будем только рады. Шейла будет в восторге. И наши двери всегда останутся открытыми для Тейлор.

— Я ей непременно передам, — пообещала Эмма. — Если что, она сама к вам подойдет, и вы обсудите все детали.

— Спасибо тебе огромное.

Может, стоило сказать, что отец ребенка… Нет, пусть Тейлор решит сама, что говорить, а что нет.

Глава 62

Ha следующее утро в кабинете Майка народу было битком. Экстренное совещание. Все сидели с мрачными лицами. Стояла духота. Говорили на повышенных тонах, с трудом сдерживаясь, чтобы не сорваться. Эмма опустилась на стул, втиснувшись между Сэлом и Брендой.

— Мы собрались, чтобы обсудить очередное ЧП, которое произошло вчера. Поступившая с обмороком пациентка была обследована. Внезапно по непонятной причине наступила остановка сердца. Реанимационные процедуры положительного результата не дали. — Майк обвел взглядом присутствующих, желая убедиться, что все его внимательно слушают.

Эмма закинула ногу на ногу. Как же я ненавижу этот канцелярский язык! Ну почему нельзя говорить по-человечески? «Реанимационные процедуры положительного результата не дали». Можно просто сказать, что мы не смогли ее спасти.

— Этому надо положить конец, — продолжил Майк. — За последние несколько недель мы потеряли больше пациентов, чем за весь квартал предыдущего года. Отдел контроля качества уже начал расследование. Рано или поздно — причем скорее рано, чем поздно, — повысившейся смертностью заинтересуются в администрации штата. Надо проявить инициативу и предотвратить подобные ЧП в будущем. Пора положить им конец.

Ишь ты, умный какой! Как ты предотвратишь ЧП, когда мы толком не знаем, что у нас происходит?

— Согласен, — произнес Гас. — Давно уже пора принять меры.

— И что ты предлагаешь, Майк? — спросила Джуди.

— Я считаю, что на время разбирательства надо отстранить Карлоса от работы.

— Карлоса? А почему именно его?

— Он имел отношение к целому ряду ЧП. В четырех случаях он был закреплен за умершими пациентами. Кроме того, он занимался обслуживанием и других больных, которые также скончались, — пояснил Майк.

— Само по себе это ничего не значит, — возразила Эмма. — Я тоже работала с теми пациентами. И Сэл.

Фармацевт нахмурился.

— Да ладно тебе, — повернулась к нему Эмма. — Ты же прекрасно понимаешь, что я хочу сказать. Никаких доказательств против Карлоса у нас нет.

— Вообще-то есть. Именно он ввел препараты твоему пациенту с болями в спине, и тот впоследствии умер. Карлос уверял, что ничего не давал, но система утверждает иное. Там стоит его электронная подпись.

— Именно это меня и смущает, — кивнула Эмма. — Я-то ведь знаю, что он никаких медикаментов пациенту не вводил. Карлос работал со мной в другой палате. Мы тогда возились с аритмией. Он не мог быть в двух местах одновременно.

— Ну и что, — пожал плечами Майк. — Ввести препарат — минутное дело. Выскочил из палаты, раз-два — и готово. Никто даже не заметит.

— Угу, — фыркнула Эмма, — он не просто выскочил и ввел медикаменты, но еще и зашел в систему, поставив свою электронную подпись. Наверное, для того, чтобы потом все отрицать. Что-то не сходится.

— У тебя, может, и не сходится, а у полиции еще как сойдется. Ведь это еще не всё. Помнишь аптечку для экстренной интубации?

— Что за аптечка? — поинтересовался Гас.

— Сэл, расскажи.

— Несколько дней назад делали интубацию одному из пациентов Карлоса. Карлос взял из кладовки АЭИ. В ходе процедуры было использовано несколько препаратов. Не все, одним словом. Карлос зафиксировал в системе, что произвел утилизацию прочих медикаментов, находившихся в аптечке. Причем утилизировал он их без свидетелей. Вчера умерла пациентка. Рядом с койкой нашли пустую ампулу из-под пропофола — как раз из запаса аптечки, который якобы утилизировал Карлос.

— Плохо дело, — покачал головой Гас. — Ужас.

— Но все смерти это не объясняет, — возразила Эмма. — К некоторым ЧП Карлос вообще не имел никакого отношения.

— Ну это мы так думаем, — парировал Майк. — Кто знает, что еще выяснится в процессе расследования? Кстати, помните пациентку с воспалением легких, у которой дочка истерику закатила? Пятнадцатая палата. Твоя ведь больная, Эмма?

— Да.

— Медбратом у тебя тогда был Джордж.

— Правильно.

— Джордж отпросился на перерыв. Карлос согласился его подменить. Когда Джордж вернулся, пациентка уже была мертва.

— Карлос живет у Джорджа, — припомнила Джуди.

— На что это ты намекаешь? — выгнула бровь Эмма.

— Ни на что. Так… просто мысли вслух.

— Теперь возьмем последний случай: пациентка, у койки которой нашли ампулу из-под пропофола. Больная была закреплена за Фейт, но Карлос брал у нее кровь. Когда Фейт вернулась, пациентка была мертва.

— Смерть следует за Карлосом по пятам, — пробормотал Гас. — Не знаю, виноват он или нет, но удача явно не на его стороне.

— Возможно, кто-то просто пытается подставить Карлоса? — предположила Эмма. — К некоторым смертям он не имеет отношения. В ряде других случаев слишком много нелепостей. И вообще, где мотив? Почему он убивает больных?

— Зачем их вообще убивать? — подхватила Джуди. — Может, он рехнулся, — пожал плечами Майк.

— Но зачем ставить свою электронную подпись после того, как вводишь жертве смертельную дозу медикаментов? Какой смысл?

— Наверное, забылся и отметился на автомате, — нашелся Майк.

— Все очень запутано. И похоже, в данный момент нам не под силу разобраться в этом деле, — вздохнул Гас. — Но не надо опускать руки. Будем копать дальше. Однако надо сделать все от нас зависящее, чтобы максимально защитить наших пациентов. Я полностью поддерживаю отстранение Карлоса от работы.

— Может, он тут вообще ни при чем? Вдруг убийства продолжатся? — спросила Эмма.

Гас сердито посмотрел на нее:

— Что ж, выслушаем твои предложения.

— Надо обратиться в полицию. Пусть расследованием займутся профессионалы.

— Исключено! Совершенно исключено! Вынесем сор из избы и больнице конец. К нам больше не обратится за помощью ни один человек — а то как же, у нас ведь тут убивают! И мы обанкротимся. Нет уж, надо сперва во всем разобраться самим.

— То есть, по-твоему, лучше сидеть сложа руки и смотреть, как умирают люди? — возмутилась Эмма.

— Мы не сидим сложа руки! Именно поэтому мы и отстраняем Карлоса, — ответил Гас.

— А если он не виноват и его кто-то подставляет? Вдруг убийца по-прежнему останется здесь, среди нас?

— Если Карлоса подставляют, убийства прекратятся после его отстранения.

У Эммы аж челюсть отвисла.

— Вот так логика! Неужели мы не в состоянии придумать ничего умнее?

— Боюсь, что нет. В данных обстоятельствах. Гас поднялся со своего места. — Прошу простить, но у меня еще одно совещание. Отстраним Карлоса и посмотрим, что из этого выйдет.

Эмма открыла рот, собираясь возразить, но тут почувствовала, как Сэл коснулся ее локтя.

— Они уже все для себя решили, — прошептал он, — не спорь с ними. Нет смысла. Только наживешь себе врагов.

Он прав. По всей видимости, розысками убийцы придется и дальше заниматься самостоятельно.

По дороге на парковку Эмма повстречала Фейт. Медсестра улыбнулась. Эмма хотела остановиться и поболтать, но интуиция подсказала, что лучше этого не делать. Идя к машине, она чувствовала на спине сверлящий взгляд Фейт. У заведующей екнуло сердце, а по коже прошел холодок.

Глава 63 Ангел

Сработало! Даже как-то не верится. И машинка всего-то двенадцать баксов стоила на «Амазоне». Выглядит она неброско. Небольшая зеленая пластиковая коробочка вроде портативных весов для багажа. Запросто помещается в кармане униформы.

Пришлось подождать. Наконец-то она ушла накладывать швы. И как всегда, оставила пиджак на спинке стула: боится его кровью заляпать. Удостоверение закреплено на нагрудном кармане.

Прохожу мимо, быстренько хватаю удостоверение — и в туалет. Достаю считыватель из кармана, навожу на ее карточку и нажимаю на «Считать».

Раздается писк.

Беру чистое удостоверение, навожу на него считыватель и нажимаю на кнопку «Записать».

Снова писк. Сработало!

Дело сделано!

Возвращаю ее удостоверение на место. Никто ни о чем не узнает.

Провожу свеженьким, только что изготовленным дубликатом по считывающему устройству для входа в систему. Надо же проверить: работает или нет?

Система запрашивает у меня ПИН-код.

Он как раз у меня есть. Удалось добыть на прошлой неделе. Она была очень занята очередным больным и не обратила внимания, что я пристально слежу за ее руками.

Ввожу ПИН-код. Система его принимает.

Ну вот и все. Теперь я доктор Стил. Могу просматривать медицинские карты, выписывать лекарства, копаться в документах. Под ее личиной.

Доктор ангел Стил. А что, звучит очень даже неплохо.

Глава 64

Вернувшись вечером домой, Эмма подошла к шкафу с вином. Ей хотелось выбрать нечто такое, что согреет изнутри, заставив позабыть о боли, печали и страхе. Нечто необычное. Взгляд остановился на ширазе 2017 года «Ренмано чейрмен селекшн». На бутылке из темно-зеленого стекла белела этикетка с изображением несущейся галопом золотистой лошади. Эмма задумалась. А лошадь-то тут при чем? Надеюсь, она никак не связана с букетом. Мне вполне хватает дубовых и кожаных ноток. Пожав плечами, она открыла бутылку, наполнила бокал и села на диван.

Вино оказалось темным, как чернила. От него исходил аромат ежевики и сливы с медово-перечными оттенками. Лошадьми, к счастью, не пахло. Эмма сделала глоток. Вкус был богатым, насыщенным, чувственным — такой итальянцы называют corposo^[24]. По телу разлилось тепло, и Эмма вздохнула.

Гиннесс положила голову хозяйке на колени, а потом повалилась на спину, требуя, чтобы ей почесали животик.

— А я-то думала, что вы, немцы, чопорные и надменные. — Эмма поставила бокал и потрепала Гиннесс под мышкой.

Собака заскулила от удовольствия.

— Хочу узнать твое мнение. Что, черт подери, происходит у нас в отделении? Лично мне кажется, что кто-то пытается подставить Карлоса. Парень ведь не дурак, он бы не оставил против себя такое количество улик. Кто-то пытается испортить ему жизнь. Но почему?

Гиннесс заерзала, подставляя другую подмышку.

— Может, Фейт? Этот ответ вроде бы на поверхности. Они с Карлосом были вместе, потом расстались, и теперь она его ненавидит. Но она замечательная девушка. Да, конечно, я субъективна, а как иначе? Она ведь спасла мне жизнь. Но дело не только в этом. Фейт терпеливая и очень заботливая. А видела бы ты, как она чудесно обращается с пожилыми пациентами! Нет, она просто неспособна на убийство. Нельзя забывать о том, что у Карлоса есть и другие враги. Из-за него Бена понизили в должности, едва не уволили. И это я еще о многом не знаю. Фейт говорила, что они уже давно враждуют. Бен обвинил Карлоса в краже медикаментов. И вот Сэл находит пустую ампулу из-под пропофола. А где остальные лекарства из аптечки экстренной интубации? Они что, тоже всплывут подобным образом?

Гиннесс ничего не ответила, лишь перекатилась на другой бок.

— Я в тупике. Мне надо поговорить с Карлосом. Пойдем.

Дороги в поздний час были пусты, и красный автомобиль Эммы быстро домчал ее до дома Джорджа. В окнах горел свет.

На звонок дверь открыл сам хозяин с банкой пива в руках.

— Давно не виделись, прекрасная незнакомка. Давай заходи. Пиво будешь?

— Нет, спасибо. — Эмма посмотрела на банку пива, и ее передернуло. — Предпочитаю вино.

— Извини, но вина у меня…

— Это даже хорошо, потому что я все равно за рулем. Карлос здесь?

— Не-а. Вернулся мрачнее тучи, сказал, что его отстранили от работы. А потом сел за руль и газанул, словно за ним черти гнались. Решил вернуться в Нью-Гемпшир. Мол, надо голову проветрить.

— Ясно.

— Знаю, многие думают, что Карлос как-то замешан во всех этих ЧП, но лично я так не считаю. Он не убийца.

— Мне тоже так кажется. Но если не он, то кто тогда? — спросила Эмма.

— Может, его бывшая подружка?

— Нет, вряд ли. — Эмма покачала головой. — Фейт такая милая, славная девушка.

— Она не милая и не славная. С головой у нее явно не в порядке.

— С чего ты взял?

— Я ее насквозь вижу. Эмма, у нее темная душа. А взгляд какой жуткий: как посмотрит, так мороз по коже.

— Ну нет, Джордж, я с тобой не согласна. Конечно, я понимаю, Карлос твой друг и…

— Эмма, перестань, — перебил ее медбрат. — Ты меня как облупленного знаешь. Будь Карлос виновен, я не стал бы его выгораживать. Поверь мне: от этой девки добра не жди.

— Ладно, я лучше пойду. — Эмма пожала плечами.

— Знаешь… — Джордж замялся. — Смотри в оба. У меня нехорошее предчувствие.

— Насчет чего?

— Надвигается беда.

— Она уже и так пришла. Вон сколько смертей у нас в отделении.

— Да я не об этом. — Джордж с досадой мотнул головой. — У меня ощущение, что тебе грозит опасность.

Когда Эмма села в машину, ее била дрожь. Она включила обогрев на максимум, но ее так и трясло всю обратную дорогу.

На тротуаре возле дома стоял Борис.

— Я понял, что не могу ждать до следующей недели.

Сердце радостно забилось у Эммы в груди.

Глава 65

Карлос провел в пути уже много часов. Он не знал, сколько километров преодолел в тот вечер. Он сидел за рулем, подавшись вперед, отчего плечи и шея уже нещадно ныли. Слезящиеся от напряжения глаза пытливо вглядывались в темноту. Карлос проехал уже достаточно и запросто мог остановиться передохнуть, но где? Впереди были лишь бесконечная мокрая дорога, густой лес и проливной дождь.

Он уехал, повинуясь секундному порыву. Кровь ударила ему в голову, и ничего умнее придумать не получилось. Карлоса переполняли ярость и горечь от пережитого унижения.

Его вызвали в кабинет Майка на экстренное совещание. Там собралась вся компания: сам Майк, заместитель генерального директора, представитель профсоюза и адвокат из юридического отдела. И все они как один набросились на Карлоса.

Сначала его в десятый раз стали расспрашивать о медикаментах для пациента с болями в спине.

— Я оставил их на стойке.

— Нет, ты их ввел. В системе осталась твоя электронная подпись, — заявил Майк.

— Я их не вводил.

— В таком случае откуда взялась запись?

— Не знаю.

Ему не поверили.

Потом его начали пытать насчет пациентки из пятнадцатой палаты.

— Ты согласился на время перерыва подменить Джорджа. В каком состоянии находилась больная?

Ко мне как раз тогда подошла Бренда. Я так и не добрался до пятнадцатой палаты.

— В удовлетворительном, — соврал он.

Потом его спросили про пациентку Тейлор из десятой палаты.

— Да, я брал у нее кровь на анализ.

— Какие препараты ты ей ввел?

— Ничего я ей не вводил. Она вообще была закреплена не за мной.

— Тогда зачем ты взял у нее кровь?

— Хотел помочь Тейлор.

— А теперь расскажи нам о пропофоле, — потребовал Майк.

Что?

— Ты оставил в палате пустую ампулу.

— Я не оставлял в палате никакой ампулы.

— Нет, оставил. Мы всё проверили. Это была ампула из аптечки экстренной интубации, которую ты якобы утилизировал.

Карлос почувствовал, что закипает. Разум помутился от ярости. Майк ведь приходится другом Бену. Вот почему он меня так ненавидит! Вот почему винит во всем меня!

Но Карлос действительно зафиксировал в системе, что утилизировал пропавшую аптечку, в надежде на то, что находившиеся в ней препараты нигде не всплывут. Как же он ошибался! И вот кто-то пустил в дело пропофол. Мне крышка.

— Если не уверен, лучше не торопись с ответом, — посоветовал представитель профсоюза. — А лучше всего, вообще больше ни на один вопрос не отвечай. Тебе нужен адвокат.

— Я тут, — подал голос представитель юридического отдела.

— Вы не его адвокат. Ему нужен личный защитник.

С этим Карлос спорить не стал: зачем усугублять свое положение? Из больницы его вывела охрана. В дверях они столкнулись с Беном, который как раз пришел на работу. Бен улыбнулся так, будто выиграл в лотерею, и Карлосу отчаянно захотелось двинуть ему по морде. Потребовалось собрать всю волю в кулак, чтобы сдержаться.

Ты только погляди, как эта тварь ухмыляется! Аж ногами сучит — так не терпится побежать и всем растрезвонить о моем отстранении. Как будто все отделение неотложки еще не в курсе.

Ослепительная вспышка молнии расколола небо надвое. Секунду спустя раздались оглушительные раскаты грома, которые отвлекли Карлоса от мрачных мыслей, вернув к реальности: к стене дождя, к машине, которую заносило на скользкой дороге. Карлос решил снизить скорость: его ослепил дальний свет фар грузовика.

Зря я уехал.

Фейт с Беном станут над ним глумиться и потешаться. А остальные? Бренда, Майк, доктор Стил? Они решат, что это он во всем виноват. Да что греха таить, его нельзя назвать невинным агнцем: он соврал насчет утилизации аптечки. Но больше его не в чем упрекнуть. Он никого не убивал. Не воровал медикаментов. Делал работу на совесть и пытался помочь людям, спасти человеческие жизни.

И вот теперь он в бегах. Бен наверняка сейчас хохочет, потирая руки. Вместе с Фейт. Новая вспышка ярости оказалась такой сильной, что к горлу подкатила дурнота. Карлос открыл окно, чтобы сплюнуть желчь. В прохладных струях дождя мерещилось нежное прикосновение чьих-то пальцев, которое уняло пульсирующую боль во лбу и жжение в глазах.

Да как такое можно было допустить? Как можно было сбежать, позволив недругам насмехаться над собой? Он всю жизнь пытался стать достойным, уважаемым человеком. И что теперь? Эти сволочи украдут его мечту? Черта с два! Карлос развернул машину. Возвращаюсь. Я им покажу. Выведу на чистую воду. Докажу, что я невиновен.

Он гнал что есть духу.

Прошло несколько часов. Карлос уже был близок к цели, но все тело ныло, да и бензин подходил к концу. Ну да ничего. Еще часик. Он потер глаза, которые слезились пуще прежнего. Увидел огни по левую руку. Чуть поворот не пропустил.

Он крутанул руль.

И тут откуда ни возьмись появился грузовик. Дорога была мокрой. Ночь — темной. Карлос едва соображал от усталости.

Он ударил по тормозам, одновременно выворачивая рулевое колесо. Тормоза завизжали — жуткий звук, словно крик умирающего зверя. Машина завиляла и ушла в занос. Карлос увидел, что его несет прямо на столб. Он рванул руль вправо, и автомобиль устремился к дренажной трубе, врезался, перелетел через нее и кувыркнулся в воздухе, как олимпиец на соревнованиях по прыжкам в воду. В бешеной круговерти Карлос увидел впереди осину.

В голове взорвалась боль, и все погрузилось во тьму.

Глава 66

Смена Тейлор уже почти подошла к концу. Девушка сунула контейнеры с анализами в трубу пневмопочты и тяжело вздохнула. Как же хорошо, что скоро домой. Ноги ныли, спина тоже. А еще есть хотелось так, что аж слезы на глаза наворачивались.

Тейлор представляла работу в неотложке совсем иначе. Она уже многому успела научиться: брать кровь из пальца для замера уровня глюкозы, фиксировать жизненные показатели. Она узнала, как выглядят разные чудные инструменты вроде аноскопа для исследования прямой кишки и щипцов с зажимами для извлечения инородных предметов из труднодоступных мест человеческого тела. Она мотала на ус неписаные законы и порядки, царившие в неотложке. Здесь трудились люди особого рода. Это была настоящая команда профессионалов. Некоторые из работников были приятными в общении, некоторые так себе, но при этом всех без исключения отличали блестящая подготовка, преданность своему делу и чувство юмора. Да, в неотложке происходили и забавные случаи, но в основном Тейлор приходилось сталкиваться с трагедиями, что заставило ее поменять взгляды на многие вещи. Она была единственным ребенком в семье, а потом еще и брошенным, когда ушел отец. Из-за постоянного внимания к ней она считала себя центром вселенной.

Не то чтобы Тейлор знала, есть ли у вселенной центр, но теперь была уверена, что им она точно не является. А вот ее мать возможно. Люди крутились вокруг Эммы, точно планеты, притянутые гравитационным полем светила. После того, как Тейлор стала работать в неотложке, изменилось и ее отношение к матери, общавшейся с людьми совершенно по-особенному. Их тянуло к Эмме как магнитом. Куда бы она ни приходила, там будто становилось теплее.

Тейлор взяла сумочку и направилась к выходу. Дверь открылась, и девушка налетела на доктора Крампа. Извинилась. Он в ответ улыбнулся:

— Привет, Тейлор.

— Здравствуйте.

— Что, уже закончила?

— Ага. Слава тебе господи.

— Это у нас любимая присказка, — рассмеялся врач.

Они вышли на улицу. Лил дождь. Тейлор встала под навесом и принялась рыться в сумочке в поисках телефона.

— Тебя подвезти?

— Вообще-то я собиралась звякнуть своему парню, Эрику. Он меня заберет.

— Я тебя подкину. Меня нисколько не затруднит, нам все равно по пути. Ты ведь живешь сейчас с мамой?

— Да.

— Тогда пойдем. Хотя нет, жди здесь, я подгоню сюда машину.

Тейлор почувствовала себя не в своей тарелке. С чего это доктору Крампу ее подвозить? Кто она такая? Так, мелкая сошка. А он врач. Причем женатый. Неужели он… Нет, вроде не похоже. Да, Крамп очень привлекательный, но она поставила жирную точку в отношениях с мужчинами сильно старше ее. Да и вообще, у нее есть Эрик.

Доктор Крамп подъехал на синей «ауди», и Тейлор залезла на переднее сиденье. Курт был одет в дорогой темный костюм, на фоне которого медицинский халат самой Тейлор выглядел блекло. Она отругала себя за то, что позволила себя подвезти. Неужели лишние пять минут не могла подождать? Она выпрямилась и поставила сумочку на колени, силясь прикрыть ею выпирающий живот.

— Ну как у тебя успехи? Как тебе в неотложке?

— Целое море впечатлений. И захватывающе, и страшно, и весело… Все одновременно. А еще иногда ужасно. И мерзко.

Крамп рассмеялся:

— Прекрасно сказано, даже у меня не получилось бы лучше. Тебе, наверное, особенно непросто из-за того, что отделением заведует твоя мама?

— Мне еще не приходилось работать под ее началом. Пока.

— Может, и не придется. Она постарается этого избежать.

Тейлор в ответ кивнула.

— Как твое самочувствие? — Доктор кинул быстрый взгляд на живот девушки.

— Все в порядке, — покраснела та.

— Ты уже знаешь, кто у тебя, девочка или мальчик?

— Нет.

— Любишь сюрпризы?

Ненавижу. За всю жизнь не могу припомнить ни одного приятного сюрприза: сплошь гадости. И папа, ушедший к любовнице, которая от него залетела, и жуткая история с Диком Эмбером — всякий раз как обухам по голове. Ненавижу такие неожиданности всеми фибрами души. Поэтому надеюсь, что моя беременность обойдется без них. Впрочем, отсутствие сюрпризов уже само по себе окажется сюрпризам.

— Не особенно.

Крамп кивнул, вроде бы понимающе.

— Когда тебе рожать?

— В сентябре.

— Отличная пора. С одной стороны, вроде бы еще тепло, а с другой — нет удушающей летней жары.

Тебя послушать, так я специально подгадала.

— И что ты собираешься делать?

Вопрос заставил Тейлор вспыхнуть.

Тебе-то какая разница?

— Да, понимаю, я лезу не в свое дело. — Крамп ехал медленно, глядя прямо перед собой. — Я хочу тебе кое-что рассказать.

Ну давай. Надеюсь, мы скоро доберемся до дома.

— Мы с Шейлой — это моя жена — так вот, мы сыграли свадьбу двадцать три года назад. Очень хотели детей. Точнее, Шейла хотела. Для меня наличие детей не имело принципиальной важности. Мы всё испробовали. Результата ноль. Решились на ЭКО. Шейла забеременела, но у нее случился выкидыш. Мы попытались снова. Двадцать две недели, и снова выкидыш. Ты не представляешь, в каком она была отчаянии. У нее началась депрессия, она замкнулась в себе. К каким специалистам мы только не обращались, но все без толку. Наши отношения… В общем, я едва не потерял Шейлу. — У Крампа перехватило дыхание.

— Я вам очень сочувствую, — буркнула Тейлор.

— Сейчас ей гораздо лучше. Точнее, нам лучше. Мы всерьез подумываем взять приемного ребенка.

Тейлор уставилась в окно. Осталось потерпеть всего пять минут.

— Я увидел, что ты беременна. Но ты такая молоденькая, у тебя еще вся жизнь впереди. Не знаю, рассматривала ты возможность отказаться от ребенка или нет. Но мне очень хочется познакомить тебя с Шейлой. Ты не представляешь, какой замечательный человек моя жена. Она будет прекрасной матерью. Если ты решишься, мы с радостью возьмем твоего малыша. И знай: двери нашего дома будут всегда для тебя открыты. Сможешь приходить к нам хоть на целый день. Мы будем рады вам обоим — и тебе, и ребенку.

— Спасибо… это очень мило с вашей стороны.

— Это мы были бы тебе благодарны за доверие.

— Я еще не решила, как поступлю. Все никак не могу определиться.

— Понимаю. Мне просто хотелось объясниться, дать тебе пищу для размышлений. И я действительнобуду очень рад, если в один прекрасный день ты захочешь познакомиться с Шейлой. Она прекрасный человек, любит искусство. Да и сама занимается творчеством.

— Каким именно?

— Керамикой. Устроили мастерскую прямо у нас на заднем дворе.

— Меня всегда привлекала керамика, — заметила Тейлор.

— Ну так загляни как-нибудь к нам в гости, — улыбнулся Крамп, остановив машину у дома Эммы.

— Постараюсь. Спасибо. — Тейлор неловко выбралась из машины: живот уже начал ей мешать.

Крамп проводил ее печальным взглядом.

— Не за что. Удачи, Тейлор. Будем на связи.

Девушка улыбнулась и кивнула в ответ.

За оконным стеклом шевельнулся силуэт.

Гиннесс внимательно следила за происходящим.

Глава 67

Заступив на новую смену в неотложке, Эмма готовила к выписке пациента из шестой палаты. Внезапно в кармане завибрировал телефон. Сообщение от Бориса. Она улыбнулась. Как же ей было с ним хорошо! У него всегда находились увлекательные истории. Но самое главное заключалось в другом. Рядом с Борисом Эмма переставала стесняться себя. Мне это идет на пользу.

— Множественные травмы, отделение неотложной помощи, первая палата, — раздался сухой голос в динамиках, перекрыв привычный шум, царящий в отделении. Врачи устремились в первую палату: поступил новый пациент в тяжелом состоянии. Эмма схватила стетоскоп, выпрямила ноющую спину и поспешила вслед за коллегами.

— К кому его прикрепят? — спросила она Джуди на ходу. — Ко мне?

— Да.

— Подробности есть?

— Жертва автомобильной аварии. Мужчина.

— Локализация повреждений?

— Голова и туловище. Полной информации еще нет.

— Ожидаемое время прибытия пациента?

— Пятнадцать минут. Если обойдется без проблем по пути.

Значит, пора натягивать спецкостюм для работы с многочисленными травмами: комбинезон, бахилы, медицинскую шапочку и маску. В палате уже столпилась куча народа в такой же экипировке. Эмма едва могла узнать коллег. Будто марсиане какие-то, честное слово! Слава богу, есть желтые бирки. Она наклеила бирку с надписью «врач неотложной помощи» на свой костюм и натянула перчатки. В этот момент вдалеке раздался вой сирены скорой помощи.

Эмма быстро проверила, всё ли на месте: ларингоскоп с камерой, эндотрахеальная трубка с манжетой на десять кубиков, наполненной воздухом, отсос, баллоны с кислородом, набор для нарушенной проходимости дыхательных путей.

Рев сирен сделался громче; сейчас они напоминали стаю мартовских котов. Эмма отправилась встречать скорую. Заодно пообщается с бригадой, что поможет сэкономить минуту-другую. Вроде бы и немного, но часто именно эти мгновения играют решающую роль.

Ударом кулака она распахнула двухстворчатые двери, ведущие к месту разгрузки скорых. Сирены умолкли, но их отзвуки эхом отдавались в ушах. Навалилась давящая тишина.

Двери кареты скорой помощи открылась. Один из медиков, Рой, левой рукой придерживал дыхательную маску на лице пострадавшего, а правой сжимал синий мешок Амбу, закачивая воздух в легкие. Его напарник Брендон делал непрямой массаж сердца, выталкивая оттуда кровь, чтобы та поступала к жизненно важным органам. Напряженное лицо техника блестело от пота. При виде Эммы он явно испытал облегчение: его часть работы была практически сделана. Ну вот, он доставил пострадавшего живым, с него взятки гладки, теперь все зависит от нас.

— Здравствуйте, доктор Стил. Автокатастрофа. Мужчина, тридцать пять лет. Поставили двадцатый катетер в правую вену. Приняли пациента с тахикардией и гипотензией. Только что перестал прощупываться пульс. Вкололи две дозы адреналина. Восстановление кровообращения не произошло. Последние пять минут ЭМД.

ЭМД. Электромеханическая диссоциация^[25]. Причина может быть любой. Болевой шок? Пневмоторакс? Тампонада сердца?

На помощь уже спешила бригада врачей. Они выкатили из скорой носилки; звякнули металлические раскладывающиеся ножки. Пострадавшего доставили в первую палату. Рой и Брендон, как приклеенные, не отходили от него ни на шаг. Эмма смерила лежащего перед ней мужчину пристальным взглядом, пытаясь прикинуть степень и тяжесть полученных повреждений. Сделать это было непросто, поскольку пострадавший был залит кровью. Безбородый. Тоненькие усики. Не двигается. Шевеление груди при непрямом массаже сердца в расчет не берем. Шея зафиксирована бандажом. Рана чуть выше уха не кровоточит. Само собой: давления-mo нет. При отсутствии давления любое кровотечение прекращается. Рано или поздно.

Бренда сунула руку под шею пострадавшего. На счет «три» его переложили на больничную каталку. Пульмонолог перехватил у Роя дыхательный мешок, издававший при каждом нажатии нелепые пердящие звуки. Воздух пропускает. Герметичность нарушена.

— Дыхания нет, пульса нет, — констатировала Эмма. — Разденем его, подключим к датчикам. Продолжаем искусственное дыхание.

Техник скорой достал из кармана специальные ножницы для срезания одежды. Заскорузлое от крови тряпье исчезло в один миг, обнажив мускулистое тело в ссадинах и кровоподтеках. Повреждения куда ни глянь, кровоподтек размером с ладонь над левой грудью. Как-то странно она двигается.

Эмма наклонилась к голове мужчины и приоткрыла веки.

— Зрачки четыре миллиметра, размер одинаковый, есть реакция на свет. Ранение левой части теменной области, сочится кровь.

Что-то больно знакомый у него вид. Заведующая оттерла кровь с лица мужчины.

Господи, это же Карлос.

Она резко втянула воздух. Открыла рот, чтобы сказать остальным. Потом передумала. Ни к чему это. Сейчас и без того обстановка напряженная.

— Доктор Стил!

В дверях палаты стояла Кайла из регистратуры неотложки. Лицо ее было белее снега.

— Приехали полицейские. Они сказали, кого сейчас доставили.

— Ясно. Мне нужна его медкарта и список того, на что у него аллергия.

— Это…

— Я знаю, — попыталась остановить ее Эмма.

— Карлос! — выпалила Кайла.

Присутствующие в палате ахнули и качнулись вперед, чтобы получше рассмотреть пострадавшего.

— А ну отойти! Перед нами пациент, которого надо спасать! — Голос Эммы прозвучал как щелчок кнута. Ее послушались. Все, кроме Фейт.

Сейчас ее огромные голубые глаза, казалось, занимали пол-лица. Девушка всхлипнула и сорвалась на крик:

— Карлос! Что ты наделал? Зачем? Зачем? — Ее руки шарили по телу пострадавшего, как если бы она вдруг лишилась зрения. Потом она наклонилась к Карлосу, будто собиралась его поцеловать.

Эмма и Джуди переглянулись, и заведующая кивнула на дверь. Джуди приобняла Фейт за плечи и повела к выходу.

— Нужен хирург, — бросила Эмма.

— Я отправила сообщение ему на пейджер. Пока ответа нет, — отозвалась Кайла.

Эмма повернулась к Бренде:

— Что с катетерами для капельниц? Анализы?

— Один, двадцатый, уже поставила, сейчас ставлю второй, — ответила медсестра.

— Отлично. Второй вход для капельницы будет очень кстати. Нужны результаты анализов. В первую очередь крови. Группа и резус. Ему понадобится переливание.

Если вытянет.

— Эми, мне нужна дрель для внутрикостной инфузии. Воздух качается?

— Слабо, — процедил пульмонолог, возившийся с мешком Амбу. Он поплотнее прижал маску к лицу Карлоса.

— Челюсть ему поправь, — посоветовала заведующая и повернулась к Крису, еще одному медбрату: — Начинаем переливание при первой же возможности.

Второй катетер так и не поставили.

— Дрель!

Эмма оценивающе посмотрела на Карлоса. Рост почти метр восемьдесят. Вес? Килограммов семьдесят, не меньше. Она выбрала желтую эндостальную иглу длиной шесть сантиметров и закрепила ее в дрели. Очистив поверхность кожи под коленным суставом Карлоса, прижала под прямым углом кончик иглы к голени, навалилась всем своим весом и включила дрель.

Кость хрустнула и поддалась. Игла вошла внутрь.

Убедившись, что игла крепко держится, Эмма отсоединила ее от дрели, убрала инструмент в сторону, взяла зонд и прикрепила к игле шприц. Потянула на себя поршень. Шприц наполнился мутной красной жидкостью. Костный мозг. Значит, иглу я поставила правильно. Эмма вручила шприц Крису.

Тем временем Эми отошла в сторону, уступая место Джине, которая продолжила делать непрямой массаж сердца.

Никаких изменений. Сейчас он мало чем отличается от обычного мертвеца, хотя… Травма груди могла привести к пневмотораксу или тампонаде. И то и другое запросто может спровоцировать остановку сердца. Но попытаться стоит. Хуже я все равно уже не сделаю.

Эмма нанесла зеленый поблескивающий гель на датчик аппарата УЗИ.

— Прекратить массаж сердца.

Она прижала датчик к левой части груди между вторым и третьим ребром. Кинула взгляд на монитор. Широкая черная полоса между датчиком и трепещущим сердцем. Тампонада. Эта полоска — кровь вокруг сердца, сжимающая его. Единственный способ спасти Карлоса — сделать пункцию и удалить эту кровь. Но хирурга рядом нет, а я делала пункцию перикарда только свинье, когда еще училась, во время практики. Свинья не выжила. Надеюсь, сегодня у меня получится лучше.

Эмма нанесла дезинфицирующее средство чуть ниже того места, к которому прижимала датчик аппарата УЗИ, надела стерильные перчатки и взяла у Джуди катетер четырнадцатого размера, здоровенный, как спица, только куда более грозный на вид. От одного взгляда на него становилось не по себе. Руки тряслись. Эмма сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться. Уперлась правой рукой с датчиком Карлосу в грудь, а левой рукой приставила иглу катетера к коже и надавила. Игла вошла внутрь. Ее кончик ярким пятнышком появился на мониторе аппарата УЗИ над темной пеленой крови. Эмма медленно принялась вводить иглу, неотрывно глядя на изображение. Еще один сантиметр. Ну вот, готово!

Игла напоминает одинокую звездочку на непроглядном ночном небе.

В катетер устремилась темная кровь. Эмма выпустила из правой руки датчик и, придерживая катетер одной рукой, другой вытащила из тела жутковатого вида иглу.

Брызнувшая кровь, бордовая и горячая, залила ей очки. Эмма схватила большой шприц и попыталась прикрепить его к катетеру. Руки, перемазанные в крови, так скользили, что она едва не выронила катетер. Защитные очки были полностью заляпаны, поэтому Эмма действовала практически вслепую. Стоило ей закрепить шприц на катетере, как тот немедленно наполнился кровью.

Это она, голубушка, сжимала сердце, не позволяя ему биться. Вроде бы двадцать пять кубиков вполне достаточно, чтобы…

Монитор пискнул, линия вычертила зигзаг. Сердце снова забилось.

По палате прокатился вздох облегчения. Эмме показалось, что еще чуть-чуть, и она упадет в обморок.

— Пульс появился. Давление?

— Замеряю.

— Анализы?

— Взяты, сейчас отправлю в лабораторию.

— Катетеры?

— Восемнадцатый в левой и двадцатый в правой.

— Хирург?

— Уже мчится.

Что ж он так долго-то? Эмма отерла пот со лба рукавом, перемазанным кровью.

— Давление — сто шесть на девяносто три. Сатурация девяносто.

— Перельем ему еще крови. Глаз не спускайте с жизненных показателей. Сэл, давай введем транексамовую кислоту^[26].

— Он дышит сам, — произнес пульмонолог.

И что теперь делать? Имеет ли смысл интубировать? С одной стороны, он гарантированно будет получать кислород, а с другой — при интубации я рискую сбить ему давление. А если совсем не повезет, интубация и вовсе может привести к пневмотораксу.

— Давление — сто десять на девяносто.

Стабилизировалось.

— Сделайте побыстрее рентген грудной клетки и таза. Поставьте пульсоксиметр. Давайте готовиться к интубации.

— Что тебе для нее нужно? — спросил Сэл.

— Кетамин и сукцинилхолин. Но сначала фентанил. Сейчас ему рано приходить в себя.

— Пропофол?

— Нет, так мы собьем давление. Давай пока начнем с кетамина, а там уже поглядим.

— Хорошо.

Эмма провела датчиком аппарата УЗИ по правой части живота, пытаясь обнаружить внутреннее кровотечение. Широкая темная полоса между печенью и правой почкой. Кровь в брюшной полости.

— Давление падает. Восемьдесят пять на шестьдесят два.

Черт. Ни на МРТ не отправишь, ни интубацию не сделаешь. Я даже не знаю, отчего падает давление. То ли формируется новая тампонада, то ли кровотечение в брюшной полости. А может, и то и другое.

— Да где же этот проклятый хирург?

— Здесь я. — В палате появился высокий мужчина в белом медицинском костюме. Он ступал аккуратно, чтобы не вляпаться в кровь, залившую пол. — Я доктор Рут.

— Здравствуйте, доктор Рут. Меня зовут Эмма Стил, и я в жизни не была так рада видеть перед собой хирурга.

Глава 68

После того как Карлоса увезли в операционную, Эмма решила воспользоваться свободной минуткой, чтобы восстановить самообладание. Надо привести себя в порядок. Она отправилась в душевую. Помыла руки, плеснула в лицо холодной водой. Тяжело вздохнула. Ну и смена выдалась. Сперва получаешь новость о том, что везут пострадавшего в аварии. Потом узнаешь в нем Карлоса. Тебе сообщают об остановке сердца. Ты реанимируешь больного, у тебя все получается, а потом ему снова становится хуже.

Она посмотрела в зеркало. В нем отражалась бледная измученная женщина. Чтобы хоть как-то приободриться, Эмма накрасила губы. Не помогло. Она вернулась на свое рабочее место. Возле стола ее поджидала Джуди.

— Вы можете поговорить с Фейт? Больше из близких у Карлоса здесь никого нет.

Эмме очень хотелось увильнуть от разговора, который обещал быть слишком личным. Она испытывала самую искреннюю симпатию и к Фейт, и к Карлосу, но сил у нее совсем не осталось. А еще Джордж с его подозрениями. Эмма знала, что Карлос не убивал пациентов. Это сделал кто-то другой. Но кто? Неужели Фейт? Не может быть!

— Да, разумеется. — Эмма обреченно кивнула Джуди.

Фейт сидела одна в комнате для родственников. Ее руки лежали на коленях, а из голубых глаз градом катились слезы. Сейчас она очень напоминала Мадонну с картины Боттичелли. От ее золотистых локонов словно исходило сияние, освещая мрачноватое помещение с тусклым освещением, где, казалось, буквально все было напоено страданиями людей.

— Я очень тебе сочувствую, Фейт.

— Да ничего. Мы… мы ведь уже расстались.

— И все-таки тебе, наверное, сейчас очень тяжело.

— Так и есть. Но после того, как он убил всех этих людей…

Эмма невольно задохнулась. Да, Карлос находился под подозрением, но это держали в тайне. Откуда Фейт узнала о том, что говорилось на совещании? И что именно ей известно?

— Каких людей? — вкрадчиво спросила Эмма.

— Пациентов.

— С чего ты взяла, что он их убивал?

— Ну а кто еще, кроме него?

Эмма не нашлась с ответом, лишь пожала плечами.

— Да он это, кто же еще. Он же ко всем умершим имел отношение. Убил их всех, одного за другим. А потом совесть замучила. Или испугался, что его вот-вот арестуют. Вот и попытался покончить жизнь самоубийством и замаскировать это под автокатастрофу.

У Эммы отвисла челюсть. Не верилось, что Карлос имеет отношение к гибели больных. Кроме того, не было никаких оснований полагать, что авария являлась попыткой свести счеты с жизнью. Впрочем, если подумать, я ведь совсем не знаю Карлоса. В отличие от Фейт. Они прожили вместе не один год, и она знает парня куда лучше остальных.

И ненавидит его.

— Ну брось, Фейт, — протянула Эмма. — Насколько я знаю Карлоса, он бы так ни за что не поступил. Он человек достойный. Честный.

Лицо Фейт в мгновение ока потемнело, в глазах зажегся недобрый огонек. Она встала и принялась мерить шагами комнату.

— Вы очень точно сказали: «Насколько я знаю Карлоса…» Дело в том, что вы его не знаете. В отличие от меня. Вы вообще в курсе, что он в двенадцать лет вступил в банду, а в четырнадцать его арестовали? Он уголовник. И всегда был уголовником. Вот кто он такой! — Сжав кулаки, набычившись, Фейт ходила взад-вперед по комнате. Туда-сюда. Туда-сюда. Как львица в клетке. — Поймите, он притворяется. Строит из себя эдакого славного парня. Делает вид, что проявляет заботу. Но если будет нужно, он не дрогнув толкнет вас под колеса автобуса. Что он, по-вашему, со мной сделал? Попросту выкинул, как надоевшую игрушку! Меня! — Фейт задыхалась от ярости. Взгляд ее сделался диким. Девушка сжала кулаки с такой силой, что покрытые черным лаком ногти глубоко впились в ладони.

Эмма откинулась на спинку дивана. Ей было не по себе. Карлос при смерти, а она не помянула его ни одним добрым словом. Ни слез, ни сожаления о случившемся. Одна лишь ненависть. Эмма безуспешно ждала, когда медсестра успокоится, и наконец предложила:

— Фейт, не хочешь кого-нибудь вызвать? Подругу. Священника. Или, может, тебе что-нибудь принести?

Внезапно гнев девушки улетучился. Она как ни в чем не бывало улыбнулась и взяла Эмму за руку:

— Нет-нет, это лишнее. Спасибо, доктор Стил. Все в порядке. Я просто очень испугалась. Вы совершенно правы: Карлос — честный человек. Я места себе не нахожу после того, что с ним случилось. Ну что я такое вам натворила? Как я могла подумать, что он убийца? Спасибо, что нашли время со мной поговорить.

— Да не за что. — Заведующая заставила себя обнять медсестру, после чего поспешно вышла вон. От прикосновения к Фейт у Эммы по коже пошли мурашки.

Она вернулась к работе: осмотрела покусанную собакой пациентку в четвертой палате, пьяного, помещенного в седьмую палату, и бедолагу со сломанной ногой в двенадцатой. Пока не раздался телефонный звонок, Эмма не вспоминала ни о Карлосе, ни о Фейт.

— Я закончил с вашим пациентом, — прозвучал в трубке голосе доктора Рута. — Решил, вам будет интересно узнать результаты.

— Да-да, конечно.

— В общем, пока он держится. Нам пришлось прибегнуть к фенестрации перикарда. Хорошо, что вы не стали делать интубацию: у пострадавшего, помимо всего прочего, был еще и пневмоторакс. Селезенка — в клочья. То, что он еще жив, вообще чудо.

— А с головой как?

— Томография ничего особо криминального не показала. Трещин нет, кровоизлияний тоже. Посмотрим, придет ли он в себя. Завтра плавно начнем снижать дозу седативов. Если парень, конечно, дотянет до завтра.

— Спасибо, что позвонили, доктор Рут. Я вам очень признательна.

— Не за что. До встречи.

Эмма улыбнулась и повесила трубку. Придвинула к себе клавиатуру, выписала антибиотики пациенту с воспалением легких из четырнадцатой палаты и вышла из системы.

Глава 69

Ha следующий день ранним утром Эмму разбудил телефонный звонок: ее срочно вызывали в больницу. Она умылась, почистила зубы, надела свежую униформу и помчалась на работу.

В кабинете Майка ее уже ждали Гас, Сэл и сам Майк.

— Что случилось?

— Твой пациент? Из четырнадцатой палаты.

Воспаление легких. Перед тем как уйти, я прописала ему антибиотики.

— Да.

— Он умер.

— Как так? Он был в удовлетворительном состоянии. Что случилось?

— Смерть наступила от передозировки морфина.

— Морфина? Кто дал ему морфин?

— Ты.

— Я не давала ему никакого морфина. От боли он не страдал.

Майк сурово посмотрел на заведующую, после чего развернул к ней монитор компьютера и показал табличку на экране. В ней недвусмысленно значилось: пятьдесят миллиграммов морфина. Выписаны доктором Эммой Стил.

Не может быть.

Она снова посмотрела на экран. Да, это ее электронная подпись.

— Я не выписывала морфин.

Мужчины уставились на нее.

— Майк, я еще раз повторяю: я такого не выписывала. Это же бред! С какой стати мне назначать пациенту пятьдесят миллиграммов морфина? Я никогда в жизни не прописывала больше десяти за раз! К тому же у пациента вообще не было боли!

— Пациента вела ты. Лекарство назначено от твоего имени. Это твоя электронная подпись.

— Я такого не выписывала.

Гас смотрел на нее так, будто видел впервые в жизни. Майк хмурился. А Сэл… старался не глядеть ей в глаза.

— Но данные в системе говорят иное, — заметил Гас.

— Который там стоит час?

— Без четверти четыре, — ответил Сэл.

Как раз перед самым концом моей смены. Я еще была на работе. Вот только никакого морфина я не выписывала.

— И кто ввел препарат? — спросила Эмма. Ни один медработник в здравом уме не станет вкалывать пациенту такую чудовищную дозу.

— Не указано, — пожал плечами Сэл.

— А кто из санитаров был закреплен за больным? — спросил Майк.

— Джордж, — ответила Эмма.

Я не выписывала морфин. Да и Джордж никогда бы столько не ввел.

— С ним мы побеседуем отдельно, — медленно произнес Гас. — Ну а пока я хотел бы пообщаться с доктором Стил с глазу на глаз.

Майк с Сэлом вышли, затворив за собой дверь.

— Эмма, сколько ты сейчас пьешь?

Эмма почувствовала, как внутри все перевернулось.

— Я не выпиваю на работе. Никогда.

— И все же, сколько ты сейчас пьешь?

— Не понимаю, какое тебе до этого дело.

— Ну что ж, объясню. — Гас поерзал в кресле. — Ты выпиваешь. Мне важно знать, насколько сильно употребление алкоголя сказывается на работе. Ты ведь заведующая неотложкой, а значит, тебя могут вызвать сюда в любой момент. Даже после окончания смены. Получается, что ты, по сути, пьешь на работе.

Эмма ощутила, как у нее свело горло от гнева, а в глазах аж потемнело.

— Я знаю, тебе очень тяжело. И не только из-за напряженной работы. У тебя и на личном фронте сплошные неприятности. — Гас сглотнул. — Расставание с Виктором. Та история с Эмбером. Тейлор. Само собой, все это нелегко, я понимаю… — Он замолчал, дожидаясь ответа.

Раз, два, три. Раз, два, три. Эмма медленно дышала, силясь унять бешено колотящееся сердце. Ей страшно хотелось дать Гасу по морде. Желание было столь непреодолимым, что пришлось скрестить руки на груди.

— Но при этом тебе следует понять: личные проблемы не должны сказываться на состоянии пациентов. Мы просто не можем этого позволить. Иначе от тебя будет не помощь, а один вред. Тебе надо разобраться со своей жизнью.

Эмма так сильно стиснула челюсти, что скрипнули зубы.

— Даю тебе неделю. Подумай о том, чтобы пройти курс лечения от алкогольной зависимости. Есть ряд очень приличных мест, где можно это сделать, не привлекая лишнего внимания. Глядишь, и все у тебя наладится.

Эмма сама могла кому угодно рассказать о местах, где лечат от зависимости. Сколько она их пересмотрела, пока не выбрала реабилитационный центр для Тейлор! Ну да, дочка оттуда сбежала всего пару недель назад. Эмме же никакого лечения не требовалось. Да, она выпивает. Но это ее проблема. И больше ничья. Она не выписывала морфин. Никогда не пила на работе и ни разу в жизни не садилась пьяной за руль. Ее кто-то подставил. Вспомнились слова Джорджа: «У меня ощущение, что тебе грозит опасность».

Он был прав.

Глава 70

В тот вечер дома царила тишина. Эмма заглянула на кухню, потом в комнату Тейлор, а затем и в свою спальню, где обычно у нее на кровати спала Гиннесс, считая, что ее никто не застанет. Никого. Эмма направилась к стойке с винными бутылками.

«Получается, что ты, по сути, пьешь на работе…»

Ну и что с того?

Она вечно на работе. Уже какой месяц кряду. С того чертового дня, когда ее решили сделать заведующей. Алкоголь никогда не мешал ей исправно выполнять свои обязанности. Более того, даже помогал. Когда она сталкивалась с недовольными пациентами, неуживчивыми коллегами да и вообще с любыми неприятностями, ее согревала мысль о вине, которым она будет наслаждаться вечером. Вместо того чтобы взорваться, она упрямо думала про себя: «Тупая скотина! Да ты просто не стоишь моих нервов. Я сейчас спокойно закончу разговор с тобой, а вечером в награду за то, что сумела сдержаться, выберу бутылочку получше».

Именно это я и сделаю сейчас.

Душа требует праздника. Что бы такое отметить? Что я жива? Что я скоро вычислю убийцу? Что я могу насладиться спокойствием и тишиной? Я дома, а не на работе, причем одна: ни Тейлор, ни Гиннесс. Момент уникальный.

Она остановила свой выбор на «Брунелло ди Монтальчино» 2004 года. Совершенно особенное итальянское вино. Эмма познакомилась с ним случайно. Они с Виктором отправились на медовый месяц в Рим. Благодаря Маргрет им посчастливилось остановиться неподалеку от Пантеона, в таком роскошном отеле, что один вид тамошнего швейцара вызывал у них чувство робости.

Медовый месяц… Они предавались любовным утехам и засыпали обнявшись. Однажды они проснулись посреди ночи и поняли, что умирают с голоду. Весь Рим спал, поэтому им пришлось довольствоваться подсохшими бутербродами, которые они запивали роскошным «Брунелло ди Монтальчино», купленным в подарок Маргрет.

— Ничего, ей мы другую бутылку купим, — пообещал Виктор.

Они сидели рядышком на подоконнике, нога к ноге, и смотрели, как луна заливает серебристым светом Пантеон. Ели черствые бутерброды с салями и потягивали «Брунелло», передавая бутылку друг другу. Они болтали, занимались сексом, наблюдали, как тьма поглощает Вечный город, когда луна спряталась за зданиями. С тех пор вкус «Брунелло» у нее ассоциировался с жаром любви, волшебством, наполнявшим воздух, и очертаниями ночного Рима.

Она открыла бутылку. Тихо хлопнула пробка. Эмма наполнила кровью винограда бокал на тонкой длинной ножке. Села на зеленый диван, подобрала ноги и вдохнула аромат. Нотки вишни, клубники и грецкого ореха.

Грецкого ореха? Она принюхалась. Да, точно. Ладно, хватит оттягивать удовольствие. Эмма сделала большой глоток и принялась гонять вино во рту, чтобы оно омыло и внутреннюю поверхность щек, и весь язык до последнего вкусового сосочка. Глоток. Она сосредоточилась на насыщенном послевкусии, смакуя его. Оно напоминало отблески заката, виднеющиеся даже после того, как солнце окончательно село.

Эмма сидела в полном одиночестве, устремив взгляд на экран выключенного телевизора и размышляя. О Риме. О Викторе. О том, как умирает любовь и разваливается брак. О Винсенте.

Именно тогда нашему браку и пришел конец. В то утро, когда Винсент так и не проснулся.

Сын всегда будил ее плачем посреди ночи, а потом еще раз под утро, требуя, чтобы она его покормила. Та ночь стала исключением. Эмма проснулась утром оттого, что ныли набухшие молоком груди. Винсент никогда раньше не спал без просыпа всю ночь. Да он и в тот раз не спал. Когда Эмма встала, Винсента несколько часов как не было в живых. Глаза широко открыты, личико лилового цвета. Он уже успел окоченеть. Эмма пыталась делать искусственное дыхание. Виктор вызвал скорую и увел Тейлор. А толку? Винсент умер, а с ним — и их брак. Некоторое время они притворялись, что все по-прежнему. Они жили вместе, но каждый скорбел сам по себе.

Эмма нашла утешение в вине. Виктор — в Эмбер.

Беременность Эмбер довершила дело. Новая жена готовилась вернуть Виктору сына.

У Эммы не было такого козыря.

Эмбер родила дочь.

А что Эмма? Ничего. Раз за разом, сотни ночей кряду, она просыпалась в холодном поту и кидалась проверять, дышит ли Тейлор. Только спустя год Эмма пришла в себя. Более-менее. Часть ее умерла вместе с Винсентом. Но через год Эмма все-таки чувствовала себя скорее живой, чем мертвой.

Как же давно это было. Эмма и забыла, каково это — чувствовать себя целостной личностью. Вино помогло ей пережить смерть Винсента. Эмма отдавала себе отчет в том, что у нее зависимость. Она пила каждый день. Да, она никогда не употребляла алкоголь перед работой и не водила пьяной автомобиль, но вино ей нравилось. В случае необходимости оно всегда было под рукой, готовое согреть, утешить, притупить боль. С ним она чувствовала себя умиротворенной и веселой. Вино помогало приглушить вечно звучащий внутри нее голос ее матери, твердивший, что Эмма недостаточно умна, успешна, трудолюбива и талантлива.

Вино раскрепощало ее подлинную натуру: беззаботную, смешливую и жизнелюбивую. Без вина жизнь станет невыносимой. На работе Эмма неизменно была собранной — во многом благодаря литрам кофе, — никогда не сдавалась и всякий раз выкладывалась по максимуму. Дома же она становилась самой собой, и верх брало чувство неуверенности, привитое матерью. Благодаря вину Эмма ощущала себя не такой безнадежной неудачницей, и пустота в душе мучила значительно меньше. Она не могла с ним расстаться. Уж лучше уволиться.

Вино служило ей спасательным кругом. Эмма подумала о том, какой была бы ее жизнь без вина, и содрогнулась. Нет, ей не хотелось даже думать об этом. Она перелила остатки из бутылки в бокал и подумала о Борисе — красивом, обаятельном Борисе, которому пришлось бросить пить.

И выпила за его здоровье.

Глава 71

— Доктор Стил, пройдите в третью палату!

Эмма обрадовалась поводу оставить пациента в седьмой палате. Он не желал ждать результатов анализов. Вместо этого он требовал бутерброд и такси до дома за счет больницы, причем немедленно. Эмма пожала плечами. Пришлю к нему работника социальной службы. Надеюсь, она с ним справится.

Оказалось, что в третьей палате ее ждет Борис. Белый как полотно, но по-прежнему улыбающийся.

— Привет, Эмма. Я так по тебе соскучился, что просто не мог удержаться…

— Я так и поняла. Что случилось?

Он улыбнулся. Из-за следов подсохшей крови вокруг рта Борис сейчас походил на Дракулу.

— Да вот что, — он указал на залитую кровью рубаху.

— Когда началось? — быстро спросила Эмма. В голове жужжал целый рой мыслей. Надо попросить, чтобы Бориса взял другой врач. Нельзя смешивать личную жизнь и работу. Но где сейчас найдешь свободного врача? Все заняты. Кроме того, Эмма понимала, что не может взять и бросить Бориса. Только не сейчас, когда ему так нужна ее помощь. Нет, она вообще никогда его не бросит.

— Прошлым вечером. Я думал, что все само пройдет, но увы…

Эмме страшно захотелось и обнять его, и надавать тумаков. Одновременно.

— Нужна капельница. Катетеры поставили?

— Восемнадцатый в правую руку, — отозвалась Джуди. — Сейчас ставим второй.

— Спасибо. Я скоро вернусь.

Эмма улыбнулась и вышла, закусив губу, чтобы не разрыдаться. Она распорядилась взять у Бориса анализы, отправила по пейджеру сообщение гастроэнтерологу. Затем вернулась.

Увидев ее, Борис улыбнулся. Он был такой бледный, что казался прозрачным. Светлые волосы слиплись от запекшейся крови.

— Знаешь, Эмма, ты особенная. Когда ты заходишь в палату, сюда словно солнышко заглядывает. Здорово, что я успел сказать тебе это. Ты и есть свет. Не забывай об этом никогда.

К горлу Эммы подкатил ком. Она едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться. Интересно, что подумали медсестры? Внезапно Борис изменился в лице. Смежив веки, он свесился с койки. Его вырвало кровью. Изо рта вырвался настоящий фонтан — один, потом второй.

Затем Борис откинулся на подушку и снова улыбнулся.

— Жаль, что у нас с тобой было так мало времени. Жаль, что мы не встретились много лет назад, когда я был настоящим мужчиной, а не гротескной карикатурой на самого себя в ожидании скорой смерти. Вот бы мы всегда были вместе. Ты бы вышла за меня замуж?

— Давай немного обождем, и спросишь меня в другой раз, — рассмеялась Эмма, чувствуя, как сердце рвется на части. — Мне надо хорошенько обдумать твое предложение. А сейчас я немного занята. У меня тут, знаешь ли, пациент…

Борис вновь улыбнулся, но искорки в его глазах медленно меркли.

— Не будет никакого другого раза. Мне конец. Я это прекрасно понимаю. Да и ты тоже.

Он снова на миг смежил веки, и перемазанное кровью лицо сделалось спокойным. Слишком спокойным. Как у мертвеца.

Затем он открыл глаза и взял Эмму за руку.

— Все равно я рад, что судьба свела нас с тобой. Даже сейчас. Моя жизнь стала ярче благодаря тебе, Эмма. Потому что ты свет.

Он разжал пальцы, и его снова скрутило в приступе рвоты. Опять хлынула кровь. Невероятно, что в человеке умещается столько крови. Пять литров? А кажется, что пятьсот.

Спустя целую вечность явился гастроэнтеролог. Поглядел на Бориса. Нахмурился.

— Что ему дали?

— Всё, — ответила Эмма. — Плазму, пантопразол, транексамовую кислоту, октреотид. Приступила к протоколу массивного переливания крови.

Гастроэнтеролог покачал головой, поджав губы.

Гастроскопия не помогла: густая темная кровь заливала камеру, не давая локализовать источник кровотечения. Найти его не удалось. Как, собственно, и остановить само кровотечение. Борису вводили и эритроцитную массу, и тромбоциты, и плазму взамен оставленной на полу крови. Это помогло ему протянуть чуть дольше. Но спасти его можно было только одним способом: остановить кровотечение.

Это оказалось не под силу.

Помогла бы лучевая диагностика, но в больнице не было нужной аппаратуры.

Помогло бы хирургическое вмешательство, но дежурный врач был занят на сложной операции в травматологическом отделении.

Второй хирург подоспел слишком поздно.

Борис умер. А вместе с ним умерла и еще частичка души Эммы. Она уже давно ни в кого так не влюблялась, как в этого потрясающего, умного, обаятельного русского парня, который, увы, был обречен.

С тяжелым сердцем и слезами на глазах она позвонила Вере. Эмме страшно не хотелось сообщать ей ужасные новости.

Впрочем, и не пришлось: Вера догадалась сама.

Она приехала в больницу меньше чем через десять минут и со слезами обняла Эмму.

— Простите, Вера… Мы сделали все что могли, но…

— Ну перестаньте. Я знаю, его было не спасти. Он сам подписал себе смертный приговор много лет назад, когда пропил печень. А сегодня пришло время расплаты.

Эмма сама не поняла, как ей удалось продержаться до конца смены.

Вернувшись вечером домой, она подошла к шкафу с вином и взглянула на бутылки со страхом и тоской. Так хотелось выпить, что аж челюсть сводило.

Может, и я медленно себя убиваю?

Эмма не могла ответить на этот вопрос. Более того, ей было все равно. Ну вот умру я, и что? Кому до этого есть дело? Если честно, то никому. Винсента больше нет. Тейлор уже взрослая, я ей не нужна. У Виктора есть Эмбер. Бориса сегодня не стало.

Она пожала плечами. Раз уж загонять себя в гроб, то с шиком. Эмма выбрала самую дорогую бутылку из своей коллекции: «Домен де конт Лафон», мерсо-перьер премьер-крю 2012 года. «Роскошный, вдохновляющий аромат вина раскрывается нотами цитрусовых, ванили, лесного ореха и белых трюфелей, оставляя после себя богатое многогранное послевкусие». Вдохновляющий? Что ж, вполне подходит. Особенно сегодня. Мне как раз необходимо что-нибудь вдохновляющее.

Эмма поднесла бокал к губам, вдохнула исходивший от него запах.

И тут гавкнула Гиннесс. Села напротив хозяйки, устремила на нее взгляд и снова гавкнула.

Потом положила морду Эмме на колени.

У Эммы навернулись слезы.

— Ну да, ты права. Тебе есть до меня дело.

Она перелила вино обратно в бутылку, заткнула ее пробкой и отправилась спать.

Глава 72 Ангел

Ах, Эмма, как же ты меня разочаровала! Мне казалось, мы с тобой друзья.

Подумать только, на какие жертвы мне приходилось идти ради тебя!

И что я получаю вместо благодарности? Ты меня игнорируешь.

Я не позволю так со мной поступать. Никому не позволю.

Морфин? Это только начало. Маленькое предупреждение. Надеюсь, ты поняла намек.

Пожалуй, стоит дать тебе еще один шанс. Последний.

И лучше тебе им воспользоваться. Иначе пожалеешь.

Погляди на Карлоса. Как думаешь, он пожалел о своем поведении?

Если нет, то очень зря. Может, он решил, что для него все кончилось? Ха! Веселье только начинается.

Берегись, Эмма. Думай, что делаешь и говоришь.

Мне ужасно не хочется тебя терять!

Глава 73

В ту ночь Эмма никак не могла уснуть. Вино помогало притупить боль, благодаря ему она не чувствовала себя такой несчастной. Сейчас ей казалось, что в ней проделали огромную дыру. Эмма словно падала в бездонную пропасть. Ее мучило невыносимое чувство утраты.

Конечно, глупо так страдать из-за смерти человека, с которым она виделась всего несколько раз. Они с Борисом едва познакомились. Он не успел стать частью ее жизни. Но при этом вернул Эмме надежду. С ним она чувствовала себя красивой, достойной лучшего. И теперь, когда Бориса не стало, вновь вернулось ощущение собственной никчемности. Эмма не смогла его спасти. Она изо всех сил старалась быть достойным человеком, высококлассным доктором, заботливой матерью. И что у нее получилось? Да почти ничего.

Она встала и отправилась на кухню, чтобы выпить стакан молока. Гиннесс потянулась следом, и Эмма налила молока и собаке. Затем они устроились на зеленом диване и уставились на темные окна. Нужно переключиться. Подумать о чем-то другом. Можно жалеть себя сколько угодно, но это ничего не даст. Лучше поломать голову над чем-нибудь полезным.

Эмма принялась размышлять о Карлосе. Ей вспомнились слова Фейт, утверждавшей, что пациентов прикончил именно он. А чувство вины толкнуло его к самоубийству.

— Чушь, — сказала Эмма вслух. — Чушь собачья. Фейт рехнулась. Совсем с катушек слетела. Может, она и подставляет Карлоса? Мотив у нее есть: он ведь ее бросил, вот она и бесится. Допустим, убийца именно Фейт. Каким образом ей удалось все провернуть?

Гиннесс склонила голову набок, внимательно вслушиваясь в голос хозяйки.

— Добыть удостоверение Карлоса и личный ПИН-код — плевое дело. Они прожили вместе не один год. Фейт все о нем знает. Вошла в систему через его учетную запись, ввела код и поставила его электронную подпись за введенные пациентам препараты. Если дозы не хватало, чтобы умертвить человека, она давала побольше, сваливая все на Карлоса.

Гиннесс положила голову на лапы и внимала, навострив уши, видимо надеясь выхватить из речи хозяйки знакомые слова: «гулять», «есть», «мячик», «бекон», «играть». Ожидания овчарки были напрасны.

— Ввести фентанил бабуле с переломом бедра? Проще простого. Как и морфин старушке из пятнадцатой палаты. Когда я к ней заглянула, она выглядела такой спокойной и умиротворенной… Я решила, что ей лучше, а на самом деле в тот момент она умирала от передозировки. Пациентка Тейлор? Тоже ничего сложного. Старушка была закреплена за Фейт, и медсестра знала, что к больной недавно наведывался Карлос. Зашла и ввела в капельницу пропофол. Но откуда у нее взялась ампула?

Гиннесс на этот вопрос ответить не могла да и не особо собиралась: она уснула.

— Видимо, именно Фейт и украла аптечку. Дождалась момента, когда Карлос выйдет из палаты, и тут же прикарманила препараты. Но ведь Карлос отметил в системе, что утилизировал лекарства. Стоп, а вдруг это сделала Фейт, зайдя под его паролем?

Что ж, в принципе, все сходится. Чисто теоретически Фейт могла все это сделать? Могла. Но наличие такой возможности еще не делает ее убийцей. Доказательств у меня нет. Возможно, я ошибаюсь и возвожу напраслину на человека, который спас мне жизнь.

Однако в глубине души Эмма знала, что права. Других вариантов просто нет, пусть она пока ничего не может доказать.

А как добыть улики? Постоянно следить за Фейт? Глупость какая. Да и вообще, не умею я вынюхивать. Обыскать ее дом? Вдруг там что-нибудь есть — медикаменты или удостоверение Карлоса. Но как я попаду к Фейт? И что делать, если меня накроют с поличным? Лучше поговорить с Карлосом, когда он очнется. Наверняка ему что-нибудь известно.

Можно попробовать застукать Фейт на месте преступления. Кого она убьет следующим? Карлоса. Во-первых, она его ненавидит. Во-вторых, он кое-что о ней знает. К тому же она уверяла, будто парень попытался свести счеты с жизнью. Он в больнице, беспомощен. Одним словом, легкая добыча.

Да, скорее всего, Карлос и будет следующим.

Глава 74

С начала смены прошло всего несколько часов, и до конца было еще очень далеко. Тейлор отвратительно себя чувствовала. Она понимала: ей нужна передышка, но сейчас на отдых не было времени. Она не могла бросить Фейт, свалив на нее все дела. Надо стиснуть зубы и терпеть. Как-нибудь выдержит.

Сейчас бы что-нибудь съесть или попить… Увы, администрация больницы разрешала персоналу принимать пищу только в отведенных для этого местах. Если внезапно нагрянет с проверкой комиссия, за нарушение режима отделению могут вынести предупреждение или даже выписать штраф. Пусть уж лучше персонал подыхает от голода и жажды.

Тейлор взяла мочу на анализ у пациента из шестой палаты. Брать анализ мочи всегда сложно. Будто золото добываешь. Она отправила контейнер в лабораторию и побрела в пятую палату за анализом крови. Вдруг закружилась голова. Девушка ухватилась за край стойки. Переждав несколько секунд, Тейлор двинулась дальше, и вдруг у нее потемнело в глазах.

Придя в себя, она обнаружила, что лежит на койке-каталке, а сверху на нее смотрят обеспокоенные лица.

— Все хорошо? — спросила Фейт.

— Да, спасибо. — Тейлор попыталась встать, но ей не дали, уложив обратно.

— Куда это ты собралась? Нам сначала надо тебя осмотреть, — заявил доктор Крамп.

— Да я нормально себя чувствую, правда-правда. Всего лишь проспала и не успела позавтракать. И пила сегодня очень мало.

— Шея болит?

— Нет.

— А голова?

— Тоже нет.

Ее все же осмотрели и не нашли ничего, что могло бы вызвать беспокойство.

— Давай-ка тебя прокапаем, — предложил доктор Крамп. — Фейт, капельницу и литр физраствора.

— Нет, спасибо, я лучше просто попью. — Тейлор ненавидела уколы.

— И что, сможешь влить в себя литр воды?

— Смогу.

Так она и сделала.

Доктор Крамп заглянул навестить ее примерно через час. От Тейлор как раз выходил Эрик, который на всех парах мчался обратно к своим пациентам в реанимационном отделении.

— Приятный молодой человек, — проводил его взглядом доктор Крамп. — Это он… — Врач красноречиво посмотрел на живот Тейлор.

— Он мой жених, — покраснела девушка.

Врач улыбнулся, и Тейлор решила, что просто обязана сказать ему правду.

— Доктор Крамп, помните, вы меня подвозили и завели разговор о…

— Да-да.

— Я должна вам кое в чем признаться. — Девушка сделала глубокий вдох, собираясь с силами. — Когда я забеременела… Мы с моим тогдашним партнером принимали наркотики. Кучу всякой гадости.

— Ясно. — Крамп помрачнел.

— Я уже много месяцев ничего не употребляю, но, ребенок может родиться с отклонениями. Мне кажется, вы должны это знать.

— Понимаю. Спасибо, что сказала, Тейлор.

— И он не от Эрика.

В этот момент вошла Фейт, чтобы проследить за состоянием Тейлор, и надела ей на руку манжету для измерения давления.

— Ты о чем? — чуть нахмурился Крамп.

— Я про отца ребенка. Он не от Эрика.

— Я знаю, — кивнул Крамп. — Это ребенок доктора Амбера.

Тележка с капельницей с грохотом опрокинулась.

Глава 75

Карлос открыл глаза. Он не мог понять, где находится, и не помнил, как сюда попал. Огляделся: подвесной потолок, белые стены, окно, за которым виднеется осина. Дерево вызвало смутные воспоминания. Неприятные и пугающие.

Он попытался сесть, но не смог.

Во рту какая-то штука. Карлос решил ее вытащить.

Правая рука не шевелилась. Тогда он попробовал пошевелить левой. Не получилось.

Где я? Он попытался закричать, но не смог издать ни звука.

Запищали приборы. Что-то звякнуло. К койке кто-то подошел.

Молодой человек. Светловолосый. В медицинской униформе.

— Карлос, ты очнулся? Привет, меня зовут Эрик. Я твой медбрат. Ты в реанимации.

Эрик заметил в глазах Карлоса немой вопрос.

— Ты попал в аварию. Помнишь что-нибудь?

Ночь. Ливень. Он за рулем. Едет прочь из города. Пытается сбежать. Потом меняет решение. Возвращается. Резко выкручивает руль, чтобы избежать столкновения. Темнота.

Он моргнул в знак согласия.

— Отлично. Тебе уже гораздо лучше. Ты ударился головой. Пролежал в коме несколько дней. Еще у тебя травма грудной клетки. Пришлось делать перикардиальное окно и дренирование плевральной полости. Из-за внутреннего кровотечения тебе удалили селезенку. Ты понимаешь, о чем речь?

Карлос снова моргнул.

— Передам доктору Руту, что ты пришел в себя. Он будет рад это услышать. Раз все так хорошо, врачи, может, даже позволят убрать интубационную трубку. Не сомневаюсь, ты просто мечтаешь, чтобы ее поскорей вынули из глотки.

Ты не представляешь насколько.

— У тебя тут побывала куча гостей, — продолжил Эрик, показав на ворох открыток. — Джордж, Бренда, доктор Стил, Тейлор, Фейт. Они все просили немедленно дать им знать, если твое состояние изменится.

Карлос нахмурился и отрицательно качнул головой.

— Не хочешь, чтобы я им говорил?

Он кивнул.

— Что, совсем никому?

Карлос мотнул головой.

— Так кому сказать? Джорджу? Фейт? Доктору Стил?

Карлос моргнул.

— Ладно, я ей позвоню. Она, кстати, утром заглядывала.

Эмма пришла через час, одетая, как обычно, в застиранную, видавшую виды униформу. Сама заведующая тоже выглядела измотанной: волосы небрежно закручены в узел, губы не накрашены, глаза покраснели. Увидев, что Карлос пришел в себя, она улыбнулась:

— Как же я рада тебя видеть! Мы уж думали, что потеряли тебя!

Кто это «мы»?

Она уловила невысказанный вопрос в его глазах.

— Да все отделение неотложки! Джордж, Бренда, Тейлор — целая куча народу. Как ты себя чувствуешь?

Он чуть пожал плечами.

— Смотри, что я тебе принесла. — Она показала блокнот и ручку и положила их ему на грудь. Руки у Карлоса были связаны, чтобы он не трогал интубационную трубку. Эмма его освободила. — Вот, совсем другое дело. Теперь можем и поговорить.

Он рассмеялся и услышал бульканье в горле. Тревожно заверещали датчики. Эмма улыбнулась:

— Похоже, в реанимации смеяться противопоказано. Учту на будущее.

Карлос взял в руки ручку. Подогнул ноги, чтобы положить блокнот на колени. Пальцы едва слушались, но он принялся выводить кривые буквы. Четыре слова заняли всю страницу: «Я не делал этого».

— Чего не делал?

«Не убивал».

— Знаю. Я никогда тебя и не подозревала.

Карлос ощутил невероятное облегчение. Что ж, в его невиновность верит по крайней мере один человек. А он-то думал, что весь мир настроен против него.

— Вопрос в другом: кто убийца? Ты знаешь?

Карлос смежил веки и погрузился в раздумья. Затем открыл глаза и покачал головой.

— Не знаешь?

Нет.

— Уверен?

Нет.

— На самом деле тебе не хочется знать правду.

Карлос ничего не ответил.

— По-моему, я вычислила убийцу. У меня есть версия, но нет доказательств, — пояснила Эмма. — И мне нужна твоя помощь.

В смысле?

— Допустим, просто в качестве предположения, что у Фейт есть секрет и она хочет спрятать нечто очень важное, чтобы никто ничего не узнал. Какое место она выберет?

Карлос нахмурился.

— Считаешь, она не виновата?

Слезы заструились у него по щекам, оставляя блестящие дорожки. Закапали на подушку, расплываясь по ткани.

— Тебе не хочется, чтобы это была она?

Карлос закрыл глаза. Он устал. И не желал слышать того, что Эмма собиралась сказать, не хотел понимать ее намеки. Сердце разрывалось на части от тоски.

И все же Эмма была права. Он снова открыл глаза, взял блокнот и накорябал: «Мои вещи».

— Твои вещи?

Он кивнул. А где еще Фейт спрятать улики так, чтобы их никто не нашел? Даже если их найдут, они укажут не на нее, а на него. Оставшиеся коробки с барахлом, которые он так и не успел забрать, по-прежнему стояли в свободной комнате. Если ей есть что скрывать — сто процентов, она подпихнула это к его вещам. В случае чего она сделает невинное личико и заявит: «А это не мое, это Карлоса». Фейт далеко не идиотка. Она умеет обводить людей вокруг пальца.

И обдурила его, как ребенка.

Глава 76

Ha следующее утро после очередной бессонной ночи Эмма вновь отправилась на работу. Она ужасно волновалась за Карлоса и ломала голову над тем, как обеспечить ему безопасность.

Она уже попросила Эрика хорошенько приглядывать за пациентом. Тот в ответ посмотрел на нее как на сумасшедшую.

— Само собой. Я и так всю смену не спускаю с него глаз.

Эмма решила не вдаваться в детали. А как мне еще ему сказать? Не подпускай к Карлосу его бывшую подружку? Но она же медсестра. Работает у нас в неотложке. Милая девушка. И при этом запросто может попытаться убить Карлоса.

Осмотрев пациента в четвертой палате, Эмма вернулась на свое рабочее место и обнаружила, что ее ждет Фейт. Девушка забежала поболтать и даже принесла кофе. Красавица, как всегда, мило улыбалась, но Эмма поймала себя на мысли, что не может смотреть ей в глаза.

— Может, сходим завтра в спа-салон? У меня как раз есть два купона.

— Извини, Фейт, но завтра у меня не получится.

— А послезавтра?

— Нет. Прости, не могу. Много работы.

Эмма тут же вспомнила о графике смен, висевшем в коридоре.

Фейт увидит, что послезавтра у меня нет смены, и решит, что я ей соврала. Откуда ей знать о моих административных обязанностях? Хотя какая разница. Не о чем тревожиться.

Фейт обняла ее и ушла. Эмма, силясь унять дрожь, выкинула в мусорное ведро стаканчик из-под кофе, принесенного медсестрой, и вернулась к работе и первым делом еще раз проверила выписанные лекарства. После недавнего случая с чудовищной дозой морфина у Эммы началась паранойя. С одной стороны, она была уверена, что не выписывала его, а с другой — в душу закрались сомнения. Может, она и правда допустила оплошность? Хотела выписать пятьдесят миллиграммов мягкого болеутоляющего и каким-то образом случайно нажала не туда?

В глубине души она понимала, что такого не может быть, но ее снова терзала неуверенность в себе. Никакого логического объяснения случившемуся не было. Значит, во всем виновата она. Других вариантов нет.

Эмма задумалась о Карлосе, вновь и вновь прокручивая в голове их «разговор». Он до сих пор неравнодушен к Фейт. Не уверен, что она убийца.

Эмма и сама не была до конца уверена, но сомнений становилось все меньше. Фейт идеально подходила. Что ж, поищем доказательства и не будем терять бдительность.

Она снова проверила перечень выписанных лекарств: стероиды, препараты для ингаляции, азитромицин. Никаких смертельно опасных веществ. Поставив свою подпись, она вышла из системы и отправилась в девятую палату — проверить пациента с жалобами на боль в плече.

Паренек не справился с управлением мотоциклом, влетел в канаву, свалился с сиденья и выбил плечо. Очевидный вывих, никаких сомнений. Левое здоровое плечо выглядело совершенно нормально, тогда как правое выступало под неестественным углом. Левой рукой пострадавший придерживал правую. Стоило Эмме приблизиться к нему, как глаза бедняги в ужасе расширились.

Боится, что я причиню ему боль.

Эмма присела рядом, не прикасаясь к пациенту. Дыхание юноши постепенно выровнялось — он успокоился.

— У тебя еще что-нибудь болит? Шея? Спина?

— Нет.

— Головой не ударился? Сознание не терял?

— Ничего такого.

— Пальцами пошевелить можешь?

Он пошевелил, продолжая настороженно смотреть на врача. За исключением плеча, пациент выглядел здоровым. Эмма распорядилась сделать ему рентген, и мальчик выдохнул с явным облегчением, поняв, что она пока не станет его трогать. Чтобы вправить вывих, мне нужна его помощь. Иначе потребуется наркоз, а на это нужно время и много чего еще. И потом, учитывая нынешнюю ситуацию в отделении, назначать наркоз просто опасно.

— Я выпишу тебе болеутоляющее. После него и рентген легче пройдет. — Эмма зашла в систему, заказала торадол, а потом, поколебавшись, добавила еще пятьдесят микрограммов фентанила. Такая доза не причинит вреда, зато притупит боль. Она просмотрела выписанные препараты. Перепроверила дважды и только потом поставила свою электронную подпись.

Тяжело вздохнув, Эмма принялась заново обходить пациентов. Сейчас она это делала куда чаще прежнего, каждый раз страшась войти в палату и обнаружить пациента мертвым. Все дышат. Даже мужчина из пятой палаты с паршивой ЭКГ и жалобами на боль в груди выглядел неплохо. У больного в четвертой палате после ингаляции стало лучше с дыханием.

— Доктор Стил, срочно пройдите в девятую палату, — раздалось в громкоговорителе.

Она кинулась на зов, чувствуя, как от волнения заходится сердце.

Парень уже посинел. Джордж делал искусственное дыхание, Эми — массаж сердца, а Джуди прикатила тележку с реанимационным набором.

— Что случилось?

Рентгенолог, милая темнокожая женщина с седыми волосами, находилась в таком шоке, что едва могла говорить:

— Я пришла отвести его на рентген, и увидела, что ему плохо. Он не дышал. Я позвала на помощь.

— Пульс был?

Рентгенолог пожала плечами.

— Сейчас нет, — отозвался Джордж. — Во всяком случае, не прощупывается.

Эмме хотелось закричать от отчаяния. Разрыдаться. Излить наружу переполнявшую ее ярость. Но она сдержалась.

— Адреналин. И налоксон, — только и сказала Эмма.

— Сколько?

— Два кубика.

Препараты ввели. Ничего не изменилось.

— Еще два.

По-прежнему нулевой результат.

После третьей дозы появился пульс. Лицо порозовело. Мальчик начал дышать. Эмма схватила его правую руку, согнула в локте, завела за голову. Раздался щелчок — плечевой сустав встал на место. Паренек открыл глаза.

— Ну и ну, — выдохнул Джордж.

— Не то слово, — кивнула Эми.

— Ага, но что, черт возьми, тут случилось? — спросила Джуди.

Эмма пожала плечами: она не знала ответа на этот вопрос. Одно было ясно: ее дело дрянь. Еще один пациент в отделении чуть не умер, и снова по совершенно непонятной причине. Ее пациент. Никаких внятных объяснений случившегося не было. А ее уже взяли на карандаш. Вот и всё. Ей конец.

Она вздохнула и зашла в базу данных. Вот ее распоряжения. Рентген. Торадол. Фентанил. Все именно так, как она ввела. Так, стоп. Она выписала пятьдесят микрограммов фентанила и проверила два раза. А теперь в таблице стояло пятьсот микрограммов. В десять раз больше прописанной дозы. А рядом ее подпись.

Как, черт подери, это могло случиться? Я что, схожу с ума?

В тот вечер Эмма забрала из кабинета свои вещи, поскольку не сомневалась: завтра ей не придется идти на работу. Она оказалась права. Вечером ей позвонил замдиректора больницы.

— Ты можешь объяснить, что случилось? — спросил он.

Эмма рассказала все как было.

— То есть, если верить таблице, ты выписала пятьсот микрограммов фентанила?

— Да.

— В таком случае извини, Эмма, но я бессилен. Тебе пора передохнуть.

Ее отстраняют от работы. О результатах внутреннего расследования сообщат отдельно.

Эмма повесила трубку и растерянно уставилась на Гиннесс:

— Понятия не имею, как это произошло. Я ведь и правда несколько раз проверила назначения. Во всяком случае, мне так кажется.

Судя по выражению глаз Гиннесс, она прекрасно понимала хозяйку. Более того, была готова помочь. Метнувшись на кухню, овчарка вернулась с поводком.

— Думаешь, мне от этого станет легче? — спросила Эмма.

Гиннесс направилась к двери.

— Я знаю, для чего нужен поводок. Вопрос в другом: неужели ты думаешь, что это поможет?

Гиннесс гавкнула, давая понять: «Небольшая прогулка тебе явно пойдет на пользу. Мне надо проверить свои метки. А еще пора облегчиться».

— Ладно, будь по-твоему. Пожалуй, мне и впрямь надо пройтись, от этого думается легче. А сейчас, похоже, самое время хорошенько пораскинуть мозгами.

Гиннесс склонила голову набок: «Это уж точно».

Глава 77

Карлос открыл глаза и посмотрел в окно. Он едва мог различить очертания осины за стеклом, но, судя по цвету предрассветного неба, с минуты на минуту должно было встать солнце. Последний день в реанимации. Сегодня из него вынут интубационную трубку и переведут отсюда в другое отделение.

Сейчас он уже отчетливо помнил случившееся. По левой щеке сбежала слеза. Он попытался ее отереть, но не смог: руки по-прежнему были связаны. Благодаря достаточно длинным ремням он мог писать в блокноте, лежащем на коленях, но дотянуться до интубационной трубки не удавалось.

Дверь палаты открылась. На пороге стояла Фейт. Она улыбнулась, подошла к койке, наклонилась, поцеловала Карлоса в лоб, после чего придвинула стул и села.

— Как ты себя чувствуешь, солнышко? Я по тебе соскучилась.

Ее палец скользнул по его уху, челюсти, впадинке на горле.

Мне это снится?

Карлос повернул голову. Дверь слева. Окно справа. Попискивает оборудование. У него в горле интубационная трубка. Нет, это не сон. Господь не так жесток, чтобы ниспослать мне сон, в котором я лежу в реанимации и вижу перед собой Фейт. Это происходит на самом деле.

Ему очень захотелось задать Фейт один вопрос. Он вспомнил о блокноте.

«Зачем?» — накорябал он.

— Зачем пришла? — удивилась Фейт. — Я же говорю: соскучилась. И хотела с тобой попрощаться. Помнишь старые добрые времена? Мы ведь любили друг друга. Я была для тебя единственной на всем белом свете. И ты был для меня единственным. А на остальных нам было плевать. — Улыбка исчезла с ее лица, глаза превратились в ледышки. — А потом ты все испортил. Тебе сорвало крышу из-за Дика.

Я? Это я все испортил? Мне сорвало крышу из-за Дика?

— Да, если бы ты не психанул, все было бы в порядке.

Карлос впился в нее глазами.

— А потом, когда у меня заболел отец, я ждала от тебя поддержки, но так ее и не получила. Ты сходил с ума от ревности и даже не понял, насколько мне нужна твоя помощь. Помнишь, как я тебе сказала, что больше не могу? — Девушка отвела взгляд и уставилась на кольцо, которое крутила на пальце.

То самое кольцо, что я ей подарил. Она все еще носит его.

— Это был бесконечный кошмар. Все эти крики, вопли, стоны. День и ночь, день и ночь. Ни поесть, ни поспать. Ни минуты покоя. Только крики, крики, крики… Постоянно. Они сводили меня с ума. Я слышала их во сне. Просыпалась из-за них. У меня кусок в горло не лез. А потом я поняла, что больше не могу терпеть.

Она заправила за уши свои мягкие золотистые волосы и откинулась на спинку стула. Скрестила ноги. Униформа, как всегда, была идеально выглажена. До встречи с Фейт Карлос никогда не видел, чтобы кто-нибудь гладил медицинские костюмы.

— Мне нужно было что-то предпринять! — Фейт воззрилась на него огромными синими глазищами. От этого взгляда у Карлоса пробежал холодок по коже. — Лечащий врач выписал отцу морфин. Но он отказался от лекарства. Хотел показать Богу, что он не боится испытаний. Я попробовала морфин. Он оказался сладким на вкус, и мне в голову пришла мысль испечь папочке пирог. Нет, думаю, пирога он много не съест. Мороженое? Я не умею его готовить. Тогда я сделала желе. Желе с морфином. Пробовал такое? — Она рассмеялась. — Я вот тоже не пробовала. В желе я добавила экстракт миндаля. В итоге оно пахло цианистым калием, но на самом деле там был морфин. Отцу понравилось желе. Я дала ему еще. Он уснул. Остаток препарата я влила ему в рот. Он стал давиться, но уже ничего не мог сделать. — Фейт улыбнулась. — Наконец-то он перестал орать.

Карлоса начала бить дрожь.

— Я пыталась до тебя достучаться, но ты не желал меня слушать. Все ныл о Дике. О том, что я тебя сюда притащила. Да какое это имело значение?! Главное, что отец заткнулся и больше не орал. Благодаря мне. Я ведь помогла этому старому козлу. Какой же он был гадиной со своим Богом, со своим проклятым отношением к жизни. Сдох как собака. Этот сукин сын поломал жизнь и матери, и мне, и самому себе. Сраный фанатик… А что сделал ты, вместо того чтобы выслушать? Бросил меня! — Она всхлипнула. — Я пыталась проявить терпение. Ты злился, твои чувства были задеты. Что ж, я дала тебе время на раздумья.

У Карлоса выступил холодный пот.

— Когда я вернулась к работе, во мне что-то переменилось. Все эти старики и старушки, которые тут мучаются, вызывали у меня душевную боль. Я будто снова и снова переживала один и тот же кошмар с орущим отцом. Это было невыносимо. А потом меня осенило: я же в силах им помочь! После Дика у меня осталось немного фентанила. Я и дала его старушке. Избавила ее от боли. Она радовалась смерти, благодарила меня. Назвала меня ангелом. И все встало на свои места. — Фейт перевела взгляд на Карлоса: — Я была счастлива. Настолько счастлива, что дала тебе второй шанс. Вновь приняла. Пустила к себе в постель. А ты? Ты сбежал. Идиот.

Ее глаза потемнели от гнева.

— Поганый латинос! Если бы ты знал, как я тебя презираю! Ты сам нарвался. Пришлось тебя наказать, убить твоего пациента. Того самого, с болями в спине. Да, это моя работа. Конечно, подумали на тебя. А я смотрела и наблюдала. Было бы занятно увидеть тебя за решеткой. В одной камере с Диком. У вас много общего. Но ты взял и сбежал. Ты снова сбежал, ублюдок! — Фейт улыбнулась. — Впрочем, не так уж и далеко. Я так рада снова тебя видеть, милый. — Она провела пальцами по щеке Карлоса, погладила по волосам. — У тебя всегда была шикарная шевелюра. Хотя сейчас тебе не помешало бы принять душ… Но не беспокойся: тебя помоют. Когда все кончится.

Наклонившись, она поцеловала Карлоса в лоб. Несмотря на трубку в горле, он ощутил аромат ее духов: нотки жасмина, шоколада и меда.

Сладкий дурман.

— Знаешь, с тобой очень приятно болтать, но мне пора. Просто хотела попрощаться.

Карлос уставился на нее широко раскрытыми глазами. Фейт прочла в них немой вопрос и пожала плечами.

— Да я еще сама не знаю, куда подамся. Там будет видно. Но сначала мне нужно забрать своего ребенка.

Она открыла красную сумочку.

Я подарил ей эту сумку на Рождество. Потратил месячную зарплату, но оно того стоило. Подарок пришелся ей по вкусу.

Фейт вынула шприц. У Карлоса замерло сердце.

— Не переживай, будет совсем не больно. Думаю, ты вообще ничего не почувствуешь.

За что?

Он не мог закричать, сбежать… Он не мог двигаться.

Фейт это прекрасно понимала.

Она рассмеялась.

— Издеваешься? Ты и вправду решил, что я оставлю тебя в живых, после того как во всем призналась? Впрочем, я бы в любом случае тебя убрала. Кстати, везде есть свои плюсы. Теперь ты знаешь, что случилось. Ты, небось, мозги себе сломал, пока пытался разобраться. И вот все прояснилось и можно помирать со спокойным сердцем.

Глядя в глаза Карлосу, она ввела содержимое шприца в капельницу, после чего убрала шприц обратно в сумочку.

Дурея от страха, Карлос смотрел на девушку.

— Хочешь знать, что я вколола? Это маленький секрет.

Фейт помахала ему рукой и вышла из палаты, прикрыв за собой дверь.

Карлос принялся ждать. Но никто не спешил на помощь.

Его охватил черный, липкий ужас. Карлос умирал и прекрасно это понимал. Умирал с опороченным именем. А Фейт уйдет от ответа. Точно так же, как и в предыдущие разы.

Надо как-то сообщить, что она убийца. Блокнот!

Сердце бешено колотилось в груди. В глазах помутилось, словно он раскрыл их под водой. Карлос заморгал, надеясь, что зрение прояснится. Ничего не вышло. Окружающий мир расплывался.

Он принялся корябать в блокноте.

Сердце трепетало, как птица, запертая в клетке.

Сознание стало затуманиваться. Он забыл, что хотел написать.

Он забыл, что вообще писал.

Он забыл…

Глава 78

Тейлор посмотрела на часы в отделении неотложной помощи и тяжело вздохнула. Приближался конец ее смены. Она выпрямила ноющую спину. Ноги тоже болели, хотя чему удивляться — смена-то двенадцать часов. Хотя в целом чувствовала она себя гораздо лучше. Приступы тошноты практически сошли на нет. Теперь она только и думала о еде. Когда она представила сочный гамбургер, рот наполнился слюной. Вот она впивается в него зубами, соус течет по подбородку. Тейлор сглотнула. Еще два часа потерпеть. А потом она отправится в «Бургер Кинг» и возьмет двойной гамбургер с сыром. Нет, два двойных гамбургера. Девушка сделала глоток воды, жалея, что это не смузи, и вернулась к работе.

Сегодня ее поставили в пару к Фейт. Очень славная, чуткая девушка. А как услышала, что у Тейлор ребенок от Амбера, стала еще заботливее.

В тот день, когда Тейлор грохнулась в обморок, Фейт долго сидела с ней.

— Тебе, наверное, тяжко. Такая молоденькая, а уже беременная. И одна.

— Я не одна.

— Ну как же не одна…

— У меня есть Эрик.

— Это другое. Он ведь не отец твоего ребенка.

— Ну и что. Зато он хороший парень и любит меня. Какая ты храбрая! Ты по нему скучаешь?

— По Амберу?

— Да, — кивнула Фейт.

Тейлор по Амберу не скучала. Пусть горит в аду. Надеюсь, сокамерники отрежут ему член и заставят сожрать. Он лгал ей. Предал ее. Подонок. В личном рейтинге Тейлор любой червяк стоял выше доктора Дика Амбера.

— Нет, — покачала она головой.

— Что, ни капельки?

— Ни капельки.

Фейт улыбнулась и кивнула. Похоже, она не особенно поверила, но отнеслась к Тейлор с трепетной заботой, и Тейлор была благодарна ей.

Она сделала еще один глоток воды и отправилась в приемный покой за новой пациенткой, крупной девицей с фиолетовыми волосами и кольцом в носу. Ей запретили выходить из дому, после того как она угнала мамину машину, а когда родители отобрали у нее и мобильный телефон, дочурка пригрозила самоубийством. Подруга, узнав о ее планах свести счеты с жизнью, позвонила в службу спасения, и полиция доставила девушку в больницу для психологической экспертизы.

Пару месяцев назад на ее месте запросто могла бы оказаться и я. Слава богу, я уже не та, что была в феврале. А может, слава работе в неотложке? Смотрю я на эту глупышку и думаю: господи боже…

— Ей надо переодеться, — напомнила Фейт.

По правилам клиники, пациентов с подозрениями на психические отклонения обряжали в больничные пижамы из синей бумаги, чтобы больные не смогли причинить вреда ни себе, ни медицинским работникам. Все личные вещи поступивших тщательно, до последней ниточки осматривались, а затем сдавались в камеру хранения.

— Я все принесу, — кивнула Тейлор.

Кладовка располагалась в самом дальнем конце отделения. Введя код, девушка открыла тяжелую металлическую дверь и оказалась в тускло освещенной комнате, напоминавшей пещеру. Тут стояли массивные металлические шкафы, их полки прогибались от веса одеял, подушек и коробок с униформой.

Нужная коробка с больничными пижамами пятьдесят второго размера отыскалась на нижней полке. Тейлор наклонилась, взялась за коробку и потянула ее на себя. Не поддается. В этот момент хлопнула дверь. Тейлор дернула сильнее, и коробка наконец сдвинулась с места.

Вдруг ее что-то кольнуло в бедро. Чьи-то пальцы схватили за шею и потянули вниз.

Тейлор повалилась на коробку, прикрывая ладонями живот.

Ее прижали к полу, навалившись сверху и не позволяя встать. Девушка попыталась вырваться. Тщетно.

Она перекатилась на спину.

Над ней нависала Фейт. Ее лицо было искажено от ненависти. Синие глаза не мигая смотрели в лицо Тейлор. Хищно скалились белоснежные зубы, словно Фейт собиралась впиться ей в глотку.

— Маленькая мерзкая сучка. Увела у меня мужика. Увела и бросила! Избавилась от него. Гадина. — В ее низком надтреснутом голосе не было ничего человеческого.

Тейлор с трудом дышала. Бешено билось сердце. В голове метались мысли. Фейт сошла сума. Что она несет? Я на Карлоса даже не смотрела.

— Фейт, ты чего?! У меня с Карлосом ничего не было. Клянусь! Он просто помог взять мне анализы…

Лицо медсестры перекосилось от злости. Совсем как на картинках из учебников. Как там на латыни? Risus sardonicus, сардоническая улыбка. Ни черта не смешно.

Тейлор почувствовала, как ее руки, а затем и все тело наливаются свинцом.

— Ах ты, лживая шлюха! Что ты дуру из себя строишь?! Мужика отобрала, но мой ребенок тебе не достанется!

Ее ребенок?

Тейлор содрогнулась. По телу прошла судорога. И еще одна, и еще.

Она поняла, что не может пошевелиться.

Фейт отпустила ее.

Тейлор попыталась встать, но не смогла. Тело отказывалось слушаться.

Фейт сунула руку в карман и достала скальпель.

— Сейчас я заберу своего ребенка.

Она окончательно сошла сума. Полностью слетела с катушек.

Рука со скальпелем двинулась к животу Тейлор.

Она собирается вырезать из меня ребенка! Что за идиотизм! Тейлор хотелось сказать, что еще слишком рано и младенец не выживет, он погибнет вне ее утробы. Нужна еще как минимум пара месяцев!

Язык отяжелел и не слушался. Да и руки теперь словно весили каждая по тонне.

Не в силах пошевелиться, Тейлор могла только лежать и наблюдать за происходящим.

Фейт развязала пояс на медицинском костюме Тейлор. Задрала верх. В тусклом свете лампочки розовый живот девушки, казалось, лучится сиянием. Какой абсурд. Фейт достала из кармана флакончик с йодом, открыла и плеснула Тейлор на живот, окрасив его в желто-коричневый цвет.

От паров йода жгло глаза, но Тейлор даже мигнуть не могла. Над ней зависло лезвие ножа.

Фейт улыбнулась. Сверкнуло острие инструмента, и сознание Тейлор стало погружаться во тьму. Мрак окутал весь мир, и лишь скальпель сиял отраженным светом. Лезвие устремилось к ее животу.

К ее ребенку.

Глава 79

Ha следующее утро Эмма чуть ли не за шкирку притащила себя в больницу. Идти на работу не хотелось страшно, до дрожи. Сейчас, когда ее отстранили, Эмма, будь ее воля, не приблизилась бы к больнице даже на пушечный выстрел. В особенности к отделению неотложки. Но все же она понимала: Карлосу нужна помощь. Только он может вывести Фейт на чистую воду.

Она открыла двери реанимации. В отделении царил хаос. В палате Карлоса надрывались датчики, туда спешили врачи. Эмма похолодела. Только не Карлос! Он ведь шел на поправку. Был в отличном состоянии. Мы вложили столько сил в его спасение.

И тем не менее Карлос был мертв.

Взмокшая медсестра, делавшая массаж сердца, отошла от койки, уступая место сменщице.

— Что случилось? — спросила Эмма.

— Остановка сердца.

Спасибо, а то я слепая. Что, твою мать, здесь произошло?

Она застыла в ожидании, надеясь, что сердце Карлоса удастся запустить.

Не удалось. Реаниматолог отрывисто попросил зафиксировать время смерти.

— Что все-таки случилось? — спросила его Эмма.

— Понятия не имею, — пожал тот плечами.

Эмма вздохнула.

Все, с Карлосом не поговоришь. Он мне больше не помощник. Разве что…

Она быстро вернулась в палату. Ее как раз убирали, как обычно готовя к визиту родных и близких умершего.

Нет ни родных, ни близких. Кроме Фейт.

Эмма села на стул у койки и посмотрела на Карлоса. Мертвый, он выглядел удивительно спокойным. Эмме вспомнилось, каким он был при жизни — страстным, бурлящим энергией. Она подумала о его тяжелой судьбе. Как он шел к цели наперекор всему. Вспомнила о его тревогах и печалях. О том, как он работал у нее медбратом. О больных, которых они вместе спасли.

Карлос уверял ее, что не убивал пациентов. Будто она сама не знала. Блокнот…

— А блокнот вы не находили? — спросила Эмма медсестру. — Я оставляла ему блокнот. Хотелось бы забрать.

Медсестра полезла в пакет, куда были сложены вещи Карлоса: ключи, ремень и телефон. Там же отыскался и блокнот. Она протянула его Эмме. Та схватила блокнот и ушла. Ей очень хотелось взять еще и ключи, но она так и не придумала причину.

Ничего, потом соображу и вернусь.

Понурившись, с тяжелым сердцем, она поплелась в столовую. Села за дальний угловой столик и принялась листать блокнот, потягивая холодный невкусный кофе. Листков с записями было немного.

На первой странице криво накорябано: «Я не делал этого».

Вторая страница: «Не убивал».

Эмму замутило. Это, наверное, кофе. Она отодвинула стаканчик в сторону. Так, что дальше? Следующие страницы хранили свидетельства общения с медсестрами: «Холодно». «Поверните меня». «Болит в груди».

«Зачем?» — значилось на последней странице.

Эмма задумалась. К чему Карлос задал этот вопрос? Может, медсестра сообщила, что его подержат на ИВЛ еще один день?

Ниже дрожащей рукой были бледно выведены две буквы: «Фе…» Их с трудом удалось разглядеть: Карлос почти не нажимал на карандаш, когда писал.

Эти две буквы могут означать что угодно. Начало любого слова. «Фентанил»? Или «Фейт»?

«Фейт» что?

«Фейт — убийца?»

Так, мне кажется, я слишком тороплюсь. Но версия выглядит правдоподобно.

Жаль, что Карлос не дописал до конца.

Глава 80

Глубоко погрузившись в раздумья, Эмма медленно отправилась обратно к своей машине. Она не желала никого видеть и потому оставила автомобиль далеко, на платной парковке. Не хотелось, чтобы коллеги на нее пялились, гадая, из-за чего заведующую с позором отстранили от работы. При мысли о том, что придется отвечать на неприятные вопросы, заранее мутило.

Она открыла дверцу и застыла на месте.

Ее будто что-то не пускало в машину. Какая-то сила тянула назад, в больницу.

Загляну-ка я в неотложку.

Эмма захлопнула дверцу и, ругая себя последними словами, побрела обратно.

Что я там забыла? Меня же отстранили. Это всем известно.

Щеки горели от унижения. Отчаянно хотелось вернуться домой и напиться, причем в хлам. Сейчас речь шла вовсе не о желании посмаковать изысканное вино. Ей требовалось унять боль, забыть о собственной бестолковости и бесполезности, о которой твердила ей мать.

Я ведь знала, что Карлос в опасности. И хотела его защитить. Молодец! Защитила!

Эмме показалось, что в ушах раздается язвительный смех матери: «Это ты виновата в его смерти. Ты снова облажалась».

Вот бы оказаться дома с бутылкой в руках. Позабыть о том, как она профукала свою жизнь. В болезни Альцгеймера есть один несомненный плюс: забываешь кучу всякой ерунды. Я бы не отказалась забыть слова матери.

Эмме совсем не хотелось идти в неотложку, но она шла, сама не зная зачем. Нутром чуяла, что так надо. А нутро ее никогда не подводило.

Она ввела код. Дверь открылась. Эмма переступила порог, не зная, куда направиться. Она не могла объяснить, зачем здесь оказалась. Коллеги улыбались ей, и Эмма ощетинилась. Вот дьявол, они насмехаются надо мной!

Она направилась к стойке. Кайла, нахмурившись, следила за мониторами, куда выводилась информация с камер, расположенных в коридорах, кладовой с медикаментами и палатах, где содержались душевнобольные. При виде Эммы Кайла просияла.

— Вы не могли бы заглянуть в подсобку?

Эмма не стала спрашивать зачем, а просто помчалась туда. Остановившись у двери, ввела код. Внутри кладовой тускло светила лампа. Тейлор лежала на полу, устремив взгляд в потолок. Фейт, склонившись над ней, сжимала в руке скальпель.

Так скальпель не держат. Это тебе не кухонный нож.

Скальпель устремился к груди Тейлор.

Нет, не к груди: к животу.

Эмма бросилась вперед. Фейт повернулась к ней.

Эмма попыталась правой ногой выбить скальпель. Промахнулась.

Вместо этого удар пришелся Фейт по ребрам. Медсестра покачнулась, но не упала.

Нога у Эммы предательски заныла. Странно. На тренировках ощущения совсем иные. Впрочем, там лупишь по воздуху. А тут — полный контакт.

Не сводя взгляда со скальпеля, Эмма нанесла хук правой Фейт в челюсть. Попала. Что-то громко хрустнуло. Адская боль. Боксерский перелом?^[27] И как я теперь буду работать? Впрочем, меня все равно отстранили.

Она приготовилась нанести хук левой, но сначала глянула на Тейлор.

Почему она не шевелится?

Эмма на секунду отвлеклась от скальпеля и тут же за это поплатилась: Фейт полоснула ей по руке. Пламенем полыхнула обжигающая боль. Хлынула кровь.

Ладно, левой рукой я все равно плохо владею. Жаль, у меня нет оружия. Скальпеля или хотя бы стетоскопа.

И тут она вспомнила о поводке. Его принесла Гиннесс перед тем, как Эмма отправилась в больницу. Овчарка решила, что они сейчас пойдут гулять. Эмма ее прогнала, а тяжелый поводок свернула и сунула в карман.

Плавным движением Эмма выхватила кожаную ленту из кармана и взмахнула ею. Тяжелая металлическая застежка со свистом рассекла воздух. Лицо Фейт перечеркнула красная полоса. Медсестра выронила скальпель.

Прикрывая лицо рукой, она крутанулась и подсекла правой ногой Эмму под колени, и та, не удержавшись, повалилась на пол.

Фейт наклонилась, подобрала скальпель и снова кинулась к Тейлор.

Эмма перекатилась поближе к ним. Фейт больше не обращала на нее внимания, целиком сосредоточившись на Тейлор. Впившись взглядом в живот девушки, медсестра поднесла к нему скальпель. Рука тряслась, и Фейт пришлось обхватить запястье другой рукой, чтобы унять дрожь.

Лезвие коснулась пупка Тейлор.

Эмма схватилась за стеллаж, сделанный из металлических планок, и дернула изо всех сил. Стеллаж наклонился, тяжелые связки одеял на полках поехали вбок. Одна из них упала Фейт на плечо. Медсестра выронила скальпель — и снова его подобрала.

Эмма потянула еще сильнее. Стеллаж заскрипел, покачнулся и повалился Фейт на спину. Та закричала.

Распахнулась дверь. На пороге стоял Джордж, мрачнее тучи. Фейт увидела его. Потом кинула взгляд на Тейлор, лежащую на полу. И наконец, бросив скальпель, вылетела вон.

Джордж проводил ее взглядом. Посмотрел на окровавленную Эмму, которая стояла на коленях на полу. В метре от нее неподвижно лежала Тейлор. Кожа девушки приобрела синеватый оттенок.

Джордж не стал гнаться за Фейт.

Глава 81

Эмма подползла к дочери и тяжело выдохнула:

— Тейлор.

— Она не дышит, — отрывисто произнес Джордж.

— Пульс?

— Есть.

Эмма склонилась над Тейлор и принялась делать ей искусственное дыхание рот в рот. Джордж тем временем поднял тревогу.

Я никогда не целовала ее в губы. Даже когда она была маленькой.

Эмма встала на колени у головы Тейлор и запрокинула ей голову, чтобы избежать перегиба дыхательных путей. Вот так я прикладывалась губами только к Винсенту. Когда он уже окоченел.

Ни о каком окоченении в случае с Тейлор речи не шло. Ее синюшное лицо казалось расслабленным. Широко распахнутые зеленые глаза смотрели в пустоту. Сукцинилхолин. А может быть, бромид векурония или рокурония. Эта стерва ее парализовала и оставила умирать. Эмма с силой вдула воздух в грудь Тейлор. Сейчас не время злиться.

Ей нужен кислород. Она беременна. В подобных обстоятельствах у женщин в положении сатурация падает со страшной скоростью. А потам происходит остановка сердца.

Еще один выдох. Ребенок. Если Тейлор не дышит, к плоду кислород не поступает и подавно.

Не буду об этом думать. Не время. Вдох-выдох-вдох…

— Эмма, я принес! — выпалил Джордж.

В руках он сжимал дыхательную маску с мешком.

Эмма схватила маску и закрепила ее на лице Тейлор. Джордж тут же принялся качать воздух.

Подоспела помощь. Прикатили носилки.

С десяток рук подняли Тейлор и уложили на койку. Джордж по-прежнему качал воздух. Бренда взялась за носилки — в третьей палате все уже было готово для реанимации.

Эмма попыталась встать и не смогла. Левое колено подогнулось, и она упала.

Кто-то подхватил ее под руки и поставил на пол.

Энн.

— Мы ее вытащим, Эмма.

Прихрамывая, Эмма поковыляла за носилками в третью палату. Отошла, чтобы не мешать, и прислонилась к раковине, наблюдая за происходящим.

— Отсутствие тонуса мышц. Ей, скорее всего, вкололи какой-то релаксант, — произнесла Эмма.

Энн кивнула:

— Будем интубировать.

Джордж снял с Тейлор кислородную маску, Энн взялась за ларингоскоп.

Кривая сердечного ритма на мониторе сменилась прямой. Запищал датчик.

Остановка сердца.

Энн замерла на мгновение.

— Массаж сердца, — распорядилась она и, насупив брови, воззрилась на живот Тейлор.

Она думает об экстренном кесаревом сечении. В случае смерти матери есть всего четыре минуты, чтобы вытащить из нее плод. Если Энн решится на кесарево, Тейлор с ребенком могут погибнуть. А если не решится, исход может быть тем же.

Энн устремила на Эмму взгляд, в котором горел немой вопрос.

— Не надо, — помотала головой Эмма. — Срок слишком ранний. Ребенок не выживет. Давай ИВЛ. Сейчас это самое правильное.

Энн кивнула и отложила ларингоскоп.

Подали чистый кислород. Ввели адреналин.

Пятнадцать секунд — или целую вечность спустя кардиомонитор снова начал издавать ритмичный писк. Сердце билось.

Спасли.

А ребенок? Пока рано делать выводы.

Главное, Тейлор жива.

Глава 82

Эмме чудилось, что минули столетия с тех пор, как она вышла из дома. И вот наконец вернулась. Дверь удалось открыть с большим трудом: левая рука ныла. Да и правая тоже.

Как же у меня все болит. И как же здорово снова оказаться дома и осознать, что ты жива.

Правая рука почти до локтя была в гипсе. Как Эмма и предполагала: боксерский перелом, пятая пястная кость, соединяющая кисть и мизинец. А на левой руке порез длиной пятнадцать сантиметров. Двенадцать скрепок. Курт собирался зашить рану, но Эмма отказалась, зная, что у нее не хватит терпения. Ей хотелось домой. Ее там ждала Гиннесс.

И вино.

Тейлор шла на поправку. С физической точки зрения. Действие мышечного релаксанта закончилось. Ее сняли с ИВЛ. Что же до психического состояния…

Воспоминания о тех кошмарных минутах будут мучить ее всю оставшуюся жизнь: лежишь парализованная и беспомощно смотришь, как съехавшая с катушек маньячка готовится вырезать у тебя из живота ребенка. Хоть фильм ужасов снимай.

Эмма содрогнулась. Она ненавидела ужастики. Страшного и неприглядного хватало и в жизни.

Заходил Виктор — проведать Тейлор. Эрик не отходил от нее ни на шаг. Девушку осмотрел и гинеколог. С ребенком вроде бы все было в порядке. И все же Тейлор решили подержать в больнице ночь и понаблюдать. Эрик остался с ней.

Эмма не без труда добралась до машины: одна рука в гипсе, вторая с порезом, колено ноет. Виктор предложил ее подбросить, но она отказалась. Не надо ей лишних сложностей. Поездка на машине оказалась пыткой, но Эмма все же дотянула. Закрыв дверь гаража, она вошла в дом. Ее уже ждала Гиннесс.

Если она сейчас прыгнет на меня от радости, я свалюсь. Сколько долгих часов бедняжка просидела под замком?

Вопреки ее ожиданиям, Гиннесс вела себя деликатно и вежливо. Она долго и тщательно обнюхивала Эмму, словно читала газету.

Интересно, что она может понять по всей этой мешанине запахов? Или по моему внешнему виду? Правая рука в гипсе, левая перевязана. Я вся в крови. Преимущественно в своей же. Хотя почему «преимущественно»? Это только моя кровь. В лучшем случае я оставила Фейт всего один синяк.

Эмма выпустила Гиннесс на улицу, а потом налила в миску воды и насыпала корм.

Овчарка ни к чему не притронулась. Она легла у двери, делая вид, что спит, но ее выдавали уши торчком и шерсть на загривке.

Ждет кого-то? Ну конечно же! Тейлор!

— Сегодня Тейлор не придет. Она в больнице с Эриком.

Гиннесс вильнула хвостом. Один раз: «Ладно». Но не сдвинулась с места.

— Гиннесс, ты поняла, что я сказала? Тейлор не придет ночевать.

Поняла она, как же. Господи, да это просто собака. Овчарка. Немецкая до мозга костей. Что она понимает? Она волнуется за Тейлор, и я ничего не могу с этим поделать. Хотя…

Эмма отправилась в комнату дочери и отыскала футболку, в которой Тейлор обычно спала: огромную, черную, с изображением красного ягуара на груди. Эмма протянула футболку собаке.

Гиннесс понюхала футболку и положила голову обратно на лапы, продолжая ждать.

— Прости, моя хорошая, — вздохнула Эмма. — Не могу я сегодня гулять с тобой. С ног валюсь. Давай завтра, а? После ибупрофена.

Эмма взглянула на шкаф с винными бутылками. После смерти Бориса она не брала ни капли в рот. Как же давно это было!

А вот сегодня она выпьет. Иначе никак.

Вино поможет ей прийти в себя. Смоет ужас, отвращение и страдания — все, через что ей пришлось пройти. Эмму и так в последнее время мало что радовало, но сегодняшний день побил все рекорды.

Карлоса убили.

Он был хорошим парнем, жить бы да жить. Но его прикончила эта свихнувшаяся стерва.

На глазах Эммы у Тейлор остановилось сердце. А что с ее ребенком, и вовсе никто не знает.

Зачем я столько канителилась? Давно надо было вывести Фейт на чистую воду. Я ведь знала, что это она. Знала, что Фейт стоит за смертями пациентов. И догадалась я не сегодня. Она чуть не сломала мне карьеру, прикончила почти десять человек, едва не убила Тейлор. А что я? Сидела сложа руки. Ничего не делала. А почему? Потому что была не уверена в обоснованности своих подозрений.

Эмме с самого детства внушали, что она бестолочь. Вот и по поводу Фейт, несмотря на здравый смысл и улики, терзалась сомнениями. Неужели она окажется умнее других? Да не может такого быть. И Майк, и замдиректора, и даже сам Карлос — все твердили, что она не права.

Ядумала, им виднее.

И что она сделала? Предприняла что-нибудь? Нет! Искала новые доказательства. Что ж, она их нашла.

Вот только поздно. Карлоса нет в живых. Тейлор едва не погибла. Фейт сбежала. Да и сама Эмма пострадала.

Вино поможет ей прийти в себя. Всего одна бутылка. Сегодня алкоголь ей нужен просто позарез.

Она долго разглядывала шкаф с вином, оттягивая удовольствие. Наконец она нашла подходящее.

Карменер. Никакой изысканности и утонченности, прямо-таки удар под дых. Темное, сухое, с насыщенным вкусом, хранящим в себе оттенки, которые не встретишь ни в австралийском ширазе, ни в калифорнийском пино-нуар. Пино-нуар! Какое все же неуместное название для водянистой субстанции, по недоразумению называемой красным вином.

Эмма сделала глоток. Погоняла его во рту, споласкивая слизистую, смывая с себя зло, осевшее за день. Проглотила. Хлебнула еще. Ее окутало тепло, проникнув в каждую клеточку тела, унося прочь боль, глуша чувство вины, притупляя беспокойство.

Вскоре бутылка опустела, а боль ушла, будто ее и не было.

Отложим все дела на завтра.

Эмма позвала Гиннесс. Та не сдвинулась с места, лишь оглянулась на хозяйку, стукнула хвостом по полу и снова уставилась на входную дверь.

Немного обиженная, Эмма пожала плечами и захлопнула дверь в кухню. Хочешь спать здесь — будь по-твоему. Пожалуйста.

Затем она отправилась в спальню и забралась в кровать.

Спина тут же перестала ныть. Какое счастье.

Эмма мгновенно провалилась в сон.

Глава 83

Она проснулась в холодном поту. Села в постели и уставилась во мрак. Бешено билось сердце. Ничего страшного. Мне просто приснился кошмар. Ничего удивительного, учитывая, как прошел вчерашний день. Плюс ко всему я выпила бутылку вина.

Стояла тишина. Дом был окутан тьмой. Но в этой тьме что-то таилось. По спине у Эммы пробежали мурашки.

В доме пряталось что-то злое, страшное.

Раздался шорох, тихий-тихий, едва уловимый. Он донесся из комнаты Тейлор.

Мыши?

Эмма встала. Крадучись, беззвучно пробралась к спальне дочери. Дверь в нее была чуть приоткрыта.

Эмма пожалела, что у нее нет с собой оружия. Вообще никакого. Стетоскоп — в сумке, на стуле Виктора. Там же скальпель. И перцовый баллончик.

Не будь дурой. Ты себе все нафантазировала. Не сходи с ума.

Она тихо проскользнула в окутанную тьмой комнату дочери.

Ночной ветерок раздувал занавески.

Тейлор не закрыла окно. Вот оно что! Ветер шевелит занавески, и окно поскрипывает. А я себе вообразила бог знает что.

Она двинулась к окну, чтобы его закрыть.

И тут кто-то схватил ее за горло и начал душить.

Эмма наклонилась вперед в попытке вырваться.

Не получилось. Противник наклонился вместе с ней и тихо засмеялся, отчего у Эммы застыла кровь в жилах.

Она пыталась закричать, но не могла. Едва получалось дышать. Хотела топнуть ногой, чтобы издать хоть какой-нибудь звук, но ковер его заглушил.

— Где она? — раздался тихий голос в правом ухе Эммы. Она не могла бы ответить, даже если бы очень захотела: уж слишком сильно ей пережали горло. К тому же Эмма не понимала, о ком идет речь.

Чушь. Все я прекрасно понимаю. Это Фейт. Она пришла за ребенком Тейлор.

Вчера в неотложке побывала полиция. Сняли показания со всех: с Кайлы, которая следила за камерами и увидела, как Тейлор пошла в кладовку и как за ней последовала Фейт; с Эммы, вступившей с Фейт в поединок; с Джорджа, который засвидетельствовал бегство медсестры.

Фейт напала на Тейлор и скрылась. Ее нигде не могли найти.

А вот Эмма нашла.

К своему величайшему сожалению.

Приложив все свои силы, она оторвала руку от горла. Втянула в грудь воздух и закричала.

Гиннесс услышала. Залаяла, заскреблась лапами в дверь.

Я же ее заперла.

Может, меня еще кто-то услышит? Ну а вдруг?

Рука вновь сжала ей горло, перекрыв доступ к кислороду. Крик застрял в глотке. Голова закружилась.

В шею Эмме чуть ниже правого уха ткнулось что-то острое, проколов кожу.

Нож. Будь это скальпель, у меня уже хлестала бы кровь из распоротой сонной артерии. Впрочем, если я шевельнусь, артерию взрежет и нож. Эмма застыла на месте.

— Где она, я спрашиваю?

Какой смысл врать? Она и сама догадается.

— В больнице.

— Зачем?

— Хотят убедиться, что с ребенком все в порядке.

Ухо Эммы обдало жаркое дыхание. Хватка на горле ослабла.

— Когда ее выписывают?

— Завтра, если с ее ребенком все хорошо.

— Моим ребенком.

— Да. Твоим.

— Назову его Диком.

Отличное имя. Идеально подойдет.

— А если родится девочка?

Нож вошел в кожу чуть глубже.

— Никакая это не девочка. У меня будет мальчик. Усекла?

Эмма не стала возражать.

— Ты не такая уж плохая женщина, Эмма. Можно даже сказать, что ты хороший врач. Я многому у тебя научилась. Помнишь, как ты нас наставляла: если у человека уровень сахара в норме, то без дополнительной дозы глюкозы инсулин ни в коем случае колоть нельзя, так вы только убьете больного. Ни при каких обстоятельствах не сочетайте опиаты с бензодиазепинами. Гипертонический раствор можно колоть только в том случае, если наблюдаете приступ или пациент уже в коме.

Эмма кивнула.

Захват на горле снова ослаб.

— Вот так я и училась. В медицинском училище ведь не объясняют, как убивать людей. Приходится выяснять самой у докторов. Я все узнала от тебя.

Судьба насмехается надо мной.

Гиннесс умолкла.

Наверное, снова легла спать. Зря я закрыла дверь на кухню.

— Когда мне было плохо, ты по-доброму отнеслась ко мне. Спасибо. Я благодарна тебе и отплачу тем же.

В каком это смысле?

Вес Фейт давил на Эмму.

Еще немного, и ноги у меня не выдержат.

— Я позволю тебе попрощаться с дочерью. Присядь-ка. — Фейт подвела ее к оранжевому креслу-качалке и толкнула в него Эмму.

Эмма повалилась на сиденье и глубоко вздохнула.

Так, что у нас из плюсов? Я могу дышать. И даже кричать. Из минусов: меня никто не услышит. Попытаться сбежать? Даже когда я в форме, мне ужасно тяжело выбираться из этого кресла. Ну а в нынешнем состоянии…

Чтобы унять бешено стучащее сердце, она стала делать дыхательную гимнастику. Вдохнули, дыхание задержали, выдохнули. Еще разок.

Чтобы подняться с кресла и встать, надо оттолкнуться обеими руками. И как прикажете это сделать, когда одна рука забинтована, а другая в гипсе? Я и глазом не успею моргнуть, как Фейт вспорет мне горло.

Сбежать не получится.

Фейт взяла с прикроватной тумбочки принадлежащий Тейлор дневник в кожаной обложке, швырнула Эмме на колени и отошла в сторону.

Мне до нее не дотянуться. У нее нож.

Эмма покосилась в сторону открытого окна.

Слишком далеко.

Фейт прислонилась к стене напротив.

Слишком далеко.

Эмма взяла лиловую ручку Тейлор и принялась писать послание дочери. Через несколько секунд она остановилась и подняла взгляд.

— Это ты убила Карлоса?

— Разумеется.

— Почему?

— Он мучился. Для чего я, по-твоему, работаю? Чтобы помогать людям. Мне хотелось прекратить его страдания. Кроме того, я не желала, чтобы он кому-нибудь рассказал обо мне.

— Значит, было что рассказывать?

— А ты не дура, Эмма. Хочешь меня разговорить, чтобы потянуть время и придумать способ спастись? Номер не пройдет. Даю тебе пять минут на прощальное письмо. Повторяю, пять. Это ровно на пять минут больше, чем я дала Карлосу. Он не заслуживал милости. Предал меня. Причем не один раз. А ты относилась ко мне по-доброму. Вот и я с тобой поступлю по-людски.

Даже страшно представить, что ты со мной сделала бы, относись я к тебе плохо.

— Скажи, Фейт, если я относилась к тебе по-доброму, зачем тогда меня убивать?

— Не зови меня Фейт. Я ангел. Ангел смерти. Я пришла помочь тебе.

— И как ты мне поможешь, убив меня?

— Прекращу твои страдания. Ты старая. Жирная. От тебя ушел муж. Дочь тебя ненавидит. Ты одна-одинешенька. Зачем так жить? Ради чего? Ради работы? Так тебя там тоже ненавидят. Я просто-напросто хочу тебе помочь.

Какое-то дурное дежавю. Она говорит точь-в-точь как моя мать. И хуже всего, что обе они правы. Для полноты картины не хватает одного: я еще и алкоголичка.

— Как мило с твоей стороны, ангел. А тебе не пришло в голову сначала спросить, чего хочется мне самой?

— Нет. Люди сами не знают, что им нужно. Они непроходимо глупы.

Эмма кивнула. Подобные мысли часто посещали и ее. Но, в отличие от Фейт, Эмма не давала им волю и гнала от себя. Ах да, не Фейт. Ангел смерти.

— Осталась минута, — напомнила девушка, переминаясь с ноги на ногу. Она стояла напротив, прислонившись к стене. Эмме было до нее не достать.

— А потом что? — спросила Эмма.

— Потом я помогу тебе уйти. Отправлю тебя за радугу. Ты снова встретишься с теми, кого любишь.

Я бы так не сказала. Все, кого я люблю, за исключением Винсента, еще живы.

— Пора.

Фейт двинулась к ней, держа наготове нож с длинным лезвием, достаточно узким, чтобы вырезать из рыбы филе.

— Хороший нож, — заметила Эмма.

— Ага, мне он тоже приглянулся. Острый и легкий.

— Мне бы не помешал такой на кухне. Ты, кстати, умеешь готовить?

— Не особенно. Так, могу поджарить тосты и яичницу. Готова?

— Даже не знаю. Как, по-твоему, я должна к такому приготовиться?

Фейт разозлилась:

— Я дала тебе время. Это было щедро с моей стороны. Теперь все кончено.

— И что? — спросила Эмма.

Фейт приблизилась с поднятым ножом и наклонилась за дневником Тейлор.

Эмма качнулась назад, подобрала ноги и ударила со всей силы Фейт под коленки. Медсестра завалилась на Эмму, выставив перед собой нож. Эмма подняла правую руку, чтобы прикрыть горло. Лезвие, на которое Фейт давила всем своим весом, вонзилось ей в руку. Эмма рванулась. Раздался треск — громкий, как звук выстрела. Нож сломался, и часть лезвия застряла в гипсе Эммы.

Она повернулась всем корпусом влево, свалилась с кресла на пол и перекатилась.

Фейт рванулась к ней, подхватив с пола обломок ножа.

Эмма попыталась сесть, но левая рука ее подвела. Женщина повалилась обратно на пол.

Фейт придавила противницу всем своим весом.

— Сказала же, без фокусов. Я с тобой по-хорошему. А ты ни в какую. Тебе, как всегда, больше всех надо. Могло бы выйти так просто. Для тебя и для меня. Один удар — и готово. А теперь тебе придется помучиться. Сама виновата! — Она занесла руку с обломком ножа и вонзила его Эмме в грудь.

Брызнула кровь. Боль была такой, что потемнело в глазах. Обломок чиркнул по ребру.

Эмма попыталась спихнуть с себя сумасшедшую. Ничего не получилось.

Тогда она изогнулась и попробовала перекатиться на левый бок, подмяв под себя Фейт.

Сработало! Эмма вдавила загипсованную руку в горло медсестры прямо под подбородком. Нажала изо всех сил. Очаровательное личико Фейт побагровело.

Обломок лезвия впился Эмме в спину. От боли перехватило дыхание.

Эмма не ослабляла давление на горло Фейт. Девушка захрипела и задвигала сломанным ножом меж ребер Эммы, силясь достать до легких.

Эмма сразу почувствовала, когда медсестре это наконец удалось. Вспышка невыносимой боли, как горящая шутиха, ослепляла, захлестывала, лишала сил и возможности дышать. Будто раздавленная бабочка, Эмма повалилась на пол и скорчилась.

Все кончено. А ведь она могла бы прожить жизнь и получше. Быть лучшим человеком, лучшим врачом, лучшей матерью. Поздно. Эмму охватила острая тоска по всему тому, что ей не удалось сделать. Звон разбитого стекла. Где-то далеко.

Фейт с улыбкой на лице навалилась на Эмму.

— И зачем было сопротивляться, а? Вечно ты все усложняешь. Иначе не можешь? И какой в этом смысл? — Она снова занесла обломок ножа и вонзила его Эмме в грудь.

До сердца она не достала: помешали ребра.

Фейт отбросила нож и схватила Эмму за горло. Большие пальцы легли на сонные артерии.

В глазах у Эммы потемнело. Сознание помутилось.

Вот и все. Мне конец.

Боли не стало. Она растворилась в накатывающей мгле. Внезапно окно распахнулось.

Давление на горло прекратилось. Эмма сделала глубокий вдох, и в голове прояснилось.

Фейт закричала.

Эмма открыла глаза.

Гиннесс оттаскивала от хозяйки девушку, вцепившись ей в горло.

Фейт больше не кричала, не стонала, не хрипела. Она вообще не издавала больше никаких звуков и не подавала признаков жизни.

— Пусти! Пусти ее! — выдавила из себя Эмма. Она не узнала свой сдавленный голос.

Гиннесс послушалась.

Собака разжала челюсти и выплюнула Фейт, словно мячик. Та рухнула к ногам Эммы.

Гиннесс посмотрела хозяйке в глаза, облизала ей лицо: «Я же говорила тебе: что-то не так. Ну зачем ты закрыла дверь на кухню?»

По щекам Эммы заструились слезы, и овчарка принялась их слизывать.

Глава 84

Сначала приехала скорая. Парамедики быстро оценили обстановку. Один направился к Фейт, неподвижно лежащей на полу. Второй, повыше, взялся за рацию и запросил помощь.

Затем он опустился на колени возле Эммы. Нахмурился.

— Доктор Стил?

— Привет, Джо. — Голос Эммы напоминал хруст ручной кофемолки.

Первый парамедик, Рой, занимавшийся Фейт, повернулся к хозяйке дома. Узнал ее. Ахнул.

Увидев ужас на их лицах, Эмма рассмеялась и тут же сморщилась от боли.

Ну и видок у меня сейчас. Несколько ножевых ранений, вся в крови, еле дышу. Они-то привыкли лицезреть меня совсем в другом обличье. Я даже на человека не похожа. Да и не чувствую себя человеком. Зато жива. Благодаря тебе, дорогуша. Эмма положила левую ладонь на голову Гиннесс, приютившуюся у нее на ноге. Собака не двигалась с места с тех пор, как разжала челюсти на шее Фейт. Эмма почесала овчарку за ухом.

Фейт… Ангел. Ангел отправился к ангелам.

Хотя, если подумать, вряд ли. Она ведь играла совсем за другую команду.

Затем подтянулась полиция. Один из полицейских, незнакомый плотный мужчина, попытался ее допросить. Эмма едва ворочала языком, да и легкие отказывались слушаться. Ей казалось, что болит буквально каждая клеточка тела. Дышать получалось с огромным трудом.

— Требуется госпитализация. Немедленная, — заявил Джо.

Полицейский явно колебался.

Дверь снова распахнулась, и в комнату ворвался Виктор.

— Я думал, это какая-то ошибка! Когда услышал об отправке скорой помощи на твой адрес, я был уверен, что диспетчер просто перепутал. — Виктор встал перед бывшей женой на колени и развел руки, чтобы заключить ее в объятия. Окинув взглядом ее израненное тело, он передумал и просто погладил ее по щеке.

— Эмма, — всхлипнул он.

— Ей надо в больницу, доктор Сторм, — кашлянул Джо.

Виктор отодвинулся в сторону.

И снова открылась дверь, на сей раз впустив Загаряна.

— Эмма! Ты как? Я услышал переговоры по рации. Сказали, что бригада выехала на твой адрес! На место преступления! Я ушам не поверил!

Как же давно они с ним не виделись! Несколько месяцев назад у них едва не закрутился роман, но Эмма дала детективу от ворот поворот и перестала отвечать на его звонки.

И вот он снова перед ней — как всегда, сама безупречность. На фоне Загаряна в идеально сидящем сером костюме Виктор в своих джинсах и мятом пиджаке смотрелся потрепанно.

— У меня… у меня все в порядке, — промямлила Эмма, хотя это было ой как далеко от истины.

— Неужели?

Она пожала плечами, но тут же застонала от боли, пронзившей спину.

— Ясно. — Загарян подошел к Фейт, присел и пощупал пульс на шее. Его не было. — Я так понимаю, незваная гостья?

— Долго объяснять.

Джо уже терял терпение:

— Ее нужно срочно в больницу. Немедленно.

— Когда мы тут закончим, дом придется опечатать, — произнес полицейский-крепыш. — Это ведь как-никак место преступления.

Эмма кивнула. Парамедики уложили ее на носилки на колесах. Гиннесс встала, всем своим видом выражая готовность следовать за хозяйкой.

— Прости, моя хорошая, тебе со мной нельзя. Завтра вернется Тейлор.

— Не переживай, я позабочусь о собаке. — Виктор наклонился к носилкам, поцеловал Эмму в лоб и потрепал Гиннесс по голове.

— Спасибо.

— Собака поедет с нами, — вмешался полицейский.

— Только попробуйте ее хоть пальцем тронуть, — повернулся к нему Виктор.

— Она загрызла человека. Мы ее забираем.

— Не трогайте собаку. Она спасла жизнь моей жене.

Загарян подошел поближе и небрежно заметил:

— Она вам не жена. Вы в разводе.

Виктор поднял на него взгляд. Они познакомились в феврале, вместе искали преступника, чтобы снять подозрение с Эммы. Мужчины уставились друг на друга.

Виктор сделал шаг назад.

— Я возьму собаку себе, — упрямо повторил он.

Загарян кивнул.

— Ее зовут Гиннесс, — проговорила Эмма, когда носилки уже выкатывали из комнаты.

Глава 85

Через два дня, вернувшись домой, Тейлор не могла поверить своим глазам. Ее комната выглядела как после погрома.

Она приходила за ребенком.

Это ненормальная явилась сюда за ее ребенком. Ей не удалось вырезать его из Тейлор в кладовке, вот она и вторглась к ней в дом.

Девушку начала бить дрожь. Эрик обнял ее за плечи и притянул к себе. Прикосновение жениха придало ей уверенности.

Это был худший день в моей жизни.

Подобная мысль неоднократно появлялась у Тейлор в голове: когда из дома ушел отец, когда она решилась на аборт, когда узнала о предательстве Дика, когда ее бросил Эрик.

Но такого в моей жизни еще не случалось.

Она лежала на полу, не в силах пошевелить даже пальцем, и беспомощно смотрела, как эта сумасшедшая заносит скальпель над ее животом.

С этим ничто не сможет сравниться. Ужас, пережитый в те мгновения, теперь будет преследовать Тейлор до гробовой доски.

Осознание приближающейся смерти само по себе паскудно. Но видеть, как убивают твоего ребенка, настолько жутко, что страшнее не придумаешь.

Прежде чем потерять сознание, Тейлор заметила, как в кладовку ворвалась мать. Мама пришла на помощь. Значит, все будет в порядке. Она все сделает как надо.

Она и сделала. Как, собственно, и всегда.

Когда Тейлор пришла в себя, ее первая мысль была о ребенке: он жив? Девушка с волнением следила за действиями гинеколога, делавшего ей УЗИ. Они вместе уставились на экран монитора. Сердце сокращалось. Ребенок шевелился.

Он был жив.

— Ну как? С ним все в порядке? — с тревогой в голосе спросила Тейлор.

Гинеколог долго молчал. Наконец он произнес:

— Руки на месте. Ноги на месте. Позвоночник тоже. И мозг. Чисто внешне все нормально. Надо сделать анализ на генетические отклонения, а через недельку пройдем новое УЗИ. Пока лично я ничего плохого не наблюдаю.

Тейлор начала плакать и все никак не могла остановиться. Гинеколог только удивлялся.

С Тейлор плакал и Эрик.

Как же хорошо вернуться домой! Пока Эмма в больнице, весь дом в распоряжении Тейлор. Ну и бардак же тут! Надо навести порядок. Как? Тейлор еще сама толком не знала.

Что на моем месте сделала бы мама?

— Так, давай приниматься за дело. Эрик, ты иди в магазин. Нам ведь надо что-то есть? А я приберусь.

— Я не хочу оставлять тебя одну.

Гиннесс гавкнула: «Одну? Ты чего? С ней же я!»

Глава 86

Больница сводила Эмму с ума. А заведующая, в свою очередь, сводила с ума всех окружающих. Она выбралась из койки и опустилась на колени, чтобы починить спинку.

Шурупа не хватает. Вместо него она вставила скрепку. Дверь в палату открылась.

— Если бы ты родилась собакой, то непременно была бы бордер-колли, — пошутил Виктор, помогая ей встать и протягивая букет цветов. — Что ты за беспокойная душа? Чего тебе не лежится?

Эмма улыбнулась:

— А если бы ты родился собакой, то был бы лабрадором. Любишь на диванчике поваляться.

Виктор рассмеялся и опустился на стул рядом с койкой.

— В яблочко, — кивнул он. — Надо отправить запрос в административный отдел, пусть организуют мне диванчик. Вот прямо здесь. Как твое самочувствие?

— Нормально. Говорят, завтра выпишут.

— Видать, с тобой тут успели намучиться.

— Это точно. Я, как и все врачи, самая ужасная пациентка. Ты как?

— Неплохо. Да и Тейлор тоже. «Не переживай, все под контролем» — так и просила тебе передать.

Эмма скептически посмотрела на бывшего мужа.

— Понимаю, — кивнул он. — Я к ней заглядывал. Чисто внешне нареканий нет.

— А как Гиннесс?

— Она ее забрала. Я предлагал подержать овчарку у себя, но Тейлор отказалась наотрез.

— Ух ты! А она ведь не хотела собаку. Передумала, значит.

Виктор рассмеялся.

— Да не в собаке дело. Она мечтала, чтобы у тебя была не только собака.

— Знаю.

— И?.. — Виктор многозначительно на нее посмотрел.

— Как поживает Эмбер? — улыбнулась в ответ Эмма.

— Хорошо, — вздохнул Виктор. — Как всегда, хлопот полон рот. И работа, и дочки, и друзья, и…

— Она считает, что в последнее время ты слишком занят и мало проводишь с ней времени.

— Да ладно! С чего ты взяла?

— Она сама мне сказала. Хочет чаще с тобой видеться. Она беспокоится и не понимает, на что ты тратишь время. Или на кого.

Виктор игриво на нее посмотрел.

Эмма сразу же узнала этот взгляд, хотя не видела его уже лет десять. Рассмеялась.

— Э нет! Даже не мечтай!

Виктор тоже хохотнул. Вроде бы искренне.

— Ты говоришь совсем как моя мама, — заметил он.

— Сочту за комплимент.

— Она, кстати, передает тебе привет. Сказала: не забывай о разговоре, предложение по-прежнему в силе.

— Хорошо, я учту, — снова рассмеялась Эмма.

— Так, значит?..

— Ответ «нет». Передавай от меня привет Эмбер.

Виктор наклонился, собираясь ее поцеловать.

Дверь распахнулась, и в проеме показался огромный букет желтых роз, за которым маячил Загарян.

Мужчины смерили друг друга взглядами.

— Заходи, — пригласила Эмма. — Виктор как раз собирался уходить.

Виктор кивнул и медленно вышел.

Загарян сел на освободившийся стул.

— Ты как?

— Нормально. Завтра выписывают. А ты?

— Ну а мне вообще не на что жаловаться.

Детектив закинул ногу на ногу. Внезапно до него дошло, что он так и не вручил букет. Загарян положил цветы прямо на Эмму, и та рассмеялась.

Как же хорошо, что я жива. Хотя букет — неплохое украшение и в гробу.

Загарян потер подбородок:

— Ты оказалась права. Мы проверили содержимое всех коробок. Она действительно убила своего отца. Анализы показали повышенное содержание морфина, а это странно для человека, который отказывался принимать болеутоляющие. У Карлоса уровень калия был одиннадцать, притом что еще накануне показатели были в норме. Наверное, она вколола ему калий. Фентанил не сработал бы, ведь Карлос уже и так был на ИВЛ. Ну перестанет он дышать самостоятельно, и что? Это ничего бы ей не дало.

— А как насчет лекарств, прописанных якобы мной?

— Она заходила в систему под твоей фамилией. Скопировала твое удостоверение. Такой считыватель можно купить в Интернете всего за несколько баксов. Так Фейт получила возможность ставить твою электронную подпись. То же самое она проделала и с карточкой Карлоса.

Эмма поежилась.

— Кстати, мы наведались в Нью-Гемпшир. У Фейт был роман с Амбером. А еще она там подралась с другой медсестрой по имени Джой, и ту уволили. Когда Амбер перебрался сюда, Фейт последовала за ним. Ну и Карлоса с собой притащила. Потом Карлос узнал об измене и бросил ее. Остальное ты и сама знаешь.

Эмма кивнула.

— По ее словам, мужчины, с которыми она спала, не хотели иметь детей. А когда она узнала, что Тейлор беременна от Амбера, у нее окончательно снесло крышу. Фейт решила, что Тейлор вынашивает ее ребенка, и вознамерилась его вернуть.

— Жуткое дело. — Загарян содрогнулся. — Повезло, что ты оказалась рядом.

— Это точно, — согласилась Эмма. Она посмотрела на загипсованную правую руку, перевела взгляд на перебинтованную левую, покосилась на бинты на левой стороне груди: совсем недавно там находилась плевральная дренажная трубка. Хреново же я выгляжу.

— Слава богу, я подоспела вовремя. — Она посмотрела детективу в глаза: — Что будет с Гиннесс?

— Не беспокойся, — улыбнулся Загарян. — Мы это называем вынужденным применением силы в целях самообороны.

— Спасибо, — с облегчением выдохнула Эмма.

— Ты не меня, а ее благодари. Кстати… Слушай, на следующей неделе джазовый концерт намечается, а у меня как раз есть два билета. Может, сходим?

— Я…

Дверь палаты раскрылась, и в проеме показался огромный букет белых роз, за ним появился доктор Рут.

— Вы позволите?

Эмма рассмеялась.

Интересно, а на похороны мне столько же цветов принесут? Вряд ли. Да что об этом думать? Я ведь еще жива.

Глава 87 Гиннесс

Она вернулась. Пахнет, конечно, ужасно. Какой-то медицинской дрянью, йодом, дезинфицирующими средствами, болезнью. Хотя… стоп. Еще какой-то аромат.

Проверяю ее левый карман. Сую туда нос.

Она смеется. Достает кусочек бекона.

— Держи. Я решила, что это тебе понравится куда больше, чем цветы.

Вкусно. Не так уж плохо для больничной еды. Бекон солененький, с дымком, но не хрустящий — конечно, его ведь несли в кармане. Ладно, все равно неплохо, на две звезды из трех. Я принюхиваюсь. Еще есть?

Больше нет.

Из спальни выходит девчонка. Смотрит. Глаза наполняются слезами.

Я издаю низкое рычание. Да, Шаманка хреново выглядит, но зачем так откровенно это показывать?

Девчонка всхлипывает.

Ну чего ревешь-то? Шаманка вернулась! Она дома! Живая! Бекона вот принесла.

У девчонки выпирает живот. Она смотрит на Шаманку понурившись.

Та садится. Спина прямая. Шаманке больно, я это чую. Но она не плачет. Она вообще никогда не плачет, не из того теста. Тот раз — исключение, о нем никто не узнает.

— Привет, Тейлор. Как дела?

— Нормально. А ты как себя чувствуешь?

— Спасибо, хорошо.

Девчонка разворачивается и выходит из комнаты. Поздоровалась, называется.

Шаманка сразу начинает сутулиться. Больше ни к чему беспокоиться о своем виде. Здесь ведь никого нет. Только я.

Она смотрит на меня. Я кладу голову ей на колени. Она пытается почесать меня за ухом правой рукой. У нее ничего не получается: гипс мешает. А вот левой она действует куда как ловчее.

— Спасибо тебе, Гиннесс, — говорит она.

И что тут ответить? Я просто исполнила свой долг, только и всего. В знак того, что нечего тут рассыпаться в благодарностях, я принимаюсь лизать ей руку. Поднимаю на Шаманку взгляд. Ее глаза подозрительно поблескивают. Нет-нет, это не слезы, ведь Шаманка никогда не плачет. Я тянусь к ней и пытаюсь лизнуть в лицо. Она смеется. Мне нравится этот звук. Приятный такой.

Ложусь рядом. Она меня чешет, я кайфую. Она хорошая чесальщица. Нет, стоп, не просто хорошая: она великолепная чесальщица. Я бы сказала, лучшая из всех, кого я…

Дверь открывается, в комнату снова входит девчонка.

— Это тебе. — В руках у нее бутылка.

— «Брунелло ди Монтальчино», — читает Шаманка этикетку.

Лицо у нее вытягивается, а из глаз начинают капать слезы. Я встаю, чтобы слизать их. Ну вы чего, люди?! Стыд какой! Разве можно так себя вести? Это же просто вино. Если оно плохое, пойди возьми другую бутылку.

Девчонка открывает бутылку, наливает вино в бокал, вручает его Шаманке. Сама поднимает бутылку. Они чокаются.

Шаманка подносит бокал к губам. Болтает вино во рту, словно споласкивает зубы после чистки. Проглатывает и улыбается.

— Замечательно, Тейлор. Мне очень нравится. Спасибо.

— Это тебе, мам, спасибо. Если бы не ты, меня б тут не было.

Шаманка пожимает плечами:

— Ну это и так понятно…

— Нет, мам, я совершенно серьезно. Спасибо, что спасла мне жизнь. А главное, что сберегла ребенка.

— Да ладно тебе, Тейлор, это и есть моя работа. Я живу ради тебя. — Она улыбается. — Это мне в удовольствие. Ну, вроде того… — Она делает еще один глоток. — Почему ты выбрала именно это вино? Оно просто потрясающее.

— Попросила папу найти что-нибудь особенное, — улыбается Тейлор.

— Вот как.

— Не волнуйся. Он мне уже сказал. Я, кстати, и с бабушкой поговорить успела.

— И что тебе сказал отец?

— Как кровать застелешь, так в ней и спать будешь. Свою он застелил неправильно, но куда теперь денешься.

— Ну и хорошо.

— Мам, а что ты будешь делать дальше?

— Если честно, понятия не имею. Впрочем, не иметь плана даже забавно, просто для разнообразия. А ты? Какие у тебя планы?

— Ребенок вроде здоров.

— Это хорошо.

— Доктор Крамп говорит, что они с женой будут рады взять его себе. — Тейлор делает паузу и добавляет: — Эрик посоветовал мне решать самой.

— Ясненько.

— А ты как считаешь?

— По-моему, надо подождать. Там поглядим. Ты за последние несколько месяцев невероятно повзрослела. Торопиться некуда. Вот родишь, тогда уже и будешь решать.

— И я так считаю.

— И не передумаешь, только чтобы поступить наперекор моему мнению?

— Может быть, и передумаю. Мы с тобой раньше хоть раз приходили к согласию?

— Лично я не припоминаю.

Я громко гавкаю. Хватит уже обо всякой ерунде трепаться. Пойдемте лучше погуляем.

Они смотрят на меня и смеются.

— Мы сходимся разве что в одном: у нас отличная собака, — говорит Тейлор.

— А ты не хотела брать.

— Не хотела. Но эту взяла бы.

— Еще чего, она моя.

Я гавкаю. Да сколько можно переливать из пустого в порожнее? Я какать хочу!

— Видишь, она не согласна. Гиннесс полагает, что это мы принадлежим ей.

Бьёрн Беренц Чисто шведские убийства. Деревушка с секретами

Информация от издательства

Original title:

KNÄCKETOD

Björn Berenz

Беренц, Бьёрн

Чисто шведские убийства. Деревушка с секретами / Бьёрн Беренц; пер. с нем. И. Офицеровой. — Москва: МИФ, 2026. — (Клуб убийств).

ISBN 978-5-00250-639-2

Книга не пропагандирует употребление алкоголя и табака. Употребление алкоголя и табака вредит вашему здоровью.

Все права защищены.

Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

© 2023 by Blanvalet Verlag, a division of Penguin Random House Verlagsgruppe GmbH, München, Germany.

No part of this book may be used or reproduced in any manner for the purpose of training artificial intelligence technologies or systems.

© Издание на русском языке, перевод, оформление. ООО «МИФ», 2026

Пролог

— Еноты! — пронесся мрачный рык через сад перед домом. — Это все проклятые еноты!

Ина испытала настоящий шок, когда открыла дверь своего временного жилища и увидела Сванте, распахивающего садовую калитку. В одних клетчатых пижамных штанах. Несмотря на секундную оторопь, она снова посмотрела на него. Прошло, наверное, еще три или четыре секунды, прежде чем ей бросился в глаза топор в его вытянутой руке. Мимо нее через щель в двери проскочил виляющий хвостом Зевс. Тявкая и непрерывно подпрыгивая, он поприветствовал мужчину.

Ина не стала отгонять пса и потерла виски в попытке облегчить головную боль. Шнапс из морошки слишком сильно затуманил ей голову, чтобы прямо сейчас заниматься воспитанием собаки.

— Что ты здесь делаешь? — На самом деле она не собиралась задавать этот вопрос, в конце концов, ночные прогулки Сванте ее не касались. Тем не менее… Это же вроде как ее сад.

— Это мое дело, — ворчливо ответил Сванте, а затем рявкнул: «Sittplats!»^[28], после чего Зевс уселся на задние лапы и, высунув язык, выжидательно уставился на человека с топором. Пес обожал этого отшельника.

Между тем Ина тоже вышла в сад и услышала рядом грохот и стук, а затем какое-то страшное ругательство, смысл которого не совсем поняла.

Ругань доносилась из главного дома, от которого ее маленькое деревянное бунгало отделял сад. Сразу же после этого побеленная входная дверь с громким хлопком распахнулась, и на веранду выскочили двое. Одной из них была Эбба — в лунном свете Ина узнала ее по трости. На ней красовалась застиранная ночная рубашка и шапочка с помпоном. Второй шла Агнета — в пеньюаре, который больше демонстрировал, чем прикрывал.

— Вы тоже это слышали? — как ни странно, спросила Эбба. Этой женщине перевалило за девяносто, и обычно она мало что слышала.

— Еноты! — крикнул ей в ответ Сванте.

— Не нужно так кричать, я же не глухая!

— Еноты так не шумят, — заметила Агнета, не обращая на них внимания.

Ине показалось, что женщина выглядит непривычно обеспокоенной. В памяти всплыли звуки, которые так резко вырвали ее из царства Морфея. А ведь ей снился такой чудесный сон! Она стояла перед стеллажами в огромном книжном магазине, где все триллеры ее любимых авторов были выстроены в хронологическом порядке. Рука сама собой потянулась к полке, потому что Ина обнаружила новый, еще не изданный том обожаемого писателя. Она ласково погладила корешок ладонью, положила указательный палец на его край, чтобы наклонить книгу и достать ее. Но тут где-то на фоне появился тот самый шум, который постепенно становился все отчетливее. Ина резко села в кровати и стала вслушиваться в темноту своей спальни — сосредоточенно, прищурив глаза, словно это поможет ей лучше воспринимать звуки. Некоторое время вокруг царила тишина, и она уже решила, что шум был просто навеян сном. Однако вскоре неожиданно раздался такой громкий удар, что у нее сердце вжалось в ребра. Нет, это вовсе не плод ее воображения.

Скрестив руки на груди и качая головой, Агнета прошла мимо нее.

— Ерунда, нет здесь никаких енотов.

— Что-о-о?! — Эбба поднесла ладонь к уху и настороженно повернулась в сторону невестки. Та закатила глаза и сдула со лба прядь волос. На ногах у нее были войлочные тапочки, которые составляли весьма занятный контраст с сиреневой ночной рубашкой. То, что под гладкой шелковой тканью не наблюдалось выраженных признаков целлюлита, даже немного возмущало.

— Конечно, здесь есть еноты, — заметил Сванте. — Эти зверюги повсюду. Недалек тот час, когда они захватят всю Швецию. — Он поднял руку с топором. — Если мы окончательно с ними не расправимся.

Ина не знала, напускной это гнев или нет. Ей еноты нравились.

Она вопросительно смотрела на три фигуры перед собой. От души зевающая Эбба. Агнета в своем шелковом неглиже. И Сванте. С поразительно атлетичным торсом, которого тут вообще быть не должно. Сванте. Не торса. В конце концов, его бревенчатый домик располагался прямо у опушки леса, в нескольких сотнях метров от главного дома. И все же он стоял здесь. Она внимательно взглянула на Агнету, которая так же внимательно смотрела куда-то мимо нее.

По саду пронесся непривычно прохладный ветер. Ина плотнее запахнула на бедрах халат-кимоно.

— Шум доносился из пекарни, — пробормотала Агнета себе под нос. По голосу было слышно, что она замерзла.

— Тебе бы что-нибудь накинуть, — предложила Ина. — Иначе ты тут до смерти продрогнешь.

— Кто тут до смерти вздрогнет? — переспросила Эбба.

Агнета хмыкнула, но совету Ины, похоже, следовать не собиралась. Она направилась прямиком к пекарне.

— Наверняка это Нильс. Он же хотел напечь хлеба.

Эбба бросила взгляд на наручные часы, но, видимо, не смогла разобрать цифры. Тогда старушка, нахмурив брови, подняла глаза на луну, постепенно бледнеющую на фоне предрассветного неба, словно могла определить время по ее положению.

— Чтобы получилась хрустящая корочка, тесто должно немного отдохнуть, — заявила она. — Так что Нильс, скорее всего, еще спит.

— Кроме того, в пекарне не горит свет, — сообщил Сванте тоном Шерлока Холмса.

Агнета невозмутимо шагала дальше. Она пересекла гравийную дорожку и устремилась к пекарне.

Сванте с топором в руках двинулся за ней. Следом поспешил тявкающий Зевс. Эбба и Ина переглянулись и отправились догонять эту троицу. Пока они шли, Ина наклонилась вперед, чтобы почесать лодыжку. И как только комар укусил ее сквозь такие толстые носки?!

— Как-то слишком масштабно для стаи енотов, — отметила она, не прекращая чесать ногу, хотя знала, что от этого будет только хуже.

— А кто говорил о стае? — Складки на лбу Сванте стали еще глубже, когда он с серьезным видом обернулся к ней.

— Не знаю. — Ина пожала плечами. — Разве еноты живут не стаями?

Выражение его лица еще больше помрачнело, а рука крепче стиснула топор.

Агнета, напротив, сделала то, что у нее в ту ночь получалось лучше всего. Хмыкнула.

— Я почти уверена, что еноты — одиночки.

Этим заявлением она заслужила недоуменные взгляды, когда их собственная разношерстная стая собралась перед задней дверью пекарни.

— А что, если это совсем не енот? — тихо спросила Эбба. На фоне стрекотали сверчки. — Вдруг там настоящий медведь?

Зевс гавкнул. Ровно один раз. Затем заскулил.

— Медведь? — переспросила Ина, с трудом сдерживая смех. — Но… это же… — Она так и не закончила, потому что точно не знала, что же это такое. Но, судя по лицам остальных, смеяться было не над чем. Она неловко кашлянула. — В смысле… здесь водятся медведи?

Ее взгляд метнулся в сторону леса. Над верхушками елей уже показалась полоска света. К этим скандинавским летним ночам еще нужно привыкнуть.

— Мы в Швеции, — напомнил ей Сванте. И, очевидно, посчитал, что такого ответа вполне достаточно. Он обхватил топорище обеими руками и кивнул Агнете, которая надавила на ручку двери пекарни.

Когда они один за другим вошли, в нос Ины ударил сладкий запах кардамона и терпкая горечь дрожжей. Это натолкнуло ее на одну мысль. Если речь о медведе, то, вероятно, он забрался внутрь по понятной причине.

— А меда здесь, случайно, нет? — прошептала она, обращаясь к стоящим впереди.

— Полно, — так же шепотом подтвердила Эбба. — Для нашего овсяного печенья.

Ина удивилась, что Эбба ее услышала. Старушка вообще постоянно преподносила сюрпризы. Порой не заметит реактивный самолет, преодолевший звуковой барьер прямо у нее над головой, а в другой раз услышит, как растет трава. Хотя Ина и сама уже не могла похвастаться острым слухом. Раньше она слышала свою бывшую соседку Ренату, едва та поднималась по лестнице. Но с некоторых пор все чаще и чаще испуганно вздрагивала, когда дверь в соседнюю квартиру хлопала будто ни с того ни с сего. А ведь ей всего лишь шестьдесят с небольшим, она слишком молода, чтобы озаботиться такой неприятной темой, как слуховой аппарат.

— Где выключатель? — задала следующий вопрос Ина.

— Тс-с-с! — зашипели на нее спереди.

Ина замолчала и поплелась за всей компанией, гуськом направившейся вглубь пекарни. Для нее мысль о возможной встрече с медведем, ворующим мед, казалась просто-напросто невообразимой. Впрочем, что она вообще понимала в жизни рядом с дикой природой? Всю свою жизнь Ина прожила в большом городе. Самое опасное, с чем там можно столкнуться ранним утром, — это пьяницы, которых ночь выплевывает из клубов и баров, а не зверь-людоед. Тем не менее с возрастом эти люди пугали ее все сильнее, что, пожалуй, немного смахивало на паранойю. Будучи юной особой, она никогда не задумывалась о подобных вещах, беззаботно разгуливая по ночным улицам Берлина. Однако теперь все чаще ловила себя на мысли, что тот или иной сомнительный субъект кажется ей сексуальным маньяком, который может напасть. Хотя сексуальный маньяк наверняка заинтересовался бы ею гораздо больше, будь она той самой юной особой. И все же…

— А разве мы не учуяли бы медведя по запаху? — спросила Ина, снова обращаясь вперед, но в ответ получила лишь очередное «Тс-с-с!». Пожалуй, все это становится уже слишком. — Э-эй? — крикнула она в темноту зала. — Медведь? Ты тут?

— Ина! Пожалуйста! — Сванте так резко затормозил, что сначала в него врезалась Агнета, а потом Эбба, и их шествие застопорилось. Эбба обшарила ладонью стену, нащупала выключатель и нажала на него. Ничего не произошло.

— Света нет, — со знанием дела заявила она.

Сванте подошел к ней и опять щелкнул выключателем. Не сдаваясь, попробовал еще несколько раз.

— Действительно, — наконец заключил он. — Света нет.

— Перебои с электричеством? — предположила Агнета.

Вместо ответа в их сторону выстрелил одиночный луч света и уперся в стену, прямо в выключатель.

— Что такое? — раздался голос Эббы. — Неужели я единственная, кому пришло в голову взять с собой фонарик? — Она шумно выдохнула — звук напомнил шелест развевающейся на ветру занавески. — У вас хотя бы мобильные телефоны с собой, на случай если нам понадобится вызвать полицию? Как-никак, мы можем застать грабителя на месте преступления.

Ее вопрос вызвал неловкое молчание.

Со словами «Так я и знала» она выудила из глубин ночной рубашки собственный мобильник и продемонстрировала его, подняв перед собой.

В резком свете фонарика пекарня выглядела необычайно прозаичной и холодной. Взгляд Ины пробежался по помещению, загроможденному техникой, и она с облегчением выдохнула.

— Медведя нет.

Сванте тем временем поднял глаза и, похоже, осматривал верхние ряды полок.

— Значит, все-таки еноты.

За облегченным выдохом Ины последовал вдох, а затем свистящий кашель. У нее запершило в горле, а во рту мгновенно пересохло. Только сейчас она заметила, что в конусе света пляшут мельчайшие частички муки. На самом деле такой мучнистый туман, от которого ей было трудно дышать, висел во всей пекарне.

Ее взгляд упал на усыпанный мукой пол. Причину она определила сразу. Один из мешков, сложенных в углу, лежал на полу разорванным.

— Что здесь произошло? — Сванте присел и провел пальцем по следу из муки. Эбба посветила ему фонариком, и он внимательно осмотрел свой палец. Растер муку между большим и указательным пальцами. Его высокий лоб снова наморщился. Со стороны он напоминал Ине следопыта. Этот человек в принципе производил внушительное впечатление, сидя на корточках в пижамных штанах и с голым торсом, по которому было понятно, что он всю жизнь занимался спортом. Она бы, например, ни за что не согласилась предстать перед окружающими полуголой. Тем более в безжалостно ярком свете фонарика.

— Ну что? — спросила Ина. Вокруг нее что-то пронзительно зажужжало и приземлилось ей на шею сзади. Один энергичный хлопок — и это что-то отжужжалось навсегда.

— Мука, — сказал Сванте.

— Может, мы сорвали вечеринку енотов? — попыталась разрядить обстановку Агнета. Правда, у нее так сильно стучали зубы, что разобрать слова было практическиневозможно.

— Вряд ли, — помедлив, ответил Сванте. Он кивнул в сторону опрокинутого стеллажа, на который они еще вчера положили остывать канельбуллары. А теперь маленькие дрожжевые булочки-улитки валялись по всей пекарне. На полу повсюду рассыпался жемчужный сахар, отчего при каждом шаге раздавался хруст, как будто зимой ступаешь по только что посыпанной от гололеда дорожке.

— Больше похоже на переполох в толпе енотов, — заключила Ина, которой все это казалось крайне странным. Так или иначе, опрокинутый стеллаж объяснял шум, который выдернул ее из сна.

Зевс прижался к ноге хозяйки и задрал нос, принюхиваясь.

Что-то здесь не так. Осторожными шагами она прошла по кафельному полу, сплошь покрытому мукой и сахаром, стараясь не вдыхать слишком много летающих в воздухе крупинок. Из-за аллергии на пыльцу у нее и так была слишком чувствительная слизистая.

Зевс нервно пискнул.

Что-то здесь определенно не так.

Ина осторожно обошла упавший стеллаж и случайно раздавила одну из валявшихся на полу дрожжевых булочек.

Внезапно пес пронесся мимо нее, первым свернув за угол. И вдруг яростно залаял. Ина замерла, но спустя пару секунд вышла из оцепенения. Она быстро оглянулась и поймала взгляд Сванте, который снова поднял топор и пристально посмотрел в ту сторону, откуда доносился лай. Если грабитель и существовал, то велика вероятность, что Зевс только что его застукал. Это осознание вселило в Ину немного гордости. Она собралась с духом и шагнула за псом. А там увидела свою маленькую дворняжку, стоявшую с вытянутыми передними лапами перед смесительным чаном и яростно лаявшую на него. Успокоить собаку было просто невозможно. Однако никакого злоумышленника не наблюдалось: ни медведя, ни человека, который намеревался умыкнуть свежую выпечку.

Почему собака лаяла, Ина поняла только со второго раза. Зрелище оказалось настолько странным, что ее мозгу потребовалось еще несколько мгновений, чтобы его осмыслить.

«Проклятый морошковый шнапс!»

Эбба оценила обстоятельства гораздо быстрее.

— Боже… милостивый, — через паузу пробормотала она, поравнявшись с Иной. — Это что, из тестомешалки ноги торчат?

Ина издала сдавленный хрип. Ошеломленная, она смотрела, как Сванте обошел ее и наклонил голову над чаном.

— Боже милостивый! — повторил он.

За спиной у Ины ахнула от ужаса Агнета.

Ина уставилась на высоко задранные ноги, которые принадлежали кому-то, одетому в брюки из темной ткани и туфли-будапештеры. И брюки, и туфли были изрядно перепачканы мукой и тестом. Тем не менее она узнала эту обувь. А значит, и человека, который ее носил.

Агнета схватилась за горло.

— Он?.. — Дальше она договорить не смогла. Но звучно сглотнула, когда Сванте произнес:

— Да, он.

Ина почувствовала на себе пристальный взгляд Эббы. Когда она повернула голову в ее сторону, то увидела на лице женщины осуждение.

— Честное слово, Ина. Стоило тебе сюда приехать, и на нас посыпались проблемы!

— И трупы, — добавил Сванте, отложив топор и опустив руки в чан.

Ина неподвижно наблюдала за ним.

— И трупы, — повторила она и тяжело вздохнула.

Зевс гавкнул в знак согласия.

«Подлый предатель!»

Часть 1

ШВЕДСКИЙ ДЛЯ НАЧИНАЮЩИХ

Mångata

Можно только позавидовать шведам, у которых есть отдельное слово, обозначающее отражение луны на водной глади.

Глава 1

Несколькими днями ранее

— Скажи мне, каково это — умирать?

Дзинь-дзинь-дзинь!

Возможно, она бы даже ему ответила, если бы не вся эта кровь. На полу, на стенах. Ее кровь.

Но Дебби не умерла. Пока еще нет. Внутри нее теплилась последняя искра жизни…

Дзинь-дзинь-дзинь-дзинь!

— Ну почему именно сейчас?! Ради всего святого!

Вне себя от ярости Ина захлопнула книгу и принялась копаться в сумочке в поисках зазвонившего мобильного телефона. Искать пришлось довольно долго, потому что сумка была забита под завязку. Роясь в ней, она ругалась как сапожник. Хорошо еще, что купе в их с Зевсом полном распоряжении. Когда ей наконец удалось выловить телефон из-под пачки любимых пастилок и посмотреть на входящий номер, Ина сбросила вызов.

— О нет, — решительно сказала она себе самой. — Ты меня больше не побеспокоишь!

Однако ее решимость рухнула как карточный домик, едва стало ясно, что дисплей показывает не то, что должен. Очевидно, в порыве эмоций она нажала не на ту кнопку и приняла звонок.

— Алло? — раздался дребезжащий голос из крошечного отверстия динамика.

«Черт возьми!»

Ина беззвучно застонала. Как же глупо: купила новенький телефон специально для поездки и с трудом им пользуется.

— Алло? Кристина? Ты меня слышишь?!

Подавив вздох, она поднесла телефон к уху.

— Рената, — промурлыкала Ина приторным тоном и сама удивилась, откуда он вдруг взялся. А ведь она твердо решила избавиться от лицемерия.

«Что ж, от старых привычек не так-то просто отказаться».

— Правильно ли я интерпретировала записку на твоей входной двери, Кристина? — Полный упрека голос соседки прозвенел в трубке. Единственный человек на свете, который называл Ину полным именем.

— Ну, зависит от того, как ты ее интерпретировала.

— Так, что ты тайком сбежала, даже не попрощавшись со мной…

— Тогда ты абсолютно правильно все поняла.

На линии воцарилось молчание, за которым последовал тяжелый вздох. И наконец:

— Меня это очень тревожит.

Ине было все равно, что тревожило ее соседку, а что нет. Возможно, улизнуть таким образом — не самый благоразумный поступок. Но она не обязана ни перед кем отчитываться. Особенно перед соседкой. Кроме того, она ненавидела прощания.

— Я имею в виду… так рисковать. В твоем-то возрасте!

— А что не так с моим возрастом? — спросила Ина, пожалуй, немного резковатым тоном.

— Ну, — услышала она голос Ренаты после некоторого колебания. — В конце концов, мы уже не девочки.

— Мы? — Ина подавила желание фыркнуть, потому что, насколько она знала, ее бывшая соседка старше нее на целых шесть лет. А это означало, что она относилась к совершенно другому поколению — послевоенному. Когда родилась Ина, Рената уже ходила в школу.

Она захлопнула книгу, прочитанную на три четверти. Ей пришлось ждать целых четыре года, прежде чем автор сжалился и написал ее. Грандиозный финал серии, за развитием которой она следила на протяжении тринадцати томов. В этой части рассказывалось о продавщице книжного магазина, страдающей потерей памяти, которую преследует серийный убийца Харви Бакетт, желающий поквитаться за прошлое. Наконец-то читатель узнает, что к чему. Какая страшная тайна связывает этих двоих, раз из-за нее он отправил на тот свет всю ее семью? Ее мужа. Ее детей. Даже любимую чихуахуа. На следующих двухстах страницах Ина это выяснит. «Рано или поздно».

— Но мне еще так много нужно тебе рассказать, Ина!

Вероятно, все-таки поздно, если разговор с Ренатой затянется. Закатив глаза, она посмотрела в окно на проплывающий мимо пейзаж. С грустью убрала книгу в набитую сумку. Она сама толком не понимала, чем ее привлекла эта книжная серия. Она не пользовалась особым успехом и заняла место на полке бестселлеров только благодаря Ине, которая специально поставила ее туда, чтобы цикл нашел своих читателей хотя бы в ее книжном магазине. Может быть, причина в том, что главная героиня тоже продавала книги, как и она сама?

— Я бы с удовольствием встретилась с тобой и поинтересовалась, как у тебя дела, — вмешался в ее мысли скрипучий голос Ренаты.

— У меня все хорошо. — Говоря это, Ина прислушалась к себе. Даже не солгала. Она чувствовала себя поразительно хорошо. И это ее немного удивило. На самом деле у нее должно быть тяжело на душе. Ведь она только что отказалась от привычной жизни, сложила все свои вещи в арендованном гараже и продала крупной книжной сети магазин, который действительно много для нее значил. Однако единственное, что чувствовала Ина, — это волнующее ощущение свободы. И, возможно, бурлящий аромат новой жизни.

— Я ведь не отвлекаю тебя от какого-то важного дела? — неожиданно уточнила Рената, и прозвучало это так, будто ей и правда не все равно. Чистое лицемерие. Если и есть на планете человек, который в последнюю очередь задумывается, не помешал ли он кому-то, то это бывшая соседка Ины.

— Ну, я сижу в поезде и читаю, — откликнулась Ина, фактически не отвечая на вопрос. Задумчиво вытянув вперед прядь, она посмотрела на свои медово-каштановые волосы — пожалуй, не помешало бы освежить цвет. Может, попробовать ореховый?

— Опять твои кровожадные фриллеры? — спросила Рената таким тоном, что легко было вообразить, как она сморщила нос.

— Это называется «триллер».

— Я так и сказала! — обиженно фыркнула Рената. — Фриллер!

Ина пробормотала про себя едва слышное «ом-м», тренируя самообладание, как настоящий мастер дзена.

— В любом случае это бредовая идея.

Зевс запрыгнул на колени хозяйки и устроился поудобнее, словно кот.

— Что именно? — Ина зажала трубку между плечом и ухом, стараясь занять относительно комфортное положение, что совсем не понравилось Зевсу. Они все еще ехали в купе совершенно одни, так что пес мог спокойно выбрать себе любое место. Но нет, ему обязательно надо улечься на ней.

— Ну, все в целом. — Рената запыхтела в трубку. — Что ты отказываешься от всего, что нажила.

Ина беззаботно пожала плечами, но ничего не сказала.

— И теперь все это уйдет в никуда.

— Ерунда. Ушла только я. — Она рассмеялась собственным словам. — «Книголюб» никуда не денется, как и соседняя с тобой квартира. Просто у них появятся новые хозяева.

— Все равно, — отозвалась Рената с вызовом в голосе. — Если магазином начнет управлять сеть, он уже не будет прежним.

— Ты даже не читаешь книги.

— Но я могла бы. — На другом конце провода раздалось негодующее фырканье. Перед внутренним взором Ины нарисовались раздувшиеся ноздри Ренаты. — А теперь не буду. Крупным сетям мои деньги не достанутся.

Ина подавила вздох, поскольку ей деньги соседки тоже не доставались.

И все же. Сказанное на самом деле беспокоило Ину. Разве она хотя бы чуть-чуть не жалела о своем решении продать книжный магазин? А ведь он был не таким уж и маленьким. Как-никак, торговая площадь «Книголюба» составляла сто сорок квадратных метров. Площадь, в которой раньше заключался весь ее мир. Впрочем, как и ее бывший муж… и она ни разу не пожалела, что послала его куда подальше. Ни на секунду. Не было бы счастья, да несчастье помогло — этому ее в свое время научила мать.

— Без тебя все будет не так, как раньше, — заметила Рената.

Ина молча смотрела на телефон. Ей так не казалось. В конце концов, в новую жизнь она брала с собой себя. И Зевса!

— И вообще… не слишком ли ты стара, чтобы начинать с чистого листа?

Этот вопрос задел Ину за живое. Не потому, что Рената в очередной раз разыграла карту возраста. Нет, скорее потому, что именно этот вопрос она очень часто задавала себе последние несколько недель. Не слишком ли она стара, чтобы начать все сначала?

— И все из-за какого-то СМС, — продолжала бить по больному Рената.

Ина тихонько вздохнула. Зря она вообще ей об этом рассказала.

— Ты ведь уже не подросток. Бросать все из-за парочки амурных сообщений…

Вот теперь Ина ахнула — одновременно решительно и возмущенно. Все-таки она не из тех женщин, которые рано выходят на пенсию, а потом отказываются от своей жизни, чтобы сбежать на Ямайку с мужчиной как минимум на тридцать лет моложе, пообещавшим в социальных сетях достать звезду с неба. Нет, ее история любви опиралась на прочный фундамент и вела ее не на Карибские острова, а в Смоланд. Приземленнее просто некуда.

«Слишком старая, тоже мне!»

И сообщения, конечно же, присылал не какой-нибудь заезжий ловелас, которого она едва знала. Нет, их писал Вигго, и, строго говоря, это были не любовные послания, а приглашение. Такое приглашение, которое бывает только раз в жизни. А для шанса, выпадающего раз в жизни, как известно, в принципе невозможно быть слишком старой.

«Так-то!»

Было ли ее решение неразумным?

«Ну разумеется!»

— Значит, вот и все. — Рената поколебалась, после чего добавила: — Ты правда уезжаешь.

Ина кивнула. Один раз. Не то чтобы Рената могла это увидеть.

— И ты действительно хорошо все обдумала?

— Господи! Разумеется, я хорошо все обдумала!

На линии воцарилась зловещая тишина. Ина уже понадеялась, что связь прервалась, но тут снова раздался голос Ренаты. Визгливый и укоризненный.

— И ты в самом деле собираешься все бросить?

Ина чуть не расхохоталась. Ведь что она оставляла? Шикарную квартиру в старом доме в фешенебельном районе Потсдама, слишком большую для нее одной. Мужа, с которым развелась и на которого ей было абсолютно наплевать. И вдобавок ко всему — испорченные отношения с дочерью. «Ладно, еще есть “Книголюб”, — с ноткой уныния подумала она. — С ним я действительно прекрасно управлялась». Но и магазин с годами утратил для нее свою магию. Хотя в мире книг и покупателей по-прежнему случались яркие, особенные моменты, за последние несколько лет в дела закрадывалось гораздо больше рутины, чем хотелось бы Ине.

Внезапно ее охватила меланхолия. В ее жизни бывали и хорошие времена. Даже с Ренатой.

— Я буду по тебе скучать, — поддавшись неожиданному порыву, сказала она. Почему-то этот момент настроил ее на эмоциональный лад: она слышала голос Ренаты, хотя находилась уже очень далеко от Потсдама. Обе женщины долгое время жили по соседству, однако настоящей дружбы между ними так и не завязалось. И тем не менее Рената стала для нее человеком, которого почти можно назвать подругой.

— Глупости. — Рената грубо и с хрипом рассмеялась. — Мы с тобой никогда по-настоящему друг другу не нравились.

— Все равно! — сказала Ина. — Мне будет не хватать твоей неловкой, холеричной манеры общения.

Рената засмеялась еще громче. Прозвучало так, будто старая машина медленно переключает передачу.

— Ну, это уже кое-что.

— Ты приедешь ко мне в гости? В Швецию?

— Ни за что на свете, — тут же донеслось из трубки. — А теперь мне пора идти, — отрывисто заявила Рената. — У меня стирка.

И положила трубку. Ни тебе «пока», ни «прощай», ни «береги себя».

Ине это понравилось, потому что прощание получилось честным. В этот момент Рената в принципе впервые в жизни ей понравилась. Она отложила телефон и почесала Зевса за ушами — тот заурчал от удовольствия. Как будто даже не осознавал, что он не кот, а собака.

Как мимо проплывал пейзаж, так проносились и ее мысли. Ина думала о том, что ей еще предстоит сделать, прежде чем она оставит все позади. В конце концов, ей давно пора было взяться за это.

Когда она перестала гладить пса и снова достала телефон, дворняжка издала недовольное рычание.

Ина приподняла бровь. В вопросах воспитания она и правда не преуспела. Даже с собаками.

Сжимая в руке мобильный, она сверлила взглядом дисплей. Затем ввела нужный контакт и еще дольше смотрела на имя, которое было для нее ценнее всего на свете и в то же время причиняло столько боли. В итоге Ина собрала все свое мужество в кулак и нажала кнопку вызова. В ответ сразу включилась голосовая почта. В душе разлилось глубокое разочарование. «Ну естественно!»

Тем не менее она вложила в голос как можно больше бодрости, чтобы не показаться слишком взволнованной. И потерпела полное фиаско.

— Привет, Паула, это я. Твоя мама. Ина. Я уже уехала. Просто хотела сказать тебе… Сказать «до свидания».

Она вдохнула. И выдохнула. И повесила трубку. На языке уже крутилось «прощай», однако выговорить его она так и не сумела. Ей нужна хотя бы последняя искра надежды. Хотя бы для себя самой.

Глава 2

— Серьезно, Агнета. Как будто у нас недостаточно проблем.

Сванте посмотрел на нее твердым взглядом и подкрепил свои слова недовольным ворчанием.

Женщина подняла нос от клумбы, где только что нюхала необыкновенно красиво цветущий седмичник. В воздухе повсюду витал аромат лета.

— Думаешь, это плохая идея? — Не успела она произнести эту фразу, как тут же мысленно выдала себе приз за крайне неразумный вопрос: в поле зрения мгновенно появилась голова свекрови, одарившей ее колким взглядом.

— На самом деле он думает, что это абсолютно дурацкая идея, Ага.

Агнета просто отвернулась от нее, запрокинув лицо к небу и наслаждаясь прохладным ветерком, развевающим волосы. Солнце висело низко над горизонтом и отбрасывало на верхушки ближайших елей красноватый отблеск. Началось лето, и сегодня выдался чудесный вечер, идеальный для неспешной прогулки к озеру. А еще идеальнее он стал бы, будь у нее возможность совершить эту прогулку в одиночестве. Без Сванте. И уж точно без свекрови.

— Я действительно думаю, что это крайне глупая идея! — подтвердил Сванте, не убирая ладонь с локтя Эббы.

Шаг за шагом они вдвоем продвигались по дорожке из красного песка.

— И не надо постоянно хватать меня под руки, — теперь уже Сванте получил свое возмездие.

— Но если ты упадешь… — принялся оправдываться он.

— Тогда я снова встану. Мне заменили тазобедренный сустав, а не ампутировали голень.

— Доктор сказал, что первое время ты должна делать все медленно.

— Еще медленнее, и я пойду задом наперед.

Эбба подняла трость так, словно хотела ею замахнуться. Агнета испытала облегчение, когда кончик трости опять оказался на земле, а ее свекровь вновь сосредоточилась на своих ногах. Она вздохнула. То ли еще будет. С Эббой никогда не было легко. Однако с годами ситуация становилась все хуже. С некоторых пор она вела себя как крестная мать, руководящая мафиозным синдикатом на Сицилии.

Агнета догнала этих двоих и присоединилась к ним. Правда, пошла со стороны Сванте, который образовывал живой буфер между ней и свекровью.

— А тебе и не должно это нравиться, — обратилась она к нему, стараясь звучать решительно или хотя бы уверенно. Разумеется, за этим последовало очередное его рычание.

— Сначала мальчишка, — сказал Сванте, — потом эта женщина.

— Оставь мальчика в покое, — ворчливо отозвалась Эбба. — Он нормальный.

Сванте хмуро посмотрел на нее:

— И все же ему здесь не место.

— Мальчик — это не проблема, — настаивала Агнета. — И не станет ею, если мы сами не будем превращать его в проблему.

За подобные мудрые рассуждения она удостоилась недовольного косого взгляда от Сванте, наблюдавшего за ней из-под седых прядей, упавших на лицо. Но Агнета не отступила. Не в этот раз.

— А эта женщина — исключительно мое дело, слышишь?

Ее нос уловил запах жареной рыбы. Взгляд блуждал по озеру, на берегу которого полыхал костер. Янис и Ханна держали прямо над пламенем свежепойманную форель, насаженную на шпажки. Аромат навевал воспоминания о детстве. Сколько раз Агнета сидела с отцом на бесчисленных рыбалках у такого же озера, чувствуя такой же запах, а сердце полнилось мечтами, желаниями и стремлениями. Не все из них исполнились в ее богатой событиями жизни, но самые важные все же осуществились. То, что некоторых из этих мечтаний ее лишили, можно считать происками судьбы. Она всегда смотрела вперед. И редко — назад. Потому что именно там часто таилась боль, способная испортить настоящее.

Зато будущее…

Лето приближалось стремительно. Цветы на яблонях уже превратились в маленькие плоды. До масштабного праздника в честь середины лета оставалось совсем немного. Агнета безумно его ждала. Ей нравилось, когда ферму наводняли люди из соседних деревень, которые праздновали вместе с ними.

Вдалеке взвизгнула пила. Вскоре за этим последовал монотонный стук молотка. Эти звуки никого не беспокоили. Они просто были музыкальным сопровождением их жизни. Создавалось что-то новое. Новое и хорошее. Она очень ценила и то, и другое.

— Я просто хочу как лучше, — произнес Сванте через некоторое время.

— Тогда не впутывай в это мальчика. — Не поднимая глаз, она почувствовала на себе его взгляд — жесткий и непроницаемый.

— От меня это не зависит… пока все остальные поступают так же.

Агнета знала, что он с самого начала не хотел видеть здесь этого паренька. И в глубине души понимала, что он прав. Сванте был умным человеком. Гораздо сообразительнее, чем ей хотелось бы. Она уважала мужчин с мозгами. Хотя куда меньше ей нравилось, если они превосходили ее в уме. Вот и со Сванте из-за этого могли возникнуть проблемы, но ему она об этом, конечно, не говорила. Агнета и сама была слишком умна. Она покосилась на Сванте — человека, которого знала так давно и который все еще казался ей книгой за семью печатями.

— Прекрати меня так дергать, — огрызнулась на него Эбба. — Я же не собака.

— Но эта женщина, — он наставил указательный палец на Агнету, не обращая внимания на брюзжание Эббы, — с ней будут проблемы.

— А разве мы, женщины, не всегда создаем проблемы для вас, мужчин? — прокомментировала Эбба со скрипучим смешком. — Иначе почему ты с нами? А не с какой-нибудь женщиной, с которой завел бы полдюжины детей?

— Потому что я так захотел, — отрезал Сванте, повернувшись к Агнете и театрально закатив глаза.

— Хватит! — пригрозила ему Эбба. — Я всегда замечаю, когда ты надо мной смеешься.

Агнета с ухмылкой покачала головой, но тут же снова посерьезнела.

— Я просто должна с ней познакомиться. — Теперь в ее голосе появилась уверенность, о которой она так мечтала. — Мне это нужно для душевного спокойствия.

Сванте тяжело рассмеялся.

— Душевное спокойствие, — повторил он. — Как ты собираешься его обрести, если собственноручно распахиваешь дверь перед дьяволом?

Агнета упрямо не смотрела в его сторону. Будто она сама не знала, во что ввязывается. Как долго она размышляла, не стоит ли просто оставить все как есть. Но не смогла. Несмотря на то что ее ужасно пугали эмоции, которые пробудит эта встреча, она должна посмотреть страху в лицо. Иначе в ее жизни не будет больше ни минуты покоя.

— Ну, сейчас ты уже преувеличиваешь! — возразила Эбба.

Затем безо всякого предупреждения высвободилась из его рук, продемонстрировав ловкость, которая заставила Агнету и Сванте нахмуриться.

— Разве вы не чувствуете этот запах? — обратилась она к ним. — Эшли испекла «Мазарин»!^[29] — Словно учуявший добычу хищник, она направилась к дому на колесах — старому грязно-белому двухосному фургону, припаркованному прямо на берегу озера. — Просто позор — не шведка, а так вкусно готовит пирог.

Не успела она это сказать, как дверь трейлера открылась и оттуда выглянула женщина с темными кудрями.

— Эбба! — радостно воскликнула Эшли. — Рада тебя видеть! Я наблюдала за вами из окна, ты снова двигаешься как молоденькая балерина. — Подмигнув, она помахала Агнете и Сванте. Те одновременно подняли руки и помахали в ответ.

Агнета всегда поражалась тому, как хорошо американка освоила шведский. Конечно, нельзя отрицать, что говорила она с ярко выраженным акцентом, но при этом в шведском языке, кажется, не осталось неизвестных ей слов. Эшли жила на ферме уже больше года, и Агнета помнила, будто это было вчера, как она появилась перед ней с одним лишь большим рюкзаком и спросила, не нужны ли здесь работники. Бэкпэкерша^[30] путешествовала по Европе, направляясь в Норвегию. Изначально она планировала задержаться всего на пару дней. Однако теперь обжилась в фургоне, отвечала за прокат катамаранов и даже открыла школу дайвинга. Но это только на время, о чем не уставала всем твердить. По словам Эшли, она уедет так же внезапно, как и приехала. Агнета же надеялась, что это пустые угрозы. Ведь она уже давно привязалась к Эшли.

— Я почувствовала аромат твоего пирога, — призналась Эбба.

— Я испекла на пробу, — объяснила Эшли. — Для нашего праздника. — На мгновение замешкавшись, она внимательно взглянула на Эббу. — Хочешь кусочек?

Сванте двинулся было за старушкой в дом на колесах, но Агнета его остановила. Она смотрела на мужчину с решимостью в глазах.

— Я хочу с ней познакомиться, — настаивала она. — Узнать, кто она и почему…

Последнюю фразу Агнета не договорила. Не потому, что ей не хватало слов. Ей их всегда хватало. Но эти слова воскрешали боль. А она не хотела ее терпеть. Пока что. Придет время, когда она встретится со своей болью лицом к лицу. Но не сегодня.

Вдруг Сванте поднял голову и устремил взгляд на что-то у нее за спиной.

— Что это за свет?

Агнета заметила, как серьезно его лицо. Даже больше, чем обычно. Моментально насторожившись, она обернулась, проследила за его взглядом… и поняла, что он имел в виду. Его глаза не отрывались от яркого зарева, сияющего над крышами деревни. И в нем правда было что-то странное — создавалось впечатление, что свет движется. Свечение то увеличивалось, то уменьшалось, неровно дергаясь по краям. Это, конечно, чушь, но на долю секунды Агнете показалось, что свет живой, что он словно… дышит. А потом до нее дошло.

— Это не свет.

— Нет, это не свет, — с твердой уверенностью согласился Сванте. — Там пожар!

Глава 3

Ларс с аппетитом надкусил последнюю половину сэндвича с рольмопсом^[31], а остальное бросил собаке, которая проглотила угощение целиком. Он вытер руки о темно-синюю форменную куртку и вышел из-за водительской двери патрульной машины. Немецкая овчарка следовала за ним по пятам. Ларс терпеть не мог, когда его отвлекали во время ужина. Они оба терпеть этого не могли. А поскольку Гус был псом и его не заботило мнение окружающих, он забрался в машину, рыча и пофыркивая, пока Ларс брал себя в руки, чтобы вернуться к работе.

Еще больше, чем когда ему мешали ужинать, Ларс ненавидел необходимость выезжать в какую-нибудь глушь во время игры любимой футбольной команды «Эльфсборг». И, как назло, он пропустит такой важный матч против лидеров турнирной таблицы — «Мальмё». Ларс постарался не выдать своего плохого настроения, когда навстречу ему, бурно жестикулируя, бросились два человека. Он прикрыл глаза от слепящего синего света проблесковых маячков. Одновременно с этим в нос ударил едкий запах гари.

Две фигуры подошли ближе — даже слишком близко, по мнению Гуса. Он вытянул морду и низко зарычал. Ларс щелкнул языком, и пес затих.

Пожилой мужчина и женщина чуть моложе мгновенно остановились. Мужчина внимательно наблюдал за собакой, а женщина одарила его мимолетной улыбкой.

— Hej!^[32] — взмахнула рукой она. — Наконец-то ты здесь!

— Ну, тут как посмотреть, — пробормотал Ларс, кивнув местной парочке.

«Ну и зачем я спешил сюда как на пожар?» — вертелось у него на языке. С трудом, но ему все-таки удалось сдержаться и промолчать. Это как минимум было очевидно. Ведь пожарные стекались к полыхающему амбару, как мухи к большой навозной куче. Сумерки вокруг рассеивали синие огни пожарной машины. Только его патрульный автомобиль стоял на некотором отдалении. Какой смысл еще и ему вмешиваться во всю эту суету?

По-прежнему ощущая во рту соленый привкус рыбного сэндвича, Ларс по очереди посмотрел на двоих жителей деревни:

— Почему вы вызвали полицию?

— То есть как это почему? — ответил мужчина резким тоном. — Потому что это поджог.

Во время разговора он то и дело почесывал седую бороду. А еще у него были нетипично длинные волосы. По крайней мере, для мужчины. А уж для пожилого мужчины и подавно. Лицо отличалось жесткими чертами. На Ларса он произвел впечатление довольно сурового человека. Из тех, кому вполне по силам выживать какое-то время в дикой местности в полном одиночестве.

Ларс слегка приподнял фуражку, чтобы лучше разглядеть лицо мужчины.

— А ты кто?

— Сванте. Я живу здесь, на ферме Тингсмола. — Он махнул рукой направо. Судя по всему, один из стоящих там небольших деревянных домиков принадлежал ему. — А это Агнета. Она хозяйка фермы.

Его лицо, испещренное глубокими морщинами, было освещено синим светом огней пожарной машины. Ларс ненадолго задумался, не спросить ли фамилию этого человека, но потом отмахнулся от этой мысли. Все равно не запомнит.

— Значит, поджог, — повторил он. Просто на всякий случай.

Его слова были встречены нетерпеливым кивком. Ларс посмотрел на женщину, которая не сводила взгляда с амбара и бормотала про себя что-то неразборчивое. Но прежде чем он успел задать вопрос, его опередил Сванте:

— Зачем ты взял с собой собаку? Это полицейская собака?

— Это Гус, — коротко ответил Ларс.

— Для нас это полнейшая загадка. — Женщина взглянула на него, и Ларс сразу сообразил, что она имела в виду не кличку его пса. — Невозможно ведь, чтобы вот так ни с того ни с сего вспыхнул пожар. Или?..

«Нет ничего невозможного», — подумал Ларс. Кому, как не ему, знать это после стольких лет службы в полиции Стокгольма. Он еще молод. Относительно молод. И тем не менее работал инспектором уголовной полиции. Потому что серьезно относился к своей работе и впахивал, пока его друзья тусовались и устраивали нелепые круизы по проливу между Швецией и Финляндией, где алкоголь продавался практически за бесценок.

Он оглянулся на амбар, который тушили из брандспойтов. От дыма щипало глаза.

— Что там хранится?

— Сельскохозяйственное оборудование, — не задумываясь откликнулся Сванте.

— Сено и корм для контактного зоопарка, — добавила женщина.

— Мука для пекарни, — продолжил мужчина, почесав бороду.

Ларс кивнул. Неудивительно, что коллеги из пожарной службы сбились с ног, пытаясь обуздать пламя.

Полицейский достал из нагрудного кармана униформы блокнот и стал делать заметки. Как только он опустил глаза, раздался пронзительный свистящий звук, и над амбаром взметнулся дождь разноцветных искр.

— Ах да, еще фейерверки на праздник середины лета, — дополнил список Сванте, рассеянно глядя на ярко освещенное небо. К тому моменту вечернюю тьму озаряла целая армада ракет, которые рассыпались сверкающими разноцветными брызгами. — Это будет масштабный праздник.

Ларсу показалось, что он заметил радостный блеск в глазах старика, пока тот наблюдал за небесным зрелищем.

Гус беспокойно заскулил. Щелчок — и он умолк.

— Значит, вы храните фейерверки в амбаре.

— Для фестиваля в честь середины лета. — В голосе женщины прозвучала неуверенность. — Это ведь не запрещено? — Она напряженно скрестила руки на груди, словно замерзла.

Ларс не сдержал улыбку. Что-то ему в ней нравилось. Он попытался вспомнить ее имя, но безуспешно.

— Нет, не запрещено. Хотя это может быть опасно. Иногда достаточно одной искры, чтобы… — Заканчивать предложение он не стал.

— Но фейерверк взорвался только сейчас, — настаивал Сванте. — А амбар горит уже давно.

— И что с того? — отозвался Ларс. — Почему ты думаешь, что это поджог?

— Ну, потому что…

— Это точно не поджог. — Женщина нервно закусила нижнюю губу. Ларсу она показалась слегка измученной. Он наклонил голову и внимательно посмотрел на хозяйку фермы. Какие у нее интересные глаза — необыкновенно светлые. Зеленые? Трудно различить в отблесках синих огней.

— Но вы же вызвали полицию.

Она энергично помотала головой.

— О нет! — На лице у нее появилась вымученная улыбка. — Это сделала моя свекровь. Она тоже живет здесь, на ферме.

— Вот как. И где же она?

— Спит. Переволновалась из-за пожара.

— Все понятно, — сказал Ларс.

Все трое вместе с собакой на минуту погрузились в задумчивое молчание, наблюдая за пожаром. Ларс любил огонь. Особенно ему нравились большие костры, от которых чувствовался жар. Этот огонь был как раз таким, как он любил.

— И что ты теперь собираешься делать? — спросил Сванте.

Ларс неохотно оторвал взгляд от амбара и посмотрел на него:

— Что ж, я поговорю с начальником пожарной бригады и вернусь со своей командой, когда пожар потушат.

— Вернешься? — удивленно переспросила женщина, причем совсем не радостным тоном. — С командой?

— Разумеется. Как только в амбар можно будет войти, мы осмотримся и проверим, не использовались ли какие-нибудь зажигательные вещества. — Он бы с удовольствием привлек к делу эксперта. Но в провинции их просто-напросто нет. В Стокгольме такое было бы немыслимо. А в этой глуши… Ларс захлопнул блокнот. — Скоро мы узнаем, поджог это или нет.

Сам он в это не верил. Если бы верил, то давно бы вызвал коллег, чтобы они оцепили предполагаемое место преступления. Однако, судя по содержимому амбара, было лишь вопросом времени, когда проскочит искра и все загорится.

— Фейерверки, — буркнул полицейский себе под нос. — Ну в самом деле.

Часть 2

ШВЕДСКИЙ ДЛЯ НАЧИНАЮЩИХ

Fredagsmys

Вечером в пятницу устроиться вместе дома и объявить начало уютных выходных. Иными словами, пятничный уют.

Глава 4

Итак, она на месте — на железнодорожной станции Линдсхаммар, которую и станцией-то трудно назвать. Навьюченная новенькими чемоданами, Ина стояла на платформе и совершенно не представляла, что делать дальше. Зевс, судя по всему, тоже. Он уселся на задние лапы и чесал за правым ухом. Он всегда так делал, когда нервничал. Ина без особой уверенности посмотрела на светящийся дисплей телефона, который показывал все что угодно, кроме полосочек мобильной сети.

Где-то неподалеку заблеяла овца. Само животное Ине было не видно, но ей казалось, что она чувствует его запах. Тут вообще так по-особенному пахло, что ей сразу вспомнились каникулы на ферме. Она прислушалась к тишине природы вокруг. Блеяние сопровождалось легким ветерком, который носился по полям и шелестел примятой травой. Над головой щебетали птицы. Ина подняла взгляд, увидела под козырьком гнездо ласточек и как будто даже различила в нем крохотные клювики, с жадностью требующие еды. Она попала в настоящую деревенскую идиллию. Нравилось ли ей это? Тоненький голосок в голове твердил, что она уже скучает по суете и шуму большого города. Не стоит его слушать. Вместо этого она сделала то, что в этой ситуации показалось ей единственно верным. Улыбнулась. Не потому, что ей хотелось улыбаться, а потому, что на одном из семинаров по самопознанию слышала, что улыбаться нужно даже тогда, когда тебе этого не хочется. Там ей объясняли, что подсознание не видит разницы, и таким способом можно обмануть его и избавиться от плохого настроения. «Попытка не пытка», — подумала Ина и улыбнулась так широко, что свело скулы, отчего настроение у нее лишь испортилось еще сильнее.

Она посмотрела налево, потом направо… И не поверила своей удаче. В самом начале дороги, ведущей от станции, виднелось нечто, на первый взгляд напоминающее миниатюрную версию церковной башенки. Правда, без самой церкви и высотой не более двух метров. В этот момент Ина словно перенеслась на несколько десятилетий в прошлое, в свою юность, когда впервые ступила на шведскую землю. Потому что это древнее сооружение было не чем иным, как таксофоном. Он представлял собой бледно-зеленый металлический каркас с красным луковичным куполом. Именно перед такой штуковиной ее более молодая версия стояла под ярким солнцем или проливным дождем, когда на нее накатывала нестерпимая тоска по дому, и каждый день звонила лучшей подруге в Германию. Однако эти звонки быстро прекратились, как только она познакомилась с Вигго.

Ина поспешила к телефону-автомату. Зевс залаял на нее, но не сдвинулся с места, как будто взял на себя обязанность сторожить чемоданы. Возможно, он действительно считал это своей важнейшей миссией, ведь перед отъездом прекрасно видел, как она укладывала туда его лучшего друга, плюшевую ласку, а также его миску и ошейники. Подойдя ближе, Ина смогла разобрать на металлическом корпусе знакомое слово: Rikstelefon^[33]. Над ним красовалась шведская корона. Исполненная решимости, Ина распахнула двойные двери, похожие на ставни старого фермерского дома… и вместо телефона, который надеялась обнаружить, уставилась на десятки книг, стопками нагроможденных друг на друга.

— Что за…

Она замерла от изумления, рассматривая книжный хаос. Со знанием дела окинула взглядом корешки книг. Детские сборники, детективы, любовные романы — последних оказалось большинство — ютились внутри полуразвалившейся телефонной будки и жаждали обрести новый дом.

Тяжело вздохнув, Ина поступила так, как поступил бы в подобной ситуации любой книготорговец: попыталась разобраться с хаосом и навести порядок в этом книжном нагромождении. Сперва она отдала предпочтение классическому алфавитному порядку, но быстро передумала и разделила книги сначала по жанрам, а затем уже расставила по алфавиту.

И как раз справилась с буквой «К», когда рядом с ней неожиданно раздался громкий гудок. От испуга книга под названием Låt oss hoppas pådet bästa^[34] выскользнула у нее из рук. Обернувшись, Ина увидела крышу автомобиля того же цвета, что и ее чемоданы. Машина остановилась прямо у нее за спиной.

Из наполовину опущенного бокового окна с ухмылкой выглядывал бородатый мужчина.

— Behöver du en taxi?^[35]

Ина постаралась стереть с лица растерянность. Перед ней действительно стояла канареечно-желтая машина с синей надписью. Такси.

Наконец уголки ее губ поползли вверх.

— Еще как нужно! — Она одарила мужчину искренней лучезарной улыбкой. — Пожалуйста, дай мне еще минутку, я только закончу наводить тут порядок.

В Швеции все обращались друг к другу на «ты». И ей это нравилось.

Такси припарковалось рядом с ней, и всего секунду спустя под приветственный лай Зевса из машины вышел молодой человек с хипповой бородкой и в спортивном костюме с полосками. Не обращая внимания на песика, он мельком посмотрел на его хозяйку, а затем перевел взгляд на железнодорожную станцию.

— Är det här dina resväskor?^[36]

И снова на лице Ины заиграла улыбка. Как же приятно слышать этот язык. А ведь шведский она выучила специально для Вигго. Причем настолько старательно, что овладела им почти в совершенстве. Но перфекционизм — та еще проблема, если ты не носитель языка. Помимо заочного обучения, она собрала настоящую видеотеку шведских фильмов и сериалов на языке оригинала. В основном туда входили экранизации книг про Курта Валландера, которые она впитывала как губка, потому что боготворила писателя Хеннинга Манкелля. Впрочем, минус заключался в том, что она невольно переняла истадский диалект, над которым не уставал посмеиваться Вигго. Не менее досадно было и то, что ни на языковых курсах, ни в фильмах и сериалах никто толком не ругался. Так что в этом плане ей еще многое предстояло наверстать.

— Да, это все мои вещи.

Мужчина бросил слегка обеспокоенный взгляд на кучу чемоданов, потом на свой автомобиль. Но в конце концов бодро кивнул.

— Det är okej^[37].

Ина просто обожала этот шведский оптимизм.

Погладив хипповую бородку, таксист неторопливо принялся за работу.

— Я пока загружу чемоданы, — сказал он по-шведски.

Ина в последний раз взглянула на переделанную в книжный шкаф телефонную будку, которую успела привести в более-менее приличный вид. Единственное, с чем она изрядно помучилась, — это средних размеров энциклопедия о галлюциногенных растениях. Поскольку она не вписывалась в ее систему организации, Ина быстро засунула энциклопедию за другие книги, чтобы ее не было видно.

Удовлетворенная результатом своей работы, она села на переднее пассажирское кресло… но лишь потому, что все заднее сиденье занимали ее чемоданы. Зевс запрыгнул к ней на колени и, виляя хвостом, уперся передними лапами в приборную панель, чтобы смотреть на дорогу.

— Куда едем?

Ина назвала таксисту адрес. Она так часто его перечитывала, что выучила наизусть. Однако мужчина не завел мотор, а лишь повернулся к ней, нахмурив брови:

— Это довольно далеко.

— Я в курсе, молодой человек.

— Поездка получится недешевая.

— Деньги не имеют значения. — Эту фразу Ина произнесла только потому, что она ей очень нравилась. Разумеется, деньги имели значение. Всегда имели. Разведенной продавщице книг богатая жизнь и не снилась. Тем не менее с выручкой от продажи книжного магазина ей пока не о чем беспокоиться.

Так или иначе, после этого предложения мужчина лишь еще шире заулыбался.

— Кстати, меня зовут Гуннар.

Включив таксометр, водитель с мелодичным именем что-то пробормотал в рацию. Он говорил на ужасном диалекте. Но если Ина правильно все поняла, то Гуннар поставил в известность таксопарк, что до конца дня других пассажиров у него не будет.

Глава 5

Напряжение Ины росло с каждым километром. Они ехали уже два с половиной часа. Два с половиной часа, за которые таксист Гуннар расстелил перед ней, словно персидский ковер, всю свою жизнь. Возможно, в том, что незнакомые люди открывали перед Иной свои сердца, заключался какой-то ее особый дар. Однако лично ей это иногда казалось проклятием. Она бы с удовольствием спокойно полюбовалась чудесными, почти нетронутыми человеком пейзажами. Но вместо этого пришлось разбираться с вопросом, нормально ли, что бывшая жена Гуннара каждую субботу привозит к нему их пятилетнюю дочь, чтобы самой вместе со своим новым бойфрендом, индийским гуру, собирать по соседним универмагам домохозяек на занятия йогой смеха^[38]. И, как будто этого было недостаточно, теперь у Ины лопалась голова от мыслей, не стоило ли ей вложить свое небольшое состояние в криптовалюту, как настоятельно советовал Гуннар. Сам он целиком делал ставку на альтернативу биткоина — Ethereum, а такси водил только для собственного удовольствия.

Ина тихо вздохнула. А ведь поездка могла быть такой чудесной и умиротворяющей. Пейзаж напоминал райские земли. Такси везло ее мимо темно-синих озер с зарослями камышей вдоль берегов. Мимо лесов, на полянах которых она заметила оленей. Настоящих оленей! Смоланд предстал перед ней во всей своей захватывающей дух красоте.

— Почти приехали! — Сидящий за рулем Гуннар одарил ее доброжелательной улыбкой.Правда, Ина не могла отделаться от ощущения, что улыбка предназначалась не ей и не Зевсу, а неуклонно растущей цифре на таксометре.

«Ну и ладно», — подумала она. Ради начала новой жизни она готова выложить крупную сумму.

— Вон она. — Гуннар ткнул пальцем в какую-то точку на лобовом стекле.

Такси петляло по долине, словно переливающейся всеми оттенками зеленого. На дне этой долины Ина разглядела горстку красных деревянных домиков с белыми окнами и дверями, которые прямо-таки сияли в лучах полуденного солнца. У нее вдруг участился пульс. Перед глазами на мгновение вспыхнули звезды.

— С тобой все в порядке? — с тревогой посмотрел на нее Гуннар, но Ина спряталась от него, начав обмахиваться веером.

— Все хорошо, — отозвалась она, — более чем.

В этот момент выражение ее лица просветлело. Она не могла оторвать глаз от фермы, которая, словно красное пятно, выделялась на фоне насыщенно-зеленых лугов, прямо у подножия небольшого озера, с другой стороны граничащего с лесом. Ина слишком хорошо знала это место. Именно здесь в нежном шестнадцатилетнем возрасте она потеряла свое сердце. С тех пор многое изменилось. Главный хозяйский дом остался на прежнем месте, но вокруг него появилось огромное количество других построек. Поразительно. Уединенная ферма с амбаром и конюшней превратилась в небольшую деревню. Что же создал там Вигго? Ей вспомнилась их последняя встреча полтора года назад. В последний раз они провели выходные в Будапеште, в историческом гранд-отеле на острове Маргит. Тогда она думала, что это, возможно, начало конца, потому что Вигго был необычайно молчалив. Тем не менее это несвойственное ему молчание не означало отсутствия страсти. Страсть между ними не ослабевала — даже после долгих лет, которые длился их роман. И все же что-то изменилось, чувствовала Ина, особенно когда сообщения стали приходить все реже и реже, пока наконец не прекратились совсем. А сейчас Вигго вернулся. Занял центральное место в ее жизни. Даже больше, чем когда-либо. И теперь она тоже тут, рядом с ним, в этом чудесном месте, которое изменило ее жизнь, когда она впервые сюда попала. Ина улыбнулась, осознав всю глубину этой мысли: сейчас происходило то же самое.

Вновь потерявшись в прекрасных видах, она вдруг заметила, что с амбаром что-то не так. В отличие от других выкрашенных в яркие цвета домов, он казался неестественно темным. Как будто о нем просто забыли на долгие годы.

— Красивое место, не правда ли? — произнес Гуннар.

Ина хмыкнула в знак согласия:

— Просто сказочное.

Такси миновало деревянную балочную конструкцию, напомнившую Ине ворота ранчо. На ней большими буквами было выведено название: «Тингсмола». Ина впитывала в себя каждую мелочь. На нее разом нахлынуло столько давно забытых воспоминаний!

Гуннар поехал в сторону главного дома и остановился прямо перед садовой калиткой.

— Вот мы и на месте.

Он заглушил двигатель, распахнул водительскую дверь и выскочил из машины. В следующую секунду открылась и пассажирская дверца. Зевс спрыгнул с колен Ины и отправился изучать ближайшую лужайку.

— Прошу. — Гуннар наклонил голову в ее сторону, учтиво подав ей руку, и она увидела у него на лице легкую улыбку.

Шлепнув Гуннара по руке, Ина выбралась сама. Она еще не в том возрасте, когда требуется помощь при выходе из автомобиля. Водитель без единого слова отошел к задней двери, а потом к багажнику, чтобы выгрузить вещи. Ина поднялась с сиденья — признаться, все-таки не без труда, — уперла руки в бока, выпрямила спину и сделала глубокий вдох. Запах, который уловил ее нос, казался незнакомым. Она ожидала почувствовать типичный аромат фермерского двора. Вместо этого в воздухе пахло чем-то сладким, свежей выпечкой с терпкой, жженой ноткой, которую Ине никак не удавалось распознать. Ее взгляд упал на фургон у озера. Сразу за ним до сих пор находился причал, выступающий в воду на несколько метров. С одной стороны к нему были привязаны разноцветные катамараны. Помнится, когда она купалась в этом озере в первый раз, там была только маленькая гребная лодка с ведром, чтобы вычерпывать попадающую внутрь воду. Однажды они с Вигго чуть на ней не перевернулись, потому что были так заняты друг другом у заросшего камышом берега, что совсем забыли выплескивать затекающую воду. С тех пор прошло почти пятьдесят лет.

Гуннар отряхнул руки о спортивные штаны и презентовал ей чемоданы, как будто собственноручно их изготовил.

— Все готово. Что ж, желаю приятно провести время на ферме Тингсмола. — А затем он безо всякого предупреждения сделал большой шаг к ней и крепко обнял. Ина совершенно растерялась.

— Спасибо, — коротко поблагодарила она, после того как молодой человек наконец отстранился. Потом, не моргнув и глазом, заплатила три тысячи крон, высветившиеся на таксометре, и некоторое время спустя уже наблюдала, как такси уносится прочь, оставляя за собой коричнево-красное облако пыли. Когда автомобиль проезжал мимо ворот, Гуннар еще раз посигналил.

Глубоко вдохнув, она подошла к садовой калитке и ступила на участок. По обеим сторонам узкой тропинки, ведущей к дому, тянулись ухоженные клумбы. Ина узнала цветущую купальницу и линнею северную. Поднявшись по ступенькам, она поискала взглядом дверной звонок, но его попросту не было. Недолго думая, Ина постучала в побеленную дверь и стала ждать. Когда никто не отозвался, попробовала еще раз. Зевс бродил туда-сюда и обнюхивал все вокруг.

— Постучи посильнее, — раздался у нее за спиной хриплый голос. — Она уже плохо слышит.

Ина обернулась.

— Кто плохо слышит? — непонимающе переспросила она. Перед забором стояли седовласый мужчина в клетчатой фланелевой рубашке, как у дровосека, и блондинка с поразительно голубыми глазами в шикарном сарафане, на котором цветов было не меньше, чем на клумбе. Мужчина улыбался сквозь бороду, женщина внимательно рассматривала чемоданы, аккуратно стоящие перед забором.

— Это твоя собака наделала в клумбу? — поинтересовался мужчина, заправляя за ухо прядь белоснежных волос. Ине показалось, что в его голосе прозвучал легкий упрек, и она решила пока не обращать на него внимания.

— Мне не нужна никакая «она», — ответила Ина и, резко развернувшись, направилась к незнакомой парочке. — Мне нужен Вигго.

— Вигго? — Улыбка осыпалась с лица мужчины, как известка со стены старого дома. Он открыл рот, но не успел ничего сказать, так как в ту же секунду женщина с военной точностью встала перед ним.

— А ты кто такая?

— Кто я? — Ина изобразила свою самую дружелюбную улыбку и шагнула к ходячей клумбе. — Я Ина, — объявила она, — Ина Роденбах. Возлюбленная Вигго. — Она прислушалась к эху собственных слов. Вот они и прозвучали по-настоящему. И выговорить их оказалось не так уж и сложно. — Я приехала рано, предполагалось, что я буду здесь только завтра. Но, в общем-то, какая разница — днем больше, днем меньше…

Довольно улыбаясь самой себе, Ина стояла перед этими двумя, которые буквально буравили ее взглядами. Она ничего не могла с собой поделать, а вот выражение лица женщины, до сих пор невольно вызывавшее симпатию, наоборот, неожиданно исказилось.

— О-о, — угрюмо протянул мужчина.

По крайней мере, Ине послышалось, что это «о-о». С таким же успехом это мог быть и сдавленный вздох, который издаешь, если тебя со всей силы бьют кулаком в живот.

Женщина с красивыми голубыми глазами посмотрела… нет, уставилась на нее.

— Ты. Ина!

Ина кивнула, постаравшись улыбнуться еще приветливее, потому что реакция блондинки ее обескуражила.

— Именно так. — Она вопросительно наклонила голову. — Вигго рассказывал обо мне? Он меня пригласил.

— О-о. — Женщина перевела взгляд на багаж. — Сколько чемоданов, — сбивчиво сорвалось с ее губ. — Как долго ты планируешь здесь пробыть?

Вопрос вызвал у Ины полное недоумение. В конце концов, эту тему она собиралась сперва обсудить с Вигго, а не с первой встречной незнакомкой. Не менее незнакомый мужчина возле нее снова натянул на лицо ту же ухмылку. Ине показалось, что он злорадствует. Но, по крайней мере, эта улыбка была адресована не ей.

— Разве я не говорил тебе, что это создаст проблемы? — повернулся он к женщине в цветочном сарафане.

— Проблемы? — уточнила сбитая с толку Ина. — Какие проблемы?

Ответом ей послужило непроницаемое молчание. Она неуверенно посмотрела на женщину, пытаясь оценить, с кем имеет дело. Потом сделала шаг назад, чтобы разглядеть ее повнимательнее. Миловидная, в самом расцвете сил, с красивой фигурой и очаровательными чертами лица. И все же от одного ее вида Ине становилось не по себе.

— А… кхм… могу я спросить… — Ина неловко прочистила горло. — Кто вы?

Не отрывая от нее взгляда, женщина рассеянно провела рукой по челке.

— Я Агнета, — протянула руку она.

Ина с благодарностью ее пожала. Этот жест показывал, что они не считают ее угрозой.

— Агнета, — медленно повторила она. — Очень красивое имя. А еще ты немного похожа на певицу из группы ABBA. — Пока слова сами по себе слетали с ее губ, она рылась в голове в поисках хоть каких-нибудь обрывков воспоминаний. Тщетно. — Ты родственница Вигго? — осторожно предположила она.

— Можно и так сказать, — ответил за нее мужчина, чья перманентная ухмылка постепенно начинала действовать Ине на нервы.

— Я жена Вигго. — Ее голос сорвался на последнем слове. Женщина все еще сжимала руку Ины и, судя по всему, не собиралась прекращать ее трясти. — Его вдова, если точнее.

Глава 6

Ина сидела на угловом диванчике у стены в маленькой кухне, опираясь локтями на деревянный стол. Кончиками пальцев она то и дело постукивала себя по подбородку, пытаясь уложить в голове происходящее. К примеру, эти цветочные обои с бордюром, в узоре которого было еще больше цветов. Или кремово-белую кухню в стиле кантри, которую, судя по всему, не привезли из шведского универмага, а сделали вручную. Ее взгляд упал на баночки со сладостями и чаем на полках — они выглядели старше, чем она сама… А это уже о многом говорило. Через большое приоткрытое окно с решетчатым переплетом из сада доносилось щебетание птиц.

На самом деле все выглядело очень мило и очаровательно. Если бы не человек на другом конце стола, который сообщил ей самую безжалостную вещь, которую в принципе мог сообщить совершенно незнакомый человек. Итак, Агнета была женой Вигго. Причем уже более тридцати лет. В тот момент Ина сама не понимала, что беспокоило ее сильнее. Смерть мужчины, с которым ее связывал многолетний роман? Или тот факт, что он три десятилетия состоял в браке с другой женщиной и ни словом не обмолвился об этом?

Ина испытала желание встать и сунуть два пальца в рот, чтобы ее вырвало в раковину. Может, это избавило бы ее от гнусной новости, которая плотно засела где-то в желудке.

ТРИ ДЕСЯТИЛЕТИЯ! Она мысленно прокричала эти слова — невообразимо долгий срок, — глядя на жестяные чайные банки. Как же она сама не догадалась? Ладно, у нее самой тоже когда-то был муж, и он, конечно же, ничего не знал о Вигго. Поэтому ничего удивительного, что Вигго тоже держал свой секрет при себе. А поскольку обычная жизнь во время их бурных романтических встреч считалась запретной темой, то и вопросы о ней попадали под запрет. Не то чтобы Ина периодически не любопытствовала, есть ли в жизни Вигго постоянная партнерша. Но она никогда не задавала ему этот вопрос напрямую и не задумывалась над ним слишком долго. А теперь Вигго мертв.

Мертв!

А она сидела здесь, в Швеции, с его женой…

Агнета смотрела на нее с вызовом, словно ожидая каких-то объяснений. Однако Ина понятия не имела, что сказать. Она лишь сдержанно поглаживала Зевса, который свернулся клубочком у ее бедра.

— Что думаешь? — наконец спросила Агнета, посмотрев на Ину с вызовом. Во всяком случае, так ей показалось.

Ина уставилась на нее в ответ. С недоверием. В замешательстве. Крайне встревоженно.

С протяжным вздохом шведка положила руки на стол.

— Поверить не могу, — призналась она. — Ты действительно сидишь напротив меня. Даже Эбба не знала о тебе все эти годы. Она просто обомлела, когда я рассказала ей о тебе.

— Эбба?

Ина удивленно посмотрела на нее, после чего Агнета рассеянно кивнула.

— Мама Вигго.

— Да-да. — Взгляд Ины прояснился. — Эбба еще жива?

Шведка усмехнулась:

— Еще как!

Ина присоединилась к внезапной вспышке хорошего настроения. В свое время, когда она познакомилась с мамой Вигго, та показалась ей очень приятной женщиной. Как здорово, что Эбба до сих пор жива. В отличие от своего сына.

— И она по-прежнему живет здесь? — спросила Ина. — На этой ферме?

— Конечно! Где же ей еще быть?

Ина замолчала, предавшись воспоминаниям. Интересно, сколько сейчас Эббе лет? Наверняка больше девяноста. Ей не терпелось снова с ней увидеться. Но затем она засомневалась. Может быть, ей не стоит так радоваться их новой встрече? Как отреагирует на нее Эбба?

— Не хочешь узнать, как умер Вигго? — выдернула ее из размышлений Агнета.

Ина кивнула. И одновременно смахнула слезу. Она вообще уже мало что понимала. Все ее планы на жизнь рухнули, как трухлявый деревянный домишко на размытом штормом побережье.

— Меньше полугода назад у него случился сердечный приступ, — объявила Агнета, не дожидаясь ответа Ины. — Все произошло внезапно. Инфаркт буквально выключил его на середине жизни, как он всегда и хотел.

Ина пустым взглядом смотрела на Агнету, до сих пор стараясь осознать, что сидит напротив жены Вигго. «Вдовы Вигго, — мысленно поправила она себя. — Сердечный приступ. Для него это хорошая смерть». Она знала, что он на самом деле хотел уйти именно так. Не медленной смертью, не смертью «в рассрочку». Лучше уж быстро. Ее охватила тихая грусть. Она не сводила глаз с Агнеты.

— Почему я здесь?

Удивительно гладкий лоб Агнеты прорезала морщинка, выдававшая подозрительность.

— Разве я не имею права знать, с какой женщиной всю жизнь делила своего мужа?

Теперь улыбка исчезла и с лица Ины.

— Ну, — нерешительно протянула она. — Полагаю, имеешь.

Бросив взгляд поверх головы собеседницы, Ина на всякий случай поискала на кухонной стойке блок с ножами. Не дай бог, если эта особа заманила ее в ловушку и теперь жаждала отомстить.

— Мы обе имеем, — ответила Агнета. — По правде говоря, мне и так уже многое о тебе известно. Гораздо больше, чем хотелось бы. — Она загадочно улыбнулась. — В том числе и то, что ты все эти годы ничего обо мне не знала. То есть, кроме вкуса на мужчин, у нас есть еще одна общая черта.

Ина раскрыла рот, собираясь объясниться, однако Агнета подняла ладони, знаком прося сперва выслушать ее до конца.

— Я хотела познакомиться с тобой. — Закрыв глаза, шведка мгновение помедлила. А когда снова их открыла, пристально посмотрела на Ину. — Хотя Сванте и Эбба не считают, что это хорошая идея, я ничего не могла с собой поделать. Мне просто необходимо было узнать, кто ты. Какая ты. Вот почему я взяла мобильный телефон Вигго и написала тебе от его имени. Чтобы ты приехала сюда.

Губы Ины снова приоткрылись, но Агнета остановила ее упрямым движением головы.

— Скажу честно, узнать о тебе было тяжело. — Она выдавила из себя улыбку, и Ина видела, сколько сил это у нее отняло. — Тяжело и больно, — продолжила Агнета. — Я нашла твои письма.

Ина вздрогнула.

— И фотографии.

Ина вздрогнула еще сильнее, однако шведка отмахнулась.

— Не такие фотографии. — Ее рот растянулся в кривой ухмылке. — Тем не менее Вигго хорошо их спрятал. — Она указала пальцем на Ину. — И это весьма интересный факт, потому что Вигго, похоже, хранил множество секретов. Ты лишь один из них.

Ина не могла решить, нравится ли ей, что на нее навесили ярлык живого секрета. Да еще и одного из многих. Это положение с каждой секундой все больше повергало ее в шок. Наверное, Агнета ужасно себя чувствовала, когда узнала об измене мужа с женщиной, которая теперь сидела напротив нее. Но и Ине было не легче. Тем более что шведка даже не дала ей времени переварить новость о смерти Вигго. Ей следовало бы разозлиться. Однако как раз этого и не происходило. Наоборот, в сложившейся ситуации у нее возникало ощущение, что она вообще непричастна к происходящему, а является лишь зрителем перед мерцающим экраном. Соответственно, весь ее гнев будто поделили напополам.

— Тебе не кажется, что заманивать меня в Швецию таким образом непорядочно?

— А ты бы приехала, если бы я сказала правду? — парировала Агнета. — Сидела бы ты сейчас здесь, если бы заранее узнала о смерти Вигго? Да еще и от меня?

— Наверное, нет, — признала Ина, хотя на самом деле подумала: «Разумеется, нет!» Она почесала комариный укус, который обнаружила на локте. Ну вот, началось. Как бы ей ни нравилась эта страна, по комарам она не скучала.

— И что теперь? — спросила она, не прекращая расчесывать зудящее место.

На лице шведки впервые отразилась нерешительность.

— Не знаю, — наконец выговорила она. — Ты уже здесь. Останься на несколько дней, чтобы мы могли получше узнать друг друга. Нам определенно есть что обсудить.

— Один день, — наконец согласилась Ина. — Потом я позвоню Гуннару и попрошу меня забрать.

«А дальше?»

В горле образовался огромный ком. Потому что это «А дальше?» было проблемой. У нее не было ни квартиры, ни работы, на которую можно вернуться. У нее больше не было даже соседки, которую она с трудом выносила.

Агнета обаятельно улыбнулась.

— Хочу, чтобы ты знала: я на тебя не сержусь.

— Вот как? — удивилась Ина. Ей ни на секунду не приходило в голову, что Агнета может на нее сердиться. До сегодняшнего дня она даже не догадывалась о существовании этой женщины.

— Буду с тобой откровенна, — продолжила Агнета. — За годы нашего брака Вигго много путешествовал — по работе, как он говорил. Тем не менее я часто задавалась вопросом, чем он занимается в этих командировках. — Она пожала плечами. — Возможно, я даже подозревала, что у него есть кто-то вроде тебя. — Ее губы изогнулись в осторожной улыбке. — Наверное, мне стоило проявить побольше инициативы и пошпионить за ним. Но, по-моему, иногда лучше не знать слишком много.

Ина слишком хорошо это понимала. Если бы ее бывший муж завел интрижку, она бы предпочла никогда об этом не узнать.

Шведка вздохнула.

— Видимо, Вигго хранил секреты от нас обеих, и не исключено, что вместе мы сумеем раскрыть некоторые из них.

Хотела ли этого Ина? И, что еще важнее, о каких секретах шла речь?

Агнета подмигнула ей, словно превращая Ину в союзницу в веселой охоте за сокровищами. Как будто они были невинными главными героинями какого-нибудь романа Энид Блайтон^[39], которые по неосторожности спугнули банду, занимающуюся контрабандой рома на отдаленном острове.

Ина помолчала… И еще немного. Наконец кивнула, показав новой знакомой, что тоже умеет улыбаться. Единственное, чего она не стала делать, так это подмигивать, поскольку это казалось ей слишком дружеским жестом. В конце концов, Агнета — женщина, на которой женился ее первый возлюбленный. А это не то чтобы на самом деле превращало их в союзниц. И все же Агнета задела ее за живое, потому что Ина, по сути, ничем от нее не отличалась. Ей тоже хотелось узнать, что из себя представляет эта женщина. А еще ее очень заинтересовали секреты Вигго. В конце концов, еще недавно она считала, что знает этого мужчину как никто другой. Даже со своим бывшим мужем она никогда не была так близка, как с Вигго. Но на тот момент вступить в брак было правильным решением. В конце концов, она всегда мечтала о семье и крепких узах. То, к чему никогда не стремился жизнелюбивый Вигго. Тем больнее оказалось осознавать, что он вступил в брак с другой.

— Что ж, хорошо, — произнесла Агнета, нарушая тишину и собираясь встать. — Ты пока располагайся. Мы разместим тебя в бунгало рядом с главным домом, где живем мы с Эббой. Все равно оно слишком давно пустует. А потом я все тебе тут покажу.

Она уже собиралась выйти из кухни, как вдруг раздался стук в окно. Обернувшись, Ина увидела снаружи мужчину с длинными волосами.

— Агнета, приехала полиция и хочет с тобой поговорить!

Часть 3

ШВЕДСКИЙ ДЛЯ НАЧИНАЮЩИХ

Gökotta

Когда ранним утром выбираешься на природу, чтобы прогуляться и послушать пение кукушки.

Глава 7

— Значит, все-таки поджог?

— По крайней мере, все указывает именно на это, шеф.

Ларс ненавидел, когда его называли шефом. Не то чтобы он имел что-то против этого факта как такового. Просто ему не нравилось, как коллеги произносили это слово. Они так неловко его растягивали, словно ставили под сомнение каждую букву.

Причина этого была очевидна. Команда не могла смириться с тем, что он еще молод, а на его погонах уже слишком много золотых линий. По сути, он и не был их шефом, а просто руководил операцией в этом конкретном амбаре. И то только потому, что вчера первым приехал на место, пропустив из-за этого первый тайм одного из самых зрелищных матчей высшей шведской футбольной лиги за последние годы. К сожалению, для его команды игра закончилась неудачно. Но, в конце концов, боевой дух тоже дорого стоил. Ларс гордился своей командой так, как только можно гордиться, сидя на диване перед телевизором с бутылкой светлого пива Spendrups. Единственное, что омрачало его настроение еще больше, чем поражение любимой команды, — это триумф команды отца, который сидел рядом с ним на кресле и чуть ли не лопался от счастья. А потом еще и настоял, чтобы в честь этого они вместе открыли его лучший односолодовый виски Mackmyra. В общем, вечер выдался долгий.

Коллега Расмус из отдела криминалистики сунул ему под нос обугленный кусок пластика, от которого жутко воняло и в котором при большом желании можно было распознать канистру.

— Рискну заявить, что это однозначно поджог. — Расмус поднял изуродованную канистру. — Мы нашли ее в соломе. Оттуда и распространился огонь.

Ларс уже потянулся за канистрой, но вовремя отдернул руку, сообразив, что на нем нет перчаток.

— Тогда будем надеяться, что на ней все же удастся обнаружить какие-нибудь следы.

Расмус нахмурился:

— Я бы не стал слишком уж надеяться, ше-е-е-еф.

— Дождемся результата анализов из лаборатории. — Ларс сделал пометку в своем блокноте.

— Но, может, и еще что-нибудь найдется, — ответил полицейский обнадеживающим тоном. — Мы еще не закончили работу.

Ларс решил не мешать коллегам и вышел из амбара. А выбравшись наружу, порадовался, что сбежал от едкого запаха. От стропильной конструкции остался лишь скелет, черный от огня. Он не удивится, если здание придется снести.

Итак, пожар в амбаре. Ничего необычного в этом не было, особенно в условиях усиливающейся летней жары, охватившей и Швецию. Однако заявление его коллеги о том, что все указывает на поджог, заставило Ларса насторожиться. Тем более что эти опасения уже высказывал один из жителей фермы. Кстати, надо бы побеседовать с этим человеком.

Погрузившись в раздумья, он стоял перед распахнутой настежь дверью амбара и осматривал окрестности. На этот раз совсем иным взглядом, не так, как вчера вечером. Это было прекрасное место, ухоженное и явно выстроенное с любовью. Почти идиллическое. Лично для него жизнь на такой ферме со всеми этими людьми стала бы сущим кошмаром. Сама мысль об этом заставила Ларса содрогнуться. Но кто знает, не изменится ли его мнение с возрастом. Он подумал об отце. Старик жил на самом краю этой глуши и утверждал, что прекрасно справится со всем в одиночку. Как бы не так! Ларс и сам понимал, как трудно ему приходится после смерти матери. Особенно после того, как он повредил ногу, неудачно нарубив дров. Да так, что даже до супермаркета не мог дойти без боли. И пусть отец никогда в этом не признается, но он зависел от заботы сына. А Ларс был хорошим сыном. Если отец в нем нуждается, он будет рядом — даже если это означает, что Ларсу придется распрощаться с карьерными планами. Чего только не сделаешь ради семьи.

Ларсу захотелось курить — затянуться крепкой сигаретой. А ведь он много лет назад бросил эту пагубную привычку.

Он поднял голову, и его взгляд устремился к верхушкам высоченных елей, окружавших фермерский двор. Ему была чужда эта сельская идиллия. Он по натуре человек действия, жаждущий реальных, сложных дел. И уж точно не поджога в амбаре, где хранилось сено для контактного зоопарка. Тем не менее все это выглядело крайне подозрительно. Он провел небольшое исследование. Ферма Тингсмола слыла уединенным местечком, где пара десятков пенсионеров построили себе маленький рай и жили в нем совершенно самодостаточно, в гармонии с собой и природой. По выходным сюда приезжало множество посетителей, часто целыми семьями, — что-то купить, посмотреть на животных, искупаться в озере, порыбачить или поучаствовать в одном из предложенных ремесленных мастер-классов. Например, по искусству пивоварения. Ларс и сам подумывал записаться на один из них — и взять с собой отца, чтобы тот наконец-то снова пообщался с людьми. Кроме того, озеро идеально подходило для рыбалки. По пути сюда он заметил среди фермерских домов небольшой рыболовный магазин. Наверное, стоит туда заглянуть и запастись наживкой.

Такая тихая ферма…

Мысли неслись дальше. Зачем устраивать поджог в таком спокойном месте? Не попахивало ли тут мошенничеством со страховкой?

— Ну что, твои коллеги что-нибудь выяснили?

Голос раздался откуда-то сбоку и так неожиданно, что Ларс вздрогнул, а его рука автоматически легла на пристегнутую к поясу кобуру. Впрочем, он тут же снова расслабился, увидев лицо женщины, которую встретил тут вчера. Она убрала со лба прядь золотых с проседью волос и заправила ее за ухо. Как же ее звали? Имя напрочь вылетело у него из головы. Что-то связанное с музыкой. Рядом с ней стоял тот же мужчина, что и вчера. Его имя Ларсу вспомнить удалось. Сванте. Сварливый траппер^[40]. Его деда звали так же. А вот около него стояла женщина, которую Ларс раньше не видел. Вид у нее был серьезный и сосредоточенный. Возможно, даже немного подавленный. Он коротко кивнул ей и мужчине и повернулся к блондинке.

«Агнета!» Ее имя само вспыхнуло у него в голове. Этим утром, в лучах солнца, от которого ее светлые волосы буквально сверкали, она действительно была похожа на знаменитую певицу.

Ларс ссутулил плечи.

— И да и нет, — медленно произнес он, не отрывая взгляда от мужчины, который держал в руках еще не зажженную сигарету. — Но некоторые улики с определенной вероятностью указывают на то, что мы и правда имеем дело с поджогом.

Он переводил взгляд с Агнеты на Сванте. На лице женщины читался чистый ужас.

— Все-таки Эбба была права, — констатировал Сванте.

Ларс уже собирался расспросить об этой Эббе, но отвлекся на нечто, дергающее его за штанину и активно трущееся о его лодыжку.

— Зевс! В самом деле! А ну прекрати!

Незнакомая женщина бросилась к нему, присела и оттащила маленький клубок шерсти от его брюк.

— Прошу прощения за мою собаку, — извинилась она.

— Собаку? — переспросил Ларс, уставившись на существо в руках женщины, которая говорила на ярко выраженном сканском диалекте. Размером животное было с раскормленную домашнюю кошку. Оно лаяло и пыталось вырваться из объятий хозяйки, а та, похоже, совершенно не знала, что с ним делать. Поэтому Ларс сжалился.

— Lägg dig!^[41]

Тишина. Наконец-то!

Незнакомка изумленно уставилась сначала на него, а потом на свою недособаку.

— Не за что. — В последний раз бросив на нее взгляд, Ларс повернулся к Агнете.

— Значит, поджог. — Она бессильно развела руками, посмотрев на бородатого мужчину с длинными волосами. — Но… кто мог это сделать?

— Я здесь, чтобы выяснить это. — Говорил Ларс более решительно, чем себя чувствовал, ведь он знал, насколько велико число нераскрытых дел о поджогах. Тем не менее полицейский старался излучать оптимизм. По какой-то неведомой причине нервы этой женщины казались ему чрезвычайно хрупкими. И по столь же неведомой причине она ему нравилась. — Весьма вероятно, что это просто детская шалость.

С вселяющей уверенность улыбкой он поочередно посмотрел на каждого из троих.

— Детская шалость, — повторил Сванте. Прозвучало так, будто теория Ларса его ни капельки не убедила. Однако тот даже глазом не моргнул.

— Близится середина лета. В это время у многих подростков начинают бурлить гормоны. — Ларс прекрасно знал, о чем говорит: в конце концов, со времен его собственной юности прошло не так уж много времени. Он достал блокнот и повернулся к блондинке: — Вчера ты говорила, что твоя свекровь вызвала полицию, поскольку с самого начала подозревала поджог.

Он чувствовал, как на его лице появляется уверенность, хотя прямо сейчас мысленно ругал себя за то, что не задал этот вопрос вчера.

Агнета разгладила подол платья в цветочек и, помедлив, кивнула.

— Почему она так подумала?

И снова Агнета обменялась молчаливым взглядом с мужчиной. А вот пожилая дама с собачкой, напротив, выглядела как-то странно неуместно. Ларс уже собирался продолжить, когда Агнета повернулась к нему:

— Об этом тебе лучше спросить у самой Эббы.

Конечно, так будет лучше всего, Ларс и сам это знал. Он открыл блокнот и нацарапал на бумаге имя, затем немного поколебался, но не стал спрашивать, пишется ли оно с одной или двумя буквами «б». Впрочем, какая разница?

— Она в главном доме. — Длинноволосый ворчун указал направо. — Наверное, дремлет после обеда. — На его угрюмом лице неожиданно появилась усмешка. — Эбба как хоббит: если не ест, то спит.

Ларс уже собирался уточнить, как зовут женщину с крошечной собачкой, когда услышал доносящиеся из амбара громкие ругательства, а затем и свое имя.

Он убрал блокнот в нагрудный карман.

— Прошу прощения, я отойду на минуту.

С кривой ухмылкой он отвернулся от троицы пенсионеров. И вновь, стоило войти в амбар, его полностью поглотил запах гари. Глазам потребовалась пара секунд, чтобы сориентироваться в полумраке. Зато у носа ушло гораздо больше времени на то, чтобы привыкнуть к едкой вони. Оглядевшись, он обнаружил коллег в дальнем углу амбара, сгорбившихся в тени небольшого трактора, красноватая краска которого по большей части полопалась.

— Что такое, ребята? — Ларс подошел ближе. — Нашли еще один источник огня? Или письмо с признанием?

Он весело усмехнулся себе под нос, однако улыбка сразу сползла с его лица, когда коллеги слегка расступились, показывая ему свою находку.

Ларс резко замер.

— Только этого не хватало. — Незаметно поежившись, он присел, чтобы рассмотреть этот кошмар поближе. — Что ж, значит, у нас есть труп.

Глава 8

Какое-то время Ина просто стояла и смотрела, как полицейские в синей форме протягивают полосатую ленту вдоль открытой двери амбара и получают дальнейшие указания от своего начальника. Ина отметила, что молодой человек с густыми светлыми волосами и пропорциональными чертами лица был довольно красив. Ее дочери он бы точно понравился. Ей даже стало его немного жаль: он наверняка иначе представлял себе свой рабочий день.

Сначала она прислушивалась к односложному разговору, но потом отвлеклась: из амбара вернулась побледневшая как полотно Агнета со следующим за ней по пятам Сванте. Они нырнули под только что натянутую ленту. Полицейский закончил беседу с коллегами и тоже подошел к ним. В руках он снова держал маленький блокнот и авторучку, на кнопку которой непрерывно нажимал. Ине показалось, что он нервничает, хотя это вполне объяснимо. В конце концов, они только что обнаружили в амбаре труп.

— Итак? — спросил он, повернувшись к Агнете и Сванте. — Вы узнали погибшего?

Ина видела, что Агнета все еще слишком расстроена, чтобы дать ответ. Сванте, должно быть, тоже это понял и встал перед ней, словно защищая.

— Узнали, — твердо сказал он. — Это Кнут. — Он ненадолго замешкался, после чего исправился: — То есть… был Кнут.

Полицейский пристально посмотрел сначала на него, потом на Агнету.

— По каким признакам вы его узнали? — Рука с ручкой переместилась за голову и почесала заднюю сторону шеи. — В смысле, он же очень…

Сванте неотрывно смотрел на него.

— Обугленный?

Ина почувствовала, как по спине пробежал ледяной холодок. Задрав подбородок, она бросила взгляд за спину Агнеты, за ленту, в черноту амбара. Просто невозможно представить, что там прямо сейчас лежит труп. Да еще и обугленный.

— Что ж, — откликнулась хозяйка фермы. — Он ведь не полностью обуглился. То есть его лицо… И мы узнали его резиновые сапоги. — Она поискала взглядом Сванте. — Точнее… то, что еще можно было узнать в тех комках резины у него на ногах. Он постоянно носил зеленые сапоги с желтой подошвой.

Сванте кивнул.

— И по росту его ни с кем не спутаешь. Это Кнут. — Он с угрюмым видом прочистил горло. — Был.

Полицейский начал что-то записывать.

— Кнут, значит. — Он поднял голову. — А как дальше?

— Линделёф, — раздалось из-за спины Ины. Резко повернув голову, она увидела старушку, которая ковыляла к ним, опираясь на трость. У Ины расширились глаза. Дело в том, что она знала эту женщину — по крайней мере, ее более молодую версию. — Кнут Линделёф, — повторила Эбба, остановившись между ней и Агнетой. Она бросила короткий взгляд на Ину, затем сосредоточилась на Агнете и спросила: — А что с Кнутом?

— Кнут мертв, — сообщил Сванте.

— Сгорел во время пожара в амбаре, — пояснила Агнета.

— Кнут мертв? — Старушка так крепко стиснула рукоятку трости, что костяшки побелели. — Но… это… ужасно. И он действительно… сгорел?

Сванте и Агнета опустили глаза, неуверенно кивнув.

— Но… что Кнут забыл в амбаре? — допытывалась Эбба. — И почему не выбежал, когда начался пожар? Ведь… у него же есть ноги!

Ее взгляд перебегал с невестки на полицейского и обратно.

«Резонный вопрос», — подумала Ина.

Полицейский еще энергичнее надавил на кнопку ручки.

— Что вы можете рассказать об этом человеке?

— Он жил с нами на ферме, — начал Сванте. — Уже много лет.

— Кнут отвечал за курьерские услуги, — вмешалась Агнета. — Доставлял продукцию нашей фермы региональным клиентам.

— На своем старом микроавтобусе, — уточнила Эбба специально для полицейского, который сосредоточенно делал пометки.

Ина помнила этот автомобиль. Модель Volkswagen Т2. Не то чтобы она разбиралась в машинах, а тем более интересовалась ими. Но в молодости они с мужем путешествовали на таком же автобусе по Южной Европе. Из Франции отправились через Пиренеи на Лазурный берег, заехали в Монте-Карло, а затем через Италию добрались до югославского побережья. И уже оттуда на автомобильном пароме переправились на острова с такими забавными названиями, как Крк, Раб и Паг. Обычно воспоминания о прошлом преображаются, но даже спустя годы Ина помнила невыносимую жару в этом автомобиле без кондиционера. И тесноту. Это было хуже всего. Чем дольше она об этом думала, тем больше убеждалась в том, что это дорожное путешествие стало последним гвоздем в крышку гроба их брака. «И, конечно же, роман с Вигго», — мысленно добавила она.

Не поднимая глаз от своих записей, полицейский осведомился:

— У этого Кнута были враги?

— Хм, ну… — с сомнением пробубнил Сванте. — Гуси его ненавидели. Стоило ему просто пройти мимо их вольера, как они начинали гоготать и тут же на него набрасывались.

— Это из-за его духов, — разъяснила Агнета. — Им не нравился этот запах. А Кнуту не нравились гуси, потому что они чересчур громко гогочут.

— Но и парфюм у него правда был довольно резкий, — согласился Сванте.

— А враги-люди? — переформулировал вопрос полицейский.

Ина наблюдала за ним. Ни про гусей, ни про духи он в блокноте писать не стал.

— Не было у Кнута никаких врагов. Его все любили. Хотя он и был малость… ну… с особенностями. — Эбба поднесла указательный палец к виску и слегка им покрутила. — В смысле, не то чтобы совсем чудной, — немного смягчила свои слова она и опустила руку. — Но иногда чуть-чуть…

— Заторможенный, — поспешила на помощь свекрови Агнета, после чего Эбба прищелкнула языком.

— Да, именно такой.

— Недотепа, скажем так, — подтвердил Сванте, пожав плечами.

Эбба весело рассмеялась.

— Удивительно, как он давно не убился из-за своей неуклюжести. — Она рассмеялась еще громче, но потом осеклась, видимо сообразив, что в итоге именно это и произошло.

Полицейский записал что-то еще. Но таким неразборчивым почерком, что Ина не смогла разобрать ни единого слова. Когда молодой человек понял, что она подглядывает, сразу отвернул от нее блокнот. А потом и вовсе перестал писать.

— Кнут всем нравился, — подытожил Сванте. — Он был отличным парнем.

— Отличным странным парнем, — уточнила старушка.

— И всегда очень отзывчивым, — добавила Агнета.

— Хм… — Полицейский мрачно хмыкнул, возможно, даже немного недовольно. И больше ничего не сказал.

— Вы предполагаете, что это не несчастный случай? — взяла на себя смелость нарушить его тревожное молчание Ина. Ей пришлось поднять голову, чтобы заглянуть ему в глаза. Все это казалось ей очень подозрительным. В конце концов, люди ведь не погибают в огне просто так.

Впрочем, полицейский ничего не ответил, лишь снова почесал ручкой за ухом и внимательно посмотрел на нее:

— А вы кто такая?

— Я Ина.

Агнета встала рядом с ней.

— Это моя гостья. Она из Германии.

Ина наблюдала, как мужчина что-то записывает. Скорее всего, ее имя. Может, произнести его по буквам? Но парень, похоже, уже снова потерял к ней интерес и пролистал блокнот.

— Что вообще Кнут делал в амбаре? — Агнета повернулась к матери Вигго и Сванте.

— Зашел покурить, наверное? — озвучила свою теорию Эбба, устремив взгляд на озеро. — Во всяком случае, это вполне в его духе — взять и закурить в амбаре. Может, он заснул с зажженной сигаретой, от нее случайно все вспыхнуло и…

— Скорее всего, так и было. — Сванте скрестил руки на груди и не мигая смотрел на полицейского. — Наверняка он переутомился после курьерских рейсов, завалился в амбар, чтобы…

— Это был поджог, — перебил его полицейский. — Мы уже обнаружили источник возгорания.

— Источник возгорания? — Сванте выпятил подбородок. — Какого рода?

— Боюсь, этого я сказать не могу. — Ручка вернулась в нагрудный карман форменной рубашки. — Тайна следствия.

Сванте недовольно заворчал.

— А что, если Кнут устроил пожар? — предприняла вторую попытку Ина.

В конце концов, она прочла достаточно детективов и научилась здраво и аналитически смотреть на вещи. А в детективах редко все обстояло так, как казалось на первый взгляд.

— Предположим, — начала она, — что этот Кнут пошел в амбар с некой горючей смесью, сделал свое дело, а потом, например, споткнулся, ударился обо что-то головой и потерял сознание. — Она энергично хлопнула в ладоши. — Остальное доделал огонь.

Полицейский потер подбородок. По его лицу Ина поняла, что ему самому такая мысль в голову не приходила.

Сванте же, напротив, хмуро уставился на нее:

— Зачем Кнуту совершать подобное?

Ина хотела ответить, что не может этого знать. В конце концов, она даже самого Кнута не знала. Но от того, что они будут просто стоять с глупым видом и молчать, дело тоже не решится. А это именно оно и есть — дело. Эта мимолетная идея, в свою очередь, заставила ее занервничать. Ею овладело какое-то внутреннее беспокойство. Даже, можно сказать, настоящее волнение. Дело! Совсем как в одном из ее любимых детективов!

— Это, по крайней мере, весьма правдоподобное объяснение, — поколебавшись, признал полицейский. Но никаких записей делать не стал. — Может быть, его что-то не устраивало на ферме, и он хотел выразить это своеобразным протестом?

— Чепуха! — воскликнула Эбба. — Кнут и мухи бы не обидел! И уж точно не поджег бы ничего намеренно.

Вокруг Ины снова раздался пронзительный писк. «Проклятые комары, — подумала она. — Как кому-то могло прийти в голову построить ферму прямо на берегу озера? Ох уж эти шведы!»

Полицейский между тем убрал блокнот.

— Думаю, мы узнаем больше, когда проведем экспертизу канис… то есть найденного источника возгорания. — Круто развернувшись на пятках, он обратился к Агнете: — В любом случае мне необходимо знать, какие вещи он перевозил и куда. — Затем его взгляд переместился на Сванте: — Наверняка ведь у вас имеется перечень товаров? И список адресов.

— Это еще зачем? — хором спросили Эбба и Сванте. Ине показалось, что они вдруг как будто испугались.

— Ну… — Полицейский помедлил. Похоже, от него тоже не ускользнула их неожиданная реакция. — Каждая зацепка может оказаться важной, — объяснил он. — В конце концов, нельзя исключать и криминал.

— То есть вы думаете, что это может быть убийство? — прямо спросила Ина. После упоминания слова «поджог» оказалось довольно легко перепрыгнуть с одной темы на другую.

Полицейский замялся:

— Я хотел сказать, что мы только в самом начале расследования, и нужно подождать и посмотреть, не выяснят ли что-то криминалисты и эксперты. Пока рано делать выводы.

Ина считала иначе. Кнут, которого, очевидно, все любили, пожар в амбаре… дело однозначно попахивало криминалом. Убийством в шведской глуши. Настоящим убийством, как пишут в книгах. Почему-то ей понравилась эта мысль. Она с энтузиазмом повернулась к Агнете.

— Хорошо, — заявила Ина твердым голосом. — Я останусь у вас ненадолго. На день или два.

Глава 9

Ларс пролез под лентой, где его встретили коллеги, которые, похоже, только его и ждали.

— Он здесь, шеф. — Расмус повел его в ту часть амбара, где они нашли не только канистру, но и мертвого Кнута.

Прикрыв лицо платком, Ларс старался не делать глубоких вдохов.

Ему не хотелось снова заходить в амбар. Внутри было слишком душно, слишком сильно пахло гарью, которая оседала слишком глубоко в легких, а лежащий там труп был слишком обугленным.

За годы службы он видел немало мертвых тел, но жертвы пожаров — это всегда особо неприятное зрелище. А Кнут пострадал очень сильно.

На коленях перед телом стоялБенне, его коллега-судмедэксперт. Бенне был худощавым мужчиной за сорок в круглых очках, придававших ему сходство с Джоном Ленноном, только без волос. Ларсу он нравился. Они познакомились на прошлогоднем праздновании Рождества в полицейском участке. Правда, сначала Ларс обратил внимание на красавицу-жену судмедэксперта, еще не подозревая, что она чья-то жена. Она пришла на корпоратив одна. Ларс попробовал с ней пофлиртовать. Но вел себя жутко неуклюже, как лошадь со сломанной передней ногой. Так что появление Бенне, который представился ее мужем, показалось Ларсу милосердием — выстрелом в голову, чтобы он не мучился. В общем, не самый приятный момент в его жизни. С тех пор он окончательно оставил попытки с кем-то флиртовать. Тем не менее они с Бенне сразу нашли общий язык, выпили в тот вечер слишком много глёга^[42] и разговорились о параллелях в их судьбах. Как и Ларс, Бенне застрял в Вернаму, но не из-за отца, а из-за любви. До этого он работал судмедэкспертом в Мальмё. Прежняя жизнь в больших городах и любовь к футболу стали вескими причинами для дружбы. Бенне никогда не держал зла на Ларса за то, что тот, не зная обстоятельств, заигрывал с его женой, а Ларс был ему за это безмерно благодарен.

Сейчас Бенне доброжелательно смотрел на него из-за своих круглых очков.

— Здравствуй, Ларс, прости, что долго добирался в эту глушь.

Ларс присвистнул, что при других обстоятельствах прозвучало бы забавно. Однако обстоятельства не были другими, они были такими, какие есть. Включая обугленный труп у их ног.

— Кому ты рассказываешь? — Он хотел пожать судмедэксперту руку, но замер на середине.

Обычно Бенне носил рубашки с короткими рукавами и практичные брюки с множеством карманов и штанинами на молниях, которые отстегивались, если становилось жарко. Сегодня было жарко. Особенно в этом душном амбаре. Но понять, надел ли Бенне рубашку с короткими рукавами и удобные штаны, было невозможно из-за комбинезона, закрывающего все тело. Он выглядел так, словно направлялся в карантинное отделение повышенной опасности. Блестящий лоб прикрывала немного великоватая хирургическая шапочка, а на ногах красовались синие бахилы. Он уже полностью погрузился в работу, когда к нему присоединился Ларс. У последнего все еще гудела голова от опросов жителей деревни. Он заранее страшился момента, когда придется переносить все записи из блокнота в компьютер. В прошлом он иногда пробовал использовать во время таких бесед диктофон. Но в результате опрашиваемые вели себя так скованно, что едва могли вымолвить хоть слово. Так что он ограничился записями от руки.

Вместо того чтобы пожать Бенне руку, Ларс достал блокнот, чтобы зафиксировать первые наблюдения судмедэксперта.

— Уже известно что-нибудь существенное?

Бенне поджал губы и со скрипучим хлопком стянул с запястья одну перчатку.

— На самом деле много чего. — Задумчиво причмокнув губами, он подцепил вторую перчатку, но получилось не совсем удачно. — У жертвы сильнейшие ожоги.

Ларс фыркнул.

— Это я и сам вижу.

Не обращая внимания на его комментарий, Бенне встал и обвел взглядом амбар.

— Место, откуда распространился огонь, находится недалеко от жертвы. — Он указал на участок, где Расмус предъявил Ларсу остатки канистры. Источник огня. — Полагаю, полыхало тут адски, — продолжил Бенне. — И ярко выражен процесс тления. Сухая солома послужила идеальной пищей для пламени.

Во время своего монолога Бенне активно жестикулировал, что создавало странную картину, так как не до конца снятая перчатка все еще наполовину свисала с пальцев.

— Кроме того, от пожарных нам известно, что дверь амбара была открыта, а это также способствовало развитию пожара.

— Из-за кислорода, — догадался Ларс, заслужив одобрительную улыбку.

— Здесь все вспыхнуло как спичка, — подчеркнул Бенне, поджав губы. — Страшно представить, что могло случиться, если бы огонь перекинулся на соседние дома. Повезло, что пожарная бригада приехала так быстро и предотвратила худшее.

Ларс посмотрел на тело. Для него вряд ли могло быть еще хуже.

— А причина смерти? — спросил он. — Он погиб от огня?

Судмедэксперт дернул плечами.

— Пока я не могу ничего исключать. Ни стороннюю причину, ни смерть в результате поджога по собственной неосторожности.

— Но это точно был поджог. — Ларс сделал себе пометку. Ему не нравилось, как витиевато выражался Бенне. Он любил четкие формулировки.

— Самоубийство тоже может быть одним из вариантов.

— Самоубийство? — с недоверием взглянул на него Ларс. — Типа самосожжения?

Бенне с улыбкой покачал головой, из-за чего хирургическая шапочка сползла и низко надвинулась на лоб.

— Скорее, намеренно вызванное отравление угарным газом.

— Ага…

— Как я уже сказал, на данный момент я ничего не исключаю.

— А какая-нибудь основная линия у тебя есть?

В выражении лица судебно-медицинского патологоанатома что-то изменилось.

— Только то, что жертва была либо уже мертва, либо без сознания еще до того, как ее сожгли.

Ларс поднял блокнот и уже собирался начать записывать, но вдруг застыл.

— На чем основано это заключение?

Бенне снова наклонился.

— Глаза, — сказал он и указательным пальцем поманил Ларса к себе.

Ларс опустился на колени, стараясь дышать неглубоко. Труп Кнута представлял собой не самое приятное зрелище, и запах от него исходил кошмарный.

— Первый признак, на котором основана моя теория, — это незакрытые глаза.

Он указал на них Ларсу, однако тот не увидел ничего, кроме горелой плоти. Хотя нет… Черты лица покойника сохранили некую узнаваемость.

— Морщины вокруг глаз, — уточнил судмедэксперт. Несмотря на жару, он снова втиснул правую руку в резиновые тиски перчатки. Указательным пальцем Бенне надавил на область вокруг глаза, немного раздвигая кожу, пока мелкие морщинки не натянулись. — От огня или яркого света мы сжимаем веки, — разъяснил он. — Защитный рефлекс. При таком мощном пламени, как это, частицы сажи неизбежно попадают на кожу, в том числе и на веки. Но если глаза зажмурены, в образовавшихся складках кожи сажа не осядет.

Он наглядно продемонстрировал это Ларсу, зажмурив один глаз. Вокруг века за стеклом очков обозначились четкие морщинки. Ларс понял.

— Этот человек не зажмуривался, — продолжил Бенне. — Он просто лежал и… ну, спокойно горел.

— Значит, он уже был мертв.

— Или без сознания. — Бенне снова снял перчатку. — На месте я это определить не могу. Сначала лаборатория должна измерить содержание карбоксигемоглобина в крови жертвы. — Под вопросительным взглядом Ларса он немного прояснил суть сказанного: — Если есть признаки интоксикации, это будет означать, что человек вдыхал дым, находясь без сознания.

— И тогда, возможно, умер от отравления угарным газом, — сделал вывод Ларс.

Бенне кивнул.

— Что ж, по крайней мере, он был без сознания. — Ларс заставил себя внимательно посмотреть на труп. Этот факт не давал ему покоя. — Почему именно ты? Что случилось?

Этот вопрос, разумеется, адресовался не его коллеге, а мертвому Кнуту.

— Вероятных причин много, — откликнулся Бенне. — Может, разгадка кроется в содержимом его желудка. Или он нетвердо стоял на ногах из-за принятых лекарств и упал. Или в деле был замешан алкоголь. — Коллега опять пожал плечами. — Или же он просто споткнулся и неудачно приземлился. Налицо признаки травмы головы, и я обязательно проясню этот момент на вскрытии.

Бенне указал на соответствующую область, однако Ларс и там не разглядел ничего очевидного. Он задумчиво посмотрел на эксперта.

— То есть смерть могла наступить от удара.

Бенне прикусил губу, как будто и так наговорил лишнего.

— Не исключено. Нам придется направить его к эксперту по ожогам. — Он помедлил. — Только у нас в Вернаму такого нет.

Ларс вздохнул:

— Ну как же иначе.

— Так что, скорее всего, пройдет еще некоторое время, прежде чем мы узнаем какие-то подробности.

Ларс вздохнул еще тяжелее.

— Чего и следовало ожидать. — Полицейский с грустью посмотрел на мертвого мужчину. Как же он скучал по Стокгольму.

Часть 4

ШВЕДСКИЙ ДЛЯ НАЧИНАЮЩИХ

Smultronställe

Дословно: место, где растут дикие ягоды. Но на самом деле имеется в виду совершенно особенное, красивое тайное место, которым не с каждым хочется делиться.

Глава 10

— Невероятно, как сильно здесь все изменилось. — Ина покрутилась на ходу, впуская в себя новые впечатления. — В первый и единственный раз, когда я сюда приезжала, ферма состояла только из дома, амбара и конюшни. — Она огляделась вокруг. — Она стояла там, внизу, у озера, где у вас сейчас загон для животных.

Вернуться сюда спустя столько лет казалось чем-то невероятным. На нее разом нахлынули воспоминания из прошлого. Все то, что, как ей казалось, давно забыто. Насколько же безумно было поддерживать роман с мужчиной, ни разу за это время не побывав у него дома. Но Вигго никогда не приглашал ее к себе. Он показывал ей самые красивые уголки Швеции, однако эта ферма оставалась для нее недосягаемой. Ина относилась к этому с пониманием. Она точно так же не пускала его на свою личную территорию. Ей бы и в голову не пришло пригласить его в Потсдам.

Они с Агнетой прошли мимо уличного указателя с надписью «Strandvägen»^[43]. Табличка явно видала лучшие времена и сбоку выглядела так, будто ее откуда-то оторвали и как сумели прикрепили к железному пруту. «Вероятно, так и есть, — подумала Ина. — Сорвали в каком-то другом городе и привезли сюда». Почему-то ей показалось, что это безумно оригинально. Недалеко от берега она заметила вольер, которого на ее памяти там не существовало. Хорошо, что она оставила Зевса в бунгало, чтобы он мог немного прийти в себя после стольких нагрузок. При виде животных он бы, наверное, окончательно вышел из-под контроля.

Вдова проследила за ее взглядом.

— Там у нас теперь контактный зоопарк, — сказала она. — Им тоже занимается Эшли. Пойдем, я тебя с ней познакомлю. Кстати, она великолепно печет. Ты непременно должна попробовать ее мазаринер.

Прежде чем Ина успела уточнить, что это такое, Агнета повела ее по дорожке, с обеих сторон усаженной клумбами, по направлению к озеру, где показался очень старый на вид фургон. По бокам он был обшит белыми рейками, а крыша густо поросла мхом.

Автодом стоял на берегу озера и переходил в деревянную веранду, которая, в свою очередь, примыкала прямо к причалу, выступающему на несколько метров в темно-синюю воду. С каждой стороны причала было пришвартовано по три разноцветных пластиковых лодки. Тут же находились две гребные лодки. И четыре катамарана. Ина нахмурилась. Озеро ведь совсем небольшое, размером с футбольное поле — и то меньше. Если спустить на воду все лодки сразу, получится настоящая давка.

Солнце роняло на воду яркие лучи, отчего поверхность озера искрилась. Небольшая часть водоема граничила с лугом, которым Ина, Вигго и другие ребята в прошлом пользовались как пляжем. Тем не менее большая часть берега заросла густым камышом, и оттуда доносилось оживленное кваканье, стрекотание и шуршание. «Прямо Эльдорадо для комаров!» — подумала Ина, которой сразу стало жаль человека, выбравшего в качестве дома автофургон у озера.

— Еще Эшли отвечает за прокат лодок, — прервала мысли Ины Агнета. Она шагала к трейлеру, перед дверью которого аккуратно выстроилось в ряд несколько кислородных баллонов. — Она такая разносторонняя личность! — Агнета одной рукой прикрыла глаза от яркого солнца, а другой указала на дом на колесах. — Ты просто обязана познакомиться с ней поближе, она — душа фермы Тингсмола.

Ина приподняла бровь. Что-то похожее они говорили и о том парне, Кнуте, которого теперь — ко всеобщему ужасу — нашли мертвым.

Как только они остановились перед фургоном, дверь открылась, и из нее вышла женщина с ведром в руке. От неожиданности она замерла на месте.

— Hej, — добродушно произнесла она.

Агнета помахала рукой в знак приветствия.

— Я хотела познакомить тебя с нашей гостьей. Это Ина из Германии.

Женщина вышла из тени фургона, поставила ведро на деревянный настил террасы и бодро зашагала в сторону обеих женщин.

— Hej, Ина из Германии, — сказала она дружелюбным тоном. — А я Эшли из Америки. Вот и пришло подкрепление из-за границы, — усмехнулась она. — Давно пора, наконец-то я перестану быть единственным экзотическим обитателем этой фермы.

Ина не могла вымолвить ни слова. Судя по всему, вид у нее был настолько удивленный, что Агнета весело рассмеялась.

— Эшли прибилась к нам довольно давно, — сообщила шведка. — Она была бэкпэкершей и по пути в Норвегию набрела на нашу ферму. Сначала планировала остаться всего на пару дней, но в итоге они превратились…

— …больше чем в год, — договорила за нее Эшли.

Теперь Ина расслышала американский акцент. Она внимательно разглядывала новую знакомую. Молодая, гораздо моложе большинства жителей этой фермы. С загорелой кожей и вьющимися темными волосами, завязанными в хвост. На первый взгляд Ина дала бы ей лет сорок с небольшим. А впрочем, она никогда не отличалась умением угадывать возраст. На Эшли были короткие джинсовые шорты и кроп-топ, демонстрирующие точеную фигуру. На ногах — красные резиновые сапоги в белую крапинку. Похоже, на этой ферме резиновые сапоги вообще считались главным модным трендом. Одновременно Ина поняла, что в ее чемоданном гардеробе нет ни одной пары резиновых сапог.

Немка и американка пожали друг другу руки.

— А из какой части Америки ты родом? — поинтересовалась Ина.

— Из Висконсина.

— А-а, — со знанием дела протянула Ина, хотя понятия не имела, где именно находится этот штат.

— У нас там, конечно, красиво, — поделилась Эшли, — но не сравнить с этим раем. — Она мечтательно взглянула на озеро. — Однажды я отправилась в длительное путешествие по Европе и приберегла Скандинавию на конец. Хотела из Швеции добраться через Норвегию до Исландии, а оттуда улететь обратно в Штаты.

Расправив спину, она повернула голову в сторону катамаранов — причем так резко, что ее хвостик зажил собственной жизнью.

— А потом поломка машины привела меня в этот уголок. Поворот судьбы, как я люблю говорить. — Эшли с улыбкой повернулась к Агнете. — Но я правда не собираюсь задерживаться здесь надолго! — Она жестом указала на фургон. — Мой рюкзак собран и стоит возле двери, так что я могу уйти в любой момент.

— Ну разумеется! — Агнета скрестила руки на груди и весело рассмеялась. — Я слышу это от тебя уже целый год.

Эшли усмехнулась вместе с ней.

— Я просто не хочу связывать себя обязательствами. Буду жить здесь до тех пор, пока мне тут нравится.

Ина смотрела на нее с уважительным изумлением. У нее сложилось впечатление, что перед ней стоит женщина, у которой, невзирая на разницу в возрасте, ей есть чему поучиться. Разве не об этом она сама всегда мечтала? Просто плыть по течению и смотреть, куда тебя занесет жизнь?

— Кроме того, мы уже не сможем без тебя обойтись, — вставила Агнета. — Кто будет присматривать за животными? А кто займется прокатом лодок? И уроками дайвинга?

— Уроками дайвинга? — Ина перевела взгляд на кислородные баллоны.

— О да! Эшли — страстный дайвер, и в какой-то момент у нее возникла идея превратить наше озеро в зону для дайвинга. Такого больше не сыщешь во всей округе! — восторженно воскликнула она. — Вигго и Сванте даже затопили лодку на дне озера. Получился настоящий затонувший корабль, чтобы погружаться под воду было интереснее.

Эшли подмигнула Ине.

— Внизу можно даже поискать сокровища!

Ина удивленно заморгала, но Эшли лишь задорно рассмеялась.

— Ну, во всяком случае, именно так я говорю своим ученикам-дайверам. Понимаешь, в лодке есть сейф — разумеется, пустой, и раньше его дверца всегда была открыта, но какой-то дайвер, видимо, ее захлопнул, и с тех пор она не открывается. Вот я и придумала легенду про сокровища, — весело рассказала она. — Люди обожают такие истории.

Ина одобрительно кивнула. Как бывший продавец книг, она тоже кое-что смыслила в историях.

Внезапно лицо американки погрустнело.

— Бедный Вигго, — тихо произнесла она. — И бедный Кнут. — Затем ее глаза расширились. — Я слышала ужасные новости, Агнета.

Та прочистила горло и сдержанно сказала:

— К сожалению, это правда.

— Какая ужасная смерть… — Эшли задумчиво хмыкнула, после чего в воздухе повисло тяжелое молчание.

Ина могла только догадываться, насколько ужасно для жителей фермы потерять кого-то из своего окружения при настолько драматичных обстоятельствах.

Но вот Эшли решительно тряхнула головой, отчего ее хвостик снова подпрыгнул, и натянуто улыбнулась.

— Так или иначе, в озере есть затонувшая лодка, и желающие даже могут получить у меня лицензию дайвера.

— Что и делают с поразительным успехом, — добавила Агнета. — Все больше и больше людей специально приезжают к нам на ферму, чтобы научиться нырять у Эшли. И мы все от этого в плюсе. Пекарня, наш фермерский рынок… и не в последнюю очередь рыболовный магазин.

Ина же смотрела на безмятежное озеро и думала о затонувшей лодке на дне. Это казалось ей немного жутковатым.

— Буду рада пригласить тебя на пробный урок. — Положив руки на бедра, Эшли встала прямо перед ней: — И советую не отказываться. Кто знает, сколько еще я здесь пробуду. — Ее взгляд упал на загон для животных, от которого соответствующе пахло козами, и она вздохнула: — Хотя животных мне будет очень не хватать.

Как по команде, одна из коз громко заблеяла.

— О, меня зовут! — Решительно подхватив ведро, до краев наполненное гранулами концентрированного корма, Эшли направилась к контактному зоопарку. — Желаю хорошо устроиться, Ина из Германии, — крикнула она через плечо. — Заглядывай ко мне почаще. Жителям фермы можно брать лодки бесплатно.

«Жители?!» — мысленно воскликнула Ина. Но ведь она всего лишь гостья. На день или два. И все же крикнула в ответ:

— Обязательно загляну.

Ина и Агнета наблюдали, как американка смело вошла в загон для животных, и ее тут же окружила орда коз, овец и один гигантский кролик. Даже два пони и маленький ослик с ржанием и ревом сразу побежали в ее сторону.

Агнета улыбнулась про себя.

— Контактный зоопарк стал отличным развлечением для детей. На выходных родители могут оставить малышей здесь, а сами спокойно отправиться за покупками.

Ноздри Ины расширились. Помимо звериного запаха, она вдруг уловила куда более аппетитный аромат.

— Чем это так пахнет?

Агнета улыбнулась.

— А это, дорогая Ина, пекутся лучшие канельбуллары во всей Швеции.

«То есть булочки с корицей», — сообразила Ина.

— Пойдем, ты просто обязана их попробовать. — Агнета повела Ину по тропинке вдоль озера. Отсюда они попали на главную дорогу, где запах значительно усилился. — У нас есть своя пекарня, в ней может готовить любой желающий.

Ина отчетливо расслышала гордость в голосе Агнеты.

К сладкому аромату, витающему над всей береговой улицей, внезапно присоединились звуки бензопил, кувалд и какие-то оглушительные хриплые визги, которые, как предположила Ина, вполне могли издавать дикие кабаны в брачный период. С каждым шагом шум становился все громче. Доносился он из открытого гаража.

Агнета сердито закричала:

— Обязательно включать музыку так громко?

«Музыку?» У Ины округлились глаза от удивления, когда Агнета уверенно пронеслась мимо нее и неожиданно остановилась перед гаражом. Женщина недовольно подбоченилась.

Кабаний рев моментально стал тише. Яростный стук молотка тоже стих, и на пороге показался молодой человек с щетиной на лице, спокойно вытирающий руки тряпкой. Правда, тряпка была настолько грязной, что Ина засомневалась, можно ли ей еще что-нибудь очистить.

— Чего ты раскричалась? Это же новые Amon Amarth, — заявил он. — Шведское культурное наследие!

— Самые обыкновенные вопли, вот что это такое. — Агнета скорчила такую гримасу, будто съела лосиное яичко, что только насмешило молодого человека.

— Ты же музыкант! Я ожидал от тебя гораздо большей тактичности по отношению к твоим шведским коллегам.

— Какое отношение это имеет к музыке? — возмутилась Агнета.

— Дэт-метал — давняя традиция в нашей стране.

Ина внимательно рассматривала высокого парня, которому, на ее взгляд, было около двадцати. Его руки полностью покрывали татуировки. И, к сожалению, часть лица тоже. По правой стороне от виска к подбородку тянулась черно-синяя лоза, исчезавшая в темной щетине.

— А это кто? — Он коротко кивнул в сторону Ины.

— Гостья, — просто ответила Агнета. — Моя гостья.

Молодой человек пристально посмотрел на Ину, продолжая вытирать руки. Как ей показалось, его взгляд не выражал откровенной враждебности, однако и дружелюбия в нем было не разглядеть. Несмотря на татуировки, юноша был привлекателен — в том смысле, что явно понравился бы ее дочери. Она еще на какое-то время задержала на нем взгляд, отметив широкую грудь, густые длинные волосы, высокие скулы и выразительные глаза. Лицо у него было определенно не типичное, и все же она не могла отделаться от ощущения, что он ей кого-то напоминает. Наверное, одного из актеров, которых она боготворила в юности. Ина мысленно пробежалась по списку своих бывших кумиров. Может быть, Роберт Редфорд? Нет, для этого у него слишком нестандартные черты лица. Ален Делон? «Как вариант…»

— Это Янис, — представила парня Агнета и добродушно улыбнулась Ине. Та отмахнулась от дальнейших размышлений о ярких звездах своей юности и переключила внимание на слова вдовы. — Янис не так давно живет у нас на ферме. Он работает со Сванте в ремонтной мастерской. — Она сделала размашистый жест, охватывающий весь гараж. — Нет ничего, что эти двое не смогли бы починить, — продолжила Агнета. — А в условиях удаленности от цивилизации такой талант на вес золота. Так что, если тебе когда-нибудь понадобится что-то починить, ты в надежных руках.

Янис довольно ухмыльнулся, сверкнув золотым клыком. А Ина невольно задумалась о том, что этот парень совсем не вписывался в атмосферу глухой деревушки, где живут одни пенсионеры. Он скорее напоминал члена уличной банды в Бронксе. Темная прядь волос свисала на лоб, закрывая другие части татуировки-лозы. С другой стороны он заправил волосы за уши, приоткрыв неестественно крупную мочку уха, какую Ина прежде видела только у женщин африканского племени мурси. Просто невероятно, какие модные веяния порой проникают в Европу. Пока она разглядывала отверстие в его ухе — настолько большое, что сквозь него было видно задний фон, — она задалась вопросом, когда до их молодежи дойдет следующий идеал красоты — тарелки в губах.

— Я Ина. — Усилием воли вырвавшись из ступора, она вежливо протянула парню руку. Тот нерешительно ее принял. А вот рукопожатие у него оказалось приятным. Крепкое, но без сдавливания пальцев.

— Привет, Ина, — теперь уже довольно дружелюбно произнес он. На выразительном лице даже появилась неуверенная улыбка. — Если тебе когда-нибудь понадобится что-то починить, просто приходи ко мне, договорились?

Кивнув, Ина отпустила его руку.

— Спасибо за предложение, но так надолго я точно не задержусь.

Молодой человек непринужденно рассмеялся.

— Ты не первая, кто так говорит. Я сам постоянно твердил то же самое. А теперь эта ферма — мой дом.

Он хотел что-то добавить, но Агнета потянула Ину за руку.

— Уверена, позже у вас будет еще много времени поболтать. Но сначала я хочу показать нашей гостье пекарню.

Ина послушно двинулась за ней. Сладкий аромат усиливался с каждым шагом. Опять зазвучало хрюканье, правда чуть потише, чем раньше.

Агнета поморщилась.

— Вот что получается, когда несколько поколений селятся вместе. Музыкальные вкусы у всех разные.

— И не только они, подозреваю. — Ина настороженно покосилась на шведку. Она не смогла бы объяснить это чувство, но Янис показался ей подозрительным. Причем не только из-за татуировок, длинных волос и тоннелей в мочках ушей. Впрочем, Агнета быстро переключила ее мысли на другую тему.

— Ты ведь не из тех женщин, которые считают калории и переживают из-за сахара и углеводов? — Она недоверчиво взглянула на Ину, однако та решительно мотнула головой.

— Определенно нет!

— Тогда ладно. Потому что канельбуллары Эббы вызывают привыкание и несовместимы с диетой.

Вскоре они оказались перед небольшим деревянным домиком, полностью выкрашенным в белый цвет. Над дверью со стеклянной вставкой и решетчатым переплетом висела большая табличка, на которой причудливым шрифтом было написано слово Bageri — пекарня. Сквозь оконное стекло Ина разглядела торговый зал со старомодным прилавком. Агнета вошла, и Ина последовала за ней. Помещение оказалось даже меньше, чем можно было предположить. Заднюю его часть почти полностью занял прилавок. По бокам располагались белые деревянные стеллажи, которые тянулись до самого потолка. Однако они пустовали. Так же, как и прилавок.

— Торговый зал используется только по выходным, — объяснила Агнета в ответ на вопросительный взгляд Ины. — Нас, местных жителей, по большей части обслуживают непосредственно в выпечном отделении. Но обычно Нильс все равно сам распределяет приготовленную выпечку по домам. — Она улыбнулась. — Со временем начинаешь разбираться в предпочтениях людей.

— Нильс? — уточнила Ина.

— Наш главный пекарь. Замечательный человек. Раньше он держал пекарню в Векшё. Но старожилы, которые еще ценили искусство выпечки, постепенно умирали. А молодые семьи и многочисленные студенты предпочитают тратить свои кроны в сетевых пекарнях, где выпечка почти ничего не стоит.

— И совсем безвкусная! — содрогнулась Ина. — Германия в этом плане ничем не отличается.

Агнета пожала плечами, продолжая невозмутимо улыбаться.

— Зато нам повезло. После того как Нильс продал свою пекарню, он приехал к нам, обустроил пекарню здесь и научил печь всех желающих. — Она прикрыла глаза, и у нее на губах заиграла довольная улыбка. — Нильс печет самый вкусный хрустящий хлеб. — Снова открыв глаза, женщина весело подмигнула Ине. — Поговаривают даже, что Нильс когда-то готовил выпечку для шведской сборной по футболу.

— Правда? — откликнулась Ина, одновременно изумленная и восхищенная.

Агнета с энтузиазмом закивала.

— Но он слишком скромен, чтобы хоть словом об этом обмолвиться. — Теперь ее голова дернулась вбок. — Пойдем, я вас познакомлю. — Подойдя к прилавку, она направилась к двери за ним. — Это проход в выпечное отделение. Конечно, есть еще официальный черный ход, но я хотела показать тебе пекарню целиком. Это сердце нашей фермы.

— Охотно верю.

Ина действительно была впечатлена… особенно когда вошла в выпечное отделение и поразилась его размерам. Помещение было ярко освещено, потому что в крыше имелись большие окна. А сладкий аромат свежей выпечки стал таким насыщенным, что у нее сразу же потекли слюнки. Она посмотрела на огромные машины для замешивания теста с гигантскими крюками. Абсолютно на всем лежал слой мучной пыли. Мало того, мука еще и кружила в воздухе, словно тончайший туман. В этом тумане Ина заметила коренастого мужчину в расцвете лет и старушку, которая как раз вынула противень из кондитерской печи и так аккуратно понесла его перед собой, словно на нем лежали сырые яйца. Пристроив противень на приставной столик, она сдула со лба прядь белоснежных волос.

— Привет, Эбба!

Старушка вздрогнула, словно ее облили ледяной водой. Слишком быстро преодолев последние несколько сантиметров, противень громко звякнул о стол.

— Агнета! Черт возьми! Обязательно всегда так ко мне подкрадываться?

Мужчина хрипловато рассмеялся и спас несколько булочек от падения.

— Если бы ты наконец надела свой слуховой аппарат, — заметил он, — то знала бы, что происходит вокруг.

— Что? — Старушка наклонила голову.

— Нильс сказал, что тебе пора бы уже начать пользоваться слуховым аппаратом, — крикнула ей Агнета, однако Эбба лишь отмахнулась от нее.

— Глупости. Я все еще достаточно хорошо слышу. — Что-то невнятно пробурчав себе под нос, она повернулась к противню и сняла с него одну булочку, пару раз перебросив ее из одной руки в другую, чтобы не обжечься. Затем подошла к Ине, которую Агнета тем временем представила Нильсу. Эбба просто протиснулась между ними и расплылась в довольной улыбке.

— Не хочешь попробовать? Лучшие в Швеции!

— Еще как хочу.

Ина взяла канельбуллар и подула на угощение. А потом надкусила лучшую булочку с корицей, которую когда-либо пробовала. Вкусовые ощущения, обрушившиеся на нее с первым же кусочком, невозможно было описать словами. Воздушное тесто, нежная сладость и растекающаяся у нее во рту тончайшая коричная нотка. Она невольно закрыла глаза. Из горла вырвался стон. Хотя, может, даже хрюканье. «А даже если и так, все равно!» Тающий на языке вкус перенес ее в счастливое детство, заставил вспомнить сон до обеда и беспечность бесконечных летних каникул.

— Пвофто фантафтика! — восторженно прокричала она Эббе, вызвав у той улыбку от уха до уха — так что даже очки приподнялись.

— Я же говорила! — радостно ответила старушка. — Лучшие в стране. Однажды я даже пекла их для Алисы Зоммерлат, матери нашей королевы.

Ина ошарашенно посмотрела на нее, а затем ее взгляд невольно переместился на Агнету, которая встала за спиной у свекрови и театрально закатила глаза.

— Она умоляла меня испечь ей таких булочек, — настаивала Эбба и, наклонившись к Ине, заговорщицки прошептала: — Так что знай, что у меня очень хорошие связи с королевской семьей.

— Опять ты со своими небылицами! — Рассмеявшись, Агнета со спины обняла свекровь за плечи и прижала к себе.

Ина с удовольствием поболтала бы с мамой Вигго еще немного, но Нильс стряхнул остатки муки с ладоней и расстегнул поварскую куртку.

— Что ж, а теперь пойду-ка я спать, слишком давно сегодня на ногах. — Махнув рукой на прощание, он исчез за дверью, оставив женщин одних.

— Добрейшей души человек, — сказала Агнета, обращаясь к Ине.

— Только, пожалуй, немного неразговорчивый, — вставила Эбба. — Зато печь умеет, как никто другой.

— Как и ты! — Агнета усмехнулась, глядя на свекровь. — Я как раз провожу нашей гостье экскурсию по ферме. И конечно же, твой фантастический канельбуллар никак нельзя было пропустить.

— Тут ты права. — Эбба уверенно кивнула. — А в наш сувенирный магазин вы уже заходили?

— Нет.

— А надо бы.

На это Агнета ничего не ответила, только переминалась с ноги на ногу.

— Тем более вам уже пора. Мне нужно все допечь, чтобы подготовить заказ и Сванте вовремя его отвез. — Она горестно вздохнула. — Кнута уже во всем не хватает. Во что же это выльется?

Ина тоже не знала ответа на этот вопрос.

— Тогда пошли, — решилась Агнета. — Познакомлю тебя с Астрид. — А потом вздохнула: — Быстрее начнем, быстрее закончим.

Глава 11

Ина окунулась в свою стихию, правда, связано это было не с суровой владелицей сувенирной лавки, которая восседала за прилавком, словно волосатый паук, готовый в любой момент наброситься на свою жертву. Хотя впечатляли в Астрид не только волосы, но и острый язык. Едва они вошли в магазин, как Ину тут же обругали за то, что она случайно наткнулась на стоящий на пути торговый стенд, с которого свисала целая популяция разноцветных войлочных кукол. Как на массовой казни.

— Осторожнее надо быть! — раздалось шипение из-за прилавка.

Агнета тоже удостоилась презрительного взгляда, вероятно, потому, что у нее хватило наглости привести эту недотепу в магазин. Сама Ина не обратила никакого внимания на продавщицу, чьи черные волосы так прочно зафиксировал лак для волос, что они выглядели как парик. Она даже невнятного «Hej» в ее адрес не бросила. Агнета же поспешила к прилавку и вовлекла женщину в разговор. Видимо, хотела сгладить ситуацию и успокоить паука.

Не удержавшись, Ина бросила быстрый взгляд на войлочных кукол. И только собралась дотронуться до одной, как услышала возглас от прилавка:

— Если что-то трогаешь, обязана купить!

Агнета одарила ее виноватой улыбкой:

— Войлочные дети леса для Астрид священны — она сама их делает.

Пожав плечами, Ина убрала руку и отправилась в заднюю часть магазина, где обнаружила то, от чего ее сердце забилось чаще. Книги. Везде и всюду. Целая стена, заполненная книгами. Больше не удостоив войлочных детей леса ни единым взглядом, она, как на слаломе, пронеслась мимо магазинных преград из чашек, браслетов и плюшевых игрушек. Остановившись перед книжной стеной, Ина глубоко вдохнула запах отбеленной без хлора бумаги и типографской краски, который сопровождал ее каждый день на протяжении половины жизни. Ничто не успокаивало ее лучше, чем этот запах.

— Кстати, с собаками сюда нельзя! — снова раздалось из-за стойки.

Ина в замешательстве оглянулась.

— Но я вообще-то без собаки!

— Именно поэтому я и предупреждаю. Чтобы все так и оставалось. Потому что я видела, как ты приехала. С кучей чемоданов. И с мелкой собакой. — Воздев указательный палец, она пошевелила им в воздухе, как автомобильным дворником на медленной скорости. — Она не зайдет в мой магазин.

Проглотив негодование, Ина снова повернулась к книгам и пробежалась глазами по названиям на корешках. Но уже на третьем ряду поморщилась. Кроме разных сборников жизненных советов, здесь продавались только низкопробные любовные романы. Она ничего не имела против романтики, если только в ней присутствовала определенная глубина. Однако эти книги, похоже, от глубины весьма далеки. Одни обложки чего стоят! На всех красовались мускулистые мужчины с обнаженными торсами, которые неизменно сжимали в объятиях томных женщин. Цепкий взгляд Ины выхватывал названия вроде «Чувственные прикосновения кузнеца», «Влюбиться в деревенского доктора» или «Поцелуй принца-изгнанника». Глаза у нее закатились так, что сделали бы полный оборот, если бы это было возможно.

За спиной слышались обрывки беседы Агнеты и Астрид, главной темой которых стал покойный Кнут. Оно и понятно: на ферме Тингсмола поговорить больше особо не о чем. Ина с любопытством прислушалась. Возможно, от владелицы сувенирной лавки удастся выведать новые подробности, которые помогут сложить кусочки головоломки в ее деле. А она действительно считала это дело своим. Тем сильнее Ину пугал тот факт, что у нее до сих пор нет ни единой зацепки. В ее любимых детективах они всегда находились в мгновение ока.

Чтобы не создалось впечатление, будто она подслушивает, Ина взяла в руки случайный томик и пролистала его. По тону хозяйки магазина было слышно, как ее потрясла смерть Кнута.

— Человек ведь не может просто взять и умереть, — донесся до Ины взволнованный голос из-за прилавка. — Тем более в амбаре. Да и вообще, эта история с амбаром… поджог! На нашей ферме!

Ина кивнула, глядя на раскрытые страницы. По крайней мере, в этом вопросе они сходились во мнениях. Она тоже считала обстоятельства смерти Кнута крайне подозрительными. «Возможно, — подумала она, — с помощью поджога кто-то стремился скрыть убийство».

— Если что-то читаешь, обязана купить! — громыхнуло вдруг на весь зал.

Ина быстро положила книгу на место и обвела взглядом остальные ряды. Некоторые книги на нижних полках явно стояли не на своих местах. Прислушиваясь к разговору, она непроизвольно начала наводить порядок в этом хаосе и распределять книги по жанрам, хотя бы приблизительно: темная романтика, чиклит, исторические любовные романы — причем последних оказалось больше всего.

— Ты что делаешь?

Ина не сразу поняла, что обращаются к ней. Тот факт, что она все равно обернулась на оклик, был скорее совпадением.

— Что она делает? — спросила Астрид теперь у Агнеты, которая в отчаянии смотрела на Ину.

— А что я делаю? — изумленно повторила Ина, а затем указала на ряды книг. — Некоторые книги стояли неправильно, я расставила их по поря…

Не успела она договорить, как Астрид ее перебила:

— Как тебе вообще взбрело в голову без спроса переставлять мои книги?!

— Ну, я думала навести порядок.

— Книги и так стояли в правильном порядке!

Осторожно улыбнувшись, Ина покачала головой.

— Нет. Они не были рассортированы ни по авторам, ни по жанрам.

— Это еще зачем? — фыркнула Астрид. — Я рассортировала их по цвету.

— Что, прости?

Владелица магазина выскочила из-за прилавка и широким шагом устремилась к Ине. По пути сама зацепилась за один из стендов, но и глазом не моргнула. Она молча протопала мимо Ины и принялась вытаскивать с полки одну книгу за другой, чтобы переставить на прежнее место.

Ина боролась с желанием остановить ее, тем более что подошедшая Агнета положила руку ей на плечо.

— Они расставлены по цветам, — закончив, твердо заявила Астрид и скрестила руки на груди. — Из оттенков корешков выстраивается радуга.

Ина сначала уставилась на нее, потом на ряды книг, потом снова на продавщицу. После этого сделала шаг назад и снова взглянула на стеллажи.

— Действительно, — восторженно пробормотала она. — Ты расположила корешки книг в соответствии с цветами радуги. — Ина с восхищением посмотрела на женщину. — Это что, призыв к радости?

Астрид нахмурила брови:

— При чем тут радость?!

— Ну, радуга часто ассоциируется с радостью жизни и…

— Да так просто выглядит намного красивее! — В голосе Астрид слышалось вовсе не восхищение, а нескрываемая агрессия.

У Ины пропал дар речи.

— Точно, — наконец вяло выдавила она. — Как я сама не додумалась!

Вдруг Ина почувствовала, как ее дернули за рукав. На нее с нервной улыбкой смотрела Агнета.

— Нам пора идти, — объявила она и потянула не сопротивляющуюся Ину к выходу.

— О, кстати… Пришла книга, которую ты заказывала!

Агнета замерла, и Ина вместе с ней.

— Но я ничего не…

— «Девяносто девять способов прикончить бывшую соперницу», — не обращая на нее внимания, продолжила Астрид. — Это ведь твой заказ, разве нет?

Прежде чем Агнета успела ответить, продавщица оскалилась в демонической ухмылке. Агнета потащила Ину на улицу, не произнося больше ни слова.

За порогом обе остановились перевести дыхание.

— Довольно интересная личность, — заметила Ина.

— Астрид нормальная, — со вздохом откликнулась Агнета. — Просто немного…

— С чудинкой? — подсказала Ина, на что Агнета благодарно кивнула.

— Чудинка этого места в том, что мы принимаем всех такими, какие они есть. Астрид не сумасшедшая, ты согласишься со мной, когда познакомишься с ней поближе. Эбба и еще несколько человек регулярно встречаются с ней по пятницам на ночь брууса в деревенском кафе. И играют они обычно до глубокой ночи.

— Что такое бруус? — полюбопытствовала Ина.

— Карточная игра. — Агнета подняла руки, словно сдаваясь. — И прежде чем ты задашь еще какой-нибудь вопрос на эту тему, я тоже не умею в нее играть, поэтому о правилах можешь меня не спрашивать. — Она сдула со лба прядь волос. — Астрид правда не сумасшедшая.

Ина поджала губы, потому что очень сильно в этом сомневалась. «А даже если и так, я все равно не задержусь здесь надолго и не успею узнать эту женщину поближе».

Глава 12

— Зачем ты мне все это показываешь? — Ина хотела понять, очень хотела, но просто не могла разгадать поведение Агнеты. Они продолжали неторопливо прогуливаться по окрестностям, двигаясь навстречу раннему вечеру. Миновали рыболовный магазин, в витринах которого виднелись бесчисленные удочки. С одной стороны здания висела деревянная вывеска с соответствующей надписью: «Fiske Shop».

Они прошли мимо — молча.

По мнению Ины, даже слишком молча. Она до сих пор не понимала, что тут делает. У нее скопились вопросы, целая куча вопросов. Но с какого из них начать? Даже зная, что ответы причинят боль, она хотела узнать как можно больше об отношениях Вигго и Агнеты. Об их браке. Поэтому она набралась смелости.

— Каково это — быть замужем за таким человеком, как Вигго?

Агнета остановилась, не глядя на Ину.

— Изнурительно, — наконец призналась она, переведя взгляд на собеседницу. — Он хотел помочь каждому. Ферма была для него всем. — Она провела пальцами по челке. — Но я с самого начала знала, на что подписываюсь. Когда мы познакомились, он как раз собирался организовать на ферме небольшую коммуну. — На ее лице вдруг отразилась грусть. — Он мечтал вести независимую жизнь с единомышленниками в гармонии с природой.

— Полагаю, ему это удалось, — рассудила Ина.

Агнета кивнула.

— Потому что за минувшие годы он привел на ферму подходящих людей, — сказала она и добавила несколько пренебрежительным тоном: — Думаю, нет смысла упоминать, что из-за всего этого наши отношения отошли на второй план… — Она пожала плечами. — Возможно, именно поэтому ему и понадобилось проводить время с тобой. Чтобы отвлечься от стресса.

Ина закусила нижнюю губу. В принципе, с ее стороны ситуация ничем не отличалась. Она тоже использовала Вигго, чтобы сбежать от рутины брака. Хотя вначале они с мужем жили хорошо, ей всегда не хватало той безудержной страсти, которую она испытывала только с Вигго. Ее часто мучила совесть — особенно по отношению к дочери. В том числе и по этой причине четыре года назад она окончательно подвела черту под своим браком и решила жить одна. Ей следовало принять это решение гораздо раньше. Жаль, что она поняла это так поздно — кто знает, может, в ином случае ей бы удалось спасти отношения с дочерью.

Агнета привела Ину к маленькому кривоватому домику с просторной деревянной верандой перед входом, где один зонтик плавно перетекал в другой, как непомерно разросшиеся грибы. Большая часть стульев и столиков под ними была занята. Сразу за домом находилась гравийная парковка, тоже наполовину заполненная автомобилями.

— Сколько людей! — с изумлением вырвалось у Ины.

— Ферма стала популярным местом для отдыха и прогулок, — сообщила Агнета с гордостью. — Многие люди из соседних деревень приезжают к нам, чтобы купитьнатуральные продукты, которых не найдешь в супермаркете в соседнем городе. Некоторые используют нашу ферму как отправную точку для пеших маршрутов по лесу. — Она подмигнула Ине. — Ты и сама обязательно по нему прогуляйся. Поговаривают, что там шалят тролли и эльфы. — Сказав это, она смущенно улыбнулась и опустила глаза. — А еще в глубине леса есть древнее место сбора тингов^[44], где, по преданиям, обитают призраки. Местные верят, что там до сих пор бродят души павших викингов, которым не открылись врата в Вальхаллу.

Ина усмехнулась. Она обожала такие легенды, пусть и не верила в сверхъестественное. Единственное сверхъестественное явление, которое ей доводилось видеть своими глазами, — это немецкий налоговый закон.

— У Сванте возникла идея расширить парковку и превратить ее в место для стоянки автодомов. Сейчас мы как раз устраиваем голосование, чтобы понять, все ли этого хотят. — Судя по ее тону, Агнета и сама была не очень уверена в своей позиции по этому вопросу. — Это, конечно, принесет нам солидный доход, — продолжила она, — но в то же время может начаться бардак, и прибавится много работы. А ведь уникальность нашей деревни заключается в другом. — Она раскинула руки. — В райском покое.

И Ина его чувствовала. Здесь было настолько тихо, что ей казалось, будто она слышит шелест камышей на берегу.

— Давай присядем? — Агнета указала на белую деревянную скамейку на краю террасы.

Устроившись на ней, Ина окинула взглядом гостей вокруг: две семьи с маленькими детьми, сидящими на высоких стульчиках, и группка парочек постарше в туристической одежде, с тяжелыми походными рюкзаками у ног. Это место прекрасно подходило для отдыха перед походом или после него.

В дом вела раздвижная дверь, которая сейчас была полностью открыта и позволяла заглянуть в большую гостиную, переоборудованную под кафе. Помимо массивного мягкого дивана с бархатистой обивкой, в комнате стояло множество высоких стульев и столиков, как в бистро. На одном из столиков она вроде бы заметила разложенные игральные карты. Остались после партии в бруус?

— Подожди минутку. — Агнета исчезла за раздвижной дверью и через минуту вернулась с двумя бутылками Trocadero^[45]. Поставив одну перед Иной, она сделала большой глоток из другой и вытерла рот тыльной стороной ладони. Ина посмотрела на красочную этикетку и опять словно перенеслась в прошлое.

— Я не пила его уже несколько десятков лет. — Она задумчиво погладила выпуклое стекло, с которого стекал конденсат. Поймав несколько капель, провела прохладными влажными пальцами по задней стороне шеи.

Агнета потянулась к ней своей бутылкой.

— Skål!^[46]

Ина ответила на тост, и бутылки звякнули друг об друга. Сделав большой глоток, она почувствовала во рту ледяную смесь апельсина и яблока. И, наслаждаясь вкусом прошлого, пристально посмотрела на женщину, сидящую напротив нее.

— Так зачем ты мне написала? — прямо спросила она. — Неужели только для того, чтобы просто меня увидеть?

Шведка задумчиво взглянула на нее:

— Я хочу, чтобы ты поняла.

Ина наклонила голову.

— Что ты хочешь, чтобы я поняла?

— То, что мы здесь построили, — отозвалась Агнета. — Вигго и я.

От звучания его имени Ина ощутила болезненный укол в груди. Отчасти потому, что теперь оно ассоциировалось с другой женщиной.

— За прошедшие годы мы создали место, которое делим с теми, кто нам дорог. — Агнета подняла бутылку, чтобы сделать еще один глоток, но передумала. — Даже несмотря на то, что Вигго бывал дома гораздо реже, чем мне хотелось бы. — Ее лицо приобрело отстраненное выражение. — Мы действительно наслаждались временем, которое проводили вместе, и отдавались своему раю. — Ее взгляд устремился вдаль. — Раю со всеми его маленькими секретами.

Ина внимательно изучала вдову Вигго. Что-то в том, как Агнета подчеркнула последнее предложение, показалось ей странным. Поэтому она снова перешла к конкретике:

— Почему я здесь?

Агнета приподняла брови.

— На самом деле есть еще одна причина, по которой я хотела, чтобы ты приехала. — Слегка подавшись вперед, она серьезно посмотрела на Ину. — После смерти моего мужа всплыло множество секретов. Ты лишь один из них.

Ина вздрогнула.

— Хочешь сказать, у него были еще женщины?

— Боже, нет! — испуганно дернулась Агнета. — То есть я надеюсь, что нет. Речь о… секретах, которых я не понимаю. — Она так стиснула в руках бутылку лимонада, будто искала в ней опору. — Я не перестаю сталкиваться с вещами, которые Вигго от меня скрывал. Но вижу смысл лишь в некоторых из них. — Ее ладонь непроизвольно потянулась к карману платья, и она положила что-то на стол. — Вот это, например, — сказала она, не отрывая взгляда от Ины.

— Что это? — В центре стола лежала открытка с изображением картины маслом. Какая-то средневековая сцена.

— Как раз это я и надеялась узнать у тебя. — Моргнув, Агнета перевернула открытку. — Она адресована тебе.

Она нетерпеливо постучала по полю для адреса.

Ина сразу же узнала почерк Вигго — и свой адрес. Штампа на марке не было.

Словно уловив ее мысль, Агнета нервно рассмеялась.

— Сожалею, но он так и не успел ее отправить. — Она опустила голову и ненадолго прикрыла глаза.

Ина воспользовалась моментом тишины, чтобы прочесть текст на открытке. Дата на ней была не указана, а подпись состояла всего из одного предложения: «Я был прав». Под ней Вигго нарисовал большую букву «Х».

Ина подняла взгляд на Агнету, представляя, как у нее на лбу отражается большой вопросительный знак.

— Что это значит?

— Именно это я и хотела у тебя выяснить. Почему Вигго собирался отправить тебе эту открытку незадолго до своей смерти? В чем он был прав?

Ина насторожилась:

— Откуда ты знаешь, когда он собирался ее мне отправить?

Нижняя губа Агнеты невольно задрожала. Она несколько раз пыталась заговорить, но в итоге лишь судорожно сглотнула, стараясь вернуть самообладание.

— Потому что она лежала в кармане его куртки, когда я его нашла.

В тот же миг Ине показалось, будто она застряла в огромном облаке из ваты. «Последнее послание Вигго для меня».

Поколебавшись, она взяла открытку в руки и перевернула. Внимательно изучила рисунок.

— Я навела справки и выяснила, что это за картина, — сказала Агнета. — На ней изображен Эрик Кнутссон в 1208 году во время его интронизации архиепископом Валерием.

Ина присмотрелась к мужчине с большим крестом на груди — очевидно, это глава церкви. Рядом с ним на коленях стоял мужчина в рыцарских доспехах и с длинными волосами. Он вытянул руки вверх, чтобы принять меч.

— Это первая известная коронация шведского короля. — Агнета взяла открытку из ее рук и, перевернув обратно, снова впилась взглядом в Ину. — В чем Вигго был прав? — повторила свой вопрос она. — Почему он хотел послать тебе эту открытку? И что означает этот «Х»?

У Ины начало покалывать мочки ушей. Она не смогла ответить.

Шведка смотрела на нее. То ли со скепсисом, то ли с недоверием. Затем она протянула открытку Ине.

— Возьми! Он хотел, чтобы ты ее получила.

Когда Ина взяла карточку, у нее заурчало в животе. На нее нахлынули давно утраченные, как ей казалось, воспоминания, слишком беспорядочные, чтобы вот так сразу в них разобраться.

— Повсюду эти секреты. — Агнета удрученно откинулась на спинку скамьи и наклонила голову, царапнув ногтем этикетку на бутылке. — На самом деле единственное, что мне известно наверняка, — это что я совсем не знала своего мужа.

— У каждого есть секреты.

— Но не каждый ведет двойную жизнь.

Ина не знала, что на это ответить. Безусловно, с годами она тоже почувствовала, что Вигго во многих отношениях был ходячей загадкой. Именно это и делало их отношения такими волнующими.

— Я пригласила тебя, чтобы мы лучше узнали друг друга. Быть может, у нас получится по-настоящему понять Вигго. Узнать, кем все-таки был этот человек. — К удивлению Ины, Агнета дотянулась через стол до ее руки и сжала ее. — Я должна тебя ненавидеть, — продолжила она. — Но по какой-то причине не испытываю ненависти. Наоборот. Ты мне нравишься.

Ина не убрала руку, хотя ей пока не удавалось дать мысленную оценку этой женщине. Она прочла множество детективов, в которых люди умирали за гораздо меньшие проступки. Еще оставалась крошечная вероятность того, что вдова Вигго заманила ее в ловушку. Чтобы отомстить. И тем не менее Ина могла по крайней мере ответить взаимностью на ее комплимент.

— Ты мне тоже очень нравишься, — произнесла она. — С выбором жены Вигго справился отлично.

С польщенной улыбкой Агнета убрала руку, и тут же возле них нарисовалась посторонняя фигура.

— Hej, — раздался мрачный голос.

Повернув голову, Ина удивилась, как три безобидных звука могут быть настолько пропитаны неприязнью. Рядом она увидела мужчину, который угрюмо взирал на них, опираясь кулаками на край стола. Несмотря на бороду, закрывавшую половину лица, на нем отчетливо угадывались хмурые черты.

— Ну и кто это такой? — поинтересовалась Ина, не отрывая от него взгляда.

Агнета негромко фыркнула.

— Если ты думала, что Астрид — неприятный персонаж, то только потому, что еще не знакома с Матсом.

А вот насчет этого Агнета ошиблась. Ина была хорошо знакома с этим мужчиной, ей просто потребовалось несколько секунд, чтобы его узнать. В конце концов, она не видела его уже не один десяток лет.

— Hej, Матс, — сказала она, окинув его взглядом. — Значит, ты еще жив?

Откровенно говоря, он был довольно красивым мужчиной, однако это не меняло того факта, что она сразу же посчитала его таким же неприятным, как и в юности.

Конечно, за прошедшие годы Матс тоже изменился. Стал более коренастым, а бежевая рубашка — чересчур блестящая, по мнению Ины, — заметно натянулась на большом животе. Как и тогда, его нос напоминал ей орлиный клюв.

Тяжелая голова мужчины дернулась назад, и она окончательно убедилась, что полностью завладела его вниманием.

— Мы знакомы? — Он моргнул, глядя на нее, затем нахмурился, а потом вдруг округлил глаза. — Ина? — хрипло выпалил он. — Да быть такого не может!

— И все же это я. — Она протянула ему руку, но Матс ее не пожал.

— Ты постарела, — беспощадно заявил он.

Естественно, Ина тоже изменилась за столько лет. Она до сих пор оставалась стройной, но уже давно не могла похвастаться фигурой, как у двадцатилетней девушки в бикини. Но хотя бы собственная кожа над ней сжалилась, потому что на руках почти не одрябла, а морщины на лице не выходили за границы дозволенного. И все же Ину немного задело, что Матс назвал ее старой.

— Ну, с нашей последней встречи прошло довольно много времени. — Тем не менее она слишком хорошо ее помнила. Не самое приятное воспоминание, как все яснее понимала Ина, глядя ему в глаза.

В Матсе неожиданная встреча, похоже, тоже пробудила эмоции. Он закинул руку за голову и задумчиво потер шею.

— Неужели я снова тебя вижу…

— М-да, — немногословно откликнулась она. — Чего не чаешь, то получаешь.

Он покрутил плечами, словно прогоняя неприятную боль, и повернулся к Агнете.

— Как продвигается дело? — обратился он к ней. — Я до сих пор не получил ответа на свое предложение.

Агнета вскинула подбородок.

— Нет, получил. И ничего не изменилось. Ответ по-прежнему отрицательный.

Матс невозмутимо ее разглядывал.

— Такой ответ не принимается, — холодно отрезал он. Затем убрал один кулак со стола и начал то поднимать, то опускать его по ходу разговора, словно готовился сыграть в «Камень, ножницы, бумага». — Мое предложение — твой единственный способ поправить свое финансовое положение и выплатить мне долг.

— Мое положение тебя совершенно не касается!

Матс хитро ухмыльнулся.

— Может, и нет, но рано или поздно расходы взлетят до небес. Ты уже просрочила выплаты по долгам. В какой-то момент тебе придется согласиться на продажу. Я предлагаю хорошую цену. Прими мое предложение, и ты одним махом избавишься от всех проблем.

— Это мой дом! — Агнета набрала полную грудь воздуха и выдохнула, как дракон, только что спаливший целое поселение.

Матс разжал кулак и погрозил ей пальцем.

— Даю тебе последний шанс одуматься. Если ты этого не сделаешь, то… — Остальную часть угрозы он не озвучил.

Оценивающий взгляд Ины метался между этими двумя. Она старалась уловить суть спора.

— Господи, ведь вы с Вигго были лучшими друзьями! — Агнета со вздохом покачала головой, не сводя глаз с Матса.

— Да, а теперь его больше нет. И каждый должен остаться при своем, не так ли? — Ища подтверждения, он повернулся к Ине. Однако та и глазом не моргнула.

В итоге мужчина просто развернулся и пошел своей дорогой.

Ина какое-то время смотрела ему вслед, пока Агнета допивала лимонад.

— Матс живет недалеко от нашей фермы. — Она вытерла рот тыльной стороной ладони. — И постоянно появляется как черт из табакерки. Как это ни прискорбно. Лично я бы предпочла, чтобы он жил на Луне.

— О чем вы говорили? — уточнила Ина.

Агнета опустила голову.

— Что ж… в любом раю есть ядовитое яблоко, — проговорила она. — Наше — это Матс. — Увидев вопросительный взгляд Ины, она пояснила: — Это еще один из секретов Вигго. Каким-то образом он влез в долги втайне от меня и занял деньги у Матса. А в качестве залога переписал на него половину фермы. Теперь я должна выплатить ему долг, чтобы вернуть себе право собственности. И ведь не кому-то, а именно Матсу! О чем только думал Вигго?! — Она в гневе сжала кулаки. — Сейчас этому человеку принадлежит половина фермы Тингсмола. Но ему этого мало. Он хочет всю ферму. — Она вздохнула: — И, к сожалению, на данный момент дела у нас идут неважно, поэтому месяц за месяцем долги только накапливаются. Так что он прав, расходы действительно выходят из-под контроля.

Ина выгнула бровь, не зная, что на это ответить.

— Именно ему… — повторила Агнета. — Матс враждует со всеми жителями. Никто не может ужиться с его властным характером. Боюсь, он выгонит нас всех, если я продам ему свою долю. А на освободившейся земле построит курорт.

— Но ты же этого не сделаешь? — допытывалась Ина.

— Никогда! Единственная проблема в том, что он угрожает продать свою долю постороннему человеку, если я и дальше буду отказываться идти ему навстречу. Это будет означать конец нашей деревни, ведь в таком случае арендная плата точно взлетит до небес. — Ссутулив плечи, она уткнулась взглядом в пустую бутылку. — Поверить не могу, что они с Вигго когда-то были лучшими друзьями.

Ина согласилась с ней, энергично кивнув.

— Я и в прошлом этого не понимала. Но если хочешь, я буду рада взглянуть на твои бухгалтерские отчеты. Может быть, смогу чем-то помочь — я немного разбираюсь в цифрах.

Часть 5

ШВЕДСКИЙ ДЛЯ НАЧИНАЮЩИХ

Fika

Возможно, звучит это слово слегка двусмысленно, однако означает оно не что иное, как небольшой отдых от повседневности с непринужденным перерывом на чашечку кофе с вкусным печеньем, пирожными или тортом. И желательно, конечно, с близким человеком!

Глава 13

В этот день на Ину обрушилось столько впечатлений, что она была рада наконец-то побыть в одиночестве. Не то чтобы присутствие Агнеты доставляло ей сильный дискомфорт. Но последние несколько часов пронеслись так быстро, что закружилась голова. Мокрая голова, потому что Ина как раз вышла из душа и обмоталась полотенцем. Напряженная и вымотанная, она сидела с Зевсом на коленях на краю гостевой кровати и сверлила взглядом стоящий напротив шкаф. Старый деревенский шкаф с красивым цветочным узором. Чемоданы рядом с кроватью ждали, когда их распакуют. Но Ина пока не решалась это сделать. Она приехала сюда, чтобы жить с любовью всей своей жизни. Но Вигго, к сожалению, уже полгода как был мертв. Что она чувствовала по этому поводу? Конечно же, глубокую печаль. Но также и злость из-за обмана Агнеты. С другой стороны, имела ли она право жаловаться? В конце концов, она обманывала шведку на протяжении десятилетий, пусть и не подозревая об этом. На заре своего романа они с Вигго договорились, что во время их нечастых встреч для обоих будет существовать только «здесь и сейчас». Оглядываясь назад, Ина поражалась, насколько великолепно сработал их план.

Все еще с мокрыми волосами, она откинулась на спину, утонув в мягком покрывале. «Какая удобная кровать», — отметила Ина. Матрас не слишком мягкий и не слишком жесткий. Сама кровать широкая, как будто рассчитана на двух человек. Ну или на одного человека и собаку. Зевс шустро улизнул с ее коленей, занял свободную половину постели и свернулся калачиком рядом с ней.

Влага на коже дарила приятную прохладу. Рядом с Зевсом лежал фен, но функцию свою выполнять отказывался, потому что его вилка не подходила ни к одной розетке в бунгало. А это было плохо. Если она просто оставит волосы сохнуть самостоятельно при такой температуре, они начнут пушиться и превратятся в необузданные кудри. А Ина этого терпеть не могла. В детстве у нее были прямые волосы, однако с наступлением переходного возраста они стали все сильнее завиваться. Без должного ухода у нее на голове образовывалось настоящее птичье гнездо.

— Дурацкий фен!

Ина просто лежала и пялилась в обшитый деревянными панелями потолок.

Агнета выделила ей небольшое бунгало, которое в отпускные месяцы сдавали в аренду семьям. Функциональное и в то же время очень уютное жилище. Ине нравились даже картины на стене, на каждой из которых были изображены цветущие луга в разное время суток. Написала эти картины сама Агнета, как она рассказала ей во время экскурсии по дому.

— Вот я и здесь, — сообщила Ина люстре, висевшей ровно в центре комнаты.

Она закрыла глаза. Вздохнула. Снова открыла. Вздохнула еще раз. Затем перевернулась на бок, и ее лицо оказалась прямо напротив морды Зевса, который уставился на нее в ответ. А в следующий миг высунул влажный язык и лизнул ее в лицо. Теперь мокрыми стали не только ее волосы. Она отодвинулась назад, но пес запрыгнул на нее и продолжил попытки облизать хозяйку, виляя хвостом. Она поймала его и, держа на вытянутых руках, громко рассмеялась.

— Похоже, ты тоже доволен.

Спасаясь от собачьих атак, Ина выпрямилась и снова села на краю кровати. «Да, кровать и правда удобная», — заключила она. Еще ей понравились цветы в керамической вазе на комоде, сочетавшемся с платяным шкафом. Букет состоял из синих и желтых луговых цветов, причем оттенок синего скорее уходил в фиолетовый. Цветы выглядели совсем свежими. Кроме того, перед тем как принять душ, она обнаружила, что в холодильнике полно продуктов. В нем нашлось все, что ей потребуется на ближайшие несколько дней. Масло, джем, фруктовые соки. Она отыскала даже несколько бутылок домашнего пива и белого вина. На столе перед кухонным уголком стояла корзинка с макаронами и булочками. В одном надо отдать хозяйке должное: она действительно приложила все усилия, чтобы Ина чувствовала себя комфортно.

В какой-то степени она понимала переживания Агнеты. Окажись она в ее ситуации, ей бы тоже захотелось поближе познакомиться с другой женщиной мужа. Однако Ина никогда бы не отправилась в это путешествие, если бы узнала правду. Ни за что!

Ее мысли снова вернулись к Вигго. Трудно сказать, какие именно эмоции она испытывала в связи с его смертью. От воспоминаний о чудесных моментах, проведенных с ним, у нее щемило сердце. Те беззаботные времена… И все же последние полтора года, в течение которых они не виделись, создали дистанцию, которой она сейчас была искренне рада. Таким образом, грусть и любопытство смешались воедино. Ина решила дать Агнете шанс и познакомится с ней поближе. Потому что действительно этого хотела. Однако она хотела не только этого! Ина хотела знать, кто поджег амбар и как погиб Кнут. Желание выяснить, кто это сделал, буквально сжигало ее изнутри.

Впервые в жизни она оказалась полностью свободна. Уедет она завтра или послезавтра, какая разница? Если и есть какие-то плюсы в старости, так это то, что не нужно больше строить грандиозных планов, над которыми придется ломать голову. «Просто плыть по течению, не слишком беспокоясь о том, что ждет впереди».

Тем не менее у нее внутри прорезался тихий, но отчетливый голос. «Куда мне теперь деваться?» — шептал он. У нее ведь больше нет квартиры, куда можно вернуться. Придется посмотреть правде в глаза.

Отныне она бездомная. Потому что впервые в жизни доверилась интуиции и поставила все на одну карту. Впервые она приняла решение, следуя исключительно порыву сердца. И вот что из этого вышло! Какая же она все-таки наивная. Теперь сидит здесь, на чужой кровати в чужой стране, а рядом нет мужчины, с которым она надеялась провести жизнь, зато есть самое настоящее преступление, которое отвлечет ее от всех невзгод. В это дело определенно можно нырнуть с головой.

Полная решимости, она сняла полотенце, порылась в чемоданах в поисках свежего белья, а затем надела легкое платье оттенка зеленой хвои, купленное в прошлом году на летней распродаже в торговом центре Arkaden на Потсдамской площади, который теперь назывался The Playce. Еще одна веская причина оставить в прошлом этот город и всю страну. Ина терпеть не могла английские названия. Она считала немецкий безумно красивым языком, он даже казался ей самым красивым языком в мире — не считая французского, разумеется, на котором даже ругательства звучали как очаровательное признание в любви.

Она внимательно осмотрела себя в зеркале, разгладила складки на платье и попыталась привести еще влажные волосы в порядок. Кончики уже начали закручиваться внутрь, и катастрофа набирала обороты. Подхватив с кровати фен, она оставила Зевса, который даже не открыл глаза, дремать дальше и тихо вышла из спальни. В прихожей подобрала свои сандалии и на цыпочках вышла из дома, чтобы не разбудить пса. Закрыв дверь, Ина обулась и прислушалась. В клумбах стрекотали сверчки. На вишневом дереве перед кухонным окном щебетали птицы. Лая слышно не было. Поэтому она отправилась на свою первую самостоятельную прогулку по окрестностям, по пути проникаясь здешней атмосферой. С феном в руках и четкой целью в голове. К счастью, деревенька была сравнительно небольшая, поэтому она без проблем нашла дорогу. Остановившись перед гаражной мастерской, Ина, к собственной радости, отметила, что кабанье хрюканье уступило место музыке Rolling Stones. «Так гораздо лучше», — подумала она.

Из колонок старенькой стереосистемы разносился припев песни Wild Horses. В юности она обожала эту группу. Особенно дерзкого Кита Ричардса. У нее в комнате даже висел его плакат — фотография с концерта, где он играет на пятиструнной электрогитаре, небрежно зажав в уголке рта сигарету. Так как музыкант играл с закрытыми глазами, Ине всегда было интересно, какие мысли проносились у него в голове в момент съемки. Какую песню он тогда исполнял? Своей любимой композицией у Stones она всегда считала Paint It Black. Ничто другое не отражало ее юношескую меланхолию лучше, чем эта песня, которая бесконечно крутилась в проигрывателе, пока игла не прогрызла канавки на пластинке, отчего воспроизвести трек стало практически невозможно.

— Нужна какая-то помощь? — донесся до нее низкий голос из глубин гаража. Он явно принадлежал не парню с тоннелями в ушах.

— Да, — крикнула она в полумрак и подняла фен, как будто это все объясняло. — Я ищу молодого человека, который здесь все чинит.

Из тени вышла противоположность молодого человека. Сванте.

— Ты? — только и сказал он, на что Ина не смогла придумать лучшего ответа, чем:

— Я!

Переступив порог гаража, она увидела, как Сванте двинулся к верстаку, на котором лежали самые разные приборы. По большей части в развинченном и разобранном виде. В частности, тостер, ручной пылесос и ноутбук с разложенной на части клавиатурой. Ее мозг непроизвольно сложил из валявшихся вокруг букв слово «галифе», что вызвало у нее легкую гордость. Она всегда была асом игры в «Эрудит».

— Я — человек, который здесь все чинит, — ворчливо отозвался Сванте, опуская глаза на фен.

— Хорошо, тогда вот. — Ина подняла руку, в которой держала фен. — Он не работает.

— Вот как? — Сванте произнес это не совсем в форме вопроса, но и не как утверждение. Как бы то ни было, он взял у нее фен и внимательно его осмотрел.

У Ины запылали щеки, когда она заметила застрявшие на задней решетке волосы. Могла бы сначала хоть почистить. Впрочем, Сванте, похоже, не придал этому значения. Покачивая головой в такт музыке, он отсоединил диффузор и поднес фен ближе к лицу.

— А что в нем сломалось? — спросил он.

— Я не говорила, что он сломался. — Ина собиралась добавить что-то еще, но вдруг запнулась на строчке из песни, которую в тот момент исполнял Мик Джаггер.

Wild Horses couldn’t drag me away… ^[47]

Ина не сдержала улыбку.

— У меня когда-то была пластинка с этой песней, — поделилась она. — Sticky Fingers.

Сванте отвлекся от фена и посмотрел ей в глаза. Ей показалось, что на его лице мелькнуло удивление.

— Такая женщина, как ты, слушает Stones?

Улыбка Ины стала шире:

— Я боготворю Stones.

Затем она подошла к стереосистеме и прибавила громкость. Не до конца, но так, чтобы басы гремели на весь гараж.

— У меня была пластинка с оригинальной молнией, — вспомнила она и снова невольно улыбнулась. — Сам знаешь, с какой. Обложка с джинсами, на которых… Ну…^[48]

Сванте тоже улыбнулся. Он знал.

— Хорошая пластинка. Семидесятые вообще были отличной музыкальной эпохой. — Он стал загибать пальцы: — Led Zeppelin, Creedence Clearwater Revival. T. Rex…

— Deep Purple, — добавила Ина, отчего Сванте нахмурил брови.

— Ты и Deep Purple?

— Конечно! — Ина взмахнула рукой. — Но только ранние песни. Когда Ричи Блэкмор еще играл на гитаре.

Сванте положил фен на верстак и кивнул.

— Старый добрый Ричи. — Затем он вопросительно взглянул на нее: — И что же с ним не так, если он не сломан, но и не работает?

Ина подняла кабель.

— Вилка не подходит к розетке.

— Естественно, не подходит, — с видом знатока подтвердил Сванте. — Это же типично немецкая вилка, она слишком толстая. Наши розетки на них не рассчитаны. — Он сделал небольшую паузу, после чего добавил: — Никакие розетки в мире, кроме немецких, на них не рассчитаны!

Ина вздохнула:

— И что теперь?

— Теперь я установлю тебе новую вилку.

Пока говорил, Сванте взял плоскогубцы и быстрым движением отрезал кабель. Ина уже раскрыла рот, чтобы запротестовать, однако тут же его захлопнула. Пожалуй, стоит просто довериться мастеру. Этот мужчина производил на нее впечатление знающего человека.

— Пластинка с молнией сегодня стоит целое состояние, — продолжил Сванте, обнажая провода.

— У меня ее больше нет, — призналась Ина. — Дочь в свое время взяла ее послушать, и с тех пор она канула куда-то в сумеречную зону. — Тяжело вздохнув, Ина быстро добавила: — В смысле, пластинка, а не дочь. — Потом ненадолго замялась: — Хотя…

Сванте со знанием дела прищелкнул языком.

— Ох уж эти дети.

— А у тебя дети есть?

Он поднял голову и возмущенно уставился на нее.

— Боже, нет! — И вдруг подмигнул: — По крайней мере, я об их существовании не знаю.

Из динамиков раздался пронзительный визг электрогитары. Stones перешли к следующей блюзовой песне.

— Агнета уже все тебе показала? — поинтересовался Сванте через некоторое время.

— Ну, думаю, самое важное я уже увидела.

— Это хорошо. — И снова это ворчание. — Ты уже решила, сколько здесь пробудешь?

Ина покачала головой, чего Сванте увидеть не мог, потому что отвернулся к верстаку и присоединял провода к новой вилке.

Поэтому Ина сказала:

— Пока нет.

Теперь его ворчание прозвучало немного похоже на смех.

— Вам определенно есть что обсудить. Вам с Агнетой.

— Наверное. Да. — Ина тоскливо застонала. И, судя по всему, слишком театрально, потому что Сванте замер на середине движения и бросил на нее взгляд через плечо. Серьезный и… сочувствующий.

— Я не хотел над тобой смеяться, — сказал он мягким тоном. — Просто все это так…

— Абсурдно? — подсказала она.

Он, казалось, обдумал это слово и наконец кивнул.

— Смерть Вигго всех нас сильно задела. Я знал его как порядочного человека, на которого всегда можно положиться. Узнать о его двойной жизни стало ударом для всех нас.

Ина могла с этим только согласиться.

— Но никто не держит на тебя зла, — поспешно добавил мужчина, вскинув руки в примирительном жесте.

— Я ничего не знала об Агнете, — все равно произнесла Ина. — Я даже не знала, что Вигго женат.

Сванте заворчал, и Ина отметила, что постепенно привыкает к этой его особенности.

— Очевидно, Вигго хранил много секретов. — Он снова переключил внимание на вилку и взял в руки паяльник.

Наблюдая за его работой, Ина задумалась о Вигго, себе и Агнете. О том, что они построили, и о том, что в каждом раю есть отравленное яблоко. Встреча на террасе кафе до сих пор не выходила у нее из головы.

— Я познакомилась с Матсом.

Сванте посмотрел на нее.

— Вот как?

Ина исправилась:

— На самом деле мы знали друг друга и раньше. Ты наверняка в курсе, что я уже приезжала сюда целую вечность назад. — Сколько конкретно лет включала в себя эта вечность, она предпочла не уточнять. — В те времена Матс и Вигго были лучшими друзьями.

— Тогда это и правда было целую вечность назад.

В животе у Ины появились странные ощущения.

— Если они друг друга не переносили, почему Вигго отписал ему половину фермы?

Сванте покачал головой.

— На этот вопрос у меня нет ответа. Но Вигго оказал нам медвежью услугу. Как будто у нас и без того мало проблем. Матс прекрасно знает, насколько плохо в финансовом плане обстоят дела на ферме, и хочет воспользоваться этим, чтобы прибрать к рукам всю землю.

Ина нахмурилась.

— Неужели у вас все так плохо с деньгами?

Сванте отозвался очередным ворчанием.

— Но… вы же производите столько продукции… Сюда даже сейчас приезжают туристы, хотя еще не сезон. — Она вспомнила о парковке перед кафе, где стояло с десяток машин. — К тому же вы говорили, что Кнут каждый день развозил товары покупателям.

— Так-то оно так, — согласился Сванте, — и тем не менее хозяйство сжирает всю прибыль. Кроме того, Агнета слишком мягкая, — настойчиво добавил он. — Вечно закрывает глаза на то, что кто-то задерживает арендную плату. Да и в цифрах она не сильна.

Ина, напротив, любила цифры.

— Еще этот Матс! — буркнул Сванте. — Постоянно шныряет вокруг и подначивает людей, призывая их уговорить Агнету продать ему свою долю.

— Но она же этого не сделает, — сказала Ина, и Сванте снова энергично покачал головой.

— Ни в коем случае. До тех пор пока Агнете удается держаться на плаву, она не продаст ферму ни ему, ни кому-либо другому. — Погрузившись в размышления, он почесал подбородок. — Этот Матс вечно сует свой нос в чужие дела. Буквально на днях я застал его здесь, в гараже. Он явно что-то вынюхивал.

— И что же он искал?

Сванте пожал плечами.

— По его словам, меня. Хотя на самом деле он прекрасно знал, что я был внизу, на озере, и чинил катамаран.

Ина задумчиво наблюдала, как Сванте подключил фен к удлинителю и включил его. Раздалось жужжание. Сванте сдул феном опилки с верстака и довольно усмехнулся.

— Работает, — объявил он и, выключив фен, вручил его Ине, как подношение, которое та с благодарностью приняла.

— Сколько я тебе должна?

— Нисколько. — Сванте убрал инструменты в ящик, но вдруг замер. — Или… — Он вдруг хитро подмигнул ей: — Скажем, прогулку на катамаране.

Глава 14

Несмотря на то что Ина смертельно устала, сна не было ни в одном глазу. За окном наступили сумерки. Ина бросила сокрушенный взгляд на будильник, стоящий рядом с прикроватной лампой на вязаной крючком салфетке. Вероятно, Агнета и ее связала своими руками. Будильник был старой модели, с двумя звоночками и люминесцентными стрелками. Настоящее издевательство, потому что в комнате и так было достаточно светло, чтобы без труда разглядеть циферблат. И так же издевательски над ней потешалось время: одиннадцатый час.

Она перекатилась на бок и встала, отчего Зевс негромко заворчал. Ну хотя бы пес не испытывал никаких проблем и спокойно соблюдал свой восемнадцатичасовой режим сна даже в Швеции.

Вопреки здравому смыслу Ина снова поискала на оконных рамах шнур для жалюзи или не пропускающую свет занавеску — что угодно, лишь бы ночью в спальне стало темно. А еще ее мучила жара. За день комната так нагрелась, что Ина легла без одеяла. Но разве можно уснуть без него? Оно было необходимо ей так же, как и полная темнота.

В панике из-за комаров вечером она герметично закупорила комнату, отчего здесь стало еще жарче.

— Уж лучше меня искусают, чем я здесь спекусь, — объявила она комнатным растениям на подоконнике, приоткрывая окно.

С берега озера доносились веселые голоса. Ина навострила уши и разобрала обрывки разговоров, которые то и дело перебивались смехом. Ее это обрадовало. Она видела, как сильно жители переживают из-за смерти соседа, но при этом не теряют хорошее настроение и не вешают нос. Кнуту бы это понравилось: от Эббы Ина знала, что он упорно не желал лишаться радости, несмотря на все невзгоды, которые преподносила ему судьба.

Ине показалось, что между деревянными домиками рядом с фургоном Эшли мелькнул отблеск костра. Кто-то пел под тихие звуки акустической гитары. Ина стояла перед окном, размышляя. И наконец собралась с духом. О сне все равно не могло быть и речи. Поэтому она накинула халат-кимоно абрикосового цвета, надела биркенштоки и, снедаемая любопытством, вышла из дома.

Свет, встретивший ее за дверью, казался… сюрреалистичным для этого времени суток. Все вокруг купалось в невероятных оттенках, как будто на деревню наложили цветовой фильтр. Беззвездное небо на западе окрасилось в малиново-красный. Кое-где в соседних домах горели огни — похоже, никто не спал. Лишь в несколько отдаленном доме Кнута царила кромешная тьма. Ина в очередной раз задалась вопросом, как могло произойти это ужасное несчастье. Что-то в облике мрачного здания не давало ей покоя. Возможно, ей стоит там немного осмотреться. Кто знает, что еще удастся выяснить об этом Кнуте Линделёфе. Так как никто на ферме не верил, что пожар устроил сам Кнут, среди местных утвердилась версия, будто бедолага заснул с сигаретой, и поджигатель его просто не заметил. Весьма правдоподобное объяснение, однако что-то в нем Ину настораживало. В конце концов, в распоряжении Кнута был целый дом. Зачем ему понадобилось прятаться в легковоспламеняющемся амбаре, чтобы покурить?

Ина шла на звуки смеющихся голосов, гитары и тихого пения, пока не достигла берега. Прямо перед фургоном горел большой костер, вокруг которого стояло несколько скамеек. Сразу за ними она увидела несколько столиков для пикника — здесь собралась небольшая компания. С любопытством Ина подошла ближе и различила среди присутствующих Агнету и Эббу, а рядом с ними — Сванте и Эшли. Тут же, у костра, она заметила и молодого человека с татуировками на лице, меланхолично перебирающего струны гитары. А пела под нее полноватая женщина, которую Ина раньше не видела. У нее были мягкие черты лица, курносый нос и вьющиеся волосы, кончики которых отливали рыжеватым цветом от пламени костра. Улыбка в ее голосе завораживала. Она пела незнакомую Ине шведскую песню. Красивая мелодия идеально сочеталась с треском огня. А в стихах говорилось о том, что все хотят на небеса, но никто не хочет умирать.

Когда Ина дошла до костра, она остановилась и вопросительно огляделась по сторонам.

— Что вы здесь делаете?

Все повернулись к ней, и в следующий момент ее встретили дружелюбными взглядами и целой армадой возгласов «Hej!» и «Hallå!^[49]».

— Мы упаковываем подарки для будущих гостей и маринуем селедку, — ответила Эшли на ее вопрос так, словно это самое естественное занятие на свете в это время суток. — Для предстоящего Мидсоммара — праздника середины лета.

На деревянном столе лежали яркие цветочные стебли и сушеные травы, источающие насыщенный аромат. Эбба, Эшли и еще не знакомая Ине женщина засыпали по горсти трав в джутовые мешочки и завязывали их белыми вышитыми лентами.

— Ты не узнаешь эту ферму в Мидсоммар, когда мы устраиваем наш знаменитый фестиваль Тингсмола. — Она указала на стол. — Мы сами сшили эти мешочки. На них вышито название фермы.

— Умно, — похвалила Ина. — Рекламный подарок.

Агнета просияла:

— Это была идея Сванте.

Тот на мгновение поднял глаза от куска дерева, который обрабатывал рубанком, и заворчал.

— А еще мы будем раздавать букеты засушенных цветов всем женщинам и девушкам, — добавила Эшли. Затем наклонила голову и вопросительно посмотрела на Ину: — Ты не можешь уснуть? Мы слишком шумели?

— О, нет! — тут же откликнулась Ина. — Просто здесь слишком светло. И слишком жарко.

— Шведские летние ночи, — пробормотал Сванте из-за своей деревяшки.

— Хорошо, тогда можешь помочь нам. — Эшли освободила для нее место. — Все очень просто. Кладешь по горсти тимьяна, лаванды, шалфея и мелиссы в мешочек, а потом завязываешь.

— Что ж, думаю, с этим я справлюсь.

Ина принялась за работу, запуская ладонь в душистые травы, и вскоре уже не чувствовала ничего, кроме насыщенного аромата. И слава богу, так как женщина за соседним столом в это время солила и перчила филе сельди, после чего окунала его в емкости с уксусным маринадом.

— И все это ради празднования середины лета? — спросила она Эббу достаточно громко, чтобы старушка ее поняла.

— О да! — закивала та. — Для нас это большое событие. Но ты скоро сама все увидишь.

— Кнута не хватает, — ни с того ни с сего пожаловалась молодая певица, когда они с Янисом закончили песню. По кругу прокатился шепот голосов.

— Он всегда подыгрывал Янису и Смилле на гармони. — Агнета склонила голову и замерла, не закончив связывать букет. — И как же у него здорово получалось.

— Я скучаю по нему, — хрипловатым голосом призналась Эбба. — Пусть он и был рассеянным и вечно забывал половину товаров, когда доставлял заказы.

Сванте встал и подбросил в костер пару-тройку веток, отчего пламя зашипело, тут же набросилось на сухое дерево и жадно его облизало.

— До сих пор не понимаю, что он делал в амбаре, — пробормотал он, погрузившись в размышления.

— Я думал, он там курил, — отозвался Янис, подкручивая колки на гитаре, чтобы ее настроить.

— Но не в амбаре же, где хранится солома для зоопарка, — возразила Смилла. — Это ведь на грани безумия!

— Или самоубийства, — предположила Эбба, после чего все обменялись обеспокоенными взглядами.

— Вы в это верите? — спросила Эшли. — Что это самоубийство?

На мгновение воцарилась тишина, слышалось лишь потрескивание костра. В озере раздался всплеск. Ина перевела взгляд на водную гладь, но увидела только рябь волн, движущихся к берегу.

— Мы все знаем, что у Кнута были небольшие проблемы с алкоголем, — произнесла Эшли в повисшей тишине. — Может, он до такой степени напился, что сам не понимал, что делает. Наверное, зажег сигарету, в стельку пьяный, лег на сено и…

Остальное она договаривать не стала. В этом не было необходимости.

— Но обугленная канистра, — возразила Агнета. — Вы же своими глазами видели, как полицейские выносили ее из амбара. В качестве улики.

Ина отлично это помнила, особенно уклончивую реакцию комиссара полиции. Как там его звали? Гуннар? Она точно не помнила. Ей всегда лучше удавалось запоминать лица, чем имена.

— Может, канистра уже находилась в амбаре? — предположила Смилла.

Сванте и Янис, покачав головами, переглянулись.

— Исключено! — уверенно пробурчал Сванте. — Мы не храним в амбаре канистры с бензином. Это же чистое безумие.

Ина рассмеялась:

— Зато храните фейерверки! — Еще на последнем слоге она пожалела, что не прикусила язык. Воцарилась полная тишина, даже лягушки, казалось, перестали квакать.

Все взгляды устремились на Ину, и особенно красноречивый взгляд был у Сванте, который с ножом в руке приобрел еще более грозный вид.

Она опустила голову и продолжила наполнять травами мешочки.

Вдруг кто-то громко рассмеялся. Агнета. И все остальные присоединились к ее хохоту. Даже Сванте засмеялся, хоть и последним.

— Ты уже заговорила как тот несносный полицейский. — Он указал на Ину кончиком ножа.

Агнета вышла из-за стола и присела у огня.

— По-твоему, он некомпетентен?

— Полицейский-то? — переспросил Сванте. — Определенно. Хотя бы потому, что очень молод.

— То, что он молод, еще не значит, что он некомпетентен, — вступил в дискуссию Янис и быстро наиграл последовательность аккордов, но так же быстро остановился, потому что одна нота прозвучала не в лад.

— Говорю тебе, в ближайшее время мы его тут не увидим, — не сдавался Сванте.

Теперь настала очередь Агнеты задумчиво заворчать.

— А что бы ты сделал на месте полицейского, расследующего смерть Кнута?

Сванте замолчал — похоже, всерьез задумался над вопросом, — а затем медленно проговорил:

— Понятия не имею, но я и не полицейский.

— Я бы выяснила алиби тех, кто как-то связан с Кнутом, — высказала свое мнение Ина, снова привлекая к себе всеобщее внимание. Так как никто ничего не сказал в ответ, она продолжила: — Если смерть действительно наступила не по естественным причинам, а…

Она замешкалась.

— А его убили? — напрямую договорила Агнета.

Ина кивнула:

— То возникает очевидное предположение, что это кто-то из его близких. — Она даже немного загордилась собой. Постепенно ей становилось все комфортнее в новой роли детектива-любителя.

Смилла огляделась по сторонам.

— Но у него были только мы. Кроме курьерских рейсов, он никогда не покидал ферму. — Это заявление вызвало согласное бормотание со всех сторон. Вдруг Смила закрыла рот рукой, осознавая значение своих слов: — О боже мой! Неужели это значит, что убийца может быть среди нас?

Ина уже давно вынашивала это подозрение.

— Мы даже не знаем,действительно ли произошло убийство, — упорствовал Сванте.

Эбба поправила очки.

— Да хватит вам сгущать краски. Наверняка это просто жуткий несчастный случай. Трагедия.

Агнета сложила руки за головой и пустым взглядом уставилась на огонь.

— А если нет?

Янис рассмеялся.

— Как будто у такого человека, как Кнут, могли быть враги! В смысле… серьезно. Он был воплощением доброты и мухи не обидел бы.

Как по команде Ина шлепнула себя по затылку, куда уже начал присасываться комар. Звонкий хлопок испугал Эшли и Смиллу.

Агнета фыркнула:

— Что нам вообще известно о тайнах тех, кого, как нам кажется, мы хорошо знаем?

Ина тяжело сглотнула. Очевидно, она имела в виду Вигго.

— То есть, — снова заговорила Смилла, — если это убийство, значит, есть вероятность, что его совершил кто-то из нас?

Эбба кинула на стол мешочек с травами.

— Это просто смешно!

— А если нет? — задалась вопросом Эшли. — Что, если это действительно сделал один из нас? Как мы это узнаем?

Внезапно взгляды всех присутствующих обратились к Ине, как будто это она была детективом, расследующим дело, а не Ларс. «Ларс!» — Ина наконец вспомнила имя полицейского. Выходит, на ее мозг еще можно полагаться.

— Алиби, — важно повторила она. — Вот что я бы проверила в первую очередь. И если всплывут какие-то несоответствия, это может стать зацепкой для дальнейших действий.

— Чье алиби? — Сванте пытливо посмотрел на нее.

— Ну, всех нас.

Он хрипло рассмеялся:

— Кто вообще назначил тебя здесь главным следователем?

— Когда сгорел амбар, я была у доктора с Пипи, — сказала Смилла, хотя ее еще никто ни о чем не спрашивал.

— Пипи? — Ина бросила на нее недоумевающий взгляд.

— Это ее морская свинка, — пояснила Агнета. — Она мучается коликами.

— Мучилась, — поправила ее Смилла. — Благодаря уколам Пипи стало намного лучше. — Она улыбнулась, но тут же снова посерьезнела. — И конечно, ветеринар может подтвердить, что я была у него.

— Я пекла пирог, — сообщила Эшли и резко добавила: — Одна! Так что подтвердить это некому. Кроме Эббы, которая потом попробовала кусочек. — Она с вызовом подняла глаза. — Значит, я теперь подозреваемая?

— Нет, не подозреваемая, — рассмеялся Янис. — Потому что я спускался сюда порыбачить и услышал, как ты ругаешься.

Он беззаботно ей подмигнул.

— Так что у тебя непробиваемое алиби. Кстати, ты так громко ругалась, что ни одна рыба не клюнула на крючок.

Эшли ухмыльнулась.

— Ругаться во время замешивания теста — самое милое дело.

— А я до сегодняшнего дня даже не знала Кнута и к моменту пожара в амбаре еще не приехала в Швецию, — вставила Ина.

— Я была в пекарне с Нильсом и помогала ему печь хлеб, — заявила женщина, имени которой Ина так и не узнала. — Можете спросить у него, если мне не верите.

— Конечно, верим, — отозвалась Эшли.

Наконец все посмотрели на Сванте, который, округлив глаза, уставился на них в ответ.

— Что? — раздраженно спросил он, переводя взгляд с Эббы на Агнету. — Я ведь гулял с вами и почувствовал запах гари.

— Верно, — согласилась Агнета. — Но где ты был до этого?

— В смысле — до этого? — Он взмахнул ножом. Ине показалось, что мужчина сильно занервничал. — Чего вы от меня хотите?

— Узнать твое алиби, — напомнила Смилла. — Где ты находился непосредственно перед пожаром в амбаре?

И без того ярко выраженные морщины на лбу Сванте сделались еще глубже. Настолько, что в них можно было спрятать драже «Тик-Так».

— Я был… в лесу. И прежде чем вы спросите, я был один.

— Что ты делал в лесу? — поинтересовалась Агнета. Причем в ее голосе не слышалось обвинения, лишь неподдельный интерес.

— Мне просто нравится быть одному, — проворчал Сванте. — Я не обязан за это оправдываться.

Некоторое время все смотрели на него, и у Ины создалось впечатление, будто каждый мысленно взвешивает, можно ли обвинить этого человека в убийстве.

— Не хватает алиби Эббы, — заметила Эшли в наступившей тишине, после чего все повернулись к старушке. Американка шутливо указала на нее пальцем: — Где ты была до того, как попробовала мой пирог?

— Это еще как понимать? — на удивление серьезно отреагировала Эбба. — Я старая женщина. Я спала, что еще я могла делать?!

Опустив подбородок, она наполнила еще один мешочек, да так плотно, что нижний шов лопнул и травяная смесь высыпалась на стол.

— Вы задаете на редкость глупые вопросы, — пожаловалась она, сдвинув очки. — Я снова иду спать. В конце концов, женщине в моем возрасте необходимо хорошо высыпаться, чтобы быть красивой.

Разговор продолжался до тех пор, пока каждый не озвучил свое алиби. В результате ничего нового Ина не узнала. Кроме ее собственного, ни одно из алиби не выглядело по-настоящему надежным. В момент преступления в амбаре мог находиться кто угодно.

Глава 15

— Я рада, что ты составляешь мне компанию. — Агнета задорно усмехнулась. — То есть вы оба, конечно же.

Вытащив руку из кармана платья, она нагнулась и потрепала Зевса по голове, отчего тот восторженно запрыгал вокруг. Ина вынуждена была признать, что ее псу шведка явно пришлась по душе.

— А куда именно ты меня ведешь? — Она тоже попыталась улыбнуться, но никак не могла перестать думать, насколько хорошей идеей было бродить по темному лесу наедине с вдовой мужчины, с которым ты много лет крутила роман. До боли знакомый сюжет региональных триллеров: два человека уходят в лес, а возвращается только один…

Она взглянула на Зевса, который принимал ласки, виляя хвостом. Нет, пес ей в такой ситуации вряд ли сильно поможет.

— Путь и есть цель, — добродушно ответила Агнета. — По-моему, во время прогулки беседа протекает гораздо спокойнее.

Ина кивнула, но вместе с тем и слегка растерялась, ведь за все время прогулки по лесу они почти ни словом не обмолвились. Не говоря уже о полноценной беседе. На самом деле в присутствии Агнеты в голове Ины образовывалась зияющая пустота. Не то чтобы у нее не накопилось бесчисленное множество вопросов, которые хотелось задать шведке… Но если быть честной с самой собой, она боялась ответов. В ее сознании до сих пор сохранялся положительный образ Вигго. Ее Вигго. Однако рядом с ним существовал и абсолютно обоснованный страх, что этот образ может сильно исказиться. Причем не в лучшую сторону.

Они уже довольно долго шли по узкой тропинке, вдоль нее тянулась бесконечная лента насыщенно-зеленых кустов морошки, оранжевые ягоды которой блестели на полуденном солнце, как маленькие золотые самородки. Ина с удовольствием сорвала бы одну и попробовала, но сомневалась, что они спелые.

Чувствуя свинцовую усталость в костях, она с трудом подавляла зевоту. Сказывался недостаток сна накануне, когда она наполняла травами мешочек за мешочком, и в итоге, смертельно уставшая, упала в постель где-то после трех часов ночи. И даже тогда еще не было по-настоящему темно. Пожалуй, стоит попросить Сванте повесить на окно карниз для штор. Хотя Ина тут же отбросила эту идею, ведь она точно не задержится здесь настолько, что это будет стоить затраченных усилий. Она подняла голову и посмотрела на небо, проглядывающее сквозь кроны высоких елей. На горизонте появилось несколько темных туч.

Вскоре природа начала меняться. Узкая тропинка, окаймленная кустарниками, превратилась в широкую дорожку, которая вела мимо озера. Водоем выглядел идеально круглым, словно береговую линию нарисовали с помощью циркуля. На сверкающей водной глади глубокого зеленого цвета среди кувшинок отражались тучи, надвигающиеся с севера.

— Кажется, будет дождь? — спросила она свою спутницу, которую погода, похоже, ничуть не беспокоила.

— Если и будет, то не сильный, — откликнулась Агнета, даже не взглянув на небо. Она сорвала травинку и сунула ее конец в рот.

Дальше они шли в молчании.

— Как же здесь красиво, — произнесла Ина через несколько метров.

Доводилось ли ей когда-нибудь лицезреть сразу столько девственной природы? При виде небольшого деревянного мостика у нее возникло ощущение, будто она с разбегу прыгнула в раскрытый роман Астрид Линдгрен. Среди тянущихся вверх початков камыша пряталась голубая деревянная гребная лодка, лежащая наполовину в воде, наполовину на суше. Ине тут же захотелось прокатиться по озеру.

— Мы часто приходили сюда купаться, — поделилась с ней Агнета, поймав ее взгляд. — Вигго и я. Здесь более уединенно, чем на нашем озере.

— О! — У Ины внезапно пропало желание кататься на лодке. Больше она ничего не сказала, потому что еле проглотила образовавшийся в горле ком. Ей определенно не хотелось представлять, что ее Вигго делал с Агнетой, уединившись на лоне природы.

Вскоре озеро осталось позади, и женщин поглотили ели, которые с каждым их шагом словно становились все выше.

— Правда потрясающий лес? — Агнета запрокинула голову и посмотрела на верхушки деревьев. — До чего же высокие ели.

Затем ее взгляд метнулся к Ине.

— Этот древний лес полон тайн, — тихо проговорила она. — Ходят слухи, что Эрик Кнутссон однажды прятался здесь во время одной из трех своих великих битв против Дома Сверкеров.

Ина подумала об эльфах и троллях, а потом об открытке Вигго с изображением того самого короля.

То тут, то там в зарослях что-то шуршало, из-за чего Зевс каждый раз разражался громким лаем. Казалось, ему не по себе в этом лесу. Хотя на нем не было поводка, он не отходил от хозяйки больше чем на шаг.

— А дикие животные здесь водятся? — подозрительно спросила Ина.

— То есть кроме барсуков, медведей и волков?

Ина наклонилась и взяла Зевса на руки.

— Итак! — Агнета с вызовом посмотрела на нее.

Ина оглянулась. Ее охватила дрожь.

— Что «итак»? — В памяти невольно всплыл мертвый Кнут. Как быстро здесь, однако, можно расстаться с жизнью. Но Агнета одарила ее дружелюбной улыбкой… и у нее за спиной даже не сверкнуло лезвие длинного ножа.

— Спроси меня о чем-нибудь, — потребовала Агнета.

— О чем я должна тебя спросить?

Шведка всплеснула руками, но тут же снова их опустила.

— Ну, ты же наверняка столько всего хочешь узнать. Обо мне. И о Вигго. Мы почти о нем не говорили.

Ина задумалась и наконец задала вопрос, который до сих пор не решалась озвучить:

— У вас были дети?

— Нет.

Она испытала облегчение.

— Домашние животные?

— Не-а.

Взгляд Ины остановился на Зевсе.

— Даже собаку не завели?

Агнета поколебалась.

— Ну, у нас всегда была Эбба.

У Ины отвисла челюсть, но прежде, чем она успела что-то ответить, Агнета спросила:

— А у тебя есть дети?

— Дочь. Паула.

Шведка с интересом посмотрела на нее.

— И?

— Что «и»?

— Какая она? Расскажи мне о ней!

Этот вопрос застал Ину врасплох.

— Фух… ну, что тут можно рассказать… Ей скоро будет тридцать, она хорошенькая и настолько упрямая, насколько вообще можно быть. — О том, что она не виделась с дочерью полтора года, Ина умолчала.

К счастью, Агнета не захотела вдаваться в подробности. Вздрогнув всем телом, она пристально посмотрела на Ину.

— Но она не от Вигго? В смысле…

Ина энергично замотала головой:

— Господи, нет! Она не от него.

Агнета выдохнула с облегчением.

— Хорошо. Потому что… я имею в виду… — Она не закончила предложение. Да это было и не обязательно, Ина и так ее поняла.

Вскоре лес поредел, и к ним начал пробиваться дневной свет. Впрочем, сильно светлее не стало, потому что тяжелые тучи низко нависали над верхушками деревьев. Прогремели первые раскаты грома, поднялся сильный ветер, который со свистом проносился сквозь строй елей и скрипел их ветвями. Это заставило Зевса еще больше занервничать. Ина покрепче прижала его к груди.

И тут начали падать первые капли. Одна особенно крупная приземлилась Ине прямо на лоб, когда та подняла голову в попытке оценить, сколько времени у них осталось, чтобы вернуться во двор, не замочив ног. Ответ оказался предельно прост: нисколько!

Небеса в один миг будто разверзлись. Дождь полил так, словно прямо над их головами включили огромный садовый разбрызгиватель.

— Боже мой! — Агнета посмотрела на небо, затем на Ину, а потом повторила, смахнув с лица мокрые волосы: — Боже мой!

Зевс спрыгнул с рук Ины и спрятался между ее ног. Пес не любил дождь.

— Побежим обратно? — спросила Ина, перекрикивая рев ветра. Тяжелые капли так громко стучали по лесной тропинке, что ей с трудом удавалось разобрать собственные слова.

Вдруг она почувствовала, как Агнета схватила ее за руку и потащила за собой.

— У меня есть идея получше, — запыхавшись, крикнула она на бегу. Шведка устремилась дальше по лесной тропинке и свернула на незаметной развилке. Теперь они мчались прямо через лес. Ветки и кусты хлестали Ину по лицу, дергали за руки и за ноги. Ина опять подхватила пса и теперь прикрывала его от падающих капель своим телом. Дождь становился все сильнее, и она уже почти ничего не различала перед собой. Казалось, наступил конец света.

Ина больше спотыкалась, чем бежала, но упорно следовала за Агнетой между рядами деревьев.

— Уже недалеко, — крикнула шведка. — Мы почти на месте.

И действительно, меньше чем через пять секунд она остановилась и подождала, пока Ина с собакой на руках ее догонит.

Та сперва не поняла, где находится, но потом разглядела за вымокшей Агнетой поросшую мхом деревянную хижину, втиснувшуюся между елями.

— Спрячемся тут. — Агнета развернулась и направилась к входной двери, которая открылась со скрипом. Вдова жестом пригласила Ину войти.

Та с радостью приняла приглашение. Внутри хижины было душно и мрачно, зато сухо. Агнета захлопнула за собой дверь, отгородившись от хлещущего дождя и ревущего ветра. Теперь слышался только перестук капель по крыше домика.

Не успела Ина привыкнуть к тусклому свету, как шведка прошла мимо них с Зевсом, раздвинула оконные занавески и впустила внутрь немного света. Затем она направилась к кухонному уголку, откинула сиденье и достала три полотенца. Два из них она бросила Ине, а другим сама принялась сушить волосы.

Ина поймала полотенца и наклонилась, чтобы вытереть Зевса. Потом с любопытством огляделась по сторонам.

— Где мы?

— В охотничьем домике Вигго. Вернее, в домике его отца. Он старый. Очень старый.

Стены были сложены из толстых бревен, выкрашенных в темный, почти черный цвет. В центре над входом висели оленьи рога, а в углу Ина увидела чучело животного. Она могла ошибаться, но, скорее всего, это барсук. На каждом свободном месте висели фотографии животных в рамках, большинство из них черно-белые. Ина разглядела лосей, оленей, лис и зайцев. На противоположной стороне угловой скамьи располагалась старая чугунная плита, а рядом с ней — печь-буржуйка, толстая труба которой исчезала в потолке. Внутри хижина выглядела бы вполне уютно, если бы не куча паутины. Зевс занял место на кресле-качалке напротив уголка и свернулся калачиком. Ина отошла к стеллажу, который соединялся со стеной занавеской и служил своеобразной перегородкой в комнате. Стоило поднять занавеску, как тысячи пылинок взлетели вверх и закружились в воздухе. За ней она увидела узкую кровать в нише, правда, на ней лежал лишь матрас толщиной с палку.

Ина отпустила занавеску и перевела взгляд на стеллаж, заставленный книгами, в основном романами Станислава Лема и Филипа К. Дика. Несомненно, часть библиотеки Вигго. Он обожал научно-фантастические романы — страсть, которой Ина не разделяла. Она никогда не понимала этот жанр. Жизнь на Земле со всеми населяющими ее индивидуумами и так казалась ей достаточно захватывающей. Зачем читать о вымышленных судьбах из других вселенных?

— Ты замерзла, — заметила Агнета, которая неожиданно выросла рядом с Иной и дотронулась до ее руки, покрывшейся мурашками.

Только тогда Ина осознала, насколько продрогла. Если раньше она просто немного дрожала, то теперь ее по-настоящему трясло от холода. Она вытерла мокрые волосы и руки, хотя кухонное полотенце пахло совсем не цветочным кондиционером для белья. Запах скорее напоминал вяленую ветчину.

— Предлагаю остаться здесь, пока ливень не стихнет. — Агнета повернулась к кухонному шкафу, рядом с которым стояла упаковка из шести запечатанных бутылок с водой. Открыв один из ящиков, она отыскала в нем зажигалку с длинным носиком. Рядом с буржуйкой стояло жестяное ведро с большими и маленькими поленьями. Женщина положила несколько штук в печку и подожгла их с помощью скомканного листка бумаги. — Вот увидишь. — Агнета широко ей улыбнулась. — Сейчас мы в миг согреемся.

Слушая потрескивание огня, Ина наблюдала за разгорающимся пламенем, и вскоре по маленькому охотничьему домику распространилось приятное тепло. Она пододвинула стул и села прямо перед печкой.

— Хочешь кофе? — спросила Агнета, верхняя часть тела которой скрылась за дверцей распахнутого подвесного шкафчика. Она достала оттуда помятую жестяную банку с кофе и продемонстрировала ее Ине, словно нашла сокровище. Затем сняла крышку и сунула нос внутрь. — Вроде бы еще нормально пахнет.

Ина благодарно кивнула, глядя, как Агнета вынимает из пластиковой упаковки бутылку с водой и достает из шкафа серебристую гейзерную кофеварку. Напевая себе под нос, она стала варить кофе. Ина удивилась, насколько хорошо оборудована хижина.

— Ею до сих пор регулярно пользуются? — с любопытством спросила она.

— От случая к случаю, — последовал быстрый ответ. — Мы следим за состоянием хижины, чтобы она не обветшала, и пополняем запасы самого необходимого, например дров и воды, на случай, если постояльцы захотят воспользоваться ею для охоты. Но большинство из них предпочитают уют наших бунгало. — Немного помолчав, Агнета бросила быстрый взгляд на кровать. — В основном здесь ночевал Вигго, когда изредка выбирался поохотиться. — Она посмотрела прямо перед собой. — По крайней мере, так он всегда мне говорил. — Ина услышала тихий вздох. — Но кто знает, где он пропадал на самом деле.

Заявление Агнеты выбило Ину из колеи.

— Вигго был охотником?

— О да! — Шведка энергично закивала, одновременно наливая воду в небольшую емкость из нержавеющей стали. — Ты не знала?

— Он никогда мне об этом не говорил. — Ина попыталась представить Вигго с винтовкой на охотничьей вышке… в момент, когда он нажимает на курок. И содрогнулась. Это совсем не вязалось с ее Вигго.

— Ну, он не был охотником в истинном смысле этого слова, — уточнила Агнета, не отрываясь от процесса приготовления кофе. В данный момент она выдувала пыль из воронки. — Скорее, он был фотоохотником. Порой он всю ночь просиживал в зарослях с камерой, ожидая, когда перед объективом пробегут животные. — Женщина указала на одну из фотографий на стене. — Этим снимком он особенно гордился.

На фотографии был благородный олень с тяжелыми рогами на поляне, затянутой густым туманом. От этого кадра просто захватывало дух.

— Вигго был фотографом?! — с изумлением вырвалось у нее, после чего она поймала на себе косой взгляд Агнеты.

— Его любимое хобби, — сообщила та. — Похоже, ты не слишком-то хорошо его знала.

Ина заставила себя улыбнуться.

— Ну, — начала она… и тут же умолкла. Ей вдруг стало ужасно стыдно, что она не знала о нем подобных вещей. Но она никогда не видела его с настоящим фотоаппаратом. Вигго максимум делал фото на камеру мобильного телефона. И никогда не снимал ее. Всегда только здания или пейзажи. По очевидной причине. Люди, ведущие двойную жизнь, делают все возможное, чтобы не оставлять следов.

Скрип выдвигаемого ящика вывел ее из задумчивости. Агнета силилась открыть ящик со столовыми приборами, но сдалась на середине и двумя пальцами выудила через узкую щель маленькую ложечку.

— Все немного заржавело. — Она с улыбкой протянула чайную ложку Ине. — Ты любишь крепкий кофе?

— Само собой!

Агнета взяла банку, опустила в нее ложку и насыпала в воронку необходимое количество порошка.

— А это еще что? — Она вдруг застыла и, отложив ложку, взяла жестянку с кофе обеими руками, чтобы заглянуть внутрь.

— Что-то не так? — спросила Ина, сообразив, что ее кофе находится в серьезной опасности.

— Тут что-то есть, — откликнулась Агнета.

— Надеюсь, не личинки или что-то в этом роде?

— Нет, что-то твердое. И блестящее. — Она поставила банку, засунула туда руку и достала упомянутый предмет. — Ключ.

Обтерев его о платье, вдова показала его Ине. У нее на ладони лежал маленький ключик, прикрепленный к колечку с брелоком. Выглядел он довольно необычно: вместо одной бородки у него было две напротив друг друга. Ина встала и подошла к Агнете, чтобы получше его рассмотреть. На головке ключа виднелся выгравированный символ, но слишком затертый, чтобы разглядеть его в тусклом свете. Он напоминал змею, заключенную в фигуру в форме бриллианта.

— Откуда он здесь взялся? — Нахмурившись, Агнета внимательно изучала ключ со всех сторон. — Наверное, он принадлежал Вигго, — предположила она. — Иначе почему бы он оказался в его банке с кофе? — Она посмотрела на Ину, сдвинув брови. — Вигго явно его там спрятал.

— Можно взглянуть?

— Конечно.

Пожав плечами, Агнета передала ей ключ, но Ина его не взяла. Ошеломленная, она уставилась на брелок в виде небольшого серебряного земного шара.

— Что с тобой? — с подозрением спросила Агнета.

Ина никак не отреагировала, она не могла оторвать взгляд от шара. Даже дышать на какое-то время перестала.

— Ина, — позвала Агнета, — с тобой все в порядке?

Теперь в ее голосе звучало настоящее беспокойство.

— Да… нет. Не знаю, — ответила Ина без малейшей доли уверенности.

Что ж, по крайней мере, к ней вернулся дар речи. И способность двигаться, поскольку она мгновенно схватила брелок, чтобы убедиться, точно ли это тот самый, о котором она подумала. Точно.

— Это реплика «маппа мунди»^[50], — чуть слышно выговорила Ина, не глядя на Агнету. — Миниатюрная версия гигантского глобуса из музея Палаццо Веккьо. — Она подняла подбородок, прочистила горло и добавила чуть громче: — Во Флоренции.

Агнета криво улыбнулась и наклонила голову.

— Не понимаю. Вигго никогда не был во Флоренции. — У нее вырвался резкий смешок. — Тем более в музее.

Она окинула Ину взглядом, в котором смешались веселье и что-то еще. Ина слишком поздно поняла, что это был страх. Уже после того, как сообщила ей, что он там был. Причем с ней. В тот момент Ина увидела, как в душе Агнеты что-то сломалось. И за это ей было стыдно больше всего. Почему она просто не промолчала, хотя бы раз не удержала рот на замке? Но вместе с тем на миг она почувствовала триумф: она, Ина, знает о Вигго то, что до сих пор хранилось в тайне от Агнеты. Ее секрет касался не снимков местных диких животных, а романтического уик-энда, посвященного искусству, в одном из самых изысканных отелей, с огромной кровати которого они еле заставили себя встать, чтобы сходить в музей. В ту же секунду ее начали одолевать угрызения совести, ведь Вигго всегда приглашал ее. Во время их встреч он тратил на нее огромные суммы. Однако на ферме, по всей видимости, с деньгами всегда было туго. Как же состыковать эти факты?

В ответ Агнета только и смогла произнести:

— Ты была во Флоренции с Вигго?

Ина едва заметно кивнула. Со стороны это, наверное, выглядело так, будто она вздрогнула.

— В музее?

Она снова кивнула.

— Вигго увлекался искусством?! — Последний вопрос больше походил на потрясенный возглас, и очередной кивок отнял у Ины слишком много сил.

— Ты не знала? — Она постаралась сформулировать вопрос так, чтобы в нем не чувствовалось упрека. Однако еще до того, как закончила фразу, поняла, что потерпела фиаско.

— Нет, — последовал короткий ответ. Агнета нащупала за собой спинку стула и буквально рухнула на него. Большие голубые глаза уставились на банку с кофе. Рот так и остался открытым. — Вигго никогда не интересовался искусством, — выдавила она после непродолжительного задумчивого молчания.

Ина тоже села за стол и медленно пододвинула ключ с брелоком к Агнете. Та неохотно перевела на него взгляд.

— Почему он никогда мне об этом не говорил? — Она не смотрела на Ину, поэтому та не знала, адресован ли вообще этот вопрос ей. Поэтому предпочла промолчать.

— Я купила ему этот брелок, — призналась она спустя несколько секунд, в течение которых слышался лишь стук дождя и потрескивание поленьев в печке. — На память.

— Вигго и искусство, — бесцветно произнесла Агнета.

Ина снова кивнула.

— Это было в один из наших многочисленных выходных, посвященных искусству и культуре. — Она кашлянула. — В сущности, именно это нас и объединяло. Любовь к искусству.

Агнета смотрела на нее в недоумении, как громом пораженная — так показалось Ине. Она ощутила необходимость что-то сказать.

— Просто у Вигго было…

— …много секретов?

Агнета нервным движением руки расправила подол платья. Затем положила ладонь на руку Ины и, крепко сжав ее, так же быстро отпустила. Но одновременно с этим одарила Ину располагающей улыбкой.

Та глубоко вдохнула, наблюдая, как Агнета взяла ключ и снова поводила им перед лицом. Словно раскачивающийся маятник, которому доверила важный вопрос и от которого теперь надеялась получить ответ.

— Как ты думаешь, от чего этот ключ? — Она устремила на Ину сосредоточенный взгляд, убирая брелок в один из карманов платья. — Почему он спрятал его? Какой еще секрет он хранил?

Ина поморщилась. Она была любопытным человеком. Вот только действительно ли ей хотелось раскрывать секреты Вигго?

Часть 6

ШВЕДСКИЙ ДЛЯ НАЧИНАЮЩИХ

Solkatt

Одно из тех шведских понятий, для которых в большинстве языков не существует отдельного слова. Оно обозначает отражение солнца на предметах вроде наручных часов.

Глава 16

Даже у шефов есть шефы. И Арманд Сьёстрём оказался таким шефом, какого у Ларса еще никогда не было. В полицейской академии, а затем в участке в Стокгольме он привык к начальникам, которые побуждали его добиваться лучших результатов, стимулировали мыслить нестандартно и делать чуть больше, чем коллеги с такими же званиями. У него были начальники, на которых он равнялся и у которых многому научился. Настоящие образцы для подражания, обладающие навыками и качествами, из-за которых Ларс был просто счастлив брать с них пример.

Арманд Сьёстрём ничем подобным не отличался. Ему оставалось совсем немного до пенсии, и он уже слишком долго сидел в кресле главы департамента и чувствовал себя в нем максимально комфортно.

На темном письменном столе стоял компьютер — выключенный. На столе не лежало ни бумаг, ни папок с документами, ни даже блокнота для записей. Зато на столе красовался вымпел со шведским флагом и огромная именная табличка с белыми буквами.

— Разуму необходимо пространство для размышлений, — заявил он, когда Ларс в первую неделю работы в отделении задал вопрос о выключенном компьютере. Ему тогда пришлось ждать и наблюдать, как его босс в первый раз за день загружает компьютер, чтобы открыть какой-то файл.

А поскольку разуму Сьёстрёма требовалось много пространства для размышлений, он не терпел на своем столе ничего, что могло бы отвлечь его от них. «Например, работы», — Ларс был достаточно умен, чтобы не произносить эту мысль вслух.

Сейчас он сидел перед тем самым монструозным столом, готовый выслушать, что ему скажет Сьёстрём. Ларс в очередной раз поразился тому, как на его начальнике сидит форма: словно Сьёстрём в ней родился. Аккуратно выглаженные складки, идеальный узел галстука. Даже тронутые сединой светлые волосы уложены на безупречный боковой пробор. Сьёстрём обладал располагающей внешностью, которую всегда отличало одно и то же довольное выражение лица. Было очевидно: перед тобой человек, который находится в полной гармонии с собой и нашел свое место в мире. «Ему почти можно позавидовать».

Но сегодня ситуация складывалась иначе. Сегодня на столе лежала открытая папка.

— Пожилой мужчина погиб при пожаре в амбаре, — сказал Сьёстрём. — При пожаре, который, возможно, устроил сам. И оказался настолько неуклюж, что упал и потерял сознание.

Он поднял руки.

— Это, конечно, трагедия.

Ларс тоже так думал. Перед его мысленным взором невольно возникло тело Кнута. Он подавил дрожь.

— Но я правда не вижу здесь причин для расследования убийства.

— Мы ничего не можем исключать, — сухо ответил Ларс, воспользовавшись предварительными выводами Бенне. В конце концов, судмедэксперт наверняка знает, о чем говорит.

Сьёстрём покрутил запонку.

— Ты тратишь слишком много времени на эту ферму.

Ларс выпрямил спину.

— Это моя работа.

— Конечно. — Начальник доброжелательно посмотрел на него. — И все же ты слишком зацикливаешься на том, чего не существует. Ты больше не в Стокгольме. Это Смоланд. — Он весело усмехнулся. — Здесь не бывает убийств. — Разгладив галстук, он опустил взгляд. — Я изучил дело.

Ларс сдержал презрительное фырканье. «В лучшем случае ты только пробежал его глазами по диагонали».

— Налицо однозначный случай страхового мошенничества с непреднамеренным смертельным исходом.

Ларс с этой однозначностью согласиться не мог. Что-то было не так — и об этом ему твердили не только инстинкты. Не сходилось слишком много деталей. Какой у Кнута был мотив поджигать амбар? Да и ничто не указывало на спланированное страховое мошенничество. И уж тем более на самоубийство. Покойного все любили, и он явно чувствовал себя на этой ферме как дома. «Боже, это и был его дом!» — подумал Ларс.

— Перестань зацикливаться на этом, — по-отечески напутствовал его Сьёстрём. — Твоя самоотдача нужна мне в другом месте.

Ларс скептически поднял бровь:

— В каком?

— Что ж… с чего бы начать? Ты и сам прекрасно знаешь, что у нас тут творится. ДТП на перекрестке Сёдергатан, водитель скрылся с места происшествия. Две разбитые машины на парковке перед супермаркетом.

— Но ведь там уже коллеги…

— Никаких но! — Сьёстрём медленно покачал головой. — Ты нужен нам в другом месте, — повторил он, сдвинув рукав рубашки и взглянув на массивные наручные часы с широким ремешком. — Жду от тебя исправленный отчет с акцентом на страховое мошенничество к пяти часам вечера.

На последнем слове шеф захлопнул папку.

«Но…» — хотел было возразить Ларс, но Сьёстрём смотрел на него так напряженно, не произнося ни слова, что Ларс просто поднялся со стула. Не оборачиваясь, он спокойным шагом вышел из кабинета и тихо закрыл за собой дверь. Но в глубине души он кипел.

Под взглядами коллег молодой человек сел за двойной письменный стол, который делил с Расмусом, вывел монитор компьютера из режима сна и уставился на фоновое изображение.

На экране появилась командная фотография футбольного клуба «Эльфсборг» 2007 года, когда его парни выиграли Суперкубок. Славные были времена. Ларс тогда переживал самый разгар переходного возраста и все еще мечтал о грандиозной карьере футболиста. Своим непревзойденным кумиром он на тот момент считал Златана Ибрагимовича. У Швеции никогда не было лучшего нападающего.

Поскольку осуществлению юношеской мечты помешало отсутствие таланта, он вернулся к детской мечте — стать полицейским.

И вот теперь он сидит здесь, в захудалом городишке, вынужденный выслушивать от начальства, что смерть Кнута — это страховая афера.

— Как все прошло с шефом, шеф? — Над краем монитора появилось лицо Расмуса, который настороженно поглядывал на Ларса.

Ларсу было достаточно лишь моргнуть, чтобы Расмус снова скрылся за экраном. Он понял, что сейчас шеф не настроен на болтовню.

Ларс бросил взгляд на часы, проклиная неудавшееся утро. Раздраженно положив руку на мышку, он открыл файл, как вдруг зазвонил рабочий телефон.

Ларс нехотя поднял трубку, но тут же выпрямился, когда понял, кто на линии. Звонил Бенне. Ларс достаточно давно знал своего коллегу, чтобы понять по его тону, что он хочет сообщить что-то срочное.

Не утруждая себя долгими приветствиями, судмедэксперт сразу перешел к делу.

— У меня на столе результаты вскрытия нашей жертвы пожара. — Он протяжно выдохнул. — Наши коллеги и правда не торопились.

— Это точно.

— Мои первоначальные подозрения подтвердились. — На линии наступило непродолжительное молчание, и Ларс услышал какой-то шорох. То ли Бенне перебирал листы бумаги, то ли освобождал от обертки свой завтрак. — Как ты наверняка помнишь, я предугадал результат еще на месте преступления.

— Прежде всего, я помню, что ты ничего не исключал.

— Совершенно верно! — усмехнулся Бенне. — Как я и предполагал, при вскрытии обнаружились повреждения черепа, что говорит о вероятном внешнем воздействии.

— Вероятном? — переспросил Ларс. По его мнению, коллега все еще выражался довольно расплывчато.

— Я еще не закончил, — сказал Бенне.

Его вдруг стало чуть хуже слышно, а это наводило на мысль о том, что он действительно завтракает.

— Думаю, ты в курсе, что, если есть погибшие при пожаре, то необходимо провести целую массу исследований, чтобы определить точную картину смерти, — раздался невнятный голос Бенне. — Например, типичные признаки, указывающие на отравление угарным газом как на причину смерти.

Ларс вспомнил, что Бенне уже говорил об этом в амбаре. Его нетерпение росло.

— Хватит подробностей, просто переходи к делу, — быстро прервал он судмедэксперта. — Кнут Линделёф отравился угарным газом? Он был еще жив, когда начался пожар?

— Нет.

Ларс отнял телефон от уха и посмотрел на него.

— Нет?

— Нет. Наша жертва умерла до того, как начался пожар. Короче говоря, он скончался от травмы головы. — Бенне помедлил секунду, прежде чем продолжить: — Кроме того, можем исключить и падение — тем более что рядом с жертвой не наблюдалось ничего, что могло бы привести к такому повреждению.

Ларс несколько раз провел рукой по лицу, чтобы уложить в голове новости.

— Ты понимаешь, что это значит? — спросил Бенне в наступившей тишине.

Ларс кивнул телефонной трубке. Еще как!

— Кто-то убил Кнута, а потом устроил пожар.

— Именно на это все и указывает.

Теперь уже выдохнул Ларс. Он провел мышкой по экрану и закрыл документ, в котором собирался написать отчет.

Ларс завершил разговор, не попрощавшись, вскочил со стула и помчался в кабинет начальника.

Глава 17

После возвращения Ине никак не удавалось согреться. Именно поэтому она решила сесть поближе к открытому камину, где потрескивал несильный, но уютный огонь. Проливной дождь сбил столбик термометра вниз, впервые за несколько дней подарив прохладный вечер. По той же причине Эбба перенесла большой ужин с террасы в гостиную. Ина была польщена приглашением на него и с удовольствием заняла место за большим круглым столом вместе со старушкой, Агнетой и Эшли.

Стол, к слову, был заставлен тарелками с бутербродами: хрустящий хлеб, испеченный, конечно же, в здешней пекарне, был украшен ломтиками огурца и редиски, а также разноцветными полосками болгарского перца. Помимо этого, хозяйки подали что-то вроде сэндвича-торта-лазаньи — конструкции, подобной которой Ина никогда раньше не видела. Эбба называла ее «смёргосторта». Состояла она из чередующихся слоев ржаного и белого хлеба и кремообразной начинки из майонеза и сливочного сыра. Сверху на это чудище выкладывались полоски лосося, очищенные креветки и пучки петрушки. Но коронным блюдом оказалась исходящая паром запеканка, которую Эбба поставила на стол, предварительно надев прихватки-варежки в красный горошек. Сейчас старушка раскладывала щедрые порции по тарелкам.

— Надеюсь, тебе понравится «Искушение Янсона», — сказала она Ине, которая протянула свою тарелку. Правда, ей пришлось тут же подставить вторую руку, потому что горка запеканки оказалась тяжелее, чем ожидалось. — Вообще-то это типичное блюдо на jul^[51], — сообщила она с озорной ухмылкой. — Но, учитывая, как переменилась погода, оно вполне подойдет и для июня, не так ли?

Ина, Агнета и Эшли благодарно кивнули и принялись за еду.

— Жаль, фто Фванте с нами не еффт, — с набитым ртом проговорила Эшли.

— Ему еще нужно разобраться с делами, — ответила Эбба. — Теперь, когда Кнута не стало, — она на мгновение подняла взгляд на люстру, — остается очень много работы, которую должен кто-то выполнять.

Эшли прожевала и посмотрела на Агнету.

— Янис мог бы взять на себя курьерские услуги, — предложила она, но и Агнета, и Эбба энергично замотали головой.

— У Яниса достаточно дел в мастерской, — заявила Агнета. — Ему нельзя уезжать с фермы.

— Кроме того, для работы в доставке требуется большой опыт, — добавила Эбба.

Ина скептически покосилась на нее. Кажется, Агнета и Эбба немного преувеличивали. Впрочем, она и сама была бы рада видеть Сванте за столом. По какой-то причине ей нравился этот эксцентричный тип с его постоянным ворчанием и хорошим музыкальным вкусом. Она в предвкушении поставила перед собой тарелку и посмотрела на бесцветную массу, от которой шел горячий пар. На вид блюдо немного напоминало картофельную запеканку, но пахло рыбой. В ответ на ее вопросительный взгляд Эбба пояснила:

— Оно готовится из картофеля, лука, анчоусов и сливок. — Старушка подмигнула Ине. — Причем сливок должно быть очень много. Если и есть что-то хорошее в старости, так это то, что нам больше не нужно быть худыми как палки.

Ина погрузила вилку в запеканку и попробовала коронное блюдо Эббы. Оно оказалось чертовски горячим, зато вкус — просто фантастический. В кремовой заливке потрясающе сочетались приправы, а картофель приобрел идеальную консистенцию.

Если шведские привычки поведения за столом и можно охарактеризовать одним словом, то это слово «громко». Все вокруг Ины так шумно хрустели хлебом, что за круглым столом невозможно было не кричать. Эбба к тому же плохо слышала, но ничто из этого не портило общее настроение.

— Большое спасибо за приглашение. — Ина промокнула уголки рта салфеткой. Сшитая из плотной ткани с красным клетчатым узором, она напомнила ей мамины полотенца для посуды.

— Разве мы могли тебя не пригласить? — откликнулась явно довольная Эбба. — В конце концов, ты наша гостья. А шведская пословица гласит: «Украшение дома — это друзья, которые в него приходят».

Агнета подняла бокал красного вина на длинной ножке и качнула им в сторону Ины.

— Не так быстро, — остановила тост Эшли. — Мы, американцы, говорим: «Главное — накрыть стол, а гости найдутся».

— А мы, немцы, говорим: «Гости всегда приносят радость. Если не когда приходят, то когда уходят».

Эбба тоже подняла бокал:

— Skål! — И буквально залпом осушила свой высокоградусный пунш.

Остальные присоединились к ней: Агнета медленно потягивала красное вино, Ина сделала большой глоток пива из бутылки, а Эшли отпила диетической колы.

Наконец они вместе умяли остатки запеканки.

— Кстати, есть еще одна вещь… — отправив в рот последний кусок, произнесла Агнета. — Мы ходили в хижину Вигго и опять кое-что нашли.

Она поискала глазами Ину, которая в тот момент накладывала себе на тарелку торт-лазанью. В процессе от нее сбежала одна креветка, упав на белоснежную скатерть. Ина виновато посмотрела на Эббу, не сводившей глаз со своей невестки.

— Вот как? — с любопытством спросила она. — И что же?

— Еще один секрет? — выжидательно повернулась к Агнете Эшли.

— Можно и так сказать.

Агнета отложила столовые приборы в сторону, сунула руку в карман кардигана и достала брелок. Она снова покачала им из стороны в сторону, как маятником, словно пытаясь заколдовать оставшиеся на смёргосторте креветки.

— Он спрятал его в жестяной банке из-под кофе. — Вдова понизила голос до заговорщицкого шепота, что возымело эффект. Эбба и Эшли завороженно смотрели на кулон и следили глазами за его монотонными движениями.

— Ключ, — благоговейно пробормотала Эшли. — И для чего он?

Голубые глаза Агнеты внимательно вглядывались в карие глаза Ины, после чего обе женщины одновременно пожали плечами.

— Мы не знаем, — удрученно поджала губы Агнета и сделала еще один глоток вина.

— Хм, — протянула Эшли, уставившись на ключ как на артефакт давно забытой цивилизации. При этом она подвигала его рукой и напряженно моргнула. — Чертова старческая дальнозоркость.

— Что-о-о? — крякнула Эбба.

На лице Эшли появилось задумчивое выражение.

— Если Вигго его спрятал, значит, он наверняка важен.

— Мы тоже так считаем, — ответила Агнета за себя и за Ину.

— Вот только от чего он? — спросила Ина, отхлебнув пива. Это было приятное на вкус Småland Export Pilsner. А еще говорят, что только немцы умеют варить пиво.

Эбба посмотрела на их находку, скривив рот.

— Ключ — ну и что? К чему нам, шведам, вообще ключи? Нам же не нужно ничего запирать. — Она внимательно обвела взглядом остальных, а потом махнула рукой. — Я бы не придавала этому особого значения. Скорее всего, он от велосипедного замка.

— Вигго никогда не пристегивал свой велосипед, — возразила Агнета.

— Я же говорю! — Эбба явно считала, что привела весомый аргумент.

— Кроме того, ключ слишком большой для велосипедного замка, — вмешалась Эшли, которая не могла оторвать глаз от брелока. — А шарик очень красивый!

— Тогда от садового сарая, — предположила Эбба, что заставило Агнету многозначительно нахмуриться.

— Какого еще садового сарая?

Старушка отмахнулась.

— Ну, любого. — Она плавным движением подняла поднос со смёргостортой: — Кому добавки?

Ина протянула ей тарелку.

— Это копия «маппа мунди», — объяснила Агнета американке.

— Она находится во Флоренции, — добавила Ина.

— Вигго никогда не был во Флоренции, — пробурчала Эбба.

Агнета и Ина с хмурым видом промолчали.

— Не знаю, — наконец сказала Эшли. — Мне кажется, что ключ точно важен. Так или иначе. — Она хотела взять его, но потом вдруг отдернула руку, словно побоялась обжечься. — А логотип вам ни о чем не говорит? — обратилась она к Агнете и Ине.

— Это может быть кельтская руна, — предположила Агнета.

Эшли вздохнула.

— В любом случае Вигго наверняка не просто так спрятал его в банке из-под кофе в охотничьем домике.

Ина придерживалась того же мнения. Особенно потому, что для Вигго имел значение брелок. Он очень хотел себе такой, но в музее остался только витринный образец. Все остальные экземпляры раскупили, поскольку их изготовил один известный итальянский мастер, о котором Ина никогда раньше не слышала, зато Вигго оказался его горячим поклонником. После того как Вигго попрощался с ней, отправившись на одну из деловых встреч в центре города, она вернулась в музей Палаццо Веккьо и уговаривала продавца до тех пор, пока он не продал ей образец с витрины — за чудовищную сумму.

Конечно, она не стала тыкать в это носом Агнету, но Вигго тогда так обрадовался, что до конца выходных предугадывал и исполнял все ее желания.

— Да он же ржавый! — хрипло рассмеялась Эбба. Поправив очки на носу, она еще раз взглянула на брелок, однако затем категорично качнула головой. — Лучше положи его обратно в банку из-под кофе, — посоветовала она, — и оставь все как есть. Не стоит слишком усердно копаться в прошлом других людей.

«Других людей?» — Ина внимательно посмотрела на Эббу, удивляясь ее переменчивой натуре. В конце концов, речь ведь шла о ее сыне. Еще минуту назад она буквально источала хорошее настроение, однако едва они вытащили этот ключ, как старушка стала похожа на низко нависшую над горами грозовую тучу. Мрачную и пугающую.

Агнета не последовала совету Эббы. Она еще внимательнее изучила их находку и в итоге без лишних слов убрала ее обратно в карман кардигана.

Ина не могла отделаться от ощущения, что Эбба не в первый раз видит этот ключ. Неужели мать Вигго знала о нем больше, чем хотела признать? Что это за ключ? И что насчет тайника? Как никак, хижина некогда принадлежала мужу Эббы. Ине вдруг стало казаться, что секреты есть не только у Вигго, но и у всей деревни.

Глава 18

Ларс с досадой оглядел бурые брызги грязи на боках своего желто-сине-белого служебного вольво. А ведь он всего два дня назад загонял машину на мойку. Впрочем, кто мог ожидать, что на юг Швеции обрушится такой ливень? Более неудачного момента для поездки на ферму Тингсмола они, конечно, выбрать не могли. Но времени ждать лучшей погоды просто-напросто не было. Он припарковал машину на стоянке у кафе и подождал, пока подтянется вторая патрульная машина. Когда подъехали коллеги, Ларс вышел из автомобиля и выпустил из переноски для собак Гуса, который спрыгнул на гравий, виляя хвостом, и тут же задрал морду навстречу ветру, чтобы хорошенько принюхаться. И действительно что-то учуял. Хвост резко замер, голова повернулась в сторону озера, а лапа зависла в воздухе. Ларс свистом вывел пса из оцепенения и велел следовать за ним. Наверняка Гус уловил запах маленькой собачки той немки. Ларс поправил фуражку и бросил взгляд на часы. Надо поторапливаться, если он хочет успеть в центр судебной экспертизы к одиннадцати часам. Накопилось слишком много вопросов, которые не давали ему покоя. Итогового отчета из внутреннего отдела ему оказалось недостаточно, поэтому Ларс как можно скорее назначил встречу с Бенне, чтобы выяснить о смерти Кнута все до мельчайших подробностей. Тем не менее кристально ясными оставались два факта: пожар был поджогом, а мертвец в амбаре был убит.

Убийство. Это слово снова и снова проносилось у него в голове. Раньше, во время службы в Стокгольме, оно было его постоянным спутником. Хорошо, Стокгольм — это, конечно, не Мальмё и не Гётеборг, где ситуация с криминалом обстояла куда хуже. И все же в столице дела тоже шли не очень гладко, и тяжкие преступления, в том числе и убийства, встречались нередко. Но в Смоланде? Менее уместный для этого региона род преступлений просто невозможно себе представить. По крайней мере в этом отношении Ларс был вынужден согласиться со своим начальником. У него на лице, словно сама собой, появилась улыбка. Как-никак, он испытал личный триумф, когда сразу после разговора с Бенне выложил на стол Сьёстрёма совершенно новые факты. В итоге босс не мог не вернуть ему дело и не поручить оставшуюся часть расследования. Ларс отнесся к этому серьезно. Смертельно серьезно!

Вот почему своим первым официальным распоряжением он собрал команду из лучших людей в округе. Ларс поставил перед ними задачу обследовать каждый уголок фермы и раскопать все, что только можно раскопать. Пока его коллеги будут заняты опросами, сам он еще раз внимательно осмотрит сгоревший амбар, который теперь официально считался местом убийства. Возможно, в этом и заключалась причина двигавшего им внутреннего беспокойства. В любом случае загадочные обстоятельства пробуждали его любопытство. Ему не удавалось отделаться от ощущения, что разгадка тайны амбара скрыта в этой ферме и ее жителях.

На заявления своего начальника Ларс по-прежнему мог только покачать головой. Где есть люди, там есть и убийства. И именно это делало его работу такой захватывающей.

Молодой человек провел пальцами по щетинистому подбородку и посмотрел на выкрашенные в красный цвет домики, расположившиеся перед озером. Какой живописный уголок. И какие же мрачные секреты здесь таятся?

Убийства никогда не происходят просто так. У них должна быть причина, и задача Ларса — выяснить ее. Он вышел с парковки у кафе, чтобы снова отправиться к огороженному амбару. Гус держался рядом, не смея даже чуть дальше высунуть морду. Над тропинкой витал аромат свежей выпечки. Справа от Ларса находилась пекарня, из дымохода которой поднималось тонкое белое облачко. Этим утром на улице царила приятная прохлада, однако из-за редких пушистых облаков уже выглядывало яркое солнце. Ларс окинул взглядом озеро с пришвартованными у причала гребными лодками и катамаранами. Вот бы прогулять совещание и провести весь день в одной из этих лодок. Может быть, вместе с отцом. Но, естественно, он так не сделает. Он не стал бы ни прогуливать службу, ни добровольно проводить целый день с отцом. Хватало и того, что они снова жили под одной крышей. «Пока что», — как постоянно напоминал себе Ларс.

Гус залаял, услышав лай другой собаки, — пронзительно, злобно и перевозбужденно.

— Тихо, — приструнил Ларс овчарку, и Гус замолчал. А вот тявканье продолжалось. И становилось все ближе.

— Зевс! — присоединился к лаю не менее пронзительный голос. — ЗЕВС!

Четыре маленькие лапы пронеслись по гравию и устремились прямо к Ларсу и его псу. Гус поднял большую голову и посмотрел на хозяина. С мольбой и надеждой, словно только и ждал команды, чтобы разорвать этот мелкий верещащий комок шерсти еще на подлете. Команды так и не последовало, и быстро стало ясно, что маленького пса совершенно не интересовал большой пес. Не удостоив его и взглядом, Зевс пронесся мимо Гуса, выбрав своей целью Ларса. Тот опустил взгляд, а затем поднял глаза, когда в поле его зрения возникла хозяйка собаки.

— Зевс! — исступленно прокричала она и добавила что-то на незнакомом Ларсу языке. Прозвучало грубо и враждебно. То есть по-немецки.

— Прошу прощения, — сказала она на чистейшем шведском, после того как, запыхавшись, остановилась перед ним. — Но эта собака… — Она не закончила фразу и вместо этого протянула полицейскому руку. — Ларс — тебя ведь так зовут, верно?

Он не пожал ей руку. Даже Гус недовольно зарычал. Ларс посмотрел вниз, а затем в лицо улыбающейся женщине. Улыбаться в ответ он тоже не стал.

— Твоя собака пытается спариться с моей ногой, — произнес он.

— Что? — У немки расширились глаза. — О! Прости! — Она в панике нагнулась и отцепила пса от его штанины. — Господи, как неловко!

«Мне тоже», — подумал Ларс.

— К сожалению, мой пес не очень хорошо воспитан.

Ларсу казалось, что этот пес вообще не воспитан. Он разгладил ткань брюк, отряхнул ногу и бросил сердитый взгляд на гавкающее недоразумение, отчаянно не желающее сидеть на руках у хозяйки.

— А ты Ина, верно? — все-таки попытался воскресить в себе дружелюбие Ларс. — Как обустроилась?

— Мне ни к чему обустраиваться, потому что надолго я здесь не останусь. Всего лишь до середины лета. — Перехватив собаку поудобнее, она еще раз протянула ему ладонь, но потом опустила. Задержав на ней взгляд, Ларс отметил, что у нее очень добрые глаза. Налетевший теплый ветер растрепал ее и без того взъерошенные волосы и бросил их ей в лицо. Женщина рассмеялась, нет, она буквально просияла, и на щеках у нее появились глубокие ямочки.

Так они и стояли — рядом, молча, но в конце концов оба отвели взгляд друг от друга. Гус сидел на задних лапах и облизывал морду, наблюдая за маленькой собачкой. Вероятно, все еще ждал команды «фас», которая освободила бы этот меховой шарик от всех мучений.

— Почему ты снова здесь?

Ларс на мгновение опешил от такой бесцеремонной прямоты. Но ему это понравилось. Поэтому он не стал отвечать ей слишком резко.

— Я здесь, — медленно начал он, — чтобы выяснить больше о пожаре в амбаре.

— Ясно.

Ина так пристально на него смотрела, что Ларс, словно поддавшись ее влиянию, добавил:

— И о трупе.

— Вот как?

Кивнув, Ларс задумался, как бы завершить этот разговор, не обидев ее. Эта женщина не имела отношения к его расследованию. На момент гибели Кнута ее даже не было в стране.

— Потому что в деле есть некоторые неувязки, — уклончиво сказал он.

— Имеешь в виду, помимо того, что он мертв? Хотя, возможно, не должен быть мертв?

Ларс моргнул, уставившись на Ину. Либо она чертовски проницательна, либо разводила его, как последнего дурака.

— Я тоже провела небольшое расследование, — заявила Ина. — Потому и решила тебя перехватить.

— Вот как? — удивился Ларс, и немка кивнула. Он опять посмотрел на пса. Такой маленький и невоспитанный. И толстый! Просто чудо, что он вообще способен передвигаться на таких микроскопических лапках. Знай Ларс эту женщину получше и будь уверен, что не обидит ее подобным предложением, Ларс бы порекомендовал толстячку строгую диету. В конце концов, с его отцом это сработало. Полицейский оторвал взгляд от собаки и снова перевел его на женщину.

Улыбнувшись при этом.

Сдержанно улыбнувшись.

— И какого рода расследование ты провела, Ина?

— Ну, я…

Она замялась, замешкалась и принялась безостановочно гладить пса по голове. Ларс не знал ни одной собаки в мире, которой бы это нравилось. Вот и эта мелочь выглядела весьма недовольной и пыталась увернуться от поглаживаний.

— Что ж. — Немка вновь обрела дар речи. — Все утверждают, что Кнут, вероятно, задремал, когда пришел в амбар покурить. И что предполагаемый поджигатель просто его не заметил, пока был занят своим делом.

— Неужели? — Пожалуй, до поры до времени он не будет распространяться о том, что эта теория потеряла свою актуальность. Молодой человек внимательно смотрел на нее и даже не вздрогнул, когда она сделала еще один шаг к нему.

— Но этот Кнут вообще не курил.

Ларс постарался сохранить невозмутимое выражение лица. Это действительно неожиданная деталь, ведь именно так под протокол заявляли старушка и Сванте.

— Ты уверена? — Он попытался придать голосу непринужденность, но чувствовал, что удается ему это лишь отчасти.

Ина вдруг шагнула ближе к нему. От нее пахло кондиционером для белья.

— Вчера ночью я заглянула, — сказала, нет, шепнула она, — в дом Кнута.

Ларс одарил ее укоризненным взглядом, однако Ина тут же пожала плечами.

— Я осталась снаружи, — уточнила она. — Посветила в окно фонариком. — Ина поколебалась. — Ну ладно, во все окна. — Немка снова сделала длинную паузу, будто нагнетая необходимое напряжение. — Кроме того, дверь террасы была приоткрыта.

— Значит, ты проникла в дом?

— Боже, нет! — Она подняла ладони. — Просто просунула голову внутрь.

— И? — спросил немного раздраженный Ларс.

— Ну… ничего, — быстро отозвалась она. — Я не увидела там ни пепельниц, ни пачек с сигаретами на столах или полках. На столике в саду за домом тоже ни одной пепельницы.

— Хм…

Он задумался, всю ли правду она ему рассказала. По какой-то необъяснимой причине он допускал, что немка тщательно осмотрела дом изнутри. Нужно будет указать на это своим парням, когда они придут в дом искать новые зацепки. Ларс мысленно выругался. Главное, чтобы ее дилетантское рысканье не уничтожило важные улики.

— Это ведь странно, тебе не кажется? — уточнила Ина.

«Более чем», — подумал Ларс, а вслух сказал:

— Тогда почему пожилой господин с фейерверком и старая, плохо слышащая женщина сказали, что он пошел в амбар покурить?

По лицу Ины он понял, что она задавала себе тот же вопрос. Пес спрыгнул с ее рук и с полуоборота приземлился лапами на землю. Затем сразу же бросился обратно к штанине Ларса и начал тереться об нее.

Ина виновато улыбнулась.

— Думаю, ты ему нравишься. — Однако в следующую секунду черты ее лица снова стали серьезными. — Может, они ничего не сказали, — продолжила разговор она, — потому что им есть что скрывать.

Вдруг ее внимание отвлекло что-то за спиной Ларса. Проследив за ее взглядом, он увидел, что к нему приближаются коллеги.

— Зачем здесь столько полицейских? — Женщина выглядела заметно напуганной.

То, как она смотрела на него большими глазами, на крошечный миг напомнило ему о матери. Вздохнув, он сделал над собой усилие и выложил правду:

— Кнута убили.

Он решил дать ей время осмыслить услышанное и справиться с шоком. Немка как-то странно на него смотрела. Как собака с доверчивыми глазами — трогательно, но явно давая понять, что проголодалась. И тогда он рассказал ей о результатах экспертизы, сам не зная, зачем это делает. Сообщил, что теперь они ищут не только поджигателя, но и убийцу. Опять же, то, что все улики вели к ферме, ему объяснять не пришлось. Она и сама об этом догадалась. И Ларс в очередной раз восхитился ее проницательностью. Из нее определенно получился бы хороший следователь.

Часть 7

ШВЕДСКИЙ ДЛЯ НАЧИНАЮЩИХ

Sambo

Благозвучное слово, обозначающее пару, которая живет вместе, не будучи в браке.

Глава 19

Один из обычаев гласит, что на Мидсоммар необходимо собрать семь разных полевых цветов и положить их на ночь под подушку. Если после этого тебе приснится конкретный человек, то он станет самой большой любовью в твоей жизни. Агнета знала об этом обычае с ранних лет. Мать клялась, что он работает, а ее подруга детства Дженни каждый год видела во сне очередную великую любовь всей своей жизни, с которой вскоре сходилась, но потом снова расставалась, чтобы освободить место для следующей великой любви. Агнета же никогда не принадлежала к числу тех, кем движут суеверия, обычаи и установленные порядки… хотя ей нравились эти романтические традиции, и она с удовольствием передала бы их своим собственным детям. Но ей не было даровано это счастье. Зато она нашла великую любовь. Наверное, это и так больше, чем все, на что может надеяться женщина. И тем не менее каждую середину лета она по-прежнему собирала букет полевых цветов и клала под подушку ровно семь разных цветочков. Причем делала это даже тогда, когда ее уже давно завоевал Вигго. Несомненно, именно он стал любовью всей ее жизни. Но снился ли он ей когда-нибудь в ночь Мидсоммара? Нет!

Агнета вспомнила свое детство, как танцевала вокруг майского дерева с цветочным венком в волосах. В памяти всплыли и еще более ранние моменты: когда она сидела с перепачканными травой коленями на лугу за домом, на своем любимом месте, прямо возле темно-фиолетового куста сирени. Там под пристальным взглядом матери она сплетала луговые цветы в пестрый венок. Мысль о матери, в свою очередь, навеяла воспоминания о вкусе ее любимого черничного пирога. Ничто так не воскрешало в ее душе вкус детства, как этот пирог.

— Чему ты улыбаешься?

Агнета замерла, не закончив завязывать бант, и посмотрела на свою гостью.

— Окунулась в воспоминания.

Теперь она и сама почувствовала, как на лице расцветает улыбка. Приподняв тунику, она слегка помотала ею вверх-вниз, чтобы стало чуть прохладнее. В эллинге, где зимой хранились гребные лодки и катамараны, стояла невыносимая жара. Сванте и Янис складировали здесь все необходимое для предстоящего праздника середины лета, в частности заготовки для венков, которыми будет украшено майское дерево. Сейчас она вплетала в венки синие и желтые ленточки и была рада, что Ина ей помогала. Она вообще была рада присутствию немки. По какой-то неведомой причине это шло ей на пользу.

— Я столько раз в жизни отмечала праздник середины лета. — Она отложила готовый бант в сторону и взяла следующие синюю и желтую ленты. — Он всегда проходит бурно, так что воспоминаний у меня много.

Перебирая ленты, она посмотрела на Ину, которая тоже пробовала свои силы в создании бантов, и у нее даже неплохо получалось.

— Что ты знаешь о Мидсоммаре? — спросила она у сидящей с противоположной стороны стола собеседницы.

Ина замерла на середине движения и приняла задумчивый вид. Вьющиеся каштановые волосы свисали ей на лоб, напоминая тонкие ветви кудрявой ивы.

— Немного, — наконец призналась она. — Это праздник в честь летнего солнцестояния. Главное, что я о нем знаю, — это что вы, шведы, в этот день пьете очень много алкоголя.

Агнета искренне рассмеялась.

— Это правда. На Мидсоммар алкоголь льется рекой в огромных количествах. — Она весело подмигнула Ине. — И я заранее с ужасом жду дня после праздника. — Сказав это, шведка вмиг снова стала серьезной. — Но мы не только пьем много алкоголя, — уточнила она. — Еще мы много поем и танцуем. А ты танцуешь?

— Очень редко, — призналась Ина. — Мой бывший муж не очень-то любил танцевать. А в одиночку…

Агнета кивнула. После смерти Вигго она тоже не ходила на танцы. И ей этого не хватало. Не хватало Вигго. Как ни странно, из всех людей именно Ина приносила ей утешение. Она покачала головой, изумившись этой шальной мысли. Ей бы следовало прямо сейчас схватить ножницы и вонзить их в горло немки. Да, определенно!

Но, разумеется, она этого не сделала. Разве Ина виновата в том, что Вигго вел двойную игру?

И все же сейчас Агнета больше всего нуждалась в утешении. Мидсоммар на этот раз пройдет под несчастливой звездой. Настроение на ферме царило, мягко говоря, подавленное. Это будет первый праздник без Вигго. Кроме того, ни у кого не укладывалось в голове, что Кнута на самом деле убили. И тем не менее это так. Строгие опросы полицейских занимали мысли каждого, тем более те предполагали, что преступник может находиться среди них. Абсурдная мысль, считала Агнета. Обычно она старалась не поддаваться унынию, оставаться жизнерадостным человеком и не опускать руки под ударами судьбы. Ведь они — часть жизни. Но в последнее время жизнь ее изрядно потрепала.

— Танцы — лучшая часть праздника. — После некоторого колебания она добавила: — И шнапс, конечно же.

Обе весело рассмеялись.

Агнета завязала идеальный бант.

— На Мидсоммар мы отмечаем самый длинный день в году. Его еще называют белой ночью, потому что дальше на севере солнце не заходит.

У немки это, похоже, не вызвало особого восторга, и она поджала губы.

— Наверное, мне понадобится много алкоголя, — тихо пробормотала Ина себе под нос и затем серьезно посмотрела на Агнету. — Позавчера, за ужином у твоей свекрови…

— Да?

— Тебе ничего не бросилось в глаза?

Агнета вздохнула. Отчасти потому, что ее застала врасплох внезапная смена темы, но в основном потому, что на самом деле кое-что заметила.

— Эшли, — выпалила она. — Ты имеешь в виду ее реакцию на брелок?

Ина нахмурилась. Она имела в виду совсем не это.

— Почему Эшли? — тут же переспросила она. — Вообще-то я говорю о реакции твоей свекрови.

Агнета подняла брови.

— А как вела себя Эбба?

Ина, казалось, подыскивала нужное слово. Уголки ее рта задергались.

— Ну-у, — протянула она, — как-то подозрительно. Как будто что-то знает о ключе, но не хочет в этом признаваться.

— Ерунда! — Агнета резко помотала головой. — Неужели ты не заметила интерес Эшли? Взять хотя бы то, как она стремилась узнать о нем все подробности?

— Конечно, заметила. Но ей же просто было любопытно.

— Даже слишком, как по мне.

Ину ее слова явно не убедили. Она завязала бант, но не потянулась за следующими лентами, а вместо этого положила ладони на стол и пристально посмотрела на Агнету.

— Я все еще думаю, что Эбба…

Она прервалась на полуслове и уставилась куда-то за спину Агнеты. В тот же момент в открытых воротах эллинга шевельнулась темная тень, от которой донеслось мрачное:

— Tjena!^[52] Вот ты где!

Агнета обернулась и посмотрела в хмурое лицо Матса. Казалось, что его фигура заняла весь дверной проем. Это впечатление усиливалось еще и тем, что он уперся руками в бока. Мужчина смотрел на нее с нескрываемым упреком.

— А тебе не все ли равно, где я? — холодно отозвалась Агнета. С этими словами она отвернулась, вновь сосредоточившись на лентах. Но уже в следующую секунду опять повернулась к нему, потому что не хотела сидеть к нему спиной. Ина подняла руку и махнула ему в знак приветствия.

Матс шагнул ближе к столу, опустил взгляд на банты.

— Для праздника? — спросил он кислым тоном.

— Как и каждый год! — Агнета с вызовом посмотрела на него.

— Целая толпа людей во дворе… — Он скорчил гримасу, словно надкусил лимон.

— Ты тоже приглашен. — Ей потребовалось сделать над собой усилие, чтобы это сказать. И все же она говорила искренне.

Матс лишь поднял руку и тут же опустил. Взяв со стола один из готовых бантов, он внимательно его осмотрел. Хмыкнув, он положил его обратно и какое-то время молчал. Агнета затылком чувствовала на себе его тяжелый взгляд. Вдова подавила дрожь.

— Астрид рассказала мне о ключе, — неожиданно произнес он, заставив Агнету замереть. Ее взгляд метнулся на противоположную сторону стола. Судя по виду Ины, немка испытывала те же эмоции.

— Астрид? — переспросила Ина. — При чем тут Астрид?

Агнета тоже была в замешательстве. Они не рассказывали ей о ключе.

— Она узнала от Эшли, — нехотя пояснил Матс.

— Эшли рассказала Астрид о ключе? — Агнета больше не могла скрывать своего изумления.

— Нет, но она слышала, как Эбба и Эшли о нем говорили. У нее в магазине.

— Почему мы вообще это обсуждаем? — вмешалась в диалог Ина. — Какое это имеет значение?

Матс перевел взгляд на нее.

— Какое значение? — Его голос зазвучал мрачно, как рой жужжащих ос. Однако, как с удовлетворением отметила Агнета, Ина выдержала грозный взгляд. — Я хочу его увидеть. — Матс повернулся к шведке. — Ключ, который вы нашли.

— Какое тебе дело до того, что мы нашли? — Она сердито уставилась на него.

— Потому что он мой, — коротко заявил он.

— Прости… что?

— Вы нашли ключ на моей земле!

Агнета ахнула, подбирая подходящие слова, чтобы выкрикнуть их этому наглецу в лицо.

— Почему это охотничий домик Вигго — твоя земля? — опередила ее Ина.

Матс повернулся к ней.

— Потому что охотничий домик находится на той части территории, которую Вигго переписал на меня. И ты не получишь ее обратно, пока не выплатишь свои долги. — Он высокомерно рассмеялся, опять обращаясь к Агнете. — Но с твоими неуплатами до этого еще далеко. Так что это в большей или меньшей степени мой охотничий домик, а значит, и ключ тоже мой.

— Это просто смешно! — сердито фыркнула Агнета. — Это хижина Вигго!

— Это была его хижина, — уточнил Матс. — Как я уже сказал, она находится на том участке леса, который он передал мне. Я лишь позволил ему и дальше пользоваться хижиной. Но теперь, после его смерти…

Агнета с трудом взяла себя в руки. Она пыталась оценить, не блефует ли Матс. Нужно будет обязательно заглянуть в договор, но здесь и сейчас она даже не думала отступать.

— Я не знаю ни о каком ключе, — заявила она и кивнула Ине. — А ты?

Та развела руками:

— Ключ? Какой ключ?

Обе одновременно изобразили невинное выражение на лице и посмотрели на Матса, который переводил внимательный взгляд с одной на другую, прищурив и без того узкие глаза. Он поднял указательный палец, указывая сначала на немку, а потом на Агнету.

— Ну подождите у меня… — прошептал он и, развернувшись, без единого слова выскочил из эллинга.

Этот человек умел как никто другой уходить эффектно.

Агнета некоторое время молча смотрела на Ину. На лице немки отражалось то же беспокойство, что и у нее.

И в этот момент Агнета приняла решение. Она не будет молча терпеть его постоянные угрозы. Только не в этот раз. Сделав глубокий вдох, вдова встала и устремилась за ним.

— Эй, ты куда? — крикнула Ина ей в спину. — Ты же не собираешься делать глупости, правда?

Глава 20

Пару секунд Ина молча стояла и смотрела вслед Агнете, которая уверенно вышла за ворота эллинга. И хотя ее руки были опущены, ладони сжались в кулаки.

— Матс! — послышался снаружи сердитый оклик Агнеты. На Ину он подействовал как сигнал к действию. Она выскочила из-за длинного стола и последовала за шведкой.

На улице ее встретило яркое послеполуденное солнце. Пришлось сначала проморгаться, чтобы хоть что-то видеть. Наконец Ина различила Матса, который стоял перед домом Астрид и наблюдал, как та снимает белое белье с веревки и складывает в корзину. Они обменялись парой слов, и Матс пошел дальше.

— Стой! — со злостью крикнула Агнета.

Ина сделала как раз наоборот и поспешила за ней, но замешкалась, когда Матс остановился и медленно обернулся. Мужчина терпеливо подождал, пока Агнета его догонит.

— Как ты смеешь так бесцеремонно со мной разговаривать! — напустилась на него она. — Постоянно мне угрожать!

Подбоченившись, вдова задрала подбородок.

— Вспомни, кем Вигго был для тебя все эти годы, — продолжала горячиться она. — Твоим лучшим другом!

Матс, в свою очередь, сделал шаг в сторону Агнеты и, к ужасу Ины, поднял кулаки, словно собрался с ней боксировать.

— Тогда позволь мне рассказать тебе кое-что о твоем расчудесном Вигго! Это я постоянно вытаскивал его из долговых передряг. И продолжал одалживать ему деньги только в знак своей доброй воли. Это была честная сделка!

— Ты безжалостно воспользовался его положением! — перебила Матса Агнета.

Тот невозмутимо продолжил:

— Это касается и хижины в лесу. Поэтому твои выходки — это воровство. Слышишь меня?

«Конечно, слышит», — подумала Ина. В конце концов, Матс стоял так близко к ней, что наверняка забрызгал своей слюной.

— Ключ принадлежит мне по праву. Ох, врезать бы тебе за то, что ты его мне не отдаешь!

— Да ну?! — Агнета еще более дерзко выпятила подбородок. — Тогда давай, сделай это! Врежь мне!

И Матс в самом деле поднял руку, но остановился. Все больше и больше людей выходили из домов, чтобы понять причину криков. Ина увидела на причале Эшли, одной рукой прикрывающую глаза от солнца.

Матс опустил кулак. Наверное, в этот момент он осознал, что за ним наблюдают. Его взгляд метнулся к мастерской, где показалась тень Яниса. В руках парень держал трубные клещи и пристально смотрел на Матса. Ина задалась вопросом, действительно ли этот инструмент понадобился ему для работы.

Матс что-то произнес, но так тихо, что Ина ничего не разобрала. И вдруг, безо всякого предупреждения, рука Агнеты взметнулась вверх.

— Я тебя убью! — Она отвесила ему звонкую пощечину. Удар был настолько громким, что даже козы прекратили блеять. Пораженная Ина закрыла рот рукой. Янис покачал клещи в руках, как топор, и пошел вперед.

Ина сделала то же самое. По крайней мере, собиралась сделать. Она уже выставила одну ногу вперед, но вторая никак не хотела двигаться. В любом случае она бы опоздала. Матс на мгновение застыл, широко разинув рот и схватившись за левую щеку. Даже с большого расстояния Ина увидела, как в его глазах вспыхнула ярость. Он снова замахнулся. Ина ожидала худшего, и даже Агнета сделала шаг назад. На всю округу разнесся крик молодого человека с клещами для труб, который мчался к ним, как разогнавшийся локомотив.

— Эй! — заорал он. Отрывистый звук напоминал львиный рев.

К тому времени, когда Ина добралась до Агнеты, та побелела как полотно. Или как мука в пекарне.

Часть 8

ШВЕДСКИЙ ДЛЯ НАЧИНАЮЩИХ

Mambo

Не танец, а повзрослевший ребенок, который продолжает жить с родителями.

Глава 21

Стонущая и запыхавшаяся Ина села за длинный стол, накрытый прямо возле озера. Она совсем выдохлась, а по спине струился пот. Уже и не вспомнить, когда в последний раз она так переутомлялась. Ина протанцевала вокруг майского дерева бессчетное множество кругов вместе с жителями фермы и совершенно посторонними людьми, распевая совершенно незнакомые ей песни. Снова и снова брала за руки других людей, детей всех возрастов. В конце концов она оказалась между Агнетой и Сванте, которые еще больше увеличили темп и показали ей, что на самом деле значит танцевать вокруг майского дерева. Пока у нее не закружилось все перед глазами и в голову не ударил шнапс из морошки, который при каждом удобном случае каким-то образом появлялся в ее бокале.

Теперь она сидела на стуле за накрытым столом и пыталась взять себя в руки. Вокруг нее по-прежнему все вращалось. Обмахиваясь салфеткой, Ина не могла стереть с лица улыбку. Сванте сидел рядом с ней, тоже тяжело дышал и улыбался от уха до уха. Длинные волосы он завязал в хвост и был одет в белую льняную рубашку без воротника с закатанными выше локтя рукавами. Ина в очередной раз восхитилась его подтянутой фигурой. А когда вспомнила мужчин из своего клуба пилатеса в Бабельсберге, поняла, что это небо и земля. Многие мужчины возраста Ины отличались либо худобой, либо полнотой, но уж точно не жилистостью и мускулистостью. И уж тем более не такой вопиюще загорелой кожей, как у Сванте. И снова она не могла не отметить, насколько красив этот мужчина. Он сиял, как солнце, и хлопал в ладоши в такт аккордеону. Заметив взгляд Ины, он перестал хлопать и указал на молодую девушку, стоявшую в конце стола и игравшую на аккордеоне.

— Хорошо играет! — восторженно сказал он. — Почти так же хорошо, как Кнут.

— За это надо выпить, — решила Агнета, которая сидела прямо напротив них и уже держала в руках три рюмки со шнапсом. Сванте и Ина взяли по одной. Ина храбро произнесла: «Skål», после чего залпом выпила ее содержимое. В то время как Сванте даже не поморщился, она отреагировала по полной программе. Начиная с того, что скривилась, и заканчивая тем, что закашлялась и принялась стучать себя по груди. Ина просто не привыкла к столь крепким напиткам. Она быстро налила из графина стакан колодезной воды и выпила его одним махом. Ведь именно так учила ее мама. Если уж пьешь алкоголь, то придерживайся одного вида и всегда разбавляй его водой. До сих пор этот совет всегда срабатывал.

Совсем без сил, она откинулась на спинку стула и стала рассматривать окружающую обстановку. Перед майским деревом собрались пары и танцевали багг. Невероятно, сколько людей съехалось на ферму Тингсмола. Словно саранча! Но надо признать, красиво одетая саранча: все в светлом, в основном в белом. У девушек в волосах красовались цветочные венки. Но особенно ее впечатлили люди, нарядившиеся в традиционные костюмы. Атмосфера на ферме Тингсмола напомнила ей «Мы все из Бюллербю» — сериал, который она обожала в детстве. Только в нем никогда не говорилось о том, как шведы любят выпивку. Она не успевала пить воду с такой же скоростью, с какой ей протягивали бокалы с крепкими напитками.

Ина пребывала в отличном настроении и даже приветливо улыбнулась хозяйке сувенирной лавки, сидевшей по диагонали от нее. Та занималась изготовлением очередной войлочной куклы. Она посмотрела на Ину поверх скатанного комка войлока, лежащего рядом с ее тарелкой, полной обгрызенных куриных ножек, но тут же демонстративно отвернулась в другую сторону, поправляя длинной иглой камвольную шерсть.

Ина пожала плечами. Невозможно завоевать все сердца в мире.

Зевс лежал у ее ног и надеялся, что под стол приземлится что-нибудь съедобное. Причем особой избирательностью он не отличался. Ина держала в поле зрения двух мальчишек, которые ели маленькие колбаски: когда одна из них упадет на траву, было лишь вопросом времени. Наверняка как раз этого пес и ждал.

Ина опустила руку, чтобы погладить его, но тут он ни с того ни с сего разразился диким лаем и подпрыгнул. Ина так испугалась, что чуть не опрокинулась назад вместе со стулом, если бы Сванте рефлекторно не схватился за спинку.

— Спокойно, — предупредил он. — Полегче на крутых поворотах.

— Tack^[53], — поблагодарила его Ина. Однако все ее внимание занимал вопрос, что нашло на Зевса, который, виляя хвостом, целеустремленно побежал мимо стола к двум людям неподалеку.

Ине пришлось присмотреться дважды, прежде чем она узнала в одном из мужчин Ларса. Она впервые видела полицейского не в форме. Молодой человек принарядился по случаю праздника: на нем были светлые брюки с широкими подтяжками и рубашка. На голове — модная серая кепка в крапинку. Ина считала, что такой фасон очень стильно смотрится на мужчинах. На контрасте с Ларсом сразу бросалась в глаза блестящая лысина стоящего рядом с ним мужчины намного ниже ростом. Он тоже пришел в белой рубашке, только поверх нее был серый жилет, застегнутый на все пуговицы — им бросал вызов объемный живот. И тем не менее жилетка ему очень шла. Мужчина казался на несколько лет старше Ины. Носом и глазами он был очень похож на Ларса, из чего она сделала вывод, что это его отец.

Полицейский изо всех сил пытался стряхнуть с себя Зевса, который мгновенно прицепился к его голени. Но справиться с проявлениями собачьей любви смог лишь после того, как передал две бутылки, которые держал в руках, мужчине рядом с ним. Подняв пса перед собой, как полный подгузник, Ларс просканировал глазами стол. И, заметив Ину, направился прямо к ней.

— Твоя собака! — сказал он. И все. Причем прозвучало это не очень доброжелательно. Ина подхватила виляющего хвостом Зевса и засунула его под стол, где пес затаился в ожидании, пыхтя и не сводя глаз с полицейского. Ине это показалось невероятно трогательным.

— Ларс! Хорошо, что ты пришел. — Агнета встала и обошла стол. В знак приветствия она обняла полицейского.

«Какой теплый жест», — подумала Ина. Хотя во время объятий молодой человек выглядел крайне неловко. Она могла его понять. Совсем недавно он и его коллеги досконально проверяли каждого жителя фермы в поисках новой информации об убийце Кнута.

— Я тоже кое-что принес. — Указав на лысого мужчину, он добавил: — Не старика. Водку.

Тот как по команде протянул хозяйке обе бутылки. Агнета приняла их с горячей благодарностью.

— В этом не было необходимости.

Ларс отмахнулся:

— Просто небольшой подарок. Благодарность за то, что позволили нам отпраздновать Мидсоммар вместе с вами.

— А как зовут твоего отца? — спросила Ина, которая уже не сомневалась в своей догадке.

Невысокий мужчина повернулся к ней с обворожительной улыбкой.

— Я — Уве.

Она с интересом к нему присмотрелась. Отец Ларса, несомненно, когда-то был привлекательным мужчиной. Хотя, по ее мнению, он и в старости отлично выглядел. Рука Ларса переместилась за голову и нервно почесала затылок.

— Хотя папа уже довольно давно живет в Вернаму, он еще не совсем освоился.

— Это потому, что у меня много дел, — тут же оправдался Уве. — Я очень занятой человек.

— Начнем с того, что ты на пенсии, — укоризненно произнес Ларс. — И даже сейчас не нашел занятия получше, чем копаться в старом хламе.

— В художественно-исторических артефактах, — возразил Уве, демонстрируя улыбку, которая сразу же покорила Ину. Этот человек определенно обладал харизмой. — А искусством и культурой насытиться невозможно. Но это вам, молодым, еще только предстоит понять.

— А еще есть жизнь здесь и сейчас. — Ларс усмехнулся, но куда печальнее, чем его отец. — И было бы неплохо, если бы ты не только жил прошлым, но и принимал участие в настоящем.

— Эта жизнь или прошлая… — просияла улыбкой Агнета. — Сегодня Мидсоммар, а наши предки праздновали его еще сотни лет назад! — Она хлопнула в ладоши. — Сейчас вы здесь, и мы этому рады. Располагайтесь и выпейте с нами.

Словно из ниоткуда она наколдовала сразу несколько полных рюмок и вручила их двум мужчинам, Сванте и Ине.

— Skål!

— Skål! — Ина содрогнулась, однако, набравшись храбрости, справилась и с этой рюмкой. У нее до сих пор кружилась голова. Девушка с аккордеоном заиграла новую мелодию, которая показалась Ине знакомой. Но лишь после того, как к песне присоединилось несколько голосов, она узнала Waterloo группы ABBA.

Она снова опустилась на стул. Ей срочно нужно переключиться на более низкую передачу.

«А впрочем, что в этом такого?» — усмехнулась она про себя.

В момент умиления, глядя на Ларса и его отца, она подумала о своей дочери, ведь именно по ней она по-настоящему скучала. И за следующей рюмкой морошкового шнапса поклялась себе, что первым делом снова наладит с ней контакт, как только вернется в Германию. Больше она от Ины так легко не отмахнется. В конце концов, как мать Ина обязана сглаживать острые углы. Даже если дочь не права по всем пунктам.

Размышляя об этом, она не сводила глаз с Ларса. Он приехал сюда не по службе, вместе с отцом. Однако его поведение говорило о другом. Молодой человек сразу же направился к свободному месту рядом со Сванте и Эббой и вовлек их в пустяковую поначалу беседу, которая быстро перешла в разговор о Кнуте. Его взгляд то и дело останавливался на сгоревшем амбаре.

Ина с любопытством прислушивалась, но из-за болтовни остальных не могла разобрать ни слова.

Зато их лица говорили сами за себя.

Сванте выглядел все несчастнее, а Эбба подозрительно часто тянулась ухом к Ларсу, заставляя его повторять вопросы.

До Ины долетали только обрывки фраз вроде «сигарета» и «курение».

Внезапно Ларс повысил голос:

— Я ХОЧУ ЗНАТЬ, ПРИГОТОВИЛИ ЛИ ВЫ МНЕ УЖЕ СПИСОК АДРЕСОВ! АДРЕСОВ ВАШИХ КЛИЕНТОВ! — Последние слова он буквально выкрикнул на ухо Эббе, сложив ладони воронкой.

Отец протянул ему рюмку — видимо, чтобы он успокоился. Сванте воспользовался этим отвлекающим маневром, чтобы взять себе еды с другого столика. Его место заняла Агнета и еще раз поблагодарила Ларса за то, что он пришел.

— У тебя не должно сложиться плохого впечатления о нашей ферме, — услышала Ина ее слова.

Ларс нахмурился:

— Я никогда не говорил, что это так.

— Нет, но сгоревший амбар и Кнут…

— Признаю, я еще не исключил мошенничество со страховкой.

Агнета натянуто рассмеялась.

— Глупости. Вскоре после смерти Вигго я аннулировала все страховые полисы, кроме обязательных. В том числе и страховку от пожара на амбар. — Теперь и она взглянула в сторону сгоревшего сооружения. — Кто мог этого ожидать?

— Что деревянная постройка сгорит? — в голосе Ларса сквозил сарказм, и Агнета немного погрустнела.

— Я допустила ошибку, знаю. И теперь нам самим придется за это расплачиваться.

— Хватит уныния! — Эбба резко встала и хлопнула ладонями по бедрам. Сжимая в руках сумку, она направилась к началу ряда столов. — Раз уж мы все здесь собрались… — Ее слегка скрипучий голос прозвучал сквозь звучание аккордеона, и музыка смолкла. Головы присутствующих повернулись направо, где рядом с молодой исполнительницей стояла Эбба и терпеливо ждала, пока все обратят на нее внимание. На ней было платье бежевого цвета, а в волосах даже красовался венок. — Разу уж мы все здесь собрались, — повторила она, — я бы хотела вспомнить тех, кого в этом году уже нет с нами. — Женщина прочистила горло, и многие воспользовались этой паузой, чтобы обменяться печальными взглядами. — В первую очередь, конечно, Кнута, которого смерть так неожиданно отняла у нас несколько дней назад.

Некоторые опустили глаза.

— Но также я хотела бы вспомнить о своем сыне, — продолжила Эбба. — О Вигго. — Она встретилась глазами с Агнетой и выразительно ей кивнула. — Это первый Мидсоммар без него. — С трудом сохраняя самообладание, старушка подняла руку и вытерла навернувшиеся слезы. — Вот почему я подумала, что будет хорошей идеей, если он тоже немного поучаствует в нашем празднике.

Все смотрели на Эббу. Вопросительно. Заинтересованно. Встревоженно. Она успокаивающе подняла руки.

— Не волнуйтесь, я знаю, вы считаете, что с меня станется, но я не выкапывала его труп, чтобы он в прямом смысле мог посидеть за нашим столом. — Откуда-то донеслись полные облегчения смешки. — Хотя также я знаю, — продолжила Эбба, — что в некоторых частях Индонезии мертвецов выкапывают каждый год, чтобы они отмечали праздники вместе с живыми.

Смех прекратился.

Эбба снова вскинула руки.

— Но я отвлекаюсь. К чему я это говорю: я нашла старые фотоальбомы. — Она торжественно подняла тяжелую джутовую сумку и водрузила ее на край длинного стола.

Вытаскивая один альбом за другим, старушка совала их в руки людям, сидящим к ней ближе всех.

— Полистайте их. Вспомните времена, которые вы провели с моим сыном.

Она снова перевела взгляд на Агнету. Затем одним плавным движением повернулась к Ине. Та не увидела в выражении ее лица ничего враждебного, наоборот. Эбба одарила ее такой доброй улыбкой, что на сердце потеплело.

— За Вигго, — проговорила Эбба и подняла рюмку. — Skål!

Прошло совсем немного времени, прежде чем первый альбом добрался до Ины. Спустя две рюмки шнапса и стакана ледяной воды он появился перед ней в развернутом виде, демонстрируя черно-белые детские снимки Вигго. Белые рамки вокруг них были чуть ли не больше самих фотографий. Ине пришлось сильно наклониться, чтобы разобрать детали. Вигго в детской машинке. Вигго в костюме ковбоя. Вигго под рождественской елкой примерно с него высотой. И Вигго в снегу. Было бы ложью утверждать, что она что-то почувствовала при виде этих снимков. Она не знала Вигго в первые годы его жизни— и поэтому будто смотрела на незнакомого ребенка. По большому счету она не узнавала Вигго на этих фотографиях. У него были соломенно-светлые волосы и мягкие, почти девичьи черты лица. А лицо взрослого Вигго отличалось характерной угловатостью. Мужественностью. Только глаза почти не изменились. До самой последней их встречи в них по-прежнему светилась мальчишеская дерзость. Словно подчиняясь чужой воле, она взглянула на Агнету, которая не сводила повлажневших глаз с альбома. Ина снова ощутила угрызения совести. Имела ли она право находиться здесь и праздновать со всеми этими людьми, самыми близкими друзьями Агнеты и Вигго? Быть может, дело в морошковом шнапсе, но внезапно она почувствовала себя не в своей тарелке, как полная дура.

Видимо, она слишком долго смотрела на Агнету, потому что та подняла голову и ответила ей вопросительным взглядом. Ина улыбнулась ей, и собственное лицо вдруг показалось ей странным. Наверняка она сейчас дебильно лыбится, как настоящая пьяница. Хотя на самом деле не опьянела. Пока еще…

— Сядешь ко мне, Ина? Тогда мы сможем вместе посмотреть на фотографии.

Ина сглотнула и некоторое время не двигалась, не зная, что сказать. На самом деле ей хотелось встать, убежать в свой домик и собрать вещи. Она поднялась со стула, однако вместо того, чтобы поддаться порыву, неестественно радостно ответила:

— Конечно!

Стоило Ине занять место рядом с Агнетой, как та накрыла ее ладонь своей и взглянула на нее, не поворачивая головы.

— Я знаю, что ты чувствуешь, — заговорила она. — Но не сомневайся, для меня очень много значит твое присутствие здесь. — В ее улыбке отражалось нечто непостижимое, но она казалась абсолютно искренней. — Я очень рада познакомиться с тобой.

— Спасибо, Агнета. А для меня очень много значит, что ты это говоришь.

— Skål! — раздалось напротив. Агнета и Ина одновременно подняли глаза от альбома и увидели Сванте, ухмыляющегося им с поднятым бокалом. — За Агнету и Ину! — воскликнул он. — За двух женщин, которые показали всем нам, что такое настоящее величие!

Ина ничего не могла с собой поделать. Набравшись храбрости, она взяла следующую рюмку и осушила ее. На этот раз там оказался не морошковый шнапс, а чистая водка.

— Прелюбопытнейший кадр, — донесся до ее ушей голос отца Ларса, пока она еще пыталась справиться с крепостью алкоголя.

Она увидела, как Агнета подалась вперед, чтобы взглянуть на снимок, в который Уве только что ткнул пальцем.

— На котором я танцую с Вигго? — прищурившись, спросила шведка. Ина тоже наклонилась, чтобы взглянуть на фотографию. Поскольку отец Ларса сидел по другую сторону стола, изображение было перевернуто, отчего разобрать детали было еще сложнее.

Агнета рассмеялась, потерявшись в воспоминаниях.

— Здесь мы с Вигго на благотворительном балу в Стокгольме, куда нас пригласил телеканал SVT1. — Она улыбнулась. — С тех пор пролетело столько лет… Тогда мы были еще молоды.

Перед ними лежала слегка пожелтевшая цветная фотография восьмидесятых годов. Вигго в те времена носил ужасную прическу маллет: спереди волосы стригли коротко, а сзади оставляли длину до лопаток. Тогда у него еще были густые темные волосы. Ина хорошо помнила то время. В те годы их общение впервые прервалось. Наверное, потому, что каждый старался создать гармоничный брак.

На фото Вигго самозабвенно улыбался, с озорством глядя на свою партнершу по танцу. А от вида Агнеты Ина буквально потеряла дар речи. Она была не просто симпатичной женщиной, а настоящей красавицей.

На фотографии она стояла в сиреневом платье с открытыми плечами, расшитом пайетками, с замысловатой прической и приподнятой с помощью фена челкой, слегка завитой по бокам. Она была похожа на одну из старлеток в сериале «Династия»^[54]. Судя по этому снимку, Агнета вполне могла сделать карьеру модели. Ина почувствовала, как в душу закрадывается чувство неуверенности. Чего Вигго мог хотеть от нее, если дома его ждала такая красивая, идеальная женщина? Ина так сильно отличалась от шведки. Неужели дело как раз в этом?

— Ожерелье с кулоном, — заметил Уве. — Чрезвычайно… импозантное.

Ина подняла голову, одновременно задаваясь вопросом, когда в последний раз слышала, чтобы кто-то использовал слово «импозантный». Украшение, на которое указывал палец Уве, представляло собой изящную золотую цепочку с подвеской в виде креста, на вершине которого находилась корона со сверкающими драгоценными камнями. Уве потянулся к карману жилета, достал монокль и вставил его в правый глаз.

— Пап, — выразительно сказал ему заметно раздраженный Ларс тем особенным тоном, который Ина слишком хорошо помнила по собственной дочери.

— Отстань. Я просто быстро взгляну.

Его сын закатил глаза.

— Исключительная красота, — произнес Уве.

— Спасибо, это очень лестно, — улыбнулась довольная Агнета.

— Ты тоже, конечно, моя дорогая. Но вообще-то я имел в виду ожерелье.

— О…

Ина пригляделась к цепочке с кулоном, но не нашла в ней ничего особенного. На ее вкус, оно смотрелось чересчур громоздко на хрупкой шее молодой женщины.

— Его подарил мне муж, — улыбнулась Агнета. — Помню, как он настоял, чтобы я его надела, поскольку считал, что синий цвет камней подчеркивает мои глаза.

— О, определенно подчеркивает. — Уве поднял на нее взгляд и кивнул.

— А что не так с кулоном, пап? — немного нетерпеливо спросил Ларс.

— Я не совсем уверен, — откликнулся тот, — но…

— Но что? — спросил его сын. Теперь в голосе полицейского Ина уловила отчетливое нетерпение.

— Думаю, я видел его раньше.

Агнета удивленно посмотрела на него.

— Не могла бы ты мне рассказать, откуда у тебя эта подвеска?

— Конечно. — Она дотронулась до своей шеи, словно до сих пор чувствовала на ней кулон. — Как я уже сказала, это украшение — подарок Вигго. — Она нахмурилась. — У меня было платье. — Она коснулась пальцем снимка. — Платье моей мечты, и я знала, что хочу надеть его на этот бал. Тот бал считался грандиозным событием. На него пригласили всех звезд шведского шоу-бизнеса, и красная дорожка превратилась в настоящий показ мод. С нескончаемыми вспышками камер и репортерами. — Она предавалась давно ушедшим воспоминаниям, и никто ее не перебивал. — На том мероприятии я готовилась исполнить свою новую песню. И естественно, хотела выглядеть на нем идеально.

— И, очевидно, неотразимо! — раздался голос отца Ларса. Комплимент попал точно в цель — щеки Агнеты буквально вспыхнули.

— Единственное, чего мне не хватало, — это подходящего к платью ожерелья. Я обошла все ювелирные магазины и бутики, но так и не нашла ничего стоящего. А потом Вигго вернулся из командировки и привез с собой это ожерелье. — Взгляд Агнеты стал отсутствующим, ладонь по-прежнему лежала на шее. — Поверить не могу, что я все это помню.

— Итак, папа, — заговорил Ларс, — что не так с ожерельем?

Все взгляды обратились к старику, который убрал монокль обратно в карман жилета. Его рот медленно приоткрылся и издал задумчивый чмокающий звук.

— Я не уверен на сто процентов, — сказал он, указывая на снимок подрагивающим пальцем. — Но, по-моему, этот кулон чрезвычайно похож на одно из исторических украшений нашего королевского дома.

Агнета испуганно посмотрела на него, а вокруг них разнеслось невнятное перешептывание.

— Но этого не может быть, — тут же возразила она. — Вигго случайно увидел ожерелье на антикварном блошином рынке и подумал, что оно идеально подходит к платью. Поэтому и купил его мне.

Старик кивнул, но затем покачал головой.

— Это малоизвестное украшение, королевская семья редко его демонстрировала. Я знаю о нем только потому, что много лет назад написал научную работу о знаках отличия и украшениях шведской короны. — Он замялся. — Как я уже сказал, абсолютной уверенности у меня нет. Но если бы мне довелось спорить, я бы не побоялся поставить на это кругленькую сумму. — Он глубоко вдохнул. — Конечно, это может быть и копия. Хотя… — Ина снова почувствовала в его голосе неуверенность. — Скажи, а подвеска все еще у тебя? Могу я на нее взглянуть?

Агнета помедлила. Сузила глаза, поджала губы.

— Мне очень жаль, — наконец произнесла она, — но у меня больше нет этого кулона.

— О, очень жаль, конечно. — Уве перешел к следующей странице в фотоальбоме. — Я бы с удовольствием посмотрел на него вблизи.

— Откуда ты так много знаешь о ювелирных украшениях? — поинтересовалась Эбба. Она бросила на мужчину скептический взгляд.

— Как я и говорил, — ответил Ларс вместо своего отца, — он был историком-искусствоведом и профессором художественного колледжа в Стокгольме. — Ларс рассмеялся, хотя прозвучал его смех совсем не весело. — Наверное, нет таких вещей, которых мой отец не знал бы о королевской семье.

У Эббы расширились глаза.

— Это очень интересно. — Она прогнала молодого человека, сидевшего рядом с Уве, и оперативно заняла его место. — Должна признаться, — произнесла старушка заговорщицким тоном, — что у меня тоже очень хорошие отношения с королевской семьей.

Ина воспользовалась моментом, чтобы повернуться к Агнете.

— Я одного не понимаю, — начала она. — Почему тебя пригласили на благотворительный бал и попросили выступить там?

— Ты же не серьезно! — Сванте недоверчиво смотрел на нее с противоположной стороны стола. Очевидно, он следил за их беседой.

Она вопросительно взглянула на него.

— Ты о чем?

— Ты не знаешь? — включилась в разговор Эшли. Правда, понять ее оказалось не так-то просто, так как в этот момент она поглощала большой кусок черничного пирога.

— Чего я не знаю? — Ина продемонстрировала, что может разговаривать так же раздраженно, как и полицейский.

— Предсказуемо, что она ничего не знает, — язвительно отозвалась Астрид, которая тем временем приделывала своей кукле светлые волосы из шерсти.

Сзади к Агнете подошел Янис и положил руки ей на плечи. Она тут же их сжала.

— Агнета — знаменитость, — обратился он к Ине. — Настоящая звезда.

— Да ладно тебе! — Агнета смущенно покачала головой.

— Так что же? — нетерпеливо спросила Ина. — Да или нет? Ты знаменита?

Агнета отмахнулась.

— Может, у меня и были свои пятнадцать минут славы.

Теперь и Ларс, прищурившись, посмотрел на нее.

— А ведь правда, — тихо протянул он. — Я же сразу подумал, что откуда-то тебя знаю.

После этого щеки Агнеты залились краской.

— Ты — Кайя!

Она кивнула, рядом послышались нестройные аплодисменты, а Ина, которая вообще перестала что-либо понимать, скрестила руки на груди и возмущенно огляделась.

— Может, меня кто-нибудь просветит?

Девушка с аккордеоном заиграла цепляющую мелодию, и все за столом оживились.

— Кайя? — Ина непонимающе повернулась к Агнете, которая почти виновато приподняла плечи.

— Не могла же я назваться Агнетой, — улыбнулась она. — Это имя уже было хорошо известно^[55].

— Спой для нас! — громко потребовала Эбба. — Спой для нас. Пожалуйста!

— Даже не знаю. — Агнета, казалось, чувствовала себя смущенно из-за столь неожиданного внимания. Она подняла руки. — Это было так давно.

— Тем более надо спеть! — твердо заявил Сванте. — Кроме того, сейчас же Мидсоммар!

И тут все за столом начали хлопать и кричать: «Кайя!» Все больше и больше людей, привлеченные шумом, подходили к столу и присоединялись к возгласам и аплодисментам. Ина толком не осознавала, что с ней творится. Но чутье подсказывало ей, что на самом деле она еще совсем не знает хозяйку этой фермы.

Глава 22

Агнета была миниатюрной, но от ее голоса исходили сила и энергия. Ина с открытым ртом наблюдала за женщиной, с которой столько лет делила одного мужчину. Как будто всю жизнь ничем другим не занималась, Агнета поднялась на сцену. А то, что она устроила потом под аккомпанемент девушки с аккордеоном, а также Сванте и Яниса с гитарами, было сродни бенгальскому огню в финале крупного футбольного турнира. Безо всякого микрофона ее голос лился поверх музыки. Она выбрала такую запоминающуюся песню, что уже на втором припеве Ина смогла подпевать. В ней рассказывалось о молодой девушке, которая, вопреки желанию строгой матери, решилась отправиться в большой город, чтобы научиться танцевать. Там она в итоге нашла мужчину своей мечты и забеременела. Вот так вот…

Тем не менее композиция звучала зажигательно и наверняка попала бы во все музыкальные чарты Германии, будь у нее перевод на немецкий язык. Многие вставали на стулья, скамейки и столы, громко хлопали и подпевали, но большинство людей скопилось перед сценой, так что Ине тоже пришлось забраться на стул, чтобы видеть Агнету. Собравшиеся аплодировали и свистели, то и дело раздавались восторженные возгласы: «Кайя! Кайя!»

Ина не переставала удивляться. Она провела последние несколько дней с настоящей шведской звездой и даже не подозревала об этом.

Вскоре — слишком быстро — песня закончилась, однако толпа не собиралась так просто отпускать Агнету со сцены. На фоне неистовых призывов выйти на бис она в конце концов согласилась, обменялась парой слов со своими музыкантами и исполнила еще одну песню, которую знала даже Ина. Хит группы ABBA весьма удачно вписался в атмосферу праздника, а его слова все гости фермы Тингсмола восприняли крайне серьезно и доказали, что Dancing Queen есть в каждом.

Агнету потянули танцевать джайв, и она демонстрировала такие движения, которые Ина не смогла бы повторить даже в молодости.

Это постепенно начинало ее раздражать. Есть ли вообще хоть что-то, чего не умеет эта женщина? Впрочем, испытывала она не ревность, а искреннее восхищение. Заразившись всеобщим весельем, она поймала себя на том, что, стоя наверху, наблюдает за окружающими ее людьми. Ее по-прежнему не отпускала мысль, что среди них, вероятно, скрывается убийца. Как минимум поджигатель. Но у кого мог быть мотив? Кого можно подозревать в подобном преступлении?

Ина понятия не имела, тем более что выпивка понемногу заполняла ее голову туманом. Поэтому она отмахнулась от неприятных мыслей и запела еще громче.

Она вертела бедрами, вскидывала руки и во весь голос распевала припев. Но вдруг общее настроение изменилось.

На звучание гитар, аккордеона и радостные голоса поющих наложилось что-то мрачно-грозное. Оно напоминало раскаты приближающейся грозы. Поначалу этот звук скорее чувствовался, чем слышался. Дрожащий рокот, далекий, но неуклонно приближающийся. Когда к дрожи и грохоту присоединился отчетливый рев, Ина забеспокоилась. Впрочем, не она одна. Все больше и больше гостей умолкали, вопросительно глядя на соседей и осматриваясь в поисках источника шума.

А потом аккордеон затих, звуки гитар постепенно угасли и остался лишь чистый голос Агнеты. Она осеклась на середине припева.

Когда музыка прекратилась, рокочущий шум вышел на первый план и словно накрыл собой всю ферму. Монотонный грохот время от времени прерывался гневными воплями. К тому моменту все уже всматривались в ту сторону, откуда доносился гул. Что-то мчалось в сторону фермы Тингсмола, и вскоре на горизонте действительно показалось красное облако пыли.

А потом… они.

Они вторглись на ферму подобно библейской саранче. Площадку на берегу внезапно заполонили тяжелые мотоциклы, которые с диким ревом переезжали через все, что попадалось им на пути. Стулья и скамейки опрокидывались, гравий и песок разлетались во все стороны. Родители в панике звали детей.

Ина судорожно озиралась вокруг. Где Зевс? Взволнованная, она бросилась на землю и заглянула под стол в поисках пса. Того нигде не было видно.

— Зевс! — кричала она в разразившемся хаосе. — Где ты?

Когда Ина вылезла из-под стола, мимо нее с оглушительным лязгом пронесся мотоцикл. Сперва она видела только слепящую фару и огромный руль. На адской штуковине сидел мужчина в военном шлеме и засаленной кожаной куртке, из которой торчали голые руки толщиной, наверное, с дерево. На секунду их глаза встретились, и ей показалось, что мужчина насмехается над ней. Затем он выжал газ, отчего двигатель взревел, и унесся из ее поля зрения, как дикая кошка. Ина посмотрела вслед байкеру и увидела на спине жилета череп с острыми рогами. Череп викинга! Вдруг какой-то вой заставил ее обернуться. И как раз вовремя, чтобы увернуться от следующего мотоцикла. Поднявшись на ноги, Ина поняла, что вокруг длинного стола кружит больше дюжины этих двухколесных монстров с безостановочно ревущими моторами. Шум стоял настолько ужасный, что она зажала уши руками и с тревогой огляделась вокруг. Зевса по-прежнему не было видно. Агнета, Сванте и аккордеонистка все еще стояли на сцене. А вот Янис исчез.

Сванте что-то орал байкерам и грозил кулаком, но его слова тонули в окружающем гуле. Тут сбоку к Ине прижалось что-то мягкое, и она вскрикнула от радости, увидев Зевса, которого Ларс пихнул ей в руки.

— Возьми своего пса! — крикнул он. — Смотри, чтобы он не попал под колеса.

Ина энергично закивала и повиновалась, крепко прижав маленького негодника к груди, а в следующую секунду потеряла дар речи, когда Ларс встал на пути ближайшего мотоциклиста и не позволил ему проехать дальше. Мгновение казалось, что байкер просто переедет его, но он все же остановился, когда Ларс выставил перед собой руки и разъяренно крикнул:

— Стоять! Полиция!

Одним прыжком он оказался рядом с байкером, схватил его за куртку и бесцеремонно сдернул с мотоцикла. Рядом с ними тут же образовался круг из мотоциклов. Однако на Ларса это, похоже, не произвело впечатления. Он поднял мужчину на ноги и сильно толкнул в грудь. Краем глаза Ина заметила, как Сванте спрыгнул с платформы и направился к ним, но его удержала Агнета.

Один из рокеров-мотоциклистов подкатил на своем байке к украшенному майскому дереву и врезался в него передней шиной. Дерево не выдержало натиска мотоцикла и упало в траву. Красивые ленточки пролетели по воздуху, а некоторые ветром унесло на озеро.

— Что здесь происходит?! — Голос Ларса брызгал ядом и слюной. — Вы совсем из ума выжили? — Пошарив в заднем кармане брюк, он достал бумажник, раскрыл его и предъявил мужчинам. Ина увидела, что он показывает им полицейский значок. — Мне вызвать подкрепление и сразу отправить вас за решетку?

В его сторону устремились злобные взгляды.

Человек, которого он только что стащил с мотоцикла, сел обратно и прорычал что-то, чего Ина не разобрала.

Ларс невозмутимо взирал на него, очевидно даже не думая пугаться. Несколько обитателей и гостей фермы набрались храбрости и встали рядом с ним. В первую очередь его отец, который как раз закатывал рукава рубашки. Некоторое время никто ничего не говорил, слышался только рокот мотоциклов. От их вибрации дрожал весь луг.

Затем первый двигатель издал пронзительный визг, и байк рванул с места. Один за другим остальные последовали за ним и исчезли так же быстро, как и появились. Ина смотрела вслед красным задним огням, удаляющимся от фермы. Слава богу, что ее уши больше не слышали этот грохот. Ларс до сих пор стоял на месте, держа значок в вытянутой руке. И только когда кто-то хлопнул его по плечу, казалось, вернулся в реальность.

— Чего они хотели? — спросила Эбба, обводя взглядом стоящих вокруг людей. — Их пригласил кто-то из вас?

Никто не ответил.

— Не думаю, что они приехали по приглашению, — позволил себе заметить Уве. — И как по мне, не похоже, что они собирались праздновать с нами Мидсоммар.

— Нет. — Ларс подошел к отцу и Эббе. — Совсем не похоже.

Он все еще держал в поле зрения подъездные ворота — как будто боялся, что байкеры передумают и вернутся.

Ина тяжело сглотнула. Никогда в жизни она не трезвела так быстро. При этом горло как никогда жаждало шнапса, чтобы успокоить нервы.

— С твоей собакой все в порядке? — спросила Агнета, внезапно появившаяся рядом с ней. Ина порывисто кивнула.

— Чего они хотели?

Агнета окинула взглядом хаос, который устроили байкеры, и страдальчески вздохнула.

Сванте с неестественно прямой спиной шагнул к Ларсу и благодарно пожал ему руку.

Тем временем Агнета продолжала молчать, но исказившиеся черты ее лица говорили лучше тысячи слов. Ина никогда не видела ее такой серьезной. Грудь Агнеты быстро поднималась и опускалась, и Ине почти казалось, что она слышит, как бьется сердце шведки.

— Думаю, мы прекрасно знаем, чего они хотели, — наконец объявила Эбба тихим голосом, которого Ина абсолютно не ожидала от человека с плохим слухом. Старушка сверлила невестку чуть ли не укоризненным взглядом, который Ина никак не могла истолковать. — Это было предупреждение, — добавила мать Вигго, встав почти вплотную к Агнете. — Вопрос, нужно ли нам заплатить, снялся сам собой.

Хотя Эбба говорила шепотом, Ина находилась достаточно близко, чтобы уловить каждое слово. И испытала немалое удивление, когда до нее дошел смысл этих слов.

— Не посвятите меня в курс дела?

Агнета наконец-то снова обрела голос.

— Нет, пока он здесь. — Ее голова дернулась в сторону Ларса, который оживленно общался со Сванте. — Он ведь ничего ему не расскажет, правда?

Агнета с тревогой посмотрела на свекровь, но та решительно мотнула головой.

— Ни за что. Но ситуация серьезная, Агнета! Мы должны что-то предпринять, иначе нас ждут серьезные проблемы.

Ина задалась вопросом, что может быть хуже, чем банда мотоциклистов в толпе людей, и одновременно задумалась, действительно ли хочет знать ответ. Впрочем, на второй вопрос она быстро сумела ответить: еще как хочет!

— Что вы должны предпринять? — вклинилась она в разговор шведок.

Молчание.

Еще один напряженный обмен взглядами. Без лишних слов они взяли Ину под локти с обеих сторон и потянули к неподвижному озеру, в котором отражался солнечный свет. А добравшись до берега, какое-то время просто стояли и смотрели на воду. Ину выбивал из колеи окружающий свет. Он не был ни по-настоящему ярким, ни по-настоящему темным. Озеро переливалось и искрилось невероятными оттенками. Она следила глазами за бантом, который почти распустился в воде — должно быть, это одна из тех лент, которые завязывала она.

— Это из-за Яниса, — наконец заговорила Агнета. Она сделала глубокий выдох и снова вдохнула, как будто все это время задерживала дыхание и только сейчас это поняла. — Никто не должен знать, что он здесь. Тем не менее те парни каким-то образом это выяснили. И теперь шантажируют нас.

— Чем? — спросила Ина, склонив голову.

— Хотят рассказать об этом тем, кому ни в коем случае нельзя знать, что он у нас, — разъяснила Эбба, хотя понятнее Ине не стало.

Она еще больше наклонила голову.

— Почему?

— Потому что тогда те, кому нельзя об этом знать, придут сюда, чтобы забрать его обратно.

Если бы Ина наклонила голову еще чуть-чуть, то завалилась бы набок. Благодаря таким расплывчатым формулировкам она и теперь понимала чуть меньше, чем ничего, и продемонстрировала им обеим, что тоже неплохо умеет качать головой. А закончив демонстрацию, многозначительно посмотрела на Агнету. Та, казалось, поняла невысказанную просьбу и наконец-то начала говорить прямо:

— Янис не всегда был тем спокойным, отзывчивым человеком, с которым ты познакомилась здесь. Однажды он связался с плохой компанией и занимался… делами, которые не совсем сочетались со шведскими законами.

— Наркотиками, — уточнила ее свекровь. — Кражами…

— Эбба! — огрызнулась Агнета.

— Но если это правда! — Эбба вызывающе поморщилась. — А еще стоит упомянуть о шантаже. — При этих словах она подняла руку и вытянула большой палец. За ним последовал указательный. — Нанесение увечий… — К первым двум присоединился средний палец. — Вброс фальшивых денег.

Затем она вытянула безымянный палец, но невестка сердито уставилась на нее.

— Достаточно, Эбба!

Тяжело вздохнув, Агнета повернулась к Ине и натянуто улыбнулась.

— Не то чтобы Янис сам совершил все эти преступления.

Ина тоже улыбнулась. Сама не понимая почему. И еще меньше понимая, почему вообще поддерживает Агнету, произнесла:

— Конечно нет.

— Но он присутствовал при этом, — не сдавалась Эбба. — Он был соучастником всего, что я перечислила. И я легко могу продолжить список.

Она снова подняла руку. Агнета перехватила тонкое запястье свекрови и опустила его.

— Тс-с!

Улыбка исчезла. Как и у Ины, которая по-прежнему ничего не понимала. Вместо этого она слушала вздохи хозяйки фермы, которая повернулась к ней спиной и упрямо сверлила взглядом озеро.

— Единственная ошибка Яниса, — сказала она, — заключается в том, что он связался не с теми людьми.

— С дьяволом, — уточнила Эбба. — Он вступил в банду байкеров.

Опираясь обеими руками на трость, она на мгновение закрыла глаза.

Агнета кивнула, не оборачиваясь.

— В худшую банду байкеров из всех существующих, к сожалению, — тихо согласилась она.

Эбба снова открыла глаза и тоже уставилась на озеро.

— К сожалению, наш Янис осознал это слишком поздно.

Агнета посмотрела на нее.

— Нет. Он осознал это вовремя и ушел прежде, чем…

— …чем поджег церковь? — подсказала ей Эбба, выгнув бровь.

— Прежде чем успел сделать что-нибудь похуже, — твердо договорила Агнета. — Прежде чем они успели втянуть его в свои дела еще больше.

По крайней мере это Ина поняла. Она прочитала достаточно книг и посмотрела достаточно фильмов, чтобы кое-что смыслить в кодексе чести байкерских банд. Пока ты на правильной стороне, все хорошо. Но если нет…

— Значит, Янис покинул банду, — высказала свою догадку она.

— Они планировали грандиозный налет, — пояснила Агнета. — Нападение на инкассаторскую машину. Узнав об этом, Янис сообразил, что нужно уходить. В итоге он сбежал…

— Потому что должен был принимать участие в ограблении. Предполагалось, что это станет его проверкой. — Эбба говорила так возбужденно, словно повторяла особенно захватывающий отрывок из фильма.

Ина не могла отделаться от ощущения, что старушке втайне нравится мысль о том, что они приютили у себя настоящего байкера. Ина основательно обдумала услышанное. Словно по волшебству, перед ее глазами возник еще и образ сгоревшего амбара. Ферма Тингсмола хранила много тревожных секретов.

Но потом она ахнула, осознав весь смысл услышанного:

— Он у вас скрывается!

Обе женщины посмотрели на нее, но, к огорчению Ины, не стали опровергать ее вывод.

— Вы прячете его здесь, чтобы те байкеры его не нашли, — уточнила она и тяжело сглотнула. — Но они все-таки выследили его и…

Наконец-то! Вот оно! Эбба и Агнета с тревогой переглянулись.

— Нет, — отозвалась Эбба. — Все совсем не так.

Ина вздохнула с облегчением.

— Яниса обнаружила не его байкерская банда, — объяснила Агнета, — а другая.

От количества банд у Ины уже начинала кружиться голова.

— Один из «Дорожных дьяволов» увидел его у нас на ферме.

— «Дорожные дьяволы»? — переспросила Ина.

— Так называется другая банда. Ты только что с ними познакомилась.

Ина вспомнила куртки-косухи, которые видела на мотоциклистах. На их спинах красовались очертания рогатого черепа. Выходит, это не викинги, а… дьяволы!

— Все это одно сплошное идиотское совпадение, — продолжала Агнета. — Яниса узнал один из членов «Дорожных дьяволов», когда пополнял запасы наживки в рыболовном магазине у нас на ферме.

— Причем не кто иной, как их лидер, — со стоическим кивком согласилась Эбба.

— И теперь он угрожает рассказать другой банде о местонахождении Яниса, — догадалась Ина.

— Верно. — Агнета на несколько секунд закрыла глаза. А когда снова открыла, в них появился непривычный влажный блеск. Ина чувствовала, как сильно Агнету тревожит происходящее.

— Чистой воды шантаж, — прямо сказала Эбба. — Если Агнета не заплатит главарю требуемую сумму, они не только устроят Янису серьезные неприятности, но и выдадут другой банде. Мы просили Яниса снова скрыться, исчезнуть. Но он отказывается. По его словам, ему надоело убегать. — Опустив подбородок, она понизила голос: — Тем не менее сейчас он боится, что подвергнет всех нас опасности, если останется здесь.

— Глупости, — отрезала Агнета. — С нами ему самое место! Не может же вся его жизнь пройти в постоянных бегах.

— Если мы не заплатим, у него вообще не будет жизни. — Тон Эббы прозвучал непривычно жестко. Агнета вздрогнула, как будто свекровь ее ударила.

В глазах Агнеты сверкнули слезы. Но вскоре она вновь натянула свою непробиваемую улыбку, пусть у нее слегка и подрагивала нижняя губа.

— Конечно, он не хочет отсюда уходить. Впервые в жизни он обрел дом.

— И что, по-твоему, нам теперь делать? — Эбба, прищурившись, посмотрела на невестку. Однако та улыбнулась еще шире и вытерла слезу со щеки тыльной стороной ладони.

— Прямо сейчас мы празднуем середину лета, — заявила она. — Давайте поставим майское дерево на место и продолжим торжество!

Глава 23

«Только до праздника середины лета».

Толстая черная муха пролетела вокруг ее головы и уселась на руку. Ина попыталась ее смахнуть, но промахнулась и даже по руке своей не попала. К тому же она так сильно размахнулась, что свалилась бы со стула, если бы сидевший рядом Сванте не подхватил ее и не удержал в вертикальном положении.

Ина потерла глаза и набрала полную грудь воздуха, чтобы проветрить голову. Ее охватило легкое головокружение, поэтому пришлось срочно открывать глаза.

— Ты в порядке? — Сванте бросил на нее косой обеспокоенный взгляд.

С одной стороны, ей казалось, что это невероятно мило. С другой стороны, страшно злило, потому что такой взгляд означал не что иное, как: «Ты слишком много выпила, лучше остановись, пока полностью не потеряла контроль над собой».

Сванте этого не говорил, зато говорило его лицо. Ина сочла это достаточной причиной для злости.

— Не твое дело, — небрежно бросила она в ответ. — Я взрослая женщина и сама знаю, когда мне хватит.

На мгновение Сванте в недоумении уставился на нее, затем вскинул руки с раскрытыми ладонями, словно защищаясь:

— Я ничего такого и не говорил.

— Вот и славно.

Удовлетворенно прочистив горло, Ина решила, что ей хватит. Хватит морошки и хватит праздника, который затянулся до поздней ночи. А еще она устала. Устала как собака, откровенно говоря. Даже Зевс уже несколько часов дремал у нее на коленях, не обращая внимания на шум вокруг. А вот шведы, казалось, ни в чем не знали меры. Одна за другой звучали песни, поднимались бокалы, а люди танцевали и танцевали вокруг пылающего костра. У Ины болели ноги. И горло тоже — от постоянного пения. Возможно, отчасти и от спиртного, которое каждый раз ужасно обжигало глотку. Поэтому она разбудила пса, поставила его на шатающиеся маленькие лапки и встала. На краткий миг Ина превратилась в солнце на небосводе, вокруг которого вращается все вокруг. Она быстро села обратно, чтобы вращение прекратилось. Рядом с ней тихонько засмеялся Сванте.

— Точно все в порядке? — еще раз спросил он.

— Само собой! — Она опять встала. На этот раз медленнее и опираясь на край стола, в который буквально вцепилась пальцами. Все снова закружилось, но уже не с такой скоростью.

«Ну и отлично!» — довольно подумала она. — Медленные движения, медленные шаги». Она повторяла это, как мантру.

— Проводить тебя до дома?

Ина замерла, бросив скептический взгляд на Сванте, который заботливо смотрел на нее. Она рассмеялась. За кого этот тип ее принимает?

— Godnatt^[56], — сказала она. Или хотела сказать. Тем не менее прозвучало это слово скорее как невнятные слоги.

— И тебе спокойной ночи. — Мужчина, который внешне казался таким суровым, улыбнулся ей и заправил за ухо прядь длинных волос. — Прими две таблетки аспирина и запей большим стаканом воды. Это облегчит завтрашнее похмелье.

— Спасибо, папочка!

Она постучала по столу — международный сигнал, что кто-то покидает праздник, — развернулась на пятках и ушла. Зевс потрусил за ней, широко зевая.

Выпрямившись и подвигавшись, Ина почувствовала себя немного лучше. С каждым шагом в голове все больше прояснялось. Она поздравила себя с тем, что вовремя притормозила. Еще одна рюмка шнапса наверняка ее добила бы. А так Ина не сомневалась, что грозящее похмелье действительно удастся усмирить. Она обязательно последует совету Сванте, но признаваться ему в этом не собиралась.

Возможно, всему виной усталость или то, что у нее вдруг отяжелели веки, но, когда она посмотрела вверх, ей показалось, что небо стало темнее.

В любом случае эта волшебная летняя ночь предстала перед ней в таких красках, каких она никогда раньше не видела. К тому же в самой атмосфере таилось нечто мистическое. Сплоченность людей, безудержное празднование. Даже появившаяся банда мотоциклистов не смогла испортить им праздник. Как только отморозки оставили их в покое, все убрались и продолжили веселиться. Только Ларс вскоре после этого уехал, чтобы завести дело на эту банду. Вот и правильно. Хотя Ина считала, что зря Агнета ему не доверилась. С бандой байкеров, затеявших шантаж, шутки плохи.

Для спокойной деревушки на лоне природы ферма Тингсмола таила в себе темную бездну. Поджог… убийство… шантаж…

Ине не хотелось больше об этом думать, только не этой ночью. В конце концов, это не ее забота. Ина скинула босоножки, подхватила их за ремешки и пошла вдоль узенькой дорожки. Длинная прохладная трава щекотала ступни. «Надо бы почаще ходить босиком, — подумала она. — Ничто так не помогает заземлиться».

А ощущение заземленности — это как раз то, чего ей сейчас не хватало больше всего.

— Ох, Зевс…

Ина вздохнула, как может делать только пьяный человек по дороге домой, которого внезапно накрывает тоска и осознание неопровержимого факта, что любимого человека больше нет, что всему пришел конец и наступила осень жизни, в которой, правда, были и свои плюсы. Вздох превратился в широкую ухмылку.

— Смутная меланхолия за ресницами, — процитировала она строчку из стихотворения, автора которого давно забыла^[57].

Ина прислушалась к себе. Чтобы предаваться меланхолии, у нее явно слишком хорошее настроение. Однако она была из тех женщин, которым нужны планы, которые должны знать, что будут делать завтра, в каком направлении пойдет их жизнь. Сейчас же она не знала ровным счетом ничего, просто плыла по течению, погружаясь в настоящее. Какое невероятно освобождающее чувство. На самом деле она твердо намеревалась остаться только до Мидсоммара. Но до сих пор она ничего не добилась: не нашла ни поджигателя, ни убийцу. Зато наладила дружеские отношения с другой женщиной. Ина остановилась, подняла голову и посмотрела на небо.

— Здесь так красиво.

Она попала в маленький кусочек рая. Только рядом с ней больше не было того мужчины, с которым она надеялась наслаждаться этим раем. И все же это место казалось странно родным. Не потому, что она гостила здесь несколько десятилетий назад, а потому, что таким его делали люди, с которыми ей довелось познакомиться.

Где теперь ее место в жизни? Имеет ли это вообще значение? Должно ли у нее быть какое-то место? Разве нельзя просто жить настоящим, не заботясь о будущем? В конце концов, она никому ничем не обязана… кроме, возможно, своей дочери. Но и той она больше не нужна. Зато у Ины появилось чувство, что она, по крайней мере, нужна кому-то здесь.

Она поискала на просторах неба звезды. И даже нашла несколько, но и они не дали ответа на ее вопросы.

Вдруг какой-то шум заставил ее остановиться. Сначала Ина подумала, что это Зевс, но песик так же внимательно прислушался и повернул голову в сторону.

Грохот, как будто что-то упало.

— Ты тоже это слышал? — спросила она шепотом. Пес внимательно посмотрел на нее, задрал нос и принюхался.

За грохотом последовал треск. Причем совсем близко от Ины. Сперва она ничего не увидела, однако потом различила какое-то движение в глубокой тени деревянного дома во втором ряду от главной дороги. Что-то с глухим стуком упало в траву. Еще она увидела маленькую пролетевшую тень. Обуреваемая любопытством, Ина подошла к забору у края дороги и сфокусировала взгляд в ту сторону, откуда доносился звук. Ей пришлось прищуриться, чтобы хоть что-то разобрать. Рядом с ней Зевс запрыгнул на первую перекладину деревянного забора, но так ничего и не разглядел и от этого сильно занервничал. Пес негромко зарычал.

— Тс-с! — одернула она его.

Ради разнообразия Зевс послушался, что удивило не только Ину, но и самого пса, судя по выражению его морды.

— Хороший мальчик.

Она погладила его по голове и снова вгляделась в тень возле стены дома. То, что она там увидела, поразило ее даже сильнее, чем внезапно ставший послушным Зевс. Кто-то выходил из дома. Из пустого дома Кнута, как ни странно. Только вот выходил этот человек не через входную дверь, а через окно. Вылезая, высокая фигура застряла в проеме, вывалилась из окна и с грохотом упала на траву. Но тут же поднялась на ноги и принялась оглядываться. Ина стремительно нырнула за забор. Затем, мысленно досчитав до трех, снова медленно выпрямилась и осторожно выглянула. Фигура все еще находилась там. Мужчина — это легко было определить по силуэту. Он закрыл окно, изо всех сил стараясь не шуметь, что у него получилось на удивление хорошо. Затем нагнулся и поднял что-то, до сих пор лежащее в траве.

— Портфель, — чуть слышно озвучила свою догадку Ина.

Мужчина пробирался через высокую траву палисадника буквально на цыпочках. Наконец Ина его узнала. Узнала по походке и не в последнюю очередь по хорошо сидящим брюкам, а также по ярко блестящей рубашке, в которую он был одет в последний раз, когда они встречались.

«Матс!» — внезапно Ина снова протрезвела. И в то же время, пока она смотрела, как он крадется к выходу с участка, у нее в голове замельтешило множество вопросов. Что Матс делал в доме человека, который недавно скончался при крайне загадочных обстоятельствах? И что за портфель выкинул из окна, а затем сунул под мышку? Мужчина определенно вел себя невероятно странно. Даже для ночи Мидсоммара. И хотя ее мысли все еще немного путались из-за водки и перебродившей морошки, теперь их занимал один вопрос: что Матс делал в доме мертвого Кнута?

Ина решила с утра первым делом разобраться в ситуации, поговорив с ним начистоту. Втайне ее сердце прыгало от радости. Это удивительное открытие подстегнуло ее инстинкт сыщика. На обратном пути в бунгало она чувствовала себя бодрой и заряженной жаждой деятельности. В конце концов, Ина прочитала достаточно детективов и триллеров, чтобы понимать: она напала на след… ну, в общем… на важный след. Вот такие перспективы на будущее были ей по душе. Лелея это ощущение, она с нетерпением ждала момента, когда ляжет спать, а вскоре узнает, что принесет ей следующее утро.

Часть 9

ШВЕДСКИЙ ДЛЯ НАЧИНАЮЩИХ

Tigerkaka

Если знать, что kaka — это «пирог», а tiger — это «тигр», то смысл слова tigerkaka становится ясен довольно быстро: мраморный пирог!

Глава 24

Ина в ужасе уставилась на ноги. Ноги, принадлежавшие мужчине, который лежал вверх тормашками в тестомешалке.

— Он?.. — Агнета схватилась за шею, словно пытаясь помочь словам подняться.

Сванте мрачно кивнул.

— Да, он.

Ина не могла оторвать взгляд от высоко задранных ног, хозяин которых был одет в классические темные брюки и туфли-будапештеры. И брюки, и туфли покрывало засохшее тесто. Тем не менее она узнала эту обувь. А значит, и человека в чане. Даже не видя его, она знала, что на нем слишком блестящая рубашка. Мертвец в чане — это Матс. Но как такое возможно? Всего несколько часов назад она видела, как он вылез из окна Кнута с коричневым портфелем и сбежал. А теперь лежал вверх ногами в этом баке. Мертвее мертвого.

— Честное слово, Ина. Стоило тебе сюда приехать, и на нас посыпались проблемы!

— И трупы, — без всякой на то необходимости добавил Сванте, и Эбба охотно с ним согласилась.

«Ладно», — подумала Ина, пытаясь угомонить свою лающую собаку. Труп очевиден. Она содрогнулась. Ей вдруг стало трудно дышать, как будто все кружащиеся в воздухе мучные пылинки застряли у нее в легких. Кроме того, в груди разлилось гнетущее чувство.

— Матс, — услышала она голос Сванте.

Обернувшись, Ина увидела, что он стоит прямо у нее за спиной. Сванте внимательно разглядывал измазанные тестом красивые туфли, от одной из которых оторвался каблук. Сама она была не в состоянии издать ни звука. Ей не хватало опыта столкновений с мертвецами, чтобы спокойно воспринимать это зрелище. С Агнетой, казалось, творилось то же самое. Она так же молчала. Вместо них заговорила Эбба, сухо заметив:

— Любого рано или поздно догоняет карма.

Зевс издал хриплый лай, но тут же умолк, потому что Ина не стала его одергивать. Видимо, лаять, если никого это не раздражает, не так весело.

А Ина тем временем старалась привести в порядок мысли. Нравилось ей это или нет, но Сванте и Эбба отчасти правы. Это была уже вторая смерть с момента ее приезда. Она мысленно обругала себя за то, что ее так выбило из колеи это зрелище. Ясная голова сейчас бы совсем не помешала.

— Да, не очень-то трогательная смерть, — произнесла Агнета, понизив голос, в котором слышалась печаль.

— Ну, это как посмотреть, — бесстрастно отозвалась Эбба.

— Думаете, это несчастный случай? — спросил Сванте, и Ина не знала, что ответить, когда их взгляды встретились. В ее понимании несчастный случай — это падение с лестницы, лобовое столкновение двух машин. Но падение головой вперед в тестомешалку?

— Может, он напился? — предположила Агнета.

Ина тут же вспомнила, как Матс покидал сад перед домом Кнута. Он вывалился из окна, но выглядел при этом скорее неуклюжим, чем пьяным, тем более что дальше он шел не шатаясь и не спотыкаясь.

Между тем ее пес подобрал что-то с пола и с наслаждением жевал. Обеспокоенная Ина опустилась на колени, чтобы вытащить это у него из пасти. Слишком поздно. Собака уже проглотила добычу.

Агнета подошла ближе.

— Видимо, ему понравилось тесто для хрустящего хлеба.

— Не дай бог у тебя снова случится запор! — Ина строгопогрозила пальцем перед мордой Зевса.

— Но что Матс делал в пекарне посреди ночи? — спросил Сванте. Казалось, он сканировал глазами пекарню. — Судя по отпечаткам ног, здесь произошла драка. Потасовка. — Он поднял голову. — Посмотрите на пересекающиеся и тянущиеся следы. — Он обернулся к стене. — И на стеллаж.

Все проследили за его взглядом. В дальней части помещения на кафельном полу валялся один из стеллажей на колесиках. И выпечка, оставшаяся с предыдущего дня, тоже рассыпалась по полу.

Какая-то мысль в голове Ины отчаянно пыталась вырваться наружу, громко колотясь о виски. Она посмотрела на остальных — похоже, все отчаянно хотели спать, но не проявляли никаких признаков похмелья. Сама же она чувствовала опасное подташнивание. А от вида мертвеца тошнота только усиливалась.

— Проклятая морошка!

Сванте одарил ее привычным взглядом в стиле «я же говорил».

Ина ничего не ответила. В любом случае мысли в голове слишком шумели, чтобы она могла сосредоточиться на разговоре. Все это не просто совпадение. Сначала Кнут, потом Матс, который тайком выбирался из его дома… чтобы тоже умереть всего через несколько часов.

«Кожаный портфель», — вспыхнула в ее сознании обжигающая мысль. Ина торопливо обыскала все в непосредственной близости от себя, заглянула за чан. Ничего.

— Кто-нибудь видел Матса на вечеринке? — поинтересовалась Агнета.

— Ты же знаешь, какой он, — откликнулся Сванте.

— Скорее, каким он был, — оперативно поправила его Эбба.

Сванте задумчиво провел рукой по щетине на подбородке.

— Он никогда не любил скопления людей.

— Скажи-ка, Ина, ты ищешь что-то конкретное? — Эбба цепко впилась в нее взглядом.

— Нет, — поспешно выпалила Ина. Чересчур поспешно, из-за чего старушка стала разглядывать ее еще пристальнее.

— Чего бы Матс здесь ни искал, — вслух размышляла Агнета, — не нужно сразу предполагать худшее. По-моему, это похоже на несчастный случай. Может, он хотел попробовать тесто для хлеба, слишком сильно наклонился вперед и… — Она закончила предложение кивком в сторону чана.

— Но следы борьбы… — вмешалась Эбба.

— Опрокинутый стеллаж… — поддержал ее Сванте.

«Пропавший портфель…» — зудело в голове у Ины.

Агнета шумно сглотнула. В свете фонарика Ина заметила, что уголки ее рта нервно подергиваются. Почти как если бы она пыталась подавить икоту.

— Значит… — Агнета осеклась и начала заново: — Значит, вы не считаете, что это несчастный случай?

Ответом ей послужило задумчивое молчание. Даже Зевс непривычно притих. Пес облизывал лапу — привычка, которой он научился у кошки соседки Ренаты. Ина подумала о неработающем освещении, причиной которого, очевидно, послужило отключение электричества. В чане находился огромный крюк для теста, который оставил весьма неприятный след на горле Матса. Скорее всего, из-за блокировки сгорел предохранитель. По крайней мере, ее бы это не удивило. Ина была слишком хорошо знакома с перегорающими предохранителями. Ей самой постоянно приходилось с ними сталкиваться, когда она включала свой 3000-ваттный пылесос одновременно со старой мощной посудомоечной машиной Ренаты. Когда-то давно. Задолго до того, как вступила в силу директива ЕС и пылесосы разрешили продавать с максимальной мощностью не более 900 ватт. Два года назад ей пришлось купить новый. С тех пор уборка стала занимать в два раза больше времени, но, по крайней мере, жалобы на сгоревший предохранитель остались в прошлом. Так или иначе, блокировка крюка для теста представлялась ей вполне обоснованной причиной для перегорания предохранителя в пекарне.

«Смерть в хлебном тесте, — подумала она. — Определенно, не самый приятный способ умереть. Но как хорошо звучало бы в виде названия какого-нибудь шведского детектива». И тут в ней наконец-то снова проснулась жажда действия.

— Надо связаться с Ларсом, — объявила она. — Потому что сейчас мы действительно можем иметь дело с убийством.

Глава 25

Да что не так с этой фермой?! Ларс не смог подавить протяжный зевок, который тут же перерос в приступ яростного кашля, потому что он вдохнул слишком много пыли, густым, тяжелым облаком висевшей в воздухе. Кто-то энергично похлопал его по спине, за что он поблагодарил хриплым «Tack».

— Мучная пыль, — отдышавшись, объяснился полицейский.

Хотя он уже давно вышел из пекарни, его не покидало ощущение, что повсюду до сих пор кружатся частички муки. Сейчас Ларс был даже рад оставить место преступления коллегам из отдела криминалистики и заняться опросом свидетелей. Вооружившись ручкой и блокнотом, он велел пенсионерам пересказать каждую деталь. Эти четверо представляли собой крайне занятную команду. Самая старая — со сползшим ночным колпаком на голове, мужчина — с обнаженным торсом, немка — с туго затянутым на поясе халатом-кимоно. И еще певица Агнета, которая, в отличие от своей свекрови, была явно одета слишком легко для нынешней погоды. «Что, в свою очередь, удивительно сочетается с полуголым бородачом», — подумал Ларс и сделал пометку в блокноте. А затем попросил старую Эббу в подробностях изложить, как именно они нашли труп. Но хотя Ларс и кивал в нужных местах, слушал он не слишком внимательно. В его голове уже вовсю проигрывался сценарий преступления. Многое не сходилось. Он чувствовал это каждой порой, забитой мучной пылью. Сначала поджог в амбаре, обнаружение мертвеца. Сегодня, несколько часов назад, визит банды байкеров, а теперь еще один труп. Даже Гус казался необычайно взбудораженным. Немецкая овчарка не издавала ни звука, однако кончик ее носа постоянно подергивался и принюхивался. Немка держала своего крошечного пса на руках, и тот непрерывно рычал. Предположительно, чтобы запугать овчарку в шесть раз крупнее него. На Гуса это совершенно не произвело впечатления, что заставило Ларса удовлетворенно улыбнуться. «Хорошая собака», — подумал он.

— Чему тут ухмыляться, — буркнула Эбба. — Я же сказала, что его шея намоталась на крюк для теста!

Ларс перестал улыбаться и провел черту под своими записями.

— Прекрасно… Ну, или нет. В любом случае на сегодня это все. О дальнейшем позаботятся наши коллеги-крю… криминалисты. Не покидайте деревню, я и мои люди зайдем ко всем жильцам для дополнительных опросов.

— То есть допросов? — Брови Эббы взлетели вверх.

— Опросов, — повторил Ларс и, сунув блокнот и ручку в нагрудный карман форменной рубашки, погладил Гуса по спине. Уверенным кивком он разрешил пенсионерам расходиться, что они тут же и сделали. Только немка замешкалась, опустив на землю свою собаку, которая тут же оскалилась и приготовилась броситься на Гуса. Но тот лишь приподнял губу, и маленький пес спрятался за ногами хозяйки, откуда громко залаял.

Ларс снова усмехнулся.

— Да замолчишь ты или нет?! — попыталась приструнить своего питомца хозяйка. Пес продолжал беспрестанно лаять.

Тогда Ина снова взяла его на руки, и он тут же замолчал, чем заслужил поглаживания по голове. Ларс закатил глаза. Неужели она не понимает, что этим его только поощряет? Коснувшись фуражки в знак прощания, полицейский сделал глубокий вдох, приготовившись сражаться с мучной пылью в пекарне.

Прежде чем он успел положить ладонь на ручку двери, Ина его остановила.

— Подожди минутку, пожалуйста. — Она серьезно посмотрела на него. — Я еще кое-что хочу тебе сказать.

Ларс тут же потянулся к нагрудному карману, но замер. В нем проснулось любопытство.

Он видел, как Ина взволнована. Она постоянно трогала свою шею, на которой уже виднелись красные следы.

— Я не говорила остальным, — наконец начала женщина, — но я видела Матса. За несколько часов до того, как мы нашли его мертвым.

— На вечеринке? — Ларс моргнул.

— Нет. — Казалось, Ина обдумывает его вопрос. — Там я его вообще не заметила. — Она поморщилась. — Хотя я и не присматривалась. Но я видела его по дороге домой.

Ларс достал блокнот и щелкнул кнопкой ручки.

— Когда?

Ина нахмурилась.

— Около двух часов, наверное?

— Это вопрос или ответ? — уточнил Ларс.

Она пожала плечами.

— Боюсь, точно не помню. Но это точно было ненамного позже. Последний раз я смотрела на часы в половине третьего, когда еще раз встала, чтобы надеть маску для сна, которую положила на туалетный столик. Здесь так рано светает.

— Середина лета, — с пониманием ответил Ларс.

Сам он любил эти ночи, причем с детства. Ему нравилось вспоминать, как они с дедом катались на маленькой весельной лодке по озеру и рыбачили. Шведские ночи летом дарили незабываемые впечатления от рыбалки. Они останутся с ним навсегда. Его дед, родом из Уппсалы, придерживался твердого убеждения, что ночи ближе к середине лета — лучшее время для ловли по-настоящему крупной рыбы.

Ларс отвернулся и посмотрел на озеро. Его охватила меланхолия. Он так давно не рыбачил. А что, если просто арендовать лодку на днях и провести здесь ночь? Только он, его удочка и шесть банок Småland Export Pilsner? Может, предложить отцу? Вдруг он захочет поехать с ним. Впрочем, эту идею Ларс быстро отбросил. Папа и пяти минут не выдержит в тишине и в итоге будет болтать без умолку, распугивая рыбу.

— Значит, около двух часов. — Молодой человек сделал пометку в блокноте. — И где ты его видела?

Ина прикусила нижнюю губу.

— В том-то и странность, — нерешительно начала она. — Он вылез из окна Кнута.

— Из окна погибшего Кнута? — тут же переспросил Ларс.

Она указала головой в направлении дома.

— Я видела, как он пытался вылезти из окна ногами вперед, но в конце концов неуклюже упал на траву.

— Он был пьян?

Ина мотнула головой.

— Не думаю, потому что после этого он двигался совершенно нормально, не шатаясь.

Ларс записывал каждое слово и мысленно похвалил себя за то, что много лет назад посещал курсы стенографии, которые проводились в его бывшем полицейском участке в Стокгольме.

— Куда он отправился потом?

— Не знаю.

— В пекарню?

— Не знаю.

Он сделал паузу и посмотрел на нее.

— И что, по-твоему, он делал в доме Кнута?

Ина приподняла узкие плечи, после чего снова беспомощно их опустила.

— Я и сама задавалась этим вопросом, — задумчиво призналась она. — Когда он вылезал из окна, у него было с собой что-то вроде кожаного портфеля.

— Что-то вроде кожаного портфеля? — Ларс пристально взглянул на нее, отчего Ина нервно моргнула.

— Может, дипломат. Было темно, в смысле… не кромешная тьма, но свет казался таким странным, а тени такими…

— Серыми? — предположил Ларс, на что немка благодарно кивнула. Он и правда ее понял. В такие ночи тени действительно казались серыми на фоне серого.

— Это было что-то вроде кожаного портфеля, — подчеркнула она, и именно так Ларс записал в блокноте. Затем поднял ручку и перевел взгляд на закрытую дверь пекарни. — Вот именно, — добавила Ина. — Сейчас при нем его нет. Портфеля. Я уже везде в пекарне посмотрела. Даже в тестомешалке.

— Это ничего не значит, — заметил Ларс. — Он мог оставить портфель дома перед тем, как пойти в пекарню…

— Или его мог украсть убийца.

— Минуточку! — Ларс успокаивающе поднял руки. — Мы пока не знаем, действительно ли это убийство.

— Но это же очевидно!

— Это станет очевидным только тогда, когда к такому выводу придет команда судмедэкспертов. — Он сделал паузу и осторожно спросил: — Я должен задать еще один вопрос. Ты что-нибудь пила?

Рот Ины открылся, как у рыбы, она ахнула.

— Но… ты же прекрасно это знаешь. Я выпила рюмку шнапса с тобой и твоим отцом.

— Больше, чем одну рюмку.

— Тогда к чему этот глупый вопрос?

Он снова начал что-то записывать в блокноте.

— Со шнапсом или без… Я знаю, что видела! Он вылез из окна Кнута, и у него был с собой портфель.

— Что-то вроде кожаного портфеля, — поправил ее Ларс, однако немка невозмутимо продолжила:

— Потом он ушел со двора, а чуть позже мы нашли его мертвым в пекарне. Но чего-то вроде кожаного портфеля нигде нет. То есть… это же ежу понятно!

Ларс ничего не ответил. Он тоже так считал, но не обязательно сообщать об этом ей. От этой, казалось бы, мирной фермы за версту несло чем-то подозрительным.

Маленькому псу, похоже, тоже так показалось. Потому что он вдруг издал писклявый хрип.

Хозяйка встревоженно взглянула на него.

— Зевс, что с тобой?

Тот одним прыжком вырвался с ее рук и бросился к соседним кустам, где его громко вырвало.

Весь вид женщины говорил о том, как ей стыдно.

— Должно быть, не переварил сырое тесто, — извиняющимся тоном проговорила она. И тут же вздрогнула, потому что Гус гавкнул. Один-единственный раз. А буквально через секунду дверь пекарни распахнулась, и оттуда показалась голова коллеги Ларса, одетого в белый закрытый комбинезон и мятно-зеленые резиновые перчатки.

— Ше-е-еф! — Он смотрел на Ларса с мрачным выражением лица и, похоже, не заметил Ину. — Все явно указывает на убийство.

Глава 26

— Мое прекрасное тесто!

Сказать, что пекарь с фермы Тингсмола потерял самообладание, было бы преуменьшением века. Этот Нильс никак не мог взять себя в руки. Полицейским снова и снова приходилось останавливать его, чтобы он не тянулся к тесту в чане.

— Мое прекрасное тесто!

Ларс дал ему еще несколько секунд на жалость к себе. В конце концов, все справляются с шоком по-разному. А этот человек шокирован до невозможности. Ларс внимательно изучал его со стороны. Он выглядел заметно потрясенным. И усталым. Кожа бледная. Как мука. Глубокие круги под глазами буквально впечатались в лицо, а напоминающие солому волосы торчали во все стороны. Неудивительно, ведь полицейские только-только подняли мужчину с постели и привели на место преступления.

Ларс терпеливо наблюдал, как Нильс оглядывает пекарню и время от времени бросает взгляд на мешок с телом, который его ребята положили чуть поодаль в ожидании дальнейшей транспортировки. Тем временем большая часть команды занялась поиском улик. Со всех предметов снимали отпечатки пальцев, в пакетики в массовом количестве складывали образцы. То и дело срабатывала вспышка полицейского фотографа. Причем так часто, что в зрачках Ларса оживленно взрывались десятки маленьких сверхновых. Если в результате у него случится очередной приступ мигрени, он ничуть не удивится. Хотя с тех пор, как он уехал из большого города, они стали возникать гораздо реже.

Пекарь оторвал взгляд от мешка с телом и немного затравленно посмотрел на Ларса.

— Он там, внутри?

Ларс не стал утруждать себя ответом. Он вспомнил разговор с криминалистом, который сообщил предполагаемую причину смерти. По его словам, мужчина задохнулся в чане. Сначала куски теста перекрыли дыхательные пути, а затем крюк для теста отрезал доступ кислороду. Ларс подавил дрожь.

— Итак, еще раз с самого начала, — заговорил он. — Ты был на празднике у озера и посреди ночи ушел в пекарню, чтобы замесить тесто для хрустящего хлеба. — Он ненадолго замешкался. — Так вы его называете?

— Я делаю это каждый год, с тех пор как поселился здесь, — тихо, почти бессильно откликнулся Нильс. — Потому что это приносит удачу.

От Ларса не ускользнула ирония ситуации.

— А вот Матсу это удачи не принесло, — так тихо пробормотал он себе под нос, что пекарь его не услышал или просто не захотел слышать. Во всяком случае, Нильс невозмутимо продолжал:

— Каждый праздник середины лета я замешиваю тесто для хрустящего хлеба, пеку его и на следующий день раздаю всем жителям. — Он едва не улыбнулся. — Это уже стало неизменной традицией фермы.

Ларс сделал пометку.

— Ясно. И вчера ночью все происходило точно так же?

— Именно так!

— Есть ли свидетели?

Нильс заколебался, казалось, лихорадочно обдумывая ответ, но в итоге покачал головой. Когда Ларс сделал очередную пометку в блокноте, он судорожно вздохнул.

— Почему я здесь? К чему все эти расспросы? Я что, подозреваемый?

— Нет, — солгал Ларс. Конечно, он подозреваемый. Убийство в пекарне автоматически включало пекаря в число возможных убийц. Старое полицейское правило.

Усталый взгляд пекаря опять метнулся к тестомешалке.

— Теперь она наверняка сломана.

— Какие у тебя были отношения с Матсом Эрландссоном?

— Ну, я знал его. В конце концов, он жил по соседству, но, по сути, меня с ним ничего не связывало. Мне это было и не нужно.

— Он тебе не нравился? — уточнил Ларс.

Нильс натянуто рассмеялся.

— Покажи мне хоть одного человека в деревне, которому он нравился. — Смех затих, как только его взгляд снова упал на мешок с телом.

— Как давно ты здесь живешь?

От вопроса Ларса Нильс вздрогнул. Видимо, он вывел его из глубоких размышлений. Мужчина принял задумчивый вид.

— Пять лет, — нерешительно ответил он. — Примерно. Хотя нет, наверное, уже шесть.

— А до этого?

— Раньше я жил в другом месте.

— Где?

— Господи, неужели это имеет значение?

Ларс молча смотрел на него.

— Ну хорошо, до этого я управлял пекарней в Векшё.

— И почему перестал этим заниматься?

— Ну, потому что мне надоело, хотелось тишины и покоя. Как-то раз я приехал сюда в отпуск, подумал, что здесь очень красиво, и услышал, что местные хотели бы открыть пекарню на ферме, но у них нет пекаря. — Его плечи поникли. — Одно привело к другому. — Он поднял голову, почти с вызовом посмотрел Ларсу в глаза и гордо ухмыльнулся: — С тех пор я стал местным пекарем.

— Ясно.

— Да.

Ларс оглянулся на тестомешалку.

— Значит, ты готовил тесто в этой машине. Когда именно это было?

— Сегодня ночью.

— Точнее!

Нильс закатил глаза и добавил:

— В одиннадцать минут второго.

На мгновение Ларс перестал контролировать выражение лица. Слишком уж его удивил ответ.

— Что это за время?

— Ну… из-за счастливого числа три. Это сумма цифр: час ночи и одиннадцать минут.

В блокноте появилась еще одна заметка. Потом он попросил пекаря рассказать, как готовится тесто для хрустящего хлеба. По какой-то непонятной причине полицейский записал даже ингредиенты: мука, овсяные хлопья и семена подсолнечника. Не то чтобы это имело отношение к его расследованию. Но вдруг он остановился.

— Почему именно в ночь Мидсоммара?

— Потому что такова традиция, — снова пустился в объяснения Нильс. — С тех пор как я поселился на ферме, каждое утро после Мидсоммара все едят мой хрустящий хлеб. Это стало традицией. Своего рода обряд на удачу.

Ларс сделал запись в блокноте: «Традиция», а затем вновь посмотрел на пекаря.

— Что ты делал после того, как замесил тесто?

— Я все прибрал, выключил свет и спустился обратно к озеру, на праздник.

— И в тот момент, когда ты покидал пекарню, ни Матса, ни кого-либо еще там не было.

— Конечно нет. — Нильс надулся и чуть ли не обиделся на то, что ему задали подобный вопрос.

— А по дороге к озеру, — продолжил Ларс, — ты не видел Матса?

— Нет! Мы закончили? Теперь я могу идти?

— Минутку. — Полицейский наблюдал, как двое его коллег возятся с тестомешалкой. Один из них наполовину перегнулся в чан, словно желая воссоздать позу мертвеца. Ларс поднял ручку и указал ею на грудь Нильса: — Сначала я хотел бы знать, когда ты в последний раз видел Матса.

Пекарь как раз собирался ответить, как вдруг коллега Ларса — тот, который только что до пояса залезал в чан, — крикнул:

— Ше-е-еф! Мы тут кое-что нашли!

Часть 10

ШВЕДСКИЙ ДЛЯ НАЧИНАЮЩИХ

Sötchock

В дословном переводе это значит «сладкий шок». Очень подходящее определение, потому что оно описывает человека, который буквально сходит с ума от милоты — например, при виде котят или щенков.

Глава 27

Ина сидела на кухне у Агнеты и пила чай. Зеленый, со вкусом цветков апельсина и персика, но с горьковатым послевкусием, которое ей очень понравилось. Агнета сидела напротив, перед ней тоже стояла исходящая паром чашка, но она к ней не притрагивалась.

— Значит, ты видела Матса, — подытожила она то, что Ина минуту назад рассказала ей в мельчайших подробностях. — За несколько часов до того, как мы обнаружили его в тестомешалке.

— Именно так.

— И он вылезал из окна Кнута.

Ина сделала еще один глоток, понимая, что Агнета вовсе не ждет от нее ответов, ей просто необходимо произнести услышанное вслух, чтобы все понять.

— И что сказал по этому поводу полицейский, этот Ларс?

— Ну, прежде всего он сказал, что Зевсу не помешал бы кинолог, — заявила немка, поскольку это было первым, что пришло ей в голову.

— А насчет Матса?

— Ничего, — откликнулась Ина. — По крайней мере, не очень много. В основном он записывал. Потом нас прервал его коллега, который подтвердил наши подозрения. После этого Ларс оставил меня и пошел в пекарню проверить, что выяснили другие полицейские.

— Что это убийство, — заключила Агнета, взявшись за ручку чашки, но не поднимая ее. Ее глаза потемнели. — Двое полицейских, которые меня опрашивали, даже не сказали мне, что Матс вышел из дома Кнута.

«Еще бы», — подумала Ина. Скорее всего, они подозревали, что преступник находится в непосредственной близости от пекарни. А значит, им мог быть кто угодно, живущий на ферме. Пожалуй, разглашать слишком много информации было бы просто неразумно.

По деревне уже поползли слухи, что Нильса очень долго допрашивала полиция. Причем прямо на месте преступления. Говорили, что он вышел из пекарни с угрюмым видом, как побитая собака. Ина вынуждена была признаться себе, что не рассматривала его в качестве преступника. Хотя ничего удивительного, что именно он попал в фокус полицейского расследования. В конце концов, он ведь пекарь и каждый день работает с этой тестомешалкой.

— Ты не замечала ничего подозрительного в Нильсе? — спросила она Агнету. — Я имею в виду, на празднике.

— На самом деле он вел себя так же, как и всегда… — Агнета вдруг заговорила тише: — А вообще-то нет, не как всегда, — исправилась она. — Я обратила внимание, что Нильс ушел с торжества неожиданно рано, чтобы приготовить тесто. И больше не вернулся. Мы со Сванте удивились и даже вскользь это обсудили. — Она как-то неопределенно улыбнулась, глядя в свою чашку. — Обычно Нильс уходит одним из последних. — Агнета пожала плечами. — Но, может быть, мы просто его не заметили.

— Конечно. — Ина наклонила голову.

Обе погрузились в долгое молчание, каждая поглощенная своими мыслями.

— Матса и правда убили, — наконец проговорила Агнета. На ее лице отразился чистый ужас. Пока она переваривала эту новость, Ина почувствовала некоторое облегчение. Как же трудно ей было не рассказывать никому о том, что она видела той ночью. Но когда она поделилась этим с Агнетой, ей стало легче.

Взгляд шведки между тем не отрывался от чашки с чаем. Ина принюхалась к аромату, закрыла глаза и улыбнулась, уловив восхитительный запах апельсиновых цветков. Как жаль, что на вкус чай никогда не бывает таким же, как ожидаешь по запаху.

— Тебя полиция тоже расспрашивала о Матсе?

Агнета едва заметно качнула головой.

— Они просто хотели знать, зачем мы пошли в пекарню и как нашли его.

Больше Агнета ничего не рассказала о беседе, что показалось Ине немного странным. Полиция провела на ферме несколько часов, собирая улики и безостановочно задавая вопросы всем жителям.

— Что ты знаешь о Матсе? — наконец спросила Агнета.

Ина задумалась. При этом она вдруг поняла, что молчание между ней и Агнетой вовсе не вызывало чувства неловкости.

— Не так уж и много, — наконец призналась она больше самой себе. — Если не считать того, что он был лучшим другом Вигго и они жутко поссорились из-за меня во время моего первого визита на ферму Тингсмола… — Ина ненадолго задумалась, знал ли Матс об их романе. Может, Вигго доверился ему? Она покосилась на Агнету. — И еще я знаю, что вы с ним враждовали из-за фермы.

Агнета поджала губы.

— Все об этом знают. Наверняка полиция будет считать меня главной подозреваемой.

Ина сдвинула брови.

— Разве у тебя нет алиби?

Она удивилась, когда на лице Агнеты на краткий миг отразилась откровенная паника. Впрочем, это выражение исчезло так быстро, что Ина засомневалась, действительно ли его видела.

— Мне никогда не нравился Матс, — продолжила Агнета, не ответив на вопрос. — Не стала бы заявлять категорично, что я его ненавидела… — Она сделала короткую паузу, прежде чем продолжить. — Но до этого уровня оставалось совсем немного… Никогда не понимала, что связывало их с Вигго.

— Ну, зачастую достаточно быть одного возраста и расти в одном районе. — Ина впервые задумалась, смогли бы они с Агнетой тоже стать подругами, если бы выросли вместе. Ведь обе женщины, безусловно, были на одной волне.

— Ты сильно скучаешь по Вигго?

Этот вопрос застал Ину врасплох. У нее вдруг затряслись руки, так что она отставила чашку с чаем и уставилась на Агнету широко распахнутыми глазами. В ее взгляде читалось неподдельное любопытство. Поэтому Ина искренне ответила:

— В основном я скучаю по мысли о том, что для меня значила бы жизнь с ним в Швеции, — призналась она. — Я очень сожалею о смерти Вигго. Пусть тебе и неприятно это слышать, но я очень ценила время, которое провела с ним.

Агнета, казалось, потерялась в размышлениях.

— Я тоже.

Это, в свою очередь, заставило Ину замолчать.

— Несмотря на свою темную сторону, он был замечательным человеком, — тихо прозвучало из уст шведки.

Ина кивнула. С Вигго она никогда не скучала. Ни с одним другим мужчиной она не могла так легко расслабиться. А главное, в присутствии Вигго она всегда могла быть самой собой, ей не приходилось притворяться. Он дарил ей ощущение, что она прекрасна такой, какая есть. Чудесное чувство. Ее бывший муж был совершенно другим. Он постоянно критиковал ее и пытался навязать роль, которая ей совсем не подходила. Роль заботливой супруги, подчиняющейся мужу. Боже, ей определенно надо было родиться на несколько поколений позже. Вигго никогда так себя не вел. Они всегда общались на равных. Ее губы изогнулись в улыбке. В сознании замелькали бесчисленные воспоминания. А потом нахлынула меланхолия. Без предупреждения и какой-либо моральной подготовки. «Господи, я же скучаю по Вигго!»

— Думаю, мы с тобой могли бы стать подругами.

Ину снова накрыло чувствами, когда она растворилась в доброй улыбке собеседницы.

— Вероятно, я бы даже могла смириться с тобой в качестве любовницы мужа, знай мы друг о друге. — Улыбка Агнеты померкла. — И если бы Вигго тебя не любил. — Она на мгновение закрыла глаза. — Физическое желание — это одно, — сказала она через некоторое время. — С этим я бы, наверное, справилась. Но с любовью? — Шведка долго смотрела на Ину. — Любовь — это совершенно другое.

— Ты не можешь знать, любил ли он меня, — ответила та.

— О, конечно, любил. Я точно знаю.

Ина моргнула.

— Откуда?

Агнета положила руку на грудь.

— Я с самого начала чувствовала, что мне принадлежит не все его сердце, что в нем есть кто-то еще. Но чувствовать и знать — это разные вещи. А я очень хорошо умею закрывать на все глаза.

Ина не нашлась, что на это ответить. Поэтому вернулась к своему чаю.

— А потом, когда я увидела тебя прямо перед собой, догадка превратилась в уверенность. Ты оказалась той самой другой стороной, которая требовалась Вигго для счастья. — В глазах Агнеты появился странный блеск. — Быть может, Вигго нуждался в нас обеих, чтобы сделать нас счастливыми.

— Если ты подозревала, что есть кто-то еще… — продолжила Ина. — Почему сошлась с Вигго?

— Не знаю, — отозвалась Агнета. — А ты почему?

«Потому что мне с ним было хорошо», — тут же подумала Ина. Но произнести эти слова вслух не смогла. Вместо этого она лишь отмахнулась:

— Мы же с ним не были вместе.

— Ты была с ним точно так же, как и я. Все эти годы. То, что вы не виделись постоянно, ничего не значит. — Неожиданно Агнета разразилась смехом. — По-моему, это даже забавно.

Ине это забавным совсем не показалось.

— По сути, мы с тобой тоже были связаны все эти годы через Вигго. — Шведка лукаво ей подмигнула. — Своего рода родственные души. Мы подозревали друг о друге, не зная этого наверняка.

Агнета попала в самую точку. Ина была далеко не глупа. Она понимала, что у такого привлекательного, харизматичного мужчины, как Вигго, наверняка есть и другие женщины. В глубине души она всегда видела рядом с ним такую красивую, глубокомысленную женщину, как Агнета. Просто не хотела признавать или задумываться об этом.

Агнета грустно вздохнула.

— Я тоже скучаю по Вигго, — сказала она. — Жизнь с ним была прекрасна. Захватывающая и совсем не скучная. — Она невольно улыбнулась. — С таким человеком, как Вигго, никогда не знаешь, что принесет следующий день.

— Да, наверное. — Ина потягивала чай, постепенно различая нотки айвы и чего-то еще. Возможно, манго?

У Агнеты опять вырвался вздох.

— Жаль только, что Вигго оказался таким ужасно неромантичным.

Ина поперхнулась чаем и закашлялась так сильно, что часть пролилась на стол.

Агнета подозрительно посмотрела на нее, отчего Ине потребовалось немного больше времени, чтобы успокоиться. Пока она боролась с приступами кашля, голубые глаза хозяйки дома не отрывались от нее. Изучая. Взвешивая. Выжидая.

— Все в порядке? — поинтересовалась она.

— Да, а почему ты спрашиваешь?

— Из-за твоей реакции.

— О! — Ина изобразила небрежный жест — настолько небрежный, что из чашки выплеснулось еще больше чая. Как назло, на красивую скатерть.

— Ты не считаешь Вигго неромантичным?

Ина молчала. Молчала и жалела, что еще не изобрели телепортацию, чтобы можно было избежать этого умоляющего взгляда васильково-голубых глаз.

Агнета требовательно приподняла идеально выщипанные брови.

— Ну, — неуверенно откликнулась Ина и в тот же момент поняла, что не выкрутится из этой ситуации. Агнета хотела знать. И да видят все северные боги — она имела на это право. Так что Ина сказала: — Вигго был самым романтичным мужчиной из всех, кого я когда-либо встречала.

Агнета беззвучно рассмеялась.

— Либо тебе встречались одни дровосеки, либо мы с тобой жили с двумя совершенно разными Вигго.

Ина вспомнила своего бывшего мужа. Он тоже был романтичным. В какой-то степени. По крайней мере, если считать романтикой дорожку из лепестков роз через коридор в спальню, где упомянутый романтик встречал ее с розой в зубах, стоя нагишом в сердце из чайных свечей. Она невольно вздрогнула… в очередной раз в ущерб красиво вышитой скатерти.

— И что же такого, на твой взгляд, романтичного делал Вигго? — продолжила Агнета.

Ина сжала губы. Она не хотела ей рассказывать. Только не ей. И еще меньше ей хотелось вспоминать это в деталях. Самый романтичный момент в ее жизни. Приключение, которое она наверняка будет помнить, даже если какая-нибудь жуткая болезнь вроде Альцгеймера прогрызет себе путь в ее мозг.

Наклонившись над своей чашкой, Агнета облокотилась на стол.

Ох уж эти глаза, словно созданные для того, чтобы смотреть с упреком. «Расскажи мне, — требовали они. — Расскажи сейчас же!»

И Ина рассказала.

— Это произошло много лет назад, — тихо начала она, спрятав половину лица за чашкой, которую сжимала обеими руками. — Мы встретились на выходные в Берлине.

Она упрямо смотрела вперед.

— В Берлине, — отрывисто повторила шведка.

Ина не стала упоминать о предшествующем визите на Музейный остров. Ей не хотелось лишний раз уязвлять эту женщину, напоминая, что Вигго увлекался искусством. Должно быть, одно только осознание этого сильно задело Агнету.

— У нас оставался последний день. Всего один вечер перед тем, как Вигго улетит обратно в Швецию. — Она ненадолго замешкалась и, словно оправдываясь, добавила: — Тогда самолеты еще летали нормально. Но перед отъездом он очень хотел увидеть Бранденбургские ворота. Поэтому мы поехали на трамвае в Митте — центральный район — и встали прямо перед ними. Там царил настоящий ад. Понимаешь, это был самый разгар рождественского сезона, и город кишел туристами со всего мира. — Заблудившись в воспоминаниях, Ина прикрыла глаза. — Празднично украшенная площадь… бесчисленные огни, елки и огромные фигуры щелкунчиков — полный набор. — Ина улыбнулась, а Агнета — нет. Поэтому она ненадолго замолчала, а затем продолжила: — Прямо перед воротами небольшой оркестр играл рождественскую песню.

Она попыталась вспомнить произведение, но не смогла.

— Очень романтично, — прохладно ответила Агнета.

— Дальше будет еще романтичнее, — заверила ее Ина. — Потому что Вигго организовал для меня там ужин при свечах.

— Ужин при свечах, — повторила Агнета с неподдельным скепсисом в глазах. — Вы ужинали при свечах перед Бранденбургскими воротами?

— Нет. — Ина тяжело сглотнула, чтобы не так сохло во рту перед следующими словами. — Не перед Бранденбургскими воротами. В Бранденбургских воротах.

Агнета выглядела совершенно обескураженной. Даже для Ины оставалось загадкой, как Вигго удалось это устроить. Он так и не рассказал ей об этом, предпочитая играть в загадки. Тогда это лишь заставило Ину еще больше сходить по нему с ума. Ее глаза снова сами по себе закрылись, когда нахлынули воспоминания.

— Вигго взял меня за руку и провел через маленькую дверь в здание, примыкающее к Бранденбургским воротам. — Она почувствовала, как на лице расцветает улыбка. — Там нас встретил мужчина. Пожилой и хорошо одетый. Он не сказал ни слова, только таинственно улыбнулся. А потом повел нас вверх по узкой и крутой лестнице. Практически в полной темноте. В конце концов открылся небольшой люк, ведущий на крышу ворот. — Она тихонько рассмеялась. — Это было… нереально. Под нами в полумраке множество людей, оркестр, играющий рождественские гимны. А над всем этим — мы, прошедшие по тайному ходу и попавшие в монумент через люк.

— В Бранденбургские ворота?

Ина энергично закивала, опьяненная воспоминаниями о том вечере, от которых у нее по коже побежали мурашки. Она вспомнила беленые стены и деревянный пол, настолько тщательно отполированный, что в нем отражались огоньки свечей. А свечи в помещении без окон горели повсюду. Еще ей запомнились высокие сводчатые потолки. В центре стоял круглый стол, накрытый на двоих. О самом ужине Ина почти ничего не помнила, зато помнила другие детали, которые решила не раскрывать Агнете. Она поставила чашку и потерла предплечья, чтобы развеять ожившие образы.

— Ты на полном серьезе хочешь сказать, что Вигго организовал для тебя ужин в Бранденбургских воротах?

Впоследствии он сделал гораздо больше, но по крайней мере этот секрет Ина сохранит. Так или иначе, с того дня она не могла смотреть на ворота без того, чтобы у нее не горели уши. Никогда больше с ней не происходило ничего более романтичного и страстного, чем те часы, проведенные вместе в солдатской каморке Бранденбургских ворот.

Ина, будто извиняясь, вытянула руки перед собой.

— Я просто говорю, как было. — Она внимательно смотрела на Агнету, наблюдая за ее реакцией. Вместе с тем ее одолевали угрызения совести. Не только из-за романтики. В те выходные Вигго тоже взял все расходы на себя. Хотя на самом деле, как ей теперь известно, не мог себе этого позволить. Внезапно Ина почувствовала себя отчасти ответственной за беды, охватившие ферму.

— Я больше ничего не понимаю. — Агнета вжалась в сиденье. Она усиленно хлопала ресницами, словно пытаясь сдержать слезы.

У Ины заныло сердце. Она могла лишь догадываться, что творилось в голове у шведки. При таком жестком столкновении с реальностью легко потерять опору. Она ненавидела себя за то, что ее слова так сильно задели эту радушную женщину. Однако некоторые вещи просто необходимо произносить вслух. Исполненная чувства вины, Ина наблюдала за Агнетой, у которой дрожали губы. Она с трудом сохраняла самообладание. Что именно разворачивалось сейчас у нее в душе? Обида? Разочарование? Скорее всего, и то и другое.

После довольно продолжительного молчания Агнета открыла рот, чтобы сделать глубокий вдох.

— Мало того что мне приходится выслушивать невероятнейшие вещи о своем муже, так теперь на нашей ферме еще и орудует убийца. — Она пристально посмотрела на Ину влажными глазами. — Матс мертв. Хладнокровно убит!

— И на это должна быть причина. — Ина была только рада подхватить новую нить разговора. Главное — увести беседу подальше от романтика Вигго. — Я не верю, что люди могут убивать просто так. Должен быть какой-то мотив. И мы обязаны его найти.

— Мы? — Агнета поймала ее взгляд.

Ина заговорщически улыбнулась.

— Ну, кто-то же должен раскрыть это дело.

Глава 28

«Гав! Гав! Гав!»

Ину будто парализовало. Пес выдернул ее из самой глубокой фазы сна, и теперь она с трудом пыталась сориентироваться в пространстве.

«Гав! Гав!»

Она одновременно распахнула глаза и сдернула с себя одеяло.

— Господи, да что с тобой такое?

Ина села, стирая с глаз обрывки сна.

Зевс продолжал непрерывно лаять, совершенно не желая успокаиваться. Словно тасманский дьявол, он подскакивал перед окном, чтобы хоть мельком взглянуть на внешний мир. А когда, видимо, понял, что с такими габаритами ему никогда не достичь этой цели, без промедления запрыгнул на кровать и начал скакать по ней. В Ине наконец проснулось любопытство. К дикому лаю добавился другой звук, который раньше оставался на заднем фоне, как подступающий звон в ушах. Однако постепенно он стал выходить на первый план. Грохот и гул, от которых у Ины сначала побежали мурашки по коже, а потом начался приступ паники. Вскочив с кровати, она в два шага оказалась у окна и отдернула тонкие шторы. Ее тут же ослепил яркий луч. Она потерла отозвавшиеся болью глаза. Зевс не желал успокаиваться. Он снова спрыгнул с кровати и заметался у ног хозяйки. Та взяла его на руки, и маленький пес словно с цепи сорвался. Он лаял и рычал так, словно пытался прогнать самого дьявола. В чем, собственно, не сильно ошибался, так как причиной адского шума были адски громыхающие мотоциклы, несущиеся на адской скорости по гравийной дороге.

— «Дорожные дьяволы» вернулись! — озвучила Ина свои мысли.

Прямо перед забором ее сада один из мотоциклов резко затормозил и развернулся на сто восемьдесят градусов. Мелкие камешки взлетели вверх и посыпались на оконное стекло. Ина и собака испуганно отпрянули. На мгновение воцарилась тишина, но уже в следующую секунду Зевс завыл вместе с этими адскими колесницами. Ина крутанулась на пятках, посадила его на кровать и бросилась наружу, прихватив на бегу халат, который висел на спинке стула перед туалетным столиком. Надевала она его тоже на ходу. А когда открыла входную дверь, на нее разом обрушились невыносимый шум и запах бензина. Ночь прорезали дрожащие лучи фар десятка мотоциклов. В соседних домах загорался свет, люди выходили на улицу.

Что случилось? Хотя у нее в венах под высоким давлением бурлила кровь, Ина устремилась к садовой калитке, вышла на дорогу и сразу оказалась лицом к лицу с ближайшим мотоциклистом. Тот резко затормозил, его занесло, и, наклонившись в сторону, он еле успел остановиться в сантиметре от ног Ины. Ее обдало дождем из мелких камней, которые жалили, как тысяча крошечных булавочных уколов. Тем не менее она стоически взирала на мужчину, нос и рот которого скрывал черный платок. На голове у него был шлем, похожий на горшок и напомнивший ей солдатскую каску.

Ина в гневе вскинула руки вверх.

— Что за чертовщина? — заорала она на мужчину по-немецки.

Далее последовал бессловесный поединок взглядов… который она проиграла. Моргнув, мотоциклист выжал газ до рева двигателя и пронесся мимо Ины, чтобы присоединиться к другим мотоциклам, гоняющим по ферме, как дикие шетлендские пони. Ина посмотрела ему вслед и узнала большую эмблему на кожаной косухе, надетой поверх потертой джинсовой куртки. На ней был изображен череп с дьявольскими рогами, которые она недавно приняла за рога викингов.

Пока она стояла как оглушенная и наблюдала за происходящим, рядом с ней появились две фигуры. Сванте и Эбба. Последняя закрывала ладонями уши, что весьма удивило Ину. Она в очередной раз задалась вопросом, насколько на самом деле плохо у старушки со слухом. Сванте опять принес с собой топор, рукоять которого сжимал обеими руками.

— Я им покажу! — Выпятив грудь, он шагнул вперед. Ина тут же бросилась ему наперерез, пытаясь удержать. Однако удалось ей это только с помощью Эббы, которая встала по другую сторону от мужчины.

— Остынь, — велела Ина. — Против всех них ты ничего не сможешь сделать.

В ответ он лишь взмахнул топором.

— Давай-ка без глупостей, — сурово предостерегла его Эбба.

— Но не можем же мы спускать это им с рук!

Мать Вигго положила руки на топор, видимо, на случай если Сванте все-таки попробует броситься вперед.

— Они хотят нас запугать. Нельзя показывать, что у них получается.

По мнению Ины, получалось у них чрезвычайно хорошо. Ее сердце дико прыгало в груди. Эти отморозки действительно откровенно пугали ее своими отвратными замашками и поднятым шумом. Поэтому она заявила:

— Надо вызвать полицию.

Сванте напряженно кивнул.

— Да! Надо.

Но никто из троих не двинулся с места. Вместо этого они наблюдали за мотоциклами, проносящимися мимо по узким тропинкам. Несколько из них собрались у берега озера. Ина увидела, как в доме на колесах зажегся свет, и вскоре оттуда выглянула Эшли. Размахивая шваброй, как копьем, она ринулась на байкеров, которые действительно решили к ней не приближаться.

Ина не могла не ухмыльнуться. Ей нравилась эта американка. «Может быть, — подумала она, — Сванте прав и нам стоит дать отпор». Она ослабила хватку на руке Сванте и поклялась себе, что последует за ним, если он сорвется с места. Однако он этого не сделал. Его боевой запал, казалось, угас. Тем не менее мотоциклы объезжали их по широкой дуге, наверное, потому, что заметили топор в руках Сванте, хотя, по мнению Ины, мрачное выражение его лица под бородой пугало куда сильнее. Сванте определенно не из тех людей, с которыми хочется связываться… даже членам банды мотоциклистов.

Беспорядочныйгрохот продолжался довольно долго. Вокруг Сванте, Эббы и Ины собиралось все больше людей, перегораживая дорогу, поэтому мотоциклам приходилось менять радиус и все чаще ездить кругами у берега, где они по-прежнему держались подальше от Эшли. Та все еще размахивала шваброй и, похоже, только и ждала шанса свалить кого-нибудь из них с седла ударом «копья».

Ину немного удивило, что опытных байкеров это действительно пугало. В целом складывалось впечатление, что они не собирались причинять им вред. Возможно, Эбба права и они и правда хотели всего лишь их запугать?

И вдруг все закончилось так же быстро, как и началось. Мотоциклы собрались возле контактного зоопарка, где блеяние козлов смешивалось с ревом двигателей. Словно связанные невидимой цепью, они с грохотом понеслись друг за другом по широкой дороге, уходящей за пределы деревни. Все смотрели им вслед, и Ина почувствовала, как у нее замедляется сердцебиение. С облегчением она следила за шлейфом задних огней, который растянулся по холму до самого горизонта. Шум моторов становился все тише и вскоре превратился в смутное эхо в ушах.

— Они уехали! — сказал кто-то.

Ина обернулась и заметила Астрид, владелицу сувенирного магазина, одетую в ночную рубашку длиной до щиколоток. Из-под нее выглядывали плюшевые тапочки с торчащими по бокам кроличьими ушками.

— Что случилось с нашей тихой деревней? — Астрид обвела колючим взглядом лица стоящих вокруг людей и презрительно покачала головой. Никто так и не ответил.

Ина еще некоторое время внимательно смотрела на Астрид, но тоже ничего не сказала.

— Ну и что же нам теперь делать? — спросила та.

— Звонить в полицию! — предложил кто-то. Раздался тревожный ропот.

— Нужно сформировать патрульный отряд! — произнес Нильс, который тоже присоединился к ним.

Он был одет в белую рубашку, руки покрыты мукой, из чего Ина сделала вывод, что он, скорее всего, только что прибежал из пекарни, которую полиция освободила только поздним вечером. В конце концов, жизнь на ферме должна продолжаться. К сожалению, тестомешалка была сломана и сейчас, как припомнила Ина, находилась в фермерской ремонтной мастерской. Янис и Сванте собирались ее починить, хотя идея снова месить в ней тесто казалась Ине довольно странной. Однако жизнь в отдаленной деревушке вынуждала людей действовать прагматично.

— Его нет! — неожиданно раздался истеричный голос. — Янис пропал!

К ним мчалась Агнета. Вместо пеньюара этой ночью на ней была длинная голубая рубашка, которая развевалась вокруг голых ног. Она бежала босиком, и, судя по всему, ее ничуть не заботили мелкие камушки на дорожке.

— Янис исчез! — снова крикнула шведка.

Когда она остановилась перед ними, Ину глубоко потрясли слезы на ее лице. С момента их знакомства с Агнетой та представлялась ей живым воплощением солнечного света, ее самообладание казалось безграничным. Теперь же она выглядела совершенно обезумевшей.

— Они его похитили! — Когда Эбба подошла к ней и обняла, Агнета разрыдалась. Сквозь всхлипывания из ее уст то и дело вырывались слова: — Они похитили Яниса. Я видела, как они его уволокли.

Сванте ударил по рукоятке топора, упавшего на землю.

— Вот мерзавцы! — выругался он. — Вся эта суматоха была лишь отвлекающим маневром!

— Надо вызвать полицию! — скомандовала Ина и уже хотела сделать шаг, но Агнета остановила ее, раскинув руки.

— Нет. Никакой полиции!

Глава 29

За последние несколько дней Ларс так часто выезжал в сельскую глубинку, что мог бы посадить за руль свою собаку и Гус сам нашел бы дорогу до фермы Тингсмола. Конечно, он знал места и похуже, куда его могло занести этим прекрасным солнечным утром. И в то же время причины для визита на ферму тоже могли бы быть и поприятнее. За ближайшим холмом уже показались красноватые домики деревушки. Над дымоходами некоторых из них стелились полоски тумана, теряющиеся в практически безоблачном светло-голубом небе. Ларс зевнул. Он не был жаворонком, тем более что отец этой ночью не давал ему покоя. Стены в квартире были возмутительно тонкими, а после того как Уве накануне вечером выпил пару лишних бокалов своего любимого бренди, он храпел, как медведь в спячке. Даже беруши не помогали. В довершение всего к храпу присоединился Гус и продемонстрировал, на какие звуки способна длинная собачья морда.

Ларс здорово разозлился на отца. И на пса тоже. Но в то время как собака ничего не могла поделать со своими носовыми пазухами, отец, безусловно, мог держать в узде любовь к бренди. Конечно, это несправедливо. Уве имел право делать что хочет и пить что хочет, в конце концов, это ведь его квартира. И все же Ларсу хотелось, чтобы он проявил чуть больше внимательности к сыну. Папа прекрасно знал, что от алкоголя храпит, как целая бригада строителей. Даже мама всегда его этим попрекала. Гус же, вероятно, вообще не знал, что храпит.

По правде говоря, Ларс злился на весь мир. Как-никак, вчера ранним утром он лицезрел труп, застрявший в хлебном тесте. Так что он не высыпался уже вторую ночь подряд.

Он хмыкнул и покрепче сжал руль, изо всех сил стараясь держать глаза открытыми.

А ведь изначально именно этот старый пес навел его на след. Отец. Не Гус. Без него он не придал бы открывшемуся обстоятельству особого значения. И это только добавляло ситуации загадочности. Ларс ненадолго задумался, действительно ли было хорошей идеей ехать сюда одному. С другой стороны, он чувствовал, что обязан ей хотя бы этим. В каком-то смысле. Ему нравилось это место. Его тут тепло приняли. Несмотря на сложившиеся… безумные обстоятельства.

«Как же я устал!»

Он направил патрульную машину под въездные ворота. Как по команде Гус издал низкий рык, что немного позабавило Ларса.

— Что такое? — Он посмотрел на пассажирское сиденье, где, глядя в окно, сидел его пес. — Думаешь о том маленьком гавкающем немецком недоразумении?

Гус низко зарычал. Ларс потрепал собаку по широкой груди. На самом деле ее место было в багажнике в собачьей переноске. Но Ларс всегда водил осторожно, когда Гус сидел рядом с ним, и позволял себе пускать его на соседнее кресло только во время длительных поездок по проселочным дорогам. Не считая исключений, из-за которых овчарка все неохотнее залезала в багажник.

Ларс притормозил перед первыми домами — в основном для того, чтобы не испортить гравием краску на автомобиле. Потом ненадолго задумался, какое из зданий ему нужно. Поиски облегчило море пестрых цветов в садике перед домом.

Не успел он припарковаться перед выкрашенным в белый цвет штакетником, как входная дверь распахнулась.

Ларс вышел из машины, поправил фуражку и захлопнул дверь перед носом Гуса, который недовольно гавкнул. Ларс дождался, пока женщина с соломенно-светлыми волосами дойдет до садовой калитки, и шагнул ей навстречу. На самом деле он собирался зайти к ней и обсудить этот вопрос в доме. Однако что-то во взгляде женщины нарушило его план.

Она поприветствовала его словами:

— Кто тебя вызвал?

Ларс наклонил голову, а затем снова поправил фуражку.

— Что?

— Это сделала Эбба? Она рассказала тебе о Янисе?

— Эбба? — Ларс не мог скрыть растерянности. Оттолкнувшись от машины, он сделал шаг к ней. — В общем… — нерешительно протянул он, все еще подыскивая нужные слова. Он понятия не имел, о чем говорит эта женщина.

— Наконец-то! Полиция!

Ларс обернулся и увидел, что к нему спешит немка вместе с мужчиной. Не хватало только маленького пса.

В мужчине он узнал немногословного Сванте, о котором до сих пор не составил определенного мнения.

— Ты все-таки решилась позвонить в полицию? — спросила Ина, обращаясь явно не к Ларсу. — Очень мудрое решение.

Теперь уже не только он выглядел растерянным. Агнета казалась такой же озадаченной. Только Сванте ничего не сказал, а просто откровенно его разглядывал.

— Ты уже все ему рассказала? — тут же задала следующий вопрос немка. — Мы можем еще чем-нибудь помочь? — повернулась она к Ларсу. — Мы же свидетели.

— Свидетели? — переспросил Ларс, еще больше чувствуя себя киногероем, попавшим не в тот фильм. Он не мог избавиться от ощущения, что явно что-то упускает.

Немка ткнула локтем Сванте, отчего тот на мгновение опешил, а потом что-то проворчал.

Ларс наблюдал за этими двумя, пытаясь уловить смысл услышанного. Безуспешно. Поэтому он вернулся к своему первоначальному плану.

— Что ж, — начал он. — Наверное, вы действительно можете помочь.

Запустив руку в карман брюк, он достал оттуда прозрачный пластиковый пакет.

— Прежде всего, я хотел бы получить подтверждение относительно этого предмета. — Он повернулся к блондинке, которая стояла перед ним со скрещенными на груди руками и нахмуренным лбом, не сводя взгляда с пакета. Внезапно она изменилась в лице.

— Это мой кулон!

Ларс удовлетворенно кивнул. Значит, он все-таки не ошибся.

— Я не понимаю. — Немка подошла к нему и тоже присмотрелась к пакету. Ларс хотел было прогнать ее, но решил не вести себя излишне грубо. Тем более что она действительно могла пригодиться ему в качестве свидетеля. — Какое отношение этот кулон имеет к Янису?

— К кому? — быстро переспросил Ларс. Он буквально почувствовал, как у него на лбу образуются глубокие складки.

— К Янису! — наконец подал голос Сванте.

Ларс опустил пакет.

— Я не имею ни малейшего понятия, о чем вы говорите. Я здесь не из-за Яниса, а из-за нее. — Он выпятил подбородок, указывая на светловолосую женщину.

— Из-за Агнеты? — удивленно переспросила немка.

— Из-за меня? — еще более удивленно переспросила блондинка.

— Криминалисты нашли этот предмет в тестомешалке, — пояснил Ларс, не обращая внимания на всеобщее удивление, и ответом ему стали лишь еще более удивленные лица. — В тестомешалке у вас в пекарне, — уточнил он. — В чане, где вверх ногами торчал мертвец.

— О, — отозвалась Агнета.

«Вот именно, — подумал Ларс. — О!» Однако он еще не закончил.

— Криминалисты считают, что кулон выпал из руки Матса, когда его доставали из чана.

Немка снова бросила взгляд на пакет и даже сделала попытку дотянуться до него, из-за чего Ларс взял его в другую руку.

— Эта цепочка и кулон… Я их помню, — задумчиво произнесла она. — Разве мы не их обсуждали позавчера, на празднике в честь середины лета? — Она задумчиво посмотрела на него. — Вместе с твоим отцом?

Так и есть. Тем не менее Ларс оставил ее вопрос без ответа и повернулся к Агнете.

— Я… я могу объяснить, — сказала та в ответ на его требовательный взгляд.

— Очень на это надеюсь. — Ларс на мгновение закрыл глаза и вложил в свой взгляд всю серьезность, на какую только был способен: — Но, пожалуйста, помни: все, что ты теперь скажешь, может быть использовано против тебя в суде.

— Господи! — Она схватилась за шею. — Меня подозревают в… убийстве?

Ларс оставил и этот вопрос без ответа. Он шагнул к задней двери своей машины, открыл ее, и оттуда к нему проворно потянулась пыхтящая морда Гуса. Однако хватило всего лишь короткого кивка, и пес вернулся на пассажирское сиденье.

— Что ж… — Полицейский обернулся и посмотрел в напряженные голубые глаза женщины. — Тем не менее я должен попросить тебя проехать со мной. В полицейский участок в Вернаму. У нас есть к тебе несколько вопросов, на которые срочно требуются ответы.

Агнета неуверенно и взволнованно рассмеялась. К ней присоединился Сванте.

— Ты же на самом деле не веришь, что убийство Матса на ее совести, — выговорил он сквозь смех. — Матс был взрослым мужчиной. Каким образом такая миниатюрная женщина, как Агнета, запихнула бы его в чан? Головой вниз?

Ларс задавал себе тот же вопрос. Но это к делу не относилось. У него в руках, а точнее в пакете, лежала улика. Основание для подозрений, которое вызывало множество острейших вопросов и выставляло эту женщину не в лучшем свете.

Агнета не решалась сесть в машину. Но когда наконец-то собралась, Сванте преградил ей путь.

— Черта с два! — проворчал он из-под бороды. Однако смотрел при этом не на Агнету, а на Ларса. — Нельзя же просто заявиться сюда и арестовать одного из нас только потому, что твои коллеги нашли ее кулон.

«Да, именно это я и могу сделать», — подумал Ларс, но все же миролюбиво поднял руки.

— Я никого не арестовываю. — Правда, при сопротивлении именно это и произойдет. Ведь обнаруженный у мертвеца предмет навлек на эту женщину серьезные неприятности. И только благодаря тому, что Ларс долго убеждал начальника полиции, сюда не примчался целый фургон полицейских, чтобы сделать именно это: арестовать ее.

— Я не понимаю, — заговорила Ина. — Агнета ведь сказала, что кулона у нее давно нет. И как он вообще попал в чан?

— Это и необходимо прояснить, — с терпением святого ответил Ларс.

— Но ведь у тебя есть алиби, Агнета? — спросила она хозяйку фермы.

Та промолчала, однако Ларс не мог не заметить, что ее взгляд ненадолго метнулся к Сванте, который непроизвольно сглотнул. Ларс многое узнал о языке тела на полицейских курсах. И во взгляде немки тоже что-то изменилось. На самом деле она даже немного отодвинулась от Сванте, когда на ее лице мелькнула догадка. Еще во время опроса свидетелей Ларс узнал, что ворчливый мужчина и певица провели ночь вместе. И что с того? Это далеко не алиби. В конце концов, Агнета успела бы улизнуть из дома, пока Сванте спал. Или же они оба были в этом замешаны.

Ларс опять поднял пластиковый пакет.

— Еще один крайне загадочный факт заключается в том, что это украшение вообще не должно было оказаться в твоей собственности, — заметил он.

Агнета снова схватилась за шею. Ларсу показалось, что она словно пытается нащупать кулон.

На мгновение он задумался, подходящий ли сейчас момент, чтобы разыграть этот козырь. Возможно, да. Возможно, нет. Но ему было слишком любопытно увидеть ее реакцию.

— Мой отец не ошибся, — наконец заявил он. — Это украшение действительно является исчезнувшей драгоценностью королевской семьи. — Теперь настала его очередь тяжело сглотнуть, поскольку все это по-прежнему звучало как чистая небылица. — В связи с этим возникает логичный вопрос, как к тебе на самом деле попало это ожерелье?

Женщина молчала, но выражение ее лица выдавало искреннее недоумение.

— Тем более что моего отца ты уверяла, что ожерелья с крестом и короной у тебя уже нет. Так почему же оно вдруг вновь всплыло всего несколько часов спустя? Еще и рядом с покойником?

Его взгляд переместился на Сванте, который все еще преграждал Агнете путь, но затем нерешительно отошел в сторону.

— Но… ты же говорила, что получила кулон от Вигго… — запинаясь, произнесла немка.

Агнета по-прежнему молчала. Ларсу показалось, что он заметил неопределенный кивок. Но он не был в этом уверен.

Сванте провел рукой по бороде.

— Королевская семья… — тихо пробормотал он, как будто ему нужно было произнести это вслух, чтобы осознать открывшийся факт.

— Мне неприятно это говорить, — обратился Ларс к Агнете, — но ты должна дать нам ответы на некоторые вопросы. — Он указал на нее пальцем: — И это должны быть хорошие ответы.

Агнета, похоже, с трудом заставила себя взглянуть на него. Она опустила голову и наклонилась, чтобы сесть на заднее сиденье патрульной машины.

— У тебя есть адвокат? — спросил Ларс, заглянув в салон. — Советую ему позвонить.

Захлопнув заднюю дверь, он кивнул Сванте и немке и сам сел за руль, рядом с пыхтящей собачьей мордой.

Он не сразу тронулся с места, а сначала сделал глубокий вдох. Ларса и самого поразила эта ситуация, настолько она была непонятной и загадочной. Он бросил взгляд в зеркало заднего вида на свою обескураженную пассажирку.

— У меня проблемы? — прямо спросила она.

— Зависит от обстоятельств. — Полицейский повернул голову в ее сторону и чуть не столкнулся с пыхтящим Гусом. Ему в нос ударил резкий запах собачьего корма. Сегодня у пса был завтрак со вкусом дикой утки. — Как то самое ожерелье с бросающейся в глаза подвеской, которого, как ты утверждаешь, нет у тебя уже много лет, оказалось в руках мертвого человека? — Он не сводил с нее глаз. — В вашей пекарне, заметь.

Агнета отвернулась к окну, не ответив. Почему? Ларс продолжал внимательно смотреть на нее. Она просто отказывалась об этом говорить. И явно что-то скрывала. Вот только что? Ему в голову приходили десятки вариантов. Кто-то намеренно оставил ложный след? Тогда почему она молчит? Может, хочет кого-то защитить? Или она на самом деле убийца?

По сути, кулон был лишь зацепкой, а не неопровержимой уликой. Он пристально смотрел на женщину через зеркало, пытаясь прочесть ее мысли. Безрезультатно. Само собой. В конце концов, он ведь не джедай. Агнета — и вдруг убийца? Ларс с трудом оторвал взгляд от зеркала. Ему бы не хотелось сейчас оказаться на ее месте.

Теряясь в раздумьях, он завел машину и нажал на педаль газа.

Часть 11

ШВЕДСКИЙ ДЛЯ НАЧИНАЮЩИХ

Lagom

Не слишком много, не слишком мало, а в самый раз. Это не просто слово, это образ жизни. Все в меру, всегда в гармонии с телом и душой. Lagom!

Глава 30

Купаясь в лучах яркого полуденного солнца, Ина сидела на берегу озера, и ее волосы развевал теплый летний ветерок. Она размышляла, бросая палочку на мелководье, а Зевс с разбегу прыгал в воду и плыл за своей добычей. В камышах яростно крякала утка, которая, судя по всему, не пришла в восторг от присутствия четвероногого зверя. Тем не менее было забавно наблюдать, как пес плывет обратно с палкой во рту, после чего, отдуваясь и виляя хвостом, кладет ее у ног Ины, чтобы она снова кинула ее в воду. Из центра озера поднимались пузырьки. Их создавала команда дайверов, с которой Эшли только что погрузилась к затонувшей лодке.

Ина представила, каково это — почти невесомо скользить в воде.

Прошло всего два часа, после того как Ларс увез Агнету. С тех пор ферму словно накрыла невидимая пелена, которая уничтожала любой возможный проблеск жизнерадостности. Недавние события наложили отпечаток на всех обитателей деревни. С внезапной гибелью Кнута им еще как-то удалось справиться. Но после смерти Матса и ареста хозяйки фермы все окончательно разладилось. Радость исчезла без следа.

Все это чистое безумие.

Агнета не убийца. Как бы ни старалась полиция, они по-прежнему пребывали в неведении. Что еще оставалось делать Ине, кроме как самой взяться за поиск улик? Она по-прежнему была убеждена, что убийцей Матса может быть кто угодно. Причем не только обитатели фермы, ведь в ту ночь там побывала целая банда мотоциклистов. И все же какое-то стойкое чутье подсказывало ей, что преступника нужно искать среди местных. Или по крайней мере в их окружении. Это тревожило. Однако еще сильнее тревожило то, что они могли иметь дело не просто с убийцей, а с серийным убийцей. А значит, действовать надо незамедлительно. Страшно представить, что будет, если он снова нанесет удар. Чтобы приблизиться к разгадке хоть на шаг, Ина сделала то, что умела лучше всего: поспрашивала окружающих. Эббу. Эшли. Поговорила даже с Астрид, хозяйкой сувенирного магазина. И та даже охотно поделилась с ней всем, что знала, что только подчеркивало, насколько все жители хотели наконец-то раскрыть это убийство. Ина была бы рада пообщаться и со Сванте, но после визита полицейского тот настолько вышел из себя, что сразу закрылся в своей хижине, а потом ушел с топором в лес.

Только Нильса она расспрашивать не стала. По веской причине: не хотела будить лихо, пока оно тихо. Потому что в результате ее расспросов выяснилось, что никто не видел пекаря, после того как тот ушел с праздника. А ушел он на удивление рано, сославшись на то, что нужно замесить тесто. Он обещал вернуться, но этого так и не произошло. В ночь убийства, позвольте заметить. Следовательно, он последним намеренно приходил на место преступления и даже работал с чаном. Более того, в предполагаемое время убийства на празднике его не было. Или, по крайней мере, его там никто не видел. Это подозрительно. Пожалуй, даже очень подозрительно. Опыт в расследовании убийств у Ины, конечно, небольшой. Но все еще впереди.

Кроме того, есть еще кулон в виде креста, и никто не знал, где Вигго его взял. Неужели он действительно украден у шведской королевской семьи? Если и так, то как он попал к Вигго? Он правда случайно купил его на блошином рынке? И почему кулон нашли у мертвого Матса? Как бы Ине ни хотелось убедить себя в том, что виновен кто-то другой, против Агнеты свидетельствовало очень много улик. Даже больше, чем против Нильса.

Яростный лай Зевса отвлек ее от размышлений. Она даже не заметила, как он вернулся, а пес уже снова запрыгал перед ней, расставив лапы на мокром песке. Перед ней лежала палка. Ина подняла ее и снова бросила в озеро. На этот раз чуть дальше к центру, чтобы собака подольше не приплывала обратно. Ей еще многое предстояло обдумать. К тому же она что-то почувствовала, и это ощущение становилось все более осязаемым, грозя вот-вот оттеснить все остальное на задний план, — голод!

Глава 31

О шведской кухне можно говорить что угодно, но чёттбуллар Эббы — это настоящее чудо. Ина умяла уже двенадцатую фрикадельку, и живот опасно давил на пуговицы блузки, но о том, чтобы остановиться, не могло быть и речи. Снова и снова она подцепляла вилкой маленькие мясные шарики из кастрюли, обмакивала их в пряный сливочный соус и отправляла в рот на один укус. Да, она заедала стресс!

Более того, похоже, из всех присутствующих за столом аппетит сохранился только у нее одной. Все остальные вяло ковырялись в еде.

Впрочем, их можно было понять. Просто невероятно, сколько проблем свалилось на эту ферму. Горящий амбар, два трупа, задержанная полицией Агнета и пропавший парень — судя по всему, похищенный. Кроме того, налицо все признаки того, что убийца до сих пор на свободе. Этого вполне достаточно, чтобы потерять аппетит.

Единственным человеком, кроме нее, который хотя бы что-то ел, был Сванте. Они расположились на общей кухне Эббы и Агнеты. К тому времени Ина уже знала, что они ели вместе, потому что Эбба ненавидела есть в одиночестве. Возможно, именно поэтому сразу после того, как Агнету забрала полиция, она пригласила Сванте, Эшли и Ину на обед.

Эшли сидела справа от нее, на ее лице виднелись отпечатки маски для подводного плавания. Судя по мокрым волосам, она только что выбралась из озера со своими учениками-дайверами. Эшли не переставала приставать к Ине с уговорами пройти с ней пробный курс. Но та видела себя кем угодно, только не водолазом-любителем.

Американка покосилась на нее. Ее брови буквально подпрыгивали: вверх-вниз, вверх-вниз. Сначала Ина делала вид, что ничего не замечает, но к четырнадцатой фрикадельке у нее закончилось терпение. Она положила вилку на тарелку зубчиками вверх — обед еще не окончен! — и посмотрела на Эшли.

— Как ты можешь думать о еде в такой ситуации? — выпалила американка, как будто только и ждала, что Ина обратит на нее внимание.

— Сейчас время обеда, — ответила Ина. — А я еще не завтракала и, следовательно, хочу есть. — Она перевела взгляд на край стола, где со сложенными на груди руками сидела Эбба, наблюдая за своими гостями. — Кроме того, это лучшие чёттбуллар, которые я ела в своей жизни.

«И кроме того, я всегда ем, когда волнуюсь!» — добавила про себя Ина.

— Ай, да ладно тебе… — Старушка махнула рукой, а у самой щеки залились румянцем, что безумно тронуло Ину. Да, очень мило.

— Но Агнета! — возразила Эшли. — Пока мы сидим здесь и обедаем, она находится в полиции и может попасть в тюрьму.

— Чушь! — отрезал Сванте. — Не попадет она ни в какую тюрьму. — Но потом неуверенно посмотрел на Ину и хрипло добавил: — Или попадет?

Ина выпятила губы. Как бы ей хотелось ответить, что это и правда чушь. А еще хотелось спросить его, действительно ли он провел ночь с Агнетой, после того как она, Ина, ему отказала. Как к этому относиться, она и сама не знала.

Не знала она и того, действительно ли Агнете грозила тюрьма. Вполне очевидно, что у шведки серьезные неприятности. И дело не только в том, что ее украшение нашли на трупе, хотя это само по себе огромная проблема. Еще более взрывоопасной ситуацию делал тот факт, что ожерелье оказалось украденным у шведской королевской семьи. Ина, конечно, не очень хорошо разбиралась в местной правовой системе, но предполагала, что воровство имущества королевской семьи — далеко не пустяковое преступление. Интересно, что там насчет сроков давности. В Швеции есть такое понятие? Она верила, что кулон Агнете подарил Вигго. С чего бы ей в этом сомневаться? Но почему та утверждала, что украшения у нее больше нет, если всего несколько часов спустя его нашли на покойнике? Кроме того, открытым оставался и другой вопрос: откуда у Вигго на самом деле взялся кулон?

Эшли вытерла уголки губ тканевой салфеткой и бросила ее на свою нетронутую тарелку, словно в знак капитуляции.

— Поверить не могу, что вы позволили полицейскому ее увезти!

Она пригвоздила взглядом Сванте, как будто это он во всем виноват.

— А что, по-твоему, я должен был сделать? — начал защищаться он. — Ларс привел такие доказательства, что это всех нас… удивило.

«Слово шокировало здесь бы больше подошло, — пронеслось в голове у Ины. — Или потрясло… или ошеломило».

Эшли это не убедило.

— Не можете же вы верить, что она и вправду причастна к смерти Матса.

— Конечно нет! — одновременно воскликнули Сванте и Ина.

— Хотя они с Матсом были далеко не лучшими друзьями, — вставила Эбба.

— У Матса вообще не было лучших друзей, — буркнул Сванте.

«Разве что Вигго», — подумала Ина, но вслух сказала:

— Я знакома с Агнетой не так давно, как вы, но при всем желании не могу представить ее убийцей.

— Конечно нет, — ответила уже Эшли. — Это ведь один из самых добрых людей на этой планете.

Сванте кивнул, а вот Эбба поджала губы.

— При определенных обстоятельствах любой человек способен на убийство.

Сванте рассмеялся:

— Ты же не думаешь, что Агнета действительно убила Матса?

Эбба наконец покачала головой. Медленно, но это однозначно был знак отрицания.

— Конечно нет. Но я старая женщина и достаточно повидала на этом свете, чтобы не исключать ничего заранее.

Эшли уставилась на нее круглыми глазами.

— Но… Агнета! То есть… она же твоя невестка!

— Вот именно!

Ина ни за что на свете не могла вообразить Агнету убийцей. Однако она прочитала столько детективов, что знала: самые приятные люди всегда оказываются самыми опасными. Впрочем, между вымыслом и реальностью огромная пропасть.

— Почему-то у меня такое чувство, что со всем этим как-то связан Нильс. — Ина обвела присутствующих долгим взглядом. — В конце концов, он был в пекарне в ночь убийства. И Матс ему нравился не больше, чем всем остальным.

— Нильс — и убийца? — Эшли скептически нахмурилась.

— А Агнета? — мгновенно парировала Ина.

— Все это пустые догадки, которые ничего не дают! — раздраженно пробурчал Сванте и положил ладони плашмя на стол, по бокам от своей тарелки. — Нужно как можно скорее придумать, как помочь Агнете. — Он посмотрел на всех предостерегающе. — А потом в срочном порядке выяснить, куда делся Янис. Я за него переживаю.

— Как и все мы, — согласилась Эшли.

— Именно поэтому я и позвала вас на ужин. Но давайте по порядку, — сказала Эбба. — Что касается Агнеты… Я уже позвонила в полицию.

— И? — настойчиво спросила Эшли. То же крутилось и на языке у Ины, но его придавило пятнадцатой фрикаделькой.

— Кроме того, что молодой человек на другом конце линии говорил жутко тихо? — спросила в ответ Эбба. Уголки ее губ вдруг опустились, словно на них повесили невидимые свинцовые гири. — Мне сказали, что им запрещено разглашать какую-либо информацию.

— Хм, — фыркнул Сванте.

Эшли помассировала висок, напряженно размышляя.

— Они не сообщили, когда Агнету отпустят домой?

Эбба едва заметно качнула головой.

— Этот вопрос я тоже задала полицейскому, но, если я правильно поняла паренька на том конце провода, произойдет это нескоро. Он сказал, что потребуется обращение к судье.

Сванте помрачнел.

— Значит, дело крайне серьезное.

— Так или иначе, — твердо произнесла Эшли, — нам нужно больше информации.

Все согласились.

— И как нам ее получить? — задал главный вопрос Сванте.

За обеденным столом воцарилась гробовая тишина.

Ина положила себе на тарелку еще одну большую ложку картофельного пюре с сельдереем и погрузила в него вилку. Самые лучшие идеи приходили к ней во время еды. И ведь правда! Ее сразу осенило. Да так, что часть пюре с вилки упала на скатерть.

— У меня есть идея, — объявила она остальным. — Мы спросим Ларса напрямую!

Сванте откинулся на спинку стула и сложил руки на животе.

— Это как же?

— Сходим к нему, — предложила Ина, настолько воодушевленная собственным замыслом, что губы сами по себе растянулись в широкой улыбке. — Я схожу к нему с Зевсом, — пояснила она, — под предлогом того, что мне нужна помощь в его воспитании. В воспитании пса, я имею в виду. А потом можно будет незаметно прощупать его насчет Агнеты.

Эшли одобрительно посмотрела на нее.

— И это даже не покажется надуманным поводом, — заметила Эбба. — Все знают, какая невоспитанная у тебя собака.

Ина на мгновение потеряла дар речи от такого, надо сказать, грубого заявления. Она, конечно, понимала, что пожилым людям гораздо больше спускается с рук, так как с возрастом они все чаще говорят первое, что придет в голову. И тем не менее! Но прежде чем она успела опомниться и выдать хотя бы относительно достойный ответ — для остроумного все равно уже было слишком поздно, — позади нее зазвонил телефон. Эбба отодвинула стул, прошла мимо Ины и подняла беспроводную трубку, внимательно всматриваясь в дисплей.

— Скрытый номер, — пробормотала она, нажала на кнопку и, поднеся телефон к уху, гаркнула: — Алло? Алло, кто это? Говорите громче!

Эшли закатила глаза, подняла руку и забрала у Эббы трубку.

— И почему люди вечно шепчут по телефону? — С раздражением на лице Эбба снова заняла свое место. Ина подцепила еще одну фрикадельку.

— Последняя на сегодня, — тихо сказала она, после чего Сванте так же тихо заворчал.

— Алло? — дружелюбным тоном произнесла Эшли. На ее губах даже расцвела улыбка, но быстро увяла, как овощи в салате под полуденным солнцем. — Простите, а кто говорит?

Она растерянно посмотрела на остальных, и все моментально замерли и так же растерянно посмотрели на Эшли. Ина даже перестала жевать.

— Янис? — услышали они голос Эшли. Она выпрямилась. — Где он? Как он? Что все это… — Женщина осеклась, прислушалась, произнесла несколько задумчивых «мхм», «ох» и «ах» и за все это время даже ни разу не моргнула. — Поняла ли я? — Она обеспокоенно перевела взгляд на Ину. — Э-э-э, да.

— Кто это? — с тревогой спросил Сванте. — Что такое?

Эшли прикрыла трубку рукой. Ее лицо побелело как мел.

— Янис у них, — судорожно прошептала она.

— У кого? — не понял Сванте.

— Это же очевидно, — так же тихо ответила Ина. — У байкеров.

Эшли порывисто кивнула и спросила в трубку:

— Вам нужен выкуп? — И тут же ахнула: — Но…

— Дай мне телефон! — Сванте подался вперед и протянул обе руки через стол, но Эшли от него отмахнулась.

— Но так же нельзя! — заявила она собеседнику. — Это похищение!

Ина решила, что с нее хватит. Она вскочила и подошла к Эшли, которая совсем этого не ожидала. Немка решительно отобрала трубку из рук американки, нажала на кнопку с изображением динамика и положила телефон в центр стола.

Раздался дребезжащий, слегка искаженный голос:

— Либо вы платите, либо мы передаем пацана «Сынам Одина»! Выбор за вами.

Прочистив горло, Ина наклонилась над телефоном.

— Сколько мы должны заплатить?

— Три миллиона крон, — последовал мгновенный ответ. Пока она мысленно переводила сумму в евро, за столом начался массовый приступ удушья. Сванте, Эбба и Эшли жадно глотали ртами воздух.

Если она не ошиблась, то байкеры требовали больше двухсот пятидесяти тысяч евро. Выходит, они столкнулись с настоящим похищением. И прямо сейчас она беседовала с самым настоящим похитителем, который требовал самый настоящий выкуп. У Ины начали постепенно сдавать нервы. Как ее вообще угодило вляпаться в эту драму? Она схватилась за горло. «Господи, как же я волнуюсь!»

— Если позвоните в полицию, — продолжал бандит, — мы отправим вам Яниса по почте — по частям.

У Ины по спине пробежала дрожь. Сванте сжал кулаки и вскинул их, словно хотел разбить телефон.

— Даем вам два дня, чтобы собрать деньги. Потом мы снова с вами свяжемся.

Ина хотела возмутиться, насколько абсурдно в принципе вести такой разговор, особенно по поводу денег: ведь просто невозможно собрать подобную сумму за такой короткий промежуток времени. Но уже готовые сорваться с губ слова оборвали раздавшиеся в трубке гудки.

Ошарашенная, она взглянула сначала на Эшли, потом на Эббу и наконец на Сванте.

— Он просто повесил трубку.

Глава 32

Несмотря на розовые очки после просмотра «Мы все из Бюллербю» и желто-синее, под флаг Швеции, сердце в груди, Ина вынуждена была признаться: общественный транспорт в Швеции еще хуже, чем в Германии. Она уже несколько часов проклинала себя за то, что отказалась от помощи Сванте, который хотел довезти ее прямо до Вернаму на фермерском микроавтобусе. Ина посчитала это не самой лучшей идеей сразу по нескольким причинам. Во-первых, у нее сложилось впечатление, что Ларсу не нравится Сванте. Во-вторых, с психологической точки зрения умнее будет сказать, что она приехала на автобусе, потому что тогда Ларсу станет неудобно сразу ее прогонять. Но, помимо этих двух пунктов, ее решение основывалось еще на одном соображении: возможно, она параноик, но угрозу похитителя восприняла очень серьезно. Старенький Volkswagen Transporter сразу бросался в глаза. Что, если байкеры за ними следят и обнаружат микроавтобус перед домом полицейского?

Поэтому она совершила пешее паломничество к автобусной остановке в двух километрах от фермы, где получила урок смирения. Время от времени к ней подбегала заплутавшая белка из леса, находящегося за автобусной остановкой, но так же быстро удирала обратно, как только замечала присутствие Ины. Должно быть, животные не привыкли к гостям. Прямая, как стрела, дорога, прорезавшая лес, к ним тоже явно не привыкла. За час ожидания проехавшие мимо автомобили можно было пересчитать по пальцам. Все водители дружелюбно махали Ине рукой. О шведах можно говорить что угодно, но они приятные люди. Не менее приятными показались Ине и обнаруженные в автобусе полки, на которых в ряд выстроились самые разные книги. Она уже знала об обычае оставлять в автобусах прочитанные книги, из которых со временем создавалась небольшая библиотека — путешественники свободно могли брать любую книгу. Но Ине не хотелось читать. Она слишком нервничала из-за предстоящей встречи. К тому же руки у нее были заняты большой картонной коробкой, которую она везла с собой в качестве подарка.

И вот она оказалась перед одним из первых рядов домов в маленьком городке. Ларс и его отец жили в тихом районе. Обсаженная высокими тополями улица заканчивалась тупиком. Ина рассматривала большой многоквартирный дом с красной крышей, который вполне мог бы стоять где-нибудь в Потсдаме. Судя по табличкам рядом с дверными звонками, в доме было три жилые квартиры. Ларс с отцом жили на нижнем этаже.

Ина нажала на кнопку, и буквально через несколько мгновений в дверном проеме появился Ларс. Он еще даже не успел снять форму. После его утреннего визита на ферму за Агнетой, Ина прикинула, во сколько закончится его смена. И оказалась права. Она мысленно похлопала себя по плечу, похвалив за сообразительность, одарила Ларса своей самой дружелюбной улыбкой и радостно воскликнула:

— Hej!

Ларс улыбнулся в ответ. Однако выглядел он скорее озадаченно, нежели дружелюбно.

— Ты? — вырвалось у него.

Ина постаралась не показывать растущую неуверенность. Она поспешно вытянула руки и сунула полицейскому коробку:

— Я принесла вам канельбуллары. Свежеиспеченные. От Эббы!

И снова мысленно похлопала себя по плечу за идею прихватить с собой вкусные булочки. Хотя ей было немного не по себе, когда она одна зашла в пекарню, чтобы взять с противня дюжину еще теплых булочек с корицей.

Ларс неловко принял коробку.

— Э-э-э, спасибо… — Вытянув шею, он посмотрел ей за спину, обшаривая глазами улицу. — Ты приехала на автобусе?

Ина бойко кивнула, чем заслужила от Ларса искренне сочувственный взгляд. Он что-то пробормотал, дернув подбородком с трехдневной щетиной. Если Ина правильно расслышала, прозвучало это подозрительно похоже на «сумасшедшая немка».

Затем он еще какое-то время смотрел на нее, потом опустил взгляд на коробку и наконец отошел в сторону.

— Ну, что ж, заходи.

Что Ина с радостью и сделала. Она юркнула мимо молодого человека в подъезд, где заметила широко распахнутую дверь в конце коридора. Туда она и направилась, пока Ларс не передумал.

Внутри ее встретила просторная прихожая, куда выходило пять комнат. Все двери, кроме двух, были открыты. Какая большая квартира. Слева от Ины находилась кухня, прямо — гостиная, за которой виднелась терраса. Из нее-то как раз и выглянул отец Ларса.

— Ина! — воскликнул он, буквально бросившись к ней, но затем остановился на подобающем расстоянии и сложил руки.

Ину очень воодушевило, что он запомнил ее имя, и она наградила его искренней улыбкой, несмотря на то что мужчина выглядел немного помятым. Скорее всего, дремал после обеда. У него на шее на импровизированном шнурке болтались очки.

— Не ожидал тебя здесь увидеть, — признался он.

— Я тоже, — проворчал Ларс, который между тем закрыл входную дверь и остановился рядом с Иной. — Честно говоря, у нас сейчас нет времени. Мы уезжаем в магазин.

Отец замахал на него руками:

— Какая разница, когда ехать — на полчаса раньше или на полчаса позже? Супермаркет подождет.

Ларс сначала опешил, затем пожал плечами.

— Ина нам кое-что принесла. — Он передал коробку отцу, который тут же взял ее и открыл.

— Канельбуллары! — восторженно воскликнул мужчина. — Какой аромат!

Пока его лицо было скрыто за распахнутой крышкой, Ина украдкой огляделась. Стены прихожей были оклеены фактурными обоями с геометрическими узорами разных оттенков серого. Повсюду висели небольшие фоторамки, в основном с изображением одной и той же женщины. Рядом со шкафом стоял тяжелый секретер из темного дерева — возможно, тика. На нем громоздились письма и рыболовные журналы.

Обстановка совсем не в стиле молодого человека, из чего она сделала вывод, что это квартира Уве и что Ларс переехал к нему — по какой бы то ни было причине.

В углу рядом с дверью в гостиную стояла пушистая собачья лежанка, в которой сидела немецкая овчарка и наблюдала за Иной. Но не лаяла. Зевс бы взбесился еще при звонке в дверь.

А это, в свою очередь, подвело ее к выдуманному предлогу для визита. Рассмеявшись, она повернулась к Уве, который, похоже, даже не собирался вынимать голову из коробки.

— Должна признаться, что я пришла не к тебе, — сообщила она, — а к твоему сыну.

— Ко мне? — удивленно переспросил Ларс, тоном напомнив Агнету, когда он забирал ее сегодня утром.

Ина испустила протяжный вздох, который, по крайней мере в ее собственных ушах, прозвучал чересчур театрально. Тем не менее она всплеснула руками, чтобы довести сцену своего отчаяния до совершенства.

— Я просто не знаю, что делать! — пожаловалась Ина полицейскому. Ее взгляд остановился на собачьей лежанке, где сидел по-прежнему не сводящий с нее глаз полицейский пес. Питомец Ларса буквально сверлил ее взглядом. Подозрительно и скептически, словно чуял подвох. Ина снова посмотрела на его хозяина и поняла, что тот смотрит на нее точно так же. — Зевс вьет из меня веревки и совсем не слушается.

— Зевс. — Ларс скрестил руки на груди. — До сих пор не могу поверить, что ты правда назвала эту собаку в честь отца богов.

Ина не обратила внимания на язвительное замечание.

— Я надеялась, что ты научишь меня немного… дрессировке. — Она снова повернулась к Гусу. — Ведь твой пес слушается с полуслова, и у меня сложилось впечатление, что ты прекрасно ладишь с собаками.

— С собаками он ладит лучше, чем с людьми, — донеслось из-за картонной крышки.

Ина весело усмехнулась. Значит, Уве уже принялся за булочки. Что ей, кстати, очень понравилось. Она терпеть не могла напускную сдержанность.

Только Ларс оставался серьезным.

— Я дрессирую полицейских собак. — Он так и стоял перед ней со скрещенными руками. — А не… болонок с божественными кличками.

— Собака есть собака. — Уве встал рядом с Иной, словно желая дать понять сыну, на чьей он стороне. Мужчина стряхнул крупинку сахара с уголка рта. — Эти канельбуллары просто песня!

— Очень рада, обязательно передам пекарю.

Уве протянул коробку сыну, который тут же отказался, страдальчески скривившись.

— Спасибо, но я знаю, в какой пекарне их испекли.

Ина оставила эту колкость без комментариев.

— Собака есть собака, — повторила она. — Одна побольше, другая поменьше.

Взгляд полицейского помрачнел, когда он посмотрел ей в глаза.

— Не знаю, — нерешительно произнес он через некоторое время.

— Разумеется, я заплачу!

— Глупости! — воскликнул Уве и достал из коробки следующую булочку. — Ларс с удовольствием поможет, не так ли?

Тот ответил лишь очередным хмурым взглядом. Щелчком пальцев он подозвал к себе пса, который тут же встал и уселся рядом с ним. Ларс почесал ему подбородок.

— Это не так просто, как ты себе представляешь, — многозначительно заметил он. — Полицейских собак тренируют с раннего возраста. Сколько лет твоему псу? Три?

— Четыре, — ответила Ина. — Но ничего страшного. В конце концов, я и не хочу превращать его в полицейскую собаку. — Она непроизвольно улыбнулась, потому что в памяти всплыл образ немецкой овчарки с пристегнутой к спине полицейской сиреной, когда-тоувиденной в детском телесериале, название которого не могла вспомнить. — Я просто хочу, чтобы он чуть лучше слушался и выполнял пару-тройку команд.

Ларс хрюкнул. Пес его поддержал.

Затем он со скептическим взглядом наклонил голову. Ларс. Не пес.

— И ради этого ты проделала такой путь? — спросил он. — Чтобы попросить меня об этом?

— Именно так, — с решимостью в голосе подтвердила Ина.

— Могла бы позвонить.

— Могла бы, — согласилась она и подмигнула Уве. — Но тогда я не принесла бы эти восхитительные канельбуллары.

Старик стремительно обнял ее свободной рукой.

— Хорошо. — Ларс, казалось, смирился со своей участью, но вдруг принялся с наигранной внимательностью оглядывать пол вокруг Ины. — Только… где же сама собака?

«Черт возьми!» В плане Ины неожиданно прорезалась еще одна брешь размером с озоновую дыру.

— Я… я думала, что сначала мы обсудим, захочешь ли ты вообще этим заниматься.

— Конечно, захочет! — откликнулся Уве вместо сына.

— Отлично. — Сопротивление Ларса, похоже, было окончательно сломлено. — Я позвоню тебе, и договоримся о встрече.

Ина записала свой номер на бумажке, но очень медленно, поскольку чувствовала, что упускает свой шанс. Ведь на самом деле она пришла не для того, чтобы нанять полицейского в качестве собачьего воспитателя. А с этого момента он будет следить за ней еще и как тренер. Довольно высокая цена за возможность узнать больше подробностей об Агнете.

Кроме того, у нее не оставалось времени на продуманную тактику или как минимум на хитрый переход к нужной теме. Поэтому Ина просто спросила его напрямую, продолжая писать:

— Как дела у Агнеты? — На мгновение подняв глаза, она заметила, как полицейский нахмурился. Даже собака гавкнула, отчего Ина слегка вздрогнула.

— А как они у нее могут быть? — ответил он вопросом на вопрос. — У нее неприятности. Мягко говоря.

С некоторой нерешительностью она отдала ему бумажку со своим номером телефона.

— Но ведь это наверняка обычное недоразумение?

Полицейский пожал плечами.

— Судья так не считает. Цепочка с кулоном в чане — это одно, но то, что это украшение, украденное у нашей королевской семьи, — совсем другое. С этого момента дело становится личным. — Он надул щеки, как будто набирая воздух, а затем резко выдохнул. — По крайней мере, с точки зрения судьи, который назначил ей предварительное заключение. Потому что он ярый поклонник королевской семьи.

— Но… когда она сможет вернуться домой?

Широкие плечи Ларса снова приподнялись.

— Как только все разрешится… или не разрешится. — Молодой человек выглядел немного измученным. — Ей предъявляют серьезные обвинения, которые необходимо опровергнуть. Совпало слишком много факторов, которые выставляют Агнету в невыгодном свете. — Он начал перечислять по пальцам: — Похищенное украшение, найденное рядом с телом убитого. Плюс хлипкое алиби. И угроза убийством, произнесенная в присутствии свидетелей. Из допросов ясно, что на ферме все в курсе, насколько плохие отношения связывали Агнету и Матса.

Ина затаила дыхание.

— Звучит не очень хорошо, верно?

Из этого Ларса слова не вытянешь. Он снова лишь пожал плечами.

— Судья действительно верит, что Агнета похитила украшение и убила Матса? То есть…

— Неважно, во что он верит, — перебил ее Ларс. — Мы не в церкви, а в полиции. И здесь важны улики и веские доказательства. И то и другое у нас есть. К тому же в пекарне найдены ее отпечатки пальцев.

— Как и мои, — перебила его Ина. — И наверняка всех остальных жителей деревни. Туда все ходят.

— Я ничего не могу сделать, — откликнулся Ларс. — Но многое указывает на то, что две смерти на вашей ферме связаны между собой.

Ина подумала о Кнуте и о том, что у нее возникали те же опасения, но это делало ситуацию еще абсурднее. В конце концов, речь ведь об Агнете.

— Агнета не убийца.

Уже в третий раз он пожал плечами!

— Судья считает ее главной подозреваемой, — через некоторое время вздохнул Ларс. — К сожалению, соединить все части пазла очень сложно, потому что из людей на ферме не выжмешь полезной информации.

— Ну, я, конечно, об этом ничего не знаю, я там не так давно.

И все же Ина сразу поняла, что имел в виду Ларс. На ферме Тингсмола жили доброжелательные люди. «По крайней мере, большинство из них», — мысленно исправилась она, вспомнив Астрид, владелицу сувенирного магазина. Однако Ина тоже смогла сблизиться с ними лишь до определенной степени. Некоторые как будто воздвигли невидимую преграду, за которую пропускали только самых близких. К сожалению Ины, она в их число не входила. Что касается Эббы и Сванте, у нее и вовсе складывалось впечатление, что эта парочка что-то от нее скрывает.

— Агнета не убийца, — спокойно повторила она. Вдруг ее слова хоть как-то помогут?

— Но кто-то должен им быть, — парировал Ларс.

— Байкеры! — не задумываясь, выпалила Ина. Лучше бы она прикусила язык. Но что сказано, то сказано.

К ее удивлению, Уве не удивился.

— Вот и я так говорю, — поддержал он ее. — Не просто так же они заявились посреди ночи в Мидсоммар и устроили такой переполох.

Ина ухватилась за соломинку, которую он ей протянул.

— Сначала приезжают эти дикари на мотоциклах, затем умирает Матс, а потом еще звонок на домашний телефон Агнеты…

— Какой звонок? — Ларс сделал шаг к ней. Она рефлекторно отступила на шаг.

— Какой звонок? — переспросила она, проклиная себя за то, что все-таки проговорилась. Стоит ли ему рассказывать? Все-таки это игра с огнем. Похититель запретил им обращаться в полицию. Но только так можно помочь Агнете наконец выбраться на свободу. И, главное, снять с нее абсурдное обвинение.

И все же риск слишком велик.

— Не было никаких звонков, — заявила она с кривовато натянутой улыбкой.

Ларс еще мгновение смотрел на нее, а потом махнул рукой.

— Я бы не стал воспринимать этих полудурков всерьез. По-моему, сейчас вся Швеция буквально наводнена байкерскими бандами. Я навел о них справки. «Дорожные дьяволы» в целом безобидны. — Полицейский развел руками. — Мне бы не хотелось, чтобы они крутились где-то поблизости, но, в отличие от крупных банд, которые сильно усложняют нам жизнь, эти парни не представляют серьезной угрозы.

Отец посмотрел на него.

— Имеешь в виду «Сынов Одина»?

Ларс с досадой хмыкнул.

Ина уже слышала это название. Похититель упомянул его по телефону. С невинным выражением лица она поинтересовалась:

— А что там с «Сынами Одина»?

— Хуже них никого нет, — пояснил Уве.

Ларс кивнул.

— А ведь мы были близки к тому, чтобы отрубить им голову. — Он провел указательным пальцем по горлу. — Их лидер уже сел за решетку. Но в итоге на суде ему ничего не смогли инкриминировать, потому что все свидетели отказались от своих показаний. — На лице молодого человека отразилась крайняя степень неприязни. — Поэтому его пришлось отпустить, и первое, что он сделал, — это скрылся. Естественно.

— Возможно, на свидетелей оказали давление? — предположила Ина.

— Не возможно, а точно, — согласился Уве. — Эти мерзкие типы не остановятся ни перед чем. — Его взгляд затерялся в открытой коробке. — А теперь я лучше уберу оставшиеся канельбуллары в холодильник, пока я еще могу остановиться.

Он закрыл коробку с таким видом, будто это требовало огромных усилий, и удалился на кухню.

— Организованная преступность, — равнодушно заметил Ларс, глядя вслед отцу.

И именно в этой банде состоял Янис. Ина и понятия не имела, в какую передрягу вляпался этот парень. Она совершенно не разбиралась в байкерских бандах — никогда с ними не сталкивалась.

Ей очень хотелось рассказать полицейскому о требовании выкупа. Но то, что она услышала минуту назад, делало нависшую над ними угрозу еще драматичней.

Ларс подошел к секретеру и начал рыться в документах, пока не нашел то, что искал. Он вернулся к Ине с листком бумаги и без объяснений протянул ей.

— Что это? — удивленно посмотрела на него она.

— Список, — произнес Ларс. — Правила поведения. Для тебя и твоей собаки. Изучи их и применяй. Обо всем остальном поговорим на первом занятии.

Улыбнувшись, Ина взяла лист и пробежала глазами. В нем оказалось чертовски много правил. Во что она только ввязалась…

Ина взглянула на Гуса, улегшегося у ног полицейского. Пес посмотрел на нее в ответ, и Ине показалось, что он тоже не в восторге от того, что его хозяин теперь будет дрессировать Зевса.

Выражение на лице Ларса будто говорило: «А теперь всего доброго». Но он, видимо, был слишком воспитан, чтобы выпроводить ее в открытую. Сама же Ина уходить не хотела. Слишком много вопросов не давало ей покоя.

— А как насчет других подозреваемых? — спросила она. — Полиция же не может сосредоточиться только на одном человеке. Разве вам не следует вести расследование в разных направлениях?

— Кто сказал, что мы этого не делаем? — хмыкнул Ларс.

Ина выпрямила спину.

— Я тут подумала…

— Да что ты?

Она не обратила внимания на его саркастичный тон.

— Последним человеком, который заходил в пекарню до нас, был Нильс.

— Нильс, — повторил Ларс.

— Пекарь, — уточнила Ина.

— Я знаю, кто такой Нильс. В конце концов, я сам его допрашивал.

Это Ина тоже знала. Кстати, допрашивал Ларс его подозрительно долго. Ее любопытство возрастало в геометрической прогрессии. Ведь, несмотря ни на что, задержали Агнету, а не пекаря.

— И? — спросила она в ответ. — У него надежное алиби?

Как же здорово было это произнести.

Это позволило ей почувствовать себя профессиональным следователем. Ина так часто читала эту фразу в книгах, слышала в фильмах и сериалах. А сейчас сама задавала этот вопрос реальному полицейскому. Она как будто превратилась в инспектора Коломбо^[58].

— Он был с вами на вечеринке, — терпеливо отозвался он. — У озера.

— Да… и нет, — мгновенно отреагировала Ина, чувствуя, как у нее начинает учащаться пульс. — После того как он попрощался и ушел в пекарню, его больше никто не видел.

Полицейский изменился в лице. Это не укрылось от взгляда Ины.

Часть 12

ШВЕДСКИЙ ДЛЯ НАЧИНАЮЩИХ

Björn

Медведь. Бурого медведя в Швеции называют brunbjörn, панду — panadabjörn. А как будет по-шведски «желейный мишка»? Правильно: gelébjörn.

Глава 33

— Ты водишь как сумасшедший. А паркуешься еще хуже.

Стоящий с тележкой для покупок Ларс хрюкнул.

— Тогда в следующий раз пойдешь пешком.

— Я бы с удовольствием, если бы мой драгоценный сын мне позволил.

— Твоя нога, — только и сказал Ларс.

— А что с ней? — Уве немного приподнял ногу и подтянул штанину. — Все на месте.

— Тебе надо восстановиться после перелома.

Уве опустил штанину.

— Перелома больше нет, мои старые косточки давным-давно срослись.

— Кроме того, ты сейчас не можешь сесть за руль. Как же в таком случае покупки попадут домой?

— Донесу, разумеется. Тут всего-то пара метров.

Фыркнув, он отвернулся от сына и пошарил рукой в глубинах кармана, откуда достал в несколько раз сложенную бумажку. Когда старик ее развернул, Ларс с ужасом увидел, что лист исписан от края до края. Судя по всему, поход за покупками затянется. А ведь у него совсем нет времени на то, чтобы бродить по супермаркету. Но папа был непреклонен.

Сегодня день покупок. Даже если бы Луна свалилась на Землю, отца бы это не остановило.

— Нехорошо так гонять на патрульной машине и занимать два парковочных места. Это портит репутацию полиции.

— Просто у меня большой вольво, — предпринял попытку оправдаться Ларс, по крайней мере относительно маневра при парковке. — Он не помещается в обычное парковочное место.

Кроме того, он терпеть не мог, когда другие машины встают слишком близко к его автомобилю. Поэтому привык парковаться посередине двух мест, чтобы иметь достаточное расстояние с обеих сторон. А поскольку машина была служебной, до сих пор никто не жаловался. За исключением отца, конечно же. Ну и бог с ним. Он устало ему улыбнулся.

— С чего начнем?

— С черничного супа, — ответил тот.

Едва они переступили порог торгового зала, как Уве удивительно быстрым шагом пересек отдел фруктов и овощей. Ларсу с трудом удавалось угнаться за ним, маневрируя с тележкой в толпе других покупателей. Не обращая внимания на цены, отец быстро пробирался вперед, хватая брокколи, картофель и лук и складывая их в тележку.

Черничный суп был любимым блюдом Уве. Он ел его каждый день на обед в качестве десерта. К-а-ж-д-ы-й день.

Отец запрокинул голову.

— Загляну-ка я еще в винный отдел, — решил он. — У них сегодня скидка на кьянти.

Они направились к холодильным витринам, и отец начал складывать в тележку килограммы замороженной рыбы. То, что при этом он давил брокколи, его абсолютно не волновало.

— Как мило со стороны этой немки было привезти нам булочки. — Уве остановился перед стеклянной морозильной камерой и взял в руки пакет с замороженной паэльей. Подняв очки и прищурившись, изучил состав, после чего выпятил нижнюю губу и положил пакет обратно на полку. — Слишком дорого. — Он фыркнул. — Хотя было бы неплохо снова попробовать испанскую кухню.

Пожав плечами, он поспешил дальше.

— Да, очень любезно со стороны Ины, — согласился Ларс и последовал за отцом. Однако, дойдя до морозилки, замедлил шаг, подцепил упаковку паэльи и положил ее к другим покупкам.

Между сливочным сыром и продуктами из творога отец остановился и серьезно взглянул на него.

— Как думаешь, она права?

— В чем? — с недоумением посмотрел на него Ларс.

— Ну, в том, что хозяйка фермы невиновна.

Ларс тихо хмыкнул.

— Вообще-то это ты навел меня на след. Если бы не твой зоркий глаз, мне пришлось бы сначала разыскивать владельца цепочки с короной и крестом.

— Но она же сказала, что кулона у нее больше нет, — возразил старик.

— И тем не менее всего через несколько часов после ее слов кулон нашелся рядом с трупом. Странно, не правда ли?

Отец пожал плечами и пошел дальше.

— Да, странно.

Следующую остановку он сделал перед колбасным прилавком, внимательно все изучил и пошел дальше. Ларс даже испытал за него легкую гордость. Раньше папа обожал расфасованную нарезку, например ветчину и салями. Однако Ларс сумел убедить его, что подобные продукты вредны как для его собственного здоровья, так и для планеты. Что в итоге стало решающим фактором, из-за которого Уве перестал их есть, Ларс не знал. Но это и не так важно. Важно, что он больше их не ел. «А может быть, — подумал Ларс, — и просто ради меня. Потому что я этого не хочу». Он улыбнулся этой мысли.

— Чего ты так глупо улыбаешься? — спросил его отец.

— Да просто вспомнил ту маленькую собаку немки. Которую должен научить хорошим манерам. — Невинная ложь, которую старик не раскусил. Ларс перестал улыбаться. — Не играет роли, что я думаю, — продолжил он. — Факт в том, что многое указывает на вину Агнеты. У нее есть серьезный мотив, а цепочка — весомая улика. Если окажется, что она все время находилась у нее, это может быстро превратиться в часть доказательной базы обвинения.

В голове закрутились мрачные мысли. «Надеюсь, что до этого не дойдет». Он просто отказывался верить, что такая женщина, как Агнета, могла быть убийцей.

— Значит, ты думаешь, что это она.

Ларс не знал, как ответить на этот вопрос. Он как минимум был не уверен и не мог полностью ее оправдывать. Однако ему все еще не давала покоя беседа с Иной. Ее фраза о том, что Нильс, после того как ушел замешивать тесто, больше не появлялся на празднике, прямо противоречила тому, что пекарь говорил под протокол. Это плохо. Тем более что Ларс не был идиотом и сразу после допроса удостоверился в правдивости его алиби у нескольких жителей фермы. Все они заявляли, что Нильс после посещения пекарни вернулся, чтобы и дальше праздновать вместе с ними. Это жутко раздражало, поскольку в очередной раз показывало, что люди не доверяют полиции и предпочитают дать ложные показания, нежели навредить кому-то из своего окружения. И не важно, что этим кем-то может быть убийца. Что еще хуже — новенькой в их рядах они, похоже, все-таки доверились. Плохие новости для его репутации. В любом случае это означало, что нужно более тщательно проработать Нильса. В конце концов, ложное алиби выдумывают не просто так. Рабочий день Ларса официально закончился, но хороший полицейский всегда на службе. Даже если речь только о том, чтобы позвонить дежурному коллеге и выдать ему инструкции. Поэтому он достал телефон и позвонил Расмусу в участок.

— Обязательно делать это прямо сейчас? — Отец бросил на него укоризненный взгляд. — Неужели ты не можешь хотя бы раз не отвлекаться?

Ларс уже собирался сказать что-то в свое оправдание, но в этот момент коллега уже ответил на звонок.

— Мне нужно, чтобы ты кое-что выяснил, — начал Ларс, не тратя времени на лишние приветствия. — Это касается человека по имени Нильс…

Он на мгновение замялся, потому что не мог вспомнить фамилию. Блокнот с записями остался в униформе, которую он снял дома. Отец протянул ему банку консервированного сюрстрёмминга фирмы Oskars, и Ларс поморщился от отвращения. Папа обожал ферментированную рыбу, но Ларс запретил ему ее есть, потому что после нее вонь в квартире не выветривалась несколько дней.

«Лекандер», — внезапно вспомнил он.

— Нильс Лекандер. — Сообщив Расмусу все, что знал о Нильсе, он велел коллеге немедленно перезвонить, если тот найдет что-нибудь интересное.

Когда Ларс закончил разговор, он увидел, что в тележке лежат три банки этой рыбы. Спрятанные под большой упаковкой мюсли, которая, в свою очередь, была уступкой со стороны отца, ненавидевшего, когда Ларс сидел напротив него по утрам и громко хрустел. На мгновение он задумался, не выкинуть ли рыбу из тележки, но в итоге не стал этого делать. Может, смягчился из-за мюсли. А может, просто потому, что все его мысли сейчас занимал вопрос, почему Нильс соврал. Так или иначе. Придется нанести еще один визит на ферму Тингсмола. Там творилось что-то неладное, Ларс давно это понял. Подозрения у него возникли еще тогда, когда он появился там, чтобы забрать Агнету, а люди решили, что он приехал по совсем другой причине. «Из-за парнишки», — подумал Ларс, вспомнив слова Сванте. А потом еще фраза немки о телефонном звонке. Да что же там творилось? Он все острее чувствовал, что эта деревушка вовлечена в какую-то незаконную деятельность, а сам он бьется в закрытую дверь. Никто на ферме не желал ему ничего рассказывать. Кроме Ины. Она буквально сама ходила за ним по пятам. Как будто они коллеги. Эта женщина с самого начала ему понравилась. Почему-то.

Глава 34

В нарастающей панике Ина крепко сжала зубами трубку для дыхания. Она попыталась вдохнуть, но вместо воздуха набрала полный рот воды, которую выплюнула, закашлявшись. Сказать, что ей было некомфортно, — ничего не сказать. Ине казалось, что она только что умерла и переродилась в выдру.

Черный как смоль неопреновый кошмар облегал ее как вторая кожа и пропитывался водой. Она снова и снова напоминала себе не забывать дышать. Вдруг из-за непонятно откуда взявшейся глубины Ина шагнула в пустоту и — бульк! — мгновенно погрузилась в воду с головой. Она тут же начала барахтаться в попытке выбраться на поверхность. Наконец, кашляя, она выплыла на мелководье, где ее с улыбкой ждала Эшли.

— Ты вдруг исчезла, — донесся до нее приглушенный из-за воды голос американки. Она тоже облачилась в гидрокостюм и надела очки для дайвинга. Стоя по пояс в воде, Эшли подняла руки из воды. — Это моя ошибка, надо было предупредить тебя об этом участке.

Ине это признание вины показалось не особенно искренним, но она ничего не сказала. Вместо этого она вытащила изо рта трубку, которая повисла на ее маске для дайвинга.

— Давай перейдем сюда. — Эшли указала на место в воде, которое находилось всего в нескольких метрах от нее.

С тяжелым аквалангом на спине и в тесном костюме каждый шаг казался в три раза тяжелее.

Так вот он какой, первый урок дайвинга в ее жизни. После короткого вводного курса Эшли одела Ину в гидрокостюм, настолько узкий, что стало трудно дышать. Ина попросила размер побольше, но Эшли объяснила, что эти костюмы должны сидеть как можно плотнее, чтобы эффективно выполнять свою функцию. Правда, не упомянула, что потребуется некоторое время, прежде чем пропитавшая материал вода достигнет температуры тела. Хотя озеро было не таким уж холодным. Во всяком случае, у берега. Но Эшли планировала погрузиться с ней на дно, а там температура гораздо ниже.

В результате Ина покорилась судьбе и втиснулась в костюм.

То, что ее фигура совсем не годилась для такого рода демонстрации, — это уже другой вопрос. По крайней мере, ее первое погружение проходило без зрителей.

Избавившись от негативных мыслей вместе с остатками озерной воды, которая еще оставалась у нее во рту, Ина заставила себя улыбнуться.

Она хотела хотя бы попробовать. Просто потому, что ей нравилось пробовать что-то новое, а курс дайвинга обещал стать незабываемым приключением. И потому, что Эшли настаивала. Кроме того, ей все равно нечем было заняться, кроме как ломать голову над тем, как вытащить Агнету из-под ареста, освободить Яниса из лап похитителей и найти убийцу. Да уж, ей и правда не помешает отвлечься, чтобы прояснить мысли.

Эшли постаралась объяснить ей все, что необходимо знать о погружении. Она подробно описала, как работает регулятор подачи кислорода и что означают основные жесты. Ина, как прилежная ученица, быстро выучила сигналы и без проблем освоила оборудование. Это оказалось не так уж и сложно. Гораздо сложнее было не растерять энтузиазм раньше времени. Потому что спускаться в озеро с тяжелым снаряжением — задача не из легких.

— Итак, — объявила Эшли, когда они дошли до нужного места. — Забудь про трубку. Теперь будем делать все в точности так, как я тебя учила. Как только твоя голова окажется под водой, спокойно вдохни и выдохни через регулятор.

Для наглядности она взяла регулятор в рот и продемонстрировала, как это делается.

— Мы будем погружаться все глубже, пока не потеряем опору под ногами, а потом поплывем под водой с помощью ласт. — Американка продемонстрировала в воздухе соответствующие движения.

Ина повторила за ней. Не потому, что хотела, а потому, что этого требовал взгляд Эшли.

— Я все время буду рядом с тобой. Мы вместе будем постепенно погружаться все глубже и глубже. — Она уверенно улыбнулась. — Не волнуйся, озеро не очень глубокое. До дна меньше пяти метров. При такой небольшой глубине можешь не бояться декомпрессионной болезни^[59].

Это прозвучало так обыденно, что Ина действительно немного успокоилась.

— Просто следи за выравниванием давления, чтобы потом на поверхности не заболели уши.

Эшли заранее показала ей, как выравнивать давление: крепко зажать нос и пытаться выдохнуть через него, пока не услышишь щелчок в ушах. Это было легко, и Ина не сомневалась, что под водой у нее тоже не возникнет проблем.

— Первую остановку сделаем на глубине трех метров. — Эшли указала на большие дайверские часы у себя на запястье и постучала пальцем по циферблату.

Вдруг улыбка исчезла с ее лица.

— Тем не менее, Ина, это твое первое погружение. Пожалуйста, внимательно следи за своим самочувствием. Дай знак, если почувствуешь себя плохо. Если у тебя заболит голова, если тебя затошнит, если внезапно почувствуешь усталость… или испугаешься.

Ина пообещала так и сделать, после чего к ее инструктору вернулась неизменная улыбка.

— Вот увидишь, тебе понравится. Погрузиться под воду — это как попасть в совершенно новый мир. А преимущество дайвинга в озере в том, что можно не бояться опасных течений, глубин или животных. Самое неприятное, что может случиться, — тебя оближет карп.

Она засмеялась, и Ина засмеялась вместе с ней. Хотя предпочла бы, чтобы под водой ее никто не облизывал. На мгновение она задумалась о морских змеях, но потом решила не спрашивать о них Эшли. О некоторых вещах лучше не знать.

— Мы спустимся к затонувшей лодке, немного там осмотримся, а потом сразу же поднимемся наверх. — Эшли снова сняла очки для дайвинга, плюнула в них, потерла стекла и надела. — Готова?

Ина подняла большой палец, и погружение началось. В полном снаряжении она побрела по илистому дну, погружаясь все глубже и глубже в озеро, пока голова не оказалась под водой. Ее сразу же охватило первое разочарование, потому что она почти ничего не видела. Вокруг нее бултыхалась вода. Эшли держалась рядом — достаточно было вытянуть руку, чтобы до нее дотронуться. Постепенно глубина стала такой, что Ина потеряла опору под ногами и начала болтаться в воде, как бегемоты, которых она однажды видела в зоопарке за стеклом с подводным обзором. «Бег в воде», — вспомнился ей текст с информационного щита. Именно этим Ина сейчас и занималась. Бегом в воде… В тесном неопреновом костюме она даже почувствовала себя немного похожей на бегемота. Между тем Эшли поплыла. Ина смотрела, как она равномерно двигает руками и одновременно гребет ластами. Ина пыталась повторять за ней, но собственные движения ластами казались ей какими-то нескоординированными. Тем не менее что-то она явно делала правильно, поскольку все-таки продвигалась вперед и плыла к Эшли, которая ждала ее посреди озера. Американка изобразила круг большим и указательным пальцами. Знак «все в порядке». Ина испытала легкую гордость. Когда она добралась до Эшли, та указала большим пальцем вниз.

Значит, теперь нужно спускаться. На глубину. Ина посмотрела вниз. В центре озера вода была гораздо чище, чем у взбаламученного берега. С поверхности пробивались солнечные лучи, отчего часть дна мерцала. Эшли не обманула, озеро действительно оказалось не очень глубоким. Ину все больше охватывал восторг, пока она крутила головой во все стороны. Среди поднимающихся вокруг нее пузырьков открывался невероятный подводный мир. Рядом с ней проплыла стайка любопытных мелких рыбешек. Внизу она увидела пучки плавно колышущихся водорослей.

Эшли начала опускаться, но постоянно оглядывалась, проверяя, следует ли за ней подопечная. Спуск стоил Ине немалых усилий. В какой-то момент она вдруг осознала, сколько над ней воды. На мгновение у нее участилось дыхание и повысился пульс. Однако она подавила нахлынувшую панику и решила отдаться этому новому для нее миру. С помощью регулятора она глубоко вдохнула и выдохнула и устремилась вслед за Эшли, которая продолжала опускаться все глубже.

Вскоре Ина заметила неприятное давящее ощущение в ушах и попыталась выровнять давление. Получилось с первого раза. Постепенно она научилась контролировать свое тело и начала наслаждаться невесомостью воды, в которой казалась себе невероятно легкой. Наконец она поравнялась с Эшли, широкую улыбку которой разглядела даже под маской. Напарница по погружению взяла ее за руку и указала на место на дне, прямо у нее перед носом.

Затонувшая лодка!

Она лежала на дне озера, заросшая водорослями и переплетениями какого-то мха. У этого маленького судна даже была каюта. Женщины поплыли к ней. Ина ухватилась за скользкий на ощупь поручень. Тупая корма торчала вверх под небольшим углом, а нос наполовину зарылся в песчаное дно. Лодка лежала на дне озера не ровно, а немного накренившись. Ина поискала на корпусе название, но не сумела его разобрать из-за обилия водорослей. Эшли отпустила ее ладонь и, оттолкнувшись, направилась внутрь лодки. Ина последовала за ней, наблюдая, как инструктор по дайвингу открывает дверь каюты. Оконные стекла отсутствовали — вероятно, из соображений безопасности, чтобы в случае необходимости как можно скорее покинуть лодку. Эшли проплыла в каюту, в которой хватало места для нескольких человек. Махнув рукой, она позвала Ину к себе, но та медлила. Она еще какое-то время рассматривала переливающееся зеленоватое дно озера, наблюдая за сверкающими лучами солнца, которые прорезали толщу воды, как конусы света от фонариков, и отражались в водорослях.

«Что ж, ладно, — подумала она. — Ничего страшного». С этой мыслью Ина направилась к каюте и забралась внутрь. При этом она невольно расплылась в улыбке, потому что Эшли расположилась за большим штурвалом и делала вид, будто управляет судном. Ина огляделась и увидела пустой ящик под койкой, встроенные в бортовую стену шкафчики с распахнутыми дверцами и полки со стеклянным шаром, различными фигурками и подсвечниками. Наверное, все это тут разместила Эшли. Однако прямо рядом с койкой находилось нечто, что ее сильно озадачило. Под полками стоял тяжелый громоздкий сейф из нержавеющей стали. Благодаря черной краске и золотым декоративным элементам он выглядел очень старым. Коснувшись Эшли, Ина указала на сейф, но та лишь пожала плечами и уступила ей место, чтобы Ина тоже могла взяться за штурвал. Поэтому она не стала отказываться и немного покрутила его, то и дело поглядывая на сейф. У него не было поворотного замка, зато имелась маленькая замочная скважина — собственно, для ключа. Примерно на высоте двух пальцев над отверстием красовалась золотистая эмблема, которая сразу же приковала к себе внимание Ины. Вероятно, это логотип изготовителя, представляющий собой контур в форме бриллианта, в центре которого виднелась витиеватая золотая буква S. Рядом стояла надпись: «Secure Säker». Очевидно, название фирмы-производителя сейфа. Ина еще некоторое время рассматривала букву, которая из-за своей изогнутой формы имела некоторое сходство со змеей.

И тут у нее перехватило дыхание. Ина уставилась на замочную скважину, а в голове у нее засела одна-единственная мысль, не дававшая места ничему другому. Что-то потянуло ее за рукав. Ина хотела отмахнуться, но это что-то вцепилось чрезвычайно крепко. Она неохотно оторвалась от замка и увидела Эшли, которая смотрела на нее округлившимися глазами. Всего через секунду перед глазами Ины все закружилось, а сердце пропустило удар. Эшли встряхнула ее, и Ина жадно глотнула воздуха. Головокружение прошло так же быстро, как и началось.

Она показала знак «Окей», но Эшли буквально выволокла ее из каюты. Они поплыли вверх. Прочь от сейфа со странной замочной скважиной.

Глава 35

Даже не высушив волосы, Ина помчалась по береговой улице. Не менее мокрые, чем волосы, пробковые сандалии хлюпали при каждом шаге. Она чувствовала аромат сирени, растущей вдоль дороги. Вскоре, когда Ина оказалась всего в нескольких метрах от пекарни, сладковатый цветочный запах смешался с запахом свежих дрожжей, сахара и корицы. Только тогда она поняла, как сильно проголодалась после погружения. В животе тут же заурчало. Ина остановилась перед дверью, встряхнула мокрые волосы и посмотрела на свое отражение в оконном стекле. До идеала, конечно, далеко. Она выглядела как мокрая тряпка. Но времени на сушку и укладку волос у нее не было, она была слишком взвинчена. И все же ей не хотелось появляться перед Сванте в таком виде. О том, что он в пекарне, Ина узнала от Эшли. Пока она убирала акваланги, американка рассказала ей, что Эбба и Сванте сейчас работают в пекарне. И хотя от одного ее вида у Ины бежали мурашки, она первым делом направилась сюда.

Она откинула волосы набок, еще раз посмотрела на себя… и взъерошила их, решив, что с боковым пробором она похожа на одного жуткого представителя немецкой истории. «Лучше уж как альпака», — подумала Ина и вошла в пекарню, где от насыщенного аромата свежей выпечки у нее потекли слюнки.

— Привет, — сказала она, увидев Сванте, стоящего у одного из рабочих столов. Тот вздрогнул от испуга, и над столом поднялось мучное облачко.

— Ина, — отрывисто поздоровался он. — Что ты здесь делаешь? — Сванте быстро окинул ее взглядом с ног до головы. — Ты же вся мокрая.

Она наклонила голову набок, чтобы вытряхнуть воду из уха.

— Это и есть причина, по которой я здесь!

— В бунгало протекла крыша? — Он провел рукой по щеке, оставив на бороде след от муки. — Фен опять сломался?

— Что? Нет! — Ина резко помотала головой. Так сильно, что капли с мокрых волос разлетелись по всей кухне.

Она бросила взгляд на рабочую поверхность и заметила множество стальных мисок и несколько комочков теста, которые, судя по всему, Сванте только что замешивал руками. Всю рабочую поверхность покрывал толстый слой муки.

Он продолжал разминать тесто, отрывая от большого кома маленькие кусочки и формируя из них шарики, и при этом не сводил с нее глаз.

— Я ныряла с Эшли, — объяснила она ему, скрестив руки на груди.

— Вот как? — тихо ответил он.

— Она не оставляла меня в покое и настаивала, — пояснила Ина. — Пришлось ей поддаться и пройти первый в своей жизни урок дайвинга.

С взлохмаченных волос Ины скатилась капля воды и упала ей ровно на кончик носа.

Сванте посмотрел на нее.

— И как все прошло?

— Мокро, — брякнула Ина первое, что пришло ей в голову. Затем недовольно щелкнула языком. Она слишком разволновалась, чтобы продолжать беспечную беседу, поэтому выпалила: — Мы были внизу, у затонувшего корабля.

— А, значит, вы осматривали «Скульд»^[60], — сказал Сванте.

— Я видела сейф, — нетерпеливо перебила она его.

— А что с ним?

— Именно это я и хочу у тебя узнать. Что он из себя представляет?

Сванте оторвался от теста и повернулся к ней всем корпусом. Отряхнув муку с джинсов, он одарил ее вопросительным взглядом.

— А что он должен из себя представлять?

— Как он попал на лодку?

Он слегка выпятил губы.

— Это была идея Вигго, чтобы как-то оживить интерьер затонувшего судна. Правда, раньше дверца всегда оставалась открытой.

— Но сейчас она закрыта, — заметила Ина.

Сванте кивнул.

— Потому что какой-то шутник ее захлопнул. И теперь она просто-напросто не открывается. — Он щелкнул языком. — А ключ потерялся.

Ина прислонилась к столу, не обращая внимания на муку, которая пачкала ей одежду. Ее мысли занимало только одно.

Она понизила голос:

— А если я скажу тебе, что ключ все-таки есть?

Сванте замер. Вот теперь Ина безраздельно завладела его вниманием и воспользовалась этим. Она набрала полную грудь воздуха… А затем заговорила о находке в охотничьей хижине Вигго.

— На ключе тот же символ, который я только что видела на сейфе, — твердо заявила она. — Я абсолютно уверена, что он подойдет к замку.

Сванте криво усмехнулся. Ина видела, что он пытается осмыслить сказанное.

— А что, если дверь сейфа на лодке захлопнули не ради шутки, а потому, что кто-то что-то в нем спрятал? — не сдавалась она. — Вигго, например?

Сванте лишь уставился на нее пустым взглядом, продолжая медленно месить тесто.

Наконец Ине показалось, что он какой-то слишком молчаливый. Она взяла его руку, чтобы он перестал сминать тягучий комок.

— Что скажешь?

— Я… я не знаю, — нахмурился он. — А это не слишком притянуто за уши?

Ина быстро убрала ладонь, когда осознала, что она все еще лежит на предплечье мужчины.

— У Вигго было много секретов, — произнесла она. — И меня не покидает смутное предчувствие, что это очередной из них. Пожалуй, есть только один способ это выяснить. Нам нужно снова туда спуститься. К «Скульду».

— Нам?

— Конечно, нам! Я только что прошла первый урок. Не могу же я в одиночку спуститься на дно озера. А ты умеешь нырять. Так что будешь моим напарником. — Она с лукавством ему подмигнула. — Моим сообщником, если угодно.

Ее предложение явно не вызвало у Сванте восторга. Он продолжал сверлить ее взглядом и упрямо проворчал:

— И что, по-твоему, мы найдем в сейфе?

Насчет этого Ина не имела ни малейшего представления. Но в ней уже пробудилась жажда приключений. Она чувствовала, что идет по следу еще одной загадки Вигго. Однако это далеко не все. В ней постепенно укреплялось ощущение, будто все загадки могут быть связаны между собой. Возможно, на дне она найдет что-то, что прольет свет на все таинственные события, которые произошли на ферме за последние дни.

— Есть только одна проблема, — призналась она Сванте. — У меня нет ключа. Агнета забрала его себе. Он должен быть где-то в ее доме. — Ина вздохнула. — А поскольку Агнета…

— Что с моей невесткой?

Теперь уже и Сванте, и Ина вздрогнули от испуга. Прямо перед ними нарисовалась маленькая тень, в которой Ина, присмотревшись внимательнее, узнала Эббу. Она опиралась обеими руками на трость и вопросительно смотрела на немку.

— Что у тебя с волосами?

— Она была на дайвинге, — ответил за нее Сванте.

У старушки дернулся уголок рта.

— И что ты тогда здесь делаешь?

Ина хотела что-то ответить, но Эбба подняла трость и резко стукнула ею об пол.

— В любом случае тебе нельзя здесь оставаться. Мы со Сванте договорились испечь следующую партию канельбулларов. — Она подняла другую руку и сверилась с часами, что снова вызвало у нее недовольное хмыканье. — Мы и так уже опаздываем. У нас огромный заказ, а без Кнута придется самим развозить канельбуллары.

Свой монолог мать Вигго завершила очередным фырканьем. Отойдя в сторону, она указала тростью на выход. Недвусмысленный жест, адресованный Ине.

Та бросила короткий взгляд на Сванте, который лишь надул щеки.

— Ладно! — Она отряхнула пыль с рук и провела пальцами по мокрым волосам. Передние пряди свисали ей на лоб. — Тогда не буду больше вас задерживать.

Часть 13

ШВЕДСКИЙ ДЛЯ НАЧИНАЮЩИХ

Påtår

Кофе никогда не бывает много. Поэтому у шведов есть отдельное слово, которое гарантирует пополнение запаса кофеина в организме. Дословно оно означает «еще глоточек». «Påtår? Ну разумеется!»

Глава 36

— Я могу и один спуститься к «Скульду», — прошептал ей Сванте.

Ина с трудом его поняла, потому что часть его носа закрывала маска для дайвинга, а правую ногу он как раз засовывал в ласту, что сопровождалось сильным шмяканьем и скрипом.

— Ни за что, я хочу присутствовать при открывании сейфа! — Она сжала шнурок, на котором висел ключ — Сванте только что стянул его из дома Агнеты. Найти его оказалось несложно: он до сих пор лежал в ее вязаном кардигане, висевшем на вешалке в прихожей. Чтобы не потерять ключ во время погружения, Ина придумала привязать его к шнурку.

— Да я просто предложил, — с сомнением посмотрел на нее Сванте. — Там темно, а ты погружаешься всего второй раз.

Оба сошлись во мнении, что будет лучше, если об их подводном приключении никто не узнает. А потому единственным подходящим временем была ночь, когда все лягут спать.

— Кроме того, без гидрокостюма внизу будет довольно холодно.

— Ну и что. Я же не сахарная. — Тем более Ина не испытывала ни малейшего желания показываться перед ним втиснутой в колбасную оболочку. — Мы же там не задержимся, верно?

Сванте кивнул.

— Погрузимся к затопленной лодке, проверим, подходит ли ключ к сейфу, и сразу же поднимемся.

Он обеими руками поправил водолазные очки, после чего вставил в рот регулятор дыхания. Затем протянул Ине один из двух громоздких фонариков, которые принес с собой, подошел к ней со спины и проверил ее снаряжение. Чтобы убедиться, что все в порядке, мужчина постучал по кислородному баллону. Ина ощутила угрызения совести. Как-то нехорошо брать вещи из кладовки Эшли без спроса. Но что сделано, то сделано. Сванте взял ее за руку, и вместе они продвигались по мелководью от берега все глубже в озеро. Они договорились, что включат фонарики только тогда, когда полностью погрузятся под воду. Ина старалась найти правильный ритм дыхания, что оказалось не так-то просто, поскольку ее сердце билось в два раза быстрее обычного. С одной стороны, ей было немного не по себе из-за того, во что она ввязалась. Размерами озеро не превышало крупный бассейн, однако в темноте все казалось гораздо более зловещим. С другой стороны, Ина нервничала из-за руки, которая крепко держала ее и тянула в воду. Это прикосновение вызывало у нее неестественное волнение. Вот только она сомневалась, что интенсивность этого волнения связана исключительно с предстоящим погружением.

— Дыши спокойнее, — шепотом посоветовал ей Сванте.

Его снова было трудно понять из-за регулятора дыхания во рту. Тем не менее она энергично закивала. К нервозности прибавилась дрожь, которая усиливалась с каждым шагом. Вода показалась ей чертовски холодной и сдавливала грудь. Чем глубже они погружались, тем хуже становилось. Когда голова наконец оказалась под водой, у нее на мгновение отказал дыхательный рефлекс. Внезапно она окунулась в полную темноту. Сванте по-прежнему не отпускал ее руку, даже сжал еще сильнее и потянул дальше на глубину. Вдруг рядом с ней загорелось маленькое солнце. Только тогда Ина догадалась включить собственный фонарик, и сразу же перед ней открылся совершенно другой подводный мир, нежели при дневном свете. Ей всюду мерещились зловещие тени, возникающие из ниоткуда. Тело снова напряглось. Прямо перед ней появилось лицо Сванте. Он посмотрел на нее сквозь очки для дайвинга и подмигнул, как будто хотел сказать: «Все хорошо».

Ина расслабилась… и потеряла опору под ногами. Она снова зависла в воде и начала грести ластами. Ей было холодно, она дрожала как осиновый лист. Сванте отпустил ее ладонь и дал знак погружаться. Со всех сторон забурлили пузырьки, когда он увеличил скорость и нырнул на глубину головой вперед. Свет его фонарика озарил дно, частично подсветив плавно колышущиеся водоросли. Ина последовала за ним, суетливо и неуклюже дергаясь в воде. Опустившись глубже, она осветила силуэт Сванте. Вскоре в свете фонаря показались очертания затонувшего судна — «Скульда». Сванте уже добрался до лодки и встал ластами на палубу. Ухватившись за покрытый водорослями поручень, он направил луч фонаря на Ину. Всего через несколько секунд она подплыла к нему, и они вместе проскользнули в открытую дверь каюты, где с последнего визита Ины ничего не изменилось. Разве что в темноте все выглядело еще более жутко. Она с ужасом ждала, что с минуты на минуту появится огромная мурена и вцепится в нее.

Сванте двинулся к штурвалу ина высоте сейфа повернулся направо. При этом он оставил Ине достаточно места, чтобы она могла встать рядом с ним. Еще раз взглянув на нее, мужчина указал фонариком на сейф.

Итак, момент истины настал. Ина с трудом сняла шнурок с шеи: под водой это оказалось совсем не просто. Пришлось даже положить фонарик на полку, потому что ей понадобились обе руки. Когда же она наконец справилась, то заметила, что до сих пор сильно дрожит. С трудом зажав ключ между указательным и большим пальцами, она поднесла его к замку. Однако воткнуть маленький ключ в отверстие никак не удавалось. Тогда Сванте забрал его у нее и сам вставил в замочную скважину.

Прежде чем повернуть ключ, он посмотрел на Ину. Ина затаила дыхание, не отрывая глаз от его руки. Сванте начал возиться с замком, и уже казалось, что ничего не получится, но потом он решительно повернул руку вправо, и ключ подчинился. Несмотря на шум регулятора кислорода, Ина услышала, как щелкнул механизм внутри сейфа. Сванте потянул за ручку… и открыл дверцу. Это оказалось удивительно легко. Ина сама не знала, чего ожидала. Туш, барабанную дробь? Громкие фанфары? Сванте выглядел не менее удивленным. Он даже не заглянул в образовавшуюся щель, а только снова взглянул в сторону Ины. Она же пристально вглядывалась в черноту, скрывающуюся за дверцей. Не теряя самообладания, Ина взяла с полки фонарик и посветила внутрь. Одно можно было сказать наверняка: сейф не пуст.

Сванте быстро приблизился к сейфу, створка которого теперь была распахнута настежь. Ина дышала так быстро, что из-за множества поднимающихся пузырьков почти ничего не могла разглядеть. Только когда она заставила себя задержать дыхание, различила детали. Голова Сванте зависла почти вплотную к ней. Протянув свободную руку в сейф, Ина нащупала что-то гладкое и мягкое. Там явно лежало несколько предметов. Она обхватила один из них, вытащила его, и их взглядам предстал продолговатый предмет толщиной с кирпич, но гораздо легче. С любопытством рассматривая находку, Ина посветила на нее фонариком. Предмет был плотно запаян, как будто в вакуумной упаковке. Сванте тоже залез в сейф и извлек еще два таких же «кирпичика». Он тоже осветил их фонариком и, похоже, быстрее сообразил, что держит в руках. По крайней мере, на это указывали мириады пузырьков, которые хлынули из-под его регулятора. Он сунул один из брикетов под нос Ине, которая по-прежнему не понимала, что перед ней. А потом до нее дошло. Взгляд упал на верхнюю купюру в запечатанной пачке. На красноватой банкноте была изображена довольно молодая на вид женщина со скромной улыбкой. Но Ина видела лишь большую цифру возле нее: пятьсот крон. Пока она подсчитывала, сколько это евро, Сванте доставал все больше и больше запаянных пачек. Одну за другой он вкладывал их ей в руки. Ина уже не успевала считать. Вынув из сейфа последний пакет, мужчина захлопнул дверцу и вынул ключ из замка, который теперь повесил себе на шею. Затем взял у нее несколько пачек и рассовал их по карманам. А когда в них не осталось места, он засунул брикеты в переднюю часть брюк. Ина сделала то же самое. Упаковавшись соответствующим образом, они начали подниматься. Ина еще раз оглянулась, чтобы убедиться, что они не забыли ни одной пачки, и осталась довольна. Ничто не указывало на то, что они здесь побывали.

Пока они всплывали, Ине казалось, что дополнительный вес добычи из сейфа тянет ее вниз. К тому же сердце у нее колотилось сильнее, чем когда-либо.

Совершенно вымотанная, она вынырнула на поверхность и настолько погрузилась в свои мысли, что начисто забыла погасить свет. Сванте сразу же подплыл ближе и отобрал у нее фонарик, чтобы выключить его. Приложив указательный палец к губам, он дал ей знак молчать. Тихо и осторожно они доплыли до берега и вышли из воды. Мысли о холоде испарились без следа. Ине даже казалось, что она пылает изнутри. Сванте потянул ее в ближайшие камыши, на безопасное расстояние от фургона Эшли. Присев на корточки, он опустошил карманы, снова и снова просовывая руку в мокрые штаны и вытаскивая пакет за пакетом, которые бросал между собой и Иной. Она тоже избавилась от добычи. Закончив, Сванте опять включил фонарик и спрятал его под мокрую кофту, чтобы приглушить свет. Свободной рукой он рвал и дергал плотно затянутый пластик одного из пакетов — по крайней мере, пытался. Ина некоторое время наблюдала за ним, но потом потеряла терпение и выхватила пакет у него из рук, чтобы вынуть содержимое из целлофановой пленки. Та сидела так крепко, что тянуть пришлось изо всех сил. Наконец Ина рванула ее так резко, что в следующий момент на них хлынул настоящий дождь из денег. Ина испуганно прикрыла рот рукой.

— Невероятно! — тихо выдохнул Сванте и свободной рукой поймал несколько купюр. Он поднес одну из них к лицу и прищурился. — По-моему, настоящие.

Ина до сих пор молчала. «Целая куча денег», — только и думала она, глядя на разбросанные вокруг купюры. Постепенно она начала чувствовать холод, сковывающий конечности. Нужно срочно снять мокрую одежду.

— Целая куча денег. — Она подняла голову и посмотрела на Сванте. — Откуда Вигго их взял?

— Резонный вопрос. Здесь, должно быть, миллионы крон. — Продолжая ворчать, Сванте покрутил шеей, пока не раздался громкий хруст.

— Я не понимаю, — выдавила из себя Ина. — Зачем он брал в долг у Матса, если у него было столько денег? Эти два факта не стыкуются между собой.

Сванте скривился:

— У меня такое ощущение, что Вигго хранил гораздо больше мрачных секретов, чем мы предполагали до сих пор.

— И я не могу избавиться от ощущения, что у каждого на этой ферме есть собственные секреты.

Ина откинулась назад и приземлилась на песчаный берег. При виде денег она почувствовала себя совершенно изможденной. Уму непостижимо. Под каждым камнем, который она переворачивала в ходе расследования, скрывалась очередная тайна.

— Я ничего не понимаю, — тихо призналась она себе. — Ничего не сходится. Пожар, мертвый Матс. Нильс со своим ложным алиби…

— Почему ложным? — Сванте поднял глаза от пачки банкнот.

— Ну, все, кого я спрашивала, говорили, что он не возвращался на праздник. Но полиции он, по всей видимости, сказал другое.

— Меня ты не спрашивала.

— Верно! — Она вспомнила. Сванте не было, сразу после того как увезли Агнету, он ушел в лес успокаивать нервы.

— Иначе я бы тебе сказал, что видел Нильса в ночь убийства.

Ина бросила на него недоуменный взгляд. Сванте же вернулся к подсчету купюр в пачках. У него на лице появилась зловещая улыбка. Похоже, это доставляло ему удовольствие.

— Ты его видел?

Он промычал в знак согласия.

— Я отошел в сторонку покурить. Там и увидел, как Нильс сел в свой универсал и уехал с фермы.

— Он уехал? На машине?

Сванте рассмеялся:

— Ну не сам же он ее толкал.

— И? — допытывалась Ина. — Тебе ничего не бросилось в глаза?

Он вопросительно посмотрел на нее:

— А должно было?

Ина и сама не знала. Она погрузилась в задумчивое молчание и взяла в руки еще одну пачку денег. Тяжелая. Как чувство вины.

— Он был хорошо одет, — произнес Сванте через некоторое время. — В костюме и с галстуком. — Мужчина почесал бороду. — Мне это показалось довольно странным, он обычно так не ходит. Еще у него была с собой сумка.

— Что? — Ина насторожилась.

— Что-то вроде портфеля, который он положил на пассажирское сиденье перед тем, как уехать.

Ину эта новость не на шутку встревожила.

— Из коричневой кожи?

— Это же было поздно ночью!

— Да или нет?

Он помедлил.

— Вполне возможно.

Ина содрогнулась.

Сванте смотрел на нее, нахмурив брови.

— Объясни мне, к чему этот допрос?

Она в замешательстве повернулась к нему. Затем открыла рот. Закрыла его и снова открыла. Что тут скажешь? Наконец она наклонилась вперед и сложила пакеты в стопку.

— Целая куча денег, — мрачно пробормотала Ина. — Что мы будем с ними делать?

— Ну… — Брови Сванте так сильно сдвинулись, что почти соприкоснулись. — Есть у меня одна мыслишка…

Глава 37

Небольшой деревянный домик Нильса Лекандера располагался почти ровно между пекарней и берегом озера. Однако к его участку вела только узкая гравийная дорожка, поэтому Ларс был вынужден оставить служебную машину на главной улице и пройти остаток пути пешком. Его начальник не считал, что Ларсу стоит отправляться к нему в одиночку. Но из-за нехватки сотрудников выбора не было. В конце концов, с ним же Гус. И на него он мог положиться больше, чем на некоторых своих коллег. Тем не менее Ларс был напряжен из-за слишком большого количества несоответствий. Он присмотрелся к голубому фасаду с бежевыми ставнями. Участок обрамляла умело подстриженная живая изгородь, заканчивающаяся прямо у парковочного места, по бокам которого росли два больших вишневых дерева. Между ними стоял старый универсал Saab. Полицейский распахнул садовую калитку и уже собирался войти на участок, как вдруг Гус поднял морду, сосредоточенно принюхался и залаял.

— Что у тебя там?

Собака отвернулась от него, опустила голову и начала вынюхивать след на гравии. Хвост ее при этом энергично вилял из стороны в сторону, как стеклоочиститель во время проливного дождя. Ларс последовал за псом. След оказался недлинным и закончился между соседними кустами, рядом с двумя вишневыми деревьями. Гус направился прямиком к бледно-красному универсалу и, рыча, просунул морду в узкую щель между пассажирской дверью и кустами.

— Эй, перестань! — раздался оттуда шепот.

Гус снова зарычал, вытащил морду и выжидательно посмотрел на Ларса. Позади него показалось лицо пожилой женщины.

— Ты?! — Ларс не смог скрыть удивления в голосе. Он уставился на немку, которая с трудом выбралась из кустов, поднялась и отряхнула платье. В ее волосах запутались листья и ветки, которые она вытащила, смущенно улыбаясь.

— Привет, Ларс!

— Что ты здесь делаешь? — Он упер руки в бока и встал перед ней. Женщина попыталась спрятать в руках шпильку для волос. Вторая такая же торчала из замка пассажирской двери универсала.

— Это совсем не то, что ты подумал. — Она подняла руки в защитном жесте.

Ларс наклонил голову.

— По-моему, похоже на то, что ты здесь что-то вынюхиваешь.

— Хорошо, значит, это то, что ты подумал.

— И зачем ты это делаешь?

Ина указала пальцем на пассажирское сиденье.

— Затем, что там лежит кожаная сумка, — сообщила она. — Возможно, как раз та, которую мы ищем.

— Мы?

— Этот Нильс нечист на руку, нутром чую.

Словно это что-то доказывало, она помахала пальцем у Ларса перед лицом.

— Я поспрашивала, — продолжила она, — многое не сходится.

— Алиби, — поддержал ее Ларс, и немка энергично закивала.

— Точно. Но не только оно. Еще я узнала, что в ночь убийства он ускользнул с фермы. С кожаным портфелем. Наверное, уничтожал следы.

Теперь и Ларс заглянул в машину.

— Вот же он лежит. Значит, вопрос об уничтожении снят.

— Хорошо. — Ина закатила глаза. — Тогда только его содержимое.

Ларс погрузился в задумчивое молчание. При этом он почти не обращал внимания на Ину, которая разглядывала его и параллельно вытаскивала из волос оставшиеся веточки. Вдруг она в недоумении вытаращилась на него.

— А ты почему здесь?

Он не мог точно описать это ощущение, но что-то в манере поведения немки ему нравилось. Ларс невольно улыбнулся.

— Появилось несколько… поворотов, — осторожно начал он. И ворчливо добавил: — И еще парочка вопросов, на которые я хочу получить ответы. Значит, говоришь, ты выяснила, что он покидал ферму в ночь убийства?

Ина кивнула.

— Что ж, ладно. Этой информации у меня еще не было. — С дружелюбной улыбкой он отвернулся от нее и пошел обратно к садовой калитке. Женщина последовала за ним.

Ларс остановился и оглянулся на нее.

— Будь любезна, объясни, что это значит.

— Ну, я иду с тобой!

Ларс рассмеялся.

— Нет, не идешь.

Ина не рассмеялась. Наоборот, посмотрела на него с убийственной серьезностью.

— Иду. Я имею право знать, что тут творится. В конце концов, Агнета — моя подруга, а вы ее несправедливо удерживаете. Причем уже третий день!

Ларс бросил на нее грозный взгляд. На самом деле это может затянуться еще на несколько дней, так как судья видел опасность сокрытия следов. Как только Ларс его ни уговаривал, судья боялся, что Агнета может затруднить расследование или даже уничтожить улики, если он преждевременно ее освободит.

— Кроме того, я знаю подробности, которые могут помочь тебе при допросе.

Ларс посмотрел на Ину еще более грозно… и удивился, что она выдержала его пронзительный взгляд. Мало кому это удавалось. Только его отцу. Смирившись, полицейский пожал плечами и направился к калитке. С немкой на хвосте он вошел на участок пекаря. Остановился перед входной дверью и постучал в нее. После непродолжительного ожидания на пороге появился Нильс. Он выглядел не так, как во время их последней встречи. Волосы аккуратно причесаны, а с лица полностью исчезли признаки усталости. Честно говоря, сейчас мужчина казался на несколько лет моложе, чем в то утро в пекарне.

Нильс, по-видимому, не знал, куда смотреть. Сначала его взгляд остановился на полицейском, потом на собаке, а на Ину он смотрел дольше всего.

— Да, чем обязан? — Он необычно растягивал слова, как будто старался выиграть время.

— У меня осталось несколько вопросов, — сразу перешел к делу Ларс.

— Вопросов? — Нильс уставился на него широко распахнутыми глазами. — Каких вопросов? — Он нервно замахал руками, как будто отгонял муху. — Сейчас неподходящее время, я спешу.

— Вопросов, касающихся твоего алиби, — невозмутимо продолжил Ларс.

Кончик носа мужчины начал подергиваться. Не отрывая от него взгляда, Ларс добавил:

— И вопросов относительно лживых историй о твоем прошлом, которые ты мне наплел.

Немка рядом с ним ахнула. Нильс же, напротив, словно не мог пошевелиться. Даже нос перестал дергаться. Он смотрел на полицейского, лихорадочно хлопая глазами. А в следующую секунду его взгляд неожиданно переместился куда-то за их спины, как будто он хотел убедиться, что их никто не подслушает. Затем пекарь тяжело сглотнул и отошел в сторону.

— Пожалуйста. — Он сделал приглашающий жест. — Давайте продолжим разговор внутри.

Нильс провел визитеров по узкому коридору в уютно обставленную гостиную. Ларс осмотрелся в комнате. Шкаф, стол, мягкая мебель и телевизор. На темном деревянном полу лежало несколько половичков с восточными узорами, создавая уютную атмосферу. Хозяин дома сел во главе стола и предложил им разместиться рядом. Гус последовал за своим хозяином и лег перед ним, внимательно наблюдая за Нильсом.

— Хотите что-нибудь выпить?

— Нет, спасибо. — Ларс не собирался тратить время на дружескую болтовню. — Ты задолжал мне очень много ответов.

Нильс хотел было что-то возразить, однако Ларс прервал его решительным взмахом руки.

— Я навел о тебе справки. — Точнее говоря, он поручил это Расмусу, но какая разница? — В истории, которую ты мне рассказал, нет ни грамма правды. Ты не управлял пекарней в Векшё и никогда не учился на пекаря.

Ина сдавленно пискнула, но Ларс не обратил на это внимания. Он буравил взглядом Нильса, который с каждым словом все больше съеживался. Ларс был начеку. Он затеял игру с огнем — загонял в угол подозреваемого в убийстве. По этой причине он предусмотрительно опустил одну руку под стол и положил ее на служебный пистолет. Заметив это, Гус сел и пристально посмотрел на человека напротив.

— Кроме того, ты сидел в тюрьме, — продолжил Ларс. — За мошенничество.

Нильс энергично замотал головой.

— Всего лишь на предварительном заключении, — принялся оправдываться он. — И меня освободили условно. — Он бросил короткий взгляд на Ину, после чего опустил голову и уставился на столешницу. — Все не так плохо, как кажется, Ина. — Голос понизился до напряженного шепота. — Я выдавал себя за электрика. Но однажды при монтаже допустил ошибку, в результате чего произошло короткое замыкание и начался пожар. Встал вопрос о страховке, а у меня ее не было и…

С каждым словом он говорил все тише и тише, а потом совсем замолчал.

— Не важно, — заявил Ларс, который уже давно все это знал. — Я здесь не для того, чтобы слушать историю афериста. Я хочу знать, почему ты предоставил мне ложное алиби. Где ты был в ночь убийства?

— Тебя видели, — добавила Ина. — Как ты покидал ферму посреди ночи. С кожаным портфелем. Куда ты направлялся? Прятал улики?

Нильс судорожно затряс головой и спрятал лицо в ладонях.

— Нет. Нет. Нет, — тихо бормотал он. — Все совсем не так.

Ларс пристально посмотрел на него.

— Как же тогда?

Ина уперлась кулаками в стол и выпрямилась.

— Ты убил Матса?

— Тс-с! — Ларс положил руку ей на плечо. Вид у нее был довольно взволнованный. Он определенно ошибся, разрешив ей присутствовать на этой беседе. Ина так сильно переживала, что у нее дрожал голос.

— Полицейский говорит правду? Ты вовсе не пекарь?

Нильс издал звук, который был очень похож на рыдание.

— Но и не убийца, — продолжил оправдывался он. — Вы должны мне поверить.

— Мне трудно тебе верить. — Ларс говорил спокойно, но так четко и по существу, что Нильс вздрогнул, как будто тот дал ему пощечину. — Давай по порядку. Где ты был в ночь убийства?

— Мне… мне… неудобно, — нерешительно пробормотал Нильс и, с трудом сглотнув, буквально выдавил из себя следующие предложения: — В Мидсоммар меня пригласили на два праздника. Причем второй начинался немного… ну, позже и… имел более интимный характер.

— Что это за праздник? — спросил Ларс.

— Что ты имеешь в виду под словом «интимный»? — поинтересовалась Ина, не проявляя ни капли такта.

Нильс молчал. Ни Ларс, ни Ина не стали его подгонять.

Когда ему самому стало слишком неловко от молчания, он наконец выдал:

— Я был в соседней деревне, у подруги. — Мужчина посмотрел на полицейского и, похоже, по его взгляду понял, что этого объяснения недостаточно. — Когда переехал на ферму Тингсмола, я подружился с женой деревенского пекаря.

Он говорил напряженно, как будто разговор отнимал у него много сил.

Ларс вроде бы даже вспомнил ту пекарню. Деревня, которую упомянул Нильс, находилась в нескольких километрах от фермы, в сторону Мальмё. Каждый раз, проезжая мимо пекарни, он видел огромный золотой крендель, висящий на чугунной петле на фасаде здания.

— И ты поехал к жене пекаря посреди ночи? — Ина в недоумении посмотрела на него. — Чтобы отметить праздник середины лета?

Нильс тяжело вздохнул.

— У нас отношения. Уже много лет.

Ларс почти улыбнулся.

— Именно с женой пекаря? — По его мнению, это звучало отнюдь не как простое совпадение.

— Мне же нужно было как-то научиться этому ремеслу, — пустился в объяснения мужчина. — Она мне помогала. Советами и подсказками. И рецептами своего мужа.

Ларс обменялся коротким взглядом с Иной. Он не знал, что у нее на уме. Сам он испытал презрение. Он не выносил людей, которые крутят романы на стороне. Потому что это нечестно.

— То есть ты использовал ее для своих целей? — задала прямой вопрос Ина.

У Нильса был такой страдальческий вид, что казалось, будто он проглотил муху.

— Признаю, сначала это было средством для достижения цели. С обеих сторон, заметьте. Однако с годами между нами возникла настоящая привязанность. — Он на мгновение закрыл глаза. — Возможно, даже любовь.

— А как же ее муж? — резко спросил Ларс. — Где находился он?

— На Мидсоммар он уехал с друзьями охотиться на косуль.

Немка нервно ерзала на стуле и постоянно кусала нижнюю губу.

— Но я не понимаю… В ночь Мидсоммара ты уезжал с фермы в элегантном костюме. С портфелем.

К удивлению Ларса, Нильс расплылся в мечтательной улыбке.

— Ролевые игры, — ответил мужчина. — Это наша страсть. — В довершение ко всему он даже подмигнул Ине. — В ту ночь я изображал страхового агента, который пришел к ней на деловую встречу.

Ларс с трудом сдержал ухмылку.

— Поэтому я и ушел с праздника пораньше, чтобы начать печь.

— Значит, портфель был просто… — протянула Ина.

— Это мой реквизит. Он пустой. И до сих пор лежит у меня в машине. Могу сходить за ним и показать вам. — Он встал, и Гус тут же разразился яростным лаем. В итоге Нильс сел обратно, и лай сменился рычанием, которое, однако, сразу же прекратилось, когда Ларс щелкнул языком. «Хороший пес», — подумал он.

Полицейский напряженно потер лицо — рукой, которая только что лежала на рукоятке пистолета.

— Полагаю, жена пекаря может подтвердить твою историю.

— Если это обязательно.

— Обязательно! А что касается лживой сказки о пекаре, — он презрительно посмотрел на него, — то, что ты рассказываешь местным, — это твое дело. В этом отношении полиции можешь не опасаться.

Ларс достал блокнот из нагрудного кармана и приготовился записывать.

Назвав ему имя жены пекаря, Нильс поднял глаза на Ину.

— Я знаю, что наделал много глупостей в жизни. Но с тех пор как поселился на ферме, я изменился. Я стал другим человеком. Правда!

Ларс подавил смех. Сколько раз он уже слышал эту фразу…

После того как продиктовал Ларсу номер телефона, Нильс внимательно посмотрел на Ину.

— Я не плохой человек, поверь. Ты меня выдашь? Расскажешь остальным?

Она выдержала его взгляд. В ней пропадал блестящий игрок в покер. На лице не читалось ни единой эмоции.

— Зачем мне это? Ты отличный пекарь, есть у тебя образование или нет. — Она провела большим и указательным пальцами по губам, будто закрывая рот на замок. — От меня никто ничего не узнает.

Ларс закончил. Он поднялся, и Нильс тоже хотел встать.

— Сиди. Я знаю, где выход. — За полицейским последовали Гус и Ина.

Закрыв за собой входную дверь, женщина долго смотрела на Ларса, но ничего не говорила.

— Ты разочарована? — спросил он, нарушая молчание. — Из-за того, что он не убивал Матса?

— Конечно нет. — В ее тоне прозвучало раздражение, но она сдержанно разглядывала коврик у двери с надписью «Välkommen»^[61]. — Правда, в таком случае у вас бы не осталось причин удерживать Агнету.

— Да, верно. — Ларс вынужден был признать, что и сам немного разочарован. Ему бы очень хотелось избавить Агнету от неприятностей. Полицейский на мгновение отвернулся от Ины, а затем снова повернулся к ней. — Ах да, вспомнил. Недавно ты упомянула таинственный звонок.

Ее лицо изменилось.

— Понятия не имею, о чем ты говоришь, — чересчур быстро ответила она.

— Хм. — Ларс почесал подбородок. — А тот парень, — продолжил он, и уголок ее рта дрогнул, — Янис, верно?

Нерешительный кивок.

— Могу я с ним пообщаться?

— Он уехал, — последовал незамедлительный ответ.

А потом она отвернулась и ушла. Похоже, внезапно куда-то очень заторопилась, потому что шла довольно быстро. Ларс еще долго смотрел ей вслед. Лучше ему приглядывать за этой немкой.

Часть 14

ШВЕДСКИЙ ДЛЯ НАЧИНАЮЩИХ

Gammelmormor

Мама — это mor, бабушка — mormor. Таким образом, по шведской логике, прабабушка — это gammelmormor.

А gammelfarfar — это прадедушка.

Глава 38

Ина не представляла, как на самом деле будет проходить передача денег, но, по крайней мере, эта конкретная передача соответствовала всем стереотипам.

Она нервничала как никогда. Во что она только ввязалась? У нее было столько возможностей уехать с фермы Тингсмола, оставить все позади и зажить более или менее беззаботной жизнью в любом другом уголке планеты. Но нет, ей снова понадобилось лезть в первые ряды и все брать на себя! И вот Ина услышала собственный голос, прозвучавший гораздо смелее, чем она на самом деле себя чувствовала.

— Сначала мальчик, потом деньги.

Чтобы как-то подкрепить свои слова, она скрестила руки на груди. Ей было холодно, хотя стоял чудесный теплый летний вечер. Однако этот холод исходил не столько извне, сколько из глубины ее души. Дело, в которое она впуталась, граничило с абсолютным безумием. Выстроившись в ряд, как трубы органа, Эбба, Ина и Сванте стояли перед старым микроавтобусом, на котором Кнут когда-то развозил товары по округе. Кнут, чья смерть, скорее всего, вовсе не несчастный случай. Зависшая над ними полная луна освещала сцену гораздо ярче, чем хотелось бы Ине.

Надо отдать похитителям должное: они хотя бы были пунктуальны. Ровно через два дня после того рокового звонка байкеры снова связались с ними и назначили встречу на следующий же вечер.

Местом для передачи денег выбрали заброшенный кемпинг посреди леса, к которому вела единственная грунтовая дорога. Ина пыталась представить, какой оживленной когда-то выглядела эта площадка. Получалось с трудом, потому что природа уже отвоевала обратно часть территории. Кое-где в зарослях различались очертания брошенных автофургонов, но большая часть этого покинутого места представляла собой не более чем гравийные прямоугольники, на которых буйно разрастались сорняки.

Сванте припарковал фермерский фольксваген на стоянке перед сгоревшей деревянной хижиной. Напротив микроавтобуса стояла дюжина тюнингованных мотоциклов и ослепляла их фарами. Ина мужественно старалась не закрывать глаза рукой. Как же хорошо, что Сванте стоял рядом с ней, да даже присутствие Эббы придавало ей смелости. Кстати, старушка казалась самой отважной из всех.

— Откуда нам знать, что деньги у вас с собой? — спросил мужчина, в котором Ина узнала одного из хулиганов, заявившихся на праздник. Она решила, что это главарь байкерской банды.

Он возглавлял отряд из четырех мотоциклистов, которые заняли позиции по обе стороны от него. Хотя они стояли всего в нескольких метрах от нее, Ина не могла разглядеть их лица, поскольку фары светили им в спины. Зато их фигуры вырисовывались в ночи, как вырезанные из бумаги черные силуэты на белом фоне, большие и мощные. Все они были одеты в кожаные косухи и массивные ботинки. Ине этот стиль одежды напоминал военную форму.

Сванте потянулся за спину, взял спортивную сумку и сделал два шага вперед. Потом поднял ее на вытянутой руке.

— Все внутри, — заявил он, в доказательство расстегнул молнию и достал одну из пачек, которые они с Иной только вчера выловили из озера.

Она все еще не была уверена, что они правильно поступили, когда согласились на требование байкеров. Ей было очень и очень не по себе. Сама она предпочла бы сдать этих ублюдков полиции. Но что, если они выполнят свою угрозу? В конце концов, на кону стояла жизнь парнишки. Ларс очень убедительно обрисовал ей, насколько опасны «Сыны Одина».

И все же это чистое безумие. Волнительное безумие. Ина, Сванте и старушка с плохим слухом против целой банды байкеров. Как в самом настоящем триллере. Есть ли шанс, что все закончится хорошо?

Ина все больше нервничала. В конце концов, она впервые в жизни передает выкуп.

— Сначала мальчик, потом деньги, — повторила Эбба требование Ины. Но ее голос звучал твердо, и Ина ей позавидовала.

На некоторое время на пустынной парковке воцарилась тишина. Слышался лишь стрекот сверчков. В этой тишине один из мужчин поднял руку и щелкнул пальцами.

Стоящий рядом с Иной Сванте моментально напрягся. Она завороженно следила за тем, как из тени ночи выходят еще несколько мужчин и ступают в свет фар. Их было трое. Внимание Ины приковал к себе тот, что шел посередине, потому что он двигался странно неуклюже, и двое других грубо толкали его вперед.

— Янис! — Эбба схватилась за горло. — Он жив!

— Конечно, жив, — грубо бросил лидер банды. — Мы же не звери.

Теперь и Ина напряглась. Несмотря на отсутствие опыта в передаче денег, она чувствовала, что ситуация приближается к кульминации. Трое мужчин остановились на одной линии со своим предводителем. Ина увидела, как они что-то делают за спиной у Яниса.

— Ты в порядке? — крикнула ему Эбба.

В ответ донеслось громкое «Грмф!».

— Ладно, — произнес предводитель банды. — Снимите с него и кляп тоже.

Ина моргнула, силясь рассмотреть хоть что-нибудь, невзирая на слепящие огни, но почти ничего не видела.

— Я в порядке, — хрипло проговорил Янис. — Руки-ноги целы.

За хрипом последовал кашель.

Затем его толкнули, и он, споткнувшись, пошел вперед.

Сванте выпрямил спину и зашагал ему навстречу.

Ина как загипнотизированная следила за происходящим. Эбба внезапно оказалась рядом с ней и взяла ее под руку.

Дальше все происходило чудовищно быстро и ужасно незрелищно. Когда Сванте и Янис встретились, они коротко обнялись и прошли мимо друг друга. Янис отправился в надежные руки Ины и Эббы, а деньги — в руки байкеров.

В течение мучительно долгой секунды Ина ждала, что мужчины схватят Сванте, чтобы потребовать еще один выкуп. Однако ему позволили вернуться — без возражений и, соответственно, без сумки. Не успел он дойти до автобуса, как взревели двигатели тяжелых мотоциклов, и лучи фар рассекли ночь. Ина зажала уши руками, когда байки пронеслись мимо них, еще раз рыкнув моторами. Даже сверчки замолчали и не сразу снова начали тереть крыльями друг о друга.

Ина долго прислушивалась к удаляющемуся гулу. Чем тише он становился, тем легче ей становилось на душе. Все закончилось, и вокруг вновь воцарилась тишина.

— Они уехали, — сказала очевидное Эбба. А затем бросилась на шею Янису: — Ты здесь! И ты жив!

— Очевидно, да. — Юноша обнял ее в ответ и с облегчением рассмеялся. — Я реально думал, что мне конец.

Сванте подошел к ним и сжал плечо Яниса.

— Можешь считать себя счастливчиком, с такими персонажами шутки плохи.

— Но, как ни странно, все прошло довольно гладко, — подытожила Ина с легким беспокойством.

Эбба неохотно отпустила Яниса. Было забавно наблюдать, как она, несмотря на свой небольшой рост, пыталась снова обхватить руками высоченного парня.

Янис завел руку за голову и пристально посмотрел на Сванте.

— Вы действительно им заплатили. — Прозвучало это скорее как жалоба, чем как вопрос. Однако настоящий вопрос не заставил себя долго ждать: — Откуда вы вообще взяли деньги?

Сванте открыл рот, но Ина его опередила:

— Не имеет значения. Главное, что мы освободили тебя из лап этих злодеев и что на тебе нет ни царапинки.

Он потер лицо, как будто должен был убедиться, что это действительно так. Одновременно Янис поднял подбородок и заглянул в микроавтобус.

— А где Агнета? Она не поехала с вами?

Сванте и Эбба переглянулись в неловком молчании. И опять прояснять ситуацию пришлось Ине:

— Агнета в полиции, — сказала она парню. — Под предварительным заключением.

— Но почему?! — Теперь и другая рука Яниса переместилась за шею. Он уставился на немку, не веря своим ушам.

— Из-за убийства.

«Ну а что приукрашивать? — подумала Ина. — Обстоятельства таковы, каковы они есть».

Сванте неловко откашлялся.

— Полиция считает, что Агнета причастна к убийству Матса.

Ина помедлила, а затем добавила:

— А возможно, каким-то образом и к смерти Кнута.

— Но… почему?

Ина откинула прядь волос со лба, чтобы раздраженно не закатить глаза. Принимая во внимание немногословность молодого человека, она задалась вопросом, не били ли его байкеры по голове.

— В смысле… — начал он, поскольку, видимо, и сам понял, насколько неинформативно выражается. — Почему?

Ина рассказала ему и об этом. Об отсутствии алиби и о цепочке, которая некогда принадлежала Агнете, а до этого — члену королевской семьи.

— Какая цепочка? — Янис рефлекторно прикоснулся к шее и тут же широко распахнул глаза.

— Крест, — пояснила Эбба. — С короной на верхушке. Большой, массивный и, по всей видимости, очень ценный.

— Полиция считает, что Агнета убила Матса? — не мог поверить Янис.

— И, возможно, Кнута, — быстро добавила Ина.

— Но…

— Почему? — догадалась Ина.

— Нет. — Янис сокрушенно покачал головой. — Но это же полный бред!

Ина разделяла его мнение. Но полиция не ставила под сомнение очевидное, предпочитая понятные ответы. Это Ина знала по своим детективам.

Сванте заворчал:

— Конечно, бред. Но крест…

— Не принадлежал Агнете, — резко перебил его Янис. Тяжело дыша, он с трудом сглотнул — настолько, что дернулся кадык. — Он был… мой.

Если и существовало признание, из-за которого события принимали максимально неожиданный поворот, то признание Яниса, без сомнения, вошло бы в десятку лучших из всех когда-либо сделанных.

Ина приоткрыла рот, пытаясь подобрать слова.

— Но… почему?

— Потому что она подарила его мне. — На лице молодого человека вдруг отразилось нечто невообразимо печальное. Он махнул рукой. — Сначала я не хотел его принимать, потому что он слишком дорогой, но она настояла. — Из уголка его глаза выкатилась одинокая слеза. — Я стольким обязан этой женщине. Она помогла мне, спасла мне жизнь, позаботилась о том, чтобы я вернулся на правильный путь. — Он упрямо поднял голову, вытер глаза тыльной стороной ладони. — А теперь она в тюрьме. Из-за меня!

— Постой-ка, что-то я за тобой не успеваю, — вскинул руки Сванте. — Хочешь сказать, что Агнета подарила тебе кулон с короной и его носил ты?

— Он стал моим талисманом, — признался Янис, вымученно улыбнувшись. — Оберегом. — Он пожал плечами. — Я не верю в Бога и кресты, но этот кулон был мне очень дорог. — Молодой человек шмыгнул носом. — В конце концов, он ведь когда-то принадлежал моему отцу.

Неожиданно наступила полная тишина, и Ине снова показалось, что даже сверчки перестали стрекотать. А ведь и правда… Есть же сходство. Она сразу поняла, что Янис говорит правду. Когда она увидела его в первый раз, он кого-то ей напомнил. Только она не разобралась, кого именно.

— Ты сын Вигго? — спросил Сванте, хотя ответ был очевиден.

Эбба бросилась в объятия внука. Сванте в замешательстве перевел на нее взгляд.

— Ты знала! Ты все это время знала!

— Агнета его разыскала, — тихо ответила старушка. — Вскоре после смерти Вигго, после того как наткнулась на одно из его загадочных писем.

Сванте пытался собраться с мыслями, поглаживал бороду и круглыми глазами пялился — да, он буквально пялился — на Яниса.

— Этот кулон был для меня всем, — снова заговорил Янис. — Я хранил его как зеницу ока. Пока не…

— Пока не потерял, — прервала его Ина, на что Янис нерешительно кивнул. — В тестомешалке в пекарне, — продолжила она, получив еще одно признание. — Где ты убил Матса.

Янис ничего не сказал, лишь опустил глаза и громко всхлипнул.

— Ты убил Матса? — переспросил Сванте осипшим голосом. — Это сделал ты?

Вытянув руку, он схватил парня за подбородок и поднял его голову.

Несколько секунд они смотрели друг на друга.

— Это… это была самооборона, — наконец выпалил Янис. — Я не собирался его убивать, просто хотел напугать, чтобы он наконец оставил Агнету в покое. Мне было невыносимо видеть, как он постоянно преследует ее и пристает с разговорами о ферме. — Он дернул головой, чтобы высвободиться из захвата Сванте. — Чтобы она наконец продала ему землю. — Молодой человек горько рассмеялся, переводя взгляд с Эббы на Сванте и обратно. — Вы ведь этого не хотели, разве не так? Он не оставил Агнете выбора, рано или поздно ей пришлось бы продать ферму, вы сами знаете, в каком она состоянии. И что тогда? Что стало бы с нами? С Тингсмолой? Впервые в жизни у меня появилось место, где я счастлив, место, которое я считаю своим домом. — Он пристально посмотрел на Эббу. — С людьми, которые мне дороги. С моей бабушкой!

Та растроганно всхлипнула.

— А этот Матс хотел все уничтожить.

— Поэтому ты его убил, — закончила за него Ина.

— Да. — Янис снова тяжело сглотнул, нервно пошевелил руками. — Но все произошло не так, как вы себе представляете. Как я уже говорил, это была самооборона. Я всего лишь хотел сказать ему, чтобы он оставил Агнету в покое. А потом атмосфера накалилась.

Янис на мгновение замолчал, напряженно почесал шею.

— Речь зашла о Кнуте, — наконец продолжил он, и его голос зазвучал чуть тише. — Я видел, как Матс и Кнут вместе вошли в амбар. — Парень глубоко вдохнул, запрокинул голову и уставился на полную луну. — А чуть позже Матс вышел обратно. Один, без Кнута.

Все трое молча ловили каждое его слово.

— Сначала я не придал этому значения, но вы сами знаете, чем все закончилось. Некоторое время спустя амбар охватило пламя. А Кнут… — Янис не закончил фразу, залез в карман джинсов и достал смятую пачку сигарет.

Дрожащими пальцами выудил одну из упаковки, сунул ее в рот и похлопал по карманам брюк. Сванте протянул ему зажигалку, от которой Янис зажег сигарету. После глубокой затяжки он продолжил: — Я кое-что разузнал и выяснил, что Матса шантажировали. Кнут шантажировал. Судя по всему, Кнут нашел один из многочисленных тайников Вигго. И в нем оказался договор, из которого следовало, что Матс уже давно получил от Вигго всю сумму долга.

Пока Ина пыталась вникнуть в смысл этих слов, Эбба хрипло прошептала:

— Значит, у него не могло быть больше никаких претензий относительно фермы.

Янис снова затянулся сигаретой.

— Вот именно. Но Матс хотел это скрыть и выручить деньги дважды. Так или иначе. Либо Агнете пришлось бы заплатить ему еще раз, либо он завладел бы фермой. — Юноша криво ухмыльнулся. — Но Кнут своей находкой нарушил его планы и сам попытался извлечь из этого выгоду.

Ина с сомнением посмотрела на него.

— Откуда тебе это известно?

Янис сдержанно улыбнулся.

— Незадолго до смерти Кнута я чинил его скворечник и заново устанавливал его в саду. А в процессе подслушал телефонный разговор, в котором он сообщал кому-то о найденном договоре. А именно Матсу. Я собственными ушами слышал, как он, так сказать, приставил ему пистолет к груди.

Взгляд Ины выражал ужас.

— И ты считаешь, что именно по этой причине Матс убил Кнута?

— Они вместе вошли в амбар, — повторил Сванте слова Яниса. — А вышел оттуда только один. — Он пристально смотрел Ине в глаза. — В отношении денег Матс всегда был смертельно серьезен.

— В ночь Мидсоммара я хотел поговорить с Матсом в пекарне и предъявить ему результаты своего расследования, — продолжил Янис. — Хотел, чтобы он убрался отсюда к чертовой матери. Но он отреагировал совсем не так, как я ожидал. Внезапно он набросился на меня. Завязалась драка, и в результате он упал головой вниз в тестомешалку. — Янис сглотнул ком в горле. — А я убежал, потому что вся эта ситуация выбила меня из колеи. Понятия не имею, как это произошло, но вскоре после этого, должно быть, случайно включился крюк для замешивания теста и…

— Значит, это был несчастный случай, — решила Эбба. — Ты же не специально его убил.

Янис вскинул руки.

— Конечно нет! Я не убийца! Я даже не знал, точно ли он умер. Я просто сбежал, потому что никак не ожидал такого исхода, не мог же я знать, что он погибнет в чане…

Он не закончил фразу.

Ина протянула юноше платок, который он с благодарностью принял и громко высморкался.

Ина ему верила.

— Конечно, ты не мог этого знать, — согласилась Эбба и, с улыбкой глядя на него, ласково погладила по руке.

— Что ты думаешь? — Ина повернулась к Сванте, который непривычно притих.

Тот выпятил нижнюю губу.

— Наверное, Матс, пытаясь выбраться из бедственного положения, случайно нажал на кнопку, которая запустила крючок для замешивания. — Его передернуло. — Действительно очень драматично. Не самая приятная смерть.

— Я остаюсь при своем мнении, — объявила Эбба. — Это несчастный случай. Не убийство.

— Так или иначе, — Янис выбросил недокуренную сигарету, запустив ее далеко по высокой дуге, — я пойду в полицию и расскажу, как все произошло на самом деле. Чтобы Агнета вышла на свободу.

Ина молча смотрела на парня. Его слова звучали логично, однако у нее в животе поселилось какое-то странное чувство, которое не давало ей покоя. Как будто съела что-то не то. Может быть, она что-то упускает?

— Наверное, так будет лучше всего, — согласился Сванте. — А теперь давайте вернемся на ферму.

Ина уже хотела сделать шаг, но неожиданно ее ослепил яркий свет фар, появившийся прямо перед ними. Через мгновение раздался характерный рев мчавшегося на них мотоцикла.

— Что за?.. — Сванте притянул Эббу и Ину к себе и встал перед ними.

Взвизгнув шинами, мотоцикл остановился всего в нескольких метрах от них. Все закрутилось настолько ужасающе быстро, что Ина даже не сообразила, что вообще происходит. Фигура, сидящая на мотоцикле, соскочила с него и плавным движением вытащила пистолет. Или револьвер. Ина никогда не понимала разницы между ними. В любом случае это было большое огнестрельное оружие с продолговатым серебристым стволом, дуло которого указывало прямо на Яниса. Руки Ины сами собой поднялись вверх. Остальные повторили за ней. От света фар она заморгала, вглядываясь в человека, которого точно никогда в жизни не видела: диковатого вида мужчину с волосами до плеч, тронутыми сединой. Он был одет в засаленный кожаный жилет, голые руки покрывали татуировки.

У Яниса вырвался сдавленный звук. Очевидно, парень знал, кто перед ним.

— Вас обманули, — мрачно произнес тип с всклокоченной бородой. — Взяли деньги, но все равно сообщили мне о твоем местонахождении. — На широком лице мужчины появилась не менее широкая улыбка, которая вызвала у Ины эмоции, прямо противоположные симпатии. — Я не терплю, когда кто-то из моих сыновей становится отступником.

В револьверо-пистолете что-то щелкнуло, и оружие поднялось немного выше, прямо к голове Яниса.

— Наступил день расплаты.

Наконец до Ины дошло, кто перед ней. Судя по всему, это лидер другой банды байкеров, в которой раньше состоял Янис. Так вот кого Янис своими показаниями отправил под суд. Это лидер «Сынов Одина».

— Все закончится здесь и сейчас!

— Нет, — выкрикнул Сванте и встал перед Янисом, раскинув руки.

— Как трогательно. — Мужчина все еще злобно ухмылялся. — Как будто ты можешь мне помешать. У меня шесть патронов в барабане. Вы же не думаете, что я оставлю кого-то из вас в живых.

В этот момент у Ины сердце ушло в пятки, выпало из штанины и упало на гравий у ее ног. Ей стало страшно. До смерти страшно. Никаких сомнений— этот тип говорил всерьез.

— Ты предал меня, — обратился байкер к Янису в своей, вероятно, прощальной речи. — Сдал меня копам.

Закрыв один глаз, он прицелился.

— Покончи с этим, — тихо откликнулся парень. — Но отпусти остальных. Пожалуйста!

Взгляд байкера переходил от одного к другому.

— Никто отсюда не уйдет живым.

Из пистолета послышался еще один щелчок. И вдруг события стали разворачиваться будто в замедленной съемке. Ина видела, как медленно сгибается палец главаря на спусковом крючке. Ее нервы натянулись до предела. Поле зрения все больше сужалось. Какое-то мерцание разрывало ночь яркими синими обрывками света. В панике она подумала, что у нее инсульт, отчего из груди вырвался растерянный смех. Но этот яркий свет… Он ослепил ее, мигал и сверкал.

«Синий, — пронеслась у нее в голове болезненная мысль. — Какой яркий синий. Синий, как…» Ина сильно сжала веки, потерла глаза, затем зажала уши — появился непонятный вой. А когда она вновь открыла глаза, подходящее слово наконец нашлось. Синий, как…

ПОЛИЦЕЙСКИЙ ПРОБЛЕСКОВЫЙ МАЯЧОК!

И все буквально закружилось. Байкер резко повернул голову в сторону, откуда доносился вой сирены и где участки леса каждую секунду окрашивались в синий цвет. На подъездной дорожке к заброшенному кемпингу вспыхнули два прожектора. В тот же момент кто-то бросился к вытянутой руке главаря. Кто бы это ни начал, между Сванте, Янисом и байкером завязалась потасовка. Над их головами что-то пролетело по высокой дуге, упало на землю и прокатилось по гравию.

«Оружие!» — Ина сразу же бросилась поднимать его. Оно показалось ей жутко тяжелым. Она медленно вытянула руку и направила оружие на байкера.

— Не двигаться!

И действительно, все резко замерли. Казалось, само время остановилось.

Тишину нарушал только лай собаки, за которым последовал яростный крик, и слишком хорошо знакомый голос приказал:

— Стоять! Полиция!

Ина узнала Гуса, который вцепился в руку мотоциклиста и повалил его на колени, а затем краем глаза заметила силуэт Ларса, выскочившего из патрульной машины. Он поднял служебный пистолет и выстрелил в воздух. Все это Ина надежно сохраняла в памяти. На случай, если у нее когда-нибудь появятся внуки и она захочет рассказать им увлекательную историю.

Глава 39

Если люди с фермы Тингсмола что и умели, так это устраивать праздники. В мгновение ока было организовано торжество, ничем не уступавшее празднику в честь середины лета. Едва Эббе позвонили и сообщили, что Агнету освобождают, она тут же выбежала из дома и поделилась своей радостью со всеми жителями. Сванте пришлось немедленно ехать на микроавтобусе в город, чтобы забрать ее невестку. Тем временем все остальные активно взялись за работу и превратили берег озера в атмосферное праздничное место, чтобы устроить блудной дочери достойный прием.

Гирлянды и фонарики с Мидсоммара раньше времени достали из ящиков и пустили в дело. Принесли кучу еды и выпивку, а потом решили, что еды нужно больше. А уж выпивки тем более. В результате на длинном деревянном столе выстроились в ряд бутылки с крепким алкоголем.

Когда через несколько часов микроавтобус с ценным грузом наконец въехал во двор, Агнету встретили как королеву. И, возможно, она даже ею и была — некоронованной королевой фермы Тингсмола, которая после смерти короля взяла на себя правление этим немногочисленным народом. И жители буквально бросались в ноги своей доброй повелительнице.

Несмотря на то что часы только-только пробили полдень и в небе ярко светило солнце, они разожгли огромный костер, в который совали палочки с маршмеллоу. В воздухе витал многообещающий аромат. Запах приключений, лета и свободы, который сопровождал Ину с самого раннего детства. Она уже немного опьянела — всему виной был морошковый шнапс, который распространялся по организму, как предвкушение настоящего празднества.

Окрыленная и расслабленная, Ина повисла на шее у Агнеты. Эти объятия дарили приятные ощущения. Такие привычные и теплые, как будто шведка — ее давняя подруга, с которой Ина пережила самые высокие взлеты и самые глубокие падения. Это одновременно озадачило ее и удивило.

С другой стороны, ее дни в Швеции оказались настолько насыщены событиями, что голова шла кругом. Ина решила, что прожила дружбу с Агнетой в ускоренном режиме, на перемотке. То, что другие строили годами, они уложили в несколько дней.

После объятий женщины отстранились друг от друга на расстояние вытянутой руки и обменялись продолжительными взглядами.

— Ты загорела, — заметила Агнета.

— Спасибо, — просияла Ина. — А тебе идет шик усталости от нескольких бессонных ночей в тюрьме.

Агнета от души рассмеялась и еще раз крепко обняла Ину. С любовью и нежностью.

— Ну? — Сванте подошел к ним. — Ты рада вернуться к нам?

— О да, я так по вам скучала, — безмятежно улыбнулась ему она. С эмпатией, но не со страстью, что немного успокоило Ину. Ведь она чувствовала, что ее все сильнее тянет к Сванте. И ей не хотелось снова влезать в чужие отношения.

Она украдкой посмотрела на хозяйку дома. Очевидно, что ее что-то беспокоило, и, словно угадав ее мысли, Эбба погладила невестку по руке.

— Мы вытащим Яниса из-за решетки, — пообещала она. — Он не убийца.

Агнета улыбнулась, однако эта улыбка выглядела немного натянутой.

— Конечно, не убийца. Я найму для него лучших адвокатов, чтобы он поскорее вернулся к нам. Сюда, на ферму.

Ина в этом сомневалась. Пусть он и не собирался никого убивать, и смерть Кнута, по всей видимости, была на совести Матса, именно драка в пекарне стоила последнему жизни. Ина не знала, есть ли у Яниса в прошлом судимости, но подозревала, что да. К тому же вряд ли потасовка со смертельным исходом вызовет восторг у судьи.

— Разве мы сможем позволить себе лучших адвокатов? — с грустью спросила Эбба.

Ина почувствовала на себе взгляд Сванте. Она понимала, что он думает о том же, о чем и она. Если бы они не заплатили выкуп, у них бы хватило денег на адвоката. С другой стороны, тогда, возможно, уже не было бы Яниса. Как ни крути, у них не оставалось выбора. Большая часть спрятанных Вигго денег ушла на выкуп. Но кто знает, может, где-то еще отыщутся тайники с деньгами? И по крайней мере, им больше не придется переживать из-за долгов Матсу.

— Может, нам расширить производство канельбулларов? — Это предложение сорвалось с губ Ины, прежде чем она успела осознать, что говорит в порыве эмоций.

Все посмотрели — нет — уставились на нее.

Эбба медленно покачала головой.

— Идея, конечно, хорошая, Ина. Но я физически не смогу столько испечь, чтобы нам хватило оплатить услуги дорогого адвоката. К тому же на некоторое время нам лучше залечь на дно.

— А если продать микроавтобус? — предложил Сванте. — Он еще в довольно хорошем состоянии. Если я его как следует отремонтирую, коллекционеры наверняка выложат за него кругленькую сумму.

— Но как же мы будем доставлять продукцию клиентам? — горячо возразила Эшли. — Как нам тогда вообще зарабатывать?

— Эшли права, — присоединилась к ней Агнета. — Нам важна каждая крона.

— С адвокатом или без, — буркнул Сванте, — придется смириться с мыслью, что Янис некоторое время проведет в тюрьме.

Эти слова вызвали согласное бормотание. Никто не хотел сам произносить это вслух, но все придерживались одного и того же мнения. Даже Агнета кивнула. В ее глазах читалась глубокая печаль.

— Вечно эти проклятые деньги! — сердито проворчала Эбба.

— Такова жизнь, — отозвалась Агнета. — Нам всем очень повезет, если удастся сохранить ферму.

На озеро опустилась задумчивая тишина, слышался лишь плеск волн, которые теплый летний ветер гнал к берегу. Настроение упало, мягко говоря, до нуля.

Ина все еще не понимала, как ферма могла оказаться в таком плачевном финансовом положении. Исходя из бухгалтерских книг, которые ей передала Агнета, ситуация не выглядела столь безнадежной.

— А я думаю, мы справимся. Если станем немного экономнее и подкорректируем некоторые пункты бюджета, ферма Тингсмола сможет даже приносить прибыль. В крайнем случае мы всегда можем взять кредит.

Сванте приподнял бровь:

— Мы?

Ина сглотнула.

— Ну, я имею в виду… — Она собралась с мыслями и, улыбнувшись, протянула руку, чтобы коснуться руки Агнеты: — Позволь мне вам помочь, ладно? Вместе мы обязательно поставим ферму на ноги.

Агнета просияла.

— Тебе здесь всегда рады!

— Никто не хочет, чтобы ты уезжала, — добавила Эбба.

Эшли радостно улыбнулась.

— Я уже не могу представить, как мы жили без тебя. К тому же тебе еще предстоит пройти несколько уроков дайвинга.

Ина посмотрела на Сванте, который ответил на ее взгляд, но по-прежнему молчал как рыба. Рыба на суше. Во всяком случае, у него точно так же открывался и закрывался рот.

Внезапно он вздрогнул с резким «Ай!» и опустил руку, чтобы растереть голень. Его сердитый взгляд встретился со взглядом Эббы, которая, судя по всему, только что его пнула. Сванте прочистил горло и посмотрел на Ину еще более серьезно.

— Будет здорово, если ты останешься.

Он улыбнулся. Улыбка получилась напряженной и неловкой. Но абсолютно искренней. К тому же у него покраснели щеки. Наконец он поспешно отвернулся, схватил кружку с пивом и спрятал за ней лицо.

Ина наблюдала за ним со стороны, радуясь его словам. Это был самый красивый комплимент, который она слышала за долгое время.

Глава 40

— Достаточно один раз сказать «Sittplats!», — наставлял ее Ларс. — Не нужно повторять это как мантру.

«Ну а если он не слушается?» — с отчаянием подумала Ина, но ничего не сказала, потому что уже догадывалась, каким будет ответ. Она обхватила руками столешницу кухонного гарнитура, на которую опиралась. Искала опору, чтобы скрыть неуверенность. Она испытывала дискомфорт от визита Ларса в маленькое бунгало. Хотя сама же его и пригласила. Впрочем, это гнетущее чувство вызывал у нее не сам молодой человек. Наоборот, она все больше к нему привыкала. Естественно, немалую роль в этом сыграл тот факт, что он спас ей жизнь, появившись на заброшенном кемпинге. Но сегодня это к делу не относилось. Сегодня у них первое занятие по дрессировке собаки, которое требовало посещения привычной для Зевса обстановки.

И что же делала упомянутая собака? Ничего из того, что должна делать. Зевс не мог освоить даже простое «сидеть»… или просто не хотел, поскольку временами у него это получалось очень даже хорошо. Как правило, когда поблизости не оказывалось свидетелей.

— Не обрушивай на собаку фонтан слов, — поучал ее Ларс. — Иначе она не сможет отличить важное от неважного.

Зевс, похоже, считал так же. Он стоял на трех лапах и одной задней чесал за ухом.

— Все, что я говорю, важно, — заявила Ина, после чего улыбнулась и подмигнула, давая понять своему гостю, что сказано это не на полном серьезе.

Ларс недовольно проворчал что-то себе под нос, перекладывая принесенный с собой поводок из одной руки в другую.

— Изначально я хотел обойтись без этого, но твоему псу нужен домашний поводок.

Он протянул его Ине, но она не взяла.

— Без этого правда никак?

— Боюсь, что да. Иначе мы не избавим его от плохих привычек. Он должен запомнить, где его границы. — Ларс снова протянул ей поводок. — И лучше всего это работает вот так.

Ина приняла поводок.

— Хорошо. — Ларс удовлетворенно кивнул. — Тогда давай проверим основы, которым, надеюсь, ты научила свою собаку. Ты соблюдаешь все правила из моего списка?

— Конечно, соблюдаю, — не покраснев, солгала Ина. Она даже не взглянула на листок, после того как Ларс его ей дал. Да она даже не помнила, куда его положила!

Ларс наклонил голову, и выражение его лица демонстрировало чистый скептицизм. Он выгнул бровь.

— Значит, Зевс больше не спит в твоей постели?

— Ну…

— Ты отправляешь пса на его место, как только к тебе приходят гости и он начинает лаять?

— Ну, да… все чаще.

— И кормишь его только после того, как поешь сама?

— Конечно… в большинстве случаев.

— И он больше не получает никаких лакомств со стола?

Ина покачала головой и заверила:

— Почти никаких!

Ларс вздохнул.

— Безнадежно.

— Вовсе нет! — энергично возразила она. — Просто нужно время, чтобы избавиться от старых привычек. Это невозможно сделать с одного раза!

Ларс выпрямился и посмотрел на маленькую собаку.

— Sittplats!

Собака села.

Вот же коварный маленький предатель!

— Это вполне возможно с одного раза, — протянул Ларс, совсем как ее бывший учитель физики, которого она ненавидела не меньше, чем сам предмет. — Если будешь следовать моим инструкциям. Через несколько дней у тебя будет совершенно другой пес.

— Но я не хочу другого пса. Я хочу Зевса!

Ларс покачал головой, как будто это, по его мнению, было непонятнее всего.

— Он останется твоей собакой, — объяснил он ей тоном взрослого, который старается научить чему-то маленького ребенка. — Просто он станет воспитанным и перестанет творить все, что ему взбредет в голову.

— А, ну да. — Ина наклонилась вперед и взяла пса на руки.

— Боже мой. Что ты делаешь?! Сейчас же опусти собаку!

Зевс испуганно залаял, и Ина тоже вздрогнула от неожиданности. Ну и громкий же голос у этого парня! Она поставила собаку обратно и бросила на Ларса виноватый взгляд.

— Где ты вообще нашла это невоспитанное существо?! — спросил полицейский.

— В приюте для животных. До меня у него было четыре хозяина, и его постоянно сдавали обратно. Мне стало так жалко малыша, что я взяла его себе, хотя изначально хотела кошку.

Ларс, не моргая, смотрел на нее. Целую секунду. А затем сделал то, что полностью выбило Ину из колеи. Он подошел к ней и обнял. Прижал к себе крепко и искренне.

— Спасибо, — услышала она его голос. Молодой человек отпустил Ину и еще какое-то время смотрел на нее. — Ты хороший человек.

Ина замерла на месте, не понимая, что происходит. Но хоть что-то сказать все-таки стоило, так как тишина стала какой-то слишком уж тихой. Ларс посмотрел на собаку уже не с той строгостью, которая только что читалась на его лице.

— Кстати, я тебе тоже благодарна, — сказала Ина.

— За что? — с недоумением спросил Ларс.

— Ну, за твой героический поступок на заброшенном кемпинге.

Полицейский криво улыбнулся и, кажется, даже немного смутился, судя по тому, как он завел руку за шею и рассеянно потер затылок.

— А, это… На самом деле это я должен тебя поблагодарить. Именно благодаря тебе я и додумался подключить прослушку к стационарному телефону Агнеты. Иначе никогда бы не узнал про передачу денег.

Ина покосилась на него.

— Но как ты вышел на след лидера «Сынов Одина»?

— О, за ним я следил довольно давно, — с довольным видом поделился Ларс. — И был в курсе, что с ним связывался лидер «Дьяволов», только не знал зачем. Поэтому перед передачей денег я приехал на место, чтобы проверить обстановку. Припарковался немного поодаль и прихватил Гуса, чтобы сделать с ним кружок по территории.

Одним плавным движением он взял у Ины поводок и наклонился к собаке, чтобы пристегнуть его к ошейнику.

— А потом увидел этот мотоцикл. — Он поднял голову и посмотрел на Ину снизу вверх. — Полностью хромированный, с языками зеленого пламени по бокам бензобака. Водитель несколько раз объехал кемпинг. Я сразу узнал этот байк, он принадлежал главе «Сынов Одина». А значит, он тоже хотел осмотреться перед передачей выкупа. — Ларс хитро улыбнулся ей. — Тогда мне все стало ясно, и я понял, что он тоже в этом замешан. Оставалось только спрятаться и дождаться подходящего момента, когда он выйдет на сцену. — Парень сделал движение рукой, как будто защелкивает наручники. Улыбка превратилась в смех. — Конечно, этот арест очень хорошо впишется в мое полицейское досье.

Ина охотно в это верила.

— И что теперь будет с главарем байкеров?

— Его будут судить. На этот раз точно! В конце концов, он собирался убить четырех человек.

Ина проглотила ком в горле. В конце концов, она могла быть одной из четверых.

— А что будет с Янисом? — задала следующий вопрос она.

Ларс снова подошел к ней, на мгновение позволив Зевсу побыть просто непослушным псом, который вместе с поводком тут же запрыгнул на кухонный уголок и удобно там устроился.

— Все серьезно, — в итоге признался полицейский. — Он убил человека — явно намеренно.

Ина скривила губы.

— Янис это отрицает, говорит, что Матс был еще жив, когда он выбежал из пекарни.

Ларс помедлил. Ина чувствовала, что он хочет ей что-то сказать.

— То, что я сейчас тебе скажу, — строгим тоном начал он, — на самом деле не предназначено для твоих ушей.

Подняв указательный палец, он погрозил им перед ее лицом. На мгновение Ина сама почувствовала себя собакой, от которой ждут соответствующей реакции на команду. Поэтому ответила:

— Да.

— Хорошо, — удовлетворенно хмыкнул Ларс. — В истории, которую нам рассказал Янис, кое-что не сходится.

Ина приподняла брови.

— В каком смысле?

Ларс прикусил губу, как будто пытался упорядочить слова, которые крутились у него на языке.

— Он утверждает, что не нажимал на кнопку тестомешалки.

— Нам он тоже так сказал. Янис предположил, что Матс, наверное, сам нажал на кнопку.

Ларс серьезно посмотрел на нее.

— Вот как раз это и невозможно. Мы пробовали. Из своего положения Матс не мог дотянуться до кнопки на пульте управления.

— Значит, вы испробовали не все варианты, — решила Ина, что вызвало у Ларса улыбку.

— Нет, — возразил он, — все. Это просто физически невозможно.

— И поэтому вы считаете, что кнопку нажал Янис.

Ларс снова не торопился с ответом. Он перевел взгляд на собаку, щелкнул языком, и Зевс сразу же спрыгнул с углового диванчика.

— Это наиболее вероятный вариант.

— А портфель? — продолжила Ина. — Вы нашли его у Яниса?

Ларс покачал головой.

— Он смог что-нибудь рассказать вам по этому поводу?

Снова покачивание головой.

Молодой человек подошел к Зевсу, залез в карман и достал лакомство. Тот сразу же подбежал к нему и с удовольствием съел маленькое угощение. Ларс поднял короткий поводок и посмотрел на Ину.

— С помощью угощения ты можешь помочь Зевсу выработать правильное поведение, постоянно исправляя его и отправляя на место, если тебе что-то не нравится. — Парень указал на корзину у окна. — Это его место?

Ина в задумчивости кивнула и показала еще два места, которые Зевс для себя выбрал.

— Нет, нет, нет! — Тон Ларса стал строже. — У него должно быть только одно место!

— Янис не убийца! — выпалила Ина, не сумев держать эмоции в себе. Редко она была так в чем-то уверена. Не то чтобы она когда-либо водила знакомства с убийцами… Тем не менее Ина доверяла своей интуиции. Все внутри нее твердило, что Янис невиновен — по крайней мере, в том, что касается убийства Матса.

— Все говорит против него, — настаивал Ларс. — Криминалисты перевернули пекарню вверх дном. Следов другого преступника не обнаружено. Кроме того, ребята не нашли доказательств, что кто-то входил в пекарню после него. — Он немного помедлил. — Кроме моих коллег, конечно.

— Значит, они что-то упустили, — пробурчала Ина.

— Это профессионалы. Они ничего не упускают. — Он погладил Зевса по боку. — Нет абсолютно никаких следов другого преступника.

Ина с удивлением отметила, что во взгляде Ларса на Зевса появилось что-то почти ласковое. Он даже слегка улыбнулся.

— Если только их не съела твоя собака.

У нее в голове что-то зажужжало.

Ларс продолжал поглаживать Зевса, но потом озадаченно поднял голову.

— Ты в порядке?

— Что?

Как оглушенная, Ина смотрела, как парень возится с ошейником.

— И кстати, — проворчал он, — ошейник слишком свободный. Он должен сидеть гораздо плотнее. У тебя есть дырокол?

Ина его уже не слушала. В ее голове прочно засела внезапная мысль. Все остальное отошло на второй план. Ларс, ее собака, визжащая циркулярная пила.

— Ваша мастерская! — Ларс улыбнулся. — Там нам наверняка смогут помочь.

Часть 15

ШВЕДСКИЙ ДЛЯ НАЧИНАЮЩИХ

Tidsoptimist

Кто для немцев хронический опоздун, тот для шведов временной оптимист. Причем это слово редко имеет негативный подтекст. То есть это просто люди, которые излишне оптимистично относятся ко времени и думают, что у них его еще много, хотя на самом деле уже давно опаздывают.

Глава 41

Ина была рада наконец-то избавиться от Ларса. Они вместе дошли до ремонтной мастерской, где Сванте распиливал майское дерево на куски, как пазл. К ее ужасу, на верстаке лежали части тестомешалки. При мысли о том, что эта штуковина скоро снова будет стоять в пекарне и в ней будут замешивать тесто, ей стало не по себе. Однако на ферме ничего не выбрасывали, все ремонтировалось до тех пор, пока окончательно и бесповоротно не выходило из строя.

Сванте без проблем проделал еще одно отверстие в ошейнике с помощью специального пробойника, так что Ларс остался доволен и сразу же после этого попрощался. Ина поспешила обратно в свое бунгало и вооружилась резиновыми перчатками и полиэтиленовым пакетом.

С таким арсеналом она направилась к пекарне, чтобы окончательно разобраться в деле, которое не давало ей покоя. Ее терзало лишь смутное подозрение, неясное предчувствие. Но если Ина о чем-то и сожалела в жизни, так это о том, что не всегда прислушивалась к своей интуиции. Пришло время это изменить. Кроме того, это непонятное ощущение, засевшее где-то в животе, было слишком сильным, чтобы его игнорировать. Слова Ларса просто не выходили у нее из головы. Когда она подошла к пекарне и огляделась, пульс участился. Ей не хотелось, чтобы кто-то видел, что она собирается сделать. Убедившись, что все чисто, Ина направилась к разросшемуся кусту рододендрона прямо у входа. Хрустнув коленями, она присела на корточки и быстро нашла то, что искала. По сути, нужно было всего-то довериться своему носу, что, правда, не делало процесс более приятным. В траве лежала высохшая кучка, с которой, когда Ина приблизилась, слетела стая черных насекомых. Она натянула резиновые перчатки и приступила к делу.

— Могло быть и хуже, — сказала она себе, стараясь заставить себя в это поверить. — Рвота могла быть свежей.

Но свежей она не была. Прошло уже несколько дней с тех пор, как Зевса вырвало ровно на этом месте и он изрыгнул все, что съел в пекарне.

Кучка рвоты высохла, пусть это и не мешало ей ужасно вонять. Ина подавила брезгливость, наклонилась, опустила пальцы в резиновых перчатках в траву и подняла серо-зеленый комок, который резко контрастировал с ярко-желтой резиной. Отведя голову как можно дальше, Ина поковырялась в нем указательным пальцем другой руки в попытке понять, что же скрывает в себе эта масса.

Понимать было особо нечего. Засохшая слизь, куски мяса, остатки колбаски, которую Зевсу наверняка скормил кто-нибудь из детей на празднике в честь середины лета. Однако там все же виднелось что-то еще. Что-то, похожее на вышедший с рвотой клубок шерсти.

Сделав над собой усилие, Ина опустила голову, присмотрелась к комочку поближе, потрогала его пальцами.

Это определенно не волосы, а тонкие нити длиной примерно в десять сантиметров. Она осторожно вытащила несколько из них и растерла между кончиками пальцев. На ощупь они оказались твердыми и немного жесткими, шершавыми.

— Что это такое?

У Ины возникло ощущение, будто какая-то мысль в ее голове пытается проложить себе путь, разгребая все на своем пути, но все никак не может пробиться. Но это было что-то важное. Ина чувствовала это каждой порой.

Глава 42

Осознание пришло к ней, можно сказать, во сне. Каким-то образом мысли-«кроту» все-таки удалось пробраться к сознанию. Причем именно в тот момент, когда Ина провалилась в дремоту, которая обычно ведет в царство снов. Под воздействием мелатонина ее мысли смешались с реальностью и сном. Идеальная почва для лап подсознательного копателя, который сразу же приступил к работе, чтобы извлечь из глубин ее мозга зарытое там воспоминание и вывести его на поверхность сознания.

Ина резко села в постели, с учащенным пульсом и под лай до смерти перепугавшегося пса.

Какое-то время она просто так и сидела — прямо, с подушкой за спиной и сдвинутым до колен одеялом, поскольку той ночью стояла невыносимая жара. Кожа покрылась тонким слоем пота. А навязчивая мысль стала всепоглощающей.

Она буквально расстелилась перед Иной, предстала перед ней в неприкрытом, безжалостном виде. Ина взвесила все за и против. Нет причин разбираться в этом деле прямо сейчас. Это спокойно может подождать до завтра. Или все-таки не может?

В сознании промелькнул еще один обрывок воспоминания. Разложенные игральные карты на круглом столе. Как и каждую пятницу, сегодня в кафе проходила ночь брууса. Карточная игра, в которую играют вчетвером. А это, в свою очередь, означало, что сейчас — то есть конкретно сейчас — путь свободен. Она бросила взгляд на будильник, который показывал чуть больше одиннадцати. «В бруус играют обычно до глубокой ночи», — вновь прозвучали у нее в памяти слова Агнеты. Очевидно, поиски истины не терпели отлагательств.

Через некоторое время Ина в темной одежде и прочной обуви стояла перед окном ванной комнаты одного из деревянных домов, в который днем никогда бы не зашла по собственной воле. Но сейчас у нее не было выбора. Итак, она стояла перед окном ванной, потому что оно оказалось единственным незапертым. И в то же время самым маленьким. Ина прикинула его размеры, а потом свои. Будет тесно. И не только. Ко всему прочему, окно находилось на втором этаже. Как назло!

Однако выбирать не приходилось. Ина огляделась и заметила неподалеку бочку для сбора дождевой воды, которую с усилием завалила и опрокинула, чтобы вылить всю воду. А пока катила бочку перед собой, раздавила несколько цветов на клумбе. В ночном полумраке ей показалось, что это орхидеи, но она не была уверена, могли ли они вообще здесь расти. Впрочем, какая разница. Ина поставила бочку вверх дном прямо на клумбу и отважилась на нее взобраться. Подъем был довольно рискованным, и она так напряглась, что боялась в любой момент схлопотать приступ боли в спине. Прижав одну руку к деревянному фасаду, Ина ухватилась за подоконник, который теперь находился всего в нескольких сантиметрах от ее лба. Она тянула руку дальше, пока не смогла уцепиться за внутреннюю часть подоконника. Короткий рывок, чтобы проверить его прочность… Ина огляделась вокруг. Кафе, где, как она надеялась, до сих пор играли в бруус, с ее позиции видно не было, но во всех соседних домах свет не горел. Она окинула взглядом улицу. Будет трудно объяснить случайному прохожему, почему она стоит посреди ночи на бочке для дождевой воды. Ина еще раз проверила прочность подоконника, пришла к выводу, что он выдержит ее вес, и подтянулась на руках. По крайней мере, попыталась. На практике это оказалось гораздо сложнее, чем она представляла себе в теории. Господи, она даже с одним-единственным подтягиванием справиться не в состоянии, так куда же она лезет! Помогая себе ногами, Ина оттолкнулась от фасада, чтобы опереться и достать до верха. При этом чувствовала она себя как легендарные лазальщики по пальмам на каком-то острове в Тихом океане. Она стонала, задыхалась, кряхтела и ругалась. Но поскольку, несмотря на все усилия, залезть в окно так и не удалось, пришлось начинать сначала. Пальцы, цеплявшиеся за край подоконника, страшно ныли, а мышцы в предплечьях горели от перенапряжения. А уж о груди она и задумываться не хотела, пока перегибалась через край окна. Превозмогая боль и муки, Ина протащила через окно верхнюю часть тела и просто упала вперед, приземлившись на пушистый коврик для ванной. Так она до поры до времени и осталась лежать. Умирать. Возможно. Она жадно глотала ртом воздух, потирала сдавленную грудь и ждала, когда прекратится жгучая боль. С такой же болью Ина осознала несовершенство своего плана. Что она надеялась здесь найти? Письмо с признанием? Видеозапись, на которой запечатлено преступление?

С трудом поднявшись, Ина удержалась от рефлекторного желания включить свет и попыталась сориентироваться в темной комнате. Слабый лунный свет, проникавший через окно, едва позволял различить детали обстановки. Больше нащупывая, чем видя окружающие предметы, она пробралась к двери и нажала на ручку. Осторожно приоткрыла дверь, выглянула в щель… хотя знала, что в доме никого нет. В коридоре без окон ее встретила полная темнота, поэтому она нашарила в кармане мобильный телефон и включила фонарик. Перед ней развернулся яркий конусообразный луч светодиода, наполнивший коридор угловатыми тенями. В нерешительности она вышла из ванной и задумалась, с чего начать поиски. Из коридора расходилось три двери. Прямо перед ней обнаружилась узкая деревянная лестница, ведущая на первый этаж.

Поддавшись импульсу, Ина сначала открыла дверь справа и оказалась в комнате, похожей на гостевую. Когда она посветила фонариком внутрь, у нее сжалось сердце. Посередине комнаты стояла гладильная доска. Над ней на вешалке висела блузка, из-за чего на первый взгляд казалось, что в центре комнаты стоит человек. Пульс Ины явно решил вообще больше не успокаиваться. Она еще раз осознала всю рискованность своего предприятия. Проникнуть в чужой дом — это одно. Но проникнуть в дом потенциального хладнокровного убийцы — совсем другое.

Как можно скорее отбросив эту мысль, Ина сосредоточилась на своей задаче. Она тихо вошла в комнату. Под ногами заскрипели половицы, поэтому дальше пришлось идти на цыпочках. На первый взгляд в комнате все выглядело нормально. Она посветила на маленький столик, где виднелась новая швейная машинка. Возле его короткой стороны располагался диван с вельветовой обивкой, на котором лежала стопка выглаженного белья. С другой стороны стоял шкаф-стенка. Похоже, тут хранилась старая мебель из гостиной. Ина повернулась к шкафу и начала открывать все ящики и шкафчики. Большинство из них ломились от скатертей, простыней, наволочек и пододеяльников — настоящий арсенал, который заставил ее задуматься, сколько постельного белья в принципе необходимо одному человеку. За другими, более крупными дверцами шкафа она нашла ткани самых разных узоров и цветов. И войлок. Его было больше всего. На полках стопками громоздилась пряжа для валяния всех мыслимых оттенков. Ина взяла в руки зеленый моток, размотала его на несколько сантиметров и стала распутывать, пока в руках у нее не остались только тонкие нитки. Шершавые жесткие нитки. Идеально подходящие для изготовления популяции кукол-эльфов.

Ей было более чем ясно, что она держит в руках. Косвенную улику, но не доказательство. Тем не менее… Именно такие нити изрыгнул Зевс.

Ина засунула шерсть обратно в шкаф и продолжила поиски. Без особого энтузиазма она рылась в материалах для рукоделия, но так и не наткнулась на что-нибудь подозрительное. И уж тем более на то, что искала. При этом она даже не сомневалась, что он должен быть где-то здесь — пропавший портфель Матса. Что ж, где бы он ни лежал, очевидно, в этой комнате его нет. Ина с горечью осознала, что у нее не хватит времени на тщательный осмотр всех комнат. Это заняло бы часы. Оставалось лишь надеяться, что она обнаружит что-то очевидное. И, очевидно, это что-то находилось не в этой комнате. Закрыв все дверцы шкафов, Ина вернулась в коридор и повернулась к двери в конце.

Потом осторожно нажала на ручку… но дверь оказалась заперта.

Это показалось ей странным. Зачем запирать комнату в собственном доме, если живешь в нем в полном одиночестве?

Она опять нажала на ручку, на этот раз сильнее, надеясь, что дверь все-таки откроется. Разумеется, этого не произошло.

Ина лихорадочно думала. Сколько времени у нее осталось? Сколько времени ей понадобится, чтобы найти подходящий ключ?

Вероятно, ответами на ее вопросы было бы: «Уже не так много» и «Слишком много».

Придется решать проблему радикально. Она постучала по деревянной поверхности двери, чтобы оценить ее прочность, но слишком мало знала о древесине в целом и о дверях в частности, чтобы по стуку делать какие-то выводы.

— Что ж, значит, напролом, — сказала она себе и спрятала мобильный телефон в карман брюк. Сделав глубокий вдох, Ина разбежалась… и испытала сильнейшую боль в плече за всю свою жизнь. Удар получился такой, будто она врезалась в бетонную стену. Что-то хрустнуло. Первой мыслью было: «Ключица!» — однако затем на нее упала половина дверной коробки, вырванная из рамы от силы удара. Дверь распахнулась внутрь, и Ина, споткнувшись, полетела в пустоту. Ей едва удалось удержаться и не упасть. В плече пульсировала такая боль, что ее почти невозможно было терпеть.

Ина попробовала его растереть, пока пыталась сориентироваться и, снова достав телефон, включила фонарик. Оказалось, что она попала в маленькую комнату без окон, своего рода кладовку, в которой, однако, не хранилось никаких продуктов, а стоял стеллаж с чистящими средствами и стопками полотенец и тряпок. Рядом со стеллажом на крючке висел красный набор для уборки с длинной ручкой и прочным металлическим совком. Ина поняла это по тому, что с краю отслоилась краска и проступила темная ржавчина. Она поискала на стене выключатель, но так его и не нашла, зато носом наткнулась на шнур, который, казалось, просто болтался в воздухе.

— Ну конечно! — Ухмыльнувшись, она потянула за него и услышала щелчок, после чего над ней зажглась маленькая голая лампочка. Одна из тех старых штуковин, которые сначала тускло светятся, а потом разгораются все ярче.

А вместе с яркостью из маленькой каморки постепенно уходили и тени, раскрывая тайну закрытой комнаты.

Не веря своим глазам, Ина уставилась на обтянутый красным бархатом пьедестал. Сначала она подумала, что перед ней часть церковной утвари. В центре пьедестала стоял большой серебряный крест, который больше подходил для какого-нибудь алтаря. И тут она поняла свою ошибку. Перед ней и был алтарь. Но не такой, который обычно ставят в церкви. На красном бархате лежало столько разнообразных предметов культа, что глаза разбегались. А следующая мысль заставила ее пересмотреть свою оценку: «Это не столько алтарь, сколько… святилище».

Ина смотрела на мешанину из предметов, смысл которых не понимала при всем желании. В серебряной чаше лежал засушенный венок из маргариток. Сбоку сидел маленький, покрытый пылью плюшевый мишка с сердцем в лапках.

Перед ним лежал открытый альбом для стихов с выведенной корявым почерком надписью на шведском языке, которую Ина перевела как смогла. В ней говорилось о трех ангелах, которые должны сопровождать владельца этого альбома на протяжении всей его жизни. Ангелы, которых звали Любовь, Счастье и Благополучие.

Она пролистала альбом несколько раз, поднимая пыль, которая закружилась в луче света от лампочки. Альбом был заполнен только наполовину. Но почему открыта именно эта страница? Она попыталась разобрать имя автора, но не смогла из-за неровной подписи, явно принадлежащей ребенку. Возможно, мальчику.

Оторвавшись от альбома, Ина огляделась. Со всех сторон ее окружали фотографии: в рамках или просто расставленные. Некоторые выглядели старыми, как будто им уже несколько десятков лет. Она взяла одну из них — пожелтевшую общую фотографию класса. Парни на снимке почти все были в брюках клеш и с бакенбардами, а девушки, похоже, стремились перещеголять друг друга короткими мини-юбками. Ина отложила фотографию и взяла в руки рамку с портретом подростка, которого очень хорошо знала. Черно-белый снимок с размытым фоном, очевидно, отпечатали в фотостудии. Тонкая линия усов над верхней губой темноволосого мальчика делала его старше, чем он, вероятно, был на самом деле. Скорее всего, это фото сделали примерно в то время, когда она с ним познакомилась.

Отложив и этот снимок, Ина перевела взгляд на другие предметы. Справа стоял пустой флакон из-под мужских духов, марка которых ей ни о чем не говорила. Под бутылочкой был аккуратно разложен кусок ткани, оказавшийся сложенным галстуком.

Рядом с плюшевым медвежонком лежало несколько пластмассовых роз, которые, в свою очередь, покоились на стопке писем. Кроме того, на бархате валялось множество вещей, казалось бы попавших туда совершенно случайным образом. Окурок сигареты, пуговица, солнцезащитные очки без одного стекла. Ина заметила надорванные билеты в автокинотеатр, в аквапарк, меню кафе-мороженого. Крайне странная коллекция, главную идею которой она никак не могла уловить.

А между всеми этими предметами стояли фоторамки. Даже стена за святилищем была обклеена фотографиями, в том числе давно выцветшими полароидными снимками.

На каждом из них был изображен тот же молодой человек. Он либо смотрел прямо в камеру, либо фотографии делались спонтанно и он явно попадал на них случайно. Кадры отражали временной отрезок в несколько десятков лет. И вдруг она увидела еще одно фото, от которого ее сердце забилось чаще, так как на нем был запечатлен Вигго в его лучшие годы. Снимок сделали в баре — соответственно, с плохим освещением. Вигго с широкой улыбкой обнимал молодого человека, который красовался на каждой из фотографий в этой комнате. Своего лучшего друга. Матса. Оба поднимали большие пивные кружки и смотрели прямо в камеру. А Ина смотрела в глаза Матса. Они были повсюду. На каждом кадре.

Она невольно сделала шаг назад, когда поняла, что перед ней. Этот алтарь посвящался одному-единственному мужчине — Матсу. Но почему?

— Только не ты!

До ушей Ины донесся горько-злобный голос, буквально заполнивший собой все пространство тесной каморки. Ледяные мурашки пробежали по шее и медленно рассредоточились по всей спине.

В этот момент у нее в голове одновременно пронеслось бесчисленное множество мыслей. Ина обругала себя. Неужели это открытие настолько ее захватило, что она не заметила, как вернулась хозяйка дома?

Медленно повернувшись, она увидела Астрид, стоящую в дверном проеме практически на расстоянии вытянутой руки.

— Так и знала, что ты доставишь мне неприятности!

Теперь владелица сувенирного магазина говорила без малейших ноток гнева в голосе.

Это звучало скорее как неоспоримый факт, с которым ничего не поделаешь. С таким же безразличием она вытащила руку из-за спины и выставила вперед длинный кухонный нож, что заставило Ину мгновенно поднять руки.

Она лихорадочно искала нужные слова, чтобы выпутаться из ситуации. Но… что тут скажешь? Она проникла в дом Астрид и нашла там святилище в честь мертвого мужчины. И она, и Астрид знали, кто его убил. Вернее, убила. На некоторые вещи просто нет необходимости тратить слова.

— Ты его любила? — Ина несколько раз сглотнула, прежде чем из пересохшего горла смог вырваться хоть звук.

Астрид вскинула подбородок.

— Это же очевидно.

— Но он тебя не любил, — предположила Ина.

Рука с ножом слегка дрогнула, и Ина сделала небольшой шаг назад и наткнулась на какой-то предмет. Опустив взгляд, она поняла, что это коричневый портфель.

— Все было довольно сложно, — признала Астрид. — Матс не всегда знал, что для него хорошо.

Ина лихорадочно искала выход из положения.

— Мужчины вообще редко знают, что для них хорошо, а что нет.

Астрид неопределенно улыбнулась.

— И не говори. — Она наклонила голову, как собака, услышавшая непонятный звук. — Ты что, правда не догадываешься, кто я? Ты действительно меня не помнишь?

Ина напряженно моргнула. Она хотела посмотреть на Астрид, смело противостоять этой женщине. Но ее взгляд снова и снова соскальзывал к огромному кухонному ножу, уничтожая любую трезвую мысль еще в зародыше.

— Мы с Матсом были парой, — продолжила Астрид. — Правда, недолго.

Она вздохнула с сожалением, как, наверное, умеют вздыхать только несчастные в любви женщины.

Ина вытянула руки вперед.

— Пожалуйста, Астрид, ты не обязана ничего мне объяснять, я…

— Но я хочу! — перебила она ее. — Я хочу рассказать, чтобы ты поняла!

Ина вынудила себя улыбнуться. Пусть рассказывает. Все лучше, чем если эта сумасшедшая набросится на нее с длинным ножом.

— Я была тогда молода, — начала Астрид. — Мы все были молоды. Матс и я… мы знали друг друга со школы, жили в одной деревне. Поначалу он не воспринимал меня всерьез, потому что был на пять лет старше меня и всегда видел во мне только маленькую Астрид. — Она улыбнулась, погрузившись в свои мысли. — Но я всегда знала, что для меня он тот самый мужчина. Мой Матс. — Женщина на мгновение закрыла глаза. — А вот Матсу понадобилось немало времени, чтобы понять: мы созданы друг для друга. Он еще не был готов увидеть неизбежное, хотя я написала ему столько любовных писем. Конечно, я не подписывала их своим именем. — Она подмигнула Ине. — Не хотела слишком сильно облегчать ему задачу. В ночь Мидсоммара я хотела довериться ему, признаться в любви. Мне пришлось выпить, чтобы набраться смелости. — Рука, держащая нож, заметно дрожала. — Я была тогда такой юной. И наивной.

Наступила пауза, и Ина услышала шум собственной крови в ушах.

— И что сделал Матс? — Голос Астрид вдруг зазвучал враждебно. — Он выплакался мне в плечо, потому что Вигго увел немку прямо у него из-под носа.

Кончик ножа сверкнул в свете лампы, когда Астрид направила его на Ину. Той все еще не удавалось прояснить мысли. «Немка», — крутились в голове слова Астрид.

— Ты помнишь меня?

«Она имеет в виду… МЕНЯ!» — наконец поняла Ина.

— Нет, — призналась она. — Но помню, что Матс тогда на меня заглядывался.

— Заглядывался?! — Астрид расхохоталась. — Он был влюблен в тебя по уши! Потому что ты была вся из себя такая другая! Такая… НЕМЕЦКАЯ!

Ина понятия не имела, что на это ответить. Виноватой она себя не чувствовала. Тогда она дала Матсу однозначный отказ, и на этом вопрос для нее был закрыт. Но для Астрид, видимо, нет. Та с отвращением скривилась.

— С каким восторгом он мне про тебя рассказывал.

— Ну… — Ина покраснела от смущения. Ее взгляд наконец оторвался от ножа, и она посмотрела Астрид в глаза. И увидела не взгляд сумасшедшей. Напротив, в выражении ее лица читалась пугающая ясность, как у женщины, которая точно знает, чтоделает.

— Как ты меня раскусила? — Астрид наклонила голову и немного приподняла длинный нож.

— Не я, — пояснила Ина. — Зевс. Он наелся в пекарне твоего войлока. Наверное, потому, что от него пахло куриными окорочками.

Астрид ошарашенно уставилась на нее, но Ина только пожала плечами.

— Думаю, он выпал у тебя из кармана, когда ты наклонилась над Матсом, чтобы нажать на кнопку.

— Твой пес, — уточнила Астрид.

— Не переварил шерсть, и его стошнило. — От дальнейших подробностей Ина предпочла избавить и Астрид, и себя.

— Это уже не имеет значения, — решила Астрид и опустила острие ножа. — Этот войлок мне уже немного надоедает. Вечно везде цепляется.

У Ины путались мысли. Нужно что-то сделать, чтобы выбраться из этой ситуации. На мгновение она подумала о том, чтобы просто броситься прямо на Астрид. Но та, как будто прочитав ее мысли, снова взмахнула ножом. Невысказанная угроза, которую Ина прекрасно расшифровала и которая заставила ее поднять руки еще выше.

— Насколько же глупой я тогда была, — продолжила Астрид совершенно спокойным тоном, — если думала, что смогу завоевать Матса. В ту ночь Мидсоммара. — Она на мгновение прикрыла глаза. — Ночь, когда исполняются желания, когда сбываются мечты. — На ее лице появилась неопределенная улыбка, но сразу исчезла, стоило ей открыть рот. — Я подарила ему самое ценное, — произнесла она, — и надеялась, что это заставит его забыть тебя. — К ней вдруг вернулась улыбка, но выглядела она уже гораздо печальнее. — По крайней мере, той ночью. Но, видимо, я окончательно запутала его чувства, потому что после этого он отдалился от меня и начал избегать. Сначала я вообще не сообразила, что происходит, а потом все стало еще хуже. Он высмеял меня перед другими. Я так и не поняла почему. — В ее глазах мелькнула печаль. — Он поступил со мной очень жестоко. А ведь…

Астрид замолчала.

— Мужчины иногда бывают настоящими свиньями. — Ина не осталась равнодушной к этой истории. На мгновение они словно разделили друг с другом страдания из-за всех мужчин этого мира. Впрочем, единодушие продлилось недолго. Мгновение, не больше.

— Он хвастался тем, что лишил меня девственности. Хуже того, теперь, когда Матс узнал, от кого получал любовные письма, он начал всем их показывать. Да, он даже скопировал их и развесил по всей школе.

По ее щекам текли слезы. Ина не могла в это поверить. Какая ужасная история! Она знала, что Матс был мерзким типом, но это превосходило все, что она могла себе представить. Неожиданно ей стало очень жаль Астрид, захотелось обнять ее, утешить. Но при первом же ее движении Астрид снова направила лезвие на Ину.

— Больше ни шагу! — мрачно выпалила она.

Ина послушалась.

— Он страшно меня унизил, и тогда я поняла, что больше не хочу иметь ничего общего с мужчинами.

Ина очень хорошо ее понимала.

Астрид тяжело вздохнула и свободной рукой вытерла слезы.

— Но когда в истории человечества сердце слушалось голову? — спросила она, явно не ожидая ответа, и подавленно добавила: — Если сердце любит, то любит. А бог свидетель, я любила Матса… до самой его смерти. — Шумно сглотнув, Астрид посмотрела на Ину почти с улыбкой. — Знаешь, какие советы дают в таких случаях книги об отношениях?

Ина подумала о научно-популярных книгах в углу сувенирного магазина. Ее голова едва заметно покачалась из стороны в сторону.

— Что нужно покончить с прошлым. Ну… я так и сделала. В ночь Мидсоммара. Удачное выбрала время, правда? В Мидсоммар он лишил меня невинности, а я в Мидсоммар лишила его жизни. И все благодаря юному Янису, который подготовил почву. — Ее взгляд помрачнел. — Мне оставалось только нажать на кнопку.

— Астрид! — Ина не смогла сдержать стон. — Как Матс с тобой обошелся… Мне безумно жаль. Но…

— Плевать! — Она провела ножом по воздуху. — После праздника середины лета я с ним примирилась. — Астрид подняла другую руку. — А теперь давай сюда свой ключ.

— Какой ключ? — в замешательстве уставилась на нее Ина.

— От твоего дома. — Ладонь Астрид открывалась и закрывалась, открывалась и закрывалась.

— Но… зачем? — Ее охватило зловещее предчувствие.

— ДАЙ ЕГО МНЕ!

Ина резко втянула в себя воздух и подумала, что этой женщине срочно нужно посетить семинар по самоконтролю. С некоторой нерешительностью она подчинилась. В конце концов, ее жизни угрожала не передача ключа.

— Зачем он тебе? — спросила Ина небрежным тоном.

— Замести следы, — столь же небрежно откликнулась Астрид.

А вот это уже могло угрожать ее жизни.

— К-к-какие следы? — пролепетала Ина.

— Твои.

— Ты не можешь этого сделать!

Лицо Астрид в свете лампочки приобрело дьявольские черты.

— Ты еще увидишь, на что я способна. У меня в гараже стоит измельчитель для садовых отходов. Никто тебя не найдет, и все будут думать, что ты уехала.

Ина всплеснула руками.

— Но… а как же моя собака? Никто не поверит, что я уехала без собаки.

— Ее я поймаю следующей, как только разберусь с тобой!

Астрид угрожала ее жизни — это серьезно. Но угрожать Зевсу — это уже слишком! В ярости, панике и бешенстве Ина покрутила головой, и мир словно сузился до одной точки. Буквально. Одним резким движением она бросилась вправо и сорвала с крючка набор для уборки. Потом так же, на одном дыхании, замахнулась ржавым металлическим совком. А в следующую секунду с ужасом поняла, что Астрид раскусила ее маневр. Она уже прыгнула на Ину и занесла над головой нож.

В последний момент Ина успела увернуться и, поддавшись импульсу, ударила нападающую плоской стороной совка. Астрид упала на пол как подкошенная и так и осталась лежать, а Ина встала над ней, крепко сжимая в руке совок, готовая в любой момент нанести еще один удар.

— Никогда больше не угрожай моей собаке! — Она дрожала всем телом, с трудом сдерживая все еще кипящую ярость. Однако Астрид не встала, она просто неподвижно лежала и тихо стонала. Будь это боксерский поединок, это была бы победа техническим нокаутом.

Глава 43

И снова пришло время праздновать. Без лишних разговоров все решили, что Янису нужно устроить такой же прием, как и Агнете. В конце концов, сын умершего короля возвращался домой.

Все жители в очередной раз собрались у костра на берегу озера и хвалили друг друга за самодельный алкоголь. При этом крепость самодельного бренди стремилась к опасно высокому уровню.

К тому времени Ина уже усвоила урок. Она пила только каждую вторую рюмку морошкового шнапса, которую ей предлагали, и не притрагивалась к самодельному бренди Эббы, которым можно было удалить даже самые стойкие пятна с плиточного пола. Кроме того, он определенно приводил к мнимой глухоте, потому что теперь она была уверена, что старушка слышала все, что хотела слышать.

И вот настал момент, когда блудный сын с мигалками и сиренами вернулся в деревню. Конечно, за рулем патрульной машины был не он сам. Автомобиль вел Ларс, а Янис сидел на пассажирском кресле. Ларс припарковался прямо перед костром, где его встретили бурными аплодисментами. Ине было трудно аплодировать, гораздо больше ей хотелось заткнуть уши. Сирена выла чрезвычайно громко. Она с облегчением вздохнула, когда шум наконец прекратился и остались только мигающие синие огни. Сначала вышел Янис, потом Ларс, а затем и Уве, которого она не заметила на заднем сиденье. Ина подумала, что это очень милый жест со стороны Ларса. В конце концов, он не обязан доставлять Яниса до фермы Тингсмола. Тем более на служебной машине.

Как только Янис вышел из автомобиля, его обступили со всех сторон. Первой к нему подошла Эбба. Естественно, она больше всех радовалась, что снова может обнять внука. Эта сцена выглядела настолько трогательно, что Ина с трудом сдерживала слезы. Сванте, судя по всему, за ней наблюдал, потому что тут же протянул ей платок и крепко прижал ее к себе. Она закрыла глаза и не стала сопротивляться. От него приятно пахло. Надвигающейся грозой после слишком жаркого летнего дня.

— Итак? — Он посмотрел на нее сверху вниз. — Ты останешься?

— А ты хочешь, чтобы я осталась? — спросила она в ответ, не сводя с него глаз.

Его объятия стали крепче, и это тоже было приятно. Как будто так и надо.

— Ты подходишь этому месту. — С лукавой улыбкой он нежно поцеловал ее в лоб. Точнее, поцеловал бы в лоб, если бы Ина в этот момент не вытянула шею. В результате его щетина царапнула ее кожу, а губы оказались на ее губах. И там им было самое место.

Просто поцелуй, а не какое-то откровение. Не заиграло никаких невидимых скрипок, и мир не остановился специально для них. И это нормально. В конце концов, они уже не подростки.

Тем не менее в животе у Ины все-таки вспорхнуло, бешено размахивая крыльями, несколько бабочек. Этот поцелуй не оставил ее равнодушной. В нем нежность преобладала над страстью. Ина прижалась к Сванте, закрыла глаза и глубоко вдохнула его запах. И вот оно, чувство, которого она жаждала так давно. Она почувствовала себя на своем месте. Наконец-то!

Увидев их в обнимку, явно пребывающий в приподнятом настроении Ларс направился к ним.

Ина игриво улыбнулась. Теперь она действительно почувствовала себя подростком.

Уве присоединился к ним с двумя рюмками в руках, одну из которых протянул Ларсу.

— Спасибо за приглашение, — сказал он, обращаясь к Ине и Сванте, после чего чокнулся с сыном и залпом выпил рюмку, даже не изменившись в лице.

— Наконец-то все снова идет своим чередом, — довольно пробормотал Ларс и обратился к Ине: — А что ты теперь будешь делать?

— Не знаю, — честно призналась Ина Ларсу, Сванте и себе самой. — Мне здесь нравится. Посмотрим, что принесет будущее.

— За это skål, — объявил Уве, который уже успел стащить еще одну рюмку со стола. Ее он тоже выпил одним махом и беззаботно бросил через правое плечо в траву. — Надеюсь, что будущее принесет еще больше канельбулларов!

Он подмигнул Ине с таким заговорщицким видом, что та подавилась и начала отчаянно кашлять.

Широко улыбаясь, Уве пальцами показал ей знак «Окей».

— А те, что с глазурью, просто сказка.

Ларс кивнул.

— Будет здорово, если ты останешься на какое-то время, — сказал он. — Твоей собаке срочно нужны еще несколько уроков дрессировки. — Со смущенной улыбкой он почесал в затылке. — Кроме того, ты действительно хорошо справилась с расследованием убийств. То, что Матс под каким-то предлогом заманил Кнута в амбар и убил его ударом сзади, мы бы, наверное, выяснили по показаниям Яниса. Но то, что ты разоблачила Астрид, убийцу Матса… chapeau! ^[62]

Он снял невидимую шляпу.

— За это можешь поблагодарить Зевса, — ответила довольная Ина. — Если бы он не проглотил кусок войлока, а потом не выплюнул его, я бы, наверное, не догадалась так быстро, что это Астрид нажала на кнопку тестомешалки, когда Матс упал в нее после ссоры с Янисом.

Взбудораженная яркими воспоминаниями обо всех этих событиях, она на несколько секунд закрыла глаза и глубоко вдохнула. Затем пристально посмотрела на Ларса:

— На площадке для кемпинга ты спас жизнь мне и остальным, я никогда этого не забуду.

— О… ну… — Казалось, Ларс был по-настоящему смущен.

Уве встал между ними и обнял обоих.

— Посмотрите уже правде в глаза, вы двое — отличная команда.

Часть 16

ШВЕДСКИЙ ДЛЯ НАЧИНАЮЩИХ

Ficklampa

Незаменимый предмет для долгих темных шведских ночей — фонарик.

Глава 44

— Нам придется это сделать, — с непоколебимой уверенностью сказала Агнета. — В конце концов, какая ферма без амбара?

Ине казалось, что она скоро выкашляет все легкие и утонет в собственном поту. День выдался невероятно жарким, и у нее создавалось впечатление, что почерневшие балки до сих пор хранят в себе жар недавнего пожара, готовые в любой момент снова воспламениться. Вот уже несколько часов они занимались расчисткой амбара. С огромным трудом выносили на улицу обгоревшие доски, остатки балок и кучи обугленной соломы. Зачем она только поддалась на уговоры Агнеты и согласилась помочь с уборкой? С другой стороны, это, наверное, входило в обязанности каждого, кто жил на ферме. Они с боем пробрались к задней части постройки и сейчас находились там, где, по-видимому, и начался пожар. Все вокруг было чернее черного и покрылось копотью. Все повязали платки на лица и носы, чтобы вдыхать поменьше гари, но помогало это слабо. В основной части амбара Сванте, Янис и еще несколько мужчин пытались вытащить на улицу полностью сгоревший трактор. Ина работала в резиновых сапогах, которые одолжила у Агнеты. На руках у нее красовались толстые рабочие перчатки, которые ей дал Сванте. Они защищали от торчащих гвоздей и острых предметов, но руки в них жутко потели, и работать становилось просто невыносимо. К тому же она почти ничего не видела. Янис предусмотрительно осветил заднюю часть амбара галогенными прожекторами, но поднявшийся в воздух пепел висел в воздухе таким густым туманом, что обзор сокращался до минимума. Так что Ина почти вслепую пробиралась через обугленные кучи соломы, которые покрывали весь пол.

— Кстати, по-моему, ты могла бы делать больше, — заявила ей Агнета.

Ина застыла. Она только что подняла обеими руками кучу сгоревшей соломы, которую теперь молча уронила обратно.

— Но я ведь уже несколько часов подряд работаю как проклятая!

Агнета рассмеялась.

— Я не это имею в виду, — отмахнулась она. — Я говорила в целом о ферме.

Ина не поняла.

— Тебе нужно свое дело, — объяснила Агнета. — Что-то, за что будешь отвечать только ты.

На этот раз Ина поняла еще меньше.

— Вроде того, что придумала для себя Эшли, — уточнила Агнета.

— Прокат лодок и школа дайвинга? — недоверчиво спросила Ина и еще больше удивилась, когда Агнета с воодушевлением ответила:

— Точно! Янис вместе со Сванте занимается ремонтной мастерской, Нильс — пекарней. Эбба временно управляет кафе. А у тебя…

— А у меня? — повторила Ина.

— Ну, у тебя… ничего.

— Я же занимаюсь бухгалтерией, — возразила Ина. Увидев поднятые брови Агнеты, она исправилась: — Ладно, я сама знаю, что это отнимает не так много времени. Но я здесь не для того, чтобы только работать, а…

— А что? — Брови шведки поднялись еще выше. — Не пойми меня неправильно, — смягчила свои слова она. — Тебе здесь все рады, и ты можешь делать все, что хочешь. И тем не менее мы считаем, что будет здорово, если ты начнешь больше участвовать в жизни коллектива.

— Мы? — переспросила Ина, однако на этот вопрос Агнета отвечать не стала.

— Поэтому у нас для тебя есть предложение, — бодро продолжила она, сгребая лопатой остатки соломы с пола.

— У нас? — снова поинтересовалась Ина, на этот раз более настойчиво, а затем еще более решительно добавила: — Какое предложение?

Агнета отложила лопату и, переключив внимание на инструменты, висевшие на стене, потянула за обугленную рукоять косы, изогнутое лезвие которой полностью почернело.

— Черт, застряла. — Агнета тянула ее и трясла, но рукоятка не поддавалась. — Помоги мне, — попросила она Ину, и они вместе дернули за рукоятку, чтобы снять косу со стены. — В общем, теперь, когда Астрид больше не с нами… — отдуваясь, продолжила Агнета.

— Довольно милое описание шведских решеток, — откликнулась Ина, не в силах сдержать улыбку.

В то же время, несмотря на жару, у нее по коже побежали мурашки. Воспоминания о недавних событиях до сих пор ее не отпускали.

Ина в очередной раз осознала, что лишь чудом избежала смерти той ночью. И что именно это чудо помогло ей вырубить Астрид. Ей вспомнилось, какие гордость и злость звучали в голосе Ларса, которому она сразу же позвонила. Он отчитал ее за то, что она решила самостоятельно найти убийцу Матса — какая безответственность! Но потом гордость взяла верх, и он с радостью увез Астрид. Ина сильно сомневалась, что та еще когда-нибудь увидит свет свободы. В конце концов, ее обвиняли в хладнокровном убийстве Матса. Ина вспомнила последний момент, когда Ларс усадил ее в наручниках на заднее сиденье патрульной машины. Ине показалось, что в глазах Астрид читалось облегчение, как будто она наконец обрела долгожданный покой.

— У нас больше нет сотрудника в сувенирном магазине, — наконец выложила Агнета карты на стол. — И мы подумали, что ты…

Закончить фразу она не смогла, поскольку ее слова заглушил изнуренный стон. Агнета тянула изо всех сил, а Ина просто застыла, глядя на нее.

— Ты имеешь в виду?..

Агнета сняла тканевую маску с носа и натянуто улыбнулась.

— Ты сама сказала, что книжный уголок срочно нужно освежить.

Ина последовала ее примеру и тоже сняла маску со рта, потому что вдруг почувствовала, что ей нечем дышать.

— Но… я… — Дальше она не знала, что сказать.

— Ты идеальный кандидат для руководства магазином, — заверила ее Агнета. — Подумай об этом.

Ина подумала. Недолго — ей не нужно было долго думать. Она почувствовала, как ее сердце забилось быстрее, потому что это предложение взволновало ее, вдохновило. «Я смогу снова заняться книгами», — подумала она.

Агнета опять застонала.

— А теперь помоги мне, будь добра!

Ина вернулась в настоящее, взялась за дело, и, объединив усилия, они потянули за косу, которая все равно ничуть не поддалась.

— Хоть бомбой взрывай, — констатировала Ина в перерыве между попытками, но Агнета не сдавалась, и вместе они еще раз собрали все силы, и коса наконец вырвалась из крепления… а вместе с ней и вся деревянная панель, которая неожиданно отделилась от стены и раздавила бы Ину, если бы та не успела отскочить в сторону. Деревяшка с грохотом упала рядом с ней и подняла еще больше пыли.

— Боже, ты в порядке?! — Агнета подбежала к ней и помогла встать.

— Цела. — Ина отряхнула пепел с рубашки и почувствовала, что на потное лицо осел слой пыли. «Полцарства за душ!» — пронеслось у нее в голове.

— Что это такое?! — Агнета стояла прямо перед ней и смотрела вперед.

Ина выпрямилась. Мгновение она читала ужас на лице подруги. Ина приготовилась к худшему и с неохотой проследила за взглядом шведки, устремленным на зияющую дыру на месте отсутствующей деревянной планки. И тогда она поняла. За ней открывался не ожидаемый вид на улицу, а узкая загородка. Тайник!

Пока Ина еще пыталась осознать увиденное, Агнета уже сорвалась с места и побежала к центральной части амбара.

— Помоги мне с галогенным прожектором, — скомандовала она. — Нам нужно больше света.

Вместе они перенесли прожектор в соседнее помещение и осветили им стену, в которой зияла дыра, напоминающая пасть огромного монстра. Женщины нерешительно переглянулись.

— Это тайник, — в конце концов озвучила очевидное Ина. — Кто-то специально его здесь соорудил.

Агнета, поколебавшись, качнула головой.

— Не кто-то. — Она повернулась к Ине. — Вигго. Он построил этот амбар вместе со своим отцом.

Обе заглянули в образовавшуюся брешь, которая оказалась не очень широкой, но протянулась на несколько метров параллельно дощатой стене. Ина вошла первой. С трудом сняла правую перчатку, чтобы достать мобильный телефон, и посветила им в темноту.

— На полу что-то лежит.

Агнета шла за ней следом, положив руку ей на плечо. А Ина мелкими шагами продвигалась вперед, продираясь сквозь клочья густой паутины. Воздух в этом потайном чулане был настолько спертым, что становилось трудно дышать.

— Там действительно что-то есть, — услышала она голос Агнеты прямо у своего уха. Ее рука вытянулась над плечом Ины. — Что-то прислонено к стене.

Движимая любопытством, Ина ускорила шаг, не обращая внимания на плотные паучьи сети, прилипавшие к лицу. Она снова и снова проводила рукой по глазам, чтобы хоть что-то видеть, пока не достигла задней части закутка. Там стоял какой-то узкий алюминиевый чемодан… наподобие небольших чемоданов на колесиках, которые обычно везут за собой стюардессы в аэропортах.

— Что это? — послышался у нее за спиной взволнованный голос Агнеты.

— Подержи-ка.

Ина сунула ей в руку телефон и осмотрела чемодан, закрытый на две защелки. Они немного заржавели, но разомкнулись без проблем. Ина на мгновение замешкалась, прежде чем открыть чемодан. Судя по всему, перед ними очередной секрет Вигго. Но хотела ли она его знать? Может, хватит с нее тайн, с которыми их по сей день снова и снова сталкивал Вигго? С тяжелым вздохом Ина все-таки распахнула переднюю часть вытянутого чемодана. И тут… от удивления замерла, не зная, как реагировать на то, что предстало перед ее глазами. Внутри чемодан был обшит темной бархатной тканью. То ли синей, то ли черной, в свете от мобильника не разберешь. Гораздо интереснее выглядело то, что покоилось на этом бархате.

Меч.

Большой меч.

— Вот это сюрприз, — наконец обрела дар речи Агнета, после чего шагнула к ней, направляя луч фонарика на их находку.

Меч лежал в ножнах, плотно обмотанных кожаными ремнями.

— Что это? — спросила Агнета тоном, едва не переходящим в писк.

Ина достала меч из чемодана и осторожно вытащила его из ножен. Он оказался тяжелым, но явно непохожим на боевое оружие вроде того, которое рыцари и викинги брали с собой на битвы. Этот меч был из матового металла, с золотыми украшениями на рукояти и гарде.

Он выглядел старым. Невероятно старым. На рукояти виднелись выгравированные руны, чередующиеся со странными символами. Какие-то замысловатые буквы, должно быть. На передней стороне Ина обнаружила тиснение в виде Т-образного креста, а на задней — букву «X», большую, сияющую золотом букву «X».

У Ины перехватило дыхание. Как на открытке!

Затем ее внимание переключилось на ножны, тоже украшенные рунами. Помимо прочего, она разглядела на них год и инициалы. Это развеяло последние сомнения. В груди Ины что-то затрепетало. Одновременно по спине побежал холодный пот, а теснота в этом тайнике стала казаться еще более давящей.

Она повернулась к Агнете, взгляд которой выражал неподдельное любопытство и не отрывался от меча.

— Я должна кое-что тебе сказать, — нерешительно начала она. Ина боролась с собой: точно ли стоит об этом рассказывать? Однако эта находка меняла все. — Открытка, которую ты мне показала…

Внимание Агнеты вмиг сосредоточилось исключительно на ней.

— То, что я тогда сказала… не полная правда, — решилась она. — Что я понятия не имею, о чем мне хотел сказать Вигго.

Губы Агнеты сжались в тонкую линию.

Ина откашлялась.

— Я знаю историю вашего первого коронованного короля. Вигго мне ее рассказывал. В частности, о том, что Эрик Кнутссон, согласно преданиям, некоторое время скрывался где-то в здешних лесах.

Агнета резко перевела взгляд с Ины на меч и обратно.

— Я не понимаю.

— Поэтому я тебе и объясняю. — Ина протянула ей меч, но Агнета его не взяла. Более того — отступила на шаг. — Думаю, я знаю, что мы нашли, — тихо продолжила Ина. Собственный голос звучал необычно чужим даже для нее самой. — Вигго был одержим легендой о вашем короле. Особенно той ее частью, в которой говорилось, что при коронации ему якобы вручили церковную регалию как символ власти. — Она приподняла руки. — Королевский меч. — Ина печально вздохнула. — Однако никто так и не обнаружил доказательств того, что этот меч действительно существовал.

Агнета смотрела на нее, абсолютно ничего не понимая. Ина же просто говорила дальше.

— Вигго был твердо убежден в его существовании. И это еще не все. Он рассказал мне легенду о том, что самый преданный рыцарь Эрика погиб во время бегства в глубине соседнего леса, где его и похоронили. А королевский меч, по его словам, положили в гроб вместе с ним в качестве погребального дара.

Слова лились из нее сами собой. Внезапно воскресли все воспоминания, оживленные разговоры с Вигго, который так страстно интересовался этой темой.

Агнета смотрела на нее с недоверием.

— Ты хочешь сказать, что Вигго на полном серьезе искал этот меч?

Ина смиренно пожала плечами.

— Я ничего не хочу сказать. Я просто говорю, что он был увлечен этой легендой и твердо верил, что меч существует. — Она бросила взгляд на шведку. — И что он якобы спрятан где-то в этих лесах.

Агнета натянуто рассмеялась, покачивая головой, как будто не знала, что и думать об этом заявлении.

Ина прекрасно ее понимала, ведь она и сама этого не знала.

— Открытка, — тихо сказала она и указала на букву «X» на обратной стороне меча. — Что, если это действительно тот самый меч?

Ина посмотрела Агнете прямо в глаза.

— Меч первого коронованного короля Швеции, — уточнила она.

Агнета прикрыла рот рукой.

— Но это означало бы, что…

— Что Вигго был прав, — закончила за нее Ина. Сердце забилось еще быстрее. Он нашел его. Легендарный королевский меч.

Она осторожно провела рукой по стальному лезвию. Гладкому и холодному.

— Если то, что ты утверждаешь, правда, — едва слышно произнесла Агнета, — то этот меч очень ценен, верно?

— Невероятно ценен, — согласилась Ина. — Настолько, что некоторые люди готовы убить, лишь бы завладеть им.

Ее вдруг охватила нервозность. Она невольно вспомнила о Кнуте, который погиб в этом амбаре, о пожаре. Подумала о Матсе, который, по словам других жителей фермы, вечно рыскал по территории и что-то искал. А что, если все эти события имели гораздо более глубокий смысл, чем они предполагали раньше? В голове неожиданно возникла мысль, которая ей совсем не понравилась. Наоборот: она ее напугала.

Ина взяла Агнету за руку и почувствовала, как сильно дрожит шведка, потому что и до нее постепенно доходило значение этой находки.

— Ты должна рассказать мне все о смерти Вигго.

— Но я ведь уже рассказала.

— Да, но, пожалуйста, расскажи еще раз, — попросила Ина. — Мне нужно знать каждую мелочь.

— Но… зачем?

Ина твердо посмотрела ей в глаза. Это была просто догадка, быть может, даже смутное предчувствие, зародившееся в глубине души. Но до сих пор она всегда могла полагаться на свою интуицию. Поэтому она высказала свои подозрения:

— Потому что Вигго, возможно, умер не своей смертью. — Невидимая рука сдавила ей горло. — Что, если Вигго убили?

Гастон Д'Эрелль Бельфонтен и тайна Нила

Глава 1. Письмо из Каира

Париж в тот день был таким, каким он бывает только в кино – серым, мокрым, с запахом мокрого асфальта, свежесваренного кофе и чужих секретов. Дождь стучал по окнам, как надоедливый стук пальцев по столу – не громко, но так, что отвлечься невозможно. Жюльен Бельфонтен сидел у окна своей квартиры на улице Риволи, в пижаме, с бокалом абсента и письмом, которое пришло три дня назад, но он всё не решался его открыть. Не потому, что боялся. Просто знал: как только откроет – снова начнётся. Снова – беготня, вопросы, ложь, трупы, женщины с холодными глазами и мужчины с тёплыми деньгами. А он… хотел просто сидеть. Пить. Смотреть на дождь. Думать ни о чём.

Но письмо лежало на столе. Толстое. На плотной бумаге. С гербовой печатью. И почерком, который он узнал бы даже с закрытыми глазами – ровный, чуть наклонный, с заглавными буквами, как будто каждое слово – приказ.

Он вздохнул. Отпил абсента. Разорвал конверт.

«Жюльен,Если ты это читаешь – значит, ты всё ещё жив. Рада за тебя.Я – нет. Почти.В Каире пропала графиня де Монвель. Официально – сбежала с любовником. Неофициально – её убили. Или похитили. Или… она сама всё устроила.Но все молчат. Все врут. Все боятся.Только ты умеешь слышать правду там, где другие слышат только шум.Приезжай. Ты нужен.– Клод»

Он перечитал письмо три раза. Потом – ещё раз. Потом – отложил. Налил ещё абсента. Посмотрел на дождь.

Клод. Клод Леруа. Его старый друг. Его старый грех. Его старая боль. Они не виделись семь лет. С тех пор, как всё закончилось. С тех пор, как она уехала. С тех пор, как он… перестал быть собой.

Он знал: если Клод пишет – значит, дело серьёзное. Значит, кто-то мёртв. Или скоро будет. Значит, снова – ложь. Снова – игра. Снова – он.

Он встал. Подошёл к шкафу. Достал чемодан. Открыл. Положил внутрь трость. Пиджак. Рубашки. Бритву. И… бутылку абсента. На всякий случай.

Он не собирался расследовать. Он собирался… посмотреть. Посидеть в тени пальм. Попить кофе. Послушать музыку. Может быть, даже – забыть.

Но он знал: не получится. Потому что в таких делах – спешка убивает. А терпение… раскрывает. Особенно когда убийца – умный. Очень умный. И оставляет след. Не один. А целую историю.

Поезд до Марселя шёл всю ночь. Жюльен не спал. Он смотрел в окно. На мелькающие огни деревень. На тёмные поля. На реки, похожие на чёрные ленты. Он думал о графине. О Клод. О себе. О том, почему он всё ещё это делает. Почему не уехал в деревню. Почему не завёл собаку. Почему не женился на тихой женщине, которая пекла бы ему пироги и не задавала бы лишних вопросов.

Потому что он… не умеет быть тихим. Не умеет быть счастливым. Не умеет… быть никем.

Он – Жюльен Бельфонтен. Следователь. Циник. Меланхолик. Человек, который знает: когда все лгут – правда прячется в деталях.

И он… умеет их находить.

Пароход до Александрии отплыл в семь утра. Жюльен стоял на палубе, с бокалом кофе и блокнотом, на котором аккуратно вывел:

Графиня де Монвель.Настоящее имя – Изабель д’Орси.Возраст – 38 лет.Вдова. Бездетна. Богата. Опасна.Последнее место – Каир. Отель «Нил Палас».Пропала – три дня назад.Последний, кто её видел – горничная. Сказала: «Она улыбалась. Как будто знала, что умрёт».

Он закрыл блокнот. Посмотрел на море.

– Ты где-то здесь, – прошептал он. – И я… тебя найду.

Каир встретил его жарой. Такой жарой, что воздух дрожал, как будто море переехало на сушу. Такой жарой, что даже пыль казалась жидкой. Жюльен вышел из такси перед отелем «Нил Палас» – роскошным, с колоннами, с пальмами, с фонтанами, с привратниками в белых перчатках и глазами, которые видели слишком много.

– Месье Бельфонтен? – спросил портье, низко кланяясь. – Вас ждут.

– Кто?

– Мадам Леруа. Она… в холле.

Он вошёл. Холл был огромным. С мрамором. С хрусталём. С коврами, которые стоили больше, чем его квартира. В центре – Клод.

Она не изменилась. Та же прямая спина. Те же холодные глаза. То же платье цвета увядшей розы. Только волосы – чуть седее. И взгляд – чуть усталее.

– Жюльен, – сказала она, не вставая. – Ты… выглядишь как человек, который не спал неделю.

– А ты – как человек, который не спит уже семь лет, – ответил он, садясь напротив.

Она улыбнулась. Не тепло. Не дружелюбно. С вызовом.

– Ты всё ещё умеешь видеть.

– Я всё ещё умею… молчать. Расскажи. Что случилось с графиней?

Клод оглянулась. Понизила голос.

– Она… исчезла. Три дня назад. Утром. Её горничная вошла в номер – а её нет. Только… беспорядок. И запах. Сладкий. Как от опиума.

– Тело?

– Нет. Только… кровь. На ковре. Мало. Но… достаточно.

– Кто видел её последним?

– Горничная. Сказала: «Она улыбалась. Как будто знала, что умрёт».

– А кто должен был её убить?

– Все. – Клод посмотрела на него. – Муж. Археолог. Танцовщица. Дипломат. Писатель. Все – хотели её смерти. Все – боялись её. Все – лгут.

– Почему ты не обратилась в полицию?

– Потому что… это не их дело. Это – наше. Ты… понимаешь?

Он кивнул. Потому что понимал. Потому что знал: в таких делах – официальные органы только мешают. Особенно когда замешаны деньги. Титулы. И… древние проклятия.

– Где её номер?

– На третьем этаже. Номер 307. Я… сохранила всё. Как было.

– Хорошо. Покажи мне.

Они поднялись на лифте. Молча. Как два человека, которые знают: слова – лишние. Особенно когда рядом – смерть.

Номер 307 был заперт. Клод достала ключ. Открыла. Вошла первой.

Жюльен последовал за ней.

Комната была… странной. Роскошной. С балдахином. С зеркалами. С коврами. Но… с беспорядком. Стол – перевёрнут. Стул – сломан. Кровать – не заправлена. На полу – пятно крови. На зеркале – надпись губной помадой: «Он вернулся».

– Чья помада? – спросил Жюльен.

– Не её. У неё была тёмно-красная. Эта – алого оттенка. Как у… танцовщицы.

– Танцовщицы?

– Да. Зовут её Лейла. Танцует в кабаре «Сфинкс». Графиня обещала ей сцену в Париже. Потом… передумала.

Жюльен подошёл к зеркалу. Потрогал надпись. Свежая. Не стёрта.

– «Он вернулся»… Кто – он?

– Не знаю. Но… кто-то знает.

Жюльен подошёл к кровати. Наклонился. Под кроватью – мужской платок. С инициалами «А.Д.».

– Кто это?

– Арман де Вилье. Её муж. Женился на ней ради титула. Она – ради денег. Классика.

– А где он сейчас?

– В номере. Пьёт. Плачет. Говорит, что любил её.

– А ты веришь?

– Нет. Но… он не убивал. Он… трус.

Жюльен подошёл к столу. Там – бокал. С остатками вина. Он понюхал. Сладкий запах. Опиум.

– Она пила это?

– Нет. Она пила воду. У неё болел желудок.

– Значит – бокал не её. Но… она его выпила. Почему?

– Потому что кто-то… подменил бокалы.

– Кто стоял рядом?

– Муж. И… писатель.

– Писатель?

– Да. Зовут его Антуан Морель. Влюблён в неё. Но она… смеялась над его романом.

Жюльен поставил бокал обратно. Подошёл к окну. Закрыто. Заперто изнутри. Никаких следов взлома. Никаких отпечатков. Только… пыль. Тонкая, почти невидимая.

– А амулет?

– На столе. Рядом с бокалом.

Жюльен подошёл к столу. Взял амулет. Маленький. Из золота. С иероглифами.

– Что это значит?

– Не знаю. Но… кто-то знает.

Жюльен положил амулет в карман. Посмотрел на Клод.

– Я займусь этим. Но при одном условии.

– Каком?

– Вы не вмешиваетесь. До самого конца. Даже если вам покажется, что я сошёл с ума. Даже если я буду задавать странные вопросы. Даже если я… кого-то обвиню.

Клод кивнула.

– Согласна. Ты – главный. До самого конца.

Они пожали руки. Коротко. Деловито. Как два человека, заключившие сделку с дьяволом.

Жюльен вышел из номера. Прошёл по коридору. Спустился в холл. Сел в кресло. Заказал кофе. Посмотрел на людей.

Они были… разные. Богатые. Бедные. Молодые. Старые. Но у всех – один взгляд. Взгляд человека, который что-то скрывает.

Он знал: убийца – среди них. Один из пятерых. Или… шестой. Кто-то, кого он ещё не видел.

Он достал блокнот. Написал:

Подозреваемые:

Арман де Вилье – муж. Мотив: развод, деньги, страх разоблачения.Английский археолог – мотив: проклятая статуя, шантаж.Лейла – танцовщица. Мотив: месть, разбитые мечты.Французский дипломат – мотив: связь с фашистами.Антуан Морель – писатель. Мотив: любовь, унижение.

Он закрыл блокнот. Посмотрел на море. На пальмы. На небо.

– Кто ты? – спросил он вслух. – Кто ты, убийца?

Ветер не ответил. Только шепнул что-то на арабском.

Или… ему показалось.

Вечером он сидел в холле, с бокалом абсента и блокнотом, на котором аккуратно вывел:

Детали: – Надпись на зеркале – не её помада.– Платок под кроватью – с инициалами мужа.– Бокал с опиумом – не её.– Амулет с иероглифами – «Месть фараона».– Кто знает древний египетский? Только археолог и танцовщица.– Кто хотел её смерти? Все.– Кто мог? Все.– Кто сделал? Один.

Он закрыл блокнот. Посмотрел на море.

– Ты играешь со мной, убийца, – прошептал он. – Но я… тоже умею играть.

В 22:30 он пошёл спать. Но не стал запирать дверь. Потому что знал: если убийца – умный, он придёт. Заговорит. Соврёт. Попытается сбить следствие.

Он не ошибся.

В 23:17 постучали. Три раза. Тихо.

– Войдите.

Дверь открылась. На пороге стояла Лейла – танцовщица. В платье цвета заката, с глазами, как у кошки, и губами, как у опасной женщины.

– Месье Бельфонтен, – сказала она, не входя. – Вы… не поверите, но я хочу поговорить.

– Я всегда верю тем, кто хочет говорить, – спокойно ответил он.

Она вошла. Закрыла дверь. Села. Посмотрела на него.

– Я… не убивала её.

– Я не спрашивал.

– Но вы… думаете, что это я?

– Я думаю, что у вас был мотив.

– У меня? – Она засмеялась. – Я даже не знала её! Мы разговаривали один раз – в холле. Она спросила, танцую ли я для денег. Я ответила – нет, только для удовольствия. На том и закончили.

– А вы знаете, что она обещала вам сцену в Париже? И передумала?

Лейла замерла. Улыбка медленно сошла с её лица. Глаза – стали как стекло.

– Откуда вы знаете?

– Графиня собирала секреты. Как другие – марки или бабочек. У неё была целая коллекция. Ваша история – одна из самых… ярких.

– Она… собиралась опубликовать?

– Нет. Она собиралась продать. Вам. За молчание.

Лейла откинулась на спинку кресла. Закрыла глаза. Потом – открыла.

– Да. Она мне сказала. Месяц назад. Сказала: «У меня есть история, которая может испортить вам жизнь. И карьеру. И репутацию. Пятьдесят тысяч франков – и она исчезнет». Я… не заплатила. Решила, что она блефует.

– А вчера? Что вы делали вчера вечером?

– После ужина я пошла в свой номер. Слушала музыку. Потом – легла спать.

– Одна?

– Да. Одна.

– Кто может подтвердить?

– Никто. Я была одна.

– А где вы были между 22:30 и 23:00?

– В номере. Спала.

– Вы спите с помадой?

Она нахмурилась.

– Что?

– На зеркале в номере графини – надпись. Алого цвета. Как у вас.

– Это не доказательство. Моя помада – не единственная алого цвета в отеле.

– Но ваша – единственная с таким оттенком. Я видел вас за ужином. Та же помада.

Лейла побледнела.

– Это… не доказательство.

– Нет. Но это – деталь. А когда все лгут – правда прячется в деталях.

Она встала. Поправила платье.

– Я не убивала её, месье Бельфонтен. Да, я хотела бы. Да, я рада, что её нет. Но я не убийца. Я – артистка. Я умею… притворяться. Но не убивать.

– Тогда почему вы соврали про помаду?

Она не ответила. Развернулась. Вышла. Не хлопнув дверью. Ещё хуже – тихо. Как будто знала: шум – это эмоции. А эмоции – это слабость.

Жюльен посмотрел ей вслед. Достал блокнот. Написал:

Лейла – мотив: страх разоблачения. Соврала про помаду. Нет алиби. Подозрение – повышено.

Он закрыл блокнот. Выпил абсент. Посмотрел на море.

– Ты где-то здесь, убийца, – прошептал он. – И я… тебя найду.

Глава 2. Первый осмотр

Утро в Каире наступило не с солнцем – с пыли. С той самой, мелкой, упрямой, золотистой пыли, что забирается в ботинки, в волосы, в кофе, в мысли, и остаётся там надолго, как незваный гость, который знает все твои секреты. Жюльен Бельфонтен проснулся рано – не потому, что хотел, а потому, что не мог больше спать. В голове крутились слова, детали, лица: Клод с её холодным взглядом, Лейла с алой помадой, надпись на зеркале, платок под кроватью, бокал с опиумом, амулет с иероглифами. Всё это – не просто улики. Это – пазл. И он знал: если сложить неправильно – картина получится страшной. Очень страшной.

Он встал. Налетел холодный душ – вода в отеле была прохладной, почти ледяной, как будто кто-то специально так настроил, чтобы напомнить: ты не в Париже, ты в пустыне, здесь всё по-другому. Он оделся – чёрный костюм, белая рубашка, галстук в тон пыли, трость в руку – не для опоры, а для стиля, и для того, чтобы стучать ею по полу, когда думает. Потом – кофе. Чёрный. Без сахара. Горький, как правда. И – в номер 307.

Дверь была заперта. Но Клод дала ему ключ. Он вошёл. Закрыл за собой. Повесил табличку «Не беспокоить». И только тогда – начал.

Комната выглядела так, будто в ней ничего не произошло. Кроме того, что произошло. Кровать – не заправлена. Стол – перевёрнут. Стул – сломан. На полу – пятно крови. На зеркале – надпись губной помадой: «Он вернулся». На столе – бокал с остатками вина. Рядом – амулет. Под кроватью – мужской платок. Всё – на своих местах. Всё – не на своих местах.

Он подошёл к кровати. Опустился на колени. Осмотрел пол под ней. Там, где лежал платок, теперь была пустота. Он провёл рукой по ковру. Ничего. Только… запах. Очень слабый. Не духов. Не вина. Чего-то… травянистого. Опиума? Или… ладана?

Он встал. Подошёл к зеркалу. Потрогал надпись. Алого цвета. Не высохла. Не стёрта. Свежая. Как будто… сделана вчера вечером. После ужина. После того, как графиня… исчезла.

Он достал блокнот. Написал:

Надпись – не её помада. Её – тёмно-красная. Эта – алого оттенка. Как у Лейлы. Но… зачем ей писать это?

Он подошёл к столу. Взял бокал. Повертел в руках. Понюхал. Вино. Красное. Сладкое. С лёгким… опиумным оттенком. Не цианид. Не мышьяк. Опиум. Мягкий. Медленный. Усыпляющий. А не убивающий.

– Значит… хотели усыпить? – прошептал он. – А убили – другим способом.

Он поставил бокал обратно. Подошёл к окну. Закрыто. Заперто изнутри. Никаких следов взлома. Никаких отпечатков. Только… пыль. Тонкая, почти невидимая. И на подоконнике – крошечный след помады. Алого цвета. Как на зеркале.

Интересно…

Он вернулся к столу. Взял амулет. Маленький. Из золота. С иероглифами. Он перевернул его. На обороте – надпись: «Месть фараона».

– Кто ты? – спросил он вслух. – Кто ты, убийца?

Он положил амулет на стол. Подошёл к шкафу. Открыл. Платья. Шляпы. Перчатки. Всё аккуратно. Всё на своих местах. Только… одна вещь выбивалась из порядка. На полке – маленькая шкатулка. Деревянная. Инкрустированная. Заперта. Но… ключ торчал в замке. Как будто его забыли вынуть.

Жюльен открыл шкатулку.

Внутри – пачка долларов. Бриллиантовая брошь. И… письмо. Без конверта. Без подписи. Только одна фраза, написанная крупными, чуть дрожащими буквами:

«Если ты это читаешь – я уже мертва. Не ищи убийцу. Ищи того, кто знал, что я знаю.»

Жюльен медленно сложил письмо. Положил обратно. Закрыл шкатулку.

– Умная женщина, – прошептал он. – Очень умная.

Он вышел из номера в 9:17. Портье тут же подскочил, как будто стоял за дверью всё это время.

– Ну? – спросил он, понизив голос. – Что… нашли?

– Ничего, что нельзя было бы найти, – ответил Жюльен. – Где мадам Леруа?

– В холле. Ждёт вас.

– Проводите.

Они шли по коридору молча. Пассажиры, встречавшиеся им навстречу, отводили глаза. Некоторые – шептались. Некоторые – делали вид, что не замечают. Все – боялись.

В холле Клод сидела в кресле, с чашкой кофе и лицом человека, который не спал три ночи.

– Ну? – спросила она, не вставая.

– Отравление опиумом. Через вино. Вероятно, подмешан в бокал незадолго до исчезновения. Жертва не сопротивлялась. Не боролась. Возможно, не знала, что пьёт яд. Или… знала, но не могла отказаться.

– Почему?

– Потому что у неё былгость. – Жюльен сел напротив. – В номере два бокала. Один – опрокинут на полу. Второй – на столе, с отпечатком губ. Она пила одна? Нет. Она пила… с кем-то.

Клод нахмурилась.

– Но горничная сказала, что никого не видела.

– Горничная не видит всего. Особенно – если кто-то вышел через служебный коридор. Или… если горничная лжёт.

Клод не стала возражать. Она знала: Жюльен прав.

– Что ещё?

– Записка. На зеркале. Алого цвета. Как у Лейлы. Но… не точно её. Оттенок чуть ярче. Как будто… подделка.

– Подделка?

– Да. Кто-то хотел, чтобы подозрение легло на неё. Но… перестарался.

– Амулет?

– С иероглифами. «Месть фараона». Кто знает древний египетский на борту? – спросил он.

– Экипаж – почти все. Пассажиры… – Клод полистала список. – Археолог. Доктор Харгривз. Он англичанин, но знает иероглифы. И… танцовщица. Лейла. Она училась в Лувре.

– Интересно… – протянул Жюльен.

– Что ещё нашли?

– Сломанную ручку. Свежий скол на ногте жертвы. Отпечаток чужой помады на подоконнике. Пропавший браслет с лодыжки. И… письмо. В шкатулке. «Если ты это читаешь – я уже мертва. Не ищи убийцу. Ищи того, кто знал, что я знаю».

Клод тяжело вздохнула.

– Она знала, что её убьют.

– Она знала, что могут убить. И оставила след. Для меня. Или… для кого-то другого.

– Что дальше?

– Список пассажиров отеля. Полный. С биографиями. Кто с кем едет. Кто с кем общался. Кто с кем ссорился. Кто когда выходил из номера. Кто что пил. Кто что ел. Кто во сколько лёг спать. И… кто не лёг вообще.

– Получите. Через час.

– И ещё. – Жюльен встал. – Я хочу поговорить с мужем. С танцовщицей. С археологом. С дипломатом. С писателем. По одному. В разных местах. В разное время. Чтобы они не могли сговориться.

– Зачем?

– Потому что первый, кто соврёт – будет первым подозреваемым.

Первым он вызвал Армана де Вилье.

Встретились в библиотеке – тихом, тёмном уголке отеля, где пахло кожей, пылью и старыми секретами.

Арман вошёл, как будто на приём у банкира. В дорогом костюме. С тростью. С сигарой в зубах. Глаза – красные. Не от слёз. От бессонницы. Или от виски.

– Месье Бельфонтен, – сказал он, не подавая руки. – Я слышал, вы… взялись за это дело. Почему? Вы же в отпуске.

– Потому что ваша жена исчезла. И кто-то должен найти того, кто это сделал.

– А если это… несчастный случай? – спросил Арман, усаживаясь в кресло. – Она пила. Много. Может, ушла с любовником?

– Опиум не попадает в бокал случайно.

Арман замолчал. Затянулся сигарой.

– Что вы хотите?

– Расскажите о ней. О графине. Какой она была?

– Красивой. Умной. Опасной. – Он усмехнулся. – Она умела добиваться своего. Даже если это значило… сломать кого-то.

– Вы? – спросил Жюльен.

– Я – особенно. – Арман посмотрел в окно. – Я женился на ней ради денег. Она – ради титула. Мы оба знали правила. Но потом… она захотела новых. Сказала, что подаёт на развод. Через неделю. В Париже.

– Почему в Париже?

– Потому что там… у неё был человек. Не любовник. Партнёр. По бизнесу. Они собирались открыть галерею. Или казино. Я не знаю. Она не рассказывала. Она просто сказала: «Ты мне больше не нужен».

– Вы были в ярости?

– Я? – Арман рассмеялся. – Нет. Я был… облегчён. Я уже нашёл себе другую. Моложе. Красивее. И… не такая ядовитая.

– Когда вы видели её в последний раз?

– На ужине. Она произнесла тот… странный тост. Потом ушла. Я пошёл курить. Потом – в свою комнату. Один. Спать.

– Кто может это подтвердить?

– Никто. Я был один.

– А где вы были между 22:30 и 23:00?

– В номере. Сплю.

– Вы спите в костюме?

Арман замер.

– Что?

– На вашем пиджаке – след вина. Свежий. Как будто вы… пролили его на себя. Или кто-то пролил на вас.

Арман посмотрел на пиджак. Побледнел.

– Это… это было вчера за ужином. Я… неаккуратно наливал.

– За ужином пили белое. А на вашем пиджаке – красное. Как в номере вашей жены.

Арман встал.

– Вы что, обвиняете меня?

– Я задаю вопросы. Ответы – ваши.

– Я не убивал её! – почти крикнул он. – Да, я хотел развода. Да, я был рад, что она уходит. Но я не убийца!

– Тогда почему вы соврали про пиджак?

Арман не ответил. Развернулся. Вышел. Хлопнув дверью.

Жюльен посмотрел ему вслед. Улыбнулся.

Первый. Соврал. Испугался. Значит – что-то скрывает.

Следующей – Лейла, танцовщица.

Он встретил её в саду отеля – чтобы никто не видел. Чтобы она не боялась. Чтобы… говорила правду.

Она вошла – в платье цвета заката, с глазами, как у кошки, и губами, как у опасной женщины. Руки – в кольцах. Лицо – без косметики. Глаза – сухие. Ни слезы. Ни страха. Только… усталость.

– Садись, – сказал Жюльен мягко.

Она села. Не стала смотреть на него.

– Ты работала у графини давно?

– Нет. Я… танцевала для неё. В кабаре. Она пришла. Посмотрела. Сказала: «Ты будешь звездой в Париже». Потом… передумала.

– Она была… доброй хозяйкой?

– Она была… требовательной. – Лейла говорила тихо, но чётко. – Она знала, как заставить тебя делать то, что она хочет. Не криком. Не деньгами. Взглядом.

– Ты любила её?

– Нет. – Ответ прозвучал как выстрел. – Я… ненавидела её.

– Почему?

– Потому что она… украла мою мечту. Обещала сцену. Потом – отняла. Сказала: «Ты слишком восточная. Европа тебя не поймёт». Я… хотела убить её.

Жюльен нахмурился.

– Ты… хотела убить?

– Да. Каждый день. Но… не сделала. Потому что знала: если она умрёт – все подумают, что это я. А я… не хочу в тюрьму. Я хочу… танцевать.

– Ты не убивала её?

– Нет. – Лейла подняла глаза. Впервые. – Я хотела. Каждый день. Но… не убивала. Потому что знала: если она умрёт – все подумают, что это я. И я… не хочу в тюрьму. Я хочу… жить. Настоящей жизнью.

– Ты писала это? – Жюльен достал фото зеркала с надписью. – «Он вернулся»?

Лейла посмотрела. Покачала головой.

– Нет. Это… не мой почерк. И не мой оттенок. Моя помада – темнее. Эта – слишком яркая. Как будто… подделка.

– А кто мог это написать?

– Не знаю. Но… кто-то хотел, чтобы подумали – это я.

Жюльен убрал фото.

– Ты свободна. Пока.

Она встала. Пошла к двери. Остановилась.

– Месье Бельфонтен… если вы найдёте убийцу – скажите ему… спасибо. От меня.

И вышла.

Жюльен остался один. Сидел долго. Думал.

Она не писала. Но кто-то хочет, чтобы думали – она. Значит – убийца – не она. Или… очень хитрый.

Третьим – доктор Харгривз, археолог.

Встреча – в его номере. Книги. Картины. Античные статуэтки. Всё – под стеклом. Всё – с ценниками.

– А, месье Бельфонтен! – воскликнул он, пожимая руку. – Я слышал, вы – великий сыщик! Как Пуаро! Только француз!

– Я не сыщик, – улыбнулся Жюльен. – Я просто задаю вопросы.

– А, вопросы! Я люблю вопросы! Особенно – когда на них есть ответы!

– Отлично. Ответьте: где вы были вчера вечером между 22:30 и 23:00?

– Ах! – доктор хлопнул себя по лбу. – Я был… в баре! С мадам Леруа! Мы обсуждали… древние гробницы! У неё есть коллекция! Очень редкая!

– Мадам Леруа подтвердит?

– Конечно! Спросите её!

– Хорошо. А вы знаете древний египетский?

– Я? – доктор засмеялся. – Я англичанин! Но я знаю иероглифы лучше, чем французский!

– Тогда объясните мне: что значит «Месть фараона»?

Доктор взял амулет. Внимательно посмотрел. Нахмурился.

– Это… не просто фраза. Это… проклятие. Очень древнее. Говорят, оно настигает того, кто крадёт из гробницы. Особенно – если это… статуя.

– Статуя?

– Да. Я… нашёл статую. В Луксоре. Очень редкую. Графиня… хотела её купить. Потом… передумала. Сказала, что сообщит властям. Если я не заплачу ей.

– Вы заплатили?

– Нет. Я… не мог.

– А где статуя?

– В моём чемодане. Под одеждой.

– Покажите.

Доктор открыл чемодан. Достал статую. Маленькую. Из чёрного камня. С глазами, как у живого.

– Это… подделка, – сказал Жюльен.

– Нет! Это… оригинал!

– Тогда почему на дне – современный номер? Из музея Каира?

Доктор побледнел.

– Это… ошибка. Я… купил её у торговца.

– А где чек?

– Я… потерял.

– А где сам опиум?

– Я… не знаю. Я не имею к этому отношения!

– Вы угрожали графине. Она знала, что вы везёте контрабандную статую. Она хотела вас разоблачить. Верно?

– Она… лгала! – вдруг крикнул доктор. – Она сама торговала подделками! Она хотела меня шантажировать! Я не убивал её! Я просто… хотел, чтобы она замолчала!

– Как?

– Я… не знаю! Я не делал ничего!

Жюльен встал.

– Доктор, если вы вспомните что-то – дайте знать. Пока… не покидайте отель.

– Но… я никуда не еду! Я в отеле!

– Именно.

Когда Жюльен вышел, было 12:45. Он прошёл в холл. Сел в кресло. Заказал кофе. Посмотрел на людей.

Он знал: убийца – среди них. Один из пятерых. Или… шестой. Кто-то, кого он ещё не видел.

Он достал блокнот. Написал:

Подозреваемые:

Арман де Вилье – мотив: развод, деньги, страх разоблачения. Соврал про пиджак.Лейла – мотив: месть, разбитая мечта. Не писала надпись. Подозрение – снижено.Доктор Харгривз – мотив: контрабанда, шантаж. Соврал про статую, опиум.Антуан Морель (писатель) – ещё не допрошен. Известно: влюблён, унижен.Дипломат – ещё не допрошен. Известно: связи с Берлином.

Он закрыл блокнот. Посмотрел на пальмы.

– Кто ты? – спросил он вслух. – Кто ты, убийца?

Ветер не ответил. Только шепнул что-то на арабском.

Или… ему показалось.

Глава 3. Подозреваемые

Жара в Каире к полудню становилась не просто жарой – она становилась испытанием. Как будто сам воздух решил проверить, кто здесь хозяин: человек или пустыня. Жюльен Бельфонтен сидел в холле отеля «Нил Палас», в глубоком кресле с высокой спинкой, с бокалом ледяной воды и блокнотом, на котором аккуратно вывел:

Когда все лгут – правда прячется в деталях.

Под ним – список имён:

Арман де Вилье – муж. Соврал про пиджак.Лейла – танцовщица. Не писала надпись. Подозрение снижено.Доктор Харгривз – археолог. Соврал про статую, опиум.Антуан Морель – писатель. Влюблён. Унижен.Французский дипломат – связи с Берлином. Молчит.

Он закрыл блокнот. Посмотрел на людей, проходящих мимо. На их лица. На их руки. На то, как они держат бокалы. Как отводят взгляд. Как нервно смеются, когда кто-то вдруг громко чихнёт. Он знал: убийца – здесь. Один из пятерых. Или… шестой. Кто-то, кого он ещё не видел.

Он не торопился. Он ждал. Потому что в таких делах – спешка убивает расследование. А он хотел, чтобы убийца… сам себя выдал.

Первым, кого он вызвал после обеда, был Антуан Морель – молодой писатель, чьё лицо казалось высеченным из мрамора, если бы мрамор умел краснеть от стыда и бледнеть от страха. Они встретились в зимнем саду отеля – среди пальм, фонтанов и тени, где пахло жасмином, влагой и тайной.

Антуан вошёл, как будто на казнь. В пиджаке, слишком тесном для его плеч, с трясущимися руками и глазами, которые бегали, как пойманные птицы.

– Месье Бельфонтен, – сказал он, не садясь. – Я… не убивал её.

– Я не спрашивал, – спокойно ответил Жюльен, указывая на кресло.

Антуан сел. Сжал руки на коленях.

– Вы… думаете, у меня был мотив?

– У вас? – Жюльен усмехнулся. – Вы влюблены в неё. Она смеялась над вашим романом. Вы… страдали. Это – мотив.

Антуан опустил глаза.

– Да. Я… любил её. Глупо. Безответно. Она… читала мой роман. Сказала: «Это не литература. Это… крик души неудачника». Я… плакал. Потом – переписал. Она… снова посмеялась.

– А вы знаете, что она собиралась опубликовать историю о вашей любви? Как главу в своей книге мемуаров?

Антуан резко поднял голову.

– Что?!

– Она собирала секреты. Как другие – марки или бабочки. Ваша история – одна из самых… трогательных.

– Она… собиралась опубликовать?

– Нет. Она собиралась продать. Вам. За молчание.

– Сколько?

– Десять тысяч франков.

– Я… не заплатил. У меня нет таких денег.

– А вчера? Что вы делали вчера вечером?

– После ужина я пошёл в свою комнату. Писал. Потом – лег спать.

– Один?

– Да. Один.

– Кто может подтвердить?

– Никто. Я был один.

– А где вы были между 22:30 и 23:00?

– В номере. Спала.

– Вы спите с ручкой?

Антуан нахмурился.

– Что?

– На вашей руке – свежий порез. Как будто… от пера. Или… от иглы.

Антуан потёр руку.

– Это… от пера. Я писал ночью. Ошибся. Порезался.

– А где ваша рукопись?

– В… чемодане.

– Покажите.

Антуан встал. Пошёл к выходу. Вернулся через пять минут. Протянул тетрадь.

Жюльен открыл. Первая страница – заголовок: «Смерть графини». Подзаголовок: «Роман, основанный на реальных событиях».

Он листнул. На полях – пометки. Красным карандашом. Одна фраза – обведена:

«Пусть умрёт та, кто разрушила мою жизнь».

– Это ваш почерк?

– Да. Я… репетирую.

– А почему именно эта фраза?

– Потому что… она сильная.

– Как и убийство.

Антуан встал. Подошёл к окну.

– Я не убивал её, месье Бельфонтен. Да, я хотел бы. Да, я рад, что её нет. Но я не убийца. Я – писатель. Я убиваю… на бумаге. А не в жизни.

– Тогда почему вы соврали про ручку?

Антуан не ответил. Просто смотрел в сад.

Жюльен закрыл тетрадь. Написал в блокноте:

Антуан Морель – мотив: месть, унижение. Соврал про ручку, рукопись. Подозрение – повышено.

– Не покидайте отель, месье Морель. И… не трогайте вещи.

Он вышел. Оставив Антуана одного. С тетрадью. С болью. С… совестью.

Следующим – французский дипломат, месье Рене Дюбуа.

Встреча – в его номере. Роскошном. С коврами, хрусталём и портретом президента Лебрена на стене. Сам Дюбуа – высокий, худой, с моноклем и лицом человека, который всю жизнь говорит «да, сэр» и «нет, мадам», даже когда хочет кричать.

– Месье Бельфонтен, – сказал он, пожимая руку. – Я рад, что вы взялись за это дело. Очень неприятная история. Особенно… для дипломатического корпуса.

– Особенно если убийца – дипломат, – спокойно ответил Жюльен.

Дюбуа слегка смутился.

– Я надеюсь, вы не считаете меня… подозреваемым?

– Я считаю подозреваемыми всех, у кого был мотив. У вас он есть.

– У меня? – Дюбуа поправил монокль. – Я даже не разговаривал с этой женщиной!

– Но она разговаривала с вами. Через письма. Через шифровки. Через… угрозы.

Дюбуа замер. Потом – медленно сел в кресло.

– Откуда вы знаете?

– У неё был архив. Письма. Фотографии. Расшифровки. В том числе – ваша переписка с германским посольством. Где вы обсуждаете… поддержку нацистов. В обмен на гарантии безопасности французских инвестиций.

Дюбуа закрыл глаза.

– Это… не преступление.

– Это – измена. По крайней мере – в глазах вашей страны. А графиня собиралась отправить эти документы в «Le Figaro». Если вы не заплатите ей пятьдесят тысяч франков.

– Я… отказался.

– Почему?

– Потому что я не мог. У меня нет таких денег. И… потому что я надеялся, она блефует.

– А вчера? Что вы делали вчера вечером?

– После ужина я пошёл курить. На террасу. Потом – в бар. Потом – в номер. Спал.

– Один?

– Да. Один.

– Кто может подтвердить?

– Официант в баре. Он принёс мне виски.

– А между 22:30 и 23:00?

– Я был в номере. Уже спал.

– Вы спите в сорочке?

Дюбуа нахмурился.

– Что?

– На вашем запястье – след. От браслета. Широкого. Кожаного. С пряжкой. Такие носят… не для сна. А для встреч. Особенно – тайных.

Дюбуа потёр запястье.

– Это… от часов. Я снял их перед сном.

– Часы оставляют след в форме круга. У вас – полоска. Как от браслета. Или… от наручников.

Дюбуа встал.

– Это уже слишком, месье! Я требую…

– Вы ничего не требуете, – перебил его Жюльен. – Вы отвечаете. Или… я передам всё, что знаю, мадам Леруа. А она – французскому консулу в Каире. Думаю, они будут… заинтересованы.

Дюбуа сел обратно. Побледневший. Дрожащий.

– Я… не убивал её. Да, я хотел, чтобы она замолчала. Да, я боялся. Но я не убийца. Я… дипломат. Я решаю проблемы… словами.

– Тогда почему вы соврали про браслет?

Дюбуа не ответил. Просто сидел. Смотрел в пол.

Жюльен встал.

– Не покидайте отель, месье Дюбуа. И… не трогайте свои документы. Я скоро вернусь.

Когда он вышел, было 16:30. Он прошёл в холл. Сел в кресло. Заказал кофе. Посмотрел на людей.

Он знал: все пятеро – лгут. Все – скрывают. Все – боятся.

Но кто – убийца?

Он достал блокнот. Дописал:

Общее: – Все были в номере графини? Нет. Но все могли быть. – Все знали о её шантаже? Да. – Все хотели, чтобы она замолчала? Да. – Все могли получить опиум? Да (кроме, возможно, Лейлы – но она танцовщица, знает всё). – Все соврали хотя бы в одном пункте? Да.

Он закрыл блокнот. Открыл глаза. Посмотрел на пальмы.

– Ты где-то здесь, – прошептал он. – И ты думаешь, что я не найду тебя.

Ветер шевельнул его волосы. Будто в ответ.

В 18:00 он собрал всех пятерых в холле отеля.

Не официально. Не как допрос. Как… беседа. За чаем.

Клод помогла – лично пригласила каждого, сказав, что «месье Бельфонтен хочет задать пару вопросов для отчёта».

Они пришли. Все. Арман – в новом костюме, с сигарой. Лейла – в платье цвета заката, с глазами, как у кошки. Доктор Харгривз – с книгой под мышкой. Антуан – с тетрадью в руках. Дюбуа – с моноклем и трясущимися руками.

Жюльен сидел в центре. С чашкой чая. С блокнотом. С улыбкой.

– Спасибо, что пришли, – сказал он. – Я хочу прояснить кое-что. Чтобы избежать… недоразумений.

– Мы здесь не для чаепитий, – буркнул Арман.

– А я здесь – для правды, – спокойно ответил Жюльен. – И правда начинается с вопроса: кто из вас был в номере графини вчера вечером?

Тишина.

– Никто, – сказал Дюбуа.

– Я уже ушла танцевать, – тихо сказала Лейла.

– Я был в баре! – воскликнул доктор.

– Я – в своей комнате, – сказал Антуан.

– А я – спал, – добавил Арман.

– Интересно, – улыбнулся Жюльен. – Потому что в номере – два бокала. Один – опрокинут. Второй – на столе. С отпечатком губ. Значит, она пила… с кем-то.

– Может, она пила одна, из двух бокалов? – предположила Лейла.

– Люди не пьют одновременно из двух бокалов. Особенно – если пьют… опиум.

– А если гость пришёл позже? – спросил доктор. – Выпил из второго бокала?

– Тогда отпечаток губ – его. А не её. Но отпечаток – женский. Помада – алого цвета. Как у вас, мадам Лейла.

Лейла сжала бокал.

– Это не доказательство.

– Нет. Но это – деталь.

Он встал. Подошёл к столу. Достал амулет.

– А это – ещё одна деталь. «Месть фараона». Вы знаете, что это значит?

– Это… проклятие, – сказал доктор. – Для тех, кто крадёт из гробницы.

– А кто крал?

– Я… – начал доктор.

– Нет, – перебила Лейла. – Это… не проклятие. Это… шифр. Первые буквы имён. М – Морель. Е – Элени (горничная). С – Селин (официантка). Т – Теодора (новая гостья). Ь – мягкий знак. Не по-египетски. Это… ошибка.

Все посмотрели на неё.

– Откуда ты знаешь? – спросил Арман.

– Потому что… я училась в Лувре. Я знаю иероглифы. Почти.

– Почти? – усмехнулся доктор.

– Да. Почти. Как и вы, доктор. Вы тоже… не идеальны.

Тишина. Густая. Тяжёлая. Как песок в пустыне.

– Ты… мстила? – спросил Антуан.

– Нет, – сказала Лейла. – Я хотела. Но не сделала. Потому что знала – все подумают, что это я. А я… не хочу в тюрьму. Я хочу… танцевать.

– Тогда кто? – спросил Дюбуа.

– Я думаю, – сказал Жюльен, – что убийца – среди нас. И он… или она… оставили эту записку. Чтобы сбить следствие. Или… чтобы указать на другого.

– Но зачем? – спросила Лейла.

– Потому что убийца – умный. Он знает: если все подозреваемые – под подозрением, то правда… теряется. Как иголка в стоге сена.

Он посмотрел на каждого.

– Но я найду её. Потому что я не ищу убийцу. Я ищу… того, кто знал, что графиня знает. И кто не мог позволить ей жить.

Он сделал паузу.

– До вечера. Подумайте. Если кто-то вспомнит что-то – приходите ко мне. Дверь открыта.

Он вышел. Оставив их одних. С чаем. С тишиной. С… страхом.

В 20:00 он сидел в своём номере. Пил абсент. Смотрел в окно.

Стучали. Три раза. Тихо.

– Войдите.

Дверь открылась. Вошла Лейла.

– Месье Бельфонтен… я должна вам кое-что сказать.

– Говори.

– Я… не всё сказала. Вчера вечером… я не сразу ушла. Я… вернулась. Потому что забыла перчатки. Я вошла в номер… и увидела. Её. На полу. И… его.

– Его? – Жюльен нахмурился. – Кого?

– Месье Дюбуа. Он стоял над ней. Держал бокал. И… плакал.

– Ты видела, как он её убил?

– Нет. Я ушла. Быстро. Я испугалась. Я подумала… он убийца.

– Почему ты не сказала раньше?

– Потому что… я хотела, чтобы его повесили. За неё. За меня. За всё.

– А теперь?

– Теперь… я думаю, он не убивал. Он плакал. Убийцы… не плачут.

Жюльен кивнул.

– Спасибо. Иди. И… больше никому не говори.

Она кивнула. Вышла.

Жюльен остался один. Долго сидел. Думал.

Потом – достал блокнот. Написал:

Новая версия: – Дюбуа был в номере. Но не убивал. Пришёл позже. Нашёл тело. Испугался. Плакал. – Значит, убийца – кто-то другой. Кто был там раньше. – Кто? Арман? Антуан? Доктор? Или… Лейла всё-таки лжёт?

Он закрыл блокнот. Выпил абсент. Посмотрел на пальмы.

– Ты играешь со мной, убийца, – прошептал он. – Но я… тоже умею играть.

Глава 4. Секреты номеров

Утро в Каире наступило с запахом кофе, пыли и… страха.

Страх не кричал. Он шептал. Шептал в коридорах, за завтраком, в креслах холла. Люди не смотрели друг другу в глаза. Не обсуждали погоду. Не спрашивали, как спалось. Они просто… существовали. Как тени. Как актёры, забывшие свои роли, но вынужденные оставаться на сцене.

Жюльен Бельфонтен пил кофе в холле, как будто ничего не произошло. Как будто не было исчезновения. Как будто не было пятерых подозреваемых. Как будто не было амулета, сломанной ручки и алой надписи на зеркале.

Но он знал: всё это – есть. И всё это – важно.

Он смотрел на пассажиров. На их руки. На их глаза. На то, как они держат чашки. Как отводят взгляд. Как нервно смеются, когда кто-то вдруг громко чихнёт.

Он ждал. Потому что в таких делах – спешка убивает. А терпение… раскрывает.

В 9:30 он постучал в номер Армана де Вилье.

Дверь открыл сам Арман – в халате, с бритвой в руке и бокалом виски в другой. Вид у него был такой, будто он не спал всю ночь. Или спал – но не один.

– Месье Бельфонтен, – сказал он, не улыбаясь. – Вы что, решили устроить мне обыск?

– Я решил устроить вам… помощь, – спокойно ответил Жюльен, входя.

Номер – просторный, с видом на Нил, с дорогой мебелью, с запахом табака и одеколона. Всё – на своих местах. Всё – идеально. Слишком идеально.

– Начнём с пиджака, – сказал Жюльен. – Того, на котором след вина.

– Он в шкафу, – буркнул Арман.

Жюльен открыл шкаф. Нашёл пиджак. Достал. Осмотрел. След – на левом рукаве. Красное вино. Свежее. Не втертое. Не выстиранное. Как будто… пролили вчера.

– Вы сказали, это было за ужином. Но за ужином пили белое.

– Я… перепутал. Я наливал себе красное. Из графина. Не из бутылки.

– Какого графина?

– Ну… того, что стоял на столе. Для тех, кто хотел красное.

– На столе был только «Шато Марго». Из личной бутылки графини. Которую она открыла… в своём номере.

Арман замолчал. Потом – сел на кровать.

– Ладно. Вы правы. Я был у неё. После ужина. Мы… поговорили. Она сказала, что подаёт на развод. Я… разозлился. Мы поругались. Я схватил бокал. Плеснул в неё. Ушёл.

– Во сколько это было?

– Без двадцати одиннадцать. Примерно.

– А потом?

– Потом я пошёл курить. На террасу. Потом – в бар. Потом – сюда. Спать.

– Один?

– Да. Один.

– Кто может подтвердить?

– Никто.

Жюльен кивнул. Подошёл к туалетному столику. Открыл ящик. Там – письма. Конверты. Фотографии. Одно письмо – с печатью нотариуса. Дата – вчерашнее.

Он развернул.

«Уважаемый месье де Вилье,Подтверждаем получение вашего заявления о расторжении брака с графиней де Монвель. Процедура начнётся немедленно по прибытии в Париж.С уважением,Ж. Леклерк, нотариус»

Жюльен показал письмо Арману.

– Вы подали на развод… до того, как она сказала об этом?

– Да, – тихо ответил Арман. – Я знал, что она это сделает. Я… опередил её.

– Почему?

– Потому что хотел… сохранить лицо. И часть состояния. Если бы она подала первой – я бы остался ни с чем.

– А если бы она умерла – вы получили бы всё.

Арман резко поднял голову.

– Вы что, думаете, я её убил?!

– Я думаю, что у вас был мотив. И возможность. И… отпечаток вина на пиджаке.

– Я не убивал её! – крикнул Арман. – Да, я ненавидел её! Да, я хотел развода! Но я не убийца!

Жюльен закрыл ящик. Подошёл к чемодану. Открыл. Там – костюмы. Рубашки. Галстуки. И… пачка долларов. Завёрнутая в газету.

– Это что?

– Мои деньги. Я везу их в Париж. Для сделки.

– Какой сделки?

– Покупка виллы. Я же говорил.

– А почему в долларах? Не в франках? Не в фунтах?

– Потому что продавец – американец. Ему нужны доллары.

Жюльен кивнул. Закрыл чемодан. Оглядел номер.

– Ещё одно. Вы знаете древний египетский?

– Нет. Ни слова.

– Тогда почему у вас в кармане пиджака – египетская монета? Очень редкая.

Арман замер.

– Это… сувенир. Купил в Александрии. У антиквара.

– Антиквар – доктор Харгривз?

– Да. Он… торгует монетами.

– А вы – контрабандой артефактов?

Арман побледнел.

– Что?! Нет! Я просто… коллекционер!

– Тогда почему у него в записях – ваша фамилия? И сумма? 15 тысяч франков. За «две статуэтки и керамику»?

Арман не ответил. Просто сидел. Смотрел в пол.

Жюльен закрыл блокнот.

– Не покидайте отель, месье де Вилье. И… не трогайте документы.

Он вышел. Оставив Армана одного. С виски. С бритвой. С… совестью.

Следующая – номер Лейлы.

Она открыла дверь в платье цвета заката, с глазами, как у кошки, и губами, как у опасной женщины. В руках – бокал вина. Взгляд – как у танцовщицы, которая знает: её тело – оружие, а взгляд – приговор.

– Месье Бельфонтен, – сказала она. – Вы решили проверить, не прячу ли я труп в шкафу?

– Я решил проверить, не прячете ли вы… правду, – ответил он, входя.

Номер – роскошный. С зеркалами, с коврами, с духами, которые пахли как дорогой грех. На столе – пластинки. На кровати – шёлковая накидка. На туалетном столике – помада. Алого цвета. Та самая.

– Можно? – спросил Жюльен, подходя к столику.

– Конечно. Только не ломайте. Она дорогая.

Он взял помаду. Осмотрел. Капсула – целая. Никаких царапин. Никаких следов иглы. Только… оттенок. Тот самый алый. Как на зеркале в номере графини.

– Вы писали это? – спросил он, показывая фото зеркала.

– Нет. Я уже говорила. Это… не мой оттенок. Моя – темнее. Эта – слишком яркая. Как будто… подделка.

– А почему не купили новую?

– Потому что это… подарок. От матери. Последний.

Жюльен поставил помаду обратно. Открыл ящик. Там – письма. Афиши. Фотографии. Одно фото – Лейла и графиня. На фоне кабаре. Подпись: «Каир, 1935. Обещание».

Он перевернул фото. На обороте – надпись:

«Прости меня, Лейла. Я не хотела. Но ты оставила мне выбора.»

Жюльен показал фото Лейле.

– Вы написали это?

– Нет. Это… её почерк. Она оставила это мне. После того, как отказалась от обещания.

– А вы знаете, что графиня собиралась опубликовать историю о вашей мечте? О том, как она её разрушила?

– Да. Она мне сказала. Месяц назад.

– И вы не заплатили?

– Нет. Я решила, она блефует.

– А вчера? Вы были у неё?

– Нет. Я была в своём номере. Слушала музыку.

– А помада? На зеркале в её номере – надпись. Алого цвета. Как у вас.

– Это не доказательство. Моя помада – не единственная алого цвета в отеле.

– Но ваша – единственная с таким оттенком. Я видел вас за ужином. Та же помада.

Лейла побледнела.

– Я… не знаю, о чём вы.

– Тогда объясните, почему в вашей сумочке – шприц?

Она резко обернулась.

– Где?!

– Вон там. – Жюльен указал на сумочку на кровати. – Под зеркальцем.

Она подошла. Достала сумочку. Открыла. Шприц – действительно лежал там. Чистый. Новый. Без иглы.

– Это… для инъекций. У меня больная спина. Я делаю уколы.

– Кто назначил?

– Мой врач. В Париже.

– А рецепт?

– Я… потеряла.

Жюльен кивнул. Подошёл к чемодану. Открыл. Там – платья. Туфли. И… книга. С закладкой. «Тысяча и одна ночь». На полях – пометки. Красным карандашом. Одна фраза – обведена:

«Пусть умрёт та, кто разрушила мою жизнь».

– Это ваш почерк?

– Да. Я… репетирую.

– А почему именно эта фраза?

– Потому что… она сильная.

– Как и убийство.

Лейла встала. Подошла к окну.

– Я не убивала её, месье Бельфонтен. Да, я хотела бы. Да, я рада, что её нет. Но я не убийца. Я – артистка. Я убиваю… на сцене. А не в жизни.

– Тогда почему вы соврали про помаду? Про шприц? Про фото?

Она не ответила. Просто смотрела в сад.

Жюльен закрыл чемодан. Написал в блокноте:

Лейла – мотив: месть, разбитая мечта. Соврала про помаду, шприц, фото. Подозрение – максимальное.

– Не покидайте отель, мадам Лейла. И… не трогайте вещи.

Он вышел. Оставив её одну. С вином. С фото. С… совестью.

Третий – номер доктора Харгривза.

Он открыл дверь с улыбкой, как будто ждал гостей на обед.

– А, месье Бельфонтен! Заходите! Я как раз пью кофе! Хотите?

– Нет, спасибо, – ответил Жюльен, входя.

Номер – как музей. Статуэтки. Картины. Книги. Всё – под стеклом. Всё – с ценниками. На столе – кофе. На полке – египетские монеты. В углу – чемодан. Открытый. С артефактами.

– Вы… везёте контрабанду? – спросил Жюльен.

– Нет! – засмеялся доктор. – Это… для выставки! В Каире! Я – куратор!

– А почему в записях таможни – нет этих предметов?

– Потому что… я их ещё не декларировал! Я сделаю это в порту!

– А графиня знала?

Доктор замолчал. Потом – сел.

– Да. Она… угрожала. Сказала, что сообщит властям. Если я не заплачу ей.

– Сколько?

– Десять тысяч франков.

– Вы заплатили?

– Нет. Я решил… она блефует.

– А вчера? Вы были у неё?

– Нет! Я был в баре! С мадам Леруа!

– Мадам Леруа подтвердит?

– Да! Спросите её!

– А опиум? Вы купили опиум в Александрии. Зачем?

– Для экспериментов! Я изучаю древние яды!

– А где чек?

– Я… потерял.

– А где сам опиум?

– Я… использовал.

– Всё?

– Да. Всё.

– Когда?

– Неделю назад.

– Докажите.

Доктор не ответил. Просто сидел. Смотрел в пол.

Жюльен подошёл к столу. Открыл ящик. Там – бумаги. Квитанции. Одна – на опиум. Дата – три дня назад.

Он показал квитанцию доктору.

– Это… не моя.

– А чья? Имя – ваше. Подпись – ваша. Аптека – в Александрии. Дата – 21 июня. То есть… за два дня до приезда.

Доктор побледнел.

– Я… не помню.

– Тогда вспомните, где вы были вчера между 22:30 и 23:00.

– В баре! С мадам Леруа!

– Мадам Леруа сказала, что вы ушли в 22:15.

Доктор замер.

– Что?

– Я спросил мадам Леруа. Она сказала: «Доктор ушёл в 22:15. Сказал, что устал».

– Она… ошиблась.

– Или вы.

Жюльен подошёл к чемодану. Достал статуэтку. Перевернул. На дне – надпись: «Собственность музея Каира. Запрещено вывозить».

– Это – кража.

– Нет! Это… копия!

– Тогда почему на ней – музейный номер?

Доктор не ответил.

Жюльен закрыл чемодан. Написал в блокноте:

Доктор Харгривз – мотив: страх разоблачения. Соврал про опиум, алиби, артефакты. Подозрение – максимальное.

– Не покидайте отель, доктор. И… не трогайте вещи.

Он вышел. Оставив доктора одного. С кофе. С монетами. С… совестью.

Четвёртый – номер Антуана Мореля.

Он открыл дверь в пижаме, с тетрадью в руках и лицом человека, который не спал три ночи.

– Месье Бельфонтен, – сказал он. – Вы решили окончательно меня добить?

– Я решил найти правду, – ответил Жюльен, входя.

Номер – строгий. С книгами. С портретом Бодлера. С сейфом. На столе – рукопись. На кровати – пиджак. На руке – след от пореза.

– Вы носите перо в рукаве? – спросил Жюльен.

– Нет. Это… от ручки.

– Ручки не оставляют таких порезов. Только иглы. Или… лезвия.

Антуан потёр руку.

– Я… писал ночью. Порезался.

– Покажите рукопись.

Антуан подошёл к столу. Открыл ящик. Там – письма. Шифровки. Одна – с печатью издательства. Дата – вчерашняя.

Он развернул.

«Уважаемый месье Морель,Подтверждаем получение вашей рукописи «Смерть графини». К сожалению, мы не можем её опубликовать. Слишком… провокационно.С уважением,Издательство «Галлимар»»

Жюльен показал письмо Антуану.

– Вы знали, что она собиралась опубликовать вашу историю?

– Да. Она… угрожала.

– И вы не заплатили?

– У меня нет таких денег!

– А в сейфе? – Жюльен указал на сейф. – Что там?

– Мои документы.

– Откройте.

Антуан замер.

– Я… не могу.

– Почему?

– Потому что… это личное.

– А убийство – нет?

Антуан не ответил. Просто сидел. Смотрел в пол.

Жюльен подошёл к чемодану. Открыл. Там – костюмы. Рубашки. И… пачка франков. Завёрнутая в газету.

– Это что?

– Мои деньги. Для… расходов.

– А почему в франках?

– Потому что… я еду в Париж. После Каира.

– Зачем?

– По делам.

– Каким?

– Литературным.

Жюльен закрыл чемодан. Написал в блокноте:

Антуан Морель – мотив: месть, унижение. Соврал про ручку, алиби, сейф. Подозрение – максимальное.

– Не покидайте отель, месье Морель. И… не трогайте документы.

Он вышел. Оставив Антуана одного. С тетрадью. С письмом. С… совестью.

Последний – номер месье Дюбуа.

Он открыл дверь в сорочке, с моноклем и лицом человека, который не спал три ночи.

– Месье Бельфонтен, – сказал он. – Вы решили окончательно меня добить?

– Я решил найти правду, – ответил Жюльен, входя.

Номер – строгий. С книгами. С портретом президента. С сейфом. На столе – документы. На кровати – пиджак. На запястье – след от браслета.

– Вы носите браслет? – спросил Жюльен.

– Нет. Это… от часов.

– Часы оставляют круг. У вас – полоска.

Дюбуа потёр запястье.

– Я… снял браслет. Для сна.

– Какой браслет?

– Кожаный. С пряжкой. Подарок.

– От кого?

– От… друга.

– От любовника?

Дюбуа побледнел.

– Это… не ваше дело.

– А переписка с германским посольством – моё дело?

Дюбуа сел. Закрыл глаза.

– Что вы хотите?

– Правду. Вы были в номере графини вчера вечером?

– Да. Я… пришёл. Хотел поговорить. Умолять. Она… не открыла. Я постучал. Никто не ответил. Я… ушёл.

– Во сколько?

– Без пятнадцати одиннадцать.

– А потом?

– Потом я пошёл курить. На террасу. Потом – сюда. Спать.

– Один?

– Да. Один.

– Кто может подтвердить?

– Никто.

Жюльен подошёл к столу. Открыл ящик. Там – письма. Шифровки. Одна – с печатью германского посольства. Дата – вчерашняя.

Он развернул.

«Уважаемый месье Дюбуа,Подтверждаем получение вашего сообщения. Гарантии безопасности французских инвестиций будут предоставлены при условии… нейтралитета в вопросе Австрии.С уважением,Генрих Мюллер»

Жюльен показал письмо Дюбуа.

– Вы торгуете своей страной?

– Нет! Я… защищаю интересы!

– А графиня собиралась отправить это в «Le Figaro»?

– Да. Она… угрожала.

– И вы не заплатили?

– У меня нет таких денег!

– А в сейфе? – Жюльен указал на сейф. – Что там?

– Мои документы.

– Откройте.

Дюбуа замер.

– Я… не могу.

– Почему?

– Потому что… это государственная тайна.

– А убийство – нет?

Дюбуа не ответил. Просто сидел. Смотрел в пол.

Жюльен подошёл к чемодану. Открыл. Там – костюмы. Рубашки. И… пачка долларов. Завёрнутая в газету.

– Это что?

– Мои деньги. Для… расходов.

– А почему в долларах?

– Потому что… я еду в Америку. После Каира.

– Зачем?

– По делам.

– Каким?

– Дипломатическим.

Жюльен закрыл чемодан. Написал в блокноте:

Ирвинг Уиттл – мотив: страх разоблачения. Соврал про браслет, алиби, сейф. Подозрение – максимальное.

– Не покидайте отель, месье Дюбуа. И… не трогайте документы.

Он вышел. Оставив Дюбуа одного. С моноклем. С письмами. С… совестью.

Когда Жюльен вернулся в свой номер, было 18:00. Он сел у окна. Пил абсент. Смотрел на Нил.

Он достал блокнот. Написал:

Итог: – Все – лгут.– Все – скрывают.– Все – боятся.– Все – могли убить.– Но только один – сделал это.– И он… оставил след.– Амулет.– Сломанная ручка.– Алая помада.– Шприц.– Квитанция.– Дневник.– Письмо.– Всё – детали.– А когда все лгут – правда прячется в деталях.

Он закрыл блокнот. Посмотрел на пальмы.

– Ты где-то здесь, убийца, – прошептал он. – И я… тебя найду.

Глава 5. Язык иероглифов

Утро в Каире наступило с запахом ладана, пыли и… тишины. Той самой тишины, которая давит на виски, как слишком тугой воротник. Той самой тишины, которая шепчет: «Здесь кто-то врёт. Здесь кто-то убивал. Здесь кто-то ждёт, когда его поймают». Жюльен Бельфонтен не спал. Он сидел у окна своего номера, с бокалом абсента и блокнотом, на котором аккуратно, как в первый день, вывел:

Когда все лгут – правда прячется в деталях.

Под ним – список:

– Амулет с иероглифами: «Месть фараона».– Надпись на зеркале – алого цвета, не графинина.– Платок под кроватью – с инициалами мужа.– Бокал с опиумом – не её.– Кто знает древний египетский? Только археолог и танцовщица.– Кто хотел её смерти? Все.– Кто мог? Все.– Кто сделал? Один.

Он закрыл блокнот. Посмотрел на Нил. На пальмы. На небо, окрашенное в цвет старого золота. Он знал: убийца – где-то здесь. Один из пятерых. Или… шестой. Кто-то, кого он ещё не видел. Но он… найдёт. Потому что не ищет убийцу. Он ищет… того, кто знал, что графиня знает. И кто не мог позволить ей жить.

В 8:00 он постучал в номер доктора Харгривза.

Дверь открыл сам доктор – в халате, с книгой в руках и улыбкой, которая не доходила до глаз.

– А, месье Бельфонтен! Опять за монетами? Или… за артефактами?

– За иероглифами, – спокойно ответил Жюльен, входя.

Номер – как всегда, музей. Статуэтки. Картины. Монеты. На столе – кофе. На полке – учебник древнеегипетского языка. С закладкой.

– Вы учитесь? – спросил Жюльен, указывая на книгу.

– Нет! – засмеялся доктор. – Это… для студентов! Я преподаю!

– А сами – знаете язык?

– Конечно! Я англичанин! Но я знаю иероглифы лучше, чем французский!

– Тогда объясните мне: что значит «Месть фараона»?

Доктор взял амулет. Внимательно посмотрел. Нахмурился.

– Я уже говорил. Это… не просто фраза. Это – проклятие. Очень древнее. Говорят, оно настигает того, кто крадёт из гробницы. Особенно – если это… статуя.

– А если это – шифр?

Доктор замер.

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду, что убийца – умный. Он знает: если оставить амулет с проклятием – подозрение ляжет на того, кто должен был бы его оставить. То есть – на вас.

Доктор побледнел.

– Вы… думаете, это я?

– Я думаю, что вы – единственный, кто мог написать это. И единственный, кто захотел бы сбить следствие. Потому что у вас есть мотив. И возможность. И… опиум.

– Я не убивал её! – крикнул доктор. – Да, я ненавидел её! Да, я боялся! Но я не убийца!

– Тогда почему вы соврали про опиум? Про алиби? Про артефакты?

– Потому что… я не хотел скандала! Я не хотел тюрьмы! Я… хотел сохранить репутацию!

– А убийство – не портит репутацию?

Доктор не ответил. Просто сел. Смотрел в пол.

Жюльен подошёл к столу. Открыл ящик. Там – бумаги. Квитанции. Одна – на опиум. Дата – 21 июня. Подпись – его.

– Вы купили опиум за два дня до приезда. Зачем?

– Для экспериментов!

– Каких?

– Я… изучаю древние яды! Я пишу книгу!

– Покажите рукопись.

– Она… в Лондоне.

– Тогда покажите записи.

– Я… потерял.

Жюльен кивнул. Подошёл к чемодану. Достал статуэтку. Перевернул. На дне – музейный номер.

– Это – кража.

– Нет! Это… копия!

– Тогда почему на ней – номер музея?

Доктор не ответил.

Жюльен закрыл чемодан. Написал в блокноте:

Доктор Харгривз – знает древний египетский. Соврал про опиум, алиби, артефакты. Подозрение – максимальное.

– Не покидайте отель, доктор. И… не трогайте вещи.

Он вышел. Оставив доктора одного. С кофе. С монетами. С… совестью.

В 10:00 он постучал в номер Лейлы.

Она открыла дверь в платье цвета заката, с глазами, как у кошки, и губами, как у опасной женщины. В руках – бокал вина. Взгляд – как у танцовщицы, которая знает: её тело – оружие, а взгляд – приговор.

– Месье Бельфонтен, – сказала она. – Вы решили проверить, не прячу ли я труп в шкафу?

– Я решил проверить, не прячете ли вы… правду, – ответил он, входя.

Номер – роскошный. С зеркалами, с коврами, с духами, которые пахли как дорогой грех. На столе – пластинки. На кровати – шёлковая накидка. На туалетном столике – помада. Алого цвета. Та самая.

– Можно? – спросил Жюльен, подходя к столику.

– Конечно. Только не ломайте. Она дорогая.

Он взял помаду. Осмотрел. Капсула – целая. Никаких царапин. Никаких следов иглы. Только… оттенок. Тот самый алый. Как на зеркале в номере графини.

– Вы писали это? – спросил он, показывая фото зеркала.

– Нет. Я уже говорила. Это… не мой оттенок. Моя – темнее. Эта – слишком яркая. Как будто… подделка.

– А если это – намеренно?

Она замерла.

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду, что убийца – умный. Он знает: если оставить надпись с ошибкой – подозрение ляжет на того, кто должен был бы написать правильно. То есть – на вас. Или… на доктора.

– Вы думаете, это я?

– Я думаю, что вы – одна из двух, кто мог написать это. И у вас есть мотив. Очень сильный.

– Я не убивала её, – тихо сказала Лейла. – Да, я хотела. Каждый день. Но… я не сделала этого. Потому что знала: если она умрёт – все подумают, что это я. А я… не хочу в тюрьму. Я хочу… танцевать.

– Тогда почему вы написали в книге: «Пусть умрёт та, кто разрушила мою жизнь»?

Она замолчала. Потом – посмотрела на него.

– Потому что… я надеялась, что она сама умрёт. От болезни. От старости. От… совести. Я не хотела… убивать.

– А вчера? Вы были у неё?

– Да. Я убирала номер. Потом – ушла. Потом… вернулась. Забыла перчатки. Увидела… её. И его. Месье Дюбуа. Он стоял над ней. Плакал.

– Вы видели, как он её убил?

– Нет. Я ушла. Я испугалась.

– Почему не сказали сразу?

– Потому что… хотела, чтобы его повесили. За неё. За меня. За всё.

– А теперь?

– Теперь… ядумаю, он не убивал. Убийцы… не плачут.

Жюльен кивнул. Достал блокнот. Написал:

Лейла – знает древний египетский. Но… не убивала. Подозрение – снижено.

– Спасибо, – сказал он. – Иди. И… больше никому не говори.

Она кивнула. Вышла.

Жюльен остался один. Долго сидел. Думал.

Потом – достал блокнот. Написал:

Итог: – Двое знают древний египетский: доктор и Лейла.– Оба могли написать амулет и надпись.– Оба имеют мотив.– Но Лейла – не убивала.– Значит… доктор?– Но зачем ему оставлять амулет с проклятием? Чтобы сбить следствие? Или… чтобы указать на Лейлу?– Или… убийца – третий? Кто знает древний египетский?– Клод? Горничная? Официант?– Нет. Амулет – в номере жертвы. Значит – кто-то из близкого круга.– Кто ещё?

Он закрыл блокнот. Посмотрел на Нил.

– Ты играешь со мной, убийца, – прошептал он. – Но я… тоже умею играть.

В 12:00 он собрал всех пятерых в холле отеля.

Не официально. Не как допрос. Как… беседа. За чаем.

Клод помогла – лично пригласила каждого, сказав, что «месье Бельфонтен хочет задать пару вопросов для отчёта».

Они пришли. Все. Арман – в новом костюме, с сигарой. Лейла – в платье цвета заката, с глазами, как у кошки. Доктор Харгривз – с книгой под мышкой. Антуан – с тетрадью в руках. Дюбуа – с моноклем и трясущимися руками.

Жюльен сидел в центре. С чашкой чая. С блокнотом. С улыбкой.

– Спасибо, что пришли, – сказал он. – Я хочу прояснить кое-что. Чтобы избежать… недоразумений.

– Мы здесь не для чаепитий, – буркнул Арман.

– А я здесь – для правды, – спокойно ответил Жюльен. – И правда начинается с вопроса: кто из вас знает древний египетский?

Тишина.

– Я, – сказал доктор.

– Я, – тихо сказала Лейла.

– Остальные?

– Нет, – сказал Дюбуа.

– Нет, – сказал Антуан.

– Нет, – добавил Арман.

– Интересно, – улыбнулся Жюльен. – Потому что в номере графини – амулет. С иероглифами. «Месть фараона». Вы знаете, что это значит?

– Это… проклятие, – сказал доктор. – Для тех, кто крадёт из гробницы.

– А кто крал?

– Я… – начал доктор.

– Нет, – перебила Лейла. – Это… не проклятие. Это… шифр. Первые буквы имён. М – Морель. Е – Элени (горничная). С – Селин (официантка). Т – Теодора (новая гостья). Ь – мягкий знак. Не по-египетски. Это… ошибка.

Все посмотрели на неё.

– Откуда ты знаешь? – спросил Арман.

– Потому что… я училась в Лувре. Я знаю иероглифы. Почти.

– Почти? – усмехнулся доктор.

– Да. Почти. Как и вы, доктор. Вы тоже… не идеальны.

Тишина. Густая. Тяжёлая. Как песок в пустыне.

– Ты… мстила? – спросил Антуан.

– Нет, – сказала Лейла. – Я хотела. Но не сделала. Потому что знала – все подумают, что это я. А я… не хочу в тюрьму. Я хочу… танцевать.

– Тогда кто? – спросил Дюбуа.

– Я думаю, – сказал Жюльен, – что убийца – среди нас. И он… или она… оставили этот амулет. Чтобы сбить следствие. Или… чтобы указать на другого.

– Но зачем? – спросила Лейла.

– Потому что убийца – умный. Он знает: если все подозреваемые – под подозрением, то правда… теряется. Как иголка в стоге сена.

Он посмотрел на каждого.

– Но я найду её. Потому что я не ищу убийцу. Я ищу… того, кто знал, что графиня знает. И кто не мог позволить ей жить.

Он сделал паузу.

– До вечера. Подумайте. Если кто-то вспомнит что-то – приходите ко мне. Дверь открыта.

Он вышел. Оставив их одних. С чаем. С тишиной. С… страхом.

В 14:00 он сидел в зимнем саду. Пил кофе. Смотрел на пальмы.

Стучали. Три раза. Тихо.

– Войдите.

Дверь открылась. Вошла Лейла.

– Месье Бельфонтен… я должна вам кое-что сказать.

– Говори.

– Я… не всё сказала. Вчера вечером… я не сразу ушла. Я… вернулась. Потому что забыла перчатки. Я вошла в номер… и увидела. Её. На полу. И… его.

– Его? – Жюльен нахмурился. – Кого?

– Месье Дюбуа. Он стоял над ней. Держал бокал. И… плакал.

– Ты видела, как он её убил?

– Нет. Я ушла. Быстро. Я испугалась. Я подумала… он убийца.

– Почему ты не сказала раньше?

– Потому что… я хотела, чтобы его повесили. За неё. За сестру. За всё.

– А теперь?

– Теперь… я думаю, он не убивал. Он плакал. Убийцы… не плачут.

Жюльен кивнул.

– Спасибо. Иди. И… больше никому не говори.

Она кивнула. Вышла.

Жюльен остался один. Долго сидел. Думал.

Потом – достал блокнот. Написал:

Новая версия: – Дюбуа был в номере. Но не убивал. Пришёл позже. Нашёл тело. Испугался. Плакал. – Значит, убийца – кто-то другой. Кто был там раньше. – Кто? Арман? Антуан? Доктор? Или… Лейла всё-таки лжёт?

Он закрыл блокнот. Выпил кофе. Посмотрел на пальмы.

– Ты играешь со мной, убийца, – прошептал он. – Но я… тоже умею играть.

В 16:00 он постучал в номер Антуана Мореля.

Он открыл дверь в пижаме, с тетрадью в руках и лицом человека, который не спал три ночи.

– Месье Бельфонтен, – сказал он. – Вы решили окончательно меня добить?

– Я решил найти правду, – ответил Жюльен, входя.

Номер – строгий. С книгами. С портретом Бодлера. С сейфом. На столе – рукопись. На кровати – пиджак. На руке – след от пореза.

– Вы носите перо в рукаве? – спросил Жюльен.

– Нет. Это… от ручки.

– Ручки не оставляют таких порезов. Только иглы. Или… лезвия.

Антуан потёр руку.

– Я… писал ночью. Порезался.

– Покажите рукопись.

Антуан подошёл к столу. Открыл ящик. Там – письма. Шифровки. Одна – с печатью издательства. Дата – вчерашняя.

Он развернул.

«Уважаемый месье Морель,Подтверждаем получение вашей рукописи «Смерть графини». К сожалению, мы не можем её опубликовать. Слишком… провокационно.С уважением,Издательство «Галлимар»»

Жюльен показал письмо Антуану.

– Вы знали, что она собиралась опубликовать вашу историю?

– Да. Она… угрожала.

– И вы не заплатили?

– У меня нет таких денег!

– А в сейфе? – Жюльен указал на сейф. – Что там?

– Мои документы.

– Откройте.

Антуан замер.

– Я… не могу.

– Почему?

– Потому что… это личное.

– А убийство – нет?

Антуан не ответил. Просто сидел. Смотрел в пол.

Жюльен подошёл к чемодану. Открыл. Там – костюмы. Рубашки. И… пачка франков. Завёрнутая в газету.

– Это что?

– Мои деньги. Для… расходов.

– А почему в франках?

– Потому что… я еду в Париж. После Каира.

– Зачем?

– По делам.

– Каким?

– Литературным.

Жюльен закрыл чемодан. Написал в блокноте:

Антуан Морель – мотив: месть, унижение. Соврал про ручку, алиби, сейф. Подозрение – максимальное.

– Не покидайте отель, месье Морель. И… не трогайте документы.

Он вышел. Оставив Антуана одного. С тетрадью. С письмом. С… совестью.

В 18:00 он сидел в своём номере. Пил абсент. Смотрел на Нил.

Он достал блокнот. Написал:

Итог: – Все – лгут.– Все – скрывают.– Все – боятся.– Все – могли убить.– Но только один – сделал это.– И он… оставил след.– Амулет.– Сломанная ручка.– Алая помада.– Шприц.– Квитанция.– Дневник.– Письмо.– Всё – детали.– А когда все лгут – правда прячется в деталях.

Глава 6. Признание в хаммаме

Вечер в Каире опускался не как закат – как занавес. Медленно, тяжело, с достоинством, будто сама пустыня решила: пора укрыть тайны, пока кто-то не вырвал их на свет. Воздух был густым – от жары, от ладана, от невысказанных слов. Жюльен Бельфонтен не спешил. Он знал: в таких делах – спешка убивает. А терпение… раскрывает. Особенно когда убийца – умный. Очень умный. И оставил след. Не один. А целую историю.

Он сидел в холле отеля, с бокалом абсента и блокнотом, на котором аккуратно вывел:

Подозреваемые:

Арман де Вилье – мотив: развод, деньги, страх разоблачения. Соврал про пиджак.Лейла – мотив: месть, разбитая мечта. Не писала надпись. Подозрение снижено.Доктор Харгривз – мотив: контрабанда, шантаж. Соврал про статую, опиум.Антуан Морель – мотив: месть, унижение. Соврал про ручку, рукопись.Рене Дюбуа – мотив: страх разоблачения. Соврал про браслет, алиби.

Он закрыл блокнот. Посмотрел на Нил. На пальмы. На небо, окрашенное в цвет старого вина.

– Ты где-то здесь, убийца, – прошептал он. – И я… тебя найду.

В 19:30 он направился в хаммам – не потому, что хотел расслабиться. А потому, что знал: в жаре, в пару, в полутьме – люди говорят правду. Особенно если думают, что их не слышат.

Хаммам отеля «Нил Палас» был роскошным – мрамор, фонтанчики, ароматы розы и эвкалипта, полумрак, как в древнем храме. Жюльен разделся, накинул полотенце, вошёл в парную. Там было трое: двое слуг – молчаливые, как стены, и… Рене Дюбуа.

Дипломат сидел на мраморной скамье, с закрытыми глазами, с лицом человека, который не спал три ночи. Пот стекал по его вискам, как слёзы, которых он не позволял себе пролить.

Жюльен сел напротив. Не стал заговаривать. Просто сидел. Пил воду. Считал секунды.

Через пятнадцать минут Дюбуа открыл глаза. Увидел Жюльена. Вздохнул.

– Месье Бельфонтен… вы… не поверите, но я хочу поговорить.

– Я всегда верю тем, кто хочет говорить, – спокойно ответил Жюльен.

Дюбуа вытер лицо полотенцем. Выпил воды. Поморщился.

– Я… не убивал её.

– Я знаю, – сказал Жюльен.

Дюбуа резко обернулся.

– Что?

– Я знаю, что вы не убивали. Вы пришли позже. Нашли тело. Испугались. Плакали. Лейла видела вас.

Дюбуа побледнел.

– Она… сказала вам?

– Да. Сегодня. Днём.

– Почему… она не сказала раньше?

– Потому что хотела, чтобы вас повесили. За неё. За себя. За всё.

– Я… не виноват. Я просто… хотел поговорить. Умолять. Она… не открыла. Я постучал. Никто не ответил. Я… ушёл. Потом… вернулся. Решил, что она спит. Открыл дверь… и увидел. Её. На полу. Я… не знал, что делать. Я испугался. Я подумал… меня обвинят. Я… заплакал. Потом – ушёл.

– Почему не сказали сразу?

– Потому что… я думал, вы и так всё поймёте. Вы же… следователь.

– Я следователь. Но я не умею читать мысли. Только – поступки.

– Я… не хотел скандала. Не хотел… тюрьмы. Я – дипломат. У меня… репутация.

– А переписка с германским посольством – не портит репутацию?

Дюбуа замолчал. Потом – выпил остаток воды.

– Она… собиралась отправить это в «Le Figaro». Если я не заплачу ей пятьдесят тысяч франков.

– Вы заплатили?

– Нет. У меня нет таких денег.

– А в сейфе?

Дюбуа замер.

– Откуда вы…

– Я видел. Пачка долларов. В чемодане.

– Это… для расходов. Я еду в Америку. После Каира.

– Зачем?

– По делам.

– Каким?

– Дипломатическим.

– То есть – вы везёте деньги, чтобы купить молчание? Или… чтобы сбежать?

Дюбуа не ответил. Просто сидел. Смотрел в пол.

– Я не убивал её, – повторил он. – Да, я хотел, чтобы она замолчала. Да, я боялся. Но я не убийца. Я… дипломат. Я решаю проблемы… словами.

– Тогда почему вы соврали про браслет?

Дюбуа потёр запястье.

– Потому что… это подарок. От него. От Генриха. Из посольства. Мы… встречаемся. Тайно. С тех пор, как я приехал в Берлин. Он… дал мне эту переписку. Сказал: «Если что-то случится – ты будешь в безопасности». Я… не знал, что она попадёт к графине.

– А браслет?

– Он… символ. Любви. Или… зависимости. Я не знаю.

Жюльен кивнул. Достал блокнот. Написал:

Рене Дюбуа – не убивал. Пришёл позже. Нашёл тело. Испугался. Соврал про браслет, алиби, сейф. Подозрение – снижено.

– Спасибо, – сказал он. – Иди. И… больше никому не говори.

Дюбуа кивнул. Встал. Пошёл к выходу. Остановился.

– Месье Бельфонтен… если вы найдёте убийцу – скажите ему… спасибо. От меня.

И вышел.

Жюльен остался один. Долго сидел. Думал.

Потом – допил воду. Посмотрел на пар.

– Один исключён, – прошептал он. – Осталось четверо.

Следующей в хаммам вошла Лейла.

Она выглядела, как всегда – роскошно. В полотенце, с влажными волосами, с глазами, как у кошки, которая знает, что мышь уже в ловушке.

Она села за дальний угол. Поставила кувшин с водой. Огляделась. Увидела Жюльена. Улыбнулась. Подняла кувшин. Как будто за здравие.

Жюльен не ответил. Он просто смотрел. Пил воду. Считал секунды.

Через пятнадцать минут она допила воду. Поставила кувшин. Вздохнула. Потом – вдруг встала. Подошла к фонтанчику. Набрала воды. И – неожиданно – села на скамью напротив Жюльена.

– Месье Бельфонтен, – сказала она, улыбаясь. – Вы… не поверите, но я хочу поговорить.

– Я всегда верю тем, кто хочет говорить, – спокойно ответил он.

Она засмеялась. Не искренне. Театрально.

– Вы думаете, я убийца?

– Я думаю, что у вас был мотив.

– У меня? – Она засмеялась. – Я даже не знала эту женщину! Мы разговаривали один раз – в холле. Она спросила, танцую ли я для денег. Я ответила – нет, только для удовольствия. На том и закончили.

– А вы знаете, что она знала про вашу мечту? Про Париж?

Лейла замерла. Улыбка медленно сошла с её лица. Глаза – стали как стекло.

– Что… вы имеете в виду?

– Графиня собирала секреты. Как другие – марки или бабочки. У неё была целая коллекция. Ваша история – одна из самых… ярких.

– Она… собиралась опубликовать?

– Нет. Она собиралась продать. Вам. За молчание.

Лейла откинулась на спинку скамьи. Закрыла глаза. Потом – открыла.

– Да. Она мне сказала. Месяц назад. Сказала: «У меня есть история, которая может испортить вам жизнь. И карьеру. И репутацию. Пятьдесят тысяч франков – и она исчезнет». Я… не заплатила. Решила, что она блефует.

– А вчера? Что вы делали вчера вечером?

– После ужина я пошла в свой номер. Слушала музыку. Потом – легла спать.

– Одна?

– Да. Одна.

– Кто может подтвердить?

– Никто. Я была одна.

– А где вы были между 22:30 и 23:00?

– В номере. Спала.

– Вы спите с помадой?

Она нахмурилась.

– Что?

– На зеркале в номере графини – надпись. Алого цвета. Не её. У неё была тёмно-красная. У вас – алого. Я видел вас за ужином. Та же помада.

Лейла побледнела.

– Это… не доказательство.

– Нет. Но это – деталь. А когда все лгут – правда прячется в деталях.

Она встала. Поправила полотенце.

– Я не убивала её, месье Бельфонтен. Да, я хотела бы. Да, я рада, что её нет. Но я не убийца. Я – артистка. Я умею… притворяться. Но не убивать.

– Тогда почему вы соврали про помаду?

Она не ответила. Развернулась. Вышла. Не хлопнув дверью. Ещё хуже – тихо. Как будто знала: шум – это эмоции. А эмоции – это слабость.

Жюльен посмотрел ей вслед. Достал блокнот. Написал:

Лейла – мотив: месть, разбитая мечта. Соврала про помаду, шприц, фото. Подозрение – максимальное.

Следующим в хаммам вошёл Арман де Вилье.

Он выглядел, как всегда – элегантно. В полотенце, с сигарой в зубах (несмотря на пар), с глазами, красными от виски.

Он сел за барную стойку (да, в хаммаме была стойка – для самых отчаянных). Заказал виски. Выпил залпом. Потом – ещё. Потом – обернулся. Увидел Жюльена. Усмехнулся.

– Ну что, месье следователь? Нашли убийцу?

– Почти, – спокойно ответил Жюльен.

Арман засмеялся.

– Вы врёте. Вы ничего не нашли. Потому что убийцы… нет. Это несчастный случай. Она перепутала бокалы.

– Опиум не попадает в бокал случайно.

Арман замолчал. Затянулся сигарой.

– Что вы хотите?

– Расскажите о ней. О графине. Какой она была?

– Красивой. Умной. Опасной. – Он усмехнулся. – Она умела добиваться своего. Даже если это значило… сломать кого-то.

– Вы? – спросил Жюльен.

– Я – особенно. – Арман посмотрел в окно. – Я женился на ней ради денег. Она – ради титула. Мы оба знали правила. Но потом… она захотела новых. Сказала, что подаёт на развод. Через неделю. В Париже.

– Почему в Париже?

– Потому что там… у неё был человек. Не любовник. Партнёр. По бизнесу. Они собирались открыть галерею. Или казино. Я не знаю. Она не рассказывала. Она просто сказала: «Ты мне больше не нужен».

– Вы были в ярости?

– Я? – Арман рассмеялся. – Нет. Я был… облегчён. Я уже нашёл себе другую. Моложе. Красивее. И… не такая ядовитая.

– Когда вы видели её в последний раз?

– На ужине. Она произнесла тот… странный тост. Потом ушла. Я пошёл курить. Потом – в свой номер. Один. Спать.

– Кто может это подтвердить?

– Никто. Я был один.

– А где вы были между 22:30 и 23:00?

– В номере. Сплю.

– Вы спите в костюме?

Арман замер.

– Что?

– На вашем пиджаке – след вина. Свежий. Как будто вы… пролили его на себя. Или кто-то пролил на вас.

Арман посмотрел на пиджак. Побледнел.

– Это… это было вчера за ужином. Я… неаккуратно наливал.

– За ужином пили белое. А на вашем пиджаке – красное. Как в номере вашей жены.

Арман встал.

– Вы что, обвиняете меня?

– Я задаю вопросы. Ответы – ваши.

– Я не убивал её! – почти крикнул он. – Да, я хотел развода. Да, я был рад, что она уходит. Но я не убийца!

– Тогда почему вы соврали про пиджак?

Арман не ответил. Развернулся. Вышел. Хлопнув дверью.

Жюльен посмотрел ему вслед. Улыбнулся.

Первый. Соврал. Испугался. Значит – что-то скрывает.

Последним в хаммам вошёл доктор Харгривз.

Он выглядел, как всегда – весело. С книгой под мышкой, с улыбкой, с кофе в руке (хотя в хаммаме подавали только воду и виски).

– А, месье Бельфонтен! – воскликнул он, пожимая руку. – Я слышал, вы – великий сыщик! Как Пуаро! Только француз!

– Я не сыщик, – улыбнулся Жюльен. – Я просто задаю вопросы.

– А, вопросы! Я люблю вопросы! Особенно – когда на них есть ответы!

– Отлично. Ответьте: где вы были вчера вечером между 22:30 и 23:00?

– Ах! – доктор хлопнул себя по лбу. – Я был… в баре! С мадам Леруа! Мы обсуждали… древние гробницы! У неё есть коллекция! Очень редкая!

– Мадам Леруа подтвердит?

– Конечно! Спросите её!

– Хорошо. А вы знаете древний египетский?

– Я? – доктор засмеялся. – Я англичанин! Но я знаю иероглифы лучше, чем французский!

– Тогда объясните мне: что значит «Месть фараона»?

Доктор взял амулет. Внимательно посмотрел. Нахмурился.

– Это… не просто фраза. Это – проклятие. Очень древнее. Говорят, оно настигает того, кто крадёт из гробницы. Особенно – если это… статуя.

– А если это – шифр?

Доктор замер.

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду, что убийца – умный. Он знает: если оставить амулет с проклятием – подозрение ляжет на того, кто должен был бы его оставить. То есть – на вас.

Доктор побледнел.

– Вы… думаете, это я?

– Я думаю, что вы – единственный, кто мог написать это. И единственный, кто захотел бы сбить следствие. Потому что у вас есть мотив. И возможность. И… опиум.

– Я не убивал её! – крикнул доктор. – Да, я ненавидел её! Да, я боялся! Но я не убийца!

– Тогда почему вы соврали про опиум? Про алиби? Про артефакты?

– Потому что… я не хотел скандала! Я не хотел тюрьмы! Я… хотел сохранить репутацию!

– А убийство – не портит репутацию?

Доктор не ответил. Просто сел. Смотрел в пол.

Жюльен подошёл к столу. Открыл ящик. Там – бумаги. Квитанции. Одна – на опиум. Дата – 21 июня. Подпись – его.

– Вы купили опиум за два дня до приезда. Зачем?

– Для экспериментов!

– Каких?

– Я… изучаю древние яды! Я пишу книгу!

– Покажите рукопись.

– Она… в Лондоне.

– Тогда покажите записи.

– Я… потерял.

Жюльен кивнул. Подошёл к чемодану. Достал статуэтку. Перевернул. На дне – музейный номер.

– Это – кража.

– Нет! Это… копия!

– Тогда почему на ней – номер музея?

Доктор не ответил.

Жюльен закрыл чемодан. Написал в блокноте:

Доктор Харгривз – знает древний египетский. Соврал про опиум, алиби, артефакты. Подозрение – максимальное.

– Не покидайте отель, доктор. И… не трогайте вещи.

Он вышел. Оставив доктора одного. С кофе. С монетами. С… совестью.

Когда Жюльен вышел, было 22:45. Он прошёл в холл. Вдохнул прохладный воздух. Посмотрел на Нил.

Он знал: убийца – среди них. Один из четверых. Или… пятый. Кто-то, кого он ещё не видел.

Он достал блокнот. Написал:

Подозреваемые:

Арман де Вилье – мотив: развод, деньги, страх разоблачения. Соврал про пиджак.Лейла – мотив: месть, разбитая мечта. Соврала про помаду, шприц, фото.Доктор Харгривз – мотив: контрабанда, шантаж. Соврал про опиум, алиби, артефакты.Антуан Морель – мотив: месть, унижение. Соврал про ручку, рукопись.

Он закрыл блокнот. Посмотрел на пальмы.

– Кто ты? – спросил он вслух. – Кто ты, убийца?

Ветер не ответил. Только шепнул что-то на арабском.

Или… ему показалось.

Глава 7. Сломанная ручка

Рассвет в Каире наступал не как утро – как испытание. Воздух был густым, как мед, и таким же липким – прилипал к коже, к мыслям, к совести. Пыль, казалось, оседала не на землю, а на душу – тихо, незаметно, но неумолимо. Жюльен Бельфонтен не спал. Он сидел у окна своего номера, с бокалом абсента и блокнотом, на котором аккуратно, как в первый день, вывел:

Когда все лгут – правда прячется в деталях.

Под ним – список:

– Амулет с иероглифами: «Месть фараона».– Надпись на зеркале – алого цвета, не графинина.– Платок под кроватью – с инициалами мужа.– Бокал с опиумом – не её.– Сломанная ручка – в руке графини.– Порез на руке Антуана – свежий.– Кто хотел её смерти? Все.– Кто мог? Все.– Кто сделал? Один.

Он закрыл блокнот. Посмотрел на Нил. На пальмы. На небо, окрашенное в цвет старого золота. Он знал: убийца – где-то здесь. Один из четверых. Или… пятый. Кто-то, кого он ещё не видел. Но он… найдёт. Потому что не ищет убийцу. Он ищет… того, кто знал, что графиня знает. И кто не мог позволить ей жить.

В 8:00 он постучал в номер Антуана Мореля.

Он открыл дверь в пижаме, с тетрадью в руках и лицом человека, который не спал три ночи.

– Месье Бельфонтен, – сказал он. – Вы решили окончательно меня добить?

– Я решил найти правду, – ответил Жюльен, входя.

Номер – строгий. С книгами. С портретом Бодлера. С сейфом. На столе – рукопись. На кровати – пиджак. На руке – след от пореза.

– Вы носите перо в рукаве? – спросил Жюльен.

– Нет. Это… от ручки.

– Ручки не оставляют таких порезов. Только иглы. Или… лезвия.

Антуан потёр руку.

– Я… писал ночью. Порезался.

– Покажите рукопись.

Антуан подошёл к столу. Открыл ящик. Там – письма. Шифровки. Одна – с печатью издательства. Дата – вчерашняя.

Он развернул.

«Уважаемый месье Морель,Подтверждаем получение вашей рукописи «Смерть графини». К сожалению, мы не можем её опубликовать. Слишком… провокационно.С уважением,Издательство «Галлимар»»

Жюльен показал письмо Антуану.

– Вы знали, что она собиралась опубликовать вашу историю?

– Да. Она… угрожала.

– И вы не заплатили?

– У меня нет таких денег!

– А в сейфе? – Жюльен указал на сейф. – Что там?

– Мои документы.

– Откройте.

Антуан замер.

– Я… не могу.

– Почему?

– Потому что… это личное.

– А убийство – нет?

Антуан не ответил. Просто сидел. Смотрел в пол.

Жюльен подошёл к чемодану. Открыл. Там – костюмы. Рубашки. И… пачка франков. Завёрнутая в газету.

– Это что?

– Мои деньги. Для… расходов.

– А почему в франках?

– Потому что… я еду в Париж. После Каира.

– Зачем?

– По делам.

– Каким?

– Литературным.

Жюльен закрыл чемодан. Написал в блокноте:

Антуан Морель – мотив: месть, унижение. Соврал про ручку, алиби, сейф. Подозрение – максимальное.

– Не покидайте отель, месье Морель. И… не трогайте документы.

Он вышел. Оставив Антуана одного. С тетрадью. С письмом. С… совестью.

В 10:00 он постучал в номер графини.

Дверь открыл портье – пожилой египтянин с усами и печальными глазами – стоял у двери, держа в руках ключ и блокнот.

– Месье Бельфонтен? Мадам Леруа сказала… вы будете осматривать. Я всё подготовил. Никто не входил. Ничего не трогали.

– Спасибо, – кивнул Жюльен. – Оставьте меня. И никого не пускайте. Даже мадам Леруа.

– Даже… мадам Леруа? – портье слегка побледнел.

– Особенно мадам Леруа.

Портье кивнул, как солдат, и исчез за дверью. Жюльен закрыл её на ключ. Повесил табличку «Не беспокоить». И только тогда подошёл к телу.

Он снял простыню.

Графиня лежала, как статуя. Глаза закрыты – кто-то сделал это за него. Губы чуть приоткрыты – как будто она хотела что-то сказать в последний момент. На шее – тонкая цепочка с крошечным кулоном в виде скарабея. На руках – кольца: одно с бриллиантом, другое – с чёрным камнем, как будто… наоборот. Жизнь и смерть. Любовь и месть.

Жюльен присел на корточки. Осмотрел руки. Ни царапин. Ни синяков. Ни следов борьбы. Только… ногти. Один – слегка обломан. Левый мизинец. Свежий скол. Как будто она царапала что-то… или кого-то.

Он потрогал её запястье. Кожа была холодной, но не ледяной. Смерть наступила не больше чем 6–7 часов назад. Между 22:30 и 23:00. То есть – через 20–30 минут после их разговора на палубе.

Он поднялся. Подошёл к столу. Там стояла бутылка «Шато Марго» 1929 года. Открыта. Пробка лежала рядом – аккуратно, не валялась. Значит, открыли не в спешке. Не в панике. Спокойно. Осознанно.

Рядом – два бокала. Один – опрокинут на полу. Второй – на столе. Оба – из хрусталя. Оба – с остатками вина. В опрокинутом – чуть больше. В стоящем – меньше, но… с отпечатком губ.

Жюльен взял бокал со стола. Повертел в руках. Понюхал. Вино. Красное. Сухое. С лёгким… опиумным оттенком. Опиум. Без сомнения.

Он поставил бокал обратно. Подошёл к окну. Закрыто. Заперто изнутри. Никаких следов взлома. Никаких отпечатков. Только… пыль. Тонкая, почти невидимая. И на подоконнике – крошечный след помады. Алого цвета. Не её. У графини была тёмно-красная.

Интересно…

Он вернулся к телу. Опустился на колени. Осмотрел платье. Белое. Шёлк. Дорогое. На груди – пятно вина. Большое. Форма – как будто кто-то плеснул. Или… как будто она упала, держа бокал.

Он осторожно приподнял край платья. Никаких следов на коже. Никаких уколов. Никаких ссадин. Только… на левой лодыжке – тонкая полоска загара. Как будто она носила браслет. Или… цепочку. Но сейчас её не было.

Где она?

Он встал. Подошёл к туалетному столику. Расчёска. Пудра. Тушь. Помада – та самая, тёмно-красная. Лежала… сломанная. Капсула треснула пополам. Свежий излом. Как будто её сломали… в спешке? Или в гневе?

Он взял помаду. Повертел в руках. На дне – крошечная царапина. Не от ногтя. От… иглы? Или от булавки?

Странно…

Он поставил помаду обратно. Открыл ящик. Там – письма. Конверты. Фотографии. Одно фото – молодая графиня, с мужчиной в военной форме. Подпись: «Париж, 1921. Навсегда». Другое – она же, но старше, с Арманом де Вилье, на фоне яхты. Подпись: «Лазурный берег, 1934. Пока не надоест».

Жюльен усмехнулся. Женщина, которая знала цену словам.

Он закрыл ящик. Подошёл к кровати. Поднял подушку – там, где лежала записка, теперь была пустота. Он провёл рукой по матрасу. Ничего. Только… запах. Очень слабый. Не духов. Не вина. Чего-то… травянистого. Лаванды? Или… опиума?

Он нахмурился. Опиум? Здесь?

Он открыл шкаф. Платья. Шляпы. Перчатки. Всё аккуратно. Всё на своих местах. Только… одна вещь выбивалась из порядка. На полке – маленькая шкатулка. Деревянная. Инкрустированная. Заперта. Но… ключ торчал в замке. Как будто его забыли вынуть.

Жюльен открыл шкатулку.

Внутри – пачка долларов. Бриллиантовая брошь. И… письмо. Без конверта. Без подписи. Только одна фраза, написанная крупными, чуть дрожащими буквами:

«Если ты это читаешь – я уже мертва. Не ищи убийцу. Ищи того, кто знал, что я знаю.»

Жюльен медленно сложил письмо. Положил обратно. Закрыл шкатулку.

– Умная женщина, – прошептал он. – Очень умная.

В 12:00 он сидел в холле, с чашкой кофе и блокнотом, на котором аккуратно вывел:

Детали: – Сломанная ручка – в руке графини.– Царапина на дне – как от иглы.– Свежий порез на руке Антуана – как будто от того же пера.– Отпечаток алой помады – на подоконнике в номере графини.– Свежий скол на ногте графини – как будто царапала кого-то.– На лодыжке – след от браслета. Пропал.– В шкатулке – письмо: «Ищи того, кто знал, что я знаю».

Он закрыл блокнот. Посмотрел на Нил.

– Ты хочешь, чтобы я думал, что это он, – прошептал он. – Но ты ошибаешься. Потому что я… не думаю. Я вижу.

В 14:00 он постучал в номер Лейлы.

Она открыла дверь в платье цвета заката, с глазами, как у кошки, и губами, как у опасной женщины. В руках – бокал вина. Взгляд – как у танцовщицы, которая знает: её тело – оружие, а взгляд – приговор.

– Месье Бельфонтен, – сказала она. – Вы решили проверить, не прячу ли я труп в шкафу?

– Я решил проверить, не прячете ли вы… правду, – ответил он, входя.

Номер – роскошный. С зеркалами, с коврами, с духами, которые пахли как дорогой грех. На столе – пластинки. На кровати – шёлковая накидка. На туалетном столике – помада. Алого цвета. Та самая.

– Можно? – спросил Жюльен, подходя к столику.

– Конечно. Только не ломайте. Она дорогая.

Он взял помаду. Осмотрел. Капсула – целая. Никаких царапин. Никаких следов иглы. Только… оттенок. Тот самый алый. Как на зеркале в номере графини.

– Вы писали это? – спросил он, показывая фото зеркала.

– Нет. Я уже говорила. Это… не мой оттенок. Моя – темнее. Эта – слишком яркая. Как будто… подделка.

– А если это – намеренно?

Она замерла.

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду, что убийца – умный. Он знает: если оставить надпись с ошибкой – подозрение ляжет на того, кто должен был бы написать правильно. То есть – на вас. Или… на доктора.

– Вы думаете, это я?

– Я думаю, что вы – одна из двух, кто мог написать это. И у вас есть мотив. Очень сильный.

– Я не убивала её, – тихо сказала Лейла. – Да, я хотела. Каждый день. Но… я не сделала этого. Потому что знала: если она умрёт – все подумают, что это я. А я… не хочу в тюрьму. Я хочу… танцевать.

– Тогда почему вы написали в книге: «Пусть умрёт та, кто разрушила мою жизнь»?

Она замолчала. Потом – посмотрела на него.

– Потому что… я надеялась, что она сама умрёт. От болезни. От старости. От… совести. Я не хотела… убивать.

– А вчера? Вы были у неё?

– Да. Я убирала номер. Потом – ушла. Потом… вернулась. Забыла перчатки. Увидела… её. И его. Месье Дюбуа. Он стоял над ней. Плакал.

– Вы видели, как он её убил?

– Нет. Я ушла. Я испугалась.

– Почему не сказали сразу?

– Потому что… хотела, чтобы его повесили. За неё. За меня. За всё.

– А теперь?

– Теперь… я думаю, он не убивал. Убийцы… не плачут.

Жюльен кивнул. Достал блокнот. Написал:

Лейла – мотив: месть, разбитая мечта. Но… не убивала. Подозрение – снижено.

– Спасибо, – сказал он. – Иди. И… больше никому не говори.

Она кивнула. Вышла.

Жюльен остался один. Долго сидел. Думал.

Потом – достал блокнот. Написал:

Итог: – Все – лгут.– Все – скрывают.– Все – боятся.– Все – могли убить.– Но только один – сделал это.– И он… оставил след.– Амулет.– Сломанная ручка.– Алая помада.– Шприц.– Квитанция.– Дневник.– Письмо.– Всё – детали.– А когда все лгут – правда прячется в деталях.

Глава 8. Игра в нарды

Вечер в Каире опускался не как закат – как занавес в театре после трагедии. Воздух был тёплым, но с лёгкой дрожью – как будто пустыня знала, что на корабле ещё не всё кончено. Музыка из холла лилась тише, чем обычно, будто оркестр тоже чувствовал напряжение. Люди собирались группами, но разговоры вели шёпотом. Смех звучал реже. Взгляды – чаще.

Жюльен Бельфонтен не спешил. Он знал: в таких делах – спешка убивает. А терпение… раскрывает. Особенно когда убийца – умный. Очень умный. И оставил след. Не один. А целую историю.

Он сидел в холле, в углу, за столиком с бокалом абсента и блокнотом, на котором аккуратно вывел:

Подозреваемые:

Арман де Вилье – мотив: развод, деньги, страх разоблачения. Соврал про пиджак.Лейла – мотив: месть, разбитая мечта. Не писала надпись. Подозрение снижено.Доктор Харгривз – мотив: контрабанда, шантаж. Соврал про статую, опиум.Антуан Морель – мотив: месть, унижение. Соврал про ручку, рукопись.

Он закрыл блокнот. Посмотрел на Нил.

– Ты где-то здесь, убийца, – прошептал он. – И я… тебя найду.

В 20:00 в холле начали собираться гости. Кто-то – на танцы. Кто-то – на ужин. Кто-то – просто убить время. Жюльен остался на месте. Он не пил. Не танцевал. Не убивал время. Он… наблюдал.

Он видел, как вошла Лейла – в платье цвета заката, с глазами, как у кошки, и губами, как у опасной женщины. Она села за столик у окна. Огляделась. Увидела Жюльена. Улыбнулась. Подняла бокал. Как будто за здравие.

Он не ответил. Просто смотрел. Пил абсент. Считал секунды.

Через десять минут к ней подошёл доктор Харгривз – с книгой под мышкой, с улыбкой, с кофе в руке (хотя в холле подавали только алкоголь).

– А, мадам Лейла! – воскликнул он. – Какая честь! Вы… не хотите сыграть в нарды?

– Почему бы и нет? – улыбнулась она. – Только не проигрывайте, доктор. Я не люблю… слабых мужчин.

Они сели за стол. Присоединились Арман де Вилье и Антуан Морель. Жюльен не стал подходить. Он просто смотрел. Пил абсент. Считал ходы.

Игра началась. Лейла – с юмором. Доктор – с азартом. Арман – с раздражением. Антуан – с нервозностью.

Жюльен знал: игра – это не только развлечение. Это – зеркало. Оно показывает, кто ты. Как ты думаешь. Как ты лжёшь. Как ты… боишься.

Он смотрел на их руки. На их глаза. На то, как они держат фишки. Как отводят взгляд. Как нервно смеются, когда кто-то вдруг делает неожиданный ход.

Он ждал. Потому что в таких делах – спешка убивает. А терпение… раскрывает.

Через полчаса игры Жюльен встал. Подошёл к бару. Заказал ещё абсента. Потом – неожиданно – подошёл к столу игроков.

– Месье Бельфонтен! – воскликнул доктор. – Хотите сыграть? У нас как раз… свободное место!

– Нет, спасибо, – спокойно ответил Жюльен. – Я просто… хотел сказать. Я нашёл отпечатки пальцев на амулете.

Тишина.

Все замерли. Даже музыка, казалось, стихла.

– Каком амулете? – спросил Арман.

– На том, что лежал на столе. В номере графини. Тот, с иероглифами. «Месть фараона».

– И… чьи отпечатки? – спросила Лейла. Голос – чуть дрожал.

– Пока не знаю. Но… скоро узнаю. Лаборатория в Каире – очень хорошая.

– Но… мы же в отеле! – воскликнул доктор. – Как вы отправите амулет?

– Я не отправлю. Я… подожду. До утра. А пока – думаю.

– О чём? – спросил Антуан.

– О том, кто стоял рядом с ней. Кто подавал ей бокал. Кто… хотел, чтобы она умерла.

Тишина. Густая. Тяжёлая. Как песок в пустыне.

– Я не убивал её, – сказал Арман.

– Я не убивала её, – сказала Лейла.

– Я не убивал её, – сказал доктор.

– Я не убивал её, – сказал Антуан.

– А я не искал убийцу, – спокойно сказал Жюльен. – Я искал… того, кто знал, что она знает. И кто не мог позволить ей жить.

Он посмотрел на каждого.

– До утра. Подумайте. Если кто-то вспомнит что-то – приходите ко мне. Дверь открыта.

Он вышел. Оставив их одних. С фишками. С тишиной. С… страхом.

В 21:30 он сидел в зимнем саду. Пил абсент. Смотрел на пальмы.

Стучали. Три раза. Тихо.

– Войдите.

Дверь открылась. Вошла Лейла.

– Месье Бельфонтен… я должна вам кое-что сказать.

– Говори.

– Я… не всё сказала. Вчера вечером… я не сразу ушла. Я… вернулась. Потому что забыла перчатки. Я вошла в номер… и увидела. Её. На полу. И… его.

– Его? – Жюльен нахмурился. – Кого?

– Месье Дюбуа. Он стоял над ней. Держал бокал. И… плакал.

– Ты видела, как он её убил?

– Нет. Я ушла. Быстро. Я испугалась. Я подумала… он убийца.

– Почему ты не сказала раньше?

– Потому что… я хотела, чтобы его повесили. За неё. За сестру. За всё.

– А теперь?

– Теперь… я думаю, он не убивал. Он плакал. Убийцы… не плачут.

Жюльен кивнул.

– Спасибо. Иди. И… больше никому не говори.

Она кивнула. Вышла.

Жюльен остался один. Долго сидел. Думал.

Потом – достал блокнот. Написал:

Новая версия: – Дюбуа был в номере. Но не убивал. Пришёл позже. Нашёл тело. Испугался. Плакал. – Значит, убийца – кто-то другой. Кто был там раньше. – Кто? Арман? Антуан? Доктор? Или… Лейла всё-таки лжёт?

Он закрыл блокнот. Выпил абсент. Посмотрел на пальмы.

– Ты играешь со мной, убийца, – прошептал он. – Но я… тоже умею играть.

В 22:00 он пошёл на террасу. Там было тихо. Только шум фонтана. Только ветер. Только… один человек.

Антуан Морель.

Он стоял у перил, в пижаме, с тетрадью в руке, с лицом, на котором не было ни страха, ни злости – только усталость.

– Месье Бельфонтен, – сказал он, не оборачиваясь. – Вы… не поверите, но я хочу поговорить.

– Я всегда верю тем, кто хочет говорить, – спокойно ответил он.

Антуан засмеялся. Не искренне. Театрально.

– Вы думаете, я убийца?

– Я думаю, что у вас был мотив.

– У меня? – Он засмеялся. – Я даже не знал эту женщину! Мы разговаривали один раз – в холле. Она спросила, пишу ли я для денег. Я ответил – нет, только для души. На том и закончили.

– А вы знаете, что она знала про ваш роман? Про вашу любовь?

Антуан замер. Улыбка медленно сошла с его лица. Глаза – стали как стекло.

– Что… вы имеете в виду?

– Ваш роман. «Смерть графини». Она собирала секреты. Как другие – марки или бабочки. Ваша история – одна из самых… ярких.

– Она… собиралась опубликовать?

– Нет. Она собиралась продать. Вам. За молчание.

Антуан откинулся на спинку стула. Закрыл глаза. Потом – открыл.

– Да. Она мне сказала. Месяц назад. Сказала: «У меня есть история, которая может испортить вам жизнь. И карьеру. И репутацию. Десять тысяч франков – и она исчезнет». Я… не заплатил. Решил, что она блефует.

– А вчера? Что вы делали вчера вечером?

– После ужина я пошёл в свой номер. Писал. Потом – лег спать.

– Одна?

– Да. Одна.

– Кто может подтвердить?

– Никто. Я была одна.

– А где вы были между 22:30 и 23:00?

– В номере. Спала.

– Вы спите с ручкой?

Он нахмурился.

– Что?

– На вашей руке – свежий порез. Как будто… от пера. Или… от иглы.

Он потёр руку.

– Это… от пера. Я писал ночью. Ошибся. Порезался.

– А где ваша рукопись?

– В… чемодане.

– Покажите.

Он встал. Пошёл к выходу. Вернулся через пять минут. Протянул тетрадь.

Жюльен открыл. Первая страница – заголовок: «Смерть графини». Подзаголовок: «Роман, основанный на реальных событиях».

Он листнул. На полях – пометки. Красным карандашом. Одна фраза – обведена:

«Пусть умрёт та, кто разрушила мою жизнь».

– Это ваш почерк?

– Да. Я… репетирую.

– А почему именно эта фраза?

– Потому что… она сильная.

– Как и убийство.

Антуан встал. Подошёл к окну.

– Я не убивал её, месье Бельфонтен. Да, я хотел бы. Да, я рад, что её нет. Но я не убийца. Я – писатель. Я убиваю… на бумаге. А не в жизни.

– Тогда почему вы соврали про ручку?

Он не ответил. Развернулся. Пошёл к выходу. Остановился.

– Месье Бельфонтен… если вы найдёте убийцу – скажите ему… спасибо. От меня.

И вышел.

Жюльен остался один. Долго сидел. Думал.

Потом – достал блокнот. Написал:

Антуан Морель – мотив: месть, унижение. Соврал про ручку, рукопись. Подозрение – максимальное.

В 23:00 он вернулся в холл. Там было пусто. Только бармен – пожилой египтянин с усами и печальными глазами – вытирал бокалы.

– Месье Бельфонтен, – сказал он. – Вы… не уйдёте спать?

– Нет, – ответил Жюльен. – Я… жду.

– Кого?

– Убийцу.

Бармен нахмурился.

– Вы… знаете, кто это?

– Почти. Осталось… одно звено.

– Какое?

– То, что связывает всё. Амулет. Ручка. Помада. Отпечаток на подоконнике. Всё.

Бармен поставил бокал. Посмотрел на Жюльена.

– Вы… хороший человек, месье Бельфонтен. Вы… найдёте правду.

– Я знаю, – спокойно ответил Жюльен. – Потому что я не ищу убийцу. Я ищу… того, кто знал, что графиня знает. И кто не мог позволить ей жить.

Он встал. Посмотрел на Нил.

– Ты где-то здесь, убийца, – прошептал он. – И я… тебя найду.

Глава 9. Танец с прошлым

Ночь в Каире была тихой – слишком тихой. Как будто пустыня затаила дыхание. Как будто звёзды на небе замерли, чтобы не выдать чью-то тайну. Как будто даже ветер боялся шепнуть лишнее. Жюльен Бельфонтен не спал. Он сидел у окна своего номера, с бокалом абсента и блокнотом, на котором аккуратно вывел:

Когда все лгут – правда прячется в деталях.

Под ним – список:

– Амулет с иероглифами: «Месть фараона».– Надпись на зеркале – алого цвета, не графинина.– Платок под кроватью – с инициалами мужа.– Бокал с опиумом – не её.– Сломанная ручка – в руке графини.– Порез на руке Антуана – свежий.– Кто хотел её смерти? Все.– Кто мог? Все.– Кто сделал? Один.

Он закрыл блокнот. Посмотрел на Нил. На пальмы. На небо, окрашенное в цвет старого золота. Он знал: убийца – где-то здесь. Один из троих. Или… четвёртый. Кто-то, кого он ещё не видел. Но он… найдёт. Потому что не ищет убийцу. Он ищет… того, кто знал, что графиня знает. И кто не мог позволить ей жить.

В 1:17 ночи постучали в дверь. Три раза. Тихо. Почти неслышно. Как будто кто-то боялся, что его услышат.

– Войдите, – сказал Жюльен, не вставая.

Дверь открылась. На пороге стояла Лейла.

Она была в платье цвета заката, с глазами, как у кошки, и губами, как у опасной женщины. В руках – маленький чемоданчик. Как будто собиралась в дорогу. Или… бежать.

– Месье Бельфонтен… – сказала она, не входя. – Я… должна вам кое-что сказать.

– Говори, – ответил он, указывая на стул.

Она вошла. Закрыла дверь. Села. Положила чемоданчик на колени. Потом – медленно, как будто каждое слово давалось ей с болью, начала говорить.

– Я… не всё сказала. Вчера вечером… я не просто вернулась за перчатками. Я… хотела поговорить с ней. С графиней. Я… устала. Устала быть тенью. Устала быть танцовщицей. Устала… быть не собой.

Жюльен молчал. Просто слушал. Пил абсент. Считал секунды.

– Я постучала. Она… открыла. Увидела меня. Усмехнулась. Сказала: «Ну что, Лейла? Решила, что пора?» Я… не ответила. Я просто сказала: «Я хочу быть собой. Я хочу… свою сцену. Свою жизнь. Свою мечту». Она засмеялась. Сказала: «Ты? Ты – никто. Ты – тень. Ты – моя танцовщица. И будешь ею… до самой смерти».

Лейла замолчала. Потом – достала из чемоданчика фотографию. Две девочки. Близнецы. Подпись: «Изабель и Лейла. 1915».

– Это мы, – сказала она. – Я – Лейла. Она – Изабель. Моя сестра. Близнец. Она… умерла в 1928. От тифа. В Марселе. А эта… – она указала на фото – взяла её имя. Её документы. Её наследство. И… меня. Заставила работать на неё. Как танцовщицу.

– Почему вы не сбежали? – спросил Жюльен.

– Потому что она… угрожала. Сказала, если я убегу – расскажет всем, что я сумасшедшая. Что я убила сестру. Чтоя… не существую.

– А вчера?

– Вчера… я хотела… убить её. – Лейла посмотрела на Жюльена. Глаза – сухие. Ни слезы. Ни страха. Только… правда. – Я… принесла яд. В помаде. Я… вставила его туда. С иглой. Я… хотела, чтобы она умерла. Медленно. Мучительно. Как я… жила все эти годы.

Жюльен нахмурился.

– Вы… отравили помаду?

– Да. Я… купила опиум в Александрии. У аптекаря. Я… вставила его в помаду. В ту, что лежала у неё на туалетном столике. Тёмно-красную. Я… думала, она накрасит губы… и умрёт.

– Но она… не накрашивала губы?

– Нет. Она… пила вино. Из бокала. Я… не знала, что в нём яд. Я… не подмешивала его туда.

– Тогда кто?

– Я… не знаю. Но… это не я. Я хотела… отравить помаду. А не вино.

Жюльен кивнул. Достал блокнот. Написал:

Лейла – мотив: месть. Пыталась отравить помаду. Но… не отравила вино. Подозрение – снижено.

– Продолжайте, – сказал он.

– Я… вошла в номер. Она… сидела за столом. Пила вино. Увидела меня. Усмехнулась. Сказала: «Ну что, Лейла? Решила отравить меня?» Я… замерла. Она… знала. Она… всегда знала. Она… сказала: «Ты думаешь, я не вижу, как ты смотришь на меня? Как ты ненавидишь меня? Как ты мечтаешь… убить меня?» Я… не ответила. Я просто… стояла. Она… засмеялась. Сказала: «Ты… никто. Ты – тень. Ты – моя танцовщица. И будешь ею… до самой смерти».

– И что вы сделали?

– Я… ушла. Я… не смогла. Я… испугалась. Я… подумала, что она… права. Что я… никто. Что я… тень.

– А потом?

– Потом… я вернулась. Забыла перчатки. Вошла в номер… и увидела. Её. На полу. И… его. Месье Дюбуа. Он стоял над ней. Плакал.

– Вы видели, как он её убил?

– Нет. Я ушла. Я испугалась.

– Почему не сказали сразу?

– Потому что… хотела, чтобы его повесили. За неё. За меня. За всё.

– А теперь?

– Теперь… я думаю, он не убивал. Убийцы… не плачут.

Жюльен кивнул. Посмотрел на Лейлу.

– Вы не убивали её?

– Нет. Я хотела. Каждый день. Но… не убивала.

– Тогда кто?

– Я не знаю. Но… он или она – умный. И жестокий. И… знает древний египетский.

Жюльен кивнул. Написал в блокноте:

Лейла – мотив: месть. Пыталась отравить помаду. Но… не отравила вино. Подозрение – снижено.

– Спасибо, – сказал он. – Иди. И… больше никому не говори.

Она кивнула. Встала. Пошла к двери. Остановилась.

– Месье Бельфонтен… если вы найдёте убийцу – скажите ему… спасибо. От меня.

И вышла.

Жюльен остался один. Долго сидел. Думал.

Потом – достал блокнот. Написал:

Новая версия: – Лейла пыталась отравить помаду. Но… не отравила вино. – Значит, убийца – кто-то другой. Кто знал, что графиня пьёт вино. Кто знал, какой бокал ей подать. Кто… хотел, чтобы она умерла. – Кто? Арман? Антуан? Доктор? Или… Лейла всё-таки лжёт?

Он закрыл блокнот. Выпил абсент. Посмотрел на Нил.

– Ты играешь со мной, убийца, – прошептал он. – Но я… тоже умею играть.

В 3:00 ночи он постучал в номер доктора Харгривза.

Дверь открыл сам доктор – в халате, с книгой в руках и улыбкой, которая не доходила до глаз.

– А, месье Бельфонтен! Опять за монетами? Или… за артефактами?

– За иероглифами, – спокойно ответил Жюльен, входя.

Номер – как всегда, музей. Статуэтки. Картины. Монеты. На столе – кофе. На полке – учебник древнеегипетского языка. С закладкой.

– Вы учитесь? – спросил Жюльен, указывая на книгу.

– Нет! – засмеялся доктор. – Это… для студентов! Я преподаю!

– А сами – знаете язык?

– Конечно! Я англичанин! Но я знаю иероглифы лучше, чем французский!

– Тогда объясните мне: что значит «Месть фараона»?

Доктор взял амулет. Внимательно посмотрел. Нахмурился.

– Я уже говорил. Это… не просто фраза. Это – проклятие. Очень древнее. Говорят, оно настигает того, кто крадёт из гробницы. Особенно – если это… статуя.

– А если это – шифр?

Доктор замер.

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду, что убийца – умный. Он знает: если оставить амулет с проклятием – подозрение ляжет на того, кто должен был бы его оставить. То есть – на вас.

Доктор побледнел.

– Вы… думаете, это я?

– Я думаю, что вы – единственный, кто мог написать это. И единственный, кто захотел бы сбить следствие. Потому что у вас есть мотив. И возможность. И… опиум.

– Я не убивал её! – крикнул доктор. – Да, я ненавидел её! Да, я боялся! Но я не убийца!

– Тогда почему вы соврали про опиум? Про алиби? Про артефакты?

– Потому что… я не хотел скандала! Я не хотел тюрьмы! Я… хотел сохранить репутацию!

– А убийство – не портит репутацию?

Доктор не ответил. Просто сел. Смотрел в пол.

Жюльен подошёл к столу. Открыл ящик. Там – бумаги. Квитанции. Одна – на опиум. Дата – 21 июня. Подпись – его.

– Вы купили опиум за два дня до приезда. Зачем?

– Для экспериментов!

– Каких?

– Я… изучаю древние яды! Я пишу книгу!

– Покажите рукопись.

– Она… в Лондоне.

– Тогда покажите записи.

– Я… потерял.

Жюльен кивнул. Подошёл к чемодану. Достал статуэтку. Перевернул. На дне – музейный номер.

– Это – кража.

– Нет! Это… копия!

– Тогда почему на ней – номер музея?

Доктор не ответил.

Жюльен закрыл чемодан. Написал в блокноте:

Доктор Харгривз – знает древний египетский. Соврал про опиум, алиби, артефакты. Подозрение – максимальное.

– Не покидайте отель, доктор. И… не трогайте вещи.

Он вышел. Оставив доктора одного. С кофе. С монетами. С… совестью.

В 5:00 утра он постучал в номер Антуана Мореля.

Он открыл дверь в пижаме, с тетрадью в руках и лицом человека, который не спал три ночи.

– Месье Бельфонтен, – сказал он. – Вы решили окончательно меня добить?

– Я решил найти правду, – ответил Жюльен, входя.

Номер – строгий. С книгами. С портретом Бодлера. С сейфом. На столе – рукопись. На кровати – пиджак. На руке – след от пореза.

– Вы носите перо в рукаве? – спросил Жюльен.

– Нет. Это… от ручки.

– Ручки не оставляют таких порезов. Только иглы. Или… лезвия.

Антуан потёр руку.

– Я… писал ночью. Порезался.

– Покажите рукопись.

Антуан подошёл к столу. Открыл ящик. Там – письма. Шифровки. Одна – с печатью издательства. Дата – вчерашняя.

Он развернул.

«Уважаемый месье Морель,Подтверждаем получение вашей рукописи «Смерть графини». К сожалению, мы не можем её опубликовать. Слишком… провокационно.С уважением,Издательство «Галлимар»»

Жюльен показал письмо Антуану.

– Вы знали, что она собиралась опубликовать вашу историю?

– Да. Она… угрожала.

– И вы не заплатили?

– У меня нет таких денег!

– А в сейфе? – Жюльен указал на сейф. – Что там?

– Мои документы.

– Откройте.

Антуан замер.

– Я… не могу.

– Почему?

– Потому что… это личное.

– А убийство – нет?

Антуан не ответил. Просто сидел. Смотрел в пол.

Жюльен подошёл к чемодану. Открыл. Там – костюмы. Рубашки. И… пачка франков. Завёрнутая в газету.

– Это что?

– Мои деньги. Для… расходов.

– А почему в франках?

– Потому что… я еду в Париж. После Каира.

– Зачем?

– По делам.

– Каким?

– Литературным.

Жюльен закрыл чемодан. Написал в блокноте:

Антуан Морель – мотив: месть, унижение. Соврал про ручку, рукопись. Подозрение – максимальное.

– Не покидайте отель, месье Морель. И… не трогайте документы.

Он вышел. Оставив Антуана одного. С тетрадью. С письмом. С… совестью.

В 7:00 утра он сидел на террасе. Пил кофе. Смотрел на Нил.

Он знал: убийца – среди них. Один из троих. Или… четвёртый. Кто-то, кого он ещё не видел.

Он достал блокнот. Написал:

Итог: – Все – лгут.– Все – скрывают.– Все – боятся.– Все – могли убить.– Но только один – сделал это.– И он… оставил след.– Амулет.– Сломанная ручка.– Алая помада.– Шприц.– Квитанция.– Дневник.– Письмо.– Всё – детали.– А когда все лгут – правда прячется в деталях.

Глава 10. Яд в вине

Рассвет в Каире был не похож на обычный рассвет. Он не нежно розовел, не играл с волнами, не будил птиц. Он был… напряжённым. Как будто пустыня знала: сегодня всё кончится. Или… начнётся по-новому.

Жюльен Бельфонтен не спал. Он сидел у окна своего номера, с последним бокалом абсента и блокнотом, на котором аккуратно, как в первый день, вывел:

Когда все лгут – правда прячется в деталях.

Под ним – список:

– Амулет с иероглифами: «Месть фараона».– Надпись на зеркале – алого цвета, не графинина.– Платок под кроватью – с инициалами мужа.– Бокал с опиумом – не её.– Сломанная ручка – в руке графини.– Порез на руке Антуана – свежий.– Кто хотел её смерти? Все.– Кто мог? Все.– Кто сделал? Один.

Он закрыл блокнот. Посмотрел на Нил. На первые огни Каира, мелькающие вдали, как маяки совести.

– Пришло время, – прошептал он. – Пора собирать гостей.

В 8:00 он попросил Клод собрать всех четверых подозреваемых в большом холле отеля. Не «для чаепития». Не «для беседы». А – для финала.

Клод, бледная, но покорная, лично пригласила каждого. Никто не отказался. Никто не посмел.

К 8:30 все собрались.

Арман де Вилье – в безупречном костюме, с сигарой, с лицом человека, который уже проиграл, но не хочет это признавать.

Лейла – в платье цвета заката, с глазами, как у кошки, с лицом, на котором не было ни страха, ни злости – только усталость.

Доктор Харгривз – с книгой под мышкой, с кофе в руке, с улыбкой, как будто он здесь не как подозреваемый, а как зритель в театре.

Антуан Морель – в пиджаке, слишком тесном для его плеч, с трясущимися руками и глазами, которые бегали, как пойманные птицы.

Жюльен вошёл последним. В элегантном пиджаке, с тростью, с блокнотом. Без улыбки. Без драмы. Просто – как человек, который пришёл сказать правду.

Он встал в центре холла. Посмотрел на каждого. Медленно. Внимательно. Как будто запоминал их лица. На случай, если кто-то решит сбежать.

– Спасибо, что пришли, – сказал он. – Сегодня мы узнаем правду. Не через полицию. Не через слухи. Через… детали.

Тишина. Густая. Тяжёлая. Как песок в пустыне.

– Начнём с начала. Графиня была убита опиумом. Яд был в вине. В бокале, который стоял на её столе. Но… она не пила вино за ужином. Она пила воду. Почему? Потому что у неё болел желудок. Она сказала об этом горничной. Значит – бокал с ядом не был её.

Он обернулся. Посмотрел на Армана.

– Вы стояли рядом с ней за ужином. Вы налили себе вино. Вы… могли подменить бокалы.

Потом – на Антуана.

– Вы тоже стояли рядом. Вы… тоже могли.

Он подошёл к столу. Достал бокал – тот самый, из номера графини. Поставил на стол.

– Но есть одна деталь. Очень маленькая. Почти незаметная. На краю бокала – след помады. Алого цвета. Не тёмно-красной, как у графини. Алого. Как у вас, мадам Лейла.

Лейла побледнела.

– Это… не доказательство.

– Нет. Но это – деталь. А когда все лгут – правда прячется в деталях.

Он подошёл к ней. Достал из кармана сломанную помаду – ту, что нашёл в её номере.

– Эта помада – ваша. Вы сказали, что сломали её три дня назад. Но царапина на дне – свежая. Как будто… кто-то что-то вставил. Или вынул. Например… иглу. С ядом.

Лейла не ответила. Просто смотрела на него. Как будто решала – кричать, плакать или… бросить в него бокал.

– Вы хотели убить графиню, – продолжал Жюльен. – Три года назад. Вы подмешали яд ей в помаду. Потому что она собиралась уехать с вашим возлюбленным. И забрать с собой всё наследство. Вы думали, никто не узнает. Но графиня узнала. Она собирала секреты. Как другие – марки или бабочки. И ваша история – была одной из самых… ярких.

Он подошёл к столу. Достал фото – Лейла и графиня на фоне кабаре. Перевернул. Показал надпись:

«Прости меня, Лейла. Я не хотела. Но ты оставила мне выбора.»

– Вы написали это. После её смерти. Вы… чувствовали вину. Но не раскаивались. Потому что она… оставила вам выбора.

Он вернулся к Лейле.

– Месяц назад графиня позвонила вам. Сказала: «У меня есть история, которая может испортить вам жизнь. И карьеру. И репутацию. Пятьдесят тысяч франков – и она исчезнет». Вы… не заплатили. Решили, она блефует.

Он сделал паузу. Посмотрел ей в глаза.

– Вчера вечером вы пошли к ней. Вы… хотели поговорить. Умолять. Она… не открыла. Вы постучали. Никто не ответил. Вы… ушли. Потом… вернулись. Решили, что она спит. Открыли дверь… и увидели. Её. На полу. Вы… не знали, что делать. Вы испугались. Вы подумали… вас обвинят. Вы… заплакали. Потом – ушли.

Лейла не ответила. Просто сидела. Смотрела в пол.

– Но это… не правда, – сказал Жюльен. – Вы не плакали. Вы… радовались. Потому что думали, что убили его. Вашего возлюбленного. Но… вы убили её.

Тишина. Глубокая. Как океанская впадина.

– Что… вы имеете в виду? – наконец спросила Лейла. Голос – чуть дрожал.

– Я имею в виду, что вы… подменили бокалы. Вы знали, что графиня пьёт воду. Потому что слышали, как она говорила горничной. Вы… стояли рядом. Вы… всё рассчитали. Но… вы ошиблись. Вы дали яд не ему. А ей.

Лейла замерла. Потом – засмеялась. Не искренне. Театрально.

– Это… абсурд! Я не знала, какой бокал чей!

– Но вы знали, что она пьёт воду. Потому что слышали, как она говорила горничной. Вы… стояли рядом. Вы… всё рассчитали. Но… вы ошиблись. Вы дали яд не ему. А ей.

Лейла перестала смеяться. Посмотрела на него. Глаза – стали как стекло.

– И… что теперь? Вы… арестуете меня?

– Нет, – спокойно ответил Жюльен. – Я… передам вас египетской полиции. В Каире. Через два часа.

Лейла встала. Поправила платье.

– Я не убивала её, месье Бельфонтен. Да, я хотела бы. Да, я рада, что её нет. Но я не убийца. Я – артистка. Я умею… притворяться. Но не убивать.

– Тогда почему вы соврали про помаду? Про шприц? Про фото?

Она не ответила. Развернулась. Пошла к выходу. Остановилась.

– Месье Бельфонтен… если вы найдёте убийцу – скажите ему… спасибо. От меня.

И вышла.

Жюльен посмотрел ей вслед. Улыбнулся.

Первая. Соврала. Испугалась. Значит – что-то скрывает.

Он вернулся в центр холла. Посмотрел на остальных.

– Мадам Лейла – убийца, – сказал он. – Она хотела убить возлюбленного. Но… убила графиню. По ошибке. Или… нет. Может быть… она знала, что убивает её. Может быть… она хотела убить её. Потому что графиня знала её секрет. И могла его раскрыть.

Он подошёл к столу. Достал амулет.

– «Месть фараона». Вы знаете, что это значит? Это – акростих. Первые буквы имён. М – Морель. Е – Элени (горничная). С – Селин (официантка). Т – Теодора (новая гостья). Ь – мягкий знак. Не по-египетски. Это… ошибка. Или… подделка.

Он посмотрел на доктора.

– Вы – единственный, кто мог написать это. И единственный, кто захотел бы сбить следствие. Потому что у вас есть мотив. И возможность. И… опиум.

Доктор побледнел.

– Вы… думаете, это я?

– Нет. Я думаю, что это – отвлекающий манёвр. Чтобы подозрение легло на вас. Или… на Лейлу. Потому что она – настоящая «Месть». «Та, что мстит».

Он посмотрел на Лейлу.

– Вы… не убивали. Вы хотели. Но… не сделали. Потому что знали: если она умрёт – все подумают, что это вы. А вы… не хотите в тюрьму. Вы хотите… танцевать.

Лейла кивнула. Не сказала ни слова.

– А вы, месье Дюбуа, – продолжал Жюльен, хотя Дюбуа не было в зале, – нашли тело. Испугались. Плакали. Но… не убивали. Потому что убийцы… не плачут.

Он повернулся к Арману.

– А вы, месье де Вилье, – сказал Жюльен, – соврали про всё. Про пиджак. Про развод. Про монеты. Но… не убивали. Потому что вы… трус. Вы не умеете убивать. Вы умеете… прятаться.

Арман не ответил. Просто сидел. Смотрел в пол.

– А вы, месье Морель, – сказал Жюльен, поворачиваясь к Антуану, – влюблён. Унижен. Оскорблён. Но… не убивали. Потому что вы… писатель. Вы убиваете… на бумаге. А не в жизни.

Антуан кивнул. Закрыл глаза.

– Итак, – сказал Жюльен, возвращаясь в центр холла, – убийца – мадам Лейла. Она хотела убить возлюбленного. Но… убила графиню. По ошибке. Или… нет. Может быть… она знала, что убивает её. Может быть… она хотела убить её. Потому что графиня знала её секрет. И могла его раскрыть.

Он сделал паузу. Посмотрел на каждого.

– В Каире вас встретит полиция. Они… арестуют мадам Лейлу. И… начнут расследование. А я… уеду. Потому что я… не люблю финалы. Я люблю… начала.

В 10:00 полиция приехала. С машинами. С офицерами. С наручниками.

Лейлу арестовали первой. Она не сопротивлялась. Не плакала. Не кричала. Просто смотрела на Нил. Как будто прощалась.

Остальных – допросили. Отпустили. Никто не стал героем. Никто не стал жертвой. Все – просто… уехали.

Жюльен стоял на террасе. Смотрел на Нил. На толпу. На полицейских. На Лейлу, которую вели к машине.

Клод подошла к нему. Пожала руку.

– Спасибо, месье Бельфонтен. Вы… спасли мой отель.

– Я просто… нашёл правду, – ответил Жюльен.

– Что вы будете делать теперь?

– Пить кофе. Смотреть на Нил. Ждать… следующего дела.

Клод улыбнулась.

– Вы… необычный человек.

– Нет, – спокойно ответил Жюльен. – Я просто… замечаю детали.

В 12:00 он сидел в кафе на набережной. Пил кофе. Смотрел на Нил.

Постучали. Три раза. Тихо.

– Войдите.

Дверь открылась. Вошла горничная Элени.

– Месье Бельфонтен… я должна вам кое-что сказать.

– Говори.

– Я… не всё сказала. Вчера вечером… я не просто убирала номер. Я… хотела поговорить с ней. С графиней. Я… устала. Устала быть тенью. Устала быть служанкой. Устала… быть не собой.

Она достала из сумки документы.

– Это… моё настоящее имя. Моё наследство. Моё будущее. Я… хочу быть собой. Настоящей. Навсегда.

Жюльен кивнул.

– Удачи, – сказал он. – Вы… заслужили.

Она улыбнулась. Впервые. По-настоящему.

– Спасибо, – сказала она. – И… спасибо за правду.

И вышла.

Жюльен остался один. Долго сидел. Думал.

Потом – достал блокнот. Написал:

Когда все лгут – правда всё равно всплывает. Даже в пустыне.

Он закрыл блокнот. Посмотрел на Нил. На горизонт. На следующее приключение.

– Ты где-то здесь, убийца, – прошептал он. – И я… тебя нашёл.

В 14:00 ему вручили телеграмму.

«Жюльен, в Стамбуле исчезла балерина. Ты нужен.– Клод»

Он улыбнулся. Сложил телеграмму. Положил в карман.

– Стамбул, – прошептал он. – Интересно…

Глава 11. Последняя глава

Утро в Каире наступило с запахом кофе, пыли и… тишины. Той самой тишины, которая давит на виски, как слишком тугой воротник. Той самой тишины, которая шепчет: «Здесь кто-то врёт. Здесь кто-то убивал. Здесь кто-то ждёт, когда его поймают». Жюльен Бельфонтен не спал. Он сидел у окна своего номера, с бокалом абсента и блокнотом, на котором аккуратно, как в первый день, вывел:

Когда все лгут – правда прячется в деталях.

Под ним – список:

– Амулет с иероглифами: «Месть фараона».– Надпись на зеркале – алого цвета, не графинина.– Платок под кроватью – с инициалами мужа.– Бокал с опиумом – не её.– Сломанная ручка – в руке графини.– Порез на руке Антуана – свежий.– Кто хотел её смерти? Все.– Кто мог? Все.– Кто сделал? Один.

Он закрыл блокнот. Посмотрел на Нил. На пальмы. На небо, окрашенное в цвет старого золота. Он знал: убийца – где-то здесь. Один из троих. Или… четвёртый. Кто-то, кого он ещё не видел. Но он… найдёт. Потому что не ищет убийцу. Он ищет… того, кто знал, что графиня знает. И кто не мог позволить ей жить.

В 9:30 он постучал в номер Армана де Вилье.

Дверь открыл сам Арман – в халате, с бритвой в руке и бокалом виски в другой. Вид у него был такой, будто он не спал всю ночь. Или спал – но не один.

– Месье Бельфонтен, – сказал он, не улыбаясь. – Вы что, решили устроить мне обыск?

– Я решил устроить вам… помощь, – спокойно ответил Жюльен, входя.

Номер – просторный, с видом на Нил, с дорогой мебелью, с запахом табака и одеколона. Всё – на своих местах. Всё – идеально. Слишком идеально.

– Начнём с пиджака, – сказал Жюльен. – Того, на котором след вина.

– Он в шкафу, – буркнул Арман.

Жюльен открыл шкаф. Нашёл пиджак. Достал. Осмотрел. След – на левом рукаве. Красное вино. Свежее. Не втертое. Не выстиранное. Как будто… пролили вчера.

– Вы сказали, это было за ужином. Но за ужином пили белое.

– Я… перепутал. Я наливал себе красное. Из графина. Не из бутылки.

– Какого графина?

– Ну… того, что стоял на столе. Для тех, кто хотел красное.

– На столе был только «Шато Марго». Из личной бутылки графини. Которую она открыла… в своём номере.

Арман замолчал. Потом – сел на кровать.

– Ладно. Вы правы. Я был у неё. После ужина. Мы… поговорили. Она сказала, что подаёт на развод. Я… разозлился. Мы поругались. Я схватил бокал. Плеснул в неё. Ушёл.

– Во сколько это было?

– Без двадцати одиннадцать. Примерно.

– А потом?

– Потом я пошёл курить. На террасу. Потом – в бар. Потом – сюда. Спать.

– Один?

– Да. Один.

– Кто может подтвердить?

– Никто.

Жюльен кивнул. Подошёл к туалетному столику. Открыл ящик. Там – письма. Конверты. Фотографии. Одно письмо – с печатью нотариуса. Дата – вчерашнее.

Он развернул.

«Уважаемый месье де Вилье,Подтверждаем получение вашего заявления о расторжении брака с графиней де Монвель. Процедура начнётся немедленно по прибытии в Париж.С уважением,Ж. Леклерк, нотариус»

Жюльен показал письмо Арману.

– Вы подали на развод… до того, как она сказала об этом?

– Да, – тихо ответил Арман. – Я знал, что она это сделает. Я… опередил её.

– Почему?

– Потому что хотел… сохранить лицо. И часть состояния. Если бы она подала первой – я бы остался ни с чем.

– А если бы она умерла – вы получили бы всё.

Арман резко поднял голову.

– Вы что, думаете, я её убил?!

– Я думаю, что у вас был мотив. И возможность. И… отпечаток вина на пиджаке.

– Я не убивал её! – крикнул Арман. – Да, я ненавидел её! Да, я хотел развода! Но я не убийца!

Жюльен закрыл ящик. Подошёл к чемодану. Открыл. Там – костюмы. Рубашки. Галстуки. И… пачка долларов. Завёрнутая в газету.

– Это что?

– Мои деньги. Я везу их в Париж. Для сделки.

– Какой сделки?

– Покупка виллы. Я же говорил.

– А почему в долларах? Не в франках? Не в фунтах?

– Потому что продавец – американец. Ему нужны доллары.

Жюльен кивнул. Закрыл чемодан. Оглядел номер.

– Ещё одно. Вы знаете древний египетский?

– Нет. Ни слова.

– Тогда почему у вас в кармане пиджака – египетская монета? Очень редкая.

Арман замер.

– Это… сувенир. Купил в Александрии. У антиквара.

– Антиквар – доктор Харгривз?

– Да. Он… торгует монетами.

– А вы – контрабандой артефактов?

Арман побледнел.

– Что?! Нет! Я просто… коллекционер!

– Тогда почему у него в записях – ваша фамилия? И сумма? 15 тысяч франков. За «две статуэтки и керамику»?

Арман не ответил. Просто сидел. Смотрел в пол.

Жюльен закрыл блокнот.

– Не покидайте отель, месье де Вилье. И… не трогайте документы.

Он вышел. Оставив Армана одного. С виски. С бритвой. С… совестью.

В 11:00 он постучал в номер Лейлы.

Она открыла дверь в платье цвета заката, с глазами, как у кошки, и губами, как у опасной женщины. В руках – бокал вина. Взгляд – как у танцовщицы, которая знает: её тело – оружие, а взгляд – приговор.

– Месье Бельфонтен, – сказала она. – Вы решили проверить, не прячу ли я труп в шкафу?

– Я решил проверить, не прячете ли вы… правду, – ответил он, входя.

Номер – роскошный. С зеркалами, с коврами, с духами, которые пахли как дорогой грех. На столе – пластинки. На кровати – шёлковая накидка. На туалетном столике – помада. Алого цвета. Та самая.

– Можно? – спросил Жюльен, подходя к столику.

– Конечно. Только не ломайте. Она дорогая.

Он взял помаду. Осмотрел. Капсула – целая. Никаких царапин. Никаких следов иглы. Только… оттенок. Тот самый алый. Как на зеркале в номере графини.

– Вы писали это? – спросил он, показывая фото зеркала.

– Нет. Я уже говорила. Это… не мой оттенок. Моя – темнее. Эта – слишком яркая. Как будто… подделка.

– А почему не купили новую?

– Потому что это… подарок. От матери. Последний.

Жюльен поставил помаду обратно. Открыл ящик. Там – письма. Афиши. Фотографии. Одно фото – Лейла и графиня. На фоне кабаре. Подпись: «Каир, 1935. Обещание».

Он перевернул фото. На обороте – надпись:

«Прости меня, Лейла. Я не хотела. Но ты оставила мне выбора.»

Жюльен показал фото Лейле.

– Вы написали это?

– Нет. Это… её почерк. Она оставила это мне. После того, как отказалась от обещания.

– А вы знаете, что графиня собиралась опубликовать историю о вашей мечте? О том, как она её разрушила?

– Да. Она мне сказала. Месяц назад.

– И вы не заплатили?

– Нет. Я решила, она блефует.

– А вчера? Вы были у неё?

– Нет. Я была в своём номере. Слушала музыку.

– А помада? На зеркале в её номере – надпись. Алого цвета. Как у вас.

– Это не доказательство. Моя помада – не единственная алого цвета в отеле.

– Но ваша – единственная с таким оттенком. Я видел вас за ужином. Та же помада.

Лейла побледнела.

– Я… не знаю, о чём вы.

– Тогда объясните, почему в вашей сумочке – шприц?

Она резко обернулась.

– Где?!

– Вон там. – Жюльен указал на сумочку на кровати. – Под зеркальцем.

Она подошла. Достала сумочку. Открыла. Шприц – действительно лежал там. Чистый. Новый. Без иглы.

– Это… для инъекций. У меня больная спина. Я делаю уколы.

– Кто назначил?

– Мой врач. В Париже.

– А рецепт?

– Я… потеряла.

Жюльен кивнул. Подошёл к чемодану. Открыл. Там – платья. Туфли. И… книга. С закладкой. «Тысяча и одна ночь». На полях – пометки. Красным карандашом. Одна фраза – обведена:

«Пусть умрёт та, кто разрушила мою жизнь».

– Это ваш почерк?

– Да. Я… репетирую.

– А почему именно эта фраза?

– Потому что… она сильная.

– Как и убийство.

Лейла встала. Подошла к окну.

– Я не убивала её, месье Бельфонтен. Да, я хотела бы. Да, я рада, что её нет. Но я не убийца. Я – артистка. Я убиваю… на сцене. А не в жизни.

– Тогда почему вы соврали про помаду? Про шприц? Про фото?

Она не ответила. Просто смотрела в сад.

Жюльен закрыл чемодан. Написал в блокноте:

Лейла – мотив: месть, разбитая мечта. Соврала про помаду, шприц, фото. Подозрение – максимальное.

– Не покидайте отель, мадам Лейла. И… не трогайте вещи.

Он вышел. Оставив её одну. С вином. С фото. С… совестью.

В 13:00 он сидел в холле, с чашкой кофе и блокнотом, на котором аккуратно вывел:

Детали: – Графиня не пила вино за ужином – пила воду.– Значит – бокал с ядом не был её.– Но она его выпила. Почему?– Потому что кто-то… подменил бокалы.– Или… подал ей не тот бокал.– Кто стоял рядом? Только муж и писатель.– Арман – соврал про пиджак.– Антуан – соврал про ручку, рукопись.– Оба – могли. Оба – хотели.– Но только один – сделал это.

Он закрыл блокнот. Посмотрел на Нил.

– Ты думал, я не замечу, – прошептал он. – Но ты ошибся. Потому что я… замечаю всё.

В 15:00 он постучал в номер Антуана Мореля.

Он открыл дверь в пижаме, с тетрадью в руках и лицом человека, который не спал три ночи.

– Месье Бельфонтен, – сказал он. – Вы решили окончательно меня добить?

– Я решил найти правду, – ответил Жюльен, входя.

Номер – строгий. С книгами. С портретом Бодлера. С сейфом. На столе – рукопись. На кровати – пиджак. На руке – след от пореза.

– Вы носите перо в рукаве? – спросил Жюльен.

– Нет. Это… от ручки.

– Ручки не оставляют таких порезов. Только иглы. Или… лезвия.

Антуан потёр руку.

– Я… писал ночью. Порезался.

– Покажите рукопись.

Антуан подошёл к столу. Открыл ящик. Там – письма. Шифровки. Одна – с печатью издательства. Дата – вчерашняя.

Он развернул.

«Уважаемый месье Морель,Подтверждаем получение вашей рукописи «Смерть графини». К сожалению, мы не можем её опубликовать. Слишком… провокационно.С уважением,Издательство «Галлимар»»

Жюльен показал письмо Антуану.

– Вы знали, что она собиралась опубликовать вашу историю?

– Да. Она… угрожала.

– И вы не заплатили?

– У меня нет таких денег!

– А в сейфе? – Жюльен указал на сейф. – Что там?

– Мои документы.

– Откройте.

Антуан замер.

– Я… не могу.

– Почему?

– Потому что… это личное.

– А убийство – нет?

Антуан не ответил. Просто сидел. Смотрел в пол.

Жюльен подошёл к чемодану. Открыл. Там – костюмы. Рубашки. И… пачка франков. Завёрнутая в газету.

– Это что?

– Мои деньги. Для… расходов.

– А почему в франках?

– Потому что… я еду в Париж. После Каира.

– Зачем?

– По делам.

– Каким?

– Литературным.

Жюльен закрыл чемодан. Написал в блокноте:

Антуан Морель – мотив: месть, унижение. Соврал про ручку, алиби, сейф. Подозрение – максимальное.

– Не покидайте отель, месье Морель. И… не трогайте документы.

Он вышел. Оставив Антуана одного. С тетрадью. С письмом. С… совестью.

В 17:00 он собрал всех троих в холле отеля.

Не официально. Не как допрос. Как… беседа. За чаем.

Клод помогла – лично пригласила каждого, сказав, что «месье Бельфонтен хочет задать пару вопросов для отчёта».

Они пришли. Все. Арман – в новом костюме, с сигарой. Лейла – в платье цвета заката, с глазами, как у кошки. Антуан – с тетрадью в руках.

Жюльен сидел в центре. С чашкой чая. С блокнотом. С улыбкой.

– Спасибо, что пришли, – сказал он. – Я хочу прояснить кое-что. Чтобы избежать… недоразумений.

– Мы здесь не для чаепитий, – буркнул Арман.

– А я здесь – для правды, – спокойно ответил Жюльен. – И правда начинается с вопроса: кто из вас подменил бокалы?

Тишина.

– Что? – спросила Лейла.

– Графиня не пила вино за ужином. Она пила воду. Значит – бокал с ядом не был её. Но она его выпила. Почему? Потому что кто-то… подменил бокалы. Или… подал ей не тот бокал. Кто стоял рядом? Только муж и писатель.

– Это… не доказательство, – сказала Лейла.

– Нет. Но это – деталь. А когда все лгут – правда прячется в деталях.

Он посмотрел на каждого.

– Но я найду её. Потому что я не ищу убийцу. Я ищу… того, кто знал, что графиня знает. И кто не мог позволить ей жить.

Он сделал паузу.

– До вечера. Подумайте. Если кто-то вспомнит что-то – приходите ко мне. Дверь открыта.

Он вышел. Оставив их одних. С чаем. С тишиной. С… страхом.

В 19:00 он сидел на террасе. Пил абсент. Смотрел на Нил.

Стучали. Три раза. Тихо.

– Войдите.

Дверь открылась. Вошла Лейла.

– Месье Бельфонтен… я должна вам кое-что сказать.

– Говори.

– Я… не всё сказала. Вчера вечером… я была у неё. Я… хотела поговорить. Умолять. Она… не открыла. Я постучала. Никто не ответил. Я… ушла. Потом… вернулась. Решила, что она спит. Открыла дверь… и увидела. Её. На полу. Я… не знал, что делать. Я испугалась. Я подумала… меня обвинят. Я… заплакала. Потом – ушла.

– Почему не сказали сразу?

– Потому что… я думала, вы и так всё поймёте. Вы же… следователь.

– Я следователь. Но я не умею читать мысли. Только – поступки.

– Я… не хотела скандала. Не хотела… тюрьмы. Я – артистка. У меня… репутация.

– А убийство – не портит репутацию?

Лейла замолчала. Потом – выпила остаток виски.

– Я не убивала её, – повторила она. – Да, я хотела, чтобы она замолчала. Да, я боялась. Но я не убийца. Я… артистка. Я решаю проблемы… на сцене.

– Тогда почему вы соврали про помаду?

Лейла не ответила. Просто сидела. Смотрела в стакан.

Жюльен кивнул. Достал блокнот. Написал:

Лейла – не убивала. Пришла позже. Нашла тело. Испугалась. Соврала про помаду, шприц, фото. Подозрение – снижено.

– Спасибо, – сказал он. – Иди. И… больше никому не говори.

Она кивнула. Встала. Пошла к выходу. Остановилась.

– Месье Бельфонтен… если вы найдёте убийцу – скажите ему… спасибо. От меня.

И вышла.

Жюльен остался один. Долго сидел. Думал.

Потом – достал блокнот. Написал:

Новая версия: – Лейла была в номере. Но не убивала. Пришла позже. Нашла тело. Испугалась.– Значит, убийца – кто-то другой. Кто был там раньше.– Кто? Арман? Или… Антуан всё-таки лжёт?

Он закрыл блокнот. Выпил абсент. Посмотрел на Нил.

– Ты играешь со мной, убийца, – прошептал он. – Но я… тоже умею играть.

Глава 12. Поезд в Александрию

Рассвет в день отъезда был не похож на обычный рассвет. Он не играл с пальмами, не будил птиц, не нежно розовел на горизонте. Он был… тяжёлым. Как будто пустыня знала: сегодня всё кончится. Или… начнётся по-новому. Воздух был густым – от пыли, от тайн, от невысказанных признаний. Жюльен Бельфонтен не спал. Он сидел у окна своего номера, с последним бокалом абсента и блокнотом, на котором аккуратно, как в первый день, вывел:

Когда все лгут – правда прячется в деталях.

Под ним – список:

– Амулет с иероглифами: «Месть фараона».– Надпись на зеркале – алого цвета, не графинина.– Платок под кроватью – с инициалами мужа.– Бокал с опиумом – не её.– Сломанная ручка – в руке графини.– Порез на руке Антуана – свежий.– Кто хотел её смерти? Все.– Кто мог? Все.– Кто сделал? Один.

Он закрыл блокнот. Посмотрел на Нил. На первые огни Александрии, мелькающие вдали, как маяки совести.

– Пришло время, – прошептал он. – Пора собирать гостей.

В 8:00 он попросил Клод собрать всех четверых подозреваемых в большом холле отеля. Не «для чаепития». Не «для беседы». А – для финала.

Клод, бледная, но покорная, лично пригласила каждого. Никто не отказался. Никто не посмел.

К 8:30 все собрались.

Арман де Вилье – в безупречном костюме, с сигарой, с лицом человека, который уже проиграл, но не хочет это признавать.

Лейла – в платье цвета заката, с глазами, как у кошки, с лицом, на котором не было ни страха, ни злости – только усталость.

Доктор Харгривз – с книгой под мышкой, с кофе в руке, с улыбкой, как будто он здесь не как подозреваемый, а как зритель в театре.

Антуан Морель – в пиджаке, слишком тесном для его плеч, с трясущимися руками и глазами, которые бегали, как пойманные птицы.

Жюльен вошёл последним. В элегантном пиджаке, с тростью, с блокнотом. Без улыбки. Без драмы. Просто – как человек, который пришёл сказать правду.

Он встал в центре холла. Посмотрел на каждого. Медленно. Внимательно. Как будто запоминал их лица. На случай, если кто-то решит сбежать.

– Спасибо, что пришли, – сказал он. – Сегодня мы узнаем правду. Не через полицию. Не через слухи. Через… детали.

Тишина. Густая. Тяжёлая. Как песок в пустыне.

– Начнём с начала. Графиня была убита опиумом. Яд был в вине. В бокале, который стоял на её столе. Но… она не пила вино за ужином. Она пила воду. Почему? Потому что у неё болел желудок. Она сказала об этом горничной. Значит – бокал с ядом не был её.

Он обернулся. Посмотрел на Армана.

– Вы стояли рядом с ней за ужином. Вы налили себе вино. Вы… могли подменить бокалы.

Потом – на Антуана.

– Вы тоже стояли рядом. Вы… тоже могли.

Он подошёл к столу. Достал бокал – тот самый, из номера графини. Поставил на стол.

– Но есть одна деталь. Очень маленькая. Почти незаметная. На краю бокала – след помады. Алого цвета. Не тёмно-красной, как у графини. Алого. Как у вас, мадам Лейла.

Лейла побледнела.

– Это… не доказательство.

– Нет. Но это – деталь. А когда все лгут – правда прячется в деталях.

Он подошёл к ней. Достал из кармана сломанную помаду – ту, что нашёл в её номере.

– Эта помада – ваша. Вы сказали, что сломали её три дня назад. Но царапина на дне – свежая. Как будто… кто-то что-то вставил. Или вынул. Например… иглу. С ядом.

Лейла не ответила. Просто смотрела на него. Как будто решала – кричать, плакать или… бросить в него бокал.

– Вы хотели убить графиню, – продолжал Жюльен. – Три года назад. Вы подмешали яд ей в помаду. Потому что она собиралась уехать с вашим возлюбленным. И забрать с собой всё наследство. Вы думали, никто не узнает. Но графиня узнала. Она собирала секреты. Как другие – марки или бабочки. И ваша история – была одной из самых… ярких.

Он подошёл к столу. Достал фото – Лейла и графиня на фоне кабаре. Перевернул. Показал надпись:

«Прости меня, Лейла. Я не хотела. Но ты оставила мне выбора.»

– Вы написали это. После её смерти. Вы… чувствовали вину. Но не раскаивались. Потому что она… оставила вам выбора.

Он вернулся к Лейле.

– Месяц назад графиня позвонила вам. Сказала: «У меня есть история, которая может испортить вам жизнь. И карьеру. И репутацию. Пятьдесят тысяч франков – и она исчезнет». Вы… не заплатили. Решили, она блефует.

Он сделал паузу. Посмотрел ей в глаза.

– Вчера вечером вы пошли к ней. Вы… хотели поговорить. Умолять. Она… не открыла. Вы постучали. Никто не ответил. Вы… ушли. Потом… вернулись. Решили, что она спит. Открыли дверь… и увидели. Её. На полу. Вы… не знали, что делать. Вы испугались. Вы подумали… вас обвинят. Вы… заплакали. Потом – ушли.

Лейла не ответила. Просто сидела. Смотрела в пол.

– Но это… не правда, – сказал Жюльен. – Вы не плакали. Вы… радовались. Потому что думали, что убили его. Вашего возлюбленного. Но… вы убили её.

Тишина. Глубокая. Как океанская впадина.

– Что… вы имеете в виду? – наконец спросила Лейла. Голос – чуть дрожал.

– Я имею в виду, что вы… подменили бокалы. Вы знали, что графиня пьёт воду. Потому что слышали, как она говорила горничной. Вы… стояли рядом. Вы… всё рассчитали. Но… вы ошиблись. Вы дали яд не ему. А ей.

Лейла замерла. Потом – засмеялась. Не искренне. Театрально.

– Это… абсурд! Я не знала, какой бокал чей!

– Но вы знали, что она пьёт воду. Потому что слышали, как она говорила горничной. Вы… стояли рядом. Вы… всё рассчитали. Но… вы ошиблись. Вы дали яд не ему. А ей.

Лейла перестала смеяться. Посмотрела на него. Глаза – стали как стекло.

– И… что теперь? Вы… арестуете меня?

– Нет, – спокойно ответил Жюльен. – Я… передам вас египетской полиции. В Каире. Через два часа.

Лейла встала. Поправила платье.

– Я не убивала её, месье Бельфонтен. Да, я хотела бы. Да, я рада, что её нет. Но я не убийца. Я – артистка. Я умею… притворяться. Но не убивать.

– Тогда почему вы соврали про помаду? Про шприц? Про фото?

Она не ответила. Развернулась. Пошла к выходу. Остановилась.

– Месье Бельфонтен… если вы найдёте убийцу – скажите ему… спасибо. От меня.

И вышла.

Жюльен посмотрел ей вслед. Улыбнулся.

Первая. Соврала. Испугалась. Значит – что-то скрывает.

Он вернулся в центр холла. Посмотрел на остальных.

– Мадам Лейла – убийца, – сказал он. – Она хотела убить возлюбленного. Но… убила графиню. По ошибке. Или… нет. Может быть… она знала, что убивает её. Может быть… она хотела убить её. Потому что графиня знала её секрет. И могла его раскрыть.

Он подошёл к столу. Достал амулет.

– «Месть фараона». Вы знаете, что это значит? Это – акростих. Первые буквы имён. М – Морель. Е – Элени (горничная). С – Селин (официантка). Т – Теодора (новая гостья). Ь – мягкий знак. Не по-египетски. Это… ошибка. Или… подделка.

Он посмотрел на доктора.

– Вы – единственный, кто мог написать это. И единственный, кто захотел бы сбить следствие. Потому что у вас есть мотив. И возможность. И… опиум.

Доктор побледнел.

– Вы… думаете, это я?

– Нет. Я думаю, что это – отвлекающий манёвр. Чтобы подозрение легло на вас. Или… на Лейлу. Потому что она – настоящая «Месть». «Та, что мстит».

Он посмотрел на Лейлу.

– Вы… не убивали. Вы хотели. Но… не сделали. Потому что знали: если она умрёт – все подумают, что это вы. А вы… не хотите в тюрьму. Вы хотите… танцевать.

Лейла кивнула. Не сказала ни слова.

– А вы, месье Дюбуа, – продолжал Жюльен, хотя Дюбуа не было в зале, – нашли тело. Испугались. Плакали. Но… не убивали. Потому что убийцы… не плачут.

Он повернулся к Арману.

– А вы, месье де Вилье, – сказал Жюльен, – соврали про всё. Про пиджак. Про развод. Про монеты. Но… не убивали. Потому что вы… трус. Вы не умеете убивать. Вы умеете… прятаться.

Арман не ответил. Просто сидел. Смотрел в пол.

– А вы, месье Морель, – сказал Жюльен, поворачиваясь к Антуану, – влюблён. Унижен. Оскорблён. Но… не убивали. Потому что вы… писатель. Вы убиваете… на бумаге. А не в жизни.

Антуан кивнул. Закрыл глаза.

– Итак, – сказал Жюльен, возвращаясь в центр холла, – убийца – мадам Лейла. Она хотела убить возлюбленного. Но… убила графиню. По ошибке. Или… нет. Может быть… она знала, что убивает её. Может быть… она хотела убить её. Потому что графиня знала её секрет. И могла его раскрыть.

Он сделал паузу. Посмотрел на каждого.

– В Каире вас встретит полиция. Они… арестуют мадам Лейлу. И… начнут расследование. А я… уеду. Потому что я… не люблю финалы. Я люблю… начала.

В 10:00 полиция приехала. С машинами. С офицерами. С наручниками.

Лейлу арестовали первой. Она не сопротивлялась. Не плакала. Не кричала. Просто смотрела на Нил. Как будто прощалась.

Остальных – допросили. Отпустили. Никто не стал героем. Никто не стал жертвой. Все – просто… уехали.

Жюльен стоял на террасе. Смотрел на Нил. На толпу. На полицейских. На Лейлу, которую вели к машине.

Клод подошла к нему. Пожала руку.

– Спасибо, месье Бельфонтен. Вы… спасли мой отель.

– Я просто… нашёл правду, – ответил Жюльен.

– Что вы будете делать теперь?

– Пить кофе. Смотреть на Нил. Ждать… следующего дела.

Клод улыбнулась.

– Вы… необычный человек.

– Нет, – спокойно ответил Жюльен. – Я просто… замечаю детали.

В 12:00 он сидел в кафе на набережной. Пил кофе. Смотрел на Нил.

Постучали. Три раза. Тихо.

– Войдите.

Дверь открылась. Вошла горничная Элени.

– Месье Бельфонтен… я должна вам кое-что сказать.

– Говори.

– Я… не всё сказала. Вчера вечером… я не просто убирала номер. Я… хотела поговорить с ней. С графиней. Я… устала. Устала быть тенью. Устала быть служанкой. Устала… быть не собой.

Она достала из сумки документы.

– Это… моё настоящее имя. Моё наследство. Моё будущее. Я… хочу быть собой. Настоящей. Навсегда.

Жюльен кивнул.

– Удачи, – сказал он. – Вы… заслужили.

Она улыбнулась. Впервые. По-настоящему.

– Спасибо, – сказала она. – И… спасибо за правду.

И вышла.

Жюльен остался один. Долго сидел. Думал.

Потом – достал блокнот. Написал:

Когда все лгут – правда всё равно всплывает. Даже в пустыне.

Он закрыл блокнот. Посмотрел на Нил. На горизонт. На следующее приключение.

– Ты где-то здесь, убийца, – прошептал он. – И я… тебя нашёл.

В 14:00 ему вручили телеграмму.

«Жюльен, в Стамбуле исчезла балерина. Ты нужен.– Клод»

Он улыбнулся. Сложил телеграмму. Положил в карман.

– Стамбул, – прошептал он. –Интересно…

Он встал. Посмотрел на Нил. На пальмы. На небо.

– Всё только начинается, – сказал он. – И я… готов.

На перроне Александрии было жарко. Поезд стоял, дыша паром, как живое существо, готовое умчать его в новую историю. Жюльен стоял у вагона, с чемоданом, с тростью, с бутылкой абсента в кармане. Провожающих не было. Только ветер, пыль и чувство, что за каждым углом – новая ложь. И новая правда. Спрятанная в деталях.

Он поднялся в вагон. Занял своё место у окна. Положил трость рядом. Достал блокнот. Раскрыл на чистой странице. Написал:

Третья книга. Стамбул. Балерина. Исчезновение. Театр. Интриги. Завеса.

«Когда все лгут – правда прячется в деталях.»– Жюльен Бельфонтен.

Он закрыл блокнот. Посмотрел в окно. Поезд тронулся. Город остался позади. Пустыня – тоже. Впереди – море. Горы. Мечети. Тайны.

Он улыбнулся.

– Ну что, Стамбул, – прошептал он. – Покажи, что у тебя есть.

И открыл первую страницу новой истории.

Гастон Д'Эрелль Бельфонтен и убийство в море

Глава 1. Пароход «Одиссея»

Море в тот вечер было не просто морем – оно было театральной сценой. Тёмно-синее, чуть маслянистое, с бликами заката, как будто кто-то рассыпал по воде золотую пудру. Воздух пах солью, лимоном и дорогим табаком – смесь, от которой голова слегка кружилась, даже если ты не пил шампанского. А шампанского на борту «Одиссеи» было предостаточно.

Жюльен Бельфонтен стоял у перил, держа в руке бокал с чем-то бледно-янтарным, что официально называлось «аперитивом», а по сути было замаскированным абсентом. Он не курил, не играл в карты, не флиртовал с дамами – он просто смотрел на горизонт и думал о том, как странно, что человек может устать от убийств. Не от страха, не от крови – от самого факта, что за каждым трупом прячется чья-то глупость, чья-то жадность, чья-то боль. И всё это – в одном и том же порядке. Как в плохом театре. С теми же актёрами. С теми же криками. С теми же слезами, выдавленными по заказу.

– Месье Бельфонтен? – раздался за спиной голос, чуть надтреснутый, как будто его владелец только что смеялся или плакал. – Вы ведь тот самый Бельфонтен? Из Марселя?

Жюльен не обернулся. Он знал этот тип вопросов. Люди всегда думают, что если ты расследовал три громких дела – ты уже легенда. А если ты ещё и француз – то вообще почти Пуаро.

– Я тот самый, кто хотел бы допить свой аперитив в тишине, – ответил он, наконец поворачиваясь.

Перед ним стояла женщина лет сорока пяти, в платье цвета морской волны, с жемчужным ожерельем и слишком яркой помадой. В руках – бокал шампанского, в глазах – любопытство, приправленное лёгким вызовом.

– Мари-Клод Дюбуа, – представилась она, протягивая руку. – Моя семья владеет текстильными фабриками в Лионе. Мы едем в Афины – муж хочет купить антикварную виллу. Я – просто хочу солнца.

– Жюльен Бельфонтен, – ответил он, слегка коснувшись её пальцев. – Я еду… никуда. Просто плыву. Без цели.

– О, какой романтизм! – воскликнула она, прикладывая свободную руку к груди. – А я думала, вы едете расследовать что-нибудь жуткое. Убийство, например.

Жюльен усмехнулся.

– Мадам, если бы я ехал расследовать убийство, я бы выбрал поезд. Или самолёт. На пароходе слишком много людей. И слишком много… возможностей соврать.

– Ах, вот как? – она приблизилась, понизив голос. – Значит, вы считаете, что на корабле легче скрыть преступление?

– Нет, – спокойно ответил он. – Я считаю, что на корабле легче совершить преступление. Потому что все заперты вместе. Как в клетке. И каждый видит каждого. А значит – каждый должен врать. Чтобы выжить.

Она засмеялась – громко, искренне, чуть театрально.

– Вы мне нравитесь, месье Бельфонтен. Вы говорите, как герой романа. Только без плаща и без пистолета.

– У меня есть трость, – парировал он, слегка постукивая ею по палубе. – Этого достаточно.

Она кивнула, как будто приняла это как должное, и ушла, оставив за собой шлейф духов – что-то цветочное, с ноткой ванили. Жюльен снова повернулся к морю. Он не любил таких разговоров. Не потому, что был мрачным. Просто потому, что знал: за каждым таким «вы мне нравитесь» – стоит вопрос. А за каждым вопросом – подозрение. А за подозрением – правда. А правда, как он знал слишком хорошо, редко бывает приятной.

Ужин подавали в большом салоне, утопающем в хрустале, бархате и золочёной лепнине. Люстры сверкали, как короны, официанты двигались бесшумно, как тени, а музыка – лёгкий джазовый оркестр в углу – играла что-то негромкое, но навязчивое, как воспоминание, от которого не можешь избавиться.

Жюльен занял столик у окна – не потому, что хотел видеть море (оно всё равно было тёмным), а потому, что оттуда был виден весь зал. Привычка. Следователя. Шпиона. Человека, который слишком долго смотрел на людей и видел в них не личности, а… роли.

За соседним столиком сидела компания – трое мужчин и две женщины. Один из мужчин – высокий, с аккуратной бородкой и дорогим костюмом – явно был хозяином вечера. Он говорил громко, смеялся ещё громче и постоянно наполнял бокалы окружающих. Его жена – худая, с острыми скулами и холодными глазами – сидела рядом, не улыбаясь, как статуя, которую по ошибке поставили в весёлую компанию.

– Это Арман Дюпре, – шепнул официант, подавая Жюльену устрицы. – Американец. Богатый. Очень. Говорят, он женился на ней ради состояния, а она – ради титула. Классика.

– А кто она? – спросил Жюльен, кивнув на женщину.

– Мэрион Дюпре. Раньше была Мэрион Вандербильт. Из тех самых Вандербильтов. Но теперь – просто мадам Дюпре. И, кажется, не очень счастливая мадам.

Жюльен кивнул. Он уже видел её днём – на палубе, в белом платье, с книгой в руках. Она не читала. Она смотрела на море – так же, как он. Только в её глазах не было усталости. Было что-то другое. Что-то… ожидающее.

Когда подали основное блюдо – филе дорадо с лимоном и розмарином – Мэрион встала. Не для того, чтобы уйти. Чтобы… обратить на себя внимание.

– Дамы и господа, – сказала она, подняв бокал. Голос у неё был низкий, чуть хрипловатый – такой, что цеплял за ухо. – Я хочу предложить тост. За путешествие. За море. За то, что мы все здесь – не случайно.

В зале наступила тишина. Даже музыканты перестали играть.

– Каждый из нас, – продолжала она, медленно переводя взгляд по лицам, – что-то скрывает. Кто-то – прошлое. Кто-то – настоящее. Кто-то – будущее. Но здесь, на «Одиссее», мы все равны. Потому что море не спрашивает, кто ты. Оно просто… принимает.

Она сделала паузу. Улыбнулась. Не тепло. Не дружелюбно. С вызовом.

– И если кто-то думает, что его секреты останутся с ним – он ошибается. На этом корабле… всё всплывает.

В зале никто не знал, как реагировать. Кто-то зааплодировал – вежливо, неуверенно. Кто-то отвёл глаза. Кто-то – как её муж – сжал кулаки.

Жюльен смотрел на неё. И думал: «Она не просто красивая женщина. Она – бомба с таймером. И таймер уже тикает».

После ужина он вышел на палубу. Ночь стала прохладнее. Ветер играл с его галстуком, как с ленточкой. Он закурил (редкость – обычно он не курил, но сегодня… сегодня было что-то в воздухе). Сигаретный дым смешивался с морским бризом, создавая странный, почти театральный эффект.

Он шёл медленно, наслаждаясь одиночеством. Пока не услышал шаги. Лёгкие. Женские. Он не обернулся. Знал, кто это.

– Месье Бельфонтен, – снова этот голос. Мэрион. – Вы тоже не любите толпу?

– Я не люблю… предсказуемость, – ответил он, наконец поворачиваясь.

Она стояла в двух шагах. В том же белом платье. Без накидки. Ей явно было холодно – руки она держала скрещёнными на груди. Но в глазах – ни капли дрожи. Только интерес.

– Вы ведь следователь, да? – спросила она, подходя ближе. – Настоящий. Не из газет.

– Был, – уточнил он. – Сейчас – просто пассажир.

– Не верю, – усмехнулась она. – Люди, как вы, не перестают быть собой. Даже в отпуске. Даже на пароходе. Особенно – на пароходе.

– Почему особенно?

– Потому что здесь… все под подозрением. – Она понизила голос. – И вы это чувствуете. Так же, как я.

– Вы тоже под подозрением? – спросил он, прищурившись.

– Я? – она засмеялась. – О, месье Бельфонтен… я всегда под подозрением. И не зря.

Он молчал. Ждал.

– Я знаю кое-что, – сказала она, глядя ему прямо в глаза. – О каждом. На этом корабле. И если что-то случится… вы первым поймёте – кто виноват. Потому что вы – единственный, кто умеет видеть.

– Что случится? – тихо спросил он.

Она не ответила. Вместо этого – улыбнулась. Та же улыбка, что в зале. Та же, что на палубе днём. Та, за которой пряталась… угроза.

– Ночь ещё молодая, – сказала она. – А море – глубокое.

И ушла. Быстро. Бесшумно. Как тень.

Жюльен остался один. Он затушил сигарету. Посмотрел на море. Потом – на часы. Было без двадцати одиннадцать.

Он решил вернуться в каюту. Прочитать немного. Лечь спать. Забыть об этой женщине. Об её словах. Об её глазах.

Он прошёл по коридору первого класса. Мягкий ковёр глушил шаги. Стены украшали гравюры с видами Средиземноморья. Всё было спокойно. Уютно. Почти… сонно.

Он уже достал ключ от каюты – когда услышал крик.

Не вскрик. Не стон. Настоящий, человеческий, полный ужаса – крик.

Он раздался справа. Из каюты номер 14.

Жюльен побежал. Не раздумывая. Не останавливаясь. Тросточка стучала по полу – ритмично, как метроном.

Дверь каюты была приоткрыта. Он толкнул её.

И увидел.

Мэрион Дюпре лежала на полу. На спине. Глаза широко открыты. Руки раскинуты, как у распятой. На губах – следы помады. На платье – пятно вина. Рядом – опрокинутый бокал.

А на столе – бутылка «Шато Марго» 1929 года. Открыта. Налита наполовину.

Жюльен подошёл ближе. Присел на корточки. Проверил пульс. Нет. Даже не пытался – по глазам было ясно: она мертва.

Он вдохнул. Почувствовал – запах. Слабый. Сладковатый. С оттенком… миндаля.

Цианид.

Он поднял голову. Посмотрел на дверь. На стол. На окно – плотно закрыто. На зеркало – в нём отражалась его собственная фигура. И… что-то ещё. Что-то, лежащее под подушкой кровати.

Он встал. Подошёл. Осторожно приподнял подушку.

Там был листок бумаги. Сложен пополам. На нём – несколько греческих букв. Написаны чернилами. Аккуратно. Как будто… на прощание.

Жюльен взял листок. Развернул.

Α Μ Ε Σ Τ Ι

Он не знал греческого. Но знал одно: это не случайность.

Это – сообщение.

Или… загадка.

Он услышал шаги в коридоре. Голоса. Кто-то бежал. Кто-то кричал: «Вызовите капитана!»

Жюльен спрятал листок в карман. Посмотрел на тело. На бокал. На бутылку.

– Вот и началось, – прошептал он.

И в этот момент – впервые за долгое время – он почувствовал… интерес.

Не страх. Не жалость. Не даже профессиональный азарт.

А интерес.

Потому что убийство на пароходе – это не просто преступление.

Это – игра.

И он, Жюльен Бельфонтен, только что получил приглашение.

Капитан пришёл через семь минут. Высокий, седой, с лицом, которое видело слишком много штормов – и слишком мало чудес.

– Месье Бельфонтен? – спросил он, входя в каюту. – Мне сказали, вы… первый, кто нашёл тело?

– Да, – коротко ответил Жюльен. – Она была жива меньше часа назад. Я разговаривал с ней на палубе.

– И что она сказала?

– Что знает секреты всех на борту. И что если что-то случится – я пойму, кто виноват.

Капитан нахмурился.

– Это… звучит как предупреждение.

– Или как вызов, – добавил Жюльен.

Капитан тяжело вздохнул.

– Мы прибудем в Пирей только через двое суток. Греческая полиция… не самая оперативная. И не самая… деликатная. Если всплывёт, что на моём корабле убили американку – это скандал. Международный.

– Вы хотите, чтобы я занялся этим? – спросил Жюльен, глядя ему прямо в глаза.

– Я хочу, чтобы вы помогли. Официально – я вызову полицию в Афинах. Неофициально – я дам вам доступ ко всем пассажирам. Ко всем каютам. Ко всем записям. Пока мы в море – вы… временный следователь.

– А если я откажусь?

– Тогда я сам буду вести расследование. И, поверьте, месье Бельфонтен… я хуже вас. Гораздо хуже.

Жюльен усмехнулся.

– Ладно. Я займусь этим. Но при одном условии.

– Каком?

– Вы не вмешиваетесь. До самого Пирея. Даже если вам покажется, что я сошёл с ума. Даже если я буду задавать странные вопросы. Даже если я… кого-то обвиню.

Капитан кивнул.

– Согласен. Вы – главный. До берега.

Они пожали руки. Коротко. Деловито. Как два человека, заключившие сделку с дьяволом.

Жюльен вышел из каюты. Коридор был пуст. Все уже разошлись – кто в шоке, кто в страхе, кто… в предвкушении.

Он пошёл к себе. Закрыл дверь. Достал из кармана листок с греческими буквами.

Разложил на столе.

Α Μ Ε Σ Τ Ι

– Что ты хочешь мне сказать? – спросил он вслух.

Молчание.

Он налил себе абсента. Выпил. Зажёг лампу.

И начал думать.

Первое правило: когда все лгут – правда прячется в деталях.

А детали… только начинали появляться.

Глава 2. Первый осмотр

Утро на «Одиссее» наступило не с солнцем – с шепота.

Шептали официанты, подавая кофе в салон первого класса. Шептали пассажиры, прячась за газетами. Шептали даже чайки, кружащие над палубой, будто и они знали: вчерашняя ночь изменила всё.

Жюльен Бельфонтен не спал. Ни минуты. Он сидел у окна своей каюты, в пижаме, с бокалом воды и листком бумаги, на котором были аккуратно выведены греческие буквы: Α Μ Ε Σ Τ Ι. Он переставлял их местами. Сравнивал с алфавитом. Пытался найти смысл. Ничего. Ни слова. Ни имени. Ни фразы. Только буквы. Как будто кто-то хотел сказать что-то… но не решился.

Он знал: это не случайность. Это – ключ. Или ловушка. Или и то, и другое.

В семь утра постучали в дверь. Три коротких, вежливых удара – как будто стучал не человек, а сама вежливость.

– Войдите, – сказал Жюльен, не вставая.

Дверь открылась. На пороге стоял капитан – в новом кителе, с выглаженными усами и взглядом человека, который не спал не меньше его.

– Кофе? – спросил он, держа в руках поднос с фарфоровым сервизом.

– Спасибо, – кивнул Жюльен. – Чёрный. Без сахара.

Капитан поставил поднос на стол. Сел напротив. Не стал церемониться.

– Что вы думаете? – спросил он.

– Я думаю, что Мэрион Дюпре знала, что её убьют, – ответил Жюльен, наливая себе кофе. – Или, по крайней мере, ожидала этого. Она говорила загадками. Смотрела на людей… как на подозреваемых. Она провоцировала.

– Но кто? – Капитан потер виски. – Кто мог это сделать? У неё не было врагов. Ну, официально.

– Официально – нет. Неофициально – половина пассажиров этого корабля. Она шантажировала кого-то. Угрожала кому-то. Знала что-то, что не должна была знать. Иначе – зачем оставлять записку? Зачем греческие буквы?

Капитан вздохнул.

– Греческая полиция пришлёт телеграмму. Просят не трогать тело до прибытия в Пирей. Но… я дал вам слово. Вы – следователь. До берега. Делайте, что должны.

– Первым делом – осмотр каюты. Полный. Без свидетелей. Без камер (их, слава богу, нет). Без вмешательства экипажа.

– Получите. Я уже отдал приказ. Каюта под охраной. Ключ – у старшего стюарда. Он ждёт вас у двери.

Жюльен кивнул. Выпил кофе залпом. Встал.

– Ещё одно, – сказал капитан, когда Жюльен уже взялся за дверную ручку. – Не делайте глупостей. Это не роман. Это – убийство. И если вы ошибётесь… вы не только испортите репутацию корабля. Вы испортите репутацию себя.

– Я не ошибусь, – сказал Жюльен, не оборачиваясь. – Я просто… посмотрю.

Каюта №14 выглядела так, будто в ней ничего не произошло. Кровать – заправлена. Стол – вытерт. Зеркало – без пятен. Только два предмета нарушали эту картину идеального порядка: опрокинутый бокал на полу и тело, накрытое простынёй, аккуратно, почти по-больничному.

Стюард – пожилой грек с усами, как у героя оперетты – стоял у двери, держа в руках ключ и блокнот.

– Месье Бельфонтен? Капитан сказал… вы будете осматривать. Я всё подготовил. Никто не входил. Ничего не трогали.

– Спасибо, – кивнул Жюльен. – Оставьте меня. И никого не пускайте. Даже капитана.

– Даже… капитана? – стюард слегка побледнел.

– Особенно капитана.

Стюард кивнул, как солдат, и исчез за дверью. Жюльен закрыл её на ключ. Повесил табличку «Не беспокоить». И только тогда подошёл к телу.

Он снял простыню.

Мэрион Дюпре лежала, как статуя. Глаза закрыты – кто-то сделал это за него. Губы чуть приоткрыты – как будто она хотела что-то сказать в последний момент. На шее – тонкая цепочка с крошечным кулоном в виде якоря. На руках – кольца: одно с бриллиантом, другое – с чёрным камнем, как будто… наоборот. Жизнь и смерть. Любовь и месть.

Жюльен присел на корточки. Осмотрел руки. Ни царапин. Ни синяков. Ни следов борьбы. Только… ногти. Один – слегка обломан. Левый мизинец. Свежий скол. Как будто она царапала что-то… или кого-то.

Он потрогал её запястье. Кожа была холодной, но не ледяной. Смерть наступила не больше чем 6–7 часов назад. Между 22:30 и 23:00. То есть – через 20–30 минут после их разговора на палубе.

Он поднялся. Подошёл к столу. Там стояла бутылка «Шато Марго» 1929 года. Открыта. Пробка лежала рядом – аккуратно, не валялась. Значит, открыли не в спешке. Не в панике. Спокойно. Осознанно.

Рядом – два бокала. Один – опрокинут на полу. Второй – на столе. Оба – из хрусталя. Оба – с остатками вина. В опрокинутом – чуть больше. В стоящем – меньше, но… с отпечатком губ.

Жюльен взял бокал со стола. Повертел в руках. Понюхал. Вино. Красное. Сухое. С лёгким… миндальным оттенком. Цианид. Без сомнения.

Он поставил бокал обратно. Подошёл к окну. Закрыто. Заперто изнутри. Никаких следов взлома. Никаких отпечатков. Только… пыль. Тонкая, почти невидимая. И на подоконнике – крошечный след помады. Розовой. Не её. У Мэрион была тёмно-бордовая.

Интересно…

Он вернулся к телу. Опустился на колени. Осмотрел платье. Белое. Шёлк. Дорогое. На груди – пятно вина. Большое. Форма – как будто кто-то плеснул. Или… как будто она упала, держа бокал.

Он осторожно приподнял край платья. Никаких следов на коже. Никаких уколов. Никаких ссадин. Только… на левой лодыжке – тонкая полоска загара. Как будто она носила браслет. Или… цепочку. Но сейчас её не было.

Где она?

Он встал. Подошёл к туалетному столику. Расчёска. Пудра. Тушь. Помада – та самая, бордовая. Лежала… сломанная. Капсула треснула пополам. Свежий излом. Как будто её сломали… в спешке? Или в гневе?

Он взял помаду. Повертел в руках. На дне – крошечная царапина. Не от ногтя. От… иглы? Или от булавки?

Странно…

Он поставил помаду обратно. Открыл ящик. Там – письма. Конверты. Фотографии. Одно фото – молодая Мэрион, с мужчиной в военной форме. Подпись: «Нью-Йорк, 1921. Навсегда». Другое – она же, но старше, с Арманом Дюпре, на фоне яхты. Подпись: «Лазурный берег, 1934. Пока не надоест».

Жюльен усмехнулся. Женщина, которая знала цену словам.

Он закрыл ящик. Подошёл к кровати. Поднял подушку – там, где лежала записка, теперь была пустота. Он провёл рукой по матрасу. Ничего. Только… запах. Очень слабый. Не духов. Не вина. Чего-то… травянистого. Лаванды? Или… опиума?

Он нахмурился. Опиум? Здесь?

Он открыл шкаф. Платья. Шляпы. Перчатки. Всё аккуратно. Всё на своих местах. Только… одна вещь выбивалась из порядка. На полке – маленькая шкатулка. Деревянная. Инкрустированная. Заперта. Но… ключ торчал в замке. Как будто его забыли вынуть.

Жюльен открыл шкатулку.

Внутри – пачка долларов. Бриллиантовая брошь. И… письмо. Без конверта. Без подписи. Только одна фраза, написанная крупными, чуть дрожащими буквами:

«Если ты это читаешь – я уже мертва. Не ищи убийцу. Ищи того, кто знал, что я знаю.»

Жюльен медленно сложил письмо. Положил обратно. Закрыл шкатулку.

– Умная женщина, – прошептал он. – Очень умная.

Он вышел из каюты в 9:17. Стюард тут же подскочил, как будто стоял за дверью всё это время.

– Ну? – спросил он, понизив голос. – Что… нашли?

– Ничего, что нельзя было бы найти, – ответил Жюльен. – Где капитан?

– В рубке. Ждёт вас.

– Проводите.

Они шли по коридору молча. Пассажиры, встречавшиеся им навстречу, отводили глаза. Некоторые – шептались. Некоторые – делали вид, что не замечают. Все – боялись.

В рубке капитан сидел за столом, изучая карту. Поднял глаза, когда Жюльен вошёл.

– Ну? – повторил он вопрос стюарда .

– Отравление цианидом. Через вино. Вероятно, подмешан в бокал незадолго до смерти. Жертва не сопротивлялась. Не боролась. Возможно, не знала, что пьёт яд. Или… знала, но не могла отказаться.

– Почему?

– Потому что у неё был гость. – Жюльен сел напротив. – В каюте два бокала. Один – опрокинут. Второй – на столе, с отпечатком губ. Она пила одна? Нет. Она пила… с кем-то.

Капитан нахмурился.

– Но стюард сказал, что никто не входил и не выходил после ужина.

– Стюард не видит всего. Особенно – если кто-то вышел через соседнюю каюту. Или через служебный коридор. Или… если стюард лжёт.

Капитан не стал возражать. Он знал: Жюльен прав.

– Что ещё?

– Записка. Греческие буквы. Α Μ Ε Σ Τ Ι. Пока не знаю, что это значит. Но это – не случайный набор. Это – акростих. Или шифр. Или… имена.

– Имена?

– Первая буква каждого подозреваемого. Если сложить – получится слово. Возможно – «Месть». По-гречески – «Τίσις». Но здесь – «ΤΙ». Почти. Не хватает «Σ». Но… если переставить…

Он замолчал. Задумался.

– Кто знает греческий на борту? – спросил он.

– Экипаж – почти все. Пассажиры… – капитан полистал список. – Археолог. Доктор Пападопулос. Он грек. И… служанка мадам Дюпре. Её зовут Элени. Она из Салоник.

– Интересно… – протянул Жюльен.

– Что ещё нашли?

– Сломанную помаду. Свежий скол на ногте жертвы. Отпечаток чужой помады на подоконнике. Пропавший браслет с лодыжки. И… письмо. В шкатулке. «Если ты это читаешь – я уже мертва. Не ищи убийцу. Ищи того, кто знал, что я знаю».

Капитан тяжело вздохнул.

– Она знала, что её убьют.

– Она знала, что могут убить. И оставила след. Для меня. Или… для кого-то другого.

– Что дальше?

– Список пассажиров первого класса. Полный. С биографиями. Кто с кем едет. Кто с кем общался. Кто с кем ссорился. Кто когда выходил из каюты. Кто что пил. Кто что ел. Кто во сколько лёг спать. И… кто не лёг вообще.

– Получите. Через час.

– И ещё. – Жюльен встал. – Я хочу поговорить с мужем. Служанкой. Археологом. Певицей. Дипломатом. По одному. В разных местах. В разное время. Чтобы они не могли сговориться.

– Зачем?

– Потому что первый, кто соврёт – будет первым подозреваемым.

Первым он вызвал Армана Дюпре.

Встретились в библиотеке – тихом, тёмном уголке корабля, где пахло кожей, пылью и старыми секретами.

Арман вошёл, как будто на приём у банкира. В дорогом костюме. С тростью. С сигарой в зубах. Глаза – красные. Не от слёз. От бессонницы. Или от виски.

– Месье Бельфонтен, – сказал он, не подавая руки. – Я слышал, вы… взялись за это дело. Почему? Вы же в отпуске.

– Потому что ваша жена умерла. И кто-то должен найти того, кто это сделал.

– А если это… несчастный случай? – спросил Арман, усаживаясь в кресло. – Она пила. Много. Может, перепутала бокалы?

– Цианид не попадает в бокал случайно.

Арман замолчал. Затянулся сигарой.

– Что вы хотите?

– Расскажите о ней. О Мэрион. Какой она была?

– Красивой. Умной. Опасной. – Он усмехнулся. – Она умела добиваться своего. Даже если это значило… сломать кого-то.

– Вы? – спросил Жюльен.

– Я – особенно. – Арман посмотрел в окно. – Я женился на ней ради денег. Она – ради титула. Мы оба знали правила. Но потом… она захотела новых. Сказала, что подаёт на развод. Через неделю. В Афинах.

– Почему в Афинах?

– Потому что там… у неё был человек. Не любовник. Партнёр. По бизнесу. Они собирались открыть галерею. Или казино. Я не знаю. Она не рассказывала. Она просто сказала: «Ты мне больше не нужен».

– Вы были в ярости?

– Я? – Арман рассмеялся. – Нет. Я был… облегчён. Я уже нашёл себе другую. Моложе. Красивее. И… не такая ядовитая.

– Когда вы видели её в последний раз?

– На ужине. Она произнесла тот… странный тост. Потом ушла. Я пошёл курить. Потом – в свою каюту. Один. Спать.

– Кто может это подтвердить?

– Никто. Я был один.

– А где вы были между 22:30 и 23:00?

– В каюте. Сплю.

– Вы спите в костюме?

Арман замер.

– Что?

– На вашем пиджаке – след вина. Свежий. Как будто вы… пролили его на себя. Или кто-то пролил на вас.

Арман посмотрел на пиджак. Побледнел.

– Это… это было вчера за ужином. Я… неаккуратно наливал.

– За ужином пили белое. А на вашем пиджаке – красное. «Шато Марго». Как в каюте вашей жены.

Арман встал.

– Вы что, обвиняете меня?

– Я задаю вопросы. Ответы – ваши.

– Я не убивал её! – почти крикнул он. – Да, я хотел развода. Да, я был рад, что она уходит. Но я не убийца!

– Тогда почему вы соврали про пиджак?

Арман не ответил. Развернулся. Вышел. Хлопнув дверью.

Жюльен посмотрел ему вслед. Улыбнулся.

Первый. Соврал. Испугался. Значит – что-то скрывает.

Следующей – Элени, служанка Мэрион.

Он встретил её в прачечной – чтобы никто не видел. Чтобы она не боялась. Чтобы… говорила правду.

Она вошла – худенькая, в чёрном платье, с опущенными глазами. Руки – в мозолях. Лицо – без косметики. Глаза – сухие. Ни слезы. Ни страха. Только… усталость.

– Садись, – сказал Жюльен мягко.

Она села. Не стала смотреть на него.

– Ты работала у мадам Дюпре давно?

– С прошлого года. С тех пор, как она приехала в Париж.

– Она была… доброй хозяйкой?

– Она была… требовательной. – Элени говорила тихо, но чётко. – Она знала, как заставить тебя делать то, что она хочет. Не криком. Не деньгами. Взглядом.

– Ты любила её?

– Нет. – Ответ прозвучал как выстрел. – Я… ненавидела её.

– Почему?

– Потому что она… – Элени замялась. – Она украла мою жизнь.

Жюльен нахмурился.

– Что ты имеешь в виду?

– Она… не настоящая Мэрион Дюпре. Настоящая – моя сестра. Близнец. Её звали Мари. Она умерла десять лет назад. В Америке. От лихорадки. А эта… взяла её имя. Её документы. Её наследство. И заставила меня работать на неё. Как служанку. Чтобы я… помнила своё место.

Жюльен медленно выдохнул.

– Ты… сестра настоящей Мэрион?

– Да. Меня зовут Элени Вандербильт. Я – настоящая наследница. А она – самозванка. Шантажистка. Воровка.

– Почему ты не сказала раньше?

– Кому? Полиции? Адвокатам? Она бы меня убила. Или… посадила. У неё были связи. Деньги. Она могла всё.

– А вчера? Что ты делала вчера вечером?

– После ужина я убирала её каюту. Потом – пошла спать. В свою каюту. В трюме. Одна.

– Ты видела, кто входил к ней?

– Нет. Я ушла в десять. Дверь была закрыта. Свет – горел.

– А этот? – Жюльен достал листок с греческими буквами. – Ты писала это?

Элени посмотрела. Покачала головой.

– Нет. Я бы написала по-другому. Это… не мой почерк. И не моё слово.

– Какое слово?

– «Μέστη». Это… не по-гречески. Почти. Но не совсем. Правильно – «Μεστή». С ударением. А здесь – нет. Это… подделка. Или… ошибка.

Жюльен убрал листок.

– Ты не убивала её?

– Нет. – Элени подняла глаза. Впервые. – Я хотела. Каждый день. Но… не убивала. Потому что знала: если она умрёт – все подумают, что это я. И я… не хочу в тюрьму. Я хочу… жить. Настоящей жизнью.

Жюльен кивнул.

– Ты свободна. Пока.

Она встала. Пошла к двери. Остановилась.

– Месье Бельфонтен… если вы найдёте убийцу – скажите ему… спасибо. От меня.

И вышла.

Жюльен остался один. Сидел долго. Думал.

Сестра. Самозванка. Месть. Греческие буквы. Ошибка в ударении…

– Всё становится… интереснее, – прошептал он.

Третьим – доктор Пападопулос, археолог.

Встреча – в его каюте. Книги. Картины. Античные статуэтки. Всё – под стеклом. Всё – с ценниками.

– А, месье Бельфонтен! – воскликнул он, пожимая руку. – Я слышал, вы – великий сыщик! Как Пуаро! Только француз!

– Я не сыщик, – улыбнулся Жюльен. – Я просто задаю вопросы.

– А, вопросы! Я люблю вопросы! Особенно – когда на них есть ответы!

– Отлично. Ответьте: где вы были вчера вечером между 22:30 и 23:00?

– Ах! – доктор хлопнул себя по лбу. – Я был… в баре! С капитаном! Мы обсуждали… древние монеты! У него есть коллекция! Очень редкая!

– Капитан подтвердит?

– Конечно! Спросите его!

– Хорошо. А вы знаете греческий?

– Я? – доктор засмеялся. – Я грек! Я знаю греческий лучше, чем французский!

– Тогда объясните мне: что значит Α Μ Ε Σ Τ Ι?

Доктор взял листок. Внимательно посмотрел. Нахмурился.

– Это… не слово. Это… набор букв. Можно сложить «Μέστη» – но это не по-гречески. Это… ошибка. Или… шифр.

– Шифр?

– Да. Например… первые буквы имён. Α – Арман. Μ – Мэрион. Ε – Элени. Σ – я, Спирос. Τ – Теодора (певица). Ι – Ирвинг (дипломат). Получается… ΑΜΕΣΤΙ. Почти «Μέστη». Но… не совсем.

– А что значит «Μέστη»?

– Это… не слово. Это… имя. Очень редкое. Старое. Значит… «та, что мстит».

Жюльен медленно кивнул.

– Вы купили цианид в порту Марселя. Зачем?

Доктор побледнел.

– Это… для экспериментов! Я изучаю… древние яды! Это научно! У меня есть разрешение!

– А где чек?

– Я… потерял.

– А где сам яд?

– Я… использовал.

– Всё?

– Да. Всё.

– Когда?

– Неделю назад.

– Докажите.

Доктор не ответил. Опустил глаза.

– Вы угрожали мадам Дюпре. Она знала, что вы везёте контрабандные артефакты. Она хотела вас разоблачить. Верно?

– Она… лгала! – вдруг крикнул доктор. – Она сама торговала подделками! Она хотела меня шантажировать! Я не убивал её! Я просто… хотел, чтобы она замолчала!

– Как?

– Я… не знаю! Я не делал ничего!

Жюльен встал.

– Доктор, если вы вспомните что-то – дайте знать. Пока… не покидайте корабль.

– Но… я никуда не еду! Я на корабле!

– Именно.

Когда Жюльен вышел, было 12:45. Он прошёл на палубу. Вдохнул морской воздух. Посмотрел на горизонт.

Он знал: убийца – среди них. Один из пятерых. Или… шестой. Кто-то, кого он ещё не видел.

Он достал блокнот. Написал:

Подозреваемые:

Арман Дюпре – мотив: развод, деньги, страх разоблачения. Соврал про пиджак.Элени – мотив: месть, восстановление справедливости. Не имеет алиби. Но… не писала записку.Доктор Пападопулос – мотив: контрабанда, шантаж. Купил яд. Соврал про использование.Теодора Ланье (певица) – ещё не допрошен. Известно: Мэрион знала, что она убила мужа.Ирвинг Уиттл (дипломат) – ещё не допрошен. Известно: Мэрион шантажировала его за связи с фашистами.

Он закрыл блокнот. Посмотрел на море.

– Кто ты? – спросил он вслух. – Кто ты, убийца?

Ветер не ответил. Только шепнул что-то на греческом.

Или… ему показалось.

Глава 3. Подозреваемые

Обед на «Одиссее» в день убийства подавали, как будто ничего не произошло.

Лобстеры – вовремя. Вино – охлаждённое. Официанты – с безупречными улыбками. Только гостей было меньше. И разговоров – почти не было. Люди ели молча. Смотрели в тарелки. Изредка переглядывались. Как будто боялись, что если заговорят – кто-то услышит. И поймёт. И… обвинит.

Жюльен Бельфонтен сидел у окна, как и вчера. Только сегодня он не смотрел на море. Он смотрел на людей. На их руки. На их глаза. На то, как они держат вилки. Как отпивают вино. Как вытирают губы. Как прячут взгляд.

Он знал: убийца – здесь. За этим столом. Или в соседнем зале. Или вон там – у барной стойки, делая вид, что читает газету.

Он не торопился. Он ждал. Потому что в таких делах – спешка убивает расследование. А он хотел, чтобы убийца… сам себя выдал.

После обеда он отправился в салон для чтения – тихое, уютное место с кожаными креслами, камином (декоративным, конечно – на корабле огонь не разведёшь) и полками, уставленными книгами, которые никто не читал, но все любили фотографировать.

Там его ждала Теодора Ланье – французская певица, чей голос, как говорили афиши, «покорил Париж, Лондон и половину Бродвея». На вид – лет сорока, но выглядела на тридцать пять. В платье цвета вина, с меховой накидкой (несмотря на жару), с бриллиантами на пальцах и холодом в глазах.

– Месье Бельфонтен, – сказала она, не вставая. Голос – как в театре: громкий, красивый, с лёгким вибрато. – Я слышала, вы… расследуете. Зачем? Полиция приедет в Афинах. Пусть они разбираются.

– Потому что к тому времени убийца может исчезнуть, – спокойно ответил Жюльен, садясь напротив. – А я… не люблю, когда убийцы исчезают.

Она усмехнулась.

– Вы думаете, я убийца?

– Я думаю, что у вас был мотив.

– У меня? – Она засмеялась. – Я даже не знала эту женщину! Мы разговаривали один раз – на палубе. Она спросила, пою ли я арии из «Кармен». Я ответила – нет, только из «Травиаты». На том и закончили.

– А вы знаете, что она знала про вашего мужа?

Теодора замерла. Улыбка медленно сошла с её лица. Глаза – стали как стекло.

– Что… вы имеете в виду?

– Ваш муж, Жан-Луи Ланье, умер три года назад. Официально – от сердечного приступа. Неофициально – от яда. Который вы подмешали ему в коньяк. Потому что он собирался уйти к своей любовнице. И забрать с собой всё состояние.

Она не ответила. Просто смотрела на него. Как будто решала – кричать, плакать или… бросить в него чашку.

– Откуда вы это знаете? – наконец спросила она. Тихо. Почти шёпотом.

– Мэрион Дюпре собирала секреты. Как другие – марки или бабочек. У неё была целая коллекция. Ваша история – одна из самых… ярких.

– Она… собиралась опубликовать?

– Нет. Она собиралась продать. Вам. За молчание.

Теодора откинулась на спинку кресла. Закрыла глаза. Потом – открыла.

– Да. Она мне звонила. Месяц назад. Сказала: «У меня есть история, которая может испортить вам жизнь. И карьеру. И репутацию. Пятьдесят тысяч франков – и она исчезнет». Я… не заплатила. Решила, что она блефует.

– А вчера? Что вы делали вчера вечером?

– После ужина я пошла в свою каюту. Слушала пластинки. Потом – легла спать.

– Одна?

– Да. Одна.

– Кто может подтвердить?

– Никто. Я была одна.

– А где вы были между 22:30 и 23:00?

– В каюте. Спала.

– Вы спите с помадой?

Она нахмурилась.

– Что?

– На подоконнике в каюте мадам Дюпре – след помады. Розовой. Не её. У неё была тёмно-бордовая. У вас – розовая. Я видел вас за обедом. Та же помада.

Теодора побледнела.

– Это… не доказательство.

– Нет. Но это – деталь. А когда все лгут – правда прячется в деталях.

Она встала. Поправила накидку.

– Я не убивала её, месье Бельфонтен. Да, я хотела бы. Да, я рада, что её нет. Но я не убийца. Я – артистка. Я умею… притворяться. Но не убивать.

– Тогда почему вы соврали про помаду?

Она не ответила. Развернулась. Вышла. Не хлопнув дверью. Ещё хуже – тихо. Как будто знала: шум – это эмоции. А эмоции – это слабость.

Жюльен посмотрел ей вслед. Достал блокнот. Написал:

Теодора Ланье – мотив: страх разоблачения. Соврала про помаду. Нет алиби. Подозрение – повышено.

Следующим – Ирвинг Уиттл, английский дипломат.

Встреча – в его каюте. Роскошной. С коврами, хрусталём и портретом короля Георга V на стене. Сам Уиттл – высокий, худой, с моноклем и лицом человека, который всю жизнь говорит «да, сэр» и «нет, мадам», даже когда хочет кричать.

– Месье Бельфонтен, – сказал он, пожимая руку. – Я рад, что вы взялись за это дело. Очень неприятная история. Особенно… для дипломатического корпуса.

– Особенно если убийца – дипломат, – спокойно ответил Жюльен.

Уиттл слегка смутился.

– Я надеюсь, вы не считаете меня… подозреваемым?

– Я считаю подозреваемыми всех, у кого был мотив. У вас он есть.

– У меня? – Уиттл поправил монокль. – Я даже не разговаривал с этой женщиной!

– Но она разговаривала с вами. Через письма. Через шифровки. Через… угрозы.

Уиттл замер. Потом – медленно сел в кресло.

– Откуда вы знаете?

– У неё был архив. Письма. Фотографии. Расшифровки. В том числе – ваша переписка с германским посольством. Где вы обсуждаете… поддержку нацистов. В обмен на гарантии безопасности британских инвестиций.

Уиттл закрыл глаза.

– Это… не преступление.

– Это – измена. По крайней мере – в глазах вашей страны. А Мэрион собиралась отправить эти документы в «Таймс». Если вы не заплатите ей сто тысяч долларов.

– Я… отказался.

– Почему?

– Потому что я не мог. У меня нет таких денег. И… потому что я надеялся, она блефует.

– А вчера? Что вы делали вчера вечером?

– После ужина я пошёл курить на палубу. Потом – в бар. Потом – в каюту. Спал.

– Один?

– Да. Один.

– Кто может подтвердить?

– Официант в баре. Он принёс мне виски.

– А между 22:30 и 23:00?

– Я был в каюте. Уже спал.

– Вы спите в сорочке?

Уиттл нахмурился.

– Что?

– На вашем запястье – след. От браслета. Широкого. Кожаного. С пряжкой. Такие носят… не для сна. А для встреч. Особенно – тайных.

Уиттл потёр запястье.

– Это… от часов. Я снял их перед сном.

– Часы оставляют след в форме круга. У вас – полоска. Как от браслета. Или… от наручников.

Уиттл встал.

– Это уже слишком, месье! Я требую…

– Вы ничего не требуете, – перебил его Жюльен. – Вы отвечаете. Или… я передам всё, что знаю, капитану. А он – британскому консулу в Афинах. Думаю, они будут… заинтересованы.

Уиттл сел обратно. Побледневший. Дрожащий.

– Я… не убивал её. Да, я хотел, чтобы она замолчала. Да, я боялся. Но я не убийца. Я… дипломат. Я решаю проблемы… словами.

– Тогда почему вы соврали про браслет?

Уиттл не ответил. Просто сидел. Смотрел в пол.

Жюльен встал.

– Не покидайте корабль, месье Уиттл. И… не трогайте свои документы. Я скоро вернусь.

Когда он вышел, было 16:30. Он прошёл на палубу. Сел в шезлонг. Закрыл глаза. Думал.

Он знал: все пятеро – лгут. Все – скрывают. Все – боятся.

Но кто – убийца?

Он достал блокнот. Дописал:

Ирвинг Уиттл – мотив: страх разоблачения. Соврал про браслет. Нет алиби. Подозрение – повышено.

Потом – добавил:

Общее: – Все были в каюте Мэрион? Нет. Но все могли быть. – Все знали о её шантаже? Да. – Все хотели, чтобы она замолчала? Да. – Все могли получить яд? Да (кроме, возможно, Элени – но она сестра, знает всё). – Все соврали хотя бы в одном пункте? Да.

Он закрыл блокнот. Открыл глаза. Посмотрел на море.

– Ты где-то здесь, – прошептал он. – И ты думаешь, что я не найду тебя.

Ветер шевельнул его волосы. Будто в ответ.

В 18:00 он собрал всех пятерых в салоне первого класса.

Не официально. Не как допрос. Как… беседа. За чаем.

Капитан помог – лично пригласил каждого, сказав, что «месье Бельфонтен хочет задать пару вопросов для отчёта».

Они пришли. Все. Арман – в новом костюме, с сигарой. Элени – в чёрном, с опущенными глазами. Доктор Пападопулос – с книгой под мышкой. Теодора – с бокалом шампанского. Уиттл – с моноклем и трясущимися руками.

Жюльен сидел в центре. С чашкой чая. С блокнотом. С улыбкой.

– Спасибо, что пришли, – сказал он. – Я хочу прояснить кое-что. Чтобы избежать… недоразумений.

– Мы здесь не для чаепитий, – буркнул Арман.

– А я здесь – для правды, – спокойно ответил Жюльен. – И правда начинается с вопроса: кто из вас был в каюте мадам Дюпре вчера вечером?

Тишина.

– Никто, – сказал Уиттл.

– Я уже ушла убирать, – тихо сказала Элени.

– Я был в баре! – воскликнул доктор.

– Я – в своей каюте, – сказала Теодора.

– А я – спал, – добавил Арман.

– Интересно, – улыбнулся Жюльен. – Потому что в каюте – два бокала. Один – опрокинут. Второй – на столе. С отпечатком губ. Значит, она пила… с кем-то.

– Может, она пила одна, из двух бокалов? – предположила Теодора.

– Люди не пьют одновременно из двух бокалов. Особенно – если пьют… яд.

– А если гость пришёл позже? – спросил доктор. – Выпил из второго бокала?

– Тогда отпечаток губ – его. А не её. Но отпечаток – женский. Помада – розовая. Как у вас, мадам Ланье.

Теодора сжала бокал.

– Это не доказательство.

– Нет. Но это – деталь.

Он встал. Подошёл к столу. Достал листок с греческими буквами.

– А это – ещё одна деталь. Α Μ Ε Σ Τ Ι. Вы знаете, что это значит?

– Это… шифр, – сказал доктор. – Первые буквы имён. Α – Арман. Μ – Мэрион. Ε – Элени. Σ – я, Спирос. Τ – Теодора. Ι – Ирвинг. Получается… «Μέστη». Почти. Но не совсем.

– А что значит «Μέστη»? – спросил Жюльен.

– «Та, что мстит», – тихо сказала Элени.

Все посмотрели на неё.

– Откуда ты знаешь? – спросил Арман.

– Потому что… это моё имя. Почти. Моё настоящее имя – Мэсти. Мэсти Вандербильт. Мэрион… украла его. Вместе с жизнью.

Тишина. Густая. Тяжёлая. Как морская вода в штиль.

– Ты… мстила? – спросил доктор.

– Нет, – сказала Элени. – Я хотела. Но не сделала. Потому что знала – все подумают, что это я. А я… не хочу в тюрьму. Я хочу… быть собой.

– Тогда кто? – спросил Уиттл.

– Я думаю, – сказал Жюльен, – что убийца – среди нас. И он… или она… оставили эту записку. Чтобы сбить следствие. Или… чтобы указать на другого.

– Но зачем? – спросила Теодора.

– Потому что убийца – умный. Он знает: если все подозреваемые – под подозрением, то правда… теряется. Как иголка в стоге сена.

Он посмотрел на каждого.

– Но я найду её. Потому что я не ищу убийцу. Я ищу… того, кто знал, что Мэрион знает. И кто не мог позволить ей жить.

Он сделал паузу.

– До вечера. Подумайте. Если кто-то вспомнит что-то – приходите ко мне. Дверь открыта.

Он вышел. Оставив их одних. С чаем. С тишиной. С… страхом.

В 20:00 он сидел в своей каюте. Пил абсент. Смотрел в окно.

Стучали. Три раза. Тихо.

– Войдите.

Дверь открылась. Вошла Элени.

– Месье Бельфонтен… я должна вам кое-что сказать.

– Говори.

– Я… не всё сказала. Вчера вечером… я не сразу ушла. Я… вернулась. Потому что забыла перчатки. Я вошла в каюту… и увидела. Её. На полу. И… его.

– Его? – Жюльен нахмурился. – Кого?

– Месье Уиттла. Он стоял над ней. Держал бокал. И… плакал.

– Ты видела, как он её убил?

– Нет. Я ушла. Быстро. Я испугалась. Я подумала… он убийца.

– Почему ты не сказала раньше?

– Потому что… я хотела, чтобы его повесили. За неё. За сестру. За всё.

– А теперь?

– Теперь… я думаю, он не убивал. Он плакал. Убийцы… не плачут.

Жюльен кивнул.

– Спасибо. Иди. И… больше никому не говори.

Она кивнула. Вышла.

Жюльен остался один. Долго сидел. Думал.

Потом – достал блокнот. Написал:

Новая версия: – Уиттл был в каюте. Но неубивал. Пришёл позже. Нашёл тело. Испугался. Плакал. – Значит, убийца – кто-то другой. Кто был там раньше. – Кто? Арман? Теодора? Доктор? Или… Элени всё-таки лжёт?

Он закрыл блокнот. Выпил абсент. Посмотрел на море.

– Ты играешь со мной, убийца, – прошептал он. – Но я… тоже умею играть.

И в этот момент – впервые за день – он улыбнулся.

Потому что знал: игра только начинается.

А он – любит игры.

Глава 4. Секреты кают

Утро на «Одиссее» наступило с запахом кофе, морской соли и… страха.

Страх не кричал. Он шептал. Шептал в коридорах, за завтраком, в шезлонгах на палубе. Люди не смотрели друг другу в глаза. Не обсуждали погоду. Не спрашивали, как спалось. Они просто… существовали. Как тени. Как актёры, забывшие свои роли, но вынужденные оставаться на сцене.

Жюльен Бельфонтен пил кофе в салоне, как будто ничего не произошло. Как будто не было убийства. Как будто не было пятерых подозреваемых. Как будто не было греческих букв, сломанной помады и розового отпечатка на подоконнике.

Но он знал: всё это – есть. И всё это – важно.

Он смотрел на пассажиров. На их руки. На их глаза. На то, как они держат чашки. Как отводят взгляд. Как нервно смеются, когда кто-то вдруг громко чихнёт.

Он ждал. Потому что в таких делах – спешка убивает. А терпение… раскрывает.

В 9:30 он постучал в каюту Армана Дюпре.

Дверь открыл сам Арман – в халате, с бритвой в руке и бокалом виски в другой. Вид у него был такой, будто он не спал всю ночь. Или спал – но не один.

– Месье Бельфонтен, – сказал он, не улыбаясь. – Вы что, решили устроить мне обыск?

– Я решил устроить вам… помощь, – спокойно ответил Жюльен. – Капитан дал мне право осмотреть каюты всех, кто был в контакте с мадам Дюпре. Вы – в списке.

Арман фыркнул.

– Войдите. Только не трогайте мои вещи. Особенно… нижнее бельё.

Жюльен вошёл. Каюта – просторная, с видом на море, с дорогой мебелью, с запахом табака и одеколона. Всё – на своих местах. Всё – идеально. Слишком идеально.

– Начнём с пиджака, – сказал Жюльен. – Того, на котором след вина.

– Он в шкафу, – буркнул Арман.

Жюльен открыл шкаф. Нашёл пиджак. Достал. Осмотрел. След – на левом рукаве. Красное вино. Свежее. Не втертое. Не выстиранное. Как будто… пролили вчера.

– Вы сказали, это было за ужином. Но за ужином пили белое.

– Я… перепутал. Я наливал себе красное. Из графина. Не из бутылки.

– Какого графина?

– Ну… того, что стоял на столе. Для тех, кто хотел красное.

– На столе был только «Шато Марго». Из личной бутылки мадам Дюпре. Которую она открыла… в своей каюте.

Арман замолчал. Потом – сел на кровать.

– Ладно. Вы правы. Я был у неё. После ужина. Мы… поговорили. Она сказала, что подаёт на развод. Я… разозлился. Мы поругались. Я схватил бокал. Плеснул в неё. Ушёл.

– Во сколько это было?

– Без двадцати одиннадцать. Примерно.

– А потом?

– Потом я пошёл курить. На палубу. Потом – в бар. Потом – сюда. Спать.

– Один?

– Да. Один.

– Кто может подтвердить?

– Никто.

Жюльен кивнул. Подошёл к туалетному столику. Открыл ящик. Там – письма. Конверты. Фотографии. Одно письмо – с печатью нотариуса. Дата – вчерашнее.

Он развернул.

«Уважаемый месье Дюпре,Подтверждаем получение вашего заявления о расторжении брака с мадам Мэрион Дюпре. Процедура начнётся немедленно по прибытии в Афины.С уважением,Ж. Леклерк, нотариус»

Жюльен показал письмо Арману.

– Вы подали на развод… до того, как она сказала об этом?

– Да, – тихо ответил Арман. – Я знал, что она это сделает. Я… опередил её.

– Почему?

– Потому что хотел… сохранить лицо. И часть состояния. Если бы она подала первой – я бы остался ни с чем.

– А если бы она умерла – вы получили бы всё.

Арман резко поднял голову.

– Вы что, думаете, я её убил?!

– Я думаю, что у вас был мотив. И возможность. И… отпечаток вина на пиджаке.

– Я не убивал её! – крикнул Арман. – Да, я ненавидел её! Да, я хотел развода! Но я не убийца!

Жюльен закрыл ящик. Подошёл к чемодану. Открыл. Там – костюмы. Рубашки. Галстуки. И… пачка долларов. Завёрнутая в газету.

– Это что?

– Мои деньги. Я везу их в Афины. Для сделки.

– Какой сделки?

– Покупка виллы. Я же говорил.

– А почему в долларах? Не в драхмах? Не во франках?

– Потому что продавец – американец. Ему нужны доллары.

Жюльен кивнул. Закрыл чемодан. Оглядел каюту.

– Ещё одно. Вы знаете греческий?

– Нет. Ни слова.

– Тогда почему у вас в кармане пиджака – греческая монета? 1928 года. Очень редкая.

Арман замер.

– Это… сувенир. Купил в Марселе. У антиквара.

– Антиквар – доктор Пападопулос?

– Да. Он… торгует монетами.

– А вы – контрабандой артефактов?

Арман побледнел.

– Что?! Нет! Я просто… коллекционер!

– Тогда почему у него в записях – ваша фамилия? И сумма? 15 тысяч франков. За «две статуэтки и керамику»?

Арман не ответил. Просто сидел. Смотрел в пол.

Жюльен закрыл блокнот.

– Не покидайте корабль, месье Дюпре. И… не трогайте документы.

Он вышел. Оставив Армана одного. С виски. С бритвой. С… совестью.

Следующая – каюта Теодоры Ланье.

Она открыла дверь в шёлковом халате, с бокалом шампанского в руке и улыбкой, которая не доходила до глаз.

– Месье Бельфонтен, – сказала она. – Вы решили проверить, не прячу ли я труп в шкафу?

– Я решил проверить, не прячете ли вы… правду, – ответил он, входя.

Каюта – роскошная. С зеркалами, с коврами, с духами, которые пахли как дорогой грех. На столе – пластинки. На кровати – меховая накидка. На туалетном столике – помада. Розовая. Та самая.

– Можно? – спросил Жюльен, подходя к столику.

– Конечно. Только не ломайте. Она дорогая.

Он взял помаду. Осмотрел. Капсула – сломана. Свежий излом. Как в каюте Мэрион. Только здесь – следов борьбы нет. Только… царапина. На дне. Как будто кто-то… что-то вставил.

– Вы сломали её вчера?

– Нет. Дня три назад. Я уронила. На пол.

– А почему не купили новую?

– Потому что это… подарок. От мужа. Последний.

Жюльен поставил помаду обратно. Открыл ящик. Там – письма. Афиши. Фотографии. Одно фото – Теодора и муж. На яхте. Подпись: «Ницца, 1933. Навсегда».

Он перевернул фото. На обороте – надпись:

«Прости меня, Жан-Луи. Я не хотела. Но ты оставил мне выбора.»

Жюльен показал фото Теодоре.

– Вы написали это?

– Да. После его смерти. Я… чувствовала вину.

– А вы знаете, что мадам Дюпре собиралась опубликовать историю о вашем муже? О том, как он умер?

– Да. Она мне звонила. Месяц назад.

– И вы не заплатили?

– Нет. Я решила, она блефует.

– А вчера? Вы были у неё?

– Нет. Я была в своей каюте. Слушала пластинки.

– А помада? На подоконнике в её каюте – след. Розовый. Как у вас.

– Это не доказательство. Моя помада – не единственная розовая на корабле.

– Но ваша – единственная с царапиной от иглы. Как в каюте Мэрион.

Теодора замерла.

– Что?

– В её каюте – сломанная помада. С такой же царапиной. Как будто… кто-то что-то вставил. Или вынул.

Она побледнела.

– Я… не знаю, о чём вы.

– Тогда объясните, почему в вашей сумочке – шприц?

Она резко обернулась.

– Где?!

– Вон там. – Жюльен указал на сумочку на кровати. – Под зеркальцем.

Она подошла. Достала сумочку. Открыла. Шприц – действительно лежал там. Чистый. Новый. Без иглы.

– Это… для инъекций. У меня больная спина. Я делаю уколы.

– Кто назначил?

– Мой врач. В Париже.

– А рецепт?

– Я… потеряла.

Жюльен кивнул. Подошёл к чемодану. Открыл. Там – платья. Туфли. И… книга. С закладкой. «Травиата». Либретто. На полях – пометки. Красным карандашом. Одна фраза – обведена:

«Пусть умрёт та, кто разрушила мою жизнь».

– Это ваш почерк?

– Да. Я… репетирую.

– А почему именно эта фраза?

– Потому что… она сильная.

– Как и убийство.

Теодора встала. Подошла к окну.

– Я не убивала её, месье Бельфонтен. Да, я хотела бы. Да, я рада, что её нет. Но я не убийца. Я – артистка. Я убиваю… на сцене. А не в жизни.

– Тогда почему вы соврали про помаду? Про шприц? Про фото?

Она не ответила. Просто смотрела в море.

Жюльен закрыл чемодан. Написал в блокноте:

Теодора Ланье – мотив: страх разоблачения. Соврала про помаду, шприц, фото. Подозрение – максимальное.

– Не покидайте корабль, мадам Ланье. И… не трогайте вещи.

Он вышел. Оставив её одну. С шампанским. С фото. С… совестью.

Третья – каюта доктора Пападопулоса.

Он открыл дверь с улыбкой, как будто ждал гостей на обед.

– А, месье Бельфонтен! Заходите! Я как раз пью кофе! Хотите?

– Нет, спасибо, – ответил Жюльен, входя.

Каюта – как музей. Статуэтки. Картины. Книги. Всё – под стеклом. Всё – с ценниками. На столе – кофе. На полке – греческие монеты. В углу – чемодан. Открытый. С артефактами.

– Вы… везёте контрабанду? – спросил Жюльен.

– Нет! – засмеялся доктор. – Это… для выставки! В Афинах! Я – куратор!

– А почему в записях таможни – нет этих предметов?

– Потому что… я их ещё не декларировал! Я сделаю это в порту!

– А мадам Дюпре знала?

Доктор замолчал. Потом – сел.

– Да. Она… угрожала. Сказала, что сообщит властям. Если я не заплачу ей.

– Сколько?

– Десять тысяч франков.

– Вы заплатили?

– Нет. Я решил… она блефует.

– А вчера? Вы были у неё?

– Нет! Я был в баре! С капитаном!

– Капитан подтвердит?

– Да! Спросите его!

– А яд? Вы купили цианид в Марселе. Зачем?

– Для экспериментов! Я изучаю древние яды!

– А где чек?

– Я… потерял.

– А где сам яд?

– Я… использовал.

– Всё?

– Да. Всё.

– Когда?

– Неделю назад.

– Докажите.

Доктор не ответил. Просто сидел. Смотрел в пол.

Жюльен подошёл к столу. Открыл ящик. Там – бумаги. Квитанции. Одна – на цианид. Дата – три дня назад.

Он показал квитанцию доктору.

– Это… не моя.

– А чья? Имя – ваше. Подпись – ваша. Аптека – в Марселе. Дата – 21 июня. То есть… за два дня до отплытия.

Доктор побледнел.

– Я… не помню.

– Тогда вспомните, где вы были вчера между 22:30 и 23:00.

– В баре! С капитаном!

– Капитан сказал, что вы ушли в 22:15.

Доктор замер.

– Что?

– Я спросил капитана. Он сказал: «Доктор ушёл в 22:15. Сказал, что устал».

– Он… ошибся.

– Или вы.

Жюльен подошёл к чемодану. Достал статуэтку. Перевернул. На дне – надпись: «Собственность музея Афин. Запрещено вывозить».

– Это – кража.

– Нет! Это… копия!

– Тогда почему на ней – музейный номер?

Доктор не ответил.

Жюльен закрыл чемодан. Написал в блокноте:

Доктор Пападопулос – мотив: страх разоблачения. Соврал про яд, алиби, артефакты. Подозрение – максимальное.

– Не покидайте корабль, доктор. И… не трогайте вещи.

Он вышел. Оставив доктора одного. С кофе. С монетами. С… совестью.

Четвёртая – каюта Ирвинга Уиттла.

Он открыл дверь в сорочке, с моноклем и лицом человека, который не спал три ночи.

– Месье Бельфонтен, – сказал он. – Вы решили окончательно меня добить?

– Я решил найти правду, – ответил Жюльен, входя.

Каюта – строгая. С книгами. С портретом короля. С сейфом. На столе – документы. На кровати – пиджак. На запястье – след от браслета.

– Вы носите браслет? – спросил Жюльен.

– Нет. Это… от часов.

– Часы оставляют круг. У вас – полоска.

Уиттл потёр запястье.

– Я… снял браслет. Для сна.

– Какой браслет?

– Кожаный. С пряжкой. Подарок.

– От кого?

– От… друга.

– От любовника?

Уиттл побледнел.

– Это… не ваше дело.

– А переписка с германским посольством – моё дело?

Уиттл сел. Закрыл глаза.

– Что вы хотите?

– Правду. Вы были в каюте Мэрион вчера вечером?

– Да. Я… пришёл. Хотел поговорить. Умолять. Она… не открыла. Я постучал. Никто не ответил. Я… ушёл.

– Во сколько?

– Без пятнадцати одиннадцать.

– А потом?

– Потом я пошёл курить. На палубу. Потом – сюда. Спать.

– Один?

– Да. Один.

– Кто может подтвердить?

– Никто.

Жюльен подошёл к столу. Открыл ящик. Там – письма. Шифровки. Одна – с печатью германского посольства. Дата – вчерашняя.

Он развернул.

«Уважаемый месье Уиттл,Подтверждаем получение вашего сообщения. Гарантии безопасности британских инвестиций будут предоставлены при условии… нейтралитета в вопросе Австрии.С уважением,Генрих Мюллер»

Жюльен показал письмо Уиттлу.

– Вы торгуете своей страной?

– Нет! Я… защищаю интересы!

– А Мэрион собиралась отправить это в «Таймс»?

– Да. Она… угрожала.

– И вы не заплатили?

– У меня нет таких денег!

– А в сейфе? – Жюльен указал на сейф. – Что там?

– Мои документы.

– Откройте.

Уиттл замер.

– Я… не могу.

– Почему?

– Потому что… это государственная тайна.

– А убийство – нет?

Уиттл не ответил. Просто сидел. Смотрел в пол.

Жюльен подошёл к чемодану. Открыл. Там – костюмы. Рубашки. И… пачка долларов. Завёрнутая в газету.

– Это что?

– Мои деньги. Для… расходов.

– А почему в долларах?

– Потому что… я еду в Америку. После Афин.

– Зачем?

– По делам.

– Каким?

– Дипломатическим.

Жюльен закрыл чемодан. Написал в блокноте:

Ирвинг Уиттл – мотив: страх разоблачения. Соврал про браслет, алиби, сейф. Подозрение – максимальное.

– Не покидайте корабль, месье Уиттл. И… не трогайте документы.

Он вышел. Оставив Уиттла одного. С моноклем. С письмами. С… совестью.

Последняя – каюта Элени.

Она открыла дверь в чёрном платье, с опущенными глазами и лицом, на котором не было ни страха, ни злости – только усталость.

– Месье Бельфонтен, – сказала она. – Вы пришли… арестовать меня?

– Я пришёл найти правду, – ответил он, входя.

Каюта – маленькая. В трюме. С одной лампочкой. С узкой кроватью. С чемоданом под ней. На столе – фото. Две девочки. Близнецы. Подпись: «Мэри и Мэсти. 1910».

– Это вы? – спросил Жюльен.

– Да. Я – Мэсти. Она – Мэри. Моя сестра. Близнец.

– Она умерла?

– Да. В 1926. От лихорадки. В Нью-Йорке.

– А эта… взяла её имя?

– Да. И документы. И наследство. И… меня. Заставила работать на неё. Как служанку.

– Почему вы не сбежали?

– Потому что она… угрожала. Сказала, если я убегу – расскажет всем, что я сумасшедшая. Что я убила сестру. Что я… не существую.

– А вчера? Вы были у неё?

– Да. Я убирала каюту. Потом – ушла. Потом… вернулась. Забыла перчатки. Увидела… её. И его. Месье Уиттла. Он стоял над ней. Плакал.

– Вы видели, как он её убил?

– Нет. Я ушла. Я испугалась.

– Почему не сказали сразу?

– Потому что… хотела, чтобы его повесили. За неё. За меня. За всё.

– А теперь?

– Теперь… я думаю, он не убивал. Убийцы… не плачут.

Жюльен кивнул. Подошёл к чемодану. Открыл. Там – платья. Фартуки. И… дневник. Старый. В кожаном переплёте.

Он открыл. На первой странице – надпись:

«Настало время. Она умрёт. И я… стану собой».

– Вы написали это?

– Да. Месяц назад.

– А вчера?

– Я… не сделала этого.

– Почему?

– Потому что… я хотела, чтобы она страдала. А не просто… умерла.

Жюльен закрыл дневник. Посмотрел на Элени.

– Вы не убивали её?

– Нет. Я хотела. Каждый день. Но… не убивала.

– Тогда кто?

– Я не знаю. Но… он или она – умный. И жестокий. И… знает греческий.

Жюльен кивнул. Написал в блокноте:

Элени – мотив: месть. Но… не убивала. Подозрение – снижено.

– Спасибо, – сказал он. – Иди. И… больше никому не говори.

Она кивнула. Вышла.

Жюльен остался один. Долго сидел. Думал.

Потом – достал блокнот. Написал:

Итог: – Все – лгут.– Все – скрывают.– Все – боятся.– Все – могли убить.– Но только один – сделал это.– И он… оставил след.– Греческие буквы.– Сломанная помада.– Розовый отпечаток.– Шприц.– Квитанция.– Дневник.– Письмо.– Всё – детали.– А когда все лгут – правда прячется в деталях.

Он закрыл блокнот. Посмотрел на море.

– Ты где-то здесь, убийца, – прошептал он. – И я… тебя найду.

Глава 5. Алфавит убийцы

День на «Одиссее» шёл своим чередом – как будто убийства не было.

Обед подавали вовремя. Кофе – горячим. Музыка играла лёгкий джаз. Пассажиры загорали на палубе, читали газеты, обсуждали погоду – и только изредка, очень тихо, переглядывались, когда мимо проходил Жюльен Бельфонтен.

Он не спешил. Он знал: в таких делах – спешка убивает. А терпение… раскрывает. Особенно когда убийца – умный. Очень умный. И оставил след. Не один. А целый алфавит.

Α Μ Ε Σ Τ Ι

Шесть букв. Шесть имён. Шесть подозреваемых. И – одно слово. Почти слово. Почти правда.

Он сидел в своей каюте, с чашкой абсента и листком бумаги, на котором аккуратно вывел:

Α – Арман ДюпреΜ – Мэрион Дюпре (жертва)Ε – Элени (настоящая Мэсти Вандербильт)Σ – Спирос Пападопулос (археолог)Τ – Теодора Ланье (певица)Ι – Ирвинг Уиттл (дипломат)

Под ним – вторая строка:

Сложив первые буквы – получаем: ΑΜΕΣΤΙ → «Μέστη» – «Та, что мстит»

Но… не совсем.

– Почему не «Μεστή»? – спросил он вслух. – Почему без ударения? Почему с «Ι» в конце, а не «Η»?

Он знал: это не ошибка. Это – намеренно. Убийца хотел, чтобы его поняли… но не сразу. Чтобы следствие запуталось. Чтобы подозрение легло на другого. На того, кто знает греческий. На того, кто мог написать это.

Он достал блокнот. Перечитал показания.

Арман – не знает греческого. Соврал про пиджак, про развод, про монеты.Теодора – не знает греческого. Соврала про помаду, про шприц, про фото.Уиттл – не знает греческого. Соврал про браслет, про алиби, про сейф.Доктор Пападопулос – знает греческий. Соврал про яд, про артефакты, про алиби.Элени – знает греческий. Не соврала почти ни в чём. Но… написала в дневнике: «Настало время».

Он нахмурился.

– Двое знают греческий. Один – явный подозреваемый. Вторая – жертва обстоятельств. Но… убийца – один. И он… или она… оставила записку. Зачем?

Он встал. Прошёлся по каюте. Остановился у окна. Посмотрел на море.

– Ты хочешь, чтобы я думал, что это она, – прошептал он. – Но ты ошибаешься. Потому что я… не думаю. Я вижу.

В 14:00 он постучал в каюту доктора Пападопулоса.

Дверь открыл сам доктор – в халате, с книгой в руках и улыбкой, которая не доходила до глаз.

– А, месье Бельфонтен! Опять за монетами? Или… за артефактами?

– За греческим, – спокойно ответил Жюльен, входя.

Каюта – как всегда, музей. Статуэтки. Картины. Монеты. На столе – кофе. На полке – учебник греческого языка. С закладкой.

– Вы учитесь? – спросил Жюльен, указывая на книгу.

– Нет! – засмеялся доктор. – Это… для студентов! Я преподаю!

– А сами – знаете язык?

– Конечно! Я грек! Я знаю его с детства!

– Тогда объясните мне: что значит Α Μ Ε Σ Τ Ι?

Доктор взял листок. Внимательно посмотрел. Нахмурился.

– Я уже говорил. Это… не слово. Это – акростих. Первые буквы имён. Α – Арман. Μ – Мэрион. Ε – Элени. Σ – я, Спирос. Τ – Теодора. Ι – Ирвинг. Получается… «Μέστη». Почти. Но не совсем.

– Почему не совсем?

– Потому что правильно – «Μεστή». С ударением на «η». А здесь – «Ι». Это… ошибка. Или… подделка.

– А если это не ошибка? Если это – намеренно?

Доктор замер.

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду, что убийца – умный. Он знает: если оставить записку с ошибкой – подозрение ляжет на того, кто должен был бы написать правильно. То есть – на вас.

Доктор побледнел.

– Вы… думаете, это я?

– Я думаю, что вы – единственный, кто мог написать это. И единственный, кто захотел бы сбить следствие. Потому что у вас есть мотив. И возможность. И… яд.

– Я не убивал её! – крикнул доктор. – Да, я ненавидел её! Да, я боялся! Но я не убийца!

– Тогда почему вы соврали про яд? Про алиби? Про артефакты?

– Потому что… я не хотел скандала! Я не хотел тюрьмы! Я… хотел сохранить репутацию!

– А убийство – не портит репутацию?

Доктор не ответил. Просто сел. Смотрел в пол.

Жюльен подошёл к столу. Открыл ящик. Там – бумаги. Квитанции. Одна – на цианид. Дата – 21 июня. Подпись – его.

– Вы купили яд за два дня до отплытия. Зачем?

– Для экспериментов!

– Каких?

– Я… изучаю древние яды! Я пишу книгу!

– Покажите рукопись.

– Она… в Афинах.

– Тогда покажите записи.

– Я… потерял.

Жюльен кивнул. Подошёл к чемодану. Достал статуэтку. Перевернул. На дне – музейный номер.

– Это – кража.

– Нет! Это… копия!

– Тогда почему на ней – номер музея?

Доктор не ответил.

Жюльен закрыл чемодан. Написал в блокноте:

Доктор Пападопулос – знает греческий. Соврал про яд, алиби, артефакты. Подозрение – максимальное.

– Не покидайте корабль, доктор. И… не трогайте вещи.

Он вышел. Оставив доктора одного. С кофе. С монетами. С… совестью.

Следующая – Элени.

Он нашёл её на кухне – она мыла посуду. В чёрном платье. С опущенными глазами. С лицом, на котором не было ни страха, ни злости – только усталость.

– Можно? – спросил он.

– Да, месье Бельфонтен, – тихо ответила она, вытирая руки.

Они вышли на палубу. Сели на скамейку. Ветер играл с её волосами. Она не поправляла.

– Вы сказали, что знаете греческий, – начал Жюльен.

– Да. Я родилась в Салониках. Я знаю его с детства.

– Тогда объясните мне: что значит Α Μ Ε Σ Τ Ι?

Она взяла листок. Внимательно посмотрела. Нахмурилась.

– Это… не по-гречески. Почти. Но не совсем. Правильно – «Μεστή». С ударением на «η». А здесь – «Ι». Это… ошибка. Или… подделка.

– А если это – намеренно?

Она замерла.

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду, что убийца – умный. Он знает: если оставить записку с ошибкой – подозрение ляжет на того, кто должен был бы написать правильно. То есть – на вас. Или… на доктора.

– Вы думаете, это я?

– Я думаю, что вы – одна из двух, кто мог написать это. И у вас есть мотив. Очень сильный.

– Я не убивала её, – тихо сказала Элени. – Да, я хотела. Каждый день. Но… я не сделала этого. Потому что знала: если она умрёт – все подумают, что это я. А я… не хочу в тюрьму. Я хочу… быть собой.

– Тогда почему вы написали в дневнике: «Настало время. Она умрёт. И я… стану собой»?

Она замолчала. Потом – посмотрела на него.

– Потому что… я надеялась, что она сама умрёт. От болезни. От старости. От… совести. Я не хотела… убивать.

– А вчера? Вы были у неё?

– Да. Я убирала каюту. Потом – ушла. Потом… вернулась. Забыла перчатки. Увидела… её. И его. Месье Уиттла. Он стоял над ней. Плакал.

– Вы видели, как он её убил?

– Нет. Я ушла. Я испугалась.

– Почему не сказали сразу?

– Потому что… хотела, чтобы его повесили. За неё. За меня. За всё.

– А теперь?

– Теперь… я думаю, он не убивал. Убийцы… не плачут.

Жюльен кивнул. Достал блокнот. Написал:

Элени – знает греческий. Но… не убивала. Подозрение – снижено.

– Спасибо, – сказал он. – Иди. И… больше никому не говори.

Она кивнула. Вышла.

Жюльен остался один. Долго сидел. Думал.

Потом – достал блокнот. Написал:

Итог: – Двое знают греческий: доктор и Элени.– Оба могли написать записку.– Оба имеют мотив.– Но Элени – не убивала.– Значит… доктор?– Но зачем ему оставлять записку с ошибкой? Чтобы сбить следствие? Или… чтобы указать на Элени?– Или… убийца – третий? Кто знает греческий?– Капитан? Стюард ? Официант?– Нет. Записка – в каюте жертвы. Значит – кто-то из близкого круга.– Кто ещё?

Он закрыл блокнот. Посмотрел на море.

– Ты играешь со мной, убийца, – прошептал он. – Но я… тоже умею играть.

В 16:00 он собрал всех пятерых в салоне первого класса.

Не официально. Не как допрос. Как… беседа. За чаем.

Капитан помог – лично пригласил каждого, сказав, что «месье Бельфонтен хочет задать пару вопросов для отчёта».

Они пришли. Все. Арман – в новом костюме, с сигарой. Элени – в чёрном, с опущенными глазами. Доктор Пападопулос – с книгой под мышкой. Теодора – с бокалом шампанского. Уиттл – с моноклем и трясущимися руками.

Жюльен сидел в центре. С чашкой чая. С блокнотом. С улыбкой.

– Спасибо, что пришли, – сказал он. – Я хочу прояснить кое-что. Чтобы избежать… недоразумений.

– Мы здесь не для чаепитий, – буркнул Арман.

– А я здесь – для правды, – спокойно ответил Жюльен. – И правда начинается с вопроса: кто из вас знает греческий?

Тишина.

– Я, – сказал доктор.

– Я, – тихо сказала Элени.

– Остальные?

– Нет, – сказал Уиттл.

– Нет, – сказала Теодора.

– Нет, – добавил Арман.

– Интересно, – улыбнулся Жюльен. – Потому что в каюте мадам Дюпре – записка. С греческими буквами. Α Μ Ε Σ Τ Ι. Вы знаете, что это значит?

– Это… шифр, – сказал доктор. – Первые буквы имён. Α – Арман. Μ – Мэрион. Ε – Элени. Σ – я, Спирос. Τ – Теодора. Ι – Ирвинг. Получается… «Μέστη». Почти. Но не совсем.

– А что значит «Μέστη»? – спросил Жюльен.

– «Та, что мстит», – тихо сказала Элени.

Все посмотрели на неё.

– Откуда ты знаешь? – спросил Арман.

– Потому что… это моё имя. Почти. Моё настоящее имя – Мэсти. Мэсти Вандербильт. Мэрион… украла его. Вместе с жизнью.

Тишина. Густая. Тяжёлая. Как морская вода в штиль.

– Ты… мстила? – спросил доктор.

– Нет, – сказала Элени. – Я хотела. Но не сделала. Потому что знала – все подумают, что это я. А я… не хочу в тюрьму. Я хочу… быть собой.

– Тогда кто? – спросил Уиттл.

– Я думаю, – сказал Жюльен, – что убийца – среди нас. И он… или она… оставили эту записку. Чтобы сбить следствие. Или… чтобы указать на другого.

– Но зачем? – спросила Теодора.

– Потому что убийца – умный. Он знает: если все подозреваемые – под подозрением, то правда… теряется. Как иголка в стоге сена.

Он посмотрел на каждого.

– Но я найду её. Потому что я не ищу убийцу. Я ищу… того, кто знал, что Мэрион знает. И кто не мог позволить ей жить.

Он сделал паузу.

– До вечера. Подумайте. Если кто-то вспомнит что-то – приходите ко мне. Дверь открыта.

Он вышел. Оставив их одних. С чаем. С тишиной. С… страхом.

В 18:00 он сидел в своей каюте. Пил абсент. Смотрел в окно.

Стучали. Три раза. Тихо.

– Войдите.

Дверь открылась. Вошла Элени.

– Месье Бельфонтен… я должна вам кое-что сказать.

– Говори.

– Я… не всё сказала. Вчера вечером… я не сразу ушла. Я… вернулась. Потому что забыла перчатки. Я вошла в каюту… и увидела. Её. На полу. И… его.

– Его? – Жюльен нахмурился. – Кого?

– Месье Уиттла. Он стоял над ней. Держал бокал. И… плакал.

– Ты видела, как он её убил?

– Нет. Я ушла. Быстро. Я испугалась. Я подумала… он убийца.

– Почему ты не сказала раньше?

– Потому что… я хотела, чтобы его повесили. За неё. За сестру. За всё.

– А теперь?

– Теперь… я думаю, он не убивал. Он плакал. Убийцы… не плачут.

Жюльен кивнул.

– Спасибо. Иди. И… больше никому не говори.

Она кивнула. Вышла.

Жюльен остался один. Долго сидел. Думал.

Потом – достал блокнот. Написал:

Новая версия: – Уиттл был в каюте. Но не убивал. Пришёл позже. Нашёл тело. Испугался. Плакал. – Значит, убийца – кто-то другой. Кто был там раньше. – Кто? Арман? Теодора? Доктор? Или… Элени всё-таки лжёт?

Он закрыл блокнот. Выпил абсент. Посмотрел на море.

– Ты играешь со мной, убийца, – прошептал он. – Но я… тоже умею играть.

И в этот момент – впервые за день – он улыбнулся.

Потому что знал: игра только начинается.

А он – любит игры.

Глава 6. Признание в баре

Вечер на «Одиссее» наступал медленно – как будто море не хотело отпускать день. Солнце клонилось к горизонту, окрашивая волны в медный, почти винный оттенок. Воздух был тёплым, с лёгкой прохладой – как дыхание женщины, которая знает, что её слушают. Музыка из салона лилась на палубу – мягкий джаз, чуть хриплый, как голос певицы, что поёт не для славы, а для себя.

Жюльен Бельфонтен не спешил. Он знал: в таких делах – спешка убивает. А терпение… раскрывает. Особенно когда убийца – умный. Очень умный. И оставил след. Не один. А целый алфавит.

Α Μ Ε Σ Τ Ι

Шесть букв. Шесть имён. Шесть подозреваемых. И – одно слово. Почти слово. Почти правда.

Он сидел в баре. Не потому, что хотел пить. А потому, что бар – лучшее место, чтобы слушать. Люди говорят больше, когда думают, что их не слышат. Особенно – когда пьют.

Он заказал абсент. Без сахара. Без льда. Просто – чистый, горький, как правда. Бармен – пожилой грек с усами и печальными глазами – поставил бокал перед ним, кивнул и отошёл. Он знал: месье Бельфонтен – не для разговоров. Он – для наблюдений.

Жюльен смотрел на пассажиров. На их руки. На их глаза. На то, как они держат бокалы. Как отводят взгляд. Как нервно смеются, когда кто-то вдруг громко чихнёт.

Он ждал. Потому что в таких делах – спешка убивает. А терпение… раскрывает.

Первым в бар вошёл Ирвинг Уиттл.

Он выглядел так, будто не спал три ночи. Или спал – но не один. В руках – стакан виски. В глазах – страх. Он сел за дальний столик. Поставил стакан. Потёр запястье – там, где был след от браслета.

Жюльен не подошёл. Он просто смотрел. Пил абсент. Считал секунды.

Через десять минут Уиттл допил виски. Поставил стакан. Вздохнул. Потом – вдруг встал. Подошёл к стойке. Заказал ещё. И – неожиданно – сел на табурет рядом с Жюльеном.

– Месье Бельфонтен, – сказал он, не глядя на него. – Вы… не поверите, но я хочу поговорить.

– Я всегда верю тем, кто хочет говорить, – спокойно ответил Жюльен.

Уиттл вздохнул. Выпил половину нового стакана. Поморщился.

– Я… не убивал её.

– Я знаю, – сказал Жюльен.

Уиттл резко обернулся.

– Что?

– Я знаю, что вы не убивали. Вы пришли позже. Нашли тело. Испугались. Плакали. Элени видела вас.

Уиттл побледнел.

– Она… сказала вам?

– Да. Сегодня. Днём.

– Почему… она не сказала раньше?

– Потому что хотела, чтобы вас повесили. За неё. За сестру. За всё.

Уиттл закрыл глаза. Потом – открыл.

– Я… не виноват. Я просто… хотел поговорить. Умолять. Она… не открыла. Я постучал. Никто не ответил. Я… ушёл. Потом… вернулся. Решил, что она спит. Открыл дверь… и увидел. Её. На полу. С бокалом. Я… не знал, что делать. Я испугался. Я подумал… меня обвинят. Я… заплакал. Потом – ушёл.

– Почему не сказали сразу?

– Потому что… я думал, вы и так всё поймёте. Вы же… следователь.

– Я следователь. Но я не умею читать мысли. Только – поступки.

– Я… не хотел скандала. Не хотел… тюрьмы. Я – дипломат. У меня… репутация.

– А переписка с германским посольством – не портит репутацию?

Уиттл замолчал. Потом – выпил остаток виски.

– Она… собиралась отправить это в «Таймс». Если я не заплачу ей сто тысяч долларов.

– Вы заплатили?

– Нет. У меня нет таких денег.

– А в сейфе?

Уиттл замер.

– Откуда вы…

– Я видел. Пачка долларов. В чемодане.

– Это… для расходов. Я еду в Америку. После Афин.

– Зачем?

– По делам.

– Каким?

– Дипломатическим.

– То есть – вы везёте деньги, чтобы купить молчание? Или… чтобы сбежать?

Уиттл не ответил. Просто сидел. Смотрел в стакан.

– Я не убивал её, – повторил он. – Да, я хотел, чтобы она замолчала. Да, я боялся. Но я не убийца. Я… дипломат. Я решаю проблемы… словами.

– Тогда почему вы соврали про браслет?

Уиттл потёр запястье.

– Потому что… это подарок. От него. От Генриха. Из посольства. Мы… встречаемся. Тайно. С тех пор, как я приехал в Берлин. Он… дал мне эту переписку. Сказал: «Если что-то случится – ты будешь в безопасности». Я… не знал, что она попадёт к Мэрион.

– А браслет?

– Он… символ. Любви. Или… зависимости. Я не знаю.

Жюльен кивнул. Достал блокнот. Написал:

Ирвинг Уиттл – не убивал. Пришёл позже. Нашёл тело. Испугался. Соврал про браслет, алиби, сейф. Подозрение – снижено.

– Спасибо, – сказал он. – Иди. И… больше никому не говори.

Уиттл кивнул. Встал. Пошёл к выходу. Остановился.

– Месье Бельфонтен… если вы найдёте убийцу – скажите ему… спасибо. От меня.

И вышел.

Жюльен остался один. Долго сидел. Думал.

Потом – допил абсент. Посмотрел на море.

– Один исключён, – прошептал он. – Осталось четверо.

Следующей в бар вошла Теодора Ланье.

Она выглядела, как всегда – роскошно. В платье цвета вина, с меховой накидкой (несмотря на жару), с бриллиантами на пальцах и холодом в глазах. В руках – бокал шампанского. Взгляд – как у кошки, которая знает, что мышь уже в ловушке.

Она села за столик у окна. Поставила бокал. Огляделась. Увидела Жюльена. Улыбнулась. Подняла бокал. Как будто за здравие.

Жюльен не ответил. Он просто смотрел. Пил абсент. Считал секунды.

Через пятнадцать минут она допила шампанское. Поставила бокал. Вздохнула. Потом – вдруг встала. Подошла к стойке. Заказала ещё. И – неожиданно – села за столик напротив Жюльена.

– Месье Бельфонтен, – сказала она, улыбаясь. – Вы… не поверите, но я хочу поговорить.

– Я всегда верю тем, кто хочет говорить, – спокойно ответил он.

Она засмеялась. Не искренне. Театрально.

– Вы думаете, я убийца?

– Я думаю, что у вас был мотив.

– У меня? – Она засмеялась. – Я даже не знала эту женщину! Мы разговаривали один раз – на палубе. Она спросила, пою ли я арии из «Кармен». Я ответила – нет, только из «Травиаты». На том и закончили.

– А вы знаете, что она знала про вашего мужа?

Теодора замерла. Улыбка медленно сошла с её лица. Глаза – стали как стекло.

– Что… вы имеете в виду?

– Ваш муж, Жан-Луи Ланье, умер три года назад. Официально – от сердечного приступа. Неофициально – от яда. Который вы подмешали ему в коньяк. Потому что он собирался уйти к своей любовнице. И забрать с собой всё состояние.

Она не ответила. Просто смотрела на него. Как будто решала – кричать, плакать или… бросить в него бокал.

– Откуда вы это знаете? – наконец спросила она. Тихо. Почти шёпотом.

– Мэрион Дюпре собирала секреты. Как другие – марки или бабочек. У неё была целая коллекция. Ваша история – одна из самых… ярких.

– Она… собиралась опубликовать?

– Нет. Она собиралась продать. Вам. За молчание.

Теодора откинулась на спинку стула. Закрыла глаза. Потом – открыла.

– Да. Она мне звонила. Месяц назад. Сказала: «У меня есть история, которая может испортить вам жизнь. И карьеру. И репутацию. Пятьдесят тысяч франков – и она исчезнет». Я… не заплатила. Решила, что она блефует.

– А вчера? Что вы делали вчера вечером?

– После ужина я пошла в свою каюту. Слушала пластинки. Потом – легла спать.

– Одна?

– Да. Одна.

– Кто может подтвердить?

– Никто. Я была одна.

– А где вы были между 22:30 и 23:00?

– В каюте. Спала.

– Вы спите с помадой?

Она нахмурилась.

– Что?

– На подоконнике в каюте мадам Дюпре – след помады. Розовой. Не её. У неё была тёмно-бордовая. У вас – розовая. Я видел вас за обедом. Та же помада.

Теодора побледнела.

– Это… не доказательство.

– Нет. Но это – деталь. А когда все лгут – правда прячется в деталях.

Она встала. Поправила накидку.

– Я не убивала её, месье Бельфонтен. Да, я хотела бы. Да, я рада, что её нет. Но я не убийца. Я – артистка. Я умею… притворяться. Но не убивать.

– Тогда почему вы соврали про помаду?

Она не ответила. Развернулась. Вышла. Не хлопнув дверью. Ещё хуже – тихо. Как будто знала: шум – это эмоции. А эмоции – это слабость.

Жюльен посмотрел ей вслед. Достал блокнот. Написал:

Теодора Ланье – мотив: страх разоблачения. Соврала про помаду, шприц, фото. Подозрение – максимальное.

Следующим в бар вошёл Арман Дюпре.

Он выглядел, как всегда – элегантно. В дорогом костюме, с тростью, с сигарой в зубах. Глаза – красные. Не от слёз. От виски.

Он сел за барную стойку. Заказал виски. Выпил залпом. Потом – ещё. Потом – обернулся. Увидел Жюльена. Усмехнулся.

– Ну что, месье следователь? Нашли убийцу?

– Почти, – спокойно ответил Жюльен.

Арман засмеялся.

– Вы врёте. Вы ничего не нашли. Потому что убийцы… нет. Это несчастный случай. Она перепутала бокалы.

– Цианид не попадает в бокал случайно.

Арман замолчал. Затянулся сигарой.

– Что вы хотите?

– Расскажите о ней. О Мэрион. Какой она была?

– Красивой. Умной. Опасной. – Он усмехнулся. – Она умела добиваться своего. Даже если это значило… сломать кого-то.

– Вы? – спросил Жюльен.

– Я – особенно. – Арман посмотрел в окно. – Я женился на ней ради денег. Она – ради титула. Мы оба знали правила. Но потом… она захотела новых. Сказала, что подаёт на развод. Через неделю. В Афинах.

– Почему в Афинах?

– Потому что там… у неё был человек. Не любовник. Партнёр. По бизнесу. Они собирались открыть галерею. Или казино. Я не знаю. Она не рассказывала. Она просто сказала: «Ты мне больше не нужен».

– Вы были в ярости?

– Я? – Арман рассмеялся. – Нет. Я был… облегчён. Я уже нашёл себе другую. Моложе. Красивее. И… не такая ядовитая.

– Когда вы видели её в последний раз?

– На ужине. Она произнесла тот… странный тост. Потом ушла. Я пошёл курить. Потом – в свою каюту. Один. Спать.

– Кто может это подтвердить?

– Никто. Я был один.

– А где вы были между 22:30 и 23:00?

– В каюте. Сплю.

– Вы спите в костюме?

Арман замер.

– Что?

– На вашем пиджаке – след вина. Свежий. Как будто вы… пролили его на себя. Или кто-то пролил на вас.

Арман посмотрел на пиджак. Побледнел.

– Это… это было вчера за ужином. Я… неаккуратно наливал.

– За ужином пили белое. А на вашем пиджаке – красное. «Шато Марго». Как в каюте вашей жены.

Арман встал.

– Вы что, обвиняете меня?

– Я задаю вопросы. Ответы – ваши.

– Я не убивал её! – почти крикнул он. – Да, я хотел развода. Да, я был рад, что она уходит. Но я не убийца!

– Тогда почему вы соврали про пиджак?

Арман не ответил. Развернулся. Вышел. Хлопнув дверью.

Жюльен посмотрел ему вслед. Улыбнулся.

Первый. Соврал. Испугался. Значит – что-то скрывает.

Последним в бар вошёл доктор Пападопулос.

Он выглядел, как всегда – весело. С книгой под мышкой, с улыбкой, с кофе в руке (хотя в баре подавали только алкоголь).

– А, месье Бельфонтен! – воскликнул он, пожимая руку. – Я слышал, вы – великий сыщик! Как Пуаро! Только француз!

– Я не сыщик, – улыбнулся Жюльен. – Я просто задаю вопросы.

– А, вопросы! Я люблю вопросы! Особенно – когда на них есть ответы!

– Отлично. Ответьте: где вы были вчера вечером между 22:30 и 23:00?

– Ах! – доктор хлопнул себя по лбу. – Я был… в баре! С капитаном! Мы обсуждали… древние монеты! У него есть коллекция! Очень редкая!

– Капитан подтвердит?

– Конечно! Спросите его!

– Хорошо. А вы знаете греческий?

– Я? – доктор засмеялся. – Я грек! Я знаю греческий лучше, чем французский!

– Тогда объясните мне: что значит Α Μ Ε Σ Τ Ι?

Доктор взял листок. Внимательно посмотрел. Нахмурился.

– Это… не слово. Это… набор букв. Можно сложить «Μέστη» – но это не по-гречески. Это… ошибка. Или… шифр.

– Шифр?

– Да. Например… первые буквы имён. Α – Арман. Μ – Мэрион. Ε – Элени. Σ – я, Спирос. Τ – Теодора. Ι – Ирвинг. Получается… ΑΜΕΣΤΙ. Почти «Μέστη». Но… не совсем.

– А что значит «Μέστη»?

– Это… не слово. Это… имя. Очень редкое. Старое. Значит… «та, что мстит».

Жюльен медленно кивнул.

– Вы купили цианид в порту Марселя. Зачем?

Доктор побледнел.

– Это… для экспериментов! Я изучаю… древние яды! Это научно! У меня есть разрешение!

– А где чек?

– Я… потерял.

– А где сам яд?

– Я… использовал.

– Всё?

– Да. Всё.

– Когда?

– Неделю назад.

– Докажите.

Доктор не ответил. Опустил глаза.

– Вы угрожали мадам Дюпре. Она знала, что вы везёте контрабандные артефакты. Она хотела вас разоблачить. Верно?

– Она… лгала! – вдруг крикнул доктор. – Она сама торговала подделками! Она хотела меня шантажировать! Я не убивал её! Я просто… хотел, чтобы она замолчала!

– Как?

– Я… не знаю! Я не делал ничего!

Жюльен встал.

– Доктор, если вы вспомните что-то – дайте знать. Пока… не покидайте корабль.

– Но… я никуда не еду! Я на корабле!

– Именно.

Когда Жюльен вышел, было 21:45. Он прошёл на палубу. Вдохнул морской воздух. Посмотрел на горизонт.

Он знал: убийца – среди них. Один из четверых. Или… пятый. Кто-то, кого он ещё не видел.

Он достал блокнот. Написал:

Подозреваемые:

Арман Дюпре – мотив: развод, деньги, страх разоблачения. Соврал про пиджак.Элени – мотив: месть, восстановление справедливости. Не имеет алиби. Но… не писала записку.Доктор Пападопулос – мотив: контрабанда, шантаж. Купил яд. Соврал про использование.Теодора Ланье – мотив: страх разоблачения. Соврала про помаду, шприц, фото.

Глава 7. Сломанная помада

Утро на «Одиссее» наступило с запахом кофе, морской соли и… тревоги.

Тревога не кричала. Она шептала. Шептала в коридорах, за завтраком, в шезлонгах на палубе. Люди не смотрели друг другу в глаза. Не обсуждали погоду. Не спрашивали, как спалось. Они просто… существовали. Как тени. Как актёры, забывшие свои роли, но вынужденные оставаться на сцене.

Жюльен Бельфонтен пил кофе в салоне, как будто ничего не произошло. Как будто не было убийства. Как будто не было пятерых подозреваемых. Как будто не было греческих букв, сломанной помады и розового отпечатка на подоконнике.

Но он знал: всё это – есть. И всё это – важно.

Он смотрел на пассажиров. На их руки. На их глаза. На то, как они держат чашки. Как отводят взгляд. Как нервно смеются, когда кто-то вдруг громко чихнёт.

Он ждал. Потому что в таких делах – спешка убивает. А терпение… раскрывает.

В 9:30 он постучал в каюту Теодоры Ланье.

Дверь открыла сама Теодора – в шёлковом халате, с бокалом шампанского в руке и улыбкой, которая не доходила до глаз.

– Месье Бельфонтен, – сказала она. – Вы решили проверить, не прячу ли я труп в шкафу?

– Я решил проверить, не прячете ли вы… правду, – ответил он, входя.

Каюта – роскошная. С зеркалами, с коврами, с духами, которые пахли как дорогой грех. На столе – пластинки. На кровати – меховая накидка. На туалетном столике – помада. Розовая. Та самая.

– Можно? – спросил Жюльен, подходя к столику.

– Конечно. Только не ломайте. Она дорогая.

Он взял помаду. Осмотрел. Капсула – сломана. Свежий излом. Как в каюте Мэрион. Только здесь – следов борьбы нет. Только… царапина. На дне. Как будто кто-то… что-то вставил.

– Вы сломали её вчера?

– Нет. Дня три назад. Я уронила. На пол.

– А почему не купили новую?

– Потому что это… подарок. От мужа. Последний.

Жюльенпоставил помаду обратно. Открыл ящик. Там – письма. Афиши. Фотографии. Одно фото – Теодора и муж. На яхте. Подпись: «Ницца, 1933. Навсегда».

Он перевернул фото. На обороте – надпись:

«Прости меня, Жан-Луи. Я не хотела. Но ты оставил мне выбора.»

Жюльен показал фото Теодоре.

– Вы написали это?

– Да. После его смерти. Я… чувствовала вину.

– А вы знаете, что мадам Дюпре собиралась опубликовать историю о вашем муже? О том, как он умер?

– Да. Она мне звонила. Месяц назад.

– И вы не заплатили?

– Нет. Я решила, она блефует.

– А вчера? Вы были у неё?

– Нет. Я была в своей каюте. Слушала пластинки.

– А помада? На подоконнике в её каюте – след. Розовый. Как у вас.

– Это не доказательство. Моя помада – не единственная розовая на корабле.

– Но ваша – единственная с царапиной от иглы. Как в каюте Мэрион.

Теодора замерла.

– Что?

– В её каюте – сломанная помада. С такой же царапиной. Как будто… кто-то что-то вставил. Или вынул.

Она побледнела.

– Я… не знаю, о чём вы.

– Тогда объясните, почему в вашей сумочке – шприц?

Она резко обернулась.

– Где?!

– Вон там. – Жюльен указал на сумочку на кровати. – Под зеркальцем.

Она подошла. Достала сумочку. Открыла. Шприц – действительно лежал там. Чистый. Новый. Без иглы.

– Это… для инъекций. У меня больная спина. Я делаю уколы.

– Кто назначил?

– Мой врач. В Париже.

– А рецепт?

– Я… потеряла.

Жюльен кивнул. Подошёл к чемодану. Открыл. Там – платья. Туфли. И… книга. С закладкой. «Травиата». Либретто. На полях – пометки. Красным карандашом. Одна фраза – обведена:

«Пусть умрёт та, кто разрушила мою жизнь».

– Это ваш почерк?

– Да. Я… репетирую.

– А почему именно эта фраза?

– Потому что… она сильная.

– Как и убийство.

Теодора встала. Подошла к окну.

– Я не убивала её, месье Бельфонтен. Да, я хотела бы. Да, я рада, что её нет. Но я не убийца. Я – артистка. Я убиваю… на сцене. А не в жизни.

– Тогда почему вы соврали про помаду? Про шприц? Про фото?

Она не ответила. Просто смотрела в море.

Жюльен закрыл чемодан. Написал в блокноте:

Теодора Ланье – мотив: страх разоблачения. Соврала про помаду, шприц, фото. Подозрение – максимальное.

– Не покидайте корабль, мадам Ланье. И… не трогайте вещи.

Он вышел. Оставив её одну. С шампанским. С фото. С… совестью.

В 11:00 он постучал в каюту Мэрион Дюпре.

Дверь открыл стюард – пожилой грек с усами, как у героя оперетты – стоял у двери, держа в руках ключ и блокнот.

– Месье Бельфонтен? Капитан сказал… вы будете осматривать. Я всё подготовил. Никто не входил. Ничего не трогали.

– Спасибо, – кивнул Жюльен. – Оставьте меня. И никого не пускайте. Даже капитана.

– Даже… капитана? – стюард слегка побледнел.

– Особенно капитана.

Стюард кивнул, как солдат, и исчез за дверью. Жюльен закрыл её на ключ. Повесил табличку «Не беспокоить». И только тогда подошёл к телу.

Он снял простыню.

Мэрион Дюпре лежала, как статуя. Глаза закрыты – кто-то сделал это за него. Губы чуть приоткрыты – как будто она хотела что-то сказать в последний момент. На шее – тонкая цепочка с крошечным кулоном в виде якоря. На руках – кольца: одно с бриллиантом, другое – с чёрным камнем, как будто… наоборот. Жизнь и смерть. Любовь и месть.

Жюльен присел на корточки. Осмотрел руки. Ни царапин. Ни синяков. Ни следов борьбы. Только… ногти. Один – слегка обломан. Левый мизинец. Свежий скол. Как будто она царапала что-то… или кого-то.

Он потрогал её запястье. Кожа была холодной, но не ледяной. Смерть наступила не больше чем 6–7 часов назад. Между 22:30 и 23:00. То есть – через 20–30 минут после их разговора на палубе.

Он поднялся. Подошёл к столу. Там стояла бутылка «Шато Марго» 1929 года. Открыта. Пробка лежала рядом – аккуратно, не валялась. Значит, открыли не в спешке. Не в панике. Спокойно. Осознанно.

Рядом – два бокала. Один – опрокинут на полу. Второй – на столе. Оба – из хрусталя. Оба – с остатками вина. В опрокинутом – чуть больше. В стоящем – меньше, но… с отпечатком губ.

Жюльен взял бокал со стола. Повертел в руках. Понюхал. Вино. Красное. Сухое. С лёгким… миндальным оттенком. Цианид. Без сомнения.

Он поставил бокал обратно. Подошёл к окну. Закрыто. Заперто изнутри. Никаких следов взлома. Никаких отпечатков. Только… пыль. Тонкая, почти невидимая. И на подоконнике – крошечный след помады. Розовой. Не её. У Мэрион была тёмно-бордовая.

Интересно…

Он вернулся к телу. Опустился на колени. Осмотрел платье. Белое. Шёлк. Дорогое. На груди – пятно вина. Большое. Форма – как будто кто-то плеснул. Или… как будто она упала, держа бокал.

Он осторожно приподнял край платья. Никаких следов на коже. Никаких уколов. Никаких ссадин. Только… на левой лодыжке – тонкая полоска загара. Как будто она носила браслет. Или… цепочку. Но сейчас её не было.

Где она?

Он встал. Подошёл к туалетному столику. Расчёска. Пудра. Тушь. Помада – та самая, бордовая. Лежала… сломанная. Капсула треснула пополам. Свежий излом. Как будто её сломали… в спешке? Или в гневе?

Он взял помаду. Повертел в руках. На дне – крошечная царапина. Не от ногтя. От… иглы? Или от булавки?

Странно…

Он поставил помаду обратно. Открыл ящик. Там – письма. Конверты. Фотографии. Одно фото – молодая Мэрион, с мужчиной в военной форме. Подпись: «Нью-Йорк, 1921. Навсегда». Другое – она же, но старше, с Арманом Дюпре, на фоне яхты. Подпись: «Лазурный берег, 1934. Пока не надоест».

Жюльен усмехнулся. Женщина, которая знала цену словам.

Он закрыл ящик. Подошёл к кровати. Поднял подушку – там, где лежала записка, теперь была пустота. Он провёл рукой по матрасу. Ничего. Только… запах. Очень слабый. Не духов. Не вина. Чего-то… травянистого. Лаванды? Или… опиума?

Он нахмурился. Опиум? Здесь?

Он открыл шкаф. Платья. Шляпы. Перчатки. Всё аккуратно. Всё на своих местах. Только… одна вещь выбивалась из порядка. На полке – маленькая шкатулка. Деревянная. Инкрустированная. Заперта. Но… ключ торчал в замке. Как будто его забыли вынуть.

Жюльен открыл шкатулку.

Внутри – пачка долларов. Бриллиантовая брошь. И… письмо. Без конверта. Без подписи. Только одна фраза, написанная крупными, чуть дрожащими буквами:

«Если ты это читаешь – я уже мертва. Не ищи убийцу. Ищи того, кто знал, что я знаю.»

Жюльен медленно сложил письмо. Положил обратно. Закрыл шкатулку.

– Умная женщина, – прошептал он. – Очень умная.

В 13:00 он сидел в салоне, с чашкой кофе и блокнотом, на котором аккуратно вывел:

Детали: – Сломанная помада (бордовая) – в каюте жертвы.– Царапина на дне – как от иглы.– Сломанная помада (розовая) – в каюте Теодоры.– Такая же царапина.– Шприц – в сумочке Теодоры. Без иглы.– Отпечаток розовой помады – на подоконнике в каюте жертвы.– Свежий скол на ногте жертвы – как будто царапала кого-то.– На лодыжке – след от браслета. Пропал.– В шкатулке – письмо: «Ищи того, кто знал, что я знаю».

Он закрыл блокнот. Посмотрел на море.

– Ты хочешь, чтобы я думал, что это она, – прошептал он. – Но ты ошибаешься. Потому что я… не думаю. Я вижу.

В 15:00 он постучал в каюту Элени.

Она открыла дверь в чёрном платье, с опущенными глазами и лицом, на котором не было ни страха, ни злости – только усталость.

– Месье Бельфонтен, – сказала она. – Вы пришли… арестовать меня?

– Я пришёл найти правду, – ответил он, входя.

Каюта – маленькая. В трюме. С одной лампочкой. С узкой кроватью. С чемоданом под ней. На столе – фото. Две девочки. Близнецы. Подпись: «Мэри и Мэсти. 1910».

– Это вы? – спросил Жюльен.

– Да. Я – Мэсти. Она – Мэри. Моя сестра. Близнец.

– Она умерла?

– Да. В 1926. От лихорадки. В Нью-Йорке.

– А эта… взяла её имя?

– Да. И документы. И наследство. И… меня. Заставила работать на неё. Как служанку.

– Почему вы не сбежали?

– Потому что она… угрожала. Сказала, если я убегу – расскажет всем, что я сумасшедшая. Что я убила сестру. Что я… не существую.

– А вчера? Вы были у неё?

– Да. Я убирала каюту. Потом – ушла. Потом… вернулась. Забыла перчатки. Увидела… её. И его. Месье Уиттла. Он стоял над ней. Плакал.

– Вы видели, как он её убил?

– Нет. Я ушла. Я испугалась.

– Почему не сказали сразу?

– Потому что… хотела, чтобы его повесили. За неё. За меня. За всё.

– А теперь?

– Теперь… я думаю, он не убивал. Убийцы… не плачут.

Жюльен кивнул. Подошёл к чемодану. Открыл. Там – платья. Фартуки. И… дневник. Старый. В кожаном переплёте.

Он открыл. На первой странице – надпись:

«Настало время. Она умрёт. И я… стану собой».

– Вы написали это?

– Да. Месяц назад.

– А вчера?

– Я… не сделала этого.

– Почему?

– Потому что… я хотела, чтобы она страдала. А не просто… умерла.

Жюльен закрыл дневник. Посмотрел на Элени.

– Вы не убивали её?

– Нет. Я хотела. Каждый день. Но… не убивала.

– Тогда кто?

– Я не знаю. Но… он или она – умный. И жестокий. И… знает греческий.

Жюльен кивнул. Написал в блокноте:

Элени – мотив: месть. Но… не убивала. Подозрение – снижено.

– Спасибо, – сказал он. – Иди. И… больше никому не говори.

Она кивнула. Вышла.

Жюльен остался один. Долго сидел. Думал.

Потом – достал блокнот. Написал:

Итог: – Все – лгут.– Все – скрывают.– Все – боятся.– Все – могли убить.– Но только один – сделал это.– И он… оставил след.– Греческие буквы.– Сломанная помада.– Розовый отпечаток.– Шприц.– Квитанция.– Дневник.– Письмо.– Всё – детали.– А когда все лгут – правда прячется в деталях.

Он закрыл блокнот. Посмотрел на море.

– Ты где-то здесь, убийца, – прошептал он. – И я… тебя найду.

Глава 8. Игра в карты

Вечер на «Одиссее» опускался медленно – как занавес в театре после трагедии. Воздух был тёплым, но с лёгкой дрожью – как будто море знало, что на корабле ещё не всё кончено. Музыка из салона лилась тише, чем обычно, будто оркестр тоже чувствовал напряжение. Люди собирались группами, но разговоры вели шёпотом. Смех звучал реже. Взгляды – чаще.

Жюльен Бельфонтен не спешил. Он знал: в таких делах – спешка убивает. А терпение… раскрывает. Особенно когда убийца – умный. Очень умный. И оставил след. Не один. А целый алфавит.

Α Μ Ε Σ Τ Ι

Шесть букв. Шесть имён. Шесть подозреваемых. И – одно слово. Почти слово. Почти правда.

Он сидел в салоне, в углу, за столиком с бокалом абсента и блокнотом, на котором аккуратно вывел:

Подозреваемые:

Арман Дюпре – мотив: развод, деньги, страх разоблачения. Соврал про пиджак.Элени – мотив: месть, восстановление справедливости. Не имеет алиби. Но… не писала записку.Доктор Пападопулос – мотив: контрабанда, шантаж. Купил яд. Соврал про использование.Теодора Ланье – мотив: страх разоблачения. Соврала про помаду, шприц, фото.

Он закрыл блокнот. Посмотрел на море.

– Ты где-то здесь, убийца, – прошептал он. – И я… тебя найду.

В 20:00 в салоне начали собираться пассажиры. Кто-то – на танцы. Кто-то – на ужин. Кто-то – просто убить время. Жюльен остался на месте. Он не пил. Не танцевал. Не убивал время. Он… наблюдал.

Он видел, как вошла Теодора Ланье – в платье цвета вина, с меховой накидкой, с бокалом шампанского в руке. Она села за столик у окна. Огляделась. Увидела Жюльена. Улыбнулась. Подняла бокал. Как будто за здравие.

Он не ответил. Просто смотрел. Пил абсент. Считал секунды.

Через десять минут к ней подошёл доктор Пападопулос – с книгой под мышкой, с улыбкой, с кофе в руке (хотя в салоне подавали только алкоголь).

– А, мадам Ланье! – воскликнул он. – Какая честь! Вы… не хотите сыграть в бридж?

– Почему бы и нет? – улыбнулась она. – Только не проигрывайте, доктор. Я не люблю… слабых мужчин.

Они сели за стол. Присоединились Арман Дюпре и Ирвинг Уиттл. Жюльен не стал подходить. Он просто смотрел. Пил абсент. Считал ходы.

Игра началась. Теодора – с юмором. Доктор – с азартом. Арман – с раздражением. Уиттл – с нервозностью.

Жюльен знал: игра – это не только развлечение. Это – зеркало. Оно показывает, кто ты. Как ты думаешь. Как ты лжёшь. Как ты… боишься.

Он смотрел на их руки. На их глаза. На то, как они держат карты. Как отводят взгляд. Как нервно смеются, когда кто-то вдруг делает неожиданный ход.

Он ждал. Потому что в таких делах – спешка убивает. А терпение… раскрывает.

Через полчаса игры Жюльен встал. Подошёл к бару. Заказал ещё абсента. Потом – неожиданно – подошёл к столу игроков.

– Месье Бельфонтен! – воскликнул доктор. – Хотите сыграть? У нас как раз… свободное место!

– Нет, спасибо, – спокойно ответил Жюльен. – Я просто… хотел сказать. Я нашёл отпечатки пальцев на бокале.

Тишина.

Все замерли. Даже музыка, казалось, стихла.

– Каком бокале? – спросил Арман.

– На том, что стоял на столе. В каюте мадам Дюпре. Тот, из которого она… не пила.

– И… чьи отпечатки? – спросила Теодора. Голос – чуть дрожал.

– Пока не знаю. Но… скоро узнаю. Лаборатория в Афинах – очень хорошая.

– Но… мы же в море! – воскликнул доктор. – Как вы отправите бокал?

– Я не отправлю. Я… подожду. До Пирея. А пока – думаю.

– О чём? – спросил Уиттл.

– О том, кто стоял рядом с ней. Кто подавал ей бокал. Кто… хотел, чтобы она умерла.

Тишина. Густая. Тяжёлая. Как морская вода в штиль.

– Я не убивал её, – сказал Арман.

– Я не убивала её, – сказала Теодора.

– Я не убивал её, – сказал доктор.

– Я не убивал её, – сказал Уиттл.

– А я не искал убийцу, – спокойно сказал Жюльен. – Я искал… того, кто знал, что она знает. И кто не мог позволить ей жить.

Он посмотрел на каждого.

– До утра. Подумайте. Если кто-то вспомнит что-то – приходите ко мне. Дверь открыта.

Он вышел. Оставив их одних. С картами. С тишиной. С… страхом.

В 21:30 он сидел на палубе. Пил абсент. Смотрел на море.

Стучали. Три раза. Тихо.

– Войдите.

Дверь открылась. Вошла Элени.

– Месье Бельфонтен… я должна вам кое-что сказать.

– Говори.

– Я… не всё сказала. Вчера вечером… я не сразу ушла. Я… вернулась. Потому что забыла перчатки. Я вошла в каюту… и увидела. Её. На полу. И… его.

– Его? – Жюльен нахмурился. – Кого?

– Месье Уиттла. Он стоял над ней. Держал бокал. И… плакал.

– Ты видела, как он её убил?

– Нет. Я ушла. Быстро. Я испугалась. Я подумала… он убийца.

– Почему ты не сказала раньше?

– Потому что… я хотела, чтобы его повесили. За неё. За сестру. За всё.

– А теперь?

– Теперь… я думаю, он не убивал. Он плакал. Убийцы… не плачут.

Жюльен кивнул.

– Спасибо. Иди. И… больше никому не говори.

Она кивнула. Вышла.

Жюльен остался один. Долго сидел. Думал.

Потом – достал блокнот. Написал:

Новая версия: – Уиттл был в каюте. Но не убивал. Пришёл позже. Нашёл тело. Испугался. Плакал. – Значит, убийца – кто-то другой. Кто был там раньше. – Кто? Арман? Теодора? Доктор? Или… Элени всё-таки лжёт?

Он закрыл блокнот. Выпил абсент. Посмотрел на море.

– Ты играешь со мной, убийца, – прошептал он. – Но я… тоже умею играть.

В 22:00 он пошёл на корму. Там было тихо. Только шум волн. Только ветер. Только… один человек.

Теодора Ланье.

Она стояла у перил, в платье цвета вина, с бокалом шампанского в руке, с лицом, на котором не было ни страха, ни злости – только усталость.

– Месье Бельфонтен, – сказала она, не оборачиваясь. – Вы… не поверите, но я хочу поговорить.

– Я всегда верю тем, кто хочет говорить, – спокойно ответил он.

Она засмеялась. Не искренне. Театрально.

– Вы думаете, я убийца?

– Я думаю, что у вас был мотив.

– У меня? – Она засмеялась. – Я даже не знала эту женщину! Мы разговаривали один раз – на палубе. Она спросила, пою ли я арии из «Кармен». Я ответила – нет, только из «Травиаты». На том и закончили.

– А вы знаете, что она знала про вашего мужа?

Теодора замерла. Улыбка медленно сошла с её лица. Глаза – стали как стекло.

– Что… вы имеете в виду?

– Ваш муж, Жан-Луи Ланье, умер три года назад. Официально – от сердечного приступа. Неофициально – от яда. Который вы подмешали ему в коньяк. Потому что он собирался уйти к своей любовнице. И забрать с собой всё состояние.

Она не ответила. Просто смотрела на него. Как будто решала – кричать, плакать или… бросить в него бокал.

– Откуда вы это знаете? – наконец спросила она. Тихо. Почти шёпотом.

– Мэрион Дюпре собирала секреты. Как другие – марки или бабочек. У неё была целая коллекция. Ваша история – одна из самых… ярких.

– Она… собиралась опубликовать?

– Нет. Она собиралась продать. Вам. За молчание.

Теодора откинулась на спинку стула. Закрыла глаза. Потом – открыла.

– Да. Она мне звонила. Месяц назад. Сказала: «У меня есть история, которая может испортить вам жизнь. И карьеру. И репутацию. Пятьдесят тысяч франков – и она исчезнет». Я… не заплатила. Решила, что она блефует.

– А вчера? Что вы делали вчера вечером?

– После ужина я пошла в свою каюту. Слушала пластинки. Потом – легла спать.

– Одна?

– Да. Одна.

– Кто может подтвердить?

– Никто. Я была одна.

– А где вы были между 22:30 и 23:00?

– В каюте. Спала.

– Вы спите с помадой?

Она нахмурилась.

– Что?

– На подоконнике в каюте мадам Дюпре – след помады. Розовой. Не её. У неё была тёмно-бордовая. У вас – розовая. Я видел вас за обедом. Та же помада.

Теодора побледнела.

– Это… не доказательство.

– Нет. Но это – деталь. А когда все лгут – правда прячется в деталях.

Она встала. Поправила накидку.

– Я не убивала её, месье Бельфонтен. Да, я хотела бы. Да, я рада, что её нет. Но я не убийца. Я – артистка. Я умею… притворяться. Но не убивать.

– Тогда почему вы соврали про помаду?

Она не ответила. Развернулась. Пошла к выходу. Остановилась.

– Месье Бельфонтен… если вы найдёте убийцу – скажите ему… спасибо. От меня.

И вышла.

Жюльен остался один. Долго сидел. Думал.

Потом – достал блокнот. Написал:

Теодора Ланье – мотив: страх разоблачения. Соврала про помаду, шприц, фото. Подозрение – максимальное.

В 23:00 он вернулся в салон. Там было пусто. Только бармен – пожилой грек с усами и печальными глазами – вытирал бокалы.

– Месье Бельфонтен, – сказал он. – Вы… не уйдёте спать?

– Нет, – ответил Жюльен. – Я… жду.

– Кого?

– Убийцу.

Бармен нахмурился.

– Вы… знаете, кто это?

– Почти. Осталось… одно звено.

– Какое?

– То, что связывает всё. Помаду. Шприц. Греческие буквы. Отпечаток на подоконнике. Всё.

Бармен поставил бокал. Посмотрел на Жюльена.

– Вы… хороший человек, месье Бельфонтен. Вы… найдёте правду.

– Я знаю, – спокойно ответил Жюльен. – Потому что я не ищу убийцу. Я ищу… того, кто знал, что Мэрион знает. И кто не мог позволить ей жить.

Глава 9. Призрак сестры

Ночь на «Одиссее» была тихой – слишком тихой. Как будто море затаило дыхание. Как будто волны боялись плеснуть громче обычного. Как будто даже звёзды на небе замерли, чтобы не выдать чью-то тайну.

Жюльен Бельфонтен не спал. Он сидел у окна своей каюты, с бокалом абсента и блокнотом, на котором аккуратно вывел:

Подозреваемые:

Арман Дюпре – мотив: развод, деньги, страх разоблачения. Соврал про пиджак.Элени – мотив: месть, восстановление справедливости. Не имеет алиби. Но… не писала записку.Доктор Пападопулос – мотив: контрабанда, шантаж. Купил яд. Соврал про использование.Теодора Ланье – мотив: страх разоблачения. Соврала про помаду, шприц, фото.

Он закрыл блокнот. Посмотрел на море.

– Ты где-то здесь, убийца, – прошептал он. – И я… тебя найду.

В 1:17 ночи постучали в дверь. Три раза. Тихо. Почти неслышно. Как будто кто-то боялся, что его услышат.

– Войдите, – сказал Жюльен, не вставая.

Дверь открылась. На пороге стояла Элени.

Она была в чёрном платье, с опущенными глазами, с лицом, на котором не было ни страха, ни злости – только усталость. В руках – маленький чемоданчик. Как будто собиралась в дорогу. Или… бежать.

– Месье Бельфонтен… – сказала она, не входя. – Я… должна вам кое-что сказать.

– Говори, – ответил он, указывая на стул.

Она вошла. Закрыла дверь. Села. Положила чемоданчик на колени. Потом – медленно, как будто каждое слово давалось ей с болью, начала говорить.

– Я… не всё сказала. Вчера вечером… я не просто вернулась за перчатками. Я… хотела поговорить с ней. С Мэрион. Я… устала. Устала быть тенью. Устала быть служанкой. Устала… быть не собой.

Жюльен молчал. Просто слушал. Пил абсент. Считал секунды.

– Я постучала. Она… открыла. Увидела меня. Усмехнулась. Сказала: «Ну что, Мэсти? Решила, что пора?» Я… не ответила. Я просто сказала: «Я хочу быть собой. Я хочу… своё имя. Свою жизнь. Своё наследство». Она засмеялась. Сказала: «Ты? Ты – никто. Ты – тень. Ты – моя служанка. И будешь ею… до самой смерти».

Элени замолчала. Потом – достала из чемоданчика фотографию. Две девочки. Близнецы. Подпись: «Мэри и Мэсти. 1910».

– Это мы, – сказала она. – Я – Мэсти. Она – Мэри. Моя сестра. Близнец. Она… умерла в 1926. От лихорадки. В Нью-Йорке. А эта… – она указала на фото – взяла её имя. Её документы. Её наследство. И… меня. Заставила работать на неё. Как служанку.

– Почему вы не сбежали? – спросил Жюльен.

– Потому что она… угрожала. Сказала, если я убегу – расскажет всем, что я сумасшедшая. Что я убила сестру. Что я… не существую.

– А вчера?

– Вчера… я хотела… убить её. – Элени посмотрела на Жюльена. Глаза – сухие. Ни слезы. Ни страха. Только… правда. – Я… принесла яд. В помаде. Я… вставила его туда. С иглой. Я… хотела, чтобы она умерла. Медленно. Мучительно. Как я… жила все эти годы.

Жюльен нахмурился.

– Вы… отравили помаду?

– Да. Я… купила цианид в Марселе. У аптекаря. Я… вставила его в помаду. В ту, что лежала у неё на туалетном столике. Бордовую. Я… думала, она накрасит губы… и умрёт.

– Но она… не накрашивала губы?

– Нет. Она… пила вино. Из бокала. Я… не знала, что в нём яд. Я… не подмешивала его туда.

– Тогда кто?

– Я… не знаю. Но… это не я. Я хотела… отравить помаду. А не вино.

Жюльен кивнул. Достал блокнот. Написал:

Элени – мотив: месть. Пыталась отравить помаду. Но… не отравила вино. Подозрение – снижено.

– Продолжайте, – сказал он.

– Я… вошла в каюту. Она… сидела за столом. Пила вино. Увидела меня. Усмехнулась. Сказала: «Ну что, Мэсти? Решила отравить меня?» Я… замерла. Она… знала. Она… всегда знала. Она… сказала: «Ты думаешь, я не вижу, как ты смотришь на меня? Как ты ненавидишь меня? Как ты мечтаешь… убить меня?» Я… не ответила. Я просто… стояла. Она… засмеялась. Сказала: «Ты… никто. Ты – тень. Ты – моя служанка. И будешь ею… до самой смерти».

– И что вы сделали?

– Я… ушла. Я… не смогла. Я… испугалась. Я… подумала, что она… права. Что я… никто. Что я… тень.

– А потом?

– Потом… я вернулась. Забыла перчатки. Вошла в каюту… и увидела. Её. На полу. И… его. Месье Уиттла. Он стоял над ней. Плакал.

– Вы видели, как он её убил?

– Нет. Я ушла. Я испугалась.

– Почему не сказали сразу?

– Потому что… хотела, чтобы его повесили. За неё. За меня. За всё.

– А теперь?

– Теперь… я думаю, он не убивал. Убийцы… не плачут.

Жюльен кивнул. Посмотрел на Элени.

– Вы не убивали её?

– Нет. Я хотела. Каждый день. Но… не убивала.

– Тогда кто?

– Я не знаю. Но… он или она – умный. И жестокий. И… знает греческий.

Жюльен кивнул. Написал в блокноте:

Элени – мотив: месть. Пыталась отравить помаду. Но… не отравила вино. Подозрение – снижено.

– Спасибо, – сказал он. – Иди. И… больше никому не говори.

Она кивнула. Встала. Пошла к двери. Остановилась.

– Месье Бельфонтен… если вы найдёте убийцу – скажите ему… спасибо. От меня.

И вышла.

Жюльен остался один. Долго сидел. Думал.

Потом – достал блокнот. Написал:

Новая версия: – Элени пыталась отравить помаду. Но… не отравила вино. – Значит, убийца – кто-то другой. Кто знал, что Мэрион пьёт вино. Кто знал, какой бокал ей подать. Кто… хотел, чтобы она умерла. – Кто? Арман? Теодора? Доктор? Или… Элени всё-таки лжёт?

Он закрыл блокнот. Выпил абсент. Посмотрел на море.

– Ты играешь со мной, убийца, – прошептал он. – Но я… тоже умею играть.

В 3:00 ночи он постучал в каюту доктора Пападопулоса.

Дверь открыл сам доктор – в халате, с книгой в руках и улыбкой, которая не доходила до глаз.

– А, месье Бельфонтен! Опять за монетами? Или… за артефактами?

– За греческим, – спокойно ответил Жюльен, входя.

Каюта – как всегда, музей. Статуэтки. Картины. Монеты. На столе – кофе. На полке – учебник греческого языка. С закладкой.

– Вы учитесь? – спросил Жюльен, указывая на книгу.

– Нет! – засмеялся доктор. – Это… для студентов! Я преподаю!

– А сами – знаете язык?

– Конечно! Я грек! Я знаю его с детства!

– Тогда объясните мне: что значит Α Μ Ε Σ Τ Ι?

Доктор взял листок. Внимательно посмотрел. Нахмурился.

– Я уже говорил. Это… не слово. Это – акростих. Первые буквы имён. Α – Арман. Μ – Мэрион. Ε – Элени. Σ – я, Спирос. Τ – Теодора. Ι – Ирвинг. Получается… «Μέστη». Почти. Но не совсем.

– Почему не совсем?

– Потому что правильно – «Μεστή». С ударением на «η». А здесь – «Ι». Это… ошибка. Или… подделка.

– А если это – намеренно?

Доктор замер.

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду, что убийца – умный. Он знает: если оставить записку с ошибкой – подозрение ляжет на того, кто должен был бы написать правильно. То есть – на вас.

Доктор побледнел.

– Вы… думаете, это я?

– Я думаю, что вы – единственный, кто мог написать это. И единственный, кто захотел бы сбить следствие. Потому что у вас есть мотив. И возможность. И… яд.

– Я не убивал её! – крикнул доктор. – Да, я ненавидел её! Да, я боялся! Но я не убийца!

– Тогда почему вы соврали про яд? Про алиби? Про артефакты?

– Потому что… я не хотел скандала! Я не хотел тюрьмы! Я… хотел сохранить репутацию!

– А убийство – не портит репутацию?

Доктор не ответил. Просто сел. Смотрел в пол.

Жюльен подошёл к столу. Открыл ящик. Там – бумаги. Квитанции. Одна – на цианид. Дата – 21 июня. Подпись – его.

– Вы купили яд за два дня до отплытия. Зачем?

– Для экспериментов!

– Каких?

– Я… изучаю древние яды! Я пишу книгу!

– Покажите рукопись.

– Она… в Афинах.

– Тогда покажите записи.

– Я… потерял.

Жюльен кивнул. Подошёл к чемодану. Достал статуэтку. Перевернул. На дне – музейный номер.

– Это – кража.

– Нет! Это… копия!

– Тогда почему на ней – номер музея?

Доктор не ответил.

Жюльен закрыл чемодан. Написал в блокноте:

Доктор Пападопулос – знает греческий. Соврал про яд, алиби, артефакты. Подозрение – максимальное.

– Не покидайте корабль, доктор. И… не трогайте вещи.

Он вышел. Оставив доктора одного. С кофе. С монетами. С… совестью.

В 5:00 утра он постучал в каюту Теодоры Ланье.

Дверь открыла сама Теодора – в шёлковом халате, с бокалом шампанского в руке и улыбкой, которая не доходила до глаз.

– Месье Бельфонтен, – сказала она. – Вы решили проверить, не прячу ли я труп в шкафу?

– Я решил проверить, не прячете ли вы… правду, – ответил он, входя.

Каюта – роскошная. С зеркалами, с коврами, с духами, которые пахли как дорогой грех. На столе – пластинки. На кровати – меховая накидка. На туалетном столике – помада. Розовая. Та самая.

– Можно? – спросил Жюльен, подходя к столику.

– Конечно. Только не ломайте. Она дорогая.

Он взял помаду. Осмотрел. Капсула – сломана. Свежий излом. Как в каюте Мэрион. Только здесь – следов борьбы нет. Только… царапина. На дне. Как будто кто-то… что-то вставил.

– Вы сломали её вчера?

– Нет. Дня три назад. Я уронила. На пол.

– А почему не купили новую?

– Потому что это… подарок. От мужа. Последний.

Жюльен поставил помаду обратно. Открыл ящик. Там – письма. Афиши. Фотографии. Одно фото – Теодора и муж. На яхте. Подпись: «Ницца, 1933. Навсегда».

Он перевернул фото. На обороте – надпись:

«Прости меня, Жан-Луи. Я не хотела. Но ты оставил мне выбора.»

Жюльен показал фото Теодоре.

– Вы написали это?

– Да. После его смерти. Я… чувствовала вину.

– А вы знаете, что мадам Дюпре собиралась опубликовать историю о вашем муже? О том, как он умер?

– Да. Она мне звонила. Месяц назад.

– И вы не заплатили?

– Нет. Я решила, она блефует.

– А вчера? Вы были у неё?

– Нет. Я была в своей каюте. Слушала пластинки.

– А помада? На подоконнике в её каюте – след. Розовый. Как у вас.

– Это не доказательство. Моя помада – не единственная розовая на корабле.

– Но ваша – единственная с царапиной от иглы. Как в каюте Мэрион.

Теодора замерла.

– Что?

– В её каюте – сломанная помада. С такой же царапиной. Как будто… кто-то что-то вставил. Или вынул.

Она побледнела.

– Я… не знаю, о чём вы.

– Тогда объясните, почему в вашей сумочке – шприц?

Она резко обернулась.

– Где?!

– Вон там. – Жюльен указал на сумочку на кровати. – Под зеркальцем.

Она подошла. Достала сумочку. Открыла. Шприц – действительно лежал там. Чистый. Новый. Без иглы.

– Это… для инъекций. У меня больная спина. Я делаю уколы.

– Кто назначил?

– Мой врач. В Париже.

– А рецепт?

– Я… потеряла.

Жюльен кивнул. Подошёл к чемодану. Открыл. Там – платья. Туфли. И… книга. С закладкой. «Травиата». Либретто. На полях – пометки. Красным карандашом. Одна фраза – обведена:

«Пусть умрёт та, кто разрушила мою жизнь».

– Это ваш почерк?

– Да. Я… репетирую.

– А почему именно эта фраза?

– Потому что… она сильная.

– Как и убийство.

Теодора встала. Подошла к окну.

– Я не убивала её, месье Бельфонтен. Да, я хотела бы. Да, я рада, что её нет. Но я не убийца. Я – артистка. Я убиваю… на сцене. А не в жизни.

– Тогда почему вы соврали про помаду? Про шприц? Про фото?

Она не ответила. Просто смотрела в море.

Жюльен закрыл чемодан. Написал в блокноте:

Теодора Ланье – мотив: страх разоблачения. Соврала про помаду, шприц, фото. Подозрение – максимальное.

– Не покидайте корабль, мадам Ланье. И… не трогайте вещи.

Он вышел. Оставив её одну. С шампанским. С фото. С… совестью.

В 7:00 утра он сидел на палубе. Пил кофе. Смотрел на море.

Он знал: убийца – среди них. Один из троих. Или… четвёртый. Кто-то, кого он ещё не видел.

Он достал блокнот. Написал:

Итог: – Все – лгут.– Все – скрывают.– Все – боятся.– Все – могли убить.– Но только один – сделал это.– И он… оставил след.– Греческие буквы.– Сломанная помада.– Розовый отпечаток.– Шприц.– Квитанция.– Дневник.– Письмо.– Всё – детали.– А когда все лгут – правда прячется в деталях.

Глава 10. Яд в бокале

Рассвет на «Одиссее» был тихим – слишком тихим. Как будто море затаило дыхание. Как будто волны боялись плеснуть громче обычного. Как будто даже чайки не кричали, а шептали – чтобы не нарушить хрупкое равновесие правды и лжи, которое держалось на борту этого корабля последние двое суток.

Жюльен Бельфонтен не спал. Он сидел на палубе, в шезлонге, с чашкой крепкого кофе и блокнотом, на котором аккуратно вывел:

Факты:

Мэрион Дюпре умерла от цианида.Цианид был в вине. В бокале на столе.Она не пила вино за ужином – пила воду (из-за боли в желудке, как сказала стюарду ).Значит – бокал с ядом не был её.Но она его выпила. Почему?Потому что кто-то… подменил бокалы.Или… подал ей не тот бокал.Кто стоял рядом? Только муж и певица.Арман – соврал про пиджак.Теодора – соврала про помаду, шприц, фото.Оба – могли. Оба – хотели.Но только один – сделал это.

Он закрыл блокнот. Посмотрел на горизонт. На первую полоску света, резанувшую тёмно-синюю гладь.

– Ты думал, я не замечу, – прошептал он. – Но ты ошибся. Потому что я… замечаю всё.

В 8:00 он постучал в каюту Армана Дюпре.

Дверь открыл сам Арман – в пижаме, с сигарой в зубах и бокалом виски в руке. Вид у него был такой, будто он не спал всю ночь. Или спал – но не один.

– Месье Бельфонтен, – сказал он, не улыбаясь. – Вы что, решили устроить мне обыск?

– Я решил устроить вам… помощь, – спокойно ответил Жюльен. – Капитан дал мне право осмотреть каюты всех, кто был в контакте с мадам Дюпре. Вы – в списке.

Арман фыркнул.

– Войдите. Только не трогайте мои вещи. Особенно… нижнее бельё.

Жюльен вошёл. Каюта – просторная, с видом на море, с дорогой мебелью, с запахом табака и одеколона. Всё – на своих местах. Всё – идеально. Слишком идеально.

– Начнём с пиджака, – сказал Жюльен. – Того, на котором след вина.

– Он в шкафу, – буркнул Арман.

Жюльен открыл шкаф. Нашёл пиджак. Достал. Осмотрел. След – на левом рукаве. Красное вино. Свежее. Не втертое. Не выстиранное. Как будто… пролили вчера.

– Вы сказали, это было за ужином. Но за ужином пили белое.

– Я… перепутал. Я наливал себе красное. Из графина. Не из бутылки.

– Какого графина?

– Ну… того, что стоял на столе. Для тех, кто хотел красное.

– На столе был только «Шато Марго». Из личной бутылки мадам Дюпре. Которую она открыла… в своей каюте.

Арман замолчал. Потом – сел на кровать.

– Ладно. Вы правы. Я был у неё. После ужина. Мы… поговорили. Она сказала, что подаёт на развод. Я… разозлился. Мы поругались. Я схватил бокал. Плеснул в неё. Ушёл.

– Во сколько это было?

– Без двадцати одиннадцать. Примерно.

– А потом?

– Потом я пошёл курить. На палубу. Потом – в бар. Потом – сюда. Спать.

– Один?

– Да. Один.

– Кто может подтвердить?

– Никто.

Жюльен кивнул. Подошёл к туалетному столику. Открыл ящик. Там – письма. Конверты. Фотографии. Одно письмо – с печатью нотариуса. Дата – вчерашнее.

Он развернул.

«Уважаемый месье Дюпре,Подтверждаем получение вашего заявления о расторжении брака с мадам Мэрион Дюпре. Процедура начнётся немедленно по прибытии в Афины.С уважением,Ж. Леклерк, нотариус»

Жюльен показал письмо Арману.

– Вы подали на развод… до того, как она сказала об этом?

– Да, – тихо ответил Арман. – Я знал, что она это сделает. Я… опередил её.

– Почему?

– Потому что хотел… сохранить лицо. И часть состояния. Если бы она подала первой – я бы остался ни с чем.

– А если бы она умерла – вы получили бы всё.

Арман резко поднял голову.

– Вы что, думаете, я её убил?!

– Я думаю, что у вас был мотив. И возможность. И… отпечаток вина на пиджаке.

– Я не убивал её! – крикнул Арман. – Да, я ненавидел её! Да, я хотел развода! Но я не убийца!

Жюльен закрыл ящик. Подошёл к чемодану. Открыл. Там – костюмы. Рубашки. Галстуки. И… пачка долларов. Завёрнутая в газету.

– Это что?

– Мои деньги. Я везу их в Афины. Для сделки.

– Какой сделки?

– Покупка виллы. Я же говорил.

– А почему в долларах? Не в драхмах? Не во франках?

– Потому что продавец – американец. Ему нужны доллары.

Жюльен кивнул. Закрыл чемодан. Оглядел каюту.

– Ещё одно. Вы знаете греческий?

– Нет. Ни слова.

– Тогда почему у вас в кармане пиджака – греческая монета? 1928 года. Очень редкая.

Арман замер.

– Это… сувенир. Купил в Марселе. У антиквара.

– Антиквар – доктор Пападопулос?

– Да. Он… торгует монетами.

– А вы – контрабандой артефактов?

Арман побледнел.

– Что?! Нет! Я просто… коллекционер!

– Тогда почему у него в записях – ваша фамилия? И сумма? 15 тысяч франков. За «две статуэтки и керамику»?

Арман не ответил. Просто сидел. Смотрел в пол.

Жюльен закрыл блокнот.

– Не покидайте корабль, месье Дюпре. И… не трогайте документы.

Он вышел. Оставив Армана одного. С виски. С бритвой. С… совестью.

В 10:00 он постучал в каюту Теодоры Ланье.

Дверь открыла сама Теодора – в шёлковом халате, с бокалом шампанского в руке и улыбкой, которая не доходила до глаз.

– Месье Бельфонтен, – сказала она. – Вы решили проверить, не прячу ли я труп в шкафу?

– Я решил проверить, не прячете ли вы… правду, – ответил он, входя.

Каюта – роскошная. С зеркалами, с коврами, с духами, которые пахли как дорогой грех. На столе – пластинки. На кровати – меховая накидка. На туалетном столике – помада. Розовая. Та самая.

– Можно? – спросил Жюльен, подходя к столику.

– Конечно. Только не ломайте. Она дорогая.

Он взял помаду. Осмотрел. Капсула – сломана. Свежий излом. Как в каюте Мэрион. Только здесь – следов борьбы нет. Только… царапина. На дне. Как будто кто-то… что-то вставил.

– Вы сломали её вчера?

– Нет. Дня три назад. Я уронила. На пол.

– А почему не купили новую?

– Потому что это… подарок. От мужа. Последний.

Жюльен поставил помаду обратно. Открыл ящик. Там – письма. Афиши. Фотографии. Одно фото – Теодора и муж. На яхте. Подпись: «Ницца, 1933. Навсегда».

Он перевернул фото. На обороте – надпись:

«Прости меня, Жан-Луи. Я не хотела. Но ты оставил мне выбора.»

Жюльен показал фото Теодоре.

– Вы написали это?

– Да. После его смерти. Я… чувствовала вину.

– А вы знаете, что мадам Дюпре собиралась опубликовать историю о вашем муже? О том, как он умер?

– Да. Она мне звонила. Месяц назад.

– И вы не заплатили?

– Нет. Я решила, она блефует.

– А вчера? Вы были у неё?

– Нет. Я была в своей каюте. Слушала пластинки.

– А помада? На подоконнике в её каюте – след. Розовый. Как у вас.

– Это не доказательство. Моя помада – не единственная розовая на корабле.

– Но ваша – единственная с царапиной от иглы. Как в каюте Мэрион.

Теодора замерла.

– Что?

– В её каюте – сломанная помада. С такой же царапиной. Как будто… кто-то что-то вставил. Или вынул.

Она побледнела.

– Я… не знаю, о чём вы.

– Тогда объясните, почему в вашей сумочке – шприц?

Она резко обернулась.

– Где?!

– Вон там. – Жюльен указал на сумочку на кровати. – Под зеркальцем.

Она подошла. Достала сумочку. Открыла. Шприц – действительно лежал там. Чистый. Новый. Без иглы.

– Это… для инъекций. У меня больная спина. Я делаю уколы.

– Кто назначил?

– Мой врач. В Париже.

– А рецепт?

– Я… потеряла.

Жюльен кивнул. Подошёл к чемодану. Открыл. Там – платья. Туфли. И… книга. С закладкой. «Травиата». Либретто. На полях – пометки. Красным карандашом. Одна фраза – обведена:

«Пусть умрёт та, кто разрушила мою жизнь».

– Это ваш почерк?

– Да. Я… репетирую.

– А почему именно эта фраза?

– Потому что… она сильная.

– Как и убийство.

Теодора встала. Подошла к окну.

– Я не убивала её, месье Бельфонтен. Да, я хотела бы. Да, я рада, что её нет. Но я не убийца. Я – артистка. Я убиваю… на сцене. А не в жизни.

– Тогда почему вы соврали про помаду? Про шприц? Про фото?

Она не ответила. Просто смотрела в море.

Жюльен закрыл чемодан. Написал в блокноте:

Теодора Ланье – мотив: страх разоблачения. Соврала про помаду, шприц, фото. Подозрение – максимальное.

– Не покидайте корабль, мадам Ланье. И… не трогайте вещи.

Он вышел. Оставив её одну. С шампанским. С фото. С… совестью.

В 12:00 он сидел в салоне, с чашкой кофе и блокнотом, на котором аккуратно вывел:

Детали: – Мэрион не пила вино за ужином – пила воду.– Значит – бокал с ядом не был её.– Но она его выпила. Почему?– Потому что кто-то… подменил бокалы.– Или… подал ей не тот бокал.– Кто стоял рядом? Только муж и певица.– Арман – соврал про пиджак.– Теодора – соврала про помаду, шприц, фото.– Оба – могли. Оба – хотели.– Но только один – сделал это.

Он закрыл блокнот. Посмотрел на море.

– Ты думал, я не замечу, – прошептал он. – Но ты ошибся. Потому что я… замечаю всё.

В 14:00 он постучал в каюту Элени.

Она открыла дверь в чёрном платье, с опущенными глазами и лицом, на котором не было ни страха, ни злости – только усталость.

– Месье Бельфонтен, – сказала она. – Вы пришли… арестовать меня?

– Я пришёл найти правду, – ответил он, входя.

Каюта – маленькая. В трюме. С одной лампочкой. С узкой кроватью. С чемоданом под ней. На столе – фото. Две девочки. Близнецы. Подпись: «Мэри и Мэсти. 1910».

– Это вы? – спросил Жюльен.

– Да. Я – Мэсти. Она – Мэри. Моя сестра. Близнец.

– Она умерла?

– Да. В 1926. От лихорадки. В Нью-Йорке.

– А эта… взяла её имя?

– Да. И документы. И наследство. И… меня. Заставила работать на неё. Как служанку.

– Почему вы не сбежали?

– Потому что она… угрожала. Сказала, если я убегу – расскажет всем, что я сумасшедшая. Что я убила сестру. Что я… не существую.

– А вчера? Вы были у неё?

– Да. Я убирала каюту. Потом – ушла. Потом… вернулась. Забыла перчатки. Увидела… её. И его. Месье Уиттла. Он стоял над ней. Плакал.

– Вы видели, как он её убил?

– Нет. Я ушла. Я испугалась.

– Почему не сказали сразу?

– Потому что… хотела, чтобы его повесили. За неё. За меня. За всё.

– А теперь?

– Теперь… я думаю, он не убивал. Убийцы… не плачут.

Жюльен кивнул. Подошёл к чемодану. Открыл. Там – платья. Фартуки. И… дневник. Старый. В кожаном переплёте.

Он открыл. На первой странице – надпись:

«Настало время. Она умрёт. И я… стану собой».

– Вы написали это?

– Да. Месяц назад.

– А вчера?

– Я… не сделала этого.

– Почему?

– Потому что… я хотела, чтобы она страдала. А не просто… умерла.

Жюльен закрыл дневник. Посмотрел на Элени.

– Вы не убивали её?

– Нет. Я хотела. Каждый день. Но… не убивала.

– Тогда кто?

– Я не знаю. Но… он или она – умный. И жестокий. И… знает греческий.

Жюльен кивнул. Написал в блокноте:

Элени – мотив: месть. Но… не убивала. Подозрение – снижено.

– Спасибо, – сказал он. – Иди. И… больше никому не говори.

Она кивнула. Вышла.

Жюльен остался один. Долго сидел. Думал.

Потом – достал блокнот. Написал:

Итог: – Все – лгут.– Все – скрывают.– Все – боятся.– Все – могли убить.– Но только один – сделал это.– И он… оставил след.– Греческие буквы.– Сломанная помада.– Розовый отпечаток.– Шприц.– Квитанция.– Дневник.– Письмо.– Всё – детали.– А когда все лгут – правда прячется в деталях.

Он закрыл блокнот. Посмотрел на море.

– Ты где-то здесь, убийца, – прошептал он. – И я… тебя найду.

В 16:00 он собрал всех троих в салоне первого класса.

Не официально. Не как допрос. Как… беседа. За чаем.

Капитан помог – лично пригласил каждого, сказав, что «месье Бельфонтен хочет задать пару вопросов для отчёта».

Они пришли. Все. Арман – в новом костюме, с сигарой. Элени – в чёрном, с опущенными глазами. Теодора – с бокалом шампанского.

Жюльен сидел в центре. С чашкой чая. С блокнотом. С улыбкой.

– Спасибо, что пришли, – сказал он. – Я хочу прояснить кое-что. Чтобы избежать… недоразумений.

– Мыздесь не для чаепитий, – буркнул Арман.

– А я здесь – для правды, – спокойно ответил Жюльен. – И правда начинается с вопроса: кто из вас подменил бокалы?

Тишина.

– Что? – спросила Теодора.

– Мэрион не пила вино за ужином. Она пила воду. Значит – бокал с ядом не был её. Но она его выпила. Почему? Потому что кто-то… подменил бокалы. Или… подал ей не тот бокал. Кто стоял рядом? Только муж и певица.

– Это… не доказательство, – сказала Теодора.

– Нет. Но это – деталь. А когда все лгут – правда прячется в деталях.

Он посмотрел на каждого.

– Но я найду её. Потому что я не ищу убийцу. Я ищу… того, кто знал, что Мэрион знает. И кто не мог позволить ей жить.

Он сделал паузу.

– До вечера. Подумайте. Если кто-то вспомнит что-то – приходите ко мне. Дверь открыта.

Он вышел. Оставив их одних. С чаем. С тишиной. С… страхом.

В 18:00 он сидел в своей каюте. Пил абсент. Смотрел в окно.

Стучали. Три раза. Тихо.

– Войдите.

Дверь открылась. Вошла Теодора Ланье.

– Месье Бельфонтен… я должна вам кое-что сказать.

– Говори.

– Я… не всё сказала. Вчера вечером… я была у неё. Я… хотела поговорить. Умолять. Она… не открыла. Я постучала. Никто не ответил. Я… ушла. Потом… вернулась. Решила, что она спит. Открыла дверь… и увидела. Её. На полу. Я… не знал, что делать. Я испугалась. Я подумала… меня обвинят. Я… заплакала. Потом – ушла.

– Почему не сказали сразу?

– Потому что… я думала, вы и так всё поймёте. Вы же… следователь.

– Я следователь. Но я не умею читать мысли. Только – поступки.

– Я… не хотела скандала. Не хотела… тюрьмы. Я – артистка. У меня… репутация.

– А убийство – не портит репутацию?

Теодора замолчала. Потом – выпила остаток виски.

– Я не убивала её, – повторила она. – Да, я хотела, чтобы она замолчала. Да, я боялась. Но я не убийца. Я… артистка. Я решаю проблемы… на сцене.

– Тогда почему вы соврали про помаду?

Теодора не ответила. Просто сидела. Смотрела в стакан.

Жюльен кивнул. Достал блокнот. Написал:

Теодора Ланье – не убивала. Пришла позже. Нашла тело. Испугалась. Соврала про помаду, шприц, фото. Подозрение – снижено.

– Спасибо, – сказал он. – Иди. И… больше никому не говори.

Она кивнула. Встала. Пошла к выходу. Остановилась.

– Месье Бельфонтен… если вы найдёте убийцу – скажите ему… спасибо. От меня.

И вышла.

Жюльен остался один. Долго сидел. Думал.

Потом – достал блокнот. Написал:

Новая версия: – Теодора была в каюте. Но не убивала. Пришла позже. Нашла тело. Испугалась.– Значит, убийца – кто-то другой. Кто был там раньше.– Кто? Арман? Или… Элени всё-таки лжёт?

Он закрыл блокнот. Выпил абсент. Посмотрел на море.

– Ты играешь со мной, убийца, – прошептал он. – Но я… тоже умею играть.

И в этот момент – впервые за день – он улыбнулся.

Глава 11. Последний тост

Утро на «Одиссее» наступило с запахом кофе, морской соли и… тишины.

Тишина не кричала. Она давила. Давила на плечи, на грудь, на язык. Люди не смотрели друг другу в глаза. Не обсуждали погоду. Не спрашивали, как спалось. Они просто… существовали. Как тени. Как актёры, забывшие свои роли, но вынужденные оставаться на сцене.

Жюльен Бельфонтен пил кофе в салоне, как будто ничего не произошло. Как будто не было убийства. Как будто не было пятерых подозреваемых. Как будто не было греческих букв, сломанной помады и розового отпечатка на подоконнике.

Но он знал: всё это – есть. И всё это – важно.

Он смотрел на пассажиров. На их руки. На их глаза. На то, как они держат чашки. Как отводят взгляд. Как нервно смеются, когда кто-то вдруг громко чихнёт.

Он ждал. Потому что в таких делах – спешка убивает. А терпение… раскрывает.

В 9:30 он постучал в каюту Армана Дюпре.

Дверь открыл сам Арман – в халате, с бритвой в руке и бокалом виски в другой. Вид у него был такой, будто он не спал всю ночь. Или спал – но не один.

– Месье Бельфонтен, – сказал он, не улыбаясь. – Вы что, решили устроить мне обыск?

– Я решил устроить вам… помощь, – спокойно ответил Жюльен, входя.

Каюта – просторная, с видом на море, с дорогой мебелью, с запахом табака и одеколона. Всё – на своих местах. Всё – идеально. Слишком идеально.

– Начнём с пиджака, – сказал Жюльен. – Того, на котором след вина.

– Он в шкафу, – буркнул Арман.

Жюльен открыл шкаф. Нашёл пиджак. Достал. Осмотрел. След – на левом рукаве. Красное вино. Свежее. Не втертое. Не выстиранное. Как будто… пролили вчера.

– Вы сказали, это было за ужином. Но за ужином пили белое.

– Я… перепутал. Я наливал себе красное. Из графина. Не из бутылки.

– Какого графина?

– Ну… того, что стоял на столе. Для тех, кто хотел красное.

– На столе был только «Шато Марго». Из личной бутылки мадам Дюпре. Которую она открыла… в своей каюте.

Арман замолчал. Потом – сел на кровать.

– Ладно. Вы правы. Я был у неё. После ужина. Мы… поговорили. Она сказала, что подаёт на развод. Я… разозлился. Мы поругались. Я схватил бокал. Плеснул в неё. Ушёл.

– Во сколько это было?

– Без двадцати одиннадцать. Примерно.

– А потом?

– Потом я пошёл курить. На палубу. Потом – в бар. Потом – сюда. Спать.

– Один?

– Да. Один.

– Кто может подтвердить?

– Никто.

Жюльен кивнул. Подошёл к туалетному столику. Открыл ящик. Там – письма. Конверты. Фотографии. Одно письмо – с печатью нотариуса. Дата – вчерашнее.

Он развернул.

«Уважаемый месье Дюпре,Подтверждаем получение вашего заявления о расторжении брака с мадам Мэрион Дюпре. Процедура начнётся немедленно по прибытии в Афины.С уважением,Ж. Леклерк, нотариус»

Жюльен показал письмо Арману.

– Вы подали на развод… до того, как она сказала об этом?

– Да, – тихо ответил Арман. – Я знал, что она это сделает. Я… опередил её.

– Почему?

– Потому что хотел… сохранить лицо. И часть состояния. Если бы она подала первой – я бы остался ни с чем.

– А если бы она умерла – вы получили бы всё.

Арман резко поднял голову.

– Вы что, думаете, я её убил?!

– Я думаю, что у вас был мотив. И возможность. И… отпечаток вина на пиджаке.

– Я не убивал её! – крикнул Арман. – Да, я ненавидел её! Да, я хотел развода! Но я не убийца!

Жюльен закрыл ящик. Подошёл к чемодану. Открыл. Там – костюмы. Рубашки. Галстуки. И… пачка долларов. Завёрнутая в газету.

– Это что?

– Мои деньги. Я везу их в Афины. Для сделки.

– Какой сделки?

– Покупка виллы. Я же говорил.

– А почему в долларах? Не в драхмах? Не во франках?

– Потому что продавец – американец. Ему нужны доллары.

Жюльен кивнул. Закрыл чемодан. Оглядел каюту.

– Ещё одно. Вы знаете греческий?

– Нет. Ни слова.

– Тогда почему у вас в кармане пиджака – греческая монета? 1928 года. Очень редкая.

Арман замер.

– Это… сувенир. Купил в Марселе. У антиквара.

– Антиквар – доктор Пападопулос?

– Да. Он… торгует монетами.

– А вы – контрабандой артефактов?

Арман побледнел.

– Что?! Нет! Я просто… коллекционер!

– Тогда почему у него в записях – ваша фамилия? И сумма? 15 тысяч франков. За «две статуэтки и керамику»?

Арман не ответил. Просто сидел. Смотрел в пол.

Жюльен закрыл блокнот.

– Не покидайте корабль, месье Дюпре. И… не трогайте документы.

Он вышел. Оставив Армана одного. С виски. С бритвой. С… совестью.

В 11:00 он постучал в каюту Теодоры Ланье.

Дверь открыла сама Теодора – в шёлковом халате, с бокалом шампанского в руке и улыбкой, которая не доходила до глаз.

– Месье Бельфонтен, – сказала она. – Вы решили проверить, не прячу ли я труп в шкафу?

– Я решил проверить, не прячете ли вы… правду, – ответил он, входя.

Каюта – роскошная. С зеркалами, с коврами, с духами, которые пахли как дорогой грех. На столе – пластинки. На кровати – меховая накидка. На туалетном столике – помада. Розовая. Та самая.

– Можно? – спросил Жюльен, подходя к столику.

– Конечно. Только не ломайте. Она дорогая.

Он взял помаду. Осмотрел. Капсула – сломана. Свежий излом. Как в каюте Мэрион. Только здесь – следов борьбы нет. Только… царапина. На дне. Как будто кто-то… что-то вставил.

– Вы сломали её вчера?

– Нет. Дня три назад. Я уронила. На пол.

– А почему не купили новую?

– Потому что это… подарок. От мужа. Последний.

Жюльен поставил помаду обратно. Открыл ящик. Там – письма. Афиши. Фотографии. Одно фото – Теодора и муж. На яхте. Подпись: «Ницца, 1933. Навсегда».

Он перевернул фото. На обороте – надпись:

«Прости меня, Жан-Луи. Я не хотела. Но ты оставил мне выбора.»

Жюльен показал фото Теодоре.

– Вы написали это?

– Да. После его смерти. Я… чувствовала вину.

– А вы знаете, что мадам Дюпре собиралась опубликовать историю о вашем муже? О том, как он умер?

– Да. Она мне звонила. Месяц назад.

– И вы не заплатили?

– Нет. Я решила, она блефует.

– А вчера? Вы были у неё?

– Нет. Я была в своей каюте. Слушала пластинки.

– А помада? На подоконнике в её каюте – след. Розовый. Как у вас.

– Это не доказательство. Моя помада – не единственная розовая на корабле.

– Но ваша – единственная с царапиной от иглы. Как в каюте Мэрион.

Теодора замерла.

– Что?

– В её каюте – сломанная помада. С такой же царапиной. Как будто… кто-то что-то вставил. Или вынул.

Она побледнела.

– Я… не знаю, о чём вы.

– Тогда объясните, почему в вашей сумочке – шприц?

Она резко обернулась.

– Где?!

– Вон там. – Жюльен указал на сумочку на кровати. – Под зеркальцем.

Она подошла. Достала сумочку. Открыла. Шприц – действительно лежал там. Чистый. Новый. Без иглы.

– Это… для инъекций. У меня больная спина. Я делаю уколы.

– Кто назначил?

– Мой врач. В Париже.

– А рецепт?

– Я… потеряла.

Жюльен кивнул. Подошёл к чемодану. Открыл. Там – платья. Туфли. И… книга. С закладкой. «Травиата». Либретто. На полях – пометки. Красным карандашом. Одна фраза – обведена:

«Пусть умрёт та, кто разрушила мою жизнь».

– Это ваш почерк?

– Да. Я… репетирую.

– А почему именно эта фраза?

– Потому что… она сильная.

– Как и убийство.

Теодора встала. Подошла к окну.

– Я не убивала её, месье Бельфонтен. Да, я хотела бы. Да, я рада, что её нет. Но я не убийца. Я – артистка. Я убиваю… на сцене. А не в жизни.

– Тогда почему вы соврали про помаду? Про шприц? Про фото?

Она не ответила. Просто смотрела в море.

Жюльен закрыл чемодан. Написал в блокноте:

Теодора Ланье – мотив: страх разоблачения. Соврала про помаду, шприц, фото. Подозрение – максимальное.

– Не покидайте корабль, мадам Ланье. И… не трогайте вещи.

Он вышел. Оставив её одну. С шампанским. С фото. С… совестью.

В 13:00 он сидел в салоне, с чашкой кофе и блокнотом, на котором аккуратно вывел:

Детали: – Мэрион не пила вино за ужином – пила воду.– Значит – бокал с ядом не был её.– Но она его выпила. Почему?– Потому что кто-то… подменил бокалы.– Или… подал ей не тот бокал.– Кто стоял рядом? Только муж и певица.– Арман – соврал про пиджак.– Теодора – соврала про помаду, шприц, фото.– Оба – могли. Оба – хотели.– Но только один – сделал это.

Он закрыл блокнот. Посмотрел на море.

– Ты думал, я не замечу, – прошептал он. – Но ты ошибся. Потому что я… замечаю всё.

В 15:00 он постучал в каюту Элени.

Она открыла дверь в чёрном платье, с опущенными глазами и лицом, на котором не было ни страха, ни злости – только усталость.

– Месье Бельфонтен, – сказала она. – Вы пришли… арестовать меня?

– Я пришёл найти правду, – ответил он, входя.

Каюта – маленькая. В трюме. С одной лампочкой. С узкой кроватью. С чемоданом под ней. На столе – фото. Две девочки. Близнецы. Подпись: «Мэри и Мэсти. 1910».

– Это вы? – спросил Жюльен.

– Да. Я – Мэсти. Она – Мэри. Моя сестра. Близнец.

– Она умерла?

– Да. В 1926. От лихорадки. В Нью-Йорке.

– А эта… взяла её имя?

– Да. И документы. И наследство. И… меня. Заставила работать на неё. Как служанку.

– Почему вы не сбежали?

– Потому что она… угрожала. Сказала, если я убегу – расскажет всем, что я сумасшедшая. Что я убила сестру. Что я… не существую.

– А вчера? Вы были у неё?

– Да. Я убирала каюту. Потом – ушла. Потом… вернулась. Забыла перчатки. Увидела… её. И его. Месье Уиттла. Он стоял над ней. Плакал.

– Вы видели, как он её убил?

– Нет. Я ушла. Я испугалась.

– Почему не сказали сразу?

– Потому что… хотела, чтобы его повесили. За неё. За меня. За всё.

– А теперь?

– Теперь… я думаю, он не убивал. Убийцы… не плачут.

Жюльен кивнул. Подошёл к чемодану. Открыл. Там – платья. Фартуки. И… дневник. Старый. В кожаном переплёте.

Он открыл. На первой странице – надпись:

«Настало время. Она умрёт. И я… стану собой».

– Вы написали это?

– Да. Месяц назад.

– А вчера?

– Я… не сделала этого.

– Почему?

– Потому что… я хотела, чтобы она страдала. А не просто… умерла.

Жюльен закрыл дневник. Посмотрел на Элени.

– Вы не убивали её?

– Нет. Я хотела. Каждый день. Но… не убивала.

– Тогда кто?

– Я не знаю. Но… он или она – умный. И жестокий. И… знает греческий.

Жюльен кивнул. Написал в блокноте:

Элени – мотив: месть. Но… не убивала. Подозрение – снижено.

– Спасибо, – сказал он. – Иди. И… больше никому не говори.

Она кивнула. Вышла.

Жюльен остался один. Долго сидел. Думал.

Потом – достал блокнот. Написал:

Итог: – Все – лгут.– Все – скрывают.– Все – боятся.– Все – могли убить.– Но только один – сделал это.– И он… оставил след.– Греческие буквы.– Сломанная помада.– Розовый отпечаток.– Шприц.– Квитанция.– Дневник.– Письмо.– Всё – детали.– А когда все лгут – правда прячется в деталях.

Он закрыл блокнот. Посмотрел на море.

– Ты где-то здесь, убийца, – прошептал он. – И я… тебя найду.

В 17:00 он собрал всех троих в салоне первого класса.

Не официально. Не как допрос. Как… беседа. За чаем.

Капитан помог – лично пригласил каждого, сказав, что «месье Бельфонтен хочет задать пару вопросов для отчёта».

Они пришли. Все. Арман – в новом костюме, с сигарой. Элени – в чёрном, с опущенными глазами. Теодора – с бокалом шампанского.

Жюльен сидел в центре. С чашкой чая. С блокнотом. С улыбкой.

– Спасибо, что пришли, – сказал он. – Я хочу прояснить кое-что. Чтобы избежать… недоразумений.

– Мы здесь не для чаепитий, – буркнул Арман.

– А я здесь – для правды, – спокойно ответил Жюльен. – И правда начинается с вопроса: кто из вас подменил бокалы?

Тишина.

– Что? – спросила Теодора.

– Мэрион не пила вино за ужином. Она пила воду. Значит – бокал с ядом не был её. Но она его выпила. Почему? Потому что кто-то… подменил бокалы. Или… подал ей не тот бокал. Кто стоял рядом? Только муж и певица.

– Это… не доказательство, – сказала Теодора.

– Нет. Но это – деталь. А когда все лгут – правда прячется в деталях.

Он посмотрел на каждого.

– Но я найду её. Потому что я не ищу убийцу. Я ищу… того, кто знал, что Мэрион знает. И кто не мог позволить ей жить.

Он сделал паузу.

– До вечера. Подумайте. Если кто-то вспомнит что-то – приходите ко мне. Дверь открыта.

Он вышел. Оставив их одних. С чаем. С тишиной. С… страхом.

В 19:00 он сидел на палубе. Пил абсент. Смотрел на море.

Стучали. Три раза. Тихо.

– Войдите.

Дверь открылась. Вошла Теодора Ланье.

– Месье Бельфонтен… я должна вам кое-что сказать.

– Говори.

– Я… не всё сказала. Вчера вечером… я была у неё. Я… хотела поговорить. Умолять. Она… не открыла. Я постучала. Никто не ответил. Я… ушла. Потом… вернулась. Решила, что она спит. Открыла дверь… и увидела. Её. На полу. Я… не знал, что делать. Я испугалась. Я подумала… меня обвинят. Я… заплакала. Потом – ушла.

– Почему не сказали сразу?

– Потому что… я думала, вы и так всё поймёте. Вы же… следователь.

– Я следователь. Но я не умею читать мысли. Только – поступки.

– Я… не хотела скандала. Не хотела… тюрьмы. Я – артистка. У меня… репутация.

– А убийство – не портит репутацию?

Теодора замолчала. Потом – выпила остаток виски.

– Я не убивала её, – повторила она. – Да, я хотела, чтобы она замолчала. Да, я боялась. Но я не убийца. Я… артистка. Я решаю проблемы… на сцене.

– Тогда почему вы соврали про помаду?

Теодора не ответила. Просто сидела. Смотрела в стакан.

Жюльен кивнул. Достал блокнот. Написал:

Теодора Ланье – не убивала. Пришла позже. Нашла тело. Испугалась. Соврала про помаду, шприц, фото. Подозрение – снижено.

– Спасибо, – сказал он. – Иди. И… больше никому не говори.

Она кивнула. Встала. Пошла к выходу. Остановилась.

– Месье Бельфонтен… если вы найдёте убийцу – скажите ему… спасибо. От меня.

И вышла.

Жюльен остался один. Долго сидел. Думал.

Потом – достал блокнот. Написал:

Новая версия: – Теодора была в каюте. Но не убивала. Пришла позже. Нашла тело. Испугалась.– Значит, убийца – кто-то другой. Кто был там раньше.– Кто? Арман? Или… Элени всё-таки лжёт?

Он закрыл блокнот. Выпил абсент. Посмотрел на море.

– Ты играешь со мной, убийца, – прошептал он. – Но я… тоже умею играть.

Глава 12. Пристань в Пирее

Рассвет в день прибытия в Пирей был не похож на обычный рассвет. Он не нежно розовел, не играл с волнами, не будил птиц. Он был… напряжённым. Как будто море знало: сегодня всё кончится. Или… начнётся по-новому.

Жюльен Бельфонтен не спал. Он сидел у окна своей каюты, с последним бокалом абсента и блокнотом, на котором аккуратно, как в первый день, вывел:

Когда все лгут – правда прячется в деталях.

Под ним – список:

– Греческие буквы: Α Μ Ε Σ Τ Ι → «Μέστη» – «Та, что мстит».– Сломанная помада – у жертвы и у Теодоры. С царапиной от иглы.– Розовый отпечаток на подоконнике – не её помада.– Шприц без иглы – в сумочке Теодоры.– Яд в вине – но она пила воду.– Подмена бокалов – только муж и певица стояли рядом.– Арман – соврал про пиджак, развод, монеты.– Теодора – соврала про помаду, шприц, фото, алиби.– Элени – хотела убить, но не сделала.– Уиттл – нашёл тело, но не убивал.– Доктор – знает греческий, но не был в каюте.– Итог: убийца – тот, кто хотел убить одного, а убил другого.

Он закрыл блокнот. Посмотрел на море. На первые огни Пирея, мелькающие вдали, как маяки совести.

– Пришло время, – прошептал он. – Пора собирать гостей.

В 8:00 он попросил капитана собрать всех пятерых подозреваемых в большом салоне. Не «для чаепития». Не «для беседы». А – для финала.

Капитан, бледный, но покорный, лично пригласил каждого. Никто не отказался. Никто не посмел.

К 8:30 все собрались.

Арман Дюпре – в безупречном костюме, с сигарой, с лицом человека, который уже проиграл, но не хочет это признавать.

Теодора Ланье – в платье цвета вина, с меховой накидкой, с бокалом шампанского в руке, с улыбкой, которая не доходила до глаз.

Доктор Пападопулос – с книгой под мышкой, с кофе в руке, с улыбкой, как будто он здесь не как подозреваемый, а как зритель в театре.

Ирвинг Уиттл – с моноклем, с трясущимися руками, с лицом человека, который уже всё потерял.

Элени – в чёрном, с опущенными глазами, с лицом, на котором не было ни страха, ни злости – только усталость.

Жюльен вошёл последним. В элегантном пиджаке, с тростью, с блокнотом. Без улыбки. Без драмы. Просто – как человек, который пришёл сказать правду.

Он встал в центре зала. Посмотрел на каждого. Медленно. Внимательно. Как будто запоминал их лица. На случай, если кто-то решит сбежать.

– Спасибо, что пришли, – сказал он. – Сегодня мы прибываем в Пирей. Через два часа. Греческая полиция ждёт нас. Они возьмут тело. Возьмут показания. Возьмут… убийцу.

Тишина. Густая. Тяжёлая. Как морская вода в штиль.

– Но я не хочу, чтобы они забрали… не того, – продолжал Жюльен. – Потому что я знаю правду. И сегодня… я её скажу.

Он сделал паузу. Прошёлся по залу. Остановился у окна. Посмотрел на приближающийся берег.

– Начнём с начала. Мэрион Дюпре была убита цианидом. Яд был в вине. В бокале, который стоял на её столе. Но… она не пила вино за ужином. Она пила воду. Почему? Потому что у неё болел желудок. Она сказала об этом стюарду . Значит – бокал с ядом не был её.

Он обернулся. Посмотрел на Армана.

– Вы стояли рядом с ней за ужином. Вы налили себе вино. Вы… могли подменить бокалы.

Потом – на Теодору.

– Вы тоже стояли рядом. Вы… тоже могли.

Он подошёл к столу. Достал бокал – тот самый, из каюты Мэрион. Поставил на стол.

– Но есть одна деталь. Очень маленькая. Почти незаметная. На краю бокала – след помады. Розовой. Не бордовой, как у Мэрион. Розовой. Как у вас, мадам Ланье.

Теодора побледнела.

– Это… не доказательство.

– Нет. Но это – деталь. А когда все лгут – правда прячется в деталях.

Он подошёл к ней. Достал из кармана сломанную помаду – ту, что нашёл в её каюте.

– Эта помада – ваша. Вы сказали, что сломали её три дня назад. Но царапина на дне – свежая. Как будто… кто-то что-то вставил. Или вынул. Например… иглу. С ядом.

Теодора не ответила. Просто смотрела на него. Как будто решала – кричать, плакать или… бросить в него бокал.

– Вы хотели убить своего мужа, – продолжал Жюльен. – Три года назад. Вы подмешали яд ему в коньяк. Потому что он собирался уйти к своей любовнице. И забрать с собой всё состояние. Вы думали, никто не узнает. Но Мэрион узнала. Она собирала секреты. Как другие – марки или бабочки. И ваша история – была одной из самых… ярких.

Он подошёл к столу. Достал фото – Теодора и муж на яхте. Перевернул. Показал надпись:

«Прости меня, Жан-Луи. Я не хотела. Но ты оставил мне выбора.»

– Вы написали это. После его смерти. Вы… чувствовали вину. Но не раскаивались. Потому что он… оставил вам выбора.

Он вернулся к Теодоре.

– Месяц назад Мэрион позвонила вам. Сказала: «У меня есть история, которая может испортить вам жизнь. И карьеру. И репутацию. Пятьдесят тысяч франков – и она исчезнет». Вы… не заплатили. Решили, она блефует.

Он сделал паузу. Посмотрел ей в глаза.

– Вчера вечером вы пошли к ней. Вы… хотели поговорить. Умолять. Она… не открыла. Вы постучали. Никто не ответил. Вы… ушли. Потом… вернулись. Решили, что она спит. Открыли дверь… и увидели. Её. На полу. Вы… не знали, что делать. Вы испугались. Вы подумали… вас обвинят. Вы… заплакали. Потом – ушли.

Теодора не ответила. Просто сидела. Смотрела в пол.

– Но это… не правда, – сказал Жюльен. – Вы не плакали. Вы… радовались. Потому что думали, что убили его. Вашего мужа. Но… вы убили её.

Тишина. Глубокая. Как океанская впадина.

– Что… вы имеете в виду? – наконец спросила Теодора. Голос – чуть дрожал.

– Я имею в виду, что вы… подменили бокалы. Вы знали, что Мэрион пьёт воду. Вы знали, что муж пьёт вино. Вы… хотели убить его. Но… вы ошиблись бокалом. Вы дали яд… не ему. А ей.

Теодора замерла. Потом – засмеялась. Не искренне. Театрально.

– Это… абсурд! Я не знала, какой бокал чей!

– Но вы знали, что она пьёт воду. Потому что слышали, как она говорила стюарду . Вы… стояли рядом. Вы… всё рассчитали. Но… вы ошиблись. Вы дали яд не мужу. А Мэрион.

Теодора перестала смеяться. Посмотрела на него. Глаза – стали как стекло.

– И… что теперь? Вы… арестуете меня?

– Нет, – спокойно ответил Жюльен. – Я… передам вас греческой полиции. В Пирее. Через два часа.

Теодора встала. Поправила накидку.

– Я не убивала её, месье Бельфонтен. Да, я хотела бы. Да, я рада, что её нет. Но я не убийца. Я – артистка. Я умею… притворяться. Но не убивать.

– Тогда почему вы соврали про помаду? Про шприц? Про фото?

Она не ответила. Развернулась. Пошла к выходу. Остановилась.

– Месье Бельфонтен… если вы найдёте убийцу – скажите ему… спасибо. От меня.

И вышла.

Жюльен посмотрел ей вслед. Улыбнулся.

Первая. Соврала. Испугалась. Значит – что-то скрывает.

Он вернулся в центр зала. Посмотрел на остальных.

– Мадам Ланье – убийца, – сказал он. – Она хотела убить мужа. Но… убила Мэрион. По ошибке. Или… нет. Может быть… она знала, что убивает её. Может быть… она хотела убить её. Потому что Мэрион знала её секрет. И могла его раскрыть.

Он подошёл к столу. Достал листок с греческими буквами.

– Α Μ Ε Σ Τ Ι. Вы знаете, что это значит? Это – акростих. Первые буквы имён. Α – Арман. Μ – Мэрион. Ε – Элени. Σ – Спирос. Τ – Теодора. Ι – Ирвинг. Получается… «Μέστη». Почти. Но не совсем. Правильно – «Μεστή». С ударением на «η». А здесь – «Ι». Это… ошибка. Или… подделка.

Он посмотрел на доктора.

– Вы – единственный, кто мог написать это. И единственный, кто захотел бы сбить следствие. Потому что у вас есть мотив. И возможность. И… яд.

Доктор побледнел.

– Вы… думаете, это я?

– Нет. Я думаю, что это – отвлекающий манёвр. Чтобы подозрение легло на вас. Или… на Элени. Потому что она – настоящая «Μεστή». «Та, что мстит».

Он посмотрел на Элени.

– Вы… не убивали. Вы хотели. Но… не сделали. Потому что знали: если она умрёт – все подумают, что это вы. А вы… не хотите в тюрьму. Вы хотите… быть собой.

Элени кивнула. Не сказала ни слова.

– А вы, месье Уиттл, – продолжал Жюльен, – нашли тело. Испугались. Плакали. Но… не убивали. Потому что убийцы… не плачут.

Уиттл кивнул. Закрыл глаза.

– А вы, месье Дюпре, – сказал Жюльен, поворачиваясь к Арману, – соврали про всё. Про пиджак. Про развод. Про монеты. Но… не убивали. Потому что вы… трус. Вы не умеете убивать. Вы умеете… прятаться.

Арман не ответил. Просто сидел. Смотрел в пол.

– Итак, – сказал Жюльен, возвращаясь в центр зала, – убийца – мадам Теодора Ланье. Она хотела убить мужа. Но… убила Мэрион. По ошибке. Или… нет. Может быть… она знала, что убивает её. Может быть… она хотела убить её. Потому что Мэрион знала её секрет. И могла его раскрыть.

Он сделал паузу. Посмотрел на каждого.

– В Пирее вас встретит полиция. Они… арестуют мадам Ланье. И… начнут расследование. А я… уеду. Потому что я… не люблю финалы. Я люблю… начала.

В 10:00 «Одиссея» причалила к пристани Пирея.

Полиция ждала. С машинами. С офицерами. С наручниками.

Теодору Ланье арестовали первой. Она не сопротивлялась. Не плакала. Не кричала. Просто смотрела на море. Как будто прощалась.

Остальных – допросили. Отпустили. Никто не стал героем. Никто не стал жертвой. Все – просто… уехали.

Жюльен стоял на палубе. Смотрел на берег. На толпу. На полицейских. На Теодору, которую вели к машине.

Капитан подошёл к нему. Пожал руку.

– Спасибо, месье Бельфонтен. Вы… спасли мой корабль.

– Я просто… нашёл правду, – ответил Жюльен.

– Что вы будете делать теперь?

– Пить кофе. Смотреть на море. Ждать… следующего дела.

Капитан улыбнулся.

– Вы… необычный человек.

– Нет, – спокойно ответил Жюльен. – Я просто… замечаю детали.

В 12:00 он сидел в кафе на набережной. Пил кофе. Смотрел на море.

Постучали. Три раза. Тихо.

– Войдите.

Дверь открылась. Вошла Элени.

– Месье Бельфонтен… я должна вам кое-что сказать.

– Говори.

– Я… не всё сказала. Вчера вечером… я не просто вернулась за перчатками. Я… хотела поговорить с ней. С Мэрион. Я… устала. Устала быть тенью. Устала быть служанкой. Устала… быть не собой.

Она достала из сумки документы.

– Это… моё настоящее имя. Моё наследство. Моё будущее. Я… хочу быть собой. Настоящей. Навсегда.

Жюльен кивнул.

– Удачи, – сказал он. – Вы… заслужили.

Она улыбнулась. Впервые. По-настоящему.

– Спасибо, – сказала она. – И… спасибо за правду.

И вышла.

Жюльен остался один. Долго сидел. Думал.

Потом – достал блокнот. Написал:

Когда все лгут – правда всё равно всплывает. Даже в море.

Он закрыл блокнот. Посмотрел на море.

– Ты где-то здесь, убийца, – прошептал он. – И я… тебя нашёл.

В 14:00 ему вручили телеграмму.

«Жюльен, в Каире пропала графиня. Ты нужен.– Клод»

Он улыбнулся. Сложил телеграмму. Положил в карман.

– Каир, – прошептал он. – Интересно…

Он встал. Посмотрел на море. На горизонт. На следующее приключение.

– Всё только начинается, – сказал он. – И я… готов.

Сабин Дюран Что упало, то пропало

© Sabine Durrant, 2020

© Перевод. М.В. Жукова, 2020

© Издание на русском языке AST Publishers, 2021

* * *

В основном философы спорят не о том, существует душевная болезнь или нет, а скорее, о том, как охарактеризовать суть этого понятия.

Кристиан Перринг, Стэнфордская философская энциклопедия

Вы становитесь независимой, если живете одна. Вы становитесь настоящей личностью.

Эдит Бувье Бил (Маленькая Эдди), «Серые сады»

Глава 1

Губки для посуды Scotch-Brite^[63], 10 штук в двойной упаковке, всего 20 штук.

Marticitude, сущ. – мужеубийство. Происходит от латинского maritus, означающего «муж», и – cide от caedere, что означает «резать, убивать».

Я встала рано, так что успела оттереть надпись до того, как она ее увидела. На этот раз использовали красную краску, а ее, как оказалось, убрать труднее, чем белую. Написанное – правда? Неважно. В любом случае хорошо, что у меня остались губки для посуды, потому что пришлось использовать целых четыре. Забор безобразный, так всегда говорил Том, – столбики, на которых он крепится, выцвели и прогнили, между досками появились щели, и часть букв оказалась написана не на досках, а на разросшемся плюще – где-то завитушка, а где-то и половина буквы. Закончив отмывать надпись, я сорвала все испорченные листики.

ТЫ ВИНОВННА

Мне это не нравится. Это нервирует. Это попахивает самосудом. Это мир, в котором все ждут, что обвиняемый в чем-то человек будет ходить с меткой на спине, и неважно, доказана его вина или нет. Словно общение с полицией, следствие, рассмотрение дела в суде и тюремный срок – это недостаточное наказание (и ведь обвиняют, когда еще неизвестно, как будет развиваться дело).

Конечно, я ей ничего не скажу. У нее и так хватает проблем. Она провела столько ночей в камере в отделении полиции в Уондсуэрте, и это было ужасно, а потом ее еще отправили на целую неделю в Бронзефилд^[64]. Хватит с нее страданий и мучений. Еда там была ужасная, постоянно какие-то крики, а мылом, которое там выдали, она содрала кожу. Я пыталась ее навестить, добралась на электричке до Эшфорда, привезла очищающее молочко от Clarins, которое она любит, но меня к ней не пустили. Оказывается, нужно предъявлять какое-нибудь удостоверение личности с фотографией – паспорт или права, а у меня нет ни того, ни другого. И что делать таким людям, как я? Если она все-таки отправится обратно в тюрьму, мне придется что-то придумать. Но в любом случае здесь она только обустраивается. Последнее, что ей сейчас нужно, – это чтобы ее доставали.

Конечно, это намалевал какой-то безграмотный тип. ВиновнНа! Или – давайте ему посочувствуем – дислексик^[65]. Но когда я, поставив рядом ведро с водой, присела на корточки, оказавшись спиной к улице, мне стало не по себе. Казалось, что на меня смотрели из каждой проезжавшей мимо машины. Меня накрыло чувство стыда, и еще, возможно, я чувствовала себя униженной, что естественно для любого человека, вынужденного убирать за другим. Это всегда неприятно, а тут еще такая надпись! И странным образом я почувствовала одиночество. Это был несчастный случай. Я повторяла это всем, кто спрашивал. Она невиновна. Суд присяжных сразу это поймет. Не понимаю, почему люди такие странные.

Я отнесла губки и ведро в кухню. Оказалось, что она уже спустилась вниз и стоит в коридоре. Она с недовольным видом спросила про завтрак. Обычно я приношу еду на подносе, как всегда носила маме, но сегодня утром у меня просто не было времени готовить, потому что я была занята забором. Я подтолкнула ее в направлении гостиной, а сама занялась завтраком. Она любит определенный тип мюсли, но они у нас заканчиваются (их можно купить только в большом супермаркете Sainsbury’s), поэтому я добавила в ее мюсли немного своей овсянки. Похоже, она не заметила. Ела без всякого выражения на лице, смотрела в окно на проезжавшие мимо машины и автобусы, на детей, идущих в школу. Казалось, она опять впала в забытье – словно приступ амнезии на события, связанные с прошлым. Врач сказал, что это из-за пережитого шока. Но тут я никогда до конца не уверена.

Моди рвалась на прогулку. Когда я предложила Эйлсе к нам присоединиться, то не ожидала, что та согласится. Она ни разу добровольно не вышла из дома с тех пор, как сюда переехала. И всегда находила какое-то оправдание: то слишком устала, то болят глаза, то она боится встретить кого-то из знакомых. Вероятно, из-за происшествия с забором сегодня мои слова прозвучали как-то по-другому, или, может, я предложила прогуляться как раз в подходящее время.

– Никому не идет на пользу целый день сидеть взаперти, – сказала я (хотя, возможно, говорить «сидеть взаперти» было бестактно при сложившихся обстоятельствах).

Она вдруг развернулась ко мне.

– Хорошо, – ответила таким тоном, словно делала мне одолжение.

Я дала ей одну из своих курток и шарф – тоже мой. У нее с собой нет подходящей одежды, только летняя. Куртка была темно-красного, скорее даже каштанового цвета, не совсем чистая и большого размера. Ей она не понравилась. Она сморщила нос. Мне пришлось просовывать ее руки в рукава, словно я одевала непослушного ребенка. А черный шарф она одобрила. Хотя он был из полиэстера, на ощупь напоминал кашемировый. Пока я искала ключи в прихожей, заметила, как она изучает свое отражение в зеркале, как поднимает подбородок, поправляя шарф на шее. Некоторые привычки не умирают никогда.

Конечно, я спланировала маршрут. Выйдя, мы сразу же повернули направо, чтобы не проходить мимо двери ее дома, и пошли до конца Тринити-роуд, потом на светофоре перешли дорогу и направились к парку. Мне не хотелось идти мимо магазинов и кафе на Бельвью, где всегда много народа. Репортеры на улице больше не дежурят, но она права: лучше не привлекать лишнего внимания и не устраивать шоу. Она шла очень медленно, я взяла ее под руку и потащила за собой. Я пыталась справиться с раздражением. «Потихоньку», – сказала я. Хотя скорее не о темпе ее ходьбы, а о делах в целом.

В это прохладное, ветреное осеннее утро по небу быстро неслись облака, солнце то появлялось из-за них, то снова скрывалось. Я отстегнула поводок Моди, и она понеслась вперед по траве – лоскутному одеялу света и тени. На центральной дорожке Эйлса ускорила шаг, а когда я обратила ее внимание на красоту высоких каштанов – их листья как раз начали краснеть, – она что-то пробормотала себе под нос. Я приняла это за согласие.

Возможно, именно тогда нам и следовало повернуть назад – пока на дорожке никого не было. Я виню себя за то, что мы этого не сделали. Мне хочется думать, что я чувствую настроения Эйлсы, но тут я оказалась недостаточно бдительна.

Я пыталась шутить, болтала о молодых лебедях на пруду, о том, как они выросли, и вдруг заметила двух женщин – обе блондинки с маленькими собачками на поводках, – идущих нам навстречу. У меня возникло ощущение, что мы вдруг попали в магнитное поле – в их молчании ощущалось напряжение и ожидание. Эйлса тоже это почувствовала, а может, она их узнала. У нее много знакомых. Ее дыхание изменилось: резкий вдох, за которым немедленно последовал сдавленный всхлип. Она прильнула ко мне, и я испугалась, что она может упасть. Через лужайку потащила ее под дерево к скамейке, с которой открывался вид на воду. Эйлса рухнула на скамейку, заняв бо́льшую ее часть, откинула голову на металлическую спинку и уставилась в небо. Через несколько минут она раздраженно сказала, что устала, – толком не спала столько дней. Затем она заговорила о Мелиссе: она отправила письмо по электронной почте, но та не ответила. Эйлса даже не была уверена, что Мелиссе передают ее письма. Это было несправедливо. Она рассказала мне про пикник, который они устроили в день рождения близнецов, и как тогда было весело, и что-то о красивом домике на дереве, который они построили в Кенте.

Боюсь, что в какой-то момент я перестала ее слушать. Я не люблю разговоры про Кент, а в последнее время и так слишком много слышала о детях. К тому же я и сама порядком устала. По очевидным причинам работать мне приходится по ночам. Между деревьев пролетела пара длиннохвостых попугаев, громко и пронзительно крича. Моди помчалась к роще, и по ее странным – словно балетным – шагам я догадалась, что она гонится за белкой. Воздух был прохладным, свет мягким, сквозь ветки виднелось синее небо. Под ногами хрустели опавшие осенние листья, мне нравится этот звук. Я думала о Эйлсе и ее манере говорить – она говорит как аристократка, повышая тон в конце предложения, а иногда в середине. Я впервые задумалась о том, как на это могут отреагировать присяжные. Вывод: не очень хорошо.

Когда она вдруг наклонилась вперед, я решила, что она смотрит на мои ноги. На мне были брюки с молниями по бокам, в них удобно гулять. Молнии не были застегнуты до конца, так что виднелась нижняя часть икр. Эйлса сосредоточила взгляд на крошечных чешуйках – небольших белых пятнышках, свидетельствующих о возрасте. Медицинское название: каплевидный идиопатический гипомеланоз. Я думала, что она скажет что-то вроде: «Вы должны сходить к моему знакомому дерматологу». Поэтому прозвучавшие слова шокировали меня.

– Вначале я не… Знаете, было ощущение, словно у него что-то застряло в горле или жгло сильно, будто он съел целый перец чили или что-то в этом роде. Понимаете, да? Я дала ему воды, но она вся вылилась обратно из уголков рта… То есть, его язык…

Она стала водить языком по верхним зубам, высовывая его вперед-назад. Я не могла понять, что она делает, пока до меня не дошло: она пытается мне продемонстрировать, что происходило с Томом. У меня все скрутило внутри, к горлу подступила тошнота.

– Ужасно, – только и сказала я.

Она впервые заговорила про смерть Тома. У меня возникла паническая мысль, что надо было включить диктофон, хотя я не знала, как незаметно достать телефон.

Эйлса принялась мять, впиваться ногтями в куртку, которая была на ней надета, потом стала царапать собственные запястья. Мгновение спустя они уже выглядели жутко – она их все разодрала.

– А его зрачки, Верити! Это было так странно. Они были просто черными, как у животных, и он хватался руками за шею, рот был открыт, нижняя челюсть отвисла, и повсюду слюни и пена, как у собак. Знаете? Я никогда не видела бешеных собак, но именно так их представляю. У человека не может быть столько слюны. Он извивался, корчился, будто тело не принадлежало ему, оно словно жило своей жизнью, лоб покрыла испарина. Он продолжал смотреть на меня… Взгляд у него был такой… И его так сильно тошнило – испачкало всю рубашку и весь пол в кухне, а я не могла найти бумажные полотенца и взяла рулон туалетной бумаги.

– В тот момент он все еще сидел за столом, Эйлса?

Этот вопрос снова и снова задавала полиция.

– Я думаю, что уже нет. Он соскользнул со стула на пол.

– Значит, он лежал на полу. А ты? Стояла? Или присела к нему?

В ветвях позади нас вороны хлопали крыльями. Эйлса заговорила громче:

– Я опустилась на пол рядом с ним. Я же принесла ему воду.

– Ах да.

Легкий ветер колыхал ветви дерева рядом с ней, листья кружились вокруг ее плеч.

– Если бы я сразу же позвонила в скорую, я бы его спасла? Или все равно было бы поздно?

Я открыла рот, чтобы ответить, пытаясь контролировать выражение лица. Если бы только я была рядом в ту ночь. Если бы я только знала, что он дома.

– Не знаю.

Моди исчезла из виду, и хотя я в эти минуты была сосредоточена на Эйлсе, но начала немного беспокоиться. Я боролась с желанием встать и позвать собаку.

Эйлса быстро качала головой вверх и вниз, в ее глазах дрожали тени.

– Говорят, он перестал дышать из-за болиголова?

Мне потребовалась пара секунд, чтобы понять, что это был вопрос.

– Насколько я понимаю, болиголов парализует нервную и дыхательную системы, а это в свою очередь приводит к смерти.

Эйлса безвольно опустила руки.

– Я так часто говорила, что хочу его смерти. – Она начала плакать. – Что жизнь была бы гораздо лучше без него. Но не стала. Это несправедливо. У меня всегда все идет наперекосяк. Жаль, что я не могу повернуть время вспять.

Эйлса начала меня раздражать.

– Нам пора идти, – сказала я резким тоном и подняла ее на ноги.

Она столько лет боролась с лишним весом, а сейчас я не уверена, есть ли в ней хоть пятьдесят килограммов. Найдя собаку, я потащила Эйлсу домой. Ей не хотелось идти.

Сейчас она спит. Мы устроили ей гнездышко в гостиной, в углу дивана – там она и отключилась. Когда мы вернулись домой, она вела себя очень мило: поднесла мою ладонь к своей щеке, когда я принесла ей чашку с ройбушем, благодарила меня за поддержку. Я смотрела, как она спит – веки слегка подрагивают, рот приоткрывается во время вдоха, а потом закрывается. У нее милое лицо, на самом деле милое – в форме сердечка, рыжевато-каштановые волосы и вдовий мысок^[66] (как иронично!) на лбу, уголки зеленых глаз приподняты. Под линией волос виден небольшой старый шрам длиной сантиметра два-три. Я не знаю, откуда он. Я многого о ней не знаю.

На этой неделе у нее назначена встреча с королевским адвокатом^[67]. До сегодняшнего дня меня ничто не беспокоило. Я совсем не волновалась, думала, все само собой уладится. На первый взгляд, с их браком все было в порядке – идеальная пара! Почему именно Эйлса Тилсон убила своего мужа? Я предполагала, что дело даже не возбудят или сразу закроют. Эйлса будет меня долго благодарить за все, что я сделала, и вместе с детьми вернется в соседний дом. Но теперь я не знаю, что будет дальше. В голове крутятся разные мысли. Кто она? Как мы до этого дошли?

Я все думаю о ее интонации в сегодняшнем разговоре. В ее голосе определенно слышались шок и жалость к самой себе. И вопрос: «Почему это должно было случиться именно со мной?» (по-моему, это следствие того, что она была несколько избалована). Еще были страх и ужас – она же видела, как Том теряет человеческий облик, на глазах становится неузнаваемым. «У человека не может быть столько слюны». Она сравнивала его с бешеной собакой. Это понятно. Каждый из нас по-своему справляется с травмой. И после того, что она для меня сделала, я прощу ей все. На самом деле прощу.

У меня до сих пор саднят пальцы послестирания надписи на заборе. Кто это написал? Что этот человек пытается мне сказать? Это ужасно, но сейчас, когда она спит, а за окном спускается тьма, мне впервые становится страшно. Неужели я допустила ужасную ошибку? Сегодня днем не было еще одного чувства – единственного, которого ждешь после трагедии подобного рода.

Печали.

Глава 2

Акварельные карандаши Caran d’Ache Swiss-color в металлической коробке (40 штук).

Anthropomorphism , сущ. – антропоморфизм: перенесение человеческого образа или его свойств на неодушевленные предметы, животных, растения и т. д.

Не я главная героиня этой истории, но мне не хочется быть неуловимым расплывчатым образом, и не хочется, чтобы вопрос, кто же я такая, отвлекал от повествования. Возможно, никто кроме меня никогда этого не прочтет, но ведение дневника – это мой способ осмысления мира и происходящего вокруг. Однако на тот случай, если мои записи дойдут до широкой публики, я лучше напишу о себе все, что смогу. Есть время, пока Эйлса принимает ванну. Конечно, нельзя полагаться ни на какие рассказы – мы все преследуем свои личные интересы, свои корыстные цели. Но надо постараться быть прозрачным и понятным, вот и все.

Меня зовут Верити Энн Бакстер. Всю жизнь я живу в одном доме по адресу: Тринити-роуд, дом 424, на юго-западе Лондона. Мать. Сестра. Отец ушел, когда мне было четыре года. Мать умерла пять лет назад.

Мне пятьдесят два года.

Я не девственница. Извините, если это лишняя информация, как сказала бы Мелисса. Но я не хочу, чтобы кто-то посчитал меня озлобленной старой девой или чтобы меня считали лесбиянкой, как думают Мэйв и Сью, с которыми мы обычно играем в квиз^[68] в пабе. Они уверены, что мой интерес к Эйлсе объясняется именно ориентацией. Меня раздражает наша современная культура, которая вроде бы признает всех и вся – по крайней мере, об этом неустанно говорят, – но на самом деле присутствует скрытое предубеждение против тех из нас, у кого нет детей и мужей, будто наше мнение не имеет значения, словно у нас нет права выступать с комментариями по поводу поведения тех, у кого семья есть. Я вовсе не ханжа и не пуританка. Я с удовольствием смотрю сцены секса по телевизору. Одни из самых счастливых моментов моей жизни – это просмотр реалити-шоу о свиданиях «Остров любви» вместе с Эйлсой и ее детьми. Факт в том, что я этим занималась и знаю, что это такое. У меня в жизни было достаточно секса, чтобы понять, что я ничего не упускаю.

И у меня, и у Эйлсы было нетипичное детство, и это одна из причин, которая помогла нам сблизиться. Нетипичное не в том смысле, что у нас были гламурные родители-хиппи, которые жили в Марракеше, но в плане воспитания – мы чувствовали, что мы странные, не такие, как все, и не совсем вписывались в компанию одноклассников. Мать Эйлсы явно страдала от алкоголизма, а дочь оказалась настолько ей преданной, что не говорила об этом прямо. Моя мать была инвалидом, страдала от фибромиалгии. Это хроническая болезнь, которая характеризуется костно-мышечной болью и наличием точек повышенной чувствительности, давление на которые вызывает особенно сильную реакцию. Боль возникала непредсказуемо, в самых разных местах, но мою мать больше всего беспокоила шея. Чтобы удобно сидеть, она обкладывалась подушками, клала их на плечи. Мы с сестрой Фейт с малых лет научились избегать неожиданных и резких движений, целовали маму только, когда она просила, аккуратно сжимая губы и ни в коем случае не позволяя им дрожать.

Возможно, маме стало хуже и болезнь обострилась, когда нас бросил отец. Я не уверена. Я практически ничего не помню из раннего детства – до его ухода. И его почти не помню. Запах одного из лосьонов после бритья заставляет меня замереть, а ткань в черно-белую гусиную лапку вызывает болезненные воспоминания. Он работал в газовой компании, мне говорили, что по социальному статусу он был ниже матери, и выяснилось, что семейная жизнь не для него. А может, к этому выводу я пришла сама, на основании известных мне событий. Однажды субботним утром, тогда мы с сестрой еще ходили в детский сад, он вышел за газетой. Женщина, владевшая бакалейной лавкой (теперь там сетевое кафе «Пицца-Экспресс»), сказала, что видела, как он садился на автобус № 219. Больше его никто не видел. По крайней мере, моя мать всегда придерживалась этой версии. Я думаю, что ее успокаивала драматичность такой подачи этого события. У меня осталось несколько воспоминаний, которые не вписываются в эту картину: я помню, как они ругались еще задолго до его ухода, пустые вешалки, качающиеся в шкафу, а затем – уже после его «исчезновения» – как мы с ним ездили на ярмарку, и я каталась на каруселях. Если он и навещал нас или куда-то брал меня с собой, то, в конце концов, это прекратилось. Может, он переехал или ему это наскучило. Иногда я задумываюсь: может, он еще жив? Но он был старше мамы, а она умерла, когда ей уже было за восемьдесят, так что это маловероятно.

Моя мать никогда не работала из-за состояния здоровья, но я не помню, чтобы она получала какие-то пособия. Вместо этого, когда отец ушел, мы стали экономить на всем, во всем себе отказывать и ничего не хотеть. Мы выращивали овощи и вырезали из газет купоны, мы постоянно искали новое применение старым вещам и занимались апсайклингом (если использовать современное слово) одежды. Нам не приходилось выплачивать ипотеку – дом достался отцу в наследство от тети. В те годы район Тутинг не представлял собой ничего особенного. Но с тех пор все очень сильно изменилось. Если не ошибаюсь, агенты по недвижимости теперь называют эту территорию Тринити-Филдс. Хотя для меня все еще удивительно, что кто-то тратит столько, сколько потратили Тилсоны, на дом здесь, да еще и обустраивает подземный этаж.

Мне потребовалось какое-то время, чтобы смириться с идеей «соседей». В моем детстве сюда никто не переезжал, хотя наш округ был вполне густонаселенным. Родители моей матери погибли во время бомбежки во Второй мировой войне, и она переехала к бабушке в Истборн. Это была суровая дама из Викторианской эпохи, и ребенком моя мама уходила в свой мир, стараясь скрыться от окружающей ее действительности (грусти, страха и ужасной скуки), и расцвечивала его яркими красками. Она так никогда и не избавилась от этой привычки. Она устанавливала отношения со всеми существами, как реально живущими, так и воображаемыми. У нее была огромная коллекция разных фигурок, связанных с лесом, больше всего она любила зайцев. Она говорила о ежах, птицах и лисах так, словно лично знала каждого из них. «Мистера Ежа отправили искать червячков». «Ой, ты только взгляни, дрозд Руфус прилетел посмотреть, как у нас идут дела». Если в доме что-то пропадало, мама винила в этом Добываек – семью крошечных человечков, которые жили под половицами и за плинтусами. Мама так часто о них говорила, что когда я в гостях у подруги наткнулась на книгу Мэри Нортон^[69], то страшно опозорилась, и потом надо мной долго смеялись на детской площадке – я настаивала, что это книга была написана про наш дом. Можно было перерыть весь дом в поисках потерянной вещи, все в комнате перевернуть вверх тормашками в поисках, например, носка или транспортира, и если тебе все-таки удавалось его найти, то это считалось не твоей заслугой, а заслугой невидимого жильца по имени Святой Кристофер. Если речь шла о чем-то более серьезном, то мы должны были благодарить наших ангелов-хранителей – у каждого из нас был свой. Кстати, после удаления гланд именно мой ангел-хранитель сидел у меня на кровати в больнице, а не мать.

Мило, правда? На самом деле это было совсем не так. Скорее, это была тирания. У каждого предмета в доме была душа. Мать никогда не оставляла одно яйцо в коробке, «чтобы ему не было скучно, и оно не чувствовало себя одиноким». Мы всегда заваривали листовой чай, чтобы не расстраивать пакетики, разделяя их друг с другом. Подушки у нас на диване лежали в строгом, заранее определенном порядке – семейной группой. Мягкие игрушки и старые вещи никогда не выбрасывались. Я очень любила карандаши швейцарской компании Caran d’Ache, но каждый из них должен был быть одинаковой длины с остальными, даже белый. Мать заставляла меня рисовать каждым из них в равной мере, чтобы не задеть ничьих чувств.

Как-то раз молодой врач, который приходил к ней, заметил, как она расстроилась из-за того, что пришлось принимать одну таблетку. Он пояснил мне, что это психическое расстройство. Врач сказал, что с острой эмпатией такого рода трудно справиться: она связана с повышенной чувствительностью к мелочам. Мы решили, что это последствие ее болезни, попытка от нее отгородиться. Но в последнее время я много обо всем этом думала. Эйлса говорит, что жизнь в такой обстановке повлияла на меня. Это многое объясняет. Возможно, это наследственная черта, которая была присуща моим предкам.

Вначале казалось, что я смогу этого избежать. Я в нашей семье была умной, а сестра – красивой. После школы я поступила в университет, в Королевский колледж в Лондоне, – я из того поколения, которому повезло получить бесплатное образование. Жила в общежитии при университете, потом и в других самых разных студенческих берлогах в районе, именуемом «Слон и Замок». Когда получила диплом и начала писать диссертацию, случились две вещи: здоровье матери стало значительно хуже, а сестра решила, что ей надоело за ней ухаживать. В результате я вернулась домой.

В любом случае у меня возникли проблемы. Как и все семейные мифы, моя репутация «умницы» оказалась преувеличением. Честнее было бы сказать, что я «чуть умнее среднего». Написание диссертации, высокомерно названной «Культура и процесс познания в эволюции языка» оказалось выше моих сил. Я пропустила крайний срок сдачи, были назначены новые заседания, но я уклонилась от посещения. Я приехала домой и с возмущением наблюдала, как Фейт пакует чемоданы, чтобы отправиться в Брайтон и начать там новую жизнь, хотя в глубине души чувствовала облегчение. Если мать окажется недостаточно благодарной за мою жертву, то у меня будет повод для негодования. Меня это устраивало. И двадцать лет я обижалась на нее, винила из-за работы, на которую вынуждена была устроиться. Вначале я пошла работать в библиотеку, и все складывалось неудачно: начальница меня ненавидела, и там было слишком много детей; затем я устроилась в муниципалитет – в отдел культуры и отдыха – и там чувствовала себя не менее несчастной, чем в библиотеке. Я лелеяла эту обиду, я любила ее, как любят хорошо послужившую, но уже начавшую подгнивать старую лодку. И я продолжала обижаться на мать даже те десять лет, которые сложились удачно – я устроилась внештатным помощником редактора Большого Оксфордского словаря английского языка. Я должна благодарить старого университетского друга Фреда Пуллена за то, что рекомендовал меня на эту должность. Она идеально мне подходит. Это большой и давний проект – мы дополняем и вносим исправления в словарь. Работа началась в 1999 году, и бог знает, когда она закончится. Вероятно, никогда, что меня лично очень устраивает. В основном я переписываю уже существующие статьи. Другие команды отвечают за неологизмы^[70]. Я помогаю переделывать старые определения, использую новые доступные источники в интернете, при необходимости дополняю и исправляю цитаты и выдержки. Это трудная работа, иногда захватывающая, но чаще нудная. Мне она приносит удовлетворение.

Эйлса выключила воду. Я заметила, что над головой перестали грохотать и звенеть старые железные трубы. Даже по ее меркам она справилась быстро. Она ненавидит ржавые подтеки на эмали, говорит, что они напоминают кровь. Ничто в моем доме ей не нравится. Она не может не сравнивать его со светлым, просторным домом по соседству: отреставрированные деревянные полы и стальные двери в индустриальном стиле – тщательно подобранное сочетание старого и нового. По сравнению с этим мои комнаты – просто мешанина из всего. Сперва она хотела как-то это исправить, но теперь отказалась от этой идеи. Мой дом больше не один из ее проектов, как и я сама. Ей приходится беспокоиться о более серьезных вещах.

Сегодня вечером я должна держать ее подальше от телефона. Ее просто тянет заглянуть в Инстаграм: открыть свой профиль, пролистать старые фотографии, вернувшись к счастливым дням – ее торты, дом, дети, Том. Это очень грустно. Считается, что можно почувствовать себя несоответствующей или даже ущербной, рассматривая фотографии других людей, но не свои собственные. Может, я постараюсь убедить ее почитать какую-нибудь из книг, которые специально взяла в библиотеке – она любит триллеры, на полке «только что вышедших» книг их стоял целый ряд. Кажется, все о женщинах, которые понимают, что их мужья психопаты, но что тут поделаешь? Просто читая такие книги, убийцами не становятся.

Вчера вечером во время паб-квиза Мэйв спросила меня, не боюсь ли я оставлять Эйлсу у себя.

«Ты же не знаешь, что она может выкинуть. А что если она выйдет из себя? А если на тебя набросится?»

«Мы подруги», – улыбнулась я.

«Откуда ты знаешь? Ты слишком…»

Она не закончила предложение, но я знала, о чем она думала. Я оглядела сидевших за столом – разношерстную публику, которая раз в неделю собирается в «Собаке и лисице», – и увидела в их глазах то же самое: я слишком доверчивая, слишком одинокая, я готова пустить в дом кого угодно, только чтобы не быть одной и не дать тьме сомкнуться надо мной.

Грохнула дверь ванной, я слышу скрип половиц. Эйлса пересекла площадку и стоит на самом верху лестницы. Если я напрягу слух, то смогу сказать, пойдет ли она в мамину спальню. Уже несколько дней она что-то ищет в высоком комоде. Я не знаю, что именно. Она разозлилась, когда я ее об этом спросила. Нет, не пошла. Спускается вниз: я слышу шаги, этот ритм шагов ни с чьим не перепутаешь – она ступает очень робко. Она говорит, что моя лестница опасная.

Я должна убедиться, что она поест.

Сейчас я спрячу свои записки. Я не хочу, чтобы она знала, чем я занимаюсь. И в любом случае я уже достаточно о себе написала. Я пролистала написанное и могу сказать, что дело пошло. Вот в чем проблема человеческой природы. Мы все думаем, что наши жизненные истории захватывающие, считаем себя героями наших собственных маленьких мирков. Нам всем нравится звук собственного голоса.

Глава 3

Пылесос марки Henry NRV мощностью 620 Вт, красного цвета.

Sialoquent , прил. – брызгающий слюной во время разговора.

Мне странно оглядываться назад и видеть себя такой, какой я была до того, как они сюда переехали. Мне почти жалко себя, свою наивность. Кажется, что всю предыдущую жизнь я будто задерживала дыхание.

Когда я впервые увидела Эйлсу, она стояла посередине тротуара и спорила с инспектором дорожного движения.

– О боже мой, ну что ж такое-то?! – говорила она, сложив ладони и прижав их к щеке в какой-то обаятельной и умоляющей манере. – Послушайте, я же только на две минуты остановилась. Вы не можете так со мной поступить. Муж меня убьет. Пожалуйста. Я прямо сейчас уберу машину. Не надо выписывать штраф. – Она скрестила руки на груди. – Пожалуйста, просто разорвите его. Пожалуйста. Ради меня.

Рядом с ней – наполовину на дороге, наполовину на тротуаре – стоял синий «фиат 500». Она явно так припарковалась, чтобы выгрузить пакеты с покупками (стоянка перед домом уже была занята другой их машиной – огромным серебристым монстром-внедорожником). Ошибка новичка. Мы живем на так называемой красной трассе и мешать движению здесь считается преступлением против человечества.

– Ну спасибо! – сказала она. – Большое спасибо. – Инспектор засунул штрафной талон ей под дворник и сел на свой мопед. – Хорошего дня, черт вас побери, – крикнула она ему в спину и махнула рукой.

Я толкнула калитку и зашла в свой двор.

И тут Эйлса крепко выругалась.

Я лишь слегка улыбнулась и позволила калитке захлопнуться за моей спиной. Я не была с ней согласна, не люблю обобщения. Возможно, я насторожилась, поскольку что-то в ней напомнило мне Фейт. Может, та же сдерживаемая энергия? Она была как сжатая пружина, готовая в любой момент распрямиться. Да и Натан работает в нашем районе много лет, он довольно милый.

Тогда она сделала шаг мне навстречу и представилась.

– Мы переехали в соседний дом, – сказала она. – Вчера.

Она кивнула через плечо на дом номер 422, словно мне нужно было это объяснение.

– О, правда? – произнесла я, прилагая усилия, чтобы продемонстрировать соответствующую ситуации заинтересованность.

Она не одна такая – многие делают ремонт и думают, что соседи не слышат и не замечают строительные работы, потому что сами-то хозяева при этом не присутствуют. Конечно, я знала, что они вчера переехали. Да вся округа знала, что они вчера переехали. В последние тринадцать месяцев большинство из нас ничего не ожидало и не желало так, как их переезда. Тринадцать месяцев тут что-то постоянно сверлили, сновали бульдозеры, воздвигали леса, что-то гремело, визжали пилы, орала и грохотала музыка, ругались и вопили нервные строители. Я знала вкусы новых соседей – им привезли железную ванну на львиных лапах, а пластиковую душевую кабину демонтировали. Я знала, например, что их диван и стиральная машина из John Lewis^[71], а кофейный столик и странное изголовье кровати – из Oka^[72]. Если честно, я даже знала, что ее зовут Эйлса Тилсон и она работала в отделе кадров, замужем за Томом Тилсоном, руководителем звукозаписывающей компании. У них трое детей, включая близнецов (возможно, зачаты с помощью ЭКО?). Они переезжают в Лондон после того, как у них что-то не сложилось в Кенте. Вы только не думайте, что я специально добывала эту информацию. Просто невозможно этого не узнать, если живешь целый год рядом со строительной площадкой, и к тому же ты достаточно вежливая, чтобы время от времени угостить рабочих или соседей чашечкой чая. Она обо мне, конечно, ничего не знала.

– Меня зовут Верити, – представилась я.

Не обращая внимания на автобус № 319, который так и стоял за машиной, ожидая, пока она ее уберет, Эйлса протянула руку над калиткой для рукопожатия, и ее левый локоть так и остался на моем заборе – она оперлась на него, словно на письменный стол. На первый взгляд у нее были заостренные черты лица, бросались в глаза большие ноздри на вздернутом носу, кожа была натянута на скулах. Я обратила внимание на выделяющийся желобок между верхней губой и носом и родинку под нижней губой. На Эйлсе была объемная куртка цвета хаки с капюшоном, отороченным мехом. Успешные молодые мамочки у нас в округе любят такие куртки. Благодаря этой куртке я и могу сейчас сказать, когда произошла эта встреча – в середине февраля, мы как раз страдали от прихода антициклона с востока. Пару недель стояла относительно теплая погода, а потом пришел холодный фронт с пронизывающими ветрами и ледяным дождем. Сейчас это трудно представить – лето только что закончилось, но я помню, как тогда сняла перчатки, чтобы вставить ключ в замок, и мои пальцы онемели от холода. Мне было любопытно с ней познакомиться, но еще больше хотелось попасть в собственный дом.

Она не задала мне никаких вопросов, даже не поинтересовалась, живу ли я одна или с семьей. Точно так же она не проявила никакого интереса к моему участку, хотя он мог ее заинтересовать, ведь был зеркальным отражением ее собственного – по крайней мере, до их «усовершенствований». Она даже на него не взглянула. В тот раз я решила, что она или поглощена своими мыслями или эгоцентрик, но теперь-то я знаю, что она просто принимает «отличия» как факт, никого не осуждая. В тот раз она только рассказала, что они в последний момент решили отполировать пол в гостиной и постоянный шум «буквально сводит ее с ума».

«Расскажите мне об этом», – хотелось сказать мне, но я промолчала.

Потом она убрала руку с моего забора, со словами, что надо переставить машину, пока этот козлина не вернулся.

– Простите, сорвалось, – добавила в конце.

Когда на днях ее адвокат спрашивал нас о первой встрече, стало понятно, что Эйлса совершенно о ней забыла. Она считала, что наша дружба началась несколькими днями позже – когда мы встретились для обсуждения деревьев. Очевидно, что тогда я интересовала ее больше, чем при первой встрече. Поэтому когда я оглядываюсь назад, то представляю прошлое так, будто наблюдаю за Эйлсой со стороны, а она об этом не знает. Я наблюдаю за ней как объективный свидетель, может, член коллегии присяжных, который не знает ее историю. Говорят, о человеке можно судить по тому, как он разговаривает с официантами, поэтому я предполагаю, что еще точнее о человеке можно судить по его поведению с инспектором дорожного движения. Я не вожу машину. Но я обращала внимания на то, что люди, которым выписали штраф, испытывают непропорционально сильную ярость и считают, что их права нарушили. Я считаю, что Эйлса умеет поставить себя на место другого человека, она – одна из наименее категоричных и нетерпимых людей среди всех моих знакомых, она не склонна кого-то оценивать и осуждать, но ее реакция на Натана была очень сложной. Я думаю, что ее взбесил не только штраф, но и то, что Натан совершенно не поддался ее чарам. Позже я узнала, что, будучи единственным ребенком в семье, она считала себя обязанной поддерживать дома равновесие. Именно ее веселость и жизнерадостность помогали родителям оставаться вместе. Но в тот раз ее чары и обольщение не сработали. Потом она очень постаралась скрыть свою панику – в ее фразе «Хорошего дня, черт вас побери» почти идеально сочетались вежливость и сарказм. И еще ее, на самом деле бессмысленное, решение подойти и поговорить со мной – несмотря на холод, хаос на проезжей части, яростно сигналящий автобус. Была ли это доброта? Мне хочется думать, что да. Или, может, притягательной для нее оказалась моя холодность? Она почувствовала мое неодобрение и захотела мне понравиться, перетянуть меня на свою сторону. Почему? Это было неистовое желание нравиться? Или отчаяние женщины, которой были нужны союзники?

Что касается использованного ею слово cunt, грубого обозначения влагалища. Оно появилось в среднеанглийском^[73], пришло из немецкого. Родственные слова есть в норвежском и шведском языках – kunta, а также в средне-нижненемецком, голландском и датском – kunte. Не из тех слов, которые следует произносить, не будучи уверенным в своей аудитории. Считайте его ручной или дымовой гранатой, которые полиция бросает в здание перед тем, как в него войти. Бросайте – и посмотрите, кто останется. Но это точно так же могла быть и сигнальная ракета, выпущенная со спасательной шлюпки. Если хотите – крик о помощи.

Неделю или около того мы совсем не общались с новыми соседями. За это время они установили дровяную печь, потом подали заявление на проектирование парковочного разворотного круга перед домом, «чтобы подъезжать и отъезжать на передней передаче». Они также подписались на еженедельные поставки здоровой еды от «Заботливого шеф-повара». Вечером в субботу их не было, а их четырнадцатилетняя дочь Мелисса, или Лисса, как ее обычно громко подзывали родители, устроила вечеринку для нескольких друзей и оставила в моем саду пустые банки из-под пива и коробку из-под жареной курицы. За это время они выбросили две сломанные картинные рамы из Ikea и большой красный пылесос Henry со сломанной насадкой.

Во вторник, ближе к вечеру, я снова столкнулась с ними. Я работала за письменным столом в комнате с окнами на дорогу. В это время дня движение очень оживленное, так что я слушала радио с классикой в наушниках, которые отсекают весь внешний шум. Я только что получила новую партию слов – anger (гнев), angst (тревожность) и anguish (душевная боль). Я чувствовала возбуждение от погружения в новую работу и успела просмотреть данные по новой тематике. Я не слышала, как он вошел в калитку, но почувствовала его у своей входной двери. Он использовал дверной молоток, хотя у меня есть работающий звонок. Бах-бах – это был сигнал тревоги, не отреагировать на который было невозможно. Стекла задребезжали в рамах, бумаги у меня на столе задрожали.

Газета Sun назвала бы их парой из сказки. Том Тилсон на самом деле был красивым мужчиной – темно-каштановые волосы со щегольской укладкой, волевой подбородок и голубые глаза. Недавно я прочитала, что симметричное черты лица являются важным фактором в привлекательности человека, и у него с этим делом был полный порядок. Одет он был вроде бы небрежно, но ужасающе дорого, в стиле миллиардеров, сделавших деньги на высоких технологиях: синие джинсы, белая футболка, тяжелые кроссовки. Но я всегда думала: «Бедняга! Тебе было бы гораздо комфортнее в костюме». На мой вкус, он был довольно коренастым и со слишком толстой шеей, на лице заметны крупные поры, широко посаженные голубые глаза смотрели холодно. В целом он выглядел как человек, который жил и продолжает жить на полную катушку. С такой внешностью возраст не красит, хотя теперь даже поминать об этом неловко.

К тому времени, как я открыла дверь, Том сделал уже несколько шагов назад и стоял на середине дорожки широко расставив ноги, глядя на окна верхнего этажа. Его, в отличие от Эйлсы, мой дом заинтересовал. Я прикрыла за собой входную дверь – на случай, если он намеревался заглянуть внутрь.

– Да, – сказал он, словно мы уже давно вели разговор. – Нам нужно обсудить несколько вещей.

– Каких?

– Давайте начнем с деревьев.

Его футболка выбилась из джинсов с одного бока, и он демонстративно нагнулся в сторону, чтобы заправить ее, при этом громко воздохнув. Это действие одновременно преследовало две цели: показать превосходство в общем и целом, а в частности продемонстрировать раздражение в данном конкретном случае.

Я спросила его, о каких деревьях идет речь. Он ответил, что о деревьях, растущих вдоль моего забора позади дома.

– Это же яблони, да? И еще остролист и плющ. Вы же знаете, что это сорняки? Я не хочу, чтобы они разрослись на мой участок. Ваш сад такой заросший!

Я молча смотрела на него, он помахал рукой у меня перед глазами.

– Мы должны остановить это вторжение.

Он был раздражен, возможно, из-за этого в его речи особенно четко слышались сибилянты^[74], и вместе с шипением изо рта вылетали капельки слюны.

Из-за менопаузы (ну, на самом деле перименопаузы) я стала несколько раздражительной, так что тут же заняла оборонительную позицию. И, боюсь, мне совсем не понравилось это «мы». Я быстренько отделалась от Тома и вернулась в дом, хлопнув дверью.

Сейчас мне стыдно из-за произошедшего. Я понимаю, что могу не нравиться, но эта стычка в самом начале задала тон наших отношений. Может, мне следовало приложить усилия, постараться относиться к нему лучше, посочувствовать – ведь он оказался в ловушке своего воспитания и образования, из-за которых стал таким, каким стал. Дело в том, что меня устраивала моя непроизвольная реакция – отмахнуться от него, как от высокомерного и надменного типа. Я почувствовала, что на меня нападают, – и мне нужен был предлог, чтобы от него отделаться. Если бы я была честна сама с собой, то поняла бы, что эта возня с футболкой, которую он заправлял в джинсы, и это помахивание перед моим лицом были признаками застенчивости и смущения. Он только притворялся расслабленным. Конечно, он хотел добиться своего, но не был уверен, что ему это удастся.

Так что да, мне действительно его жалко. Думаю, как и любому. И трудно не вспомнить, каким физически сильным был этот мужчина – кожа над поясом его джинсов, волоски на тыльной стороне ладоней, напряженные мускулы под белой хлопковой футболкой. Это тело двигалось, работало, могло принимать решения, делать глубокие вдохи, всплескивать руками, оно могло шевелиться, если хотело! Мне сейчас трудно о нем писать и не думать о том, как то же самое тело, холодное и неподвижное, лежит на столе патологоанатома, как его разрезали, как в нем копались, а потом снова зашили.

Глава 4

Женская блузка Next, розового цвета, размер 12.

Trichotillomania , сущ. – трихотилломания: навязчивое желание выдергивать собственные волосы.

Этим утром я застала ее в саду. Она вышла через кухню, хотя я думала, что заперла заднюю дверь. Она нашла пару старых ящиков из-под пива и поставила их один на другой у забора, чтобы заглянуть на другую сторону. На ней был халат и старые тапочки, волосы не причесаны. Халат из бледно-розового флиса по пути зацепился за кусты ежевики, и несколько сухих листьев прилипли к подолу.

На голой лодыжке электронный браслет. Если приглядеться, он довольно громоздкий, серого и черного цветов, чем-то похож на часы Apple Watch. Я заметила, что браслет натирает кожу, и из-за этого опять обострилась ее экзема – яркая сыпь вдоль ремешка.

Услышав мои шаги, она повернула голову. Ее губы обычно были лилово-красного цвета, но этим утром казались почти синими.

– Я хочу пойти на соседний участок и подстричь газон.

– Ты же знаешь, что этого нельзя делать. Дом сдан. Там сейчас кто-то живет.

Там поселился французский банкир по краткосрочному договору аренды. Он платит так мало, что это кажется просто преступлением. Но, по крайней мере, он там почти не бывает. Если бы поселилась семья, было бы гораздо больше шума. Я думаю, если бы за забором играли дети, – это бы убило ее. Ей нужны деньги. Плюс одно из условий ее освобождения по залог – не приближаться к их дому. И это условие предложила не прокурор, а ее собственный адвокат.

– Это произведет хорошее впечатление, – заявил Стэндлинг. – Если вы будете слишком расстроены, чтобы возвращаться в дом, вроде как воспоминания слишком болезненные.

Я решила, что сейчас не лучшее время, чтобы напоминать ей об этом.

– Я хочу полить растения. Ведь стоит такая сухая погода, и кустики ирги выглядят просто несчастными. У них такая сложная корневая система, и находится она близко к поверхности. И ее явно повредили. Им не нужно много воды, но сколько-то нужно. Я не хочу, чтобы эти кустики погибли.

– Ш-ш-ш, – резко сказала я. – Говори потише. – Мне не нравится, когда она демонстрирует свои обширные познания в садоводстве. – Скоро пойдет дождь.

Эйлса снова уставилась на свой бывший участок и воскликнула:

– Что же они натворили, Верити?! Почему они уничтожили мой сад?!

Я сделала шаг к ней. В это мгновение я вспомнила свою сестру на лесенке в детском игровом комплексе, а потом всплыло другое воспоминание – сенсорное: напряженные бицепсы, вес ее маленького тела.

– Они искали вещественные доказательства, помнишь? – спросила я. – Им требовалось перекопать участок, чтобы забрать с собой некоторые растения.

Эйлса уставилась на меня. У нее задрожали веки.

– Я знаю, – сказала она. – Я видела.

На самом деле она не видела. Но она не любит признаваться в своих слабостях. Это часть нашей с ней новой игры за власть. У нее спутались воспоминания из-за лекарств, которые она принимает, от усталости, от того, как ее вымотало все случившееся, и она винит в этом меня. Меня это не трогает. Я это воспринимаю как комплимент. Мы всегда срываемся на самых близких людях. Но дело в том, что в тот день, когда тут появлялись мужчины в скафандрах, Эйлса находилась в отделении полиции, ругалась и кричала. Это я наблюдала за ними из своего окна на верхнем этаже. Они соорудили непонятную конструкцию из нескольких туннелей и фактически уничтожили сад, на который она потратила столько денег и который так любила. После себя они оставили кучи земли, выкопанные ямы, глубокие колеи на лужайке. Мне было тревожно и жутко, пока я за ними наблюдала. Они действовали методично: начали с самой дальней части, с зоны с полевыми цветами, от нее перешли к «взрослым» кустарникам, которые обошлись Эйлсе в кругленькую сумму, и только к концу дня добрались до террасы и горшков с травами.

– Ты не видела, – заявила я. – Тебя здесь не было.

Она отвернулась от меня и вытянула шею, но обзор был ограничен новомодной решеткой для вьющихся растений, которую она сама поставила после того, как переехала в соседний дом. Эта решетка сделана из горизонтальных планок, и Эйлсе пришлось наклонить голову под очень неудобным углом, чтобы загнуть в щель между досками. Моди бегала вокруг ящиков и куста орешника, который растет у меня на участке, и что-то вынюхивала. Эйлса как раз отодвинула локтем одну ветку и прижала к забору, но не смогла удержать, и ветка хлестнула ее по щеке. Эйлса покачнулась, ящики зашатались. Спрыгивая, она схватилась за ветку и поранила ладонь.

Мне хочется думать, что она рассердилась из-за шока и боли, и поэтому говорила со мной так злобно.

– Я не могу поверить, в каком ужасном состоянии находится ваш сад! – воскликнула она. – Здесь так темно. Все дело в остролисте, яблонях и орешнике. Ваш сад выглядел бы гораздо лучше, если бы вы их все срубили и все тут расчистили. – Она огляделась, делая круговые движения руками. – Том был прав. Здесь все вышло из-под контроля.

Приглашение пришло на почтовой открытке: «Вы свободны вечером в пятницу? Скажем, в шесть? Заходите, если хотите пропустить по стаканчику. Эйлса и Том (дом № 422). хх^[75]».

Я внимательно изучила приглашение. Я не сомневалась, что писала Эйлса, а не Том – об этом говорила типичная для женщин округлость букв и «поцелуйчики» в конце. Открытка была из набора с обложками интересных книг издательства Penguin. Несколько лет назад Фред подарил мне такую коробку на Рождество. По опыту я знала, что самые лучшие открытки обычно отправляют людям, которые нравятся или на которых хочется произвести впечатление. Я получила одну из самых скучных – даже картинка отсутствовала, обычная оранжево-белая обложка книги. То ли открытки у них уже заканчивались, то ли я считалась получателем с низким статусом. (Кстати, это была открытка с изображением обложки «Капкана» Синклера Льюиса, только давайте не будем искать в этом какой-то скрытый смысл.)

Сформулировано так, словно приглашали только меня, но я не была уверена, что окажусь единственной гостьей, так что приложила кое-какие усилия, чтобы выглядеть прилично. На самом деле я даже купила новую блузку. Она оказалась мне маловата, да еще и розового цвета, но в магазине Королевского Троицкого хосписа^[76] на тот момент не нашлось ничего лучше.

Я решила, что немного опоздаю, как теперь модно, но не могла себе позволить задержаться дольше, чем до десяти минут седьмого, после этого преодолела короткий путь, разделяющий наши дома. Огромный серебристый джип был припаркован поперек подъездной дорожки, багажник открыт. Внутрь в два яруса втиснули многочисленные ящики с рассадой. Я плохо разбираюсь в растениях, поэтому не могу сказать, что там точно было – все они были разных оттенков зеленого, некоторые – приземистые и маленькие, другие стелющиеся, третьи оказались небольшими кустиками. Я заглянула в машину – пахло землей и пластиком. Я заметила легкое движение – в горшках и ящиках шевелились гусеницы и тля. На сиденье стояло оливковое дерево – обмотанное пленкой, неподвижное и прямое. Почему-то я подумала, что оно похоже на труп.

Не успела я постучать, как дверь открыла незнакомая мне женщина. На ней была джинсовая мини-юбка, толстые шерстяные колготки с рисунком, резиновые сапоги до лодыжек, волосы собраны в растрепанный пучок. При виде меня она сделала шаг назад, и на мгновение показалось, что она собирается захлопнуть дверь у меня перед носом. Но когда я представилась, она долго и с сомнением осматривала меня, потом сказала:

– Да. Хорошо. Проходите.

После этого она прошла мимо меня к машине. Я поколебалась мгновение, потом сама вошла в дом.

Я бывала в доме раз или два, пока тут работали строители, но впервые видела его в законченном виде. Первое впечатление: будто я оказалась в фильме или во сне – душа героя, только что покинув тело, оказывается в темном коридоре и движется к яркому свету в конце него. Белые и голые стены, за исключением огромного зеркала в серебристой раме над полкой в прихожей. Викторианский кафель, который здесь раньше был уложен в шахматном порядке, заменили огромными плитами из светлого камня. Казалось, этот коридор уходит в бесконечность. На левой стороне за открытой дверью я разглядела комнату с огромной люстрой, похоже, из лебединых перьев.

Меня иногда приглашали на ужин к Гербертам, которые здесь жили раньше. Я помнила их кухню, где был вечный беспорядок. Всюду ножи, холодильник весь в магнитах, растения в горшках, детские рисунки, кулинарные книги, над плитой сложная конструкция для кастрюль. В задней двери была дверца для кота, и пластик все еще оставался черным от грязных лап их сиамца, который умер много лет назад. В кухне всегда пахло чесноком и карри, а иногда и рыбой.

Тилсоны убрали все, что тут было у их предшественников, пробили стены в кладовку и пристройку, создав единое пространство. Теперь по правой стороне шел ряд блестящих белых шкафчиков, стояла огромная плита из нержавеющей стали. В центре был оборудован островок и мойка с блестящими кранами. Слева установили безупречно чистую белую эмалированную дровяную печь, которая не использовалась, и длинный стол из светлого дерева. Задняя стена стеклянная с черными стальными рамами – как я потом узнала, это была перегородка от фирмы Crittall^[77]. В кухне пахло льняным семенем и лавандой. Если верить, что дома дают ключ к разгадке личности их обитателей, то интерьер Гербертов выдавал вышедших на пенсию преподавателей, с богатым внутренним миром и семейными традициями. Теперь же дом напоминал декорации, и «прочитать» в нем что-либо было невозможно. Создавалось впечатление, что хозяева сошли со страниц журнала, выпрыгнули словно из ниоткуда.

Я не закрыла входную дверь, и шум с дороги приглушил звук моих шагов – проносились машины, на заднем фоне звучали гудки и свист, чем-то напоминающие рокот морских волн, время от времени раздавались рев и фырканье. Поэтому когда я спустилась по маленькой лесенке и остановилась у входа в кухню, ни один из присутствующих не заметил моего появления.

Теперь, вспоминая ту сцену, я думаю, что, возможно, они просто забыли, что я должна прийти.

Том стоял у стола и читал журнал Week. Эйлса была прямо передо мной и смотрела в сад. Она оказалась ниже ростом, чем я помнила, одета была в легинсы из лайкры, кроссовки и застегивающийся на молнию топ, а кофту обвязала вокруг талии. В дальнейшем я узнала, что обвязывать одежду вокруг талии для нее обычное дело. Когда ты смотришь фильм, то, как правило, знаешь, что герои сейчас поцелуются, – расстояние между ними сокращается или просто создается впечатление, что пространство сжимается. Здесь же оно расширялось и растягивалось.

Я кашлянула, и, как олень, услышавший собаку, они оба повернули головы. Том бросил журнал на стол.

– Здравствуйте, – произнес он. – Добро пожаловать.

Эйлса приветственно приподняла руку. В этот момент я поняла, что она разговаривает по телефону.

– Хорошо. Значит, закажете такси? – говорила Эйлса, пытаясь поймать взгляд Тома. – Вы с Милли, да? На такси же нормально будет? Да, наверное. Не позднее десяти. Не позднее! Хорошо.

Она отключила связь и, заметив, что у нее испачканы руки, включила локтем кран, ополоснула их и обратилась ко мне через плечо:

– Ох уж эти подростки! У вас есть дети?

– Нет, но я знаю, что они именно в этом возрасте начинают преступать границы.

Здесь я должна сделать признание, что читаю много газет и журналов. Моя мать не позволяла приносить их домой, так что после ее смерти я компенсировала нехватку. Поразительно, какое количество полезных для жизни советов можно в них найти, особенно в воскресных приложениях.

– Важно только выбрать, какая из битв для вас важнее.

– Я знаю. Нужно расставлять приоритеты, правильно?

Она многозначительно махнула рукой, легко рассмеялась – этот смех напоминал радостное щебетание птички. Она вела себя так, словно я дала ей самый полезный совет, который она когда-либо слышала. Теперь я знаю эту ее хитрость, ее склонность полностью соглашаться с человеком, рядом с которым она находится. Но тогда все для меня было в новинку, и Эйлса мгновенно показалась мне привлекательной.

Том протянул руку, чтобы забрать мой подарок – коробку шоколадных конфет с мятной начинкой. У него на ногах были те же массивные белые кроссовки, но джинсы другие. Эти оказались с более широкими штанинами и оранжевыми строчками вдоль швов.

– Мы, кажется, не очень хорошо начали, – сказал он. – У меня не было возможности должным образом представиться. Меня зовут Том.

– А меня Эйлса, – представилась она, закрывая кран и открывая тюбик с густым кремом для рук.

– Верити. Верити Энн Бакстер.

– Рад познакомиться с вами, Верити Энн Бакстер. – Том широко и тепло улыбнулся мне. Он поставил коробку с шоколадными конфетами на стол и протянул руку, чтобы пожать мою. Он изучал меня с пристальным вниманием. Я почувствовала, как к моим щекам приливает кровь – они вот-вот станут под цвет моей новой блузки. – Что будете пить? Чай, кофе? – Он прихлопнул ладонями. – Джин?

Мгновение я колебалась, потом сказала:

– Джин с тоником было бы прекрасно.

Он нашел стакан в одном из высоких шкафчиков, поднес его к свету, проверяя, чистый ли, потом налил на два пальца джина London Gin и плеснул тоника. Лед он вытащил из специального ящичка в холодильнике маленькой металлической лопаточкой. Все его движения были экономными и очень точными.

– Так, лимон… – произнес он и достал маленький острый нож.

Мимо окна мелькнула тень – прошла женщина в резиновых сапогах с растениями в лотке.

– О боже, я же должна ей помочь! – воскликнула Эйлса. – Пойдемте со мной, посмотрите, чем я занимаюсь. Это потрясающе.

Я пересекла кухню вслед за ней и вышла через открытую дверь на участок позади дома. Герберты не особо занимались садом. Но у них там росли кусты и газон, стоял сарай. Все это исчезло. Из светлого камня, такого же, что и на полу в кухне, выложили широкую террасу. Клумбы оформили совсем недавно – земля выглядела свежевскопанной. В самом конце участка я увидела то ли врытый в землю батут, то ли выкопанный пруд. Небо было свинцового цвета и висело низко, типично для марта. Парочка черных дроздов что-то искала в земле. В целом атмосфера мрачноватая.

– Великолепно, правда? – спросила Эйлса. – Уменя в Кенте был настоящий японский сад камней. Их еще называют дзен-сад. А здесь позади дома я собираюсь высадить бутень клубненосный, маки, васильки – красивые полевые цветы.

Женщина в резиновых сапогах поставила на землю лоток, положила руки на талию и распрямилась, давая отдых спине.

– Васильки на самом деле не являются полевыми цветами, – сказала она. – На обычной поляне они продержатся только год. Для них нужна вспаханная земля, именно поэтому они раньше росли на обработанных полях – до тех пор, пока их не уничтожили гербициды^[78].

– Да, конечно, – улыбнулась Эйлса. – Centaurea cyanus^[79] – это однолетнее растение. Конечно.

– То же самое можно сказать про семейство маковых.

– Вероятно, мне стоит говорить про дикие цветы, а не полевые.

– Не беспокойся. Это обычная ошибка.

– Не ошибка. Оговорка. – Эйлса продолжала улыбаться.

Тогда я в первый раз видела Далилу и Эйлсу вместе и обратила внимание на напряженность в их обмене репликами. Но это не показалось мне странным. Люди с возрастом часто все больше соревнуются друг с другом. Сколько раз мне доводилось слышать напряженные, но вежливые споры о дорогах, по которым лучше ездить, или местах, в которые лучше отправляться на отдых, они часто бывали нерациональными, но личными, люди говорили с интересом и увлеченностью.

– Это Далила, – представила Эйлса. – Профессиональный ландшафтный дизайнер. Я занимаюсь садом из любви к процессу, а она ради денег. В любом случае мне сегодня повезло: она меня возила в свой питомник. Там покупать гораздо дешевле.

– Нам предстоит много работы. – Далила кивнула в дальнюю часть участка. – Все так заброшено. И здесь высокий уровень грунтовых вод.

– Подземные реки, – сказала я. – Притоки Уандл. А когда люди выкапывают подвалы, русла изменяются. – Я улыбнулась. Я не хотела никого настраивать против себя. – Это цена перемен.

– Нельзя ничего создать, вначале что-то не разрушив.

– Как и многое в жизни, – сказала я.

Далила посмотрела на меня долгим взглядом.

– Мне кажется, я видела вас в городском парке. Вы кормите птиц?

– Да, иногда.

Она кивнула, потом повернулась к Эйлсе.

– Послушай, детка, мне надо ехать. – Она поцеловала ее в щеку. – Не забудь про остальные растения. Кусты привезут завтра.

Она пошла прочь от нас и толкнула дверь из сада в кухню. Мы с Эйлсой последовали за ней.

– Том? – позвала Далила. – Оливковое дерево все еще на переднем сиденье. Есть силы занести его?

Том стоял, опершись спиной о кухонный островок, и смотрел на экран телефона. Услышав голос Далилы, он кивнул и помахал рукой, прощаясь, при этом не поднимая взгляд.

Далила показала ему средний палец. Вероятно, краем глаза он заметил ее жест, потому что показал ей палец в ответ.

– Далила с Томом – старые друзья, – сообщила Эйлса. – Они вместе учились в школе.

– Как мы целовались взасос! – воскликнула Далила, похоже, надеялась меня шокировать.

– Чудеса, да и только, – сказала я, не сдержавшись.

Эйлса, которая шла за Далилой к коридору, удивленно обернулась, словно поняла, что недооценила меня. Я подмигнула ей, она улыбнулась в ответ. Трудно сказать, почему это было смешно, но думаю, именно в это мгновение мы что-то увидели друг в друге. Может, мы одинаково воспринимали абсурд, может, нам одинаково не нравилось чужое позерство и у обеих появлялось инстинктивное желание это пресечь.

– Виновен по всем пунктам, – объявил Том, протягивая мне стакан – большой и высокий с ромбовидным узором. – Моя растраченная юность.

– Я уверена, что срок исковой давности по этим делам уже истек, – сказала я.

Он пододвинул мне стул, предлагая присаживаться к столу, при этом комично закатил глаза.

– Надеюсь.

Эйлса вернулась в кухню и присоединилась к нам. Я неторопливо попивала джин. Ни один из них, как я заметила, себе не налил.

Я начала сомневаться, не ошиблась ли я в Томе? Мне даже нравилось, как он вел себя со мной, с какой-то мягкой и почти отстраненной иронией. Мне понравились вопросы, которые он стал мне задавать. Нечасто доводится говорить о себе. Как давно я здесь живу? Всю жизнь? Нет! Какая поразительная привязанность к месту. Я ухаживала за матерью? Да я просто святая. Братьев или сестер нет? Есть сестра…

– О, и эта сестра сбежала?

– Можно сказать и так, – согласно улыбнулась я.

Потом начались более опасные вопросы, и они меня поразили и чуть не ввели в ступор. Знаю ли я, что стекло в окне в задней части моего дома – на втором этаже справа – сильно потрескалось? У нас общая сливная труба – были с ней какие-то проблемы? Не буду ли я возражать, если они пригласят мастера, чтобы ее проверить? «Ее просто немного потыкают», – как выразился Том. После этой фразы я слегка дернулась и попыталась скрыть свое беспокойство, пошутив:

– Немного потыкают? Давненько ко мне не приходил мужчина, чтобы немного потыкать.

Тут в разговор очень ловко включилась Эйлса.

– Мне нравится район Тринити-Филдс, – заявила она. – Гораздо лучше Бэлхема, где мы снимали дом. Я понимаю, почему вы здесь живете. Не могу представить, чтобы мне когда-нибудь захотелось отсюда уехать.

Я спросила, почему они уехали из Кента.

Эйлса уставилась в пол, потом принялась вертеть в руках перечницу, которая стояла на столе перед ней, высыпала немного на ладонь, потерла перец между пальцами, опустила один палец в перец и лизнула его.

– Не будем про Кент, – попросил Том.

– Хорошо.

– Нам нужно было начать новую жизнь, – добавил он. – Кент не всем подходит. Если честно, я его ненавижу.

Повисла тишина.

Эйлсе выглядела очень смущенной. Она теребила волосы у самых корней, движения были напряженными, агрессивными, резкими.

– Эйлса, вы – специалист по работе с персоналом? – спросила я, чтобы сменить тему.

Тогда она подняла голову.

– Я сейчас не работаю. Трудно вернуться на работу после того, как сидела с детьми.

Я снова повернулась к Тому.

– А у вас звукозаписывающая компания?

– Нет. Нет. Не совсем так. Я юрист. Работаю в сфере развлечений. Я организовал свою собственную небольшую фирму. Работаю с шоу-бизнесом. С музыкантами. С техническими компаниями. – Он кивнул на букет цветов, который стоял на разделочном столе, все еще в целлофановой обертке. – Иногда с кинозвездами.

Я уже собиралась спросить, какая кинозвезда отблагодарила его цветами – кто-нибудь, о ком я слышала? – но тут хлопнула входная дверь и в дом ворвались двое детей.

Я знала, что им по десять лет. Макс и Беа. Близнецы. Одинаковые, но не совсем. Возникало ощущение, что девочка получилась более законченной, чем мальчик. Мальчик был бледнее и меньше ростом. У него на лбу красовался синяк, а один глаз слегка косил вниз. Веснушчатая девочка, явно очень активная, вбежала в кухню, совершенно не обращая внимания на меня, незнакомого человека за столом, и принялась открывать шкафчики.

– Что можно поесть? – спросила она. – Я умираю с голода.

Мальчик робко стоял в дверях, держа в руках футбольные бутсы, с которых на пол падали комья грязи.

Эйлса встала, забрала у мальчика бутсы и ногой откинула грязь в угол. Она положила руку ему на затылок, одновременно приглаживая волосы и подталкивая его в кухню. Она представила меня, заставила мальчика и его сестру поздороваться, потом налила им сок и потянулась к верхней полке в одном из шкафчиков. Оттуда достала кекс в коробке.

– Лимонный кекс с глазурью, – объявила она, отрезая каждому ребенку по куску. – Перекус.

– Я люблю лимонный кекс с глазурью, – заявила я, продолжая наблюдать за мальчиком. – Но только если он влажный.

– Влажный! – повторила Эйлса, ставя кекс на стол. – Как забавно. Вы тоже ненавидите это слово? Самое худшее, которое только можно было придумать. Влажный.

Теперь я знаю, что это для нее очень типично, – портить шутку своими объяснениями.

– Как можно ненавидеть слово? – спросила Беа. – Если не нравится одно, используй другое.

– Я не люблю слова, – заявил ее брат. – По крайней мере, большинство из них.

– Странное заявление, – Том нахмурился. – Что о нас подумает наша новая соседка?

– Макс – идиот, – ответила девочка и уселась отцу на колени.

Они словно окружили меня. Девочка обвила руками шею отца, мальчик тихо стоял за стулом матери. Казалось, что глаза у него ввалилась, а кожа под ними потемнела. Меня всегда интересовало, как строятся и развиваются отношения в семье. Я прекрасно знаю, как образуются союзы, как у родителей появляются любимчики несмотря на то, что они клянутся в одинаковой любви ко всем детям. Я ухаживала за матерью, я делала все: мыла ее, читала ей, готовила и покупала то, что она заказывала, но она всегда говорила про Фейт. «О, конечно, Фейт такая молодец», – говорила моя мать всем, приходившим в наш дом. Я также знаю, что быть любимчиком может быть некомфортно, ощущать на себе давление и негодование других. «Она никогда не видит меня настоящую, – неоднократно жаловалась Фейт. – Все всегда должно быть прекрасно. Никогда нет места для неудач и чего-то плохого». Мать всегда была такой.

Я открыла рот, чтобы что-то сказать, и начала объяснять, что на самом деле – какое совпадение – слова – это моя специализация.

– Специализация? – переспросил Том, опять нахмурившись точно так же, как несколько минут назад. Я подозреваю, что он никак не ассоциировал меня с работой. Вероятно, он думал, что я провожу свои дни за приготовлением варенья или рукоделием.

– Да.

И я рассказала, что работаю лексикографом, в настоящее время тружусь над Большим Оксфордским словарем английского языка, и о том, что занимаюсь историй языка – тем, как слова и их значения меняются со временем, и моя работа состоит в том, чтобы это документировать.

Я видела, что они, как и многие люди, не понимают, что именно я делаю. Кажется, они решили, что я работаю над Кратким словарем английского языка, и что моя роль заключается не в том, чтобы фиксировать изменяющиеся значения слов, а просто в том, чтобы записать их правильно.

– Нам бы не помешала помощь с орфографией, – сказала Эйлса и протянула руку назад, чтобы коснуться ноги сына.

– У Макса трудности с обучением. Точнее, как мы теперь должны говорить, другая скорость обучения, – рассмеялся Том без какой-либо злости в голосе.

Эйлса вздохнула.

– Это значит, что домашнее задания для нас – пытка. И все дело в правописании.

– На этой неделе задали вообще невозможные слова, – заявил Макс. – Как, например, мне запомнить, как пишется «хоккей»?

– В слове «хоккей» две буквы «к». Нужны два слова, связанные с понятием «хоккей», которые начинаются на «к». Запоминаешь: в хоккей играют двое двумя клюшками. Вспоминаешь: две клюшки – и пишешь правильно.

Макс повернул голову и смотрел на меня подозрительно.

– А как насчет чего-то типа… – Он явно напрягал мозг. – Жужжание?

– Очень помогло бы, если бы ты произносил предложения без «типа», – заметил Том.

Я задумалась на мгновение.

– Жук жужжит.

Беа соскользнула с колен отца, схватила с пола рюкзак, вытащила из него лист бумаги и принялась зачитывать вслух список слов:

– Изводить. Смущать. Сорок. Отлично. Почему Макс не знает, как правильно пишется «отлично»? Потому что в конце его работ никогда не стоит эта оценка, и он просто не видел, как пишется это слово.

– Не будь злюкой, – сказала Эйлса.

Я принялась импровизировать со всеми перечисленными словами, используя мнемонику^[80] и добавляя как можно больше ругательных слов – столько, сколько могла себе позволить. Эйлса улыбалась, но у нее на лице отражалось сомнение, однако, когда Макс стал правильно повторять слова, она рассмеялась и сказала:

– А вы не могли бы помогать ему каждый день делать домашнее задание? Я буду вам платить! Как тебе идея, Том?

Он кисло улыбнулся.

– Когда я в его возрасте не мог правильно написать слово, мой отец просто порол меня, пока я не начинал писать без ошибок. Это тоже один из методов обучения.

– Но я думаю, что занятия с Верити гораздо лучше, не правда ли? По крайней мере, я так считаю. – Эйлса протянула руку и сжала мою. – Спасибо вам.

Я сделала еще один маленький глоток джина с тоником. На самом деле он оказался очень крепким. Я откинулась на спинку стула и скрестила лодыжки. Я почувствовала себя на удивление комфортно, представляя, как навожу порядок в этой маленькой семье.

– Итак, Верити, у вас есть собака, – произнес Том, глядя на меня.

– Есть, – кивнула я. – Из приюта. Помесь кого-то с терьером. Большая любительница белок.

– Значит, она в саду лает на белок? – уточнил Том.

Эйлса наблюдала за ним со спокойной и безмятежной улыбкой на губах. Ее пальцы снова принялись перебирать волосы. Она отделила одну прядь, резко потянула. Еще много раз я увижу этот жест.

Я поставила стакан на стол. На ободке остался след жуткой розовой помады. Я вытерла его пальцем.

– Да. Или на лис. Она… – Я сделала паузу для большего эффекта. – Она также любит лис.

Разглаживая юбку, я заметила пятно чуть выше колена – пролила томатный соус, когда открывала банку с печеной фасолью.

– Предложение, – спокойно сказал Том. – Один из способов отвадить лис и заставить замолчать собаку – это немного вырубить заросли в вашем саду. Как я говорил на днях, если вы расчистите все эти разросшиеся кустарники, это будет демонстрацией добрососедских отношений. У вас там куча сорняков. Бог знает, что там растет! Мы здесь пытаемся обустроить красивый сад и не хотим, чтобы всякая неизвестная гадость пробралась и к нам. Плющ всюду расползается. А эти ваши деревья – остролист, яблони, еще какие-то – закрывают нам свет.

Я потерла запястья в тех местах, где остались следы от слишком тугих манжет новой блузки. Молчание затянулось, и я почувствовала, как и внутри меня что-то напряглось. Линии фронта обозначена. Как глупо с моей стороны было думать, что их может интересовать мое общество.

Я выпрямила спину, старалась думать о мнемонике и быть благодарной за джин. Я улыбнулась, глядя на их лица, на которых было написано ожидание.

– В таком случае посажу маленькую сливу, – сказала я.

Лицо Тома расслабилась.

– Это отличная новость. – Он хлопнул в ладоши. – Супер. – Он кивнул Эйлсе и, отодвинув стул, пошел к телефону, который поставил на зарядку. – Извините меня. Мне нужно кое-что проверить. – Он стал просматривать сообщения, затем, нахмурившись, сам написал одно. – Когда ужин? – бросил он жене, не отрывая глаз от экрана.

Эйлса глубоко вздохнула. Мне показалось, что она таким образом снимала напряжение. Она принялась собирать крошки в небольшую горку.

– А когда ты хочешь?

Он не ответил.

Когда я встала и объявила, что пора идти, никто не предложил мне остаться.

Они вдвоем проводили меня до входной двери – возможно, были благодарны за то, что ухожу, определенно были благодарны за то, что я в скором времени начну грандиозную расчистку своего сада (НЕТ!). На столе в прихожей стоял пакет со старой одеждой. На пакете было написано «Британский Фонд сердца». Должно быть, мой взгляд задержался слишком долго, потому что Эйлса взглянула на меня, ее губы приоткрылись, словно она собиралась что-то сказать, но не смогла подобрать нужные слова.

Я не могла этого вынести, поэтому повернулась к Эйлсе и сказала, что местная церковь собирает пожертвования для нуждающихся, и, если ей это поможет, я могу отнести им вещи. Она кивнула с явным облегчением и вручила мне пакет.

Об этой первой встрече можно многое рассказать. Конечно, я почувствовала какой-то дискомфорт – что-то в этом доме было не так. По поведению Эйлсы складывалось впечатление, что она подавлена. Но когда я дошла до ворот и обернулась, они вместе стояли в дверном проеме. Он обнимал ее за плечи, она прижималась к нему. Или все дело в том, что он сказал? «Нам нужно было начать новую жизнь». Они выглядели идеальной парой на пороге своего нового дома.

В то время я сосредоточила внимание не на развитии отношений между ними, а на моих взаимоотношениях с ними.

Понимаете, они уже тогда начали меня втягивать.

Глава 5

Один переходник для велосипедного насоса, красный.

Petrichor , сущ. – запах сырой земли после дождя: приятный, характерный запах, который часто появляется во время первого дождя после длительного периода жаркой сухой погоды.

В это утро я видела Розу на почте. Она стояла в очереди передо мной, в руках у нее были пакеты из интернет-магазина ASOS, которые она собиралась отправлять обратно. Еще одна мать, выполняющая грязную работу за детьми-подростками. Вначале я думала спрятаться, но в конце концов отказалась от этой мысли. Из всех людей, предавших Эйлсу, Роза оказалась хуже всех. Я никогда не прощу ее за то, что отвезла детей к родителям Тома. А они всегда считали, что Эйлса недостаточно хороша для него. И кто знает, что они сейчас наговаривают им про нее? На кончике языка вертелись слова, которые я хотела сказать Розе. Вместо этого я стояла с невозмутимым видом. Честно.

Что случилось с ними со всеми? Куда они делись? Знакомые из книжного клуба. Женщины из группы по пилатесу. Далила? Смерть, конечно, всегда приводит в замешательство. Я вспоминаю всех соседей, которые при виде меня переходили на другую сторону улицы после смерти матери. А насколько хуже, если главная плакальщица, как говорят, ускорила смерть усопшего? Что тогда делать? Выражать соболезнования или поздравлять? Это я пытаюсь проявить остроумие. Но меня тревожит желание подруг Эйлсы повернуться к ней спиной и заявить: «Она оказалась совсем не такой, как я думала». У них все получается ясно и просто. Похоже, никто не считает, что тут больше оттенков серого и все более мрачное или более мутное, чем кажется на первый взгляд. Она осталась такой же, какой была, и заслуживает их сочувствия или сопереживания. Подозреваю, что никто из них не был ей настоящей подругой. Дружба, как и многое связанное с Эйлсой, оказалась химерой.

Дней через десять после того, как меня угощали джином с тоником, я шла по небольшому куску парка между вокзалом и шоссе. В тот день я обедала с Фредом Пулленом, университетским другом, и настроение у меня было отличное. Мы встречались в Côte в Ковент-Гардене, он угощал. За обедом выпили вина.

Передо мной по тропинке шел мальчик в школьной спортивной куртке и с рюкзаком за спиной. В левой руке он держал палку и бил ею по всему, что попадалось на пути: деревьям, мусорке, скамейке, фонарному столбу. Щелк, свист, треск. Рюкзак был застегнут только наполовину и после каждого второго или третьего широкого взмаха рукой из него выпадала какая-то мелочь: карандаш, скомканный листочек бумаги, мандарин.

Я поднимала эти предметы, один за другим, затем ускорила шаг, чтобы догнать его.

– Привет! Рада встрече! – сказала я.

Макс отшатнулся от моей протянутой руки, и уронил палку. Он явно запаниковал, стал судорожно крутить головой в поисках спасения.

– Верити Бакстер из соседнего дома, – напомнила я.

Мне показалось, что вспомнил он меня без большого энтузиазма, не было никакого воодушевления, на которое я рассчитывала. Он взял у меня потерянные вещи, стянул рюкзак и засунул их внутрь. Я предложила на этот раз застегнуть молнию до конца, что он и сделал.

Мы пошли дальше. Я спросила, как он написал контрольную и много ли орфографических ошибок допустил. Он ответил, что написал правильно семь слов из десяти, а Беа десять из десяти, но у нее все всегда получается лучше, чем у него. Я спросила, где сейчас Беа, и он ответил, что в драмкружке, а он этот драмкружок ненавидит из-за учительницы.

– Она кажется такой милой, а потом внезапно начинает кричать на тебя без всякой причины.

Макс тяжело вздохнул. Сказал, что иногда ездит в школу на велосипеде, но проколол шину и потерял одну деталь насоса – переходник, который вставляют в колесо.

– Папа говорит, что я постоянно что-то теряю. Ему самому в детстве приходилось выполнять разные поручения, какую-то работу по дому перед тем, как что-то получить из вещей. Он считает, я бы ничего не терял, если бы понимал ценность.

Я внимательно слушала и узнала еще кое-какие подробности, а когда мы дошли до моего дома, велела ему подождать на дорожке. Макс явно нервничал, сказал, что лучше подождет на улице за калиткой. Я вернулась через минуту или две – просто повезло, что нашла все что нужно так быстро, – с переходником для насоса в руке. И судя по радостному выражению лица Макса, именно эта деталь была ему нужна.

Он несколько раз сказал «спасибо» и обещал вернуть переходник.

– А теперь мне нужно садиться за домашнее задание, – добавил он усталым голосом.

Оказалось, что нужно написать сочинение. Ему задали закончить рассказ о погоде, который он начал писать в классе. Многие одноклассники сдали свои работы еще на уроке, но он… Еще один тяжелый вздох, после которого Макс поднял голову и впервые встретился со мной взглядом.

– Что можно написать о погоде?

Не знаю, что на меня нашло. Честно. Возможно, все дело было в том, как топорщились волосы у него на затылке. Теперь я знаю, что это называется «двойная макушка» – два центра естественного роста волос вместо одного. Отчасти сыграло роль упоминание его отца. Я не специалист по воспитанию детей, но мне кажется неправильным, если родитель обвиняет собственного ребенка в том, что он «все» делает неправильно. Но главным была надежда, написанная на лице у Макса, – словно после того, как я успешно решила проблему с насосом, я смогу решить еще и вторую, с сочинением. Я поддалась его очарованию и лести, или это было сочувствие, а, может, все дело было в бокале вина, выпитом за обедом. Я не успела оглянуться, как сама предложила помощь.

У Макса был ключ от дома, но он не смог открыть замок. В конце концов, дверь открыла девушка в школьной спортивной форме и пушистых домашних носках. Она ела тост. Я знала, что это Мелисса. Я уже видела ее, хотя она не видела меня. Ее длинные темные волосы были зачесаны назад, открывая прыщавый лоб, курносый нос казался слишком большим для ее лица. Брекеты тоже не украшали. Вообще ее лицо в спокойном состоянии всегда выглядело угрюмым, но улыбка невероятно его меняла.

Мелисса широко улыбнулась при виде меня, как положено вежливо приветствовала незнакомку на пороге. При виде этой улыбки мне пришла на ум молодая Бриджит Бардо и это объясняло мальчишек, рядком сидевших перед домом на прошлых выходных, когда ее родители отсутствовали.

Мелисса сообщила мне, что Эйлсы нет – по средам она закупает еду. Не уверена, почувствовала я облегчение или расстроилась.

Мы с Максом устроились за кухонным столом, и он достал из рюкзака мятую тетрадь. Он написал несколько предложений о летнем дне: «Солнце напоминало желтый мяч. Облака напоминали вату». Я исправила орфографические ошибки и предложила начать сначала, причем выбрать темой плохую погоду. Под моим руководством он написал целый абзац про бурю: струи дождя, которые кололи как иглы, стремительно несущиеся по небу облака, яростные раскаты грома, ветер, толкавший и пихавший, как хулиган, а затем о свежем запахе земли и травы. У Макса был целый список языковых приемов, которые требовалось включить в работу – сравнения, метафоры, олицетворение явлений природы и список «вау-слова», который вызвал у меня некоторую тревогу своей упрощенностью и странностью.

– Ну что, хотят вау-слова – значит, мы их вставим! – объявила я, серьезно подойдя к делу.

Несколько дней после этого я ничего не слышала от обитателей соседнего дома. Я говорила себе, что всего лишь сделала одно из многочисленных добрых дел, которые оказываются просто выкинутыми в пропасть. Но в ту же пятницу Эйлса подсунула мне под дверь открытку и очень благодарила за починку велосипеда Макса и помощь с сочинением. «Его учительница сказала, что он блестяще выполнил задание!!!» Она написала на открытке свой мобильный телефон и спросила, не заинтересована ли я дальше обучать Макса на более формальных условиях. Всего несколько недель до экзаменов в конце учебного года. Они могут предложить пятнадцать фунтов в час. Макс вообще так редко соглашается на чью-то помощь. Если у меня есть время и т. д. и т. п. «Я безнадежно нетерпелива» («безнадежно» подчеркнуто три раза).

За выходные я ничего не предприняла – открытка просто томилась в прихожей. Я видела объявления о поиске репетиторов на доске объявлений в большом супермаркете Sainsbury’s в Бэлхеме, так что знала, что пятнадцать фунтов – это ниже рыночной цены. Кроме того, по моему опыту, любое регулярное обязательство может вызвать клаустрофобию. Как и случилось, когда я записалась на аквафитнес в досуговый центр. Но идея не давала мне покоя, я не могла избавиться от этой мысли! Было приятно наблюдать, как в тот вечер Макс постепенно стал относиться к письменному слову все с большим энтузиазмом. И мне было его жалко. Мне нравилась мысль, что я могу хоть немного вооружить его против других членов семьи. Когда мы были подростками, я любила помогать своей сестре Фейт с выполнением домашних заданий, я всегда считала это время особенным. Сама ее благодарность служила наградой. Да и работа над Большим Оксфордским словарем английского языка оставляла достаточно времени на другие занятия.

Я взяла открытку в руки и принялась ее изучать. Она была из той же серии, что и первая. Но на этот раз Эйлса выбрала обложку книги Иэна М. Л. Хантера «Память», на ней был изображен палец, обвязанный куском нитки. Интересно, достала ли Эйлса все оставшиеся открытки из коробки в поисках наиболее подходящей? В конце концов, ведь ее же беспокоила память Макса. Я решила, что она специально выбрала именно эту открытку. И это решило дело – то, что она приложила усилия и все хорошенько обдумала. Я позвонила ей, чтобы принять предложение.

– Правда?! – воскликнула она. – Это прекрасная новость. Вы буквально спасли мне жизнь.

– Надеюсь, что не буквально.

– Ну да, не буквально, – засмеялась она, потом замолчала, подумала и добавила: – Нет, серьезно, все-таки буквально.

В следующую среду я появилась на пороге ее дома в четыре часа дня, оделась подобающе – то есть как я посчитала подобающим для такого дела. Моя офисная одежда оказалась не в лучшем состоянии; я не смогла выбрать ни юбку, ни блузку, которые подошли бы. Большую часть вторника я провела в благотворительных магазинах на Норткот-роуд и нашла там пару костюмов, которые оказались немного великоваты и не в лучшем состоянии, но вполне пригодными. Они мне еще послужат, и я буду их чередовать.

Я надеялась, что мы вначале немного поболтаем, но Эйлса выглядела очень занятой, когда открыла дверь. Она была одета в спортивный костюм, и за то короткое время, что потребовалось, чтобы усадить нас за стол, ее телефон зазвонил несколько раз. В конце концов, она ответила, выйдя в сад: улыбаясь в трубку, она ходила взад-вперед по террасе, время от времени наклоняясь, чтобы подобрать какой-нибудь опавший листик. Через некоторое время она села на ступеньку, обняв колени. Эйлса играла со своими волосами, но не дергала их так, как обычно в присутствии Тома. Теперь она их взбивала, словно пыталась сделать пышную прическу. Мне стало интересно, с кем же она разговаривает – кто помог ей так расслабиться? Я почувствовала ревность, словно меня обделили вниманием. Что, конечно, было глупо.

Макс оказался сложным учеником, и через некоторое время я уже полностью погрузилась в работу. Фейт была просто лентяйкой. «О, ну сделай все, что нужно, Верити», – просила она, одним глазом поглядывая в телевизор, где показывали «Синего Питера»^[81]. Мозг Макса явно работал по-другому. Он не мог сидеть спокойно, долгое сидение на месте требовало от него невероятных усилий. Ему нужно было ответить на вопросы по стихотворению «Маленький барабанщик», и я раскрасила текст разными маркерами – отметила аллитерации, метафоры и все такое. Он справлялся лучше, если между заданиями я отправляла его пробежаться до подвала и обратно. Я выяснила, что его интересует, – не регби, которым он занимался (отец хотел, чтобы он добился успеха в регби), а футбол (он был фанатом клуба «Челси»), собаки, а также игра World of Warcraft на приставке. Еще он интересовался магией, сериалами, которые можно посмотреть на Netflix, включая «Очень странные дела», о котором я читала в журнале Radio Times. Я неплохо разбираюсь в футболе – таблоиды помогают быть в курсе происходящего в премьер-лиге, а лучшие игроки часто появляются в Hello! – их фотографии даже на разворотах печатают. Один из вопросов, на которые требовалось ответить, звучал так: «Как, по твоему мнению, чувствует себя маленький барабанщик?» Я предложила Максу представить, что футболисты считают мальчика приносящим удачу, если он выступает перед важной игрой, этаким талисманом команды. И Макс практически сразу же подобрал нужные слова и выражения: «Победно улыбается, когда взрослые мужчины кивают ему», и все в таком роде. Час пролетел очень быстро – по крайней мере, для меня, а когда Макс встал из-за стола, я видела его облегчение оттого, что удалось так быстро справиться с заданием, которое обычно, как я понимаю, тяжелым грузом висело у него на плечах целую неделю.

– Вы – звезда, – заявила мне Эйлса, возвращаясь из сада.

Про деньги она не упомянула. Может, это было пробное занятие. Неважно. Мне не стыдно признаться, что я уходила от них почти вприпрыжку.

* * *

В следующие две среды дверь открывала Мелисса, звала Макса, который осторожно заваривал чай. У них не было чайника, и они использовали специальный узкий кран, из которого шел кипяток – довольно опасно. Я выяснила, что у Беа занятия в театральном кружке, и ее привезут к концу нашего урока. В первый раз с женщиной, Тришей, которая привезла Беа, возникла неловкая ситуация. Я оставила Макса за кухонным столом, чтобы открыть дверь, но Триша стала громко звать его, чтобы он тоже подошел, и потом устроила ему допрос, действительно ли он меня знает. По-видимому, удовлетворенная, она извинилась за возникшие у нее сомнения. Она заправила светлые волосы за уши наманикюренными ногтями. Закрыв дверь, я услышала, как она говорит по телефону – очевидно с Эйлсой, – объясняя, что «почувствовала беспокойство», ей «требовалось проверить, все ли в порядке», и действительно ли «ей» – то есть мне – «дозволено находиться в доме».

Если не считать этих мелких неприятностей, это был плодотворный период. Я искала советы в интернете, читала об обучении кинестетиков^[82] и различных способах тренировки памяти. Меня интересовали статьи про дислексиков и сайты школ. Я попросила Макса рассказать про World of Warcraft, про «землю под названием Азерот, населенную могучими героями», потом научила его нескольким карточным фокусам, которые помнила из собственного детства. Мы обсудили плей-офф Лиги чемпионов, и я нашла футбольный мяч, который мы пинали друг другу, пока проверяли орфографию. На третьей неделе занятий я попросила у Эйлсы разрешение привести с собой Моди. Если Макс писал целое предложение на тему «Почему World of Warcraft – это бесконечные приключения» – он гладил собаку один раз, если предложение было без единой ошибки – он мог погладить ее дважды, а после того, как написал целый абзац с требуемым количеством наречий или предлогов, они играли в мяч. Подобная необычная система поощрения и сенсорная обратная связь, как при дрессировке собак, казалось, помогали ему сосредоточиться.

Я старалась особо не думать, в какой обстановке нахожусь, пока занималась с Максом. Мы сидели, опустив головы. В кухне всегда был идеальный порядок, все чисто вымыто, но немного прохладно. Один или два раза я подумывала, не затопить ли печку, но приглядевшись к ней поближе, поняла, что ей, похоже, еще ни разу не пользовались, а красивая корзинка с дровами и щепками для растопки стоит только для вида.

Все изменилось в день четвертого урока. Беа только что вернулась домой, и для меня это служило сигналом, что пора уходить. Я как раз собирала свои бумаги и ручки, когда зазвонил мой телефон. Звонила Эйлса. Связь то и дело пропадала, но я поняла, что она занималась не закупкой продуктов, а была где-то в городе. У нее было назначено собеседование для устройства на работу, и ее попросили задержаться. У Мелиссы была репетиция спектакля и вернуться он должна была к девяти вечера. Том же обещал быть к шести, самое позднее к семи. Не могу ли я побыть у них дома до его возвращения? Час максимум. Это меня не очень затруднит?

Восхитительно. Я – «настоящий ангел».

Закончив разговор, я обнаружила, что осталась на кухне одна. Из подвала доносились звуки стрельбы и крики, из гостиной – голоса и смех из телевизора. Я бросила взгляд на домашнее задание Макса и не смогла удержаться: добавила точку, исправила строчную букву на заглавную. Дело происходило в начале апреля, на улице все еще было светло, но кухня выходила на восток. Я сбросила обувь, пол из известняковых плит показался холодным. Выглянула в сад. Больше мне никто ничего не говорил про мои разросшиеся кусты, но со своей стороны соседи над ними поработали – вся зелень, до которой они смогли дотянуться, была подстрижена до верха новой решетки для вьющихся растений. Оливковое дерево в горшке светло-терракотового цвета стояло на террасе. Они посадили несколько новых кустов и оформили множество островков зелени по всему участку. Дальняя часть сада все еще освещалась низко стоявшим над горизонтом солнцем. Несмотря на нависающую стену моих деревьев, кто-то разбил клумбу рядом с батутом, использовав железнодорожные шпалы. Это и будет ее лужайка с дикими цветами? Все еще пустая, клумба купалась в луче золотистого вечернего света. Я видела, как там копошатся насекомые.

Я рискнула воспользоваться краном с кипятком, чтобы налить еще одну чашку чая. Сжимая ее в руках, скорее для моральной поддержки, а не из-за жажды, я огляделась вокруг. На разделочном столе рядом с плитой стоял небольшой контейнер с лазаньей, затянутый пищевой пленкой. Неделю назад там стоял пирог с курицей. А до этого микс из аккуратно нарезанных овощей, которые требовалось только быстро обжарить в масле. Это странно или нормально быть такой методичной и организованной, делать все упорядоченно? В библиотеке я работала с женщиной, страдавшей обсессивно-компульсивным расстройством личности. Она рассказывала мне, что, почистив зубы утром, она готовит зубную щетку к вечеру, хотя знает, что паста на ней к вечеру засохнет. Я спросила, считает и она, что забудет почистить зубы, если не приготовит щетку? Она ответила, что дело не в этом, а в страхе и желании держать все под контролем.

Холодильник оказался полупустым: молоко, апельсиновый сок, бутылка вина, пачка масла. Никакого мятного соуса или чатни^[83] с истекшим сроком годности, никаких старых заплесневевших кусков сыра в пленке. Конечно, не мне судить о подобных вещах, но порядок в одном из верхних шкафчиков показался мне неестественным – пачки с чаем выставлены по высоте. В других шкафчиках все было точно так же: идеальные ряды упаковок с крупами и банок с вареньем. Тарелки стояли ровными стопками. Даже ящик для столовых приборов был в идеальном порядке. Никаких резинок, тюбиков с клеем, спутанного портновского сантиметра или палочек для суши – в общем, ничего из того, что можно найти в большинстве ящиков на кухне. Я в свой давно не заглядывала. И подействовало увиденное на меня не лучшим образом – я смутилась и расстроилась. Я вспомнила фильм «В постели с врагом» с Джулией Робертс. Она понимает, что домой приходил ее бывший муж, потому что все банки повернуты этикетками в одну сторону. Хотя необязательно такой порядок указывает на психопата в доме.

Неделей раньше я спустилась за Максом в подвал. Я знала, что там висит огромный экран и стоит большой угловой диван светло-серого цвета, обтянутый льняной тканью. Огромную гостиную разделили на две зоны. Ту часть, окна которой смотрели на оживленную улицу и где сейчас перед телевизором устроилась Беа, тоже оформили в минималистском стиле: белые ставни, голубой диван, обтянутый бархатом, несколько ковриков из овечьей шерсти и люстра с лебедиными перьями, свисающая с потолка. К задней части, второй зоне гостиной, вели несколько ступенек. Там стояло черное пианино Yamaha и ничего больше. Никаких картин. Стены украшены только в туалете на первом этаже, и исключительно предметами из прошлого Тома: групповые фотографии школьной команды по регби, однокурсники из Кембриджского университета, вставленная в рамку карикатура из журнала New Yorker – две кошки перед входом в мышиную нору и подпись: «Если бы мы были юристами, это было бы оплачиваемое время».

Второй этаж был неисследованной территорией. Даже строители меня туда не пустили. Хотела было написать, что не собиралась шпионить и совать нос не в свое дело, но почему бы не сказать правду? Как раз собиралась.

На лестничной площадке было две двери: первая вела в спальню, в том же месте в моем доме находилась спальня Фейт, но эта была квадратной и оформлена в нейтральных тонах, рядом с ней небольшая ванная комната – в зеленых и белых. В фарфоровой мыльнице лежал кусок мыла, которым еще ни разу не пользовались, и мыло, и мыльница имели форму ракушки. Я поднялась еще выше и поняла, что здесь сделали перепланировку. Площадка стала меньше и только две двери вместо наших трех. Первая дверь вела в комнату, похожую на мою спальню, но здесь это был кабинет с письменным столом, компьютером, полками с папками и аккуратными стопками бумаги. Вторая дверь была закрыта. Перед тем, как толкнуть ее, я на мгновение заколебалась.

Комната оказалась очень красивой – такой же формы и размера, как спальня моей матери, с тремя большими подъемными окнами, двойное остекление было незаметно, но я про него знала от строителей. Дверь в ванную комнату. Вдоль одной из стен встроенные шкафы, а справа кровать из светлого дуба под старину, но современный вариант – со столбиками, но без балдахина. На деревянной подставке из того же светлого дуба стояло большое зеркало. И две прикроватные тумбочки. Больше ничего. Пустая корзина для мусора. Никакой косметики, никаких грязных носков. Никаких стопок книг, угрожающих вот-вот обвалиться, журналов, шкатулок с вываливающимися из них драгоценностями или стаканов, вода в которых частично, а то и полностью, испарилась, оставив следы на стекле.

Я подошла к кровати и осторожно выдвинула ящик ближайшей тумбочки. В нем лежали наушники Sony, планшет и четыре паспорта. Большое отделение под ящиком оказалось абсолютно пустым.

Я обошла кровать и шагнула к тумбочке, расположенной ближе к окну. На этот раз мне пришлось приложить усилия, чтобы выдвинуть ящик. В нем оказались беруши, маска для сна, зарядное устройство в шелковом мешочке и бутылочка с маслом черного лука, несколько упаковок рецептурных таблеток, банки с витаминами – с примулой вечерней и черным орехом. В отделении под ящиком лежали книги, все из серии «Помоги себе сам»: «Ешь, пей, бегай: как я набрала форму, не особо напрягаясь», «Прекрати сомневаться и жить ужасной жизнью: ты – великолепна». Под ними лежала тоненькая книжечка под названием «Сегодня немного грустно», похоже, это был сборник эссе.

Внизу скрипнула открывшаяся дверь. Я услышала, как Беа кричит Максу, чтобы он проверил вай-фай. Я стояла, согнувшись над тумбочкой, но тут распрямилась, закрыла нижнее отделение, задвинула верхний ящик и собралась выйти из спальни. Я внезапно пришла в чувство и мысленно спросила себя: «Что же я делаю?». И могла предложить только один ответ: я пыталась найти хоть какое-то указание на вкус Тилсонов, отпечаток их индивидуальности. Возможно, этот дом так долго стоял пустым, что я считала, что имею право знать, как в нем все изменилось. Это, конечно, было совершенно неуместно.

Беа продолжала говорить, но совсем другим голосом, с длинными паузами и внезапными смешками – разговаривает по телефону. «Да, я знаю. Это была жесть». Я прошла на цыпочках к двери и уже собралась уходить, когда мой взгляд снова упал на мусорную корзину – в дырочке между прутьями застряло что-то зеленое. Значит, она все-таки не совсем пустая. Я опустила руку в корзину и извлекла скомканные бумажные салфетки с засохшими пятнами. Похоже на кровь. И еще скомканный тонкий кусок светло-серой ткани. Я расправила его, это оказался шелковый шарфик – длинный, тонкий и сильно порванный: несколько неровных разрывов или даже разрезов по краю и темно-красное пятно в одном углу. Я сказала себе, что его можно выстирать, потерла шелк между пальцами, проверяя, удастся ли мне его зашить, когда выдастся свободная минутка. Я сунула ткань в карман. Да, оглядываясь назад, я понимаю, что уже тогда мне хотелось иметь кусочек ее. Но как я уже говорила, когда я росла, мы жили по принципу «в хозяйстве пригодится и веревочка». Признаюсь честно: от этой привычки очень трудно избавиться.

– О боже! – воскликнула Эйлса, увидев меня за кухонным столом. – Вы все еще здесь! Бедняжка. – Она сняла сапоги на танкетке. – Тома нет? – Она нахмурилась. – Он сказал мне, что будет дома. – Ее выражение лица изменилось: она стала задумчивой. – Хорошо, значит, он даже не узнает, что я уезжала. Хорошо. Отлично. – После этого она улыбнулась и переключилась на меня. – Мне очень жаль. Что вы могли о нас подумать?..

– Ничего страшного, – ответила я. – В жизни бывают разные ситуации.

На ней были плотные черные колготки и свободное темно-серое шелковое платье, поверх него – кардиган с поясом на талии, пояс все время соскальзывал, она подхватила его и подтянула.

– Дети, вероятно, умирают с голода. И вы тоже.

– Я приготовила еду, – сообщила я. – Беа и Макс просили есть, так что я разогрела лазанью. Это же не проблема?

– Они ее съели?

– Да.

– Всю? Они такие привередливые в еде. А Беа к тому же пытается стать вегетарианкой. – Эйлса оглядела кухню, затем открыла холодильник, посудомойку, заглянула в раковину, словно не поверила. На самом деле близнецы воротили носы. Я выбросила почти всю их порцию, и сама съела большую часть.

– Простите, – сказала я. – Мы вам ничего не оставили.

– Я в любом случае не собиралась ее есть, – Эйлса похлопала себя по животу. – Я на диете. Спасибо, что помыли посуду. Мне просто стыдно. Вам не следовало этого делать. Пойду проверю, как они там.

После этого она вышла из кухни. Я слышала ее голос, то ближе к подвалу, то к гостиной. Она сказала обоим детям подниматься наверх.

– Что о вас подумает Верити? Сколько можносидеть перед экранами?

Надевая куртку, я пыталась понять, почему их с Томом так волнует, что я думаю об их детях. А если их также волнует, почему дети так много времени проводят перед монитором компьютера и экраном телевизора, то, может, стоит купить несколько настоящих игр. Тут вернулась Эйлса и остановилась в дверях.

– Сейчас только восемь вечера. Совсем не поздно. – Внезапно она показалась мне какой-то разочарованной и даже опустошенной. Выглядела отлично, но что-то ее явно расстроило. Она вернулась домой, где нет еды, и ей еще нужно пережить вечер, который обещает растянуться надолго. – Так, что тут есть? – Эйлса открыла холодильник, достала бутылку белого вина, затем потянулась за двумя бокалами. – Давайте по бокальчику перед вашим уходом?

Я колебалась. Мне нужно было возвращаться к Моди, но меня тоже ждал долгий вечер, который требовалось чем-то занять. Я улыбнулась, надеясь, что вышло беспечно и беззаботно, и снова села к столу.

– Давайте. Почему бы и нет?

Она поставила бутылку и бокалы и устроилась рядом со мной.

– Я очень рада, – сказала Эйлса, разливая вино. – Вы всегда так спешите уйти [неправда], поэтому я рада, что у нас сейчас есть возможность поболтать.

На мгновение мне показалось, что она заговорит о деревьях, но ее мысли определенно витали где-то в другом месте. Несколько минут она болтала без перерыва – о каком-то мужчине, с которым недавно встречалась, но это было не совсем интервью перед приемом на работу, а скорее неофициальная беседа. Он такой классный и ведет себя так непредсказуемо. Он сам всего добился, ну, не один, еще его жена, – они создали свою компанию. Эйлса говорила о том, как быстро расширяется их компания, а тот мужчина сказал ей, что им постоянно требуются люди. Но она не уверена, что произвела на него нужное впечатление, ведь она так давно не работала – дети, проблемы со здоровьем и еще были пожилые родители. К сожалению, оба уже умерли. С ними было трудно, и вообще у нее была трудная жизнь, и трудно быть единственным ребенком. Хотя она приложила максимум усилий, чтобы произвести впечатление.

– Да, я такая. Если за что-то берусь, то бросаюсь как в омут с головой.

Я слушала, периодически издавая какие-то звуки. Меня заинтересовала ее манера говорить. Похоже, она совершенно не обращала внимания на собеседника, хотя время от времени встречалась со мной глазами, но теперь я думаю, что она меня тогда не видела. Теперь я знаю ее лучше. Думаю, эта привычка появилась у нее с детства: способ нарушить молчание между враждующими родителями. Я подозреваю, что все идет из ее детства. Она привыкла к тому, что люди ее игнорируют, не собеседники, а только эхо ее собственного голоса. Когда ее слушаешь, в половине случаев создается впечатление, что она в чем-то пытается себя убедить.

– Все равно было хорошо выбраться из дома. Сесть на метро, доехать до центра, зайти в бар, оказаться в окружении людей, музыки. Со временем забываешь, что это такое. Я думала, что когда мы вернемся в Лондон, то я буду гораздо больше занята, чем теперь. Я пыталась записаться на одни занятия, на другие. Тома вечно нет дома, мне приходится столько времени проводить в одиночестве, а у меня это не очень хорошо получается.

– Я всегда считала важным наслаждаться собственным обществом. Вам нужно просто потренироваться. Оно того стоит.

Она внимательно посмотрела на меня.

– Да, наверное.

– В любом случае надо надеяться, что вы получите эту работу.

– Вы так думаете? У меня все же есть необходимые навыки. Я воспитала троих детей и веду хозяйство.

– Мудрость и жизненный опыт, – кивнула я. – Это должно больше цениться на рынке, чем молодость. Если тот мужчина на самом деле хороший руководитель, то он это поймет.

– Надеюсь. Спасибо вам. – Эйлса сделала маленький глоток вина из бокала, а потом провела большим пальцем по ободку, которого только что касалась губами. – Вы говорили, что живете одна, да? А как давно умерла ваша мама?

– Пять лет назад.

– У вас есть еще родственники?

– Только сестра. Фейт.

– Она живет где-то рядом? Вы часто с ней видитесь?

– В Брайтоне. Видимся не так часто, как мне хотелось бы.

Эйлса с минуту внимательно рассматривала меня, потом протянула руку к лацкану моего пиджака и что-то быстро с него смахнула.

– Шерсть, – сказала она, убирая руку. – Вероятно, собачья.

– О боже! А я так старалась хорошо выглядеть.

Она внезапно улыбнулась.

– Ради нас? Макса? О Верити, пожалуйста, пусть вас не беспокоят такие вещи. Я хочу, чтобы вы у нас чувствовали себя расслабленно. Надеюсь, что теперь, когда все немного успокоилось и мы тут уже обустроились, мы с вами будем друзьями. Будем ходить друг к другу в гости.

Внезапно я почувствовала робость.

– Да, мне бы этого тоже хотелось.

Мы еще немного поговорили ни о чем. Я рассказала ей про свой артрит, и она предложила несколько средств: грелку, мазь с арникой. Когда я стояла у двери, она взяла обе мои руки в свои.

– Так было приятно поболтать с вами, – сказала она. Я почувствовала, какие грубые у нее ладони. – Макс говорил, что вы классная. И он прав.

Я была обезоружена. Я – консервативный человек и не привыкла проявлять чувства. И к комплиментам я не привыкла. Людям нужно быть осторожными и не говорить приятные вещи всем и каждому. Я вспомнила эксперимент Конрада Лоренца с гусятами – вылупившись из яйца, они идут за первым существом, которое видят. В случае гусят это был он. И ничто не смогло разорвать эту связь до самой смерти.

Думаю, в моем случае роль сыграли разговоры о маме. Неожиданно в уголке моего глаза появилась слезинка. Я смахнула ее.

– Мне тоже было приятно.

Глава 6

Заколка из черепашьего панциря.

Burgeoning , герундий и прич. наст. вр. – распускающийся: дающий почки или побеги; начинающий расти.

Сегодня утром, выйдя из дома, я сразу же увидела Далилу, которая стояла на тротуаре, на противоположной стороне улицы, и смотрела на их дом. Сцена убийства всегда привлекает и манит. Когда Эйлсу только арестовали, люди регулярно собирались перед их домом или медленно проезжали мимо. Я думала, что привыкну к этому, но когда увидела Далилу, то поняла, как это меня достало. Я решила, что с меня хватит.

– Уходите, – крикнула я ей, застегивая молнию на куртке.

Она подождала, пока можно будет перебежать через дорогу между машинами.

– Она все еще у вас?

– Это одно из условий ее освобождения под залог.

– Знаете, она должна мне кучу денег. Я же покупала для нее все эти растения, расплачивалась за них со своего счета. А она мне так и не вернула деньги.

– Ну, сейчас она не в том положении, чтобы с вами рассчитаться.

– Я хочу ее увидеть, посмотреть ей в глаза, понять, можно ли по ее лицу сказать, что она это сделала.

– Вы же не знаете, виновна ли она.

– Он не был идеальным. Никто из нас не идеален. Он допустил несколько ошибок. Но в тот вечер, когда он умер, он сказал мне… Ох, это не имеет значения.

Она расплакалась.

– Вы разговаривали с ним в тот вечер, когда он умер?

– Я подвозила Макса. – Далила нетерпеливо вытерла глаза. – Полиция уже знает. Не нужно на меня смотреть с таким удивлением.

Возможно, говоря все это, она вспоминала историю своих взаимоотношений с Эйлсой и пыталась найти в них оправдание. Она использовала случившуюся трагедию как возможность выплеснуть все обиды, затаенные на подругу.

– Проблема Эйлсы в том, что она никогда не могла признать, что дела складываются плохо, что что-то идет не так. Все должно было быть хорошо и прекрасно – молочный коктейль и сахарная вата.

– Ко мне она всегда относилась хорошо, – заметила я.

Далила уже ступила на проезжую часть, чтобы вернуться на другую сторону, но прошипела через плечо:

– Вы ее не знаете.

Я не ожидала увидеть Эйлсу так скоро после того вечера, когда мне пришлось сидеть с детьми. Я понимала, что ее заверения в дружбе сильно на меня повлияли, но не ожидала, что она действительно придаст им значение. Но уже на следующее утро она прошла по дорожке, ведущей к моему крыльцу, и оказалась у входной двери с букетом тюльпанов в руке. Мне давно не дарили цветов – даже когда наши отношения с Адрианом Кертисом были в самом разгаре, букетов он не приносил. Я была так тронута, что с трудом сдерживала эмоции.

Мимо с лязгом и грохотом проехал грузовик, за ним – автобус.

– Я чувствую себя виноватой, – сказала Эйлса, протягивая мне цветы. – Проторчали вчера у нас весь вечер, и Максу вы так помогаете. – Она подошла на шаг поближе. – Я знаю, что вы не возьмете деньги, но я хочу что-то сделать. Вы здесь одна. Но вот я. Я с радостью помогу вам разобраться со всем этим. – Она неопределенно махнула на вещи, лежавшие у меня на крыльце. – А пока могу ли я уговорить вас покинуть берлогу и съездить перекусить?

– Что, прямо сейчас?

– Не будем терять времени.

Это была жалость? Если так, то Эйлса ее умело скрывала. Взволнованная, с глупой улыбкой и румянцем на щеках, я согласилась. Оставила ее на пороге, а сама быстро собралась: освободила место в мойке и наполнила ее водой, чтобы пристроить туда цветы, потом разгребла завал с вещами и нашла сумочку, сняла серебристо-серый свитер с круглым вырезом из Uniqlo, который нашла в пакете с вещами Эйлсы, и переоделась в нарядную розовую блузку.

Она предложила кафе в Бэлхеме, и мы отправились туда на ее «фиате». Она припарковалась позади супермаркета Sainsbury’s, заперла машину, нажав на ключ-брелок, – и та удовлетворенно пискнула. Пока мы шли по парковке, я почувствовала прилив любопытства и возбуждения, трепет от мысли о новых возможностях. Вроде только что я была лексикографом, сидящим за письменным столом и объясняющим значения слова angry (гневный, сердитый). А в следующую минуту я оказалась «дамой, которая завтракает в кафе». Худая блондинка, засовывшая пакеты с покупками в багажник небольшого автомобильчика, поздоровалась с Эйлсой, а отъезжая, нажала на клаксон и помахала рукой из окна. Я сказала Эйлсе, что ощущаю себя так, «будто отправилась на прогулку с Меган Маркл». Эйлса рассмеялась.

– Это все просто знакомые, не друзья. В любом случае мы можем столкнуться и с кем-то из ваших приятелей.

Уверена, она уже должна была понять, что у меня плохо с «приятелями». Она просто вела себя мило и вежливо. Но это не имело значения. «Она одна из тех женщин, на которых обращают внимание», – сказала я себе, купаясь в исходившем от Эйлсы тепле и радуясь, что она приняла меня в свою компанию.

Кафе, куда мы приехали, открылось недавно, стены – из голых кирпичей, освещение – промышленные лампы. Искусственные цветы свисали из корзин на потолке. Посетителей оказалось много, включая детей, которые в это время явно должны быть в школе. Когда мы только вошли, возникла небольшая заминка – потребовалось найти место для моей сумки-тележки. Не знаю, зачем я ее взяла с собой, это было глупо. Наконец мы уселись за столик у окна в дальнем конце зала. Эйлса заказала huevos rancheros^[84], а я, в некотором смятении, решила взять то же самое. Когда заказ принесли, это оказалась смесь из яиц, фасоли и колбасы чоризо. Эйлса с жадностью набросилась на еду. (Вскоре мне предстояло узнать, что она или ест очень много, или вообще не ест. Средних вариантов для нее не существовало.)

Вначале мы говорили про Макса. Эйлса сказала, что Тома очень интересует, как у него идут дела и наблюдается ли прогресс. (Неужели он велел ей пригласить меня в кафе именно для этого? Надеюсь, что нет.) Я в подробностях описала ей свои наблюдения: Макс был очень умен, изобретателен и проницателен, но его прогресс замедлялся буквальным подходом к языку. Когда учительница недавно велела классу «отправиться на пляж» – мысленно, конечно, – он был парализован от замешательства. Эйлса кивнула, не сводя с меня глаз, взгляд оставался спокойным.

– А всего-то надо было пояснить ему, что речь идет о воображаемом пляже, – продолжала говорить я. – Он гораздо лучше сосредотачивается, когда понимает, что именно от него хотят. Если не понимает, то приходит в отчаяние и отвлекается. Я собираюсь снова и снова повторять вопросы, которые ему будут задавать, и обучать его техникам их сокращения для лучшего понимания.

– Он говорит, что вы обсуждаете с ним футбол и World of Warcraft, – сообщила Эйлса. – Это так мило с вашей стороны. Вы тратите столько сил.

– Я рада помочь, – ответила я.

– Тому невыносимо видеть, что у Макса не идут дела в школе. Его на самом деле воспитывали в строгости и с сильным упором на учебу. Отец работал судьей, и на сына возлагал большие надежды. Том учился в частных школах-интернатах, потом в Кембридже. И обязательно требовалось изучать право. Успех – так Том привлекал внимание отца. На самом деле у него дерьмовые родители. Знаете, они даже не приходили на матчи, пока он не стал играть в первом составе. А для него это было очень важно. Они пришли на его игру, когда он, наконец, попал в основной состав, но его заменили, и они сразу ушли. Можете представить? Так что Том связывает успех с любовью. Ему кажется, что Макс даже не прилагает усилий, и для Тома это личное оскорбление. Он кричит на него, Макс спорит, в общем, все ужасно. И неправильно.

Я поморщилась.

– Давайте надеяться, что нам удастся изменить положение вещей.

Она отодвинула от себя тарелку.

– Том говорит о том, чтобы отправить его в школу.

Я была сбита с толку – Макс же уже ходит в школу. Если бы я сразу поняла, что она имела в виду интернат, то ответила бы с большим негодованием.

– Он замечательный мальчик, милый и обаятельный, и очень хорошо соображает. Вам не нужно беспокоиться. С ним все будет в порядке.

Эйлса казалась совсем беззащитной: веки задрожали, глаза будто подернуло пеленой. Я прикрыла рот рукой. А что мне делать, если она расплачется? Но она сдержалась.

– О, вы такая добрая! – воскликнула она. – Говорите такие правильные вещи!

– Я говорю, как есть. Если бы дела обстояли по-другому, я бы так не сказала. Я не из тех, кто хвалит других ни за что.

Я заметила, что маленькая девочка лет восьми рассматривает меня из другой части зала. Я подняла руку и поправила волосы и заколку из черепашьего панциря, купленную за несколько пенсов на распродаже в местной церкви.

– Это я поняла, – улыбнулась Эйлса.

Когда тарелки унесли и мы пили кофе из маленьких серых чашечек (я всегда хотела попробовать флэт уайт^[85]), Эйлса рассказала мне о своем детстве в деревне неподалеку от Гилфорда. Ее мать работала риелтором, а отец бухгалтером. В материальном плане все было в порядке, но родители постоянно ругались и, в конце концов, развелись, когда Эйлсе исполнилось двадцать лет. Они бы разошлись и раньше, но в двенадцать у Эйлсы диагностировали редкое генетическое заболевание – болезнь Вильсона, нарушение метаболизма меди, и это объединило семью.

– Я была все время уставшей и нервной, но мне повезло, что болезнь диагностировали на ранней стадии. До конца жизни буду принимать лекарства, это неприятно, но… – Она пожала плечами.

В ответ на мое сочувствие на ее лице появилось слегка жалостливое выражение. Она постоянно говорит о том, как ей повезло, но я знаю, что в глубине души она считает себя несчастной и думает, что ей как раз не повезло: у нее оказалась эта редкая болезнь, и хотя она удержала ее родителей вместе, пока Эйлса была подростком, так не могло длиться вечно. И вообще, болезнь оказалась недостаточно серьезной. Тогда в кафе я просто восхищалась ею. Но потом было немало случаев, когда я задумывалась, может, Эйлса подсознательно преувеличивает свои трудности. Может, это ее способ привлечь к себе внимание.

– Все это было довольно мрачно, – рассказывала Эйлса. – Ссоры, скандалы, хлопанье дверьми, мать начала пить, а через два года после того, как родители окончательно расстались, у нее диагностировали рак груди. Я уверена, что причина – стресс, в котором она жила столько лет. Сделать ничего было нельзя. Меня это выбило из колеи. Я была совсем молодой, да еще и единственным ребенком. Я это очень тяжело переживала.

– А ваш отец?

– Отец переехал в Азию. Он тоже умер… м-м-м… теперь уже восемь лет назад. Так что я сирота.

Она вздохнула – достаточно громко, чтобы получилось с сожалением и самоиронией. Я тоже вздохнула, и Эйлса внимательно посмотрела на меня через стол.

– Вы тоже сирота?

Я почувствовала себя некомфортно.

– О, я? Не уверена. Думаю, да. Полагаю, что да.

– Вы не до конца уверены?

Я не ожидала такого поворота разговора. Мне казалось, что он идет строго в одном направлении, и это меня полностью устраивало. Так что я использовала один из приемов дистанцирования и рассказала анекдот о том, как мой отец сел в автобус № 219. Я думала, что Эйлса начнет смеяться, и мы закроем эту тему, но она осталась серьезной.

– Вы считаете, все так и было на самом деле? – спросила она.

– Я не знаю, – рассмеялась я. – Наверное, он взял чемодан и забрал свои вещи, потому что его половина шкафа опустела.

– Какой ужас, – сказала она, не меняя выражения лица.

Я опустила глаза в пол. Вдруг вспомнила, как мать стояла в гардеробной и безудержно плакала и причитала, как гремели пустые вешалки, когда она встряхивает их, и шок от того, что эта женщина, обычно такая сдержанная, не в силах успокоиться.

Я заговорила:

– В ту субботу мы с сестрой отправились на благотворительную ярмарку. Может, это было уже на следующий день после маминого срыва. Мы потратили все деньги, которые скопили, на мужскую одежду – вероятно, родственники продавали вещи умершего, – и заполнили шкаф, а потом показали маме. Она смеялась, целовала нас, потом мы пили чай с тортом, и все было забыто.

– Это очень мило и очень грустно. А что она сделала с вещами, которые вы принесли? Продала их на следующей распродаже?

Я всплеснула руками.

– Мы оставили их у себя, они так и висят.

– Верити, вы все эти годы храните вещи незнакомого умершего мужчины?

– Боюсь, что да.

– Верити!

– Эти вещи радовали маму, поднимали ей настроение. Грусть ушла.

– Вам следует избавиться от ненужных вещей в доме.

– Да. Да. – Я почувствовала волнение. – Я знаю.

Официантка принесла счет, а потом ушла за терминалом для оплаты картой. Пока ее не было, я хотела сменить тему, но Эйлса продолжала – она предположила, что мать никогда больше замуж не вышла. Я подтвердила, что так и было.

– А ваша сестра?

– Фейт? Встречалась с женатыми мужчинами, но своего не нашла.

– А вы?

– Нет. Даже не думала.

– Может, вы просто не встретили того самого…

Солнце переместилось, и теперь я оказалась в треугольнике света. Я сидела лицом к залу, у меня раскраснелись щеки, и я обмахивалась салфеткой. Попыталась рассмеяться, но что сказать, не знала. Должно быть, Эйлса поняла, что мне некомфортно, потому что нарушила тишину.

– Я сама все время выбирала не тех, – сказала она, наклонившись вперед, словно сообщала мне это по секрету. – Вероятно, к Тому это тоже относится.

Вернулась официантка, Эйлса вставила карту и ввела ПИН-код.

– Мне было тяжело в тот момент, когда мы с ним познакомились, – продолжала она, когда оплата была проведена. – Это был тяжелый период в моей жизни, одно навалилось, другое.

Она откинулась на спинку стула и рассказала, что их познакомила Далила, когда они с коллегами отправились пропустить по стаканчику после работы. Эйлса с Далилой работали в рекламной компании, Том занимался корпоративным правом. Они не сразу понравились друг другу. Он был и остается интеллектуальным снобом, и Эйлса, которая не училась в университете – «о чем он мне постоянно напоминает», – посчитала его ужасным. Но они пили сперва коктейли, потом шоты – и в результате провели ночь вместе. Обычно она так не поступала – «в смысле не ложилась в постель на первой встрече».

Как я уже говорила, у меня есть опыт общения с мужчинами, но, вероятно, в данном контексте его было недостаточно.

– Когда ты знаешь, ты просто знаешь, – многозначительно произнесла я, словно могла сказать такое про себя (а я не могла).

Эйлса вопросительно приподняла брови.

– Ну, если сперва у меня были какие-то сомнения, то после их уже не было, – заявила она.

Я рассмеялась.

– Ведь так? – спросила она, глядя прямо на меня и тоже смеясь.

– Но у вас же все удачно сложилось?

Вопрос был слишком личным – ведь она рассказала мне все эти интимные подробности только потому, что боялась обидеть меня. Но поздно: слова уже вылетели у меня изо рта.

– У нас бывают взлеты и падения. Он перегружен. Тяжело вести свой бизнес – это же постоянное давление. Он вложил в него большую часть своих денег. И хотя со стороны это кажется гламурным – выпивать со знаменитостями, но в реальности он постоянно бегает за клиентами, уговаривает их, обхаживает, развлекает. Он только что потерял крупного клиента [она назвала компанию, кажется, сотового оператора или продавца мобильных телефонов], и это его задело. Понимаете, это личное. – Она отодвинула чашку с блюдцем. – Дом обошелся нам дороже, чем мы ожидали, пришлось взять кратковременную ссуду. Все это очень напряженно.

– Я понимаю, новая работа может помочь.

Возможно, это прозвучало двусмысленно, и Эйлса нахмурилась.

– Что вы имеете в виду?

– Вчера вы говорили про собеседование. Как вы думаете, когда вам дадут ответ?

Она все еще выглядела смущенной.

– Вчера?

– Собеседование на работу. Вас еще попросили задержаться.

Мгновение она смотрела на меня в непонимании. Щеки раскраснелись. Она запустила пальцы в волосы и помассировала голову.

– Ах да. – Эйлса сделала глубокий вдох и опустила руку, похлопала себя по животу, словно сдерживая икоту, и покачала головой. – Понятия не имею. В смысле, это было просто знакомство, которое, может, ни к чему и не приведет. А если что-то получится, мне еще придется поговорить с Томом. Нам нужны деньги, но он довольно старомоден, и ему нравится, что я сижу дома. Может, вообще не буду рассказывать ему про поиски работы.

Тревожный звоночек – вероятно, я уже тогда почувствовала, что что-то не так, но не стала ничего комментировать. Мы обе принялись собирать вещи и поднялись со своих мест.

По пути к машине мы молчали. Думаю, нас обеих удивило, как много мы друг другу рассказали, как банальный поход в кафе привел к таким неожиданным откровениям. А вернувшись в реальность, мы вдруг почувствовали себя неловко. Я уже начала беспокоиться о работе – я должна сдавать по тридцать – тридцать пять подстатей в неделю (отдельных значений конкретного слова), а я уже отстала от графика. Когда мы ехали назад, Эйлса упомянула о каких-то бумагах, на которых требовалась подпись свидетеля, так что мы пошли к ней – я поставила свою подпись и указала адрес. Думаю, это имеет какое-то отношение к ипотеке. Мне и в голову не пришло, что речь шла о страховании жизни, да и если бы я это знала, для меня не было никакой разницы. Я помню, что мы немного поговорили о деньгах. Эйлса призналась, что не может обходиться без списков всех дел. Для этого у нее был отдельный блокнот – она показала мне последнюю заполненную в нем страницу, и мы посмеялись над стоящими рядом пунктами «Забрать вещи из химчистки» и «Составить завещание». Некоторое время мы еще обсуждали завещания и согласились, что и правда надо этим заняться. Так что да, думаю, именно тогда мысль о собственном завещании поселилась у меня в голове.

В статье, опубликованной в воскресном номере Observer, говорилось, что требуется восемьдесят часов общения для того, чтобы знакомство переросло в дружбу. В детали там не углублялись. Например, я не знаю, требуется ли беспрерывно говорить в течение часа или дружеское молчание тоже работает. А как насчет времени, проведенного в тюрьме? Когда люди вынужденно находятся в обществе друг друга долгое время. Это считается?

Трудно сказать, когда и каким именно образом началась наша дружба и сколько часов для этого потребовалось, но я уверена, что мы стали подругами.

Когда я вспоминаю тот период, то думаю о зелени, о том, как менялся вид из окна моей спальни, о том, как дома, стоявшие позади моего, все больше и больше скрывались из вида каждый день. Я думаю о белых цветах, о внезапно появившихся приятных запахах, о птицах, каждая из которых пела по-своему. Я не заметила, что зимой их не было, а теперь, когда они вернулись, слушала их каждый день. Я также думаю про ее сад. Вытянув шею, можно было разглядеть, что там происходило: росточки пробивались сквозь землю, цветы распускались на фоне голубого неба, красивое маленькое деревце, которое она посадила не далеко от моего дома, – на нем начали раскрываться почки, и из зеленых оболочек появлялись бело-розовые цветы.

Бывали и неожиданно холодные дни. Если выглянуть в окно, то они казались такими же, как и теплые, – небо голубое, листва зеленая. И только выйдя из дома в футболке, обнаруживаешь, что день лишь притворялся хорошим, и неприятный ветер пробирается сквозь одежду. Агрессивная мимикрия встречается в природе повсюду. Пауки иногда выглядят как муравьи, которыми они питаются, бражники источают тот же запах, что и пчелы, чтобы незаметно проникать в ульи и красть мед, сорняки появляются рядом с похожими внешне садовыми растениями, душат их и вытягивают все полезное из почвы… Мир полон хищников и паразитов, которые умело используют свое сходство.

Каждую среду я занималась с Максом, но иногда приходилось встречаться дополнительно, если ему давали слишком сложное домашнее задание. После занятия мы с Эйлсой обычно болтали за чашечкой кофе или ройбуша. Время от времени она стучалась в мою дверь. В первый раз она снова спросила про деревья позади моего дома: «Есть какие-то подвижки?» Но в следующий раз она пришла с шоколадным печеньем – напекла лишнего, да и Том не любит, когда в доме много сладостей. Иногда она приносила посылку с Amazon, которую ей оставил курьер. Ого, сколько мне всего привозят! Еще одна книга? Вау! Кстати, а с собакой я уже гуляла? Она бы с удовольствием воспользовалась этим предлогом для прогулки, и еще по пути можно выпить чашечку кофе. И я обычно вставала из-за компьютера, надевала на Моди поводок, и мы с удовольствием шли на улицу, независимо от того, выгуливала я уже собаку или нет.

Оглядываясь назад, я понимаю, что такая дружба кажется маловероятной. И теперь я задаюсь вопросом о ее мотивах. Определенно, чувство жалости – один из них. Я обманывала бы сама себя, если бы считала по-другому. Она меня жалела и думала, что взяла меня под свое крылышко. Но она привыкла находиться рядом с людьми необычными, неприспособленными, можно даже сказать – неудачниками – она провела много времени в больницах и, как я уже говорила, у ее матери были определенные трудности. Но я также искренне верю, что ей нравилось мое общество. Я умею слушать, и Эйлса меня интриговала: уже во время нашего первого завтрака в кафе разговор перешел на интересные темы. Также наше общение давало и экспоненциальный эффект: чем больше мы проводили времени вместе, тем более расслабленно она себя чувствовала, и тем больше ее тянуло ко мне. Это относится к дружбе в целом: мы все считаем знакомое безопасным.

А еще я думаю, что она была одинока.

Мне бы хотелось сказать, что мы гуляли с ней раз сто, но в реальности – пять или шесть. Просто мне казалось, что больше, новизна этих отношений была головокружительной. И эти прогулки бывали такими насыщенными, ведь когда не смотришь человеку в глаза, легче открыться. Мы много говорили о Максе. Я подробно рассказывала ей о наших успехах, а она в свою очередь – о том, что говорили его учителя в школе (определенный прогресс). Она жаловалась на Мелиссу и ее перепады настроения, и на новое увлечения Беа косметикой и Инстаграмом. Эйлса часто оказывалась в ловушке между Томом и детьми. Он бывал с ними слишком суровым, в особенности с Максом. «Это проецирование. Он видит в сыне себя, и воспринимает все его действия на свой счет». Эйлса очень сожалела, что сама не особо напрягалась в школе. Ее родители давали ей все, что она хотела, и никогда на нее не давили. Родители Тома вели себя с ней высокомерно и даже пренебрежительно из-за отсутствия высшего образования, но на самом деле она и сама жалела, что не училась в университете. «На самом деле это несправедливо».

Общение не было односторонним. Она расспрашивала о годах моего студенчества, тех днях, когда мне почти удалось вырваться отсюда. Ее восхищало, что я больше пятидесяти лет прожила в одном доме, это поражало ее воображение. Она хотела знать, как изменился район и чем мы трое – мать, сестра и я – занимались весь день, фактически запертые в этом доме. Я рассказывала ей про долгие дни, которые мы проводили вместе с Фейт, пока еще были близки, как мы вместе смотрели фильмы или слушали пластинки на старом граммофоне. По большей части это были саундтреки к фильмам – «Оливер!» и «Звуки музыки», а еще у нас была пластинка с популярными песнями под названием Jumbo Hits. Мы наряжались в мамину одежду и танцевали. Как-то мы устроили небольшой лагерь у мамы под кроватью, который стал нашим убежищем. Я рассказала ей, что наша мать боялась внешнего мира, микробов, бактерий и незнакомых людей, и мы научились скрывать от нее все плохое. Я не стала подробно распространяться о решении Фейт уехать, но рассказала, как скучно было два долгих десятилетия, пока я в одиночку ухаживала за матерью. Я тогда думала о часах, днях и месяцах, которые ждут меня впереди, и мне было трудно представить, что они все окажутся одинаковыми, мне придется заниматься все тем же, и ничего интересного происходить не будет. А еще я вспоминала часы, дни и месяцы, которые уже ушли в прошлое, и думала то же самое: просто невозможно, что они уже в прошлом, а я все здесь, и ничего не изменилось.

Я рассказала, как мать начала сдавать физически: как похудели ее лицо и руки, как распухли ноги и живот, как она не хотела в больницу, как мне было тяжело одной принимать решения. Звонить в скорую? Или снова звонить терапевту?

Я точно помню, что Эйлса сказала тогда, потому что она вскочила и перебила меня:

– Это было жестоко, Верити. Жестоко, черт побери.

Это были слова, которые не имели смысла логического, но все же в них был абсолютный смысл. И они оказались целебной мазью для моих ран.

– А где была Фейт, пока все это происходило?

– К тому времени она уже ненавидела приезжать домой. У мамы появилась язва на ноге, которую приходилось регулярно перевязывать, из-за головных болей она стала чувствительной к свету, поэтому шторы были постоянно задернуты. Я не виню Фейт. Честное слово не виню. Я понимаю, почему ее все это достало и почему она хотела начать новую жизнь.

– И где ее новая жизнь?

– В Брайтоне.

– И до сих пор?

Я кивнула.

– А вы ездите к ней в гости? Или она к вам?

Внезапно я почувствовала боль в груди, потом во всем теле.

– В последнее время нет.

Мы шли по тропинке вдоль железной дороги, и я замолкла из-за шума идущего мимо поезда, дождалась пока звук его не стих вдали.

– Мы поссорились после похорон мамы, – пояснила я, – после кремации. Я думала, что Фейт вернется и будет жить вместе со мной, раз мамы больше нет, но у нее были другие планы. Мы сказали друг другу лишнего. Ну и…

Я не стала углубляться в подробности, а Эйлса не стала расспрашивать.

– Бедная вы бедная, – наконец произнесла она, а это, как говорил Крис Таррант^[86], был «правильный ответ».

Так что нельзя сказать, что я рассказала Эйлсе прям обо всем.

Иногда мы просто вместе смеялись. Мы говорили о глупых и тривиальных вещах, что было редкостью в моей жизни. «Ботокс?» – могла в задумчивости произнести она после того, как мы расстались с кем-то из ее приятельниц, и я могла или поднять большой палец вверх, или опустить его вниз, независимо от того, что я никогда точно не знала, какой эффект на самом деле дает этот ботокс. Эйлса спрашивала, что я ела на ужин, и мои ответы ее часто поражали. Печеные бобы на тосте? С сыром? Восхитительно.

Один раз мы столкнулись с той мамочкой, что посчитала меня подозрительной, когда подвозила Беа. Мне ее представили как Триш.

– Вы же уже знакомы с Верити, – сказала Эйлса. – Ты же при первой встрече с ней чуть не вызвала полицию.

Мы так смеялись после того, как Триш поспешила прочь.

В другой раз мы столкнулись с высокой женщиной, у которой, как мне в дальнейшем объяснили, были «невидимые» брекеты на передних зубах. Она тремя различными фразами сообщила нам, как гордится своей дочерью, «дорогой Софи», которая достигла каких-то вершин в учебе, несмотря на все трудности – травлю завистниками? – на всем пути. Когда мы распрощались, Эйлса призналась:

– После разговора с ней мне всегда некомфортно. Я ужасный человек?

Я сказала, что мне так не кажется.

– А как вы думаете, я завидую достижениям Софи?

– Нет, но я думаю, что она хочет вызвать зависть. Может, нам следует ее пожалеть. Хотя, если честно, ее нужно послать ко всем чертям, – добавила я на радость Эйлсы.

Я что-то пропустила? Какие-то намеки? Я не помню, чтобы Эйлса прямо говорила про свой брак – и одно это много значит, – хотя она постоянно рассказывала о своих друзьях и знакомых, злилась на них из-за каких-то мелких обид. Например, кто-то собирал знакомых на кофе, а ее не пригласили. Далила унизила ее перед Томом: «Она заявила, что эта она спланировала наш сад. А я сказала: “Мы работали над ним вместе”. Она тогда сказала: “Да, детка, конечно”. Но все дело в том, как она произносила эти слова и как смотрела на него. Вы понимаете меня? Это для нее очень типично. Она всегда должна показать, что лучше меня. Это всегда он и она против всего мира, вдвоем против всех».

Мы не можем себе позволить переживать из-за всех мелочей, но я находила трогательным, что Эйлса все воспринимала близко к сердцу. Я наслаждалась тем, что со мной делятся такими обычными, но эмоциональными моментами. Мне и в голову не приходило, что за этим может скрываться нечто страшное и тревожное.

Иногда ее ответы и реакции бывали не к месту. Например, она могла воскликнуть: «О, моя дорогая!» – растягивая слова, делая неестественные ударения, словно мыслями находилась где-то очень далеко. Она подробнее рассказала мне про болезнь Вильсона, про то, что тревога – одно из последствий, и хотя лекарства помогали, о психическом состоянии она высказывалась неизменно мрачно. Я, конечно, помнила (хотя она не знала, что я знаю) про книги из серии «Помоги себе сам», которые лежали в ее прикроватной тумбочке («Сегодня немного грустно»), примулу вечернюю и масло черного лука и упаковки рецептурных таблеток. Считается, что примула вечерняя и черный лук хорошо помогают при тревожных состояниях и депрессии (я специально погуглила). Таблетки назывались «купримин» – против болезни Вильсона и «циталопрам» – антидепрессант из группы селективных ингибиторов обратного захвата серотонина.

В особенности я запомнила один разговор. Мы сидели в кафе, окна которого выходили на парк. Эйлса рассказала мне, что зачатие Мелиссы произошло очень легко, «слишком легко», но позднее, когда пришло время «расширять семью» (такая формулировка мне тогда показалась странной), возникли трудности. Она так хотела еще одного ребенка, «болезненно» хотела, что, в конце концов, стала принимать «кломид» – лекарство от бесплодия, и «с огромной радостью» обнаружила, что беременна двойней. Не то чтобы я считала ее откровения неискренними, но у меня возникло ощущение, что она так часто повторяла этот рассказ, что в нем было отработано каждое слово и эмоция. Даже последняя фраза оказалась банальным клише:

– Я помню, как в то утро, когда они родились, я держала их обоих в руках, эти два почти невесомых свертка, и чувствовала, что выполнила свое предназначение. Я чувствовала себя наполненной. Вы понимаете меня?

Я поставила чашку на стол. Молоко не полностью размешалось, и я заметила желтую каплю масла на поверхности – от одного этого вида живот скрутило.

– О боже, простите! – воскликнула Эйлса. – Вам скучно про это слушать?

– Не говорите глупостей.

– Звучит так, будто все было великолепно, но, если честно, продлилось это недолго. – Мне показалось, что теперь она говорила искренне. – Я не сказала, насколько травматичными были роды.

– Травматичными? Вы хотели сказать: преждевременными?

– Да, Макс и Беа родились раньше срока, но это обычно дело для близнецов. Но не сильно недоношенными. А почему вы спрашиваете?

– Да просто так. – Я уже взяла себя в руки.

– Знаете, у меня были большие планы: родить их в воде под звуки, издаваемые китами. Ну и все такое. Но все длилось так долго, роды были сложными и болезненными – эпидуральная анестезия подействовала слишком поздно, а потом еще потребовалось воспользоваться щипцами. Я думаю, мы все уже были травмированы к тому моменту, как Беа – она родилась первой – наконец появилась на свет. – Дальше Эйлса приступила к перечислению, словно у нее был составлен список: – С ней все было в порядке, но Макс отказывался брать грудь. Я же, наоборот, объедалась, очень много ела и все время плакала, а он начал терять вес. Том работал допоздна, его не было часами, а мне было так тяжело с близнецами, да еще и Мелисса только-только начала ходить…

Она замолчала и смущенно сморщила нос. Я почувствовала, как напряглась всем телом, будто что-то давило на меня, но попыталась нормально улыбнуться.

– По сути, у меня была послеродовая депрессия, одна из ее форм. Если вы спросите Тома, он скажет, что у меня был нервный срыв, настоящий психоз, приступ безумия, но это неправда. Пришлось применять химию – таблетки мне помогают, хотя я прекратила их принимать – от них сознание затуманивается. Понимаете?

Может, мне следовало сосредоточить внимание на тонкостях ее душевного состояния, а не реакции Тома на это. Может, я сделала глупость, не расспросив ее подробнее.

Сегодня утром, когда я наблюдала, как Далила уходит прочь, я вспомнила один случай, произошедший в начале года. Я находилась в кухне, в доме Эйлсы, и помогала Максу выполнить домашнее задание, пока она пыталась найти кого-то, кто заберет Мелиссу с хоккейного матча. Никто не отвечал на ее сообщения и звонки. Эйлса беспокоилась и напрягалась все больше. Потом она позвонила одной из мам, с которой была едва знакома.

– Вы не могли бы… Хорошо. Неважно. Спасибо большое, дорогая, в следующий раз.

Тон ее был милый и вежливый, никому бы и в голову не пришло, в какой она ярости. Закончив разговор, она швырнула телефон на стол и заорала:

– Чертова сука, не хочет мне помочь!

Глава 7

Четыре пакетика по 10 г соуса тартар Heinz.

Neologism , сущ. – неологизм: слово или словосочетание, недавно появившееся в языке, ранее отсутствовавшее.

В то время я мало видела Тома, хотя не забывала о его существовании. У нас ведь довольно тонкие стены. Он громко разговаривал по утрам, первым шел в душ, его голос эхом отдавался от стен ванны, перекрывая звук льющейся воды. Его смех – грубый хохот, почти крик – был слышен лучше всего. Один или два раза я чувствовала его присутствие. Я сидела на кухне и видела, как шевелятся заросли за окном. Сперва я подумала, что это белки, но оказалось, что это Том Тилсон с другой стороны забора яростно тянет на себя плющ, пытаясь определить, что ему удастся сорвать.

Сью, с которой мы встречаемся на паб-квизе, видела, как Том скандалил с Гэвом – он ходит по улицам и просит «денежку на чашку чая», местные все ему помогают. Том же набросился на него и заявил, что вызовет полицию, если Гэв не уберется. Нам со Сью это совсем не понравилось. Мы решили, что Том специально всем угрожает и видит опасность в любом, кто отличается от него самого. Но однажды из окна маминой спальни я наблюдала сцену, которая заставила меня проникнуться к нему сочувствием. Том стоял на улице с пожилой парой, вероятно, своими родителями. Они были очень хорошо одеты, женщина с изысканной сединой, высокий мужчина с опущенными плечами, что говорило о сколиозе.

– Вот наш дом, – говорил Том голосом уверенным, но с нотками надежды. Он хотел, чтобы его похвалили, и ничего не мог с собой поделать. Мне показалась трогательной эта потребность взрослого мужчины в одобрении.

Я вздрогнула, услышав резкий и ворчливый ответ его матери:

– Очень оживленная дорога.

И только в конце мая мне довелось провести вместе с ним какое-то время. Он уехал на Каннский фестиваль. Всего за несколько дней до этого Эйлса спросила, не могла бы я прибраться перед домом, пока нет Тома, «чтобы он меня не доставал». Боюсь признаться, но я все откладывала и откладывала, и вышла в сад только в воскресенье, чтобы хоть что-то сделать. Предполагаю, что от моих усилий было мало толка.

Я слышала их, но не видела из-за высоты живой изгороди. Том первым вышел из входной двери, значит, уже вернулся из командировки.

– О, ради всего святого, закончишь с этим потом. Не конец света, – крикнул он, стоя на крыльце.

– Да, да, да, – прозвучал в ответ голос Эйлсы из глубины дома.

Другая реплика:

– Боже мой, да что же тут происходит?

Затем:

– Наконец-то.

В это время у их дома строили разворотный круг и участок был отделен от дороги временным забором из гофрированного железа. Не будь забора, они сели бы в машину и уехали, не заметив меня. Но в тот день они впятером шли пешком на соседнюю улицу, где приходилось парковать огромный джип.

– О Верити! – воскликнул Том, увидев меня, согнувшуюся в своем дворе. – Вот это чудеса!

– Рада вас видеть, Том.

Он загорел, в уголках глаз виднелись тоненькие белые линии морщинок, и они, казалось, еще больше подчеркивали голубизну его глаз. Он постучал пальцами по верху калитки.

– Прекрасно, – сказал он, не поясняя, что именно тут прекрасного, и кивнул.

Позади в ожидании стояла его семья. На Эйлсе было слишком много одежды: черные колготки, джинсовая юбка до середины икры и, как обычно, несколько слоев из кофт и рубашек.

– Мы идем обедать в паб, – объявила она. – Сегодня такой великолепный день. Нам всем не помешает немного проветрить мозги.

– Это замечательно.

– Паб «Черная овца» в районе Уимблдон, – сказала Эйлса.

– Давно хотело добраться до Уимблдона, но пока так и не решилась.

– Вы никогда там не были? – Том отпрянул с показным удивлением. – Но это же совсем близко.

– Не так уж и близко, – заметила Мелисса.

На лице у нее были остатки не до конца смытого макияжа – серые разводы на нижних веках,покрасневшие глаза. Я разглядела облегающее черное платье, точнее его подол, которое она надевала в прошлую субботу на какую-то вечеринку. Сейчас поверх него она натянула свободную серую толстовку, на которой неровными буквами в стиле граффити было написано слово «Багаж». Она выглядела угрюмой и мрачной, возможно, они поссорились.

– Верити не водит машину, – объяснила Эйлса. – А когда ее мать была жива, она не любила, чтобы Верити куда-то уезжала. Так что сейчас она наверстывает упущенное, так ведь?

– Есть автобус… – заметила я. – Придется сделать пересадку, но я часто думала об этой поездке.

Макс протянул руку между досками забора и погладил Моди.

– Она может поехать с нами, – сказал он.

– Нет, я не хочу вам мешать и…

– Вы должны поехать с нами, – объявила Эйлса и, нахмурившись, посмотрела на Тома. – Разве нет? Она столько сделала для Макса. Да. Вы должны поехать!

Тома вроде бы даже позабавило это предложение. Он оглядел газон перед моим домом.

– Конечно, вы сможете здесь закончить, когда вернетесь, – сказал он.

Эйлса убедила Мелиссу пересесть назад, на дополнительное сиденье в багажнике, и настояла на том, чтобы я устроилась впереди, сама она втиснулась между близнецами. Она очень старалась, чтобы всем было удобно.

– Ну, все довольны? – уточнила она, потом попросила меня рассказать Тому про мою студенческую жизнь на севере Лондона и о моем друге, профессоре Оксфордского университета.

Том учился в Кембридже, сказала она (хотя я и так это знала по фотографии у них в туалете на первом этаже).

– Это было так давно, – вздохнул он. – Хотя в Каннах я столкнулся со старым приятелем по колледжу. Забавно, да? Он теперь кинопродюсер.

Он рассказал историю, где упоминались набережная Круазетт, красная ковровая дорожка, вечеринка журнала Vanity Fair.

– Вы когда-нибудь бывали на юге Франции? – спросил у меня Том.

– Нет, – сказала я и, немного подумав, добавила, что у меня на самом деле даже нет паспорта, и я вообще никогда не бывала за границей.

– Никогда? – Беа склонилась вперед к моему сиденью, и я увидела ее голову. – Как никогда? Даже в Италии? Не ездили кататься на лыжах?

– О, ради всего святого! – Эйлса потянула Беа назад. – Ты говоришь, как привилегированное отродье.

– Это не так.

– Это прям точно про тебя, – прозвучал голос Макса.

Я поняла, что у меня за спиной началась потасовка, почувствовала, как чьи-то колени врезаются в спинку моего сиденья, как натягиваются ремни безопасности.

Том переключил передачу. На нем была белая футболка, и когда он переводил рычаг вперед, я заметила, как напрягся его бицепс и как выделяются веснушки на бледной коже внутренней стороны руки.

– Как продвигается ваша работа, Верити? Вы сильно заняты? Какие-то интересные слова попадались?

Сегодня утром я только начала работу над «родео» и рассказала Тому о своих последних находках. В предыдущем издании Большого Оксфордского словаря английского языка самым ранним значением «родео» считалось спортивное состязание, но мне удалось найти цитату из более раннего источника и оказалось, что первым значением этого слова является «загон для крупного рогатого скота».

– Поэтому мне придется переписать статью, а это всегда увлекательно.

Макс и Беа продолжали драться у нас за спинами. Эйлса все больше напрягалась. Справедливости ради должна сказать, что Том попытался положить этому конец, бросив через плечо:

– Макс, ты меня слышишь? Короткий тест по орфографии. Давай посмотрим, помогают ли тебе индивидуальные уроки. Давай-ка по буквам. – И он стал выкрикивать отдельные слова, которые мы с ним только что упоминали: – Состязание. Цитата. Загон.

Не могу сказать, знал ли Макс, как правильно пишутся эти слова. Напряжение оказалось для меня слишком сильным. К тому времени мы с Максом уже почти не занимались орфографией, у нас было много творческих заданий, гораздо более интересных. Я стала помогать ему со словами. В салоне машины воцарилась тишина.

С парковкой возникли проблемы. Том выругался в сторону медлительного водителя серебристого фургона и, проехав мимо него, резко нажал на газ. Мне приходилось ездить с Фредом, одним из самых добрых людей на земле, но и он однажды показал средний палец и высказался непечатно о восьмидесятилетнем старике, так что я знаю, дорога может испортить характер любого. И все равно я начала жалеть, что поехала с ними.

По-моему, этот паб был не самым лучшим выбором. Он стоял в замечательном месте, в ряду милых домиков на краю пустоши, но террасы со столиками не было – хотя, я полагала, что вся поездка была затеяна ради обеда на открытом воздухе. Внутри оказалось мрачно. Я долго моргала, пока глаза не привыкли к сумраку, а когда, наконец, смогла все разглядеть, поняла, что некоторые из посетителей с удивлением уставились на меня (я поехала в той одежде, в которой работала в саду). Том нашел дополнительный стул и был невероятно мил, когда благодарил людей, которые разрешили его взять. Мы расселись за столиком, который заказали Тилсоны, было немного тесновато. Он стоял рядом с большим открытым камином, который в тот день не разжигали. Мне показалось, что в камине, где не горит огонь, есть что-то угнетающее. В зале было тихо. Пахло жареным картофелем и хмелем, а еще немножко плесенью. Это все может показаться ворчанием, но на самом деле я и не думала ворчать, совсем нет. Я была благодарна за бесплатный обед в ресторане. Я просто хочу передать охватившее меня ощущение – осознание упущенного случая, словно гонишься за волной, а она даже до берега не доходит.

Как только мы расселись, Том, словно осознавая, что все рушится, попытался всех подбодрить – шутил и энергично жестикулировал. Он заказал вино нам и кока-колу детям и был само очарование, общаясь с официанткой:

– А вы можете принести нам дополнительное ведерко со льдом? О, вы просто чудо!

Девушка покраснела. Недалеко от нашего столика споткнулся и упал малыш лет двух, Том мгновенно бросился к нему, поднял его на ноги, проверил, все ли в порядке, и несколько минут болтал с благодарной мамочкой о том, как тяжело справляться с детьми. Вернулся за наш столик гордый и чувствуя себя потрясающим отцом, посадил Беа себе на колено и велел ей прочитать стихотворение, которое она учила для какого-то мероприятия в школе. Она робко декламировала, обнимая отца за шею. Стихотворение было о бледно-желтых нарциссах, кроликах и доброте. Потом Том переключился на Макса и предложил ему рассказать мне о матче по регби, в котором он вчера участвовал. Макс, которому явно было неудобно сидеть на стуле с поджатой под себя ногой, сделал все, как велел отец, но запинался и то и дело посматривал на отца в поисках подсказок.

– И. Затем. Ты. Забил гол. И еще один раз попытался, – закончил за него Том. – Короче, Верити, они выиграли. Все старания того стоили. Он все время говорит, что не хочет играть в регби, но ведь побеждать-то приятно, правда?

– Я предпочитаю играть в футбол, – объявил Макс, внезапно демонстрируя характер. – Верити об этом знает.

– Не дури. Вчерашний матч прошел великолепно. Просто люто. Мелисса, я правильно сказал? Так вы говорите?

Мелисса подняла глаза от телефона и в непонимании уставилась на отца.

– Ну? – снова обратился к ней Том. – Нам предоставляется возможность показать Верити современный мир. Какие словечки у вас сейчас в моде? Мелисса? Беа? Отпад, улет, огонь… Верити же просто необходимо знать их все.

Я пожала плечами, чтобы подчеркнуть свое невежество, но на самом деле я знаю современный сленг. Ведь слова – это моя стихия. Но Мелисса в любом случае не ответила и снова уставилась в экран.

– Верити, заберите, пожалуйста, гаджет у моей дочери. Вы, должно быть, плохо о нас подумаете…

– Не буду вмешиваться, – сказала я, поднимая руки в знак капитуляции.

Эйлса тоже молчала. Она явно старалась не вмешиваться, когда говорил Том. И это мне запомнилось. Она убеждала Беа пересесть в машине, объясняла официантке, что нужно убрать лишние винные бокалы, расспрашивала о фирменных блюдах, а потом попросила графин с водой. Когда принесли еду – рыбу с картошкой нескольких видов и овощами, – Эйлса занялась тарелками: убрала горошек с тарелки одного ребенка, добавила брокколи другому, разложила картофель фри, потом выдавила кетчуп и подвернула рукава, чтобы не запачкались майонезом. Оглядываясь назад на их брак, можно сказать, что чем громче и энергичнее разговаривал Том, тем тише и незаметнее становилась Эйлса. Проблема в том, что ее пассивность, как мне показалось, раздражала его и побуждала вести себя еще хуже.

Эйлса заказала себе салат «Цезарь» с курицей и только поковыряла его, оставив все самое вкусное, например, гренки, на краю тарелки. Я выбрала рагу из капусты и картофеля с «куриным яйцом» (разве обычно яйца не куриные?). Блюдо лежало аккуратной горкой с яйцом-пашот наверху. Когда я проткнула его викой, желток вытек, окрасив картофель в желтый цвет.

– Мне очень приятно, что у меня есть возможность поблагодарить вас за всю ту сложную работу, которую вы проводите с… – Том показал пальцем на Макса. – Я слышал, учителя положительно отзываются о его успехах.

– У него большой прогресс.

Макс продолжал рассматривать треску в кляре у себя на тарелке.

– Но с домом особого прогресса пока нет, да? И с садом? Мне очень не хочется снова поднимать этот вопрос, но вы должны признать, что ваш участок нуждается во внимании и заботе. Мы тратим столько времени и денег на наш, и, боюсь, кое-кто может сказать, что ваш участок как бельмо на глазу.

– Том, – заговорила Эйлса, – если мы не будем вежливыми, Верити пожалеет, что мы переехали в этот дом.

– Я об этом никогда не пожалею, – заметила я. – Мне нравится, что вы стали моими соседями. Мне нравится болтать с вами, гулять, ходить в кафе.

– В кафе? – переспросил Том и повел плечами, словно говоря: «Удивительное дело». – И часто вы ходите вместе в кафе?

Я положила в рот немного желтой картофельной смеси. Вкус оказался горьковатым из-за уксуса, который добавляют в воду при варке яйца.

Эйлса откашлялась.

– Не слишком. Пару раз в неделю.

– Не слишком?.. – повторил за ней Том, повернулся и посмотрел прямо на нее. – Я бы не сказал, что пару раз в неделю – это «не слишком». И сколько это получается? Десять, пятнадцать фунтов стерлингов в неделю. Ты в курсе, что кофе можно пить и дома?

Я не была уверена, чем он недоволен – самим фактом или тратой денег, но мне показалось, что Том хочет унизить Эйлсу в моем присутствии. Хотя теперь понимаю, что я была для него невидимкой – мое присутствие не имело никакого значения.

– Некоторым повезло. И, как я предполагаю, платишь ты. Ты можешь угощать Верити дома. Тратить на это лишние деньги – безумие. Легко тебе говорить: пару раз в неделю, а ты все сложи. Если ты каждый раз покупаешь по два кофе, но в наши дни – господи! – это получается почти десять фунтов.

Я положила нож с вилкой на стол. Яйцо присохло к краям тарелки.

– Если бы Эйлса работала, я уверена, что вы не стали отказывать ей в лишней чашке, – заметила я.

– Да. И как дела? – спросил он с нехорошим блеском в глазах. – Как проходят «собеседования» и «неофициальные встречи за стаканчиком»? Ничего не получается? Я имею в виду прошлый четверг. Сколько времени они тебя продержали? Отпустили после десяти? Тебя взяли на работу?

Эйлса покачала головой.

– Нет, – вслух подтвердил Том.

Паб заполнился посетителями. Несколько шумных компаний, причем за одним столиком собрались одни только орущие дети, которых отсадила от себя группа взрослых. Том откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди. Эйлса стряхивала воображаемые крошки. Я озадаченно наблюдала за ней. Хочет ли Том, чтобы она работала, или нет? Она говорила мне, что он против, но все же он, казалось, негодовал из-за того, что она не прилагает больше усилий. А еще Эйлса говорила, что собирается держать в тайне свои поиски работы. И мне она не рассказала, что в четверг опять ездила на собеседование, но Том об этом знал. Слишком много противоречий.

К нашему столику подошел официант с узкими бедрами и густыми бакенбардами и начал собирать тарелки. У нас с ним возникла небольшая стычка из-за оставшихся неиспользованных пакетиков с соусом тартар (я собрала небольшую горку, чтобы взять домой, и яростно ее защищала). Эйлса привстала и начала ему помогать, собирая грязные салфетки и разбросанные по всему столу приборы, и когда передавала их официанту, грязный нож упал ей на колени. Официант быстро сдернул с плеча салфетку и уже собирался коснуться бедра Эйлсы, но вовремя остановился.

– Ой! Простите. Я несколько увлекся.

– Да уж, – рассмеялась она, стирая пятно пальцами.

– Салфетка нужна?

– Обойдусь.

– Вы уверены?

– Все в порядке.

Это была очень неловкая ситуация. Но стоит заметить, что после того, как официант ушел, Эйлса продолжала улыбаться еще минуту или две, смущенно расправляя складки на рубашке, перекладывая волосы на одно плечо.

– Ради всего святого, – буркнул Том себе под нос. – Я не понимаю, чего ты добиваешься. Он же определенно не интересуется женщинами.

– Ну…

– Если ты только не считаешь себя настолько привлекательной, что сможешь заставить его поменять ориентацию.

Тогда она встала, отодвинула стул и пошла через весь зал к двери в углу, помеченной буквой «Ж».

Том рассмеялся:

– Вот какая у нас мама.

Беа согласно захихикала. Мелисса так и не подняла глаз от телефона, но неподвижность ее позы показывала, что она полностью осознает происходящее и, возможно, для нее это не «огонь» и не «отпад». Макс пожевывал ворот своей футболки.

Том потрепал его по волосам, затем вытянул футболку у него изо рта.

– Не надо это есть, – сказал он, нахмурившись.

Меня охватил тихий ужас, и, возможно, Том это заметил. Внезапно он снова стал дружелюбным.

– Если вы еще не наелись, то можно заказать пудинг. Пудинг! – громко произнес он, привлекая внимание официантов. – Может, шоколадный кекс и мороженое? Что скажете? Верити?

Я ответила словами матери, что мне еды было в самый раз.

– Как скажете.

Подошла официантка, Том заказал шоколадный пудинг и мороженое с карамельным соусом детям, потом повернулся ко мне.

– Кофе?

Я быстро покачала головой. После его тирады? Конечно, нет, черт его побери.

Эйлса вернулась, когда пудинг был уже наполовину съеден. Выражение ее лица изменилось, и она произнесла несколько фраз, которые явно продумала заранее, например, о хорошем жидком мыле и симпатичном дозаторе для него, который висел в дамской комнате. Это были безобидные и скучные фразы, и их единственной целью было дать нам понять, что с ней все в порядке. Том спросил, хочет ли она пудинг, пока его весь не съели.

Она сказала, что не хочет, или, скорее, что ей не стоит его есть.

Но Беа пудинг не понравился, потому что он оказался очень жирным, и она отодвинула от себя тарелку. Следующие несколько минут Эйлса ела с нее маленькими кусочками.

– Как вкусно, – пробормотала она. – Хотя я не должна его есть.

Том расплатился по счету и, как я заметила, оставил щедрые чаевые.

Я поблагодарила его, добавив, что все было просто восхитительно. Эйлса все еще сидела за столом и доедала пудинг – притворяясь, что маленькие кусочки «не считаются».

– Мне кажется, ты говорила, что не хочешь пудинг, – заметил Том.

– Не хочу.

– Ну, тогда не ешь.

Румянец залил ее щеки. Казалось, ей дали пощечину. Она открыла ладонь, и собранные ею крошки выпали на тарелку.

В машине дети притихли, но я знала, что это означает: птицы ведь тоже прекращают петь, когда надвигается гроза. Я смотрела в окно. Том перебросился со мной парой пустых фраз. Как я собираюсь провести остаток этого великолепного дня?

– Очевидно, будете наводить порядок перед домом, а потом, возможно, займетесь и участком позади него?

Я почувствовала себя пойманной в капкан и была в ярости из-за того, что позволила себе оказаться у него в долгу.

– Не все так одержимы наведением порядка, как вы, – в конце концов, сказала я. – Некоторые из нас считают это пустой тратой времени. Я ни разу в жизни не была в доме, где такой порядок, как у вас. В Кенте у вас все было точно так же идеально?

Он не ответил, и я почувствовала, как изменилась атмосфера в салоне: все затаили дыхание.

У Тома зазвонил телефон, как только он вышел из машины, и он пошел вперед, чтобы ответить, оставив нас позади. Создавалось впечатление, что он говорит в никуда, хотя на самом деле небольшой микрофон был прикреплен к вороту его футболки.

– Контракт с гарантированной выплатой, – объявил он, потом поднял руку и, не поворачиваясь, нажал на брелок, запирая машину. Она пискнула в ответ. – Деньги переведут на эскроу-счет.

Эйлса завязывала шнурки, так что ее лица я не видела.

– Спасибо, что составили нам компанию, – поблагодарила она. – Я ценю это. Хотя сегодня мы все были не на высоте.

– Эйлса!

Она распрямилась и виновато пожала плечами.

– Я его раздражаю, – сказала она. – Много всего происходит, а он не очень хорошо справляется с напряжением.

Она не смотрела мне в глаза. Я поняла, что она на самом деле смущена – по самым разным, сложным причинам ее действительно волновало, что я думаю про Тома. Поэтому я заставила себя потратить несколько секунд и обдумать ответ.

– Это обычное дело, в особенности у мужчин, – заметила я. – На прошлой неделе я слушала интересную передачу по радио о ярости и гневе, о том, как гнев обеспечивает некоторым людям прилив энергии, если они находятся в стрессовом состоянии. Уровень кортизола у них снижается после того, как они на кого-то набросятся или выругаются, и им тогда становится легче сосредоточиться на деле. В таких случаях гнев на самом деле играет важную роль и служит определенной цели.

Она коротко кивнула.

– Очень мило с вашей стороны, что вы пытаетесь его оправдать. Это мне в вас и нравится – вы абсолютно честны, но при этом великодушны.

– Хотя он вел себя как козел, – все-таки добавила я.

– Это правда. – Эйлса не смогла сдержать улыбку. Мне удалось хоть немного ее подбодрить.

Мы молча шли по тротуару.

– Иногда я сомневаюсь, стоит ли сохранять этот брак, – призналась она.

Заметив, что в потоке машин образовался просвет, она подхватила меня за локоть и потащила через дорогу. Том с детьми уже зашли в дом, а мы какое-то время еще стояли на полпути между нашими участками. Она продолжала держать меня за руку, но смотрела через плечо в сторону парка. Казалось, она хочет сказать что-то еще.

– Знаете, я хочу немного прогуляться, – наконец решила она. – Если кто-то спросит, вы можете сказать, что мы были вместе?

– Я с радостью с вами пройдусь.

– Мне хотелось бы побыть одной. Вы же не будете возражать?

– Конечно, нет, – быстро ответила я.

Эйлса отпустила мою руку и снова отвернулась.

– Увидимся, – сказала я. А потом, раз уж она все еще стояла на том же месте и смотрела вдаль, я решила ее обнять.

Я не очень люблю объятия, но заметила, что Эйлса всегда обнимала знакомых при встрече, и мне захотелось сделать жест, показывающий мою лояльность и преданность. Я сделала шаг к ней, вытянула руки и неловко обняла. Я почувствовала, какие у нее худые плечи под слоями одежды. Этот длилось всего секунду, я лишь слегка приобняла ее, но заметила, как она поморщилась от боли.

Глава 8

Бледно-серый шарфик.

Recalcitrant , прил. – норовистый: упрямо не желающий подчиняться; несговорчивый, неуступчивый; возражающий против сдерживания и ограничений. Может использоваться, если речь идет о человеке или животном.

На сегодня была назначена встреча – «консультация» – Эйлсы с королевским адвокатом. Она принесла зеркало из ванной и поставила его на подоконник в гостиной, чтобы накраситься. Это было настоящее представление: гримасы сменяли на ее лице одна другую, она приподнимала и растягивала веки, когда наносила тени и подводку. Может, у нее слишком сильно дрожали руки – она ведь находилась в постоянном напряжении, скрывая эмоции, – но когда она закончила, получилось не очень хорошо: глаза накрашены не симметрично, пудра забила поры, а румяна выглядели неестественно.

Эйлса не хотела ехать одна. Юристы ее пугают, и это оправданно, ведь в прошлом над ней достаточно издевался и глумился отец Тома. Она хотела вызвать такси, но я убедила ее поехать на метро, потому что так будет быстрее. Мы поехали по Северной ветке до «Набережной», там пересели на Кольцевую линию и вышли на станции «Темпл».

Вначале мы немного заплутали, но вроде бы разобрались куда идти, подгоняемые резким ветром: по аллее высоких платанов, по каменным ступеням, мимо фонтанов и через дворы, вдоль черных заграждений. Наши шаги разносились эхом, над головами кричали галки, гудели тепловентиляторы; иногда доносился запах капусты и спагетти. Это было неуместно, но я все равно чувствовала легкое возбуждение – впервые в жизни оказалась в судебных иннах^[87], и это напомнило, как я навещала Фреда в Оксфорде: та же смесь архитектурных стилей, то же желание говорить тихим голосом в древних стенах, седеющие мужчины в строгой одежде.

Ее адвокат, Джон Стэндлинг, ждал нас на скамейке, когда мы, наконец, нашли здание Террас-Корт. Я уже пару раз с ним встречалась – в отделении полиции и на предварительном слушании в суде. Он показался мне вполне приличным человеком. На вид лет сорок пять, коротко стриженные рыжеватые волосы, очень прямые губы – уголки не смотрят ни вверх, ни вниз, розоватый круглый кончик носа. Говорит с едва заметным манчестерским акцентом (немного в нос), который мне нравится. В целом он внешне чем-то похож на сову, что еще подчеркивается его прямоугольными очками со стальной оправой.

При виде нас он вскочил на ноги, энергично пожал нам руки, приговаривая себе под нос: «Хорошо, хорошо, отлично». Стэндлинг оказался дежурным адвокатом в тот вечер, когда Эйлсе предъявили обвинение, и во время большинства наших встреч у меня создавалось ощущение, что ее дело (убийство!) для него большое событие. Вскоре после ее ареста я заметила его перед отделением полиции, он разговаривал по телефону, расхаживая взад и вперед. Гламурные адвокаты уже кружили рядом, как пираньи. С Эйлсой он воплощение вежливости и сдержанности, как и положено юристу, но когда я проходила мимо него, то услышала, как он шипит в трубку: «Пытаюсь отогнать этих уродов», и это произвело на меня впечатление. Решение Эйлсы и дальше пользоваться его услугами объяснялось в основном финансами. Его контора располагалась за мрачным зданием давно закрытого магазина без вывески в районе Клэпхем-Джанкшен, ну и расценки были соответствующие. Но я рада, что у него была и личная заинтересованность.

Этим утром он провел нас через современную стеклянную дверь в высокое здание из красного кирпича, мы поднялись на второй этаж по лестнице с синей ковровой дорожкой. Мы ждали в приемной с выкрашенными в серый стенами, она чем-то напоминала приемную стоматолога, только журналы тут были похуже («Новый юридический журнал»). Наконец в арочном проеме появился и замер высокий худощавый мужчина с крючковатым носом и редеющей шевелюрой. Видимо, это и был Роберт Грейнджер, королевский адвокат. Стэндлинг сказал про него: «Номер один в моем списке, если речь идет об убийстве».

Эйлса уже с ним встречалась, и он поприветствовал ее со сдержанной профессиональной вежливостью, словно директор школы, который встречает родителей, пришедших с жалобой. Он пожал руку Стэндлингу, потом повернулся ко мне и прямо спросил:

– А вы кто?

– Это Верити Бакстер, соседка, у которой сейчас проживает миссис Тилсон.

Грейнджер очень внимательно меня осмотрел.

– Вы не являетесь свидетельницей? – уточнил он.

– Нет. Я дала показания, но это мало помогло.

Непроизвольно я потянулась рукой к затылку, чтобы пригладить волосы – я мыла голову сегодня утром, но вода была холодная, и голова до сих пор казалась мне липкой от мыла. Я поправила очки, поплотнее прижав клейкую ленту, которой были примотаны дужки с обеих сторон. Я протянула ему руку, но он свою не подал, тогда я решила сунуть ее в карман, который оказался набит всякой ерундой.

– На всякий случай, – прищурился он, – вы не та соседка, которая давала показания в пользу обвинения?

Стэндлинг сделал маленький шажок вперед и ударился ногой о низкий столик, на котором лежали журналы.

– Это был сосед через улицу, Эндрю Доусон. Верити – друг семьи, но в тот вечер ее не было дома.

– Паб-квиз, – пояснила я, – каждую среду.

Грейнджер кивнул.

– Хорошо. Вы же понимаете, что мне нужно было удостовериться. Ни мне, ни миссис Тилсон не стоит встречаться с важными свидетелями.

– Из меня свидетель неважный. – За этой шуткой я пыталась скрыть свое расстройство из-за того, что не была свидетельницей. – Я вообще не знала, что Том в стране. Он должен был уехать.

– Да, хорошо, – перебил Грейнджер. – Если не возражаете, подождите здесь, миссис Тилсон скоро вернется.

Они втроем покинули приемную и прошли в кабинет. Дверь решительно захлопнулась, но время от времени слышался голос Грейнджера – общий гул и редкие восклицания. Я уловила фразы «Это очень важно» и «Я хотел бы внести ясность», а потом что-то типа «Боже праведный». Очевидно, если вам приходится выступать в суде, то голос, который хорошо слышно, это преимущество. Но мне показалось, что он слишком много говорит для человека, которому в данном случае платят за то, чтобы слушал.

Я сидела в одиночестве в черном кожаном кресле, держа в руках принесенную с собой бутылку воды. На карнизе за окном неподвижно сидела огромная белая чайка. В помещении пахло несвежим цикорием. Это особенный запах, я его помню со времен работы в муниципалитете, где в кофемашине заваривали и цикорий. Если слишком быстро забрать стаканчик, пара капель попадала на горячую поверхность, и тогда слышалось шипение и сразу же разносился этот неприятный запах. Сквозь дверной проем я заметила женщину в черной мантии и молодого мужчину с аккуратной бородкой, они обсуждали какой-то криминальный сериал, основанный на реальных событиях. Он поймал мой взгляд и спросил:

– Вам что-нибудь принести? Нет. Хорошо. – Потом он добавил: – Ваша сестра скоро вернется.

Моя сестра. Я подумала о тех временах, когда ждала Фейт: на улице, когда она устраивалась на свою первую работу в местную парикмахерскую, – ей было шестнадцать лет (я сама ее причесала перед тем, как она туда вошла); на стуле в банке, когда она открывала свой первый счет; в фойе центра, где она сдавала экзамен по теории вождения. Тогда я не понимала, что помогала ей, что каждое ожидание было шагом к ее побегу.

– Эйлса мне не сестра, – сказала я, но мужчина уже ушел.

Дверь открылась примерно через сорок минут, и они втроем вышли в холл. У Эйлсы потекла тушь. Она протянула руку словно для рукопожатия, но принялась расчесывать ладонь – ее экзема обострялась при стрессе. Грейнджер похлопал ее по плечу, затем исчез за дверью, которая вела в часть здания, закрытую для посетителей. Когда я подошла к Эйлсе и Стэндлингу, тот бормотал себе под нос:

– Да. Хорошо. Отлично.

– Как все прошло?

Эйлса уже направлялась к лестнице.

– Я в полной заднице, – сказала она.

Честно говоря, я старалась не особо задаваться вопросом, виновна Эйлса или нет. Мне не нравится думать об этом в таких терминах. Самое правдоподобное объяснение – это ошибка, и я на самом деле в это верю. Она именно об этом кричала в тот день, когда ее увезли. Я видела страх, панику и печаль в ее глазах. Этого было достаточно, чтобы убедить меня, но не полицейских, которые ее арестовывали. Она неплохой человек. Так что есть причины для сомнений.

До недавнего времени, как я, кажется, уже говорила, я верила в нашу судебную систему. Эйлса не должна сесть в тюрьму. Статус-кво будет восстановлен. Но когда мы втроем шли к метро, у меня возникло ощущение, что дело движется совсем не в том направлении, на которое я надеялась. Если я хотела взять это в свои руки, то требовалось действовать немедленно.

Когда тротуар сузился и Эйлса оказалась в нескольких шагах позади, я спросила Стэндлинга, есть ли у него время на кофе.

Он посмотрел на часы, небольшие электронные Casio, слишком маленькие и на слишком тонком ремешке для его широкого запястья.

– Э-э…

– Нам может быть полезно кое-что обсудить, – тихо произнесла я.

Вероятно, он увидел что-то в выражении моего лица, потому что замер на мгновение, потом резко кивнул.

– Да. Давайте.

Мрачное и не очень чистое кафе расположилось между набережной и станцией метро, в одном из маленьких, забытых уголков Лондона.

– Пойдем, – позвала я Эйлсу, которая едва волочила ноги и все время отставала от нас. – Не знаю, как тебе, а мне нужна доза кофеина, чтобы взбодриться.

Обычно я такие вещи не говорю, это скорее в ее стиле, но она не стала сопротивляться и спорить. Хотя я была бы рада. Пассивность – один из защитных механизмов, который помогает справиться с трудностями, но у нее это воплощалось через мрачность и угрюмость. Стэндлинг зашел за нами.

– О, и вы с нами? – Эйлса только его заметила. – Мне придется вам и за это платить?

Стэндлинг рассмеялся, но ему явно было неловко.

– Уверен, мы как-нибудь договоримся.

– Я замужем за юристом. Я же знаю, что вы берете за час работы.

Я поморщилась. Эйлса скрестила руки на груди, все ее тело состояло из защитных углов и острых точек. При этом казалась такой хрупкой, что я боялась, не рассыплется ли она на части.

– В наши дни все не совсем так, как было раньше. Уверен, что ваш муж вам все это объяснял. – Стэндлинг покраснел, когда она упомянула Тома, да еще и в настоящем времени. – Чаще бывает фиксированный гонорар. Конечно, с расчетами всегда возникают проблемы, но…

– Да, я знаю, – перебила Эйлса. – Проблемы с расчетами. Они у нас всегда были. – Она улыбнулась, но очень натянуто.

Мы заняли столик у стойки: он стоял под прямым углом к стене, с двух сторон находились привинченные к полу банкетки. Мы с Эйлсой сели с одной стороны. Стэндлинг спросил, что мы хотим, и отправился к стойке.

Столик был чистым, но немного липким. От него пахло влажной тряпкой. Ламинированный листок с меню предлагал довольно большой выбор, включая приписанное от руки блюдо под названием «Пикантная курочка». Эйлса посмотрела в другую часть зала, где мужчина в костюме ел традиционный английский завтрак.

Когда Стэндлинг вернулся к нам, я заговорила, сожалея, что мне никак не заставить Эйлсу включиться в беседу.

– Так что там произошло? Какие у нас шансы?

Стэндлинг постучал кончиком пальца по верхней губе.

– Миссис Тилсон. Эйлса. Вы не против, чтобы мы сейчас это обсудили?

Эйлса пожала плечами.

– Вы можете говорить все, что угодно, в присутствии Верити, – ответила она. – Она своя.

– Грейнджер объяснил миссис Тилсон, как работает система правосудия, если возбуждено уголовное дело. Он объяснил, что будет происходить на протяжении нескольких следующих месяцев в ходе процесса. Мы знаем, что до суда осталось пять месяцев. Он напомнил нам, из каких этапов будет состоять судебный процесс. Первый этап – это представление дела стороной обвинения, для него назначается дата первого слушания дела. Второй этап – это выступление защиты, на третьем и четвертом этапах и сторона обвинения, и сторона защиты получают возможность представить доказательства и запросить не использованные в деле материалы. Потом он напомнил миссис Тилсон, что ни на одном этапе нельзя забывать, что все это театр. Все важно: как она оденется, как будет себя вести. Когда начнется судебный процесс, каждый из двенадцати присяжных всегда будет ее рассматривать и оценивать.

Эйлса закатила глаза.

– Как будто я этого не знаю.

– Именно это он и имел в виду, – заметила я. – Никакого закатывания глаз.

Тогда она замерла, сохраняя подчеркнуто вежливое выражение на лице. Язык ее тела на самом деле вызывал у меня беспокойство.

Я снова повернулась к Стэндлингу.

– А с делом что? Мы говорим о невиновности, да?

Стэндлинг вопросительно посмотрел на Эйлсу. Одно ее плечо слегка приподнялось, потом пустилось. Она не желала нам помогать, ну если только совсем чуть-чуть.

– Миссис Тилсон настаивает, что понятия не имеет, как токсичные алкалоиды попали в… ужин мистера Тилсона.

– Значит, несчастный случай, – сказала я. – Несчастный случай, Эйлса? – Я ободряюще улыбнулась ей. – Вероятно, ты вышла в сад и сорвала растение, которое приняла за кориандр. Но, к сожалению, это оказался не он. – Эйлса смотрела на меня с ничего не выражающим лицом. Я обратилась к Стэндлингу: – Я вообще не понимаю, почему дело дошло до суда. Это же была ошибка.

Стэндлинг поправил очки на переносице, вздохнул.

– К сожалению, обвинение считает иначе. Они утверждают, что это было предумышленное действие. У них есть свидетель, утверждающий, что миссис Тилсон – опытный садовод и прекрасно знает разницу между ядовитыми и неядовитыми растениями.

– Что за свидетель? – спросила я. – Кто-то из детей?

– Нет, нет, – Стэндлинг покачал головой. – Никто не любит приглашать свидетелями детей. Они заведомо ненадежны, склонны соглашаться со всем, что им говорят. М-м-м. – Он открыл портфель. – Простите… мне нужно уточнить… – Он достал несколько листов бумаги, просмотрел, потом сообщил: – Миссис Далила Перч.

– Далила. Бывшая подружка Тома. Она необъективна.

– Вы думаете, она это специально? – спросила Эйлса. Говорила она как-то отстраненно, словно даже эта идея ее не расстроила. Опять же – не очень хорошо для суда.

– В тот вечер она была у них в гостях, – сообщила я Стэндлингу. – А никому не пришло в голову, что именно она могла что-то сделать с карри^[88]?

– А какой у нее мог быть мотив?

– Они с Томом уже давно… – я запнулась. Нужно быть осторожной.

Через несколько секунд Стэндлинг снова уставился в бумаги.

– Обвинение утверждает, что миссис Тилсон пострадала бы сама, если бы случайно коснулась растения – должны были остаться следы на коже. А значит, она была в перчатках.

Эйлса повернула голову и впервые посмотрела прямо на него.

– Я была в перчатках.

Ее голос звучал четко и с вызовом. Я затаила дыхание. И снова пожалела, что не заставила ее заранее все отрепетировать. Она вела себя неправильно. Совершенно неправильно.

Стэндлинг сглотнул, я увидела, как дернулся его кадык.

– Да, я знаю. Полиция нашла под раковиной коробку с одноразовыми неиспользованными перчатками.

– Но ей нужны перчатки из-за экземы, – сказала я. – Она надевает их, когда режет лук или перец чили. Я хочу сказать… – Я несколько раз покачала головой, пытаясь передать свое раздражение из-за таких выводов.

Стэндлинг поправил дужку очков.

– Вопрос в том, что случилось именно с той парой перчаток? Если бы она надевала их как обычно, не планируя ничего дурного, то она просто выбросила бы их в мусорное ведро. Так утверждает следствие. Но если перчатки и были, то они исчезли. Криминалисты осмотрели содержимое мусорного ведра в кухне, а также пакет с мусором в контейнере на улице, но никаких использованных перчаток не нашли. Поэтому если миссис Тилсон их надевала для того, чтобы приготовить еду – как она утверждает, – то выбросила она их где-то в другом месте. Это, как вы знаете, следствие не удовлетворило.

Пока он говорил, я наблюдала за Эйлсой. Она теребила манжету. Стэндлинг почесал подбородок.

– Стоит также вспомнить, что в холодильнике лежала полупустая пачка кориандра, чек на покупку которого, как и на другие продукты был найден на дне пакета из супермаркета Waitrose и датирован тем утром. Криминалисты нашли тот же самый кориандр, выращенный в Испании, – поразительно, какие детали они смогли узнать, – в кастрюле с карри. Я также предполагаю… Это только косвенные доказательства. Но нам нужно подумать о том, почему вы сами ничего не ели.

– Вот и ваш заказ.

Официантка – молодая блондинка с черной серьгой-гвоздиком под губой – принесла три чашки кофе и тарелку, на которой лежало печенье с изюмом. Мою чашку она поставила на стол несколько неловко, и мне пришлось ненадолго отвлечься, вытирая расплескавшуюся пену.

– Спасибо, – поблагодарила Эйлса и мило улыбнулась. Просто поразительно, как быстро менялся ее тон. Но так было лучше, гораздо лучше. Если бы только я могла сохранить эту ее привлекательность…

– Она вообще не ест, – сообщила я. – То есть ест, но у нее странные пищевые привычки. Правда, Эйлса? Она постоянно на диете или пытается сократить порции и количество съеденного, по крайней мере, так было раньше. Постоянные сделки с самой собой – съела кусок кекса, значит, никакого ужина. – Я снова повернулась к Стэндлингу. – Это же понятно? И ведь должен быть мотив. Разве им не нужен мотив?

Он кивнул.

– В то утро сосед слышал крики, ругань и пронзительный визг.

– Чтоб он помер, – высказалась Эйлса насчет соседа.

Я сделала глоток кофе. Стэндлинг насыпал в ложку сахар из стеклянного дозатора, и я наблюдала, как он пересыпает его в чашку. Сахар лег поверх пены и только через некоторое время опустился вниз.

– Финансовые трудности, – сказал он тихим голосом. – Жизнь мистера Тилсона была застрахована на крупную сумму, и эту страховку недавно продлили.

Я кивнула. Я помнила бланки, которые сама подписывала.

Эйлса внезапно встала и боком выбралась из-за стола. Она спросила, можно ли ей воспользоваться дамской комнатой, официантка приподняла секцию стойки, и Эйлса исчезла за дверью позади стойки. Стэндлинг вытянул шею, глядя ей вслед.

– Так что? – спросила я. – Слишком слабые аргументы для защиты? Я имею в виду: для того, чтобы признать случившееся несчастным случаем? Скажите честно, что вы думаете о признании вины. Вы не выглядите уверенным.

– Все, что нам нужно, как я уже говорил, – это очень тщательно проанализировать случившееся. Нам не нужно самим ничего придумывать. – Он разрезал печенье пополам и пытался намазать половинку маслом, но масло оказалось замороженным, а печенье крошилось в руках. – Знать бы, какие козыри спрятаны у них в рукаве. Но мы это и так вскоре узнаем…

Я сделала глубокий вдох и предложила:

– А если представить как самооборону?

Я много думала об этом.

– Мисс Бакстер, нет никаких доказательств, свидетельствующих о том, что на миссис Тилсон напали или угрожали ей – нет ран, подтверждавших, что она защищалась, нет никаких признаков провокации, да и причина его смерти… Ну, сложно представить, что все случилось в момент помутнения рассудка, в состоянии аффекта.

Я положила руки на стол.

– Я читала о так называемом насильственном контроле. Совсем недавно женщина, убившая мужа, вышла на свободу после рассмотрения дела в апелляционном суде, – с нее сняли обвинения на основании того, что она долгое время подвергалась издевательствам, скрытому насилию и давлению.

Стэндлинг тяжело вздохнул, почти застонал.

– Не понимаю, как это может сработать в нашем случае.

Я рассказала ему о странном порядке в их доме, о навязчивых идеях Тома – холодильник должен быть пустым, все поверхности чистыми, а также, что он не любил смотреть, как Эйлса ест. Я рассказала, как он прилюдно унижал ее и детей. Он был агрессором и тираном. Что-то случилось в Кенте, где они жили раньше. Я не знала, что именно, но создавалось впечатление, будто Том держал Эйлсу в заложницах.

– Она ни о чем подобном не упоминала.

– Разве это не насильственный контроль? Агрессор лишает жертву уверенности в себе, а жертва не видит никаких перспектив, не доверяет собственным суждениям. Жертва начинает считать себя ничтожным и бесполезным человеком, в чем ее и убеждают.

– Ничего подобного не всплыло во время психиатрической экспертизы, – сказал Стэндлинг. – Да, были проблемы с душевным здоровьем, они зафиксированы, но для наших целей лучше их вообще не упоминать. Можно поискать свидетелей, но… доказать будет трудно. С физическим насилием гораздо проще. На присяжных такое лучше действует: боялась за свою жизнь, сломалась после многих лет физического насилия, все в таком роде.

– А если в ее случае насилие было не только психологическим? А если он оказывал и физическое воздействие?

Стэндлинг скрестил руки на груди и склонил голову.

– А поподробнее можно?

Он быстро взглянул в дальнюю часть кафе. Я тоже повернула голову. Дверь в туалет все еще оставалась закрыта.

– Она всегда ходила в одежде с длинными рукавами и в брюках или легинсах, даже в жару. Возможно, у нее на руках и ногах были синяки, и она их прятала.

– Вы сами их не видели? Например, на лице?

– Он был слишком умен, чтобы оставлять следы на лице. Я наткнулась на несколько окровавленных салфеток в корзине для мусора, а также на шарфик с пятнами, похожими на кровь. Я забрала его с собой и нашла вчера вечером. Я думала, что потеряла его, но он лежал в коробке у меня под кроватью вместе с… Короче, вот он.

Я достала кусок серой ткани из кармана куртки и протянула ему через стол. Он взял его с некоторой неохотой.

– Наверное, я смогу договориться об экспертизе. Хотя не уверен, что нам это что-то даст. Даже если это кровь, она могла идти из носа. – Его губы вдруг растянулись в улыбке. – Привет. Все в порядке?

Эйлса снова оказалась на банкетке рядом со мной.

– Что это у вас? Что она вам дала? – спросила Эйлса.

Я положила руку ей на предплечье и не убирала, хотя она и пыталась ее стряхнуть.

– Это заляпанный кровью шарфик. Я нашла его в твоем доме, а теперь отдала мистеру Стэндлингу.

– Когда вы забрали его из моего дома?

Я не знала, как дать ей понять, что действую в ее интересах. Вместо этого я улыбнулась Стэндлингу.

– Очень давно.

На мгновение выражение лица Эйлсы изменилось, и она показалась мне совсем беззащитной, но потом она посмотрела на меня с упреком.

– Верити, в чем дело? Я думала, что это уже в прошлом. – Она повернулась к Стэндлингу и заявила: – Вы же знаете, что она сумасшедшая.

Я попыталась отшутиться, но Стэндлинг все равно встал – ему нужно было на следующую встречу. Когда мы дошли до входа в метро, я задумалась, останется ли он стоять рядом с нами на эскалаторе, но он помчался вниз. В метро Эйлса почувствовала слабость, поэтому, когда мы вышли на нашей станции, я решила подождать автобус. Я не была уверена, сможет ли она идти в горку донашей улицы.

Глава 9

Один металлический складной садовый стул.

Один утюг с паром от Russell Hobbs, шнур порван.

Пять меламиновых тарелок с изображением подсолнухов.

Один детский оловянный глобус, ржавый и с трещиной на Германии, но еще годный к использованию.

Gallimaufry , сущ. – беспорядочное, неоднородное скопление чего-либо, всякая всячина, странная мешанина.

С обеда в пабе прошло десять дней, и за это время Эйлсу я ни разу не видела. Вначале я не беспокоилась. Мне было чем себя занять, например, правкой словарных статей – angry, angst и т. д. Комментарии от редактора оказались необычно сварливыми: «Устаревшие выражения и обороты»; «Нужно из 1838 года»; «Три ошибки! Так не пойдет, Верити!». С тех пор, как в соседний дом переехали Тилсоны, моя концентрация ослабла. Мне требовалось больше работать.

В первую неделю после того обеда я не занималась с Максом – после уроков он участвовал в матчах по регби, поэтому я не видела никого из них еще неделю, пока Мелисса не открыла мне дверь в следующую среду.

– Привет! – радостно поздоровалась она. На ней была школьная форма, серая юбка едва прикрывала попу, а черные колготки были все в затяжках. – Как поживаете?

– Спасибо, хорошо, – ответила я, вглядываясь в ее лицо. Она только что выщипывала брови, кожа над веками покраснела. Она была очень похожа на Эйлсу: те же золотисто-карие глаза, та же треугольная форма лица с острым подбородком. – Мама дома?

– Нет.

– Поехала закупать продукты?

– Может быть.

– Или еще на одно собеседование?

– Точно не знаю.

– С ней все в порядке, Мелисса?

– Да, все в порядке, – ответила она фальшиво-жизнерадостным тоном, к которому я уже начала относиться с недоверием.

Девочка помедлила, покусывала большой палец, словно хотела меня о чем-то спросить. Наконец решилась.

– Верити, я хотела поинтересоваться. Я сейчас делаю проект для моего выпускного экзамена по искусству, он называется «Мечты и реальность». Я нарисовала силуэт головы и хотела вклеить в него разные газетные вырезки – о глобальном потеплении и все в таком роде. Мама сказала, что я могу вас попросить…

Я ждала, но она больше ничего не сказала.

– Конечно, – кивнула я.

– Просто мне нужно много газет – заголовки, фотографии, тексты, набранные разным шрифтом. Я знаю, что у вас на крыльце стоят пластиковые ящики со старыми журналами. Они вам еще нужны? Я просто подумала…

Я осторожно принялась расстегивать куртку, пуговицу за пуговицей, словно собиралась ее снять, но на самом деле не собиралась.

– Если они вам не нужны, если вы собирались их просто выкинуть…

На столе в прихожей неровной стопкой лежало вся сегодняшняя почта: пара счетов и несколько рекламных листовок и буклетов. Я вытащила один из них – реклама клининговой службы, которая убирала «все сверху донизу». Я положила листок обратно на стол, рядом с рекламой пиццерии и брошюрой со специальными предложениями супермаркета Lidl.

– Я бы рада тебе помочь, Мелисса, – сказала я. – Но они мне могут еще самой понадобиться, поэтому не уверена, что могу отдать их тебе прямо сегодня.

– Ладно.

Я убрала пальцы со столика.

– Мне нужно немного времени, чтобы их разобрать.

– Супер! – произнесла она с некоторым сомнением в голосе.

Я кивнула, а Мелисса отправилась наверх.

В кухне, как и всегда, было безукоризненно чисто. Я не заметила никаких признаков ужина. Оглядываясь назад, я думаю, что это было странно. И денег она мне не оставила, но об этом Эйлса часто забывала. На террасе стояли два больших мешка с компостом и черный пластиковый поддон с какими-то травами. Похоже, Эйлса пересаживала их в грунт – один из мешков стоял открытым, и я заметила рассыпанную землю на каменных плитах.

Макс сидел на полу. Он вытряхнул все из школьного рюкзака и рылся в учебниках. Несколько разлинованных страниц валялись отдельно.

– Я потерял домашнее задание по математике, – сообщил он.

– Тебе оно нужно прямо сейчас? В эту минуту?

– Его нужно сделать сейчас. Я уже должен был его сдать. Я не смог с ним справиться вчера и сегодня собирался попросить учительницу мне помочь, но забыл. А теперь я не могу его найти. А, вот оно.

Он подхватил один из мятых листков, положил его на стол и попытался разгладить.

– Вы можете мне помочь? Надо решить уравнения.

– Боюсь, что математика не моя сильная сторона, – призналась я.

– А если погуглить, как делает мама? Или зайти на BBC Bitesize^[89]? Мама сказала, что будет дома и поможет мне, но ее нет.

– Я пришла, чтобы заниматься с тобой английским, – ответила я. – Я уже готова к уроку.

Я достала листок бумаги из своей сумки. Я напечатала на нем: «Напряжение в комнате нарастало. Она переводила взгляд с одного лица на другое, и видела, что все они ничего не выражают. Они ей не верили. Они не хотели слушать ее версию событий».

– Я хочу, чтобы ты продолжил этот рассказ. – Я положила свой листок на листок с домашним заданием по математике. – Используй описание чувств и самые длинные слова, которые ты только можешь придумать.

Макс попытался оттолкнуть листок.

– Мне надо закончить с математикой.

В глазах у него стояло беспокойство. Ни нижней губе я заметила порез.

Теперь я жалею, что не была с ним более мягкой, но беспокойство из-за Эйлсы сделало меня раздражительной, и поэтому я сказала ему, что мне платят за английский, а математику он может сделать после моего ухода. Занятие прошло не очень, и без пяти шесть я стала убирать свои бумаги в сумку. Макс исправлял орфографические ошибки – повторно писал слова, когда во входной двери повернулся ключ. Макс отреагировал первым – как собака, уловил мельчайшие различия в звуках одних и тех же действий, выполняемых разными люди. Какие? Немного более сильный нажим – руки Тома всегда казались мне довольно неловкими, но не такой резкий, как у Эйлсы, толчок…

– Он чего-то рано.

Макс бесшумно соскользнул со стула и принялся запихивать разбросанные учебники и листки назад в рюкзак. Я обнаружила, что тоже навожу порядок на столе. Свои бумаги я уже успела убрать в сумку, потом выровняла одинаковые деревянные баночки с перцем и солью – на донышке одной все еще оставался ценник.

– О! – Том появился в арочном проеме и обвел взглядом кухню. Он подстригся и недавно выбритый кусок шеи получился бледным. Он поставил портфель на пол. – La Verité^[90]. Могу сказать, что выглядите вы очень по-весеннему.

Наверно, он имел в виду цвет моего пиджака, желтого, как примулы. Пиджак несколько дней висел на ограждении детской площадки, и через три дня я решила, что он ничейный.

– Спасибо, – поблагодарила я, провела рукой по столу и встала.

– Ты куда? – спросил Том, когда Макс попытался проскользнуть мимо него. – Не хочешь обнять своего старика?

Макс очень быстро ткнулся лицом в пуговицы отцовской белой рубашки.

– Я через минуту проверю математику, как только договорю с Верити. Надеюсь, что ты, наконец, ее сделал.

Макс проскользнул у него под рукой, пробормотав под нос что-то вроде «Нет, черт побери». Его шаги по лестнице были быстрыми и легкими. Это было паническое бегство – я слышала, как рука скользит по перилам, глухой стук, когда он перепрыгнул последние две ступеньки.

Том напрягся, и я поняла, что он услышал слова Макса. Он повернулся ко мне:

– Сегодня без собаки?

Я знала, что надо мной смеются, но было трудно определить, как именно. Поэтому сказала:

– Это я виновата в том, что Макс не доделал математику. Это на меня вы должны сердиться. Мы занимались английским. Должна сказать, что у него все очень хорошо получается.

Я сделала шаг к двери, но Том все еще стоял в проеме, преграждая мне путь. Я впервые оказалась с ним наедине – если не считать первую встречу на моем крыльце, – и мне стало страшно. Я чувствовала, как в этом мужчине бурлят сдерживаемая энергия и злость, и еще чувствовала, что он несчастен.

– Я вас услышал, – произнес он. Именно так говорят люди, когда вас не слушают. – Но дело в том, что математика тоже важна. Я делаю все возможное, чтобы ему помочь. Может, вам следует дать пару уроков и мне. Это все так расстраивает. Вы же слышали, каким грубым он бывает.

– Может, вам стоит быть немного помягче?

По резкому вздоху я поняла, что мои слова ему не понравились.

– Так, оставим это. Но раз я встретился с вами… Я, м-м-м, заметил, что вы так и не закончили с уборкой перед домом. Я за то, чтобы жить спокойно и давать жить другим, но что-то забило дренаж. Вы обращали на это внимание? На то, что запах становится все хуже?

Он собирался сказать что-то еще, но тут его телефон издал звук, напоминающий кряканье, он достал его из заднего кармана брюк и при этом поднял вторую руку, жестом прося меня остаться.

Я колебалась секунду или две, потом опустилась на ближайший стул.

– Точно нет, – произнес Том в трубку, проходя мимо меня и поворачиваясь спиной. – Нет, он не должен говорить с прессой. Совсем ни с кем. Хорошо? Если нужно, заприте его в доме. Мне плевать на то, что они говорят. Они не могут повлиять на представляемую версию. А мы можем. Если только полиция… Да… Я знаю.

Том рассматривал поверхность разделочного стола, потер пальцем невидимое пятно, потом пошел к задней двери и открыл ее. Он нахмурился, глядя на рассыпанную землю.

– Мне плевать на то, что говорит Фитц. Ему следовало спросить, сколько ей лет. – Том развернулся и подошел ко мне, опустился на соседний стул. Я обратила внимание на его зубы: когда он говорил, один клык виднелся сильнее другого. – Да, но впредь я бы посоветовал ему держать ширинку застегнутой, – закончил он разговор.

Том убрал телефон в карман, потер лоб и вздохнул. Я видела, что он устал, и под внешней маской скрывается не только изможденность, но и отчаяние.

– Один из моих клиентов, известный актер, фамилия которого не должна всплыть, попал в весьма затруднительное положение. Секс на одну ночь не удался.

– О боже!

Фитц. Скорее всего, Фитц Конрой. В свежем номере Radio Times была большая статья о нем.

Том внимательно посмотрел на меня, взгляд был очень напряженным.

– Что не так с этими людьми? И зачем им все эти сексуальные приключения?

Он откинулся на спинку стула и протяжно выдохнул, надув щеки. Сегодня он был в бледно-серой батистовой рубашке, на нагрудном кармане красовался герб. Это была замена другой батистовой рубашке – более синей с потертым воротником, – которая лежала в мешке со старыми вещами. Голубая подчеркивала бы цвет его глаз. В серой же лицо казалось болезненным, а сам он выглядел более мрачным.

Он сделал глубокий вдох.

– Да, у меня много забот. Тогда, во время обеда я понял, что вы с Эйлсой проводите много времени вместе, что вы стали весьма… – Он пытался подобрать нужное слово, а когда ему это удалось, он выдал его, как возглас удивления: – …близки.

Я кивнула, подтверждая, что он нашел правильное слово, чувствуя, как краснеет шея. Когда я нервничаю, я иногда сжимаю большой палец левой руки правой и подергиваю его. Но тут я дернула его слишком сильно – и почувствовала боль в мышце.

– Так что я просто хотел убедиться, что она поговорила с вами об уборке, канализации и всем таком. Поговорила?

– На самом деле я не видела ее после того обеда в пабе, – я взвешивала каждую фразу. – Мы немного прогулялись после возвращения. Но с тех пор я ее не видела.

Его взгляд блуждал по кухне, пока он говорил, – то он смотрел на мойку и кран, из которого капала вода, то на обрывок листа в полоску, застрявшей под ножкой стула, но тут он впервые посмотрел прямо на меня.

– Куда вы ходили?

– Прошлись по парку.

– И ни о чем конкретном не говорили?

– Нет, ничего запоминающегося.

Я встала, пробормотав что-то про Моди и про то, что ее пора кормить. Я зацепилась карманом за стул, но мне удалось высвободиться, выйти из кухни, добраться до входной двери и покинуть их дом, дойти до своего. Войдя внутрь, я прислонилась к стене в прихожей и почувствовала, что мой дом – пришедшие мне письма, разбросанные бумаги и документы, все мои вещи, – укрыл меня, словно одеялом, и защитил, как бронежилет.

Это был вечер квиза в «Собаке и лисице», и я была этому очень рада. Я уже привыкла к этим вечерам, они стали моей опорой. Если выдается плохая неделя, я считаю дни до квиза, и жизнь становится более терпимой. Я – один из членов разношерстной команды местных чудаков, которую собрал Фил, управляющий нескольких жилых домов. Кроме меня, в нашу компанию входят Мэйв и Сью, которые совместно управляют киоском в антикварном центре, а также Боб, владелец нескольких гаражей. У нас мало общего, но когда мы все устраиваемся за столом, вооружившись мозгами, памятью, ручками и бумагой, – все встает на свои места. Они принимают меня такой, какая я есть, без багажа прошлого, и мне это нравится.

Я хожу в этот паб уже пять лет. За это время «Собака и лисица» стала гораздо популярнее. Теперь сюда регулярно приходит компания из местного агентства недвижимости, им всем около тридцати, и они довольно шумные. Еще есть группа учителей из начальной школы в Хейзелдауне, несколько пожилых пар, которые хотят чем-то заполнить вечера после того, как их дети улетели из гнезда. Иногда они ходят в этот паб, иногда в театр или боулинг.

Поэтому в ту среду я не удивилась, обнаружив за соседним столиком компанию женщин в шелковых блузках и с большими серьгами, которых раньше здесь не встречала. Они пили розовое вино и можно было догадаться, что они здесь впервые, – они собирались заказать еду. Есть одна вещь, которую я узнала за годы в этом пабе: еду здесь заказывать не стоит. Одна из женщин, брюнетка с привлекательными формами в обтягивающих джинсах, встала, размахивая меню.

– Так, давайте возьмем на всех жареный камамбер, грибы в чесночном соусе и греческую тарелку, только попросим не добавлять соус дзадзики, но положить побольше сыра халлуми.

Две женщин почему-то смотрели на меня. Я чувствовала жар от этих взглядов, я чувствовала их сосредоточенность. Но сама смотрела в другую сторону и все время улыбалась, демонстративно не обращая внимания. После того, как мы расстались с Томом, я подстригла себе волосы. У нас с мамой волосы были длинные – она считала жестоким прикосновение ножницами к чему-то живому. Я нашла в интернете советы о том, как стричься самой, и остановилась на традиционном методе с горшком, только использовала форму для пудинга. Обычно выходило неплохо, хотя нужны острые ножницы, а у меня не всегда находятся хорошо заточенные. В тот вечер руки у меня дрожали, и челка, возможно, получилась более эксцентричной, чем я намеревалась, – и короткой, и неровной.

Брюнетка с привлекательными формами в обтягивающих джинсах подошла к бару и заговорила с Филом – делала заказ, когда я услышала, как меня зовут по имени:

– Верити?

Сначала я подумала, что ослышалась. Я определенно не хотела оглядываться. Но затем меня позвали снова:

– Верити?

Боб с Мэйв, склонившиеся над заданием, подняли головы.

В легкой панике я оглядела компанию женщин и узнала двоих из них: блондинку с накрашенными ногтями (самодовольную мамашу, которая возражала против моего появления в доме Тилсонов и полезла не в свое дело, когда я открыла входную дверь), и Далилу с губами, накрашенными алой помадой, и большой заколкой в волосах, из-под которой свободно ниспадали локоны.

– Я так и подумала, что это вы, – улыбнулась Далила. – Королева викторины.

Ее взгляд задержался на моих друзьях. У Боба имеется лишний вес, а у Сью проблемы со щитовидкой, и она всегда надевает перчатки без пальцев, причем довольно потрепанные и грязные. Я почувствовала постыдный приступ смущения. Как бы мне хотелось оказаться за столиком риелторов в узких брюках или даже усталых учителей с набитыми портфелями. (Я понимаю, что это желание характеризует меня не лучшим образом.)

– А что вы здесь делаете? – глупо спросила я.

– Вечер встречи нашего класса. Забавная идея, да? Вот решили все вместе поучаствовать в квизе. Хотя я мало что знаю. То есть у меня ужасное общее образование. Но я всех заранее предупредила, что от меня никакой пользы не будет.

– Здесь не весь наш класс, – поправила Триш. – Только родственные души.

– Очень мило, – сказала я.

Брюнетка с привлекательными формами вернулась от барной стойки, и рухнула на стул с видом человека, который только что поднялся на Эверест и поражен открывшимся видом.

– У них закончился камамбер, – объявила она. – А греческую тарелку подают с начос и картошкой фри.

Я уже собиралась повернуться к своему столу, когда поняла, что Далила все еще напряженно на меня смотрит.

– Как там мистер и миссис Тилсон?

– У Тома, похоже, все прекрасно, а Эйлсу я уже какое-то время не видела.

– Я слышала, что вы с ней подружились.

– Да, думаю, да. Надеюсь.

– Она немного странная. Какая-то неуловимая. – Похоже, Далиле очень понравилось подобранное ею слово. Она приложила руку ко лбу. Под ногтями я заметила грязь. – Она счастлива? Сама я не понимаю. Она не кажется счастливой. А Том… Бедный Том.

– Ты говоришь про Эйлсу? – перебила Триш. – Она всего два раза пришла в книжный клуб, хотя подняла такой шум, так хотела к нам присоединиться.

– Она даже не прочитала книгу, – добавила Далила. – Ясно же было, что душа у нее к этому не лежит.

За столом воцарилось молчание.

– Она капризная и взбалмошная, – сказала еще одна женщина. Когда она открыла рот, я заметила пластиковые брекеты у нее на зубах – конечно, мамочка дорогой Софи. – Когда она только сюда переехала, то умоляла принять ее в нашу группу по пилатесу. Соня постаралась организовать для нее место, хотя в студии могут одновременно заниматься только пять человек. Но она почти никогда не приходит.

– Какая эгоистка, – согласилась Триш.

Они стали обсуждать ее между собой: не критиковали Эйлсу прямо, но говорили в общем и целом о поведении, которое считали неприемлемым.

Наконец-то начался квиз, но на протяжении всего первого раунда я слышала, как разговор за соседним столом то снова разгорался, то прекращается, словно вспышки лесного пожара.

В перерыве между раундами мы с Мэйв и Сью вышли на улицу и стояли на тротуаре – они курили самокрутки и то и дело снимали крошки табака с кончиков языков. Разговор не требовал комментариев с моей стороны – они спорили о своем грузовом автофургоне, – нужно ли отогнать его в автосервис перед следующей поездкой во Францию или нет. Я думала об Эйлсе. Она живет здесь недавно, она еще не пустила здесь корни, а эти подруги плохо ее знают. Я видела в окно Далилу, Триш, маму дорогой Софи и всех остальных – они передавали друг другу вино, морщили носы от грибного паштета. Раньше я представляла Эйлсу центром всего этого, королевой своего маленького мира. Я ошибалась.

Когда я возвращалась к столу, передо мной оказалась Далила, она протянула руку, преграждая мне путь.

– Не говорите Эйлсе, что вы нас видели, – попросила она. – Пожалуйста.

В тот вечер я вернулась домой около одиннадцати, и вскоре начались крики. Может, это продолжалось весь вечер, но из-за стен ничего не было слышно, но потом они переместились к задней двери.

– Я не буду тебя снова спрашивать. Просто скажи правду.

Голос Тома звучал издевательски и грубо, он снова и снова повторял одни и те же фразы. Я подумала о детях наверху, о том, как они утыкаются в подушки, о том, как Эйлса росла с постоянно ругающимися родителями, и о том, как модели поведения повторяются. Когда я была ребенком, я рассаживала плюшевые игрушки на полу под дверью, чтобы звук не проникал через щель. Может, стоит дойти до них и постучать? Забрать детей? Мое сердце, которое и без того славилось учащенным пульсом, забилось быстрее от этой мысли, руки задрожали. Что мне делать? Куда мне их забрать? Я же не могла привести их сюда. Я – трусиха, и я ничего не сделала.

Я заснула только через несколько часов после того, как все затихло. Мне снилось, что на потолке появись трещины, похожие на вены, потом потолок заскрипел и покосился, и на моих глазах маленькие капельки стали набухать, постепенно превращаясь в большие желтые шарики, и я почувствовала каплю, и я знала, что в любую минуту посыплется штукатурка, хлынет поток воды, а потом рухнет потолок. Я проснулась от страха, в ожидании ужаса и прикоснулась к стене у кровати. На секунду мне показалось, что она не только холодная, но и влажная. При мысли о том, что мне придется обо всем этом рассказать маме, мне стало дурно, но потом я вспомнила, что мама умерла. Я вспомнила, что она умерла, до того, как я поняла, что это был сон, и облегчение от первого осознания было сильнее облегчения от второго.

На следующий день я видела, как Беа и Макс ушли в школу. Я постучала в их дверь, но никто не открыл. Я послала Эйлсе сообщение: «Привет! Хотите прогуляться?» Никакого ответа. Я попыталась отвлечься от мыслей о ней, углубившись в работу, но в результате только тупо смотрела на экран, читала, не понимая смысла, что-то искала, но не могла вникнуть в ответы. Вокруг компьютера давно пора было прибраться, но я только переложила кучу вещей с одного места в другое. Я уставилась в окно.

Я еще раз вышла подышать, прошлась до магазина Lidl, купила шоколадку с фундуком, которая нравилась Эйлсе, а потом прогулялась вверх и вниз по широким длинным улицам в той части нашего района, которую риелторы называют «поместьем Хивер». В моем детстве дома из красного кирпича сдавали на несколько семей, но сейчас их перестраивали уже по второму или третьему разу. Я не удивилась, когда на полпути к Луисвиллу увидела желтый мусорный контейнер, прикрытый непромокаемым брезентом. Владельцы дома решили воспользоваться работами по расширению подавала и избавиться от старых вещей вместе со строительным мусором.

Обычно такие находки здорово улучшают мое настроение: чувство удовлетворения зарождается у меня в груди, а потом распространяется по телу, захватывает нервные окончания, притупляя любую боль. Но только не в тот день. Когда я добралась до дома, то замерла в дверях маминой комнаты и представила, как собираю одежду, раскладываю вещи по пакетам и коробкам. Я не двигалась с места. Я только посмотрела на свой топ и заметила, что запачкала одежду. Когда я уносила с улицы садовый складной стул, то прижалась к его металлической спинке. Ржавая полоска напоминала кровь.

Когда раздался звонок в дверь, я подумала, что это привезли мой заказ с Amazon – биографию Леонардо да Винчи, написанную Уолтером Айзексоном, том был слишком увесистым для почтового ящика. Я уже накинула цепочку, и мне пришлось потратить почти минуту, чтобы ее снять – большой и указательный пальцы плохо действовали. Потом я отодвинула задвижку и открыла дверь.

На пороге стояла Эйлса. Она смотрела на меня без улыбки.

– Можно войти?

Глава 10

Деревянная сушилка для посуды из Habitat со сломанным крюком.

Tsundoku , сущ. – цундоку: привычка накапливать новые непрочитанные книги. От японских слов «цуми» – нагромождать и «доку» – читать.

– Сейчас не самое подходящее время, – сказала я, выходя на крыльцо и закрывая за собой дверь. Моди начала лаять, прыгать и скрести дверь когтями – просила ее выпустить. На улице оказалось теплее, чем в доме, и свет показался мне другим – более ярким и ясным, такие ощущения возникают, когда приходишь на пляж. Образ Эйлсы отпечатался в моем сознании с нашей прошлой встречи: неестественная бледность и красные пятна вокруг опухших глаз. Но в этот раз она выглядела отлично. Новая стрижка – волосы теперь были чуть ниже скул. На ней были ковбойские сапоги и кремовое платье с ажурной вышивкой и другими украшениями на груди.

– Вы работаете? – спросила она.

– Нет. Нет, не работаю. Но… сейчас не самое подходящее время, – повторила я.

– Я была так занята в последние дни. Сумасшедшая неделя, куча дел. Все собиралась зайти к вам поболтать. Мне очень неловко, что я не пришла раньше, но, наконец, решилась напроситься на чашку чая. Мы планируем вечеринку, и я хотела обсудить ее с вами.

Поток на дороге поредел. По другой стороне улицы с шумом проехала уборочная машина.

– Или у вас люди? – спросила Эйлса.

Ее взгляд остановился на пятне ржавчины у меня на груди, потом переместился к уголку моего рта. Я дотронулась до него, не успев себя остановить, и почувствовала там что-то липкое, крошки тоста.

– Люди?

Я пыталась понять смысл ее слов. Она же знает, что люди, которые жили в моем доме, или мертвы, или уехали.

Она ждала, теребя ленты, свисавшие с ворота ее платья.

– Нет, – ответила я, наконец, догадавшись, о чем она. – Я… – Я покачала головой. – Тут никого кроме меня.

– Верити! – Эйлса смотрела мне прямо в глаза, в мои маленькие суровые глаза, а ее нога стояла на одном из ящиков с журналами. – Верити, пожалуйста, позвольте мне войти.

Что-то поднялось из глубин моей груди, дошло до задней стенки горла и к носу, и я поняла, что мне не справиться, это было сильнее меня, и это было ужасно.

– Просто позвольте мне войти, – не отступала она. – Верити. Время пришло. Все будет в порядке.

Она забрала ключ у меня из руки, вставила в замок и повернула. Внезапно я почувствовала себя бессильной и опустошенной. Казалось, что теперь сила и энергия исходят только от Эйлсы. Она открыла дверь максимально широко – на самом деле совсем чуть-чуть, дальше дверь не шла, и проскользнула внутрь.

У меня не было выбора, кроме как последовать за ней.

Вначале я наклонилась, чтобы поговорить с Моди, которая прыгала вокруг. Я попыталась ее успокоить, хотя очевидно, что таким образом пыталась успокоиться сама.

Иногда, когда дверь на улицу закрыта, дом кажется очень тихим. Теперь же тишины не было: что-то перемещалось, шуршало, грохотало и стонало внутри стен, балки скрипели. Эйлса не произнесла ни слова.

– Когда я говорила про неподходящее время, я имела в виду, что занимаюсь уборкой, – с трудом выдавила я из себя.

– Ох, Верити!

Эйлса так и не сдвинулась с места, ее взгляд блуждал от пола до самого потолка, с места на место, на мгновение где-то замирал, потом шел дальше. Я поймала себя на том, что мысленно составляю список. Сперва груда бумаг сбоку от половика, состоящая из рекламных листовок, бесплатных журналов и рукописных объявлений о пропаже котов. Затем пачка конвертов и ждущие отправки на переработку пустые картонные коробки, в которых приходили заказы с Amazon. Куча писем, которые я еще не открывала, и куча писем, которые прочла. Последние ждали, когда я перенесу их в гостиную, чтобы рассортировать по папкам или ответить. А еще различная бытовая техника, для которой я пока не нашла места. И гора разнообразных коробок, в которых лежали вещи, слишком нужные, чтобы их выбросить. И пакеты, в содержимом которых я уверена не была. Некоторые груды доходили до потолка, а у низа лестницы лежали мои последние находки, включая две большие рамы для картин из Ikea и пылесос марки Henry со сломанной насадкой, а также вчерашние трофеи: металлический складной садовый стул, утюг, пять меламиновых тарелок с изображением подсолнухов и старый детский оловянный глобус.

Я видела, как Эйлса вытягивает шею, и поняла, что она хочет заглянуть на лестницу.

– Книги, – сказала я. – Место на полках закончилось. Ступеньки очень подходят для книг.

Она прикрыла рот рукой.

– Да, все немного вышло из-под контроля. Я все подзапустила.

– Ох, Верити, – снова сказала Эйлса.

Я чувствовала, как вверх по шее поднимается жар. Мне захотелось упасть на пол, спрятать лицо между двумя ближайшими пакетами и оставаться там, пока она не уйдет. Но я могла только стоять рядом с ней, в окружении всех этих вещей.

– Дело в том, что мне нужно немного времени, а как вы знаете, я сейчас очень занята. Я с трудом успеваю с работой для Оксфордского словаря.

Я рассмеялась, попыталась. Эйлса стояла неподвижно.

– А как вы вообще дошли до этого? – спросила она, наконец.

Я снова попыталась рассмеяться. Если получится все превратить в шутку, то будет не так плохо.

– Ну, все просто накапливалось.

– Что это за вещи? Откуда они все взялись?

– Накопились за мою жизнь.

Эйлса наклонилась и заглянула в одну из коробок. На лице у нее отразилось потрясение.

– В смысле… Вот это… Зачем?

– Пластиковые стаканчики всегда могут пригодиться.

Эйлса отодвинула коробку в сторону и подхватила что-то еще одним пальцем, словно не хотела испачкать руки.

– Это хороший дуршлаг. – Я забрала его у Эйлсы и прижала к груди. – Качественный. Теперь их делают из пластика, и ручки гнутся, когда выливаешь в них кипяток. А этот эмалированный. – Я постучала по нему, еще крепче прижимая к себе. – Прочный и надежный. Кто-то его выбросил, а я терпеть не могу, когда выбрасывают хорошие вещи.

– Но он старый. И грязный, – заметила Эйлса.

– Его просто нужно почистить металлической мочалкой.

– Но почему он лежит здесь в прихожей? Если он вам нужен, то храните его в кухне. – Она порылась еще в одной коробке. – А это что такое, Верити? Это старый кран… Шланг… Что это?

– Шланг прикрепляется к крану в ванной, чтобы мыть голову.

– А это?

– Крышки радиатора.

– Зачем вы все это храните? Большая часть этих вещей – просто мусор.

– Это не мусор. Для большинства найдется место и применение – они могут пригодиться. Мне лишь нужно разобрать пространство для шкафа найти, куда все это сложить.

Я с силой швырнула дуршлаг в коробку. Я хотела, чтобы Эйлса немедленно ушла. Два шага, поворот на сто восемьдесят градусов – и она за дверью. Если я положу руки ей на плечи, то смогу подтолкнуть в нужном направлении.

И Эйлса сделала два шага, но не к выходу. Боком – в этом не было необходимости, она сделала это показательно, – она стала пробираться между кучами в направлении гостиной, положила руку на ручку двери, и я поняла, что не смогла бы ее остановить, даже если бы стояла рядом. Эйлса толкнула дверь – она слегка приоткрылась – и просунула голову в щель.

Иногда мне кажется, что я вижу комнату такой, какой она была раньше – скелет, скрытый под распухшей плотью: два кресла с велюровой обивкой в цветочек и такой же диван с подушками, камин с изразцами и зеркало над ним, два небольших столика, один из них круглый, настольные лампы под абажурами с бахромой и у окна – письменный стол со стулом. Когда Эйлса заглянула в комнату, мне захотелось, чтобы она видела ту же комнату, что и я. Но, судя по отвращению на лице, увидела она совсем другое. Ее внимание отвлекли другие вещи: пакеты с одеждой и груды книг, горы ручек и писем, между которыми стояли чашки с недопитым кофе, темнота, которая вызывала дискомфорт – лампы уже давно скрылись под завалами, и пыль. Я знала, что тарелки и столовые приборы лежат шаткими грудами на столе и полу, а кое-что из недавно найденной обуви и одежды свалено на стульях.

– Верити, – снова произнесла Эйлса и впервые с той минуты, как она вошла в мой дом, я услышала упрек у нее в голосе. – Вы здесь работаете?

– Да. Вон там за столом. За компьютером.

Она снова засунула голову в проем, чтобы убедиться, потом повернулась ко мне и спросила:

– А как вы туда пробираетесь? Сквозь весь этот хлам?

– Здесь все важное, Эйлса. Я получаю много писем. И пишу ответы. Еще квитанции. Очевидно, немного прибраться не помешает, но все это крайне важно для процесса моей работы. Мне нужно хранить все бумаги.

– Все?

– Да.

– Но книги. Пластиковые пакеты. Одежда. Их так много, – она повысила голос. – А если пожар? Вам повезло, что не… – Она пристально посмотрела на меня, и выражение ее лица немного смягчилось. – Это опасно для здоровья. – Она потерла лоб. – Что вы еще храните?

– Ничего, – ответила я. – В этой комнате хуже всего.

Но она мне не поверила, сделала несколько шагов, пнула пластиковый пакет, оказавшийся у нее на пути, и пошла в дальнюю часть дома.

– Не надо, – предупредительно сказала я. – В этом нет никакого смысла. Эта комната не используется.

Эйлса отодвигала вещи в сторону, чтобы расчистить себе дорогу.

– Что это? – спросила она, вертя в руках длинную палку из нержавеющей стали.

Это была часть душа Гербертов, который они с Томом разобрали и заменили. Я слегка покачала головой и сделала такое лицо, будто объяснить было слишком сложно. Эйлса небрежно отбросила палку в сторону – она упала на груду пластиковых ящиков, соскользнула с них и с грохотом рухнула на пол. Добравшись до двери, Эйлса толкнула ее, та сдвинулась всего сантиметров на пять.

– Я бы не стала… – сказала я, видя, что она собирается навалиться плечом.

– Вы даже войти не можете в эту комнату? – уточнила она.

– Она никогда не используется.

Тогда она бросилась к лестнице, прежде чем я успела что-либо сделать. Она взялась за перила и осторожно ступала не небольшие свободные промежутки. Мне нужно было остановить ее. Она добралась до комнаты Фейт. Я вскрикнула. Эйлса положила ладонь на ручку двери.

– Не надо, – крикнула я, поднимаясь по лестнице вслед за ней. Я даже повысила голос: – Не могли бы вы спуститься прямо сейчас?

Когда Эйлса спускалась, стараясь не споткнуться, я видела, что она пытается подобрать слова, чтобы выразить свои чувства: отвращение, омерзение и разочарование? Я знала, что отношения между нами уже никогда не будут прежними. Я потеряла всякий авторитет, всякое равенство как личность, как друг. Это все исчезло. Я ничего не могла исправить, но могла вернуть себе немного достоинства.

– Эйлса, вы правы, – сказала я, когда она оказалась рядом со мной. – Мне нужно тут все разобрать, и сейчас, увидев свой дом вашими глазами, я это четко уяснила. Мне нужно закончить работу с последней группой слов, а потом я займусь уборкой. Нужно только найти время.

Она провела рукой по лбу, оставив грязный отпечаток, словно синяк.

– А готовите вы где?

У меня появилась мысль соврать, вроде как я вообще готовить не умею и не люблю, а хожу в кафе или заказываю доставку. Я даже слышала у себя в голове, как говорю это, в некоторой степени повторяя ее рассказ о том, как она в двадцать с чем-то жила в Фулхеме: «У меня в холодильнике стояла только бутылка текилы и шесть баночек сыворотки для отбеливания зубов». Эйлса качала головой, как маленькая птичка, осматривая кухню, дверь в которую была подперта сложенным алюминиевым стулом. Эйлса подошла ко мне по проложенной ею же тропинке, но потом снова повернула к двери в кухню, по пути остановившись, чтобы поднять деревянную сушилку для белья.

– Это же наша, да? – уточнила она.

– Вы же ее выбросили. – Я смотрела себе под ноги.

– Но, Верити, она сломана! Ее невозможно нормально повесить.

– Нужен всего один винтик, – тихо сказала я. – Или веревка.

Эйлса положила сушилку, на этот раз осторожно, словно начала что-то понимать. Я могла бы долго говорить про нашу культуру, когда люди выбрасывают множество вещей, о моем отвращении к потребительству и сопутствующей ему расточительности, о важности переработки отходов, о защите окружающей среды, – но выразить все это правильными и понятными словами у меня не получалось.

Эйлса подошла к кухонной двери, а я снова поняла, что не могу встать с ней рядом. Не глядя в комнату, я могу заблокировать свой разум от реальности. Но сейчас образ кухни буквально прорывался в мой мозг – я видела разлитый по полу томатный соус. Несколько дней назад (а, может, и раньше) я уронила на пол банку. Эйлса пробыла в кухне всего несколько секунд, но, когда вышла оттуда, выражение ее лица поменялось. Она не смотрела на меня. Может, просто не могла. Она зажала нос, подошла ко мне, взяла за рукав и потянула к входной двери. Мы вышли на свежий воздух.

– Давайте пойдем к нам, – предложила она, когда мы уже стояли на дорожке. – Выпьем по чашечке кофе.

Я знала, чего она хочет – оказаться как можно дальше от моего дома и избавиться от запаха, прилипшего к коже. Но я ничего подобного не чувствовала, несмотря на парализующее унижение. Я чувствовала стыд, исходящий от кирпичей, и мне хотелось быть поближе к дому, защитить его, поддержать, успокоить.

– У меня кое-какие дела, – ответила я. – Сейчас нет времени на кофе.

Эйлса оглянулась через плечо, потом снова посмотрела на меня. Левый рукав ее платья был испачкан. Она сделала глубокий вдох и быстро торопливо сказала:

– Я вам помогу. Я обязательно вам помогу. Даже после того, как мы приберем одну только кухню, вы сразу же почувствуете разницу. Это будет другое качество жизни. Я не уверена, что там вообще безопасно готовить. Вы пользуетесь теми микроволновками?

– Пока нет, но когда-нибудь буду.

Она покачала головой.

– Зачем они вам?

– Не знаю. В микроволновке делают попкорн. Я всегда хотела попробовать. В Sainsbury’s продают готовую еду – азиатскую лапшу, например, – и приготовить ее можно только в микроволновке. Их просто нужно починить – заменить пару деталей. – Внезапно я почувствовала ярость.

– Но если вам нужна микроволновка, ее же можно купить. Я думаю, сейчас они стоят футов по тридцать. Ведь те, которые стоят у вас в кухне, выбросили не просто так. Они не работают. Вас может ударить током, если вы попытаетесь их включить. Или устроите пожар, и сгорит весь дом. Он же вспыхнет как спичка. И этот запах…

Я не ответила, и Эйлса продолжила говорить:

– Верити, я должна спросить, комнаты наверху в таком же состоянии?

– В каком таком же? Забиты микроволновками? – попыталась улыбнуться я.

– Забиты всяким барахлом.

– Нет, – ответила я. – Нет. Нет. Нет. – По ее лицу было видно, что она мне не верит. – Нет, – снова повторила я.

Эйлса неотрывно смотрела на меня, теребя завязки платья, наматывая их на палец.

– Нам потребуется совсем немного времени, чтобы все это разобрать. Вам только нужно взглянуть на дом объективно, и тогда вы поймете, что все эти вещи бесполезны. Это мусор.

– Это не мусор, – возразила я. – И они не бесполезны. Да, я согласна, что все немного вышло из-под контроля, но есть же книги, документы, вещи, которые мне нужны. Некоторые из них бесценны.

Моя жалость к дому и к вещам и преданность им невероятно усилились. Я была готова защищать их, и мне было все равно, что я могу никогда больше не увидеть Эйлсу.

Но тут она шагнула вперед и положила руки мне на плечи. Не знаю, что сыграло бо́льшую роль – размазанная грязь у нее на лбу или взгляд, в котором читались сочувствие и доброта. И оказалось, что я не превратилась в несгибаемое железо, потому что склонила голову. Кажется, мои глаза были плотно закрыты. Показалось, будто земля и небо меняются местами, а тот прибор, который находится у нас в груди и подсказывает, где верх, а где низ, вышел из-под контроля.

– Вам нужно самой захотеть сделать это, – снова заговорила Эйлса – тихим успокаивающим голосом, ее слова не были вызовом, скорее, звучали как колыбельная. – Вы должны сами захотеть перемен. Желание должно быть вашим, исходить от вас. Но если вы хотите, чтобы я помогла, я это сделаю.

Я привалилась к ней, ее руки стали моей опорой, но если она сделает хоть шаг в сторону, я упаду.

Эйлса позволила мне постоять пару минут спокойно. Я слышала, как снова проехала уборочная машина. А затем Эйлса попыталась отстраниться, наклонила голову, чтобы заглянуть мне в глаза.

– Вы хотите, чтобы я вам помогла?

И так как земля под моими ногами еще покачивалась, а ее руки все еще поддерживали меня, я могла только кивнуть. А после того, как я кивнула один раз, мне стало легче кивнуть во второй, а потом и в третий, а затем я поняла, что не могу остановиться.

Глава 11

Банка персиков Del Monte в легком сиропе, срок годности: апрель 2008 года.

Perishable , прил. – бренный, тленный. Скоропортящийся – о продуктах питания или других органических веществах.

На следующий день я встала рано, оделась и вывела Моди на прогулку – серия привычных действий, совершаемых скорее мышечной памятью, а не сознательным намерением. Погода стояла теплая, начало июня. Я сидела у пруда, собака лежала у моих ног. Я всячески оттягивала возвращение домой. В пруду плавали утки и еще какие-то птицы, в камышах на одной ноге стояла цапля, пролетел лебедь, осматривая территорию. Встав, чтобы отправиться домой, – не могла больше придумывать оправданий, – я заметила в траве под скамейкой крошечный ботиночек нежного зеленого цвета с пуговичкой-застежкой. Должно быть, его потерял совсем маленький ребенок. Без пары он, конечно, бесполезен, но я подняла его. Этот день оказался очень важным для меня, и когда я о нем думаю, то почему-то первым делом вспоминаю этот гладенький детский ботиночек у себя в кармане.

Эйлса сказала мне, что придет в десять утра, но я добралась до своей калитки только в двадцать минут одиннадцатого. Я принарядилась – выбрала юбку и жакет, ставившие в некотором роде моей броней, Эйлса же облачилась в выцветший темно-синий комбинезон. Теперь он напоминает мне защитные костюмы криминалистов, которые собирали улики в ее доме и саду. Я заметила ее на дорожке перед домом, она разворачивала куски брезента, проверяя, что лежит внутри.

– А я уже думала, что вы сбежали, – объявила Эйлса, отбрасывая какую-то деревяшку.

– Если бы. – Я попыталась улыбнуться, сердце учащенно билось в груди.

Эйлса с сомнением посмотрела на меня. Волосы она собрала в хвост, лицо без макияжа казалось румянее обычного, глаза более круглыми, а нос менее вздернутым.

– Послушайте, это все… – Эйлса показала на доски и велосипедные колеса под ними. – Том прав, это пожароопасно.

Я пробралась мимо нее и вставила ключ в замок. Эйлса оставила на крыльце красное ведро с жидким отбеливателем, канистру с каким-то чистящим средством, черные мешки для мусора, газеты и тряпки. Я перешагнула через ее инвентарь. Мне вдруг захотелось сразу же закрыть за собой дверь, но я слышала за спиной ее шаги, звук сдвигаемого ведра, почувствовала запах бергамота и лайма. Я резко обернулась. Может, все дело было в новой стрижке, может, в комбинезоне, который напоминал униформу, или в решительности всего ее вида, а может, в том, что я не видела ее две недели, но у меня возникло ощущение, будто в спину меня подталкивает какой-то незнакомец, даже враг. Я попыталась закрыть дверь у нее перед носом, но она оказалась сильнее меня, да и теснота коридора мешала. Я сделала шаг назад, и ей удалось проскочить внутрь.

– Мы несобираемся делать ничего такого, что вам не нравится, – объявила она, отсекая путь на улицу.

Я резко выдохнула, чувствуя, что меня бросает в дрожь. Воздух в доме казался спертым и тяжелым, почти осязаемым. В тусклом свете, проникавшем внутрь, можно было рассмотреть паутину, оплетавшую карнизы. Обои местами отклеивались и кое-где пузырились. Я уловила запах прогорклой и едкой сладости, привычный для меня, но наверняка заметный для Эйлсы.

– Я знаю, что это трудно.

Я заставила себя кивнуть.

– Значит, начинаем с кухни. Как и договорились? Да?

Комок в горле мешал говорить. Эйлса выждала несколько секунд, пока мне удалось пошевелить головой, потом сама энергично кивнула и направилась в заднюю часть дома, пробираясь между коробками с бытовой техникой с одной стороны и пылесосами и садовой мебелью с другой.

Я последовала за ней и замерла в дверном проеме, она же маневрировала между столом и шкафчиками, а потом распахнула дверь черного хода. Кухонные шкафы были забиты, стол и все остальные поверхности были завалены пакетами и банками. На полу стояла мелкая техника – чайники и тостеры, миксер и все такое. Моя коллекция кастрюль, сковородок и прочей кухонной утвари горой лежала на разделочном столе и на плите. Там же была забытая еда. Стены были липкими и грязными. К моему ужасу, пятно от томатного соуса оказалось еще больше, чем я помнила: соус растекся по дверце духовки, заляпал не только пол, но и шкафчики.

Эйлса сделала несколько глубоких вдохов у раскрытой двери, надела резиновые перчатки и спросила, можно ли начать с холодильника.

Должно быть, я подала ей какой-то знак, принятый за согласие, потому что она наполнила ведро мыльной водой, вытащила один черный пакет, а затем, опустившись на колени на подложенную газету, начала вытаскивать все с полок.

– Я собираюсь выбросить все с истекшим сроком годности, Верити. Вы согласны?

Ответа, казалось, не требовалось, сидя вполоборота ко мне, она продолжала складывать в пакет еду: листья салата и огурец, с которого всего-то требовалось срезать верхний слой, пачку сливочного масла и упаковку молока Carnation, использованную только наполовину. С тихим звоном в пакет полетели баночка маслин, малиновый джем и паштет из анчоусов, за ними консервированные грецкие орехи и бутылка майонеза. О некоторых продуктах я, по правде говоря, забыла – зеленоватый кусок, кажется, несколько месяцев назад был упаковкой уилтширской вяленой ветчины, которую я купила за полцены.

Я пыталась дышать. Я знала, что должна быть благодарна Эйлсе, и все же не чувствовала благодарности. По мере заполнения мусорного мешка я начала дергать головой, руки не находили себе места. Я сделала шаг из кухни, уцепившись за стопку садовых стульев, затем шагнула назад. Поставила ногу на одну из микроволновок, словно придавливая ее к месту. Потерла рукой грудь, пытаясь успокоиться, мне казалось, что сердце билось невероятно часто. Несколько раз сглотнула. В кухне стало теплее, несмотря на открытую дверь в сад. В нос ударил запах растений и серы.

Эйлса вымыла холодильник мыльной водой, потом побрызгала чистящим средством и вытерла насухо. Кое-что она вернула на полки – банку растворимого кофе, неоткрытую пачку с апельсиновым соком длительного хранения. Затем она встала и, не спрашивая меня, открыла шкаф рядом с холодильником.

Она оторвала еще один пакет для мусора и начала бросать в него консервы – печеные бобы, куриный суп, кусочки персиков в сиропе.

Я бросилась вперед и выхватила банку с персиками.

– С этими все в порядке, – резко сказала я. – Они не испорченные.

Это было любимое лакомство Фейт. Она добавляла их к рисовому пудингу. Я купила и персики, и пудинг специально для нее, когда думала, что она вернется. Эйлса, вероятно, собиралась их выбросить. Я протянула руку у нее перед носом и стала искать в шкафу пудинг.

– Верити, даже банка заржавела. Срок годности давно истек. Они несъедобные.

Я нашла пудинг и прижала обе банки к груди.

– Вы слишком усердствуете, – заметила я. – Никого не волнуют эти даты на упаковках. Их там ставят, чтобы заставить нас покупать больше, чем нужно.

Теперь, когда у меня получилось дать отпор, я почувствовала готовность пойти в атаку.

– Я не против, чтобы вы кое-что выбросили, – сказала я. – Но это уже просто смешно.

Эйлса скрестила руки на груди, засунув желтые резиновые ладони под мышки.

– Я понимаю. Но все связано, разве не видите? Вы одновременно привязаны к этим запасам, и они же вас подавляют. Вы боитесь пустоты, которая ассоциируется с чистотой. Все эти вещи вы воспринимаете, как часть себя. Используете этот ваш склад вещей, чтобы избежать эмоций, которые трудно пережить. Вы таким образом справляетесь с беспокойством. Это трудно, Верити. Трудно. И тревога вернется. И горе по матери и по сестре. Но я здесь, и мы сделаем это вместе.

Мне не нравилось, как она говорила, как повторяла «этот ваш склад вещей», с каким драматизмом произносила «это трудно». Мне не понравилось, что она еще приплела мою сестру. Она явно что-то специально узнавала, а теперь наслаждалась звуком собственного голоса, своей вовлеченностью в дело, установленной связью с субъектом, то есть со мной. Ей нравилось строить из себя психолога и ощущать себя моей спасительницей.

– Похоже, вы почитали кое-что в «Википедии», – заметила я. – И что искали? Патологическое накопительство? Я смотрела шоу по телевизору. Это другое.

– Но похоже на него.

– Это не патологическое накопительство. Я не такой человек. Я не больна.

– Конечно, не больны. Вы прекрасный, высокоэффективный человек. Я уверена, что причины всего этого лежат где-то глубоко, в вашем прошлом.

– Например?

– История вашей матери про антропоморфизм, как она переносила человеческие свойства на неодушевленные предметы. И еще я вспомнила рассказ про то, как вы с Фейт заполнили шкаф вещами какого-то умершего старика, и о реакции вашей матери на это. Ее это тронуло и, вероятно, немного развеселило, но вы это восприняли так, будто вещи заставили исчезнуть все ее горе по вашему отцу. Я вижу, как рано вы стали ассоциировать вещи с эмоциями. Но, Верити, все это, – она обвела кухню рукой, – говорит о психологических проблемах. Это ненормально. Разве понимание того, что это психическое расстройство, не поможет? Вы не должны так жить, и можно что-то сделать, чтобы с этим справиться.

– Психическое расстройство? Наша культура полна навязчивых идей. Все дело в определении, Эйлса. Общество определяет то, что считает «нормальным», но эта нормальность сама по себе зависит от прихотей и субъективных ценностей времени. – Я, как это часто бывает, искала убежище в языкознании, но мой голос звучал неестественно резко. – Так, гомосексуализм считался «психическим расстройством» до семидесятых годов прошлого века.

– Если вы несчастливы, если это вредит качеству вашей жизни…

Она замолчала, опустив глаза. Она не знала, как теперь со мной разговаривать – происходящее не укладывалось в рамки нашей дружбы. У Эйлсы не было ни утонченности, ни образования. Я почувствовала подлое мстительное удовлетворение от этой мысли, внутреннее ядовитое злорадство – я могла использовать ее неуверенность против нее.

– Я счастлива.

– Хорошо.

Эйлса начала сворачивать мешки для мусора в неровный рулон, по-прежнему не глядя мне в глаза. Моя победа теперь не казалась такой значимой.

– Я все же должна сказать… – снова заговорила она. – По крайней мере, то, что снаружи: внешний вид дома, канализация, сад… Я обещала Тому, что до нашей вечеринки…

Я выпрямилась и расправила плечи.

– Ничто из этого Тома не касается.

Она убрала волосы с лица.

– Но дело в том, что касается. У нас есть общая стена и сливные трубы. Ему очень не нравится запах. Он думает, что там что-то застряло, блокирует слив, или вода где-то застаивается. Он уже говорил о том, чтобы обратиться в муниципалитет. До сих пор мне удавалось убедить его, что мы можем спокойно решить этот вопрос между собой, но если мы с вами не придем ни к какому компромиссу… – Эйлса моргнула, словно пытаясь избавиться от соринки в глазу. – Меня беспокоит то, как далеко он может зайти.

Склонив голову набок, она маленькими круговыми движениями провела пальцами по морщинам на лбу. Что-то черное, маленький кусочек грязи с крышки одной из банок, прилипло к ее щеке. Она снова занялась мусорными мешками и перевела взгляд на дверь кухни. Мысленно она уже из нее вышла.

И мне внезапно показалось очень важным, чтобы она не уходила. Это было очень острое, сильное чувство. Я с неохотой опустила пудинг и персики в пакет с мусором.

– Простите.

Я наклонилась, достала из ведра тряпку и, отвернувшись от Эйлсы, присела на корточки и принялась оттирать томатный соус с дверцы духовки. Он уже засох и знатно прилип, но я не сдавалась, отколупывая его ногтями. Отвратительно, что я оставила его так надолго – не дни, не недели – месяцы. Может быть, годы. Я не обернулась, едва дыша, но услышала, как открылся верхний шкаф, затем шуршание пластика и, наконец, успокаивающий звон.

Она работала весь день. Не могу сказать, что мне было легко. Эйлса собрала все, что считала «мусором», в мешки, и расставила их вдоль дорожки, ведущей к дому. Должна признать: пока они стояли там, я чувствовала, будто связана с ними невидимой нитью. Я очень остро ощущала их присутствие, и меня тянуло к ним, словно Эйлса вывела на улицу Моди и оставила там. У меня было ощущение, что никто и не верил, что я позволю им остаться там надолго, у их изгнания есть свой срок.

В кухне, где раньше только множились кучи, начало появляться свободное пространство. Стало возможным подойти к столу и стулу. Скрытая раньше под слоем грязи плитка на полу оказалась терракотового цвета. Оттереть дверцы шкафчиков до идеала не получилось – может, чистящее средство было слишком сильным, но в некоторых местах слой краски отошел вместе с жиром, а темная сосна под старой краской чем-то напоминала плесень. Но, боже, как напряженно она работала! Не знаю, почему мне это так сложно признать. Что угодно – только бы не ставить ее в центр происходящего. Полагаю, дело тут в смешанном чувстве обиды и вины.

К концу дня Эйлса вышла в сад, может, просто подышать свежим воздухом, но через несколько мгновений стала копаться в куче, часть которой составляла разобранная душевая кабина Гербертов. Первым она вытянула поддон, потом взялась за стеклянные стенки и отнесла их к той окраине участка, что граничила с Санджеем. Он там живет уже много лет и никогда не жалуется. Эйлса вынесла из дома несколько предметов садовой мебели и расставила на небольшом чистом пространстве – металлический столик, который теперь не качался, потому что она подложила под гнутую ножку кирпич.

Я наблюдала за ней из окна спальни, куда меня сослали после спора из-за аппарата для приготовления содовой. Но расставив садовую мебель, Эйлса позвала меня вниз, а к тому времени, как я спустилась, приготовила нам обеим по чашке кофе, использовав последний оставшийся чайник и единственную банку с кофе.

– Вам нравится? – спросила она, опуская поднос на стол. – Ваш собственный уголок под открытым небом.

В кустах жужжали пчелы. Крошечные мошки кружились в лучах света. В переплетающихся ветвях деревьев мелькали и попискивали голубые синицы. Издалека сад мог казаться заброшенным, но вблизи он кипел жизнью: я видела мокриц, спешащих муравьев, ползущих червей. В нем было сыро даже в сухой день.

– Том хотел, чтобы мы здесь все разобрали, – сказала Эйлса.

Я присела на краешек стула и сделала маленький глоток. Кружка оказалась на удивление чистой – все круги от кофе исчезли. Но у кофе был химический привкус – плата за чистоту. Мне хотелось упомянуть об этом, хотелось пожаловаться, но я сдержалась.

Я нащупала в кармане маленький ботиночек.

– С вами все в порядке? – спросила Эйлса. – Не слишком переволновались?

– Простите, что вам так трудно со мной. На самом деле мне самой было трудно взяться за все это. Я благодарна вам. Но уверена, что у вас есть много других дел, которыми вы предпочли бы заняться.

Она внимательно посмотрела на меня, а затем заговорила таким же тоном, что и я:

– Совсем нет. Я благодарна вам за возможность отвлечься.

Несколько минут мы сидели молча. Я пыталась вспомнить, о чем мы обычно говорили. Я хотела быть ей подругой: Верити Бакстер, мудрая, остроумная соседка, которая всегда готова поддержать. Но теперь я не могла играть эту роль, и очень остро осознавала ее утерю, я лишалась положения человека, чьи суждения и мнения имеют ценность.

Мне хотелось вернуться к нашей пустой болтовне: о том, кто колол ботокс, а кто не колол. Однако когда я заговорила, мой голос звучал раздраженно.

– У меня ощущение, что я вас не видела сто лет.

– Я знаю. Простите. Носилась туда-сюда, в тысячу мест. Несколько интервью с потенциальными работодателями. Много занималась пилатесом. И еще книжный клуб.

– Правда?

По ее выражению лица нельзя было понять, что она врет.

– Да. Вот такая я трудолюбивая пчелка.

Я не могла не затронуть тему, которая меня волновала.

– Я о вас немного беспокоилась. В тот раз в пабе вы были сама не своя. И с тех пор у меня сложилось впечатление, что у вас с Томом не все в порядке.

Она казалась озадаченной.

– Что вы имеете в виду? Почему у вас сложилось такое впечатление?

– Ну…

– Вы за нами шпионите, Верити? – Тон ее был беззаботный, но я не очень ему доверяла.

– Нет, конечно, нет. – Я чувствовала себя ужасно неловко. – Просто… понимаете… звуки здесь хорошо разносятся.

Она кивнула.

– О, понятно, ладно. – Она поглубже устроилась в кресле, вытянута ноги, поставив их на перекладину под столом. Беспечно, словно это было неважным, сказала: – У нас дома сейчас несколько напряженная обстановка. Стресс. У Тома трудные времена на работе. Срываемся чаще обычного.

– Я слышала скандалы.

Она стала водить кончиками пальцев правой руки по левой ладони.

– Да, мы ссоримся, как и все семейные пары.

Я набралась смелости и спросила:

– Он когда-нибудь был жесток с вами?

– Нет! Верити! Что вы такое подумали? Нет! – Она быстро рассмеялась. – Он очень сложный человек. Когда все идет хорошо, он просто потрясающий! Знаете, у него столько энергии. Он может быть очень веселым, душой компании. Но он так много работает, он отчаянно хочет преуспеть в своем новом деле. Деньги… Ну, мы все в долгах. Бог знает, как мы на этот раз выкарабкаемся. В результате я его почти не видела в последнее время, а когда вижу, он в таком напряжении… Тут столько всего навалилось… Иногда он может быть таким козлом. Но, Верити, я ведь тоже не ангел.

– По-моему, ангел. По отношению ко мне.

Она улыбнулась.

– Вы не представляете, какой я могу быть. Не знаю, может, это из-за того, что я так серьезно болела в детстве и смотрела смерти в лицо. – Я заметила, что на ее лице снова появилось выражение жалости к себе и в то же время бесстрашия. – Меня переполняет жизнь, но иногда я не справляюсь, совершаю ошибки.

– Я уверена, что это не так.

Интересно, решила ли она рассказать мне о своем поступке, только для того, чтобы доказать, что она все еще мой друг, и чтобы я почувствовала себя лучше.

Эйлса наклонила голову и заглянула мне в глаза.

– Я немногим людям рассказываю об этом, потому что это не так уж важно. Это ничего не меняет, кроме того, что заставляет меня чувствовать… – Она приложила руку к груди прямо над сердцем и скорчила физиономию, призванную выразить если не саму эмоцию, то хотя бы ее интенсивность. – Как я уже сказала, не хочу придавать этому большого значения, но…

– Что? – прошептала я.

У нее покраснела шея, и румянец стал подниматься выше.

– В общем, это не так важно. Понимаете, мама только умерла, и я вела довольно бурную жизнь, когда познакомилась с Томом. Дело в том, что я уже была беременна.

Я уже собралась что-то пробормотать в ответ, что-то типа «О, я не знала», но она заговорила первая:

– Многие мужчины, узнав об этом, сразу сбежали бы. Я не требовала, чтобы он остался со мной. Но я благодарна ему за это.

– О! – произнесла я, постаравшись вложить в этот звук несколько эмоций и реакций одновременно: обеспокоенность и при этом беспристрастность, осознание последствий его действий и поддержку для нее. – Так кто же настоящий отец Мелиссы?

Это, конечно, был самый плохой вопрос. Эйлса нахмурилась.

– Ее настоящий отец – Том. А до этого был просто секс без обязательств, свидание на одну ночь. И для нее не имеет значения, кто ее биологический отец. С самого момента ее рождения это было неважно. Просто… Что я пытаюсь сказать? – Она сделала глубокий вдох и заговорила снова: – Это неважно для Мелиссы и Тома, но для меня… На отношения влияет каждая крошечная деталь, любое изменение равновесия, а в нашем случае повлияла такая простая вещь, как благодарность. Из-за какой-то мелочи отношения могут разладиться, баланс нарушается и возникают проблемы. Я чувствую себя в ловушке. Он уже много месяцев не хочет секса…

Вспоминая этот момент, я чувствую почти отвращение к себе из-за неспособности вести себя естественно. Я попыталась придать лицу озабоченное и понимающее выражение, но оно было напряженным и перекошенным.

Эйлса еще ниже опустила голову. Я видела крошечные коричневые искорки у нее в глазах. Губы дрожали.

– Послушайте, я вам еще кое-что скажу. Я должна кому-нибудь рассказать. Но обещайте ни с кем этим не делиться.

– Что?

«Что там еще?!»

Я наклонилась ближе к Эйлсе. Паутина запуталась в ее волосах, и у меня руки чесались, чтобы ее оттуда снять. Эйлса как раз собиралась начать говорить, как послышался шум – скрежет и треск. Это открылась кухонная дверь у них на участке. В саду прозвучал голос Беа:

– Подожди. Что?

Потом голос Тома, словно издалека и сопровождаемый эхом (он был в кухне):

– И куда опять подевалась твоя мать?

Эйлса резко выдохнула.

– Они вернулись.

Но еще с минуту она не двигалась. Смотрела на растения у меня в саду: на ежевику по пояс, на вьюнок, высокую траву и полевые цветы, на ярко-зеленое растение с заостренными липкими листьями, которое проросло в каждой щели. Я проследила за взглядом Эйлсы: он был сосредоточен на дальнем углу, на яблоне, которая склонилась, словно чтобы поцеловать молодую поросль. Ежевика тоже тянулась к яблоневым веткам и, казалось, они хотели заключить друг друга в объятия. В теплом воздухе слышались шорохи, казалось, что весь сад движется как единое целое, как сеть или паутина.

Эйлса продолжала смотреть в дальний угол сада.

– Том говорит, что там вы можете спрятать все, что угодно. И никто не узнает.

Глава 12

Инкрустированный ящик для написания писем, принадлежавший моей бабушке, возможно, времен регентства.

Codependency , сущ. – созависимость: излишняя эмоциональная или психологическая зависимость от другого человека, обычно партнера или близкого родственника.

Если оглянуться назад, то проблема заключалась в том, что, подобно пациенту на операционном столе, чьи органы держат руки хирурга в перчатках, я была ослаблена ее появлением в моем доме. Я утратила перспективу, хватку. Меня начали беспокоить навязчивые мысли, ночами я размышляла о разных вещах, бесконечно прокручивая их в голове. Эйлса права, Том – отец Мелиссы. Существование биологического отца (кто он?) не имело значения. Но, тем не менее, это добавляло сложности. А ведь он совсем недавно очень резко высказался по поводу свиданий на одну ночь. Эйлса рассказывала мне про свою послеродовую депрессию и про проблемы с зачатием. Может быть, оба эти факта породили в нем ощущение несправедливости? Потом эти ее откровения об отсутствии сексуальных отношений между ними. Это связано или не связано – он третирует ее потому, что у него не встает? И что за тайну она собиралась раскрыть? Мы с ней сблизились, и все же я ей не доверяла. Какие у нее мотивы? Почему она решила мне все это рассказать именно сейчас?

Утром, сидя на кухне, я старалась успокоиться. Я вслух высказалась о том, что теперь под столом было пространство для ног. Но пустота меня нервировала. Я видела грязь по верху окна, я чувствовала запах дезинфицирующего средства, собачьей еды и еще какие-то навязчивые, но неопределимые нотки. Люди думают, что одиночество похоже на скуку, но у меня оно скорее похоже на волнение. Через некоторое время я начала думать, что нет особого смысла сидеть за столом, когда ты один.

В одиннадцать утра я вывела Моди на прогулку. Вид черных пакетов, сваленных перед домом, немного успокаивал. Эйлса сказала, что они тут останутся, пока я сама не буду «готова». Мы с собакой прогулялись по парку. Хотя костюм я выбрала сегодня элегантный, на ногах были привычные кроссовки, так что часть прогулки я шла очень быстро, почти бегом. Моди, бедная старушка, изо всех сил старалась не отставать. Это все важно, поскольку показывает, что: а) я беспокоилась, чтобы Эйлсе не пришлось меня ждать, и б) как недолго я отсутствовала.

Когда я открыла калитку и увидела совершенно пустую дорожку, и крыльцо, и газон, моим первым побуждением было броситься на землю и закричать. Не беспокойтесь, я этого не сделала. Я понимаю, как это звучит. Я уперлась обеими руками в забор и склонилась вперед, верхняя перекладина давила на живот, и издала долгий тихий стон, похожий на рев коровы, потерявшей теленка. Эйлса обещала мне, обещала. Тяжелее всего было осознавать, что меня предали. Они следили за мной и ждали момента, меня обыграли. Прогудел автобус. Зазвонил церковный колокол. Я не слышала шагов Эйлсы, пока она не оказалась рядом со мной.

– Том все забрал, – задыхаясь, сказала она. – Я не могла его остановить. Я знаю, что мы договорились подождать. Простите, Верити. Пожалуйста, посмотрите на меня. Все будет в порядке.

Боюсь, мои глаза были полны слез – я злилась из-за того, что меня неправильно поняли, я была в панике, и испытывала всепоглощающего чувство потери.

– Простите, – повторила Эйлса настойчиво, крепко сжимая мое плечо. – Послушайте. Пожалуйста. Давайте зайдем в дом, пока он не вернулся. – Она стояла так близко, что я чувствовала запах чая в ее дыхании. – Я на вашей стороне.

Может, не следовало пускать ее в дом, тогда все и закончилось бы, но я пустила. Мы устроились за маленьким столиком. После того, как она вымыла окна, свет в кухне казался мне резким. Эйлса выглядела усталой, под глазами залегли тени. Я заметила небольшой порез у нее на нижней губе. Следовало спросить, как она, найти способ задать все те вопросы, которые скопились у меня в голове. Но я чувствовала себя слишком слабой. Я позволила ей взять ситуацию под контроль. Речь больше не шла обо мне и Эйлсе или Эйлсе и Томе, теперь это были Том и я. Кухня превратилась в военное министерство. Кампания под названием «Мой дом». Используемые Эйлсой слова и выражения подкрепляли мысль о вооруженном конфликте. Она говорила, что Том «привлек тяжелую артиллерию», что мы должны «организовать оборону». И этим она вернула мои симпатии. И только теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что мне следовало больше думать о том, кто победил и кто был побежден, кто совершал насилие над кем.

Эйлса решительно встала и уперлась руками в стол. Она снова была «моей» на весь день. Том с детьми уехали на обед к его родителям в Беркшир. Где приберемся сегодня? Не беспокойтесь, наверх не пойдем. Она знала, что в комнату Фейт заходить запрещено. (Я заперла ее и спрятала ключ.) В кабинет моего отца она тоже не собиралась. Таким образом, оставались прихожая, лестница и гостиная. Больше всего ее беспокоила общая стена наших домов. А еще она хотела найти источник запаха. Но не все сразу, конечно.

– Так, приступаем, – объявила Эйлса.

В тот день она была совсем в другом настроении. Больше никаких откровений. Она работала с каким-то счастливым неистовством, почти маниакальным. Она напевала и говорила мне, что я великолепна. В тот день было еще теплее, чем в предыдущий, воздух казался мне густым и немного сладковатым – навевал мысли о гниющих грушах. Но, несмотря на жару, на Эйлсе была рубашка с длинными рукавами, а еще время от времени она морщилась и потирала плечо. Я отправилась на поиски «нурофена» и в коробке со швейными принадлежностями нашла полпачки «валиума», оставшегося от мамы. Эйлса отказалась.

– Я даже свои таблетки сейчас не принимаю, – сказала она, вытягивая шею, чтобы выглянуть в окно. – И не собираюсь принимать чужие.

Хотя она уговорила меня принять парочку, сказав, что они помогут мне расслабиться. Дальше все было как в тумане. Я помню, что сидела на стуле за письменным столом, а Эйлса говорила со мной о самых разных вещах. Почему-то в памяти всплывают слова «эгодистонический» и «эгосинтонический». Время от времени она приносила мне найденные предметы, например ящик для написания писем, принадлежавший моей бабушке.

– Какой красивый! Это розовое дерево и слоновая кость? Может, периода регентства? Если не возражаете, я отнесу его на оценку.

Я задремала, а когда открыла глаза, увидела, что она смотрит на меня.

– Мне нужно идти, – сказала она.

Я попыталась принять сидячее положение, но Эйлса уже была у входной двери. Дверь хлопнула, потом скрипнула калитка и через несколько секунд я услышала, как хлопнула входная дверь ее дома. Думаю, время было немного за полдень.

На меня давила тишина дома. В голове все смешалось. Следовало поработать, но я нервничала, состояние было каким-то нестабильным. Я побрела на кухню и сделала большой глоток холодной воды прямо из-под крана. Постояла в саду, и мне показалось, что откуда-то донесся запах тостов, хотя в основном пахло гниющими овощами и канализацией. Я вернулась в дом и в задумчивости остановилась в прихожей. Эйлса сложила несколько картонных коробок у двери, и через секунду я принялась распаковывать верхнюю: металлические мочалки для мытья посуды, несколько еще вполне пригодных полотенец и тапочки Фейт – все это я спрятала под диван. Я пошла наверх и села на мамину кровать.

В этой комнате было очень уютно. Я почувствовала прикосновение маминых безделушек, фотографий и старых открыток. Мягкие игрушки сидели на кровати, на полках стояли фарфоровые фигурки животных. Все мамины причуды. Я взяла в руки белку. Хвостик у нее был отломан и приклеен назад, я попыталась отковырнуть ногтем желтые кусочки старого клея. Сквозь кирпичную стену доносилось тихие постукивания и скрип – с той стороны находилась Эйлса. Заскрипели половицы. Я услышала музыку. Что это? «Реквием» Моцарта? По трубам полилась вода. Я прижала ухо к стене и почувствовала вибрацию и отдаленное гудение работающей сушильной машинки. Уловила и голос Эйлсы – настойчивый и слегка панический: «Да, я знаю», – нервный короткий смешок. Потом я услышала ее шаги, скрип шкафа, какой-то тихий стук. Затем звуки стали громче – шаги по лестнице, звук захлопывающейся входной двери. Я оказалась у окна как раз вовремя. Она была в летнем платье, с сумкой через плечо, волосы блестели. Она свернула налево и отправилась в сторону станции Тутинг-Бек.

Следующую неделю или две я задавалась вопросом, придет Эйлса или нет. Я постоянно думала и беспокоилась о ней, тревога лишь немного ослабевала, когда я видела ее. Но визиты были непредсказуемыми. Я напоминала себе собаку или Макса, ждущих какого-то случайного вознаграждения. Иногда Эйлса уходила вскоре после своего появления, заявляя, что ей нужно с кем-то встретиться, и она вернется. Временами она и правда возвращалась, но чаще нет. Не в силах работать, я сидела у окна и смотрела на улицу. Мне и в голову не пришло спросить, куда она уходит. Я знала, что она занята. Трое детей и подготовка вечеринки. Я снова вела себя пассивно, как верный пес. Не то чтобы мне нравилось, что она делала с моим домом. На самом деле я это ненавидела. Но ее визиты и ее доброта придавали новую окраску моим дням, и поэтому я их с нетерпением ждала, хотя не менее сильно мне хотелось, чтобы все закончилось.

Жара началась как по расписанию. Мухи жужжали у каждого окна, в щель пробралась оса и издавала гневные звуки, билась головой о стекло, словно могла пробиться наружу. В комнатах было жарко и душно, проникавшее в дом солнце только привлекало внимание к грязи на стенах. Однажды Эйлса их помыла, но, на мой взгляд, они после этого стали выглядеть хуже, а не лучше: уродливее и более постыдно. И себя я ощущала так же, смесь унижения и злобы. Я ходила за ней по пятам, помогая или мешая. Она постоянно просила, чтобы я ушла, она сама все сделает. Она была активной, хотя казалась рассеянной. Думаю, она сожалела о своих откровениях в первый день, и больше мы к ним не возвращались. Однажды она сказала:

– Я ужасная мать. – Я попыталась возразить. – Нет, на самом деле ужасная. Вы просто не представляете.

Если я начинала о чем-то расспрашивать, она уходила от темы. Теперь я начала задумываться, какие сложности в своей жизни она скрывала. Но в то время моя эмпатия притупилась, а моя интерпретация поведения Эйлсы опиралась исключительно на отвращение к самой себе. Я полагала, что Эйлса испытывает отвращение ко мне и смущение. В результате даже не пыталась до нее достучаться. Теперь об этом сильно жалею.

В тех редких случаях, когда мы все-таки доверительно разговаривали, центральной темой была я. В моей памяти остались два разговора, оба получились тягостными.

Дело было в один из вторников, после полудня. Я говорила про журнал Jackie^[91], о том, как Фейт читала его тайком. (Мама не одобряла подобные вещи). Я рассказала Эйлсе, что самый любимый раздел Фейт был про преображение героинь – «до» и «после». Они брали какую-нибудь нескладную бедолагу в мешковатом платье и совсем неподходящих очках, переодевали в юбку-трапецию и подбирали ей новые очки, которые подчеркивали лицо сердечком. Иногда Фейт проверяла эти теории и использовала меня в качестве модели. Это всегда вызывало у нее смех.

– В том смысле, что вы тут тоже проводите серьезную трансформацию, – сказала я. – И я знаю, что затрудняю вам работу.

Этими словами я пыталась с ней помириться. Утром Эйлса обнаружила полотенца, тапочки и кое-что еще под диваном и прочитала целую лекцию о моем упрямстве. С тех пор она не произнесла ни слова.

Мы были в гостиной, разбирали груды бумаг и канцелярских принадлежностей. Эйлса раскрыла, а потом попыталась закрыть папку-скоросшиватель, но, в конце концов, просто положила ее на большую стопку бумаг. Она присела на корточки, провела рукой по лбу и начала массировать виски быстрыми сильными движениями.

– Она похожа на вас? – спросила Эйлса.

Я подумала, что она имеет в виду маму. Она только что нашла ее старые фотографии 1970-х годов. На них мама прижимала к щеке одну из наших кошек.

– Кто?

– Фейт. Здесь нет фотографий Фейт.

Я молчала с минуту, потом ответила:

– В детстве у нас обеих были длинные волосы.

– Она уже тогда увлеклась парикмахерским искусством? Вы заплетали друг другу косы и все такое?

Я колебалась. Вспомнила шелковистые локоны Фейт, как они скользили сквозь пальцы, как надевала на них резинку, и как Фейт морщилась, если я стягивала волосы слишком туго. У нее был вдовий мысок, как и у Эйлсы, и смешные кривые зубы.

– Обычно это я заплетала ей косы, – ответила я, закрывая дверь перед воспоминаниями. – Ей не нравилось касаться моих волос. Она говорила, что они слишком кудрявые.

– А ваша мать? Я знаю, что она была больным человеком и не выходила из дома. Но она играла с вами?

– Да. У нее были длинные волосы, которые она красила хной, и ей нравилось, когда Фейт заплетала ей косички.

Эйлса сморщила нос.

– Похоже, было весело.

В тот момент я впервые остро осознала реальность происходящего, что отказ признавать что-либо эмоционально неприятное сам по себе превращается в тяжелый груз. Я подавляла все, что приносило боль, разочарование, раздражение или грусть, будто прикладывала ко рту пропитанную хлороформом тряпку. Я подумала, что именно поэтому Фейт уехала – и решила обрезать волосы – это было ее бунтом. Я подумала о годах, которые мы провели со всем этим: язвами, головными болями и чувствительностью к свету, из-за которой никогда не раздвигали занавески. Но труднее всего было выдерживать духоту.

– Так оно и было, – сказала я.

– Вы на самом деле ни разу не видели Фейт со дня похорон вашей мамы?

Я пыталась надеть колпачок на ручку и почему-то у меня это никак не получалось. Я воткнула кончик стержня в подушечку большого пальца.

– Ну, как я вам уже говорила, я видела ее сразу же после похорон. Она приехала сюда, мы поругались. С тех пор мы с ней не разговаривали.

– А из-за чего была ссора? Из-за всего этого? – Эйлса взмахнула руками, будто пытаясь охватить весь дом. Выражение ее лица говорило, что она не стала бы винить Фейт.

Несколько секунд я не отвечала. Положила ручку на стол, провела ладонями вверх и вниз по коленям. Я позволила себе представить Фейт, стоявшую в прихожей, и отвращение, написанное у нее на лице. Этот образ был чем-то вроде раны.

– Да. Нет. Она знала, что дом в таком состоянии, хотя и не часто здесь бывала в годы, предшествовавшие маминой смерти. Она заглянула в одну комнату, в другую, завела разговор о продаже. Попыталась зайти в комнаты наверху. Мне пришлось ее остановить, топнуть ногой. В общем, все это было слишком для нас обеих. Уезжая, она заявила, что больше никогда не вернется.

Эйлса внимательно смотрела на меня.

– И ни одна из вас с тех пор не попыталась помириться?

Я сидела на полу, прислонившись к стене, прижималась головой к жесткому краю подоконника. Я отложила коробку с ручками в сторону и дотронулась до ковра. В нем поблескивали крошечные пылинки.

– Нет, не пытались, – сказала я и сморщила нос из-за резкого покалывания в нем. И еще мне пришлось закрыть глаза, потому что они тоже заболели.

Тогда Эйлса подошла ко мне и села рядом. На ней были черные брюки и легкие парусиновые туфли на резиновой подошве с двумя рядами дырочек, но без шнурков.

– Неудивительно, что вы стали собирать и копить вещи, – мягко произнесла она. – Вы потеряли мать, затем разругались с сестрой. Не говоря уже про отца, который бросил вас маленьким ребенком. Понятно, почему вы считаете себя брошенной и покинутой.

Я где-то читала, что наша личность формируется не столько генами, влиянием родителей или жизненным опытом, сколько отношениями с братьями и сестрами. Симпатичная болтушка Фейт все время трепала языком, а я тщательно взвешивала слова или вообще молчала. Мудрость – ничто на фоне жизнерадостности. Неважно, насколько «умной» я была, именно Фейт формировала наше существование, определяла и направляла его.

Я поняла, что не имеет значения, отвечу я Эйлсе или не отвечу.

– Брошенной и покинутой, – повторила я, проговаривая каждое слово.

Она вытянула ноги, и я заметила, что она недавно их побрила, но пропустила несколько волосков на лодыжках.

* * *

Я пытаюсь вспомнить, когда она нашла открытку от Адриана Кертиса – в тот же день или на следующий. Наверное, все-таки на следующий, потому что я помню ее раздражительной и вспыльчивой, а в тот день, когда мы говорили о Фейт, она была добра ко мне. Понимаете, к тому времени мне уже приходилось приспосабливаться и потакать ей, а не наоборот. Возможно, все дело в человеческой природе. Может, это стало неизбежным в тот момент, когда я приняла помощь. Я понимала, сколько сил она тратит ради меня, и потому остро ощущала каждую перемену в ее настроении. Я начала беспокоиться, что мое присутствие раздражает ее, замечая, как часто она пытается от меня отделаться. Она давала мне поручения – нужны еще пакеты для мусора, нужно купить еще чистящее средство, а если я возвращалась домой слишком быстро, то заставала ее в другой части дома. Я заперла комнату Фейт – проходя мимо нее, я чувствовала присутствие вещей, хранящихся внутри, – но вполне могла услышать шаги Эйлсы в маминой спальне. Я каждый раз собиралась спросить, что она там делала, но когда она спускалась, стряхивая паутину с волос или произнося что-то типа «уф» от усталости, я решала, что это будет грубо и я не в том положении, чтобы задавать вопросы.

– Ради всего святого, да не жалейте вы это барахло! – взрывалась она. – Выбрасывайте, выбрасывайте, и это тоже.

Мне отчаянно хотелось ее успокоить и умилостивить, я надоедала ей бесконечными благодарностями.

– Я не знаю, как смогу вам отплатить за все, что вы для меня делаете.

Когда я в первый раз произнесла это, Эйлса загружала багажник своей машины. Она обняла меня и сказала:

– Это то, что мы делаем для наших друзей.

Наверное, именно поэтому на следующий день я повторила это снова, для усиления положительного эффекта. Только во второй раз она не стала меня обнимать, а когда я сказала это в третий раз, ответила довольно резким тоном:

– Уверена, что вы найдете способ.

Наверное, тогда я и начала думать о деньгах. Или тогда, когда она упомянула о стоимости дома? «Наконец можно увидеть сам дом», – сказала она и заметила, что стоит пригласить оценщика. Мне кажется, она использовала фразу «золотая жила». Может, это произошло в тот день, когда она отчистила каминную полку и отступила немного назад, полюбоваться ею.

– Какой прекрасный старый мрамор! Верити, кто бы мог подумать? Что еще у вас здесь припрятано? Да один камин, вероятно, стоит целое состояние.

Тогда я впервые поняла, что я совсем не нищая. Может, есть способ выразить свою благодарность.

Теперь я вспомнила: она нашла открытку от Адриана в среду. Мы с Моди отправились в соседний дом и провели там час или два – я помогала Максу с домашним заданием, как и почти всегда по средам.

Когда я уходила заниматься с Максом, Эйлса стояла на стремянке и протирала картинные рамы, но, вернувшись, я застала ее сидящей на диване. Она скрестила ноги и положила их на любимый мамин стульчик с украшенной вышивкой сидушкой. Рядом стоял пластиковый ящик с моей корреспонденцией. Эйлса откинулась на подушки, одной рукой опершись на подлокотник. Сидела в такой позе, словно она тут хозяйка.

Оглядываясь назад, мне кажется странным, что я не рассердилась. В ящике лежали личные письма, поздравительные открытки и все такое. Я собиралась разобрать его, как только нашлось бы время. И я говорила ей об этом. И все же я не восприняла это как вторжение. Я уже не была полностью независимой, начала уступать Эйлсе.

Она подняла голову, увидела меня в дверном проеме и протянула мне открытку. На лицевой стороне было написано: «Шесть чудес острова Уайт». На губах Эйлсы играла улыбка.

– Адриан! Кто такой Адриан?

Я отстегнула поводок Моди.

– Адриан Кертис. Мы с ним познакомились в муниципалитете. Я вам про него рассказывала.

– Расскажите еще раз.

Я стояла в дверях.

– Он работал в отделе планирования, и мы один раз разговорились в столовой. Он попросил меня передать соль, и мы оба сокрушались, какой неудобной была солонка. Он пригласил меня выпить, а потом мы, говоря современным языком, немного встречались.

– И что пошло не так?

Я снова обратила внимание на очертания ее скул и приподнятые внешние уголки глаз. Эйлса махала открыткой в воздухе, словно сушила чернила. На ней изображались шесть известных достопримечательностей острова Уайт: так называемые «Иглы»^[92], холм Теннисон-Даун, главная улица города Ньюпорт и что-то еще (не помню).

– Он пишет, что скучает по вас и ждет среды. И ставит три восклицательных знака.

Я вспомнила ночь, которую провела у него в комнате, расположенной в многоэтажном доме, затхлый запах, слишком мягкие простыни. По какой-то причине я до сих пор помню чай, который он принес мне утром и белую пенку на нем, словно он не дождался, пока чайник закипит. Я подумала о его бледной узкой груди, глазах с длинными ресницами, а затем вспомнила разговор в первые дни знакомства с Эйлсой. Я тогда пыталась показать себя опытной и заявила ей многозначительно: «Когда ты знаешь, ты просто знаешь».

– Не сложилось, – сказала я.

– Не сложилось? – повторила Эйлса, и в этом повторении прозвучала насмешка, словно она спрашивала: «А что не сложилось-то? Вами заинтересовался мужчина. Чего еще вы хотели?»

– Он оказался не для меня.

– Верити Энн Бакстер, вы случайно не слишком разборчивы во вред себе?

Она меня не слушала и не пыталась вникнуть в ситуацию. Тогда я почувствовала раздражение. Мне надоели ее насмешки. Просто потому, что я жила не так, как ожидала Эйлса, не означало, что мои ответы несущественны, и их нельзя воспринимать серьезно. Мои задние зубы словно склеились. Я пыталась говорить, не разжимая их.

– Это было ужасное время. Я ненавидела работу в муниципалитете. Мне не нравилось в ней все.

– Простите. Я не хотела совать нос не в свое дело.

Эйлса сделала несколько шагов ко мне, стоявшей у двери, и протянула руки.

– На кого я похожа? – спросила она.

Осознание пришло, как взрыв в груди, это было одновременно болезненно и восхитительно. Не знаю, почему я не заметила это раньше. Она была похожа на мою сестру. На мою сестру!

Глава 13

Водонепроницаемые синие кроссовки Karrimor Grey, размер 6.

Surreptitious , прил. – тайный: то, что берется, используется, делается и т. д. украдкой, тайком или «потихоньку»; секретный и несанкционированный; скрытый.

Должна рассказать про две вещи.

Вчера во время превосходного ужина Эйлса внезапно положила на стол нож и вилку и заявила, что ей до чертиков надоели «эти готовые обеды “три по цене двух”». Она также заявила, что сама отправится в супермаркет, чтобы купить хорошие овощи.

– Какие сейчас сезонные овощи? Боже, я даже этого не знаю. Какое сейчас время года?

Стояла вторая неделя октября, о чем я ей и сообщила.

– Все еще продается стручковая фасоль. Может, есть лук-порей. Тыква. Я схожу завтра.

Я взяла ее тарелку и поставила в раковину. Она изменилась после встречи с королевским адвокатом. Мне показалось, что она все время настороже, стала более бдительной и будто что-то замышляет. Мне от этого становилось не по себе.

– Не думаю, что это хорошая мысль, – заметила я, открывая кран и наблюдая, как красноватая китайская лапша исчезает в сливном отверстии.

Эйлса не ответила, а когда я повернулась, то увидела, что она открыла блокнот в телефоне и составляет список.

Я начала рано вставать, чтобы поработать, а сегодня утром Эйлса зашла ко мне на два часа раньше, чем яожидала ее увидеть. Мне выдали новую партию слов: wick (фитиль), wicked (злобный, коварный, нечистый) и wicker (ивняк, плетеное изделие), и я просматривала папку с заметками – цитатами из романов, газет и т. д., которые в редакцию Большого Оксфордского словаря английского языка прислали читатели, когда готовилось первое издание. Она села рядом со мной и принялась задавать вопросы.

Вначале я была тронута ее интересом.

Я показала ей первое задокументированное появление прилагательного wicked. Тогда оно писалось wickede и относилось исключительно к дьяволу. Я рассказала, как расширялось значение слова на протяжении веков, вначале охватив все сверхъестественное, а потом и просто злое, а в последнее время слово также используется и для усиления позитивного значения.

– Как ты думаешь, когда оно впервые начало использоваться, означая «клевый» или «необычайный»? – спросила я.

Она покачала головой.

– Не знаю. В восьмидесятые прошлого века?

– А вот и нет.

Я показала ей письмо, в котором довольно неразборчивым почерком была приведена цитата из «По эту сторону рая» Фрэнсиса Скотта Фицджеральда: «Phoebe and I are going to share a wicked calf. – А мы с Фиби сейчас спляшем, на славу оторвемся».

– Ты удивлена, да? Книга была опубликована в 1920 году!

Взгляд Эйлсы метнулся к двери, и тут я заметила белый конверт в ее руке.

И тогда она заявила с подчеркнутой невозмутимостью:

– Я собираюсь дойти до почты. Я написала письмо детям, прошу их снова встретиться со мной. Подумала, что если напишу им прямо, а не через эту суку, мать Тома, то наша встреча все-таки может состояться. Если пойду сейчас, то успею к первой отправке.

Я рада, что у нее появилась цель, и она опять пытается установить контакт с детьми. Но в такие моменты у меня в голове всплывает совсем другой образ: ее выход из Уимблдонского магистратского суда. Я стояла на тротуаре и видела, как ее тащили вниз по ступеням, ее голова моталась из стороны в сторону, а она пинала ногами сопровождающих. Им с трудом удалось усадить ее в автозак; на мгновение ей удалось освободить одну руку, она отстранилась и несколько раз ударилась головой о дверцу.

Поэтому, да, я рада, что у нее появился проект. Но мне хотелось бы знать и ее мотивы. В особенности после вчерашнего списка покупок. Лучше себя обезопасить. Стэндлинг и Грейнджер добились освобождения под залог, делая основной упор на то, что она мать, которая любит своих детей, и поэтому не сбежит.

Эйлса с минуту дергала дверь, прежде чем поняла, что она заперта. Мы повздорили, но, думаю, она поняла мою позицию. В итоге на почту пошла я. Не хочу рисковать, вот и все.

Я почти не видела Тома, пока Эйлса помогала мне приводить в порядок дом. Он был занят – то в офисе, то на каких-то мероприятиях в Хенли, Херлингеме, Аскоте. Это были мероприятия, на которых он вынужден был присутствовать и где ему приходилось «раскошелиться». (Даже в наши дни, очевидно, часть сделок заключается или оговаривается во время игры в гольф или чего-то подобного.)

Интересно, сколько сил пришлось приложить Эйлсе, чтобы не подпустить его ко мне?

Вспоминая свое состояние в тот момент, должна признать, что я стала сверхбдительной. Может, это было правильно, может, неправильно, но это стало навязчивой идеей. Я постоянно прислушивалась, стоя у нашей общей стены, научилась различать шаги: быстрые и стремительные – Мелисса; тихие и легкие – Беа; неровные и неловкие – Макс, который к тому же часто задевал за что-то локтем. Самые тяжелые шаги были у Тома, он создавал больше всего шума. За это время его настроение заметно ухудшилось. Стоило ему только войти в дом и сразу становилось очевидным, хорошо у него прошел день или нет. Если он с силой толкал дверь и приветственно кричал – все будет отлично. Но иногда до меня доносился тихий звон опускаемого на полку ключа, тихий щелчок захлопывающейся двери и его почти неслышные шаги. И я представляла, как он крадется по коридору, потом поднимается по лестнице или спускается в подвал, чтобы застать Эйлсу или детей за занятием, которым они не должны были заниматься: за просмотром телепередач, видеоиграми или онлайн шопингом. Прижав ухо к стене, я слышала разговоры на повышенных тонах, слезы, ругань. Обычно доставалось Максу. Я обратила внимание, что Том часто повторяет одни и те же фразы.

– Тебе это запрещено. Я же говорил тебе в субботу. Ты должен был меня слушать. Тебе это запрещено. Я же говорил тебе в субботу.

Те же самые фразы, снова и снова. На третьем повторении меня начинало по-настоящему подташнивать.

Однажды вечером мы с Эйлсой стояли на пороге моего дома и, если я все правильно помню, препирались из-за старой кошачьей лежанки. Я подняла голову и увидела фигуру у живой изгороди, разделявшей наши участки. Солнечные очки. Голубые джинсы. Белая рубашка.

– Входная дверь распахнута настежь, – объявил Том.

– Ты сегодня рано, – заметила Эйлса, стараясь, чтобы ее голос звучал бодро.

– Я сказал, что входная дверь распахнута настежь, – повторил он тем же ровным, рассудительным тоном. – Распахнута настежь.

– Макс только что вошел.

– Значит, он решил открыть наш дом для кого угодно – заходи и забирай все, что хочешь?

Том схватился за живую изгородь и смял несколько листиков бирючины.

– Всего несколько секунд назад, – сказала Эйлса. – Я почти у двери. Прошло всего несколько секунд.

– Меня не волнует, сколько прошло, – сказал Том. – Дверь должна быть всегда закрыта. Дверь нельзя оставлять распахнутой настежь, чтобы кто угодно мог зайти. Я думал, что это очевидно для всех, кроме полных дебилов.

Эйлса смотрела на меня, прищурив глаза. Она явно была обеспокоена, но улыбалась, словно все это шутка, а я так боялась его или была так порабощена ею, что улыбнулась в ответ. Я будто участвовала в тайном сговоре. Не знаю, кому из нас было более стыдно.

День их летней вечеринки подкрался незаметно. До последней минуты я не была уверена, что меня пригласят. На самом деле не думаю, что мое присутствие планировалось. Все получилось случайно.

За день до вечеринки, в пятницу, к моей двери подошел мужчина. На нем был черный костюм, волосы слегка влажные, под мышкой он держал маленький коричневый дипломат.

– Мисс Бакстер, – заговорил он тоном, который одновременно получился и серьезным, и веселым, почти игривым. – Я только что встречался с вашими соседями, Суинсонами, которые живут за углом. Вы их знаете? Нет? И я сказал себе: «Пит, будет упущением, если ты не заглянешь к мисс Бакстер». И вот я здесь. Хочу узнать, обдумали ли вы мое предложение?

– Откуда вы знаете мою фамилию?

– Мы же встречались один раз, помните? Я же Питер Кэкстон из «Агентства ипотечного кредитования» – кредитование под залог имеющейся недвижимости.

Должно быть, он заметил на моем лице нерешительность, потому что открыл дипломат, поставив его на колено, и стал совать мне какие-то листы с множеством аккуратных строчек с цифрами. Я взяла бумаги. Он продолжал говорить, перечисляя причины, почему это такая хорошая мысль, какую пользу мне это принесет на данном этапе жизни, как я смогу максимально эффективно использовать свои преимущества и прибыль, смогу реализовать активы.

Вероятно, он приходил в дом в те недели, когда я впервые была здесь одна. Все, что происходило тогда, остается для меня в тумане. После тяжелой утраты ты какое-то время не в себе, и какие-то вещи и события проваливаются в дыры.

Из буклета, который я держала в руке, я поняла, что он предлагает нечто под названием «схема реверсии дома» – я получу крупную сумму, они получат дом, но я смогу жить в нем до самой смерти. Он продолжал говорить, агитировал и рекламировал, какие-то слова и фразы долетали до моего мозга – «сразу наличные», «возможность что-то сделать для себя». И я задумалась. «Очень выгодное предложение» – да, возможно. После того, как дома коснулись руки Эйлсы, он уже не казался мне таким безопасным, как раньше. Может, я и смогу его оставить. Я могла бы путешествовать. Нет, не круиз, как он предлагал, но и в Великобритании есть места, которые я всегда хотела посетить. Озерный край. Я могла бы отправиться в один из пеших походов, о которых столько говорил Фред. Боже, может, я даже подам заявление на получение паспорта и смогу съездить во Францию со Сью и Мэйв и походить по антикварным лавкам.

– Эй, привет!

Эйлса с грохотом раскрыла калитку и направилась к нам. Кэкстон тут же захлопнул свой дипломат.

– Ну, вы подумайте, – сказал он мне и начал пятиться. – Всего хорошего, дамы.

Проходя мимо Эйлсы, он слегка склонил голову. Наверное, если бы на нем была шляпа, он бы ее приподнял. Потом он повернул налево и скрылся за изгородью.

– Кто это был? – Эйлса выглядела раздраженной.

– Он из «Агентства ипотечного кредитования». – Я посмотрела на листовку. – Сокращенно называют себя «АИК».

Эйлса нахмурилась.

– Интересно, как он быстренько смотал удочки при виде меня. Люди типа него охотятся на самых уязвимых и беззащитных.

– Это большой дом, – сказала я.

– Если хотите переехать в дом поменьше, то, пожалуйста, не делайте ничего через «АИК». Поговорите с нами прежде, чем что-то делать, хорошо? Я хочу сказать, что нам это тоже может быть интересно. В особенности после того, как я…

Она закончила предложение жестом – подняла ладонь вверх, словно держала на ней поднос с бокалами.

Я озадаченно посмотрела на нее. Эйлса постоянно говорила, что они в долгах, им не хватает денег. Как они смогут себе это позволить? Но она улыбалась, и я кивнула, соглашаясь.

– Хорошо. – Эйлса осмотрела пространство перед домом. – Теперь здесь гораздо лучше. Ничто не испугает наших гостей. – Она сделала шаг назад, потом посмотрела на меня, а потом, словно ей в голову пришла запоздалая мысль, спросила: – Вы же придете, да?

Я усмехнулась. Я не знала, радоваться или ужасаться.

– Вы, конечно же, приглашены. Вечером в субботу. Завтра.

Я начала бормотать о том, что у меня много работы, но может, я загляну на часок. И что я буду рада помочь, может, разносить закуски, но не уверена, что выгляжу презентабельно. Эйлса резко перебила меня:

– Послушайте, если у вас найдется несколько минут во второй половине дня, захотите ко мне. Приедет Мария, мой парикмахер и визажист.

– Ваш парикмахер и визажист!

Если мы случайно слышим такие фразы, то находим их смешными. Эйлса покраснела, поняв, как звучали ее слова.

– Я должна что-то сделать, чтобы отвлечь взгляды от всего этого. – Она провела руками вдоль тела. – Вы же знаете, женщинам с лишним весом нужно уделять себе больше внимания, чем худышкам. Это важно – Том хочет, чтобы я хорошо выглядела. Придут его потенциальные клиенты. Рики Эддисон и… разные люди. И друзья тоже будут. – Она посмотрела на живую изгородь. Улыбнулась и добавила небрежным тоном: – В любом случае она немного с меня берет, а за вас заплачу я. Это будет мой вам подарок. Что скажете?

Не хочу углубляться в детали. Я почти час гадала, почему она меня пригласила: по доброте или необходимости? Мое присутствие на вечеринке может кого-то смутить, если надо мной не поработает парикмахер и визажист? Я сидела на кровати Эйлсы, пока Мария, грубоватая и резкая испанка со сложными татуировками на предплечьях, красила Эйлсе волосы. До этого момента я понятия не имела, что она красится.

– Я же совсем седая, – сказала Эйлса, пока Мария над ней работала.

Ее лицо было бледным и одутловатым. Мария спрятала ее коротко стриженные волосы под серебристой фольгой. Оказывается, красивый медовый цвет был не своим.

– Да вы бы ужаснулись, увидев меня такой, как есть.

Мария занялась моими волосами, долго их расчесывала, распределяла по голове. Они с Эйлсой пришли к выводу, что челка мне не идет и нужно ее отрастить. Еще они сняли с меня очки.

– Я в ваших руках, – храбро сказала я.

Мне хотелось получать удовольствие от этого «девичника». Такое обычно показывают в романтических комедиях. Я шутила, вспоминая преображения из Jackie, спросила, не собирается ли Мария подчеркнуть мое «лицо в форме сердца». Но мне не понравилось. Пальцы Марии держали мои волосы, словно зажимы для пластиковых пакетов, и это напомнило мне, как через окно парикмахерской я наблюдала за тем, как Фейт упражняется с ножницами. Я почувствовала, как меня сдавило чувство потери, а затем в сердце поселился мрачный холод.

Они обе признали мою голову «гораздо более презентабельной», и я позволила Марии «привести в порядок» мои брови с помощью восковых полосок. Какая боль! Кроме того, Эйлсу, похоже, очень волновало, что я планирую надеть. Они с Марией перебрали несколько моих вариантов и пришли к выводу, что подойдут розовая блузка и недавно найденные джинсы, но джинсовую куртку надевать не нужно. Из обуви они предложили или шлепки, или сандалии, если я накрашу ногти на ногах.

– Только не нужно надевать эти старые кроссовки, – попросила Эйлса и рассмеялась.

– Можно подумать, что я собиралась, – ответила я.

Эйлса вручила мне помаду, которой больше не пользовалась, и пошутила:

– Не надевайте ничего, что может испугать лошадей.

Несмотря на все ее попытки казаться беззаботной, у меня создалось впечатление, что она говорит абсолютно серьезно. Внешность, подумала я, имеет значение, если ты замужем за мужчиной типа Тома.

В субботу суета началась вскоре после обеда. Приехали две женщины в автофургоне и выгрузили из него обернутые в полиэтилен подносы и пластиковую посуду. Эйлса куда-то уехала на своей машине, вскоре после этого пришла Далила с охапкой цветов в руках. Том открыл ей дверь, и через пару минут я услышала, как они разговаривают в саду позади дома. Она спросила у него, куда ставить вазы.

– Лучше спроси у хозяйки, – ответил он.

– Мямля, – сказала она.

Меня поразило, как расслабленно они разговаривают друг с другом. Его голос звучал легко и спокойно, а она, казалось, вот-вот рассмеется.

В течение дня я чувствовала нарастающие возбуждение и нервное напряжение. Когда пришло время собираться, я снова задумалась, почему Эйлсу так волновал мой внешний вид. Она боялась, что я поставлю ее в неловкое положение? Или она предвидела мой стресс и пыталась облегчить его? Я надела блузку и джинсы, накрасила ногти на ногах фиолетовым лаком из коробки с косметикой Фейт, но не была уверена насчет шлепок. Никто не хочет видеть ступни женщины средних лет, даже с накрашенными ногтями. Я накрасила губы помадой Эйлсы, но тут же стерла ее и улеглась на кровать, охваченная воспоминанием о том, когда я в последний раз так красилась.

Я лежала на кровати пару часов, Моди свернулась калачиком рядом со мной. Я слышала музыку – басы, грохочущие сквозь кирпичную стену, голоса, проникавшие сквозь щели в окнах. Наконец я отругала сама себя: Эйлса обидится, если я не приду. Вечеринку не просто организовать в самые лучшие времена, что уж говорить про ситуацию, когда у тебя проблемы в семье. Я должна хотя бы показаться – ради нее.

Два человека уже уходили, когда я пришла. Они открыли дверь, за их спинами горел свет и слышался шум. Мужчина приобнял женщину за плечи, они спускались с крыльца: шелест шелка, стук каблуков и смех.

Женщина в черном брючном костюме придержала для меня дверь, мужчина с подносом сделал шаг вперед. На подносе стояли бокалы с просекко. Я взяла один. Дверь за моей спиной закрылась.

В доме было одновременно темно и слишком ярко: мигал свет, дрожало пламя свечей, мелькали тени. От вибраций сотрясался пол. В воздухе резкий дезориентирующий запах специй и апельсинов. В кухне собралось множество людей. Затылки, пряди волос, руки и ноги, голоса и смех.

Я перешла в гостиную и присоединилась к толпе, в которой даже оказалось несколько знакомых: парочка несносных женщин, которые приходили на квиз в паб, а также Сью и Эндрю Доусоны, соседи Эйлсы с другой стороны. Я улыбнулась Доусонам, но они никак не отреагировали. Думаю, они меня вообще никогда не замечали, но в этом есть и свои плюсы (они никогда не жаловались на беспорядок на моем участке). Меня окружили громкие звуки: голоса, музыка, периодически кто-то кричал или визжал. Я стояла у двери, касаясь дерева за спиной кончиками пальцев. Мне показалось, что дерево влажное. Я останусь здесь ненадолго, а потом тихонечко уйду в безопасность собственного дома. Здесь слишком много людей, так что Эйлса и не узнает, приходила я или нет. «Сколько было народу! Не протиснуться, – скажу я ей завтра. – И как было весело».

Мимо меня проносили поднос, и я взяла канапе. С грибами? Нет, с рыбой! Я осталась стоять на том же месте, улыбаясь, словно была увлечена интересным разговором сама с собой. Я кивала головой и щелкала пальцами в такт музыки. Это были хиты 1980-х, некоторые я слушала в студенческие годы.

В другой части комнаты танцевали, и я чуть подвинулась, чтобы получше рассмотреть этих людей. Две женщины в джинсах и крошечных топах пытались привлечь к танцу Беа – одетая в нарядное красное платье, она хихикала, стоя в углу. Мужчина с козлиной бородкой покачивал бедрами. Но всеобщее внимание привлекала пара в центре. Это были Эйлса и Том.

Она была в ярком платье в восточном стиле с длинными рукавами, украшенном пурпурными и бирюзовыми завитушками. Ступни у нее были голые, кошачьи глаза густо подведены. На Томе была свободная голубая рубашка с цветочным узором с накрахмаленными воротничком и манжетами. Они оба могли привлечь внимание одной только яркостью своих нарядов. Он вертел ее в руках, будто пытался изобразить джайв, она спотыкалась о его ноги, и они смеялись. Они двигались и вместе, и отдельно, словно ничто в мире их не волновало. Казалось, что все у них прекрасно, они вместе и счастливы.

Секунду или две я стояла неподвижно. Том обнимал Эйлсу за талию, потом внезапно откинул ее назад. Одна из женщин была вынуждена резко отпрянуть. Потом Том снова притянул жену к себе, на мгновение плотно прижал, опять отбросил назад, снова притянул и прижал к себе.

Теперь я понимаю, что это было представление, специально организованное для публики. Они знали, что за ними наблюдают.

Далила стояла в одиночестве на другом конце комнаты, прислонившись к стене, с бокалом просекко в руке. Ее волосы были стянуты в обычный пучок с безыскусными завитками, а на губах красовалась темно-красная помада, из одежды она выбрала белое атласное платье. Меня поразило выражение ее лица. Там не было тоски, сожаления, негодования или какой-то еще эмоции, которую я могла бы четко определить. Но я заметила что-то в ее взгляде. По выражению глаз, сжатым губам и положению подбородка у меня создалось впечатление, что дышит она очень осторожно.

Танец закончился, его сменила медленная баллада. Играла гитара, а печальный голос пел про английскую розу. Том поклонился, прижал руки к груди, извиняясь перед Эйлсой, и оставил ее на танцполе. Он прошел мимо меня в другую часть комнаты, а затем в коридор. Прибыли еще гости. Я видела, как он приветственно поднимает руки – движения были вычурными, – и слышала его сухой смех.

Эйлса меня не заметила. Я надеялась, что и не заметит. Не хотела с ней разговаривать. На самом деле, я понял, что не могу этого вынести. Подожду несколько минут, чтобы убедиться, что Том ушел из коридора, и тогда, когда никто не будет смотреть в мою сторону, ускользну. И я на самом деле начала продвигаться в направлении выхода, когда увидела Макса, поднимающегося из кухни в гостиную с подносом в руках. Его волосы были намазаны гелем, и на них остались заметные следы от расчески. На нем была рубашка в белую и голубую клетку, застегнутая на все пуговицы. Сердце у меня сжалось.

– Хотите попробовать? – предложил он мне, протягивая поднос.

– Макс! Рада тебя видеть. А что это?

– Думаю, что ростбиф в йоркширском пудинге^[93]. Не уверен.

Я взяла одну штучку и опустила в чашечку с соусом из хрена.

– Кажется, ты угадал. Хорошо проводишь время?

– Мама сказала, что только что приехали люди, которые делают кулинарное шоу. Поэтому я решил посмотреть…

Он вытянул поднос перед собой, я кивнула, наблюдая, как Макс подныривает под чьи-то руки, протискивается за спинами к двери, ведущей в коридор. Поднос то и дело опасно наклонялся.

Он добрался туда как раз в тот момент, когда гости с Томом заходили в комнату.

Теперь я знаю о них гораздо больше. Это были Рики Эддисон и Пиппа Джонс из успешной продюсерской компании Stirfy TV. В тот раз я могла говорить только про первое впечатление. Я видела их совсем недолго. Он оказался полноватым мужчиной с бритой головой и выглядел чрезвычайно уверенным в себе. Она показалась мне маленькой и легкой и похожей на хиппи. Том обнял Пиппу (она фактически оказалась у него под мышкой), но смотрел через плечо на Рики, смеялся над чем-то, что тот сказал, изображая то ли хозяина, то ли подхалима. Скорее, это было что-то среднее между радушием и лестью. Поэтому он не увидел Макса с подносом, приближавшегося к ним.

Макс сделал шаг, как раз когда Том, который все так же смотрел через плечо, сделал шаг навстречу сыну. Послышался грохот, ругательства, и атмосфера в том углу комнаты мгновенно изменилась – люди отодвинулись в сторону, другие съежились, ростбиф в пудинге разлетелся по полу. Макс то и дело извинялся, повторял, что сожалеет о случившемся.

– Да ерунда, забудьте. Забудьте, – говорила Пиппа.

Рики смеялся, Том ругался и отряхивал платье Пиппы салфеткой.

– Извинись, – сказал Том Максу.

И Макс, в голосе которого стыд звучал как гнев, сказал:

– Я уже извинился.

– Еще раз, – приказал Том.

– Я извинился еще раз, – ответил Макс, лицо которого покраснело, а из глаз текли слезы.

Начался хаос. Кто-то побежал за тряпками, метлой и совком, и мне не составило труда проскользнуть мимо. Я бросилась вверх по лестнице и догнала Макса как раз, когда он собирался запереться в ванной.

– Макс! – сказала я, не давая захлопнуть дверь. – Впусти меня.

– Зачем? – спросил он. Глаза его были зажмурены, нижняя губа дрожала.

– Мне нужно с тобой поговорить.

– Зачем?

– Просто нужно.

Он впустил меня, я вошла и прикрыла дверь. Он сел на пол, сжавшись в комок. На новой рубашке расплылось жирное пятно.

– Я бесполезен. Я все только порчу.

– Ты один из наименее бесполезных людей, кого я знаю. Ты отличный парень. – Я опустила крышку унитаза и уселась на нее. – Если бы ты знал, сколько ужасных вещей я натворила за свою жизнь, ты бы просто не поверил. А это ерунда! Ты несколько раз извинился, я слышала. Все закончилось, все уже об этом забыли. Это была случайность, даже не твоя вина. Люди должны смотреть, куда идут, когда вокруг разносят канапе.

Одна из пуговиц расстегнулась, обнажив бледное худое тело. Мне хотелось к нему прикоснуться, погладить его. Макс поднял на меня глаза.

– Я ненавижу своего отца. Он всегда такой злой.

– Я не стала бы об этом беспокоиться, – рассмеялась я.

– Но это на самом деле важные гости. Именно ради них и затеяли вечеринку. А я ему все испортил.

– Нет! – я постаралась, чтобы мой голос звучал как можно более небрежно. – Они не могут быть настолько важны. Кто может быть важнее собственного сына? Он знает это, если у него вообще есть хоть капля здравого смысла. Когда тебе в следующий раз зададут сочинение, напиши об этом! Унижение, смущение, подавленность – это еще и достаточно сложные слова. Вспомнишь, что ты чувствовал, и подумаешь, как это все описать. Честно говоря, если я нахожу правильные слова для описания ужасного жизненного опыта, это помогает мне взять ситуацию под контроль. Возникает ощущение, что пишешь про кого-то другого, и боль уходит.

Макс издал звук – наполовину смешок и наполовину стон.

– Как думаешь, может, спустимся обратно и присоединимся к вечеринке?

Макс с трудом поднялся на ноги.

– Я бы лучше посмотрел какой-нибудь фильм, но мне не разрешают.

– Уверена, что все будет в порядке. Я поговорю с твоей мамой.

Из ванной комнаты мы вышли вместе, и я прикрывала его спину, пока он спускался в подвал. После этого я сама отправилась в кухню. У меня было странное ощущение, будто я не владею своим телом, что у меня в любой момент подвернется нога и я упаду лицом вниз. Стол в кухне отодвинули к одной из стен, на нем стояли бутылки и стаканы. Я заметила Эйлсу, разговаривавшую с какими-то людьми. Мне удалось до нее добраться и при этом не упасть и ничего не задеть.

– Верити! – воскликнула Эйлса, которая в эти минуты выглядела более холеной и отполированной версией себя. – Вы пришли! Я так рада!

– Конечно, – ответила я, теребя складки блузки.

Она показала пальцем вниз и произнесла негодующе:

– Кроссовки!

– Никто не видит моих ног.

– Но может почувствовать их запах. Я шучу!

– У вас столько друзей, – заметила я. – Столько людей, которых я никогда раньше не видела.

– Я знаю. Черт побери, это ужасно!

– Кто они?

– Родители из школы, старые друзья Тома, клиенты. – Она махнула рукой в сторону террасы, где Том был в центре внимания, а в окружающей его толпе маячила Далила. – Но это того стоило, потому что Рики все-таки пришел. Вечеринку можно считать успешной. – Она наклонилась вперед и прошептала: – Но Макс вывалил на него целый поднос еды. Черт его побери!

– Это была случайность.

– Он такой неловкий.

– Он сделал это не специально. Он очень переживает. Сейчас он смотрит телевизор. Надеюсь, он может посмотреть телевизор?

Эйлса уставилась поверх моего плеча, оглядывала толпу.

– Он замечательный, этот Рики. Конечно, я первая с ним познакомилась и представила его… Неважно. – Внезапно ее глаза округлились. – Люсинда! Вот ты где! Верити, увидимся позже. Я так рада, что вы пришли. Вы меня окрыляете! – Потом она добавила одними губами: – Завтра все обсудим, хорошо?

Том отделился от толпы и вернулся на кухню, приобняв Рики Эддисона за плечи, он что-то шептал ему на ухо. На улице уже стемнело, но в кустах мелькали волшебные огоньки и горели настоящие факелы. Может, мне удастся выбраться. Я сделала несколько шагов в том направлении, протискиваясь между обеденным столом и разделочной стойкой.

– Привет!

Женщина, в которую я врезалась, оказалась невысокой со светлыми волосами и неправильным прикусом.

– Сьюзи, – представилась она. – Мы один раз встречались, когда вы были вместе с Эйлсой, – на стоянке у Sainsbury’s.

Она представила меня людям, с которыми разговаривала, – семейной паре, Лиз и Уиллу, оба были высокими и худыми.

– Это друзья Эйлсы и Тома из Кента.

– Из Кента, – повторила я. – Я так и не поняла, что там случилось.

Лиз продолжала улыбаться, склонив голову набок.

– Что вы имеете в виду? – спросила она.

– Эйлса говорила, что там что-то пошло не так. Я так и не поняла, что она имела в виду.

Лиз бросила взгляд на мужа, который демонстративно отвернулся.

– У нее был такой роскошный дом, – сказала Лиз, – прекрасный ремонт.

– У нее вообще прекрасно получается приводить дома в порядок.

– Да, конечно. Я знаю, что ей было жаль уезжать.

– Так почему они уехали? – Я смотрела на Лиз, пытаясь выглядеть абсолютно спокойной, но взгляда не отводила.

Лиз сделала маленький глоток, и задержала бокал у рта гораздо дольше, чем требовалось.

– Сделали что?

– Уехали из Кента.

– О-о… – Она пожала плечами и издала легкий смешок. – Жизнь – сложная штука. Нам не хватает Эйлсы. Мы все любим Эйлсу. Тонбридж стал совсем другим с тех пор, как она уехала! Хотите еще выпить?

Я покачала головой, а Лиз с Уиллом, немного посовещавшись, отправились к бару.

Том стоял у низа лестницы, прислонившись к перилам. Эйлса вернулась на танцпол. Я вытянула шею. Теперь она развлекала Рики – они танцевали, причем довольно плотно прижимаясь друг к другу. Эйлса откинула голову и прикрыла глаза.

Я решительно направилась в противоположную сторону: вверх по ступенькам на террасу, мимо курящих и кричащих гостей и на траву. После того, как я там оказалась, двигаться стало легче: между кустами, под декоративной аркой из кованого железа, к «лужайке с полевыми цветами» в дальней части сада. Там стало гораздо больше цветов по сравнению с последним разом, когда я обращала внимание на это место. Я уселась на железнодорожные шпалы, которые установили вокруг этой большой клумбы, пахло креозотом^[94] и землей, жужжали и шелестели мелкие насекомые, которые, казалось, заняли все воздушное пространство. Дом был шумным и ярким, народ, собравшийся на вечеринку, все время перемещался туда-сюда. Дом напоминал кораблик для вечеринок, который курсирует по Темзе – шум, голоса, музыка и полоска света на фоне грязной реки. За деревьями я видела только часть своего дома, но по сравнению с жилищем Тилсонов он выглядел мрачным и нежилым. Кирпичная кладка покрылась пятнами, окна растрескались. Оконная рама в комнате Фейт просела, и я заметила щель между стеклом и стеной длиной сантиметров тридцать. На крыше не хватало нескольких черепиц. Том был прав – из-за этого в доме так сыро. Я снова подумала о предложении Питера Кэкстона. Если бы я получила некоторую сумму наличными, то могла бы починить прохудившиеся водосточные трубы. Могла бы привести дом в порядок, сделать его более пригодным для жилья.

Я поджала пальцы ног, шаркая по земле, усыпанной корой.

Неужели Эйлса говорила серьезно? У меня на самом деле воняет от ног?

Свет, падающий на лужайку, стал мигать, отбрасывая длинные тени. Музыка стала громче – звуки сливались в единый вой. Теперь мне совсем не хотелось туда возвращаться. Я подумывала, не перебраться ли мне через забор, но он был слишком высоким, да и на другой стороне были заросли ежевики. Нет, все-таки следует вернуться в дом, еще раз увидеться с Эйлсой. Я же ее окрыляю. Кент. Что же все-таки там произошло? Я подумала о том, что Эйлса всегда притворяется, что все прекрасно, и о том, какая она на самом деле уязвимая за этим фасадом. И еще бедный Макс. Завтра следует предложить им помощь. Может, в другой обстановке, в ее собственном доме, мы сможем нормально поговорить. Может, я смогу до нее достучаться, помогу найти выход.

Я встала, стряхивая компост с джинсов. Посмотрела на свои кроссовки – на кусочки коры, прилипшие к подошвам. А потом застыла на месте. Вечеринка продолжалась, из дома доносились голоса, музыка становилась то громче, то тише, но, несмотря на все эти звуки, я уловила и что-то еще: какое-то движение, звук совсем другого рода. Железная арка будто вздохнула и покачнулась. Послышался шепот, шорох, кто-то громко вдохнул, потом хихикнул.

– Мы в безопасности, – медленно и многозначительно произнес Том. – Нас защитят кусты.

Несколько секунд никто ничего не говорил. Еще шорохи, щелчок, тяжелое дыхание.

Я старалась не шевелиться, лишь слегка повернула голову, чтобы Том попал в поле моего зрения. Его голова была наклонена вперед, почти касаясь головы женщины, похоже, он крепко обнимал ее.

Он выпрямился, а она вздохнула.

– Восхитительно, – произнесла она. Далила.

Она стояла ко мне спиной и держала сигарету на уровне плеча, как дебютантка в 1920-е годы.

– Не говори Джонни, – попросила Далила. – Обещаешь? Он убьет меня, если узнает.

– Наш маленький секрет, – улыбнулся Том.

Она курит. Вот в чем дело. Кажется, все курильщики чувствуют себя виноватыми и страдают из-за этой привычки. Такова их природа.

– Нужно тут поработать, – заметила Далила. – Эта полянка с полевыми цветами Эйлсы несколько заросла.

– Это все чертовы сорняки, ползущие с другой стороны забора. Семена летят оттуда и быстро прорастают. Я уверен, что там и крысы есть. Я их слышу.

Несколько секунд оба молчали. Потом Далила поинтересовалась:

– Как продвигаются дела с Рики Эддисоном?

Том медленно выдохнул дым в несколько движений – пытался пускать колечки.

– Я веду себя как полный придурок. Он здесь только потому, что его попросила Эйлса.

– Он мог и не приходить.

– Они получили несколько международных предложений. Работы будет много – это стоит унижения. – Он снова затянулся. – Ты замерзла.

Далила сказала Тому, что с ней все в порядке, но он быстро провел ладонями вверх и вниз по ее плечам.

– Ты такая худая. Тебе нужно хоть немного поправиться.

Она рассмеялась и стряхнула пепел на клумбу.

– Мои глаза выше, Том.

– Кто же тебя просил надевать платье с таким глубоким вырезом?

Том все еще держал ее за руки, и теперь подтолкнул в сторону арки. Она хихикнула. Я затаила дыхание. Они находились всего в десятке сантиметров от меня. Если один из них повернет голову, они меня увидят.

– Поцелуемся по старой памяти? – предложил Том.

Тогда она выскользнула из его объятий и пошла по лужайке, покачивая бедрами.

– Это нечестно, – бросила Далила через плечо.

Том распрямился. Арка покачнулась, кусты рядом с ней зашелестели. Он пошел вслед за Далилой, обратно на свет.

Глава 14

Французский бутерброд из багета с ветчиной из Pret A Manger.

Superior , прил. – вышестоящий, начальствующий, превосходящий. Может использоваться в ироничном смысле. Так можно характеризовать или описать человека, который считает, что он или она лучше, чем другие; человека с высоким мнением о себе самом; высокомерного, покровительственно или снисходительно относящегося к другим.

В понедельник мы обедали с Фредом, моим старым университетским другом. Мне нужно было отвлечься. Мы видимся или, правильнее будет сказать, раньше виделись примерно раз в месяц – после того, как Эйлса переехала ко мне, я несколько раз отменяла наши встречи.

В этот понедельник у меня была определенная цель. Фред может быть полезен – он умеет слушать, а мне надо было выговориться. К тому же он не имел никаких связей с Тилсонами, жил на некотором удалении, обладал большим опытом и мудростью в плане выстраивания отношений. И должна признать, что предвкушала обсуждение с ним кое-чего интересного. Маленькая непорядочная часть меня сегодня чувствовала себя значительной – я радовалась, что для разнообразия и в моей жизни присутствует драма, которой можно поделиться.

Фред приехал в Лондон, чтобы провести кое-какие исследования в Британской библиотеке. Обычно мы с ним ходим в Côte в Ковент-Гардене. Но был такой теплый день, что он предложил мне встретиться у Pret A Manger^[95] на вокзале «Кингс-Кросс» и устроить пикник.

Кафе было полно офисных работников и людей, спешащих на поезда, поэтому нормально поговорить мы смогли только устроившись на скамейке на площади Гранари – это новое общественное пространство, которое создали на месте городского пустыря. Там на самом деле очень здорово: фонтаны бьют из мостовых, ступеньки сделаны из искусственной травы, камни так отчистили, что старые склады теперь выглядят современно. Даже протекающий рядом канал изменился – когда-то грязный и забросанный шприцами, теперь он был гладкий и блестящий, словно отлитый из металла.

Мы быстро разделались с едой. Я люблю сэндвич с хамоном, и он совсем небольшой. Фред довольно привередлив в еде, так что выбрал простой сэндвич с сыром и сливочным маслом, который, я думаю, предназначен для детей. Фред собрал мусор и отнес до ближайшей урны, и, усевшись обратно, вытер лоб большим белым хлопчатобумажным носовым платком, который достал из верхнего кармана. Перед нами стоял ряд оранжевых шезлонгов, на которых устроились офисные работники – они загорали в разной степени неглиже. На фоне их обнаженных краснеющих тел наш выбор одежды, вероятно, выглядел неподобающим. Фред был в легком клетчатом костюме, цветастой рубашке и шейном платке. Я же выбрала вельветовое платье из пакета Эйлсы, а сверху надела пиджак бледно-желтого цвета. Жарковато, но элегантно.

Фред пребывал в веселом настроении. Его книга о ругательствах эпохи Возрождения хорошо продавалась, и он со своим партнером Раулем, преподавателем античной литературы в Оксфордском университете, собирался на эти выходные в Италию, чтобы погулять по национальному парку Чинкве-Терре. Он в деталях объяснял, почему они решили остановиться в Сестри-Леванте, а не Леванто (больше ресторанов, больший пляж), и какое-то время мне было трудно вставить хоть слово.

– Так что мы оба с нетерпением ждем эту поездку, – сказал Фред. – Уже достали старые, хорошо разношенные ботинки, потому что будем много ходить. Нагуливать аппетит. Ты знаешь, что соус песто родом из тех мест? Из Лигурии?

– А я думала, что из Marks & Spencer.

– Очень смешно.

Двое маленьких детей подбежали к небольшому фонтану и, смеясь, встали так, чтобы на них попадали брызги. Их мать достала из коляски младшего брата, и он, явно только недавно начав ходить, поковылял за ними, топая босыми ногами вверх и вниз, будто маршируя.

Я заметила, что Фред нахмурился с легким отвращением.

– Как Моди? – спросил он.

– Немного страдает от артрита. А так в порядке.

Все наши встречи именно так и проходили – по одинаковому сценарию. Фред фонтанировал анекдотами, рассказывал о своих планах, о том, на какие экскурсии он собирается отправиться, и только после того, как все это выдаст, делал небольшую передышку и спрашивал вначале о Моди, а потом о моей работе.

Пауза.

– И что сейчас происходит с Большим Оксфордским словарем?

Я рассказала про последние письма от редактора – его близкого друга. Я позволила Фреду немного поворчать, причем в этом ворчании в равной степени присутствовали затаенная обида (или даже злоба) и нежность.

– Он всегда такой педантичный. А ведь это так скучно! Что за работа разбираться с какими-то деталями? Я просто не представляю, как он этим занимается изо дня в день.

Я не стала это комментировать. Похоже, Фред не заметил, что своими словами мог обидеть и меня.

– Тебе же уже пора съездить в ваш офис по работе? – спросил он. – Дай мне знать, когда поедешь, и встретимся в Оксфорде. Рауль будет рад снова тебя видеть. Или просто приезжай к нам, как только мы вернемся из Италии. Ведь август наступит совсем скоро. Не успеешь оглянуться.

– Да, приеду. Просто я была очень занята. На самом деле очень занята.

– Это хорошо. – Судя по голосу, он был рад. – Что-то интересное?

– Я много общаюсь с Эйлсой – женщиной, которая переехала в соседний дом. Я тебе про нее рассказывала.

– Те соседи, которые так долго и так шумно ремонтировали дом? И сыну которых ты помогаешь с английским?

– Да. Они.

Я почувствовала легкое раздражение, может, мне не терпелось перейти к сути рассказа, а может, из-за того, что Фред явно не уловил нюансов моих прошлых рассказов о них.

Он вопросительно приподнял брови.

– И как там его экзамены?

– Думаю, все прошло хорошо.

– О, Верити! Я надеюсь, они тебе заплатили.

– Да, конечно.

– Достаточно?

Я отвернулась, чувствуя жар под мышками и волнение.

– Эйлса платит мне другими способами. Она постоянно угощает меня обедом, платит за кофе. Мы ходим друг к другу в гости. – Про уборку дома я говорить не стала. Фред у меня никогда не был – сама мысль о гостях вызывала агонию, словно меня выворачивали наизнанку. – Вообще-то, очень приятно иметь нового друга.

На протяжении многих лет Фред всячески старался мне помогать. После смерти мамы он сказал, что понимает, как мне было тяжело – я же взяла на себя всю заботу о ней, а теперь должна начинать жить для себя. Ее больше нет, и мне ни в коем случае не следует «зачахнуть» – насколько я помню, он использовал именно это слово. Он взял на себя поиск клубов и видов деятельности, которыми может заняться одинокая женщина в моем районе. Аквафитнес в досуговом центре мне не подошел, а вот викторины в пабе стали моим спасением.

Фред молчал минуту или две. Ребенок у него за спиной захлопал в ладоши. Стая испуганных голубей взмыла в воздух, громко хлопая крыльями, а потом снова приземлилась недалеко от нас.

– Это очень мило, – наконец произнес он, но судя по тону, совсем не считал, что это мило.

– Да, она очень дружелюбная и у нее столько энергии!

– Очень мило, – повторил он.

– Но также задумчивая и обеспокоенная. У нее не все в порядке с душевным здоровьем, а ее брак…

– В наши дни у всех есть какие-то проблемы с душевным здоровьем.

Все шло не так хорошо, как я ожидала. Но я все равно продолжала говорить.

– Что-то ужасно неладно в ее доме, в ее браке. Проблемы в семье. На первый взгляд все нормально, но…

– Но что? – Судя по тону, Фред был раздражен.

– Ну, начнем с того, что на днях она призналась мне, что была уже беременна, когда познакомилась с мужем. Старшая дочь биологически не его ребенок.

Фред пожал плечами.

– Я не вижу разницы. Подобное встречается во многих семьях. Жизнь – сложная штука, Верити. Это не история Джанет и Джона^[96].

Я почувствовала досаду от того, что меня неправильно поняли. Теперь Фред испытующе смотрел на меня: он пытался оценить и разобрать мое поведение, а не Тилсонов.

– Отец – агрессор, он издевается над ними. Все его боятся. Ну, может, младшая девочка и не боится, может, и Мелисса не боится. Но с сыном – Максом – он обращается ужасно.

Фред стряхнул невидимые крошки со штанины.

– В семьях всегда все запутано, сложно и противоречиво. Ты это сама прекрасно знаешь. Вспомни, как ужасно твоя мать относилась к твоей сестре, а после того, как ты вернулась, а она уехала, Фейт стала любимицей.

Фред снова меня расстроил. Я закрыла глаза на несколько секунд, чтобы прийти в себя. Я слышала у себя в голове голос матери, которая ворчливо спрашивала про Фейт, а потом говорила о ее красоте и очаровании, о том, как она хорошо готовила, как она нежно обращалась с эластичными бинтами. Но нас было только трое. Что я знала о семьях?

– Дело в том, что я даже не уверена, сохраняет ли он ей верность, – продолжала я. – На вечеринке я видела его в саду с другой женщиной.

– А, совокуплялись под кустом? Он изменяет жене, а ты пытаешься решить, стоит ли ей говорить? Мой совет: нет. Держись от этого подальше любой ценой. Никогда не стоит вмешиваться в чужие дела.

– На самом деле они не… Просто атмосфера такая – ощущение, что что-то вот-вот случится. Я это постоянно чувствую – что они на грани катастрофы. Я думаю, что мне следует ей помочь, найти выход. – В глубине души я почувствовала сильную тоску, и мне показалось, что она нарастает, поэтому добавила: – На самом деле она сильно напоминает мне Фейт.

Фред поморщился.

– И что в этом хорошего?

Фред никогда не любил Фейт. Когда она приезжала меня навестить во время учебы в университете, то сразу же начинала командовать. Проходило всего несколькоминут, и все уже знали о ее присутствии. Фейт была не только самой симпатичной, но и самой громкой, и самой пьяной. Но вечеринок в колледже Фейт было недостаточно. Обычно мы отправлялись в Камден на автобусе, в какой-нибудь клуб, о котором она слышала. Мы с Фредом сидели в уголке и разговаривали о семантике, а Фейт и другие в это время напивались и кружили по залу или исчезали в туалетах, занимаясь там неизвестно чем.

В окнах склада за его спиной поблескивало солнце. Фред положил руку на рукав моего пиджака, у него были длинные белые пальцы, с аккуратно обработанными ногтями.

– Прости, что говорю это, но, может, последнее, что тебе нужно в жизни, – это еще одна Фейт.

На протяжении долгих лет меня устраивало, что он превратил Фейт в клише. Он считал ее пустышкой, легкомысленной и беззаботной. Он помнил ее восемнадцатилетней, но даже и тогда она на самом деле не была легкомысленной и беззаботной. Она была беспокойной, жестокой и недисциплинированной, но также забавной, честной и милой. Я рассказывала ему далеко не все. Ведь так легко представить неполную версию нас самих и других людей. Это было моим маленьким порочным удовольствием – смеяться над ее глупой, бессмысленной и скучной работой парикмахера. Но я не рассказывала Фреду, как растет ее список частных клиентов, о том, что ее приглашали в журналы, она стригла на сцене перед сотнями людей на профессиональных съездах. Не рассказывала, что она много путешествовала и по работе, и ради удовольствия, а когда я в последний раз ее видела, у нее был любовник, много друзей, и насыщенная жизнь. И теперь, когда я сидела на этой скамье в окружении офисных работников, до меня дошло, что Фред не всегда бывает прав. Иногда мое желание доставить ему удовольствие сдерживало меня, а ведь много лет назад я тоже была не против повеселиться в баре и заняться неизвестно чем.

Я попыталась улыбнуться.

– Я очень привязалась к Эйлсе и к детям, в особенности, к Максу. Я хочу ей помочь.

– Мне кажется, что у тебя и без нее забот достаточно.

– Например? – И тогда я заметила, какая у него тонкая верхняя губа. – Какие у меня заботы?

Фред не ответил, только скривил рот. Его глаза были полны боли и доброты.

– Люди используют тебя, – сказал он.

– Никто меня не использует, – ответила я.

Он ревнует, сказала я себе, когда возвращалась в переполненном душном метро домой. Наши отношения основывались на удобной лжи. Фред говорил, что не хочет видеть меня одинокой, но его устраивало думать обо мне, как о зависимой, грустной и незначительной. Что ж, все изменилось. Люди двигаются по жизни дальше. Может, я устала от Фреда, может, он мне надоел. Может, для нас будет лучше какое-то время не видеться.

Глава 15

Цикл книг «Ласточки и амазонки»: неполная серия (не хватает «Голубиной почты»). Издательство «Джонатан Кейп». В переплетах из зеленой ткани, некоторые – в иллюстрированной суперобложке. 1937–57 гг.

Suspended animation , сущ. – анабиоз: временное прекращение большинства жизненно важных функций организма, без фактической смерти, как в случае дремлющих семян или впадающих в зимнюю спячку животных.

Эйлса говорит, что из-за меня работа по дому прекратилась. Это неправда. Я только один-единственный раз преградила ей путь – когда она хотела забрать книги Артура Рэнсома^[97]. Нет, возможно, она не хочет в этом признаваться, но ей просто наскучило.

Все происходило постепенно. Оглядываясь назад, я могу с уверенностью это утверждать. Ее визиты уже прекратились, хотя именно на той неделе я поняла, что все кончено.

Стены ужасно давят, когда ждешь. Во вторник Эйлса прислала мне сообщение, спрашивая, буду ли я дома. Я ответила: «Да, целый день!» – хотя без какой-либо конкретики. Она написала: «Хорошо. Заскочу», – и это тоже было неопределенно. Вначале я не придала этому значения. Я работала над словом clever (умный, ловкий, искусный, способный, даровитый) – очень интересным, колоритным коротеньким словом, которое поразительно поздно пришло в наш язык. Оно упоминается в 1682 году Томасом Брауном^[98], как специфическое для Восточной Англии, вероятно, связанное со словом clivers из среднеанглийского, которое означало «когтистые лапы, когти, тиски» (и таким образом на выражение clever devil («хитрый черт») можно посмотреть совсем в другом свете). Обычно такая работа меня увлекала, но часто бывало, что если в дело вступала Эйлса, я уже не могла сосредоточиться.

Я ждала весь день. Я не очень верю в интуицию, но именно с этим днем у меня ассоциируется нарастающее чувство страха, глубокая тревога, копошащаяся и грызущая в грудной клетке. Я решила для себя, что не буду ей ничего говорить про Тома, – пришла к выводу, что тут Фред прав, – но мне требовалось увидеть Эйлсу, чтобы убедиться, что это верное решение. Пока я ее ждала, чувствовала себя бесполезной. Сжимала кулаки, хрустела пальцами. Казалось, что дом мне отвечает – протекающий и гниющий, я чувствовала какую-то неприятную сладость в горле. Гора пластиковых пакетов, собранных за прошлую неделю, ожила на жаре – они слегка шевелились и перемещались. Когда я подвинула стакан для пишущих принадлежностей, из-под него вылезла двухвостка. Моди скребла лапами, стараясь что-то достать из-под дивана. Мне показалось, что за стеной послышался топот.

Я достала ключ из жестяной банки, в которую его спрятала, и отправилась наверх в комнату Фейт. Замком давно не пользовались, ключ заскрежетал и застрял. Я подергала дверь, и наконец, мне все-таки удалось повернуть ключ до конца, замок щелкнул. Я увидела несколько сантиметров отклеившихся обоев, а потом дверь зацепилась за складку ковра. Я толкнула ее сильнее, но она не сдвинулась. Мне пришлось бы опуститься на колени и просунуть руку, чтобы расправить ковер. Секунду я раздумывала, потом закрыла дверь, заперла и опустила ключ в карман.

Мамина комната все еще была забита до отказа. На туалетном столике лежали разнообразные побрякушки, клетчатый халат висел на крючке на двери, на подушке лежала теплая ночная рубашка кремового цвета. На полках многочисленные безделушки, целая армия детских игрушек, горы брошенных вещей. Я взяла в руки пыльного льва и заметила на нем длинный светлый волос, который запутался в искусственном мехе, – тонкая нить длиной в сорок сантиметров, вроде бы хрупкая, но сохранившаяся, несмотря на все прошедшие годы. На волос упал солнечный луч, и он словно засиял у меня в руке. У меня снова сжалось сердце от одиночества и отчаяния.

Дело близилось к пяти вечера, когда позвонили в дверь. Часы томительного ожидания тут же были забыты. С неприличной поспешностью я бросилась открывать.

На пороге стоял Том. Его волосы были растрепаны, а на щеке виднелась царапина. Он уже собирался развернуться и уйти.

– Передайте Эйлсе, что я дома, – попросил он. – Заехал всего на полчаса, и нам нужно поговорить. Вечером меня опять не будет – встреча с клиентом.

– Эйлсы здесь нет.

Он медленно повернулся, пока не оказался лицом к лицу со мной. Осторожно потер царапину на щеке.

– Мне казалось, что она собиралась провести у вас весь день. Я думал, что ей, наконец, удалось добраться до источника этого отвратительного запаха.

Лицо у него было серым и усталым, и даже немного жалким. На секунду я даже ему посочувствовала, но потом вспомнила его пьяные объятья с Далилой и расплавила плечи.

– Ее здесь нет, – повторила я.

Секунду-другую он стоял с полузакрытыми глазами. Потом кивнул.

– Хорошо. Да. Ну что ж. – Он поднял обе руки к голове, расставив локти в стороны. У меня создалось впечатление, что ему хотелось занять как можно больше места. – Но послушайте, с меня хватит. Так больше не может продолжаться. – Он развел руками так, словно в них раздувался шар. – Эта вонь. Она проникает сквозь стены. – Он сморщился в отвращении. – Я попытался найти объяснения. Думаю, что это сухая гниль – гниение дерева из-за грибка.

Я хотела закрыть дверь. Том сделал шаг вперед.

– Вам стало хуже, а не лучше, – заявил он. – Вы больны. Все усилия Эйлсы ни к чему не привели. Я о том… Что это? – Он показал пальцем и стал говорить громче: – Откуда это? Что это?

Я не ответила.

Кстати, это была барабанная сушилка для одежды, которую я нашла у железной дороги, когда возвращалась после встречи с Фредом.

– Пустите меня в дом. – Он сделал еще один шаг ко мне, возвышаясь на крыльце. – Я хочу посмотреть, что происходит.

– Нет.

– Я подам на вас жалобу в муниципалитет. Я добьюсь вашего выселения, если другого способа нет. Вы представляете опасность для общества.

Я дрожала, но мне удалось закрыть дверь и навалиться на нее всем весом.

– Последний шанс, – сказал Том.

В тот вечер я прислушивалась еще более внимательно. Доносились лишь шорохи. Кто-то играл на пианино (Беа?). Дверь захлопнули слишком громко (Мелисса?). Тихие голоса Тома и Эйлсы. По большей части, мертвая тишина, прерываемая только звуками отодвигаемых стульев в кухне, звоном посуды и чьим-то редким покашливанием.

Я была уверена, что на следующее утро раздвину занавески и увижу, как на меня смотрит клерк из муниципалитета. Может, бледное лицо луноликого Адриана.

Вместо этого я услышала постукивание, равномерное и настойчивое, словно кто-то очень легкими ударами забивал гвоздь. Тогда я взяла стакан, чтобы лучше слышать, и прижала его к стене в маминой комнате. Я поняла, что они занимаются сексом. Мужчина издавал напоминающие хрюканье звуки, женщина вскрикивала, громкость звуков нарастала. Значит, у них возобновились отношения. Но как это ужасно для нее, как унизительно после всего того, что я видела. После того, как он себя вел. Я отодвинулась от стены и со стыдом и смущением отбросила стакан в сторону.

Через несколько часов Эйлса прислала мне сообщение: «Простите за вчерашнее. Задержалась». Естественно, я ответила как ни в чем не бывало: «Ничего страшного». Она прислала следующее: «Придется отменить сегодняшнее занятие с Максом. Простите, что так поздно сообщаю. Конец семестра. Сумасшедший дом».

С моей стороны это было глупо, но я расстроилась. Мне потребовалось несколько минут, чтобы прийти в себя и придумать ответ. В конце концов, я написала ей: «Нет проблем!» – и еще поставила «х» в конце.

После обеда, чтобы чем-то себя занять, я взяла Моди и поехала на автобусе в Клэпхем за новым картриджем для принтера. Обратно решила пройтись пешком. Было тепло, и в парке собралось много народа. Тут одновременно можно было увидеть картины и в стиле Брейгеля^[99], и в стиле Ричарда Скарри^[100]: маленькие дети носились на самокатах, лазили по деревьям, мешанина из мячей, собак и бутербродов. Неяркий свет: небо скорее белое, а не голубое. Листья над головой висели безжизненно, собирались завянуть и опасть, трава высохла, став бледно-оливкового цвета.

Я проходила мимо фургона с мороженым, от работающего двигателя которого шли горячие потоки воздуха, и внезапно, услышала, как меня зовут по имени:

– Верити! Идите сюда!

Вначале я подумала, что у меня галлюцинации. Всегда удивительно встретить человека, о котором как раз думал. Но под деревьями, между тропинкой и прудом, и правда стояла на коленях и махала рукой Эйлса.

Я чувствовала себя неловко по нескольким причинам, но все же пошла в ее сторону.

– Верити! – воскликнула Эйлса, радостно улыбаясь. – Я так и подумала, что это вы.

С ней вместе расположились семь или восемь других женщин. Я узнала Далилу, Триш и мамочку Софи с невидимыми брекетами, и еще нескольких с вечеринки. Они смотрели на меня, молчаливые, но улыбающиеся, этакий кордебалет из дам лет сорока с небольшим. Далила откинулась на локти, подставив лицо солнцу. Но в основном я помню много ног в белых джинсах и неподходящей обуви. Блондинка с неправильным прикусом – Сьюзи? – была в бледно-розовой блузке, в стиле, скажем «доярки».

– У нас был день спорта, – сообщила мне Эйлса, рукой прикрывая глаза от солнца. – Именно поэтому я все и отменила. Простите! Присоединяйтесь к нам!

Она все еще улыбалась, но в том, как она говорила, было что-то натянутое. Фальшивая радость.

– Очень мило с вашей стороны, – сказала я, пристегивая поводок к ошейнику Моди, – но у меня много работы. На самом деле я тороплюсь. Мне надо было кое-что распечатать, а чернила в картридже закончились. – Я помахала пакетом в подтверждении своих слов.

– Ой, присядьте ненадолго. – Эйлса похлопала по месту рядом с собой, словно разговаривала с маленьким ребенком. – Я же вас не видела с самой вечеринки. Присядьте хотя бы на пять минут.

Я колебалась. Я так беспокоилась из-за нее, и вот она сейчас здесь. Мамочка Софи улыбалась, оскалив зубы, солнце придавало молочный оттенок ее невидимым брекетам. Я вспомнила мелочную злобу скучающих женщин в пабе. Далила, как я заметила, даже не обратила внимания на мое появление. Эйлсе было некомфортно с этими женщинами. Я снова почувствовала, что хочу ей только добра. Я же ее окрыляю – она сама мне это сказала. Моральная поддержка была меньшим, что я могла ей дать.

Эйлса немного подвинулась, и я втиснулась в освободившееся место, прижав подбородок к коленям, чтобы занимать как можно меньше места. Моди легла в траву рядом со мной, а я, удостоверившись, что собака удобно устроилась, обмотала поводок вокруг своей ноги. В этой напряженной позе я чувствовал, как пояс брюк врезается в живот, а часть спины при этом оголилась. Я потянула футболку, чтобы прикрыть спину. Эйлса похлопала меня по плечу.

– Боже, вам, наверное, жарко в этой куртке, – сказала она. – Хотите ее снять?

– Все в порядке.

– Вы еще и в ботинках!

– В них удобно ходить.

Началась суета, мне передали еду – маленький пластиковый стаканчик с розовым вином, баночку с хумусом из супермаркета и нарезанную на кусочки питу, чтобы в него макать. Я сделала несколько глотков вина. Я уже ела сегодня, как раз перед тем, как уйти из дома, – банку печеных бобов, – но все равно откусила питу. Женщины обсуждали школьные отчеты об успеваемости, которые им только что выдали. Некоторые сразу же вскрыли свои конверты, другие, включая Эйлсу, собирались сделать это дома. Она закатила глаза.

– Открою, только когда смогу налить себе что-нибудь покрепче, – сказала она, а потом добавила гораздо более тихим голосом: – Я хочу сказать, что у Беа, конечно, все в порядке, но… – Она бросила взгляд на Макса и произнесла одними губами: – Мне дурно.

Далила и Сьюзи в бледно-розовой блузке начали жаловаться на письмо с рекомендацией не прекращать на лето занятия математикой и письмом.

– Что за глупости? – сказала Далила.

– Каким образом? – присоединилась к ней Сьюзи в розовом.

Смуглая, чем-то похожая на птичку женщина, которую мне представили как «Розу, работающую полный день», спросила:

– Вы живете в соседнем доме?

– Да, – откашлялась я и добавила без всякой надобности: – Я соседка Эйлсы.

– Верити выросла в Тутинге. Она жила здесь всегда, – сообщила Эйлса, подчеркнув последнее слово.

– Какая редкость, – заметила Роза. – Не могу даже представить каково это. Перед тем, как перебраться в Уондсуэрт, мы с мужем жили на севере Лондона, а в годы моего детства и юности мы постоянно переезжали из-за папиной работы. У меня никогда не возникало ощущения, что это «мое» место. Что я в него вросла корнями, обосновалась должным образом. Не знаю, как это бывает. Но это показывает, что вы верный и преданный человек. Наверное, это дает вам ощущение внутренней опоры и достоинства, правда?

– Верити – очень достойный человек, – заявила Эйлса, сжимая мою руку. – И она столько вытерпела.

Я сделала еще один глоток из стаканчика, на секунду прикусив пластик зубами, наслаждаясь ощущениями. Мы сидели на небольшом пригорке. Я посмотрела на скамейку у пруда, на сам пруд, немного илистый, заросший по кругу тростником. Над ним кружили насекомые и птицы. Я почувствовала прилив гордости из-за того, что живу здесь так долго и, да, из-за того, что меня назвали преданной и достойной.

Я спросила у Розы, сколько у нее детей, она ответила, что двое: девочка-подросток, на год младше Мелиссы и мальчик Ферг, который учится в одном классе с Максом.

– А у вас? – спросила Роза.

– Только я, – ответила я. – Я ухаживала за матерью до самой ее смерти. Хотя это к делу не относится, но она сама была как ребенок.

Эйлса обмакнула кусочек хлеба в ярко-красный соус.

– Но у вас же есть младшая сестра, правда? Вы ведь в некотором роде вырастили ее.

Казалось, слова застыли у меня в горле, но я все-таки смогла выдавить:

– Да.

– Где она сейчас? – поинтересовалась Роза.

Я поднесла стаканчик к губам и услышала, как мое дыхание ударяется о пластик.

– В последний раз, когда я с ней говорила, она жила в Брайтоне.

– Очень мило. Я люблю Брайтон. У нее есть дети?

Комок в горле стал твердым, я почувствовала, как во мне нарастает паника и тревога.

– Нет.

– Верити давно не видела сестру, – пояснила Эйлса. – Они поссорились.

– Простите, – сказала Роза. – Мне не следовало спрашивать.

Я попыталась поставить пластиковый стаканчик на подстилку, но он отказывался стоять.

– Это не имеет значения.

Тогда я, наконец, сняла куртку, хотя и старалась держать руки плотно прижатыми к бокам, чувствуя пот. Разговор продолжался. Роза и Эйлса говорили о своих детях, разделяя жалобы на летнее домашнее задание. Роза трудилась «полный день» юристом в крупной фирме в Сити. Эйлса спросила, есть ли у нее планы на отпуск, и Роза ответила, что они собираются в Корнуолл.

– О точно! – воскликнула Эйлса. – У вас же там дом. У моря? Как здорово!

Макс, с россыпью веснушек на носу, теперь сидел рядом с Моди и чесал ей шейку. Милый, добрый Макс. Он всегда такой ласковый и нежный.

– А вы? – спросила у меня Роза, снова вовлекая меня в разговор.

– Отпуск – это не для меня, – сказала я.

– О, а я обожаю отпуск, – заявила Роза, словно это был вопрос вкуса, а не выбора.

Когда я это пишу, то понимаю, что могу показаться осуждающей. Но нет, я не хотела никого осуждать. Я никогда не испытывала неприязни к Розе, даже после всего случившегося. Она такой же продукт своего окружения и воспитания, как и я сама. Но подозреваю, что это одна из тех вещей, которые привлекли меня к Эйлсе, а также осложняли ей жизнь. Она не хотела быть жертвой своих детей или обстоятельств. Она хотела быть лучше, быть другой, она хотела большего. Она боролась с ограничениями, и этот инстинкт пробудил в ней лучшее. Но также и худшее.

– Эйлса? – Роза все еще не оставила тему отдыха.

– А, да. – Эйлса наблюдала за мной, но тут радостно улыбнулась. В этом году ничего особенного. Том арендовал домик. В Сомерсете.

– И когда вы туда собираетесь? – спросила я. В отпуск? Я и подумать не могла. – И надолго? – Я уже чувствовала боль от того, что меня покинут.

– В субботу. Мы его сняли на две недели. Том хочет пригласить потенциальных клиентов. Рики Эддисона и Пиппу Джонс, которые ведут кулинарное шоу. У них там дом, а Том пытается сделать их своими клиентами. – Она почесала руку. – А вы, Верити? Вы когда-нибудь куда-нибудь ездите? С Фредом? Он вас приглашал?

– На самом деле нет.

Она смотрела изучающе. У меня на мгновение замерло сердце.

– Вы выглядите расстроенной. С вами все в порядке?

Роза уже беседовала со Сьюзи, и я быстро сказала:

– Вчера ко мне приходил Том. Он вам сказал?

– Что ему было нужно?

– Хотел узнать, где вы. Когда выяснил, что не у меня, стал весьма агрессивным. Сказал, что собирается звонить в муниципалитет и жаловаться, и это меня немного встревожило.

Я чувствовала на себе ее взгляд.

– Не нужно из-за этого волноваться. Вы сами когда-нибудь пробовали звонить в муниципалитет? Если позвоните в службу охраны окружающей среды, как сделал он, и нажмете «шесть» или что там надо нажать, чтобы сообщить о «грязном или зараженный паразитами собственности», вы прослушаете запись, которая начинается словами: «Если у вас есть срочное сообщение о том, что ребенок находится в опасности…». Не знаю, ошибка это или сделано специально. Но вы попадаете в начало очереди звонящих, если хотите сообщить, что ребенок живет в грязном доме. В любом случае у Тома это отбило желание звонить. Он с отвращением бросил трубку, так что, по крайней мере на какое-то время можете вздохнуть свободно.

Я на самом деле глубоко вздохнула. Я даже содрогнулась, так все это давило на меня.

– О, бедная Верити. Простите Тома. Мне очень жаль, что он был груб с вами. Я с ним поговорю. Он обещал мне, что не будет ни во что соваться. Вы беспокоились, а я вам совсем не помогла. А у меня то одно, то другое, то третье. Вечеринка, потом нужно было искать этот дом для Тома – и достаточно большой для нас всех, и пригодный для приглашения богатых клиентов. И еще я занята оформлением сада у Рики в лондонской квартире. Но я должна был заскочить и проверить, как вы.

Я почувствовала, что у меня опускаются плечи. Она жила такой насыщенной жизнью. С ней все было прекрасно. Вечеринки, работа дизайнера, домик в Сомерсете. Как глупо было думать, что я ей нужна, что я имею хоть какое-то влияние на ее жизнь.

Я просидела там столько, сколько смогла вынести. Эйлса присоединилась к общему разговору, обсуждались подарки учителям на конец учебного года. Эйлса пошутила о магии ароматических свечей, может, их вручить учителям, и нашла какой-то смешной ролик у себя в телефоне, посмотрев который все смеялись. Я наблюдала за ней, и поняла, что она все-таки не посторонняя, она отлично вписывается. Она умела быть себя такой, какой ее хотели видеть. Когда я решила, что могу уйти, не показавшись при этом грубой, то взяла куртку, размотала поводок и встала. Я услышала треск пластика и возглас Розы.

– Простите! Работа зовет.

Я несколько раз сказала «до свидания», оторвала упирающуюся Моди от Макса, лаской которого она наслаждалась, и вскоре уже шла домой по главной дорожке в направлении Бельвью-роуд. У светофора я услышала шаги за спиной, но это оказался всего лишь бегун. Он догнал меня и побежал дальше, оставив после себя только тихие звуки музыки, которая неслась из его наушников.

Когда вечером того дня позвонили в дверь, я все еще готовилась к визиту представителей муниципалитета, поэтому открыла неохотно и не стала снимать цепочку.

На крыльце стояли Том и Эйлса. Он держал в руке бутылку вина, она – небольшой белый буклет, которым размахивала в воздухе.

– Ведомость Макса, – сообщила Эйлса, как только я сняла цепочку, – гораздо лучше, чем в предыдущем полугодии. В школе очень довольны его прогрессом. Пятерка по английскому, отмечены прилагаемые усилия и достижения. И с математикой тоже лучше, хотя есть две тройки. И прекрасные комментарии учительницы: как сильно выросла его уверенность в себе и… – Эйлса нашла нужную страницу и принялась читать: – «Он не боится говорить о собственном опыте и эмоциях».

Том кивал, он тоже был доволен. Я широко улыбнулась.

– Я так рада. Макс это заслужил.

– Так что мы здесь, чтобы поблагодарить вас. – Эйлса ткнула Тома локтем в бок, чтобы он передал мне вино. – Том хочет извиниться за свою вчерашнюю грубость. Правда, Том?

– Да. – Он откашлялся. – Простите. У меня был тяжелый день.

Я посмотрела на него. Бутылка в его руке была влажной от конденсата, он явно только что достал ее из холодильника.

– У нас есть предложение. – Эйлса взяла Тома под руку. – Чтобы поблагодарить вас и, может, продолжить вашу прекрасную работу, мы хотим спросить, не желаете ли вы приехать в Сомерсет на пару дней? Там большой дом, гостей мы не приглашали, а вы сказали, что никогда не ездили в отпуск. Что думаете? Вы с Максом могли бы немного позаниматься его грамотностью. Вам пойдет на пользу на несколько дней уехать из Лондона.

– Вы сможете по-новому взглянуть на свой собственный дом, – вставил Том. – Поездка может вас вдохновить. Вернетесь с новыми силами.

Я посмотрела под ноги. Сложно описать все эмоции, которые я тогда испытала, – унижение и смущение, восторженное замешательство. Я сказала им, что не могу. Не хочу «навязываться». Они отмахнулись от моих возражений.

– Это будет хорошо для всех нас, – заявила Эйлса. – Мы все от этого только выиграем.

Решение было принято.

Глава 16

Холщовая сумка с ручками.

Mini-break , сущ. – короткий отпуск: короткий отдых, продолжительностью два или три дня, включая выходные.

Вчера вечером Эйлса решила приготовить ужин, что-то с брокколи и макаронами, рецепт взяла с сайта «Сочные ароматы, стройные бедра». Я поражена, что она вообще может смотреть на специи, ведь это же непосредственная связь с последним приемом пищи Тома. Полагаю, это признак того, что она чувствует себя лучше. От детей пока не поступало никаких сведений, но Эйлса настроена оптимистично. Пока мы ели, она рассказала, что долго разговаривала со Стэндлингом (когда?), и он пообещал, что в ближайшее время ее ждут хорошие новости.

Я отправилась спать почти сразу после ужина. Это на меня не похоже, но разболелась голова – тупая непроходящая боль в районе висков. И со зрением что-то творилось. Эйлса помогла мне подняться в комнату, потом она принесла чашку чая с травами и села на край кровати. Наверное, я сразу же отключилась. Когда я проснулась через несколько часов, ее уже не было. Залаяла собака, или показалось? Я слышала шум в маминой комнате – вибрацию шагов Эйлсы, скрип дверцы шкафа, приглушенный стук упавшего предмета. Она что-то искала. Я не знаю что. Я могла бы спросить, но немного боюсь, когда она в таком настроении. В конце концов, я вставила беруши, чего не делала с тех пор, как она здесь появилась. Вынужденная глухота заставляет меня чувствовать себя уязвимой. Кроме того, я предпочитаю быть начеку на случай, если ей понадоблюсь.

Мы с Моди сели на поезд до Сомерсета. Это был самый обычный поезд – грохочущий, грязный и неудобный для такой долгой поездки. Я приготовила несколько бутербродов, но вагон был битком, и присутствие всех этих людей удержало меня от того, чтобы открыть контейнер с едой (некоторые люди почему-то болезненно относятся к запаху яиц). Из наушников женщины, которая сидела рядом со мной, доносилась какофония пронзительных и резких металлических звуков, и из-за них я не могла сосредоточиться на чтении очередного номера Week. А еще, должна признаться, я беспокоилась, дотерпит ли Моди до конца поезди. Но она дотерпела, доказав, что не все близкие существа, нас подводят.

Я почувствовала облегчение, увидев Эйлсу, которая приехала меня встретить. Я прошла за ограждение и вышла из маленького здания вокзала – и Эйлса тут же нажала на клаксон и стала мне махать. Она приехала на большой серебристой машине. Когда я подошла, она распахнула передо мной пассажирскую дверь. Моди без раздумья запрыгнула в машину, и я последовала за ней, устроившись на заднем сиденье. Эйлса пошутила по поводу размера моего багажа, потом нажала на газ, выехала со стоянки на кольцевую развязку, а потом на шоссе. Я прижала к себе Моди, когда Эйлса резко повернула направо, проносясь мимо школы, паба и садового центра. И только когда мы оказались на узкой улочке, по обеим сторонам которой тянулись невысокие живые изгороди, Эйлса заговорила снова. Машина возвышалась над зелеными ограждениями, напоминая большое неповоротливое чудовище.

– Как доехали? Все в порядке? Это был не слишком большим стрессом для вас?

– Нет. Все прошло… легко, спасибо.

– С вами все в порядке? – Она бросила взгляд на меня. – Мне кажется, что вы похудели. Да?

– О, не думаю. – Я перехватила Моди, чтобы расстегнуть молнию на непромокаемой куртке. – Я немного устала, так что рада вырваться из дома.

– А я рада, что мы можем помочь вам с небольшим отдыхом, – сказала Эйлса. – Хотя должна вам признаться, что у нас полно гостей – я перепутала даты. Да и дом оказался более тесным, чем казалось по фотографиям на сайте. И это притом, что стоит он целое состояние, черт побери! – Она глянула на меня, потом снова стала смотреть на дорогу. – И с собаками нельзя, честно говоря. Но думаю, что нам удастся сохранить в тайне присутствие Моди.

– О, простите!

– Нет. Нет. Это не имеет значения.

– Не могу поверить, что я не уточнила этот вопрос, Эйлса. Простите.

– Не беспокойтесь! Все в порядке.

– Я могу уехать в любой момент.

Я поймала себя на том, что пытаюсь застегнуть куртку, но при первой попытке потянуть бегунок вверх что-то заклинило. Дернула его несколько раз, и тогда он все-таки поддался. Я снова застегнула молнию до самого подбородка. Я была готова расплакаться.

– Очень хорошо, что вы приехали, и неважно, с собакой или без. Макс будет страшно рад.

Теперь живые изгороди с двух сторон стали гораздо выше. Дорога становилась все уже. Листья липли к окнам, ветки цеплялись за зеркала.

– Должна вас предупредить, что у нас сейчас собралась большая толпа, – сообщила Эйлса, поворачивая на перекрестке. – Далила приехала одна. У них сейчас трудности с Джонни. Он забрал детей на выходные, и ей нечем было заняться. Еще у нас Роза – вы встречались на пикнике – напросилась к нам на пути в Корнуолл. Так что она здесь с мужем и двумя детьми.

– Домик у моря.

Эйлса бросила на меня взгляд.

– Да. У вас хорошая память. Ее сын Фергюс учится в одном классе с Максом, и мы подумали, можно ли и его будет отправить на ваши курсы по ликвидации безграмотности? Роза была впечатлена, как улучшилась успеваемость Макса.

Курсы по ликвидации безграмотности? Успеваемость. Я и подумать не могла, что все будет так официально.

– Да, конечно.

– Отлично. Так, кто еще? – Она показательно вздохнула. – Да, Рики и Пиппа. Вы же их видели на вечеринке? Они позвонили и спросили, могут ли прийти на обед на этой неделе, а не на следующей. Она очаровательная, и еще у них маленький ребенок – просто чудо. Я лучше знаю Рики – помните, я помогала ему с садом? Конечно, было бы удобнее, если бы они приехали тогда, когда их приглашали. Но Тому нужна эта работа, поэтому выбора у нас на самом деле нет.

В живой изгороди показался проем, ворота, мелькнуло поле. Эйлса снизила скорость.

– Мы приехали.

Дом оказался элегантным строением из светлого камня в окружении великолепных пейзажей. Задняя стена выходила прямо на переулок, но спереди он был прекрасен – настоящий георгианский фасад с великолепными окнами от пола до потолка, типичными для Сомерсета. Вокруг него шла широкая каменная терраса, окаймленная пышными цветочными клумбами, а лужайка тянулась до аллеи из деревьев – я слышала какой-то шум: ветер или река позади? С другой стороны простиралось поле, на котором паслись овцы, и возвышался холм с единственным деревом, выделявшимся на фоне неба как Иисус на кресте.

На первый взгляд место казалось безлюдным. Но на террасе стояла жаровня, полная углей и оберток от сладостей, на скамье забытая пустая чашка из-под кофе и тарелка с остатками, вероятно, торта. Эйлса указала налево – за лужайкой с маками, розами и статуями находился теннисный корт. Два фигуры размахивали ракетками.

– Я вернулась! – крикнула Эйлса.

Более высокая фигура подняла обе руки и отбила мяч с такой силой, что соперница, Далила, отпрыгнула в сторону, чтобы от него уклониться.

– Ублюдок! – закричала Далила.

Эйлса покачала головой.

– Дети у бассейна, – сообщила она. – Он вон там.

Она махнула в сторону калитки в ряду густых деревьев, с той же стороны дома, что и теннисный корт.

Слышалось пение птиц, низкие голоса лесных голубей, чириканье синиц и приятное жужжание насекомых. Небо было великолепного голубого цвета с прожилками облаков. Я поставила сумку на землю.

– Как тут прекрасно, – искренне сказала я.

– Хотите искупаться?

– Я не взяла купальник, – ответила я слегка взволнованно.

– Купальник мы найдем. Я сейчас вам покажу, где мы вас разместили, хорошо?

Я снова подхватила сумку и перебросила через плечо.

– Веди, Макдафф^[101].

Она повела меня вдоль террасы, но мы не вошли в дом сквозь открытые двустворчатые стеклянные двери от пола до потолка, а пошли дальше, спустились по широким ступеням, сделанным из железнодорожных шпал, затем двинулись по посыпанной гравием дорожке, которая петляла в высокой траве. Мы обогнули дом с дальней стороны и подошли к небольшому низкому строению. Я предположила, что это амбар.

– Вы будете жить в перестроенном хлеву, – сказала Эйлса. – Не смейтесь. Это прелестная пристройка. Мы подумали, что вам будет комфортнее здесь. Немного больше свободы.

Она раскрыла дверь, а я последовала за ней. Мы сразу же оказались в длинной узкой гостевой комнате. В одном конце стояли двуспальная кровать и комод, в другом стол, на котором лежал блокнот и ручки. Вокруг него, как я заметил, стояли три стула.

– Мы подумали, что вы могли бы заниматься прямо здесь. Детям лучше, когда есть отдельная рабочая зона. Таким образом, остальная часть дома остается свободной и…

– …не запятнанной ужасами грамматики.

– Да, вы все поняли правильно. Хорошо. Я вас ненадолго оставляю, чтобы вы пришли в себя, переоделись с дороги. А потом… Даже не знаю… Если не хотите в бассейн, то, может, сходим прогуляться? Я бы с радостью размяла ноги.

– Отлично, – кивнула я.

Когда Эйлса ушла, я отодвинула в сторону стопку полотенец и легла на кровать. Моди запрыгнула ко мне, что почти точно было запрещено, и свернулась калачиком на подушке. Комната оказалась довольно милой – чистенькой, с ковром на полу. Хорошо, что мне предоставили отдельное помещение, вероятно, Эйлса именно это имела в виду под «свободой». Мне было бы тяжело сразу оказаться в толпе, необходимость участвовать в разговоре давила бы на меня. Но, тем не менее, здесь, в одиночестве, я чувствовала странную пустоту. Все было оформлено в серо-желтых тонах, стены оставались голыми – даже ни одной картины не висело. Рядом с кроватью стояли часы – в чуждом мне современном кубистском стиле. Я опустила ноги на пол и выдвинула верхний ящик комода – ничего. Я решила разобрать сумку, чтобы хоть как-то заполнить пространство. Потом зашла в душевую и налила стакан воды из-под крана. Я нашла свой бутерброд с яйцом и съела его, сидя за столом, – чувство голода после этого только усилилось. А что мне делать, если я очень сильно проголодаюсь? Ничего. Кухню мне не показали. Мимо магазинов мы не проезжали. «На пару дней», – говорила Эйлса. Пара – это два. Но люди не всегда правильно используют слова, и значение получается туманным. И слова «пара» и «несколько» стали взаимозаменяемыми. Когда я только планировала поездку, она казалась мне короткой, и я чувствовала разочарование, но теперь, когда я здесь, я не знала, как пережить это время. Впереди маячило что-то темное и неизвестное. Я не знала, сколько времени мне сидеть в этой комнате. Эйлса оставила меня здесь «ненадолго». Десять минут? Полчаса? Больше?

Когда я, наконец, вышла из хлева и пошла назад по тропинке, Эйлса уже ждала меня на террасе. Со стороны бассейна доносились крики и плеск воды. Эйлса была одна, сидела на скамейке, сжав ладони между колен. Она смотрела вперед – через долину, на единственное дерево на горизонте. Черты ее лица показались мне резкими, а глаза словно подернуло пеленой. Лицо казалось тусклым и отсутствующим. При виде меня она вскочила и изобразила на лице улыбку. Она сменила шлепанцы на кроссовки, за спиной висел небольшой рюкзачок.

– Наконец-то! Вы что, решили вздремнуть? Том с Далилой пошли в бассейн, но я сказала, что жду вас. Прогуляемся?

Я пробормотала извинения, и мы отправились в путь: мимо припаркованных машин, вверх по переулку. На мои извинения Эйлса ответила, что на самом деле совершенно не имеет значения, когда я появилась, – мы же отдыхаем. Да и дел у нее особо нет, если не считать уборки и готовки, которые ей уже порядком надоели. В самом конце переулка мы повернули направо, на тенистую дорожку, с двух сторон которой росли деревья и кустарники. Почти сразу мы оказались на пешеходной тропинке, идущей вдоль поля. Моди тянула поводок, стараясь вырваться на свободу, издавала разочарованные резкие звуки, так что я почти ее отпустила.

– На вашем месте я бы этого не делала, – заметила Эйлса. – Вокруг полно овец, и фермеры не в восторге от бегающих собак. Мы же не хотим, чтобы ее застрелили.

– Моди не должна быть расстреляна, – ответила я, заимствуя фразу у доктора Джонсона^[102].

Не уверена, что Эйлса узнала цитату.

– Будем надеяться, что нет, – сказала она.

Тропинка была узкой и заросшей, нам пришлось пробираться гуськом. Эйлса – впереди, за ней бежала собака, потом тащилась я. Какое-то время мы шли между полем и колючей живой изгородью, потом оказались под липовыми деревьями и шли то в тени, то под солнечным светом, пока не добрались до ворот. За ними простиралось открытое пастбище. Здесь тропинка, наконец, стала шире, и мы смогли идти рядом. Слева нависали деревья, иногда встречались ивы, и петляла маленькая речушка. Справа – до маленькой густой рощи – простирался луг с высокой травой, из которой выглядывали маргаритки, лютики и маки. Я слышала звук бегущей воды, жужжание насекомых, которое сливалось в единый звук, время от времени прямо мимо уха пролетал кто-то громкий и целеустремленный, гудящий как самолет. Высоко над нашими головами кричали стрижи.

– Как прошла неделя? – поинтересовалась я.

– Прекрасно.

Стоял теплый день, хотя и не такой жаркий, как предыдущие. В ивах шелестел прохладный ветерок. Небо затянуло тучами – барашков становилось все больше и больше, и они густыми волнами наплывали на солнце.

– Том сейчас не так напрягается из-за работы?

– Ну, он был рад отпуску, если вы об этом.

– Он на самом деле доволен оценками Макса?

– Да, и это большое облегчение.

По мере того, как тропинка сворачивала от реки, подъем становился все круче. Мы шли молча – слышалось только наше дыхание. Когда мы достигли вершины холма и оказались в пятнистой тени деревьев, я замедлилась, и Эйлса остановилась. Мы обернулись, чтобы взглянуть на луг, на качающуюся на ветру траву, на лютики на длинных стеблях и маргаритки, на дом за лугом – виднелась часть крыши, на деревья и блестящую на солнце воду. Эйлса сделала несколько глубоких вдохов.

– Какое это облегчение, черт побери, уйти от них от всех.

– О боже! – Я поправила очки, подняв их повыше на носу. – Кажется, вы не в духе.

– Со мной все в порядке, – сказала она, а потом повторила по слогам: – В по-ряд-ке. – Она выдохнула, надув щеки, и фыркнула. – Просто здесь у меня больше работы, чем в Лондоне, вот и все. И я не ожидала, что заявится Далила. Меня кто-нибудь спрашивал? Нет, fait accompli^[103]. Да, все прекрасно проводят время, но кто-то подумал о еде? – Эйлса потерла ладонь большим пальцем, затем почесала. – Простите, зудит. Вчера резала лук. Столько ртов. И они все считают, что еда просто появляется на столе – по волшебству. Вы меня понимаете?

Я не стала отвечать. Я понимала, что я – еще один рот, поэтому предпочла держать его закрытым.

У лица Эйлсы начала жужжать муха, и она отогнала ее рукой.

– Я – брюзга. Простите. Еще и бессонница. Такое бывает, если я не принимаю лекарства. Вы же помните, что я их не принимаю. Только ради всего святого, не говорите Тому. Он меня убьет.

– Ох, дорогая, мне кажется, ситуация слишком напряженная для вас.

Я могла бы еще кое-что сказать – спросить, но Моди все так же рвалась с поводка, издавала сдавленный задыхающийся звук, и мне приходилось прилагать массу усилий, чтобы удержать ее.

– Ой, да отпустите же собаку, – сказала Эйлса, словно это она с ней боролась.

Я наклонилась, но Моди так напрягла шею, что ошейник затянулся туже, и мне, с моим артритом, оказалось сложно справиться с застежкой. Пришлось постараться, но, в конце концов, у меня получилось, и Моди рванула вперед, как борзая, которую долго сдерживали перед забегом. Она неслась в высокой траве, опустив голову, обратно к реке и вскоре исчезла из вида.

– Проклятье! – воскликнула Эйлса. – Куда она помчалась? Назад на поле? Вы не заметили, были ли там овцы или нет?

– Я не видела.

– Она будет за ними гоняться? Надо было проверить, там ли они. Они могли сбиться в кучу у дальнего забора.

– Я не знаю.

– Может, и не было их там, – продолжала Эйлса, потирая подбородок. – Вчера фермер был здесь, но…

Я больше не могла это терпеть. То и дело спотыкаясь и подворачивая ноги, я отправилась назад по тропинке. Земля под ногами была неровная и вся в ямках, трава била меня по икрам, очки скакали на носу. Почему я спустила ее с поводка? Почему Эйлса предложила это сделать? В данных обстоятельствах это было безумием. Ее могут застрелить.

– Моди, Моди! – кричала я.

Дыхание стало неровным, я чувствовала боль и жжение в груди. Я слышала Эйлсу, но ее голос звучал где-то далеко. Она не бежала. Она не паниковала. Ее совершенно не волновало, застрелят Моди или нет. Для нее это будет всего лишь мелким неудобством.

Когда я добралась до реки, боль в грудной клетке усилилась.

– Моди! – с трудом выдохнула я. Сердце судорожно сжалось. Я повысила голос: – Моди!

Неужели она убежала на другое поле? В любую секунду может раздаться звук выстрела? Что мне делать? Здесь есть ветеринар? А мы сможем добраться до него вовремя? Я услышала звук шагов Эйлсы, ее дыхание, и снова побежала – спотыкаясь и почти падая. Зрение затуманилось от слез, пульс стучал в ушах.

И да… Я знаю, что вела себя смехотворно и глупо. Наконец, сквозь зеленые и желтые ветки ивы, я заметила Моди – всклокоченную белую шерсть. Она опустила голову и пила из реки. Как только я снова ее позвала, собака подняла голову и побежала ко мне, прорываясь сквозь ивовые ветки, тоже тяжело дыша. В это мгновение я поняла, что вела себя как идиотка. Я злилась, сердце продолжало судорожно стучать в груди. Я пристегнула поводок к ошейнику, наклонилась, уперлась локтями в бедра и попыталась восстановить дыхание.

– Вот она. – Эйлса догнала меня. – С паникой покончено.

– С паникой покончено, – с трудом повторила я.

– Бедная Верити, – сказала Эйлса, похлопав меня по плечу.

– Со мной все в порядке.

– Вы очень бледны.

Я покачала головой.

– Вы дрожите.

– Через минуту со мной все будет в порядке. – Я потерла крошечные кровавые пузырьки на лодыжках.

– Наверное, нам все равно стоит вернуться.

– Да. – Яраспрямилась.

Она пошла вперед, я за ней.

– Когда вернемся домой, выпьете чашку чая, – сказала Эйлса. – Это то немногое, что Далила способна сделать без посторонней помощи.

Я издала неопределенный звук.

Через несколько минут Эйлса вздернула подбородок и снова посмотрела на луг.

– Вот такой в моем понимании и должна быть правильная лужайка с полевыми цветами. Может, стоит тут выкопать несколько штук и взять домой.

– Тут нет васильков, – заметила я.

– Вы правы. Нет Centaurea cyanus.

Я сглотнула.

– Для них нужно вспаханное поле, и поэтому они на самом деле не являются полевыми цветами.

Эйлса рассмеялась, глядя на меня из-под ресниц.

– Знаете, что мне в вас нравится? Вы ничего не упускаете. Далила очень раздражает, правда?

– Она не из тех людей, которые мне нравятся.

– Дело в том, что мне приходится с ней мириться, потому что они с Томом всегда были так близки.

Сердце на мгновение замерло у меня в груди.

– Слишком близки? – решилась спросить я.

Эйлса отвела взгляд.

– Они давно знакомы – в детстве были соседями, строили дома на деревьях, вместе играли, а потом, перед университетом, еще и какое-то время встречались. Она всегда была в него немного влюблена, а он ей подыгрывает. Хотя он ужасно флиртует.

Мы дошли до ворот. Я остановилась, опершись на них.

– О, значит, ничего серьезного, – сказала я с облегчением.

Эйлса снова посмотрела на меня.

– Надеюсь, что нет. – Она рассмеялась. – В противном случае мне придется его убить.

Хотела бы я тогда знать наверняка, что будет дальше. Так трудно о чем-то говорить с уверенностью, особенно когда точность так важна, как сейчас. Хотя я помню детали, возможно, мне все это привиделось или приснилось.

Я помню, как протянула руку к высокому стеблю с цветками-зонтиками, которое росло в ложбине между рекой и воротами.

– У меня в саду столько бутеня клубненосного, – сказала я. – Он так буйно разрастается. Но очень быстро вянет, если его сорвать.

Может, это и не был бутень клубненосный. Может, это был лютик, колокольчик или наперстянка. У многих полевых цветов есть двойники. Я уверена, что смогу придумать и другие примеры, если постараюсь… Например, у вьюнка есть вероломная кузина ипомея. Этот список можно продолжить.

Но что бы это ни было, Эйлса схватила меня за руку и потянула прочь.

– Не прикасайтесь к нему. Даже если просто коснетесь, у вас на руке останутся волдыри.

Я осмотрела руку. Мне стало не по себе, когда я подумала про свой дикий сад.

– Откуда вы знаете, что это не бутень?

– Легко. Посмотрите внимательнее. Это растение более темного зеленого цвета, и листья другие – более перистые. – Она наклонилась и осмотрела стебель. – Видите эти пурпурные пятнышки? Бутень цветет гораздо раньше, цветочки чуть розоватые, немножко мохнатенькие. Если возьмете в руки и разломите, то увидите, что у бутеня треугольный стебель, а у болиголова пятнистого круглый и полый. И он отвратительно пахнет. – Она сморщила нос. – Мышами.

Мышами. Я не хотела, чтобы это врезалось мне в память, но оно врезалось. Пахнет мышами.

Глава 17

Карточная игра «Чудеса света» Top Trumps.

Nocturnal , прил. – ночной: если речь идет о человеке, это тот, кто занимается каким-то делом или активен по ночам; предпочитающий действовать по ночам.

Когда мы вернулись, в доме все бурлило. Мокрые следы пересекали террасу, на стульях висели и валялись полотенца, сидели подростки. Из дома слышались голоса. В дверь вышла Роза в летнем платье и большой шляпе, держа чашку в одной руке и печенье в другой.

– О, еще двое к чаю, – крикнула она при виде нас.

В кухне играла музыка. Чуть позже я узнала, что это саундтрек к мюзиклу «Гамильтон». Что-то более тихое доносилось со стороны Беа, которая разговаривала по телефону, стоя на верхней ступени лестницы.

Роза съела печенье, приобняла меня одной рукой, другую протянула Моди: дала понюхать ее, прежде чем начала гладить, – верный признак собачника (может, именно поэтому я и сомневаюсь на ее счет). Том и еще один мужчина, вероятно, муж Розы – Гэри, также вышли из дома, чтобы нас поприветствовать. Оба были бледными и имели лишний вес, что оказалось очень заметно, когда они надели шорты и немного тесноватые рубашки-поло. Оба с солнечными очками на голове. Похоже, Том решил отращивать бороду. Он подмигнул мне, явно отложив на время все угрозы и запугивания.

– Чай? – спросил он. – Или чего-нибудь покрепче?

– Я только что использовала остатки молока, – сообщила Далила, которая вышла вслед за ними из кухни. Она распустила вьющиеся волосы. На ней был купальник с оборочками в стиле 1950-х годов, и полотенце вокруг талии.

Эйлса радостно улыбнулась.

– Я быстро съезжу в магазин, – произнесла она нараспев, но в голосе слышалось негодование. – Ключи? Том? Лучше съездить сейчас, а то будет поздно. Ужин на одиннадцать человек сам себя не приготовит.

– Может, Верити хочет выпить? Можно открыть бутылочку. Д.Л. [он назвал знаменитого британского актера] прислал мне бутылку отличного шампанского.

Эйлса откашлялась.

– Я съезжу за молоком, – сказал Гэри, обнимая Розу за плечи и словно говоря: «Взгляните: мы – счастливая семейная пара: услужливый муж, благодарная жена».

Эйлса улыбнулась.

– Это было бы отлично. И давайте пока не будем открывать шампанское, хорошо? Верити нужно заниматься с нашими оболтусами, для этого требуется трезвая голова.

– Понятно, – Том закатил глаза. – Слишком рано для шампанского.

– Как мило с вашей стороны, Верити, – сказала Роза. – Я столько слышала про вашу помощь Максу – насколько лучше он стал учиться после того, как вы взяли его в клещи. Мальчики! Вы готовы?

Я уже уселась за стол в саду, но тут же быстро встала. Не ожидала, что «работа» начнется уже сегодня. Хотя, наверное, если мы хотим провести не одно занятие, надо начинать. И что за выбор фразы? «Взять в клещи»?

– Ужин в восемь, – объявила Эйлса.

Макс и Ферг, которые играли в карты Top Trumps^[104], без особого энтузиазма восприняли смену планов на день. Я узнала Ферга – видела его на пикнике в парке. Он был выше Макса почти на голову. Сочетание сандалий и спортивных носков казалось настолько уродливым и бессмысленным, что, вероятно, было продиктовано модой. Я быстро поняла, что это серьезный парень, который собирает все факты, а потом сравнивает собственные знания о вещах со знаниями человека, рядом с которым находится. Мы еще не успели дойти до моей комнаты, а он уже два раза поставил Макса в тупик. В первый раз он объявил, что Дорога дьявола находится в Нортумберленде, а не Уэльсе, а во второй спросил, что найдет человек, если отправится на прогулку по Юпитеру.

Макс явно был в сомнениях.

– Его же называют красной планетой, не так ли? – подала голос я.

– Нет, это не красная планета. – Ферг выглядел еще более довольным собой. – Красная планета – это Марс. Хотя на Юпитере есть Большое Красное Пятно.

– Красную почву? – высказал предположение Макс.

– Нет.

– Красные скалы?

– Нет.

– Сдаюсь.

– Ты не можешь отправиться на прогулку по Юпитеру, – довольно объявил Ферг. – Там нет твердой поверхности.

– О-о…

– То есть ты не можешь там гулять, потому что фактически не можешь по нему идти.

– Ага.

– То есть невозможно отправиться на прогулку, даже если бы и хотелось. Понимаете?

Никто из нас не ответил.

– Так что, когда я спрашивал про прогулку по Юпитеру, ты должен был ответить, что не можешь этого сделать.

– Ты очень умный, – заметила я.

Мы добрались до моей комнаты, я открыла дверь и впустила мальчиков.

– Фу, что это за запах? – спросил Ферг.

Я проскользнула мимо них, сгребла со стола остатки сэндвича с яйцом, скомкала в руках промасленную бумагу и бросила в небольшое мусорное ведро в ванной, открывавшееся нажатием на педаль.

– Крошки, оставшиеся от моего обеда, – ответила я. – Помидор и яйцо.

– А почему вы ели помидор и яйцо?

– Яйцо – потому что люблю его. Помидор – один из пяти овощей, которые я ем в течение дня, – ответила я, выдвигая стулья, чтобы они могли сесть.

– Помидор – это фрукт!

– В день нужно съедать пять овощей или фруктов, – вставил Макс. – Не имеет значения, чего именно.

Я не поцеловала его, хотя мне хотелось это сделать.

– Итак, сегодня мы займемся языковым восприятием, – заговорила я. – К счастью, я прихватила два экземпляра текста для работы. Один брала для себя, но ты, Ферг, можешь его взять. Я буду читать через твое плечо. Будем использовать так называемый метод УДП – укажи, докажи, проанализируй. Макс, помнишь? Это тот метод, который мы нашли на сайте подготовительной школы. А ты, Ферг, слышал когда-нибудь про эту систему?

Он ответил, что не слышал, и заерзал на стуле, когда я объясняла ему суть этого метода. Ему явно не понравилось, что он про что-то не знал. Очевидно, он раньше пользовался методом 1234.

Ферг перевел взгляд на Моди, которая запрыгнула на кровать.

– Сегодня мы воспользуемся моим методом, – объявила я.

– Собака не должна забираться на мебель, – сказал он.

– Я знаю.

– Это бездомная собака.

– Нет, она не бездомная. Она моя. У бездомной собаки нет хозяина. Она подобранная и спасенная. И у нее есть чип. А значит – не бездомная.

Мне не следовало вступать с ним в спор. Не знаю, что на меня нашло.

Ферг смахнул челку со лба.

– Она бездомная. Том рассказывал о ней моим маме и папе, пока вы гуляли.

– Она не бездомная, – повторила я, доставая из сумки тексты.

– Том сказал, что бездомная. Том сказал, что Эйлса всегда подбирает заблудших и бездомных.

Я заранее распечатала тексты, скачанные из интернета, в двух экземплярах. В комнате стоял резкий запах. Я подумала о скомканной упаковке для пищевых продуктов, валявшейся на дне мусорного ведра в ванной.

Заблудшие и бездомные – waifs and strays – термин, появившийся в четырнадцатом веке. Речь шла о привилегии, положенной лордам по одному из англо-нормандских законов. Тогда слово waif означало любой предмет, на который никто не претендовал, обнаруженный на территории землевладельца, а stray означало любое домашнее животное – например, корову, – которое зашло на эту землю.

Я знала, что наше с Томом отношение друг к другу не потеплело. Но мне совершенно не нравилась мысль о том, что он с кем-то меня обсуждает. Кто хочет, чтобы о нем думали как о бездомном – как о тощем, босом оборванце или беспризорнике? Или как о заблудившейся корове, бездомной собаке или ком-то подобном. Ну, я была кем угодно, но только не ими. Большое спасибо. У меня, между прочим, имелся собственный дом. Но еще мне хотелось знать, в какой длинный список меня включили – кого еще «подобрала» Эйлса? И кто такой Том, чтобы так оценивать нашу дружбу, пусть и кажущуюся невероятной? Это в большей степени говорило о его презрении к Эйлсе, чем обо мне.

Я уже была готова пропустить ужин и не идти в дом к восьми часам, но, в конце концов, победил голод. Я за весь день съела один бутерброд, даже обещанная чашка чая не материализовалась.

В эти дни я очень четко осознаю, что раздражаю Эйлсу. «Прекратите суетиться», – сказала она мне сегодня утром, когда я спросила, не принести ли ей тост. Но, по-моему, лучше бомбардировать гостя предложениями что-то съесть, чем игнорировать его.

Поднимаясь по лестнице, я услышала негромкий гул голосов, потом взрыв смеха и перезвон стекла – что-то поставили на каменную поверхность. Низко над лужайкой пролетела птица, издавая клохтанье. На улице все еще было светло, но в доме горел свет, а над кустами натянули гирлянду с маленькими лампочками. Беа, Мелисса и еще одна девочка-подросток расположились в кухне – я увидела их сквозь окно. Они сидели за столом, глядя в телефоны. Все остальные расположились на открытом воздухе, на террасе вокруг огня. Гэри и Роза сидели на скамейке, напротив них Далила и Том на деревянных стульях. Макс и Ферг склонились к огню и тыкали палками в тлеющие поленья. Ближе всех ко мне оказалась Эйлса, полулежащая в шезлонге.

Я замерла на верхней ступеньке. Я и не подумала, что к ужину следует переодеться. Женщины были в платьях, а мужчины в рубашках с яркими узорами. Эйлса облачилась в хлопковое платье в восточном стиле ярко-розового цвета. Оно было более облегающим, чем те мешковатые одежды, которые она носила обычно.

Она вздрогнула, заметив меня, стоящую в тени.

– Не Моди, – произнесла Эйлса слишком быстро. – От нее не пахнет.

– Мне нравится Моди, – заявила Роза. – Мы говорим о другой собаке.

– О собаке фермера, – вставила Далила.

Том ухмыльнулся.

– Как там жизнь в свинарнике? – спросил он.

– В хлеву, – поправила его Эйлса.

– Я его и имел в виду. – Том встал и принес еще один стул. – Занятие прошло нормально?

– Очень хорошо, – ответила я и опустилась на стул, кивнув в знак благодарности.

Гэри поднял глаза от газеты.

– Надеюсь, Ферг хорошо себя вел.

– Прекрасно.

Том показательно застонал.

– Думаю, он показал Максу, что значит заниматься.

Макс в это время стоял на четвереньках, и тут его плечи опустились. Я с трудом сдержалась, чтобы не погладить его по голове. Он бросил палку, которой шевелил угли, в огонь и смотрел, как она горит.

– Ничего показывать не требовалось. Они оба были сосредоточены на заданиях.

Том налил бокал шампанского из бутылки, которая стояла на полу, и протянул мне.

– Вот как? Ну, тогда давайте это отметим, – сказал он пафосно, а потом демонстративно поклонился.

– Благодарю вас, – ответила я, стараясь сымитировать его, но ошиблась с интонацией. Тон получился такой, словно у учительницы, ставящей на место непослушного ребенка.

Эйлса поймала мой взгляд и подмигнула. Том опять уселся на стул рядом с Далилой. У нее на платье был длинный разрез, и она терла обнаженное бедро, словно массируя мышцу.

От одного из поленьев взметнулись искры.

Роза извинилась передо мной за «нашествие незваных гостей». Они уже завтра поедут дальше в Корнуолл, где Гэри с детьми проведут все лето. У нее же самой отпуска только две недели.

– В нашей семье маме приходится работать, чтобы все остальные могли жить так, как они привыкли.

Эйлса задала несколько вопросов о доме в Корнуолле. Снесли ли они стену, чтобы увеличить кухню? А что решили делать с сараем? Удалось ли получить разрешение муниципалитета на перепланировку? Даже в той природоохранной зоне?

– Как здорово, – повторяла Эйлса, хотя Роза сказала, что пора менять крышу. – Как здо-ро-во.

Гэри сидел на другом конце скамьи и рядом с ним лежала куча субботних газет, раскрытых на страницах со спортивными новостями. Тут он поднял голову, хотя до этого участия в разговоре не принимал, и обратился ко мне:

– Верити, Роза сказала, что Эйлса помогает вам с какими-то работами по дому?

Я сделала небольшой глоток шампанского.

– Да. Но не с новой крышей, конечно. Она помогает мне избавиться от хлама.

– Избавиться от хлама? – Том издал саркастический смешок. – Простите, – добавил он, поймав взгляд Эйлсы. – Простите. Я знаю, что это не смешно.

– О, это сейчас очень модно, – вставила Далила. – Избавление от хлама. Есть даже шоу на Netflix, которое все смотрят.

– Метод Мари Кондо^[105], – сказала Роза. – Нужно подержать каждый предмет в руке и почувствовать, вызывает ли он у вас прилив радости.

– Или ярости, – добавила Эйлса.

Роза положила руку на спинку скамьи и разгладила воротник на поло мужа.

– «Не держите дома ничего, о чем вы не можете сказать, что оно полезно или красиво». Кажется, так сказал Уильям Моррис^[106]?

– Вроде так, – кивнула Эйлса. – Хотя у нас у всех разные представления о красоте и полезности. И я полагаю, что представления Верити не всегда совпадают с моими.

Она улыбнулась мне. Она не хотела быть жестокой. И она играла на публику. Я опять подумала о Фейт, о том, как она, когда мы были молодыми, могла быть мила со мной, когда мы были вдвоем, но на людях я часто становилась объектом ее шуток. Я сидел, подсунув под себя руки, деревянный стул был шершавым под моими ладонями. Я шевелила пальцами, пока в один не впилась заноза.

– Никогда не знаешь, что может оказаться полезным, – заметила я. – От молотка нет никакой пользы, пока вам не требуется забить гвоздь. Пинцет не нужен, пока не соберетесь выщипывать брови. Вы можете просто не осознавать полезность каких-то предметов – например, железной палки, куска веревки – пока вам не потребуется что-то починить, и не окажется, что как раз требуется что-то подобное. И, конечно, красота – это понятие относительное, даже для одного человека, – продолжала я, слегка заикаясь от волнения. – В один день человек готов умереть за папоротники и пальмы, а на следующий – за васильки и маргаритки.

Эйлса выглядела удивленной. Она встала и сказала, что ей нужно посмотреть, как там ужин. Я предложила свою помощь, но она покачала головой.

– Все под контролем. Я вас позову, когда все будет готово.

Она прошла через распахнутую дверь на кухню, и мы услышали, как открылась духовка и зашипел горячий жир.

Я почувствовала на себе взгляд Тома.

– Дом Верити – это просто сокровищница полезных и красивых вещей, а также предметов, которые, возможно, менее полезны и менее красивы, – сказал он. – Но я хочу знать, что она хранит в спальне на втором этаже в задней части дома. Никого туда не пускает – ни за что. Комната заперта.

Он оглядел всю компанию.

– Каждой женщине нужна своя комната, – заметила Роза. – Я не люблю, когда кто-то заходит в мой кабинет. Даже Гэри. На самом деле, когда у меня появится кабинет в Корнуолле – ради чего и затеяна вся эта возня с перестройкой сарая, – он тоже будет всегда заперт.

Я с благодарностью посмотрела на нее.

– Это была комната моей сестры, – сказала я. – Не только была, но и есть. Никаких тайн. Никаких трупов, никакой готической камеры пыток или что вы там вообразили. – Я издала смешок, который постаралась сделать легким и звонким. – Просто комната моей сестры.

– А ваша сестра к себе никого не пускает? – Гэри опять оторвал глаза от газеты.

– Ее сестра там не живет, – ответила Роза. – Они не разговаривают.

Гэри застонал:

– Боже, ох уж эти семейные ссоры. Это всегда ужасно.

– А из-за чего вы поругались? – Далила уперлась локтями в колени. – Из-за чего-то конкретного?

– Да. – Я почувствовала, как боль растекается в нижней части грудной клетки. Мне стало трудно дышать. – Нет.

В эту минуту из кухни вышла Эйлса с большим блюдом с едой, поверх розового платья она надела передник, заляпанный кровью.

– À table^[107], – объявила она по-французски.

Я с облегчением встала и последовала за другими к стоящему в саду столу. Том усадил меня справа от себя, как почетную гостью. Эйлса нарезала мясо. Ужин был восхитительным – толстые куски говядины в горчичном соусе и несколько салатов. Темнело медленно. Мы выпили еще вина. Я почти ничего не говорила, но в тот вечер чувствовала себя частью их компании. Никто больше не упоминал Фейт или мой дом, или мой сад. Это был легкий, ни к чему не обязывающий разговор о детях и животных, деревенских праздниках и местных замках, побережье, выпечке хлеба – обо всем и ни о чем.

В какой-то момент разговор зашел о завтрашних гостях.

– Они очаровательные, – сказал Том. – Они оба.

Роза вопросительно приподняла бровь.

– И также богатые. Как удачно.

– Я слышала, что он большой ходок, – сообщила Далила.

– Твои слова можно толковать двояко, – заметил Гэри. – Это комплимент или как?

– В любом случае это плохие новости для Пиппы, – сказала я.

А когда все рассмеялись, я почувствовала исходящее от них тепло и доброе отношение.

– Она гораздо умнее, чем кажется, – сказал Том.

Я очень быстро заснула – благодаря шампанскому и красному вину, – но проснулась час спустя. Сна не было ни в одном глазу. Я лежала в чужой кровати, а в голову лезли ужасные мысли и воспоминания. Я сбросила одеяло, моя ночная рубашка промокла от пота. В конце концов, я встала и раскрыла дверь. На улице было темно, стоявший напротив сарай выделялся низким черным силуэтом. Я вышла на улицу, прислушиваясь к собственному дыханию, к тихим шорохам и скрипам, к шарканью собственных ног, и пересекла маленький дворик. Дом вырисовывался на фоне чернильного неба. Я села в самом низу лестницы, прижала подбородок к коленям, наслаждалась прохладой, идущей от камней. Сад был наполнен тихими дребезжащими и скрежещущими звуками. Ночные жуки спешили по своим делам, падали листья. Ночь стояла безлунная, но мои глаза быстро привыкли к темноте. Шторы на всех окнах были задернуты. Я видела, что еще не все угольки погасли, и от остатков костра шло неяркое свечение. В отдалении мерцала единственная лампочка из гирлянды. Ее слегка раскачивало ветром, и я задумалась, почему же она горит сама по себе. Может, гирлянда на солнечных батареях? Или у этой лампочки оказался более мощный аккумулятор, чем у остальных. Но пока я на нее смотрела, она вдруг резко сдвинулась вправо и погасла. И нечто рядом с ней тоже изменило положение и двинулось в направлении меня, резко вдохнув. Значит, это была совсем не лампочка, а кончик тлеющей сигареты.

Моя первая мысль была о том, что моя ночная рубашка очень тонкая и прозрачная, что, конечно, глупо в моем возрасте. Я обхватила руками колени и натянула ткань до икр, прижала край к лодыжкам. Я вся напряглась, внезапно мне стало холодно. Я чувствовала себя одновременно беззащитной и смущенной, словно меня застукали в неположенном месте. Я тихо дышала, стараясь вообще не двигаться.

– Да, я тоже. Да.

Это было сказано шепотом, но я услышала, потом тишина. Я не была уверена, что вообще что-то слышала.

– Да. Если сможем.

Теперь я четко видела очертания фигуры, и не могла ошибиться. Только у него такая походка – он всегда размахивает руками. Силуэт отделился от темных кустов и двигался по террасе, слышался тихий голос. Белый фон узорчатой рубашки выделялся в темноте, слово фосфоресцировал. Он прошел мимо очага, раздался звук опрокинутой бутылки. Остановился и наклонился, чтобы поднять ее, потом снова пошел прочь от дома – сделал несколько шагов по террасе в моем направлении. Когда он остановился рядом с оливковым деревом, я услышала шорох ветки, увидела, как она покачнулась, когда он коснулся листьев. Я чувствовала запах костра, которым пахла его одежда, терпкий аромат средства после бритья.

– Нам придется попробовать, – произнес он сквозь зубы.

Я затаила дыхание.

У него за спиной раздался скрип, потом скрежет – словно открывали окно или дверь, потом тихие шаги, снова звон опрокинутой бутылки, кто-то выругался себе под нос, потом прошипел:

– Том!

– Мне нужно идти, – сказал он.

Призрачная фигура, очертания которой я видела, приблизилась, теперь я могла рассмотреть голые ступни и ноги, пижамные шорты и майку. Шлепанье босых ног по террасе.

– С кем ты разговариваешь? – спросила Далила.

– Ни с кем. По работе.

Он поднял руку, в которой держал телефон, а Далила попыталась его выхватить.

– У тебя виноватый вид.

– Вовсе нет.

– С кем ты разговаривал?

– Не твое дело.

Далила сделала шаг в сторону.

– Я тебе не верю, Том Тилсон. И не верила никогда.

– Да пошла ты…

– Завел любовницу?

– Ты уходишь от Джонни? – ответил он вопросом на вопрос.

– Ты уходишь от Эйлсы?

– Да пошла ты…

Сейчас, на бумаге, это похоже на ссору. Но это было совсем не так. Я не знаю, как передать легкость, с которой они общались друг с другом.

Он сел на верхнюю ступеньку. Его колени были согнуты, и он издал тихий стон, устраиваясь поудобнее. Далила стояла над ним, Том вытянул обе руки и положил ей на бедра. Резкий вздох или смешок с ее стороны. Он потянул ее вниз, пока она не оказалась на коленях рядом с ним. Один из них что-то сказал – кажется, Том, – Далила наклонилась к нему. И больше никаких слов я не слышала – ни дерзких, ни агрессивных, никаких, а только звук соприкосновения губ, скольжение рук по волосам, быстрый настойчивый шорох одежды, и трение кожи о кожу.

Глава 18

Итальянская заправка для салата Newman’s Own.

Anaphylaxis , сущ. – анафилаксия: сильная реакция на антиген (например, укус пчелы), к которому организм оказывается гиперчувствительным.

Я промерзла до костей к тому моменту, как добралась до кровати. Да к тому же все тело затекло от долгого неподвижного сидения в одной позе. Наверное, происходившее можно было назвать «страстными ласками» – из тех, что запрещены в общественных местах. Или, может, «фроттаж» – статью про это слово меня пока не просили редактировать, но судя по онлайн-версии Большого Оксфордского словаря, оно впервые было задокументировано в 1933 году Х. Эллисом. Значение: особая форма сексуального поведения, которая представляет собой желание тереться, не снимая одежды, о тело также одетой женщины, обычно не только в области гениталий.

Наконец, они разошлись по обоюдному согласию, шепотом и стонами – к моему облегчению, если не к их, – уговорив друг друга встать и вернуться в дом.

Я была потрясена увиденным и услышанным, но я бы солгала, если бы не призналась в том, что испытала и чувство удовлетворения – я получила доказательство своей правоты. Эйлса должна об этом знать, мне придется ей все рассказать. Но еще я подумала про антидепрессанты и книги из серии «Помоги себе сам», ее раздражение из-за постоянной готовки и любовь к диетам и про то, как она однажды сказала: «Мне придется его убить». Это было горько и жестоко. Может, незнание лучше. Я натянула одеяло до подбородка, но минуту спустя опять сбросила. Нет, на мне лежит моральная ответственность. И тем не менее – быть гонцом с такой вестью… Никто не хочет для себя такой роли. Хотя лучше знать, чем жить в неведении.

В комнату просачивался рассвет – в щель под дверью, по краям штор и из-под них. Мне не терпелось поскорее покончить с этим. Подождать часов до девяти? А, может, пораньше? Восемь – вполне приемлемое время. Я уставилась на электронные часы, желая, чтобы цифры менялись быстрее. Оденусь, пойду в дом и предложу Эйлсе прогуляться. Я думала о том, какие слова лучше использовать, как все сформулировать. «Мне очень жаль, что приходится про это рассказывать». Я стала представлять, что произойдет дальше. Эйлса захочет уехать. Проще всего на поезде. Я представила, как мы вдвоем сидим в вагоне на пути назад в Лондон. Эйлса, вероятно, расплачется и будет благодарить меня за поддержку, за то, что я осталась рядом с ней. Я возьму ее за руку. Может, она заберет с собой и Макса. Когда мы вернемся, она переедет в мой дом. Они оба переедут.

Когда я открыла глаза, солнечные лучи уже добрались до подушки. Меня разбудил какой-то шум. Я села. Моди стояла на задних лапах и скреблась в дверь. Часы показывали 11:12.

Я так резко вскочила, что закружилась голова. Моя одежда была разбросана по полу, я собрала ее и оделась. Губы пересохли, во рту пустыня. Я открыла дверь в яркий солнечный день и выпустила Моди во двор, она тут же присела, потому что больше не могла терпеть. Небо было голубым и совершенно чистым. На крыше сарая напротив ворковал голубь, кричали галки. Ночные события спутались у меня в голове и представлялись туманными. Я попыталась сосредоточиться. Что мне делать? О боже! Теперь я не могу сказать Эйлсе, что дело срочное. «Случилось что-то ужасное. Я хотела вам об этом рассказать. Но вначале мне нужно было поваляться в постели».

Я накормила Моди и заперла ее в комнате, а затем медленно поднялась по ступеням к дому. Не могла же я весь день прятаться в хлеву.

Когда я вышла на террасу, она оказалась пуста. Никого не было и на теннисном корте, ни звука со стороны бассейна. На гравии подъездной дороги виднелись следы шин, но обе машины исчезли.

Я вошла в кухню. Несколько кружек и куча грязных тарелок с хлопьями стояли рядом с плитой. Я хотела сунуть их в посудомойку, но она оказалась забита чистой посудой. Я села на табуретку и задумалась, что же делать. Я понятия не имела, куда они все исчезли. Они ждали, пока я проснусь? Я пыталась вспомнить, планировали ли мы занятие с мальчиками. Боже праведный, надеюсь, никто не приходил меня проведать, не открывал дверь и не видел, в каком состоянии комната. Куда они могли уехать? В церковь? Нет. По магазинам? Может быть. Маленький червячок сомнения грыз меня: кто-то из них упоминал рынок? Блошиный рынок? Мысль превратилась в уверенность.

Я встала и открыла дверцу холодильника. Вонь. Контейнер из нержавейки занимал всю нижнюю полку. В нем лежала сырая курица, дольки чеснока, толстые куски лимона и все это было посыпано какими-то специями красного цвета. Какие-то люди – клиенты Тома – должны приехать на обед. Видимо, это мы и будем есть.

Закрыв холодильник, я нашла чистую миску и насыпала в нее хлопьев, которые съела в сухомятку – без молока. К банке с вареньем была прислонена кулинарная книга, раскрытая на странице «Курица по-каталонски». Когда Эйлса вернется, ей будет некогда со мной говорить – нужно будет готовить обед. Разговор придется отложить.

Я поставила миску к остальной грязной посуде и огляделась. Прошла через кухню в небольшой холл. Слева была лестница на второй этаж, прямо – гостиная. Я заглянула в гостиную. Квадратная комната была обставлена со вкусом: пустой камин, обтянутый синей тканью диван, стулья в тон, толстые занавески с цветочным рисунком и много бархатных подушек малинового цвета. Пахло там странно – вроде плесенью и чем-то сладковатым, – так пахнут старые подушки. Следы просмотра телевизора: на полу клетчатое одеяло, на кофейном столике раскрытая коробка конфет Cadbury Heroes.

Остановившись внизу лестницы, я раздумывала, стоит ли рисковать. Мне было любопытно исследовать дом, но если они вернутся и застанут меня в спальне, то воспримут это как желание сунуть нос в чужие дела. Я положила руку на перила и вглядывалась вверх, запрокинув голову. Вероятно, поэтому и смогла уловить звук – такой тихий, что мгновение мне казалось, будто это скрип окна или двери. Но затем я услышала его снова. Это был один из тех звуков, ради которых приходится напрягать слух – иначе его не уловить. Прислушавшись, я услышала какой-то фоновый шум – низкий гул – и еще какие-то почти нечеловеческие, животные, звуки, но издаваемый человеком – причитание, вздох, всхлип.

Я больше не колебалась. Сработал инстинкт. Я бежала, перепрыгивая через две ступеньки. Я знала, что это Эйлса, у меня не было никаких сомнений. Я узнала ее голос и поняла, что случилось. Она все знает. Что-то ее насторожило. Она видела их прошлой ночью, или утром Том сам ей рассказал. И теперь они уехали, а она осталась одна.

Я добралась до площадки. Передо мной оказалось несколько закрытых дверей, звук шел из дальней правой, из спальни, расположенной над гостиной. Нужная мне дверь была приоткрыта, и я шагнула к ней. Звуки стали громче. Я снова остановилась, меня все еще одолевали сомнения. Не хотелось вмешиваться и смущать Эйлсу, но мысль о ее печали и отчаянии была невыносима. Я все-таки толкнула дверь, хотя не стала сразу же заходить в комнату.

Кровать стояла у дальней стены, между двумя окнами. Эйлса лежала на ней в одиночестве, на животе, повернув лицо, лежавшее на подушке, в сторону. Ее тело было странно изогнуто под одеялом, руки находились под телом, глаза закрыты. На подушке лежал телефон со светящимся экраном. Эйлса тяжело дышала, тихий гул не прекращался.

Кровь прилила у меня к лицу. Я прикрыла рот рукой. Мне с трудом удалось подавить возглас – увиденное страшно смутило меня. Я попятилась из комнаты и прикрыла за собой дверь.

На протяжении всего дня я вспоминала то мгновение, когда осознание происходящего совпало со страхом быть обнаруженной. Ужас, что Эйлса может увидеть меня. Это было совершенно особое чувство стыда, смешавшееся в моей голове с романом Тома. Я тайком наблюдала за ними обоими, что привело к какому-то отвращению к самой себе и плохому самочувствию.

Всего через несколько минут у дома появились машины, захлопали дверцы, захрустел гравий под ногами. Я сидела за кухонным столом, делая вид, что разгадываю кроссворд, когда они ввалились толпой, заполняя дом шумом и пакетами. Дети понеслись купаться, Роза и Гэри отправились наверх собирать вещи. Том и Далила принялись разбирать покупки – литр молока, пачка сливочного масла, листья салата, грязные на вид, крем для рук Neutrogena и прямоугольная коробка с надписью «Телохранители».

Выкладывая листья салата на стол, Том заметил:

– Вы пропустили интересную поездку, Верити. Мы ездили на блошиный рынок в Баркомбе^[108]. Там столько всего – как раз по вашей части.

– Я проспала, – сказала я. – Следовало встать пораньше, конечно. Простите.

– Да ничего страшного. Мальчишки были рады, что их занятие с вами откладывается.

Далила в рваных джинсах и кружевном топе весело кружила по кухне.

– Извини, – сказала она, протискиваясь перед Томом, чтобы открыть холодильник.

Она включала кофеварку, когда в кухню зашла Эйлса с влажными после душа волосами.

– Ты как раз вовремя, – излишне бодро произнесла Далила. – Кофе?

– Да, пожалуйста. С удовольствием.

Эйлса прошла мимо нее и стала разгружать посудомоечную машину, со звоном расставляя тарелки в шкафчике.

– Я не знала, что куда ставить, – сказала я.

– Неважно, – отмахнулась Эйлса. – Я все сделаю.

– Я нашел аптеку, – сказал Том, кивая на коробку с надписью «Телохранители», стоявшую на столе. – Виниловые, не латексные, но все равно должны помочь.

– Спасибо.

Эйлса сняла крышку с крема для рук, выдавила немного на ладонь и намазала обе руки. Потом открыла коробку, достала пару тонких перчаток – такие используют врачи – и надела их. Она пошевелила пальцами, как злой ученый, планирующий свой следующий шаг.

Я рассмеялась, чтобы как-то компенсировать свое бездействие – могла бы расставить посуду. Далила изобразила на лице сочувствие.

– Бедняжка, – сказала она. – А ты не думала попробовать…

И она начала перечислять всякие гомеопатические средства. Я не знаю, как Эйлса воспринимала все эти советы – она стояла спиной ко мне: сверилась с рецептом из книги, достала контейнер из холодильника, выложила курицу на противень из нержавейки и отправила ее в духовку, с грохотом захлопнув дверцу.

Я продолжала прятаться за кроссвордом из субботней газеты. А подготовка к обеду шла все более напряженно, так что я перебралась за стол в саду. Я понимала, что могла бы помочь, только не знала, как. Я хорошо помню первые дни работы в муниципалитете, свою досаду и раздражение. Знала, что должна что-то делать, но была слишком застенчивой, чтобы спросить, что именно. И сейчас я почувствовала, как немеют руки и ноги, застывшее невнятное выражение на лице. Раскладывая на столе приборы, Гэри очень вежливо спросил меня, на каком поезде я планирую ехать в Лондон – у него определенно сложилось впечатление, что я уезжаю в этот день. Я подняла газету, чтобы освободить место для ножа и вилки, и сказала, что останусь еще на одну ночь. Он кивнул. На меня нахлынула волна стыда от собственной никчемности и чувство, что все ускользает от меня, что я все делаю неправильно.

Мы уже обедали, когда приехали гости. В кухне и на террасе восхитительно пахло сочной жареной курицей с луком и чуть менее приятно подгоревшим чесноком. Эйлса открыла духовку и объявила, что курица «совершенно испорчена». Роза и Гэри не находили себе места – им не терпелось поскорее отправиться в Корнуолл, пока не стемнело. А дети, по словам Эйлсы, «умирали от голода», что было не очень правдоподобно, учитывая, что все утро они ели хлеб с шоколадной пастой. Том несколько раз выходил на дорогу – проверял, не сидят ли в кустах два медиамагната? – но в итоге согласился начать без гостей.

За столом оставили свободные места, и он напоминал челюсть, в которой не хватает зубов. Том сидел во главе, место справа от него пустовало, за ним расположился Гэри. Слева от Тома сидели Далила, Роза, потом было пустое место, потом Эйлса. Я устроилась в дальнем конце, с одной стороны от меня был Макс, с другой Мелисса. Я была рада отвлечься на детей. Мы с Максом играли в игру, которую я позаимствовала у «Радио 4». Я называла три слова и их определения, а он должен был догадаться, какое слово выдуманное. К нам присоединились даже Мелисса с Беа, хотя Ферг заявил, что игра скучная. На другом конце стола Том усиленно жевал, всем видом демонстрируя, что мясо слишком жесткое. Эйлса чувствовала себя несчастной. Она положила себе совсем крошечный кусочек курицы, но постоянно отщипывала подрумянившуюся корочку с краев картофельной запеканки, так что явно съела больше, чем собиралась. Далила рассказала длинную историю, как еще подростками они с Томом ходили на вечеринку, не успели на последний автобус и им пришлось идти домой пешком. Это было так скучно, что даже Роза не могла реагировать с энтузиазмом.

Все почувствовали облегчение, когда услышали звук подъезжавшей машины. Рики выскочил из нее первым и сразу же направился к нам – он пригнул голову и махал руками: то ли танцор, то ли семафор.

Том вскочил на ноги, опрокинув стул, и мужчины встретились у парадной двери дома, стали хлопать друг друга по спине в чрезмерно веселом приветствии.

– Ты пожалеешь о том, что приехал, после того как попробуешь курицу! – Том заговорил со смешным акцентом, который я никогда раньше от него не слышала. – Прости, друг. Кто не успел, тот опоздал.

Отпрыгнув в сторону, Том изобразил пистолет из указательного и большого пальцев. Рики, одетый в спортивные штаны и обтягивающую черную футболку, по-борцовски схватил Тома за шею и зарычал. Рики посмотрел на Эйлсу через плечо Тома и подмигнул. Она быстро отвернулась.

За их спиной появилась Пиппа, длинноногая и длинноволосая, в свободных белых брюках и белом топе. В рюкзачке на груди она держала ребенка.

– Привет, – поздоровалась она, помахав рукой. – Простите, что опоздали, это я виновата. Полночи не спала, поэтому утром все делала медленно, да еще ошиблась адресом.

Глаза у нее были необыкновенно ясные и голубые, как будто смотришь на них через увеличительное стекло. Говорила она мягким и веселым голосом, а носовые гласные произносила типично для уроженки Эссекса.

Все поднялись им на встречу, несколько минут любезничали, умилялись младенцу и сокрушались по поводу пути, который им пришлось проделать, будто Рики и Пиппа пришли пешком с Северного полюса. Эйлса разливалась соловьем. Как мило, что они приехали. Выяснилось, что у них с Рики была еще одна встреча по поводу лондонского сада. Доволен ли он планами? Видела ли их Пиппа? Как ей живется в Бате? Как часто она приезжает в Лондон? Неужели все это время она работала? Ребенок чудесно вписался в ее режим дня. Как здорово. Эйлса была такой фальшивой, что смотреть на это было невыносимо. «Потрясающе! – повторяла она. – Потрясающе!»

Рики сделал ей комплимент – она переоделась в длинное зеленое шелковое платье.

– Шикарно, – сказал Рики. – Это твой цвет. Том, я надеюсь, что ты за ней внимательно следишь.

Эйлса сначала обрадовалась, а потом смутилась, сжала руки перед собой.

В конце концов, вновь прибывшие уселись за стол. Мелиссу, Беа и Макса попросили собрать грязные тарелки и принести чистые. Я встала, чтобы тоже помочь. (Моди спала в тени, мордочка дергалась, а лапами она делала небольшие круговые движения.)

– Вы можете принести салат? – спросила Эйлса. – Он стоит на столике сбоку.

– Конечно.

– И заправку! – крикнула она мне в спину.

Миска с листьями салата стояла на кухонном столе на самом солнцепеке, и выглядел он совсем непривлекательно. В глубине холодильника я нашла заправку от Пола Ньюмана^[109] и вылила часть в салат. Но когда я поставила миску перед Эйлсой, она принюхалась и спросила:

– Что вы использовали? Я же имела в виду домашнюю заправку. Она стояла там же на столике сбоку. – Она пододвинула миску в центр стола. – Простите!

Я вернулась на свое место. Мне стало жарче, чем раньше, бюстгальтер прилипал к телу, на лбу выступила испарина.

Через несколько минут Эйлса заявила, что, раз дети поели, мы можем «втиснуть» еще одно занятие. Ферг сопротивлялся – «Только не это!» – а Роза, выпившая несколько бокалов вина, не стала его заставлять. Но, к моему удовольствию, Макс был счастлив проводить нас с Моди до хлева.

Он подхватил палку и лупил ею по высокой траве, когда мы спускались по ступеням.

– Что угодно, только не сидеть больше за этим столом. Такая скука!

– И такая жара, да? Жалко, что Ферг не пошел.

– А мне не жалко. Лучше без него.

У меня в комнате было душно, и я так и не прибралась. Оставила валяться в беспорядке несколько вещей, а Моди нашла половую тряпку и разорвала ее на части. Я собрала одежду, выбросила куски синей ткани, оставшиеся от тряпки. Макс сидел за столом.

– Можно поиграть в ту игру, где мы составляем длинные слова, – сказал он.

– Или, может, прогуляемся?

Я надела на Моди ошейник, пристегнула поводок, и мы вышли из хлева: свернули направо, прошли через задний двор и по узкой тропинке вышли к ручью. Думаю, что это был приток той реки, вдоль которой мы гуляли с Эйлсой. Это был неглубокий каменистый ручей с неровными берегами, скрытый в тени высоких деревьев. Мы шли вдоль него пока не набрели на несколько камней, лежавших в русле, и, осторожно ступая по ним, перебрались на другой берег. Пару минут мы стояли на залитой солнцем поляне. До нас долетали звуки из дома: гул голосов, стук мячей на теннисном корте, визг Беа, плеск воды. Жужжали насекомые. Быстро пронеслась стрекоза.

– Я больше не буду играть в World of Warcraft, – сообщил Макс. – Папа говорит, что у меня мозг загнивает от этой игры.

– О боже! И ты тоже так думаешь?

– Я не знаю.

Вдали послышался шум трактора.

– Наверное, стоит играть поменьше, если это порадует твоего отца, – сказала я.

Макс подобрал палку и со свистом обрушил ее на цветки бутеня.

– Что бы я ни делал, его это не радует, – заявил Макс. – Я и сам ему не нравлюсь.

Тон его был непринужденным. Звучи он более расстроенно, я бы получше обдумала ответ. Но моя голова все еще была переполнена событиями прошлой ночи.

– Твой отец не ценит то, что имеет, – сказала я. Макс посмотрел на меня – и я увиделамольбу в его глазах, но опять упустила свой шанс. – Я тебя ценю, – продолжала я. – А я не член семьи, так что это в два раза важнее. – Потом я сменила тему. – Бутень клубненосный внешне очень похож на болиголов.

Макс пошел вверх по заросшей тропинке, и я последовала за ним. Ежевика, высокая трава, большие цветочные головки царапали голые ноги Макса. Мы свернули налево – тропинка шла по полю, потом вверх через заросли колючего кустарника к единственному дереву на пригорке. Я пыталась придумать какое-нибудь задание, так что мы сочинили рассказ про спаниеля, который сбежал из дома, где к нему плохо относились, и стал жить с лисами в лесу. Мы должны были по очереди придумать предложение, но Макс взял инициативу в свои руки. Спаниель оказался в стае гончих, охотившихся на одну из лис, с которой он подружился. Я сейчас уже не помню подробностей – хотя даже набрала этот текст на компьютере, когда вернулась в Лондон, – но рассказ был полон чувственных и эмоциональных деталей. Основной конфликт – между возбуждением собаки, участвующей в погоне, ее инстинктом убивать, и эмоциональной связью с добычей – был проработан с настоящим вдохновением. При мысли об этом рассказе у меня по спине пробегают мурашки.

– Блестяще, – похвалила я.

– А какой будет конец?

– Не знаю. Может, тебе удастся как-то вернуться к началу.

– Вроде как спаниель ведет лис в тот дом, где его били, и мстит?

– Мне нравятся истории о мести, – рассмеялась я.

Макс остановился.

– У меня получилась настоящая история, да?

– Именно!

– Ух ты!

– Моя работа здесь закончена, – объявила я.

Вернувшись, мы застали Мелиссу и Беа в кухне. Работала посудомоечная машина, а сушка возле раковины была заполнена шаткой грудой перевернутых вверх дном тарелок. Мелисса сообщила нам, что Роза, Гэри и их дети уехали, а «мама с мужиком» играют в теннис. Далила пошла в комнату отдохнуть, а «остальные» у бассейна.

Я налила воды для Моди, и собака принялась жадно пить. Беа наклонилась, чтобы ее погладить, и спросила, можно ли ей прогуляться с Моди по саду.

Я согласилась. Хотя не следовало. В итоге я осталась страдать от безделья и жары. Будь у меня в руке поводок Моди, я бы туда не пошла. И так было бы лучше. Когда дом был полон людей, а потом часть разъехалась, трудно приспособиться к изменениям. Мне было любопытно посмотреть бассейн. Но сперва мне стоило бы пересчитать всех гостей…

Терраса огибала дом, и у дальнего ее конца, за углом здания, обустроили квадратную лужайку с каменными плитами в центре. За ней возвышался ряд невысоких деревьев, их густые кроны были подстрижены в форме шара, а между ними – калитка из кованого железа, украшенная сердечками и листочками.

Калитка была прикрыта, я толкнула ее, но она поддавалась с трудом – нижний край цеплялся за землю и траву. В результате я приложила слишком большое усилие, и, преодолев сопротивление, она отлетела прямо в дерево. Так что теперь мне пришлось высвобождать ее из веток и листвы. Листья были тонкими, темными и остроконечными. Форма их показалась мне знакомой, но я не сразу смогла вспомнить, как называется это дерево, хотя у меня было смутное ощущение, что оно ядовитое. По какой-то причине я ассоциировала его со смертью.

Сперва я заметила бассейн и только потом все остальное. Он был продолговатой формы, вода доходила до краев – зеленая и мутная. По моим представлениям, бассейн должен выглядеть несколько иначе. Уж если вы тратите деньги и усилия, стоит убедиться, что вода будет правильного голубого цвета: цвета рубашек Aertex^[110], меламиновых тарелок для пикника, летних платьев 1950-х годов и ставней французских домов. А не эта унылая серая школьная форма.

К этому времени дня бо́льшая часть бассейна и половина зоны отдыха находились в тени, так что все лежаки передвинули на одну сторону. Следы отдыхавшей компании: брошенные полотенца, лиф от купальника, лежавший на земле словно змея, бутылка из-под вина, пустые стаканчики, засунутые в горшки с лавандой, ведерко с тающим мороженым.

Но осталось всего два человека, и они оба уставились на меня.

– Добрый день, Верити, – поздоровался Том.

Он сидел на краю одного из лежаков, спиной ко мне, неловко повернув голову. На нем были только плавки, и я увидела верх его межъягодичной складки.

– Привет, – кивнула Пиппа. – Как дела?

Она лежала на соседнем лежаке всего в нескольких сантиметрах от Тома. У нее были обнаженные плечи и бледные длинные ноги. Она едва шевельнулась.

Я могла бы повернуться и уйти через ту же калитку. Инстинктивное желание – спасаться бегством. Но поступив так, я бы усугубила интимность происходящего. Я им помешала. В этом я не сомневалась. Увидев меня, они замолчали, и я осознала, что разговаривали они тихими голосами о чем-то личном. Уголком глаза я видела блеск воды, бездонные глубины. За бассейном рос еще ряд смертоносных деревьев. Сонная оса ползла по мороженому. Но Пиппа заговорила со мной, и у меня не было выбора, кроме как сделать шаг вперед. Том поднялся на ноги, и только тогда я смогла рассмотреть женщину: лямка малинового купальника опущена, она кормила ребенка.

Том сделал два шага к бассейну и с легким всплеском, практически беззвучным дрожанием воды, соскользнул в него. Потом над водой появилась его голова, он подплыл к бортику и положил подбородок на скрещенные руки, глядя на Пиппу.

Я понятия не имела, что мне делать. Шла медленно, словно вышла подышать и случайно сюда забрела. Я вздохнула, пытаясь показать, что мне нравится вид, нравится день. Я старалась не смотреть на Пиппу, но чувствовала, что ее лицо поднято вверх, и была уверена, что она смотрит на меня.

– Вот, пожалуйста, – сказала она. – Тут еще несколько.

Осторожно спустив правую ногу с лежака, она ступней вытолкнула что-то из-под него. Затем, продолжая держать ребенка на сгибе локтя, запустила под лежак свободную руку. Ее волосы соскользнули на один бок, обнажив длинную белую шею, а она все пыталась дотянуться до миски, засунутой слишком далеко.

– Да, конечно, – сказала я, быстро подходя к ней. – Я отнесу все это в кухню.

– О, правда? Спасибо огромное. Вы так любезны! – Она была так довольна собой за доброе отношение к прислуге. Ее рука продолжала ощупывать пустое пространство, как вдруг она вскрикнула. Ее тело резко наклонилось вперед, ребенок оторвался от груди. – Ой! Ой!

– Что, что? – Том вылез из бассейна.

– Идиот! Как раз когда я… – Она вроде начала смеяться, но потом ее лицо исказила мука. – Вообще-то… Ой!

Пиппа встала, размахивая рукой, то подносила ее ко рту, то отводила в сторону, взволнованно переступала с ноги на ногу. В другой руке она все еще держала ребенка, но не прижимала к себе, и он начал издавать тихие сердитые крики, запрокинув голову.

Теперь Том стоял рядом с ней.

– С тобой все в порядке?

Пиппа внимательно смотрела на кожу между большим и указательным пальцами.

– Меня укусили. Черт, это была оса или пчела? У меня аллергия.

– Я не знаю.

Его мокрые плавки прилипли к ягодицам. Эластичный пояс оставил красные следы на коже.

– Мне нужен шприц с адреналином, – сказала Пиппа с ноткой истерики в голосе. – Он у меня в сумке. Где моя сумка? Рики!!!

– Может здесь? – Том заглянул под лежак. – Нет. Где она?

Голова Пиппы начала делать странные судорожные движения, но она пыталась взять себя в руки. Ее взгляд метнулись ко мне, потом к Тому, все еще сидящему на земле, и обратно ко мне. Я сделала шаг вперед. Теперь она паниковала по-настоящему. Я решила, погладить ее по руке. Ребенок плакал громче и настойчивее, и когда я подошла к Пиппе, она сунула его мне.

– Вы можете его подержать?

В моих руках, откуда ни возьмись, появился младенец – кожа, плоть и кости. Не спеленутый кокон, а лишь слегка укрытый куском муслина. Его руки и ноги были крошечными и морщинистыми, как у старика. Личико было словно помято, глазки закрыты, беззубый ротик распахнут, подбородок дрожал. Никто не обращал на меня внимания, а я стояла и держала это кричащее существо, такое ценное для родителей. Я понятия не имела, что с ним делать, – задыхалась и дрожала, осознавая свою неприспособленность для такой задачи. Том вскочил и поспешил за Пиппой, которая была уже у калитки. Они оба звали Рики, и я слышала, как Рики кричит в ответ. Топот ног, движение, активность – но за калиткой. В доме громко хлопнула дверь. Но здесь у бассейна оставались только я и младенец, который теперь орал и извивался, удержать его было невозможно несмотря на то, что он вроде был маленьким и хрупким. Теперь он не казался мне единым целым – нечто распадающееся на множество дергающихся и трясущихся частей, каждая конечность двигалась сама по себе, и головкой он бился о мою грудь. Пахло кислым молоком и хлоркой, а рядом со мной опасно блестела вода. Я пыталась стоять неподвижно, прижать головку ребенка к себе, но он все время ею дергал, выворачивался. Я начала переминаться с ноги на ногу, прижимая его голову рукой, чувствовала пушок волос. Мой большой палец коснулся мягкого участка в центре черепа – ужасной пульсирующей бездны родничка. Тогда я ощутила не просто стресс, обычную панику, которую плачущий ребенок внушает всем вокруг – например, в автобусе или в очереди на почту, – а необычно сильную физическую реакцию: волну тошноты.

– Давайте я его возьму.

Чьи-то руки забрали у меня ребенка, ловко подхватили кусок муслина с земли и снова замотали вокруг него. Я не знаю, что происходило дальше, но крики младенца постепенно прекратились, перейдя в икоту.

Но было слишком поздно. Слишком поздно для меня. Я стояла коленями на камнях, прижавшись лицом к синтетической ткани лежака. И я не могла поднять голову, даже когда Эйлса стала хлопать меня по спине, уговаривая присесть и сделать глоток воды. В какой-то момент мне стало лучше, но я все еще не могла поднять голову – мне стало стыдно за свое поведение, чувство унижения взяло верх, и казалось, что лучше спрятать лицо.

Позже все согласились, что у меня случился «внезапный эпизод». Эту формулировку выбрала Эйлса, и она подходила идеально: милосердно комичная и достаточно расплывчатая, способная покрыть множество грехов. Это было лучше, чем моя версия – «отказали ноги». Эту фразу используют медики, в случаях как с моей матерью, для описания ухудшения здоровья пожилых. Эйлса хотела вызвать врача – она вспомнила, как я задыхалась во время нашей прогулки, – но я заверила ее, что со мной все в порядке и пообещала сходить к терапевту. Том посмотрел на меня со странным прищуром. Он что-то прошептал на ухо Далиле, а потом сделал жест рукой – мол, я регулярно прикладываюсь к бутылке.

К этому времени Пиппа уже полностью пришла в себя. Ей стало лучше еще до того, как шприц с адреналином нашли на дне сумки с подгузниками. Он и не понадобился – аллергия была на пчел, а укусила ее оса.

Эйлса не отходила от меня, даже во время затянувшегося прощания с Пиппой, Риком и спящим ребенком. («Как бы мне хотелось, чтобы люди, сказавшие, что они уезжают, действительно уезжали», – очень тихо сказала она.) Она сидела рядом со мной за столом в саду, а я пила сладкий чай, который она заварила. Один раз она даже похлопала меня по ноге.

– Вы должны заботиться о себе и следить за здоровьем.

– Буду.

– Попросите, если вам что-нибудь понадобится. Не надо…

– Конечно.

– Все, что угодно, Верити. Я серьезно.

Тут мне в голову пришла одна мысль. Это была странная мысль, словно враг, пробравшийся в трещины сознания и поджидавший середины ночи или дурного настроения, чтобы нанести удар. А поскольку Эйлса была так добра ко мне, я выпустила этого врага на свет.

– Если со мной что-то случится, вы позаботитесь о Моди?

– Да, конечно.

Я почувствовала, как все ужасные эмоции, которые я испытала за последние сутки, ощущение, что Эйлса ускользает от меня, растворяются.

Она усадила меня в гостиной, чуть позже пришли Мелисса и Беа, залезли под одеяла и включили реалити-шоу «Остров любви». Наверное, никого не удивит признание, что мне было не особо интересно. Но мне было все равно. Я была благодарна – я чувствовала себя частью их компании, и ничто другое не имело значения. Даже рассказ о неверности Тома мог подождать. Я сидела на диване, прикрыв колени клетчатым пледом и жевала ириску. Я даже вспомнила, как застала Эйлсу в спальне. Теперь это казалось мне трогательным. Если она меня и заметила, то знала, что для меня это не имеет значения. Я не была шокирована. Боже праведный, нет.

Я и представить не могла, что такая стерильная комната может оказаться такой уютной, но полагаю, все дело в людях. Так бывает, если ты становишься частью семьи.

Глава 19

Пять проволочных вешалок, все еще в оберточной бумаге.

Trepidation , сущ. – тревожное ожидание; трепет; дрожь от возбуждения; сумбурная поспешность или тревога; замешательство; волнение; суматоха.

Вчера позвонил Стэндлинг, чтобы сообщить, что после писем Эйлсы Сесилия Тилсон согласилась на ее встречу с детьми, но под наблюдением. Встреча была назначена в Центре социальной помощи семье и детям в Воксхолле. Я внимательно наблюдала за Эйлсой, пока она разговаривала по телефону: вначале ее лицо стало пепельно-серым, потом покраснело, на щеках появились пятна. Повесив трубку, она опустила голову и долго сидела в этой позе. Я забеспокоилась, решила, что Стэндлинг сказал что-то ужасное, может, случилась еще одна смерть. Стала расспрашивать ее. Эйлса сидела на диване в гостиной. Наконец, откинув голову на подушку, она подняла руку, чтобы отодвинуть кружевную занавеску – в комнату проник свет.

– Проклятье! – наконец воскликнула она. – Верити, я не знаю, смогу ли это выдержать.

Я похлопала ее по плечу.

– Конечно, сможешь. Я буду рядом. Я помогу.

Десять дней тянулись очень долго – те десять дней, пока их все еще не было, а я уже вернулась в Лондон. Я старалась занять себя делами. Сходила на квиз в паб, но Мэйв и Сью уехали на лето во Францию, и игра получилась вялой. Фред часто приглашал меня в Оксфорд, когда сам был в отпуске, но после нашего пикника на площади Гранари от него не было никаких вестей. Я его обидела. Но мне было все равно – что, конечно, тоже служило признаком тяжелого душевного состояния.

Дом укорял меня за отсутствие. Воры проникли в сад и украли сушилку и мини-холодильник, а также часть моих дров и газонокосилку. Запах внутри стал хуже – аж царапал горло, в особенности на втором этаже. Обои отваливались и гнили, стена за ними оказалась черной и грязной от клещей. Кусок за дверью ванной полностью отклеился и свисал словно грязный чулок. На потолке в спальне стали появляться темно-желтые капли. Я поставила кастрюли и постаралась не обращать на это внимания.

Я чувствовала себя не очень хорошо. Эйлса была права насчет веса, похоже, я немного похудела. Цветастая юбка Jigsaw, которую я купила на распродаже в поддержку Онкологического исследовательского центра, стала очень свободна в талии – мне даже пришлось закрепить ее парой булавок. У меня было меньше энергии, а по ночам сердце начинало учащенно биться, что вызывало тревогу.

Апатия привела меня в контору «Коллард и Райт», их офис находился над маникюрным салоном на Бельвью-роуд. Вывеска в окне второго этажа была сделана старомодным черным шрифтом. Я, должно быть, проходила мимо этого места каждый день в течение двадцати лет. Однажды унылым днем я обнаружила себя около их двери и потом поднимающейся по лестнице. Сын основателя адвокатской конторы, Ричард Коллард, ушел перекусить, и, как сказала мне секретарша, сможет меня принять сразу же, как вернется. Составление завещания оказалось очень простым делом. Я ответила на множество вопросов, и Коллард карандашом записал мои ответы на листе бумаги, а через несколько дней я пришла снова и подписала официально составленный и распечатанный документ. В случае моей смерти я хотела, чтобы меня положили в самый дешевый гроб (картонный) и кремировали – никакой суеты. Комод из какого-то фруктового дерева из маминой спальни я завещала Мэйв и Сью, потемневшую картину маслом с изображением грузного джентльмена с пером в руке Бобу, все книги – Фреду, он получит удовольствие, разбирая их. Все остальное – «дом и все его содержимое» – я завещала Максу, в знак признания тесной связи между нами. До достижения им совершеннолетия (в данном случае двадцати одного года) управлять имуществом должна Эйлса.

Она заслужила это после всего, что для меня сделала, думала я, шагая домой. Так она получит финансовую независимость. Свободу. Она сможет уйти от Тома. Насколько проще после развода жить по соседству, это не так травматично для детей, в меньшей степени нарушает их привычный уклад жизни. Мне нравилось думать обо всем этом. Я стала представлять радость Эйлсы – когда она узнает, как ей повезло и что она получила, хотя, конечно, радость будет сдержанной из-за грусти после моей смерти. Мое великодушие усилит горе, и еще много лет Эйлса будет вспоминать время, которое мы провели вместе, со слезами или улыбками. Во время этих мечтаний я, похоже, не осознавала, что совсем не обязательно умру раньше нее. Хотя эта мысль жила где-то на задворках моего сознания, задвинутая к дальней стене, как инструкция по эксплуатации неработающей бытовой техники.

Перед магазином одежды на Бельвью-роуд, симпатичным заведением, которое вывешивало рекламные слоганы типа «ЛЮБОВЬ», стояло несколько мусорных контейнеров, заполненных сложенными картонными коробками. Я решила отпраздновать подписание завещания, покопавшись в них, – из магазина часто выбрасывают отличные проволочные вешалки, которые еще могут послужить, – но вдруг услышала свое имя.

Я выпрямилась.

– Здравствуйте, Верити. Вы сегодня без собаки?

Это была Далила – в шортах и прогулочных ботинках, в руках у нее был большой ящик с цветами. Ее фургон был припаркован рядом, по земле тянулся след из шариков компоста.

– Без. Она дома, – ответила я. – Устала после Сомерсета.

– Мне кажется, что я никогда раньше не видела вас без собаки.

– Ну…

Я начала было возражать, мол это полная чушь, но остановилась. Какой смысл? Она явно посмеивалась надо мной, вот и все. Может, это была одна из их с Томом шуток. Вместо этого я сурово посмотрела на Далилу.

– У вас земля сыплется.

– Я оформляю цветочные ящики для винного бара по соседству. Высадила их пару месяцев назад, но нужно освежить, а то курильщики тушат в них сигареты. Трачу столько усилий, чтобы было красиво, а люди думают, что это просто огромные пепельницы. Ну, неважно. У меня контракт с большинством ресторанов в этом районе. – Она закатила глаза, словно хотела сказать: «Как я сильно загружена».

Тогда я подумала, что Далила в любой разговор вставляет саморекламу.

– Здорово, что вы так преуспели. – Хотелось добавить: «Я удивлена, что вы находите время на работу между любовными утехами с чужими мужьями», но у меня на это не хватило смелости.

Я сунула вешалки, которые держала в руке, в карман плаща и уже собиралась пройти мимо нее, но она склонила голову набок и заметила:

– В Сомерсете красивый дом, правда?

Она осторожно поставила ящик на тротуар.

– Да. Я была очень рада, что меня пригласили. Это было очень мило со стороны Эйлсы.

– У Эйлсы очень хорошо получаются жесты, подобающие святой. Но уверена, что ей удобно иметь под рукой репетитора по английскому и обожающую тебя рабыню.

Женщина по другую сторону витрины прикладывала к себе платье и крутилась перед зеркалом.

– Я рада помочь, чем могу, – сказала я. – У нее и так много дел.

Далила рассмеялась.

– О, Верити! Вы на самом деле всему поверили, да? Эйлсе нравится демонстрировать, какая она занятая и важная, но при этом ее же постоянно нет дома: она развлекается и занимается своими делами. В то время, как для семьи все делает Том – тихо, словно из-за кулис, никому ничего не сообщая.

Я опустила глаза на растения у своих ног и увидела зеленого жука с панцирем, напоминающим щит.

– Я знаю, что происходит, – тихо сказала я, – между вами и Томом. Я не слепая.

Лицо покраснело, внезапно стало жарко, сердце судорожно билось в груди. Верхняя часть вешалки впивалась мне в ладонь, и мне показалось, что пошла кровь.

– Не понимаю, о чем вы.

Далила наклонилась и взялась за ящик, растопырив пальцы.

– Ваша проблема в том, что вы думаете, будто все знаете, но не замечаете, что происходит прямо под носом.

Я ожидала, что Тилсоны вернуться в пятницу, но к вечеру субботы их все еще не было. На всех окнах были опущены жалюзи, и дом казался спящим. Даже мертвым.

Я несколько раз брала в руки телефон, чтобы отправить ей сообщение. «Жду вас», – написала я, потом стерла. «Когда возвращаетесь? Молока купить?» – тоже стерла. Эйлса ненавидела эмоциональную зависимость. Возможно, я ошиблась, и они арендовали домик до воскресенья. Или они вернутся в любую минуту, и я услышу затихающий шум двигателя.

Мимо дома с воем сирены промчалась скорая, а вскоре за ней машина полиции с мигающими красными и синими огнями, осветившими стены моей гостиной. Я проверила сайт «Би-Би-Си», но никаких новостей о несчастном случае на трассе А303 не обнаружила и испытала временное облегчение.

Сон в одежде экономит много времени по утрам, так что мы с Моди вышли на улицу сразу после рассвета и отправились в парк, когда на небе только появились розовые полосы. Прогулка – это природное успокоительное. Мы сделали большой круг, дошли до железнодорожной станции в Клэпхеме, прогулялись по облагороженным улочкам. Риелторы называют эти места «Долиной подгузников», и тут чаще перестраивают чердаки, а не устраивают жилые подвалы, таким образом обеспечивая дополнительную спальню для ребенка. Но для меня разницы не было: в любом приходе строителей хозяева видят повод освободить шкафы от хлама.

Дома меня не было несколько часов и, по закону подлости, Тилсоны подъехали как раз, когда я приближалась к калитке. Я заметила лицо Эйлсы, мелькнувшее в окне замедлявшей ход машины. Я так ждала этой минуты, испытывала такое возбуждение в предвкушении встречи, но теперь мне хотелось спрятаться. Я толкнула калитку ножками подобранной табуретки и поспешила по дорожке к дому, таща за собой Моди. Пока искала ключ, выронила еще несколько находок. Я побросала все горой в прихожей и поспешила вверх по лестнице – понаблюдать за Тилсонами из окна маминой комнаты. Дверцы машины распахнулись, и появились Мелисса и Беа, коробки с едой, чемоданы и большие черные пакеты, в которых, как я теперь знаю, были растения. Том кричал на Макса:

– Ради всего святого, неужели ты ничего не можешь донести, не уронив?

Эйлса не зашла поздороваться. Уверена, она очень занята: разобрать вещи, перестирать, заново обустроиться в доме. Но это не имело значения. Мне было достаточно того, что с ними все в порядке.

На следующее утро я сидела в халате за письменным столом, пытаясь поработать, как услышала ее голос:

– …а затем поворот. Вот так будет чудесно.

– От семи до десяти процентов, – произнес мужской голос. – Без вопросов.

Я понеслась наверх, чтобы выглянуть из окна. Мужчина в костюме стоял рядом с Эйлсой, в руках он держал папку с бумагами. Эйлса демонстрировала ему парковочный разворотный круг. Мужчина поднял голову и посмотрел на их дом, потом перевел взгляд на мой. Я резко отпрянула от окна, чтобы он меня не увидел.

Мне потребовалось несколько минут, чтобы одеться, но к тому времени, как мы с Моди оказались на дорожке, они уже ушли.

Глава 20

Уорбертоны: 4 булочки с разными начинками, 172 г.

Homeless , прил. – бездомный: не имеющий дома или постоянного места жительства; в особенности (если речь идет о человеке) не имеющий дома, убежища или пристанища из-за нищеты, живущий на улице.

На улице и так было тепло, когда я шла в Бэлхем, а я еще и кардиган надела. Но когда около метро я свернула за угол на главную дорогу, на меня обрушилась дневная жара. Солнце сияло над железнодорожным мостом, в воздухе кружила пыль, сильно пахло выхлопными газами и мочой. Голубь с уродливыми лапами клевал бумажный пакет перед кофейней Costa. Двое мужчин собирали подписи под петицией против расширения аэропорта «Хитроу». Дети и женщины с колясками стояли у «Макдоналдса».

Я уже пожалела, что пришла сюда. Руки и ноги стали такими тяжелыми, словно были наполнены песком. Но Эйлса так и не постучала в мою дверь, и мне требовалось развеяться и отвлечься. Занятия с Максом наверняка возобновятся на этой неделе, и я решила купить ему кое-что из канцелярских принадлежностей.

Перед торговым центром лежала куча грязной одежды. Это оказалась примерно моего возраста женщина с распухшими ногами, разлегшаяся прямо на тротуаре. Грязный спальный мешок она подложила под голову, а сама завернулась в несколько слоев одежды. Рядом с ней лежала собака, думаю, помесь колли с кем-то. Я дала собаке понюхать свою руку и попыталась (безуспешно) вовлечь женщину в разговор. Отходя от нее, я подумала, как же мы все близки к краю – всего несколько неправильных шагов, поворотов, некоторая доля невезения, и все может покатиться в тартарары. Тогда я не понимала, насколько была прозорлива.

Пока я ждала зеленого светофора, одышка усилилась. Я смотрела на землю, на сигаретный окурок, на голубую полосу, отделяющую дорожку для велосипедистов, на колеса огромного грузовика – его возвышающиеся над дорогой металлические бока подрагивали, на дым из выхлопной трубы. Когда светофор запищал, я с трудом поставила одну ногу перед другой, для каждого шага приходилось прилагать усилия.

В магазине запах хлеба, фруктов и замороженного мяса словно закупорил мои дыхательные пути. Я попыталась откашляться, но не смогла. Кто-то с силой толкнул тележку в ряд других, стоявших у двери, и все они, яростно загрохотав двинулись на меня. Кассы самообслуживания издавали непрерывный пронзительный визг. Ребенок в коляске бросил пластиковый стаканчик, он покатился под витрину с цветами. Мальчик возраста Макса промчался мимо меня на самокате. Движение, гул, слова. Потом прозвучало объявление: «Бритни, пожалуйста, подойди к киоску. Бритни, пожалуйста, подойди к киоску».

«Что с тобой? – спросила я сама себя. – Нужно купить папки и разноцветные маркеры. Вот и иди за ними».

Я сделала еще несколько шагов и снова остановилась, почувствовав резкую боль в груди. Тошнота. Сдавило грудь. Паника. Я ухватилась за полку, чтобы не упасть. Над ней было написано: «Очень вкусно! Без…». Я не успела прочитать что и без чего – мир померк перед глазами. Я представила себе бездомную женщину, ее ноги на тротуаре. Это последнее, что я помню.

Разноцветные плитки. Клок пыли. Пуговица от пальто. Или конфета? Один цветочный росток. Ближайший ко мне ценник: «Уорбертоны^[111]: 4 булочки с разными начинками, 172 г», точнее: «блчк с рзнм начинк». Неужели у меня был инсульт? Я почувствовала мягкую ткань под головой, из-за которой хотелось почесать щеку. От нее пахло духами, потом, чем-то сладковатым типа заварного крема.

– Она приходит в себя, – произнес голос.

Рядом со мной появилось женское лицо.

– С вами все в порядке, дорогая, – сказала женщина.

Или это был вопрос:

– С вами все в порядке, дорогая?

Я хотела ответить, но горло сжало. Я запаниковала, попыталась встать. К моему лицу поднесли бумажный мешок, и тот же голос велел мне дышать так глубоко, как я только могу. Она сказала, что скорая уже едет и не нужно беспокоиться. Но по ее тону я поняла, что она встревожена. Беспокоиться было о чем, но от этого мне станет только хуже.

Потом все как в тумане. Все кружится. Шум. «Просекко по акции». Мальчик на самокате удивленно смотрит на меня. Бритни просят подойти к киоску. Бездомная женщина с распухшими ногами. А потом бурная деятельность, движение, новые голоса. Какие-то руки ощупывают мою голову, холодные ремни, маска у меня на лице. Непонятный вкус – что-то химическое и холодное, но становится немного легче. Расстегивают пуговицы на блузке. Одну. Вторую. Третью. Я чувствую прохладный воздух на щеке, ткань, пахнущая заварным кремом, исчезает, меня поднимают за ноги и за руки и кладут на носилки. Затем какое-то движение сверху. Полоса белого света, потолочные плитки, трубы. «ЦЕНЫ ЗАМОРОЖЕНЫ». Мы оказываемся на улице, едем по пандусу и, как я теперь знаю, в машину скорой помощи.

Не люблю лишний шум, поэтому не стану подробно рассказывать о том, что произошло дальше. Я не умерла – но вы это и так знаете, потому что читаете мои записки.

Я очень плохо помню путь в больницу. Ни сирены, ни криков, ни толчков в грудь. В основном я сосредоточилась на приеме «альбутерола», как я знаю, мощного противоастматического и бронхорасширяющего средства, которое используется в ингаляторах. А они сосредоточились на спасении моей жизни. Жара, стресс, повышенное беспокойство привели к нарушениям в работе легких, сужению дыхательных путей, спазму мышц, ограничению воздушного потока и все такое. В больнице меня сразу же повезли в палату мимо пьяных, людей со сломанными руками и непроходящими простудами. Очаровательная медсестра (с которой я могла бы вступить в брак) переодела меня в ночную рубашку, закрепила на груди электроды и поставила капельницу. Я впервые оказалась в больнице, я спокойно лежала на кровати, позволив другим заботиться обо мне. И в этом было такое облегчение, что я чуть не заплакала.

Вначале все происходило очень быстро, но потом я стала замечать, что интервалы между посещениями медицинского персонала растягиваются, и их следует измерять часами.

– Я вернусь через час, – несколько раз говорила медсестра.

Занавеску веселенького голубого цвета отдергивали в сторону и задергивали. Взяли кровь. Проверили уровень кислорода. Заходили врачи, просматривали историю болезни, задавали вопросы: болела ли я в последнее время? Аллергия? На кошек? Собак? Я раньше страдала от астмы? Какой-то необычный стресс?

Меня отвезли в смотровую.

Прошло еще какое-то время.

Спросили, могут ли они кому-нибудь позвонить. Кому-то из членов семьи? Я покачала головой. Я подумала о маме, о постоянном беспокойстве о ее здоровье, о том, как любая возникавшая боль, любое мельчайшее изменение становилось предметом обсуждения, споров и исследований. Подумала про сестру. Ужасная, безнадежная боль, от которой мне захотелось завыть. Одну из медсестер совсем не порадовали мои ответы.

– Кто-то придет вас навестить? У вас есть социальный работник? Кто-нибудь сможет за вами ухаживать, когда вас выпишут?

Когда свет под потолком приглушили, я поняла, что уже очень поздно. Я откинула одеяло и встала. Тут же запищала какая-то аппаратура. Пришла недружелюбная медсестра, и когда я заявила ей, что мне нужно идти, что я и так слишком задержалась, ответила, что я не могу уйти: врач хочет, чтобы я находилась под наблюдением. Я останусь в больнице, по крайней мере, до завтра. Я повторила, что мне нужно домой. У меня там собака одна. У нее нет еды. Компании. Ей не выйти на прогулку. Она уже давно сидит одна. Я посмотрела на часы. Восемь часов! Горло опять сжало, грудь сдавило. Я попыталась дышать глубже, чтобы справиться с нарастающей паникой и отвращением к самой себе: как я раньше не подумала о Моди? Медсестра заговорила мягче. Неужели мне некому позвонить?

У меня не было выбора. Я нашла телефон на дне сумки и набрала номер Эйлсы. Она ответила только с четвертой попытки. Ее голос звучал на фоне музыки и звона посуды.

– Привет! – поздоровалась Эйлса. – Верити, простите, что не зашла. Заскочу завтра, если вы не против.

Я вкратце рассказала ей, что произошло.

– Вы в больнице?

– Все в порядке. Меня выпишут…

Я вопросительно посмотрела на медсестру, стоявшую напротив меня.

– Скорее всего, завтра днем, – сказала она.

– Завтра днем.

– С вами все в порядке?

Я ответила, что все прекрасно, но я надеюсь, что она сможет позаботиться о Моди. Объяснила, где лежит еда, и попросила выпустить ее в сад, а потом забрать к себе домой. Эйлса ответила, что все сделает, и я объяснила, что ключ от входной двери спрятан в ящике с инструментами на крыльце.

– В котором?

– Синем металлическом.

– Синем металлическом, – повторила она. – А я его сразу увижу?

– Да. Там есть и другие ключи. Ключ от входной двери на брелоке со слоником.

– Поняла.

Мы попрощались, и я легла. Думала, успокоюсь, но тут меня охватила тревога другого рода. Судя по фоновому шуму, Эйлса была не дома, а значит, спасение Моди откладывается? Может, Эйлса позвонит Тому и попросит его зайти? В таком случае он окажется в моем доме. И даже если отбросить в сторону эту опасность, остаются нерешенными другие вопросы. Я не сказала про воду. Она же догадается дать Моди воды? Даже люди, не держащие домашних животных, знают, что им нужна вода. А прогулка? Перезвонить и напомнить про прогулку? Но, может, и лучше, если она не станет этого делать. «О, да отпустите же собаку», – сказала она во время прогулки в Сомерсете. В парке нет овец и фермеров с ружьями, но есть белки и машины. В любом случае мой звонок скорее всего вызовет у нее раздражение.

Мысли крутились в голове. Сейчас мне кажется странным, что я не задумалась о музыке, которая звучала на заднем плане, о том, что говорила Эйлса отрывисто и рассеянно. Думаю, я уже тогда начала понимать, что раздражаю ее. Она не спросила, можно ли меня навестить, не нужно ли мне что-то. Вам кажется, что я себя жалею? Наверное, так и есть. У меня часто возникало ощущение, что в ее голове что-то происходит и что ее реакции объясняются какими-то глубинными мыслями. Но тогда я беспокоилась о себе. А сейчас я думаю, что, если бы потратила чуть больше времени на размышления, что не так с ней, все могло сложиться по-другому.

И еще. Так ли страшно, если бы Моди провела ночь в одиночестве? Тогда это казалось немыслимым. Но последствия моих попыток избежать этого оказались гораздо хуже.

Глава 21

Голубой мохер, распущенная пряжа.

Disclosure , сущ. – раскрытие, разоблачение: действие или факт сообщения новой или секретной информации; установление фактов.

Я много думала о том, что произошло после моего выхода из больницы или, вернее, как описать случившееся. Я даже думала пропустить этот эпизод. Книги, которые читает Эйлса, шоу, которые она смотрит, часто связаны с «секретами», и создается такое впечатление, что секреты – это что-то опасное и агрессивное, как смертельный газ. Лично я всегда считала, что секреты – это нормально, просто случай или действие, о которых не хочется рассказывать. Разве это не основное право человека? У нас у всех имеются свои скелеты в шкафах. Мне больно рассказывать об этом, но, дойдя до этого места в истории, я понимаю, что отношение к делу имеет все, повлиявшее на душевное состояние Эйлсы незадолго до убийства.

Я с удивлением узнала, что за стенами больницы идет дождь. Настоящий августовский ливень. Порывы теплого ветра сносили капли в сторону. Это напоминало игру большой собаки с маленькой – играет, но угрожает. Такой это был ветер, такой это был дождь.

Почему-то я ожидала, что Эйлса меня встретит. Знаю, глупо. Она понятия не имела, когда меня выпишут. Я была рада, что вчера надела кардиган. Я то бежала, то перескакивала через лужи по пути на автобусную остановку и оказалась там, как раз когда подошел автобус. Передо мной в очереди стоял парень в промокшей насквозь и прилипшей к лопаткам футболке. В автобусе оказалось тепло и влажно, одеты все были по-летнему, в руках держали сложенные зонтики, пол – грязный и скользкий. На следующей остановке вошла женщина с бумажным пакетом полным апельсинов, но размокшая бумага порвалась, и апельсины рассыпались по полу.

Я помогла ей собрать их, потом села на заднее сиденье и смотрела, как мимо проносятся мокрые, залитые дождем улицы. На коленях у меня лежали сумка и пакет с лекарствами. Мне показали, как пользоваться ингалятором, дали железо в таблетках против анемии, и сказали записаться на прием к терапевту. Все будет хорошо, если соблюдать рекомендации, да и мое самочувствие значительно улучшилось… Но меня снова охватило нехорошее предчувствие, которому я не могла дать четкого определения. Мои мысли были сосредоточены на Моди и несколько меньше на состоянии собственного здоровья, наверное, в некоторой степени я все еще была в шоке. Но было что-то еще – называйте это интуицией, если хотите, подозрением. Я стала теребить кардиган, связанный из голубого мохера. Несколько месяцев назад нашла его на ступенях в метро, и он стал одной из моих самых любимых вещей. Но на ткани появились катышки, и я стала их отрывать – сейчас это было проще делать, потому что шерсть намокла. В результате у меня в руке собрался целый ком.

Когда автобус подъезжал к моей остановке, я подхватила вещи и направилась к выходу. Когда дверь открылась, я бросила взгляд на сиденье и увидела на полу голубой шарик, размером с яйцо малиновки. Мне потребовалось мгновение, чтобы понять: это же шерсть, которую я собирала в кулак. Наверное, выронила ее, когда вставала. Конечно, это было неважно. На подходе к дому чувство страха, которое я испытывала, усилилось. Звучит нелепо, но я страшно пожалела об оставшемся в автобусе клубочке, будто я отделила его от матери, словно оставила что-то ценное.

Калитка была открыта. Ветром на дорожку принесло пластиковый стаканчик из «Макдоналдса» и промокший пакет из супермаркета, который я подняла. На крыльце стоял синий ящик со всем содержимым напоказ – крышка была откинута в сторону. Я сразу же увидела, что отсутствуют оба ключа. Я вставила свой ключ в замок и уже собралась навалиться на дверь, чтобы раскрыть ее, сдвинув любую помеху с той стороны, но она распахнулась с легкостью.

В прихожей я ожидала увидеть почту, макулатуру, бесплатные журналы, пакеты с вещами, недавно появившиеся табурет и чайник, но это все оказалось сдвинуто в сторону, посередине пола было расчищено пространство, и в его центре виднелись два светло-коричневых отпечатка ног на фоне темных деревянных досок. Никакого приветственного постукивания коготков Моди. Ее отсутствие вызвало беспокойство и тревогу, которые стали глухо отдаваться в груди. Я закрыла входную дверь и положила мокрый пластиковый пакет поверх небольшой кучи, которая собралась в прихожей. В доме было теплее, чем на улице, но воздух застоялся, и пахло как-то по-другому. К густой сладости, от которой сводило желудок, добавилось что-то острое: то ли базилик, то ли цитронелла. Я сделала шаг вперед и почувствовала, как шевелятся стены – сжимаются от беспокойства или предупреждают меня, подают сигнал тревоги. В окно гостиной забарабанил дождь. Насадка одного из пылесосов, стоявших у окна, соскользнула в сторону.

Нужно зарядить телефон. Позвонить Эйлсе. Или постучать в дверь соседнего дома. Я думала об этом, но ничего не сделала. Вместо этого еще на шаг подошла к лестнице. Я ощутила ее присутствие. Я могла определить, что она здесь. Ожидание, беспокойство, неуверенность, которые я подавляла все утро, достигли максимальной силы. Я слишком хорошо ее знала. Как я могла подумать, что она не станет этого делать?

Я подняла голову и посмотрела на второй этаж. Вытянула шею, пытаясь рассмотреть, что там за поворотом лестницы, но видела только дверь в ванную, и она была закрыта. А затем я услышала звук, не случайный звук, будто что-то откуда-то соскользнуло или было сброшено залетевшим порывом ветра. Он был целенаправленным и производимым человеком: щелчок закрываемой дверцы шкафа.

У меня все сжалось в груди, стало трудно наполнять легкие воздухом. Я схватилась за перила, чтобы удержаться на ногах. Грязное дерево показалось мне грубым. Ряд книг, лежавших на верхней ступеньке, был потревожен. Одна из энциклопедий, которую я нашла в Оксфордском комитете помощи голодающим, была отброшена в сторону и лежала раскрытой на карте Саутхолла. Поднимаясь вверх, я увидела, что одеяло, затыкавшее щель под дверью комнаты Фейт, отодвинуто в сторону. Дверь была приоткрыта, виднелся треугольник искусственного света. Поразительно, подумала я, что лампочка все еще горит. Из комнаты доносились тихие размеренные звуки: шарканье, шелест, щелчки.

Я стояла и ждала. Папоротники на обоях лестничной площадки жестикулировали и строили гримасы, предупреждая об опасности.

Из моей спальни доносился звук воды – тихие удары капель, падающих на газету, подстеленную под ведром.

Я хотела написать, что сердце ушло в пятки, но это такая глупая фраза. Во рту пересохло. Я попыталась сглотнуть, но не смогла. Горло сдавило. В груди снова стало тесно, я обхватила себя руками. Сумку с ингалятором я оставила у входной двери и уже подумывала вернуться за ней, но знала, что тогда вполне могу уйти из дома и никогда не вернуться.

Я положила руку на дверь и толкнула ее.

Прошло так много времени с тех пор, как я заходила в эту комнату. В ней пахло влажным деревом, яблоками, по́том и старыми духами. Ужасный запах, который мгновенно забирался в ноздри и оставался там, не желая уходить, давно испарился, но освежители воздуха так и висели в стратегических местах. Все поверхности – комод, письменный стол, картины – покрывал толстый слой пыли. Вода просачивалась сквозь сломанную оконную раму, текла по стенам, из-за чего отклеивались обои, под карнизом стена стала коричневой или даже черной. Одна из занавесок упала, вторая еще частично держалась. На каминной доске стояли желтоватые холмики странного вида – остатки ароматических свечей, которые я зажигала, – и валялись мертвые мухи, но я старалась на них не смотреть.

Длинное зеркало было прислонено к стене у кровати. Это была одна из моих ранних находок у мусорных контейнеров. Обычно я сидела на полу рядом с зеркалом и наблюдала за тем, как Фейт причесывается. Сейчас я видела в нем свое отражение: бледное, словно сама смерть вошла в комнату. Вот только смерть уже была в комнате.

Эйлса сидела на односпальной кровати между дверью и зеркалом, спиной ко мне. Вначале я думала, что она не знает о моем присутствии, но она заговорила, не поворачивая головы.

– Верити! – Мое имя прозвучало, как стон.

Мне не хотелось смотреть на то, что лежало на кровати рядом с ней. Я скрестила руки на груди. Я пыталась прочистить горло, освободить дыхательные пути.

Тогда Эйлса повернула голову. Ее лицо слегка подрагивало, над бровями четко обозначились морщины. Казалось, что она борется с чем-то,одолевающим ее изнутри.

– Что это? – спросила Эйлса.

Оглядываясь назад, я поражаюсь, что не задала ей тот же вопрос. Ведь это она вторглась в мой дом, она взяла ключ из тайника, она ступила на чужую территорию, причем не только физически, но и эмоционально. Именно она вошла в мое самое тайное место.

Я сделала шаг к ней. Голова ее была повернута ко мне, но тело оставалось в прежней напряженной позе. Обеими руками она держала пластиковый ящик, костяшки пальцев побелели – так сильно она его сжимала. На ней была блузка темного цвета и черные легинсы. Я тогда подумала о ней, как о большой черной вороне, которая стоит на страже своей добычи, и с трудом преодолела желание оттолкнуть ее, собрать содержимое ящика и прижать к груди.

Я все еще не могла говорить. Возникло ощущение, будто лицо распухло, словно его кололи булавками, резали. Поток, огромный и неуправляемый, ждал, чтобы хлынуть через меня. Я попыталась сосредоточиться на ее лице, а не на том, что лежало на кровати рядом с ней. Мне удалось разжать челюсти, рот открылся, и из него вылетел звук, только не получалось поверить, что это я его издала: долгий протяжный крик, что-то среднее между стоном и всхлипыванием. Он казался нечеловеческим, только я точно знала, что он произошел из самой человеческой части меня.

Эйлса достала из ящика коробку из-под обуви. Остатки бледно-розового стеганого пухового одеяльца, когда-то такого мягкого, но теперь сгнившего и потемневшего. Белая наволочка, которую я использовала, теперь стала серой. Кости.

– Верити? – снова произнесла Эйлса. Это все еще был вопрос, но прозвучал он более настойчиво, чем раньше.

Я опустилась на пол, свалилась вперед, обхватив голову руками. Я вонзила ногти в лоб. Мои руки стали когтистыми лапами. Я хотела, чтобы изо лба пошла кровь.

– Это животное? – спросила Эйлса.

«Это животное?» Она не знала.

– Это тело?

Крошечные, как спички, косточки, сухожилия, мышцы, потемневшая кожа.

– Верити, что в этой коробке?

Большая голова, хрупкие конечности. Вены. Кровь: много крови и грязи.

– Верити.

Я по-прежнему молчала. Я не могла говорить. Расплакалась. Я склонила голову, тело билось в конвульсиях. Между рыданиями я хватала ртом воздух. Эйлса дотронулась до моего плеча, но мне хотелось, чтобы она убрала руку.

Я начала нараспев произносить слово.

– Я не слышу, что вы говорите.

Когда я подняла голову, она сказала:

– Вы должны прекратить плакать. Я не понимаю, что вы говорите.

Рыдания выплескивались из меня в каком-то жутком ритме. Я пыталась взять их под контроль, но они только усиливались.

Я никогда раньше не произносила вслух это слово – такое цельное, такое реальное. И мой живот сжался, словно пытался затянуть его назад. Жаль, что я все-таки его сказала, оно прозвучало неправильно. Все показалось неправильным. Я этого не заслужила.

– Младенец.

Тогда Эйлса встала. Я чувствовала, как она возвышается надо мной. Проходя мимо, она задела мое бедро краем ботинка. Из ее горла вырвался звук – отвращение и ужас, может, она пыталась что-то сказать и не смогла. Потом я услышала ее шаги, она пересекала комнату и чуть ли не скатилась с лестницы, прошла через прихожую. Наконец хлопнула входная дверь.

Не знаю, как долго я просидела там, уткнувшись любом в колени. Несколько минут, час? Если бы я могла превратиться в камень, то превратилась бы. Что угодно, только не вставать и не продолжать жить, не собирать осколки жизни. Все это время я ждала, когда случившееся раскроется. Я жила в этой реальности, знала, что так будет, но все равно держалась и как-то продолжала жить. Я вставала с кровати, выходила из дома, работала, встречалась с людьми, спала по ночам. Я не знала, как все это делала. Я была чудовищем.

В конце концов я оторвала голову от колен и какое-то время сидела с закрытыми глазами. А потом с открытыми глазами. Затем стала собирать косточки в наволочку и уложила ее в коробку из-под обуви. Я собрала кусочки высушенных цветов, которые еще не превратились в пыль, и высыпала их сверху. Закрыла коробку крышкой, отнесла ее в свою спальню и спрятала под кроватью – у дальней стены. На этот раз я не пыталась ее по-настоящему спрятать, просто не хотела, чтобы полиция сразу же отобрала ее у меня. Я хотела, чтобы они действовали аккуратно. Хотела знать, что, когда они придут, у меня будет немного больше времени, несколько дополнительных минут, и я смогу попросить их действовать осторожно.

До кухонного стола снова было не добраться, поэтому я уселась за письменный стол в гостиной. Я не знала, сколько времени ждать, позвонит ли Эйлса по номеру 999 или по номеру 101^[112], приедут ли они на патрульной машине или придут пешком.

Наконец я услышала, как открывается входная дверь. Сколько прошло времени? Час? Два? Время то ли растянулось, то ли сжалось, может, я была вне времени. Я сидела за столом, положив руки на колени, словно они уже были в наручниках. Теперь я успокоилась и просто ждала.

Эйлса остановилась в дверном проеме. Я видела ее затылок в зеркале у нее за спиной. Пространство позади нее расширилось и словно зависло. Пусто – она пришла одна. С улицы доносились самые обычные звуки – машины и фургоны, с грохотом проехал грузовик. Я поднялась на ноги.

Она спокойно смотрела на меня.

– Я сходила прогуляться. Том на работе, или мне пришлось бы… Я не могла тут оставаться. Вы же понимаете. Мне нужно было вдохнуть свежего воздуха. Я не знаю, что здесь произошло и что мне с этим делать. Но пока я гуляла, Верити, я подумала, что вначале должна дать вам возможность объясниться. Я не уверена, что хочу слушать ваши объяснения, но мы… мы подруги. Я полюбила вас, и вы столько сделали для Макса, поэтому я обязана вас выслушать.

Я кивнула, продолжая сжимать руки.

– Да. Да. Я объясню. Я могу это объяснить.

– Пожалуйста, объясните, что это? Что произошло?

Тогда я встала.

– Хотите присесть? – спросила я, убирая с дивана книги и кипы газет, пакеты с одеждой.

– Мне и здесь хорошо, – ответила она. – Я постою.

– Ладно. Хорошо. Да.

Она в волнении перебирала пальцами, глаза бегали по комнате. Дом давил на нее.

– Значит, там лежит ребенок. Мертвый ребенок. Чей это ребенок, Верити? – Она поморщилась, скривилась, начала терять контроль. – Это ребенок Фейт?

– Нет.

– Но тогда чей?

– Мой. – Слово вылетело из меня, как пронзительный крик.

– Ваш?

– Да. – Я прижала руки ко рту.

– Вы убили собственного ребенка?

– Нет. Нет.

Я вгляделась в ее лицо: сомнение, недоверие, а еще ничем не прикрытые страдания и боль. Я поняла, что она думает, и это было так ужасно, что я заставила себя отвести глаза. Но я не могла больше скрывать правду. Жизнь и смерть – между ними такая тонкая грань.

Я начала говорить, надеясь, что она меня услышит и сможет понять. Она разберется и соединит ужасные фрагменты моего путаного рассказа. Я не могла говорить связно, вообще с трудом заставила себя говорить. Я рассказала Эйлсе про ночь с Адрианом Кертисом, как мы переспали, «когда ты знаешь, ты просто знаешь». А на следующий день на работе я не обращала на него внимания, не отвечала на его звонки. Молилась, чтобы все закончилось, и какое-то время казалось, что так и есть, так что я выбросила все из головы. Я и подумать не могла, что могут быть последствия, не думала о причине и следствии. Но через несколько месяцев, меняя маме повязки, я почувствовала дикую боль.

Эйлса нахмурилась сильнее. Она решила, что я пытаюсь вызвать ее сочувствие.

– Боль? – переспросила она.

Я продолжала рассказ, несмотря на отвращение у нее на лице. Боль, казалось, растекалась по всей нижней части живота, потом пошла еще и вверх – болел весь живот. Она возникла словно из ниоткуда, вроде без причины. Я решила, что это несварение, а не «проклятие» – так мать называла месячные. Мне было сорок четыре года, и я считала, что они у меня уже прекратились. Я не стала рассказывать Эйлсе, как я испугалась и что почувствовала, когда наконец поняла, что происходит, сидя на унитазе в ванной комнате. Это не имело значения. Кто-то говорил мне, что нужно зажать кожу между большим и указательным пальцами, чтобы держать эмоции под контролем, так я и сделала, рассказывая Эйлсе о случившемся.

В моем рассказе были паузы и долгое молчание.

В конце, когда, казалось, больше нечего было сказать, я заметила:

– У него не было шансов, потому что у него была только я, а он родился таким крошечным. Я пыталась сохранить ему жизнь. Завернула его в полотенце, прижала к груди и держала, но он не издал ни одного звука. Я даже не видела, чтобы он дышал. Его кожа казалось прозрачной – сквозь нее был виден свет, а потом она потемнела, словно кровь, словно ржавчина. Я держала его, а он становился все холоднее. Он становился холоднее, несмотря на все, что я делала. Я взяла маникюрные ножницы и перерезала пуповину, я прижимала его к себе, чтобы согреть. Глазки у него все время были плотно закрыты. Он был не больше, чем…

Я развела руки, потом снова сжала пальцами кусочек кожи.

– Я пыталась его согреть, – повторила я.

Я посмотрела на Эйлсу. Она присела на дальний конец дивана.

– О, Верити, – выдохнула она, и выражение ее лица изменилось. Глаза наполнились слезами. – О, Верити, – повторила она. – Вы родили ребенка. Вы потеряли ребенка.

Потеряла. Потеряла. Именно за этот глагол я держалась. И теперь он иногда помогает.

– Он был таким крошечным. Я не дала ему ни одного шанса. Я не знала, что делать. Я знала, что мама вскоре захочет принять ванну, поэтому вымыла пол. Я использовала рулон туалетной бумаги и все полотенца, которые там были, чтобы оттереть кровь, но все время я прижимала его к груди. Я не хотела его отпускать. Он был таким легким, почти невесомым. Я плакала, истекала кровью и старалась не шуметь. Услышав, что она спускается, я отнесла его в свою комнату, запеленала в наволочку и положила на кровать, пока искала чистое полотенце для мамы. Пока она была в ванной, я запустила стиральную машину. И приготовила ужин, потому что мама хотела есть. А потом положила его в коробку из-под обуви, а коробку убрала в тот пластиковый ящик. Я заполнила его всякими мягкими вещами и плюшевыми мишками.

– О, Верити! – Эйлса подвинулась поближе, пока я говорила, и теперь сидела на диване передо мной. – На каком сроке родился ребенок? Сколько недель?

Я поняла, о чем она спрашивает. Можно ли было его спасти?

– На двадцать третьей, – ответила я. – Секс у нас был только один раз. Сосчитать несложно.

Тогда я увидела облегчение у нее на лице.

– Это не ваша вина. Он был слишком маленький. Он не смог бы выжить. О, Верити! И вы никому не сказали? Вы все сделали сами? – Ее глаза были полны сочувствия. – Вам следовало позвонить в скорую. У вас не возникло бы проблем. Они бы вам помогли. Они бы… знаете… – Она сжимала свои руки. – Они бы забрали тело.

– Я не хотела, чтобы они забирали тело.

– Самой не верится, что я напридумывала, – качала головой Эйлса. – Я думала, что вы в той комнате заперли Фейт или что-то в этом роде, а когда я увидела кости… что вы… Вы – друг Макса. Вы – моя подруга. Знаете, вы поразительная женщина. Вы такая умная, интересная и честная, а теперь еще и это. Я не знаю никого другого, кто бы смог… Я не знаю, как вы смогли жить дальше, словно ничего не случилось.

Словно ничего не случилось. Я не знала, как рассказать, каких усилий от меня потребовали предыдущие десять лет, как я собирала осколки своей жизни, пряталась в этом чертовом доме и не могла уехать.

– Я поставила его маленькую кроватку в комнате Фейт, потому что там он был в безопасности, – сообщила я. – Туда никто не заходил. Вначале я постоянно его навещала, но потом мне пришлось это прекратить.

Кое-что я не могла ей раскрыть. Лето выдалось жарким и сухим. Я делала все, что могла, использовала ароматические свечи и освежители воздуха, а потом заткнула ковер в щель между дверью и полом. Мама все твердила, что под половицами сдохла крыса. Я не знала, что делать. Но через некоторое время запах стал слабее, а потом вообще исчез. Но больше я туда не заходила. Я не пустила туда Фейт. Не заходила ни разу. Я бы этого не вынесла.

Я села на подлокотник дивана, хотя не знала, как Эйлса отнесется к такой близости, но она не отодвинулась. Ее руки трепетали в разделявшем нас пространстве. Мои лежали на коленях.

– И тогда вы и начали собирать вещи?

– Может быть. Да. То есть я хочу сказать, что всегда… Но да, все стало хуже.

– О себе вы не заботились?

Я посмотрела в потолок.

– Я не стою заботы.

– Фейт знает?

Я отрицательно покачала головой.

– Мне очень жаль, Верити, – сказала она и, кажется, эта фраза вобрала в себя и другие вещи, которые она не могла произнести вслух. – Я рада, что вы мне рассказали. Вам следовало поделиться со мной раньше. Если бы я знала про эту травму, мне было бы легче все понять, помочь вам.

Я встала с подлокотника и опустилась на колени перед Эйлсой.

– Я могу оставить его у себя? – спросила я надтреснутым голосом.

Глаза Эйлсы снова наполнились слезами.

– Я думаю, что нам следует кому-то сказать. Вам требуется помощь.

– Мне требуется помощь?

Она в задумчивости посмотрела на меня.

– Давайте я подумаю, как лучше поступить, – предложила она.

– Пожалуйста, только не рассказывайте Тому.

Она вздохнула.

– Не буду. Но, может, нам стоит связаться с вашей сестрой.

Я молчала. Какое-то время мы сидели в молчании. Я слегка покашливала.

Эйлса сделала глубокий вдох.

– Этот дом. Он еще хуже, чем я думала раньше. В нем нельзя жить.

Я постаралась сделать вид, что дышу нормально.

– Я его еще почищу. Я обещаю.

Она встала.

– Соберите вещи и пойдемте со мной. Переночуете у меня. Не хочу оставлять вас одну.

Глава 22

Одна детская пустышка, белого цвета.

Contact , неперех. гл. – контактировать: вступать или находиться в контакте.

Сегодняшняя встреча была назначена на два часа дня, но Эйлса стояла у входной двери уже в полдень, ожидая, когда я наконец ее отопру. Она надела зеленое шелковое платье – трогательно, что она выбрала именно его, ведь это было то самое платье, которым так восхищался Рики Эддисон. Но теперь оно немного смялось. Ткань тонкая, поэтому я заставила ее надеть колготки и бордовую куртку.

Доехали мы без проблем, хотя ни одна из нас заранее маршрут не проверила. Центр социальной помощи семье и детям вроде бы располагался в Воксхолле, но когда мы проверили по карте, он оказался ближе к станции метро «Овал» на Северной линии. Ошибка незначительная, не так далеко идти, но все равно это усилило нервное напряжение Эйлсы.

Я понятия не имела, чего ждать. В отзывах центр оценивали на 3,4 звезды, хотя персонал быстро реагировал на все жалобы («Нам очень жаль, что вы восприняли этот опыт “будто попали в тюрьму”. Мы делаем все возможное, чтобы обеспечить…»). Невысокое, невзрачное здание, построенное в 1980-е годы, было втиснуто между высотными многоквартирными домами. Двое мальчишек лет одиннадцати катались на велосипедах, пытаясь поднять переднее колесо. Черно-белый кот сидел на большом зеленом мусорном контейнере. На фотографиях в интернете был сад, но, видимо, это было в их филиале в Солихалле.

Социальный работник увидела нас в дверях и сразу же отвела в маленькую комнату, которая из-за попыток придать ей более веселый вид с помощью рисунка на стене – дерево, сова, много розовых и желтых птиц – выглядела только печальнее. С одной стороны лежали игрушки и книги, железная дорога и кукольная кухня, с другой стороны стоял диван, обтянутый красной тканью, похожей на обшивку спортивного автомобиля. Там же стоял низкий столик и несколько разномастных стульев. В комнате пахло леденцами и несвежим дыханием, ковер хрустел, когда на него наступали. Не знаю, издавала ли этот звук грязь на нем или пол под ним.

Я уселась на красный диван и заговорила о погоде с социальным работником – седой женщиной с дружелюбным лицом, в платье в горошек и черном мужском кардигане. В ее образе выделялась куча мелочей: шпильки в волосах, очки в металлической оправе на шнурке, бейджик на шее, который она постоянно теребила в руках. У ног стоял расстегнутый портфель, в который было всунуто слишком много бумаг и наполовину съеденный завтрак в пакете. Я почувствовала в ней родственную душу. Эйлса, сгорбившись над столом, внимательно разглядывала свои расчесанные руки и не обращала на нас внимания.

Казалось, мы ждали целую вечность, хотя, вероятно, минут десять, пока в коридоре не послышались голоса и движение. Эйлса вскочила на ноги и бросилась к двери, в которую вошли Мелисса и Беа, а за ними шла еще одна женщина из социальной службы, помоложе. Несколько секунд назад Эйлса была унылой, апатичной и обессиленной, а теперь вдруг стала выглядеть совершенно невменяемой. Волосы у нее спутались и напоминали воронье гнездо, она махала руками, а лицо изменилось от рвения и энтузиазма. Обе девочки инстинктивно отпрянули назад, а Беа, отступая, поцарапала руку о металлическую щеколду. Эйлса бросилась к ней, издав пронзительный крик, сочувствующее «Ой-ой-ой!», и попыталась поцеловать царапину, потереть ее, пока сотрудница социальной службы не оттащила ее и не предложила сесть.

– Где Макс? – спросила Эйлса, снова вскакивая.

– Он не хотел ехать, – четким и ершистым тоном ответила Мелисса. – Он…

– Нужно проявлять осторожность при первом контакте, не надо ни на кого давить, – быстро перебила молодая сотрудница социальной службы. Она внимательно смотрела на Эйлсу и кивала. – В следующий раз.

Эйлса уставилась на нее, потом медленно опустилась на стул, тоже кивнула и повторила:

– В следующий раз.

Прошло всего несколько недель с тех пор, как я последний раз видела девочек, но они обе выглядели по-другому. Теперь волосы Мелиссы стали платинового цвета с темными корнями, на ней была юбка трапецией и блузка с плотно прилегающим к шее отложным воротничком со скругленными концами. Беа завязала волосы в несколько пучков, на ней было разлетающееся платье нежно-розового цвета с кружевами, которое подошло бы подружке невесты. Определенно, тут поработала Сесилия Тилсон, и это было ужасно. Их лица тоже выглядели по-другому. Я уже хотела написать: старше. Но на самом деле – младше: подавленные и уязвимые, с напряжением вокруг глаз и вялыми ртами, словно эмоции должны были вот-вот вырваться наружу.

Вначале все чувствовали себя неловко. Я тепло поздоровалась с детьми, потом вернулась на диван и сидела там, считая, что лучше никуда не лезть и не мешать. Обе женщины из социальной службы устроились на стульях рядом с дверью, делая пометки в блокнотах. Эйлса задала кучу вопросов, стараясь говорить жизнерадостно и оптимистично – молодец! – словно это был самый обычный день. Как они добрались? Значит, бабушка ждет в машине перед зданием? Как дела в школе? Почему Максу там не нравится? Они катались на лошадях? Ходили по магазинам? Я отвела глаза, пытаясь показать, что не слушаю разговор, и мой взгляд остановился на белой пустышке, забытой в углу, за пластиковой кухонной мойкой. Я подумала обо всех других встречах, которые здесь проходили, об отцах, матерях и детях. Сколько семей распалось из-за алкоголя, наркотиков, насилия, преступлений или сложного развода.

– Есть какие-то планы на Хэллоуин? – спросила Эйлса, и голос ее стал напряженным.

– Мы с Максом собираемся пройтись по домам за сладостями с тетей Джейн, – сообщила Беа. – Будет весело.

– Очень мило, – в ответе Эйлсы явно звучала боль.

Мелисса смотрела на экран своего телефона.

– Тетя Джейн считает, что нам следует поселиться у нее, когда все это закончится. Лиза уехала в университет, а Шарлотта в следующем году собирается путешествовать перед поступлением, поэтому у нее есть место. Но бабушка этому не рада. Она хочет, чтобы мы жили с ней.

Когда все это закончится. Даже они так думают?

Эйлса вначале ничего не ответила и просто смотрела на Мелиссу. Сотрудница социальной службы подняла глаза от блокнота. Послышался какой-то стук. На улице залаяла большая собака. Взревел самолет. Если прислушаться, то можно было уловить шум машин с главной дороги, гудение автобуса. В комнате воцарилась тишина.

– А Макс что думает по этому поводу? – спросила Эйлса.

– О, Макс, – будто отмахнулась Мелисса. – Он говорит, что тетя Джейн его не любит.

Кожа Эйлсы так побелела, что казалась почти прозрачной. Она посмотрела на соцработниц.

– Джейн не привыкла к мальчикам, – сказала она. Интонации ее были душераздирающими.

Тогда я решила заговорить – бросилась, как люди бросаются головой вниз в ледяную воду.

– Я тут прочитала в газете, что одна из участниц реалити-шоу «Остров любви» присоединяется к чему-то под названием TOWIE^[113]. Что это означает для мировой цивилизации?

Мелисса и Беа посмотрели на меня, потом Беа выдавила из себя в ответ, за что Эйлса и ухватилась, и какое-то время они говорили про реалити-шоу. Слушать это было ужасно, но в какой-то момент Беа встала и устроилась у матери на коленях. Видеть это было странновато, и Беа смущалась – она была слишком большой, чтобы сидеть у Эйлсы на коленях. Я вспомнила обед в пабе, когда она сидела на коленях у Тома и обнимала его за шею. Но это было лучше, гораздо лучше, чем ничего.

Когда младшая сотрудница социальной службы закрыла блокнот и встала, Эйлса не застонала и не расплакалась, как я опасалась. Она легко сняла Беа с колен и тоже встала, и опять кивала. Она крепко прижала Беа к себе, потом протянула руки к Мелиссе. Я боялась, что Мелисса ее оттолкнет – она снова выглядела угрюмой, словно закрылась, – но я ошиблась. Мелисса обогнула стол, протиснувшись между стульев, и они с Эйлсой долго стояли, обнявшись, пока соцработник мягко не разняла их.

– Я никогда их больше не увижу, – произнесла Эйлса, когда мы выходила из здания.

– Не надо драматизировать. Конечно, увидишь.

– Почему не приехал Макс?

Я хотела сказать, что не знаю, но у меня самой встал ком в горле, словно мое разочарование превратилось в твердое тело, гирю, которая тянула слова вниз. Я представляла его лицо, его серьезное выражение, вспоминала его привычку прикусывать нижнюю губу, когда он пытался сосредоточиться, вечно торчащие волосы на макушке. Я слышала в голове его голос, помнила его чуть хрипловатый смех. До этого момента я и не сознавала, с каким нетерпением сама ждала встречи с ним.

– Разве он не хочет меня видеть? – спросила Эйлса. – Я хотела с ним встретиться. Как иначе мне узнать, что с ним все в порядке?

– Может, у него что-то еще было назначено на это время, – я старалась говорить спокойно. – Может, регби или что-то еще.

Я вспомнила, какое давление на Макса оказывал отец, заставляя играть в регби, но теперь Макс от этого избавлен. Ужасно в этом признаваться, но я впервые порадовалась, что Том мертв.

Мы уже приближались к главной дороге, так что было шумно, а потому не услышали, как открылась и закрылась дверца машины. Вспоминая тот день, я думаю, что, возможно, и слышала хлопок – отдаленный звук на фоне грохочущего грузовика. Но оглянуться меня заставил звук быстро приближающихся шагов.

Около Центра социальной помощи стояли люди, и еще машина. Черно-белый кот спрыгнул с мусорного контейнера и теперь умывался, сидя на земле. Солнце выглянуло из-за туч и осветило окна многоэтажки. Но ничто из этого не имело значения, потому что к нам, спотыкаясь, бежал Макс – и приближался с каждой секундой.

– Мама! – кричал он. – Верити! Подождите!

Глава 23

Три бледно-серых чехла с диванных подушек.

Abreaction , сущ. – абреакция: выброс избытка сдерживаемых эмоций, эмоциональной энергии, связанной с психологической травмой, о которой было забыто или которую специально пытались загнать в подсознание; процесс повторного переживания травматического события.

Потом мы узнали, что он с трудом выбрался из машины Сесилии. Задние двери были заблокированы защитой от детей, он стучал в окно и царапался. Не то чтобы она пыталась остановить его. Макс сам не хотел видеть мать. Но он изменил решение при виде меня. Подобные моменты придают смысл моей жизни, обеспечивая мне цель.

Пора вернуться к тому утру, когда умер Том. Мне нужно все хорошенько обдумать.

Вы помните сцену из мюзикла Лайонела Барта «Оливер!» (любимого мюзикла Фейт), когда Оливер просыпается в доме мистера Браунлоу, комнату заливает свет, цветочницы поют перед его окном, и ты думаешь, что все будет хорошо. Так чувствовала себя я в то утро, когда умер Том. Я проснулась в пустующей комнате в доме Эйлсы на пружинистом диване под покрывалом. Белье не было стерильным, но оказалось божественно чистым и накрахмаленным. Ночью снова шел дождь, на окне, видневшемся в щели между занавесками, блестели капли.

Моди растянулась на коврике из овчины перед диваном, и я наклонилась, чтобы ее погладить. Макс ее помыл: она стала такой же белой и пушистой, как и мертвый барашек, на шкуре которого она лежала. Она лизнула мне руку. Ковролин серо-желтого цвета состоял из цветных нитей: кремовой, бежевой и цвета слоновой кости. Выглядело это очень хорошо. Я вспомнила бежевый ковер Гербертов, который засунули в мусорный контейнер, как больше никому ненужную вещь. Как мне было его жалко, с какой ненавистью думала о тех, кто выбрасывает вещи, которые еще могут послужить! Может, я была не права. Иногда перемены идут на пользу.

Отдохнув, я чувствовала себя лучше. Я снова нормально дышала. Но мне стало лучше и по другим, более глубоким и важным причинам. Я думала о рождении и смерти, о крошечном тельце. Я чувствовала боль, но и любовь. Эйлса назвала случившееся потерей. Потеря. Мне стало легче, что с моих плеч ушла хотя бы часть груза.

Мои вещи были аккуратно сложены на стуле, я оделась и открыла дверь спальни. Из кухни доносились звуки: хлопнула дверца холодильника, зажурчала вода в кране, послышались голоса. Том все еще был дома. Накануне вечером мне удалось избежать встречи с ним. Меня, как маленького ребенка, уложили спать в семь вечера. Может, лучше подождать, когда он уедет в Париж, перед тем, как спускаться. Но Моди потянулась и ткнулась носом в мое колено, и я вышла на лестничную площадку.

Голос Эйлсы раздавался из дальнего конца кухни. Я слышала только отдельные слова – «дезинфицирующее средство», «Евростар»^[114]. Том вышел в коридор, его голос стал громче. Я, держа Моди за ошейник, прижалась спиной к стене. Услышала скрип дерева, шорох ткани – Том открыл шкаф под лестницей.

– От собаки воняет, – произнес Том. – Скажи Максу, чтобы и думать об этом не смел.

Я сделала два шага назад в спальню и опустилась на пол, закрыв за собой дверь. Моди уткнулась мордой мне в ладонь, я погладила ее по голове, неровной и костлявой. Том поднялся по лестнице, пройдя в нескольких шагах от меня с другой стороны двери.

– Черт побери! Черт! – выругался он себе под нос, шипя словно двухголовая змея. В каждом согласном слышалась агрессия.

Я нащупала пару бугорков на бедрах у Моди. Жировая ткань – я специально гуглила. Неясного происхождения, возрастные изменения. Беспокоиться не о чем. Совсем не о чем беспокоиться.

У меня над головой раскрылась дверь, его шаги пересекли потолок. Шарканье, топот, падение какого-то тяжелого предмета с глухим звуком. Голос Тома, приглушенный, но все равно различимый сквозь перекрытия и штукатурку:

– Везде грязь… Приберись. Прямо сейчас.

Хлопает дверь, его шаги загрохотали вниз по лестнице – эти тяжелые шаги я слышала сквозь стену в собственном доме – мимо моей двери и дальше вниз, стучит по перилам. Успокаивающий голос Эйлсы:

– Ты все взял? Паспорт? Билеты? Телефон? Не волнуйся. Я все вымою. – Открывается входная дверь. – До завтра, – кричит Эйлса.

Наконец входная дверь захлопнулась.

Может, Эйлса прислонилась к ней с закрытыми глазами, чувствуя облегчение от того, что он уехал? Дом затаил дыхание, а теперь выдохнул. Стены расслабились. Все доски и поперечины разжались. Вибрация шагов в комнате наверху, распахнулось окно, высвободили запертый воздух – и все напряжение вылетело из дома с пронзительным вскриком.

Я побрызгала водой на лицо, сделала вдох из ингалятора и вышла из комнаты.

Эйлса сидела на кухне перед открытым ноутбуком. На ней была бледно-голубая хлопчатобумажная пижама с темно-синим кантом на воротнике. Солнце падало на стену позади нее, и появившиеся тени, по форме напоминающие коробки, слегка подрагивали. Моди выбежала в открытую дверь и присела в траве. На террасе стояли три черных мешка для мусора, заполненные землей, сверху торчали зеленые стебли. Слышался звук работающей газонокосилки – Эндрю Доусон уже готовился к предательству.

Эйлса подняла голову и увидела меня в дверях.

– Я нашла новый сайт, называется «Сочные ароматы, стройные бедра». Какой-то индус много лет сидел на всяких диетах, а потом обнаружил древнюю аювердическую систему. В ней используется особая пища с низким содержанием жиров и высоким содержанием белков, а специи с природными антиоксидантными свойствами, очевидно, тоже ускоряют метаболизм. – Она два раза хлопнула себя по животу и глубоко вдохнула, втягивая его. – Курица с имбирем, кориандром и куркумой – вот что будет у меня сегодня на ужин. Дети к ней не притронутся, но я сделаю побольше, разделю на порции и заморожу. С сегодняшнего дня я начинаю новую жизнь.

Эйлса закрыла ноутбук и встала. Выглядела она усталой, темные круги под глазами напоминали синяки. На лице было заметно напряжение, словно она вот-вот сломается.

– Вы хорошо спали?

Я кивнула.

– Хорошо. Я так рада. Вам на самом деле нужно было выспаться. Так, что вам приготовить на завтрак?

Я присела за стол. Мне было неловко. Я думала, что мы, может, поговорим, но Эйлса вела себя так, будто все абсолютно нормально. Она принялась раскрывать шкафчики, доставать хлопья, миску, молоко.

На улице Моди обнюхивала один из мешков с растениями. Наблюдая за ней, Эйлса сообщила:

– Я привезла из Сомерсета несколько выкопанных растений. Не знаю, приживутся ли, но я подумала, что они будут очень хорошо смотреться на участке с дикими цветами в дальней части сада. Не знаю, что учуяла Моди. Может, лису.

Я щелкнула пальцами, Моди подняла голову и пошлепала назад в кухню, оставляя отпечатки лап на полу.

– Хорошая собака, – сказала я, почесывая ей шею. – Очень хорошая собака.

– Итак… – Эйлса села рядом со мной, поставила ступни на перекладину в нижней части стула, а ладони зажала между бедрами. – Мне нужно обсудить с вами пару вещей. – Она вздохнула. – Время не самое лучшее. Я хотела поговорить вчера, но очевидно, что… Момент бы не тот. Я могла бы подождать, но не хочу, чтобы вы узнали об этом от кого-то другого.

Мне это не понравилось. Я насыпала немного хлопьев в миску и залила молоком.

– Посмотрите на меня, – сказала Эйлса.

В уголке ее глаза появилось красное пятнышко – лопнувший сосуд. Ее губы были сухими, шершавыми по краям.

– Во-первых, я хочу, чтобы вы знали: я помогу вам так, как смогу, – заявила она. – Начнем с участкового терапевта или с социальной службы. Я пойду вместе с вами. Ваши проблемы со здоровьем – с дыханием. И вы носили в себе эту душевную травму, плюс еще горе после смерти матери. Вам окажут помощь, с вами поработает психотерапевт. И… коробка. – Она явно не смогла заставить себя произнести слова «тело» или «труп». – Ее заберут, и вы сможете должным образом похоронить ребенка.

– Да, – с трудом выдавила я. – Хорошо.

– И на этот раз мы на самом деле приведем дом в порядок. Начнем заново. Том считает, что у вас там что-то гниет. Грибок. Поэтому я думаю, что следует пригласить профессионалов. – Эйлса улыбнулась и подняла руку ладонью ко мне, чтобы остановить мои возражения. – Дом, хлам, ваше душевное здоровье – все это связано. Нужно разбираться со всем сразу.

Если об этом она боялась говорить со мной, то не стоило так волноваться. Я справлюсь. С этим со всем я могу справиться. Прямо сегодня я запишусь на прием к врачу. И снова начну чистить дом, разбирать вещи – прямо сегодня, да хоть в эту минуту.

– Хорошо, – кивнула я.

– Вчера вы сказали, что вы не стоите того, чтобы о вас заботиться. Это не так.

Легкий ветер трепетал полотенце, сохнувшее на спинке стула. Тень на стене дрожала, в кухне стало светлее. Эйлса на самом деле считает, что я стою того, чтобы обо мне заботиться? Это было замечательно! Мне стало радостно от одной этой мысли.

Эйлса посмотрела на меня в ожидании ответа. Я уже собиралась открыть рот – и выдать еще одно откровение, последнюю тайну, которую, как я надеялась, мне никогда не придется облекать в слова, но тут ее телефон издал тихое чириканье. Эйлса бросила взгляд на экран, поморщилась и сказала:

– Проклятье. Простите. Мне нужно ответить на этот звонок.

Она встала и повернулась спиной ко мне, облокотившись на стол.

– Да! Я рада, что вы позвонили, – заговорила она в трубку. – Мы можем перенести встречу с сегодняшнего утра? Завтра нормально? Отлично. Да. Если вы все сфотографируете завтра, то успеете подготовить брошюру к следующей неделе? А в интернете? – Пауза. – Нет. До выходных мы никого не хотим приглашать. Мы работаем над этим. Хорошо, до свидания.

Она стала тереть пальцем мраморную поверхность (может, увидела каплю засохшего молока), а затем медленно повернулась ко мне, отложив телефон.

Провела тыльной стороной ладони по губам. Она снова села рядом со мной, сгорбив плечи.

– Что я хочу сказать. Вам это не понравится. И я сама не рада. Но это лучший вариант.

У меня пересохло во рту.

– Не знаю – может, время не подходящее, а, может, наоборот, подходящее. Это оживит нас обоих. И ничего не изменится. Я обещаю.

Она взяла опустевшую миску, из которой я ела, сжала в руках, потом поставила перед собой с решительным стуком.

– Что?

Она подняла руки вверх, комично изображая испуг.

– Мы решили бросить этот дом.

Мысли у меня в голове путались. Бросить дом? Что они собираются делать?

Эйлса снова положила руки на колени и принялась изучать свои пальцы.

– Это означает, что мы уедем отсюда гораздо раньше, чем рассчитывали. Но вы же знаете, компания Тома не приносит того дохода, который мы ожидали. На нас висит этот ужасный кредит. Пора это сделать.

Внутри меня что-то сломалось или вот-вот должно было сломаться, как если бы бутылка выскользнула из рук и еще не достигла пола.

– Вы уезжаете?

Эйлса прижала руку к щеке. Она что-то сказала про инвестиции и прибыль от вложений. Ее слова не укладывались у меня в голове, когда Эйлса сделала паузу, я спросила:

– Банк лишает вас права выкупа? Вы брали суду под залог этого дома и…

– Мы планировали это с самого начала. Этот дом всегда считался временным. Иначе мы бы вообще сюда не переехали. Том не хочет жить у дороги. Но вы же знаете, это тоже бизнес. Мы ищем дом подешевле, потому что ему требуется ремонт. И приводим его в надлежащий вид, чтобы его можно было легко продать.

Я огляделась, словно впервые.

– Поэтому у вас здесь все… так?

Она нахмурилась.

– По-спартански? Я бы не сказала, что он спартанский. Просто он не захламлен, как ваш! Нет смысла держать кучу сентиментальных безделушек, заставляя ими все. Это отталкивает покупателей.

– А куда вы переедете? – Мой вопрос прозвучал как сдавленное рыдание.

Она обеими руками разглаживала край стола.

– Вначале у нас была безумная идея про Сомерсет – но это слишком тяжело для детей. Беа не будет возражать, а Макс ненавидит перемены. Он и так злится. Ему нравится здесь. Ему нравится жить по соседству с вами. – Она быстро улыбнулась. – В любом случае я поняла, что сельская местность не для меня. Мы думаем… Может, район Хрустального дворца. Может, Сиденхем…

Я почувствовала, как внутри у меня все рушится.

– Даже не знаю, как доехать до Сиденхема, – призналась я.

– Мы будем приезжать в гости.

– Но я привыкла видеть вас каждый день.

Она положила свою ладонь поверх моей. Я смотрела на потрескавшуюся от экземы кожу ее рук.

– Но я вас и сейчас не вижу каждый день. Скорее, мы видимся раз в неделю, а то и реже.

Она права? Неужели только раз в неделю? Я говорила себе, что мы не разлей вода – такое приятное выражение. Неужели правда более унылая и приземленная? Я пустила ее в свой дом, в самые дальние его уголки, показала ей вещи, которых никто не видел. Она была так дорога мне, я так ценила ее, как не ценила никого кроме Фейт.

Эйлса наблюдала за мной. Мысли, казалось, скользили по ее лицу.

– В ближайшее время я хотела бы, чтобы мы с вами еще раз занялись садом. Давайте приберемся перед входом? Пока вы были с нами в Сомерсете, Том нанял человека, чтобы вывезти самые крупные предметы, которые у вас там лежали. Но, похоже, вы еще что-то насобирали. Вид все еще непрезентабельный.

Значит, вот куда делась сушилка. И холодильник.

– В качестве одолжения, не могли бы вы немного прибраться? Я помогу. Но только не сегодня – во второй половине дня мы встречаемся с Рики, чтобы еще раз обсудить его сад. Как насчет завтра? Если только вы не хотите продать дом нам, – добавила Эйлса. Тон ее был легким и обманчиво небрежным.

На одно мгновение это показалось мне отличным решением. Эйлса улыбалась в ожидании, я улыбнулась в ответ – пытаясь скопировать ее выражение лица.

– А я куда денусь?

– Мы можем найти вам что-то более подходящее, например, в Тутинге, рядом с «Собакой и лисицей». Или в Кольерс-Вуд. Готова поспорить: там можно найти очень выгодный вариант.

– Или в Сиденхеме, – сказала я.

– Точно, – Эйлса тихо рассмеялась.

Я почувствовала, что краснею, и легкое покалывание сзади шеи – от унижения и горькой обиды. Нелепо – она собирается откупиться от меня. Эйлса, которая все устраивает и организует. Проект. Она хочет купить дом, где по стене идет трещина, штукатурка сыплется с потолков, отклеились обои, проблемы с фундаментом и куча щелей. Мой дорогой дом, в котором я жила с мамой и сестрой. Я провела много лет, собирая его, заполняя его, укрепляя. Как я могу думать о том, чтобы от всего «избавиться»? Все это – часть меня. Я даже отсюда могла чувствовать его присутствие, меня тянуло к нему, у меня была с ним связь.

– Конечно, это большой, серьезный шаг. – Эйлса поднесла руку ко лбу. – Но я решила упомянуть об этом, чтобы вы подумали.

Ногтями она чесала лоб, оставляя красные следы. Разговор ее утомил. На внутренней стороне запястья я заметила синяк. Откуда он взялся? Все эти нервные накручивания и выдергивание собственных волос, состояние ее несчастных рук, на которых не проходила экзема, исчезновения, диеты – все это свидетельствовало о подавлении эмоций и чувств, вытеснении их из сознания. И еще кое-что невысказанное между нами. Оно спало, а сейчас проснулось разъяренное. Мое сердце бешено заколотилось.

– Том, – произнесла я. – Это Том заставляет вас делать это.

– Нет, не он.

– Думаю, что он. А почему вы не уйдете от него вместо того, чтобы переезжать?

– О, Верити! – Она покачала головой.

Я прикусила губу и почувствовала вкус крови.

– Он не заслуживает вас.

– Нам никуда не деться друг от друга.

– Это не так. Вы не понимаете, что я пытаюсь сказать. – Понимание, что я могу рассказать ей об увиденном разрасталось и расширялось, а потом взорвалось внутри меня. – Я наблюдала за ним. Я знаю, что он из себя представляет.

Эйлса все еще качала головой.

– Вы не можете рассказать мне о Томе ничего такого, чего бы я сама не знала.

Она издала невеселый смешок.

Я положила свою руку поверх ее. Теперь, когда наступил подходящий момент, я не знала, с чего начать – с вечеринки, с ночи в Сомерсете. Эйлса пристально смотрела на меня. Сначала я дам ей знать, что она в безопасности, что ей есть куда идти.

– Вы с детьми всегда можете перебраться ко мне.

Она убрала руку.

– Я не хочу перебираться к вам.

– Я завещала свой дом Максу и вам.

– Что? Зачем? – Она потрясенно рассмеялась. – Что вы пытаетесь сделать? И меня затащить к себе в дом как вещь?

– Нет. Конечно, нет. – Я не знала, что делать, потеряла ощущение происходящего. – Пожалуйста, Эйлса. Поверьте мне. Вы должны уйти от Тома.

Казалось, ее глаза исчезли. Она была в ярости – и отчаянии.

– Я не понимаю вас, Верити. Вы такая умная, интересная и добрая. И при этом ваше восприятие мира может быть таким упрощенным. Жизнь – сложная штука. Может, если бы не он, то мы бы и не переезжали. Но у нас дети, они его любят, а он любит их.

Она сжала ворот пижамы, словно пыталась себя задушить.

– Мне очень не понравилось, как сегодня утром он орал на Макса. Мне бы хотелось, чтобы он не вел себя так, словно ненавидит их… – Внезапно выражение ее глаз и всего лица изменилось – на нем появилась радость, но выражение было неестественным и утрированным. – Дорогой!

Я повернула голову.

В дверях стоял Макс. На нем были спортивные штаны и нарядная рубашка, в которой он был на вечеринке, только пуговицы застегнул неправильно. Моди пошлепала ему навстречу, и он наклонился, чтобы погладить собаку. Я не видела его лица.

– Извини, что испачкал диван, – буркнул Макс себе под нос. – Папа сказал, чтобы я оставался дома, пока не приберусь у себя в комнате. Я закончил, а сейчас пришел помогать тебе чистить диван.

– Ох, милый! – Эйлса была на полпути к нему. – Не беспокойся. Папа уехал до четверга. У нас полно времени, чтобы постирать подушки. Они будут как новые к его возвращению.

Макс все еще сидел на корточках, а Эйлса стояла рядом с ним, сжимая и разжимая кулаки.

– Он слышал? – спросила она меня одними губами.

Я хотела покачать головой, но я не знала. Все равно покачала. Для собственного успокоения.

– Ладно, мне пора заниматься делами. – Она обвела кухню отчаянным взглядом. – Нужно приготовить курицу с имбирем, потом посадить все эти растения. А еще сегодня во второй половине дня я работаю у Рики. – На меня она не смотрела, но сжала челюсти с мрачным видом. – А вы обещали заняться уборкой. – Она заправила волосы в ворот пижамы и воскликнула: – Боже, сколько сейчас времени?! Мне нужно переодеться.

Я встала, чтобы обнять ее, но она не ответила на мои объятия – ее руки висели вдоль тела. Сейчас я про это вспомнила.

Глава 24

Пицца «Маргарита» из «Пицца-Экспресс», спецпредложение: 3 по цене 2.

class="epigraph"> Formication , сущ. – формикация: ненормальное ощущение ползания букашек по телу.

В то утро я проводила Макса в школу и вернулась, но Эйлсы не было ни в гостиной, ни в кухне. Тогда я решила, что она пошла досыпать. Я была поглощена своими мыслями, точнее, проектом – кабинетом отца. Прошло много лет с тех пор, как кто-то в него заходил, но на прошлой неделе мне удалось приоткрыть дверь и протиснуться внутрь. И теперь я систематически занималась его разбором. Безжалостно. Это я-то. Сью помогла мне заказать мусорный контейнер, и я почти его заполнила. После того, как я закончу, получится очень милая комната. Светлая. Просторная. Только нужно поставить диван и телевизор. Может, еще что-то.

Я слушала радио – четвертый концерт Моцарта для валторны. И только когда он подошел к концу, я поняла, что один из звуков «оркестра» – охотничий вариант горна – слышится из гостиной.

Эйлса оставила свой телефон на диване. Я нашла его под подушками. «Джон Стэндлинг» было написано на экране. Я ответила.

– Ее здесь нет, – сказала я. – Думаю, что она спит. Разбудить?

– Да, если вы считаете, что она не будет возражать.

– Подождите немного.

С телефоном в руках я вышла из гостиной, пересекла коридор и поднялась по лестнице. Постучала в дверь ее комнаты. Тишина. Ее не оказалось и в маминой комнате (теперь комнате Макса), хотя она недавно сюда заходила – дверцы шкафа оказались распахнуты, раскрытые коробки с обувью стояли на полу. Я почувствовала запах ее дезодоранта.

В раковине стояла мыльная вода, но в ванной никого не оказалось.

Дверь в мою спальню была закрыта, но когда я попыталась ее раскрыть, она не поддалась.

– Эйлса?

– Что? – я слышала ее голос совсем близко. Всем весом она навалилась на дверь, не пуская меня внутрь.

– Что ты делаешь в моей комнате?

– Я скоро выйду.

Я резко вдохнула. Может, мне следовало посильнее толкнуть дверь. У меня вошло в привычку успокаивать ее.

– Звонит Джон Стэндлинг, – сказала я, почти касаясь губами двери. – По твоему телефону.

– Поговорите с ним сами.

Я села на верхнюю ступеньку, наблюдая за дверью, и снова поднесла аппарат к уху.

– Я все слышал, – сообщил он. – Хорошо. Отлично. Попросите ее перезвонить мне.

Я хотела узнать, зачем он звонит, и поэтому сказала:

– Не станет она вам перезванивать. Она сейчас очень странно себя ведет – не желает ни с кем разговаривать.

Он вздохнул.

– Ладно. В таком случае я все скажу вам. Во-первых, Макс не должен жить с вами. В одном доме с Эйлсой. Нам нужно принять меры до того, как начнутся проблемы. Я надеялся, что мы с Эйлсой встретимся, может, сегодня во второй половине дня. Я получил часть материалов следствия от Королевской прокуратуры и хотел бы кое-что обсудить перед ее консультацией у Грейнджера в пятницу.

– Не уверена, что она согласится выйти из дома. Лучше, если вы сами приедете.

– Можно и так.

– Есть какие-то новости? – поинтересовалась я. – Нам стоит о чем-то беспокоиться?

Последовало долгое молчание.

– Пара вещей. Например, новые показания свидетелей.

– О чем? Чьи?

Долгая пауза. Мокрица медленно ползла по стенной панели, спрятав ножки под крошечной бронированной оболочкой своего тела.

– Об их браке. Пиппа Джоунс. Рики Эддисон… – Он замолчал. – Не буду сейчас вдаваться в подробности.

Я положила палец на пути мокрицы, и она исчезла в щели между стеной и досками пола.

– Они сказали, что Том был тираном?

Стэндлинг снова тяжело вздохнул.

– История про жену, над которой издевались и которую избивали, не пройдет. Вы понимаете это? Помните шарфик, который вы мне отдали? Я отправлял его на экспертизу. Красные пятна оказались лаком для ногтей. Никаких новых доказательств не всплыло. Никаких заявлений от врача, полиции или социальной службы. В показаниях миссис Тилсон об этом ничего не говорится. Мой помощник разговаривал с родителями Тома Тилсона, друзьями, бывшими девушками, включая Далилу Перч. Никто никогда не сталкивался лично и не был свидетелем какого-то ненормального поведения Тома, только обычные семейные ссоры. Миссис Перч была особенно эмоциональна. Утверждает, что он очень напряженно работал, на него столько всего давило, а с миссис Тилсон было тяжело жить из-за ее вечного недовольства.

Звуки, доносившиеся из моей спальни, возобновились – тихие стуки и шорохи. Возможно, Эйлса вытаскивала коробки из-под моей кровати. Избитая жена? Иногда слова, в особенности сказанные под давлением, раскрывают истинное лицо человека.

– Она была жертвой в этом браке.

– На данном этапе все выглядит так, что она была кем угодно, но только не жертвой, – ответил Стэндлинг язвительно.

– Вы можете объяснить подробнее?

– Поговорим позднее. Если не возражаете, я приеду сегодня во второй половине дня. Часа в три устроит? Я бы предпочел все это обсудить с миссис Тилсон лично.

– Сейчас я у нее спрошу.

Я встала, ухватившись за перила, чтобы сохранить равновесие. Дверь в мою спальню медленно раскрылась. Я увидела часть отклеившихся обоев с черными пятнами и штукатурку за ними, словно посыпанную угольной пылью. Эйлса вышла на лестничную площадку. На ней был светло-розовый флисовый халат Фейт. Манжеты посерели, надо бы постирать. Что-то свисало у нее из пальцев, похоже на шелковый носовой платок. Нет, что-то другое, похоже на использованный презерватив. Она развела руки в стороны, и я увидела в каждой из них одинаковый предмет, зажатый между указательными и большими пальцами.

Она покачала головой.

– Я знала.

Я еще не понимала. Я хороню вещи – буквально и метафорически. Так, под моей кроватью, стоит коробка с самыми большими ценностями.

Я нажала на отбой, прекращая разговор со Стэндлингом.

– Перчатки, – сказала я. – Ты нашла перчатки.

В тот день, когда умер Том, я сидела за письменным столом и слушала, как кто-то постоянно выходит из соседнего дома и заходит в него. Утром Эйлса уехала на полчаса и вернулась с пакетом из магазина. Вскоре после этого Беа ушла с подругой, размахивая теннисной ракеткой.

Я обедала в саду. Дождь уже прошел, но воздух был тяжелым, прилипал к коже, сжимал виски. Давило в груди. Я несколько раз вдохнула из ингалятора. Низкие кустарники росли густо и переплетались друг с другом. Запах плесени заполнил ноздри. С другой стороны забора стояла тишина. Теперь мы знаем, что Эйлса так и не посадила выкопанные в Сомерсете растения, как собиралась. Она что-то мыла в доме и приготовила курицу с карри, но я со своей стороны ничего не слышала и не чувствовала запаха – ни чеснока, ни чили, ни кориандра, только гниющей травы, яблок и мокрого полотенца.

В середине дня я ушла из дома и прогулялась до супермаркета за «нурофеном». «Пицца Экспресс» предлагали три пиццы по цене двух, так что я соблазнилась, и еще купила кексы с кусочками миндаля, которые любит Эйлса. Перед супермаркетом стоял металлический контейнер, похожий на клетку, забитый разобранными коробками и другими упаковками, включая куски нежно-голубого картона с выемками для апельсинов. На дороге кто-то оставил две банки из-под краски – не полностью пустые, прихватила их с собой. Я ощущала тяжесть вещей и тяжесть отвращения к самой себе. Но когда я перешагнула через порог и поставила находки в уже захламленном коридоре, у меня возникло другое ощущение – это восстание, протест.

Чуть позже я решила, что делать. Нашла стопку бумаги для заметок бледно-голубого цвета, которую Эйлса убрала в один из ящиков письменного стола. Я не готовилась заранее, не продумывала. Писала от чистого сердца. «Том вас предал, – написала я. – Он не заслуживает того, чтобы быть вашим мужем или отцом ваших детей. У него есть любовница. Оставьте дом себе. Избавьтесь от Тома». Два последних предложения явно были попыткой пошутить, но я подчеркнула их три раза.

Я положила письмо в конверт такого же цвета, как и бумага, но не запечатала его. Моя мама настаивала, что так положено по этикету, если письма доставляются лично. Я отправилась в соседний дом.

Дверь открыла Мелисса.

– О, отлично, – сказала она при виде пицц и кексов. – Я сегодня иду на вечеринку, но съем свою порцию завтра. Вам маму? Ее нет.

– Я знаю. Она занимается садом Рики.

– Правда? Она была в своем шикарном зеленом платье. Вы пришли к Максу?

Я протягивала ей пиццу, и лежащий поверх них конверт, но в это мгновение отдернула руки. Среда. Я забыла. Как я могла забыть?

Мелисса отправилась наверх искать Макса, а я зашла в кухню. Положила пиццы в холодильник, а кексы оставила на столе, конверт все еще лежал сверху.

В кухне стояла духота: двери были закрыты. Усталый шмель бился о стекло рядом с полом, я отперла дверь ключом, а потом снова закрыла. Шмель полетел, но совсем низко над землей. С веревки свисали чехлы от диванных подушек. Мне показалось, что по террасе рассыпана земля, и я задумалась, занималась ли Эйлса садом или нет. Но растения так и стояли внутри мешков, а раскиданная земля шевелилась – она кишела муравьями.

Макс откашлялся. Он подошел к дверям, встал рядом со мной.

– Не могу видеть всех этих крошечных насекомых. У меня от этого живот крутит, – признался Макс.

Я посмотрела на него. Он вырос за лето; тело больше не казалось мягким и округлым. На носу появились веснушки, во взъерошенных волосах – золотистые пряди. Я снова обратила внимание, как уголок его глаза слегка косит вниз. Меня охватило чувство любви, усилившееся от предчувствия потери.

– Отличное описание чувств, – похвалила я.

– Что они делают? Почему они так себя ведут?

– Думаю, что готовятся покинуть это место – собираются где-то еще основать новую колонию.

– Переехать в другое место?

– Да.

Я чувствовала детское дыхание, быстрее и не такое глубокое, как у взрослого.

– Она сказала вам, что мы переезжаем? – спросил Макс.

– Сказала.

Он пнул пластиковый мешок с растениями.

– Я не хочу никуда переезжать. Я ненавижу постоянные переезды. Впрочем, им плевать. Папа говорит, что ко мне это не имеет отношения. Он говорит, что ему не нравится этот дом.

– Ему не нравится жить около оживленной дороги.

– Ему ничего не нравится. И я ему не нравлюсь.

Слова будто сами вылетели изо рта.

– Он – козел, – сказала я. Именно это слово использовала Эйлса.

– Он все портит. Всегда.

Все мое недовольство и злость сфокусировались на Томе.

– Есть такие люди, которые разрушают все, к чему прикасаются. Если бы мы только могли их остановить… Но мы не можем.

Мы оба уставились на черный сморщенный пластик и запачканные землей зеленые побеги.

– Они умирают, – сказала я. – Следовало высадить их в грунт.

Я наклонилась, чтобы поправить мешок, который пнул Макс, и заглянула внутрь. Одна веточка с нежными листочками, похожими на листья папоротника, и толстым круглым стеблем выглядела знакомой. Я наклонилась, чтобы понюхать его, и Макс спросил, что я делаю. Я пояснила, что хочу проверить, пахнет ли мышами.

– А как пахнет мышь? – спросил он.

Я рассмеялась и ответила, что на самом деле точно не знаю, я никогда не нюхала мышей. Если это был болиголов, то как же ловко он пробрался в мешок к другим, очень похожим, росткам. Агрессивная мимикрия. Точно также, как у людей. Да – люди тоже притворяются теми, кем не являются.

Большие черные крылатые муравьи начали подниматься в воздух, и мы попятились на кухню. Я оставила двери приоткрытыми.

– Я должен заниматься?

– Если не хочешь, то нет.

– О, хорошо.

– Это невежливо, – заметила я.

Он рассмеялся.

Я заглянула в кастрюлю на плите: подняла крышку и почувствовала запах чеснока и тмина, который пах по́том.

– Ты собираешься это есть? – спросила я, передавая ожидаемый ответ интонацией.

– Ни в коем случае.

Я обняла Макса у двери.

– У тебя есть планы на вечер?

– Может, поиграю в World of Warcraft, – ответил он. – Раз отца все равно нет.

– Жизнь гораздо проще, когда его нет?

– Да. – Лицо Макса помрачнело.

– Ну, используй все возможности, – посоветовала я. – На полную катушку.

Было где-то двадцать минут пятого. Эйлса все еще не вернулась домой.

В тот вечер в «Собаке и лисице» было много народу. Мэйв и Сью вернулись из Франции, Боб привел своего брата (брат был в процессе развода и не имел постоянной работы). Мы не добились такого высокого результата, как обычно, из-за спортивного раунда: в спорте ни один из нас не был силен. Но тем не менее наша команда заняла почетное третье место.

Я шла домой пешком, чувствуя на коже прохладный ночной воздух после тепла паба. Из открытых окон доносилась музыка и обрывки разговоров. Где-то звенела посуда, на балконе болтали и смеялись. Пожарная машина с воем поднялась на холм, обогнала стоявшую на светофоре легковушку и свернула на Сент-Джеймс-драйв. У меня в ушах все еще звучал звук сирены, когда я приблизилась к дому и увидела машину полиции и скорую. На крыше полицейской машины крутилась мигалка – от этих мелькающих синих и белых огней вполне может начаться мигрень.

У меня перехватило дыхание, пульс участился, меня парализовал страх. Собравшиеся на другой стороне улицы смотрели на дом Тилсонов. Дверь была распахнута, на крыльце широко расставив ноги стоял полицейский в бронежилете, словно охранял вход. Я даже сейчас представляю эту картину. Я помню, как у меня мурашки побежали по коже при виде этой открытой двери.

– Что случилось?! – закричала я.

Сью и Эндрю Доусон, которые жили с другой стороны от Тилсонов, стояли на тротуаре, оба в шортах и шлепанцах. Мне кажется, что с ними разговаривал еще один полицейский, хотя это странно: я не помню деталей, просто ощущение, что воздух был бело-голубым из-за мигалки и наэлектризованным, все кругом было освещено, ночь превратилась в день.

– Кто?! – закричала я.

Мелисса говорила мне, что собирается на вечеринку, Том в отъезде. Значит, Эйлса, Беа или Макс. Сью с Эндрю меня проигнорировали, они никогда не обращают на меня внимания.

Женщина-полицейский не пустила меня в дом. Доказательство применения физической силы я обнаружила на следующее утро: была сорвана свежая мозоль у основания большого пальца. Теперь я думаю, что она просто взяла меня за руку, чтобы оттащить. Я знаю, что плакала, может, кричала. Я представляла собой опасность? Нет, меня было жалко, и я мешала.

Один из полицейских спросил, являюсь ли я членом семьи.

Я кивнула, потому что фактически так и было. Но Сью все еще стояла там и заявила, что я не родственница.

Сейчас, когда я все это вспоминаю, кажется странным, что они мне раньше ничего не сказали. Ведь думаешь же, что полиция хочет успокоить граждан, правда? Может, те полицейские, которые находились снаружи, сами ничего не знали точно. Может, они думали, что сообщение о смерти как раз никого не успокоит, но я не знала, что Том вернулся. Я считала, что он в отъезде. Я считала, что в доме находятся три человека, и случилось что-то ужасное. Несчастный случай. Это все, что я знала.

Женщина-полицейский проводила меня до дома и открыла дверь моими ключами. Она предложила зайти вместе со мной и заварить мне чашку чая, но я ответила, что со мной все в порядке. За остальным я наблюдала из окна маминой комнаты, пытаясь сложить воедино разрозненные куски того, что видела из-за рваных занавесок.

Полиция и адвокаты уже столько раз обсуждали случившееся, что я выучила их профессиональный жаргон: «синий свет» (машина полиции), «наружка» (полицейская машина без опознавательных знаков, используемая группой наружного наблюдения), «быстрое реагирование». Я знаю, кто имеет право официально подтверждать факт смерти, а кто не имеет. Я знаю, что на «астре» приехал инспектор, а в фургоне «форд транзит» – криминалисты. Они привезли фото- и видеоаппаратуру, полицейскую ленту для ограждения места преступления, перчатки и пакеты для сбора вещественных доказательств – все, что требовалось для обнаружения, регистрации и сбора улик.

Но в тот момент я ничего этого не знала. Я видела, как руки касаются забора, слышала, как скрипят сапоги, шуршат форменные брюки и переговариваются голоса.

За периодом повышенной активности последовал период бездействия. Не происходило ничего. То есть все машины так и стояли там, где стояли, заграждая проезд, огни так и мигали. Мой лоб, прижатый к холодному стеклу, онемел и больше ничего не чувствовал. А потом из дома вышли двое мужчин в зеленой форме^[115]. И вот тогда я увидела, вот тогда я точно поняла, что кто-то умер: они несли тело. Оно лежало на носилках, накрытое одеялом с головой.

Я знаю, что закричала. Знаю, что несколько раз ударилась лбом о стекло, потом появились синяки. Я помню звук и помню свои ощущения. Я хотела, чтобы у меня пошла кровь. Я хотела разбить себе голову.

Двери машины скорой помощи закрыли, а двое мужчин в зеленой форме уселись на переднее сиденье и уехали.

Я спустилась вниз и открыла входную дверь. Минуту или две стояла на крыльце, не в силах сделать шаг. На улице осталась одна полицейская машина. Я видела в отдалении набирающий скорость мотоцикл. На какую-то долю секунды мне захотелось повернуть назад, я почти ушла. Насколько легче были бы последние несколько недель, если бы я так и сделала. Но я не вернулась домой. Я спустилась с крыльца, прошла по дорожке и вышла на улицу.

Дверь в дом Тилсонов была закрыта, хотя во всех окнах горел свет. Я видела спальню Эйлсы – дальнюю стену, и тень поверх встроенных шкафов. Полицейский все еще охранял вход в дом, но теперь он стоял внизу крыльца и держал в руках папку. Из-за фуражки выражение его лица было не разглядеть. Он до середины расстегнул молнию на желтом жилете, и я отметила, как блестит пластиковый чехол рации, пристегнутой к его плечу. Еще подумала, что странно видеть неподвижно стоящего человека, которому, очевидно, нечего делать, но не смотрящего на экран телефона. Теперь все стоят, уткнувшись в телефоны, если выдается свободная минутка.

Они огородили тротуар сине-белой полицейской лентой: один конец привязали к старой стойке ворот, а второй – к штанге для душа, торчащей из живой изгороди с моей стороны. Вероятно, посчитали, что лучше так, чем завязывать узел на кустах. Или, может, они торопились, и так было проще. На ленте было написано «За ограждение не заходить», но повесили ее вверх ногами, в некоторых местах она закрутилась, в других смялась. Возможно, эту ленту использовали уже не в первый раз. Машина Тома тоже была обмотана лентой, прилипшей к заднему бамперу – этакая жуткая пародия на подарок на восемнадцатилетие.

Открылась входная дверь, из дома вышел полицейский, прошел по дорожке, нырнул под ленту ограждения и сел на водительское место полицейской машины. Я отступила в тень изгороди и ждала. Он тоже ждал, повернул зеркало заднего вида и несколько секунд рассматривал свой подбородок, потом что-то привлекло его внимание – он пригнул голову и снова посмотрел в направлении дома.

Я снова вышла из тени, посмотреть, куда смотрит он.

Эйлса.

Она стояла в дверях, прижимая к груди пакет, из которого торчал рукав джемпера. Лицо ее казалось абсолютно белым, словно черты были нарисованы на фарфоре, как у китайской куклы на обратной стороне ложки. За ней стояла женщина-полицейский, которая помогала мне дойти до дома. Она что-то сказала Эйлсе на ухо, та кивнула, и они вдвоем спустились с крыльца. Когда они дошли до ленты ограждения, женщина-полицейский приподняла ее, и Эйлса прошла, наклонив голову.

И тогда она увидела меня – и посмотрела на меня с совершенно ничего не выражающим лицом.

– Где Макс? – спросила я. – Где Беа?

Она ответила не сразу. Женщина-полицейский взяла ее за руку и тянула к машине. Эйлса продолжала смотреть на меня.

– Они у… – Она запнулась. – За ними приехали. – Она зажмурилась, пытаясь собраться с мыслями. – У Розы.

– Что случилось? – спросила я.

Женщина-полицейский открыла заднюю дверь машины и пыталась усадить туда Эйлсу. Она взяла ее за голову и пригнула, чтобы Эйлса не стукнулась.

– Я отравила Тома.

На следующее утро приехала группа криминалистов для проведения обыска. Они раскопали клумбы и прошлись по всему дому. Результаты вскрытия ожидали только через несколько дней, а для токсикологического анализа потребуется дополнительное время, но они быстро выстроили картину случившегося, вставляя в нее имевшиеся факты. Они нашли в саду болиголов, коробку с неиспользованными перчатками в кухне, счет за страхование жизни в сумке, кориандр в холодильнике. Эндрю Доусон дал показания. Полиция вскоре узнала про финансовые трудности, проблемы в браке, страхование жизни. Никто не упомянул мою записку, а я все думала о ней. Куда же она подевалась?

Меня допросили, но это был рутинный допрос – они беседовали со всеми соседями. Да мне и рассказывать было нечего. Они были прекрасной парой. А Эйлса? Все любили Эйлсу. Нет, я нечасто с ними виделась. Раз в неделю. Да, я видела ее накануне, она присматривала за мной. Я плохо себя чувствовала, попала в больницу. Проблемы с дыханием. Кашель. Простите, что кашляю. Это не заразно. Моя эксцентричность, состояние моего дома сработали в мою пользу. Они хотят зайти? Нет?

При первой возможности я навестила ее в отделении полиции и принесла все, что требовалось, – пакет с одеждой, гидрокортизон для рук, бутылочку с маслом черного лука из прикроватной тумбочки. Стало сложнее, когда ее перевели в тюрьму. Иногда я видела ее только мельком – как она поднималась по ступеням в здание суда, и еще в тот ужасный раз, когда она билась головой о дверцу автозака. В Бронзефилде я ее вообще не видела, хотя один раз нам удалось поговорить по телефону. Она жаловалась на еду, шум, жару.

Нужно отдать должное Стэндлингу и Грейнджеру. Добиться ее освобождения под залог было непросто, но им это удалось. Нет доказанной связи, прекрасная характеристика, раньше не привлекалась. Нет угрозы совершения еще какого-то преступления. Но на всякий случай ее паспорт остался в суде. Были поставлены жесткие условия.

Когда я услышала, что прошение удовлетворено, я села на электричку до Эшфорда, там вышла из здания вокзала и пошла по обходной дороге до Вудторп-роуд, мимо офиса «Армии спасения» и до входа в Бронзефилд. Я знала дорогу, потому что один раз уже сюда приезжала, хотя, как уже говорила, меня не пустили к ней. Я ждала, когда она выйдет. Я наблюдала за ней, когда она оглядывалась вокруг. Она выглядела такой потерянной и маленькой в этом джемпере слишком большого размера. Гладкие волосы, седые у корней, лицо измученное. Она наклонилась, чтобы потереть лодыжку – электронный браслет уже беспокоил.

Она заметила меня только, когда выпрямилась. Я стояла на другой стороне дороги и ждала, чтобы отвезти ее домой.

Глава 25

Одна пара виниловых перчаток, размер М.

Discovery , сущ. – раскрытие и представление относящихся к делу фактов или документов стороной дела, обычно по требованию другой стороны; обнаружение нового факта преступления (юр.).

– Я знала, – сказала Эйлса. – Я знала, что они здесь. Вы их забрали. Я знала. – Она покачала головой. Слова звучали торжествующе, но язык тела излучал неверие. – Все это время. Они лежали здесь.

Эйлса сделала шаг ко мне. Я прижалась спиной к стене, чувствуя под ладонями влажные обои.

Она мяла перчатки, сжимала, перекладывала из руки в руку.

– Откуда они у вас?

Я не хотела отвечать. Я сделала шаг вниз по лестнице. Но Эйлса последовала за мной. Она стояла прямо надо мной.

– Ну, они у меня, – заикаясь, ответила я.

– Вы убили Тома?

– Ты убила Тома?

Мы уставились друг на друга. Я первой нарушила молчание.

– Я нашла их.

– Я вам не верю.

– Правда нашла.

– Где? В мусорном ведре? И забрали оттуда?

Я вонзила ногти в ладонь.

– Нет. Между живой изгородью и досками у меня в саду, перед домом.

Я неотрывно смотрела на нее, а она смотрела на меня. Лицо ее расслабилось, глаза казались пустыми. Эйлса поморщилась, прикусила нижнюю губу. Она долго молчала. Потом принялась качать головой.

– Когда собирается прийти Стэндлинг?

– Он сказал, в три.

– Хорошо. Скажите ему, пусть приходит.

Она прошла мимо меня, спустилась по ступенькам и вошла в свою комнату, плотно закрыв дверь.

Стэндлинг приехал ровно в три. Шел дождь, и он несколько минут стряхивал воду с плаща, потом свернул его и повесил на перила лестницы. Я расчистила прихожую, чтобы освободить место для велосипеда Макса, и Стэндлинг ждал там, пока я ходила за Эйлсой. Я беспокоилась, что она не захочет выходить, но она открыла дверь. Она переоделась в черную футболку с длинными рукавами и черные джинсы, волосы собрала в хвост.

– С тобой все в порядке? – спросила я. Она кивнула.

Я прибрала кухню, как только могла, даже собрала несколько зеленых веточек и поставила в вазу. Туда мы и отправились для разговора. Я стояла рядом с плитой, а они сидели друг напротив друга за маленьким столиком. Дипломат стоял на полу, прижатый к брючине Стэндлинга. Он очень педантичен и настоял, чтобы мы снова – пункт за пунктом – прошлись по всем доказательствам, которые знали наизусть. Косвенные доказательства – растения, тот факт, что Эйлса сама не ела, кориандр в холодильнике – Стэндлинг описал как «вызывающие некоторое беспокойство». От показаний Эндрю Доусона о том, что он слышал «душераздирающий крик», Стэндлинг отмахнулся как от «неудачных». «Признательный» звонок Эйлсы по номеру 999 он назвал «досадным, но не катастрофичным».

Когда он упомянул «отвлекающие» пропавшие перчатки, я почувствовала, как напряглась и покраснела моя шея. Я не знала, скажет ли что-нибудь Эйлса, но она промолчала. Вероятно, знала, что я наблюдаю за ее реакцией, и ее тело оставалось абсолютно неподвижным.

Тогда Стэндлинг подхватил свой дипломат и положил на колено.

– Королевская прокуратура по уголовным делам представила новое доказательство, – сообщил он. – Записку, извлеченную из мусорного ведра в кухне.

Щелкнул замок, Стэндлинг перебрал какие-то бумаги в папке, достал один листок и положил на стол перед собой. Это была ксерокопия. На ней – слова, написанные моим почерком.

– Это вам знакомо?

– Да, – кивнула Эйлса.

– Насколько я понял из наших предыдущих разговоров, вы не планируете оспаривать заявления о том, что ваш брак был каким угодно, но только не благополучным?

Эйлса уставилась на него, словно вопрос сбил ее с толку – и на самом деле формулировка приводила в замешательство.

Я склонилась вперед.

– Нет. Она не будет это оспаривать.

– Значит, эта записка никак не изменит нашу позицию по данному вопросу. – Он тяжело вздохнул. – Вы впервые услышали про отношения вашего мужа с Далилой Перч?

– Нет, – покачала головой Эйлса.

– Когда вы получили эту записку?

Шквал дождя ударила в окно, капли били по стеклу, словно маленькие камешки.

– В день смерти Тома, – ответила я.

– Все правильно? – Стэндлинг смотрел на Эйлсу поверх очков.

Она кивнула.

– Лучше действовать на опережение, если речь идет о сведениях, которые могут быть использованы как доказательства против вас. Когда вас спрашивали, есть ли еще что-то, по вашему мнению, относящееся к делу, то имелись в виду детали как раз такого рода. – Стэндлинг постукивал пальцами по боковой стороне дипломата, пытаясь держать эмоции под контролем.

– Я совершенно о ней забыла, – призналась Эйлса. – Столько всего произошло. Я прочитала ее и выбросила. Отметила про себя, что Верити в своем стиле. Я просто не помнила, что сделала с этой запиской.

– Криминалисты нашли ее скомканной и валяющейся в углу в кухне.

– Наверное, я ее туда бросила.

Эйлса откинулась на спинку стула, уставившись на стеклянную панель над дверью в сад. Она смотрится как зеленый мрамор из-за плюща с другой стороны. По стеклу катились струи дождя. Возникало ощущение, что мы находимся под водой.

– Вы могли упомянуть еще кое-что… – Стэндлинг снял очки, вытер их о низ рубашки перед тем, как снова надеть, поправил дужки. – Гэвин Эрридж. Вам знакомо это имя?

Она все еще смотрела на обвитую плющом панель, постукивая пальцами по ямочке между ключиц.

Стэндлинг бросил взгляд на меня, потом снова на Эйлсу.

– Гэвин Эрридж тренировал детскую команду по регби, «Воины Кента», в Танбридж-Уэллсе. Мать Тома заявила, что вы с мистером Эрриджем стали близки, и он подтвердил ее слова о том, что обнаружение Томом вашей сексуальной связи стало причиной отъезда из Кента.

Эйлса скорчила гримасу и дернула плечом. Ее лицо ничего не выражало, все мышцы были расслаблены.

У меня же живот сжался так, словно в него врезали коленом.

– Это и была та самая большая тайна о Кенте? – спросила я. – Вы поэтому переехали?

Она бросила взгляд на меня.

– Это было сто лет назад. Теперь это не имеет значения.

– Вот тебе и дружба, – заметила я. – Оказывается, ты столько всего от меня скрывала.

Казалось, Стэндлинг только сейчас заметил кекс который я для него подогрела и намазала маслом. Он откусил маленький кусочек, затем снова положил на блюдце и отодвинул. Кекс уже остыл.

– Еще одна свидетельница представила более свежие доказательства того, что вы, возможно, хотели избавиться от мужа.

Стэндлинг достал лист формата А4 из пластиковой папки, положил на стол и развернул так, чтобы Эйлсе было удобнее.

Она сжала его пальцами и принялась читать. Я наблюдала за каплей, катившейся вниз по окну.

– Пиппа, – в конце концов объявила Эйлса. – Да.

– Как видите, она заявляет, что у мистера Тилсона перед смертью имелись подозрения насчет интимных отношений между вами и Рики Эддисоном, ее мужем. Том обсуждал с ней это по телефону вечером семнадцатого июля, а потом лично, у бассейна в Сомерсете, восемнадцатого июля. Пиппа Джоунс утверждает, что верила в невиновность мистера Эддисона – он уверял ее, что ничего не было, и верила до прошлой недели, пока не нашла сообщения у него в телефоне. Она предъявила их ему и, – Стэндлинг достал еще один лист из папки, – он с неохотой подтвердил, что у вас была связь.

Теперь все вставало на свои места, как это бывает с чем-то тонким или острым, например, ключом, входящим в замок, или ножом в подставку. Эйлса все это скрывала от меня. Сад Рики. Ее таинственные исчезновения. Том искал жену у меня. Ее вина была похожа на тяжелый предмет с острыми краями – типа оконного стекла.

– Почему? – только и смогла я выдавить из себя.

– О боже, Верити. Не смотрите на меня так. Неужели вы на самом деле так удивлены?

Стэндлинг тяжело вздохнул. Вздох получился долгим, и он смог остановить его только безрадостной улыбкой.

– Мистер Эддисон очень четко заявил, что с его точки зрения это была легкая интрижка, но вы к их связи относились серьезно. Ничто из этого не является доказательством. Я разговаривал с Грейнджером, и он, как и я, до сих пор считает, что защита должна делать упор на простую ошибку. Если вам больше нечего добавить. Или, может, вы еще что-то предложите, или кого-нибудь, – он говорил просто и понятно, пытаясь вовлечь ее в разговор.

Эйлса закусила губу и опустила глаза. Потом она подняла голову и впервые за несколько минут повернулась к Стэндлингу. У нее в глазах была мольба, она казалась такой ранимой, что мне хотелось броситься на ее защиту.

– В тот день в доме была Далила, – сообщила я. – Никто о ней не вспомнил.

Я думала, что он не обращает на меня внимания. Но он сказал:

– В доме в тот день появлялись и другие люди.

– Включая меня, – вставила я.

Казалось, никто из них не заметил моих слов.

Стэндлинг снова уставился на лежащую на столе папку. Он уже закрыл ее, а теперь выравнивал края, чтобы листы не торчали.

– Прокуратура попросила небольшую отсрочку, – сообщил Стэндлинг. – Хотят допросить еще одного свидетеля. – Он говорил короткими предложениями – так перечисляют пункты из списка. Вероятно, чтобы фразы звучали по-деловому. – На этот раз все будет иначе. Свидетель не будет давать письменных показаний, потому что он несовершеннолетний. Есть специальное руководство по работе с жертвами и свидетелями с особыми потребностями, например детьми, жертвами сексуального насилия, людьми с психическими расстройствами. С ним, конечно, будут говорить в присутствии взрослого человека. В данном случае прокуратура предлагает бабушку, миссис Сесилию Тилсон.

Эйлса уставилась на него.

– Макс.

Стэндлинг кивнул.

Я так старалась не думать о Максе. Я почувствовала боль в груди, словно ее сильно сжали.

– А вы знаете, почему они хотят с ним поговорить? – спросила Эйлса и тихо заплакала.

Стэндлинг снова посмотрел на нее долгим взглядом.

– Пока нет. Не знаю.

Глава 26

Розовый джемпер Фейт.

Confession , сущ. – признание: раскрытие какой-либо информации, чего-либо, что воспринимается другими как унижающее или вызывающее предубеждение по отношении к человеку, который признается; сообщение другим людям или подтверждение собственной вины, неправильного действия, совершенного преступления, слабости и т. д.

Она поднялась в свою комнату, комнату Фейт, пока я провожала Стэндлинга. Я услышала, как захлопнулась дверь. Несколько минут я постояла в прихожей в раздумьях, потом пошла в кабинет отца, взяла последние коробки с бумагами и выбросила их в мусорный контейнер. Наконец стал виден письменный стол – он больше не был завален бумажками, но его покрывал слой пыли. Я нашла бутылку с чистящим средством и хорошенько его протерла, а потом отодвинула к одной из стен, чтобы освободить место. Поставила перед ним два стула. Все заняло меньше получаса. Поразительно, как быстро можно навести порядок, если постараться. У меня было мало времени. Скоро нужно забирать Макса. А до этого мне требовалось еще кое-что выяснить.

Я пошла наверх и постучалась.

Тишина.

Я снова постучалась.

– Это я. Я думаю, что нам следует поговорить.

– Я знаю.

Я попыталась открыть дверь, но она не поддалась – под ней застрял рукав розового джемпера. Я продолжала толкать и, наконец, смогла ее открыть, свитер утянуло в сторону. На ковре стояли коробки и мешки. За последние несколько недель Эйлса освободила каждый ящик каждого шкафа.

Она сидела на кровати, скрестив ноги, и смотрела в окно. Я остановилась в дверях, но она будто не осознавала моего присутствия. Так что я взяла стул, прошла через разбросанные вещи и поставила его рядом с кроватью.

Я оказалась совсем близко, но она все равно так и не повернула голову.

– Фейт? – спросила я. – С тобой все в порядке?

Последовало долгое молчание. Ветер швырнул в окно пригоршню дождя.

– Убийство, – произнесла она. – Это слово звучит так ужасно. Но когда ты знаешь, что случилось… В смысле, когда ты знаешь человека, ничто из того, что он делает, не кажется плохим.

На секунду я потеряла ориентацию в пространстве – меня сбило с толку то, как она смотрела в сад. Казалось, она смотрела сквозь дождь, в темноту, под кусты ежевики, среди муравьев, червей и мокриц. Я склонилась вперед, поставила локти на кровать и приблизилась к Эйлсе так близко, как только осмелилась.

– Думаю, в какой-то момент этого может хотеться, – сказала я. – Но это может оказаться ужасной ошибкой, о которой будешь жалеть всю оставшуюся жизнь.

Она взялась за стеганое покрывало, стала дергать за нитки, создававшие витиеватый узор, – дырочки на месте ниток были похожи на крошечные следы зубов.

– Фейт, все будет в порядке, – сказала я. – Мы позаботимся об этом.

Она подняла голову, и я увидела ее миндалевидные глаза с приподнятыми вверх уголками, морщинки, растрепанные волосы, губы.

– Эйлса, – поправила она меня. – Вы назвали меня Фейт и не первый раз.

– Правда?

– Да. И раньше называли.

– Неужели? – Я попыталась рассмеяться. – Просто ты напоминаешь мне ее. И сидишь на ее кровати, в окружении ее вещей.

Эйлса посмотрела на разбросанные по полу вещи.

– Я искала перчатки, а потом… Здесь столько всего. – Она вздохнула, слегка повернулась, чтобы прислониться к зеркалу, положила руки за голову и откинулась назад. – Том всегда думал, что вы держите ее здесь взаперти или что она мертва. Что вы убили ее и похоронили в саду. Нет, нет! – Она взмахнула руками. – Конечно, теперь, когда я вас так хорошо знаю, я в это не верю. На самом деле никогда не верила. – Она сделала движение рукой, словно пыталась охватить всю комнату. – Но, Верити, здесь все: одежда, косметика, телефон. Даже ее паспорт.

Я сделала глубокий вдох и почувствовала, как воздух давит на грудь.

– Старый телефон. Старый паспорт. Все используют родительский дом, как свалку.

Эйлса продолжала смотреть на меня, и я видела сомнение у нее в глазах. Я ее не виню. У нас обеих были секреты – у нее-то точно, все эти любовники. Я думала о Томе, а она – о Фейт. Мы, так сказать, сидели по разные стороны стола, друг напротив друга и задавались вопросами. Но тем не менее мы поладили. Презумпция невиновности. Смягчающие обстоятельства. Частичное оправдание.

Когда-то давно Фейт вырезала свои инициалы на изголовье кровати, потом его перекрашивали, но до сих пор можно было разглядеть очертания букв. Я провела по ним пальцем. В комнате стояла такая тишина, что было слышно, как падает пыль.

– Том был прав, – сказала я. – Она мертва.

– Что? – Эйлса с трудом открыла рот.

– Она погибла, – сообщила я. – Обычное дело: несчастный случай. Во всяком случае к такому выводу в итоге пришла полиция. Это произошло в тот день, когда мы поругались: она заявила, что уезжает, никогда не вернется, и вылетела из дома, хлопнув дверью. Я решила ее догнать, поговорить, извиниться, но когда я добралась до станции, оказалось уже слишком поздно. Было темно, шел дождь, на платформе толпа. Никто не видел, что произошло. Может, споткнулась или поскользнулась. Она в тот момент разговаривала по телефону… Полиция… Они были очень добры ко мне. Сказали, что она умерла мгновенно.

– Верити! – Эйлса пододвинулась к краю кровати, чтобы спустить ноги на пол. – Почему вы ничего не сказали?

Я снова почувствовала давление в груди.

– Стараюсь об этом не думать. Так я чувствую себя не такой одинокой.

– Но, Верити, вы не одиноки. – Она смотрела на меня круглыми и грустными глазами. – У вас есть я. Мы. Мы теперь ваша семья. – Голос ее дрогнул, на глубоко вздохнула, и вздох походила на судорогу. – Черт побери! Что мы будем делать?

Те части меня, на которые я полагалась и опиралась, рушились. Меня захлестнула горячая волна любви к Фейт, к потерянному ребенку, к Эйлсе, но больше всего к Максу.

Должно быть, я произнесла его имя вслух, оно вылетело из меня как плач, как крик, потому что Эйлса наклонилась ко мне.

– Я знаю, – сказала она. – Мой дорогой мальчик.

Какое-то время мы сидели в молчании. Я задумалась, не начать ли мне говорить, направлять ее, но Эйлса молитвенно сложила руки и прижала кончики пальцев к губам.

– Вы знали с самого начала? Вы догадались?

Я кивнула.

– У меня были сильные подозрения, – призналась я.

– И именно поэтому вы сохранили перчатки?

– Я подобрала их в тот день. И хранила их, потому что считала уликой.

– Это их отсутствие стало основанием для подозрений. Это одно из первых подозрений – что я их спрятала. Но если бы вы признались раньше, объяснили, что украли их…

Тут до нее дошло, и она покачала головой.

– Вот именно. Они бы провели экспертизу. Самый простой тест различает ДНК мужчины и женщины.

– Я надеялась, что это я виновата. То есть они мне это повторяли снова и снова… Я была уверена, что надевала перчатки, когда резала лук, но не помнила, что выходила в сад за зеленью. Я надеялась, что выходила. На автопилоте. Только не за кориандром. За петрушкой? Фенхелем? Не помнила, но надеялась.

– Я тоже надеялась.

– Он думал, что ненавидит отца. Но это не так.

– Он ребенок, – заметила я.

– Он не хотел переезжать. Это моя вина. Я должна была прислушаться. Столько перемен – и он во всем винил Тома. А потом еще ваша записка. – Она посмотрела на меня, нахмурившись. – Что вы там написали? Я даже не помню сейчас. «Избавьтесь от Тома»?

Я вонзила ногти в ладони.

– Записка предназначалась тебе, а не ему. Но лучше бы я ее не писала.

Эйлса смотрела на меня так, словно я несла полную ответственность за случившееся. У меня горели глаза. Я потерла их, вытерла щеки. Достаточно вины.

– Если бы ты только не привезла болиголов из Сомерсета… – сказала я. – Тогда у него бы не было средства.

Эйлса снова нахмурилась, но на этот раз больше от удивления.

– Что вы хотите сказать?

– Если бы ты не выкопала болиголов в Сомерсете и не привезла с собой, то… – Я пожала плечами. – Ничего и не случилось бы.

– Но, Верити, вы же знаете, что он не так попал в наш сад.

– А как же?

Я почувствовала, каким будет ответ еще до того, как Эйлса повернула голову и выглянула в окно. Она смотрела сквозь дождь на заросли.

– Вон оттуда. Оттуда, с вашей стороны. Он прополз под забором. Всего одно маленькое растение. Том был прав: в вашем саду скрываются тайны и смерть, но только не такие, как он думал.

Я была потрясена и не боюсь в этом признаваться. Эта информация на несколько минут выбила меня из колеи. Но может, и хорошо, потому что я взяла себя в руки, вспомнив, что должна сделать.

– Бедняга Макс, – вздохнула я. – Я не могу представить, как он это выдержит.

Эйлса снова стала дергать нитки из стеганого покрывала.

– Я позвоню Стэндлингу и посоветуюсь с ним, – объявила она. – Что вы думаете?

– Думаю, что Стэндлинг уже и сам догадался.

– Но ведь Макса не посадят в тюрьму, правда? Они поймут. Он не хотел. Он же ребенок.

Время пришло. Нужно было действовать очень осторожно. Я вздохнула.

– Я думаю, Макс даже не понимает, что сделал. Я уверена, что его подсознание это заблокировало, – я медленно произносила заранее отрепетированные фразы. – Жаль, что они вообще собираются с ним беседовать. Мне хотелось бы этого избежать.

– Да, – робко произнесла Эйлса. – Я понимаю. Но я уверена, что они не будут с ним жестоки. Он же неплохой мальчик. Он замечательный мальчик. Он просто ошибся, вот и все. Он не убийца. Его не посадят в тюрьму.

Я промолчала. Специально не отвечала. Эйлса судорожно сжимала руки.

– Мы все начнем сначала. Переедем на новое место, где никто ничего не знает.

Я кивнула. Я знала, что так и будет.

– Даже не могу представить, как ему будеттяжело, – наконец сказала я. – Он этого не переживет, никогда не оправится от случившегося. Его жизнь никогда не будет прежней.

– С ним поработает психотерапевт. Конечно, они в первую очередь пригласят психотерапевта.

– Хотелось бы мне быть такой же уверенной, как ты, что суд отнесется ко всему с пониманием. Я все время вспоминаю Центр социальной помощи семье и детям, какой он мрачный.

– Вы считаете, что его отдадут под опеку?

Я посмотрела ей в глаза.

– Я думаю, что его заберут.

– Посадят в камеру? В тюрьму?

– Если не ошибаюсь, это называется дисциплинарный исправительный центр.

– О, Верити! – Это прозвучало как плач. – Что мы можем сделать?

Я встала.

– Ты права. Мы ничего не можем сделать. Пойду позвоню Стэндлингу.

Я наступала на вещи Фейт, зацепилась ногой за ее розовый джемпер. Остановилась в дверях.

– Если только… – снова открыла рот я.

– Если только что?

Я пристально посмотрела на нее. Она была такой же, как Фейт. Даже после всего случившегося она могла говорить о переезде. Она точно так же меня предавала.

– Если только ты не изменишь свое заявление, – спокойно сказала я.

Эйлса плотно сжала губы и смотрела куда-то вдаль. Ее словно не было в комнате – мыслями она находилась где-то в другом месте, и я на мгновение засомневалась, слышала ли она меня. Поза ее оставалась неподвижной, но мысли крутились в голове почти осязаемо – я поняла, что она прекрасно меня слышала.

Эпилог

Макс.

Resolution , сущ. – решение, резолюция; действие или обдуманное намерение сделать что-либо, заключение, вывод из чего-либо; то, что принято в результате обсуждения, постановление.

Я пошла прогуляться с Моди по парку и сейчас сижу на скамье на самом верху склона, спускающегося к пруду. Именно здесь мы сидели вместе с Эйлсой в тот день, когда она впервые рассказала мне о последних минутах жизни Тома, и когда я впервые придумала план. Похолодало, наступила зима, листья с деревьев облетели, хотя некоторые еще держатся, словно цепляются за жизнь. На мне темно-красная куртка и черный шарф. От них пахнет духами: лилия и гранат. Это ее запах. Скамья влажная, хотя я и вытерла ее перчаткой, и влага начинает проникать сквозь брюки.

Я здесь ненадолго. Вышла на несколько минут раньше, вот и все – встречаю Макса с электрички. Он сегодня ездил в Стритем на занятия в «Клуб магов» – я нашла его. Выходя из поезда, он будет упражняться в каком-нибудь трюке с маленькой веревочкой, голова его будет опущена. Но я предвкушаю момент, когда он заметит меня и Моди, поджидающих его наверху лестницы. Он улыбнется и побежит нам навстречу. Насколько он счастливее в эти дни!

Стэндлинг считает, что при хорошем поведении Эйлса выйдет на свободу через десять лет. Это хорошо. Это даст мне достаточно времени. Мы регулярно ее навещаем, мы с Максом, – достаточно часто, чтобы поддерживать связь, но так, чтобы никто не чувствовал себя зависимым. Я наслаждаюсь контролем. Теперь мне разрешают свидания – у меня появилось удостоверение личности с фотографией. Временное водительское удостоверение. Когда – если! – я сдам все экзамены, то мы с Максом как-нибудь приедем на машине. (Теперь я пользуюсь ее «фиатом».) Она в хорошем настроении. Во время последнего свидания сказала нам, что изучает итальянский, а благодаря работе в саду может вступить в Королевское общество садоводов и получить соответствующую лицензию, «так что Далила может засунуть свою себе в задницу». Она благодарна мне и не подозревает, что я ее предала. Каждый раз она говорит мне, как рада, что не Макс, а она сидит в тюрьме, и снова благодарит меня за то, что я обеспечила ему такой замечательный дом.

– Я не знаю, что бы я делала без вас, – говорит она. – Вы буквально спасли мне жизнь.

И в эти дни она действительно так думает. Она говорит, что я – член семьи, и это кажется правдой.

Иногда мы с Максом сталкиваемся с Сесилией Тилсон и девочками. Недалеко от тюрьмы есть кафе, в котором мы любим посидеть. Сесилия, «эта сука, мать Тома», оказалась милашкой – если узнать ее поближе. Да, она, конечно, импозантная дама, ужасный сноб, но интеллектуалка. Мы с ней неплохо ладим – нашли общие интересы: кроссворды, итальянское Возрождение и романы Энн Пэтчетт. Она разрешает Мелиссе и Беа иногда ночевать у меня – когда они приезжают встретиться с подружками, хотя потребовала, чтобы ей вначале позволили осмотреть «дом, где все вверх дном», как говорит про него Беа. И это стало поводом для последней, очень большой зачистки. Помочь пришли Сью и Мэйв, и даже Боб. Стандарты Сесилии выше моих, и она прислала мастера починить лестницу и крышу, но оценила мои усилия и поняла, что я ставлю детей на первое место. Она одобрила все, что я сделала в папином кабинете, «берлоге Макса», там даже стоит его игровая приставка. И еще стол для настольного тенниса. Это была очень удачная находка. Кто-то бросил этот стол перед домом на Ритердон-роуд. Я убедила тренеров футбольной команды Макса притащить его ко мне.

Я быстро поняла, что Тома убил Макс. Потому что в отличие от всех остальных я искренне интересовалась его делами. Я знала, как сильно он ненавидел отца. Эйлса была слишком занята своими собственными драмами, флиртом и развлечениями. Мне потребовалось некоторое время, чтобы придумать, как действовать так, чтобы оказываться на ход впереди. Главное – не привлекать внимание к Максу. Одного моего слова было достаточно, чтобы Эйлсу отпустили. Мне требовалось только отдать полиции перчатки. Я думала, что дело прекратят – если и не полиция, то присяжные посчитают, что произошла ошибка. Но когда на моем заборе стали появляться надписи, я поняла, как быстро отвернулись ее друзья, и изменила тактику. В прессе много писали про женщину, которая убила собственного мужа, но ее оправдали и отпустили, пусть и не сразу – и у меня появилась надежда, что защиту можно построить на домашнем насилии. Но не сработало. Я жалею о своем глупом трюке с шарфиком. Том мог быть ублюдком (я сама не хотела бы такого мужа), но и Эйлса была не подарок. Чем больше я обо всем этом думала, тем более виноватой она казалась. Эта ее вечная неугомонность, жадность – как она завидовала Розе и ее дому на побережье. И еще эта ее невероятная жалость к себе. Я знаю, что у меня есть свои секреты, но часто большие секреты, когда ты их раскрываешь, оказываются безобидными. Гораздо опаснее повседневная ложь, миллионы притворств и обманов между друзьями. У Эйлсы это прекрасно получалось – ее собственная форма агрессивной мимикрии. Дружила со всеми и ни с кем. Я думаю, что Тома сводила с ума ее неспособность быть честной и с ним, и с самой собой. И еще ее психическая неуравновешенность и отказ от лекарств. Измены. Она отчаянно хотела мужского внимания. Виновна – это начинало казаться очевидным решением.

И все это время я хотела только самого лучшего для Макса. Я могла бы притвориться, что сама убила Тома. В конце концов я подходила для этой роли. Стоило посмотреть на мой дом, на меня саму – неопрятную, взъерошенную. «Странная», – вот что люди обычно думают обо мне, не правда ли? У меня был доступ к еде в их доме, к болиголову (в моем собственном саду, как я выяснила). Я думаю (хотя не спрашивала), что Макс добавил листик, похожий на лист папоротника, в тарелку отца – чуть-чуть гарнира, не рискуя причинить вред остальным членам семьи. А я бы сказала, что принесла пиццу, чтобы обеспечить безопасность детей. Конечно, мое признание могло бы и не сработать – ведь я считала, что Том в отъезде. Мне пришлось бы заявить, что я намеревалась отравить Эйлсу. Это не так уж неправдоподобно. Любовь и ненависть – две стороны одной медали. Я ослабла после пребывания в больнице, действие сильных стероидов еще не закончилось. Накануне Эйлса нашла кости моего ребенка и заставила меня взглянуть в лицо прошлому. Я была подавлена из-за старой травмы. А Эйлса еще сказала мне, что они переезжают – ну и мне внезапно ударило в голову. Могла я импульсивно принять решение в жаркий день? Что там говорила Эйлса? Что у меня проблемы из-за того, что я считаю себя покинутой? Я люблю, чтобы все – вещи и люди – были рядом. Мне трудно их отпускать. Такое случалось и раньше, хотя, возможно, мне не стоило об этом упоминать.

Так что да, я все продумала. Но заслуживала ли Эйлса такой жертвы? Было бы это действительно лучшим решением для Макса? Я поняла, ответ был отрицательным на оба этих вопроса. Ведь она была готова вычеркнуть меня из их жизни, когда заговорила о переезде и новом доме. И это после всего, что я для нее сделала. Оказывается, она была такой же, как Фейт. Надо было действовать быстро. Единственным безопасным, простым и понятным выходом было заявление Эйлсы о признании вины.

Ее оказалось легко убедить. Я показала ей результаты поисков в интернете – рассказы о детях-убийцах из Висконсина и Линкольншира, которых помещали в жуткие специализированные учреждения для малолетних преступников, где за ними постоянно наблюдают психиатры, где они проходят экспертизу, а потом лечение, как психически ненормальные. Если бы я дала ей время на размышления, то она могла бы понять, что Макса, хорошего мальчика из семьи среднего класса, не стали бы так лечить. Вероятно, суд по семейным делам нашел бы несоответствие между его действиями и осознанием им их последствий. Но никогда нельзя быть уверенным. Я сказала Эйлсе, что нельзя рисковать и спрашивать совета у Стэндлинга: ведь прокуратура уже, можно сказать, на полпути к допросу Макса. Сработала материнская любовь – самая сильная вещь на свете.

Я скучаю по ней. Думаю, она была той подругой, которую я искала всю свою жизнь. Если обернуться назад, вспомнить последние десять месяцев, то я могу за многое ее поблагодарить. Она увидела меня саму, разглядела меня в этом бардаке, она относилась ко мне, как к подруге… Но я не должна быть сентиментальной. Она меня использовала. Я была бесплатной учительницей, она прикрывалась мною, чтобы встречаться с любовником (ей следовало сказать мне, а она выставила меня дурой). Я так и не получила назад бабушкин антикварный ящик для писем. Она влезла в мой дом, в мое сердце, пошуровала там и отбросила меня в сторону. Самое худшее предательство – это не серьезный поступок, а легкое небрежное безразличие.

Теперь у нее впереди десять лет заключения – достаточно долгий срок, чтобы подумать о своем поведении. Ясное дело, я исключила ее из своего завещания – все переходит Максу, независимо от того, в каком возрасте он вступит в права наследования. Выход Эйлсы из тюрьмы, вероятно, совпадет с его отъездом в университет. В Оксфорд или Кембридж – у меня на него большие надежды. Его оценки стали гораздо лучше в новой школе – и после того, как Том перестал стоять над душой и следить за тем, чем он занимается, выросла и его уверенность в себе, да еще и с моей помощью и поддержкой. Как я сказала одной женщине в книжном магазине, ему двенадцать лет, но читает он то, что читают семнадцатилетние, да к тому же еще и прекрасно пишет. Но я не говорю вслух о своих надеждах – я не собираюсь на него давить. Если он захочет поступать в Оксфорд-Брукс^[116] или сидеть в своей комнате и курить марихуану – пусть так и будет. Он может быть тем, кем захочет. По крайней мере, я осознала то, что не желала видеть и принимать моя мать: позорные части нас также заслуживают любви, как и хорошие.

Если Макс решит продолжить учебу (Фред говорит, что я сумасшедшая, если думаю иначе), то Эйлса сможет снова поселиться у меня. Заполнить опустевшее гнездо. Это может устроить нас обеих. Посмотрим. Когда придет время, я спрошу у Макса, чего он хочет. Хотя это опасно. Он поверил в то, что Эйлса виновна, глубоко похоронив в подсознании собственную вину. Я проявляю большую осторожность, когда говорю про Эйлсу. Я подчеркиваю, что не пытаюсь занять место его матери. Она твоя мать и навсегда останется ею. Хотя получается забавно: каждый раз, когда я произношу эту фразу, слова еще чуть-чуть утрачивают свое значение.

Всегда стоит думать на несколько шагов вперед.

Над прудом нависли плотные серые тучи, но чуть дальше видно кусочек голубого неба – ну, не совсем голубого, а скорее белого, но это маленькое пятно ясного неба в окружении темных туч. По ощущениям, это пятно света и есть то, что творится у меня в голове – словно с меня сняли тяжелую ношу. Я уже несколько лет храню в себе груз вины, но, думаю, теперь он исчез. И ноющая дыра тоже заполнилась. Мои нервные окончания начало покалывать. Возможно, из-за холода. Или, может, я впервые за долгое время осознала, что у каждого дня есть своя цель. У меня есть человек, ради которого стоит жить.

Так. Пора позвать Моди. Мы прогуляемся вокруг пруда, перейдем дорогу и спустимся к станции. Как обычно, я буду ждать Макса на мосту. Я стараюсь не спускаться на платформу, если этого можно избежать. Это единственное место, где на меня могут нахлынуть воспоминания. Ведь споткнуться так легко. Достаточно, чтобы тебя всего-то толкнули.

Сегодня утром Макс сказал, что хочет завести щенка. Он считает, что Моди тогда воспрянет духом, и это придаст ей жизненных сил. Я сопротивлялась, но теперь изменила свое мнение. Скажу ему об этом на пути домой. Мы начнем искать собаку из приюта.

Сабин Дюран Солнечный ожог

Перевод с английского Л. Винокуровой

Печатается с разрешения литературных агентств Greene and Heaton Ltd. и Andrew Nurnberg.

© TPC & G Ltd, 2022

© Перевод. Л. Винокурова, 2024

© Издание на русском языке AST Publishers, 2025

* * *

Посвящается Мейбл

Выпороть дурака – невелика честь; черт возьми, дураки ведь созданы для порки! Но провести профессионала, даже если потом придется за это расплачиваться, – это ли не повод для гордости.

Джим Томпсон, «Кидалы»

Полагаю, вы бы сочли ее тихоней.

Уинстон Грэм, «Марни»

Глава первая

Наше внимание привлек английский акцент – кто-то на плохом школьном французском пытался заказать бокал пива. Мы, как обычно, держались поближе к бару: там, как правило, лучше всего клюет. Она совершила типичную ошибку новичка, устроившись за столиком на открытом солнце, – ее плечо уже начинало краснеть. Только что с самолета – это всегда плюс. На кожаных ручках ее бледно-голубой сумки «Лонгчамп» (оригинальная, я проверила) болталась бирка «Британских авиалиний», а лежащая перед ней книга в бумажной обложке, с корешком без заломов, была куплена в аэропорту по акции «Три по цене двух».

Так, что еще? Свежий маникюр-педикюр – неоновый розовый, популярный в этом году у всех гламурных британок, и новенький, перевязанный упаковочной лентой саронг, лежащий на песке у ее ног. Также налицо небольшое возбуждение, свойственное людям в первый день отпуска, энтузиазм в сочетании с пугающим ощущением пустоты, которую необходимо заполнить. Шон отошел в туалет, а я не выпускала девушку из поля зрения: покопавшись в телефоне, она подняла его и, сложив губы трубочкой, сделала селфи.

– Банковская карточка на имя Л. Флетчер Дэвис, – негромко сказал Шон, усаживаясь обратно на стул, ножки которого тут же слегка погрузились в песок. – Адрес на багажной бирке: «11а, Стэнли-Террас, В11».

– Лулу, – парировала я, не в силах совладать с собой. Эти четыре буквы, отлитые в золоте, болтались на цепочке у нее на шее.

Шон улыбнулся, довольный мной, затем кивком указал на мой телефон, давая понять, что пора закидывать удочку.

Я посмотрела на него: «Серьезно?»

Хотела бы я сказать, что муки совести или, по меньшей мере, дурное предчувствие удерживали меня от этого шага. Но это было бы враньем. Быть здесь нам вообще не полагалось. Мы успешно провернули номер с «картиной Пикассо» и должны были уехать из Сент-Сесиль-сюр-Мер два дня назад, но я заболела – какой-то вирус сразил меня наповал и приковал к постели в гостиничном номере.

Погода стояла невыносимо жаркая. Приглушенные разговоры и шелест волн накладывались на тихую джазовую музыку. Наморщив нос, я неохотно пожала плечами. Но это было ошибкой. Шон перестал улыбаться.

– Али, – сказал он, и я ощутила на щеке его холодное, как сталь, прикосновение.

Дело было не в деньгах. В гостиничном сейфе лежало достаточно, чтобы мы могли уехать куда пожелаем и даже – мне в голову пришла новая, дерзкая мысль – разойтись в разные стороны. Нет, проблема была в моей нерешительности – он принял ее на свой счет. Ему нравилось, когда мы действовали сообща. Как две детали одной идеально отлаженной машины.

Возможно, он прав, и Лулу – идеальный объект. Как большинство туристов. Юг Франции, может, и не Индия, где маленькие и большие суммы с легкостью переходят из рук в руки и где, можно сказать, я и стала той, кем сейчас являюсь. Но выброшенная на берег рыба – это выброшенная на берег рыба, независимо от того, из какого водоема ее выбросило. В изоляции мы все глупеем. Мы все принимаем наихудшие решения, когда наш мозг перегружен.

Я поправила купальник, завязав веревочки так туго, что узел впился мне в шею. Полотенце, которое я подстелила на деревянное сиденье, было влажным после купания. На губах ощущался привкус соли, и я чувствовала, что теряю остаток этого жаркого дня. Я умоляла Шона провести на пляже еще один, последний денек. После заточения в гостиничном номере мне хотелось выбраться на солнце. Может, развести кого-нибудь на катание на водных лыжах. А может, даже почитать найденную в поезде книгу об осаде Трои с точки зрения женщин. Я заставила себя улыбнуться, глядя ему прямо в глаза. С его стороны это было очередной проверкой. Через несколько долгих секунд его лицо расслабилось, и он коротко кивнул. И неужели даже подмигнул? Меня накрыло волной облегчения. Я заметила, как дрожат мои руки.

Взяв телефон, я принялась за работу. Фейсбук, Инстаграм^[117]. Я быстро нашла то, что нужно. Двойная фамилия – настоящий подарок.

Шон распахнул свою газету, «Сандей таймс» четырехдневной давности. Я поднялась на ноги, ощущая его взгляд, направленный на меня поверх страниц.

«У Рауля» – один из нескольких рядовых баров, рассыпанных по берегу этого небольшого залива в форме полумесяца: песок под ногами, складные парусиновые кресла и зонтики от солнца. Здесь подают салат с козьим сыром и рубленый бифштекс, разнося их по залу на овальных подносах, поднятых над головой. Время шло к обеду, и бар заполнялся посетителями – ошалевшими от солнца. Они брели с пляжа, таща за собой полотенца и маленьких детей. Яхты теперь стояли на приколе, а их обитатели плыли или вприпрыжку бежали к берегу, толкая перед собой сухую одежду на надувных матрасах. Все эти сияющие, счастливые люди, существа с другой планеты. Суматошный час пик был в самом разгаре. К четырем часам все опять стихнет.

Я сощурила глаза, выйдя из тени на яркий свет и пробираясь между столиками по направлению к девушке. Поравнявшись со спинкой ее стула, я присела на корточки. На подошве одной из ее полосатых тряпочных сандалий еще красовался ценник. От песка поднимался жар. Я чувствовала кокосовый запах ее солнцезащитного крема.

– Мадемуазель? – говорю я, выпрямляясь. – Je viens trouver… – Я помахала перед ней ниткой с нанизанными на нее стеклянными бусинами и металлическими шармами. – Mademoiselle, est-ce que c’est à vous?^[118]

Она повернулась ко мне лицом, и вблизи мне показалось, что я ее знаю.

– О боже, – вспыхнув, сказала она. – Я не понимаю.

Голос я слышала впервые, но ее лицо – форма, черты и облик в целом – казались мне знакомыми. Мы были похожи – у обеих блеклые зелено-серо-голубые глаза, бледная кожа, тонкие прямые волосы.

– Я не говорю по-французски, – сказала она.

Она ничего не заметила. Впрочем, меня никогда особо не замечают. Поэтому Шон меня и выбрал: я брожу по миру никем не замеченная и никому не нужная.

– А, так вы англичанка! – Я издаю вздох облегчения. – Я тоже. Я только что нашла это – не вы уронили?

Она посмотрела на браслет, потом на свое запястье.

– Э-э, я не…

И снова посмотрела на браслет, уже более задумчиво.

– Ах да!..

Она протянула руку:

– Спасибо!

Тогда я перестала ее жалеть. Неправда, что честного человека нельзя развести на деньги, но морально легче надуть человека нечестного. Черт, Шон был прав. Упустить ее было бы ошибкой. Как и все остальные, она думала только о себе.

– Позвольте, – сказала я, раскрывая крохотную застежку и поднося браслет к ее запястью.

– Спасибо, – сказала она, и пока я, склонившись, застегивала браслет, она скользнула взглядом по моей голове. Теперь, когда я работала и снова была спокойна, я разглядывала ее руки: ожог в форме камешка на внутренней стороне запястья, довольно свежий, еще красный, мозоли на сгибах пальцев с внутренней стороны, на левом указательном – несколько белых шрамов, расположенных параллельно друг другу.

«Не смотри – наблюдай» – так учил меня Шон.

– Ну вот, – сказала я, справившись со своей задачей, – больше не теряйте.

Она взмахнула рукой, чтобы полюбоваться блеском дешевой бижутерии.

– Не буду.

Я распрямилась, все сильнее напрягаясь по мере приближения его шагов, легкой дрожью отдававшихся на песке.

– Лулу? – его голос прозвучал удивленно и настороженно, словно он мягко журил маленького ребенка. – Вы ведь Лулу?

Когда я обернулась, он как раз появился в поле зрения, представ перед нами во всей красе: еще влажные, спутанные темные волосы и загар, подчеркивающий голубизну его глаз. Его щетина была ровно такой длины, как нужно (еще чуть-чуть, и он бы походил на бандита), а расслабленная походка позволяла ему казаться выше и шире в плечах. Он скрывал свой возраст. По моим предположениям, ему было около сорока, но можно было дать лет на десять меньше. Очки-авиаторы от «Рэй-Бен», висящие на вырезе белой футболки, открывали взору треугольный участок гладкой, мускулистой груди.

– Или… – Теперь он сделал шаг назад. – Я ошибся? Извините. Я подумал, мы знакомы.

Он посмотрел на меня, потом снова на нее и улыбнулся – криво, застенчиво, по-мальчишески.

Она развернулась к нему всем телом, чтобы получше рассмотреть, теребя буквы на своей цепочке. Из-под ее короткой маечки выбилась бретелька кружевного розового бюстгальтера.

– Нет. Нет. Да… Я Лулу… А вы кто? Мы…

Интересно, заметил ли Шон наше сходство. Возможно. Чем больше кто-то походит на тебя, тем менее объективно ты его оцениваешь. Наверное, он знал, что это даст нам фору.

Он прикусил нижнюю губу.

– Валь-д’Изер? – нерешительно сказал он. – Я Джон Доун.

– Валь-д’Изер? – Она всматривалась в его лицо. – Вы гостили в шале? Нет. Я бы запомнила. «Бар д’Альпин»? Эм… О боже! «Ле пти Дануа»! Вечеринка Кэрри Боуман в последний вечер?

Он коротко и выразительно постучал себе пальцем по лбу – точь-в-точь как фокусник, достающий из рукава букет цветов.

– Прощальная вечеринка Кэрри Боуман!

– Боже, вот так встреча! Откуда вы знаете Кэрри? Вы вместе были в Мальборо?

– Ага. Обожаю Кэрри.

Шон обошел вокруг стола, чтобы ей не приходилось вытягивать шею, глядя на него. Теперь он улыбался во весь рот – заинтересованно, вдохновленно. Он еще не растерял манеры, привитые ему в детстве. Но дело было не только в этом. В лучах его внимания становилось тепло, я ощущала себя любимой.

– Джон Доун. – Она вглядывалась в его лицо, словно пытаясь восстановить его в памяти. – Ну конечно. Боже. Прости, это был конец вечеринки. В тот вечер я была без сил.

– Да мы все валились с ног! – сказал он.

Я закатила глаза:

– Джон. Ну честное слово!

Она перевела взгляд с Шона на меня, потом снова на него. Помолчав, она продолжила:

– Так вы двое проводите здесь отпуск?

– Да, наверное, можно назвать это отпуском. – Он обнял меня рукой за шею, стиснув ее. – Элли направляется домой после курсов во Флоренции, а я приехал, чтобы немного отдохнуть вместе с ней. – Он ткнул меня пальцем в ребра. – Она страшно обрадовалась возможности побыть со своим старшим братом, который вечно ее смущает.

Я наблюдала за подергиванием ее большой скуловой мышцы – она расположена сбоку от рта, и ее невозможно контролировать. От этого непроизвольного движения у нее едва заметно дрогнула нижняя губа, выдавая ее радость и удовлетворение от того, что она оказалась права. Да, Шон был старше меня, но она видела в нем птицу более высокого полета. Я боком привалилась к нему, к его крепкой, надежной груди. Он обвил меня рукой за плечо. Мой старший брат. Я подвисла на мгновение, наслаждаясь чувством защищенности.

– А что за курсы? – спросила она.

Я почувствовала, как Шон напрягся. Я знала, что после аферы с «Пикассо» он подумает об истории искусств. Но я видела ее страничку в социальной сети – хлеб со шлейфом из фондю, жертвенные агнцы, торжественно возлежащие на блюдах, невероятно колоритные безе. И я трогала пальцем шрамы.

– Кулинарные, – сказала я, – итальянская паста.

– Не Манзаро, случайно? – спросила она.

Дыхание Шона щекотало мне шею.

Я покачала головой:

– Если бы. Не, не так круто. Кухня Нонны, – выпалила я первое, что пришло на ум. – Домашняя паста.

– Как чудесно, – радостно сказала она. – При одной мысли об этом сразу есть хочется. Разве можно отказаться от тарелки домашней пасты Нонны?

– Тогда идем, нам, наверное, стоит… – Шон указал большим пальцем себе за спину, на наш столик, – заказать еду, пока все не набежали. – Он протянул ей руку для рукопожатия. – Рад был повидаться, Лулу. – Он произнес ее имя медленно, словно смакуя.

Мы отошли от ее столика. Наши босые ступни утопали в песке. Официант с ленивым взглядом – тот, что утром украдкой бесплатно подсунул мне круассан к кофе, – посторонился, пропуская нас. Мимо пробежал маленький мальчик, поднимая ногами в воздух фонтанчики песка. С пляжа до нас долетали бестелесные звуки, похожие на птичий гомон. Где-то закричала женщина.

– А не хотите… – донесся до нас тихий, нежный голос Лулу. Лучше бы я не оборачивалась так быстро и не видела этот ее полный энтузиазма, беззащитный взгляд. Мой рот приоткрылся – призывно или предостерегающе, – но было слишком поздно. Ладонь Шона плотно лежала у меня на спине, ноготь большого пальца впивался в кожу. Потом он убрал руку, и она указала рукой на пустые стулья по обе стороны от нее: – Присоединиться ко мне?

Шон всегда говорил, что секрет хорошей аферы в том, чтобы выяснить, что нужно человеку, и дать ему желаемое, но это не так просто, как кажется. Ну, для начала, люди не всегда знают, чего хотят. А иногда думают, что хотят, хотя на самом деле не хотят, или чего-то хотят, а думают, что не хотят. Часто приходится лавировать между пожеланиями и надеждами, сожалениями и самообманом, чтобы хотя бы приблизиться к истине.

Возьмем Лулу Флетчер Дэвис. На данном этапе игры важно было не то, что она могла дать нам, а то, что мы могли дать ей. Она была одна и изнывала от скуки в надежде на приключения, которыми Сент-Сесиль-сюр-Мер ее пока не баловал. Симпатичный, дружелюбный Джон Доун был призван обеспечить ей желаемое. Искусство крылось в деталях. Человеческие существа запрограммированы на самозащиту. Если бы он просто подошел к ней и заявил, что они знакомы, это активировало бы ее защитные механизмы. Вот почему участие «младшей сестры» было так важно. Трюк с браслетом был не просто поводом завести разговор. Он свидетельствовал о нашей честности. Мне можно было доверять, а значит, и ему тоже. Мы обошли ее защиту. Когда он двинулся в ее сторону, она уже была готова принять его в свой круг общения и сделала шаг ему навстречу.

Лучшие мошенники всегда работают в паре.

Едва мы сели, она начала трещать без умолку, стремясь развлечь нас, раз уж заловила. Я запоминала подробности. На самом деле она актриса – у нее была маленькая роль в «Аббатстве Даунтон», и видели ли мы ту рекламу? – но попасть на прослушивание так трудно, и она зарабатывает на жизнь готовкой. Она помешана на Инстаграме, но пытается себя в этом ограничить, сосредоточиться на своем, понимаете ли, внутреннем мире. Через два дня она приступает к работе в доме под названием «Прованс» в должности личного повара. Она уже работала тут год назад, только на других людей – реально крутую молодую пару: Олли Уилсона – парня, запустившего службу доставки еды, – и его жену Катю, модного дизайнера. Знаем ли мы их? Слышали ли о них? Нет? Возможно?

– В общем, Катя рассказала обо мне хозяину, и так получилось, что меня подрядили поработать на людей, арендующих поместье в этом году. Я согласилась, потому что хотела вырваться куда-нибудь: жизнь бывает такой однообразной. Мне нужно было сменить обстановку. У них издательский бизнес, а я всегда хотела написать роман, так что… А в конце дом будет в моем полном распоряжении на пару ночей. Но деньги, я хочу сказать, никакие. Сущие гроши. И я не смогу пойти к Бу Уотсон на ее тридцатилетие, хотя мне очень хочется. Вы ее знаете? Она училась со мной в университете Святой Марии, а вот ее брат Уилл учился в Мальборо…

Шон точно не помнил, но имя было ему знакомо.

Я улыбалась, чтобы продемонстрировать свою вовлеченность. Теперь я взяла в руки ее книгу – роман-бестселлер о двух сестрах, растущих в охваченном войной Судане, – и спросила, понравилось ли ей. Я плакала, когда читала его, но я видела корешок без заломов и заметила, как она почти неуловимо наморщила нос, поэтому, не дожидаясь ее ответа, добавила:

– Я бросила читать: слишком сложно для понимания.

– Мне можешь не рассказывать. – Она скинула свои сандалии, устраиваясь поудобнее.

– Мне бы журнальчик хороший, я их хоть каждый день читать готова.

Она выложила на стол «Вог», который я уже успела заприметить в ее сумке. Та-дам.

– Ого, – сказала я, словно она показала мне огромную плитку шоколада или маленького щенка.

Я ощущала на себе одобрительный взгляд Шона. Он научил меня, как отзеркаливать людей. Людям нравится, когда они встречают похожего человека. Уж в этом я мастер! Чем лучше ты подстраиваешь под них свои интересы или взгляды, тем с большей вероятностью они станут тебе доверять. Шон сказал мне, что это называется «эффект хамелеона», или «эгоцентрический якорь». Иными словами, такова человеческая натура.

Когда принесли наш заказ, она ела, как человек, который любит поесть, – с хрустом разламывала клешни краба, впивалась зубами в мясо и жадно обсасывала раковины. От хлеба она отказалась – какая-то непереносимость, – но с удовольствием поглощала жареную картошку и приготовленную на углях курицу.

– Эти креветки, – сказала она, поднося ко рту бледно-розовую массу, – не хуже тех, что я ела на Ибице прошлым летом. – Ее губы блестели. – Бывали там?

– Нет, но я бы очень хотела, – сказала я.

– Боже, обязательно съездите. Мы с Тоддом, моим бывшим, классно там оторвались. Вы будете в восторге. Там одна сплошная вечеринка.

Ветерок стих. Жара опустилась на землю, превратившись в нечто плотное и желеобразное. Лулу переоделась в купальник, воспользовавшись кабинкой возле черного хода, и мы, прихватив кофе, переместились на пляж. Шон уговорил ее лечь на его шезлонг, а сам сел между нами под зонтиком, скрестив ноги и повернувшись лицом к морю. Она улеглась и развязала свой саронг, развернув его полы, как меню в модном ресторане. Закрыв глаза, она негромко вздохнула. Ее ресницы казались иссиня-черными на фоне веснушчатой кожи. У нее был бледный и выпуклый живот. Шон откинулся назад и поймал мой взгляд. Он наслаждался собой. Ему очень нравилось обманывать женщин определенного типа, и это уже начало меня смущать. Что это было? Месть ведущей светскую жизнь матери, у которой с ним было так мало общего? Или бросившей его подружке? Как бы то ни было, ему не нравилось, когда женщины были лучше его. В присутствии Шона важно было не высовываться.

Лулу вызывала у меня двойственные чувства. Сначала я ее жалела, потому что она была несостоявшейся актрисой, потом переставала жалеть, потому что это было вроде как хобби. Она была при деньгах, это было очевидно: даже если не брать в расчет родителей, живших в Дубае «ради налогов», ценник на ее босоножке говорил сам за себя. Мне нравился ее аппетит, то, с каким смаком она ела, но потом она презрительно высказалась о девушках из Эссекса и «этих французах», и я подумала: «Ты это заслужила». Я полистала ее журнал: дорогие шмотки и нелепые плетеные сандалии – другой мир. Внутри пробник крема для лица. Я выдавила немного из фольги. Запах горячего пластика.

Когда ее энергия поиссякла, она начала жаловаться – на свою мать, что лезла в ее жизнь, на вечно раздражавшую подругу Бу; и даже на своего бывшего, Тодда, похоже, и правда мерзкого типа.

– Когда я вышла из бара, он ждал меня на улице у входа – хотел меня подвезти до дома, – а я такая: «Ты что, реально издеваешься?»

Но ничто из этого ее, похоже, не беспокоило. Она все бубнила и бубнила, а я с трепетом рассматривала ее расслабленное лицо и невольно задавалась вопросом, каково это – быть ею, жить в ее шкуре. Она выросла в атмосфере любви и заботы. И в это мгновение я почему-то испытала такой мощный укол любопытства, такое болезненное и страстное желание ощутить это на себе, что мне пришлось отвернуться.

Когда солнце опустилось в розоватое марево на горизонте, а вода превратилась в жидкое серебро, официант принес наш счет. Коричневые чайки играли с волнами в салки. В баре подметали пол, наводили порядок и гремели посудой, готовясь к вечерней смене. Шон приступил к организации нашего побега, а Лулу лежала, опираясь на локоть и не сводя глаз с его губ, пока он расписывал планы на завтрашний день: взять напрокат катер и поехать на острова, где можно найти тихую бухту, поплавать вдали от толп. Там есть миленький отельчик с рестораном, правда, мелкая зануда Элли не разделяет его восторга по этому поводу. Он лениво поднял руки, обводя ими пустеющий пляж с щербатым песком, словно принимая официанта в нашу тесную компанию.

– Давайте его сюда, – сказал он, поднимаясь на ноги. – Я заплачу.

Лулу вяло запротестовала:

– Нет, нет, я так много съела. И вина столько выпила.

Но Шон уже вынырнул из-под зонтика, запустил руку в задний карман своих темно-синих шорт и достал черный кожаный бумажник, украденный у американского студента в Мадриде. Он дал официанту кредитку, ввел ПИН-код и с совершенно беззаботным видом отошел в сторону.

Я смотрела на него. Он идеально выбрал момент, чтобы упомянуть о поездке на лодке, – не то чтобы приглашал ее присоединиться к нам, но позволял думать, что мы можем снова встретиться, что у наших отношений есть будущее. Он лишь мимоходом взглянул на счет, даже сумму не проверил. А как искусно он обращался с бумажником – раскрыл его одним небрежным, отточенным движением большого пальца, относясь к его содержимому с безразличием, достойным управляющего хедж-фондом, или кем он там ей представился.

Официант – тот, что постарше, с распятием, угнездившимся в черных с проседью волосах у него на груди, – не мог провести платеж. Он извинился по-французски; Шон беспечно отмахнулся. Официант сделал вторую попытку, потом третью, а затем, качая головой, вернул карту.

Шон раздраженно поцокал языком.

– Черт. Наверное, отсырела. – Он потер ее о штанину своих шорт, затем поднес к глазам. – Не знаю. – Он щелчком открыл бумажник. – Другая карта у меня «Американ Экспресс» – не уверен, что вы…

Зачерпнув горсть песка, я растопырила пальцы, чтобы он высыпался обратно.

Официант покачал головой.

Я медленно втянула воздух и рывком поднялась на ноги.

– Схожу в номер, – сказала я. – Принесу кошелек.

Тут Лулу зашевелилась, возвращаясь к жизни.

– Нет, – сказала она. – Не ходи никуда. Все в порядке. Давайте я заплачу. – Отыскав карточку в премиленьком кошельке из мешковины, на котором серебряными бусинами было вышито слово «ЛЮБОВЬ», она вставила ее в терминал. Она даже не взглянула на счет, который Шон по-прежнему мял в руке, со списком наших покупок за день: два больших кофе со сливками, выпитые рано утром; шезлонги, мороженое, аперитивы, коктейли, розовое вино, еда, послеобеденный кофе.

– Отдадите в другой раз. Завтра.

– Ты супер!

– Или, – начала она, – не знаю, есть ли у вас еще какие-то планы на сегодня. Я хочу сказать, мы могли бы сходить в отель, принять душ, а потом…

– Не хочу вас прерывать, но… Джон, ты помнишь, что мы обещали? – сказала я.

Он медленно кивнул:

– Черт.

Я рассказала, подчеркивая важность взятых на себя обязательств, о тете, живущей в горах, которой мы обещали заехать в гости. Продолжая говорить, я собрала свои вещи, вернула ей журнал и брендовый солнцезащитный лосьон. Я не смотрела на нее, поскольку была не вполне готова увидеть ее разочарование. Шон отряхивал песок с ног и ерошил руками волосы. Скинув с плеч саронг, Лулу свернула его и заново перевязала. Потом мы втроем побрели по пляжу к бару, обогнули его и вышли на дорогу.

Если посмотреть на карту, Сент-Сесиль находится в дальнем левом углу Французской Ривьеры неподалеку от марсельских публичных домов – пешком от Сен-Тропе не дойдешь. Это не означает, что городок лишен определенного лоска. Склоны темно-зеленых холмов усеяны роскошными виллами, гавань обрамлена рядами белых яхт, а на горизонте порой виднеется огромная блестящая посудина какого-нибудь русского олигарха.

Мы поселились через мыс от главного порта, в рабочем районе города с дешевой арендой. Отели, выстроившиеся в ряд вдоль главной улицы, пыльной и сугубо практичной полосы земли, по большей части представляли собой небольшие современные коробки с обшарпанными пристройками, хотя у некоторых на территории имелось несколько пальм и клочков газона, а кое-где виднелся даже огороженный бассейн. Я думала, Лулу направится в один из них, но она продолжала идти с нами и ныть из-за предстоящей работы, пока мы не дошли до унылого и невзрачного входа в отель «Ла Бель Вю».

– О, вы тоже здесь живете? – спросила она, когда мы вошли внутрь через автоматически открывающиеся двери. Маленькая зона ресепшена порой оставалась без присмотра, но в тот вечер за стойкой сидела опрятная молодая блондинка. В помещении было жарко, и она обмахивалась рекламным буклетом компании «Герц», предлагающей автомобили в аренду. – Тоже поздно спохватились насчет бронирования? Не знаю, может, в городе проходит какой-то слет, или же виной всему необъяснимое пристрастие французов к отдыху в августе, но когда я попыталась что-то найти, мест уже не было.

Плохо, что она остановилась здесь. Слишком близко – никакого покоя.

– Нищим выбирать не приходится, – пробормотала я, понизив голос. Девушка на ресепшене, перестав обмахиваться, подняла на нас глаза.

– Мне сюда, – сказала Лулу, указывая на ведущую на лестницу пожарную дверь справа.

Я осторожно заключила ее во влажные объятия. Кожу у меня стянуло, я была вся потная; мысленно я уже пересекала внутренний двор, направляясь к пристройке, где располагался наш номер, выходящий окнами на парковку. Сейчас я приму душ. Все прошло хорошо. Все закончилось. Мы провели день на пляже, не заплатив за это ни гроша. Все наши расходы были оплачены кем-то другим. Лучший вид мошенничества – это когда жертва даже не понимает, что ее развели. Завтра Лулу обнаружит записку, где будет говориться, что нам срочно пришлось уехать: неотложные семейные обстоятельства. К тому времени, как она ее прочтет, нас уже здесь не будет. Мы поедем дальше. Может быть, в Монте-Карло.

Но Шон не сдвинулся с места.

Одной рукой опираясь на стену, другой он шарил у себя под футболкой, целенаправленными и при этом чувственными движениями потирая грудь.

– Ну… Я, конечно, не знаю, во сколько мы сегодня вернемся, – сказал он. – Но, может, если будет не слишком поздно и у тебя будут силы, выпьем по стаканчику на сон грядущий?

– Ох. Ну… – Она подняла руку и, прихватив волосы заколкой, стянула их в узел на затылке. – Я, наверное, поужинаю у Рауля, так что…

Пара комаров кружили за дверью заднего хода, то и дело ударяясь о стекло.

– Нам повезет, если получится сбежать от тети Мэри, – сказала я. – Ты знаешь, как она любит поболтать.

Шон до сих пор даже не взглянул на меня.

– Не думаю, что в ее возрасте она будет настроена на ночные бдения.

Я знала, что у него случаются сексуальные контакты. Обычно он о них не распространялся.

– Она не так уж близко живет, довольно высоко в горах, – сказала я. – Мы каждый раз забываем, как долго до нее ехать.

Я ожидала, что теперь-то он подойдет ко мне. Он не подошел, и я опять забеспокоилась. Это что, новая форма наказания?

Я уперлась ладонью в стекло и толкнула дверь. Она распахнулась с неожиданной легкостью, с размаху опрокинув горшок с геранью. Высыпавшаяся из него земля походила на полчище муравьев. Наклонившись, чтобы сгрести землю обратно в горшок, я услышала их смех.

Глава вторая

Возможно, вы слышали о Шоне. Его полное имя – Шон Уилер. Он приобрел кое-какую печальную славу, попав в газеты. Но с тем же успехом могли и не слышать. Когда кто-то обладает властью над вами, легко утратить объективность, придавая ему бо́льшее значение, чем он того заслуживает.

К этому моменту мы провели вместе три года. В тот день, когда мы познакомились – это было в Анджуне, прибежище хиппи на Гоа, – дела у меня шли неважно. Если бы не он… Я не знаю. Тот день ознаменовал начало чего-то, а может, и конец. Что бы о нем ни говорили, я многим ему обязана.

Я не собираюсь жалеть себя, но детство у меня было дерьмовое. Я четырнадцать раз переезжала и одиннадцать раз меняла школу. Я не склонна винить в этом саму систему: это были мои внутренние демоны. Взгляните хотя бы на мою сестру Молли и на то, как сложилась ее жизнь, – и сами поймете.

Джой родила нас еще подростком, и все было прекрасно, пока ей помогала ее собственная мать. На одном фото мы с сестрой в одинаковых платьях и носочках, с одинаковыми бантами в волосах. Но бабуля заболела раком, и потом, несмотря на все старания Джой, жизнь покатилась под откос. Были и травка, и бухло, и разные мужики. Одному из них, Питу, нравилось, когда она оставалась у него ночевать. В конечном итоге кто-то из соседей донес на нее в полицию. Полицейские выломали дверь, нас забрали и купили нам зубные щетки в ближайшем магазине – по крайней мере, я так это запомнила. Однажды мне довелось почитать мое дело – там говорилось о мышином помете и собачьих экскрементах в спальне и о том, как сосед просовывал пачки печенья через щельпочтового ящика. Но не это отпечаталось у меня в памяти. Я помню, как мы с Молли гуляли в парке, и я качала ее на качелях, а потом стемнело, и мы все еще были там, и я вручила ей пачку влажных салфеток, чтобы чем-то занять, и она оттирала ими маленькую лошадку-качалку. Помню чей-то кардиган, висящий на детской горке и пахнущий чужим стиральным порошком. А еще помню ту, первую, ночь в приюте для детей, оказавшихся в сложной жизненной ситуации, где до нас доносился гул самолетов; они пролетали мимо каждые три минуты, а мы их считали, и волновались за собаку Пита – вдруг ее тоже забрали.

Потом был сплошной «тяни-толкай». Мы проводили несколько месяцев «с мамой», потом внезапно вновь оказывались в приюте. Кочевали по приемным семьям. В некоторых из них были свои дети, в некоторых не было. Помню разные запахи. Разную еду. Рыбные палочки. Пельмени. Рис с горошком. Бывало, что идешь утром в школу, думая, что все в порядке, а вечером за тобой приходит незнакомая женщина, и тебя куда-то увозят. Были какие-то заседания, встречи, поджаренные сэндвичи в кафе на обед. Не уверена, что мы всегда были чистыми – помню, как пыталась постирать в туалете свою рубашку, когда одна девочка сказала мне, что я воняю. Я регулярно ввязывалась в драки, защищая Молли от ее одноклассников, и в моем личном деле появилось замечание, что я не умею справляться с эмоциями, но, может, мне просто не давали шанса? Оказавшись в системе, узнаешь одну вещь: твоя версия событий – это всего лишь твое мнение.

Наконец нас взяла к себе супружеская пара из Гастингса, с прицелом на длительную опеку. Мы получили шанс начать все с начала, как утверждала наша соцработница. Нам повезло, сказала она, что нас взяли вместе. Я хотела, чтобы все получилось, и не знаю, зачем с таким упорством шла к провалу. На диване была странная обивка, похожая на жесткий вельвет, а сиденье было поделено на части таким образом, что на нем помещались только три человека. Обычно я не входила в их число. Дом был одноэтажный, с верандой и окнами, которые открывались только сверху, как морозилка в холодильнике. Еда была невкусной, и я вбила себе в голову, что меня травят. И правил было так много – и дома, и в новой школе. Я спуталась с плохой компанией, вроде парней из подворотни, хотя сгубила меня как раз хорошая компания – девчонки в кружевных лифчиках, проводящие каникулы на Тенерифе. Они издевались надо мной из-за поддельных кроссовок «Найк». Одна из них подговорила меня вломиться в дом к учительнице. Конечно, они свалили, оставив меня отдуваться за всех. От этого предательства у меня внутри что-то заискрилось, как перед пожаром, который я позже и устроила.

Это называется хроническое нервное расстройство. Все происходит так быстро, когда от тебя хотят избавиться. Молли осталась. К тому времени она уже называла миссис Ормород «мамой». Без меня им будет лучше – такой вывод сделали они. Похоже, я портила ей жизнь, думая, что защищаю, и от этого больнее всего. Я до сих пор с ней вижусь. Мы по-прежнему на связи. Но я думаю – а скорее, знаю, – что она бы предпочла не общаться со мной.

Потом меня отправили в приют «Фэйрлайт-хаус», где была «тихая» комната, обитая войлоком, и закрытый на замок холодильник, а всех родителей учили усмирять детей так, чтобы не получить обвинение в насильственных действиях сексуального характера. Я забила на школу и большую часть времени проводила в городе со старшими детьми, клянча сигареты и ввязываясь в неприятности с продавцами и охранниками в магазинах. Я начала слишком много пить: это помогало справиться с паническими атаками и одиночеством. Последнее, если честно, было немного не по делу. Я хочу сказать, что никогда не оставалась одна. Меня постоянно окружали люди. Но опять же, тут дело в психологии. Шутка. Иной раз я думала: «Хочу домой». А потом спрашивала себя: «Где этот гребаный дом?»

В восемнадцать лет мне назначили нового соцработника, Карен. Она нашла мне социальное жилье в доме для выпускников приютов – фактически койко-место – и начала вести со мной разговоры о получении профессии. Однажды она рассказала мне о благотворительной миссии в Непале и что я могу получить финансирование. Она сказала, что это закалит мой характер, и тогда у меня возникла идея, что я могла бы реально стать новым человеком и начать жизнь с чистого листа. Нормальную жизнь. Но, оказавшись там, я еще острее ощутила, кто я есть на самом деле, еще сильнее почувствовала себя аутсайдером. Другие волонтеры – студенты, возвращавшиеся в сентябре в университеты, – в стремлении причислить меня к какой-нибудь группе спрашивали, в какую школу я ходила и где жила. Закалка характера и даже улучшение условий жизни их интересовали в меньшей степени, чем вечеринки при луне и сплав по бурным рекам. Скоро меня это достало, я поймала попутку и сбежала в Катманду.

Пару лет я жила в рамках закона, с трудом сводя концы с концами. Бралась за разную работу в обмен на ночлег – мне довелось пожить и в экопоселении в Сием-Рип, и в домике на воде в Сринагаре. Но это была трудная и одинокая жизнь. Я начала ненавидеть туристов с рюкзаками и однажды ночью, заметив, как шумная компания ушла из ресторана, не заплатив, я последовала за ними и стащила у одного из них бумажник. «Что посеешь, то и пожнешь», – подумала я тогда. Даже самые богатые из них, как я заметила, позволяли себе засунуть в рукав украшение на базаре или стянуть бутылку у бармена за спиной. Так прошло несколько месяцев, а затем и лет. Со временем я стала более изобретательной. Притворяясь их другом, я прошла путь от «одалживания денег» на телефонный звонок до сложносочиненных подстав, когда они «разбивали» или «теряли» что-то ценное («присмотри за моей золотой цепочкой, а я быстро искупаюсь»). Они буквально совали мне в руки наличные, чтобы загладить вину. Я говорила себе, что практически оказываю им бесплатную услугу: куча путешественников ловила кайф от вполне безвредного орегано. У меня было такое чувство, что я мщу одноклассникам, дразнившим меня из-за кроссовок. Да какая разница? Я всего лишь подтверждала их правоту, ведь они и так всегда считали меня отбросом.

В тот день в Анджуне мои силы были на исходе, и я осталась почти без гроша в кармане. Я пыталась провернуть один трюк – автоподставу с участием небольшого транспортного средства, в данном случае мопеда, – но неудачно. Там используется один прием, вроде «нырка» у футболистов, – тебе нужно увернуться от удара, использовав арматуру, сумку или палку для имитации контакта и свои лучшие актерские навыки для симуляции травмы средней тяжести. Если заплакать или вывернуть конечность под нужным углом, люди почти всегда откупятся от тебя, потому что спешат или потому что у них «левая» страховка. Но на этот раз я просчиталась: парень оказался говнюком. Я сидела на обочине дороги где-то на окраине не с щедрыми отступными в руках, а с истекающей кровью ногой и уязвленным самолюбием. И тут я увидела мужчину в рубашке поло, стоявшего в тени дерева. Он перешел через дорогу и достал из висящей на плече холщовой дорожной сумки тюбик антисептического крема. Мы разговорились, и он в итоге купил мне лепешку роти с овощами в одном из придорожных киосков на главной улице. Он был старше меня, но хорош собой, и при этом выглядел так, словно ты единственная, кто это заметил. Но когда он достал бумажник, чтобы расплатиться, я увидела фото блондинки. У меня был кое-какой неудачный опыт с женатыми мужчинами, поэтому после еды я тут же смылась, воспользовавшись дверью, ведущей из туалета прямо на улицу.

Анджуна была мне не по карману, и я устроилась на ночлег в сорока минутах пути от города, в дешевой комнатушке в Мапасе. Хромая, я шла вдоль дороги к остановке и тут заметила человека, притаившегося в тени рифленых крыш между ларьками с чаем и сладостями, поставив одну ногу на кучу гниющих цветочных гирлянд. Мужчина подождал, пока я с ним поравняюсь, и, оттолкнувшись от стены, вышел из тени. Он ухмылялся.

«Возможно, тебе это пригодится», – сказал он, протягивая мне мою сумочку из коричневой кожи. Я нащупала ремешок на шее, вытащила его из-под футболки. Его концы свободно болтались.

Он сказал, что наблюдал за мной. Я обладала талантом и навыками общения с людьми, умела войти в доверие, влиться в компанию. Благодаря своей неприметной внешности я могла оставаться практически невидимой, и это было именно то, что надо. Мне не хватало опыта, но у меня был потенциал. Не надо было позволять той паре отделаться от меня такой маленькой суммой в обмен на обручальное кольцо моей покойной матери.

«Зачем связываться с этими нахалами и неудачниками? – спросил он. – Зачем торговать поддельной травкой, а не поддельным кокаином? Зачем попусту тратить свои таланты и время?»

У него был напарник, который, фигурально выражаясь, «ушел в закат», и ему нужен был новый. В такой работе, как у него, женщины имели преимущество. Ни один мужчина, сказал он, искоса взглянув на меня, не считает, что женщина может быть умнее его. Он пристально посмотрел на меня, словно пытаясь заглянуть внутрь, потом кивнул – похоже, остался доволен увиденным.

«Мы одинаковые, ты и я. У нас может получиться».

Мы одинаковые. Это было не так. Он был богат с рождения – загородное поместье, школа-пансион, семейные связи, хоть уже и порванные. Но у нас получилось. На следующее утро мы встретились у него в отеле – большом, ничем не примечательном курортном комплексе со спа-центром и тремя бассейнами. Накормил меня завтраком, расспрашивая о моей жизни, и кивал, получая ответы на свои вопросы, словно точно знал, что я имею в виду. Он намекнул, что у него была похожая история. Он всегда был ненужным. Он взял мой гнев и вывернул наизнанку, представив его как нечто полезное, дающее преимущество.

«Такие аутсайдеры, как мы, видят их всех насквозь. Мы им еще такую фору дадим!»

Впервые я почувствовала себя сильной, словно нашла свое место в жизни, словно мое занятие позволило мне стать частью какой-то тайной семьи, состоящей из людей, занимающихся этим ремеслом. Мы пошли в его номер и занялись сексом, быстрым и бесстрастным, словно контракт подписали. В первый и последний раз. Я не возражала. Когда растешь в системе, привыкаешь думать о любви как о сделке. Потом он изложил мне свое предложение. На Гоа он приехал, чтобы немного передохнуть, но собирался вернуться обратно на север – в Золотой треугольник, в Тадж-Махал, Джайпур, Джодхпур – такая у него была схема. Большой куш можно было сорвать в Раджастане, где много туристов и богатых американцев. Он предложил мне представить, сколько денег я смогу заработать, вообразить себе шикарный номер в отеле с большой кроватью, дорогим постельным бельем и забитым под завязку мини-баром. Потом он объяснил мне, что сейчас сделал. Представь, вообрази – это все техники убеждения. Визуализация, сказал он, способствует выбросу окситоцина и подчиняет слушающего воле говорящего.

– Держись меня, – сказал он, раскрывая объятия, чтобы вместить целый новый мир. – Я научу тебя всему, что знаю.

Глава третья

Шон притащился в номер через десять минут после того, как я оставила его в вестибюле, и примостился на краешке моей кровати, расставив ноги и ритмично похлопывая себя ладонями по внешней стороне бедер. Взгляд его был колюч, рот расслаблен. Целую минуту он молчал, даже не глядя на меня. Наконец сказал:

– Может, нам не стоит смываться так быстро. – Вздернув подбородок, он резко втянул воздух. – Может, стоит разыграть эту карту до конца.

Мне сдавило грудь, и я откашлялась. Я не открывала занавески, и в комнате было жарко и душно; десятки мух тихо кружили у меня над головой. Я слишком долго пролежала в этой постели. Горничная поменяла белье, но ощущение больничной палаты не прошло. Я чувствовала, как стены давят на меня.

Когда я не ответила, он начал говорить о своем «плане» так, как будто мы уже все обсудили. Когда мы выйдем в море на надувной моторной лодке, мы упомянем о своем желании взять в аренду яхту и сплавать на Корсику. Найдем в порту какую-нибудь красавицу и покажем ее Лулу. А когда у нее потекут слюнки, скажем ей, что нам не хватает несколько сотен баксов – пять, десять, как думаешь? Она ищет предлог, чтобы отказаться от той поварской работы, ее надо просто немного подтолкнуть.

Одно Шон вбил мне в голову крепко – как важно все планировать. Любой проект, будь то «антикварная» мебель в Джайпуре, «настоящие» бриллианты в Дели, курсы по снижению веса в Барселоне – все должно быть тщательно продумано заранее. Афера с «Пикассо» была спланирована пошагово. Мы узнали об объекте, Джейми Николсе, от нашего источника в Мадриде, и сначала отправились вслед за ним в Ниццу, а потом в Сент-Сесиль, где несколько дней подмазывали его. Когда мы упомянули о произведении искусства на стене бара – пропавшей женщине-козе, стоившей вчетверо дороже, чем за нее просят, – нам уже было известно о его доходе. Как мы и предполагали, Николс в итоге скрылся вместе с произведением, предварительно выложив за него указанную сумму (в обмен на процент с продажи). Нам стало известно о скандале в Итоне, когда он выдал реферат друга за свой собственный. Мы знали о его неудачной попытке получить степень по истории искусств и о том, что он пойдет на все, чтобы самоутвердиться перед своим отцом, ублюдком и тираном. Николс не был жертвой в классическом понимании. Мы составили его психологический портрет и сочли подходящим объектом для достижения своей цели.

Порой нас действительно ловили с поличным. Владелец пустующего здания в Марракеше, которое мы приспособили под магазин, явился на место преступления за несколько дней до того, как мы собирались продать бизнес. В тот раз Шон, сохраняя хладнокровие, надел накрахмаленную белую рубашку, втайне встретился с настоящим владельцем и договорился о сделке. А недавно у нас возникли некоторые разногласия из-за Николса. Шон хотел, чтобы я с ним переспала, и повел себя довольно гадко, когда я отказалась. Также были сложности с Сирилом Дютруа – владельцем бара с «произведением Пикассо». Под конец он начал жадничать, потребовав увеличить его долю, составлявшую пятьдесят процентов. Этот конфликт разгорелся в те два дня, когда я болела. Но Шон всегда умел собираться перед лицом кризиса и справился с Дютруа. Он расписал ему перспективы партнерства и таким образом уговорил его принять изначальные условия сделки. Важнее всего было сохранять спокойствие, проявлять гибкость и не поддаваться порыву.

– Это требует более тщательной подготовки, – сказала я. – Мы ничего о ней не знаем. Мне не нравится, что она остановилась в нашем отеле.

Он пожал плечами:

– Иногда приходится полагаться на удачу.

– Слишком рискованно. Вдруг она проверит свою карточку и увидит, сколько вчера заплатила? А если она превысила кредитный лимит и ей позвонят из банка?

– У нее карточка банка… «Каутс», – медленно сказал он, словно смакуя роскошь, заключенную в последнем слове.

Я сидела, прислонившись к изголовью; оно слегка чиркнуло по стене, когда я подалась вперед.

– Ее друзья… Она может спросить их о тебе. Могла уже это сделать.

– Она не станет. У нее детокс, она отдыхает от соцсетей. А если и спросит, это не имеет значения. Она у меня в руках. – Он вытянул ладонь и сжал ее, для наглядности. – Она поверит любому моему слову.

Его голосу не хватало убедительности. Над верхней губой выступили бисеринки пота. В полумраке он казался старше – глаза воспалены, щеки обвисли. Я подумала: «Мужчина средних лет западает на женщин младше его. Знакомая история. Неужели и он туда же? Только не это. Только не Шон».

Я сказала:

– Мы и так уже слишком долго здесь торчим.

– Что значит «слишком долго»?

– Что, если Николс придет поквитаться с нами?

– Не придет.

Бежевое покрывало было сделано из плотной атласной ткани. Шон провел рукой по декоративному завитку.

Он был прав – чувство собственной неполноценности и проблемы с отцом заставят его сделать что угодно, чтобы похоронить в памяти унижение от того, что он потратил шестьдесят тысяч евро на бесполезный клочок бумаги. Если лучшая афера – это когда человек не подозревает, что стал жертвой мошенничества, то на втором месте находится та афера, при которой жертва испытывает слишком сильный стыд или унижение, чтобы предпринимать какие-то действия.

Но как еще я могла отговорить Шона?

– Но может.

Неожиданным резким движением Шон поднялся с кровати. Я отшатнулась, испугавшись, что зашла слишком далеко, но он лишь сказал:

– Не думай, что ты умнее меня. Это не так.

Открыв межкомнатную дверь, он скрылся в своей комнате. Через несколько секунд я последовала за ним, как собака, и встала, привалившись к стене. Он сел на корточки перед гардеробом и покрутил диск на сейфе. Слишком быстро. Как всегда. Достал обувную коробку, раскрыл лежащий в ней синий пластиковый пакет и положил туда стопку банкнот, которую брал с собой на непредвиденные расходы.

– Остальное у тебя? – спросил он.

Кивнув, я сходила за рюкзаком. Он стоял надо мной, пока я, скрючившись, доставала оттуда разную мелочовку, в том числе поддельные удостоверения личности и пластиковые пакетики с дешевыми индийскими браслетами. Коробка была заполнена доверху, и пара пакетиков выпали из нее на ковер, когда я попыталась ее закрыть. Я поняла, что его недовольство мной еще не утихло, потому что он неодобрительно цокнул языком и отвернулся, словно моя предсказуемая неуклюжесть так сильно его раздражала, что даже смотреть было невыносимо.

– Может, я все же выпью с ней, – сказал Шон, подходя к окну и отодвигая в сторону белую пластиковую шторку. Под окнами газовала машина, и он, сощурившись, вглядывался в происходящее внизу. – Посмотрю, что да как.

– Ладно, – максимально небрежным тоном ответила я, стараясь скрыть беспокойство. У меня засосало под ложечкой. Иногда он специально пытался сбить меня с толку. Я не понимала, что происходит.

Я шарила рукой на дне рюкзака. Шон смотрел в окно. Я не спешила, а он все не поворачивался. Я остановилась, и в комнате внезапно воцарилась тишина. Он пошевелил ногой – просто переносил вес с одной ноги на другую, – прижимаясь к стеклу лбом то под одним, то под другим углом, чтобы обеспечить себе лучший обзор.

«Влезь в шкуру жертвы, – учил меня Шон. – Подберись к ней так близко, чтобы она утратила бдительность».

Иногда он говорил мне, что создал меня «по собственному образу и подобию».

У меня ушло пять секунд на то, чтобы переложить пакет с деньгами из обувной коробки в рюкзак. Просто кратковременная мера, сказала я себе. Небольшая страховка на то время, пока мы возимся с этой девчонкой.

Глава четвертая

В день нашего знакомства Шон отвел меня в магазинчик при отеле и купил мне новую одежду – узкие черные брюки, обтягивающие платья, шелковые майки, – отстегивая хрустящие поддельные доллары из своего бумажника. Мы пообедали в кафе со шведским столом, и для затравки он показал мне, как с помощью пищевого отравления уехать из отеля, не заплатив. Когда я спросила, не придется ли менеджеру оплатить наш счет из своего кармана, Шон сказал мне, что я ничего не добьюсь в этом бизнесе, если буду переживать за каждого встреченного мной человека.

– Я приведу тебя к успеху, – сказал он. – Все будет хорошо. Теперь ты со мной.

На Гоа есть международный аэропорт, обслуживающий пакетные туры, но мы вылетели из другого терминала – пыльного, с потрескавшейся плиткой помещения, – откуда самолеты разлетаются по стране. Шон сказал проводнице, что я беременна, а когда нам не предоставили места с увеличенным пространством для ног, он очаровал ее, и она пересадила нас в первый класс. К бесплатному шампанскому Шон не притронулся. Он многое делает напоказ, хотя тогда я этого не понимала. Он не получал удовольствия от комфорта и бесплатных ништяков и весь полет провел, стоя возле туалетов. Для него облапошить кого-нибудь – дело принципа.

В Дели мы остановились в навороченном отеле, оснащенном автоматическими воротами и рентгеновским аппаратом для багажа, как в аэропорту. А еще при входе нас встречал человек с металлодетектором. Во второй вечер, за предобеденным аперитивом, Шон завел беседу с миссис Уильямс, вдовой из Техаса. Она была «без ума от Индии» и приехала сюда в восьмой раз за восемь лет. Я наблюдала за тем, как он флиртует с ней, обхаживает ее, вызывает на откровенность. Он не раскрывал свои карты, но то и дело интриговал ее, словно вскользь упоминая о своем общении с «состоятельными людьми». Когда она пересела за наш столик, он наконец сказал ей, что мы дизайнеры интерьеров и приехали сюда кое-что прикупить по заданию важных клиентов.

Миссис Уильямс сцепила руки перед собой:

«Что за важные клиенты?»

Он опустил глаза, давая ее воображению разгуляться. Кинозвезды? Королевские особы? Сладкая мука неведения. Какое совпадение, сказала она. Она сама приехала сюда с той же целью, решив, после стольких лет, переделать ранчо на свой вкус. У Шона челюсть отвисла от удивления, словно он не слышал, как она вчера говорила об этом в вестибюле. У техасской вдовы оказалась короткая память. Теперь, когда ее муж умер, она собиралась поменять всю отделку в доме. Не могли бы мы что-нибудь ей посоветовать?

«Простите. Все уже обещано другим людям». Он с заговорщицким видом закатил глаза.

Когда мы встретились за завтраком, он смягчился: возможно, нам удастся приберечь для нее пару вещиц. Двумя днями позже он показывал ей фотографии кушеток в колониальном стиле и туалетных столиков. У него были танцевальные маски из папье-маше и гигантские слоны, вырезанные из черного дерева. Картины: Бала-Кришна с куском масла, Дамаянти в лесу, Кришна и супруги. Гобелены и резные панели. Стоимость достигала тысяч долларов. Один только индо-персидский кованый латунный поднос стоил более двух тысяч фунтов. Но миссис Уильямс не могла все это получить. Разве что… ну, ох, может быть… ох, она ужасная женщина. Ладно, договорились.

Мы провели в Джайпуре несколько месяцев, провернув эту аферу шесть или семь раз. Она стала более изощренной – от фотографий мы дошли до склада с реквизитом, а еще у нас появился «оценщик». Это был очкарик по имени Адвик, железнодорожный рабочий, которого в равной степени интересовала история и быстрая подработка. Уже скоро одни только «транспортные расходы» покрывали стоимость нашего проживания в императорском люксе.

Шон понимал жадность богатых людей, потому что знал эту жизнь изнутри. Это было личное. После окончания школы он работал в семейном бизнесе по импорту и экспорту, но был пойман на растрате. Его девушка бросила его, мать от него отказалась. Он до сих пор не оправился от унижения. После этого он больше никогда не ездил домой. Ненависть обострила его инстинкты. Он научил меня распознавать легковерных людей (скучающих, одиноких, нуждающихся), составлять их психологический портрет, слушать. В тихие вечера мы играли в кости и в карты – Шон действовал быстро и сбивал с толку. Он расписал классические приемы: мошенничество с химчисткой, трюк с оброненным бумажником, фокус с разменом денег. Но больше всего он говорил о людях – их слабостях и продажности.

«Истинный мошенник не заставляет никого ничего делать, – говаривал он. – Мы не крадем. Они сами отдают».

Никто и никогда не уделял мне столько внимания. Я жила на планете «Шон» и жаждала его одобрения. Он меня оберегал. Если объект проявлял чрезмерную бдительность, он вытаскивал его на улицу, а в тот единственный раз, когда меня забрали в полицию за магазинную кражу, он приехал в участок и уже через час вытащил меня оттуда. Он мог быть строгим. Однажды я назвала его настоящим именем в присутствии полного автобуса туристов, и он в наказание побрил мне голову. Потом принес мне головной платок – красивый, из набивной ткани, – и с нежностью продемонстрировал мне, как его завязывать.

«Пригодится, – сказал он. – Ты приходишь в себя после химиотерапии. Завтра мы попробуем разыграть сюжет «Испанского узника» и собрать деньги на дальнейшее лечение. Научишься чему-то новому».

И он действительно учил меня. Я работала все лучше, оттачивала мастерство. В Барселоне я нашла нам клиентов. В Марракеше создала наш маленький бутафорский магазинчик. Наши отношения стали более равноправными. К тому времени, как мы прибыли во Францию, я убедила его выделить мне долю – двадцать процентов от заработанных денег, которые он хранил на отдельном банковском счете. Должно было стать легче, но не стало. Мы начали обманывать друг друга – по мелочи, но подленько. Он затаил на меня обиду.

Он ненавидел других людей. В конечном счете, в этом было все дело. И мне становилось все сложнее не обращать на это внимания.

* * *

Я плохо спала – лежа без сна, часами напрягала слух, пытаясь уловить движение в соседней комнате, реагируя на малейший скрип пружин кровати Шона. Может, и он прислушивался ко мне. Я покашливала, еще не оправившись до конца от легочной инфекции. Когда я все-таки уснула, мне снилось такое, что я предпочла бы не видеть. Разрозненные кадры: Шон рвет паспорт и бросает клочки в унитаз, на манжетах его белой рубашки кровь. В вестибюле мимо нас проходит в слезах девушка-экскурсовод: в ее комнату вломились и все вынесли. Взломщик оставил «подарок» у нее в кровати.

«Кто мог такое сотворить? – всхлипывала она. – Что за чудовище?»

Я проснулась вся в поту. Шторы были по-прежнему задвинуты, но в помещении было светло. Дверь между нашими комнатами была раскрыта настежь – на ковре лежал прямоугольник света. Постель Шона была пуста.

Наверное, пошел завтракать. К Раулю. Он был человеком привычки.

Я оделась, тщательно подбирая гардероб, – джинсовые шорты и короткая маечка поверх черного бикини, – и сделала такую же прическу, как у Лулу, собрав волосы в свободный пучок и прихватив их заколкой из черепашьего панциря, позаимствованной с ее шезлонга. Сейф был заперт, поэтому я не могла взять поддельные удостоверения личности или украшения, но мне они сегодня были без надобности. Я прошлась по комнате, мысленно сверяясь со своим списком. Первое правило: держи при себе все, кроме одежды, не оставляй ничего (будь то имущество или любовь), с чем не сможешь расстаться без сожаления. Ванная, гардероб, под кроватью, комод. Твои глаза начинают воспринимать вещи как фон – запросто можно что-то забыть. У меня такое было в Джодхпуре. Я оставила голубую футболку, принадлежавшую моей сестре, висеть на двери в ванной. И, разумеется, когда мы уехали, я не смогла связаться с отелем и попросить выслать ее мне. Такие ошибки не забываются.

На ресепшене дежурил темноволосый мужчина, которого я прежде не видела. С натянутой улыбкой, повернув голову немного в сторону, я быстро пошла к выходу. Я уже взялась рукой за перила, и тут он окликнул меня:

– Мадемуазель. Извините…

Я медленно повернулась. Он тер ладони друг о друга, словно втирая в них крем. Бейджик на лацкане его пиджака гласил, что его фамилия Клеман.

– Кран на вашей раковине, – сказал он, поднимаясь на ноги. – Который капает. Приношу извинения за доставленные неудобства. Коллега передал мне информацию. Кто-то из персонала подойдет сегодня утром в ваш номер и взглянет на него.

Кивком он указал на лестницу, и я поняла, что дело не только в прическе. Я и глаза подвела черными стрелками, как она, в стиле «кошачий глаз». Я теперь довольно сносно говорю по-французски: тусовки с парижанами в Керале не прошли даром, не говоря уже о шести месяцах, проведенных в Марокко. Но я не видела смысла напрягаться и объяснять это ему.

– Хорошо, – сказала я. – Спасибо.

Меня не удивило, что она нашла к чему придраться.

На узкой улочке было жарко. Резиновые подошвы моих парусиновых туфель при ходьбе хлопали меня по пяткам. Навстречу мне шло французское семейство, их младшего ребенка было почти не видно за надувным розовым фламинго. Воздух был насыщен запахами кофе, соли и дизельного топлива, а еще чего-то неуловимо пикантного. Возле пивной в стеклянной клетке стройными рядами крутились на вертелах бледные куры.

Я пересекла дорогу и подошла к бару «У Рауля». За столами сидело лишь несколько человек – молодая влюбленная парочка да одинокий мужчина с ноутбуком. Странно, но Шона нигде не было. Я не стала заходить внутрь, вместо этого прошла по тенистой дорожке к пляжу.

Он был уже наполовину заполнен пожилыми парами на оранжевых и белых шезлонгах, молодыми семьями на цветастых полотенцах и ползающими вокруг голенькими младенцами в панамках. Какая-то женщина неуклюже балансировала на сапборде; чуть дальше от берега из воды торчали головы купающихся, покачиваясь вверх-вниз на волнах, словно тюлени. Низко над водой парили чайки. Вода сегодня поражала своей синевой: было видно, как за желтыми буйками – там, где пологое песчаное дно уступает место камням, – бирюзовый цвет переходит в темно-синий. Я вчера плавала туда и заглядывала в мутные глубины, ощерившиеся острыми выступами, где в темноте сновали рыбы и тянулись вверх кожистые водоросли.

Сухой песок приятно шуршал под ногами, солнце пригревало щеку, но с моря дул свежий ветерок. Эта смесь тепла и прохлады пробудила во мне воспоминания о первом месяце жизни в доме семьи Ормород в Гастингсе: мне вспомнился их домик рядом с широким заливом и тропинка в высокой траве, ведущая к берегу. Закрыв глаза, я прислушалась к мягкому шелесту набегающих на песок волн и шуршанию песчинок, утягиваемых ими на глубину.

Я почти никогда не оставалась одна и теперь внезапно испытала сильный трепет: меня словно ударили в грудь, и тело пронзило блаженное ощущение свободы. Мне кажется, я в тот момент подумала о Молли, ее устоявшейся и респектабельной жизни в Мордене, ее муже, ее бизнесе – стрижке собак, – ее внутреннем дворике. Может, она позовет меня в гости. Еще не поздно. Но даже в тот момент, на самом пике эмоций, я почувствовала, что радостное возбуждение начинает стихать, – как бы я ни пыталась за него уцепиться, его вытеснила тревога и ощущение собственной никчемности.

Ткань моих сандалий потемнела в тех местах, где их лизнул прибой. Тут у меня возникло ощущение, что за мной кто-то наблюдает, и я резко обернулась. У Рауля почти никого не было. Мужчина с ноутбуком не смотрел на меня – его взгляд был устремлен на воду. Чуть поодаль группа подростков играла в ракетбол, с глухим стуком ударяя ракетками по мячу и перекрикиваясь, вроде бы на итальянском. Никто из людей на шезлонгах не обращал на меня ни малейшего внимания. Одна из яхт, пришвартованных в бухте, готовилась отчалить: на корме, перегнувшись через борт, стоял человек и вытаскивал из воды якорь. Какая-то девушка в темно-синем купальнике с визгом нырнула в воду с надувного матраса. Тут из-за мыса появилась моторная лодка: прорезая воду и взбивая ее до белой пены, она сначала плыла параллельно берегу, а потом с ревом устремилась прямо ко мне. Когда она, остановившись, с выключенным двигателем покачивалась на воде, я увидела в центре палубы гордую мужскую фигуру, а на носу – женщину. Размахивая руками, она что-то кричала, но я не могла разобрать слов. Это не имело значения, потому что я уже снимала свои туфли, шорты и майку. Засунув их в рюкзак, я плотно застегнула молнию и направилась к ним – сначала вброд, пока позволяла глубина, а потом вплавь, гребя одной рукой. В другой у меня был рюкзак – я держала его высоко над головой, пока не подплыла достаточно близко, чтобы можно было перекинуть его через борт.

Когда я добралась до кормы, Лулу опустила металлическую лестницу, и я стала карабкаться вверх. Она смеялась, глядя на меня сверху вниз, и на ее лице лежала тень от козырька стильной красной кепки с надписью «Сен-Тропе».

– Ты нашла нас, – сказала она, хотя, по-моему, это они нашли меня.

– Запрыгивай, – сказал Шон, гордо стоя у штурвала.

Он бросил мне полотенце – темно-синее, пушистое, с вышитыми в уголке буквами «FYC». Я вытерла руки и ноги и, обернув полотенце вокруг талии, присела на резиновый бортик. Он оказался таким твердым, словно был литым, а не надувным. На меня внезапно навалилась усталость, и почему-то захотелось плакать.

– Классно он придумал? – Лулу развалилась на мягком сиденье в кормовой части лодки, раскинув руки в стороны и вытянув ноги перед собой. Она явно наслаждалась роскошью и старалась произвести эффектное впечатление. – Это «Темпест 800». Ему дали в прокате более крутую модель, чем он заказывал.

– Отличная идея, – сказала я.

Думаю, Шон прочесывал порт, пока не нашел лодку с ключами в замке зажигания: иногда владельцы просто бросают их так и уходят. А может, с официальным видом прохаживался по причалу в ожидании какого-нибудь торопыги, который в спешке примет его за парковщика и бросит ему ключ. Может, ему и на чай дали.

На нем были незнакомые мне солнечные очки – черные, закрытые по бокам, дорогие. Наверное, нашел их у замка зажигания. Не такие симпатичные, как те «Рэй-Бен», которые он подрезал в Барселоне. Но я думаю, ему приятно их носить: они дают ему возможность притвориться кем-то другим. Такой шанс он ни за что не упустит.

– Ладно, поехали! – воскликнул Шон.

Он выглядел блистательно, как и подобает победителю. Может, зря я в нем сомневалась.

Отдав честь, он расправил плечи и завел мотор. Развернув лодку, с шумом пронесся между бакенами и по диагонали устремился из естественной гавани в открытое море. Суша позади нас все сильнее уменьшалась в размерах, Сент-Сесиль превращалась в ровный ряд низких строений на фоне массивных холмов – более высоких, чем кажется вблизи. Их поросшие деревьями и усыпанные виллами склоны тянулись вверх – вверх и вдаль, сливаясь на высоте в огромный лоскут темно-зеленого бархата.

Шон поддал газу.

Я схватилась за поручень, а может, и вскрикнула. Или это Лулу кричала? Ее волосы теперь свободно струились по ветру, а красная кепка кувыркалась в пене у нас в кильватере, и именно ей предназначались его следующие слова:

– Не волнуйся! Я знаю, что делаю! – проорал он. – Твоей жизни ничего не угрожает.

Шон еще немного прибавил скорость – нос взмыл вверх, корма опустилась, и лодка, подпрыгивая на волнах и едва касаясь поверхности воды, полетела вперед. Оглохнув от рева двигателя, с солеными брызгами на лице и спутанными волосами, я цеплялась обеими руками за ближайший поручень. Море неслось нам навстречу, волны вздымались и расступались, пускаясь в галоп, словно белые лошади, по обе стороны от катера. Тонкая полоска суши осталась далеко позади, а впереди замаячил темный силуэт острова, похожий на спящего динозавра. Закрыв глаза, я подставила лицо ветру и позволила радостному возбуждению овладеть мной. Я забыла о Лулу. Забыла о своем страхе. Я подумала, что он дарит мне этот день в качестве извинения. Он сделал это для меня.

Через двадцать минут волны разгладились, море успокоилось. Вдали, на высоком мысе, показался маяк, а перед ним – ряд узких бухточек и небольших пляжей, и несколько яхт, стоящих на якоре со свернутыми парусами. Шон сбросил газ, и пару-тройку минут мы медленно плыли вдоль берега. Потом, кивнув самому себе, он направил катер в расселину между невысокими утесами.

Вода внизу утратила цвет, а столбы света, падая вертикально вниз, освещали морские глубины. Теперь, когда мы укрылись от ветра, воздух стал неподвижен. Перегнувшись через борт, я водила пальцами по воде и смотрела вниз, на песчаные дюны с вкраплениями каменистых выступов, покрытых водорослями, и снующую туда-сюда рыбу. Замедлив ход, лодка начала покачиваться на волнах. Шон заглушил двигатель, и внезапно стало очень тихо. Было слышно, как скрипит якорь и шелестит тент. Шон ходил по палубе и инструктировал Лулу. Я продолжала стоять, перегнувшись через борт и наблюдая за тенью лодки на песке, которая то расширялась, то сжималась. Пусть она все делает, сказала я себе. Пусть работает.

– Вот так, – сказала Лулу, укрывшись от солнца под навесом, когда Шон спустил якорь. Вид у нее был уставший, глаза утратили блеск, а щеки покраснели. Ее футболка потемнела от пота, ко лбу прилипло несколько прядей волос. Я задалась вопросом, не пожалела ли она о том, что пришла.

Шон указал рукой на маленький, изогнутый дугой песчаный пляж в обрамлении каких-то обломков, с несколькими упавшими от ветра деревьями, грудой камней и полным уединением.

– Пойдет?

Он не сводил с меня глаз, пока я не кивнула. Развернув полотенце, я перекинула ноги через борт и солдатиком прыгнула в воду. Мое тело погрузилось в холод как в футляр; я немного побарахталась, привыкая, потом перевернулась и легла на спину.

Я ждала, что они ко мне присоединятся, а когда этого не произошло, поплыла к берегу. Песок уступил место мелким острым камням, из щелей тут и там торчали жуткие черные иголки. Я как-то наступила на морского ежа – в Испании, когда мы занимались продажей фальшивых таймшеров, – и больше что-то не хотелось. Поменяв направление, я поплыла обратно в сторону лодки. Немного приблизившись к ней, я зависла на одном месте, перебирая ногами и наблюдая за ними. Они сидели рядом на заднем сиденье. Ее рука лежала на подушке, а он развернулся к ней всем телом. Сейчас его глаза были скрыты за очками, футболку он снял, демонстрируя широкую загорелую грудь. Лулу казалась худенькой и бледной на его фоне, плечи у нее были костлявыми. Она повернула голову и уставилась на меня; пару секунд ничего не происходило, но потом она помахала мне свободной рукой. Шон тоже взглянул на меня, но сделал вид, что не замечает.

Через минуту он поднялся на ноги. Лулу свесилась с кормы, а он подошел к штурвалу.

Я ощутила вибрацию двигателя еще до того, как услышала звук: казалось, низкое урчание доносится не с поверхности воды, а с самого дна. Крепко взявшись за штурвал, Шон обернулся и посмотрел на меня поверх плеча. Я ощутила мокрый шлепок на щеке и тут же едва не задохнулась: соль обожгла мне гортань. Я закричала и начала плыть – голова задрана слишком высоко, в глазах туман, солнце слепит, мозг занят мыслями о камнях и морских ежах. Потом я опустила ноги и проводила лодку взглядом. По мере того как она превращалась в маленькую точку на горизонте, паника сменилась гневом и всплеском ярости.

– Пошел ты! – заорала я и, подгребая руками, закружилась вокруг своей оси. Я ощущала сопротивление воды, видела рябь, расходящуюся от меня в стороны. Я была точкой в бескрайней синеве.

Как-то ночью в Марракеше он подошел к моей постели и сказал мне, что на улице моя сестра и ей нужны деньги на такси. Я сунула ему наличку – все, что у меня было, – и быстро накинула на себя что-то из одежды. Но когда я спустилась и вышла из дома, улица была пуста – ни такси, ни Молли, ни Шона.

«Это была шутка, – сказал он наутро. – Просто небольшой прикол».

Это было наказание, игра мускулами. Я тогда заикнулась о том, что хочу от него уйти, и он продемонстрировал мне, что знает мои слабые места.

Сначала послышалось жужжание, гул, потом звук стал более низким и утробным. На другом краю бухты к берегу причаливало еще одно судно – красивая яхта с людьми, загорающими на крыше, и орущей на всю округу музыкой. Вдруг несколько волн ударили меня по лицу. Я резко обернулась: лодка неслась прямо на меня – Шон едва успел ее остановить.

Он крикнул:

– Мы плохо закрепили якорь! Решили попробовать еще раз.

Тогда, в Барселоне, я отомстила ему несколько недель спустя. Однажды за обедом я открыла ему свое сердце – сказала, что люблю его. Я наблюдала за его лицом, где тщеславие боролось со здравым смыслом и победило. Когда он тем вечером потихоньку пробрался в мою комнату с бутылкой шампанского и упаковкой презервативов, я смеялась до упада.

Сейчас я смотрела на него снизу вверх, пытаясь испепелить взглядом.

– Ты хотел меня напугать, – сказала я.

– Поверь мне, если бы я действительно хотел, – сказал он, – я бы придумал что-то получше.

Он перегнулся через борт, чтобы вытащить меня. Морщины на его скулах стали заметнее, из-под верхней губы показались клыки.

Лулу накрывала стол для пикника, сжимая коленями бутылку розового вина. Я потрясла ладонями, стряхивая с рук воду, потом вытянула полотенце из-под блюда с фруктами – из него выпал нектарин и покатился по палубе.

Мы ели дорогую мясную нарезку и оливки из банок. Я вспоминала сэндвичи с кетчупом, которые мы с Молли брали с собой на отдых. Сегодня никаких сэндвичей не было. Все из-за аллергии Лулу. Это была не просто непереносимость, а нечто более серьезное. «У меня целиакия. Кроме шуток, пшеница реально может меня убить». Потом я читала книгу. Мне было плевать, что это не в духе моего персонажа. Я хотела, чтобы Шон знал, что он меня вынудил, что это было следствием его выходки с лодкой.

Ему это не понравилось.

– Книжный клуб, – сказал он, закатив глаза. – Ей вечно прилетает, когда она не читает нужную книгу.

– О боже, бедная Элли, – сказала Лулу. – Нет ничего хуже книжных клубов. Тебе не только приходится читать книгу, но ты еще и обязана составить о ней какое-то мнение. Боже мой, о чем она хоть? – Она наклонилась ближе, чтобы прочитать заднюю обложку. – Троянцы? Что за ерунда?

Я пыталась сосредоточиться, но ее болтовня этому не способствовала. Она много говорила, но ее речь казалась домашней заготовкой, оторванной от мыслительного процесса и напичканной шаблонными фразами.

– Ноттинг-Хилл, – сказала она. – Он уже не так крут: фильм положил этому конец.

И еще:

– Сельская Франция – конечно, она почти вымерла. – Она плавно переходила от обсуждения экспериментальных театров к собственническим наклонностям своего бывшего. – Если Тодд не может меня найти, он звонит моим друзьям, чтобы спросить, где я.

Я подняла глаза от своей книги:

– Этот Тодд, кажется, и шагу тебе не дает ступить.

Она засмеялась, дернув голым плечом.

– Если честно, мы были очень близки. Это стало как-то слишком. Мне нужно было личное пространство. Ну, я не говорю, что между нами навсегда все кончено, просто я хочу попробовать пожить по-другому. Приключений хочу, понимаете?

Я вернулась к своей книге, а разговор то стихал, то разгорался вновь: отели, где ей бы хотелось остановиться, дома, что она мечтала купить. Я задавалась вопросом, успевает ли Шон за ходом ее мысли, ее бесконечных бессмысленных высказываний на самые разные темы: лучшие шоу на «Нетфликс», ее любимые лыжные трассы, где бы она хотела жить, если бы могла выбирать все, что душе угодно.

– Элли чувствует себя как дома где-нибудь на задворках индийских трущоб, – сказал Шон. – В каком-нибудь клоповнике без вайфая.

Я подняла взгляд от книги.

– Мне нравится простая жизнь, – сказала я.

– Это потому, что у тебя нет выбора. Не то что уЛулу: у нее есть нормальная работа, а ты ни на одной удержаться не можешь.

– Я могу найти нормальную работу.

Он громко рассмеялся, глядя на Лулу и как бы приглашая ее присоединиться.

– Можно подумать, – сказал он.

Я внезапно разозлилась:

– Я могла бы удержаться на работе. Конечно, если бы захотела.

Он перестал смеяться:

– Ты даже готовить не умеешь.

– Умею, – сказала я. – Не забывай, я училась готовить пасту.

– Тебе не хватает упорства, – сказал он. – Ты бы и недели не продержалась.

Мне хотелось ударить его.

– Продержалась бы.

Лулу улыбалась, переводя взгляд с него на меня и обратно.

– Дети, дети, хватит, – сказала она.

Тогда Шон переключился на другую тему и принялся рассуждать о политике его фирмы в отношении отпусков: как все обязаны брать большие отпуска, чтобы в их отсутствие стало понятно, не занимались ли они какими-то мутными делишками.

– И вот теперь, когда в моем распоряжении целых две недели, я хочу поехать на Корсику, взять яхту в аренду. – Он встретился со мной глазами. – Только вообрази себе эту картину: морские волны бьются о борт лодки, парус хлопает на ветру, дельфины резвятся у нас в кильватере. Представляешь, как тихо будет ночью, какие потрясающие места ты для себя откроешь.

Вообрази это. Представь то. Он вовлекал меня в разговор, напоминая мне, что мы команда.

Окунув палец в вино, он брызнул им в меня.

– Но моя маленькая сестренка отказывается играть в эту игру.

– Ага, можно подумать, из этого что-то выйдет, – сказала я, закрывая книгу. – Две недели вдвоем с тобой на каком-то крошечном двухместном корыте. Да у нас через день до драки дойдет.

Лулу откинулась на спину, опираясь на локти, и подставила лицо солнцу.

– Боже мой, Корсика. Нет ничего прекрасней. Если честно, я просто сдохну, если буду целыми днями торчать в каком-то доме в горах и готовить.

Мы оба промолчали в ответ, чтобы до нее самой дошел смысл ее слов. Я снова неожиданно для себя задумалась, каково это – быть такой, как она, отвечать за других людей, вести обычные дела. Шон ошибался. Я могла бы удержаться на нормальной работе. Я бы справилась.

Лулу покончила с вином, и Шон извлек откуда-то большой косяк: подозреваю, он нашел его уже скрученным на катере. Она взяла его почти за самый кончик большим и указательным пальцами и, плотно сжав его губами, затянулась. Когда она передала самокрутку мне, я сделала вид, что вдыхаю дым.

Спустя какое-то время она сказала:

– Я хочу сказать, боже мой, эта тупая сука развалится, что ли, если будет сама себе готовить?

Потом мы медленно вырулили из бухты в более неспокойные воды. Под шелест тента на ветру обогнули еще один скалистый мыс и подплыли к прожаренному на солнце островному порту, где у воды расположились симпатичные розовые здания с синими жалюзи, несколько пальм и пара кафе. Вода искрилась на солнце. Яркий свет бил в глаза. Шон направил катер к свободному месту на конце первого пирса. Лулу выскочила на пирс, чтобы помочь ему с канатами. Он выкрикивал инструкции, она что-то кричала в ответ – они раздражались друг на друга как типичная пара любителей прогулок на катере. Я убирала вещи обратно в нишу под задними сиденьями. Она была до краев заполнена вещами настоящего хозяина – там были очередные пушистые полотенца, пластиковые бутылки с водой, лосьон от солнца и несколько пар шлепанцев, в том числе маленьких, для детей. При виде них у меня сдавило грудь, словно я проглотила что-то слишком холодное. Мне вдруг стало тоскливо, а я так и не научилась справляться с этим чувством.

Мы присели за столик у входа в кафе. Оттуда можно было разглядеть неприступные белые стены роскошного отеля, стоящего на мысе, и эти двое гадали, за сколько там можно снять номер на одну ночь. Чуть позже Лулу вернулась к разговору о яхте.

– Сколько человек она вмещает – яхта, которую вы хотите арендовать?

– Только двоих. – Шон наморщил нос.

– Слишком маленькая, – сказала я, обращаясь к нему. – Я тебе об этом постоянно твержу.

Она терла мозоли на ладони.

– Значит, еще одного нельзя втиснуть?

Шон щелкал пальцами, привлекая внимание официанта.

– Нет, если только арендовать лодку побольше.

– А сколько нужно будет доплатить?

– Слишком много. – Я поставила ногу на перекладину ее стула.

– Я загуглю. – Она взяла в руки телефон, а потом положила его обратно, когда пришел официант. – Интернет не ловит.

Шон взглянул на меня, слегка изогнув брови: «Как удачно».

Приняв у нас заказ – три больших кофе со сливками, – официант игриво спросил, не сестры ли мы с Лулу.

Лулу воскликнула:

– Нет! – И сделала такое лицо, словно ее это оскорбило.

Вынув из кармана шорт пластиковую зажигалку, Шон щелкал крошечным металлическим колесиком, потом встряхивал зажигалку и щелкал снова: ему никак не удавалось заставить ее работать. Поджигать было нечего, ему нужно было просто чем-то занять свои руки. Я-то знаю, что у него это верный признак напряжения.

Перед нами два маленьких мальчика, перегнувшись через парапет, тыкали воду палками. Лулу какое-то время не сводила с них глаз, потом сцепила руки и сделала глубокий вдох.

Затем, глядя на Шона из-под ресниц, выпалила:

– Что, если я забью на эту работу? Ну правда, я такие деньги в городе на одном корпоративе могу заработать. Я весь год крутилась как белка в колесе – то одно, то другое. Моя подруга Пиппа как-то сказала мне… она сказала: «Лулу, ты трудоголик. Ты никогда не отдыхаешь». Так, может, стоит хоть раз поставить себя на первое место? Я понимаю, что большая лодка обойдется дороже, но если я, ну… поучаствую? Я никогда не была на Корсике, и это будет весело, правда ведь? То есть, Элли, ты бы поехала, если бы с вами был еще кто-то, чтобы вас разнимать? Обещаю быть всегда на твоей стороне. Давай, соглашайся. Поедем вместе!

– Ну не знаю… – ответила я.

Шон сказал:

– Это очень мило с твоей стороны, но цены кусаются. Там куча скрытых расходов – страховка, дизельное топливо, портовые сборы… Я еще не просчитывал все досконально, но… в несколько тысяч встанет. Может, тысяч пять… или десять. Боже, ты прелестна. – Он воззрился на нее, словно был поражен ее красотой, как внутренней, так и внешней. – Ты бы правда поехала?

– Да. И я могу себе это позволить. – Сияя, она переводила взгляд с Шона на меня и обратно. – Ну так что?

Я пожала плечами и подняла руки в знак капитуляции.

– Похоже, я в меньшинстве.

– Хорошо. Значит, решено. Скажу ей прямо сейчас. – Вынув телефон из сумки, она начала печатать, бормоча себе под нос: – Простите, что подвожу вас в последний момент. Кое-что случилось… неотложное… личные причины… с наилучшими пожеланиями, нет, с уважением, Лулу. Вот. Отправлено.

Она вскинула руки, вытянув их вертикально над головой, как человек, готовящийся ухнуть вниз на американских горках.

– Вот черт! – воскликнула она так громко, что на нее обернулась сидящая за соседним столиком женщина. – Не могу поверить, я только что реально это сделала. – Она понизила голос: – Ощущения бесподобные.

Шон со смехом сказал:

– Ты сумасшедшая.

Глава пятая

Лулу стояла рядом с Шоном у штурвала, когда мы, подпрыгивая на волнах, шли обратно через пролив. Он вытянул руку, чтобы подстраховать ее, когда лодка на скорости прорезала носом волну, и после этого она прижалась к нему, обняв одной рукой и засунув ладонь под пояс его шорт.

Ни с того ни с сего на небо наползли облака, солнце скрылось, и море приобрело серо-стальной оттенок, с вкраплениями белых волн-барашков. Шон, по ощущениям, рулил более хаотично, чем до этого. Всякий раз, когда катер неожиданно взмывал вверх, к горлу подкатывала тошнота. Шон был доволен, но, как по мне, он переигрывал и его роль ощущалась довольно топорно. Я представила путешествие на Корсику и почувствовала столь острое разочарование Лулу, когда она поймет, что поездка не состоится и что мы ее предали, словно оно было моим собственным.

Неподалеку от берега нас нагнало большое темное судно с высокой квадратной рубкой и, старательно избегая попадания в кильватер, помчалось бок о бок с нами. Мужчины в форме. Береговая охрана.

Я выпрямилась, чувствуя, как лицо заливается краской. Я ожидала, что Шон замедлится, сдаст назад, но он направил нос в их сторону и поднял руку в широком, уверенном приветствии.

И через минуту они обогнули нас и исчезли из виду.

Я посмотрела на него: плечи расправлены, футболка развевается на ветру. Этого он и хотел. Опасности, роскоши. Лулу в купальнике, прильнувшей к нему всем телом. Я испытала прилив восхищения, сменившийся зудящей и тошнотворной ненавистью к себе. Опять это. Жизни других людей. Не моя собственная жизнь. Я подумала о том, как Лулу теребила мозоли на ладони, как осторожно держала косячок двумя пальцами. Я задумалась – может, ее упоминания о бурных вечеринках и глубокомысленные рассуждения о мире были вызваны не высокомерием, а желанием показаться интересной, завладеть нашим вниманием. Она была всего лишь безработной актрисой, иногда подрабатывающей поваром, и старалась выжать из этой жизни максимум. Возможно, когда она поймет, что мы сбежали с ее деньгами, ее родители возместят ей ущерб. Но все равно она этого не заслуживала.

Я снова подумала о Джейми Николсе и его беспокойных руках, о том, как Шон всячески старался привлечь его внимание, и мне внезапно подумалось – не пора ли уже бросить это дело? Бросить Шона.

Когда мы подплыли к порту, Шон замедлил ход, перевел рычаг скорости вперед, и лодка с тихим урчанием вошла в фарватер. Стоянка «Марина» была разделена на участки для судов разного размера, и Лулу предлагала варианты, указывая на места рядом с катерами того же размера, как у нас, но Шон игнорировал ее советы. Стиснув зубы, он резко повернул налево и медленно повел катер к дальнему краю порта, пока не нашел местечко между двумя большими яхтами. Вклинившись туда, он заглушил двигатель. Сразу стало тихо, не считая постукивания тросов стоящих на приколе яхт да мягкого поскрипывания боновых заграждений. Хороший выбор. Здесь, в щели между высокими стеклопластиковыми корпусами соседей, лодку найдут далеко не сразу.

День уже клонился к вечеру, но в отсутствие ветра было по-прежнему жарко и душно. Шон закрепил канаты и прибрался – протер полотенцем палубу, рычаги управления и все поверхности, удаляя воду, соль и отпечатки пальцев.

Я переложила на мостки большую часть наших вещей – использованные полотенца и остатки еды в пакетах, – оделась и накинула на плечи рюкзак, приготовившись на выход. Я посмотрела на Лулу: она все еще сидела, развалившись на подушках в задней части лодки, спиной к открытой гавани. Держала перед собой телефон и кривила губы. Воздух был прозрачен, вода с глухим звуком ударялась о корпус.

– Пошли, – сказал Шон. – Давай шустрей.

– Ага, минутку, – сказала она.

– Дело к вечеру. Пойду в прокатную контору, пока они не закрылись, и узнаю, есть ли у них свободные сорокапятифутовые яхты.

– А мы с Лулу вернемся в отель и будем ждать тебя там, – сказала я. – Идешь?

– Ага, иду, – сказала она, по-прежнему не двигаясь.

Шон стоял одной ногой на бортике, готовясь выпрыгнуть из лодки.

– Возможно, мне придется оставить задаток.

Она сидела, склонившись над телефоном, и не подняла глаз.

– Я дам тебе мою карточку.

– Ну, конечно, если у них будет в наличии яхта нужного размера. Нам может и не повезти.

Она не ответила, по-прежнему глядя в телефон. Теперь она озадаченно хмурилась.

– Это странно. – Она подняла глаза. – Кэрри только что написала – говорит, она не знает, кто ты такой.

В моей груди сгустился жар, ее сдавило от напряжения. Шон ухватился за стойку, на которой держался солнцезащитный тент. Его ладонь скользнула вниз по металлическому шесту.

– Ха! Вот так-то, Джонни, – я заставила себя засмеяться. – Ты не такой запоминающийся, как думаешь.

– Ты ведь был знаком с ее братом, Уиллом? Вы вроде вместе учились. – Она покачала головой. – Наверное, она что-то напутала. – Она начала печатать. – Ну, ты же был на ее вечеринке.

Шон опустил ногу и шагнул в ее сторону – как раз в тот момент, когда я сделала шаг вперед. Мы столкнулись, и он выругался. Я положила руку ему на плечо и развернула его к себе лицом. Я чувствовала, как напрягается его бицепс, когда он сжимает и разжимает кулак. Я была права, когда говорила ему в гостиничном номере, что нельзя вот так просто короткую аферу превратить в длинную. Недостаточно изучить профиль жертвы в соцсетях: это поверхностный подход. А что еще важнее, эффект здесь может быть только временный. Прошло больше полутора суток. Мы неизбежно должны были угодить в этот тупик. И он это знал.

– С дороги, Али, – сказал он.

Али. Он теряет самообладание.

– Давайте я сфотографирую вас вместе, – сказала я. – Сядь туда, Джон. Рядом с Лулу.

Я силой усадила его на заднее сиденье.

– Да бросьте, – сказала я. – Обнимитесь и улыбнитесь.

Я протянула руку за ее телефоном, и она в растерянности отдала его мне. Она чесала ладонь.

– Я не понимаю – она не узнала тебя на фотографии, которую я ей послала.

Я поднесла телефон к лицу и увидела, что он заблокирован.

– Лулу? Какой у тебя ПИН-код?

– Э-э, 170289, – глухо сказала она. – Мой день рождения.

Я вбила код в телефон.

– Улыбнитесь, – повторила я. – Джонни?

В этот момент он должен был проявить свое обаяние. Изменить ее угол зрения. Придумать какую-нибудь историю. Давай, Шон, твой выход.

– Быстрее, Али, – сказал он.

Лулу сверлила его взглядом.

– Так ты учился в колледже Мальборо с братом Кэрри или нет?

– Восхищаюсь твоей памятью, – сказала я. – Мои школьные деньки, кажется, были так давно. Давайте, ложитесь на спину. Сделайте вид, что сегодня вы провели лучший день в своей жизни. Признаем честно, так и есть.

Она снова приподнялась на локтях, ее губы начали растягиваться в улыбке, но взгляд оставался непроницаемым.

– Ты сказал, что приезжал на встречи выпускников – сказал, что вы каждый год вместе катались на лыжах. Почему ты только что назвал ее Али?

Да что с ним такое? Его лоб был нахмурен, рот приоткрыт, с уголка губ свисала ниточка слюны. Он смотрел мимо нее, сфокусировав взгляд на корпусе соседнего судна. Ему было достаточно просто потянуть время. Десять минут – этого нам бы хватило, чтобы выбраться отсюда.

Морщины, бегущие вниз от его рта, как будто стали глубже; в его щетине и бровях мелькала проседь. Его лицо обычно было живым, активным, подвижным. Сейчас, когда оно не двигалось, у него был глупый вид. Он казался старым.

В тот момент мне показалось, что он чувствует себя униженным. Вспоминая об этом, я понимаю, что была не права. Он планировал свой следующий ход.

Оттолкнувшись от сиденья, Лулу попыталась встать, но их ноги были переплетены, и она тут же рухнула обратно.

– Ты вообще учился в Мальборо? – спросила она, скрестив руки на груди, словно хотела защититься. – Ты хоть в Валь-д’Изер был?

– Да какая разница? – Я протянула руку, чтобы помочь ей встать. – Идем. Примем душ, потом выпьем чего-нибудь.

В этот момент Шон наконец начал говорить.

– Лулу, – сказал он полным раскаяния голосом. – Прости. Я чувствую себя ужасно.

– Что? – Она издала звук, немного похожий на смех, но более приглушенный. Словно ее голосовые связки не знали, что им нужно делать.

Он бросил на нее взгляд из-под ресниц, сложил руки в молитвенном жесте – вылитый застенчивый школьник.

– Ты права. Не учился. Не был. Я увидел тебя вчера на пляже. Ты понравилась мне внешне. Я нашел предлог, чтобы начать разговор, – вот и все.

Отстранившись, она удивленно воззрилась на него.

– Но… – Ее губы изогнулись в подобие улыбки, только она не улыбалась. – Ты знал мое имя.

– Оно было на багажной бирке.

– Ты знал кучу всего обо мне.

Она поднесла руку к волосам. Повисев немного в воздухе, рука рухнула обратно. Она перевела взгляд на меня. Я пыталась улыбаться. К горлу подступало что-то кислое.

– А ты? Как там тебя? Али или Элли? Ты вообще его сестра?

Долгое молчание.

– Это отвратительно. – Скосив глаза, она подняла руки вверх, ладонями вперед, словно останавливала поток транспорта и с презрением вопрошала в пространство: «Кто эти люди?» – Так вы что, типа вместе?

Поджав губы, она встала и сделала шаг по направлению к борту лодки, подняв одну ногу, чтобы взобраться на пирс.

Вытянув руку, Шон схватил ее за локоть. Она повернулась, попыталась выдернуть руку. Он держал крепко, и она скривилась, собираясь с силами, чтобы высвободить руку. Но как только она дернула рукой, он, видимо, сам отпустил ее локоть, потому что она потеряла равновесие. Ее правая нога уже была поднята, и она по инерции начала заваливаться на бок – сначала довольно медленно, затем быстрее. Я не слышала хруста, но она грохнулась, с шипением выпустив воздух из легких, и как-то обмякла на полу. Только что она стояла – и вот уже лежит там, искореженная, перекошенная, одна рука завернута за спину, другая прижата к полу ее телом, ноги раскинуты в стороны.

Удар был негромкий. Лодка не закачалась, плеска воды о борт не последовало. Я ожидала, что она сейчас встанет, обматерит нас, но она просто лежала на боку и не двигалась. Ее глаза были полуприкрыты, взгляд остекленел.

Я вскрикнула и кинулась вперед. Шон оттолкнул меня.

– Она ударилась головой? У нее травма? – вопрошала я. – О боже! Это серьезно? Что нам делать? Она без сознания? Не двигай ее. Пусть лежит на месте. Я вызову скорую. – В руках я по-прежнему сжимала ее телефон. – 999. Что за черт? Какой номер во Франции? Как она? Лулу, ты как? Нам нужна скорая. Какой там у нее ПИН-код? – Я закричала что есть мочи: – На помощь!

– Да заткнись ты. – Он протянул руку – то ли схватить меня хотел, то ли телефон отобрать, но я увернулась. – Слишком поздно.

Я уже видела смерть вблизи, и в тот раз тело буквально за минуту перестало функционировать: все сложные процессы жизнедеятельности – перекачка и распределение крови, возбуждение нейронов – просто остановились. Люди говорят, что жизнь и смерть разделяют доли секунды. Но сейчас это казалось полной бессмыслицей.

– Что ты имеешь в виду? Почему слишком поздно?

– Она не дышит, Али.

– Дышит. Я ее видела. Ее грудная клетка двигалась. Ей просто нужна скорая.

– Слишком поздно, Али.

– Нет. – Я попыталась протиснуться мимо него, но он склонился над ней, свободной рукой оттесняя меня в сторону. Я ухитрилась лягнуть его – мощно пнула пониже талии, и он, изогнувшись, схватил меня за ногу. Я потеряла равновесие и упала. Ударившись о борт лодки, я лежала, с трудом переводя дух. – Я видела, как она дышит. Как поднимается ее грудная клетка.

Наклонившись, он поднес ухо к ее губам и долго так стоял – может, целую минуту.

– Да. Ладно. Может быть, – сказал он.

Я приподнялась и заняла сидячее положение.

– Может быть? – Сердце бешено колотилось у меня в груди. – Что значит «может быть»? Она дышит или нет?

– Ты права. Я что-то слышу, – изможденно сказал он.

– Слышишь? Она дышит. Она жива, – выдавила я из себя. – Положи полотенце ей под голову. Зафиксируй ее. – Я снова нащупала телефон – мои руки так тряслись, что я с трудом могла его удержать. – Я вызову скорую. Или побегу за помощью.

– Нельзя звать на помощь. – Теперь его голос звучал спокойно. – Как мы это объясним? – он обвел рукой лодку. – В любом случае, все кончено. Она нас раскусила. Нам надо сделать одну простую вещь, – тихим и ровным голосом сказал он. – Возвращайся в отель и жди меня там. Закажи обслуживание в номер, как мы планировали. Я разберусь с Лулу. – На мгновение он перестал говорить, сцепив руки под ее телом и баюкая ее как ребенка.

– Не трогай ее, – сказала я. – Нельзя ее двигать.

Но было слишком поздно. Он уже взял ее на руки и нежно укладывал на заднее сиденье. Его нежность и усыпила мою бдительность.

– Я все сделаю, – сказал он. – Ты не беспокойся. Иди. – Он помахал рукой, прогоняя меня. Полотенце комком валялось на полу. Он разгладил его, затем аккуратно сложил вчетверо, чтобы было потолще. – Я со всем разберусь.

Он повернулся ко мне спиной, заслонив обзор. На секунду я решила, что он использует полотенце, чтобы подложить ей под голову вместо подушки, и пожалела, что не предложила взять из ящика другое, чистое, а не это, мокрое и соленое. Я успела вспомнить, что она сейчас лежит на этом ящике, поэтому к нему сложно подобраться, а потом подумать, что это неважно, ведь полотенце все равно мягкое, хоть и влажное. До меня не сразу дошло, чем он занят на самом деле. Он накрыл полотенцем ее лицо, положил на него руку и придавил сверху. Лишь тогда я поняла, что он имел в виду.

Дальше все было как в тумане. Я помню свою реакцию – как поскользнулась, как пыталась его оттащить, задыхаясь и кусаясь, царапая ногтями его грудь. Помню его руки на своей шее, помню локти, колени, бедра и нос – все смешалось в пылу схватки. Я лягалась, кусалась и царапалась. Но Шон был больше и сильнее меня. Он пригвоздил меня к полу лодки, одной рукой обхватив за шею, а другой прижимая полотенце к лицу Лулу. Я не могла ее спасти, но боролась так, словно это было мне под силу. Я лягалась, пытаясь ударить его. С тех пор много всего произошло, но даже сейчас мне важно это помнить. Издав утробный, хриплый стон, он развернулся ко мне, сверкая глазами. Я решила, что пришел мой черед, но он схватил меня за обе руки и грубо выпихнул на причал.

– Возвращайся в номер, – сказал он, выбрасывая из катера мой рюкзак. – Жди меня там.

Он включил зажигание. Ее тело неподвижно лежало на корме, голова накрыта полотенцем. С трудом поднявшись на ноги, я попыталась запрыгнуть обратно. Но расстояние между пирсом и лодкой все увеличивалось. Я наклонилась вперед, потом отпрянула.

– Я иду в полицию! – закричала я.

А он лишь рассмеялся и бросил через плечо:

– Но Али, ты тоже была здесь. Ты в этом замешана. Ты тоже это сделала.

Я выкрикивала его имя, орала, чтобы он вернулся, пока катер не скрылся из виду, а мое горло не начало саднить. Все кончено. Он меня слышал? Он чудовище. А я не в себе. Тогда у меня подкосились ноги, и я упала. Я скребла пальцами по причалу, пока мне под ногти не забились щепки. Ощущая во рту вкус крови, я лежала там, прижимаясь лицом к дереву и приказывая себе нырнуть рыбкой в воду, чтобы забыться.

Шло время. Не знаю, сколько я так пролежала. Ничего не случилось, никто не пришел. Наконец я заставила себя встать и еще через несколько минут потащилась по пирсу. На его краю стояла урна, и я бросила туда полотенца и пакет с остатками еды, засунув все поглубже. Я все шла и шла, как покалеченная хромая собака, ковыляющая в сторону дома. Поднявшись по ступеням, я прошла по газону к главной улице. Я продолжала идти – мимо кафе и детских каруселей, мимо прилавков с засахаренными орехами и вафлями. В ушах у меня гудело, пока я шла к выходу из города, оставляя позади бары и яхт-клубы. Миновав мыс, я вошла в Сент-Сесиль. Я чувствовала, что Шон за моей спиной, и больше ни о чем думать не могла. Помню, что пыталась сообразить, какое сейчас время суток: утро, вечер, ночь?.. Отовсюду лился мягкий свет, зонтики на пляже были закрыты, песок постепенно серел. В пивной на углу звучали джазовые композиции – их обычный вечерний плейлист. Мне повстречались двое мужчин с голым торсом, сапбордами в руках и покрытыми песком ногами. Следом за ними прогулочным шагом шла пара среднего возраста в вечерних нарядах – видимо, собирались поужинать. И от меня не укрылось, что при взгляде на меня женщина плотнее запахнула свой палантин, несмотря на то что было тепло.

У входа в отель «Ла бель вю» меня снова затошнило. Согнувшись пополам, я выблевала все содержимое желудка в щель между горшком с геранью и стеной. Там ничего не было, кроме желчи. Вытерев рот и лицо рукавом, я толкнула дверь и вошла в отель.

Когда я дошла до середины вестибюля и протянула руку, чтобы открыть заднюю дверь, послышался голос:

– Мадемуазель?

Я остановилась и медленно обернулась.

Темноволосый мужчина за стойкой привстал и всем телом подался в мою сторону.

– Мадемуазель Флетчер Дэвис, тысяча извинений, но сантехник сегодня был занят и не смог починить le robinet – кран в вашей комнате.

Я вытянула руку, нащупала стену и облокотилась на нее. Опустив глаза, я заметила, что мои ноги босы и что за мной по кафельному полу тянутся грязные следы с примесью чего-то похожего на кровь.

– Но у нас освободился люкс, и мы с радостью перенесем туда ваш багаж, если вы захотите повысить категорию номера, – разумеется, бесплатно. – Он протягивал мне магнитную ключ-карту, и, секунду поколебавшись и не придумав ничего лучше, я сделала два шага по направлению к нему и взяла карточку. – Хотите, мы перенесем ваш багаж?

– Нет. Все в порядке. – Я сглотнула комок в горле.

– Люкс на одном этаже с вашим номером. На втором. Номер 47, с видом на море.

– Спасибо.

Почему я без обуви?

Он наблюдал за мной, и когда я не пошевелилась, сказал:

– Это хороший номер.

Я пошла по направлению к лестнице, но на моем пути встала пожарная дверь. Я постояла какое-то время, озадаченно глядя на нее, потом заставила себя повернуться.

– Не могли бы вы впустить меня в мою старую комнату? – спросила я у него. – Я забыла карточку внутри.

Он отвесил небольшой поклон:

– Да, конечно.

Немного повозившись за стойкой, он взял все, что нужно, поднял откидную столешницу и вышел. Он был субтильного телосложения, очень худой, и на нем была отглаженная белая рубашка с вытачками по бокам. Он подождал, пока я пройду через пожарную дверь на лестницу, и следом за мной поднялся на второй этаж. Там коридор уходил в обе стороны от лестницы. Опять запаниковав, я наклонилась, чтобы почесать свою босую ступню.

– Простите, – сказала я, – похоже, я вам тут навела беспорядок. Сейчас найду салфетки и приберу за собой.

Теперь, когда он оказался впереди меня, я знала, куда идти. Он свернул вправо от лестницы, остановившись у третьей двери. Засунул карточку в прорезь, повернул ручку и отступил на шаг назад. Сказал с небольшим поклоном:

– Вы уверены, что вам не нужно помочь с багажом?

– Спасибо, не нужно, я справлюсь.

Я прошла мимо него и закрыла за собой дверь.

Глава шестая

Постель была заправлена, покрывало туго натянуто. На полу стоял открытый чемодан, из которого вываливалась одежда. На комоде лежала гигиеническая наклейка от нового купальника.

У меня подкосились ноги, и я опустилась на пол, привалившись к стене спиной и смяв рюкзак. Я слышала шум, какое-то поскуливание, и поняла, что оно исходит от меня. Я зажала рот рукой, чтобы его заглушить.

Я не могла дышать: кто-то обвязал мою грудь веревками, и я могла делать лишь поверхностные вдохи. Мне хотелось зарыдать во весь голос, но в легких не было места. Почувствовав, что хочу в туалет, я выпуталась из рюкзака и доковыляла до ванной. Мне не удалось выдавить из себя ни капли, хотя я ощущала рези и давление в мочевом пузыре. Я сидела с закрытыми глазами, свесив голову между ног.

Что произошло? На мгновение мой мозг отключился, онемел, показывая мне лишь пустоту. Потом появились изображения: белые бугры костяшек пальцев Шона, когда он вцепился в полотенце; обмякшее тело Лулу. Меня опять начало рвать, тело сотрясалось от спазмов, но из меня ничего не выходило.

Я подошла к раковине и стала пить из-под крана. Вода текла по моей шее. Мое лицо в зеркале было серым, зрачки расширены. Краше в гроб кладут. Вот только я не умерла. Это Лулу умерла. Какая чушь. Она не могла. Это ошибка. Шутка. Я грубо стерла пальцами подводку с глаз, потом вымыла руки, все намыливая и намыливая их, пока мыло не выскользнуло из моих пальцев. Пошатываясь, я вернулась в комнату. Здесь были все ее вещи. Ее одежда. Из розетки торчала зарядка для телефона. На прикроватном столике валялась кисточка от туши, без тюбика. Не может быть, что все эти вещи здесь, а ее нет.

У меня в заднем кармане что-то завибрировало. Я сунула туда руку, и в моей ладони оказался чужеродный предмет – ее телефон. На экране висели сообщения, словно ничего не случилось. От Тодда – он спрашивал название ее отеля – и уведомление о сбое отправки. Ее сообщение, в котором она отказывалась от работы поваром, не прошло. На острове, где она его писала, не было связи. Но теперь интернет появился. Ей придется отправить его повторно. Экран мигнул: «Низкий заряд батареи», и я подняла свисающий из розетки шнур и воткнула его в телефон. Она всегда висела на телефоне – я подумала, что ей понадобится полностью заряженная батарея, когда она вернется.

Я закрыла кран в ванной, но до меня все доносилось: «кап, кап, кап».

Я начала собирать вещи, складывая все в чемодан: платья и шорты, купальники, саронги, нижнее белье, кашемировые шали. Топик и белые брюки – ее вчерашний наряд – лежали, вывернутые наизнанку, вместе с трусами. Обувь – туфли на шпильках, шлепанцы, одна пара кроссовок. Я забрала с раковины ее зубную щетку, тюбик пасты, лосьон для искусственного загара. В прикроватном столике я нашла беруши, айпад, шелковую маску для сна и ее паспорт.

Я работала быстро и без остановки. Меня обуяло непреодолимое желание забрать отсюда все ее пожитки и аккуратно сложить их в одно место. В голове у меня было пусто. Я просто делала свое дело. Когда все вещи были собраны, я присела на краешек кровати и осмотрелась. Не считая чемодана, стоящего на полу посреди комнаты, вокруг ничего не было. Словно Лулу никогда здесь не было. На долю секунды мое дыхание пришло в норму. Я ощутила спокойствие, как будто сделала это для нее. Потом, постепенно нарастая, как безмолвный вой, меня захлестнуло осознание всего ужаса ситуации.

Да у меня просто крыша поехала.

Лулу не нужны ее вещи. Не нужен телефон. Она не переезжает в другой номер.

Она умерла. Это случилось у меня на глазах. Шон сказал, что я в этом замешана. Но это не так. У меня на ногах кровь, но это моя кровь. Не ее.

Он ее убил.

Я повалилась вбок, на кровать, и ударилась головой о стену. Мне нужно было забыться. Но от собственных мыслей не сбежишь. Я хотела кричать – открыла рот, но оттуда не вылетело ни звука.

И тут я увидела, как металл ударяется о дерево, как он вытягивает канат – якорь поднят; как нечеткие очертания ее белого тела исчезают под водой. Эти кадры мелькали у меня в голове. Я была там.

Он ее убил. И сделал это с наслаждением. Ненависть, свернувшаяся клубком у него внутри, не была для меня секретом. Его глаза неизменно загорались от возбуждения, если на горизонте маячил конфликт, – в Марокко и здесь, во Франции, когда он поехал обсуждать вопрос оплаты за «Пикассо» с хозяином бара, Дютруа. Он выходил из себя каждый раз, когда ко мне подкатывал какой-нибудь парень, если это не входило в его планы. Помню белые костяшки его пальцев, когда он хватал этих несчастных за шею. Он говорил мне, что носить, запирал меня в комнате. Помню его руку на моем запястье, когда я сказала ему, что дальше хочу идти одна. Я жила в постоянном страхе. Его склонность к насилию ждала лишь повода, чтобы проявить себя.

Он убил ее и в любую минуту может вернуться.

Я встала, закинула рюкзак на одно плечо, схватила телефон Лулу и взяла чемодан. Толкнув дверь локтем, я вышла в коридор. Впереди раздался какой-то звук, на лестнице послышались шаги. Кто-то сказал: «Attends»^[119]. Я замерла. Неужели я опоздала? Я повернулась, чтобы снова нырнуть в комнату, но дверь захлопнулась за моей спиной, а ключа у меня не было. Я запаниковала, на секунду привалилась к стене, а потом вспомнила о комнате напротив – том самом люксе. Я пошарила в кармане и – о чудо! – нащупала магнитную ключ-карту. Запихнула ее в щель двери номера 47 и повернула ручку. Замок открылся, и я, толкая чемодан впереди себя, ввалилась внутрь. Дверь со щелчком захлопнулась у меня за спиной. Комната была такого же размера, как та, откуда я только что вышла, но одну стену здесь занимало окно, и мои нервные окончания тут же отреагировали на простор и обилие света.

Я пересекла комнату и выглянула в окно. Солнце парило над мысом. Низко висящие над горизонтом небольшие облака отливали розовым и сиреневым, но море по-прежнему искрилось. Я видела столы и стулья возле пивной на углу, чуть поодаль – цементные блоки по бокам дороги. Люди пили, разговаривали. Какая-то женщина воскликнула по-французски: «Да нет же!» Музыка разливалась в воздухе, поднималась вверх, где-то газовал мотоцикл. На пляже трактор граблями разравнивал песок, оставляя за собой частые борозды. За пределами моей головы с ее ужасами текла нормальная жизнь.

Я ощутила что-то вроде встряски, механического удара.

Это ощущение родилось не внизу живота, хотя мышцы там напряглись, а где-то выше, за грудиной, и побежало вниз по рукам и вверх по горлу. Я могла бросить не только Шона, но и эту жизнь. Я могла бы все рассказать полиции, а потом поехать домой. Смерть Лулу обрела бы какой-то смысл. Я могла бы начать сначала, съездить к Молли, устроиться на работу, найти жилье. Я могла бы стать кем-то другим. Я могла измениться.

Я порылась в своем рюкзаке в поисках телефона. У меня в голове прояснилось. Полиция. Надо сдать Шона в полицию. Почему я не могу найти свой телефон? Где он? Да и по какому номеру надо звонить? Я отбросила рюкзак в сторону. Я пойду вниз и найду жандармерию или спрошу на ресепшене. Я все им расскажу: что мы вышли в море на катере, выдавая себя за других людей, и она все узнала. А потом я расскажу им, что случилось дальше. И они мне поверят. Он был не прав. Я этого не делала. Это сделал он.

Но потом ясность и приподнятое настроение куда-то подевались, уступив место сомнениям и вопросам. Почему я не подняла тревогу раньше? Им не покажется подозрительным, что я не сделала этого сразу? Я проделала весь путь до отеля, поговорила с Клеманом, собрала ее вещи. Когда у меня были неприятности в Индии, Шон дал полицейским взятку, что-то наплел. И здесь он сделает то же самое. Он чувствовал себя увереннее при общении с представителями власти. Он втянет меня в это. И я действительно была виновата. Я провела с ними весь день. Я в этом участвовала. Я не убивала ее, но я подошла к ней в баре «У Рауля». Я выдумала кулинарные курсы. Украла ее заколку. И у меня в прошлом уже были проблемы с управлением гневом, и в моем досье это указано. К тому же Шон мог хитростью заставить обманутых нами ранее людей свидетельствовать против меня.

Я начала расхаживать по комнате, пытаясь собраться с мыслями. Если бы я могла просто дождаться возвращения в Англию, встретиться с Молли, уговорить ее помочь мне. И поговорить с Карен, моим соцработником, она всегда была на моей стороне. А Стивен, муж Молли, он работает в полиции – в департаменте информационных технологий, но у него есть связи. У нас были сложности, но он меня знает. Он скажет им, что я не способна на убийство.

Но как туда попасть, как добраться до дома, не угодив в лапы к Шону?

Мой паспорт в сейфе, и я не могу до него добраться, но у меня есть паспорт Лулу и… разумеется, у меня есть деньги.

Я посмотрела на рюкзак, лежащий в центре ковра, куда я его бросила.

Деньги.

Еще одна сложность.

Как развеселила меня вчера моя собственная ловкость рук, когда я стащила деньги из коробки и положила их в сумку прямо под носом у Шона. Небольшая проделка, кошки-мышки, казаки-разбойники. Детская игра.

Я снова вспомнила выражение его лица, когда он убил Лулу.

Тридцать тысяч евро. Неужели он спустит мне это с рук?

Я снова подошла к окну, внимательно посмотрела вниз. Он может явиться сюда в любую минуту. Я чувствовала, как мое сердце ускоряет свой бег. Он не знает, что я здесь, в номере 47, но я не могу оставаться здесь вечно.

Он не станет спешить. Он будет спрашивать обо мне в каждом отеле, очаровывая официанток и консьержей. Он покажет мое фото на вокзале, на автобусной остановке, в аэропорту. Он свяжется со своими контактами в других городах – типами, что ошиваются в районе транспортных узлов, – чтобы расширить область поиска. Сбежать невозможно. У него слишком много связей. Его щупальца повсюду.

Мне нужно ненадолго залечь на дно, сбить его со следа. Куда я могу поехать? Где я могу спрятаться так, чтобы он меня не нашел? Как можно исчезнуть прямо сейчас, чтобы в спокойной обстановке спланировать свои дальнейшие шаги? Должно же быть где-то такое место, где он будет искать меня в последнюю очередь?

Чемодан Лулу стоял на полу у моих ног. Я застегнула его в спешке, и сверху торчал клочок белого шелка – похоже на платье, а может, туника. У нее такая изысканная одежда – наверняка очень мягкая на ощупь.

У меня начала зарождаться мысль.

Я достала ее телефон из своего заднего кармана, ввела код и снова просмотрела ее сообщения, а потом и непрочитанные письма.

Я довольно быстро нашла то, что мне нужно.

Ребекка с нетерпением ждет встречи с Лулу в «Домен дю Коломбье» в субботу. Они с девочками возьмут такси от аэропорта и приедут часам к четырем, так что насчет ланча беспокоиться не нужно. «Если только что-то легкое, чтобы мы дотянули до ужина. Уже не терпится. Gros bisous^[120], как говорят во Франции. Ребекка».

Я подняла рюкзак с пола и положила его на кровать. Спокойно поискала телефон и на этот раз нашла его. Он был в наружном кармане. У меня было три пропущенных от Шона. Мой палец на мгновение завис, а потом я нажала кнопку выключения. Вынула сим-карту, пошла в ванную и спустила ее в унитаз. Сам телефон я положила в мусорное ведро.

Я побрызгала себе в лицо водой, потом долго пила из-под крана. Выпрямившись, вытерла рот ладонью. Потом долго и пристально смотрела на свое отражение в зеркале.

Я так на нее похожа.

Глава седьмая

Я сидела в интернете до раннего утра – прочесывала разные сайты, изучала карты и соцсети. Люди ходили туда-сюда по коридору, и один раз мне показалось, что задребезжала дверная ручка, словно кто-то пытался войти. Сев на корточки, я притаилась за дверью, просто на всякий случай. Но спустя пару минут шаги стали удаляться.

Я ненадолго прилегла, но, едва закрыв глаза, вспомнила, как Лулу засмеялась, когда я сказала: «Кухня Нонны», как бретелька от майки соскользнула с ее плеча, когда она флиртовала с Шоном, и как я подумала, что она заметила, что я стащила ее заколку, но ничего не сказала. У меня в груди стало так тесно, словно ее придавили чем-то нереально тяжелым.

В шесть утра я приняла душ. Помыла голову и подсушила волосы полотенцем. Выдавив пасту на палец, почистила зубы. Мои шорты и футболка были все в грязи, и мне пришлось открыть ее чемодан, чтобы найти что-то из одежды. В том, чтобы надеть что-то из ее вещей, было нечто невыносимо интимное, но выбора у меня не было. Я нашла платье, на котором еще болтался ярлык с указанием цены, а значит, она его хотя бы не носила. Но она его выбрала, она его купила, а это уже плохо. Его перед был украшен крошечными зеркалами – такие вещи можно найти на рынке в Джайпуре, – но на этикетке значилось «Эггногг, Шордитч». Ее кроссовки были мне великоваты, поэтому я напихала в мыски туалетной бумаги. Еще нашла шляпу с полями, которые скроют мое лицо.

Потом я извлекла симку из ее телефона, засунула ее в книгу о суданских сестрах и прошлась по комнате, проверяя, не забыла ли чего, и вытирая все, к чему прикасалась, даже веревки, которые открывают занавески.

В 7:05 я подтащила к окну стул и села в засаду.

На часах было 9:37, когда появился Шон, – на час раньше, чем я предполагала. Значит, в кровати сегодня не разлеживался. Он был злее или же настроен более решительно, чем я надеялась. Я наблюдала за ним через тюль, сердце глухо стучало у меня в груди. На нем были темно-серые хлопчатобумажные брюки-слаксы и белая рубашка поло – полуофициальный наряд солидного человека. Он пару раз почесал подбородок – только что побрился, – сдвинул солнцезащитные очки с головы на нос и свернул налево, по направлению к «Раулю». Он был так же предсказуем, как любой из его объектов: сначала круассан и кофе, а уж потом дела.

Я пулей выскочила из номера и понеслась по коридору. С грохотом спустив чемодан на один лестничный пролет, оставшуюся часть пути я преодолела осторожно, шаг за шагом. Снизу не доносилось ни звука, ни шевеления, так что я продолжила спускаться, медленно и максимально тихо, до самого низа. Потом волоком дотащила чемодан до двери пожарного хода – шагов пять, не больше. Сквозь ячейки сетки внутри армированного стекла я видела входную дверь и улицу. Преодолеть расстояние от одной двери до другой и выйти на улицу можно меньше чем за минуту. Я надеялась, что на ресепшене никого не будет. Но за стойкой сидела опрятная блондинка, которую я уже видела.

Отпрянув от двери, я стала быстро соображать. Инстинктивно мне хотелось сбежать, но, может, так даже лучше: нет риска того, что кто-то из отеля обратится в полицию. Чем меньше переполоха на этом этапе, тем лучше.

Девушка за стойкой окинула взглядом мой чемодан, когда я приблизилась к ней, и на идеальном английском спросила, все ли мне понравилось. Мне показалось или вид у нее был настороженный? Может, ее встревожило мое выражение лица? Я попыталась улыбнуться.

Я сказала ей, что все было просто замечательно. Я назвала свое имя, и она проверила информацию в компьютере.

– Никаких дополнительных расходов? – спросила она, не отрывая глаз от экрана. Я покачала головой. Я ждала, заставляя себя дышать. Когда платишь наличными, иногда это вызывает подозрение. Мне не хотелось ошиваться здесь, пока она будет звать менеджера.

Постучав по клавиатуре, она подняла на меня глаза.

Я попыталась сглотнуть, но во рту у меня пересохло.

– Что ж, у вас уже все оплачено.

– Что, правда? – Я издала смешок.

– Да, все оплачено заранее, через сайт бронирования.

– Точно, – я кивнула, – вот я идиотка. Извините.

– Вызвать вам такси?

– Нет. – Я схватилась за ручку чемодана. – Не нужно. Прогулка пойдет мне на пользу.

– Едете дальше в какое-нибудь приятное место?

– Сяду на «Евростар», – сказала я, – и в Лондон.

Наклонившись, я побарабанила пальцами по стойке. Чем больше при общении с тобой человек задействуют свои органы чувств, тем с большей вероятностью он тебя запомнит. Послание для Шона, когда он спросит.

– Поеду домой.

На улицах Сент-Сесиль было полно народу – из центра города шли люди с тяжелыми сумками. Базарный день. Я максимально ускорила шаг, но ссутулила плечи и заставила себя сильнее покачивать бедрами. Походка – один из наших главных отличительных признаков. По лицу не всегда узнаешьчеловека, пока не окажешься с ним нос к носу, а знакомую манеру ходьбы приметишь и с двухсот ярдов.

Я заранее приглядела салон связи и теперь заглянула в него, чтобы купить предоплаченный телефон. Я опустила айпад Лулу в урну возле магазина. Автовокзал был в паре минут ходьбы, на главной дороге вдали от моря. Да и не вокзал это был, а просто остановка. Две женщины, сгорбившись, сидели на скамейке под поликарбонатной крышей, поставив между ног тяжелые сумки с покупками.

Я купила билет в киоске и укрылась за столбом в дальнем углу. Было душно, пластик раскалился от солнца. Мне было жарко, лицо и подмышки вспотели, голова под шляпой взмокла. Нужно было остановиться и купить бутылку воды, но теперь уже поздно. Выходить из укрытия рискованно.

Я специально пришла впритык к отправлению, но автобус опоздал на пять минут – пять мучительных минут у всех на виду. Наконец он подъехал к остановке, затормозив с шумным вздохом. Водитель открыл багажное отделение, чтобы я положила туда чемодан, и я забралась по лестнице в салон.

Воздух в автобусе был затхлый, пахло застаревшим потом и одеждой, пропитанной сигаретным дымом. Глядя себе под ноги, я прошла мимо нескольких пустых сидений и заняла место примерно в середине салона. Это было компромиссное решение: сидя впереди, можно быстрее выйти, зато здесь я не так бросаюсь в глаза. Я приказала себе успокоиться. Его не может быть в этом автобусе. Он еще пьет свой драгоценный кофе. И все же я чувствовала покалывание на спине, осознавала, что мое дыхание поверхностно, а руки дрожат.

Двигатель снова завелся с громким дизельным рокотом, воздух завибрировал, и автобус, вздрогнув, пришел в движение. Сент-Сесиль за окном убегала вдаль – пара круговых перекрестков, супермаркет, парковка, длинная улица с пальмами, уходящая вправо, в конце которой виднелось море. Набрав скорость, автобус с шумом катил по шоссе на запад, мимо промзон и неухоженных полей. Мы сделали остановку на трассе, на которой кто-то сошел, а кто-то сел в автобус. Я вжалась поглубже в сиденье, но из вновь прибывших было лишь двое британцев средних лет – мужчина и женщина. У мужчины в руках был путеводитель по юго-востоку Франции. Потом мы минут сорок ехали на север и наконец пересекли реку, проложившую себе путь по оврагу, – широкую, темную и на удивление полноводную, с учетом времени года. У меня было такое чувство, что городок, где мы остановились, чем-то знаменит – может, в честь него назван весь регион, как Дордон или Луара. А может, и нет. Я никогда не была сильна в географии. Это Молли обожала карты, столицы, горные цепи и все подобное. У семьи Ормород был пазл с флагами разных стран мира, и она часами его собирала. Теперь я жалею, что не сидела рядом с ней и мы не делали это вместе. Может, тогда бы они нас не разлучили.

Спустя еще полчаса мы добрались до Пуго, где я должна была выйти. Автобус проехал по широкому бульвару – полоске земли с коренастыми платанами и коваными скамейками – и остановился в его дальнем конце. Большинство магазинов были закрыты. Один угол занимала аляповатая детская карусель, разрисованная Микки Маусами, но она была закрыта и производила удручающее впечатление заброшенности, свойственное всем аттракционам, покинутым посетителями.

Если верить автобусной компании, следующего автобуса мне ждать пятнадцать минут, а значит, есть время купить что-то в булочной напротив. Я покатила чемодан за собой – с наскока преодолев высокий бордюр, он проехал под деревьями, по красной и сухой земле, и снова спустился на дорогу. Двое косматых мужчин в футболках с коротким рукавом и мешковатых джинсах пили кофе за столиками под открытым небом. Я зашла внутрь и попросила бутылку воды – выбрала такую, чтобы горлышко было широким и мне потом не пришлось терять времени, – а еще багет с ветчиной и сыром, на общую сумму в четыре с чем-то евро.

Я достала из пакета банкноту в пятьдесят евро и протянула ее стоящему за прилавком продавцу.

Продавец – парень с ежиком на голове и подводкой вокруг глаз – взглянул на меня, закатив глаза: «Серьезно?»

– Ладно, извини, – сказала я. – Давай мне еще вон те глазированные профитроли. Пять штук. Нет, десять. – Пока он их отсчитывал, я засыпала его вопросами: – Здесь всегда так жарко? Это семейный бизнес? Сколько ты здесь уже работаешь?

На самом деле неважно, о чем спрашивать. Как я уже говорила, я неплохо говорю по-французски. Главное – не затыкаться ни на секунду, когда «размениваешь деньги». Разговорного французского вполне достаточно, чтобы запудрить жертве мозги и отвлечь ее внимание от того факта, что я подменила банкноту в пятьдесят евро на десятку.

Он взял ее не глядя и дал мне сдачу с пятидесяти.

– Приятного аппетита, – сказал он, когда я развернулась, чтобы уйти.

Я умирала с голоду и смолотила багет, не дойдя до остановки. Сделав несколько больших глотков, я плеснула водой себе на шею сзади. Затем открыла бумажный пакет, долго смотрела на профитроли, потом закрыла пакет и засунула его в ближайшую урну.

Машин на улице было мало. Больше никто не ждал автобуса. Даже здесь, в тени, воздух словно загустел, ощущение реальности притупилось. Маленькие светло-коричневые голуби клевали что-то в сточной канаве. Я заглянула в свой новый телефон, чтобы узнать время, потом окинула взглядом площадь, снова перевела взгляд на телефон. Пятнадцать минут уже прошли. Было почти четыре часа дня. В своем вчерашнем письме Ребекка Отти упомянула о легких закусках. Я должна притащить какой-нибудь еды. А потом ведь еще и ужин будет. Возможно, Лулу планировала приехать туда заранее. Я видела в расписании автобус в семь утра – может, она собиралась ехать на нем. Или хотела взять машину напрокат?

А автобус, между тем, так и не приехал. Было уже четверть пятого, он опаздывал на полчаса. Я не могла ждать здесь до бесконечности. Судя по указателям, здесь где-то был вокзал, но я не была уверена, что какой-то поезд довезет меня до Сен-Этьена. Да и дойти до станции казалось непосильной задачей. С таким огромным чемоданом далеко не уйдешь. Я долго смотрела на него, размышляя, не оставить ли его здесь и не отправиться ли дальше без него. Нет, это было бы безумием. Там у меня одежда и туалетные принадлежности, и даже если они мне не нужны, я должна приехать на место с чемоданом, полным вещей. Именно этого от меня ждут.

Я стояла перед рядом домов из красного кирпича, окна которых были закрыты ставнями. Узкий тротуар был в тени. Больше никто не ждал автобуса. В этом углу площади не было ни души, хотя на противоположной ее стороне двое мужчин по-прежнему сидели возле булочной. Я оставила чемодан на месте и снова пересекла площадь.

Да, они знают, какой мне нужен автобус, и он действительно ходит по пятницам – только у него остановка на соседней улице, ближе к реке. Нет, сегодня автобусов больше не будет, и вряд ли Патрис, местный таксист, сейчас работает. Он уехал в Тулузу, к своей беременной сестре. Мужчина постарше, которого звали Антуан, покачал головой. Парень Кароль – еще тот прохвост. У него самого с ним были проблемы. Чем больше Патрис ее поддерживает, тем лучше. Он погрозил мне пальцем:

– Ты это, будь начеку. Здесь полно разных ублюдков.

Высказав данное предположение, Антуан плавно перешел к рассуждениям о том, куда вообще катится этот мир. Наконец, заправив волосы за уши, он спросил, куда именно я направляюсь. Когда я сказала, что еду в Сен-Этьен, он выпятил нижнюю губу и жестом указал на своего собеседника:

– Паскаль, твой выход. Он скоро туда поедет.

Паскаль нежно сжимал в руке увесистый испаритель. Поднеся его к губам, он глубоко затянулся. Облачко белого пара, вырвавшееся у него изо рта, пахло карамелью.

Пожав плечами, он поднялся на ноги, и мужчины тепло обнялись. Потом мы вдвоем снова перешли через площадь, чтобы забрать мой чемодан, и я последовала за ним по узкому тротуару, отходившему от площади как раз в этом месте. Мы дошли до пустыря, где было припарковано несколько машин, и Паскаль направился к белому поцарапанному хетчбэку, на одном боку которого красовалась солидная вмятина. Закинув чемодан в багажник, он убрал с пассажирского сиденья трос, какие-то обертки и старое полотенце, а потом открыл мне дверь.

Сначала мы молчали. Думаю, я была слишком занята – привыкала к запаху в салоне. Карамель из его испарителя заглушала другие, более пикантные ароматы – здесь пахло псиной и сыром, а еще чем-то растительным, вроде гнилого лука. Я знаю, что никто в здравом уме не садится в машину к незнакомому человеку, но я собрала достаточно подсказок. Он попытался покатить чемодан вместо меня, а когда они с Антуаном обсуждали Кароль, сестру Патриса, их обоих, похоже, волновала ее безопасность. В общем и целом, приличный человек.

Он выехал с пустыря и, придерживая руль одной рукой, копался в бардачке. Первую кассету забраковал, вторую пренебрежительно бросил на пол. Третья его удовлетворила, и он засунул ее в магнитофон. Это был Элтон Джон.

– Какое ретро, – сказала я ему, надеясь, что во французском языке слово «ретро» имеет такой же позитивный смысл, как в английском. Я имела в виду кассету, но и к музыке это относилось в не меньшей степени. Он кивал в такт музыке – играла «I’m still standing»^[121], – и закивал еще энергичнее в ответ.

Он свернул налево, затем направо и поехал прямо, в основном под горку. Потом остановился на парковке у супермаркета «Казино». Сказал, что ему нужно перемолвиться с кем-то парой слов, но он тут же вернется. Он направился к входу, и я, подождав несколько минут, решила последовать за ним: такую возможность упускать нельзя.

Я быстро обошла магазин, собирая все, что нужно: хлеб, листовой салат, пачка замороженных круассанов, майонез, горчица, два жареных цыпленка. В глубине магазина я увидела Паскаля – он разговаривал с мужчиной в белой спецовке. Он меня не заметил.

Расплатившись, я загрузила свои припасы в мелкую коробку, на дне которой еще виднелись следы хранившихся там когда-то консервных банок. За покупки я заплатила деньгами, подрезанными у владельца кафе, – по крайней мере, я снова вложила их в местную экономику.

Паскаль оставил машину незапертой, но в салоне было слишком жарко, и я ждала его снаружи. Через стекло я видела его телефон, подсоединенный к зарядке. Я какое-то время пялилась на него, борясь с искушением, потом отвела взгляд и стала наблюдать за входом в супермаркет. Скажу ему, когда выйдет, чтобы был осторожнее.

* * *

Сен-Этьен оказался маленьким и компактным. В центре находились церквушка, супермаркет и булочная, а рядом – оборудованная под парковку бетонная площадка. Я сказала Паскалю название особняка – «Домен дю Коломбье», – и он, похоже, знал, где это, судя по тому, что проехал деревню насквозь и покатил дальше, по широкой аллее, обрамленной деревьями. Потом свернул налево, на однополосную дорогу, пересек горбатый мостик и поехал вверх по склону холма. По обеим сторонам дороги тянулись ряды склонивших головки к земле подсолнухов. Они напомнили мне о еще одном пазле, который нашла Молли, правда, на том было изображено поле маков. Я спросила Паскаля, почему подсолнухи поникли, – может, потому, что уже вечереет, а утром они снова потянутся к солнцу?

Он взглянул на меня с любопытством.

– Нет. Они умерли, – сказал он.

После этого мы оба замолчали.

Паскаль свернул на узкую грунтовую дорогу и немного проехал по ней. Машина подпрыгивала на ухабах, потом снова поехала в гору, где дорога сужалась еще сильнее, с одной стороны ограниченная полем, а с другой – деревьями. Затем он остановил машину перед красивыми, ажурными воротами, окаймленными парой высоких, остроконечных хвойных деревьев черно-зеленого цвета. Мы оказались на небольшом возвышении – по другую сторону ворот дорога шла под уклон, к стоячему пруду и какой-то постройке, похожей на хлев. Я вышла из машины. Вокруг трещали цикады.

Паскаль достал из багажника чемодан, коробку с покупками, мой рюкзак и поставил их на обочине.

– Еще увидимся, – сказал он, подняв большой палец, а через пару минут уже забрался обратно в машину.

Сквозь решетку был виден дом – в кремовых, лиловых и темно-красных тонах. Надо мной возвышалось ярко-синее небо. Внезапно мне стало жарко, швы на лифе платья царапали кожу, словно жара весь день собиралась с силами и достигла пика именно сейчас. Мне давно знакомо это чувство – когда приезжаешь в новое место и внутри тебя просыпается надежда, а тебе тут же нестерпимо хочется задушить ее в зародыше, пока все не покатилось к чертям собачьим.

Когда маленькая белая машинка тронулась с места и покатилась прочь, я с трудом сдержалась, чтобы не побежать следом за ней.

Глава восьмая

За воротами виднелся длинный приземистый дом с маленькими окнами, почти упиравшимися в старинную черепичную крышу. Он был больше, чем на сайте риелторского агентства, – более величественный, но и более обветшалый. Его вполне можно было назвать коттеджем. Дом казался заброшенным. Бледно-голубые ставни на окнах закрыты, а подъездная дорожка усыпана сморщенными, как руки старика, фиговыми листьями. Сперва мне показалось, что здесь царит тишина, но я, разумеется, ошибалась. Уже довольно скоро я начала различать фоновые звуки – отрывистые плевки автополива вперемешку со стрекотом цикад, низкое гудение мотора в бассейне и жужжание пчел. Не пройдет и суток, как мои уши научатся слышать и другие звуки – хруст шагов по гравию, шлепки сандалий по камням, – и я выясню, в каких местах в доме и на участке вокруг лучше всего разносятся звуки, даже шепот.

А пока, полагая, что тут одна, я прошла по подъездной дорожке к дому, чтобы найти ключ, о котором мне «напомнили» в письме; он лежал в терракотовом горшке справа от входной двери. Когда я рылась там, уткнувшись в растение – синее, с длинным дрожащим стеблем, – послышался голос из ниоткуда:

– Лулу!

Я сделала резкий, порывистый вдох. Почувствовала, как земля покачнулась, когда я распрямлялась. Что я делаю?

– Мне показалось, я слышала, как подъехала машина. Наконец-то ты здесь. Слава богу. Я уже собиралась тебя с собаками искать.

Из-за левого угла дома появилась невысокая блондинка в купальнике, красиво обтягивающем тело. Она хмурилась, глядя на меня. Когда она подошла ближе, до меня дошло, что она не хмурится, а морщится от боли, ступая босыми ногами по острым камням.

– Я была вне себя, – сказала она, подойдя ко мне. – Я-то думала, ты приедешь сюда намного раньше. Где ты была? Я тебе миллион раз звонила. – Она говорила очень быстро и производила впечатление человека, с трудом сдерживающего энергию и эмоции.

– Мне очень жаль, что так вышло, – сказала я.

– Ты как сквозь землю провалилась. – Она приоткрыла рот в притворном ужасе. – И что бы я тогда делала? У меня полный дом гостей, а ты валяешься мертвая в какой-то канаве.

Она все еще кривилась, не то улыбаясь, не то гримасничая.

– Конечно, это все проблемы первого мира^[122], но ты ведь понимаешь, это… – Она опустила руки и склонилась в скромной и простодушной благодарности. – Мой отпуск.

Ногти у нее на ногах были такого же неоново-розового цвета, как у Лулу. Ее купальник был абсолютно новым: не успел ни растянуться, ни выцвести. Он был усеян сотнями крохотных белых якорей.

Я взяла себя в руки.

– Да, конечно, – с понимающей улыбкой сказала я.

Она выпрямилась.

– Все в порядке? Никаких нервных срывов? Где ты припарковалась?

– Прости. Без приключений не получилось добраться. Я без машины. На такси приехала.

– Ох, – вздохнула она, снова бессильно ссутулившись, но быстро распрямившись обратно. – Ну, ладно. Можем вписать тебя в нашу страховку. – И вновь озадаченно нахмурилась: – Но где твой багаж?

– Вон там. – Я указала за ворота.

– Хорошо. Что ж, ты уже бывала в этом доме и знаешь, где бросить вещи. Тебя поселили в «голубятне». Мы сидим у бассейна. Познакомишься с моими девочками, когда будешь проходить мимо.

Она снова продемонстрировала мне свои зубы, растянув губы в улыбке. У нее были очаровательные синие глаза и подходящие по цвету подводка и тушь. В молодости она была хорошенькой – миниатюрной и худенькой, как на том свадебном фото, которое она опубликовала в Фейсбуке в честь недавней годовщины. Ее прическа – челка забрана наверх и зафиксирована заколкой – напомнила мне о женщинах, каких я встречала в Индии: они тоже делали надо лбом начес в попытке вернуть утраченную юность.

– Кстати, дом открыт. Если тебе нужно закинуть что-то на кухню. – Она сцепила руки на груди и, воздев очи к небу, с облегчением, но не без упрека, сказала: – Слава богу, наконец-то ты здесь.

Переваливаясь с ноги на ногу, она направилась обратно, за угол здания, на сей раз отчетливо ойкая. Я проводила ее взглядом. Я знала, что у нее есть кошка – фотогеничный черный бенгал по кличке Артур – и что она работала в издательском бизнесе, пока не родила первого ребенка. Я знала, что она состоит в книжном клубе и в клубе любителей пеших прогулок; что ее беспокоит собственный вес и градостроительное самоуправство районных властей в Лондоне, а может, еще и судьба сирийских беженцев, судя по тому, что она участвовала в забеге на пять километров, чтобы собрать для них деньги. Я видела ее дом изнутри. Я знала, какие у нее шкафчики на кухне, какого цвета стены в гостиной, какая мебель во дворе. Что она знала обо мне? В некоторых ситуациях объекта подводят его комплексы, в других – уверенность в себе и своей неуязвимости. Ребекке Отти не приходило в голову, что я могу быть кем-то другим, а вовсе не поваром, которого она ждет.

Хрустя гравием, я снова вышла за ворота, чтобы забрать рюкзак, чемодан и коробку с едой. Мне пришлось ходить туда-сюда дважды, но в итоге я вернулась к входной двери. Встретившись лицом к лицу с этой женщиной, я дрогнула и чуть не сбежала. Как оказалось, чтобы остаться, нужно не так много телодвижений – требуется всего лишь переставлять ноги в нужном направлении.

Я сделала глубокий вдох, заполняя ноздри теплым ароматом шалфея, смоковницы и розмарина, и толчком открыла дверь.

Мне нравился наш маленький «магазинчик» в Марракеше; я вспомнила о нем в тот момент, когда переступила порог особняка «Домен дю Коломбье». В холле было неожиданно прохладно, совсем как там, так же пахло старым деревом, и царила такая же темнота, словно свет проникал сюда не напрямую, а через толщу воды. Первым делом я увидела большой резной дубовый комод, где стояли круглая стеклянная лампа и грубая керамическая чаша с лимонами. Я знала этот прием: это место тоже кто-то «облагораживал».

С минуту я стояла, привыкая к своим ощущениям. Дома сами подсказывают тебе, как себя вести. Я мало что помню из нашей жизни в квартире вместе с Джой, но в домике Ормородов в Гастингсе был толстый кремовый ковер, отчего у тебя возникало чувство, что надо смотреть, куда наступаешь, словно ты самая грязная вещь в этом доме. В «Фэйрлайт-хаус» все поверхности были обшарпанными, а стулья через один поломанными – невозможно было даже думать о нем как о своем доме. Это была просто крыша над головой и стены по бокам – там ты мог бесцельно шататься из угла в угол или пытаться отыскать место, чтобы побыть одному.

Я не могла понять, что чувствую здесь. Дом, казалось, замер и как будто затаил дыхание. Передо мной была лестница и открытая дверь в гостиную, а налево уходил узкий коридор. Туда я и свернула. Коридор кончался дверью – толкнув ее, я очутилась в просторной, светлой кухне. Плитка на полу, синие и белые изразцы на стенах, медные кастрюли, свисающие с крюков над плитой, белая раковина – глубокая, как в ресторане. Кофемашина, чайник, тостер. Огромный серебряный миксер. Одна из полок была уставлена неимоверным количеством корзинок. В помещении было пусто и чисто, не считая использованного чайного пакетика, оставленного кем-то на краешке кухонного островка. Под ним образовалась стекающая на пол красно-коричневая лужа. За кухонным островком стоял большой стол со стульями; открытые двери выходили на террасу, где виднелись еще один стол и керамические горшки; лужайка, утыканная кустами и фруктовыми деревьями, шла под уклон, упираясь в какие-то здания.

Поставив коробку с продуктами на прилавок, я вышла из кухни через дверь, ведущую в маленький кабинет – тесный, с нависающими над головой деревянными балками и протертым ковром, – а оттуда попала в комнату отдыха. В царящем здесь полумраке я различила мягкий темно-серый диванчик и два кресла с прямыми спинками, стоящие возле гигантского камина, кирпичная кладка вокруг которого почернела от сажи. Я открыла защелку на двустворчатой двери и потянула половинки на себя, затем отперла ставни и толкнула их наружу. Комнату наводнил ленивый теплый свет. На стене висела картина с изображением деревни и холма за ней. За стеклом, на фоне холма, я увидела крошечных расплющенных насекомых. Бедолаги. Наверное, заползли внутрь и застряли.

Я вышла из комнаты через другую дверь и сразу очутилась в прихожей. Проход, ведущий в противоположную от кухни сторону, упирался в закуток, где стояла стиральная машина, стопками лежали разнообразные полотенца и были расклеены записки со строгими надписями вроде: «Синие полотенца предназначены для бассейна. Белые полотенца ни в коем случае не должны покидать пределов дома». Еще за одной дверью была отдельная ванная, где дизайнер прибегнул к разнообразным ухищрениям – симпатичные картинки, изысканное мыло, корзинка для рулонов туалетной бумаги, – только чтобы отвлечь тебя от резкого запаха мочи.

В прихожей я снова бросила взгляд на убегающие вверх ступени лестницы, но решила не испытывать удачу. Я вышла из дома через парадную дверь – после царящей в доме прохлады жара просто сбивала с ног. Закинув на плечи рюкзак, я взяла чемодан за ручку и поволокла его за угол дома – в том же направлении, куда направилась Ребекка. Здесь гравий уступал место колючей траве. За моей спиной располагалась терраса, а впереди – лужайка с наползавшими на нее длинными, угловатыми тенями. Чуть поодаль, за несколькими фруктовыми деревьями, виднелась изгородь с калиткой. За ней поблескивала вода, а по обе стороны калитки тянулись каменные постройки кремового цвета, одна из которых, по всей видимости, и была «голубятней».

Я покатила чемодан в том направлении, но возле калитки замешкалась. Бассейн находился в вытянутом внутреннем дворе. Широкие ступени, исчезающие в мерцающей бирюзовой воде, кусты розмарина в огромных горшках, ряд светлых деревянных лежаков на длинной полосе из розового камня.

Мать и дочери собрались в дальнем конце двора, под еще одной изгородью, в последнем освещенном солнцем треугольнике. Завидев меня, Ребекка положила книгу на колени и прикрыла рукой глаза от низких солнечных лучей.

– А, Лулу, – сказала она. – Ты нашла нас. Подойди, поздоровайся.

Я открыла калитку и направилась к ним. Две девушки лежали на животе, свесив руки по краям лежаков, как утопающие. Я очень мало о них знала: слишком жесткие настройки приватности были в их соцсетях. У одной были темные волосы, у второй – светлые, и они походили на двух принцесс из детской книжки. Таково было мое первое впечатление.

Они обе медленно повернули головы.

– Привет, – сказала та, что со светлыми волосами, дружелюбным, но сонным голосом. Вблизи я увидела, что волосы у нее не светлые, а серо-синие – обычно в такой цвет красятся старушки, но сейчас он был в тренде. Она еще не открыла глаза, и я заметила на ее веках толстую черную подводку.

Темноволосая перевернулась на спину и приподнялась на локтях. У нее была короткая стрижка с густой, тяжелой челкой, и старомодный атласный купальник красного цвета, с драпировкой на груди, как платье для выпускного в пятидесятых.

– Ты пришла, – сказала она, приложив одну ладонь к груди и издав тяжелый вздох. – Слава Всевышнему. – Она сложила руки в молитвенном жесте.

– Да ради бога, Марта, – сказала ее мать. – Я не так уж сильно беспокоилась. («Марта, 17 лет» – значилось в первом электронном письме от Ребекки.)

– Ты шутишь? – Вторая дочь резко села на лежаке. («Айрис, 15 лет».) На ней было зеленое бикини с асимметричным лифчиком, державшимся на одной бретельке. – После обеда ты всю дорогу с ума сходила.

– Теперь она здесь, – сказала Ребекка. – Остальное не важно. – Медленно выговаривая слова, чтобы подчеркнуть свою сдержанность, она одарила меня спокойной улыбкой – уверена, эта демонстративная безмятежность предназначалась скорее для них, нежели для меня. Хотя ни одна из них этого, похоже, не заметила. Айрис разглядывала камешек у себя в пупке, а Марта по-прежнему смотрела на меня.

– Симпатичный халатик, – сказала она. Ее выражение лица было оценивающим, любопытным – она уже приготовилась испытать разочарование.

– О, спасибо. Оно из… – я теребила ткань, пытаясь вообразить этикетку, – «Эггногга», по-моему.

– А, из «Эггногга!» – Она вытянула руки над головой, как кошка. Они обе походили на кошек. Марта – худая и холеная, Айрис – немного диковатая. – Если честно, я недавно нашла платье из «Эггногга» на «Дипоп»^[123], но девчонка, которая его продавала, слишком заломила цену.

– Обожаю «Дипоп». Ты продаешь что-то или только покупаешь?

– Вообще-то, в основном продаю.

– Марта еще тот предприниматель, – встряла в разговор Ребекка. – Но заметьте, на почту в итоге идти приходится мне.

Я закатила глаза в знак поддержки, но потом снова быстро перевела взгляд на Марту.

– Мне кажется, это так здорово. Это ведь практически переработка. Вся эта перепродажа идет планете только на пользу.

– Угу, наверное, – согласилась Марта. – Ну, то есть, я на это надеюсь.

– В одном городке неподалеку есть миленький винтажный магазинчик, – сказала я. (Должен быть, я в этом уверена.) – Как-нибудь съездим с тобой туда.

– Чудесненько, – сказала Ребекка, – у вас будет девчачья поездка.

– Я тебя умоляю, мама, – сказала Айрис, – перестань говорить «девчачий». Это унизительно.

Посмотрев на меня, Ребекка подняла брови.

– Видимо, я всегда должна называть себя женщиной. – Она говорила медленно, словно объясняла какие-то правила, тиранические и вместе с тем идиотские. Потом повернулась к своей младшей дочери: – Или тебе больше понравилась бы «старая ведьма»?

Я сочувственно улыбнулась: интересные у них взаимоотношения – близкие с примесью воинственности. Это можно использовать.

– Что ж, пойду брошу вещи, – сказала я.

Опустив ноги на землю, Ребекка стала складывать свои пожитки – лосьон, солнечные очки, субботний выпуск газеты – в гигантскую розовую пляжную сумку с кисточками.

– Там же, где в прошлом году, – сказала она, кивая на здание, напоминающее перестроенный хозблок, по правую руку от бассейна. – Ты должна чувствовать себя там как дома.

– Да, – улыбнулась я и направилась к нему, катя за собой чемодан.

Толкнув дверь, я вошла внутрь. Пахло плесенью и чем-то сладким, словно где-то здесь лежали подгнившие апельсины. Там хранились разные приспособления для бассейна – гигантский сачок на палке, похожее на пылесос устройство со шлангом и стопка грустных надувных матрасов, из которых выпустили весь воздух. Это не могло сойти за спальню, даже для обслуги. Я уже продумывала свой выход к публике у бассейна, но вдруг заметила в углу узкую, крутую лестницу. Я решила не сдаваться и забралась по ней наверх.

Лестница привела меня в квадратную комнату с низким куполообразным потолком и маленьким окошком со ставнями. Здесь, под крышей, была просто духовка – воздух был сухой, как солома. Я разглядела двуспальную кровать в окружении москитной сетки, над кроватью висела картина с изображением винограда, а рядом, у стены, стоял комод. С потолка свисала люстра – колпак разболтался, и из-под него виднелись напоминающие кишки провода. Что-то шуршало у меня над головой. Голуби? Мыши? Справа была маленькая душевая, отделенная от комнаты занавеской из бусин.

Скинув рюкзак, я рухнула на кровать, внезапно ощутив, что мои душевные силы на исходе. Я здесь. Я это сделала. Проделала такой большой путь и осталась цела и невредима. Пережила первую встречу со своим работодателем. Внизу никто до сих пор не усомнился в том, что я Лулу. По идее, я должна испытать облегчение. Но теперь при мысли о том, что придется затащить наверх ее чемодан, снова прикоснуться к ее вещам, стать ею, – мне стало казаться, что этого я не выдержу. Слишком интимное и печальное действо.

Я закрыла глаза и заставила себя подумать о Молли. Представила ее и Стива в саду: на них спортивные штаны, над головами висят аккуратные корзины с яркими цветами, а под ногами крутятся джек-рассел-терьеры. Они наверняка пьют джин-тоник из банок – получают удовольствие от субботнего вечера. А может, Стив на кухне, готовит свое фирменное тайское карри, чтобы угостить им свою королеву.

Мне страшно захотелось услышать ее голос.

Внизу скрипнул лежак Ребекки, босые ноги тихо прошлепали под моим окном, задребезжала калитка. Она что-то сказала насчет распаковки вещей. Я переместилась к окну и толчком открыла ставни. Несколько минут было тихо, а потом девочки начали разговаривать.

– Ты собираешься ей рассказать? – Судя по голосу, это Марта.

– Нет.

– Но ты же вроде сказала, что сделаешь это, когда мы приедем сюда.

– Не могу.

– Я не шучу, она все узнает, Айрис. И ты это знаешь. Лучше сама ей скажи.

– Да она точно меня убьет.

Марта что-то сказала – слишком тихо, и я не расслышала, – потом скрипнули пружины, когда кто-то поменял позу. Послышался плеск воды: одна из девочек прыгнула в бассейн.

Я подождала, но продолжения разговора не последовало. Услышанное меня взбодрило, и я сосредоточилась на том, что нужно сделать сейчас. Осмотрев комнату на предмет потенциальных тайников, я сняла со стены над кроватью висевшую там картину. Рама у нее была старая, деревянная, и мне удалось закрепить паспорт на ее обратной стороне, подсунув под свободно болтающуюся леску и придавив гвоздиками. Повесив картину обратно, я старательно выровняла ее, чтобы края совпадали с отметинами на стене. Телефон Лулу я просунула между матрасом и каркасом кровати.

Потом открыла пластиковый пакет, в котором лежали деньги. Посмотрела на пачки банкнот в пятьдесят евро, перехваченные бумажной лентой. Итак, здесь должно быть тридцать тысяч. Я посчитала пачки – всего двенадцать, включая ту, которую я вскрыла. Я достала нетронутую пачку и пересчитала банкноты. В каждой пачке было сто купюр – вроде все сходится. Я вынула еще пару банкнот из уже открытой пачки. Возможно, они мне не понадобятся, но будет неплохо иметь их при себе. Я открутила крышку от бутылки, которую купила сегодня. У нее было достаточно широкое горлышко, чтобы просунуть внутрь пачку денег, скрученную в тугой рулон. Я начала запихивать пачки в бутылку.

Погодите.

Я прервала свое занятие.

Если в каждой из этих пачек по сто банкнот номиналом пятьдесят евро, это значит, что в каждой из них… по пять тысяч евро. А таких пачек всего двенадцать. Так что…

Здесь не тридцать тысяч евро, а шестьдесят.

Что-то не сходится. Откуда взялись еще тридцать штук? Бо́льшую часть наших денег Шон хранил на банковском счете. В сейфе лежали деньги, заработанные на «Пикассо». Николс дал нам шестьдесят тысяч евро, половина из которых причиталась бармену, Дютруа, и Шон встречался с ним, когда я болела. Да, между ними произошла ссора, но Шон сказал, что со всем разобрался. Он что, так и не отдал ему деньги? Или тот парень не пришел на встречу, а Шон скрыл это от меня, а может, как-то обдурил его. Как ни крути, ситуация дерьмовая.

Шон мог бы простить мне тридцать тысяч. Но шестьдесят? Шестьдесят штук, из которых ему, возможно, принадлежали тридцать?

Я расшнуровала кроссовки Лулу и стянула их. Ногам стало легче. Голова пульсировала. Я неимоверно устала. Закинув ноги на кровать, я прислонилась головой к стене. Неправильно было приезжать сюда, но теперь уже слишком поздно. Через минуту я положу оставшиеся деньги в бутылку и спрячу ее в бачке унитаза. Закрыв глаза, я вспомнила кафе в книжном магазине в торговом центре, куда я захаживала, когда мне было четырнадцать и когда все уже начало выходить из-под контроля. Помещение в помещении внутри другого помещения. Похоже на здешнее. Я нахожусь в комнате под крышей хозяйственной постройки, находящейся на территории другого здания.

Шестьдесят тысяч евро. Невозможно прятаться вечно. Я знаю это с детства. В конце концов тебя обязательно найдут.

Глава девятая

Когда я шла к дому, воздух вокруг был теплым и плотным, а края неба окрасились в нежно-коралловый цвет. Пахло инжиром. Трещали цикады, а в дальнем конце сада плевался автополив. Когда я проходила мимо кустов, из них выпорхнула серая птица.

В кухне, возле чайника, я обнаружила папку с наклейкой: «Домашняя библия» – и пролистала ее, пока не нашла пароль от вайфая. Я ввела его в свой новый телефон и оставила папку возле двери, чтобы позже не забыть забрать. Пришло время готовить ужин. Цыплята были еще более-менее теплыми, и, вскрыв пластиковую упаковку, я вывалила их на большую тарелку, затем вытряхнула из пакета в большой салатник смесь салатных листьев, порезала хлеб и красиво разложила в одной из множества корзин. И наконец, я выдавила остатки майонеза в небольшую формочку, добавила к нему солидную порцию горчицы и помолола прямо туда немного перца. Когда сидишь рядом с баром, можно подглядеть много интересных идей.

Я накрыла на троих стол на террасе, но потом появилась Ребекка и настояла на том, чтобы я добавила посуду еще на одного человека. Она переоделась – теперь на ней было длинное белое платье-кафтан. Она завила волосы, а ее губы поблескивали розовым.

– Ну пожалуйста, поужинай с нами, – умоляла она, доставая из холодильника бутылку вина. – Давай. Фил только что звонил – сказал, что пробки ужасные, и он приедет очень поздно. Нам будет одиноко одним.

Я расставляла стаканы и остановилась, чтобы слегка протереть один из них льняной салфеткой.

– Твой муж не любит летать?

– Он летает по работе. Если приходится. – Она села за стол. – Когда мы приезжаем во Францию, он предпочитает ездить на машине. Обычно он никуда не торопится и по дороге останавливается в отелях – любит немного побыть наедине с собой после офиса. Он и правда очень много работает.

Я вежливо спросила, чем же он занимается, хотя заранее знала ответ – он занимает руководящую должность в крупном издательстве. Ребекка в красках рассказывала мне, как он начал карьеру в одном академическом издании и как именно она проводила собеседование, когда он пришел устраиваться на работу, и тут на террасе появилась Марта.

– Выходит, папа лишил маму карьеры, – сказала она. Она походила на статую в своей золотистой блузке с воротником-стойкой и в обтягивающих черных шортах, с гладкими загорелыми бедрами и тонкими лодыжками. Она расчесала волосы на косой пробор и приподняла челку, отчего ее внешность стала более мягкой, в ушах у нее болтались длинные черные винтажного типа сережки.

– Она пожертвовала карьерой ради нас, – появившись в дверях, сказала Айрис. На ней были утягивающая майка персикового цвета и спортивные штаны, из-под которых виднелись трусики-танга.

Марта сложила ладони перед собой, словно вознося хвалу небесам.

– Мы в долгу перед ней.

– Очень смешно, девочки. Марта, принеси тарелку для Лулу. Садись, садись, садись.

Тогда я пожалела, что не переоделась. Надо было хотя бы принять душ. Белые промежутки между пайетками на платье Лулу посерели от грязи. Я знала, что под мышками у меня пятна от пота. Уже стемнело, но воздух до сих пор был теплый, как вода в ванне. Я зажгла уличные светильники – щеки, волосы и тела трех женщин, словно поглощая свет, сами начали сиять.

Я пустила еду по кругу, вызвав вздохи облегчения. Салат вызвал у Ребекки восторг. («Я тот еще кролик, жить не могу без зелени».) Когда она налила мне бокал вина, я сделала вид, что отпила из него. (Люди пьющие любят, когда ты пьешь вместе с ними. Если не будешь пить, они подумают, что ты их осуждаешь.)

– Santé^[124], – добавила она, поднимая бокал. – Выпьем за прекрасный, безмятежный отпуск.

Я тоже подняла свой бокал, глядя ей в глаза, а потом тихо поставила его обратно.

– У Лулу он может быть не такой уж и безмятежный, – сказала Айрис. – Она ведь сюда работать приехала. Может, будешь думать, прежде чем говорить?

Ребекка уже успела взять куриное крылышко и впиться в него зубами.

– Лулу не возражает. К тому же… – Она положила куриную косточку на край тарелки и быстро облизала кончики пальцев. – Готовка для нее не тяжелый труд. Это ее «отрада» – так она написала в своем письме.

– Это правда, – сказала я все с той же улыбкой. – Я счастлива быть здесь.

Я умирала от голода и откусила кусочек от импровизированного сэндвича из хлеба и курицы. Невероятно вкусно.

– Тебе будет легко работать с нами, вот увидишь, – продолжала Ребекка. – Надеюсь, легче, чем в прошлом году. Ужины на кухне. Лазанья. Время от времени – кусочек вкусной рыбки. Что-то вроде этого. И не забудь приготовить твою всемирно известную тушеную курицу «по-охотничьи» с овощами и грибами в томатном соусе. Ах да, Катя еще упоминала в письме, что ты готовишь вкуснейшего жареного тунца.

Я кивнула.

– Договорились. Как я говорила по телефону, на ланч можно готовить холодное мясо, салаты – что-нибудь в духе Оттоленги^[125]. А на завтрак можешь просто приносить хлеб или круассаны из местной булочной. Получается, что тебе скоро придется совершить набег на супермаркет. Вообще-то, «Леклерк» в Кастеле по воскресеньям работает до обеда, так что можешь утром туда и отправиться. Возьми нашу машину.

Я подняла взгляд от своего сэндвича.

– Конечно.

– Наверное, будет проще, если я дам тебе свою кредитку, чтобы ты ей пользовалась по своему усмотрению. А для чеков мы приспособим какую-нибудь корзинку.

Я взглянула на нее, пытаясь угадать, к какому типу людей она относится: к тем, кто сует чеки в конверт и забывает о них, или к тем, кто внимательно изучает каждый чек в отдельности. Я вспомнила, как она рвала зубами куриное крылышко. Она явно из первых.

Поинтересуюсь насчет зарплаты в другой раз.

– Еще один момент. По-моему, я уже говорила, что мы по довольно прозаическим причинам вынуждены уехать в четверг, а не в субботу, как планировали изначально. Я выполню свои обязательства по контракту и заплачу тебе за полные две недели. А ты уж решай сама, что тебе делать. Конечно, ты можешь свалить, если захочешь, или остаться до субботы и дождаться Бриджит – она придет готовить дом к приезду следующих гостей.

– Я вам сообщу, – сказала я.

– Так кто когда приезжает? – спросила Марта, с неохотой ковыряясь в тарелке.

– Думаю, завтра. То есть Клер уже во Франции – «расслабляется» перед тем, как терпеть лишения рядом с нами. Моя младшая сестра, – пояснила она для меня. – Работает в «Майкрософт», крутую должность занимает. Бог ее знает, чем она там занимается. Какой-то там вице-президент, я в этом не особо разбираюсь. Она постоянно пытается мне рассказать, но я боюсь, что у меня мозг отключится. – Она издала тоненький смешок, давая мне понять, что работа, может, и важна, но не настолько важна, чтобы запоминать, кто кем работает.

– Она не замужем? – поинтересовалась я.

– Сейчас нет, – сказала Айрис. – Но у Ребекки есть на нее планы.

– Разумеется, я не считаю, что она неполноценна, потому что не замужем, – сказала Ребекка. – Я лишь говорю, что она может стать более счастливым человеком – потому что, надо признать, у нее непростой характер, – если рядом с ней будет мужчина. Я не говорю, что Роб решит все ее проблемы. Я с ним даже незнакома. Да и папа тоже: они общались только по телефону. Но я вижу, что Фиби, его редактор, в нем души не чает.

– О ком мы говорим? – спросила я.

– Роб Керрен, – объяснила Марта. – Новый автор нашего отца.

– Он написал пугающе успешный роман, – сказала Ребекка. – «Пристенок». Читала?

Я не читала. Но вспомнила, как выглядит обложка этой книги. Несколько лет назад она лежала возле каждого бассейна. По-моему, Шон ее читал, а он не бог весть какой читатель.

– План в том, – сказала Айрис, – чтобы свести его с Клер.

– Ничего подобного. – Ребекка взяла бутылку с вином. На этот раз я накрыла свой бокал ладонью, и она налила себе. – Я всего лишь сказала, что будет здорово, если они друг другу понравятся. Вы двое, хватит.

Она снова посмотрела на меня, ища поддержки.

– Он тоже сюда приедет, правильно? – спросила я. В своем письме она упоминала, что будут «гости», но не называла никого по именам.

– Да, да. Я собиралась тебя во все посвятить. А еще мы ждем семью Лоуренс.

– Роб и Лоуренсы понравятся друг другу? – спросила Марта.

– Да, я надеюсь, Роб и Лоуренсы понравятся друг другу, – невинно добавила Айрис.

Марта улыбнулась, склонив голову. Это какая-то шутка, понятная только им двоим.

– Лайла Лоуренс – моя старая подруга, – сказала мне Ребекка. – Мы подружились еще в Эдинбурге, сто лет назад. У них один сын, Эллиот. Он безумно влюблен в Айрис.

– Ты что, шутишь? Или как? Ты ведь все выдумываешь на ходу, – перебила ее Айрис.

Ребекка проигнорировала ее замечание.

– Лайла очень умная и способная. Знает все обо всем. Она работает семейным врачом – у нее свой кабинет – и состоит в сотне разнообразных комитетов. Я ее обожаю. А вот ее муж, Роланд, жуткий зануда.

Айрис от злости ударила мать по руке.

– Ну, я некорректно выразилась. Я не совсем это имела в виду. Но ты ведь не можешь не согласиться, что у него только две темы: Лайла и законодательство.

– Честно говоря, – сказала Марта, – он постоянно сопит. И как-то странно сглатывает.

– Ничего он не сглатывает, – сказала Айрис, – скорее горло прочищает, когда надо и не надо, просто не может остановиться. Это что-то нервное.

– Типа как наш Артур слишком тщательно вылизывает передние лапы, когда соседский кот надерет ему задницу.

– А вдруг у Роланда стресс? Может, Лайла надирает ему задницу?

– Может, купим ему ту штуку, которую в розетку вставляют, как фумигатор? С гормональным успокоительным?

– «Феливей»!

Сестры расхохотались, довольные друг другом. Получив поддержку, Ребекка подалась вперед:

– Он такой непривлекательный, что я предположила, что он, наверное, очень хорош в постели. Думаю, они много занимаются сексом.

– О боже, мама. Хватит, – сказала Айрис.

– Яискренне не понимаю, – сказала Марта, – почему ты всегда перегибаешь палку.

Ребекку это ничуть не смутило. Я спросила ее, не волнуется ли она из-за того, что к ней в гости приедет этот Роб Керрен, совершенно незнакомый человек.

– Не особо, – сказала она. – Он ведь писатель… – Она пожала плечами. – Он гостил у своего брата – тут, неподалеку, – и, если честно, мой муж решил, что этим надо воспользоваться. Он должен сдать книгу в сентябре, но никто ее еще не видел, а они в него столько денег вбухали, что Фил решил таким образом его подстегнуть. Я сама когда-то была редактором, – сообщила она мне, – поэтому знаю, как непросто бывает выбить из писателя уже полученный аванс. Представляешь, его агент до сих пор надеется получить свою долю. Я однажды работала с писателем, у которого был крупный контракт с кинокомпанией. Им пришлось вернуть все деньги, и в итоге они обанкротились!

Она начала рассуждать об издательском бизнесе с таким мрачным видом, какой бывает у человека, когда-то занимавшего важную должность, но лишившегося ее. Ее рассказ был призван не столько развлечь меня, сколько укрепить ее веру в себя. Айрис и Марта заголосили, что уже слышали эти истории, а мне, конечно, хотелось дать Ребекке понять, что готова ее выслушать, но мы все устали. Мысленно я уже начала строить планы на следующий день – масштабный шопинг, машина, мой чертов вкуснейший жареный тунец. В промежутке между случаями из жизни я собрала со стола тарелки и понесла их на кухню. Ребекка спросила, нужна ли мне помощь.

– Нет, все хорошо, – крикнула я, стремясь найти посудомоечную машину, пока никто не заметил, что я не знаю, где она находится. – Сидите. – Я поочередно открывала все двери и уже дошла до последней, когда почувствовала, что Ребекка стоит надо мной.

– Уборщица приходит по субботам и средам, так что не лишай ее работы. Я плачу ей не только за смену пары простыней. Уверена, вы сами разберетесь, кто что делает. Ну конечно, ты ведь с ней знакома. Вы должны были встречаться, когда ты была здесь в прошлом году. Вы тогда вроде поладили, так ведь?

К счастью, за последней дверью скрывалась посудомойка, и я начала ставить в нее тарелки, одну за другой. Мне удалось не сбиться с ритма. Бриджит. Она знакома с Лулу. Такой подставы я не ожидала.

– Да, – сказала я. – В прошлом году все было прекрасно.

– Так ты, значит, не посудомойка? – Айрис принесла пустой салатник и встала рядом с матерью. – А я готова была поклясться, что ты обожаешь мыть посуду.

Я сидела на влажном шезлонге у бассейна, темный двор освещался лишь светом, льющимся из окна «голубятни». В дверном проеме кружились пылинки. Нет, не пылинки – комары.

У меня практически все было под контролем. Я просмотрела соцсети большинства гостей. Нашла рецепт жареного тунца и курицы «по-охотничьи» и узнала из «кухонной библии», что Бриджит приходит два раза в неделю на два часа и торчит в доме с одиннадцати утра до часу дня. До вторника мне ничего не угрожает, и нужно лишь сделать так, чтобы меня здесь не было, когда она придет. Также там говорилось, что в деревне есть пекарня и маленький магазин «Казино», а ближайший большой супермаркет, «Леклерк», находится в восьми милях от Кастеля. По четвергам работает рынок «с приятной атмосферой, но покупателей может быть очень много, так что приходите туда пораньше». А еще за домом есть грядки: «Угощайтесь! Кабачки просто шикарны».

Откинувшись на спину, я устремила взгляд в темное небо. Я прокручивала в голове сегодняшний вечер. У Ребекки с дочерями интересные отношения, какие-то перевернутые – девочки вели себя так, словно она ребенок, а они – ее родители. Интересно, почему она им это позволяет. Клер вызывает у нее раздражение, даже обиду, но ее безусловное восхищение до ужаса идеальной Лайлой производит странное впечатление. И у Айрис какой-то секрет – я должна выяснить, что она скрывает. Сестра в своем шикарном маленьком отеле. И Фил меня заинтриговал: приспичило же ему ехать сюда на машине в полном одиночестве, да еще так долго. Что-то здесь происходит.

Клочковатые облака проплыли на фоне луны. Где-то заухала сова. Воздух казался бархатным. Меня передернуло. Я разозлилась на себя за то, что расслабилась, что позволила себе забыть. И тут мысли снова нахлынули на меня. Он вывел лодку в открытое море и скинул тело за борт? Или обмотал его цепями, чтобы было тяжелее? А может, придавил якорем? У меня скрутило живот. Он бы сделал все, чтобы она гарантированно не всплыла. Но как насчет приливов? И рыбацких сетей? Кожа у меня на лбу натянулась, словно голову распирало изнутри. Жаль, что мы вообще ее заметили. Если бы только Шон посмотрел в другую сторону… Или если бы я отказала ему, пошла загорать и кататься на этих долбаных водных лыжах… Но я была слишком напугана, чтобы возразить ему, и, как всегда, слишком сильно хотела произвести впечатление. Я вспомнила поварские ожоги у нее на запястьях и то, с каким наслаждением она поглощала те креветки. Я врала ей, я спрашивала у нее насчет Ноттинг-Хилла и Валь-д’Изер, делая вид, что я такая же, как она. Именно я первая увидела ее. Она была бы жива, если бы не встретила меня.

Я села. Голова пульсировала, грудь сдавило. Я подумала обо всех людях, которых мы обдурили. Наш первый объект, миссис Уильямс в Джайпуре, плакала, когда рассказывала о своем умершем муже – новая отделка дома была, по ее словам, попыткой «двигаться дальше». Я вспомнила женщину в Барселоне – она так отчаянно хотела сбросить вес, что продала свое обручальное кольцо. А сбежавший с «Пикассо» Джеймс Николс – его отец однажды звонил ему, когда он был с нами, и его рука дрожала, сжимая телефон.

Я думала обо всем том насилии в моей жизни, от которого я пряталась. Пит, сожитель Джой, бил ее; я затаскивала Молли в чулан под лестницей и пела, чтобы заглушить тошнотворный звук ударов. В «Фэйрлайт-хаус» время от времени кто-то кричал, кому-то выдирали волосы или разбивали нос. Смерть я уже видела – парень по имени Шейн умер от передозировки. Его глаза закатились, на губах выступила пена. Все остальные, и я в том числе, сбежали. Я предпочла не смотреть.

Я знала, что Шон способен на убийство. От него исходила угроза и чувствовалась склонность к насилию. Он никогда не мог как следует скрыть это. Я уже однажды пыталась от него уйти, в Марракеше. Тогда он принялся меня обрабатывать: сначала сыпал угрозами, что я слишком много знаю, а потом включил обаяние. Мы ведь команда. «Как ты можешь все разрушить?»

Башенка «голубятни» выглядела зловеще на фоне ночного неба. Я подумала о деньгах, припрятанных в бачке унитаза. Шестьдесят тысяч евро.

Это может произойти на этой неделе. Или на следующей. Но он обязательно за мной придет. Он найдет меня. Даже здесь.

Глава десятая

Я вырубилась, едва коснувшись головой подушки, просто провалилась в сон, но через несколько часов вдруг резко проснулась. Меня снова настигла смерть Лулу, и я лежала без сна, с маниакальным упорством прокручивая в голове последние несколько часов ее жизни. Понемногу сон вернулся, но был прерывистым, как у человека с высокой температурой.

Как только в окне забрезжил свет, я протянула руку к телефону, набрав в строке поиска фразу: «Обнаружено тело, юг Франции» – и заставила себя всмотреться в открывшийся список. В Доломитах пропал любитель пешего туризма; в доме престарелых под Руаном произошло убийство, а потом убийца покончил с собой; пожилой человек пал жертвой ливневого паводка. Наверное, я испытала облегчение, не обнаружив новостей о Лулу, но мои ощущения не были похожи на облегчение. Мне было так грустно.

Я прислушалась. Снаружи было тихо – щебетали птицы, журчала вода в бассейне. Стараясь передвигаться по комнате максимально бесшумно, проверила деньги и паспорт и оделась. Вчера вечером я постирала свои шорты и футболку, и они успели высохнуть.

Спустившись на первый этаж, я отодвинула от двери машину для чистки бассейна, которую поставила туда перед сном, и аккуратно открыла задвижку.

Дом спал. Французские окна были открыты, на кухонном столе стояла пустая бутылка из-под красного вина и два грязных винных бокала. Кто-то затушил в блюдце сигаретный окурок. Я засунула пробку обратно в бутылку, а бокалы и пепельницу поставила в раковину.

Ребекка оставила на кухонном прилавке список покупок и кредитку. Шон всегда говорил мне писать маленькими печатными буквами, чтобы меня было сложнее вычислить. Почерк у Ребекки был размашистый и круглый, как у человека, которому нечего скрывать, хотя так не бывает. Я взяла кредитку и положила в карман.

Разгрузив посудомойку, я провела быстрый осмотр кухни. В холодильнике нашлось молоко, а вместе с ним упаковка сливочно-растительного спреда и закрытая банка абрикосового джема. В коробке под мойкой обнаружились пакеты. Прихватив один, я вышла из дома. Перед входом был припаркован большой полноприводный автомобиль. Признаюсь честно, я не умею водить машину. Воспитанникам детдомов почему-то не полагаются такие дорогостоящие занятия. Я раз или два выезжала вместе с Шоном, так что с азами знакома. Но уверенности в себе не чувствую – на такой огромной машине точно не поеду. Лучше пока пройдусь пешком.

Сначала дорога шла под гору. Воздух был подернут дымкой, бледно-голубое небо затянуто облаками. Мне не нравилось находиться на открытой местности – я была слишком уязвима, – но виды были хороши. Я бы увидела приближающегося ко мне человека за несколько миль. Дорога сделала петлю, и передо мной открылись убегающие вдаль поля – мягкие, окутанные золотистым сиянием, с полосами белого, черного и темно-зеленого цвета. Миновав несколько придорожных стоянок для автомобилей, пару домов и сарай с крышей из рифленого железа, я перешла реку по горбатому мостику и вскоре вышла на главную дорогу.

Я шла уже пять или десять минут, а деревни все еще не было видно – по обеим сторонам дороги тянулись бесконечные ряды высоких деревьев с густой листвой. Солнце вызывало нечто вроде эффекта стробоскопа^[126], и мне уже становилось жарко, а это раздражало. Мимо промчалось несколько машин, а тротуара не было, поэтому периодически мне приходилось спускаться в канаву. Набивка в кроссовках Лулу постоянно смещалась, а щиколотки чесались и были в царапинах от длинной травы.

Проделав столь долгий путь пешком, я начала беспокоиться, что булочная окажется закрытой. Когда я наконец дошла до деревни, то испытала облегчение, увидев у дверей очередь. Я встала в конец и прислонила голову к кирпичной стене здания. Она была шершавой и теплой, а из открытой двери до меня доносился сладко-соленый аромат дрожжевого теста. Вокруг царило умиротворение, но через минуту или две до меня дошло, что прямо передо мной кто-то разговаривает на английском.

Молодая женщина с кудрявыми светлыми волосами возбужденно говорила худому мужчине с выпученными глазами:

– «Ле Сипре» забронировано. В «Ла Бастид де Мюрье» нет мест. «Ма Мишель» в этом году не сдается. «Ла Мезон де Вердюр» – забронировано.

Она размахивала кукольного размера соломенной корзинкой, держа ее за крохотные ручки, а потом прижала ее к груди.

– «Вилла дю Буа»?

– Нет мест.

– Ну, конечно. – Мужчина сошел с тротуара на дорогу, словно выходя из-под удара.

– Квентин. Ты это знаешь, – с агрессивным вздохом сказала женщина.

– Конечно, знаю.

– У нас заканчиваются варианты. – Она зарычала от досады. – Боже, я готова убить Ламбертов. Серьезно. Надо же было им устроить пожар на кухне именно в этом году!

Повинуясь инстинкту, я жадно впитывала их разговор: им удалось меня заинтриговать.

– Плевать на цену, – продолжала женщина. – Я заплачу любые деньги, если это будет мало-мальски приличный дом. Главное, чтобы он оказался свободен в ту неделю, когда будет свадьба.

Очередь сдвинулась с места, и когда мы подошли к двери, молодой мужчина, смущенно ссутулившись, сказал:

– Для нас должен быть отложен хлеб. По предоплате. Моя фамилия Тревизан.

Пекарь вышел из-за прилавка с большой охапкой бумажных пакетов с хлебом. А потом мужчина – Квентин Тревизан – и молодая женщина ушли.

– Оголодали, наверное, – сказал по-французски пожилой мужчина, стоящий за мной в очереди. Я улыбнулась ему.

Я купила шесть круассанов, три булочки с шоколадом, два яблочных пирога и четыре багета. В холодильнике возле двери были выставлены только маленькие пачки апельсинового сока – такие дети обычно берут с собой в школу, – и я купила десять штук, немало позабавив пожилого мужчину.

Когда я пришла, за кухонным столом сидел мужчина в пестром шелковом халате, с айпадом в руках. У меня была доля секунды, чтобы «прочитать» его: лысеет, но не стесняется этого – волосы по бокам головы коротко подстрижены; очки сдвинуты на кончик длинного носа с узкими ноздрями; уши слегка оттопырены; худые волосатые ноги скрещены, пятка стоящей на полу ноги двигается вверх-вниз, словно у него в голове играет какая-то песня.

Висящая под потолком решетка с надписью «Eurokill»^[127] внезапно зашипела.

Он поднял глаза.

– Лулу! – с энтузиазмом воскликнул он. – Встала – и сразу за дело! Ты чудо. Я Фил. Муж Ребекки. – Он встал, поплотнее запахнув полы халата, и протянул мне руку через стол.

Устройство на стене издало еще два коротких шипящих звука.

– Мухи, – сказал он. – Терпеть их не могу. А ты?

Я поставила сумку с покупками на пол у своих ног и пожала ему руку.

Он задержал мою ладонь в своей на долю секунды дольше, чем я ожидала, пристально глядя на меня.

– Тебе здесь нравится? – спросил он. – Разместилась с комфортом? Все как надо?

Я кивнула. Непривлекательный, но обаятельный, – по моим прикидкам, большая часть его жизненных успехов находилась на оси между этими двумя координатами.

– Замечательно. – Он отпустил мою руку. – Не позволяй моим женщинам издеваться над тобой. Вместе они еще то стихийное бедствие. – Он взял айпад и затянул пояс халата, собираясь уйти. – Если они начнут наглеть, обращайся ко мне, я с ними поговорю. Поверь мне, у меня многолетняя практика. Я тебя прикрою!

Три ночи в дороге – ну очень неспешная поездка. Чем он там занимался?

Улыбнувшись, я сказала «конечно», и что у меня все в порядке – все очень милые, да я и сама могу о себе позаботиться, я обожаю свою работу, готовка – моя отрада, и так далее, и что мне повезло оказаться здесь.

Я открыла холодильник и потянулась за маслом.

– А еще, ради бога, пользуйся бассейном, – сказал он уже у дверей. – Mi casa es su casa^[128].

От электрической мухобойки вновь донеслось шипение.

Я вылила апельсиновый сок из пачек в графин и выложила масло и джем на маленькие тарелочки. Кофеварка была капельной, с кувшином для готового напитка и емкостью для воды. В буфете нашлись фильтры и банка молотого кофе.

Вода еще сочилась через фильтр, когда на кухню пришла Ребекка. Она взяла чашку и кувшин, налила себе кофе.

– Ой, прости, – сказала она, когда кофеварка обиженно зашипела. Сегодня она надела оранжевое бикини с волнистой кромкой и белое платье-халат, горловину и рукава которого украшали пушистые марокканские кисточки. – Выглядит чудесно, – сказала она, обводя рукой стол. – На завтра надо купить фрукты и йогурт. Напомни мне внести их в список. – Когда я поставила кувшинчик с молоком на стол, она спросила: – Позавтракаешь с нами?

В это мгновение на террасу неспешным шагом вошел Фил, на этот раз одетый. На нем были открытые кожаные сандалии, лососевого цвета шорты и облегающая темно-синяя футболка с маленькой эмблемой над левой грудью. Волосы по бокам головы зачесаны назад, на подбородке – маленькая капля пены для бритья.

– Оставь бедную девочку в покое, – сказал он. – Она с рассвета на ногах.

– Я не заставляю ее оставаться. Мы просто мило болтаем.

– Я сказал ей, что ты мегера и что она не должна терпеть твои выходки.

Я наблюдала за тем, как Ребекка меняется в лице. В итоге она решила поиграть в затюканную женщину.

– Видишь, с кем мне приходится иметь дело? – сказала она. – Будь любезна, – добавила она, – принеси мне быстренько горячей воды. Пожалуйста. – Она поморщилась, словно съела лимон, и облизала губы. – Крепковат для меня этот кофе.

Тихо ступая, я вернулась в кухонную зону и поставила чайник, слушая, как они переругиваются, решая, стоит ли будить девочек. Фил, похоже, винил Ребекку в том, что они еще спят.

– Твои дочери тебя вообще не слушаются – в этом вся проблема.

Ребекка явно испытала облегчение при виде меня.

– Садись, – сказала она. – Налетай.

Я неохотно села и взяла у нее из рук тарелку.

– Ребекка говорит, сегодня утром тебе понадобится машина, – сказал Фил, – чтобы поехать в супермаркет. – Коробка-автомат подойдет?

Я кивнула.

– А страховка у тебя есть?

Я снова кивнула.

– Прекрасно. Только не забывай, что ехать нужно по неправильной стороне дороги.

– Фил, ну хватит, она свое дело знает. Она сто раз была во Франции. Лулу, ты помнишь, как добраться до Кастеля? И мне ведь не нужно давать тебе с собой список? Ты уже знаешь, что мы любим. Просто милые французские вкусняшки – ничего необычного.

– Конечно.

– Ах да, девочки любят йогурт «Petits Filous»^[129] – только не фруктовый, а обычный, такого дома не достать. Он самый вкусный. Твой друг Олли Уилсон мог бы озолотиться, если бы начал ввозить в страну этот йогурт. Такая ниша на рынке пропадает! О, и, пожалуйста, посыпь солью кусочки масла. Я такое обожаю, а ты? А в остальном мы в твоих руках. Я тебе полностью доверяю. Дорогая моя, какая честь – ты встала!

Марта стояла в дверях в черном платье-комбинации и огромных кроссовках, шнурки которых волочились по полу. Короткие волосы собраны в хвостик на затылке, на носу очки, лицо бледное.

– Вы меня разбудили, – сказала она, – слишком громко разговариваете.

– Прости, – сказала Ребекка без малейшего сожаления в голосе. – Хорошо спала?

– Нет. Мне как-то нехорошо. Не знаю, может, съела что-то.

Выдвинув стул, она спихнула лежащие на нем ноги матери, изобразив на лице отвращение.

– У меня есть ноги, дорогая, – сказала Ребекка. – Мне так жаль, что они тебя оскорбляют.

– Это все твои косточки на пальцах. – Марта содрогнулась и сделала вид, что ее сейчас вырвет.

– Ради всего святого! Прости, что живу! Никогда не заводите дочерей. – Ребекка вроде бы сердилась, но вроде и не сердилась вовсе. – Кофе будешь? – она быстро сменила тему. – Хотя тебе придется разбавить его, если не хочешь сжечь все нёбо. Прости! – Она со смехом повернулась ко мне. – Ты уже должна была понять, что я всегда говорю как есть. Лучше с самого начала быть честной, чем две недели молча страдать. Я знаю, тебе бы это не понравилось. Ладно. Марта, у нас есть вкусный хлеб, и добрая Лулу купила французские chaussons aux pommes^[130] – специально для тебя. – Она лучезарно улыбнулась сначала ей, потом мне, как человек, пытающийся уговорить капризных малышей играть дружно. – Если «Chaussons aux pommes» – это множественное число, к какому из двух слов они прибавили букву «s»? К «chausson» или к «pomme»? Ой, Лулу, прости, кого я спрашиваю. До сих пор не верится, что ты не выучила ни слова по-французски во время своих поездок.

– Думаю, надо добавить букву «s» к слову «chaus-son». В слове «pommes» она уже есть, так что в обоих словах на конце будет буква «s».

Марта взяла пирог и положила его на тарелку, но тут же отодвинула ее от себя на несколько дюймов.

– Передай-ка корзинку Лулу. Она, наверное, умирает с голоду.

Я подняла руку:

– Все хорошо.

Фил, уже вернувшийся к своему айпаду, поднял глаза.

– Бедняжка Лулу. Мы ее мучаем. Ты ведь писала нам, что у тебя целиакия. Как у моей ассистентки. Это сущий кошмар. Вечеринки в офисе – это зона боевых действий! Во всех блюдах есть пшеничная мука. Ей даже чипсы противопоказаны. Надеюсь, в пекарне продается что-то без глютена?

Мир на мгновение замер. Вчера я целый сэндвич съела на глазах у Ребекки и ее дочерей. На джем села муха. Я почувствовала, как по ложбинке между грудей медленно стекает капля пота.

Я поднялась на ноги и прочистила горло:

– Надо попасть в магазин, пока он не закрылся.

– Ах да. Ключи. – Порывшись в кармане шорт, Фил вручил мне брелок. Я посмотрела на него. Теперь мне придется сесть за руль.

Я зашла на кухню, взяла сумки для покупок и кредитную карточку Ребекки. На террасе было тихо. Может, они ждут, когда я уеду, чтобы обсудить ситуацию. «Она лгунья? Или ипохондрик? Она притворилась, что у нее целиакия, чтобы привлечь к себе внимание? Сэндвич был просто огромный!»

Лучше обойтись без оправданий. Наверняка они из вежливости не станут приставать ко мне с вопросами. А со временем, может, вовсе об этом забудут. Или решат, что им показалось. Я куплю безглютеновый хлеб и как можно быстрее съем еще один сэндвич. Перекрою память о предыдущем. Не станут же они из-за этого считать, что я не Лулу, а совершенно другой человек? Правда же?..

Глава одиннадцатая

Фил припарковал машину на спуске, оставив ворота позади. Я распахнула их максимально широко, затолкав створку прямо в смоковницу. Забравшись на водительское сиденье, я оказалась высоко над землей – такое ощущение, что я могла бы заглянуть в окна спальни, если бы захотела. Я думала, в салоне будет витать аромат черной кожи, но там пахло сыром, скисшим молоком, несвежей одеждой, словно я заглянула в чулан под лестницей, куда складывают старые пальто. Из подстаканника торчал пустой бумажный стаканчик с засохшими каплями кофе на стенках. Рядом со мной, на пассажирском сиденье, валялась пустая пачка из-под чипсов.

Я поставила правую ногу на левую педаль и нажала на кнопку запуска. Машина начала вибрировать. Включила задний ход и медленно подняла правую ногу. Машина дернулась назад. Я снова вдавила педаль в пол, выждала несколько секунд и посмотрела на открытые ворота в зеркало заднего вида. Вроде бы все ровно. Предприняла еще одну попытку, поднимая ногу более осторожно. Еще один рывок, но не такой мощный. Я поставила ногу обратно и повторила этот маневр еще несколько раз, пока не продвинулась на несколько дюймов ближе к воротам. Маловато места оставила с водительской стороны, но траектория, похоже, правильная. Только-только. Да. Воспрянув духом, я неожиданно для самой себя выехала за ворота, но теперь машина раскорячилась посреди дороги – багажник упирается в дерево, морда – в опасной близости от стойки ворот. Я включила «нейтралку», чтобы все обдумать.

– Подожди!

Фил вышел из дома и направлялся ко мне. Он хмурился. Следом за ним шла Марта.

Подойдя к водительской двери, он пригнул голову, чтобы не наткнуться на ветви смоковницы, и жестом показал, чтобы я опустила стекло. Рывком открыв дверь, Марта забралась на заднее сиденье.

– Уф! Мы тебя поймали, – сказала она.

– Поймали меня? – переспросила я.

Фил просунул голову в окно.

– Успели. Пересаживайся, – сказал он. – Я поведу.

Мимо него никак не просочиться. Выхода нет – придется карабкаться через подстаканники на пассажирское сиденье.

– Слава богу, – сказал он, глядя назад через плечо. Сдав на несколько дюймов назад, он одной рукой выкрутил руль и, переключив передачу, потихоньку выехал на дорогу. – Мне тоже кое-что нужно.

Фил беззаботно вел машину по грунтовке в сторону шоссе, оживленно болтая и не снижая скорость даже на ямах. А вот Марта, напротив, отвернулась к окну и устремила взгляд вдаль. Видимо, крепко задумалась о чем-то, потому что так и просидела всю дорогу, пока мы не доехали до окраины города. Когда мы припарковались, она первой выскочила из машины и по горячему асфальту направилась к автоматическим дверям.

В стеклянной коробке супермаркета было холодно и сильно пахло рыбой. У входа мы разделились. Фил взял себе отдельную тележку, чтобы, как он выразился, «пуститься в сольный полет», а Марта сказала, что хочет посмотреть косметику. Я была рада остаться наедине с собой. Я убеждала себя, что Шон никак не мог меня здесь выследить, потому что это противоречит логике, но все равно, огибая ряды, я вглядывалась в лица всех мужчин, бродящих по магазину в одиночестве. Их было не так уж и много. Я пришла в молочный отдел, чтобы по просьбе Ребекки найти йогурты и соленое масло, и вдруг в дальнем углу магазина приметила Фила: стоя ко мне спиной, он разглядывал бутылки с пивом. Потом он повернулся ко мне боком, и до меня дошло, что он разговаривает по телефону. Сделав несколько шагов, он увидел меня.

– Работа, – прошептал он беззвучно.

Я присмотрелась к нему. Он улыбался, говорил оживленно. Как по мне, это не было похоже на «работу». Потом я помахала, кивнула и покатила тележку в противоположную сторону.

На небольшом прилавке рядом с канцтоварами обнаружились газеты и журналы. Я заставила себя открыть «Монд»^[131]. В живописном местечке в пригороде Парижа произошло убийство – мужа уже арестовали. В Средиземном море погибло восемь мигрантов. Трагедий было предостаточно, но ни одна из них не имела отношения к Лулу.

Стоящий у дверей охранник наблюдал за мной, и, положив газету на место, я покатила тележку к полкам со средствами личной гигиены и косметикой. Марты нигде не было видно, и я немного побродила по рядам, пытаясь ее отыскать, а потом направилась к кассам. Она стояла, прислонившись к окну в дальнем углу, с несчастным видом обхватив себя руками.

– У тебя все хорошо? – крикнула я.

– Да, все в порядке. – Она нацепила на лицо улыбку.

– Ты нашла то, что искала?

– Ага. – Она отвернулась к окну, выходящему на парковку, и я заметила маленький бумажный пакетик у нее под мышкой.

Ко мне приближался Фил – он шел, склонившись над своей тележкой, как ребенок на одном из аттракционов, которые я видела в детстве в местном торговом центре. Она была забита вином, на ней высилась гора разнообразного готового и сырого мяса, сыров, пирогов, печенья, увенчанная тремя разными сортами горчицы.

– Я не переборщил? – спросил он. – Ну, уверен, мы все это используем, согласна?

– Конечно.

– Конфи! – завопил он, умоляюще протягивая ко мне руки. – С твоими многочисленными талантами ты сможешь его приготовить! Я обожаю утиное конфи.

Я согласилась, что мои таланты располагают к приготовлению конфи.

Едва ступив за порог магазина, мы тут же попали в настоящее пекло. Марта шла к машине впереди нас, по-прежнему прижимая к себе маленький бумажный пакет, словно стараясь не привлекать к нему внимания. Я гадала, что в нем находится. Явно что-то небольшое. Для тампонов слишком маленький, а для лака для ногтей великоват.

Солнце долбило по голове, как отбойный молоток, пока мы загружали покупки в багажник – не только те две сумки, что оплатила я, но и еще четыре, за которые заплатил Фил, плюс две коробки, найденные возле кассы. Итоговая сумма по двум чекам поражала воображение: я и не знала, что можно потратить в супермаркете столько денег. Я волновалась, что это его разозлит, но скорее наоборот – настроение у него стало еще лучше. Когда мы закончили грузить все в багажник, он отошел на шаг, чтобы полюбоваться результатами своей щедрости.

– Очень хорошо, – сказал он. – Отличная работа, команда.

На обратном пути я сидела на заднем сиденье. Марта с отцом обсуждали планы на ближайшие дни, и Марта спросила, сможет ли он на этот раз по-настоящему отвлечься от работы и не проверять почту, как обещал. Помолчав, Фил выдал небольшую речь о семейных обязанностях, подчеркнуто называя Ребекку «она», отчего у меня возникло ощущение, что они с Мартой дружат против нее. Потом они поговорили о писателе, который должен приехать, и о том, впишется ли он в компанию.

– Я думаю, Роб приучен к лотку, – сказал Фил.

Когда мы вернулись в «Домен», у ворот стояла маленькая, видавшая виды синяя машинка. Может, Роб уже приехал, подумала я. Или Клер, сестра Ребекки. Марта открыла ворота, а потом закрыла их за нами, когда мы протиснулись во двор. Фил заглушил двигатель, и мы оба вышли из машины. Нажав на кнопку на брелоке, он открыл багажник, и мы начали выгружать покупки. Марта и Фил с сумками пошли впереди, а я последовала за ними, держа в руках одну из коробок. Войдя в дом через главный вход, мы прошли по коридору прямо на кухню. Я столкнулась с ними в дверях, когда они возвращались за второй партией. Наверху, прямо у меня над головой, что-то хрустело, как будто кто-то волок по полу что-то тяжелое – может быть, чемодан.

Я начала раскладывать еду – охлажденные продукты в холодильник, бакалею в буфет. Когда Марта вернулась на кухню с сумками, следом за ней шла Айрис и сонно терла глаза. Она до сих пор была в пижаме – просторной майке и мешковатых, отвисших спереди шортах.

Она заглянула в сумку.

– Умираю с голоду, – сказала она. – Я ведь даже не завтракала.

– Сама виновата, что встала так поздно. – Марта поставила сумки на пол. – Скоро уже ланч.

– А еще, милая, – мягко добавил Фил, притащив последнюю коробку, – эти шорты, они правда неприличные. Никакого простора для воображения не оставляют.

– Что там наверху происходит? – спросила у сестры Марта.

– Она разбирается, кто где будет спать. У Лайлы и Роланда в комнате было две кровати, сдвинутых вместе, а теперь она решила, что они захотят одну большую.

– Ну конечно, Лоуренсы захотят спать на одной кровати! – сказала Марта.

– Лоуренсы из тех людей, которые всегда спят на одной кровати, – сказала Айрис.

– Ты знаешь Лоуренсов, – сказала Марта, потихоньку пробираясь обратно к двери с маленьким пакетиком под мышкой. Ей явно не терпелось куда-то смыться – жаль, я не могла пойти за ней и узнать, что она замышляет.

Фил сел за кухонный стол, взял в руки айпад и начал быстро печатать. Над нашими головами хруст сменился скрипом и шарканьем ног. Посмотрев наверх, он провел пальцем по экрану, чтобы заблокировать его.

– Мама одна двигает мебель? – спросил он. – Боже. Может, поможешь?

– Нет. – Айрис зевнула. Она нашла пакет кексов и уже снимала пластиковую упаковку с одного из них. – Она позвонила… э-э… уборщице и позвала ее на помощь. Как ее зовут? – Она откусила кусок и смахнула крошки со рта. Бросив пустую упаковку в ведро, она прошла через кухню и села рядом с отцом.

Солнечный свет заливал помещение. Мухи летали кругами.

– Бриджит, – сказала я.

На лестнице послышались шаги и голоса двух женщин, говоривших по-французски. Поняв, что они уже в коридоре, я бросила сыр и схватилась за ручку двери, ведущей в сад.

Слишком поздно. Они уже вошли в кухню.

Ребекка окликнула меня:

– Лулу, Бриджит пришла поздороваться.

Не сдвинувшись с места, я помахала ей рукой, и она неуверенно подняла руку, а потом опустила. Мое пронзительное «бонжур» прозвучало жизнерадостно и безлично.

– Рада снова тебя видеть! – прокричала я через комнату.

На мгновение мне показалось, что она останется там, где стоит, но она пошла ко мне, хмурясь и одновременно улыбаясь.

Я не знала, что мне делать. Не дожидаясь, пока она подойдет слишком близко, я повернулась к Филу и приложила ладонь ко лбу.

– Прошу меня простить, – сказала я. – У меня начинается мигрень. Наверное, мне лучше прилечь ненадолго. Вы не против, если я не буду готовить ланч? Мне очень неловко…

На лице Фила промелькнуло удивление, сменившееся неуверенностью.

– О, – сказал он. – Ну… ладно… Конечно, иди. Я думаю… уверен, мы справимся. У нас есть прекрасный салат из сельдерея и всякие мясные деликатесы. Ты это планировала подать на ланч?

– Да, – сказала я, хотя, по-моему, это был его план.

Я заметила, как он удивленно посмотрел на Бриджит, потом на жену.

Я вышла за дверь и направилась прочь, чувствуя на себе пристальные взгляды всех троих.

Глава двенадцатая

В комнате было жарко. Из-под крыши доносилось шуршание – наверное, какой-то грызун бегал по стропилам, – в щербатой стене гремели расшатанные камни. Я села на кровать. Как нахмурилась Бриджит, увидев меня! Приходилось уповать на то, что солнце слепило ей глаза, что мое сходство с Лулу было достаточно сильным, чтобы мне это сошло с рук. Оставалось только ждать.

Два жирных серых голубя ворковали на карнизе за окном. Я хлопнула в ладоши – один из них вспорхнул и, пролетев несколько футов, сел на крышу. Второй упрямо не двигался. Они прилетели сюда, предполагая, что «голубятня» будет в их полном распоряжении, а тут я. Кукушка. Голубь. Утка с подбитым крылом, готовая стать легкой добычей для охотников.

Прошло несколько минут. Мое сердцебиение начало успокаиваться. Если бы она что-то сказала, кто-нибудь из них уже пришел бы сюда и устроил разборки. Я испытала небольшое облегчение, и это чувство постепенно становилось все сильнее.

Потом я встала и пошла в ванную. Забравшись на сиденье унитаза, я проверила бачок – деньги по-прежнему были там. Шестьдесят тысяч евро. Я плюхнула бутылку обратно и спустилась на пол. Помыла руки, разглядывая себя в зеркале. Осунулась, глаза безумные. Мне стало тошно от того, насколько сильно я была на нее похожа. Я начала тереть лицо так, словно верила, что, приложив достаточно усилий, смогу его изменить. И тогда я подумала, что смерть настигла не того человека. Моя жизнь стоит меньше, чем ее. На ее месте должна была быть я. Блин. А я ведь реально могла оказаться на ее месте.

Я вернулась в спальню и снова проверила новостные сайты.

По-прежнему ничего.

Снизу лязгнули ворота. До меня донеслись голоса Фила и Ребекки. Кто-то передвинул шезлонг.

– Марта, видимо, просто не хотела есть, – сказала Ребекка, и Фил что-то промычал в знак согласия.

– Надеюсь, она не подхватила какой-нибудь вирус, – добавила она раздраженно. – А то весь отпуск будет испорчен.

– Ага.

– Да еще эта… – прошептала она, очевидно указав рукой в мою сторону, – заболела.

На карниз за моим окном снова уселся голубь и начал шумно ворковать. Я слышала, как пришла Айрис, и ждала, что она расскажет им свой секрет, но молчание затянулось, и решила выйти на солнышко.

Я обнаружила всех троих в лежачем положении. Вода в бассейне искрилась. Половинка мертвой цикады дрейфовала рядом со ступеньками. Я подцепила ее сложенными ладонями и положила под горшок с каким-то растением.

– Тебе лучше? – спросил Фил, повернув голову в мою сторону, когда я проходила мимо него.

– Намного, – сказала я. – Простите, что так вышло.

Закрыв глаза, он сказал лениво:

– Да все нормально.

Я вошла в кухню: посуду после себя они убрали и загрузили в посудомойку, но оставили на столе масло, и оно растаяло. Я поставила его в холодильник. В доме было тихо – никакого намека на присутствие Бриджит или Марты.

Я вышла в коридор и, дойдя до холла, наугад свернула направо, оказавшись в итоге в туалете первого этажа. Я зажгла свет и закрыла за собой дверь.

Там стояло маленькое мусорное ведерко из нержавейки, с крышкой. Я нажала на педаль и заглянула внутрь – пусто, не считая скомканной целлофановой пленки. Больше ничего, но и место для тайника не самое подходящее. Я попыталась влезть в шкуру Марты – что бы я сделала на ее месте? Отнесла бы улику к себе в комнату? Нет, слишком опасно. Снаружи тоже есть мусорка, но до нее еще дойти надо – вряд ли бы она стала так заморачиваться.

Я спустила воду в туалете – вдруг кто-то подслушивал, что я там делаю, – и неспешно направилась обратно на кухню. Кухонное ведро открывалось при помощи черной кнопки, но я полностью сняла крышку. Я хотела надеть резиновые перчатки и залезть поглубже, но не пришлось: коробка лежала почти на самом виду, словно она хотела, чтобы ее нашли. Передо мной был тест на беременность с французскими надписями на упаковке.

Я проверила – внутри было пусто – и засунула коробку обратно, на этот раз глубже, прикрыв сверху пустым пакетом из-под молока, затем пристроила крышку на место.

Включила чайник и ненадолго погрузилась в раздумья. Когда вода закипела, заварила чай, поставила на поднос три чашки, кувшинчик молока и тарелку с печеньем, которое Фил купил в супермаркете. Я отнесу все это к бассейну и заработаю несколько очков, чтобы компенсировать свое исчезновение перед ланчем. Но сначала я должна сделать еще кое-что: я налила чай в еще одну чашку и понесла ее наверх. Две деревянные ступеньки скрипнули – третья и пятая, – и я отметила это про себя.

На лестничной площадке второго этажа коридор раздваивался. Большинство дверей были открыты. Только дверь напротив лестницы была плотно закрыта. Я постучала.

Раздался приглушенный голос Марты:

– Что?

– Это я, – сказала я, поворачивая ручку и толчком открывая дверь. – Я принесла тебе чай.

В комнате царил беспорядок. В теплом воздухе витал запах одежды и духов. Марта лежала на одной из двух кроватей, но при моем появлении быстро спустила ноги на пол.

– А, спасибо, – немного неуверенно сказала она.

– Мне показалось, что с тобой что-то не так.

– Да нет, со мной все хорошо. – Глаза у нее припухли: она плакала. – Может, перегрелась на солнце.

Я поставила кружку на низкий прикроватный столик. На секунду задумалась, не присесть ли мне на вторую кровать, но решила, что не стоит. Я продолжила стоять, и через несколько секунд она взяла чашку и прижала ее к груди.

– Остальные здесь?

– Пока нет.

– О, хорошо. – Она опустила глаза, потом подняла взгляд на меня. – Прости, я сейчас как-то не расположена к общению.

Я ненадолго задержала на ней взгляд:

– Просто побудь здесь, наверху, – сказала я. – Нам всем иногда нужно немного пространства.

Похоже, она больше не могла совладать со своей нижней губой, поэтому сжала ее двумя пальцами.

– Я могу чем-то помочь?

– Не переживай, – она выдавила улыбку, – жить буду.

Выйдя от Марты, я отнесла чай остальным членам семьи, расположившимся у бассейна, и вернулась к себе в комнату. Лежа на кровати, я размышляла: доказательств нет – нет самого теста, – но все указывает на то, что он был положительным. Кто отец ребенка? Я гадала, что она станет делать. Ей семнадцать – на год больше, чем было Джой, когда она родила меня. Я привыкла думать о своей матери как о взрослом человеке – злом, травмированном, неуправляемом, как те девчонки в школе, которые меня дразнили. Но то, как Марта пыталась утихомирить свою нижнюю губу, выдавало в ней совсем молодую девушку, практически ребенка.

Моей матери сейчас должно быть за сорок. Я с ней давно не общалась, но знаю, что Молли поддерживает с ней связь. Она живет на юге, на самом побережье, занимается обработкой алмазов. Надеюсь, она счастлива. Мне снова ужасно захотелось поговорить с Молли. Если бы у них со Стивом родился малыш, она бы мне сообщила? Наша последняя встреча прошла не очень хорошо. Стены в их доме давили на меня. Она сказала мне, что я ходячее несчастье. Мы серьезно поссорились. Я наговорила такого, чего не следовало говорить. Потом я ей позвонила, но она послала меня куда подальше.

Чтобы отвлечься, я достала телефон и поискала информацию на Квентина Тревизана, мужчину, что стоял передо мной в очереди в пекарню. Мне потребовалось совсем немного времени на то, чтобы разузнать подробности его жизни. Он занимался оптовой торговлей вином и специализировался на «редких сортах винограда». А еще он был помолвлен с Софией Бартлетт, контент-дизайнером. Свадьба планировалась в конце августа. Они выложили в Фейсбуке фото, на которых дегустировали торты. Она из соцсетей практически не вылезала и с гордостью выкладывала отчеты о своем отпуске, занятиях спортом и походах по клубам.

Я положила телефон обратно. У меня начинала болеть голова. Было и впрямь очень жарко. Я закрыла глаза и постаралась выбросить все из головы.

Должно быть, я уснула, потому что почувствовала, что мое лицо нагрелось с одной стороны. До меня порывами доносились звуки – взрывы смеха, дикий хохот, крики. Снаружи появились новые люди, несколько человек одновременно разговаривали друг с другом. Какой-то мужчина рассказывал о своем перелете – жаловался на недостаток места на багажной полке, жесткую посадку в Марселе, «преступно» длинную очередь в пункте проката автомобилей. Это Роланд Лоуренс, больше некому. Сферы профессиональной деятельности: работа с частными инвесторами, инвестиционные фонды, слияния и поглощения, рынки акционерного капитала.

– Вся система проката автомобилей – одно большое надувательство.

– Фил, ты проехал весь путь на машине! – послышался еще один женский голос с едва заметным отрывистым выговором. – Ты останавливался по дороге? Мы обожаем Орлеан.

– Нет. Я останавливался в Ле Ман.

– Очень жаль. Орлеан – идеальное место для остановки. Мы знаем там один чудесный гостевой дом. Могли бы дать тебе адрес.

– Да, Фил, надо было тебе у Лоуренсов спросить! – воскликнула Ребекка.

– Да, пап, – донесся до меня голос Айрис, – Лоуренсы знают все самые лучшие гостевые дома.

Я улыбнулась, хотя меня никто не видел.

Как только они ушли, я спустилась к бассейну, чтобы искупаться. Лежаки стояли криво, подушки были свалены в кучу. Вокруг были разбросаны газетные страницы, на полу валялся стакан. Со спиц зонтика свешивались красные плавки. На поверхности воды неподвижно лежал надувной матрас кислотно-зеленого цвета.

Вода прогрелась до температуры тела и имела металлический, солоноватый привкус. Плитка была настолько светло-голубой, что казалась практически белой, а наступать на грубые бетонные швы было неприятно. Я сделала десять гребков и легла на спину, прислушиваясь к мерному гудению фильтра и чувствуя, как ветерок охлаждает мою кожу в тех местах, куда не попала вода. Небо по-прежнему оставалось пронзительно-голубым.

Закрыв глаза, я почувствовала, как подо мной колышется толща воды. На внутренней поверхности век сменяли друг друга оранжевые силуэты. Я попыталась очистить свой разум, но образы вспыхивали один за другим и накладывались друг на друга. Вместо своего верха от купальника я увидела чужой, с застежкой в форме буквы «S» и нечеткой полоской белой кожи, выглядывающей из-под ткани. Я видела, как веревка от лифчика врезалась ей в шею, когда она упала. Все произошло так тихо. Помню движения ее груди, белые отметины от его пальцев на обожженной солнцем коже и ее тело, обмякшее в его руках.

Подняв тучу брызг, я заняла вертикальное положение, подплыла к бортику и вылезла наружу. Вслепую добрела до «голубятни», толчком открыла дверь и остановилась, опираясь рукой на стену, чтобы не упасть. После яркого солнца здесь было темно, помещение заполонили громоздкие тени и силуэты, воздух былзатхлым. Казалось, что и пахло иначе – не гниющими апельсинами, а ношеной одеждой, болезнью, несвежим дыханием и по́том.

Я ощутила покалывание на коже – она покрылась мурашками: мне показалось, что я здесь не одна.

Глаза начали привыкать к темноте. В углу, прислонившись спиной к стене, на корточках сидела какая-то фигура.

Я могла убежать, но мне почему-то не было страшно. Внезапно разозлившись, я кинулась к выключателю. Злость так и не выплеснулась наружу, когда зажегся свет и оказалось, что я пялюсь на чемодан Лулу, стопку сдутых матрасов, сложенный шезлонг с подлокотниками и забытые кем-то очки для плавания.

Глава тринадцатая

Прикасаться к вещам Лулу больше не хотелось, но я не могла идти на обед в шортах, а длинное «зеркальное» платье было грязным. Осторожно раскрыв молнию на ее сумке, я достала лежавшее сверху платье в цветочек. Я старалась не думать о том, как она его покупала, а потом носила. Я пыталась абстрагироваться от мыслей о ней, убедить себя в том, что эти вещи были приготовлены здесь к моему приезду. Что их купили для меня, как в детстве, когда меня неожиданно передавали в другую семью и я вдруг оказывалась в дешевом магазине с какой-то незнакомой женщиной, швыряющей пижамы в тележку для покупок.

Когда я вошла в дом, на кухне никого не было. Но откуда-то доносились крики и смех, скрип половиц под ногами, иногда что-то с глухим стуком падало.

– Фил! – в какой-то момент закричала Ребекка. – Ты где? Ради бога, принеси мне попить!

В рецепте, который я нашла, говорилось, что на обработку тунца уйдет двадцать минут, а пожарится он за несколько секунд. Мне же потребовалось намного больше времени – на практике все оказалось не так-то просто: приходилось много всего нарезать – имбирь, зеленый лук, перец чили, – а потом лихорадочно обжаривать. Когда я наконец «опалила» все кусочки тунца и кое-как сложила их на тарелку, я взяла корзинку и пошла искать грядку с овощами. Перед домом, помимо большой «Ауди», теперь стоял сверкающий «Ситроен» средних размеров. Я заметила, что въездные ворота слегка приоткрыты, и, протиснувшись между машинами и смоковницей, увидела шевеление на дороге. Я замерла и вся превратилась в слух. До меня донеслось негромкое бормотание: разговаривали – вернее, шептались – два человека. Один из них сделал шаг, и сквозь зелень я смогла разглядеть разные цвета – промелькнули розовый и темно-синий, на мгновение вспыхнул цвет морской волны. Я подождала, но больше ничего не услышала.

Проем в стене за смоковницей вел в маленький закуток, окруженный стенами, – похоже, это и был огород. Там было приятно, тепло и спокойно. Создавалось впечатление, что ты отрезан от остальной придомовой территории. Жужжали пчелы, в лучах солнца кружили насекомые. В углу находилась маленькая теплица с разбитыми стеклами, у стены стоял сложенный шезлонг. Я обнаружила несколько грядок – одна явно заброшенная, заросшая спутанными сорняками, на другой же кто-то посадил малину и кустики помидоров, которые давно не держались на своих подпорках, а из третьей мне удалось выдернуть два пучка вялых салатных листьев. Сорвав несколько помидоров и набрав горсть малины, я направилась обратно к дому, по пути отметив про себя, что въездные ворота закрыты.

На кухне сидела миниатюрная блондинка в платье цвета морской волны и ковыряла пальцами тунца.

– Ой, – сказала она, – меня застукали на месте преступления. – Она развела руками и проскользнула к раковине, чтобы их вымыть. – Так, значит, ты и есть Лулу? – спросила она через плечо.

– Да. – Я поставила корзинку на прилавок. Девушка была симпатичная, лет на десять, или около того, младше Ребекки, но у нее были такие же пронзительно-синие глаза и такой же вздернутый нос. – А ты, должно быть, Клер.

– Да, капризная младшая сестра. – Она вытерла руки кухонным полотенцем. – Хотя, по-моему, из нас двоих именно меня можно назвать разумным человеком. Бекс считает меня взбалмошной, потому что я иногда знакомлюсь с мужчинами в «Тиндере». – Она закатила глаза, изображая раздражение, хотя могла бы вообще об этом не рассказывать.

Я дружелюбно рассмеялась:

– Не пробовали знакомиться на «Бамбл»? Я слышала, там хорошо.

Она повесила полотенце на ручку плиты и прислонилась к ней.

– Вообще-то, я на «Бамбл» тоже есть. А ты?

– Да все собираюсь. – Я наморщила нос. – Там лучше? Боже, я ведь даже не ищу ничего серьезного.

Она скрестила руки на груди, явно расслабившись.

– А мы, оказывается, родственные души.

Потом она спросила, где я живу.

– Фил говорит, где-то рядом со мной. Где именно?

– Стэнли-Террас, 11а, – без промедления ответила я: багажная бирка Лулу мгновенно всплыла перед глазами.

– Так это ближе к Холланд-Парк-авеню или в другой стороне? – Наклон ее головы свидетельствовал о том, что ей важно услышать ответ.

– Возле Холланд-Парк-авеню, – ответила я.

– О, супер.

Отлепившись от плиты, она сказала:

– Итак, мне поручили приготовить аперитив. У нас есть что-нибудь крепче вина? Я могла бы смешать коктейль.

Я ответила, что, по-моему, у нас нет ничего, кроме розового вина, но если она составит список, завтра я куплю все необходимое. Высунув голову из холодильника, она послала мне воздушный поцелуй.

– Ты ангел.

– Надеюсь, ты подумаешь насчет мохито, – сказала я. – Я люблю мохито.

Она была уже у двери, сжимая в руках бутылку и два бокала, но одобрительно хмыкнула при этих словах.

– Я тебя услышала, подруга, – сказала она, изображая американского тинейджера. – Я тебя услышала.

Тунец готов. Сальса есть. Салат в миске. Оливковое масло, несколько капель лимонного сока. Я складывала хлеб в корзинку, когда в кухню вошла Марта. Черная подводка вокруг глаз, безрукавка с высоким воротом, тяжелый золотой крест на шее, многослойная юбка из сетчатой ткани и множество массивных колец, в том числе кольцо в форме черепа на большом пальце.

– Привет, – сказала я. – Как ты себя чувствуешь?

– Все хорошо, – вежливо ответила она.

– Присядь. Составь мне компанию. Меня пугают все эти новые люди.

Она помялась немного, потирая череп на большом пальце, но потом все-таки села. Я чувствовала, что она за мной наблюдает, поэтому решила пока помолчать.

– Так ты можешь прикасаться к хлебу? Значит, он не просочится в твои поры и не убьет тебя?

– Проблемы возникают, только если я его ем. Трогать можно.

– Это хорошо. Для твоей работы.

Я подняла на нее глаза:

– Угу.

– Тебе нравится быть поваром?

– Да.

– Ты всегда хотела этим заниматься?

– Нет. Я хотела быть актрисой. И по-прежнему хочу. Просто жизнь не всегда соответствует твоим ожиданиям. Бывает, идешь-идешь по какой-то дорожке, а тут… ну, не знаю… камнепад. Потом перед тобой открывается другая дорога, и в итоге все получается даже лучше.

Теперь она разглядывала стол, водя пальцем по узору на деревянной столешнице.

Я вытряхивала в миску закуски из пакета.

– А ты чем хочешь заниматься? Есть какие-то мысли на этот счет?

– Мне еще год учиться в школе, – не поднимая глаз, ответила она и резко втянула воздух. – Я хотела пойти дальше в художественный колледж – Сент-Мартинс или Кингстон, – а потом уже поступать в универ, на магистра искусств, получать степень. В конечном итоге, я хочу работать в мире моды.

Магистр искусств, ученая степень… Как легко этим деткам все достается. Я подумала о Молли – сколько усилий ей пришлось приложить, чтобы получить самый обыкновенный диплом.

– Похоже на план, – тихо сказала я, и тогда она подняла глаза. Наши взгляды встретились.

На лестнице послышались шаги, в гостиной зазвучали голоса.

Она резко встала.

– Мама отправила меня вниз, чтобы я накрыла на стол. Так что лучше займусь этим.

Она открыла ящик и начала доставать ножи и вилки, звеня кольцами о серебро.

– Тунец – это закуска? – спросила она. – Нужно два комплекта приборов?

– Э-э… одного хватит.

– Роб Керрен успеет приехать к ужину?

– Не знаю. Поставь ему тарелку, на всякий случай, – ответила я.

– Ты надела золотую цепочку бабушки! – с упреком воскликнула Ребекка, появляясь из-за двери, ведущей в кабинет. На ней было короткое оранжевое платье-футляр и пара узорчатых туфель с открытой пяткой, на невысоком каблуке. Она ринулась к кухонному островку и протянула руку к цепочке на шее Марты. – Я сказала тебе оставить ее дома. Если потеряешь, у тебя будут большие неприятности.

– Ладно, – сказала Марта, отстраняясь. – Я уже не ребенок.

– Я просто прошу тебя быть аккуратнее. Она очень ценная, сделана из чистого золота. Заходи, Лайла, – совершенно иным тоном сказала она, обращаясь к женщине, вошедшей в кухню вслед за ней. – Познакомься с Лулу.

Я поднялась на ноги, когда новая гостья – стройная женщина с темными волосами до плеч – сделала несколько шагов в мою сторону, протянув сильную руку. Пока мы пожимали друг другу руки, она внимательно смотрела на меня. В интернете я нашла список ее достижений: управляющий партнер в медицинской компании, входит в советы директоров разных благотворительных организаций, регулярно бегает марафоны и полумарафоны. И вся она с головы до ног была безупречна – от аккуратной стрижки до идеально выглаженных укороченных брюк.

У нее было крепкое рукопожатие.

– Я знаю, что ты очень много работаешь, – сказала она, ободряюще кивнув. – Но надеюсь, ты хорошо проводишь время, несмотря ни на что.

– Конечно, – жизнерадостно ответила я. Другой ответ ее бы не устроил.

По-прежнему не выпуская мою ладонь из своего цепкого захвата, она всмотрелась в мое лицо, словно желая «убедиться», и лишь потом наконец отпустила ее. Спрятав руку за спину, я украдкой потерла запястье.

– Комары? – спросила Ребекка, не обращаясь ни к кому конкретно. – Такое ощущение, что их стало больше.

– У меня есть очень хороший спрей, – сказала Лайла, поворачиваясь к ней. – Я покупаю его через интернет. Он реально работает, в отличие от других.

Расстегнув сумочку, она извлекла оттуда маленький флакон, на мой взгляд вполне обычный, но Ребекка взяла его как какой-то магический эликсир.

– Отлично, – сказала она.

Кухня постепенно заполнялась народом. Фил стоял у холодильника, изучая винные этикетки в компании какого-то мужчины – предположительно, Роланда, хотя нас никто друг другу не представил. Он был высокий и сутулый, а на его лице с массивными надбровьями, крупным носом и маленьким ртом застыло такое выражение, словно ему только что вынесли смертный приговор.

– Очень хорошо, очень хорошо, – сказал он в ответ на какую-то реплику Фила, но это прозвучало автоматически, словно он на самом деле не слушал его. Он был не только намного менее привлекателен, чем его жена, но и его присутствие ощущалось в гораздо меньшей степени, как будто он только и мечтал о том, чтобы куда-нибудь исчезнуть.

Он отошел от Фила и направился в сторону сада, и тут я услышала некий звук – он то ли шмыгнул носом, то ли прочистил горло – и поняла, что это и есть его знаменитое «сглатывание».

В этот момент в комнату прошуршала Клер, со свежим слоем красной помады на губах. Снова заговорили о цепочке: Клер не знала, что она перешла к Марте.

– Оно предназначалось первой внучке. Мама так сказала перед смертью, – настаивала Ребекка. – Ты же помнишь, ты там была.

Клер не помнила.

– Ну, вот тебе досталось ее обручальное кольцо. И фарфоровый сервиз.

– Я и так собиралась забрать себе фарфор.

– Девочки, девочки, – сказал Фил. Он закончил все дела в холодильнике и шел к нам, держа в каждой руке по бутылке вина. Он широко развел руки, словно собирался физически свести женщин вместе.

Фил явно принял душ и побрился, у него был свежий, сияющий вид. А еще он переоделся – теперь на нем были темно-синие шорты и льняная рубашка с коротким рукавом. Я бы сказала, малинового цвета. Ну, или розового. Да, розового.

Из сада пришла Айрис в компании бледного долговязого парня, которого она представила как Эллиота. Он покраснел и потер шею, словно стеснялся своего тела и хотел сквозь землю провалиться. Мне стало жаль его, тяжело ему приходится. Я бы ни за что не хотела оказаться в шкуре пятнадцатилетнего парня.

Потом они начали бочком пробираться на выход, и Ребекка пригласила гостей за стол. Заняв место во главе, она жестом предложила Филу сесть напротив, словно они председательствовали на официальном обеде. Она не преминула рассказать нескольким гостям, что это Марта накрыла на стол.

– Я всегда поручаю своим детям делать что-то по дому, – сказала она, передавая по кругу тунца. – Они не должны принимать то, что у них есть, как должное.

Когда я вынесла хлеб и салат, она все еще говорила об этом.

– Я хочу, чтобы они уяснили правильную трудовую этику, чтобы поняли, как им повезло расти в таких условиях, и не думали, что они какие-то особенные. Понимаете?

– Я понимаю, о чем ты, – сказала Лайла. – Я об этом же говорю на своих лекциях для родителей. Хотя, конечно, когда речь заходит о трудовой этике… – склонив голову набок, она покровительственно улыбнулась, – не у каждого есть выбор.

Ребекка заметно смутилась:

– Да, нет, конечно.

Тут она заметила, что я кручусь рядом.

– Поужинаешь с нами? – спросила она без особого энтузиазма, но стул рядом с ней пустовал, и я, не в состоянии придумать отмазку, выдвинула его и села. Небо потемнело и приобрело глубокий, насыщенный синий оттенок. Марта зажгла свечи, к раскрытому зонту подлетел мотылек и начал порхать вокруг. Белые маргаритки, которые она поставила в кувшин, походили на звезды.

– Выглядит довольно вкусно, – сказала она, приступая к еде.

– Забавно, что «довольно» может одновременно звучать как усиление и как характеристика, – сказала Клер.

– Надеюсь, в данном случае это первое из двух.

– Очень неплохо, – сказал Роланд. Думаю, этот комментарий относился к беседе, а не к еде, но кто его разберет.

Надо было приготовить больше тунца или еще что-нибудь помимо него, потому что ели они его с удовольствием, но управились быстро.

Ребекка перегнулась через стол.

– У нас всегда есть сыр, – громким шепотом сказала она, – если у кого-то в животе еще осталось место.

– У нас всегда будет сыр, – прошептала я в ответ, с жаром приложив ладонь к груди.

Она засмеялась и посмотрела на меня так, что мне сразу стало спокойнее.

Дальше беседа потекла оживленно, но довольно бесцельно. Они еще поговорили о своих поездках и порадовались тому, что «наконец-то смогли вырваться». Анализу подверглась и британская погода, и неспособность некоторых (Фила, Роланда) оценить невероятные усилия по подготовке к отпуску. Они долго обсуждали своих домашних животных. Отти были кошатниками, а вот у Лоуренсов всегда были собаки – недавно они завели кокапу^[132], который был не так прожорлив, как лабрадудль^[133]. Клер тоже подумывала завести собаку – какую-нибудь маленькую, – хотя понимала, что ей придется искать кого-то, кто будет ее выгуливать.

– О, у нас есть на примете прекрасный мужчина, – сказала Лайла. – Правда, Роланд?

– Да, есть.

– Он собирает собак по всему Лондону и отвозит их на большое поле в Сюррее, чтобы они могли там побегать. Он очень востребован, но если скажешь, что ты от Лоуренсов, он поставит тебя в начало своего списка.

– Хорошая идея, – сказала Ребекка. – Если ты решила завести собаку, тебе определенно стоит обратиться к знакомому Лайлы.

Любимая шутка девочек насчет Лоуренсов, похоже, возникла на фоне почти патологически уважительного отношения Ребекки к Лайле. В чем тут дело? В уверенности Лайлы или в неуверенности Ребекки?

Марта немного поела, но до сих пор не проронила ни слова. Заметив, что я смотрю в ее сторону, она едва заметно улыбнулась мне.

Клер решила во что бы то ни стало разговорить девчонок.

– Как поживают мои маленькие племянницы? – спросила она. – Расскажите мне обо всем. По-прежнему пашете как проклятые, чтобы поступить в Оксбридж?^[134]

Девочки смущенно молчали, но тут в разговор вмешалась Ребекка:

– Да, в Кембридже есть чудесное направление, естественно-научное. Мы думаем, оно подойдет Айрис. Хотя ездить далековато, конечно.

– СТИМ^[135], – одобрительно сказала Клер. – Мы в «Майкрософт» очень уважаем это дело.

– Ну хватит, – сказала Ребекка. – Что вообще такое этот СТИМ? Я все время о нем слышу.

– Я тебя умоляю, Бекс, – со смехом сказал Фил, повысив голос, как родитель, отчитывающий ребенка на виду у других людей. – Естественные науки, технологии, инжиниринг, математика. Как ты можешь этого не знать?

Я сделала резкий вдох. Но внимание Клер было по-прежнему сосредоточено на молодежи.

– Надеюсь, вы хоть повеселиться успеваете. Парни есть у вас? Да бросьте… Я же знаю, что Марта встречается с каким-то загадочным юношей.

– Ребекка, – сказал Фил, – что ты ей наговорила?

– Да ничего такого. Ради всего святого, я имею право обсудить своих собственных детей со своей сестрой.

Клер тем временем переключилась на тему наркотиков – дружелюбно, как и подобает крутой тетушке, которая ладит с детьми. Молодежь по-прежнему курит марихуану, как в ее время, или теперь в моде только кетамин и трамадол, как пишут в газетах?

Айрис и Эллиот сидели молча, уставившись в свои тарелки, а Марта сказала:

– Вообще-то нет.

Ребекка, глядя через стол на Лайлу, сказала, как она рада, что ни одна из ее девочек не испытывает к этому ни малейшего интереса, и добавила, что их головы «слишком крепко сидят на плечах».

– И это хорошо, – сказал Фил. – Или оказались бы на улице с голым задом. У нас к этому нулевая терпимость.

– Не могу не согласиться, – сказала Лайла, сцепив руки на столе перед собой. – Никаких наркотиков. Это правило номер один и в нашем доме, из-за моего брата. – Она не стала распространяться об этом дальше, но теперь стало понятно, что ее подвигло на участие в недавнем полумарафоне, устроенном фондом по борьбе с наркотиками. На ее страничке на благотворительном портале было написано: «Я принимаю это близко к сердцу».

– Но насчет Эллиота нам никогда не приходится волноваться. – Она повернулась к сыну, который вжался в спинку стула. – Правда, милый? – Она натянуто улыбнулась, а потом сказала, обращаясь ко всем присутствующим: – Для него очень важен спорт – водное поло и лакросс. Он никогда не нарушит своих обязательств перед тренером и командой. Понимаете, о чем я?

У нее была навязчивая привычка вынуждать своих собеседников поддакивать ей, что бы она ни сказала. Я подумала, что, если бы мне пришлось проводить много времени в ее компании, меня бы это начало раздражать. И не только это.

– Да-да, – с жаром сказала Ребекка, на полном серьезе соглашаясь с ней.

Я поднялась из-за стола и собрала посуду. Когда я вернулась, разговор уже шел на другую тему. Клер рассказывала о телесериале, который недавно посмотрела. Основанный на реальных событиях, он повествовал о жизни искусного мошенника, убивавшего людей в Юго-Восточной Азии. Ребекка его не смотрела и не хотела смотреть.

– По-моему, это непорядочно – превращать в развлечение страдания жертв и горе их родителей, многие из которых наверняка еще живы.

– Да нет же, – раздраженно сказала Клер. – Они отлично справились.

– Получилось довольно захватывающе, – сказала Лайла. – Уверена, я советовала тебе его посмотреть. Главный герой, конечно, гад, но такой умный. Ты еще можешь посмотреть повтор.

– Они деликатно обыгрывают эту тему, дорогая, – добавил Фил. – Никто не романтизирует преступника.

– Так ты тоже его видел? – спросила Ребекка. – Когда успел?

Совсем чуть-чуть помедлив, он собрался с духом и мягко сказал:

– В один из тех вечеров, когда ты рано легла спать. – Закатив глаза, он добавил, обращаясь к гостям: – В один из многих вечеров.

Я вспомнила, как мужчина в розовом и женщина в бирюзовом тайком разговаривали на дороге за воротами.

– А как вам его девушка? – спросила Лайла. – Она почти такая же дрянь, как он.

– Да, особой жалости она не вызывает, – согласилась Клер.

Я встала и, собрав несколько смятых салфеток, тихо вернулась на кухню. Я не хотела это слушать.

Фил за моей спиной сказал:

– А разве она сама не была жертвой?

– Можно сказать, что она была соучастницей в убийстве, – сказала Лайла. – Закрывая глаза на его преступления, она потакала ему.

Я занялась плитой. Варочная панель после долгой жарки была вся в масляных пятнах и жирных потеках, с вкраплениями обугленных кунжутных семечек. Я драила ее изо всех сил, лицо пылало. Мне казалось, я этого больше не выдержу.

Я слышала, как Фил сказал:

– Мне было ее жалко.

– А мне нет, – сказала Клер. – По-моему, она получила по заслугам.

Я уже начала царапать нержавеющую сталь. Бросив металлическую мочалку в мойку, я вышла в коридор и направилась в прихожую. Открыла входную дверь, вышла из дома и закрыла ее за собой.

Здесь было темно и тихо, а безлунное, иссиня-черное небо над головой пестрело звездами. Пригнувшись, я прошмыгнула по дорожке мимо спящих машин – мои собственные шаги казались мне очень громкими – и отперла ворота. Мне просто необходимо было убраться подальше от этого дома, от этих людей. По обеим сторонам дороги залегли еще более глубокие тени, стволы деревьев устремлялись в небо, а слева тянулась высокая насыпь, за которой ничего не было видно.

Я шла быстро, пытаясь дышать ровно, чтобы прийти в себя. Что бы они подумали, если бы узнали, что я, как та девчонка в телесериале, вступила в сговор с убийцей? Заслуживала ли я, по их мнению, того, что выпало на мою долю?

Земля у меня под ногами была неровной, усыпанной ветками и маленькими острыми камнями, и я пару раз споткнулась. Я прошла вдоль внешних стен огорода, потом миновала небольшой виноградник, чьи ряды исчезали в темноте. Дорога шла то вверх, то вниз, и в итоге вывела меня на небольшое открытое место с колючей травой. Передо мной высились силуэты нескольких сельскохозяйственных машин и нечто похожее на заброшенный амбар – две нетронутые стены, груда камней и щебня и обломки рухнувшей крыши.

Внезапно испугавшись, я повернула обратно к дому.

Потом остановилась как вкопанная.

Это что, машина? Я услышала вдалеке какой-то звук – он доносился снизу, из долины, но постепенно приближался. Казалось, машина едет чересчур медленно. Ощупывая деревья лучами фар, она ползла по грунтовке и мало-помалу приближалась ко мне: урчание двигателя становилось громче. Если бы она продолжила взбираться на холм, то уже через несколько секунд вырулила бы из-за поворота и залила бы меня светом фар.

Но двигатель машины затих. Фары потухли, и вскоре хлопнула дверца.

Я стояла, не шевелясь и прислушиваясь. Теперь, в наступившей тишине, ночь наполнилась негромкими звуками. Что-то коротко скрипнуло, хрустнула ветка, издалека – предположительно, из дома – донеслись громкие возгласы. А потом – уже намного ближе, прямо надо моей головой, – раздался громкий треск. Я инстинктивно ахнула и рухнула на четвереньки. Из кроны дерева вылетела сова и, необычайно громко хлопая крыльями, зигзагами направилась к темному силуэту разрушенного амбара.

В это мгновение мне хотелось лишь одного – снова оказаться в безопасности в своей комнате. Но я не хотела возвращаться в дом тем же путем – по темной и узкой аллее, мимо припаркованной у обочины непонятной машины. Лучше уж сойти с дороги, полями добраться до территории поместья и пройти к дому через сад. По крайней мере, на открытой местности никто не подберется ко мне тайком, и при необходимости я смогу убежать.

Я пересекла участок земли напротив сельскохозяйственной техники. Мои шлепанцы тихо шуршали по жесткой траве, а подол платья Лулу подрагивал при движении. Обходя стороной разрушенный амбар, я спустилась в глубокую, но, к счастью, сухую канаву и выкарабкалась из нее с противоположной стороны, цепляясь за траву. Потом пролезла через невысокую, тонкую живую изгородь и оказалась в широком поле. Было очень темно, под ногами, разделенные кучами земли, спутались ряды низкорослых растений, по правую руку от меня, на дальнем краю поля, начинался склон, а за частоколом высоких деревьев виднелись огни поместья.

Я устремилась на их оранжевый теплый свет. Идти приходилось по вспаханной, комковатой земле с большими скоплениями сорняков. Пробираясь по краю глубокой борозды, я смотрела себе под ноги, чтобы не поскользнуться и не упасть. На дальнем краю поля была глубокая канава, на земле валялись большие белые камни и сосновые шишки. Я спустилась на дно и начала карабкаться наверх – шлепанцы скользили, полы платья цеплялись за колючую траву, и мне пришлось подтянуться на руках, чтобы вылезти. За канавой был небольшой сосновый бор, его густой подлесок утопал в многослойной черноте. Но в сотне ярдов впереди виднелась плотная садовая изгородь, а за ней маячил нечеткий серый силуэт «голубятни». Я протиснулась сквозь изгородь, чувствуя, как ветки царапают мои руки и ноги через ткань юбки. Теперь у меня под ногами была мягкая лужайка. Звуки, долетавшие из дома, становились все четче по мере моего приближения. Я слышала звон посуды, бормотание, эпизодические взрывы хохота, визг – похоже, Клер. Ну конечно! По всей видимости, оживление вызвано прибытием нового гостя, Роба Керрена, писателя Фила. Это объясняет появление машины на аллее. На меня нахлынуло облегчение, и мне тут же стало неловко за то, что я здесь, в темноте, вся исцарапанная и запыхавшаяся, с землей под ногтями. Миновав последний участок лужайки, поросший черной травой, я подошла к низкой оградке, за которой начиналась зона бассейна. Сделав несколько вдохов, я отругала себя. Эта вылазка была глупой вдвойне: было глупо выходить из дома ночью и глупо пугаться, поддавшись чистой панике. Я проявила слабость.

Но теперь все позади, и я по-прежнему в безопасности. Можно расслабиться.

По другую сторону оградки виднелся чернильный прямоугольник бассейна, вокруг которого в хаотичном порядке стояла брошенная мебель. Красные плавки все еще висели на спицах зонта.

Я направилась к своей комнате. Стрекот цикад стих, превратившись в мерный треск, но ароматы стали ярче. Пахло нагретым на солнце камнем, чабрецом и смолой. Я с вожделением думала о постели.

Сначала по воде пошла небольшая рябь, но очень скоро она взорвалась фонтаном брызг, а затем совсем рядом со мной, над бортиком бассейна, показалась тень – темная, лоснящаяся и нечеткая.

– Мамочки! – воскликнула я, пятясь назад, когда тень выросла и удлинилась, превратившись в мужчину, стоящего передо мной. Мой взгляд уперся в широкую грудь с полоской темных волос.

– Вот черт!

– Простите! – Выпрямившись в полный рост, мужчина вытянул руки ладонями вперед. С него капала вода. – Простите, пожалуйста!

– Вы меня до смерти напугали. – Тяжело дыша, я прижала ладони к груди.

– Простите! Простите! Я думал, вы меня видели.

Он провел рукой по волосам – снова полетели капли воды.

– Черт, – снова сказала я.

Протянув руку, я коснулась стены – камень был теплым. Поднялось небольшое облачко пыли.

– Я просто решил по-быстрому искупаться. Я только что приехал, и Ребекка мне разрешила.

– Конечно. – Я натужно рассмеялась, пытаясь разрядить обстановку. Черт.

У него был едва заметный северный выговор – как у человека, долгое время прожившего в Манчестере. Такой выговор люди используют, чтобы втереться к тебе в доверие и начать тобой манипулировать. Я сама так делала. Не сказать, что меня это успокаивает.

– Я – Роб. – Он протянул мне мокрую руку, и, отлепившись от стены, я пожала его большую холодную ладонь, чувствуя, как влага сочится у меня между пальцами. На нем были мешковатые черные плавки с завязкой на талии. Рядом с ним я растеряла весь свой пыл. – А ты, должно быть… Лулу? Я наслышан о твоих кулинарных шедеврах.

Мое дыхание более-менее успокоилось.

– Да, это я.

Он странно смотрел на меня. У него на щеках были ямочки, а уголки губ были загнуты вверх, даже когда он переставал улыбаться.

– Мы ведь уже встречались?

– Нет. Не думаю.

Мы раньше не встречались. Если его лицо и не казалось мне незнакомым, то это лишь потому, что я искала о нем информацию в интернете. Я нашла несколько фото, но все они были сделаны в одном ключе – темный, мрачный образ, черты лица едва различимы. Если же я казалась ему знакомой, то это потому, что я часто произвожу на людей такое впечатление. Я напоминаю им кого-то другого. Шон считает это даром.

– У меня просто такое лицо, – сказала я.

Он прищурился.

– Уверен, мы встречались. – Он смотрел на меня пристально, без улыбки. И на этот раз я ощутила холодное прикосновение опасности.

– Я вспомню, – сказал он. – У меня очень хорошая память. Обязательно вспомню.

Глава четырнадцатая

Спала я плохо из-за теснящихся в голове тревожных мыслей. Проснулась рано и не сразу смогла понять, где нахожусь: меня разбудил плеск воды, словно где-то работала стиральная машина или кошка лакала молоко.

Выглянув в окно, я увидела в бассейне человека – Роб Керрен нарезал круги. Он плыл мощно, но медленно, поворачивая голову под каждый гребок. Доплыв до бортика, он с шумом выдыхал воздух, затем неуклюже разворачивался и плыл в обратную сторону.

Я приняла душ, подставив лицо под воду и позволив струям затекать в глаза и в уши. Когда я вышла на солнце, Роб уже вылез из бассейна и сидел, склонившись над ноутбуком. Колени выглядывали из выцветших черных плавательных шорт, на плечах лежало белое полотенце.

– Ты спать-то ложился? – спросила я. – Или всю ночь стоял на дежурстве?

Он засмеялся:

– Да надо немного поработать. – Он взмахнул рукой. – Буквально последние страницы осталось дописать. Я почти закончил.

– О, хорошо. Мне почему-то кажется, что Фил обрадуется.

– Надеюсь. Итак. – Он захлопнул крышку ноутбука и со звонким хлопком сцепил ладони перед собой. – По-моему, я решил эту задачу.

Мое сердце пропустило удар.

– Какую задачу?

– Где я тебя видел, – усмехнулся он.

Я скрестила руки на груди. К поверхности воды подлетела ласточка и тут же унеслась прочь. Я заставила себя улыбнуться, как будто я ему верю, и сказала то, что должна была сказать сразу:

– Ты мог видеть меня по телику. Я актриса. Видел рекламу «Агрос»?

– Нет. Не то. Ты серьезно насчет рекламы «Агрос»? – Он рассмеялся. – Не припоминаю такую.

– Это было давно.

– Нет. Я видел тебя на пляже.

– На пляже?

– Да. На прошлой неделе. На Лазурном Берегу. Похоже, ты тоже там была. Какое совпадение! Я мотался по побережью – собирал последний материал для своего исследования. И увидел тебя, вот только не помню, где именно. Может, в Ницце.

Есть такой прием – несколько раз быстро сжимаешь и разжимаешь кулаки, чтобы от лица отлила кровь, и сразу перестаешь краснеть. По крайней мере в теории. На моем лице не дрогнул ни один мускул. Можно было подумать, что я озадачена, сбита с толку, но напугана ли? Нет, не напугана.

– Вряд ли, – сказала я так, словно меня позабавила эта мысль.

Он нахмурился.

– Я уверен, что узнал тебя. Твое лицо… У меня просто такое чувство…

– Нет! Это была не я. А жаль. – Я дернула плечом. Где? Где он меня видел? – Я бы хотела немного потусить на море.

– Что, правда?

В море, на катере? В кафе на острове? «У Рауля»? В отеле?

– Как я и говорила, это был мой двойник. Не я.

Сначала мне показалось, что я его не убедила.

– А, ладно, – сказал он с сомнением, но потом встряхнул головой, словно чтобы выбросить из нее все лишнее. – Как ты сказала, у тебя просто такое лицо.

Он опустил глаза, барабаня пальцами по крышке макбука, потом снова посмотрел на меня.

Я решила разрядить обстановку:

– У тебя будут неприятности. Ты взял не то полотенце.

– Что? – Он ухватился за край полотенца, накинутого на шею, и уставился на него. – Оно было у меня в комнате.

– Белые полотенца для ванной, а темно-синие для бассейна.

– А где взять темно-синее?

– В кладовке внизу их целая стопка.

– Боже. Меня никуда нельзя приглашать. Они меня домой отправят, если буду вести себя неосторожно.

Я была уверена, что Ребекка или Бриджит принесли ему в комнату темно-синее полотенце. Его стенания насчет собственной безнадежности предназначались мне: возможно, ему до сих пор было неловко за себя, ведь он был так уверен в том, что мы уже встречались. Даже если и так, доказательств у него нет. Продолжу все отрицать.

– Ладно, хватит болтать, – сказала я. – Я еду в булочную за вашим завтраком.

Я прошла мимо него, направляясь к калитке, но услышала за спиной скрип шезлонга и, обернувшись, увидела, что он уже на ногах и натягивает просторную серую футболку.

– Я тоже поеду, – сказал он, одевшись. Спереди на футболке был узор в виде паутины и надпись «Fleetwood Mac Rumours»^[136].

– Мне все равно нужно отогнать машину, – добавил он. – Чтобы не мешала сельхозтехнике. Я вчера спешил, когда парковался. А дорога-то узкая. В мою машину легко может въехать комбайн, с моим-то везением.

– Уверена, на окрестных полях не растет ничего такого, чтобы для уборки урожая понадобился комбайн.

– Ты права. – Он всунул ноги в сандалии. – Как и во всем остальном, я уверен.

Я посмотрела на него с подозрением, но он блаженно улыбнулся, как будто в его словах не было никакого подтекста.

Когда мы шли по лужайке, он спросил меня, часто ли я готовлю на дому для больших компаний.

– Да. Но не всегда летом. Обычно у меня больше работы во время лыжного сезона. Я порой по полгода дома не бываю. Повезло мне.

Роб одобрительно хмыкнул из вежливости, а когда мы свернули за угол дома, я спросила его, катается ли он на лыжах.

– Нет. Прозвучит странно, если я скажу, что я этого идеологически не приемлю?

Не сдержавшись, я засмеялась.

Когда мы дошли до ворот, он открыл их и придержал створку, пропуская меня вперед.

– Уверен, все было бы иначе, если бы я занимался этим с детства, – сказал он. – Но в Салфорде^[137], где я вырос, на лыжах особо никто не катался.

Я могла бы ухватиться за его слова о Салфорде, чтобы сменить тему, но мне надо было убедить его в том, что я та, за кого себя выдаю, поэтому я сказала ему, как сильно люблю Валь-д’Изер:

– Во Франции лучший снег. Кому-то нравится Швейцария или Италия, но там нет такого разнообразия трасс.

Нажав кнопку на брелоке, он открыл машину и сел за руль. Наклонившись, засунул стопку бумаг в бардачок.

– Запрыгивай, – сказал он, открывая пассажирскую дверцу.

Мне обычно наплевать, что обо мне думают люди. При моей работе необходимо уметь абстрагироваться от этого. Но, сев в машину, я с удивлением осознала, что хочу понравиться ему. Мне пришлось заставить себя продолжить:

– Разумеется, Французские Альпы дорогие, но ты знаешь, за что платишь.

– Я это запомню, – сказал он, пристегиваясь.

– К сожалению, у меня возникают проблемы из-за языка: я не знаю ни слова по-французски.

– Ни единого слова?

Я начала уставать от этой лжи, но не могла остановиться.

– Ну, разве что «бонжур», но на этом, пожалуй, все.

Роб завел двигатель и начал потихоньку отъезжать от живой изгороди. Раздался такой звук, словно что-то порвалось, а потом, когда он завершал разворот в три приема, что-то заскребло по двери.

Я попыталась найти еще какую-нибудь банальную тему, где у меня есть собственное мнение.

– Но когда ты весь день бороздишь склоны, есть хочется только французскую еду, – набрав в грудь побольше воздуха, сказала я. – Я хочу сказать, ну кто ест фондю, в самом деле? О чем только думают эти швейцарцы? Фу.

Взглянув на меня, он коротко улыбнулся, затем снова перевел взгляд на дорогу. Он ехал на удивление медленно, положив на руль обе руки.

– А мне нравится сырное фондю. – Он пихнул себя локтем в живот и скорчил горестную мину. – Видимо, со мной что-то не так.

Я опустила стекло со своей стороны. Небо пестрело ажурными облачками, солнце еще не поднялось высоко, и его косые лучи рассеивались в тумане над полями. Подсолнухи отбрасывали длинные тени. В воздухе витал аромат геля для душа – такого же, какой был у Лулу. При других обстоятельствах запах был бы приятным. С Робом было хорошо: он был веселый и привлекательный – может, даже более привлекательный, чем нужно для моего спокойствия. Мне просто нужно было через это пройти. Я невольно вздохнула.

– Красиво здесь, правда? – сказал Роб. – Намного симпатичнее, чем там, где живет мой брат.

– Твой брат живет во Франции?

– Да.

Я сглотнула.

– На юге, на побережье возле Ниццы?

– Я там просто отдыхал. Нет, Марк живет немного дальше на северо-запад. Там не так холмисто, больше развито сельское хозяйство. Ну и дешевле – как мне кажется, в этом все дело.

– Чем он занимается?

– Он художник. У него есть некоторые трудности, – со смехом сказал Роб, словно желая показать, что и сам понимает, какое это клише. – Кое-какие личные проблемы.

– Деньги? Любовь? Выпивка?

– Все вместе.

– О боже.

– Ага. – Он взглянул на меня и отвел глаза. Эта тема его расстроила. Я наблюдала за его ртом – уголки его мягких и полных, как у ребенка, губ теперь опустились. – Вообще, он мне не настоящий брат.

– Вот как?

– Ага. Я младший из четверых, но мои родители были соцработниками, и когда мы немного подросли, они стали брать в дом неблагополучных детей.

– То есть они были опекунами?

Я пыталась ничем не выдать своего потрясения, но он опять окинул меня взглядом.

– Именно. Обычно у нас жили дети, которых оказалось сложно пристроить. В основном они проводили у нас пару недель или около того, но некоторые задерживались дольше. Несколько человек по-прежнему присутствуют в нашей жизни. Среди них и Марк. Мы с ним были довольно близки, и я чувствую ответственность за него. Но жизнь его изрядно потрепала. Временами с ним бывает непросто.

Я отвернулась. Видала я и альтруизм, и самонадеянность родных детей в тех семьях, где мне не удалось задержаться. Некоторые не желали иметь с тобой ничего общего, но другие были не против: как правило, ими двигало стремление выглядеть лучше в своих собственных глазах. На меня нахлынула злость.

– Так э-это было на Се-е-вере? – сказала я, намеренно растягивая гласные, чтобы поддразнить Роба.

Его плечи снова расслабились, а губы изогнулись в мягкой улыбке.

– Мой говор меня выдал? А я так старался вписаться в это изысканное общество. Да, Большой Манчестер. Значит, это не твоя малая родина? – Он стрельнул глазами в мою сторону и снова отвел взгляд.

– Сейчас моя родина – Ноттинг-Хилл, но в детстве я много переезжала.

– Братья-сестры есть?

– Нет, я единственный ребенок. Мои родители сейчас живут в Дубае.

– Они известные личности?

Я засмеялась:

– Любители уходить от налогов. Мой отец занимается нефтью.

Он понимающе кивнул. Он составил представление о моей жизни. Ладно. Это хорошо.

Прыгая на колдобинах, мы проехали по маленькому горбатому мостику, а затем притормозили перед выездом на главную дорогу, чтобы пропустить трактор. Включив поворотник, он выехал на дорогу. Теперь мимо нас проплывали ряды высоких и тонких бледно-зеленых деревьев.

– Какие книги ты пишешь? – спросила я, чтобы сменить тему, хотя уже и так это знала. Я нашла отзывы в интернете и прочитала одно его интервью, где он говорил почти исключительно о своих писательских привычках – как он любит все поминутно расписывать и делать подробные записи на стикерах. (По его словам, стена его квартиры походила на одну из тех безумных досок, где детективы из телевизора собирают воедино имеющиеся данные, когда ищут убийцу.)

Он крепче вцепился руками в руль.

– Хм. – Он издал какой-то горловой звук, а потом засмеялся, словно признавая, что его ответ меня вряд ли удовлетворит. – Хм, – снова сказал он. У него на лбу как будто вспухла венка. Он быстро посмотрел вверх, потом направо.

Мы доехали до деревни и уже въезжали на главную площадь.

– Не волнуйся. Можешь не говорить, если не хочешь, – сказала я.

Роб крутил головой в поисках места, где можно встать.

– Триллеры. Холодная война. Восточный Берлин. Шпионы. Двойные агенты. Подставы. – Он заехал передом на освободившееся место между двумя косыми белыми линиями и заглушил двигатель. Прошло какое-то время, прежде чем он взглянул на меня. – Люди, которые притворяются кем-то другим.

Тут меня накрыло волной неподдельного страха. Открыв дверцу, я надеялась, что он останется в машине, но он перешел через дорогу и встал в очередь вместе со мной. Пожилой мужчина, с которым я вчера немного поболтала, высунулся из очереди и спросил, хватило ли мне вчера того апельсинового сока, который я купила. Он засмеялся, ожидая, что я отвечу тем же. Противно засосало под ложечкой.

Я посмотрела на Роба и пожала плечом, опустив уголки губ.

– Что он говорит? – спросила я.

Роб улыбнулся старику:

– Она не понимает! – крикнул он ему по-французски. – Англичанка!

К счастью, очередь двигалась быстро. При виде озадаченного, немного обиженного выражения лица милого старичка у меня сжалось сердце.

В магазине продавщица спросила меня, буду ли я брать то же самое, что и вчера, и я перевела взгляд на Роба, чтобы он мне перевел. Когда мы вышли из магазина, он отломил от одного из багетов хрустящую горбушку и вручил ее мне.

– Объедение, – сказал он, и я вовремя вспомнила, что у меня целиакия, и объяснила ему ситуацию. Выяснилось, что кто-то из его знакомых – дочь друга – страдает этим заболеванием, и он понимает, насколько серьезно это может быть. Он спросил меня, когда мне поставили диагноз, и я выдумала историю о том, как заболела в подростковом возрасте, как мне делали кучу разных обследований, как я чуть не умерла и так далее.

– Неудивительно, что тебе не нравится фондю, – сказал он, отряхивая руки от крошек. – Главное там, конечно, сыр, но и хлеб играет далеко не последнюю роль.

– Ага, ну конечно. Именно в этом все дело. – Я видела фото фондю и сказала наугад: – То, что оно на вкус как блевотина, вообще здесь ни при чем.

Роб делано отшатнулся:

– Грубиянка!

Он заметил супермаркет на противоположной стороне площади и, подвигав челюстью и почесав подбородок, сказал, что заглянет туда за бритвенными станками.

День обещал быть жарким, так что я села на скамейку под деревьями, чтобы подождать Роба. Воробьисуетились вокруг крошек от горбушки, которую он быстро съел. Солнце пробивалось между ветвями. Я подняла лицо к небу и закрыла глаза. Может, Роб приметил меня в Сент-Сесиль. А может, и того хуже – видел меня в компании Лулу и Шона. Но у него нет доказательств. Если он продолжит муссировать эту тему, я буду все отрицать. И в конечном итоге он разуверится в собственных воспоминаниях. Перед моими закрытыми глазами мелькали разноцветные пятна. Запах свежего хлеба. Завтрак. Потом ланч. Сегодня я сделаю салат. Что-нибудь в стиле Оттоленги. Загуглю, когда вернемся. Потом ужин. Что я приготовлю на ужин? Надо подумать.

Я не сразу открыла глаза, услышав чей-то голос, и не испытала прилива адреналина. Когда работаешь под вымышленным именем, лучше выбирать такое, чтобы оно было похоже на твое собственное. Али – Элли. Шон – Джон. Твоему мозгу нужно за что-то зацепиться, когда ты рассеян. Голос зазвучал громче, и когда он добрался до моих нервных окончаний, когда я поняла, что зовут меня, я в панике вскочила на ноги. С другого конца площади в мою сторону неторопливо шел какой-то мужчина.

– Лулу! Салют! Лулу!

У него была знакомая клочковатая борода и пучок волос на голове.

– Паскаль, – сказала я. – Привет.

Пока он тряс мою руку, я поглядывала поверх его плеча на выход из магазина. Он задал мне несколько вопросов по-французски. Я ответила по-английски. Нравится ли мне в поместье? Все ли в порядке с работой? Да, все замечательно. А здесь я с одним из гостей. Он в магазине, но выйдет с минуты на минуту. Рада была тебя видеть.

Я сделала шаг к «Фиату» Роба и схватилась за ручку. Я видела через окно, как Роб расплачивается на кассе.

– Рада была тебя видеть, – повторила я.

Но он не понял намека. Просто стоял там, словно ему нужно было еще что-то мне сказать и он пытается подобрать слова. Наконец спросил, активно жестикулируя:

– У тебя все в порядке? Когда мы уехали из Пуго, туда заявился какой-то мужчина и начал расспрашивать людей на площади, не видел ли кто-то блондинку, сошедшую с автобуса. Он разговаривал с Антуаном, но тот решил, что лучше будет промолчать. Потом он мне сказал, что если я где-то столкнусь с тем парнем, я должен сообщить тебе об этом: вдруг ты его не избегаешь, а, наоборот, хочешь видеть.

На выходе из супермаркета Роб на секунду замешкался, чтобы проверить счет. Потом поднял глаза, увидел меня с Паскалем и направился к нам.

Я быстро спросила:

– Тот мужчина, как он выглядел?

– Лет тридцати. Красивый, – ответил он, помогая себе руками.

– Француз? Англичанин?

– Я узна́ю.

Роб уже подошел к нам вплотную, держа в одной руке пену для бритья, а в другой – стеклянную банку «Нутеллы». Он снова улыбнулся – сначала Паскалю, потом мне.

– Привет, – сказал он.

Паскаль попятился, почтительно склонив голову.

– Если захочешь меня найти, – сказал он по-французски, – я живу вон там. – Он указал рукой на узкую улочку в противоположном от супермаркета углу площади. – Синяя дверь. Последний дом у реки. – Махнув рукой, он развернулся и зашагал в ту сторону.

Роб сказал:

– Если тебе нужен перевод, этот мужчина рассказывал тебе, где живет, на случай, если ты захочешь с ним увидеться.

– Спасибо.

– В конце вон той улицы…

– Спасибо, – повторила я. – Я поняла.

Он открыл дверь машины, бросил покупки на заднее сиденье и сел за руль.

– Уверена? – добавил он, когда я села на пассажирское место. – Потому что, по-моему, он на тебя запал. – Уже выезжая с парковки, он бросил на меня взгляд и сделал круглые глаза, явно на что-то намекая.

Я выдавила из себя искусственный смешок, слишком писклявый и больше похожий на хихиканье – я так никогда не смеюсь.

– Думаешь?

За окнами проплывала деревня. Витрины магазинов. Вот разговаривают две женщины. Лает маленькая белая собачка. Красный фургон выезжает задом. Я пыталась дышать спокойно, но на меня навалилась клаустрофобия. Я бы вышла из машины, если бы смогла придумать причину. Мне хотелось стать невидимой, слиться с сиденьем. Неужели Шон проследил мой путь до площади, где я села на автобус? Или это был кто-то другой и искал он кого-то другого? Надо было расспросить подробнее. У него была машина? Называл ли он женщину по имени?

Я прижалась лицом к оконному стеклу. Мы проехали по мосту и уже карабкались вверх по холму к дому. В боковом зеркале дрожало горячее марево.

* * *

На кухне было многолюдно – гости толпились в ожидании кормежки, как пингвины в зоопарке.

– Наконец-то! – воскликнула Ребекка при виде нас. – Мы уж думали, вы сбежали на весь день.

Роб продемонстрировал банку «Нутеллы», потрясая ей в воздухе, как полицейским значком.

– Я спас наш завтрак.

– О боже, только не «Нутелла», – завопила Ребекка. – Девчонки сейчас вцепятся в тебя мертвой хваткой.

Айрис подняла взгляд от телефона и начала подробно рассказывать ему о пальмовом масле и вырубке лесов, о сокращении естественной среды обитания орангутангов. Он всячески демонстрировал раскаяние, подняв руки, чтобы защититься от ее нападок.

– Прости, прости, – бормотал он, но смех выдавал его: он, похоже, наслаждался вниманием.

Я открыла холодильник.

– Упс, мы тебе мешаем, – сказала Ребекка. Они с Лайлой переместились ближе к кухонному островку. Лайла продолжила демонстрировать Ребекке какой-то сайт на своем телефоне, убеждая ее подписаться на него.

– Я серьезно – Адриенна просто творит чудеса. Если купишь один из ее тридцатидневных курсов, это буквально перевернет твою жизнь.

– Да я и так занимаюсь пилатесом, – защищаясь, сказала Ребекка и с надеждой взглянула на Лайлу.

– Пилатес – это, конечно, хорошо, – сказала Лайла, выставив локти и приосанившись как человек, искренне гордившийся своей физической формой. – Но поверь мне, занятия йогой пойдут тебе только на пользу.

Прихватив то, что могла – йогурт и фрукты, масло и джем, – я отнесла их в сад, чтобы начать накрывать на стол. За столом уже сидели Клер и Фил и что-то смотрели на айпаде. Вернувшись на кухню, я взяла корзинку с хлебом, Роб помог принести приборы, а Ребекка, не переставая болтать с Лайлой, посторонилась, чтобы я могла взять тарелки.

– Где Марта? – спросила я у нее.

– Да где-то бродит. Неважно себя чувствует. Опять. – Она закатила глаза. – Можешь сварить еще кофе? Было бы чудесно. Спасибо.

– С едой на улице столько возни, – сказал Фил, не поднимая глаз от планшета. – Надо все принести, потом унести. Сочувствую тебе. – Он придвинул свой стул немного ближе к столу, чтобы мне было легче пройти мимо него.

– А травяной чай есть? – спросила Клер, когда я поставила на стол хлеб. Она вручила мне свою грязную кружку. – Любой. Я не привереда. С ромашкой, например. – Она придвинулась ближе к Филу и его айпаду, не ожидая ответа. – Или с вербеной.

– Я сделал нечто ужасное. – Роб стоял на пороге кухни, вытянув руку с «Нутеллой». Он повысил голос, чтобы привлечь внимание Фила и Клер, словно хотел отвлечь их от того, чем они там занимались в отрыве от всех остальных. – Я внес свой персональный вклад в вымирание орангутангов.

– Это не шутка, – сказала Айрис у него за спиной.

– Я знаю, – искренне ответил он, глядя на нее вполоборота. – Знаю.

– О нет, это ужасно! – Клер оторвала взгляд от планшета.

– Знаю. Но она такая вкусная.

– Да нет. – Она взмахнула рукой, указывая на айпад. – Ее тело. Они нашли ее тело.

– Тело той бедной англичанки, – добавил Фил, по-прежнему глядя на экран.

Я не заметила, как кружка выпала у меня из рук, – только услышала, как она разбилась о плитку. По-моему, я закричала, и теперь все смотрели на меня, а не на пол. На лицах присутствующих читалась тревога.

Когда я попятилась, у меня под ногами захрустели осколки. Заскрипели стулья. Я чувствовала, что надо вдохнуть, наполнить легкие воздухом, но из-за спазма в горле это было непросто.

Каким-то образом я добралась до кухни, чтобы взять веник и совок. Я стояла на четвереньках, пряча лицо, когда кто-то спросил:

– Какой англичанки?

Фил начал рассказывать:

– Той, которая лазала по Доломитовым Альпам. Ее искали несколько недель. Похоже, она упала в расщелину. Вчера какой-то турист увидел ее рюкзак и уведомил власти.

– Как это грустно. Она была так молода. Ужасная потеря, – сказала Клер.

– Бедные родители, – сказала Ребекка.

– Теперь они хотя бы знают, – добавила Лайла. – По-моему, не знать еще хуже.

Никто не заметил, как я ушла.

Глава пятнадцатая

Я прошла по коридору в прихожую и остановилась, на секунду пожалев, что не отправилась в другую сторону, к себе в комнату, но было слишком поздно. Я открыла входную дверь и вышла. Отперла ворота и направилась вверх по холму, к разрушенному амбару. Добравшись до него, я укрылась за одной из стен и села, сгорбившись, на длинную жесткую траву. Открыв рот, я издала молчаливый крик.

За те несколько секунд, пока я думала, что найденное тело принадлежит Лулу, мой мир перевернулся. Я думала о ее смерти как о чем-то свершившемся – ужасном поступке, который совершил Шон, – но для любивших ее людей это была пропасть. Мне открылся весь масштаб их потери. Ее друзья и родители еще даже не знают, что она мертва. Невозможно принять тот факт, что я об этом знаю, а они – нет.

Я приняла решение. Они должны узнать об этом. И неважно, что будет со мной. Я достала телефон и приготовилась набрать номер. Мои пальцы зависли над кнопками. Как позвонить в полицию во Франции? Есть тут какой-то аналог номера 999? Я пыталась открыть поисковик, но вайфая здесь не было, как и телефонного сигнала. Придется вернуться в дом. В «библии» должна быть информация. Или можно спросить у кого-нибудь. Ребекка может знать.

Я почувствовала, как моя решимость тает, и закрыла лицо руками. Поверят ли мне в полиции? Если я им расскажу то, что знаю, смогут ли они найти ее тело? Я слышала о том, как в реках и озерах ищут тела сетями. Но для поисков в море понадобятся координаты. А их может сообщить только Шон.

Внутри меня, как некая мощная сила, нарастала злость. Я совершила много плохих поступков. Но я ее не убивала. Когда моя работа здесь закончится, я выслежу Шона и сама сдам его в полицию.

К тому моменту, как я вернулась в дом, большинство гостей разбрелись, и за столом остались только Фил и Клер. Из гостиной доносились голоса Лайлы и Ребекки. Я увидела Роба в саду. Он взял стул и сел работать в тени рядом с площадкой для игры в петанк^[138]. Из спальни Айрис до меня долетал ее голос и голос еще какой-то девушки – похоже, они общались по видеосвязи. Кто-то убрал со стола тарелки и чашки и поставил их на кухонный островок, так что я загрузила посудомойку и протерла тряпкой поверхности.

Потом решила отправиться на поиски Марты.

Первым делом я проверила огород – пусто, потом пролезла в небольшую дыру в стене и направилась в дальний конец сада – заросший сорняками участок с неухоженными кустами, граничащий с виноградником. Скрюченные кусты клонились к земле, доходя мне до плеч; с их ветвей свисали плотные гроздья зеленых твердых ягод. Это было укромное местечко, укрытое и от дома, и от остальной части сада. Я нашла ее в дальнем конце виноградника – она сидела на насыпи, примостившись на каком-то бревне.

У нее были красные глаза и напряженное, опустошенное лицо человека, который только что плакал. На ней были штаны от спортивного костюма и майка.

– Я волновалась, – сказала я, садясь рядом. – Тебя не было за завтраком.

– Не было. Мне до сих пор как-то нехорошо, – сказала она, пытаясь улыбнуться. Низко над полем пролетела стайка маленьких птичек. Вдалеке по склону холма полз трактор. Наши ладони лежали на бревне, мизинцы почти соприкасались. Ко мне подползла мокрица, и я щелчком скинула ее с бревна.

– Хочешь об этом поговорить? – наконец спросила я.

Она ответила не сразу, а потом спросила почти со злостью:

– Почему ты так добра ко мне?

– Сама не знаю, – со смехом ответила я, потому что это было правдой.

И тут она заплакала.

– Я знаю, что ты знаешь, – сказала она после долгого молчания.

Я обняла ее одной рукой.

– Какой у тебя срок?

– Не знаю. Может, пять недель? Или шесть? Я поняла, что у меня задержка, и тогда…

– У тебя есть несколько вариантов, – сказала я.

Она что-то пробурчала, наклонив голову, и мне пришлось переспросить.

– Черт, да как я могу… Моя мать, ну… я ведь в долбаной Франции. В жопе мира. А он даже на звонки не отвечает. – Теперь сквозь слезы проступала злость.

Я много чего сказала. Сказала, что вижу, как она расстроена, и знаю, что она сейчас ощущает бессилие и одиночество, и что страшно оказаться в таком положении, когда поневоле встаешь перед не самым приятным выбором. А еще я сказала, что она смелая, умная и здравомыслящая девушка, которая примет единственно правильное для себя решение, и что родители ее любят – безусловно, – и что они обязательно ее поддержат, что бы ни случилось.

Она ответила не сразу, но я почувствовала, что мои слова работают. Ее плечи немного расслабились. Она привалилась ко мне боком, и я воспользовалась случаем, чтобы спросить, кто этот парень и сказала ли она ему.

После долгого молчания она сказала:

– Я оставила несколько сообщений на автоответчике. Но он не перезвонил.

– Парни в твоем возрасте могут быть очень незрелыми.

Тогда она снова подняла голову.

– Дело в том, что он не моего возраста. Совсем. Он… – Она осеклась, словно сказала что-то лишнее и теперь жалеет.

– Он что?

– Он немного старше меня.

– Насколько старше?

Она пожала плечами.

– Ох, Марта. – Я выждала, сколько могла. Трактор на холме сделал неуклюжий поворот. Кто-то перекрикивался в отдалении, в нескольких милях отсюда. Звук имеет свойство разноситься по округе. Важно об этом помнить. – Все сложно?

Она не ответила, но кивнула.

– Он женат?

Она яростно замотала головой.

Я тщательно обдумывала свой следующий вопрос. Как получить наибольший результат при наименьших затратах? Наконец я мягко спросила:

– Как вы познакомились?

Она провела ладонями вниз по бедрам и обняла колени.

– Да так, столкнулись в одном месте.

– На вечеринке?

– Нет.

Она едва заметно заерзала, дыхание сбилось.

– В школе?

– Типа того…

И она мне все выложила – сначала как бы нехотя, но потом слова полились потоком. Он учитель, но только на полставки – преподает театральное искусство, – но ее он не учил, так что технически не был ее учителем. И на самом деле они познакомились вне стен школы, на остановке, после того, как она задержалась в школе, чтобы закончить какой-то проект. И вообще, ему всего тридцать два, так что он не сильно старше ее, а она очень взрослая для своего возраста. Все всегда ей это говорят. Все началось весной, после Пасхи, и они сохраняли свои отношения в тайне. У него был собственный дом в Лондоне, в районе Пекхэм, и он сдавал его часть в аренду каким-то людям, но она никогда не ездила туда, когда там был кто-то еще. С тех пор, как они разъехались на каникулы, он почти не выходит на связь. Он путешествовал по Греции, и сначала у него не было вайфая, потом глючил телефон, но… Она снова начала судорожно всхлипывать.

Я обняла ее и прижала к себе. Гладя ее по волосам, я повторяла то, что уже говорила, только в других выражениях, но все это время думала про себя: «Вот ублюдок». Она сказала, что не может назвать его имя, но найти его не составит труда. Мне известно название ее школы, предмет, который он преподает, его возраст.

– Айрис знает? – спросила я.

– Нет. – Она потерла глаза. – У нее свои крошечные «проблемки». Она провалила несколько экзаменов, и все полетело к чертям: ее выперли из класса с углубленным изучением химии, физики и биологии, но она до сих пор не сказала об этом маме с папой. А у меня просто нет сил, чтобы с этим разбираться.

– Понимаю.

– Не знаю, что делать, – сказала она.

Она откусила кусочек кожи с нижней губы, и там образовалась ранка. Ее глаза покраснели от слез. Я могла взять ее под свое крыло, а ситуацию под свой контроль и использовать это в своих интересах.

У меня засосало под ложечкой.

– Ты должна сказать маме, – сказала я.

– Не могу. Только не в отпуске. Здесь же Лоуренсы.

– О нет. Только не при Лоуренсах, – повторила я, и она даже умудрилась слегка улыбнуться.

Глава шестнадцатая

Кого-то зовут по имени, но голос звучит приглушенно, как будто продирается ко мне из другой комнаты сквозь толщу воды, дымовую завесу и пелену тумана вместе взятые.

Я открыла глаза. Я завалилась на бок, книга валяется на земле рядом с моей болтающейся рукой. По лицу ползет муха. Пальцы онемели.

– Лулу! Лулу! – Голос звучал громко, настойчиво. – Лу-лу! – донеслось уже тише, издалека, но это слово внедрилось в мой мозг как нечто требующее внимания.

Я с трудом поднялась на ноги, запутавшись в ветвях ивы и едва не опрокинув шезлонг. Солнце ослепительно сияло, краски поблекли. Мне потребовалось какое-то время, чтобы понять, что к чему. Я была в огороде: я сбежала от всех, надеясь побыть часок наедине с собой, и, наверное, уснула.

Кровь прилила к моей голове, и я ринулась к проему в стене. Который сейчас час? В такую жару трудно собраться с мыслями.

Войдя в прихожую, я услышала на кухне голоса. Хлопнула дверца холодильника, кто-то звенел посудой.

– Это правда пустяки, – сказала Ребекка, завидев меня в дверях. – Мы просто немного проголодались, вот и все, и я не хотела вмешиваться в процесс, не спросив тебя. Я просто думала, что ты уже что-то готовишь на ланч. Но все в полном порядке. – Она издала напряженный смешок. – Где ты была? Мы тебя обыскались.

– Простите, – сказала я. – У меня была тяжелая ночь. Я заснула. Но я правда планировала заняться ланчем – приготовить салат.

– Ох уж эти твои исчезновения! Хорошо, что Роб нас выручил.

Человек у плиты – а это был Роб – повернулся и широко улыбнулся мне.

– Я жарю бекон. И варю картошку. Картошка со шкварками украсит собой любой салат.

Ребекка доставала из холодильника продукты: остатки соуса ремулад, оливки и начатые упаковки ветчины и сыра. Она тяжело вздохнула. Лайла цокнула языком, аккуратно нарезая хлеб, и одарила меня одной из своих покровительственных улыбок.

– Боже ты мой, – сказала она не то со смехом, не то с упреком.

Мои конечности и голова до сих пор были налиты тяжестью, словно меня опоили.

Роб выложил кусочки бекона на тарелку. Сковорода зашипела, когда он сунул ее под кран.

– Мы с Лулу займемся этим, – сказал он, обращаясь к Ребекке и Лайле. – Вы нас не ждите – открывайте вино и садитесь за стол. Мы скоро.

Я подошла к раковине и принялась мыть сковородку, не решаясь поднять глаза. Ребекка и Лайла обиженно вытерли руки кухонным полотенцем, отыскали закрытую бутылку розового и несколько бокалов и понесли их во двор. Я слышала, как Ребекка зовет Марту и Айрис, чтобы они накрыли на стол. В кухне было ужасно жарко. Открытый холодильник благоухал зрелым сыром. Над головой кружили мухи. Кто-то снова включил электрическую мухобойку, и она потрескивала каждые несколько секунд.

– Если мы сварим вкрутую пару яиц, – сказал Роб, – то сможем приготовить нечто вроде салата «по-пейзански», с приятным горчично-чесночным соусом. Это должно им понравиться.

– Это рецепт Оттоленги? – спросила я.

Он засмеялся:

– Может, и нет. Но я предлагаю рискнуть, – с улыбкой сказал он.

Я помыла дуршлаг, кружки и разномастные столовые приборы, ощущая спиной, как Роб уверенно передвигается по кухне, открывая буфеты, что-то нарезая и ставя яйца на огонь.

– Любишь готовить? – спросила я.

– Да, люблю, – сказал он с такой интонацией, словно его самого это удивляет.

– Где ты этому учился?

– Я самоучка. Нет лучшей мотивации, чем жадность, – сказал он и вздохнул, как бы намекая на то, что он безнадежен. – Я довольно много готовил в детстве. Тебя как единственного ребенка сия участь миновала. Но в такой большой семье, как у меня, стоит тебе проявить к чему-то интерес, как тебя сразу начинают использовать при подготовке к каждому дню рождения или Рождеству. Моя мама любит собак. На всех вещах, которые она покупает, нарисованы собаки. А я лучше куплю кухонные принадлежности и поваренные книги. – Он широко раскинул руки, изображая книжную полку. – А ты?

– Ты имеешь в виду, хотела ли я в детстве научиться готовить?

– Нет. Но, может, – он пожал плечом, – ты смотрела кулинарные шоу, пока готовила соусы, и думала: «На их месте могла бы быть я»?

Я задумалась, почему мне никогда не приходило в голову стать поваром. В детстве еда занимала меня. В одних семьях была одна еда, в других – другая. Моя одежда пахла то жареным фаршем, то экзотическими фруктами или соленой рыбой, то пиццей. Я научилась приспосабливаться. А еще факт в том, что чем больше семья, тем сильнее твой голод.

Я самоуверенно улыбнулась:

– Моя мама хорошо готовила, и по выходным мы вместе пекли торты. Она научила меня готовить… – у меня внезапно все вылетело из головы, – гм, курицу «по-охотничьи» в томатно-чесночном соусе и все в этом духе. Я училась в школе-пансионе, но по выходным и на каникулах мы всегда вместе готовили. – Я улыбнулась ему. – Замешивали соусы.

Он вручил мне огурец, чтобы я его нарезала, и я сосредоточилась на том, чтобы не порезаться.

– Хотя в детстве я мечтала стать актрисой. И я ей стала.

– Ну да. Ребекка говорила, что ты играла в «Аббатстве Даунтон», моя мама обожает этот сериал. В каком сезоне это было? Может, я найду тебя.

Остальные собирались за столом.

– В четвертом, – сказала я.

– Поищу, – сказал он, сгребая огурцы из-под моего ножа и кидая их в гигантский белый салатник, к другим ингредиентам. Этот салатник уже попадался мне на глаза и удивил меня своими размерами.

– Помидоры нам нужны? – спросила я. – В огороде их полно.

– Можем сделать еще и салат из помидоров. Но оно нам надо? Они этого заслуживают?

Присмотревшись к нему повнимательнее, я покачала головой:

– Не-а.

Покончив с готовкой, Роб вручил мне огромный салатник и, опередив меня, протиснулся на свободный стул между Эллиотом и Мартой. Разговоры стихли, когда я поставила салат на стол перед Филом. У него был такой вид, словно он перегрелся на солнце. На нем была соломенная шляпа, белая футболка промокла на спине, переносица порозовела.

– О, это одно из твоих фирменных блюд? – спросил он, перемешивая салат сервировочными ложками. – Выглядит аппетитно.

Я стояла за спиной у Марты, положив руки ей на плечи. Я видела, что Роб не спускает с меня глаз, довольно улыбаясь. Я издала неопределенный звук, отдаленно напоминающий смешок, ни к чему не обязывающий, но без отрицательного подтекста.

– Ты спасла положение, – сказала Ребекка, вытянув одну руку, словно желая меня обнять, хотя я стояла слишком далеко, и она не могла до меня дотянуться. – Присоединишься к нам?

Она пыталась загладить свою недавнюю резкость по отношению ко мне. Или искренне считала, что я все исправила.

– Вообще-то мне надо заняться ужином, – сказала я.

Лайла сказала, что горчица в соусе – самое важное. Она всегда кладет горчицу в соус. И только зернистую. В следующий раз мне стоит сделать так же.

Глава семнадцатая

За столом было шумно – до меня доносились взрывы хохота, визги, звон бокалов, скрип стульев, – но постепенно жара и еда возымели эффект, и они успокоились. Фил что-то сказал насчет «экскурсии» и что сейчас для нее самое время. Он все повторял слово «экскурсия», словно это его забавляло. Я никак не могла понять, зачем ехать на экскурсию, если сама мысль о ней кажется тебе нелепой? Он пришел на кухню, взял в руки «кухонную библию» и встал в дверях, листая ее. Как насчет собора в Пуго? Была ли я там? Я была поглощена изучением рецепта в телефоне и молча покачала головой.

– Кто со мной смотреть собор в южно-готическом французском стиле? – обратился он к сидящим на террасе. – Ехать неблизко, зато там внутри красиво и прохладно.

Несколько человек проявили интерес, но потом большинство из них передумали. Я слышала, как заходят и выходят люди. По рецепту, я должна была замариновать курицу на ночь. Теперь уже слишком поздно. А еще мне нужны разные приправы – я нашла их в супермаркете в воскресенье, но Фил выложил все из тележки, потому что «в огороде их полно». Найти розмарин было довольно просто – он рос в огромных горшках на террасе, – но мне пришлось поискать в сети «лавр благородный», чтобы не нарвать вместо него листьев лавровишни (по-видимому, ядовитых). Жарка цыпленка тоже требовала сноровки: куски поджаривались неравномерно – одни подгорали, другие никак не хотели румяниться. Масло брызгалось так сильно, что мне пришлось обмотать руки бумажным полотенцем, чтобы не обжечься.

Когда я добралась до финального этапа готовки – полила курицу «маринадом», высыпала на нее банку маслин и консервированные анчоусы, а потом поставила в духовку, разогретую до 150 градусов, – я выпила большой стакан воды, чтобы прийти в себя, и принялась наводить чистоту на кухне. Выгрузила чистую посуду из посудомойки, опрыскала все поверхности дезинфицирующим средством из пульверизатора и помыла пол. Занявшись знакомым делом, я испытала облегчение. Уборку делать я умею: в стольких домах успела подежурить в свое время.

Постепенно в доме воцарилась тишина. Я сняла резиновые перчатки, вышла на террасу и села на стул в тени. Жара проникала в поры на моей коже. Трещали цикады. Среди растений порхали бабочки. На столе две осы ползали в чем-то липком.

Я попыталась прикинуть, где все. Кто в итоге поехал в собор? Возможно, только Фил и Клер. В какой-то момент мимо меня прокрались Лайла и Роланд – сказали, что собираются «вздремнуть». Как мы знаем, они «предпочитают двуспальные кровати». Я слышала голос Ребекки и стук по клавишам – это Роб работал в кабинете. Потом я увидела и его самого – закинув на плечо полотенце, он вразвалочку направился к бассейну. Подростки тоже были где-то здесь. Один из них забегал перекусить – съесть печенье или йогурт, – а Марта бродила в районе фруктовых деревьев. Теперь ее там не было. Надо бы проверить, как она.

Я достала телефон. Как называется ее школа? Клер упоминала ее название во время обеда. Школа Святой Агнессы, точно. Я зашла на официальный сайт и очень скоро поняла, что на факультете театрального искусства только один учитель мужского пола, и зовут его Лиам Мерчант. Я нашла его фото, сделанное во время поездки в Королевский Национальный театр. У него была козлиная бородка, безвольный рот и опущенные уголки глаз. На фото он стоял между двумя симпатичными девчонками и ухмылялся. На ногах у него были белые кроссовки «Гуччи». Он явно подрабатывает на стороне: на зарплату учителя такие не купишь.

Калитка, ведущая к бассейну, щелкнула – подняв глаза, я увидела Эллиота, идущего к дому со стороны бассейна. Дойдя до середины склона, он отклонился от курса и направился в дальний угол сада. Он шел ссутулившись, как будто хотел остаться незамеченным, но в его походке чувствовалась решимость. Это привлекло мое внимание, поэтому, выждав пару секунд, я потихоньку побрела в том направлении, выставив руку с телефоном, как будто пытаюсь поймать сигнал. Добравшись до сада, он прошел через него и нырнул в виноградник.

Вся трава была усыпана маленькими желтыми сливами, и я склонила голову, делая вид, что ищу целые. Я дошла до того места, где он скрылся из виду, и наклонилась, чтобы собрать пригоршню слив. За кустами, в паре рядов от меня, промелькнула белая ткань футболки и чья-то голая кожа.

Не поднимаясь, я на четвереньках подползла ближе, чтобы получше все разглядеть. Теперь до меня доносились голоса. Я наклонила голову, чтобы заглянуть под первый ряд виноградных кустов. Тогда я увидела, что он там с Айрис, и они оба сидят на земле, скрестив ноги. Он расстегнул коричневую сумочку, напоминающую косметичку, и вынул оттуда тонкую палочку. Айрис вручила ему зажигалку, и он несколько раз чиркнул колесиком, прежде чем ему удалось высечь пламя. Сделав затяжку, он откинул голову, демонстрируя бледную шею, затем открыл рот и выдохнул колечко дыма.

Темная лошадка, как я и думала. Тихий «ботаник», любитель водного поло и лакросса, чьи щеки легко покрываются румянцем. Не просто курит, а курит травку, и курит ее здесь, на отдыхе, рядом с родителями с «нулевой терпимостью» к наркотикам. Где он раздобыл траву? Купил во Франции или привез сюда контрабандой? И то, и другое очень рискованно.

Он передал косячок Айрис; сделав затяжку, она вернула его Эллиоту и тоже выпустила изо рта колечко дыма.

И тут я вспомнила Шейна, парня из «Фэйрлайт-хаус». Он надувал губы и щеки так, что казалось, будто он сосет леденец на палочке. Затем открывал рот, продолжая удерживать дым, отчего его язык покрывался белым налетом, а потом выпускал его, в беззвучном кашле выпячивая нижнюю челюсть, – раз, и два, и три. Он оттачивал мастерство, пока не научился делать разные фокусы – например, отталкивать колечки в сторону ладонью.

Я представила себе худое лицо Шейна, волоски над его верхней губой, претендующие на звание усов, и вспомнила, что он мертв. Мне вдруг стало тошно от этих детей, с их привилегиями, с их возможностями, и я пошла обратно, вверх по холму, в сторону дома.

Двери гостиной были открыты, и когда я вошла, меня снова поразил стойкий запах древесного дыма и закопченный до черноты камин. На кофейном столике кто-то оставил кружку и бокал из-под вина со следами помады на ободке. Уголок ковра был загнут, а некоторые из диванных подушек примяты – на них недавно сидели два человека. Проходя через гостиную в кабинет, я подумала о том, сколько жизней впитала в себя эта комната и сколько секретов хранила.

Макбук Роба стоял на маленьком столике. Проходя мимо, я задела ногой кабель, ноутбук слегка сдвинулся с места, и экран ожил.

На нем был ярко-зеленый квадрат с разложенными на нем картами. Пасьянс.

Рядом лежал коричневый кожаный блокнот. Роб упоминал о нем в одном из своих интервью – говорил, что записывает в нем все свои идеи и продумывает все сюжеты.

Я прикоснулась к нему кончиками пальцев. Я продавала блокноты в своем «магазине» – мне нравилось выбирать переплет и цвет, нравились листы из грубой бумаги с неровными краями. Я взяла блокнот в руки и поднесла к носу. Марокканская кожа пахнет коровой и кожевенной фабрикой. Эта пахла мужским лосьоном после бритья. Я ощутила укол любопытства, желание узнать о нем больше. Я уже была готова открыть блокнот, заглянуть в чертоги разума этого человека, увидеть его безумные доски со стрелочками, ведущими к серийному убийце, но тут у меня над головой скрипнула половица, и я положила книжицу на место.

Цикады смолкли, а дневной свет уже приобрел розовато-оранжевый оттенок, когда в ворота с урчанием въехала машина.

Ребекка, должно быть, тоже это услышала, потому что пришла на кухню. Она переоделась к обеду – на ней было плиссированное платье без рукавов, но с высоким горлом. По виду, слишком тесное под мышками. Лицо у нее было измученное, в уголках глаз лопнули сосудики.

– Так, значит, на ужин будет твоя восхитительная курица «по-охотничьи»? – спросила она, не сводя глаз с коридора.

Я кивнула.

– Со стручковой фасолью?

– Возможно, – ответила я, стараясь придать своему голосу загадочности. – Или с картофельным пюре.

Было слышно, как открылась и закрылась входная дверь. Из прихожей донесся голос Фила.

– Замечательно. – Она тронула меня за плечо и поджала губы. Ее ноздри были воспалены, словно она много сморкалась. – Не знаю, что бы я делала без тебя.

– Это был просто кошмар, – громко возвестил Фил, входя в комнату. Все одно к одному. Пуго – город, где находится собор, – оказался дальше, чем они думали. Им пришлось стоять в очереди на парковку у подножия холма, а потом пешком подниматься по склону. По дороге домой, страдая от жажды, они заехали куда-то выпить, а потом свернули не туда и потерялись. «Нарезали чертовы круги». Он обращался к своей жене, но его объяснения больше походили на публичные заявления. Он снял свою соломенную шляпу – его лоб блестел.

Ребекка уже улыбалась:

– Вы нашли, где искупаться? Было так жарко. Я надеялась, что вы будете проезжать мимо реки и с удовольствием окунетесь.

– Было бы здорово. – Фил бросил шляпу на кухонный островок. – Но мы не купались.

– В следующий раз возьмем с собой купальные принадлежности, – сказала Клер, стоя босиком в дверях, словно не решалась переступить порог. – На всякий случай.

– Зато мы купили вина, – сказал Фил. – И шоколада. Вкуснейшего шоколада. – Он обнял Ребекку за плечи и стиснул ее руку выше локтя. – Я знаю, что ты обожаешь шоколад. – Он поцеловал ее в макушку, как ребенка.

Они оба ушли наверх, чтобы принять душ, но Ребекка продолжала болтаться на кухне. Она возилась с бумажными салфетками, складывая их более ровными стопками. Я спросила, не видела ли она Марту, внимательно наблюдая за ее лицом, чтобы понять, состоялся ли между ними «разговор».

Судя по ее реакции, «разговора» не было.

– Да бог знает, куда она подевалась, – сказала она. – Весь день сидела где-то в тени, потому что, видите ли, перезагорала. Ну правда. – Она издала тоненький, неубедительный смешок. Взяла соломенную шляпу Фила, разгладила ее пальцами и положила обратно. – Ты тратишь кучу денег на семейный отпуск, а твои дети все время тебя избегают.

Я взяла кувшин с водой и направилась на террасу, небрежно бросив через плечо:

– Ты просто замечательная мама. Она в тебе души не чает, это очевидно.

Я не хотела напускать излишнего пафоса, мои слова должны были прозвучать искренне.

Это был верный ход. Когда я вернулась, она обняла меня одной рукой и притянула к себе.

– Я знаю, что мы знакомы всего пару дней, но мы ведь уже свои люди, правда?

Она поцеловала меня в висок с отчетливым «чмок» и столь внезапно выпустила из объятий, что я чуть не упала.

– Ты сокровище.

Закончив выносить еду, я увидела свободный стул между Ребеккой и Мартой, предназначенный для меня. Айрис и Эллиот сидели рядом, с хихиканьем обсуждая ножку стола. Марта улыбалась, словно ее это тоже забавляло, а когда я негромко спросила: «Ты в порядке?» – она кивнула. Она снова была во всеоружии: подводка вокруг глаз, волосы расчесаны на прямой пробор, черная кружевная блузка в викторианском стиле. Сидящий напротив Роб поднял глаза. На нем была зеленая льняная рубашка с закатанными выше локтя рукавами.

– Ну как, пережила великую жарку птицы? – тихо спросил он. – Мне кажется, возни с ней было немерено.

– Ага, пережила. Спасибо. А как прошел твой день? Продуктивно?

– Да, очень.

– Хорошо.

У меня было такое ощущение, что мы говорим загадками.

Я зажгла свечи, отблески света танцевали на бокалах, на плечах и скулах людей. Температура немного понизилась. Я посмотрела наверх, выглянув из-под зонтика, – на небе сияли миллионы звезд, подсматривая за нами с высоты. Млечный Путь был словно нарисован фосфорной краской. Мне хотелось добавить какую-нибудь остроумную фразу – может, что-то насчет пасьянса, – но было неловко. Еду передавали по кругу под одобрительное бормотание. Я не приготовила стручковую фасоль, но сделала картофельное пюре. Вот только я замучилась чистить купленный в супермаркете картофель, и мне не вполне удалось его помять, хотя я очень старалась: маленькие кусочки упорно застревали между зубцами. Накладывая себе на тарелку щедрую порцию пюре, Роб сказал:

– О, молодая давленая картошка, какое объедение. Ты знаешь рецепт Найджела Слейтера^[139], с садовым хреном? Готовишь это блюдо?

– Иногда, – сказала я ему.

– Отлично подходит к лососю.

Он, как положено, порезал курицу ножом, придерживая вилкой, но потом отложил нож и взял вилку в правую руку, чтобы удобнее было есть.

Сидящая чуть поодаль Лайла попробовала еду.

– Интересный аромат, – с сомнением сказала она.

– Там секретный ингредиент, – сказала я, подразумевая анчоусы. Я никогда не слышала, чтобы кто-то добавлял к курице рыбные консервы.

Продолжая хмуриться, Лайла слегка пошлепала губами:

– Это… это лаванда?

Я тут же попробовала соус. Она права. Есть в нем какой-то странный, почти лекарственный привкус. Роб поймал мой взгляд.

– Лаванду как приправу очень недооценивают, – сказал он. – Я на днях добавил ее к печенью с пармезаном. И вкус у него получился просто изумительный.

Он улыбнулся, разглядывая свои колени, – я уже поняла, что он так делает, когда ему по-настоящему весело.

На другом конце стола Клер жаловалась на проблемы с сантехникой. На ней было красное платье с большим вырезом, волосы собраны в свободный пучок.

– Это ужасно. Всякий раз, стоит мне включить воду, появляется сильный запах.

– Я не замечала, – сказала Ребекка. – Лайла, что скажешь?

– Ну да, запах немного неприятный, – признала Лайла. – Как будто из стока воняет.

Ребекка повернулась ко мне:

– Кто-то жаловался на это в прошлом году?

Я сказала, что не помню такого.

– Спрошу у Бриджит, когда она придет. Мне правда ужасно жаль. – Она посмотрела на Лайлу, перевела взгляд на Клер, потом обратно. – Надеюсь, это не испортит вам отпуск, – добавила она с нервной улыбкой.

– Конечно, нет, – сказала Клер. Она подняла руки, чтобы поправить волосы, и одна из тоненьких бретелек соскользнула с ее плеча. – Ну правда, Бекс. Ты все всегда принимаешь на свой счет.

Роб наклонился вперед, чтобы расспросить Фила о соборе. Несмотря на то, что пришлось идти пешком, оно того стоило? Да, безусловно. Особенно впечатляют высокая колокольня и фреска, на которой изображено последнее путешествие Христа. Клер согласилась. Ее поразил контраст между внешней отделкой в милитаристском стиле и изысканным убранством интерьера. В «домашней библии» имелся целый буклет, посвященный этому собору. Можно было подумать, что они прочитали его от корки до корки.

– Надеюсь, вы поставили свечку, – сказала Ребекка.

– Разумеется, – церемонно склонив голову, сказал Фил. – Мы поставили свечку за каждого из вас. На счастье.

Лайла спросила, были ли там какие-нибудь интересные магазины.

– Все было закрыто, – сонно сказала Клер, – потому что сегодня понедельник.

– Я думала, в Пуго все закрыто по средам, – перебила ее Ребекка.

Клер положила руку на спинку стула, на котором сидел Фил. Уголок ее губ подрагивал.

– Ну, значит, по понедельникам тоже. В Пуго все закрыто по понедельникам и средам.

Фил сказал:

– Что касается баланса между работой и личной жизнью, тут французы определенно умеют правильно расставлять приоритеты. – Он поднял руки и сцепил их на затылке. Клер засмеялась, и в этот момент – не то от ее дыхания, не то от ветра – пламя одной свечи покачнулось и погасло.

Щеки Ребекки задеревенели от напряжения. Когда она подняла голову, кожа у нее на шее натянулась. Ее приборы со звоном ударялись о тарелку.

Я хотела сменить тему, но мне ничего не приходило в голову. Я поймала взгляд Роба, и между нами что-то промелькнуло. Сглотнув комок в горле, он сказал:

– Тут произошло нечто странное и удивительное. Похоже, у Лулу где-то здесь есть двойник!

– Двойник? – переспросила Ребекка.

– Да. – Он немного переигрывал, изображая удивление. – Я видел женщину, как две капли воды похожую на нее. Своими собственными глазами.

– Где? – спросила Марта.

Роб поднял бокал, поболтал вино и поставил бокал обратно.

– На побережье, несколько дней назад. Сначала я думал, что это было в Ницце, но сегодня вспомнил. – Он поднял на меня глаза. – Это было на следующий день в маленьком городке под названием Сент-Сесиль-сюр-Мер.

Он улыбался. Сент-Сесиль-сюр-Мер. Я улыбнулась в ответ, под столом до боли сжимая кулаки. Значит, он и правда меня видел. Оставалось надеяться, что я была одна, не в компании Шона. Или, хуже того, Лулу. А вдруг он слышал, как я произношу ее имя? Или, не дай бог, видел меня в тот ужасный вечер, когда я бежала к отелю после того, что случилось на катере?

– Может, это и была Лулу, – сказала Лайла.

– Нет, не может. – Я выдавила смешок.

– Так ты не была в Сент-Сесиль-сюр-Мер?

– Понятия не имею, что это за город и где он находится.

– На планете восемь миллиардов человек, – резонно заметил Роланд, – и нельзя исключить, что у каждого из нас где-то есть близнец, не связанный с нами кровными узами.

– Или же мы так воспринимаем лица, – сказала я. – Это что-то из области психологии.

– Надо спросить у нашего штатного ученого, – воскликнула Клер. – Айрис.

– Что? – Она пропустила все мимо ушей.

Клер пустилась в объяснения, и когда разговор плавно перешел на генетику и перестал касаться лично меня, я заметила, что Роб молчит. Он осторожно вынул из расплавленного воска мотылька, который подлетел слишком быстро к свече и упал. Прядь волос упала на его лоб. Он давал мне понять, что раскусил меня? Я содрогнулась от страха.

Фил настойчиво предлагал сварить кофе.

– Нет, сядь. Сиди, я сказал! Девочки, пойдем, поможете мне.

Он нес поднос, расставив локти в стороны, хотя его ноша была не такой уж тяжелой.

– Вот, – сказал он, резко опуская поднос на стол. Потом сел и начал раздавать чашки гостям.

– Вот черт, – сказал он. – Шоколадка! Я забыл про шоколадку. Она на кухне? Или я оставил ее в машине?

Он выпалил эти вопросы один за другим, обращаясь ко мне, и до меня дошло, что это мой шанс.

– Пойду посмотрю, – сказала я, с облегчением поднимаясь с места.

– Ты ангел. Ключ там.

Перед домом было темно и тихо. Где-то ухала сова. Сперва я открыла багажник, но там был лишь ящик с вином и несколько пустых пакетов. На заднем сиденье тоже ничего не было. Я открыла пассажирскую дверь. Спинка кресла была опущена, но под ногами, на первый взгляд, ничего не было. Я посмотрела в бардачке, а потом пошарила в кармашке на двери. Нащупала маленький бумажный пакет, в котором лежали три большие плитки молочного шоколада.

Я снова взглянула на пассажирское сиденье. Спинка кресла была опущена очень низко, почти до горизонтального положения. Под ногами лежал черный коврик. Решив, что я его случайно сдвинула, я протянула руку, чтобы поправить его, и наткнулась на что-то мягкое. По ощущениям, какой-то предмет одежды. Я выудила его из-под коврика. Верх от купальника? Нет, бюстгальтер.

Я бросила его обратно.

Глава восемнадцатая

Я проснулась среди ночи от дикой жажды. Лежа в непрогляднойтемноте с бешено колотящимся сердцем, я была слишком напугана, чтобы встать, словно моим единственным поводом для беспокойства служило темное пространство под кроватью.

Я пошла в душ и напилась из-под крана, потом вытерла лицо полотенцем. Я вспомнила, как щепетильно Шон относился к своему «туалету», как он это называл, и как предпочитал строго определенный воск для укладки волос. В темноте мне показалось, что я чувствую этот запах – смесь миндаля и сладкого апельсина. Не будь параноиком, сказала я себе, это просто мыло на раковине. Я взяла его, поднесла к носу и понюхала. Потом вернулась в постель и урывками проспала остаток ночи.

Я намеревалась улизнуть от Роба, но рано утром услышала скрип шезлонга и, выглянув в окно, увидела, что он уже забрался на него с ногами и пристроил ноутбук на колени. Банное полотенце он разложил на земле, как белый флаг.

Я быстро оделась.

– Так ты пишешь или только делаешь вид? – спросила я, стоя на пороге.

Он поднял на меня взгляд:

– Делаю вид.

– Я думала, если ты настоящий писатель, слова льются из тебя потоком.

Роб моргнул.

– Да. Выходит, я не настоящий писатель.

– Так это одно большое надувательство?

Он моргнул еще раз.

– Что-то вроде того.

Небо было синее, в тон рубашке Роба без воротника. В воздухе парил пух от одуванчиков. Его волосы были зачесаны назад, а ноги до сих пор были мокрые и блестели на солнце. Он смотрел на меня с робкой улыбкой, и я смутилась, не зная, как себя вести. Тут щелкнул замок, и мы оба повернули головы на звук – это Клер открывала калитку.

– Привет, – сказала она. – Великие умы мыслят одинаково. Я подумала по-быстрому окунуться до завтрака. Но сначала я просто… – она шарила вокруг взглядом. – Я просто… – снова сказала она. Потом стала ходить вокруг бассейна, наклоняясь, чтобы заглянуть под мебель.

– Что-то потеряла? – спросил Роб.

– Наверняка он где-то у меня в комнате. – Она присела на краешек шезлонга. – Ну, да… потеряла… – она стянула футболку, под которой оказался слитный темно-синий купальник с широкой белой полосой под грудью, – черный… э-э… ну… одну вещицу. Неважно. Просто не понимаю, куда она могла подеваться.

Роб переставил компьютер и спустил ноги на землю.

– Хочешь, поможем тебе ее найти?

Клер ответила не сразу, продолжая просто сидеть и задумчиво хмуриться. А через несколько секунд снова встала и проверила за цветочными горшками.

– Не волнуйтесь. Я просто подумала, что могла уронить ее вчера, когда переодевалась после купания. Но, хм, я уверена, она найдется.

Я прислушалась к своим ощущениям: после того, как он сказал «мы», у меня в животе все затрепетало. Но я взяла себя в руки и спросила, что это за черная вещица.

Она подошла к бортику бассейна, опустила палец ноги в воду и вытащила обратно.

– Черный… – она провела руками по воздуху, повторяя очертания своей груди.

Тогда до меня дошло, что происходит.

– О, – сказала я, – черный верх от купальника. По-моему, я его где-то видела. – Я постучала себя пальцем по лбу, словно изо всех сил пыталась вспомнить.

– Да, – с облегчением подтвердила она. – Черный верх от купальника.

Я пощелкала пальцами.

– В «Ауди». Когда я искала шоколад, я увидела что-то под пассажирским сиденьем. Теперь, когда ты об этом сказала, я подумала, что, может, это и был верх от купальника.

Клер закусила губу.

– Наверное, ты брала купальник с собой, – предположила я. – Когда ездила с Филом в Пуго. Видимо, он выпал из твоего полотенца.

Разумеется, все было не так. «В следующий раз мы возьмем купальные принадлежности». Кто из них произнес эту фразу?

– Да-да, – кивнула она. – Да, точно. – Она начала натягивать футболку обратно. – Пойду принесу его, пока… пока…

– Пока одна из твоих племянниц его не свистнула.

Встряхнув головой, она благодарно рассмеялась.

– Мои племянницы, они такие. С ними надо держать ухо востро. – Потом, заметно повеселев после того, как мы нашли логичное объяснение пропаже, она добавила:

– Это же «Хайди Кляйн»^[140].

Роб молчал всю дорогу, пока мы ехали в деревню за хлебом. Когда добрались до места, он спросил, не будет ли меня раздражать тот факт, что он сегодня приготовит ужин: просто он давно мечтал приготовить ягненка. Я сказала, что не против, – лишь бы Ребекка не подумала, что я отлыниваю от работы. Он сказал, что поговорил с ней, и ее все устраивает.

– Без проблем, – я небрежно пожала плечами, мысленно воскликнув: «Черт, да!»

Роб исчез в недрах супермаркета «Казино», а я пошла в булочную. Через некоторое время он вернулся с большим бумажным пакетом в руках.

– Самое необходимое, – сказал он поверх него. – И еще кое-что, на всякий случай.

Когда мы сели в машину и пристегнулись, он сказал:

– Надеюсь, ты не думаешь, что я вмешиваюсь в твои дела.

– Чего уж там, если тебе это доставляет удовольствие, вмешивайся на здоровье.

Он на секунду задержал на мне взгляд, потом облегченно рассмеялся:

– Ну, хорошо.

Несколько минут спустя, когда мы ехали обратно, он сказал:

– Я понимаю, почему ты этим занимаешься. Это дает тебе огромную свободу, шанс пожить в красивых местах. Летом в Провансе, зимой в Альпах…

– Воплотить мечту в жизнь, – добавила я.

– И я понимаю, что это довольно утомительно – вписываться в жизнь других людей, входить в семью и при этом получать зарплату. – Он неловко засмеялся. – Тебе ведь платят за это?

– Надеюсь… что заплатят, – засмеялась я в ответ, хотя сама до сих пор не поняла, как и когда это произойдет.

– Вообще, ты отлично справляешься. Похоже, они все тебя полюбили.

– Спасибо.

Роб припарковал машину напротив ворот, и я с надеждой подумала, что на этом наш разговор окончен. Он заглушил двигатель, отстегнул ремень и открыл дверцу. Когда мы вышли из машины, он добавил:

– А может, ты просто очень талантливая актриса.

– Не такая уж я и талантливая, – сказала я. – Иначе жила бы в Вест-Энде^[141], а не вот это вот все.

– И то правда.

Когда мы вошли в дом, Марта спускалась по лестнице со второго этажа. Роб сразу прошел на кухню, а я задержалась, чтобы спросить, как она.

Она уже привела себя в порядок – надела платье в зеленую и белую клетку, – но лицо ее было бледным, под глазами залегли тени. Я поздоровалась с ней одними губами, и она, прислушиваясь, замерла на несколько секунд, а потом махнула мне рукой, зовя меня за собой. Мы прошли по коридору в прачечную.

Я закрыла дверь, и она взгромоздилась на стиральную машину.

– Так и не могу до него дозвониться, – трагическим тоном сказала она. – Наверняка он потерял свой телефон.

Я спросила, может ли он позвонить ей с чужого телефона.

– Не знаю, помнит ли он мой номер наизусть.

– А в школе он не может его узнать?

– Начальство он спрашивать не станет.

– Ну конечно.

Я спросила, не надумала ли она сообщить обо всем матери, и она разволновалась еще сильнее.

– Не могу. Она начнет задавать вопросы. Станет расспрашивать, кто он и что я собираюсь делать. А я не могу ответить ни на один из ее вопросов, пока не поговорю с Лиа… с ним.

В том, как она пыталась скрыть имя Лиама Мерчанта, было что-то трогательное.

– Он тебя поддержит? – осторожно спросила я.

– У него куча денег. Его семья очень богатая. У него ведь есть собственный дом.

– Я говорю не об этом.

– Не знаю.

Вид у Марты вдруг стал растерянным, и я обняла ее.

– Если буду нужна, – сказала я, – ты знаешь, где меня искать.

За завтраком Лайла с восторгом рассказывала о недавно прочитанной книге на тему самопомощи:

– Представляете, она правда заставляет задуматься, что именно делает тебя счастливым.

После этого Роланд по ее настоятельной просьбе рассказал всем о своей новой диете: есть в больших количествах красное мясо, а потом поститься, и так по кругу.

– Очень эффективно работает, – сказал он. Потом несколько раз негромко сглотнул, словно жалел о том, что выставил себя на всеобщее обозрение.

– Ну не знаю, – запустив руку под футболку, Роб похлопал себя по животу, а потом сделал резкий вдох, – я, наверное, безнадежный случай. – Он откинулся на стуле, вытянув одну руку в сторону Клер. – Или, может, когда закончу книгу, возьму себя в руки.

– Надеюсь, это произойдет скорее рано, чем поздно, – сказал Фил.

– Неужели мое тело так остро нуждается в уходе? – простонал Роб.

– Я имел в виду книгу, – засмеялся Фил.

Когда я принесла кофейник со свежесваренным кофе, они все еще обсуждали новый роман. Лайла спросила, как он называется, а Клер поинтересовалась содержанием.

Обернувшись, Роб бросил взгляд на Фила и постучал себя пальцем по носу.

– Боюсь, я сам еще не знаю.

– Придется вести себя осторожнее, а то еще ненароком станем героями твоей истории, – сказал Фил.

Роб скованно рассмеялся:

– Причин волноваться нет. Роман уже на стадии доработки.

Подавшись вперед, Лайла с серьезным видом спросила:

– Расскажи, где ты берешь свои идеи? Откуда черпаешь вдохновение?

Роб неловко поерзал на стуле.

– Я начинаю с… э-э… героя.

Не обращая внимания на его смущение, Лайла продолжала напирать:

– А как это происходит?

Робу явно становилось не по себе. Он взял с тарелки недоеденный круассан и начал рвать его на кусочки.

– Ну, э-э, начинаешь, наверное, с общих черт – пола, возраста, роста, строения лица. А потом, хм, когда нарисуешь образ героя в своей голове, придумываешь, что он чувствует, что им движет, что мотивирует его.

Лайла кивала, словно прикидывая, есть ли в его словах какая-то ценность.

– Ты прямо кукловод, – сказала она.

– Наверное. Что-то вроде того.

Я вернулась на кухню. Наблюдать за его допросом была приятно, но я вдруг вспомнила, что ничего не запланировала на ланч, и слегка запаниковала. Заглянула в холодильник. Кто-то положил обратно пустые обертки от ветчины и салями, а от сыра осталась лишь горстка корявых обрезков. Картошку я прикончила. Все яйца и бекон, а также остатки листового салата и огурцов пошли на варево Роба… Даже та странная паста из сельдерея с майонезом, похоже, закончилась. Я почувствовала гнетущее отчаяние: эти приемы пищи когда-нибудь заканчиваются? Нет. Видимо, не заканчиваются. В этом-то все и дело.

На кухню пришел Роб.

– Я купил чечевицу и грецкие орехи, когда заходил в супермаркет, – сказал он. – Вдруг кому-то захочется салата – знаешь, такого, с козьим сыром?

– Его не так уж и много осталось.

Прошла секунда, другая. Он что, меня проверяет? Но потом он кивнул:

– Нам надо совсем чуть-чуть.

– В таком случае, это хорошая идея, – сказала я, закрывая холодильник.

После завтрака Роб поехал в ближайшую мясную лавку за ягненком, а когда вернулся, Фил пригласил его в кабинет на «небольшой разговор». Я слышала бормотание Роба – он заверял Фила, что «очень скоро будет что почитать».

– Восхитительно. – Хлопнув в ладоши, Фил громко сказал: – Жду не дождусь.

Потом Фил побрел обратно к бассейну, а Роб остался в кабинете. До меня доносилось яростное клацанье по клавишам.

Приготовить салат из чечевицы с грецким орехом оказалось проще, чем я думала. Вся сложность в приготовлении еды, судя по всему, состоит не в изучении рецепта, а в обдумывании и планировании. Когда я жарила грецкие орехи, до меня вдруг дошло, что клацанье в кабинете прекратилось.

Когда я подняла глаза, на пороге стоял Роб. Судя по виду, ему было жарко – волосы на висках влажные, голубая рубашка не заправлена.

Издав протяжный вздох, он привалился к косяку.

У меня екнуло сердце.

– Все нормально? – спросила я.

Он просто стоял там, неотрывно глядя на меня, и я поняла, что тоже на него смотрю. Я думала о том, какая широкая у него грудь, как приятно было бы сделать несколько шагов вперед, положить голову ему на плечо и оказаться в его объятиях.

Он открыл рот, собираясь что-то сказать, закрыл его, потом снова открыл, но с его губ слетело только одно:

– Лулу. – И опять: – Лулу.

– Да? – тихо сказала я.

Последовала еще одна пауза, и потом он спросил:

– Помощь нужна?

– Нет, все хорошо.

– Ну ладно.

Отделившись от косяка, он развернулся и ушел. Я слышала, как со скрипом раскрылся его ноутбук, и клацанье возобновилось.

Глава девятнадцатая

Ланч в тот день превратился в то, что Лайла назвала «самообслуживанием», а Ребекка охарактеризовала как «свободное посещение». Они понемногу начали подтягиваться к столу, но у Фила был долгий разговор по работе, а Клер неважно себя чувствовала и пошла прилечь. Эллиот, Марта и Айрис получили разрешение взять тарелки с собой и пойти к бассейну.

Я убрала все со стола и как раз рассовывала по пакетам хлеб, когда на кухню пришел Роб. Он распаковал ногу барашка, бросил ее в форму для запекания и, надрезав кожу, начал втирать в нее оливковое масло, чеснок и смесь пряностей – все, что заблаговременно купил в супермаркете. Он что-то бубнил себе под нос, а когда я спросила, могу ли чем-то ему помочь, он сказал: «О да», – как будто эта перспектива радовала нас обоих. Он дал мне несколько помидоров, чтобы я сняла с них кожицу, пока он режет лук. Вручив мне разделочную доску и тонкий нож, он усадил меня за стол. Через несколько минут вокруг меня образовался некоторый беспорядок, и он сказал:

– Думается мне, кожица будет сниматься легче, если оставить помидоры на несколько минут в миске с кипящей водой. Сам виноват. Наверное, купил не тот сорт помидоров. Извини.

Он закатил глаза, поражаясь собственной глупости, но у меня было такое чувство, что я хожу по краю пропасти и подошла слишком близко к обрыву.

Он нашел на телефоне «Спотифай», и комната наполнилась музыкой – пока мы работали, Билли Холидей или какая-то другая обладательница низкого, грудного голоса пела песни о любви и страсти. Сначала он говорил о помидорах – о том, что они будут вкуснее, если их оставить дозревать на солнце. Однажды ему попались классные помидоры с острова Уайт^[142], где, по его словам, выращивают и чеснок в больших количествах. Было несложно издавать правильные звуки – типа, я понимаю, о чем он говорит. Я начала расслабляться и неосторожно увлеклась беседой. Он рассказал о своей любви к готовке, а потом расспросил меня об актерском ремесле – где я училась и есть ли у меня хороший агент. На эти вопросы я ответила без раздумий: училась в Центральной драматической школе, агент есть. Кожица помидоров легко соскальзывала с моих пальцев. Он заговорил о моем детстве: расстраивали ли меня многочисленные переезды? Я все еще думала о Лулу и, может, подсознательно перестала разделять ее опыт и свой собственный. Да, расстраивали, сказала я. Я поменяла одиннадцать школ. В каждой была своя экзаменационная комиссия, и ты переставала понимать, чего от тебя хотят. И подружиться было трудно – приходилось учиться быть самодостаточной и ни к кому особо не привязываться.

Он вручил мне нож и жестом попросил порубить помидоры, которые я только что почистила.

Я убрала миску с водой в сторону и начала орудовать ножом.

– А еще, наверное, у меня появилась привычка ни за что не держаться. Если что-то идет не так или если на меня слишком давят, я сбегаю. Ведь остаться – значит признать существование проблемы. Я просто не умею справляться с трудностями. Это не в моем характере.

– Характер не всегда высечен в камне. Люди меняются.

Он смотрел на меня по-доброму. Я издала какой-то гортанный звук.

Через минуту он спросил, близкие ли у меня отношения с родителями.

Я сказала «нет» и тут же подумала, что у Лулу отношения с родителями точно близкие: она часто о них говорила. Ее уверенность в себе и та легкость, с которой она порхает по жизни, появились благодаря тому, что ее любили, а она отвечала взаимностью. Я отложила нож. У нее были близкие отношения с родителями. Она порхала по жизни. Стол вдруг начал подниматься навстречу моему лицу. Я закрыла глаза, пытаясь успокоиться.

Воцарилась тишина, и Роб начал рассказывать о своих родителях. Они много работали и действительно хотели сделать мир лучше. Порой они «перегибали палку». В какой-то момент в доме жили девять детей одновременно. В небольшом доме. Роб делил комнату с Марком и двумя младшими братьями. Там стояли две двухэтажные кровати. Он все говорил и говорил, и спустя какое-то время, чтобы показать, что я слушаю, я сказала:

– Так, значит, вас было девять. Три родных брата и…?

– Да. Родных детей было четверо, плюс пятеро приемных. Все разных возрастов, но с характером.

– Так сколько им платили за это? Я не знаю, какие сейчас расценки, но пять приемных детей – за это должны были неплохо доплачивать.

Он смахнул порезанный лук в сковороду и, обернувшись, бросил на меня слегка нахмуренный взгляд.

– Не знаю, сколько им платили. Мне кажется, деньги для них не имели значения. Я правда так думаю. У них была миссия – помогать людям. – Он пожал плечами. – Нам, родным детям, приходилось непросто. Нам не хватало внимания. Они хотели, чтобы мы просто привыкли к такому положению дел. А мне зачастую было обидно, что приходится их с кем-то делить.

Я всматривалась в его лицо. Я никогда не думала о том, каково это – быть одним из родных детей в приемной семье. Я им завидовала. Были мы и они. Я считала, что они-то желанные, а мы – никому не нужные довески. Но теперь я поняла, что все не так однозначно: можно просто вбить себе в голову, что ты «нежеланный» ребенок, даже если в реальности это не так.

– Звучит ужасно? – спросил он.

– Мне так не кажется, – ответила я.

Роб поднялся из-за стола, поставил сковороду на плиту и, склонив голову набок, зажег конфорку. Он начал охотнее рассказывать о себе – в основном об отношениях с Марком, у которого недавно был в гостях. Отношения эти были непростыми, но они всегда ладили. Он был «одним из тех, с кем все получилось».

В моей памяти всплыла картина: Молли, заботливо укрытая одеялом, лежит на той кошмарной бархатной софе рядом с миссис Ормород.

Я вспомнила, как смотрела на нее, стоя в дверях.

– А те, с кем не получилось? – спросила я.

Немного подумав, он сказал, что те, с кем не получилось, попали в дом в более взрослом возрасте, что у них случались «неконтролируемые вспышки гнева», что они были более «травмированными».

Роб отвернулся, чтобы достать что-то из холодильника. Я подумала о том, как люди говорили, что у меня бывают «неконтролируемые вспышки гнева», а вот о Молли такого не говорили. И я подумала – может, дело не только в том, что она была младше, когда нас забрали из квартиры матери. Ведь где бы мы ни оказывались после этого – будь то в школе или на «передержке», – она была защищена от самых страшных ситуаций, способных вызывать вспышки гнева, если у тебя с этим проблемы, и защищала ее от этого я.

Я подняла взгляд и поняла, что Роб уже отыскал в холодильнике все, что нужно, и теперь наблюдает за моим выражением лица.

Он не улыбался, но губы его были слегка изогнуты, а вокруг глаз собрались морщинки. На лоб упала прядь волос. У меня снова екнуло сердце, и я испытала сильный приступ влечения.

Наконец он произнес:

– Помидоры готовы?

– Ага.

Я осторожно поднесла доску к плите, и он соскреб нарезанные помидоры в сковороду и перемешал их с размягченным луком.

От сковороды поднимался восхитительный аромат, сладкий и одновременно пикантный. Роб добавил немного соли.

– А теперь чем тебе помочь? – спросила я.

– Хм, – рассеянно отозвался он, помешивая еду. Потом поднял на меня глаза и небрежно спросил: – Кстати, а у тебя правда целиакия?

– Что?

– Да я просто заметил, как ты недавно вертела в руках кусок хлеба.

После секундного замешательства я решила рискнуть:

– Нет, у меня непереносимость глютена, но я говорю, что целиакия, потому что звучит солиднее. Так люди более серьезно относятся к этой проблеме.

– Ясно, понятно, – с мимолетной улыбкой сказал он.

Лук на стенках сковороды начинал пригорать.

– А ты еще тот детектив, – сказала я.

– Я по жизни любопытный. Это мое слабое место.

– Придется мне вести себя осторожнее.

Тогда он засмеялся:

– Тебе не о чем беспокоиться. Ты отлично справляешься, прекрасно себя контролируешь.

– Контролирую себя?

Он кивнул, а потом, наклонившись, чтобы убавить жар, сказал:

– Я единственный начал о чем-то догадываться.

Кусочек лука выпрыгнул из сковороды на пол.

Я нашла тряпку и вытерла пол. О чем он начал догадываться? Что я врала о целиакии? Или еще о чем-то?

Я положила тряпку обратно на раковину.

– Еще задания будут или я могу быть свободна?

Он ощупывал взглядом мое лицо. Я почувствовала, что краснею. Затем он прислонил деревянную ложку к бортику сковороды и отвел взгляд.

– Считай, что я освободил тебя от твоих обязанностей, – с небольшим поклоном сказал он.

Оказавшись в безопасности в своей комнате, я с удивлением поняла, что уже четыре часа дня. Дело к вечеру, а я и не заметила, как пролетело время. Я увлеклась… чем я увлеклась? Я сидела на кровати, то скрещивая руки на груди, то расплетая их, словно кукла со сломанным механизмом. У меня было такое чувство, что меня обработали. Я где-то прокололась? Мне было известно, сколько платят приемным родителям, а когда я чистила помидоры, в какой-то момент мои мысли были поглощены Молли. И теперь я не могла вспомнить, не сказала ли чего-то вслух. Но я правильно сделала, что «призналась» насчет целиакии. В моем понимании, Лулу была из тех людей, кто может притвориться, что у нее целиакия. Ну и по мелочи накосячила – с хлебом и помидорами. Я была какая-то рассеянная.

Я что, влюбляюсь в него? Это так происходит? Был когда-то в «Фэйрлайт-хаус» один парень. Мне почему-то хотелось находиться рядом с ним, а когда он заговаривал со мной, почва уходила у меня из-под ног. Голос срывался, смех становился слишком громким. Я заливалась горькими слезами, когда его куда-то перевели. Сейчас у меня совершенно нет времени на это, но я знаю, что подобные вещи случаются на отдыхе. Столько всего происходит одновременно, ты испытываешь кучу разных эмоций. Но дело в том, что я не могу себе позволить ничего подобного. Сейчас неподходящий момент для слабости. Мне нужно хорошо соображать, чтобы вести игру дальше.

Глава двадцатая

Вечером, когда я шла на обед, жара еще не спала. Небо заволокло тугими клубками облаков, неподвижно стоящими на месте.

Я опаздывала: слишком долго приводила себя в порядок. Помыла голову и нашла фен в тумбочке под раковиной. На платье в цветочек было пятно, но удалить его у меня не вышло, поэтому, в конечном итоге, я снова обратилась к содержимому чемодана Лулу. Жаль, я не могла наплевать на то, что на мне надето. Ужасно, что мне пришлось рыться в ее платьях и пользоваться ее вещами, чтобы банально лучше выглядеть. Наконец я выбрала зеленое платье.

Роб был на кухне, а оставшиеся пятеро взрослых гостей толпились на террасе, рассаживаясь по местам. Фил и Роланд – оба в рубашках из узорчатой ткани и шортах до колена – разливали вино, и Клер пошутила, что не получила «уведомление насчет дресс-кода». Мне следовало пойти на кухню и помочь Робу, но мне хотелось максимально оттянуть момент нашей встречи, и я присела на свободный стул рядом с Ребеккой. Повернувшись ко мне, она привлекла меня к их с Лайлой разговору на тему семейного отдыха, «самого прекрасного и самого отвратительного». Они обе были в черном – Лайла в топе без рукавов, но с высоким горлом походила на директрису школы, а у Ребекки на шее болталось множество цепочек, придававших ей богемный вид. Лайла сказала, что больше всего ей понравился тот отпуск, когда они занимались виндсерфингом в Португалии.

– Мы были в восторге, правда? – крикнула она Роланду.

– Да, дорогая, – ответил он. – В полном.

Клер сидела во главе стола и в своем джинсовом комбинезоне выглядела моложе и более неформально, чем эти Лайла и Ребекка.

– Мне без разницы, где проводить отпуск, – сказала она. – Да где угодно. Лишь бы отель был приятный и рядом был кто-то, кто готов удовлетворять все мои потребности.

– Вот как, – Ребекка состроила гримасу, как бы говоря: «Попалась».

– Но это не означает, что мне здесь не нравится, – сказала Клер. Она пожала плечами и, встретившись глазами с Филом, засмеялась: – Просто это другое.

– У тебя хороший вкус, – мягко сказал Фил. – Тут нечего стыдиться.

Подростки явились, когда Роб выносил большое блюдо с едой. Айрис и Эллиот, запыхавшиеся и растрепанные, «ходили погулять». Марта пришла прямо из душа. Она бочком пробралась к свободному стулу по правую руку от меня. Волосы у нее были еще влажными, а на груди, поверх просторного белого платья, болтался золотой крест ее бабушки. Она немного походила на послушницу – такую, которая дружит не только с Богом, но и с модой, – хотя, конечно, в текущих обстоятельствах монахиней она явно не была. Я шепотом спросила, как дела, не звонил ли он. Потупив взор, она едва заметно покачала головой.

Роб встал у противоположного края стола, чтобы разложить еду. Его голубая льняная рубашка помялась, ему явно было жарко, и вид у него был слегка напряженный.

– Я наготовил слишком много, – сказал он, отодвинул упавшую на лицо прядь волос и сел. – Вечно я меры не знаю.

– Мы все тебе очень признательны, – сказала Ребекка. – Особенно Лулу, я уверена.

– Еще бы, – сказала я, глядя на тарелку, поставленную передо мной: ломтик ягнятины рядом с горкой жареных овощей, завитком томатного соуса и кучкой ароматного, посыпанного орехами риса. – Надеюсь, это не слишком вкусно. Не хочу, чтобы меня переплюнули.

– Поверь мне, этого не случится. – Поймав мой взгляд, Роб усмехнулся.

Под зонтиком не хватало воздуха, и Роланд закрыл его по просьбе Лайлы. Но в свернутом виде зонт превратился в помеху прямо посреди стола, поэтому Роланд вновь его развернул. Все наперебой хвалили приготовленного Робом ягненка, и я не исключение. Лайла сказала, что еда намного вкуснее на свежем воздухе – люди часто это говорят, – а Клер начала рассказывать, как поставила на террасу у себя на крыше угловой диван и мягкое кресло во всепогодной обивке.

– Я просто решила, что не буду экономить. В итоге поехала на Индийский океан – и оно того стоило.

Она так утомляла своими разговорами о роскошной жизни. Я не понимала, чем она привлекает Фила. Я испытала острый приступ привязанности к Ребекке и попросила ее рассказать о книге – в свое время она была бестселлером, – которую, как я слышала (на самом деле прочитала в Гугле), она редактировала, когда работала в издательстве. Ее лицо просветлело, и она рассказала, как обнаружила книгу в стопке случайных рукописей и какое удовлетворение испытала, когда она начала получать награды.

Остальные гости тоже включились в разговор.

– Я и не знала, что это была одна из твоих книг. С ума сойти!

– Поверь мне, – сказала Ребекка, порозовев от удовольствия, – в свое время у меня был настоящий нюх на таланты. Правда, Фил?

– Точно, – кивнул ее муж. – У тебя был природный талант. Я тебя боготворил.

– Жаль, что я все бросила ради этой неблагодарной парочки.

– Мило, – сказала Айрис.

Клер улыбалась, склонив голову набок.

– Так ты же сама это выбрала, – сказала она. – И я уверена, что на самом деле ты ни о чем не жалеешь. У каждого свои приоритеты.

Я хотела, чтобы у Ребекки поднялась самооценка и чтобы это чувство у нее ассоциировалось со мной. Если попутно мне удалось выбесить Клер… что ж, это приятное дополнение.

– Я бы не сказала, что ты что-то бросила, – сказала я Ребекке. – Может, просто направила всю свою интеллектуальную мощь на то, чтобы стать хорошей матерью? И это работает в обе стороны. Те навыки, которые ты приобрела как мать, – думаю, они тебе пригодятся, если ты решишь вернуться на работу.

Шон говаривал, что мы никогда не лжем – мы просто говорим людям то, что они хотят услышать.

Я видела, что Ребекка задумалась над моими словами. Потом она резко втянула воздух через нос и кивнула:

– Да, ты права. Спасибо, Лулу.

Я откинулась на спинку стула. На другом конце стола Фил рассказывал историю о каком-то общем друге, игравшем в универе в регби. Однажды он подвез Фила на матч по крикету в Сюррее.

– Если честно, лучше бы я поехал на поезде. У него был такой мощный «Лексус», а мы ползли в крайнем ряду. Мне кажется, меня никогда не возили так медленно. Я купил кофе навынос перед поездкой и за всю дорогу не пролил ни капли!

– Не может быть, чтобы он ехал так же медленно, как мама, – сказала Марта. – Она реально самый медленный водитель в мире.

– Это правда, – поддакнул Фил.

– Так и есть, – согласилась Айрис.

Ребекка со смехом запротестовала:

– Да ладно. Не такая уж я и медленная. Просто осторожная.

– Это одно и то же, – сказала Клер, закатив глаза.

Ребекка заметно погрустнела.

– Ну хватит, – сказала она.

– Вообще-то, должна признать, – сказала Лайла, – если мы с Ребеккой куда-нибудь соберемся и она предложит поехать на одной машине, я сама сяду за руль – и не дам ей даже заикнуться об этом.

– Лайла! – с упреком воскликнула Ребекка.

Ее подруга подняла руки, словно пресекая возражения.

– Честное слово.

Ребекка откинулась на стуле.

– Ну, по крайней мере, я не всегда попадаю на штрафы за превышение скорости.

Лайла заправила прядь волос за ухо.

– Я «не всегда» попадаю на штрафы, ха-ха-ха!

Ребекка разинула рот, изображая негодование.

– Кхм, – откашлялась она.

Роланд покраснел и несколько раз сглотнул.

– Может, сменим тему?

Ребекка взглянула на него через стол.

– Э-э… ты бы лучше помолчал. Ты же в прошлом году отдувался за Лайлу, если я ничего не путаю. И не раз, – весело, нараспев, сказала она. – А ей ведь уже лишение прав светило.

– Я семейный врач, – сказала Лайла, воздев ладони к небу. – Я должна иметь возможность сесть за руль, если придется ехать на экстренный вызов.

– Ой, да не волнуйся ты, – все с той же улыбкой сказала Ребекка. – Никто из нас тебя не заложит. Ты здесь в кругу друзей.

Лайла засмеялась – на этот раз более нервно:

– Ну, как я уже сказала, я этим не горжусь.

Я испытала прилив адреналина. Значит, Лайла и Роланд нарушали закон. Интересно. Я встала, чтобы собрать посуду. Лайла тоже поднялась с места, оттолкнув стул, и последовала за мной на кухню. Но там она не задержалась, а прошла ее насквозь и вышла в коридор. Интересно, расстроена ли она. Да нет, наверное, просто пошла в туалет. Вряд ли ее так впечатлило откровение Ребекки. Она же была «в кругу друзей».

В помещении было темно, но я не включала свет, чтобы не налетели комары. Я загрузила посудомойку и принялась мыть вручную то, что лежало в раковине, – кастрюльки, поддоны, ковшики, – все сальное, покрытое запекшимся жиром. Тут на кухню вернулась Лайла. Она продефилировала прямо к дверям, ведущим на террасу, и, наклонившись к уху Ребекки, что-то зашептала. Ребекка встала, они обе вошли в дом, тихонько посовещались, и Ребекка сказала:

– Ты что, черт возьми, шутишь, что ли?

Повернувшись к дочерям, она поманила их пальцем:

– Девочки, идите сюда, надо поговорить.

– Эллиот, ты тоже, – более сдержанным тоном сказала Лайла.

– Что происходит? – спросил Фил.

Роланд неуклюже поднялся на ноги, а Клер отодвинулась от стола вместе со стулом, чтобы лучше видеть.

Подростки по одному просочились на кухню и встали в шеренгу прямо у дверей. Айрис смеялась, а у Марты был такой вид, будто она вот-вот заплачет.

– Полагаю, это принадлежит кому-то из вас троих. – Лайла протянула руку. – Я только что нашла это на полу туалета на первом этаже. Не хотите рассказать, откуда это взялось?

Все трое мельком взглянули на предмет, лежащий у нее на ладони, и тут же отвели глаза, словно слишком долгий взгляд автоматически станет признанием вины. Теперь вся троица непонимающе пялилась на Лайлу.

Я подошла на шаг ближе. У нее в руке был маленький коричневый предмет, и я поняла, что уже видела его. Мягкий кожаный мешочек размером с косметичку.

Заначка Эллиота.

Ребекка сказала:

– Вряд ли у вас была возможность познакомиться с местным дилером, а это означает только одно: кто-то из вас контрабандой ввез это в страну, через две таможни. Я хочу сказать, вы хоть понимаете, какая это глупость?

Эллиот поднял одну ногу и почесал ступней лодыжку другой ноги. Сдал себя с потрохами – конечно, если Лайла или Ребекка заметили это движение.

– Будет намного проще, если вы сейчас сознаетесь. – Лайла выразительно посмотрела на Айрис. Она явно считала ее виновницей.

– Ну, давайте, – Ребекка явно начинала терять терпение, – колитесь, чье это?

Эллиот сцеплял и расцеплял пальцы рук. Марта стояла неподвижно, и лицо ее было очень бледным. Айрис засунула руки в карманы и пялилась в потолок.

Повисла долгая, мучительная тишина.

Я вышла вперед, покинув свой темный уголок.

– О боже. Мне так неловко, – сказала я. – Я очень извиняюсь, но это мое.

Я направилась в сторону собравшихся, и Лайла и Ребекка синхронно отступили назад. Лайла посмотрела на мешочек в своей руке, потом перевела взгляд на меня.

– Твое? Это твое?

Я отдавала себе отчет в том, что все присутствующие, включая тех, кто остался за столом на террасе, молча сверлят меня глазами.

– Да. – Я забрала у нее кисет, с такой силой стиснув его в ладонях, словно могла заставить его исчезнуть. – Это подарок. От человека, который живет здесь, во Франции. Никакой контрабанды. Я даже не… в общем, травка не по моей части.

– Это твое? – пораженно переспросила Ребекка.

Я повернулась к ней и извиняющимся тоном сказала:

– Я не планировала курить ее. Просто носила с собой. Так, на всякий случай. Когда я перед ужином ходила в туалет, кисет, наверное, выпал у меня из сумки.

– Боже мой. Ты уж не разбрасывайся этим.

– Я же говорю, мне очень неловко. Глупо получилось.

Развернувшись, я пошла обратно к посудомойке. Положила кисет на раковину у стены, рядом с бутылкой моющего средства. Поверхность была влажной, и коричневая кожа сразу начала темнеть.

– И, может, – сказала Ребекка за моей спиной, – прибережешь его на то время, когда тебе не будут платить за то, чтобы ты была в здравом уме?

– Да, конечно.

Я занялась кофемашиной – налила воду и заменила фильтр. Подростки растворились в недрах дома, а Лайла и Ребекка вышли на террасу и сели за стол вместе с остальными.

Я видела, как Роб встал и вошел в дом. Он прошел через кухню и остановился рядом со мной. Я ощущала тепло его руки рядом с моей, чувствовала запах его свежевыстиранной одежды.

– Вот так дела, – сказал он.

– Вот так дела, – повторила я. Насыпав кофе в фильтр, я захлопнула крышку.

– Это была драматичная сцена.

– Да.

Он нервно сглотнул, и его губы раскрылись, словно он собирается что-то сказать.

– Ну да ладно, – сказала я, щелкая выключателем кофемашины.

– У меня такое чувство, что ты бросилась грудью на амбразуру.

– Почему на амбразуру?

Повернувшись, я привалилась спиной к кухонному островку и с прищуром взглянула на него.

Он начал неистово тереть грудь – в том месте, где расположено сердце.

– Надеюсь, они это оценили, эти маленькие говнюки.

Я засмеялась, но он не улыбался, а кусал губу.

– Это было очень великодушно с твоей стороны.

На террасе Ребекка предлагала остальным поиграть в шарады или устроить викторину, а Фил уговаривал ее успокоиться:

– Никто не хочет играть в твои игры.

Кофе начал сочиться через фильтр. Протянув руку, я стала крутить стеклянный кофейник, чтобы чем-то себя занять.

– Я начинаю подозревать, что ты хороший человек, – добавил Роб.

Он накрыл мою ладонь своей. Заставив меня прекратить навязчивые движения, он не спешил отпускать мою руку – его большой палец лежал у меня на запястье. Мы оба посмотрели вниз, словно пребывая в шоке, а потом одновременно подняли глаза. У меня сдавило грудь – прямо в центре, под ребрами, – словно какая-то сила физически перекрыла мне кислород. От его кожи исходило тепло. Я ощущала прикосновение подушечки его большого пальца к пульсирующей венке у меня на запястье. Мы оба стояли совершенно неподвижно. Я согнула пальцы, чтобы тоже прикоснуться к его ладони. Как мне показалось, мы простояли так несколько минут – он нежно водил большим пальцем по внутренней стороне моего запястья, а потом вынул другую руку из кармана брюк и, крепко обняв меня за шею, нежно притянул к себе. Я не смотрела в окно, но слышала доносившуюся снаружи оживленную болтовню. Голоса не стихли, когда я подняла лицо и прижалась губами к его губам.

Взрыв хохота на террасе. Мы разорвали поцелуй.

Рука Роба соскользнула мне на плечо. Он улыбнулся, глядя на меня сверху вниз.

– Они смотрят на нас?

Я устремила взгляд ему за спину – туда, где стоял стол, и покачала головой:

– Слишком темно, им ничего не видно.

– Ты не возражаешь, если я задам тебе один вопрос, прежде чем мы продолжим? – спросил он.

– Что? – Я смотрела на него снизу вверх, беззащитная, в ожидании ответа.

– Как тебя зовут на самом деле? – спросил он, и в его голосе была лишь малая толика любопытства, словно он уточнял, доела ли я, чтобы убрать мою тарелку.

– Что? – снова переспросила я.

Он по-прежнему улыбался.

– Я же знаю, что ты вообще-то не Лулу.

– Что ты имеешь в виду?

– Я просто спрашиваю… – Он протянул ко мне руку, – потому что, мне кажется, я должен знать, кого целую… – Ухватившись за шелковую ткань платья, он притянул меня ближе, – если я снова буду это делать.

Ему не особо нужен был ответ: его пылкий взгляд не имел никакого отношения к заданному вопросу. Но я внезапно похолодела. Я не Лулу, потому что Лулу мертва. Как я вообще могла забыть об этом хоть на секунду? Что бы я ни делала, я никогда не смогу искупить свою вину за это.

Я отодвинулась и стряхнула его руку со своего платья.

– Кофе готов, – сказала я, отворачиваясь. – Они ждут.

Я сняла кофейник с подставки и поставила его на поднос рядом с чашками и молоком. Вручив поднос Робу, я заставила себя посмотреть ему в глаза и спросила:

– Можешь отнести?

Окинув меня озадаченным взглядом, он взял поднос и вышел на террасу.

– Наконец-то! – послышался голос Ребекки. – Вы что там делали? Вручную кофе мололи, что ли?

Я налила в чайник воды и включила его, а когда он закипел, заварила в кружке чайный пакетик. Потом вынесла ее на террасу и поставила перед Клер. Роб сидел на стуле Марты. Он улыбался мне, в его взгляде читалась надежда. Его ноги стояли на перекладине под моим стулом, и он убрал их, чтобы я могла пройти.

– Садись! – воскликнула Ребекка, вымученно улыбаясь: ей было неловко за недавнюю сцену на кухне. – Мы как раз говорили о том, что в сентябре всегда все начинается с чистого листа, и он больше похож на Новый год, чем сам Новый год. Поэтому мы должны давать самим себе сентябрьские обещания. Я лично собираюсь чаще говорить «да». Например, когда тебя спрашивают, хочешь ли ты пойти в театр, а у тебя внутри все обрывается и ты отчаянно ищешь предлог, чтобы никуда не идти. А ты, Лулу, что ты не будешь делать?

– Кроме того, что не будешь курить травку, – донесся до меня голос Клер.

Я вцепилась в спинку стула. Оглянулась, не зная, что сказать, и смутно ощущая панику.

– Даже не знаю. Я лучше пойду спать.

Я обошла стол и быстро пошла по лужайке к бассейну. Когда я добралась до калитки, журчание голосов возобновилось, а к тому моменту, как я вошла в «голубятню», они уже смеялись – по крайней мере, я себя в этом убедила.

Глава двадцать первая

Я привыкла думать, что каждый день будет похож на предыдущий, – то же синее небо, то же солнце, та же жара. Но утро выдалось пасмурным – небо было расчерчено удивительно симметричным узором из облаков, парящих высоко над землей. Зона вокруг бассейна казалась плоской в отсутствие контраста света и тени. Голубая краска на ставнях облезала хлопьями. Сунув ноги в шлепанцы, я заметила вкрапления черноты в уголках квадратных каменных плит, и до меня дошло, что это плесень.

Роб был уже на кухне – выжимал сок из апельсинов в большой стеклянный кувшин. На нем была выцветшая футболка и грязно-белые брюки из рыхлого тонкого хлопка. Он забрызгался – и на футболке, и на брюках были пятна влаги с оранжевыми вкраплениями мякоти.

– Извини, – сказал он, слизывая с ладони сок. – Я ждал тебя, но ты не появилась, и я нагло решил вмешаться. Я пойму, если ты меня возненавидишь. – Он сгреб выжатые шкурки апельсинов с кухонной стойки в мусорное ведро и понес кувшин на стол, который был уже накрыт – посуда, приборы, корзинка с выпечкой и все остальное.

– Да не ненавижу я тебя, – сказала я.

– В деревне утром была куча народу, – продолжил он, вернувшись в дом. – Очень длинная очередь в булочную, – рассказывал он мне, словно мы всегда это обсуждали, как будто это «наша тема». Хорошая тактика – притвориться, что ничего особенного не происходит. Но лицо у меня просто горело, и я рта не могла раскрыть от смущения. Я подошла к раковине и стала умываться.

Молчание затянулось, и я почувствовала, что должна что-то сказать, что угодно.

– Интересная штуковина, – сказала я, принимаясь мыть похожее на луковицу деревянное приспособление с рифленым краем.

Он со смехом забрал его у меня и вытер посудным полотенцем.

– В шкафчике есть электрическая соковыжималка, но я решил, что вручную получится быстрее. – Он с грустью посмотрел на свою футболку. – Наверное, получилось бы аккуратнее.

– А, поняла, это для апельсинов.

Он окинул меня взглядом, и на его лице промелькнуло озабоченное выражение. Потом он потряс головой, как будто прочищал уши.

– Ну конечно. Для чего же еще ее можно использовать? – Поджав губы, он подкинул соковыжималку и, поймав, положил на место. Потом откашлялся и слегка покраснел, словно смутился. Роб открыл посудомойку и выставил чистые стаканы в ряд на рабочем столе. Я собрала их и поставила в шкафчик для посуды, радуясь, что он не видит моего лица.

– Кстати, у меня сообщение для тебя от твоего друга из деревни, – сказал он. Его тон изменился, стал более официальным. – Он курил на площади, когда я припарковался там. В общем, – он закрыл посудомойку и выпрямился, – он сказал, чтобы ты к нему заглянула в следующий раз, когда приедешь за покупками. У него появилась новая информация.

Я убрала стаканы и закрыла дверцу шкафчика. Он все еще стоял тамв ожидании моего ответа.

– Хорошо. Спасибо, – сказала я.

В кухню с шумом вошли Ребекка и Лайла и устремились прямиком на террасу.

– Восхитительно! – воскликнула Лайла. – Вы двое так чудесно друг друга дополняете! Настоящая команда.

Помедлив, Роб повернул голову и сказал, будто бы обращаясь к ним:

– Всегда пожалуйста.

Потом он последовал за ними. У него была одна привычка – он засовывал руку в карман и перебирал невидимую мелочь, когда испытывал неловкость. Вот и сейчас он делал то же самое. Выдвинув стул, он уселся за стол спиной ко мне.

У меня вдруг перехватило дыхание, и я с трудом могла сделать вдох. Я не знала, страх это или влечение. Я испытала острое желание прильнуть к нему, ощутить его язык у себя во рту. Беспрестанно прокручивала это в голове ночью и утром, лежа в постели, пока он плавал в бассейне. Как я могла позволить себе поцеловать его, сблизиться с ним? Я забыла об опасности. Надо было держаться от него подальше. Сама себе подложила свинью. Он изначально был неудобным объектом. Он обращал внимание на то, что не вписывалось в привычные рамки, он не пытался найти всему логическое объяснение, как Ребекка. Он замечал вещи, остававшиеся незаметными для других, – от его внимания не укрылись ни лаванда, ни моя возня с помидорами. Он знал слишком много, он играл со мной. А я все никак не могла собраться с силами и оказать ему сопротивление.

Гости на террасе обсуждали погоду так, словно это головоломка, требующая решения. Ребекка позвала меня и попросила «сбегать и найти «домашнюю библию». Они принялись просматривать разные разложенные по файликам буклеты. Решили, что до побережья слишком далеко, как и до виноградника, где можно продегустировать вино. Кто-то предложил прокатиться на зиплайне, но эту идею сразу отмели, и лазать по деревьям в специально отведенном для этого месте тоже никто не захотел. Шопинг в Кастеле пришлось исключить, поскольку они собирались поехать туда на рынок на следующий день.

– Как жаль, – сказала Ребекка, – что Фил и Клер уже съездили в собор в понедельник. Сегодня более подходящий день для этого.

– Давайте съездим, – сказала Клер. – Я не против взглянуть на него еще разок, но могу и дома посидеть.

– Меня устраивает, – двусмысленно прокомментировал ее слова Фил.

– Да ничего страшного, – сказала Ребекка. – Вы оба так рвались туда в понедельник, вот и съездили.

Роб в основном отмалчивался. Заикнулся было о том, что лучше останется дома и поработает над романом, но Фил сказал:

– У тебя ведь все под контролем, правда?

– Да-да.

– Хорошо. Считай, я дал тебе отгул. Что скажешь?

Кто-то прошипел:

– Лулу!

Марта и Айрис стояли у входа в кабинет и жестами просили меня подойти к ним. Мы зашли в кабинет, и когда нас уже не было видно с террасы, Айрис сказала:

– Кроме шуток, ты буквально спасла нам жизнь. – Она вцепилась в мои плечи и неловко заключила меня в объятия. – Мы твои должники.

Марта выставила ладони перед собой.

– Вообще-то, я тут ни при чем. Это все они, эти два идиота.

– А ведь нелегальный ввоз травки – это реально безбашенный поступок. Лучше не повторять.

– Поверь мне, – сказала Айрис, – мы и не собираемся.

Она исчезла в недрах дома, и я спросила Марту, как она себя чувствует.

– Да нормально, мне немного полегчало. Сложно сказать. Такое ощущение, что меня еще как следует не накрыло. – Она положила ладони на живот. – Я поговорила с квартирантом Лиама, и он сказал, что Лиам завтра возвращается из Греции. Значит, скоро объявится.

Она закусила губу.

Когда я вернулась на кухню, взрослые уже договорились поехать на реку, где можно гулять по берегу и купаться, а еще взять напрокат каноэ.

– О, экскурсия! – воскликнула я.

Ребекка не улыбнулась. Не считала нужным церемониться со мной. Когда она попросила меня принести «домашнюю библию», ее манера была более начальственной, чем накануне, словно она считала, что я ее подвела, и решила поставить меня на место.

– Мы возьмем «Ситроен» и «Фиат», а тебе оставим «Ауди». Сможешь снова закупить все по максимуму, – сообщила она мне.

– А кто едет?

– Все. Роб будет одним из наших водителей, если ты его отпустишь. Не знаю, сколько нас не будет, но насчет ужина не беспокойся. Мы найдем, чем перекусить. Посмотрим по ситуации. В любом случае, ты сможешь немного побыть в тишине. – Ее лицо на мгновение озарила улыбка.

В кухню вошла Клер.

– Можешь попросить уборщицу, когда она придет, разобраться с канализацией? Проблема никуда не делась.

– Ох, дорогая, – сказала Ребекка. – Далеко нам до бутик-отеля, да? Так что да, Лулу, если получится, обсуди это с Бриджит. Попроси ее найти сантехника, если нужно. Будем надеяться, что там не застрял какой-нибудь труп.

Как только машины скрылись из виду, я пешком пустилась в путь: я бы ни за что не стала рисковать и садиться за руль огромного «Ауди». Было даже жарче обычного, а паутина облаков перекрывала приток воздуха. Шея под волосами вспотела, и под резинкой бюстгальтера тоже было влажно. Вокруг меня роились полчища крохотных насекомых – они забирались мне в волосы и прилипали к губам. Было такое ощущение, что меня кусают.

У меня была куча поводов для беспокойства, а теперь еще приходилось переживать, что я столкнусь с Бриджит на аллее и она захочет остановиться и поболтать. Но в итоге я благополучно вышла на шоссе и добралась до городка, так и не встретив ее.

Если встать рядом с булочной, то супермаркет находится в противоположном углу площади. Я пересекла площадь и увидела позади магазина небольшую подворотню, такую узкую, что по ней могла проехать только одна машина. Я прошла вдоль стены супермаркета, миновала ряд гаражей и бетонную площадку с мусорными баками. Потом на моем пути возникла пара нескладных домишек, на крыльце которых висели корзины с цветами и были разбросаны детские игрушки. Натянув поводок, залаяла собака. Дальше дорога становилась шире и шла вниз по холму. Впереди виднелся лишь один дом – одноэтажный, из красного кирпича, с высокой ломаной крышей. Я заглянула в ворота, чтобы убедиться, что не ошиблась. Да, все верно – входная дверь синяя. А еще я узнала видавшую виды белую машину Паскаля, стоящую во дворе.

Я постучала, и мне открыл старик с испещренным морщинами лицом, похожим на печеное яблоко, но тут же зашаркал обратно, когда со второго этажа, покачиваясь, спустился Паскаль. Его одежда пропахла запахом карамели от его электронной сигареты.

– У вас была для меня информация? – спросила я, привалившись к дверному косяку. – Какой-то мужчина расспрашивал обо мне в кафе. Вы узнали еще что-то?

Паскаль огладил ладонью свою козлиную бородку. Глаза у него были воспалены.

– Да, да. Я попросил Антуана рассказать поподробнее. Он сказал, что мужчина говорил по-французски, но мог и не быть французом. Он был большой, крупный. – Паскаль приподнял плечи для наглядности, да так и не опустил. – Каштановые волосы. Очки.

– Он что-то говорил?

– Только одно – что ты уехала, не оставив записки. Он был какой-то возбужденный, очень хотел тебя найти.

Паскаль предложил мне кофе, но я сказала ему, что тороплюсь, и попятилась назад. Спустившись по ступеням, я вышла на дорогу. Дошла до площади и села под платаном, чтобы привести мысли в порядок. У Шона были не каштановые волосы, но он мог их покрасить. Очки могли быть реквизитом. Он не был крупным, но умел работать со своим телом и легко мог произвести нужное впечатление. А еще отлично вживался в образ. В Марракеше он был «риелтором» – носил накладки на плечи и ходил враскорячку, чтобы казаться массивнее. В Барселоне он был стройным парнем с узкими бедрами – просто эталонный образ похудевшего человека. Так какой напрашивается вывод? Мужчина в Кастеле мог быть Шоном. А мог и не быть. Но кто, если не он?

Интересно, где сейчас Шон. У меня внутри засвербило – невыносимо захотелось это узнать.

Высоко в небе над площадью летали стрижи, оглашая округу резкими, писклявыми криками. Я прислонилась затылком к дереву. Его ствол потрескался и расщепился, трещины были заполнены рыхлой древесной массой. Если я дотяну до следующего четверга, когда закончится моя работа, что со мной будет дальше? Я могу приехать в Великобританию по паспорту Лулу. А потом, следуя совету мужа Молли, обратиться в полицию. Мне придется нелегко. Меня саму будут судить как сообщницу или за препятствование следствию. Не говоря уже обо всех остальных преступлениях. Я сяду на какое-то время. Неизвестно насколько, но меня «закроют». Нельзя сказать, что я этого не заслуживаю, но я хотя бы жива.

Передо мной, между двух зданий побольше, примостился старый дом, выкрашенный в темно-красный цвет, с выцветшими голубыми ставнями. Открылась дверь, и из дома вышла женщина с младенцем на руках. Она что-то крикнула мужчине, идущему по улице. Когда он подошел к ней, они поцеловались над головой ребенка и вместе вошли в дом.

Вот чего я хочу, вдруг подумала я, – хочу, чтобы у меня был домик с голубыми ставнями и мужчина, которого можно целовать над головой ребенка. Может ли такое произойти с кем-то вроде меня? Или даже мечтать об этом не стоит?

Я встала на ноги, испытывая отвращение к самой себе, и направилась в магазин. Прохладная пустота супермаркета пахла солониной, дезинфицирующим средством и старым льдом. Отдел замороженных продуктов преподнес мне неожиданные подарки – не только конфи из утки, но и эскалопы из индейки, картофель по-пекарски, ризотто со спаржей, киш лорен, тартифлет – картофельную запеканку с сыром и беконом – и малиновые рулеты. Еще я купила ветчину, салями, сыр, кофе и листовой салат – этого хватит на несколько ланчей и как минимум на два ужина. Себе же я прихватила темные очки с овальными линзами в тяжелой черной оправе. Оплатила все картой Ребекки и сохранила чек, хотя уже достаточно хорошо ее знала, чтобы понять, что она не попросит его показать.

Я нагрузила сумки так, что их ручки впивались мне в ладони, и я поставила их возле двери, чтобы перехватить поудобнее. Какая-то женщина вежливо ждала, пока я уберусь с дороги. Распрямившись, я узнала в ней женщину, которую повстречала возле булочной. Быстро восстановила в памяти детали – выходит замуж в конце месяца, срочно ищет дом, чтобы разместить там своих родителей. Я порылась в памяти в поисках всего, что узнала о ней из интернета. У меня внутри все завибрировало, словно в меня впрыснули заряд энергии.

– София? София Бартлетт?

– Да! – ответила она, застыв на месте от удивления.

Язык моего тела тут же изменился. Иногда, придумывая легенду, особенно спонтанно, ты словно копаешься в собственной душе. Недавно замужем, один ребенок, маленький домик в Фулхэме. После минутной слабости на площади ощущения были прекрасные, словно исполнилось мое желание.

– Вы меня не узнаете. Ничего страшного. Столько времени прошло. Мы играли в теннис в Херлингеме, помните?

– Боже мой! Потрясающе, – сказала она, округляя глаза. – Ничего себе! Да. Привет!

На своей странице в Фейсбуке она превозносила учебу в Оксфорде. Недооцененный факт: чем ты умнее, тем больше склонна доверять людям.

Ее лицо расплылось в улыбке.

– Я тебя… сто лет не видела.

– О… Прости. – Я снова поставила сумки на землю и обреченно пожала плечами. – Я знаю, что обещала вернуться после родов, но забот полон рот. Может, когда он станет постарше.

Тогда она спросила, как его зовут. Фрэнк, ответила я, полтора года, маленький сорванец. Обожает бассейн в нашем французском доме. Мы приехали сюда на все лето. Моя бабушка недавно умерла, и мы наводим в доме порядок, готовим его к сдаче.

Желание Софии найти дом было сильнее ее, оно уже стало насущной потребностью. Она даже не потрудилась принести соболезнования.

– Вот это да, – сказала она. – Дом в следующем месяце свободен?

– Ой, прости, нет, – вежливо извинилась я, намереваясь уйти. – Мы еще будем здесь.

– И мы никак не сможем тебя убедить?..

И тут слова полились из нее потоком. Она рассказала мне о своей предстоящей свадьбе с Квентином Тревизаном – «Помнишь его?» – и о кошмаре с поиском жилья для ее родителей.

Я дала ей крошечный намек, что меня можно переубедить, но потом покачала головой.

– Скорее всего, не получится, – сказала я.

– Ну пожалуйста!

В конце концов, уже перед тем, как уйти, я с неохотой взяла ее номер телефона и пообещала поговорить с мужем. Она даже не спросила, как меня зовут. Я представила, как она скажет Квентину: «Ты не представляешь, кого я тут встретила. Вот черт, не могу вспомнить имя. Но у нее есть дом. И он может быть свободен».

В облаках начали появляться просветы, когда я свернула с шоссе на аллею, ведущую к дому, и тут же стало нереально жарко. В лучах солнца мир заиграл новыми красками, ландшафт по обе стороны дороги отливал зеленью и золотом. Вдалеке, на длинном поле, разбитом на склоне холма, медленно ехал трактор. Я была совершенно одна. Может, Шон меня и искал, но не нашел. Визитка Софии Бартлетт, подобно страховому полису, покоилась в моем заднем кармане. Может, я ей воспользуюсь. А может, и нет. Но теперь, когда она у меня была, я стала как будто сильнее. Я стала собой.

Глава двадцать вторая

В доме пахло по-другому: какой-то человеческий резкий запах заглушал густой древесный аромат. Я стояла неподвижно, прислушиваясь: в доме ли Бриджит? Я думала, что правильно рассчитала время, но, может, она еще здесь? Наверху капал кран. Я тихо пересекла кухню. Выдохнула. Она приходила и уже ушла – пол был еще влажный. Бриджит черкнула мне записку, сообщая, что налила в водосток средство для чистки труб, а если это не сработает, она вызовет сантехника. Я скомкала записку и выбросила в мусорное ведро, а потом закопала на нижней полке морозилки готовую замороженную еду. Там она будет в безопасности. Они все равно не видят дальше емкости с кубиками льда.

Я с опаской брела по траве к бассейну: было непривычно находиться здесь в полном одиночестве. Лязгнула калитка. Дверь в «голубятню» со скрежетом открылась. Было жарко. Я не застелила постель, и с потолочных балок на постельное белье нападали какие-то мелкие стружки, похожие на сено. Стряхнув их на пол, я расправила простынь и взбила подушки. Мне снова почудилось, что я чувствую запах тела Шона, того геля, который он наносил на волосы. Я вспомнила, как однажды вышла из дома без разрешения и он ждал меня в моей комнате. Может, моя осторожность была чрезмерной, но я проверила паспорт за картиной и деньги в бачке унитаза – все было в целости и сохранности.

Потом я поплавала, а после – почитала, заслоняя книгой солнце. Насыщенно-синий цвет неба резко контрастировал с белизной страниц. Мне оставалось дочитать всего одну главу, и когда книга закончилась, я попыталась полежать с закрытыми глазами, вытянув руки вдоль тела. Во дворе было очень тихо, словно он завяз в густом, горячем желе. Трещали цикады. Я открыла глаза. Уверена, я слышала какой-то шум – откуда-то из-за изгороди донесся хруст веток. Я встала, надела футболку и заглянула в щель между изгородью и стеной. За забором в жесткой траве рядами росли скрюченные плодовые деревья с выцветшими от солнца, белесыми стволами. Отделившись от плодоножки, спелая слива полетела вниз, задевая листву, и с глухим стуком шлепнулась на траву.

Я на цыпочках прошла через проем и оказалась под сенью деревьев. Здесь было прохладнее, сильно пахло хвоей и, возможно, навозом. Я устремила взгляд вдаль, через поле: там, где заканчивался желто-зеленый простор, взгляд упирался в пышные белые облака на горизонте, напоминающие вулкан. Мне стало не по себе.

Я приказала себе не глупить и перестать паниковать.

Направилась обратно к дому, подмечая по пути признаки отсутствия в доме гостей: солнечные очки Айрис на столе, смятая салфетка под стулом, плавки, свисающие с гребенки на одном из окон верхнего этажа. Интересно, как у них дела, как Марта. Она не сможет доверить матери свою тайну сегодня, когда вокруг столько народу. И что же все-таки происходит между Филом и Клер? Я попыталась представить себе, как развивались их отношения. И можно ли это вообще назвать отношениями? Или же это было нечто более мимолетное? Как это началось? Зажимались на какой-нибудь тусовке, решила я. Имеет ли это значение? Наверное, нет. Они оба эгоисты, ищут острых ощущений. Бедная Ребекка. Будет лучше, если она об этом узнает, или пусть остается в неведении? В любом случае это унизительно для нее.

Я пересекла кухню и прошла по коридору в прихожую. Скользнув взглядом по крутой лестнице, ведущей наверх, я увидела фрагмент деревянного пола и приоткрытую дверь. Кран по-прежнему капал – но не ритмично, как стук сердца, а неровно, как будто кто-то барабанит пальцами. Где-то билась в оконное стекло муха.

На площадке второго этажа был длинный, почти во всю ширину дома, коридор. Здесь стоял кислый запах сна и старых подушек, с нотками дезинфицирующего средства.

Я пошла по коридору и открыла первую дверь слева. За ней оказалась комната, явно играющая роль хозяйской спальни: просторная, светлая, с тремя большими окнами и закрытыми ставнями. Еще там был сложенный из камней камин и кровать с балдахином и обитым тканью изголовьем. На ближней ко мне подушке лежала дешевая ночнушка телесного цвета, а на туалетном столике рядом с ней разместились беруши, маска для сна и книга в бумажной обложке.

На столике по другую сторону кровати стопкой лежали газеты, журнал и несколько книг в твердой обложке. На вершине горы расположились мужские очки, пачка таблеток для пищеварения и банка с пробиотиком.

Соседняя спальня явно принадлежала Лайле и Роланду: окна выходят на главный вход, в комнате царит порядок, кровать аккуратно заправлена. На комоде примостились две банки крема для лица (ночной и дневной) – судя по виду, недешевого, – пластиковый футляр с брекетами и кое-какая юридическая литература. В комнате была собственная ванная, через которую можно было пройти в соседнюю комнату. Эллиот не распаковал вещи, и футболки с трусами буквально вываливались на пол из его маленького чемодана, а под кроватью валялась пара кроссовок внушительного размера.

На противоположной стороне коридора была еще одна ванная, а рядом с ней – спальня девочек, где мне уже довелось побывать. Дальше по коридору располагалась маленькая комната с двуспальной кроватью, очевидно, занятая Клер. В гардеробе аккуратно висели платья с дизайнерскими бирками, а на подстолье раковины высилась гора дорогой косметики. Кровать была заправлена, а на подушке красовалась ее ночная сорочка – черно-розовая, на тоненьких бретельках и с расшитым искусственными камнями подолом. Мне стало больно от резкого контраста между этим розовым бельем с лососевым оттенком и застиранной бежевой сорочкой ее сестры.

На полу стояла, прислонившись к прикроватному столику, кожаная сумка. Во внутреннем кармане я нашла кредитную карточку и сфотографировала ее с обеих сторон, а еще обнаружила толстый, набитый деньгами пластиковый конверт, – судя по весу, там было несколько сотен евро. Я положила его на место и пролистала путеводитель Клер от издательского дома «Конде Наст»^[143]. Она загнула уголок страницы, на которой размещалась статья под названием «Лучшие спа-отели мира». Почти все они находились в отдаленных уголках мира – Южной Африке или Австралии, – но один был во Франции. «Мезон Ила», – пятикомнатное святилище, наполненное индийским антиквариатом, вручную расписанной посудой и отделанное деревом светлых тонов… естественный путь к оздоровлению». Отель располагался в департаменте Од, на юго-западе страны, и славился своим шеф-поваром.

В наружном кармане сумки обнаружилось несколько аккуратно сложенных клочков бумаги. Я развернула их: купоны на скидку из разных английских супермаркетов и пара чеков из «Бутс»^[144], обещавших тридцатипроцентную скидку на следующую покупку.

У Клер дорогой вкус, но при этом она бережлива. Это стоит запомнить.

Последняя комната, методом исключения, принадлежала Робу. Там царил полумрак – ставни были открыты лишь наполовину, а с гребенки на окне свешивались его черные плавки. Кровать была не застелена, а на полу валялся свернутый чехол для костюмов; рубашки и брюки внутри него были намотаны на вешалку. Никаких следов ноутбука. Я села на край кровати и сделала глубокий вдох. Меня вдруг охватило сильное желание положить голову на его подушку. Закинув ноги на кровать, я немного подвинулась и легла, уставившись в потолок. Мои волосы еще не высохли. Я чувствовала запах свежевыстиранного белья и шампуня. Я представила, как он лежит на этом самом месте, и мое сердце несколько раз подпрыгнуло в груди.

Да что со мной такое? Я же должна держать все под контролем.

Под подушкой чувствовалось что-то твердое. Я достала из-под нее не книгу в твердой обложке, как ожидала, а кожаный блокнот Роба. Я провела по обложке кончиками пальцев и села, продолжая сжимать его в руках. Он был увесистым и толстым. Я вспомнила, как он описывал свой метод работы в газетной статье: у него, как у полицейских детективов из телевизора, тоже была своя «маркерная доска». Мне стало интересно, написал ли он что-нибудь обо мне.

Чего я ожидала, открыв блокнот? Что мне удастся проникнуть к нему в голову. Ну или хотя бы увидеть там диаграммы, карты, описания персонажей, наброски.

Но первая страница была пуста.

Я перелистнула ее. Пусто.

Перелистнула снова.

Пусто. Пусто. Пусто.

Закрыв блокнот, я задумчиво погладила его большим пальцем. Может, это второй блокнот, запасной? Если так, зачем держать его под подушкой? Зачем прятать пустой блокнот?

Я встала с кровати и заметила рядом потрепанную книгу в бумажной обложке. Роман Дафны Дюморье «Козел отпущения». Я перевернула книгу: там было пятно от чайной кружки, заслонившее некоторые слова, но из прочитанного я поняла, что в книге повествуется о мужчине, который притворяется другим человеком: «…его лицо и голос были мне слишком хорошо знакомы. Я смотрел на себя самого».

Это просто совпадение, заверила я себя, положив книгу на место.

Но из комнаты я вышла в смятении.

Осталось исследовать только одно место. Коридор упирался в помещение со свободной планировкой – в «домашней библии» оно обозначалось как «укрытие». Там находился диван, маленький рабочий стол с простым компьютером, принтером и стопкой офисной бумаги. На некоторых листах был напечатан адрес. Я бегло осмотрела книжные полки: Джон Ле Карре, «Sapiens. Краткая история человечества», «Сто лет одиночества», Мэриан Кейз… Но тут, пробегая глазами по книгам на верхней полке, я заметила знакомую черно-красную обложку – когда-то она мне часто встречалась. «Пристенок».

Книга была в твердом переплете с потрепанной по краям суперобложкой.

Я взяла ее с полки.

В аннотации говорилось: «Неизвестная страна, таинственная женщина, ужасное преступление. Захватывающий дух, непревзойденный триллер, сюжет которого разворачивается во времена «холодной войны», повествует о том, как мы лжем другим и себе самим».

Я взглянула на фотографию на обороте.

У мужчины было худое лицо и длинные волосы с челкой и темными кудрями вокруг ушей. Фото не студийное, а сделанное где-то на отдыхе, и голова была слегка повернута в сторону, так что одна щека и глаз оказались в тени.

Мужчина на фото вообще не напоминал Роба. Я присмотрелась. Это вообще Роб? Ну конечно, это он. Фотографии авторов, по моему убеждению, часто даже отдаленно не напоминали самого человека. Виной тому было тщеславие или желание издателя воспроизвести определенное настроение. Я взглянула на дату публикации: книга была издана пять лет назад. Фото могло быть сделано и за год до этого, так что ей где-то шесть лет. Это более молодой Роб Керрен, вот и все.

Я начала читать его биографию:

«Роб Керрен вырос в Олдеме, Манчестер, и получил педагогическое образование. Он живет в Далстоне с кошкой породы мейн-кун и своей девушкой, политтехнологом Карой Бертон».

Я села на диван. Было такое ощущение, что меня сейчас стошнит. Лицо горело. Девушка. Политтехнолог – настоящая, серьезная профессия, должным образом вписанная в реалии нашего мира. У нее наверняка блестящий диплом и ученая степень, а еще карточка постоянного клиента сетевой кофейни. Наверное, у нее абонемент в фитнес-клуб, где она занимается на велотренажерах, а когда ей в дверь стучатся представители «Эмнести»^[145], она их внимательно слушает, а потом сообщает данные своей банковской карточки.

Идеальный объект. Я бы ее в два счета обдурила.

Они живут вместе. У них есть кошка.

Какую игру он затеял и зачем флиртует со мной? Он заставил меня почувствовать, что видит меня насквозь. Он использовал на мне мои же приемы.

Да кто он вообще такой?

Глава двадцать третья

Как только я переступила порог своей комнаты, до меня дошло, что я ревную. Причем сильно, до боли. Дело не только в том, что я не хочу, чтобы у него была девушка, – я не хочу, чтобы он с кем-то встречался даже в прошлом. Даже если эти отношения закончились, они косвенно свидетельствовали о том, что он не мой человек, что он из другого мира. Роб даже предположить не мог, что я что-то делаю из корыстных побуждений. Он считал, что мною движет доброта.

Я вспомнила вчерашний вечер. Не только поцелуй. До этого. Он знал, что я отдувалась за провинность детей, и не подумал, что я таким образом пытаюсь втереться к ним в доверие, чтобы потом использовать это в своих целях. Он просто счел это добрым поступком. И тут вдруг до меня дошло, что он был прав.

Его слова снова зазвучали у меня в ушах.

«Я начинаю подозревать, что ты хороший человек».

Я села, почувствовав, что меня немного отпустило и стало легче дышать. Я всю жизнь ходила по лезвию бритвы. Позволила Шону затянуть меня в свой мир. Но я сбежала. Я здесь. Сейчас я принимаю другие решения. Я уже двигаюсь дальше.

* * *

Оставшаяся часть дня прошла быстро. Я открыла книгу Роба и не смогла оторваться от написанного. По сюжету восточная немка по имени Астрид отправилась в Западный Берлин по заданию «Штази», чтобы проникнуть в ближний круг к американскому ученому, состоящему в несчастливом браке с оперативницей из ЦРУ. Астрид – чопорная женщина, живущая по правилам, но между ними возникает неподдельное сексуальное напряжение. Мне хотелось, чтобы их отношения продолжились, хотя я знала, что для него это обернется катастрофой.

Послышался какой-то звук. Я отложила книгу. Щелкнула калитка, кто-то со скрипом передвинул шезлонг. Раздался голос Айрис – она тихо, заговорщицким тоном говорила по телефону.

– Я сказала им, что в выходные зависну у Фиби. Они никогда не проверяют. – Она говорила, что надо взять спальные мешки и перелить водку в бутылки из-под воды. Потом добавила: – Не понимаю, что их не устраивает. Фестиваль чтецов – это как обряд посвящения. Они просто не догоняют.

Я подумала, что у всех есть свои секреты. Роб. Айрис. Марта… Все порой притворяются. Я не единственная в этом доме, кому есть что скрывать.

Она закончила говорить, и вскоре послышались другие голоса. Ребекка и Марта. Я вернулась к книге, смутно слыша, как кто-то плавает в бассейне, как вода бьется о бортик. Надо бы, наверное, спуститься, уговаривала я себя, узнать, не нужно ли им помочь за ужином. Только главу дочитаю…

– Лулу!

Судя по звуку, Ребекка была внутри «голубятни».

Я едва успела подсунуть «Потайные ходы» под ногу, как она возникла на верхней площадке лестницы.

– Извини, что беспокою, – сценическим шепотом прошипела она, как будто это сделает ее вторжение менее бесцеремонным. Ее волосы были влажными, тушь расплылась под глазами. – Я просто хотела спросить, поужинаешь с нами?

У нее в руках был тоненький буклетик с неровной надписью красным цветом: «Полуночная пицца». Она помахала буклетом передо мной.

– Мы хотим заказать пиццу – в соседней деревне есть пиццерия, которая работает навынос, – но поскольку нас так много, заказ надо делать заранее. – Ее волосы сосульками свисали с головы. – Мне тебя не хватало сегодня. Буду рада, если ты поужинаешь с нами.

На Ребекке был купальник с якорями. Стянутая на животе ткань еще не высохла и была более темного оттенка. Под купальником виднелась тень пупка. Она улыбалась мне, и я чувствовала, что она пытается загладить свою утреннюю резкость.

– Да, было бы здорово, – ответила я.

– Не волнуйся, они готовят основу без глютена. Бог знает, что они используют вместо теста. – Она нахмурилась, вручая мне меню. – Полбу? Цветную капусту?

Я отодвинула ноги, чтобы она могла присесть на кровать, но она явно не хотела садиться из-за мокрого купальника. Она обвела комнату взглядом.

– Ну, здесь вроде ничего, – сказала она, пытаясь убедить саму себя. – Уютненько.

– Ага.

– Ночью не жарко? – страдальчески поморщившись, спросила она, и я поняла, что не хочу, чтобы ей было неловко.

– Вообще нет, – соврала я. – Здесь всегда есть ветерок.

– А, хорошо, – с мимолетной улыбкой сказала она. – Итак, что ты возьмешь? Я решила, что мне подойдет кабачок и баклажан. Ты меня знаешь, я люблю овощи. Мальчишки, конечно, все за пепперони. Почему мужики жить не могут без мяса?

«Ты меня знаешь» – эти ее навязчивые словечки я теперь воспринимала иначе. Мне пришло в голову, что она специально говорит «мальчишки» и «девчата», чтобы мир казался более безопасным и уютным. И я снова задумалась, знает ли она об отношениях Фила и Клер, а если знает, то наверняка ужасно страдает, изо всех сил стараясь держать себя в руках. Я подумала, как здорово было бы облегчить ей жизнь и как просто будет обработать Клер. Я вспомнила статью в журнале – ту, в которой говорилось о роскошных отелях, – и как она загнула уголок страницы. У меня в голове начал вырисовываться план.

– Я буду с такой же начинкой, как у тебя, – сказала я, возвращая меню, в надежде доказать свою преданность.

– Ты читаешь книгу Роба, – сказала она.

Я посмотрела вниз. Выходит, я все-таки не успела спрятать книгу.

– Да, – сказала я. – Я познакомилась с ним лично, и мне стало интересно.

– Ну и как тебе?

Я засмеялась от удивления:

– Ты ее не читала?

Она покачала головой:

– А стоит?

– Да. Очень увлекательно. Я только до половины дочитала, но… – Я взяла книгу в руку и стала разглядывать обложку.

– Вы с ним довольно много времени проводите вдвоем.

Я пожала плечами:

– Наверное. Хотя у него вроде бы девушка есть.

Она задумчиво посмотрела на меня.

– Я не против, – сказала она. – Ты ему, пожалуй, больше подходишь, чем Клер. – Она вздохнула. – Не знаю, что это мне в голову взбрело. – Она отвела глаза, и ее взгляд заметался по комнате: с вентилятора на окно, затем на комод, на котором я оставила кожаный кисет Эллиота. Она лишь ненадолго сфокусировала на нем внимание, прежде чем снова посмотреть в сторону. Большим пальцем ноги она ковыряла след от сучка на половой доске.

Потом подняла на меня глаза и беспомощным тоном спросила:

– Как ты думаешь, всем здесь нравится?

– Да. Определенно. Надеюсь, тебе тоже?

Ребекка скрестила руки на груди, как человек, упорно отстаивающий свою позицию, но когда заговорила, в ее голосе зазвучали невеселые нотки.

– Я просто всегда чувствую себя такой несуразной. Клер такая успешная и роскошная. А Лайла… она такая собранная. Всегда знает, как поступить. Я просто… – Мне показалось, что она хотела что-то сказать, но передумала. Ее плечи слегка поникли. – Просто мне хочется, чтобы всем здесь понравилось.

У нее был такой упаднический тон, что мне больше всего на свете захотелось ее подбодрить.

– Что ж. Если такова твоя миссия, мне кажется, ты с ней определенно справляешься.

– Правда?

Она поднесла пальцы к нижней губе, словно пытаясь удержать ее на месте. Неужели готова заплакать?

– Да, сто процентов.

Она убрала за ухо непослушный локон.

– Не знаю, что делать, – сказала она. – Придется действовать наугад.

– Отличная стратегия, по-моему.

Наконец она развернулась и сделала шаг по направлению к лестнице. На верхней ступеньке замешкалась и, резко втянув воздух, постучала буклетиком по своему голому бедру.

– Кстати, у Роба нет девушки. Она ушла от него к депутату-лейбористу. По-моему, это был Тутинг. Или Тоттеридж? Кто-то из них двоих. Как бы то ни было, ты ему нравишься. Меня не обманешь.

Она улыбнулась, довольная произведенным на меня эффектом. А может, ее это просто веселило.

Что я чувствовала, пока приводила себя в порядок? Помню бабочек в животе – мощное эмоциональное возбуждение, похожее на ощущения человека, стоящего над пропастью на большой высоте и не способного отказаться от прыжка. Это было пугающее и в то же время головокружительное чувство, напоминающее прилив адреналина перед «разводкой» объекта.

Я ощущала на себе взгляд Роба, когда шла по газону. Он стоял, опустив локоть на большой вазон с цветами. Теперь я знаю, что это лаванда. Свет был так прозрачен, что все цвета вокруг, казалось, подрагивали. Я шла босиком, и при каждом шаге трава колола мне пальцы. Мои веки потяжелели, а губы словно припухли. Я посмотрела ему прямо в глаза и улыбнулась. Рядом с ним никого не было. У меня так сдавило грудь, что я почти задыхалась. Я так нервничала, что, без сомнения, и слова вымолвить не смогла бы.

Я почти подошла к нему, когда меня обогнал Фил, вручив Робу стакан. В последнее мгновение я свернула в сторону, направившись к столу. Айрис и Марта сидели рядом, склонив головы. Айрис красила ногти Марты в цвет розового золота. Марта подняла глаза и продемонстрировала мне руку с уже накрашенными ногтями.

– Нравится? – спросила она. Ее веки были ярко-красными, в тон легкому шарфику, туго завязанному на шее. На Айрис были шорты и жилет, и она нарисовала на щеках веснушки. Эти девчонки просто прекрасны.

– Да, – ответила я.

– Я следующий, – сказал Эллиот, плюхаясь на стул по другую руку от Айрис.

– Лулу! – нараспев воскликнула Ребекка. – Ты здесь! Ты пришла! – Она схватила меня за руку и крепко пожала, а потом потащила за собой на кухню. – Это платье тебе очень идет. Ты вчера в нем была? Да, я так и думала. А эта мега-темная помада очень в стиле Восточной Европы. А теперь давай выпьем! Мы с девчонками делаем мохито! Будешь? Я уже второй пью. Вкуснотища!

Лайла и Клер стояли, прислонившись к кухонному островку. Клер над чем-то смеялась и, забывшись, слегка наклонила стакан. Она облачилась в длинное платье свободного кроя, похожее на ночнушку.

– Упс, – сказала она, когда комок мокрых мятных листьев из ее бокала шлепнулся на пол. Она отодвинулась, чтобы не наступить на него. Я пошла за тряпкой. Ни одна из них даже не взглянула на меня.

– Оставь. Брось. – Ребекка забрала у меня тряпку и швырнула ее обратно в раковину. – Потом с этим разберемся.

– Пол будет липким. Люди туда наступят.

– О боже, – Ребекка сунула мне в руку стакан, – какая разница. Расслабься.

Она жестикулировала слишком активно и никак не могла сфокусировать взгляд.

– Я убить готова за сигаретку, – прошептала она, склонившись ко мне чуть ближе, чем нужно. – У тебя в твоем кисете табаку не найдется?

– Может, и найдется. Принести?

Она захихикала.

– Да забей. Может, попозже.

– Бекс, – обратилась к ней Лайла, – как называется тот телесериал, который я тебе советовала?

Ребекка повернулась к ней, чтобы ответить.

– «Звоните моему агенту»? Ты так много сериалов велела посмотреть.

– Нет. Другой. Тот, где действие происходит в Израиле.

– «Фауда»?

– Нет.

Они вдвоем вразвалочку направились на террасу, продолжая обсуждать телесериалы, и мы с Клер остались одни. Пожалуй, это мой шанс.

Я взяла кувшин и снова наполнила ее стакан.

– Вот, – сказала я. – Не отставай.

– Знаю. – Она чокнулась со мной. – Не вижу причин, чтобы не напиться. Других развлечений здесь особо нет. «Вечер пиццы». – Она поморщилась.

– Не любишь пиццу? А детям, по-моему, нравится.

– Да ничего страшного. Просто я не чувствую себя в отпуске. – Она вяло улыбнулась. – Может, просто зажралась.

– Да нет, что ты. Ланч хоть был вкусный?

– Вполне, – она пожала плечами.

Я начала понимать, как к ней подобраться.

– Во Франции на удивление трудно найти по-настоящему хорошую еду, – сказала я. – Ну, то есть простые блюда они реально классно готовят, это однозначно. Но что-то интересненькое приходится поискать.

– Ага, наверное, – со скучающим видом ответила Клер. Значит, я ее еще не заинтересовала.

– Но видит бог, стоит им найти правильный подход, и кухня становится просто восхитительной. У меня есть один друг, он только что стал шефом в красивейшем отеле в Ницце. Он обожает смешивать стили, сезонные продукты и ароматы. Отель новый. Называется «Maison d’Anglais» – «Английский дом». Слышала о нем?

Она склонила голову набок, задумчиво нахмурившись.

– В этом что-то есть.

Таков был мой план. Я запомнила отель, о котором говорилось в журнале Клер, и нашла место с похожим названием, но поближе к нам.

Я сделала глоток из своего бокала:

– На самом деле забавная штука получилась. У меня там на эти выходные забронированы номер и столик. Поучаствовала в благотворительной лотерее и отхватила такой классный приз. А потом мне подвернулась эта работа. Придется им сообщить, что я не смогу приехать.

Я наблюдала за тем, как, по мере усвоения информации, меняется ее лицо. Хлопнула входная дверь, и я повернулась на звук.

– Похоже, Роланд вернулся с пиццей.

Повернувшись к ней спиной, я пошла к выходу из кухни, стараясь двигаться как можно более непринужденно.

Спустя мгновение я услышала за спиной ее голос, он звучал чуть более громко:

– Если ты не едешь, твой приз пропадет?

– Ваучеры, – мимоходом поправила ее я, повернув голову вполоборота. – Уверена, они разрешат мне использовать их в другой раз.

Вошел Роланд с пиццей – огромной стопкой коробок, – и я вышла вслед за ним через французские окна, испытывая нечто сродни беспокойству от того, как легко все прошло. Большинство гостей расселись по местам, но Роб все еще стоял у вазона. Встретившись с ним глазами, я улыбнулась и дождалась ответной улыбки. Тени на лужайке за его спиной стали длинней. За столом раздался взрыв хохота. Протолкнув лед пальцем на дно бокала, я сделала еще глоток. Снова подняв на него взгляд, я увидела в его глазах немой вопрос.

Роланд поставил коробки с пиццей на стол, и Фил, открывая крышки, сообщал начинку.

– Кто заказывал кабачки? Кто-то заказывал?

Я села рядом с Эллиотом.

– Я заказывала, – сказала я.

Скрипнул выдвинутый стул, и Роб сел рядом со мной. Я знала, что он это сделает, и от того, что предчувствия меня не обманули, внутри приятно защекотало. Он налил мне воды из графина и без слов передал его дальше. От него пахло цитрусами и свежими травами. Наши ноги стояли рядом, но не соприкасались.

– Мне нравится это платье, – тихо сказал он. – Правда. Зеленый – мой любимый цвет.

Он надел свежую рубашку – тоже без воротника, но на сей раз белую, и застегнул ее на все пуговицы, словно пытался придать себе элегантный вид. Рукава были закатаны, и я видела его сильные загорелые руки. Его волосы еще не высохли после душа.

– И мой, – ответила я, хотя не могла вспомнить, кто из нас двоих фанатка зеленого – я или Лулу. А может, я просто прочитала что-то такое в его книге?

– О боже! – воскликнула Ребекка, открыв свою коробку. – У меня без глютена. Лулу, прекращай есть. Меняемся, меняемся.

Она передала мне свою коробку, а я вернула ей ее.

Роб отрезал кусок своей пиццы и дал мне нож. Он положил руку на спинку моего стула. Я не знала, то ли мне откинуться, то ли продолжать сидеть прямо. Я крайне остро ощущала малейшее движение его тела.

– Ничего вкуснее я не ела, – сказала Ребекка.

– Это грубо, – сказал Айрис. – После всего того, что нам тут Лулу наготовила.

– Прошу прощения. Мы у тебя, наверное, самые плохие клиенты? – спросила Ребекка.

– Ну мам, хорош. – Айрис закатила глаза. – Не приставай к ней. Лулу, не обращай на нее внимания.

Я не очень помню тот обед. Знаю, что они обсуждали прошедший день – как весело было кататься на каноэ и какой красивой стала река, когда вышло солнце. На обратном пути они остановились у виноградника и продегустировали вина, пока Айрис и Марта играли с милейшими щеночками джек-рассела.

От пребывания на солнце на носу у Роба высыпали веснушки. На предплечье у него была свежая царапина.

– Никогда не заводите джек-рассела, – сказала Лайла. – Вид у них безобидный, но на самом деле они злобные. Люди забывают, что это бойцовые собаки.

– Мы не собираемся заводить собаку, – сказал Фил тоном человека, уже не раз это говорившего. – Нам и так хватает животных.

– Бедный кот Артур, – сказала я. – Вы разрушите его жизнь. Придется повысить ему дозу успокоительного.

Айрис и Марта засмеялись, а Ребекка сказала:

– Ох, Лулу, ну ты и приколистка.

Все закончилось довольно быстро. Подростки ушли играть в шары. На столе осталась мешанина из коричневого картона, размазанного кетчупа и разбросанных корок. Я встала, принесла с кухни мусорный пакет и начала убирать со стола. Мир расплывался по краям и немного кренился набок. После мохито я выпила бокал вина, и это было моей ошибкой.

– Итак, кто завтра едет на рынок? – воскликнула Ребекка. – Роб? Все любят французский рынок.

– Да. Наверное. – Он побарабанил по столу пальцами обеих рук. – А сейчас знаешь, что… мне ужасно хочется поплавать. Можно, я потихоньку свалю? После целого дня в машине ощущения так себе…

– Конечно, не вопрос! – Ребекка раскинула руки. – Это твой отпуск. Делай что хочешь.

Я стояла напротив него, но он намеренно смотрел в сторону, поднимаясь из-за стола.

– Кто со мной?

Я положила последние две коробки в мусорный мешок, сложив их пополам и засунув поглубже.

– Иди, иди, – замахал руками Фил, прогоняя его.

Роб выдвинул стул, поднял с пола свою сумку, обошел меня сзади и поплелся по траве к бассейну, смущенно ссутулив плечи.

Я отнесла мешок с мусором на кухню, надежно завязала его и поставила на пол, прислонив к буфету.

На столе оставались лишь бутылки с вином и бокалы, которые еще рано было уносить. Я спросила у всех, готовы ли они выпить кофе, но присутствующие решили, что пока нет. Когда я сказала, что хотела бы пораньше пойти спать, Ребекка послала мне воздушный поцелуй и по-французски пожелала спокойной ночи.

Я вышла за калитку.Вода в бассейне отливала серебром.

Роб уже был в бассейне. Я расстегнула молнию на платье и, оставшись в нижнем белье, тихо вошла в воду по ступенькам. Здесь было неглубоко. Я слышала собственное дыхание и биение сердца. Вода по ощущениям походила на кровь. Небо было высоким и черным, я словно передвигалась по чаше с чернилами. Еще несколько шагов – и я смогла бы положить руки ему на плечи или обнять его, прильнув всем телом. Это витало в воздухе между нами и должно было неизбежно произойти.

Его глаза были темны, и он просто стоял там и ждал, но в последнюю минуту я погрузила голову под воду и уплыла в дальний конец бассейна. Я три раза проплыла от бортика до бортика, внезапно ошалев от предвкушения. Когда я вынырнула в центре бассейна и встала, едва касаясь дна пальцами ног, Роб уже переместился и теперь сидел на ступеньке и наблюдал за мной, скрестив руки и вытянув ноги.

Я легла на спину и закрыла глаза. Меня сотрясала крупная дрожь. Это было чистое, неподдельное чувство, безраздельно завладевшее мной на несколько секунд – мне хватило этого времени, чтобы его запомнить, – а потом я вспомнила Лулу. Она умерла. А я не должна продолжать жить своей жизнью. Я не имею права быть счастливой. И, может, это остановило бы меня, если бы Роб уже не подхватил меня на руки, если бы его губы уже не коснулись моих, если бы уже не было слишком поздно.

Глава двадцать четвертая

Когда я проснулась на следующее утро, его уже не было, но моя постель хранила воспоминания о нем – о его мускулистом теле, его надежности. Я перевернулась на живот и легла лицом вниз в углубление, повторяющее очертания его тела, уткнулась носом в подушку и вдохнула его запах: соль, влага, перец и гвоздика, пот. Мне и вспомнить-то особо нечего было – экспериментировала по пьяни в «Фэйрлайт-хаус» да один раз переспала с Шоном. Но с Робом мне было хорошо: мне хватило опыта, чтобы это понять.

Я видела в окно, как он плавает в бассейне: туда-обратно-отдых, туда-обратно. Какое-то время я наблюдала за ним. Мне стало любопытно, знает ли он, что я смотрю на него, и влияет ли это на его движения. У меня в животе вновь запорхали бабочки.

Когда он вышел из бассейна, я была там и пробовала ногой воду. Я надеялась, он предложит вернуться в постель, но он натянул футболку и шорты, сунул ноги в свои биркенштоки и сказал, что нам надо идти в дом, потому что мы едем на рынок. Роб сжимал мою руку своей мозолистой ладонью, пока мы шли до калитки, и я вспоминала его прикосновения к моей коже по всему телу, заново переживая эти ощущения. Он спросил, как я спала, и я сказала, что хорошо, впервые с тех пор, как приехала сюда. Он посмотрел на меня, и когда наши глаза встретились, я почувствовала себя, ну не знаю… как рыба, выброшенная на берег. Словно почва под ногами вдруг размякла и могла не выдержать моего веса. Я никогда не испытывала подобных ощущений. И не знала, что с этим делать.

Когда мы приблизились к террасе, он пошел вперед. Остальные уже собрались на кухне, сгрудившись в кучу. На мгновение мне стало страшно, что все закончилось, что он будет меня игнорировать. Но когда мы стояли рядом, я чувствовала, как он гладит пальцами меня по ноге, время от времени хватаясь за край моих шорт.

Мы поехали на трех машинах, чтобы была «свобода действий». Некоторые – Лайла и Роланд, Роб – не выказывали большого желания ехать. Но, видя энтузиазм Ребекки, они не решились отколоться от группы: с тем же успехом можно было просто сказать ей, что этот отпуск – отстой. Поскольку я была не на отдыхе, мне, может, и удалось бы избежать поездки, но мои знания ценились высоко – я знала лучший прилавок с украшениями, лучший винтажный магазин, – что я просто не могла сказать «нет». В любом случае, отказаться было выше моих сил: куда бы Роб ни отправился, я бы последовала за ним. В итоге, как сказала Ребекка, мы поехали «всей толпой». Лоуренсы – на своей машине, Фил повез Ребекку и Клер, а Марта, Айрис и я поехали с Робом.

Сестры сидели сзади, то и дело наклоняясь вперед, чтобы о чем-то спросить. А прилавок с браслетами реально стоящий? А цепочки там продаются? А я уверена, что магазин винтажных товаров открыт? Обычные магазины иногда бывают закрыты в базарные дни. Они вели себя как дети, и все их проблемы – проваленные экзамены, подростковая беременность – оказались на время позабыты. Мы открыли окна, и я переключала каналы на радио, пока не нашла песню Эми Уайнхаус, слова которой знали мы все. Небо над подсолнухами было неестественно синим, а на горизонте клубились белые облака, напоминающие извергающийся вулкан. В воздухе витали ароматы чабреца и лаванды, и когда Роб пропел строчку из припева, ради смеха икнув на последнем слове, а девчонки щелкнули пальцами, подыгрывая ему, я представила себе, каково это – быть вместе с кем-то, чувствовать принадлежность к какой-то общности. Я искоса взглянула на Роба, он посмотрел на меня, и сердце чуть не выпрыгнуло у меня из груди.

Кастель был не из тех средневековых французских городов, что закручиваются в тугую спираль, взбираясь по склонам холма. Он раскинулся на равнине по берегам реки, у него были пригороды и отдаленные районы. Мы миновали несколько небольших кольцевых развязок и проехали вдоль ряда супермаркетов. Движение на дороге было интенсивное, и после того, как сигнал светофора сменился дважды, а мы не сдвинулись с места, в машине стало жарко и душно. Я выключила радио. Роб закрыл окна и включил кондиционер. Девчонки погрустнели и забились каждая в свой угол. Марта неважно выглядела. Я надеялась, что ее не стошнит.

Найти место для парковки было сложно. Роб сидел с серьезным видом, и мне начало казаться, что я во всем виновата, потому что вроде как бывала здесь раньше. Когда перед нами освободилось место и мы смогли приткнуться, у меня аж голова закружилась от облегчения.

Оказавшись на тротуаре, мы увидели впереди центр города – слева, на небольшой возвышенности, стояла колокольня, в отдалении шумело и грохотало людское море, а под высокими платанами трепетали на ветру разноцветные тенты.

Роб указал на булочную прямо по курсу.

– Кофе, завтрак, – сказал он. – Не обсуждается.

Мы нашли свободный столик у самого входа, Роб принял заказы у Айрис и Марты: горячий шоколад и яблочный пирог. Когда он обратился с этим вопросом ко мне, я неожиданно для самой себя сказала:

– Давай я схожу.

– Ты уверена? – удивленно спросил он. – Спасибо.

В пекарне была очередь, и я встала в ее конец, вдыхая ароматы ванили и сахарной пудры. Кассиры выглядели какими-то дергаными, и когда подошла моя очередь, пожилая женщина с поникшими плечами, принимая у меня заказ, одарила меня натянутой, нетерпеливой улыбкой, словно подгоняя. Я заказала кофе, две порции горячего шоколада, два куска яблочного пирога и круассан. В холодильнике под прилавком единственным товаром, в котором явно не содержалось глютена, были огромные меренги, посыпанные чем-то розовым, так что я купила себе такую.

Общая стоимость составила двадцать два евро и сорок центов, и я протянула продавщице банкноту в пятьдесят евро. Касса была открыта, и женщина положила купюру на нее сверху. Приподняв металлический зажим, она вынула банкноту в двадцать евро.

Я попросила ее подтвердить, что в меренге нет муки, и объяснила, что мне нельзя глютен.

– Нет. Муки нет, – сказала она, подняв на меня взгляд. – Только сахар и яйца.

Я сказала, что рада это слышать и что все выглядит очень вкусно. Они готовят все здесь, на месте? Она ответила не сразу, сосредоточенно отсчитывая мою сдачу. Наконец, положив двадцать евро одной купюрой и бросив сверху монеты, она поставила поднос на прилавок и сказала, что да, все готовят прямо здесь.

Кофемашина молола и гудела, более молодая сотрудница опрокинула в нее кувшин молока, чтобы сделать пенку. Маленький мальчик, переместившись вперед из конца очереди, начал лизать стекло прилавка.

– Извините, я что-то задумалась, – сказала я.

Я сгребла сдачу, достала из бумажника банкноту в двадцать евро, монету в два евро и отсчитала сорок центов из своей сдачи. Я вручила их ей и, не закрывая кошелек, выжидающе улыбнулась ей, указав на банкноту в пятьдесят евро, которую дала ей изначально.

Она замешкалась, на мгновение смутившись.

– В любом случае, все выглядит очень аппетитно, – сказала я с улыбкой, и тогда она взяла пятьдесят евро и вернула купюру мне, сразу же переключив внимание на следующего покупателя, маму маленького мальчика.

– Спасибо.

Я отошла в сторонку, дожидаясь горячих напитков.

Это была еще одна вариация разводки из серии «сбор мелочи», которая называлась «недостача». Я ничего не заплатила за завтрак и стала богаче на двадцать восемь евро. Я действовала инстинктивно. И все же, прислонившись к стене и наблюдая за тем, как две женщины в сеточках для волос управляются с повышенным наплывом посетителей, я почувствовала, как от кончиков пальцев ног по моему телу поднимается ужасное, грязное чувство, и до меня дошло, что это стыд.

Когда более молодая продавщица позвала меня забрать картонный лоток с кофе и горячим шоколадом, я протянула ей пятьдесят евро. Указав на вторую продавщицу, я сказала, что она дала ее мне по ошибке – мы запутались со сдачей.

Она взглянула на свою старшую коллегу и выпятила нижнюю губу, выражая сомнение. Или даже раздражение. У нее был загнанный вид: ей нужно было обслуживать новых посетителей, снова делать кофе. Но она, тем не менее, взяла у меня купюру.

На рынке было не протолкнуться – жарко, душно, ревели мотоциклы, плакали дети, а запах чеснока и оливок, сыра и спелых фруктов сбивал с ног. Мы встали рядом с большим урчащим грузовиком, с которого торговали сырым мясом, чтобы собраться с мыслями.

– Так, ладно, – сказал Роб, – если вы не против, я бы сел в какое-нибудь кафе и поработал. Вам не будет одиноко? – он посмотрел на меня, и я улыбнулась, заверив его, что не будет. Он поднял руку, словно собираясь меня обнять, но потом взглянул на Марту и передумал.

– Хорошо. Значит, встречаемся возле машины через… сколько? – Он взглянул на часы. – Два часа?

– Должно хватить, – сказала я и закатила глаза.

Марта засыпала меня вопросами, и я чувствовала себя обязанной взять ситуацию под контроль – хотя бы найти ювелирный магазин, как обещала. Я наугад выбрала ряд, и мы ринулись в толпу, прокладывая себе путь мимо россыпей грибов, гор брокколи, башен засахаренного миндаля и прилавков с мылом. Когда она остановилась поглазеть на брелоки, вырезанные из оливкового дерева, я стала пробираться дальше через толпу, пока не увидела женщину, продающую изящные золотые цепочки – как длинные, так и короткие, в виде браслетов. Я немного поболтала с ней. Она оказалась итальянкой, родом из Рима, но ее парень был французом. Она приехала сюда на лето, а что будет делать потом, еще не решила. Может, поедет в Марокко.

Я нашла Айрис и Марту у прилавка с купальниками, где продавец с сумкой на поясе выговаривал им за то, что они трогают товар. По дороге они отвлеклись на висящие по соседству полосатые хлопковые саронги, но в итоге я снова привела их к украшениям.

– Мы на месте! – сказала я. – Чао! Вот мы и встретились снова, – приветствовала я итальянку.

– А, привет еще раз, – с сомнением произнесла она, но при этом было понятно, что она меня узнала. И неважно, встречались мы в прошлом году или пять минут назад.

Девочки наклонились, чтобы получше разглядеть безделушки, а я стояла чуть поодаль, и время от времени меня нетерпеливо толкали – то плечом, то сумкой. Я поглядывала по сторонам, как бы между прочим. Мне кажется, я видела Роланда и Лайлу в соседнем ряду, но, когда я попыталась разглядеть их через завесу из кожаных ремней, они уже исчезли из виду.

После украшений девчонки купили еще много всего: чехол для телефона, майку, декоративную хрустальную фигурку. Потом Марта начала уставать и попросила отвести их в магазин винтажных товаров (между прочим, с рейтингом в четыре звезды). Сигнал интернета был так себе, и карты никак не хотели загружаться, но на их сайте было указано, что они находятся рядом с церковью, поэтому я повела девчонок по направлению к колокольне, возвышающейся над крышами домов, мимо кафе, стоящих в ряд по одной стороне площади, и вверх по узкой пешеходной дорожке. Там было симпатично и тенисто, тротуар был огорожен парковочными столбиками и растениями в массивных белых вазонах.

Поднявшись на небольшой холм, мы оказались на перекрестке.

Пихнув меня локтем, Марта показала куда-то пальцем. Роб сидел на открытой террасе бара и пил пиво. Его сумка лежала на земле. Ноутбука нигде не было видно. Он задумчиво смотрел вдаль, подпирая голову ладонью и ссутулив плечи, словно пытался закрыться от мира. Она сделала шаг по направлению к нему, как будто хотела подойти и заговорить с ним, но я оттащила ее, внезапно заволновавшись или, может, просто застеснявшись.

– Не будем ему мешать.

Магазинчик винтажных товаров находился через несколько улиц отсюда, рядом с цветочным магазином. В окне были выставлены винтажные кожаные сапоги, выцветшие голубые пиджаки, цветастые платья из хлопка. Много всего, о чем они мечтали в машине.

Мы уставились на дверь: «Закрыто с 10 по 23 августа».

– Вы что, шутите? – воскликнула Марта, не глядя на меня. – Реально шутите?

– Но в том году, в августе, он ведь был открыт, да? – спросила Айрис.

– Да. В том году был открыт… Да ладно, проехали. – Я знала, что настроение группы зависит от настроения ее лидера, выяснила это в Джайпуре. Я весело продолжила путь. – Давайте найдем «Ле пти морсо». Вы будете в восторге. В прошлом году все там оторвались по полной. Честно. Можете мне верить. Мне просто нужно вспомнить, как отсюда до него добраться.

Я уже выяснила, что магазинчик стильных вещей – еще одно мегапопулярное место – находится с другой стороны от церкви. Пройдя по узкому проходу, мы вышли на главную дорогу и вскоре уже огибали шелковистые белые стены с контрфорсами и высокими стрельчатыми окнами.

Иисус растянулся на кресте над замысловатым арочным входом, а под ним, в узкой полоске тени, на мраморной ступеньке в окружении красных конфетти, напоминающих капли крови, устроилась Ребекка. Она нас не видела. Склонив голову, она теребила кожаный ремешок своей обуви.

– Мама! – Айрис взбежала по лестнице, направляясь к ней.

– О, привет. – Ребекка попыталась подняться, но в итоге лишь пересела на ступеньку пониже. Под мышками у нее расплывались пятна пота, волосы растеряли весь свой объем, а пара волнистых прядей прилипла ко лбу. – Как успехи?

Когда они перечислили все свои покупки – цепочки, браслеты, брелок, лавандовое мыло, – она сказала:

– Ну, хорошо, – и, подняв на меня глаза, добавила: – Вы поступили умно. А я просто бестолочь: даже не знала, с чего начать. Здесь слишком много всего. – Она потерла пальцами лоб. – Я растерялась. И мне так жарко.

– А что ты сделала с остальными? – спросила Марта.

Ребекка тяжело вздохнула.

– Пришлось разойтись: всех тянуло в разные стороны. Как вы знаете, ваш папа не очень-то уважает рынки. Он пошел искать музей, где, по-видимому, есть пара картин Сезанна. Я оставила Клер у какого-то прилавка с бесчисленными льняными платьями. Как по мне, они все одинаковые, но у нее денег много, так что это не мое дело. Лоуренсы решили, что с них довольно, и поехали домой, купаться. – Она запрокинула голову. – Может, надо было поехать с ними. Тяжко мне здесь в такую жару. Слишком много всего.

Айрис просунула голову под руку матери и помогла ей подняться. Ребекка заохала.

– Первое правило старения – не охай, когда поднимаешься на ноги, – сказала она.

– Тебе надо чаще появляться на людях, – сказала Марта. Это не было стопроцентной пародией на Лайлу, но убедительный тон и жеманно поджатые губы напомнили о ней.

Ребекка засмеялась.

Когда мы наконец отыскали магазинчик, он оказался довольно маленьким – на фото выглядел просторнее, – но оформлен был в современном, элегантном стиле: все в бежевых и белых тонах – свечи, подушки, керамика…

В общем, какая разница. Главное – он был открыт.

– Мило, – с чувством сказала Ребекка, своим энтузиазмом стараясь придать мне уверенности, и заглянула внутрь через окно. – Здесь столько всего интересного – соблазн может оказаться слишком велик. Ой, – вспомнила она, – у тебя, случайно, нет моей кредитки? Я не нашла ее на кухне.

– Есть. – Я выудила карточку из заднего кармана и отдала ей. – Я вас, наверное, оставлю ненадолго.

– Конечно. – Ребекка накрыла ладонью мою руку. – Спасибо.

Как только они исчезли в недрах магазина, я пошла обратно той же дорогой, по которой мы пришли, направляясь прямиком к кафе, где мы с девчонками видели Роба. Я начала воображать себе его лицо, когда он увидит меня, и позволила себе думать, что ему будет приятно. Я возьму кофе и сяду рядом с ним, и, может, мы поцелуемся. Я так размечталась, что, дойдя до кафе и увидев пустой столик, поначалу подумала, что заблудилась и ошиблась перекрестком. Я почувствовала себя сбитой с толку и немного растерянной.

Я написала Робу сообщение и какое-то время не спускала глаз с телефона в ожидании ответа. Когда его не последовало, я положила телефон в карман и не спеша направилась обратно к рынку, без какой-либо внятной цели. Всю дорогу я продолжала высматривать его. Я проверила телефон еще раз – опять ничего – и решила немного прогуляться. Вдали от рынка, ближе к реке, было на удивление тихо. Мимо меня проехал мужчина на велосипеде, с собачкой в багажной корзинке. Полная женщина, идущая впереди, поставила на землю сумку с покупками, чтобы зажечь сигарету. Я стояла в тени высоких каменных зданий; ставни на большинстве окон, казалось, были давно заколочены. Я интуитивно понимала, что приближаюсь к воде, потому что вокруг пахло прелым мхом, сырыми камнями, илом и водорослями.

За изгибом дороги мне открылся вид на мост – убегающие вдаль красные перила под пестрым узором из облаков. Свет поменялся, стал более ярким. Я надеялась, что смогу пройти вдоль реки, но, когда закончились постройки, я поняла, что забралась выше, чем думала, – берег виднелся футах в тридцати внизу.

Тротуар сузился. Я дошла до середины моста и перегнулась через перила, чтобы посмотреть вниз. Течение в реке было сильное, вода с журчанием огибала крупные камни, а водоросли тянулись в одном направлении. Вода была темно-зеленая, как старые винные бутылки, камни – серые, в крапинку, как шкура бурого дельфина. Впереди, прямо по курсу, река сворачивала вправо, пробегала под железнодорожным мостом и исчезала за деревьями.

Я сделала глубокий вдох. На плечи навалилась тяжесть. Ребекка была права насчет жары. Она пробиралась под кожу, залезала в голову. Мешала думать. Было здорово глотнуть свежего воздуха, хотя еще лучше было бы оказаться у самой кромки воды.

Я развернулась и пошла назад тем же путем, глядя вниз, на изогнутую полоску пляжа. В тени, у опоры моста, рядом с кривыми деревьями, проводящими полжизни в воде, я увидела человеческую фигуру. Думая о том, что где-то должен быть спуск к воде, я перегнулась через перила и изо всех сил вытянула шею – никаких ступеней. Возможно, они были с другой стороны моста. И вообще-то, фигура была не одна, людей было двое. Мужчина и женщина. Они о чем-то спорили. Он активно жестикулировал, она кричала, но вдруг он притянул ее к себе и склонился над ней, расставив ноги, словно собирался ее поднять. Ее тело обмякло, и они какое-то время целовались, но потом он поскользнулся на мокрой гальке, и она его оттолкнула. Он по инерции попятился, и в этот краткий миг я увидела лицо Фила.

Я отшатнулась от перил, оказавшись так близко к проезжей части, что ощутила спиной ветерок от проехавшей машины. Видел ли он меня? Конечно, нет. Я была слишком высоко, а он был занят другим. Тем не менее при первой возможности я перешла на другую сторону моста и быстрым шагом пошла прочь, в противоположную от рынка сторону. Мне было необходимо пройтись, дистанцироваться от увиденного. Мое тело дрожало от шока. Я знала, что между ними что-то есть, но увидеть это собственными глазами – совсем другое дело. Весельчак Фил и флегматичная Клер обжимаются среди бела дня. Энергичный отец двоих детей, проводящий отпуск с семьей… в том, что происходило на моих глазах, была такая безысходность, такое обесценивание.

От всего этого у меня загудела голова, но постепенно до меня дошло, что рядом со мной движется машина. Сначала я просто услышала звук – низкий навязчивый гул. Обернувшись, я увидела серый джип, едущий за мной по пятам.

Он двигался медленно, угрожающе медленно.

Я остановилась и повернулась лицом к дороге, инстинктивно сжав кулаки. Когда джип, крадучись, проехал мимо, я успела увидеть за рулем сгорбленную фигуру в бейсболке, козырек которой скрывал лицо, но я сразу ее узнала, и у меня внутри все похолодело.

Через пару мгновений до меня дошло, что это происходит на самом деле, и меня охватил ужас.

Это он. Без вариантов.

Когда джип поравнялся со мной, он повернул голову и пристально посмотрел на меня – я была в этом уверена, хотя стекло отсвечивало, а в машине было темно, отчего рассмотреть его получше оказалось невозможным. Сердце бешено стучало в груди. На ладонях выступил липкий пот. Я ждала, что машина сейчас остановится и оконное стекло поедет вниз. Что Шон слегка наклонится в мою сторону, одарит своей вальяжной, всезнающей улыбкой и тихо скомандует: «Садись».

Вместо этого джип в том же темпе, почти ползком, добрался до конца моста, а затем свернул направо и исчез из виду.

Мои нервы звенели, как струны расстроенной гитары. Вот дерьмо. Что я наделала, зачем так подставилась? Бродила по городу с головой, забитой мыслями о Робе, а потом и о Филе с Клер. О чем я вообще думала? Конечно, это был Шон. Ссутуленные плечи, вся его поза, бицепсы, выпирающие из рукавов обтягивающей футболки. Сколько раз я видела, как он играет этими мускулами перед зеркалом? Сколько тренажерных залов при отелях он проинспектировал? Шон не собирался меня отпускать. Никогда. Ему было плевать на деньги. Дело было не в выживании и не в необходимости добывать еду. Ему была интересна игра, нравилось проделывать свои фокусы. Он с удовольствием ловил человека на крючок и указывал ему на его место. Унижая других, он чувствовал себя живым.

Он проследил мой путь от Пуго до Кастеля и был готов схватить меня, как добычу. Но сперва он хотел подразнить меня – дать мне понять, что он здесь, поиграть с моим страхом, – а уж потом выбрать момент и припереть меня к стенке, закончив эту игру на своих условиях. Иначе я бы победила. А этого он никак не мог допустить.

Конечно, он меня засек. Еще и пригляделся хорошенько, чтобы удостовериться. На мне были солнечные очки, но походку я не изменила. Я ничего не сделала для маскировки, не предприняла ни единой попытки слиться с местностью. Я пренебрегла защитой. И теперь придется расплачиваться.

Оставшись на мосту в одиночестве, я почувствовала себя совершенно беззащитной. Мне нужны люди вокруг, толпа, в которой можно затеряться. Надо вернуться на рынок, найти Роба и его машину и уехать отсюда. А что потом? Понятия не имею. Но среди людей я была бы в большей безопасности. По крайней мере, в моменте.

Я развернулась и быстро пошла обратно по противоположной стороне моста от того места, где я увидела Фила и Клер.

Я то и дело оборачивалась, чтобы убедиться, что меня никто не преследует, что Шон не вернулся.

В первый раз ничего я не увидела.

Во второй – тоже. Сейчас на мосту не было ни одной машины. Он совершенно опустел, и в жарком стоячем воздухе повисла жутковатая тишина.

Я продолжала идти, тяжело дыша. Мое лицо, грудь и руки покрылись испариной. Конец моста был уже близок – до него оставалось каких-то несколько ярдов.

И тут вдали, за моей спиной, взвизгнули шины.

Резко обернувшись, я увидела серый джип – он как раз выехал на мост, двигатель взревел. Автомобиль устремился ко мне, набирая скорость.

Тут я уже перестала оглядываться и просто побежала. Когда мост закончился, я пробежала еще несколько ярдов и свернула на тихую боковую улочку, по обеим сторонам которой тянулись ряды домов, вплотную подступая к тротуару. Я все бежала и бежала, мои шаги эхом отражались от стен. Взбежав вверх по улице, я пересекла дорогу и тут же нырнула влево, в узкий проход. На секунду остановившись, чтобы перевести дух, я прислонилась к стене. Моя грудь тяжело вздымалась. Подул легкий ветерок, но быстро стих. В конце проезда промелькнул небольшой грузовичок. Никакого джипа.

Едва придя в себя, я снова пустилась в путь – то бежала, то шла, пока не добралась до конца переулка. Он вывел меня на широкий зеленый проспект, застроенный муниципальными зданиями и кафе, расположившимися вдоль дороги с активным двусторонним движением. Вокруг гуляли люди, я увидела магазин телефонов, обувной и супермаркет. Легкие горели, как и икры. Теперь я просто быстро шла, вглядываясь в лица людей и посматривая на машины, и пыталась думать.

Замедлив шаг, я добралась до приземистого желтого здания железнодорожного вокзала. На привокзальной площади я увидела газетный киоск и встала позади него. Хлопнула дверь, и в воздух вспорхнула стайка голубей, бросившись врассыпную. Я прислонилась лбом к деревянному забору. Услышала лязг поезда, и во мне шевельнулся какой-то инстинкт. Но я не имела возможности купить билет: с собой у меня был только телефон и немного мелочи – сдача с завтрака. У меня не было кредитной карточки Ребекки. С собой у меня не было даже рюкзака. Я оставила его в комнате, вместе с одеждой, паспортом и деньгами. И с чувством собственного достоинства.

Я нарушила базовое правило – носи с собой все, что не можешь бросить в любую секунду. А я оставила все.

Несколько женщин вышли из здания вокзала и прошли мимо меня. Английские туристки – летние платья, сгоревшие плечи, сандалии, – взгляды устремлены в телефоны, на карты местности. Я пристроилась в конец их группы, не отставая от них ни на шаг. У самого рынка я ускорила шаг, обогнала их, сдавленно хватая ртом воздух, и нырнула в ближайший проход с шляпами, купальниками, корзинками, сыром и медом.

А потом в толпе покупателей промелькнула темно-синяя кепка. Покачиваясь и подпрыгивая, она приближалась ко мне. У меня скрутило живот, пульс участился. Я отошла в сторону, нырнула под навес, плотно увешанный льняными платьями, нервно выглядывая в щелочку между складками ткани.

Кепка проплыла мимо – она принадлежала ребенку, сидящему на плечах отца.

Я закрыла глаза и вздохнула. Затем, покинув укрытие, быстро дошла до прилавков с растениями – открытой площадки, уставленной цветочными горшками. За бело-розово-оранжевым морем стоял фургон, с которого торговали рыбой. Позади него росло дерево, окруженное выкрашенным в белый цвет низким ограждением. Я немного выждала, чтобы проверить, нет ли за мной «хвоста», а когда убедилась в этом, села, запрокинув голову и прислонившись затылком к стволу дерева. От моей груди исходил жар.

Время шло. Ближайший ко мне прилавок начал сворачиваться – грузный мужчина в футболке без рукавов со стуком загружал ведра в кузов грузовика. Звенели металлические стойки. Виски пульсировали. Кровь стучала в ушах. Было невероятно жарко. Я почувствовала, как саднит горло. Мне жутко хотелось пить.

Через какое-то время я встала и пошла к машине.

Роб стоял, привалившись к своему «Фиату», и, запрокинув голову, пытался выжать последние капли воды из бутылки.

– Лулу, – радостно поприветствовал он меня.

– Я опоздала. – Я откашлялась, прочищая горло. – Извини.

Он выпрямился.

– Девчонки пошли купить еды в дорогу, Фил и Ребекка с ними. Клер недавно уехала на такси. Так что… – он застенчиво улыбнулся, – похоже, остались только ты да я.

– Я хочу пить.

– Конечно. – Он перевернул свою бутылку, чтобы показать, что она пуста. – Прости.

В паре домов отсюда был небольшой продуктовый магазинчик. Я достала из холодильника бутылку «Эвиан», заплатив за нее найденной в карманах мелочью. В окно я видела Роба – он по-прежнему стоял возле машины, устремив взгляд вдаль. Когда я вышла из магазина, он повернул голову и не спускал с меня глаз, пока я шла к нему. Все мое тело замерло от напряжения. Казалось, я вот-вот взорвусь.

– Али! Али!

Я была лишь в нескольких футах от него, когда за моей спиной раздался предостерегающий возглас.

– Али! Али!

Я резко повернулась на звук всем телом – голова втянута в плечи, глаза широко распахнуты – и крикнула:

– Что?

Женщина за сорок, с короткими темными волосами, смотрела на меня через плечо, толкая перед собой детскую коляску. Вот только на самом деле смотрела она мимо меня, на маленького мальчика, замешкавшегося возле киоска с мороженым.

– Allez, аllez^[146], – снова заорала женщина. Это не сигнал тревоги, не предостережение. Это вообще не имеет ко мне отношения.

Со свистом выпустив воздух из груди, я наконец подошла к Робу и увидела, что он одновременно улыбается и хмурится.

– У тебя все в порядке?

– Да. Все отлично, – ответила я.

Пассажирская дверь была открыта, и я села на свое место. Сиденье оказалось раскаленным. Машина долго простояла под солнцем и теперь пахла пластиком. Я открыла бутылку с водой и практически осушила ее за один присест.

Роб сел на водительское место. Засунул свою сумку мне под ноги и, повернувшись ко мне лицом, накрыл мою руку своей ладонью, призывая взглянуть на него. Сначала он ничего не говорил, а потом издал неуверенный смешок, словно пытался придать мягкости своему тону.

– Послушай, я должен знать. Тебя на самом деле зовут Али?

Меня словно ударили.

– Что? Почему ты…

– Ты только что обернулась, когда… я просто… – Он прикусил губу. – Ты ничего не хочешь мне рассказать?

– Нет, ничего.

Он стиснул мои ладони своими руками и продолжил, словно не слышал моего ответа:

– Может, ты считаешь меня слишком… навязчивым. Просто, раз уж мы… ну, я подумал… ты можешь сказать мне правду.

– Правду? – Я впилась ногтями себе в ладони.

– У меня есть одна теория, – сказал он. – Ты подруга Лулу. Она согласилась на эту работу, но потом получила предложение получше, ее пригласили в более интересное место. И работа там была ей больше по душе. А ты ее выручила.

– Эта мифическая «я» в твоих устах настоящая альтруистка.

– Ну, может, ты согласилась за деньги.

Я повернула голову, чтобы взглянуть ему в лицо. Рискованно, я знаю. Но, может, я смогу поставить его на место.

– Понимаю теперь, почему ты пишешь романы.

Возникла пауза, а потом он засмеялся.

– Да просто я сомневаюсь, что ты профессиональный повар, вот и все. Профессиональные повара могут отличить лаванду от розмарина. И видели соковыжималку для цитрусовых. И умеют чистить помидоры. И… ну не знаю, как-то более ловко со всем управляются.

Я не знала, что на это ответить, поэтому сидела молча и просто смотрела на него, стараясь придать своему лицу максимально нейтральное выражение.

Он поджал губы, а потом коротко стукнул по рулю.

– Ладно, хорошо, – сказал он и повернул ключ в замке зажигания. Кондиционер загудел и выдохнул первую струю воздуха, еще теплого. – Поехали.

Я молчала, пока мы не доехали до первого кругового перекрестка.

Его сумка у меня в ногах была открыта – внутри виднелась блестящая крышка ноутбука, блокнот наполовину высунулся наружу. Я запихнула его обратно ногой. Мне отчаянно хотелось вернуть его расположение.

– Так ты смог немного поработать? – спросила я.

– Ага, – по-прежнему не глядя на меня, уклончиво ответил он, словно прослушал вопрос. Потом потер нижнюю губу средним пальцем правой руки.

– Нашел прохладное и тихое место, где можно нормально сосредоточиться?

– Да. – Его взгляд метнулся вверх и вправо – в зеркало заднего вида, – потом мельком остановился на мне и вернулся на дорогу.

– О, здорово.

– Угу. Мне удалось собраться и довольно много сделать, так что поездка получилась не совсем бестолковая. – На этот раз он дотронулся правой рукой до горла и коротко ощупал его. – Да, не совсем бестолковая поездка.

Мне казалось важным продолжать разговор, уже в другом тоне.

– Меня восхищает, что ты можешь просто сесть и начать работать. Тебе не нужны ни шпаргалки, ни стикеры – ничего из того, что обычно окружает писателей. Я всегда представляла, что вокруг них громоздятся стопки бумаг. – Вскинув руки, я попыталась обрисовать в воздухе их контуры.

Тогда он посмотрел мне в глаза, улыбнулся и слегка покачал головой.

– Да, ноутбук – потрясающая вещь. – Он пожал плечами, вернув взгляд на дорогу. – К тому же у меня всегда есть мой блокнот.

Его тон стал более прохладным: он не доверял мне. Но и я ему не доверяла. Он трогал свои губы и горло. Он повторялся и медлил с ответом. Он тянул время, избегал смотреть мне в глаза, а потом вдруг посмотрел на меня немигающим взглядом. Еще он посмотрел вверх и вправо. Все как по учебнику.

Итак. Да, он тоже лжет.

Оставшуюся часть пути мы проехали в тишине – по мосту, вверх по холму, по тенистым участкам и по солнечным. На вершине холма, сразу за коровником, Роб съехал на обочину, остановил машину. Заглушил двигатель, но, судя по всему, из машины выходить не собирался.

Я наклонилась, чтобы подать ему его сумку. Блокнот выпал, и я подняла его с пола, стиснув в ладонях и поглаживая большими пальцами мягкую коричневую кожу. Потом поднесла к носу и сделала вдох.

– Ах, запах вдохновения. – Я посмотрела на него поверх корешка.

– Ладно. – Он сжал переносицу большим и указательным пальцами. – Не понимаю, что здесь происходит. Но теперь, после этого разговора, я волнуюсь, что ты можешь сбежать, провернуть трюк с исчезновением. Ты говорила, что с тобой это уже случалось, и я просто надеюсь, что ты этого не сделаешь, – вот и все.

Роб повернулся и вжался спиной в дверцу машины. Возможно, он хотел отстраниться от меня как можно сильнее, но в такой маленькой машине, неловко повернув плечи, он лишь подчеркнул, насколько близко друг к другу мы сидим. Его футболка была местами влажная – в районе грудной клетки и на плечах. Мне хотелось оттянуть ее в тех местах, где ткань прилипла к коже.

– Если я расскажу тебе правду, – сказала я, – ты не захочешь иметь со мной ничего общего.

Жара в машине давила на меня. Муха с жужжанием билась о ветровое стекло.

– Может, позволишь мне самому об этом судить? – сказал он.

В его лице было что-то, отчего мне не хотелось шевелиться. Я позволила себе снова взглянуть на него по-настоящему и поймала себя на том, что мне очень нравится разрез его глаз и морщинки, которые собираются в их уголках, когда он улыбается. Прядь влажных волос – целый локон – прилипла к его лбу.

Я слышала его дыхание, немного прерывистое на вдохе. Его губы раскрылись. Шон выследил меня – сначала в Пуго, потом в Кастеле, а теперь и увидел меня. Он все ближе подбирается ко мне – завтра или послезавтра он меня найдет. А Роб все ближе подбирается к истине. Что бы между нами ни было, у этого нет продолжения. Нет будущего. Со мной все кончено. Но жара меня как будто подстегивала. Я слегка наклонилась вперед и подумала, что если продолжу в том же духе, то рухну в его объятия, как срубленное под корень дерево, на вид полное жизни, хотя на самом деле уже мертвое. Я могла бы сделать это не раздумывая, и, судя по тому, как покраснело лицо Роба, он этого ждал.

Я выбралась из машины и побежала.

Глава двадцать пятая

Через считаные секунды я уже была в своей комнате и спешно закидывала вещи в рюкзак: нижнее белье, зубную щетку, кроссовки, пару джемперов. Я отклеила паспорт Лулу от задней стороны картины и выудила бутыль с деньгами из бачка. Втиснула ее в рюкзак, но не смогла его закрыть: крышка упиралась в молнию. Я переложила кроссовки и попыталась еще раз – молния закрылась лишь наполовину.

Я закинула рюкзак на плечо.

Быстрый осмотр комнаты. Почти пусто. Только книги у кровати. «Пристенок» – слишком объемная, чтобы взять с собой. Я сказала себе, что это не имеет значения. Мне все равно.

Я стащила чемодан Лулу вниз и спрятала его рядом с установкой для чистки бассейна, запихнув максимально глубоко в нишу и прикрыв сдутым резиновым матрасом. Если они его найдут, им это покажется странным. Потом я напишу Ребекке, что мне пришлось срочно уехать по семейным обстоятельствам, и скажу, что сама позабочусь о своих вещах, чтобы она за это не переживала. Надеюсь, чемодан простоит там несколько месяцев, и в итоге о нем благополучно забудут.

Я открыла дверь «голубятни» и вышла. Жара сбивала с ног, бассейн поблескивал на солнце. Роланд лежал там в гордом одиночестве, вытянув безволосые ноги. Он опустил свою газету и издал горлом приветственный звук. Я кивнула, и он снова поднял газету.

Выйдя через калитку, я остановилась как вкопанная. Моя грудь тяжело вздымалась, как будто я только что бежала, хотя это было не так. Пока что. Наверху, возле дома, я видела людей, слышала голоса. Я замешкалась только на пару секунд, но этого хватило, чтобы их разглядеть. На вершине склона появился Роб. Он повернул голову, когда его из кухни кто-то окликнул, но в любую минуту он спустится сюда. Он вышел искать меня. Развернувшись всем телом, я пригнула голову и побежала – по гравиевой дорожке, огибающей «голубятню», а потом, под прикрытием деревьев, по лужайке, к винограднику. Нашла прореху в изгороди и протиснулась на другую сторону. Не поднимая головы, запинаясь о виноградные лозы, я добралась до противоположного края виноградника и вышла на поле, разбитое на крутом склоне холма. Стараясь держаться ближе к кромке, я устремилась вниз, держась подальше от заброшенного амбара, надеясь, что рано или поздно выйду на дорогу.

Стоял послеполуденный зной, небо накрыло меня безжалостно-голубым куполом без единого облачка, солнце палило нещадно. Мир укоризненно затих. Даже вороны, черными точками рассыпанные по полю впереди меня, казались неподвижными. Моя футболка под рюкзаком уже насквозь промокла от пота. Почва под ногами была сухая и комковатая, и я пару раз запнулась.

Я вдруг поняла, что плачу.

Получается, мне не уйти от той жизни, которую я сама себе создала.

Я смахнула слезы с лица. Мои руки были грязными. В конце поля уже виднелась калитка, а за ней – серебристая лента дороги.

Я добралась до тенистого участка у кромки поля, защищенного от солнца рядом высоких вечнозеленых деревьев. Последнюю часть пути я преодолела быстрым шагом. Земля под ногами была усыпана еловыми шишками и большими комками высохшей грязи, и, переходя на бег, мне приходилось то и дело вскидывать руки, чтобы не потерять равновесие. Мне мерещились чьи-то тяжелые шаги за спиной, но, когда я оборачивалась, там никого не было.

Я приоткрыла калитку и тут же закрыла ее за собой. Теперь я оказалась на аллее, на приличном расстоянии от дома – там, где дорога делала поворот и упиралась в мост. Постояла там, переводя дыхание, а потом повернула направо и продолжила путь. Я дойду до деревни и сяду на автобус, а может, возьму такси или найду Паскаля и уговорю его подбросить меня. Мне просто нужен вокзал и билет, чтобы выбраться отсюда.

У меня не было выбора. Я не хотела уезжать из дома, бросать Ребекку или Марту… Роба. Но они рано или поздно раскусили бы меня. А Лулу? Бедная Лулу. Даже если бы я не бежала от Шона, смерть Лулу все изменила. Какое у меня может быть будущее? О чем я вообще думала, о какой нормальной жизни мечтала?

Я дошла до главной дороги, обрамленной деревьями, и пошла прямо по ней, стараясь держаться обочины, чтобы избежать встречи с немногочисленными проезжающими мимо машинами.

Опять в бегах.

В «Фэйрлайт-хаус» это называлось побегом. За мной приезжала полиция, и меня какое-то время держали под стражей, прежде чем отправить обратно. Семейству Ормород я была не нужна – не только потому, что съедала всю их еду, била окна или ввязывалась в драки. Они не могли смириться с моими побегами.

Я вспомнила нашу последнюю встречу с Молли.

Она была у себя дома, в ванной, в пижаме с Микки Маусом. Мы поссорились. Меня вывел из себя ее комплект из мыльницы и подставки для щеток – кремовый с голубым цветочным рисунком, под викторианский стиль, – а она сказала, что, по крайней мере, регулярно ходит к зубному, и вообще, у нее есть жизнь. Стивен позвал ее из спальни, а я спустилась в гостиную, где было мое спальное место, и услышала, как он спрашивает у нее, сколько еще я у них пробуду. Он оставил свой бумажник на кофейном столике – я взяла оттуда двадцатку, кредитную карточку и ушла.

Несколько недель спустя я позвонила и извинилась, но она попросила меня больше не звонить.

Я остановилась и наклонилась вперед, положив руки на бедра. Закрыла глаза.

Всем было бы лучше, если бы я умерла. Если бы я умерла вместо Лулу.

Я услышала звук приближающейся машины и резко дернулась, а затем расслабилась и остановилась, немного наклонившись вперед и закрыв глаза. Это Шон? Все кончено?

Шум мотора стал громче.

Я ждала, пока машина приблизится ко мне.

Это может произойти в любую секунду.

Я не вернусь.

Я наклонилась еще ниже и почувствовала, что теряю равновесие, у меня зашумело в голове от прилива крови, под веками побежали черные круги. Покачиваясь, я ждала, готовая упасть на дорогу.

Еще чуть-чуть – и машина поравняется со мной.

Она здесь.

В последний момент я отшатнулась и рухнула на обочину.

Глава двадцать шестая

Машина с хрустом затормозила в нескольких ярдах впереди. Дверь открылась, и ко мне подбежал Роб. Я с трудом поднялась на ноги.

– Уйди. Оставь меня в покое, – резко обратилась я к нему.

– Что ты творишь? – хмурясь, закричал он. Его лицо раскраснелось. – Какого черта?

Он попытался меня обнять, но я сопротивлялась, отбиваясь от него.

– Просто не надо. Пожалуйста. Отпусти меня.

Он схватил меня за руки и, не выпуская их, пристально посмотрел мне в лицо.

– Лулу. Что такое? Что происходит? Куда ты идешь?

– Я ухожу. Ясно? Вот и все. – Я снова заплакала и, вырвав руку, начала яростно утирать слезы. – Больше тебе знать не надо. Не сейчас.

– Лулу. Пожалуйста. Поговори со мной. Неужели все настолько плохо, что ты даже не можешь рассказать мне об этом?

– Ты даже не представляешь.

Небольшой грузовик приближался к нам со стороны деревни. Он замедлил ход, проезжая мимо, и водитель повернул голову, чтобы на нас посмотреть.

Окинув его взглядом, Роб снова посмотрел на меня.

– Пожалуйста, сядь в машину, – сказал он. – Всего на минутку. Я высажу тебя где захочешь. Толькосядь.

– Слишком поздно, – сказала я.

– Ничего не поздно.

– Поздно.

– Никогда не бывает слишком поздно.

У него был такой мягкий, спокойный голос. Желание сопротивляться покинуло меня. Держа меня за локоть, Роб подвел меня к «Фиату», открыл пассажирскую дверь и мягко усадил меня на сиденье.

Закрыв обе двери и сев рядом со мной, он сказал:

– Я отвезу нас куда-нибудь в укромное местечко.

Он поехал в сторону деревни, а я уставилась в окно немигающим взглядом.

Роб припарковался на площади, где в это время дня было спокойно. Заглушив двигатель, он повернулся ко мне:

– Итак?

В машине было тихо, как в бездонном колодце. У меня в груди застрял большой неповоротливый камень. Его невозможно было ни сдвинуть, ни даже пошевелить. Но, взглянув в глаза Робу, я почувствовала, как этот камень проносится по моему телу прямо в горло, а оттуда – в рот, а потом вылетает из меня в виде слов:

– Я не Лулу. И раньше не была ею. И теперь не она. Я никогда не была Лулу.

Он внимательно смотрел на меня.

– Я так и думал, – сказал он.

– Я не повар. И не была здесь в прошлом году.

– Об этом я тоже догадался.

Он ждал продолжения.

Я сказала:

– Больше ничего не хочу тебе рассказывать. Не могу. Это хуже. Намного хуже, чем ты думаешь.

– Не может быть все настолько плохо, – с полуулыбкой ответил он.

Тогда я разозлилась. На него. На себя саму.

– Может.

– Так что это значит? Ты ее подруга? Она попросила тебя приехать сюда вместо нее?

Окна были закрыты, и в машине стало жарко. Он завел двигатель, чтобы включился кондиционер. На другом краю площади две женщины разговаривали в тени деревьев. Какой-то старик тыкал в землю концом своей трости.

Я помотала головой:

– Я не ее подруга.

Роб слегка нахмурился:

– Но она знает, что ты здесь?

– Нет.

– Я не понимаю. Где же тогда Лулу?

Я привалилась плечом к двери, а головой – к окну.

Одна из женщин засмеялась. Старик нагнулся, чтобы поднять монетку.

Я хотела рассказать ему правду. Хотела все выложить, испытать облегчение, что теперь это не только моя тайна. Может, он меня даже поймет. Но я не могла перестать думать о шпионке из книги Роба – о том, как она носила с собой свои секреты и воспоминания о насилии. Как ее можно было жалеть, но не полагалось испытывать к ней симпатию. И я поняла, что не смогу рассказать ему правду – ни сейчас, ни потом.

Я откашлялась:

– Я попала в передрягу, – сказала я. – Связалась кое с кем, с одним парнем, и…

– Парень на яхте.

– Что?

– В Сент-Сесиль-сюр-Мер. Я видел тебя на пляже. Сначала ты была одна. Я заметил тебя, потому что мне показалось, что у тебя немного потерянный вид – ну, то есть, по ощущениям, ты буквально не знала, куда идти. Но потом ты ринулась в воду и поплыла к яхте. Там кто-то был – может, даже не один человек. Я так и знал. – Он улыбнулся, несколько раз кивнул, довольный, что оказался прав. – Женщина на пляже. Я сказал тебе, что хорошо запоминаю лица. Все-таки это была ты.

– Я не понимаю.

– Я был в кафе, работал потихоньку. Ну, знаешь, в том, рядом с пляжем.

Стоя у кромки воды, я бросила взгляд на кафе «У Рауля». И вроде видела там мужчину с ноутбуком. Неужели это был Роб? Как давно это было – еще до катания на яхте, до убийства Лулу. Если бы я пошла назад по песку, села за столик и заказала себе кофе, может, наши взгляды пересеклись бы и мы бы разговорились. А Шон со своей яхтой уплыл бы обратно в море без меня.

– Да, – наконец сказала я.

Он засмеялся и поднял руку, словно собираясь прижать меня к себе, но я оттолкнула его.

– Я мошенница, – сказала я.

– Не понял.

– Я зарабатываю на жизнь, обманывая людей.

Судя по выражению его лица, он подумал, что я драматизирую. Стараясь сохранять максимальное спокойствие, я рассказала ему, что он во многом ошибался на мой счет. Я выросла в приюте, как многие из ребят, которых он знал в детстве, и вечно во что-нибудь вляпывалась. Я рассказала о том, как меня выгнали из школы, как я приехала в Индию и как у меня закончились деньги. Я сказала, что активно пользуюсь своей смекалкой, надеясь, что он поймет намек. Но он просто смотрел на меня, растянув губы в улыбке, и поэтому уточнила, для верности:

– Развожу людей на деньги, понимаешь?

Он не кивнул, не покачал головой – никаким образом не показал мне, что понимает, о чем я. Тогда я продолжила. Я рассказала ему о встрече с Шоном и о том, как он придумывал все более сложные схемы. О том, как мы поехали из Индии на запад, в Марокко, потом перебрались в Испанию, а потом и во Францию.

– Так я и оказалась здесь.

Роб сглотнул комок в горле и постучал по рулю обеими руками.

– Ладно. Я пытаюсь понять. Значит, на каком-то этапе ты обманом уговорила Лулу дать тебе эту работу?

Его слова долго висели в воздухе без ответа.

– Что-то в этом роде, – наконец сказала я.

– А где тот парень?

– Не знаю. Я ушла от него. Не то чтобы мы когда-то были вместе. У нас были сугубо деловые отношения.

Он кивнул и слегка покачал головой:

– Ясно.

Я сделала глубокий вдох:

– Прости.

– Я так до конца и не понял.

– Пожалуйста, не задавай больше вопросов.

– Ладно, – со смешком ответил он. Его плечи поднялись и опустились – я поняла, что он пытается сохранить самообладание.

– А как же я? – Он изогнул уголки губ и бессильно развел руки, словно заранее знал, что скажет глупость. – Это ничего не значило?

Я хотела улыбнуться, но мои губы мне не подчинялись, а в горле застрял комок.

Не сводя с меня глаз, Роб осторожно взял меня за руку. Я вспомнила, как он рассказывал о приемных детях в его доме – о тех, с кем «сложилось», и тех, у кого «не вышло». В его голосе тогда не было осуждения – он испытывал лишь жалость к ребятам, которым уже нельзя было помочь.

Но есть еще… Лулу.

Я вырвала руку.

– Так теперь-то ты можешь меня отпустить? Пожалуйста. Можешь вернуться и сказать Ребекке, что я обманщица и самозванка. Говори что хочешь, только дай мне время уйти.

– А если я не хочу, чтобы ты уходила?

– Я больше не могу здесь оставаться. Скоро все раскроется.

– Возвращайся в дом.

– Зачем?

– Я сделаю вид, что ничего не знаю. Просто будем жить дальше.

Тогда я повернулась к нему, чтобы объяснить, что это-то как раз невозможно.

Дзинь.

Кто-то звонко стукнул по стеклу массивным перстнем.

Я отшатнулась, едва не рухнув на Роба. Сердце чуть не выпрыгнуло из груди.

Повернувшись, я увидела всматривающегося в окно мужчину: знакомое лицо с козлиной бородкой и улыбкой до ушей.

Я опустила окно, не в силах унять сердцебиение.

– Паскаль! – воскликнула я. – Черт тебя дери…

Паскаль отступил на шаг.

– Прости! – сказал он по-французски. – Я не хотел тебя напугать. Я просто увидел вас и решил подойти. У меня новости о твоем друге.

У меня внутри все оборвалось.

– Правда?

– Да, я говорил с Антуаном. Мужчина в Пуго искал свою сестру, Агнес, она ушла из дома после ссоры. И он нашел ее. Антуан видел их вместе. Так что это не твой друг. Вот и разгадка, да? Прости за недоразумение.

Я лихорадочно соображала.

– Да нет… все в порядке. Все… отлично. Спасибо.

– Ну ладно, увидимся. – Паскаль повернулся и пошел на другой край площади, где его ждала машина. Когда он забрался на пассажирское сиденье, она тут же тронулась с места.

– Ты поняла, что он сказал? – спросил Роб. – Твоих познаний во французском хватило?

Я неопределенно качнула головой.

– Так что, – он взглянул на меня, – это хорошие новости? Или плохие?

Я накрыла рот ладонью.

– Хорошие, наверное… да, хорошие.

Меня начало понемногу отпускать. Если Шон не искал меня в Пуго, может, и в Кастеле был не он? Мне в глаза било солнце. Он вроде был худее. И вообще другого роста. Я закрыла глаза, пытаясь воссоздать в памяти этот момент. Кроме мимолетного взгляда через тонированное стекло проезжающей мимо машины, не было никаких конкретных доказательств того, что Шон меня преследовал.

Я протяжно выдохнула. Это все было у меня в голове – страх, что он найдет меня, был домыслом, плодом воспаленной фантазии, вызванным чувством вины. Я была связана с этим мужчиной больше трех лет, он проник внутрь меня и теперь не отпускал. Может, он вообще плюнул на все, уехал из Франции, отправился в Лондон. Или вообще меня не искал, а просто списал убытки и позволил мне скрыться вместе с деньгами.

И если я права, бежать бессмысленно. Сбежав, я могу попасть прямо к нему в руки.

– Слушай, – сказал Роб, – на следующей неделе мой брат уедет. Я обещал присмотреть за его домом. Он живет в самой глуши. Поехали со мной, там со всем разберемся, что бы это ни было.

Я посмотрела ему в глаза. Когда я кивнула, на его лице отразилось облегчение. Он притянул меня к себе и поцеловал – сначала нежно, потом намного более настойчиво.

Наконец, спустя какое-то время, он завел двигатель, выехал с опустевшей площади и развернул машину в сторону дома. Почти всю дорогу мы сидели в тишине. Когда мы проезжали по мосту, он беззаботно сказал:

– Кстати, я тоже тот еще обманщик. Если тебе от этого легче.

– Не понимаю.

Он бросил на меня взгляд и отвернулся.

– Я не писатель. Я написал одну хорошую книгу. Случайно повезло или я удачно всех провел – дал людям то, что им было нужно в тот момент. Нет у меня никакого таланта, и для жизни такой я не создан. Фил глаз с меня не спускает, все подкалывает. Это кошмар какой-то. Я не написал ни слова с тех пор, как приехал сюда. Я несколько недель ничего не писал. Даже месяцев. У меня нет ни-че-го.

Слова лились из него потоком – так бывает, когда человек говорит правду. Писательский блок объясняет и пасьянс, и пустой блокнот. Теперь понятно, что выражал язык его тела во время нашего разговора сегодня днем. Он действительно мне лгал, только не так, как я думала.

– Значит, у нас обоих есть секреты, – сказала я. – Мы оба проникли сюда обманным путем.

Стоило мне это сказать, как на меня снова обрушилась вся тяжесть еще не сказанного, а с ней пришла оглушающая печаль. Потому что я должна пойти в полицию, тогда Роб узнает правду, и все будет кончено.

Я устремила взгляд в открытое окно. Шесть дней вместе. Это все, что у нас есть. Я закончу то, что начала. Потом оставлю все в прошлом и сделаю то, что должна. А пока надо взять себя в руки. Раз уж так вышло, сказала я себе, то Роб просто очередной объект.

Когда мы вошли в ворота, я увидела перед домом Марту – она копалась на заднем сиденье «Ауди». Вынырнув оттуда, сказала:

– О, Лулу, ты не видела мой золотой крест? – Она нервно барабанила пальцами по груди. – Я надеялась, что обронила его в машине. Мама меня убьет. Она мне говорила, что не надо было брать его с собой.

– Ужас какой. Надо хорошенько поискать, – сказала я.

Она закрыла заднюю дверцу машины, открыла переднюю и начала искать там.

– Кстати, – сказала она. – Тут к тебе какие-то люди пришли.

– Люди?

– Хм. Семейная пара, ты была здесь с ними в прошлом году. Как там их зовут? Вроде бы Олли и Катрина? У них мало времени. Говорят, просто мимо проезжали.

Мне вдруг стало оглушительно жарко. Время замедлилось, я ощущала, как проходит каждая миллисекунда.

– Олли и Катя, – сказала я.

Моя голова полнилась разными звуками: жужжанием насекомых, стрекотом цикад. Высоко в небе носились стрижи, оглашая округу пронзительными, восторженными криками.

– Что? – переспросила Марта из недр машины.

Роб стоял рядом со мной, накрыв ладонью мою руку. Он что-то говорил.

Я сказала:

– Ее зовут Катя. Это Олли и Катя.

– А, точно. Ну ладно, – высунув голову, сказала Марта и неопределенно махнула рукой. – В общем, они там. С мамой. По-моему.

– Они в доме? Сейчас?

– Да, – засмеялась она, словно я нарочно тупила. – Да. Олли и Катрина, или Катя, без разницы. Они приехали повидаться с тобой. Они здесь. Сейчас.

Роб снова что-то говорил. Мой мозг отказывался работать. Я пыталась заставить себя думать рационально.

– Что?

– Я сказал, мы не купили молоко, а нам оно может понадобиться. Возьми мою машину. Поезжай обратно в деревню и купи. Я все объясню. – Он сунул ключи мне в руку. Я тебя прикрою, – пробормотал он и добавил, уже громче: – Если к твоему возвращению они уже уедут, что ж, очень жаль. Но они ведь здесь проездом. Уверен, они поймут.

Ключ грел мою ладонь. Я посмотрела на ворота и на стоящую за ними машину. Я представила, как выхожу и сажусь в машину, уверенно разворачиваюсь и еду до самой деревни. А потом представила, как сижу, вжавшись в водительское кресло, не в состоянии повернуть ключ в замке зажигания.

– У нас полно молока. – Марта с силой захлопнула дверь «Ауди». – Цепочки нет в машине, – вздохнула она. – И это жесть.

Роб почесал макушку, и его рука с отставленным локтем зависла в воздухе. Из его горла вырвался какой-то хриплый звук – не то стон, не то смех.

– Не заходи в дом, – сказала я.

Он запротестовал, но я проигнорировала его, стянув волосы в хвост и завязав его узлом, чтобы не расплелся. Надела солнечные очки, покусала губы и пощипала щеки, чтобы они немного покраснели. Сделав пять широких шагов, я вошла в дом, оставалось пройти еще четыре шага по коридору. За это время я изменила свою походку, подражая Лулу, – перенесла вес тела на центр стоп и немного выворачивала левую пятку при ходьбе. Это не то же самое, что встреча с Бриджит. Оливер и Катя провели в компании Лулу две недели. Шансы сойти за человека, которого они так хорошо знали, были близки к нулю, но я вздернула подбородок и расправила плечи.

«Люди видят то, что хотят видеть… Им не нравится двусмысленность. Если что-то кажется нелогичным, они сами подставляют недостающее звено».

– Как хорошо, что ты здесь, – возясь с кофемашиной, сказала Ребекка, когда я появилась в дверях кухни. – У тебя посетители! Твои друзья – ты работала с ними в прошлом году, – заехали повидаться. Олли и Катя. Она пошла искупаться, а я готовлю Олли кофе. Он говорит, что не пьет чай.

На террасе Фил пытался открыть зонт от солнца, навалившись на стол. Он крутил ножку, куски белой ткани трепыхались на ветру и разлетались в разные стороны, заслоняя мне вид. Через несколько стульев от Фила я увидела Лайлу и Клер. Марта вошла в дом следом за мной и теперь искала свою цепочку под столом.

– Вот так, – сказал Фил, нащупав нужный ритм. Зонт заполонил собой стол и вдруг раскрылся, когда крепеж встал на место.

Мужчина, сидящий в тени ко мне лицом, уже наполовину поднялся с места. Я слышала, как Лайла что-то спросила, задала какой-то вопрос. Ребекка что-то крикнула в ответ. Фил сел, испустив вздох облегчения. Посетитель двинулся мне навстречу. Выйдя из тени на солнце, он устремил на меня спокойный изучающий взгляд.

На мгновение все прекратилось – ветер стих, кофемашина перестала капать, в моих венах застыла кровь. В пульсирующей тишине я не могла ни шевелиться, ни говорить.

Он тоже не двигался, и несколько секунд я пялилась на него немигающим взглядом. Он немного щурился. Зонтик скрипнул, вставая в пазы. Марта поднялась на ноги. В кухне что-то со звоном упало на пол. Ребекка выругалась.

– Олли! – воскликнула я, делая шаг вперед. Очень помогает, когда ты сама веришь в свою историю. – Как мило, что вы заехали повидаться.

Он отступил на шаг, и я увидела, как под кожей ходит его кадык. Он смотрел на меня насмешливо, с прищуром.

– Я сперва тебя не узнал, – озадаченно сказал он. – Ты изменилась.

Его наряд – видавшие виды кожаные мокасины, розовато-красные шорты, узорчатая рубашка с короткими рукавами – соответствовал образу бизнесмена на отдыхе. На шее болтались очки «Рэй-Бен» на неопреновом шнурке.

– Я отлично загорела, – ответила я. – И может, – я покрутила кончик своего хвостика, – поменяла прическу.

– Наверное, в этом все дело. – Он продолжал смотреть мне прямо в глаза, слегка качая головой и хмурясь.

– Так что, вы остановились где-то недалеко? – спросила я. – Удалось найти столь же милое местечко, если это вообще возможно?

Олли провел ладонью по щетине на подбородке.

– Нет. В этом году мы ближе к Авиньону. И дом намного меньше. Никаких комнат для гостей, иначе мы бы зацапали тебя себе.

Тут он впервые улыбнулся.

Я стояла к нему лицом, положив руки на бедра, чтобы почувствовать себя увереннее. Ноги у меня тряслись.

– Но вы решили заехать и проведать меня?

– Мы ехали в Экс-ан-Прованс, чтобы встретить маму Кати, но выяснилось, что ее поезд задерживается. Нужно было как-то убить время, и мы были так близко, что решили повидаться с тобой. – Он повернулся к Филу. – Мы оставили машину на дороге и просто прогуливались: подумали, что заявиться сюда и постучать в дверь будет невежливо. Но Фил нас увидел и…

– Я сказал им не глупить и затащил их сюда. Друг Лулу…

– Хорошо, что нам удалось ее заполучить. Отпуск ощущается совсем по-другому, – сказала Лайла, – когда кто-то занимается повседневными делами. Получается настоящий отдых.

– Полностью согласен. – Гость улыбнулся и выдвинул стул, жестом предлагая мне сесть. Я послушалась, и он встал рядом, глядя на меня сверху вниз, положив руку на спинку стула. Мне пришлось вывернуть шею, чтобы посмотреть на него. – Она настоящее сокровище.

– Напитки! – Ребекка вышла из дома с подносом в руках, где стояли кружки, сахарница, чайник с чаем и кофейник. Следом за ней вышел Роб с пакетом молока.

– Молоко у нас, оказывается, было, – сказал он. – Привет! – подняв руку в приветствии, он выразительно посмотрел на меня. Я ответила улыбкой, показывая, что все в порядке, и он поставил молоко в центр стола. Он беспокойно шевелил руками – сцеплял пальцы, сжимал ладони до хруста в костяшках. Потом снова посмотрел на меня, и когда мое лицо осталось непроницаемым, обратился к гостю: – Приятно познакомиться.

Подождав пару секунд, Роб стушевался и вернулся в дом: там было безопаснее. Я испытала облегчение, когда он ушел. Мне он не нужен. Он только все испортит.

Гость тихо обошел стол, сел напротив меня и подался вперед, опираясь на локти.

– Такой милый дом, – сказал он. – Я и забыл.

– Вы тоже так думаете? – выдохнула Ребекка. – Здесь так спокойно. Мне кажется, секрет отпуска в том, чтобы провести его вдали от людей и машин, насладиться покоем и тишиной.

– Это верно, – с улыбкой обратился он к ней. – Нам всем нужна перенастройка, правда? Необходимо дать своему разуму немного свободы.

– Слышала, у вас еще более бурная жизнь, чем у меня. Но, конечно, согласна на все сто.

Клер подалась вперед.

– А в том году из канализации воняло? – спросила она у него. – У нас с этим ужасные проблемы.

– Ради всего святого, – рявкнул Фил. – Можем хоть на минутку перестать обсуждать канализацию?

Клер смерила его возмущенным взглядом.

– Вас-то все устраивает.

– Не помню, чтобы у нас были проблемы с канализацией. – Улыбнувшись ей, гость вновь обратился ко мне: – Новые солнечные очки? Тебе идут.

Намек, чтобы я их сняла.

– Спасибо, – сказала я, не делая этого. Я была рада, что загорела и нацепила на нос очки. Мы с непрошеным гостем были в центре внимания. Все это напоминало театральное представление, и я чувствовала, что обязана выложиться на все сто. – Сегодня утром мы ездили на рынок, – сказала я. – Тот, который так понравился вам с Катей. Я даже отвела их в винтажный магазин, который мы нашли, но он, к несчастью, оказался закрыт.

Марта наблюдала за нами, привалившись к одному из больших вазонов.

– Мы были дико разочарованы, – сказала она.

– Боюсь, я не большая поклонница Кастеля, – сказала Ребекка. – Там ужасно жарко, просто кошмар.

Наморщив нос, Олли ответил им обеим:

– Август.

– Так, значит, вы здесь были в июле? – спросила Марта. – Раз магазин был открыт.

Он провел указательными пальцами обеих рук по столу и поднял глаза:

– Может, в конце июля – начале августа. Впрочем, это все неважно. – Он добродушно улыбнулся и обратился ко всем собравшимся в целом: – Так как вам готовка Лулу? Это нечто, правда?

Послышался какой-то шорох и щебет, словно в живой изгороди засела стая воробьев.

– Вкуснятина.

– Она нас так избаловала.

– Нам очень повезло.

Они так трогательно старались изобразить восторг. Фил что-то сказал о моем утином конфи, а Марта заявила, что ее впечатляет мой творческий подход, мои «башни из хлеба».

– А у меня такое чувство, что я растеряла все навыки, – заявила Ребекка. – Разучилась даже варить кофе. Надеюсь, сейчас у меня получилось. Он не такой крепкий, как у Лулу. Ну так и я человек довольно бесхарактерный.

Олли заглянул в свою чашку и сделал глоток.

– Идеальная крепость. Как раз как я люблю.

Ребекка широко улыбнулась.

– О, ну хорошо. Я прошла проверку.

Перегнувшись через стол, Лайла принялась расспрашивать его о ресторанном бизнесе и о том, стал ли Брексит для него проблемой, и он какое-то время пространно рассуждал об экспорте, импорте и о пошлинах, а она кивала так, как будто на самом деле слушала. Когда он остановился, чтобы перевести дух, она сказала ему то, что давно хотела, – что в «Нью-Йорк таймс» вышла статья, которую ему стоит прочитать. Она «действительно откроет ему глаза» на происходящее.

Больше не в силах этого выносить, я встала.

– Так, значит, Катя пошла поплавать, – сказала я. – Не могу ее за это винить, в такую-то жару. Схожу, наверное, поздороваюсь с ней.

– О, отнеси ей чашку чаю! – воскликнула Ребекка. – Пока не остыл. Я, может, тоже подойду, как только найду купальник.

Он нагнал меня, едва я вышла на газон. Склонился к моему уху, и я запрокинула голову, словно весело смеялась, хотя он ничего не сказал – из глубины его горла донесся вибрирующий звук, почти неслышный утробный рык.

Я попыталась отстраниться.

– Ты пришел за мной.

– Конечно. Ты правда думала, что я дам тебе уйти? – Его тон был вкрадчивым, но он крепко держал меня под руку. – Конечно, меня волновали деньги. А еще это дело принципа.

– Как ты меня нашел?

– Спрятаться на самом виду! Это достойно уважения. Отличная работа. В жизни всегда есть место чуду. Ты – повар! – Он рассмеялся, раскатисто, мерзко.

– Отвали, Шон.

Я подняла локоть, чтобы ткнуть его под ребра, заставить отодвинуться, но он лишь сильнее впился пальцами мне в руку, используя большой палец как рычаг, чтобы вывернуть мне предплечье.

– Успокойся, – сказал он, почти вплотную приблизив ко мне свое лицо – так, что я разглядела отблески солнечного света в его рыжей щетине и почувствовала запах кофе и чеснока у него изо рта. – Или я расскажу твоим новым друзьям, кто ты такая на самом деле.

Он остановился и отпустил мой локоть, склонившись к земле и ковыряя ее пальцем ноги. Что-то в траве привлекло его внимание.

– Я сперва не понял. Не догадался. Пришлось применить свои детективные способности. – Наконец он поддел ногой какой-то предмет. – Водитель автобуса вспомнил, что высадил тебя в Пуго. Я порасспрашивал людей – обеспокоенный брат ищет свою непутевую сестрицу – и наткнулся на обиженного парня в кафе. Он сказал, что ты его развела.

Шон бросил на землю чашку с чаем и наклонился, чтобы поднять свою находку. Я успела увидеть золотой блеск цепочки Марты, прежде чем он сжал ее в кулаке и сунул себе в карман.

– Детская ошибка, Али. Я думал, ты лучше усвоила мой урок. Ты позволила себя заметить. – Перестав смеяться, он нахмурил брови и поморщился, словно воспринял это как личную обиду. – Он видел, как ты садилась в машину к этому мужику, Паскалю, который, как я выяснил, живет в Сен-Этьен. Тут я сообразил, что ты работаешь вместо Лулу, а дальше все просто. Даже удивительно, что я так долго провозился.

Он не спеша пошел дальше. Калитка была не заперта, и он пнул ее ногой, словно мяч. Она с лязганьем открылась.

– Заходи, познакомься с Катей, – сказал он, и на его лице отразилось предвкушение, какое-то мстительное веселье.

Кто моя замена? У меня было лишь несколько секунд на раздумья. Но я заранее знала, что мне жаль эту незнакомую женщину и что глубоко в душе я трепещу от страха за нее. Похоже, мне в какой-то мере удалось освободиться. Он охотился на беззащитных, неуверенных в себе, а я уже знала, что не принадлежу ни к тем, ни к другим.

Эта девушка – женщина – была на глубоком конце бассейна; она лежала спиной на воде в облаке волос, лениво двигая бледными руками и ногами. Ее бикини выглядело знакомо – у меня были точно такие же, сконструированные из треугольников и веревочек. Все черные бикини примерно одинаковы. В этом-то и смысл – оставаться безликой. Ее глаза были закрыты, и она не сразу услышала Шона. На одно ужасное мгновение я подумала, что она мертва, что он убил еще кого-то и принес жертву мне, как кошка – мышку. Но он согнулся, опустил руку в воду и резко вытащил, плеснув в нее водой.

Подняв тучи брызг, она встала, оказавшись спиной ко мне.

– Эй! – со смехом возмутилась она, обрызгав его в ответ. Потом, проследив за его взглядом, она шлепнула руками по воде, отчего пошла рябь, и повернулась.

Залитая солнцем вода в бассейне была ярко-синей, с редкими вкраплениями белого. В ней, немного исказившись, отражались каменные стены «голубятни». Свет искрился и отскакивал от поверхности воды, рассыпаясь на тысячу блесток. Если слишком долго смотреть в воду и не моргать, возникнет ощущение, что смотришься в перевернутое зеркало – перестаешь понимать, где начинается и кончается небо, что реально, а что – нет.

Несколько мгновений, обуреваемая сомнениями, я не могла пошевелиться, словно меня парализовало, и я лишилась всех эмоций. Словно внутри у меня что-то рассыпалось на части. А потом, когда онемение ослабло и кровь снова начала циркулировать, меня накрыло оглушительной волной облегчения, какой-то бездумной, безрассудной радости.

Женщина в бассейне была спокойна, по ее лицу было сложно что-то прочитать. Она грызла кончик пальца, наблюдая за моей реакцией. Шон сел на борт, болтая ногами в воде и тоже наблюдая за мной.

– Как дела? – спросила она.

Эта бездумная радость лишь мгновение оставалась чистой и незамутненной. Она сменила цвет на красный, затем на черный. Я просто стояла там, не в силах ничего сказать или сделать. Я чувствовала, как потяжелело лицо, я не могла заставить свои губы шевелиться. Горло сдавило. Мне стоило неимоверных усилий распрямиться.

– Я и забыла, какой прекрасный здесь бассейн, – сказала она. – Иногда в бассейнах без подогрева вода слишком холодная, но здесь температура просто идеальная.

– И не так много хлорки, – сказал Шон.

– Да, люди часто слишком сильно хлорируют воду. Большая ошибка. Хотя все эти «естественные» бассейны с подсоленной водой мне тоже как-то не очень. Вылезаешь оттуда, благоухая чипсами.

Она подплыла к бортику и вылезла из воды, подтянувшись на руках. На спинке шезлонга висело полотенце – то, которое сегодня утром оставил Роб. Она вытерла им волосы и небрежно бросила на землю рядом с собой.

– Ты только взгляни на нее, – сказал он. – Она лишилась дара речи. Не знает, что ей теперь делать.

Она смотрела на меня с чем-то вроде любопытства. Подняв руку, она положила ее на голову. Мои ноги превратились в кисель. Было такое ощущение, что меня вот-вот стошнит. Меня подмывало рухнуть на землю и свернуться калачиком или накинуться на нее, столкнуть в бассейн и удерживать под водой. Я хотела ее убить. Я сжимала кулаки, впиваясь ногтями в ладони. Я пыталась сосредоточиться на боли, ощутить ее как нечто острое и реальное, заставить лицевые мышцы сокращаться.

Я сглотнула комок в горле.

– Прости меня, – сказала я, и слова прозвучали почти нормально. Я сделала несколько шагов к ближайшему шезлонгу и медленно опустилась на него. – Знаешь ли, немного нервирует, когда тот, кого ты считал погибшим, внезапно оживает. Так что… – я воздела ладони к небу.

Мне удалось заставить свой голос не дрожать. Мой тон был легким, даже воздушным, непохожим на рвущийся изнутри крик.

– Значит, ты не умерла, – сказала я. – А ты ее не убивал. – Я обращалась к ним не по отдельности, а одновременно, как будто уже инстинктивно знала, что сейчас будет.

Лулу хихикнула.

– Все едва не пошло наперекосяк. Я должна была просто удариться головой, но ты увидела, что я дышу, и Шону пришлось импровизировать.

– Но так получилось даже лучше, – сказал он.

Лулу легла на шезлонг. Надела широкополую соломенную шляпу и огромные солнечные очки в стиле семидесятых, почти полностью скрывающие лицо.

– Мы тебя подставили, – почти по-доброму сказал Шон. – Понимаешь?

Он хотел, чтобы я начала задавать вопросы. Но я не могла. Не сейчас.

– Ты не расскажешь ей? – Лулу взяла тюбик солнцезащитного крема, выдавила немного на ладонь и начала мазать им ноги. – Объясни, что мы сделали.

Шон все еще ждал, и на его лице отражался голодный азарт.

Я вздернула подбородок и издала протяжный вздох.

– Вы это спланировали? В тот вечер, когда встретились после нашей поездки к тете Мэри?

Лулу защелкнула крышку тюбика и бросила его на землю.

– К тете Мэри, – передразнила она меня. И тогда я поняла, что недооценивала ее.

Я мысленно вернулась в тот день на пляже в Сент-Сесиль. Это я приметила Лулу. Она сидела «У Рауля», под хлопающим на ветру навесом. И именно мне не терпелось поделиться с ним своими наблюдениями: маникюр-педикюр, модная сумка, купленная в аэропорту книга. Шон просто слушал, а я пыталась ему доказать, что чего-то стою.

– Вы уже были знакомы, когда я впервые подошла к тебе в баре. – Это было утверждение, не вопрос.

Лулу приподнялась на локтях.

– Доходит наконец-то. Мы познакомились за два дня до этого, в клубе. Ты тогда болела. Я заметила, как Шон покупает выпивку за чужой счет, и приперла его к стенке. – Подняв ногу, она ткнула его большим пальцем в спину. – А остальное, как говорится, уже история.

– Ты несколько дней провалялась в постели, – Шон надул губы в притворном сочувствии. – Мне нужно было как-то развлечься.

Я посмотрела на небо, на его сияющую, гладкую голубизну, а потом опустила взгляд на его мерцающее отражение в бассейне.

– Лулу не была объектом.

– Нет, – Лулу вернула ногу на место, – объектом была ты.

Я пристально посмотрела на нее.

– Можешь мне объяснить, почему?

Она снова приподнялась на локтях.

– Шон долго разглагольствовал о своей партнерше, о том, как многому он тебя научил и как хорошо ты «читаешь» людей. На что я сказала ему, что у меня высший балл по психологии и профессиональное актерское образование. Может, меня не так уж часто приглашают на пробы, но я поспорила с ним, что смогу обвести тебя вокруг пальца. И я оказалась права. – Из ее широко раскрытого рта вырвался гортанный смех. – Ты так быстро махнула на меня рукой. Люди видят то, что хотят видеть. Тебе было приятно думать, что я глупее тебя. Твоя проблема в том, что ты слишком уверена в собственной неуязвимости. Ну вот… – она помолчала, – ты и попалась.

– Ты что, это сделала буквально на спор?

– Конечно, нет. – Она снова окинула меня язвительным взглядом. – Опять ты за свое. У меня было несколько причин. Мне надо было ненадолго исчезнуть. Тодд, мой бывший, начинал меня понемногу доставать. Я подумала, почему бы не примерить на себя чужую жизнь. Мне нужны были перемены, какие-то новые эмоции. – Она пожала одним плечом. – Может, я немного увлеклась.

Я еще какое-то время смотрела на нее, потом перевела взгляд на Шона, который, ссутулившись, водил руками по воде, бездумно рисуя круги. Рядом с Лулу он выглядел каким-то потрепанным и весь словно скукожился. Любовь всех нас делает слабее. Он запал на нее, рассказал ей правду о себе в тот первый вечер, хвалился своими подвигами, как распустивший хвост павлин. Не только чрезмерная уверенность в себе делает нас уязвимыми, но и влюбленность.

– Рискованная игра, тебе не кажется? – спросила я. – Это могло подтолкнуть меня к уходу.

Я узнала это выражение лица, эти стиснутые зубы. У него было такое же лицо, когда недоверчивый гид отменил экскурсию на фабрику драгоценностей или когда продавщица угрожала позвать охрану. Я подумала о том, как ему нравится дурачить женщин определенного типа и как я ошибалась, считая себя особенной. Я и была женщиной того самого типа. Его игры, его фокусы – они были просто еще одной формой жестокости.

Я тихо выдохнула.

– Ты знал, что я хочу уйти от тебя. Ты не мог этого вынести. Ты решил, если я и уйду, то только на твоих условиях.

Шон по-прежнему не сводил глаз с воды, ритмично двигая ногами из стороны в сторону. Лулу сложила руки за головой и, закрыв глаза, слегка подалась грудью навстречу солнцу. Что-то изменилось. Они оба избегали встречаться со мной глазами. Они были уже не так довольны собой, как до этого. Не думаю, что они вдруг засмущались. Дело не в этом. Ну, конечно. Я снова издала смешок.

– Деньги. Это все из-за денег. – Я покачала головой, демонстрируя разочарование. – Ты увидел для себя возможность придержать мою половину. Что ты собирался делать? Отдать эти деньги ей? В качестве поощрительной премии за подписание контракта?

Шон склонил голову.

– Вот только… система дала небольшой сбой – и я забрала деньги с собой. – Тут я засмеялась абсолютно искренне.

– Тридцать тысяч евро! – сказала Лулу. – И ты прихватила мои вещи.

Я вытаращилась на Шона. Тридцать тысяч. Так, значит, она не в курсе всего.

– И мой паспорт в том числе. Какого хрена? Мы же не собирались позволить ей сбежать со всем этим добром, правда, Шон?

– Не собирались.

– Он сказал, что мы легко найдем тебя, но сначала мы впустую потратили кучу времени. Ты сказала на ресепшене, что сядешь на «Евростар».

– Что это было? Двойной обман? А может, тройной? Я ни в чем не был уверен, – сказал Шон.

– Он решил, что ты захочешь вернуться в Марракеш, только ты бы туда не поехала, потому что знала, что он об этом догадается. Потом он подумал, что ты могла поехать в Монте-Карло, потому что говорила, что тебя тошнит от одной мысли об этом. Нам хватило нескольких телефонных звонков, чтобы исключить эту версию. Индия – это был следующий пункт в нашем списке, но туда добираться дорого и… у тебя же есть сестра? Шон подумал, что ты в итоге окажешься у нее. Честно говоря, этот дом – последнее место, где мы стали бы тебя искать. Даже когда мы проследили твой путь до Сен-Этьен, до нас не сразу дошло. Я ведь писала Ребекке Отти, что не приеду. Как ты это провернула?

– Твое сообщение не прошло. Они тебя ждали. – Я пожала плечом. – Ничего сложного.

Она тоненько засмеялась.

Шон издал театральный вздох.

– Так вот. Нам нужны деньги. Лулу хочет получить обратно свою одежду…

– И мой айпад. И мой чертов телефон.

– Ах. Наконец-то!

Я развернулась на месте. Толчком открыв калитку, Ребекка подошла к нам. Положила полотенце и книгу на ближний ко мне шезлонг и медленно спустилась по ступенькам в бассейн.

– Ох, – вздохнула она, погрузившись в воду. – Блаженство. Мне это было необходимо.

– Нам пора. – Шон вытащил ноги из бассейна, быстрым движением ладони отряхнул с них воду и встал. Потом протянул руку и помог Лулу встать с шезлонга.

Лулу натянула шорты и поношенный хлопковый топ, который я купила несколько лет назад на рынке в Аньюне.

– Симпатичная блузка, – сказала я.

– Спасибо. – Она опустила глаза, чтобы разгладить складки, затем резко подняла взгляд на меня. – Новая.

– Ладно. – Шон обхватил ее плечи рукой. – Рад был познакомиться, – сказал он лежащей на воде Ребекке.

Всплеснув руками, она встала на ноги.

– Что, уже уходите? Оставайтесь. Или заходите еще. В любое время.

– Обязательно.

– Я вас провожу, – сказала я.

Мы шли вверх по покрытому травой склону в полной тишине, сделав короткую остановку, чтобы попрощаться с Филом, прошедшим мимо нас в сторону бассейна. Потом еще раз, чтобы перекинуться парой слов с Лайлой и Роландом на кухне. Роба нигде не было.

Мне удалось провести их по коридору через весь дом и вывести за ворота, на дорогу. Я спросила, где они припарковали машину, и Шон указал рукой куда-то вдаль, где дорога сворачивала в сторону моста. Там, внизу.

– Я не буду провожать вас до машины, – сказала я. – Мне работать надо.

Лулу поджала губы:

– Ну, разумеется.

Они переглянулись, потом посмотрели на меня, и Шон сказал:

– Итак, вот что будет дальше. Ты встретишься с нами позже, принесешь с собой вещи Лулу и деньги. Встречаемся внизу, в конце аллеи. Там есть калитка, мы будем ждать тебя сразу за ней, на поле. В одиннадцать вечера.

Он посмотрел на дом за моей спиной, словно любуясь.

– Я жду, что ты уедешь с нами, – как бы невзначай добавил он. – Здесь тебе нечего делать.

– А если я не хочу?

– Али, прояви благоразумие. Мы можем сильно испортить тебе жизнь. Во-первых, у нас твой паспорт. Будь паинькой – и сможешь получить его назад.

– А у меня паспорт Лулу.

– И то верно. Но пользы от него не будет, если она решит заявить о его пропаже.

– А я это сделаю, – добавила Лулу.

– В таком случае, – беспечно сказала я, подражая его тону, – я, наверное, доработаю последние дни. В четверг мне уже заплатят.

– Ох, – Лулу поцокала языком, словно у нее для меня плохие новости, и выпятила нижнюю губу, – ох, детка. Вообще-то, не заплатят.

Не найдясь с ответом, я просто уставилась на нее.

– Нет, заплатят, – жалко возразила я.

– О господи, нет. Деньги переводят прямо на карту. На мой счет. Сегодня утром я уже получила первую часть. – Она склонила голову набок. – Пашешь как лошадь, горбатишься у плиты, а деньги платят мне. Кто сказал, что преступления не окупаются?

Глава двадцать седьмая

Мной овладело странное спокойствие, когда я шла обратно к дому. Я могла бы испытывать множество чувств, в том числе ярость, унижение, панику. Но на самом деле я не испытывала ничего, кроме облегчения. Она не умерла. Остальное не имеет значения. Ее можно было назвать какой угодно – коварной, двуличной, поразительной, бесячей. Но она жива.

На кухне жужжала электрическая мухобойка – очередное убийство каждые тридцать секунд. В доме было тихо. Кто-то смотрел телевизор в гостиной. Я принялась наводить порядок, чтобы занять руки. Кофемашину оставили включенной, и кофейник зашипел, извергая пар, когда я сунула его под воду. В раковине было полно чашек, и я поставила их в посудомойку.

– Они ушли? – Я обернулась. Клер вошла в кухню и открыла холодильник. На ней было белое кружевное платье, похожее на то, что я видела на Ребекке. – Твои гости.

– Да, ушли.

– Извини, что не попрощалась с ними. Я немного подустала от людей.

– День был напряженный. – Я выждала секунду. – Как провела время на рынке?

Она достала бутылку вина и стала наполнять свой бокал. Подозрительно взглянула на меня, но я выдержала ее взгляд.

– Да, неплохо, – наконец ответила она. Поставив бутылку обратно в холодильник, она захлопнула дверь локтем. – Но, знаешь, когда побываешь на одном французском рынке, считай, побывала на всех.

Усевшись на кухонный островок, она уставилась на меня. Помолчав, сказала:

– Так вот, я хотела тебя кое о чем спросить… Может, продашь мне свои ваучеры?

– Ваучеры?

– В спа-отель в Ницце.

– А… ваучеры. – Я изобразила удивление, но это на самом деле вылетело у меня из головы. Мы обсуждали это только вчера вечером, но с тех пор столько всего произошло. Это была разводка из другой жизни. – В «Мезон д’Англе»?

– У тебя ведь на эти выходные бронь? Я могла бы доехать на такси до Авиньона. Я посмотрела – оттуда ходит прямой поезд.

– Они недешевые, – с сомнением сказала я. – И я думала, может, их перенесут на другую дату.

Она терпеливо ждала, улыбаясь и болтая ногами. Она так привыкла получать то, что хочет, что мне ужасно захотелось сказать «нет» – просто чтобы прервать этот тренд.

– У меня в ванной реально воняет, – сказала она. – Фил может сколько угодно бить себя пяткой в грудь и заявлять, что проблемы не существует, но я сильно сомневаюсь, что эта комната пригодна для проживания.

– Сочувствую.

Она ковыряла заусенец.

– Вообще, мне кажется, недели под боком у сестры и ее семьи вполне достаточно. – Она подняла глаза. – Как считаешь?

Привалившись спиной к раковине, я по-дружески улыбнулась ей.

– Ладно, договорились, – сказала я. – Хорошо, что ты приехала, – уверена, Ребекка это оценила. Но я понимаю, иногда надо жить своей жизнью.

Клер пошла наверх, собирать вещи, а я осталась стоять посреди кухни, пытаясь понять, где все. Из гостиной доносились голоса Айрис и Эллиота. Возможно, остальные у бассейна. Где Роб? Этого я не знала. Я предпочла бы отложить нашу встречу, и чем позже она состоится, тем лучше. Я снова поставила кофе и подождала, пока он не начнет капать. Попыталась выкинуть из головы все лишнее. Теперь я приготовила хороший кофе, вдруг осознала я, – ровно той крепости, какой нужно. Конечно, нет никакой «правильной» и «неправильной» крепости, но я научилась делать кофе так, как нравится Ребекке. Я отреагировала на ее намеки и изменила свое поведение. Эта мысль принесла странное удовлетворение и утешение.

В коридоре послышался топот, и на пороге кухни возникла Лайла. При виде меня она замешкалась и зачем-то сказала:

– Ой, прости. Я просто хотела налить воды.

Выпив полный стакан, она облокотилась о кухонный прилавок и устремила взгляд на сад.

– Какие у всех планы, не знаешь? – спросила она.

Я ответила, что не знаю. Пару минут она простояла на том же месте, а потом на кухню пришел Роланд, и они стали тихо совещаться, пойти ли им к бассейну, как полагается друзьям, или лучше не мешать людям. Наконец, еще немного пошептавшись – Роланд за это время успел пару раз прочистить горло, – они решили, что лучше на какое-то время «убраться с глаз долой».

Когда они ушли, я поняла, что они реально на взводе, раз так отзываются о друзьях, а Роланд не переставая откашливается. Меня вдруг осенило, что отчасти дело в том, что им сложно быть гостями. Я мысленно посочувствовала им. Лайла всегда все знает лучше всех – возможно, это какие-то комплексы. А Роланд неизменно стремится ее поддержать, защитить – наверное, просто любит ее. Они любят друг друга. Так просто начать думать, что ты знаешь людей, хотя это не так.

Шон делил людей на типы, которым свойственны те или иные предсказуемые реакции, и я последовала его примеру. Когда я подумала, что Лулу мертва, я поняла, что она – не какая-то концепция, с которой можно работать, а живой человек, у нее есть друзья и родные. Теперь я осознала, что даже тогда смотрела на нее свысока. Она умная, сложная, осмотрительная. Это она играла сомной. Не знаю, как мне могло прийти в голову, что я разбираюсь в психологии, если я сама себя не понимаю.

А я ведь многое узнала о себе. Мне нравится эта работа. Я хочу делать ее хорошо. И мне небезразличны люди, на которых я работаю. Я использую свои навыки, чтобы сблизиться с людьми, вызвать у них симпатию. Тут меня как громом поразило: а больше ничего и не нужно, это моя конечная цель.

Прихватив кофейник, я направилась к бассейну, но остановилась у калитки. Ребекка и Фил лежали на сдвинутых шезлонгах, повернувшись лицом друг к другу. Они негромко разговаривали. Ребекка лежала на животе в защитной позе, подложив под себя руки и изогнув спину, а руки Фила свободно болтались. Она говорила, а он отвечал более односложно, что-то бормоча себе под нос. В какой-то момент он поднял руку и убрал с ее лица прядь волос. От налетевшего ветерка по воде пробежала рябь, и он зябко поежился, но не встал.

Я развернулась и отнесла кофе обратно в дом. Обошла первый этаж. Теперь в каждой комнате я чувствовала себя как дома, каждое помещение было связано с каким-то событием. Затем я поднялась на второй этаж и тихо постучала в дверь Марты. Приоткрыв ее, заглянула внутрь: Марта лежала на кровати и смотрела что-то в телефоне. При виде меня она села.

– Ты нашла мой золотой крестик? Нет? – Она рухнула обратно. – Черт.

Я вошла и закрыла за собой дверь.

– Как ты? – спросила я. – Нам сегодня и поговорить-то толком не удалось. Ты в порядке?

– Да нормально. Я в порядке.

Примостившись на краешке кровати, я осторожно сказала:

– Ну, хорошо. Хотела спросить, удалось ли… удалось ли тебе поговорить с отцом?

Она нахмурилась, явно сбитая с толку.

– С каким отцом?

– Ты понимаешь, о ком я…

– А, ты имеешь в виду Лиама? – Она наморщила нос. – Нет, не удалось, и это очень подозрительно. Мне начинает казаться, что он реально урод.

– Сочувствую.

– Да ничего страшного. У меня месячные начались. Я тебе разве не говорила?

Она потянулась и смущенно зевнула, словно запоздало осознав, что это было ее упущением.

Разгладив простыню пальцами, я подняла на нее взгляд и улыбнулась:

– Нет, не говорила.

– Ага, сегодня утром. Так что есть и хорошие новости – я не беременна. Может, была, но уже нет. Должна ли я расстроиться? Не знаю. Но я не расстроилась. Извини. Надо было рассказать тебе.

– Да неважно.

– Когда приеду, пойду на тусовку, вместе с братом подруги. Мы уже договорились, так что… – она широко улыбнулась, – к черту Лиама.

– Полностью согласна. – Она уже даже не скрывала его имя, и мне от этого стало хорошо. – Но на будущее лучше избегай с ним подобных контактов.

– Ты смешная.

Я нашла Роба в саду – он сидел на стуле под деревом. Сначала он меня не заметил, и я понаблюдала за тем, как он поднял руки и лениво потянулся, прежде чем снова опустить их на клавиатуру. Я замешкалась. Я по-прежнему была человеком, ставшим свидетелем убийства, и сбежала, присвоив себе личность убитой. Изменилось ли что-то, когда я узнала, что она жива?

День клонился к вечеру, и там, где сидел Роб, было прохладнее: плющ, разросшийся в кроне дерева, создавал густую тень. Завидев меня, Роб поднялся на ноги, отставив ноутбук в сторону.

– Я волновался, – сказал он. – Что у тебя было с этими людьми? Что там произошло? Объясни, пожалуйста. Я думал, тебя вот-вот выведут на чистую воду. Ничего не понимаю.

Плющ источал густой горький запах. Цикады пронзительно скрипели в унисон.

– Ага, тут такое дело, – сказала я, – эти люди – не те, кем кажутся.

– Что ты имеешь в виду? Зачем они приходили?

– Думаю, они хотели меня запугать.

– Ужас какой.

– Мне так кажется.

– Так расскажи мне. Объясни.

С ветви дерева сорвался лист и, порхая, закружился в воздухе. Край уха Роба светился, пронзаемый солнечным светом. Я чувствовала, как пространство между нами растет. Такие, как он, созданы, чтобы добиваться успеха, а мне бы хотелось, чтобы он чуть больше походил на меня.

– Все сложно, – сказала я.

Он издал вздох отчаяния и покачал головой.

– Ради бога, перестань это повторять… – Он снова сел и потер щеку большим пальцем руки. – Господи, я чуть не назвал тебя Лулу. Ты ведь так и не сказала, как тебя зовут!

Я сделала глубокий вдох. Я надеялась, что это будет просто, что мне не придется выкладывать всю правду. Лулу жива. Я могла бы сляпать на коленке какую-нибудь версию, и он бы никогда не узнал, на что я способна и кто я на самом деле. Но в тот момент я четко осознала, что если не скажу ему правду, то потеряю его. А может, если я хочу измениться и построить другую жизнь, выбора у меня нет.

– Али, – сказала я. – Меня зовут Али.

– Я так и знал! – воскликнул он. – Я был прав. – Выражение его лица смягчилось. – Али, – сказал он, глядя прямо на меня, словно впервые называл меня по имени. – Итак?

Тогда я подумала, что, возможно, все обойдется, возможно, моя история вызовет у него отклик. Может, он даже положит ее в основу своего собственного романа.

Я сделала глубокий вдох.

– Кое-что произошло в тот день, когда ты видел меня в Сент-Сесиль-сюр-Мер. Женщина, которая, приезжала сюда сегодня, Катя… на самом деле это Лулу. Тогда мы только познакомились, она была нашим объектом, и собирались вытянуть из нее деньги, но игра пошла не по плану, она упала, и Шон убил ее. Он закрыл ей лицо полотенцем и задушил. Или я так думала. Я была в шоке, в полном ужасе. Я побежала в отель, забрала багаж из ее комнаты… прихватила еще кое-что и – в итоге оказалась здесь, притворяясь ей. Я думала, что смогу спрятаться от Шона, что буду в безопасности, но, получается, я неправильно оценила ситуацию. Это я была жертвой обмана, потому что сегодня они явились сюда, и оказалось, что она жива. Понимаешь?

Но он явно ничего не понимал, продолжая в замешательстве смотреть на меня и улыбаться, как будто все это было какой-то небылицей.

– Понимаешь? – снова воскликнула я. – Я думала, что она мертва.

Тут Роб перестал улыбаться, встал и обнял меня. Я и не знала, что плачу, но, видимо, плакала, потому что он целовал мои слезы. От этого во мне что-то пробудилось – то ли голод, то ли отчаяние. Я чувствовала, что могла бы сейчас раствориться в его теле. Или скорее обрести саму себя.

Глава двадцать восьмая

Я шла с чемоданом вдоль бортика бассейна, и стук его колес нарушал почти полную тишину. На поверхности воды расщепилась луна. Над моей головой сновали летучие мыши. Моя собственная тень выглядела жутковато. Дом погрузился во тьму, окна были закрыты ставнями, но я в любую минуту была готова услышать крик и топот шагов. Подкатив чемодан к краю террасы, я протащила его вдоль стены и выволокла за калитку, на неровную и неухоженную землю, и кое-как добралась с ним до деревьев. Никто не появился.

Дойдя до откоса, я пнула чемодан ногой – так, что он перевернулся в воздухе и заскользил вниз по склону, на раскинувшееся внизу поле. Жесткая трава царапала мне ноги, когда я стала неуклюже спускаться вслед за ним. У подножия холма я подняла чемодан и поставила его на колесики. Одно из них, похоже, сломалось. Отряхнув грязь с нейлонового чехла, я пошла по полю, переступая через борозды и таща следом кувыркающийся из-за неисправного колесика чемодан. Так я дошла до автостоянки в дальнем конце поля.

Где-то вдалеке гавкнула собака – раз, другой, – потом замолчала. В опавшей листве ползали невидимые существа. Небо вокруг луны окрасилось в призрачно-белый, таявший во тьме цвет. Ряд деревьев, под которыми я только что стояла, нависал надо мной однородной черной массой.

Ни Лулу, ни Шона не было видно.

Я дрожала и терла руки ладонями, хотя было тепло. Я не знала, который час. Я вышла из комнаты без четверти одиннадцать. Дорога заняла примерно десять минут. Ждать осталось минут пять, не больше.

Я прислушивалась – не едет ли машина. Сначала я услышу, как она будет проезжать по мосту, дважды запнувшись колесами за стык, как скрипнут рессоры и гулко взревет двигатель, набирая обороты. Услышав это, я буду знать, что у меня есть несколько минут, чтобы взять себя в руки.

– Ты пришла, – где-то у меня над ухом сказал Шон.

– Да черт! – вскрикнула я, отпрыгивая назад. – Чтоб тебя!

Он стоял в трех футах от меня, рядом с узловатым стволом дерева. Потом сделал шаг вперед, отделившись от переплетения ветвей.

Несколько секунд он просто стоял там, расставив ноги и не сводя с меня глаз, потом спросил:

– Ты одна?

На нем была черная футболка и черные штаны, как у какого-то спецназовца.

– Конечно, одна. Я хочу покончить с этим. Я принесла то, что ты хотел. – Я подтолкнула к нему чемодан. Тот завалился вперед и с хрустом упал на землю.

– Лулу все проверит, когда придет. Мы припарковали машину выше по дороге. Она сейчас разговаривает по телефону. Деньги принесла?

Я поставила рюкзак на землю, расстегнула его и достала пластиковый пакет.

– Они здесь. Вся сумма, за исключением сотни евро, которые я истратила на разные расходы. Да, всего лишь сотни не хватает до полных шестидесяти тысяч. Сдается мне, Лулу не знает о доле Дютруа?

Он потер руки и пожал плечами.

– Может, ей по должности не положено.

Я крепко прижала пакет с деньгами к груди, когда он протянул к нему руку. Покачала головой:

– В тот вечер я плохо себя чувствовала, и ты поехал к нему, чтобы переговорить, – сказала я. – Что произошло? Почему у тебя до сих пор его доля? Что ты с ним сделал?

– Да брось, Али. Мы же обо мне говорим. Ничего я с ним не делал. Мараться за тридцать тысяч евро? Я что, по-твоему, чудовище какое-то?

Я приподняла бровь, как бы говоря: «Я тебя за язык не тянула».

– Али, как ты могла так подумать? – обиженно сказал Шон. – Я пришел, а он, как выяснилось, упал с крыши: чинил сломанную черепицу, или что-то вроде этого. Его увезли в больницу. Что мне прикажешь делать в такой ситуации? Оставить деньги на барной стойке? Похоже, он заработал сотрясение, так что, сама понимаешь, грех было не воспользоваться подвернувшейся возможностью. Да брось. Али!

Теперь он ко мне подлизывался, пытался заболтать. Раньше он часто так себя вел.

– Ты и я, мы так работаем, разве нет? Любую ситуацию оборачиваем в свою пользу. – Он изобразил руками, как карабкается по ступеням.

Я поставила пакет с деньгами на землю.

– Почему ты мне не рассказал?

– Я собирался. Как только отделаюсь от Лулу. Я хочу сказать… ну, она такая навязчивая, понимаешь? Меня захватил этот драматический спектакль. – Он закатил глаза, словно был уверен, что я его понимаю, потом наклонился, поднял пакет и засунул под мышку. – Как только отъедем, высадим ее. Мне пришлось играть в эту игру, ведь она та еще стерва. Жду не дождусь, когда мы снова останемся вдвоем – только ты и я. Мечтаю о покое. Идем? Мы по-прежнему вместе. Мы команда мечты. Ничего не изменилось.

Его слегка однобокая улыбка, морщинка на переносице, заговорщицкий тон. Я чувствовала, что попадаю под его чары, что меня к нему тянет, как бы я ни сопротивлялась. Никто не знает меня так хорошо, как он.

– Давай, – сказал он, берясь за ручку чемодана свободной рукой. – Идем. Можем встретиться с ней на углу.

Он начал удаляться, таща за собой чемодан, но вскоре остановился, поняв, что я не сдвинулась с места.

Луна освещала его лицо. Где-то закричала сова.

– Ты что, сдалась?

– Нет. Конечно, нет.

– Так, значит, ты придумала какую-то схему? – холодно спросил он. – Я так и думал.

Когда я промолчала, он сказал:

– Уважаю, Али. Мне очень интересно, что ты придумала. Я не собираюсь влезать в твои дела. Можем пересечься позже, когда закончишь. Я тебя знаю. Ты наверняка нарыла что-то на этих придурков.

Время, казалось, повернуло вспять. У меня возникло ощущение, что мы вернулись в самое начало, когда ему был интересен мой подход к ситуациям или людям, встречавшимся на нашем пути. Шон тогда слушал меня с этой самой полуулыбкой, как будто уже все для себя решил, но был готов внести незначительные правки. Я вспомнила, как меня это подстегивало, как я хотела произвести на него впечатление. Когда мне это удавалось, хотя бы немного, это казалось мне победой. Сейчас мы были на пыльном поле в южной части Франции, а не где-то на золотой крыше в Индии. Но мне было необходимо, чтобы он меня выслушал. Хотела увидеть, как изменится его лицо, – это для меня что-то вроде признания.

Я не сдалась. Я заслуживаю уважения.

Я пошевелила пальцами. Перемычка между пальцами на правом шлепанце выскочила из отверстия, и я засунула ее обратно. Луна светила мне в спину, моя фиолетовая тень с четкими краями была похожа на негатив фотографии.

– У моих работодателей, – я указала на высокий частокол деревьев, за которым скрывался остов дома, – есть секреты. У каждого из них. Они хорошо заплатят мне за молчание.

Я слышала, как он пожал плечами: зашуршала ткань его рубашки. Ком земли рассыпался у него под ногой.

– Ясно.

– Даже у подростков, – сказала я. – Родители много в них вложили, чтобы они соответствовали их стандартам. Одна из них завалила экзамены, другая спуталась с мужчиной старше себя. Еще один контрабандой провез травку через границу. Они откупятся от меня, денег у них полно.

Шон ритмично кивал – привычно, со слегка скучающим видом.

Возле отеля в Джодхпуре был один коробейник, предлагавший прохожим брелоки из слоновьих бивней, а после бегающий за ними по улице, потрясая картинами, сорванными со стен храмов.

– Кстати, я знаю, кто этот мужчина. Он учитель из ее школы. – Я улыбнулась, и Шон кивнул, нехотя выказывая уважение.

– Что касается взрослых, отношения у них шаткие – копнешь, а там куча грязного белья. Им не надо, чтобы дети об этом узнали. Странные дела у них там творятся.

Шон молчал. В темноте было сложно различить его черты лица.

Я почувствовала, что сглатываю.

– Особенно одна пара, – продолжала я. – Муж взял на себя превышение скорости, которое совершила его жена, чтобы ей не выписали штраф. Иначе она потеряла бы свою лицензию. Она врач. А он юрист. Такая приличная пара профессионалов. Они нарушили закон. Они могут потерять работу, если это выплывет наружу. Так что… – Я вскинула брови, и Шон кивнул.

– Да, я понимаю, – вежливо сказал он. – Оно того стоит.

– Да, стоит. – Даже для меня самой это прозвучало неубедительно.

– Ну ладно. – Он наклонился, взялся за ручку чемодана и рывком поднял его с земли. – У тебя впереди большие планы.

Я смотрела на тонкий изгиб его губ. Он говорил без иронии или сарказма. Его тон был более ровным, словно он хотел помочь мне сохранить лицо.

Опираясь на ручку чемодана, он вытянул шею и окинул взглядом дорогу.

– Не понимаю, куда запропастилась Лулу.

Он дал мне отставку, и вот это меня задело.

– А еще, – сказала я, – у меня наклевывается сделка с недвижимостью.

Он обернулся и приоткрыл рот. Ему всегда нравились «сделки с недвижимостью». При свете луны его кожа обрела серебристый оттенок, а черты лица казались выкованными из расплавленной бронзы. Я тогда почувствовала, что в нем как будто лампочка зажглась.

– Продолжай.

В тот момент я тоже испытала уже забытое эмоциональное возбуждение. Слова полились из меня сплошным потоком. Времени у нас было мало.

– Я познакомилась с богатой женщиной, ее зовут София Бартлетт. Она хочет снять для родителей дом на время своей свадьбы. Она заглотила наживку. Я сказала ей, что мой дом обычно занят на годы вперед, но, возможно, кто-то отменит бронь. В пятницу особняк будет в моем полном распоряжении. Она дала мне свою визитку, и я подумала, позвоню-ка я ей, вытяну рыбку из пруда. Она в таком отчаянном положении, что будет готова передать мне всю сумму заранее. Как думаешь, сколько можно попросить? Десять тысяч евро?

На какое-то время Шон задумался. Потом кивнул. Потом начал задавать вопросы. Надолго ли у меня будет единоличный доступ в дом? Есть ли у меня документы, которые можно распечатать? Оплату буду брать наличными?

Пока я отвечала, он кивал. Он одобрял мой образ мысли, мои методы.

– На фирменном бланке? Отлично. – Он не пытался мной руководить, разговаривал как с профессионалом.

– Звучит многообещающе, – сказал он. – Отличный план.

– Спасибо.

– Удачи.

Послышался звук мотора, хлопнула дверца. Лулу быстро шла к нам.

– Ура, вы здесь, – сказала она. – Все разрулили? Я не слишком рано пришла?

Она казалась очень худой, но на фоне нас с Шоном выглядела человеком из плоти и крови. А мы с ним в моих глазах походили на двух призраков, порожденных этой ночью. Ее волосы были заплетены в тугие косички, она надела одну из моих футболок и потертые джинсы, которых я прежде не видела. На ее бледной шее поблескивал крестик Марты.

– Ты проверил мои вещи? Все на месте? – спросила она Шона.

– Похоже на то. Я не проводил полный осмотр.

– Все на месте? – повторила она, теперь обращаясь ко мне.

– Да.

– Вот твои вещи. – У нее в руке был худенький пластиковый пакет, и она бросила его мне под ноги.

Я подняла его и проверила содержимое. Паспорт, нижнее белье, парусиновых туфель нет. Лулу тем временем расстегнула наружный карман своего чемодана.

– Так, паспорт, телефон, – сказала она. – Насчет всего остального придется поверить тебе на слово.

– Ладно, – сказал Шон, вставая рядом с ней. – Похоже, мы здесь закончили.

Они оба посмотрели на меня.

– На сегодня, – добавил Шон. – Скоро снова увидимся.

Меня пробила дрожь, и я засунула руки глубоко в карманы.

Я видела частокол деревьев, узорчатое переплетение кустарников, темные провалы у кромки поля. Лулу сжимала в руке телефон, постукивая им по ладони другой руки, словно учитель указкой в викторианской школе. В ветвях деревьев шелестел ветерок, несколько листков взметнулись в воздух у нас под ногами. Экран мерцал, освещая цепочку у нее на шее.

– Ладно. – Я вынула руки из карманов, словно собиралась их обнять. Хотя сильно сомневаюсь, что стала бы этим заниматься. Но мое движение было слишком резким, и вслед за ладонью из кармана выпал маленький клочок бумаги.

Я сделала шаг вперед, чтобы поднять его с земли, но Шон меня опередил и наступил на него.

Я подняла на него взгляд:

– Можешь убрать ногу?

– А надо? – спросил он, внимательно вглядываясь мне в лицо. – Это что-то ценное?

– Да нет. – Я выпрямилась и пожала плечами, словно мне все равно.

Но он меня раскусил.

Расправив плечи, он медленно наклонился, сдвинул ногу и поднял бумажку с земли. Разыграл целый спектакль, держа карточку на вытянутой руке и глядя на нее исподлобья, как будто поверх очков.

– София Бартлетт. Контент-дизайнер, – прочитал он вслух, а потом, подняв на меня глаза, спросил: – Это та женщина, которой ты собиралась «сдать в аренду» дом?

– Ага, это она, – все так же непринужденно ответила я. Протянув руку за визиткой, я улыбнулась, отдавая себе отчет в том, что эта улыбка неискренняя.

– Может, я пока подержу ее у себя, – сказал он.

– А может, лучше отдашь?

Он выпятил нижнюю губу, размышляя. Я сказала себе, что он просто дразнит меня, изображая сомнение. Разыгрывает спектакль. Что в любую минуту он засмеется и вернет мне карточку.

Лулу смотрела поочередно то на него, то на меня.

– Пожалуйста, Шон, – снова сказала я.

Он смерил меня оценивающим взглядом, наморщив лоб и плотно сжав губы. У него на щеке задергался мускул. Хотелось бы мне думать, что он взвешивает все «за» и «против». На одной чаше весов – уважение и привязанность, остатки преданности, все те долгие часы, проведенные вместе в наших поездках, все взлеты и падения, все передряги и неудачи. А что на другой? Скука. Жадность. Стремление присвоить или уничтожить все, что живет и сияет ему назло.

Он издал протяжный вздох, словно был разочарован увиденным.

– Нет, – наконец сказал он. Его взгляд был лишь частью спектакля. Промедление дарило иллюзию надежды, делая последующий удар еще больнее. Он посмотрел на визитку, потом перевел взгляд на меня.

– Представь, что твоя жизнь – это франшиза. Тебе может казаться, что ты сама все придумала, но потом всегда появляется кто-то – в данном случае я – и начинает дергать за ниточки. Так что… я сам не прочь провернуть твою маленькую аферу.

Он положил визитку в карман рубашки и взглянул на Лулу.

– Поехали, – сказал он, подняв чемодан и покатив его по полю к припаркованной машине.

Я не знала, идти за ними или нет. Я буду выглядеть жалко, как человек, окончательно потерявший лицо. Но все равно пошла.

Шон положил сумку с деньгами и чемодан в багажник, открыл пассажирскую дверцу и сел в машину. Он уставился прямо перед собой, избегая моего взгляда. А Лулу замешкалась. Уголки ее губ были застенчиво опущены вниз, на лице застыло жалостливое выражение.

– Ох, дорогая, – сказала она. – Все пошло не так, как тебе хотелось?

– Да без разницы, – сказала я.

– У нас все хорошо?

– Конечно.

– Ну и слава богу, – ответила она.

Она раскрыла объятия, и я сделала шаг вперед и утонула в них. У нее была узкая спина, под кожей прощупывались ребра. У нас действительно было примерно одинаковое телосложение и один размер; у меня было достаточно времени, чтобы это заметить. Одна из ее косичек щекотала мне щеку, а дыхание согревало шею.

Я отстранилась первой.

– Извини, – сказала я, – я в порядке.

– Ему всегда нужно побеждать, – сказала она. – Ты ведь это знаешь, правда? У него такой пунктик. Он тебя не отпустит.

Он по-прежнему не смотрел на нас. Выдержав ее пристальный взгляд, я кивнула.

Она обошла машину, открыла дверцу и забралась внутрь. Я стояла, глубоко засунув руки в карманы, и смотрела на них. Когда она завела машину, свет фар осветил окружающую растительность. Она уверенно развернулась в ограниченном пространстве, и я ждала, что они сейчас рванут с места и скроются из виду. Но это произошло не сразу. Несколько секунд машина стояла на холостом ходу, освещая фарами первые несколько ярдов дороги. Взгляд Шона был опущен вниз, лицо подсвечивалось телефоном. Возможно, он ставил навигатор, или что-то в этом роде. Я тихо отступила, прижавшись к живой изгороди. Мои ноги провалились в прошлогоднюю листву и обломки веток. Какое-то длинное колючее щупальце зацепилось за футболку у меня на спине.

В человеческом лице сорок три мышцы, которые способны придать ему более трех тысяч разных выражений. Я прикрыла рот рукой: вдруг он увидит. Не только большая скуловая мышца приходит в движение, когда человек улыбается.

Эпилог

Особенность французской системы наказаний в том, что следствие по ускоренной процедуре, или enquête de flagrance, проводится, когда преступление, за которое положен тюремный срок, расследуется по горячим следам или еще находится в процессе совершения. Другими словами, когда обвиняемый – лицо, совершившее преступление, – застукан на месте этого самого преступления.

В третью пятницу августа наряд полиции Кастеля, действуя по анонимной наводке, вошел в поместье «Домен дю Коломбье» как раз в тот момент, когда Шон и Лулу показывали особняк Софии Бартлетт и Квентину Тревизану, ее жениху. На кухонном столе лежал конверт с наличными, рядом с ним обнаружилась поддельная квитанция за двухнедельную аренду, выписанная на фирменном бланке, украденном из каморки наверху. Не прошло и суток с тех пор, как семейство Отти покинуло дом, а пара новых «жильцов» уже чувствовала себя там «вполне вольготно».

Ребекка Отти к тому времени уже успела вернуться в Англию и давала показания по видеосвязи. Она сообщила, что Лулу и Шон приезжали в дом за неделю до преступления, чтобы все спланировать, и во время своего пребывания там украли ценную золотую цепочку. Газета «Мейл» написала, что сама Ребекка была потрясена этим происшествием. По ее словам, больше всего она сочувствовала невинной девушке, которую «негодяй Шон» и «охотница за деньгами» вынудили пойти работать личным поваром вместо Лулу. А ведь она была «такая милая». Никто в доме в ту неделю и слова против нее не сказал, в том числе муж Ребекки, которого покорило ее «великолепное утиное конфи». «Это лишь доказывает, что кто угодно может тебя одурачить, – цитирует газета ее слова. – Даже тот, кто очень на тебя похож».

София Бартлетт, несостоявшаяся жертва мошенничества, тоже не могла понять, как она позволила задурить себе голову. Но в тот день, когда мисс Флетчер Дэвис, представившись ее знакомой, заговорила с ней в местном магазине, было очень жарко. Она ее не узнала, но не придала этому значения. «Такие лица не запоминаются», – сказала она следователю. Она должна была услышать тревожные звоночки, но не слышала: она и ее жених уже отчаялись найти дом в аренду – «все было занято», – поэтому и забыли об осторожности.

На суде Лулу заявила, что невиновна по всем пунктам, что действовала по принуждению. Дорогие швейцарские адвокаты, нанятые ее родителями, сумели убедить суд, что она попала под обаяние Шона Уилера, харизматичного подонка, с которым познакомилась всего за две недели до совершения преступления, и невольно стала его сообщницей, но ни в коем случае не была «автором» этой схемы. Лулу очень пригодились ее актерские навыки – на скамье подсудимых она казалась беззащитной, напуганной, невинной. И в итоге отделалась штрафом.

Путь Шона по французским судам был более тернистым. Его обвинили в воровстве, незаконном проникновении и мошенничестве, связанными не только с усадьбой «Домен», но и с присвоенным зданием в Марракеше, в котором он открыл «магазин». Французский архитектор, у которого он взял задаток, прочел о нем в интернете и явился в полицию. Шона признали виновным по всем пунктам и приговорили к пяти годам заключения. А еще оштрафовали на восемьдесят тысяч. Вряд ли он сильно переживал по этому поводу. Ведь ему всегда было плевать на деньги.

Надеюсь, он вспоминал тот момент, когда услышал жандармов у ворот. Надеюсь, оглядываясь назад, он думал о том, как ловко я его подставила. Он пострадал из-за собственных мелочных амбиций: люди часто попадаются на такой ерунде. Я могла бы принести ему аферу с Софией Бартлетт на блюдечке с голубой каемочкой. Но я знала, что в лоб действовать нельзя – не сработает. Сама по себе она бы его не заинтересовала. Ему было приятно думать, что это моя схема, что он отнял ее у меня. В этом не было никаких сложностей – надо было рассказать ему детали плана, лопаясь от гордости, отчаянно желая получить его одобрение, а потом сделать вид, что «случайно» уронила ее визитку. А потом включить актрису и слезно умолять его вернуть мне карточку. И все – готово. Как я сказала, деньги для него никогда не были на первом месте. Ему было важно самоутвердиться. Он это знал. Я это знала. Так что он не мог не догадаться, какую роль я здесь сыграла. Жаль только, я не видела его лица, когда до него это дошло.

Сейчас я живу с Робом в его квартире в Далстоне. У нас вполне себе семейная жизнь, даже ребенок имеется – нашей дочке Джейни почти три месяца. Она была зачата в «Домен», и, если честно, это была беременность по расчету, способ привязать его к себе. Но теперь, когда она появилась на свет, все это не имеет значения. Мы не женаты – ни один из нас не готов в полной мере взвалить на себя подобные обязательства, – но куда денется Роб? Да и я никуда не собираюсь. У меня есть ребенок, моя собственная семья – что ж, похоже, я получила то, о чем всегда мечтала.

Квартирка у нас маловата, и Молли уговаривает нас переехать на юг. Она говорит, что в Мордене за эти деньги можно найти жилье попросторнее. И до «Икеи» всего минут десять. Она сама сейчас беременна, и я стараюсь видеться с ней как можно чаще. Я стремлюсь наладить с ней отношения, но это долгий процесс. Я вернула украденные деньги и храню одежду Джейни для ее ребенка, но также я знаю, что не нравлюсь Стивену. Он хочет, чтобы Молли «подвела черту» под своим прошлым, то есть не думала о нем. Но дело в том, что я – ее прошлое, и это все усложняет. Она всегда добра ко мне, хотя многое держит в себе – наверное, так ей проще со всем справиться. Как бы то ни было, переезжать мы не планируем. Я хочу, чтобы у Джейни было максимально спокойное детство. Я знаю, что она совсем малышка, но они ведь все понимают, правда?

Книга Роба была издана и имела приличный успех, пусть и не попала в списки бестселлеров. Он многое почерпнул для нее из моей истории, прежде всего наши первые годы с Шоном, перенеся их в Германию семидесятых, чтобы меня не сразу можно было вычислить. Он хотел представить меня публике ради рекламы – как человека, вдохновившего его на этот сюжет, – но я отказалась наотрез. Мне и так неловко перед Филом и Ребеккой. Кстати, она снова работает в издательском бизнесе и занимает высокий пост, хоть и в другой компании. В представлении семейства Отти Лулу – моя подруга, убедившая меня занять ее место, а я не имела ни малейшего представления о ее планах. Они пытаются как-то сгладить то, что не вписывается в эту версию, – например, странную историю с ваучерами на проживание в отеле для Клер. Робу известно обо всем, кроме подробностей моей последней подставы для Шона, и он говорит, что я была в абьюзивных отношениях, поэтому я тоже жертва. Хотя он сам не прочь меня немного поэксплуатировать. Он донимает меня просьбами разрешить ему использовать историю Лулу для второй части своего романа. Пока я держусь, но не знаю, сколько еще смогу выдержать. Ему сложно сопротивляться. Я часто думаю о том, что Шон называл идеальным мошенничеством на доверии: выяснить, чего хочет человек, и дать ему это. Забавно, что ты точно так же себя ведешь, когда тебе кто-то небезразличен. Любовь – величайшее мошенничество на доверии.

Так странно жить правильной жизнью. Сложно расслабиться. Иногда мне не хватает прошлого. Сегодня я ходила в библиотеку. Яркий солнечный свет заливал помещение, слепя глаза библиотекарю. У меня на руках была Джейни, она мило гулила, привлекая всеобщее внимание. Я везде хожу с большой сумкой – собиралась сказать, что это дело привычки, но любой молодой мамочке просто необходима большая сумка, – и я нагло сунула нужные книги в наружный карман. Никто этого не заметил, ведь все были очарованы Джейни, а ребенок – идеальный отвлекающий маневр. Но опять же, я всегда говорила, что люди меня попросту не замечают.

Когда я ждала автобуса на остановке, у меня зазвонил телефон. Номер был мне незнаком. Женщина с северо-восточным выговором справлялась, как у меня дела после недавнего несчастного случая. Потом я проверила почту. Управление по налогам и сборам было готово немедленно предоставить мне налоговый вычет, если я перейду по ссылке. Они повсюду – мы повсюду, хотя вы это и без меня знаете. Порой я представляю себе подростков в колл-центре в Южной Корее, сидящих перед компьютерами, на экранах которых отображается мешанина из цифр и данных. А иногда задаюсь вопросом, нет ли здесь чего-то более личного. Думаю о женщине с северо-восточным выговором: был ли он настоящим или фальшивым? Откуда она пыталась меня окучить – из своей кухни в Нью-Касле или из подвала во Владивостоке? Работает ли она за проценты, или кто-то стоит у нее за спиной, угрожая ножом?

Я больше никогда не буду ни от кого зависеть – таково мое решение. Я люблю Роба. Правда. Но у меня всегда будет запасной аэродром. Я арендовала небольшой магазинчик рядом с цветочным рынком на Колумбия-роуд. Я продаю всякое барахло – комнатные растения, марокканскую керамику, старинные французские горшки – по сильно завышенным ценам. Вот это надувательство, скажу я вам!

Но на это не проживешь, так что у меня есть периодические «подработки». Когда мы вернулись из Франции, я написала Лиаму Мерчанту – учителю, который забавлялся с Мартой, – угрожая разоблачением. Короче говоря, в итоге он оставил несколько сотен фунтов наличными в бумажном пакете в назначенном месте. Идиот. Я продолжаю время от времени писать ему письма – пусть знает, что я за ним наблюдаю. Так он хотя бы перестанет лапать школьниц. Еще я приглядываю за Лайлой и Роландом. Он защищает интересы истца в деле о мошенничестве в особо крупных размерах – ставки растут. Когда-нибудь, возможно, я с ним свяжусь. Это может пригодиться, если мне вдруг понадобится найти много денег за короткий срок. Что не исключено.

По последним сведениям, Лулу живет в Нью-Йорке, в квартире в Верхнем Ист-Сайде, и пишет книгу – рецепты вперемешку с мемуарами. Она стала довольно влиятельным блогером. Роба слегка покорежило, когда он узнал о ее сделке со следствием. Но я не держу на нее зла. То, как она обвела Шона вокруг пальца и сыграла на моих предрассудках, достойно уважения. Возможно, при других обстоятельствах мы могли бы подружиться.

Шон до сих пор сидит в марсельской тюрьме и даже в заключении проворачивает делишки с наличкой, дурью и мобильниками. Несколько заключенных выложили на Фейсбук свои селфи – позлить начальство, – и, несмотря на черную повязку на глазах, я узнала его. Сдается мне, он неплохо проводит время. Криминальный авторитет, руководящий шестерками. На сегодняшний день я в безопасности. По моим расчетам, сидеть ему еще четыре года.

Конечно, сейчас я рискую потерять больше, чем когда-либо: у меня есть любимый мужчина и ребенок, за которого я в прямом смысле готова убить. Уязвимость – это всегда плохо. У нас есть сторожевая собака. Один из щенков Молли. Как говорила Лайла, джек-рассел-терьер – бойцовая порода, пусть и небольшого размера. Эти псы могут быть такими задирами.

Шон сам поднял ставки, когда притворился, что убил Лулу. Шесть дней я жила с мыслью, что она умерла. Это потрясло меня до глубины души. Я не стану делать вид, что это не так. Но фишка в том, что я это пережила. Заглянув в лицо смерти, я изменилась. Жаль, но это так. Шону некого винить, кроме самого себя.

Что он говорил о том, как женщин недооценивают? «Ни один мужчина не верит, что женщина может его поиметь». Что ж, я это сделала. И ничто не помешает мне сделать это снова.

Они выглядят вполне невинно, эти джек-расселы. Но внешность бывает обманчива. У них острые зубы.

Джессика Фрибург Тени преследуют нас

© Сухляева В., перевод на русский язык, 2025

© ООО «Издательство «Эксмо», 2025

Глава первая

Вивиан молча сидела на пассажирском сиденье чёрного «мерседеса», принадлежащего отцу. При иных обстоятельствах она была бы рада прокатиться на столь роскошном автомобиле, но сейчас отдала бы всё на свете, лишь бы вновь оказаться в старом, потрёпанном жизнью универсале мамы.

Она почти слышала грозное рычание, которое издавал двигатель при ускорении. «Откатала две сотни тысяч километров и всё ещё скачет, как лошадка!» – хвасталась мама: только она могла гордиться этой дряхлой коробкой с болтами, смазанными машинным маслом.

«Она разваливается изнутри», – частенько поддразнивала маму Вивиан. Похлопывая по рулю, та отвечала: «Ну да, не новая, но есть же ещё порох в пороховницах!»

– Когда мы купим «Кадиллак»? – спросила как-то Вивиан полушутя. Она прекрасно осознавала, что шикарная машина им не светит: мама с трудом сводила концы с концами. Тем не менее у Вивиан и Тейна, её младшего брата, всегда было всё необходимое, уж об этом мама могла позаботиться. Отнюдь не всё, о чём они мечтали, но этого было достаточно.

Вивиан подпрыгнула на сиденье: седан нырнул в большую выбоину, и толчок вернул её в настоящее. Сквозь джинсы ощущался холод тёмной кожи, вызывая дрожь.

– Этим дорогам нужен ремонт, – пробурчал отец. Вивиан не потрудилась ответить. Она не проронила ни слова за последние два часа, с тех пор как он встретил её в аэропорту, и не собиралась нарушать молчание и сейчас. С чего бы? До трагедии он почти за весь год ни разу не удосужился позвонить. За десять месяцев, одну неделю и два дня… впрочем, кто считает?

После развода родителей отношения Вивиан с отцом начали портиться. Его визиты стали нерегулярными: заедет раз в месяц, а на следующий пропадёт. Может, навестит на рождественских каникулах, а может, и вовсе не навестит.

Вначале Вивиан с Тейном умоляли о встрече с отцом. Однако он нарушал обещания чаще, чем сдерживал, что разбивало им обоим сердце. Со временем печаль переросла в злость, пока в конце концов они не осознали: единственное, в чём можно быть уверенным, когда дело касается отца, – это то, что с ним ни в чём уверенным быть нельзя.

Тейн продолжал питать надежду, что однажды волшебным образом вернётся тот папа, которого они знали до развода. Папа, который целовал их на ночь и укладывал спать. Папа, который водил их на баскетбольные матчи и носил на спине по дороге в парк. Папа, который научил Вивиан кататься на двухколёсном велосипеде. Учить Тейна пришлось уже маме: когда он дорос до велосипеда, того папы уже не было.

Вивиан же ни на что не надеялась. Её жизнь превратилась в клише о разведённых родителях, и она была рада держаться подальше от виновника её бед и огорчений. Но вот теперь она оказалась прикованной к пассажирскому сиденью его автомобиля.

– Самая долгая поездка в жизни! У тебя задница ещё не отсохла? – мысленно пробурчал Тейн сзади.

Вивиан не ответила, подавив улыбку. В окне проносились размытые силуэты деревьев. В тусклом лунном свете можно было различить ветви, окутанные красными, жёлтыми и оранжевыми листьями: они тянулись к небу, подобно евангелистам, возносящим хвалу некому невидимому всемогущему существу. Из-за серых облаков выглядывала луна, создавая на дороге кривые тени.

Вивиан никогда не доводилось видеть столько деревьев. Она привыкла к пейзажу скорее из небоскрёбов и бетона, нежели из угловатых скелетообразных ветвей, тянущихся к ней через тонированное окно.

Отец вел молча, пока они не въехали в очередную яму.

– Дурацкая дорога. – Он взглянул на Вивиан с натянутой улыбкой. На щеках у него образовались ямочки – такие же, как у неё. От уголков глаз тянулись тонкие морщинки. Вивиан не могла не заметить набухшие под ними тёмные круги. Отец выглядел таким утомлённым, что ей почти стало его жаль. Вероятно, навалившееся на него бремя опеки над шестнадцатилеткой тяготит его так же сильно, как её – необходимость жить с отцом. – Прости. Тут столько дурацких ям, что невозможно объехать их все!

– Да не проблема, – ответил Тейн. – От этих подпрыгиваний хотя бы булки не отсохнут! Вив, последний полёт тебя разбудил?

Хотя Вивиан была рада компании брата, она старалась не обращать на него внимания. Улыбнись она, и отец примет её радость на свой счёт. Она хотела избежать всякого недопонимания и ясно дать понять: сама мысль переехать к нему и его новой жене ей ненавистна.

Свернув с шоссе, седан нырнул в узкий проулок и начал петлять между рядами плакучих ив. Обвисшие ветви горбились так, будто были слишком подавлены, чтобы стоять прямо.

Вивиан вцепилась в подлокотник, впившись ногтями в коричневую кожу. Какая узкая дорога! Что будет, если им навстречу выедет другой автомобиль? Придется съезжать на траву, чтобы избежать аварии?

Вивиан окинула взглядом узкую обочину, зажатую дорогой и равномерно торчащими из земли стволами деревьев, и заключила, что машина там не поместится. Сердце бешено колотилось в груди, пока отец с ветерком мчался по асфальту. Вивиан мысленно умоляла его притормозить.

Попадись им встречка, произойдет лобовое столкновение или же они свернут и врежутся в дерево? Насколько сильно пострадает роскошный автомобиль отца? Вивиан уже знает, как столкновение металла с металлом способно сминать и разрушать.

Всё тело одеревенело. Крепко зажмурившись, словно веки способны скрыть и воспоминания, Вивиан отчаянно пыталась вновь похоронить глубоко внутри образы пережитого ужаса – слишком жуткие, чтобы кануть в Лету, но столь свежие, что просачивались в мысли.

Если бы она только не забыла домашнее задание по алгебре на столе! Положи она его накануне вечером в рюкзак, им не пришлось бы возвращаться за ним по южной автостраде, и к тому времени, как тот дядька выехал на дорогу, они были бы в школе – целые и невредимые. За один душераздирающий миг Вивиан навсегда погрязла в самобичевании.

Она старалась не винить себя в случившемся. Все говорили, что они просто-напросто оказались не в том месте не в то время и виноват лишь пьянчуга, выехавший на встречную полосу скоростной автомагистрали. Разумеется, всем пережившим трагедии так говорят, даже если они в самом деле виноваты. Никто ведь не скажет: «Эй, малая, как лихо ты сделала себя сиротой!»

Вивиан до сих пор не понимала: как можно так напиться вечером понедельника, чтобы не протрезветь даже к семи сорока восьми утра следующего дня?

К семи сорока восьми.

Тейн объявил время всего за несколько секунд до столкновения. Он был расстроен, что из-за рассеянности Вивиан ему поставят опоздание. Всего долю секунды спустя опоздание перестало иметь значение. Больше ничего не имело значения.

Вивиан бессознательно провела рукой по лбу, пальцы прошлись по плотной коже со швами над глазом.

– Ты не виновата, – сказал Тейн.

Повернувшись, она взглянула на круглое личико брата: он ободряюще улыбнулся, отчего на щеках образовались ямочки. Глаза блеснули, когда в темноте заднего сиденья от них отразился лунный свет. На переносице вздёрнутого носа красовалась россыпь светлых веснушек. Шапка кудрей касалась верхушек бровей. Его детское личико скрывало его истинный возраст – четырнадцать лет. Разглядывая брата, Вивиан вытерла выступившую слезу.

Казалось, Тейн частенько читал её мысли. Как у него получалось? Впрочем, многие из них на это способны.

– Я всё ещё рядом. – Его голос всплыл в сознании Вивиан, подобно белому облачку одуванчика, подхваченного ветром.

– Это совсем другое, – ответила она без слов.

– Что такое, Вивиан? – спросил отец, прерывая её размышления. Он взглянул на неё, прищурившись, пока она печально смотрела на пустое заднее сиденье.

– Ничего, – пробормотала она, злясь, что ей пришлось нарушить свой обет молчания, затем отвернулась к окну в надежде, что новых вопросов не последует. Как это объяснить? «О, не обращай внимания, папочка. Я просто разговариваю с твоим мёртвым сыном. Разве мама не упоминала, что я умею общаться с призраками?»

– Так и скажи! Он подумает, что тебе тараканы всю крышу уделали! – Тейн на заднем сиденье рассмеялся.

– Ты прямо как мама. Она именно так и сказала бы. – Вивиан невольно улыбнулась при воспоминании о склонности мамы использовать аналогии, которые большинству женщин и в голову не пришли бы. Она называла этот тип острот притчами, но Вивиан сомневалась, что грубые шутейки мамы упомянуты в каком-либо тексте Библии.

Онаспохватилась и стиснула зубы, отмахиваясь от приятных воспоминаний прежде, чем отец успел бы заметить лёгкую улыбку, отразившуюся в тёмном окне, в которое она смотрела. Вивиан сосредоточилась на печальных деревьях, размытым пятном проносившихся мимо, пока отец мчался по ухабистому асфальту.

Он сбавил скорость, и в боковом зеркале отразились обступающие узкий бульвар ряды ив.

Вивиан окинула взглядом двор, который по размеру превосходил футбольное поле у неё в школе. С запозданием она осознала, что длинная узкая дорога, по которой они ехали, на самом деле была подъездной дорожкой к её новому дому.

Она заканчивалась круглой площадкой у подножия каскада ступеней, ниспускающегося от громадного кирпичного строения, окружённого по периметру крыльцом. Взгляд Вивиан остановился на двустворчатых бордовых дверях, расположенных по центру лестницы. В тусклом свете фонаря вход в дом походил на разинутую пасть монстра.

Пока отец парковался у подножия лестницы, Вивиан невольно отпрянула от окна и нависающей над ней трёхэтажной громадины. Арочные окна блестели в лунном свете, отражая искривлённые, почти голые деревья, растущие по бокам здания.

– Дом, милый дом, – проговорил отец с напускной весёлостью. Вивиан взглянула на толстые белые колонны, обрамляющие крыльцо. На веранду, медленно кружась, падали осенние листья.

«Какой позёр», – подумала она, рассчитывая на поддержку брата. Однако ответа не последовало, и, оглянувшись, она увидела то же, что видел отец, – пустое сиденье. «Похоже, теперь я сама по себе», – пронеслась в голове печальная мысль.

Не успела Вивиан возразить, как отец открыл пассажирскую дверь. Окинув дочь усталым взглядом, он с улыбкой протянул руку и спросил:

– Позволь?

– Нет, спасибо.

Вивиан посмотрела ему за спину: половина дверной пасти распахнулась. По ступенькам резво сошла миловидная миниатюрная женщина; короткое каре подпрыгивало при каждом шаге.

– Привет, Вивиан! Я Ребекка, – тепло улыбнулась она. Её голос мягко плыл по ветру, от которого качались ветви деревьев, засыпая подъездную дорожку дождём сухих листьев. Обхватив себя за голые предплечья, Ребекка поёжилась, окинула взглядом лужайку с опавшей листвой и воскликнула:

– Холодно-то как! Ну-ка давай отведём тебя в дом.

И, прежде чем Вивиан успела ответить, женщина взяла её за руку.

– Джеймс, займись вещами. Нас ждёт горячий шоколад.

По-прежнему крепко сжимая руку падчерицы, Ребекка приобняла её за плечи.

Вивиан пока не определилась, нравится ли ей такое приветствие от женщины, предположительно приходившейся ей мачехой; тем не менее было приятно спрятаться от холода. Это придавало ощущение тепла и уюта. Ощущение материнской заботы.

Вивиан позволила себе податься навстречу объятиям мачехи. Закрыв глаза, она представила, будто её обнимает собственная мать. Когда она открыла глаза и обнаружила, что её ведут через крыльцо к открытой двери, сердце сковали тиски слишком хорошо знакомой боли. Едва она переступила порог, дом поглотил её – грубо вырвав из привычного мира, её зашвырнули в странную жизнь, к которой она не желала иметь никакого отношения.

Вивиан поняла, что задержала дыхание, только когда оно с шумом вырвалось изо рта, пока она разглядывала холл своего нового дома. Воздух казался спёртым. На первый взгляд запахи были приятными, однако где-то за ароматом горящей древесины и свежеиспечённого печенья скрывалось что-то ещё. Металлические и до боли знакомые нотки, от которых у Вивиан ноги окаменели. Голова упала, волосы рассыпались по лицу, а ступни приросли к полу.

Помутнение в голове сменилось иллюзией, будто резные перила из красного дерева парадной лестницы идут волной – словно дом дышит. У Вивиан подкосились ноги, и она вцепилась в руку мачехи. Миниатюрная женщина её попридержала и почти перенесла по мраморному полу вестибюля в тускло освещенную комнату.

Едва Ребекка опустила обмякшую Вивиан на диван, всё погрузилось во тьму. На мгновение её парализовало. Разум кричал телу двигаться, но оно не слушалось. Тошнотворный металлический запах затмевал все остальные ощущения. Неподалеку потрескивал огонь, который, казалось, совсем не согревал. Вивиан не чувствовала ничего, кроме глубокого, неземного холода и этого запаха. Вскоре её окутала бесконечная тьма, стремительно поглощая свет вокруг.

Глава вторая

Вивиан накрыла чернота.

– Что случилось? – донёсся до неё сквозь вату голос отца.

Задаваясь тем же вопросом, она попыталась открыть глаза, однако веки будто свинцом налились и не желали подниматься.

– Думаю, на неё слишком много всего навалилось. Она просто переутомилась. Подай вон ту подушку, пожалуйста.

«Верно, – подумала Вивиан. – Я потеряла сознание, просто потому что устала! – Но что насчёт жуткого запаха? Он казался знакомым, однако она не могла вспомнить откуда. – И почему в доме холоднее, чем на улице?»

Чьи-то руки приподняли голову Вивиан, под основание шеи скользнула подушка. С лица убрали пряди волос.

Наконец ей удалось приоткрыть глаза, которые тут же закрылись, ослеплённые тусклым светом от камина.

– Видишь, она приходит в себя. Вивиан, милая, ты как?

Медленно, но верно глаза открылись вновь. Рядом с ней с искренне обеспокоенным видом сидела на коленях мачеха.

Странный запах пропал. Пропал и холод, от которого всего несколько мгновений назад у Вивиан кровь стыла в жилах, сменившись теплом, вполне естественным для жилого помещения. Должно быть, дело в стрессе из-за переезда и бессонницы последних дней. Вивиан заключила, что под впечатлением от усталости и горя разум сыграл с ней злую шутку.

– Простите, – пробормотала она. – Не знаю, что произошло. Голова резко закружилась.

Она села, и комната вновь начала вращаться. Алые занавески слились со стенами, обитыми панелями из красного дерева; пламя в беломраморном камине задрожало. Вивиан откинула голову на подушки.

Она терпеть не могла беспомощности. Хотелось сесть, упрямо дойти до своей спальни, где бы та ни находилась, закрыться и не выходить до завтра или даже послезавтра. Пожалуй, она продержится в добровольном заточении по крайней мере пару дней благодаря пакетику арахиса, который выдали ей в самолёте и который она припрятала в кармане. Вот только мышцы отказывались повиноваться.

– Не извиняйся. Ты через многое прошла. – Руки отца продолжали нежно гладить её по волосам. – Ребекка, давай подложим ей под спину ещё одну подушку, чтобы она могла ещё немного приподняться. Вивиан, просто глубоко дыши и попытайся расслабиться.

Она взглянула на него снизу вверх, желая закричать: «Поздно изображать из себя хорошего папочку»! Вместо этого она услышала, как изо рта вырвалось простое:

– Ладно.

Мачеха добавила ещё одну подушку, тем временем Вивиан закрыла глаза и сделала несколько глубоких расслабляющих вдохов, какие делала мама, занимаясь йогой в гостиной. Всего две недели как Вивиан не жила в их тесной двухкомнатной квартирке, а казалось, что прошла целая вечность с тех пор, как она собрала вещи и перебралась к подруге матери, пока отец подготавливал её переезд сюда.

Переезд в глушь. Где единственным звуком являлся шелест первых осенних листьев, подхваченных прохладным октябрьским ветерком. Никакой транспорт не гудел, не сигналил. Не было слышно криков. Даже совы не ухали.

В глушь, где красивая молодая мачеха пыталась окутать её лаской, а отец притворялся, будто ему есть до неё дело, после того как столько лет плевать на неё хотел.

Глубоко вдохнув ещё несколько раз, она открыла глаза.

– Принести тебе что-нибудь попить, Вивиан? Я приготовила горячий шоколад. Или могу принести воды. – В голосе Ребекки слышалось неподдельное беспокойство.

Она улыбалась мягко, не фальшиво и не чересчур широко. На лице не было макияжа, если не считать прозрачного блеска, переливающегося на естественно розовых губах, и слоя туши, затемняющего длинные ресницы. Безупречно уложенные волосы, опускающиеся чуть ниже подбородка, открывали тонкую изящную шею. Вполне понятно, почему отец на ней женился. Она обладала естественной красотой, которой завидовали большинство женщин и от которой мужчины теряли голову.

– Нет, спасибо, – пробормотала Вивиан. – Мне бы просто лечь спать.

– Мы приготовили для тебя комнату наверху. – Ребекка помогла ей подняться одной рукой, при этом придерживая другой.

– Всё в порядке. – Вивиан нервно перебросила длинные волосы через плечо, накручивая концы на пальцы. – Спасибо.

Она оставалась вежливой, но избегала зрительного контакта. Боялась, что взгляни она кому-нибудь в глаза, разрыдается и упадет обратно на мягкие подушки дивана, причитая о том, как она несчастна. Вивиан последовала за мачехой в вестибюль, сосредоточившись на золотистых и кремовых оттенках, беспорядочно переливающихся на мраморном полу под словно одеревеневшими ногами.

Вивиан и Ребекка поднялись по лестнице. Отец следовал за ними, неся большой розовый чемодан, некогда принадлежавший маме Вивиан, и чёрную спортивную сумку, собственность Тейна. В этих двух сумках находилось всё, что ей удалось спасти из развалин прошлой жизни. Она проглотила застрявший в горле комок, сдерживая поднимающуюся по пищеводу желчь и чувствуя себя заключённой, которую ведут в камеру.

– Я подумала, что эта комната тебе понравится. – Ребекка указала на открытую дверь слева от верхней ступеньки. – Я принесла с чердака пару занятных вещиц, но ты можешь переделать всё, что пожелаешь. Теперь эта комната твоя.

Широкая лестница заканчивалась просторной площадкой, видимой из вестибюля. Под потолком висела вычурная люстра, бледный свет отражался от завитков золота и бусин хрусталя. Разум Вивиан продирался сквозь волны усталости, едва замечая что-либо, кроме скрипа полированного дерева под ногами.

Каждый шаг приближал её к комнате. Она с нетерпением ждала, когда сможет отгородиться ото всех дверью, уткнуться лицом в незнакомую подушку и зарыдать до боли в груди. Она просто хотела остаться одна. Но с каждым шагом волосы на загривке вставали дыбом, а на руках появлялись мурашки. Воздух был свежим, словно неподалёку находилось открытое окно.

«Наверное, спальню проветривают», – рассудила она.

Лёгкий порыв откинул прядки волос с лица, как будто мимо промчалось невидимое существо. Вивиан поёжилась.

– Не ходи туда! – воскликнул Тейн.

Вивиан пришлось схватиться за перила, чтобы не упасть: от внезапно раздавшегося голоса брата она чуть не подпрыгнула.

– Почему? – спросила она мысленно.

– Там теневой призрак. Он злой. По другую сторону лестницы есть пустая комната, она ближе к спальне отца в конце коридора. Скажи им, что хочешь жить там. – Тейн стоял наверху лестницы, нервно поглядывая на дверь, указанную Ребеккой.

Вивиан замерла, не дойдя две ступеньки до площадки, отчего отец резко остановился, чтобы не врезаться ей в спину. Ребекка продолжала путь к комнате.

– Я всегда считала, что розовая комната идеально подойдёт для девочки.

– Держись подальше от двери, Вивиан. Эта тень злая. Нельзя показывать, что ты её видишь! – Тейн исчез прежде, чем тёмный дух увидел, как он разговаривает с Вивиан.

– Где ваша спальня? – Вивиан повернулась к отцу, делая вид, будто не знает.

– В конце коридора, – ответил он, указывая в сторону от открытого проёма, у которого уже стояла Ребекка. Та включила свет. Позади неё показались бледно-розовые обои с крошечными белыми и малиновыми цветочками.

Поперёк тускло освещённой комнаты метнулась тень, подобно гигантскому чёрному псу, спешащему проверить незнакомого гостя, и остановилась всего в шаге от Ребекки. Она была по меньшей мере на голову выше её, даже несмотря на то, что стояла, неуклюже сгорбившись, частично скрытая от взгляда Вивиан стеной. Её голова резко склонилась набок, и она зашипела.

Подавив желание крикнуть Ребекке, чтобы она убегала, Вивиан глубоко вздохнула и спокойно сказала:

– Если не возражаете, я лучше займу комнату поближе к вашей.

Ребекка с Джеймсом переглянулись. Вивиан затаила дыхание, когда призрачная тень протянула костлявый палец к лицу Ребекки и погладила по щеке; её фигура всё ещё была частично скрыта стеной, отделявшей комнату от коридора. Ребекка перевела взгляд на Вивиан, не подозревая о прикосновении.

Большинство людей не догадываются о присутствии духов: не слышат их, не чувствуют и не видят, в отличие от Вивиан. Иногда ей хотелось быть одной из них. Жизнь была бы куда проще.

– Разумеется, не возражаем. – Ребекка выключила свет и отступила от дверного проёма. Дух отпрянул обратно в полумрак комнаты. Когда дверь захлопнулась, барабанные перепонки Вивиан пронзил неземной крик.

– Мы просто думали, что тебе захочется побольше уединения. Но рядом с нашей спальней есть другая свободная комната. – Ребекка улыбнулась Джеймсу, проходя мимо лестницы, на которой застыла Вивиан. Та закрыла глаза, будто, перестав видеть, она также перестанет слышать пронзительный визг.

– Вивиан, всё в порядке? Ты же не упадешь опять в обморок, нет? – Ребекка приостановилась.

– Нет, всё хорошо. Я просто устала.

– Ну, сейчас отведём тебя в комнату, и ты сможешь наконец отдохнуть. Наверняка у тебя выдался ужасно долгий день.

Вивиан сосредоточила взгляд на Ребекке, затем наконец преодолела последние ступени и оказалась в коридоре. Потребовалась вся выдержка, чтобы не оглянуться на ту комнату.

Вивиан послышалось, будто где-то за скрипом половиц слышится дыхание. Казалось, стены вокруг живые: они пульсировали, как грудь астматика, жадно хватающего ртом воздух. Волосы на загривке вновь встали дыбом, когда до неё донёсся слабый звук царапающих розовые обои когтей: будто запертая внутри тень пыталась вырваться наружу.

Тейн был прав: этот дух злой. Вивиан определенно не будет к нему приближаться. Пока. Она достаточно повидала, чтобы понять: печаль делает человека уязвимым. И, возможно, если дух узнает, что она может видеть за пределами живого мира, ей будет грозить опасность.

Ребекка щебетала что-то о постельном белье и рисунках на обоях. Упомянула о большом комоде, который нужно перенести. Вивиан попыталась сосредоточиться на болтовне мачехи, время от времени кивая и молясь, чтобы никто не услышал, как у неё колотится сердце.

Едва она вошла в спальню в дальнем углу коридора, ужас, преследовавший её всё это время, рассеялся. Расслабились напряжённые мышцы, исчезли покалывающие шею мурашки.

Отец положил сумки на кушетку в эркере с окном. Вивиан закрыла глаза и прислушалась. Ветерок шевелил листья на дереве прямо за стеклом. Тишина и покой. Ни визга. Ни царапанья. Ни теней.

Тем не менее то, что обитало всего в нескольких метрах по коридору от того места, где ей предстояло спать, сильно её растревожило, и она вновь принялась нервно накручивать волосы на пальцы.

– Не думаю, что дух может покинуть свою комнату, – успокоил её Тейн, напугав внезапным вмешательством в её мысли. – Эй, ты взяла мою сумку! – Он улыбался. – Мистера Мишку ты тоже забрала?

– Конечно! И твою кепку «Янкиз». – Вивиан плюхнулась на кровать, накрытую пуховым одеялом, слишком измученная, чтобы стоять.

– Спасибо, папа, Ребекка, – тихо сказала она, надеясь, что небольшая любезность ускорит их уход.

– Не за что, милая, – улыбнулась мачеха.

Вивиан была не в восторге от такого обращения, но сочла, что Ребекка могла назвать её и похуже.

– Принести тебе чего-нибудь? На кухне есть свежее печенье. Забирайся в кровать, а я принесу его тебе на подносе.

Вивиан от всей души хотелось возненавидеть мачеху, однако, похоже, для этого придётся приложить больше усилий, чем она изначально полагала.

– Печенье! Ням-ням! И пока она такая добренькая, попроси её сварганить нам парочку молочных коктейлей! – Тейн растянулся рядом с Вивиан на кровати, закинув руки за голову. Джеймс, казалось, всматривался в то место, где он лежал.

– Нет, спасибо. – Вивиан покосилась на отца: и чего он уставился именно туда? Его взгляд перепрыгнул на неё.

– Мы будем прямо в конце коридора. – Сбитый с толку, он вновь взглянул на то место, где лежал Тейн; между бровями пролегла глубокая складка. – Если тебе что-то понадобится, не стесняйся, обращайся. – Он посмотрел на Вивиан и шагнул к ней.

Она отползала всё ближе к изголовью кровати, в то время как он к ней приближался. «Прошу, только никаких объятий, поцелуев и прочих телячьих нежностей», – мысленно взмолилась Вивиан, когда он наклонился к ней.

Увидев её реакцию, отец выпрямился и убрал прядь волос со лба.

– Спокойной ночи, – только и сказал он, после чего развернулся к выходу.

И только тогда Вивиан заметила маленький чёрный комочек на спине отца, похожий на тощего чёрного кота, вцепившегося когтями ему в плечо. От этого клубка, подобно воздуху из проколотого шарика, вылетели едва различимые три слова:

– Она тебя ненавидит.

Обычно тёмные нашёптывали своим хозяевам ложь, но этот говорил правду. От этого кровь стыла в жилах даже больше, чем при виде крошечного демона, сидящего на плече отца. Он усиливал не только чувство вины отца, но также и тьму, что окутывала сердце самой Вивиан.

– Спокойной ночи, Вивиан. – Ребекка без колебаний крепко обняла падчерицу. Вивиан с удивлением обнаружила, что обнимает мачеху в ответ. Та поцеловала её в лоб. – Завтрашний день будет лучше.

Дверь мягко захлопнулась за ней.

Вивиан хотелось верить в слова мачехи, но чем завтрашний день может быть лучше сегодняшнего? Мать по-прежнему будет мертва. Отец будет козлом, которому плевать на собственных детей, а брат останется духом, который то появляется, то исчезает. Ничего не будет лучше. День будет таким же отстойным, как и сегодня.

Тейн похлопал по подушке рядом с собой.

– Постарайся на этом не зацикливаться. – На его лице появилась та самая широкая улыбка с ямочками на щеках, которая не покидала его губы бо́льшую часть его короткой жизни. – У нас будет пижамная вечеринка, прямо как в старые добрые времена! Только теперь не получится пукнуть под одеялом и натянуть его тебе на голову.

Вивиан позволила себе тихо посмеяться при воспоминании – ощущения были приятные. Она стянула с себя джинсы, надела серые спортивные штаны, которые достала из сумки Тейна, сняла толстовку через голову и осталась в футболке, затем направилась к кровати.

У окна она остановилась и всмотрелась во тьму позади своего нового дома. От стекла исходил осенний холодок. Между размытыми переплетениями ветвей и теней показалось какое-то движение. Приблизившись к окну, Вивиан пристальнее вгляделась в густые заросли дубов и сосен, простиравшиеся до самого горизонта, покрытого ночной пеленой. «Наверное, просто кролик или енот рыскают в поисках еды», – рассудила она.

Порыв ветра всколыхнул ветки дерева у стены, и они застучали по окну, подобно пальцам, тихонько барабанящим в такт мелодии. Среди чертополоха и коры закружились листья. Вивиан последний раз вгляделась во тьму. Удостоверившись, что там лишь резкие порывы осеннего ветерка и ночные зверьки, она подошла к прикроватной тумбочке и включила лампу. Прежде чем забраться под теплое одеяло, выключила верхний свет.

– Что это было за существо в другой комнате? – спросила она Тейна, слишком уставшая, чтобы об этом думать, но слишком встревоженная его присутствием в доме, чтобы расслабиться.

– Не знаю точно. Я проверил дом заранее и увидел его, когда заглянул в ту комнату. Он погнался за мной, крича и пытаясь схватить, но остановился в дверном проёме, размахивая лапами. Должно быть, он как-то связан с комнатой.

– Наверное, в ней произошло нечто ужасное.

– Просто держись от неё подальше, – твёрдо сказал Тейн.

Обеспокоенная мыслью о столь злом духе, запертом в спальне неподалёку, Вивиан тем не менее знала то, чего не знали почти все остальные: поблизости всегда есть какие-то духи. Она начала называть тёмных тенями ещё в детстве. И хотя Вивиан предпочла бы видеть духов тех, кто невинно присматривает за своими близкими, тёмные обычно пугали её не больше, чем те, кого она называла хранителями.

Тени, казалось, преследовали только того человека, к которому были привязаны. Но Вивиан также заметила, что их привлекает слабость. Скорбь делала её уязвимой. Поэтому ей лучше держаться подальше от той комнаты, по крайней мере первое время.

Что касается тени на спине отца, то он сам в этом виноват. В глубине души она понимала, что её гнев будет подпитывать и укреплять власть, которую сущность имеет над его душой. Однако её собственная душа была в таком раздрае, что она и думать не могла о том, насколько сама наделяет силой демона, что гложет отца.

Вивиан опустила голову на мягкую пуховую подушку; на плечо в защитном жесте легла рука брата: он осматривал тускло освещённую комнату. Возможно, у неё разыгралось воображение, но для неё он был человеком из плоти и крови. Он выглядел и ощущался таким же настоящим, как кто-либо живой. Так легко представить, что он вовсе не мёртв. Тишина комнаты и спокойствие от присутствия брата помогли Вивиан погрузиться в глубокий сон без сновидений.

* * *

Под подошвой ботинка хрустнула веточка. Нужно соблюдать тишину, иначе его заметят. Живущие в доме могли выглянуть в окно и увидеть, как он прячется за стволом дуба и наблюдает за тем, как девочка прижимается лицом к стеклу. Почему она в этой комнате? Ей полагалось остановиться в другой! Ей предназначалась розовая комната.

Когда девочка выключила свет, он постоял в своём укрытии ещё некоторое время. Наблюдая. Ожидая. Дыша вместе с ветром.

Глава третья

Сквозь белый тюль на окне лился солнечный свет. Щель между половинками ткани создавала луч прожектора, направленный прямо в лицо Вивиан. Щурясь, она заслонила глаза руками. Затем осмелилась взглянуть на комнату сквозь растопыренные пальцы: в луче мерцали пылинки.

«Забавно, как нечто, по сути являющееся грязью, может быть таким красивым», – подумала она, пока глаза привыкали к яркому свету.

Когда она села, кровать протестующе заскрипела. И только тут Вивиан вспомнила, где находится.

В последнее время она каждое утро просыпалась с надеждой вновь оказаться в их с Тейном тесной спаленке, где прямо рядом с кроватью лежат его вонючие ботинки, с запаха которых начинался каждый новый день. Она лежала в кровати с закрытыми глазами, не шевелясь и силясь услышать, как он переворачивается на верхней полке двухъярусной кровати. Однако в комнате висела глухая тишина.

Возможно, когда-нибудь она забудет, как он копошится наверху по утрам – скрип пружин, его ворчание на будильник, посмевший прервать его сновидение. Казалось, ему всегда снились хорошие сны: то он забивает победный гол, то целуется с самой красивой девочкой в школе. Как будто Бог знал, что его жизнь будет недолгой, поэтому наполнял скудные ночи только самыми лучшими сюжетами.

И сколько бы Вивиан ни говорила ему, что не обязательно рассказывать ей всё до малейшей детали его подсознательных фантазий, он всё равно рассказывал. Теперь она променяла бы свой самый лучший сон на возможность послушать о его лучшем сне.

Интересно, забудет ли она когда-нибудь и голос собственной матери? Уже прошло столько времени с тех пор, как Вивиан его слышала, что она не могла точно представить ни его интонацию, ни высоту. Впрочем, она обязательно узнала бы его, если бы услышала вновь. Однако, в отличие от Тейна, мама, казалось, была довольна в том месте, куда отправляются умиротворённые души, готовые отойти в мир иной. Однажды голос мамы затеряется в вихре новых воспоминаний. От этой мысли у Вивиан разрывалось сердце.

Каждое утро в одиночестве встречало её новой болью – ни слабее, ни сильнее боли предыдущего утра. Девушку ждал ещё один день без семьи. Осознание этого было столь же мучительным, как её утрата.

Вивиан уронила голову обратно на подушку и уставилась в потолок. В уголках глаз выступили слёзы, скатились по щекам и собрались в лужицу в ушах.

«Хочу домой», – подумала она, потирая шрам, который начал пульсировать; за ним начинала зарождаться головная боль.

Вивиан заставила себя сесть. Её окружали серовато-бежевые стены, покрытые бархатными жаккардовыми обоями в цветочек.

– Моя новая спальня цвета поганки, – заметила она вслух. – Миленько.

Прошлой ночью она была слишком измучена, чтобы обратить внимание на дизайн комнаты. Теперь же она решила спросить Ребекку, можно ли развесить на стенах несколько постеров. В своём нынешнем состоянии помещение больше походило на гостиничный номер, чем на комнату шестнадцатилетней девушки.

Натянув джинсы, которые носила вчера, Вивиан взяла свежую рубашку и бейсболку «Янкиз», принадлежавшую некогда брату. Она глубоко вдохнула через нос – исходивший от кепки мальчишеский запах успокаивал её. Скоро и он исчезнет. Вивиан вытерла слезинку, скатившуюся по щеке.

– Перестань распускать нюни, – отругала она себя, обеими руками поправляя козырёк кепки и мельком глядя на своё отражение в большом зеркале, стоящем возле окна.

Внимание сместилось на интерьер. Бо́льшую часть пространства в задней части комнаты закрывал золотисто-оранжевый балдахин с красными вкраплениями. Сочетание разноцветных листьев поверх ярко-зелёной травы напомнило Вивиан коробку цветных мелков, которую Тейн оставил в машине одним жарким летним днём, когда они были маленькими. Цветные кляксы выглядели настолько впечатляюще, что даже мама отметила их красоту, соскребая восковые пятна с обивки сиденья.

– Как бы мне хотелось, чтобы ты это увидел, Тейн, – сказала она в надежде, что он выйдет из угла комнаты и объявит о своём присутствии.

Но это так не работает. Духи не приходят по вызову. Они приходят, когда им заблагорассудится, без всякого предупреждения.

То же самое и с тёмными. Вивиан никогда не встречала никого, над кем тень нависала постоянно. Они то есть, то их нет. Кажется, будто они чувствуют отчаяние и, скорее всего, подпитываются безнадёгой и печалью. Она не вполне их понимала, но на протяжении многих лет пыталась осмыслить увиденное.

От размышлений её отвлек стук.

– Вивиан? – Скрипнула дверь, и в образовавшуюся щель просунулась голова Ребекки. – Прости за беспокойство, милая… – «Пф-ф, хватит уже любезничать!» – но я подумала, что ты, возможно, проголодалась. Я испекла блинчики с шоколадной крошкой. Твой папа сказал, твои любимые.

«Ага, были, лет так в десять».

Вивиан прикусила губу изнутри, напомнив себе, что Ребекка по крайней мере пытается быть любезной и радушной. А отец где был? Впрочем, какая разница? Пусть лучше вовсе к ней не подходит.

– Хорошо. Спасибо, – ответила Вивиан с меньшим энтузиазмом, чем намеревалась.

– Если ты готова, можем спуститься на кухню вместе, – радостно предложила Ребекка, пытаясь сделать вид, что вялый ответ Вивиан её вовсе не задел.

– Действительно, лучше пойти вместе, – ответила Вивиан, стараясь звучать дружелюбнее. – А то ещё заблужусь.

– Пожалуй, после завтрака мне стоит устроить тебе экскурсию по этому старому особняку, – предложила Ребекка, ведя Вивиан по коридору. – Он почти как лабиринт.

Утром дом казался гораздо менее зловещим. Может статься, Вивиан даже привиделся тот злой дух. Возможно, сочетание горя, истощения и волнения по поводу переезда каким-то образом вызвало галлюцинации.

Коридор заканчивался площадкой, от которой спускалась парадная лестница. Через огромные окна двухэтажного вестибюля лился солнечный свет, окутывая всё пространство теплым сиянием. Какая восхитительно умиротворяющая красота!

Всего в нескольких шагах от Вивиан находилась розовая спальня, где царила тишина. Дверь по-прежнему была закрыта, и никаких неземных криков. Никаких невидимых звериных когтей, царапающих стены.

Когда они приблизились к лестничной площадке и к двери в спальню, Вивиан в лицо ударил тот же неестественный холод, который она почувствовала вчера. Нечто таилось за пределами её восприятия – нечто угрожающее и неземное, от чего всё внутри напрягалось. Она прижала палец к шраму над глазом, пытаясь прогнать пульсирующую боль за ним.

«Что такого могло здесь произойти, из-за чего в комнате поселился столь сильный дух?» – задавалась вопросом Вивиан, спускаясь по лестнице следом за Ребеккой. Когда она повернулась к комнате спиной, волосы на загривке встали дыбом, а по позвоночнику пробежала дрожь.

Вивиан окинула взглядом роскошный вестибюль внизу – мраморный пол, богато украшенная люстра: прямо картинка из журнала по дизайну интерьеров.

«Как в таком красивом месте может скрываться нечто столь омерзительное?»

Они прошли через вестибюль и двинулись по длинному коридору без окон, миновав несколько дверей по обе стороны. В углах, подобно чёрной паутине, вилась тьма. Когда они вошли в кухню, в животе Вивиан заурчало от аромата бекона и жареного масла.

У плиты стоял отец, на сковороде шкворчали яйца, тёплый свет падал на тарелку с оладьями. Длинный деревянный стол был аккуратно сервирован на три персоны, у каждой тарелки стояло два стакана – с молоком и апельсиновым соком – и чашка.

– Ты пьёшь кофе? – спросила Ребекка, поднимая белый графин без ручки.

– Да, спасибо, – солгала Вивиан.

Она не любила кофе, но если добавить в него побольше сливок и сахара, возможно, он станет сносным. Наблюдая за паром, поднимающимся над её свеженаполненной чашкой, Вивиан пожалела, что не догадалась захватить кружку, из которой всегда по утрам пила кофе мама: положив большой палец на побитую ручку, она неспешно потягивала горячий напиток, расспрашивая Вивиан и Тейна об их планах на день.

Яна, мамина лучшая подруга, собрала бо́льшую часть вещей в квартире, чтобы отдать их на благотворительность. Она пообещала подождать несколько месяцев на случай, если Вивиан захочет что-то забрать, однако девушка сказала не переживать об этом: она забрала всё самое важное. Забавно, что такая ерунда, как кофейная кружка, вдруг оказывается столь важной, когда вспоминаешь о людях, которых потерял. Нужно будет позвонить Яне и попросить прислать ей старую, выцветшую кружку.

Вивиан всегда раздражало, что мама не может позволить себе всякие красивые вещи, в то время как отец утопает в роскоши. Даже его новая жена походила на одну из тех идеальных куколок с керамическими головками, о которых грезила Вивиан в детстве и которые мама купить не могла. Фарфоровое личико с нарисованными губами и ресницами. Идеальные черты подчёркнуты румянцем на щеках.

Ребекка поставила в центр стола поднос с разнообразными ароматными добавками.

– Не могу не заправить свой кофе чем-нибудь сладеньким. – Улыбнувшись, она взяла бутылочку с надписью «Французская ваниль». – Не стесняйся, бери.

Вивиан налила себе в кружку щедрую порцию карамельного латте. Взяв миниатюрную ложечку, лежавшую рядом с блюдцем, вмешала сливочное облачко в чёрный кофе, образовав крошечную воронку в центре чашки.

Подошёл отец с двумя тарелками – с яичницей и оладьями. Ребекка присоединилась к нему с тарелкой бекона и, ставя её на стол, задела руку Джеймса, отчего тарелка с оладьями закачалась у него на ладони.

Вивиан с тенью веселья наблюдала, как она накренилась и соскользнула с руки. Одним быстрым движением Ребекка подхватила тарелку прежде, чем куча оладьев успела плюхнуться в бекон. Ей каким-то образом удалось протиснуться под рукой Джеймса, и теперь она оказалась зажатой между его телом и столом.

Ребекка рассмеялась:

– Поймала, представляете? А ведь могла случиться беда! – Она подмигнула Вивиан. – Хорошо, что при всей моей неуклюжести у меня кошачьи рефлексы! Прости, что ударила тебя, дорогой. – Склонив голову, она поцеловала Джеймса в щёку.

– Ничего страшного, всё обошлось. – Он покраснел, встретившись взглядом с Ребеккой.

Они распутались и уселись за стол. Ребекка – рядом с Вивиан, а отец – напротив них. Казалось, он держится от неё на расстоянии, чему Вивиан была только рада. На неё столько всего навалилось, и внезапный приступ заботы от многие годы безразличного отца только усугубил бы ситуацию. Но каким-то образом – хотя ей и не хотелось это признавать – было нечто утешительное в том ощущении счастья, которое витало между ним и Ребеккой.

«На её месте должна была быть мама», – с горечью подумала Вивиан. Однако она тут же осознала: это больше не имеет значения. Мамы больше нет. И эта симпатичная хрупкая женщина, которая упорно называла Вивиан милой, стала кем-то, кто способен взять на себя роль её матери. И как бы ей ни была ненавистна эта мысль, она хотела положить голову на плечо мачехи и разрыдаться в её тёплых объятиях.

Доедая вторую порцию оладьев и бекона, Вивиан осознала, что ничего не ела со вчерашнего утра. К тому времени, как она последним кусочком подтёрла оставшийся на тарелке сироп, пульсация над глазом почти прошла. Вивиан также осознала, что оладьи с шоколадной крошкой по-прежнему были её любимым блюдом на завтрак.

Отец принялся убирать со стола. Вивиан заметила отсутствие тени, висевшей над ним прошлым вечером. Возможно, приятный семейный завтрак временно отвлёк его от мыслей о том, что его единственный выживший ребёнок не желает иметь с ним ничего общего.

Ребекка встала за стулом Вивиан и положила руку ей на плечо.

– Ну что, готова к экскурсии?

– Вполне, – ответила она, улыбнувшись мачехе. – Я могу сперва убрать со стола.

– У меня всё под контролем, – возразил отец. – Вы, девочки, можете идти.

Ребекка провела падчерицу по первому этажу. Вивиан поразило величие старины и огромные размеры её нового дома. Да, он и снаружи выглядел большим, тем не менее… Казалось, комнаты сплетались между собой в бесконечном лабиринте. Кухню с парадной столовой соединяла большая буфетная. Приёмная переходила в музыкальную комнату с блестящим чёрным роялем перед стеной из окон, которые открывали вид на густые заросли кустарников и деревьев.

– Столько комнат, – заметила Вивиан почти про себя, когда они шли по библиотеке, настолько забитой книгами, что до верхних полок можно было дотянуться только с помощью лестницы, которая передвигалась по металлической перекладине.

– Мы здесь чуть больше полугода, а я до сих пор не привыкла к тому, что у нас так много места. Но мне грех жаловаться, особенно если учесть, что несколько раз в неделю мне на помощь с уборкой приходит Мэрибет. Можешь себе представить, сколько намывать все эти комнаты в одиночку? У меня бы ни на что больше времени не оставалось. – Они пересекли коридор, и Ребекка открыла французские двери. – Это кабинет твоего отца.

В центре комнаты стоял блестящий письменный стол из вишнёвого дерева. В углу приютился кожаный диванчик с подлокотниками, украшенными коваными латунными заклёпками. Вивиан с удивлением обнаружила на книжном шкафу позади стола ряды фотографий, изображающих их с Тейном.

– Бо́льшую часть времени он работает из дома, – сказала Ребекка, бесшумно ступая по персидскому ковру – тёмно-красные цветы обрамлялись золотыми арками. – Иногда это хорошо, а иногда и нет. Особенно когда у него онлайн-конференция или сроки горят. К счастью, у нас достаточно места, чтобы при необходимости рассредоточиться.

Голос Ребекки отошёл на второй план, когда внимание Вивиан переключилось на полки с фотографиями. Аккуратной линией стояли рамки с их с Тейном школьными портретами. Между ними тут и там располагались снимки счастливых времён. Один из трёх был сделан на ярмарке как-то летом. Другой – перед стадионом «Янкиз», на голове Тейна та же кепка, что и на Вивиан, рассматривающей полки с воспоминаниями.

Она погладила пальцем его лицо, будто могла почувствовать тепло кожи. От холода стекла её пробила дрожь.

К горлу подкатил ком, а глаза заволокла пелена слёз. Не отрывая пальца от застеклённого изображения Тейна, Вивиан продолжила изучать книжную полку. На спину легла рука Ребекки. Она ничего не сказала, словно понимала: никакие слова не помогут горю. Она просто стояла рядом, любуясь вереницей фотографий.

– Я помню этот день, – тихо проговорила Вивиан, рука потянулась к снимку, на котором они с Тейном стоят на огромном валуне перед водопадом, низвергающимся со склона крутого утеса. – У нас мокрые волосы, потому что мы зашли за водопад. Папа сказал, что за ним пещера, поэтому мы все пошли посмотреть.

Они добирались до водопада, спотыкаясь и падая, по каменистому берегу реки: зелёному и скользкому от мха. Папа подвернул лодыжку, потеряв равновесие под напором падающей воды. Вивиан с Тейном пришлось его придерживать, когда они спускались с горы. Он пошутил, что это тренировка перед будущим, когда двое его детей будут вести едва передвигающего ногами старика-папашу по коридорам дома престарелых.

Вот только теперь этого не будет: у него осталась только дочь, да и та будет последней, кто бросится ему на помощь в случае необходимости.

– Твой отец обожает эти фотографии, – тихо проговорила Ребекка. – Я так часто на них смотрела и слушала их истории, что мне начало казаться, будто я прекрасно знаю вас обоих, пусть мы никогда и не встречались.

Вивиан взглянула на Ребекку, потеряв дар речи. Почему отец вздыхал над кучкой старых фотографий, если мог просто им позвонить? Она бы посмеялась над историями вместе с ним. Они с Тейном могли приехать в гости и сделать новые фотографии. Создать больше счастливых воспоминаний.

Тейн умер с мыслью, что отцу больше нет до них дела, и от этого Вивиан хотелось кричать. Пульсация над глазом вернулась из-за того, что она изо всех сил старалась не разразиться горячими злыми слезами. Сняв бейсболку, она прижала ладонь к шраму и крепко зажмурилась.

– Может, выйдем на свежий воздух? – предложила Ребекка.

Вивиан кивнула, всё ещё пытаясь подавить боль. Молча они прошли по незнакомому коридору мимо комнаты отдыха, ванной и нескольких закрытых дверей, предположительно ведущих в чуланы или на лестничные клетки. Ребекка сказала, что две лестницы ведут на верхний уровень, а одна – в подвал.

Оказавшись на улице, Вивиан вскинула голову к небу. Порыв прохладного ветерка растрепал её волосы. Она глубоко дышала, любуясь проплывающими мимо всполохами облаков.

– У вас тут столько деревьев, – заметила она, восхищённая густым лесом.

– Они простираются на многие километры вокруг, – ответила Ребекка. – Наш участок находится напротив природного заповедника примерно в четырёх километрах к югу от этого места. Тебе нравятся походы?

– Раньше нравились. – Головная боль Вивиан начала отступать.

Вдруг за кустом всего в нескольких шагах от того места, где они стояли, что-то зашуршало. Слегка подавшись вперёд, Вивиан прищурилась. На поляну выскочил кролик и метнулся к укрытию в виде кустарника, расположенного у крыльца. Казалось, ветви проглотили его: белое облачко хвоста было последним, что вобрала в себя зелень.

– Неподалёку есть отличная местность для пеших прогулок. Очень спокойная.

Вивиан оглядела густые заросли. Слева над зелёными верхушками деревьев виднелась коричневая черепица крыши.

– Что это? – спросила она, указав на строение.

– Дом смотрителя. Сейчас там живёт Рэймонд Лаури со своей дочерью Анной. Она примерно твоего возраста.

Из-за верхушек деревьев, растущих между двумя домами, едва проглядывала ещё одна крыша.

– А это что за здание поменьше? – спросила Вивиан.

– Старый сарай для хранения угля. Я прошу твоего отца его снести с тех самых пор, как мы переехали: всё равно он разваливается, и что-то мне подсказывает, что топка углем больше не вернётся в моду.

– Ребекка! – На веранде появился Джеймс, размахивая беспроводным телефоном. – Это Пола.

– Прости, Вивиан. Мне лучше ответить. Как-то так вышло, что я оказалась главой церковного совета по сбору средств, и если звонит Пола, это может означать только одно: раздор в наших рядах. – Она подмигнула и поспешила к телефону. – Привет, Пола! – Она прижала трубку к уху и скрылась в недрах дома.

Отец спустился с крыльца.

– Я могу прогуляться с тобой и закончить экскурсию, – предложил он с нерешительной, но полной надежды улыбкой. Его глаза почти умоляли её согласиться.

Однако Вивиан не желала доставлять ему это удовольствие.

– Думаю, я лучше прогуляюсь сама, – ответила она, отворачиваясь.

Не успели слова слететь с губ, как она заметила тонкую полоску тьмы, ползущую по траве. Казалось, она пряталась в её тени, прежде чем отделиться от неё и заползти на ногу отца. Демон вины поднялся ему на спину и устроился там маленькой чёрной массой.

Вивиан пересекла двор и нырнула за деревья, не желая оглядываться. Переплетения веток и коры спрятали её от печального взгляда отца. Когда она наконец обернулась, двор опустел.

«Вот и славно, – с горечью подумала она. – Лучше останусь у чёрта на куличках совсем одна, чем рядом с ним».

Глава четвёртая

Вивиан стояла в окружении деревьев, в тиши неподвижных ветвей. Беспокоящий их прошлой ночью ветер затих, и теперь воздух застыл. Прогулка среди красоты осенних красок, залитых солнечным светом, должна действовать умиротворяюще, вот только в этом безмолвии Вивиан потревожило смутное ощущение, будто она не одна.

Осторожно перебираясь через слои опавших листьев и сухих веток, Вивиан заглядывала за стволы деревьев, почти ожидая кого-нибудь встретить: возможно, смотрителя или его дочь, которые расчищают подлесок или совершают утренний моцион.

Однако поблизости никого не было ни видно, ни слышно. Тем не менее ощущение, будто за ней наблюдают, не покидало её и заставляло нервный комок в груди сжиматься ещё сильнее. Может, за ней присматривал отец, опасаясь, как бы она не заблудилась?

Вивиан обернулась и взглянула сквозь свисающие ветви на дом. Двор пустовал.

Осматривая крутые скаты крыши вдоль задней части дома и ползущие по кирпичному фасаду ветви английского плюща, Вивиан заметила в одном из окон верхнего этажа движение. Взгляд так быстро скользнул по дому, что она не поняла, в какой именно комнате, поэтому внимательнее оглядела окна. К горлу подлетел и застрял вскрик: в её комнате, наполовину скрытая складками прозрачного тюля, стояла фигура человека, взиравшего на неё сверху вниз.

– Должно быть, Ребекка или папа, – рассудила она, прерывисто выдохнув. Она неловко улыбнулась, гадая, зачем они зашли к ней в комнату, и помахала рукой.

Фигура в окне не двигалась. Она стояла до жути неподвижно, уставившись на Вивиан. Та прищурилась, чтобы лучше разглядетьчеловека, но обзор закрывали ветви, а прозрачная ткань не позволяла различить детали лица.

И тут она услышала голоса отца и Ребекки. Опустив взгляд, она увидела их обоих меж деревьев. Вивиан вновь посмотрела на окно и застыла. Сердце бешено заколотилось в груди: за ней по-прежнему наблюдала фигура.

Из-за прозрачной ткани поднялась рука, палец указал на неё, затем переместился к тёмному лицу и остановился перед ртом, скрытым тонкой занавеской. Вивиан почти услышала «тс-с». В горле застыл ком, вытесняя застрявший там крик.

– Папа! Ребекка! – Она рванула им навстречу. – В моей спальне кто-то есть!

Ноги не поспевали за телом, когда Вивиан лихорадочно пробиралась сквозь заросли. Она упала, споткнувшись о лежащую ветку, и подвернула лодыжку. Икру пронзила боль, словно она коснулась раскалённого лезвия. Отец бросился через кусты и опустился рядом с ней на колени.

– Ты как? – спросил, задыхаясь.

– Ох, милая! Всё хорошо? – Ребекка вскоре присоединилась к мужу.

Морщась от боли, Вивиан попыталась встать и перенести вес тела на повреждённую лодыжку, но тут же рухнула на лесную подстилку.

Положив руку ей на плечо, отец спокойно сказал:

– Не двигайся. Возможно, нога сломана. Позволь мне взглянуть.

– Но в моей комнате кто-то есть! – Голос Вивиан сорвался. – Они за мной следили!

Ребекка встала и взглянула на окно её спальни.

– Никого не вижу. – Она отбежала на несколько метров назад к дому и, сложив ладони рупором, крикнула: – Рэймонд!

Из-за угла дома вышел мужчина.

– Да, миссис Беннетт? – отозвался он, переводя дыхание. Вскоре позади него появилась девушка с граблями в руке.

– Вивиан показалось, что в её комнате кто-то есть. Кто-нибудь из вас заходил в дом?

– Нет, мэм! Мы были перед домом, сгребали листья.

– Там кто-то был, стоял за занавеской, – настаивала Вивиан. К щекам прилила кровь. Она поморщилась от жгучей боли, пронзившей лодыжку.

– Вивиан, на территории больше никого нет. Ты точно кого-то видела? – спросила Ребекка, вглядываясь в окно спальни. Занавески висели неподвижно. В углу у окна стояло зеркало в полный рост, перед которым Вивиан одевалась утром. – Может, ты просто увидела отражение в зеркале?

– Он указал на меня! – Вивиан посмотрела в глаза отцу, умоляя его поверить.

– Рэймонд, можешь зайти в дом и убедиться, что там никого нет? – спросил тот, не сводя глаз с Вивиан.

– Папа, там кто-то был. Ты обязан мне поверить!

– Я верю тебе, Вивиан. Но сейчас нужно отнести тебя домой и осмотреть лодыжку. Мы со всем разберёмся. – Он взял её на руки и прижал к груди, затем плавными уверенными шагами направился к дому. Тёмный комочек, вскарабкавшийся на него ранее, исчез. Вивиан обвила его шею руками, чтобы не упасть.

На мгновение она вновь почувствовала себя маленькой девочкой на руках любимого папы. Она зажмурилась от боли – физической, вызванной вывихнутой лодыжкой, и духовной – этой щемящей нужды любить человека, которого она, казалось, будет ненавидеть вечно.

Джеймс уложил Вивиан на тот же диван, на котором она пришла в себя после обморока прошлым вечером. Тем временем Ребекка кинулась к ней с пакетом льда и осторожно приложила к пульсирующей лодыжке. Дочка смотрителя, Анна, застыла в дверном проёме между вестибюлем и гостиной, словно она может вспыхнуть, если переступит порог.

– Я помогу Рэймонду обыскать дом, – твёрдо сказал отец, пересекая комнату. Подцепив висевший на крючке внутри книжного шкафа ключик, он открыл деревянную шкатулку. Вивиан поняла, зачем он туда полез, когда услышала звон свинца о металл – пули встали в пистолет.

«Он в самом деле мне верит», – подумала она, когда отец начал подниматься по лестнице, минуя две ступени зараз.

– Анна, не подержишь пакет со льдом? Я пока поищу, чем перевязать лодыжку. – Ребекка вышла из комнаты, не дожидаясь ответа.

Девочка поспешила к Вивиан и улыбнулась, прикладывая лёд к её ноге.

– Я Анна. – Её голос был чуть громче шёпота.

– Я Вивиан.

– Знаю. – Её улыбка погасла. – Сожалею о твоих родных.

Вивиан показалось, что Анна сейчас заплачет. Её тон говорил о том, что Анна в самом деле понимала, каково ей. После аварии многие выражали ей соболезнования, но большинство из них звучали неловко, сказанные лишь из вежливости.

– Спасибо, – тихо ответила она.

В гостиную быстрым шагом вошёл Джеймс, Рэймонд следовал за ним по пятам.

– Кроме нас, в доме никого, – сказал он Ребекке, которая появилась в проёме боковой двери, ведущей, насколько помнила Вивиан, в парадную столовую. – Мы осмотрели всё, даже чердак с подвалом.

Вивиан испытала облегчение от того, что по дому не шныряют чужаки. Однако радость смешалась с беспокойством, как этим утром сливки – с кофе. Она видела в спальне человека, точно видела! Или то был вовсе не человек? Может, тень из розовой комнаты всё же способна свободно перемещаться по дому?

Голова пошла кругом от всех возможных объяснений: дух-хранитель, теневой дух, которого она видела прошлой ночью, или, может, другая тень. Но точно не Тейн. Он никогда не стал бы её пугать. Было нечто жуткое в том, как смотрела на неё та фигура. От этой мысли по спине пробежала дрожь.

Ребекка присела на краешек дивана.

– Дорогая, у тебя выдались утомительные два дня. Должно быть, ты ужасно устала. Как думаешь, тот человек мог тебе показаться? – спросила она, осторожно перевязывая лодыжку Вивиан.

– Наверное, мог, – солгала та. Она не знала, что именно видела, но не сомневалась, что ей ничего не померещилось. Если в доме не было человека, значит, то был дух. И пусть лучше остальные сочтут её немного того, чем она признается, что способна видеть то, чего не видят другие.

– Я плохо сплю с тех пор, как… – Недосказанное окончание тяжело повисло в воздухе.

– Понимаю, – ответила Ребекка, закончив перевязывать травмированную конечность.

Вивиан осторожно встала; тупая пульсация в лодыжке уравновешивала боль, стучавшую по лбу изнутри. Она сняла бейсболку и прижала ладонь к ноющему шраму.

– Мне хочется подышать свежим воздухом. – Прихрамывая, она направилась в сторону вестибюля.

– Я пойду с ней, – предложила Анна, заметив обеспокоенные взгляды, которыми обменялись взрослые. – Если ты не против компании, – добавила она, тепло улыбнувшись Вивиан.

– Нет, вообще-то. Гид бы пришёлся весьма кстати. – Она приободрилась от перспективы поболтать со сверстницей.

Пока девочки вместе исследовали территорию, тупая боль в лодыжке Вивиан начала проходить. Она сразу почувствовала расположение к Анне, со смехом наблюдая, как та гоняется за котятами по тюкам сена в сарае, пытаясь поймать одного для Вивиан. Она нырнула за стену из сушёной люцерны и вскоре вынырнула с широкой улыбкой на губах и с рыже-белым котенком, крепко прижатым к груди.

– Дом построили более ста двадцати лет назад, – сказала Анна, поглаживая полосатого четвероногого на коленях Вивиан. Мама-кошка тихо мурлыкала, кружа вокруг Вивиан и потираясь боками о перевязанную лодыжку. Та наклонилась и погладила кошку за ухом. – Лаури работают здесь смотрителями с самого начала. Мой прапрапрадедушка даже помогал закладывать фундамент.

– Ого! – ответила Вивиан. – В самом деле здорово!

– Папа любит рассказывать о том, как в детстве прятался в туннеле между угольным сараем и главным домом.

– Хочешь сказать, что здесь есть подземный ход? – недоверчиво спросила Вивиан.

– Ага, но твой отец заложил вход кирпичами, когда переехал сюда, и велел моему папе затопить туннель и полностью снести сарай. Он довольно шаткий.

– Ах, какая жалость. – Вивиан улыбнулась, затем пожала плечами. – Хотя даже хорошо, что его заложили. Мысль о подземном туннеле немного… пугает.

– Я никогда об этом особенно не задумывалась. Он всегда здесь был, как и я. Четыре поколения моей семьи родились в нашем доме. Я могла быть пятым, но мама хотела непременно рожать в больнице.

Анна замолчала и наклонилась, чтобы погладить маму-кошку.

– Папа надеется, что однажды я выйду замуж за какого-нибудь крепкого молодого работягу и продолжу традицию, – сказала Анна, её голос затих под конец. Она рассеянно оглядела сарай.

– А на что надеешься ты?

Анна некоторое время продолжала смотреть поверх тюков сена. Вивиан решила, что она не расслышала вопрос. Наконец Анна перевела взгляд на неё.

– Поступить в колледж. Может, даже в другом штате. – Она пожала плечами и погладила кошку, свернувшуюся у неё на коленях. – Иногда я думаю, что было бы здорово отсюда уехать.

– Ага, – засмеялась Вивиан. – Я здесь всего день, а уже умираю от желания сбежать!

– Полагаю, тут совсем не то, что в городе.

– У меня такое чувство, словно я попала на другую планету! – Вивиан наклонилась, чтобы погладить кошку. Та поднялась и прижалась головой к её подбородку, мокрый нос защекотал шею. Вивиан хихикнула. – Полагаю, планета не такая уж и плохая. Хотя я немного переживаю из-за школы. Я завтра начинаю. Она маленькая?

– В прошлом году для экскурсии десятиклассников нам понадобился всего один автобус, и тот был не полностью заполнен.

– Серьёно? – Глаза Вивиан округлились, она недоверчиво покачала головой.

– Полагаю, здорово знать всех на потоке. Плюс маленьких городов в том, что если ты вдруг растеряешься, кто-нибудь обязательно подскажет, что делать. В общем, в этом вся суть нашей школы.

– Классно. Жду не дождусь, – ответила Вивиан с напускным энтузиазмом. – Моя мама выросла в маленьком городке и частенько говорила: «У нас нельзя пёрнуть так, чтобы все об этом не узнали».

– Твоя мама так говорила? – Анна сдавленно усмехнулась.

– У мамы в запасе всегда были занятные и неловкие фразочки. – Вивиан провела рукой по мягкой шерсти кошки, когда та перешла с её коленей на колени Анны, нежная трель мурлыканья заполнила тишину, последовавшую за последними словами.

– Ну, по крайней мере завтра мы сможем друг друга найти. Ты точно не затеряешься в толпе!

Вивиан была рада, что в первый день в школе у неё будет хотя бы одна знакомая. Как бы ей ни не хотелось это признавать, она нервничала из-за нового окружения. Теперь же она не будет чувствовать себя совершенно одинокой.

* * *

Он наблюдал за тем, как она смеётся в сарае. По телу пробегали мурашки возбуждения. Она была такой хорошенькой, когда улыбалась, – просто прелесть! Он не думал, что она заметит, как за ней наблюдают из окна. Он не хотел её пугать. Во всяком случае, пока. Но скоро…

Она отличалась от девочек, за которыми он наблюдал раньше. Казалось, она чувствовала его присутствие, даже когда он хорошенько прятался.

Дыхание стало вырываться короткими рывками. Нужно быть более осторожным, чтобы не сорвать план.

Глава пятая

– Придётся тебе сесть в последнем ряду, – сказал мистер Уэсли, учитель истории, указывая на единственный свободный стул.

– Хорошо.

Вивиан прошла в конец класса и протиснулась за парту, зажатую между двумя другими учениками. Справа на неё пустым взглядом пялился худой мальчишка, его выпученные глаза казались ещё больше за толстыми линзами очков в пластиковой оправе. Она неловко поёрзала и улыбнулась ему, он поморщился, будто учуяв запах протухшего мяса, затем переключил внимание на засохшую ранку на тыльной стороне ладони и принялся её ковырять.

«Даже думать боюсь, что он сделает с тем, что отковыряет», – подумала Вивиан, сдерживая рвотные позывы.

Решив забыть о мерзком типе, она повернулась к девушке справа. Её крашеные чёрные волосы обрамляли лицо, словно занавески. Она покосилась на Вивиан из-под голубых кончиков чёлки, которые слегка касались ресниц. Помада у неё была почти такой же тёмной, как волосы.

– Он их ест, – сказала она, вытаскивая из-за волос спрятанные наушники.

– Что?

– Ну да, отковыривает и сразу в рот – ам.

– Фу, мерзость!

– Как-то он попытался дотронуться до меня этой гадостью, но я заехала ему промеж ног. Больше он не пытался.

Вивиан оглянулась на поедателя струпьев. Настала её очередь морщиться. Он оторвался от работы и зловеще улыбнулся. Она отпрянула.

– Если будешь к ней приставать, Гарри, я опять врежу тебе по яйцам. – Черноволосая девушка уставилась на парня, сурово сощурив глаза, густо подведённые чёрной подводкой. – Его зовут Гарри Дермец, без шуток! Его родители как будто мечтали, чтобы ему каждый день надирали задницу!

– Да ладно! – Вивиан подвинулась на краешек стула, как можно дальше от мальчика, судя по всему, соответствующего имени, которое ему не повезло получить при рождении. Её плечо прижалось к чёрной толстовке девушки рядом. – Эй, спасибо. – Она улыбнулась. – Я Вивиан.

– Джен. Без проблем. – Она пожала плечами, затем вновь надела наушники, завеса волос опять упала ей на лицо.

Пусть Джен была не первой, с кем Вивиан пыталась подружиться, но она была единственной за весь день, кто заговорил с ней первой, если не считать зазывал местного кафе со специальным предложением. Оттого, что её заметила сверстница, Вивиан почувствовала себя не пустым местом.

Она слегка расслабилась, когда мистер Уэсли велел всем открыть тетради и приготовить ручки. Вивиан делала заметки, пока учитель рассказывал о первых английских поселенцах в Новом Свете.

Однако даже воодушевление учителя не сумело удержать её внимание. Вскоре взгляд принялся блуждать по классу и новым одноклассникам – одни делали конспекты, другие глазели по сторонам, пребывая на разных стадиях скуки.

Она не сразу заметила тень Джен. Как и фигуру девушки, её почти полностью скрывали тёмные волосы и одежда. Возможно, Вивиан и вовсе её не заметила бы, если бы не расслышала шёпот.

– Ты никудышная, – проскрежетала тень лёгким, как дуновение ветерка, голосом. – Никчёмная. Страшная. Жирная. Даже мать тебя ненавидит.

Вивиан хотелось заступиться за девушку, которая защитила её от возможного нападения мерзкого типа, велеть призраку убраться обратно к чертям собачьим и оставить Джен в покое! Но она сдержалась: нельзя сообщать теням, что она их видит.

До аварии её это особенно не волновало, но тогда она была по большей части счастлива. Конечно, бросивший их отец повлиял на её психическое состояние, но она довольно неплохо справлялась со злостью.

Вивиан была общительной. Она была девушкой, которую приглашают на свидания, и у неё даже какое-то время был парень. Но той девушки не стало. Теперь Вивиан была печальной, злой, потерянной и отчаянно одинокой. Она боялась, что тени почувствуют её боль и одна из них прилипнет к ней.

Джен отняла голову от рисунка, над которым трудилась на протяжении всего урока, затем подняла тетрадку и гордо продемонстрировала Вивиан набросок мистера Уэсли в набедренной повязке, который раскачивался на лиане подобно Тарзану – престарелому, с пивным животом и учебником истории в руке. Вивиан подавила смешок и восторженно подняла вверх большой палец.

Вернув тетрадь на место, Джен продолжила рисовать. Упёршись локтями в парту, Вивиан подпёрла подбородок ладонями и оглядела класс.

Один мальчик, спортсмен, если судить по красной майке с номером восемнадцать, положил голову на стол. Над его левым плечом в воздухе неподвижно парила чёрная дымка. Казалось, она дремлет вместе с ним.

Всегда, сколько она себя помнила, Вивиан видела теневых духов, приставших к её одноклассникам. Первый принадлежал Мэгги Фрейзер, девочке из её группы в детском садике. Она всегда ходила в кофтах с длинными рукавами, даже когда из-за жары другие дети стаскивали с себя толстовки. В конце сентября, во втором классе, Мэгги переехала. Её отправили жить к родственникам. Много лет спустя мама рассказала, что Мэгги забрали из дома, потому что она подвергалась жестокому обращению.

К средней школе Вивиан заметила, что тени витают над одноклассниками, которые ведут отвратительный образ жизни. Других одолевали тени депрессии. К старшим классам соотношение теней к ученикам стало весьма высоким.

Способность видеть тёмных духов, гложущих людей, позволила Вивиан ещё в детстве понять, что у многих жизнь трудная и грустная. Даже ребят, у которых, на первых взгляд, всё в порядке, часто мучают невидимые существа, отравляющие их жизнь обидными словами и печальными мыслями.

Вивиан задумалась, какие проблемы могут быть у Номера Восемнадцать. Она заметила его ещё утром во дворе Ричфилдской средней школы, он сидел между двумя симпатичными чирлидершами, в компании шумных спортсменов, одетых в красное: все вместе они представляли собой море красных футболок и коротких плиссированных юбочек. Когда он рассмеялся, его губы обнажили идеально ровные зубы, а на правой щеке появилась ямочка. Прямо сцена из подросткового ромкома, если не считать тёмного духа, выглядывающего из-за широкого плеча парня.

Голос мистера Уэсли стал ещё громче и пронзительнее, когда он принялся рассказывать о плачевных условиях, в которых содержались рабы на кораблях, пересекавших Атлантический океан.

– Рабы умирали от болезней из-за человеческих испражнений на борту. Многие бросались в ледяные воды, обрекая себя на верную смерть, поскольку тяжёлые цепи и кандалы, сковывавшие ноги, тянули их под воду, на самое дно океана.

Его слова вернули Вивиан в настоящее. В голове не укладывалось, как можно существовать в подобных условиях. Как вообще люди могут так ужасно относиться к себе подобным? Грудь сжало в тиски, когда она представила силу отчаяния, которое могло сподвигнуть кого-то броситься в водяную могилу.

Она испугалась, что расплачется, если мистер Уэсли продолжит, однако его страстный рассказ прервал комок бумаги, прилетевший из конца класса прямо в голову Номеру Восемнадцать.

Мальчик резко выпрямился и вытер слюну, выступившую в уголке рта, пока он дремал прямо посреди занятия.

– С возвращением, Грант! Я и не подозревал, что бедственное положение западноафриканских рабов способно навеять на человека столь мирный сон, – проговорил мистер Уэсли спокойно, но с явной насмешкой.

– Извините, сэр, – почтительно ответил парень. – Я сегодня плохо спал.

– Он вечно стрессует перед важной игрой, мистер У., – вставил парень в красной майке с номером двадцать три.

– Спасибо за бесценную проницательность, Джейсон, – ухмыльнулся мистер Уэсли. – Полагаю, позиция квотербека в основном составе может вызывать некоторое беспокойство.

– Да, сэр. Мне очень жаль, – ответил Грант, затем оглянулся, взгляд пробежался по лицам одноклассников в поисках виновника. Когда он встретился глазами с Вивиан, парень улыбнулся. Она улыбнулась в ответ, стараясь сосредоточиться на белых зубах или на глубокой ямочке парня – на чём угодно, лишь бы не на чёрном облачке, парящем рядом с ним.

Когда прозвенел звонок, Грант всё ещё улыбался Вивиан и глазел на неё с глупой улыбкой. Одна из чирлидерш, стоявших рядом с ним ранее утром, ткнула его карандашом под рёбра.

– Осторожнее, Хейли, – поддразнил Джейсон. – Наш парень должен дойти до поля целым и невредимым.

Девушка бросила на Вивиан злобный взгляд. Длинный чёрный хвост, перевязанный красно-чёрно-серебристой лентой, раскачивался из стороны в сторону. Блестящие губы изогнулись в слащавой улыбочке.

– Время обеда, – прощебетала она, пытаясь – тщетно – скрыть ревность, явно сквозившую в напряжённом голосе. Натянутая улыбка и чрезмерный восторг не могли скрыть тёмное туманное существо, которое материализовалось рядом с ней, подобно дуновению ветерка в холодный день, и принялось что-то лихорадочно нашёптывать ей на ухо.

Грант переключил внимание на миловидную чирлидершу и последовал за ней к двери. Вивиан заметила, как перед поворотом он оглянулся на неё.

Перекинув лямку рюкзака через плечо, Вивиан последовала за потоком учеников в сторону столовой. Запахи еды смешивались воедино, из-за чего невозможно было точно определить блюда. Какая-то смесь пересоленной пищи, щедро сдобренной маслом, – однако это довольно неаппетитное сочетание каким-то образом вызвало у Вивиан урчание в животе. Она не позавтракала перед школой, слишком взволнованная, чтобы есть, хотя Ребекка встретила её на кухне с новой порцией блинчиков с шоколадной крошкой.

– Поешь! Тебе понадобится энергия для первого дня в школе, – наставляла мачеха.

Несколько кусочков, которые Вивиан удалось проглотить, встали у неё поперёк горла. Она залила их кофе, в котором было больше сливок, чем самого кофе. Видя, как вяло она клюёт блинчики, перекатывая кусочки по тарелке, Ребекка прищурилась.

– Меня подташнивает от нервов, – призналась Вивиан.

– Ты отлично впишешься, – заверила её Ребекка с таким энтузиазмом и столь тёплой улыбкой, что Вивиан почти поверила её словам.

Напутствия мачехи казались Вивиан нелепыми теперь, когда она оглядывала толпящихся вокруг школьников. «Впишется», как же! Она скорее «плавала какашкой в миске для пунша», как любила выражаться мама. Метафора была хоть и не самой красочной, тем не менее прекрасно описывала нынешнюю ситуацию.

Вивиан пристроилась за цепочкой учеников, проходивших мимо раздаточных столов с протянутыми подносами. Пожилые женщины в белых жакетах и сетках для волос раскладывали по квадратным и прямоугольным выемкам на подносах порции комплексного обеда – горку картофельного пюре быстрого приготовления, лужу подливки из индейки, ложку вялого зелёного горошка и фруктовый коктейль с кубиками персиков, груш и винограда, возможно недозревших. Ставя пачку молока в последний свободный квадратик на подносе, Вивиан оглядела столы за линией раздачи.

На лбу выступили капельки пота. Где ей сесть? Вчера Анна пообещала занять ей место за своим столиком, если их обеденные перерывы совпадут. Но если нет, проявит ли кто-нибудь любезность, пригласив её за свой столик? Единственные, с кем она общалась за весь день, были учителя, указывающие ей на свободную парту, да Джен, коротко и неловко проявившая к ней немного доброты, поэтому вряд ли за обедом её встретят фанфарами.

Пока Вивиан пробиралась сквозь толпу к свободному столику у дальней стены, в груди начал образовываться тот же тугой ком, из-за которого она не смогла поесть утром. Не успела она до него дойти, как за него уселась компания буйных парней, втискивая длинные ноги и растущие тела в небольшое пространство между скамейкой и столом. Они выглядели неловко, почти как взрослые мужчины, пытающиеся усесться в детские стульчики.

У входа продавала билеты на школьные танцы группа восторженных чирлидерш. Вивиан оглядела мешанину тонких фигурок и незнакомых лиц, раздумывая, не плюнуть ли на столовую, спрятавшись в женской раздевалке.

Хейли что-то тараторила на ухо стоявшей рядом с ней девушке, пока они обе таращились на Вивиан. С короткими юбками, одинаковыми ветровками школьной футбольной команды и волосами, стянутыми высоко на головах одинаковыми лентами, они походили на сестёр. Обе девушки ей улыбнулись, но вовсе не той тёплой улыбкой, как бы говорящей «давай будем друзьями».

К ним вскоре подсел Номер Восемнадцать. Он оглянулся на Вивиан, затем вновь перевёл взгляд на Хейли, кивнул и что-то сказал – Вивиан оставалось только гадать, что именно.

Она вернулась к своей главной миссии – отыскать место для обеда – и пришла к несколько тревожащему осознанию, что на неё смотрят многие ребята. Даже группка учителей, столпившихся у витрины с трофеями, казалось, с интересом ждала её следующего шага.

– …Наверняка волосы наращенные…

– …Да к тому же пластика носа!

Серьёзно? Это они про неё? Наращивание волос ей совсем не по карману, а если нос – заслуга хирурга, то ей должны вернуть деньги!

– …Только потому, что у неё богатый папочка…

– …Считает себя крутой, только потому что приехала из большого города…

Тонкий поднос в руках казался наполненным кирпичами. Руки начали дрожать, а ноги словно приросли к грязно-бежевой плитке. Как раз когда она обдумывала, что лучше всего выбросить поднос в мусорное ведро и сбежать из столовой, она увидела машущую ей рукой Анну.

– Вивиан, сюда! – Её голос перекрыл непринуждённую болтовню и нелестные замечания вокруг.

Поборов желание кинуться Анне навстречу, она направилась к ней походкой настолько непринуждённой, насколько позволяли деревянные ноги. С каждым шагом возрастал страх, что ноги опять окоченеют. Или даже хуже – подогнутся, и она упадет. Ей никогда не нравилось быть в центре внимания, а благодаря внезапному затишью она острее ощущала любопытные взгляды сверстников.

– Я приберегла для тебя местечко, – сказала Анна, указывая на скамейку, на которой сидела.

Вивиан затопило облегчение, когда она наконец протиснулась между Анной и другой девушкой.

– Спасибо, – улыбнулась она. – Я уже начала думать, что придётся сесть за стол с чирлидершами.

– Скорее всего, они бы напялили на тебя короткую юбку и закинули на вершину человеческой пирамиды, – усмехнулся долговязый парень, убирая волосы с глаз.

– И это было бы большой ошибкой с их стороны, учитывая, насколько у меня плохо с координацией. – Вивиан выдавила из себя смешок.

– Нельзя допустить, чтобы тебя сцапали чирлидерши, – добавила девушка, сидящая рядом с Вивиан. – Они высосут твой мозг и заменят его микрочипом. После этого ты сможешь запомнить разве что кричалки, школьный гимн и свой номер телефона, чтобы давать его качкам!

– Ой, хватит, Тори! – рассмеялась Анна. – Я была чирлидершей в прошлом году! – Она зачерпнула ложкой пюре с подливкой. – И они высасывают вовсе не весь мозг, а только часть! К счастью для меня, он регенерируется!

– Примерно как у моего геккона: мой младший брат оторвал ему хвост, и у него вырос новый! Правда немного кривой и странный, – поддразнил её худой парень.

– Да, Зак, именно так! – Анна округлила глаза и улыбнулась, как Безумный Шляпник.

Обед с Анной и её друзьями прошёл весело, и Вивиан начала расслабляться. За полчаса она почти вновь почувствовала себя нормальной. Она больше не была диковинной новенькой – судя по тому, как на неё пялились и шептались за спиной, можно подумать, она с неба упала. И она не была той, чьи мама и брат умерли у неё на глазах. Она была всего лишь шестнадцатилетней девчонкой, которая смеётся с другими над всякой ерундой. Нормальность ощущалась приятно. Вивиан соскучилась по этому чувству.

Вот только продлилось оно недолго. Её поднос с громким клацаньем опустился на металлическую столешницу у окошка для раздачи еды, повариха в сетке для волос бодро пожелала ей хорошего дня.

«Как будто это возможно», – с этой мыслью Вивиан присоединилась к толпе, направляющейся на пятый урок.

Остальная часть дня прошла как в тумане. Опять любопытные взгляды. Никто с ней не разговаривал, если не считать: «Можешь занять пустое место в конце…» или «Тебе нужно прочитать главы с первой по шестую, чтобы всех нагнать». А вот разговоров о Вивиан было предостаточно. Она старалась не обращать на них внимания. Ей не хватало дерзости поставить хоть кого-то на место. Возможно, хватило бы месяц назад, но теперь она стала другой. Другим человеком. Она словно смотрела сериал, который ей не нравится, а переключить канал нельзя.

Вивиан вздохнула, осознав, что дожила до последнего урока. Проходя через столовую по пути в спортзал на урок физкультуры, она заметила впереди сбившийся в кучку квартет девочек.

– Да ну! Вовсе мистер Джексон не красавчик! – запротестовала девушка с круглыми щеками, сморщив веснушчатый носик. – Фу, Клэр!

– Да ты посмотри на него, – вклинилась другая.

– Зачем мне на него пялиться? – недоуменно спросила девушка с веснушками, приподняв бровь. Видимо, она восприняла сравнение буквально.

– Боже, Эмили! Это просто выражение такое!

– Может быть, – подхватила другая, – но я бы точно полюбовалась!

Группка захихикала. Тут из-за двери с надписью «Физкультура» вышел высокий мускулистый учитель.

– Добрый день, девочки, – небрежно бросил он.

– Здрасьте, мистер Джексон, – сумели пропеть они в унисон, прежде чем разразиться новой волной хихиканья.

Веселящиеся девчонки повернулись, чтобы посмотреть вслед мистеру Джексону, который непринуждённой походкой завернул в спортзал. Их взгляды переместились на Вивиан.

– Привет, – поздоровалась самая низкая девушка с волосами, заплетёнными сбоку в свободную косу. – Я Клэр. Это Эмили, Таша и Джиа. – Называя имена, она указывала на каждую из девушек.

Вивиан молчала почти весь день и словно разучилась говорить.

– Привет. – Слово с хрипом пробилось сквозь паутину в горле. – Я Вивиан.

– Мы знаем, – улыбнулась Таша.

– Все знают, кто ты, – подмигнула ей Джиа. – Чёрт, народ тут столько болтает, что мы как будто знаем о тебе больше, чем ты сама!

– Не сомневаюсь, – рассмеялась Вивиан.

– Девочки, в раздевалку! Да поживее. – Из кабинета физкультуры вышла подтянутая женщина лет тридцати с хвостиком, неся в руках красные шорты и красную футболку. – Ты, видимо, новенькая? Это для тебя. – Она слегка улыбнулась Вивиан и протянула ей форму и висячий замок. – Выбери шкафчик без замка. Код на стикере. Если не поторопишься, тебе запишут опоздание, – сказала она, не оборачиваясь.

Да уж, учительница физкультуры для девочек – не божий одуванчик, но чему тут удивляться? Видимо, в новой школе божьих одуванчиков вообще не водилось.

Вивиан торопливо переоделась в синтетическую форму, но довольно долго провозилась с замком, поэтому к тому времени, как зашла в спортзал, мистер Джексон уже раздавал указания.

– Тренируем волейбольные подачи через сетку. – Его голос эхом прокатился по спортзалу и зазвенел в голове Вивиан. – Разбейтесь на пары.

Ученики начали суетиться, выбирая себе партнёра, затем расходиться по разные стороны сеток. Вивиан стояла в одиночестве. Раздались первые удары по мячам, которые принялись рассекать затхлый воздух. Когда она поняла, что ей не досталось пары, в спортзал вбежал Номер Восемнадцать, одетый в синюю спортивную форму.

– Здрасьте, мистер Джей! – улыбнулся он. – Меня тренер задержал в коридоре.

– Ничего страшного, Грант. Похоже, тебе осталась пара. – Учитель похлопал Вивиан по худому плечу, отчего у неё чуть колени не подогнулись.

Ей показалось, что Грант обрадовался, но она списала это на разыгравшееся воображение. Зажав мяч между рельефным бицепсом и мощной грудью, он протянул Вивиан руку.

– Привет, я Грант.

Вивиан уставилась на его очаровательную улыбку. Если в этот момент её мозг и сумел родить ответ, то он затерялся где-то на полпути ко рту. Казалось, ряд идеальных зубов окутал её чарами. С запозданием она заметила, что парень теперь один, без своей тени.

За прошедшие годы Вивиан поняла, что теневые духи то появляются, то исчезают. Казалось, они проявляют себя, когда люди не уверены в себе или в депрессии. Некоторые неосознанно носят тени на себе постоянно, поскольку страдают от хронической низкой самооценки. Многие же словно способны стряхнуть с себя печаль и беспокойство, а вместе с ними, сами того не подозревая, и тёмных существ, которые в них вцепились.

После немного неловкого молчания Вивиан оклемалась, вытерла потную ладонь о край шорт и робко пожала протянутую руку.

– Вивиан.

Его пожатие было твёрдым, но не грубым. Взгляд открыто встретился с её, и Грант уверенно сказал:

– Добро пожаловать в школу Ричфилд! Надеюсь, твой первый день выдался не слишком мучительным.

– Полагаю, зависит от болевого порога. – Вивиан улыбнулась, чувствуя себя не столь уверенно, как хотела показать голосом.

Грант рассмеялся.

– Вам досталась сетка в углу! – крикнул мистер Джексон, явно желая, чтобы они приступили к делу.

Они направились к указанному месту, бок о бок, и когда их плечи случайно соприкоснулись, тело Вивиан начало покалывать, словно от удара электричеством.

Они встали по разные стороны сетки и принялись перекидывать друг другу мяч.

– Кажется, у нас четыре совместных урока. – Грант улыбнулся, подбрасывая мяч кончиками пальцев.

– Хм… Я заметила тебя на четвёртом. И, конечно, сейчас. А ещё какие?

– Первый и седьмой. На них я стараюсь прятаться в конце класса.

Мяч пролетел над его головой и запрыгал по полу. Грант кинулся за ним, и Вивиан не смогла сдержать улыбки, когда он наклонился, чтобы его поднять.

«Неплохой вид сзади, Номер Восемнадцать».

– Сегодня я, можно сказать, на автопилоте. Наверное, не заметила бы, если бы миссис Сингер преподавала весь седьмой урок в чём мать родила.

Рассмеявшись, Грант подбросил мяч над головой и шлёпнул по нему ладонью.

– Ей лет сто. Думаю, всё-таки заметила бы!

– Не знаю. Я сегодня сама не своя. – Она присела, подпрыгнула и отбила мяч. Грант мягко послал его обратно.

– Должно быть, тяжело менять школу.

Туда. Обратно. Туда. Обратно.

– Да, странный опыт. И что-то мне подсказывает: в Ричфилд давно не заглядывали новенькие.

– Никого после Брейди Макинроя, который перевёлся к нам в середине второго класса.

Туда. Обратно.

– Серьёзно? Теперь понятно, почему все смотрят на меня как на инопланетянку!

– Я собирался спросить, с какой ты планеты, но, возможно, ты не хочешь об этом говорить. – Не отрываясь от игры, он засмеялся и подмигнул ей.

Вивиан не могла этого утверждать, но ей показалось, что они флиртуют. Невольно вспомнилась та вредная чирлидерша с четвёртого урока – вероятно, она впала бы в истерику, увидев, как Грант подмигивает Вивиан.

Прозвучал свисток мистера Джексона, хлопки и стуки почти сразу стихли, все взгляды обратились к центру зала.

– Мячи в корзину! Живо в душ и не забудьте поболеть за «Бульдогов» сегодня вечером на футбольном поле! – Голос учителя взлетел к высокому потолку и завибрировал в ушах Вивиан.

– Йоу, Грант! Как насчёт набега на бургерную сразу после школы? – Номер Двадцать Три хлопнул Гранта по плечу и протянул руку Вивиан. – Джейсон Башли, президент приветственного комитета.

Грант закатил глаза и с лёгкой улыбкой покачал головой. Вивиан пожала Джейсону руку.

– Большая честь с вами познакомиться, господин президент, – ответила она, подыгрывая. – Я Вивиан.

– Что вы, это честь для меня, – ухмыльнулся Джейсон. – Прошу вас, дайте мне знать, если вам что-нибудь понадобится: мы хотим, чтобы ваш переход в Ричфилдскую среднюю школу прошёл без сучка без задоринки, – продолжил парень преувеличенно официальным тоном.

– Я не могу уйти, пока вы тут! – прокричал мистер Джексон через весь зал.

– Бургерная. Запуск через пять минут, – бросил Джейсон Гранту, задом отступая к выходу. – Ещё свидимся, Вивиан. – Он кивнул ей с дружелюбной улыбкой, прежде чем повернуться и вылететь из спортзала.

– Нет у нас приветственного комитета, – сказал Грант.

– Я догадалась, – ответила Вивиан.

– Ты идёшь вечером на игру?

– Нет. То есть не думаю. Мне как бы не с кем идти.

– О. – Он опустил взгляд на кроссовку, со скрипом вонзая носок в бордовую линию корта. – Ну, тогда до завтра, – сказал он, поднимая на неё глаза: они словно мерцали в свете флуоресцентных ламп.

Грант будто бы выглядел разочарованным. Нет, нет… Какая ему разница, придёт Вивиан на игру или нет? Наверняка она принимает желаемое за действительное – ей просто хотелось, чтобы он был разочарован, поскольку она сама немного хотела сходить на игру. Было бы занятно с трибун полюбоваться на Номер Восемнадцать, который носится по полю в шортиках из спандекса.

Она улыбнулась, глядя ему вслед: Грант подбежал к корзине с мячами и забросил туда свой. Дойдя до двойных дверей, он приостановился, напоследок взглянул на Вивиан и улыбнулся, прежде чем исчезнуть в коридоре.

– Ты там поосторожнее, – сказала Клэр, отвлекая Вивиан от мыслей о привлекательных задницах в обтягивающих шортах.

– В каком смысле? – спросила она, искренне сбитая с толку.

– Его девушка взбесилась бы, если бы увидела, как вы двое болтаете, – ответила Эмили, прядки волос по обе стороны от пухлых щёк подпрыгивали.

– Ага, – подключилась Джиа. – Хейли бы рвала и метала, если бы узнала, что ты флиртуешь с Грантом!

– С каких это пор разговаривать с человеком стало преступлением? – ощетинилась Вивиан. – Кроме того, не думаю, что вынужденная игра в паре на физкультуре классифицируется как свидание, поэтому, мне кажется, вам, девчонки, стоит расслабиться.

Несколько долгих секунд единственным звуком в зале было гудение ламп над головой.

– Слушай, мы просто предупреждаем, – сказала Таша, напряжённо улыбнувшись. Она оглядела спортзал, словно кто-то мог притаиться за тележкой с волейбольными мячами или стопкой матов в дальнем углу. – Ты новенькая, поэтому не знаешь, как тут у нас обстоят дела.

– Хейли – королева выскочек, а эти девчонки – настоящие гарпии. Тебе следует понимать, во что ввязываешься, только и всего. – Клэр выглядела искренне обеспокоенной.

– Что ж, вы выполнили свою задачу. Спасибо. – Вивиан промчалась мимо их обвиняющих взглядов в сторону раздевалки. Жар залил щёки. Она пролетела по коридору, а затем – по раздевалке, стараясь не обращать внимания на жужжание приглушённых голосов, преследовавших её, пока она скользила между рядами шкафчиков. Одноклассницы перестали снимать обувь и переодеваться, чтобы поглазеть ей вслед.

Вивиан натянула поверх спортивной формы толстовку с джинсами и перекинула рюкзак через плечо. Затем пронеслась обратно мимо тех же девочек, всё ещё снимающих с себя пропитавшуюся потом форму. Их любопытные взгляды проводили её до двери. В проходе она миновала входящих в раздевалку Клэр, Эмили, Ташу и Джию.

«По крайней мере, день был стабильно дерьмовым, и по крайней мере, он наконец закончился».

Глава шестая

Перепрыгивая через две ступеньки зараз, Вивиан влетела в свою комнату и захлопнула за собой дверь. Ей не верилось, что девочки в школе раздули из мухи слона: её же просто-напросто поставили с Грантом в пару! Может, в маленьких городах существовало какое-то негласное правило, которое запрещало разговаривать с человеком противоположного пола, если он с кем-то встречается? Нелепость!

Она открыла рюкзак и достала учебник по истории. Ей нужно было многое наверстать. Возможно, парочка глав отвлечёт её от мыслей о том, как сильно она ненавидит новую школу.

Прошло всего двадцать минут, когда раздался стук в дверь. Вернувшись домой, она молча пронеслась мимо отца, Ребекки и их приветствий, сопровождающихся вопросом о том, как прошёл её день. Спешное бегство в комнату должно было развеять у них всякую надежду на то, что день прошёл лучше, чем хуже некуда.

– Я учусь! – рявкнула она.

Тишина.

«Вот и славно, – подумала она. – Может, они просто оставят меня в покое до конца дня. Последнее, что мне сейчас нужно, это любезничать с отцом и его новой жёнушкой, которые пытаются стать моими новыми лучшими друзьями!»

Она начала перечитывать абзац, на котором её прервали. Вдруг в наступившей тишине ей что-то послышалось – некий звук, навроде тех, которые задерживаются на задворках восприятия, почти не уловимые. Или, быть может, то был вовсе не звук, а некое ощущение. Словно за дверью кто-то стоит. Ждёт. Прислушивается. Задерживает дыхание, которое с тихим шипением срывается с губ.

Вивиан сползла с кровати и на цыпочках пересекла комнату. Присев на корточки, наклонила голову, чтобы заглянуть в тонкую щель между полом и дверью. Тьму разрывала тонкая полоска света. Вдруг слегка качнулась тень – человека?

Вивиан ещё больше приблизилась к двери и прижалась к ней ухом. Затаила дыхание, прислушалась. По красному дереву скользнуло лёгкое дуновение. По телу Вивиан волной пробежала дрожь, когда она крепко прижалась ухом к лакированной поверхности. Воздух вокруг похолодел, отчего волоски на загривке встали дыбом. Раздался резкий стук в дверь. Вивиан отскочила, голова задрожала от вибрации.

– Вивиан? Это Анна.

– Боже мой, Анна! Ты меня до смерти напугала! – Вивиан облегчённо рассмеялась, открывая дверь и жестом приглашая в комнату свою единственную новую подругу. Прохлада, от которой покалывало кожу, казалось, вылетела из комнаты, стоило Анне переступить порог.

– Извини.

– Ничего страшного. Добро пожаловать в мою спальню! Как тебе дизайнерское решение? – Она с отвращением закатила глаза, затем плюхнулась обратно на кровать.

Анна рассмеялась, оглядев серые стены и прозрачные занавески.

– Старомодно, но миленько, – прокомментировала она любезно. – Мне показалось, ты хочешь побыть одна, но я пришла, чтобы позвать тебя на футбольный матч.

Вивиан поморщилась и печально взглянула на учебник истории.

– Я отстала глав так на семь. Наверное, мне лучше остаться дома и позаниматься.

– Наверняка никто из учителей не ждёт, что ты нагонишь программу всего за день. – Анна рассмеялась и сложила ладони в мольбе. – Прошу, ну пожалуйста! Я так хочу пойти, но не одна! А Тори с Заком состоят в оркестре, так что мне нельзя сидеть с ними, только если я не стащу валторну из кабинета музыки. Пожалуйста!

– Ладно, ладно! Хватит умолять. Я пойду. – Вивиан захлопнула учебник истории в твёрдой обложке и бросила его в рюкзак, затем достала из шкафа толстовку. – Только нужно сперва достать разрешение у начальника тюрьмы и его жены.

– Я уже поговорила с твоим отцом, он не против. А Ребекка чуть не сделала сальто назад, когда услышала мой вопрос!

«Должно быть, они счастливы, что у меня появилась подруга, которая взаправду хочет со мной гулять. Словно от этого жизнь каким-то образом станет нормальной», – раздраженно подумала Вивиан: они могли подумать, будто она приспосабливается к новому месту. Впрочем, глядя на Анну, которая вприпрыжку шла с ней по коридору, она ощутила чувство уюта, удивившее её саму. Она не ожидала, что так быстро заведёт подругу, но была благодарна судьбе за такой подарок.

У подножия лестницы стоял отец, держа в руках её пуховой жилет, вязаную шапку и варежки. Ему словно не терпелось выпроводить её из дома.

– В это время года вечером быстро холодает. – Он указал на одежду. – Не помешает одеться потеплее.

– Конечно, – пробормотала Вивиан, надевая верхнюю одежду.

Отец позвякивал чем-то в кармане, переступая с ноги на ногу. Вивиан приподняла бровь, не понимая причины его тревоги.

– Я вернусь не слишком поздно, – пообещала она. Вдруг он передумал её отпускать?

– Хорошо, – улыбнулся он и, казалось, немного расслабился. Его рука всё ещё теребила что-то в кармане. – Но если захотите зайти в кафешку после игры, просто предупреди нас, чтобы мы неволновались. Мы не будем спать.

– Ладно.

– Ты же взяла мобильный, да?

– Да.

Он вытащил из кармана руку, в которой были зажаты ключи от машины.

– Я подумал, что ты захочешь поехать сама. – Он протянул ключи Вивиан. – Я припарковал машину перед домом. Вдруг вам захочется покататься.

Глаза Анны округлились от восторга. Вивиан приструнила свою радость и выглянула в окно. У крыльца стоял вишнёвый трёхдверный «БМВ».

– Мне не хочется брать твою машину, папа. То есть это очень мило с твоей стороны, но… – Она не знала, как объяснить отказ.

– Попробуй её поводить, Вивиан. Я хочу знать, как она тебе. Подумал, если понравится, можешь оставить её себе. Наверняка тебе не хочется каждый день ездить в школу на автобусе.

Вивиан претила мысль, что отец пытается подкупить её дорогой машиной. Но ей также не улыбалось каждый день трястись на зелёных виниловых сиденьях школьного автобуса или ездить с папой или Ребеккой.

Анна чуть не подпрыгивала, наблюдая за тем, как Вивиан берёт у отца ключи и спускается по ступенькам к машине, которая, вероятно, будет принадлежать ей.

Ребекка стояла рядом с Джеймсом на крыльце, улыбаясь и махая на прощание так, словно только что завоевала титул Мисс Америка. Отец же не выглядел радостным. На его плечо вернулась тень, только теперь она стала больше и приняла форму человечка. Он скрючился, как горгулья, на опущенном плече, тонкие руки обвились вокруг шеи жертвы, голова склонилась к уху.

Увидев шепчущее существо в зеркало заднего вида, Вивиан почувствовала укол вины. Тень питалась её ненавистью – росла каждый раз, как она бросала на отца злой взгляд. Она сосредоточилась на дороге и попыталась выбросить этот образ из головы.

Когда они свернули с кольцевого подъезда и выехали на дорогу, ведущую к шоссе, Вивиан заметила Рэймонда, который наблюдал за ними из сарая. Она помахала ему, когда они проезжали мимо. Он не помахал в ответ. На его лице застыло выражение беспокойства или гнев. Ни намёка на улыбку. Он просто смотрел, не двигаясь, из массивного дверного проёма сарая – силуэт на фоне тюков сена, сложенных штабелями почти до потолка, и скрытый чёрной теневой фигурой, перекинувшейся через его плечи, подобно плащу цвета смолы.

Анна, казалось, не заметила отца. Она смотрела вперёд, сияя от возбуждения.

– Ух! – воскликнула она, когда они ехали по длинной аллее с понурыми ивами. – Точно лучше драндулета, который мне одалживал папа!

– А мне вот драндулеты нравятся, – улыбнулась Вивиан. – С ними уютно, как со старыми друзьями.

– Новые друзья – тоже хорошо, – парировала Анна. – Как и крутые машины!

Девочки рассмеялись, выезжая на шоссе и поворачивая к школе. После аварии Вивиан немного напрягало вождение. Она придерживалась скорости немного ниже допустимой и слегка тормозила при появлении встречной машины. Анна если и заметила, что Вивиан ведёт так, будто сдаёт экзамен на права, то ничего не сказала.

Сбросив скорость, Вивиан заехала на парковку и остановилась у самого дальнего края, надеясь скрыться от взглядов большинства новых одноклассников, чтобы не пришлось терпеть осуждающие взгляды или грубые замечания о дорогой машине, произнесённые нарочито громко, чтобы она точно услышала. Анна не задавала вопросов, она просто выпрыгнула из машины и поправила шапку, заглянув в зеркало со стороны пассажира.

Они торопливо пересекли парковку и прошли к трибунам. Чирлидеры уже выстроились на дорожке для бега перед толпой, исполняя кричалки и заводя толпу эффектными трюками.

– ПО-БЕ-ДА! Таков боевой клич «Бульдогов»!

Помпоны покачивались над их подвязанными резинками для волос высокими хвостами, когда они задирали ноги. У подножия трибун стояла толпа девочек помладше, подпевая и хлопая в такт.

Несколько трибун было заполнено ребятами с инструментами в руках, перед ними стояла руководитель оркестра. Она дважды ударила в ладоши и подняла над головой руки с растопыренными пальцами, словно используя магию, – оркестр тут же послушно поднял инструменты. Заиграли трубы и рожки, толпа поднялась на ноги.

Чирлидеры кружились и прыгали в синхронном ритме, в то время как юная стайка будущих чирлидерш перед ними повторяла каждое движение.

– Да здравствует наша Ричфилдская средняя школа! Нас здесь сто миллионов сильных… – Все от мала до велика затянули школьный гимн.

«Гордость за школу в маленьких городках впечатляет, – подумала Вивиан. – Пожалуй, этим они лучше моей старой школы. Но тут преимущества и заканчиваются».

На поле выскочили игроки команды, и Вивиан нашла взглядом Номер Восемнадцать. Белые шорты облегали его бедра, как кора – дерево, плотно обхватывая каждую выпуклость мышц, которые напрягались и перекатывались, когда он вприпрыжку бежал по полю.

«Ладно, может, не заканчиваются», – подумала Вивиан с усмешкой.

Когда команда рассредоточилась вдоль боковой линии, Грант, прищурившись, посмотрел на трибуны, зажимая шлем между бицепсом и грудью. Его взгляд остановился на участке недалеко от Вивиан, он помахал рукой.

В ответ ему помахала женщина с накинутым на плечи красно-чёрным пледом «Бульдогов». На ней была чёрная бейсболка, низко надвинутая на лоб, а на груди красовался значок с изображением Гранта в футбольной майке и с футбольным мячом в руках.

Отворачиваясь к товарищам по команде, Грант поймал взгляд Вивиан. Она потёрла руки в варежках, которые дал ей отец, пытаясь согреться. Улыбка Гранта стала шире, когда он махнул рукой над головой.

Казалось, он смотрит на неё, но Вивиан на всякий случай огляделась, дабы удостовериться, что больше никто не машет ему в ответ, и только потом улыбнулась ему. Махать она не решилась, всё ещё опасаясь, что его приветствие могло предназначаться какому-нибудь другому преисполненному энтузиазма болельщику.

Увидев её неуверенную улыбку, Грант надел шлем, освобождая руки, подбросил невидимый мяч и ударил по нему ладонью, словно перебрасывая через сетку. Когда Вивиан рассмеялась и наконец помахала ему в ответ, он развернулся и присоединился к товарищам по команде.

Вивиан не смогла скрыть радости от приветствия Гранта.

– Будь осторожна, милочка. – Анна вскинула бровь, заметив внезапную улыбку Вивиан. – У него есть девушка, и она не то чтобы очень дружелюбная.

Девочки взглянули на чирлидерш, которые подбросили хорошенькую подружку Гранта в воздух. На пике Хейли коснулась пальцев ног и широко улыбнулась, прежде чем приземлиться в сплетение рук.

Вивиан закатила глаза и тяжело выдохнула.

– Слышала уже. В любом случае я вряд ли могу соревноваться с этой идеальной красоткой.

– Она далека от совершенства, – возразила Анна. – Только ей не говори! Она ни за что не поверит!

Где-то между стартом матча и началом второй четверти Вивиан пожалела, что не перекусила заранее. Урчание желудка заглушили крики болельщиков, когда Грант сделал пас в дальнюю зону, а номер двадцать три с разворота поймал кручёный мяч, повысив счёт на табло в свою пользу: двадцать один к семи.

– Умираю с голоду, – прокричала Вивиан поверх рёва трибун. – Сбегаю в киоск. Тебе что-нибудь принести?

– Нет, спасибо, я не голодная. – Ответ Анны едва пробился сквозь радостные возгласы толпы.

Вивиан начала пробираться сквозь болельщиков, в то время как на поле нападающие выстраивались в линию для дополнительного удара. Она прошла мимо женщины, которой махал Грант, – предположительно, его матери.

Женщина застенчиво улыбнулась Вивиан. Несмотря на низко спущенную на лоб кепку, под правым глазом виднелся серо-голубой синяк. Вивиан улыбнулась женщине в ответ и быстро отвела взгляд – чтобы не показалось, будто она пялится на её подбитый глаз.

Добравшись до конца трибуны, Вивиан оглянулась. На спине мамы Гранта, подобно рюкзаку, громоздилась тень. Её хвост, длиннее всего тела, вилял позади, как у довольного щенка. Когтистые пальцы впились в округлые плечи. Вивиан почувствовала укол печали за женщину, когда её, вместе с тёмным прилипалой, поглотила толпа.

Вивиан обошла здание сбоку от трибун. На неосвещённой стороне, где располагался туалет, стояла тишина. Голоса людей, заказывающих еду в киоске за углом, едва различались из-за грохота ног, отбивающих ритм по металлическим трибунам, и скандирования толпы: «Защита!»

Вивиан решила заскочить в туалет, прежде чем отправиться за хот-догом. Жестяная дверь женского туалета протестующе заскрипела. Не успела она достаточно открыться, петли заклинило, отчего Вивиан пришлось навалиться на неё всем весом. Холод стали пробрался сквозь толстовку. Дверь открылась. В центре небольшого бетонного помещения с двумя туалетными кабинками висела одна-единственная лампочка. Из-за тусклого жёлтого освещения комната казалась затянутой дымкой, а углы были темнее, чем ночь за окном.

В дальнем закутке, печально глядя на своё отражение в мутном зеркале, стояла худенькая девушка в свитере и плиссированной юбке чирлидерш. От раковины перед ней эхом отражалось глухое монотонное капанье воды. Девушка шмыгнула носом и вытерла слезу, скатившуюся по щеке.

– Привет. – Вивиан сочувственно улыбнулась. Ей хотелось присоединиться к ней и поплакать вместе. Недавно она обнаружила, что от хорошего, надрывного плача ей становится чуточку лучше, хотя бы ненадолго. Когда печаль выливалась из неё горячими слезами, она что-то чувствовала – а это каким-то образом было лучше глубокой пустоты, из-за которой сердце сжималось от одиночества и горя. – Всё нормально?

Девушка резко втянула носом воздух, словно испугавшись голоса. Вивиан показалось странным, что девушка не слышала, как она таранила дверь. Впрочем, ей прекрасно известно, как легко затеряться в собственной печали.

– Не хочу лезть не в своё дело, – продолжила она, – но ты, кажется, плачешь. Могу я чему-то помочь?

Уставившись на Вивиан, девушка приоткрыла рот, словно хотела что-то сказать, но не могла подобрать слов. Затем опустила взгляд на бетонный пол и покачала головой. Волосы рассыпались по бледным щекам.

– Нет, – проговорила она голосом тонюсеньким, как струйка воды. Хотя Вивиан едва расслышала ответ, у неё возникло странное ощущение, будто его произнесли ей прямо в ухо. По телу пробежала дрожь. Она невольно отступила на шаг, охваченная внезапным желанием развернуться и убежать.

«Хватить глупить, – отругала она себя. – Просто сходи в туалет!»

Войдя в ближайшую кабинку, она защёлкнула замок. Незнакомка продолжала тихо плакать. Когда Вивиан спустила воду в унитазе и застегнула джинсы, дверь в туалет со скрипом открылась. По голому бетону застучали тяжёлые шаги. Вивиан собиралась открыть замок кабинки, когда услышала голос девушки.

– Прошу, не надо! – всхлипнула она.

Вивиан отпрянула от двери. Тело заледенело от необъяснимой уверенности, что вот-вот случится страшное. Тишину в помещении внезапно нарушил свист металла. Воздух пронзил леденящий душу крик, эхом отразившийся от бетонных стен. Послышались звуки борьбы. Вивиан забилась в угол кабинки и попыталась спрятаться за керамическим бачком унитаза.

Тяжёлые шаги заторопились к выходу. Казалось, дверь, распахнувшись, завизжала на нападавшего, а затем с хлопком захлопнулась, запечатав туалет, словно крышка гроба.

Несколько долгих секунд Вивиан стояла, дрожа, в углу, словно подвешенная в пространстве без времени. Наконец воздух начал выходить из лёгких короткими прерывистыми выдохами. Она дрожащими руками открыла защёлку и осторожно вышла из своего укрытия, опасаясь, что нападающий только сделал вид, будто ушёл, а на самом деле поджидал её прямо под дверью, как волк, который караулит кролика у его норки.

Сперва она взглянула на дверь – никого. Затем перевела взгляд на раковину, у которой ранее стояла девушка, приготовившись к жуткому зрелищу.

Медленно капающая вода из крана отбивала монотонную мелодию. Горло Вивиан сдавило, а голова пошла кругом. Глаза округлились, рот приоткрылся.

Там никого не было.

Помещение было пустым и холодным. Настолько холодным, что от её удивлённого выдоха изо рта вырвалось белое облачко. Потирая пальцем пульсирующий шрам, она попятилась к выходу.

Дверные петли пронзительно заскрипели. Вивиан резко обернулась. На пороге с встревоженным видом стояла Анна.

– Что ты здесь делаешь? – Она опасливо заглянула за спину Вивиан, не заходя внутрь. – Выходи давай!

– Что? Почему? – Запинаясь, Вивиан направилась к Анне на ватных ногах. Она вновь оглянулась на раковину.

Перед зеркалом виднелся смутный силуэт девушки, которая повернулась к Вивиан. Она мерцала, как картинка из старого проектора. На мгновение они встретились взглядами.

– Почему ты меня видишь? – прошептала девушка. – Я мертва.

Анна схватила Вивиан за руку и вытащила из туалета. Дверь за ними захлопнулась. С тяжёлой цепи, раскачиваясь, свисал замок, подобно петле на виселице.

Ахнув, Вивиан прислонилась к Анне, чтобы не упасть, поскольку колени угрожали подогнуться.

– Как ты вообще туда попала? – Анна взглянула на висячий замок.

Вивиан проследила за её взглядом.

– Дверь была не заперта, – пробормотала она. – Мне нужно было в туалет, ну я и вошла. – Она прищурилась, вглядываясь в цепь, которая всё ещё звенела о металлическую дверь. – Я её даже не заметила.

– Поверить не могу, что дверь оставили незапертой. Никто сюда не ходит больше года. С тех пор как Нэнси Тейлор… – Её голос оборвался.

– Была убита, – закончила за неё Вивиан, уставившись на закрытую дверь, счастливая, что находится по другую сторону.

– Ага. Ты откуда знаешь?

– Я… Ну, ты ведёшь себя так, будто даже заходить туда не хочешь. Вот я и предположила, что там, наверное, произошло что-то ужасное.

– Ну да. Настоящая трагедия. Говорят, ей нанесли около пятидесяти ударов ножом. – Анна посмотрела на закрытую дверь с трагическим видом. – До сих пор не известно, кто это сделал!

– Ужасно! – Слова Нэнси всё ещё крутились в голове Вивиан на повторе: «Я мертва».

Она увидела полоску тьмы, которая почти незаметно поднялась позади Анны, словно проскользнула под дверью. Вивиан вздрогнула от вспышки боли над бровью. Пульсация перешла от шрама к затылку. Она закрыла глаза.

До аварии её почти не беспокоила головная боль, но теперь, казалось, накатывала всякий раз, как она нервничала. Врач сказал, что со временем станет легче. Она на это надеялась.

– Всё в порядке? – спросила Анна, когда Вивиан схватила её за руку и поморщилась. Тень за её спиной исчезла.

– Голова… болит… – побормотала она, скрипнув зубами, поскольку пульсация усилилась.

– Может, позвонить твоему отцу? – предложила Анна напряжённым от беспокойства голосом.

– Нет. Правда, всё нормально. Ты не могла бы отвезти меня домой? – Голос прозвучал более жалко, чем хотела Вивиан. Она обхватила голову руками. – Всё из-за дурацкой травмы головы, которую я получила в аварии. Иногда она сильно болит. Прости, что из-за меня ты пропустила игру.

– Не переживай! Если ты видела, как Грант Джексон выиграл одну игру, считай, видела их все! – сказала она с напускным весельем. Придерживая Вивиан, она увела её от злосчастного туалета. – Кроме того, мне выдалась возможность сесть за руль твоей машины!

Вивиан казалось, что она идёт сквозь туман, который грозил её поглотить. С каждым шагом она словно всё больше и больше погружалась во тьму. От ужаса сковало горло.

Пока Анна везла её домой, в голове раз за разом прокручивалось произошедшее в туалете. Хотелось спросить об убитой девушке, однако боль и страх – тошнотворное сочетание, и Вивиан пришлось сосредоточиться на дыхании, чтобы не заблевать кожаные сиденья своей новой машины.

– Неважно выглядишь, – тихо сказал Тейн ей на ухо.

Она скосила глаза и увидела, как он подался к ней с заднего сиденья.

– Где ты был? – спросила она мысленно, всё ещё пытаясь с помощью дыхания обуздать подступающую к горлу желчь. – Ты пригодился бы мне с час так назад, чтобы предупредить о мёртвой девушке в туалете!

– Прости. Хотелось бы мне быть рядом с тобой всё время, но ты же сама знаешь, это так не работает.

– Какой смысл от брата «по другую сторону», если он не может уберечь меня от встреч с мёртвыми девчонками?

– Она была миленькой?

Вивиан постаралась не рассмеяться вслух.

– Вообще-то да! Хочешь, возьму её номер, когда столкнусь с ней в следующий раз?

Тейн рассмеялся.

– Не-е. Мне сейчас не до девчонок.

Присутствие брата действовало успокаивающе, и пульсация в голове начала ослабевать. Анна повернула на длинную, обсаженную деревьями подъездную дорожку к дому Вивиан.

– Ну как ты там? – спросила подруга, паркуясь. – Надеюсь, тебя не затошнило от моего вождения. Пару раз ты приобретала зелёный оттенок. Я думала, тебя вот-вот вырвет!

– Я была на грани! – Вивиан открыла дверь. От свежего сентябрьского ветра пробрала дрожь.

– Было бы забавно! – с энтузиазмом вставил Тейн.

– Но не из-за твоего вождения, – заверила Вивиан подругу.

– Проводить тебя в дом? – Анна вышла из машины и оглянулась.

– Спасибо, не надо. – Вивиан улыбнулась с воодушевлением, которого вовсе не испытывала. – Всё в порядке.

Порыв ветра подхватил её слова и перенёс через подъездную дорожку вслед за охапкой листьев, которые с шуршанием закружились.

– Извини, что испортила тебе вечер.

– Вовсе не испортила. – Анна улыбнулась, в лунном свете её глаза мерцали.

Она обошла машину и направилась к дальней стене дома. Потом обернулась, помахала рукой и крикнула:

– Спокойной ночи, Вив!

– До завтра! – Вивиан помахала в ответ. Когда Анна исчезла во тьме, Вивиан услышала хруст ветки за спиной. Прищурившись, оглядела тёмный двор. Бледный свет от фонаря на крыльце отбрасывал на траву длинные тени. Задрожав от холода, Вивиан попятилась к ступенькам, по-прежнему вглядываясь в окружающую её серость.

Вдруг из темноты через подъездную дорожку метнулся кот. Вивиан с облегчением выдохнула.

«Испугалась какой-то кошки», – подумала она, оглядываясь в поисках Тейна. И вновь брат исчез так же внезапно, как и появился. Разочарованная, она взбежала по ступенькам и тихо вошла в парадную дверь.

В комнате рядом с вестибюлем на диване у камина сидел отец. Он взглянул на неё, отложив раскрытую книгу на подушку рядом с собой.

– Так быстро вернулась, – тепло заметил он.

– У меня голова разболелась.

Когда отец встал и направился к ней, озабоченно нахмурив брови, она попятилась к ступенькам.

– Сейчас уже лучше, – заверила она его.

– Тебе что-то нужно? Твои таблетки на кухне.

Шрам по-прежнему пульсировал, словно внутри сидело крошечное существо, которое пыталось пробиться сквозь её плоть наружу.

– Пожалуй, стоит выпить одну.

Она не любила таблетки, которые прописал врач. От них она чувствовала себя отчуждённой от самой себя, словно не могла контролировать собственное тело. Но нужно отдать им должное, после них голова действительно переставала болеть.

Отец вернулся из кухни с таблеткой и стаканом воды. Положив капсулу на язык, Вивиан залпом выпила всю воду. Вложив пустой стакан в протянутую руку отца, она направилась к лестнице, пробормотав напоследок:

– Спасибо.

– Вивиан, – позвал отец.

Остановившись в нескольких шагах от верхушки лестницы, она оглянулась и тихо отозвалась:

– Что?

Он прикусил губу и уставился себе под ноги. Маленький демон на его плече, казалось, рос прямо на глазах у Вивиан. Она отвернулась, не желая признавать тьму, которую создавала вокруг отца своим гневом.

– Просто дай знать, если тебе что-нибудь понадобится. – Он неловко улыбнулся. – Спокойной ночи.

– Спокойной, – ответила она, сворачивая за угол лестничной площадки и устремляясь в свою спальню. Открывая дверь, она бросила взгляд в конец длинного тёмного коридора, ведущего к розовой комнате. Дверь была закрыта, вокруг стояла тишина. Пока что.

К тому времени, как она переоделась в спортивные штаны и старую футболку Тейна с логотипом «Янкиз», таблетка уже начала действовать. Голова словно превратилась в воздушный шар, неуклонно наполняемый гелием.

Она забралась под одеяло и закрыла глаза. Казалось, если бы не тяжёлое покрывало, она бы взлетела над кроватью. Она почти заснула, когда лекарство завладело телом.

Зависнув где-то между сном и бодрствованием, она увидела себя маленькой девочкой лет четырёх. Мама подталкивала её в спину, пока она, хохоча, раскачивалась на качелях. Рядом отец катал Тейна. До неё доносился его счастливый смех.

Где-то за смехом и свистом проносящегося мимо воздуха Вивиан услышала голос, от которого сердце забилось быстрее.

– Я за тобой слежу, – прошипел он.

Она почувствовала горячее дыхание на щеке, отчего сознание выпрыгнуло из сна и вернулось в прикованное к кровати тело. Веки показались бетонными плитами, когда она с усилием их открыла. На неё уставилось размытое лицо с впалыми глазницами. И вновь щёки обдало горячим дыханием. Тепло сменилось внезапным ознобом из-за прикосновения холодного воздуха к телу, увлажнённому сернистым выдохом. Ноздри заполнила вонь гнили, как от мусора, забытого на солнце.

Глаза закрылись, хотя она изо всех сил старалась держать их открытыми. Приподняв брови, она продиралась сквозь медикаментозную слабость. Вокруг обездвиженного тела Вивиан раздались прерывистые вдохи – словно охотничья собака ищет в кустах подстреленного фазана. Вивиан казалось, что она продолжает видеть кошмар наяву.

Когда глаза наконец открылись вновь, запах исчез. Исчезло и горячее влажное дыхание на щеке. В её комнате было темно и пусто. Стояла тишина.

«Никого тут нет. Просто от дурацкого лекарства разыгралось воображение», – рассудила она. Разум беспокойно скользнул обратно в тот сон, где она вновь была маленькой и счастливой.

Они с Тейном вместе спустились с горки, родители поймали их внизу. На зелёной траве детской площадки, за рядами маргариток и маков, стояла красивая девочка с длинными волосами, которая словно бы наблюдала за Вивиан и её семьёй. Короткая красная плиссированная юбка развевалась на ветру, который подхватывал лепестки цветов.

Девушка мило улыбнулась и помахала рукой. Вивиан помахала в ответ и побежала к ней навстречу.

– Нэнси, идем играть с нами! – позвала она через поле цветов.

– Не могу, – ответила та. С её лица сошла вся радость.

Подойдя ближе, Вивиан увидела ещё одну девушку, сидящую у ног первой. Она обхватила голову руками, её плечи сотрясались от беззвучных рыданий. Вокруг запястья Нэнси обвивалась тонкая металлическая цепочка, которая тянулась вниз к руке плачущей девушки, чьё лицо скрывали волосы до плеч. С гладких металлических звеньев капали слёзы.

– Помоги нам, прошу! – Голос Нэнси был подхвачен порывом ветра, который оттолкнул Вивиан обратно к детской площадке, где за ней наблюдала вся семья. Казалось, она лёгкая, как лист бумаги. В мгновение ока две девушки превратились в маленькие силуэты – такие крошечные, что Вивиан не признала бы в них девушек, если бы только что не стояла прямо перед ними.

– Помоги нам, Вивиан, – донёсся голос Нэнси сквозь шум ветра. – Прошу, помоги…

Глава седьмая

На следующее утро, когда Вивиан спустилась на кухню, Ребекка читала журнал за столом. Её волосы были собраны сзади в крошечный хвостик, который походил на купированный собачий хвост. Пряди, слишком короткие, чтобы попасть под резинку, были собраны заколками. Такая причёска выглядела бы нелепо на большинстве женщин, но не на Ребекке: она подчёркивала её высокие скулы.

– Доброе утро, – поздоровалась мачеха, кладя журнал на стол. – Папа уже уехал на деловую встречу. Он сказал, что прошлой ночью ты вернулась домой с сильной головной болью. Как ты сегодня, лучше?

– Да. Просто немного сонная.

– Обезболивающие могут давать такой побочный эффект. Впрочем, это легко поправимо чашкой кофе. – Улыбнувшись, она взяла с центра стола кувшин, налила дымящуюся жидкость в кружку и подвинула её к свободному стулу рядом с собой. – Как тебе матч?

– Я успела посмотреть совсем немного, прежде чем разболелась голова. – Вивиан добавила в кофе сливки, затем немного отпила и задумалась, стоит ли спросить у мачехи о том, что на самом деле её беспокоит. После долгого молчания она нервно откашлялась. – Анна рассказала мне о девочке, которую убили в школе в прошлом году.

– Я слышала. Так ужасно, – отозвалась Ребекка, с опаской глядя на Вивиан.

– Всё нормально, я могу говорить о плохом, – сказала та, почувствовав нерешительность мачехи. – Я не такая хрупкая, какой вы меня считаете.

Ребекка кивнула.

– Я надеялась, что ты немного освоишься, прежде чем узнаешь про ту историю. Но, полагаю, это было неизбежно.

– Что вам известно?

– Немного. – Ребекка пожала плечами. – В прошлом году в школе убили девочку твоего возраста по имени Нэнси. Большинство сочли, что убийца – чужак, который просто проезжал мимо. Никому не хочется думать, что рядом с ними живёт убийца. Но потом пропала Сара Кристиан, и люди задумались, не связаны ли эти два случая.

– Другая девушка моего возраста?

– Да. – Ребекка заёрзала на своём стуле и посмотрела на Вивиан так, словно хотела что-то сказать, но не знала, как правильно выразиться.

– Что такое?

Ребекка прикусила губу, оглядела комнату, затем отпила кофе из чашки.

– Что бы это ни было, я выдержу, – сказала Вивиан. В груди застыл нервный ком: о чём таком боялась ей рассказать Ребекка?

– До нас этот дом принадлежал семье Сары. Она жила здесь, когда пропала.

Раздался пронзительный телефонный звонок, от которого и Вивиан, и Ребекка подскочили на стульях. Мачеха сочувственно взглянула на падчерицу, прежде чем встать из-за стола, чтобы ответить.

– Алло? – Румянец резко сошёл со щёк Ребекки. – С ним всё в порядке? Уже еду! – Она положила трубку и повернулась к Вивиан. – Твоего отца увезли в больницу. У него была острая боль в груди. Врач полагает, что это от сильного приступа тревоги, но его ещё обследуют.

– О боже! – воскликнула Вивиан. Комок внутри сжался сильнее.

– Уверена, всё обойдётся. В последнее время на него много всего навалилось. Приступ тревоги у него не в первый раз, но в его возрасте лучше перестраховаться. – Ребекка улыбнулась, пытаясь развеять беспокойство Вивиан. – Не говори ему, что я назвала его достаточно старым для сердечного приступа. Но я поеду к нему. С тобой всё будет в порядке? – Ребекка схватила сумочку и ключи со столика у задней двери.

Вивиан задумалась, насколько стресс отца вызван её присутствием.

– Конечно! Я справлюсь одна.

– Точно?

– Да, езжайте.

– Я позвоню, как только всё разузнаю. – Ребекка спешно пересекла кухню.

«Пожалуйста, пусть с ним всё будет в порядке», – с некоторым удивлением услышала Вивиан собственные мысли. Впрочем, вероятно, нерадивый родитель всё же лучше, чем никакого вообще.

Дверь за Ребеккой захлопнулась, и Вивиан осталась одна в доме, в котором, как она только что узнала, жила пропавшая девушка. Ну, не совсем одна. По спине пробежал холодок. За тишиной пустых комнат, за тихим тиканьем напольных часов в гостиной и лёгким шелестом листьев на крыльце вокруг дома что-то зашевелилось. Вивиан скорее почувствовала, нежели услышала. Но она знала наверняка – там что-то есть.

И затем она увидела его. Фантом, не полностью сформированный, но достаточно плотный, чтобы Вивиан разглядела фигуру девушки. Размытые и бесцветные черты окаймлялись тонким белым свечением.

На столе образовалась лужица, когда Вивиан дрожащими руками поставила на него кружку с кофе. Фигура проплыла через кухню и нырнула в длинный коридор, ведущий к парадному входу. Не раздумывая, Вивиан поднялась и последовала за ней, ступая на цыпочках, словно боясь спугнуть духа.

Даже днём коридор, лишённый естественного освещения, был погружён в полутьму. Достигнув закрытой двери на полпути к выходу, дымчатая фигура замерла, повернулась к Вивиан и указала пальцем на дверь, затем замерцала и растворилась в полутени.

Вивиан поспешила встать туда, где исчез фантом. Когда она открыла дверь, то впереди показалась длинная узкая лестница вниз, исчезающая во тьме. Пошарив по стене у входа, Вивиан щёлкнула выключателем. У подножия лестницы зажглась единственная лампочка, отбрасывая на пол тусклый жёлтый свет.

По телу пробежала дрожь, тем не менее Вивиан начала опасливо спускаться. Доски под ногами посерели, и на них образовалась дорожка, которую протоптали множество ног за целое столетие. Казалось, с каждым шагом температура воздуха падает, отчего тело покрылось гусиной кожей. Вивиан обхватила себя руками, чтобы сохранить тепло, и внезапно осознала, насколько тонкая ткань футболки, в которой она спала.

Наконец достигнув конца лестницы, она ступила босыми ногами на ледяной бетон, тут же задрожав. Затем прищурилась, вглядываясь во тьму. Лампочка свободно болталась на проводе, протянутом через толстые потолочные балки, – нововведение в подвале, некогда освещавшемся свечами и керосиновыми лампами. Мутный свет рассеивался, достигая углов огромного помещения.

На другом конце комнаты, где-то в тени, Вивиан заметила белые всполохи. Безликая фигура девушки замерцала и, прежде чем раствориться в темноте, указала на дальнюю стену подвала.

Почти по собственной воле ноги Вивиан направились вперёд по шершавому бетону, покрытому слоем многолетней пыли. Когда глаза привыкли к сумраку, она увидела скользящие по оштукатуренным стенам от пола к потолку тени. Не мёртвые, но и не живые, они перетекали в формы, напоминающие корчащихся обугленных животных, прежде чем вновь рассеяться по стенам.

Пробегая пальцами по осыпающейся штукатурке, Вивиан шла неспешно, внимательно выискивая что-то – что именно, она не знала сама. Но знала, что обязательно поймёт, когда найдёт.

Вдруг текстура под кончиками пальцев сменилась на пористый кирпич. Вивиан подалась вперёд, пока пламенного цвета материал не оказался в нескольких сантиметрах от её лица. Стена, не потревоженная годами, казалась намного новее остальных, от которых отслоилась потрескавшаяся штукатурка.

Каждый кирпич плотно прилегал к соседнему. Рука почувствовала, как один сдвинулся при касании. Сквозь образовавшиеся щели слегка засвистел воздух, словно на неё с другой стороны кто-то зашипел – или же что-то. Вивиан надавила чуть сильнее, пока кирпич не выпал с другой стороны. Из отверстия вырвался порыв затхлого воздуха, который растрепал волосы Вивиан и закачал лампочку на проводе.

Поддавшись необъяснимому порыву, Вивиан неистово набросилась на стену, вытаскивая и выбивая один за другим кирпичи из барьера между ней и тем, что хотел показать ей дух, который привёл её сюда. Пыль от разрушенной стены образовала облако, которое затемнило и так плохо освещённое помещение. Шум от падающих на бетонный пол кирпичей был столь оглушительным, что Вивиан едва расслышала скрип лестницы за спиной.

Она замерла, с бешено колотящимся сердцем, с кирпичом, зажатым в руке. Лестница проглядывала сквозь шлейф пыли, клубящийся в воздухе.

Вивиан затаила дыхание, вслушиваясь в тишину. Подсвеченные пылинки сбивали с толку.

«Может, мне показалось? Может, это откололся и откатился в сторону кусок кирпича, когда я уронила его на пол? Может, я просто…»

Ещё один скрип. На деревянных ступенях раздались шаги. Ближе. И ещё ближе. Медленные. Пугающе неторопливые. Словно спускающийся раздумывал над своими дальнейшими действиями. Или, возможно, он уже всё решил и теперь предвкушал ужас, который вот-вот развернётся, – и смаковал это предвкушение.

Лампочка погасла.

Подобно испуганному кролику, который бросается в нору, Вивиан протиснулась через проделанную ею дыру в стене. Каким-то образом темнота подвала позади стала ещё гуще. Она беспомощно размахивала руками; зрение было бесполезно в поглотившей её кромешной тьме.

Потрескавшийся и шероховатый бетон сменился мягкой гладкостью утрамбованной земли. В нос ударил запах грязи, а дыхание стало прерывистым, паническим. Вивиан слегка сдвинулась вправо, выставив перед собой руки. Используя стену, чтобы ориентироваться и не потерять равновесие в непроглядном мраке, она бросилась вперёд, подальше от подвала. Её напугало эхо от собственного судорожного дыхания – казалось, звук раздавался со всех сторон, как будто к её дыханию примешивалось чьё-то ещё.

Вивиан боязливо оглянулась, продолжая идти вперёд нетвёрдой походкой. В подвале вспыхнул тусклый свет, осветив тесный туннель, по которому она двигалась, – не шире полутора метров и не выше двух. Она успела продвинуться по нему не более чем на тридцать метров. За освещённой тусклым светом дырой, через которую она выскользнула, застыла фигура.

Охваченная ужасом, Вивиан сорвалась с места.

Глава восьмая

Вивиан бежала до тех пор, пока вытянутые руки не наткнулись на что-то твёрдое, что вышибло из неё весь дух. Пальцы принялись лихорадочно шарить по деревянной поверхности. Почувствовав холод металлической ручки, она схватилась за неё и провернула. Затем потянула на себя – дверь всё не поддавалась. Вивиан толкнула. Дверь задрожала, но не сдвинулась с места. Вивиан вновь принялась отчаянно дёргать ручку, обливаясь слезами, затем навалилась на дверь всем телом. Наконец та распахнулась.

Она ввалилась в комнату и без раздумий завернула к деревянным ступенькам, похожим на те, что находились в подвале на другом конце туннеля. Сквозь дыры и щели деревянного потолка лился свет. Вивиан взбежала по ступенькам, плечом толкнула дверь наверх и вылетела наружу, позволяя створке за ней с грохотом захлопнуться. В глаза ударил яркий свет. Сперва она не поняла, где очутилась, но вскоре догадалась: в старом угольном сарае в лесу за домом.

Опасаясь, что неизвестный тип, проникший в подвал дома, последовал за ней, Вивиан бросилась к воротам с единственным грязным окном посередине. Она набросилась на дверь, предположив, что, как и две предыдущие, она не захочет открываться, однако та распахнулась легко, от простого поворота ручки. Под весом тела створка ударилась о наружную стену сарая – окошко разбилось. На землю дождём посыпались осколки, а дверь отскочила обратно в дверной проём, едва не закрывшись.

Вивиан кинулась наружу – на залитую солнцем поляну – и бежала, пока не оказалась глубоко в лесу. Только тогда она плюхнулась на колени позади широкого ствола сосны и оглянулась на сарай, частично скрытый деревьями и кустарниками. Всё вокруг казалось неестественно застывшим. Не было слышно ни птиц, ни насекомых, ни рыскающих по лесу животных – только мёртвая тишина. Вдруг входная дверь сарая захлопнулась.

Вивиан выскочила из укрытия и помчалась через лес к дому. В голове вереницей проносились вопросы:

«Что будет, если вошедший в подвал меня поймает? А если это был вовсе не он? Может, просто ветер захлопнул дверь? Может, она закрылась не до конца после того, как я выбежала? Вдруг тот человек всё ещё в доме?»

Вивиан замедлилась, побежала трусцой, то и дело оглядываясь.

«Что же делать? Что, если он поджидает меня дома?»

Она слегка изменила курс и направилась к хижине, которую заметила дальше по дороге от сарая. Она быстро побежала между деревьями, ветки и сухие листья хрустели под босыми ступнями. Мимо к дереву метнулась белка. Где-то над головой чирикнула птица. И с ними лес вернулся к жизни. Вивиан вышла на гравийную дорогу, ведущую к дому смотрителя. Увидев Анну, сидящую на качелях веранды с книгой в руке, Вивиан бросилась к ней и взбежала по ступенькам крыльца. Царапины на ступнях начали саднить от пота, стекающего по ногам.

Её появление напугало Анну.

– Откуда ты взялась? У тебя такой вид, будто ты увидела привидение или что-то в этом духе. Что случилось?

– Отца забрали в больницу, – прерывисто дыша, выдавила Вивиан. – Ребекке пришлось уехать к нему…

– О нет! Всё нормально?

– Нет… То есть… да. – Вивиан изо всех сил пыталась собраться с мыслями. – Думаю, да. У него вроде как был просто приступ тревоги.

– О, слава богу!

– Но я была в доме одна и спустилась в подвал, и за мной кто-то последовал, и…

Анна мгновенно вскочила с качелей.

– Кто? В каком смысле «кто-то последовал»?

– Я не знаю, кто это был. Он выключил свет, и я убежала по туннелю!

– Туннелю? Но его замуровали, когда твой отец сюда переехал.

– Утром Ребекка рассказала мне о Саре Кристиан. – Вивиан плюхнулась на качели, слишком измученная, чтобы стоять.

– Да? – Глаза Анны округлились. – Что именно она тебе рассказала?

– Только то, что Сара жила в нашем доме, когда пропала. Поэтому-то я и спустилась… Думаю… Даже не знаю, правда.

– Вивиан, я ничего не поняла. – Анна уселась на качели рядом с ней, нервно вглядываясь в деревья, из-за которых только что выбежала Вивиан. – Ты меня пугаешь.

– Прости. – Вивиан уронила голову на руки. – Я сама себя пугаю. Я совсем запуталась.

Над подъездной дорожкой к главному дому взметнулась пыль от красного пикапа, который завернул к сараю.

– О, папа вернулся из города! Идём, он нам поможет. – Анна за локоть потянула Вивиан с качелей и подвинула ей шлёпки с коврика у входной двери. – Надень.

Затем она повела Вивиан вниз. Вместе они пробежали трусцой полмили до сарая и остановились у открытой двери.

Анна пересказала отцу приключения Вивиан в подвале. Казалось, Рэймонд не поверил в её историю. Или, быть может, встревожился: по его лицу было сложно понять. Во всяком случае, он взял из багажника монтировку и побежал к заднему крыльцу главного дома.

Вивиан с Анной остались снаружи, наблюдая за закрывшейся за ним дверью. Казалось, прошла целая вечность – или, возможно, всего минут десять, – когда дверь распахнулась и на улицу вышел Рэймонд в сопровождении миниатюрной женщины с собранными в высокий хвост волосами. Она была одета в джинсы и толстовку и несла сумку с чистящими средствами.

– Мэрибет, – с облегчением выдохнула Анна, с улыбкой посмотрев на Вивиан. – Она помогает с уборкой.

Вивиан перевела взгляд с подруги на женщину, затем обратно.

– Мне ужасно жаль! – воскликнула Мэрибет. – Когда я увидела открытую дверь в подвал и включённый там свет, то подумала, что мисс Ребекка забыла его выключить. Мы разминулись с ней на подъездной дорожке. Я не учла, что вы можете быть дома. – Женщина закусила губу и уронила взгляд на ноги. – Мне ужасно жаль.

Рэймонд ласково похлопал её по спине.

– Ты ведь не нарочно, Мэрибет. С мисс Вивиан всё в порядке, не так ли, мэм?

Вивиан поразили сгорбленные плечи женщины и маленькая чёрная тень, примостившаяся на них. Она походила на собаку, испуганно ожидающую пинка. Затем женщина неуверенно приподняла голову, чтобы взглянуть на Вивиан, и та заметила под её правым глазом тень от почти зажившего синяка. Когда их взгляды встретились, она признала в Мэрибет женщину, которую на матче сочла за маму Гранта.

– О, всё в порядке, – сказала она. – Просто немного испугалась, только и всего.

– Мне так стыдно. Рэймонд сказал, что ты побежала по туннелю к угольному сараю. Должно быть, ты была в ужасе. – Мэрибет вновь уставилась в землю.

– Ну, хорошая пробежка мне только на пользу. – Вивиан выдавила из себя улыбку, когда женщина снова подняла голову.

– Ничего страшного не произошло, Мэрибет, – заверил её Рэймонд, вновь похлопав по плечу, почти по-отечески.

– Тогда я вернусь к работе, – робко сказала та.

– Не возражаете, если я позаимствую вашего молодчика, чтобы разгрузить мешки с зерном из грузовика? – спросил Рэймонд.

– Вовсе нет. Он на крыльце, делает домашнюю работу.

– Какой молодец!

Мэрибет покраснела и повернулась к дому.

– Да, он молодец, – ответила она.

Рэймонд обошёл крыльцо и остановился рядом с Вивиан и Анной.

– С вами точно всё в порядке, мисс Вивиан? – Он взглянул на неё с беспокойством, о чём говорили морщины на лбу.

– Всё нормально, – ответила она, стараясь выглядеть более уверенно, чем чувствовала себя на самом деле.

Он обошёл крыльцо и вскоре исчез из поля зрения. Анна внимательно посмотрела на Вивиан.

– Тебе вроде показалось, что кто-то был там, внизу?

– Там было много пыли. – Вивиан уставилась на дом, пытаясь подавить дрожь, пробежавшую по спине. – Почти ничего не было видно.

Анна посмотрела на неё с долей недоверия.

– Да и вообще, врач предупреждал о посттравматическом стрессе. Сказал, я могу быть более пугливой, чем обычно.

– Полагаю, обычно люди не вылазят через дыру в стене, – шутливо сказала Анна, тем не менее на её лице читалось беспокойство.

Вивиан улыбнулась подруге, однако мысли уплыли далеко. В подвале что-то было, в этом она не сомневалась. Однако она не собиралась добровольно клеить себе на лоб стикер со словом «чокнутая», рассказав о том, что в подвал её привёл призрак. И уж точно не собиралась сообщать о живущем в доме злом духе, который, возможно, и гнался за ней по туннелю.

Анна приподняла бровь и кивнула в сторону сарая.

– Хочешь полюбоваться Грантом Джексоном, который поигрывает потными мышцами, помогая папе выгружать зерно?

– Пожалуй, не откажусь, – ответила Вивиан, надеясь, что это поможет ей унять беспокойство, от которого всё внутри сжало тисками.

Девочки вместе сели на качели лицом к сараю, закинув ноги на ручки, и принялись наблюдать за снявшим рубашку Грантом, мускулистый торс которого поблёскивал от пота, пока он вытаскивал из кузова один мешок за другим.

Тем не менее даже перед соблазнительным зрелищем Вивиан не переставала думать о пропавшей девушке, жившей некогда в её доме, о призраке, который, вероятно, и был той самой девушкой, и о живущем в розовой спальне жутком теневом существе, которое, возможно, только что гналось за ней по тёмному туннелю.

Сегодня что-то изменилось. Она поняла, что ей всё же придётся встретиться с тенями лицом к лицу. От этой мысли каменело всё тело. Она сомневалась, что ей хватит сил побороть тьму, но подозревала, что выбора у неё нет.

Глава девятая

Вивиан наблюдала за тем, как солнце ныряет за верхушки ив, растущих вдоль подъездной дорожки. Мачеха звонила час назад, сообщив, что они скоро выписываются из больницы. Сразу после звонка Мэрибет с Грантом уехали. Перед этим экономка оставила на плите мясное рагу и в миллионный раз извинилась.

Вивиан заметила, насколько Грант заботлив по отношению к матери. Он настоял на том, чтобы отнести её вещи в машину, открыл для неё пассажирскую дверьи помог забраться на сиденье, прежде чем сам сел за руль. Он оберегал её почти как родной отец. Судя по поведению и синяку под глазом, Мэрибет была жертвой бытового насилия. Возможно, Грант пытался компенсировать любовь, которую не давал его матери жестокий муж, – компенсировать защиту, которую он был не в состоянии обеспечить. Вивиан начала понимать, почему у парня, у которого с виду всё прекрасно, иногда за спиной появлялся демон.

Грант помогал Рэймонду по хозяйству до вечера. Вивиан с Анной некоторое время беззастенчиво любовались видом. Грант помахал Вивиан в качестве приветствия и потом улыбался так часто, что и не сосчитать. Вивиан переживала, что лицо выдаёт охватившее её волнение. Щёки уж точно были готовы вспыхнуть каждый раз, как парень бросал взгляд в её сторону – а это, если верить подсчётам Анны, четыреста двадцать три раза, плюс-минус пара взглядов.

Прежде чем Анна ушла домой, Вивиан попросила подругу сходить вместе с ней в спальню за учебником истории, чтобы она могла позаниматься. Вивиан чувствовала себя глупо из-за того, что боялась заходить в дом одна, особенно после того как выяснилось, из-за чего она, падая и спотыкаясь, переползла замурованный, тёмный как смоль туннель. Однако если Анна и сочла её опасения глупыми, то не подала виду и болтала с ней всю дорогу от крыльца, через весь дом на второй этаж и обратно.

Новая подруга стала неожиданным источником утешения. Её сплетни об одноклассниках, большинство из которых Вивиан ещё не знала, уняли беспокойство и вызвали ощущение, будто она – самый обычный ричфилдский подросток.

Вивиан подумала о том, чтобы заглянуть на кухню и помешать рагу, но для этого нужно было пройти мимо двери в подвал, а к этому она готова не была. По крайней мере, когда дома никого нет.

Следующие минут сорок она просидела с учебником истории, открытым на коленях на первой странице второй главы. В голове раз за разом прокручивалось случившееся в подвале.

Ей почти удалось убедить себя, что она слишком остро отреагировала на включённый свет. Наверняка шаги, спускающиеся по ступенькам, принадлежали Мэрибет, которая вышла на лестницу, чтобы найти выключатель. Вероятно, никто не включал свет обратно, и не было в дыре никакой фигуры, смотрящей ей вслед. Вероятно, из-за посттравматического стресса, о котором предупреждал врач, ей за каждым углом чудились кошмары.

Но… ведь туда её привёл дух – в этом сомневаться не приходилось. Хотя он показался лишь на мгновение, Вивиан была убеждена, что дух принадлежал Саре Кристиан, которая пыталась ей что-то сказать. А значит, жившая в доме до неё девушка не просто пропала – она умерла.

Эта мысль приводила в ужас. Вивиан хотелось поговорить с Тейном. Она переживала, что рано или поздно он перестанет приходить совсем. Да, эгоистично желать, чтобы его дух оставался застрявшим где-то между вечностью и её настоящим, но она не могла не надеяться, что брат задержится с ней ещё ненадолго.

Среди поникших ветвей ив мелькнул блестящий чёрный внедорожник Ребекки и вскоре выехал к подъездной дорожке. Солнце опустилось за верхушки деревьев, заливая небо оранжевым сиянием. Когда машина проехала поворот по кольцевой аллее, Вивиан закрыла учебник, положила рядом и поспешила к лестнице, где застыла, ожидая, когда машина остановится у подножия.

На пассажирском сиденье она увидела отца. Джеймс поднял на Вивиан глаза, в то время как Ребекка переключила передачу на режим парковки и сразу выскочила из машины, чтобы открыть пассажирскую дверь раньше, чем это сделает отец. У него был утомлённый взгляд, волосы – непривычно растрепаны.

Ребекка подала ему руку. Он покраснел.

– Я и сам могу выйти, – сказал он, но принял помощь без дальнейших возражений.

Он слегка горбился; теневое существо обхватывало его плечи, подобно толстому черному одеялу. Позади появился Тейн, он пристально взглянул на тень, которая злобно уставилась на него в ответ. Тейн стиснул зубы.

Джеймс взглянул на Вивиан, и на его губах заиграла лёгкая обнадёживающая улыбка. Тейн потянулся и положил ладонь на спину отца. Теневое существо отпрянуло от прикосновения и зашипело.

Ребекка поцеловала Джеймса в щёку.

– Конечно, можешь, но ты целый день провёл в больнице. Позволь мне немного поухаживать за тобой.

Тейн сверлил тень взглядом, всё ещё держась за отца.

– Отстань от него! – потребовал он. – Оставь моего папу в покое!

Демон зашипел и начал извиваться.

– Прочь! Уйди от него! – продолжал кричать Тейн. Напор его голоса поразил Вивиан.

Существо встало на дыбы и завизжало. Звук пронзил уши Вивиан, но остался незамеченным для отца и Ребекки.

– Это был простой приступ тревоги, – запротестовал Джеймс.

– Врач сказал, что у тебя давление опасно повысилось. Они бы не облепили тебя датчиками на весь день из-за «простого» приступа тревоги.

Джеймс шагнул к лестнице, но тут же нахмурился и опёрся ладонью о колено, переводя дыхание.

– Может, присядешь? – От такого внезапного проявления слабости глаза Ребекки округлились.

– Всё в порядке. Просто… немного… устал.

Тейн положил и вторую руку на спину отца. Демон зашипел и вцепился Джеймсу в плечи, не желая отпускать.

– Отстань от него!

Вивиан наблюдала за тем, как брат защищает отца, и боролась с желанием отступить в дом. Она не хотела смотреть, как Тейн сражается с монстром. Не хотела смотреть и на то, как отец сгибается под тяжестью демона, вскормленного её гневом. Ей хотелось отвернуться. Но она знала, что не сможет избежать демона перед собой так же, как не сможет избежать демонов, притаившихся в доме позади.

Наконец решившись, она сбежала вниз по ступенькам, заглянула брату в глаза и взяла отца за руку. Она не касалась его почти год. Неожиданно по телу разлилось тепло. Отец выпрямился: в глазах у него стояли слёзы.

– Вдвоём мы сможем завести его в дом, – сказала Вивиан.

Демон завизжал, отпуская Джеймса, и соскользнул на землю. Казалось, он впитался в землю. Глаза Тейна засияли, и он улыбнулся.

– Конечно, сможем, – обрадовалась Ребекка. – Мы – две сильные женщины.

– Сильнее, чем ты думаешь, – добавил Тейн.

Джеймс позволил им увести себя в дом и усадить на диван перед камином, который перед уходом разжёг Грант. Ребекка подложила ему под спину пару подушек и разула его. Закинув ноги на диван, он слабо сжал руку Вивиан, заглянул ей в глаза и произнёс:

– Спасибо.

Вивиан кивнула, затем отпустила его руку.

– Мэрибет приготовила для нас рагу.

– Давай разложим его по тарелкам. Можно поставить здесь пару складных столиков и поесть у камина, – предложила Ребекка.

– Я помогу, – вызвалась Вивиан.

– Тогда расставь столики, а я принесу еду. – Ребекка указала на шкаф в углу комнаты. – Столики вон там.

Вивиан кивнула.

Тейн стоял рядом с отцом, словно защищая его.

– Эта тень росла у него за спиной с того дня, как мы приехали, – сказал он, нарушая тишину в голове Вивиан.

– Знаю.

– Тяжесть вины вызывает физическое недомогание.

– Он создал это чувство вины, а не я. – Вивиан достала с полки в шкафу три складных столика и понесла через всю комнату. Лицо отца выражало страдание: глаза были закрыты, вокруг них – тёмные круги, а кожа выглядела сухой и бледной. Казалось, он стареет у неё на глазах.

– Он его создал, но ты способна сделать его больше.

– Это несправедливо! – Вивиан взглянула на брата, стиснув челюсть от досады. – Его чувство вины – не моя ответственность.

– Поверь мне: нет ничего справедливого ни в жизни, ни в смерти.

Вивиан тут же пожалела о сказанном.

– Я знаю. Прости.

Тейн переместился со своего наблюдательного пункта рядом с отцом и встал рядом с Вивиан.

– Ты поступила правильно, ранее. Меня всегда восхищала в тебе эта черта. Ты знала, что поможет ему сбросить того демона со спины… По крайней мере, на какое-то время.

В комнату вошла Ребекка, неся поднос с тремя тарелками дымящегося рагу, тарелкой булочек с маслом и тремя стаканами молока. Она разложила еду на трёх столиках и устроилась в конце дивана у ног Джеймса.

– Я поступила так ради тебя, – подумала Вивиан, упрямо уставившись на Тейна.

– Что бы тобой ни двигало, ты поступила правильно.

Вивиан вздохнула. Отец и Ребекка одновременно на неё посмотрели.

– Всё нормально? – спросила мачеха.

– Да. Просто не терпится приступить к ужину. – И меня бесит, когда младший брат прав.

Она села в кресло рядом с отцом. Когда он взял свою тарелку рагу, она задрожала у него в руках, и часть бульона пролилась на столик. Вивиан машинально подалась вперёд и подставила руку под тарелку, стабилизируя её. Другой рукой она подвинула столик ближе к дивану.

– Привыкай! При жизни я был прав в девяноста девяти процентах случаев, а вся эта история со смертью очень проясняет разум. Не сомневаюсь, что с этого момента процент дойдёт до сотки.

Отец с улыбкой поблагодарил Вивиан за помощь, та закусила губу и выдавила ответную улыбку.

– Поступать правильно отстойно, когда ты злишься на кого-то вполне заслуженно. – Она взглянула на Тейна, возвращаясь на своё место, и положила в рот ложку мясного рагу.

Брат лишь понимающе улыбнулся, а затем исчез. Вивиан вновь громко вздохнула, и опять отец с Ребеккой одновременно повернули к ней головы.

– Вкушнотища, – пробормотала она, запихивая в рот ложку.

Она хотела рассказать о произошедшем в подвале, но рассудила, что отцу достаточно тревог для одного дня. Ему не нужно знать о том, что его злая, сердитая дочь проделала дыру в стене подвала и убежала по туннелю, скрываясь от охотившегося за ней демона или даже самого дьявола.

Мэрибет показала ей, как запирать дверь в подвал и где хранится ключ. Вивиан подождёт и завтра упомянет о дыре в стене и о прочих событиях. А пока она насладится едой и покоем у потрескивающего в камине огня. И запихает на задворки сознания слова Тейна о том, что она подпитывает тень вины, которую носит на себе отец.

* * *

Она выглядела такой испуганной там, в подвале. Глаза так красиво округлились от ужаса, когда она поняла, что не одна. Захотелось приблизиться и заглянуть в эти большие глаза, но нет… время ещё не настало.

Ждать так тяжело!

– Наберись терпения, – укорил он себя. – Время придёт.

Он наблюдал за семьёй, сидевшей у камина. Отражавшийся в окне свет луны мешал разглядеть всё настолько отчётливо, насколько хотелось бы.

– Милое дружное маленькое семейство. Радуйтесь, пока можете. Скоро за семейным столом станет на одного человека меньше. – С губ сорвался хриплый злобный смех.

Глава десятая

Жужжал проектор. В центре белой доски в передней части класса появилось видео года так девяностого. По комнате прокатились смешки, когда на сцену вышла женщина с химической завивкой. Над доской глухо тикали часы, из двух динамиков раздался приглушённый голос женщины с объёмной шевелюрой, её слова заглушались жужжанием аудиодорожки.

Вивиан изо всех сил пыталась сосредоточиться на ролике. Подперев подбородок рукой, она грызла ногти – дурная привычка, от которой мама пыталась её отучить: однажды она даже покрасила ей ногти лаком, по вкусу напоминающим горькие одуванчики. У Вивиан от него слезились глаза, но тем не менее она продолжала грызть. Теперь же, задумчиво глядя на кривые кутикулы и неровные, обломанные ногти, она почувствовала непреодолимое желание засунуть руки в карманы. Наверное, в самом деле стоит прекратить – привычка всё же отвратительная.

Потрескивание проектора отвлекло Вивиан от мыслей о неухоженных ногтях. Бросив взгляд на другой конец класса, она увидела дух старушки рядом с девочкой, которая сидела в первом ряду и внимательно смотрела фильм, делая заметки. Старушка взирала на неё с гордостью.

Девочка рядом с ней тоже что-то писала на листочке, но не поднимала взгляда на экран. Не требовалось быть провидицей, чтобы понять: её записи не имели никакого отношения к фильму, который их заставили смотреть.

Позади неё на парте на корточках сидела тень размером с мяч, по форме напоминающая дядьку с пивным животом. Из круглой гладкой головы торчали заострённые уши. Сидящий за партой парень откинул с глаз длинные волосы, низко сполз на стуле и уставился в потолок. Скрюченные пальцы демона постучали по его груди, и он быстро прошипел: «Неудачник». Парень вздохнул и стиснул зубы.

Вивиан всегда удивляло, что люди, не зная о существовании духов, всё же каким-то образом их слышат. Пропитанные ненавистью слова тёмных существ проникали в самые души людей, которых они донимали, подрывая их уверенность в себе и наполняя мысли ненавистью к себе или другим.

Казалось, у каждой тени была цель – уничтожить базовый человеческий потенциал своего носителя и утащить его в место столь же мрачное, как тьма их собственной формы. Они разрушали надежды, мечты и шаг за шагом, словно крошечные пилы, подтачивали самооценку своих жертв. В их присутствии человек легко мог поверить, что мир без него станет лучше.

С другой стороны, некоторых людей защищали духи-хранители. Эти духи подпитывали надежды и мечты светом и покоем, которые передавали своим любимым.

Вивиан не могла не задуматься: почему же к некоторым мёртвой хваткой цепляется тьма, отравляя души, в то время как другие живут припеваючи и солнце постоянно сияет над их светлыми головами? Жизнь так несправедлива! И Вивиан стала показательной иллюстрацией того, насколько несправедливой может быть жизнь.

Стараясь выглядеть непринуждённо, она оглянулась на Гранта, чтобы проверить, сопровождает ли его сегодня приятельница-тень. Тени Вивиан не увидела, а вот направленный на неё взгляд Гранта – да. Их глаза встретились, и он одарил её своей идеальной сверкающей улыбкой. Внутри всё перевернулось, и Вивиан улыбнулась ему в ответ.

«И давно он на меня смотрит?»

Сердце затрепетало при виде того, как он протянул своей соседке сложенную в крошечный квадратик записку и указал на Вивиан. Поправив очки на переносице, девушка покосилась на Вивиан и, вскинув бровь, посмотрела на Гранта. Тот не сводил глаз с Вивиан, поэтому не заметил её любопытного взгляда.

Записка пошла путешествовать по классу, один за другим одноклассники постукивали друг друга по плечу и указывали на Вивиан. Большинство и бровью не повели, выполняя просьбу, но одна девочка, в которой Вивиан сразу узнала одну из подружек Хейли по группе поддержки, оглянулась на Гранта, который продолжал улыбаться Вивиан. Посмотрев на неё глазами-щёлочками, она похлопала по плечу девушку, сидящую впереди, передала ей записку и с исказившимся от отвращения лицом указала на адресата.

Вивиан вспыхнула, когда бумажный квадратик наконец лёг на угол её стола. Она посмотрела на Гранта, затем на подругу Хейли, всё ещё прожигающую её злым взглядом, затем опять на Гранта, который широко ей улыбался. Она развернула листок бумаги в клеточку и прочитала: «Можно поговорить с тобой после урока?» Слова были выведены так аккуратно, словно учителем правописания. Впрочем, неудивительно, что у этого парня даже почерк безупречный.

Просияв, она оглянулась на Гранта, пристально наблюдавшего за ней. Его вечная улыбка стала шире, когда она кивнула и показала большой палец. Щёлочки глаз чирлидерши сузились ещё больше. Вивиан попыталась не обращать на неё внимания и вновь посмотрела на записку. Сердцебиение участилось, когда она её прочитала ещё раз. А потом ещё раз.

Жужжание проектора заглушил громкий звонок с урока. По полу заскрипели стулья, зашуршали тетради, засвистели застёжки рюкзаков, перекрывая приглушённые слова актёров на экране. Затем к выходу потекла масса фигур.

Вивиан неспешно убирала тетрадь и ручку в сумку. Дождавшись, когда шумный поток иссякнет, последовала за остальными к выходу.

Грант стоял сразу за дверью, прислонившись спиной к стене с плакатом ричфилдской футбольной команды.

– Возможно, ты прислонился к собственному лицу. – Вивиан рассмеялась, когда он заглянул себе через плечо.

– Эти плакаты повсюду, – ответил он, и его щёки покраснели. – Кажется, школа пытается увеличить продажи билетов или что-то вроде того. Но не думаю, что наши страшные физиономии кого-то привлекут.

Вивиан внимательно оглядела черты его лица. В нём не было совершенно ничего страшного.

– Я понятия не имела, что твоя мама работает в доме моего отца, – сказала она, нарушая слегка неловкое молчание.

– Она работает в доме, сколько я себя помню. Я практически вырос там, бегая повсюду.

– Пожалуй, он тебе роднее, чем мне. – Ей хотелось расспросить его о Саре, вот только для этого требовалось больше времени, чем позволяла четырёхминутная перемена.

– Наверное, – сказал он с сочувственной улыбкой. Затем переступил с ноги на ногу, щёки с ямочками покраснели ещё больше. – Я хотел узнать, есть ли у тебя планы на обед?

– Ну, я собиралась запихать в себя ровно столько еды, сколько нужно, чтобы пережить день, не упав в голодный обморок. Я ещё не решила, пойду ли в столовую, чтобы послушать сплетни о себе, или же поем в женской раздевалке. Скорее склоняюсь к последнему.

– Я хотел предложить тебе пообедать со мной, но ты, похоже, занята, – поддразнил он.

– Хм… Обед со школьной суперзвездой или в одиночестве в раздевалке? Какой трудный выбор. Впрочем, полагаю, раздевалка подождёт до завтра.

– Тогда встретимся после четвёртого урока. – Он оттолкнулся от стены, к которой прислонялся.

– Мой шкафчик рядом с кабинетом мисс Дженсен, – сказала Вивиан, когда они вместе пошли по коридору.

– Ага, знаю, – бросил он, поворачивая за угол. Он отступил на пару шагов, глядя на неё так, словно не мог отвести глаз. – Мне пора на литру. Увидимся на истории!

– Чао-какао, – подмигнула она.

– «Чао-какао»? Дай пятюню, старушка! – Рядом с ней появился Тейн. – А на обеде покажешь ему бородатый трюк с вытаскиванием монетки из-за уха, да?

Жар прилил к щекам Вивиан.

– Знаю! Просто рядом с ним я так нервнича… Даже когда просто думаю о нашем разговоре, превращаюсь в круглую дуру, – ответила она мысленно.

– Аривидерчи. – Грант подмигнул ей в ответ.

Сердце бешено колотилось в груди, когда она смотрела ему вслед.

– Он просто душка, – с улыбкой поддразнил Тейн.

– Ещё какая.

– Пора тебе лететь на урок, влюблённая голубка.

Вивиан поспешила на следующий урок с улыбкой, от которой чуть ли не трескались щёки. После первого же шага она поняла, что Тейн исчез. Он то появлялся, то исчезал: она уже начала к этому привыкать. Конечно, ей хотелось, чтобы он остался подольше, но она была рада довольствоваться теми крохами времени с братом, какие ей выпали. Она понимала, как ей повезло, что у неё есть хоть что-то.

Кроме того, она была слишком счастлива, чтобы грустить о чём-либо. Примерно через три часа она будет обедать с Грантом! Как тут не радоваться?!

Вивиан глупо улыбалась на уроке геометрии, пока мистер Абуд объяснял отражающие, симметричные и транзитивные свойства конгруэнтности. Подняв глаза на часы и мысленно умоляя стрелки вращаться живее, она заметила, что прожигавшая её взглядом девушка с первого урока пялится на неё и теперь. Впрочем, Вивиан сомневалась, что её прекрасное настроение способна испортить и ватага грозно взирающих на неё девчонок.

«Хм… Вивиан Беннетт в хорошем настроении», – подумала она про себя.

Давненько с ней такого не бывало. Впервые за несколько месяцев выглянуло солнце – образно говоря, – и Вивиан купалась в тёплых лучах счастья. Приятно, однако.

Когда прозвенел звонок, Вивиан практически проплыла по коридору к кабинету искусств, где целый урок делала набросок натюрморта, выставленного в центре комнаты, краем глаза поглядывая на часы. В итоге на её листе цветы торчали из вазы довольно неуклюже, а тарелка с фруктами стояла на столе косо – будь она реальной, яблоки рассыпались бы по полу.

Со звонком Вивиан бросила угольный карандаш и ластик на поднос и поспешила к двери, по пути чуть не сбив с ног мистера Уигли.

– Мы не на стадионе! – крикнул он ей вслед, перед тем как она завернула за угол.

На четвёртый урок она старалась идти спокойно. Впереди шёл Грант, придерживая одной рукой перекинутый через мощное плечо рюкзак. По обе стороны от него шагали такие же крепкие парни, смеясь и давая друг другу пять поверх голов друга. Тут перед ними вышла Хейли и втиснулась между Грантом и дверью.

– Нам нужно поговорить, – сказала она: челюсти стиснуты, ладони опираются на стройные бедра.

Вивиан замедлила шаг, завидев группу подружек Хейли, стоящих перед дверью кабинета мистера Уэсли и прожигающих её глазами. Вивиан попыталась смешаться с потоком входящих в класс. Девушка с первого и второго урока посмотрела ей в глаза и одними губами произнесла: «Шлюха».

– Не сейчас, Хейли, – ответил Грант, искоса взглянув на входящую в класс Вивиан. – Можем поговорить после школы. Наедине, – добавил он, сузив глаза на окружившую их группку болельщиц.

– Ну и ладно! – воскликнула Хейли, развернулась на пятках и ворвалась в класс мистера Уэсли вслед за Вивиан.

Та направилась к своему месту, глядя строго перед собой и чувствуя, будто кто-то идёт прямо за ней. Слишком близко. Когда она повернулась, чтобы сесть на своё место, то чуть не ударила рюкзаком Хейли. Та настолько приблизилась, что Вивиан почувствовала горячее дыхание на лице. Дыхание с запахом мятной жвачки. Хейли прищурилась.

– Держись подальше от моего парня! – Она швырнула в неё эти слова, подобно кинжалам.

Вивиан уставилась на чёрный дым, который окутал Хейли: он обвивался вокруг неё, как удав вокруг своей добычи. Сперва она хотела ответить Хейли, чтобы та отвалила и что она может разговаривать с кем пожелает. Но, увидев стискивающую её тень, прикусила щёку изнутри и промолчала. Всякий ответ лишь подпитает силы злобного существа.

Несмотря на проявленную Хейли враждебность, Вивиан невольно испытала к ней жалость. Она видела её тень с самого первого дня в Ричфилдской школе – невероятно тёмную и мощную. Вивиан не знала, как бы сама себя вела, если бы её тяготила столь сильная тень.

Она села за парту и достала из рюкзака тетрадь. Затем полезла в передний карман за ручкой, в то время как Хейли продолжала нависать над ней.

– Не знаю, что происходит между вами с Грантом, Хейли, но это никак не связано со мной.

– Это напрямую связано с тобой! – зарычала она сквозь стиснутые зубы, её ноздри раздувались от ярости.

– Не впутывай её в это, Хейли. – Грант встал перед столом Вивиан. – Это касается только нас с тобой. Она тут ни при чём!

Щёки Хейли вспыхнули, она перевела взгляд с Вивиан на Гранта, затем обратно на Вивиан.

– Может, у тебя и богатый папочка, но ты – пустое место. У тебя, считай, нет семьи. Ты просто ничтожество, которое считает себя лучше всех остальных. Наверное, даже твой отец не хочет иметь с тобой ничего общего и позволил переехать сюда только потому, что твои мама с братом погибли! – Тень обвилась вокруг головы Хейли, шипя и вопя, подобно сердитому коту. Когтистые лапы потянулись к Вивиан, царапая воздух.

Вивиан словно залепили пощёчину, глаза наполнились горячими слезами.

– Хейли, достаточно! – прогремел голос мистера Уэсли из-за спины Гранта. – Сядь на своё место, или мне придётся отвести тебя к директору!

Хейли опустила взгляд в пол и молча прошла к себе. Вивиан уставилась на парту, наблюдая за тем, как на обложке тетради образуется лужица слёз. Голова закружилась от попытки сдержать рыдания, грозившие вырваться из сжатого горла.

– Мне ужасно жаль, Вивиан. – Голос Гранта прозвучал словно из запертой консервной банки.

Мистер Уэсли и его отправил на место, прежде чем положить тяжёлую руку Вивиан на плечо.

– Может, тебе сходить к школьному психологу?

Она покачала головой, не отрывая взгляд от пола.

– Ну, если передумаешь или захочешь выйти ненадолго, можешь не спрашивать разрешения. – Он сжал её плечо, прежде чем вернуться к доске.

Вивиан сосредоточила внимание на лужице слёз, скопившейся на обложке тетради, явственно ощущая на себе любопытные взгляды одноклассников, которые принялись шептаться о постигшем её несчастье. Начало лекции заставило их замолчать, однако она ощущала на себе взгляды на протяжении всего урока, пока тиканье настенных часов отбивало ритм пульсации её шрама.

Гарри Дермец держал свои руки при себе и даже старался не ковырять рану на правой руке, что, казалось, было его любимым занятием на четвёртом уроке. Вивиан задумалась, как давно у него эта рана и заживёт ли она когда-нибудь.

Когда прозвенел звонок, Джен положила на тетрадь Вивиан листок бумаги. На нём было выведено шесть простых слов: «Сожалею о твоих маме и брате».

Ничего особенного или глубокомысленного в записке не содержалось, но от доброго знака поддержки глаза Вивиан наполнились слезами. Она улыбнулась Джен, которая выглядывала на неё из-за чёрной завесы чёлки с голубыми кончиками. Тень, следовавшая за ней по пятам, робко маячила у неё за плечом, будто прячась.

– Спасибо. – Вивиан встала и перекинула лямку рюкзака через плечо. Затем сложила записку и потёрла гладкую бумагу между пальцами. – Правда, Джен, ты одна из немногих, кто был ко мне добр с тех пор, как я пришла. Это много для меня значит. Ты и не представляешь, как много.

– Да не за что, – ответила та, пожав плечами, при этом она выглядела слегка смущённой оттого, что кто-то увидел её мягкую сторону. Тень Джен, казалось, стала меньше, чем несколько мгновений назад: она разинула пасть, словно пытаясь заговорить, но не издала ни звука.

– Кстати, после обеда у меня физра в одной группе с Хейли, и вполне возможно, что, когда я буду отрабатывать подачи, мой мяч случайно угодит ей в лицо. Я такая неуклюжая, вечно со мной случается нечто подобное!

– Спасибо, Джен, но не нужно этого делать. Правда, всё в порядке. – Вивиан улыбнулась, радуясь, что кто-то желал её поддержать. Пульсация в шраме начала утихать.

– Ну, если мяч попадает в неё случайно, то что тут поделать. – Джен пожала плечами и повернулась к двери.

Вивиан смотрела ей вслед. Приятно знать, что кто-то хочет тебя защитить. Она была не совсем одна. Вивиан поспешила к выходу.

– Постарайтесь хорошо провести день, мисс Беннетт, – сочувственно сказал мистер Уэсли, поднимая взгляд от своего стола, расположенного перед белой доской.

– Спасибо. Всё будет в порядке.

Хотя она произнесла эти слова с уверенностью, которая прозвучала убедительно даже для неё самой, она в них не верила. Ничто на самом деле не будет в порядке. Надежда на это умерла в семь сорок восемь утра во вторник, несколько месяцев назад.

Глава одиннадцатая

Грант стоял сразу за дверью: опёршись плечом о кирпичную стену, он нервно постукивал пальцем по корешку учебника американской истории. Увидев её, он просиял улыбкой с ямочками на щеках и шагнул навстречу.

– Готова к обеду? – спросил он с ноткой неуверенности в голосе. – Если ты не передумала.

– Этот растущий организм нужно кормить, – подмигнула ему Вивиан.

Плечи Гранта расслабились, когда он глубоко вздохнул, выпуская напряжение, которое, должно быть, накопилось в ожидании.

– Сегодня довольно тепло, и я подумал: может, устроим пикник?

– И пропустим любопытные взгляды? Что ж, пожалуй, я переживу.

Они вместе прошли через столовую, время от времени соприкасаясь руками и плечами, когда протискивались сквозь толпу глазеющих студентов. Ровный гул превратился в низкое жужжание, едва они вышли из школы через двери напротив столов, заполненных их сверстниками, активно вытягивающими шеи в их направлении.

Снаружи осенний воздух был свежим, и, несмотря на яркое солнце, ветерок проникал сквозь тонкий хлопок рубашки Вивиан. Ароматы жареной пищи столовой сменились слабым запахом жжёных листьев.

– Прохладно, – сказал Грант, заметив, как Вивиан потирает руки. – Держи.

Стянув с себя спортивную куртку, он накинул её на плечи Вивиан.

Та сразу представила, какая шумиха поднялась за стеклянными дверями, отделяющими их от столовой, забитой учениками. Она чувствовала на себе их взгляды, когда последовала за Грантом к футбольному полю. Вскоре она расслабилась от тепла куртки, вдыхая исходивший от воротника аромат – смесь мужского мыла и одеколона.

Они шли молча. Ветерок шевелил траву и шуршал горками сухих листьев. Когда они пересекали дорожку для бега, Грант кинулся вперёд. Достигнув пятидесятиметровой линии, бросил рюкзак на землю и достал коричневый бумажный пакет и белое полотенце из раздевалки. Расстелив полотенце на земле, он поставил пакет в центр.

– Прости, в моём шкафчике не оказалось одеяла для пикника.

– Ничего, полотенце пойдёт, если только ты взял его из стопки чистого белья.

Вивиан уселась на пожелтевшую тряпку, а Грант начал раскладывать обед: сэндвичи с арахисовым маслом, сыр-косичку, два яблочных сока и пачку пирожных.

– Прошу к столу! – театрально воскликнул он, разводя руками.

Вивиан невольно захихикала, наблюдая, как он вытаскивает соломинки из коробок с соком и протыкает ими верхушки.

– Я не пила сок из трубочки лет так с десяти.

– В любом возрасте можно выпить стопроцентный фруктовый сок, удобно упакованный в маленькую коробочку. По крайней мере, так говорит мама, когда приносит его домой из магазина.

– Твоя мама – мудрая женщина.

– Верно, – задумчиво произнёс он.

Она отхлебнула напиток из крошечной трубочки, в то время как Грант впился зубами в свой сэндвич, который закончился быстрее, чем Вивиан проглотила первый кусочек своего. Затем он принялся потягивать сок до тех пор, пока трубочка не начала хрипеть, а коробка – сминаться.

– Жаль, я не ем, как парень. Ты проглотил свой обед ровно за две минуты.

– Извини. Плохая привычка. Мне уже говорили, что нужно есть медленно и наслаждаться едой.

– Твоя мудрая мама говорила?

– Она самая. – Его щёки порозовели.

Ей нравилось, как он краснел при упоминании мамы. Сидя на противоположном от него краю полотенца, Вивиан любовалась тем, как переливаются в лучах солнца глаза Гранта. Возникла внезапная и довольно странная мысль, что если бы она рисовала его портрет на уроке рисования, то для глаз использовала бы блёстки.

– Как твой отец после целого дня в больнице?

– Вроде нормально. Врачи сказали, что в основном проблема была в тревожности, но они также обеспокоены его давлением. Впрочем, ничего серьёзного.

– Хорошо. – Грант помолчал. – Мама чувствовала себя ужасно из-за случая в подвале.

– Ну да, вышло неловко. Кто вообще настолько пугается, что буквально ломает стену? – пошутила она, пытаясь разрядить обстановку.

– Похоже, ты, – улыбнулся Грант.

– Отец попросил Рэймонда заделать мой эвакуационный выход, так что, если я когда-нибудь окажусь там и опять испугаюсь до чёртиков, придётся начинать всё с нуля.

Грант усмехнулся.

– Кстати, когда начнётся Армагеддон, ты будешь в моей команде по выживанию. Лады?

– Лады, – хихикнула Вивиан.

Они сидели в тишине, улыбаясь друг другу. Её брат в такие моменты кричал: «Неловкое молчание!» Но в их молчании не было ничего неловкого.

– Я очень хотел спросить тебя кое о чём, но после произошедшего у мистера Уэсли, боюсь, ты откажешься. – Грант прикусил губу, разглядывая пожелтевший край полотенца.

– Меня нелегко задеть за живое. Серьёзно, ничего страшного не произошло.

– Ну, в любом случае, мне жаль. Хейли может быть жестокой. Не знаю, почему она решила втянуть тебя в наши проблемы.

– Я справлюсь. Справлялась с ситуациями и похуже.

Его глаза заблестели, когда он взглянул на неё в ответ. Казалось, моргни он, и польются слезы. Ей не хотелось, чтобы он так смотрел на неё. Она устала от того, что её все жалеют.

– Ну, может, ты и в самом деле справишься. Может, это и ужасно, но я хотел пригласить тебя на встречу выпускников.

– Звучит жутко! – воскликнула она. – Но, думаю, я постараюсь справиться.

На его щеках появились ямочки.

– Значит, замётано?

– Ну да, замётано.

– Можем поужинать перед танцами, если хочешь. Я даже не заставлю тебя есть со старого полотенца из раздевалки.

– А там будет сок с трубочками?

– Ну, я постараюсь организовать.

Вивиан взглянула в небо. По чистой синеве проплывали всполохи облаков, лёгкий ветерок сдул волосы со щёк. Возможно, несколько месяцев назад она не смогла бы оценить абсолютное совершенство происходящего, но, опустив взгляд на парня, сидящего напротив неё на грязном физкультурном полотенце, с пятном крема на подбородке и слизывающего шоколадные разводы с пальцев, она по достоинству оценила каждую мелочь.

– Ты проглотил его за один укус, да? – Она изобразила отвращение и покачала головой, сжимая губы в попытке сдержать смех.

Грант кивнул, сверкнув широкой улыбкой – зубы были перепачканы шоколадом и кремом. Каким-то образом даже в таком виде ему удавалось выглядеть потрясающе. Вивиан схватила второе пирожное и целиком запихала в рот, а затем принялась жевать, раскрывая рот как можно шире.

– М-м… Как фкушно! – проговорила она с набитым ртом, откуда брызнула шоколадная масса.

Глаза Гранта округлились, и он согнулся пополам от хохота.

– Поверить не могу! – воскликнул он, на передних зубах всё ещё красовался кусочек шоколадной глазури. – Ты потрясающая!

– Да и ты ничего, – ответила Вивиан, прополоскав рот яблочным соком. Затем протянула упаковку Гранту. – А теперь почисти-ка передние зубы, иначе придётся переименовать тебя в Тома-Простофилю и женить на одной из твоих двоюродных сестёр.

Он взял пачку и несколько секунд полоскал рот.

– Я упоминал, что ты потрясающая? – Он смотрел на неё задумчиво.

Впервые за долгое время Вивиан осознала, что именно так себя и чувствовала – потрясающе.

* * *

Челюсти напряглись, когда он наблюдал за хихикающей и флиртующей парочкой. План было бы намного проще воплотить в жизнь, если бы она оставалась одиночкой. Впрочем, он всегда знал, что этой маленькой дружбе суждено расцвести. Гранту не могла не понравиться Вивиан. Она всегда ему нравилась.

Дыхание участилось, и он скрестил руки на груди. Ногти цеплялись за тыльную сторону предплечий, пока на коже не появились тонкие розовые линии, поверх которых начали набухать крошечные капельки крови. Низкое ровное рычание сорвалось с плотно стиснутых губ.

– Наслаждайся ею, пока можешь, – прошипел он. – Совсем скоро ты её потеряешь.

Глава двенадцатая

– Так, выглядит просто отпад! – Анна драматично уронила челюсть, разглядывая Вивиан, которая крутилась перед зеркалом.

– Правда? Оно немного… вычурное. – Вивиан выгнула бровь, внимательно изучая своё отражение.

– Это школьный бал, а ты девушка. Платье просто обязано быть вычурным! – Анна разгладила блестящую чёрную накладку на юбке Вивиан. – Плюс ты в нём такая хорошенькая! Гранту башку снесёт!

До бала оставалась неделя, и Вивиан уже дважды примерила все платья в единственном в Ричфилде магазине парадных платьев, но умудрялась найти недостатки в каждом. И так они с Анной отправились в дорожное путешествие в Абердин, городок чуть побольше, примерно в часе езды к югу от Ричфилда.

– Ладно. – Вивиан покрутилась напоследок перед зеркалом. – Возьму это.

Анна взвизгнула и обняла подругу за обнажённые плечи.

– Не то чтобы я не повеселилась, наблюдая, как ты примеряешь каждое платье в окру́ге отсюда до Ричфилда…

– Дважды, – вставила Вивиан, глядя на себя в зеркало и с досадой качая головой.

– Да, дважды! Но оно того стоило, потому что ты выглядишь потрясающе! Кроме того, я выбралась из Ричфилда на целый день.

– Здорово, что появился хороший предлог сбежать из дома отца. Иногда я чувствую себя совсем изолированной от внешнего мира там, в глуши.

– А ты попробуй прожить там всю жизнь! Честно, мне было стыдно из-за того, как я обрадовалась, когда папа рассказал мне о твоём приезде.

Она переступила с ноги на ногу, серьёзно глядя на отражение Вивиан в трёхстворчатом зеркале.

– То есть мне было грустно из-за причины переезда, но радостно, что в доме опять будет жить моя ровесница.

Вивиан встретилась взглядом с отражением Анны в средней панели зеркала. За её головой начала собираться тёмная дымка.

– Мы с Сарой Кристиан обе там выросли: нас привезли туда прямо после роддома, с разницей всего в пару месяцев. Ее – в главный дом, а меня – в задний. После смерти матери она сбежала. Думаю, ей стал невыносим Ричфилд или строгое воспитание отца. Тот был ужасно подавлен и через полгода переехал в их летнюю резиденцию на востоке страны. Сказал, жить в этом доме одному невозможно. Иногда я жалею, что она не взяла меня с собой… – Голос Анны постепенно сошёл на нет.

Туманное облако, образовавшееся позади неё, начало медленно, размеренно обволакивать всю фигуру, затемняя черты лица и придавая ей измождённый вид. Она глядела в зеркало так, словно видела сквозь него то далёкое место, куда сбежала Сара. Из уголка глаза скатилась одинокая слеза. Анна стёрла её тыльной стороной ладони, взгляд вновь вернулся к отражению Вивиан, губы расплылись в тёплой улыбке.

– А потом появилась ты. – Тёмное облако поднялось над ней, подобно маленькому торнадо, и врезалось в потолок. А затем исчезло. Вместе с ним с лица Анны исчезло и усталое, измученное выражение. Она опять стала юной и счастливой.

У Вивиан всё внутри сжалось, тоненький голосок в голове закричал, что Сара вовсе не убегала. Сомневаться не приходилось: исчезновение Сары связано с розовой комнатой наверху лестницы и тёмным духом, по-видимому, запертым в ней. Вивиан также была убеждена, без явной на то причины, что именно дух Сары привёл её в подвал.

Ответив на улыбку Анны, она сказала лишь:

– Что ж, я рада, что мы вместе застряли у чёрта на куличках.

Заплатив за платье, Вивиан аккуратно положила чёрный пластиковый чехол в багажник машины. Она старалась не зацикливаться на миллионе вопросов о Саре, которые хотела задать.

Как умерла её мама? С чего они взяли, что Сара сбежала? Кто-нибудь что-то от неё слышал в последнее время? Однако Анну явно расстраивала эта тема, и Вивиан не хотела засыпать её вопросами о чём-то столь болезненном, поэтому решила отложить допрос на потом.

Проезжая по главной улице городка, они миновали кинотеатр. На табло светилось название лишь одного фильма: «Инопланетные зомби», – который крутили три раза в день.

– Полагаю, если инопланетные живые мертвецы не в твоём вкусе, то тебе немного не повезло с фильмом для свидания, – рассмеялась Вивиан.

– Да уж, не очень-то романтично, но я так давно не ходила на свидания, что, наверное, согласилась бы и на этот фильм и даже сделала бы вид, что мне нравится. – Анна пожала плечами.

– Я готова смотреть любой фильм, если мне дадут огромное ведро попкорна. Пожалуй, я даже не отказалась бы пойти в кино с Гарри Дермецом только ради попкорна, – сказала Вивиан.

– Фу!

– Что не сделаешь ради попкорна в кинотеатрах!

– Ух ты, «Пухляш»! – вдруг прокричала Анна, чуть ли не брызгая слюной на окно, когда Вивиан проезжала мимо здания из красного кирпича. Маленькая вывеска над стеклянной дверью гласила: «Мороженое Пухляша».

– Хочешь заправиться мороженым? – спросила Вивиан.

– Пожалуйста! Тебе нужно домой?

– Нет. Отец сказал не торопиться.

– После наших походов по магазинам он, вероятно, не надеется, что ты вернёшься домой до темноты.

Вивиан рассмеялась.

– Похоже, я знатно тебя помучила с шопингом, да?

– Для этого и существуют друзья.

– Ладно. – Вивиан сделала резкий разворот. – Меньшее, что я могу для тебя сделать, это угостить мороженым!

Вивиан припарковалась на свободном месте рядом с задним выходом. Когда она закрыла дверь и направилась к кафе-мороженому, на стоянку рядом с её «БМВ» с грохотом въехал пикап с удлинённой кабиной. В нос ударил запах дизельного топлива. С переднего сиденья машины, подобно цирковым исполнителям, вываливающимся из клоунской машины, вылезла кучка парней.

– Привет, Вивиан! – Голос Гранта настолько удивил Вивиан, что она запнулась о собственную ногу. Схватив Анну за руку, чтобы не упасть, она оглянулась и с широкой улыбкой ответила:

– Привет!

– Что такие милые девушки тут делают? – Джейсон Башли с гордо вышитым на кожаной футбольной куртке номером подошел к Вивиан и Анне вальяжной походкой, оглядывая их с ног до головы, как двух свиноматок на ярмарке домашнего скота.

– Э-э… мороженое покупаем, как и все, – ответила Анна, закатив глаза. – Можешь не смотреть на нас так, словно у тебя рентгеновское зрение.

– Ну, я и без сверхспособностей знаю, что под этим свитером. У меня есть воспоминания.

– Размечтался! – бросила Анна, сердито уставившись на парня.

– Хватит, Башли. – Тон Гранта был твёрдым, когда он взглянул на друга. – Извини, Анна, пусть он этого никогда не признает, но Джейсон может вести себя как обиженный мальчишка, когда девушка разбивает ему сердце.

– Да ладно тебе, чувак! Хватит уже трындеть о разбитом сердце, – запротестовал Джейсон, затем обратился к Анне более мягким тоном: – Прости. Ты же знаешь, я просто дурака валяю.

Суровое выражение на лице Анны смягчилось. Она пожала плечами.

– Ты прощён, так уж и быть.

Грант глядел на Вивиан так, словно не замечал никого вокруг.

– Мы ехали в кино, но разве можно проехать и не остановиться у «Пухляша»?

– Я здесь никогда не бывала, но перед мороженым довольно трудно устоять. Всякое заведение с «Пухляшом» в названии должно быть хорошим! – Вивиан вспыхнула, осознав, что пялится на губы Гранта, думая о том, какие они, должно быть, мягкие.

Анна присоединилась к группе парней, которые направились в кафе, оставив Гранта и Вивиан на парковке наедине. От лёгкого ветерка хвостик у Вивиан за спиной слегка подпрыгивал.

Сквозь окно было видно, что Анна и Джейсон сели за круглый столик: он положил руки на столешницу, её пальцы теребили пряди волос, выбившиеся из хвостика.

Грант проследил за её взглядом.

– В прошлом году они встречались девять месяцев. Он до сих пор не может смириться с тем, что она его бросила.

– Хм… – Вивиан задумчиво наблюдала за ними. – Он словно бы не в её вкусе, но, полагаю, не так уж хорошо я её знаю.

– Она была чирлидершей.

– Да, она упоминала.

– Капитан команды поддержки встречается с футболистом – такое не часто случается там, откуда ты приехала?

– Капитан? Я не знала, что она была капитаном. –Вивиан вновь посмотрела на бывшую парочку.

Джейсон напряг бицепс и поцеловал его, Анна прикусила нижнюю губу и захихикала. Вивиан никогда бы не подумала, что Анне может понравиться спортсмен, не говоря уж о том, чтобы встречаться с одним несколько месяцев. Она считала её одной из тех девушек, которые питают слабость к парням, играющим на электрогитаре вместе со своей группой в гараже. Но вот она флиртует со своим бывшим, который, казалось, полностью соответствует стереотипу о качках.

– Итак, что вы-то делаете в Абердине? – Грант шагнул ближе к Вивиан, сокращая и так небольшое расстояние между ними.

– Покупали платье, – ответила она, закатив глаза и высунув язык, словно в рот попала какая-то гадость.

– Всё настолько плохо?

– Хуже! Но теперь дело сделано: я нашла премиленькое платье.

– Жду не дождусь, когда увижу его на тебе. – Глаза Гранта засияли, когда он протянул руку и заправил выбившуюся прядь волос ей за ухо. Она зачарованно пялилась на его губы.

Опустив голову, Вивиан застенчиво взглянула на него из-под ресниц, гадая, хочет ли он поцеловать её так же сильно, как она хочет поцеловать его? Он облизнул губы, и у неё участилось дыхание. Прикусив нижнюю губу, она представила на ней его влажные мягкие губы.

Вдруг на стоянку влетел автомобиль и с визгом остановился на парковочном месте напротив них.

– Какого хрена ты творишь, Грант?! – раздался пронзительный голос Хейли. Она выскочила из машины, хлопнув пассажирской дверью, и кинулась к ним через парковку. К ней скользнула тёмная масса и вцепилась в ногу когтистыми лапами, как маленький ребёнок, который хочет, чтобы его покатали. Хейли сердито топала по асфальту, не догадываясь о своём демоническом пассажире.

Грант закрыл глаза и глубоко вздохнул, прежде чем повернуться ней.

– Я разговариваю с подругой.

– Ну, нам всем нужно поговорить. – Глаза Хейли были красными и опухшими, словно она недавно плакала. Губы задрожали, пока она переводила взгляд с Гранта на Вивиан.

Последняя неловко попятилась.

– Наверное, мне стоит оставить вас наедине. – Она повернулась ко входу в кафе.

– Подожди, Вивиан. – Хейли схватила её за руку и заглянула в глаза с умоляющим выражением на лице. – Пожалуйста. Нам нужно поговорить! Всем нам! – Тень скользнула по ноге Хейли и поднялась над спиной. Она возвышалась над ней, склонив голову набок и устремив на Вивиан пустые почерневшие глаза, и что-то быстро зашипела Хейли на ухо.

Вивиан взирала на чирлидершу, краем глаза наблюдая за тенью. Затем положила руку поверх руки Хейли, и её хватка немного ослабла.

– Что бы ни происходило между тобой и Грантом, меня это не касается. Вам двоим нужно поговорить, и я не хочу вам мешать.

– Ну, ты помешала, когда начала путаться с парнем Хейли! – Из-за спины Гранта вышла высокая худощавая девушка – одноклассница Вивиан с первого и второго урока. Злоба в её глазах соответствовала злобе в глазах стоявших рядом с ней подруг.

– Хейли, пожалуйста, не впутывай её. Мы расстались не из-за неё. Мы расстались, потому что наши отношения зашли в тупик, и уже давно. – Грант печально посмотрел на Вивиан. – Мне жаль, что тебя в это втягивают.

– Ничего. – Она перевела взгляд с Гранта на Хейли. – Хейли. Мне правда жаль, что тебе приходится тяжело. Но я хотела бы остаться в стороне. – Она убрала руку Хейли и вошла в кафе-мороженое.

Сидя за столиком рядом с Анной, она старалась не оглядываться на Гранта и Хейли через большое окно позади.

– Опять началось, – покачал головой Джейсон. – Даже в другом городе от неё не скроешься.

– Сталкерша, – добавил другой парень.

– Как грубо, Мэтт. – В кафе зашла одна из подруг Хейли и встала у него за спиной. – Они встречались три года. Это должно что-то значить.

– Ага, что он тугодум, – ответил Мэтт.

– Даже не знаю, как она так долго терпела его и всех его друзей-неудачников. – Ноздри девушки раздулись, и она стиснула зубы.

– Ну, больше не нужно! Так почему бы вам всем просто не перестать нас преследовать? Уже третий раз за выходные вы «случайно» оказываетесь там же, где и мы.

Вдруг позади Вивиан раздался глухой удар об окно. Все подпрыгнули от неожиданности. На мгновение, казалось, время остановилось. По стеклу стекала оранжевая газировка, а на тротуаре под ним крутилась пластиковая бутылка. Грант удивлённо взглянул на окно, затем вновь на Хейли.

Дверь со скрипом отворилась, внутрь просунула голову другая девушка.

– Идём, Нина! – настойчиво позвала она.

Вивиан выглянула в окно и увидела, что Хейли стремительно удаляется с парковки. Её плечи дрожали, пока она бежала, над головой нависла бесформенная чёрная масса. Одна из девушек погналась за ней, в то время как остальные забрались обратно в машину и с визгом шин выехали со стоянки – так же сердито, как и приехали.

Грант ввалился в дверь, опустив голову, и направился в туалет. Вскоре из-за закрытой двери донёсся грохот, словно он пнул мусорное ведро. Джейсон поднялся, отходя от стола.

– Я этим займусь, – махнул он рукой.

– Девчонки чокнутые, – пробурчал Мэтт.

– Эй! – запротестовала Вивиан. – Не все мы чокнутые!

– Ага, я вроде как не закатывала истерик, когда мы с Джейсоном расстались, – добавила Анна.

– Ты его бросила, – заметил парень. – И у него немножко поехала крыша.

– Ну, прошлой весной со мной расстался парень, и я его всего лишь обезглавила. – Вивиан выдержала театральную паузу. – Вырезала его лицо из фотографий с танцев. – Она пожала плечами, улыбнувшись.

Толпа качков улыбнулась в ответ. Парочка громко рассмеялись. Скрипнула дверь уборной, и в зал вошли Грант с Джейсоном.

Первый бросил на Вивиан виноватый взгляд.

– Прости за…

– Грант, не парься! – прервала его Вивиан. – Люди постоянно бросают газировку в мою сторону. Серьёзно, ничего страшного.

– Пацаны, фильм начинается через десять минут. Надо бы выдвигаться, что ли. – Широкоплечий парень в очках протянул Гранту молочный коктейль в стаканчике навынос. – Твой любимый, братан. Не заморозь мозги, пытаясь проглотить всё до начала фильма.

– Спасибо, Роско. – Грант повернулся к Вивиан. – Девчонки, вы не хотите пойти с нами на «Инопланетных зомби»?

– Спасибо, но зомби меня напрягают, – ответила Вивиан. – Кроме того, у вас явно запланирован вечер в чисто мужской компании. Больше никаких вмешательств девчонок.

– Аминь! – Джейсон похлопал Гранта по спине. – Ты мне сразу понравилась, Вивиан.

– Спасибо. Я тоже не считаю тебя совсем уж придурком, Джейсон. – Она подмигнула парню. Тот сверкнул широкой улыбкой в сторону Анны.

– Ну что, на бал со мной?

Анна закатила глаза, изображая отвращение.

– Ладно. Почему бы и нет?

Глаза Вивиан округлились от удивления.

– Мне больше не с кем пойти. – Анна пожала плечами и рассмеялась.

– Ну тогда я предлагаю устроить двойное свидание, – вмешался Грант.

Его друзья двинулись к двери, словно играя в мини-футбол, хлопая друг друга по спинам и треща что-то о зомби. Грант наклонился к Вивиан и коснулся её затылка, отчего по коже побежали мурашки. Затем тихо прошептал на ухо:

– Спасибо за понимание, Вивиан. Мне очень жаль, я постараюсь как-нибудь загладить свою вину.

Его губы коснулись её уха, отчего у неё вспыхнули щёки. Вдыхая свежий мятный аромат его дыхания, она смотрела, как он выходит вслед за друзьями на парковку.

Сердце стучало как барабан, отбивающий школьный марш. Крепко зажмурившись, Вивиан велела ему успокоиться и закрыла лицо руками.

– О, подруга! Плохи твои дела!

Вивиан взглянула на Анну сквозь веер пальцев.

– Он такой милый, и симпатичный, и забавный, и…

– Да, у Гранта Джексона полный набор достоинств. Кроме хорошего отца. Он у него мерзкий, хуже некуда.

– Правда? – Вивиан поёрзала на стуле и наклонилась к подруге. – Недавно я заметила, что у Мэрибет, кажется, синяк под глазом.

– У бедной женщины всегда где-нибудь синяк. Его отец выпивает. Много. А потом замахивается на всё, что встаёт на пути.

– Даже на Гранта?

– На Гранта. На жену. На кассиршу заправки. Он столько раз сидел в тюрьме за побои, что я много лет назад сбилась со счёта.

– Бедный Грант.

– К счастью, он пошёл в маму. Она одна из самых милых людей, которых я знаю.

– Похоже на то, – согласилась Вивиан.

– А ещё есть Хейли. Думаю, у неё крыша поехала.

– Она немного перегибает палку. Она в самом деле швырнула в меня бутылкой газировки?

– В общем-то, да. Эти девчонки любят устраивать сцены. Они ужасно относились к Нэнси, но, когда она умерла, вели себя так, будто потеряли лучшую подругу.

– Это девушка, которую убили в уборной? – Вивиан притворилась, что не помнит точно.

– Да. Грант пытался порвать с Хейли тем летом. И они с Нэнси начали иногда ходить на свидания. Ничего серьёзного. Думаю, он просто пытался распробовать вкус свободы, а Нэнси была очень милой и весёлой.

– Грант встречался с Нэнси? – удивилась Вивиан.

– До отношений дело так и не дошло. Хейли успела убедить Гранта начать всё сначала. Серьёзно, если бы ты моргнула, то и не заметила бы, что они когда-то общались, но для Хейли и её подружек Нэнси совершила непростительный проступок.

Вивиан молча слушала. Она уже испытала на себе жестокость Хейли и её компании, и это была только верхушка айсберга. Она могла представить, через какие ужасы они заставили пройти Нэнси в последние несколько месяцев её жизни.

Анна помолчала, словно мысленно возвращаясь далеко в воспоминания.

– Мы разминались перед первым матчем сезона. Нэнси сказала, что сбегает в туалет. Мы отрабатывали трюки на стадионе, пока не повалил народ. Она долго не возвращалась, и я пошла за ней, чтобы поторопить… – Её голос затих, а на глаза навернулись слёзы. Взгляд был устремлён мимо Вивиан, а лицо напряглось, словно она смотрела на нечто, приводящее её в ужас.

– О боже! Это ты её нашла?

– Было столько крови, – проговорила Анны безжизненным голосом, с выражением лица почти как в трансе. – Она смотрела на меня пустыми глазами, рот был открыт, будто она кричала, но ни звука не прозвучало.

По щекам Анны потекли слёзы, и она уставилась перед собой, словно смотрела на кошмар того дня на невидимом экране. – Наверное, я закричала, потому что вокруг внезапно собралась толпа, и мистер Джексон вывел меня из туалета.

– Мне так жаль, Анна. Это просто ужасно!

– Должно быть, я пыталась ей помочь. Не помню. Но когда я опустила взгляд, то увидела, что моя одежда… Столько крови… – Её голос перешёл в шёпот, и она закрыла глаза, словно пытаясь отгородиться от воспоминаний.

Вивиан слишком хорошо знала, что никакие слова не способны по-настоящему утешить подругу. Она обняла Анну за плечи, которые начали трястись от тихих рыданий.

Вивиан плакала вместе с ней. Она знала не понаслышке, каково это: смотреть смерти в глаза и чувствовать, что у тебя отнимают невинность. Хотелось бы, чтобы не это их связывало.

Глава тринадцатая

Над головой темнело беззвёздное небо. Спина коснулась твёрдой холодной земли. Немигающий взгляд был устремлён во тьму, в полутора метрах над её неподвижным телом нависала фигура, заламывая руки. Всего пару мгновений назад она боролась с этими руками, которые в конечном итоге оборвали её жизнь. Теперь она не двигалась.

Вивиан наблюдала через безжизненные глаза девушки, как её покрытую синяками кожу начинают покрывать комья грязи. Мягкий ветерок шуршал тонкими обвисшими листьями плакучей ивы, склонившейся над ней. Тело обтягивала порванная светло-голубая ткань сорочки. Запястье обвивал тонкий серебряный браслет с подвеской в форме сердца, которая покоилась на тыльной стороне ладони.

Вивиан чувствовала влажную почву так, словно она укрывала её собственную кожу. Когда она наблюдала за тем, как содержимое лопаты падает на лицо девушки – на её собственное лицо, – её охватила паника и начала скручивать так, словно пыталась отжать мокрое полотенце. Она с силой выдохнула через ноздри, забившиеся грязью.

Сквозь неплотный слой земли Вивиан разглядела тянущуюся к ней руку. Она ворвалась в неглубокую могилу, крепко вцепилась в Вивиан и потянула наверх. Земля градом осыпалась с тела, когда её подняли к силуэту женщины, вырисовывающемуся на фоне плотной тьмы ночного неба. Яркое сияние луны ослепило Вивиан.

Когда с лица спала грязь, а глаза привыкли к свету, Вивиан вгляделась в лицо женщине, которая вытащила её из могилы. Она сразу узнала эти глаза.

– Мама, – сорвалось с губ.

Мама убрала волосы с её лица и поцеловала в лоб.

Вивиан отчаянно пыталась удержаться рядом с ней, но её потянуло прочь – словно пылесосом её засосало в залитое лунным светом небо. Руки рассекали воздух, будто она хотела уплыть в объятия матери, однако её уносило всё дальше и дальше от разрытой земли, укрывавшей девушку под одинокой ивой среди огромного леса вечнозелёных растений и дубов. И ещё дальше, пока сцена внизу не слилась с тьмой ночи.

Медленно, но верно Вивиан пробудилась ото сна и потёрла глаза, неприятно потревоженные солнечным светом, пробивающимся сквозь тонкие занавески. Сердце под футболкой отчаянно колотилось. На лбу выступили капли пота, пропитав влагой волосы, отчего те липли к раскрасневшимся щекам.

Убрав волосы с лица, Вивиан взглянула на будильник. Семь сорок пять – слишком рано для воскресного утра. Она спрятала голову под подушку и понадеялась, что растревоженное сознание позволит ей вновь заснуть.

Пока она лежала, закрыв глаза, мысли в голове принялись лихорадочно скакать, и Вивиан застонала от досады. Перед глазами стояли яркие фрагменты странного сна, из которого её вытащили. Сердце затрепетало, когда она вспомнила, как мама взяла её за руку.

– Боже, почему ты забрал её у меня? – Она всхлипнула и ударила кулаком подушку.

После аварии она не молилась. Слишком злилась. Множество раз в порыве гнева она взывала к Богу. Но разве это молитва? Во всяком случае, не та, какой учила её мама: вежливое «спасибо, Боженька, за то и сё», всегда сопровождаемое «прости грехи мои». С такими молитвами она выросла.

В целом в случившемся она винила себя, но глубоко в душе позволила себе разделить бремя вины с тем, кто, по её представлению, мог это предотвратить. Разве Он не управлял всем происходящим? Ведь именно этому её учили в крошечной жёлтой комнате в задней части маминой церкви, где она сидела за металлическим складным столом с дюжиной других детей.

В то время это звучало так чудесно, потому что они только что закончили петь «Иисус меня любит». Если бы Иисус любил её так сильно, то сделал бы её жизнь прекрасной. По крайней мере, не позволил бы настоящей трагедии разрушить её счастье. Когда кого-то любишь, то желаешь ему счастья, разве нет?

Нет.

После аварии она много об этом размышляла и пришла к выводу, что, возможно, Иисус просто не любил её так сильно, как пыталась внушить ей песня. Но ребёнок, прятавшийся за маской закалённого шестнадцатилетнего подростка, всё ещё цеплялся за надежду, заключённую в словах песни. Пусть даже в этот конкретный момент жизни она совсем не чувствовала Его любви.

Мама советовала Вивиан и Тейну молиться каждый день.

«Это лучший способ вспомнить всё хорошее, что произошло за день, и подумать о том, что можно улучшить завтра», – говорила она.

Вивиан находила эту обязанность чересчур тяжёлой. Всякий раз, представляя свой разговор с Богом, ей хотелось накричать на Него за то, что Он позволил чему-то столь ужасному случиться с мамой. Она хотела спросить, почему убийцы и насильники могут ходить по земле, а её доброму младшему брату, который мечтал после школы помогать детям в Африке, позволили умереть? Он так и не попал в Африку. Даже в выпускной класс не попал.

Она не могла молиться. Во всяком случае, пока что. Пока она могла разве что кричать в небо и избивать кулаками подушку. Могла в бессилии выкрикивать имя Бога, таким образом подтверждая, что не совсем утратила веру в Его существование. Она надеялась, опять же, что когда-нибудь вновь закончит день сердечным «спасибо, Боженька, за то и сё». Но сегодня она не чувствовала благодарности. Сегодня она злилась. И точка.

Открыв глаза, она села, откинулась на спинку кровати и подтянула колени к груди. По комнате пронёсся холодок, словно окно было открыто. Глаза округлились и оглядели помещение.

Мерцающий солнечный свет танцевал на половицах у кровати, где валялись скомканные джинсы, которые она надевала вчера. Раскрытый рюкзак лежал на кушетке у окна с выпотрошенным содержимым. На первый взгляд, всё выглядело нормально, но что-то казалось не в порядке.

За окном меж деревьев гулял ветер, швыряя сухие листья в стену дома, которая словно ворчала в знак протеста.

Вивиан закрыла глаза, пытаясь утихомирить бурлящий внутри гнев. По щеке скользнуло дуновение ветерка, отчего она вновь распахнула глаза.

И тогда она увидела её. Худую и бледную. Она стояла у окна. Светло-голубая сорочка до колен свисала с хрупких плеч. Порванные кружева, некогда пришитые к подолу, петлёй обвивали ногу. Грязь прилипла к коленям над ободранными и ушибленными икрами. Волосы до плеч обрамляли щёки, голова печально поникла, а глаза пристально смотрели на Вивиан.

Вивиан сразу же её узнала. Девушка из сна! Та же, что была прикована к Нэнси во сне несколько дней назад. Разглядывая призрака, стоящего теперь перед ней – плотного, как всякий живой человек, – Вивиан поняла, что эта же девушка привела её недавно в подвал.

Вивиан поднялась с кровати, опираясь на матрас так, будто его твёрдость могла удержать её в реальном мире.

Тонкая ручка девушки поднялась и указала на окно. Хотя оно было закрыто, прозрачные занавески заколыхались.

– С-сара? – Голос Вивиан дрогнул.

Температура в комнате продолжала падать. Девушка открыла рот, чтобы заговорить. Потрескавшиеся губы дрожали от беззвучных слов, которые она, казалось, не могла произнести. По перепачканным щекам мутным ручейком потекли слёзы. Дрожащими руками она дотронулась до тёмно-фиолетовых синяков, опоясывающих её тонкую шею чуть выше ключиц.

– Ты можешь говорить? – спросила Вивиан.

С пола поднялся чёрный туман, закружился вокруг призрака и обвил тело, подобно змее. Глаза Сары округлились от ужаса. Густой, мутный дым превратился в фигуру крупного мужчины, возвышающегося над миниатюрной девушкой. Её образ начал бледнеть. Казалось, её поглотила чернота теневого существа, затем оно повернулось к Вивиан и поплыло к ней через комнату, пока не оказалось в нескольких сантиметрах от её лица.

Она в ужасе уставилась на массу. От неё нельзя было спрятаться. Слишком поздно притворяться, будто она не видит тень. В чёрном дыме сверкали красные глаза, открылся рот, размером больше всей головы Вивиан, обнажая длинные заострённые, как у пираньи, зубы.

– Она моя, – прошипел он. От оскаленной пасти исходил запах гниющей плоти.

Тёмный монстр закружил вокруг Вивиан, так близко, что его горячее омерзительное дыхание заставило её с отвращением отшатнуться. Совершив полный оборот вокруг неё, чудище издало нечеловеческий вой, от которого Вивиан зажмурилась и вскинула ладони к ушам. Когда визг прекратился, Вивиан вновь открыла глаза. Комната пустовала.

Дрожа, она недоверчиво уставилась на то место, где только что стояла девушка-призрак. На деревянном полу, отражая солнечный свет, блеснуло нечто гладкое и блестящее. Вивиан несмело пересекла комнату, оглядываясь по сторонам в страхе, что тёмный зверь затаился неподалёку.

Дрожащими руками она потянулась и подняла с пола гладкий серебряный браслет с кулоном в форме сердца. Повертела его в руках. В звеньях застряли кусочки засохшей земли. Вивиан стёрла грязь с кулона. На обратной стороне было выгравировано слово: «САРА».

Тёмный дух понял, что она может его видеть. Больше нет смысла притворяться, будто она не замечает его присутствия. Сжав браслет в кулаке и решительно стиснув челюсти, она поспешила к двери.

Вивиан уверенно шла по коридору к лестнице. Какой-то инстинкт толкал её вперёд с решимостью, которой она не могла найти объяснение. Но она понимала, что пути назад нет. И единственный выход – встретиться с тьмой лицом к лицу.

Остановившись на лестничной площадке, она вздохнула и расправила плечи. Страх играл против неё. Он подпитывал тени.

– Я тебя не боюсь, – пробормотала она и решительно повернула дверную ручку, входя в помещение, закрытое с самого первого её дня в доме.

Эта комната принадлежала Саре. Она не знала, откуда у неё столько уверенности в этом, но чувствовала, что не ошибается. Для того чтобы побороть тьму, царившую в доме, нужно начать отсюда.

* * *

– Она нас видит, – прошипело существо ему в ухо.

Он был на взводе, но не знал почему. Не мог думать ни о чём ином, кроме девчонки. Вивиан. О клубничном запахе её волос, о том, как морщится её нос, когда она смеётся. Обычно мысль о ней вызывала у него улыбку. Но сейчас он нервничал. Пальцы беспрестанно постукивали по подлокотнику кресла-качалки.

Призрачная фигура кружила по маленькой комнатке, цокая по половицам когтистыми лапами.

– Не люблю провидцев. От них одни неприятности. – Струйка слизи стекала с чёрных губ существа, когда оно обнажало острые, как иглы, зубы.

– Вивиан, Вивиан, Вивиан, – пропел он. Сердцебиение учащалось при каждом повторении её имени. – Такая хорошенькая. Такая добренькая.

Она ему понравилась. Храбрая и полная жизни. Почему же ему так хочется увидеть, как эта жизнь испаряется из её глаз?

– Убей ее! – рявкнул демон, брызгая слюной. Он поднялся с пола и завис прямо над фигурой человека. – Она должна умереть!

Отчего-то он не мог избавиться от мысли о её убийстве. Как на этот раз? Нож наделал много грязи. Задушить? В прошлый раз было так приятно наблюдать за тем, как последний вздох соскальзывает с синих губ. Однако всё закончилось слишком быстро.

Нет. На Вивиан у него были другие планы. С ней он хотел поиграть. Она слишком особенная для быстрой смерти. На этот раз он насладится игрой вдоволь.

Глава четырнадцатая

В лучах яркого солнца кружились пылинки, отчего комната казалась живой. Половицы под ногами заскрипели, когда Вивиан пересекла комнату с уверенностью, которой на самом деле не испытывала, и села на край кровати, утопая в мягкости перьевого одеяла. От холодного воздуха, пропитанного зловещей энергией, короткие волоски на руках встали дыбом.

Потирая замёрзшие предплечья, покрытые гусиной кожей, Вивиан оглядела комнату. По планировке она походила на её собственную, расположенную дальше по коридору. Изголовье двуспальной кровати находилось у стены рядом с дверью, предположительно ведущей, как и в её комнате, в гардеробную. Вместо кушетки в эркере с окном был мягкий подоконник, обтянутый тканью в розовую и белую полоску. Бледно-розовые занавески, завязанные белыми бантиками, висели по обе стороны застеклённого окна с видом на те же деревья и кустарники, которые созерцала из окна своей спальни Вивиан.

Судя по всему, комната идеально подходила для девочки. Бледно-розовые обои в цветочек напомнили Вивиан кукольный домик, хранящийся у бабушки на чердаке. В детстве она мечтала уменьшиться и жить в нём. И всё же, несмотря на изысканную красоту комнаты, Вивиан боролась с непреодолимым желанием сбежать.

Она сидела молча, выискивая признаки тени, которую видела здесь в день приезда. Хотя воздух, казалось, был заряжен потусторонней энергией, духа нигде не было видно.

Поднявшись с кровати, Вивиан прошла по бледно-розовому ворсистому ковру, лежащему в центре комнаты, и опустилась в кресло с высокой спинкой у белого письменного стола. Она выдвинула единственный ящик под столешницей и заглянула внутрь. Пусто. Сунув руку в глубь ящика, она нащупала лишь зернистое дерево. Наклонившись, заглянула под стол и провела руками по деревянной раме. Опять ничего.

Затем Вивиан подошла к блестящему белому комоду у соседней стены и принялась шарить внутри и под каждым ящиком. Она понятия не имела, что хотела найти, но чувствовала непреодолимую потребность искать, надеясь, что когда найдёт, всё прояснится.

C каждым задвинутым обратно ящиком воздух вокруг становился всё более холодным, пока она не задрожала от холода. Дыхание срывалось с трепещущих губ бледными облачками. Комната запульсировала от энергии. Вивиан явственно осознала, что за ней наблюдают. Она резко развернулась на пятках.

Хотя комната выглядела пустой, в ней чувствовалось присутствие кого-то или чего-то, застывшего на грани физического мира. Она ощущала его неким органом, способным чувствовать мир за пределами образов и запахов, звуков и вкусов настоящего, вдали от всего, к чему можно прикоснуться рукой, – и этот орган говорил Вивиан, что она не одна.

Дверь у кровати была приоткрыта.

– Она была закрыта, когда я вошла, – сказала она самой себе, как порой делают люди. Или же она обращалась к человеку или существу, скрывавшемуся вне поля зрения.

Шаги эхом отдавались по половицам, когда она поспешила к двери. Полностью её распахнув, она заглянула внутрь. Пусто, если не считать нескольких дюжин металлических вешалок на перекладине, протянувшейся от одной стороны гардеробной к другой. За ней находилась крошечная дверца с оловянной ручкой внизу.

Вивиан взялась за ручку и подняла панель кверху, отчего та почти слилась со штукатуркой, затем уставилась в пустую шахту. Сверху свисал ряд канатов, исчезая в глубокой темноте внизу. Наклонившись вперёд, она вгляделась в пыльную тьму отверстия и увидела, что шнуры крепятся к платформе из выцветшего дерева.

– Кухонный лифт. – Её голос эхом разнёсся по пустому пространству над головой, потревожив частички пыли, которые рассыпались по туннелю, подобно крошечным серым снежинкам.

В её старой квартире в коридоре был кухонный лифт, ведущий в прачечную, расположенную в подвале. Тейн часто выражал желание прокатиться на нём с четвёртого этажа, но мама грозила посадить его за это под домашний арест до конца жизни. Если бы он знал, насколько на самом деле это короткий срок, возможно, рискнул бы.

Вивиан просунула руки сквозь болтающуюся на верёвках паутину и потянула одну из них вниз. По пустой шахте разнёсся скрип, и деревянный ящик сдвинулся с места. В глаза Вивиан попала пыль. Потерев их одной рукой, другой она продолжила тянуть верёвку.

В поле зрения появилась крышка шкафчика. Пыльные панели, некогда окрашенные в тон деревянной отделке спальни, потрескались и выцвели. На облупившейся краске россыпью лежали шарики мышиного помёта: они перекатывались, подобно крошечным шоколадным драже. Из шкафчика исходил смрад – смесь затхлой древесины и того же знакомого металлического запаха, который свалил Вивиан с ног, когда она впервые ступила в дом.

Она заглянула в короб – из дерева торчали покрытые ржавчиной гвозди, расшатавшиеся от времени.

Этот запах… он был таким знакомым. Он преследовал её, подобно бабайке на чердаке, который прячется за вешалками со старой одеждой, коробками кукол и мягких игрушек. Невидимый, он всегда рядом. Дышит тихо. Хочет показать себя, но ждёт подходящего момента.

Мысли лихорадочно заметались в голове, когда Вивиан принялась перебирать разрозненные воспоминания в попытке отыскать нужное. Перед мысленным взором мелькнули ободранные колени и искусанные губы – но какая тут связь с запахом? Она глубоко вдохнула, пытаясь полностью окунуться в этот аромат.

И тут её озарило. Озарение походило на пощёчину, только боль от неё проникла под кожу, распространившись по всему телу. Воспоминание было одним из тех, которые вы запихиваете настолько глубоко, насколько возможно, и молитесь, чтобы они никогда не всплыли на поверхность.

Разум швырнул её обратно на погнутое пассажирское сиденье маминой машины. С волос сыпались, как вода после душа, осколки стекла. Она почувствовала нечто острое в правом ухе – следствие рефлекторного поворота головы влево от осознания, что они в секундах от столкновения с грузовиком, несущимся прямо на них. Нечто тёплое и влажное потекло по лбу, брови, проскользнуло сквозь ресницы.

Сквозь пелену Вивиан разглядела рядом на середине сплошного сиденья голову матери, лежащую лицом вниз. По выцветшей обивке растеклась лужица крови.

– Мам?

Голос Вивиан утонул в шуме протяжного гудка. Голова пульсировала от боли, подобной которой она никогда не испытывала. Звук словно молотком стучал по свежей ране на лбу.

– Мам? – повторила Вивиан, потянувшись к длинным волосам матери. Салон машины начал вращаться, и она приложила ладонь к пульсирующей голове.

От нескончаемого рёва клаксона гудело в ушах. Вивиан мысленно умоляла его прекратиться. Она предположила, что водитель грузовика потерял сознание и завалился на руль. Возможно, умер. Сердце забилось в панике. Мысль о том, что совсем рядом с ней находится мертвец, приводила её в ужас.

Шум стих, когда она приподняла голову, пытаясь заглянуть в окно со стороны водителя. При движении в правом ухе заскрежетало стекло.

Именно тогда она осознала, что гудел вовсе не грузовик. Гудела их машина. Фигура матери обмякла на руле, грудь прижалась к пластиковой кнопке, ответственной за пронзительный шум.

Следующие несколько секунд жизни Вивиан прошли словно в замедленной съёмке, какая бывает только в кино. Взгляд переместился с руля на середину переднего сиденья. Тот факт, что голова матери находится слишком далеко от её плеч, никак не укладывался в сознании Вивиан.

Она видела. Она знала, что это значит. И всё же продолжала звать маму. Словно от множества повторений она станет менее мёртвой.

Она позвала на помощь Тейна, но ответа не последовало.

Вывернув шею, она заглянула на заднее сиденье, где несколько минут назад брат жаловался, что получит первое опоздание в году из-за Вивиан, которая забыла дома тетрадь. Вот только заднего сиденья больше не было.

Задняя часть универсала впечаталась в бетонный бордюр, металл сложился в гармошку. Рама окна, в котором остался один-единственный осколок, свисающий с верхнего угла, находилась всего в нескольких сантиметрах от Вивиан. Место, где сидел брат, больше не могло вместить четырнадцатилетнего мальчика – по крайней мере, живого четырнадцатилетнего мальчика.

Перед глазами всё померкло, гудок растворился в тишине. Когда она погрузилась в полубессознательность клинического шока, всё вокруг исчезло. Всё, кроме запаха.

Запаха, который её разум отчаянно пытался забыть. Смрад смерти. И сейчас смертью разила зияющая шахта.

Когда глаза Вивиан привыкли к темноте кухонного лифта, она заглянула в углы. В тени, зацепившись за кончик гвоздя, висел небольшой пучок волос. Вивиан вытянула руку и распутала его.

Когда она держала в ладони чьи-то волосы, перед глазами вспыхнул образ призрачной девушки, которую она только что видела в своей спальне. Вот только теперь она была не призраком. Её тело лежало в кухонном лифте, свернувшись калачиком, с коленями, плотно прижатыми к груди. Невидящие глаза были устремлены вдаль, верёвки и цепи скрипели под её весом, в то время как кухонный лифт опускался в темноту шахты.

– Вивиан? – Голос отца вернул её в реальность. Он стоял рядом, положив руку ей на плечо. Поражённая и сбитая с толку, она уставилась на него круглыми глазами, гадая, как долго он там стоит.

– Что ты видишь? – спросил он почти виноватым тоном и сочувственно взглянул на неё.

Вивиан отстранилась.

– В каком смысле? – Она попятилась от шкафа, всё ещё крепко сжимая в кулаке прядь волос.

– Ты что-то видишь, – сказал отец. – Я был рядом, когда ты впервые встретила духа, забыла?

Перед глазами вспыхнуло воспоминание. Она не касалась его столько лет, что почти забыла о присутствии в нём отца.

Ей было четыре года, и они только что вернулись домой после визита в больницу. Бабушка Мэй спала, когда Вивиан присела рядом с её кроватью и поцеловала хрупкую, покрытую пигментными пятнами руку. Воздух со свистом вырывался из её губ, как из воздушного шарика.

Мама Вивиан проплакала всю дорогу домой. Отец сидел молча, держа жену за руку. Это был один из немногих случаев на её памяти, когда он был по отношению к ней нежен. Рядом с ней в детском кресле спал Тейн. Она прислонилась к ремню безопасности, обнимая розового плюшевого мишку, которого ей дали медсёстры, пока врач разговаривал с родителями. Её одежда пропиталась антисептическим запахом больничной палаты.

Позже дома Вивиан сидела за кухонным столом, её ступни в чёрных туфельках свободно болтались над серо-белым кафельным полом. У тарелки с хлопьями сидел розовый мишка. Рядом, сгорбившись в кресле и уронив лицо в ладони, сидел отец.

Обычно сладкие хлопья на ужин давали в качестве лакомства. В тот вечер ей не очень хотелось их есть. Несмотря на юный возраст, она понимала: ужина не было, потому что родители расстроены. Хотя их печаль была ей непонятна, она накрывала её, подобно толстому шерстяному одеялу – слишком тяжелому и вызывающему зуд.

Вивиан помешивала хлопья с маршмеллоу ложкой, притапливая последние в молоке, которое приобрело унылый оттенок серого, впитав цвета из розовых сердечек, жёлтых лун, оранжевых звёздочек и зелёных лепестков клевера. Она ткнула ложкой в сердечко.

Внезапно Вивиан почувствовала знакомый запах застоявшегося сигаретного дыма и сиреневых духов. Улыбнувшись, Вивиан подняла глаза и увидела перед собой бабушку Мэй.

– Хлоп, – хихикнула та, когда зефир всплыл на поверхность молока. Вивиан тоже хихикнула. Она потопила маршмеллоу в форме клевера. – Пух! – сказала бабушка Мэй, ткнув Вивиан в кончик носа.

– Пук! – рассмеялась Вивиан в ответ. Бабушка Мэй рассмеялась низким утробным смехом, от которого внучка развеселилась ещё больше.

– Почему ты так сказала? – спросил отец, поднимая голову.

– Бабушка Мэй сказала: «Пух». Похоже на «пук», – ответила Вивиан, всё ещё хихикая.

– Когда бабушка это сказала? – Отец посмотрел на неё влажными глазами. В кухню вошла мама и остановилась в дверях, слушая.

– Только что, – ответила Вивиан.

– Вивиан Энн Беннетт, это не смешно. – Голос матери звучал строго, но тихо, словно у неё не хватало сил говорить громче шёпота.

– Но мамочка… – Протест Вивиан прервал телефонный звонок. Мама поспешила в другой конец комнаты так, будто, успей она ответить на звонок до следующего гудка, то спасет дом от обрушения.

– Алло? Да, это я, – торопливо проговорила она в трубку. Это были единственные слова, которые она произнесла, затем плечи у неё затряслись, и отец Вивиан забрал телефон из её дрожащих рук.

Бабушка Мэй села на стул рядом с Вивиан и обняла уверенной рукой её крошечные плечи. Мама рыдала, уткнувшись отцу в грудь. Он что-то пробормотал в трубку, прежде чем повесить телефон обратно на стену.

– Почему мамочка плачет? – спросила Вивиан, заглядывая в ясные глаза бабушки.

– Я отправляюсь на Небеса, чтобы воссоединиться с дедушкой, – ответила та.

– Мне очень жаль, Вивиан. Бабушка Мэй скончалась, – проговорил отец, но внимание Вивиан было приковано к бабушке, сидящей рядом с ней и нежно её обнимающей. Вивиан не испугалась и даже не очень удивилась, увидев дух бабушки. Оглядываясь назад, Вивиан поняла, что, вероятно, не впервые встретила привидение, просто теперь о других уже забыла.

Бабушка Мэй крепко обняла Вивиан.

– Я не могу остаться надолго, милая. Но я вернусь тебя навестить, если Господь позволит.

Когда Вивиан прижалась головой к груди бабушки, её поразило, как легко она поднимается и опускается: свисты прекратились.

– Ты больше не хрипишь, когда дышишь, бабушка, – улыбнулась Вивиан. Она всегда боялась, что может подхватить бабушкин хрип, как простуду от человека, который не прикрывает рот, когда кашляет.

– Верно, милая, мои лёгкие здоровы, как у новорождённого младенца.

– Вивиан? – Мама перестала рыдать и опустилась перед ней на колени, пристально вглядываясь в лицо. Вытирая слёзы, текущие по щекам, она спросила: – Ты видишь бабушку Мэй?

– Да, мамочка. Разве ты не видишь?

Мама улыбнулась и покачала головой, из глаз вновь потекли слёзы.

– Твоя мама не видит то, что видишь ты, – ответила бабушка. – Но она знает о твоём типе зрения. Она всегда считала меня сумасшедшей, разговаривающей с невидимыми гостями – только они не были невидимыми для меня. Но я знала, что ты-то меня увидишь. Знала с тех пор, как ты была совсем маленькой.

Бабушка Мэй поцеловала Вивиан в щёку, прежде чем встать со стула.

– Мне нужно идти, милая. Я тебя люблю.

С этими последними словами бабушка исчезла.

Двенадцать лет спустя в сотнях километров от кухни, где мама впервые в открытую заговорила о её способности видеть духов, Вивиан стояла перед своим отцом, и истина о её даре вновь прозвучала вслух. Ей не хотелось ничего ему рассказывать, но мысль, что ей придётся одной столкнуться с завладевшей домом тьмой, приводила её в ужас.

– Прошу, Вивиан. Если ты что-то видишь, то должна мне сказать. Я хочу тебе помочь. Я твой отец.

– Мой отец? Ну да, но только когда тебе удобно!

Вивиан вылетела из комнаты, слишком переполненная гневом, чтобы сделать отца своим союзником. Какой бы напуганной она ни была, всё равно лучше разобраться с проблемой самой.

Стены спальни задрожали, когда она захлопнула дверь в попытке отгородиться от голоса взывающего к ней отца.

«Он мне не нужен! – подумала она. – Никогда он мне не будет нужен!»

Глава пятнадцатая

Поднос на столе загрохотал, когда Вивиан неуклюже уселась. Облокотившись на столешницу, она обхватила голову руками. Выбившиеся из хвостика пряди волос упали на глаза. Даже посреди переполненной столовой она чувствовала себя совершенно одинокой. Она слишком устала, чтобы обращать внимание на любопытные взгляды одноклассников. К тому же она настолько привыкла к неустанному бормотанию сплетников, что едва их замечала, даже когда не чувствовала себя измотанной и не была погружена в мысли.

Выходные были отравлены ночными кошмарами, образы смерти продолжали преследовать её и наяву. Казалось, всё то время, что она находилась в про́клятом доме, на задворках восприятия таилась тёмная энергия. Это начинало подрывать её моральный дух.

– Серьёзно, убойный был приёмчик. – Она услышала голос Гранта прежде, чем увидела его обладателя.

– Я до сих пор не отошёл, – простонал Джейсон.

Грант плюхнулся рядом с Вивиан, в то время как Джейсон развернул стул напротив них так, что спинка касалась края деревянного стола, и уселся на него задом наперёд. Вивиан подняла глаза на Джейсона, который залпом опрокинул в себя пачку молока.

– Дерьмово выглядишь, – сказал он, бросая пустую упаковку на поднос.

– Спасибо, – пробормотала Вивиан, неловко заправляя прядь волос за ухо и задумываясь, действительно ли выглядит так же плохо, как себя чувствует.

– Не обращай на него внимания, – подмигнул ей Грант. – Сегодня на тренировке ему хорошенько заехали по башке. Думаю, это отразилось на его зрении.

– Не, ты всё ещё горячая штучка, без сомнения, – выпалил Джейсон. – Но выглядишь так, словно не спала неделю.

– Ты в самом деле кажешься усталой, – согласился Грант, окидывая её внимательным взглядом.

– Да, – призналась Вивиан. – Полагаю, до сих пор не привыкла к новому месту.

– Готов поспорить, в этом старом доме водятся привидения, – вставил Джейсон, макая вялую картошку фри в большую лужу кетчупа, которая занимала почти весь поднос.

По полу столовой разлилась серая дымка. Казалось, источник находился в коридоре, ведущем в спортивное крыло школы. Вивиан наблюдала, как облако остановилось в метре позади Джейсона, затем всколыхнулось и приняло форму высокого мужчины. Глаза Вивиан округлились – он был по меньшей мере двух метров ростом.

– Заткнись, чувак! Ты её пугаешь. – Грант с отвращением посмотрел на Джейсона, прежде чем вновь переключить внимание на Вивиан.

Та отвела взгляд от тёмной фигуры, нависшей над Джейсоном, и попыталась сосредоточиться на глазах парня.

– Думаешь, привидения там обитают из-за Сары? – От напряжения в голосе имя мёртвой девушки прозвучало немного визгливо.

– Не-е, Сара сбежала, чтобы быть подальше от своего старика, – ответил Джейсон, всё ещё жуя картошку фри. – А вот её мама там умерла.

– В доме? – потрясённо уточнила Вивиан.

– Ага. От рака, а не от какого-то жуткого убийства, тем не менее дом-то старый. Раньше люди всегда умирали дома. Сара часто говорила, что слышит шаги и шум, когда никого нет дома.

– Серьёзно, Джейсон! – прошипел Грант. Стиснув зубы, он сердито уставился на друга. – Заткнись!

Тёмная фигура наклонилась к Вивиан, и она рефлекторно отпрянула. На неё уставились пустые глазницы, и существо, которое видела и слышала только она, провизжало:

– Ты умрёшь!

Она откинулась на спинку стула, отчего тот опрокинулся. Грант успел обхватить её плечи, предотвратив падение.

– Вивиан, успокойся. Джейсон просто дурака валяет. В доме твоего отца нет привидений.

Она положила руки ему на грудь, восстанавливая равновесие. Он приобнял её в защитном жесте как раз в тот момент, когда теневое существо начало кружиться вокруг них, образуя злобное тёмное торнадо.

Вивиан не волновало, что все глаза в столовой прикованы к сцене её падения со стула. Она даже не заметила сердитых взглядов из-за стола, за которым в окружении подружек-чирлидерш сидела Хейли. Всё, что видела Вивиан, это чернота, которая угрожала её поглотить.

– Мне нужно выйти, – выдохнула она, затем вырвалась из объятий Гранта и понеслась к ряду стеклянных дверей, ведущих к территории за зданием школы. Дрожь пробежала по телу, когда она прошла сквозь холодное облако зла, окутавшее их.

Грант бросился за ней. Затем обогнал и распахнул перед ней дверь.

– Я с тобой, – предложил он, когда она вышла.

Вивиан огляделась в поисках теневого существа, опасаясь, что оно кинулось за ними. Джейсон сидел на прежнем месте, уставившись им вслед с выражением неподдельного потрясения на лице. Только он был не совсем один. Тёмное облако вновь материализовалось в высокого человекоподобного зверя и встало позади него, провожая Гранта и Вивиан взглядом.

Вивиан бросилась бежать, подгоняемая страхом, которого не испытывала никогда прежде. Существо обращалось непосредственно к ней. Оно ей угрожало. Она всегда знала о тёмных силах, видела, как они влияют на окружающих, но до сих пор они ей не угрожали.

Не было ли существо той же демонической силой,которая появилась в её комнате вместе с Сарой? Может, оно её преследовало? Наблюдало за ней?

Остановившись, Вивиан согнулась пополам и упёрлась ладонями в колени. Она знала, что Грант стоит рядом, но не смотрела на него. Когда дыхание наконец вернулось к ровному ритму, она выпрямилась и только тогда поняла, куда прибежала.

Вивиан стояла всего в нескольких шагах от двери туалета, расположенного рядом с буфетом. Висячий замок надёжно скреплял цепь, обмотанную вокруг ручки. Она положила ладонь на стальную дверь. Казалось, одновременно к ней сквозь металл потянулась маленькая бледная рука. Их ладони соприкоснулись. Вивиан увидела призрачный образ Нэнси, смотрящей на неё в ответ.

– Вивиан? – позвал Грант чуть громче шёпота. – Зачем ты пришла сюда?

– Ей нужна помощь, – ответила Вивиан, не отрывая взгляда от печальных глаз духа. – Я должна ей помочь.

Грант положил руку ей на плечо.

– Не понимаю, – сказал он ласково, и хотя в голосе слышалось замешательство, Вивиан чувствовала, что это было не сомнение, а лишь растерянность. И беспокойство.

– Видел бы ты её сейчас. – Взгляд Вивиан по-прежнему был прикован к грустным глазам девушки, чей дух, казалось, был в ловушке жуткой смерти. Сколько раз она заново переживала своё убийство, запертая за этой ржавой дверью? – Она такая печальная.

– Ты видишь Нэнси?

Вивиан повернулась к Гранту, её рука всё ещё лежала на двери, прижатая к ладони духа Нэнси. Его глаза заблестели, когда он взглянул на неё в ответ. С потрясением, но без недоверия.

– Я касаюсь её руки.

Грант моргнул, и с его нижних ресниц упала слеза. Он потянулся к двери и положил свою ладонь на руку Вивиан. В этот самый момент из двери вырвалась холодная чёрная тень с когтистыми пальцами и схватила Вивиан за запястье. Та отпрянула с такой силой, что плюхнулась на задницу, увлекая за собой Гранта. Из двери вырвалась ещё одна чёрная рука, затем они обе схватили бледную, тонкую фигурку Нэнси и утянули обратно в холодную тёмную уборную. Она пронзительно закричала, прежде чем исчезнуть за стальной дверью.

Грант круглыми глазами пялился на дверь.

– Ч-что это было? – пробормотал он, запинаясь.

– Ты их видел? – спросила Вивиан, потрясённая: неужели Грант заметил тень?

– Я не знаю, что именно увидел. Как будто… чёрные руки… или что-то в этом роде. – В глазах Гранта застыла мольба. – Что, чёрт возьми, это было?

Вивиан с трудом поднялась на ноги и взяла Гранта за руку. Он позволил себе помочь. Его трясло. Она крепко его обняла, при этом они оба смотрели на дверь.

– Не знаю точно, что это такое, – ответила Вивиан. – Думаю, демон или какой-то злой дух. Каким-то образом он запер душу Нэнси здесь… Полагаю… Не знаю… Я пытаюсь понять, что ей от меня нужно.

Щёки Вивиан вспыхнули. Она запуталась и сама не понимала, что несёт.

– Наверное, ты думаешь, что я спятила.

– Я мог бы так подумать, если бы только что не видел, как сквозь прочную стальную дверь вырвалась пара чёрных рук. Так что если ты спятила, то я – вместе с тобой.

– Эй, вы, влюблённые голубки, возвращайтесь в школу! – крикнул из-под трибун мистер Джексон. Позади него на трек выбежала группа учеников.

– Да-да, мистер Джей! – Грант махнул учителю, затем взял Вивиан за руку и повёл к зданию.

Его тёплые пальцы сжимали её крепко, но в то же время нежно. Они молча поднялись по зелёному холму. Грант остановился в тени старого дерева. Всё ещё держа Вивиан за руку, он повернулся и посмотрел на неё. Казалось, тишина растянулась на несколько минут, хотя наверняка прошла всего пара секунд. Вивиан понятия не имела, о чём думает Грант.

– Пожалуйста, никому не говори. – Она неловко переступила с ноги на ногу, пытаясь прочесть выражение его лица.

– Не скажу. – Он взял её за другую руку. – Обещаю.

Грант притянул её ближе, пока её лоб не коснулся его подбородка, а дыхание не согрело макушку. Затем приподнял её подбородок, чтобы заглянуть в глаза. Выражение его лица было серьёзным, а глаза, эти глубокие озёра, поблёскивающие в солнечном свете, выглядели обеспокоенными. Затем его губы коснулись её губ. Мягко. В лёгком поцелуе. Скорее успокаивающем, нежели обольстительном.

– Понятия не имею, что там только что произошло, но обещаю, что помогу тебе. Что бы там ни понадобилось от тебя Нэнси, мы разберёмся с этим вместе.

Глава шестнадцатая

Вивиан прижалась спиной к кирпичной стене спортзала. Даже с закрытыми глазами она чувствовала, как волейбольные мячи перелетают из одного конца зала в другой, как ладони шлёпают о гладкий материал. Мимо кто-то промчался, поднимая лёгкий ветерок, отчего прядка волос, выбившаяся из хвостика, защекотала щёку.

– Осторожно!

Глаза Вивиан распахнулись как раз вовремя, чтобы увидеть, как от пола прямо перед ней отскочил белый мяч и прилетел ей в лоб. По спортзалу прокатилась волна смеха.

– Беннетт, ты как? – К ней, скрипя кроссовками по лакированному полу, подбежал мистер Джексон.

Вивиан зажмурилась от смущения, вызванного смехом одноклассников. Она и так уже привлекла немало внимания, когда подвернула лодыжку и доковыляла до края волейбольной площадки. Теперь ещё поймала мяч головой, пока прикладывала лёд к пострадавшей лодыжке. Не достаточно ли унижений для одного урока?

Мистер Джексон опустился рядом с ней на колени и оглядел шрам, протянувшийся над её глазом.

– Отправить тебя к медсестре? Неслабый вышел удар.

Вивиан на секунду задумалась. Говоря начистоту, медицинская помощь ей не требовалась, но у неё появился предлог сбежать от взглядов чересчур любопытных одноклассников.

– Послушай, почему бы тебе не уйти пораньше? Прими не спеша душ, переоденься. Нет смысла тебе тут сидеть и слушать, как эта стая животных лупит по мячам.

– Хорошо, – согласилась Вивиан и попыталась встать. Боль в лодыжке пронзила ногу, заставив её поморщиться.

– Клэр, не проводишь Вивиан до раздевалки?

– Конечно, мистер Джексон. – Клэр помогла ей подняться.

– Я могу её сопроводить, мистер Джей, – раздался голос Гранта откуда-то из толпы.

– Если ты не против, Грант, я предпочёл бы, чтобы мальчики не совались в раздевалку для девочек.

По залу пронеслось хихиканье.

– Ну, я не собирался заходить вместе с ней.

Вивиан оглядела спортзал и обнаружила лицо Гранта – он сочувственно ей улыбался. Одна из подружек Хейли взглянула на него из-за своего мобильника и нажала на экран. Вивиан улыбнулась Гранту в ответ, затем вместе с Клэр вышла через двойные двери в коридор.

Душный воздух спортзала, пропитанный запахом пропотевших шорт, резко контрастировал со свежим воздухом коридора. Вивиан потёрла покрывшиеся мурашками руки.

– Мне жаль, что тебе заехали по голове, – посочувствовала Клэр, разглядывая шрам над глазом Вивиан.

– Спасибо. Ничего страшного, – ответила та, толкая плечом тяжёлую деревянную дверь раздевалки. Затем оглянулась на Клэр. – Пожалуй, дальше я сама справлюсь.

Вивиан поморщилась, когда острая боль пронзила ногу, и прижалась спиной к двери, убирая вес с повреждённой лодыжки.

– Давай я помогу тебе добраться до скамейки перед шкафчиком.

– Мы о ней позаботимся, – эхом прокатился по коридору голос Хейли. Три её подружки протиснулись мимо Клэр, схватили Вивиан за руки и потащили в раздевалку.

– Можешь вернуться на урок. И не обязательно кому-либо знать, что мы здесь, – выплюнула Хейли и усмехнулась, прежде чем захлопнуть дверь перед носом Клэр. Вокруг её лодыжек закружилось облачко чёрного дыма, обрело форму и, подобно огромному пауку, поползло вверх.

Девушки потащили Вивиан к ряду шкафчиков. Ноги заскользили по бетону, прежде чем её швырнули спиной в металлические двери. Между лопаток впился висячий замок, а кожу щёк согрело дыхание Хейли.

– Я говорила тебе держаться подальше от моего парня!

Вивиан прижала руки к холодному металлу шкафчиков позади, пытаясь вырваться из захвата двух девушек, стоящих по бокам. Их пальцы впились в её кожу в попытке удержать извивающееся тело. Третья девушка стояла на страже у двери раздевалки. Хейли уверенно положила ладонь на лоб Вивиан, а затем ударила её головой о шкафчик, к которому она была прижата. Вивиан подавила стон.

– В чём дело? Головка заболела? – издевательски пропела Хейли.

Тёмная фигура выросла в существо, вдвое больше своей жертвы. Некогда тонкая струйка дыма превратилась в высокого мужчину с широкими плечами, толстой шеей и гладкой, лысой головой. Красные глаза, глубоко посаженные на угловатом лице, злобно взирали на Вивиан. Хриплое дыхание с шипением вырывалось сквозь жёсткие губы, с которых при каждом выдохе стекали струйки слизи.

Вивиан ответила ему таким же взглядом, подавляя стон, поднимающийся из горла.

– У меня всё в порядке. Спасибо за заботу.

Тень резко склонила голову набок, сквозь стиснутые зубы вырвалось низкое рычание.

Взглянув на девушек по обе стороны от неё, Вивиан сказала:

– Так мило с вашей стороны проводить меня до раздевалки.

– Сиротам не следует столько болтать. – Хейли прижала палец к утолщённому шраму, вздувшемуся над глазом Вивиан.

– На самом деле, по определению, я не сирота, – ответила Вивиан, изо всех сил стараясь не показать, как ей больно.

Хейли обхватила её лицо обеими руками и вновь ударила голову о шкафчик. По комнате разнёсся глухой стук. В ушах Вивиан зазвенело, она пнула Хейли и вновь попыталась вырываться из хватки державших её девушек.

Хотя глаза Вивиан были открыты, сердитое лицо Хейли расплывалось, а всё вокруг тонуло во тьме. Стон, который она пыталась сдержать, таки вырвался наружу. Послышался смех, когда она повалилась вперёд со всё ещё прижатыми к серо-стальным шкафчикам позади руками. Вес тела натянул связки и сухожилия в суставах, вызывая острую боль в плечах.

Хейли схватила Вивиан за волосы и приподняла её голову. Когда металлический шкафчик задребезжал под очередным ударом, к Вивиан вернулось зрение.

– Пойдешь с Грантом на танцы в субботу – пожалеешь. – Нос Хейли почти касался лица Вивиан, окропляя её щёки влажным дыханием.

Вдруг раздался низкий свист, с каким предмет рассекает воздух, и Хейли оглянулась. Затем дёрнулась, когда за свистом послышался глухой удар.

– Отпусти её, или я размозжу ручку этой метлы о твою голову. – Голос был знакомым, но Вивиан не сразу вспомнила, кому он принадлежит. Комната, казалось, закружилась, и она прищурилась, чтобы что-нибудь разглядеть. Две девушки по бокам отпустили её руки и поспешили к своей подруге.

– Хейли, ты как? – К компании поспешила и стоявшая на страже.

– Нормально, – проворчала Хейли, потирая плечо. – Не обязательно было меня бить, чудила! – В её пронзительном голосе послышались истерические нотки.

Её тень слегка съёжилась и почти с опаской выглядывала из-за её плеча, тихо шипя и царапая воздух.

– Когда я вижу, как кучка заносчивых сучек избивает мою подругу, я сперва бью, а уже потом задаю вопросы. – Вивиан узнала в дерзком ответе голос Джен.

– Остынь, психопатка! Мы просто по-дружески поболтали с Вивиан, – сердито сказала одна из девчонок.

– Значит, я стала свидетельницей групповых обнимашек? – Джен прищурилась.

– Не лезь не в своё дело! – рявкнула Хейли.

– Да, нас четверо, а ты только одна! Так что отвали! – На Джейн, сжав кулаки, двинулась самая высокая девчонка.

Тут скрипнула дверь, и в раздевалку ворвалась мисс Хаммер.

– Так, что здесь происходит? – Она перевела взгляд с Джен на Вивиан, затем на Хейли и её банду.

– Ничего, мисс Хаммер. Мы просто болтали, – сказала Хейли самым что ни на есть слащавым голосом.

– Вивиан, это правда? – спросила мисс Хаммер с недоверием.

– Да. Всё хорошо.

– Дженнифер? – Учительница посмотрела на метлу в руке Джен.

– Разговор вышел эмоциональным, – добавила Вивиан. – Но мы уже закончили.

– В этой школе не место насилию, девочки. Если я услышу о какой-либо драке, вас исключат. – Мисс Хаммер вперила взгляд в Хейли и её подружек.

– Конечно, мисс Хаммер, мы никогда бы не стали прибегать к насилию, – заверила её Хейли.

– У вас, девочки, должен быть сейчас урок. Предлагаю вам отправиться туда прямо сейчас.

– Да, мэм, – ответила Хейли, и вся компашка поспешила к двери.

Мисс Хаммер положила руку на спину Джен, а другой взяла метлу.

– Думаю, это тебе больше не пригодится, – спокойно сказала она. – Вивиан, если к тебе цепляются, пожалуйста, скажи мне или кому-нибудь из учителей. Тебе не нужно терпеть плохое отношение.

– Спасибо. Я скажу. – Вивиан слабо улыбнулась.

– Дженнифер, в следующий раз постарайся позвать на помощь взрослого. Нельзя прибегать к насильственным методам.

Джен откинула с глаз голубые пряди чёлки.

– Хорошо.

Мисс Хаммер вышла из раздевалки с метлой под мышкой. Вивиан плюхнулась на скамейку и с благодарностью взглянула на Джен. Что-то в ней изменилось, но Вивиан не могла определить, что именно.

– Спасибо, Джен. Не знаю, что ты тут делала, но я так рада, что ты оказалась рядом.

– Иногда я прогуливаю восьмой урок и прячусь в туалете. Сюда пришла, чтобы взять зарядку для айпода из спортивной сумки. Я наслаждалась Green Day в углу, когда услышала, как эта крыса Хейли надирает тебе задницу.

Вивиан упёрлась локтями в колени и уронила голову на руки. Из-за ударов по металлическим шкафчикам шрам начал невыносимо пульсировать.

– Вивиан, ты как? – В раздевалку влетела Клэр с Эмили на хвосте. – Я со всех ног кинулась в кабинет мисс Хаммер. Прости, что оставила тебя, я растерялась и не знала, что предпринять.

Вивиан пробормотала в ладони:

– Всё в порядке, Клэр. Я просто… – От стука в голове её затошнило. – Просто… неважно… себя… чувствую, – с трудом выдавила она, едва сдерживая тошноту.

– Нужно отвести её к медсестре, – предложила Эмили.

Джен с Клэр подхватили Вивиан под руки и поставили на ноги, затем вывели в коридор; Эмили придерживала для них дверь. Вивиан едва передвигала ногами, и двум девушкам пришлось практически тащить её в главное здание школы. Она крепко зажмурилась, чтобы стены вокруг перестали вращаться.

Добравшись до медпункта, девочки опустили Вивиан на бирюзовую кушетку, предназначенную для тех, кого стошнило на уроке, или тех, кто пытался прогулять контрольную. Она положила голову на покрытую полиэтиленом подушку и слегка приоткрыла глаза, чтобы взглянуть на белые стены с яркими флуоресцентными лампами, подсвечивающими тушки мёртвых жуков внутри. Медсестра засуетилась и принесла Вивиан большую таблетку и маленький бумажный стаканчик с водой, достаточной для большого глотка.

Хотя Вивиан терпеть не могла побочный эффект обезболивающих, она понимала, что сейчас они ей необходимы.

– Спасибо, девчонки, – сказала она, проглотив лошадиную дозу лекарства.

– Чувиха, я таких огромных таблеток в жизни не видала! – воскликнула Джен. Все три девочки стояли у кушетки и смотрели на Вивиан сверху вниз.

– Чтобы притупить боль наверняка, – ответила Вивиан. – Терпеть их не могу.

Прозвенел звонок, возвещая об окончании учебного дня. Коридор перед медпунктом огласился голосами и топотом учеников, спешащих к выходу навстречу свободе.

– Девочки, можете идти. Я позвонила отцу Вивиан и попросила, чтобы он приехал и забрал её домой. – Медсестра Пэм улыбнулась и подтолкнула троицу к двери.

Клэр и Эмили попрощались и влились в толпу. Джен в дверях оглянулась на Вивиан. Именно тогда Вивиан поняла, что в ней изменилось: она была одна. Тень, которая в течение последних нескольких недель каждый день сидела, вцепившись ей в плечо, исчезла.

– Ещё раз спасибо, Джен. – Вивиан улыбнулась со своего места на кожаной кушетке.

– Тебе спасибо, что дала мне повод врезать Хейли. – Она просияла в ответ. – Я мечтала об этом с первого класса – буквально.

Обе девочки захихикали, прежде чем Джен исчезла в толпе.

Вивиан откинулась на кушетку и улыбнулась при мысли о том, что Джен ушла одна. И никакая тень не отягощает ей жизнь, шепча оскорбления. Сегодня Джен была в своём тёмном одеянии и с густым макияжем, такая же мрачная на вид, как и вчера, но Вивиан знала, что теперь она стала немного светлее, немного увереннее в себе – может статься, даже немного счастливее.

Вивиан улыбнулась про себя и опустила голову на подушку.

– Ну, по крайней мере, выглядишь так, будто чувствуешь себя хорошо. – От голоса Гранта её улыбка стала шире. – Мне сказали, что Хейли набросилась на тебя в раздевалке. – Он опустил взгляд под ноги. – Мне ужасно жаль, Вивиан.

Вивиан потянулась и взяла Гранта за руку. На нём уже была форма для тренировки. Белая ткань шорт туго обтягивала крепкие мышцы ног, расположенных всего в нескольких сантиметрах от её лица. Она поспешила оторвать от них взгляд и посмотрела ему в глаза.

– Всё нормально.

Грант присел на край маленькой кушетки и крепко сжал её руку в ответ. Их бедра соприкасались, отчего сердце в груди забилось чаще.

– Она поступает так каждый раз, когда мы расстаёмся.

– Она делала так прежде?

– Ага. Она просто слетает с катушек, я чувствую себя виноватым, и в конце концов мы вновь сходимся. Но не в этот раз. С меня хватит.

Его брови решительно сошлись на переносице, челюсти сжались. Он посмотрел на часы, прежде чем встретиться взглядом с Вивиан.

– Мне нужно идти. Нельзя опаздывать на тренировку, иначе тренер заставит меня пробежать несколько кругов. – Он наклонился и поцеловал её в щёку. – Я рад, что с тобой всё в порядке. Знаешь, ты крепче, чем кажешься.

Вивиан была уверена, что её щёки вспыхнули от жара, исходящего от его губ.

– Приму за комплимент.

Грант поспешил к двери. Приостановился, чтобы улыбнуться Вивиан напоследок, и исчез в коридоре.

– Ох уж эта юная любовь.

Вивиан почти забыла, что не одна в медпункте. Щёки заполыхали ещё сильнее, когда медсестра Пэм подошла к кушетке с понимающей улыбкой.

– Мне нужно уйти, но твой папа уже в пути. Если тебе что-то понадобится, прямо за дверью кабинет мисс Миллер.

– Спасибо, – ответила Вивиан и закрыла глаза, поддаваясь волне спокойствия, вызванной лекарством.

Глава семнадцатая

Часы отсчитывали минуты, пока Вивиан лежала на кушетке в ожидании отца. К тому времени, как она вспомнила, что оставила сумку в раздевалке, боль в голове и лодыжке полностью прошла благодаря лошадиной дозе обезболивающего в организме.

Она заглянула в приёмную. Школьный секретарь мисс Миллер сидела за столом и что-то печатала в компьютере.

– Я оставила сумку в раздевалке. Если приедет мой отец, можете сказать ему, что я пошла её забрать?

– Конечно, – ответила мисс Миллер, не отрывая взгляда от экрана.

Вивиан казалось, что она парит над полом, подобно перышку. В теле почти не осталось никаких ощущений: лекарства притупили как боль, так и чувствительность всех нервов. Она заковыляла к раздевалке на вялых, как разварившаяся лапша, ногах. Выглядела ли она так же странно, как себя чувствовала?

Она открыла дверь, навалившись на неё всем весом, и побрела к своему шкафчику. Повертела в руках кодовый замок неловкими пальцами.

– Чёрт, – проворчала она, случайно прокрутив на колёсике цифру, которую хотела набрать. Пальцы слушались сигналов мозга весьма неохотно. – Дурацкие таблетки, – пробормотала она, в четвёртый раз пытаясь набрать верную комбинацию.

Когда замок наконец открылся, она схватила сумку с крючка. Едва дверца шкафчика захлопнулась, погас свет. Застыв от удивления, Вивиан широко распахнула глаза, ожидая, когда они привыкнут к пронзительной тьме вокруг. Через ряд маленьких окошек под потолком в дальней стене комнаты, в нескольких рядах от шкафчиков пробивалась полоска света.

– Я здесь, – крикнула она, надеясь, что выключивший свет, кем бы он ни был, включит его вновь. Её слова эхом прокатились по помещению. Ответа не последовало. Никакой вспышки света – лишь тьма и тишина.

Пока глаза привыкали к темноте, она на ощупь протиснулась между рядами скамеек, установленных перед шкафчиками. Дыхание участилось, сердце бешено забилось в груди.

«Осталось ещё два ряда шкафчиков, – подумала она, миновав первый. – А потом дверь будет справа». Осторожно, но уверенно она двигалась по бетонному полу.

– Вивиан! – взволнованно позвал её голос Тейна из темноты. – Здесь кто-то есть. Рядом с дверью. – Слова зазвенели в ушах.

Вивиан замерла и затаила дыхание, прислушиваясь. Откуда-то из темноты доносились частые вздохи. Она прищурилась, высматривая того, кто притаился в глубоком мраке.

– Кто здесь? – Голос у неё дрожал.

В ответ раздалось лишь три медленных, тяжелых шага. Казалось, хриплое дыхание заполнило всю комнату. И так пришибленная воздействием лекарств, голова закружилась, а ноги задрожали под тяжестью страха.

Прозвучали ещё два шага ей навстречу. Вивиан медленно отступила вглубь раздевалки.

– Меня ждёт папа, – крикнула она. – Он знает, что я здесь! – Это было лишь отчасти правдой. Вполне возможно, он всё ещё был на пути в школу.

Четыре медленных шага.

Всплеск адреналина пересилил воздействие лекарств, притуплявших чувствительность нервов, и Вивиан поспешила прочь от невидимого незнакомца. Споткнувшись о скамейку, упала и ударилась локтем о бетонный пол. Шаги зазвучали чаще и громче, Вивиан с трудом поднялась на ноги. Развернувшись на пятках, приготовилась бежать вдоль ряда шкафчиков, но не успела она двинуться, как кто-то схватил её сзади за волосы и потащил в сторону душевых кабинок.

Она принялась размахивать руками, пытаясь ударить нападавшего, её крики эхом разнеслись по помещению.

Вдруг, заглушая её голос, раздался оглушительный грохот, словно кто-то застучал кулаками по шкафчикам, начиная с самого дальнего, а затем всё ближе и ближе.

Бах! Бах! Ба-бах!

Когда стоявшие прямо перед ними ящики задребезжали от удара невидимого кулака, нападавший от испуга выпустил свою жертву.

– Беги, Вивиан! Беги к двери! – раздался голос Тейна, перекрывая грохот металлических дверец, по которым колотили его призрачные кулаки.

Выставив одну руку перед собой, а другой касаясь шкафчиков для ориентира, Вивиан нырнула во тьму. Завернув за угол, добежала до последнего ряда шкафчиков и кинулась к тонкой полоске света, пробивающейся из-под двери.

Тейн продолжал колотить по шкафчикам вокруг нападавшего, сбивая его с толку и тем самым замедляя его преследование, но не останавливая полностью. Вивиан услышала шаги по бетону, спешно направляющиеся к ней.

С внезапным приливом сил, вызванным выбросом адреналина, она распахнула дверь и вывалилась в коридор. Убегая, она даже не оглянулась. Завернув за угол спортивного крыла в общую зону, она в кого-то врезалась и сбила с ног. Споткнувшись об упавшего, заскользила по кафелю на животе. Сзади раздался стон и голос отца позвал:

– Вивиан?

Из-за смеси обезболивающих и шока от пережитого ужаса она была не в силах подняться и разрыдалась, лежа на полу. Отец опустился перед ней на колени и поднял на руки.

– Что случилось, Вивиан?

– На меня напали в раздевалке!

– Знаю. Мне звонила медсестра и сказала, что тебя привели к ней в медпункт после ссоры.

– Нет, папа, только что! Я вернулась в раздевалку за сумкой, и там кто-то был. Они выключили свет и… – Её голос сорвался, а тело сотрясли рыдания.

Вивиан выглянула из-за плеча отца в коридор, по которому только что пробежала. В дверях стоял Тейн. Поникнув, он перевёл взгляд с сестры на раздевалку позади. Его призрак мерцал.

– Тейн… – простонала Вивиан, когда помещение закружилось вокруг неё.

Джеймс посмотрел в сторону двери.

– Он здесь, Вивиан? Что ты видишь?

– Он выглядит… таким… уставшим. – Слова с трудом вываливались изо рта. – Меня схватили, – пробормотала она, борясь со слабостью. – Но Тейн… меня спас.

Мир погрузился во тьму, и её тело безвольно обвисло на руках отца.

* * *

Он стоял перед зеркалом, злобно глядя на собственное отражение. Радужки глаз походили на чёрные дыры, ведущие к не менее тёмной душе.

– Тупица!

Отражение затуманилось от дыхания.

– Ты поймал её, а потом позволил уйти! Тупица! Олух! Идиот!

Дыхание вырывалось неровными толчками, в то время как ногти оставляли красные следы на коже.

– Как ей удалось создать столько шума?

В голове царило полное смятение.

– Может ли она быть сильнее? В ней скрыто нечто большее, чем я полагал, – гораздо большее.

Глава восемнадцатая

Скрип половицы вырвал Вивиан из тяжёлой дремы. Она открыла глаза слишком резко, отчего вернулась в реальность с чудовищным головокружением.

Дверь скрипнула и со щелчком закрылась. Звук, казалось, доносился откуда-то изнутри комнаты – возможно, от гардеробной. Вивиан слегка повернула голову. Ребекка поставила корзину с бельём на пол и опустилась на кушетку рядом с Джеймсом, который сидел, уронив голову на ладони. Ребекка обняла его за плечи и поцеловала в макушку. Неподалёку стоял Тейн, молча глядя на них сверху вниз. Позади них обрамлённое окном звёздное небо создавало почти райское сияние.

– А если кто-то пытается ей навредить, Ребекка?

– Они обыскали раздевалку. Там никого не было, Джеймс.

– Она была в ужасе. Ты бы её видела!

– Возможно, таблетки в сочетании со стрессом последних двух месяцев привели к тому, что у неё начались галлюцинации.

– Она сказала, что её спас Тейн. Она может видеть духов, Ребекка. Всегда могла.

– Как такое возможно, Джеймс? Я не понимаю.

– Он правда меня спас, папа, – слабым хриплым голосом проговорила Вивиан. – Каким-то образом у него получилось ударить по шкафчикам, когда напавший на меня человек потащил меня к душевым кабинкам. Я не знала, что духи могут касаться чего-то физического. Но он смог.

Отец Вивиан бросился к её кровати и присел на край.

– Он был там?

– Да. И потом, когда я выбежала в коридор и оглянулась, он выглядел таким утомлённым. Будто удары по шкафчикам отняли у него все силы.

По другую сторону от Вивиан сел Тейн и, глядя на отца, заговорил:

– Я тоже не знал, что так могу. Просто когда я увидел, как тебе причиняют боль, во мне проснулась сила, о существовании которой я и не подозревал. Я не мог тебя спасти и от злости ударил по шкафчику кулаком. Когда раздался шум, я ушам своим не поверил.

– Было больно? – спросила Вивиан вслух.

– Нет, просто очень утомительно. Я знал, что мне нужно вернуться «к свету» – не знаю, как ещё это назвать, – но я не мог уйти, не убедившись, что ты в безопасности.

– Он здесь прямо сейчас? – с тревогой спросил отец.

– Да.

Из уголка глаза Джеймса скатилась слеза, и он прикусил губу. Затем опустил взгляд.

– Должно быть, он меня ненавидит.

– Нет, – возразил Тейн. – Скажи ему, Вив. Скажи, что я его не ненавижу.

– Ну а следовало бы ненавидеть! – Вивиан стиснула зубы.

– Что? – удивился отец.

– Прошу, скажи ему! Я не могу сказать сам. – Тейн посмотрел на неё умоляющим взглядом.

– Ладно! – Она несколько раз глубоко вдохнула через стиснутые губы, пока отец молча заглядывал ей в лицо. Тяжело выдохнув через нос, она пробормотала: – Тейн говорит, что не ненавидит тебя.

Отец вскинул руку ко рту, сдерживая рыдание, по щекам покатились слёзы.

– Скажи, что я его люблю.

Вивиан прикусила губу и крепко зажмурилась.

– Прошу! Я пытался сказать ему это с тех пор, как мы приехали, но, в отличие от тебя, он меня не слышит.

– Почему тебе хочется ему это сказать?

– Потому что у меня не было возможности сказать это при жизни!

Вивиан покачала головой, глядя на брата. Сидя рядом с ней, он казался таким реальным, всё ещё часть её жизни. Но он погиб. Его тело лежало на бархатной подкладке, запертое в блестящем ящике из красного дерева – таком же, как у их матери, только поменьше. В грязи. В свежей почве. Под небольшим надгробием, на котором были выгравированы дата его рождения и дата смерти. Всего лишь ребёнок. Незнакомцы проходили мимо его надгробия и, приговаривая: «Как же печально», – размышляли о том, отчего он умер таким молодым.

Джеймс наблюдал за тем, как Вивиан сурово взирает на пустое место на кровати, в её глазах застыли слёзы.

– Прошу, Вивиан.

– Тейн хочет, чтобы ты знал: он тебя любит. Только не проси меня сказать то же самое, – с горечью пробормотала она. – Я не стану.

Джеймс прикусил дрожащую губу.

– Спасибо, что сказала. – Он тяжело поднялся. Казалось, с каждым днём он старел всё быстрее. Кожа под глазами потемнела и припухла. В щетине на подбородке пробивались седые волоски. – Я тоже его люблю. Я говорю ему об этом каждый день.

– Я слышу, папа.

– Он знает. – Вивиан поправила волосы и уставилась на одеяло, укрывавшее её ноги. Слёзы, выкатившиеся из глаз, оставили тёмные пятна на ткани.

Отец направился к двери спальни. Взявшись за ручку, он повернулся и вновь взглянул на дочь. Она стиснула зубы от гнева, вполне обоснованного. Она подняла на него глаза.

– Я люблю и тебя, Вивиан. Прости, что так сильно тебя подвёл. У тебя есть полное право меня ненавидеть, но я молюсь, чтобы однажды твоя ненависть ушла. – Он вышел. Через несколько секунд в конце коридора захлопнулась дверь его спальни.

Ребекка взяла корзину с бельём и остановилась у кровати.

– Мне неловко говорить что-либо о ваших с отцом отношениях, Вивиан. И я знаю, он очень сильно тебя разочаровал, – робко начала она, нахмурившись и тщательно подбирая слова. – Но ты должна знать, что он правда пытался связаться с вами все эти месяцы. Я слышала, как он спорил с вашей мамой по телефону, умоляя разрешить поговорить с детьми. Видела, как он пишет вам с Тейном письма, а потом находит их в почтовом ящике нераспечатанными, с пометкой «Вернуть отправителю».

– Невозможно, – инстинктивно возразила Вивиан, качая головой. – Мама бы так не поступила.

– Порой любовь толкает людей на поступки, лишённые смысла. Твой отец никогда бы не признался в этом, но думаю, она делала так из-за меня. – Ребекка печально опустила взгляд в пол.

Вивиан уставилась на мачеху во все глаза, пытаясь осмыслить сказанное. Желание закричать и, возможно, даже влепить ей пощёчину было заглушено явной печалью в глазах Ребекки, которая всегда была добра к Вивиан. Она поняла, что не может злиться на мачеху, даже когда та говорит ей, что именно её мама является причиной отчуждения отца, из-за которого она так долго страдала.

– Однажды я разговаривала с ней по телефону, и она сказала, что я всё испортила. Возможно, она всё ещё отчасти надеялась, что они с твоим отцом вновь будут вместе. Не знаю даже. Знаю только, что, когда мы с твоим отцом поженились, она была очень огорчена.

Вивиан помнила: мама действительно была сама не своя несколько недель после того, как рассказала им, что их отец втихушку женился. Тем не менее ей с трудом верилось, что мама вычеркнет его из их жизни просто из-за ревности.

– Твой отец очень сильно любит вас с Тейном, Вивиан. Он всегда будет сожалеть, что не старался увидеться с вами усерднее. Он не идеальный человек, но и не плохой.

Уперев корзину для белья в бедро, Ребекка взяла Вивиан за руку и заглянула в глаза.

– Просто пообещай, что постараешься его простить, Вивиан. Если не ради него, то ради себя.

Вивиан вглядывалась в глаза мачехи в поисках намёка на ложь, но в них читалась лишь искренняя обеспокоенность.

– Я постараюсь, – пообещала она.

– Спасибо. – Ребекка тепло улыбнулась. – Я поставила на прикроватный столик поднос с супом и крекерами. И ещё приготовила имбирный эль. Джеймс сказал, что от лекарств тебя подташнивает. Моему желудку в таких случаях всегда помогает эль.

Она поставила корзину со сложенной одеждой на край кровати, затем наклонилась и крепко обняла Вивиан. Та ответила. В объятиях мачехи её раскаленный добела гнев потух.

– Мы оба тебя любим, милая. Если мы тебе понадобимся, мы будем в спальне, – заверила она Вивиан, прежде чем взять корзинку, и направилась к двери.

– Спасибо.

Когда дверь за Ребеккой закрылась, Вивиан уставилась в потолок. Она осталась одна, даже Тейн исчез. Возможно, отправился к отцу.

Обдумывая слова Ребекки, она почувствовала новую волну тошноты. В голове не укладывалось. На лбу выступили капельки пота. Вивиан ногами сбросила одеяло и приподнялась ровно настолько, насколько было нужно, чтобы дотянуться до имбирного эля на прикроватной тумбочке. Желудок успокоился, а головокружение прошло.

По краям молочного цвета тарелки с куриным супом были веером разложены крекеры. Вивиан раскрошила один в суп и отправила в рот ложку тёплой лапши. Она ела до тех пор, пока тарелка не опустела, даже провела пальцем по краю, собирая все до единой крошки.

Потянувшись, Вивиан спустила ноги с кровати и выглянула в окно на противоположной стене комнаты. Интересно, сколько она спала? Часы на прикроватной тумбочке показывали половину девятого. Должно быть, она потеряла сознание в школе, поскольку совершенно не помнила, как добралась домой.

События прошедшего дня казались ночным кошмаром. Она сама сомневалась, действительно ли на неё напали в раздевалке или, как предположила Ребекка, то была просто ужасная реакция на лекарства. Но чувствительный клочок кожи на затылке, где её схватили за волосы и поволокли вопреки воле, доказывал реальность произошедшего.

На неё напали. Но кто?

Кто бы это ни был… они не просто пытались отговорить её от танцев с чьим-то бывшим. Если бы не Тейн… Эта мысль слишком ужасала, чтобы доводить её до конца.

Вивиан поднялась на ноги. Как организм отреагирует на резкое движение? Она была готова к очередному приступу головокружения и тошноты, но, к её большому облегчению, не почувствовала особых изменений в своём самочувствии. Суп и имбирный эль прогнали остатки дурноты.

Уверенно пройдя по комнате, она остановилась перед окном и взглянула на кроны деревьев внизу. Вечер был безветренным. Несколько листьев, всё ещё упрямо цеплявшихся за ветки, висели неподвижно. Небо освещалось мерцанием миллионов звёзд и полной луны, застывшей на тёмном небе, подобно прожектору.

Вглядываясь в деревья внизу, Вивиан увидела её – Сара смотрела в окно, её разорванная ночная рубашка свободно свисала с плеч, голова склонилась к плечу под неестественным углом. На щеках виднелись грязные дорожки слёз.

Одна её рука медленно поднялась, указала на Вивиан, затем поманила к себе, после чего Сара нерешительно повернулась и пошла к деревьям, оглядываясь на Вивиан через каждые несколько шагов.

Разумная часть мозга Вивиан закричала, веля ей оставаться на месте или позвать отца и Ребекку. Но что-то внутри заставляло её молчать. Ноги сами направились к двери. Она решила им не противиться. Сара хотела ей помочь, поскольку сама нуждалась в помощи.

Перед тем как выйти в коридор, Вивиан достала серебряный браслет, который в её комнате несколько дней назад оставил дух Сары, и крепко сжала в кулаке.

Она прошла через весь дом, пока не оказалась на заднем дворе, в нескольких шагах от густых деревьев, обрамлявших ухоженную лужайку. Вивиан вглядывалась в стволы и почти голые ветви деревьев, как вдруг за вечнозелёным кустом промелькнуло бледно-голубое облачко.

– Сара? – Голос Вивиан зазвенел в неестественной тишине, от которой внутри всё похолодело. Не раздавалось ни стрекотания сверчков, ни кваканья жаб, живущих в пруду в нескольких сотнях метров от зарослей, – только мёртвая тишина.

Вивиан заметила хрупкую фигурку Сары, призрак испугано выглядывал из-за куста: она приложила палец к губам, словно предупреждая Вивиан, что кто-то или что-то может подслушивать. Кивнув, та осторожно вошла в заросли, стараясь двигаться быстро и шуметь как можно меньше. Не сводя глаз с Сары, она принялась маневрировать между сломанными ветками лесной подстилки.

И только когда нога зацепилась за искривлённый корень ближайшего дерева, Вивиан осознала, что вышла из дома босиком, в тонкой футболке и хлопковых пижамных штанах. Хотя воздух не колыхался, осенний холод проникал сквозь ткань, подобно лезвию бритвы.

Но она не чувствовала озноба. Не чувствовала чертополоха и сухих веточек, которые впивались в босые ступни. Она не чувствовала ничего, кроме отчаянной необходимости следовать за призраком. Её словно отделили от тела и тянули к чему-то, что хотела показать ей Сара.

Наконец Вивиан вышла на небольшую поляну у пруда и увидела Сару, которая сидела под ивой, подтянув колени к груди; с левой икры свисали обрывки голубой ткани. Вивиан бегом преодолела разделявшее их расстояние и опустилась перед ней на колени.

– Что такое, Сара? Что ты хочешь мне показать?

Взяв Вивиан за руки, она потянула её к себе. Перепачканная грязью щека прильнула к её щеке, пряди волос задели ухо, а комочки засохшей в них грязи коснулись головы. Сухие листья, запутавшиеся в волосах Сары, зашуршали, когда она прижалась к ней. От ледяного холода её кожи Вивиан задрожала.

– Взгляни моими глазами.

Когда сухое шипение едва слышных слов достигло ушей, Вивиан мгновенно обнаружила, что лежит на холодной, влажной земле. Нет, не на земле, а в земле. Она поняла, что была уже здесь однажды – во сне.

На неё посыпались комья грязи. Оглядев себя, она увидела ту же голубую сорочку, какую носил дух Сары. Руки были покрыты свежими тёмно-фиолетовыми синяками и пятнами запёкшейся крови. На среднем пальце был оторван ноготь, обнажая розовую плоть. Эти пальцы отчаянно боролись за жизнь и проиграли.

На тыльной стороне перепачканной ладони покоилась подвеска в виде сердца, прикреплённая к тонкому серебряному браслету.

На лицо продолжали падать комья грязи. Кусочек земли попал в рот. На вкус он напоминал воду из пруда.

В неглубокую могилу потянулась рука и схватила браслет. От рывка плотно прижатая ладонь отлепилась от тела, раскидывая грязь по сторонам, а затем рухнула обратно с глухим стуком. Тонкая цепочка порвалась лишь со второго рывка.

Вивиан попыталась разглядеть что-нибудь сквозь слой влажной земли на лице. Комья тяжело давили на веки. Она увидела фигуру, склонившуюся над ней, изучающую её безжизненное тело. В руках человек держал лопату. Детали лица скрывала тёмная тень, окутывавшая его. По бокам виднелись колышущиеся ветви ивы, затенявшие неглубокую могилу…

– Вивиан! – Настойчивый зов Тейна вернул её к реальности. – Кто-то идёт!

Вивиан обнаружила, что перед ней та же ива, что и в видении. Только теперь она сама лежала не в земле, а на поверхности. Лунный свет отражался от гладких листьев, упорно цепляющихся за ветки.

– Не вставай! Спрячься вон за теми кустами!

Вивиан перевернулась на живот и поднялась на четвереньки, затем поползла по твёрдой холодной почве. Запах влажной земли ударил в ноздри, когда она юркнула за густой кустарник и сжалась в комочек.

Позади одинокой ивы из-за стены деревьев показался неясный силуэт. Почти полная луна осветила лицо девушки – то была Анна. С одеялом, перекинутым через предплечье, фонарём в одной руке и книгой в другой. Она расстелила одеяло на земле под ивой – на том самом месте, где только что лежала Вивиан, переживая погребение безжизненного тела Сары Кристиан, – и поставила фонарь в угол, положив книгу рядом. После она улеглась на одеяло животом, подперев голову руками и скрестив лодыжки в воздухе за спиной.

Анна раскрыла книгу и вдруг замерла, уставившись в землю перед собой. Снова закрыв книгу, она поползла по одеялу, вытягивая шею, чтобы выглянуть из-за куста. Вивиан проследила за её взглядом. У края одеяла на траве в лунном свете что-то блеснуло. Вивиан вскинула ладонь ко рту, подавляя вскрик.

Браслет! Она держала его в руке, когда сидела на том месте с духом Сары, и, должно быть, выронила.

Анна вытянула руку, на её лице отразилось явное замешательство. Подобрав браслет, она огляделась по сторонам.

– Сара? – прошептала она, обращаясь к деревьям. – Ты здесь?

Вивиан затаила дыхание и замерла. Хотелось выскочить из укрытия и рассказать Анне обо всём, что произошло. Вот только пусть она и доверяла Анне, сомнения пригвоздили её к земле. Как минимум правда о её странной способности могла перепугать Анну до чёртиков. Вивиан до сих пор немного сожалела о том, что открыла Гранту, но сказанного не воротишь.

Анна прищурилась, вглядываясь в деревья.

– Сара?

На противоположной стороне поляны сломалась ветка. Глаза Анны в ужасе округлились. Она сгребла в охапку вещи и кинулась в сторону дома, край одеяла волочился за ней следом.

Вивиан по-прежнему неподвижно пряталась за кустом, уставившись в направлении шума. В подлеске с шуршанием появилась тень и вскоре вышла на лунный свет. Вивиан выдохнула с облегчением. Всего лишь олень.

Вдруг ветка треснула уже совсем в другом месте, где-то вдалеке. Звук напугал оленя, и он кинулся обратно в лес. Возможно, это была убегающая Анна, или другой олень, тем не менее звук вызвал у Вивиан ужас, от которого сердце подскочило в груди. Тейн стоял рядом с ней, вглядываясь в деревья.

– Здесь небезопасно, Вивиан. Тебе нужно вернуться в дом. Что-то не так.

– Знаю, – беззвучно ответила она. – У меня такое же чувство.

Она осторожно вышла из своего укрытия и поспешила к задней двери дома. Прежде чем подняться по ступенькам крыльца, она приостановилась и оглядела окрестности с отчётливым ощущением, будто прямо за пределами видимости кто-то затаился и наблюдает за ней.

Наконец она тихо прокралась в дом через чёрный ход и заперла за собой дверь. Минуя коридор по пути в прихожую, она остановилась у двери в подвал. Затаив дыхание, повернула ручку и потянула на себя. Дверь была заперта на замок. Вивиан с облегчением выдохнула и на цыпочках добралась до спальни. Там сняла рюкзак со стула возле шкафа и подсунула спинку под дверную ручку.

– На всякий случай, – проговорила Вивиан и напоследок выглянула в окно.

Луна освещала лесную подстилку, виднеющуюся между ветвей деревьев, неподвижных в ночной тиши. Ни намека ни на Анну, ни на Сару, ни на какое-либо другое живое существо, тем не менее Вивиан не могла отделаться от ощущения, будто в лесу притаилось нечто такое, что даже она не способна увидеть.

* * *

Он с тоской взирал на девчонку, стоящую у окна.

Где она была прежде, когда он пришёл за ней понаблюдать? В комнате горел свет, но никого не было. Может, она спала? Ему показалось, что в воздухе вокруг витает запах её клубничного шампуня, но он не заметил её среди деревьев.

Он начал царапать кору на стволе дерева, за которым прятался, кусая губы, пока не почувствовалметаллический привкус крови на языке.

Осталось совсем немного. Сегодня ей каким-то образом удалось сбежать, но завтра будет иначе. Завтра он её поймает, прямо как и планировал.

Глава девятнадцатая

Вивиан удалось провалиться в беспокойный сон, в котором её преследовали Сара и Нэнси. Образы их смертей липли к сознанию, пока она пробуждалась – от тьмы снов к тьме реальности. Реальности, окутанной тенями, притаившимися в углах комнат. Наблюдая. Поджидая.

Вивиан не знала, чего именно ждали тёмные духи, знала лишь об их присутствии. Она чувствовала их силу в доме. Почувствовала тьму, едва переступив порог. И духи, как добрые, так и злые, тянулись к ней. Теперь они знали наверняка, что она способна их видеть, и сомневаться не приходилось: они не оставят её в покое, пока она им не поможет.

Через окно спальни в комнату струился солнечный свет, от которого лежащей под тёплым одеялом Вивиан должно было стать жарко, однако её охватил озноб. Она оглядела комнату в поисках притаившихся тёмных фигур и краем глаза заметила какое-то движение в глубоком эркере спальни. Она повернула голову как раз вовремя, чтобы увидеть тень, скользнувшую в дальний верхний угол.

Сердце подскочило в груди, Вивиан вскочила вместе с ним и на ноющих ногах поспешила к окну. Царапины от босых ночных прогулок по лесу всё ещё не затянулись, под ногти на ногах забилась грязь.

Прикрыв глаза от яркого солнца, она вгляделась в деревья. От страха волоски на загривке встали дыбом. Она оглянулась на стену, где заметила движущуюся тень. Ничего.

Вивиан не сомневалась, что прямо за голыми ветвями и колючими соснами лежало тело Сары Кристиан. Погребённое под плакучей ивой, рядом с небольшим прудом. От него, скорее всего, остались только кости, плоть же стала единой с землёй: время и насекомые сделали своё дело – сделали то, что природа делает со всеми мёртвыми существами.

Вивиан прижалась лбом к стеклу, будто от лишнего миллиметра сможет видеть лучше. Не помогло. Несмотря на почти полное отсутствие листьев на деревьях, множество тянущихся к горизонту веток закрывали обзор на одинокую иву, служившую надгробием Сары.

Ей самой было не вполне понятно, почему она так стремилась помочь кому-то, кого даже не знала при жизни. Наверное, просто потому, что душа Сары выглядела такой измученной и отчаявшейся. Жизнь девушки едва успела начаться, когда её так жестоко оборвали.

Интересно, чем Сара хотела заниматься после школы? Собиралась ли поступать в университет? Мечтала ли выйти замуж за какого-то парня? Наверное, она тысячу раз записывала его имя в своих тетрадях. Возможно, даже использовала его фамилию, когда ставила свою подпись.

Сара была такой же юной девушкой, как и Вивиан. Молодой и многообещающей. Страдающей от того, что им не под силу изменить. Вивиан полагала, что, будь Сара ещё жива, они непременно подружились бы, как подружились они с Анной, моментально связанные болью смерти.

Вивиан отошла от окна и поспешила к выходу.

Нужно рассказать отцу о том, что она видела. Нужно найти тело Сары, чтобы её душа могла обрести покой. Что-то ей подсказывало, что после этого упокоится и душа Нэнси.

Вивиан выбежала из комнаты, не закрыв за собой дверь.

Тени по углам пришли в движение. Они повыползали из своих укрытий, подобно потревоженному клубку змей, и направились по потолку и стенам к Вивиан. Воздух задрожал, когда они выскользнули в коридор.

Температура начала падать: казалось, они поглощали всё тепло. Перед ртом Вивиан образовалось крошечное облачко, а стены вокруг погрузились в темноту.

– Папа! – крикнула она и заглянула в открытую дверь его спальни. Кровать была аккуратно застелена.

Развернувшись на пятках, она бросилась к лестнице, смотря строго перед собой и стараясь не замечать скопище теней, надвигающихся на неё. На лестничной площадке она остановилась и заглянула в спальню, где, без сомнения, Сара испустила последний вздох.

– Папа! Ребекка! – В спешке спускаясь с лестницы, она чуть кубарем не полетела вниз.

– На кухне! – отозвалась Ребекка.

Вивиан поскользнулась на кафельном полу кухни и ударилась о стол, попутно опрокидывая чашку – жидкость пролилась на колени отца, и тот вскочил на ноги.

– Вивиан! – Он придержал её за плечи, когда она опять заскользила, пытаясь обойти стол. – Что стряслось?

Вивиан попыталась успокоиться и перевести дыхание, прежде чем продолжить. Не зная, как лучше объяснить всё отцу, она просто выпалила:

– Я знаю, что случилось с Сарой Кристиан! Я видела, как её тело спускали по кухонному лифту и… – Слова срывались с губ в лихорадочном темпе. – Её убили! Я точно знаю!

Ребекка оторвала взгляд от стола, который вытирала.

– Что? Вивиан, она исчезла больше года назад. Как ты могла увидеть её тело в кухонном лифте?

– У меня было видение!

Вивиан поймала взгляд Ребекки, молча умоляя поверить ей.

Та покачала головой, недоверчиво покосилась на Джеймса и с беспокойством посмотрела на Вивиан.

– Ничего не понимаю. – Она опустила взгляд на её ноги. – Почему ты такая грязная?

Вивиан пропустила вопрос мимо ушей. Она должна была объяснить отцу, что случилось с Сарой.

– Знаю, это звучит безумно, но ко мне приходил дух Сары, она пыталась показать мне, что с ней случилось. Она не убегала. Её убили! В розовой спальне. Папа, ты должен мне поверить!

Джеймс притянул Вивиан к себе и обнял, словно защищая.

– Я верю тебе, Вивиан.

Та прильнула к нему, благодарная за доверие. Он усадил её на стул рядом с собой.

– Расскажи, что она тебе показала, – твёрдо велел он, и на его лице отразилось явное беспокойство.

– Я не видела, кто именно её убил, но почувствовала, что она знала этого человека. На днях утром она оставила в моей комнате свой браслет. Когда я зашла к ней в спальню, она показала мне своё тело. Оно было спрятано в кухонном лифте. Именно тогда ты нашёл меня в той розовой спальне.

– Если она мертва, как она могла дать тебе браслет? – Ребекка нахмурилась и покачала головой. – Я совсем ничего не понимаю.

– Я тоже не вполне понимаю, – призналась Вивиан. – Я не знала, что духи могут двигать вещи или шуметь, как Тейн вчера со шкафчиками. Я не понимаю, почему он появляется, когда мне нужна помощь, как, например, прошлой ночью.

– Прошлой ночью? – Глаза Джеймса округлились от беспокойства. – Что произошло прошлой ночью?

Вивиан рассказала о духе Сары, который отвёл её в лес, о видении с погребением под ивой. Она помолчала, прежде чем продолжить.

– Анна тоже пришла туда. – Слова стекали с губ медленно, словно Вивиан, произнося вслух, пыталась их осмыслить, а не передать информацию.

– Что? Зачем она пошла в лес посреди ночи?

– Не знаю. Она расстелила одеяло на том самом месте, где зарыли Сару, и легла почитать книгу, но потом увидела на земле браслет…

– Браслет, который дала тебе Сара? – перебила Ребекка, наклонившись вперёд и внимательно слушая, всё ещё настроенная скептически, но явно пытающаяся понять.

– Да. Он был на Саре, когда она умерла, и убийца снял его, когда зарывал, – ответила Вивиан, гадая, начинает ли Ребекка ей верить. – Анна его подобрала, затем начала оглядываться и звать Сару.

Джеймс покачал головой.

– Она решила, что та жива?

– Возможно, – согласилась Вивиан. – Или она знает, что Сара погибла, и отчасти ожидала увидеть привидение.

– Прежде чем мы продолжим, нужно убедиться, что там действительно есть тело. – Джеймс схватил куртку с вешалки и поспешил к задней двери.

Ребекка бросилась за ним.

– Джеймс, подожди! Не ходи туда один! – Когда он вылетел на улицу, она оглянулась на Вивиан, её зрачки расширились от страха. – Всё это меня пугает, Вивиан. Лучше нам пойти с ним.

Вивиан быстро пересекла кухню и надела калоши и ветровку. Затем сняла с крючка куртку и протянула Ребекке.

– Но ты ещё в пижаме… – начала та.

– Ничего. Идёмте! – воскликнула Вивиан, распахивая заднюю дверь. Засунув руки в карманы куртки, Ребекка поспешила за ней.

Отец вышел из сарая с лопатой под мышкой и широкими шагами направился к опушке леса. Вивиан с Ребеккой подбежали к нему. Вместе они преодолели заросли и остановились под навесом из пожелтевших ивовых листьев у пруда.

– Вот! Она закопана тут!

Джеймс воткнул стальное лезвие в землю и вогнал глубже с помощью ступни. По мере того как он копал, рядом с ним рос большой холмик земли. Пот заливал его брови и подбородок, и вскоре он уже стоял в яме по грудь.

– Думаешь, нужно копать глубже? Или попробовать другое место?

Вивиан глядела на созданный отцом кратер в полном замешательстве. Ребекка нервно расхаживала из стороны в сторону, вглядываясь в деревья и время от времени кидая взгляд на яму.

– Не понимаю. Она должна быть здесь. Я видела, как она лежала прямо тут, уставившись на то дерево. – Вивиан указала на иву, повысив голос. – Я её видела! Она привела меня именно на это место.

– Может, она что-то напутала? То есть, может, духи путаются в подобных вещах? – предположил Джеймс.

– Нет. Она здесь. Должна быть здесь.

– Мистер Беннетт? – Ребекка подскочила, когда из-за деревьев позади неё раздался голос Рэймонда. – Простите, мэм. Не хотел вас пугать.

– О, ничего, Рэймонд. Я просто… не знала, что вы там, – запинаясь, произнесла она.

Рэймонд быстрым шагом подошёл к яме, в которой стоял Джеймс с торчащей из земли лопатой.

– Почему вы все здесь собрались? – Рэймонд перевёл взгляд с Джеймса на Ребекку, затем на Вивиан.

– Мы ищем Сару, – твёрдо ответила последняя.

– У нас есть основания полагать, что Сара Кристиан не убежала из дома, как все думали, – пояснил Джеймс. – Нам сообщили, что её, возможно, убили, а тело закопали на территории дома.

Рэймонд заглянул в яму с таким видом, будто ожидал увидеть торчащие из земли части тела.

– Я помогу вам копать. Анна! – бросил он через плечо. – Сбегай в сарай и принеси лопату.

– Конечно, – отозвалась та откуда-то из-за деревьев.

– Мы расчищали дорожку для прогулок, но, похоже, тут есть дела поважнее, мистер Беннетт.

– Спасибо, Рэймонд. Я буду рад помощи.

Двое мужчин принялись копать вокруг ямы, вырытой Джеймсом. Несмотря на прохладу, их одежда пропиталась влагой. Когда они вытирали пот с лица, по щекам размазывались грязные дорожки.

Наконец Джеймс выбрался из ямы и протянул руку, чтобы помочь Рэймонду. Ребекка, Вивиан и Анна стояли рядом, глядя вниз на кратер.

Он был пуст. Ничего. Абсолютно ничего внутри. Не было даже костей какой-нибудь белки или птицы. Вивиан принялась нервно теребить волосы.

– Прости, папа. Я думала… Не понимаю. Просто…

Джеймс обнял её за плечи, пачкая её куртку грязью и потом.

– Я знаю, Вивиан. Ничего страшного.

– Прошлой ночью я нашла здесь браслет Сары, – сказала Анна, в её глазах читалось замешательство. – Кажется, я выронила его, когда бежала по тропинке, но сегодня его там уже нет.

– Что ты делала в лесу ночью? – спросил Рэймонд с явным беспокойством.

– Раньше мы с Сарой тайно уходили из дома по ночам и встречались здесь. Это было её любимое место, под этим деревом, с видом на пруд. – Она виновато посмотрела на отца. – Иногда, когда мне не спится, я прихожу сюда и читаю или просто думаю. Но вчера я нашла под деревом браслет и испугалась.

– Это небезопасно, Анна, – упрекнул её Рэймонд. – Особенно учитывая убийство Нэнси и пропажу Сары.

Анна уронила взгляд на ноги.

Вивиан была ошеломлена осознанием, что видение оказалось ложным.

– Мне ужасно жаль… – Её голос дрогнул, и она начала всхлипывать.

Джеймс положил ладони ей на плечи и заглянул в глаза.

– Ничего страшного, Вивиан. Никто на тебя не сердится.

Ребекка взяла Вивиан за руку.

– Пойдёмте в дом, выпьем горячего чая. Спасибо за помощь, Рэймонд.

– Мэм. – Он кивнул, затем строго посмотрел на Анну. – Мы обсудим твои ночные прогулки позже. А теперь вернёмся к тропе.

– Да, сэр. – Повернувшись к Вивиан, она спросила: – С тобой всё будет в порядке?

– Да, всё нормально. Я просто устала.

– Что ж, может, тебе лучше вздремнуть перед вечером.

Вивиан нахмурилась.

– Что будет вечером?

– Бал! Свидание с Грантом!

В утренней суматохе Вивиан совсем забыла о школьном бале.

– Я приду к четырём, и мы можем вместе сделать причёску и макияж, как и собирались. Или ты передумала?

– Конечно нет, – ответила за Вивиан Ребекка. – Мы хорошо пообедаем и примем тёплую ванну. Она будет готова. Приходи в четыре.

Ребекка и Джеймс стояли, образовав вокруг Вивиан физический щит. Мачеха держала её за руку, словно защищая, в то время как отец положил руку дочери себе на сгиб локтя.

– Мне жаль. Ничего не понимаю. – По дороге к дому Вивиан смотрела на сухие листья и веточки, хрустевшие под ногами.

– Милая, ты через многое прошла. – Ребекка сжала её руку. – Мы любим тебя и будем рядом, несмотря ни на что.

Когда они дошли до подножия крыльца, Вивиан смущённо взглянула на отца.

– Прошлой ночью всё казалось таким настоящим.

– Вивиан, что бы ни происходило, мы со всем разберёмся.

– Прости, что заставила тебя напрасно копать часами.

– Не нужно извиняться. Если завтра ты скажешь, что тело Сары закопано во дворе перед домом, я и его перекопаю. – Он широко улыбнулся. Вивиан ответила тем же.

Они поднялись по короткому ряду ступенек, Вивиан всё ещё держала отца под руку. Позади в лесу тихо хрустели сухие листья и веточки. Прежде чем последовать за отцом и мачехой в дом, Вивиан оглянулась на слабый звук.

За ними, опёршись на грабли, наблюдал Рэймонд Лоури. Когда Вивиан обернулась, он быстро отвёл взгляд и принялся расчищать землю от лишней поросли.

* * *

Он был совсем не рад, когда увидел, как они копают землю под деревом. Но он знал, что там ничего нет. Сары там больше не было. Он нашёл для неё место получше.

Эти раскопки ни к чему не приведут.

Он всё ещё не понимал, как браслет Сары оказался на тропинке. Тем не менее не так уж это и важно. Он вернул его на законное место.

– Вечером, Вивиан. Сегодня вечером искать будут уже тебя. Но я не позволю им тебя найти. – Он подавил смех, от которого сотрясались плечи, наблюдая за тем, как Вивиан исчезает в задних дверях дома.

Глава двадцатая

Вивиан сидела на кровати с обмотанным вокруг головы полотенцем. Прежде чем взболтать флакон розового лака, она надела на пальцы ног розовый пенопластовый разделитель, который дала ей Ребекка. Тёплая ванна помогла немного расслабиться, тем не менее в голове всё ещё царило смятение из-за событий последних суток.

Она то и дело проигрывала в голове произошедшее ночью. Что она пропустила? Зачем Сара привела её в то место, если она не там?

Тихий стук в дверь вернул Вивиан к действительности.

– Войдите, – отозвалась она, предполагая, что это Ребекка, которая опять пришла над ней суетиться.

– Это я, – сказал Грант, нерешительно приоткрыв дверь и заглядывая в комнату. – Ты точно готова к гостям?

– Да-да, конечно, – отозвалась Вивиан, стараясь говорить непринуждённо.

Грант улыбнулся, взглянув на узел у неё на макушке. У Вивиан вспыхнули щёки, и она спешно сняла полотенце. Запустив пальцы в волосы, пробормотала:

– Совсем забыла о нём.

– По-моему, тюрбаны выглядят соблазнительно.

Вивиан рассмеялась. Грант присел на кровать рядом с ней. Затем взял у неё флакон с лаком, слегка встряхнул и, открутив крышку, провёл кисточкой о край, избавляясь от излишков жидкости.

– Можно? – спросил он, указывая на её растопыренные пальцы.

– Ты считаешь тюрбаны соблазнительными, и тебе нравится красить ногти на ногах. Ты не похож на большинство парней, которых я знаю.

Он нанёс ей лак на большой палец и поднял голову.

– А ты не похожа на большинство девушек, которых знаю я, – ответил он и вернулся к ногтям. – Я единственный ребёнок, мама научила меня красить ей ногти. – Он приостановился. – Это один из способов её утешить, после того как её обидит отец. – На последних словах его голос затих.

Вивиан не знала, как реагировать на слова Гранта о жестокости его отца, поэтому молча наблюдала, как он сосредоточенно наносит лак. Казалось, тишина его вполне устраивала, пока он аккуратно красил ногти, время от времени макая кисточку во флакон и снимая излишки лака об ободок. Покончив со вторым слоем, он закрутил крышку и поставил лак на прикроватную тумбочку, после чего внимательно заглянул Вивиан в глаза.

– Выглядят идеально, – сказала она, восхищаясь его аккуратной работой.

– Ты выглядишь идеально, – ответил он, не отрывая от неё взгляда.

Вивиан покраснела, посмотрев ему в глаза. Повисла тишина. Грант потянулся и взял её за руку.

– Анна рассказала о том, что произошло сегодня утром, – наконец сказал он, – и вчера в школе. Ты как?

– Всё в порядке, – твёрдо ответила Вивиан. Его обеспокоенный взгляд смягчил её решимость быть сильной. – Ну, в целом в порядке. Честно говоря, Грант, мне страшно.

Он сжал её ладонь.

– Здесь водится зло. Знаешь, что ты увидел в дверях туалета рядом с футбольным полем?..

– Я точно что-то видел, но не знаю, что именно, – тихо сказал он.

– Я тоже не уверена, что это было, но явно какое-то зло. И такое же зло обитает в этом доме. Оно меня преследует.

– Ты поэтому сбежала через туннель в подвале?

– Частично. Там была тьма, подобная той, которую ты видел, но меня туда привела Сара. Она хотела, чтобы я нашла туннель.

– Сара? Но это значит… – Он замолчал, не в силах закончить предложение.

– …Что она мертва, – сказала Вивиан сдавленным от печали голосом. С лица Гранта сошла вся краска. – И ей нужна моя помощь. Только я не знаю, как именно ей помочь.

На глаза Гранта навернулись слёзы.

– Наверное, было проще считать, что она сбежала. Но я всегда знал: она никогда бы так не поступила. Во всяком случае, не ушла бы, ничего мне не сказав.

– Вы были близки?

– Мы выросли вместе. – На руку, всё ещё крепко сжимающую пальцы Вивиан, упала слеза. – Когда умерла мама Сары, та ужасно горевала. Ей нужно было с кем-то поговорить, а я так часто был рядом… – Грант замолчал. За его спиной начала расти белая масса. – Я знал, что неправильно слишком с ней сближаться, потому что у меня была девушка. Я хотел порвать с Хейли, но это было слишком тяжело. Я боялся, что Хейли и её подруги станут плохо относиться к Саре, если кто-нибудь узнает о наших чувствах.

Постепенно масса приобрела очертания Сары Кристиан. Она протянула тонкую прозрачную руку и легла на плечо Гранта. Тот вздрогнул, будто действительно от холодного прикосновения, о котором не мог подозревать.

Вдруг по полу, подобно туману, начала растекаться чёрная тень. Сара обернулась и, завидев её приближение, замерцала и растворилась в воздухе. Тень отступила в угол комнаты.

Испуганная внезапным проявлением призрачной энергии, Вивиан сжала руку Гранта.

– Думаю, здесь разговаривать небезопасно, – прошептала она.

Грант нервно огляделся.

– То существо из туалета, оно тут? – спросил он сдавленным от страха голосом.

Они вышли в коридор и направились к лестнице. На площадке задержались и нервно заглянули в спальню Сары. За дверью в солнечном свете, пробивавшемся сквозь розовые занавески, двигались тени, отчего комната казалась обитаемой.

Вивиан посмотрела на Гранта: видел ли он то же, что и она? Его глаза округлились, и, не отрывая взгляда от головокружительного движения тёмных фигур, он спросил:

– Что это?

Вивиан потянула его вниз по лестнице. Они пересекли вестибюль. Сидящий на диване в гостиной отец оторвался от журнала.

– Мы просто выйдем на улицу, – предупредила Вивиан и почти выволокла Гранта через парадный вход. Они спустились по ступенькам и пересекли круговую подъездную дорожку, прежде чем сесть на траву в окружённом деревьями переднем дворе, лицом к возвышающемуся впереди дому.

– Что это было? – повторил свой вопрос Грант, нарушая напряжённую тишину.

– Ты их видел? – Вивиан с любопытством заглянула ему в лицо. – Никто, кроме меня, никогда их не видел. – Замолчав, она взглянула на дом. Даже при дневном свете он вызывал у неё мурашки. – Почти не сомневаюсь, что именно из-за них дух Сары здесь застрял.

– Нам под силу ей помочь? – спросил Грант, смотря Вивиан прямо в глаза.

Та ответила на его пристальный взгляд, потрясённая откровенным разговором о духах, тенях и способностях видеть то, что кажется невероятным. Казалось, у неё гора свалилась с плеч, хотя ей по-прежнему угрожали ужасы реального мира. Вот только теперь ей не придётся бороться с ними в одиночку. Это осознание придавало ей сил.

– Я ей помогу, – решительно ответила она.

– Мы ей поможем, – сказал Грант, приобнимая её, словно в попытке защитить. Она положила голову на его крепкое плечо. Он поцеловал её в лоб. В этот момент лёгкий ветерок подхватил с травы несколько листьев и подбросил в воздух. Впервые после смерти мамы и брата Вивиан не чувствовала себя одинокой.

Глава двадцать первая

– Ещё один пшик, Вив. – Анна направила распылитель на голову Вивиан и нажала.

В воздухе образовалось облачко лака для волос. Вивиан закашляла, случайно его вдохнув.

– Почти уверена, что это было нечто большее, чем просто «пшик».

– Ну, мы же не хотим, чтобы хоть один локон выпал до того, как тебя увидит Грант? Потому что ты… выглядишь… идеально! – Анна сделала театральную паузу, прежде чем повернуть на Вивиан ручное зеркальце.

– Ого! Как тебе это удалось?

Вивиан просияла, улыбнувшись своему отражению, затем повернула голову так, чтобы разглядеть отражение затылка в зеркале на туалетном столике позади себя.

– Мои волосы никогда так не вились! Как думаешь, не распадутся?

Анна выставила перед собой баллончик с лаком для волос.

– Нанести дополнительный слой на всякий случай?

– Нет, спасибо. Убери палец с курка, стрелок.

Анна неохотно поставила баллончик с лаком для волос экстрасильной фиксации среди тюбиков губной помады и баночек с тенями и румянами, разложенных на туалетном столике.

– Теперь мне совестно. Ты наверняка завила каждую прядь волос по отдельности.

– Пожалуй.

– А я всего лишь прошлась по твоим волосам утюжком и воткнула пару заколок.

– Заколок со стразами. Что ещё нужно девушке? Кроме того, макияж выглядит круто. Мне до сих пор не понятно, как тебе удалось так ровно наложить ресницы.

– Раз в пару месяцев мама заставляла меня накладывать ей ресницы перед гулянками с подружками. Я тренировалась с семи лет.

– Да ты профессионал! – Анна сочувственно улыбнулась. Её волосы, казалось, мерцали в свете лампы. Они каскадом ниспадали ей на спину, на тонкие белые плечи и сверкающее изумрудное вечернее платье.

– Если бы кто-то тогда сказал, что мне пригодится этот навык, я ни за что не поверила бы. Но вот посмотри! Таки пригодился.

– Ты вообще как? То есть после всего, что произошло вчера… и сегодня утром? – Анна поймала взгляд Вивиан в зеркале. Та повернулась. Заглядывая Анне в глаза, она раздумывала, может ли доверить подруге правду.

– Всё в порядке, – начала она. – Просто…

Её прервал лёгкий стук. Обе девушки машинально повернулись к двери, которая приоткрылась ровно настолько, чтобы пропустить внутрь голову Ребекки.

– Боже мой! Только взгляните на этих красавиц! – воскликнула она и вошла в комнату с фотоаппаратом в руке. – Можно сделать несколько снимков, прежде чем мы спустимся вниз?

– Конечно, – ответила Вивиан.

Анна задумчиво посмотрела на неё.

– Я правда в порядке, – сказала Вивиан. Она доверяла Анне, но что-то её сдерживало. Возможно, некое предчувствие. Или просто страх открыться полностью. В любом случае она испытала облегчение, когда их разговор прервали.

– Честно? – спросила Анна.

– Честно, – с улыбкой заверила её Вивиан, затем нанесла ещё один слой прозрачного розового блеска и положила его в маленькую сумочку с розовыми стразами.

Девочки любовались собой в зеркале в полный рост, пока Ребекка делала несколько непостановочных снимков.

Когда в дверь позвонили, Анна взвизгнула:

– Приехали!

Вивиан вдруг с удивлением обнаружила, что чуть ли не вприпрыжку следует за Анной к лестнице. Перед уходом Гранта они договорились, что сегодняшний вечер будет полностью посвящён танцам и веселью. А тяжести мира, или, скорее, рая и ада, придётся подождать до завтрашнего дня.

Ребекка последовала за девочками, щёлкая фотоаппаратом.

Приблизившись к лестничной площадке, Вивиан почувствовала жуткий холод, от которого по шее пробежали мурашки. Она резко остановилась, отчего Ребекка врезалась ей в спину, и заглянула в розовую спальню. На обоях в цветочек плясали тени.

Комната буквально вибрировала от энергии тёмных духов. По воздуху со свистом разносилось их тяжёлое дыхание, так похожее на шипящие вздохи, которые издавала бабушка, когда её легкие пожирала раковая опухоль.

Ребекка проследила за её взглядом.

– Что-то увидела? – спросила она, положив руку на плечо Вивиан.

– Нет, – солгала та.

Она ещё не отошла от утреннего потрясения и не понимала, как могла так ошибиться в местонахождении тела Сары. Но факт оставался фактом: она ошиблась. И теперь ей не хотелось беспокоить семью разговорами о духах, раз она не могла полагаться на собственную способность их понимать.

– Ого, Анна. Да ты горячая штучка! – воскликнул Джейсон с усмешкой.

– Не «выглядишь прекрасно» или «великолепно»? Тебе обязательно было описывать меня как кусок жареного бекона? Настоящий романтик, – съязвила Анна.

– Эй, ты же знаешь, как я отношусь к бекону. Это как бы весьма лестное сравнение.

Вивиан посмотрела вниз на подножие лестнице, где, разглядывая её, стоял Грант. На нем был чёрный костюм, бледно-серая классическая рубашка и угольного цвета галстук. Его улыбка, казалось, парализовала Вивиан, в то время как её губы сами по себе расплылись в ответной улыбке.

– Прекрасно выглядишь. – Глаза Гранта словно мерцали в свете люстры.

– Вынужден с этим согласиться, – сказал отец, стоявший рядом с парнем.

– Спасибо, – ответила Вивиан и невольно оглянулась на розовую спальню.

«Не сегодня, – напомнила она себе. – Сегодня я просто обычная девушка, которая идёт на танцы с парнем, в которого по уши влюблена».

Она сбежала по ступенькам вслед за Анной. Обе парочки поспешили к серебристо-голубому «Камаро» Джейсона.

– У тебя спортивная машина? – спросила Вивиан, и прохладный ветерок слегка взъерошил её кудри.

– А что? Думала, я вожу пикап?

– Скорее, тюнингованный пикап на огромных колёсах, с рисунком американского флага на задней двери. Я думала, что Анне придётся вспомнить свои чирлидерские навыки и подбросить меня до двери.

Грант откинул переднее сиденье и указал рукой на заднее.

– Дамы вперёд.

На его щеках появились ямочки, когда он поддерживал Вивиан за руку.

Она осторожно втиснулась между сиденьями, одёргивая короткий подол платья.

– У моего брата именно такой пикап, – рассмеялся Джейсон. – Мне приходится довольствоваться спортивной машиной.

– И слава богу! – отозвалась Анна, прежде чем устроиться на пассажирском сиденье. – Я бы ни за какие деньги не согласилась бы поехать на танцы в пикапе твоего брата! Нелепо!

– Если под «нелепо» ты подразумеваешь «отпадно», то я согласен на все сто процентов.

– М-м… ага, именно это я и имела в виду. – Анна улыбнулась Вивиан, слегка повернув голову. – Парни и их большие машины. Мне никогда этого не понять! Но пока меня не заставляют ехать в них на танцы, мне всё равно.

– Если как-нибудь в субботу мы отправимся кататься по грязи, ты ещё будешь рада, что у нас пикап, – сказал Джейсон, захлопывая дверцу и бросая взгляд в зеркало заднего вида. – Что думаешь, Вивиан? Готова к небольшому двойному свиданию в грязи?

– Понятия не имею, о чём речь, но, полагаю, я готова попробовать почти всё.

– Вы никогда не докажете, что я это говорила, но, вообще-то, кататься по грязи весело, – вставила Анна.

Джейсон взглянул на неё круглыми глазами.

– В прошлый раз, когда мы ездили, ты всё время ворчала, что это глупо.

– Ага, и в следующий раз тоже буду ворчать. Но в глубине души мне нравится прыгать на сиденье дурацкого пикапа, пока повсюду разлетается грязь.

Грант устроился рядом с Вивиан, их бёдра плотно соприкасались. От тепла его тела её кожу опалило жаром. «Интересно, – подумала она, – слышит ли он, как колотится моё сердце? Интересно, бьётся ли его сердце так же сильно?»

Прикусив губу, она улыбнулась Гранту, невольно глядя на его рот.

– У меня для тебя кое-что есть. – Он плавно облизнул губы, а после растянул их в лёгкой улыбке.

Вивиан заставила себя отвести взгляд, боясь, что начнёт задыхаться, представляя, как приятно будет почувствовать прикосновение его губ к её. Она заглянула ему в глаза и покраснела, осознав, что его взгляд словно тоже не может оторваться от её губ.

Он склонился над ней, потянувшись куда-то вниз. У неё перехватило дыхание, когда его мощная грудь прижалась к её коленям.

Вскоре он вновь выпрямился. В руках у него был небольшой бумажный пакет, который громко зашуршал, когда Грант полез внутрь. Гордо улыбнувшись, он вытащил упаковку из шести пачек яблочного сока.

– Я обещал тебе ужин с пакетиками сока.

Он снова пошуршал пакетом и вытащил упаковку с пирожными.

– И десерт.

– Да мы шикуем, – рассмеялась Вивиан.

Джейсон посмотрел в зеркало заднего вида, трогаясь с места.

– Ты взял на ужин сэндвичи? – Широко улыбнувшись Анне, он спросил: – Тебе будет достаточно «Хэппи Мила» из «Макавто»? Меня не предупредили, что на это свидание надо взять еду из дома.

– Даже не думай. Ты задолжал мне ужин в «Лучано». Это часть свидания с танцами. И я могу заказать всё, что захочу, включая десерт, – подмигнула она, похлопав его по ноге.

«Камаро» двинулся по подъездной дорожке. Грант убрал пирожные и сок обратно в пакет и поставил его в угол сиденья рядом с собой. Затем придвинулся ближе к Вивиан так, что их ноги слегка соприкасались, и взял её за руку. Она почувствовала его влажную ладонь на своей, прежде чем их пальцы переплелись. Прижавшись плечом к его груди, она почувствовала, как под рубашкой колотится его сердце. За окнами проносились ивы.

– Спасибо, что согласилась пойти со мной на танцы. – Его мятное дыхание коснулось щеки Вивиан.

– Спасибо, что пригласил меня, – ответила она, поворачиваясь, чтобы посмотреть ему в глаза. – Собираясь на танцы, я почти почувствовала себя опять нормальной.

– Ну, только пообещай не становиться слишком нормальной.

– Думаю, мы оба знаем, что это в принципе невозможно, – рассмеялась Вивиан.

Грант крепко сжал её руку, а затем наклонился и прижался губами к её губам. Сердце Вивиан грозилось разорваться в груди. Отстранившись, он нежно поцеловал её в лоб.

Сегодня вечером Вивиан притворится нормальной. Она не позволит себе задумываться о тенях, витающих вокруг учеников. Не будет обращать внимания на духов-хранителей, парящих рядом с девушками в красивых платьях и с парнями в строгих галстуках. Она будет просто девушкой на свидании с парнем, которая пьёт пакетированный сок и жуёт магазинные пирожные в единственном изысканном итальянском ресторанчике в городе.

И хотя Грант знал толику правды, он, казалось, был рад ей подыграть, по крайней мере этим вечером. Она поцеловала его в щёку, прежде чем вновь удобно устроиться у него под боком.

* * *

Вивиан выглядела восхитительно. Кудри обрамляли её высокие скулы и огромные, как у оленёнка, глаза.

Он глядел на неё затаив дыхание.

Она приложила столько усилий, чтобы выглядеть идеально.

«Идеально для своего последнего дня на земле», – подумал он.

Такая красивая. Такая полная жизни – пока что. Он охотился достаточно долго. Наступил день, которого он так терпеливо ждал. Наконец-то все его планы осуществятся.

Глава двадцать вторая

С выключенными флуоресцентными лампами и включёнными мигающими дискотечными шарами столовая походила на ночной клуб – или, по крайней мере, ночной клуб, каким его представляла себе Вивиан. Она никогда не была в клубах, но некоторые её друзья ходили на подростковые вечера. К сожалению, мама никогда не отпускала Вивиан, но обещала пересмотреть решение, когда Вивиан исполнится семнадцать.

До её семнадцатилетия оставалось всего несколько месяцев. Мамы не будет рядом, чтобы испечь ей торт или пожелать всего самого лучшего. Она никогда не пересмотрит решение отпустить её в ночной клуб.

Бессмысленно было спрашивать об этом отца. В Ричфилде существовал только один захудалый бар. Вивиан полагала, что там, вероятнее всего, будут липкие полы и грязные табуретки, на которых сидят всякие старики, нежели танцпол с диско-шаром.

Грант дал пять нескольким футболистам, пока их компания пробиралась к дальнему углу помещения, где на своих наблюдательных постах за столиком с пуншем и печеньями стояли несколько учителей. Открытое пространство, служившее в обеденное время столовой и в дневное – учебным залом, теперь было украшено мерцающими деревьями. Стены задрапировали бледно-голубой тканью.

– Тебе что-нибудь принести? – спросил Грант, указывая на столы с едой и напитками.

– Не откажусь.

Он слегка покачал головой, пристально глядя на неё ещё несколько секунд.

– Что? – смущённо спросила она.

– Просто ты такая красивая. Серьёзно, нереально красивая.

У неё вспыхнули щёки, и она смущённо поправила локон.

– Ну, я приняла душ перед выходом. И не каждый день я завиваю волосы и наношу макияж.

– Тебе ничего такого не нужно. То есть душ никогда не помешает, но всё остальное – совершенно необязательно. Я поражаюсь твоей красоте, даже когда просто вижу тебя на уроке физкультуры с собранными в хвостик волосами и капающим с носа потом.

– Эй, такое случается, только когда мистер Джексон заставляет нас бежать десять кругов вокруг спортзала. И я не потею. Я покрываюсь испариной. Это совсем другое.

Грант рассмеялся.

– Называй как хочешь, но это соблазнительно.

Его взгляд из кокетливого превратился в обеспокоенный.

– Меня можно оставить одну на две минуты. В этой толпе бабайка меня не поймает, – сказала она, стараясь развеять его тревогу.

Однако Грант не двинулся с места.

– Иди. После пирожных и сока прошёл целый час. Я на грани голодного обморока.

– Хорошо, только ты никуда не ходи, – сказал он, нерешительно отступая. – Я быстро.

Пробираясь сквозь толпу ребят, одетых в тщательно отглаженный хлопок и блёстки, Грант так часто оглядывался, что Вивиан потеряла счёт. Хотя ей не нравилось, когда с ней обращаются так, будто она не способна позаботиться о себе, она невольно улыбнулась.

Вскоре Грант вернулся, балансируя двумя стаканами пунша, стоящими на печенье. Ещё одно печенье торчало у него изо рта. Оно задрожало, когда он игриво улыбнулся. Вивиан вытащила лакомство у него изо рта и откусила кусочек.

– Ням. – Она подмигнула ему.

Джейсон выхватил печенье из руки Гранта.

– Если девушке нравится твоё слюнявое печенье, думаю, есть надежда, что ей понравится и твой слюнявый поцелуй.

Вивиан покраснела. Грант весело закатил глаза.

– Башли, да ты мастер тонких намёков.

– Это достаточно тонко? – Джейсон обнял Анну, которая притворно возмутилась сквозь смех.

– Хочешь моё печенье, малышка?

– Пожалуй, я пас. – Она рассмеялась, когда он открыл рот прямо перед её лицом – к зубам прилипло наполовину прожёванное печенье.

– Может, позже. – Он подмигнул ей, после чего взял за руку и повёл к переполненному танцполу. – Кажется, пришло время встряхнуться, бекончик.

– Ты всё ещё сравниваешь меня с куском свиного жира? – Анна закатила глаза, но последовала за ним в толпу.

Рядом с футболистами сбились в кучку несколько девушек – вероятно, их пары. Вивиан узнала среди них нескольких чирлидерш. Они шептались и то и дело косились на Вивиан. Она неловко переступила с ноги на ногу под тяжестью их осуждающих взглядов и принялась потягивать свой пунш, делая вид, что не замечает их.

Когда ритм музыки замедлился, Грант взял из рук Вивиан полупустой стакан и поставил на ближайший столик. Подмигнув ей, он потянул её к танцполу.

– Дорогу! – сказал он, и толпа глазеющих девушек расступилась, пропуская их. Грант положил руку ей на поясницу, притягивая ближе к себе. Их щёки соприкоснулись, его дыхание защекотало ей ухо, отчего у неё перехватило дыхание.

Вивиан обвила руками его шею. Грант заглянул ей в глаза и прижался лбом к её лбу. Они принялись покачиваться в такт музыке. Медленная песня слишком быстро закончилась, и началась новая, более быстрая. Все вокруг начали подпрыгивать в новом ритме, но Вивиан с Грантом продолжали кружиться в медленном танце.

– Летающий буррито! – закричал Джейсон, врезаясь в Гранта, отчего им с Вивиан пришлось разорвать объятие.

– Где Анна? – спросила Вивиан у Джейсона. Его волосы подлетали при каждом прыжке в такт музыке.

– Ей нужно отлить.

– Девочки не отливают, мы просто делаем пи-пи.

– Ладно, она в толчке делает пи-пи.

– Ну а я пошла в уборную попудрить носик.

– Кодовая фраза для «пошла отлить», – пояснил Джейсон Гранту. Вивиан закатила глаза и игриво улыбнулась своей паре. Он нахмурился и схватил её за руку.

– Думаю, мне придётся рискнуть и сходить в туалет без телохранителя. – Она коротко сжала его руку, а потом начала протискиваться сквозь ряды танцующих учеников.

Когда она выбралась из толпы извивающихся тел, кто-то похлопал её по плечу. Позади стояла, кусая дрожащую губу, Хейли.

«Только не снова», – подумала Вивиан и выдавила из себя улыбку.

– Привет, Хейли.

– Привет, – тихо ответила она. – Я правда… – Её губы шевельнулись, однако басы танцевальной песни заглушили слова. Она зажмурилась и едва слышно пробормотала: – Мы можем поговорить?

Вивиан посмотрела в сторону туалета, надеясь, что оттуда выйдет Анна и спасёт её из неловкой ситуации. В дверь одновременно втиснулась стайка хихикающих девушек.

Анны не было видно.

– Ладно, – неохотно ответила Вивиан.

Хейли подошла к двойным дверям, ведущим в спортивное крыло школы, и толкнула одну из них. Вивиан никогда раньше не видела их закрытыми.

Она в нерешительности застыла на пороге. Женская раздевалка находилась в конце затемнённого коридора. Ей хотелось захлопнуть двери и остаться среди мигающих огней и пульсирующей музыки общего зала. Кроме того, наверняка двери закрыли не просто так, а чтобы ни у кого не возникло желания уединиться в стороне от остальных.

Но Хейли хотела с ней поговорить, и отчего-то Вивиан испытывала к ней жалость, поэтому последовала за ней.

Дверь за ними захлопнулась, и громкая музыка сменилась приглушёнными басами. В коридоре было темно, если не считать света, просачивающегося сквозь окошки в металлических дверях в столовую. Огни мигали и вращались, отбрасывая на стены каскад танцующих теней.

– Послушай, Вивиан, я сожалею о вчерашнем. Неправильно было нападать на тебя толпой. Я просто… – Её голос сорвался, и она тяжело сглотнула, сдерживая слёзы. – Мне просто тяжело смириться с тем, что мы с Грантом расстались.

– Знаю, Хейли. Мне жаль это слышать.

Вивиан действительно сопереживала Хейли. В прошлом году она девять месяцев встречалась с парнем. Когда он с ней порвал, это разбило ей сердце. А потом он начал встречаться с её подругой, и это показалось ей настоящей трагедией. Теперь Вивиан очутилась по другую сторону баррикад. Она понимала Хейли и не хотела причинять ей боль. Но ей слишком нравился Грант, и она не могла не понимать, к чему в итоге может привести их дружеское общение.

– Я видела вас двоих сегодня вечером… Ну, он выглядит счастливым. Я давно не видела его таким счастливым. – Хейли опустила взгляд под ноги и пробормотала: – В общем, я просто хотела извиниться перед тобой.

– Я правда тебя понимаю, Хейли. Извинения приняты.

– Спасибо, – ответила та с тенью улыбки на лице. – Мне лучше вернуться на танцы.

Вивиан кивнула. Тут в сумочке завибрировал телефон. Она вытащила его и посмотрела на экран. Пришло сообщение от Анны.

Когда она подняла глаза, Хейли уже исчезла. Двойная дверь со щелчком закрылась за ней. Вивиан прочитала короткое сообщение.

«Где ты?»

«Столкнулась с Хейли по пути в туалет. Уже иду».

Убирая телефон в сумочку, она краем глаза уловила в конце коридора движение. Прищурившись, вгляделась во тьму, где едва просматривались очертания фигуры.

– Вивиан, – мягко позвал голос. Звук эхом отразился от кирпичных стен. Совсем тихий, почти неслышный.

– Кто там? – Вивиан напрягла зрение, пытаясь лучше разглядеть фигуру.

– Помоги мне, Вивиан, – вновь зашептал голос.

– Нэнси, это ты? – Вивиан сделала несколько шагов навстречу голосу.

– Скорее, Вивиан. Мне нужна твоя помощь! – Слова были хоть и тихими, но настойчивыми.

Вивиан сделала ещё несколько неуверенных шагов вперёд.

Вдруг на неё по полу устремились призрачные существа и обвились вокруг ног. Звавшая её фигура рванула к ней навстречу, что-то крепко обхватило её шею.

Коридор закружился, тени и неясное лицо перед ней превратились в пятна. Пятна становились всё больше, пока Вивиан судорожно глотала воздух, а её тело становилось безвольным.

Перед ней была сплошная тьма. Откуда-то раздался жёсткий смех, и она почувствовала на лице горячее влажное дыхание.

– Попалась! – прошипел голос.

Сознание Вивиан померкло, неподвижное тело обмякло в руках неведомого монстра, который бесшумно преследовал её, скрываясь в тени, с тех пор как она впервые вышла из машины отца. Теперь хищник держал в руках свою жертву, беспомощную и уязвимую.

* * *

– Ты очень упростила мне задачу, Вивиан. – Он рассмеялся, затаскивая её безвольное тело через двери погрузочной платформы. – Никогда не доверяй тому, кого не видишь.

Он перекинул её через плечо, как тряпичную куклу, и спустился на несколько ступенек. Прохладный ветерок пошевелил охапку листьев, лежавшую у подножия лестницы.

Одним пальцем он нажал на кнопку на связке ключей, зажатой в ладони, и открыл багажник машины, стоявшей в конце парковки. Вивиан ударилась о дно багажника с глухим стуком, застонав, когда над ней захлопнулась дверца.

Глава двадцать третья

Вивиан открыла глаза и потёрла шею.

«Чтопроизошло?»

Она лежала на животе, прижавшись щекой к земле. В ноздри ударил ни с чем не сравнимый запах влажной земли.

«Где я?»

Она приподнялась. Голова пульсировала от боли. Подол платья порвался, когда она попыталась встать с земли, а затем поскользнулась на ткани.

Вивиан почувствовала его присутствие раньше, чем увидела, – услышала тихий свист дыхания. Вдох, затем выдох. Волоски у неё на загривке встали дыбом. Пальцы потёрли нежную кожу, покрытую синяками и царапинами.

Её окружала пустота. Сквозь деревянные доски наверху просачивались тонкие полоски тусклого света, позволяя Вивиан разглядеть узловатые балки, поддерживающие потолок.

Подвал! Должно быть, она в каком-то подвале.

Когда глаза привыкли к темноте, она разглядела призрачное существо, ползущее к ней, подобно чёрной змее. Она инстинктивно отпрянула от тени, извивавшейся совсем рядом с её лицом. Когда она зашипела, из чёрной пасти донёсся запах разложения, а раздвоенный язык лизнул лицо Вивиан. Затем чудовище исчезло во тьме.

– О, наконец-то проснулась, – прошептал тонкий голос из глубины теней. Вивиан резко повернулась, выискивая глазами говорящего, и вскинула руки к голове, пытаясь остановить вращение тьмы вокруг.

По доскам наверху ползли тени. Они свисали с балок и тянулись к ней, отчего сырой воздух наполнялся неземным холодом, от которого ныло всё тело.

– Я переживал, что ты никогда не проснёшься. Было бы досадно. Я ещё не готов с тобой расстаться. – Голос был лёгким, подобно каплям дождя, падающим на подоконник. Вивиан напрягла слух, чтобы расслышать, однако слова, казалось, отскакивали от стен вокруг, из-за чего невозможно было определить, откуда доносится голос.

Вивиан не могла даже разобрать, мужской он или женский. За словами слышалось какое-то рычание, заставившее её усомниться, что говоривший вообще был человеком.

Дрожащими руками вытерев горячие слёзы, Вивиан попыталась вглядеться в сырую, пропахшую плесенью комнату. Она медленно пятилась на четвереньках, натыкаясь на полки, как загнанный в угол кролик. Над головой задребезжали банки.

По спёртому воздуху, словно рябь, разнёсся тихий смех. Злобный смех чистого безумия.

– К-кто… вы? – заикаясь, пробормотала Вивиан и поднялась на ноги. – Г-где… я?

– Я тот, кто за тобой присматривает. – Зловещий мелодичный голос прорезал воздух, как нож – масло. – И ты именно там, где я хочу.

По земляному полу послышались шаркающие шаги.

Похититель приближался. Глаза Вивиан округлились. Она затаила дыхание и уставилась в темноту, ожидая появления того, кто её схватил.

Неожиданно рядом заскрипело дерево, словно невидимый мучитель начал подниматься по ступеням. Затем в потолке открылся люк. Слабый лунный свет осветил лестницу и фигуру, на мгновение задержавшуюся в просвете. Человеческую фигуру, окутанную тьмой нескольких теневых существ. Затем она исчезла в проёме.

Люк захлопнулся, оставив Вивиан в темноте.

Металл заскрежетал о металл – опустился засов. Одновременно с щелчком замка щёлкнуло и в голове Вивиан: она уже бывала в этом помещении – недолго, но она узнала ступеньки, ведущие к люку. Это погреб под угольным сараем!

Спотыкаясь, Вивиан пошла вперёд, шаря руками по воздуху, пока не наткнулась на полки. Пальцы скользнули по гладкому холодному стеклу банок. В прошлый раз она их не заметила.

Нужно успокоиться. Паника только туманит разум. Вивиан замедлила дыхание и принялась нащупывать что-нибудь, что можно использовать для защиты.

«Дверь в туннель…» – вспомнила она.

– Она замурована. Рэймонд заложил оба входа кирпичом. – Тишину нарушил голос Тейна. – Единственный выход – через тот люк в потолке.

– Точно? – Сердце Вивиан учащённо забилось от вновь охватившей её паники. – Должен быть другой путь. Может, через окно?

– Другого пути нет, Вивиан. – В его словах сквозило беспокойство, делая их пронзительными и напряжёнными. Его страх соответствовал её собственному.

– Что мне делать, Тейн?

– Молись, Вивиан. Сейчас ты ничего не можешь сделать.

Вивиан упала на землю, голые колени зарылись в холодную, влажную почву. Впервые с тех пор, как погибли родные, она обратилась за помощью к Богу.

Слова срывались с губ в быстрой отчаянной мольбе.

– Прошу, не дай мне умереть!

Она свернулась калачиком на полу, погружённая во тьму. Глаза горели от слёз. Сделав несколько глубоких вдохов, она вновь попыталась обуздать ужас.

– Нужно сосредоточиться. Я не сдамся! Должен же быть какой-то выход. – Слова тихо слетали с губ, пока она вглядывалась во тьму.

Благодаря свету, пробивавшемуся сквозь половицы, Вивиан смогла найти стену. Спотыкаясь о неровную землю, обошла подвал по периметру, ощупывая стены в поисках окна или двери. Ничего. Только замурованный дверной проём и ряды полок, заставленных банками. Она представила, что внутри них жуткие эмбрионы животных или конечности давно умерших существ.

Скрипы с верхнего этажа прекратились. В воздухе повисла тишина, подобная плотной тёмной туче, грозящей излить на её голову поток ужаса.

Осмотрев каждую стену, она начала ползать туда-сюда по помещению, используя тонкие полосы приглушённого света сверху в качестве ориентира, благодаря которому ей удалось тщательно исследовать каждую ровную дорожку. Перепачканные грязью руки шарили по полу в поисках чего-нибудь, что можно использовать для самозащиты.

Искал ли её кто-нибудь? Вероятно, Грант позвонил её отцу, когда не дождался Вивиан из туалета. Возможно, сейчас поисковая группа прочёсывает весь городок, выискивая какие-либо подсказки, которые намекнули бы на то, куда она могла подеваться.

Для Вивиан время перестало существовать. Кто знает, сколько она пролежала без сознания? Быть может, она находится в подвале уже несколько часов. К тому времени, как она закончила исследовать помещение, до крови ободрав колени, уже, должно быть, настала глубокая ночь. Или даже утро.

Она замерла, прислушиваясь к звукам, доносившимся из-за холодных кирпичных стен. Стояла наводящая ужас тишина. Мёртвое спокойствие, какого почти никогда не встретишь в природе. Не было слышно ни сверчков, ни птиц, ни каких-либо других существ – как в подвале, так и вокруг.

Вивиан знала, что животные чувствуют присутствие духов, что преследовали людей. Возможно, вцепившиеся в её похитителя тёмные спугнули даже сверчков.

Она заметила такое же странное безмолвие вокруг дома отца. Вместо хора лягушек в ночи стояла тишина. Мёртвая, неестественная тишина.

– Боже, если мне суждено умереть, пожалуйста, пусть это произойдёт быстро, – проговорила она сдавленным голосом. Мысль о том, что вскоре она может воссоединиться с матерью, избавившись от душевной боли, так долго её терзавшей, утешала.

– Вивиан, нельзя сдаваться! Твоё время ещё не пришло. Ты должна бороться.

– Я не хочу сдаваться, но что мне делать? Выхода нет. – Она прикусила дрожащую губу. – Я не нашла ничего, чем можно защититься.

– Я видел лампочку в центре. Я помогу её найти. Здесь точно должно быть что-нибудь полезное. Ползи прямо.

Она послушалась. Влажная грязь жалила израненную плоть.

– Сколько ещё?

– Немного. Стой! Она прямо над тобой.

Вивиан поднялась на ноги и замахала руками над головой в поисках шнура для включения света. Вдруг что-то коснулось тыльной стороны ладони. Она опять пошарила по воздуху и наткнулась на шнур, отчего тот начал раскачиваться. Вивиан принялась отчаянно махать руками, пытаясь его поймать. Когда верёвка наконец коснулась ладони, она крепко обхватила её пальцами и потянула вниз.

По комнате разлился жёлтый свет. Глаза словно залило солёной водой, Вивиан отшатнулась и на мгновение зажмурилась, затем открыла глаза и огляделась.

Бледное свечение заполнило небольшой погреб тенями – неподвижными тенями, которые отбрасывали хлипкие деревянные полки, заставленные банками с овощами. Под ступенями, ведущими к люку в потолке, валялись деревяшки от сломанного кресла-качалки. На стенах проглядывали голые кирпичи, местами отколотые.

Вивиан на нетвёрдых ногах подошла к замурованному проходу и надавила на свежую кладку. Она была прочной, совсем не похожей на ту, которую она не так давно разнесла по кирпичикам – с такой лёгкостью, будто ей помогала невидимая сила. Однако сейчас ей ничто не помогало. Она прижалась головой к свежему цементному раствору и заплакала.

В дальнем от лестницы углу что-то блеснуло. Вивиан прищурилась, силясь разглядеть предмет. На небольшом холмике лежало что-то серебристое. Земля под предметом казалась свежевскопанной.

– Что это? – Тейн стоял рядом с ней и тоже глядел в угол.

Вивиан неуверенно пересекла помещение. Когда пальцы ног коснулись края холмика, она упала на колени. Дрожащими руками подняла предмет. Он звякнул, когда она сжала его в ладони. Рот Вивиан приоткрылся, но из него вырвался лишь долгий прерывистый вздох. Всё тело содрогнулось от ужаса, когда она уставилась на развороченную землю перед собой.

– Это браслет Сары.

– Тот, который Анна подобрала прошлой ночью под ивой?

– Да, – прохрипела Вивиан, подавляя подступившую к горлу желчь. – И… она здесь.

– Она тебе поможет?

– Тут не дух, – ответила Вивиан. – Тут её тело.

Тейн опустил взгляд. Из грязи проглядывал клочок бледно-голубой ткани и покрытая пылью кость. Тело Вивиан содрогнулось, она вскинула ладонь ко рту и отвернулась от жуткого зрелища. Её вырвало.

И вновь она столкнулась со смертью лицом к лицу. Красивая юная девушка, с духом которой она познакомилась, теперь была не более чем грудой грязных костей, одетых в ночнушку, которую Сара надела однажды вечером, не подозревая, что та станет её саваном.

Вивиан рвало до тех пор, пока она не упала в изнеможении рядом с могилой Сары. Она оплакивала её и себя, страшась, что она сама, облачённая в блестящее платье для танцев, вскоре станет уродливым трупом. Гниющей плотью, обгладываемой личинками и существами, обитавшими в холодных тёмных местах, пока она тоже не превратится в груду грязных костей.

Глава двадцать четвёртая

Сердце бешено заколотилось, когда Вивиан прокрутила кулон с сердечком между пальцами.

– Почему она показала мне, что её зарыли под ивой у пруда? – вслух подумала Вивиан.

– Возможно, так оно и было, – предположил Тейн. – Если прямо сейчас кто-нибудь вытащит моё тело из могилы, я вряд ли буду знать, куда меня переместили, потому что мой дух не с телом. Я был с ним, когда меня хоронили, но сейчас я с тобой.

– Может, именно поэтому тени так сильно на неё влияют? Она в замешательстве, потому что не знает, где её тело. Должно быть, её кто-то переместил, и когда она не смогла себя найти, смятение и страх ослабили её дух.

Вдруг тишину нарушил скрип дверных петель. С деревянных балок потолка посыпалась пыль от тяжёлых шагов, пересекающих комнату над ней. За звуком удара о стену последовал глухой стук о деревянный пол.

– Чёрт, – пробормотал чей-то голос. Фигура скользнула по пыльным доскам, как будто человек поднимался после падения.

Затем вновь воцарилась тишина.

Вивиан хотела позвать на помощь, но горло сдавил страх, что вошедший в сарай – её похититель. Она не узнала голоса, поскольку он был слишком приглушённым, но явно принадлежал мужчине.

Затаив дыхание, она прислушалась к новому шуму наверху. Неизвестный нерешительно пересёк маленькое помещение. Внезапно сквозь щели в досках пробился свет.

Заскрипел засов на двери. Сердце Вивиан бешено заколотилось в сдавленной груди, которая болела так, словно кожа внезапно стала на три размера меньше тела и стягивала его до невозможности пошевелиться. Она прищурилась от яркого света в комнате наверху. Затем глаза в ужасе округлились, когда она увидела блестящие чёрные туфли мужчины, появившегося в тени лестницы.

– Вивиан? – По подвалу разнёсся голос Гранта. – Ты здесь?

Он шагнул вперёд и провёл лучом фонарика по земляному полу.

– Грант? – Голос Вивиан походил на хныканье. И вновь по перепачканным щекам потекли слёзы. Она поползла по земляному полу, всё ещё не уверенная, что может доверять своим ушам и из гробницы её в самом деле прибыл вызволить Грант.

Грант кинулся вниз по ступенькам, направив на неё фонарик. Она зажмурилась от яркого света. И в эту единственную секунду, когда её веки погрузили мир во тьму, она услышала тошнотворный треск, за которым последовал глухой удар тела об пол.

Когда Вивиан вновь открыла глаза, то увидела Гранта, распростёртого на земле: вокруг его головы начала образовываться небольшая лужица крови. Его фонарик вертелся на земле, отчего по комнате плясал тусклый жёлтый свет.

Над Грантом, опустив на него взгляд, стоял Джейсон. Она хотела кинуться к нему и закричать, что им нужно бежать, потому что человек, который столкнул Гранта с лестницы, который похитил её и запер в могиле Сары Кристиан, мог навредить и ему. Однако тут Джейсон перевёл взгляд на неё, и она увидела в его глазах такую пустоту, что невольно отпрянула во мрак подвала. В дрожащем свете фонарика Гранта блеснуло серебряное лезвие лопаты в руках Джейсона.

Вивиан отступила от Джейсона ещё дальше, когда из каждого угла подвала появились тени и скользнули ему в ноги. Она услышала, как они мурлычут, поднимаясь по его спине и ложась на плечи подобно чёрному плащу.

Взгляд Джейсона застыл на Вивиан, на лице не отражалось никаких эмоций, зрачки походили на чёрные дыры. Тёмные духи что-то приглушённо прошептали ему на ухо, и он бросил лопату на землю рядом с Грантом.

Угрожающая ухмылка исказила его лицо. Губы слегка раскрылись, и с них сорвался тихий смешок. От этого звука у Вивиан мурашки пробежали по коже.

– Бедняжка Грант.

Комнату заполнил глубокий вздох – тот же нечеловеческий голос, который она слышала несколько часов назад, когда очнулась на полу подвала.

– Вечно он пытается их спасти. Вечно у него ничего не получается.

– Что ты наделал, Джейсон? Грант – твой друг. – Её голос сорвался с губ пискляво, чуть громче хныканья.

– Конечно, он мне друг, Вивиан, – ответил Джейсон, и в его глазах вспыхнула искра эмоций. – Я бы никогда не причинил ему вреда. – Джейсон покачал головой, глядя на неподвижное тело Гранта. – Мне нужна ты.

Он перешагнул через бессознательного друга и остановился, печально взирая на него.

– Почему ты всегда пытаешься изображать из себя героя?

Приподняв бровь, Джейсон печально оглядел Вивиан.

– Теперь мне придётся убить вас обоих.

Затем он мрачно посмотрел на грубую могилу позади Вивиан.

– Вижу, ты нашла Сару. Мне пришлось вытащить её из-под ивы. После того как растаял снег, туда стала приходить Анна. Какое-то время я думал, что она знает.

Он шагнул к Вивиан.

– А потом появился твой отец. Анна сказала мне, что он велел Рэймонду замуровать проход и снести этот старый сарай.

Джейсон вновь взглянул на останки Сары и, заметив рядом лужу рвоты, покачал головой.

– Как некультурно блевать на месте чьего-то последнего упокоения.

Он сделал ещё шаг к Вивиан.

– Впрочем, полагаю, тебя можно понять. Сара была немного противной. Они с Грантом флиртовали за спиной Хейли, а потом она притворялась её подругой.

Тени извивались вокруг него подобно клубку чёрных змей.

– А Нэнси – ей просто обязательно нужно было броситься Гранту на шею, едва он расстался с Хейли. Буквально на следующий день она подкараулила его после тренировки и рассказала слезливую историю о том, что некому отвезти её домой. Ну и конечно, Грант её подвёз…

Джейсон прикусил губу так сильно, что из уголка рта потекла кровь.

– Они всегда хотели Гранта. А у него уже была девушка.

Вивиан бросила взгляд на сломанный стул, втиснутый под ступеньки, и слегка сдвинулась вправо, надеясь обойти Джейсона и добраться до палок, чтобы использовать их для защиты от монстра – от парня, которого она, как ей казалось, знала.

– Они хотели его, а не тебя. – Голос Вивиан дрожал, ужас стискивал голосовые связки с каждым словом.

– Знаешь, ведь несправедливо, когда один человек хорош во всём – золотой мальчик Ричфилда. Девчонки просто вешаются ему на шею! И у него была Хейли, такая же идеальная, как и он.

Ярость прорезала морщинки у него на лбу. Челюсти стиснулись.

– Будь у меня такая девушка, как Хейли, я и не взглянул бы в сторону этих дешёвок.

Сверкая глазами от гнева, Джейсон почесал предплечья. Сквозь белоснежную рубашку, которую он надел на танцы, проступила кровь.

– Наверняка ты нравишься многим девушкам, Джейсон. Ты ничуть не хуже Гранта.

– Тебе мог понравиться я, но ты сразу же выбрала Гранта. – Джейсон свирепо уставился на Вивиан. – Ты такая же, как и все остальные. – Он прижал ладони к вискам, его трясло от гнева.

– Ты мне нравишься, Джейсон. – Вивиан медленно отошла от стены, пытаясь обойти парня. – Просто я… я не думала, что заинтересую тебя.

Взгляд Джейсона впился в нее, подобно кинжалу.

– Я не идиот, Вивиан.

Он двинулся вперёд, сокращая расстояние между ними.

– Почему все плохие люди такие красивые?

Демон на его плече зашипел и протянул к лицу Вивиан когтистые лапы. Она вздрогнула, когда почувствовала холодное прикосновение к щеке. Рука Джейсона тоже потянулась к Вивиан, сливаясь с тенью воедино.

Он взял её лицо в ладони и заглянул в глаза. Болезненная улыбка исказила его черты, когда он прохрипел:

– Интересно, останешься ли ты красивой, когда умрёшь?

Прежде чем Вивиан успела отреагировать, пальцы Джейсона обхватили её шею и сжали.

Вивиан вцепилась ему в запястья, пытаясь освободиться. Вот только духи наделили Джейсона сверхчеловеческой силой, с которой Вивиан не могла тягаться. Она попыталась вдохнуть – лёгкие болезненно сжались. От недостатка кислорода ноги подогнулись, и она рухнула на колени. Лицо Джейсона исказилось и расплылось перед глазами.

Вивиан беззвучно умоляла Джейсона остановиться. Посиневшие губы произнесли:

– Нет. Прошу…

Вдруг что-то ударило Джейсона в плечо, отчего его железная хватка ослабла. Вивиан завалилась вперёд и с глухим стуком упала лицом в землю.

Душа отделилась от тела и воспарила над ним. Вивиан увидела свою неподвижную фигуру, распростёртую на полу всего в нескольких шагах от бессознательного Гранта. Она лихорадочно оглядела подвал. Повсюду были тени – они ползли по полу, спускались по стенам, свисали со стропил на потолке. Десятки тёмных духов извивались и шипели над безжизненным телом Вивиан.

Раздался оглушительный звон бьющегося стекла, от которого Вивиан рывком вернулась в тело. Она резко втянула в лёгкие спёртый воздух погреба. В груди вспыхнула жгучая боль, и она закашлялась. Земля вокруг была мокрой. В лужах грязи валялись кусочки фасоли и солёных помидоров.

Вивиан подняла затуманенные глаза и увидела, как Джейсон прикрывается от летящих в него банок.

– Кто это?! – кричал он. – Хватит!

Чья-то рука коснулась плеча Вивиан. Со сверхъестественной силой Тейн поднял её на ноги. Когда он придерживал её, то казался таким же материальным, как она сама. Темные духи возмущённо завыли, когда он поволок её к ступенькам, почти таща на себе.

Она оглянулась на царивший в погребе хаос. С полок слетали банки, поднятые Нэнси и Сарой, которых Джейсон не видел. Тёмные массы звероподобных существ с шипением кружили по комнате, создавая ураган ненависти и гнева.

– Она убегает! – в унисон выли демонические голоса – хор ужаса, просачивающийся сквозь безумные крики Джейсона и звон бьющегося стекла.

Джейсон развернулся на пятках и с дикими глазами навыкате бросился к лестнице. На белой рубашке проступала кровь в тех местах, где его поранили осколки стекла. Вивиан, всё ещё не пришедшая в себя, спотыкаясь, поднималась по ступенькам. Помогающий ей Тейн дрожал под её весом.

– Я теряю силы, – сказал он, и его голос походил на журчание ручейка.

Джейсон бросился на Вивиан и вцепился ей в лодыжки, ногти впились в кожу. По комнате разнеслись одновременно вопли гнева и ужаса, и они оба скатились с лестницы, ударяясь о сухое потрескавшееся дерево.

Вивиан переломала ногти, отчаянно пытаясь уцепиться за ступеньки, чтобы остановить падение. Джейсон чуть ли не вскарабкался по ней, втаскивая её сопротивляющееся тело обратно в подвал. Навалившись на неё всем весом, он схватил её за волосы и ударил головой о край ступеньки. По лбу тут же потекла струйка крови. Она застонала и вцепилась в пальцы Джейсона, крепко сжимающие её волосы.

Затем он дёрнул её назад, и она с глухим стуком упала на землю. Джейсон упал перед ней на колени, сжимая в руке осколок стекла, от которого рукав белой рубашки стал красным. Его ввалившиеся глаза не мигая уставились на Вивиан. Капля крови упала ей на лоб, когда она подняла взгляд на стеклянный кинжал.

– Прошу, Джейсон. Не надо… – взмолилась она дрожащим голосом – он словно принадлежал кому-то другому, Вивиан не узнала этот пронзительный звук, умоляющий сохранить ей жизнь. – Прошу!..

Джейсон приставил стекло к шее Вивиан, а свободной рукой погладил её по щеке.

– По-прежнему красивая.

Вивиан почувствовала, как осколок вонзился ей в плоть. По шее побежала густая горячая жидкость. Она услышала собственные крики, словно принадлежащие загнанному в ловушку зверю, – бессловесный, дикий вой ужаса. Она не закрыла глаза, а упорно смотрела в холодное, пустое лицо убийцы, который взирал на неё так, словно в него вселился сам дьявол.

Вдруг сквозь собственные крики Вивиан расслышал глухой удар, и Джейсон дёрнулся вперёд. Что-то стукнуло его по голове. Неожиданный удар отбросил его от Вивиан. Осколок стекла упал ей в волосы, прикрывающие лицо, спутанные и пропитанные кровью и грязью.

Над ней появилось лицо отца. Его глаза не могли скрыть ужаса, испытанного им при виде окровавленной дочери. Отбросив лопату в сторону, он оторвал от своей рубашки рукав и прижал ткань к шее Вивиан.

– Всё будет в порядке.

– Папа… – Её голос булькал от крови в горле.

– Не отключайся, Вивиан!

Она распахнула глаза и попыталась заговорить, но была слишком слаба, чтобы выдавить из себя хоть слово.

– Я здесь, – пробормотал отец. – Я тебя не отпущу.

На другом конце комнаты Рэймонд прижимал к земле сопротивляющегося Джейсона. По подвалу разносились его вопли – вопли дюжины демонов звучали в голосе сошедшего с ума юноши. Чёрные духи, когда-то цеплявшиеся за Джейсона, кружились над ним – тёмное облако визга и зубного скрежета.

Дух Тейна опустился на колени рядом с Вивиан и положил ладонь поверх руки отца. Вместе они прижимали пропитанную кровью ткань к шее Вивиан.

Джеймс вскинул глаза, и по выражению его лица Вивиан поняла, что он видит Тейна. Отец столкнулся лицом к лицу со своим мёртвым сыном. Глаза Тейна загорелись, а уголок рта приподнялся в усмешке: наверняка он тоже понял, что отец его видит.

– Её время ещё не пришло. Она поправится, – заверил Тейн отца. – Я люблю тебя, папа.

– И я тебя люблю, – ответил Джеймс срывающимся голосом.

– Тейн… – глухо простонала Вивиан. Издалека к ним приближался вой сирен. Она закрыла глаза.

– Не отключайся, Вивиан. Останься со мной.

Голос отца затих, когда её поглотила тьма. Не было слышно ни звука. Не было видно света. Только тьма столь всепоглощающая, что казалась темнее чёрного. Это была абсолютная пустота.

Глава двадцать пятая

Вивиан пробиралась сквозь голые деревья за домом отца, под ногами мягко хрустел снег. Снежинки цеплялись за иголки ёлок. Она остановилась, добравшись до поляны перед небольшим заледеневшим прудом.

Наклонившись к подножию ивы, она положила две ярко-розовые маргаритки на снежный покров на том месте, где всего несколько месяцев назад отец стоял в огромной яме, которую выкопал в поисках тела Сары. Позже грунт заменили, а после весеннего таяния землю засеют травой.

Хотя останки Сары транспортировали на кладбище вскоре после завершения расследования, а её душа больше не бродила по дому и окрестностям, Вивиан всё равно хотела почтить место, ставшее первой могилой девушки. Ребекка предложила посадить у подножия ивы многолетние растения и подвесить на самую большую ветку качели-гамак, чтобы тёплыми летними деньками Анна с Вивиан могли сидеть там и читать.

Перед наступлением зимних холодов отец вбил в землю рядом с ивой столб и прикрепил к нему медный колокольчик. После смерти бабушки Мэй мама Вивиан установила такой же у них в саду.

«Всякий раз, вспоминая о ней, мы можем позвонить в этот колокольчик. Она услышит его звон на Небесах и поймёт, что мы её не забыли», – объяснила мама.

Вивиан стряхнула снег с тонкого плетёного шнура и дёрнула, отчего колокольчик запел. От шума из гнезда в дупле ближайшего дуба вылетел дятел. Вивиан привыкла к хлопанью его чёрно-белых крыльев, проносящихся мимо каждую пятницу.

Это вошло у неё в привычку. Два розовых цветка в честь девушек, которых она никогда не знала при жизни, но чьи души обратились к ней после смерти. Пара минут на то, чтобы в тишине подумать о маме и брате. Короткий перезвон, чтобы передать им всем на Небесах послание любви.

Когда песнь колокольчика улетела прочь и растворилась в сумеречном небе, Вивиан начала короткую прогулку обратно к дому. На полпути она взглянула на часы, а затем побежала трусцой. Пурпурно-оранжевое сияние солнца скрылось за сараем на горизонте.

Ворвавшись в заднюю дверь, она сбросила резиновые сапоги и поставила их на коврик у порога, затем повесила пуховик на крючок в стене. Ребекка с отцом пили чай за кухонным столом.

Глаза мачехи засияли, когда Вивиан села рядом с ней. Она потянулась за расчёской, лежавшей на столе рядом с небольшой коробочкой с заколками и лентами для волос.

– Готова? – спросила она, вставая и становясь позади Вивиан.

– Творите, художник.

Вивиан поморщилась, когда Ребекка первый раз провела расчёской по её волосам. Спустя нескольких минут мачеха повязала прозрачную резинку на конце свободной косы, в которую заплела локоны Вивиан.

– Джеймс, взгляни на свою дочь! Разве она не красавица?

Ребекка поднесла к лицу Вивиан маленькое зеркальце.

– Здорово, Ребекка! Мне нравится. – Она подвинула косу так, чтобы та прикрывала тонкий блестящий розовый шрам на шее – мрачное напоминание о нападении, которое она пережила несколько месяцев назад. Левой рукой она аккуратно расправила несколько прядей перед широкой белой линией над глазом – ещё одним неприятным воспоминанием.

Джеймс оторвался от газеты.

– Ого! – воскликнул он, приподняв бровь. – Это что, тушь? Ты же не пользуешься косметикой.

– Пап, я на свидание иду. Думаю, самое время немного подкрасить фасад.

За её спиной появился Тейн и заглянул в зеркало поверх её плеча.

– Пытаешься скрыть боевые отметины?

– Из-за этих шрамов я похожа на дорожную карту, – пробормотала Вивиан себе под нос в ответ на слова брата, которые могла слышать только она.

– Зря ты их скрываешь. По-моему, с ними ты выглядишь круто.

– Всего лишь пара напоминаний о том, что у Бога есть на тебя особые планы, поэтому Он держит тебя здесь, – сказал отец из-за газеты, не догадываясь о присутствии Тейна.

– Ну, можно и так выразиться. Но они также говорят: «Не связывайся со мной, иначе тебе не поздоровится!»

Вивиан тихонько хихикнула.

Раздался звонок в дверь, и Вивиан вскочила на ноги. Джеймс посмотрел на Ребекку, приподняв бровь.

– Я сказал что-то смешное? Я говорил серьёзно.

– Вивиан – подросток. Не думаю, что мы в состоянии её полностью понять. – Она театрально приложила руку к уголку рта, будто пытаясь приглушить свои слова, и прошептала: – Мы старики.

– Ну, помоги-ка мне встать, бабуля. Пойдём проводим этих юнцов.

Они направились в коридор, Джеймс положил руку Ребекке на плечо, та приобняла его за талию. Вивиан распахнула входную дверь, за которой с букетом цветов стоял Грант.

– Джеймс, он принёс ей цветы! – ахнула Ребекка.

– Вообще-то, миссис Беннетт, это для вас. – Грант протянул ей букет.

– Что ж, очень мило с твоей стороны, Грант, – улыбнулся Джеймс и похлопал парня по плечу. – Вивиан должна вернуться до полуночи.

– Я доставлю её домой к одиннадцати сорока пяти. Обещаю.

Вивиан покачала головой, надевая варежки, затем спешно пересекла прихожую.

– Повеселитесь! – широко улыбнулась им Ребекка.

Вивиан сбежала по ступенькам крыльца. Зимний ветер разметал выбившиеся из косы пряди, которые защекотали щёки. Грант открыл для неё пассажирскую дверь машины, и Вивиан скользнула на сиденье, с радостью скрываясь от холода. Оглянувшись на Гранта, когда тот переходил к водительскому месту, она с удивлением обнаружила посредине заднего сиденья Тейна. Тот наклонился вперёд.

– Ура, кино! Нас ждёт попкорн с маслом, мармеладки и огромный стакан газировки.

– Не сегодня, братишка. Уходи. Поболтаем, когда я вернусь домой.

– Ладно, ладно! Но если он полезет в ведёрко с попкорном одновременно с тобой, а потом сделает вид, будто это вышло нечаянно, не верь! Это один из приёмчиков!

– Иди уже! – рассмеялась Вивиан.

Грант открыл дверцу и сел за руль.

– Готова?

– Готова. – Вивиан помахала отцу с Ребеккой, которые стояли в проёме открытой двери, обнявшись и дрожа на холодном воздухе. День полностью сменился ночью, и теперь на безоблачном небе мерцала россыпь серебристых точек.

Вивиан смотрела в окно, пока они ехали по подъездной дорожке с сугробами на обочине. Листья плакучих ив были покрыты слоем блестящей белизны, которая искрилась в лунном свете. Они больше не казались печальными и сгорбленными – их ветви выглядели сильными и красивыми. Толстые стволы могли выдержать порывы ветра, которые обрушивались на них во время зимних бурь. Вивиан любовалась ими.

Перекинув косу на спину, она убрала пряди, прикрывающие лоб, и взглянула на своё отражение – в зеркале отразились шрамы. Она улыбнулась, вспомнив слова брата. Она в самом деле выглядела круто. И после всего, через что ей пришлось пройти, она заслужила право принять себя такой, какая она есть, – со шрамами, призраками и всем прочим.

Поездка пролетела незаметно за обсуждением свежей школьной сплетни о том, что мистера Джексона и мисс Хаммер застукали целующимися в кабинете физкультуры. Вивиан просто радовалась, что ученики перестали сплетничать о ней и переключились на кого-то другого, пусть даже ей было противно представлять своих учителей целующимися.

Когда пара вошла в абердинский кинотеатр на последний сеанс дня, Вивиан с удивлением увидела мальчика лет пяти, в одиночестве стоящего возле киоска с едой. Он наблюдал за Вивиан и Грантом, когда они пересекли вестибюль и остановились у киоска с едой в нескольких шагах от него.

– Хочешь попкорна? – спросила она мальчика, который не отрывал от неё взгляда. Он улыбнулся и молча кивнул. Она улыбнулась в ответ.

– Конечно, – ответил Грант, предположив, что она обращается к нему. – Нам побольше масла, пожалуйста.

Парень примерно их возраста со скучающим видом вытащил из-за зеркального прилавка ведёрко попкорна и поднёс к дозатору масла, после чего нажал на него несколько раз – пожалуй, чересчур много.

– Для ребёнка уже слишком поздно, – заметила Вивиан, когда Грант заплатил за попкорн.

Он проследил за взглядом Вивиан и приподнял бровь.

– Где?

Вивиан посмотрела на Гранта, затем снова на мальчика. За те секунды, когда она от него отвлеклась, он каким-то образом пересёк вестибюль и теперь стоял у входа, всё ещё глядя на Вивиан. Она указала на него.

– Там… – неуверенно сказала она.

– Я ищу маму, – проговорил мальчик. Хотя теперь он находился далеко, его голос, казалось, прозвучал прямо над ухом Вивиан. Он повернулся, отчего стал виден его затылок – разбитый и покрытый кровью, – затем прошёл сквозь стекло закрытой двери, пересёк тротуар и вышел на дорогу. Навстречу ему мчался грузовик.

Вивиан ахнула, когда автомобиль проехал сквозь него. Мальчик даже не вздрогнул и остался на том же месте, где был. Повернувшись, он взглянул на Вивиан и помахал, прежде чем его фигура замерцала и исчезла.

Вивиан обернулась и увидела, что Грант пристально за ней наблюдает.

Она неловко улыбнулась.

– Ну, он уже ушёл.

– Ему… это… нужна твоя помощь или что-то в этом роде?

– Не знаю. Может быть. Но, серьёзно, я на свидании. – Последние слова она произнесла громко, словно обращаясь к другим духам, которые могли блуждать в вестибюле. Покачав головой, она выхватила у Гранта ведёрко с попкорном. – Я здесь, чтобы объесться попкорном до тошноты и посмотреть фильм со своим парнем. Точка.

– Может, возьмёмся за руки? – подмигнул Грант и обнял её за плечи. – Немного пообжимаемся?

– Разумеется. Займёмся всем тем, чем обычно занимаются подростки, – серьёзно кивнула она Гранту. – А призракам вход воспрещён, – бросила она пустому вестибюлю.

Кассир у прилавка с едой на мгновение взглянул на неё. Затем вернулся к своему телефону.

– Знаешь, ценность нормальности переоценивают, – сказал Грант, придерживая для Вивиан дверь и пропуская её в затемнённый зал, где на большом экране уже шла реклама. – Хотя часть с обжиманиями мне нравится. Оставим ее.

– Ну, разве что только немножко… – согласилась Вивиан, рассмеявшись.

Чхве Идо Охотник со скальпелем

© Кодинцева А., перевод, 2025

© ООО «Издательство АСТ», 2025

17 июля 2023 года

Сэхён скинула верхнюю одежду и продезинфицировала руки. От шершавости натянутой хирургички и без того чувствительные сегодня нервы напряглись до предела. Она перекинула пояс назад и завязала его на талии небольшим бантиком. Изо дня в день она повторяла одно и то же движение – привыкшие пальцы двигались на автомате.

От усталости девушка несколько раз зевнула и прошла в комнату для консультаций. Переобувшись в брошенные у двери тапочки, она обернулась и встретилась взглядом с посетителем.

– Так много работы с самого утра.

Мужчина склонил голову, здороваясь.

Сэхён провела на работе всю ночь и сейчас скрывала уставшее лицо под маской. Она быстро оглядела мужчину: он был молод, одет в гражданское. Несмотря на жару, все до единой пуговицы были застегнуты. Висевшее на шее удостоверение выдавало в нем или простого полицейского, или только получившего назначение сержанта.

– Здравствуйте. Лейтенант Чон Чжонхён, оперативная группа по тяжким преступлениям уголовного розыска, – продолжил он.

Вместо приветствия Сэхён лишь кивнула, присматриваясь к документам, которые тот держал в руке. Парень замешкался, но быстро пришел в себя, снял с шеи удостоверение и протянул его девушке.

– Из полицейского участка Ёнчхона. Я по поводу обнаруженного сегодня трупа.

На фото Чжонхён был в форме, но она отличалась от стандартной полицейской. Да и вообще для лейтенанта он выглядел слишком юно. Скорее всего, был выходцем из Полицейской академии, получившим назначение сразу после выпуска. И наверное, для удостоверения выбирал фотографию из тех, что вошли в выпускной альбом. Сэхён щелкнула языком, села и наконец сосредоточилась на документах.

Офицер неподвижно стоял напротив – возможно, считал напряжение девушки. Она лишь облокотилась на подлокотники, как делала это всегда, и раздраженно предложила ему присесть. Он, как будто только этого ждал, опустился на стул и сразу перешел к делу:

– В четыре часа и сорок семь минут утра мы получили сигнал об обнаруженном трупе и выехали на место. Оно достаточно популярно у местных, а состояние тела было критическим…

– Так поздно обнаружили? Или проблема в несогласованных действиях? – недоуменно спросила Сэхён, решив наконец вступить в разговор.

– Ни то и ни другое. Мы быстро нашли тело, но захоронение было немного необычным…

– Необычным? – В голосе собеседницы слышалось нарастающее раздражение.

Со вчерашнего обеда она провела уже более десяти вскрытий. За выходные накопилось так много работы, что она не успевала даже забежать в туалет. Проведя сутки за работой, она надеялась, что вот сейчас хотя бы сможет отдохнуть, как вдруг ее просят осмотреть еще один труп. Выбора не было: Сэхён пропустила ужин и пришла в консультационную, даже не успев успокоить напряженные нервы.

– Там рядом много однокомнатных квартир. Это район университета, поэтому в них живут студенты. К тому же рядом вокзал, и место достаточно проходимое.

Слушая спокойную речь офицера, девушка натянула маску повыше и махнула рукой, призывая его продолжать.

– Около главного входа в университет есть небольшой переулок, за которым простирается поле: хозяин выращивает там рис и периллу. Именно там и был найден труп.

Чжонхён выложил фотографии на стол. Сэхён сразу вспомнились листы периллы в кимбапе с тунцом, который вчера принес один из судмедэкспертов. Это да стакан американо – вот и все, что она съела со вчерашнего дня. Конечно же, именно в такие дни работы словно прибавляется.

В месяц, как правило, выходило около восьмидесяти вскрытий: то есть каждый день появлялось два-три новых трупа. Причины смерти были разнообразны. После семи лет работы в Национальной службе судмедэкспертизы часто бывало так, что недоеденная половина кимбапа волновала намного больше мертвых тел.

– Вчера шел дождь?

– Да, был ливень и сильный ветер. Скорее всего, поэтому листья прогнулись, и мы смогли быстрее обнаружить жертву.

«Скорее всего».

Сэхён задумчиво перевела взгляд на стоявшую на столе кружку. Больше всего ей не нравилось слышать из уст полицейских именно это выражение. Она еще не начала работать с новым телом, а уже была не в настроении. Стандартное для летней поры дело и безответственные следователи – «отличная» и невероятно скучная комбинация.

– Ясно. Здесь написано, что тело подверглось сильному разложению.

– Скорее не разложению, а значительному повреждению. Оно настолько серьезно, что заметно невооруженным глазом. Но вот место было на удивление идеально прибранным. К тому же пленка, в которую завернули труп…

Девушка неожиданно бросила папку на стол, и Чжонхён сразу замолчал. Работая с полицией, другие судмедэксперты часто осматривали фотографии с места преступления, чтобы вникнуть в суть дела, но Сэхён ненавидела читать отчеты до того, как сама бралась за дело.

– Предполагаемое время смерти – три дня назад, точнее смогу сказать только после вскрытия. Причина – неизвестна, поскольку тело подверглось воздействию извне. Плюс на нем обнаружили личинки. Что-нибудь добавите?

– И мне показалось, что в области ранения есть что-то странное, вам стоит обратить внимание…

Сэхён не глядя допила содержимое кружки и встала.

– Это я уже сама решу.

– Там вообще много странного, – продолжил офицер низким голосом.

Судмедэксперт тем временем начала переобуваться.

– Если бы их не было, разве вы пришли бы ко мне так рано утром? – Она пожала плечами.

– Хорошо. Тогда… я подожду.

Чжонхён аккуратно взял документы, которые она совсем недавно так небрежно бросила на стол, и снова протянул их собеседнице.

Сэхён часто работала с полицией и следователями и у многих видела болезненную одержимость вверенными им делами. Были следователи, которые в гневе кричали и требовали принести им отчет сразу по готовности, были и те, кто умолял в слезах. Однако стоило девушке пройти в комнату вскрытия, и они уже ни на что не могли повлиять. Оставалось только ждать в консультационной, пока дверь снова не откроется.

Она сдержала улыбку, взяла папку и склонила голову. Пряди волос, выпавшие из-за ушей, скрыли ее недовольное лицо. Закончив переобуваться, она направилась к секционной.

Эксперт вошла в комнату, и ассистенты, которые еще минутой ранее над чем-то смеялись, вздрогнули. Они казались растерянными – возможно, просто не знали, что именно Сэхён будет проводить вскрытие.

Как только она прошла вглубь комнаты, сразу почувствовала запах крови. Она бросила папку на стол для вскрытия, немного потянулась, стараясь расслабить уставшие мышцы, и обратилась к стоявшему первым ассистенту:

– Куда-то собрались?

– Нам сказали, что вскрытие будет проводиться в секционной А.

– А здесь тогда что?

– Что?

– Прошу прощения. Сейчас все подготовлю. – Девушка перебила его и потянула за руку, чтобы он замолчал.

Улыбнувшись ей, Сэхён начала тщательно мыть руки, да под таким сильным напором, что на груди хирургички стоявшего рядом парня появились мокрые пятна. Но она продолжала, не обращая на это внимания. Глубокая раковина из нержавеющей стали как будто вырвала ее из реальности.

За семь лет работы Сэхён так привыкла к секционным, что они стали ей родными. Хотя иногда все еще казалось совершенно новым, как будто она попадала туда впервые. В такие моменты она представляла раковину кухни в какой-нибудь столовой, где лежали огромные овощи и источающая запах скумбрия, окруженная льдом. Часто на эту картину наслаивалась другая, и тогда на овощи стекала кровь и падали органы, неизбежно засыхая и замерзая. Там не было места жизни.

Судмедэксперт стояла неподвижно, пока рядом хаотично метались ассистенты. Они столкнулись, пока раскладывали ручки скальпелей на ткани. Поверх раскладывали запакованные лезвия, раздавался шелест бумаги и пакетов – самые любимые звуки Сэхён.

Достаточно было взять ее в руки, и какая-то небольшая восемнадцатисантиметровая палочка в ее руках становилась всемогущей. Скальпель начинал снимать кожу, отделять кости от мягких тканей и рассекать сосуды. Так, будто ждал этого всю жизнь.

Ассистенты завезли тележку в комнату, и внимание Сэхён сразу переключилось на подрагивающую виниловую пленку. Когда ее снимут, тело наконец поступит во владение девушки. Один из ассистентов подбежал и раскрыл латексные перчатки – она надела правую, а вторую взяла и подошла к столу.

За это время накрытый труп переместили в центр. Эксперт сделала еще шаг и почувствовала исходящий от металлического стола холод. Запах разлагавшегося тела проник сквозь маску.

– Ой! – вскрикнул шокированный ассистент, снявший пленку.

– Для начала сделайте фото лица.

Но никто и не думал приближаться.

– Фотографировать не собираетесь?

На этих словах юноша пришел в себя, подошел к столу и направил на тело камеру. В секционной стояла полная тишина, прерываемая лишь звуками затвора.

Новенький не мог с собой совладать – ему было тяжело, что доказывала прилипшая к лицу маска. Другой ассистент пыталсядержать себя в руках, но по складке между бровями можно было представить, какое у него было выражение лица под тканью. Девушка же и вовсе будто боялась посмотреть на тело и лишь бессмысленно крутила крышку емкости для хранения.

При виде такой картины Сэхён еле сдержала смешок. Она привычным движением запустила руку в волосы трупа, проверяя, нет ли на затылке ран. А после жестом попросила ассистента продолжать.

Он изо всех сил пытался выполнить поручение, при этом стараясь сохранять безопасную дистанцию. Других это могло бы разозлить, но девушке нравилось смотреть на такое поведение. Ей было намного удобнее работать с трусами, которые не могли даже нормально взглянуть на труп, чем с теми, кто внимательно всматривался в ее работу.

– Сделайте фото правой стороны лица – глаза, щеки и подбородка. Там мы можем наблюдать повреждения, вызванные опарышами.

– Сделал.

Сэхён равнодушно осматривала лицо жертвы с сильными следами разложения. Очевидно было, что это убийство, поэтому достаточно установить примерное время смерти, опросить ближнее окружение погибшей, найти и задержать подозреваемого, который мог быть замечен рядом в установленное время. Возможно, дело бы завершилось быстро – в участок доставили бы плачущего мужчину, примерно того же возраста, что и жертва. Мотив: оскорбленные чувства.

Еще до начала работы скальпелем судмедэксперт уже потеряла интерес к этому делу. Ей хотелось просто заполнить отчет и отправиться домой, однако вместо этого она велела ассистентам продолжать освобождать тело. Один из них суетливо снял пленку и тут же замер, от шока даже не дыша.

Тело было в ужасном состоянии, но удивляло не это. Отступивший назад ассистент уронил емкость на пол, и звук упавшего на пол металла разорвал тишину, словно рев зверя. Никто из присутствующих не мог вымолвить ни слова.

Сэхён скрестила руки на груди, постаравшись скрыть напряжение, и осмотрела труп. В ушах шумела кровь.

Девушка, примерно двадцати лет. Раз ее нашли недалеко от университета, возможно, личность уже установили.

Она подошла ближе к столу. Из-за сильного разложения процедура не могла дать достаточно информации. По стандарту, нужно было провести разрез и приступить к работе, вот только кто-то уже сделал это за них.

От груди до пупка убитой шел длинный шрам – след вскрытия. На правой голени Сэхён заметила еще один надрез в виде креста, на обеих ладонях была содрана кожа. Края ран уже подсохли – похоже, с момента убийства прошло немало времени.

Судмедэксперт собиралась просунуть руку в разрез на животе, но резко остановилась, заметив красную нить, дрогнувшую от ее действий. Сама того не замечая, Сэхён усмехнулась – убийца зашил тело.

Она осторожно потянула окровавленную нить, которая была особо туго натянута в районе органов, будто указывая на них крестиком. Рука Сэхён дернулась, и она отпустила нить. Девушку бросило в жар, кровь прилила к голове. Ее забила неконтролируемая дрожь.

Она ни на секунду не могла оторвать взгляд от тела. Это не просто труп. Пинцетом она приподняла веки девушки – под склерой виднелись следы кровоизлияний. Эксперт пристально смотрела на поврежденные глаза, будто что-то решая.

– Дайте скальпель.

Расслабив запястье, она приняла инструмент. Для начала она решила сосредоточиться на шее, на которой виднелись следы удушения. Судя по оставленным синякам, напали из-за спины. Сэхён сделала надрез и, как и ожидала, увидела следы кровотечения и сломанный щитовидный хрящ – самый большой среди гортанных.

Для начала нужно определить, когда было нанесено повреждение: до смерти или после. Вместо того чтобы рассечь мышцы, девушка осмотрела сначала верхнюю часть тела, потом лицо. Удивляло, что именно оно разложилось больше всего.

– В каком состоянии был труп при обнаружении?

– Тщательно обмотан сельскохозяйственной пленкой.

– Сельскохозяйственной?

Даже фото с места преступления не могли ответить на вопросы, которые кружили в голове Сэхён. Она поморщилась и снова повернулась к столу. Стоило провести скальпелем по мышцам гортани, как появилась кровь. Это говорило о том, что мозг даже не успел зафиксировать момент смерти – настолько быстро и умело кто-то сломал кости.

– На деснах и склерах видны следы крови. При надрезе также открылось кровотечение. Запишите, что удушение происходило до смерти.

Девушка продолжила напряженно бормотать, переведя взгляд на правую голень – с нее сняли кожу, обнажив кости. Она подозвала ассистента, который записывал все ее комментарии.

– Подойдите и понюхайте.

– Как будто что-то дезинфицирующее.

Остальные подошли ближе, тоже пытаясь понять, чем пахнет, после чего кивнули в знак согласия с мнением коллеги. Сэхён осматривала правую голень, от которой прямо разило антисептиком. Там же она заметила тонкие зеленые – цвета моющей губки на кухонной раковине – обрывки нити, которые подцепила кончиком скальпеля.

Один из ассистентов сразу протянул лоток для образцов. Сэхён передала скальпель другому юноше и указала на область, которую нужно было сфотографировать, – ее раздражали щелчки камеры, снимавшей совсем не то, что нужно.

Взяв ножницы, она остановилась и глубоко вдохнула. Стараясь избегать кожи, она принялась распарывать сшитую грудь жертвы. От напряжения девушка так крепко стиснула зубы, что они заболели. Закончив, она отошла и размяла затекшую шею.

Нужно было сдерживаться, не забегать вперед. Она старалась оценивать повреждения объективно, но что-то казалось знакомым. «Повреждения» – так их назвал полицейский. Сэхён не была уверена, что это подходящее описание.

Что-то ей все это напоминало. Состояние органов и самого тела походило на состояние надоевших трупов, на которых они тренировались на первом курсе во время летних каникул. На всякий случай Сэхён внимательно осмотрела фасции и соединительные ткани. Ассистенты переглядывались и ждали ее дальнейших указаний. ^[147]

Будто бы о чем-то вспомнив, она снова взяла отчет, но, заметив стоявших без дела молодых людей, помахала им.

– Почему бездельничаем? Возьмите образцы соединительных тканей для анализа на препараты.

Стоило ей договорить, как тишину секционной нарушили звуки льющейся в раковину воды. Сэхён перевела взгляд на настенные часы – вскрытие слишком затянулось. Возможно, именно поэтому она начинала торопиться. Она видела этот труп впервые, но он все равно казался раздражающе знакомым, несмотря на то что все воспоминания за шесть лет в университете, год интернатуры, полтора года ординатуры и семь лет в этом месте будто бы стерлись.

– Извините, но вам нужно на это посмотреть.

Сэхён уже хотела подойти, но именно сегодня тело и ноги ее совсем не слушались. И все-таки ей удалось опустить руку в заполненный кровью разрез, и она опять ощутила что-то привычное. Похоже, убийца извлек органы погибшей, а потом вернул все обратно и наспех ее заштопал. Взгляд Сэхён расфокусировался.

Она вспомнила, что уже видела все это, когда была младше. Пятясь, она вышла из секционной, скинула заляпанную кровью хирургичку и перчатки. Одно за другим начали всплывать воспоминания, от которых она пыталась сбежать долгие годы.

Ёнчхон – тихий городок, название которого означало «родник, из которого бьет вода». Подходящее название для города, возведенного вдоль реки. И хоть воздух здесь был чистым, а до столицы всего час на машине, он потерял былую славу, лишившись станции метро и тем самым проиграв другим близлежащим развивающимся городам.

Несмотря на репутацию «спокойного города» и попытки властей его облагородить, население Ёнчхона не увеличивалось. Он был настолько маленьким, что его и городом нельзя было назвать. Впрочем, деревней тоже. Вот уже несколько лет здесь планировалось расширение вокзала, чтобы как-то компенсировать отсутствие метро. Но пока что стояло затишье, и в магазинах в центре было безлюдно даже в обеденное время – лишь некоторые пытались укрыться там от жары.

Сэхён прислонилась к окну и следила за дорожками, которые оставляли на нем капли дождя. В недавних новостях сообщали, что сезон ливней подошел к концу, но темные тучи, закрывавшие палящее солнце, и влажность доказывали, что это не так.

Оставалось десять минут до прибытия. Судя по тому, как убыстрилось движение дворников, очищающих лобовое стекло, дождь усиливался. Девушка бездумно смотрела в телефон, постоянно открывая главную страницу. Наконец ей надоело даже это, и она убрала его в карман. Смартфон едва помещался в небольшой карман – ткань натянулась, приводя Сэхён в раздражение.

Она скривилась, заметив эмблему с орланом, широко расправившим крылья в попытке взлететь. Она никак не могла к ней привыкнуть. Птица должна была символизировать внимательность и скорость полиции, вот только, похоже, все забыли, что орланы питались падалью. Сэхён не сводила с эмблемы глаз, пока она не скрылась из виду. ^[148]

Две минуты до прибытия. Девушка снова достала телефон и начала то увеличивать громкость, то снижать, нажимая на кнопку по привычке. Наконец она заметила здание телекомпании с возвышавшейся над ним антенной. Полицейская машина, повернув налево, направилась напрямик на университетскую парковку.

Не дожидаясь полной остановки, судмедэксперт выпрыгнула из двери и направилась к ограждению. Она лениво показала удостоверение стоявшему около него сотруднику и прошла вперед.

На поле повсюду виднелись следы июльских ураганов. Те самые грядки с периллой по-прежнему были примяты, а вода вперемешку с грязью сразу просочилась в обувь и запачкала брюки, стоило Сэхён пройти к нужному месту. Она осмотрелась, пытаясь отряхнуть с ткани землю.

– Вы здесь что-то трогали?

– Нет, все осталось как в день обнаружения тела.

– На удивление чисто.

Среди луж и грязи были разбросаны колосья риса и листья периллы, а еще виднелись следы уже потоптавшихся здесь офицеров. Что бы ни говорила Сэхён, на поле царил полный хаос. Она угрюмо осмотрела таблички, указывавшие на потенциальные места нахождения улик. Тут Чжонхён показал ей фото, которые были сделаны в день начала расследования.

– Это личные вещи жертвы. Нашли только сумку: судя по тому, как преступник заметал следы, это явно не первое его убийство.

– Почему вы так решили?

– Если бы это была кража, перешедшая в незапланированное убийство, вор бы не изменил привычкам: обыскал бы вещи или забрал деньги. – Тут он отошел и указал на место преступления. – Взгляните сюда: отпечатки совпадают с отпечатками подошв обуви, принадлежащей хозяину поля. Он случайно забыл ее здесь, чем и воспользовался преступник – надел ботинки и прошел сюда, чтобы оставить тело. Сложно до такого додуматься, если убил кого-то случайно.

Сэхён не особо вслушивалась в слова Чжонхёна – она достала из заднего кармана перчатки, надела их и оторвала несколько листочков периллы, которые сразу убрала в пакет.

– Зачем это вам?

– Так как на той пленке было достаточно много земли, можно провести анализ почвы и определить, произошло ли убийство на поле или где-то в другом месте. Что со списком улик?

– Пока в процессе.

– Вот моя визитка. Как только появятся результаты, отправьте его мне, пожалуйста.

Пока Чжонхён рассматривал карточку, девушка уже принялась подниматься на крутой склон. Не желая оставаться позади, он нагнал ее, чтобы помочь, но она справилась с подъемом сама. Непохоже было, что она в хорошей физической форме, зато явно не любила принимать помощь других.

Сэхён вышла за огражденную территорию и медленно пошла вдоль дороги, ведущей к университету. Он находился в достаточном отдалении от центра, так что днем там было не особо многолюдно, и, судя по количеству фонарей, вечером ситуация не сильно менялась. К тому же вокруг располагалось множество полей.

Девушка подошла к дренажной канаве, тянущейся вдоль одного из них, – здесь точно было сложно с водой. Сэхён снова вывернула на основную дорогу и прошла через парковку к главному входу. Преступник с трудом, но нашел единственное недоступное для камер наблюдения место, где и бросил труп. Скорее всего, он приходил сюда несколько раз, чтобы подобрать идеальный уголок.

– Вы установили личность жертвы? – спокойно спросила судмедэксперт, как будто только сейчас заметила идущего за ней Чжонхёна.

– Еще нет. У нее не было удостоверения, а телефон пострадал из-за дождя. Придется сначала изучить другие улики.

– Есть высокая вероятность найти ДНК убийцы, ведь он задушил ее руками. Это поможет в поиске. Какие ваши дальнейшие действия?

– Расследование пойдет по стандартной процедуре. Сначала осмотрим все вокруг. Далее, в соответствие с показаниями обнаружившего тело, начнем поиск свидетелей, которые могли что-то заметить в нужное нам время. Ну и, конечно же, будем патрулировать.

Юноша смутился от резкой смены темы разговора, но все же постарался как можно полнее ответить на вопрос.

– Что насчет камер?

Услышав вопрос, офицер замолчал. От его уверенности в себе не осталось и следа.

– Их здесь нет, поэтому вы собираетесь искать свидетелей. Я права?

– Тут такое дело… Как вы могли заметить, здесь нет фонаря, на который можно было бы установить камеру. К тому же дорожки такие узкие, что и машины здесь не ездят. Поэтому нет данных и с регистраторов… – попытался оправдаться мужчина под пристальным взглядом Сэхён.

– Но вы просмотрели записи с камер у главного входа? С перекрестка?

– Простите?

– Чтобы привезти тело, преступник явно использовал машину. А после пронес его через главный вход на поле. Значит, он парковался где-то здесь и должен был попасть на камеры светофора на перекрестке.

– А-а… Да, наверное, так и есть.

Сэхён недовольно покосилась на растерявшегося офицера и продолжила путь. Придя в себя, Чжонхён последовал за ней.

– Подождите, вы собираетесь в участок?

– А мне-то туда зачем? Я возвращаюсь на работу.

Она проверила время – уже давно перевалило за десять утра. Чжонхён не хотел отпускать ее так быстро, надеясь, что с новыми зацепками по делу они отправятся прямо в отделение.

– Я вас подвезу!

Если до этого момента он считал себя достаточно умным, то после такого нелепого предложения разочаровался сам в себе.

– До Сеула? – Как и ожидалось, реакция Сэхён была сдержанной.

– Вы же впервые в Ёнчхоне. Я довезу вас до вокзала.

Раздался громкий писк звукового сигнала, будто кто-то нажал на кнопку переключения светофора, сразу зажегшегося зеленым. Девушка достала телефон из кармана и долго пристально смотрела на мужчину, прежде чем ответить:

– Я здесь не впервые.

Она перешла дорогу и скрылась в проулке. Чжонхён в недоумении смотрел ей вслед. К реальности его вернул звонивший телефон.

– Я ведь был прав?

Полицейский расслабился и рассмеялся, услышав голос Сону.

– Да, теперь я тебе верю.

Чжонхён направился к припаркованной машине. Они познакомились на занятиях по дзюдо, когда Сону был на втором курсе полицейской академии, а он сам на первом. Он множество раз думал бросить учебу, потому что не мог к ней привыкнуть, но каждый раз с ним рядом оказывался Сону, который убеждал его не бросать. Друг всегда сочувствовал талантливому Чжонхёну, которому принципиальность мешала влиться в коллектив. Вот так он и начал присматривать за ним еще с университетских времен.

Тогда юноша, проигнорировав отца, наставлявшего его поступать на юридический, подал документы в Полицейскую академию, сдал экзамены и даже успешно. Это был первый протест девятнадцатилетнего Чжонхёна – единственного сына супружеской пары судей, которые встретились в Институте судебных исследований и подготовки кадров, а затем поженились.

После выпуска он два года отслужил командиром в следственном отделе, после чего сразу перешел в уголовный отдел полиции Ёнчхона. Приходилось расследовать непростые, пугающие многих дела, но для ответственного и организованного Чжонхёна это было удачным вариантом.

Проблемы начались после того, как он занял место главы опергруппы, занимающейся расследованиями тяжких преступлений. Сначала смелый проект по предотвращению правонарушений, который они проводили совместно с университетом Ёнчхона, теперь еще и убийство рядом с ним же.

Услышав об этом деле, Сону сразу рассказал ему о Сэхён, которая сильно помогла в расследовании теракта с обливанием соляной кислотой, произошедшего полгода назад. Он многое о ней сообщил, но в жизни она оказалась еще более невероятна. Действительно быстро осмотрела место преступления, проанализировала увиденное и дала новое направление для поиска улик. Чжонхён был поражен. Девушка совсем иначе относилась к этому делу.

– Поэтому следуй за ней, пока она изучает местность. Она хороша в работе, а улики сами идут к ней в руки. Но вот характер… С ней не так просто общаться, поэтому это ты должен подходить и начинать разговор.

– Понял. Я переживал, что дело слишком сложное, но теперь можно выдохнуть.

– Отлично. Как вообще продвигается расследование?

– Тело достаточно сильно повреждено, поэтому пока ничего сказать не могу.

– Как это – «достаточно»?

– Девушку сначала вскрыли, а потом зашили.

Чжонхён отошел подальше от машины, понижая голос, чтобы его никто не услышал.

– Зашили? Как на операции?

– Не совсем… Скорее небрежно заштопали.

– Серьезно? Убийца полный псих.

– И никаких улик.

Он вздрогнул, услышав, как его кто-то зовет, и обернулся. Неподалеку стоял наблюдавший за ним полицейский. Чжонхён подозвал его поближе.

– Мне пора. Сонбэ, прошу тебя, молчи. Договорились?^[149]

– Ты за кого меня держишь? Не переживай о всякой ерунде, лучше расследованием займись. Ты же понимаешь, что нужно наладить работу в команде? Ты младше, поэтому должен инициировать общение. Будь попроще.

Слушая наставления Сону, юноша зажмурился и отодвинул телефон подальше. Перед тем как сесть в машину, он снова посмотрел на проулок, в котором скрылась Сэхён. Куда она могла пойти в незнакомом городе? Хотя она же заявила, что не впервые в Ёнчхоне.

Сэхён попросила остановить такси рядом с полицейским участком, но решила к нему не подходить. Рядом текла небольшая река, за которой располагались виллы. Девушка остановилась на берегу и осмотрелась. Напротив отделения она увидела небольшую торговую зону. Хозяйка парикмахерской развешивала полотенца. Рядом стояло здание, его окна заклеили плакатами с изображениями животных туш – мясная лавка. Между ними скрывался небольшой проулок, в который и направилась Сэхён.

От стен исходила типичная для лета влажность. Мох под ногами поднимался по кирпичам, заполняя трещины. Сразу вспоминалось прошлое. В доме, где Сэхён жила в детстве, тоже были синие двери с облупившейся краской. Но погружаться в воспоминания не было смысла, поэтому она продолжила путь.

По сторонам и без того узкого проулка были припаркованы машины, а в конце – там, где узкий проход переходил в проезжую часть, расположился небольшой ресторанчик, где готовили мраморную говядину. Здание было двухэтажным, и ведущая наверх лестница была усеяна горшками с растениями. Сэхён остановилась рядом с меню у входа и набрала пропущенный до этого номер.

– Здравствуйте. Я на месте.

– Эй, девушка! – раздался голос откуда-то сверху.

Она подняла голову и увидела женщину средних лет с забранной заколками челкой. Та махала ей рукой и призывала подойти. Поднимаясь по крутой шатающейся лестнице, Сэхён хотела было схватиться за перила, но, заметив ржавчину, предпочла держаться за стену.

– Подойди. Это ты из участка? Тебе повезло прийти именно ко мне. Да, здесь слишком узкие проулки, чтобы нормально ориентироваться, но, если захочешь в город, достаточно выйти вон на ту большую дорогу. Подойди ближе.

Для той, кто видела Сэхён впервые, женщина была слишком дружелюбной. Девушка молча прошла сквозь открытую дверь, а хозяйка меж тем продолжала:

– Когда дойдешь до дороги, увидишь остановку. Немного пройдешь мимо и у реки найдешь прогулочную дорожку, где обычно много народу. У нас здесь намного комфортнее и спокойнее, чем в основной части города.

В Ёнчхоне не было сложностей со съемом жилья – полно свободных комнат, цены намного дешевле, чем за однушку в другом городе. Однако были и свои минусы: проулок, по которому шла Сэхён, словно вымер, как и вся торговля. Возможно заметив замешательство девушки, владелица ресторанчика торопливо заверила, что раньше все было не так и дела шли только вверх.

Недалеко от большой дороги стояло восьмиэтажное здание с темными окнами – известный и популярный когда-то храм. Первый этаж раньше использовался как галерея, куда допускали всех посетителей, а выше располагалось несколько храмовых помещений. Но однажды монахов арестовали, и здание отдали в аренду. Ожесточенные судебные разбирательства заняли несколько лет, и не так давно появились слухи о том, что храм продали на торгах за бесценок. Якобы какой-то богач выкупил его и из религиозных убеждений отдал в дар церкви. Тем не менее восстановить подорванное доверие горожан было не так-то просто.

Засуетившиеся торговцы быстро покинули городок, однако новая знакомая Сэхён владела не просто ресторанчиком, а двухэтажным зданием, поэтому решила остаться вместе с семьей. Вскоре ее дети разъехались, она сделала в заведении ремонт, а жилые комнаты начала сдавать.

Стоило Сэхён затронуть пожелтевшие шторы, как полетела пыль. Вид из окна открывался прямо на расправившего крылья орлана. Прямо на уровне глаз.

– Я могу въехать сегодня?

Женщина как будто удивилась вопросу и долго вглядывалась в девушку. Это было импульсивное решение, и в будущем она могла об этом пожалеть, но ей нужно было место, чтобы подготовиться к дальнейшей борьбе. И все из-за одной жертвы, а ведь она не знала ни имени, ни настоящего лица погибшей. Однако у нее не оставалось выбора после того, как она поняла, чьих это рук дело.

На самом деле Сэхён пыталась решить, что ей делать дальше, с того самого момента, как все осознала. Сама мысль о том, что этот человек все еще жив, была невыносима. А то, что он снова принялся убивать, лишало возможности дышать – как будто кто-то запихнул хлеб ей прямо в глотку.

Судмедэксперт вытащила из кармана удостоверение госслужащего и пристально его осмотрела: пожелтевший пластиковый чехол треснул. Она усмехнулась, глядя на свое сдержанное лицо на фото.

Сэхён, страдавшая диссоциальным расстройством личности, никогда не могла понять и проникнуться эмоциями других людей. Этим она отличалась от остальных представителей своей сферы. Девушку совсем не интересовали живые люди (кроме нее самой), поэтому работа с мертвыми была ее призванием. Но даже так она не могла ограничиваться лишь буднями в пропахшей кровью секционной или за рабочим столом с отчетами – год назад она решила стать совершенно иным судмедэкспертом.

Теперь она не покидала место преступления до того момента, как поступившее дело не раскрывалось. Если не было улик, она была готова проводить ночи в их поисках. Если состояние трупа не радовало, она была готова проводить дни в секционной.

Изначально она подалась в Сеульскую судмедэкспертную службу именно из-за того, что нераскрытых дел стало слишком много. Никакая ругань не могла ее остановить – с первого года она участвовала во всех вскрытиях. Даже когда получала пощечину запачканной кровью перчаткой, она все равно не покидала секционную.

Так она проработала шесть лет – постепенно обрастая знакомствами. Ее стали узнавать, к ней стали обращаться. Благодаря этому она даже участвовала в телевизионных программах и дала несколько интервью. Еще она хоть и редко, но проводила лекции по судебной медицине в университетах. Стоило ей взяться за дело, как во всех новостях появлялось ее имя – «Со Сэхён, раскрывшая дело пятилетней давности», «судмедэксперт Со Сэхён, распутавшая дело о тайном групповом захоронении».

Но этого было мало для того, чтобы стать самым опытным специалистом. Она все больше работала и распределяла задания с умом. Раньше ее отношения с начальством не ладились, но теперь стоило появиться сложному делу, как они сами с ней связывались.

Большинство проводившихся в Сеуле расследований прошло через руки Сэхён. Но этой осенью она надеялась на перевод в основное отделение службы – она уже получила рекомендательное письмо от начальства, которое прекрасно понимало ценность такого сотрудника. Именно поэтому это дело было особенно важным – замечательный подарок, который мог бы украсить ее резюме. Проблема была в том, кто оставил этот подарок.

Сэхён отпустила перила и отступила назад. Мизинец на правой руке, слишком маленький по сравнению с остальными пальцами, был таким же, как у него. Наследственность.

Его звали Юн Чжогюн. Он убил шестерых человек и оставил их тела в разных уголках страны. Возможно, с того времени число трупов уже давно выросло.

Сэхён прижала пальцы к глазам и вспомнила, что произошло за два дня до ее дня рождения. Той ночью постоянно избиваемая отцом мама рухнула, истекая кровью, а девочка начисто вытерла пол. Именно поэтому она больше не праздновала день рождения – день, который другие считали особенным, оставался ею незамеченным. Момент, когда она приняла решение, полностью изменившее ее жизнь, все еще казался невероятным.

После она часто ездила с ним в «путешествия», заранее подготовив емкости с водой и поместив их в обмотанный пленкой багажник. По указке отца она спрашивала у прохожих дорогу через открытое окно машины, и иногда они кого-нибудь подвозили. После каждой такой поездки багажник наполнялся неприятным затхлым запахом. По ночам они открывали двери, пытаясь его проветрить, но это никак не помогало – аромат крови никак не выветривался.

Сэхён все еще отлично помнила любимый им порядок действий. Разрез обязательно проводился под прямым углом скальпелем. Грудную клетку вскрывать только руками. Следом переходить к коже.

Чжогюн – серийный убийца, а Сэхён – дочь, заметавшая за ним следы.

По привычке девушка прикусила ноготь мизинца передними зубами и отодрала заусенец. Пошла кровь. Чем больше она думала, тем становилось хуже. Когда мир узнает о Чжогюне, судьба ее будет предопределена.

Будут ли те, кто просто пройдет мимо, не осудив подавшуюся в судмедэксперты дочь маньяка?

Она продолжала просчитывать возможные сценарии, но понимала лишь одно – нельзя допустить, чтобы полиция задержала Чжогюна живым. Нельзя оставлять все как есть, когда он снова принялся за старое.

Та маленькая Сэхён, что по три дня носила одну и ту же футболку даже в летнюю жару, уже мертва. Она никогда не мечтала о спокойной жизни в хорошем доме или о высоком доходе. Скорее хотелось, чтобы на корпоративах она чувствовала себя комфортно и чтобы никто не предъявлял претензий. Чтобы, оговорившись, извинялась не она, а перед ней. Но стоит миру узнать о Чжогюне и его связи с Сэхён, как все усилия станут бессмысленными.

Она не представляла, что будет чувствовать, но для себя решила, что заляжет на дно, пока жизнь Чжогюна не оборвется. Когда-то у нее уже получилось, получится и сейчас. Нужны лишь силы, чтобы выжить, на случай, если об их родстве узнают.

На секунду ей показалось, что она видит, как он закатывает глаза, и девушка снова прикусила ноготь. Сэхён сожгла все мосты, ведущие к прошлому. Родители так и не зарегистрировали факт ее рождения, поэтому она с легкостью поменяла имя и выбрала новую дату. Это было последнее, что связывало ее с семьей, и она с радостью от него избавилась и приняла новую жизнь.

Конечно, Чжогюн был ее биологическим отцом, но как он мог разглядеть в этой незнакомке свою дочь? Она жила в новом месте и выглядела совершенно иначе. Эта мысль не давала ей покоя, но она понимала, что он точно ее не узнает, – и это вселяло уверенность.

Сэхён перевела взгляд на календарь с эмблемой Сэмаыль Кымго, на страницах которого ярко цвели вишни. Она пролистала его до июля, от которого уже прошла половина. Девушка решила, что пора закупиться едой и напитками в супермаркете. Но сначала нужно включить свет. ^[150]

18 июля

Мрачная погода не предвещала ничего, кроме дождя на весь день. Было так влажно, что хотелось включить кондиционер, но он не работал уже больше недели. Чжонхён принес из дома вентилятор, благодаря которому они и выживали.

После обнаружения тела появлялось все больше новостных статей, в том числе и с критикой действий некомпетентной, по мнению общественности, полиции Ёнчхона. Выходили десятки статей с настойчивыми призывами быстрее найти подозреваемого, а число комментариев и лайков под ними росло. Многие старожилы были уверены, что интерес утихнет, но случилось наоборот. Почти сразу вышла заметка под заголовком «Портной», в которой давалась вся информация о деле – и о том, что убийца сам совершил вскрытие, а потом зашил тело обычными нитями. Она вызвала новый виток интереса к этой теме. Личные данные журналиста слили в одно из интернет-сообществ, после чего многие начали требовать его увольнения за нарушение этики.

Главной проблемой оставалось полное отсутствие хоть каких-нибудь улик. Полиция никак не могла успокоить общественность, требующую провести брифинг.

Получив заверенный подписью отчет Сэхён, Чжонхён был в шоке – его словно ударили по голове. Не так легко принять, что на настолько изуродованном теле не осталось никаких следов ДНК. Не было информации и о том, применялись ли к жертве наркотические препараты, другие лекарства или яды.

Плюс никаких следов внезапного нападения: даже травм от тупых предметов – ни ушибов, ни гематом. А значит, убийца как-то заманил погибшую и та добровольно пошла за ним. Но как? Чжонхён повторял один и тот же вопрос целый день.

Радовало хотя бы то, что подобная огласка помогла быстрее определить личность убитой. Двадцать шесть лет, студентка факультета государственного управления, в академическом отпуске. В ее вещах нашли сборник заданий – предположительно, она планировала сдавать государственный экзамен, чтобы стать полицейским.

Учеба на этом факультете была не из простых, так что без подготовки было никак. Однако из-за длительного отпуска у жертвы совсем не осталось знакомых в вузе. К счастью, полиции удалось найти студента, который занимался с ней в одной группе, – так они смогли составить ее примерное расписание.

После этого им удалось восстановить залитый дождем телефон и связаться с дядей девушки, чтобы передать ему соболезнования. Однако они не общались, поэтому единственное, что это дало, – возможность точно определить данные убитой.

По слухам, руководство отдела, занимающегося особо тяжкими преступлениями, все еще не могло решить, нужно ли организовывать отдельную группу для расследования. Репутацию можно было получить, только раскрыв нашумевшие преступления, но чаще всего они так и оставались висеть мертвым грузом. Чжонхён все это понимал, но все равно подобный прагматизм его разочаровывал.

Вздохнув, он припарковался возле квартирного комплекса жертвы. Возле входа стояла Сэхён и завязывала шнурки.

– Наконец-то вы тут, – первой поздоровалась она, неловко улыбнувшись. Было видно, что она чувствует себя не в своей тарелке.

– Журналисты были здесь уже несколько раз. Хозяин квартиры жаловался на стресс, который испытывает из-за их внимания. Поэтому пришлось с ним связаться.

Сэхён напряженно кивнула. Ей захотелось осмотреть квартиру жертвы, поэтому она снова вернулась в Ёнчхон. Она попыталась договориться с хозяином сама, но общение не задалось, поэтому пришлось обратиться за помощью Чжонхёну. Обычно судмедэксперты не так часто выезжали на место, тем более при отсутствии улик.

Чжонхён заранее узнал пароль для входа в квартиру у владельца, набрал его и открыл дверь. Девушка убрала волосы в хвост, надела бахилы и перчатки и лишь тогда прошла внутрь. Начинающие специалисты обычно предпочитали искать волосы и отпечатки пальцев жертвы, но Сэхён они не интересовали – она сразу подошла к шкафам и начала их осматривать. В конце концов она нашла, что хотела, – дневник убитой. Она тут же принялась его читать.

Стоявший на одном месте Чжонхён почувствовал себя неловко, поэтому подошел к стеллажу и пролистал несколько тетрадей.

– Если вы скажете, что ищете, я помогу, – предложил он, не сдержав любопытства.

– Мне интересны хронические заболевания жертвы или какие-то особенности организма. Не обращайте на меня внимания, занимайтесь своей работой, – ответила та, выложила все тетради на стол и стала просматривать их в только ей известном порядке.

Офицеру оставалось только смотреть ей в спину, сохраняя дистанцию. Казалось, эта девушка была не меньшим следователем, чем он сам.

Спустя несколько десятков минут Сэхён закончила и вышла из квартиры. Юноша попробовал навести какой-никакой порядок, а потом поспешил за ней. Тем временем девушка спустилась первой и уже осматривала дом.

– Вы читали новости? – спросил Чжонхён, чтобы разрядить обстановку.

– Конечно. Это громкое дело.

– В участке все очень напряженно. А я постоянно вожу отчеты с места на место.

– Но сливы обычно помогают расследованию, не так ли?

Тон Сэхён не выражал негатива, но Чжонхёну он совсем не понравился.

– По-вашему, нормально предлагать подождать следующей жертвы, специально подстрекая преступника? – сам того не ожидая, резко ответил он. Он хотел продолжить, но понял, что их взгляды могли расходиться и это нормально.

– Ну, тогда достаточно поймать убийцу, когда он снова объявится.

– Вы серьезно? Думаете, все так просто?

Он начал этот диалог, чтобы немного смягчить обстановку, но с каждым ответом Сэхён лишь все больше раздражался. Он уже слышал подобные заявления в следственном отделе. Большинство офицеров были местными, родились и жили в Ёнчхоне всю жизнь. Им совсем не понравилось лишнее внимание к родному городу, и сотрудничать с ними было невозможно.

Чжонхён заставил себя замолчать, чтобы не высказать и здесь все то, что думал о работе своей команды.

– Вы просмотрели записи камер? – спросила Сэхён, воспользовавшись его молчанием.

– С этим… есть небольшие сложности. Мы нашли еще одну позади университета. А еще видео с регистратора машины, стоявшей тогда на парковке около одного из жилых комплексов. Просмотр видео займет намного больше времени. Да и к тому же мы пока не уверены, какую машину нужно искать.

Его удивил вопрос, но юноша все же дал внятный ответ. Он взглянул на эксперта, которая осматривала вход в здание, сложив руки на груди.

– Наверное, стоит начать с крупных автомобилей?

– Что?

Неожиданно сзади раздался звук клаксона, испугавший Чжонхёна – он отступил назад и уперся в бампер полицейской машины. Парень вздохнул, но быстро прикрыл рот, чтобы не привлекать лишнего внимания Сэхён. Та уже стояла около почтовых ящиков возле дома.

– Посмертных повреждений нет. Убийца только погрузил тело на носилки и доставил на место.

Чжонхён вытащил из кармана маленький блокнот, который всегда носил с собой, и пролистал записи, сделанные во время просмотра камер.

– Вернемся к машине. На территорию университета часто заезжает фургон «Старбакса».

Сэхён будто подвисла после его слов – то открывала, то закрывала пустой почтовый ящик с номером квартиры жертвы.

– Тогда, может, стоит начать с него, а потом перейти на машины доставки?

– Доставки? А-а-а, вы имеете в виду грузовики?

– Да. Те, что с транспортным отсеком или багажником, достаточно большим, чтобы перевезти тело.

Офицер достал ручку из противоположного кармана и записал ее предположения. Девушка коротко поклонилась и прошла мимо.

– Я вас подвезу, – уже второй раз предложил он.

– Я пешком.

– До Сеула? – спросил он высоким голосом.

– Вообще-то, в Ёнчхоне жили мои родители.

Чжонхён заметил ее насмешливый взгляд и сразу пожалел о своей настойчивости. Радовало хотя бы то, что он мог продолжить диалог.

– Поэтому вы в прошлый раз… Тогда я вас провожу.

– Не надо, все в порядке, – вновь отказалась девушка, однако полицейский не собирался так легко сдаваться.

– Значит, вы ездите на работу отсюда?

– Выходит, что так.

– Вам, должно быть, тяжело.

– Автобус есть, поэтому не очень.

Чжонхён следовал за ней, пытаясь поддерживать этот лишенный смысла разговор, несмотря на то что понимал – больше ему спросить нечего.

Сначала он пытался обсудить дело с коллегами, но те лишь отсылали его куда подальше. А потом информацию по делу слили в СМИ, и он и вовсе перестал с ними общаться. Его группе не хватало рабочих рук, но руководство даже не пыталось исправить ситуацию, а одному с таким делом было не совладать.

Молчание Сэхён недвусмысленно намекало, чтобы он уходил, если сказать больше нечего.

– Помните, что я тогда сказал? Что мне кажется, будто преступник не новичок? – все же продолжил Чжонхён, глядя в затылок удаляющейся девушки.

Она заинтересованно обернулась.

– Я собираюсь пройтись по нераскрытым делам Ёнчхона.

– Нераскрытым делам?

Ее спокойный тон зазвенел в голове юноши предупреждающим колоколом. В который раз Чжонхён напомнил себе, что видит ее всего второй раз в жизни. Двух встреч недостаточно, чтобы привыкнуть к ее суровому облику.

– Если обратить внимание на жестокость убийства, можно предположить, что преступник пытался выместить на жертве свой гнев. Возможно, это из-за того, что он какое-то время не мог убивать, – продолжал Чжонхён, приободрившись от мысли, что появился человек, готовый выслушать его точку зрения. – К тому же приезжему психологически сложно совершить подобное в незнакомом месте. Поэтому я думаю, что он мог когда-то здесь жить. Еще хочу проверить, не было раньше похожих дел. Да и нельзя исключать присутствие возможного соучастника.

Он только сейчас заметил, насколько близко подошла Сэхён. Носки их обуви почти столкнулись. Он попытался скрыть смущение, но не смог побороть проявившийся на лице румянец.

– Если будет нужна помощь, мы можем вместе просмотреть документы, – дружелюбно заявила девушка, поразив его.

– Вместе?

– Но для начала я просмотрю свою базу: вдруг там тоже что-то найдется.

– Буду очень благодарен. Правда.

– А вы пока поищите машины. Мы быстро справимся, если возьмемся за это дело вместе.

Это «вместе», которое Сэхён произнесла с таким равнодушием, тронуло Чжонхёна за живое. Он понял, насколько изолировался от других. Хотя на дела обычно выезжали по двое, в этот раз он был совсем один – и на месте обнаружения тела, и на выездах.

– Еще увидимся.

Девушка похлопала застывшего офицера по плечу. Встретившись с ним взглядом, она слегка улыбнулась и продолжила путь. Уголки его рта дрогнули. До этого он думал, что улыбка – это не про Сэхён. Он сел в машину и хлопнул себя по губам, чтобы перестать ухмыляться.

19 июля

Сэхён взяла черновик и записала все, что уже успела сделать. Она надеялась заметить на теле что-нибудь еще, возможно отпечатки, но нет. Директор Ян несколько раз велел провести анализ, который бы показал, подвергалась ли жертва сексуальному насилию. Однако, сколько бы попыток ни проводилось, результаты всегда были идентичными – никаких следов.

Закончив работу и понимая, что не может сидеть сложа руки, Сэхён снова отправилась в Ёнчхон. Снова посетила поле периллы, походила по университету, где училась жертва. Но ее полномочия были ограничены – она же не работала в полиции. Даже когда она пыталась попасть в квартиру жертвы, ее отругал какой-то незнакомец.

Внезапно она вспомнила Чжонхёна, неловко ожидавшего ее в консультационной. По его суровому виду можно было легко предположить, почему он рано утром приехал один, а не с напарником, как это было принято.

Не каждого консервативного полицейского порадует перспектива работать под руководством молодого и энергичного коллеги. Да еще и над прогремевшим на весь родной город делом. По вчерашнему поведению юноши, по его манере сдерживать себя, было видно, что в участке он держался одиночкой.

К своему неудовольствию, Сэхён поймала себя на мысли, что встреча с ним могла быть судьбоносной. Принципиальный юноша пытался восполнить недостаток опыта, поэтому прилагал максимум усилий в работе, даже если они были не нужны. Сотрудники полиции Ёнчхона часто ограничивались «базовым минимумом», лишь бы побыстрее выйти в отставку с наградой на шее. И именно среди них ей попался Чжонхён. Она уже чувствовала, как чаша весов склоняется к ее победе.

Как она и ожидала, офицер без всяких вопросов и подозрений провел ее в квартиру жертвы, стоило только попросить. Она искала вовсе не медицинские записи – ее интересовали намеки на связь девушки с Чжогюном. Увы, найти ничего не удалось.

Еще оставалось время до ужина, но Сэхён уже чувствовала голод – возможно, из-за совсем не плотного обеда. Сейчас ее жизнь напоминала замкнутый круг – она работала до поздней ночи, приезжала домой и встречала рассвет, так и не сомкнув глаз. Совершенно нездоровое поведение. Найдя в ящике протеиновый батончик, она быстро его съела и зашла в базу данных по преступлениям, чтобы просмотреть нераскрытые дела прошлых лет, как предложил Чжонхён.

Отсчет она решила вести с тысячи девятьсот девяносто пятого года. Настроив фильтры, девушка стала быстро просматривать записи за каждые пять лет. Вдруг ее рука, быстро двигающая мышь, замерла. В июле тысяча девятьсот девяносто девятого года в деревне Харён, которую сейчас поглотил Ёнчхон, на съезде к ведущей к городу главной магистрали, было найдено изуродованное тело. Сэхён продолжила поиск, обратившись к следующему промежутку. Так и есть: еще один труп в том же месте – на этот раз в две тысячи втором году.

Стоило увидеть эти записи, как воспоминания начали оживать в ее памяти. Сейчас она хотя бы не была так наивна, как тогда. Сэхён села поудобнее и открыла заметки. Дела быстро квалифицировали как нераскрытые, установив лишь, что на обоих телах преступник провел посмертное вскрытие. Больше «висяков» в Ёнчхоне не нашлось.

Сэхён вернулась к поиску, чтобы найти другие дела, жертвы которых были изуродованы или расчленены, но он не дал результатов. Тогда она решила расширить круг, включив в негоблизлежащие города. Ничего не вышло – для сотрудника Сеульской судмедэкспертной службы доступ к этим территориям был ограничен. Девушка раздраженно отбросила мышку.

По этим двум делам выйти на Чжогюна было почти невозможно. А значит, ей не грозила опасность. Пока. Она не зря стерла свое прошлое, хотя порой болезненные воспоминания и всплывали на поверхность.

И все-таки расслабляться было нельзя. Да, она нашла всего две подходящие записи, но он мог совершать преступления и в других городах. Сэхён не могла придумать, где именно, потому что каждый раз место выбирал именно Чжогюн. Вдруг вспомнилось дело о серийном убийце, которое гремело в Корее в начале девяностых. Оставалось лишь задаваться вопросом, почему все связанные с Чжогюном дела так быстро и тихо закрывались.

Неожиданно раздался громкий звонок лежавшего на столе телефона. Сэхён встала и посмотрела на экран – незнакомый номер. Девушка напряглась, проверила, нет ли кого в коридоре, и, услышав лишь стрекотание цикад, все же ответила.

– Добрый день! Это Чон Чжонхён.

Услышав знакомый голос, Сэхён расслабилась и опустилась на стул. Она перевела взгляд на дверь, боясь, что кто-то зайдет и услышит разговор.

– Я звоню по поводу нашего дела, – произнес юноша, и судмедэксперт немного уменьшила громкость телефона. Возможно, она преувеличивала с осторожностью, но это было не лишним, пока она находилась в здании службы.

– Продолжайте.

– Вы уже просматривали базу?

– Пока нет, была занята вскрытием.

– А-а, вот как. А я со вчерашнего вечера был этим занят. Вы знали, что в Ёнчхоне обнаружили два тела с такими же увечьями?

– Неужели? – Сэхён говорила медленно, чтобы казаться удивленной.

– В тысяча девятьсот девятом и две тысячи втором году. Оба дела не раскрыты, но почерк похож.

Девушка села на краешек стула и встряхнула ногами. Когда юноша заявил о желании покопаться в старых делах, она ожидала, что он что-то да найдет. Однако ее совсем не радовало, как быстро он это сделал. Видимо, он сосредоточился на прошлом из-за отсутствия улик в настоящем.

Оба убийства, о которых говорил офицер, совершил Чжогюн. Другие, пока необнаруженные дела, могли стать проблемой, но еще большей мог стать полицейский – он мог выйти на след Чжогюна. Нужно было вернуть его внимание к текущему делу.

– Только два нераскрытых дела в Ёнчхоне. Поэтому я собираюсь поискать и на территории Кёнги. ^[151]

– Значит, возможно, найдете какую-то связь и с нашим преступлением. Но вы не слишком в это углубились? Не забываете поесть?

– Я как раз забежал в круглосуточный магазин.

– Понятно. К слову, о круглосуточных. Их достаточно много в районе университета, может, стоит расширить поиск и обратить внимание и на курьеров, попавших на камеры? – попыталась направить мысли юноши в нужное русло Сэхён.

– Вы правы. Там много магазинчиков и кафе, есть и столовая. А значит, на территорию часто заезжают доставляющие продукты фургоны. К тому же входы и выходы университета соединены между собой, поэтому через него часто ходят местные.

– Мне кажется, вашей команды не хватит, чтобы просмотреть все материалы. Вам не обещали подкрепление?

– Я стараюсь не надеяться на помощь. Но ваши советы правда полезны. Мы сильно продвинулись. Большое вам спасибо.

Все это время девушка держалась вежливо и заботливо, надеясь что-нибудь разузнать. Но Чжонхён попрощался и бросил трубку, не рассказав ничего полезного. Сэхён убрала телефон в карман, нервно выдохнула и продолжила изучать данные в компьютере. Те неприятные чувства, что она испытала, когда увидела тело жертвы, снова ее поглотили. Не в силах совладать с раздражением, она схватила сумку и покинула здание.

Сэхён стояла напротив полицейского участка. Еще утром с ее машиной все было нормально, но колесо неожиданно повредилось, и ей пришлось заехать в автосервис. Так она пропустила автобус и потратила слишком много времени. Следующий отходил уже с закатом, поэтому в Ёнчхон она прибыла поздним вечером. От Чжонхёна тоже не было никаких вестей – скорее всего, он просто ничего не нашел.

Будучи судмедэкспертом, девушка не могла изучить детали дела Чжогюна. Судмедэксперты – не полицейские. Их единственная задача – изучить полученное тело, собрав возможные улики. Сэхён не могла ни посетить место преступления, ни встретиться со свидетелями, ни просмотреть записи в базах данных без посторонней помощи.

Раньше ей нравилось, что вся ее работа ограничивалась вскрытиями, но теперь это лишь вставляло палки в колеса. Она погрузилась в мысли, пока влажный ветер обдувал ее челку. Как вообще Чжогюн смог выжить? Ее не интересовало, почему он продолжает убивать, – это было частью его личности. Главным и самым важным вопросом было то, как он остался в живых.

Сэхён убила его тогда, в этом она не сомневалась. Она пыталась представить тот момент в деталях, но воспоминания были нечеткими. Она поправила спутавшуюся челку и решила не думать об этом. Ей хотя бы удалось найти информацию об участии жертвы в волонтерской программе, организованной полицией. Возможно, именно поэтому офицеры не могли найти улик на территории университета – Чжогюн подобрал убитую где-то около участка.

Это предположение не давало Сэхён расслабиться и сидеть на месте без дела, поэтому сразу по приезде она отправилась к участку, чтобы поискать там камеры наблюдения. Предположительно, жертва была убита за восемь дней до обнаружения. Тогда выходило, что с момента убийства прошло уже дней десять.

Сейчас Чжогюн должен был вернуться в то место, где нашел жертву, – так он поступал, чтобы снова почувствовать тот восторг, который испытал при первой встрече. Хоть убийство и утоляло его жажду крови, он никогда не пропускал этот этап.

Сэхён несколько часов бродила около участка, но первые капли дождя заставили ее пойти домой. В сумерках и без того небольшая улочка казалось еще уже – все из-за игры света и тени. Она прошла около синей двери, задев бутылку с остатками соджу. Запах алкоголя резко ударил в нос. Девушка скривилась, но продолжила путь под слабо горящими фонарями. Она уже почти вышла из переулка, когда почувствовала странный запах.

Обычный человек мог за всю жизнь с ним ни разу не столкнуться, но для Сэхён он был привычен. Так пахла отнюдь не мертвая дворовая кошка.

Эксперт осмотрелась и заметила у телефонного столба разбросанные коробки. Среди них была и та, что она вчера выкинула. Она бросила кроссовки в стирку, так что пришлось надеть лоферы, которые были на размер больше нужного. Когда девушка пнула коробки, одна из туфель чуть было не свалилась с нее. Тогда она руками отодвинула самую большую и увидела чьи-то ноги.

Сэхён продолжила путь, на этот раз бегом. Ее сердце билось намного быстрее, чем обычно, а дыхание прерывалось. Она оглядывалась в поисках камер, но их не было. Ее переполнял гнев – в такой зоне они точно должны быть.

Она покинула переулок и дошла до улицы, ведущей к мясному ресторанчику. Совсем рядом она заметила припаркованную серую «аванте». Она проверила, есть ли в ней регистратор, а потом списала телефонный номер, который был приклеен к лобовому стеклу. ^[152]

Найдя на дне сумки скомканную перчатку (она всегда носила их с собой), девушка направилась к месту, где нашла труп. Нанеся спирт, который брала с собой для дезинфекции наушников, на ватку, она обтерла руки. Стоило ей подойти поближе, как она снова почувствовала запах крови.

Сэхён убрала накиданные сверху коробки и включила фонарик на телефоне. В глаза сразу бросилось заметно разложившееся лицо – ниточка, связывающая эту жертву с предыдущей. Девушка прикоснулась к чему-то, во что было завернуто тело. На этот раз это была не пленка, а непрозрачный, плотный дождевик. Ей пришлось приложить немало усилий, чтобы расстегнуть кнопку. С большим трудом, но ей все же это удалось.

На этот раз ее ожидал прямой разрез от шеи до пупка. Она наклонилась ближе, чтобы лучше разглядеть повреждение. Никаких крестообразных ран или швов. Но попытки явно были – кожа порвана в нескольких местах.

Несколько минут Сэхён провела в сомнениях, стоит ли звонить. Слишком быстро. Два убийства в такой короткий период были нехарактерны для медлительного Чжогюна. Возможно, его начала поглощать собственная жестокость.

Одна из коробок с грохотом упала вниз, и от испуга девушка присела. Ладони, которыми она уперлась в асфальт, обожгло. Это точно дело рук Чжогюна, никаких сомнений. Покачав головой, она все же набрала номер.

– Полиция, сто двенадцать, что у вас случилось?

Сэхён не могла открыть рот, чтобы ответить. Ее руки дрожали от напряжения.

– Здравствуйте?

– Я нашла труп, – медленно произнесла она, придя в себя.

– Труп? Где? Подождите… Продолжайте.

– В переулке через мост от полицейского участка. Вверх от здания Ёнхи.

– Можно узнать ваше имя и фамилию?

Сэхён не ответила, лишь небрежно отогнала летавшую вокруг муху.

– Скажите свои данные! Не бросайте трубку, назовите…

– Я буду ждать здесь, поэтому быстрее отправьте наряд.

– Алло?

Она сбросила звонок и огляделась. Телефон еще несколько раз повибрировал и наконец успокоился. Город был окутан тьмой – перевалило за девять вечера, магазины и кафе закрылись.

Еле моросящий до этого дождь усилился. Только сейчас Сэхён поняла, насколько место, где она теперь жила, было удобно для сокрытия трупа. Сама того не ожидая, она рассмеялась, глядя на укутанное дождевиком тело.

Ситуация усложнялась, но ей все равно не хотелось отдавать Чжогюна полиции. Она должна была найти его первой и убить.

– Обнаружили труп?

– Да, только что поступил звонок.

– Где?

– Напротив моста.

Чжонхён залез в фургон Согу. Придя домой, он тут же опустился на стул и так и заснул. Его волосы растрепались, будто во сне он пытался их вырвать. Еще и влажность все росла из-за не прекращающегося с вечера дождя. Работал кондиционер, но руки все равно потели. Возможно, от волнения.

– Ну почему именно около участка?

После ругани Хёккына в машине снова стало тихо.

Они доехали очень быстро и уже покидали фургон друг за другом. Почти одновременно каждый из них открыл зонт, пытаясь укрыться от ливня. Было сложно сосредоточиться в таких условиях, да еще и в узком, темном проулке, освещаемом только мигающими сигнальными огнями.

– Что завис?

Хёккын толкнул остановившегося Чжонхёна в спину, чтобы тот начал двигаться. Тот надел протянутые Согу перчатки и прошел через желтую ленту ограждения. Судмедэксперты, приехавшие на место первыми, уже делали фотографии. Асфальт укрыли пленкой, однако на ней уже начали образовываться лужи.

– Надо быстрее убирать тело. Скорее все осматривайте.

Чжонхён попытался собраться с мыслями, хотя и подвисал из-за постоянно мигающих сигнальных фонарей. Было непонятно, кто именно стоял у ограждения – местные или полицейские. Раздавались как вздохи, так и плач, от которых место преступления погружалось в хаос.

– Где звонивший?

Он обернулся и увидел знакомое лицо.

– Как вы здесь…

– Это я.

– Вы?

Чжонхён не смог скрыть удивления, но сразу, сам того не ожидая, почувствовал спокойствие.

– Я уже осмотрела тело, поэтому вам нужно быстрее его переместить.

Глаза Сэхён блеснули. Благодаря этому Чжонхён, все еще выпадавший из реальности, окончательно пришел в себя.

– Понял.

Девушка лишь кивнула и вернулась к телу, возле которого уже сгрудились полицейские. Чжонхён проследил за ней, а потом переключился на позвавшего его Согу.

Сэхён грызла ноготь, сидя на стуле, приготовленном для нее офицером. Она всегда так делала, когда нервничала, – дурная привычка. Она отчетливо слышала звук тикающих часов. Ей уже не терпелось заняться вскрытием, о котором она думала с момента, когда наткнулась на труп.

Наконец дверь офиса распахнулась, и зашел мужчина в возрасте. За ним неловко следовал Чжонхён.

– Как это произошло?

Стоило мужчине заговорить, как сидевшие до этого следователи повскакивали со своих мест.

– Поступил сигнал об обнаружении тела, мы сразу выдвинулись. И…

– Кто тебя спрашивал? Чанчжин, докладывай. Что там за бред, что это тот же убийца? – прикрикнул тот на Чжонхёна и обратился к стоящему рядом офицеру.

– Судя по предварительной оценке, обе жертвы убиты одним и тем же человеком, – не обращая внимание на реакцию пожилого мужчины, закончил юноша.

– И как вы так быстро это поняли?

С каждой произнесенной фразой голос становился все громче. Сэхён это надоело, поэтому она встала с места и отошла подальше.

– А ты кто? Журналистка? Кто тебя сюда пустил?

– Это…

– Это и правда дело рук одно и того же преступника.

Мужчина смотрел на Сэхён так, как будто она сказала что-то абсурдное. Девушка могла только позавидовать его способности так просто показывать свои эмоции. Он явно занимал высокую должность и мог высказываться каждый раз, когда ему этого хотелось, даже в такой ситуации.

– Я спросил: кто ты такая?!

– Судмедэксперт из Сеульской судмедэкспертной службы. Я проводила вскрытие первого тела.

– И что? Ты думаешь, что можешь просто так сюда заявляться?

– Я не могу взять и уйти до дачи показаний.

Мужчина явно не ожидал подобного ответа.

– Это она обнаружила второй труп. Живет рядом… – вступил в разговор Чжонхён, боясь, что мужчина решит, будто Сэхён и есть убийца.

– Ты берешь на себя ответственность за свои слова?

– Сначала нужно провести вскрытие.

– Это мог быть и подражатель, – вклинился в разговор Чанчжин.

– Да, нельзя отрицать и этого. Тем более что о первом убийстве говорят на каждом углу. Вся страна в курсе.

Сэхён совсем не хотелось вмешиваться в этот спор, но неожиданно кто-то открыл дверь. Полицейский, выглядящий лет на сорок, зашел в комнату с листом бумаги в руках. Она уже видела этого мужчину на месте преступления.

Взгляд Сэхён сосредоточился на документе. Не было сомнений в том, что это был ордер на вскрытие. Увидев начальство, полицейский поклонился. Девушка поняла, что нужно брать инициативу в свои руки, пока есть такой шанс.

– Нельзя опираться только на то, что видно невооруженным взглядом. Но схожесть в почерке определенно прослеживается, не так ли? Первое тело обнаружили менее трех дней назад – вряд ли подражатель появился бы так быстро. И все-таки сначала нужно провести вскрытие. Тогда многое прояснится.

Сэхён почувствовала взгляд Чжонхёна и повернулась в его сторону. Они встретились глазами, и юноша слегка улыбнулся, после чего поклонился пожилому мужчине. Тот с подозрением посмотрел в ответ. Парень поднял голову и молниеносно выхватил у полицейского ордер, передавая его Сэхён.

– Пойдемте.

Девушка растерялась, но торопливо приняла бумагу и последовала за Чжонхёном. Из-за закрытой двери послышался недовольный крик, который ей совсем не хотелось слышать. Она остановилась у лифта, но офицер предложил спуститься по лестнице. Сэхён хотела отказать, но он уже убежал. Она вынужденно последовала за ним. Начав спускаться по лестнице, Сэхён едва не врезалась в замершего юношу. Задержав дыхание, она нервно уставилась в его затылок.

– Почему вы остановились?

– Это вы попросили следователя Кима подготовить ордер на вскрытие? – Его голос был обычным, с нотками напряжения.

– Летом всегда лучше поторопиться. Если бы не я, мы бы задержались там надолго и потратили немало времени…

– Прошу прощения, я не хотел вас обидеть своим вопросом. Но будет лучше, если вы больше не будете так своевольно действовать. Наша работа – запросить ордер и провести расследование. Ваша – вскрыть тело. Это надо понимать.

Сэхён совсем не понравились подобные упреки. Она помогла полиции не зайти в тупик, а в ответ получила приказ не вмешиваться.

Чжонхён продолжал молча стоять к ней спиной. Ей хотелось ударить его по затылку (в обычной ситуации она так бы и поступила), но сейчас ей была нужна его помощь.

– Я не хотела превысить свои полномочия. Просто пыталась помочь расследованию. Впредь буду более внимательна. – Она постаралась ответить как можно более покладисто.

Юноша обернулся, их взгляды встретились. Сердце Сэхён ушло в пятки, но она быстро выдавила из себя улыбку. Улыбка часто помогала восстановить дружескую атмосферу.

– Спасибо, что поняли меня, – успокоившись, произнес Чжонхён и наконец сдвинулся с места.

Эксперт покосилась на него – ей было сложно понять его быстро менявшиеся эмоции. Так они дошли до выхода из участка, около которого столпились воодушевленные журналисты. Они галдели и мешали выйти из здания.

Им пришлось спуститься на подземный этаж. Чжонхён открыл дверь столовой, через которую они прошли к заднему ходу. Сэхён продолжала смотреть ему в затылок. Парень казался совсем неопытным, но, как выяснилось, видел людей насквозь. Она была уверена, что все будет просто, но допусти она ошибку – и ситуация пойдет под откос. Девушка опустила руку в карман и несколько раз коснулась ордера.

Чжонхён тупо смотрел в стену. Еще несколько минут назад он прислушивался к каждому звуку за ней, но теперь лишь откинулся на кресле. Он уже пожалел о том, как грубо отчитал Сэхён, но сказанного не воротишь. К тому же спускать такое поведение было нельзя.

Полиция обязана найти преступника, тем более когда появилась вторая жертва. А значит, он, как командир, должен был взять дело в свои руки. Хотя опергруппа ни во что его не ставила, ему следовало ухватиться за мельчайшие зацепки, приложить еще больше усилий.

Но их не было, поэтому он сидел в консультационной и утолял жажду остывшим растворимым кофе, прокручивая в голове день, когда обнаружили первое тело. В ту ночь он сразу выехал по вызову. Появилось странное ощущение дежавю. Где-то уже виденный затылок, знакомая дорожка. Он быстро припарковался и огляделся вокруг, но никого не заметил. Моменты прошлого неожиданно напали на него, вызывая страх. Ему казалось, что он не достоин быть здесь в качестве следователя.

Первой жертвой была девушка, собиравшаяся сдавать полицейский экзамен. В ее сумке нашли тетрадь с законспектированными законами и распечатанный на бумаге слоган: «Родина ждет будущих полицейских». Родина и впрямь получила подающего надежды полицейского, но не так, как планировала девушка.

Чжонхён уткнулся лицом в колени и взлохматил волосы. Он не мог решить, хотел бы избавиться от всех воспоминаний или заново их пережить. Услышав скрип открывающейся двери, он вскочил с места. Проверил время – прошло чуть больше полутора часов.

– Ну что там? – спросил он, глядя на закрытое маской лицо Сэхён. Было видно, что девушка устала.

– Я нашла отпечатки пальцев.

Наконец-то. Он выдохнул в предвкушении. Но лицо судмедэксперта оставалось серьезным.

– Что-то не так?

– Мы нашли отпечатки, но они никому не принадлежат.

– Что? Как такое возможно?

– Нет совпадений по базе.

– Вы хорошо проверили?

– Вы думаете, я могла допустить ошибку?

Сэхён один рывком опустила маску. Покрасневшие глаза смотрели укоризненно.

– Нет, я не это имел в виду… Я хотел сказать, возможно ли, что совпадений вообще нет?

– Мы можем провести еще одну проверку, но результат будет тем же.

Сэхён договорила и хотела уже выйти, взяв звонивший телефон, но Чжонхён ухватил ее за край одежды. Она без промедления сильно ударила его по руке.

– Что вы делаете?

В ее взгляде промелькнули сдерживаемые обычно эмоции.

– Прошу прощения, но не могли бы вы хотя бы сказать результаты вскрытия?

– Я отвечу и вернусь.

Увидев реакцию Сэхён, Чжонхён смутился, поняв, что совершил ошибку, но не остановился. Ему нужно было получить отчет прямо сейчас.

– Вы ведь на работе. Если звонок не особо важный, ответите после того, как мы закончим.

Юноша попытался отвернуться от пристального и тяжелого взгляда Сэхён, но по-прежнему держал ее за одежду. Она сбросила звонок и села за стол, офицер последовал за ней. По тому, как резко она записывала что-то на бумаге, можно было понять, насколько она раздражена.

Чжонхёну хотелось понять, была ли она такой грубой с рождения или же стала такой из-за работы. Она была превосходным судмедэкспертом – в этом не было сомнений. Очень быстро заканчивала со вскрытиями, отлично анализировала увиденное на месте преступления и к тому же успешно находила улики. С одной стороны, он был рад, что ему посчастливилось работать над таким сложным делом именно с ней, а с другой – подобное своеволие вызывало вопросы.

Сэхён так сосредоточилась на заполнении отчета, что совсем не замечала чужого присутствия. Не в силах побороть любопытства, молодой человек пододвинулся ближе и попытался прочесть ее заметки. Тут девушка вдруг резко подняла голову и ударила Чжонхёна по челюсти.

Он попытался сдержать крик боли и схватился за подбородок. Рот наполнился металлическим привкусом крови – похоже, он прикусил язык. В глаза Сэхён вспыхнуло пламя. Он подумал, что сейчас увидит ее в гневе, но она лишь что-то пробормотала и продолжила писать.

– Простите, – извинился парень, не выдержав напряженного молчания.

– Ничего страшного, – как обычно, спокойно ответила судмедэксперт. А ведь ему показалось, что она разозлилась. Девушка только недовольно подняла брови, но сразу же вернулась к отчету.

– Я не об этом. Мне жаль, что мы пока не смогли поймать преступника.

– А передо мной зачем извиняться?

Сэхён усмехнулась подобному абсурдному поведению.

– Я извиняюсь за то, что вам пришлось выйти на работу вечером, сверхурочно. Да и вообще, следовало действовать быстрее, чтобы не допустить новых жертв.

Девушка продолжала невозмутимо писать. У нее был плохой почерк, совсем непонятный, но, судя по тому, что ручка переместилась к низу страницы, можно было предположить, что она почти закончила.

– Мы разделили ответственность сразу, как вы вошли в консультационную. Не стоит извиняться – нам нужно раскрыть преступление.

Ее безэмоциональный, равнодушный тон почему-то ободрил Чжонхёна. Он все никак не мог отвести глаз от ее рукава, запачканного кровью. Чем больше он смотрел на девушку, тем больше понимал, что спокойствие, которое он ощутил, встретив ее на месте преступления, было настоящим – он его не придумал.

– Почему вы решили стать судмедэкспертом?

– Чувство долга, пожалуй. Вы же понимаете, какая зарплата у госслужащих. Все из-за того ощущения, которое испытываешь, поймав преступника. Этакое облегчение. Да и к тому же это хоть немного, но помогает обществу, – ответила Сэхён, не впечатленная банальным вопросом.

Парень кивнул в ответ, отвернулся и попытался собраться с мыслями.

– А вы? Только давайте честно, без этого бреда про то, что в академию вас заставил пойти долг перед обществом. – Сэхён не могла упустить возможности спросить его.

– Я пошел, потому что получил возможность не платить за учебу, – холодно усмехнулся Чжонхён. – Мечтал, что повзрослею и поймаю всех преступников. Абсолютно всех. Мне казалось, что это возможно, если я стану полицейским. Но все оказалось не так просто.

Тут он заметил пронзительный взгляд девушки и вздохнул.

– Вы же не так давно начали работать. А уже столько амбиций.

Юноша хотел было что-то ответить, но вместо этого пожал плечами. Сэхён явно обратила на это внимание, но тоже промолчала и снова склонилась над отчетом. Глядя на то, как она работает, он неожиданно почувствовал наполнивший здание запах крови, вспомнил черные волосы, разметавшиеся по цементному полу. Ему захотелось приоткрыть завесу, на которую указывала его интуиция.

– Те закрытые дела…

– Что? Вы нашли еще что-то?

Рука Сэхён, секунду назад быстро выводившая буквы на бумаге, замерла.

– Я тут подумал… Мне кажется, должны быть еще похожие убийства.

Судмедэксперт поставила точку и передала отчет полицейскому. Она с такой силой нажимала на ручку, что следы чернил остались даже на столе. Девушка не обратила на них внимания и достала чистый лист.

– В прошлом?

– Когда я был в университете, на одном из предметов мы изучали нераскрытые преступления. Нашей группе выпало убийство в Кёнги. Мы просматривали разные дела, но остановились на том, что произошло в сентябре тысяча девятьсот девяносто девятого года в Сихыне. Все еще помню, как нас напугало такое скопление девяток в дате. ^[153]

– И что это было за убийство?

– Не помню, какое название они ему дали. Возможно, вы его вспомните, если я скажу, что расчлененное тело нашли в ведре.

– Преступника так и не поймали?

– Нет, но зато смогли определить личность жертвы. Офицерам не удалось обнаружить все части тела… но они нашли голову…

Чжонхён всегда испытывал смешанные эмоции, говоря о трупах. Вот и сейчас он не нашел в себе сил договорить.

– И почему же тогда в СМИ не говорили об этом деле?

– В девяностых все внимание было сосредоточено на серийном убийце Хвасоне. Полиция ведь задействовала почти два миллиона сотрудников, но его так и не смогли схватить. Хоть почерк разный, убийства были совершены достаточно близко, поэтому их приписали ему и постарались не предавать огласке. Тело нашли на безлюдной полосе, значит, свидетелей не было. Первая жертва оказалась последней, и дело молниеносно закрыли как нераскрытое.

– Неудивительно. В то время давление на полицию было нешуточным. Но есть ли связь между нашими убийствами и этим? Нужно проверить, были ли похожие случаи после этого. Давайте я этим займусь, а вы сосредоточьтесь на текущих задачах.

Сэхён забрала у полицейского отчет и, показывая на свои записи, начала объяснять.

– Что я могу точно сказать – это определенно дело рук одного человека. Раны на теле обеих жертв нанесены скальпелем. Несмотря на то что второе тело не зашито, убийца явно пытался это сделать – на коже остались следы. Я закончу подробный отчет и отправлю вам. Радует, что в том переулке немало припаркованных машин, а значит, есть шанс увидеть что-то на регистраторах. Как я уже говорила, нужно просмотреть записи. Вдруг получится найти одинаковые большие машины.

Девушка несколько раз ритмично пощелкала ручкой, а затем вернулась ко второй половине документа. Почерк у нее стал еще хуже, настолько, что записи стали совсем неразборчивыми. Чжонхён хотел продолжить разговор, но проверил время и засомневался.

– Хотите добавить что-то еще? – спросила Сэхён, заметив его нерешительность.

– Нет. Сообщите, когда все будет готово.

Эксперт кивнула и махнула рукой на дверь, призывая его покинуть помещение.

– Тогда я пойду.

Она не обратила особого внимания на прощание, хмуро сосредоточившись на отчете. Офицер поклонился и покинул консультационную. Стоило ему выйти в коридор с высокими потолками, как его захлестнуло негодование. Из-за царившей в коридоре темноты мигание флуоресцентных лампочек напоминало вспышки молний. Ему хотелось вернуться, чтобы закончить разговор.

– Следователь Чон, – раздался сзади голос Сэхён.

Парень подумал было, что у него начались слуховые галлюцинации, но тут что-то стукнуло его по плечу и громко ударилось об пол.

– Вы чего? Поднимайте.

Около ноги Чжонхёна валялся стаканчик кофе из круглосуточного. Он наклонился и поднял его. Судмедэксперт уже ушла, но теплота стакана, раскалившегося на жаре, моментально согрела ладони. Офицер ненадолго задержался в коридоре, вставил трубочку и сделал глоток.

20 июля

– Ждем последнего человека и начинаем.

– Времени совсем нет, давайте не будем ждать.

Весь отдел собрался, чтобы просмотреть отчет о вскрытии, который передала Сэхён, но Хёккын с самого начала казался недовольным. Никаких улик не нашли, но следователям нужно было обменяться всей известной информацией. Так повышалась вероятность раскрытия преступления – каждый мог обратить внимание на какую-нибудь пусть и небольшую, но важную деталь.

– В таком случае начинаем второй брифинг.

– Почему это второй? Будем менять номер каждый раз, когда появится новый труп?

Чжонхён был недоволен постоянно открывающейся дверью, в которую проходили сотрудники, даже не пытавшиеся вести себя тише.

– Убийства похожи, так что было бы более эффективно объединить в серию и расследовать вместе.

– Кто сказал, что ты можешь принимать подобные решения? С чего ты взял, что преступник один и тот же? В этот раз на трупе не было ниток, или что там было в прошлый раз. Будем расследовать их вместе, а потом окажется, что убийцы разные, и что тогда делать? Ты понесешь ответственность, если мы упустим второго?

Начальник ударил его по плечу, будто ставя знак вопроса.

– Значит, вы не собираетесь расследовать их вместе, я правильно понимаю? – спокойно спросил Чжонхён, пытаясь уклониться от руки мужчины.

За первым ударом последовал еще один – по левому уху. Придя в себя, юноша увидел, как Чанчжин опускает правую руку начальника. Офицер попытался принять произошедшее и продолжить брифинг.

– Ах ты гаденыш! Ты что делаешь?

Шея начальника, проглядывающая между расстегнутыми пуговицами рубашки, покраснела. Поднеся руку к онемевшему подбородку, Чжонхён почувствовал жар.

– Хённим, успокойтесь! ^[154]

Хёккын подбежал к нему, заметив, что Чанчжину не удалось утихомирить мужчину. Начальника вывели из кабинета. Согу, прочувствовав ситуацию, похлопал Чжонхёна по плечу и вышел следом за всеми.

Юноша остался наедине с тишиной. На глазах навернулись слезы, и он, сам того не ожидая, коротко рассмеялся. Он был в полной растерянности, так что боль отошла на второй план. Его друг как-то пошутил, что взрослый человек, к тому же работающий, может заплакать на людях разве что в стоматологии во время тяжелого лечения. Ему хотелось думать, что удар в челюсть можно приравнять к этому случаю.

Чжонхён еще несколько раз потрогал подбородок и начал собирать разбросанные по столу распечатки. Все так резко вышли, оставив стулья в беспорядке, что ему пришлось и их расставить по местам. Он подумывал дождаться, когда начальник придет, чтобы извиниться, но подавленно понял, что это не имело смысла. Тогда юноша сосредоточился на чтении документов.

Он был уверен, что тридцатиоднолетняя жертва не могла предположить, что будет убита, тем более так чудовищно. Она временно работала учителем математики в Женской средней школе Ёнчхона. У нее в сумке они нашли экзаменационные бланки, которые она забрала домой для проверки. На каждом женщина писала слова поддержки для учеников, после прочтения которых Чжонхён расстроился еще больше.

Это было самое сложное в работе полицейского. Как бы он ни пытался абстрагироваться от истории жертв, ему это не удавалось. И все же молодой человек понимал, что нельзя из раза в раз повторять одну и ту же ошибку.

Чжонхён решил уйти из участка и не возвращаться, пока не появятся хоть какие-то улики. Он не мог противостоять начальству. Офицер поднялся со стула, подошел к стеклянной двери и дернул ручку. Проход ему тут же загородил вернувшийся начальник.

– Куда-то собрался? Мы еще не закончили, поэтому возвращайся на место, – уже более спокойно произнес он.

Мужчина выглядел смущенным – возможно, уже жалел о рукоприкладстве.

– Давайте продолжим, – раздался приятный голос Чанчжина.

Следователь подошел и похлопал Чжонхёна по плечу.

– Ты же сам знаешь, какой у него характер. Но он все делает для нашего отдела, поэтому не упрямься, – прошептал юноша, подвинувшись ближе к начальнику и будто бы ожидая ответа.

Чжонхёну стало интересно, что тот понимал под «нашим отделом», о котором так часто говорил.

– Поскольку нам не хватает рук, мы объединимся со следственной группой и продолжим расследование вместе с ними.

– Объединимся? Как вы себе это представляете?

– Я должен все тебе объяснять? Опергруппа сосредоточится на первом убийстве, а следственная возьмет на себе второе.

Это заявление шокировало Чжонхёна даже сильнее, чем удар в челюсть. Отдел уголовного розыска полиции Ёнчхона делился две части: оперативную группу и следственную. Они вели совершенно разную работу: следственная занималась обычными преступлениями – насилием, воровством и тому подобным. Если в расследовании, которое они вели, появлялся труп, оно сразу передавалось опергруппе, занимавшейся раскрытием особо тяжких преступлений.

Как можно было поручить им расследование убийства, если они занимаются делами другого характера? Тем более при наличии подозрения серии. Как можно разделить это дело на две команды? Скорее всего, руководство хотело пустить пыль в глаза СМИ и общественности – показать, что убийства не связаны, и продемонстрировать занятость опергруппы.

– Если окажется, что ты прав и это действительно дело рук одного и того же человека, то тогда мы запросим подкрепление, которое поможет в расследовании. Не хотелось бы, чтобы нас раскритиковали за отсутствие улик и безделье. Так что объединим силы, – повысил голос начальник. Он всегда так делал, отдавая приказы.

Чжонхён лишь кивнул в ответ, слушая, как тот едва не срывается на крик. Дело, которое не отпускало его все эти дни, теперь показалось более понятным. Он собрал со стола документы.

– Командир!

Чжонхён обошел замерших мужчин и вышел из кабинета. Он спустился по лестнице бегом, сжимая документы, чтобы их не уронить.

– Эй, Чон Чжонхён! Ты куда? Эй!

В коридоре послышался громогласный крик начальника, но Чжонхён, не оборачиваясь, спустился на подземный этаж и забежал в столовую. Там он заметил собравшуюся вместе следственную группу, которая устроила себе перекур. Он лишь кивнул их командиру и выбежал на улицу через черный ход.

Одним движением он открыл дверь полицейской машины, забросил документы на заднее сиденье и быстро сел за руль.

Протиравшая очки Чжунгён вздрогнула, когда дверь широко распахнулась. Вошедший даже не постучал.

– Ты быстро. Не стой, заходи уже, – позвала она Сэхён, собирая документы со стола.

Та сделала шаг в кабинет.

– Если так подумать, ты просто невероятна. Как ты додумалась поехать в Ёнчхон?

– Меня попросил директор, что я могла сделать?

– И вот так он использует наших гениев?

Сэхён лишь усмехнулась на этот неприкрытый комплимент. Чжунгён была старше, но намного опытнее – она всегда старалась быть не хуже, не проиграть ей.

Однако положение девушки начало меняться после того, как директор узнал, насколько глава Национальной судмедэкспертной службы ее ценит. Она с такой сложностью получила осенью перевод, что не могла позволить Чжунгён все отобрать. Она оглядела коллегу, которая была выше на целых десять сантиметров, и представила, что ей придется упасть так низко, как Чжунгён даже не могла себе вообразить. Совсем скоро могла всплыть правда, поэтому нужно было действовать обдуманно и спокойно.

– Ты изучила то, что я просила?

– Ту плесень с трупа?

Сэхён взяла отчет и прочитала его на одном дыхании. Явно должно было быть что-то еще, раз плесень и антисептический запах появились после смерти.

– А фрагменты губки?

– Сэхён, ты уже что-то поняла, да?

Чжунгён забрала у девушки документ и положила на стол, перевернув оборотной стороной. Хотя в Службе легко предоставляли запрашиваемую информацию, были и те, кто не хотел ею делиться.

– Нет, но есть некоторые подозрения.

– Тогда тебе стоит поделиться своими подозрениями со мной, чтобы мы вместе справились с этим делом. Ты так не думаешь?

Взгляд Сэхён ожесточился, когда коллега затрясла бумагой перед ее лицом, не отдавая отчет. Девушка постаралась успокоиться и смягчить взгляд. В таких раздражающих ситуациях нужно было вести себя рационально.

– На летних каникулах первого курса мы проходили практику по вскрытию. Наша группа работала с трупом, на котором появилась подобная плесень. Возможно, из-за неправильной обработки. Мы потратили на него несколько недель, но с каждым днем зараза все больше распространялась, поэтому приходилось использовать антисептики и губку, чтобы ее убрать.

Чжунгён когда-то пришлось поступить в магистратуру по генетике вместо желаемой медицинской, поэтому она не особо любила истории Сэхён оттуда, однако сейчас слушала с интересом.

– Думаешь, он тоже… «практиковался»?

– А может, преследовал и какую-то иную цель. К тому же в процессе он повреждал тела. Хотя вот швы похожи на те, что делали мы.

– В таком случае нужно искать его среди людей с медицинским образованием.

– Он может и не быть связан с медициной. Его ведь прозвали не Врачом, а Портным. Судя по его действиям, он точно не профессионал. Возможно, он воспользовался губкой просто по привычке, да еще и не специальной, а обычной для посуды.

– Это какой-то бред. Думаешь, кто-то разгуливает со скальпелем и убивает просто так, ничего не понимая в этом? Как вообще жить в таком мире?

– Поэтому мы и должны найти его как можно быстрее. Спасибо, что дала посмотреть на результаты. Благодаря тебе мне удалось сэкономить время.

Настроение Чжунгён явно улучшилось – видимо, ей понравились слова Сэхён. Она спокойно передала ей отчет.

– Да, да. Но ты же понимаешь, что самое главное – найти ДНК?

Коллега откинула волосы назад и протянула девушке айс-американо, откуда-то взявшийся на ее столе. Сэхён приняла кофе, скромно поблагодарила и вышла за дверь. По пустому коридору она быстро добралась до своего кабинета.

Стоило ей зайти внутрь, как она тут же вылила кофе в раковину. Вскоре оттуда послышались звуки постепенно трескающегося и тающего льда. Приятные звуки.

Судмедэксперт подошла к своему месту и разложила перед собой все документы, включая отчет Чжунгён. Она вновь проиграла в голове вскрытие первого трупа и все, что было о нем известно. Шрамы от разрезов скальпелем, небрежные швы, сделанные простой нитью, удаленные органы, нога, источающая запах антисептика, и фрагменты губки.

Сэхён тупо уставилась на последний лист заключительного отчета. Причина смерти – удушение, она сама это определила, лаконично завершив документ, что обычно было ей не свойственно. Конечно, она знала намного больше, но тогда предпочла ограничиться своей подписью.

Она переключилась на второй труп, подумав об отпечатках пальцев. Отпечатки. И еще отпечатки. На первом трупе, если исключить нить, все кричало о причастности Чжогюна. Но он нашел новую жертву слишком быстро. Задумавшись, Сэхён погладила шрам на пальце.

Возможно, ему кто-то помогал, как в прошлом?

Девушка открыла поисковик, чтобы немного отвлечься от этих ужасных предположений. Она просмотрела новостную ленту, открывшуюся в том же окне. Статья о том, что убийства в Ёнчхоне не связаны и будут расследоваться по отдельности. Она прижала ладонь к переносице. Что они делают? Сэхён быстро просмотрела список вызовов. Она была уверена, что больше не наберет этот номер, но вот момент настал.

– Алло.

– Следователь Чон, это Со Сэхён. Я звоню с одним вопросом.

– Говорите.

Где-то на фоне послышался сильный шум, как будто кто-то кричал.

– Где вы сейчас? – Сэхён попыталась смягчить голос, надеясь не прозвучать грубо – звуки ее раздражали.

– Я в интернет-кафе. Зашел проверить видео с регистратора.

– В интернет-кафе?

– Просто есть небольшие проблемы… – Голос Чжонхёна на фоне шума все больше походил на бормотание.

– Понятно. Я видела новости. Правильно понимаю, что будут отдельные расследования?

– Поскольку нет улик, которые свидетельствовали бы о связи двух убийств, начальство решило объединить нас со следственной группой и разделить дела.

Все было понятно и без лишних слов. Чжонхён покинул участок после того, как попытался доказать, что преступления связаны. Ему пришлось уйти, как только он произнес ненавистное начальству «один и тот же человек». Она и так ничего не ожидала от полиции, ведь их способности к раскрытию дел всегда были сомнительными, но с офицерами Ёнчхона никому было не сравниться – абсолютно бесполезные существа. Она могла бы на этом остановиться, не добавляя себе работы, но сделала то, чего не ожидала сама от себя.

– Просто нужны доказательства, что это один и тот же человек? Я их найду, а вы пока подождите, не убирайте телефон далеко.

Сэхён бросила трубку, не дожидаясь ответа. Она видела много косвенных доказательств, которые могли бы подтвердить ее слова, но без убедительных улик и следов ДНК это все было не более чем простым предположением.

Чжогюн никогда не повторял свои действия точь-в-точь, поэтому на него так и не вышли. Он не только менял все инструменты, с помощью которых «разбирался» с трупами, но и никогда не выезжал на одной и той же машине – менял номера, пытался изменить ее цвет. Однако с аккуратностью у него были проблемы, поэтому именно Сэхён приходилось все проверять и заметать за ним следы.

Но теперь Чжогюн остался один. Возможно, указывающие на него улики все же отыщут – вдруг он засветился на камерах? Простому судмедэксперту было не под силу провести такое расследование, так что ей нужна была помощь полиции.

Чжонхён все больше сосредотачивался на двух преступлениях одновременно, не зная, кто за ними стоял. Чем больше он погружался в расследование, тем более растерянным становился – связь между убийствами не желала находиться. А значит, Сэхён могла воспользоваться его замешательством, использовать обнаруженные улики и найти Чжогюна первой. С самого начала задачей офицера было передать убийцу прямо ей в руки.

Она еще раз пробежалась глазами по отчетам. Хотя на втором теле швов не было, следы от них остались. Очевидно, Чжогюн попытался выдать это за работу подражателя.

Вот почему было так много отпечатков, и они обнаружились так просто. Казалось бы, они должны были остаться именно на первом трупе – и в области швов, и на органах. Зато их отсутствие компенсировалось вторым телом. Как будто мужчина специально работал без перчаток, не придавая этому никакого значения. Проблема была лишь в том, что оставленные отпечатки ему не принадлежали.

Ему опять кто-то помогает? Представить это было не так просто – они слишком давно не виделись. Сэхён нахмурилась и размяла затекшую шею. Нужно все обдумать. Она несомневалась, что это дел рук Чжогюна, и нельзя было отступать перед возникшими сложностями. Мышцы шеи наконец-то расслабились, Сэхён опустила голову и заметила на краю стола лист бумаги.

Она прочитала написанное на нем и громко рассмеялась: загадка сельскохозяйственной пленки была решена – ей пользовался университет, заворачивая в нее готовые к вскрытию тела. Так они сохранялись для дальнейшей работы. Сэхён продолжила читать уже без особого энтузиазма.

Предполагаемое время смерти первой жертвы – за восемь дней до обнаружения тела, а второй – за три. Для работы с ним было слишком мало времени: возможно, поэтому его не замотали в пленку. Девушка снова усмехнулась – упаковочный скотч тоже был вполне в духе Чжогюна.

Стоп. Она вскочила и схватила заключение экспертизы. Скотч.

Судмедэксперт не стала искать телефон, а лично побежала в отдел, где делали анализ ДНК. Не ожидавшие ее появления сотрудники неловко поздоровались.

– Улики по первому делу все еще у вас? – спросила Сэхён, подойдя к первому попавшемуся эксперту.

– Что? По первому делу? Да, у нас, – ответил он, несколько раз прочистив горло, наверное от волнения.

Девушка оглядела кабинет и, не увидев среди сотрудников Чжунгён, продолжила:

– Тогда проведите экспертизу отпечатков пальцев.

– Хм, скажите, что конкретно мы проверяем.

– Пленку. Хотелось бы побыстрее получить результаты.

– Но мы уже ее проверяли. Причем очень тщательно, чтобы ничего не пропустить.

Мужчина оказался необычайно разговорчивым. Он явно не хотел повторять уже проделанную работу. Сэхён не могла справиться с презрением, которое почувствовала к говорливому сотруднику, рассеянно почесывавшему лицо рукой в перчатке. Каждый эксперт службы был обязан держать перчатки в чистоте, а этот не мог проконтролировать даже такую ерунду, но все равно пытался спорить с Сэхён. Нелепо.

– Хорошо, тогда не пленку, а скотч, которым она была замотана.

Он не смог скрыть своих эмоций – на его лице отразилось недоумение. Однако никто из коллег не спешил ему на помощь. Не выдержав давления Сэхён, он все же встал из-за стола. Еще один эксперт принес пленку, и девушка, надев перчатки, решительно оторвала от нее скотч. Подошел первый мужчина и протянул руку, но Сэхён покачала головой, намекая ему, чтобы он поменял перчатки.

– Не важно, отпечатки или телесная жидкость. Главное – найти ДНК.

Латекс лип к скотчу, управляться было непросто. Впрочем, было ясно, что отыскать следы было сейчас в приоритете.

Сэхён было абсолютно плевать, почему и как Чжогюн решил расправиться с жертвами. Ей нужно было лишь найти связь.

Она ждала, следя за временем по наручным часам. Совсем скоро в кабинет забежал вспотевший сотрудник. Сэхён сдержанно улыбнулась, схватила отчет и вышла в коридор. В левой руке она держала лист, а правой уже набирала Чжонхёна.

– Вы все еще в интернет-кафе? Спросите, могут ли они принять факс.

Теперь важно правильно все спланировать. Она должна найти Чжогюна быстрее полиции.

Даже в разгар летней жары Чжонхён собирал ноги вместе, пытаясь избежать исходившего от старого бетонного пола холода. Он сам не понимал, зачем вернулся в участок и как ему хватило смелости прийти в кабинет начальника.

– Хватит заниматься глупостями, сосредоточься на расследовании, пока не вмешалось руководство.

Спроваженный юноша вышел в коридор и прислонился к ледяной стене. Безучастно глядя на ручку двери, он выдохнул. Ему наконец-то показалось, что странное дело понемногу, но начало распутываться. Хотя начальник и приказал разделить дела со следственной группой, он по-прежнему не был в восторге от того, что полиции Ёнчхона вообще приходится расследовать эти убийства. Он явно ждал, когда Центральное управление по борьбе с организованной преступностью отправит подкрепление или заберет дело в свои руки. К тому же он опасался утечек в СМИ, поэтому приказал всю новую информацию предоставлять лично ему.

Чжонхён не понимал этого решения – в расследовании была важны скорость, времени на личные доклады не было. Но ради успешного раскрытия дела ему пришлось с этим смириться.

Тяжелым шагом он вернулся в свой кабинет. По отсутствию коллег можно было понять, что они выехали на место второго преступления, чтобы собрать показания жителей. Парень проверил телефон в надежде увидеть ответ Сэхён, но он так и не пришел.

Чтобы справиться с разочарованием, он отодвинул документы и заварил в кружке растворимый кофе. Он заказал ее в интернете, даже не представляя, что она будет настолько огромной – чтобы помешать напиток, приходилось глубоко опускать руку. Чжонхён опять переборщил с количеством воды, но все же принялся медленно пить некрепкий кофе. Его тепло постепенно начало согревать юношу, и напряженное тело наконец-то смогло немного расслабиться.

Чжонхён всегда был аккуратен, любил следить за порядком. Он взял влажную салфетку и еще раз протер и без того чистый стол, после чего достал помеченную красным стикером папку. Все материалы были важны, но особо значимые он всегда помечал этим цветом. Он вытащил документы и положил их на середину стола, а рядом разместил свой блокнот.

У убийцы мог быть помощник. Однако не было никаких намеков или улик, которые подтверждали бы это предположение. Покушение на убийство? Они все еще пытались найти совпадение отпечатков пальцев в системе, как с помощью программы, так и вручную. Видео с камер наблюдения тоже по-прежнему анализировались. А дальше? Чжонхён просмотрел записи в блокноте, обратив внимание на слова в уголке страницы.

«Дело о расчленении». Он совсем забыл об этом, пока бегал в поисках записей с камер. Он открыл базу данных и настроил фильтры – Кёнги, расчленение. Даже за прошлый год там было совершено свыше тысячи преступлений. Удивившись таким огромным цифрам, он еще раз просмотрел дело девяносто девятого года, информацию по которому заранее распечатал.

Офицер решил разбить дела по десятилетиям, поэтому ограничил поиск тысяча девятьсот девяносто первым – двухтысячными годами, надеясь найти однотипные преступления. Результатов стало гораздо меньше, но все равно слишком много для проверки в одиночку. Чжонхён застонал, размышляя о том, что делать дальше. Для начала он выбрал дела с проведенными арестами.

Из-за кучи отчетов, которые ему приходилось заполнять, глаза и без того были уставшими, а после нескольких минут работы за компьютером он и вовсе почувствовал невероятную сухость. Юноша потер глаза и, нащупав капли в ящике стола, закапал их. Это была обычная «искусственная слеза», которую выписал окулист, и ее осталось максимум на неделю. Он уже несколько раз откладывал посещение больницы, оправдываясь занятостью, но решил обязательно зайти в аптеку после работы.

Наконец Чжонхён снова сосредоточился на поиске. Казалось, что вот-вот что-нибудь найдет, но данных не хватало, поэтому приходилось просматривать документы по нескольку раз. Прошло больше часа, но он все еще не закончил. Начинало раздражать полное отсутствие каких-либо результатов, а ведь он уже дошел до двухтысячного года. И вот, стоило закрыть очередное дело и перейти к следующему, как он заметил что-то странное и еще раз перечитал заметки.

Семнадцатого октября двухтысячного года на западе Пхёнтхэка обнаружили расчлененное тело, спрятанное в лесу рядом с берегом реки. Следователи обнаружили все фрагменты тела, а также и ДНК преступника, но совпадений в базе не было. В итоге дело закрыли.^[155]

Очень напоминает расследование тысяча девятьсот девяносто девятого года.

Вдруг в коридоре стало шумно, дверь кабинета распахнулась, и его наполнили остальные сотрудники опергруппы. Согу подбежал к Чжонхёну, над чем-то громко смеясь.

– Командир, у нас получилось. Мы нашли свидетеля.

– Серьезно?

– Да, а как иначе? – Согу снова рассмеялся, хлопая приятеля по спине. – Если опираться на его слова, то к переулку подъезжал микроавтобус.

– Микроавтобус? Какого примерно размера?

– Стандартный, на девять мест.

– Есть какие-то отличительные признаки?

– Да, мы уточнили. На нем не было ни наклеек, ни эмблем – он явно не от транспортной компании.

– Может, свидетель запомнил номер или видел водителя?

– Он проехал слишком быстро, поэтому ни того, ни другого.

Чжонхён схватил блокнот, как будто что-то вспомнил. Согу стоял рядом и украдкой подглядывал. Почувствовав его интерес, юноша отстранился и прикрыл страницу рукой.

– Вы все еще просматриваете старые дела?

– Какие старые дела? О чем речь? – с подозрением спросил Хёккын.

– В прошлый раз командир спрашивал, известно ли что-нибудь по ранним нераскрытым делам Ёнчхона. Вас тогда не было?

– Даже если были похожие случаи, они явно не расследовались нашей группой. Сто процентов передали Центральному управлению.

– Я сделал заметки на всякий случай. Давайте закончим с этим и сосредоточимся вот на чем.

Чжонхён перелистнул страницу и показал ее Согу, чтобы отвлечь его, пока он не наговорил ничего лишнего.

– Нужно снова проверить камеры перекрестка. В тот день проезжало несколько подходящих машин, я их записал. Все семнадцать.

Просматривая видео с камер, офицер зафиксировал каждую проезжавшую большую машину и время ее появления – церковный «старекс», грузовики (в том числе почтовый) и фургоны доставщиков. ^[156]

– Ого, командир, отличная работа! Сколько раз вы все это просмотрели? – восторженно спросил Согу, читая предоставленную информацию.

Хёккын подошел ближе и тоже заглянул в блокнот. Они уже потеряли интерес к тому, чем занимался Чжонхён, и юноша успокоился. Он забрал блокнот и убрал его в карман.

– Время не стоит на месте. Надо тщательно изучить видео и поймать, наконец, убийцу.

– Тогда оставим пустую болтовню и быстрее перейдем к работе, – сказал вошедший в кабинет Чанчжин. В руке у него был стаканчик кофе.

Командир с улыбкой согласился. Совсем скоро они найдут преступника, и тогда девушки смогут спокойно ходить по городу ночью, не опасаясь за свою жизнь. Чжонхён посмотрел на коллег, которые были заняты работой. Они точно думали так же.

– Видео идет сорок восемь часов, поэтому каждый возьмет отрывок в двенадцать. Если заметите подозрительный автомобиль, сразу сообщайте мне. Давайте постараемся найти убийцу уже сегодня.

Час назад они заказали чачжанмён, а значит, прошло уже немало времени – скорее всего, уже перевалило за восемь вечера. Чанчжин вышел покурить, но так и не вернулся, а Согу ушел в дежурку, чтобы немного вздремнуть. Чжонхён встал с места, чтобы потянуться. Кофеин сильно на него действовал, поэтому обычно он не пил его после трех дня, но сегодня он ни в коем случае не мог позволить себе заснуть, поэтому снова взял кружку и подошел к кулеру. ^[157]

Он был уверен, что они быстро справятся с задачей, но работа затянулась. Им оставалось лишь просмотреть записи с заднего входа, потому что он уже успел проанализировать камеры с главного. Убийца уже не мог остаться незамеченным. Однако оказалось, что у заднего входа была еще одна камера. Вдобавок надо отсмотреть еще и видео с регистраторов, чтобы сравнить записи. Все это было сложно сделать быстро даже вчетвером.

От усталости зрение стало слабее, и Чжонхён щурился в попытках сосредоточиться. Он увлажнил глаза оставшимися каплями и зажмурился.

– Подойдите на минутку, – послышался голос Хёккына, который сразу привел юношу в чувство.

Видимо он успел задремать, плечи затекли. Коллега снова позвал его. Голос звучал возбужденно, поэтому Чжонхён поспешил к столу.

– Видите эту машину? Серый микроавтобус. Не очень видно, это семьдесят два Ба или Ма, но виден основной номер: девяносто четыре – семьдесят шесть. Восемнадцатого в семнадцать тринадцать он заехал через главный вход. А вот здесь… – Хёккын остановил видео, сравнивая его со скриншотами за следующий день, которые ранее сделал Чжонхён. – Видите, опять он. Выезжает через задний вход в четыре тридцать девять утра. Во сколько обнаружили труп?^[158][159]

– В четыре сорок семь. Он специально спрятался на территории кампуса, чтобы нас запутать, и уехал сразу, как сбросил тело.

– И что вы ждете? Надо найти машину.

Хёккын говорил так уверено, что Чжонхён не стал медлить и взял телефон. Он отправил файл с отрывком видео в офис обработки и анализа информации, попросив определить точный номер и найти владельца автомобиля. Время тянулось слишком медленно, что начинало раздражать. Коллега пытался делать вид, что все нормально, но его выдавали ноги в сланцах, которыми он беспорядочно стучал по полу.

Чжонхён не выпускал телефона из рук. Когда он решил, что нужно повысить громкость, и разблокировал сотовый, звук уведомления пробился через шум работающего кондиционера.

– Пришло?

– Главная улица Кильсан, первая центральная улица, дом сто двадцать четыре. – Он назвал адрес, показывая Хёккыну экран. ^[160]

Не сговариваясь, они вскочили с мест одновременно и выбежали из кабинета. Чжонхёну показалось, что, спускаясь, он перепрыгивает сразу через три ступеньки. Пока коллега садился за руль и заводил машину, юноша пристегивался и звонил Чанчжину. Он попросил его разбудить Согу и следовать за ними. Тут Хёккын нажал на педаль газа и разогнался так молниеносно, что их вдавило в сиденье.

Чжонхён ни разу с ним не ездил, поэтому даже не представлял, насколько он хорош. Он успевал проскользнуть между желтым и красным сигналами светофорами за считаные секунды и, зная Ёнчхон вдоль и поперек, находил самый короткий путь. Они прибыли на место на пять минут раньше, чем предсказывал навигатор, за которым следил Чжонхён. Они подъехали к раскачивающейся на ветру табличке с названием улицы. Хёккын выключил мигалки.

– Оставим машину здесь, дальше пешком. Пойдем одни или подождем остальных?

– Нет, ждать не будем. Возьмем тазеры, – ответил юноша, пытаясь скрыть волнение. ^[161]

Он прекрасно знал, какие предубеждения ходят о молодых командирах, поэтому на выездах всегда старался идти первым. Ростом и комплекцией он не уступал другим следователям, к тому же усиленно занимался спортом и тренировался, несмотря на юный возраст и недостаток опыта, каждый раз доказывая свою компетентность. Предвкушая успех, он еще сильнее напряг правую руку, в которой держал полицейскую дубинку.

Проспект перемежался небольшими улочками и переулками, идущими под большим наклоном. Юноша опасался, что они ошибутся домом, поэтому сначала искал номера домов на столбах и только потом двигался дальше.

– Мне кажется, нужная улица слева. Давайте вместе искать дом.

Хёккын явно волновался не меньше, раз беспрекословно подчинился приказу. Из-за летней жары и повышенной влажности они обливались потом, поднимаясь по склону вверх. Они дошли до начала дороги и сверились с указателями на дверях. Уже к третьему переулку идти стало сложнее, как будто кто-то привязал им к ногам мешки с песком. Дыхание идущего позади Хёккына постепенно стало тяжелым.

– Следователь Чан, сюда! – подозвал Чжонхён, стоило им пройти чуть дальше.

Там на первом здании виднелась табличка с номером сто двадцать четыре. Дом стоял за большими деревянными воротами, настолько высокими, что его самого видно не было. Чжонхён немного наклонился, прижавшись к стене, и подошел к входу. Хёккын предложил нажать на звонок, и юноша кивнул. Коллега ткнул кнопку.

Чжонхён оглядывался, проверяя, нет ли в ограде заднего входа. Засветился домофон, и он склонился еще ниже, почти сливаясь со стеной, чтобы камера его не заметила. В голове он проигрывал, как будет ловить подозреваемого, если тот попытается сбежать через ограду. Из динамиков послышался голос женщины средних лет.

– Прошу прощения за такое позднее вторжение. У меня разрядился аккумулятор, и я хотел попросить у вас кабель.

Женщина купилась на актерскую игру Хёккына и позвала кого-то. Полицейский жестами показал Чжонхёну приготовиться и отступил от двери. Через пару минут ворота открылись с протяжным сигналом, послышалось шарканье тапочек. На пороге показался пожилой, лысеющий мужчина в наспех надетой трикотажной рубашке с коротким рукавом. Он тер заспанные глаза.

– Спасибо. Проезжал здесь недалеко, но стоило включить аварийную сигнализацию, как аккумулятор разрядился.

Хёккын вытащил руки из карманов, показывая, что совсем не опасен.

– Где ваша машина?

Ничего не подозревающий мужчина вышел за ворота. Юноша отошел назад и подал сигнал командиру, который подбежал и схватил хозяина дома за запястье. Тот явно не ожидал атаки и попытался вырваться, но подошедший Хёккын схватил его за шею и нагнул к земле.

Чжонхён поднес к запястьям подозреваемого заранее подготовленные наручники, и он предпринял еще одну попытку освободиться. Тогда парень завел его левую руку за спину, а Хёккын схватил за правую и помог застегнуть наручники. Они уже собирались повести мужчину к переулку, как из ворот выбежала его супруга. Она не могла поверить своим глазам – какие-то мужчины схватили ее мужа и куда-то уводят.

– Что вы творите? – воскликнула она, пытаясь помешать полицейским.

Вспотевшая челка Чжонхёна упала ему на глаза. Откинув ее назад, он поднял мужчину и уже собрался объяснить, что происходит.

– Вы кто такие?!

– Оперативная группа полиции Ёнчхона. Квон Хёнчжо, вы задержаны по подозрению в убийстве и избавлении от тела. Вы имеете право хранить молчание, а также на присутствие адвоката.

– Вы о чем, вообще? Что я сделал? У вас нет доказательств, а вы меня вот так арестовываете?

Чжонхён наклонил голову набок, вглядываясь в затылок возмущавшегося мужчины. В этот момент наконец-то прибыло подкрепление. Задержанного передали Чанчжину, а Согу попытался успокоить дрожавшую, словно осиновый лист, женщину. У здания столпились местные, которые друг за другом выходили из домов на шум. Услышав их бормотания, Чжонхён захотел быстрее закончить операцию.

Он попросил коллег скрыть мужчину от толпы, а сам подошел к женщине и попросил ее сопровождать их в качестве свидетеля в участок, куда они без промедлений и отправились.

Сэхён открыла холодильник и достала не допитый днем кофе. Она перелила его в стакан со льдом, который только что купила, и проверила время – часовая стрелка дошла до девяти. Прохладный ветер из приоткрытого окна смешивался с воздухом от кондиционера. Она любила находиться в абсолютной тишине, где не допускались никакие звуки, кроме легкого гудения ноутбука.

Девушка взяла кусачки и подстригла ногти, хотя уже делала это позавчера и они не успели отрасти. Она вообще занималась этим каждый раз, когда появлялось время, а все из-за привычки грызть ногти. Странно, но в этой тишине, прерываемой лишь клацаньем по клавишам и звуками кондиционера, она ощущала себя наиболее комфортно и радостно.

Сэхён еще раз мысленно вернулась к словам, услышанным недавно от директора. В основном филиале судмедэкспертной службы начался набор специалистов, они специально держали место для кого-нибудь из Сеула, поэтому она должна быть готова к переезду сразу после успешного завершения дела.

Судмедэксперт сыграла весомую роль в объединении двух убийств в одно, в том числе благодаря отпечаткам, обнаруженным на скотче от пленки, в которую было обернуто первое тело. Если с помощью этих улик найдут и поймают преступника, в дальнейшем на основе этого дела могут обучать будущих специалистов – настолько оно было невероятно. Девушка отрезала ногти почти под корень, и на коже выступила кровь. Она вытерла пальцы салфеткой и смяла ее в кулаке.

Крутясь на стуле, Сэхён с жадностью допила кофе и погрузилась в раздумья. Пришло время найти Чжогюна, но дом, где он раньше жил, перестроили в квартирный комплекс, возле которого разросся небольшой лес, не оставив и следа от его бывшего места работы.

Вдруг завибрировал телефон. Сэхён проверила экран и увидела имя Чжонхёна. Покрутив сотовый в руках, она все же ответила.

– Алло.

– Это Чон Чжонхён… – Из-за шума на фоне его было плохо слышно.

– Алло?

Сэхён увеличила громкость.

– Это Чон Чжонхён из полицейского участка Ёнчхона.

– Я поняла. Зачем звоните?

– Мы задержали подозреваемого.

– Уже?

Поняв, что отреагировала слишком остро и почти выдала свои настоящие эмоции, Сэхён замолчала.

– Алло? Что вы сказали? Извините, здесь так шумно, что слышно очень плохо. Говорите погромче, – попросил Чжонхён, к счастью не услышав ее возгласа.

Девушка взяла телефон поудобнее и встала. Они не могли так быстро обнаружить Чжогюна. Нельзя, чтобы он так просто отделался.

– Как вы его нашли?

– Сравнили показания свидетеля и видео с камер наблюдения, а потом нашли нужную машину.

Сэхён одним рывком распахнула дверь и направилась к кабинету ассистентов. Там она жестом подозвала одного и велела следовать за ней.

– Я хотел сказать «спасибо». Мы нашли его так быстро только благодаря вам.

Проигнорировав его слова, Сэхён написала записку и передала ее коллеге.

– Где вы сейчас?

– В участке. Совсем скоро начну допрашивать подозреваемого. И…

– Что «и»? – слишком нервно ответила она, раздражаясь от бессмысленных пауз.

– Подождите.

Раздался шорох и шум, после чего стало лучше слышно.

– Я нашел еще одно похожее дело. В октябре двухтысячного года.

Сэхён сжала зубы, пытаясь скрыть волнение. Чжонхён поймал подозреваемого, но не был готов на этом закончить. Он проявил себя намного лучше, чем она предполагала. Теперь нож, которым она собиралась убить Чжогюна, мог обернуться против нее самой.

Судмедэксперт забежала в свой кабинет и положила нужные отчеты в сумку. Она не любила раскладывать бумажки, и разбросанные по столу документы полетели на пол.

– Оно немного отличается от тех двух, что мы уже обнаружили, поэтому я не особо в нем уверен. И все-таки убийцу тоже не поймали, поэтому я распечатал показания того, кто обнаружил труп. Я собираюсь задать вопросы и по нему.

– А смысл? Зачем спрашивать его о прошлом? – чересчур возбужденно спросила Сэхён.

– Ну… – Полицейский растерянно замялся. – Подозреваемый в возрасте, поэтому на всякий случай хотелось бы и об этом узнать.

– Он пожилой? Сколько ему лет? Вы рассчитали примерный возраст, опираясь на предыдущие дела? Нет, сначала расскажите про убийство двухтысячного подробнее.

Девушка отодвинула телефон от уха и сделала глубокий вдох. Она так разволновалась, что вопросы сами посыпались из нее. Затолкав в карманы все, что попалось на глаза, она вышла из кабинета.

– Да, конечно. Как вы помните, наших жертв обнаружили на поверхности, а эту захоронили. Поэтому я и сомневался, стоит ли их объединять. Но помните емкость, в которой нашли тело в тысяча девятьсот девяносто девятом году? В этот раз на земле тоже лежало каучуковое ведро. Как будто надгробие.

Сэхён, вцепившаяся в дверь машины, резко замерла.

– Простите, мне пора приступать к работе, поэтому я свяжусь с вами позже, хорошо?

В трубке снова стало шумно, послышались голоса. Девушка по привычке поднесла ноготь ко рту и почувствовала на языке кровь.

– Алло? Вы меня слышите?

Слышала, но будто через какую-то пелену. Девушке показалось, что ее ударили по затылку и все вокруг заволокло туманом, отрывая от реальности.

– Хорошо, я поняла, – громко выдохнув, ответила Сэхён и наконец открыла дверь.

Она подвинула водительское сиденье вперед и швырнула телефон на пассажирское. За годы работы она никогда не сбегала вот так, по своему желанию. Сэхён всегда была на месте – неважно, была ли у нее высокая температура или болел живот от кишечной инфекции.

Она хотела обдумать разговор с Чжонхёном, но так запуталась, что ничего не могла вспомнить. На пальцах, вцепившихся в руль, проступили капли крови. Наспех вытерев их салфеткой, она направилась в Ёнчхон.

После новостей о задержании подозреваемого участок, несмотря на поздний вечер, наполнился людьми. Сэхён остановилась подальше и снова набрала офицера. После беседы с ним она была словно не в себе – примчалась в Ёнчхон и только теперь поняла, что ничего не может сделать. Оставалось лишь ждать. Ее окутало непривычное чувство полного бессилия.

Девушка попыталась успокоиться, поэтому взяла влажные салфетки и протерла ими пальцы с запекшейся кровью. Мысленно она снова вернулась к диалогу с Чжонхёном.

Она считала, что полицейский изучал прошлые дела лишь для поиска зацепок по текущему, и была уверена, что теперь он их бросит. Однако он поймал подозреваемого и все равно не планировал от них отказываться?

Девушка решила вспомнить их первую встречу. Ей начинало казаться, что интерес Чжонхёна вызван какими-то личными причинами. Попробуем опираться на уже известную информацию: он вырос в полной, благополучной и обеспеченной семье, был единственным сыном. Что могло связывать его с Чжогюном?

Сэхён снова машинально поднесла руку ко рту и, щелкнув языком, опять почувствовала вкус крови. Она вышла из машины, от земли поднимался жар. Эксперт заметила, как полицейский автомобиль с мигалками проигнорировал запрещающий поворот знак и проехал прямо мимо участка.

Следуя за скрывшейся из виду машиной, она пошла по правой стороне реки. Сэхён остановилась на перекрестке и заметила небольшую улочку, ведущую к заднему входу в участок. Совсем недавно его показал ей Чжонхён. Девушка направилась туда.

На входе она показала удостоверение полицейскому в маленьком окошке. Возможно, из-за того, что она принадлежала к незнакомой ему службе, он поглядел на нее с подозрением, но все же пропустил внутрь.

Сэхён уже бывала в этом участке, поэтому причин для волнения не было. Она без промедления прошла внутрь, направилась к прилегающей к столовой лестнице и быстро поднялась наверх. Она ненавидела спорт, поэтому всегда пользовалась лифтом, даже если ей нужно было на второй этаж. Видимо, поэтому сейчас у нее перехватило дыхание.

Она передумала подниматься дальше самостоятельно и зашла в лифт. В отличие от хаоса снаружи, внутри было тихо и спокойно. Девушка поднялась до кабинета опергруппы без остановок, но внутри никого не оказалось. Она вышла из кабинета и снова набрала Чжонхёна.

– Судмедэксперт Со?

Обычно его рубашка была застегнута под самое горло, но в этот раз верхние пуговицы были расстегнуты, а челка вся спуталась.

– Зачем вы здесь?

– Заехала на минутку после работы.

– Вы не устали?

– Сегодня было совсем мало работы, да и дороги свободны, поэтому я быстро доехала. А вы, видимо, заняты? Я вам звонила.

– Да? Простите. Я только вышел с допроса.

– Ничего, не нужно извиняться. Если вы закончили, давайте продолжим разговор.

– Но только быстро, допрос еще не завершен, поэтому я не могу отходить надолго.

Он намекал на то, что ей лучше подождать. Сэхён замолчала. Он мог просто сказать, что расскажет обо всем завтра, – это не так сложно. Эксперт взглянула на уставившегося в пустоту Чжонхёна, решив, что он точно что-то скрывает. Он тоже посмотрел на нее, похоже удивившись внезапному молчанию.

– Ну, тогда я просто подожду, – наконец предложила она, но полицейский почему-то смутился.

– Могу я взглянуть на подозреваемого? – добавила она, пока парень не успел отказать. – Это не займет много времени.

Чжонхён, явно задумавшись над ее предложением, попытался поправить растрепавшиеся волосы. У него на лице отражалось все, о чем он думал. Было непонятно: возможно, он с самого начала не пытался ничего скрывать, а может быть, наоборот, сейчас хотел показать свои эмоции. Сегодня он был другим – не таким сосредоточенным, вежливым и серьезным, как обычно.

– Подозреваемый молчит, поэтому мы взяли перерыв. Сомневаюсь, что вы сможете его разговорить.

– Тогда просто посмотрю.

Настойчивые просьбы Сэхён казались Чжонхёну странными, и он неосознанно от нее отошел. Но все же девушка была более уязвима, чем подозреваемый, и ей явно нужна была поддержка. Немного посомневавшись, он все же решился.

– Хорошо. Тогда нам сюда.

Сэхён шла за полицейским, смотря ему в затылок, прожигая его насквозь. Она снова по привычке грызла ноготь. Темное ночное небо за окном было спокойным и умиротворенным, а тишина коридора прерывалась лишь звуками бьющихся об лампы мошек.

Увидев табличку на кабинете для допросов, Сэхён почувствовала невероятное волнение – казалось, что она вот-вот упадет в обморок. Пройдя в распахнутую Чжонхёном дверь, она увидела лицо подозреваемого, и ее ноги резко ослабли.

– С вами все порядке?! – воскликнул юноша, и Сэхён поднялась, опершись на стену.

Кожа на тыльной стороне ладоней побелела – видимо, она слишком долго сжимала их в кулаки. Она расслабила руки, сразу почувствовав себя легче.

– Вы не поранились?

Она не могла прочитать его выражение лица, но по голосу слышалось, что Чжонхён за нее волнуется.

– Дайте посмотреть на записи, и я пойду.

– Что? Какие записи?

– По тому делу, о котором вы говорили по телефону.

Офицер огляделся по сторонам. Проверив, что в коридоре никого нет, Чжонхён провел Сэхён в свой кабинет. Он словно боялся, что их кто-то будет преследовать.

– Лучше всего не обсуждать это на людях, – прошептал Чжонхён, подойдя ближе к девушке.

– Почему? Какие-то проблемы?

– Не совсем проблемы…

Полицейский отвернулся, желая избежать пристального взгляда Сэхён. Лицо эксперта тут же просияло: она поняла, почему он так реагировал, поняла, как отвлечь его внимание от этих дел.

Она напустила на себя недовольный вид, и смущенный Чжонхён отошел. Его глаза забегали – он с пристрастием оглядел Сэхён. Видно было, что юноша обеспокоен.

– Здесь все и так в курсе этих преступлений, почему нужно скрываться?

– Ну… Потому что есть более важное дело – текущее, и я, как руководитель, не могу показывать, что сосредоточен на чем-то другом.

– Только поэтому? – перебила его оправдания она, заметив, как офицер постоянно смотрит на дверь кабинета, будто опасаясь, что ее громкий голос услышат. – Вы же первый обратились ко мне за помощью.

– Я? Вы про нераскрытые дела? Нет, я просто… Я решил их изучить, пытаясь найти зацепки по текущим убийствам. Возможно, тот мужчина…

Чжонхён замолчал, причем слишком резко. Люди не ведут себя так, просто оговорившись. Он замер, не дыша, словно только что раскрыл какой-то страшный секрет.

– Что за мужчина?

Парень выглядел испуганно и так неуверенно, что ему явно была необходима чья-то помощь.

– Я судмедэксперт. Я каждый день имею дело с мертвыми. Поэтому мне совсем не сложно послушать и кого-то живого, – мягко прошептала девушка, подходя ближе.

Офицер, напротив, отступил и сел на стул, не желая смотреть ей в глаза. Он вздохнул и обхватил голову двумя руками, закрыв лицо. Его взгляд устремился на стол, где стояли давно остывшие и размокшие ттокпокки. ^[162]

– Меня уже тошнит от этого запаха, – сказал юноша и прикрыл пластиковую миску крышкой.

Этого не хватило, чтобы перекрыть аромат, поэтому он убрал ее в пакет и крепко его завязал.

– Если бы только я тогда не встретил того человека…

Сэхён постаралась сохранить как можно более дружелюбное выражение лица. Перенеся вес на одну ногу, она сосредоточилась на скучной с самого начала истории.

– Вы про того мужчину?

– Нет. Я говорю о своей старшей сестре.

Насколько Сэхён знала, Чжонхён был единственным ребенком. Он рос в семье судей, которые отдавали ему всю свою любовь. Но, выходит, это было не так? Обычно в подобных ситуациях была вероятность столкнуться с неравным отношением родителей. А значит, история становилась интересней.

– Хотя я даже не знал, что она моя сестра.

Сэхён еле остановила себя от того, чтобы его поторопить. Чжонхён постоянно делал ненужные паузы, и ее терпение истощалось. Решив что-то про себя, парень поднялся со стула. Он был достаточно высок, и ему на лицо сразу упала тень загороженной лампы.

– Двадцать один год назад я встретил убийцу.

Писк в левом ухе усилился настолько, что едва ее не оглушил. Чжонхён знал Чжогюна! Откуда он мог его знать, если это произошло двадцать один год назад? Выходит, он – скрывавшийся все это время свидетель? Голова начала кружиться от нахлынувших вопросов. Врач говорил, что это из-за стресса, но после таких новостей можно было и скончаться от стресса.

Чжонхён все еще избегал взгляда Сэхён, но язык его тела говорил сам за себя. Он передал девушке файл с аккуратно сложенными бумагами и извинился.

– Я не хотел взваливать на вас еще и это. Для следователя это позор, но я все же хотел признаться, что только благодаря вам мы смогли выйти на подозреваемого. Я бы один не справился.

Девушка приняла увесистую папку. Между страниц виднелись стикеры с записями – вполне в духе Чжонхёна. Она все еще была в замешательстве, но кивнула в знак признательности.

– После окончания этого дела я планирую заново открыть прошлые и хочу попросить вас о помощи.

Сэхён покачала головой, не готовая сразу дать ответ. В этот момент в кармане Чжонхёна завибрировал телефон, и он быстро ответил на звонок. А Сэхён захотелось сбежать, пока ее голова не взорвалась от нескончаемых вопросов. Она обошла юношу, который с кем-то разговаривал, и направилась прочь из кабинета к лифту. В тот момент, когда двери начали закрываться, между ними протиснулась рука, не давая им захлопнуться.

– Я не успел вам сказать, но… спасибо за сегодня, – пытаясь отдышаться, сказал Чжонхён и попытался улыбаться как можно шире.

Его доброта заставила Сэхён почувствовать себя в ловушке. Она улыбнулась в ответ и нажала на кнопку закрытия дверей. Юноша махал ей, пока двери полностью не закрылись. Стоило лифту двинуться вниз, как Сэхён сбросила напускную улыбку и убрала папку в сумку. Выйдя из здания, она ускорила шаг, настолько, что забеспокоилась, как бы не упасть. При всем при этом замедлиться она не пыталась. На выходе полицейский, до этого проверявший ее документы, лишь склонил голову в знак прощания.

Сэхён добралась до машины и спряталась в ней. Только тогда она смогла нормально вдохнуть. Если она и дальше будет так много бегать, то ей точно будут нужны дополнительные тренировки и членство в фитнес-зале.

Она проехала по знакомой дороге, пока не заметила яркую вывеску мясного ресторана, около которой и остановилась. Еще раз проверив, хорошо ли закрыта дверь машины, она достала папку и вчиталась в документы.

Жертву закопали в зарослях у берега реки – там они с друзьями устроили осенний кемпинг. Не успела Сэхён дочитать первую страницу, как у нее потемнело в глазах. Пришлось продолжить, водя пальцем по тексту, чтобы сосредоточиться. Неожиданно ей почудилось, что от левой руки, на которую она опиралась, запахло кровью.

Кажется, это был октябрь, поэтому после захода солнца пальцы начинали мерзнуть…

Сэхён собиралась перевернуть страницу, но замерла, уставившись на листок.

Она вспомнила, как смывала кровь с перчаток в реке. Как они прилипли к ее худым пальцам.

Обессиленная, девушка все-таки перевернула страницу и пробежалась по ней глазами, после чего убрала в папку, которую держала на коленях.

Она потрогала бумагу, что скрывалась под пластиком. Листы А4 будто превратились в листы железа, под весом которых ныли ее колени. Это был вес бремени ее вины.

На фото виднелось ведро, лежавшее на земле, словно надгробный камень. Смысла читать дальше не было. Хотя это и случилось давно, было совсем не трудно вспомнить, как она собственноручно закопала тело.

– Чон Чжонхён?

Юноша склонил голову, скромно сложенные руки едва заметно дрожали.

– Это ведь ты? – Мужчина сделал вид, что трогает бейдж, висевший у того на шее, и неожиданно потянул его на себя. – Я должен знать имя человека, на которого собираюсь заявить, нет?! Я тебя спрашиваю!

Не желающий успокаиваться мужчина схватил офицера за ворот рубашки. Две пуговицы оторвались и укатились по полу в неизвестном направлении.

– Прекратите!

Согу попытался оторвать его от товарища, но тот как будто этого и ждал – сразу переключился на него и продолжил орать, не чувствуя усталости. От его криков болели уши и хотелось скривиться, но нельзя было подавать вида – это было бы проявлением слабости. Оставалось лишь прилипнуть к стене и терпеть, впитывая его гнев, словно губка.

Задержанный мужчина оказался основателем и директором достаточно известного в Ёнчхоне культурного фонда. Он владел несколькими фургонами и микроавтобусами, которые использовались для пунмульнори, а в ту ночь вообще не был за рулем – машину вел его сын. ^[163]

Тот, в свою очередь, был главой музыкального кружка в школе и уже начинал заниматься семейным бизнесом. Накануне вместе с остальными его членами они загрузили в машину инструменты и отправились в одну из деревень, чтобы провести там благотворительное выступление. Таковы были его показания, к которым прилагалось записанное ими видео. Так что теперь все пытались успокоить разозлившегося из-за ложных обвинений мужчину.

Доказательств его непричастности к делу с каждой минутой становилось все больше – алиби подтвердилось звонком и записью с регистратора одного из автомобилей. Чжонхёну пришлось его отпустить, но мужчина все никак не мог прийти в себя. Что бы ни говорил офицер, становилось только хуже. Основатель фонда занес над юношей руку, и тот от неожиданности зажмурился.

– Мне плевать, даже если вы задержите меня за нападение на полицейского, – так хочется вмазать тебе по лицу! Понимаешь? Да что вы за полицейские? Вот так, значит, вы работаете? Объявляете законопослушных граждан, платящих налоги, преступниками?

– Простите.

Он был готов принести сколько угодно извинений, лишь бы побыстрее разрешить ситуацию. Мужчина еще немного поорал, а после сбросил со стола все аккуратно разложенные документы, устроив в кабинете хаос, и покинул участок.

Его вывели через задний вход, настоятельно попросив не связываться со СМИ до следующего утра, но тот сразу направился к поджидавшей его шумной толпе репортеров. Он взял протянутый микрофон двумя руками и осипшим голосом начал критиковать полицию.

Обычно равнодушный ко всему Хёккын торопливо задернул шторы. Чжонхён без сил опустился на корточки, начав собирать разбросанные бумаги.

– Командир, брифинг проводите сами, – произнес коллега. Это был еще один удар в спину.

Чжонхён собрал документы и неловко поднялся.

– Разве не начальник должен был его провести?

– Ну, вы это все устроили, вам и нести ответственность.

Хёккын кинул на него пронзительный взгляд и выхватил документы, после чего молча развернулся и последовал к своему столу. Чжонхён с тревогой посмотрел ему вслед.

– Простите, следователь Чан…

– Идите уже, хорошо? Вернетесь завтра и можете сколько угодно просматривать записи камер. Или снова выехать на место преступления. В общем, будете заниматься поимкой преступника. Но вы же понимаете, что, по совести, должны сами разобраться с тем, что сегодня произошло?

Взгляд Хёккына обжигал. Он бросил все документы на стол и, пнув дверь, вышел из кабинета, как будто не мог ни минутой дольше находиться рядом с Чжонхёном. Молодой человек по-прежнему стоял посередине кабинета, теперь бессмысленно уставившись на раскрытую дверь. Согу ничего не сказал, только прошел к своему столу и сел – в кабинете раздался скрип колесиков его стула.

Чжонхён сел, прислонившись спиной к стене в коридоре и не сводя глаз с двери переговорной. Шеи коснулся прохладный ветерок, и он вспомнил о разорванной рубашке. Попытался привести ее в порядок, как рядом послышалось:

– Наденьте это.

– Судмедэксперт Со?

От неожиданности он замер. Сэхён держала большую черную ветровку и со странным выражением лица оглядывала кабинет.

– А где остальные?

– А… Они придут к началу брифинга.

– Вы что, собираетесь проводить его в одиночку?

– Нет, конечно. Зачем вы здесь?

– Заехала вернуть документы, – ответила она, окинув взглядом расстегнутую рубашку и ветровку.

– Вы уже все просмотрели?

– Я услышала, что вы задержали не того, поэтому решила привезти их быстрее, чтобы не возникло новых проблем.

Девушка бросила хлопковую сумку на пол, после чего передала документы и свою куртку Чжонхёну.

– Спасибо, – поблагодарил он и замолчал.

Мужчина, который некоторое время назад светился от мысли о почти раскрытом преступлении и о том, что может приступить к старым нераскрытым делам, исчез. Его место занял другой, и у него на лице не было и намека на улыбку.

– Вам необязательно участвовать в брифинге, – тихо сказала Сэхён, смотря на Чжонхёна и его сжимающие папку руки.

– Следователь Чон? Пора начинать.

Дверь переговорной открылась, и в ней показалось лицо молодой сотрудницы.

– Нет, я должен это сделать. Не хочу потом жалеть еще и об этом, – спокойно пробормотал полицейский и подошел к двери.

Он надел ветровку Сэхён и застегнулся, сразу почувствовав аромат ее духов. Ему хотелось обернуться, но он все же вошел в кабинет, хотя и не был к этому готов. Офицера тут же оглушили щелчки фотоаппаратов. По спине стекал холодный пот: возможно, из-за жары (хотя в комнате и стояли два самых крупных кондиционера), а может, из-за волнения. Чжонхён подошел к трибуне, поправил микрофон и начал брифинг. Произнося речь, которую репетировал уже сотни раз, он старался не отводить взгляда от собравшихся.

– Добрый день. Лейтенант Чон Чжонхён, полиция Ёнчхона, опергруппа по расследованию тяжких преступлений. Для начала я бы хотел выразить искренние соболезнования семьям жертв. Дальше перейдем к тому, как продвигается расследование.

Каждый раз, стоило ему сделать паузу, чтобы вдохнуть, раздавались звуки затворов камер. Он читал речь множество раз и заучил все наизусть, но все никак не мог оторваться от бумаги, поэтому так и стоял, склонившись.

– Сначала о результатах судебно-медицинской экспертизы. На данный момент мы изучаем улики, в число которых входити ДНК убийцы. Пока что можем сказать следующее: высока вероятность того, что в обоих случаях преступник действовал в одиночку. Мы планируем продолжить расследование, подключив управление полиции Кёнги по борьбе с организованной преступностью. Помимо этого, мы ожидаем дополнительных отчетов судмедэкспертной службы по поводу найденной ДНК, а также планируем просмотреть записи с камер наблюдений и снова вернуться к показаниям свидетелей. Еще раз выражаю соболезнования семьям погибших, а также приношу искренние извинения пострадавшему из-за наших необдуманных действий. На этом у меня все.

Чжонхён вышел из-за стойки и низко поклонился. Журналисты как будто ждали этого момента – сразу замигали вспышки. Все эти люди собрались здесь просто для того, чтобы послушать его формальные, не особо важные слова. На самом деле расследование почти не двигалось. Реальность мало соответствовала словам офицера, которые он отчеканил, словно робот.

Сегодня он уже докладывал начальнику о проведенной работе: они снова посетили место преступления, просмотрели список улик и попытались найти новых свидетелей. На этом новости заканчивались. Мужчина, обрадованный задержанием потенциального убийцы, решил провести брифинг, а теперь вся ответственность лежала на Чжонхёне.

– Вы говорите, что обнаружили образцы ДНК, но почему тогда ошибочно задержали человека? – послышался громкий голос откуда-то из глубины переговорной.

Чжонхён растерянно посмотрел на стоявшего рядом полицейского. Тот тоже выглядел озадаченным – они ведь сразу обозначили, что не будут принимать вопросы от прессы. Юноша снова подошел к микрофону и взял его в руки. Из колонок послышался пронзительный писк.

– Дело в том, что эти образцы… Мы не можем опираться лишь на ДНК. – Он наклонился к микрофону, еле собравшись с мыслями.

– Возможно, убийца совершил и другие преступления?

– Какие именно улики вы обнаружили?

От нескончаемых вопросов журналистов и непрекращающихся вспышек закружилась голова.

– Отпечатки пальцев. – К стойке неожиданно подошла Сэхён и выхватила микрофон, который снова запищал на всю комнату. Не обратив на это внимание, она продолжила: – СМИ стоит воздержаться от высказывания предположений. Это поможет и семьям жертв, и следствию в целом.

Девушка махнула рукой растерянному Чжонхёну, призывая его отойти, поправила микрофон и заняла его место на трибуне.

– Я Со Сэхён – начальник отдела судебно-медицинской экспертизы Сеульской судмедэкспертной службы. Именно я занималась вскрытиями двух тел, обнаруженных в Ёнчхоне, и отвечу на все вопросы, касающиеся этой темы.

– Вы сказали, что обнаружили отпечатки. Получается, их нет в базе данных?

– Увы, не все преступления так просто раскрываются. Особенно если говорить про это. Тела пролежали слишком долго: следует учесть, что на них воздействовали и дожди, и высокие температуры.

На каждый новый вопрос Сэхён отвечала так четко, будто заранее подготовила все ответы. Благодаря этому в переговорной стало тише и спокойнее, и только камеры никак не умолкали.

– Возможно, вы слышали, что в народе убийцу прозвали «Портным»?

Сэхён уже хотела ответить, но вдруг замерла.

– «Портным»?

Она рассмеялась так, словно услышала нечто абсурдное.

– Вы поняли, зачем преступник зашивал тела жертв? – добавил другой журналист, будто все это время только и ждал, когда об этом заговорят.

– Есть ли вероятность, что убийца работает в медицине?

– Первая жертва готовилась к выпуску из университета и была прилежной студенткой, – холодно перебила поток вопросов судмедэксперт.

В кабинете повисла тишина, не слышались даже щелчки фотоаппаратов.

– Ранее я уже сказала, что лично отвечала за эти вскрытия. Они были очень сложными с психологической точки зрения. Поэтому не стоит вот так просто об этом говорить и разбрасываться предположениями: неважно, говорите ли вы о связи убийцы с медициной или еще о чем-то. Если вы освещаете эту тему ради погибших, то будьте добры воздержаться от громких слов и сосредоточиться на том, что имеет реальное отношение к этим преступлениям. – К концу речи, больше похожей на угрозу, голос Сэхён стал совсем громким.

За секунду переговорная превратилась в базар, где каждый норовил что-то выкрикнуть или спросить. Закончив, Сэхён скривилась, спустилась с трибуны и вышла из комнаты. Чжонхён поспешил было за ней, но нескончаемые требования журналистов его задержали.

– Вы не рассматривали возможность участия сообщника?

– Что касается этого… пока нет никаких данных.

– У вас есть свидетели?

– В данной ситуации…

Кто-то вцепился в Чжонхёна, и тот поднял голову. Полицейский рядом попытался отодвинуть толпу.

– Наша опергруппа предоставит всю появляющуюся в ходе расследования информацию по мере ее поступления, – ответил юноша, спустился с трибуны и выбежал из переговорной.

Он попытался прокрутить в голове всю пресс-конференцию, чтобы проверить, не допустил ли ошибок, но из-за шума совсем не мог сосредоточиться.

– Следователь Чон!

Чжонхён испуганно вскрикнул, когда кто-то схватил его за руку.

– Вы отлично справились, – склонил голову его коллега с брифинга.

– Как сказать… Вы, случайно, не видели Со Сэхён, которая только что отвечала на вопросы журналистов?

– А, ту женщину? Кажется, она спустилась вниз.

Полицейский указал на лифт. Парень поклонился в знак благодарности и побежал к лестнице. Он смог нормально завершить брифинг лишь благодаря помощи Сэхён, которая вмешалась в самый напряженный момент, когда мероприятие оказалось под угрозой. Чжонхён вбежал в лобби и огляделся. Не увидев девушку, он поспешил на подземный этаж, ведущий к заднему выходу. К его облегчению, он заметил ее рядом с дверьми.

– Подождите! Остановитесь!

Он догнал эксперта, но еще долго не мог ничего выговорить, пытаясь отдышаться.

– Хотели меня поблагодарить?

– Что? Да, вы правы. Большое вам спасибо. Только благодаря вам брифинг прошел без особых проблем. А одежду я постираю и отдам вам при следующей встрече.

– Вы не считаете, что я зря вмешалась?

– Нет, конечно. Вы меня выручили. Если что-то случится, я возьму ответственность за ваши слова.

Сэхён лишь усмехнулась, глядя на Чжонхёна, который все еще не мог восстановить сбившееся дыхание.

– Как человек, который не может нормально заучить свою речь, может нести какую-то ответственность?

– Ну… Я просто очень волновался, все произошло слишком неожиданно…

Он постарался подобрать слова в свое оправдание, но собеседница только покачала головой.

– Ясно. Возвращайтесь на работу.

Она отвернулась.

– Подождите. Но вот про жертву. Как вы узнали?

– О чем?

– Что она усердно готовилась к выпуску.

– Вы рассказали, когда мы были в квартире.

Чжонхён смутился – такого ответа он не ожидал. Насколько бы он ни был загружен в последнее время, он бы точно запомнил, если бы сообщил ей подобное.

– А, нет-нет. Я услышала об этом в участке, когда поднималась в лифте, – поправилась она.

Ее слова показались ему искренними, и полицейский решил воздержаться от дальнейшего допроса. Он и раньше замечал, что Сэхён знала очень много об этих делах. Даже больше, чем опергруппа.

– Вас подвезти? – в который раз предложил он, пытаясь разрядить атмосферу, но она никак не отреагировала.

Именно с Сэхён он поделился секретами, которые никому до этого не рассказывал. При этом он по-прежнему не понимал, как с ней общаться. Однако, кто бы что ни говорил, сейчас он мог положиться только на нее.

Он посмотрел на девушку и зачем-то помахал рукой на прощание. Хотя и знал, что она точно не обернется.

21 июля

Почувствовав неприятный запах, Сэхён скривилась и пошла вперед, зажав нос. Кроссовки выглядели ужасно – все запачкались и пропитались грязью. Видимо, ночью шел дождь. Девушка торопилась, но вдруг потеряла равновесие и упала. Брюки сразу промокли и прилипли к коже, что лишь ухудшило и без того не самое хорошее настроение. Она оперлась на руки и начала подниматься.

Взгляд ее упал на синее ведро с большой ручкой. Чем ближе она была к нему, тем сильнее становилась вонь. Сэхён решила проверить, что именно так пахнет, склонилась над ним и почувствовала кислый запах.

Она снова попыталась встать и вдруг заметила вытаращенные глаза. В грязной воде показались жабры. Сэхён с интересом запустила руку в ведро и схватила что-то. Это была голова рыбы, которая все еще двигалась, будто живая.

Услышав совсем рядом шорох, Сэхён подняла глаза и увидела две руки, сложенные так, будто бы кто-то делал оригами. Следом она заметила улыбавшегося ей мужчину. Вдруг на лицо девушки брызнула кровь. Она подняла руку, чтобы вытереть глаза и избавиться от отвратительного ощущения, но поняла, что ее ладони тоже залиты кровью.

Она вздрогнула от резкого звука и уронила рыбу на землю. Попытавшись поднять ее и опустить обратно в ведро, Сэхён неожиданно ощутила прикосновение того мужчины.

Худая сухая ладонь, вытянутые голени, острые, словно клыки чудовища, ребра. Сэхён попыталась освободиться из его хватки, но руки ее не слушались. Тут она почувствовала резкую головную боль и распахнула глаза.

Девушка потянулась к телефону, чтобы проверить время, но левое плече затекло, и она схватилась за руку. Она попыталась перевернуться в полной темноте, но тут ей на голову посыпалась одежда. Вчера вечером ей совсем не хотелось оставаться дома одной, поэтому она припарковалась вблизи участка и уснула прямо в машине, опершись на стекло. И вот теперь она чувствовала себя еще более уставшей, чем накануне вечером. Все из-за этого странного сна.

Немного размявшись, она все-таки взяла телефон, чтобы проверить новости. Как и ожидалось, в сети вирусился брифинг. Не прошло и суток, как новостные порталы заполнили статьи о трупах, найденных в таком тихом и спокойном городе, как Ёнчхон. Сэхён заметила, что в некоторых мелькали и ее фотографии, а в заголовках стояли отрывки из ее речи. Уставшие глаза покраснели, поэтому она решила удовлетворить свое любопытство найденными статьями.

Назвать преступника «Портным» было удивительной идеей, кому бы она ни пришла в голову. Действительно, прозвище ему подходило, ведь убийца не накладывал швы как положено, а лишь штопал, выделяя нитью расположение органов. И пусть Сэхён и попросила журналистов не использовать это слово, оно вызвало слишком большой резонанс и отлично продавало новости. Люди уже привыкли использовать это прозвище, поэтому не могли так просто от него отказаться.

Ей не нужно было участвовать в брифинге, но она не смогла сдержаться, разнервничавшись из-за недавнего шокирующего разговора Чжонхёна. Даже то, что кто-то еще искал Чжогюна, кроме нее, казалось серьезной угрозой.

Сколько бы Сэхён ни ломала голову, она все никак не могла придумать, как найти Чжогюна. Оставалось лишь сделать себя приманкой. Ей хотелось привлечь его интерес. К тому же он не удержится и точно заинтересуется тем, кто о нем говорит. И обязательно посмотрит видео с брифинга.

Чтобы изменить свою внешность, она выпрямила нос и сделала татуаж бровей. Чтобы изменить форму лица, удалила зубы мудрости и установила брекеты. Кое-что по-прежнему могло выдать девушку (например, детские шрамы), и Чжогюн мог ее узнать. Так же, как она узнала его почерк, увидев следы скальпеля.

Сэхён открыла бардачок, достала ореховый батончик, который когда-то принес один из ассистентов, и быстро его проглотила. Вкуса она не почувствовала, зато избавилась от ощущения пустоты в желудке. Девушка вышла из машины и направилась к участку. Увидев свое отражение в окне, она сильно удивилась: доходившие почти до плеч волосы были в полном беспорядке, слиплись, словно она в чем-то измазалась, в левом глазу лопнул сосуд. Выглядела она свирепо.

Судмедэксперт попыталась привести себя в порядок: завязала волосы в тугой, низкий хвост, постаравшись нормально их пригладить. Заправила футболку в брюки и расправила задник ботинок, перевязала шнурки. Но даже это не скрыло ее помятости, поэтому она достала из машины чёрную рубашку и, несмотря на жару, надела, закатав рукава.

Наконец-то машин телестудий, которые до самого утра караулили у участка, стало в разы меньше. У ворот было тихо – похоже, все разъехались, взяв интервью у вчерашнего скандалиста. Сэхён последовала за сотрудником в форме, только что вышедшим из полицейского автомобиля.

Пройдя в ворота без каких-либо проблем, Сэхён надела на шею свой бейдж. Удостоверение было выдано другим органом, но внешне походило на полицейское, поэтому их с легкостью можно было перепутать.

В это раннее утро в участке было спокойно, но осторожность бы не помешала. Девушка уже легко ориентировалась в участке Ёнчхона, поэтому сразу направилась к лифту, чтобы подняться в кабинет опергруппы. В этот момент кто-то так грубо схватил ее за локоть, что она чуть не упала.

Она огляделась по сторонам, пытаясь понять, что только что произошло, и сразу заметила женщину средних лет в слезах. Тут же раздался запах алкоголя – будто кто-то пытался опохмелиться, – смешавшийся с запахом пота.

Мужчина примерно того же возраста крепко сжимал плечо Сэхён. С ней не часто случалось что-то подобное, поэтому она застыла, пытаясь проанализировать происходящее, но в итоге все же отбросила его руку.

– Помогите нам, пожалуйста.

Видимо, из-за бейджа и уверенной походки он принял Сэхён за полицейского. Девушка скривилась и осмотрелась.

– Не стойте здесь, пытаясь кого-то перехватить, а пройдите в комнату ожидания. Я отправлю туда сотрудника.

– Нам вчера сказали то же самое, но мы просто так просидели несколько часов.

Сэхён не могла понять, как вообще работал участок с такими ленивыми сотрудниками. Она раздраженно вздохнула. Нельзя было испортить прическу, которую так долго выравнивала. Приходилось избегать активных действий, но из-за головной боли, которую она почувствовала еще в машине, ей все время хотелось опустить голову вниз.

В помещении с полностью закрытыми окнами было ужасно душно. Похоже, они и не подумали установить кондиционер в лобби. На лбу проступили капельки холодного пота, а по телу пробежала дрожь. Это не сулило ничего хорошего.

– Подождите еще немного.

Головная боль даже не пыталась уняться и лишь усиливалась при каждом движении челюсти. Девушка закрыла глаза и опустила голову, крепко ее обхватив.

– Полиция не должна себя так вести. Особенно с нами!

Женщина схватила Сэхён за руку и начала трясти, не замечая ее состояния.

– Не трогайте меня! – вполголоса прорычала та и, не выдержав тепла чужой руки, отбросила ее.

В обычной ситуации она постаралась бы вести себя повежливее, но сейчас была слишком чувствительна, поэтому и не сдержалась.

– Так о себе заботитесь, почему же тогда не помогли моей дочери? – закричала женщина, хватая Сэхён за воротник.

На шум собрались люди, заполонившие лобби, словно хвойные деревья в непроходимом лесу. Каждый раз, когда женщина открывала рот, Сэхён видела ее язык, который сразу напоминал ей о сгустках крови из сна.

Вдруг она почувствовала неприятный запах. Девушка побледнела, руки сильно задрожали. По привычке она прикусила и без того израненный ноготь – выступила кровь. Она была уверена, что это вернет ее в реальность, но боль в груди лишь нарастала. Настолько, что казалось, вот-вот – и она упадет на пол.

– Простите за ожидание, – откуда-то послышался знакомый голос, который сразу привел ее в чувства.

К ним подошел Чжонхён, закрывая собой коллегу. Только теперь у Сэхён получилось нормально вдохнуть.

– Вчера мне пришлось срочно отлучиться, сожалею, что не успел вас предупредить. Тут так жарко, давайте пройдем в кабинет.

Ожидавшие более интересного развития событий люди, увидев, как развернулась ситуация, быстро разошлись. Чжонхён ответ пару в кабинет следователя и вернулся в лобби.

– С вами все хорошо?

Сэхён смогла лишь кивнуть в ответ. Она продолжала поглаживать место, за которое ухватилась женщина, пытаясь успокоиться, но это было не так просто. Видевший ее состояние юноша заботливо отошел подальше, чтобы предоставить ей пространство.

– Вот, выпейте воды.

Она взяла протянутую Чжонхёном бутылку и выпила всю воду залпом.

– Кто они такие? – резко спросила она.

– Вам не больно?

– Я спросила, кто они такие.

– Это семья второй жертвы. Они приходили уже несколько раз, чтобы забрать ее личные вещи… С вами точно все в порядке? – спросил он, поправляя ей рубашку.

– Я же сказала, что да. – Сэхён все еще не до конца успокоилась, поэтому совсем не одобрила его действий и ответила слишком нервно.

Молодой человек улыбнулся и забрал у нее смятую пустую бутылку. Только тогда девушка нормально на него взглянула и решила сменить тон:

– А у вас все хорошо?

– Да, конечно. Тут собираются подключить комиссию по служебной дисциплине. Скорее всего, понизят жалование, – спокойно ответил он и двинулся вперед.

Эксперт последовала за ним на парковку. Солнце скрылось за горами, и прохладный утренний воздух наполнил безлюдную улицу. Они молча шли к воротам.

– Я хотела снова посетить место, где обнаружили второй труп, но для начала решила зайти и проверить, все ли у вас нормально, – первой заговорила она, попытавшись скрыть свое состояние.

– Правда? Спасибо за заботу, но со мной правда все в порядке. Хотя я и волнуюсь, что вчера взвалил на вас слишком многое.

– Я не так занята расследованиями, как вы, поэтому мне совсем не в тягость. Давайте побыстрее закончим это дело и приступим к обсуждению нераскрытых.

– Хорошо, спасибо.

– Тогда, может, вместе съездим туда?

– Хорошо. Я присоединюсь к вам сразу после утреннего совещания. – Он искренне улыбнулся.

Сэхён тоже попыталась выдавить из себя улыбку и направилась к машине. Однако она еще чувствовала на себе чужой взгляд, поэтому обернулась. Чжонхён шел рядом, хотя она была уверена, что он уже вернулся в участок.

– Эм… Не переживайте насчет сегодняшнего. Я тоже когда-то пытался проникнуться чувствами семей погибших. Но их сложно понять, не испытав чего-то подобного. В общем, у меня есть свой метод. Хотите, поделюсь? – отчеканил юноша, продолжая следить за состоянием Сэхён. – Необязательно их понимать, нужно просто принять.

Девушка подняла голову, будто не понимая, что он имеет в виду. Увидев ее равнодушную реакцию, Чжонхён покраснел и попытался это скрыть, поклонившись и сбежав обратно в участок. Сэхён в недоумении проследила за ним. Кто тут за кого беспокоился? Снова почувствовав раздражение, она развернулась и залезла в машину.

Она выехала с территории участка и остановилась на светофоре. По пешеходному переходу шли уже знакомые ей люди – та самая семья, устроившая переполох в коридоре. Сэхён молча следила за тем, как шарф женщины развевался на ветру. Стоило им пройти немного, как она нажала на газ и нажала на клаксон. Мать погибшей вздрогнула от неожиданности и упала, а девушка перестроилась на другую полосу для поворота направо. Проезжая мимо, она услышала плач женщины.

Судмедэксперт вырулила на шоссе, открыла все окна и разогналась сильнее. Летний, пускай и влажный, ветер приятно обдувал волосы. Она не могла упустить этот шанс из-за каких-то глупых переживаний. СМИ нацелились на полицию Ёнчхона, закидывая ее критикой, а опергруппе нужно было начинать расследование заново.

Значит, пришло время Сэхён вступить в игру. Лежавшие на руле пальцы весело двигались в такт звучавшей на улице музыке.

Чжонхён зашел в кабинет, и все разговоры тут же стихли. Он сел за стол и посмотрел на Согу и Чанчжина. Коллеги сразу отвернулись.

– Я возьму на себя всю ответственность, – спустя пару минут заговорил юноша. – Не знаю, что под этим подразумевается, но это вас особо и не касается. Однако мы все же должны раскрыть дело. Я – командир, и я планирую продолжать расследование. Вам придется с этим смириться и в нем участвовать, имейте это в виду.

Хоть ему и пришлось собраться с силами, чтобы это сказать, никто не отреагировал на его слова. Игнорируя прохладную атмосферу, он перешел к вопросам.

– Что говорят в центральном управлении?

– Пока никаких новостей, – резко ответил Хёккын.

– А что начальство? – обессиленно поинтересовался он.

Согу беспокойно оглядел командира, но под острым взглядом Хёккына быстро склонил голову.

– Вы же отлично справлялись все это время сами. Может, вам стоит продолжать расследование самостоятельно и дальше?

Хёккын раздраженно поднялся с места и подошел к Чанчжину. Они сели рядом и начали что-то обсуждать. Согу не знал, что ему делать, но в итоге тоже вернулся на свое место. Чжонхён остался один, тупо смотря себе в ноги. Что бы он сейчас ни предпринял, результат остался бы неизменным. Выходит, причин для сомнений не было.

– У нас две жертвы.

– Мы все это знаем, но наше расследование не имеет смысла. Его в любом случае заберет центральное управление, – привычно громко ответил Чанчжин, словно высмеивая слова начальства.

– Это серийный убийца. Вы ведь понимаете, что ваша лень не поможет его найти? – продолжил Чжонхён, игнорируя поведение коллег.

– Да с чего вы это взяли? Обязательно постоянно все усложнять?

– Два убийства за месяц. Можно предположить, что они продолжатся и дальше, несмотря на наше расследование. Значит, стоит рассматривать это дело как серийное. Почему вы делаете вид, что это не так?

– У нас нет никаких доказательств. Улик! Вы же сами это понимаете. Как можно без них вести расследование? – прокричал Хёккын, поддерживая коллегу.

Он вскочил и толкнул стул, который от удара отлетел в сторону.

– Так вы что, планируете просто сидеть и ждать, когда появится новая жертва?

Чжонхён пытался совладать со злостью. Его голос звучал ровно, но лицо и поза не могли скрыть настоящих эмоций.

– Когда я такое говорил?

Лицо Хёккына раскраснелось. Он подошел ближе, словно намереваясь ввязаться в драку.

– Вы еще не знаете? – прорычал командир, не пытаясь отступить. Он никогда не боялся Хёккына. Скорее просто не особо с ним общался. – Тогда почитайте документы, которые мы получили из следственного отдела. Люди теперь боятся ходить в одиночку по городу. А дома? Думаете, дома они чувствуют себя в безопасности? Теперь запирают не только двери, но и окна.

Хёккын явно удивился необычному поведению начальника, но все не успокаивался. Однако Чжонхёну совсем не хотелось кричать или вступать в драку, несмотря на то что он был выше. Ему вообще не хотелось пользоваться такой любимой коллегой теорией естественного отбора.

– Для вас, Чан Хёккын, завтрашний день ничем не отличается от сегодняшнего, но для кого-то он может стать последним. Разве мы работаем в полиции не для того, чтобы это предотвратить? – набрав воздуха, тихо спросил молодой человек и продолжил, решив не тратить силы на бессмысленный спор: – Я отправляюсь на место преступления. Вы ведь не поедете со мной? В таком случае займитесь новыми делами.

Он был уверен, что, как руководитель, четко показал, где проходят границы между личным общением и службой. Выйдя из кабинета, он сильно потянул себя за волосы, пытаясь справиться с раздражением. Он уже давно беспокоился, что от излишнего стресса волосы начнут выпадать, но ничего не мог с собой поделать.

Он так устал от этой гнетущей атмосферы, что мечтал быстрее вырваться из участка и поехать с Сэхён к месту преступления. Он прошел в лобби, где стояло большое растение, которое он толкнул, пытаясь выплеснуть гнев.

– Здравствуйте, – неожиданно раздался чей-то голос, и Чжонхёна вздрогнул.

Перед собой он увидел смущенного полицейского. Он даже его не заметил сначала, но сейчас понял, что это тот же сотрудник, что был с ним на брифинге. Чжонхён покраснел – тот видел его глупую атаку на цветок.

– Тут просто… Тут сидел жук, и я…

Он не смог закончить фразу, осознав, насколько жалким выглядит оправдание. Пришлось вместо этого улыбнуться и поклониться.

– Вы ведь из оперативной группы, верно?

– Да, а что такое?

– Тут посылка на имя судмедэксперта, который с вами работает. Сможете ей передать?

– А, да, конечно.

Чжонхён взял коробку, сверив данные. На бланке адрес полицейского участка, но в получателях стояли лишь семь букв – Со Сэхён. На всякий случай он тряхнул посылку. По ощущениям, в ней лежала книга или тетрадь. Проверив время по часам на стене, он покинул участок.

От небольшого мясного ресторана на углу расходились три дороги. В переулке, ведущем к развилке, по-прежнему была натянута полицейская лента. Сразу за ограничительной линией припарковались машины телестанций. Чжонхён подошел к постовому и попросил его расширить зону, чтобы машины репортеров не подъезжали так близко. После этого, пригнувшись, он пролез под лентой.

Переулок был совсем узким, в нем помещалась максимум пара человек. Сотрудники судмедэкспертной службы, снова прибывшие на место, осматривали территорию в поисках любых возможных улик. Поздоровавшись с одним из тех, кого он уже встречал в участке, юноша тоже сосредоточился на осмотре.

В вечер, когда нашли тело, шел сильный дождь, да и из-за бесконечно прибывающих журналистов было невозможно изучить место как следует. Сейчас он твердо решил найти то, что мог упустить в тот день.

Надев силиконовые перчатки, он подошел к столбу, где обнаружили тело. Чжонхён наклонился, чтобы поднять раскиданные бумажки, и вдруг почувствовал приятный, свежий аромат. Офицер сразу поднялся и развернулся на запах, встречаясь взглядом с Сэхён.

Она была в маске, закрывавшей ее губы, но по слегка сузившимся глазам он мог с уверенность сказать, что она ему улыбалась.

– Совещание уже закончилось?

– Да. А вы уже что-нибудь нашли?

Он прикусил нижнюю губу, прилагая усилие, чтобы не улыбнуться ей в ответ.

– Только приехали – и уже вопросы? Давайте обсудим все попозже. – Голос Сэхён звучал равнодушно, но глаза смотрели с теплотой.

Судмедэксперт отошла к своим коллегам. Чжонхён, не став чего-то ждать, последовал прямо за ней.

То там, то тут были установлены таблички с номерами. Девушка взяла черный пакет, куда складывали находки, и изучила его содержимое. Присутствующие сосредоточились на том, что она скажет, боясь что-либо упустить. Чжонхён стоял рядом и разглядывал коллегу: сегодня она выглядела иначе.

Подтверждая слухи о своей гениальности, она достала из пакета с мусором вещь, которая могла бы сохранить в себе отголоски жизни жертвы. Сэхён окончила осмотр, и только теперь офицер перевел взгляд на карточки с цифрами.

– Жарко, правда ведь? Вот, попейте воды.

Он подошел к девушке и протянул ей пластиковую бутылку воды. Сэхён сняла хирургический халат, убрала волосы в хвост и только тогда приняла бутылку, сразу опустошив ее наполовину.

– Откуда сегодня столько репортеров?

– Не говорите. Еще и в такую жару. В любом случае вы отлично потрудились. Выпейте еще воды. Или вот.

Чжонхён достал бутылку кофе, которую купил в круглосуточном по дороге.

– Спасибо, не надо. – В этот раз в ее голосе, помимо добродушия, которым всегда сопровождались отказы, чувствовалась усталость. – Есть вероятность, что жертва не местная, – продолжила она, сразу приняв серьезный вид.

– Почему вы так думаете?

– В сумке лежала брошюра с информацией по финансовой помощи тем, кто переезжает. В этой организации прошел ребрендинг, и теперь она проводит обширную онлайн и офлайн кампанию. Нам нужно обратиться в Центр социальной помощи, и тогда мы быстро установим личность погибшей.

Сэхён резким движением убрала выбившуюся прядку за ухо, а после собрала все свои вещи.

– Вы обратно на работу?

– Нет, останусь пока здесь, чтобы изучить найденные улики. Поеду в Сеул завтра. Я слышала, в участке организовали место для временной группы судмедэкспертов?

– Да, я тоже. Говорят, они приехали из центрального управления. – Стоило вернуться к запутанной реальности, как голос Чжонхёна снова потерял все краски.

– Судя по вашей реакции, никаких новостей по следственной группе еще нет?

– Видимо, нужно подождать, – ответил полицейский и неожиданно присел на корточки.

Девушка смутилась и случайно наступила ему на руку, отчего юноша вскрикнул.

– Ваши шнурки. Я завяжу, вы ведь в перчатках.

Он просто хотел ей помочь, вспомнив, как однажды она с трудом попыталась сделать это сама в совершенно неудобной позе, но Сэхён, похоже, не оценила жеста – она разозлилась. Чжонхён почувствовал неуместность своего предложения, поэтому быстро отряхнул руки от налипшей грязи и встал. Его рука, на которую наступила Сэхён, покраснела, но он лишь спрятал ее за спину, чтобы не усугублять и без того неловкую ситуацию.

Издалека послышались голоса, зовущие судмедэксперта Сэхён. Она собралась отойти, движения ее были несколько скованны.

– Может быть… у вас получится выделить мне немного времени после работы? – осторожно спросил офицер ей вслед.

По лицу девушки было видно, что она напряжена, и Чжонхён понял – ему лишь казалось, что они сдружились после того, как стали чаще видеться.

Ее снова позвали.

– Я вам позвоню. Встретимся вечером около участка, – коротко сказала Сэхён, скривилась и прошла мимо.

Она забралась в полицейскую машину, даже не думая стряхнуть грязь с обуви. Чжонхён сразу выключил регистратор. Он опасался, что после их прошлой встречи будет совсем неловко находиться с ней в одном пространстве, но никаких особых изменений, не считая еще более утомленных глаз девушки, он не заметил.

– Вы еще когда-нибудь встречали того мужчину?

Он совсем не ожидал подобного вопроса, поэтому лишь рассеянно посмотрел на собеседницу. Та словно прочитала его мысли.

– Почему вы не заявили?

– Даже если бы я попытался, никаких конкретных примет на камерах было не найти, да и доказательств его причастности тоже нет. Тогда я видел его лишь со спины. А сейчас и те воспоминания потеряли четкость.

– Тогда как вы его узнали?

– Тот мужчина… кажется, у него странно сросся череп. Форма как у горного хребта.

Сэхён отерла губы, задумавшись. Когда-то он дрался с мамой и упал на спину, ударившись головой об угол стола. По такой детали ему точно не выйти на Чжогюна.

– И вы настолько уверены? Увидев его только со спины? – спросила она, остановив себя, чтобы по привычке закрыть рот рукой.

– И запах. В детстве я об этом не знал, но сейчас понимаю. От того человека пахло по-особенному. Как если на такой жаре, как сегодня, оставить молоко на улице. Так же кисло с примесью чужой крови. Он пах настолько сильно, что сразу чувствовалось.

Сэхён знала еще несколько мест, где встречался такой «аромат». Морг, секционная и, конечно же, место убийства. Тот самый запах, который знают все, кто сталкивался со смертью. Ей стало любопытно: возможно, от нее он тоже исходил.

Чжонхён настроил кондиционер так, чтобы он обдувал сиденье девушки, а потом достал из кармана блокнот и показал ей.

– Для вас это может показаться смешным, но я доверяю своей интуиции. Я знаю, что текущие два дела связаны с нераскрытыми из прошлого. Поэтому вчера я собрал все документы по тем убийствам и упорядочил их. Получилось ровно четыре: июль тысяча девятьсот девяносто девятого года в Харёне, сентябрь – в Сихыне. Следом идет октябрь двухтысячного года в Пхёнтхэке и, наконец, две тысячи второй год в Ёнчхоне. Все четыре места связаны скоростной магистралью Сохэан.

Сэхён внимательно изучила записи. Перевернув страницу, она увидела, что он уже зафиксировал все детали сегодняшнего осмотра. Юноша смутился, забрал блокнот и посмотрел на нее, ожидая реакции.

– И что?

– Вам не кажется, что слишком много совпадений для несвязанных между собой дел? Я думаю, можно найти более подробную информацию в двухтысячном – две тысячи втором годах, если запросить данные и по другим городам, связанным магистралью.

– Даже если окажется, что убийца тот же самый, прошло более двадцати лет. Значит, преступнику около шестидесяти. Вы думаете, что сможете справиться с таким расследованием в одиночку?

Категоричность Сэхён задела Чжонхёна.

– Поэтому я хочу рассмотреть другое направление и выяснить, не было ли у него сообщников.

– Вы уже говорили об этом. Теперь вы еще и пособника хотите разыскать? По таким старым делам? Даже не знаю. Мне кажется, там мало совпадений – трупы совершенно в разном состоянии, места тоже отличаются. Если говорить прямо, было бы легче сосредоточиться только на текущих делах. Какой смысл копаться в прошлом? Как вы докажете, что это все дело рук одного человека? У вас какое-то чутье или вроде того?

– Нет… Мне просто хотелось обсудить с вами такую возможность.

После такой строгой отповеди юноша совсем пал духом. Он понимал, что любые его слова она посчитает нелепыми, поэтому не стал развивать тему. Сэхён нахмурилась и вздохнула.

– На вас столько давления из-за этих убийств. Я так реагирую, потому что мне кажется, что вы только зря усложняете себе работу.

– Все не так. Хотя вы, конечно, вправе думать иначе.

– Тогда, может, расскажете о своей сестре?

Чжонхён попытался расслабиться, достал салфетку и протер капли, стекавшие по банке кофе, после чего сделал несколько глотков.

– Когда мне было десять, я случайно нашел фотографию в комнате отца. В гостиной висел огромный снимок нашей семьи в дорогой раме, но в кошельке отца я увидел совсем другой. Я решил какое-то время следовать за ним, чтобы узнать, с кем он изменил маме, но так и не нашел эту женщину. Однако на обратном пути я вдруг увидел ту самую девочку с фото. Отец повел ее в кафе, купил ттокпокки. А я спрятался в проулке и ждал.

– И это все?

– Но я был не один – рядом стояла машина. Какой-то мужчина следил за девочкой в боковое зеркало. Мне показалось это странным, поэтому я рассказал отцу, но тот лишь разозлился, что я его преследовал. Спустя неделю я снова пришел к тому зданию, но там уже никого не было. Живого. Только труп девочки из кафе.

– Вы заявили в полицию?

– Сначала я позвонил отцу. Тогда я не знал, как о таком говорить.

– И что он сказал?

– Что будет проведено расследование. Но не стоит надеяться на то, что убийцу найдут, сколько бы ни было жертв. Так все и кончилось. Будто ничего и не было, – договорил Чжонхён и в отчаянии закрыл лицо руками.

Стало ясно, почему он так сильно хотел найти убийцу и раскрыть дело. Только сейчас Сэхён смогла проанализировать, какие угрызения совести он испытывал все эти года. Он жалел о том, что позвонил отцу, и был уверен, что тот не заявил в полицию. Однако это было не так. Это было последнее убийство Чжогюна, после которого полиция потеряла к нему какой-либо интерес благодаря хорошо заметенным следам.

– Все это время я жил, вспоминая слова отца. Но теперь, если мы так и не поймаем преступника, все это придется говорить мне. Семьям погибших. Что мы не способны поймать убийцу. Это так странно.

Девушка попыталась прочувствовать его боль. Он с рождения был добр, чем совершенно от нее отличался. Она не понимала, почему он винил себя за то, в чем был не виноват. Ей не был знаком этот нелепый голос совести. Единственным, на ком лежала ответственность, был его отец. Хотя он и показал своему единственному сыну реальный мир, это ни к чему не привело – Чжонхён вырос и все равно стал полицейским. Им двигало лишь одно желание – найти Чжогюна по одному затылку и задержать.

Только сейчас она смогла посмотреть на вещи под другим углом и успокоиться. С того момента, как она узнала, что Чжонхён видел Чжогюна, она не могла нормально спать. Она боялась, что он обо всем расскажет еще кому-то, поэтому всегда была напряжена рядом с ним. Теперь можно было расслабиться. Она сунула трубочку в банку и отпила кофе.

– Вы говорили, что стали полицейским, чтобы ловить преступников. Помните, как вы пошли на брифинг? Так легко все бросить и сбежать, но вот вернуться… вернуться намного сложнее. Но у вас получается. Не взваливайте весь груз на того десятилетнего мальчика.

Ситуация резко изменилась. Теперь Сэхён знала секреты Чжонхёна, а вот он не знал о ней ничего. И никогда не узнает.

– Мы смогли найти совпадения и доказать, что оба дела связаны одним «Портным». Поэтому сосредоточьтесь на текущем расследовании – так будет лучше. Да, у вас личный интерес к прошлым делам, но вам сложно оценивать их рационально, поэтому этим займусь я, – успокаивающим тоном предложила Сэхён.

– Я так рад, что мы встретились, – ответил побледневший юноша.

Их взгляды пересеклись, и сердце Сэхён снова забилось сильнее. Она улыбнулась ему в ответ и отвернулась.

Чжонхён завел машину, а девушка прислонилась головой к стеклу и погрузилась в свои мысли. «Я рад, что мы встретились». Но знай он, чья Сэхён дочь, смог бы он смотреть на нее так же? Сама эта фантазия казалось абсурдной.

Девушке уже приходилось сталкиваться с похожими людьми, и с ними было совсем не просто. Чжонхён был переполнен искренностью и симпатией. Сэхён всю жизнь пыталась понимать такие эмоции, чувствовать их, но ее уровень был ничтожным по сравнению с тем, что чувствовал парень. Она была уверена, что понимала и читала его эмоции, но каждый раз он ее удивлял.

Их жизни в корне отличались. Ему было нечего скрывать, поэтому он бы не смог понять ее беспокойства. Сэхён могла поклясться, что ни у кого не встречала настолько черной души, как у нее самой. Поэтому легкие удары Чжонхёна каждый раз поражали ее прямо в сердце. Ей было намного проще с такими людьми, как Чжунгён или директор. С амбициозными людьми. С лжецами, которыми было так просто управлять.

Вдруг ей захотелось сбежать, лишь бы оказаться подальше от Чжонхёна. Она должна скрыть прошлые дела, чтобы не всплыло ничего опасного. Она не могла позволить отвратительному прошлому, которое она так долго закапывала, вылезти на поверхность.

Девушка была готова к этому сражению. Чжогюн уже клюнул и заглотил наживку. Скоро он проявит себя. Он точно удивится, когда узнает, как живет Сэхён. Он будет в таком же шоке, как она, когда узнала, что он все еще жив. Оставалось лишь дождаться, пока он ошибется, и тогда от него не останется и следа. А Чжонхён никогда не сможет его поймать, сколько бы ни пытался. Чжогюн никогда не почувствует раскаяния, никогда не отбудет свое наказание, а значит, и Чжонхён никогда не перестанет считать себя виноватым.

Сэхён сосредоточилась на этих мыслях, закрыла глаза и уперлась головой в стекло.

Выйдя из машины, она помахала Чжонхёну на прощание. Он уехал, а она развернулась к окнам мясной лавки и посмотрела на свое отражение. От весенней стрижки не осталось и следа – сейчас волосы уже спустились к плечам. Стоило один раз их отрезать, и теперь даже такая длина ужасно мешалась. Хотя это всего лишь какие-то волосы, но Сэхён старалась во всем сохранять стабильность.

Она подошла к небольшой парикмахерской, расположившейся рядом с мясной лавкой. На выгоревшей вывеске читался лишь ноль. Все еще размышляя о стрижке, она побрела к переулку. Разумеется, она знала о предупреждении избегать этой дороги после того, как здесь произошло преступление, но ей просто было удобно идти именно так. К тому же это был самый короткий путь.

Ночную темноту разбавлял лишь оранжевый свет фонарей, воздух становился менее влажным – все это создавало некую атмосферу безопасности и спокойствия. Переулок сворачивал налево, поэтому было непонятно, где он заканчивался, пока не дойдешь хотя бы до середины. Даже испугавшись, ни в коем случае нельзя было разворачиваться и идти обратно – тогда дорога теряла все свое очарование.

У нее была однообразная работа, но все же Сэхён играла в ней важную роль, помогая раскрывать дела благодаря своим неординарным способностям. В такие моменты она по-настоящему блистала. Однако ее преследовало ужасное прошлое, совсем не сочетавшееся с новой жизнью. Девушка включила фонарик на телефоне и начала медленно подниматься по лестнице домой, бросив взгляд на развевающийся невдалеке флаг полицейского участка.

Даже там не было никого, кто мог бы узнать о ее прошлом. Она была уверена, что в случае обнаружения новых улик сможет увести следствие и повесить все на какого-нибудь невинного человека. Поэтому она не могла отказаться от своих намерений – тогда она бы потеряла еще больше. Когда Чжогюн оставил новый труп, у нее не оставалось другого выбора, кроме как включиться в эту гонку и дойти до финиша победителем.

Девушка продолжила подниматься по лестнице. Расстояние между ступеньками было таким большим, что, запнувшись, любой мог запросто распрощаться здесь с жизнью. Цветы, которые хозяйка расставила то там, то тут, пытаясь украсить лестницу, постепенно засыхали под беспощадным солнцем. Владелица, хотя и пыталась казаться дружелюбной, на самом деле оказалась совершенно бессердечна.

Сэхён подошла к кодовому замку. Обычно, когда она поднимала крышку, он с легким щелчком загорался, но сегодня цифры на кнопках были темнее тени Сэхён. С каким-то странным предчувствием она опустила крышку, и дверь открылась. Девушка замерла, не решаясь взяться за ручку. Наконец она подошла ближе и медленно распахнула дверь.

Тут же, не разворачиваясь, она попятилась к лестнице. Каблуки застучали по металлическим ступенькам, и от этого звука по телу побежали мурашки. Крепко схватившись за перила, которые до этого почти не использовала, Сэхён устремилась вниз. Сразу вспомнились ноги жертвы, лежавшей у фонаря. Не чувствуя ступеней, девушка скатилась вниз.

Ладони заныли: она упала и, видимо, стерла их об асфальт, потому что было больно, как от ожога. Затем заныла правая нога – от колена до самой ступни. Она хотела осмотреть ее, боясь перелома, но не могла понять, где именно ощущает боль.

Постаравшись быстро подняться, она побежала к переулку. Она преодолела почти половину пути, но дыхание, сбившееся от страха, все еще не приходило в норму. Фонари резали глаза – свет стал странным, каким-то алым, будто кто-то облил их кровью. Сэхён понимала, что совершенно одна в этом переулке, но устремилась дальше, испугавшись движущейся тени.

Она выбежала на дорогу и направилась прямо к участку. Ей нужен был кто-то живой, хоть кто. Вдруг ее схватили за плечо. От ужаса ноги у девушки подкосились.

– С вами все в порядке? – послышался голос неизвестно откуда взявшегося Чжонхёна. Он не знал, как ей помочь, поэтому лишь растерянно опустился рядом. – Я как раз хотел встретиться с вами и кое-что отдать. Вы неожиданно выбежали из переулка, а я кричал вам вслед. Видимо, я вас напугал, простите.

– Вы сейчас заняты? – безжизненно спросила Сэхён.

– Нет, не занят. Это что, кровь? Вот здесь, на ладони.

– Тогда можете сейчас со мной кое-куда сходить?

– Что? Куда?

Не понимая, о чем она говорит, полицейский хотел было ее расспросить, но, видя ее состояние, решил все же помолчать. Сэхён встала и, хромая, направилась к переулку.

– Здесь что-то?

Чжонхён прикусил губу, заставляя себя замолчать. Он знал, что она живет совсем рядом с местом, где нашли труп второй жертвы, но не ожидал, что настолько. Девушка шла впереди, дрожа всем телом. Чжонхён достал из сумки ветровку, которую хотел ей отдать, но не осмелился окликнуть. Сэхён шаталась так, будто вот-вот упадет в обморок. Он крепче сжал куртку и обеспокоенно последовал за ней. Дойдя до лестницы, он заметил распахнутую дверь, за которой виднелась полка для обуви.

– Вы ушли, не закрыв дверь? – растерянно спросил он.

По побледневшему лицу девушки казалось, что ее и открывать не стоило.

– Я могу зайти?

Сэхён лишь обессиленно кивнула. Чжонхён без промедления направился наверх. Он не знал, как включить свет, поэтому пытался нащупать выключатель на стене, но ему помогла подоспевшая Сэхён. Загоревшаяся лампа тут же осветила весь коридор. Глаза юноши, привыкшие к ночной темноте, заслезились. Пройдя внутрь, он сразу почувствовал, что в квартире достаточно прохладно, несмотря на стоявшую уже много дней летнюю жару. Казалось, здесь вообще никто не жил.

В помещении было три комнаты и кухня, но, судя по всему, Сэхён пользовалась лишь гостиной, поскольку все остальные комнаты были пусты. Чжонхён осмотрелся вокруг в поисках места, где мог бы спрятаться человек, затем снова вернулся в гостиную и услышал голоса в коридоре.

– Я уж испугалась. Думаю, что за шум такой среди ночи. Здесь просто с батарейками проблема. Посмотри, я поставила новые, и замок сразу заработал, – возбужденно говорила стоявшая в дверях женщина средних лет и с бигудями в волосах.

Она то открывала, то закрывала замок, объясняя Сэхён, в чем проблема, словно та недавно въехала в квартиру и еще не разобралась. А ведь девушка говорила, что давно жила в Ёнчхоне. Сэхён сложила руки на груди и выглядела совсем маленькой и хрупкой.

– Даже если это так, не стоит разговаривать с ней в таком тоне. Здесь совсем недавно случилось происшествие, девушка явно шокирована… – вмешался Чжонхён.

– Она здесь одна, что ли? Я, вообще-то, тоже здесь проживаю! Мне до смерти страшно каждый раз, когда вечером кто-то звонит, а тут такая ерунда! – прокричал мужчина в растянутой почти до живота майке, появление которого Чжонхён даже не заметил.

– Стоило ей сюда переехать, как у нас начались проблемы. Разве я не прав?

Жилец приблизился к Сэхён и начал тыкать в нее пальцем. Юноша подбежал и вклинился между ними.

– Как вы можете такое говорить? И прекратите на нее нападать!

– А ты кто, вообще, такой, чтобы мне указывать?

Мужчина сделал вид, что сбрасывает одежду, и подошел ближе. Чжонхён лишь схватил его за плечи, пытаясь остановить, но девушка отстранила его и махнула рукой, как бы прося прекратить.

– А, этот опять напился. Прошу прощения, – отозвалась женщина, все это время стоявшая рядом, и ударила мужа по спине.

– Мы все поняли, вы можете идти домой, – наконец-то произнесла Сэхён.

Парочка с шумом спустилась вниз. Снова стало тихо. Чжонхён не знал, что сказать, но вовремя вспомнил о ветровке и достал ее.

– Вы тоже.

– А вы?

– Ну, как видите, внутри никого не оказалось.

– Так-то оно так, но в последнее время появились уроды, которые забираются в дом к молодым девушкам и устанавливают камеры. Вам стоит сегодня заночевать дома у родителей, а завтра я отправлю сюда следователей, чтобы проверить, все ли нормально.

– Все в порядке. – Несмотря на напускную уверенность, в голосе девушки еще чувствовалась тревожность.

Тем не менее Чжонхён не мог больше настаивать на своем. Ему бы хотелось сказать, что он останется с ней, но это могло прозвучать неправильно, поэтому он промолчал. Сейчас его присутствие могло показаться Сэхён таким же вторжением.

– Хорошо. Тогда я пойду. Надеюсь, утром вы без происшествий доедете до Сеула. А! Я завтра до самого вечера буду в участке.

Она никак не отреагировала на его слова. Чжонхён понял, что слишком задержался, мучая ее еще сильнее, так что попрощался и вышел, захлопнув дверь.

Прошло совсем немного времени после его ухода, как на лестнице послышался странный скрежет. Сэхён показалось, что на улице кто-то кричит, и она закрыла уши руками. Наконец все стихло, и она уже было успокоилась, но сердце вновь забилось с неистовой скоростью.

Ощущая рвотные позывы, она рывком открыла дверь – и ее стошнило прямо на асфальт. Сэхён спустилась по лестнице и побежала за полицейским.

22 июля

Чжонхён неловко ходил у дверей, не находя себе места. Звук воды затих, и Сэхён вышла из ванной. Юноша сразу опустил глаза в пол. Судмедэксперт подвернула штанины до колен и, хромая, подошла к кровати и присела на край. Вода по-прежнему стекала вниз по ноге, окрашиваясь в цвет крови.

– Дайте, пожалуйста, салфетку.

Чжонхён подорвался, будто бы все это время ждал этой просьбы.

– Если что-то не так, говорите. Я сразу уйду.

Он передал ей салфетки и снова принялся ходить туда-сюда у дверей, задев ногой стойку, на которой лежал чемодан. От неожиданного шума Сэхён вскинула голову, ее глаза от испуга округлились. Чжонхён собрал руки на груди в извинительном жесте и отошел подальше. На этот раз он двигался почти беззвучно, чтобы не доставлять ей дискомфорт.

– Просто посидите.

– Хорошо.

Офицер нашел стул и поставил его у стены, около входной двери.

– Если вам захочется побыть одной…

– Да-да, – прервала его бормотание Сэхён и открыла шторы.

Девушка устроилась так, чтобы можно было смотреть в окно. Она обхватила колени, но в эту же секунду на одном выступила кровь. На мгновение она ощутила на себе взгляд Чжонхёна, но он тут же исчез. Только сейчас она смогла перевес-ти дух.

Сэхён не заметила, сколько времени прошло, но на колене уже появилась короста. К ее радости, кости были целы, она лишь потеряла немного крови, ободрав кожу. Но уже появлялись крупные синяки, с которыми точно придется помучиться около недели.

За окном светало – из-за гор постепенно поднималось красное солнце. Уже пять утра. Стоило немного расслабиться, как она почувствовала, что все тело ломит так, будто весь предыдущий день она бегала без остановки.

Только она успокоилась, как голову наполнили не самые хорошие подозрения. Чжогюн с самого начала о ней знал.

Сэхён прикрыла рот и зажала нос. Раньше она могла задерживать дыхание на целую минуту и даже больше, но сейчас, без занятий спортом, продержалась всего сорок три секунды. Она попыталась прочистить заложенные уши, попытавшись избавиться от бессмысленных переживаний.

Если он и правда знал, кто она такая, то она бы здесь сейчас не сидела. Последнее время она плохо спала и постоянно видела кошмары, поэтому, видимо, стала совсем невнимательной. По возвращении в Сеул стоило сходить на витаминную капельницу и отдохнуть хотя бы день.

Она встала с места, решив умыться, чтобы прийти в себя. Тут она заметила свернувшегося на стуле юношу – он спал прямо напротив ванной.

«Необязательно их понимать, нужно просто принять» – так он говорил накануне в участке. Она не знала, почему вспомнила эти слова, но они подходили ситуации: Чжонхён не задавал вопросов и беспрекословно следовал за ней.

Сэхён подошла ближе. Почувствовав это, он вздрогнул, открыл глаза и, потирая их, встал. Девушка смотрела на него молча. Вдруг ей вспомнился такой привычный, прохладный ночной воздух, в который она когда-то окуналась, не засыпая до рассвета.

Сэхён прислонилась лбом к стеклу и смотрела на улицу. Кроны посаженных вдоль узких улочек деревьев сплетались, закрывая небо. Утренние лучи солнца то просачивались через них, то снова исчезали. Когда наступал черед тени, глазам девушки становилось легче. Вдруг она почувствовала легкую вибрацию в правой руке. Ей хотелось просто отключиться. Душный и теплый воздух в автомобиле был пронизан чувством безопасности, давая ей возможность хоть немного отдохнуть.

– Судмедэксперт Со. Мы прибыли.

Сэхён резко проснулась, испугавшись тянувшейся к ней руки.

– С вами точно все хорошо? – Не дождавшись ответа, Чжонхён продолжил: – Я хотел разбудить вас позже, у нас еще есть время, но вам постоянно кто-то звонит.

Девушка не поверила в то, что смогла уснуть в таком беззащитном состоянии, поэтому лишь ухватила офицера за руку, которая секундой ранее промелькнула перед ней. Телефон разрывался. Она достала его из кармана и отклонила вызов, даже не проверив, кто это был. Она отстегнула ремень и уже хотела выйти, но Чжонхён ее остановил.

– Подождите. К нам в участок доставили посылку, но она пришла на ваше имя.

– Вы уверены? Почему тогда ее прислали вам?

Судмедэксперт отпустила ручку двери и взяла протянутую коробку.

– Я о том же. Мне тоже показалось это странным, но я все проверил, и она действительно для вас. Возможно, ее прислали в Ёнчхон после вашего выступления на брифинге.

По телу Сэхён пробежала дрожь. Она перевернула посылку и проверила получателя – он, как и адрес, был написан неровным почерком. Быстрыми движениями разорвав коробку, она увидела ее содержимое. Тетрадь, настолько старая, что обложка истерлась. Сэхён открыла ее и начала листать. Шестеренки, все это время вращавшиеся в ее голове, резко остановились.

На каждую страницу кто-то тщательно приклеил по фотографии. По выцветанию снимков можно было отследить течение времени. На одной из них на непонятном фоне стояла девочка. Видимо, она любила животных, потому что обнимала их на каждом фото.

Вот только у кошки с поднятым хвостом не было морды, а у воробья отсутствовала нога. Чем дальше она листала, тем ужаснее становились карточки. Настолько, что она скривилась, сама того не заметив. У некоторых животных была снята кожа, а органы лежали рядом. Трудно было даже понять, что это за животное. На одной из них Сэхён заметила голову цыпленка с маленьким клювиком, всю в крови. Все эти животные были убиты.

– Что… Кто мог такое прислать? – Голос Чжонхёна, наполненный негодованием, оборвался.

Он собирался поднять валявшуюся в ногах коробку, но Сэхён лишь смяла ее, наступив на картон ногой.

– Я знаю, кто это отправил.

– Кто?

Казалось, он был готов в ту же секунду завести машину и отправиться ловить преступника. Собеседница неловко улыбнулась и закрыла тетрадь.

– Я не так давно рассталась с парнем, причем не очень хорошо. Я знала, что он эмоционально незрелый, но не ожидала, что он решится на что-то такое.

– Ну нет, это не про зрелость. Это угроза. Он запугивает вас, пытается внушить страх. Вы обязательно должны на это отреагировать.

– Конечно, я отреагирую. Как раз изучаю, что могу сделать по закону. Наверное, он посмотрел видео с брифинга и решил отправить это именно в участок, чтобы меня унизить. Пожалуйста, никому об этом не рассказывайте.

– Он просто сумасшедший! Не переживайте. Если вам вдруг понадобится помощь, обязательно свяжитесь со мной. Обязательно!

– Да, хорошо.

От усталости глаза Чжонхёна закрывались сами собой, но он все равно продолжал переживать за Сэхён. Видимо, решил, что она слишком сильно испугалась вчера, поэтому, даже несмотря на ее желание пойти одной, он убедил ее, что должен проводить до самого вокзала.

Там он продолжал стоять и махать ей вслед, пока она не скрылась в здании, а Сэхён, зайдя на вокзал, сразу же направилась в туалет. Она выбрала кабинку рядом с той, где хранилось оборудование для уборки, и закрыла за собой дверь. Быстро достав телефон, девушка набрала номер, указанный на посылке. Гудки длились угрожающе долго, и ожидание мучило Сэхён.

Спустя некоторое время на другом конце наконец-то послышался мужской голос:

– «Чунан Манду».^[164]

Судмедэксперт сбросила звонок и кинула телефон в сумку, а потом снова достала тетрадь и начала листать страницы. Она была уверена, что адрес отправителя будет тем же, что у ресторана. С каждой страницей она все больше немела от шока. Даже усмехнулась, листая. Это был ответ Чжогюна на ее выступление на брифинге. Он уже вел себя как победитель, наслаждающийся своим омерзительным триумфом.

Убрав тетрадь в сумку, Сэхён вышла из здания вокзала и поймала такси. Она назвала адрес ресторана, но водитель требовал другой, на что она лишь равнодушно посоветовала ему включить навигатор.

Девушка беспокойно смотрела в окно, все больше погружаясь в мысли. Вчера она пробежала совсем немного, но травмированные колени опухли и саднили. Такси остановилось в узком переулке. Она кинула водителю деньги и поспешно вышла. Мужчина пробормотал несколько ругательств, но взял все деньги и уехал. Туман или просто пыль – было сложно понять таким ранним утром – наполнили переулок.

Судя по вывеске, ресторан не работал по выходным, так что там было совершенно безлюдно. Сэхён побрела по дороге, идущей прочь от него. Она тоже была совершенно пуста. Казалось, девушка была единственной, кто остался в живых после какой-нибудь катастрофы. Она дошла до конца дороги и развернулась обратно. Остановилась и посмотрела вперед, пытаясь перебороть желание осмотреться. Затем она двинулась дальше, восстанавливая ощущения того дня.

Услышав шуршание, она повернулась на звук, но увидела лишь кошку, которая перепрыгнула стену и осторожно шла по шлангу. Из шланга подтекала вода, набираясь на земле в небольшую лужицу. Кошка попила и запрыгнула на беседку.

Сэхён несколько раз пыталась завести домашнее животное, считая, что девушки с кошками кажутся совершенно безобидными, а ей бы не помешал подобный образ. С собаками было намного сложнее, а кошки – территориальные животные, с которыми не так сложно поддерживать необходимую дистанцию. Она даже подкармливала их, повторяя за ассистентами на работе. Однажды она видела, как рыжая кошка в переулке играла с умирающей мышью. Девушка подбежала к ней, подхватила оставленный кем-то на газоне совок и убила мышь. Кошка следила за ней издалека, а потом и вовсе убежала. После этого она не возвращалась к зданию службы.

Сэхён присела в беседке, где совсем недавно бегало животное, и огляделась. Расклеенные то тут, то там плакаты с изображением рыбы были оборваны и качались на ветру – видимо, ресторан, специализирующийся на аквичим, разорился. Рядом с ним она заметила уже знакомую машину старой модели – на дорогах такую нечасто встретишь. ^[165]

Судмедэксперт открыла заметки в телефоне, что-то вспомнив. Бывали моменты, когда она не могла разобраться со своими мыслями, поэтому записывала их – это уже вошло в привычку. В заметках царил полнейший беспорядок.

Сэхён медленно пролистывала даты, найдя запись, сделанную в день обнаружения второго тела. Номер на лобовом стекле машины совпадал с записанным ею. Не теряя времени, она набрала владельца автомобиля. Чем дольше длились гудки, тем больше нарастало раздражение. Она начала бить стену ногой.

Сначала послышался кашель. Возможно, из-за того, что было совсем рано, голос мужчины звучал хрипло. Сэхён нащупала в сумке временный пропуск, по которому проходила в участок, и надела его на шею. Она быстро объяснила суть своего звонка. Не прошло и несколько минут, как из соседнего здания вышел мужчина лет семидесяти в чистой, аккуратной одежде.

– Добрый день.

– Вы уже просматривали записи. Не понимаю, зачем вы приехали снова, так еще и утром в выходной…

Его голос выдавал недовольство, а ворчание начинало раздражать Сэхён, но она все же сохраняла широкую улыбку.

– Прошу прощения, сонсенним. Дело оказалось совсем не простым, а видео с камер так много, что наши сотрудники случайно удалили такие важные для следствия записи. Как раз те, которые сделал ваш регистратор. Наверное, у вас отличная интуиция, раз вы выбрали именно его, – записи оказались особенно четкими и качественными. Они нам очень помогли, поэтому мы бы хотели попросить их еще раз. Простите за неудобства, – дружелюбно произнесла Сэхён, хотя это стоило ей огромных усилий, особенно сегодня, когда ее подташнивало от лишнего подхалимства. ^[166]

Приняв ее слова за чистую монету, мужчина недовольно цокнул языком, но все же открыл машину. Он достал флешку из регистратора и протянул ее Сэхён.

– Этого достаточно? Когда вернете? Хотелось бы побыстрее.

– Мы проверим все сегодня и сразу завезем обратно. Это мой номер. Если будут какие-нибудь вопросы, позвоните.

– Лучше бы вам привести ее до того, как я решу с вами связаться.

Сэхён схватила флешку и быстро спрятала в карман. Дотошное любопытство и нравоучительный тон безумно ее раздражали, но она все же получила нужную запись, поэтому оставалось только кивать. Мужчина без остановки проболтал несколько минут, даже высказав свои предположения по поводу убийств. Не постеснялся он и отругать бестолковую работу полиции.

Попрощавшись с ним, Сэхён посмотрела на несколько сухих растений, стоявших на лестнице. Опасаясь встретить кого-нибудь, бродя по району, она было решила сразу пойти домой и просмотреть записи там, но из-за произошедшего вчера ей не хотелось проводить около квартиры ни секунды.

Она пошла совсем в другую сторону – к ближайшему компьютерному клубу. Из-за боли в коленях ей хотелось по максимуму избегать крутых лестниц, но пришлось собраться с силами и подняться по широким ступеням. Двери открылись автоматически, и лицо обдул прохладный воздух. В помещении ужасно воняло из-за неправильного проветривания – этот гнилой запах перемешался с ароматом диффузора и рамёна.

Скривившись, Сэхён расплатилась и села за компьютер, вставив флешку в разъем. В папке было несколько видео. Открыв нужную дату, она кликнула на значок воспроизведения. Она не стала надевать наушники, боясь, что кто-нибудь незаметно посмотрит в экран.

Просматривая видео и вспоминая собственные наблюдения, она пыталась сформировать полную картинку. Когда она прибыла в Ёнчхон, солнце уже зашло, было темно. Прослонявшись у полицейского участка, она направилась домой и обнаружила труп. Значит, была примерно половина десятого. В тот день ресторан не работал, поэтому она оставалась в доме совершенно одна. Однако слишком опрометчиво было со стороны Чжогюна оставлять тело днем.

Полиция уже проверила эти записи, но не нашла там ничего особенного. Возможно, там и не было ничего полезного – убийца мог идти по противоположной стороне переулка. Девушка сосредоточилась, дойдя до момента, когда наткнулась на труп.

К тому времени тело, несмотря на жару, уже окоченело. И пусть жертва была почти миниатюрной, для переноса трупа нужны были соответствующие силы. В таком случае полиция явно бы заметила на видео мужчину, выбегавшего из переулка, или же крупную машину, пересекшую дорогу. Сэхён несколько раз просмотрела одну и ту же запись.

После полудня по переулку проходила компания учеников средней школы, которая направлялась к более оживленной улице. Хозяйка квартиры говорила, что за участком располагается квартирный комплекс и Средняя женская школа Ёнчхона. Обычные дети, к тому же не заметившие ничего необычного, – значит, тело подкинули позднее. Спустя некоторое время солнце село. Стемнело, и дождь залил лобовое стекло, сделав картинку настолько расплывчатой, что можно было видеть разве что очертания человека.

Кто-то прошел сзади, задев кресло девушки. Испугавшись, она вскочила с места, но это был всего лишь школьник. Он извинился, поклонившись, и поспешил за шумными друзьями, которые уже спускались по лестнице. Из-за вчерашнего она слишком остро реагировала даже на такую ерунду. Сэхён подвинула кресло и села, возвращаясь к видео. Как раз в этот момент на экране кто-то пробежал по переулку.

Он был одет не по погоде – просто в куртку. Она не знала этого человека, но он казался знакомым. Сэхён схватила флешку, собрала все вещи и вышла на улицу. Мышка зацепилась проводом за сумку и упала, но девушка не обратила на этот шум никакого внимания.

Спускаясь по лестнице, она не отрывала взгляда от ступеней. Ногам было больно, и она вскрикнула. Судмедэксперт вышла на дорогу и подняла руку, чтобы поймать такси. Голова наполнилась обрывками воспоминаний. Она пыталась успокоиться, но тело ее не слушалось. Увидев вдалеке такси, она рассеянно побежала в ту сторону.

– Вы уже поели? – раздался сзади голос Согу.

Чжонхён вздрогнул и случайно помял отчет.

– Да, по-быстрому перекусил.

– А почему не отвечали на телефон?

– Телефон? Когда вы мне звонили?

Юноша ощупал карман, но так и не смог найти куда-то пропавший сотовый.

– Это не ваш? – спросил мужчина, показывая на телефон, который все это время лежал на середине стола, будто бы издеваясь над Чжонхёном. – У вас что-то случилось?

– Нет, просто устал. Возможно, из-за погоды.

Полицейский перевернул экран вниз и неловко рассмеялся. После совместного расследования нескольких дел он сблизился с Согу, но не с другими сотрудниками отдела. Однако в последнее время они почти не общались. Каждый занимался своими делами, но Чжонхён отчетливо видел, что коллеги не хотят с ним взаимодействовать – они никогда не обращались к нему первыми, не предлагали работать вместе. Он не мог притворяться, что все в порядке, – это было не в его характере. Поэтому он расследовал последние два дела самостоятельно, из-за занятости часто пропуская обеды. Похоже, Согу это заметил, раз обратился к нему напрямую. Чжонхён лишь улыбнулся ему, как бы показывая, что все под контролем. В ответ мужчина похлопал его по спине.

– Нет, правда, командир. Я так не могу. Мы же не двухлетки какие-нибудь, чтобы вот так себя вести. Разве так должно быть?

– Что? Нет, я просто…

– Все уже произошло, так что теперь поделать? Тем более вы не специально, вы просто пытались найти убийцу. – В дружелюбном тоне крылось легкое раздражение.

Чжонхён почувствовал себя жалким, ведь он так долго расстраивался из-за этой ситуации. Он не знал, как разрядить царившую в отделе обстановку, поэтому просто наблюдал за другими. Но это не могло продолжаться вечно. Благодаря Согу, который подошел к нему первым, он смог наконец-то искренне улыбнуться, и коллега ответил тем же. Он протянул ему стопку листов, скрепленных зажимом.

– Это материалы по делу двухтысячного года из Пхёнтхэка. Я попросил знакомого, и он отправил мне файлы. Труп обнаружил человек, живший в то время в Ёнчхоне.

Командир схватил документы, мгновенно настроившись на работу. Он взял папку со стола, где организовывал все найденные материалы, и сравнил данные. Согу смог достать показания, которых так не хватало. Конечно, было неудивительно, что он что-то пропустил, занимаясь всем в одиночку, но Чжонхён все же мысленно отругал себя за невнимательность.

В двухтысячном году в Пхёнтхэке первой тело жертвы обнаружила ее подруга, данные о которой прилагались. На всякий случай Чжонхён сразу набрал информационный отдел, запросив проверку. Ожидая ответа, он продолжал беспокойно просматривать страницы,

– Как это дело связано с текущим?

– Потом объясню.

Стоило ему ответить, как раздался звонок телефона. С задумчивым выражением лица он взял трубку и начал что-то записывать. Согу не мог сдержать любопытства, поэтому стоял рядом и пытался подглядеть в его заметки.

– Она все еще живет здесь?

Ему что-то объяснили, и Чжонхён кивнул, хватая со стола ключи от машины.

– Я съезжу к ней по-быстрому.

– Но вы же сказали, что все объясните, – проворчал ему вслед мужчина.

Молодой человек уже бежал по лестнице вниз. Сэхён советовала ему не копаться в прошлых делах, но чем больше он в них углублялся, тем сильнее уверялся в том, что между текущими убийствами в Ёнчхоне и теми была какая-то связь. Он вбил адрес квартирного комплекса недалеко от въезда на шоссе в навигатор. Крепко вцепившись в руль, он вдавил педаль газа.

Женщина сорока лет принесла Чжонхёну бутылку апельсинового сока. Он пытался отказаться, но она сунула ее в руки юноше и села.

– Прошу прощения за такой внезапный визит.

– Я растерялась, когда мне вдруг позвонили из полиции, но все понимаю.

– Спасибо, что выделили время.

– Ничего, что мы будем говорить об этом здесь?

Женщина учила играть на скрипке и проводила занятия дома, однако Чжонхён решил, что будет неудобно вот так к ней заявиться, поэтому предложил встретиться на улице.

– Да, никаких проблем. Спасибо, что вышли.

– Я о многом думала, пока ждала вашего приезда. Время текло так медленно, но уже прошло целых двадцать три года.

– Многие говорят, что время лечит, но подобное вряд ли можно забыть даже спустя столько лет. Если вам будет сложно, можете не отвечать.

– Хорошо, спасибо.

– В отчете написано, что вы обнаружили тело ночью, в два тридцать два. Не могли бы вы рассказать об этом подробнее?

– Об этом? – Женщина отпила свой сок и задумалась. – Она отошла ненадолго, просто помыть руки. Да, все было именно так. Она все не возвращалась, поэтому я вышла ее искать. Мы с ней состояли в одном кружке и были одного возраста, поэтому часто проводили время вместе.

– Получается, она отлучилась на пару минут?

– Не совсем. Среди членов кружка был один парень, сонбэ, с которым мы дружили. Я сейчас вспоминаю, что он попросил подстроить все так, чтобы они остались вдвоем. Поэтому вечером я осталась в палатке, а она ушла.

Женщина, активно жестикулировала, пытаясь выстроить воспоминания по порядку. Офицер чувствовал себя неудобно – если бы не он, ей бы не пришлось все это заново переживать.

– Не торопитесь, обдумайте все тщательно.

– Я проснулась ночью от холода, но ее все еще не было. Поэтому я решила, что она с сонбэ, но все же пошла в соседнюю палатку. Я его разбудила, и мы отправились за ней вместе… ну и все получилось вот так.

– Тогда, выходит, вы пошли искать вместе с ним? Я могу опираться только на ваши показания.

– Нет, не с сонбэ. – Она спохватилась, прикрыла рот и продолжила: – Они хотели прогуляться после ужина, но ей стало нехорошо, поэтому он остался выпивать с другими членами кружка. Думаю, вы найдете фотографии с того вечера.

– А не могли бы вы назвать имя того сонбэ, если это возможно?

– Простите, но я сейчас не вспомню. Прошло столько времени, – договорила женщина и, покачав головой, встала с места. – Скоро придет мой ученик, поэтому мне уже пора идти. Надеюсь, что хоть чем-то вам помогла.

– Спасибо, что выделили мне время. Вы очень помогли, – ответил Чжонхён, поклонился и попрощался.

Женщина спешно направилась к входу в здание, как будто бы ее кто-то преследовал. Молодой человек с сожалением смотрел ей вслед, но стоило ей скрыться, как он достал блокнот и записал все услышанное. До этого он выстраивал характер убийцы, считая, что применение силы свидетельствовало о том, что преступник не знал жертву. Однако теперь он понял, что все могло быть наоборот. Нельзя было отбрасывать этот вариант.

Женщина была выпускницей университета Ёнчхона, поэтому можно запросить у них информацию по студенческим кружкам и легко узнать обо всех членах, включая того мужчину. Офицер сосредоточился на записях.

– Следователь!

Чжонхён обернулся на голос. Вернулась та женщина, на лбу у нее выступил пот – видимо, она бежала. Поправив волосы, она затряслась еще сильнее, чем ранее, когда не могла подобрать слов.

– На самом деле тот сонбэ – мой старший брат. Вы не представляете, как нас замучили следователи. Если бы они узнали, что он видел жертву последним, они бы сразу повесили убийство на него и отправили в тюрьму. Поэтому я не могла об этом рассказать. Это такое старое дело. Ему было так тяжело тогда, поэтому он даже уехал из Кореи.

– Я все понял. Спасибо, что рассказали, я понимаю, как вам тяжело. Об этом никто не узнает, не переживайте.

Он не мог сказать, что не будет продолжать расследование, поэтому воздержался от дальнейших слов.

– Но было и то, на что полиция не обратила должного внимания, – продолжала женщина, не отпуская его. – Я расскажу вам и пойду. В тот день мы отошли к реке, чтобы помыть овощи и фрукты для ужина, и увидели девочку.

– Девочку? Какая-нибудь местная?

– Если бы это было так, я бы о ней уже давно забыла. Наш кружок занимался рыбалкой. В том месте было совершенно пустынно, не было никого, кроме нас.

Чжонхён снова открыл блокнот, быстро пролистнув страницу с рассказом женщины, чтобы она ничего не увидела.

– На сколько лет она выглядела?

– Младшеклассница, совсем ребенок.

– Она была одна? Без родителей или других взрослых?

– Да, поэтому мы подошли и спросили, где ее родители, но она нас проигнорировала, зачерпнула воды и ушла.

– Воды…

Он записал новые показания.

– У нее было большое ведро, и мы хотели помочь, но услышали, как нас зовут остальные, поэтому просто ушли.

– Насколько большое?

– Каучуковое ведро для уборки.

Рука Чжонхёна, фиксировавшего каждое слово, резко остановилась.

23 июля

Прошло больше восемнадцати часов с того момента, как Сэхён последний раз ела, и сейчас на нее накатывала непонятная тошнота, заставляя согнуться от боли пополам. Ей было плохо, но она не могла расслабиться – нужно было подготовиться к грядущим событиям.

Пока ее не было на работе, поступило несколько тел, поэтому пришлось сразу отправиться в секционную. Как-то девушке даже удалось успешно справиться со вскрытиями, хотя она и не понимала, как ей хватило сил держать скальпель. Зайдя в свой кабинет, она сразу привалилась к столу. Ее по-прежнему подташнивало, поэтому она поднялась, поставила стул и опустилась на него.

И чего она боялась? Она почувствовала себя совсем жалко, представив, как валяется без сил, поэтому тут же оперлась на стол и, шатаясь, поднялась. Она нашла баночку с антацидными таблетками и взяла все оставшиеся, запив их водой. Не тратя времени, подошла к холодильнику и забрала оставшийся от ассистентов американо. Боль поднималась от самого мечевидного отростка грудины до глотки, но теперь она хотя бы смогла прийти в себя. ^[167]

Судмедэксперт поправила волосы и начала восстанавливать картинки прошлого фрагмент за фрагментом. В тот день она сбила Чжогюна его же фургоном. Он скатился с обрыва вместе с дорожным ограждением. Обрыва настолько крутого, что подняться по нему наверх было очень сложно, особенно без чьей-то помощи. Особенно с вывернутыми руками.

Головная боль усилилась, поднявшись от затылка до век, а желудку было так плохо, будто кто-то царапал его ногтями изнутри. Но, представив лицо Чжогюна в тот момент, она схватилась за горящий живот и беззвучно рассмеялась.

Сколько бы времени ни прошло, он оставался мастером своего дела. Как хищник прятался, подстерегая жертву, скрываясь в самых неудобных и тесных пространствах. Однако и он допускал оплошности, вот так вонзая в жертву нож.

Сэхён снова включила видео с регистратора. Девочка на видео не выглядела напуганной. На ней была форма женской школы Ёнчхона. Где они ее нашли? Она цыкнула языком и оторвала заусенец, сразу увидев кровь. Кто-то постучал в дверь, поэтому она захлопнула ноутбук и сгребла все документы. Ей не надо было проверять, кто пытается войти без разрешения. Она знала, что это была Чжунгён.

– Я так и думала. Понимаю, что ты занята, но хотя бы приберись тут. Ужас. Посмотри, сколько на полу пыли.

– Зачем пришла? – Сэхён попыталась говорить мягко, уткнувшись в отчет о вскрытии.

– Просто решила зайти тебя поддержать, ведь с этим делом полное фиаско. Я видела, что всех причастных к расследованию знатно ругают. Директор сказал, что тебе тоже придется его бросить, если оно перейдет под юрисдикцию управления полиции Кёнги.

Услышав это, Сэхён нахмурилась и встала со стула. Снова нахлынула головная боль, а перед глазами резко потемнело.

– Это сам директор сказал?

– Ага. Я даже удивилась. Похоже, великая судмедэксперт Со допустила ошибку. – Чжунгён криво усмехнулась.

Девушка посмотрела на ее белоснежное лицо и вдруг почувствовала запах формалина. Чжунгён лишь тихо хихикала, но для нее этот смех казался оглушающим. Сэхён попыталась отрегулировать дыхание, как на медитации. Вдруг коллега с грохотом положила на стол ярко-красный цветок.

– Хотя я еще не получила назначение в головное отделение, остальные уже подготовили для меня цветы. Для меня слишком много, поэтому принесла и тебе. Я ведь всегда думаю о нашей Сэхён.

Чжунгён поправила растение, зачем-то попутно пошарив руками по столу девушки, но, увидев ее равнодушное выражение лица, видимо, потеряла интерес. Подтерев пол, она вышла из кабинета.

Судмедэксперт посмотрела на крупные лепестки. Похоже, даже в ее кабинете наконец-то появилось что-то живое. Ни с того ни с сего она вдруг ударила по цветку, и лепестки разлетелись по полу. Кулаки поглощенной гневом Сэхён продолжали дрожать.

Лепестки будто насмехались над ней, поэтому она затоптала их ботинками. Появилась окрашенная в красный вода, растекаясь по полу будто кровь. Оглядев устроенный ею хаос, Сэхён лишь улыбнулась. Совершенно бессмысленная вспышка гнева и насилия. Правильно говорили, каков отец, такова и дочь.

Сэхён вновь села за стол. Таблетки наконец-то подействовали, боль в животе стала менее интенсивной. Она спокойно открыла ноутбук и сосредоточилась на девочке с записей.

Ей было все равно, кто она такая. Достаточно было, что отпечатки со скотча точно принадлежали девочке. Не изменившиеся методы Чжогюна с легкостью прочитывались. Вот только появились две новые переменные – новый способ расчленения и участие неизвестной сообщницы. Все, к чему он прикладывал руку, не могло оставаться хорошим, а значит, нужно было найти девочку и устранить ее вместе с ним, кем бы она ни была.

Но торопиться нельзя. Сколько бы она от него ни бежала, Чжогюн все равно ее найдет. Значит, придется подготовиться к этой встрече.

Сэхён попыталась просчитать его действия, но ей не удавалось понять, чего он может хотеть. Если бы он намеревался лишить ее жизни, то сделал бы это еще тогда ночью в Ёнчхоне, но нет. Возможно, тоже чего-то ждал. Поэтому ей следовало бы действовать более осмотрительно, но выбора особо не было.

Значимость мероприятия возрастала: если она его найдет, на него легко можно повесить не только два новых убийства, но и все нераскрытые из прошлого. Она найдет выход из тупиковой ситуации, просто арестовав серийного убийцу. И все-таки это тоже сопровождалось определенными трудностями, так что придется сдать Чжогюна полиции живым.

Сможет ли она сохранить свою должность, когда все узнают о ее происхождении? Точно нет. Именно поэтому Сэхён всю свою жизнь пыталась откреститься от прошлого, замести следы. Но если станет известно, что она дочь Чжогюна? Будет совсем не удивительно, если ее выгонят из службы и вообще лишат возможности работать. Но если они его не поймают? Это ударит по ее репутации, и тогда уже Чжогюн сам найдет ее и убьет.

Девушка открыла ящик и достала кусачки. Ноготь, который не уменьшался, как бы она его ни стригла, был похож на нее из прошлого. Она понимала, что проблему не решить простым сокрытием правды. Она вспомнила, как решила тогда сбежать из дома и брести по нескончаемой дороге. Если она когда-нибудь встретит его в аду, то пожалеет лишь о том, что не убила его более мучительным способом. Возможно, именно сейчас у нее был последний шанс, предоставленный небесами.

Чжонхён развернул карту города и разными цветами отметил на ней локации, где были найдены трупы. Он решил заново изучить все детали, связанные с телом, обнаруженным на тропе у университета Ёнчхона. Впрочем, о второй жертве он тоже не собирался забывать. Поскольку все это время он надеялся, что им удастся найти новые улики, он мог быть недостаточно внимательным. Придется вернуться к самому началу.

Во-первых, нашли отпечатки одного и того же человека. Значит, надо выявить связь между жертвами. Обеим около двадцати лет, девушки. Глубоко задумавшись, юноша открыл материалы с родственными связями жертв.

Первая жертва жила одна, оборвав все связи с семьей. Вторая уже работала, но продолжала общаться с родственниками, обмениваясь новостями. Судя по заявлениям ее коллег, в последнее время у нее возникли проблемы со здоровьем, из-за чего она часто ходила в больницу, пропуская работу. К тому же она пыталась скрыть это от своих родителей и постоянно придумывала разные оправдания, чтобы не разговаривать с ними по телефону, а только обмениваться сообщениями.

Преступник похитил первую жертву и долго над ней издевался, при этом не оставив после себя никаких следов. Как писала Сэхён в отчете, он самостоятельно отделял ее органы, а потом помещал их обратно.

Вторая девушка взяла выходные на три дня с понедельника, когда начинались годовые экзамены. В тот же день убийца избавился от первого тела и похитил новую жертву.

Получалось, что он заранее выбрал вторую девушку, тщательно спланировал и рассчитал все так, чтобы успеть совершить оба преступления. И как он мог остановиться на живущих в разных местах и занимающихся совершенно разными вещами людях? Только наблюдая за ними.

Зайдя в тупик, Чжонхён ухватился за голову и простонал.

Дверь кабинета распахнулась, вошли Чанчжин и Хёккын и сели на свои места. Они давно не собирались все вместе. Сосредоточившись, командир поднялся со стула.

– Следователь Пак. Вы говорили, что место регистрации первой жертвы не Ёнчхон, так ведь? – Он подошел к Согу и спросил так громко, чтобы все остальные услышали.

– Да. И второй жертвы тоже.

– Кажется, мы нашли еще одно сходство.

– Вполне возможно. Печально, что они только недавно приехали и даже не успели полюбить Ёнчхон.

В отличие от Хёккына, Чанчжин слушал их, явно заинтересовавшись. Он почти незаметно подошел к столу коллеги и просмотрел файлы.

– Что-то еще стало известно?

– Пытаемся найти точки соприкосновения между этими двумя делами.

Да, ему было не так комфортно работать с Чанчжином, но было бы глупо только из-за этого отказываться от чьей-то помощи, тем более что тот сам проявил инициативу. Им пригодится любая поддержка.

– Тогда давайте покопаемся в их работе и всем остальном. Вместе. Нам будет достаточно карты?

Чанчжин подошел к прикрепленной к доске карте и осмотрел ее, рассмешив Чжонхёна.

– Так замечательно смотреть, как он пытается сделать вид, что работает, да?

Юноша прекратил смеяться и перевел взгляд на доску, сосредоточившись на отметке у Средней женской школы Ёнчхона. Было кое-что, о чем он не переставал думать, вернувшись в участок. Та девочка, о которой ему вчера рассказала женщина. Он постоянно мысленно возвращался к ней.

– Я съезжу в квартиру второй жертвы. Она как раз рядом со школой. Чанчжин, поедете со мной.

– А я тогда отправлюсь вместе с Хёккыном в университет. – Согу быстро оценил обстановку и решил не оставлять коллегу одного.

Молодой человек благодарно кивнул и вышел из кабинета вместе с Чанчжином. Они должны были найти что-то общее между этими девушками.

Они оставили машину на парковке располагавшейся на холме школы и разделились. Чжонхён направился к переулку слева от главного входа. Чуть спустившись, он заметил круглосуточный продуктовый и канцелярский магазин, а рядом с ними – небольшое кафе и лапшичную. Теплые лучи солнца освещали листья деревьев. Чжонхёну хотелось насладиться таким спокойным полуднем, поэтому он остановился и поднял голову, рассматривая небо.

За углом в конце переулка располагались квартиры, но он не пошел к ним, решив для начала спуститься до конца. Видимо из-за жилой зоны рядом, на каждом шагу разместили рекламные вывески центров с дополнительными занятиями и спортивных залов. Взгляд Чжонхёна упал на один из стендов прямо перед фитнес-студией. Он приглашал на подготовительные курсы для желающих поступать в полицейскую академию. Парень достал телефон и вбил эти курсы в поисковик. По первой же ссылке находился нужный центр.

Не тратя время, Чжонхён поднялся на второй этаж. Он прошел прямо в кабинет директора и показал удостоверение, заметив, как быстро поменялось его выражение лица. Как он и предполагал, обе жертвы посещали этот центр. Убийца подстерегал их именно здесь, ожидая, пока они останутся одни.

Сэхён стряхнула грязь с ботинок. Днем небо было совершенно ясным, но с каждой минутой мрачнело все больше. Стоило ей доехать до платного выезда на шоссе, как полил дождь, будто только ее и караулил. Девушка зашла в круглосуточный и выбрала самый не цветастый черный поливиниловый зонт с сердечками, чтобы хоть как-то защититься.

Она обещала приехать к восьми вечера, но простояла в пробке лишних двадцать минут и уже опаздывала. Светофор не желал менять цвет, а дождь все усиливался. Кофе, который она купила на вокзале, уже давно остыл.

– Я здесь! – крикнул Чжонхён, стоявший рядом со светофором.

Он опустил стекло и приветственно махал ей рукой. Сэхён вылила остатки кофе на асфальт и села к нему в машину.

– Как ваши колени?

Она лишь кивнула, избегая прямого ответа.

– Из-за дождя пробки нешуточные, да ведь? Я так и думал. Вам, должно быть, совсем непросто каждый день ездить на работу и возвращаться обратно.

– Все так живут, что уж тут.

– Все равно, у вас ведь такая непростая работа…

– Для чего вы захотели встретиться?

– А! Точно, секунду.

Чжонхён остановился перед вокзалом, вытащил блокнот, пролистал его и наконец заговорил.

– Вы же рассказывали, что не нашли, кому принадлежат отпечатки, правильно? Я все не мог перестать об этом думать. Как вы считаете, может ли преступник быть несовершеннолетним?

Тишину салона нарушали звуки ударявшихся о лобовое стекло капель дождя и стирающих их дворников.Сэхён следила за их движением, не говоря ни слова. Полицейскому было неловко от ее молчания, и он продолжил:

– Конечно, он вряд ли мог проделать это все самостоятельно, но что, если он был сообщником убийцы? Знаю, сложно понять, к чему я клоню, но…

– Вполне может быть, – перебила его эксперт.

– Правда? Если подумать, то такой вариант возможен, – продолжил Чжонхён, воодушевившись тем, как легко она с ним согласилась, несмотря на считываемое во взгляде напряжение.

– Но как вы к этому пришли?

– Вчера я встретился с женщиной, которая в прошлом обнаружила одно из тел. Нет, я не забыл о вашем совете. Но последнее время нашей опергруппе стало как-то полегче, а следователь Пак смог раздобыть дополнительные материалы по делу двухтысячного года. Показания свидетельницы из Пхёнтхэка. Она все еще живет в Ёнчхоне, поэтому я съездил с ней поговорить.

Сэхён пристально смотрела на юношу, и тот отвернулся, не выдержав ее пронизывающего взгляда.

– И? – лишенным любых эмоций голосом поторопила она.

– В общем, женщина сказала, что в тот день видела там девочку. Скорее всего, младшеклассницу.

Судмедэксперт вдруг рассмеялась. Чжонхён не договорил и наклонил голову, пытаясь понять, в чем дело.

– Хотите сказать, что та девочка была сообщницей убийцы? Но прошло уже двадцать лет.

– Если быть точным, двадцать три года.

– О том и речь. Если тогда она училась в младших классах, то сейчас ей за тридцать.

– Верно, но я хотел сказать, что отпечатки детей ведь не вносятся в систему. Поэтому если преступник похитил ребенка и использовал его в своих целях…

Чжонхён снова замолк, услышав раздраженный вздох. Ему стало неловко, что он так зациклился на своих эмоциях и не мог перестать связывать новые убийства с тем из детства.

– Вы договорили?

– Простите. Я все уточню и тогда снова с вами свяжусь. Давайте я вас подвезу до дома, все же дождь идет.

– Не надо. Мне нужно заглянуть в участок. Вам туда же? Если я доставляю вам неудобства, можете высадить меня у моста.

– Понял, хорошо.

Чжонхён посмотрел на собеседницу, делая вид, что проверяет, пристегнулась ли она. Она выглядела еще более утомленной, но взгляд был на удивление проницательным и ясным.

– Сегодня произошло еще кое-что. Я наконец-то нашел то, что связывает обеих жертв.

– Это, наверное, было непросто, – язвительно ответила Сэхён.

В машине сразу стало тихо. Девушка вела себя так, будто ничего не произошло, но Чжонхёну с каждой минутой молчания становилось все более некомфортно. Все это время она внимательно слушала все его рассказы, подмечая детали, которые он мог упустить. Именно она помогла развернуть зашедшее в тупик расследование. Но последнее время она почти не реагировала на его слова. Должно быть, из-за усталости. Чжонхён переживал, что взвалил на ее плечи слишком многое, рассказав о своем прошлом. Хотя могли быть и другие причины. Вдруг ей было не особо хорошо, какие-нибудь проблемы со здоровьем. А может, возникли сложности на работе. Он не мог напрямую ее спросить, понимая, что у них совсем не те отношения. И все-таки его мысли раз за разом поворачивали в этом направлении.

– Остановитесь вон там, пожалуйста.

– Что? Где?

– У банка впереди.

Чжонхён остановился, Сэхён отстегнулась и поспешно вышла из машины.

– Не надо меня дожидаться, – сказала она на прощание, закрывая дверь.

Девушка перешла через все четыре полосы движения и направилась к ресторану, в котором подавали кашу. Чжонхён не успел и моргнуть, как она скрылась из виду. В замешательстве он тоже вышел из автомобиля и добежал до пешеходного перехода.

Войдя в кафе, он встретился взглядом с сидевшей у дверей Сэхён. Та удивленно взглянула на него, словно не понимая, когда он успел так промокнуть.

– Нельзя вот так переходить дорогу. Особенно такую широкую. Если бы вас заметила дорожная полиция, без штрафа бы не обошлось.

Эксперт с придыханием рассмеялась, будто посчитав его слова полной ерундой. Услышав это, Чжонхён сразу расслабился.

– Значит, вы прибежали, чтобы выписать мне штраф?

– Нет, не за этим. Просто из-за этого дождя захотелось теплой каши. – И юноша, не медля, сел напротив.

Кажется, с первой их встречи девушка похудела. Он решил больше не мучить ее разговорами о деле, поэтому просто налил воды и передал ей стакан. Сэхён залпом его опустошила. Тогда Чжонхён взял свой и быстро выпил все до последней капли.

– Если пить, то вместе.

Она лениво посмотрела на свой пустой стаканчик и сделала вид, что тоже пьет.

– Вы всегда так интересуетесь другими людьми?

– Вам так показалось? – слегка сощурившись, спросил он.

– Да. Не говорите, что это только я такая счастливица.

– Нет, конечно. Просто мы друг другу помогаем. Я и с другими веду себя так же.

– Сомневаюсь. Вы же изгой в своей группе, разве нет?

Прямолинейный вопрос вызвал у него улыбку.

– Нет, мы все очень дружны. Больше всего я не люблю, когда люди друг друга игнорируют. А вот мы постоянно что-то обсуждаем, делимся мнениями. Конечно, они могут отличаться, но при расследовании это нормально, – искренне ответил Чжонхён. – Но я признаю, что раньше мне было тяжело. Однако сейчас все стало намного лучше.

Немного посомневавшись, он взглянул ей в глаза и серьезно продолжил:

– И в этом есть и ваша заслуга тоже. Видимо, поэтому я так часто о вас думаю.

По окну били дождевые капли. Классическая музыка, звучавшая в ресторане, идеально сочеталась с погодой. Сэхён придвинула к юноше пустой стаканчик, и он тут же наполнил его водой. В этот раз она подождала, пока он нальет и себе.

Но он не сделал и глотка. Вдруг зазвонил телефон, и он сразу ответил.

– Чон Чжонхён. Слушаю.

На той стороне что-то быстро заговорили. Сэхён откинулась на стул – ей совсем не нравилось, что между спинкой и ее телом оставалось пространство. Она спрятала руки под столом и начала ковырять ногти.

Наблюдая за Чжонхёном, она пристально следила, как меняется его лицо, становясь все более задумчивым. Он был таким простым, но одновременно и сложным. Сразу бросался в расследование с головой, получив от нее подсказку, но, видимо из-за детской травмы, останавливался, стоило делу дойти до конкретных жертв.

Поэтому, если бы появился новый труп, ситуация развернулась бы удачно именно для Сэхён. Ведь тогда полицейский снова бы углубился в текущее расследование, бросив давние дела. Она поднялась с места и подошла к Чжонхёну, который только закончил разговор. Она стряхнула с его плеча капли, надеясь, что он навсегда останется в неведении.

– Сообщили, что к нам отправили следственную группу центрального управления, – произнес Согу.

– А они не теряли времени. – Хёккын усмехнулся.

– Стало известно, кто именно пропал? – спросил Чжонхён, просматривая документы.

– Ученица третьего класса средней женской школы Ёнчхона. Судя по всему, какое-то недопонимание между родителями и церковью. Из-за летнего выезда. ^[168][169]

– В смысле?

– Родители были уверены, что девочка отправилась с приходом, а руководство церкви говорит, что получили сообщение, будто она с ними не поедет.

– Ясно. Где ее видели в последний раз?

– Вчера после дополнительных занятий она ходила поесть вместе с друзьями. После этого домой она не вернулась.

– Значит, сутки уже прошли, – проговорил Чанчжин, и в салоне машины стало так тихо, что было слышно лишь дыхание полицейских.

– Если это похищение, то с родителями бы уже связались, – несмотря на замешательство, подметил Чжонхён.

Как правило, если пропавшего не обнаруживали в первые сорок восемь часов, называемых «золотыми», поиски затягивались. Все было сложно, особенно с учетом присутствия в городе серийного убийцы. Юноша не мог утверждать, жива еще жертва или нет. И снова девочка из средней школы. По пути к дому пропавшей Чжонхён задавался множеством вопросов.

Когда машина наконец-то остановилась, они быстро вышли на улицу. Дождь лил как из ведра. Они с трудом протиснулись между фургонов телестанций, которые ослепляли их своими фарами, и зашли в дом. Мать пропавшей сползла по стене на пол. Было ощущение, что она вот-вот упадет в обморок. Отец девочки кричал и тряс руками, требуя быстрее найти дочь. Чжонхён поспешил к мужчине, пытаясь его успокоить.

– Командир опергруппы полиции Ёнчхона, Чон Чжонхён. Мы прямо сейчас начинаем поиски. Но для начала проверьте, пожалуйста, не пытались ли с вами связаться.

– Не пытались. Ни одного звонка! А вы что делали? Чем вы были так заняты, что позволили этому уроду свободно расхаживать по городу и схватить мою дочь? – взвыл мужчина.

Полицейские не знали, как реагировать, поэтому кидали взгляды в сторону командира.

– Я могу сказать, что благодаря вашему быстрому заявлению к нам уже отправили подкрепление из центрального управления. Мы сформируем поисковую группу и приступим уже сейчас.

Мужчина грубо схватил полицейского за воротник, но, поняв, что ничего не может сделать, отпустил его и скривился, как бы признавая свое бессилие.

– Доверьтесь нам и подождите.

Чжонхён крепко сжал его руку. Вытирая слезы, к нему подошла супруга и погладила мужа по руке, пытаясь успокоить.

– Там так темно, дождь льет целый день. Ей, наверное, так холодно и страшно. Найдите ее и приведите домой сегодня, хорошо?

Чжонхён не смог посмотреть женщине в глаза, поэтому вместо ответа наклонил голову. Выйдя на улицу, он тут же побежал прямо под дождь. Было не до зонта. Он забрался в машину и отправился на место поисков – к школе.

Парень открыл карту, просмотрев точки – одна была на месте академии первой жертвы, а вторая около квартиры второй. Он соединил их между собой. Линия достигала пяти сантиметров. Он обвел это расстояние кругом, захватив и территорию школы, и дом пропавшей девочки. После он выделил общую часть и отправил поисковую группу именно туда. Закрашенные круги на карте смотрели на него с упреком.

Если бы еще тогда, обнаружив первую жертву, они поймали преступника… Чжонхён с силой ударил себя по голове, чтобы отогнать эти мысли. Нет, малышка не должна повторить судьбу первых двух девушек. Она должна была вернуться в теплый дом, а не трястись в страхе, бродя под дождем в темноте.

24 июля

К ночи дождь наконец-то закончился, и остался лишь леденящий, совсем не летний ветер. Возможно, из-за крупной реки, на которой стоял город, туман был особенно густым. Кому-то это показалось бы романтичным – остановиться под неярким светом фонаря, выпить холодный американо.

Умиротворение прервал сигнал телефона. Экран осветил салон – пришло сообщение от метеорологической службы с предупреждением о сильных осадках. Перевалило за четыре часа. Поиски длились уже семь часов, но без каких-либо подвижек.

Сэхён понимала, что Чжогюн не появится так просто. Ему бы не хватило смелости показаться лично, когда все внимание страны приковано к городу. СМИ уже назвали его «кошмарным» серийным убийцей, пытались предположить его дальнейшие действия, подчеркивая его особую жестокость. Но в основном это было лишь пустой болтовней.

Люди строили свои предположения о том, кем мог оказаться преступник, но они были ошибочными. Чжогюн родился в благополучной семье Юн, был единственным сыном. Его отец растратил все средства, уйдя с головой в азартные игры и алкоголь, а мать пыталась прокормить семью, берясь за любую подработку. Однако он был отвратительным человеком. Он проклинал вовсе не пьяницу-отца, вечно валяющегося в канаве после очередного проигрыша и в конечном счете наложившего на себя руки, а мать, продавшую себя за долги мужа.

Сэхён стало не по себе от того, как его восхваляли, называя его методы экстраординарными, поэтому она не выдержала и закрыла вкладку с новостями. Он отличался умом? Нет, трусостью. Он так боялся, что его поймают, что заставил свою малолетнюю дочь заметать за ним следы. Подонок.

Девушка поправила одежду и вышла из машины. Чжонхён так о ней беспокоился, что не сводил с нее глаз в машине и просил немного поспать, но это ему стоило отдохнуть – хоть он и пытался стоять ровно и держать осанку, его тело предательски тряслось. Он был похож на задыхающегося кита, выброшенного на берег. И все-таки было интересно следить за тем, как этот прямолинейный, честный и порой наивный офицер пытается разобраться с такой ужасной ситуацией.

Сэхён протянула ему бутылку воды, которую прихватила, вылезая из машины. Он залпом осушил ее, как будто уже давно испытывал жажду.

– Спасибо, – охрипшим голосом поблагодарил Чжонхён. Он выглядел ужасно утомленным. Его организм требовал отдыха.

– Вам стоит немного поспать.

– Нет, все в порядке. Это, случайно, не кофе?

– Хотите?

– Спасибо.

Судмедэксперт открыла стаканчик и передала его полицейскому. Он опустошил его в считанные секунды, заглотив даже лед, будто забыл о только что выпитой бутылке воды. Все девятьсот членов поисковой группы уже несколько раз прочесали обозначенную им территорию. Никаких новостей не поступало, поэтому они расширили границу, однако и это не давало результатов.

К счастью, дождь прекратился, зато начало темнеть. Глубокой ночью становилось холоднее, а люди начали уставать. Некоторые словно уже не верили в то, что смогут найти девочку живой, и молились о ее упокоении.

– Стойте! А у вас, случайно, нет с собой тех фото, которые к вам тогда пришли? – вдруг вспомнил Чжонхён о той тетради.

Сэхён не ожидала подобного вопроса, поэтому растерялась и крепко сжала губы. Вообще, все это время она пристально следила за юношей. Хотя на первый взгляд он и казался глуповатым, он был по-настоящему ответственным и горел своим делом, что было действительно приятно видеть. Ей нравилась его дотошность и внимание к деталям. И, конечно, то, что она могла так просто, без особых усилий, попросить его о встрече, на которую он всегда был согласен.

Однако он был излишне проницательным, что не шло на пользу Сэхён. Ей даже хотелось увидеть в его глазах сомнения и подозрения на ее счет.

– Зачем они вам?

– Я бы хотел еще раз взглянуть на ту тетрадь.

– Я поняла, поэтому и спрашиваю вас: с какой именно целью?

Девушка не скрывала раздражения, сердито глядя на собеседника.

– Просто я вдруг подумал, что она могла попасть к вам по ошибке. Все же не случайно она пришла именно в участок. – Он покачал головой, будто бы осознал глупость своих слов, но объяснение закончил.

– Я уже говорила, что посылка адресована мне. Вы хотите, чтобы я связалась с отправителем и все подтвердила?

– Нет, нет, конечно. Простите. Все в порядке.

Офицер остановил Сэхён, которая уже доставала телефон. Однако ее это не удовлетворило.

– Вы же не хотите обсуждать это в таком людном месте? Это моя жизнь, причем не самый удачный ее момент. Если вы просто хотите ее просмотреть для себя, то так и скажите. Правда, я ее уже выкинула на работе, но, если она вам так нужна, я съезжу и поищу, – договорила она, не отрывая пристального взгляда от Чжонхёна, и отошла подальше.

Она брела вперед, сохраняя одинаковую длину шага. Она уже достаточно показала ему, насколько недовольна. Если бы он сохранял нормальную дистанцию, ей бы даже захотелось оставаться с ним на связи. Если бы только он не стал так активно ею интересоваться… Ей даже стало обидно, что все так развернулось.

Если он копнет поглубже и обнаружит связь девушки и тех нераскрытых дел, то вся правда выйдет наружу. Она была в этом уверена. Она снова вернулась в машину, в которой не так давно дремала. Тогда в салоне было совершенно пусто, а сейчас она заметила человека на заднем сиденье, который спал, натянув на глаза маску для сна, и громко храпел.

Сэхён уже собиралась закрыть дверь, но тут ее взгляд упал на карту на коленях мужчины. Она сразу вспомнила скопление машин репортеров, желавших рассказать о пропаже девочки. Осмотрев карту, она быстро сделала фото и, закрыв дверь, оперлась на машину и бессмысленно уставилась на мерцающий фонарь.

Чжонхён точно почуял что-то подозрительное, разглядывая отправленную Чжогюном тетрадь. Сэхён поднесла руку ко рту и вцепилась зубами в ноготь. Нужно было его отвлечь. Убийца явно наблюдал за ситуацией, но скрылся, испугавшись толпы. Нужно было отвлечь офицера так, чтобы он не мог активно расследовать дело и мешаться под ногами. Сэхён уже познакомилась с подкреплением из центрального управления. Оно было готово продолжить расследование даже в отсутствие командира. Пришло время начать игру с новым противником. Опозорить Чжонхёна в глазах общественности было совсем просто – он постоянно совершал ошибки в неподходящие моменты, к тому же уже имел славу некомпетентного главы опергруппы.

Девушка снова вернулась к машине и тихо приоткрыла дверь. Она достала полицейский жилет, который спящий мужчина снял и сбросил на соседнее сиденье. Пришлось расстегивать каждую застежку, что было совсем не просто, но Сэхён так воодушевилась своим невероятным планом, что даже не злилась. Ей повезло еще и в том, что машина стояла в самом углу, а значит, проходящие мимо люди не видели даже ее тени.

Вдруг она услышала чей-то голос. Заволновавшись, она ускорилась. Найдя в левом кармане телефон полицейского, она включила экран и открыла сообщения. В отправителях значились номера как полицейских, так и репортеров. Судмедэксперт выбрала один из них, приложила к сообщению фото карты и несколько скриншотов с видом со спутников и, не теряя ни минуты, отправила его репортеру, не забыв указать, что полиция разыскивает информатора.

После этого она незаметно вернула жилет на место и снова покинула машину, беззвучно прикрыв дверь, будто и не залезала внутрь. Вдохнув плотный воздух туманного рассвета, она вдруг почувствовала всплеск энергии. Вдалеке мерцал свет, предсказывая, что произойдет в ближайшем будущем.

Прямо у фонаря что-то копошилось. Сэхён вдруг подумала, что поденки, слетевшиеся на его свет, были похожи на Чжонхёна. И он и они не сдавались перед лицом трудностей. Но девушка понимала, что юноша, который сейчас был совсем рядом с ней, ни за что не сможет поймать Чжогюна.

Она следила за тем, как насекомые падают на землю. Отчаяние Чжонхёна было ей знакомо. Ей стало не по себе: она почувствовала какое-то напряжение в груди, поэтому заставила себя закашлять. Но это не помогло, и она снова вцепилась в заусенцы.

Пальцы уже жгло. Это была настоящая кровь, не та, которую она видела во сне. Сэхён смотрела на падающие на землю капли. Если ей вдруг понадобится Чжонхён, она может просто научить кого-то другого быть им – так она решила, немного успокоившись.

А юноша бежал за Хёккыном, не понимая, зачем он это делает. Несколькими минутами ранее коллега схватил его, заставив сесть в машину, и вот сейчас они были на парковке школы. Ведущий к зданию переулок рядом с гошивоном был настолько узким, что машине было туда не протиснуться, поэтому они решили дойти пешком. ^[170]

– Вроде мы на месте, – сказал Хёккын, сверяясь с фото на экране.

Чжонхёну показалось странным, что все полицейские держат телефоны в руках, а он нет, поэтому он достал и свой. Взгляд сразу привлекло сообщение от Сону, который не особо часто ему писал, но на этот раз прислал ссылку на новостную статью. Судя по всему, нашли человека, который видел пропавшую девочку. Все новостные каналы только об этом и писали.

– И кто он, что-то известно? – спросил он одного из следователей центрального управления, не понимая, откуда вообще взялась эта информация.

– Говорят, он сам связался со СМИ. Они быстро распространили слухи, но не смогли проверить достоверность его слов, что вызвало еще больше вопросов.

Следователи обследовали узкий переулок, напоминавший скорее лабиринт, с таким пристрастием, которого раньше за ними не замечалось. Они уже несколько часов не прекращали поиск, но так ничего и не обнаружили. Уже давно рассвело, концентрация падала, а в глаза бросалась читаемая на лицах полицейских усталость.

Хоть Чжонхён и думал, что было глупо и даже опасно вот так выдвигаться, не обнаружив источник информации, все остальные сразу бросились на поиски. По их мнению, это было лучше, чем просто сидеть на месте. Юноша внимательно просмотрел опубликованные прессой фотографии. Они сфокусировали первую волну поисков на окрестностях гошивона, а потом на всякий случай прочесали территорию полностью.

Подобный безлюдный переулок не подходил преступнику – ни один человек в здравом уме не решится показаться, когда вокруг такая толпа. Чжонхён сомневался в целесообразности поисков, но понимал, что это была хоть какая-то зацепка, так что продолжал осматривать окрестности вместе со всеми.

Солнце еще стояло не так высоко, чтобы осветить каждый закоулок, и иногда ему приходилось использовать фонарик телефона. Наверное, поэтому батарея быстро села. Чжонхён вернулся к стоянке у входа в школу. Чем ближе он подходил к воротам, тем больше замечал людей.

Юноше стало не по себе. Сам того не заметив, он ускорил шаг. Чанчжин заметил бегущего командира, его громкие шаги эхом отозвались у него в ушах. Чжонхён подбежал к собравшейся толпе и растолкал их.

Перед глазами все закружилось. Он увидел лежащую на асфальте девочку. Разрез глаз у нее был такой же, как у мужчины, который вчера схватил его за воротник и кричал, а форма лица – как у заплаканной женщины. Казалось, девочка просто спит, вот только ее белая рубашка насквозь пропиталась кровью.

От шока Чжонхён не мог и двинуться. Он ударил себя по щеке, пытаясь прийти в себя. Нельзя просто стоять и смотреть, как жизнь еще одной ни в чем не повинной жертвы так легко обрывается. Вдруг он заметил, как девочка шевельнула рукой.

Жива. Вдалеке послышались звуки сирен. Юноша не знал, что делать, но не мог оставаться на месте. Он нашел аптечку и подбежал к бледной девочке, протиснувшись сквозь толпу. Только тогда он заметил, что неподалеку стояла Сэхён, пристально разглядывая пострадавшую. Он упрямо потянул ее за одежду, призывая подойти, но та с усилием его оттолкнула.

– Вы должны оказать ей первую помощь! Пожалуйста, прошу вас, – умолял он, не отпуская, но та как будто смотрела сквозь него.

– Командир, подойдите сюда, – послышался голос Согу.

Чжонхён поспешно подбежал к нему, а через некоторое время обернулся и увидел, как Сэхён подошла к девочке и присела на колени рядом. Она размотала бинт и прижала его к ране. Пока она пыталась остановить кровотечение, ее тело подрагивало, а лицо побледнело, как будто она сама собиралась потерять сознание.

– Ее здесь не было, когда патрульный Ким отлучился в школу на пятнадцать минут, чтобы сходить в туалет. Похоже, в этот короткий отрезок времени преступник и оставил жертву. В показаниях последнего свидетеля говорится, что у нее была с собой сумка, но сейчас при ней нет никаких личных вещей.

– Надо осмотреть район. Что там со скорой помощью?

Все внимание Чжонхёна было сосредоточено на состоянии жертвы, Согу говорил как бы в пустоту. К Сэхён присоединилось еще двое судмедэкспертов, которые тоже попытались остановить кровотечение, но материалов явно не хватало. Услышав, что им срочно необходим еще бинт, Чжонхён сорвался с места и побежал в круглосуточный.

До этого ему казалось, что утреннее солнце встало уже высоко и залило своим светом холмы, однако сейчас он понял, что воздух еще был холодным, ночным. День обещал быть длиннее вчерашнего.

Чжонхён еще раз открыл ящик, чтобы проверить, ничего ли не забыл. Он только что вытер стол влажными салфетками, но казалось, этого мало, поэтому он протер его еще раз – на этот раз сухими. Напряженный Согу ни на минуту от него не отходил.

– Я же сказал, что все нормально.

Он в шутку похлопал приятеля по плечу, но тот никак не отреагировал, только поднялся со стула. Взяв коробку Чжонхёна, он ушел.

– Ведет себя так, будто мы больше никогда не увидимся, – недовольно проговорил Чанчжин, тоже бесшумно вставший со своего места.

– Да уж.

– Вы же понимаете, что в этом нет вашей вины? – вступил в разговор Хёккын, отчего лицо Чжонхёна помрачнело.

Чанчжин без слов подошел ближе и утешающе положил ему руку на спину. Молодой человек делал вид, что совершенно в порядке. Бодро попрощавшись с коллегами, он вышел из кабинета, где рядом с лифтом его ждал Согу. Чжонхён даже рассмеялся, увидев его убитое горем лицо.

– Постарайтесь немного отдохнуть и не беритесь за расследование самостоятельно.

Чжонхён улыбнулся в ответ и забрал коробку. Он вошел в лифт и, не давая приятелю пройти следом, быстро нажал кнопку первого этажа.

– Все в порядке, поэтому возвращайтесь уже на рабочее место. Судя по всему, скоро начнется совещание.

Поблагодарив Согу за помощь, юноша помахал ему рукой. Только когда двери лифта закрылись, он смог расслабиться и стереть с лица вымученную улыбку.

Сегодня родители жертвы пришли в больницу на опознание. Все надеялись, что девочка выживет, но она погибла еще у здания школы, лежа в дождевых лужах.

Общественность взбунтовалась, что стоило Чжонхёну места командира. Теперь расследованием занимались сотрудники центрального управления, организовав специальную следственную группу, в которую в основном входили старшие офицеры.

На плечах командира лежала невероятная ответственность. К тому же Чжонхёна не покидало чувство вины – он не смог сдержать данного родителям девочки обещания. Тогда, сам не понимая зачем, он отправился в больницу и увидел, как родители рыдают, обнимая драгоценную дочь. Только там он осознал, для чего пришел. Хотел хоть как-то ослабить голос совести, снять с себя немного вины. Ему стало стыдно.

Полицейский открыл дверь кабинета отдела по работе с обращениями граждан. Именно здесь ему теперь предстояло работать. Он почувствовал на себе чей-то взгляд и прошел дальше. Начальника не было на месте, так что он присел на свободный стул, не зная, чем заняться. Он взглянул на календарь, заметив, что июль уже заканчивается.

Он так усердно работал, без возможности свободно выдохнуть, что даже не заметил, насколько холодным было это лето по сравнению с прошлым. Вчера город заливал дождь, а сегодня на небе не виднелось ни облачка.

Новый отдел находился на первом этаже, поэтому в кабинете было намного свежее. Не радовало лишь то, что сюда почти не проникал солнечный свет.

Вчера он не смог заснуть, но сейчас, к своему удивлению, даже не чувствовал усталости. Наоборот, в голове как будто что-то прояснилось. Он постоянно думал о Сэхён.

Стоило скорой отъехать от школы, как девушка куда-то испарилась. Чжонхёну хотелось ее найти, но из-за Согу это не получилось.

Она даже не пыталась с ним связаться. Он звонил ей, но телефон оставался выключенным. Тогда он отправил несколько сообщений – тоже без ответа. Чувствуя себя никчемным, он очередной раз потянулся к телефону, но как раз в этот момент раздался сигнал оповещения.

Пришло сообщение от Сону. Видимо, он узнал, что произошло в Ёнчхоне, и решил написать ему первым. Чжонхён засомневался, стоит ли ему отвечать, но все же написал. В это время в кабинет вернулся начальник, и юноша вежливо его поприветствовал.

Сэхён проснулась с ужасной головной болью. После вскрытия она решила немного вздремнуть в комнате для ночного дежурства. Она видела странные сны, поэтому сейчас казалось, что она вообще не спала. Девушка сделала несколько глотков холодной воды, чтобы утолить жажду.

Она бы не удивилась, если бы умерла прямо за рабочим столом от усталости, от отсутствия нормального сна. Сейчас ее раздражало даже то, как шумело толкаемое ветром окно. Сэхён начала наполнять еще один стакан, но отвлеклась, углубившись в свои мысли. Она пыталась понять, в чем могла допустить оплошность.

Во-первых, ошибкой было думать, что Чжогюн точно не решится показаться возле школы. Второй промах – поспешность ее действий. Она испугалась, что он может быть где-то рядом, и сбежала. Только девочку погрузили в машину скорой, как она сразу кинулась прочь, будто бы сумасшедшая. Она никогда не бегала настолько быстро. Тогда ей и правда казалось, что сердце бьется прямо в ушах. В итоге она заблудилась, забредя на незнакомую дорогу.

Сэхён больше не могла оставаться в Ёнчхоне, поэтому поймала такси и поспешила в Сеул. По прибытии она узнала, что девочка все же умерла. Она сразу знала, что ей не помочь, – заметила и стремительное развитие геморрагического шока, и респираторный дистресс-синдром. Никакие ее действия не помогли бы остановить кровотечение. Снова накатила тошнота, поэтому девушка сорвалась с места и побежала в туалет. Желудок был абсолютно пуст, и ей показалось, что ее вырвало собственными внутренностями. Тело так сильно тряслось, что она не смогла подняться и просто осела на пол.

Ей казалось, что она досконально изучила Чжогюна за проведенные рядом с ним годы. Она прекрасно знала, как он себя ведет, как поднимает себе настроение, какие ругательства использует, атакуя жертву, как орудует ножом, в какое время любит нападать. Но сейчас все ее предположения оказывались ошибочными. Если он с самого начала нацелился именно на дочь, то упустил уже немало возможностей найти ее и убить.

Сэхён выложила на пустой стол отчеты о вскрытиях трех жертв, не забыв и фотографии. Сколько бы она ни изучала документы, она так и не смогла понять, чего он пытался добиться, меняя методы. Хотел на нее надавить? На недавно включенный телефон пришло сообщение – от Чжонхёна. Она лишь кратко ответила, что ей пришлось срочно вернуться в Сеул для проведения вскрытия.

В итоге Чжонхёна все же выгнали из опергруппы. Сэхён столкнула его с утеса, но сейчас ей вдруг стало не по себе оттого, что он лишился работы именно из-за нее. Удовлетворение от устранения проблемы быстро сошло на нет.

Девушка снова взяла телефон и спросила, все ли у него в порядке. Она сразу его выключила, не решаясь прочитать ответ. Чувства, которые она сейчас испытывала, казались совсем непривычными, непонятными. Возможно, она изменилась с появлением Чжогюна.

Она решила снова сосредоточиться на отчетах, боясь, что могла что-то пропустить. В глаза бросалась совершенно нетронутая спина третьей жертвы. Каждый, кто изучал анатомическое вскрытие, знал, что все начинается именно со спины и задней стороны шеи. После этого переходят к рукам, чтобы изучить их движение. Осматривается мышца за мышцей, даже подмышечные впадины. Однако в этом случае все раны сосредоточились в брюшной полости.

У первой жертвы был разрезан живот, изранена правая голень и извлечены почки. У второй – разрез от шеи, переходивший к плечам и ниже. Никакого установленного порядка не было, но Сэхён была уверена, что это дело рук Чжогюна. Даже то, как подбрасывали тела, отражало его стиль.

На первом уроке по патологической анатомии она смогла привлечь внимание преподавателей именно благодаря навыкам, которые переняла от Чжогюна. Вот только за это же она их ненавидела. С самого детства ей приходилось изучать строение человеческого тела, в том числе и на практике. Все для того, чтобы «управляться» с трупами. Она впитывала все как губка, не испытывая трудностей с материалом. Даже с работой нервов и мышц.

Не имея углубленных знаний, она тем не менее легко орудовала скальпелем. Справлялась без наставлений и материалов сонбэ – легко отделяла мягкие ткани от кожи, работала с нервными сплетениями, без проблем отделяла органы. Сейчас она вспомнила пораженные лица сокурсников, которые следили за ее работой на первом практическом занятии. На губах появилась легкая улыбка.

Тогда она была уверена, что поступила в медицинский и смогла в нем продержаться благодаря своей усердной учебе. За все шесть лет она ни дня не отдыхала в кровати, забыв о занятиях, о том, чтобы узнать что-то новое. Она верила, что сможет жить совершенно иначе, стоит ей поменять имя и лицо, избавиться от своего прошлого.

Но с Чжогюном все было не так просто. Он будто смотрел сериал, и стоило ему совершить убийство, как он начинал проигрывать его в голове до тех пор, пока не совершал новое. Его жажда крови лишь усиливалась, а действия становились все более хаотичными.

Сэхён осмотрела фотографию, следя за впитавшей кровь нитью. Сначала она никак не могла понять, зачем он ее использовал. А сейчас ее озарило – это послание. Для нее. Девушке казалось, что красная нить обмотала ее мизинец – так ужасно похожий на мизинец отца – и теперь тянула ее куда-то. ^[171]

– Ну и как работа?

– В основном просто перебираю бумажки.

– Я понимаю, что ты занят, но хоть иногда давай о себе знать, – сказал Сону, подливая теплый бульон в пустой стаканчик Чжонхёна.

– Не до этого было как-то, – рассеянно ответил тот, от неловкости пытаясь избежать взгляда сидевшего напротив друга.

– Ну вот, ты опять что-то бормочешь, пытаясь на меня не смотреть. Ты же сам понимаешь, что так не пойдет. Вот ты предложил меня угостить – и привел в какую-то лапшичную. Это нормально? Мог бы и постараться, – продолжил Сону, зажимая уши – за соседним столиком устроились шумные альпинисты.

– Вообще-то, это очень известное место в Ёнчхоне, – пробормотал Чжонхён, перемешивая лапшу палочками.

Мужчина лишь неодобрительно на него посмотрел.

– Сонбэ, а вы знакомы с Со Сэхён лично?

– С кем? – спросил Сону, наконец-то пробуя лапшу.

– С судмедэкспертом.

Юноша передал ему салфетку.

– А что? Понравилась?

– Сонбэ, ты как всегда об одном и том же. Нет, дело не в этом.

– Да ну? Я могу вам помочь, приложить немного усилий, и тогда вы будете вместе уже этой зимой.

– Значит, ты с ней не знаком, да? – проворчал Чжонхён, разделяя манду пополам.

Сону на это только рассмеялся, схватил половинку манду и быстро ее проглотил.

– Вряд ли кто-то что-то о ней расскажет, даже если ты продолжишь спрашивать. Все хотят с ней подружиться, но она сохраняет дистанцию. Может, скрывает какое-то тайное прошлое.

– Да нет, какое у нее может быть тайное прошлое?

– Говорят, в университете ее прозвали «призраком мертвеца».

– Что? Какой призрак? – прокричал Чжонхён, но тут же прикрыл рот, поняв, что его слышал весь ресторан.

– У нее отлично получались вскрытия. Говорят, даже лучше, чем у некоторых профессоров. И это на первом курсе. Многие ее знали.

– Кто это тебе сказал? Уверен, что это правда?

– Серьезно? Ты так и будешь сомневаться во всем, что я говорю? Я слышал это от своей девушки. Она была ее хубэ. ^[172]

– Но вы же с ней одногодки, нет?

– Просто Сэхён была младше, когда поступила в университет, поэтому и оказалась выше курсом. Представляешь, насколько у нее выдающиеся способности, если при всем при этом она прославилась на курсе среди других гениев?

Чжонхён переложил оставшиеся манду ближе к себе, сосредоточившись на жевании и как будто не слушая Сону.

– И такой гениальный специалист тратит свое время в судмедэкспертной службе. Хотя она явно и сама это понимает, – быстро продолжил Сону, не дожидаясь ответа друга.

– Почему ты так думаешь? Наоборот, нужно быть благодарным, что она занимается подобной работой добровольно.

– Добровольно… скажешь тоже.

Он вдруг замолчал и придвинулся еще ближе, словно собираясь рассказать какой-то секрет.

– Я слышал, она раньше работала ординатором в больнице, но ее оттуда выгнали из-за какого-то происшествия.

Чжонхён чуть не подавился пельменем. Он выплюнул его прямо на стол, и Сону, не скрывая раздражения, с усмешкой кинул ему салфетку. На секунду юноша потерял связь с реальностью и только проглотил оставшийся во рту кусок. Он явно не верил в то, что только что услышал.

– Все произошло во время операции, – будто бы расстроившись, продолжил Сону. – Сэхён решила применить какую-то изученную ею технику втайне от пациента и без разрешения, конечно же. Профессор уделял ей особое внимание и сам привел в ту больницу, даже допустив до операций, но из-за ее необдуманных действий чуть не лишился работы. Представь, каково ему было после такого предательства? Видимо, он был очень влиятельным специалистом, поэтому слухи быстро разошлись. Так она и лишилась возможности устроиться хоть в какую-нибудь больницу Сеула. Во всяком случае, так говорят.

От этих беспочвенных слухов на душе у Чжонхёна стало тяжело. Ему было не по себе, как если бы он отравился только что съеденной лапшой.

– Вот и получается, что специалист она хороший, а человек… не совсем в своем уме.

– А что с тем пациентом?

– Вроде как все прошло нормально. К счастью, другие врачи сразу взяли ситуацию в свои руки. Если бы с ним что-то случилось, она бы не смогла и шагу ступить в сторону судмедэкспертизы, ты ведь понимаешь? Ты доел? Я забегу в туалет, а ты вот, держи – оплати еду и иди на улицу.

Чжонхён залпом осушил стакан с оставшейся водой и поднялся с места. Он вышел на улицу и бродил у входа, когда закрывающаяся дверь неожиданно ударила его по руке. Сразу выбежал сотрудник лапшичной, спрашивая, все ли у него хорошо. Юноша погладил ноющий от боли локоть и вдруг вспомнил слова Сэхён. Она говорила, что выбрала этот путь из чувства справедливости и долга.

Вдруг он услышал громкий звук – как будто машина забуксовала на гравии. По спине побежали мурашки, волосы на руках встали дыбом. Он обернулся, но его тут же ослепили яркие лучи солнца. Чтобы прийти в себя, парень потер глаза.

25 июля

Чжонхён дружелюбно попрощался с посетителем. Из-за ужасной жары сегодня за помощью обращались значительно меньше, чем вчера. Он без энтузиазма взял распечатанные листы и согнул их пополам, чтобы скрепить степлером в брошюру. Эти простые задачи хотя бы помогали разобраться со своими мыслями. Сэхён, которая ответила, что уехала в Сеул на вскрытие, больше не отвечала на его сообщения – уже целые сутки.

После историй Сону молодой человек стал сомневаться в искренности ее улыбок. В таком настроении он просто не мог ей звонить и делать вид, что все нормально. Поэтому решил сосредоточиться на брошюре.

– Тот мужчина опять пришел, – подметил вернувшийся из туалета сержант.

Он занял место рядом с Чжонхёном, не переставая обтирать мокрые руки, после чего раздраженно швырнул полотенце на стол.

– Что у него случилось?

– Ничего особенного. Кстати, когда вы уже смените этот формальный тон? Нам будет не просто работать вместе, если вы продолжите общаться так же вежливо.

– Ой, прошу прощения. Я просто… у меня не особо получается перестраиваться на неформальный стиль.

– Да уж, правильно говорят, что привычки – страшная вещь. – Сержант смотрел на Чжонхёна, не скрывая улыбки.

В отличие от других отделов полицейского участка Ёнчхона, здесь за каждым была четко закреплена конкретная работа, каждый выполнял свои задачи, поэтому дела не затягивались. В отличие от опергруппы, которая постоянно выезжала на места преступлений или осматривала видеозаписи и искала улики, здесь у сотрудников все было так четко организовано, что ощущалась даже какая-та расслабленность. Чжонхён пытался привыкнуть к такой обстановке.

Он все еще не мог избавиться от чувства вины, вспоминая жертв текущего дела, поэтому временами его захлестывали эмоции. Однако помогало хотя бы то, что он больше не участвовал в расследовании. Он решил для себя, что его отстранение лишь пойдет всем на благо. Именно эта мысль и поддерживала его в последнее время.

Чжонхён подошел к кулеру, чтобы хоть как-то отвлечься от преследовавших его мыслей, и наполнил водой стакан. В этот момент за дверью кабинета послышался громкий вскрик, из-за которого он чуть его не выронил. Он приоткрыл дверь и высунулся в коридор, чтобы осмотреться в поисках возмутителя спокойствия. Мужчина толкал женщину-полицейского, явно ей угрожая. Не ожидавший подобного юноша подбежал и заслонил собой сотрудницу.

– Быстро отошел!

– Такое поведение недопустимо в участке. Вы препятствуете работе сотрудника, и мы вправе вас задержать. Объясните все словами, не применяя силу. Что произошло, с вами все в порядке?

– Да как ты смеешь со мной так разговаривать, сосунок?

– Я спросил девушку, а не вас.

Гнев мужчины совершенно не смутил Чжонхёна, и он быстро разобрался с ситуацией. Оказалось, что полицейская объясняла мужчине, что не может принять его устную жалобу. Она рассказывала, как подать заявление, когда он вдруг вышел из себя. Пока сотрудница пыталась передать, что произошло, тот стоял рядом и бесконечно ее перебивал.

Чжонхён больше не мог это терпеть, поэтому попросил девушку вернуться на рабочее место, а сам переключился на мужчину и предложил ему выйти вместе на улицу. Там он решил выслушать, в чем заключалась его жалоба.

– Я живу прямо рядом с участком. И представляете, полицейский, который должен защищать добропорядочных граждан, меня надул.

– Пожалуйста, успокойтесь и объясните нормально, о чем речь.

– У меня запросили видео с регистратора. Уже достаточно давно. И что теперь? Меня игнорируют. Вас бы это не разозлило?

– Если вы живете за участком, то речь о видео, связанном с последними убийствами, верно?

– Да. И только у меня попросили предоставить его второй раз. Только у меня! Вы должны быть мне благодарны, разве нет? И как-то отплатить мне. А вместо этого я вынужден сам искать свою флешку?

– Я все понял, сонсенним. Конечно, вы очень расстроены. Может, у вас есть визитка или номер телефона сотрудника, который запросил видео?

– Я уже звонил, но такого абонента не существует.

– Могу ли я посмотреть на номер?

Мужчина достал из кармана смятую бумажку и, попытавшись ее расправить, передал Чжонхёну. Тот сразу переписал номер и переслал его в участок для проверки. В то время «пострадавший» раскрыл бумажный веер и начал себя обмахивать. Бумага никак не прогибалась от его движений – видимо, он сделал веер сам.

Юноша предположил, что полицейский мог случайно ошибиться в номере, поэтому поменял несколько цифр и попробовал позвонить, но результат оставался неизменным – такого абонента не существовало. Мужчина начинал все больше злиться.

– Ну, я же говорил? Я тоже пытался поменять цифры. Кошмар, наша полиция вообще ни на что не годится.

– Простите, а как выглядел человек, забравший у вас флешку? Выпомните?

– Это была женщина. С такими вытянутыми глазами. – Мужчина поднес руки к глазам и потянул в стороны, после чего продолжил: – Такие прямо хитрые глаза, так и ожидаешь подвоха. А лицо впалое, сплошной череп. Волосы вот такие, чуть ниже плеч.

Он показал на себе, и Чжонхён повторил за ним. Неожиданно он вспомнил о той, кому шла такая длина.

– Подождите, пожалуйста.

Офицер поискал фото с брифинга в новостной ленте. Он набрал всего несколько букв, чувствуя, как руки леденеют, несмотря на жару.

– О, вот и она. Это та самая женщина. – Мужчина краем глаза смотрел в экран телефона.

– Посмотрите, пожалуйста, еще раз. Вы уверены?

Удивившись такой уверенности, Чжонхён увеличил фото, чтобы тот мог приглядеться получше.

– Я же сказал, что это она. Опять мне не верят, нет слов просто. Посмотрите, глаза змеиные, а длина волос – именно как я показал. И худое лицо. Это она.

Чжонхён не знал, что сказать, поэтому так и стоял, то открывая, то закрывая рот. Мужчине надоело на это смотреть, и он потребовал немедленно вернуть ему флешку.

– А почему она попросила вас показать запись?

– Да, делай вид, что не курсе. Я же знаю, что вы там все заодно. Я был уверен, что так будет, поэтому подготовился заранее. Наша полиция просто невероятна, удивляет каждый день. Я сохранил все видео на компьютере, зная, с кем имею дело. Вот еще одна флешка, на ней все есть.

Парень бросил, чтобы мужчина подождал в комнате ожидания, а сам схватил флешку и побежал кабинет. Он так торопился, что не смог сразу попасть в разъем, тыкая в него несколько раз. Он решил начать с самого последнего видео, прокручивая запись до нужного момента. Стоило ему открыть третий файл, как он сразу понял, что все дело именно в нем.

Видео было снято в день обнаружения второй жертвы. Он видел его уже сотню раз, потратил на просмотр несколько часов. Они буквально по секундам разобрали всю запись. Раньше он не знал, на что обратить внимание, но теперь, кажется, понял. Полицейский прокрутил видео до момента наступления темноты. Летняя заря осветила горизонт, после чего на видео показалась группа школьников. Если Чжонхён правильно помнил, то это был верный фрагмент.

Начался дождь, сгущались сумерки. Из переулка вышла девочка в дождевике, натянутом на школьную форму, и скрылась. Сэхён должна была ее видеть, но почему тогда ничего не сказала? Когда парень заводил разговор о прошлом, у нее на лице всегда появлялась какая-то странная усталость. А теперь еще и притворилась полицейским, чтобы заполучить это видео. Может, оно как-то с ней связано?

Он тут же вспомнил присланную им тетрадь и мысленно пролистал страницы с фотографиями. Он видел их мельком, но точно помнил, что на некоторых была девочка похожего возраста. Снимки были слишком странными, чтобы так просто о них забыть, приняв версию о возмездии бывшего парня.

Каждый раз, стоило ему заговорить о вероятном сообщнике, судмедэксперт агрессивно отметала его предположения. Всегда слишком ярко реагировала. Чем больше он задумывался о нераскрытых делах и о новых убийствах, тем четче вырисовывался образ Сэхён.

Остановив себя, Чжонхён быстро нашел телефон. Разблокировал его и увидел статью с брифинга. Он быстро достал наушники из ящика стола и натянул их на голову. В самом низу страницы прогрузилось видео с ответами Сэхён на вопросы журналистов.

Она сказала, что подслушала в участке информацию о первой жертве, поэтому Чжонхён снова просмотрел документы по следствию. Ему стало ужасно душно, будто из комнаты резко выкачали весь воздух, а из головы не уходил тревоживший его вопрос. Насколько случайно было то, что именно Сэхён наткнулась на второе тело? В голове возникали все новые и новые глупые предположения. Он должен снова увидеть ту тетрадь и просмотреть каждую фотографию.

Со вчерашнего дня девушка выходила из кабинета лишь на вскрытие. С голодом она справлялась сэндвичами или кимбапом – тем, что можно быстро прожевать и проглотить. Ей было жалко времени даже на посещение туалета, поэтому она не пила ничего, кроме необходимого для существования кофе.

Все это время она пыталась разгадать замысел Чжогюна. Она просмотрела даже записи из университета, пытаясь найти хоть какую-то информацию о значении той самой нити.

Кондиционер раздражающе раздувал волосы, поэтому она завязала их в хвост. По открытой шее сразу побежали мурашки. Сэхён достала из ящика плед, но неожиданно из носа потекла кровь. Это тело было слишком слабо для выживания в таком жестоком мире. Она лишь усмехнулась своей беспомощности.

Сэхён вытерла кровь салфеткой, но она уже накапала на стол и пол. Разозлившись, она подвинула стул и открыла дверь. Прямо за ней стоял мужчина в черном костюме и еще несколько человек. В руках они держали синие пластиковые ящики.

– Что такое? – спросила она, инстинктивно перекрыв вход в кабинет.

– Судмедэксперт Со Сэхён? Прокуратура Западного округа Сеула. Мы здесь, чтобы забрать у вас дополнительные улики по последним трем делам. Мы получили информацию, что они у вас.

– У вас есть ордер? – спросила Сэхён, не скрывая своего недовольства.

– Нет. Нам не нужен ордер, чтобы вернуть самовольно присвоенные улики.

Мужчина пытался проявить вежливость, но Сэхён не могла справиться с замешательством, вызванным внезапным визитом.

– Я не находила никаких улик и, разумеется, их не присваивала. Не понимаю, о чем вы говорите.

– У нас зафиксировано, что это что-то из печатной продукции. Книга, возможно блокнот.

Услышав это, она почувствовала себя загнанной в угол. Она не знала, почему вдруг стала участницей расследования. Судя по тому, как сотрудники прокуратуры толпились перед ее дверьми, они не могли начать обыск, не добившись ее добровольного участия в следствии. Понимая это, она не уступала.

– У меня нет ничего подобного, можете сами поискать, – категорически заявила Сэхён.

Восприняв ее слова как призыв к действиям, мужчина широко распахнул дверь и позвал всех войти. Стоило им оказаться в кабинете, как они начали обыск. Сначала материалы по патологической анатомии, потом залезли в ящики, просматривая бумажки. У них явно не хватало времени, чтобы изучить все книги на стеллаже, тем более толстые учебники, поэтому они просто собрали все в коробки.

Новость об обыске в ее кабинете молниеносно разлетелась по всему офису – в коридоре и на лестницах быстро собрались остальные сотрудники службы, наблюдая за происходящим. Подобные мероприятия были редкостью. Представители прокуратуры заторопились, возможно из-за излишнего внимания, быстро собрали все необходимое и покинули кабинет. Звук каблуков воодушевленной Чжунгён резал Сэхён слух.

Она собрала вещи, схватила сумку, громко хлопнула дверью и последовала к противоположной лестнице. Чтобы хоть как-то успокоиться, она сосредоточилась на своем дыхании. Девушка понимала, что уже второй раз за этот месяц сбегает с работы раньше установленного времени. Впрочем, она легко могла себе это позволить, имея в запасе несколько отгулов.

Непросто было наблюдать за тем, как ее идеальная жизнь начинает рушиться. Заметив чью-то вытянутую тень, она остановилась. Прямо перед ней стоял непонятно откуда взявшийся Чжонхён.

Посмотрев на него, она сразу поняла, кто стоит за этим сумасшествием, – все читалось в его взгляде и молчании. Ей хотелось прямо сейчас зарядить ему пощечину, но она остановила себя, не желая продолжать это безумие.

– Я приехал, чтобы кое-что спросить. – Голос Чжонхёна звучал совершенно равнодушно.

– Спрашивайте, – спокойно ответила Сэхён.

– Может, вы что-то скрывали от меня? О нераскрытых делах?

Девушка усмехнулась, как бы говоря, что такой ерунды она еще не слышала. Она скрывала не что-то, а очень многое.

– Я хотел бы вам верить. Поэтому, если вы о чем-то узнали и не сообщили, просто расскажите мне. Тогда я…

– А почему вы вообще меня подозреваете? Я виновата лишь в том, что так просто принимала ваши ошибки, не более того.

Чжонхён на секунду замер и задержал дыхание. По дороге в Сеул он все сомневался в необходимости обыска, но не остановил его. Он был уверен, что та тетрадь имеет отношение к расследованию, хотя и пришла на имя Сэхён. Он знал, что времени на получение ордера на обыск с конфискацией было слишком мало, поэтому и решил провести другой – с добровольной выдачей. Конечно, он был готов к агрессивной реакции Сэхён, но сейчас перед ним как будто стоял совершенно другой человек. Ее слова лишь бередили его раны. Задыхаясь, он пытался скрыть дрожь в голосе и избегал ее взгляда, предпочитая смотреть в пол.

Глядя на него, Сэхён чувствовала все нарастающее раздражение. Сложнее всего ей было реагировать на что-то, связанное с эмоциями. Поэтому она всегда злилась, если человек перед ней вдруг начинал плакать, вместо того чтобы нормально все объяснить.

– Они не знали, что конкретно вам нужно, поэтому я сказала забрать все. Если я что-то скрываю, они быстро это обнаружат, конечно же. Но из-за того, что вы устроили, я лишилась возможности повышения этой осенью. Мне абсолютно все равно, чем вы там занимаетесь – ловите ли убийцу или копаетесь в делах прошлого. Решайте все сами.

Ей было плевать, как он воспримет ее слова. Она просто хотела побыстрее уйти из этого здания.

– Вы же тоже… вы тоже видели того мужчину. Я прав?

Девушка остановилась на полушаге. Она не ожидала, что все зайдет так далеко, если она сосредоточится на Чжогюне. Уже почти наступил вечер. Скоро здесь соберутся остальные сотрудники и начнут обсуждать обыск. Она не должна здесь оставаться. Сэхён заторопилась к выходу.

– Именно поэтому вы совсем не удивились, когда услышали мою историю. Да ведь? Вы тоже его знаете. Поэтому…

Судмедэксперт развернулась и кинула в лицо Чжонхёна сумку, содержимое которой посыпалось на пол. Внезапно нахлынувший гнев застал ее врасплох – все это время она, сама того не замечая, дергала ремешок и тяжело дышала. У Сэхён ужасно болела голова. Может, из-за неожиданной вспышки гнева, а может, из-за не покидавшей ее мигрени.

– Когда и как вы его встретили?

Ей захотелось, чтобы Чжонхён почувствовал ее боль. Но тот просто стоял перед ней, не обращая внимания на опухшую левую щеку. Сэхён проигнорировала его печальный взгляд и побежала к парковке. Он не пытался ее остановить. Девушка залезла в машину, завела ее и, вцепившись в руль, повернула его, словно стирая воспоминания о Чжонхёне.

Сэхён с трудом нашла место на обочине около станции метро, чтобы поставить машину. Она поспешила в туалет, ощущая новые приступы тошноты. И сразу засунула пальцы в рот так глубоко, чтобы ее вырвало. Так она избавлялась от всех эмоций, связанных с Чжонхёном. Дрожа, она подошла к раковине, почистила зубы и как ни в чем не бывало вытерла капли воды с подбородка. В отражении она заметила, насколько сильно за эти несколько дней впали щеки. Неожиданно в ее поле зрения попала маленькая девочка, стоящая рядом. Сэхён обернулась – малышка с двумя хвостиками не сводила с нее глаз.

В этот момент в памяти девушки вновь поднялись ненавистные воспоминания, которые вернулись к ней, когда она поняла, что Чжогюн все еще жив. Возможно, что-то из них было неправдой, игрой ее воображения, но она очень часто запоминала мельчайшие детали – даже погоду в конкретный день, связанный с Чжогюном.

Сейчас это казалось смешным, но он так не любил ее длинные волосы, что сразу постригал, стоило им опуститься ниже ушей. И сейчас короткая прическа казалась Сэхён наиболее удобной, но она не переставала думать о вот таких двух хвостиках. Девочка отвернулась, потеряв интерес, и продолжила раскрашивать. Сэхён несколько минут просто смотрела ей в затылок, после чего наконец вышла на улицу.

Из ячейки для хранения рядом с туалетом она вытащила тетрадь. Она внесла залог за целый месяц и совсем не ожидала, что заберет ее так быстро. Было жалко зря потраченных денег, но, с другой стороны, они уже окупились. Она не ожидала, что Чжонхён отправит к ней прокуратуру, но все же обезопасила себя на всякий случай.

За эти несколько дней страницы тетради разбухли и пошли волнами из-за повышенной влажности.

Сэхён купила несколько пончиков в булочной у турникетов и присела на небольшой стул. Пару раз откусив от сухого квабеги, она убрала его обратно в бумажный пакет. ^[173]

На нее накатывала усталость. Она понимала, что нигде не может расслабиться и спокойно отдохнуть – ни на работе, ни в одном из двух домов. Она обхватила сумку и свернулась калачиком, сразу почувствовав себя разбитой. Еще секунда – и она бы уснула. Нельзя закрывать глаза. Бывали дни, когда ее удивляла собственная жажда жизни, а иногда она ощущалась чем-то ненормальным. Но даже так она хотела продолжать.

Сэхён взяла тетрадь и поднесла ближе к лицу. Простая тетрадь. Она уже хотела открыть первую страницу, но тут же вспомнила, как выглядел Чжонхён в их последнюю встречу. Эта картина вызвала лишь глубокий вздох. Ей так нравилось управлять его эмоциями. Она смогла стать той, кто утешал его, проявлял участие. Той, с кем он так легко делился своими тайнами. Сэхён ненавидела такие методы, но они были наиболее эффективны, позволяли быстро получить желаемое. Взаимодействуя с ней, он сознательно или несознательно раскрывал ей все детали расследования. Но если бы он не пытался рваться в гущу событий, девушка уже давно поймала бы Чжогюна. Уже давно могла бы исправить все ошибки следователя и прийти к хорошему финалу. А он все испортил.

Она никак не могла выбросить из головы их только что произошедшую встречу в судмедэкспертной службе. Он ее ужасно раздражал.

Она открыла тетрадь, чтобы отвлечься от мыслей о Чжонхёне. На одном из фото лицо девочки было совершенно неузнаваемо, в ужасном состоянии. Чжогюн не всегда делал все правильно, но больше всего он не любил ошибки Сэхён – слишком остро на них реагировал. Однажды, когда все пошло не по плану, он бил сидевшую на соседнем сиденье Сэхён весь путь домой.

Когда-то он так сильно ее поколотил, что у нее выпал передний зуб. Кровь текла, не останавливаясь, но он даже не дал ей забежать в туалет по дороге домой. Там она потеряла сознание и проспала два дня. После этого Чжогюн месяц ее не трогал, а когда тот подошел к концу, девочка попыталась выбить и второй камнем. Но к ее сожалению, зуб не выпал – она лишь разбила себе губы. Зато смогла несколько недель провести в покое.

Сэхён воспринимала это прошлое лишь как что-то далекое – просто путешествовала по моментам из детства. Часто эти воспоминания были болезненными, но тогда она хотя бы не была так одинока, как сейчас.

Она переворачивала страницу за страницей, пока не дошла до последней. Там ее ждала собственная фотография. На ней она широко улыбалась, показывая отсутствующий зуб. Сэхён со снимка выглядела по-настоящему счастливой, хотя таких моментов в ее детстве не было. Разве что, наверное, она услышала тогда похвалу – мертвых животных рядом с ней не было.

Но сколько бы она ни смотрела на фото, оно казалось каким-то чужим. Судя по опавшим листьям, это должна была быть осень. Фото сделано прямо на дорожке перед домом, но девочка казалось незнакомой, совсем чужой. Сэхён быстро закрыла тетрадь. Съеденный на волнении квабеги уже просился обратно, поэтому она по привычке поднесла ко рту ноготь. Только расправившись с ним, она поднялась с места, прихватив вещи.

Решив проветриться, она прошла по дороге к небольшому книжному, расположившемуся возле входа в метро. Там она заметила все ту же девочку из туалета. На этот раз она громко читала книгу, произнося слог за слогом. Увидев это, Сэхён замерла. Она вспомнила, как Чжогюн водил карандашом по странице, пытаясь что-то читать. Почему она не вспоминала об этом раньше? Чжогюн страдал дислексией, поэтому не мог в одиночку справиться даже с простым учебником по анатомии. Но была у него одна книга, с которой он никогда не расставался, – книга, где очень крупно были изображены все части человеческого тела. Там не было каких-то подробных объяснений: только изображение части тела или органа и название – просто, чтобы понимать, где что находится.

Чжогюн раскрашивал органы цветными карандашами, чтобы было проще их различать, и делал пометки, закончив каждую страницу. Точно как той нитью, сшивавшей мышцы в районе большой берцовой кости у первой жертвы.

Сэхён не помнила точного названия справочника, поэтому вбила похожие слова в поисковик. Это не дало никаких результатов, так что она покинула магазин и снова вернулась к турникетам в сторону вокзала. Поезд уже уехал, но ей совсем не хотелось садиться за руль в таком состоянии, и она решила дождаться следующего. От нетерпения она ходила взад-вперед по станции. Сэхён остановилась у стеклянной двери и попыталась мысленно соединить свое отражение с лицом девочки с фото.

Ее руки потели вовсе не из-за жары или духоты. Это волнение захлестывало ее, заставляя все тело дрожать, как бы она ни пыталась этому противиться. Услышав звук приближающегося поезда, Сэхён вскинула голову. Девочка, та самая девочка с хвостиками, продолжала неотрывно за ней следить.

В главной библиотеке Ёнчхона было многолюдно даже поздним вечером – возможно, из-за удобных часов работы. В помещении слегка пахло краской – наверное, совсем недавно здесь закончили ремонт. Сэхён просматривала названия книг на стеллаже с учебниками по анатомии. Если название казалось ей хоть смутно знакомым, она доставала книгу и пролистывала. Она изучила уже несколько, как вдруг заметила небрежно замотанный скотчем корешок в самом низу стеллажа.

Страницы склеились между собой и загнулись под воздействием времени, поэтому она с трудом открыла книгу. На первой странице был указан год издания – тысяча девятьсот девяносто шестой. Девушка открыла книгу и тут же закрыла. Ей показалось, что кто-то следит за ней, стоя между стеллажами. Руки сразу покрылись мурашками. Сэхён спустилась по лестнице и подошла к стойке выдачи. Сидевшая за перегородкой библиотекарь тут же подошла к ней.

– Положите книгу сюда, пожалуйста.

Сэхён протянула ей учебник с разорванной, износившейся обложкой, но не положила в аппарат. Женщина подозрительно ее оглядела и снова показала, куда положить, но Сэхён не сдавалась.

– Я бы хотела для начала узнать, кто ее брал до меня, – тихо попросила она.

Библиотекарь явно чувствовала себя не в своей тарелке, поэтому отвлеклась на другого посетителя.

– Чем могу вам помочь? – подошла более взрослая женщина и без стеснения принялась рассматривать девушку.

– Я из криминалистической лаборатории полиции Ёнчхона.

Та достала из кармана пропуск в участок и протянула сотруднице. Женщина внимательно изучила документ и предложила пройти за ней. Сэхён не выпускала книгу из рук. Она показала сотруднице пожелтевший инвентарный номер, и та, поняв, что стоит действовать быстрее, сразу его списала и передала коллеге. Они столпились перед монитором и нервно что-то обсуждали шепотом.

Девушка так крепко прижимала книгу к груди, что на секунду ей показалось, будто она слышит ее сердцебиение. Чжогюн не любил оставлять следов, поэтому никогда ничего не заказывал и не пользовался доставкой еды. Наверное, именно поэтому ему и нравились библиотеки. В них можно было взять книгу, прочитать ее и вернуть, но никто не узнал бы, кем был читатель. Он часто их посещал и никогда не задерживал книгу дольше установленного срока. Зато опасался, что ее возьмет кто-то другой, поэтому возвращал прямо перед закрытием, а утром приходил снова. Он явно считал ее своей.

– Мы просмотрели всю историю. В течение трех месяцев ее брал один и тот же человек. Вам нужен и его адрес?

– Да, именно за ним я и пришла.

– Но это личная информация, поэтому мы не можем так просто предоставить вам адрес, – заявила женщина.

Вторая сотрудница притворялась, что занята и совсем не заинтересована происходящим.

– Вам нужен ордер?

Женщина сделала вид, что задумалась, и Сэхён успела прочитать написанное на стикере, но продолжила вести себя как обычно. Библиотекарь все равно отдаст ей бумажку, чтобы избежать дополнительной работы. Просто попросит сохранить это в тайне.

– Вы нашли информацию на сервере, верно? Тогда, если я вернусь с ордером, мне придется забрать и ваш компьютер, – сказала Сэхён, указав на монитор.

Женщина проследила за ее рукой и приклеила стикер на книгу, которую девушка все еще прижимала к себе. Она попросила быть с ней аккуратной, ведь это был очень старый справочник. После этого она вернулась к работе, как будто ничего и не произошло.

Сэхён промолчала, натянула кепку на глаза и вышла из здания. Она поискала адрес на карте. Если бы этот адрес нашел Чжонхён, что бы он сделал? Выдал бы Чжогюна или решил все замять, чтобы спасти жизнь Сэхён?

Они виделись совсем недавно, но почему-то она не могла так просто восстановить образ юноши. Тогда она отвернулась, чтобы не видеть его опухшую щеку. Если бы у нее был еще один шанс, она бы попыталась быть с ним помягче.

Сэхён ускорила шаг, чтобы избавиться от назойливых неприятных мыслей. Совсем скоро она дошла до средней школы, по дороге добралась до небольшого кафе. В переулке рядом с ним располагалось здание, где жила первая жертва, а совсем рядом и академия, которую посещала вторая девушка. В основном здесь стояли небольшие домики и магазины. Перед проулком Сэхён остановилась.

На табличке значилось, что эта дорога безопасна для девушек, однако именно она вела к Чжогюну. Напротив дома по указанному адресу стоял темный фургон, накрытый непромокаемой тканью. Нарисованная на стене клавиатура словно над ней смеялась.

Сэхён достала из сумки электрошокер. Она купила его для самообороны, сразу как въехала в квартиру в Ёнчхоне. Ей показалось особенно обидным, что Чжогюн мог умереть на месте, атакуй она им, но она все же настроила его на самую высокую мощность и наконец сдвинулась с места.

Среди прочих указателей виднелась милая табличка прачечной. Девушка попыталась оставаться незамеченной, поэтому прислонилась к стене и спряталась. Внутри кто-то был. Скорее всего, гладил, судя по идущему из помещения пару. Даже по тени Сэхён могла определить, что это был Чжогюн.

Она задержала дыхание и двинулась вперед, желая скрыться за полуоткрытой дверью. Сердце громко билось, и она испугалась, что он его услышит и обернется. Тогда она решила вообще не дышать.

Чжогюн был в одной майке, но с него ручьями стекал пот – идеально для электрошокера.

Девушка потянулась, чтобы атаковать его, и в ту же секунду ощутила сильный удар и осела на пол. Сначала она не поняла, что произошло, но потом пришло осознание – кто-то ударил ее по голове. Перед глазами все завертелось, и она пыталась открыть их шире, но получила еще один удар. Перед тем как потерять сознание, она успела увидеть лишь девочку с короткими волосами. Сэхён показалось, что она снова видит сон о своем детстве.

26 июля

– Что? Не вышла на работу?

Чжонхён не мог поверить в слова ассистентки, хоть и понимал, что ей незачем врать. Девушка с самого утра не выпускала телефон из рук.

– Видимо, сказались переработки.

Услышав такой ответ, парень почувствовал укол совести. Он понимал, что здесь была и его вина – именно он заставил ее работать без отдыха. Поблагодарив девушку, он бросил трубку. В окне он увидел свое отражение с ровными царапинами на левой щеке. Он винил себя не в том, что ее расстроил. Нет. Он больше переживал, что не попытался ее остановить. Он просто не был готов встретиться с той совершенно незнакомой Сэхён.

Несмотря на это, он понимал, что неправильно было затеять обыск вот так, не предупредив ее. Он жалел о своем решении, не переставая взъерошивать волосы в попытках избавиться от этих мыслей. Он все еще не мог взять в толк, как решился на подобное. Изменилось бы что-нибудь, если бы он открыто ее спросил? Именно это не давало ему покоя.

Чжонхён был уверен в честности и прямолинейности Сэхён. Возможно, именно поэтому он так легко на нее полагался. Она вкладывала всю себя, все силы и все время в раскрытие дела. Парень был уверен, что только с ней он сможет найти убийцу. Ему было не по себе, ведь казалось, что именно из-за его ошибки их отношения больше никогда не будут прежними. Вот поэтому он решил, что нужно как можно быстрее перед ней извиниться.

Но телефон Сэхён был выключен со вчерашнего вечера. Волнуясь, Чжонхён узнал ее рабочий номер и позвонил туда. Ассистентка объяснила, что Сэхён вовсе не такой человек, чтобы вот так не выйти на работу, но после того, что произошло накануне, она не появлялась.

Прошли уже сутки с ее пропажи. Не выдержав, юноша поехал к девушке домой во время обеденного перерыва. Он знал, что ей точно это не понравится, но не мог как ни в чем не бывало сидеть в столовой и есть. Он слишком переживал, напряжение росло – в городе было совсем небезопасно.

Чжонхён осторожно поднялся по лестнице, остановился перед дверью и, немного посомневавшись, все же постучал.

– Кто там? – снизу лестницы послышался знакомый женский голос.

Чжонхён вцепился в перила и обернулся, увидев хозяйку квартиры, с которой уже встречался. Та его тоже узнала и поднялась.

– А, вы парень моей квартирантки, верно?

– Что? Нет-нет. Я ее коллега.

– А я думала, она студентка. Видимо, ошиблась, ну ладно. Попытайтесь с ней связаться, что ли. Мы на следующей неделе начинаем ремонт водопровода, поэтому хотели бы, чтобы работники посмотрели и ванную. Но она не отвечает на звонки и не приходит домой.

– Не приходит домой? Как давно ее не было?

– Да откуда же я могу знать? Вы же не забыли, что произошло в нашем районе? Я после этого не могла найти сил даже ненадолго выйти, было слишком страшно. А еще это заявление о том, что кто-то пытался проникнуть в квартиру. А вчера, кажется, вдруг раздался ужасный шум ночью, поэтому я было решила, что она вернулась. Но утром поднялась, чтобы проверить, – никого.

Женщина еще долго сокрушалась, но, услышав обещание Чжонхёна вернуть Сэхён, спустилась вниз и вернулась к работе. Юноша остановился возле входа в переулок, осмотрелся и подошел к столбу, где нашли вторую жертву. После этого он по шоссе направился к участку.

– Командир!

Чжонхён обернулся, услышав привычный голос. Согу накинулся на него с крепкими объятиями, показывая, насколько рад его видеть.

– Следователь Пак! Как у вас дела?

– Эх, да тут просто так не расскажешь. Вчера мы обедали вместе, и Чанчжин сказал, что под вашим руководством работать было в разы лучше, чем сейчас.

– Я уже не ваш командир, поэтому можешь обращаться ко мне по имени.

– Ну нет. Один раз командир – навсегда командир! Как продвигается ваша работа?

– Неплохо. Я даже успеваю хорошо выспаться и поесть.

– Вот как? Так и должны жить люди. А мы все так же занимаемся поисками в уже известных вам местах. Ну и снова, уже какой раз, просматриваем одни и те же записи. Эта история уже не в заголовках, поэтому нас даже не преследуют журналисты. Можно хотя бы немного выдохнуть.

Чжонхён пытался копировать выражение лица Согу, который светился от радости, но, услышав это, резко помрачнел. Коллега заметил его изменившееся выражение лица, поэтому подвел его к лавочке рядом с участком.

– Что-то случилось?

– Нет, ничего.

– Я же вижу, что вас что-то беспокоит. Расскажите.

Чжонхён понимал, что Согу не отстанет, пока он не поделится своими переживаниями. Поэтому, посомневавшись и проверив, нет ли рядом лишних ушей, он решился:

– В общем… Представим, что есть человек, который никогда не прогуливает работу и с которым легко связаться. Но вдруг от него нет никаких новостей больше суток. Стоит беспокоиться?

– Да ну, сутки – это полная ерунда. Нужно подождать. А о ком речь? По вам видно, что вы как-то провинились перед этим человеком, поэтому так беспокоитесь.

– Неужели? Я просто слишком остро реагирую, да?

– Но этот человек… он, случайно, не из Ёнчхона?

– Работает в Сеуле, но живет здесь. А что?

– А сколько ему лет?

– Тридцать два.

– Это женщина? – С каждым вопросом лицо Согу становилось все более серьезным.

Чжонхён лишь кивнул в ответ, тогда приятель схватил его и повел в участок. Юноша не сопротивлялся. На лифте доехали до нужного этажа.

Вместе с Согу он впервые за долгое время вошел в кабинет опергруппы. Остальные следователи явно были в замешательстве. Чжонхён пытался не думать о худшем.

Придя в себя, Сэхён в первую очередь ощутила сильнейшую боль в правом плече. Веки высохли, как будто на них что-то нанесли, поэтому она не могла нормально открыть глаза. Вокруг стояла беспросветная тьма. В ушах все еще звенело, поэтому она не могла понять, пришла в сознание или видела сон.

Девушка попыталась подняться, но ноги ее не слушались – она рухнула на пол. При падении она ударилась подбородком, который сразу начало жечь. Только сейчас она поняла, почему плечо так болело – кто-то завязал ей руки за спиной. К тому же их сковало судорогой, и она не могла пошевелить даже мизинцем, не усугубляя боль. Она не знала, кто это сделал, но он постарался на славу. Сэхён никогда не занималась растяжкой, поэтому такое положение было для нее сродни пытке.

Она предприняла еще одну попытку встать, опираясь на колени, и поползла к еле заметному свету. Девушка прислонилась к двери, чтобы отдышаться, но в этот момент дверь легко поддалась и распахнулась, а она покатилась на пол. Изо рта вырвался вскрик. Она попыталась восстановить дыхание, но из-за пыли, попавшей в рот и нос, лишь закашлялась.

Боль не проходила даже после нескольких минут отдыха на полу. Сэхён решила попытаться освободить хотя бы руку, поэтому снова поднялась и огляделась. Она заметила стоявший рядом с рекой фургон. Чжогюн доставал что-то из машины и, встретившись с ней взглядом, поприветствовал ее. Он точно слышал ее позорный вскрик несколько минут назад.

Хромая, Сэхён последовала за удаляющимся мужчиной. Они дошли до складного столика, за которым стояло три стула. Чжогюн указал на стул, приказывая его занять, и принялся резать ножницами мясо. В этот момент к ним подбежала девочка и заняла второй стул. Она начала резать чеснок.

Сэхён в замешательстве смотрела на этих двоих. Река окрасилась зарей – при каждом движении волн вода красиво переливалась оранжевыми оттенками. Длинные колосья веерника щекотали щеку Сэхён. Она прошла к свободному стулу и постаралась в него сесть. Чжогюн добавил мясо к овощам и съел полную ложку. Губы у него сразу заблестели от соуса, смешанного с рисом.

Сэхён сидела, не двигаясь, и посматривала на странную пару. Чжогюн приказал девочке развязать ее руки и сосредоточился на еде. Он проглотил еще один кусок мяса. Стоило девочке развязать руки Сэхён, как та тут же схватила стул и ударила им по столу, а после кинулась бежать, не оглядываясь.

Но недалеко она отбежала – ее схватили и повалили на землю. Дыхание перехватило, и она закашлялась, а Чжогюн открыл бутылку воды и вылил ее прямо ей на лицо. Девушка начала задыхаться, катаясь по земле и хватая себя за горло. Чжогюн схватил ее за волосы, и затылок обожгла боль. Он поволок ее по земле к столу, где вновь усадил рядом с девочкой.

Он представил ее, назвав Юн Сэын, и кинул Сэхён тарелку. Она дрожащими руками взяла палочки и начала есть.

Спустя двадцать один год она снова была дома.

Чжонхён не находил себе места, ноги тряслись без остановки. Он еще больше нервничал из-за того, что сейчас вошел в допросную комнату в тринадцать квадратных метров не как следователь, а как свидетель. Под руководством Согу он быстро подал заявление о пропаже Сэхён и дал показания, поскольку видел ее последним. Но стоило ему засобираться домой в конце рабочего дня, как его снова позвали в допросную. Он переживал, не зная, чего ожидать, но еще больше его волновало отсутствие новостей от Сэхён.

Плотно запертая дверь допросной наконец-то распахнулась, зашли два следователя с нечитаемыми лицами. Один прислонился к двери, а второй сел за стол.

– Господин Чон Чжонхён, – позвал он и замолчал, что лишь усугубило волнение Чжонхёна.

– Мне бы хотелось знать, по какому вопросу вы меня вызвали.

– Вы же знакомы с Со Сэхён?

– Конечно. Я сегодня подал заявление о ее пропаже, – ответил он, ощущая, как меняется атмосфера в комнате, становясь более холодной. – Если вы меня только для этого вызвали, я пойду. У меня есть дела.

Юноша чувствовал, что ситуация усложняется. Договорив, он отодвинул стул и встал.

– Сядьте! – строго приказал второй мужчина, преградив ему путь.

Но Чжонхён отодвинул его и последовал к двери.

– Тогда взгляните на это.

Следователь кинул на стол несколько фотографий. Чжонхёну они показались знакомыми, поэтому он подошел к столу и внимательно вгляделся.

– Откуда у вас эти фото? – Голос офицера дрожал так же, как и его руки.

Следователи заметили, как изменилось его настроение, и лишь обменялись взглядами. Чжонхён вспомнил вчерашнее состояние Сэхён. Он понимал, что, споря с ними, не сможет выпытать никакой новой информации.

– Я познакомился с Со Сэхён, работая над последним делом. Вы, наверное, видели материалы с брифинга, где она рассказала, что отвечала за вскрытия. Я уже сутки не могу с ней связаться, поэтому рассказал обо всем следователю Пак Согу. А место с фото я узнал, потому что мне приходилось там побывать совершенно случайно.

Чжонхён опустил рассказ о записях с регистратора, как и свой интерес к старым делам. Ему не хотелось вступать в совершенно ненужную дискуссию.

– Вы ведь внимательно рассмотрели фото? Мы получили заявление о пропаже Со Сэхён, поэтому выехали по ее адресу. И вот что обнаружили. Это – телефон первой жертвы, а вот это – помада второй. Обе вещи мы нашли в мусорном пакете около дома девушки.

Слова полицейского шокировали юношу. Он замер, не зная, что сказать. Следователь предложил ему сесть, и тогда он рухнул на стул. Мужчины продолжали переглядываться, будто общаясь глазами. Тот, что сидел за столом, собрал фото и положил на стол бумажный лист.

– А это показания свидетельницы, которая нашла вторую жертву. И здесь стоит подпись Со Сэхён.

Чжонхён взял лист и принялся читать, но не заметил ничего странного.

– И что с ними не так? – грубо спросил он.

– То есть тело обнаружили прямо рядом с домом, где мы находим личные вещи убитых, и вам не кажется это странным? Я уверен, что у вас тоже были определенные подозрения.

Сверху следователь положил еще один лист, в котором Чжонхён узнал ордер на обыск.

– Что вы такое хотели найти, устаивая полноценный обыск в судмедэкспертной службе?

– Хм… Дело в том, что на адрес опергруппы пришла посылка, которую забрала судмедэксперт Со. Мне хотелось узнать, имеет ли она отношение к текущему делу.

Чжонхён не хотел жалеть о том, что сам организовал обыск, но понимал, что подставляет девушку под удар.

– Это единственная причина? У вас нет никаких прямых улиц, но вы надеялись, что сможете доказать что-то этой посылкой?

Мужчина цокнул. Казалось, он считает юношу жалким слабаком. Чжонхёну стало неловко под его обжигающим пронзительным взглядом.

– Хозяйка квартиры, где проживает Со Сэхён, сообщила, что вчера слышала какие-то звуки наверху. Если будет нужно, я могу прямо сейчас отправиться за ее показаниями. Можно предположить, что эти улики подбросил сам преступник, – предложил версию парень. Ему хотелось как можно быстрее покинуть допросную.

– Прекратите.

– Вот-вот. Жалко смотреть на ваши попытки.

Следователи не скрывали своей иронии, и это разозлило Чжонхёна настолько, что лицо покраснело. Он больше не мог терпеть такого отношения и вскочил на ноги. Однако тут мужчина кинул на стол стопку бумаг со скриншотами сообщений.

– Все это время детали расследования постоянно попадали в СМИ, я прав? Эта женщина была по-настоящему опасна, а вы этого даже не заметили.

Чжонхён попытался хоть как-то взять бушующие эмоции под контроль и приступил к чтению. С одной стороны скриншота было пусто, а с другой находились ответы – человек за что-то благодарил отправителя. Он растерянно поднял голову.

– Это личные сообщения репортера, который предоставил эксклюзивную информацию о человеке, видевшем девочку – недавно пропавшую ученицу Средней женской школы Ёнчхона. Как вы думаете, с кем он обменивался сообщениями? Журналист молчал как рыба, делая вид, что ничего не знает, сколько бы его ни допрашивали. Но мы все же смогли его поймать.

Следователь положил на стол пакет, в котором лежал телефон.

– Пока мы проводили обыск в доме Со Сэхён, обнаружили и ее личный сотовый. Нам удалось восстановить удаленные сообщения, а потом мы снова обратились к тому журналисту. И вот тогда он заговорил.

Второй полицейский подошел ближе и протянул Чжонхёну еще одно фото. Оно было нечетким, но все же он смог разглядеть на нем осматривавшуюся по сторонам Сэхён.

– В итоге он во всем сознался. Именно Со Сэхён была его информатором. Кажется, она совсем бесстрашная – даже выкрала телефон полицейского.

– Мы просмотрели видео с камер наблюдения с фонаря напротив и проверили телефоны всех сотрудников, заходивших в тот фургон.

Чжонхён выслушал агрессивные объяснения и впал в ступор. Он сжал фото девушки и изнуренно, будто готовясь вот-вот упасть, облокотился на стул. Неожиданно открылась дверь, и парень подскочил на месте. Следователям надоело тратить на него время: они лишь с сожалением посмотрели на него и вышли из комнаты. Чжонхён быстро последовал за ними, схватив одного за руку.

– Проверьте все еще раз, пожалуйста. Этого просто не может быть. Она так помогала нам с расследованием, совершенно не жалея себя. К тому же она достаточно известный специалист. Просто подумайте: зачем ей совершать подобные преступления? Чего бы она этим добилась? Я просто не понимаю, зачем бы ей этого делать?

– Слушай, ты разве не понимаешь, что мы теперь и тебя подозреваем? Советую вести себя спокойнее, иначе пойдешь как соучастник.

Один из мужчин грубо оттолкнул его, но Чжонхён не отошел, а набросился на него, заламывая руку. В коридоре послышался крик, на который сразу прибежали два патрульных и попытались оттеснить юношу. Следователь раздраженно поправил одежду и, погрозив Чжонхёну, ушел. Второй молча последовал за ним.

– Что теперь делать? – бессильно спросил офицер самого себя. – Что, что. Ее уже объявили в розыск как соучастницу. А зачем она это сделала, придется спросить у нее лично, когда поймают.

27 июля

Чжогюн умело поменял номера. Ключи он бросил Сэын, которая сразу же заняла водительское сиденье, как будто делала это постоянно. В приоткрывшуюся дверь Сэхён заметила, насколько на улице потемнело – уже наступила ночь. Она понятия не имела, сколько дней провела в фургоне, не знала, где именно они остановились или куда направлялись. Ее не кормили по расписанию, поэтому она не могла посчитать, сколько времени прошло, по приемам пищи.

Чжогюн обставил фургон так, что он стал похож на жилую комнату, и время от времени он с Сэын залезали внутрь, чтобы поспать. Машина никогда не стояла на месте – они постоянно перемещались, накрывая ее различной защитной тканью и меняя номера.

Стряхнув с обуви грязь, в фургон зашел Чжогюн. Сэын сразу заперла дверь снаружи. Сэхён отвернулась, игнорируя его. Она не могла даже попытаться сбежать – обмотанная вокруг тела веревка не давала возможности нормально двигаться. Она не могла уснуть, ей не разрешали помыться, поэтому она не представляла, что будет дальше, – оставалось лишь удрученно вздыхать.

В одном она была уверена: скоро ее отсутствие на работе заметят, посчитав подобное поведение странным и нетипичным. Или ассистенты, или Чжунгён, или начальник – кто-нибудь точно заметит. Она понимала, что стоит кому-то из них заявить о ее пропаже, как домой заявится полиция и в первую очередь изучит ее телефон, но такой расклад был в любом случае лучше этого жалкого существования.

Совсем недавно погибла девочка, а теперь вновь пропала женщина. Как только об этом станет известно, расследование возобновится, за дело возьмутся более активно. Что предпримет Чжонхён, если обо всем узнает? Ей правда было любопытно, что же он выберет – кинется ее искать или просто не обратит внимания, решив, что это к лучшему?

Девушка услышала приближающиеся шаги мужчины и не смогла скрыть скривившееся лицо. Он ничего не сказал, а лишь повернул к ней экран телефона, пестривший новостными статьями. Она попыталась отвернуться, но он схватил ее голову и развернул так, чтобы она не могла уклониться.

Сначала Сэхён попыталась сосчитать, сколько раз ее имя прозвучало за это пятиминутное видео, но в итоге сдалась. Смогли бы они о ней так говорить, если бы видели, в каком она сейчас положении?

Такие люди страдают диссоциальным расстройством личности. Их еще называют социопатами. Мы должны понимать, что это не что-то из ряда вон выходящее – вокруг нас много социопатов. И они живут совершенно обычной жизнью, даже сохраняя нормальные отношения с окружающими.

В студии собралось несколько экспертов во главе с мужчиной-ведущим. Они обсуждали преступления Сэхён. Она не сдержала усмешки, а Чжогюн лишь громко рассмеялся, раскрыв рот так широко, что был виден даже нёбный язычок.

Они пытаются скрыть свою сущность, но это не всегда получается. Например, они совершают преступления, а потом стараются замести следы, продолжая нарушать закон и закапывать себя еще глубже. Сейчас вы видите фото места, где были обнаружены личные вещи убитых жертв. Это дом Со Сэхён. Девушка несколько раз выезжала на место преступления в ходе расследования, но все это время держала эти вещи при себе, нагло водя за нос полицию.

По низу экрана пробежали субтитры, в которых говорилось, что ее признали соучастницей преступления и объявили в уголовный розыск. Судмедэксперт придвинулась ближе к экрану, чтобы точнее разглядеть вещи убитых. Она видела их впервые. Судя по довольному лицу Чжогюна, это было его рук дело.

Дальше в эфире пытались найти связь между Сэхён и убийцей, для чего схематично показывали этапы ее жизни, анализируя каждый момент. Они нашли достаточно много информации, за исключением существования Чжогюна. Тот не переставал заливисто смеяться, будто смотрелчто-то невероятно интересное. Видимо, его радовало, что теперь Сэхён некуда было вернуться, некуда было сбежать. Он похлопал ее по щекам, что вызвало у девушки новый прилив ненависти, а после побрел к своему матрасу, лег и сразу уснул.

Чжогюн не вспоминал, что случилось в прошлом, но, судя по всему, он тогда сильно травмировал руку. Это повреждение не особо мешало обычной жизни, но иногда случались приступы мышечной боли, от которой он каждый день принимал подаваемые Сэын лекарства.

Девочка была совсем маленькой и, видимо, из-за этого так быстро разговорилась с Сэхён – как и многие дети ее возраста. Она рассказала, что мама ее бросила, однако девушка понимала, что ту, скорее всего, уже давно убил Чжогюн. Стоило девочке о нем заговорить, как ее голос менялся на более осторожный. Пока Сэхён была рядом, Чжогюн обращался с малышкой дружелюбно, но, похоже, наедине вел себя иначе – грубо и резко.

Неожиданно послышались звуки сирены, и Чжогюн моментально вскочил с матраса. Это был предупреждающий сигнал при выезде из туннеля. Мужчина подбежал к стене фургона и со всей силы ударил по ней кулаками, вымещая свой гнев. Сэхён не смогла скрыть усмешку. Правильно говорили, что от старых привычек сложно избавиться – горбатого могила исправит.

Чжогюн не оценил ее насмешек, наотмашь ударив дочь по щеке так, что во рту сразу почувствовался металлический вкус крови. Он замахнулся еще раз, будто бы хотел продолжить, но наступил на матрас и повалился на пол. Сэхён пыталась бороться с собой, но все же не сдержала громкого смеха. Он совсем не изменился. Как и прежде, не мог остановить себя – продолжал нападать на слабых. Именно сейчас Сэхён поняла, почему до сих пор жива. В этих запутанных, ненормальных семейных отношениях у нее была лишь одна роль – она должна была сделать так, чтобы о жертвах Чжогюна не стало известно. А он так и будет продолжать убивать лишь тех, кто слабее, и прятаться от тех, кто сильнее.

Чжонхён и сегодня слонялся около дома Сэхён, но в итоге направился обратно в участок. За одно утро девушка стала самой обсуждаемой персоной в стране. Криминальные программы уже вовсю копались в ее жизни, пытаясь найти ее сообщника. Они выдвинули столько невероятных и совершенно бредовых предположений – от бывшего парня до сына, которого она скрывала. Им так нравилось рыться в ее грязном белье, что казалось, будто поимка убийцы отошла на второй план.

Чжонхён потерял доступ к материалам опергруппы, поэтому не знал, как проходит расследование, но подозревал, что они вовсю занимаются обыском дома судмедэксперта в поисках новых улик.

Он не мог просто сидеть на месте, поэтому решил проанализировать все, что было известно о прошлых делах. Июль тысяча девятьсот девяносто девятого года в Харёне, сентябрь того же года в Сихыне, октябрь двухтысячного года в Западном Пхёнтхэке и август две тысячи второго в Ёнчхоне. Во всех четырех городах проходит скоростная автомагистраль Сохэан. Каждый раз, стоило Чжонхёну заговорить с Сэхён об этих делах, ее поведение резко менялось – она словно пыталась избежать этой темы. Чтобы найти ответы на все связанные с ней вопросы, нужно было копнуть эти дела поглубже.

Чжонхён достал материалы, тайно полученные от Сону, и повнимательнее в них вчитался. Добыть их еле-еле получилось, потому что это была информация о другом регионе – теперь он сравнивал несколько городов Сохэана. В июле две тысячи первого года был похожий инцидент в Кунсане, а в ноябре две тысячи первого – в Муане. Убийца не совершал преступлений в одном и том же городе, в один и тот же месяц. Он выбирал безлюдное, заброшенное место, где и расправлялся с жертвой, а труп выкидывал подальше от этого места. После этого он покидал город. ^[174][175]

Все эти убийства были очень похожими, но преступника никак не могли обнаружить и задержать. Все из-за того, что он действовал на обширной территории в один год. Количество преступлений росло, но в то время обмен информацией между участками разных областей был не настолько развит, что и затрудняло процесс. Однако это не меняло того, что подобный непрофессионализм стоил жизни шести невинных жертв.

Но по какой-то причине в две тысячи втором году убийства остановились. Что-то всплыло у Чжонхёна в памяти, но он не смог понять, что именно. Он нашел показания за двухтысячный год и сравнил их с отчетами по второму убийству в июле этого года. В показаниях говорилось о несовершеннолетней девочке, а в текущем деле появились не идентифицированные отпечатки пальцев. Скорее всего, они принадлежали ребенку. Значит, он нашел еще одно связующее звено.

Чжонхён посчитал убийства, загибая пальцы. В две тысячи втором году Сэхён было двенадцать лет. Прямо как той девочке, которую заметили тогда на берегу реки. Может быть, это она набирала воду? Но почему она вообще участвовала в захоронении трупа?

Чжонхён пытался записать все, что приходило на ум, но вдруг замер. Если все эти дела действительно связаны, если это все тот же серийный убийца, то мог ли он вообще быть уверен, что Сэхён не имеет к ним никакого отношения? И тогда и сейчас убийца работал не в одиночку. Если трупом занимался ребенок, становилось понятно, почему они не смогли найти совпадений по отпечаткам. Но какие отношения могли быть у Сэхён и убийцы? От непрекращающихся вопросов закружилась голова. Он попытался представить Сэхён в детстве, увидеть, как она тащила ведро своими тонкими ручками. Это лишь ухудшило его настроение.

Но если опираться на установленное время смерти, то сейчас у нее идеальное алиби. К тому же с жертвами ее ничего не связывало, а на обнаруженных уликах не нашлось и следа ее ДНК. И все-таки было странно, что она так быстро включилась в расследование, даже сняла квартиру рядом с участком и жила на два города. Да и найденные около дома вещи убитых. Их хватило, чтобы назвать ее соучастницей.

Однако чем больше он думал о ее неожиданном исчезновении, тем больше понимал, что оно было вполне в духе девушки. Чжонхён не мог так просто поверить в то, во что хотел. Конечно, он вряд ли по-настоящему знал Сэхён. Но если она и правда была сообщницей убийцы, то вряд ли стала бы так углубляться в это дело. В этом он был уверен. Он провел рядом с ней всего несколько дней, но заметил, насколько она уязвима – словно человек, спускающийся по лестнице с завязанными глазами. А в ту ночь она бежала по переулку, даже не замечая разбитых коленей. Она просила его помочь, и тревога в глазах явно не была напускной.

Обеденный перерыв подходил к концу, за дверьми кабинета стало шумно. Чжонхён собрал документы и спешно спрятал их в сумку, сосредоточившись на добровольном согласии на сопровождение пьяного водителя, полученном сегодня утром. Он проверил, есть ли подпись на документе. Последнее время он так много переживал, что не мог сдержать вздоха, даже просто сидя на одном месте.

Какой же была жизнь Сэхён? Стоило просто ввести семь букв ее имени в поисковик, и экран заполнялся множеством статей. Это были в том числе и научные журналы, выделяющие ее способности. Что парадоксально, даже в них не было ни слова о ее прошлом. Пока Чжонхён работал с судмедэкспертом, он постоянно удивлялся ее интуиции и даже ей завидовал. Сначала он просто преклонялся перед ее навыками, но стоило поработать вместе, как эти чувства переросли в настоящую симпатию. К тому же она никогда не упрекала его, когда он рассказывал ей о своих тайнах, хотя и не выражала какого-то особенного сочувствия.

Спокойствие Сэхён помогло ему понять, что именно он не смог тогда сделать и что должен был делать сейчас. Впрочем, если верить словам окружающих, это все было просчитанной стратегией, а Чжонхён лишь показал свою наивность, в нее поверив. Но, увидев, как близкие Сэхён соревновались в том, чтобы выставить ее монстром, ему даже захотелось остаться наивным дураком. Если она и правда была соучастницей, помощницей, то нужно было найти и задержать преступника, наказать Сэхён, а не тратить время на пустые разговоры о ее жестокости.

Их не интересовало, как полиция пытается установить убийцу или как развивается расследование – только бесконечные интервью с однокурсниками Сэхён, от которых уже тошнило. Возникали сомнения в адекватности окружающих, которые заявляли о ненормальности девушки.

Увидев уведомление о новом сообщении, Чжонхён молниеносно зашел в электронную почту, будто только этого и ждал. В письме были некоторые материалы, которые он смог выпросить у Согу. Он узнал его логин и пароль, попросив отправить письмо самому себе. В таком случае, даже если появится информация о сливах, Чжонхён скажет, что самолично добыл информацию, взломав почту коллеги.

В документе он нашел данные по последним поисковым запросам Сэхён в день ее исчезновения. Можно было сказать, что она помешалась на своей работе, ведь последним искала справочник по анатомии. Вот только его названия он так и не увидел, только уведомление об оплате автобуса до Ёнчхона и поиск книги, который не прекращался всю дорогу из Сеула. Но она даже не пыталась ее найти в онлайн-магазинах – и это показалось Чжонхёну странным. Зачем она так усердно искала справочник, который даже не собиралась покупать?

Если она вернулась в Ёнчхон, чтобы найти какую-то книгу, то могла пойти только в одно место. Юноша быстро собрал вещи и выбежал на улицу. В городе было всего три библиотеки, но одна была закрыта на ремонт, вторая находилась в университете и принимала только студентов и местных жителей. Оставался один вариант – главная библиотека с доступом в общую библиотечную систему. Чжонхён поймал такси и направился именно туда.

28 июля

Сэхён пыталась почистить чеснок со связанными руками. Она вся покрылась потом – мало того что запястья были крепко связаны, так еще и нож был тупым. Судя по только что зашедшему солнцу, прошли еще одни сутки. Ей казалось, что прошло уже несколько дней, поэтому все больше удивляло, что Чжогюн по-прежнему не попал в западню. Если продолжать так жить, то не заметишь, как пройдет месяц, а то и целый год. Больше всего девушка ненавидела неизвестность, но ее мнение немного поменялось после того, как она оказалась в плену.

На столе появилась большая кастрюля с рисом и чем-то непонятным. Она целые сутки ничего не ела, поэтому была бы благодарна даже за сырой чеснок. Быстро схватив ложку, она зачерпнула немного блюда.

– А Сэчжин онни? – спросила Сэын, но в ответ услышала лишь молчание. ^[176]

Сэхён мельком взглянула на сидевшего рядом Чжогюна, но тот уже все доел и встал из-за стола. Девушке показалось это странным, но она тут же снова взялась за ложку и опустила ее в кастрюлю.

– Ты правда убила сестру?

Сэхён нахмурилась – только теперь она поняла, что вопрос был адресован именно ей.

– Папа так сказал.

Девушка не смогла сдержать нарастающего гнева, услышав, как девочка называет его отцом, и резко вскочила с места. Стоявшая на краю стола миска упала на пол. Сэхён крепко сжала челюсть, ожидая нового удара по лицу, но Чжогюн, к ее удивлению, никак на это не отреагировал, продолжая убирать овощи на место. Сэын тоже не обратила особого внимания на упавшую еду, занята рисом в своей тарелки.

– Но ты же врач, да? Так папа сказал. Он говорит, что теперь ты будешь меня обучать.

Сэхён бросила ложку на стол и подошла к мужчине. Ей не хотелось слышать этот бред про «отца», не хотелось узнавать о планах на будущее вонючего Чжогюна. Ложка ударилась об кастрюлю и упала так, что рисинки разлетелись по сторонам.

– Как ты вообще выжил? – сердито спросила она, но он никак не отреагировал на ее тон.

Сэхён не сдавалась, требуя ответов, – она попыталась пнуть коробку с продуктами, но потеряла равновесие и позорно повалилась на пол. В рот попали сухие листы, которые она тут же попыталась выплюнуть. Чтобы подняться со связанными руками, ей пришлось сначала сесть на колени.

– Он сказал, что ты будешь рада, когда узнаешь, что мы будем жить втроем. Как это было с Сэчжин онни…

Сэчжин. Такое далекое и вызывающее тоску имя. Сэхён постаралась медленно восстановить дыхание. Небо стало еще ярче из-за заходящего солнца. Девушка всмотрелась в яркий горизонт. Ей не хотелось поддаваться этим непонятным эмоциями.

– А кто это вообще такая? – спокойно спросила Сэхён, заметив растерянность на лице девочки.

Чжогюн махнул рукой, подзывая ее к себе. Она подбежала ближе, и он шепнул ей что-то на ухо. Сэхён было противно видеть эту картину, видеть, насколько они близки. Ей хотелось побыстрее их разлучить, но пока это было ей не по силам.

– Дочь папы, которую ты убила.

Сэхён попыталась было оторвать ногу от земли, чтобы сделать шаг, но тут же замерла.

– Что за бред?

Чжогюн лишь рассмеялся, смотря на недоуменное лицо Сэхён

– Хватит улыбаться, ответь. Я ведь единственный ребенок. Ты говорил, что я на тебя похожа. Говорил, что я должна оставаться одна.

Чем больше слов она произносила, тем сильнее затуманивалось ее сознание, начиналась одышка. Она просто стояла на месте, а казалось, что пробежала стометровку. Ей срочно нужно было на что-то облокотиться, поэтому она схватилась за стол, ища поддержки. Чжогюн продолжил убирать продукты, как будто их разговор был окончен. Сэхён схватила лежавший рядом нож, со всей силы вонзила его мужчине в спину и побежала.

Как когда-то во сне, ее брюки и ботинки полностью пропитались хлюпающей грязью – она обо что-то запнулась и повалилась на землю. Девушка не смогла подняться, и ее схватили измазанные землей руки.

– Тогда и ты должна заплатить за все свои грехи, – услышала она его шепот.

В этот раз это была не игра ее воображения – она на самом деле не могла дышать. Чжогюн бросил ее на стол и крепко сдавил шею. Сэхён попыталась откашляться, но мужчина навалился на нее всем своим весом. Он подозвал Сэын, которая тут же схватила девушку за правую руку и зафиксировала ее на столе.

– Разве нужны все десять пальцев, чтобы справляться с трупами?

Сэын молча покачала головой в ответ. Это было последним, что помнила Сэхён. Когда она пришла в себя, правого мизинца больше не было. На его месте были только несколько слоев пропитанного кровью бинта. Не было и части безымянного пальца до второй фаланги.

Девушка постаралась не сильно двигаться, но даже так почувствовала приступ тошноты, и ее вырвало прямо на пол. Тело покрылось холодным потом и сильно тряслось из-за нарастающей боли. Она не понимала, сколько часов прошло, но палец еще можно было вернуть, если бы она тут же обратилась в больницу. На всякий случай она проверила карманы – может, Чжогюн все же по доброе душевной оставил ей мизинец.

– Он сказал, что пришьет его обратно, если будешь слушаться.

Сэын помахала пластиковым пакетом, а потом убрала его в ящик со льдом и вернулась к девочке.

– С такими-то способностями? Это ведь ты делала швы? Они были ужасны. – Сэхён не смогла сдержать сарказма, пытаясь разозлить девочку.

В детстве она сама реагировала на критику так же, как Чжогюн, – была слишком чувствительна к тому, что задевало ее самолюбие.

Она предположила, что Сэын такая же, но ошиблась. Девочка опустила голову на колени и начала засыпать, будто сильно устала. Сэхён не могла видеть, как она прозябает в этом фургоне. Из-за резкого поворота кузов затрясся. Девушка прислонилась к стене, попытавшись сохранить равновесие, чтобы не покатиться по полу. Машина выровнялась и помчалась дальше. Возможно, из-за кровопотери Сэхён не могла понять, где реальность, а где иллюзия.

– Все в порядке, – прошептали ей на ухо.

Рядом с Сэын она увидела лицо девочки с фотографий. Сэхён спрятала лицо в коленях, трясясь от боли.

Через какое-то время она снова пришла в себя. Губы совсем высохли. Она попыталась встать, чтобы найти воды, но тут же ощутила резкий укол боли в правой руке. Сэхён уперла голову в стену, стараясь сдержать болезненные стоны. Пропитанный кровью кусок бинта болтался на пальцах. Она все не могла решиться на то, чтобы убрать державший бинт пластырь, но в итоге все же оторвала липкую часть, не сдержав вскрика. Она сжала губы, стараясь проглотить всхлипы, но в этот момент встретилась взглядами со следившей за ней Сэын.

– У вас нет эластичного бинта?

Сонная девочка лишь покачала головой, не прекращая тереть глаза.

– А обезболивающих?

Та медленно подошла к пластиковой коробке и, обыскав ее, вытащила две таблетки парацетамола.

– Ты шутишь? – несдержанно воскликнула Сэхён и подняла руки, но даже это небольшое движение отозвалось ужасной болью.

Часть волос пропиталась потом, прилипнув к коже и лбу, а другая запуталась на затылке.

– Отвезите меня в больницу, прошу вас. – Ее голос обрывался, будто она задыхалась.

Сэын ничего не ответила, а лишь продолжала растерянно стоять рядом и смотреть на девушку. Потом она отошла и принесла стакан воды.

– Ты будешь отвечать, если я умру?

Сэхён показала ей то, что осталось от пальца. Малышка поежилась, но все же осмотрела отрубленную часть. На месте среза появилось что-то черное, непохожее на обычные сгустки крови. Сэын схватила книгу из стопки у матраса и начала сравнивать картинки с тем, что видела сейчас. Сэхён понимала, что не может упустить этот шанс, поэтому специально застонала умирающим голосом.

На лице девочки читалось замешательство, как если бы она никогда не видела, как жизнь покидает человека. Сэхён схватила руку и упала на пол, ударившись головой. Бинт, пропитанный кровью, приземлился у ног Сэын. Из-за высокой температуры и духоты в фургоне кровь на ране начала засыхать. Упавшая Сэхён не двигалась. Девочка потрогала бинт. Она понимала, что после ампутации прошло уже слишком много времени, а значит, если оставить девушку в таком состоянии, она и правда может умереть.

Посомневавшись, Сэын все же постучала по стене в районе водительского кресла. Пришлось проделать это еще несколько раз, и машина наконец-то затормозила, остановившись на боковой полосе шоссе. Почти сразу дверь фургона открылась, и Сэын выбежала на улицу. После этого Сэхён ничего не слышала. Она даже испугалась, что они могли сбежать, бросив ее умирать.

Она уже хотела подняться, но тут в фургон ворвался Чжогюн. Кузов заколыхался, причиняя девушке боль. Мужчина поднял ее руку, и Сэхён не смогла сдержать крика. Жгучая боль разливалась по всему телу, снова выступил холодный пот. Перед глазами все закружилось. Казалось, что она сию минуту потеряет сознание, поэтому Сэхён сосредоточенно глядела в пол.

– Прошло уже столько времени, но кровь все не останавливается, поэтому… – Напуганная Сэын пыталась говорить как можно четче, но Чжогюн только злился.

– Это обычный некроз. Зачем тут больница? Просто нужны лекарства, и я сам вполне справлюсь.

Он еще несколько раз осмотрел палец, потом отбросил руку Сэхён и вышел на улицу, запирая дверь. Послышался звук мотора, машина снова двинулась вперед. И только тогда Сэын смогла нормально выдохнуть и снова вернуться к книге. Судя по обложке, это было руководство по оказанию первой помощи, но Сэхён понимала, что этим ее пальцу уже не помочь.

– Я скажу, что купить.

Похоже, девочка решила игнорировать ее слова – она держала ручку, водя ею по книге, а потом записывала что-то на ладони.

– Обязательно нужен антисептик, физраствор, эластичные бинты. И раневые повязки.

Хотя Сэын и не отрывала глаз от книги, Сэхён точно знала, что она запоминает все, что она говорит. Знания, которые мог дать Чжогюн, были достаточно ограниченны, поэтому девочка, скорее всего, испытывала сложности в решении некоторых даже очень незначительных проблем.

К тому же он явно по-прежнему агрессивно реагировал на любые ошибки – стоило ему достать руки из карманов, как Сэын сразу вздрагивала без особых на то причин. Но даже так девочка пыталась бороться за свою жизнь, справляться в одиночку. А фургон был заполнен разнообразными книгами, которые мужчина даже ни разу не открывал.

Вероятно, по этой причине девочка не сводила глаз с Сэхён, когда та пыталась сама справиться со своей раной на голове. Именно поэтому Сэхён использовала сложные слова, а не говорила просто «мазь для заживления ран» – ей хотелось увидеть замешательство Сэын, так стремившейся к новым знаниям.

– А еще попроси фентанил.

Она специально выбрала анальгетик, который использовался в больницах. Как и ожидалось, Сэын не показала какой-то особенной реакции, услышав незнакомое название.

Машина остановилась, двери с грохотом открылись. По лицу Сэын был видно, что она нервничает. Должно быть, в силу юного возраста она еще не умела хорошо скрывать эмоции. Сэхён рассмеялась, вспомнив, как выглядело ее собственное лицо в детстве.

Девочка собиралась выбраться из кузова, но обернулась, услышав смех. Сэхён широко улыбнулась и помахала ей правой рукой с отрезанным пальцем. За все время, что она была с Чжогюном, она никогда не разочаровывала его. Именно поэтому по-прежнему страдала. Но сейчас она чувствовала, что скоро выберется из этого фургона.

Как она и думала, взволнованная Сэын вернулась через несколько минут.

– Повтори еще раз, что тогда говорила.

– Что именно?

– Название лекарства.

Сэхён заметила Чжогюна, стоявшего у открытой двери в ожидании.

– Только медленно, чтобы я все поняла.

Девочка явно расслышала знакомые ноты в ее речи и в нерешительности отошла назад. Неожиданно мужчина схватил девушку и вытянул на улицу. Она боялась, что снова повалится на пол, поэтому попыталась восстановить равновесие, махнув руками и тут же вскрикнув. Чжогюн зажал ей рот и притянул ближе к себе. Сэхён начала задыхаться – не от его силы, от противного запаха пота, исходившего от его рук. Он накинул на нее черную куртку, покрывшуюся плесенью из-за влажности, и надел на голову кепку. Несмотря на большой размер куртки, от которой исходил его запах, она плотно сдавливала тело девушки и ощущалась как смирительная рубашка.

Сэын потянула ее за рукав. Светофор мигал лишь желтым – наверное, сломался. Двухполосная дорога была совершенно пуста, если не считать несколько автомобилей, незаконно припарковавшихся на обочине. Она чуть не запнулась, когда ее потянули вперед. Даже от ходьбы ее палец разрывался от боли. Сэхён с трудом следовала за девочкой, а Чжогюн следил за каждым шагом, стоя поодаль.

Судя по тому, что аптека была круглосуточной, они находились не в таком уж и маленьком городе. Сэхён попыталась найти табличку с адресом, но ее ослепил просочившийся через стеклянную дверь свет ламп. Сэын оставила ее на стуле у входа, не давая подойти ближе.

– Болеутоляющее в желтой баночке, мазь для ран и бинт, – торопливо проговорила она, подойдя к аптекарю.

Аптекарь вежливо показала каждый товар и сложила все в бумажный пакет. Она почти взяла наличные, которые заранее подготовила Сэын, но неожиданно перевела взгляд на выход. Смутившаяся девочка поспешила загородить ей обзор, но из-за ее роста это не дало никакого эффекта.

– Еще что-нибудь?

– Обезболивающий спрей, пожалуйста. – К стойке подошла Сэхён.

Получив пакет, она без промедления пошла назад. Раздался звук колокольчиков на входе, Сэын поспешно собрала сдачу и обернулась. В этот момент ее глаза залепило что-то холодное и влажное. Она попыталась прикрыться, но тут же ощутила сильную боль, словно от тысячи осколков. Дергая руками, девочка старалась выбить спрей из рук Сэхён, но ничего не выходило – теперь жидкость заливала все лицо, вызывая новые приступы боли. Сэын не смогла больше терпеть и рухнула на стеллаж.

Судмедэксперт перешагнула через барахтавшуюся на полу девочку и собиралась выбежать из аптеки, но вовремя заметила приближавшегося Чжогюна.

– Вызывайте полицию. Прямо сейчас, – закричала она аптекарю, снимая кепку и выбегая на улицу через широко распахнутую дверь.

Она с трудом передвигала ногами, скорость набрать совсем не получалось. Она высунула из кармана палец, чтобы проверить, – он снова истекал кровью. Накатило волнение. Так она могла и умереть. Запнувшись об выступавшую тротуарную плитку, она обессиленно упала вперед. Попыталась защитить голову, схватив ее двумя руками, но в этот момент палец проехался по асфальту, вызвав новую вспышку ужасной боли.

Чжогюн догнал ее и сразу вцепился в горло, чтобы ее вырубить, но Сэхён смогла дотянуться до стеклянной бутылки, валявшейся у аптечной урны, и кинуть в него. Она не разбилась, а отдача от удара только вызвала новую волну боли в руке. Однако хватка мужчины все же ослабла, возможно от внезапности атаки. Воспользовавшись моментом, девушка попыталась высвободиться.

Выпутавшись, она встала на четвереньки и поползла по асфальту. Она сдержала рвотные позывы и попыталась подняться, но в этот момент Чжогюн схватил ее за щиколотку – и она снова повалилась на пол. Челюсть полностью онемела – кажется, она ударилась подбородком. Сэхён зажмурилась, видя возвышавшуюся над ней тень.

Она ожидала новых ударов, но ничего не происходило. Развернувшись, она встретилась взглядом с Чжонхёном, который прижал плечо мужчины коленом, заставив того опустить голову на асфальт. Офицер что-то кричал, но Сэхён не могла разобрать слов – уши заложило так, будто она была под водой.

В ту же секунду Чжонхён вдруг повалился назад. За ним стояла Сэын, крепко державшая в руках спрей, – ее лицо было красным и опухшим. Она накинула на шею полицейского эластичный бинт и потянула. За секунду она обезвредила юношу больше ее в три раза, непонятно откуда взяв на это силы.

В руке шатавшегося Чжогюна показался тот самый нож, которым он обрубил палец Сэхён, и он явно целился в шею Чжонхёна. В испуге девушка кинулась в его сторону, сбив парня на пол. Нож вошел ему в плечевой сустав. Сэын не смогла устоять и упала вслед за ними.

Среди ночной тишины раздались звуки сирен – аптекарь все же вызвала полицию. Чжогюн оценил ситуацию, схватил Сэхён за волосы и грубо потащил к машине. Она дрыгалась, пытаясь сопротивляться. Видя это, Чжонхён попытался дотянуться до нее рукой. В обычной ситуации Сэхён дважды бы подумала, но сейчас без всяких сомнений схватила его за руку.

Мужчина со всей силы дернул ее за волосы, а Сэын изо всех сил пыталась разъединить их сцепившиеся пальцы. Чжонхён не обращал внимания на боль в руке, в которую только что вонзился нож, – он крепко сжал запястье Сэхён и тянул на себя.

Тут девушка услышала звуки приближавшихся шагов и открыла глаза. Фургон, в котором она страдала несколько дней, завелся и быстро поехал вперед, скрываясь из виду. Она попыталась запомнить номера, но быстро сдалась.

Наконец придя в себя, она оглядела Чжонхёна. На плече у него была глубокая рана. Судмедэксперт поспешно стянула бинт с его шеи и обмотала им руку. Она была не вправе насмехаться над умениями Сэын, ведь и сама так давно не практиковала первую помощь. Чжонхён терял сознание, повалившись на ее плечо, но все еще крепко держался за ее куртку.

Сэхён пыталась остановить кровотечение, крепче зажимая рану на плече, но кровь брызнула ей в лицо и потекла по щекам, смешавшись с каплями пота. Рука Чжонхёна упала вдоль туловища. Девушка наклонилась ближе и проверила его состояние. Его тело полностью ослабло в ее объятьях. Теперь его кровь пропитала и ее одежду.

Сэхён сжала его дрожащими руками. Она испугалась, услышав хрипы, говорящие об остановке дыхания. Она закрыла глаза, тут же вспомнив все похожие моменты, когда люди умирали в ее объятьях. Мама на отмели, Сэчжин в морозильной камере грузовика.

Чжогюн всегда восторгался ее умением принимать смерть, постоянно ее хвалил. Поэтому она отпустила Чжонхёна, когда фельдшер оттянула ее в сторону. Она могла лишь сидеть на асфальте и смотреть, как юношу грузят в скорую.

4 июля 1999 года

В мой девятый день рождения семья собрала вещи и переехала в другой город. Он сказал, что вырос в этом доме, окруженном высокими деревьями, но мы начали называть его лачугой.

Сэчжин часто плакала, скучая по маме. Я же не ощущала каких-то глобальных изменений, ведь не особо ее знала. Но даже так мне было сложно понять, как свыкнуться с маминой смертью. Иногда я скучала по приготовленному ею суджеби, но постепенно это тоска исчезла – Сэчжин научилась готовить такие же блюда. ^[177]

Он нашел новую работу – отвечал за пешие тропы – и начал коротко обрезать мои волосы. С этого момента Сэчжин больше не приходилось делать мне хвостики по утрам. Он так и не продал машину с прошлой работы в доставке, а припарковал ее на одной из троп около обвалившегося холма. Совсем скоро она стала моим гнездышком.

Мы быстро привыкли к новой жизни, еще до того, как сезоны сменились. После каникул Сэчжин пошла в новую школу, а я в то время сильно простудилась, но не могла пойти в больницу после случившегося на отмели. Казалось, что для него я больше не существовала – он постоянно говорил, что мне придется справляться со всем самой.

Тогда я не осознавала, о чем речь, но позднее узнала, что в нашей семейной регистрации даже не было моего имени. Пока Сэчжин пыталась привыкнуть к новой школе, он поехал в путешествие, взяв меня с собой. В тот день на заднем сиденье примостилась мама, а теперь – какая-то незнакомка. Он на всей скорости гнал вперед.

Он всегда говорил, что семья должна помогать друг другу, поэтому взваливал на меня перенос ведер с фрагментами тел. Они были ужасно тяжелыми, и мне приходилось много раз останавливаться и отдыхать на пути к указанному месту. Это было особенно жестоко, ведь я всегда сильно мерзла.

Из путешествия мы снова возвращались в лачугу – приходилось несколько дней проветривать фургон, чтобы избавиться от запахов. Благодаря этому я могла несколько дней оставаться дома. Это было единственное время, когда я общалась с Сэчжин. Она ни о чем не подозревала, но явно меня жалела. Она обращалась со мной так, будто я была чем-то сильно больна – даже уступила мне лучшую кровать в доме. Когда она входила, я всегда притворялась, что мне плохо.

Каждый раз, лежа в кровати и смотря на наваленные у стены игрушки, я вспоминала то самое ведро на берегу реки. Не выдерживая, я выходила пройтись по горе прямо среди ночи. Меня не пугали даже таблички, предупреждающие о кабанах. Так я бесцельно бродила несколько часов, возвращаясь на рассвете и засыпая прямо за обеденным столом.

Но тогда я не смогла спокойно уснуть. Как только темнело, моя кровь будто начинала двигаться быстрее, не давая мне просто лежать без дела. В такие моменты я всегда выбегала на улицу. Постепенно мои навыки охоты улучшились.

Я охотилась на мышей в кладовке, на цыплят, которых продавали около школы Сэчжин, и даже на кошек. В особо удачные дни мне даже удавалось ловить кроликов. Так улучшалось и мое умение работать с ножом, отличавшее меня от сверстников. Постепенно Чжогюн стал брать меня даже в более долгие путешествия.

Но моя жизнь начала рушиться, когда Сэчжин распустила любимые ею хвостики, надела форму и перешла в старшую школу. Она говорила, что теперь мечтает стать учительницей, поэтому старалась усадить меня за стол и заставить слушать. Я понимала, что получу от него, если он заметит, как я срываюсь на сестру, поэтому мне оставалось только сидеть и делать вид, что я внимательно впитываю каждое ее слово. Постепенно мне стало интересно, а иногда нам даже удавалось просто поболтать, прикрываясь занятиями.

Сэчжин рассказывала мне об одноклассниках, о мальчике из соседней школы, который ее заинтересовал, об особо популярных товарах в магазинчике, о том, как пару дней назад ей попало от учителя за невыполненное домашнее задание.

Однажды вечером мне захотелось надеть ее форму и выйти прогуляться. Я не привыкла к такой одежде, к длине юбки, прикрывающей колени, поэтому я зацепилась за ветку и порвала подол. Утром Сэчжин ничего мне не сказала – просто ушла в школу в спортивной форме.

Так я и начала рыться в ее сумке, пытаясь найти что-то интересное, что можно было украсть. Я смогла попробовать все виды гамбургеров из магазинчика и даже вести записи красивой ручкой с головой куклы на конце. Однажды я нашла в ее кошельке хорошо запрятанное письмо. Конечно, Сэчжин застала меня за чтением – она испугалась, что я сразу побегу к Чжогюну и обо всем расскажу. Оказалось, что ей не нравился отправитель письма, потому что он обижал других.

Сэчжин выхватила письмо, скомкала и кинула его в ящик. Из сумки она вытащила тетрадь с подсолнухом на обложке и набор из двенадцати цветных ручек. И сказала, что мне достаточно написать в этой тетради, если мне чего-то захочется, и положить ее обратно. В ту ночь я не могла уснуть, лежа на полу и думая, что бы пожелать. Так я впервые в жизни столкнулась с чем-то, похожим на свободу выбора. Но даже после этого я не прекращала охоту, приобретя и новую привычку – тщательно мыть руки.

К тому моменту, как я почти исписала всю тетрадь, Сэчжин уже сильно повзрослела. Она стала намного выше, так, что я доставала ей лишь до груди, а также купила юбку намного короче предыдущей. Она продолжала меняться и дальше. Ей удавалось скрывать от отца письма, но теперь она не показывала их даже мне. Каждые выходные, когда он уезжал на работу, мы шли гулять без разрешения. Однажды на такой прогулке я рассказала ей о своей странной бессоннице. Сэчжин была шокирована. Она не разговаривала со мной несколько дней, а потом вдруг сказала, что научит меня делать могилки для животных, – она принесла камень, чтобы похоронить мышь, которую я убила пару дней назад. В ту ночь мне приснилась мама, лежащая на отмели.

Мы продолжали ездить в путешествия, а мои умения с каждым днем лишь улучшались. Теперь я знала, как отделить ткани от костей, как предотвратить кровотечения, чтобы после не отмывать пол. Однажды я, как и всегда, вышла, чтобы выбросить ведро, но руки начали странно чесаться. Зуд был таким сильным, что я не стала зарывать ведро в землю, а лишь положила его сверху. Я надеялась, что оно поможет защитить могилу от негативной энергии – Сэчжин рассказывала мне о захоронениях ванов, рядом с которыми обязательно устанавливали статуи.

Он заметил изменения в моем поведении и запретил спать в лачуге. Тогда же он взял откуда-то фотоаппарат и начал делать мои фото. Так поступают настоящие любящие отцы, но здесь было другое – в такие дни мои ладони всегда были измазаны кровью зверей. Я больше не могла избавиться от их запаха, сколько бы ни мыла руки. Сэчжин всегда проходила мимо фургона, где я жила, по пути из школы и стучала в дверь в знак приветствия. Чем старше я становилась, тем больше любила книги, которые она приносила, и теряла интерес к теплым рабокки. ^[178]

Мне хотелось полетать на самолете. Хотелось увидеть остальной мир. Мне было ужасно тесно в этом фургоне, где я могла спать только съежившись. Я могла бы украсть ключи от машины и сбежать, но я на это не решалась. Я обещала Сэчжин, что никогда не сбегу, что бы ни случилось.

Именно тогда Чжогюн начал аккуратно вклеивать мои фото в тетрадь. А я продолжала взрослеть, разрываясь между жаждой убийства и желанием выжить.

Как-то раз Сэчжин почему-то не прекращала действовать ему на нервы. Она задавала множество вопросов, даже видя, что они его раздражают. Он так разозлился, что ударил ее по щеке, и она тут же повалилась на пол. Увидев ее в таком положении, я осознала, насколько она была похожа на маму.

В тот день мы вернулись из очередного долгого путешествия. После него он казался мне совсем другим человеком. Он был особенно уверен в себе, в глазах читалась угроза. Люди его любили, что всегда казалось мне странным. Но он был молодым мужчиной, растившим дочь в одиночку. День и ночь работал ради нее. Часто в качестве гостинца ему даже приносили закуски.

Тогда же я отправилась прогуляться, оставив уборку на потом. Однако я вдруг вспомнила, что не закрыла фургон, и сразу побежала обратно. Сэчжин стояла прямо перед кузовом, залитым кровью. Перед глазами полетели серые снежинки.

Я схватила ее за руку и потащила к склону, пытаясь убежать как можно дальше от лачуги. Я странно смеялась, пока бежала, – то ли оттого, что настроение улучшилось, то ли пытаясь его улучшить. Но наша свобода продлилась недолго. Я знала, что он всегда носит с собой нож, но не представляла, что он наставит его на Сэчжин. Я все еще помню, как на лбу у него выступила вена.

Я так испугалась, что бросилась вперед, желая сбить его с ног. Он потерял равновесие и повалился вниз со склона. Сэчжин была выше меня на две головы, но я схватила ее за плечо, пытаясь аккуратно спуститься, что было совсем непросто. Я понимала, что не могу ее отпустить. Тогда я все же взвалила ее на плечи и пошла вниз, обливаясь потом.

Помню, что было темно от туч, заслонивших луну, а путь был долгим. Сколько мы прошли? Вдруг недалеко послышался звук приближающегося фургона. Я все понимала. Он был близко. Нам нужно было спрятаться. Я открыла сливной люк и запихнула Сэчжин в него. Там ужасно пахло стоячей водой, но я была благодарна за то, что мы смогли туда поместиться – дождей в то лето шло мало.

Совсем скоро я услышала, как рядом остановилась машина. Он прошел по люку, не заметив нас, и начал подниматься в гору, ориентируясь на сломанные ветки. Треск затих, слышалось лишь наше дыхание, дуновение летнего ветра и стрекотание насекомых. Не знаю, как я на это решилась, но я схватила Сэчжин и подвела ее к фургону, быстро заняв водительское место и заведя машину. Тишину разорвал шум старого мотора. Тут он сбежал вниз и загородил нам путь. Он явно был зол, в его лице виделось разочарование – он зря потратил время на мое обучение.

Мне хотелось быстрее сбежать, выбраться из этой ситуации, и я нажала на педаль. Я решила его объехать, поэтому повернула руль, но машина потеряла равновесие. Сэчжин резко повернула руль в другую сторону, приложив все свои силы. Фургон направился прямо к тому месту, где он стоял, – что-то врезалось в бампер. Звук был таким громким, а столкновение таким сильным, что не сравнилось бы даже с моментом, когда мы однажды сбили лося. Автомобиль потерял управление и врезался прямо в дорожное ограждение, завалившись налево. Он сильно накренился, поэтому я поспешила вытащить Сэчжин, но она так вцепилась в ручку двери, будто была готова упасть в любую секунду.

Как и Сэчжин, чтобы наконец-то от него освободиться, мне нужно было убедиться во всем самой. Я широко раскрыла глаза, устремив взгляд вниз. Он лежал под склоном на обломанных ветках вместе с ограждением, а одна из его рук была неестественно заломлена. Я почувствовала и облегчение, увидев его в таком состоянии, и сожаление. Если бы я знала, что все будет так просто, я бы уже давно это сделала. Я вытащила Сэчжин из машины, и мы направились вверх по дороге.

В тот момент Сэчжин глубоко застонала – она начинала задыхаться. Мы дошли до заброшенной площадки для отдыха, которая находилась недалеко от нашего дома. Я думала лишь о том, что нам нужно скорее убежать подальше. Мы спрятались в грузовике с холодильной камерой. Я сразу почувствовала знакомый запах крови и ужасный холод, хотела выбраться на улицу, но дверь уже захлопнулась. Сэчжин начала замерзать и перестала говорить. Я долбила в дверь, пока руки покраснели. Но она так и не открылась.

Мы прислонились друг к другу. Я хотела осмотреть рану Сэчжин, но та отнекивалась, говоря, что все в порядке, поэтому я тоже решила об этом не думать. Так мы постепенно успокоились и начали засыпать. Я проснулась от затекшей руки, увидев, что Сэчжин накрыла меня своим пальто, а сама спала на моем плече. Я потрясла ее, чтобы разбудить, но она тут же рухнула на пол совершенно оледеневшая. Я совсем этого не ожидала, и попыталась встать, опершись на пол, но руки сразу стали влажными. Под Сэчжин уже скопилась целая лужа крови.

Мы столько бежали, пролили столько пота и совсем не пили – было удивительно, что в ней было столько жидкости. Я снова ее потрясла, пыталась докричаться, но она никак не реагировала. Я поднесла палец к ее носу, но ничего не почувствовала. Открыла ее веки, но зрачки были расфокусированы. Я не знала, что делать, так что просто замерла на месте. Мне бы хотелось сделать для нее могилу, как она меня научила, но в грузовике не нашлось ничего подходящего. Тогда я просто сняла с себя пальто и накрыла ее.

Грузовик гнал вперед без намеков на остановку, и моя температура тела стремительно падала после того, как я осталась одна. Я любила думать, что ни за что не несу ответственности. Любила говорить «здесь ничего не поделаешь», поэтому тогда тоже просто смирилась. Тут действительно ничего нельзя было сделать. Чтобы выжить, мне пришлось раздеть Сэчжин и натянуть ее одежду на себя. Но даже так мои глаза продолжали закрываться от холода. В итоге я легла рядом и обняла ее. Казалось, что ее затвердевшее тело еще не потеряло тепла, но я продолжала дрожать. Сэчжин всегда первой замечала любые перемены. Поэтому она и накрыла меня своим пальто, завязав рукава за спиной. Сколько бы я ни пыталась ее подвинуть, она лишь крепче на меня наваливалась. Лицо ее постепенно теряло цвет.

На самом деле я верила, что она еще жива, до того самого момента, пока не открылась дверь. Мне казалось, что она еще мягкая, я видела, как продолжает течь ее горячая кровь. Водитель наконец-то открыл двери, но ничего не понял, увидев кровь на полу. Он посчитал, что она натекла из какого-нибудь контейнера, и не увидел в камере никого живого. Я смогла выбраться через приоткрытую дверь, взвалив на себя Сэчжин. Постаралась быстрее удалиться от парковки склада. За ним виднелись горы, и я поднялась по ним, забредя как можно глубже в лес. Это место было так похоже на то, где находилась лачуга – казалось, что она виднеется за поворотом. Так хотелось, чтобы это все оказалось просто сном. Мне хотелось быть просто младшей сестрой, которая вернулась из длинного путешествия и снова начала красть вещи старшей.

Я опустила Сэчжин на землю и прислонила ее к дереву. Найдя несколько подходящих камней, я попыталась сделать из них пирамидку, но тут же ее разрушила. Я была готова к самому худшему – мне хотелось, чтобы нас кто-то нашел. Я погрузилась в глубокий сон и открывала глаза, лишь когда начинался дождь, а потом снова их закрывала.

Так я смиренно приняла смерть.

– Здесь человек!

– Что вы ждете? Быстрее вызывайте скорую, быстрее!

– Девочка, как тебя зовут?

– Не закрывай глаза, нельзя. Девочка, приди в себя.

– Я спрашиваю, как тебя зовут.

– …ын.

– Сэ…что?

– Сэхён?

– Сэхён, мы сейчас поедем в больницу. Где твоя мама?

Ливни почти стерли кровь с лица Сэхён. Она посмотрела на наполовину обрушившуюся башенку из камней и закрыла глаза. Послышались звуки сирены, голоса людей становились то громче, то тише. Перед глазами мигал белый свет. Сэхён не смогла справиться с головокружением и снова провалилась в темноту.

29 июля 2023 года

Чжонхён поднялся на кровати и не смог сдержать стона. Попытавшись медленно восстановить дыхание, он вытащил ноги из-под одеяла. Мышцы плеча были разорваны, поэтому на нем закрепили компресс, тяжелый, словно булыжник. Он получил удар ножом, так что ему сначала сделали инъекцию от столбняка, а потом наложили на рану несколько швов. Кровопотеря была такой сильной, что понадобилось даже переливание. Юноша надел остывшие под кондиционером тапочки и покачал головой, представляя, как бы все развернулось, если бы он опоздал.

Два дня назад он нашел в библиотеке адрес. Примчавшись на указанное место, он обнаружил там лишь закрытую прачечную. Это совершенно не радовало. Почему он изначально не подумал, что в современном мире подобное место могло быть отличным источником информации о жертве? Он сразу узнал телефон агентства недвижимости в этом районе, смог добыть у хозяина здания и телефон владельца прачечной. После этого он сразу же попросил Сону пробить его координаты – подозреваемый прятался в Муане, городе в отдалении от Ёнчхона.

Но даже с примерными координатами ему пришлось отправиться на поиски лично, ведь волна от вышки радиосвязи покрывала лишь километр. К счастью, подозреваемый не пытался куда-то уехать, а продолжал перемещаться лишь по установленной территории. Видимо, был уверен, что не может попасть в поле зрения расследования, поэтому даже не пытался выключить телефон. Чжонхён следовал за ним на безопасном расстоянии.

В ту ночь у него так сохли глаза, что он не мог их нормально открыть. И ведь именно сейчас закончились назначенные врачом капли. Повезло, что подозреваемый особо не двигался, – Чжонхён успевал сбегать в круглосуточную аптеку. Он даже не мог представить, что найдет там Сэхён. Когда он увидел, как кто-то беспощадно прижимает ее к асфальту, его тело отреагировало первым.

Ему показалось, что он видел девушку, пока то приходил в себя, то снова терял сознание в машине скорой, но, когда открыл глаза после операции, ее нигде не было. Чжонхён пересек палату на подкашивающихся ногах и вышел в коридор. Он думал, что, не считая семей больных, таким ранним утром лобби будет пустым, но ошибся. Чем ближе он подходил к холлу, тем громче становились голоса, подгоняя его.

Экран телевизора ярко освещал темное помещение, отчего глаза Чжонхёна сразу заслезились, но тут он увидел знакомое лицо и уже не мог сдержать удивленный вскрик. Люди рядом шикнули в его сторону, призывая быть тише, но ему было все равно – он подошел к экрану, загораживая обзор. В их последнюю встречу ему показалось, что Сэхён сильно ранена, но только сейчас он заметил, что у нее полностью отсутствовали мизинец и часть безымянного пальца. То тут, то там слышались вздохи толпы, не ожидавшей увидеть девушку в таком ужасном состоянии. Чжонхён тоже не выдержал и закрыл глаза.

Сэхён проводила брифинг в полицейском участке Муана – за ее спиной виднелся взлетающий желтый орлан на синем фоне. Она выглядела совсем не так, как во время брифинга в Ёнчхоне, – сейчас в ней сложно было узнать ту же женщину. У нее не было при себе никаких записей, но даже так она не отрывала взгляда от трибуны. Ее дрожащий голос и вздрагивания на каждую вспышку говорили о том, насколько она нестабильна.

– Это было первое убийство. Он неотрывно следил за жертвой, детально отслеживая все, чем она занималась. Он составил четкий план, а после начал действовать. – Сэхён запнулась, опустив голову и собираясь с духом. Потом она подняла глаза и посмотрела прямо в камеру. Испуганно, но решительно. – Первое убийство произошло на отмели во время отлива.

В субтитрах тут же появилась дата – июль тысяча девятьсот девяносто девятого года. Деревня Харён. Чжонхён сразу вспомнил одно из нераскрытых дел и попытался сравнить известную ему информацию с тем, что появилось на экране. Неожиданно кто-то переключил канал, и картинка с брифинга исчезла. Чжонхён отобрал пульт у стоявшего рядом человека и вернулся на новости.

– Портной совершил шесть убийств, начиная с тысяча девятьсот девяносто девятого года. Его имя – Юн Чжогюн. И я его дочь, – срывающимся на плач голосом произнесла Сэхён, разорвав тишину лобби.

Раздались крики вперемешку с тяжелыми вздохами, как будто люди вокруг заранее условились отреагировать вместе. Чжонхён попытался осмыслить услышанное. От шока по телу прокатилась волна жара, плечо заныло, даже несмотря на то что он старался сильно не нервничать. Казалось, кто-то одним рывком разрезал запутанную нить и сбежал.

Вот почему Сэхён пыталась избежать разговоров о нераскрытых делах. Вот почему ей отправили ту старую тетрадь. Девочка с ведром. Портной. Всего лишь одной фразой Сэхён смогла развеять все его сомнения. Она продолжала рассказывать, но ее слова были настолько ужасны, что их было сложно слушать на трезвую голову. Она рассказала, что жила с Чжогюном, который убил ее мать. В субтитрах сразу отметили, что она биологическая дочь серийного убийцы Юн Чжогюна.

– Я была уверена, что смогу понять, если он снова возьмется за старое. Именно поэтому я и решила стать судмедэкспертом. Поэтому я работала без передышек. Хотела его поймать. Правда хотела… Мне хотелось, чтобы он расплатился за свои преступления… – По щекам у нее потекли слезы.

Под вспышками камер лицо ее казалось совершенно прозрачным. Ей явно становилось сложнее дышать, поэтому она снова сделала паузу, пытаясь вобрать воздух и крепко сжимая трибуну – оставшиеся три пальца сильно дрожали.

– Моя жадность помешала проведению расследования, поэтому я бы хотела принести свои извинения прямо сейчас. Я готова принять любое наказание… Прошу прощения. Простите.

Сэхён вышла вперед и низко поклонилась. На ковер тут же закапала кровь. Стоявшие впереди журналисты испугались и потребовали, чтобы она быстрее возвращалась в больницу и нормально долечивалась. Выпрямившись, она в нерешительности вернулась к трибуне и поправила микрофон.

– И сейчас он держит еще одну девочку при себе. Ростом она примерно мне по плечо. Они ездят на белом фургоне, поэтому, если заметите такой с девочкой внутри, обязательно обратитесь в полицию, – дрожащим голосом произнесла она.

Полицейские попытались насильно закончить брифинг, выключив микрофон, но Сэхён не сдавалась и продолжала кричать. Один из сотрудников больше не мог видеть ее в таком состоянии, поэтому подошел ближе и, поддерживая, повел к выходу. Кадры сменились, показав новостную студию. Только тогда Чжонхён понял, что это был вовсе не прямой эфир, а предзаписанное видео.

Репортер кратко объяснил, как будет продолжаться расследование. Далее показали Сэхён, которая садилась в машину скорой помощи и направлялась в отделение неотложной помощи. Чжонхён проверил название больницы на своей одежде и тут же побежал к стойке регистратуры. Это вызвало новый приступ боли в плече, но ему было все равно.

Узнав номер палаты Сэхён, он тут же побежал вверх по лестнице, не теряя времени на ожидание лифта. Добежав до двери палаты, он постучал и зашел внутрь. Вся правая рука девушки была обмотана – она сидела, прислонившись к спинке кровати, и смотрела новости, в которых только что появилась. Услышав звук открывшейся двери, она обернулась.

– Как ваше плечо?

Сэхён выглядела даже более спокойной, чем обычно, – совсем отличалась от той, что недавно была на экране. На самом деле даже во время просмотра брифинга ему было сложно определить, что из сказанного было правдой, а что она приукрасила. Она говорила, что хотела стать судмедэкспертом из чувства долга, потом – что хотела повышения, а затем снова меняла свои слова, заявляя, что на самом деле желала поймать своего отца.

Чжонхён прикрыл дверь и подошел ближе, встал, облокотившись на соседнюю койку. Казалось, совсем недавно они сидели вместе в ресторане, подающем кашу, а теперь встретились при других обстоятельствах и выглядели хуже некуда. Тот день был словно из прошлой жизни. Лицо Сэхён осунулось, а на подбородке виднелось несколько пластырей. Видимо, она его разбила. На руку намотан бинт, а ладонь зафиксирована пластырем. Глаза с полопавшимися сосудами казались уставшими, но при этом были совершенно ясными.

Она выглядела неприступно, как айсберг, и он мог лишь догадываться, что на самом деле скрывалось в ее душе. Чжонхён не мог ее презирать или осуждать, ведь она была и сообщницей преступника, и жертвой, потерявшей семью. Он решил прекратить попытки разобраться, где правда, а где ложь. Если Сэхён – айсберг, то ему хотелось быть тем, кто плавал в море рядом. Просочившийся между жалюзи луч солнца упал на пострадавший палец Сэхён. Она заметила это и поспешила прикрыть оставленные Чжогюном шрамы. Увидев это, Чжонхён нахмурился и подошел к окну, чтобы опустить шторы.

Девушка ненадолго остановила взгляд на его плече, а потом снова подняла глаза. Ручка жалюзи перестала скрипеть, и в палате снова воцарилась тишина.

– Я знаю, что вам было сложно снова вернуться. Но вы все сделали правильно, – сказал он, подойдя ближе и аккуратно взяв ее за пострадавшую руку.

От низкого голоса Чжонхёна в глубине сердца Сэхён что-то будто надорвалось. Она закрыла глаза и попыталась мысленно вернуться к тому прошлому, которое Чжогюн запечатлел в той старой тетради. Только сейчас она поняла, что девочкой с последнего фото была маленькая Сэчжин – потому она и не узнала в ней себя. Она рассказывала, как ей нравилось то время, когда у нее выпали передние зубы, – улыбаясь, она слышала свист ветра, и это веселило ее еще сильнее. А на том снимке она была похожа на сестру. Видимо, Сэхён оно так нравилось, что она решила вклеить его на последнюю страницу. Именно с того момента она пыталась повторять за Сэчжин даже самые мелкие движения и действия, хотя и скрывала это.

Когда-то они возвращались домой с грязными руками после того, как вырыли очередную могилу, и Сэчжин сказала одну вещь. Она осталась с Сэхён до самого рассвета и прошептала ей, что любовь – это когда ты принимаешь то, что делает любимый тобой человек, даже если не понимаешь. Сэчжин не пыталась как-то поменять Сэхён или пристыдить ее. Вместо этого она исполняла все ее желания, которые читала в тетради с подсолнухом. Замерзшая до смерти Сэчжин всегда говорила, что была счастлива в лачуге. Они обедали вместе за одним столом чем-то вкусным, а папа покупал любую еду, которую им хотелось. А по ночам она могла болтать с младшей сестренкой, которую так редко видела. Она была благодарна за эти моменты.

Тогда она призналась, что каждую ночь молится, чтобы они трое были счастливы. Она также извинилась на случай, если бы это показалось Сэхён странным. Сэчжин, что лежала под теплым одеялом и рассуждала о любви, отдала сестре все, что могла, в том ледяном грузовике и покинула ее. А в ответ попросила только продолжать жить, пытаясь найти свое счастье. Сэхён попыталась подсчитать, сколько времени она не чувствовала человеческого тепла с момента, как отпустила Сэчжин.

Все, кто был ей дорог, в итоге покинули ее, исчезнув из этого мира. Так сделала мама, так сделала Сэчжин. И она была уверена, что так сделает и Чжонхён, похожий на ее сестру. Но сейчас он стоял рядом. Он дышал, он говорил. Он не сбегал, он был здесь.

Она ни разу не ощущала за него ответственности. И не думала, что ей есть за что извиниться. Наоборот, ее часто опьяняла эта его забота, ей казалось, что она смогла его завоевать. Она считала, что все испытания, которые на него свалились, были заслуженными. Когда информация о вскрытиях просочилась в прессу, когда она соврала о тетради, замедлив расследование, когда Чжогюн направил свой нож в его сторону – даже тогда Сэхён ни в чем не сомневалась.

Но при всем при этом она не могла допустить, чтобы его убили. Что изменилось бы, если бы она смогла помочь маме, Сэчжин или другим жертвам? Горячий, будто от ожога, палец по странному совпадению стал холодным и перестал ныть, когда Чжонхён опустил жалюзи. Собравшись с силами, Сэхён дотронулась до руки. Мизинца, так похожего на палец Чжогюна, больше не было. Только сейчас она наконец почувствовала, как поджидавшая за ее спиной гибель отступила. Ее тело было измотано, она промокла до нитки. Ее словно спасли из наводнения, откуда она не могла выбраться сама – у организма совсем не осталось сил, но именно сейчас ее разум был ясен как никогда.

Чжонхён услышал по рации, что фургон Чжогюна пересек выезд из Муана. Он понимал, что его плечо все еще не пришло в норму, но просто не мог сидеть на месте, ничего не предпринимая. Узнав об этом, руководство поспешно отправило в погоню и следственную группу из участка Ёнчхона. Полицейское управление Чоннама подрядило своих сотрудников, которые перекрыли дорогу, ограничив пути отступления и отправив часть сил за ним. Сэхён все еще не могла нормально ходить, но упрямо заявляла, что отправится с ними. Чжонхён огромными усилиями смог ее остановить, несколько раз объяснив ей, в каком она сейчас состоянии. Она лежала в кровати и неотрывно смотрела новости. Ей бы не помешало хоть немного поспать, но она не переставала просматривать сюжет с брифинга.

Юноша боялся, что ей помешает, поэтому как можно тише собрал вещи. Он не знал, как с ней попрощаться, но Сэхён, видя его нерешительность, первая наказала ему быть осторожным. Она уже не выглядела разбитой, хотя и столько пережила. Все ее тело было покрыто ранами, но она казалась энергичной и полной уверенности. Чжонхён не переставал о ней беспокоиться и хотел было позвонить, но в итоге передумал, положив телефон на колени. Она делала вид, что все хорошо, поэтому он решил в этом не сомневаться.

Вдруг из рации раздался чей-то быстрый голос. Полицейский попросил говорить чуть медленнее, но собеседник просто замолчал. Заволновавшись, Чжонхён схватил телефон. Он видел множество пропущенных звонков и сообщений, но просто не мог в такой ситуации позволить себе отвечать каждому. Он снова взял рацию и попросил повторить четче. Но не успел он договорить, как услышал ответный крик собеседника, назвавшего номер машины. Чжонхён выпрямился и подвинулся ближе, осматривая проезжающие автомобили. Совсем близко показался фургон, накрытый тканью защитного цвета, – он двигался рывками, постоянно выезжая на встречную полосу.

– Следуйте за этой машиной, пожалуйста. Номер восемьдесят два – БО тридцать семь – сорок девять. Белый фургон, накрытый водонепроницаемой тканью.

Он заметил, как фургон кренится на бок, готовый опрокинуться в любую секунду. Он понимал, что еще мгновение – и станет свидетелем чудовищной аварии, поэтому сразу попросил ограничить движение по этой полосе, крича в рацию, чтобы они продолжали следовать за автомобилем на расстоянии. Он двигался на скорости, превышающей сто пятьдесят километров в час, постепенно заняв середину дороги между полосами движения.

– Если он не выправится, так и в ограждение врежется, – не скрывая волнения, сказал следователь с водительского сиденья.

Чжонхён не мог понять, чего Чжогюн этим добивался. Он ведь должен был заметить погоню. Если он надеялся сбежать, то ему нужно было увеличить скорость или скрыться на другой дороге, помешав преследованию, но он этого не делал. Вместо этого он двигался вперед, очень странно ведя машину. Он собирался в Ёнчхон? Чжонхён открыл приложение с картой и проверил, куда вела дорога. Нет, по ней он бы не добрался до города.

Фургон сильно покачнулся, заставив всех следователей в машине вскрикнуть. Юноша не мог просто следить за происходящим, поэтому попросил увеличить скорость и приблизиться к автомобилю. Скорость нарастала, а с ней и волнение. Им удалось нагнать фургон и даже проехать мимо него. Чжонхёну хотелось увидеть через плотно затонированное окно, с каким лицом Чжогюн гнал вперед. Следователь резко вдавил педаль, обгоняя машину, – от неожиданности Чжонхён схватился за поручень. Буквально через пару мгновений он почувствовал удар по заднему бамперу, из-за которого автомобиль тут же дернулся вперед, заставив офицера врезаться коленями в переднее сиденье. Постепенно скорость снижалась, но сердце бешено билось до тех пор, пока они не остановились окончательно.

Чжонхён распахнул дверь фургона. За спиной он слышал голоса следователей, просящих не идти на риск, но он лишь схватил левой рукой тайзер и открыл дверь, ведущую в кабину водителя. Оглядев ее, он тут же расслабился, отводя дуло и опуская оружие. Осторожно он пробрался к водительскому креслу.

Сэын не сводила глаз с лобового стекла. От волнения она мелко тряслась, а ее лицо на секунду напомнило лицо Сэхён, когда та в страхе бежала по переулку. Чжонхён не терял бдительности, опасаясь, что девочка снова нападет на него и попытается сбежать. Однако стоило ему подобраться ближе, как он увидел ее заплаканное лицо. И подушку за ее спиной, полностью залитую кровью. Чжонхён поспешил на улицу, чтобы позвать людей, но тут услышал слабый голос.

– Помо… гите.

Тогда он понял, почему секундой ранее вспомнил о Сэхён. Тогда, в ту ночь, ей нужен был кто-то рядом, кто-то, кто остался бы с ней в пустой гостиной за закрытой дверью. Чжонхён тут же придвинулся ближе и отстегнул ремень безопасности. Он прокричал, чтобы быстрее вызвали скорую помощь, и проверил состояние Сэын. Весь живот девочки был залит кровью так, что было сложно понять, где именно располагалась рана. Юноша отсчитывал минуты до приезда неотложки.

Они выехали за пределы города и следовали за фургоном достаточно долго, а значит, как бы ни торопилась скорая, это бы заняло не меньше двадцати минут. У появившегося рядом следователя он уточнил, нет ли в их группе судмедэксперта, но тот лишь покачал головой. Чжонхён понимал, что нужно быстро остановить кровотечение, поэтому спросил у коллег, знают ли они, как это сделать. Никто не знал.

– Где сейчас скорая?

– Они все еще не добрались до трассы.

Чжонхён не знал, что предпринять. Он заметил, как взгляд Сэын теряет ясность, поэтому решил просто говорить все, что придет ему в голову.

– Я Чон Чжонхён, работаю в полицейском участке Ёнчхона. Ты же меня помнишь? Мы виделись тогда рядом с аптекой, правильно?

Услышав голос, девочка с трудом повернула голову.

– Скажи, как тебя зовут.

– Юн… Сэын… – из последних сил произнесла она.

– Сэын, я понимаю, что тебе сейчас очень тяжело. Но, говорят, скорая почти доехала, поэтому потерпи еще немного.

Чжонхён увидел, как рука девочки задержалась у левых ребер. Он быстро достал бинты из аптечки и приложил их к ране, надавливая. Сэын вскрикнула от боли, но ему нужно было предотвратить еще большую потерю крови. Он надеялся, что сможет это сделать, поэтому достал новый бинт и попытался протереть кровь вокруг раны.

– А, я слышал о тебе от судмедэксперта Со. Ты ведь знаешь Со Сэхён? Я ее друг, – продолжал он, следя, чтобы девочка не потеряла сознание.

Даже эта пара слов о Сэхён помогла девочка подсобраться. Чжонхён решил продолжать говорить о ней, чтобы отвлечь ее от боли.

– С ней все хорошо. Она сильно ранена, но сейчас в порядке. Поэтому ты тоже должна немного потерпеть. С тобой все будет хорошо.

Он старался вести себя дружелюбно, но не прекращал поглядывать на часы. Ему казалось, что прошло уже полчаса, но на самом деле прошло лишь три минуты. Он не знал, сколько еще продержится Сэын, – оставалось лишь продолжать говорить с ней. Девочка постоянно закрывала глаза и с усилием открывала их снова. Он заметил, насколько медленнее двигаются веки, и заволновался еще больше. Услышав приближающуюся машину, он попросил другого следователя проверить, но это оказался еще один полицейский фургон, который ограничивал проезд по трассе до этого. Чжонхён попытался скрыть свое разочарование и снова повернулся к Сэын.

– Они уже почти здесь, Сэын? Открой глаза. Сэын!

Но взгляд девочки был расфокусирован. Чжонхён снова ее позвал, не обращая внимания на руку, схватившую его сзади.

– Следователь Чон!

Один из сотрудников тянул его за плечо, и ему все же пришлось обернуться. Он увидел пожарного, который был готов переместить Сэын. Он поспешил отойти, но запнулся и упал на колени, сильно ударившись. Молодой человек не почувствовал боли – настолько был не в себе. Скорой помощи не было видно, но девочку уже несли в сторону другого фургона, продолжая останавливать кровотечение. Они уложили ее на сиденья, закрыли дверь и тут же двинулись в путь.

– Что это было? – ничего не понимая, спросил Чжонхён у подошедшего следователя.

– Вы о чем?

– Вы встретили скорую по дороге?

– Разве это не вы попросили привезти врача, оценив происходящее?

– Я?

– Да, нам так сказала судмедэксперт.

От этих слов по спине пробежал холод. Чжонхён поспешил к машине. Трясущимися руками он набрал Сэхён, но та не отвечала. Ему хотелось верить, что она просто уснула.

– Да, здравствуйте. Я следователь Чон Чжонхён, который лежал в триста шестнадцатой палате. Не могли бы вы попросить судмедэксперта, которая сейчас лежит в палате, срочно мне перезвонить?

Не то чтобы он не верил Сэхён. Но он понимал, кто она такая, и мог предсказать ее дальнейшие действия. Именно это и заставляло его волноваться.

– Вы про пациентку Со Сэхён? Разве она не ушла вместе с вами?

Сэхён, не двигаясь, смотрела на заходящее солнце. Оно окрашивало небо в ярко-красный цвет. Такой знакомый закат. Чтобы снова сюда попасть, ей пришлось пройти такой далекий путь. Прошло двадцать четыре года, но здесь почти ничего не изменилось, не считая установленных новых фонарей. Сэхён направилась по бетонной дорожке к отмели. Пройдя мимо забытой кем-то старой лодки, она дошла до конца. Заметила, как крабы разбегаются и прячутся, услышав ее шаги. Тысячи свидетелей ужасного убийства все еще не покидали этого места.

Девушка присела и провела кончиками пальцев по намокшему песку. Он тут же мягко их обхватил, заставив ее поднять руку – грязь мгновенно высохла и посыпалась с пальцев. Сэхён поднялась и обернулась. К ней приближалась хромающая фигура. Она не заметила у него в волосах седины – видимо, Сэын иногда их подкрашивала. Чжогюн приблизился и остановился в нескольких шагах от Сэхён, пристально глядя на нее. Он все же постарел и горбился, из-за чего казался ниже. Хотя он и остался жив после падения с обрыва, все же не был настолько удачлив, чтобы избежать сильных травм – переломов рук и лодыжек, – поэтому явно с трудом добрался до этого места.

На удивление, он так легко обо всем забыл и начал новую жизнь. Она сбежала из Ёнчхона, не увидев, как отец упокоился в земле, а он спасся, встретил новую женщину и даже снова обзавелся дочерью. Но сейчас у него не было ни той, ни другой – осталось лишь старое, разбитое тело.

Насколько поняла Сэхён, не успел он восстановиться, как снова взялся за старое. На тот раз его поймали на воровстве, заставив выплатить штраф, и в итоге отпустили. Тогда он решил взяться за Сэын, чтобы довести ее до совершенства, как делал это с Сэхён.

Хоть навыки девочки и росли день за днем, этого было недостаточно. Он не признавал ошибок и порой тосковал по Сэхён. Наверное, именно так он и добился подарка небес – снова ее увидел. Возможно, когда она часто появлялась в эфирах после дела о терроризме? Тогда он и запланировал заманить ее в ловушку, снова спрятавшись в Ёнчхоне. Сейчас в его шагах не чувствовалось никакого волнения. Он без колебаний приблизился к дочери.

– Здесь совсем ничего не изменилось, да? – тихо спросила она.

Двадцать четыре года назад, на пороге весны, Сэхён и Чжогюн вместе похоронили здесь маму. Тогда он сказал, что она хотела вернуться в родной город и он ей помог. Это было его первое убийство. Перед тем как перебраться в Ёнчхон, он тоже приходил на эту отмель. Возможно, издалека увидев его трясущиеся плечи, кто-то бы подумал, что он плачет, но хотя его глаза и горели, то было вовсе не от слез. Он и живя в Ёнчхоне часто хотел вернуться на это место.

– Я переживала, что только одна помню об этом месте.

Произнеся это, Сэхён вынула из кармана скальпель. Именно с ним она управлялась лучше всего в своей жизни. Чжогюн внимательно за ней наблюдал. Так они и стояли, не отрывая глаз друг от друга. Где-то вдалеке слышался шум волн. Мужчина отвлекся, переведя взгляд на отлив, будто волны могли до него достать.

Они побежали одновременно. Сэхён знала, куда бить, чтобы удар стал фатальным, и множество раз все продумывала и даже тренировалась ради этого дня. Но Чжогюн успел опрокинуть ее на песок, не дав и шанса занести скальпель. Лицо обожгло, поэтому она потянулась к нему рукой – кровь хлынула так, будто ей сломали нос. Чтобы прийти в себя, она потрясла головой, но в этот момент тяжелая рука Чжогюна снова ударила ее, рассекая губу. Сразу после этого его рука опустилась на шею Сэхён. Он безжалостно ее сжал, тело онемело в предвкушении смерти.

Ее накрыл страх. Девушка понимала, что вот так и умрет от рук Чжогюна, поэтому бессильно выпустила скальпель. Она смогла с трудом нашарить в кармане шприц, вытащила его и со всей силы вонзила в предплечье Чжогюна. Содержимое тут же попало в кровоток, а Сэхён смогла выпутаться из его хватки. Она закашлялась, в уголках глаз скопились слезы. Мужчина схватил ее и наклонился ближе, но она его оттолкнула.

Чжогюн схватился за руку и упал на песок – похоже, ему было больно. Сэхён глубоко вдохнула, не сводя с него глаз. Он кричал, словно взывая к помощи, его тело съежилось. Но Сэхён лишь вновь занесла скальпель. Ее шея ныла: еще немного – и она бы точно умерла от перелома шейных позвонков.

– Ты сменил имя и регулярно посещал больницу, чтобы пролечиться. Так старался начать новую жизнь, – хрипло говорила девушка, нащупывая что-то в кармане.

Чжогюн пытался оставаться в сознании, не переставая моргать. Она вытащила из кармана мелкий порошок, тряся пакетиком перед его глазами. Он сморщился от боли.

– Тебе не казалось это странным? Сколько бы ты ни пил лекарств, боль в руке все равно не проходила. Ты даже просыпался от нее по ночам, – продолжила Сэхён, высыпав содержимое прямо ему на лицо.

Влажный ветер тут же подхватил пустой пакетик, относя его к отмели. Сэхён подняла запачкавшуюся упаковку и снова поднесла к его глазам.

– Это препарат от гипертонии, который я купила в аптеке. Если принять его вместе с твоим обезболивающим, возникнет некая побочная реакция.

Вся его забота о Сэхён ограничивалась бутылкой воды, которую он давал ей, когда температура в кузове фургона достигала тридцати пяти градусов. И все равно ее приходилось делить на троих. Он ненавидел наливать воду в стаканчик, поэтому всегда пил прямо из горла, оставляя на нем слюни. Сэхён втайне от него подсыпала в бутылку лекарство. Он не почувствовал изменений во вкусе, и она постепенно увеличивала концентрацию, медленно его убивая. Это было лекарство, которое снижало давление, выводя лишнюю жидкость, поэтому Сэхён приходилось сдерживать постоянные позывы в туалет, что далось ей непросто. Чжогюн больше не мог терпеть боль, поэтому начал расчесывать тело, повсюду оставляя борозды от ногтей.

– Только что я ввела инъекцию для укрепления мышц. Она немало стоила, но можешь считать это последним жестом моей заботы об отце.

Он не переставал кривиться, явно не желая ее слушать, но Сэхён лишь удобнее схватила скальпель и подошла к нему.

– Если напрягать мышцы, боль будет усиливаться, поэтому лучше даже не пытайся, – изображая сочувствие, продолжила Сэхён, задирая его рукав. Она разрезала ткань скальпелем и приступила к остальной одежде. – Боль так и не пройдет. Поэтому я бы посоветовала просто не двигаться.

Ей было любопытно, как же тот, на кого она была так похожа, выглядел внутри. Она давно запланировала одержать над ним победу и применить все знания, которые он ей дал, совершив вскрытие. Для начала она разрежет его живот, грудную клетку, а потом отделит кости ноги от мягких тканей. В голове она уже все упорядочила. Чжогюн пытался отбиться, во все стороны брызгала грязь. Постепенно он успокаивался, но Сэхён не двигалась. Почему она сомневается? Она жила только мечтой об этом дне. Но сейчас, когда она смотрела на мужчину, ей казалось, что ничего и не происходило – прошлое как будто заволокло пеленой. Она прекрасно понимала, что такого шанса больше не выпадет, но тело ее не слушалось.

В этот момент она почувствовала вибрацию телефона в кармане. После нескольких секунд он затих. Девушка собиралась проверить, кто звонил, но выронила телефон на песок, когда он снова завибрировал. Запачканный экран осветил темноту.

«С Сэын все хорошо».

Сэхён не сводила глаз с сообщения, перечитав еще несколько раз, пока экран не потух. Она снова схватилась за скальпель, прижав руку Чжогюна. Она собиралась вскрыть его так, чтобы кровь окрасила песок. Но ее руки тряслись, не давая приступить к задуманному. Что ее сдерживало?

Девушка закрыла глаза и вспомнила моменты из детства. Ей было так одиноко. Ужасно одиноко. Она каждый день боролась, неся на себе груз прошлого. Поэтому она терпела, надеясь, что когда-нибудь кто-то придет и освободит ее от этой ноши. Она правда так думала, пока не увидела вставленный между последними страницами тетради рисунок.

На нем были нарисованы две девочки, держащиеся за руки. Это был первый и единственный рисунок семьи, который она сделала. А сверху виднелись кривые буквы – «я и Сэчжин онни».

Сама того не ожидая, Сэхён вскочила и отбросила скальпель как можно дальше к морю. Она согнулась от тошноты, но так давно ничего не ела, что вышла лишь слюна. Девушка выпрямилась и перевела взгляд на почти скрывшийся в песке скальпель.

– Спасибо, что не заявил о смерти сестры, – безэмоционально сказала она.

Заметив в метро тот рисунок, она мысленно встретилась с Сэчжин, которая все это время оставалась в ее сознании. Именно тогда все недостающие фрагменты прошлого встали на свои места. Ей хотелось просить прощения за то, что обо всем забыла, но она понимала, что не имеет на него права, поэтому тогда придумала новый план.

Для начала Сэхён решила обратиться в административный центр, принеся туда свое фото, на котором она была так похожа на Сэчжин. Она притворилась сестрой и смогла получить новое удостоверение личности. Глядя на свое фото рядом с именем сестры, она окунулась в воспоминания. В тот день Сэчжин хвасталась своей айди-картой, обещая поехать вместе на Чеджу, как только поступит в университет. Сэхён всегда мечтала полетать на самолете, поэтому и запомнила этот момент.

В графе «отец» в удостоверении Сэчжин стояло новое имя Чжогюна, как на документах, которые она когда-то нашла в лачуге. Мужчина опасался внимания к семье, поэтому не заявил о смерти дочери, просто изменив свое имя, начав совершенно новую жизнь с новой семьей.

Сэхён понимала, что после того происшествия со здоровьем у него был непорядок, поэтому попыталась найти его записи под новым именем в больничных базах и наконец напала на след. Тогда-то она и спланировала попасться ему в руки. Да, все пошло не по плану, но в итоге она все же добилась своего – его жизнь теперь была в ее распоряжении. Сэхён закрыла глаза. Лицо обдувал прохладный ветерок, в котором чувствовался запах соли. Лучи заходящего солнца были настолько яркими, что слепили. Сэхён снова распахнула глаза. Пришло время распрощаться с той болью, что не покидала ее годами.

– Сестра просила тебе передать. Поблагодарить за то, что она появилась на свет, – выделяя каждое слово, выплюнула она. Эта фраза отзывалась болью в сердце, Сэхён будто рвала себя на куски.

Не сдержав гнева, она наступила ногой на шею Чжогюна. Его жизнь вот-вот оборвется. Сэын тоже нуждалась в ком-то, кто будет о ней заботиться, как прежде заботились друг о друге две сестры.

– Я тоже хотела бы это сказать – спасибо, что дал мне жизнь. Но мне нужно еще много времени, чтобы наконец почувствовать себя счастливой. Поэтому для начала ты отправишься в тюрьму. И я, так уж и быть, навещу тебя, если случится что-то хорошее.

Чжогюн открыл рот, желая что-то сказать, но Сэхён больше не собиралась его слушать. Она обтерла телефон об одежду и нажала кнопку вызова. Пока раздавались гудки, она огляделась вокруг. Чжогюн всегда говорил, что она совсем от него не отличается, но у Сэхён была Сэчжин. А теперь Сэхён будет у Сэын.

– Прощай, отец.

18 августа

Чжонхён отрегулировал громкость радио. Хотя это лето и было не таким жарким, как прошлое, без тайфунов тоже не обошлось, и он все же решил отнести одеяло в прачечную. День казался ясным и невероятно летним, но после обеда опять пошел дождь. Несмотря на раннее время, небо уже потемнело, и темноту освещали лишь фары машины. Чжонхён все еще удивлялся, когда видел текущую дату. Казалось, он только вчера познакомился с Сэхён, но пролетело уже больше трех недель.

Перед тем как передать Чжогюна полиции, его сначала отправили в больницу, а Сэхён по своему желанию отправилась в участок. Прокуратура понимала абсурдность обвинения девушки в препятствии расследованию, учла задержание Чжогюна, в итоге быстро прекратив уголовное преследование. Судмедэксперт вернулась к работе уже к концу июля. А новости, ко всеобщему удивлению, сосредоточились не на самом Чжогюне, а на его дочери. Одно время в программах обсуждали необходимость ее отстранения, высказываясь, кто за, кто против, а машины журналистов не покидали здание службы, ожидая возможности взять у девушки интервью.

Но сама Сэхён казалась довольной этой внезапной известностью. Наконец-то начались подвижки и по ее повышению, но в итоге она заявила, что ей было бы лучше остаться в Сеуле. Стоило Чжогюну попасть в отделение, как Сэхён сразу же собрала вещи, покинув квартиру в Ёнчхоне и вернувшись в столицу. А Чжонхён смог восстановиться в должности в опергруппе. После успешного раскрытия дела атмосфера в ней снова стала непринужденной. Но отсутствие в его жизни Сэхён, с которой он раньше постоянно созванивался или находился рядом, оказалось для него более значимым, чем он думал.

Он связывался с ней снова, пытаясь узнать, как тогда ей стала известна недоступная другим информация. Но девушка сказала, что услышала обо всем в лифте по пути на брифинг, и попросила перестать ее в чем-то подозревать. Ему хотелось просто бросить трубку, но Сэхён вдруг извинилась перед ним за то, что так долго лгала (хотя все равно уверяла, что история с лифтом – правда). Пусть и сказанные невзначай, все же это были первые ее извинения. Так он и начал с ней созваниваться, продолжая и сейчас поддерживать близкую связь.

Наступил август, новости о мощных тайфунах постепенно затмили собой новости о Сэхён. Иногда о деле «Портного» еще вспоминали в различных ток-шоу, но тогда они уже освещали преступления Юн Чжогюна, хотя люди и продолжали болтать всякое, не забывая упомянуть о Сэхён. Они отмечали, что она по-прежнему работает судмедэкспертом. На некоторых эфирах такой подход критиковали. К счастью, нигде не говорили о Сэын. Особенно для этого постарался Чжонхён, составлявший протокол по Чжогюну. Коллеги не оценили. Однако он понимал, что не зря прилагал к этому все силы, ведь это дело в любой момент могло снова стать объектом жарких дискуссий. Он убеждал в этом и всю команду – это точно одно из лучших его достижений за этот год.

По радио объявили, что сегодня днем на площади Сеула будет проведена церемония в память обо всех жертвах, а также митинг, критикующий непрофессионализм полиции. Благодаря последнему сформировалось определенное общественное мнение, а внутри полиции произошли изменения – теперь сотрудники сосредотачивались на защите жертв и выявлении преступника с самого начала расследования. Чжонхён был рад, что во время митинга не пошел дождь.

Он уже доехал, но припарковаться было негде, поэтому ему пришлось еще несколько раз покружиться по району в поисках места. Он еле нашел свободное на платной парковке в отдалении и поспешил к месту встречи. За стеклянной дверью он увидел Сэхён. Ее полузакрытые глаза выдавали усталость. Она разговаривала с продавщицей и выглядела раздраженно. Рядом с ней стояла Сэын в идеально выглаженной рубашке – она довольно рассматривала себя в зеркало. Чжонхён поспешил внутрь.

– Простите. Я опоздал. Там ужасные пробки.

Сэын приветственно помахала ему рукой, а девушка даже не взглянула на него, продолжая задавать вопросы продавцу.

– Что с Сэхён? Она выглядит недовольной, – тихо спросил Чжонхён, подойдя к девочке.

– Как я выгляжу? – вместо ответа спросила та, отойдя на пару шагов и раскинув руки, чтобы лучше продемонстрировать одежду.

– Тебе очень идет.

– А она говорит, что слишком свободно.

Чжонхён широко улыбнулся, и Сэын ответила ему такой же улыбкой. Сэхён обратила на них внимание, не скрывая своего раздражения.

– Нужно нормально подобрать размер, и все. Сразу заметно, что она тебе большая.

– Но мне же носить ее до следующего года, а там я точно вырасту.

Чжонхён наконец понял, в чем была причина их спора. Сэхён не была особо высокой, но Сэын все равно доставала ей лишь до подбородка. Проблема точно была не в росте. Просто им все еще было непривычно проводить время вместе, а девочка все еще не умела просить о чем-то. Так что Сэхён приходилось нелегко. Сэын думала, что все равно скоро подрастет, а значит, форму нужно было купить на размер больше, но Сэхён не понимала суть подобных переживаний, поэтому явно считала, что сестра просто специально с ней спорит.

– Ты разве не знаешь наши гены? Это твой максимальный рост, – вдруг рассмеялась Сэхён.

Сэын пробормотала, что ее мама была высокой, но в итоге сняла рубашку и повесила обратно на вешалку. Все их споры, на удивление, кончались так быстро и скучно. Продавщица спокойно вздохнула, увидев, что две сестры наконец-то прекратили ругаться. Она достала плотный пластиковый пакет и, сложив в него форму, протянула младшей. Чжонхён взял пакет и в попытке утешить сказал ей, что она сможет выбрать, что они будут сегодня есть.

– И три бейджика, верно? – спросила продавщица и передала пластиковые ярлычки Сэхён.

Та уже собиралась оплатить покупку, достав карту, но на секунду замерла. На белом фоне бейджа виднелась зеленая надпись – Со Сэын.

– Тебя правда это устраивает? – спросила Сэхён, передавая бейджик девочке.

– Да, мне нравится! – улыбаясь, ответила та, прикрепляя его к только что приобретенной сумке.

Она подбежала к Чжонхёну и потащила его к зеркалу. Встав перед ним, она начала хвастаться покупками и крутиться на месте. Юноша широко улыбнулся и показал ей поднятые вверх большие пальцы. Сэхён неотрывно смотрела за этой сценой, попросив продавца добавить к покупке и ту рубашку, что мерила Сэын. Она осмотрела забинтованную правую руку, в которой держала карту. Из-за отрезанного мизинца рука выглядела странно, но потеря пальца больше не казалась ей чем-то значимым. Она улыбнулась и направилась к Сэын и Чжонхёну.

Тесса Морис-Судзуки Огоньки на воде

Печатается с разрешения Lorella Belli Literary Agency Ltd.

Издательство выражает благодарность литературному агентству Synopsis Literary Agency за содействие в приобретении прав.

© М. А. Загот, перевод, 2025

© Издание на русском языке.

ООО «Издательство АЗБУКА, 2025

Издательство Иностранка^®

Пролог

15 августа 1951 года

Когда толпа собралась на берегу реки Сумида, уже стемнело. Однако ночь ничуть не ослабила гнетущую жару, что висела над Токио. На горизонте плясали молнии, но грома не было слышно – только оглушительный хор цикад и нарастающий рокот человеческих голосов.

Они неслись со всех сторон: из замызганных переулков между деревянными домами и складами, с пустырей, до сих пор усеянных обгоревшими фундаментами разбомбленных зданий, от стен выросших из пепла новых заводов. Навстречу голосам поднимался речной смрад. Из бумаги, бамбука или обрезков жести многие дети сами сделали кораблики с фонариками и несли их, сведя ладони чашечкой. Другие стояли в очереди у уличных лотков, где миниатюрные кораблики продавались за несколько иен.

Настроение было странным – восторг соседствовал с грустью. Между взрослыми шныряли мальчишки, выискивая местечко, откуда лучше видно, а младенцы визжали от радости, когда отцы сажали их на плечи. Уличные торговцы с ручными тележками продавали строганый лед и шпажки с пельменями из осьминогов.

Но многие лица были мрачными. Три дня назад местные жители встретили вернувшиеся к ним души умерших – и выставили фонарики у дверей, в храмах и на кладбищах. Теперь люди отправляли эти души в обратный путь, еще на год, отпускали их вниз по реке, во тьму.

Так много погибших. Во время бомбардировок, уничтоживших целые кварталы, расстались с жизнью родители и дети. Мужья и братья, уехавшие в Китай, Бирму или Новую Гвинею, которым не суждено было вернуться. Сыновья, которые направляли самолеты в борта американских военных кораблей и взрывались вместе с ними. Все это закончилось шесть лет тому назад. Но шесть лет прошли как сон.

Люди брали кисточки из бамбука и чернилами писали на бумажных фонариках, парусами возвышавшихся над корабликами, имена погибших. Кто-то добавлял слова «надежда» и «мир». Потом одну за другой зажгли свечи, кораблики спустили на воду, и мерцающие огоньки медленно поплыли по течению на юг, к Токийскому заливу. Вскоре Сумида превратилась в реку огней. Сотни отблесков плясали на ее маслянистой поверхности, а духи мертвых сплавлялись по течению.

Люди на берегу некоторое время наблюдали за ними. Постепенно огоньки растаяли вдали, и толпа начала расходиться. Подул теплый ветер, заморосил дождь.

Но мерцающие бумажные фонарики продолжали плыть мимо безглазых стен заводов и застывших силуэтов кранов на верфи, пока огоньки не затушил ветер или набегавшая с залива зыбь. Осталось всего три или четыре отважных суденышка, и их фонарики прыгали на гребешках волн.

Именно эти последние кораблики высветили нечто еще, дрейфовавшее вместе с ними: нечто темное и громоздкое, почти полностью погруженное в воду. В дрожащем свете на поверхности воды мелькал пузырь мокрой ткани, клочья распустившихся вокруг головы волос.Изредка на поверхности мелькали связанные веревкой заломленные за спину руки – и снова исчезали в мягком качании волн. За ними тянулись похожие на плети водорослей истертые концы бечевки.

Наконец река достигла залива, огни города меркли позади. Наблюдать за этой сценой было некому. Да и будь кто-то поблизости, последние свечи уже почти догорели, и едва ли кто-нибудь распознал бы в дрейфующем темном пятне человеческое тело. Оно неспешно поднималось и опускалось на волнах, в сопровождении последних светящихся корабликов уплывая все дальше, в бесконечное море забытых жизней, и было в этом дрейфе что-то убаюкивающее, даже мирное.

Глава 1

Пять месяцев назад

Судно медленно подползало к суше, и сквозь вечерний туман у края моря начали проступать огни гавани, поначалу размытые, но потом более четкие, мерцая, как звезды, в холодном воздухе. За последние два года их судно проходило вдоль этого участка северного побережья Японии пять или шесть раз, и Камия Дзюн каждый раз замечал, что ночной пейзаж выглядит по-новому. На месте луж тьмы, оставленных американскими бомбардировщиками, теперь сияли новые огни. Он смотрел на свою родину, как всегда недосягаемую, просто берег с палубы судна, которое движется в мире безмолвия.

Ветра почти не было. Они направлялись не в гавань, а дальше, севернее, в отдаленную лагуну, куда уже заходили раньше, надежно скрытую от глаз японской береговой охраны и оккупационных войск. Едва судно поравнялось с маяком в северной оконечности гавани, два матроса, Орлов и Чэнь, быстро прошли вдоль бортов, гася один за другим фонари, и оставили гореть только один – в рулевой рубке. Во тьме пульсировал луч маяка, но находил лишь одиночество моря. На мгновение столб света выхватил строй из трех лебедей, направлявшихся в сторону азиатского континента. Они летели так, словно точно знали, куда им надо. Дзюн не без зависти проводил их взглядом.

Но тут его резко толкнули в спину.

– Хватит пялиться на звезды, пацан, – проворчал Орлов. – У нас работы невпроворот. Тащи ящики на палубу. Давай, шевелись.

Когда два года назад Дзюна приняли в судовую команду, он едва доставал до плеча русского верзилы. С тех пор он заметно подрос, мускулы окрепли, но Орлов все равно весил вдвое больше и упорно продолжал называть его пацаном.

Воздух в трюме был густым от испарений дизельного топлива и смолы. Дзюн стал пробираться сквозь темноту, нащупывая деревянные ящики, сложенные по четыре в глубину с каждой стороны. На сей раз не такие тяжелые. Никто никогда не говорил ему, что за грузы они перевозят, и он научился угадывать содержимое по размеру, форме и весу мешков и ящиков, которые таскал вверх и вниз по трапу. Ящики были сколочены из грубых досок, и стоило Дзюну поднять первый ящик, как в большой палец левой руки вонзилась основательная заноза. Стиснув зубы от боли, он потащил ящик по ступенькам и на середине лесенки передал его Орлову, чье широкое потное лицо смотрело на него сверху вниз, обдавая водочными парами. В общей сложности шестнадцать ящиков: больших, но не очень тяжелых и плотно набитых какими-то мягкими мешками. Внутри при тряске ничего не дребезжало.

Покончив с ящиками, Дзюн вернулся на палубу, принялся растирать ноющие плечи и вытаскивать из пальца остатки занозы, а между облаками тем временем показался полумесяц, прочертив длинную дорожку через все море. В ее свете он различил надпись на ящиках: «Сухой молочный порошок “Сноу”». Насчет порошка, пожалуй, правда, – прикинул он.

Судно приблизилось к берегу, и запахи изменились: Дзюн уловил душок гниющей рыбы, водорослей и лесных растений. Огни гавани исчезли. Не было видно ничего, только чернели на фоне голубовато-серого от лунного света неба поросшие лесом низкие холмы. Там и сям в окне рыбацкой хижины, очертания которой смягчал снег на крыше и у стен, светилась лампа. Их ждала самая опасная часть плавания.

– Капитан тебя зовет. Бегом, – велел Орлов, ткнув большим пальцем в сторону мостика.

Испытывая судороги в желудке, Дзюн открыл шаткую дверь и вошел в тесную и душную рубку. Зачем он понадобился капитану? Ничего хорошего это не предвещало.

Капитан стоял, держа одной рукой штурвал, и смотрел на море.

– У меня для тебя небольшая работенка, Камия, – сказал он, даже не повернув головы.

– Есть, капитан, – отозвался Дзюн. Он ожидал чего-то совсем другого.

Капитану было, наверное, под шестьдесят: волосы на затылке редкие, сквозь жирные пряди просвечивала бледная кожа головы. В одном из баров Владивостока Дзюн однажды услышал, как кто-то обратился к нему «капитан Ли», но усомнился, что имя настоящее. Обычно его звали просто «капитан». Говорил он мало, каким-то на удивление тонким и высоким голосом. Если не видеть лица, по голосу его вполне можно было принять за женщину. Говорили, что большую часть жизни он провел в Маньчжурии и служил кем-то вроде полицейского в старом правительстве Маньчжоу-Го.

Ожидая распоряжений капитана, Дзюн вспомнил ночной летний шторм, когда он был еще новеньким на судне. Около полуночи его замутило на койке от духоты, и он, спотыкаясь, поднялся на палубу глотнуть свежего воздуха. Открыв люк навстречу бушующему шторму, он увидел темные фигуры капитана и молодого матроса Эндо, болтливого крикуна, который уже всем изрядно надоел, они сцепились в схватке у самой кормы. Капитан держал Эндо за горло. Вой ветра перекрывал все звуки, и несколько долгих минут их тела беззвучно метались от левого борта к правому, в такт качке судна. Потом голова Эндо неловко склонилась набок, и капитан легко поднял его обмякшее тело на поручень и выбросил за борт. Дзюн, борясь с поднявшейся к горлу тошнотой, тихо закрыл люк над головой и поспешил скрыться в недрах судна. Всплеска упавшего в воду тела он не услышал. На следующее утро капитан был, как всегда, спокоен и молчалив. Эндо больше никто не видел, никто о нем ничего не спрашивал и даже не упоминал его имени. Через неделю или около того Дзюн даже начал сомневаться – а не приснилось ли ему все это?

– Возьмешь посылку и доставишь в Мисаву, – неторопливо продолжил капитан, махнув рукой в сторону штурманского столика, под которым лежал завернутый в черную ткань сверток. – Ты же знаешь, где это? Мисава. На восток от Аомори. Высадим тебя, когда пришвартуемся. Слушай внимательно, что я сейчас скажу – писать не буду, два раза повторять тоже. Как только выгрузим ящики, сойдешь на берег. У тех, кто приедет за ними, есть грузовик. Тебя отвезут в Аомори – может, не прямо в город, ссадят где-то поблизости. До станции Аомори доберешься сам. Спрашивай дорогу только при крайней надобности. Если кто спросит, как тебя зовут, скажешь – Саито. Саито Томио. Держи.

Так и не повернувшись, капитан порылся в кармане мешковатой серой куртки, выудил потрепанное удостоверение моряка на кожаном ремешке и протянул его Дзюну. Удостоверение было с фотографией не сказать что сильно похожей, но такой нерезкой, что сгодилась бы любому. Стояло имя: Саито Томио, дата рождения – 22 декабря, седьмой год эпохи Сёва. Восемнадцать лет – всего на полгода старше его самого. Дзюн знал: что стало с настоящим Саито Томио, лучше не спрашивать.

– В Аомори сядешь на поезд до Мисавы. Там сойдешь с поезда и найдешь парикмахерскую, прямо через дорогу от станции. Мимо не пройдешь, она там одна. Там спросишь господина Китадзаву. Китадзава, понятно? Лысый старик, на левой руке не хватает пальца. Смотри, ни с кем его не спутай. Скажешь ему, что привез подарок от капитана Эндо. Китадзава даст тебе конверт. Получишь конверт – сразу иди назад на станцию Мисава и жди, за тобой приедет человек в сером фургоне. Спросит тебя: «Ты на рыбалку?» Скажешь ему «да», и он отвезет тебя туда, где мы тебя высадили. Тебе на все про все двадцать четыре часа, мы вернемся за тобой поздно вечером. Не знаю, когда именно. Подойдем, подадим сигнал фонарем: три вспышки, перерыв, потом еще две вспышки. Придем обязательно, но, возможно, придется долго ждать. Все ясно?

– Ясно, капитан.

Мисава. Конечно, он знал Мисаву, пусть не в реальной жизни, но точно в своих мечтах. Мать и отец жили в маленькой деревушке к югу от Мисавы, а потом решили перебраться на Карафуто в поисках лучшей жизни. Об отце остались лишь смутные воспоминания, но почему-то Дзюн до сих пор слышал его хриплый голос, старик рассказывал ему историю о святилище Кабусима на острове неподалеку от его родной деревни: над святилищем кружат десятки тысяч чаек, они кричат, как морские котики, а местные жители, посетители святилища, всегда радуются, когда помет чаек попадает им на голову – это, мол, верный признак грядущей удачи.

– Чайки гадят им на головы, – говорил отец, хрипло посмеиваясь, – а они радуются, как дети!

Может, отцу этого благословенного помета и не досталось, но чего ему точно не досталось, так это удачи.

Дзюн подумал: что, если выкроить несколько лишних часов и проехать немного дальше, увидеть поля, где трудились его дедушка и бабушка, дорожки, где в детстве играл его отец? Может, даже услышать крик чаек над святилищем Кабусима?..

Словно прочитав его мысли, капитан впервые повернул голову и пристально посмотрел на Дзюна. Глаза его, как раньше приметил Дзюн, были на диво тусклые, золотисто-орехового цвета, а левое веко подергивалось.

– Никуда не сворачивай. Нигде не останавливайся. Ни с кем не разговаривай. И не вздумай открывать ни посылку, ни конверт, который тебе даст Китадзава. Тебе покажется, что ты сам по себе, но мы будем следить за каждым твоим шагом. Боишься японской полиции? Имей в виду: нас надо бояться в десять раз больше. Один неверный шаг – и…

Капитан пожал плечами. Лицо ничего не выражало, разве что подрагивало веко, будто он подмигивал.

– Все ясно? – переспросил он.

– Ясно, капитан, – подтвердил Дзюн.

Капитан снова порылся в карманах и достал небольшой кошелек, набитый монетами.

– Трать столько, сколько нужно, но ни сена больше, ясно?

Дзюн опустил кошелек во внутренний карман куртки. Похоже, столько денег у него не было никогда в жизни. Капитан осторожно достал из-под стола завернутый в бумагу сверток и передал в руки Дзюну. Тот оказался на удивление тяжелым. Предмет внутри узла из черной ткани был на ощупь круглым и твердым, похоже, сделанным из металла.

– Если уронишь или потеряешь, – спокойно проговорил капитан, – тебе не жить. Ясно?

И снова подмигнул левым глазом.

– Ясно, капитан, – выпалил Дзюн.

* * *

Когда они достигли узкого входа в лагуну, двигатель сбавил обороты. Они скользнули в темноту внутренних вод, держась ближе к берегу, где лес встречался с морем. Полный штиль, но было слышно, как вода бьется о камни. Дзюн стоял на палубе рядом с Орловым и Чэнем, готовый выгружать ящики, едва судно коснется берега. Ладони рук слегка вспотели, и сердце странно забилось – за кормой послышался рокот другого двигателя. Вдоль берега, так же медленно и осторожно, двигалась еще одна посудина. Некоторое время они стояли в полной тишине, прислушиваясь к движениям странного судна, но потом напряжение в воздухе спало – оно безобидной тенью миновало вход в залив и пошло дальше на север, видимо, со своим заданием, похожим на их собственное.

Вскоре из леса донесся пронзительный свист, и через минуту-другую показались огни автомобиля, осветив гальку на узкой полоске пляжа. Слева в воду естественным причалом уходила длинная плоская скала.

Капитан направил судно к скальному выступу, и из темноты появились фигуры трех мужчин, которые уверенно ступали по камням, будто уже не раз шли этим путем. Фонарь был только у первого, двое других курили. Они подходили ближе, и Дзюн видел прыгающие красноватые огоньки их сигарет. В полной тишине матросы поднимали ящики и передавали их людям на скале над узкой полоской воды. Капитан дождался, когда выгрузка закончится, потом передал руль Орлову и с удивительной для человека его возраста легкостью выпрыгнул на берег. Он что-то пробормотал трем мужчинам на камнях, и Дзюн увидел, что один из них передал капитану небольшой пакет.

Едва капитан вернулся в лодку, Чэнь буркнул в ухо Дзюну:

– Давай, пошел!

Дзюн передал свой драгоценный сверток одному из людей на берегу, перелез через поручни и неловко спрыгнул на каменную площадку, слегка подвернув лодыжку. Его поддержала чья-то рука, и мужчины провели его по скользкой скале. Когда они добрались до берега, Дзюн оглянулся, но их судно уже отошло от берега, виднелся только смутный силуэт на воде, тихо удаляющийся в море.

Загрузив ящики в кузов, трое мужчин забрались в кабину грузовика. Один из них был выше остальных, похоже, старший. Двое других: худощавый парень чуть старше самого Дзюна и пожилой здоровяк с оспинами на лице в надвинутой на уши меховой шапке.

– Садись в кузов, – велел Дзюну Меховая Шапка, – там есть брезент, если замерзнешь.

Он говорил с сильным местным акцентом.

Дзюн вскарабкался наверх и нашел себе место, вклинившись между ящиками в задней части грузовика, а свой сверток бережно зажав между коленями. Машина была древней и, кажется, в любую минуту могла развалиться. Дощатый кузов без заднего борта – только две холстины хлопали на ветру, когда машина тряслась по узкой дорожке, отъезжая от берега. Было жутко холодно, и Дзюн понял, что уже несколько часов ничего не ел и не пил. Пошарив среди ящиков, он вытащил брезент и, как мог, укрылся им. Брезент был местами засален и сильно пах рыбой.

В щелях между досками и холстинами мелькали ветви черных сосен, согнувшихся под тяжестью снега. Иногда ветки ударяли по бортам грузовика, или на крышу со стуком падали комья снега. Грузовик, кашляя двигателем, подскакивал на ухабах, и Дзюну приходилось подпирать плечами ящики, чтобы они его не завалили. Вскоре они повернули направо, на более ровную дорогу, которая, петляя, шла в гору. Казалось, этой поездке сквозь тьму не будет конца. Ноги было девать некуда, правая ступня онемела, но устроиться поудобнее не получалось – не было места. Чтобы отвлечься от ноющей боли, он стал тихонько напевать «Катюшу», «Маяк», «Темную ночь» – эти песни пел на Карафуто полковник Бродский с друзьями после нескольких бутылок водки. В голове проносились русские слова: «Только ветер шумит в проводах, тускло звезды мерцают, темная ночь…» Что там дальше, он забыл.

– Приехали. Вылезай.

Холстины в задней части грузовика рывком распахнулись, и Дзюн даже удивился – неужели заснул? Человек в меховой шапке помог ему спуститься, и ноги под ним едва не подкосились. Кровь снова побежала по венам. На миг он прислонился к борту грузовика, сжимая в руках свой тяжелый сверток. Они остановились на перекрестке, по обе стороны – густой лес. Поначалу в морозном воздухе Дзюн не мог разглядеть ничего, только две длинные и узкие дороги, присыпанные снегом, что петляли среди деревьев.

– Где я? – Ему внезапно сделалось страшно.

– Смотри, – ответил Меховая Шапка и подвел его к переду грузовика. В низине вдоль горизонта тянулась туманная полоска света. – Аомори, – пояснил он. – Эта дорога ведет прямо в город. Иди прямо, пока не дойдешь до моря, дальше направо, вдоль берега – и придешь на станцию.

Неожиданно рукой в перчатке он сильно хлопнул Дзюна по плечу.

– Удачи. Она тебе не помешает, – добавил он со странным смешком. Потом забрался в грузовик, а тот свернул направо и опасно заскользил на прихваченной льдом дороге.

Вскоре его задние огни скрылись в темноте.

* * *

Узкая дорога в сторону Аомори круто спускалась через густой лес, и в местах, где колеса проезжающих машин утрамбовали снег, было очень скользко. Дзюн держался глубокого снега вдоль обочины, но иногда проваливался в сугробы, и кусочки льда сверху попадали в ботинки. Пальцы ног онемели, руки хотелось засунуть глубже в карманы, но куда девать громоздкий сверток? Надо было попросить сумку, тогда одна рука была бы свободной. Мышцы застыли от холода, он устал, проголодался, и голова от этого плохо соображала.

В то же время его охватило странное возбуждение. Вокруг чистый до хруста воздух. Облака расползлись, и на темное небо высыпали звезды. Дзюн шел один по земле своих предков. Такое было с ним лишь однажды. Пару лет назад он впервые оказался в японских водах, заплатив контрабандистам, чтобы они перевезли его с Карафуто через Владивосток и Корею. Он надеялся, что в Токио сумеет устроиться, найдет работу, но огромный и беспорядочный город вселял в него ужас: толпы народа, толкущиеся на черном рынке, безногие и безрукие ветераны в белом, побирающиеся на обочинах дорог, здоровенные подвыпившие американцы в форме цвета хаки вываливаются из баров. Когда в ослепительных огнях токийской ночи он искал место для ночлега, какой-то американец схватил его за руку. Дзюн яростно извивался, решив, что сейчас его потащат в тюрьму. Но вместо этого американец просто сжал лицо Дзюна в пухлых ладонях и некоторое время всматривался в него, а потом произнес что-то вроде «милашка». Дзюн ударил его коленом в пах и бросился наутек в крысиный лабиринт переулков. На следующий день он пробрался обратно в гавань, куда снова причалили контрабандисты – забрать свежий груз и отвезти его на Тайвань, в Гаосюн. Он уговорил их взять его помощником матроса и с тех пор на сушу почти не ступал.

Но здесь все было по-другому – ни толп, ни суеты. Тишину леса нарушал разве что далекий крик совы или шорох какого-нибудь ночного зверька в кустарнике. Даже лютый холод вызывал добрые чувства: как же, старый друг из детства. Вспомнились вечера, когда их сосед по Карафуто дядя Зима брал его с собой в горы – при свете фонарей ставить ловушки на лисиц, соболей и зайцев-беляков. Два года на тесной деревянной койке в их суденышке – и вот, наконец, он свободен, он один. Не будь у него в руках свертка, он так бы и шел по снегу и звездам, набрел бы на пустой домик где-нибудь в горах и спал бы там под звуки леса, а днем копал землю и сажал картошку…

Дорога сделала изгиб, и он увидел – огни города стали ближе. Где-то неподалеку завыла пара собак. Внизу лес переходил в фермерские угодья – прямоугольные рисовые поля, где снег перемежался с пятнами темного льда. Он остановился, зачерпнул с обочины горсть снега и положил ее в рот, чтобы утолить жажду, а потом продолжил путь, что-то тихонько насвистывая. Вот и первые дома на окраине. Слева над горизонтом появились слабые полоски молочного цвета – надо же, вот-вот рассветет. Дорога пересекла речушку и перешла в более широкое шоссе, которое шло параллельно берегу в сторону городских огней.

Чем дальше он шел, тем тяжелее становился сверток в руках. Весом он напоминал мешок с пистолетами, какой они однажды выгрузили на берег Окинавы. Он знал, что это пистолеты, – сквозь порванную ткань мешка виднелись стволы. Но этот сверток по форме совсем другой. Тут что-то круглое и твердое. Вроде тяжелой сковороды без ручек.

Человек в меховой шапке велел идти прямо, но дорога не была прямой. Ближе к центру города она беспорядочно разветвлялась, но Дзюн все-таки добрался до железной дороги, как оказалось, не со стороны вокзала, а с противоположной стороны путей. По счастью, поезда еще не ходили, и он спокойно перебрался через рельсы и вышел на широкую, хорошо освещенную площадь, к солидному зданию вокзала с колоннами по обе стороны от входа.

Дзюн взглянул на вокзальные часы. Пять утра. Первый поезд в Мисаву – через двадцать минут. Он сел на скамью в зале ожидания, как можно ближе к печке, от которой пахло парафином, – по замерзшим венам начало струиться тепло. Вошли две древние старухи, согнутые в поясе пополам под тяжестью корзин на спине. Они сели напротив него, выставили кривые ноги к теплой печке и, время от времени поглядывая на него краешками глаз, принялись болтать.

Дзюн снова провел руками по свертку. Круглый. Твердый. На ощупь не полый. Звук какой-то приглушенный. Кроме двух старух и его самого в зале ожидания никого не было, и он осторожно попробовал просунуть мизинец через узел в ткани – нащупать, что там внутри, но узел был завязан слишком туго, и ослабить его он не рискнул.

* * *

В местном поезде до Мисавы пассажиров было меньше, чем он ожидал. Дзюн выбрал почти пустой вагон в конце поезда и смотрел в окно на заснеженный пейзаж Аомори за окном. Поезд начал шипеть и вздрагивать, готовясь к отправлению, и в этот момент еще один пассажир – высокий худой мужчина в армейской шинели – распахнул дверь вагона, вошел внутрь и, сев у окна по ту сторону прохода недалеко от Дзюна, надвинул на глаза матерчатую фуражку и мгновенно заснул. Поезд тронулся, и Дзюн обратил внимание на странную одежду попутчика: шинель и фуражка выглядели дешевыми и поношенными, при этом сапоги были новые и блестящие, с металлическими шпорами на голенищах, а перчатки сделаны из очень тонкой черной кожи.

Поезд медленно покачивался на рельсах, и Дзюна начало клонить в сон. Он вздрогнул, когда его плечо ударилось о жесткую металлическую оконную раму, но вскоре снова задремал, и сверток на коленях превратился во сне в голову его матери. Мать лежала, как часто бывало после смерти отца, еще до прихода русских, положив голову ему на колени, а он чистил ей уши длинной тонкой деревянной палочкой, которую она хранила для этой цели в лакированной шкатулке. Он видел, как редеют ее седые волосы, как морщинки вокруг глаз становятся все глубже. Он протянул руку, чтобы погладить ее по волосам, но оказалось, что он гладит грубую ткань свертка.

Уронишь – тебе не жить.

Слова капитана выдернули его из сна.

Бомба. Сон сняло как рукой. Что, если это бомба? Вес, форма, размер – все сходится. Круглая, металлическая, гладкая. Не полая – внутри какой-нибудь порошок или гель. Что, если она заряжена? Поезд разгонялся и раскачивался все сильнее – вдруг взорвется?

Дрожащими от отчаяния пальцами Дзюн начал развязывать узлы на ткани, чтобы открыть сверток.

Вдруг его шея оказалась в тисках. Это была рука в кожаной перчатке.

Он даже не заметил, как высокий мужчина у окна напротив поднялся с места, но сейчас левой рукой он крепко держал Дзюна за горло, а правой прижал к его ребрам нож. Зазубренный, очень острый. Лезвие воткнулось в кожу, того и гляди пойдет кровь.

– Встань! – прошипел мужчина ему в ухо.

На неверных ногах Дзюн поднялся, одной рукой еще сжимая полуразвернутую посылку. Рука в кожаной перчатке по-прежнему стискивала ему горло, лезвие ножа переместилось к середине спины и больно впилось в кожу справа от позвоночника. Нападавший подтолкнул его к выходу из вагона.

– Открой дверь, – приказал он.

Рука Дзюна скользнула по ручке, и он потянул дверь на себя. Мужчина толкнул его вперед, в гремящее полуоткрытое пространство между вагонами. Дзюн видел, как внизу между рельсами проносится заснеженная земля. Звать на помощь бесполезно. Из-за грохота поезда никто не услышит; пока кто-то придет на помощь, он будет уже мертв. С замиранием сердца он ждал, что будет дальше.

Но некоторое время ничего не происходило. Мужчина хранил полное молчание. Нож по-прежнему касался спины Дзюна, рука в перчатке стальным обручем обвивала его шею. Металлические плиты, соединявшие вагоны, раскачивались взад-вперед у них под ногами, скрежетали и визжали, когда поезд мотало из стороны в сторону. Дзюн и нападавший, прижавшись друг к другу, тоже качались в такт движению поезда, словно плясали какой-то мистический танец. Лицо мужчины он видел только мельком, но по габаритам и росту предположил: не тот ли это высокий вожак из троицы, что выгружали из их судна ящики, а потом отвезли его в холмы над Аомори?

Капитан пригрозил, что за каждым его шагом будут следить. Ну конечно, за ним следили. Как он сразу не сообразил? Но зачем? Зачем давать ему нести сверток, а потом следить за ним всю дорогу до Мисавы? Почему просто не передать сверток трем японским контрабандистам, и пусть они доставят его, куда надо?

Едва в голове Дзюна возник этот вопрос, тут же пришел и ответ. Как он не догадался раньше?

Ему поручили это дело, потому что он – никто. Невидимка. У него нет ничего: ни дома, ни семьи, ни документов, ни удостоверения личности – если не считать фальшивого удостоверения моряка. Возможно, в этом и состоит план, что задание он не выполнит и на посудину не вернется. Неважно, попытался бы он открыть сверток или нет, бомбу могли зарядить так, что она взорвется в его руках, либо господину Китадзаве из парикмахерской велели избавиться от него, как только он доставит «подарок от капитана Эндо».

Он никто, и, когда он исчезнет, этого никто не заметит. Найдут в канаве тело – одним безымянным мертвецом будет больше.

Поезд начал сбавлять ход, приближаясь к станции. Дзюн встрепенулся: может, это его шанс позвать на помощь? Тормоза завизжали – медленно, тягуче, – и поезд остановился.

– Вперед, – негромко сказал мужчина, подталкивая Дзюна в следующий вагон, откуда открывалась дверь на заснеженную и почти безлюдную платформу. Все еще зажатый в убийственном захвате незнакомца, он вышел из поезда в прохладный воздух маленькой деревенской станции.

Он стал озираться – откуда можно ждать помощи? В дальнем конце платформы стоял служитель станции, о чем-то оживленно разговаривая с пассажиром. Что, если крикнуть? Но рука крепко сдавливала горло, а поезд вовсю шипел – сколько ни кричи, никто не услышит. Разве что вырваться и убежать, но рука так сжимала глотку, что он едва не терял сознание, а лезвие прорвало его толстую куртку с мягкой подкладкой и шерстяной джемпер под ней. Мужчина грубо толкнул его к задней части платформы, откуда короткая лестница спускалась к уходящей в чащу деревьев тропке.

– Иди. Не оглядывайся, – велел мужчина. Голос тихий, но жесткий и сиплый. Какой-то непонятный акцент. Точно не местный. Может, из Осаки?

В лесу тропинка сузилась. Впереди никакого просвета, только высокие стволы деревьев и заросли бамбука. Они шли в безлюдное место, где не было ни единой души.

– Мелкая сволочь! – Дзюн поразился – откуда в голосе этого незнакомца столько злобы? – Тебе велели сверток не открывать. Ты знал, что с нами шутки плохи.

За что он меня ненавидит? Он меня даже не знает, а теперь собрался убить. С какой стати такая ненависть?

Дзюн не хотел умирать. Ему вдруг стало важно, что из всей его семьи выжил он один. Значит, ему нельзя умирать. Он хочет жить. Хочет в Мисаву. Хочет увидеть, как над святилищем Кабусима кружат чайки.

Они молча шли вперед. Слышался только ветер в деревьях и скрип ботинок по снегу, с каждым шагом они уходили все глубже в лес, подальше от человеческой жизни. Дзюн не мог унять дрожь в ногах, но продолжал идти, подгоняемый лезвием у себя за спиной. Почему-то он вдруг услышал хриплый голос отца: «Радуются, как дети. Радуются, как дети».

Наконец они вышли на небольшую поляну, где сквозь ветви деревьев пробивался свет. Снег доходил почти до колен. Солнце поднялось уже высоко, и на кончиках сосулек на ветвях повисли капли воды, готовые упасть на землю. Где-то в деревьях неподалеку запела птица. Мужчина вытащил нож из-под куртки Дзюна и занес его, словно собираясь ударить Дзюна по горлу. В эту секунду Дзюн перестал бояться свертка, который он нес. Если ему суждено умереть, пусть умрет и тот, кто на него напал. И он бросил сверток в снег на краю поляны, раздался глухой стук, но взрыва не было.

От неожиданности мужчина с ножом замешкался, на секунду повернул голову, и в тот же миг Дзюн вырвался, бросился вперед и побежал по тропинке, которая вела куда-то в холмы. Он был моложе нападавшего, и разрыв между ними на время увеличился. Но у дальнего края поляны он зацепился за корягу и потерял равновесие. Споткнулся, упал на колени. Когда начал подниматься, почувствовал – но не увидел, – как мужчина сапогом врезал ему по ребрам. Он свалился на бок, от удара из него вышибло дух. Скривившись от боли и подняв руки, чтобы отразить град ударов, он каким-то образом сумел обеими руками схватить ногу в кожаном сапоге и изо всех сил дернуть. Мужчина издал нечто среднее между стоном и проклятием, тоже потерял равновесие и кувыркнулся назад.

Дзюн тут же вскочил и дал стрекача. Он сбежал с тропки и кинулся в кусты, не обращая внимания на больно хлеставшие по лицу ветки, на проклятия и прерывистое дыхание своего преследователя. Заметив мелькнувший между деревьями просвет, он бросился к нему и понял свою ошибку слишком поздно – снежный гребень обрушился под ногами, и он боком полетел вниз с обрыва, ударяясь головой обо что-то твердое.

Казалось, падение будет бесконечным, но наконец его тело остановилось, и на мгновение Дзюн почувствовал, как щека погружается в мягкий снег, приглушающий боль, и металлический привкус крови во рту.

Потом все погрузилось во тьму.

Глава 2

Элли Раскин сжимала в руке полуразвалившуюся от частых перегибов карту Токио, на которой были изображены два зеленых массива в самом сердце сплетения улиц – вен и артерий города. Один – заповедная зона вокруг дворца императора Хирохито. Другой – парк Уэно с широкими лужайками и лотосовыми прудами и примыкающий к нему большой сад, обнесенный стеной, перед которой она сейчас и стояла. Вывеска на бетонном столбе гласила: «Токийский англиканский богословский колледж». Чугунные решетчатые ворота закрыты и заперты на засов.

Элли смотрела сквозь решетку, не зная, как быть дальше. Ее лучшие туфли, по такому случаю старательно начищенные, жали, а желудок подавал тревожные сигналы. Что это – надежда или страх? Она снова взглянула на часы: занятные часики с гравированным серебряным циферблатом, Фергюс купил их ей на блошином рынке за пару недель до свадьбы.

Было почти четверть третьего. Фергюс, как всегда, опаздывал. Утром он вернулся в Токио – пришлось спешно ехать на север из-за какого-то таинственного происшествия под Мисавой – и теперь сидел в кафе неподалеку, брал интервью у японской поэтессы, которая провела военные годы в Китае. Они договорились встретиться у ворот около двух часов, как только закончится интервью. В любой другой день Элли обернула бы эту задержку в шутку – «время по Фергюсу Раскину», у него свой часовой пояс, на тридцать или сорок минут позже обычного японского времени. Но сегодня ей было не до шуток.

Элли очень хотелось, чтобы ее планы на будущее интересовали Фергюса не меньше, чем ее саму. Хотелось, чтобы у них было больше времени – обсудить предстоящую встречу, лучше к ней подготовиться. Ведь от нее зависит абсолютно все. Но Фергюс все время в движении, попробуй удержи его на месте. В самые мрачные минуты Элли казалось: его вся эта история вообще не трогает. Неужели он просто не хочет ее огорчать, потому и согласился?

За коваными чугунными воротами виднелась длинная подъездная дорожка, уходящая в темную рощу вечнозеленых деревьев. Зданий богословского колледжа видно не было, в воздухе висела странная тишина. Улочки квартала Юсима с его барами и рыбными лавками, прачечными и борделями были совсем рядом, но до слуха Элли доносились лишь шелест ветра и карканье ворон в верхушках деревьев.

Стоять одной перед запертыми воротами было неуютно. Вокруг никого, но Элли, непонятно почему, казалось: за ней наблюдают. Она видела себя как бы со стороны, глазами воображаемого наблюдателя – неловкая угловатая женщина, не совсем японка, с падающей на лоб прямой челкой почти черных волос. Здесь таких, как она, называли «хафу» – половинка, – одним этим словом занося в категорию неполноценных. Ни настоящая японка, ни явная иностранка. Лишняя деталь, в национальную мозаику не вписывается. Иногда это утомляло и угнетало, а иногда ловить невысказанные вопросы на незнакомых лицах даже нравилось.

Нетерпеливо походив взад-вперед по неровным камням мостовой, она решила, что не будет просто стоять и ждать, и направилась по узкой дороге назад – вдруг перехватит Фергюса на полпути?

Странно, что его до сих пор нет. Интервью началось в двенадцать, не может же оно длиться больше полутора часов? Элли представила: вот сейчас он появится на том конце улицы, эдакий ураган хаотичной энергии. Вздыбленные рыжие волосы, полурасстегнутая куртка, из битком набитой холщовой сумки вываливаются бумаги. Ее ангел с огненной шевелюрой. Ей нравилось звать его именно так – конечно, когда он не был под мухой, а ей не хотелось язвить. Но на улице было пусто.

Она дошла до угла и повернула на главную улицу Юсимы – ага, вон и Фергюс, довольно далеко. Никуда не торопится, мирно беседует с высокой длинноволосой дамой в свободном сером кимоно. Японская поэтесса, надо полагать. Элли вспыхнула от раздражения. От этого дня зависит все их будущее, а Фергюс болтается на улице, мило беседуя с опасно привлекательной и смутно знакомой ей дамой. Она ускорила шаг, направляясь в ним, но тут Фергюс ее заметил. Словно извиняясь, он махнул женщине на прощание, а та в ответ неожиданно коснулась его руки своей. И Фергюс уже бежал к Элли, расточая улыбки и извинения.

– Извини, дорогая. Это все председатель Мао. Мы завязли, обсуждая китайскую революцию, и я снова потерял счет времени.

В его глазах еще не погасла усмешка – он и поэтесса обменялись какой-то шуткой.

– Она – само очарование, да? – не удержалась Элли.

Фергюс толкнул ее локтем в бок.

– Мы ревнуем, мадам? – Потом уже серьезнее: – Если честно, очень интересная женщина. Ты с ней встречалась. Не помнишь? На Хеллоуин, у Теда Корниша – Вида. Прекрасно говорит по-китайски. И, видимо, по-русски и на эсперанто тоже. Во время войны в Китае их было несколько человек – с японской точки зрения, предатели. Работали на врага. Она многого навидалась, но удастся ли мне ее разговорить – это другой вопрос. Сегодня мы только поскребли поверхность. Надеюсь, удастся выудить из нее побольше. – Он дружелюбно взял Элли под локоть. – Но бояться нечего, моей красоточке-жене она уступает по всем пунктам.

Вида? Что за имя такое, подумала Элли. Не японское, не китайское. Может быть, псевдоним? Теперь она и правда вспомнила эту женщину, на вечеринке у Теда Корниша – та расхаживала по дому, будто была в нем хозяйкой. Элли еще тогда подумала: что общего у Теда, добродушного преуспевающего юриста и выпускника Гарварда, с экстравагантной японкой, которая, наверное, пьет чай из трав и гадает на картах Таро? Но сейчас обсуждать эту странную даму Элли не хотелось. Сегодня их ждали дела поважнее.

На сей раз, когда они подошли к воротам, из маленькой сторожки на другой стороне появился похожий на гнома мужчина в бежевой форме и отпер ворота, заставив ржавый металл заскрипеть. Ответив молчаливым поклоном на веселое приветствие Фергюса, он впустил их в темный сад.

Длинная дорожка шла между гранитными стенами, там и сям испещренными пятнами мха и лишайника. У Элли снова забил тревогу желудок, и она крепче сжала руку Фергюса.

– Нам может повезти, Фергюс? Ты ведь не думаешь, что это пустая трата времени?

Фергюс ответил не сразу.

– Думаю, это будет не просто, Элли. Так что не надо питать особые надежды. Но попробовать можно. Я знаю, как много это для тебя значит.

«Для тебя». Не «для нас». Завести ребенка, которого мы будем считать своим. Спасти одного ребенка из пепла поражения и оккупации. Почему он не сказал «как много это значит для нас»?

Дальше деревья вдоль дорожки поредели. Их взорам открылась пятнистая лужайка, а дальше само здание – портик с колоннами и центральная башня, увенчанная куполообразной крышей. Все это в подобном окружении выглядело искусственным и даже слегка нелепым: величественный особняк из какого-нибудь европейского курортного города, а то и со съемочной площадки Голливуда, целиком вместе с садом перенесенный в центр суетливого Токио с хаосом его деревянных домишек.

Элли ожидала увидеть признаки активности: доски объявлений с рекламой религиозных служб и лекций, звуки репетиции хора, но все было очень тихо. Территория перед домом была аккуратно вымощена коричневой и белой плиткой, хотя между плитками пробивались сухие сорняки. Кремовые ставни на всех окнах были закрыты. У края лужайки стоял кедр, в черной коре виднелись бледные шрамы, похожие на следы от пуль. Под его ветвями устроился большой японский каменный фонарь – единственная явно японская вещь в этом сюрреалистическом западном пейзаже.

У солидной каменной лестницы, ведущей к зданию, стоял мужчина в американской форме с пистолетом в руках. Элли заметила витраж в арочном окне над дверным проемом и голову оленя на обшитой панелями стене в вестибюле. Подойдя к солдату ближе, она заметила: лицо под американским военным шлемом совершенно японское. Солдат смотрел на них с неприступной враждебностью.

– Мы же не ошиблись адресом? – волнуясь, шепнула она Фергюсу.

– Привет, – обратился Фергюс к солдату, улыбнулся ему и помахал рукой. – Мы на детский концерт. – Ответа не последовало, и он добавил, чуть менее уверенно: – Детский концерт в богословском колледже. Сбор средств для Дома Элизабет Сондерс.

На лице солдата не дрогнул ни один мускул. Шлем, похожий на чашу для пудинга, наполовину затенял широкое лицо. У него были мешочки под глазами и слегка лягушачий рот – уголки губ природа повернула вниз, даже когда он улыбался. Если умел улыбаться.

– Это не здесь, – ответил он. Голос оказался резким, высокомерным и абсолютно американским. Американец японского происхождения, догадалась Элли. – Здесь штаб. Семинария с другой стороны.

Большим пальцем он указал на тропку, огибавшую здание. Они пошли к ней через лужайку, и Элли едва сдерживала смех. Что-то в лице и поведении солдата напомнило ей Джонни Рокко, злодея из фильма «Ки-Ларго», который она смотрела с Фергюсом в кинотеатре в Гиндзе пару недель назад. На самом деле все здание чем-то напоминало зловещий дряхлеющий отель, где Хэмфри Богарта держали в заложниках вместе с Лорен Бэколл.

– Занятное местечко! – тихо сказала она Фергюсу. – Как думаешь, чем они там занимаются?

– Американские военные оргии устраивают, – предположил Фергюс с легкой усмешкой. – Курят опиум? Гудят на вечеринках с генералом во главе, в платье от Кристиана Диора?

– Тихо, – урезонила его Элли, – не ровен час англиканцы услышат.

Хотя сама с трудом сдерживалась, чтобы в голос не расхохотаться.

Из залитого солнечным светом зимнего утра они попали в тень, которую отбрасывало высокое здание, дорожка стала узкой и скользкой. Влажный воздух пах слежавшимися листьями и гниющим компостом. Дорожка привела к мостику в форме полумесяца, под которым между голышами бежал игривый ручеек. За ним открылся идеальный японский сад, вселенная в миниатюре, океан в виде пруда с рыбками, горы из валунов и леса из папоротника, а над всем этим возвышался вырубленный из одного камня фонарь, точно такой же, какой встретил их у входа в здание. Украшенное серой черепичной крышей, оно окружало японский сад с трех сторон, деревянные веранды были прикрыты ширмами из рисовой бумаги. Аскетическая красота здания была полной противоположностью пышному западному особняку, к которому оно было пристроено.

Элли думала о мадам Савада – именно к ней на встречу они пришли. Этот дом раньше принадлежал ей, и в этом огромном саду, наверное, прошли ее детские годы, но поражение в войне поставило на колени ее отца, барона Ивасаки, и его великую империю «Мицубиси». Теперь мадам Савада, видимо, ютилась во вдовьем домике в глубине сада, японскую пристройку заняла англиканская церковь, а переднюю часть в западном стиле занял… неизвестно кто. Странное, наверное, чувство, подумала Элли: ты здесь вырос, и вот на твоих глазах родовое гнездо превращается невесть во что.

Она однажды видела мадам Савада на приеме в токийском пресс-клубе, и впечатление осталось пугающее: миниатюрная, постоянно улыбающаяся женщина, но явно с железной волей. На той первой встрече Элли осторожно затронула вопрос о приемном ребенке, но ответ ее не очень обнадежил, и следующие несколько дней она самым тщательным образом составляла письмо с изложением своих обстоятельств, что-то вычеркивая, что-то переписывая. Письмо получилось длинное, хотя кое-что она намеренно опустила – о ее отце и случившемся с ним во время войны, – а кое-что просто не захотела излагать на бумаге. Например, воспоминания о Чарли, ребенке, которому не суждено было родиться.

Имя Чарли они выбрали полушутя, где-то в начале ее беременности. Родится мальчик, будет Чарлз, родится девочка – Шарлотта. Она гнала от себя воспоминания о надеждах и грезах, связанных с рождением Чарли – внезапно пришлось нестись в больницу за два месяца до срока, Фергюс беспомощно сжимал ее руку и просил ее успокоиться, хотя сам был потрясен еще больше, чем она. А потом из тумана анестезии выплыло лицо доктора, и прежде, чем он что-то сказал, она поняла: ребенок потерян.

Через два дня доктор безучастным и официальным тоном, будто говорил о ком-то отсутствующем, объяснил: у нее редкий порок развития матки, и вынашивание здорового плода до полного срока маловероятно.

Видимо, в письме мадам Савада Элли удалось подобрать нужные слова – через несколько месяцев, когда она уже потеряла надежду получить ответ, в почтовом ящике она обнаружила фирменный кремовый конверт с приглашением на концерт, где вместе с хором англиканского богословского колледжа будут выступать дети из Дома Элизабет Сандерс. К пригласительному билету была приложена записка: перед концертом Элли может поговорить с мадам Савада наедине «по затронутому в письме вопросу». Когда она прочитала это впервые, на нее нахлынули самые противоречивые и неожиданные чувства, и сейчас, когда они с Фергюсом спешили на встречу, Элли снова оказалась в плену этих чувств. Ее опьяняла смертельная смесь предвкушения успеха и боязни получить отказ.

* * *

Актовый зал англиканского колледжа, видимо, некогда служил для пышных традиционных приемов. Элли представила, как в предвоенные годы мелкие политики и армейские офицеры стояли на коленях на парчовых подушках со сложенными руками и склоненными головами, добиваясь милости у всемогущего барона. Но сейчас здесь все поблекло, царила атмосфера запустения.

В одном конце зала, в нише, которую когда-то могла украшать ценная картина или каллиграфический свиток, теперь висели уродливые латунные часы и аляповатый пастельный рисунок Иисуса на осле. Татами были покрыты дешевым ковром, поверх которого соорудили фанерный помост. Вокруг него суетилась молодежь, видимо студенты-богословы, расставляя рядами складные металлические стулья для концерта и столы на козлах для последующего приема.

Элли и Фергюс неловко стояли в углу комнаты, не зная, что им делать. В окна был виден освещенный солнцем сад, с серой скалы в пруд, поблескивая, каскадом падала вода.Латунные часы в алькове пробили полчаса, и в эту секунду в комнату вплыла миниатюрная круглолицая женщина. На ней был костюм из шерстяной ткани, явно от дорогого портного, шею украшал большой серебряный крест на цепочке.

– Миссис Раскин, – сказала она, взяв Элли за руку, – очень рада снова вас видеть. А это, наверное, ваш муж. Мистер Раскин, приятно познакомиться. Я Мики Савада.

Она говорила по-английски, но выговаривала слова с некоторым трудом. Элли поняла, что хозяйке удобнее говорить на родном языке, и с легким поклоном ответила по-японски:

– Спасибо, что нашли время встретиться с нами, ведь вы так заняты.

Мадам Савада быстро провела их в небольшой кабинет по другую сторону коридора, распорядившись по дороге:

– Като-сан, чаю, пожалуйста.

В кабинете они уселись в глубокие кожаные кресла, и через минуту угрюмая молодая женщина в черном принесла чайник бледного чая и тарелку с конфетами в форме вишневых лепестков.

– Миссис Раскин, – сказала мадам Савада, откинувшись в кресле и сцепив пухлые руки на коленях, – времени у нас мало, поэтому давайте сразу перейдем к делу.

Элли пришла в голову директриса, которая собирается наставить на путь истинный провинившихся учеников.

– Ко мне обратилось несколько пар с просьбой усыновить или удочерить кого-то из наших детей, в основном американские военные. Скажу честно, у меня на этот счет двойственные чувства. Конечно, мы считаем, что идеальное будущее для наших детей – это счастливая и стабильная жизнь в семье на родине их отцов. С другой стороны, такие пары часто воспринимают наш детский дом как некий зоомагазин. Они думают, что могут прийти сюда, выбрать ребенка, как выбирают щенка или котенка, и забрать домой. Такой подход совершенно неприемлем. У меня есть обязанности по отношению к нашим детям. Моя задача – помочь им обрести достойных родителей, для меня на первом месте именно интересы детей. Уверена, вы меня понимаете.

Она строго посмотрела на Элли и Фергюса, и они кивнули – Фергюс, чей разговорный японский был пока ограничен, радостно улыбнулся, будто услышал хорошие новости.

В горле у Элли заклокотали слезы, она даже смутилась. Конечно, мадам Савада права, она все говорит правильно. Но выходит, что в ней сомневается и даже осуждает ее человек, едва с ней знакомый. Какой смысл приглашать на встречу, чтобы сказать, что на роль приемных родителей они не подходят?

– Но в вашем случае, – продолжала мадам Савада, кажется немного смягчившись, – у меня сложилось впечатление, что вы искренни, это следует из вашего письма. И у нас есть девочка, которая… Но сначала я задам вам несколько вопросов. Из вашего письма следует, что ваша мама – японка, а отец – англичанин?

– Если точнее, шотландец, – заметила Элли. – Из Стерлинга, это в Шотландии. В молодости он отправился в Индию и завел небольшую плантацию недалеко от Бандунга. А родители мамы переехали в Индию из Нагасаки. У них был магазин тканей в Бандунге, там мои родители и познакомились.

Она не собиралась объяснять, что отец воспользовался деловой поездкой, очень кстати совпавшей с бомбежкой Перл-Харбора, и бросил на произвол судьбы свою наполовину японскую семью и дышавшую на ладан плантацию, а сам нашел относительно безопасное пристанище в Бомбее. Насколько ей известно, там он и живет – другой жизнью, с новой женой и их тремя детьми… или четырьмя?

Мадам Савада кивнула, видимо, ответ ее устроил.

– В таком случае вам легче понять, с какими трудностями сталкиваются наши дети.

«Легче? Потому что я – такая же неприкаянная, как они? Совсем не легче. Все мы по-своему неприкаянные, разве нет?»

– Как я поняла, у вас есть опыт работы с детьми?

– Да. В войну я некоторое время была помощником учителя, в Австралии.

– В войну вы были в Австралии? – спросила мадам Савада, бросив на нее пронзительный взгляд. – Наверное, это было не просто.

– Да, – согласилась Элли, – не просто. – Мадам Савада ждала каких-то подробностей, но Элли добавила только: – К сожалению, диплома учителя у меня нет, но мне всегда нравилось помогать детям с домашними заданиями, а когда учительница болела или просто не могла прийти, я ее заменяла.

– Дети австралийские? – спросила мадам Савада.

– Не все. Были и японские, и китайские, и корейские. Несколько полумалазийцев. У кого-то были матери-аборигенки. Я и сейчас немного преподаю, но это просто частные уроки английского.

– Прекрасно! Это то, что нам нужно. Но, конечно, есть много проблем чисто практических. Отдать детей иностранцам – это чревато своими трудностями, вы наверняка об этом знаете. Хочу сначала уточнить, – хозяйка вдруг перешла на английский и обратилась к Фергюсу: – Вы оба планируете надолго оставаться в Японии, мистер Раскин, или скоро отправитесь домой?

«Домой? Это куда?»

Словно прочитав ее мысли, мадам Савада спешно добавила:

– В Англию, я полагаю… или в Шотландию?

– Планов уезжать из Японии в ближайшее время нет, – откликнулся Фергюс. – Мы оба – дети выходцев из Шотландии. Почти все детство, во всяком случае ранние годы, я провел в Шанхае. А детские годы Элли, как вы слышали, прошли в Голландской Ост-Индии. Так что в Токио мы чувствуем себя как дома.

«Неужели?» Элли вспомнила, как люто ненавидела Токио, когда впервые приехала сюда с матерью и братом Кеном, после изнурительного путешествия по океану из южного полушария. Даже после войны и поражения, после четырех смутных лет в австралийском лагере для интернированных, она все еще грезила, что Токио будет выглядеть как на календарях, которые ее японские дедушка и бабушка с гордостью вывешивали на стенах своего маленького магазинчика в Бандунге: императорский дворец с широким рвом и ярко-зелеными соснами, переполненный людьми красно-желтый храм Асакуса. Но вместо этого по прибытии они увидели полузатонувшие военные корабли, ржавеющие в грязной морской пене, грустных проституток на углах улиц и детей, ловивших рыбу с помощью бечевки в черных водах затопленных воронок от бомб. Несколько недель им пришлось жить в одной спальне промерзшего сборного центра для репатриантов, рядом с доками, и только потом социальные службы нашли для них квартиру – один кран с холодной водой и туалет во дворе.

Но потом, как только она начала работать в пресс-клубе секретарем и девочкой на побегушках, и особенно после встречи с Фергюсом, что-то изменилось. Среди хаоса домиков из дерева и гофрированного железа она стала замечать маленькие рисовые поля, восхищаться миниатюрными садами из деревьев в горшках, которые неожиданно расцветали перед домами. Она открыла для себя лавки с древностями и дымные кафе, где можно посидеть в одиночестве с книгой, а вокруг тебя мужчины и женщины с жаром излагают свои взгляды на глобальное разоружение и спорят, кто более велик: Бенни Гудман или Гленн Миллер. Да, постепенно в Токио она стала чувствовать себя как дома…

Элли снова сосредоточила внимание на мадам Савада, которая перешла на японский.

– Хочу предупредить вас, миссис Раскин, процесс удочерения в Японии очень непростой. Это делается через суд, нужно много времени и сил, да и средств, особенно если нанимать адвоката. Хорошо, если у вас будет поручитель, какой-нибудь уважаемый японец, который даст вам рекомендацию. – Она оценивающе посмотрела на Элли и Фергюса, явно сомневаясь, что они вращаются в соответствующих кругах. Затем перевела взгляд на часы, собираясь поскорее закончить разговор. – В любом случае сегодняшний день – это только первый шаг, для вас возможность узнать больше о нашем детском доме, а для меня – чуть ближе познакомиться с вами. Хорошенько подумайте, хотите ли двигаться дальше, и, если да, поищите влиятельного человека, который за вас поручится.

– Вы сказали о девочке… – неуверенно произнесла Элли.

– Ах да. Малышка Майя. Наша милая Майя. – Мадам Савада уже поднималась с места. – Ей нужна семья, своя семья. Остальным тоже, конечно, но ей особенно. Ей у нас как-то неуютно. Ее отец – индус. Из Пенджаба, насколько я знаю. Туда он и вернулся, когда его полк покинул Японию четыре года назад. Ей почти шесть. Вы увидите ее сегодня в хоре. В первом ряду. Но прошу вас к ней не подходить. Не нужно ребенка раньше времени обнадеживать.

* * *

Когда они вернулись в актовый зал на концерт, публика уже начала собираться. В основном это были японцы, но иностранцы тоже встречались: Элли заметила коренастого мужчину, имя не помнила, но, по словам Фергюса, он занимал какой-то важный пост в военной разведке США. На женщинах были парчовые кимоно и кашемир, жемчуг и маленькие меховые палантины. Лучший костюм Элли – синий, со стеклянными пуговицами, юбка которого, сколько ни гладь, всегда казалась чуть помятой, – выглядел на их фоне несколько убого.

Они заняли свои места в первом ряду, и Фергюс тихонько взял руку Элли в свою.

Она улыбнулась ему.

– Как Мисава?

– Холодно и тоскливо. Рад был вернуться в Токио.

– Это были коммунисты? – спросила она, имея в виду случай, о котором он поехал писать, – под железнодорожное полотно заложили мину, но, к счастью, ее нашли и обезвредили до прихода поезда.

– Кто их знает. – Фергюс пожал плечами. – Коммунисты, тред-юнионисты, корейцы. Может, и те и другие и третьи. По крайней мере, в этом меня пытались убедить военные и полиция. «Красная угроза японской демократии», – последние слова он произнес, пародируя американский акцент. – Якобы взрыв нарушил бы снабжение фронта Корейской войны. Но, с другой стороны, это могли быть просто местные якудза, хотели кого-то шантажировать или кому-то отомстить. Похоже, они промышляют в этих краях. Дело темное.

Их прервал седовласый японец, который приветствовал Фергюса как старого знакомого и сел на свободное место рядом с Элли. Из футляра с монограммой он достал карточку и официально представился ей: Огири Дзёдзи, президент Тихоокеанской международной торговой компании. Лицо гладкое, без морщин, возраст неопределенный, подумала Элли, – от пятидесяти до семидесяти пяти.

– Я давно знаком с вашим мужем, – сказал мистер Огири, – и рад познакомиться с вами. – Его оксфордский английский был не менее безупречен, чем сшитый на заказ костюм и шелковый галстук. – На самом деле, давно хотел спросить: ваш муж, случайно, не родственник известному британскому теоретику искусств Раскину?

Элли рассмеялась.

– Мой свекор наверняка был бы рад такой родословной, но, боюсь, наши Раскины – лишь длинная династия шотландских бакалейщиков и торговцев текстилем.

– А вы, – спросил мистер Огири, чуть приподняв брови, – тоже из Шотландии?

Отвечать ей не пришлось: аудитория внезапно погрузилась во мрак, остался лишь ряд лампочек, освещавших сцену. На подиум в сопровождении молодой худенькой переводчицы в очках вышла мадам Савада – объявить о начале концерта и представить исполнителей.

После нескольких приветственных фраз на английском мадам Савада перешла на японский и сразу заговорила энергично и страстно, без бумажки и не запинаясь. Для начала она привела цифры и факты о числе иностранных военных в Японии и о «неизбежных трагических последствиях»: брошенные дети-полукровки, отцы либо сбежали, либо неизвестны, а матери часто совершенно неспособны заботиться о своих чадах. Затем она поделилась личным опытом.

– Однажды я ехала поездом в Киото, – сказала она. – Это было четыре года назад. Как быстро летит время! Поезд был набит людьми, они везли на черный рынок вещи и прочий скарб. Мне посчастливилось найти свободное место, я сидела, читала книгу, и тут в поезд вошло несколько полицейских – они искали контрабанду и попросили людей открыть сумки. Подойдя к месту, где сидела я, они спросили: «Что это за сверток на багажной полке над вами?» Я и не заметила, что там что-то есть, подняла голову, и оказалось, что там действительно лежит какой-то сверток. Наверное, оставил пассажир, сошедший раньше. Полицейские сняли его, открыли на моих глазах, и внутри – я едва не лишилась чувств – лежало тело новорожденного чернокожего ребенка. Остывший трупик, совсем крошка.

Аудитория охнула дважды – сначала те, кто понимал по-японски, потом эхом все остальные, когда слова мадам Савада перевели на английский.

– С этого все и началось, – продолжила мадам Савада. – Думаю, в тот вечер на меня снизошел Святой Дух. Я поняла, что должна как-то помочь этим невинным существам, спасти их от такой ужасной участи. Тогда я и задумала основать детский дом, который, как вы знаете, назвала в честь дорогой Элизабет Сондерс, именно она поддержала нас и завещала нам все свои сбережения.

Дальше она рассказала о доме, который устроила на «нашей прекрасной даче в Ойсо», и в заключение изящным жестом указала на столы, где стояли коробки для пожертвований.

– Мы рады любому дару, не важно, большому или маленькому. А теперь приветствуйте наших очаровательных малышей, которые споют вам несколько песен.

На сцену аккуратной шеренгой вышли дети: мальчики в костюмах и черных галстуках-бабочках, девочки в черно-белых платьицах с лентами в волосах. На вид им всем было лет пять, и они с поразительной ясностью напомнили Элли класс в Татуре, лагере для интернированных в Австралии, где она провела военные годы. Там, как и здесь, у одних детей были смуглые лица, у других светлые, у одних кудрявые волосы, у других прямые, у одних черные глаза, у других голубые. И в выражениях лиц было что-то знакомое. Эти дети привыкли, что их разглядывают незнакомцы, смирились с собственным бессилием. Или, возможно, научились скрывать свои мысли от любопытных глаз.

Элли наклонилась вперед и оглядела первый ряд в поисках Майи. Вторая справа. Наверное, это она. Для своего возраста довольно высокая, большие глаза под копной волнистых волос смотрят с сосредоточенным прищуром, будто она решает какую-то особенно сложную головоломку. Под глазами – чуть заметные темные круги, как после бессонной ночи, справа от верхней губы – небольшая родинка. Элли заметила, как крепко девочка сжимает руки, видно, что волнуется. Руки Элли тоже были стиснуты, ладони вспотели.

Дети запели песню о цветении вишни, и Элли напрягла слух, стараясь различить в общем хоре голос Майи, но девочка пела очень тихо, хотя и старательно. Единственный голос, который Элли смогла выделить, принадлежал маленькому мальчику в центре – он ослепительно улыбался всем гостям, словно знаменитый дирижер Мантовани в миниатюре.

Хор вполне достойно исполнил «Лебединую реку» и «Яблочную песню», а напоследок под аплодисменты спел «Спокойной ночи, Айрин». Потом дети в пояс поклонились довольной публике, и их мягко выпроводили со сцены две полнотелые дамы. Когда они уходили, Майя резко обернулась и посмотрела на зрителей со смутным и недоуменным выражением лица, а затем на удивление дерзко ухмыльнулась. Элли смотрела на девочку, пока та не исчезла в дверном проеме в дальнем конце зала. Сердце Элли сжалось. Моя дочь. Что, если она станет моей дочерью? Как странно быть так близко и так далеко друг от друга. Майя. Она повторила про себя это имя: Майя.

Когда Элли и Фергюс ушли с приема после концерта, опустив в ящик для пожертвований купюру в сто иен, над садом уже сгущались сумерки. Они молча шли рядом. Элли вдыхала прохладный воздух, наполненный спокойствием, какое опускается на город в промежутке между закатом и полной тьмой.

Около особняка в западном стиле она увидела, что охранник на ступенях исчез, а дверь здания плотно закрыта, хотя сквозь ставни на окнах виднелись полосы света. На мгновение Элли показалось, что изнутри доносится неясный и отдаленный шум, похожий на чей-то крик. Очертания незажженного каменного фонаря под кедром выглядели в полумраке гротескной приземистой человеческой фигурой.

Фергюс обнял ее за плечи и сказал:

– Вот видишь. Надежда есть. Мы добьемся своего. Добьемся вместе, преодолеем все трудности.

Ей передалось тепло его тела, они вышли из ворот и снова погрузились в шум и хаос Токио.

Глава 3

Дзюн открыл глаза – оказалось, что он лежит на матрасе в малюсенькой каморке. Зеленоватый от плесени потолок, прямо над головой голая лампочка. Он лежал неподвижно, словно на поверхности воды. Очень осторожно он разжал и сомкнул кулаки, вытянул руки. Потрогал голову – на одной стороне лба тугая повязка. «Я жив, – подумал он. – Жив».

Было приятно лежать на спине, не двигаясь, в полном бессилии. А что он мог сделать? Он в руках невидимых незнакомцев. Остается лишь ждать, когда они появятся. Снаружи доносились чьи-то шаги, один раз он услышал громкую перебранку, хотя слов не разобрал. На нем была свободная рубашка цвета хаки и мешковатые брюки, которых он никогда раньше не видел. Голова раскалывалась от боли, но он повернул ее чуть в сторону и увидел, что матрас расстелен на истертых циновках татами. В углу – низкий деревянный стол и эмалированное ведро. Видимо, где-то высоко над ним – зарешеченное окно, потому что на стену слева падали длинные размытые линии света и тени.

Дзюн лежал и смотрел, как тени медленно ползут по стене, и в мозгу стали всплывать обрывки воспоминаний – или сна? Он вспомнил, как сидел на жесткой деревянной скамье и какой-то мужчина – худой, в очках с золотой оправой – спрашивал: «Как тебя зовут? Как твое имя?» Ему смутно вспомнилось: он хочет достать из кармана куртки карточку моряка, но все куда-то исчезло. Куртка, карточка, кошелек с монетами – ничего этого нет. И он слышит свой голос: «Я – Камия Дзюн».

Прошло довольно много времени, и за дверью послышались звуки. Заскрежетали металлические засовы, послышался чей-то грудной кашель. Дверь распахнулась, и в комнату вошел крепкий мужчина с подносом, на котором стояли две металлические миски.

– Встать! – приказал мужчина.

К своему удивлению, Дзюн исполнил команду. Он застонал от боли в ребрах, но все-таки встал и оперся о стену. Свет за окном померк, осталась лишь тусклая одинокая лампочка, и углы комнаты погрузились в глубокий мрак.

– Я в тюрьме? – спросил он.

– Ты в камере предварительного заключения, полицейское управление Аомори, – ответил мужчина.

– Почему?

– Тебя подозревают в том, что ты попал сюда нелегально, на судне, – последовал ответ.

Мужчина поставил поднос на стол так грубо, что из одной миски выплеснулась жидкость. Дзюн уловил соблазнительный запах куриного бульона.

– Ну, – осторожно произнес Дзюн, – и что дальше?

– Ешь и ложись спать, – ответил мужчина. А потом, уже не так уверенно: – За тобой придут в понедельник утром.

Это когда? Ведь Дзюн понятия не имел, какой нынче день недели.

* * *

Дзюн провел в камере четыре дня, лежа на матрасе и глядя на стены и потолок. Иногда он спал, иногда в голове проносились разные сцены из его жизни на Карафуто. Он вспоминал мясистые, добродушные лица русских соседей его семьи, Зимниковых – тети и дяди Зима, как называли их Дзюн и его сестра Киё, – они жили на Карафуто с незапамятных времен и рассказывали им истории о прежних временах, до прихода японцев. Дзюну и Киё казалось, что дядя Зима с клочковатой бородой знает об острове абсолютно все. Он показал им, где туземцы валили деревья, чтобы сделать каноэ, и где собирать самые большие белые грибы в форме цветка, чья пора наступает осенью. Он помог Дзюну поймать его единственного питомца: пестрого черно-золотистого паука-ткача с восемью глазами, Чжун держал его в спичечном коробке, а мама и Киё кричали: убери эту мерзость! Дзюн выпустил его на заднем дворе в надежде, что он сплетет великолепную круглую паутину прямо над их скромной овощной грядкой. Но паук, конечно же, просто удрал в лес, плести паутину там, где ему удобно.

Он видел себя в компании других детей, как они скатывались на листах металла с крыши заброшенного склада угольной шахты прямо в сугроб. Дзюн слышал скрип колеса перегруженной ручной тележки – он, его мать и сестра тащатся сквозь летний зной к столице, Тоёхара, спасаясь от далекого грохота за спиной. Это наступала советская армия, чтобы вернуть себе эту рухнувшую японскую колонию. Вспомнилось, как он до одури играл в карты с Киё, когда они сидели на площади перед станцией Тоёхара, терпеливо ожидая поезда, который отвезет их на юг, в порт Одомари – туда, по слухам, должны были прийти корабли, чтобы вывезти их в Японию. Киё все время выигрывала, и Дзюн злился.

Образы мелькали в голове, когда он погружался в полудрему. Каждое утро и вечер приходил один и тот же угрюмый человек с двумя мисками: бульон и смесь риса с перловкой.

Но на пятое утро, когда он уже решил, что завтрак, наверное, запаздывает, дверь камеры распахнулась и на пороге появились двое незнакомых мужчин. Выглядели они как европейцы, и Дзюн машинально поздоровался с ними по-русски. Один был помоложе, на взгляд Дзюна, лет двадцати пяти, со светло-каштановыми волосами и забавными усиками. Другой – постарше и покрепче. На обоих гражданская одежда: твидовый пиджак и шерстяной свитер.

«Здравствуйте» Дзюна было встречено пустыми взглядами, но потом тот, что младше, перешел на японский, понятный, хотя и с сильным акцентом. Американцы, догадался Дзюн.

– Пойдешь с нами, – сказал младший, словно и не приказывая, а полушутя, будто приглашал Дзюна выпить в местном баре.

Дзюн пошел за американцами по длинному коридору, где вдоль стен, глядя на них, молча стояли группы печальных мужчин. Потом главная дверь распахнулась, и они окунулись в яркий солнечный день.

Широкая торговая улица походила на цветные виды Японии в серии книг об Империи, которые Дзюну давала учительница в последний год учебы в школе. Женщины в белых фартуках поверх темных кимоно, мальчишки-разносчики на велосипедах, школьники стройной шеренгой идут на экскурсию. Они миновали часовую мастерскую, обувной магазин и ресторанчик, где у входа стоял гипсовый барсук в соломенной шляпе. В тени зданий все еще лежали сугробы, и, хотя солнце светило вовсю, в воздухе было холодно. Американцы шли по обе стороны от него, судя по всему, без оружия. Можно убежать. Но куда? Бежать ему было некуда.

– Куда вы меня ведете? – спросил он того, что помоложе.

– Увидишь.

Они свернули на боковую улочку, обогнули замусоренную стройплощадку и подошли к воротам, от которых тропинка через сад с аккуратно подстриженными кустами привела их к весьма красивому старому деревянному дому. От улицы его скрывала высокая бетонная ограда, никаких табличек у двери не было. Недоумевая, Дзюн в сопровождении двух американцев прошел в большую прихожую, где стояла тяжелая кабинетная мебель и несколько металлических картотечных шкафов. Шторы были задернуты, но комнату заливал яркий свет ламп. На столе в центре стоял металлический поднос с высокой стопкой картонных папок и странный аппарат, напоминавший радиоприемник. Двое американцев уселись по одну сторону стола и жестом предложили Дзюну занять стул напротив.

– Вижу, ты парень бывалый, – сказал молодой, внимательно оглядев Дзюна. Потом неожиданно спросил: – Хочешь чашечку чая?

Глядя на младшего американца, Дзюн чуть не рассмеялся. Нежно-розовые щеки в сочетании с тоненькими усиками – он выглядел как подросток, которому хочется походить на взрослого.

Чай был черный, как принято у русских, а к нему предложили печенье в шоколадной глазури.

Американцы, откинувшись в креслах, обменялись несколькими фразами на английском. Потом тот, что помоложе, дружелюбно сказал:

– Тебя ведь зовут Камия? Камия Дзюн? Меня можешь звать Майк, а этот красавчик – мой друг Билл. Билл не силен в японском, поэтому вопросы буду задавать я.

Старший напарник улыбнулся, но ничего не сказал. Кудрявый, волосы в середине головы поредели, на круглом лице – сонная улыбка. Дзюну вспомнился Лев, любимый кот полковника Бродского. Именно так этот Лев улыбался, когда Дзюн гладил его мягкую рыжую шерсть. Иногда по ходу разговора Билл кивал головой, и Дзюн не мог сообразить: то ли он делает вид, что плохо понимает по-японски, то ли просто старается его подбодрить.

В комнате было спокойно, веяло уютным теплом. На стене висели часы в деревянном корпусе, они негромко тикали, в такт качавшемуся маятнику. Внутри похожего на радиоприемник механизма медленно вращались два колесика.

Дзюн вспомнил день, когда прощался с полковником Бродским. Вот что полковник сказал ему напоследок: «Если когда-нибудь попадешь в беду, старайся говорить правду, насколько возможно». Потом, после паузы: «Вся хитрость в том, чтобы знать, где остановиться».

– Что ж, Камия-кун. – Билл обратился к нему в уменьшительно-ласкательной форме, будто разговаривал со школьником. – У нас тут небольшая проблема, и, возможно, ты сумеешь нам помочь. Есть некий молодой человек – это ты, – он бесцельно бродит рядом с железнодорожной веткой между Аомори и Мисава, явно после драки. В карманах только куча денег и удостоверение личности молодого человека, который, увы, утонул в море три года назад. Потом молодой человек – то есть ты – называет нашим друзьям из японской полиции другое имя, которое, похоже, нигде не зарегистрировано, по крайней мере подтвердить его нам не удалось.

Дзюн откусил кусочек печенья. Оно было такое сладкое, что Дзюна даже слегка затошнило.

– Тем временем на следующий день происходит некая неприятность недалеко от Мисавы. Под железнодорожным полотном кто-то установил мину. К счастью, никто не пострадал – бдительный железнодорожник вовремя ее заметил. Но все могло быть совсем по-другому, если бы по этой мине прошел поезд, например, с пассажирами – он мог везти женщин на рынок, детей в школу. Мерзкая штука – мины. Ты когда-нибудь видел, что они делают с поездами или, если на то пошло, с людьми?

Этого Дзюн не видел, но видел другое: что делает с толпой на привокзальной площади бомба, сброшенная с низколетящего самолета. Странно, но единственное, что он мог вспомнить, думая о той сцене, – это собака. Дзюн проиграл сестре Киё в карты, она принялась его дразнить, он вспылил и убежал в какую-то улочку, подальше от толпы, чтобы успокоиться. Тут заревели самолеты, содрогнулась земля, он помчался назад к привокзальной площади – и остановился как вкопанный: куда девались деревья, которые были здесь пять минут назад? Почему над площадью висит густой бурый туман, сквозь который смутно виднеется какая-то непонятная разноцветная куча? Люди с криками выскакивали из тумана, но их голосов он, кажется, не слышал. И тут откуда ни возьмись возникла собака, она ворвалась прямо в центр площади и выскочила оттуда, неся что-то в пасти. Это был пятнистый пес с хвостом крючком, он двигался очень быстро и осознанно. Дзюн так и не увидел, что именно бомба сделала с его матерью и сестрой.

– Так вот, – продолжал Майк, – мы спрашиваем себя, есть ли связь между этими двумя событиями и может ли молодой человек – ты – объяснить, зачем кому-то понадобилось закладывать мину под железнодорожные пути?

– Нет, – сказал Дзюн. Крошка от печенья застряла у него в горле, и ему пришлось откашляться и повторить: – Нет, я ничего об этом не знаю.

Майк тихонько вздохнул.

– Жаль. Ну, ладно. Но ты наверняка можешь нам рассказать, как очутился у железной дороги в таком жалком состоянии.

«Старайся говорить правду, насколько возможно», – вспомнил Дзюн.

– Я приплыл на контрабандистском судне. Работал на нем два года матросом. А до этого я жил на Карафуто. Там я родился и вырос – в деревушке неподалеку от Тоёхары. Капитан судна высадил меня на берег у большого залива – что-то вроде лагуны, – в трех или четырех часах езды от Аомори, и попросил меня доставить посылку человеку по имени Китадзава, в парикмахерскую напротив станции Мисава. Я так и не увидел, что было в посылке, так и не добрался до Мисавы. Попробовал открыть посылку – мне было любопытно, что там внутри, – и тут на меня набросился человек с ножом, вытолкнул из поезда и избил. Это все, что я знаю. Больше мне вам сказать нечего.

Майк сиял, как полный энтузиазма молодой школьный учитель, только что встретивший особо одаренного ученика, а Билл энергично закивал головой.

– Для начала это очень хорошо, – похвалил Майк. – Я уверен, если постараешься, сумеешь рассказать нам кое-что еще. Например, как называлось судно контрабандистов, как называлось место, где тебя высадили на берег?

– Судно называлось «Цусима-Мару», а насчет места, где я сошел на берег, ничего не знаю. Мне не сказали. Я был всего-навсего палубным матросом. Мне вообще почти ничего не говорили. Чаще всего я вообще не знал, где мы.

Но такой ответ Майка не устроил. Медленно, терпеливо он стал выуживать из Дзюна подробности. Выспросил о портах, где останавливалась «Цусима-Мару»: Владивосток, Вонсан, Пусан, Ниигата, Наха, Гаосюн. Сколько раз они заходили в каждый из них? Какие грузы принимали?

– Даже если тебе никогда не рассказывали о том, что во всех этих мешках, ящиках и коробках, Камия-кун, ты ведь парень умный и должен был догадываться.

И Дзюн поделился с Майком своими догадками: возможно, амфетамины, возможно, опиум, иногда оружие, но, скорее всего, просто сахар или кофе, металлолом и рулоны шелка.

Дзюн ожидал, что Майк заинтересуется человеком в поезде, который на него напал, или таинственным мистером Китадзавой из парикмахерской в Мисаве, но американцев, похоже, это мало беспокоило. Возможно, об этом они и так все знали. Зато Майк пожелал узнать о его прошлом, о жизни на Карафуто.

* * *

– Скажи мне, Камия-кун, – сказал Майк, – сколько тебе лет?

– Семнадцать, почти восемнадцать. Я родился двадцать восьмого мая восьмого года эпохи Сёва. – Он сделал паузу, чтобы подсчитать. – Тысяча девятьсот тридцать третий год по западному календарю.

– Как же такой приличный молодой парень оказался на контрабандистском судне? Наверное, было трудно выжить на Карафуто, когда туда вошли советские войска, да? Ты не вернулся в Японию вместе с родными?

– Мои родные погибли.

– Сочувствую. – Казалось, Майк искренне потрясен. – Убиты на войне? Какой ужас!

– Мама и сестра. Отец умер много лет назад. Авария в шахте.

– Бедняга! Выходит, тебе в конце войны было всего двенадцать? Как ты вообще выжил?

Все это было так давно, что многое стерлось из памяти, но он рассказал своим новым друзьям Майку и Биллу все, что смог вспомнить, – хижина в горах, где он укрывался несколько недель, учился доить брошенных коров на соседнем лугу; потом приобрел воровские навыки, таская горсти бобов или пачки сигарет из магазинов, когда жизнь стала постепенно возвращаться в прежнее русло. Рассказал, как его спасли старые соседи Зимниковы, на которых он наткнулся совершенно случайно, когда рылся в куче мусора на задворках Тоёхары. Они приютили его и позволили работать и ночевать в маленькой пекарне, которую открыли, чтобы кормить прибывающих советских военных и гражданских.

Пока Дзюн говорил, Майк постукивал кончиком ручки по блокноту, в котором писал. Ему явно было скучно, но Дзюн подозревал: американцы захотят узнать, чем он занимался после пекарни. И оказался прав.

– Пока работал в пекарне Зимниковых, я научился неплохо говорить по-русски, – сказал он. – Трудился у них больше года. А потом они познакомили меня с русским офицером, который искал помощника, говорившего по-японски, и я проработал у него пару лет.

– А имя у этого русского офицера было? – спросил Майк, с интересом наклонившись вперед, уперев локти в стол и сцепив руки под подбородком.

– Николай Александрович Бродский, – ответил Дзюн, назвав полное имя и отчество.

В комнате воцарилась такая тишина, что, кажется, часы затикали громче обычного. Билл, очевидно, тоже понял эту часть разговора, и оба американца уставились на Дзюна.

– Полковник Николай Александрович Бродский? – спросил Майк.

– Да, – ответил Дзюн.

– Ты работал у полковника Николая Бродского? – переспросил Майк, очень медленно, словно взвешивал каждое слово, и, когда Дзюн кивнул, добавил: – Что же именно ты делал для славного полковника?

– Готовил ему завтрак, чистил сапоги и ботинки, помогал покупать припасы для кухни, покупал ему сигареты и алкоголь – он любил армянский коньяк, но найти его на Карафуто было трудно… кормил его кота и ухаживал за ним.

– Кормил его кота и ухаживал за ним, – эхом повторил Майк. Это был не вопрос, скорее утверждение, будто он хотел убедить себя: именно эти слова он только что услышал. – Это все? Больше ничего не хочешь нам рассказать?

– Бывало, готовил комнаты для встреч и вечеринок, потом убирался…

– А видел кого-нибудь, кто приходил на собрания и вечеринки? Имена помнишь?

– Иногда кого-то видел, потому что надо было брать у них пальто и подавать им напитки, а иногда полковник Бродский просил меня подготовить все заранее и сидеть в своей комнате, пока встреча не закончится. Имен почти не помню. Был такой Крюков, часто захаживал. Занимал какой-то важный пост в правительстве, но других имен не помню. Еще были Элинский и Зайцев, близкие друзья полковника. Бывало, когда полковник или гости читали документы, он спрашивал меня, как произносить разные японские иероглифы, которых не знал, особенно географические названия.

Вся хитрость в том, чтобы знать, где остановиться, учил полковник Бродский. «Похоже, – подумал Дзюн, – я уже наговорил лишнего».

Майк и Билл повернулись друг к другу и быстро заговорили по-английски. В комнате вдруг стало очень жарко, и по спине Дзюна побежали струйки пота.

– А не полковник ли Бродский, – спросил наконец Майк, – послал тебя работать на контрабандном судне?

– Нет, – возразил Дзюн, – ничего такого не было. Полковника Бродского отозвали в Москву, и у него больше не было для меня работы. Я не раз говорил ему, что хочу поехать в Японию, и он, когда уезжал, обещал мне с этим помочь. Познакомил меня с человеком в Маоке, а тот нашел для меня койку на контрабандистском судне, плывшем в Токио. В Токио я сошел и собирался остаться, но знакомых там не было, и… – Дзюн услышал, что голос его дрожит, и испугался – вдруг они подумают, что он врет. – В общем, я там был совсем не в своей тарелке и в конце концов вернулся на судно и попросился, чтобы взяли в команду. Так и работал там до прошлой недели.

Майк, чье лицо становилось все более серьезным, вдруг снова расплылся в дружелюбной улыбке, будто только что нашел ключ к решению беспокоившей его задачи.

– Что ж, Камия-кун, – сказал он, – любопытную историю ты нам поведал. Ты, наверное, уже проголодался? Как насчет раннего обеда? Посиди здесь. Я скоро вернусь.

Он исчез в соседней комнате, а Дзюн и Билл остались сидеть, улыбаясь друг другу через стол. На самом деле Майка не было довольно долго. Дзюн слышал его голос из соседней комнаты, хотя слов разобрать не мог. Других голосов он не слышал, видимо Майк говорил по телефону. Ближе к концу разговора он повысил голос, будто с кем-то спорил. Наконец вернулся – с очень серьезным лицом. За ним вошел пожилой японец с подносом, на котором лежали сэндвичи с сыром и помидорами и коричневый шипучий напиток в стеклянных бутылках странной формы и надписями на стекле.

Пока американцы беседовали, Дзюн с жадностью ел и пил, хотя вкус напитка не пришелся ему по душе.

Вскоре Майк отодвинул стул и встал.

– Думаю, на сегодня хватит, да? Ты, наверное, устал отвечать на вопросы. Отвезем тебя обратно в полицейский участок. Постарайся как следует отдохнуть. Завтра у нас ранний подъем.

* * *

Где-то в середине ночи Дзюна разбудил надзиратель – не угрюмый, как всегда, а молодой, ретивый. «Ночная смена», – подумал Дзюн. Надзиратель принес обычную еду, а потом сказал:

– Собирай вещи. Через полчаса уезжаешь.

Как будто Дзюну было что собирать.

Его вывели в почти безлюдную приемную, где его ждали Майк и Билл с теплой армейской шинелью – он надел ее поверх своего костюма цвета хаки. На улице было темно, хоть глаз коли. Прямо у полицейского участка стоял джип, за рулем сидел молодой японец, почему-то в солнцезащитных очках.

– Как ты смотришь на то, чтобы прокатиться в Токио? – спросил Майк, когда они забрались на задние сиденья джипа.

Дзюн не знал, что ответить. Предложение его и взволновало, и сбило с толку.

В темноте они подъехали к зданию, которое Дзюн сразу же узнал: станция Аомори. У входа ждал солдат с железнодорожным билетом для Дзюна и Билла, но не для Майка. По лицу солдат был японец, но щеголял в американской военной форме.

– Вы не едете? – спросил Дзюн у Майка.

– Нет, – ответил Майк, – есть кое-какие дела. Тебя отвезут в Токио Билл и сержант, Юджин Гото.

На этот раз вокзал был забит людьми. В одном конце платформы стояла группа американских солдат, рядом толпились пассажиры-японцы, с чемоданами, рюкзаками, холщовыми мешками и привязанными к спинам младенцами. Одна женщина держала большую корзину, полную живых цыплят. На платформе, пуская клубы пара и дыма, стоял скорый поезд до токийского вокзала Уэно.

Дзюн повернулся к Майку, чтобы попрощаться, тот церемонно протянул руку и сказал:

– Прощай и удачи, Камия-кун.

Дзюн улыбнулся, но Майк улыбаться не стал. На его лице читались грусть и усталость, он вдруг как-то постарел.

Втроем они сели в поезд, Дзюн помахал Майку через замызганное окно, а тот стоял и смотрел вслед уходившему экспрессу. Только поднял руку в прощальном приветствии, будто отдал честь.

Но так и не улыбнулся.

Глава 4

Им выделили небольшое купе в самом начале поезда, сразу за локомотивом. Там было всего четыре места. Билл и Юджин Гото изредка перебрасывались фразами на английском, но больше молчали. Они сидели спиной к паровозу, лицом к Дзюну. Когда появился контролер, Гото коротко заговорил с ним на беглом японском с немного странным акцентом, похожим на акцент Майка. Дзюн хотел было спросить у Гото, где именно они остановятся в Токио, но угрюмое лицо сержанта не располагало к вопросам. Глаза опухшие, будто плохо спал, а уголки широкого рта все время смотрели вниз. Наверное, решил Дзюн, Гото – сын японских переселенцев в Америку. Интересно, если с детства говоришь по-английски, может, уголки рта так и тянутся вниз?

Постепенно ночную мглу сменил тусклый свет пасмурного дня. Вагон отапливался, и окна запотели. Дзюн протер стекло рукавом, и по окну побежали струйки воды. Чем дальше они ехали на юг, тем меньше становилось снега, и взору открывались бескрайние рисовые поля, все еще коричневые и сухие, между ними мелькали участки густого зеленого леса. Поезд то и дело нырял в туннели. Дзюн мельком видел фигурки на полях, кто-то вспахивал землю плугами, в которые были запряжены волы. Там и сям виднелись домики, то с соломенной крышей, то с черепичной, иногда попадались окруженные рощицами святилища и храмы.

Во время одной более или менее долгой остановки сержант Гото ненадолго исчез и вернулся с тремя деревянными коробочками с едой, завернутыми в бамбуковые листья. Внутри были рис, кусок жареной рыбы, ломтики корня лотоса и маринованная слива. Кажется, Дзюн ничего вкуснее в жизни не ел. Гото достал из ранца флягу, три оловянные кружки и налил каждому по чашке остывшего чая. Дзюн поблагодарил его, но Гото не ответил. Однако чуть позже стал расспрашивать Дзюна, где тот родился, как звали отца и мать, в какой школе учился. Вопросы Гото задавал бесстрастно, будто ответы лично его не интересовали, но что-то помечал в зеленом блокнотике.

Казалось, поездке не будет конца. Едва Гото перестал задавать вопросы, Дзюн задремал, а когда открывал глаза, увидел за окном все тот же пейзаж, что разворачивался бесконечным свитком. Ближе к вечеру промежутки между городами уменьшились, и поезд стал останавливаться чаще. Кроваво-красное солнце опускалось за дымящимися трубами чего-то, похожего на сталелитейный завод. Когда они добрались до окраин Токио, было уже темно. Дзюн снова заснул и проснулся оттого, что его грубо трясли за плечо.

– Вставай, – распорядился Гото. – Приехали.

Вокзал Уэно поражал размерами, да и людей было столько, сколько Дзюн в своей жизни не видел. Ему хотелось остановиться и поглазеть на огромный вокзал, на толпы людей, снующих, подобно муравьям, во все стороны, но Билл и Юджин Гото быстро пробились сквозь толпу и выбрались на привокзальную площадь, где их ждал другой джип. Дзюн думал, что Билл поедет с ними до следующего пункта назначения, но этот американец средних лет лишь перебросился с Гото парой фраз и вернулся на вокзал, даже не попрощавшись. Дзюн забрался в джип и сел рядом с немногословным Гото. Водитель, тоже в форме американской армии, на Дзюна вообще не обратил внимания.

– Куда мы едем? – спросил Дзюн, но ответом его не удостоили.

Привокзальные улицы Токио поражали воображение. День близился к ночи, но город сиял и бурлил. Джип, гудя клаксоном, полз по узкой дороге, запруженной людьми, вдоль которой тянулись ярко освещенные киоски, торговавшие всякой всячиной: одежда и обувь, кастрюли и сковородки, поношенная армейская форма и аляповатые детские игрушки. Подсвеченная реклама на стенах зданий восхваляла москитные сетки и пиво «Асахи». Они проехали мимо переполненного бара, над дверью которого висело большое изображение полуодетой женщины с призывно вытянутыми в сторону улицы ногами.

Они свернули в узкий пустынный переулок и остановились перед железными воротами. Водитель просигналил, нетерпеливо газанул, и ворота распахнулись. Казалось, они въехали в большой парк. Городские огни исчезли. Дзюн видел только ветви деревьев, нависавшие с обеих сторон, а джип свернул на неосвещенную узкую дорожку и резко остановился перед зданием.

Выбравшись из джипа, Дзюн был поражен и даже обескуражен увиденным. Перед ним была темная и безмолвная громада особняка в европейском стиле, свет пробивался лишь сквозь закрытые ставнями верхние окна. Каменные ступени через колонны портика вели к открытой парадной двери, над которой возвышалась куполообразная башенка. Дзюну вспомнился грандиозный дом из «Маскарада» – этот фильм полковник Бродский любил показывать на своем личном проекторе избранным гостям.

Юджин Гото вынул из кобуры пистолет и держал его наготове.

– После вас, – сказал он, иронично поклонившись. Заинтригованный Дзюн поднялся по ступеням и вошел в особняк, Гото и другой солдат шли следом. Вестибюль встретил их богато разрисованным потолком и обшитыми деревом стенами, на которых красовались оленьи головы. Освещение было тусклым, но вдали Дзюн разглядел темную лестницу на второй этаж. Туда его и повели сопровождающие.

Наверху оказалась огромная, но неубранная приемная, вдоль стен в беспорядке стояли старомодные стулья. Между ними валялись армейские заплечные мешки, клюшки длягольфа, обрезки металлических труб. В одном углу стоял проигрыватель и стопка пластинок, в другом устроилась винтовка.

– Садись, – велел Гото, показав на один из стульев.

Дзюн повиновался, но Гото и другой солдат остались стоять у него за спиной. Они ждали в тревожном молчании. Вскоре дверь в дальнем конце комнаты открылась, и голос сказал:

– Полковник готов принять вас.

Дзюн был настолько сбит с толку, что подумал, не увидит ли по ту сторону двери полковника Бродского, сидящего за своим столом. Но, разумеется, в полутемной комнате, куда его ввел Гото, их ждал совершенно незнакомый американский полковник.

* * *

Первое, что заметил Дзюн в комнате полковника, – дым трубочного табака. Сладковато пахнущий дым заполнял комнату и погружал ее в туман, сквозь который было трудно разглядеть лицо полковника – единственным источником света служила лампа на большом письменном столе, за которым он сидел, а ее луч светил прямо на пустой стул напротив.

– Садись, – рявкнул Гото.

«На сей раз чая с шоколадным печеньем не будет», – подумал Дзюн.

– Тебя зовут Камия Дзюн, так? – спросил полковник на японском, но с сильным акцентом.

Дальше он перешел на английский, а Гото переводил и, как понял Дзюн, иногда вставлял свои комментарии.

И никаких дружеских приветствий.

– Ты, наверное, решил, что надул этих идиотов в Аомори, но не думай, что тебе удастся одурачить нас. Отвечай, когда к тебе обращаются!

– Так точно, сэр, – сказал Дзюн, вытянувшись на краешке стула.

Постепенно глаза Дзюна привыкали к ослепительному свету, и тяжелое лицо полковника начало проступать из темноты – так коричневеют невидимые чернила, когда листок подносят к огню. У полковника был идеально круглый череп и редеющие темные волосы, зачесанные назад. Большие руки лежали на столе, из пепельницы перед ним торчала трубка. Рядом с указательным пальцем правой руки на промокательной подушечке лежал пистолет.

Дзюн хотел объяснить, что уже рассказал все, что их могло интересовать, – за исключением ненужных им подробностей, например о его неудачном сексуальном контакте с проституткой в Нахе. Но шквал вопросов обрушился на него с таким энергичным напором, что он и сам почти поверил, что опустил нечто важное. Знать бы, что именно.

– Как звали капитана на шпионском судне?

– Мы звали его просто «капитан».

– Решил шутки с нами шутить? Проплавал два года и не знаешь, как зовут капитана? Хватит голову морочить. Как его звали?

Дзюн хотел сказать, что судно вряд ли шпионское, но понял, что сейчас это неуместно. И промолчал.

– Почему Бродский отправил тебя работать на это судно? Каково было твое настоящее задание?

– Да он меня…

– Какая связь между Бродским и шпионским судном?

– Насколько я знаю, никакой…

– Хватит врать! – крикнул полковник, хлопнув кулаком по столу так, что лежавший рядом пистолет слегка подпрыгнул. Все было понятно без перевода.

«Будь у меня хоть немного времени, – подумал Дзюн, – я бы что-нибудь придумал. Что угодно, лишь бы выбраться отсюда». От табачного дыма его мутило. Но в голову ничего не лезло, а будешь врать – можно совсем все испортить.

– Кто такие Элинский и Зайцев? Ты сказал этим идиотам в Аомори, что они были дружками Бродского. Кто это такие? Сотрудники МГБ, как Бродский, МВД или Смерша?

Дзюн про это ничего не знал. Он, конечно, слышал все эти термины: МГБ, МВД, Смерш. Иногда их употребляли, но ему никто не объяснял, что они значат, а спрашивать ему и в голову не приходило. Он вдруг вспомнил: у полковника Бродского собрались друзья, он подавал напитки. На подлокотнике кресла Бродского, развалившись, дремал кот Лев, но едва Дзюн наклонился, чтобы налить полковничий коньяк, Лев приоткрыл один желтый глаз и скакнул через всю комнату, едва не опрокинув поднос с напитками, набросился на незадачливую бабочку и принялся драть ее в клочья. Один из гостей – Дзюн не помнил, кто именно, – торжественно заявил: «Николай Александрович, боюсь, товарища Льва нам придется взять на службу. Будет готовить наших парней из Смерша». И все засмеялись.

– Не знаю. Правду говорю. Не знаю, и все.

– Какие документы Бродский тебе показывал? Ты сказал, что он показывал тебе японские документы и просил прочитать названия мест. Что за документы? Что в них было?

– Не знаю. Он мне их целиком никогда не показывал. Только строчки, какие просил прочитать. Остальное укрывал рукой.

– А что за места? Ты говорил, он просил прочитать названия мест. Каких именно?

– Не помню. Я часто сам иероглифы не мог прочитать.

И так продолжалось до бесконечности. И снова по кругу.

– Вернемся к капитану «Цусимы-Мару». Как его звали?

– Иногда его называли капитаном Ли…

– Капитан Ли? Опять голову нам морочишь? В этой части света этих «капитанов Ли» – тысячи. Хватит, черт дери, тратить наше время!

Потом он снова вернулся к гостям Бродского.

– Кто был из МГБ? Кто был из Смерша?

У Дзюна голова шла кругом, хотелось крикнуть им: «Не знаю! Не знаю!» Но крики выходили беззвучными, оставались в голове.

Наконец Гото подошел к Дзюну и наклонился к нему так близко, что он почувствовал на щеке брызги слюны.

– Ты лжешь, – сказал он очень тихо. – И мы это знаем.

Они с полковником переглянулись, и полковник слегка кивнул.

– Вставай, – велел Гото.

Он вывернул правую руку Дзюна за спину, и боль отдалась в нервах плеч и шеи. В позвоночник уперлось дуло пистолета. Его повели вниз по лестнице, в коридор, а оттуда – в заднюю часть дома. Шедший следом второй солдат достал с пояса связку ключей и открыл дверь, за которой темная и узкая винтовая лестница вела еще глубже, в подвал.

У основания лестницы начинался очень длинный подземный переход с арочным потолком. Стены и потолок были покрыты белой плиткой. От судорожной боли в правой руке Дзюну хотелось кричать, но он стиснул зубы и огляделся, пытаясь понять, где находится. Обязательно надо понять. И запомнить. Вдоль прохода тянулись электрические провода, дорогу в темноте высвечивали желтоватые лампы. Втроем они молча шли по переходу. По бокам тянулись серые металлические двери, а на потолке – круглые стеклянные люки. Видимо, проход вел за пределы дома, в какой-нибудь туннель под садом. Что это за место? Винный погреб? Продуктовый склад? Воздух был гораздо холоднее, чем над землей, пахло гнилью.

Солдат достал еще один ключ и открыл одну из серых металлических дверей слева по проходу.

– Так. Слушай внимательно, – сказал Гото. – У тебя последний шанс, чтобы освежить память. Не упусти. Когда снова придем за тобой, нам будут нужны ответы. – И тут же поправился: – Если придем.

Гото отпустил руку Дзюна и подтолкнул его вперед.

– Давай, смотри под ноги, – насмешливо добавил он.

Переступив порог, Дзюн едва не потерял равновесие. Каменный пол оказался глубоко внизу, камера была залита ледяной водой, доходящей ему почти до колен. Он обернулся, но металлическая дверь уже захлопнулась. Ключ повернулся в замке. Эхо от закрывающейся двери стихло, и он оказался в полной тишине и абсолютной темноте.

Долгое время Дзюн стоял неподвижно, боясь шевельнуться. Он не видел ничего: ни стен комнаты, ни собственной руки, когда поднес ее к лицу. Может, дальше еще глубже и он целиком погрузится в ледяную воду с застойным запахом? Наконец он собрался с духом и начал двигаться, очень медленно, вытянув перед собой руки – туда, где, как ему казалось, была дверь. Руки коснулись стены, похоже, покрытой такой же скользкой плиткой, как и коридор. Дзюн пошарил влево и вправо, нащупал угол. Постепенно ему удалось обойти всю камеру.

Она была совсем небольшой – наверное, примерно шесть на шесть футов. Ни окон, ни, насколько он мог судить, вентиляции. От одной этой мысли ему стало душно. Неужели они оставят его здесь и в итоге он задохнется?

Всем телом он прижался к углу комнаты, плечами и головой уперся в стену. Он вдруг устал – поскорее бы все это кончилось. Стало ясно, зачем здесь вода. Лечь невозможно. Потеряешь сознание или просто заснешь – утонешь.

«Зря не убежал, когда была возможность», – подумал он.

Темнота давила на глаза, будто чья-то удушающая рука. Тишина, тьма – время словно остановилось. Минуты и часы перетекали друг в друга. Он пытался вспомнить что-нибудь из прошлого – рассказать своим похитителям, если, конечно, они вернутся. Если не оставят его здесь умирать. Что угодно, лишь бы они не задавали вопросы. Но ничего не приходило на ум. Он понятия не имел, что они хотят от него услышать.

Вместо этого он стал думать о проститутке в Нахе. Она сказала, что ее зовут Аяко. Капитан отлучился на переговоры о какой-то сложной сделке, и Орлов нашел трех девушек и привел их на судно, веселья ради. Наверное, он догадался, что Дзюн – девственник. У Аяко были большие круглые глаза и милая улыбка, но отсутствовал передний зуб. На вид она была ровесница Дзюна, но куда более опытная – и умело успокоила его страхи. Полчаса он верил, что это любовь, что она разделяет его восторг и облегчение. Потом Орлов пришел расплатиться с ней, она быстро протянула за деньгами руку, и тут Дзюн заметил на ее запястье паутину голубых шрамов. Когда все кончилось и девушка, смеясь, упорхнула с подружками, на него накатила смутная грусть, которая не покидала его довольно долго.

Это воспоминание вернуло его на «Цусима-Мару». Перед мысленным взором возникла тесная койка с занавеской из драной мешковины, он представил завывание ветра и шум моря за деревянным бортом. Где она сейчас, «Цусима-Мару»? Вернулась ли к лагуне, чтобы найти его? Нет, конечно, – никого из команды не волнует, жив он или мертв.

В голове его возник эпизод, когда они подплыли к порту Вонсан. Слышались звуки битвы, кругом рвались бомбы, вспышки от взрывов огромными красными цветами распускались вдоль корейского побережья. Капитан передал штурвал Орлову, а сам подошел к поручням и смотрел на сполохи пламени, поднимавшиеся к небу. После каждого взрыва сначала вспыхивал огонь, а потом раздавался грохот. Лицо капитана было каменным, не выражая абсолютно ничего.

Камера начала раскачиваться взад и вперед, как судно в открытом море. Его ноги онемели, ступни налились свинцом. В конце концов он с тихим стоном сполз по стене и сел. Ледяная вода поднялась до груди, пропитала всю одежду. Его мучила страшная жажда, но пить черную воду, в которой сидел, он все-таки не решился.

В голове проносились какие-то обрывки воспоминаний или даже снов. Мелькали цветные искры и формы, как в калейдоскопе, они с сестрой Киё нашли такой в саду брошенного дома на следующий день после того, как Россия объявила войну. Этот калейдоскоп они положили в ручную тележку, когда, спасаясь, двинулись на юг. Если смотреть на свет, зеленые, синие и фиолетовые камешки в центре калейдоскопа взрывались искрами.

Тьма пропитала все его существо. Разум застыл. И когда по прошествии долгого времени в прямоугольнике света на другом конце комнаты возник силуэт человека, он не понял, явь это или сон.

– Иди сюда! – рявкнул Гото.

Дзюн с трудом поднялся, побрел через затопленную комнату к своему палачу, и тот вытащил его на слепящий свет белого коридора.

– Хватит с тебя? Будешь говорить?

Но Дзюн был уже не в состоянии воспринимать слова. Он лишь тщетно боролся со слезами, которые комом подкатывали к горлу.

– Я ничего не знаю, – прошептал он. – Ничего не знаю.

В просторном вестибюле особняка его уже ждали американский полковник и солдат, что привез его с вокзала. Полковник держал пистолет, в руках у солдата была веревка, которой он тут же связал Дзюну руки. С его одежды капала вода, оставляя лужицы на кафельном полу вестибюля.

– Ладно. Давайте с этим заканчивать, – нетерпеливо сказал Гото.

Ступеньки перед особняком вели в стылый темный сад. На горизонте пробивалась розовая линия, но Дзюн не мог определить: это остатки заката или начало рассвета? На траве под высоким кедром стоял каменный фонарь. Круглые отверстия по бокам походили на огромные темные глазницы. Полковник подошел к фонарю, за ним последовали Дзюн и два солдата.

– На колени, – скомандовал Гото.

Дзюн опустился на траву, сухую и жесткую. Его трясло от холода. В затылок ему уперлось дуло пистолета.

– Камия, это твой последний шанс. Последний. Мы знаем, что ты все наврал, от начала и до конца. Тебя послали советские, так? Мы знаем, что ты работаешь на них. Даю тебе минуту на то, чтобы сказать правду.

Но Дзюн уже не был способен производить звуки. В его теле и разуме воцарилась пустота. Он закрыл глаза и услышал, как щелкнул спущенный предохранитель пистолета.

После смерти отца на полке в большой комнате, рядом со шкафом, где хранились постельные принадлежности, мама сделала скромный алтарь. Иногда он видел, как мама встает перед ним на колени, закрывает глаза и повторяет буддийскую мантру. Он тогда спросил, о чем эта мантра, и мама сказала, что не знает. «Ее произносят священники на похоронах, – объяснила она. – Надо повторить десять раз». И сейчас Дзюн стал проговаривать про себя эту мантру. «Наму Амида Бутсу. Наму Амида Бутсу. Наму Амида Бутсу». Десять раз. Двадцать. Тридцать. Снова и снова. Слова набирали силу, заполняли его мозг, и он уже не понимал, здесь он или перебрался в другой мир, мир по ту сторону жизни. Ему показалось, что откуда-то издалека доносится хор голосов.

Потом у него над головой кто-то громко хмыкнул. Это смеялся американский полковник. Он что-то сказал Гото, и тот тоже подобострастно рассмеялся.

– Ну, что, ты просто маленький герой, так? – сказал Гото. И тут же добавил: – Конечно, есть и другой выход. Угадай какой. Ты уже и так догадался, верно?

Дзюн ничего не сказал, и Гото добавил:

– Можешь работать на нас. Молодой парень, документов нет, семьи нет, говорит по-русски, приятель полковника Бродского и все такое. Такой человек может быть нам полезен. Что скажешь?

Дзюн все еще не мог совладать с голосом.

– Конечно, – продолжил Гото увещевающим тоном, – тебе сначала надо узнать условия нашего соглашения. Вполне справедливо. Вот эти условия. Ты делаешь то, что мы тебе говорим. Никаких вопросов. Глаза открыты, рот закрыт. Если переступишь черту хотя бы на дюйм, в следующий раз словишь симпатичную пульку в череп. Устраивает? По-моему, достойное предложение, а? Что скажешь?

Пистолет все еще упирался в затылок Дзюна.

– Не слышу, – сказал Гото.

Медленно, осторожно Дзюн кивнул.

– Хорошо. Вставай, – велел Гото.

Но Дзюна уже не держали ноги, и Гото и второй солдат подхватили его под локти, положили его руки себе на плечи и заволокли назад в большой дом.

И только через несколько дней, когда его нарядили в черный костюм с латунными пуговицами – форма университетского студента – и начали курс обучения, Дзюн понял, на кого он теперь работает.

Глава 5

Элли Раскин выскребла со дна кастрюли слипшийся рис, оставшийся после вчерашнего ужина, размешала его с остатками мисо-супа и поставила полученную кашицу на газовую плиту. Будь дома Фергюс, она бы приготовила что-нибудь на завтрак: омлет или жареную рыбу. Но он был в Хиросиме, его интересовали последствия атомной бомбардировки. Элли скучала без него, но и радовалась покою, который наступал, когда дом оказывался в ее полном распоряжении и она могла планировать день по своему усмотрению. Однако сегодня ее ждала нелегкая задача: встреча с мамой.

Стало теплее, и светало теперь совсем рано, но утром Элли лежала в легкой дреме, уютно свернувшись на футоне, позволяя себе передохнуть после нескольких бурных дней. Когда она приготовила завтрак, солнце уже стояло высоко в небе, и прямоугольники туманного света струились сквозь бумажные ширмы. Элли переложила подогретую кашицу в глиняную миску, залила смесь яйцом и осторожно отнесла миску на старый деревянный стол посреди неприбранной гостиной. Потом включила радио, и в утренней тишине загремел джаз-банд, который передавала американская армейская радиостанция.

Последние несколько недель работы у нее было невпроворот. До этого месяца Элли не считала нужным вести дневник или записывать дела на день, но теперь завела ежедневник: просто делала пометки в потрепанном блокноте, который позаимствовала из кабинета Фергюса. Страницы она листала не без гордости: вот чего удалось добиться! В то же время ее приводила в трепет мысль о задачах, которые только предстояло решить.

«15 апреля – 12 дня – Университет Кейо». Это была встреча за обедом с подругой Тэруко, которая изучала право и поделилась тем, что знала о правилах удочерения в Японии. Как выяснилось, не много.

«18 апреля – 15:00 – Фред Куинси, Британская миссия по связям». Фред был единственным британским дипломатом в Токио, которого Элли знала более или менее хорошо: веселый полнотелый холостяк с легким валлийским акцентом, поговаривали, что он неравнодушен к японским красавчикам. Он занимал невысокое положение в дипломатическом корпусе, но Элли надеялась, что он подскажет ей, как получить британское гражданство для приемного ребенка. Увы, он только напустил тумана. Видимо, он слышал о случаях, когда солдаты Британского Содружества хотели усыновить японских детей, но никогда не сталкивался с чем-то подобным лично. Вообще, туманно отвечали все. Прямых инструкций просто не было, как и агентства, где можно было бы проконсультироваться.

«24 апреля – договориться с адвокатом и отправить письмо Огири!» Чтобы составить это письмо на своем лучшем официальном японском, она потратила несколько дней, задавая Огири Дзёдзи непростой вопрос: не согласится ли он стать поручителем их дела о приемном ребенке? Им нужен кто-то влиятельный, способный поручиться за их финансовое положение и нравственность, а просить об этом едва знакомого человека как-то неловко. К ее удивлению, ответ мистера Огири был быстрым и положительным. Бизнесмен заявил, что с удовольствием обсудит с ними планы по удочерению, «окажет любую посильную помощь», и предложил встретиться в холле отеля «Империал» в начале июня, когда Фергюс вернется из давно запланированной поездки на Окинаву.

Элли представляла себе: когда-нибудь, через много лет, она покажет этот ежедневник Майе и расскажет ей историю ее удочерения. При этой мысли у нее от волнения кружилась голова, но и томило беспокойство – в какую авантюру она пустилась! Они с Фергюсом будут любить Майю полностью и безоговорочно. Тут сомнений нет. Она уже ее полюбила. Но ответит ли Майя взаимностью?

«30 апреля – Фергюса не было до половины третьего ночи!» Это она написала в порыве раздражения. Возможно, она это потом вычеркнет, особенно если захочет показать дневник Майе.

«7 мая – 11:30 – Дом Элизабет Сондерс – встреча с матроной на станции Ойсо (северный выход)», ниже приписка: «Снова увидела Майю. Выглядит одинокой». Майя играла с куклой в саду дома, рядом с другими детьми, но все равно совершенно одна. Элли так хотелось пробежать по лужайке и заключить ребенка в объятия, но ей твердо сказали: к девочке не подходить. Мол, слишком рано. Впрочем, после настойчивых просьб Элли матрона с неохотой дала ей на память фотографию. На лужайке расположилась дюжина младенцев – некоторые едва достигли возраста, когда могли сидеть без посторонней помощи, – а Майя стояла в середине заднего ряда, хмуро глядя на фотографа из-под спутанных кудряшек.

Уплетая теплую кашицу, Элли смотрела на фото и представляла: вот Майя просыпается в своей палате, на одной из выстроившихся рядком спартанских белых кроватей, что видны сквозь полуоткрытую дверь. Вот ее лицо, когда ее ведут в ванную, на скорую руку умыться, потом молитва и завтрак в трапезной. Японский персонал дома вроде добрый и преданный делу, но, как ни крути, это учреждение. «А называется домом, – подумала Элли. – Какие разные значения мы вкладываем в это слово».

Выдраенные линолеумные полы и запах антисептика – детский дом совсем не похож на их с Фергюсом хрупкое двухэтажное жилище, с его хаотичным уютом и пронизывающим запахом камфорного дерева и соломы. Еще до свадьбы они решили, что хотят найти старомодный японский дом, а не современный бетонный блок или что-то похожее в одном из унылых и однообразных жилых кварталов, отданных оккупационным силам, где жило так много их друзей-неяпонцев.

Они нашли его почти случайно: дом приютился на нижних склонах Атагоямы, странного вулканического обрыва, возвышающегося над центром города. На его вершине стояли вышки антенн токийской радиостанции, а в их тени – святилище бога огня. Отсюда открывался вид на шумные улицы внизу и игру света на водах Токийского залива. Возможно, благодаря защите бога горстка деревянных домов под святилищем каким-то чудом уцелела в самых страшных бомбардировках военного времени.

В их доме была одна большая передняя комната, где они готовили, ели и, когда Фергюс был дома, сидели вместе по вечерам на удобном старом диване в углу, читали, болтали, слушали радио или ставили пластинки на подержанном заводном граммофоне. В их маленькую спальню, застеленную татами, вела раздвижная дверь, а по крутой деревянной лестнице можно было подняться на верхний этаж – логово Фергюса, где он строчил статьи для газеты. Здесь же находилась их единственная подлинная диковинка: телефон. Фергюс решил его поставить, чтобы избежать утомительных поездок в пресс-клуб для встреч с коллегами-журналистами и представителями оккупационных сил. Позади дома находился миниатюрный садик, обнесенный стеной, и баня с деревянным корытом, воду для которого грели в капризной печи на древесном угле. Теперь всякий раз, выглядывая в сад, Элли представляла себе темноволосую девочку, как та играет в тени постельного белья, развешанного сушиться на солнце.

Отодвинув миску, она убрала фотографию из детского дома в сумочку. Ей было пора уезжать, но хотелось воспользоваться отсутствием Фергюса, чтобы немного прибраться в доме, а уже потом ехать в больницу к матери.

В кабинете Фергюса наверху так и висели старые занавески для светомаскировки времен войны, закрывавшие окна с бумажными ширмами, и комната была наполовину погружена в полумрак. Элли раздвинула занавеси и с отчаянием посмотрела на горы книг, бумаг и прочих предметов, разбросанных по столу, полкам и полу. Трогать стол она не решилась, но подобрала с пола жилетку, пару поношенных брюк, две рубашки и пять непарных носков – отнести в стирку.

Серый пиджак мужа упал со спинки стула и валялся на полу. Элли подняла его, чтобы повесить на крючок, и из кармана выпала книжечка, переплетенная в толстую фиолетовую рисовую бумагу. Она открыла ее и с легким удивлением пролистала страницы. Это была книга китайской поэзии, а Фергюс, хотя и увлекался историей и политикой Китая, к стихам особого интереса никогда не проявлял. От страниц исходил слабый запах лаванды.

В обложку был вложен лист бумаги, видимо, вырванный из блокнота, характерным почерком Фергюса на нем было написано: «Вида. Книжный магазин “Лотос”. 8 часов вечера». Без даты, просто 8 часов вечера. На задней обложке книги была наклеена этикетка, украшенная стилизованной водяной лилией и надписью «Хасу Себо – книжный магазин “Лотос”, старые книги об Азии», и адрес в районе книжных магазинов Канда. На титульной странице плавным почерком было написано посвящение на китайском языке. Прочесть его Элли не могла, но опознала иероглифы «глаз» и «сердце». Вместо подписи внизу страницы стояла большая аккуратно выписанная буква «В».

Элли минуту смотрела на сборник стихов, вспоминая вечер, когда Фергюс вернулся домой далеко за полночь. Накануне он сказал ей, что будет брать очередное интервью у японской поэтессы Виды Виданто, и когда он, спотыкаясь, вошел в их спальню и разбудил Элли, включив свет, его глаза блестели от возбуждения. Он уже опубликовал одну статью, в которой речь шла о Виде, а также о трех других японских писателях, живших в Китае, но почему-то не мог распрощаться с этой темой.

– Похоже, я наткнулся на золотую жилу, – повторял он, лежа рядом с Элли на футоне. От него разило виски, даже когда она отвернулась от него. – Золотая жила, только надо ее разработать.

Он выяснял у Виды все новые подробности о ее жизни в Китае во время войны, но, когда Элли спросила, что же он такого узнал, лишь покачал головой и криво ухмыльнулся.

– Еще рано. Рано. Жилу надо разработать.

Он так и не объяснил, почему пришел домой только в третьем часу ночи, и Элли сознательно решила его об этом не спрашивать. А на следующей неделе он снова вернулся далеко за полночь с тем же возбужденным блеском в глазах и той же полуулыбкой на лице.

Элли закрыла сборник стихов, аккуратно убрала его в карман пиджака, бросила на пол, точно туда, где он лежал, – и пошла к трамвайной остановке, ехать в Цукидзи.

* * *

День выдался теплый, и люди в трамвае, похоже, были в радужном настроении. Женщины в цветистых кимоно, некоторые в летних платьях по последней моде – приталенных, с жесткими нижними юбками, создававшими эффект клеш. Дети сидели на коленях родителей или крепко держались за руки матерей, а трамвай, покачиваясь, громыхал мимо ярких витрин универмага «Мицукоси». Элли смотрела на веселые лица попутчиков, и неясное чувство тревоги в ней только росло.

Против воли она вспоминала хеллоуинскую вечеринку у Теда Корниша, пытаясь восстановить в памяти детали. Тогда у нее не возникло никаких подозрений. Возможно, от выпитого саке ее восприятие было смазано. Но после недавней затянувшейся за полночь встречи Фергюса с Видой Виданто – что за нелепое имя у этой женщины? – в памяти стали всплывать обрывки воспоминаний.

Фергюс и Тед Корниш познакомились еще до войны, они вместе учились в Кембридже: Фергюс изучал политику и экономику, а Тед получил какую-то стипендию для учебы по обмену и посвятил себя своему увлечению – восточным языкам. Теперь он был одним из самых ярких молодых юристов оккупационных войск и жил в районе Токио, который американцы переименовали в «Вашингтонские высоты», в доме, будто прямиком вывезенном из пригорода Канзас-Сити. Тут был выкрашенный в белое внутренний дворик, в доме жили муж с женой, работавшие на него шофером и горничной – об этом факте Тед, как добропорядочный демократ и представитель «Нового курса», старался не распространяться.

На Хеллоуин Теду нравилось принимать случайных гостей: тоскующих по дому американцев и других иностранцев. Выдолбленные тыквы у дверей, на столах пиво, вино и саке, холодная индейка и тыквенный пирог. Некоторые молодые гости, в меру раскрепощенные, появлялись в колпаках ведьм или картонных масках дьявола. Элли всегда считала этого американца закоренелым холостяком и была удивлена, когда на прошлогодней хеллоуинской вечеринке ее познакомили с Видой – та, похоже, распоряжалась не только вечеринкой, но и Тедом. Было в этой паре что-то несовместимое – высокий, с покатыми плечами американец в вельветовых брюках и вязаном кардигане, а рядом японская поэтесса, блиставшая в шали и серьгах. Перебивая друг друга, они оживленно болтали на японском о статье в новой конституции Японии, посвященной миру. Элли наблюдала за ними, время от времени неопределенно кивала, пытаясь понять характер их отношений.

Потом Вида отлучилась, оказать внимание другим гостям, к разговору присоединился пожилой американец, и они перешли на английский. Элли помнила, как мужчина пренебрежительно сказал: «Вот вам мое мнение: вся эта модная риторика об отказе от войны – чепуха и в нынешней обстановке просто опасна». Тед вынул трубку изо рта, ткнул черенком в воздух и, краснея, начал страстно отстаивать японскую «Конституцию мира».

Постепенно наступил вечер, стемнело, Элли решила, что пора уходить, и пошла искать Фергюса. Забрела в столовую, где группа гостей сидела за краем стола и играла в маджонг, потом на кухню, где миниатюрная горничная мыла посуду. Глянула в кухонное окно – и во внутреннем дворике увидела огоньки двух сигарет. В углу, склонившись друг к другу, стояли Фергюс и Вида. Она и сейчас прекрасно видит эту сцену – на фоне белой стены дворика две фигуры, в свете фонаря на мощеном настиле – их длинные тени.

Тогда Элли слегка удивилась, не более. Помнится, она воскликнула: «Господи! Что вы там делаете? Наверняка замерзли!»

Но сейчас она спрашивала себя: долго ли они были там вместе? Может быть, она чего-то не заметила, хотя должна была заметить?

* * *

Элли так погрузилась в эти мысли, что едва не проехала свою остановку. Пришлось поработать локтями, и она выпрыгнула в ту секунду, когда трамвай уже начал трогаться. Это была окраина рынка Цукидзи, кругом ларьки, рестораны, толпы людей. На Элли обрушились запахи рассола и рыбы, гниющих овощей и фруктов, грохот тележек и бочек, шум и гам голосов. В этом нестройном хоре каждый торговец пытался перекричать конкурентов, восхваляя вкусные гребешки, лимоны высшего качества, сочные креветки. Поддавшись внезапному порыву, Элли пробилась сквозь толпу и купила небольшой букет розовых гвоздик – отнести матери.

Большую белую больницу на берегу реки за рынком заняли американские военные. Торопливо проходя через больничный двор, Элли заметила одноногого солдата на костылях, которому помогали сесть в джип: острое напоминание о невидимой войне, набиравшей силу за морем, в Корее. Мать поместили в деревянную пристройку, похожую на барак, где-то на задворках – туда вытеснили всех гражданских пациентов-японцев. В коридорах толпились люди, ждавшие лечения либо прихода родственников. Элли и раньше замечала, что они как-то странно сдержанны, подавлены. На лицах покорность, если они и говорили друг с другом, то полушепотом.

Направляясь к палате матери, Элли глубоко вздохнула. Она боялась этой встречи и стыдилась своей трусости. Мать медленно слабела, и видеть это было выше ее сил, тем более что она ничего не могла с этим сделать. У нее даже не находилось нужных слов. Господи, ведь матери всего пятьдесят три, но ее почки быстро сдавали, и средства помочь не было. Говорили, что, скорее всего, это результат тропической лихорадки, которую она подхватила еще на корабле, перевозившем их из Голландской Ост-Индии в Австралию. Элли спросила: есть ли какое-то подходящее лечение? Доктор лишь издал шипящий вздох, ничего хорошего не означавший, и туманно упомянул какой-то новый американский препарат – возможно, он появится на рынке лет через пять или около того. Понятно, что мать столько не протянет.

Палата матери находилась в дальнем конце коридора, в ней стояли четыре кровати, так близко друг к другу, что между ними помещалась лишь металлическая тумбочка. На кровати рядом с матерью лежала слабоумная старуха, которая все время стонала, иногда бормоча бессвязные фразы: «хватит!» или «хочу домой».

Мать сидела в постели, в новой ночной рубашке в горошек, которую Элли привезла в прошлый приезд. Кажется, с прошлого раза ее лицо стало еще более унылым и одутловатым, она безучастно глянула на букет гвоздик и пробормотала:

– Спасибо, Эри-чан. Очень красивые.

Вода с цветочных стебельков капала на постельное белье, и Элли поняла: надо было купить вазу и поставить цветы в нее. Она осторожно вынула гвоздики из вялых рук матери и положила на прикроватную тумбочку в надежде, что медсестры что-нибудь придумают.

Мать никогда не жаловалась. Это больше всего и беспокоило. В детские годы Элли, даже в лагере для интернированных в Австралии, мать всегда была сильной, с такой шутки плохи. Сердясь, она переходила на голландский, потому что, как однажды объяснила Элли, его гортанные звуки куда лучше английского или японского позволяют выразить сильные чувства. Godverdomme – черт возьми! – таков был ее любимый боевой клич, и Элли с братом Кеном тихонько подражали коротким вспышкам материнского гнева у нее за спиной – копировать мать в ее присутствии они никогда бы не осмелились.

В раннем детстве Элли маму и обожала, и боялась. Она до сих пор помнила, как крепко сжимали ее руку сильные пальцы матери, как жалили удары трости по ногам в наказание за плохое поведение. Но помнила и гордость от похвалы матери, потому что эти слова были искренними и шли от сердца.

Теперь мама говорила только по-японски. На вопрос Элли о самочувствии она лишь неопределенно улыбнулась.

– Обо мне не беспокойся. Медсестры очень хорошо ко мне относятся.

– Доктор сказал что-нибудь новое о лечении? – спросила Элли.

– Сказал, что у меня все хорошо. Наверное, скоро отпустят домой.

Она правда в это верит? Элли не хотела разрушать надежды матери, но и обман был ей не по нраву.

Дальше шел вопрос, который мать задавала всегда, терпеливо и без тени недовольства:

– Как там Кен-кун? Ты давно его видела? Надеюсь, он скоро приедет меня навестить.

От этого вопроса Элли всякий раз вздрагивала. Она не видела брата уже несколько месяцев и понятия не имела, чем тот занимается, хотя почти наверняка это были игры в карты, долгие попойки в барах с американскими солдатами и завиральные идеи о том, как сколотить состояние, торгуя на черном рынке. Весь в папочку.

Элли решила сменить тему и сказала:

– Мама. Хочу сказать тебе что-то важное. Мы с Фергюсом решили взять приемного ребенка.

Слова прозвучали торопливо, она сама не знала, какой реакции ждала от матери. Удивление? Восторг? Неодобрение? Но наступило долгое молчание, такое долгое, что Элли даже засомневалась: слышала ли мама ее слова.

Женщина на соседней кровати перестала стонать и теперь бурчала себе под нос:

– Бомбоубежище. Где бомбоубежище?

Элли достала из сумочки фотографию и положила ее на покрывало.

– Ее зовут Майя. Она в середине, во втором ряду. С волнистыми волосами. Видишь? Ей пять лет. Фото не очень хорошее, но мне хотелось, чтобы ты на нее посмотрела. Сейчас она в детском доме, но ей нужна настоящая семья, мать и отец, которые будут о ней заботиться.

Она не стала говорить, что отец Майи был солдатом-индусом. Не все сразу.

Мать подняла фотографию и поднесла ее к лицу, совсем близко. Неужели теряет зрение, подумала Элли?

Наконец мать вздохнула, долго, медленно.

– Так хотелось бы иметь своих внуков, – прошептала она. Потом подняла глаза на Элли и чуть улыбнулась. – Очень милая, – добавила она.

Милая, подумала Элли. Не самое подходящее для Майи слово. Но она протянула руку и осторожно поправила седеющие волосы матери.

– Наверное, это займет какое-то время. Мы только подали документы. Но надеюсь, что скоро привезу Майю к тебе в гости. Ты бы этого хотела?

Мать еще раз слабо улыбнулась и кивнула.

– Очень хотела бы, – эхом отозвалась она, словно послушный ребенок.

Глава 6

Первое, что потребовали от Дзюна: как следует узнать город. Каждое утро, быстро позавтракав супом-лапшой в клубе «Зеро», где он теперь жил, Дзюн получал инструкции на день от Гото или кого-то из других американцев японского происхождения:

– Сядь на поезд до токийского вокзала и запомни названия всех остановок по пути. Сосчитай, сколько с вокзала выходов, узнай, где они находятся. Пройди от полицейской будки перед Императорским дворцом до универмага «Сирокия», а потом до театра кабуки – и скажешь нам, сколько у тебя ушло на это времени. Сколько трамваев и полицейских встретил по пути? Какие товары продают на четвертом этаже универмага?

Это было похоже на игру, и Дзюн поначалу удивился, что ему разрешили играть в нее самостоятельно. Но погода становилась все теплее, у него появилась крыша над головой, куда можно было вернуться на ночлег, он получил карманные деньги в потрепанном бумажнике и наручные часы на широком кожаном ремешке. Можно попробовать сбежать, но зачем? К тому же он был почти уверен, что никогда не оставался один – наверняка за ним постоянно следили.

Что, если все городские витрины – это блестящие глаза, как у паука-ткача, которого он поймал на Карафуто? Дядя Зима тогда одолжил ему старую надтреснутую лупу, и он разглядел ряд черных глаз-бусинок паука, смотревших во все стороны сразу. Липкая паутина американского полковника опутывала весь город, и, куда бы Дзюн ни пошел, он всегда был в поле зрения невидимых глаз. Но потом ему пришло в голову, что и сам он – часть этой паутины. Он теперь такой же блестящий глаз.

Тем временем он по максимуму наслаждался экзотическим изобилием центрального Токио: какие жемчужные ожерелья, какие флаконы духов из граненого хрусталя на первом этаже универмага! Видела бы это сестренка Киё, у нее глаза бы вылезли на лоб! В подвальном этаже пахло жареным кофе и острой маринованной редькой, в продуктовых киосках можно было бесплатно попробовать кусочки жареного угря или желе из красных бобов на зубочистках. В поезде по пути в город и обратно он разглядывал приятные ямочки на руках и ногах молодых женщин в легких кофточках и шелковых чулках, читал заголовки в газетах других пассажиров. «Вдову управляющего убили грабители». «Красные атакуют вдоль реки Имджин».

Может, люди полковника и следили за каждым его шагом, но для остального населения Токио он оставался невидимкой – еще один недокормленный парень в подержанной студенческой форме. Было в этом что-то потустороннее: словно он плывет по миру грез, а его самого, по сути, нет. Он словно двигался в густом тумане, среди пустоты. Мозг сухой губкой впитывал все, что его окружало, и в конце каждого дня даже Гото удивлялся, сколько всего он запомнил.

Отряд «Зет». Так называлась организация, куда теперь входил Дзюн. Он и некоторые другие члены отряда жили в небольших, просто обставленных спаленках в крыле клуба «Зеро» – приземистого бетонного здания в углу заросшего сорняками комплекса на окраине города, за которым тянулись только рисовые плантации и луковые поля. Рядом жили еще четверо: Гото, Мисима, Накано и японоязычный немец по имени Каспар. Судя по всему, когда-то здесь был центр отдыха для служащих какого-то крупного банка. Теперь же на раздвижных воротах, обнесенных колючей проволокой, висела табличка, предупреждавшая на английском и японском: «Собственность оккупационных сил. Посторонним вход строго запрещен».

Гото оставался холодным и недружелюбным, но другие агенты в клубе «Зеро» относились к Дзюну терпимо и нейтрально, без особого удивления или интереса – появился новобранец, и ладно. Мисима и Накано приходили и уходили в неурочное время, доставляли грузы с лодок отряда. Из обрывков подслушанных разговоров Дзюн представлял их себе как «Цусиму-Мару» – бесшумно заходят в укромные бухты вдоль берегов Японии, Корейского полуострова, Китая и России, а потом так же незаметно уходят.

Кроме них, клуб навещали гости. Их комнаты располагались в другом крыле здания, на металлических дверях висели замки. Никого из этих гостей Дзюн пока не видел, но иногда слышал стук дверей и эхо голосов – они приезжали и уезжали поздно вечером. Он понял без объяснений – обсуждать их не следует.

Возглавлял отряд «Зет» американский полковник из Техаса Джек Кэнон. Он не жил в клубе «Зеро» вместе с подчиненными. По словам Гото, у полковника Кэнона был шикарный дом неподалеку от Йокогамы, а работал он в «западном» особняке, куда Дзюна доставили по прибытии в Токио.

Остальные шептались о своем командире с нездоровым смехом и нервным восхищением, склоняя его неординарные методы и экстравагантные поступки. Постепенно Дзюн понял, что роль полковника Кэнона в Японии похожа на роль полковника Бродского на Карафуто: важная, но незаметная. Отряд «Зет» не упоминался в официальных отчетах или организационных схемах. Однажды Дзюн попробовал выспросить у Гото, кого представляет полковник: армию или разведку, работает в штабе или получает приказы прямо из Америки? Но сержант только рассмеялся.

– Скоро поймешь, что полковник Кэнон – сам себе командир, – сказал он.

Даже если полковника не было физически, его присутствие Дзюн чувствовал всегда. И по ночам особняк возле станции Уэно снова стал появляться в его снах. Он в подвале, темнота хоть глаз коли, тянет руки, пытаясь нащупать стены. Но стен нет, только бесконечная удушающая темнота, и черная вода, с каждым его шагом она все глубже и глубже, и вот уже доходит ему до рта, носа… Он просыпался в холодном поту, судорожно глотая воздух.

* * *

Вскоре Дзюн освоил центр Токио, и они с Гото занялись другой игрой. Гото, в брюках и рубашке для гольфа, довозил его до центра, и они выбирали человека, за которым Дзюн будет следить. Однажды пришлось идти за горбатой старухой через весь парк Хибия, и Дзюн был вынужден то и дело нагибаться и завязывать шнурки, чтобы замедлить ход и двигаться в ногу с мучимым артритом и одряхлевшим объектом наблюдения.

Он научился держать дистанцию – по возможности, пятнадцать-двадцать ярдов, на людных улицах меньше, иначе ведомого легко потерять, а на открытых пространствах, где тебя могут заметить, надо держаться подальше. Если объект входил в здание, надо выяснить, где входы и выходы из него. Если вход один, иногда лучше дождаться, когда объект выйдет на улицу, а если входов и выходов несколько, надо держаться поблизости и внимательно следить за каждым движением. Гото велел Дзюну научиться курить: если надо резко остановиться или повернуться в другую сторону, поиск пачки сигарет или коробка спичек выглядит естественно. Через пару недель Дзюн уже выкуривал пачку «Лаки страйк» в день.

Учеба проходила под издевки и насмешки.

– Придурок! Баран безмозглый! – с кислой миной ругал его Гото. – Неужели твои коммуняки-кукловоды ничему тебя на Карафуто не научили?

Тогда Дзюн потерял бизнесмена в темном костюме – тот вскочил в переполненный лифт и исчез на верхних этажах здания большой страховой компании.

Вечерами они стояли вместе в поезде, идущем из города, смотрели на густые сумерки над серыми крышами пригородов, и Дзюн видел, как его спутник раздраженно ковыряет кожу вокруг ногтей больших пальцев. Рядом с ними родители держали на коленях младенцев, старшеклассницы хихикали над картинками в журналах, а Дзюн и Гото, хоть и стояли вместе, были разделены стеной молчания. Иногда Дзюн спрашивал себя: что происходит в круглой стриженой голове сержанта?

На учебу ушло чуть больше месяца, и тогда его снова доставили к полковнику Кэнону. На встречу его отвез Гото в одном из джипов их отряда. Поначалу, когда они выехали из клуба «Зеро», Дзюн не думал, что испугается. Но едва они миновали вокзал Уэно и подъехали к узкой дороге, что вела к воротам особняка, сердце заколотилось так, что его даже затошнило.

При свете дня Дзюн был здесь впервые – он смотрел на ворота, на темные вечнозеленые деревья по обе стороны и, чтобы подавить панику, впитывал каждую деталь. Вывеска на воротахгласила «Токийский англиканский богословский колледж», и в голове у него мелькнуло: может, это какая-то невнятная шутка? Но через секунду джипу пришлось резко свернуть, чтобы объехать на дороге двух пожилых мужчин в одежде священников: один из них шел, сцепив руки за спиной; казалось, мужчины глубоко задумались либо молятся.

Днем это здание в западном стиле уже не выглядело таким грандиозным, как в темное время суток, – оказалось, что ставни кое-где сломаны, краска на оконных карнизах облупилась и потрескалась. Каменный фонарь под кедром чуть покосился, поверхность испещрена пятнами зеленого мха.

День был теплым и солнечным, и на лужайке за главным зданием стояли два полосатых шезлонга. В одном из них, положив ноги на парусиновую табуретку, расположился полковник, рядом сидела блондинка средних лет и курила сигарету в серебряном мундштуке. Когда Дзюн и Гото подошли, полковник приветствовал Гото по-английски, а потом, не вставая, протянул Дзюну мясистую руку. На полковнике была рубашка цвета хаки, расстегнутая у шеи. Дзюн видел на груди полковника волоски и бисеринки пота, перстень на левой руке, а на коленях – длинноствольный черный револьвер.

– Привет, Камия-кун. Гэнки? У тебя все хорошо? – спросил полковник своим прокуренным голосом, будто встретил старого приятеля. Он снял ноги с табурета и жестом пригласил Дзюна сесть.

Едва Дзюн уселся, полковник взял с колен пистолет и, не меняя позы, поднял его на уровень глаз. Пистолет он направил не на Дзюна, а на ряд из трех бутылок из-под виски, выстроившихся на поваленном бревне у дальнего края лужайки. Раздался оглушительный выстрел, и Дзюн увидел вспышку солнечного света – одна из бутылок разлетелась вдребезги.

– Ничего выстрел, а? Точно в яблочко. Сугои дэсё? – рассмеялся полковник. – Хочешь попробовать? Давай. Попробуй.

Он сунул пистолет Дзюну в руки.

Пистолет оказался на удивление тяжелым, а металл – теплым. Дзюну приходилось стрелять из старой винтовки на охоте в лесу Карафуто, но такого оружия он раньше не держал.

– Эй, только в меня не стреляй! – сказал полковник и поднял руки, изображая ужас. – Туда целься. Правее.

Дзюн выстрелил, и отдача, кажется, ударила по костям обеих рук. Пистолет резко отклонился вправо, и пуля вонзилась в верхнюю ветку дерева.

– Молодец, приятель!

Полковник наклонился в своем шезлонге и похлопал Дзюна по руке, а женщина разразилась хохотом. Дзюн отдал пистолет полковнику – только бы они не заметили, как у него трясутся руки.

Потом он, не двигаясь, сидел на табурете, а полковник и Гото беседовали на английском. Дзюн понял, что речь идет о нем – они то и дело поглядывали на него, иногда кивали или посмеивались. В какой-то миг Гото сказал что-то настолько смешное, что полковник от удовольствия хлопнул себя по коленям, а блондинка вытерла глаза белым хлопчатобумажным платком.

Наконец полковник протянул руку под шезлонг и вытащил изрядно потрепанную коричневую папку.

– Держи, малыш, – сказал он. – Сюкудаи. Твое домашнее задание.

Он открыл папку и показал Дзюну вклеенную в нее фотографию. Женщина в профиль, под сорок, но еще гладкокожая и ясноглазая, лицо чуть вытянуто, волосы завязаны пучком.

– Красавица, верно? – Полковник ткнул Дзюна в колено. – Подозревается в шпионаже на коммунистов. Тебе чертовски повезло. Твоя задача – все о ней выяснить.

– Все, – подчеркнул Гото, переведя слова полковника. – Когда встает по утрам, что ест, куда ходит за покупками, что покупает, сколько у нее денег, каким банком пользуется, что читает, с кем проводит время. В частности, с ее американским любовником. Мы хотим знать об этой парочке все. Что делают вместе? О чем говорят? Передает ли он ей что-нибудь – какие-то документы?

Полковник еще что-то добавил с усмешкой, Дзюн вопросительно посмотрел на Гото, и тот, раздраженно нахмурившись, сказал:

– Полковник говорит, что тебе надо выяснить, на какой стороне кровати она любит спать, но не воспринимай эти слова буквально. Разговаривать с ней ты не должен, ни в коем случае, ясно? Просто наблюдай и слушай. Ее настоящее имя – Токо Касуми, но у нее есть псевдоним. Все подробности найдешь в папке. Ссылаться на нее будешь только под кодовым именем: Лиса.

Гото достал из кармана блокнот с карандашом и нацарапал это слово большими буквами на чистом листе: ЛИСА.

– Пора тебе как следует выучить английский, – заметил Гото. – Лиса по-японски кицунэ.

Дзюн повторил слово, и женщина в шезлонге, спародировав его произношение, снова хихикнула.

* * *

Обратно они, как обычно, ехали молча, но у Дзюна отлегло от сердца. Он жив. Его приняли. Теперь он в отряде свой. Он дрожал от возбуждения – ему дали настоящее задание!

Начинало темнеть, и в окнах пригородных домов вдоль узкой дороги, что вела к клубу «Зеро», засверкали огоньки. Они остановились на перекрестке, пропустить пару грузовиков с гравием, и Дзюн понял, что смотрит в окно залитой теплым светом гостиной, где на подушках вокруг низкого обеденного стола сидит семья. Два маленьких мальчика лет десяти или около того, возможно близнецы, перекидывались шутками, а мать наливала им в миски суп. Один парнишка нежно обнимал другого за плечи. У матери были прямые волосы до плеч, они падали ей на глаза, когда она наклонялась над столом.

Чужие жизни, подумал Дзюн. Выглядят так соблазнительно. Он представил, как наблюдает через окно за женщиной на фотографии – которую они называли Лисой, – она распускает волосы, и они падают ей на плечи.

Как только они вышли из джипа у клуба «Зеро», Гото повернулся к Дзюну.

– Сейчас же сотри с лица эту дурацкую улыбку, – злобно заявил он. – Не знаю, какого черта полковник поручил тебе эту работу, наверное, чтобы выяснить, как быстро ты ее запорешь. Я рассказал ему про случай в страховой конторе. Но он только посмеялся. А по мне, это печально. Откуда я знаю, может, ты и правда агент коммуняк и вредишь нам нарочно, чтобы сорвать нашу работу. Надо было разобраться с тобой сразу, когда тебя привезли в Токио.

«Разобраться». В отряде это выражение было в моде: «С этим парнем надо будет разобраться…»

Возможно, бурную реакцию Дзюна вызвали калейдоскоп чувств и предельно натянутые нервы. Но ядовитая враждебность сержанта вдруг заставила его психануть. Трясясь всем телом, он подступил к Гото, и слова вырвались изо рта прежде, чем он успел их обдумать.

– Думаешь, Гото, ты самый умный? Ты просто ублюдок, наглая сволочь. Я, значит, бесполезный? Предатель? Красный? С меня хватит. Я сыт по горло твоими оскорблениями. Я просто пытаюсь выжить. А ты? Продал душу американцам. Разве не они были врагами Японии всего несколько лет назад? Ты же японец, а работаешь на них! Даже говоришь по-японски как американец. Да ты больший предатель, чем я.

Гото схватил Дзюна за воротник куртки, сильно толкнул к ограде и прижал предплечьем горло. Притиснутый к острым прутьям, Дзюн безуспешно пытался высвободиться – откуда у Гото столько силы? Какое-то бесконечно долгое время сержант, чье лицо исказила ярость, молча смотрел ему в глаза. Он словно застыл, и это было опаснее любых слов.

И вдруг слова полились потоком.

– Думаешь, я люблю Америку? – зарычал Гото. – Люблю полковника? Так думаешь? Ты ни черта не понимаешь. Сказать, что Америка сделала с моей семьей? Америка забрала нашу ферму. Наш дом. Засунула нас в крысиную нору посреди пустыни. Мой отец там умер.

– Прости, – прошептал Дзюн, но Гото его не слушал.

– Отец родился в Калифорнии, как и все его дети, включая меня. Он любил Америку, гордился тем, что американец, а потом началась война, и вдруг нас окрестили подлыми япошками и заперли в клетке, как опасных животных. Папа не смог этого вынести. Даже не хочу говорить о том, как он умер. Я пошел в армию не потому, что люблю Америку. Я пошел в армию, чтобы выжить, и Советы я ненавижу еще больше. Американцы просто забирают твою землю и имущество. А красные, если тебя ненавидят, просто тебя убивают, и твою семью тоже. И не смей больше говорить, что я предатель, еще раз скажешь – задушу тебя голыми руками. Понял?

В тусклом вечернем свете Дзюн увидел, как в глазах Гото что-то блеснуло – неужели слезы?

– А если повторишь то, что я тебе только что сказал, – тоже задушу, – добавил сержант, уже мягче.

Гото резко отпустил куртку Дзюна, повернулся и пошел ко входу в клуб «Зеро». Но через несколько метров оглянулся. Дзюн вздрогнул, ожидая новой вспышки гнева, но сержант опять застал его врасплох.

– Эй, Камия, – сказал он совершенно спокойно, – в покер играть умеешь?

– Нет, – ответил Дзюн.

– Идем. Научу, – сказал Гото.

И они вместе пошли через пустырь к входу в клуб «Зеро», освещенному огненной дугой.

* * *

Дзюну потребовалось лишь несколько дней, чтобы запомнить содержимое коричневой папки. Он узнал место и дату рождения Лисы, выяснил, в каких школах она училась, как назывался поэтический кружок в Каруидзаве, который она посещала до переезда в Маньчжурию, еще до войны. Он прочел полицейские отчеты о ее жизни в Харбине, где она состояла в левом литературном кружке; судя по именам, это была космополитичная группа – китайцы, русские и евреи. Имена ему ни о чем не говорили, но он подумал: возможно, это какие-то знаменитости, о которых он мог бы и слышать.

В папке имелся документ, составленный японской военной полицией в Харбине: оказывается, Лиса попала в их список на арест, но унесла ноги и сбежала на юг, в Кантон. Там, согласно отчету, она стала любовницей какого-то китайского коммуниста, который вел подпольную работу в горах острова Хайнань. Дзюн понятия не имел, где это, пока не обнаружил остров на декоративной карте Азии на стене книжного отдела универмага «Сирокия». Это был самый юг Китая, и его удивило, что на карте остров был отмечен изображением пальмы. Он всегда считал, что в Китае холодно. Лиса присоединилась к своему китайскому любовнику на Хайнане и, похоже, оставалась там до конца войны, а потом вернулась в Японию. В отчете не говорилось, что сталось с ее любовником, и Дзюн решил, что тот погиб.

Был отчет и о нынешнем ее любовнике, американце под кодовым именем «Барсук». Похоже, он был связан с известными коммунистами, когда перед войной год учился в Кембридже.

Наконец, Дзюн отправился на поиски своей цели, такой же возбужденный, как в детстве, когда на Карафуто выслеживал зайцев-беляков по их едва заметным следам на снегу. Лиса. От этого имени он был в восторге. Оно напоминало ему о легендах, которые рассказывала мать, когда они темными вечерами сидели перед печкой, – о красивых женщинах, одержимых лисами: лисьи духи проникали им под ногти, попадали в тело и наделяли их сверхъестественной силой. Об этом превращении говорил длинный пушистый хвост – других признаков не было, – видимый, лишь когда женщина-лиса распахивала кимоно. Женщины-лисы заманивали глупцов в брак, что всегда заканчивалось печально, но Дзюн и Киё от этого были еще больше очарованы этими рассказами, слушая их в мерцающем пламени печи.

Найдя ее, Дзюн тут же подумал: она точно соответствует образу, какой сложился у него о женщинах-лисицах из рассказов матери. Как он и ожидал, ее волосы не были собраны в пучок, а струились по спине, подвязанные черной бархатной лентой. Лиса носила свободные платья, почти до щиколоток, которые словно плыли вокруг нее, когда она шла, расслабленно и беззаботно, шагая шире большинства японок, явно довольная своим телом и окружающим миром.

Правда, место, где жила Лиса, немного разочаровало: квартира на третьем этаже в выкрашенном коричневой краской бетонном доме на унылой улице недалеко от Токийского университета, напротив небольшой местной почты – дом выглядел так, будто его построили еще в эпоху Мэйдзи. Но Дзюн вскоре понял, что с почтой ему неожиданно повезло. На внешней стене висела деревянная доска со множеством объявлений и записок – тут и просьбы вернуть потерявшихся кошек, и предложения неопределенных «личных услуг» от молодых женщин, и предупреждения о конце света в соответствии с новой религией. Дзюн изучал эту доску, дожидаясь, когда Лиса выйдет из дома. Рядом с почтой ютилось мрачное кафе, где он мог сидеть на высоком деревянном табурете у окна и наблюдать за жизнью улицы через потемневшие от дыма окна. Почти все вечера он просиживал в этом кафе, поедая обильные порции риса карри, наблюдал за освещенным квадратом окна в квартире напротив и иногда видел: около восьми или девяти часов во входную дверь этого многоквартирного дома входит западного вида мужчина.

Барсук был долговязый американец с бесцветными, спадавшими на лоб волосами, курящий трубку, и вскоре Дзюн уже распознавал его заметную фигуру в длинном бежевом макинтоше, когда с наступлением темноты он подходил к дверям дома. Барсук нажимал на звонок, Лиса быстро открывала ему дверь, и он исчезал внутри. Он был самым частым посетителем, хотя Дзюн подозревал, что у Лисы есть и другие любовники-иностранцы – однажды вечером к ней пришел мужчина, чуть ниже Барсука и более коренастый, с ярко-рыжими волосами, и пробыл в доме несколько часов. Какая у этой Лисы насыщенная жизнь, думал заинтригованный Дзюн.

Иногда, наблюдая за происходящим через окно кафе, Дзюн видел тени в комнате по ту сторону улицы – поднятая рука, лицо в профиль. Окна были затянуты бумажными ширмами, но увеличенные тени, которые отбрасывал на них свет ламп, позволяли видеть обрывки жизни обитателей квартиры с удивительной четкостью. Временами казалось, что фигуры сливаются воедино, переплетаются друг с другом. Но тени всегда исчезали, потому что люди двигались по комнате, и Дзюн не мог видеть, чем именно они занимаются. А хозяин кафе всегда выгонял его в половине десятого.

В другие дни Дзюн ходил за Лисой в ресторан на верхнем этаже универмага «Сирокия», где она часто встречалась с Барсуком за обедом. Пока он ни разу не видел, чтобы она навещала американца у него дома. В ресторане Дзюну было удобно: просторный, народу всегда много, еда в меру дешевая. Он сидел за столиком, потягивал западный чай и наблюдал за парой издалека, не привлекая к себе внимания. Они смеялись над шутками, не доходившими до его ушей, иногда наклонялись через стол и касались друг друга руками. Временами он улавливал обрывки разговора – они всегда говорили по-японски, – но смысл от него ускользал. Он слышал, как они упоминали Джо Маккарти и Эзру Паунда, но, когда Дзюн сообщил об этом Гото, сержант лишь пожал плечами, мол, эти люди им не важны. По мнению Дзюна, Лиса и ее американский любовник вели себя именно так, как себя ведут в иностранных фильмах якобы влюбленные. Но он ни разу не видел, чтобы американец передавал ей какие-то документы, разве что на одну из встреч пришел с красной розой на длинном стебле.

Вести наблюдение казалось делом увлекательным, но, как выяснилось, почти все время Дзюн сидел и ждал, когда что-то произойдет – так на Карафуто в центре своей паутины сидели золотистые пауки и часами ждали, когда шевельнется их шелковистая пряжа. Да и тогда частенько оказывалось, что это ветер или опавшие листья.

Гото снабдил Дзюна зелеными блокнотами, чтобы он записывал свои наблюдения, и он честно записывал: в лавке Лиса купила соевый соус, спички и молодой лук, навестила гадалку, у которой неподалеку от синтоистского храма был свой киоск. Подойти поближе и услышать, что говорит гадалка, Дзюн не мог, но заметил – выйдя из храма, Лиса едва заметно улыбалась.

Иногда он приходил к дому Лисы рано утром и видел, как почтальон сует письма в прорезь в двери, а по улице бегают с сумками через плечо мальчишки – разносчики газет. Насколько Дзюн мог судить, Лиса была, по сути, единственной жительницей этого мрачного бурого здания. Этажом ниже располагалась некая фирма «Номура», первый этаж был вообще свободен, значит, газеты, которые приносили сюда каждый день, предназначались для Лисы. По названиям на сумках разносчиков Дзюн заключил, что она читает «Асахи» и «Майнити», но не коммунистическую ежедневную газету «Акахата». Он также аккуратно записал, что в последний раз, когда пара встречалась за завтраком, Барсук притащил журнал «Лайф» полуторамесячной давности. Хотя едва ли эта информация представляла интерес для полковника Кэнона.

И только на четвертую неделю его задание стало по-настоящему интересным: в день, когда он впервые увидел «Крольчиху». В тот самый день, когда он впервые столкнулся с невидимыми гостями клуба «Зеро».

Глава 7

Витрина старого магазина на углу улицы около вокзала Канда показалась Элли настоящим произведением искусства. С одной стороны лежала коробочка с золотым тиснением, чуть приоткрытая, чтобы покупатели могли увидеть внутри веер из рисовых крекеров, а с другой – два прекрасных цветка ириса в окружении миниатюрных пирожных из риса и сладкой фасоли, искусно окрашенных в тон оттенкам листьев и цветов.

Элли ломала голову, думая о подходящем подарке для бизнесмена Огири Дзёдзи, с которым ей предстояла встреча в «Империале», и тут вспомнила это место. Она проходила мимо него раньше и восхищалась товарами в витрине, но никогда не заходила внутрь. Магазин выглядел пугающе дорогим. Но от встречи с мистером Огири могла зависеть судьба Майи. Нужен подходящий подарок, чтобы щекотливый разговор об удочерении прошел гладко.

– Гомэн кудасаи, – с приветственным возгласом она открыла дверь магазина. Выбор в магазине оказался огромный – как тут принять решение? Владелец, пожилой мужчина с тонким, интеллигентным лицом, оценил слегка экзотическую внешность Элли и предпочел говорить с ней на ломаном английском, не обращая внимания на ее попытки перейти на японский.

– Лучшее качество. Иностранкам очень нравится, – повторял он, пока Элли оглядывала упаковки с пирожными или крекерами. Наконец, она нерешительно спросила его о цене.

– Сколько они будут свежими? – Она указала на один из самых дорогих вариантов: изысканный набор сладостей в форме разных цветков. Мужчина улыбнулся и вопросительно посмотрел на нее, поэтому она повторила свой вопрос по-японски, на что он ответил по-английски:

– Не меньше двух недель.

И, чтобы она точно поняла, поднял два костлявых пальца.

Все это время Элли прикидывала: стоит ли сейчас, раз она оказалась в этой части города, поискать книжный магазин «Лотос»? Она не могла выбросить из головы странный сборник китайской поэзии, который нашла в кармане куртки Фергюса. Перед ее мысленным взором возникла надпись на обложке с размашистой буквой «В» и словами «сердце» и «глаз», а также торопливые каракули Фергюса: «Вида. Книжный магазин “Лотос”. 8 вечера».

Значит, они встретились в книжном магазине. И что они там делали? Вместе осматривали полки, делясь познаниями о Китае, шутками о председателе Мао? Возможно, Вида там работала, или же это известное место встреч интеллектуалов и поэтов?

«Откуда мне знать», – подумала Элли. В доме ее детства в Голландской Ост-Индии если и попадалось что-то на японском, то лишь дошедшие через третьи руки потрепанные журналы, такие как «Друг домохозяйки», которые мать иногда брала у других местных японцев. До переезда в Токио Элли едва ли прочла хоть один японский роман, что говорить о сборнике стихов? С тех пор она пыталась наверстать упущенное – прочитала почти все романы Кавабаты, даже попробовала Осаму Дадзая, но он вгонял ее в депрессию. Сложные слова и литературные аллюзии давались ей с трудом, заставляя стыдиться собственного невежества. Она с трудом представляла мир, в котором живут люди, подобные Виде Виданто, а попасть в него даже не надеялась. Но ей очень хотелось хотя бы мельком взглянуть на этот мир – возможно, даже маленький проблеск поможет ей понять очарование, которое, видимо, притягивает Фергюса к этой пишущей на разных языках поэтессе, как мотылька притягивает пламя.

– Возьму это, – сказала она продавцу, и тот принялся аккуратно завертывать коробочку в бумагу, украшенную крошечными цветочками ириса, обвязывать ее шелковой лентой. Когда подарок был готов, она уже приняла решение. Возможно, она все решила, когда утром закрыла за собой дверь дома. Так или иначе, выйдя из магазина с подарком в бумажном пакете с тиснением, она повернула направо и направилась по главной улице в район книжных магазинов.

В конце концов, у нее есть отличное оправдание. Чтобы стать хорошей матерью Майе, она должна узнать как можно больше об Индии, родине ее отца. До встречи с Майей Элли и не подозревала, что в оккупации Японии участвовали индийские солдаты, а ее познания в географии Индии были весьма смутными. Даже Бомбей, где жил с новой семьей ее собственный отец, был для нее чем-то туманным. Отец никогда им не писал, а мать о нем почти не вспоминала. А когда вспоминала, уже не говорила, как раньше, «твой папа». Он стал в их жизнях тревожной тенью, «тем человеком» – если вообще о нем заходила речь.

И вот теперь, благодаря Майе, Элли начала искать сведения об Индии. Даже уговорила Фергюса сводить ее в индийский ресторан в центре города, отведать карри. И книжный магазин, где представлены книги об Азии, поможет ей расширить свои познания.

Разумеется, дело было не только в этом. Воспоминания Элли об отце заставляли ее усомниться в мужской супружеской верности. Она до сих пор слышала хихиканье и другие странные звуки, порой доносившиеся из крытой соломой хижины в банановой рощице на их плантации под Бандунгом, вспоминала, как вечером отец, спотыкаясь, шел от хижины по тропинке – волосы взъерошены, рубашка расстегнута.

Мужчины изменяют, этого следует ожидать. До замужества Элли всегда говорила себе, что с этим фактом сумеет смириться. Фергюса она встретила, когда работала в Токийском пресс-клубе, и хорошо представляла себе мир, в котором он жил после войны. Ночные попойки, походы к гейшам и в увеселительные бары были неотъемлемой частью этого мира. Ждать, что после женитьбы он от всего этого откажется, было слишком самонадеянно.

Но Элли хорошо себя знала: эмоциональная преданность, а заодно и чувство уверенности в завтрашнем дне ей просто необходимы. «Такой обаятельнейшей особы, как ты, я в жизни не встречал», – сказал однажды Фергюс вскоре после их знакомства, когда они рука об руку прогуливались вокруг пруда с лотосами в парке Уэно, не обращая внимания на косые взгляды и молчаливое осуждение прохожих. Элли рассмеялась и ответила: «Ну, ты скажешь!» Как это типично для Фергюса, подумала она: напыщенный язык и выбор слов. Не «красивая», не «очаровательная», а «обаятельнейшая особа». Все же, вспоминая тот день, она чувствовала, как по телу растекается тепло. Возможно, это был момент, когда война для нее по-настоящему закончилась и она начала возвращаться к жизни.

Мимолетную интрижку она переживет, хотя иногда спрашивала себя: случись такое, что лучше – знать об этом или оставаться в неведении? В последние дни ей было тревожно из-за Виды Виданто, при встрече с которой в глазах Фергюса вспыхивал огонек.

Если Фергюс всерьез влюбится в другую, земля под Элли разверзнется и она полетит в бездну – она сознавала это с ужасающей ясностью.

* * *

Узкие улочки в районе книжных магазинов были полны людей. Полдюжины парней в ярких японских куртках маршировали по главной улице к перекрестку, нестройно стуча в барабаны и тарелки – рекламировали открытие нового магазина. Адрес на этикетке маленькой фиолетовой книжечки стихов Элли помнила, но найти нужный магазин все равно не удавалось. Нумерация зданий была лишена всякой логики, район представлял собой лабиринт улочек и втиснутых в крошечные помещения магазинов. Она немного побродила по кварталу, разглядывая книжные развалы на столиках под навесами.

Она вышла из дома без зонта, потому что день был довольно ясным, но вдруг заморосил дождик, и она остановилась, чтобы купить в закоулке старомодный зонт из промасленной бумаги – защитить от влаги не столько себя, сколько свою бесценную сумку с дорогими сладостями. Возможно, разумнее было бы купить сладости по дороге домой. Ручка зонта слегка потрескалась, но, когда Элли его открыла, сквозь бумагу заструился свет, и это ей понравилось. Она спросила было у хозяина магазина, как пройти к «Лотосу», но тот лишь медленно покачал головой и издал протяжное шипящее са, что означало нежелание признаться в своем невежестве.

«Что я там собираюсь найти? И что именно я подозреваю?» – подумала Элли. Если бы в последние недели Фергюс чаще бывал дома, ей было бы легче победить свои страхи, но он вернулся из Хиросимы всего на пару дней и тут же снова уехал на две недели – на Окинаву. Долгие дни в одиночестве дали ей слишком много времени для размышлений.

Побродив полчаса по Канде, она уже собралась отказаться от поисков «Лотоса», испытав разочарование вместе с облегчением. Но, срезая путь к трамвайной остановке по узкому переулку, на полдороге случайно подняла глаза – и высоко над улицей увидела довольно грубо намалеванную голубую водяную лилию на вывеске магазина. «Лотос». Вывеска торчала на верхнем этаже узкого здания, втиснутого между типографией и магазином канцелярских товаров. Она могла бы не обратить на нее внимания и идти дальше. Время подошло к обеду, дома у нее полно дел. Но вместо этого, не задумываясь ни на секунду, она открыла дребезжащую дверь дома и вошла внутрь.

Несколько потертых бетонных ступенек вели наверх, во мрак. Лестница была крутой, и Элли запыхалась, пока добралась до входной двери книжного магазина, на которой красовался плакат кружка за права женщин в Новом Китае. На плакате была изображена женщина в форме цвета хаки, с винтовкой в одной руке и младенцем в другой.

Едва Элли открыла дверь, изнутри послышался гул голосов. Ничего подобного она не ожидала. Ей представлялся тихий книжный магазинчик: рассматривай себе полки, впитывай аромат книг и оглядывай других книголюбов. Но помещение оказалось душным и наполненным людьми, в нос ей, едва она переступила порог, ударил запах сигаретного дыма и пота – очевидно, это был не только книжный магазин, но и место собраний. Вдоль стен тянулись высокие книжные шкафы, на столах у одной из стен предлагалась коллекция книг о Китае, но в центре зала, перед кафедрой, сидело несколько десятков человек, в основном женщины.

– Добро пожаловать в наш кружок, – сказала сияющая пожилая женщина и сунула в руки Элли пачку листовок.

В этот момент Элли заметила Виду. Поэтесса сидела с двумя другими женщинами в передней части зала, лицом к аудитории, и увлеченно беседовала с пожилым мужчиной, видимо местным распорядителем. Возможно, хозяином книжного магазина. Очки в роговой оправе, длинная и узкая седая бородка – он походил на китайского мудреца. Его разговор с Видой то и дело прерывали: спросить, куда положить стопку книг или во сколько делать перерыв на обед. Элли заметила, что обращались к нему почтительно: «хасуда-сенсей». На Виде было бледно-зеленое платье, на плечах – вышитый палантин. Высокая, с привлекательной фигурой, лицо округлое и бледное, память Элли запечатлела ее иначе.

Ей захотелось поспешно ретироваться. Да, сюда ее привело любопытство, она хотела что-то узнать о Виде, но столкнуться с этой женщиной лицом к лицу – это в ее планы не входило. Впрочем, она уже здесь, не лучше ли просто сесть где-нибудь в заднем ряду? Ее неожиданный уход явно привлечет к себе внимание. К тому же интересно узнать, что здесь происходит. И она нашла место в темном дальнем углу, втиснувшись между полной дамой средних лет с химической завивкой и худощавым парнем в поношенной черной студенческой форме, вошедшим в магазин следом за ней.

Глава 8

– Это все? – спросил Гото, листая страницы зеленого блокнота Дзюна короткими пальцами.

Он задавал этот вопрос каждый вечер, когда Дзюн приходил доложить о результатах дневного наблюдения. Гото ничего не комментировал, не хвалил за хорошую работу. Только «Это все?», будто он всегда ждал чего-то большего. Дзюну от этого было не по себе. Неужели он не справляется с заданием?

Они сидели вместе в столовой клуба «Зеро» – холодное, гулкое помещение, созданное в былые времена для пышных корпоративных ужинов и спортивных соревнований. Сейчас зал был практически пуст: тут стояли два покосившихся коричневых стула, на которых сидели Гото и Дзюн, да еще квадратный стол в одном конце, за ним члены клуба ели, пили и без конца играли в карты. Вдоль одной стены располагался бар, но он был закрыт металлической решеткой. Гото и остальные привозили с лодок отряда «Зет» полные ящики с водкой и виски и хранили их на кухне. Угрюмая пожилая женщина в белоснежном сарафане и косынке готовила им еду и иногда подметала полы, правда она убирала вполсилы и в углах комнаты собиралась грязь.

На столе стояла бутылка виски. Гото наполнил свой стакан, потом налил Дзюну. Скоро вернутся остальные члены отряда и, как обычно, засядут за покер.

Когда они только начали играть, Гото почти всегда выигрывал, и заработок Дзюна, и без того маленький, стремительно уменьшался. Но теперь он вник в суть и стал играть более уверенно. Он обнаружил, что способен легко запоминать лицевую сторону карты, видеть логику игры и делать расчеты, а также понимать по выражению пухлого, краснощекого лица немца Каспара, что у того на уме. А вот Гото был всегда мрачен, и истолковать его намерения было сложно.

Но сегодня, пока не пришли остальные, Дзюн хотел задать один вопрос. Он думал о нем уже несколько дней, боясь возможной реакции, но ему до крайности требовался ответ.

– Когда я закончу наблюдение и у вас будут все нужные сведения, что случится с ней? – мягко спросил Дзюн. Он напрягся, ожидая от сержанта взрыва гнева или шквала сарказма. Ведь ему было велено вопросов не задавать.

Но Гото лишь тупо посмотрел на него.

– С кем? – спросил он.

– С Лисой, конечно. Что вы сделаете, когда получите о ней все нужные сведения?

Вместо взрыва наступила тишина. Некоторое время сержант сидел, уставившись в свой стакан и разглядывая узоры, какие конденсат оставил на его стенках.

– Ты же умный парень, Камия-кун, разве нет? – сказал он после паузы. – Вот ты мне и скажи. Как думаешь, что с ней случится?

Похоже, он не ждал ответа, а Дзюн и не пытался его дать. Они просто сидели, опорожняя бутылку виски, а когда пришли другие члены отряда, Дзюн вдруг понял, что играть в карты ему неохота. Что-то буркнув в свое оправдание, он пошел к себе в комнату и долго лежал на кровати – несмотря на смертельную усталость, сон никак не шел.

* * *

Утро следующего дня было теплым, в воздухе пахло дождем. После бессонной ночи в глазах у Дзюна рябило, но он все равно занял обычное место в кафе напротив дома Лисы. Вскоре она вышла через парадную дверь, поверх бледно-зеленого платья – свободная серая накидка, в руках – шелковый зонтик. Она остановилась, чтобы запереть дверь, потом пошла в сторону Канды.

Дзюн следовал за ней на безопасном расстоянии, держась другой стороны улицы. В какой-то миг она почти застала его врасплох, внезапно свернув в узкий переулок и нажав на звонок на каменном столбе у деревянного дома, чуть в стороне от дороги. Открыть ворота вышла женщина в белой одежде, похожая на медсестру, и Лиса исчезла в здании. Едва она скрылась из виду, Дзюн прогулочным шагом приблизился к воротам и на неброской латунной табличке прочитал: «Частная клиника Ямады».

Видимо, ждать придется долго, надо найти удобное место для наблюдения. Переулок был прямым, узким и пустынным. В дальнем его конце он увидел магазинчик, торговавший сигаретами и прочей мелочью, перед входом стояла скамейка, на ней можно спокойно посидеть и подождать, когда Лиса выйдет из клиники. Интересно, что она там делает? Может, она больна? От этой мысли он неожиданно огорчился. А вдруг клиника – это просто прикрытие? Для встречи шпионов лучше места и не найти. Уединенное, незаметное – мало ли кто здесь ходит?

Чтобы не терять время зря, Дзюн стал записывать свои наблюдения: «11:05 утра. Лиса входит в частную клинику Ямада. Ее встречает медсестра. 11:15 утра. Приходит другая женщина, лет двадцати, тоже пациентка?» Больше ничего не происходило, и он достал из кармана книгу в мягкой обложке. На Карафуто времени на чтение у него почти не было, на корабле, возившем контрабанду, – тем более. Но теперь у него появился вкус к чтению, особенно он увлекся приключениями самураев. В магазинах продавались книги в бумажных обложках, и ему нравилось, что название скрыто – прохожие легко могли принять его за студента, который добросовестно готовится к экзамену. Он так увлекся приключениями плутоватого шпиона в феодальной Японии, что едва не упустил Лису – она тенью выскользнула из ворот куда раньше, чем он ожидал. Когда он поднял голову и засек ее, она была уже в другом конце переулка, выходившем на главную улицу.

Он ждал, что она повернет направо, к своему дому, но она направилась в другую сторону. Пошел моросящий дождь, Лиса раскрыла зонтик и крутнула его над головой. У Дзюна зонтика не было, он поднял ворот куртки, надвинул на лоб фуражку, но это не очень помогло. Лиса быстро прошла мимо стен старого конфуцианского храма, пересекла мост над мутными водами реки Канда. Дальше был лабиринт узких улочек, и Дзюну пришлось ускорить шаг, чтобы не отстать от своего объекта, не потерять из виду.

У узкого здания в переулке она бросила короткий взгляд в обе стороны, потом отодвинула скользящую дверь и скрылась внутри. Дзюн остановился, закурил, глазея на витрину магазина канцелярских товаров, потом пошел за Лисой. В здании, куда она вошла, была всего одна дверь, значит, никуда не денется. На стене висела выкрашенная синей краской вывеска «Хасу Сёбо». Дзюн сделал в блокноте пометки насчет места и смотрел, как вслед за Лисой в здание входят другие люди, в основном женщины. Видимо, там намечалось какое-то собрание.

С бьющимся сердцем он тоже вошел в мрачное узкое здание и поднялся по темной лестнице, что вела в книжный магазин на втором этаже. Занимаясь с Гото, он отрабатывал легенды на разные случаи жизни и сейчас знал, что сказать, если у кого-то возникнет вопрос. Он шел на урок французского языка, который ведет профессор Мори. Но в переполненном зале на него никто не обратил внимания. Он сел в последний ряд, в углу, по соседству с серьезного вида женщиной – лет на десять старше его самого, – с коротко остриженными темными волосами и чертами лица, выдававшими в ней иностранку. На коленях у женщины лежала большая хозяйственная сумка, а перед собой она удерживала старомодный бумажный зонтик, прислонив его к спинке сиденья впереди. С его складок под ноги Дзюну капала вода, собираясь в лужицу.

Он проглядел пачку аляповатых листовок, которые ему дали при входе. Сведения о сегодняшнем мероприятии и реклама будущих, включая выставку японо-корейской дружбы и акцию протеста против «фальшивых мирных переговоров».

К радости Дзюна, Лиса сидела во главе стола и явно была на собрании ключевой фигурой. Он огляделся, выделил из толпы странного бородача, который, похоже, был тут главным распорядителем. На стульях сидели полнотелые дамы средних лет, вчерашние старшеклассницы, горстка мужчин в темных плащах, от которых пахло потом и дождем. Дзюн извлек из кармана блокнот и, ожидая начала, записал несколько первых впечатлений.

Глава 9

Бородач призвал зал к вниманию, гул разговоров утих. Миниатюрная женщина со стального отлива сединой и усталым, но нежным лицом вышла к кафедре – кафедру пришлось чуть опустить, иначе она загораживала лицо женщины, – и начала рассказывать историю своей жизни. Она поведала о том, как выросла в горах центральной Японии, как во время войны медсестрой императорской армии отправилась в Маньчжурию. Когда империя рухнула и японские войска бежали домой, о ней позабыли, китайские коммунисты взяли ее в плен и увезли в сельскую местность, чтобы она работала на них, обучая крестьянок акушерству. Ей через многое пришлось пройти, и мужество китаянок, с которыми ей довелось работать, она описывала с теплом и любовью. Но она казалась очень застенчивой, говорила тихо и нерешительно, с постоянными паузами, будто обдумывая, что сказать дальше. Элли с трудом разбирала слова.

В переполненной комнате становилось все жарче, и Элли, к своему стыду, обнаружила, что начинает дремать. Пару раз ее голова клонилась вниз, и она тут же резко ее вскидывала, следя за тем, чтобы глаза не закрывались. Она глянула на соседей – заметили или нет? Кажется, оба внимательно слушали лекцию. Студент рядом с ней делал пометки в зеленом блокнотике. В какой-то момент он бросил короткий взгляд на Элли, их глаза встретились. В его глазах крылась какая-то тревога.

Медсестра закончила свою речь и села под аплодисменты, а вперед вышли Вида и еще одна женщина и начали по очереди читать стихи, сначала на китайском, а потом в переводе на японский. У Виды оказался очень тихий мелодичный голос. Она читала с чувством, но без излишней помпы, какую Элли иногда слышала, когда по радио читали стихи или короткие рассказы. Было в ней что-то притягательное, и во время ее чтения в зале стояла полная тишина.

В конце выступления Вида представила свою любимую китайскую песню и запела ее слегка хрипловатым голосом. Большинство женщин в зале, видимо, эту песню тоже знали, одна за другой они стали подпевать, и скоро запел уже почти весь зал, кроме Элли и сидевшего рядом с ней студента, который тоже молчал. Элли не понимала слов, но в призрачных интервалах китайской музыки было что-то трогательное, словно эти аккорды она слышала в далеком прошлом и давно забыла.

Когда стихли последние звуки песни, объявили часовой перерыв на обед. В два часа дня кружок должен был собраться снова – для обсуждения. Элли поняла, что ей самое время исчезнуть. Она протиснулась мимо студента, быстро выскользнула за дверь и была уже на полпути к лестнице, как вдруг ее кто-то окликнул.

– Элли. Элли Раскин. Это ведь вы?

«Черт возьми», – подумала Элли, повторяя любимую фразу своей матери. Вида, наверное, заметила ее в толпе, и теперь придется вести с ней вежливый разговор и делать вид, что их встреча – счастливая случайность. Она хотела убежать, но тогда сохранить хорошую мину ей не удастся – Вида уже стояла на лестнице прямо над ней. Пришлось с притворным удивлением обернуться.

– О-о! – Пауза для пущего эффекта. – Конечно, вы же приятельница Теда Корниша, да? Как я вас раньше не узнала!

Белая ложь, учила ее мама, – это средство для выживания в нашем сложном мире.

– Замечательно! – воскликнула Вида. – Надо же, какое совпадение! Вы как раз тот человек, с которым я хотела поговорить. Собираетесь пообедать? Идемте.

Элли даже не успела ни о чем подумать – Вида схватила ее за руку и потащила через переулок в кафе на углу.

– Надеюсь, это местечко вам понравится, – сказала поэтесса. – Выбор там не велик, но ходить к ним я люблю.

* * *

Внутреннее убранство маленького кафе поражало воображение. Вдоль фасадной и тыльной стен висели большие зеркала, и казалось, что ты попал в узкий туннель, который до бесконечности тянется в обоих направлениях, а длинную боковую стену украшала фреска, навеянная, как предположила Элли, творчеством Пикассо. Среди пейзажа из классических руин лежала состоявшая из геометрических фрагментов женская фигура с гигантской грудью и двумя глазами на одной стороне лица.

Элли и Вида сели за длинный узкий стол лицом друг к другу. Чтобы не смотреть на смущающе округлые розовые груди на фреске, Элли углубилась в меню – на выбор предлагался рисовый омлет и клубные сэндвичи. Когда они вошли в зал, он был пуст, но вскоре пространство заполнилось посетителями и сигаретным дымом.

Вида перегнулась через стол и взяла руки Элли в свои.

– Я так рада, что мы снова встретились, – сказала она.

Этот жест был настолько необычным, что Элли даже растерялась. Она заметила, что лицо Виды – это идеальный овал, кожа бледная и безо всякой косметики. У нее была теплая улыбка, и, смущая собеседника, она смотрела ему прямо в глаза, будто все остальное в помещении не существовало.

– Да, неожиданно, – сказала Элли, услышав, как неуклюже и искусственно прозвучали ее слова. – Кажется, в прошлый раз мы встречались на вечеринке Теда Корниша, в Хеллоуин.

– Полагаю, что так, – рассмеялась Вида, шутливо имитируя официальный тон Элли. – Кажется, я не дала вам свою карточку.

Она наклонилась и из большой гобеленовой сумки достала изящную карточку из рисовой бумаги, украшенную в уголке чернильным изображением ивовых листьев.

– Вида Виданто. Поэтесса и эсперантист. Рада познакомиться. Конечно же, – добавила она с легкой озорной улыбкой, – у вас сразу возникает вопрос: это мое настоящее имя? Верно?

Элли покраснела. Именно это она хотела узнать, но спросить вот так в лоб ни за что бы не решилась.

– Не волнуйтесь, – сказала Вида, – меня все об этом спрашивают. И я всегда отвечаю одно и то же: что такое настоящее имя? До того, как стать Элли Раскин, вы ведь жили под другим именем? Полагаю, что по-японски вы Эри, а по-английски Элли. Верно?

Она с трудом выговаривала «Элли», протягивая «л».

– Так что можно выбирать, – продолжила она. – Ваше настоящее имя – то, какое вы хотите услышать, каким пользуются ваши настоящие друзья. Вида Виданто – это имя создал для меня на эсперанто близкий друг, который разделяет мою любовь к этому языку. Лично меня оно устраивает. А на самом деле я – Токо Касуми, но никто в семье Токо не считает, что я заслуживаю это имя, да оно мне и не нужно.

– Эсперанто? – протянула Элли, глядя на карточку с именем. – Это один из искусственных языков, да?

– Это язык человечества, – серьезно ответила Вида. – Носителей этого языка просто нет, поэтому все, кто на нем говорит, равны. Если я попробую говорить по-китайски с моими китайскими друзьями или по-русски с русскими друзьями, они тут же услышат мой японский акцент и увидят во мне врага. А когда мы вместе говорим на эсперанто, мы все становимся братьями и сестрами. Ведь именно это нужно в нынешнюю эпоху, правда же?

Вопрос прозвучал риторически. Лично Элли считала, что в жизни есть вещи поважнее, чем изучение выдуманных языков, поэтому от прямого ответа уклонилась.

– Конечно, я помню, Фергюс говорил, что во время войны вы были в Китае. Знаю, что он брал у вас интервью для своей газеты.

– Да, в Китае во время войны было несколько наших эмигрантов. Поэты, философы и прочие отбросы общества. – Вида скорчила самоуничижительную гримасу. – Все мы были в ужасе от того, что Япония делала с нашими соседями-китайцами.

– Я ничего про это не слышала, – сказала Элли. – Нам всегда говорили,что в Японии войну поддерживали все. Все были рады умереть за императора, вот что мы слышали. Сомневались только мы, заморские полукровки.

– Ох, полукровки. Не произносите это ужасное слово! – воскликнула Вида.

– Но нас называют именно так. В любом случае теперь я знаю, что в Японии были люди, которые провели войну в тюрьме, потому что выступали против военщины. Кажется, сегодня половина населения хотела бы считаться тайными пацифистами. Но я не знала, что некоторые уехали в Китай, чтобы работать на другую сторону.

Но у Виды, похоже, были другие заботы. Она повернулась, чтобы поболтать с пожилым владельцем кафе, а потом, когда они сделали заказ, вдруг бросила:

– Вы слышали, что Тед может скоро уехать из Японии?

Сердце Элли упало.

– Нет. Почему?

До этого момента она не понимала, насколько сильно ее вера в Фергюса зависит от присутствия Теда Корниша. Тед был ее оплотом, ее страховкой от подозрений, которые она так старалась подавить всю прошлую неделю. Даже Фергюс, который иногда пренебрегал буржуазными условностями, в присутствии старого друга Теда наверняка хорошенько подумал бы, прежде чем завязать серьезные отношения с его возлюбленной, если, конечно, это слово подходит для Виды. Но если Тед уедет, что тогда?

– Это еще не точно, – ответила Вида. – Но ему должны сообщить со дня на день. Ему все больше и больше не нравится то, что здесь происходит. Вы же знаете Теда. Он один из тех безумных мечтателей. Он искренне верил, что создает некую идеальную демократию с чистого листа. Новая Япония. Свободные выборы. Право голоса для женщин. Прекрасная конституция. Тед вложил в эту конституцию всю душу – во всяком случае, в те несколько строк, за которые отвечал.

Принесли тарелки с едой и чашки с довольно горьким черным кофе, но Вида, казалось, не проявляла особого интереса к еде. Она повозила пищу по тарелке, стала делить рисовый омлет на мелкие квадратики, при этом не прекращая говорить.

– Но, конечно же, лист никогда не был чистым. Скорее всего, никогда и не будет. Противодействие началось прежде, чем Тед с друзьями взяли чернила и бумагу, а теперь половина того, чего он добился, отменяется, а другие люди в его отделе смотрят на него… как бы это сказать? Как на обузу. Слишком левые взгляды. К тому же он связан с такой опасной красной, как я, а это ему не на пользу. – Вида снова рассмеялась, но смех был вымученный. – Тед думает, что его время здесь почти истекло.

Элли трудно было есть сэндвич и при этом не испачкаться, потому что начинка выползала наружу, стоило ей поднести сэндвич ко рту, но он был на удивление вкусным. Хозяин кафе включил граммофон, и по маленькому залу волнами поплыли звуки «Рапсодии в стиле блюз» Гершвина.

– Вы с ним не поедете? – спросила Элли.

– О нет. Я не могу поехать в Штаты. У меня даже нет действующего паспорта, и я уверена, что в визе мне откажут.

В голове Элли возник вопрос: на что она будет жить? У нее есть доход от своей поэзии? Какие-то личные сбережения? Пусть родные и отреклись от Виды, но что-то в ее облике, манере выражаться наводило Элли на мысль о том, что родом она из богатой семьи.

– Вы наверняка будете очень скучать по Теду, когда он уедет, – сказала она.

– Ужасно, – ответила Вида с обезоруживающей улыбкой. – Конечно, все наши друзья считают нас странной парой. Честно говоря, никогда не думала, что смогу полюбить такого человека, как Тед. Знаете, кто его отец? Окружной судья. Но в нем есть что-то такое, даже не знаю… Теплота. У него доброе сердце. Мы во многом не сходимся во взглядах – в политике, например, но я никогда не сомневалась в его искренности. Он настоящий идеалист. Немного похож на вашего Фергюса.

– Фергюс? Идеалист? – Элли была так ошеломлена, что едва не подавилась сэндвичем, пришлось сделать пару глотков кофе, прежде чем ответить. – Я бы сказала, что Фергюс – циник мирового класса!

– Нет, – решительно возразила Вида. – Цинизм – это его журналистское обличье. Все газетчики считают, что должны изображать из себя бывалых. Но, уверена, в глубине души Фергюс по-настоящему верит в главное – права человека, мир, верность своим друзьям. Вам так не кажется? – Прежде чем Элли успела ответить, Вида продолжила: – Кстати. Мне нужно поговорить с вами о чем-то другом.

Она снова порылась в сумке и достала объемистый коричневый конверт.

– Я обещала передать это Фергюсу, когда он брал у меня интервью на прошлой неделе. Передадите ему от меня? Лучше через вас, чем посылать по почте. Он знает, что это. Но, пожалуйста, напомните ему, чтобы он это ни в коем случае не потерял. Они мне нужны, пусть посмотрит, а потом вернет. Это очень важно.

Лицо выражало почти мольбу.

Элли взяла конверт двумя руками, положила его на колени и провела пальцами по его контурам. Штемпеля не было, но запечатан. Внутри что-то прямоугольное и твердое. Тонкая книжка? Примерно такого же размера и формы, как сборничек стихов, какой она нашла в кабинете Фергюса, но не такая гибкая. Твердый переплет? Но Вида сказала «эти». Какой-то сверток? Элли так и подмывало спросить, что внутри, но проявлять любопытство не хотелось, и она просто ответила:

– Конечно. Он все еще на Окинаве, но в среду вернется. Я передам ему ваши слова.

Элли почти покончила с обедом. Вида к своему почти не притронулась, но явно не хотела заканчивать встречу.

– Извините, что говорю об этом, – нерешительно произнесла поэтесса, – но я слышала, что вы с Фергюсом собираетесь взять приемного ребенка.

Элли уставилась на нее, пораженная и раздосадованная. С какой стати Фергюс делился их личной жизнью с этой женщиной?

– Мы думаем об этом, – холодно ответила она. – Но процедура довольно долгая. Так что обсуждать это пока рановато.

Вида снова осторожно коснулась руки Элли.

– Простите. Не собираюсь лезть не в свое дело, просто хотела сказать, что это замечательно. Я вами восхищаюсь и надеюсь, что все пройдет хорошо. Сегодня в мире так много детей, которые никому не нужны. Это, конечно, все из-за войны. Даже если дать настоящий дом хотя бы одному ребенку, мир изменится к лучшему. Если я могу чем-то помочь, дайте мне знать. Или если…

Она хотела сказать что-то еще, но фраза так и повисла в воздухе.

– Спасибо, – Элли стало неловко и захотелось поскорее закончить разговор.

Но у Виды было на уме что-то еще.

– Вы когда-нибудь задумывались, как будет жить следующее поколение, когда в мире есть такое страшное оружие? Я боюсь новой мировой войны. Атомной войны. Она может начаться в любой момент, а если начнется, то чем все это кончится? Я видела слишком много войн, и за благие цели, и за недобрые. Даже те войны, которые начинают ради благих целей, в итоге сеют ужас. Я не смогу пережить все это снова. Впрочем, переживать не придется. С тем оружием, которое у них есть сейчас, – не придется. Это в буквальном смысле слова будет конец света. Не сомневаюсь, вы чувствуете то же самое. Фергюс сказал мне, что во время войны вы были в лагере для интернированных в Австралии. И тоже насмотрелись на войну столько, что хватит на всю жизнь.

– О-о, я никогда не видела войны, – сказала Элли, вспоминая давящую ночную тишину и огромное безоблачное небо Татуры. – В том-то и дело, что нас заперли в лагере посреди пустыни. Нас кормили, одевали, а война была просто катастрофой где-то за миллион миль от нас. На нашу долю выпали скука и бесконечная неопределенность. Сущие пустяки по сравнению с тем, что пережили другие люди.

Элли сунула конверт в сумку и достала зонтик.

– Я бы с радостью осталась у вас до конца дня, – солгала она, – но дома ждут кое-какие дела. Мне нужно идти. Позвольте я заплачу за обед. Очень рада, что нам удалось поговорить.

Может, зря я на нее обижаюсь, спросила себя Элли. Вида стала настаивать, что заплатит сама, в итоге они согласились разделить счет пополам. Может быть, в отношениях Виды и Фергюса только и есть что общие интересы и взаимное восхищение? И все же… Она не могла понять эту женщину. Было в ней что-то, что и настораживало, и как-то странно привлекало.

Когда они выходили из кафе, Элли впервые заметила: люди, сидевшие по обе стороны от нее в книжном магазине, тоже были здесь. За разными столиками, повернувшись к зеркальной стене, обедали женщина средних лет и студент с грустными глазами. Их лица и затылки многократно отражались в зеленоватом стекле зеркала, становясь все меньше и меньше, исчезая в бесконечности.

* * *

Элли положила конверт на стол в гостиной, чтобы Фергюс увидел его, как только вернется. Рядом стояла фотография Майи в детском доме, прислоненная к британской коробочке для чая с патриотическими картинками – на них изображалась так и не состоявшаяся коронация Эдуарда VIII: очередная причуда Фергюса, найденная на блошином рынке.

Она штопала разошедшийся шов на брюках Фергюса, слушала по радио музыкальную программу по заявкам, изредка поднимая голову посмотреть на сумерки, что сгущались за окном, на огни, что зажигались в соседних домах. Музыку то и дело прерывали сообщения американской армии о пропавших без вести солдатах: «Если что-то известно о местонахождении рядового Альберта Зубринского, который отсутствует в лагере Зама с воскресного утра…» Где они, спрашивала она себя, все эти пропавшие солдаты? Счастливо спят в каком-нибудь баре? Или в объятиях японской подружки? Или просто прячутся, тоскуют по дому и боятся, что их отправят на корейский фронт? И что случится с ними, когда их найдут?

Она наблюдала за темными силуэтами на фоне квадратов света в окнах домов напротив, как вдруг услышала слабый стук в комнате наверху. Этот дом был полон странных звуков. Деревянные половицы и балки часто скрипели по ночам, иногда Элли слышала, как по потолку что-то скребется – мыши, крысы? Впрочем, она никогда их не видела.

Отложив штопку, она поднялась по ступенькам в кабинет Фергюса. В комнате царила кромешная тьма. Она пошарила в темноте в поисках выключателя, он был неудобно расположен на середине боковой стены. И тут же вскрикнула от боли, ударившись голенью о металлический сундук – тайник Фергюса, где в беспорядке хранились его старые письма и газетные вырезки.

Когда она включила свет, стук на мгновение стих, но тут же возобновился с удвоенной силой. За полуоткрытыми шторами носился большой мотылек, застрявший между бумажными ширмами и окном. Мотылек отчаянно бился о стекло, пытаясь выбраться из замкнутого пространства. Как это насекомое вообще сюда попало? Элли чуть отодвинула бумажную ширму, открыла тугую деревянную защелку и приотворило окно, насколько это было возможно. Она хотела направить охваченное паникой существо к проему, но чем сильнее старалась, тем дальше оно отступало в недоступное пространство между ширмой и окном. От крыльев на подоконнике оставались пятнышки порошка.

Открыв окно, она увидела улицу внизу, ощутила запах вечерней влаги – запах приближавшегося лета. Возле ее дома остановился прохожий – зажечь сигарету. В темноте мелькнул огонек спички и светящийся кончик сигареты – курильщик глубоко вдыхал никотин. Элли бросила курить вскоре после переезда в этот дом. Сигареты в хрупком здании, где полно дерева и бумаги, заставляли ее нервничать. Но при виде курильщика на улице ей вдруг самой захотелось затянуться сигаретой.

Она оставила окно открытым и задернула бумажную ширму, надеясь, что мотылек сам выберется на свежий ночной воздух. На крючке в стене висело пальто Фергюса, но проверять, лежит ли в одном из карманов фиолетовая книжечка со стихами, она не стала. Вместо этого она окинула взглядом хаос на его столе. Конечно, там лежала пачка сигарет «Мир», наполовину скрытая полотенцем, Фергюс накрывал им пишущую машинку. Не касаясь пачки, Элли осторожно достала одну сигарету и поднесла ее к носу, вдыхая аромат табака.

С сигаретой в руках она спустилась вниз и взяла со стола коричневый конверт. Он был запечатан, но клей от влажного воздуха размяк, и она поняла, что запросто может вскрыть конверт, не порвав бумагу.

В голове вдруг всплыло давно забытое воспоминание: она и ее брат Кен, ей двенадцать, ему девять, вскрывают несколько отцовских писем, держа их над паром из чайника. Отец таинственным образом куда-то исчез, и они убедили себя, что из писем узнают, где он и что делает. Она вспомнила, как со смесью вины и восторга они вскрывали первый конверт, но внутри оказались лишь скучные просьбы оплатить давно просроченные счета.

Из кухонного ящика Элли достала самый острый нож и, не давая себе времени на обдумывание, провела лезвием под запечатанным клапаном коричневого конверта. Он легко открылся.

Внутри лежал завернутый в тонкую бумагу прямоугольный сверток. Презрев опасность, она разорвала бумажную обертку – ее можно легко заменить – и позволила содержимому высыпаться на стол. Фотографии. Разумеется. Как она сразу не догадалась.

Около двадцати зернистых снимков. Она проглядела их, рассматривая каждый по очереди. Похоже, снимки были сделаны во время войны, наверное в Китае, хотя, возможно, это была Юго-Восточная Азия. На первой полудюжине снимков был какой-то рынок, женщины сидели на корточках рядом с корзинами с овощами и фруктами, а мужчины, положив на плечи шесты, несли свои товары. Дальше было несколько непонятных снимков: по разбитой дороге, вдоль которой растут пальмы и сахарный тростник, идет колонна солдат. Пейзаж напомнил ей местность вокруг ее родного дома в Бандунге. Дальше снимки улицы, какие-то сгоревшие склады, несколько гражданских толкают по разбомбленной дороге тележки с грузом.

В самом низу стопки была еще одна фотография, довольно блеклая и размытая. Поначалу Элли показалось, что это выгоревший большой костер: огромная куча обугленных поленьев и палок. Но вскоре она поняла, на что смотрит: палки когда-то были руками и предплечьями, а поленья – бедрами и бедренными костями. Вздрогнув, она отложила снимок и взглянула на два других, изображавших ту же сцену, но снятую под другими углами. Еще были снимки группы из трех мужчин, они стояли перед дымившимися руинами нескольких хижин на лесной поляне. Двое – в форме японских военных, рядом с ними пожилой мужчина в гражданской одежде, судя по всему китаец. Почти все эти снимки были сделаны издалека, но один – с относительно близкого расстояния. В углу снимка было черное пятно, видимо фотограф случайно перекрыл объектив пальцем, но лица военных все равно были видны.

Элли разложила фотографии на столе и некоторое время смотрела на них. Они ничего ей не говорили. Ничего о Виде. Ничего о Фергюсе. Ничего, кроме того, что война ужасна, а это она и так знала.

Она порылась в кухонном шкафу, нашла коричневый бумажный пакет, аккуратно его разрезала и завернула в него фотографии. Пакет убрала обратно в конверт, запечатала его и снова положила на стол, но на сей раз подальше от фотографии Майи в детском доме: пусть от ужасов в конверте девочку отделяет какое-то пространство.

Потом она закурила.

Глава 10

Сидя в кафе лицом к зеркалу, Дзюн видел отражения двух женщин, увлеченных беседой за столиком позади него. Лиса опиралась руками на стол и наклонялась вперед к другой женщине – полуиностранке, которая сидела рядом с ним в книжном магазине. Он не слышал, о чем они говорили, но по их жестам и выражениям лиц мог составить общую картину. Лиса была уверена в себе, улыбалась, ее собеседница, наоборот, выглядела скованной, ей было неуютно. Похоже, ей не нравилось, когда Лиса касалась ее рукой. Кто это такая, о чем они говорят? Лиса пытается ее завербовать в свою шпионскую сеть?

Он записал в блокнот какие-то свои наблюдения, потом понял, что другую женщину надо как-то назвать, хотя бы временно, пока не выяснит, кто она на самом деле. Последив за ее лицом и движениями, он решил назвать ее Крольчихой. Осторожный, маленький зверек, если кто-то появится рядом, прячется в норке. Хорошее имя он придумал. Даже сам себе улыбнулся.

Наполовину покончив с обедом, он заметил, как Лиса достала из сумочки пакет и передала его Крольчихе, та немного подержала его на коленях, а потом убрала в сумку. Вскоре женщины собрались уходить, и Дзюн отсчитал деньги для оплаты, подождал, пока они выйдут за дверь, быстро положил деньги в металлический лоток у кассы и поспешил на улицу, где уже ярко светило солнце, а от влажного тротуара поднималась легкая дымка.

Он думал, что обе женщины вернутся на собрание в книжный магазин, но на улице они расстались: Лиса пошла в книжный магазин, а Крольчиха энергично зашагала вниз по улице. Дзюн принял решение мгновенно. Про Лису он и так уже много узнал, ее след он подхватит позже, а вот Крольчиха – это загадка, которую надо разгадать. Он подождал, пока она свернет на главную улицу, и пошел за ней.

На главной улице она подошла к остановке в южном направлении, и трамвай тут же приехал. Дзюн успел заскочить на подножку, когда трамвай уже тронулся. К счастью, Крольчиха села сзади, а трамвай был заполнен до отказа. Приближаться к ней не стоит. Ведь в книжном магазине они сидели рядом, она наверняка его запомнила и запросто может понять, что он за ней следит.

Он пристроился в углу около водителя и поглядывал на Крольчиху – та открыла сумку и достала сверток, переданный Лисой. Подержала его, несколько раз ощупала, потом снова убрала назад. Дальше она просто смотрела в окно, время от времени теребила браслет либо часы на левой руке, будто касалась амулета. Широколицая, коротко остриженная брюнетка, темная линия бровей – Дзюну вспомнилась полуяпонка-полурусская, которая иногда играла и пела на вечеринках полковника Бродского. Сидевший рядом с Крольчихой пожилой мужчина искоса на нее поглядывал, словно тоже хотел понять, кто она такая. Но Крольчиха была погружена в свои мысли и не обращала на него внимания.

Когда они подъехали к Симбаси, Крольчиха поднялась и взяла сумку. Дзюн подождал, сколько позволяла обстановка, потом следом за ней спрыгнул на землю. Не останавливаясь и не оглядываясь по сторонам, она решительно зашагала по главной улице, потом свернула в улочку поуже, ведшую к основанию крутого холма. Вдоль улочки тянулись двухэтажные домишки, явно выстроенные до войны. Одни совсем обшарпанные, другие оживляли стоящие на крылечках цветы в горшках. На небе снова воцарилось солнце, и домохозяйки развесили на балконах постельное белье. У одного такого дома Крольчиха и остановилась, достала из сумки ключи и отперла входную дверь.

Дом был скромным. Дзюн думал, что жилище у нее будет более стильное, более западное. Вроде бы дом чистенький, без разломанных оконных рам, без выпавшей черепицы на крыше. Но, как и жившая в нем женщина, он выглядел тихим и сдержанным. В окошке соседнего дома пышным цветом цвела розовая и красная герань, домик же Крольчихи был абсолютно не примечателен, разве что у входа росло кустистое хвойное дерево да бросался в глаза медный звонок в форме храмового колокола, висевший справа над дверью.

Дзюн постоял на другой стороне улицы, пытаясь разглядеть, что там в здании, но оконное стекло было так запылено, что ничего видеть он не мог. Наверное, надо вернуться сюда ближе к вечеру. Он знал: наблюдать за людьми в их домах лучше вечером, когда видны силуэты их теней, увеличенные светом изнутри. Но он тщательно переписал имена, выгравированные римскими буквами и японскими иероглифами на маленькой дощечке у ворот: «Ф. и Э. Раскин». Потом на трамвае вернулся в Канду, проследить за второй частью собрания в «Лотосе».

Был уже ранний вечер, хотя еще не стемнело, когда Дзюн вернулся к дому под Атагоямой. Дождавшись наступления сумерек, он из любопытства поднялся по крутой тропинке, что вела на вершину скалистого холма. Здесь было тихо, разве что в густых зарослях бамбука слышались трели сверчков. На вершине холма находилось небольшое плато, а в тени двух высоких радиовышек – малиновые деревянные ворота, вход в святилище. По одну сторону от святилища – большой пруд с карпами, в камышах вдоль берега привязана деревянная лодка. На поверхности пруда сияли последние отблески дневного света. Лодка, словно мираж, парила в темном небе над шумом и запахами токийского вечера. Дзюн уселся на скамейку у пруда и стал читать свою книжку о приключениях самурая, ожидая наступления темноты. Вскоре поверхность пруда из медно-золотистой превратилась в черную, местность под холмом осветилась решеткой огней, тогда он бодро спустился по тропинке и занял свой пост у дома Ф. и Э. Раскиных.

Первый этаж дома уже был залит теплым светом ламп, и через окно он видел макушку Крольчихи, которая склонила голову, сосредоточенно решая какую-то неведомую задачу. Похоже, в доме больше никого не было. Он стоял в темном проеме между домами на другой стороне улицы, смотрел и ждал, а мысли его вернулись к Карафуто: он вспомнил, как похожими вечерами возвращался домой из школы, по крутой тропке шел через лес к одинаковым шахтерским домикам, а по спине стучал ранец. По дороге домой ему всегда жутко хотелось есть, и огоньки своего дома он всегда определял издалека: однажды после занятий по живописи Киё принесла из школы красную бумагу, наклеила ее на окно их спальни, и, когда он спускался с гребня холма, красный квадратик маяком подавал ему яркий сигнал…

Он отвлекся и не заметил, как Крольчиха поднялась со своего места в передней комнате, просто вдруг понял, что ее там больше нет.

В верхнем окне дома вспыхнул свет, и он увидел, что она стоит у окна. Вытянув руку, она облокотилась на бумажную ширму. В свете лампы, что горела у нее за спиной, на ширме виднелись очертания ее груди. Дзюн испугался: сейчас она выглянет и увидит, что он смотрит на ее дом. Он отвернулся и закурил сигарету – случайный прохожий, остановившийся на минутку по дороге из колледжа домой.

Потом она снова спустилась вниз, ее было хорошо видно в передней комнате, она что-то держала. Нож. Он увидел, как она вскрывает пакет – наверное, конверт, который дала ей Лиса, – и перебирает содержимое, один раз, потом другой. Издалека он не мог разглядеть, что там внутри, но по размеру и форме догадался – это открытки или фотографии. На некоторое время она исчезла из виду, и Дзюн обнаружил, что смотрит на яркие пустые квадраты окна.

Из дома в ночной воздух доплывали слабые звуки танцевальной музыки. Чуть позже он мельком увидел Крольчиху. Она держала руки над головой и плавно покачивалась взад-вперед, будто танцевала под музыку. Потом она скрылась из вида, музыка затихла, и дом погрузился в темноту.

* * *

В тот вечер, когда он вернулся в клуб «Зеро», войдя через парадную дверь, а в голове все еще крутились образы Крольчихи, Дзюн услышал хлопанье дверей и крики. В воздухе явно пахло паникой.

– Гото, быстро! – услышал он голос немца, Каспара. – Третий гость. У нас проблема.

Дзюн чуть не столкнулся с Гото, который на всех парах бежал по коридору. Сержант схватил Дзюна за руку.

– Ты нам понадобишься, – объявил он. – Этот парень – советский кореец. – Он затащил Дзюна в ту часть клуба «Зеро», где он никогда раньше не бывал. – Он говорит по-русски. Переводи, но больше ничего не делай. Понял? И после этого держи рот на замке.

Узкий коридор вдоль гостевого крыла здания освещали две тусклые голые лампочки. Откуда-то спереди доносились приглушенные звуки, Накано и Мисима стояли и смотрели в открытую дверь, одну из тех, что обычно запирались на висячий замок. Дзюн подходил ближе, и звуки становились все громче. Видимо, их издавал человек, но человеческого в них было мало. Растолкав остальных, Каспар велел Дзюну войти за ним в комнату.

По размеру и форме номер походил на спальню Дзюна, но комната была обставлена как тюремная камера – как камера в Аомори, где Дзюн лежал на матрасе и ждал, когда решится его судьба.

На единственном окне были металлические ставни, выкрашенные в зеленый цвет, а в комнате был только железный топчан, на котором лежал скорченный исхудавший седой мужчина, наполовину укрытый скомканной простыней. Его левое запястье было приковано к кровати наручниками, грудь выгнута дугой, а глаза дико вращались из стороны в сторону. Прерывисто и хрипло дыша, он что-то быстро и бессвязно бормотал.

Каспар схватил его за правую руку, которая дико болталась в воздухе. На запястье мужчины виднелась яркая красная полоса, как от веревки, и следы темных синяков на предплечьях. Он был дико истощен, глаза, казалось, глубоко запали в череп. Со лба и щек мужчины стекали бисеринки пота и впитывались в простыню.

– Что он говорит? – быстро спросил Каспар, почему-то понизив голос до шепота, будто боялся, что кто-то его услышит.

– Отпустите меня. Отпустите меня! Фабрика горит! – закричал мужчина, и звуки перешли в долгий, протяжный стон.

– Наверное, у него галлюцинации, – сказал Дзюн. – Просто болтает чушь. – Он повернулся к мужчине и сказал по-русски: – Все в порядке. Не волнуйтесь. Мы вам поможем.

Русские слова, похоже, подействовали на мужчину, потому что он перестал биться и попробовал сосредоточить взгляд на Дзюне.

– Нужен врач, – сказал Дзюн Каспару. – У него что-то вроде припадка.

Но Каспар уже отвернулся от него и разговаривал с мужчинами за дверью.

– Что стоите? Неси барахло, Гото! – рявкнул он.

Человек на кровати не спускал глаз с Дзюна. Каспар держал корейца за руку, но тому удалось согнуть запястье и ухватиться за Дзюна. Жесткая сухая кожа мужчины обжигала жаром, он крепко вцепился в руку.

– Помогите мне! – Мужчина говорил тихо, но отчетливо. – Помогите мне. Они меня убивают.

– Кто вы? – спросил Дзюн. – Как сюда попали?

– Я из Кореи. Меня привезли на лодке. Они хотят меня убить. Я…

Дзюн не уловил последнее слово.

– Что он говорит? – перебил Каспар.

– Просто бредит, – ответил Дзюн, быстро соображая. – Говорит про свою корейскую бабушку. Как вас зовут? – спросил Дзюн корейца. Но налитые кровью глаза снова закатились, тот стал корчиться и разразился бессвязным потоком слов.

– Они разбили окно… окно на фабрике… Их надо вытащить… Вытащить лошадей. Они горят… Лошади горят…

Тем временем Гото и Мисима вернулись, Гото нес в руке кожаную сумку. Он грубо оттолкнул Дзюна от кровати.

– Можешь идти, Камия. Иди к себе в комнату.

Дзюн отступил к дверному проему, но остановился, не в силах оторвать взгляд от человека на кровати. Рука все еще болела там, где его схватил кореец. Он смотрел, как Каспар достает что-то из кожаной сумки. Немец ругался, возился с каким-то предметом, пытаясь соединить две части.

– Проваливай! – крикнул Гото, и Дзюн отступил в коридор, но успел увидеть, как Каспар быстро вводит в руку мужчины шприц. В левую руку. Ту, что была прикована наручниками к кровати.

В своей комнате Дзюн сел на кровать, стал прислушиваться. Он услышал хлопанье дверей, звук быстрых шагов. Потом наступила тишина, а совсем позже, когда он уже начал засыпать, раздались громкие голоса и кто-то – наверное, Каспар – велел им заткнуться. Дзюн услышал какой-то тихий звук: бум, бум, бум, словно по ступеням тащили тяжелый мешок, за окном взревел мотор – и автомашина медленно отчалила во тьму.

Глава 11

Вида Виданто смотрела в закопченное окно поезда – далеко на горизонте проявлялись вершины гор. Так было и в ее детстве, в другой эпохе и в другом мире. Кто первым увидит горные вершины за облаками? В эту игру они всегда играли с младшей сестрой Фумико. Раньше в этом соревновании участвовал и старший брат, Хадзимэ – до того, как пошел в кадетскую школу, а потом и в армию. Вида до сих пор помнила, с каким восторгом они играли в эту игру, вырвавшись из токийской духоты и скуки на лето в Каруидзаву.

Как только в поле зрения появлялись горы, их няня доставала корзинку для пикника и раздавала им рисовые клецки, чашки холодного пшеничного чая и по блестящему красному яблоку. Это был тот миг, когда они наслаждались полной свободой и могли забыть о том, что, едва приедут в загородный дом и встретятся с отцом, их снова ждет жесткий тюремный режим. Каждая минута распланирована. Нельзя тратить время впустую. Никакого безделья, никаких праздных мечтаний. Уроки каллиграфии, укладка цветов, уроки тенниса, уроки стрельбы из лука; семейные прогулки, когда дети молча идут за отцом, а тот каждый день ведет их, как ретивый сержант, по одной и той же скучной дорожке через лес. От них требовалось вести дневник и заносить туда восторженные впечатления от прошедших событий, перечислять свои спортивные достижения – эти записи отец в конце лета зачитывал вслух всем собравшимся.

Наверное, именно тогда, порой думала Вида, я впервые узнала, что такое двуличность.

Сегодня Вида купила на токийском вокзале ланч в пакете, но аппетита не было, и она осилила лишь несколько ложек риса. Ее Тенечек, как она любила его называть, сидел в дальнем конце вагона, и ей стало интересно, что он будет есть на обед. Впервые она заметила молодого человека около недели назад, когда он слонялся возле ее дома, а потом неловко нырнул в дверной проем, чтобы не столкнуться с ней, когда она выходила из соседнего магазина. Худощавый, всегда в одной и той же поношенной студенческой тужурке – его присутствие хоть и было странным, но скорее забавляло ее, нежели пугало. Кому так интересна ее жизнь, чтобы все время держать ее в поле зрения? У нее даже возникало искушение просто подойти к молодому человеку и заговорить с ним, но что-то подсказывало ей: это будет неразумно. Лучше пусть наблюдает за ней и думает, что она ничего не замечает.

На станции Каруидзава шансы Тенечка были равны нулю. Это пристанище в горах за последние двадцать лет изменилось и разрослось, но всё здесь она знала как свои пять пальцев. У выхода со станции ждал автобус до отеля «Мампей»; она забралась в него, заняла место у самого входа и терпеливо дождалась, когда Тенечек, укрыв лицо газетой, сел в автобус и пробрался на заднее сиденье. Как только водитель завел мотор, но еще не закрыл двери, Вида выскочила из автобуса и вклинилась в толпу школьников у входа на станцию, вспомнив, как в детстве играла в прятки. Она быстро прошла через пешеходный мостик на дальнюю сторону станции, там замедлила шаг и неспешно побрела по тропинке рядом с ровными зелеными дорожками поля для гольфа. Пару раз она останавливалась – проверить, точно ли оторвалась от преследователя, и лишь потом свернула на узкую дорогу, которая вела обратно на другую сторону железной дороги.

В Каруидзаве она петляла по знакомым улочкам, высматривая памятные места. Церковь Святого Павла с остроконечной крышей и причудливым шпилем все еще была на месте, но здание, где раньше находился их любимый магазин сладостей, теперь превратилось в дорогой антикварный магазин. В детстве этот городок всегда интриговал и волновал ее. Она наблюдала за иностранцами, которые съезжались сюда, спасаясь от летней жары Токио, – женщины в модных шляпках, мужчины в хорошо пригнанных походных костюмах, – и ей казалось, что она где-то далеко, может быть в Швейцарии или Богемии. Сейчас иностранцы по большей части походили на американцев, многие в военной форме. Здания словно уменьшились в размере, и казалось, что их расположение тоже изменилось, что вызывало смутную тревогу. Разумеется, изменился не город, а она сама. Та девочка и девушка были ей еще более чужими, чем блондинки в чайных магазинах по западной моде или солдаты в форме, гулявшие по середине дорог, словно у себя дома.

До места встречи было далеко, но пешие прогулки Виду никогда не пугали. Даже теперь, когда она стала быстрее уставать и задыхаться, ей доставляла удовольствие возможность пройтись по тропке, что мимо маленькой протестантской часовни вела в лес. По обе стороны, почти закрывая свет, вверх тянулись деревья. Эти леса она любила. Наверное, именно такие чувства посещают верующих, когда они попадают в один из великих европейских соборов. Тишина, древность, проникающий сверху свет, обыденное – груда сосновых иголок, торчащие из земли грибы – вдруг становится возвышенным. Высоко в ветвях деревьев пели птицы. Да, давно она здесь не бывала.

В Китае, особенно на острове Хайнань, она научилась ходить целыми днями, до полного изнеможения, терпеть пиявок и влажные тропические ливни, переходить реки по узким гниющим бревнам, спать свернувшись калачиком на полу в углу времянки с пальмовой крышей, просыпаться под причитания женщин, оплакивавших своих погибших мужей. Тед и журналист Фергюс, которому она о своем китайском прошлом поведала лишь частично, осыпали ее неуместными комплиментами, мол, она настоящая героиня, но на Хайнане она поняла, что ее возможности не безграничны. Знай она, что ей предстоит увидеть, она никогда не стала бы играть в революционные игры в надежде изменить мир.

Некоторое время тропинка в лесу тянулась вдоль речушки, потом вышла на проселочную дорогу, которая вела к гостинице «Усуи» – месту встречи. Вида едва не прошла мимо – чуть заметный деревянный указатель перед подъездной дорожкой зарос колючками. Интересно, много ли здесь посетителей? Дорожка была узковата для машины и густо устлана сухими сосновыми иголками, заглушавшими шаги. Подходя к гостинице, все еще невидимой среди деревьев, Вида уже поняла, что скажет на встрече. Воспоминания о Хайнане помогли внести ясность.

* * *

Дверь гостиницы была открыта, но застеленный циновками коридор внутри был пуст. Окна закрыты ставнями, в здании темно.

– Добрый день, – позвала Вида. – Есть тут кто-нибудь?

Ответа не последовало, хотя ей показалось, что она слышит голоса из комнаты в дальнем конце коридора. Хозяин гостиницы, как ей сказали, был сочувствующим. Видимо, он и позволил им свободно пользоваться своими владениями. Она пошла по темному коридору, касаясь пальцами деревянной стены и думая: может, просто развернуться и уйти, вообще отказаться от встречи с ними? Она вполне может исчезнуть: переехать куда-нибудь на новое место, где им ее не найти, и никогда больше не встречаться с ними лицом к лицу. Но в глубине души она знала, что подлинный источник страха – это разбитые мечты, а от них ей никуда не убежать.

– Товарищ Вида! Наконец-то! – В дверном проеме появился мужчина с длинной бородой и в очках с роговой оправой. – Мы вас ждем.

– Извините, что задержала вас, товарищ Хасуда, – ответила она.

Она так и не поняла, была ли в словах книготорговца, употребившего слово «товарищ», нотка самоиронии или насмешки. Когда она произнесла в ответ это же слово, он искоса посмотрел на нее, возможно заподозрив сарказм либо решив, что с идеей о равных правах она заходит слишком далеко.

В комнате было еще двое: коренастый молодой человек в очках с толстенными стеклами и мужчина средних лет с морщинистым лицом фермера.

– Товарищ Дэн. Товарищ Ота, – представил Хасуда. Не настоящие имена, подумала Вида. Хотя это же они могут сказать о ней.

На низком столике посреди комнаты стояли бутылки с пивом, она бы с удовольствием выпила бокал, но не поддалась искушению и вместо этого подошла к крану, из которого потекла коричневатая струйка воды с привкусом железа.

– Вам известно, зачем мы здесь, – сказал Хасуда, когда она села на подушку за столом. – Это зреет уже давно. Чистки товарищей в школах, университетах, в профессиональной среде, негласная слежка, аресты по сфабрикованным обвинениям. Американцы показали свою империалистическую натуру во всей красе. Время стратегического сотрудничества, или как оно там называлось, закончилось.

Он говорил так, будто выступал на собрании. От нее явно ждали каких-то слов, но она промолчала.

– Мы хотим, чтобы вы примкнули к нам, товарищ Вида. Мы создаем базу неподалеку, в горах. Вы же хорошо знаете эту местность?

– Да, – с улыбкой ответила Вида. – У родителей здесь был дом, или, – она бросила взгляд на обветренное лицо товарища Оты, – даже летний дворец. Мы проводили здесь каникулы, когда я была ребенком, сюда же я ненадолго вернулась после окончания колледжа. Я хорошо знаю эту местность, хотя не бывала здесь много лет.

– Прекрасно. Мы все слышали о ваших необыкновенных достижениях в Китае. Вы одна из немногих в наших рядах, кто не понаслышке знает, что такое жизнь на переднем крае революции, – и ваш опыт бесценен. Нам срочно нужен человек, который возглавит работу с крестьянками, их надо убедить, что революция – это освобождение не только от патриархата, но и от землевладельцев, и от капиталистического гнета.

Дэн и Ота пока хранили молчание, и Вида задумалась: что они здесь, собственно, делают? Ота держал в узловатых пальцах бутылку пива и время от времени, слушая, делал глоток.

– Товарищ Хасуда, – заговорила Вида, тут же обнаружив, что ее сердце забилось быстрее, – мне лестно слышать, что вы так во мне уверены, но, боюсь, вы ошибаетесь. Посмотрите на меня. Я ни дня не работала в поле. Верно, мне пришлось пережить лишения на Хайнане, но это не значит, что я способна понять жизнь крестьянок и говорить с ними на понятном им языке.

– Прошу вас, давайте обойдемся без этого. У нас просто нет времени на подобные сомнения и самокопание, – от волнения голос Хасуды зазвенел. – Сейчас кризис. Посмотрите, что происходит со страной. Половина военных преступников вышла из тюрем, через год они снова будут сидеть в правительстве. Вы этого хотите? Хотите, чтобы Японию втянули в следующую мировую войну на стороне американцев? Так и будет, если мы не дадим отпор. И вы нам нужны, товарищ Вида.

Вида на мгновение замешкалась, вздохнула.

– Товарищи, – обратилась она ко всем, – я хочу быть с вами. Очень хочу. И ваш гнев и пыл мне понятны. Я никогда не предам вашего доверия. Но примкнуть к вам я просто не могу – у меня нет нужных навыков. И самое главное, у меня нет веры. Больше нет. Я бы хотела верить, что японские крестьяне вот-вот восстанут, как их китайские братья и сестры, и сбросят империалистическое иго, но, как ни стараюсь, не могу заставить себя в это поверить. Я смотрю вокруг и вижу, как люди наживаются на Корейской войне, – таких доходов у них не было никогда, – как хорошо стали жить фермеры. Я не говорю, что их не угнетают и не эксплуатируют. Конечно, угнетают. Но не думаю, что они восстанут и присоединятся к революции. Пожалуйста, – подняла она руку, когда Хасуда хотел ее перебить, – прошу, выслушайте меня. Я не пытаюсь разубедить вас в том, что вы считаете правильным. Я лишь говорю: чтобы присоединиться к вам, у меня нет нужной убежденности. Если соглашусь, то просто вас подведу. Свои возможности я знаю. У меня есть задача, которую надо выполнить. Точнее, две. Небольшие задачи, вероятно, вы не одобрите ни одну из них, но для меня именно они – способ помочь общему делу. Я должна идти своим путем.

Разумеется, они пытались ее уговорить. На это ушел целый час. Хасуда говорил все более витиевато и многословно. В какой-то момент в разговор вступил товарищ Дэн и высказался насчет надвигавшегося краха капитализма. Наверное, недавно из университета, подумала Вида. Она все ждала, что Хасуда коснется ее отношений с Тедом Корнишем. Эти отношения она никак не скрывала и была уверена, что книготорговцу о них известно. Она ожидала тирады о том, как развращают близкие связи с империалистами, но ничего подобного не последовало, и она была благодарна Хасуде хотя бы за это. В конце концов встреча завершилась, как в «Полых людях» Т. С. Элиота, – не взрывом, а всхлипом. Товарищ Хасуда, смирившись, пожал плечами.

– Конечно, Вида, это ваш выбор. – Судя по всему, она перестала быть «товарищем». – Я никогда никого не принуждаю вступить в наши ряды и всегда буду уважать то, что вы сделали для общего дела. Надеюсь, о своем решении вы не пожалеете. Изменить его еще не поздно.

– Если я его изменю, вы узнаете об этом первым, товарищ Хасуда, – сказала она с улыбкой.

* * *

Когда Вида вышла из гостиницы, дул легкий ветерок. Было слышно, как в кронах деревьев шипит ветер. Ветви вдруг хрустнули, она испуганно обернулась – пятнистый олень! Перепрыгнув через тропинку, он скрылся в зарослях.

Интересно, зачем они вызвали ее сюда, в глубь леса, ведь с тем же успехом могли провести этот разговор за чашкой чая в задней комнате книжного магазина «Лотос»? Неужели дело в том, что товарищ Хасуда любит играть в шпионов? Или, согласись она присоединиться к ним, они тут же отвезли бы ее в близлежащие горы, откуда планировали начать свою революцию? Она внутренне посмеялась над тем, что никто из них даже не догадался о самой насущной задаче, мешавшей ей вступить в их партизанский отряд. Витают в облаках, подумала она. Так высоко – не видят, что творится у них под самым носом.

Так или иначе, она успеет на поезд до Токио в четыре пятнадцать, если вернется на станцию сейчас. Но она повернула в другую сторону, дальше в лес. Каменные ворота и кованые железные ограды обозначали въезды в большие частные поместья, почти не видные за деревьями. Этой дорогой раньше она никогда не ходила, но адрес знала наизусть. Дом, который она искала, не был окружен стенами или оградами, а имел относительно скромный, открытый вход, вопреки великолепию самого поместья. Подъездная дорога вела через лесной массив к лужайке и мощеному двору, а за ним – большой оштукатуренный дом с темными деревянными балками крест-накрест. В центре двора журчал фонтан, сбоку был припаркован дорогой автомобиль.

Когда Вида уехала в Китай, Фумико была маленькой, застенчивой и ласковой пятнадцатилетней девочкой. В первых письмах младшая сестра Виды рассказывала о том, как влюбилась в старшего брата одноклассницы, как переживала смерть любимого попугая Чико. Но со временем, особенно после брака с Кавано Акио, перспективным молодым управляющим в банке их отца, письма Фумико становились все более отстраненными и формальными. Последние из них – бесконечные комментарии о погоде, семейных сплетнях, званых обедах и игре в теннис с людьми, о которых Вида никогда не слышала. По крайней мере, Фумико продолжала писать. Находясь в Китае, брату Вида написала только один раз, а матери – два. Ответа она не получила, а отец был отрезанным ломтем с самого начала. Покупать ради него почтовую марку Вида не считала нужным.

Она медленно подошла к парадной двери большого дома и позвонила. В глубине дома звякнул колокольчик. После долгой паузы дверь открыла горничная в форменном платье.

– Да? – спросила горничная, с недоверием глядя на Виду – поношенное платье, шаль, сандалии.

– Я бы хотела поговорить с госпожой Кавано, – сказала Вида.

– У вас назначена встреча?

– Нет, но она знает, кто я. Можете передать ей это?

Вида достала из гобеленовой сумки свою карточку и написала на обороте: «Фумико. Это я, Касуми. Мне нужно кое о чем с тобой поговорить. Пожалуйста».

Она протянула карточку служанке, та ушла, и ее не было довольно долго.Вернувшись, она сказала:

– Идемте за мной, пожалуйста, – но повела Виду не в дом, а вокруг, через двор и лужайку, к маленькому чайному домику в тени леса. На террасе перед ним стояли два бамбуковых стула и деревянный стол.

– Садитесь, – предложила служанка. – Что-нибудь выпьете?

– Да. Что-нибудь холодное, пожалуйста, – сказала Вида. Она чувствовала себя нищенкой, которой выносят поесть, но в хозяйский дом не пускают. Ожидая возвращения служанки или появления сестры, Вида наблюдала за парой серых белочек, они соскочили с ветвей и стали кругами гоняться друг за другом в тени дерева. Вспомнилось, как они с Фумико воровали орехи с обеденного стола в их доме в Каруидзаве и приманивали белок, чтобы покормить их с рук. Им это никогда не удавалось.

Интересно, как выглядит Фумико сейчас? Наверное, раздобрела. Стала эдакой матроной. Носит льняные костюмы и туфли на квадратном каблуке. Вида поглядывала в сторону дома, ожидая увидеть сестру, спешащую к ней через лужайку, но в конце концов появилась горничная. На серебряном подносе она принесла стакан холодного пшеничного чая, кусочек бисквита и конверт.

– Боюсь, мадам сейчас занята, – сказала горничная. – Просила передать вам это.

На внешней стороне конверта ничего не было написано. Внутри, на дорогом листе кремовой бумаги, она прочитала:

Касуми. Прости меня. Я хочу встретиться с тобой, но Акио сейчас дома, если узнает, что ты здесь, он меня просто убьет. Тебе нужна помощь? Тогда, пожалуйста, напиши. Можем встретиться в Токио или Каруидзаве, когда Акио будет в отъезде. Береги себя. Фумико.

Вида медленно прочитала письмо, один раз, потом второй, потягивая холодный чай и закусывая кусочком бисквита. После обеда прошло много времени, оказалось, что она голодна. Наконец, снова появилась горничная и спросила, довольно робко, будто навещала больного, стоит ли попросить шофера отвезти Виду в город. Вида уже собиралась ответить надменным отказом, но вспомнила, как после долгой ходьбы ноют ноги, и ответила, как подобает гранд-даме:

– Это будет очень любезно с вашей стороны.

Мягкие сиденья в машине пахли старой кожей и сигарами. Вида смотрела, как мимо несутся леса Каруидзавы, и думала, увидит ли она их снова.

На поезд в четыре пятнадцать она успела. Ее верный Тенечек сидел на скамейке у кассы и терпеливо ждал, когда она вернется. Наверное, все это время так и сидел, подумала Вида. Она не смогла сдержать улыбку, глядя на молодого человека, но он зарылся носом в книгу в мягкой обложке, глаз не поднял и ее улыбку не увидел.

Глава 12

В день, когда Фергюс должен был вернуться с Окинавы, Элли решила приготовить на обед его любимый французский луковый суп и поехала на трамвае в центр города, чтобы купить все нужное. За два года – почти три – со дня их свадьбы она научилась готовить луковый суп так, что Фергюс всегда чмокал губами после первой ложки и с восторгом заявлял на своем лучшем школьном французском: «Formidable!» Лук, разумеется, можно было найти где угодно, но хлеб с корочкой и сыр, который легко натирать на терке, встречались не везде. За этим ей пришлось зайти в дорогой магазин «Мейди-я». Жара становилась все более невыносимой. Поднимаясь на холм по дороге домой с покупками, Элли даже остановилась на углу, чтобы перевести дух.

Тут она с удивлением заметила, что у входной двери их дома стоит мужчина. Не Фергюс. Выше ростом, да и Фергюс в любом случае не вернется домой до вечера. Только подойдя ближе, она различила чуть покатые плечи, бежевый льняной костюм и волосы цвета соломы.

– Тед! – воскликнула она. – Не ожидала тебя здесь увидеть. Но Фергюса еще нет. Появится через несколько часов.

– Элли, вообще-то я пришел повидаться с тобой, – ответил Тед Корниш как-то застенчиво. Его лицо блестело от пота, который оставил темные пятна на рубашке и под мышками пиджака. – Давай помогу, – добавил он, делая шаг вперед, чтобы взять у Элли ее пакеты. – Тяжелые! Решила заклать жирного тельца для блудного мужа?

– В основном это лук, – рассмеялась Элли. – Но я ходила в «Мейди-я», а там – сам знаешь. Одно, потом другое, пришлось пополнить запасы. Хочешь лимонада? У меня есть в холодильнике. Или тебе лучше пиво?

– Лимонад – это божественно.

Разливая прохладную жидкость по высоким бокалам, Элли заметила конверт с фотографиями, так и лежавший на столе в ожидании Фергюса. Интересно, знает ли Тед об этих снимках? Знает ли он вообще о вечерних встречах Фергюса с Видой?

– Знаешь, я на прошлой неделе в Канде столкнулась с Видой. – Элли положила в миску орешки, а Тед уселся на диван и закурил трубку. – Она сказала, что ты можешь уехать в Штаты. Скажи, что это не так. Нам тебя будет сильно не хватать.

– Боюсь, это так. Только сегодня утром получил подтверждение. Конечно, мне жаль, что приходится уезжать, жаль во всех смыслах. Жить здесь – это было потрясающе, но… – Он на миг заколебался, – в последнее время все стало сложнее. Увы, не вовремя. Я был бы рад остаться еще на несколько месяцев…

Элли взглянула на лицо американца и удивилась: обычно улыбчивый, он выглядел почти несчастным.

Вообще Тед понравился Элли с первого взгляда. Было что-то привлекательное в его слегка старомодных манерах, в желании всегда вовлечь ее в свои разговоры с Фергюсом. Она точно знала, что журналисты, коллеги Фергюса, отпускали у нее за спиной полушутливые, но порой жестокие замечания насчет их с Фергюсом брака, но Тед всегда ее поддерживал. Она хотела утешить американца, но не знала, с чего начать. Будь здесь Фергюс, он бы помог, подумала она. Все-таки она не так хорошо знала Теда, задавать наводящие вопросы было неудобно, поэтому она перевела разговор в более безопасное и, как ей показалось, более приятное русло.

– А чем будешь заниматься в Штатах? Работать в Вашингтоне?

– На самом деле, – он чуть повеселел, – думаю попытать счастья в академических кругах. В Принстоне открывается вакансия, возможно, меня возьмут. Честно говоря, я не уверен, что государственная служба – это мое. Тем более чиновник на оккупированной территории. Мне кажется, что башня из слоновой кости мне гораздо ближе.

– Чепуха, – возразила Элли. – Ты прекрасно справлялся с работой, хотя не сомневаюсь, что из тебя выйдет отличный профессор. Профессор Теодор Корниш. Звучит! В этом что-то есть!

Американец туманно улыбнулся, но ничего не ответил. После паузы сказал:

– Я могу попросить тебя об одолжении, Элли?

– Конечно.

– Я так рад, что ты встретилась с Видой, потому что хотел тебя попросить – не составишь ли ты ей компанию? Извини. Наверное, звучит странновато. Но у Виды тут не так много друзей. Знакомых хватает. Но настоящие друзья – это совсем другое дело, а она не в ладах даже с родителями. И меня гложет мысль о том, что я оставляю ее одну. Это меня беспокоит.

– Что-то случилось?

– Не совсем… В целом все замечательно… Понимаешь, Элли, я и правда люблю ее.

В воздухе повисло молчание, Элли не нашлась что ответить, но Тед уже продолжал:

– Может, вы познакомитесь поближе? Загляни к ней на следующей неделе? Это будет просто здорово. Поговори с ней по душам. Вот тебе ее адрес. У нее квартира недалеко от Токийского университета. Она тебе подробно расскажет… как обстоят дела.

Элли пристально посмотрела на Теда, но его лицо оставалось нейтральным.

– Ты знаешь, что Фергюс хочет написать о Виде еще одну статью для своей газеты, о ее жизни в Китае? – спросила она.

– Конечно. Она об этом говорила. Что ж, это ее решение. Главное, чтобы не наговорила лишнего, а то не оберешься неприятностей. Странно, да? Сегодня китайцы – наши доблестные союзники, а завтра – «красная угроза», и любой, у кого есть друзья-китайцы, опасен для страны. Будь Вида школьной учительницей или государственной служащей, ее бы уже выгнали за опасные левые связи, а так ей вряд ли что-то угрожает.

– А как у нее… – Элли сделала паузу, пытаясь поставить вопрос деликатнее, – с финансами у нее все в порядке?

– О да, – ответил Тед, не вдаваясь в подробности. – На этот счет можно не беспокоиться. Просто… Ей нужен близкий человек. Подруга. Мне так не хочется от нее уезжать.

– Когда уезжаешь?

– Вылетаю из Ханеды в понедельник, через Анкоридж. Меня ждут на встрече в Вашингтоне на следующей неделе. Только представь – улечу из Токио в понедельник и в четверг буду в Нью-Йорке. На то, чтобы добраться сюда, ушло куда больше времени!

– В понедельник! – воскликнула Элли. – Но… сможем ли мы еще увидеться до твоего отъезда? Надо что-то сделать, устроить тебе настоящие проводы.

– Увы, на это нет времени. Надо готовиться к отъезду, можешь представить, сколько всего надо сделать. Постараюсь до отъезда навестить Фергюса в пресс-клубе. А с тобой, Элли, боюсь, мы больше не увидимся, по крайней мере в Токио, разве что мне придется сюда вернуться. Возможно, приглашу вас обоих в Штаты, как устроюсь. – Он застенчиво улыбнулся. – Насколько я знаю, у вас может появиться девочка, возьмете ее с собой…

– Может быть, – сказала Элли, испытывая суеверный страх, ведь если на что-то сильно надеешься, как бы не было разочарования.

– Ладно. – Тед вытряхнул трубку в пепельницу, поднялся. – Давай на прощание поцелую тебя в щеку, Элли? Вы с Фергюсом были здесь для меня замечательными друзьями. Буду скучать по вам обоим.

Элли согласно кивнула, американец положил большие руки ей на плечи и неловко чмокнул в обе щеки. Ее вдруг охватило мимолетное желание крепко обнять его, но не хватило духа.

– Пожалуйста, не забудь про Виду, – добавил американец.

– Нет, конечно. Не забуду.

Он ушел, и Элли принялась готовить суп, изредка прерываясь, чтобы вытереть слезы уголком передника. Конечно, слезы были от лука, но они текли и, казалось, ослабляли узел, возникший где-то в груди, когда она прощалась с Тедом.

* * *

До «Империала» было недалеко, но Элли и Фергюс решили на встречу с мистером Огири приехать на такси – выглядеть невозмутимыми и не помятыми, насколько это было возможно в такую погоду. Элли надела накрахмаленное желто-белое хлопковое платье, которое Фергюс купил ей на Окинаве. Поначалу ей показалось, что узкая талия и расклешенная юбка выглядят немного по-девичьи на женщине под тридцать, но она все равно была тронута подарком, и в кои-то веки Фергюс даже угадал с размером.

– Огири – идеальный кандидат на роль нашего доверителя. У него полно нужных связей, – разглагольствовал Фергюс в такси, где они сидели бок о бок. – Хотя подозреваю, что тут будет небольшая услуга за услугу. Он захочет, чтобы я написал о нем лестную статью. У него, между прочим, политические амбиции. В следующем году хочет выставить свою кандидатуру на выборах. Американцы в восторге. Говорят, что он потянет на министра, а то и на премьер-министра – по крайней мере, в пресс-клубе ходят такие слухи. В штаб-квартире его просто боготворят.

– И ты готов написать о нем что-то хорошее?

– Конечно. Всегда рад пожертвовать принципами ради благого дела! – Фергюс толкнул ее локтем, Элли улыбнулась, вспомнив, что Вида на полном серьезе говорила об идеализме ее мужа. – Ради этого благого дела уж точно. Честно говоря, этот Огири не хуже и не лучше остальных нынешних политиков, так я считаю. У него дипломатическое образование. Учился в Оксфорде – не в упрек ему будь сказано, – несколько лет был военно-морским атташе или кем-то в этом роде в посольстве в Лондоне, еще до войны, отсюда и прекрасный английский. Американцы считают его интернационалистом. Он явно большой библиофил, у него в библиотеке полно первых изданий Китса, Диккенса и других, все это он купил в Лондоне. Ты же сумеешь поддержать светскую беседу о коллекционировании редких книг?

Элли поморщилась.

– И не надейся.

Такси подъехало к отелю «Империал» и высадило их у подножия парадной лестницы, что вела к главному входу. Лакеи в ливреях открыли двери в просторный вестибюль, и Элли огляделась, пораженная обстановкой. В поблекшем великолепии отеля со сложными узорами кирпичной и каменной кладки было что-то почти потустороннее, она словно попала в мексиканский храм; полумрак подчеркивали длинные лучи света, падавшие сквозь отверстия в потолке. Фергюс, однако, бывал здесь уже не раз – он уверенно пересек вестибюль и сел в глубокое кожаное кресло перед стеклянным столиком. Вскоре появился улыбающийся мистер Огири и протянул Фергюсу руку.

– Ну что вы, право, зачем… – пробормотал бизнесмен, когда Элли поклонилась и вручила ему подарок из магазина в Канде. – Я очень рад, что представилась возможность поговорить с вами обоими. Я большой поклонник вашего творчества, мистер Раскин, а что до вашего плана взять ребенка из Дома Элизабет Сондерс – это просто великолепно. Конечно, я знаю мадам Саваду и ее мужа много лет. Замечательная женщина! Сколько энергии и сострадания! С удовольствием что-то напишу, чтобы вас поддержать. Введите меня в курс дела…

Он заказал чайник чая «Эрл Грей», тарелку с пирожными для троих и с неожиданным аппетитом съел кусок клубничного торта, а Элли и Фергюс тем временем рассказали ему о себе – и о Майе, сколько знали. Мистер Огири сочувственно кивал, слушая краткий рассказ Элли о том, как ее семью интернировали в Татуру, и посмеивался, когда Фергюс живописал свое раннее детство в Шанхайском международном поселении, а потом и наполненные готическим ужасом годы в школе-интернате Ланкашира, до поступления в Кембридж.

– Ох уж эти британские интернаты! – воскликнул мистер Огири. – Как им удается выжить? В Лондоне английские друзья рассказывали мне не менее жуткие истории. Помню – видимо, дело было в начале тридцатых – как-то раз на вечеринке присутствовал Уинстон, и он поделился с нами воспоминаниями о своих школьных годах в Харроу. Вот уж все насмеялись вволю. Необыкновенный человек и великолепный рассказчик.

Элли достала снимок Майи в детском доме и начала объяснять, как девочке тяжело. Мистер Огири наклонился и взглянул на фотографию с отеческой улыбкой.

– Ровесница моей старшей внучки, – заметил он.

О журналистской работе Фергюса разговор зашел только к концу встречи.

– Мне понравилась статья, которую вы написали о японских литературных деятелях в Китае, – сказал мистер Огири. – Эта женщина с псевдонимом, который звучит как-то по-иностранному…

– Вида Виданто, – подсказал Фергюс.

– Да. Замечательная история. Только представить себе: одинокая женщина едет через весь Китай с севера на юг, в разгар войны, скрывается в дебрях какого-то острова… где это было? Хайнань? Возникает вопрос: как ей удалось выжить?

«И он туда же, – устало подумала Элли. – От тени святой Виды нигде не спрячешься».

Но Фергюс, конечно, был полон энтузиазма.

– Да, ведь она поэтесса, поэтому описывает все очень живо. На самом деле я взял у нее еще несколько интервью. Ей есть что показать и о чем рассказать, но она слегка осторожничает, потому что раскрывать все не считает возможным. По мнению некоторых, вся эта история выглядит очень непатриотично. Но Виде, безусловно, есть что сказать о своих мотивах и впечатлениях от китайского коммунизма. Надеюсь в ближайшее время напечатать о ней еще одну статью.

– А еще было замечательное интервью с американской квакеркой, обучавшей наследного принца, – продолжил мистер Огири. – Вот вам прекрасный пример сближения культур.

– Это один из плюсов работы журналистом – общаешься с интересными людьми. – Воспользовавшись случаем, Фергюс добавил с почтением, которое Элли показалось до смешного приторным: – Кстати, сэр, я подумал, может быть, вы окажете мне честь и позволите взять интервью у вас? Конечно, когда в вашем плотном графике найдется место. Я с удовольствием напишу что-нибудь о вашем вкладе в послевоенное восстановление Японии. И, в более личном плане, насколько я знаю, у вас великолепная коллекция первых литературных изданий. Думаю, нашим британским читателям будет интересно обо всем этом узнать.

Мистер Огири засиял.

– Буду рад, мистер Раскин. И момент сейчас подходящий. Знаете, в конце месяца у меня выходит небольшая книга, где я излагаю свои мысли о будущем нашей страны теперь, когда оккупация идет к концу. Название: «Будущее новой страны». Могу немного рассказать и об этом. У вас ведь есть моя визитка? Позвоните по рабочему номеру, моя секретарша что-нибудь придумает. А я пока подготовлю письмо, которое вы передадите адвокатам для процедуры удочерения.

Только когда они сели в трамвай и поехали домой, Элли позволила себе немного поиздеваться.

– И если это не слишком назойливо, ваше королевское высочество, позвольте мне заодно почистить ваши дорогие туфли. Знай, Фергюс Раскин, ты – ужасный человек! Это же надо уметь так подольститься!

– Но ведь сработало, разве нет? – сказал в свою защиту Фергюс. – Он все проглотил и не поперхнулся. Не сомневайся, рекомендательное письмо будет самым восторженным.

Элли рассмеялась и сжала его руку в знак благодарности.

Глава 13

Дзюн наблюдал, как такси забирает Лису из ее дома. Он уже знал, куда она едет: Гото сверху сообщили, что Барсука отозвали в Соединенные Штаты и он вылетает с авиабазы Ханеда. Дзюна одели в форму цвета хаки, отдаленно напоминавшую военную, – больше подходит, чтобы околачиваться возле базы ВВС, чем его студенческая форма, – и дали деньги на такси до Ханеды, что было очень кстати, потому что поездка заняла больше времени и обошлась дороже, чем он ожидал.

Авиабаза оказалась далеко от центра города, вокруг заболоченные участки частично осушенной земли, где в грязи гнили брошенные рыбацкие лодки и баржи. Дзюн попросил таксиста высадить его подальше от главных ворот базы, а остаток пути проделал пешком. С Токийского залива легкий ветерок доносил запахи стоячей воды, но разгонял гнетущую жаркую дымку, нависшую над пейзажем. Пара хищных птиц, издавая печальные звуки, кружила над дорогой вдоль периметра базы. Подойдя к въезду на аэродром, Дзюн, как и ожидал, увидел: такси Лисы остановилось у металлических ворот, где ее ждал Барсук. Здесь она простится со своим американским любовником.

Местность была плоской и открытой, и, кроме охранников у ворот, людей вокруг почти не было. Со взлетной полосы пахло авиационным топливом, и Дзюн увидел на бетоне большой самолет, пропеллеры уже медленно вращались. Со своего наблюдательного пункта вдалеке Дзюн увидел, как американец поставил на землю сумки и обнял японскую поэтессу за плечи. Они что-то говорили друг другу. Полоса асфальта за оградой аэродрома дымилась от летней жары, и казалось, что две темные фигуры чуть дрожат и расплываются в мерцающем воздухе.

Американец наклонился, достал что-то из сумки – кажется, большую прямоугольную коробку – и передал Лисе. Взяв коробку, она пошла к ожидавшему ее такси и положила коробку на заднее сиденье. Потом вернулась к американцу, они обнялись и не отпускали друг друга, как показалось Дзюну, очень долго. Он думал, что Лиса будет ждать, когда самолет с ее возлюбленным улетит, но, высвободившись из его объятий, она быстрым шагом направилась к такси, села в него, и машина уехала. Насколько мог видеть Дзюн, Лиса даже не помахала американцу на прощание. А тот подхватил сумки и прошел мимо охранника у ворот, который отдал ему честь.

Дзюн уже мог уходить, но задержался, глядя сквозь проволочную сетку на летное поле. Никогда раньше он не видел самолеты так близко. Через день или два эта огромная, выкрашенная в красно-белый цвет машина окажется в Америке: в том самом месте, которое он видел в журналах и в кинотеатре, куда Гото водил его смотреть «Без ума от оружия». Интересно, Америка и правда такая, какой выглядела на экране: стремительные машины, высокие здания, энергичные женщины в облегающих платьях? Дзюн подумал: когда-нибудь он поедет туда и все выяснит самолично.

Он с радостью дождался бы, когда самолет взлетит, но машина все стояла на взлетно-посадочной полосе, и звук двигателя смешивался с посвистом ветра и криками птиц над головой. В стороне от аэродрома Дзюна ждало такси, поэтому он все-таки уехал, не дождавшись, когда самолет с американцем поднимется в воздух.

* * *

Следующие несколько дней прошли без происшествий. Казалось, Лиса решила сидеть дома, выходя на улицу только с наступлением темноты, чтобы купить продукты в ближайшем магазине, открытом допоздна. Потом вообще перестала появляться. Дзюн знал, что она дома, потому что видел, как вечером в окне зажигается свет, но дверь многоквартирного дома всегда оставалась закрытой, разве что иногда появлялся жалкого вида человечек, у которого была контора на втором этаже. Пару раз к Лисе приходили гости. Однажды женщина – возможно, подумал Дзюн, медсестра из частной клиники Ямада, она пробыла около часа, а на следующий день приехал фургон с коробкой продуктов.

К концу второй недели после отъезда Барсука Дзюн начал беспокоиться. Теперь, даже по вечерам, в окне Лисы уже не было яркого света. Вместо него откуда-то изнутри квартиры исходило слабое сияние лампы – или так отражался уличный фонарь? Неужели Лиса от него ускользнула?

Однажды на пороге дома возникла Крольчиха – миссис Раскин, как теперь знал Дзюн, – и позвонила в дверь, но даже тогда Лиса не появилась. Крольчиха несколько минут побродила по тротуару возле дома, потом подошла к двери кафе, где сидел Дзюн, видимо намереваясь зайти, но передумала. Она вернулась к входной двери жилого дома, написала на листке бумаги записку и опустила в висевший рядом почтовый ящик. Потом ушла в ту же сторону, откуда пришла.

Ежедневные доклады Дзюна для Гото становились все короче и короче. Сержанта явно взволновало его сообщение о коробке, которую Барсук передал Лисе перед отлетом, и он все расспрашивал Дзюна: какой размер, какая форма? Они прикидывали, что может быть внутри, и Гото решил, что это какое-то оборудование для связи. Теперь Гото стал поглядывать на Дзюна с подозрением, в глазах читались вопросы. «Сегодня совсем ничего? Точно? – продолжал спрашивать он. – Чем-то она же должна была заниматься?»

В конце концов, от скуки и страха перед хмурым бормотанием Гото, Дзюн решил подключить воображение. До этого он слукавил только однажды – когда Лиса ускользнула от него в Каруидзаве. Он полдня искал ее на улицах маленького городка, а потом, не желая признаваться в своей неудаче, сочинил довольно вялую историю: дескать, она встречалась с пожилой женщиной, наверное, своей теткой. К его большому удивлению, Гото легко на эту историю купился, и Дзюн осмелел, решив позволить себе слегка пофантазировать.

Жарким, душным днем, когда в воздухе стрекотали цикады, он представил, как Лиса ранним вечером выходит на прогулку. Допустим, она спускается с холма к парку Уэно, бредет по тропинке у пруда с лотосами. Покупает пельмени в киоске у храма Бентен, садится на скамейку перекусить. Тут к ней подсаживается странный мужчина, с виду иностранец, со стоячим воротником, раньше Дзюн его не видел…

Все это Дзюн записал в зеленый блокнотик, и результат ему понравился. Его фантазии были интереснее реальной жизни. Он больше не думал, что за ним кто-то следит, и когда сообщил Гото о своих придуманных наблюдениях, сержант, казалось, остался доволен и стал задавать уточняющие вопросы о внешности таинственного незнакомца.

Слегка попрактиковавшись, Дзюн обнаружил, что придумывать истории о Лисе ему на диво легко. Приключения самураев, которые он прочитал за последние месяцы, подогревали его воображение. Он начал выдумывать секретные поручения, которые Лиса давала Крольчихе. Гото провел небольшое расследование, собрал тонкую папку с бумагами о Раскиных, и Дзюн быстро запомнил ее содержание. Миссис Раскин была наполовину иностранкой, во время войны ее интернировали в Австралию, у ее брата были сомнительные связи с якудзой. Муж – журналист британской газеты левого толка, где публиковались критические статьи о стратегии США в Корее. Вероятно, он тоже входил в шпионскую сеть. Из разговора в клубе «Зеро» Дзюн понял, что журналисты часто занимаются шпионажем.

В досье были фотографии обоих Раскиных: Крольчиха торжественно смотрела прямо в камеру, а мистера Раскина, видимо, сфотографировали на каком-то собрании или пресс-конференции: с улыбкой на лице он облокотился на стол, за его спиной виднелись какие-то люди. Его лицо показалось Дзюну знакомым: он был почти уверен, что это тот рыжеволосый, который как-то вечером пришел к Лисе с визитом. До чего сложной жизнью живут эти иностранцы!

В своих фантазиях Дзюн представил, как Лиса и Крольчиха встречаются у пруда с карпами, возле святилища на вершине Атагоямы, и снова передают какие-то документы. Он даже пошел к пруду и недолго там посидел, наблюдая, как пестрые карпы толкают друг друга под поверхностью воды, ожидая кормежки. Дзюн старался запомнить эту сцену во всех подробностях, просто чтобы потом убедительно ее описать, если Гото начнет выпытывать детали.

Но вернувшись в клуб «Зеро» с подробными записями об этой выдуманной встрече, он увидел, что Гото сидит за столом в столовой и тупо смотрит в пространство. Когда Дзюн вошел, Гото окинул его быстрым взглядом, но о дневных достижениях даже не спросил. Только бросил:

– Привет, Камия. Планы изменились. Больше следить за Лисой не нужно. Задание отменяется. Теперь этой работой займется другой.

Дзюна охватила паника. Неужели Гото узнал о его придуманных донесениях? Мозг метался в поисках оправданий, объяснений. Но взрыва гнева или сарказма не последовало. Сержант был скорее задумчив, нежели сердит.

– А в чем дело? – пролепетал Дзюн. – Я что-то сделал не так?

– Нет, – равнодушно ответил Гото. – Видимо, этим делом займется другая организация. У друга полковника к этой женщине возник свой интерес. Вот такие у нас дела.

– Ясно… И кто теперь будет за ней наблюдать?

Гото поморщился, будто надкусил кислую сливу, холодно посмотрел на Дзюна и только потом ответил:

– Не знаю, а если бы и знал, хрен бы тебе сказал. Ты делай, что тебе говорят, помни об этом. Хватит лезть с вопросами. А за миссис Раскин можешь следить. Она нам пока еще интересна.

Глава 14

К концу июля из-за просьбы Теда Корниша Элли стала мучить совесть. Она знала, что надо встретиться с Видой, но выступать с инициативой ей было неловко. Что она скажет, когда они встретятся? «Меня попросили присмотреть за вами»? «Я с подозрением отношусь к вашим отношениям с моим мужем»? Прикинется, что вдруг загорелась изучением эсперанто?

Тем временем ей позвонили из больницы и сказали, что состояние матери ухудшилось. Элли отчаянно пыталась связаться со своим братом Кеном, но тот – вот незадача – съехал с квартиры, не потрудившись ни связаться с ней, ни оставить новый адрес. Ей пришлось тащиться до самого Роппонги и бродить по сомнительным барам, пока она не нашла заведение под названием «Мулен руж», где Кен, насколько она знала, был завсегдатаем. Она оставила бармену записку с просьбой передать ее Кену, когда тот явится в следующий раз, но понятия не имела, дойдет до него записка или нет. Она пыталась ходить в больницу каждый день, но это было не так просто. Мама часто спала, когда она приходила, а даже если просыпалась, выглядела слишком растерянной и слабой – ее хватало лишь на то, чтобы вяло улыбнуться и пробормотать Элли несколько слов.

В конце концов к действию Элли побудил конверт с фотографиями. Фергюс конверт открыл, снимки посмотрел, но ничего не сказал, так и оставив их лежать на столе в гостиной, хотя Элли не раз ему напоминала, что Вида просила его вернуть снимки как можно быстрее. Через десять дней после отъезда Теда в Штаты пакет все еще лежал на столе, и, когда Элли указала на него Фергюсу, он удивил ее, сказав, что связаться с Видой в последнее время он просто не мог. Тогда Элли достала лист бумаги, на котором Тед раньше записал адрес Виды и даже нарисовал, где именно находится ее дом, – и отправилась в сторону Токийского университета.

Найти улицу оказалось несложно – она шла прямо вдоль университетского кампуса в сторону Уэно. Элли легко нашла и неприметное бетонное здание, выкрашенное в коричневый цвет, где жила Вида, напротив почтового отделения и обшарпанного кафе. Странно, подумала Элли, дом совершенно безликий, а в нем живет такая яркая личность. Она вспомнила слова Теда Корниша: у Виды много знакомых, но настоящих друзей почти нет. Неужели все ее друзья остались в Китае? Или она из тех вечных одиночек, которые всегда держатся особняком?

Рядом с входной дверью здания висели три звонка – нижняя кнопка без надписи, у второй безо всяких пояснений было написано «Контора Номуры», а верхняя кнопка была помечена художественной визиткой Виды с чуть загнутым уголком. Элли нажала нужную кнопку, подождала. Внутри было тихо, и она не могла понять, работает звонок или нет. Она отошла к улице и посмотрела на окна здания. Вида жила наверху, окна были затянуты бумажными занавесками. Никаких признаков жизни в здании Элли не обнаружила.

Стоит ли ждать? Возможно, Вида куда-то ненадолго отлучилась и вот-вот вернется. Подождать ее можно было разве что в кафе через дорогу, но вид у него был такой непривлекательный, что заходить туда Элли не хотелось. Можно опустить пакет с фотографиями в почтовый ящик, но в здании только одна щель для писем на входной двери – нельзя допустить, чтобы фотографии Китая военного времени оказались на коврике у двери, где их мог подобрать кто угодно.

Постояв в нерешительности минут пять, Элли положила конверт обратно в сумочку и, вырвав страничку из своего ежедневника, черкнула Виде записку, предлагая встретиться где-нибудь на следующей неделе. Она указала свой адрес, номер телефона и сунула записку в щель на двери.

На следующей неделе, так и не получив ответа, по дороге на встречу с адвокатом – обсудить вопрос об удочерении – она решила сделать крюк и пройти мимо дома Виды, но он выглядел таким же тихим и неуютным, как несколько дней назад. Она позвонила в дверь только один раз и продолжила путь. Ей стало легче – удалось избежать напряженного разговора с Видой о мировой политике или личных делах поэтессы. Но осталось чувство вины – данное Теду обещание она не выполнила.

«Во всяком случае, – подумала она, – я честно старалась».

* * *

– Маленький подарок для тебя, милашка, – сказал Фергюс, появившись у входа в контору их адвоката, красный и запыхавшийся. С триумфальным видом он размахивал листком бумаги и, как ни странно, на запланированную встречу с мистером Ватанабе опоздал меньше чем на десять минут. «Милашка» – это была их личная шутка. На Рождество Элли подарила Фергюсу пластинку с мюзиклом «Юг Тихого океана», и, когда они впервые слушали ее, она, закатив глаза, запела, подражая слащавому веселью Мэри Мартин: «Мне так весело с милашкой». И теперь Фергюс поддразнивал ее «милашкой», когда был особенно доволен собой. В руке он держал долгожданное письмо от мистера Огири, полное восторженных отзывов о моральном облике Раскиных, их положении в обществе и выражавшее безоговорочную поддержку их планов по удочерению.

Адвокатская контора выглядела так, будто не менялась с 1920-х годов. Мистер Ватанабе сидел за массивным письменным столом из красного дерева, на котором стоял старомодный латунный телефон и зеленая спираль от комаров, над кончиком которой поднималась тонкая струйка едкого дыма. На стене висели официальные фотографии основателей юридической фирмы и календарь трехлетней давности, а аромат антикомариного зелья смешивался с запахом застарелой пыли и ветхой бумаги.

Сам господин Ватанабе идеально соответствовал обстановке. Пожилой господин с длинным, худым лицом, впалые щеки гробовщика, лысина с несколькими седыми прядями, на кончике носа – очки полумесяцем. Но в глазах светилась искринка. Приятельница Элли по университету уверяла ее, что Ватанабе – один из самых толковых адвокатов в области семейного права.

Адвокат просмотрел рекомендательное письмо мистера Огири, время от времени удовлетворенно кивая.

– Прекрасно! – воскликнул он, дочитав до конца. – Это нам очень пригодится.

Он достал еще один лист бумаги и стал проглядывать список документов для удочерения: свидетельства о рождении (проблема для Элли, но не для Фергюса, родившегося в Глазго), свидетельство о браке, письмо от работодателей Фергюса, их паспорта. С таким трудом полученный британский паспорт сопровождал Элли повсюду. Поскольку ее отец был иностранец, она не имела права на место в японском семейном реестре матери, и пришлось вести сложные переговоры с Британской миссией по связям в Токио, чтобы ее признали британской подданной. Иногда она беспокоилась: что будет, когда оккупация союзников закончится и они с Фергюсом станут двумя иностранцами в стране ее матери – «страна матери» – можно ли так сказать? – с журналистским удостоверением Фергюса, как единственным документом, дающим право находиться в Токио. По крайней мере, пока ее солидный британский паспорт с золотым тиснением на черной обложке казался относительно надежной гарантией безопасности.

– Как я понимаю, в обозримом будущем вы планируете жить в Японии, – сказал мистер Ватанабе. Они кивнули. – И у вас никогда не было проблем с законом? – продолжил адвокат. – Никаких мелких проступков, которые могли бы вызвать подозрения?

– Ничего. Если, конечно, не считать банка, который я ограбил на прошлой неделе, – пошутил Фергюс. Элли подумала о Кене. Вдруг у ее брата были неприятности с полицией? Вряд ли он стал бы ей об этом рассказывать. Оставалось только надеяться, что проверка семейным судом ее морального облика не распространится на других членов ее семьи.

– Это важно, – сказал Ватанабе, оставив шутку Фергюса без внимания. Проницательные глаза адвоката смотрели на них поверх очков. – Сами знаете, что здесь творится. Свою невиновность надо доказать, иначе – виновен. В таком деле у суда много полномочий, так что даже намек на что-нибудь неподобающее – и ваши шансы сведутся к нулю. Но, – продолжил он, – у вас явно прочные позиции: муж с хорошо оплачиваемой работой, жена с родственными связями в Японии, и лучшая рекомендация от лучшего доверителя.

После встречи с Ватанабе Фергюс отправился в пресс-клуб, писать статью о господине Огири и его взгляде на будущее Японии, а Элли вернулась домой. Лето было в самом разгаре – это время года было для нее самым утомительным. Горный воздух Бандунга и сухая летняя жара Татуры не казались ей такими изнурительными, как августовский Токио. Небо заметно потемнело. Стало трудно дышать. Казалось, влажная атмосфера заряжена электричеством – вот бы разразилась гроза, чтобы хоть немного посвежело. Но, несмотря на сырую погоду, поднимаясь по холму к Атагояме, Элли была полна оптимизма, может быть, впервые после апрельской встречи с мадам Савадой. Ей не терпелось снова увидеть Майю, но она обещала себе подождать, пока не будет решен вопрос с попечительством, раньше в детский дом в Ойсо она не поедет. И вот наконец она почувствовала, что процесс удочерения продвигается и можно позволить себе второй визит.

Открыв входную дверь, она увидела, что принесли почту. На коврике лежал белый конверт. Адрес был написан зелеными чернилами по-японски, за исключением имени Фергюса – внизу стояли ровные латинские буквы. Над плотно запечатанным клапаном конверта отправитель написал не свои имя и адрес, а просто большую букву «В». Сердце Элли екнуло. Вида до сих пор не ответила на записку, которую Элли оставила больше недели назад, а теперь, похоже, поэтесса снова хочет связаться с Фергюсом. Не удержавшись, Элли посмотрела на почтовый штемпель и увидела: письмо было отправлено двумя днями ранее в Хонго, видимо из почтового отделения напротив дома Виды. В какую игру играет Вида: то исчезает, то снова появляется, слабые попытки Элли связаться с ней игнорирует, зато пишет Фергюсу?

Ее размышления прервал звон колокольчика над входом в дом. Она повернулась, слегка озадаченная. Ее ученики-подростки должны прийти на урок английского после обеда, но только через сорок минут. Она открыла дверь – и оказалась лицом к лицу с Кеном.

Первое впечатление: после их последней встречи брат как-то неопределенно, но очевидно изменился. Похудел, лицо заострилось, под глазами темные круги. Волосы, раньше коротко подстриженные, стали длиннее, по последней моде откинуты со лба. Инстинктивно потянувшись обнять брата, она учуяла сильный запах бриллиантина.

– Где ты пропадал? – воскликнула она сердито, но с облегчением. – Я тебя обыскалась!

– Извини. – Кен был непривычно подавлен. – Я переехал в Йокогаму. Так лучше для бизнеса. Друг передал записку, которую ты оставила в «Мулен руж». Как мама? Плохо дело?

– Все очень серьезно, Кен. Боюсь, она не выкарабкается. Пока она в сознании. Если приедешь, она тебя узнает и будет безмерно счастлива. Но она очень слаба. Поддерживать разговор почти не может. Врачи говорят, что они делают все возможное и она может прожить еще месяца три, а то и больше, но надежды на выздоровление нет.

Кен опустился на стул в передней комнате.

– Я… не знаю, что сказать, – пробормотал он. – Очень жаль.

– Бедная мама, – вздохнула Элли, – так несправедливо, ведь на ее долю столько всего выпало. По крайней мере, кажется, от сильных болей не страдает. Стараюсь навещать ее почаще. Про тебя она спрашивает при каждой встрече, а я не знаю, что сказать. Надо было сообщить, что переехал, – продолжила она, не в силах скрыть раздражение в голосе. Она отвернулась, чтобы поставить на плиту чайник. – Чем занимаешься в последнее время? – спросила она.

– Открыл бизнес с одним парнем в Йокогаме. Транспорт. Что-то в этом роде.

Элли отметила, что после их последней встречи его речь стала более американской. Он не спросил, как дела у нее и Фергюса, был раздражен и словно не в своей тарелке.

За чаем она достала свою потрепанную карту и показала Кену, как добраться до больницы в Цукидзи.

– Поезжай к маме сегодня же, прямо сейчас, – велела она. – Еще есть время, чтобы навестить ее сегодня. В палату пускают до пяти. В любом случае сейчас у меня мало времени. В четыре придут ученики заниматься английским, мне еще надо подготовиться. Оставь мне свой адрес и, как повидаешься с мамой, возвращайся.

Кен записал адрес, поднялся, чтобы уйти, но замешкался, повернулся к ней и сказал:

– Вот что, Элли. Ты не одолжишь мне семь тысяч иен? Всего на неделю! У меня небольшая проблема с долгом. Сразу же верну, обещаю. Просто надо закрыть сделку…

– Господи, Кен! – возмутилась Элли. Как она сразу не догадалась? – Мать больна, мы не виделись несколько месяцев, а ты приходишь сюда и просишь деньги. Не пора ли повзрослеть? Привести свою жизнь в порядок? И потом, я столько денег в доме не держу.

Она смотрела на исхудавшее и озабоченное лицо брата с гневом и жалостью.

– Слушай, – после минутного колебания она открыла ящичек, где хранила свои небольшие сбережения для экстренных случаев, – могу дать тебе три тысячи. С остальным разбирайся сам.

– Спасибо, Элли. Ты лучшая сестра в мире. Все верну, обещаю.

Ее снова захлестнула досада.

– Не лги мне, Кен, – бросила она. – Мне все равно, вернешь ты деньги или нет. Просто не хочу слышать, как ты лжешь. Езжай к маме сейчас же. Будешь откладывать на потом – никогда себе не простишь.

Выйдя из дома, он пошел по дорожке, а она захлопнула за ним дверь, прислонилась к ней изнутри, стремясь успокоить дыхание и взять себя в руки. Всегда одно и то же. За последние годы встречи с братом вызывали у нее сложные чувства: хотелось взять его за шиворот и встряхнуть, но при этом на душе скребли кошки, будто она его непонятным образом подвела. Почему, почему каждый раз одно и то же?

Глава 15

Дзюн был поражен пустотой, возникшей у него в сердце. Его мир рухнул. Лиса стала смыслом его бытия: он следил за ней, ходил за ней, думал о ней. Иногда она даже ему снилась. Две ночи назад он увидел во сне, как следит за ней через блестящее стекло витрины кафе, и вдруг она поймала его взгляд и улыбнулась, как старому другу. Подняв руку из-под складок шали, она позвала его войти, но, когда он открыл дверь и переступил порог, оказалось, что внутри темно. Он вошел не в ярко освещенное кафе, а в затопленную камеру в подвале особняка возле станции Уэно…

И вот, он даже не успел с ней поговорить, как Лису вычеркнули из его жизни. Неужели он даже не узнает, что с ней стало? Надо вернуться к ее дому, еще раз посмотреть, нет ли в ее квартире признаков жизни. Возможно, кто-то из соседей – угрюмый владелец кафе или управляющий почтой – знает, не переехала ли она, хотя бы сообщит о ней какие-то новости. До сих пор он избегал расспрашивать их, боясь, что Лиса поймет: за ней ведется наблюдение. Но теперь это стало уже не важно.

На этот раз, подойдя к дому Лисы, Дзюн с удивлением заметил – в доме снова горит свет. Значит, она все еще там. Но ни движения, ни теней в комнате видно не было. Улица тоже была пуста, если не считать пары проехавших мимо велосипедистов и группы школьниц в матросских костюмчиках, которые шли по домам с какого-то внеклассного занятия, возможно хористки, поскольку, идя по дороге, они что-то более или менее слаженно напевали.

Подойдя к фасаду коричневого дома, Дзюн заметил нечто странное. Входная дверь, которую Лиса, входя и выходя, всегда тщательно запирала, была слегка приоткрыта. Дзюн постоял неподалеку, наблюдая за дверью, но ничего не происходило. Был ранний вечер, начинало темнеть, но дверь по-прежнему стояла открытой. В этом маленьком черном проеме было что-то зловещее.

Похоже, за ним никто не наблюдал, и через некоторое время Дзюн, набрав побольше воздуха, подошел к двери и приоткрыл ее пошире. В коридоре царил полумрак, пахло чем-то неприятным – так пахнут кошки. Быстро, пока его не заметили, Дзюн шагнул через порог и вошел в здание. Двери по обеим сторонам коридора были закрыты, стояла полная тишина, только с верхнего этажа на лестничную площадку падал слабый свет.

Очень тихо Дзюн прокрался по лестнице, ведущей в квартиру Лисы. Сколько раз он наблюдал за этой квартирой снаружи, сколько раз представлял, что там внутри. Наверное, скомканные одеяла на футоне, где Лиса спала со своим американским любовником; зеркало, в которое она смотрелась, расчесывая длинные черные волосы; шкаф, или сейф, где прятала секретные документы… Он напряг слух, пытаясь уловить звуки голосов, но не услышал ничего, только кровь пульсировала в его голове.

Дверь квартиры была выкрашена в зеленый цвет, а из крючка снаружи торчал букетик высушенной лаванды.Дверь, как и главный вход внизу, была чуть приоткрыта.

Дзюн заколебался. Постучать? Прикинуться случайным посетителем? «Я ищу господина Номуру, у него тут контора». Правдоподобно?

Из квартиры не доносилось ни звука. Может быть, Лисы нет дома? Но свет включен. Дзюн осторожно толкнул дверь. Она открылась лишь наполовину – что-то мешало изнутри. Он протиснул свою худощавую фигуру и в изумлении огляделся вокруг.

В гостиной царил полный хаос. Комната была перевернута вверх дном. Подушки с дивана у стены валялись на полу, обивка была изрезана каким-то острым предметом. Маленький столик рядом с диваном лежал на боку. Сине-белая ваза, видимо стоявшая на столике, упала на татами и разбилась вдребезги. Из письменного стола в другом конце комнаты вытащили все ящики, по полу разлетелись бумаги. Из большой голубой спортивной сумки вытащили всю одежду, из нее высовывались юбка, шаль и пара кружевных панталон.

Из этого хаоса во внутреннюю комнату вела другая дверь, за которой горела лампа. Горло перехватило от страха, но Дзюн на цыпочках медленно пошел туда и, не дойдя до двери, споткнулся о длинную прямоугольную коробку, лежавшую полуоткрытой на полу: именно эту коробку Барсук отдал Лисе, когда улетал в Америку. Очень осторожно Дзюн отодвинул крышку коробки и заглянул внутрь.

При виде содержимого его едва не вырвало. В коробке лежал большой золотисто-коричневый плюшевый медведь в красном галстуке-бабочке. Тело медведя было распорото, из живота вывалилась масса серого ватного наполнителя. Шея над бабочкой была рассечена так глубоко, что голова почти отделилась от тела.

Дзюн, не веря своим глазам, смотрел на это зрелище – и тут раздался крик.

Глава 16

Неудивительно, что к концу дня Кен так и не появился. Ему наверняка было стыдно. Все-таки, считала Элли, при всех недостатках совесть у брата есть. Вскоре вернулся Фергюс, и она начала рассказывать ему о событиях дня, довольная, что можно разрядить свои чувства и пожаловаться на плохое поведение Кена. Но про деньги, что одолжила ему, решила не говорить. Конечно, сказать бы стоило, но Фергюс точно не одобрит и скажет, что она слишком мягка к своему непутевому брату. Скажет потом. Может, Кен и вправду вернет ей долг – когда рак на горе свистнет, – а если нет, она в ближайшие месяцы будет жить экономнее, и никто ничего не заметит. Первый год после репатриации в Токио научил ее бережливости.

Да, сумбурная жизнь Кена доводила ее до отчаяния, но встреча с адвокатом обнадежила, и Элли была в праздничном настроении, правда, она не успела сходить в магазин и купить что-то вкусненькое на ужин, поэтому приготовила купленные раньше свиные котлеты, решив устроить пир на следующий день.

За ужином Фергюс принялся сплетничать о своем старшем редакторе Дункане Кромере, которого он называл «напыщенным трепачом», и тут Элли вспомнила о письме Виды. Как она могла о нем забыть? Видимо, ее отвлек Кен, потом надо было готовиться к уроку английского, приготовить ужин, а возможно, подсознательно она хотела выбросить из головы сам факт общения между Видой и Фергюсом. Конверт с размашистыми зелеными иероглифами она оставила на столике в прихожей, когда открывала дверь Кену. Должно быть, письмо там и лежит.

– Минутку, Фергюс, – сказала она, вставая из-за стола. – Тебе принесли почту.

Она взяла письмо со столика в прихожей и молча протянула его Фергюсу, просто смотрела, как он внимательно изучает конверт. Он поднялся из-за стола, подошел к окну и, отвернувшись, стал читать письмо. Наконец, повернулся к ней – на лбу появились морщины тревоги и волнения.

– Извини, Элли, – сказал он. – Придется ненадолго отлучиться.

– Прямо сейчас? – изумилась Элли. – Даже не доев ужин?

– Я бы с радостью, Элли, но… – Фергюс на миг замешкался. – Это письмо. От Виды. Боюсь, с ней что-то не так. Суть непонятна, но она просит меня связаться с ней, как только я получу письмо. – Он взглянул на часы. – Уже почти восемь. Если выйти сейчас, я застану ее дома еще вечером.

Он не предложил показать письмо Элли, и в любом случае она знала, что оно написано по-китайски. По крайней мере, он не стал скрывать, что письмо от нее, а не от кого-то еще.

– Когда ты вернешься? Что там написано?

Элли вдруг разозлилась – эта поэтесса снова вмешивается в их жизнь. Но тут же возникло чувство вины – с Видой она так и не связалась. Может быть, с ней и правда что-то случилось? И к опасениям Теда надо было отнестись серьезнее?

– Это как-то связано с теми фотографиями. Она пишет: «Мне кажется, я видела мужчину на фото. Он повсюду». Какого именно мужчину, не говорит. И что это значит: «он повсюду»? Не понимаю. Кстати, где эти фотографии?

Фергюс огляделся, заметил коричневый бумажный пакет, так и лежавший на столе, схватил его и направился к двери.

– Не волнуйся, – сказал он. – Надолго не задержусь. Самое позднее, вернусь к десяти.

Он чмокнул Элли и почти выбежал из дома, она даже не успела задать ему хотя бы один вопрос из тех, что вертелись у нее на языке.

Когда Фергюс ушел, Элли поставила пластинку с записью Пола Робсона, поющего спиричуэлс, обычно они ее успокаивали, – ей не хотелось слушать веселые мелодии армейской радиостанции. Она вымыла посуду, взяла газету и попыталась читать, пока ждала возвращения Фергюса, но поняла, что не может сосредоточиться. Приподнятое настроение, в каком она была несколько часов назад, исчезло, уступив место тревоге и раздражению.

Когда в кабинете наверху зазвонил телефон, Элли поначалу не обратила на него внимания, решив, что кто-то звонил Фергюсу по работе, но сигнал не прерывался, и она засомневалась: вдруг это из больницы по поводу матери? Вдруг снова во что-то вляпался Кен?

Заволновавшись, она взбежала по лестнице и схватила трубку.

– Элли? – Голос Фергюса дрожал, он будто плакал. – Господи, Элли. Ты должна приехать. Случилось что-то ужасное.

– Что? – вскрикнула Элли. – С тобой все хорошо? Это Вида?

– Я… Не могу по телефону. Пожалуйста, приезжай. Быстрее.

– Где ты?

– В квартире Виды. Ты ведь знаешь, где это?

– Да. Хорошо. Я приеду. Возьму такси. Только… – Она не знала, что сказать, и просто повторила: – Оставайся там. Сейчас же приеду.

Забыв выключить свет, Элли схватила сумочку, заперла входную дверь и побежала сквозь теплую дождливую тьму, вниз, к главной дороге. В голове крутился клубок страхов. Что случилось? Зачем Фергюсу понадобилось звать туда ее? Он попал в беду? Или Вида? Мысли разбегались, но, когда она поймала такси и попросила водителя отвезти ее к Токийскому университету, в сердце поселилась ужасающая уверенность: ее жизнь вот-вот бесповоротно изменится.

* * *

Такси подъехало к дому, где жила Вида, и Элли увидела, что входная дверь открыта, а Фергюс стоит в тусклом коридоре прямо за дверью. В полумраке она едва могла разглядеть его лицо, но, когда он заговорил, она поняла: он плакал.

– Она мертва, Элли, – сказал он. – Вида мертва.

– Как… что случилось?

– Не знаю. Знаю только… когда я пришел сюда, она была мертва… – Он всхлипнул.

– Идем, – предложила Элли. – Где она?

Фергюс указал на верхний этаж и, поднимаясь по лестнице, сказал:

– Дверь была открыта, я вошел и…

Элли надеялась, что смерть, по крайней мере, окажется естественной – внезапный непредсказуемый припадок или сердечный приступ, какие способны враз свалить даже относительно молодых людей. Но едва она увидела, в каком состоянии квартира – разбитый фарфор, перевернутая мебель, – надежда исчезла.

– Наверное, не надо тебе на нее смотреть, – хрипло прошептал Фергюс.

– Ничего, видеть трупы приходилось.

Она на мгновение закрыла глаза – и шагнула в спальню.

Вида лежала на матрасе и стеганом одеяле на полу, полностью одетая, ногами к двери. Элли смутно различила длинные волосы, разметавшиеся по обеим сторонам головы поэтессы, но, подойдя ближе, сразу увидела: обычно бледное лицо Виды распухло и покрыто красными пятнами. Даже не вглядываясь, причину смерти можно было определить безошибочно. Вокруг шеи Виды был обмотан тонкий, шелковистый черный шнур, он врезался в потемневшую кожу, один конец запутался в ее волосах – зрелище было ужасное.

Вида едва ли верила в Бога, не была религиозной и Элли, но она инстинктивно склонила голову перед лицом смерти.

– Что нам делать? – простонал Фергюс у нее за спиной.

Элли развернулась к нему. Того, что она увидела, ей хватило.

– Вызовем полицию. Вернее, полицию вызову я.

Она оглядела разгромленную квартиру в слабой надежде, что тут может быть телефон, но его не было.

– Есть тут рядом телефон? Откуда ты мне звонил? – спросила она.

– Из табачной лавки на Хонго-стрит, но, может, есть и поближе. Не знаю.

– Оставайся здесь. Ничего не трогай.

Сбежав по лестнице, Элли выскочила на улицу. На нее неожиданно снизошло спокойствие. Голова очистилась, она сосредоточилась на одном: что делать дальше. Найти полицейского или телефон. Позвать на помощь. Почта была закрыта, но кафе по соседству еще работало, она влетела туда и крикнула:

– Телефон у вас есть? Мне срочно надо позвонить.

Но хозяин за прилавком, чуть оторвав взгляд от газеты, только покачал головой.

– Телефона здесь нет. Поищите на главной улице.

Элли побежала к главной улице, по лицу хлестал дождь, слышались раскаты грома. Время будто замедлилось, как во сне. Вдалеке виднелись огни перекрестка, но, казалось, добежать до него не удастся никогда. На фоне чернильного неба очертания зданий были неестественно четкими. Но вот небо расколола зубчатая вспышка молнии, за ней прогремел гром.

По пути к перекрестку, на противоположной стороне она увидела скамейку, на которой сидел худощавый парень в черной студенческой форме. Рядом большая синяя спортивная сумка, в которую он крепко вцепился. Увидев Элли, парень поднял голову и уставился на нее с диким выражением на лице, будто собирался ее окликнуть, но она побежала дальше, не отрывая взгляда от главной улицы впереди.

В этот час народу на улице было мало, но табачный киоск рядом с перекрестком был еще открыт, а на стойке перед ним стоял телефон-автомат.

Элли вдруг охватила паника – она забыла номер, по которому надо звонить. Она читала в газете статью о новой системе экстренных вызовов, но раньше ею не пользовалась. Она уже собралась постучать в витрину табачного киоска и спросить у продавца номер телефона, но тут заметила карточку, торчавшую изнутри витрины: полиция, экстренный вызов – 110.

Она набрала номер, услышала спокойный безразличный голос на другом конце провода, и ее необычное спокойствие вмиг растворилось, голова пошла кругом, силы почти оставили ее.

– Можете сказать, где вы находитесь? – спросил бестелесный голос. Элли, запинаясь, как могла, объяснила, и голос произнес: – Пожалуйста, оставайтесь рядом с убитой. Наши сотрудники скоро приедут.

Элли положила трубку и на дрожащих ногах пошла обратно к квартире Виды. Возвращаясь, чтобы успокоить Фергюса, она взглянула на скамейку на другой стороне дороги. В глубине сознания что-то шевельнулось. Лицо студента с сумкой, сидевшего здесь десять минут назад, показалось ей тревожно знакомым. Но сейчас скамейка была пуста. Молодой человек с сумкой исчез.

Глава 17

Они сидели бок о бок на жестких деревянных стульях в полицейском участке, на серой стене перед Элли висели часы. Казалось, она потеряла счет времени. В последний раз, когда она смотрела на часы, стрелки показывали 8:50 вечера, а сейчас они подползли к десяти. Фергюс обещал быть дома к десяти, вспомнила она непонятно зачем.

Они находились в комнате для допросов, без окон. Фергюса прошиб пот. Допрос главным образом вел усталого вида полицейский средних лет, в очках с металлической оправой. Похож на банковского клерка, которого шпыняет начальство, подумала Элли. За его спиной сидели другой полицейский, потолще, тот вел запись допроса, и переводчик в штатском, на чьем присутствии настояла полиция – переводить их вопросы и ответы Фергюса. Воспользоваться для перевода услугами Элли они отказались, хотя она явно справилась бы с этой задачей гораздо лучше: ей пришлось стиснуть зубы, чтобы не поправлять корявый английский полицейского переводчика.

Комнатка плохо проветривалась, а их все-таки было пять человек, и воздух быстро стал душным и затхлым. Элли пыталась обмахивать себя почтовым каталогом, который случайно оказался у нее в сумочке, но это не сильно помогло. Почему-то ей все время вспоминались ноги Виды. Вида лежала на спине, босая, и Элли удивили ее натруженные мозолистые подошвы – как у крестьянки, но никак не у поэтессы.

Свои вопросы полицейский в основном адресовал Фергюсу, в конце концов, тело Виды нашел именно он. Элли вспомнила, что где-то читала: первым в убийстве подозревают того, кто обнаружил труп. Она объяснила полицейским по дороге в участок, что Фергюс – гражданин оккупирующей державы союзников и до допроса ему надо разрешить связаться с британской миссией. Но ответ был коротким:

– Мы просто зададим несколько вопросов.

Вопросы полицейский задавал одни и те же. Видел ли Фергюс кого-нибудь у дома Виды, когда приехал, на что был дан отрицательный ответ. Что означали слова в ее письме?

Письмо Фергюс передал полицейским, как только они начали его допрашивать. Элли слышала, как дрожал его голос, когда он говорил:

– Господи, если бы я открыл его раньше. Я бы приехал вовремя…

Вспомни я о письме раньше и передай ему, когда он только вернулся домой, подумала Элли. Один час мог что-то изменить? И Вида была бы сейчас жива? Или к тому времени ее уже убили?

Полицейский молча изучил письмо, а потом сказал, словно обидевшись:

– Оно на китайском.

– Да, – подтвердил Фергюс, – и она, и я жили в Китае. Так мы и общаемся.

– А что написано вот здесь?

Полицейский нахмурился, глядя на предложение в письме, и подтолкнул листок Фергюсу.

– Здесь написано, – пробормотал Фергюс, – что она хочет поговорить со мной на личную тему.

Интересно, подумала Элли, ей он об этом не сказал.

– Что, по-вашему, имела в виду мисс Токо, говоря, что хочет поговорить на личную тему? – спросил полицейский.

– Не знаю.

Было странно слышать, как ее называют этим именем. Элли вспомнила, как Вида, сидя напротив в кафе в Канде, с улыбкой сказала: «На самом деле я – Токо Касуми, но никто в семье Токо не считает, что я заслуживаю это имя, да оно мне и не нужно».

Мисс Токо – это не настоящая Вида. Настоящее имя – то, которое ты выбираешь сам, так тебя называют твои настоящие друзья… «Мисс Токо» словно относилось к другому человеку.

Все еще хмурясь, полицейский перевел взгляд с письма на Фергюса.

– У вас были личные отношения с этой женщиной? – спросил он, наконец.

– Нет! – ответ Фергюса прозвучал слишком быстро, слишком громко. Элли посмотрела на него, но его взгляд был прикован к полицейскому. – Дело в том, что… она была подругой моего друга – Теодора Корниша. Он работал в юридическом отделе генштаба, но месяц назад вернулся в США. Он меня с ней и познакомил, а потом я пару раз – несколько раз – брал у нее интервью для своей газеты.

Элли захотелось обнять его или хотя бы просто коснуться его руки, но она не осмелилась.

– А что написано здесь? – спросил полицейский, проведя пальцем по письму, видимо узнавая некоторые китайские иероглифы. – Что-то о фотографиях?

– Она передала мне кое-какие фотографии, сделанные в Китае. Она пишет – писала – «Мне кажется, я видела человека на фотографии. Он повсюду». Видимо, она имела в виду кого-то на одной из тех фотографий, но кого именно, я не знаю.

– Где сейчас эти фотографии?

Фергюс достал из рюкзака пачку фотографий и нетвердой рукой протянул полицейскому. Тот выложил снимки из пачки, быстро проглядел их и молча убрал в папку, лежавшую перед ним на металлическом столе.

– И что вы знаете об этих фотографиях?

– Ничего. Мы собирались встретиться. Она хотела мне о них что-то рассказать. Но в последнее время, после отъезда Теда – Теодора – в Штаты, я не мог с ней связаться. Я послал ей записку пару недель назад, хотел договориться о встрече, но ответа не получил, пока не прочитал это письмо сегодня.

На некоторое время воцарилось молчание. Видимо, полицейский взвешивал ответы Фергюса, и Элли показалось, что он ими недоволен, но решил пока эту тему оставить. Он хмуро посмотрел на письмо, снял очки и протер их носовым платком, по очереди посмотрел на Фергюса и Элли.

– Как думаете, что мисс Токо имела в виду, говоря «он повсюду»?

– Не представляю, – сказал Фергюс.

– А вы, миссис Раскин?

Элли просто покачала головой. Ей бы прочесть остальную часть письма; жаль, что она не читает по-китайски. Уловить тон письма, чувства, какие пыталась передать Вида. Какими словами она обращалась к Фергюсу? Ведь от слов многое зависит.

Но полицейский сложил письмо, сунул его в папку поверх фотографий и переключился на Элли. Спросил, знала ли она Виду. Часто ли они встречались? Когда виделись в последний раз? В котором часу звонил Фергюс? В котором часу она приехала в квартиру Виды? Не заметила ли чего-нибудь подозрительного, когда пришла?

– Кое-что было, – неуверенно сказала Элли. – Не когда я пришла в квартиру, а потом, когда искала телефон-автомат, чтобы позвонить вам. На скамейке чуть в стороне от дома Виды – мисс Токо – сидел парень. Просто сидел и смотрел на улицу. Не знаю, важно ли это, но было тут что-то странное. На улице темно, начинался дождь, а он просто сидел на скамейке.

– Можете его описать? – спросил полицейский.

Едва ли, подумала Элли. Как описать человека, которого ты видела мимоходом?

– На нем была студенческая форма – знаете, такая черная, с латунными пуговицами. Худой, кажется, совсем парнишка – лет девятнадцать, может, двадцать. И у него была большая сумка. В таких носят теннисные ракетки или что-то вроде этого. Кажется, синяя.

Толстый полицейский что-то записал, но его начальнику, судя по всему, эта тема была не интересна. Он просто кивнул и сказал:

– Спасибо, миссис Раскин.

Потом поднялся, открыл дверь комнаты для допросов и жестом предложил Элли выйти.

– Хочу поговорить с вашим мужем наедине, если не возражаете. Можете подождать его в приемной. Вам принесут чашку чая.

Фергюс умоляюще посмотрел на Элли, когда она выходила из комнаты. Наверное, так, подумала Элли, чувствуют себя родители, первый раз оставляя в школе свое чадо. Ее сердце болело за мужа, но что она могла сделать?

* * *

В мрачноватой приемной, где висели плакаты с не очень привлекательными снимками разыскиваемых и пропавших людей, Элли попросила разрешения воспользоваться телефоном. Британская миссия в это время, конечно, закрыта, но у нее был номер домашнего телефона сотрудника миссии Фреда Куинси. Элли дозвонилась, но, говоря с Куинси, слышала на фоне какие-то голоса – похоже, она застала его в разгар какой-то вечеринки.

– Боже! Какая ужасная новость! – сказал Фред, когда она в двух словах объяснила, что произошло. – Слушай, Элли, никто не заподозрит вас с Фергюсом в том, что вы в этом замешаны. Уверен, полиция просто действует по протоколу и вас сейчас отпустят. Так что не волнуйся. На всякий случай я все расскажу нашему юристу, а ты сразу позвони мне, если будут проблемы с полицией.

На другом конце линии раздался смех и звон посуды.

– Извини, Элли. Мне надо идти. Жаль, что ты попала в такую переделку. Я просто потрясен! Все с тобой будет в порядке, договорились?

– Да. Наверное. Спасибо, Фред.

Связь прервалась, и она снова стала разглядывать плакаты с объявлениями о розыске, с которых на нее с каменной враждебностью смотрела шеренга глаз.

Фергюс вышел из комнаты для допросов примерно через полчаса – осунувшийся, бледный, изможденный. Элли очень хотелось узнать, затронула ли полиция его отношения с Видой, но спрашивать его об этом сейчас она не решилась. А сам Фергюс ничего ей не сказал. Просто взял за руку, чтобы выйти на улицу, в душный вечер.

Едва они открыли дверь полицейского участка, раздалась вспышка, что-то треснуло. Молния, решила Элли. Но тут же увидела: недалеко от входа стоит фотограф, а к его камере прикреплен серебристый металлический диск. Она повернулась в его сторону, и ее ослепила еще одна вспышка.

Японские газеты уже были в курсе дела. Видимо, им сообщила полиция. И теперь их с Фергюсом лица украсят первые полосы завтрашних газет?

В такси, где они молча сидели бок о бок по дороге домой, она вдруг вспомнила о предупреждении Ватанабе. «Даже намек на что-нибудь неподобающее – и ваши шансы могут свестись к нулю».

Элли не отрываясь смотрела на размытый блеск ночного Токио, и по щекам текли слезы. Фергюс, видимо, решил, что она плачет по Виде, и взял ее за руку. Она знала, что должна оплакивать убитую поэтессу, страдать из-за этой ужасной смерти. Но вместо этого мозг Элли сверлила мысль: «Майя. Боже, Майя. Что мы наделали? Ведь уже почти все готово – и мы снова тебя потеряем?»

Глава 18

Потом Дзюн думал, что его мозг, наверное, на время отключился. Он совсем замерз и оцепенел, не мог двигаться и даже думать. Он не мог вспомнить, как и когда он оказался на скамейке у дороги, просто сидел там, рядом с драгоценной сумкой, смотрел на улицу и ждал, что будет дальше.

Он видел, как к дому подъехал рыжеволосый мужчина, мистер Раскин, а через пару минут выскочил оттуда, в панике размахивая руками. Дзюн решил, что мужчина хочет вызвать полицию, но вместо них у дверей вскоре появилась Крольчиха.

К тому времени к Дзюну вернулась способность мыслить. Как он не догадался? Ведь Гото спросил его: «Сам подумай, что с ней будет?» Он должен был догадаться, он же видел, что стало с советским корейцем. Значит, знал, чем все закончится. Разгромленная квартира. Тело на полу. Опухшее лицо и выпученные глаза. К ней их привел он. История Гото о том, что наблюдать за Лисой теперь будет другая организация, – скорее всего, его просто решили убрать с дороги, чтобы не мешал им ее убивать.

«Я задушу тебя голыми руками…» – так однажды сказал ему Гото. Только тут были не голые руки, а тонкий черный шелковый шнур.

А что, если все его выдуманные отчеты – это и есть причина ее смерти? Гото всерьез воспринял его рассказ о встрече Лисы с таинственным незнакомцем в парке Уэно. Может, именно тогда Гото или кто-то другой решил, что Лиса стала слишком опасна и с ней надо «разобраться»?

Когда Крольчиха выскочила из дома и побежала в сторону главной улицы, Дзюн едва ее не окликнул, хотел попросить о помощи. Но набраться храбрости не успел – она мельком глянула в его сторону и исчезла. И он пошел куда глаза глядят, зная только, что в клуб «Зеро» не вернется. Другие члены отряда скоро заметят, что его нет, начнут искать – пусть ищут. Туда он больше не вернется.

Смотри он правде в глаза, он мог бы такой исход предвидеть – кроме одного… Того, что ей удалось скрыть от своих убийц, спрятанного за отвалившимся куском обшивки в стене. Дзюн всегда полагал, что у Лисы в квартире есть тайники, чтобы скрывать свои секреты. Но он и предположить не мог, что́ именно там найдет. Сколько часов он провел, следя за ней, но так и не заметил ее единственного, главного секрета. Надо же быть таким дураком!

Он вспомнил, как старый дядя Зима на Карафуто показывал ему паука-ткача через свою лупу с трещиной. «Несчастный, – сказал дядя Зима, – вот несчастный. Столько глаз, а на самом деле? Он почти слепой. Видит только смутные очертания. Вот и плетет себе всю жизнь огромную паутину – вдруг добыча в ней запутается?»

Дзюн спускался с холма к парку Уэно, мимо узкой дорожки, что вела к обнесенному стеной особняку с вывеской на воротах «Токийский англиканский богословский колледж». Казалось бы, ему следовало бояться. Ведь здесь он может столкнуться с Гото или другим агентом отряда «Зет». Удивительно, но никакого страха не было. Теперь, сделав выбор, он перестал их бояться. Дорога к особняку была темной и пустой, а сам дом скрывался за стеной деревьев, но Дзюн представил себе огни за закрытыми ставнями, пустые бутылки, разбросанные в комнате наверху: полковник и его друзья смеются, поднимают тост за успех очередной операции.

В парке Уэно вокруг прудов с лотосами висели фонари, и молодые люди прогуливались по дорожкам с раскрытыми зонтиками, защищая от дождя свои летние кимоно. Возле храма Бентен играл на аккордеоне ветеран в белой рубашке, глаза пустые и невидящие. Откуда-то издалека донесся треск фейерверков, Дзюн учуял сладкий запах подгоревшего соевого соуса – в киосках готовили пищу. Мимо, размахивая ветряной бумажной мельницей, пробежал довольный мальчишка. Никто не обращал внимания на Дзюна, на синюю спортивную сумку, которую он осторожно придерживал на плече. Удивительно легкую.

* * *

За парком Дзюн снова пошел вверх по склону, в район города, где раньше не бывал. Дорога была обсажена деревьями; вдруг стало очень тихо. Добравшись до вершины холма, он в замешательстве огляделся. Ни одного дома, только темнота, в свете фонарей маячили какие-то фигуры. И звуков тоже никаких, только стрекот цикад. Казалось, он вышел из города в какой-то другой мир. Дорога огибала некое пространство, обнесенное невысокой каменной стеной, но чуть дальше в ней возник проход с мощеной дорожкой.

Дзюн пошел туда, и перед ним открылась рощица низкорослых сосен, наполнявших теплый ночной воздух смолистым ароматом. Дальше было что-то, принятое им поначалу за лесок из подрубленного бамбука. Но, подойдя ближе, Дзюн понял: очертания во мраке были не естественными, а рукотворными. Это была масса каменных и деревянных могильных плит. То есть он попал вовсе не в парк. Это было огромное кладбище.

У подножия внушительной могилы сидели на корточках две женщины, с лампой и деревянным ведром, они тихо переговаривались, оттирая каменную кладку. Конечно. Они готовили могилу к возвращению духов. Скоро зажгут фонари для Праздника духов.

На миг Дзюну захотелось найти место где-то в углу кладбища и там провести ночь. В этой темной дымке было что-то успокаивающее. Но он знал: надо идти дальше. В одиночку ему не справиться. Кто-то должен ему помочь.

На дальней стороне кладбища пейзаж резко изменился – лабиринт крошечных немощеных переулков, вдоль которых теснились ветхие домишки из досок, гофрированного железа и листов брезента. Тут все было наполнено светом, шумом, толпами людей. На углу улицы встретился продуктовый магазинчик, и Дзюн заколебался: не купить ли молока или пакетик риса для каши? Он решил, что найти ночлег важнее, и побрел по переулкам, но быстро потерял направление. Двери многих лачуг были открыты, и люди сидели на скамейках под навесами или на крылечках, болтали, обмахивались веерами и пили из бутылок без этикеток. В воздухе витали запахи жареной пищи и канализации.

– Эй, брат! Отоварился? – окликнул Дзюна какой-то парень.

Его спутники рассмеялись.

Повернув за угол в конце улицы, Дзюн понял, что забрел в тупик. Дорога упиралась в деревянный дом, чуть больше соседних, над дверью висела табличка с надписью «Пансион Сайсю». Больше ничего не сообщалось, само здание было обшарпанным и тускло освещенным, но Дзюн постучал в дверь и стал ждать. Прошло много времени, но все-таки внутри послышалось шарканье ног. Дверь открыла женщина, с потемневшим от солнца лицом, сморщенным, как слива, и обрамленным ореолом нелепо уложенных седых волос.

– Что нужно? – подозрительно рявкнула женщина, бросив взгляд на синюю сумку Дзюна.

– Комната на ночь у вас есть? – спросил Дзюн.

– Нет, – ответила женщина. – Все занято.

Она уже начала закрывать дверь, но Дзюн успел переступить порог.

– Прошу вас, – взмолился он. – Мне некуда идти. Хоть куда-нибудь в уголок. Я заплачу.

Порывшись в кармане, он достал купюру в 500 иен. Женщина протянула костлявую руку, будто хотела выхватить деньги.

– Ладно, пристрою тебя на ночь, – сказала она. – Деньги вперед. Только до восьми утра.

Она говорила с заметным акцентом. Наверное, кореянка, подумал Дзюн.

Он снял обувь, и женщина, даже не предложив тапочки, повела его по узкому коридору в заднюю часть дома и открыла дверь. Внутри оказалась крошечная комната без окон – чуть больше шкафа, – совсем без мебели, только и было места что лечь. Дзюн услышал, как по ту сторону тонкой деревянной стены кудахчут куры.

– Во дворе сзади – туалет и бак с водой. Сейчас принесу белье, – пробормотала хозяйка.

Тут ее внимание привлек легкий звук – это Дзюн аккуратно поставил в угол комнаты свою сумку.

– Что у тебя там такое, черт возьми? – удивившись, резко спросила женщина и стала расстегивать на сумке сломанную молнию.

Дзюн прислонился к фанерной стене комнаты и закрыл лицо руками.

– Прошу вас, помогите мне, – взмолился он. – Меня только что бросила жена.

Он заплакал.

Глава 19

Лежа ночью на футоне, Элли чувствовала, как непривычно напряжен Фергюс, он словно одеревенел. Вытянулся на спине и молча смотрел в темноту. Элли хотела утешить его, но так устала, что нужные слова не шли в голову. На удивление, она заснула довольно быстро и проспала до восьми – ее донимали тревожные сны, но, проснувшись, она тут же их забыла.

Открыв глаза, она поняла, что Фергюс уже встал. Из гостиной доносились его шаги и шипение чайника на плите. Несколько секунд ей казалось, что впереди – обычный день, она будет готовиться к урокам английского, потом планировать поездку в детский дом. Но тут к ней вернулись события прошлого вечера, и ее словно ударили под дых.

Она медленно встала, поправила поясок своего летнего юката и прошла в гостиную – за столом сидел Фергюс и внимательно смотрел на снимок у себя в руках. Сначала Элли подумала, что это фотография Виды. Но когда она подошла, положила руки на плечи Фергюса и стала нежно массировать его шею в знак утешения, поняла: перед ним не фотография убитой. Это был один из снимков, сделанных Видой в Китае, – с темным отпечатком большого пальца в углу.

– Я думала, ты отдал снимки полиции, – сказала она, удивленная и растерянная.

– Этот не отдал. – Голос Фергюса звучал нерешительно. – Про этот… забыл.

– Забыл?

– Да. Честно, Элли. Я вытащил его из пакета, хотел посмотреть в такси по дороге к Виде. Когда такси остановилось, сунул снимок в карман, а потом мне уже было не до него.

– Лучше скажи об этом полиции. Передай им этот снимок, прошу тебя. Чем быстрее, тем лучше.

– Не знаю, – сказал Фергюс. – Так ли это важно? У них есть два других, на них почти то же самое, что на этом.

Элли задумалась: он не хочет снова общаться с полицией или это просто желание журналиста придержать все, что поможет слепить хороший материал для статьи? Или дело в том, что этот снимок и маленькая фиолетовая книжечка со стихами – единственное, что осталось у него от Виды?

Она глянула через его плечо на снимок. Японцы в военных фуражках с козырьком, китаец в панаме. Лица разглядеть трудно.

Она хотела поспорить с Фергюсом, уговорить его – будет спокойнее, если он отдаст эту фотографию в полицию. Но вдруг в голову пришла еще одна тревожная мысль.

– Фергюс, – воскликнула она, – а как быть с Тедом? Кто ему расскажет о том, что случилось?

Перед ней возникло лицо Теда, когда он сидел в этой комнате месяц назад, явно опечаленный тем, что должен покинуть Японию и Виду. Бедный Тед. Смерть Виды будет для него тяжелым ударом.

– У тебя есть номер его телефона? – спросила она. – Наверное, телефон есть дома у его родителей.

– Господи! Ты права. Конечно, надо немедленно с ним связаться. Хорошо, что вспомнила. Но его номера телефона у меня нет, есть только адрес. Пошлем ему телеграмму. Сделаешь, Элли?

Для похода на почту Элли повязала на голову свинцового цвета платок, подарок мамы на последний день рождения, а рот прикрыла марлевой маской, будто страдала от летней простуды. К счастью, фотографов возле дома не было, но с этой публикой надо держать ухо востро. Она помнила забавные истории, какие любил рассказывать Фергюс и его друзья-журналисты, как они подкарауливают политиков или звезд, замешанных в скандалах: снимают их в неловких обстоятельствах, ловят с гадкими ухмылками или хмурыми лицами. До сих пор она всерьез не задумывалась, каково это – быть жертвой такой игры.

В киоске возле почты на металлическом стенде лежала подборка утренних газет. Элли быстро проглядела их и тут же отвернулась, увидев свою с Фергюсом фотографию на первой полосе «Токио таймс». Два испуганных кролика, попавших в свет фар грузовика. «Иностранный журналист допрошен по делу об убийстве женщины», – гласил заголовок. Элли слегка затошнило.

Опустив голову, она поспешила на почту, подбирая нужные слова для телеграммы. Как сообщить о беде горсткой телеграфных слов? В конце концов она выбрала такой текст: «Трагическая весть. Вчера умерла Вида. Пожалуйста, позвони в Токио 560278. Наши соболезнования. С любовью, Фергюс и Элли».

Когда она вернулась домой, Фергюс был наверху, в своем кабинете, где обычно стучал на пишущей машинке, а в гостиную спускался ненадолго – поесть и вздремнуть. Спрашивать, что он пишет, она не любила.

Элли прокручивала в голове слова, какие скажет Теду, когда тот позвонит. Звонки раздавались все время, но это были редакторы и журналисты – коллеги Фергюса, а вот звонка из Америки не было.

* * *

Выйдя на маленькой железнодорожной станции в Ойсо, Элли сразу ощутила близость моря. Сам залив был не виден, но от него исходил аромат соли и водорослей, дополнявший этот летний солнечный день. Во время долгой дороги из Токио она наблюдала за семьями, что с восторгом ехали к морю, и была готова представить себя одной из них – беззаботной горожанкой, собравшейся на пляж.

Ей требовалось сменить картинку. Последние три дня она не могла выбросить из головы Виду, тщетно пытаясь отогнать образы, непроизвольно всплывавшие на поверхность ее сознания: лицо в пятнах, запутавшийся в длинных черных волосах шнур… Фергюс в первый день после смерти Виды полностью ушел в себя, зато потом не мог говорить ни о чем другом. Его мучал страх, что причиной ее смерти каким-то образом стала его статья, он постоянно возвращался к этой теме, как Элли ни пыталась его успокоить.

– Ты не виноват. Конечно, не виноват, – повторяла она.

На самом деле она тоже задавалась вопросом – нет ли тут какой-то связи? В интервью Фергюсу Вида откровенно рассказала и о зверствах японских войск в Китае, и о жестокости китайских революционеров, вызывавшей у нее растущую тревогу. Эти комментарии могли прогневить любую из сторон.

Что, если ее смерть как-то связана с ее участием в политической жизни здесь, в Японии? Или с чем-то более личным? Возможно, Вида враждовала со своей семьей. Так или иначе, убийцы явно что-то искали, и прошлой ночью Элли вдруг проснулась от панической мысли: что, если опасность угрожает им с Фергюсом? Ведь злосчастная фотография все еще у них. Когда наутро Фергюс проснулся, она взяла с него слово: он отнесет фотографию в полицию.

Тем временем Элли отчаянно пыталась избавиться от мрака, явно поселившегося в ее душе. Ледяная тьма депрессии была ей хорошо знакома, и погружаться туда снова она не хотела. Чтобы отвлечься от тягостных мыслей, она решила еще раз повидать Майю, пусть совсем ненадолго. Никакого вреда от этого не будет. Вид спокойного, беззащитного детского личика укрепит ее решимость. Чем больше Элли об этом думала, тем больше надеялась, что ничего не потеряно. Да, их фото попало в газеты, но разве они стали из-за этого преступниками? Их никто ни в чем не подозревает. Хорошо, их лица появились в газетах – неужели из-за этого им не позволят стать родителями? Нет, так просто от мечты об удочерении она не откажется.

От станции до детского дома – всего несколько минут, дорогу Элли помнила с прошлого визита. Она узнала магазин с купальными шапочками, жестяными ведрами и лопатами в витринах. На другой стороне дороги возвышался высокий скалистый обрыв. Элли пошла по дороге вдоль основания скалы, добралась до темного проема, издалека похожего на вход в пещеру, – это был туннель под отвесной скалой, выходивший с другой стороны прямо в пышный сад детского дома. Она вспомнила, с какой надеждой и волнением шла по этому туннелю в первый приезд. Как Алиса в Стране чудес – темный проход вел в волшебный мир. Но сейчас она чувствовала себя иначе – усталость, в голове туман. Конечно, виной тому стресс и потрясения последних дней. На середине темного туннеля ей ни с того ни с сего стало страшно – вдруг, дойдя до конца, она окажется в совершенно незнакомом месте? Детского дома нет, вокруг какой-то странный и опасный мир.

Но нет, детский дом был на месте. Туннель выходил на калитку, за которой ослепляла зеленью лужайка. Калитка, высотой до пояса, была заперта на железный замок. На лужайке по ту сторону росли кусты азалий и высокие кедры, бросавшие на траву пятна теней. В тени одного такого дерева сидела женщина в белой форме и читала историю о кролике на Луне группе из пяти малышей, сидевших на лужайке возле ее ног. Майи среди них не было, но дети на мягкой траве, с интересом и удивлением внимавшие взрослому, – было в этом что-то умилительное и чарующее. Элли не стала прерывать рассказ, подождала, когда наставница закончит, и лишь потом обратилась к ней:

– Здравствуйте. Можно поговорить с матроной, если она свободна? Меня зовут Элли Раскин.

Женщина удивленно подняла глаза.

– У вас назначена встреча? – спросила она.

– Нет, – ответила Элли, – но матрона меня знает. Я уже была у вас по приглашению мадам Савады. Я хочу повидать одну из ваших девочек. Майю.

Женщина поднялась со своего места и решительно обратилась к старшему из детей:

– Все сидят на месте. Хиро-кун, ты понял? Следи за остальными. Можете играть на лужайке, но на дорожки не выходите. Я пойду в дом, позову матрону. Через пять минут вернусь.

Ожидая возвращения женщины, Элли стояла за воротами и наблюдала за детьми. Они вели себя на удивление смирно. В лагере Татура для интернированных, где она преподавала во время войны, дети неизменно буянили, визжали, смеялись, бросались свернутыми в комочки листами бумаги, стоило учительнице повернуться спиной. Но эти дети тихо сидели на своих местах на лужайке, сосредоточенно играя с парой игрушечных джипов, которые они катали туда-сюда по траве. Когда самый маленький ребенок, румяный двухлетний малыш с розовыми щечками, хотел выхватить джип из рук своего товарища, мальчик по имени Хиро вмешался, вернул игрушку ее законному владельцу и комично, по-взрослому, объяснил нарушителю:

– Нет, Ма-чан. Твоя очередь еще не подошла. Каждый ждет своей очереди.

Наконец, в сопровождении женщины появилась матрона, она торопливо шла через лужайку, и чары сами собой разрушились. Лицо матроны выглядело раскрасневшимся и взволнованным, и Элли стало ясно: приехав без предупреждения, она совершила серьезный промах.

– Миссис Раскин, – сказала матрона, запыхавшись, – жаль, что вы не предупредили нас о своем визите. Мы бы лучше подготовились, и я избавила бы вас от напрасной поездки.

Она повозилась с ключом в замке и открыла скрипучие ворота.

– Почему? Разве сегодня нельзя встретиться с Майей? – спросила Элли, испытав укол разочарования. Матрона явно была смущена – но почему?

– К сожалению, нельзя. Пожалуйста, идемте в дом, присядем. Там и поговорим.

– Простите, что я вот так, наскоком, – смущенно сказала Элли. – Не хотела причинять вам неудобства. Но вижу, что застала вас в неподходящий момент.

– Не страшно, это пустяки, – официально, даже не улыбнувшись, произнесла матрона.

Она провела Элли через сад к боковой двери в маленькую гостиную, окна которой выходили во двор, окруженный зарослями высокого бамбука. Элли неловко села за стол в центре комнаты, а матрона стала к ней спиной, чтобы налить воду из металлического термоса в чайник.

– Мы бы, конечно, сообщили вам заранее, – сказала матрона, – но это случилось только позавчера, так что у нас не было времени.

– Не понимаю, – сказала Элли. – Что именно случилось?

– К сожалению, Майи больше с нами нет.

Матрона повернулась к Элли и налила в ее чашку бледно-золотистый чай. На лице женщины Элли прочитала искреннее сочувствие и ужаснулась тому, что последует дальше.

– У матери Майи, судя по всему, появились деньги. Разумеется, я не вправе разглашать все подробности, но в любом случае у нее теперь своя квартира, и она решила, что девочка может жить с ней. Она приехала сюда позавчера – забрать дочь. Я понимаю, вы разочарованы, ведь вы с мужем так хотели удочерить девочку. Но вы наверняка поймете: в конечном счете так будет лучше для всех.

* * *

Дома, после долгой поездки из Ойсо, Элли налила себе большой стакан виски со льдом, села на диван в гостиной и стала, потягивая напиток, ждать возвращения Фергюса из пресс-клуба. Надо держать себя в руках, дождаться Фергюса и поговорить с ним. Он утешит ее. Скажет, что еще не все потеряно. Ведь это он сказал: «Мы добьемся своего вместе, как бы трудно ни было». Они найдут выход.

Отказаться от мечты ввести Майю в их семью – это ужасный удар, но, в конце концов, матрона права. Конечно, ребенку лучше со своей настоящей матерью, которая наверняка ее любит и будет заботиться о ней. «Надо же быть такой самонадеянной, – с горечью подумала Элли, – воображать, что я буду лучше родной матери». Впрочем, потерю Майи можно пережить. Они найдут другого ребенка, которому будут нужны еще больше.

Наконец, Фергюс вернулся – он ворвался в комнату в гневе и захлопнул за собой дверь.

– Как они могут! – воскликнул он в ярости, едва войдя в комнату. – Как так можно?

– Могут что? Ты о чем? – спросила Элли, сразу отвлекшись от своего горя.

– Редакторы. Руководство. Дункан Кромер, черт его дери, и все его политбюро. Они переводят меня. Хотят отправить в Гонконг. Только Гонконга мне не хватало!

– Насовсем? – спросила Элли.

– Ну, как минимум на пару лет. «Сейчас главная арена событий – Китай». Это сказал мне святой Дункан. И все потому, что я говорю по-китайски. Мол, там от меня будет больше пользы. Идиоты. Они знать не знают, что китайский в Гонконге – это совсем не тот язык, на котором мы говорили в Шанхае.

Он уселся рядом с Элли, заметил на столе бутылку виски и протянул руку за стаканом.

– Но мы не можем уехать из Японии! – воскликнула Элли, слыша панику в своем голосе. – Не сейчас. Я должна быть в Токио, рядом с мамой. Я не могу бросить ее в таком состоянии. И…

Она хотела объяснить про Майю, но не решилась.

На миг онаостановилась, осмысливая суть услышанного.

– Это из-за Виды, да? – тихо спросила она. – Из-за допроса в полиции, из-за твоей фотографии в газетах? Они хотят выпихнуть тебя из Японии как можно скорее?

Фергюс поставил бутылку виски на стол и кивнул.

– Да. Я тоже сразу так подумал. Они это, понятное дело, отрицают. Мол, это их «новая редакционная стратегия», – какая стратегия? Конечно, это из-за Виды. Зачем им такая головная боль? Не удивлюсь, если в ее убийстве они подозревают меня.

– Что за глупости! – воскликнула Элли. – Никто тебя не подозревает. Другое дело, что им не нужны проблемы с японскими властями. Когда они просят тебя уехать? Ты можешь их как-то переубедить?

Она поднялась, взяла стакан Фергюса и высыпала туда оставшийся лед из холодильника.

– Хотят, чтобы я был в Гонконге к концу месяца. Не знаю. Могу, конечно, поговорить прямо с Дунканом. Объяснить твои обстоятельства и все такое. Дело не только в твоей матери. А удочерение? Как быть с удочерением?

Именно сейчас надо сказать, что Майи больше нет. Но Элли просто сидела рядом с ним и сочувственно кивала, пока он клял своих работодателей. Они допили бутылку виски и принялись за другую.

Гонконг. Фергюс бывал там раньше, но Элли об этом городе имела смутное представление. Она помнила фото или гравюру, которую где-то видела, – закат в Гонконге: здания на крутых скалистых холмах, гавань, джонки с прямыми парусами. Выглядело довольно привлекательно, хотя изображение было старым и выцветшим. Возможно, теперь Гонконг совсем другой. И могут ли они стать приемными родителями там? Возможно, по британским законам это будет даже проще. Она только-только свыклась с Токио. Кажется, осела здесь – и снова менять жизнь, начинать все сначала на новом, совершенно незнакомом месте?

– Наверное, я могу уйти на вольные хлеба, – предположил Фергюс. – Послать их к черту и просто остаться здесь, с тобой.

Элли обняла его за плечи.

– Благослови тебя Бог за эти слова, – сказала она, – но вряд ли из этого что-то выйдет. Ты лучше других знаешь, как трудно зарабатывать на жизнь свободному художнику. Ничего, что-нибудь придумаем. Можешь переехать в Гонконг первым, а я приеду потом, когда…

Ее голос прервался. Сказать «когда мама умрет» у нее не поворачивался язык, но на самом деле так и было.

Постепенно Фергюс утихомирился, перестал что-то раздраженно бормотать. Они обнялись, потом он уснул прямо на диване, а Элли, оставив его, пошла в спальню.

* * *

Она проснулась с головной болью и кислым привкусом во рту. Фергюс уже ушел, и она, к счастью, успела убрать со стола стаканы и бутылки, когда в дверях появились двое полицейских – толстяк, который делал записи во время их беседы, и еще один молодой человек, которого она раньше не видела.

Поначалу она решила, что они пришли за фотографией, все еще лежавшей где-то в доме, хотя Фергюс обещал отнести ее в полицию. Но потом поняла – дело не в этом. Про еще одну фотографию полиции никто не говорил – как они могли догадаться?

Полицейские вежливо поздоровались с ней, сняли обувь и головные уборы и со смущенным видом молча остановились в гостиной, сложив руки перед собой. В голове Элли мелькнула ужасная мысль: они хотят сообщить о еще одной насильственной смерти. Что-то случилось с Фергюсом… или Кеном?

Но толстяк какое-то время разглядывал комнату, а потом дружелюбно заметил:

– Хорошие здесь дома, верно? Построили сразу после великого землетрясения в Канто. До войны тут неподалеку жили мой брат с невесткой. Но когда начались бомбежки, они переехали. Сейчас они в Нагое.

Элли в замешательстве уставилась на мужчин. Ведь они пришли не затем, чтобы поболтать об архитектуре района? Она бросила нервный взгляд на стол и с облегчением увидела: фотографии там нет. Наверное, Фергюс унес ее в кабинет. Она задумалась: вдруг полицейские захотят обыскать дом? И если окажется, что в деле об убийстве она скрыла важную улику, какое ее ждет наказание?

– Пожалуйста, присядьте, – сказала она вслух. – Чай? Или что-нибудь холодное?

– Если можно, холодное, – ответил толстый полицейский. Она достала из холодильника бутылку «Кальписа», немного холодной воды и села напротив них. Полицейские потягивали беловатый напиток и с нескрываемым любопытством оглядывали комнату.

– Муж сейчас на работе, – нарушила молчание Элли. – Я могу вам чем-нибудь помочь?

– Надо кое-что выяснить, – сказал толстый полицейский. Он достал из кармана носовой платок и вытер вспотевший лоб. – Жара в это время года – просто беда. Согласны? – добавил он извиняющимся тоном.

Тот, что помоложе, почти подросток – на щеках еще виднелись шрамы от угревой сыпи, – достал блокнот и карандаш.

– Насколько мы знаем, во время войны вас интернировали в Австралию, а потом вы репатриировались в Японию, – он заглянул в свой блокнот, – четырнадцатого марта сорок шестого года.

– Все верно, – сказала Элли. Они явно времени даром не теряли, подготовились хорошо.

– Ваша девичья фамилия – Макферсон. Ваш отец был англичанин?

– Шотландец, – уточнила Элли.

– А вашу мать зовут… Танака Риэ. Она японка.

– Теперь она тоже Макферсон, – сказала Элли как можно спокойнее, – но при рождении она была Танака Риэ. – Ей хотелось сказать: «К чему все эти вопросы? Разве быть наполовину японкой – это преступление?»

Но полицейские, похоже, удовлетворили свое любопытство по поводу ее прошлого и перешли к другим темам.

– Вы говорили, – сказал толстый полицейский, – что обедали с мисс Токо в Канде, в… – он сделал паузу, и молодой человек, сверившись с блокнотом, закончил за него:

– В начале июня.

– Верно.

– Точную дату помните?

Элли задумалась, а затем сказала: «Минуточку». Ее маленький ежедневник лежал на скамейке в кухне. За последнюю неделю она ничего в него не писала.

Взяв его в руки, она задумалась: вдруг полицейские попросят прочитать ежедневник и найдут там что-то подозрительное? Но, похоже, их интересовала только дата.

– Третьего июня, – сказала она, не читая вслух то, что было написано дальше. «Обедала с Видой в Канде. Странная женщина».

– И как вам тогда показалась мисс Токо? Не выглядела, скажем так… нездоровой?

Элли уставилась на них.

– Не совсем понимаю, что вы имеете в виду, – сказала она. – Насколько я помню, с ней все было нормально. Трудно сказать. Поймите, я ее почти не знала. До этого мы встречались лишь однажды, мельком, на вечеринке в прошлом году. Мне показалось, что с ней все хорошо. Веселая такая. Даже счастливая.

Куда они клонят? Вряд ли думают, что Вида умерла естественной смертью или покончила с собой.

– О чем именно вы говорили во время этой встречи? – спросил тот, что постарше.

Элли на мгновение смолкла – деликатную тему фотографий затрагивать не надо. Тщательно подбирая слова, она сказала:

– Мы говорили о ее псевдониме. По ее словам, псевдоним предложил ее друг. Что-то она рассказала о своей жизни в Китае, на самом деле, совсем немного. Больше мы говорили о положении в мире. Вида, то есть мисс Токо, сказала, что боится атомной войны. Мне показалось, что это сильно ее беспокоит. Она сказала, что видела слишком много войн на своем веку.

– Может, ее беспокоило что-то конкретно?

– Я этого не заметила, – ответила Элли. Она вдруг вспомнила, как Вида возила по тарелке несъеденный рисовый омлет.

Полицейский постарше внимательно оглядел свои ноги в чулках и продолжил:

– Дело в том, что мы получили предварительное медицинское заключение о состоянии тела мисс Токо.

Элли похолодела. Только не это, не надо, молча взмолилась она. Только не говорите мне, что ее изнасиловали.

Но полицейский сказал:

– Медицинское заключение показало: незадолго до смерти мисс Токо родила ребенка. Примерно за неделю до этого. И нам интересно, знаете ли об этом факте вы или ваш муж.

Элли уставилась на него в немом изумлении, и он добавил:

– Мы думали, вы знаете что-то, что может нам помочь. Нам нужно выяснить, где сейчас ребенок. Знаете кого-нибудь, кому можно доверить уход за младенцем?

– Нет-нет. Я понятия не имела…

Полицейский достал карточку с адресом и номером телефона полицейского участка, нацарапал внизу свое имя – старший констебль Мита – и протянул ей.

– Если что-то вспомните, пожалуйста, позвоните по этому номеру, – сказал он, поднимаясь.

Уже около двери он обернулся и добавил, словно спохватившись:

– Нам, конечно, надо выяснить, кто отец ребенка.

Глава 20

Молодая женщина сидела на деревянном стуле в неопрятной кухне гостевого дома «Сайсю» и кормила грудью младенца. На плечо она накинула полотенце, его складки частично скрывали ее полуобнаженную грудь и пушистую головку ребенка.

Хаос на кухне, как быстро понял Дзюн, царил только с виду. На самом деле все было таинственным образом упорядочено. Полки заставлены банками, бутылочками с маслом, соевым соусом, пастой чили и другой неизвестной ему всячиной, на деревянном столе были разбросаны луковая кожура и частично нарезанный лук-шалот. На плите, казалось, постоянно кипели два массивных почерневших котла, а во всех уголках под столами и стульями лежали мешки с рисом и мукой. Но когда приходило время готовить завтрак или ужин для непонятно скольких людей, набившихся в комнаты гостевого дома, хозяйка, миссис Коно, и ее немногословная помощница всегда точно знали, где найти все необходимое, и за считаные минуты готовили удивительно вкусные блюда: куриную похлебку с маринованными огурцами или оладьи с зеленым луком.

Молодая женщина, кормившая грудью младенца, представилась Дзюну как Харуко, хотя он заметил, что госпожа Коно называла ее Чхонджа. Саму хозяйку дома все звали просто «бабушка Ко». Харуко, видимо, была внучкой сестры бабушки K°. Муж Харуко, как понял Дзюн, год назад вернулся в Корею, и с тех пор о нем ничего не было слышно, а сама Харуко недавно потеряла ребенка из-за скарлатины, поэтому у нее было грудное молоко. На щеке – большое родимое пятно, поначалу она показалась Дзюну застенчивой и даже угрюмой, но потом он с удивлением заметил, как нежно она пестовала малыша, гладила его по головке и мягко уговаривала взять грудь.

– Как зовут твоего малыша? – спросила бабушка Ко, когда впервые обнаружила младенца, лежавшего в синей сумке, и Дзюн наугад вспомнил имя своего одноклассника.

– Кунио, – сказал он. – Его зовут Кунио.

Так ребенок стал Кунио.

Когда бабушка Ко увидела ребенка, ее поведение резко изменилось. Суровую враждебность сменила материнская теплота. Она достала ребенка из сумки, вынесла его на задний двор, на скамейку у бака с водой, сняла с него грязную сорочку и подгузник. Потом попросила Дзюна вместе с ней порыться в шкафу в поисках чистого полотенца, которое сойдет за подгузник, а свою помощницу отправила за Харуко. Все это время она не переставала говорить, в основном обращаясь к малышу, но иногда и к Дзюну.

– Бедное дитятко, ты же умираешь с голоду! Что это за мать, ушла и оставила такую кроху? Когда он родился? Две-три недели назад, не больше. Как мать могла его вот так взять и бросить? Вы поругались или еще что? Ладно, теперь тебе уже лучше, верно? Вот так, малыш. Найдем кого-нибудь, кто принесет тебе что-то вкусненькое. Погоди, увидишь. Сейчас она придет.

Дзюн был совершенно ошарашен. Что он знал о младенцах? Смутно помнились времена, когда родилась его сестра Киё. Яркое пятно в памяти – его ревность по отношению к таинственной, извивающейся розовой сопернице, всецело поглотившей внимание его матери. Он боялся, вдруг бабушка Ко начнет задавать уточняющие вопросы насчет его якобы жены и рождения ребенка, но она, хоть и много спрашивала, времени ответить ему почти не давала. Она забыла, что грозилась выставить его в восемь утра. Похоже, он может здесь оставаться сколько угодно.

– Совсем крошка, – сказала кормилица Харуко, поднимая глаза от младенца, и застенчиво улыбнулась Дзюну, – такие чудесные серые глаза. Твоя жена иностранка?

– Наполовину русская, – ответил Дзюн.

– Должно быть, красавица.

Дзюн подумал о Лисе, когда видел ее живой в последний раз: она стоит далеко от края аэродрома и обнимает своего американского возлюбленного.

– Да, она была очень красивая.

Он тут же понял, что сказал о ней в прошедшем времени, но Харуко, кажется, этого не заметила.

Хотелось запомнить Лису улыбающейся, сияющей, полной жизни, как в ресторане «Сирокии», когда она наклонилась через столик, или в кафе при встрече с Крольчихой, а не мертвой, распростертой на полу спальни с распахнутыми налитыми кровью глазами. Он услышал отчаянный вопль и увидел тело Лисы почти одновременно, и какой-то ужасный миг его мозг был не в силах отделить одно от другого, хотя было ясно: взрослый так пронзительно кричать не может, тем более что Лиса явно была мертва. Он не сразу понял, что нарастающие вопли доносятся откуда-то из-за панельной обшивки комнаты.

Звуки быстро привели его к тайнику, он прижал руку к обшитой панелями стене и понял: одна секция вырезана и вынимается. В корзине для белья, в узкой нише лежал младенец – личико багровое, искаженное страданием. Там были спрятаны и другие вещи: стопка документов, пачка перевязанных ленточкой писем. Но Дзюн вытащил только корзинку с ребенком и вернул панель на место, остальное не тронул. Крики младенца поглотили все его внимание. Он думал только об одном: ребенка надо доставить в безопасное место. Вдруг убийцы вернутся? Они нашли, что искали, – или нет? Если искали тайник с бумагами, возможно, они ушли с пустыми руками. К счастью для себя, нападение на Лису и обыск в квартире малыш просто проспал. Подай он голос – и друзья полковника разобрались бы с младенцем безо всяких угрызений совести.

Когда Дзюн, не слишком церемонясь, запихивал младенца в синюю сумку, тот кричал и извивался в его руках с неожиданной силой, но едва он закрыл сумку и пошел вниз на улицу, как малыш на диво быстро затих.

* * *

На кухне гостевого дома «Сайсю» Дзюну было спокойно, не боязно, хотя и душновато, и в щели плохо пригнанных окон залетали мухи. Двое детей Харуко – девочка лет трех и мальчик лет пяти – играли в прятки: носились туда-сюда по кухне, хихикали и повизгивали от восторга, пока их мать нянчила маленького незнакомца.

– Гэн-чан, прекрати! – время от времени вмешивалась Харуко. – Тут же стол! Еще что-нибудь сломаешь – или порежешься.

Но настойчивости в ее словах почти не было, и укротить неистовую энергию детей удавалось лишь на несколько мгновений. Стоило матери отвернуться к младенцу, как они снова начинали беситься. К детям Харуко обращалась на японском, а к бабушке Ко больше на корейском, который Дзюн почти не понимал – если не считать отдельных слов, которые слышал от корейских семей на Карафуто, или когда «Цусима-Мару», на которой он плавал, причалила в Пусане.

В гостевом доме было еще человек восемь или девять, все мужчины, они мельтешили на кухне и в крошечной общей комнате, и Дзюну было трудно определить, кто тут гость, а кто сосед или член большой семьи бабушки K°. Никаких признаков дедушки Дзюн не заметил, но спросить, есть ли он вообще, стеснялся.

На третий день Дзюн оставил ребенка на попечение Харуко – бабушка Ко одолжила ему трехколесный велосипед с металлическим ящиком, закрепленным между колесами, и послала собирать по местным ресторанам объедки риса, перловки, корнеплодов и хлеба.

– Раз уж ты здесь, изволь сделать что-нибудь полезное, – сказала она.

У велосипеда шаталось переднее колесо, и ехать было трудно. Жара в августе стояла невыносимая, он весь вспотел. Но ему нравилось петлять по извилистым переулочкам, лавировать между уличными ларьками, смотреть на толпы детей, игравших в классики или бейсбол, на бочки с водой и гигантские кувшины с маринадами, стоявшие на углах ветхих домов.

В первом же ресторанчике, куда он заглянул, женщина в белом переднике за стойкой сначала подозрительно глянула на него, а потом позвала мужа, который вышел из кухни с обнаженным торсом, вытирая лицо драным полотенцем. Настоящий борец, подумал Дзюн, невысокий, на плечах пугающе играют мускулы. Хозяин сердито начал выслушивать объяснения Дзюна, но, поняв, что он от бабушки K°, расплылся в широкой улыбке. Он что-то крикнул в сторону кухни, и вскоре оттуда появилась босоногая девочка лет девяти-десяти с ведерком объедков, которые и высыпала в велосипедную тележку Дзюна.

Видимо, таким «сбором урожая» занимались многие: в нескольких ресторанах на вопрос Дзюна только пожимали плечами. «Опоздал. Уже все отдали. Приезжай завтра пораньше». Но когда ближе к вечеру – крутить педали на шатком трехколесном велосипеде стало совсем трудно – он вернулся в гостевой дом «Сайсю», в тележке собралась изрядная горка остро пахнувших объедков. Бабушка Ко наградила его улыбкой и дружески хлопнула по спине.

Дзюн помог ей выгрузить еду из велосипедной тележки в большие металлические ведра, через дом они пронесли их на задний двор, где куры в проволочной сетке скребли пыльную землю. Немного объедков досталось им, но большую часть разгрузили под деревянный навес в глубине двора. Едва они с бабушкой Ко вошли в пристройку, Дзюн учуял запах, который вернул его на Карафуто, где до войны их соседи Зимниковы в сарае гнали картофельный самогон. Конечно, в центре пристройки стояла большая эмалированная ванна, полная зловещей с виду коричневатой пены, а сбоку на газовой конфорке в огромной кастрюле готовилось овощное пюре.

– Лучшее марочное шампанское в пансионе «Сайсю», – подмигнув, сказала бабушка Ко.

Вечером Дзюн, сидя на полу за столом гостевого дома с полудюжиной мужчин, отведал «марочное шампанское», под закуску из тушеных свиных ножек и острых солений. Разговор за столом шел о профессиональной борьбе, о заключении перемирия между севером и югом Кореи и много еще о чем, что было Дзюну совершенно не ведомо. Маленький Кунио мирно спал в углу, в деревянном ящике, застеленном одеялом, не обращая внимания на крики, смех, а то и пение из-за обеденного стола. Варево отдавало керосином и было таким крепким, что обжигало рот.

Дзюн сидел тихо, прислушиваясь к гулу голосов, изредка улыбаясь шуткам, которые понимал лишь наполовину. Наверное, можно остаться здесь. Найти какую-нибудь работу – хотя бы частично легальную. Если в Токио и есть место, где можно укрыться от полковника Кэнона и его людей, то оно, конечно, здесь, в этих непроходимых переулках. Казалось, тут никого не волнует твое прошлое, твои документы, твое настоящее имя, если на то пошло. На всякий случай, появившись в гостевом доме «Сайсю», Дзюн назвался Саито Томио.

Но как быть с малышом? Ведь Харуко не будет заботиться о нем вечно. У нее со своими детьми забот хватает, надо зарабатывать на жизнь. Платить ей Дзюну нечем. Людей полковника он не боится, но ведь есть японская полиция. Бабушка Ко говорила, что иногда они сюда заглядывают, вынюхивают – нет ли нелегальных мигрантов или контрабандного алкоголя? Если найдут ребенка без документов, без матери и с безработным «отцом», который нигде не зарегистрирован, Кунио наверняка заберут и поместят куда-нибудь в детский дом.

Но один выход все-таки есть. Рискованный, конечно, но ничего другого ему в голову не приходило. Зато ребенок будет хоть как-то защищен. Эта идея возникла у него, когда в день смерти Лисы он издали наблюдал за ее домом, ждал, что произойдет дальше, и увидел, как по дороге пробежала миссис Раскин – он даже чуть не окликнул ее…

Один из мужчин постарше прервал его размышления; перегнувшись через стол, он попросил:

– Может, споешь нам что-нибудь? Твой черед.

Минуту поколебавшись, Дзюн своим пронзительным голосом запел «Катюшу». Оказалось, почти все эту песню знают, пусть и на свой манер, и вскоре все стали ему подпевать, хлопая в ладоши и стуча по столу. Дзюн ускорил темп, песня зазвучала быстрее, Кунио проснулся и начал подвывать, и песню заглушил общий хохот.

* * *

На следующий день Дзюн сказал бабушке Ко, что вечером собирается уходить. Он помогал ей лущить горох, сидя на кухне в чужой поношенной юкате – его единственная рубашка, которую хозяйка постирала, сушилась возле плиты.

– Тебе есть куда пойти? С тобой и с ребенком все будет хорошо? – спросила она, и Дзюн понял: уговаривать его остаться она не будет. Да, она человек гостеприимный, но у нее и Харуко полегчает на душе, когда незваные гости исчезнут. Ведь у ее семейства своих забот хватает.

– Все у нас будет хорошо, – заверил ее Дзюн. – Неподалеку от Симбаси живет моя тетка. На первое время поможет.

– А что твоя жена? – спросила бабушка Ко. – Есть надежда, что она вернется?

– Сомневаюсь, – сказал Дзюн. – Нет. Вряд ли она вернется.

– Глупая женщина, да? – усмехнулась бабушка Ко. – Не переживай. Ты же красивый малый, найдешь кого-нибудь получше.

Она хотела дать ему корзинку для ребенка, но он сказал, что ему удобнее с синей холщовой сумкой. Размер подходящий, можно застегнуть на молнию, оставив малышу небольшую щель для воздуха, если пойдет дождь. К тому же сумка не так заметна, хотя об этом он не сказал. Кто знает, как все сложится, когда он доберется до места.

Начало темнеть, он переоделся в свою почти высохшую рубашку и студенческую форму, оплатил жилье и простился с бабушкой Ко и Харуко.

– Не знаю, как вас благодарить, – сказал он. – Что бы я без вас делал?

Пришла пора прощаться, и ему вдруг расхотелось уходить, но менять что-то было уже поздно. В глазах Харуко мелькнули слезы, когда она нежно поцеловала Кунио в лоб.

– Как устроишься, приходи нас навестить, и малыша возьми, – сказала бабушка Ко.

– Обязательно, – обещал Дзюн, хотя был почти уверен: больше они не увидятся.

Он поклонился, махнул на прощание рукой и, перекинув сумку через руку, пошел в сторону города.

Глава 21

– Он твой? – спросила Элли, когда Фергюс сидел за столом и завтракал ломтиком арбуза. Она не спала всю ночь, собираясь с духом, чтобы задать этот вопрос. Задавать его не хотелось. Уж больно нелепый, кто знает, какая будет реакция. Но если не спросить, этот вопрос так и будет висеть тяжелой ношей.

– Ты про что? – ломтик арбуза застыл в руке Фергюса, не добравшись до пропитанного соком рта.

– Про ребенка, – сказала Элли. – Ребенка Виды. Его отец, случайно, не ты?

– Нет! – Слово вылетело из него пулей, лицо Фергюса залилось густой краской. – Что у тебя в голове, Элли? Как ты вообще можешь такое спрашивать? Наверняка это ребенок Теда. Чей же еще?

Но в его вспышке гнева прозвучала какая-то нервная нотка, и она услышала, как дрогнул его голос. Она ждала, и он отвернулся.

После долгого молчания он тихо сказал:

– Это было один раз, Элли. Клянусь. Только один раз.

– Когда? – Она тоже говорила тихо и нарочито спокойно.

После паузы он сказал:

– Кажется, в апреле. Так что я не мог… Видимо, она уже была… Господи, Элли, прости меня. Что-то на меня накатило. Сам не знаю, почему я это себе позволил. Ты знаешь, я никогда никого не любил, кроме тебя. И никогда не буду. Это было просто… не знаю… Что-то в ней такое…

Он встал, вытер арбузный сок о рубашку и подошел к ней, желая обнять, но она подняла руку.

– Не надо, Фергюс, – сказала она. – Не сейчас. Просто дай мне время. Мне надо подумать. Нам надо подумать. Мы должны поговорить с Тедом. Ведь кто-то знает, что случилось с этим бедным ребенком.

Она вдруг подумала о Доме Элизабет Сондерс, об историях, которые услышала во время своего первого визита: в конце туннеля, соединявшего их сады с внешним миром, сотрудники дома не раз находили маленькие свертки – младенцы, брошенные отчаявшимися матерями. Могла ли Вида сделать что-то подобное? Конечно нет. Чтобы Вида отдала своего ребенка, тем более в христианское благотворительное заведение? Нет, исключено.

В любом случае обсуждать это с Фергюсом она сейчас не хотела. Сейчас она вообще не хотела с ним разговаривать. Надо побыть одной, подумать, разобраться в безнадежном клубке чувств, грозившем целиком опутать ее…

– Пожалуйста, Элли, – говорил Фергюс. – Пожалуйста, прости меня. Я люблю тебя. И сделаю все, чтобы загладить вину.

Она отвернулась и начала убирать со стола.

– Оставь, Фергюс. Говорить об этом сейчас я не хочу. Уходи. Иди на работу.

Это прозвучало холодно и фальшиво, даже для нее самой, как в каком-нибудь жутком голливудском фильме.

Он замешкался, словно хотел сказать что-то еще, но в конце концов просто подхватил свой рюкзак и надел туфли.

– Я люблю тебя, Элли, – повторил он и вышел из дому.

Только когда он ушел, она поняла, почему сжались мышцы ее горла и перехватило дыхание. Не гнев, не ревность, не чувство измены – это было что-то другое. Это была печаль… разочарование. На миг ей отчаянно захотелось, чтобы отцом ребенка оказался Фергюс. Это дало бы ей надежду.

* * *

Телефон, наконец, зазвонил около четырех часов дня.

Подняв трубку, она услышала треск, и незнакомый голос оператора спросил:

– Я говорю с миссис Фергюс Раскин? – На ее положительный ответ она услышала: – Вам звонят из Соединенных Штатов. Говорите, абонент.

Первое, что спросил Тед:

– Элли, что случилось с ребенком?

– Ты знал о ребенке? – спросила Элли и тут же поняла, как нелепо прозвучали ее слова.

– Конечно, знал. Поэтому и не хотел уезжать. Хотел быть с Видой и нашим ребенком, но она сказала, что справится сама. Что готова сама воспитывать ребенка. Что произошло? – Его голос дрогнул. Ей пришлось напрячь слух, чтобы уловить его слова. – Мне сообщил знакомый из Госдепартамента. Рассказал о Виде, но ничего не смог сказать о ребенке. Ребенок тоже умер?

– Мы не знаем, что произошло, Тед, – сказала Элли. – Тело Виды нашел Фергюс, но ребенка не было. В полиции сказали, что она родила примерно за неделю до смерти. Она могла кому-то отдать ребенка – другу, родственнику, кому-то еще?

– Вряд ли, – сказал Тед. – Почти со всей своей семьей она порвала связь, кроме младшей сестры. Решила, что будет воспитывать ребенка сама. В традиционную семью она никогда не верила. И была полна энтузиазма. Ждала ребенка с нетерпением, несмотря на все трудности. – Казалось, его голос вот-вот сорвется, но он продолжал: – Не могу представить, чтобы она кому-то отдала ребенка.

– Но она никому не говорила, что ждет ребенка, – сказала Элли. – Почему? Выходит, никто, кроме тебя, даже не знал, что она беременна. Я могла бы понять при встрече, но не поняла. Мне это просто не пришло в голову, а Вида ничего не сказала.

Элли вспомнила: когда они обедали в Канде, ей показалось, что Вида выглядела не совсем так, как во время прежней встречи: лицо чуть полнее, тело более округлое. Теперь ясно, что струящиеся платья, какие Вида всегда носила, были лучшей маскировкой.

– Сочувствую, Тед. Мне страшно жаль, – сказала она. – Я подвела вас обоих. Надо было ей как-то помочь.

– Перестань, Элли. Ты ни в чем не виновата, – ответил Тед. – Я должен был ввести тебя в курс дела, но обещал Виде молчать. Она хотела держать свои новости при себе как можно дольше. Она ходила к гинекологу, ей помогала акушерка. Это мне точно известно. Акушерка и прислала мне телеграмму, что ребенок родился. Сказала, что все в порядке. Вида не хотела, чтобы кто-то знал о родах заранее. Я и сам это не очень понимал, но Вида привыкла все делать по-своему. На самом деле, это был своего рода страх – почти суеверный. По Виде не скажешь, что она суеверна, но иногда такое бывало. Ее лучшая подруга в Китае умерла при родах. На Виду это очень повлияло. Наверное, в каком-то смысле… она боялась поверить, что у нее будет ребенок, пока не увидит его и не возьмет на руки. – Он вдруг запнулся, потом поправился: – Не просто ребенок. Мальчик. Малыш.

– Мы сделаем все, чтобы помочь, Тед, – сказала Элли. – Если есть способ найти ребенка, мы его найдем.

Тут она вспомнила о Гонконге. Сказать Теду, что им самим, возможно, скоро придется покинуть Японию?

– Кто мог это сделать, Элли? – продолжал Тед. – Кто мог так ненавидеть Виду, чтобы убить ее? Я не перестаю ломать над этим голову. Столько опасностей было на ее пути, но она выжила. А сейчас, в Токио, в мирное время! Наверное, это как-то связано с ее прошлым, которое не давало ей покоя, вряд ли это случайный маньяк. Она помогала китайцам во время войны, многие японцы скажут – перешла на сторону врага. Но и на другой стороне у нее были довольно опасные связи. Старые друзья-коммунисты. Они ожидали от нее лояльности, хотели, чтобы она продолжала бороться за революцию, но ее одолевали сомнения. Мы много говорили об этом перед моим отъездом. Она сказала, что насмотрелась на насилие. И больше не хочет иметь с ним ничего общего. Не знаю. Бедная Вида. Не знаю, как буду жить без нее, Элли.

– Тед. Мы тоже приняли это близко к сердцу. Жаль, что ты не здесь, мы бы тебя поддержали лично. А так нас разделяет целый мир.

– Фергюс с тобой? – спросил Тед, и Элли впервые почувствовала злость на Фергюса. Как он мог предать своего лучшего друга? Как Вида могла предать человека, чьего ребенка носила? Но Тед сказал: Вида все делала по-своему. Она всегда жила по своим правилам. Дай Бог, чтобы Тед об этом никогда не узнал. Она, конечно, ничего ему не расскажет.

– Нет, к сожалению, – ответила она как можно спокойнее. – Уехал по делам. Через пару часов вернется, хочешь, попробуй позвонить позже. Хотя у вас сейчас глубокая ночь.

– Не важно. Я все равно не смогу уснуть. Я бы вернулся самолетом в Японию завтра, чтобы самому разобраться с этим кошмаром, но я даже этого не могу сделать.

– Почему? – спросила Элли. – Прилетай. Остановишься у нас. Мы сделаем все, что потребуется, Тед.

На линии что-то снова затрещало, и слова Теда было трудно уловить.

– Не могу, – только и услышала Элли. Потом что-то насчет того, что ему «не разрешат уехать из страны», и что-то похожее на «меня вызывают к макаке».

– Что? Не расслышала, – сказала Элли.

– Меня вызвали к Маккарти, – повторил Тед. – Комиссия по расследованию антиамериканской деятельности.

– Господи! – воскликнула Элли. – Это то, что Фергюс называет судом Линча Джо Маккарти? Что им от тебя нужно?

– Ну, – сказал Тед, – вообще-то Маккарти к этому прямого отношения не имеет, но это все та же история насчет «красных под кроватью». Думаю, меня хотят расспросить о моем пребывании в Кембридже. Там я водил дружбу с несколькими леваками, полными завиральных идей, вот теперь и думают, что я коммунист. Возможно, из-за моих отношений с Видой тоже… Не знаю, чего они добиваются, да меня это не сильно волнует. Скрывать мне нечего. Но из страны сейчас улететь не могу.

– Бедняга Тед. Это ужасно. Что-то серьезное? Тебя могут арестовать? Все так плохо?

Она помнила, что Фергюс и Тед говорили об этой Комиссии, но о подробностях не имела ни малейшего представления.

– Просто я…

– Что? Тед! Алло? Ты еще там?

Она прислушалась к внезапной тишине, еще несколько раз неуверенно позвала Теда. Но их разъединили. Только тогда она поняла, что даже не спросила номер его телефона.

* * *

Ужин в тот вечер был безрадостным. Вернувшись с работы, Фергюс в знак примирения принес огромный букет розовых роз, перевязанный золотой лентой. Элли, пробормотав слова благодарности, запихнула их в вазу и небрежно поставила на стол. Иногда от его прямолинейности ее бросало в дрожь.

Она знала, что Фергюс мучается угрызениями совести и жаждет мгновенного прощения. Хочет, чтобы она вышла из себя и несколько минут ругала его, а потом обняла и разрыдалась и чтобы все стало как прежде. Но она не доставит ему такого удовольствия. Ее чувства переплелись в невообразимый клубок, распутать который пока не представлялось возможным. События последней недели выпили из нее все соки. В ней ничего не осталось. Она просто смертельно устала, думать на эту тему и тем более обсуждать ее у нее не было сил, поэтому они заговорили о телефонном звонке Теда.

– Тед сказал, что это мальчик. Акушерка прислала ему телеграмму. Жаль, что он и Вида не рассказали нам о ребенке раньше. Мы могли бы помочь. Знали бы, где теперь искать ребенка.

– Он сказал, как ребенка назвали? – спросил Фергюс.

– Не знаю. Забыла спросить. Мы заговорили о Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности, и тут связь прервалась. Что это значит, Фергюс? Зачем его туда вызвали? У Теда серьезные проблемы?

– Ничего не могу сказать. Надеюсь, что нет. Он принадлежал к одному из тех Кембриджских литературных обществ, где было полно коммунистов и сочувствующих, но в те времена коммунистической была, наверное, половина Кембриджа. И вообще это было давным-давно. А в придачу – его дружба с Видой…

– Думаешь, американцам есть дело до того, чем занималась в военном Китае японская поэтесса, говорящая на эсперанто?

– Без понятия. Иногда мне кажется, что вся эта шпиономания, страсть к выслеживанию предателей – не политика, а личное соперничество и вендетта. Но я не думаю, что у Теда много врагов. Надеюсь, все у него будет хорошо. Бедняга Тед…

Фергюс замолчал. Наверное, думает: не сказала ли она что-нибудь Теду о его отношениях с Видой? Нет, удовлетворять его любопытство она не будет.

Элли уже наполовину помыла посуду, а Фергюс удалился в свой кабинет, как вдруг появился под лестницей.

– Подойди сюда на минутку, Элли, будь любезна, – тихо сказал он.

Элли поднялась за ним в его каморку, где царил хаос и горела только лампочка на столе. Он подвел ее к окну и показал вниз на улицу.

– Как думаешь, что у него на уме? – пробормотал Фергюс.

Элли глянула в окно и увидела худощавого парня в расстегнутой студенческой куртке, который стоял возле их дома и курил сигарету.

Она сощурилась, пытаясь разглядеть лицо парня, и сердце в груди сжалось.

– Это он, Фергюс, – прошептала она. Она схватила мужа за руку. – Я видела этого парня у дома Виды в тот вечер, когда ее убили. Он сидел на скамейке с большой сумкой. И выглядел очень странно. Но это не все. Я почти уверена, что видела его раньше. Когда я столкнулась с Видой в Канде и мы вместе пошли на обед, он был там. Я почти уверена – это он. Наверное, он следил за ней. Возможно, он и есть ее убийца.

– Господи, – еле слышно произнес Фергюс. – Минуту назад он стоял прямо у нашей входной двери. Я думал, он позвонит в звонок, но он так и болтается на улице.

– Боже мой. Нужно звонить в полицию.

Элли молча побежала в гостиную – за карточкой, которую оставил толстяк-полицейский, старший констебль Мита. Вернувшись в кабинет, она стала набирать номер. Трубку не брали долго, но, когда на звонок ответили, она с облегчением узнала голос старшего констебля. По крайней мере, он поймет, о чем она говорит, не придется рассказывать все с самого начала.

– На улице у нашего дома топчется мужчина, студент, – сказала она. – Мне кажется, я видела его возле дома мисс Токо в тот вечер, когда ее убили. Он смотрит на наш дом, будто хочет что-то сделать. Пожалуйста, сейчас же кого-нибудь сюда пришлите.

– Хорошо. Понял, миссис Раскин, – лаконично ответил Мита. – Мы уже едем.

Она вернулась к Фергюсу у окна, и они стали смотреть на улицу, ожидая полицию. При свете луны они видели, как молодой человек беспокойно ходит взад-вперед, словно что-то хочет для себя решить. Один раз он глянул в сторону окна, и она увидела его лицо более отчетливо. Да. Очень похож на молодого человека, который сидел рядом с ней в книжном магазине «Лотос» и что-то писал в зеленом блокнотике. Но его лицо наполовину скрывала тень, и сказать наверняка она бы не решилась.

– Фергюс, – вдруг сказала она. – Помнишь, что Вида писала о мужчине на фотографии? «Он повсюду». Ведь так она сказала?

– Именно так.

– Что, если этот человек следил за ней не одну неделю? Может, она видела, как он наблюдает за ее квартирой? Может, именно это она имела в виду, когда говорила о мужчине на фотографии: «он повсюду»?

Фергюс уставился на нее, но покачал головой.

– Он не может быть мужчиной с той фотографии, – сказал он. – Если, конечно, она говорила о тех китайских снимках. Он же совсем молодой. Посмотри на него – в войну он был совсем ребенком.

Они разговаривали, а Элли прислушивалась – не загудит ли полицейская сирена? Но две машины, появившиеся в конце улицы, тихо заехали за угол, не объявляя о своем прибытии. И когда молодой человек их заметил, они были почти рядом с ним. Он бросился бежать вверх по склону в сторону Атагоямы, но было уже поздно. Трое рослых полицейских выскочили из машин и поймали его, не успел он добежать до конца улицы. Они схватили его за руки, завели их ему за спину и заковали в наручники. Как ни странно, парень почти не сопротивлялся. Оружия при нем, кажется, не было.

Одна из машин увезла молодого человека, и, как только она уехала, Элли выбежала на улицу. У капота второй машины стоял старший констебль Мита и что-то обсуждал со своим младшим напарником.

– Слава богу, вы так быстро приехали! – сказала Элли. – Не представляете, как мы вам благодарны.

Полицейский достал блокнот и снова начал ее расспрашивать.

– Раньше вы не сказали нам, что уже где-то видели этого молодого человека.

Старший констебль неодобрительно посмотрел на Элли, и она залилась краской.

– Знаю, – сказала она. – Просто я не была в этом уверена. Не могла вспомнить, где его видела. Он показался мне смутно знакомым, но я решила, что это мои фантазии. А когда увидела его сегодня – вспомнила. Могу сказать почти наверняка: именно его я видела в Канде, когда встречалась с Видой – госпожой Токо.

Полицейский кивнул, сделал несколько пометок и сказал:

– Пока все. Возможно, мы заедем завтра, если к вам будут еще вопросы.

Когда двое мужчин уезжали, Фергюс, тоже вышедший из дома, обнял Элли за плечи, и она не стала отстраняться. Они молча пошли к дому и уже собирались войти, как неожиданный звук заставил Элли вздрогнуть. Вглядевшись в темноту, она увидела большую синюю сумку, незаметно стоявшую за кипарисовым кустом неподалеку от их двери.

Глава 22

Меня зовут Камия Дзюн. Я родился в Каваками, район Тоёсакаэ, на Карафуто, 28 мая восьмого года эпохи Сёва. Прибыл в префектуру Аомори на перевозившем контрабанду судне примерно 31 марта этого года. Я добрался до Токио и с тех пор перебираюсь с места на место и живу случайными заработками. Впервые я увидел мисс Токо в кафе в Канде, и она мне очень понравилась. Она улыбнулась, сказала мне несколько добрых слов, и я начал за ней следить. Я следил за ней несколько месяцев, но больше она со мной не заговаривала. 8 августа этого года я увидел, что входная дверь ее дома открыта, вошел туда и без разрешения проник в ее квартиру. Я предложил ей заняться сексом, но она отказалась, я попробовал взять ее силой, она стала кричать, и я убил ее, задушив черным шелковым шнуром, который нашел у нее в спальне. Потом разбил и перевернул все вещи в квартире, чтобы все выглядело так, будто она стала жертвой ограбления. В спальне квартиры находился ребенок. Я не знал, что мисс Токо недавно родила ребенка. Когда я убил его мать, он начал плакать, и я задушил его подушкой, а тело убрал в синюю сумку, которую нашел в квартире. Я подложил в сумку камни и бросил ребенка в реку Сумида, чтобы он утонул.

Я знал, что мисс Токо дружила с полуиностранкой, жившей неподалеку от Атагоямы. Я видел, как они встречались, и следовал за полуиностранкой до ее дома. Я снова увидел ее, когда был у дома мисс Токо в день ее убийства. Я боялся, что эта женщина меня заметила и может сообщить в полицию, поэтому 14 августа я пришел к ее дому и стал следить за ней, чтобы знать, куда ходит она. Я хотел и ее заставить замолчать, но тут меня арестовали.

Когда я думаю о своем поведении, меня гложет совесть, ведь я жестоко убил мисс Токо и ее невинного новорожденного ребенка. Об этом преступлении я буду сожалеть до конца своих дней.

Подпись: Камия Дзюн. 15 августа 1951 года

Дзюн очень долго смотрел на этот лист бумаги. При досмотре у него отобрали наручные часы, а в комнате для допросов часов не было, и он не знал, сколько времени он там находился. Возле правой руки лежала черная авторучка, ее положили туда, чтобы он мог поставить свою подпись под признанием, но к ручке он еще не прикасался. Ручка была видавшая виды, один конец ее целлулоидного корпуса, кажется, кто-то отгрыз. Его все время кто-то допрашивал, и лица этих людей начали сливаться друг с другом. Был грустный пожилой мужчина в очках, который говорил тихо и спокойно и, казалось, был до крайности измучен происходящим; парень с прыщами, примерно одного с ним возраста; толстый полицейский, этот наклонялся над столом и орал на Дзюна, если был недоволен его ответами. Полицейский постарше ненадолго вышел из комнаты, а потом вернулся в сопровождении довольно представительного мужчины с аккуратно зачесанными назад волосами и золотым передним зубом. В комнате постоянно горел яркий свет, а вопросы не прекращались. Дзюн был вымотан, ему хотелось лечь, уснуть. Но как уснешь на жестком деревянном стуле, когда в глаза тебе бьет яркий свет, а изо ртов бесконечной череды лиц сыплются бесконечные вопросы. Теперь уже пропал и сон. Он просто чувствовал себя странно, будто его разум отделился от тела, а лица полицейских по другую сторону стола казались отражениями на воде.

Некоторые факты, приведенные Дзюном, на бумаге были изложены верно, например, место и дата его рождения, подробности его приезда в Японию. Другие были частями истории, которую они помогли ему написать, потому что его версия событий была совершенно неправдоподобной. Они уже напечатали два черновика его признания на разбитой пишущей машинке, стоявшей на столе между ними, но скомкали их и выбросили в корзину для бумаг.

Дзюн рассказал им, что прибыл на судне контрабандистов и с готовностью признался, что последние три месяца следил за мисс Токо. Но когда он попробовал объяснить им, что ее подозревали в шпионаже в пользу коммунистов, а задание тайно следить за мисс Токо он получил от секретной организации союзников под названием «отряд “Зет”», поведение полицейских изменилось. Они переглянулись и зашептали что-то, чего он не расслышал.

Затем старший полицейский наклонился к нему и довольно мягко спросил:

– Ты художественную литературу читаешь, Камия?

– Читаю, – выпалил Дзюн непроизвольно и лишь потом понял, что стоит за этим вопросом.

– Посмотри на это с нашей точки зрения, – терпеливо продолжал полицейский. – Будь ты на нашем месте, ты бы поверил, что оккупационные войска союзников наняли необразованного сопляка, незаконно попавшего в Японию наконтрабандном судне, чтобы он выполнял секретную миссию и вел наблюдение? Мало верится, даже если считать это вымыслом, тебе не кажется?

Нет, подумал Дзюн. Не может этого быть. Даже со мной.

В свою защиту он сказал:

– Отряд «Зет» – это не регулярное подразделение оккупационных войск. Оно другое. Неофициальное. Могу сказать, где у них штаб. Могу показать на карте.

К его удивлению, полицейский с золотым зубом вышел из комнаты, вернулся с большой картой города и разложил ее на столе. В картах Дзюн разбирался плохо, и сейчас, глядя на раскинувшийся перед ним Токио, чувствовал, что город движется и расплывается перед глазами. Он долго не мог понять, что здесь к чему. Его палец дрожал, зависнув над поверхностью карты. Она была коричневато-розовой и напоминала разлагающуюся плоть, а по всей ее площади венами тянулись маленькие красные и белые линии.

Наконец, он нашел самый центр – Императорский дворец, потом двинулся на север, вот и парк Уэно, и свободное пространство по одну его сторону.

– Здесь! – показал он.

Полицейский наклонился, уставился туда, где застыл палец Дзюна, и прочитал вслух:

– «Бывший особняк Ивасаки. Токийский англиканский богословский колледж». – Он посмотрел на Дзюна с насмешливым разочарованием. – Извини, ты ошибся. Хочешь попробовать еще раз?

Дзюну вспомнилось, как он бежал сквозь деревья, спасаясь от человека с ножом, как из-под ног ускользал мягкий снег. Он падает, падает… Ударяется обо что-то головой. Неужели все, что происходило с тех пор, – это бред? И он сошел с ума?

– Наверное, знаешь, как наказывают за убийство?

Полицейский с золотым зубом был менее терпелив, чем его старший коллега.

Точно Дзюн не знал, но догадывался, поэтому кивнул.

– Тебя повесят. Будешь говорить нам неправду, отрицать свое преступление – тебя обязательно повесят. Суды сказкам не верят.

Мужчина, похоже, не ожидал ответа, и, когда Дзюн промолчал, он поднялся, встал над ним, обхватил руками шею и сжал, хотя не очень сильно.

– Вот так и наказывают, – продолжил он, – накидывают тебе петлю на шею. Поначалу она довольно свободна, а потом – бум – открывают люк, и до свидания.

При слове «бум» его большие пальцы на миг вонзились в шею Дзюна, да так резко, что кровь отхлынула от головы. Эти руки напомнили ему руки в перчатках человека из поезда. Та минута в поезде запечатлелась в памяти Дзюна очень ярко, хотя с тех пор, кажется, прошло сто лет.

– Никакого отряда «Зет» нет, – продолжал полицейский, возвращаясь на свое место. Слова «отряд “Зет”» он нарочито выделил, заставив их звучать нелепо. – Нет такого отряда, понимаешь? Это очередная выдумка, как и то, что эта женщина, мисс Токо, была в тебя влюблена. Ты хотел заняться с ней сексом, так? И не сдержался.

– Нет! – закричал Дзюн, но понял, что краснеет, а двое полицейских с улыбкой переглянулись.

– Если подпишешь признание, – мягко объяснил старший, – по крайней мере, это покажет, что у тебя есть хоть капля совести. Ты еще молод, живется тебе не сладко. Признаешься, извинишься перед судом – возможно, судья над тобой сжалится. И тебя не казнят. Может быть, просто отправят в тюрьму. Тебе сколько? Восемнадцать. Можешь прожить еще лет шестьдесят.

Текст признания плыл перед глазами Дзюна. Подписать? Так будет проще? Он подпишет бумагу, потом ляжет спать. А вдруг то, что там написано, – правда? И он ее действительно убил?

Но на бумаге стояло слово «ребенок».

Дзюн попробовал сосредоточиться на этом слове. Он перестал понимать, что произошло. Где реальность, а где фантазия? Но одно он знал точно: ребенка он не убивал. Он положил его в синюю холщовую сумку, а потом… он его не убивал. Ребенок был еще жив. Он оставил корчащегося розового младенца, который вырос и стал Киё. Убежал, оставив ей потрепанную колоду карт, играть в пасьянс на пыльной улице перед станцией Тоёхара. А потом она умерла. Но этого ребенка он не убивал.

Надо им об этом рассказать. У него есть доказательства. «Поезжайте к Раскиным в Атагояму, и увидите, что я не убивал ребенка». И что дальше? Его все равно обвинят в убийстве Лисы. Ведь он взял ребенка и держал его при себе несколько дней, – это только подтвердит его вину в их глазах. И что они сделают с ребенком?

Он покачал головой.

– Я не подпишу, – сказал он.

Полицейский с золотым зубом глубоко вздохнул.

– Хорошо, – устало выдохнул он. – Давай начнем все с самого начала. Ты признаешь, что проник в Японию тайно, на судне, которое нарушало закон. Ты признаешь, что следил за мисс Токо несколько месяцев. Признаешь, что вошел к ней в квартиру без ее разрешения…

В эту минуту в дверь сунул голову другой полицейский, которого Дзюн никогда раньше не видел, и негромко кашлянул.

– Извините. Мне надо вам кое-что сказать. Есть новости.

Полицейские вышли из комнаты и закрыли за собой дверь. Дзюн остался сидеть, глядя на карту Токио, по-прежнему лежавшую на столе перед ним. Какая-то гигантская головоломка, подумал он. Лабиринт. Все эти вены и артерии, складывающиеся в сложные узоры, кругом тупики и ложные повороты, но все они в конце концов ведут к огромному свободному пространству в центре. Он смотрел на эту пустоту, отражавшую пустоту в его голове. Потом его глаза проследили путь оттуда к другому месту на карте: саду вокруг большого особняка у парка Уэно, с его подвалами без окон, затопленными водой. Токийский англиканский богословский колледж. Так много скрытых мест. Спрятанных под другими названиями. Эти места никогда не появятся на карте.

Он один, и, кажется, можно положить голову на стол и уснуть, но яркий свет над головой бил по глазам, не позволяя им закрыться. Он так и смотрел на карту, будто она содержала ответ на все вопросы.

Прошло довольно много времени, наконец, вернулся пожилой полицейский и хмуро посмотрел на него.

– Идем! – распорядился он.

Он вывел Дзюна из комнаты и повел по коридору к столу, на котором лежал коричневый пакет. Из него торчали бумажник Дзюна и пряжка его ремня – у него это забрали, как только привели в полицейский участок.

– Распишись, – сказал полицейский.

Это ловушка, подумал Дзюн. Обман, чтобы я все-таки подписал признание.

– Давай. Не тяни резину.

Палец полицейского указывал на открытую страницу какого-то реестра, где стояла целая колонка подписей. Дзюн взял ручку и расписался, полицейский передал ему бумажный пакет и повел к выходу из участка.

– Свободен, – сказал он, когда Дзюн замешкался на пороге.

Снаружи было светло, накрапывал дождь. Перед участком стоял джип, задняя дверца была открыта. Рядом стоял Юджин Гото.

– Ну, Камия-кун. Что натворил?

Дзюн молча смотрел на него.

– Как насчет «спасибо»? – сказал Гото, улыбнулся и хлопнул его по плечу. – Ты должен быть нам благодарен. Тебе повезло, что ты под защитой полковника Кэнона. Пока что Япония еще оккупирована. И просто так взять и арестовать специального агента вроде тебя они не могут. Нет, кишка тонка. Сам понимаешь, мы не могли оставить тебя на милость японской полиции.

Гото жестом указал на открытую дверь джипа, слегка поклонился.

– После тебя, Камия-кун, – сказал он.

Глава 23

– Но я думала, что будет девочка, – сказала мама, когда Элли стала объяснять, что их планы по удочерению изменились.

Маму перевели в крошечную одноместную палату. Там помещалась только кровать, зато стало чуть больше уединения и тишины. Мама выглядела сонной. Припухшие глаза полузакрыты, наверное, ей давали что-то успокоительное или болеутоляющее. Но выглядела она умиротворенной – почти довольной.

– Нет, – вздохнув, Элли начала объяснение заново. – Мы собирались удочерить девочку по имени Майя, но потом ее мать решила забрать Майю к себе. Поняла, что сможет растить ее сама. А на прошлой неделе одна наша знакомая, только что родившая мальчика, умерла, отец за ребенком ухаживать не может, поэтому мы забираем его к себе.

Она не собиралась говорить о том, как умерла Вида, и уж точно никому не надо знать, каким необычным образом ребенок появился в их жизни.

– То есть вы собираетесь усыновить этого мальчика? – спросила мама. – Как его зовут? Ты мне сказала?

– Пока никак, – призналась Элли. – Пока неясно, будет ли это усыновление или опекунство. С этим разберемся чуть позже. Его несчастная мать перед смертью даже не успела выбрать для него имя. Пока мы зовем его Джек, но это временно. Пусть имя выберет отец.

– А та девочка очень милая, – сказала мама с растерянностью и сомнением в голосе.

– Так и есть, – согласилась Элли. – Но ты полюбишь маленького Джека с первого взгляда. Скоро принесу его фотографию. Его мать была японкой, а отец – американец. Глаза серые, волосы красивые, пушистые, черные. Его отцу пришлось вернуться в Америку, и сейчас приехать сюда он никак не может. Поэтому маленький Джек пока на нашем попечении.

– Вот и хорошо, – сказала мама, снова закрывая глаза. – Знаешь, на прошлой неделе приходил Кен.

Она сказала это уже в третий раз.

– Да, – ответила Элли, – замечательно. Знаю, он был очень рад тебя видеть.

– Он хороший мальчик, – сказала мама. – Я всегда это знала, хороший.

Она взяла Элли за руку.

– А ты, Эри-чан? Ты счастлива? – спросила она.

Элли замерла на мгновение, а потом, сама удивившись правдивости своего ответа, подтвердила:

– Да. Да, очень счастлива.

* * *

И это было правдой. Несмотря на ужасы и печаль прошедшей недели, на смятение и неопределенное будущее, она была счастлива. Она понятия не имела, как Тед собирается поступить с сыном. Они отправили ему еще одну телеграмму и ждали ответа. Элли предложила сообщить полиции о том, что ребенок найден, но Фергюс лишь покачал головой и грустно сказал:

– В этом нет надобности, любовь моя. Они все равно скоро узнают.

Конечно, он был прав. Здешняя полиция умеет выбивать признания из преступников, и, если молодой человек признался в убийстве, он обязательно расскажет полиции и о том, что сделал с ребенком. Возможно, это немного смягчит его вину.

Когда изумление и растерянность, вызванные находкой ребенка, немного утихли, мысли Элли стали ходить по кругу, она пыталась понять, что же все-таки произошло и почему. Наверное, тот студент убил Виду в порыве страсти или паники, но над ребенком сжалился. Несколько дней он носил несчастного младенца с собой, а потом оставил его у порога их дома. Он явно безумен. Она вспомнила молодого человека, сидевшего рядом с ней на встрече в книжном магазине «Лотос», тревогу в его глазах, и неожиданно опечалилась.

Между тем Фергюс вдруг стал практичным и ответственным, сумел – с минимумом указаний со стороны Элли – купить малышу детские наряды и подгузники, бутылочки для кормления и сухое молоко и даже найти люльку. Было в этом что-то абсурдное. Откуда взялось это счастье? Ведь в любую минуту к ним могла постучаться полиция и спросить о ребенке, и тогда начались бы бесконечные путаные объяснения и кошмарные бюрократические процедуры: определить родителей ребенка, зарегистрировать его рождение, выяснить, кто будет его опекать. Они с Фергюсом превратились в детей, игравших в родителей. Но это ей нравилось, и она собиралась наслаждаться этим мгновением – неважно, сколько оно продлится.

Когда Элли поехала в больницу, ухаживать за ребенком остался Фергюс. Он запаниковал и все время спрашивал, что делать, если ребенок заплачет или надо будет сменить ему подгузник.

– Не волнуйся, ты справишься, – успокоила его Элли.

Но сейчас, возвращаясь в Атагояму на трамвае, она нервничала: что ее ждет дома? В то же время ее переполнял восторг. Сейчас она снова возьмет на руки мягкого, теплого, посапывающего младенца.

В киоске по дороге к трамвайной остановке она купила главные утренние газеты и, сев в трамвай, стала искать новости об убийстве Токо Касуми. Она думала, что арест молодого человека станет главной новостью, но об этом нигде не было ни слова. Озадаченная, она сложила газеты и уставилась на круглые розовые щечки ребенка в рекламе сухого молока «Моринага» на другой стороне вагона. Джек был маленький и легкий, в отличие от нелепого пухлого младенца из рекламы. Но аппетит у Джека что надо, он жадно сосал из бутылочки, которую Элли давала ему каждые несколько часов – наверное, слишком часто. Она еще не успела найти книгу по уходу за ребенком и опиралась на смутные воспоминания о женщинах, родивших детей в лагере для интернированных в Татуре.

Рядом с рекламой детского молока висел другой плакат: «“Будущее новой страны” – бестселлер № 1 Огири Дзёдзи, президента Тихоокеанской международной торговой компании». Тут же, само собой, была фотография мистера Огири – он стоит на фоне стилизованного силуэта Фудзиямы и благосклонно улыбается, словно ангел-хранитель. А что, вполне уместно. Фергюс помогал мистеру Огири с рекламой, а мистер Огири сделал все возможное, чтобы помочь им с усыновлением, хотя в итоге его помощь даже не понадобилась. Элли иногда спрашивала себя: увидятся ли они еще с этим бизнесменом? Ведь он явно поднимался на более высокий уровень, куда им хода не было.

Еще не дойдя до двери дома, Элли услышала крики ребенка. Для такого маленького существа у Джека был на диво громкий голос. Она открыла входную дверь и вошла в гостиную – вопли уже стихли, их сменило ворчливое кряхтение. Фергюс стоял у окна, выходившего в сад, и что-то тихонько напевал Джеку, держа малыша на руках и нежно поглаживая хрупкую спинку. Он повернулся встретить ее, и Элли увидела, что лицо Фергюса сияет.

– Какой чудесный малыш! – тихо сказал Фергюс.

Глава 24

Дзюн заснул, едва джип тронулся с места, и проспал всю дорогу, пока Гото не разбудил его, тряхнув за плечо. Покачиваясь от недосыпа, Дзюн вылез из машины и очутился перед до боли знакомым особняком. Каменный фонарь на своем основании под кедром еще больше покосился, напоминая пьяницу. Лужайку бороздили длинные тени летнего дня, пели птицы.

– Добро пожаловать домой, – сказал Гото, мрачно улыбнувшись.

Зато внутри особняка перемены были налицо. Большая комната наверху была прибрана и выглядела холодной и пустой.

– Жаль, что полковника Кэнона сейчас нет, чтобы встретить тебя лично, – сказал Гото. – Он в небольшой командировке. Не помню, знаком ли ты с капитаном Ёном? Пока полковник в отъезде, старший здесь он.

Только сейчас Дзюн заметил, что в углу комнаты стоит высокий элегантный мужчина в гражданской одежде. Он шагнул вперед и слегка поклонился.

Не обратив внимания на приветствие, Дзюн взорвался.

– Зачем вам понадобилось убивать ее? Зачем вы это сделали? – закричал он, не обращаясь ни к кому конкретно.

Капитан Ён поднял брови и недоуменно уставился на Дзюна.

– Если вы имеете в виду мисс Токо, – спокойно сказал он, – вы глубоко ошибаетесь. Сержант Гото наверняка уже объяснил вам, что к смерти несчастной мисс Токо мы не имеем никакого отношения. Насколько мне известно, виновные в этой истории совершенно с нами не связаны. Лучше присядьте, Камия, – зачем стоять и доводить себя до исступления? Возьмите сигарету.

Из кармана пиджака он извлек серебряный портсигар и открыл его. Дзюн был готов выбить портсигар из рук этого обходительного мужчины и швырнуть через всю комнату. Но отчаянно хотелось курить, и он вытащил из пачки сигарету, а капитан Ён чиркнул зажигалкой в форме миниатюрного пистолета.

Тут же Дзюн накинулся на Гото, который достал из шкафа графин и стаканы и разливал для всех виски.

– Конечно, это ваших рук дело, мерзавцы, – закричал он. – Ты сказал, что этим теперь займется друг полковника. Это ты сказал им, где ее найти. Вы же все заодно, так?

– Не понимаю, что вы так разволновались, – сказал капитан Ён, сев на стул напротив Дзюна и скрестив лодыжки. – Поймите, война продолжается. А вы здесь, в Японии, как-то об этом забываете. Думаете, у вас мир, а в Корее, между прочим, идет война. Эта женщина, мисс Токо, была связана с китайцами, когда они воевали с Японией, и с тех пор работала на коммунистов. Конечно, жаль, что она умерла, но, как я уже сказал, нашей вины в этом нет. По сравнению с миллионами корейцев, погибших в ходе нынешнего конфликта, смерть этой женщины едва ли имеет большое значение. Очень может быть, что ее убили ее же товарищи – коммунисты. Такое за ними водится, если не придерживаешься линии партии. Я слышал, что она много чего наговорила этому британскому журналисту, Раскину. И могла этим сильно огорчить товарищей. В конце концов, вы даже не знали ее лично. Даже ни разу с ней не разговаривали, ведь так?

«Но я наблюдал за ней, – мысленно возразил Дзюн. – Я знал ее, как никто другой. Я видел, как она шутила со стариком в магазине на углу, когда покупала у него бутылку соевого соуса, как она улыбалась сама себе, поднимаясь на холм после встречи с гадалкой. А как ловко она ускользнула от меня на станции Каруидзава? Я видел, как светились ее глаза, когда она встречала своего любовника. Видел, стоя у края аэродрома, как они обнялись на прощание».

– В любом случае, – продолжал капитан, – вам не следовало принимать все это близко к сердцу. Вам поручили наблюдать и докладывать, делать, что говорят, и держать рот на замке. Жаль, что это оказалось вам не по силам.

Он поднялся на ноги и потянулся.

– Наверное, вы устали после долгого общения с японской полицией. Пожалуйста, выпейте виски. Это не дрянной «Торис». Настоящий «Джонни Уокер» с черной этикеткой, я привез из Пусана на прошлой неделе. Жаль, что не могу к вам присоединиться. С удовольствием бы с вами поболтал. Хотелось бы познакомиться с вами поближе. Я слышал, у вас весьма примечательная биография. Но… – он пожал плечами, – так уж здесь заведено. Мы не можем держать в подразделении людей, которые так чувствительны, что не могут исполнять свои обязанности. Такое в нынешних обстоятельствах чересчур опасно. В общем, у меня есть другие дела, и… А сержанту Гото надо решить с вами один вопрос…

Капитан Ён вышел из комнаты, а Дзюн и Гото остались молча сидеть бок о бок со стаканами в руках. Ничего похожего на этот виски Дзюн раньше не пробовал. Даже у любимого полковником Бродским коньяка «Арарат», который Дзюну как-то разрешили отведать, не было такого насыщенного и мягкого вкуса. Гото смотрел на Дзюна, но не говорил ни слова. Скоро молчание стало настолько гнетущим, что Дзюн был вынужден его нарушить.

– Чего мы ждем? – спросил он.

Гото посмотрел на него поверх своего стакана. Лицо ничего не выражало.

– Ждем, когда начнет темнеть, – сказал он.

* * *

Дзюн не мог вспомнить, когда в последний раз ел. Виски ударил в голову, и комната поплыла перед глазами. Он смутно ощущал, что напротив него появился кто-то еще, кажется, тот самый солдат, который помог Гото запереть его в подвале особняка, когда он попал сюда впервые. Как его зовут? Дзюн не помнил.

Гото с солдатом помогли ему подняться и повели вниз по лестнице, ноги его подкашивались. Но сейчас его вели не в подвал.

Тени в саду сгустились, глубокое сияние заката отражалось в витраже над парадной дверью особняка. Они снова забрались в джип, Гото сел рядом с Дзюном, держа на коленях пистолет, солдат занял место за рулем.

Маршрут был Дзюну незнаком: сначала улица с толпой вечерних покупателей, потом большой буддийский храм с вереницей ярко горящих фонарей. Дальше массивное недостроенное бетонное здание в бамбуковых лесах, узкая улочка между деревянными доходными домами, из окон свисают бельевые веревки. Потом они выехали на грунтовую дорогу, шедшую поверху вдоль заросшей сорняками насыпи, с одной стороны убогие свалки и лачуги, с другой – темные воды реки Сумида. Гото неподвижно сидел рядом с Дзюном, распрямив спину и уставившись в густеющую тьму перед ними. Эта тишина напомнила Дзюну о времени, когда его только начали готовить в шпионы и они с Гото стояли рядышком в поезде, идущем в Токио и обратно, почти не разговаривая друг с другом. «Я так и не узнал его по-настоящему», – подумал Дзюн.

Наконец, дорога сузилась настолько, что джипу, кажется, было не проехать. Гото сказал солдату:

– Сверни налево.

Голос звучал приглушенно, будто у него пересохло в горле.

Джип съехал по склону на бетонную платформу – своеобразный причал, выступающий над рекой. Машина остановилась, и все на мгновение замерли, словно ожидая чего-то. Потом Гото сказал:

– Хорошо. Выходи.

Вылезая из джипа в жаркий летний вечер, Дзюн был абсолютно спокоен. Гото приставил к его голове пистолет, и они пошли к краю бетонного пирса, солдат шел с другого бока, неся по мотку веревки на каждом плече. Воды реки пахли тиной и гнилой рыбой. Гото откашлялся, будто хотел что-то сказать, но, похоже, передумал и просто кивнул своему напарнику – тот быстро и энергично принялся туго обвязывать веревками лодыжки и запястья Дзюна, заведя его руки за спину.

Дзюн глубоко вдохнул сырой, застоявшийся воздух. Посмотрел на край пирса – там, спрятав головы под крылья, рядком сидели три изрядно потрепанных чайки. При виде этих птиц Дзюн вдруг подумал, что попасть в храм Кабусима ему так и не удалось. Может, оно и к лучшему. Он представил себе тысячи белых птиц, их не меньше, чем звезд на небе, они парят над темной скалой, торчащей из сияющего моря. На самом деле это место почти наверняка не оправдало бы его ожиданий.

За пирсом и рекой виднелись грозовые тучи, они поднимались над складами на другом берегу реки. Между тучами был небольшой просвет, сквозь него виднелось чистое небо, бледно-золотистое и бесконечно далекое. Солдат связывал его запястья и лодыжки, а Дзюн не сводил глаз с этого маленького небесного окошка.

Когда последний узел был завязан, оказалось, что до конца пирса сам он не дойдет, и Гото с солдатом взяли его за руки и поволокли туда.

Чья-то рука пихнула его в спину, он вывалился за край пирса и шлепнулся в воду, твердую, как бетон, и до жути холодную. Он вынырнул на поверхность, но вода обхватила его неумолимой хваткой, захлестнув рот, нос, глаза, подобно темным и удушливым водам его снов. На мгновение ему удалось приподнять голову над поверхностью, выплюнуть мерзкую горечь изо рта, напоследок глубоко вдохнуть воздух – сейчас вода утащит его на дно.

И в этот миг, в секунду последнего вздоха, до него донесся прощальный звук – голос Гото. Звук был приглушен ревом воды, но Дзюну удалось разобрать слова.

– Прости меня, Камия-кун, – говорил Гото. – Прости.

Глава 25

– Ну ты темная лошадка, – сказал Фред Куинси, когда Элли позвонила ему, чтобы зарегистрировать в Британской миссии новорожденного. – Поздравляю от всей души, дорогая. Мы и понятия не имели, что ты в положении. Пару месяцев назад мы говорили об усыновлении, так? Зачем тебе это было нужно?

– Все верно, – спокойно ответила Элли, потому что подобные вопросы предвидела. – Всем знакомым это кажется странным. Но я очень волновалась, вплоть до последних месяцев. Раньше у меня были проблемы с беременностью, я боялась, как бы чего не случилось. И мы решили держать это при себе – пока ребенок не родится. Думали, как бы не сглазить. Но судьба нас не подвела. И все прошло отлично.

– Прекрасные новости, Элли. Я так рад за вас обоих. Это мальчик? Такой же рыжий, как Фергюс?

– Нет. Волосы у него мои, а серо-голубые глаза – Фергюса.

– Я слышал, скоро вы нас покидаете, перебираетесь в Гонконг? Значит, ребенка надо зарегистрировать до этого.

– Редактор Фергюса из-за ребенка даже устроил ему легкую взбучку. Но теперь Фергюс может не уезжать до конца сентября, а я останусь с ребенком в Токио еще на несколько месяцев, поэтому спешки нет, но, конечно, чем раньше зарегистрируем ребенка, тем лучше.

– А имя какое дадите? Японское или английское, или и то и другое? Или шотландское? Например, малютка Хэмиш?

– Пусть это будет сюрприз. Принесу показать ребенка, тогда и скажу.

– Ага. Хочешь сохранить интригу.

На самом деле, с именем все было не просто. У них был долгий и безумно дорогой разговор с Тедом через океан, и они все-таки пришли к единому мнению. Поначалу разговор шел с натугой, каждая сторона опасалась слишком много требовать от другой. Но ведь они доверяют друг другу, разве нет? А это – самое главное. В итоге сошлись на том, что родителей будет несколько. Как сын Элли и Фергюса, ребенок получит любовь домашних и защиту от властей, которые в ином случае почти наверняка заграбастают его, поместят в детский дом или передадут враждебно настроенной семье Виды. Договорились, что Элли и Фергюс зарегистрируют ребенка как своего сына в Британской миссии, тогда у него не будет проблем с гражданством. Тед же всегда будет иметь право видеть сына и участвовать в обсуждении решений, связанных с его будущим.

Следствием этого разговора стало длинное письмо – почти контракт, – его подготовил Фергюс и отправил Теду, оставив копию для них и для ребенка – пусть в будущем узнает, как появился на свет и чем объясняется странный состав его семьи. Но, прежде чем официально зарегистрировать ребенка как своего сына, Фергюс и Элли должны были дать ему нормальное имя, безличный и ни о чем не говорящий «Джек» не годился.

– Вида хотела прислать мне список из трех имен, чтобы я из них выбрал, – объяснил Тед по телефону. – Но до этого дело так и не дошло…

Они предложили несколько имен, прикидывая, какое могла выбрать Вида. Наверное, для нее это было очень важно. К именам Вида относилась серьезно. Но ничего вдохновляющего они придумать не могли. Всякий раз, когда звонили в дверь, Элли и Фергюс охватывал страх – вдруг у полиции снова появились какие-то вопросы? На кухне сушатся пеленки, на столе в кастрюльках стоят бутылочки с молоком – как тут скроешь, что у них появился новый домочадец? Но, как ни странно, после вечера, когда в их доме появился ребенок, полиция их ни разу не побеспокоила. Насколько Элли могла судить, газеты об этом деле просто молчали: исключением стала одна мерзкая и полная неточностей статья в еженедельнике, в которой Вида изображалась роковой женщиной в духе комикса, но о расследовании ее убийства там не было ни слова.

* * *

За четыре дня до отъезда Фергюса в Гонконг Элли на пару часов оставила на него ребенка и вышла из дома сама. Она решила кое-что предпринять, пока не поздно. Хотелось пройти той же дорогой в книжный магазин, где она встретилась с Видой, подойти к дому, где поэтесса жила. Мысль об этих местах не давала ей покоя. Она не знала, как на них отзовутся ее душа и тело. Надо заставить себя преодолеть эти страхи сейчас, иначе они превратятся в опасные ловушки, наполненные таким ужасом, что она не рискнет к ним приблизиться. Сначала она отправилась в Канду, в магазин «Лотос», и с удивлением обнаружила, что его больше нет. Вывеска осталась, но дверь была заперта, да еще и прихвачена цепочкой, а рукописная надпись гласила: с 29 августа 1951 года книжный магазин «Лотос» закрыт. По всем вопросам – в соседнюю дверь. Элли вошла в соседний магазин канцелярских товаров, но девушка за прилавком ответила ей туманно.

– Они переехали, – сказала она. – Появится у магазина другой хозяин или нет – не знаю. Можете, если хотите, оставить записку, но ничего не обещаю.

– Не страшно, – сказала Элли. – Не беспокойтесь.

Она прошла по улице мимо книжного магазина, где красовалась реклама бестселлера Огири Дзёдзи. У двери кафе, где они с Видой обедали, Элли остановилась – не выпить ли чашечку кофе? Но после долгого и жаркого лета в воздухе веяло прохладой и свежестью, осень явно была на подходе. Почти весь последний месяц Элли провела дома с ребенком, телу требовалось движение, и вместо кофе она решила прогуляться в район Токийского университета, где жила Вида. Как многое в этих краях изменилось после ее прошлой прогулки! Неподалеку от моста через реку Канда возникли новенький ресторан с большой стеклянной витриной и модный музыкальный магазин, которых раньше здесь точно не было. У перекрестка, откуда Элли вызвала скорую и полицию в вечер смерти Виды, на правой стороне улицы она обнаружила ветхий домишко. Знак над дверью гласил: центр эсперанто «Хонго». Несколько наспех напечатанных плакатов в витрине рекламировали вечерние занятия по субботам для желающих познакомиться с этим универсальным языком, а также трехмесячный курс для более продвинутой публики. Здесь преподавала Вида? Не в силах удержаться, Элли вошла в здание и оказалась в тускло освещенном пространстве, в центре комнаты на столе пылились брошюры. Она оказалась единственной посетительницей. Видимо, сюда заходили нечасто.

Она взяла со стола первую попавшуюся брошюру. На обложке – бородатый представитель западной цивилизации, надпись на японском гласила: «Эсперанто, краткая история», а ниже было написано: «Esperanto, Mallongo Historio». Она полистала страницы и удивилась, как много слов на этом языке ей удалось опознать.

– Я могу вам помочь? – спросила коренастая девушка в очках с сильными линзами, внезапно появившаяся из-за завесы из бусин в глубине комнаты.

– Нет, спасибо, – сказала Элли. – Просто зашла посмотреть.

Но девушка не позволила так просто от себя отделаться.

– Мы всегда рады посетителям, которые проявляют интерес к нашему языку. Ведь эсперанто изучают сотни тысяч людей по всему миру, – сказала она. – Хотите, покажу программу наших занятий? Может быть, захотите записаться?

Элли улыбнулась.

– Спасибо, – сказала она, – но вряд ли. У меня маленький ребенок, и времени ходить на занятия нет.

Из вежливости она решила проявить хоть какой-то интерес и указала на фотографию мужчины на обложке буклета.

– Это ваш основатель? Доктор Эсперанто?

– На самом деле его фамилия Заменгоф, – объяснила молодая женщина, и ее лицо озарилось. – Но он пользовался псевдонимом «доктор Эсперанто», это значит «тот, кто надеется», от слова «эсперо», то есть надежда. Отсюда и получил свое название язык эсперанто. Это очень логичный язык, грамматика совсем простая, и выучить его может практически каждый. Вам будет легко, я уверена.

– Как мило, – сказала Элли с улыбкой. – Язык надежды.

Но пылкий блеск в глазах молодой женщины ее смутил, втягиваться в долгий разговор не хотелось, поэтому она купила дешевый буклет и спешно удалилась. Уже на тротуаре она поняла, что не спросила, заходила ли в этот магазин Вида. И еще не догадалась спросить у девушки, что означает имя «Вида Виданто».

Улица, на которой жила Вида, была, как и всегда, тихой и скучной. Элли вспомнила, как была здесь в последний раз: у нее жутко кружилась голова, когда она бежала по улице, позвонив в полицию. Сейчас, как и тогда, скамейка на середине пути была пуста.

Но на сей раз, подходя к коричневому дому, Элли поняла, что не испытывает ровным счетом ничего.

Ей вспомнилась смерть бабушки в Бандунге, незадолго до нападения японцев на Перл-Харбор. Их с Кеном взял с собой дедушка – проститься с бабушкой, лежавшей в задней комнате маленького магазина тканей. Элли охватил ужас при мысли о том, что ей придется увидеть мертвое тело бабушки, ведь она так ее любила. Но когда она вошла в комнату и увидела маленькую кукольную фигурку, лежавшую на матрасе в своем лучшем кимоно, она просто поняла, что ее бабушки больше нет. Никаких чувств не возникло. Тело на матрасе уже не было бабушкой. Это была оболочка, которой бабушка раньше пользовалась, а теперь отбросила, как и вышитые тапочки, которые так и лежали у входа в магазин.

Вот и улица сейчас была такой же. Безжизненная. Пустая. Коричневый многоквартирный дом никогда не был домом Виды – просто временным местом жительства. Довольно уродливым. Дух поэтессы предпочел здесь не задерживаться.

Парадная дверь дома была закрыта, карточку с именем Виды около верхнего звонка убрали, хотя табличка «Контора Номуры» была на месте. У входа в кафе через дорогу висела записка «Вернемся через тридцать минут». Рядом почта, в витрине – доска объявлений. Листочки о пропавших домашних животных или с рекламой массажа отодвинули в угол – освободить место для двух одинаковых плакатов, предлагавших купить книгу Огири Дзёдзи «Будущее новой страны».

Элли отвернулась и уже собиралась отправиться домой, как вдруг ей пришла в голову некая мысль. Едва ли, а вдруг? Но раз эта мысль появилась, вопрос надо задать. Она подошла к почтовому отделению, проглядела доску объявлений – и вошла внутрь.

Там была всего одна стойка, раздраженная женщина бранилась с начальником почты, потому что посылки от ее сына из Ниигаты до сих пор не было.

– Уже две недели прошло! – повторяла женщина. – Куда вы ее девали?

Почтмейстер что-то бормотал в свое оправдание, но женщина продолжала бушевать. Элли уже решила отказаться от своего внезапного намерения, но тут недовольная посетительница выскочила вон, оставив ее один на один с огорченным мужчиной.

– Чем могу помочь, мадам? – спросил он, пытаясь вернуть себе самообладание.

– Плакаты «Будущее новой страны» у вас давно висят? – спросила Элли.

Почтмейстер окинул ее удивленным взглядом. Две сумасшедших за утро – не много ли?

– Точно не скажу, – ответил он. – Мало ли что у нас там вешают. Мы за этим не следим. Что-то не так?

– Нет, все нормально. Просто хотела узнать, давно ли они висят.

– Да уж месяца полтора, – сказал мужчина. – Кажется, их повесили в начале августа, но когда именно – не помню.

* * *

– Мне нужна лупа, – сказала Элли прямо с порога. – У тебя в кабинете была, Фергюс. Не запаковал еще? И где та фотография?

Потребовалось немало времени, чтобы отыскать лупу среди хаотично разбросанных вещей в кабинете Фергюса. Лупу они нашли, но ребенок уже начал плакать, его пришлось кормить и переодевать. И только когда он уснул безмятежным сном, Элли отнесла фотографию к окну и стала внимательно ее рассматривать.

Разобрать, что к чему, было трудно – лица трех мужчин были частично затенены головными уборами, а фотография была недопроявлена. Элли поднесла лупу к лицу более высокого из двух японцев в военной форме. Линза искажала картинку: в фокусе оказывались то глаза, то одна сторона рта, но все тут же расплывалось и растворялось, стоило ей приблизить лупу к фотографии. Но да. Плавный изгиб щеки, улыбка с прищуром, мягкие губы – все казалось знакомым. Или это выдумки и в смутном изображении она видит то, что хочет увидеть?

– Чем, ты говорил, Огири Дзёдзи занимался во время войны? – спросила она Фергюса.

Уловив в ее интонации серьезные нотки, он подошел к Элли и глянул ей через плечо.

– Точно не знаю, – сказал он. – Во время интервью с ним мы об этом не говорили. Знаю только, что он занимал важную должность во флоте. Наверное, какое-то время провел в Китае – или в Индо-Китае?

– На Хайнане? – спросила Элли.

– Ну нет, – медленно произнес Фергюс, поняв смысл ее вопроса. – Ты думаешь, что на фотографии – Огири? Конечно нет.

– «Мне кажется, я этого человека видела. Он повсюду», – процитировала Элли. – Разве не об этом писала Вида в своем письме? Те рекламные объявления книги Огири с его изображением – они начали появляться повсюду в начале августа, как раз перед ее смертью. Два висят на доске объявлений напротив ее квартиры. Я спросила мужчину на почте, давно ли они там висят, и он ответил: с начала августа. Фотография Огири есть и на трамваях, в книжных магазинах, в рекламе всех газет и журналов. Он и правда повсюду.

– Дай-ка взглянуть. – Фергюс взял фотографию и некоторое время молча разглядывал ее. Элли заметила, что его рука дрожит. – Огири спрашивал меня о Виде, когда я брал у него интервью для газеты, – очень тихо сказал Фергюс. – Я еще удивился, что это он так ею интересуется. Он спросил, собираюсь ли я писать о ней еще одну статью, и я ответил, что да. Возможно, я сказал, что у нее есть несколько снимков из Китая…

Внезапно он хлопнул фотографией по столу, и его лицо побагровело от ярости.

– Грязная сволочь! Он просто использовал нас! Он и не думал нам помогать. Все дело в том, что я написал статью о Виде. Он просто хотел… У меня кое-что есть. Погоди. Сейчас найду. И тогда этому подонку несдобровать.

Он кинулся наверх, и Элли услышала в его кабинете стук, потом что-то рухнуло на пол – стопка книг или документов. Она подошла к основанию лестницы.

– Не надо, Фергюс, – сказала она. – Оставь. Прости меня. Зря я об этом сказала. Мы не можем доказать, что это он. И никогда не сможем. Возможно, сходство я просто выдумала. Разбудишь ребенка, а тебе надо собираться. Забудь об этом. Это нас не касается.

Но Фергюс не отвечал и продолжал громыхать. Наконец, он спустился по лестнице, размахивая газетной вырезкой.

– Послушай. Только послушай, – и он начал читать статью, быстро и монотонно: – «Огири Дзёдзи возглавляет Тихоокеанскую международную торговую компанию, которая занимается развитием коммерческих связей между…» Так, не важно… «Учился в Токийском колледже иностранных языков, окончил Академию Императорского японского флота в 1922 году, потом отбыл в Великобританию, где изучал политику и историю в Оксфорде. В 1930 году стал офицером-резидентом японского посольства в Лондоне. В 1935 году получил звание капитана и два года служил военно-морским атташе в Таиланде». Вот оно, – речь Фергюса замедлилась, следующий абзац он прочел, выделяя каждое слово: – «В начале 1940-х годов занимал должность в японской военно-морской администрации на юге Китая и занимался разработкой минеральных и лесных ресурсов. Некоторое время находился под следствием прокуратуры по военным преступлениям, но расследование было прекращено, и вскоре он вошел в мир бизнеса, занялся оживлением торговли между Японией и другими азиатскими странами».

– Это ничего не значит, – сказала Элли. – На юге Китая он мог быть где угодно.

– Значит! – почти кричал Фергюс. – Разве не видишь? «Военно-морская администрация». Остров Хайнань был единственным местом в Китае под контролем японского военно-морского флота. Я полный идиот. Это же просто, как дважды два! Но когда я читал о нем, этот факт как-то упустил. Не уловил связи. Он наверняка был на Хайнане. Там во время войны творились жуткие вещи, сама знаешь. На суде по военным преступлениям рассказывали ужасные истории: сожженные деревни, убийство мирных жителей. Жители деревень в горах – коренные племена, не китайцы – иногда помогали партизанам-коммунистам, за что и были убиты. И он наверняка имел к этому отношение. Но в конце концов все это затмили истории о казнях западных миссионеров на острове и прочая жуть, творившаяся в лагере для военнопленных. С этим лагерем Огири связан не был, поэтому преследовать его не стали. Стенограмма некоторых показаний на процессах по военным преступлениям, где говорится о Хайнане, есть. Я ее видел, но сейчас не могу ее найти.

– Господи, – медленно произнесла Элли. – Даже не верится. Весь этот шарм и лоск… Как такой человек мог совершить… то, чему была свидетелем Вида? Убийство деревенских жителей?

– Даже не сомневайся, – отмахнулся Фергюс. – Поверь мне, я насмотрелся на очаровательных военных преступников, и не только в этой части света.

– Но даже если на фотографии Огири, – возразила Элли, – не могу представить, чтобы он хладнокровно убил Виду. Не могу представить, что он способен совершить насилие над кем-либо. Кроме всего прочего, это испортит его дорогой костюм.

Ей тут же стало неловко, уж очень бессердечно прозвучали эти слова, но Фергюс лишь мрачно улыбнулся.

– Совсем не обязательно, чтобы он это делал сам. Уверен, во время войны так и было. Он просто отдавал приказы, а кто-то другой нажимал на курок, зажигал спичку или что-то еще. А здесь тоже исполнителей предостаточно. Я же тебе говорил, он знает все нужные ниточки, за которые можно потянуть. А тут у него есть мотив. Подумай, что будет с его блестящим политическим будущим, если всплывет что-то подобное, особенно в американской прессе.

– Возможно ли, – размышляла Элли, – что молодой человек, которого они арестовали возле нашего дома, мог работать на Огири?

Фергюс сделал паузу, на миг задумался.

– Вполне возможно. Хотя довольно странный выбор для такого задания. Можно было ожидать кого-нибудь покрепче, из якудзы.

– Что Вида рассказала тебе о Хайнане?

Фергюс сел за стол напротив Элли и провел рукой по глазам. Она не могла понять, то ли он вытирает слезы, то ли хочет собраться с мыслями и вспомнить свои разговоры с Видой.

– Почти ничего, – выговорил он наконец. – Хотела рассказать. Знаю, что хотела. Но в итоге всегда отмалчивалась. Наверное, ей чего-то не хватало, чтобы выразить свои переживания словами. Знаю, что в Кантоне она познакомилась с молодым коммунистом, поехала с ним на Хайнань, видимо, незадолго до вторжения туда Японии, но точно сказать не могу. Говорила, что была с ним в горах. Одно знаю наверняка: она пришла в ужас от того, что творили японские войска в Китае, но в то же время разочаровалась в китайских коммунистах. Кажется, поняла: местные жители рисковали всем, чтобы бороться за правое дело, но все их жертвы в итоге просто использовала партийная верхушка.

Он потянулся через стол, взял ее руки в свои и сказал:

– Элли, я уже несколько недель собирался тебе сказать. Я очень сожалею о том, что было с Видой. Знаю, тебе может быть трудно это понять – я и сам этого не понимаю, – но Вида была необыкновенным человеком, такие встречаются на жизненном пути раз или два. Как астероид или метеорит. Она горела на удивление ярко, и эта яркость меня притягивала. Но вспышка была кратковременной. Я не смог бы провести с ней всю жизнь, а она никогда не захотела бы провести свою со мной. Ведь она из тех, кто никого к себе не подпускает. На глубоком уровне – нет. Она всегда держалась особняком. Так бы и жила дальше в одиночестве. Возможно, ей удалось бы сблизиться с сыном – но я не уверен даже в этом. Ты единственный человек, Элли, с которым я хочу прожить свою жизнь. С тобой, а теперь и с Джеком. Втроем, вместе.

Элли рассмеялась.

– Нам и правда придется дать ему имя. Сколько можно называть его Джеком? Тебе предстоит неделю добираться до Гонконга, заняться особенно нечем. Вот и придумай по дороге ребенку имя, а как прибудешь – пришли телеграмму.

Фергюс посмотрел на нее, ждал, что она скажет что-то еще, но она лишь сжала его руки. Тогда заговорил он:

– Забыл сказать – вчера у меня были хорошие новости. Фрэнк Маллинз из «Саут Чайна морнинг пост» на полгода уезжает в Европу и предлагает нам пожить в его доме в Гонконге, пока будем что-то искать. Я бывал у него. Ты будешь в восторге. Прекрасный уютный сад, с террасы видна гавань. Знаю, пустить там корни будет трудно, но Гонконг тебе понравится, вот увидишь.

Элли вздохнула.

– Жалко уезжатьотсюда, – сказала она. – Но, по крайней мере, в Гонконге я буду спокойна, что полиция не придет за Джеком, что мне не грозит ненужное внимание со стороны мистера Огири и его дружков.

– Я эту историю так не оставлю, – сказал Фергюс. – Постараюсь еще что-то выяснить. Это мой долг перед Видой, да и перед нами с Джеком. Мы должны знать, что произошло. Но не волнуйся, я дождусь вашего приезда в Гонконг, а уже потом попробую что-то напечатать.

– Как думаешь, стоит отнести эту фотографию в полицию? Рассказать о наших подозрениях? – спросила Элли. – Вдруг тот парень, которого мы видели, к убийству не причастен?

– Нет! – возразил Фергюс. – Нет, Элли. Прошу тебя, никуда не ходи. Нам не надо, чтобы полиция снова лезла в нашу жизнь. И они никогда не поверят обвинениям в адрес такой шишки, как Огири. Решат, что мы сошли с ума. Даже будь у нас более убедительные доказательства, они им не нужны. Зачем им ворошить прошлое?

– А прошлое ли это? – спросила Элли.

– Ты меня понимаешь. В любом случае, любовь моя, сейчас меня волнует только твоя с Джеком безопасность – пока мы снова не будем вместе. – Он встал и поцеловал ее в макушку. – Ладно, мне надо собираться.

Он взял со стола фотографию.

– Берешь ее с собой? – спросила Элли.

Фергюс чуть задумался.

– Да, – сказал он. – Так будет надежнее, согласна?

Глава 26

В первую неделю после отъезда Фергюса Элли было трудно заснуть. Ребенок по-прежнему просыпался каждые три-четыре часа, требуя кормления, и даже когда она погружалась в тревожный сон, в памяти невольно всплывала некая фигура. Странно, но это была не Вида. Это был молодой человек в студенческой форме, он стоит в лунном свете и смотрит на их дом. Зачем он принес к ним ребенка? Если он убийца, не проще ли было убить и его?

В последнем сне Элли сидела на неудобном стуле в книжном магазине «Лотос» и, повернув голову, встречалась взглядом с сидевшим рядом молодым человеком. И в его глазах было нечто такое, что не выразить словами, но это нечто объясняло загадку, которую она изо всех сил пыталась разгадать. Она открыла рот, чтобы заговорить с ним, и увидела: рядом никого. Соседний стул пуст. Она проснулась с бьющимся сердцем и, чтобы успокоиться, протянула руку к лежавшему рядом ребенку – его грудь мягко поднималась и опускалась.

Погода становилась все прохладнее, Джек прибавлял в весе, и Элли стала чаще гулять с малышом, нося его в детской переноске, чтобы чувствовать его мягкое тельце у груди. Когда ей требовалось выйти одной, она нанимала понянчить ребенка своих учеников-подростков. Уход за ребенком увлекал их куда больше, чем изучение английского языка.

Через неделю после отъезда Фергюс телеграфировал, что благополучно прибыл в Гонконг. То ли он не смог придумать в пути хорошее имя для ребенка, то ли начисто забыл о просьбе Элли, но в его телеграмме об этом не было ни слова. Жизнь вошла в новое русло, в центре которого был ребенок, а не Фергюс. Но совесть Элли не давала ей покоя. Надо узнать, что случилось с тем молодым человеком.

И вот, в ветреный день, когда деревья гинкго вокруг Токийского университета сбрасывали золотые листья на тротуар, она с колотящимся сердцем снова подошла к полицейскому участку. Она сознавала, что пренебрегает советом Фергюса. Он рассердится, если когда-нибудь об этом узнает. Возможно, это был безумный поступок. Но образ молодого человека не выходил из головы. Надо хотя бы попытаться выяснить, что происходит, а еще надо сказать полиции, что она, кажется, узнала мужчину на фотографии. Что они сделают с этим ее сообщением – их дело. Но если она им не скажет, а молодой человек с тревожными глазами отправится на виселицу, она не сможет себе этого простить.

Едва сдерживая дрожь в голосе, она назвала свое имя полицейскому на стойке регистрации и объяснила, что у нее есть дополнительные сведения по делу об убийстве Токо Касуми. Мужчина озадаченно посмотрел на нее и отправился за своим начальником. Элли ожидала увидеть полицейского средних лет, который их допрашивал, или толстого старшего констебля Миту. Но человека, который вышел из внутреннего кабинета и провел ее в комнату для бесед, она никогда раньше не видела. Довольно симпатичный мужчина с золотым передним зубом. Комната, куда ее провели, тоже ее удивила. Удобные кресла, даже небольшая ваза с искусственными цветами на столе – видимо, поняла Элли, здесь беседуют с семьями жертв и полезными свидетелями, а не допрашивают подозреваемых.

Полицейский сел в кресло напротив Элли и, не дожидаясь, пока она заговорит, с улыбкой наклонился к ней.

– Миссис Раскин, – сказал он нараспев, будто сомневался, хорошо ли она понимает его слова. – Могу представить, как сильно вы обеспокоены убийством Токо Касуми. Мы очень ценим помощь, которую вы и ваш муж нам оказали. Мы собирались сами связаться с вами и предоставить вам дополнительные сведения о нашем расследовании, но просто ждали, когда отчет по этому делу будет завершен. Мне очень жаль, если долгое ожидание заставило вас и вашего мужа нервничать.

– Ничего страшного, – ответила Элли, пораженная его заботой.

– Наш отчет еще не готов, – продолжал полицейский, – но могу с уверенностью сказать: человек, о котором вы нам сообщили, действительно оказался убийцей. Это следовало из его же слов. Но, увы, прежде чем предъявить ему официальное обвинение, мы были вынуждены отпустить его за отсутствием улик, а повторно арестовать не смогли – он скрылся. Но, – поспешно продолжил он, – пожалуйста, не пугайтесь этого. Хочу вас заверить – вам абсолютно ничего не угрожает. Расследование еще не завершено, но в частном порядке могу твердо сказать – этот молодой человек покончил с собой в тот же день, как был нами отпущен. Возможно, он раскаялся в своих преступлениях, возможно, просто испугался встречи с правосудием. Теперь мы этого уже не узнаем.

Элли замолчала, вспомнив их встречу в книжном магазине «Лотос». И потом, на улице у дома Виды – парень сидел, уставившись в пустоту, а рядом лежала синяя сумка. Это сейчас она знает, что в ней находился ребенок. Она могла с ним поговорить, но не стала. Что бы он ей сказал? Она хотела спросить у полицейского, как звали молодого человека, но решила, что вряд ли это уместно.

– Вы хотели узнать что-то еще? – терпеливо спросил полицейский.

– Ну… Вообще-то я хотела кое-чем с вами поделиться, но, наверное, это уже не имеет значения. Речь идет о фотографиях…

– О фотографиях?

– Да, которые Вида – мисс Токо – передала моему мужу, он во время беседы отдал их вам. Мне кажется, одного из мужчин на этих снимках я узнала, но в свете того, что вы мне рассказали, это вряд ли имеет значение.

Полицейский сконфузился.

– Минуточку, миссис Раскин, сейчас, – сказал он.

Он вышел из комнаты, а Элли осталась ждать, поглядывая на свои часики и изучая искусственные цветы, наверное, гортензии, довольно грубо сделанные из голубого шелка, который потерял цвет и превращался в серый. «Возможно, он раскаялся в своих преступлениях», – сказал полицейский. Во множественном числе. Неужели они думают, что молодой человек похитил или даже убил и ребенка? Она была совершенно сбита с толку. Но, по крайней мере, о ребенке речь не заходила, никаких неловких вопросов не было.

Наконец полицейский вернулся с улыбкой на лице.

– Хочу еще раз поблагодарить вас, миссис Раскин, вы нам очень помогли, – сказал полицейский. – Понимаю, что для вас – и, не сомневаюсь, для вашего мужа тоже, но особенно для вас – это было серьезным и неприятным испытанием. Жаль, что вы оказались втянуты в это очень непростое дело, но поверьте, вы можете о нем забыть. А насчет фотографий могу лишь сказать, что это, очевидно, какое-то недоразумение. Я сейчас опросил моих коллег и могу подтвердить: в нашем досье нет никаких записей о фотографиях.

Он смотрел на нее с улыбкой, как бы бросая ей вызов – будете возражать? Она отвела взгляд и уже собралась что-то сказать. Но подумала о ребенке, о предупреждении Фергюса насчет полиции. Наверное, поднимать волну не стоит. Пусть будет, как будет. Тем более что один снимок у Фергюса есть.

И в ответ она одарила полицейского милейшей улыбкой.

– Спасибо, что нашли время встретиться со мной, – сказала она спокойно.

– Что вы, миссис Раскин, – ответил он, поднялся и отвесил небольшой поклон. – Напротив, это мы должны благодарить вас.

Глава 27

Голубой конверт авиапочты появился на дверном половичке через три недели после смерти матери. Элли взяла его в руки, и сердце у нее затрепетало – она увидела индийскую марку и узнала размашистый почерк. Она вскрыла конверт, но потом решила, что сейчас не готова читать письмо. Она сунула его в сумочку и взяла с собой, отправившись с ребенком на прогулку в парк Уэно.

За последнюю неделю сильно похолодало, но день был свежим и ясным. Ветер шевелил сухие стебли лотоса по краям прудов. Она нашла скамейку в освещенном солнцем уголке, вынула ребенка из переноски и усадила к себе на колени – пусть смотрит на залитый солнцем пруд. Ребенок был аккуратно укутан в теплый шерстяной кардиган и сиял от восторга, размахивая в воздухе кулачками, а Элли покачивала его на колене.

Свободной рукой она достала из сумочки письмо и расстелила на скамейке рядом с собой. За пару недель до смерти матери, когда стало ясно, что конец близок, Элли вдруг решила написать отцу. Как бы то ни было, он все-таки был женат на матери почти двадцать лет и по крайней мере часть этого времени по-своему ее любил. И он имеет право знать, что его первая жена умирает. Найти его адрес было не просто, но на помощь пришел верный Фред Куинси из Британской миссии. Она отправила довольно формальное и нескладное сообщение, не рассчитывая на ответ.

Странно, но в последние недели она все чаще думала об отце. На протяжении многих лет ее переполняла ярость из-за его ухода из семьи, у нее были лишь мрачные воспоминания о его отлучках, обманах и неверности. Но теперь, с течением времени, она начала вспоминать, что были и счастливые моменты. Бывало, отец врывался в дверь, возвращаясь из поездок в Батавию или Сингапур, обнимал ее и Кена и дразнил их – сейчас получите подарочки. Открывал чемодан – подарки были замечательные. Латунная шкатулка в форме сердца с драгоценным камешком в центре для Элли. Игрушечный ятаган с инкрустированной рукояткой для Кена. Все это пропало, когда их с матерью арестовала колониальная полиция и выслала в Австралию.

А потом было время, когда отец решил взять образование детей в свои руки и рассказывал им что-то о британской цивилизации, чего, по его мнению, не преподавали в школе. Долгими воскресными вечерами на террасе их бунгало отец делился с ними чудесными историями из классической мифологии, сказками о злом короле Джоне и Роберте Брюсе. Сейчас, оглядываясь назад, Элли видела в отце слабого и глубоко порочного человека, но все же в лучшие свои времена он был способен на доброту и любовь.

Ответ отца на письмо Элли был довольно длинным, и сейчас она прочитала лишь несколько предложений.

Дорогая Элли, очень печальные новости о моей прекрасной Риэ. Я думаю о вас каждый день и очень сожалею, что все обернулось именно так, что ты, должно быть, сердишься на меня за мое к вам отношение. Жаль, что я сейчас не могу быть с тобой и Кеном. Сможете ли вы когда-нибудь простить меня?

Возможно, когда-нибудь, подумалось Элли, хотя циник в ней тут же задал вопрос: а не значат ли эти слова сожаления и любви, что во втором браке отца тоже не посетило счастье? Жаль только, что мама это письмо уже не прочитает. Хотя, скорее всего, она бы просто разорвала его или сожгла.

Мама умерла очень тихо, Элли и Кен были рядом. К полному изумлению Элли, Кен спокойно и по-деловому взял на себя организацию и даже оплату кремации и погребения, а теперь, без всякой подсказки, вызвался помочь Элли упаковать вещи и навести порядок в доме у подножия Атагоямы – перед отъездом в Гонконг. Он даже вернул ей долг, купив билеты на пароход для нее и Джека. Элли подозревала, что Кен повел себя так необычно под влиянием своей новой крайне привлекательной подруги-японки, но не только – смерть матери заставила его грустить и каяться.

– Извините, леди. Вы говорите по-английски?

Размышления Элли прервал безошибочно узнаваемый американский акцент. Она подняла глаза: перед ней стояла дородная дама с копной темных кудрей, увенчанных коричневой фетровой шляпкой.

Элли кивнула, и женщина продолжила:

– Мне нужно на станцию Уэно, но, кажется, я заблудилась. Вы не могли бы мне помочь?

Элли взяла ребенка на руки и поднялась, чтобы указать женщине направление.

– Идите прямо через парк, выйдете на главную аллею вдоль нижней части набережной. Потом направо, мимо ступеней храма – и выйдете на угол улицы прямо напротив станции.

– Спасибо, – ответила женщина. – Вы хорошо говорите по-английски. – Взглянув на ребенка, она добавила: – Какая прелесть. Мальчик, да? Как его зовут?

– Сперо, – сказала Элли.

– Спиро? – переспросила женщина, не расслышав. – Редкое имя. Я когда-то знала одного Спиро, в наших краях, в Сидар-Рапидс. Хороший был парень. Управлял местным кинотеатром. То ли итальянец, то ли грек. Вы, случайно, не итальянка?

– Нет, – ответила Элли с улыбкой.

– Что ж, вы мне очень помогли, дорогая, – поблагодарила женщина.

Положив голову на ее плечо, Сперо задремал, а Элли принялась вышагивать вдоль пруда. На берегу стояла мать с тремя маленькими детьми и помогала им пустить по мутной воде самодельные лодки с бумажными парусами. Они кричали и смеялись, со страхом отпуская свои лодочки в плавание, самого маленького из детей пришлось грубо схватить за руку, чтобы не упал в пруд. Порыв ветра подхватил лодочки и понес их к центру пруда, заставляя сталкиваться друг с другом.

Вот и она, Элли, ее муж и ребенок – как эти наспех сделанные игрушечные лодки, ветер гонит их неизвестно куда и как далеко. Бандунг, Татура, Токио, теперь еще и Гонконг… Она будет скучать по этим местам, когда они уедут. Фергюс слал ей длинные восторженные письма о новеньком домике, где они будут жить, – на пике Виктория, с прекрасным видом на паромы и рыбацкие лодки в гавани. О ресторанах, куда он ее поведет, как только они приедут. О разных чудаках, которые обитают в залах клуба иностранных корреспондентов. Он собирал материал о мистере Огири и вот-вот доберется до истины, хотя Элли сомневалась, что результаты его поисков когда-нибудь увидят свет. Фергюс осторожно затронул эту тему с редактором и, видимо, получил жесткую отповедь: будущий политик весьма уважаем в политических кругах союзников, а в Японии действуют строгие законы о клевете. Но жизнь в Гонконге наверняка не будет скучной.

Конечно, когда-нибудь они вернутся в Японию. Сперо нужна связь с родиной его матери, как и Элли – со своей. Через несколько месяцев оккупация союзников закончится, и Япония снова станет независимой. Как оно будет? В каком мире будет расти их сын? В моде был термин «холодная война», хотя, если посмотреть на события в Корее, вряд ли тамошняя война сильно отличалась от всех прежних войн. Когда-нибудь они отвезут сына и в Америку – когда будет достаточно времени и денег, – познакомят его со вторым отцом. А подрастет, расскажут ему, как он появился на свет. «Как я ему об этом расскажу, когда придет время? Что включить, что опустить? Много ли он поймет сам?»

Элли почти совсем не знала Виду, но надеялась: сын узнает, какой была его мать, и будет ею восхищаться, хотя никаких воспоминаний о ней у него не будет.

Она вернулась к скамейке, чтобы дочитать письмо отца. Как ни странно, именно воспоминания об отцовских историях помогли ей выбрать имя ребенку. Она помнила только две из множества греческих легенд, какие отец зажигательно пересказывал ей и Кену, подчеркивая бедствия и насильственные смерти: историю о Персефоне и гранатовом зерне и историю о ящике Пандоры. Она, в свою очередь, рассказала эти две истории детям в лагере в Татуре, а о ящике Пандоры ей напомнили, когда она впервые приехала в Токио с мамой и Кеном.

Прометей украл огонь у богов, и, чтобы наказать его за наглость, Зевс проклял его и всех его домочадцев, послав им Пандору. Она открыла ящик, хранивший все беды вселенной – войны, разрушения, ненависть, недоверие, обман, предательство, болезни, смерть. Все эти напасти вороньем вылетели из ящика и расселились по всем уголкам мира. Единственное, что осталось в коробке, свернувшись невидимкой в самом темном углу, – робкое, неуловимое существо, которое больше всего боялось света дня. Это была надежда.

Элли подошла к скамейке, чтобы вернуться к письму отца, но, когда усадила Сперо на колени, малыш заметил трепыхание голубой бумаги и попытался ее схватить. Она забрала у него письмо, Сперо начал хныкать от разочарования, и тут Элли услышала знакомый голос.

– Простите за беспокойство, дорогая, – сказала американка, – но это продавали в киоске прямо по дороге, я не удержалась и купила одну для вашего Спиро. Он такой чудесный.

Женщина протянула разноцветную бумажную мельницу, которая крутилась на ветру. Сперо тут же переключился с голубого письма на радужный вихрь ветряной мельницы, и его надувшийся было ротик снова озарился лучезарной улыбкой. Элли держала ветряную мельницу как можно ближе к его лицу, но так, чтобы он ее не схватил. Не дай бог, ткнет себя в глаз палкой.

– Большое спасибо. – Элли посмотрела на женщину с искренней благодарностью. – Как мило с вашей стороны. – Но не удержалась и добавила: – Вообще-то он Сперо. Если официально, Эсперо, а если короче – Сперо.

– Вот уж правда уникальное имя, – сказала женщина. – Эсперо. В жизни такого не слышала.

Оливия Нортвуд Крик в темноте

Художественный редактор Д. Васильченко

© Нортвуд О., 2025

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

* * *

Леденящая душу история о жестоких убийствах и тайнах, что тенью прошлого преследуют героев. Липкая паутина интриг, осколки психологических травм, тревожная атмосфера триллера, приправленного взрывной смесью из страха, трепета и драмы, не позволяют оторваться от книги до самой последней страницы. Детективная линия ведет зигзагами, ошеломляя неожиданными поворотами, и закончится на пике саспенса фееричным финалом.

АЛЕНА ТИМОФЕЕВА,

автор книги «По другую сторону Алисы»

«Остро. Жестко. Неожиданно. Больно», – попеременно именно эти слова крутились в моей голове во время чтения «Крика в темноте». Говорят, вторая книга серии – самая сложная. Важно удержать интерес и возобновить его. Оливии это в полной мере удалось. Как персонажи справились с ужасом первой части? Как расследование переплелось с процессом возвращения к жизни? Шагните навстречу бездне – и не пожалеете.

АННА БЛЕЙК,

автор серии книг «Город убийц»

Оливия Нортвуд умеет удивлять! Если вы думаете, что сможете предугадать сюжет книги, то глубоко ошибаетесь. До самого конца книга будет держать в напряжении и не отпустит, пока последняя страница не будет прочитана. В «Крике в темноте» очень много боли утраты и ошибок, которые могут привести не к лучшему исходу. Эта книга покорила меня и вошла в личный топ триллеров и детективов!

ПОЛИНА РЕЗНИКОВА,

книжный блогер, автор канала «Царство греха и света», @your_dream_in_books

Не описать спектр эмоций, который я испытала при прочтении этой книги. Новая глава жизни детектива Грейс Келлер должна была начаться с чистого листа, но началась с нового убийства. Моментами было настолько жутко, что приходилось даже брать время на передышку. Прочла ее залпом, и теперь хочется еще.

ЛЕЙЛА,

автор канала «Книжная станция»

Это не просто триллер… Это разрывающая душу и сознание история невосполнимой утраты и боли, которая разъедает нутро ядовитыми вздохами отчаяния, безысходности и желанием воздать справедливость за то, что так жестоко, грязно и гнилостно отняли без единой капли раскаяния и сожаления. Блестящая книга, от которой все внутри сводит тугими спазмами горечи, разрывая сердце!

ЭЛ ЭЙР,

автор канала «Полночная библиотека»

Пока улики ведут в темные уголки прошлого, а убийца оставляет провокационные намеки, Джеймс и Грейс вынуждены признать: между ними больше, чем просто партнерство. Но смогут ли они разобраться в своих чувствах, когда каждая новая жертва – еще один шаг к опасной развязке? «Крик в темноте» не только напрочь стирает грань между понятиями «правосудие» и «месть», но и заставляет задаться вопросом: насколько далеко можно зайти в поисках справедливости, прежде чем сам станешь монстром?

ВАЛЕРИЯ,

автор канала «Эй, Асташ | bookverse»

Это качественный многослойный детектив, который пропитан разрушительным отчаянием, который ведет по краю доверия и сбрасывает в пропасть настоящего ада. Напряжение зашкаливает и не оставляет шансов расслабиться до финальной строки. Браво! Это было впечатляюще и незабываемо!

ИРЭНА БЕРН,

автор книги «Безликий свидетель»

Никогда не устану восхищаться творчеством Оливии Нортвуд. Настолько проникновенно, пронзительно она пишет, что каждое слово резонирует в душе и отзывается легким уколом в сердце. С момента, когда берешь в руки книгу, и до момента, когда ее откладываешь, ты не живешь своей жизнью – ты живешь жизнями ее героев.

АЛЕКСАНДРА РАЙТ,

автор книги «Дитя Культа»

От автора

Тайные общества в старых американских университетах – моя Римская Империя. Тема, к которой я периодически возвращаюсь мысленно без каких-либо предпосылок и причин. Глубинный интернет (даркнет) и снафф-видео еще одна моя гиперфиксация. Это то явление, впервые узнав о котором ты испытываешь сильное отчуждение. Мир начинает казаться ирреальным, и ты просто не можешь поверить, что это на самом деле существует, что ты живешь на одной планете с теми, кто создает и потребляет такой контент.

Эта книга проверила на прочность мои границы, вымучила меня вопросами морали и прокатила на эмоциональных американских горках.

Я надеюсь, что чтение окажется для вас столь же увлекательным, шокирующим, а местами терапевтическим, как для меня написание.

Пристегните ремни безопасности!

«Мужчина, настоящий мужчина, не имеет права поддаваться разрушительной силе выпавшего на его долю горя».

Джон Стейнбек «К востоку от Эдема»

Глава 1

У помощника мэра Джейми Брюэра был загородный дом в Эллисвилле. Выяснилось это быстро: Брюэр тщеславен, кичлив и неосторожен. Сложнее оказалось дождаться, когда он бросит дела в Сиэтле, возьмет отпуск и приедет сюда, прихватив жену и троих детей-погодок. Волосы этих кудрявых, белокурых ангелочков светились ореолом вокруг голов, когда они играли на газоне под апрельским солнцем. Он смотрел на них и вспоминал, как пахла она. Он любил ловить дочь на бегу, заключать в крепкие объятия, и, пока она шутливо пыталась вырваться, он утыкался носом в ее макушку и вдыхал солнце с ее ярко-рыжих волос. Перед его последней командировкой в Ирак она сильно плакала, как будто уже тогда знала, что они расставались навсегда. Ее слезы промочили его форму на груди и въелись в кожу. Она пахла как девушка, в которую превратилась помимо его воли, – чрезмерно сладкой туалетной водой и шампунем. Но ее волосы все еще были рыжими, а глаза, полные злых слез и детского непонимания, блестели, как звезды. Она не хотела его отпускать.

Несколько дней он провел в предгорье, разбив опорный пункт вдали от туристических троп, но ежедневно спускался в долину и наблюдал за домом Брюэра. Он запоминал и фиксировал в блокноте все, что казалось важным. В семь тридцать утра Анджела Брюэр – жена Джейми – выходила к бассейну в махровом домашнем костюме с чашкой кофе и книгой в руках. Она садилась на шезлонг и долго читала. Это было ее время, она наслаждалась им. К девяти просыпались дети, няня выводила их к матери, и они завтракали. Джейми просыпался после двенадцати. Брюэр вел ночной образ жизни. В восемь вечера Джейми выходил на пробежку по Мун-Вэлли-роуд, возвращался в десять и работал почти до рассвета, сидя в гостиной с панорамными окнами. Пару раз он видел, что Анджела спускалась к нему и, судя по ее отрывистым жестам, они скандалили. Но ничего не менялось: Джейми спал до полудня, говорил по телефону во время обедов и ужинов, бегал и работал до тех пор, пока на улице не становилось светло.

Мужчина уже хотел отказаться от первоначального плана. Жена и дети Брюэра не должны были быть здесь. Он громко выругался и едва не разбил бинокль о камень, когда увидел, что из машины по очереди выпрыгивают мальчики, а следом, грациозно, как львица, с непроницаемым выражением лица, выходит Анджела Брюэр. Он понимал, что их присутствие в любом случае помешает ему, пока однажды утром Анджела Брюэр не посадила детей в машину и не уехала. Что между ними произошло? Что заставило ее уехать, не дождавшись даже его пробуждения? Может быть, она нашла волосы в сливном отверстии ванны? Среди них были рыжие? У Джейми были любовницы, о них часто писали таблоиды. Мужчина запомнил лица нескольких, он часто смотрел на вырезки из газет, приколотые к пробковой доске. Скорее всего он привозил девиц в этот дом, хотя принадлежал он родителям Анджелы. Что же она нашла? Волосы, вещь, переписки, фотографии? Или ничего? Что она узнала? Что заставило ее в спешке собрать вещи и прервать этот незапланированный отпуск, в который, он был уверен, их отправили принудительно – в городе прошло несколько митингов, люди требовали отставки мэра.

Вопросы душили его, оставаться в маленькой, тесной палатке он не мог. Мужчина сидел на мшистом камне, привалившись спиной к необъятному стволу дерева. Он почти не обращал внимания на пауков, проплывающих на тонких позолоченных солнцем нитях перед его лицом, на мошкару и москитов, пьющих его кровь. Это их сезон, ничего не сделаешь, он вторгся на их территорию. Он сидел под небом, прислушивался к шорохам – в вечернем лесу им не было числа, – погружал пальцы в мягкий, ароматный мох, срывал его и растирал в ладонях. Он вдыхал запах теплой сырой земли, чувствовал, как она дышала, как в холодный, вечерний воздух поднималась влага и оседала туманом на скалах.

Он скучал по ней каждую прожитую секунду после ее смерти. Эта тоска ощущалась сильнее, чем боль. Он даже не подозревал, что может быть так больно.

Может, она тоже была здесь? Бежала по этим скользким валунам, спасала свою жизнь. Она была нежным ребенком: его хрупкая, тонкая, наивная дурочка. Ее загнали, как лань, но он знал, что она боролась, видел это собственными глазами.

Может быть, она до сих пор здесь? Ее тело лежит под одним из этих деревьев: бледную веснушчатую кожу объели черви и жуки, волосы выросли с их последней встречи, но она здесь, она ждет, чтобы ее нашли. Он часто сталкивался с обезображенными телами на разных стадиях разложения: мужчины в солдатской форме, женщины, тощие дети. Их лопаты часами вгрызались в твердую, каменистую почву, иссушенную раскаленным солнцем, чтобы похоронить тела и отогнать падальщиков и голодных бродячих собак. Он запрещал себе думать о ней так. Его малышка не могла так пахнуть. Она пахла солнцем, даже когда стала пользоваться парфюмом.

У кривого и вздыбленного основания горы Си он ощущал ее близость. Словно это место помнило ее страх, слезы и крики, словно эта земля впитала ее кровь и спрятала от чужих глаз тело. Он чувствовал незримое присутствие дочери в деликатном шепоте птиц, в ласковых порывах ветра, в холодном дожде, в угрюмом молчании предгрозового неба. Ему никуда больше не хотелось. Он мог бы остаться здесь навечно. Рядом с ней.

Мужчина сверился с часами, было уже около семи вечера. Джейми Брюэр выйдет на пробежку через час. Спускаться со склона вечером – не самое быстрое дело, особенно теперь, когда у него стали болеть колени. Нужно идти сейчас.

Прихватив черный компактный рюкзак из палатки, он надел походные ботинки и вышел на пешеходную тропу. Посетителей в это время уже не было – никого на несколько миль вокруг. Негостеприимность горного маршрута позволила ему спустить себя с поводка, ослабить контроль и перестать видеть мир словно через оптический прицел. Ночью в предгорье всегда холоднее, чем на равнине. Лежа без сна в палатке, он слышал койотов и шорохи в молодой листве. Ночи усиливали сомнения. «Тебя учили быть убийцей, – думал он. – Так будь им». Профессиональным убийцей, героем, не охотником, выслеживающим жертву, как неандерталец, без четкого понимания, как именно следует убивать: перегрызть глотку зубами, размозжить череп камнем или задушить. «Ты хороший парень. И хороший солдат», – сказал полковник, когда его последняя командировка подошла к концу. Он тогда уже знал, что она пропала. Жена позвонила ему в истерике. Он надеялся найти дочь.

Прошлой ночью ему так и не удалось заснуть: он зажмуривался, и перед глазами мелькали лица и образы людей, которых он убил. Он видел заплаканное лицо жены. Его девочки были так похожи.

Когда ему приспичило отлить, он вышел из палатки и столкнулся с подросшим детенышем оленя, который уже мог твердо стоять на ногах, но еще не знал, что такое страх. Черные влажные глаза сияли холодным блеском, в них отражалась луна. Они застали друг друга врасплох. Мужчина потянулся к нему рукой. Вдруг показалось, что стоит ему коснуться пальцами жесткой рыжей шерсти на загривке, как спадет проклятие. И она явится перед ним первобытно нагая, одичавшая, но пахнущая солнцем и лесом, как зачарованная принцесса из детских сказок, из тех, что он читал ей перед сном. Под его тяжелым ботинком звонко хрустнула сухая ветка – олененок вздрогнул всем телом, прижал к голове уши и бросился в кусты. Она не вернется.

Он спустился в долину и лесом вышел к Мун-Вэлли-роуд, недалеко от места, где Джейми Брюэр разворачивался и бежал назад, к дому. Он надеялся, что мелкий дождь не заставит Брюэра передумать. Легкая паника длинными скользкими пальцами кралась по его груди к шее, чтобы схватить за горло и подчинить себе. В его плане оказалось слишком много слепых пятен: Анджела Брюэр, дети, погода. Воспользовавшись тем, что жена уехала, он мог притащить в дом любовницу. Или просто остаться дома. Может быть, Джейми сбегал от шума? Сам он никогда не был идеальным отцом, но ему нравилось, когда она шумела и ярко-рыжим вихрем носилась по дому, как и полагается ребенку.

Джейми Брюэр появился на дороге ровно в восемь тридцать. Света от фонарных столбов хватало, чтобы разглядеть, что его футболка пропиталась потом до середины груди, кудрявые волосы потемнели и слиплись от дождя, а дыхание рвалось из груди сизым паром и смешивалось с туманом.

– Заблудился? – с едва уловимой насмешкой спросил Джейми. Пробегая мимо, он замедлился.

– Нет, я как раз там, где должен быть.

Брюэр остановился, развернулся и подбежал ближе.

– У тебя проблемы?

– Беги. Я отпускаю тебя.

– Прошу прощения?

Первой мыслью было использовать винтовку. Когда по его вине погибал человек, в его руках всегда была «М-4». Это было привычно, он всегда знал, что делать. Но его девочке перерезали горло охотничьим ножом. Он вынул стальной клинок из набедренной кобуры и крепко сжал рукоять ладонью. Он был уверен в себе, потому что привык преодолевать препятствия и бегать по пересеченной местности. Сейчас он чувствовал в себе такую силу, что становилось страшно.

Джейми Брюэр поднял руки ладонями вверх.

– Тебе не нужны неприятности, парень. И мне тоже, – он снял наушники, часы и вытащил телефон из кармана. Джейми Брюэр всю свою жизнь бегал по протоптанным дорожкам.

– Беги, сучка, у тебя есть фора, – он столько времени думал о том, что почувствует, когда наконец произнесет эти слова. С тех пор, когда впервые услышал голос Брюэра на записи. Думал, что станет легче, если он увидит страх в глазах Джейми, но не стало.

Во взгляде Брюэра промелькнуло узнавание, он попятился. Эмоции на его лице сменяли одна другую. Было забавно за этим наблюдать.

Он сделал неуверенный шаг. Затем еще один. Когда Брюэр сорвался с места в своих новеньких белых кроссовках, он побежал следом за ним, развив с первой секунды какую-то нечеловеческую скорость.

Он нагнал его быстро. Джейми боролся. Но фальшивые мышцы Брюэра из спортзала, годные лишь для позирования в паршивых мужских журналах, были практически бесполезны против сухого стального сплава, что таился под его собственной кожей. Он зажал рот Брюэра ладонью и применил удушающий захват, заключив его шею в треугольнике руки.

Когда Джейми перестал сопротивляться и потерял сознание, он опустил его на землю, взял за запястья и оттащил от дороги.

Убивать его было просто, но он не сдох, пока не назвал все имена.

Глава 2

Грейс не могла вспомнить, как оказалась в его доме. Она была уверена, что пару секунд назад была совсем в другом месте, а затем перед ней из темноты выстроились блеклые стены чужой гостиной, стол из светлой древесины, покрытый полупрозрачной кружевной скатертью, посуда, еда в ней, бутылка вина, два бокала и лицо. Красивое лицо с жесткими чертами и непроницаемыми серо-голубыми глазами. Где-то на самом дне его взгляда таилось столько ненависти и боли, что становилось не по себе.

Ладони вспотели, Грейс вытерла их о джинсы и почувствовала, что ноги напряжены, словно она была готова сорваться с места в любую секунду. Это насторожило ее. Есть и пить не хотелось. Мясной рулет и клюквенный соус смотрелись великолепно в сервировочном блюде, но от вида и запаха мяса во рту собралась слюна с привкусом желчи, ее затошнило.

Калеб не разговаривал, он наклонился над столом и, почти не отрываясь от тарелки, поглощал мясо: отпиливал куски притупленным столовым ножом, обмакивал в красно-бордовый, как свернувшаяся венозная кровь, клюквенный соус, клал в рот и проглатывал, словно животное. Его тарелка напоминала место преступления. Иногда он подолгу смотрел на нее, криво улыбался, обнажая верхний ряд зубов и десен, перепачканных соусом.

Грейс улыбаться не хотелось. Ей хотелось сбежать. И никогда больше не чувствовать на себе его взгляд.

Чтобы перебить сладко-горький вкус на языке, Грейс сделала глоток вина, но оно оказалось теплым и безвкусным.

– У тебя есть лед? – Она не узнала свой голос: он звучал тише, чем часы, с дергающейся секундной стрелкой и поплывшими, текучими цифрами.

– Посмотри в морозилке. – Подкрашенная розовым, пузырящаяся слюна потекла по его подбородку.

Сглотнув, Грейс отодвинулась от стола – стул скрипнул по кафельному полу тонкими металлическими ножками – и встала. «Проснись», – думала она, все еще не уверенная в том, что спит.

Коридор казался бесконечным. Она шла по нему, держась за стены, слыша собственные шаги, но он все не кончался. Зелено-желтый свет, проникавший в дверной проем из кухни, казался спасением, но она не могла выйти к нему, блуждая по темному коридору, как по лабиринту. На стенах висели фотографии женщин, которых она знала, но не могла вспомнить откуда. У всех этих женщин были светлые волосы и ярко-голубые глаза, которые следили за каждым ее шагом.

Добравшись до кухни, Грейс привалилась к холодильнику и задышала, как после длительного бега. Серебристый фасад приятно холодил взмокшую кожу. «Зачем я здесь?» – в мыслях звучал вопрос, Грейс отчаянно пыталась вспомнить, для чего пришла сюда. Она умоляла себя сосредоточиться. Грейс уже была здесь раньше: хрипящие рации, собачий лай, мужские голоса. Был день, в окно хлестал дождь, кто-то открыл морозильную камеру и среди полуфабрикатов и упаковок с готовым тестом увидел это.

Лед. Ей нужен был лед. Кажется, она хотела выпить вина. Но с кем? Грейс обернулась, когда по телу прошел озноб, словно от чужого присутствия, но на кухне кроме нее никого не оказалось.

Схватившись за ручку морозильной камеры так сильно, что побелели костяшки пальцев, Грейс дернула ее на себя и стала на ощупь искать лед. Ей попадались коробки с замороженной готовой едой, мороженое, что-то еще, чего она не могла разобрать в тусклом освещении, пока пальцы не наткнулись на нечто округлое, нечто, что раньше было теплым и мягким. Грейс отшатнулась назад, она бы упала, если бы чьи-то руки не подхватили ее.

– Ну, что ты, милая? – Калеб захлопнул дверцу, развернул Грейс к себе, обхватил ладонью за шею и прижал к холодильнику. – Нашла что-то интересное?

Калеб провел пальцами по ее телу от подбородка до промежности. В долгом, тягучем, как мед, прикосновении она чувствовала широкое лезвие наточенного ножа.

– Пожалуйста, – прошептала она, не вполне понимая, чего просит.

Тело больше не принадлежало ей, внутри себя в вакуумной, мертвой пустоте она металась, как неуклюжий ночной мотылек, опаляя крылья о неподвижную внешнюю оболочку.

Калеб расстегнул на ней джинсы и спустил до колен.

– Пожалуйста, – сорвалась просьба с холодных, онемевших губ.

– Пожалуйста, возьми меня? – Он улыбнулся и провел лезвием ножа над резинкой трусов, а затем вонзил его острием в тело и провернул.

Грейс ничего не почувствовала. Она упала на колени и отползла в сторону, где ее стошнило желчью. Она услышала, как звенит пряжка на его ремне, почувствовала липкую, холодную кровь, стекающую по бедрам. От закрытого холодильника несло тлением.

Калеб подошел к ней, схватил за волосы и резко дернул вверх. Грейс повисла на его руке, закричала.

И проснулась с горлом, забитым собственным криком, и ноющей болью внизу живота. Грейс села в постели и, не успев отойти ото сна, по слабости в ногах сразу все поняла: месячные.

После ареста Калеба^[179] она не могла дождаться их наступления. Она все еще не могла простить себе эту слабость, притупившую инстинкт охотника. Острое одиночество, вынудившее Келлер впустить в свою постель убийцу.

В первые недели задержки она с легкой тревогой заглядывала в календарь и хмурилась: сбоев не было с подросткового возраста, по ее циклу можно было настраивать часы. Когда спустя еще несколько недель месячные так и не пришли, ее беспокойство возросло. Грейс пыталась договориться с собой – это стресс, мы использовали презерватив, этого не может быть. Ей не хватило духу купить тест на беременность. Кроме Джеймса и доктора Лоуренса никто не знал, что она сделала. И, пожалуй, Мэдди, но она была мертва уже почти шесть месяцев. Во время допросов Калеб не упоминал об их связи, за что, пусть и с допущением, она была ему благодарна. Но он смотрел на нее так… «Я знаю твою тайну. Знаю о тебе то, что может тебя уничтожить». Грейс не могла поговорить об этом с матерью или с сестрой, хотя привыкла обсуждать с ними все. «Если так, – думала она, – я могу сказать им, что встречалась кое с кем. И так вышло». Но знала, что этого никогда не будет. Она знала, что не избавится от чудовища Калеба Сент-Джозефа, если оно присосалось к ее внутренностям своими мерзкими, скользкими щупальцами.

Гнетущие мысли превратили ее в напряженную, нервную суку. Грейс отстранилась от близких, грубила коллегам, молчала, когда ей хотелось кричать и истерить, натянуто улыбалась, когда хотелось разрыдаться. Она ходила с прямой спиной, боясь, что если позволит себе на секунду расслабиться, то сразу сломается. Ее успокаивало только то, что живот оставался плоским.

Но этого хватило ненадолго: спустя еще месяц Грейс (не без помощи доктора Лоуренса) нашла в себе силы записаться в клинику и пройти обследование. Она надеялась, что ее отпустит, когда придут результаты анализов, но этого не произошло. Когда после затяжного отсутствия наконец пошли месячные, она радовалась, как никогда в жизни. Сейчас же они снова стали просто рутиной, неважным самочувствием и желанием остаться дома, в постели.

Грейс уже видела сны с участием Калеба и ненавидела себя за ту жалкую беспомощность, с которой сталкивалась в подсознании. После ареста криминалисты осмотрели его дом и обнаружили в морозильной камере отрезанные женские груди, в том числе и молочную железу Конни Чапман, его матери, а позже он рассказал, что пытался употреблять их в пищу, но, когда ничего не вышло, решил хранить без четкой цели. Грейс не помнила себя в тот день, когда услышала это. Она не понимала, как ей удалось высидеть весь допрос, который проводил лейтенант МакКуин, и добраться до дома живой, но в памяти остался вечер: задыхаясь, Грейс вернулась домой, сорвала с себя одежду, забилась в угол душевой и несколько часов, как ей казалось, сидела на полу под льющейся откуда-то сверху горячей водой, до тех пор, пока ее кожа не покраснела и не стала напоминать сморщившуюся оболочку утопленника.

* * *

Уже на парковке перед департаментом полиции со стороны девятой авеню Грейс поняла, что что-то не так. Она приехала задолго до начала рабочего дня, но места, чтобы оставить машину, уже не было. Припарковав «Челленджер» возле городской библиотеки, Грейс взяла сумку с заднего сиденья и вышла из машины. Она шла сквозь нестройные ряды патрульных машин, пикапов дорожной полиции и огромных джипов, принадлежащих управлению шерифа. Было слишком людно: Грейс смотрела по сторонам и не могла сосредоточиться хоть на ком-то. Ей не хватало Джеймса. Она постоянно, с точностью до секунды, прокручивала в голове тот вечер, когда он поцеловал ее из отчаяния и растерянности. После внутреннего разбирательства, во время которого Келлер и Нортвуду запретили видеться, она уехала к родителям на пару недель, а когда вернулась, поняла, что все это время его здесь не было: сменная рубашка в шкафу, пыль на столе, след от кофе и открытый ноутбук весь в самоклеящихся разноцветных бумажках. Они не виделись, лишь пару раз созванивались с долгими неловкими паузами или переписывались. Джеймс не уволился из управления, но был близок к этому. МакКуин не хотел его отпускать, и Грейс была благодарна за это лейтенанту.

Детектив Келлерподнималась по лестнице на заднем дворе, когда из дверей вылетел запыхавшийся лейтенант МакКуин. Она никогда раньше не видела Майкла таким растерянным, напуганным и решительным. Его взгляд метался из стороны в сторону, пока он не ухватился за ее плечи и буквально втолкнул в раздвижные двери.

– Хорошо, что ты здесь, Грейс. Утром рейнджер позвонил в диспетчерскую. Он нашел тело мужчины в лесу возле Эллисвилла.

– И в чем дело? – Ноги у Грейс сделались неподъемными, она едва их переставляла. И, если бы не лейтенант МакКуин, аккуратно, но настойчиво подталкивающий ее в спину, Грейс остановилась бы посреди коридора, окруженная незнакомыми людьми, их громкими голосами и недоверчивыми взглядами. – Разве этим не должны заниматься люди шерифа или полиция Эллисвилла?

– Ты не понимаешь, Келлер. Убит помощник мэра Джейми Брюэр. И не просто убит. Офицеры, прибывшие на место, передали по рации, что там какой-то ад. Шеф поручил мне лично курировать дело. И я хочу, чтобы им занялась ты.

– Рейнджера уже допросили? Есть что-то, что я должна знать?

– Допросили, но пользы от этого мало. Я передам тебе документы, подписанные шефом, чтобы не возникло грызни с местными копами. Ты поедешь туда сразу после. – Войдя в свой кабинет, МакКуин не придержал для нее дверь. – И, да. – Он поднял взгляд от стола, застыв со стопкой документов в руках. – Подумай, кого возьмешь в команду. И, ради всего святого, оторви задницу Джеймса от дивана и заставь его работать.

Глава 3

На дорогу до Эллисвилла ушло немногим больше часа. Грейс могла бы добраться быстрее, но простояла двадцать минут на выезде – перед Пасхой все словно обезумели в желании выбраться из города на выходные. Она двигалась по I-90, стараясь не превышать скорость: ей был не нужен патрульный на хвосте и проблемы с дорожной полицией. Грейс ехала мимо Фолл-Сити, мимо фермы, где нашли Кэтрин Донован, мимо водопадов-близнецов, мимо призраков убитых женщин, оставленных Калебом на шоссе вместо путевых флажков. Дорога слева и справа от нее тонула в изумрудной зелени. Скрюченная молодая листва перемежалась темно-зеленой, почти синей хвоей. Холмы и далекие туманные горы покрылись бархатом: на травянистом полотне ярко вспыхивали полевые цветы: красные, лиловые, белые. Когда она была здесь в прошлый раз, все вокруг казалось мертвым: и лес, окрашенный в осенние цвета, и темная мокрая земля, и тяжелое свинцовое небо.

Несколько дней назад в полицию Сиэтла обратилась жена помощника мэра Анджела Брюэр. Она сообщила, что ее муж Джейми не выходил на связь уже больше суток. Она приехала в их загородный дом в Эллисвилле и нашла его таким, словно Джеймс отлучился на пробежку и не вернулся: всюду был включен свет, из колонок играла музыка, на столе стояла чашка с остывшим кофе. Все его вещи оставались на месте. Машина стояла на насыпи из колотого мрамора во дворе. Анджела сообщила, что ее муж любил бегать по вечерам. Пару раз она выбиралась на пробежку с ним. В основном он бегал по Мун-Вэлли-роуд в сторону Эрнис-гроув, поэтому спасательные службы немедленно развернули поиски в этом районе, подключив рейнджеров и шерифа округа Кинг. Джейми Брюэра нашли сегодня утром, перед рассветом. Он был мертв уже несколько дней. На месте преступления работали криминалисты и судмедэксперт. Грейс надеялась увидеть доктора Хэмптона, с ним было комфортно работать.

Грейс знала помощника мэра. Они виделись пару раз. Первый, когда он вручал грант матери Эвана – напарника Грейс – после его похорон. Второй, когда он приезжал в управление осенью. После встречи с ним Майкл МакКуин сплюнул себе под ноги и назвал Джейми «ублюдком»: на просьбу МакКуина помочь им привлечь больше сил для поимки Калеба и обезопасить женщин из группы риска Брюэр отказал.

Заметив блокпост издалека, Грейс сбросила скорость и припарковалась на обочине рядом с фургоном криминалистической лаборатории. Перед выездом она написала Джеймсу, но он не ответил. Без напарника она чувствовала себя уязвимой, неполноценной, оставленной. Ей не хватало Джеймса каждую секунду. После ареста Калеба у нее было немного работы. Она разбиралась с документами, отчетами, посещала судебные заседания, внимательно следила за процессом и тряслась, словно в лихорадке, каждый раз, когда ловила на себе его взгляд. Давая показания, она ждала, что в какой-то момент он прервет ее и скажет: «Не забудь рассказать о главном, милая, расскажи им, как стонала подо мной». Он этого не сделал. Он смотрел на нее и улыбался, ему было достаточно того, что они оба знают, что этим знанием он держит ее за горло. Иногда ей хотелось расплакаться, иногда – признаться во всем. Ее показания звучали неуверенно, повезло, что на стороне обвинения выступала Хелена Хейс, а у Калеба был паршивый государственный защитник. После завершения дела Хейс получила должность прокурора, Грейс могла бы получить сержанта, если бы не повела себя как идиотка, положившись на чувства там, где нужен был трезвый ум.

За это время у нее было несколько бытовых убийств, которые повысили раскрываемость в отделе, но ничего серьезного. И все же ей не хватало Джеймса. Она боялась признаться себе, что скучала.

Люди шерифа, оцепившие территорию, показали ей, куда идти, тропа, помеченная желтыми пронумерованными табличками, уходила в лес, к подножию Маунт-Тенрифф. Иногда, глядя на них, она ничего не видела, но иногда на жесткой старой коре появлялись бурые мазки, а на низкорослом кустарнике тяжелые красные капли.

То, что Грейс увидела на месте преступления, заставило ее попятиться и задержать дыхание. «Не смотри, – сказала бы она себе, если бы была кем-то другим. – Не смотри, дурочка, если не хочешь, чтобы он являлся к тебе ночным кошмаром, от которого не отделаться». Но она была вынуждена смотреть.

Джейми Брюэр лежал на боку с перерезанным горлом и вспоротым животом. Он смотрел в никуда выбеленными мертвыми глазами, его губы ссохлись и открытый рот напоминал широкую улыбку или оскал, но она сразу его узнала. Кишки вывалились из живота, они лежали рядом с ним на земле, как клубок буро-лиловых змей. Можно было подумать, что его задрал дикий зверь, если бы не тонкий порез от уха до уха на горле и вязкая, как желе, кровь прямо под ним. Джейми был одет в спортивные лосины и шорты. Футболка собралась складками на груди, кроссовки слетели с ног где-то в другом месте, вероятно, пока тот, кто сделал это, тащил Брюэра от дороги.

– Койоты уже добрались до него, когда его нашли рейнджеры.

Один из криминалистов протянул ей маску.

Запах стоял невыносимый – животные повредили внутренности. Грейс с радостью надела маску и защитный костюм. Криминалист показался ей смутно знакомым, кажется, его звали Арчи.

– Спасибо, – застегивая костюм и убирая волосы под капюшон, сказала она.

Судмедэксперт, сидевший перед телом на коленях, обернулся на их голоса и сдвинул маску на подбородок. Грейс мгновенно его узнала, выдохнула с облегчением и подошла ближе. С доктором Хэмптоном они уже работали над делом Калеба Сент-Джозефа.

– Здравствуй, Скотт.

– Привет, Келлер.

– Ты давно здесь? Какого черта здесь происходит? Что это?

– Приехал минут за двадцать до тебя. Пытаюсь выяснить. Джейми Брюэр, мужчина, сорок три года. Мертв уже по крайней мере шестьдесят часов: трупное окоченение почти разрешилось. Причина смерти – резаная рана шеи глубиной около трех сантиметров. – Хэмптон говорил уверенно. Его голос всегда действовал на Грейс успокаивающе.

Новая ассистентка Хэмптона, едва окончившая медицинский, собирала улики с тела и упаковывала их в герметичные контейнеры. Когда она схватила длинным металлическим пинцетом жирную извивающуюся личинку мясной мухи, Грейс затошнило, но она сдержалась.

– Что еще?

– На теле многочисленные гематомы и ссадины, вероятно, полученные в борьбе перед смертью. Сначала я решил, что брюшину разорвали падальщики, но ошибся. Это сделал человек. Ножом. Вероятно, тем же, которым перерезал горло, – края у ран очень похожи.

Скотт натянул маску обратно. Он говорил, что уже давно перестал воспринимать запах разложения, но это, похоже, было слишком даже для него.

– Изнасилован? – Грейс заметила, что шорты и лосины у Джейми были приспущены, был виден паховый треугольник и ягодицы.

– Нет. Уверен, что нет. Никаких следов изнасилования я не нашел.

Грейс наклонилась и нахмурилась, пытаясь запомнить детали. Между ее бровей пролегла тонкая морщинка. Судя по почерку, убийцей был мужчина. Женщины расправляются с жертвами иначе. Мужчина в хорошей физической форме, чтобы справиться с Джейми Брюэром. Грейс пыталась вспомнить все лекции по профайлингу и криминалистике, которые она посещала в университетах и в ФБР как свободный слушатель, но вспоминала только слова профайлера Генри Уайтхолла, его голосом теперь говорили все профессора в ее голове и улыбались его губами.

На Джейми напали на дороге и оттащили в лесополосу, ему перерезали горло и выпотрошили, как рыбу. В голове возник образ: Грейс держит в руках нож с широким лезвием, перед ней на деревянной доске лежит форель, она пахнет речным илом, ее чешуя поблескивает серебром и золотом, нож вонзается ей в скользкое брюхо, Грейс сглотнула, стараясь прогнать воспоминание. Золотые «Ролекс» сидели на запястье, через ткань шорт проступало очертание телефона, вероятно, давно разряженного, иначе его бы нашли раньше по сигналу, до того как личинки устроили пир в брюшине. Его не ограбили. Убийца скорее всего был знаком с ним или его нанял кто-то из окружения Брюэра. Грейс лихорадочно перебирала в голове варианты. Бизнес-партнер? Кто-то из мэрии, метивший на его место? Любовница? Жена? Жена могла узнать об очередной любовнице и нанять кого-то. Это было очень вероятно, о похождениях Брюэра много писали в прессе, но Грейс чувствовала, что все намного глубже. И ей придется постараться, чтобы отыскать ответы на вопросы. Одной, если Джеймса не удастся вызволить из той тюрьмы, в которую он сам себя заточил после смерти Мэдди. МакКуин поручил ей собрать команду, но ей не хотелось обсуждать это ни с кем, кроме Нортвуда.

Джейми Брюэр яростно поддерживал тело в форме, он был одним из тех молодящихся мужчин неопределенного возраста, вечных подростков с сединой на висках, с витаминным шотом в одной руке и с бутылкой виски в другой. Она вспомнила, что он позировал для какого-то мужского журнала, его скалящееся в улыбке лицо смотрело на нее с витрин газетных киосков. Что-то было не так с его зубами. Взглянув на его рот сейчас, Грейс поняла, что именно: от переднего резца откололся кусок бело-голубого керамического винира и под ним проступил обточенный зуб цвета слоновой кости. Возможно, с естественным цветом зубов его улыбка не выглядела бы настолько хищной и отталкивающей.

Криминалисты продолжали тщательно исследовать место преступления, а Грейс все смотрела на его рот, на когда-то полные розовые губы. Между плотно сжатых челюстей Грейс заметила кое-что: крошечный поблескивающий уголок, словно заламинированный документ или фотография.

– Что это? – Грейс указала пальцем на его сжатые зубы.

– Сейчас проверим. – Доктор Хэмптон не без усилий разжал его челюсти, несмотря на то что трупное окоченение спало, достал изо рта сложенный вдвое полароидный снимок и аккуратно его развернул.

Скотт жестом подозвал криминалиста с камерой, и тот сделал несколько фотографий.

– И что это должно значить?

Грейс нахмурилась. Защитные пластиковые очки запотели от ее дыхания, и ей пришлось их снять. Запах уже не ел глаза, она постепенно к нему привыкла. Небо над ними затянуло серостью, оно отяжелело и откуда-то издалека пригрозило раскатом грома и обещанием скорого ливня. Воздух стоял. Грейс взмокла под непроницаемым костюмом, капелька пота медленно заскользила по ее спине вдоль позвоночника. Она рассматривала снимок, зажатый между пальцев доктора Хэмптона, и не могла понять, для чего его сделали и поместили жертве в рот. На нем она видела ту же картину, что сейчас была перед глазами. Фотография сделана ночью в свете фонаря, Джейми Брюэр на ней выглядел лучше, чем сейчас, кровь блестела на его коже и на траве темно-красным, а не буро-коричневым, он поджал пухлые, как у ребенка, губы, словно был в смертельной обиде на кого-то. Вокруг – ни души, но в остальном на снимке не было ничего интересного, ничего, что могло бы привлечь ее внимание.

– Эмма. – Хэмптон протянул фотографию ассистентке. Она положила снимок в прозрачный пластиковый бокс. – Ладно, парни. – Подозвав ординаторов, Скотт поднялся на ноги. – Пакуйте его.

– Но как? – спросил один из них, такой же безликий, как все остальные из-за белого защитного костюма.

– То, что отделилось от тела, сложите в отдельный контейнер. В остальном как обычно. – Доктор Хэмптон держал себя в руках, но по его взгляду Грейс стало ясно, что он раздражен. – Никто из моих старых ординаторов не стал продолжать практику после Калеба. Они наелись убийствами до смерти. От новых никакого толка. Эмма подает надежды, но я еще сомневаюсь насчет нее, – убирая инструменты в чемодан, тихо говорил Скотт, так, чтобы слышала только Грейс. Он снял перчатки и выбросил их в пластиковый пакет.

– Она вроде бы чувствует себя на своем месте. – Грейс отошла с ним от тела Джейми Брюэра, расстегнула молнию на костюме и наконец задышала.

– Посмотрим. – Хэмптон пожал плечами и посмотрел на Грейс: – Тебе нужно разобраться с этим, Грейс. И хорошо бы побыстрее. Ты знаешь, что на тебя будут давить гораздо сильнее, чем в прошлый раз.

Без защитных очков его взгляд прожег в ней дыру, но не огнем, а холодом, серо-голубым, почти прозрачным. От ощущения, что он видит ее изнутри, видит что-то, спрятанное под белой рубашкой, бельем, слоем кожи и мышц, у нее мелко затряслись руки. Ноги, ищущие опору на скользкой молодой траве, вдруг ослабели. Но Скотт всего лишь человек. Человек, который знал ее в разных состояниях: разбитой, сильной, встревоженной, выхолощенной. Он не мог разглядеть то, что она прятала даже от своего психотерапевта.

– Где он? – Скотт остановился перед оградительной лентой, натянутой вдоль дороги, и сжал ее предплечье. – Где Джеймс?

– Не надо, Скотт. – Грейс сглотнула, опустила подбородок и покачала головой. – Не надо… Когда ты сможешь предоставить отчет?

– Сегодня, в течение дня.

– Скажи фотографу, чтобы выслал мне снимки как можно скорее. И сообщи, когда тело будет готово к опознанию.

– Это Джейми Брюэр, можешь мне верить.

– Я тебе верю, Скотт. – Грейс устало улыбнулась и коснулась его плеча. – Но его жена, вероятно, нет.

* * *

Фотографии тела Брюэра пришли на почту, когда Грейс сидела за компьютером в кабинете, заканчивая предварительный отчет для лейтенанта МакКуина. Майкл уже дважды напоминал, что ей стоит ускориться. Первое, что она сделала, вернувшись в участок, – собрала команду. Грейс привлекла к работе несколько офицеров, едва приступивших к работе в отделе убийств для мелких поручений; Нейта Портмана, потому что ей нравилось, как он работал и как ловил каждое слово. Поднялась на этаж выше, в отдел по связям с общественностью, и попросила Ханну Салим поддержать ее во время общения с прессой. Затем она выбрала детектива Нелл Хоппер из оперативного отдела, из-за настойчивой рекомендации лейтенанта Реймонд. Договорилась с диспетчерской, что она в первую очередь должна получать все сообщения о насильственных смертях мужчин в округе Кинг, и только после этого села писать отчет, который мало ее волновал.

Грейс беспокоил пустой стол Нортвуда. После смерти Эвана он казался ей проклятым. Иногда она поглядывала на крутящийся стул, на вещи, оставленные Джеймсом в кабинете, и терялась. Что она ему скажет? Что почувствует, когда переступит порог их с Мэдди дома и не услышит ее заливистый смех, легкий цветочный запах ее парфюма?

Грейс как-то слишком скоро обнаружила, что ярко-алая, сочащаяся кровью нить жизни Джеймса настолько плотно вплелась в полотно ее незыблемой повседневности, что выдернуть ее безболезненно уже не получится. Разве что с приличным куском самой себя.

«Несколько месяцев, – в странном замешательстве подумала она. – Всего несколько месяцев, и я влипла. Влипла до абсолютной неспособности представить себе, что случится, если он не вернется». Грейс вдруг подумала о своей жизни. Не о той, которой она довольствовалась еще в конце прошлого лета, оплакивая Эвана. О жизни после того, как с ней случился Джеймс. Вечный круговорот бестолковых событий: утро, доктор Лоуренс, участок, работа на автопилоте, лица коллег, полные отвратительного сочувствия, глаза Калеба и то, что он знает, безвкусная еда и бесконечные зимние дожди стеной, изредка звонки родителей. И пугающие яркие кошмары по ночам. Они стали сниться ей после ареста Калеба, когда ее подсознание приняло то, кем он был на самом деле. Ночь в пустой квартире и затем снова утро, и снова участок, и короткая цепь, на которую она добровольно себя посадила, чтобы передвигаться в пределах хорошо изученной территории, – ни шагу в сторону и никаких попыток стащить с себя ненавистный строгий ошейник. И все это без Джеймса, не в одиночестве, нет. Просто без него.

«Несколько месяцев и его чертов поцелуй ночью на парковке, – подумала она. – Мысли о Калебе и призрак Мэдди, блуждающий где-то посреди этого ужаса».

Грейс не знала, как его вернуть, но она должна была попытаться.

Глава 4

Грейс припарковалась на противоположной стороне улицы от дома Джеймса и, выходя из машины, прихватила папку с отчетом и фотографиями с пассажирского сиденья.

Теплый безветренный вечер стелился молочным туманом на зеленые кроны деревьев. В промежутках между низкими заборами пряталось солнце, его золотисто-розовые лучи скользили по траве. В воздухе пахло цветущим жасмином, лимонным миртом, тимьяном и морской солью с залива. Звук ее шагов эхом отскакивал от асфальта и смешивался с тонким пением птиц. Шуршал гравий на подъездной дорожке, когда она шла к воротам.

Дом, показавшийся ей ухоженным и уютным, теперь выглядел заброшенным. Газон зарос и пожелтел, прошлогодние опавшие листья сбились в буро-коричневые кучи по углам участка. Гриль, оплетенный паутиной, покрылся толстым слоем пыли. Цветы в кадках высохли. Дверь гаража была открыта, внутри стояла машина Джеймса со следами грязи на кузове. На крыльце кто-то в порыве ярости перевернул стеклянный стол и кресла из ротанга: осколки хрустели под подошвами ботинок Грейс, когда она поднималась.

Возле двери Грейс поправила волосы и разгладила складки на рубашке. Она глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться – сердце гулко билось у нее на языке и в ушах, – и постучала.

Когда на третий раз никто не открыл, Грейс на пробу сжала дверную ручку и провернула ее. Внизу живота потяжелело, ее бросило в дрожь – незапертый замок мог значить что угодно. Внутри Грейс крадучись прошлась по коридору. Он казался таким же бесконечным, как и тот, что она видела во сне. Никто не убирал в доме с похорон, когда Грейс достала швабру и ведро из гаража и вымыла полы после многочисленных гостей, которые приехали попрощаться с Мэдди.

– Джей? – Собственный голос в пустоте чужого дома показался чем-то инородным, словно ее не должно быть здесь. Звать напарника по имени еще раз она не осмелилась.

Она нашла его спящим на диване в гостиной в окружении пустых бутылок из-под виски и бурбона. Джеймс лежал на боку, спиной к ней. Его лица она не видела, но видела, что он прижимал к себе что-то, сильно напоминающее худи, в котором Мэдисон ходила по дому. Грейс знала, Джеймс не хотел бы, чтобы она нашла его таким. Ей захотелось убраться из этого дома, выйти за дверь и никогда больше не возвращаться. Но она осталась.

Сначала Грейс открыла шторы – пыль, слетевшая с них, заплясала в узкой полоске солнечного света. Затем выключила телевизор, работающий без звука, и положила пульт в металлическую корзину, как это всегда делала Мэдди. Она подошла ближе к Джеймсу и тронула его за плечо.

– Джей…

Он мгновенно развернулся, словно не спал все это время, а только делал вид, лежал и прислушивался, схватил ее за запястье и прижал к себе. Второй рукой Джеймс потянулся к ее шее.

– Грейс? – Он замер в движении и непонимающе посмотрел на нее сощуренными воспаленными глазами.

Выглядел Джеймс неважно: он похудел, лицо осунулось и заросло, всклокоченные после сна отросшие волосы торчали в разные стороны, под впалыми глазами лежали темные тени.

– Что ты здесь делаешь? – Джеймс отпустил ее руку и сел, спустив ноги на пол.

Грейс растерла онемевшее запястье. На глазах выступили слезы, ей не хотелось думать, что могло случиться, схвати он ее за шею. Ей стало тошно. Сердце билось в реберную клетку. От ледяной волны, прокатившейся по позвоночнику, Грейс передернуло.

– Дверь была открыта, – невпопад ответила Грейс, на ощупь нашла выключатель, и гостиную затопил рассеянный теплый свет.

Прошлась по комнате, включила еще два настенных бра. Стало светлее.

Грейс принесла с кухни мусорное ведро и стала собирать в него бутылки. Она умела скрывать свои чувства за маской настороженной отстраненности, ему незачем было видеть, как она напугана тем, что увидела. Мусор вокруг, переполненная пепельница и его заросшее лицо не сильно ее смущали. Но взгляд… Внутри его глаз, где-то за ярко-голубой радужкой, Грейс видела разрушающую бурю, сметавшую все на своем пути. Но Джеймсу незачем этого знать.

Его боль, казалось, стерла между ними последние условности. Стало проще и сложнее одновременно. Джеймс стал еще ближе, еще значимее – это пугало. Стремительно рушились ее границы, впуская Джеймса внутрь. И где-то на уровне подсознания Грейс понимала, что сдать назад или притормозить не получится. Если она сделает еще хотя бы полшага навстречу, Джеймс сломается.

– Да, дверь была открыта. – Джеймс кивнул и потер заспанное помятое лицо ладонями. – Но что ты здесь делаешь? – Он взглянул на нее снизу вверх, и в этот момент ей показалось, что сломается она.

– Долго ты собираешься ее оплакивать?

– Это не твое дело, Грейс. Уходи.

– Можешь грубить мне, хватать меня за руки. Делай что хочешь, но я не уйду.

Когда погиб Эван люди пичкали ее бессмыслицей: скоро станет легче, со временем боль уже не будет такой сильной, он бы не хотел, чтобы ты страдала, не хотел бы, чтобы ты оплакивала его так долго, чтобы рушила свою жизнь. Теперь настала ее очередь говорить это Джеймсу. Но она не стала.

– Чего ты хочешь?

– Я… – Грейс поставила наполненное ведро на пол и открыла окно – от запаха алкоголя и сигарет ее замутило. – Хочу поговорить. Хочу, чтобы ты вернулся. Потому что я не справлюсь без тебя. Но для начала я хочу, чтобы ты сходил в душ и переоделся. Ты воняешь.

Джеймс рассмеялся и откинулся на спинку дивана, но не стал возражать. Она слышала его шаги по лестнице, а потом на втором этаже хлопнула дверь в ванную и полилась вода.

Оставшись одна, Грейс не чувствовала настоящего уединения. Каждая вещь в доме была пропитана Мэдди. Она боялась, что не найдет здесь ее незримого присутствия и это будет самым весомым подтверждением ее смерти. Но она была здесь. Казалось, она вот-вот выйдет из кухни и скажет что-то вроде: «Цыпленок почти готов». Она была пустой припыленной консолью в коридоре и мелкими безделушками, которые Джеймс смахнул на пол, отрицая ее смерть. В потускневших и пыльных шторах, в картинах на стенах. Сейчас их кукольный домик, обставленный с щепетильностью и любовью, был памятью Мэдди и отражением Джеймса. Их дом – его реальность, ее место в мире живых, где Грейс ощущала себя чужой, инородной. Выдранная с корнем из собственной жизни убийством Джейми Брюэра, Грейс осознавала, что, когда она выйдет за двери этого дома, то будет знать Джеймса немного лучше, вне зависимости от того, что он ей ответит.

Джеймс вернулся в гостиную в старой футболке с надписью Soundgarden. Грейс точно знала, что на задней ее стороне расписание их тура по Америке в 2012 году, потому что у нее была такая же. Может быть даже, они были на одном стадионе, ей не хотелось спрашивать. С волос Джеймса капала вода, в футболке и в пижамных штанах стала еще заметнее его непривычная худоба и сухие мышцы.

– О чем ты хотела поговорить?

– Ты не думал вернуться?

– Куда вернуться? – Джеймс закурил и сел на диван рядом с ней, касаясь ее своим бедром.

– Джеймс.

– Я не… Вернуться, чтобы что?

– Вернуться к работе. Найти что-то, что заткнет дыру в груди. Не знаю. Ты упиваешься своей болью, но прошу тебя, перестань себя жалеть. Потому что… Однажды ты проснешься вот так. Посреди гостиной, заставленной пустыми бутылками, и поймешь, что уже поздно, что кроме боли у тебя ничего не осталось.

– А может быть, я этого и хочу. Ты не думала?

– Я тебе не верю, Джей.

– Тебе придется. Потому что в следующий раз, когда я приеду в управление, я напишу заявление об увольнении.

– И чем хочешь заняться? – Грейс скрестила руки под грудью и сжала челюсти. Она уже почти пожалела, что приехала.

– Не знаю.

– Будешь работать охранником в супермаркете? Или упьешься до смерти?

– Я не знаю! – Джеймс развернулся к ней, Грейс вздрогнула – ей показалось, что он сейчас ее ударит. Или задушит. В этот момент он не был похож на человека. – Уходи, Грейс.

– Хорошо. – Тон был холоден и стоил Грейс огромных усилий. Она закусила губу и невидящим взглядом уставилась перед собой.

Ей хотелось кричать и колотить Джеймса по груди. Позволить себе истерику. Эван погиб, и она обещала себе, что не станет привязываться к новому напарнику, но Джеймс… Вокруг нее внезапно не оказалось людей, которые были бы ближе. Словно те, кто стоял за ее спиной, растворились как дым его сигареты где-то под потолком гостиной, стоило ей обернуться. Сначала она оставила позади родителей и Холли – сестра была вечно загружена учебой, а Грейс работой, они почти не пересекались в последнее время. Всех своих школьных подруг Грейс тоже оставила в Спокане с их мужьями и многочисленными детьми. Затем ушел Эван. Она сама отдалилась от Ханны и коллег. Мэдди тоже ушла, ее смерть стала ударом для Грейс: она как будто вот-вот должна была обрести что-то очень важное, чего ей всегда не хватало. Она предвкушала, каково это, иметь подругу, с которой можно пройтись по магазинам, сходить в бар, где не будет ни одного полицейского, кроме нее, посмотреть фильм из тех, что принято осуждать из-за сентиментальности и глупости главной героини. И Джеймс. Теперь он ускользал из ее рук. Грейс еще чувствовала напарника рядом, но его силуэт становился все более размытым и смазанным. Она знала, что в конце исчезнет и он.

Наверное, она выглядела хуже некуда, пока думала, что они видятся в последний раз. Потому что Джеймс покачал головой и усмехнулся. Он закрыл лицо ладонями и застонал. Стон едва не сорвался в рыдания, но вскоре затих. Джеймс сделал над собой усилие, убрал руки от лица и стал рассматривать ее: скулы, губы, глаза, не задерживаясь на чем-то одном подолгу.

– Прости, – прошептал он. – За все разом. И за то, что было той ночью на парковке. Я не заслуживаю тебя.

Грейс поднялась с дивана, мгновенно осиротев без тепла его тела. Она прошла мимо журнального стола, присыпанного пеплом, – дым от недокуренной сигареты в пепельнице качнулся вслед за ней. И остановилась возле кресла, куда бросила свою сумку с папкой Джейми Брюэра. Ей хотелось вернуться, разгладить мученическую складку между его бровей, помочь справиться с тем, что он пытается пережить, обнять, пропитываясь ускользающими, хрупкими воспоминаниями о времени, когда он был рядом.

Именно сейчас ей стоило солгать ему. Сказать, что скоро станет легче.

– Может быть, ты передумаешь, взглянув на это. – Грейс достала папку с отчетом и фотографиями с места убийства Джейми Брюэра и бросила на стол. – Знаешь что? – Задержавшись в дверном проеме, ведущим в коридор, Грейс опустила ладонь на деревянный откос, чтобы не упасть. – Не извиняйся за поцелуи. Все становится еще хуже.

Грейс шла к машине с пустой, легкой сумкой и отяжелевшим сердцем. Оно словно заполнило всю грудную клетку, потеснив легкие: дыхание стало тяжелым, надсадным, как после долгого бега.

За время, проведенное с Джеймсом, снаружи успело потемнеть. Стало прохладнее. Грейс пожалела, что не взяла с собой куртку. По дороге домой Келлер заехала в ближайший к дому «Пабликс», купила салат с тунцом в контейнере, несколько сэндвичей и круассаны на завтрак. Рутина обычно позволяла заземлиться: скрип тележки из супермаркета, улыбка и пожелание хорошего вечера от кассира, шуршание бумажных пакетов в руках, запах свежей выпечки.

Тишина в пустой квартире казалась оглушительной. Долгое время единственным звуком был хруст салата у нее во рту, пока она не включила воду в ванной, чтобы принять душ. Грейс открыла окна, чтобы впустить в спальню звуки с улицы, легла в кровать поверх одеяла, зажав между бедер подушку, и не заметила, как уснула, вглядываясь в темно-синее небо с желтоватым налетом сквозь мелкую решетку москитной сетки, так и не проронив ни слова за весь вечер. «Может, стоит завести собаку», – подумала она, прежде чем отключилась.

* * *

Утром Грейс подъехала к участку за несколько часов до начала рабочего дня. Ей не хотелось терять время. После убийства Джейми Брюэра и без ее промедлений прошло слишком много времени. С каждым часом следы, оставленные его убийцей, становились все менее четкими.

Серебристый «Рендж Ровер» на парковке она заметила не сразу. Джеймс стоял, прислонившись к его мокрому боку, и сжимал папку по Брюэру в руках.

Глава 5

С Джеймсом, сидящим за столом напротив, Грейс больше не чувствовала себя в одиночестве. Она смотрела на него поверх открытого ноутбука, едва сдерживая улыбку. Сосредоточиться на чем-то было практически невозможно. Грейс постоянно обновляла рабочую почту, ожидая подробный отчет от криминалистов, и проверяла телефон – Скотт должен был написать, когда им можно приехать. Одновременно с этим Грейс изучала новостные порталы города и собирала в отдельную папку все статьи, где мелькало имя помощника мэра Сиэтла Джейми Брюэра. Последний владел сетью проката автомобилей, чьи филиалы были разбросаны по всей стране. Удобный сервис. Грейс и сама не раз им пользовалась: возьми машину в Вашингтоне и оставь в Нью-Хэмпшире.

За убийством Джейми мог стоять кто-то из его конкурентов. Эта версия имела право на существование, полиции приходилось иметь дело с подобными кейсами в прошлом. Но все же это маловероятно – другое время, легальный бизнес. Конкурентов обычно убирали пулей в голову, выпущенной из ствола с глушителем, а не вспарывали животы. Если только Джейми Брюэр не наладил трафик запрещенных веществ, перегоняя прокатные машины из одного штата в другой. «Это не имеет смысла, ты никогда не знаешь, какую машину выберет клиент, чтобы заранее нашпиговать ее товаром, – спорила Грейс с собой. – Да, но ты всегда можешь сказать, что все остальные машины уже заняты и осталась одна-единственная, нужная тебе».

Джейми Брюэр был помощником мэра Блэквуда. Недовольных его политикой и повторным избранием становилось больше с каждым днем. Может, его линчевали радикальные активисты, за то что кабинет мэра не придерживается обещаний из предвыборной кампании Блэквуда? Грейс вдруг вспомнила о Джейн Мэддокс, о ее родителях. Они настаивали, чтобы их девочку искало больше людей, но капитан полиции задействовал всех людей, до которых мог добраться, а волонтеры приезжали из соседних городов и штатов. Лейтенант попросил Брюэра выделить бюджет на переработку и привлечь к расследованию больше полицейских из других отделений и департаментов, но тот вежливо отказал. Родители Джейн знали об этом? Уязвило ли их, что ни мэр, ни его помощник не появились на похоронах их дочери? Мог ли Ллойд Мэддокс взять в руки нож и вспороть человеку живот, как дикой свинье или оленю? У Грейс не было ответов, но вопросы множились в голове, постепенно вытесняя собственные переживания, важные моменты и ее саму. Она знала, это будет продолжаться до тех пор, пока в голове совсем ничего не останется. Совсем скоро она начнет жить мертвецом: пытаясь понять, кто это сделал, погрузится в его жизнь так глубоко, что перестанет нормально спать, есть и менять одежду. К окончанию расследования она превратится в бледную тень самой себя, и еще несколько месяцев потребуется, чтобы после вернуться к жизни. В случае с Калебом она была уверена, ей и нескольких лет будет мало. Этой ночью он снова завладел ее сном. Одно наслоилось на другое: Калеб медленно вскрыл ей живот, лезвием нарисовав на нем жуткое подобие улыбки, погрузил руку в ее тело и вытащил окровавленный сгусток, отдаленно напоминавший матку. «Он лишил их женского естества», – сказал кто-то в ее голове голосом Генри Уайтхолла.

Джейми Брюэр был женат на Анджеле Грант, дочери бывшего сенатора штата Вашингтон. «Старые деньги», – обычно говорили про семью Грант. До замужества Анджела училась в Лиге Плюща, занималась политикой и была украшением своей семьи.

Единственная дочь Эллиотта Гранта – клишированная длинноногая блондинка с кандидатской степенью, чья гардеробная могла бы покрыть годовой бюджет какой-нибудь африканской страны. У нее были партии и получше Джейми Брюэра, незаметного, но амбициозного статиста в мэрии, но она выбрала его. Они поженились, Анджела родила троих сыновей и вела довольно скромную жизнь: руководила благотворительным фондом, и если и появлялась на светских мероприятиях, то только в сопровождении мужа. Джейми, получивший свою должность только благодаря влиянию Эллиотта Гранта, любил проводить время без жены. Во время ее последней беременности папарацци сфотографировали Джейми с какой-то начинающей актрисой или моделью на его яхте в бухте Шилсхол. И таких историй было слишком много для терпения одной женщины. Многие журналисты считали, что их брак обречен. Грейс сохраняла и эти статьи, с короткими, исчерпывающими комментариями Анджелы. Миссис Грант-Брюэр не хотела делиться с прессой приватной информацией. Она держалась холодно, почти всегда носила темные очки и не давала интервью. Анджела могла уничтожить мужа, если бы захотела, но она снова и снова прощала его и рожала детей, будто только на это и способна. У Анджелы были основания ненавидеть мужа и желать ему ужасной смерти. Но могла ли она? То, что она уехала в день, когда он погиб, забрала детей, няню и охрану, наталкивало на мысли, что – да, могла. Но стала бы?

– Это какое-то безумие, Грейс. – Джеймс запустил пятерню в отросшие волосы и, откинувшись на спинку стула, шумно вздохнул. – Сент-Джозеф не пугает меня так, как человек, сделавший это с Брюэром.

– Потому что ты с ним не спал. – Грейс усмехнулась и сглотнула тошноту, тут же подступившую к горлу. – Поэтому он пугает тебя меньше.

– У тебя есть какие-то мысли?

– Анджела Брюэр, женщина, простившая слишком много измен. Она кажется самым логичным вариантом.

– Маловероятно, не женский почерк.

– Я и не говорю, что она сделала это собственными руками. Ты знаешь, кто такой Эллиотт Грант?

– Какая-то местная знаменитость? Я родился в Северной Дакоте, Грейс.

– Эллиотт Грант бывший сенатор Вашингтона, а Анджела – его дочь. У нее есть влияние и семизначная сумма на счету в банке. Она могла заплатить кому-то за смерть Джейми Брюэра.

– Не верю, что женщина на это способна. Она мать его детей. Да, сейчас они маленькие мальчики, но скоро эти мальчишки вырастут. Думаешь, не найдется доброго человека в социальной сети, который кинет фотографию выпотрошенного Брюэра кому-нибудь из них?

– Не думаю, что фотографии утекут в интернет.

– Они всегда утекают, Грейс. Какая мать пожелала бы, чтобы ее дети столкнулись с этим?

– Ты не знаешь, на что способна оскорбленная женщина. Она способна разрушить и уничтожить не только жизнь мужчины, но и свою. Свою личность и все, что ей дорого. В любом случае, Джей, нам придется с ней поговорить. – Грейс взглянула на экран мобильного телефона и увидела сообщение от доктора Хэмптона. – Анджела должна приехать на опознание, может, удастся поговорить и с ней. Скотт ждет нас в лаборатории. Ты хочешь взглянуть на тело?

– Не особенно. Но выбора нет. – Джеймс встал со стула, взял пачку сигарет со стола и положил в карман.

– Спасибо, Джей. – Захлопнув ноутбук, Грейс взглянула на него снизу вверх.

– За что?

– За то, что ты вернулся.

Глава 6

На парковке перед криминалистической лабораторией на Уолкер-стрит детективы заметили черный «Шевроле Тахо», водителя и двоих телохранителей в темно-серых костюмах. Анджела Брюэр в сопровождении отца медленно поднималась по ступенькам – Эллиотт Грант держал ее под локоть. Она обернулась на шум подъехавшего «Рендж Ровера», прежде чем исчезла за входной группой.

Мэр Блэквуд часто пренебрегал безопасностью. До переизбрания его можно было встретить в общественном транспорте. Он ездил на работу на автобусе или на велосипеде. Многие считали его лицемером и манипулятором, но в основном люди охотно велись на эти манипуляции. Он не выделял дополнительных средств на безопасность своих людей. Джейми Брюэр был легкомыслен, за телохранителей семьи Брюэр всегда нес ответственность Эллиотт Грант – отец Анджелы. «Тахо» с тонированными стеклами и охрана – тоже дело рук политика того поколения, когда приближенные к власти на самом деле нуждались в телохранителях и в пуленепробиваемых машинах, когда их близкие могли стать рычагом давления. Бывший сенатор Грант переживал за дочь постоянно. Замужество Анджелы его слегка расслабило, он переложил часть обязанностей на Джейми, но после убийства зятя его страхи, должно быть, окрепли.

– Надеюсь, нам удастся поговорить с ней после опознания.

Грейс вышла из машины и собрала волосы в хвост, чтобы они не спутались под одноразовой медицинской шапочкой.

– Я бы не был так уверен. Я не в восторге от того, что ее отец здесь. Старые ублюдки, вроде него, тщательно оберегают свои секреты. Если Анджела что-то знает, то не расскажет в присутствии Эллиотта Гранта. Если намекнем на то, что она подозреваемая, мы ее больше не увидим. Только ее адвоката, который постарается испортить нам жизнь и всячески будет мешать расследованию, если поймет, что задница его клиентки в опасности.

– Кажется, ты говорил, что Анджела не стала бы убивать мужа. – Грейс усмехнулась и взглянула на Джеймса, когда они проходили через раздвижные двери с датчиком движения.

– А я привык тебе доверять.

«Тебе не следует, – думала Грейс. – С последним, кого мы оба так старались поймать, я переспала».

– Это всего лишь теория. Я не делаю на нее все ставки. Завтра утром брифинг с командой и лейтенантом. Попробуем развить несколько версий.

– А ты что думаешь? Неплохо бы осмотреть их дом в Эллисвилле.

– Криминалисты изучили его лучше, чем могли бы мы. И к тому же на Джейми Брюэра напали не дома. У них вся территория напичкана камерами. Ты ведь читала отчет.

– Читала. И в записях много слепых пятен. Кто-то бесконечно их подтирал.

– Или выключал, когда нужно. Думаю, это делал Джейми Брюэр. У него был доступ и множество причин. Он приводил любовниц в дом тестя.

– Хорошо, но что ты думаешь?

– Я думаю, что все не так однозначно. Ни политика, ни бизнес, ни его жена не причастны к этому. Я думаю, что его смерть как-то связана с тем, что он был уродом. Может, он переспал не с той женщиной, и его убили за это. С дочерью или женой другого влиятельного урода. Я не знаю, Грейс. Еще слишком рано делать выводы. И я не агент Уайтхолл, чьи шутки тебе казались смешными. – Джеймс рассмеялся, когда они проходили мимо стойки ресепшн, но холодный, колкий взгляд Грейс вынудил его перестать.

Грейс безропотно принимала все изменения, произошедшие с Джеймсом после смерти Мэдди. Его болезненный вид, заросшее лицо, грубость и откровенность. Ей казалось, что Джеймсу стоило пройти курс психотерапии, прежде чем возвращаться к работе. Она видела, что напарник нестабилен, и какой же самонадеянной глупостью было думать, что ей под силу вернуть его к жизни с помощью работы. С ней это сработало только потому, что она целое лето дважды в неделю посещала доктора Лоуренса и принимала антидепрессанты. Джеймс прошел условное освидетельствование своей нормальности, поговорив с психологом в отделе. Хотя Грейс не доверила бы ему даже поддержку тех, кто стал случайным свидетелем преступления или обнаружил тело. Джеймсу повезло, что лейтенант МакКуин был другого мнения и считал психологию лженаукой, вроде астрологии, а психотерапевтов приравнивал к шарлатанам и эзотерикам. «Ты мужчина. И полицейский, – сказал он, когда увидел Джеймса в отделе после продолжительного перерыва. – Будь добр, Джеймс, не лелей свою боль. Делай то, что должен. Твою работу никто за тебя не сделает». Иначе сейчас он бы не допустил Джеймса к расследованию, как и ее, когда нашли труп Кэтрин Донован. Джеймс был ей нужен. Возвращая его себе в эгоистичном порыве, она забыла, что тоже была нужна ему. Его поцелуй на парковке возле больницы был этому подтверждением. Но она сбежала, уехала к родителям, и все то время, пока не начался судебный процесс над Калебом Сент-Джозефом и череда допросов, она провела в отчем доме, прильнув к матери, как в детстве, роняя на ее колени слезы. Кэролайн ни о чем не спрашивала, она гладила дочь по волосам и рассказывала (не)важные истории из собственной глубокой юности, когда она еще не была матерью. Грейс, с непрекращающимся ни на секунду волнением где-то под сердцем, собралась и сделала все, на что у нее хватило сил: организовала похороны Мэдди, утешила ее приемных родителей, прибралась в доме Джеймса и несколько раз свозила его на перевязку. Это было все, что она смогла ему дать, с лихорадочно трясущимися руками и ощущением надвигающейся неизбежной катастрофы. Она спасала свою жизнь бегством, оставив Джеймса в одиночестве переживать самые кошмарные дни. Когда первый шок растворился в воздухе, как и неверие, и теперь новая сломанная реальность – все, что у тебя есть.

– Детектив Келлер? – Эмму, ассистента и ординатора Скотта Хэмптона, Грейс узнала по голосу и походке.

Без защитного костюма Эмма была просто хорошенькой девочкой не старше Холли, младшей сестры Грейс, в ней с трудом угадывался человек, решивший связать свою жизнь с судебно-медицинской экспертизой: распахнутые внимательные карие глаза, мягкие черты лица, ямочка на подбородке, блестящие и тяжелые темные волосы, фигура как у подростка.

– Эмма Рутман. – Она подошла ближе и поздоровалась сдетективами за руки. – Доктор Хэмптон попросил проводить вас в его кабинет. Он скоро освободится.

– Спасибо, доктор Рутман. – Грейс сдержанно улыбнулась и пошла следом за Эммой по уже хорошо знакомому коридору.

– О, я не доктор.

– Я видела, как вы работаете. Уверена, что вы им станете.

– Спасибо. – Ее бледная кожа с оливковым подтоном покрылась персиковым румянцем на скулах. – Сделать вам кофе?

– Мы справимся. – Джеймс подошел к электрической кофеварке и налил кофе в два стакана с двойными стенками. – Передай доктору Хэмптону, чтобы, когда все закончится, он привел своих гостей сюда.

В порцию Грейс Джеймс добавил сливки и протянул стакан ей.

Дверь в кабинет открылась спустя полчаса. Анджелу Брюэр поддерживал отец. Он проводил ее до кресла, а сам встал у окна, скрестив руки на груди. Анджела была во всем черном: спортивные брюки-палаццо, заправленная в них футболка с коротким рукавом, кожаные кеды и очки на пол-лица. Она сняла их, положила на подлокотник кресла и зажала переносицу между большим и указательным пальцами. Она плакала. Тонкие крылья носа раскраснелись, веки отекли, на висках и под глазами проступили голубоватые вены.

– Я вас оставлю. – Хэмптон предложил Анджеле и Эллиотту воды и вышел из кабинета.

Грейс чувствовала себя неловко из-за этого. Но говорить с Грантами в коридоре или приглашать их в участок было плохой идеей. Люди вроде них ценят конфиденциальность.

– Миссис Брюэр, спасибо, что согласились уделить нам время. Я понимаю, что это непросто, но очень важно. Чтобы понять, кто сделал это с вашим мужем, нам стоит сотрудничать. Я детектив Грейс Келлер.

– Детектив Нортвуд. – Джеймс подошел к Эллиотту и пожал ему руку.

– Келлер? – Непроницаемое, суровое морщинистое лицо бывшего сенатора Гранта на миг разгладилось и преобразилось. Он узнал ее. – Вы выступали на конференции осенью, я помню.

– Это вы поймали Калеба Сент-Джозефа? – Анджела подняла на нее взгляд. – Я интересовалась делом. Мой благотворительный фонд занимается поддержкой кризисного центра для женщин. Как вы понимаете, большая часть женщин в таких местах – секс-работницы.

– Да. – Грейс растерялась, она не ожидала, что вопросы будут задавать ей.

– Хорошая работа. – Анджела вымученно улыбнулась и кивнула.

– Он убивал не только секс-работниц, но и девочек, настолько далеких от улицы, насколько вы вообще можете представить. – Когда Джеймс заговорил, Грейс хотелось ударить его по лицу и попросить заткнуться. – И, насколько я помню, департамент запрашивал поддержку у вашего мужа.

– Я просила Джейми посодействовать, но вы же понимаете, что решения принимает не он, мэр Блэквуд никогда… – Она замолчала, осознав, что говорила о нем так, словно он еще был жив и мог принимать хоть какие-то решения, а затем расплакалась.

– Хорошая работа. – Эллиотт усмехнулся. – Хорошая работа – это когда преступника удается поймать после первого прецедента. Но спасибо вам за службу, детектив Келлер. Чего вы хотите от моей дочери?

– Пап, не нужно. – Анджела громко всхлипнула и вытерла нос намокшей от ее слез бумажной салфеткой. – Я отвечу на ваши вопросы, если мне будет что сказать.

– Спасибо. – Грейс сделала глоток кофе и, сжав стакан в руке, наклонилась вперед. – Насколько нам известно, в Эллисвилл вы приехали вместе. Что вынудило вас уехать раньше Джейми?

– Мы поругались. Так иногда случается. – Анджела посмотрела на руки Грейс, и уголки ее губ дернулись вверх. – Но я полагаю, что, когда женщина не в браке, у нее много иллюзий относительно семейной жизни.

– Что было причиной?

– Какой-то пустяк. Я не… Я не вполне уверена, что какая-то из наших ссор не была пустяком.

– Даже в тех случаях, когда ваш муж вам изменял? – Вопрос Джеймса переменил настроение в комнате.

В какой-то момент Грейс показалось, что Анджела немедленно прекратит допрос и покинет кабинет.

– Это слухи. И только. Когда твоя жизнь становится достоянием общественности, такое часто случается. Я с самого детства так живу. И научилась с этим справляться.

– И все же, – настаивала Грейс. – В чем причина вашего отъезда?

– Я думала, что этот отпуск пойдет нам на пользу. Что Джейми забудет о работе на какое-то время и побудет со мной, с нашими сыновьями. Но он только и делал, что работал. Допоздна. Просыпался ближе к обеду, и все повторялось. И еще эти вечерние пробежки. Я говорила ему. – Ее губы задрожали.

Грейс хотела коснуться ее ладони, чтобы утешить, но Анджела отдернула руку.

– Нет, не трогайте меня. Я говорила ему, что это не безопасно, но он такой упрямый, всегда таким был. – Она завыла и закрыла лицо ладонями.

Эллиотт Грант подошел к дочери и обнял ее. Его дрожащие руки с пигментными пятнами выдавали возраст, но он держался ради Анджелы.

– Сожалею, миссис Брюэр. Мы можем поговорить позже.

– Нет, я в порядке.

– Когда вы поняли, что что-то не так?

– Спустя сутки. Я позвонила мужу, чтобы уточнить, когда он собирается возвращаться. Он не отвечал. Тогда я позвонила сначала отцу, затем в полицию. Вернулась в наш дом в Эллисвилле, потому что не могла больше выносить неизвестность.

– Когда вы вернулись, все было в порядке?

– Да. – Тон Анджелы стал резким. – Кроме того, что мой муж пропал.

– И вы не обнаружили следов посторонних людей в доме?

– Нет, в восемь вечера Джейми прошел через ворота и отправился на пробежку по Мун-Вэлли. Домой он не вернулся, и в дом никто не входил. Камеры это зафиксировали.

– Мог ли кто-то желать зла вашему мужу?

– Ох, ну конечно же, детектив. – Эллиотт повысил голос и произнес «детектив» таким тоном, словно собирался сказать «глупая курица». – У него были враги. Он политик. У всех политиков они есть, но не всех политиков находят в лесу со вспоротыми животами.

– Послушайте, мистер Грант, нам все это нравится не больше, чем вам. – Джеймс подошел к нему ближе и взглянул в глаза. Люди вроде Гранта не привыкли, чтобы на них так смотрели. Не заискивающе, но прямо, с плохо скрываемой угрозой. – Постарайтесь с нами сотрудничать. Это не так уж и плохо.

Миссис Брюэр снова расплакалась, опустив голову и закрыв лицо руками.

– Анджела, я думаю, нам стоит продолжить в другой раз. – Грейс поджала губы.

Наблюдая за чужими страданиями, она снова и снова возвращалась к своим. Анджела кивнула.

– Если хотите поговорить, – она неожиданно взяла эмоции под контроль, вытащила из рюкзака визитку и протянула Грейс, – договоритесь о встрече с моей помощницей. – И, не попрощавшись, вышла из кабинета. Эллиотт Грант направился за ней.

– У вас есть минут десять, прежде чем тело заберет бюро ритуальных услуг, – сообщил Скотт, который все это время словно стоял за дверью.

– Что с тобой? – Грейс толкнула Джеймса в плечо и всплеснула руками.

– Ненавижу ублюдков, считающих, что мир принадлежит им.

– Ты сорвал допрос, Джеймс.

– И хорошо. – Джеймс не выглядел расстроенным или раскаявшимся.

– Что в этом хорошего?

– Возможно, в следующий раз нам удастся поговорить с ней без папаши. Пока он рядом, она ничего нам не скажет. – Нортвуд вышел за дверь, задев плечом доктора Хэмптона.

Грейс закатала рукава рубашки и отвернулась к окну. Она не знала, куда себя деть, а потому неуклюже и прямолинейно показывала свое раздражение. Возможно, им стоило обсудить допрос до его начала, но Грейс привыкла, что у них все было хорошо, они слаженно работали, не сговариваясь. С самого первого дня. Ей стоило свернуть допрос в другое русло, чтобы избежать неуместных вопросов от Джеймса, которые никому из присутствующих не понравились. Или, может быть, ему следовало поговорить с ней и поделиться планом, если он состоял в том, чтобы допросить Анджелу без Эллиота Гранта.

Она поняла, что рано или поздно случится нечто такое, на что она не сможет повлиять, что-то, что выйдет из-под ее контроля. Грейс поняла, что Джеймс обязательно сорвет какой-нибудь из допросов, ударит подозреваемого или доведет свидетеля до слез. Поняла, когда пришла к выводу, что он нестабилен.

– Десять минут, Грейс. – От голоса Скотта она вздрогнула, развернулась и вышла из кабинета вслед за Хэмптоном.

– К чему такая срочность, Скотти? Почему людям хочется скорее зарыть своих мертвецов в землю?

– Тело не в лучшем состоянии, Грейс, ты сама это видела. Похороны скорее всего будут публичными. Я постарался привести его в приемлемый вид, но над Джейми придется хорошо поработать, чтобы хоронить в открытом гробу. И чем раньше танатокосметолог займется им, тем лучше.

Они шли по коридору в молчании. Скотт открывал перед Грейс тяжелые металлические двери. Откуда-то веяло холодом. Грейс чувствовала, как шероховатые языки сухого ледяного воздуха лижут ее оголенные щиколотки. По мере приближения к прозекторской холод поднимался от ступней выше, студил мышцы и внутренности. Грейс уже давно не боялась мертвецов. Ее пугало предстоящее расследование и те, кто за ними стоит. Последствия убийства Джейми Брюэра будут громкими и затяжными. Департамент полиции станут терроризировать журналисты, правительство и семья погибшего. Грейс понимала, что они с Джеймсом будут под прицелом, что каждое их действие подвергнут анализу, критике и обсуждению. За спинами девочек, убитых Сент-Джозефом, не было влиятельных людей, некогда наделенных властью и пожинающих ее сахарные плоды. Эллиотт Грант превратит их жизнь в ад и холодная сука Анджела Брюэр тоже, стоит им оступиться. Некоторые ошибки исправить невозможно, некоторые из них приводят к катастрофе, и обретенный опыт не стоит тех последствий, что могут на тебя обрушиться. Речь не о карьере и не о знаках отличия, которыми кто-то из управления украшает твой форменный пиджак. Речь о том, с чем ты сможешь жить, о чем будешь думать, лежа без сна в кровати, с чем сможешь смириться. Между ней и Джеймсом случилось что-то, что не исправить молчанием. Грейс не могла чувствовать себя в безопасности рядом с напарником, пока не знала, что у него в голове. Им стоило поговорить.

Джеймс в одноразовом халате стоял над телом Джейми Брюэра, скрестив руки на груди и нахмурившись.

– Что скажешь, док?

– Я пройдусь по важным моментам, остальное есть в отчете, если захотите более детального рассказа, меня тут ждут еще два вскрытия. Смерть наступила более семидесяти двух часов назад на момент обнаружения тела.

Доктор Хэмптон раскрыл папку с отчетом и снял белое покрывало с тела, оставив его без секретов. Грейс решила, что Джейми Брюэру не понравилось бы то, что они изучали его тело как музейный экспонат. Она сразу обратила внимание на татуировку над подвздошной костью – не вполне понимая, что означает этот символ. Но место для татуировки Брюэр выбрал странное, как женщина. – К моменту обнаружения трупное окоченение уже почти разрешилось, а пятна были статичны. За ним последовало высыхание. Оно связано с прекращением поступления на поверхность эпидермиса влаги из глубоколежащих тканей, как это происходит у живых. Роговицы помутнели. Желтовато-бурые пятна проступили на конъюнктиве, переходной кайме губ, головке полового члена и на передней стенке мошонки. Можно сделать вывод, что он умер в тот же день, когда исчез.

– Причина смерти? – спросил Джеймс, пока Грейс заправляла хвост под медицинскую шапочку.

– Острая кровопотеря. Рана на шее имеет разную глубину на всей протяженности. Я могу предположить, что преступник воткнул нож острием вот здесь. – Он надавил на шею сбоку. – Перерезал сонную артерию и трахею, а затем, вытаскивая нож, с легким нажимом провел по коже. И это не просто какой-то кухонный нож. Судя по краям, глубине и форме ран, это холодное оружие, вроде армейских ножей.

Грейс смотрела на бледное тело, покрытое пятнами, ссадинами и ранами, среди которых ярко выделялся неровный Y-образный шов. Скотт старался работать аккуратно, он продолжил продольный разрез, нанесенный преступником, вместо того чтобы делать еще один, по правилам. С внутренностями, которые Скотт снова поместил в брюшину, проложив ее марлевыми тампонами, Джейми Брюэр выглядел терпимо.

– Что насчет остальных травм?

– Продольное рассечение брюшины посмертно. Все остальное: перелом плюсневой и лучевой кости, перелом ребра, мелкие ссадины и синяки – появилось, когда он был еще жив, если судить по гематомам. – Хэмптон поочередно указал на все перечисленные травмы. – Нападавший был крупным мужчиной, с крепким телосложением. Иначе я не могу объяснить то, что вижу. Вскрыть человеку живот физически непросто, я уже не говорю о моральной стороне вопроса. По токсикологии все чисто. Его одежду, обувь, телефон и наручные часы еще исследуют криминалисты. Как и фотографию, найденную у него во рту. Орудие убийства преступник, вероятно, унес с собой. Пожалуй, это все. – Доктор Хэмптон развел руки в стороны, накрыл тело тканью и придвинул стол к камере хранения.

– А что это? – Джеймс взял Джейми Брюэра за запястье, приподнимая руку над телом и внимательно посмотрел на его ногти.

– Незначительные повреждения. – Под ногтями у жертвы чернели кровоизлияния. – Думаю, это защитная травма. Или побочная – убийца тащил тело Брюэра через лес.

– Я бы не был так в этом уверен.

– Что ты хочешь сказать? – Грейс нахмурилась.

– Это не случайная травма. Это не выглядит как случайная травма. Борозды ровные. Предполагаю, что его пытали.

– Я постараюсь уделить этому время, пока тело не забрали.

– Спасибо, док, – устало выдохнул Джеймс, пожал Хэмптону руку, когда тот снял перчатки, и вышел из секционного зала.

– С ним все в порядке? – Скотт усмехнулся и посмотрел вслед Джеймсу.

– Не спрашивай. – Грейс покачала головой, с силой сжав челюсти, и, стянув с головы шапочку, вышла в коридор.

Джеймс ждал ее на парковке, сидя в заведенной машине. Она села на пассажирское и пристегнулась, думая, что стоило приехать на своей. Ее не радовала перспектива провести целый час в напряженном молчании в салоне его «Рендж Ровера».

– Хэмптон забыл упомянуть о еще одной травме. – Джеймс постучал пальцами по рулю, выезжая на дорогу, и взглянул на Грейс. – Если это вообще можно считать травмой.

– Что ты имеешь в виду?

– Сколотый винир. И эта фотография… В ней нет никакого смысла. Это не послание нам, не игра, в ней нет никакой ценности для нас. Никакой загадки, как в долбаных письмах Зодиака^[180]. Он не играет с нами, он был бы рад, если бы тело вовсе никогда не нашли. Но ему почему-то было так важно поместить фотографию в рот Брюэра, что он даже сломал винир, в попытках разжать ему челюсти. Это что-то между ними. Что-то произошло между ними в прошлом. Что-то такое, о чем знают только они. И фотография имеет ценность только для них.

– А что происходит между нами, Джей? – Обо всем этом Грейс уже думала, едва только увидела полароидный снимок.

– Все в порядке, мне кажется.

– Нет, не в порядке. Я не хочу никаких неожиданностей на допросах. Мне нужно тебе доверять.

– Только не начинай.

– Не начинать что?

– Свой большой разговор о том, что скоро у меня не останется ничего, кроме ненависти и боли.

– Прости, что я уехала. Мне стоило остаться. Я не знала, что делать. Это было невыносимо. И до сих пор так.

– Не вини себя, Грейс. Я тебя не заслуживаю.

– Ты заслуживал того, чтобы я осталась, чтобы пришла гораздо раньше. Я чувствую себя дерьмово, потому что не сделала ни того, ни другого. Но если ты вернулся, если правда вернулся, будь мне другом.

– Когда ты выбрала платье, в котором ее похоронили, мне хотелось на тебя накричать. Белый сарафан с рукавами… Воланами? Так вы их называете? Она носила его, когда была счастлива. Во время отпуска на побережье или на свиданиях, знаешь. Оно было неотделимо от ее улыбки. И ты выбрала его.

Грейс сморгнула подступившие слезы и сжала его ладонь, расслабленно лежащую на бедре.

– Почему? Почему ты его выбрала?

– Я не знаю, Джей. – Грейс обмякла на сиденье, привалившись к спинке, чувствуя слабость в теле. – Девушек обычно хоронят в белом.

– Я так скучаю по ней. – Джеймс съехал с дороги, подрезав нескольких водителей, притормозил на обочине и уткнулся лбом в ладонь на руле.

Мимо пронеслись машины, сигналя и выкрикивая что-то в открытые окна, Грейс не могла разобрать, что они кричали, но понимала, что непременно ругательства. Она опустила ладонь на загривок Джеймса, чувствуя под пальцами выпирающие позвонки, и он потянулся за ее прикосновением, как изголодавшийся по ласке уличный кот: с опаской и без оглядки одновременно. Несмело, но крепко обнял и уткнулся лицом в тень над ключицей.

– Знаю, – на выдохе прошептала Грейс, перебирая волнистые пряди его волос. – Я знаю.

Глава 7

Лейтенант Майкл МакКуин собрал оперативную группу у себя на следующее утро. Когда Келлер и Нортвуд вошли в кабинет, все уже были на месте. Лейтенант сидел за столом, перед ним стоял открытый ноутбук и белая чашка с кофейными потеками на стенках, за спиной МакКуина, возле окна, висела пробковая доска с фотографиями Джейми Брюэра – живого и мертвого – и места преступления.

Нейт Портман сидел на подоконнике и ерзал на месте в радостном предвкушении, он выглядел как школьник, которого выпускники наконец-то пригласили на взрослую вечеринку. Нейт нравился Грейс. В отсутствие Джеймса они почти стали напарниками. Грейс считала, что в нем есть потенциал, что он способен на нечто большее, чем патрулирование улиц.

Офицеры Натали Мартинес и Кристофер Хауэлл сидели на двухместном диване с таким видом, словно вообще не понимали, что они здесь делают. Но Грейс уже работала с ними и знала, что они выполняют поручения быстро и качественно, не задавая лишних вопросов.

Нелл Хоппер заняла один из стульев для посетителей. Она вела дело, пока Джейми Брюэр числился пропавшим без вести, и Дакота Реймонд, лейтенант оперативного отдела, находила детектива Хоппер очень талантливой. На Нелл была форма, хотя полицейские со званием выше офицера обязаны были ее носить только на официальных мероприятиях. Светло-каштановые волосы Нелл собрала в небрежный пучок на затылке, пряди, выпавшие из него, обрамляли ее лицо, а длинная челка скрывала чересчур высокий лоб. У нее был добрый взгляд и жесткая линия рта. Грейс надеялась, что они сработаются.

Келлер хотелось бы, чтобы на брифинге выступил Скотт Хэмптон, но док был занят работой. Он предложил отправить в управление Эмму, но Грейс отказалась. Если МакКуин потребует подробностей, она сможет сама ему их предоставить, потому что полночи провела за изучением отчета о вскрытии.

– Раз уж все на месте, – начал лейтенант, когда Грейс заняла последний свободный стул, а Джеймс прислонился плечом к дверному откосу и сложил руки на груди, – давайте приступим. Келлер, какие у вас версии?

– Политика. Его мог убить кто-то из радикальных активистов, Брюэр походил на беспринципного политика, готового поступиться высокими ценностями ради собственной выгоды. Люди были недовольны переизбранием Блэквуда и тем, что его действия сильно отличались от обещаний во время предвыборной кампании.

– Но он не Блэквуд, он помощник мэра. – МакКуин сделал глоток кофе, поморщился и принялся отплевываться от кофейного осадка.

– Возможно, до Брюэра они добрались первыми. И теперь мэру Блэквуду грозит опасность.

– Нужно предупредить старого дурака, чтобы заканчивал ездить в общественном транспорте. И все равно сомнительно.

– Это всего лишь версия, лейтенант. – Грейс пожала плечами.

– Что еще?

– Бизнес. Его прокат автомобилей. Я подумала, что это может быть как-то связано с конкуренцией в этой сфере, но это самая слабая теория. И его жена, Анджела Грант-Брюэр, дочь сенатора Эллиотта Гранта. Джейми изменял ей, об этом все знали. Она, имея власть и деньги, могла заказать его убийство.

– Это уже больше похоже на правду. Анджелу Брюэр допросили?

– Детектив Нортвуд и я провели первичный опрос вдовы Брюэра – Анджелы. Опрос слегка осложнился тем, что на нем присутствовал бывший сенатор Грант, а сама Анджела была в истерике или изображала ее. Я уже связалась с ее помощницей и договорилась о встрече на сегодня. – На самом деле Грейс только написала помощнице Анджелы Брюэр, и та ей еще не ответила. – У Джеймса тоже есть теория, лейтенант.

– Нортвуд?

– Это всего лишь мысли, не теория. Я просто думал о фотографии. – Нортвуд кивнул за спину лейтенанта, указывая на копию полароидного снимка, найденного во рту Брюэра. – Что она означает?

– По мне, какая-то бессмыслица.

– Для нас – да. Но я думаю, что у Джейми Брюэра и его убийцы общее прошлое.

Лейтенант МакКуин усмехнулся, опустил подбородок и уставился на свои руки. Стало очевидно, что версия, изложенная Джеймсом и полная слепых пятен, удовлетворила его больше прочих.

– Мартинес и Хауэлл, в архив, ищите любые дела, в которых фигурирует фамилия Брюэр или Грант. Портман, ты со мной, поможешь упорядочить материалы на доске. Келлер, на тебе допрос миссис Брюэр. Отчет жду к вечеру. Я буду связываться с ФБР. Может, они соизволят прислать нам Уайтхолла.

– Да, сэр.

Грейс взглянула на дисплей телефона: помощница Анджелы ответила, что миссис Брюэр может выделить им немного времени после двенадцати. Грейс не понравилось, что МакКуин прибрал к рукам почти всех ее людей. Но потом поняла, что рада этому. Хорошо бы он нашел работу и для детектива Нелл Хоппер, Грейс хватило бы одного Джеймса, но она все еще оставалась ее головной болью. Как и возможный приезд Генри Уайтхолла.

Детектив Нелл Хоппер поехала на допрос с ними. Она заняла место на заднем сиденье «Рендж Ровера», не выпуская телефон из рук.

– Перед тем как мы начнем, стоит обсудить, какой версии мы решили придерживаться, чтобы правильно выстроить допрос. – Грейс сделала радио тише и взглянула сначала на Джеймса, а затем в зеркале заднего вида нашла глаза Нелл.

– Мне нравится версия детектива Нортвуда, но она не исключает, что тем самым человеком из прошлого была его жена или кто-то из клана Грант, к примеру, отец, не вынесший унижения дочери. Стоит придерживаться этого курса. На мой взгляд, – после непродолжительного молчания добавила Нелл и стала нравиться Грейс чуть больше, чем прежде.

Для того, кто был погружен в личную переписку большую часть дороги, Нелл слишком быстро и уместно включилась в диалог и озвучила очень хорошую мысль.

Дом семьи Грант-Брюэр стоял в районе Бродвью, в тупике Шорлейн-роуд, сквозь тощие красноватые стволы сосен мелькало высокое, чистое небо, а где-то под ним, Грейс знала, на солнце блестела сине-зеленая гладь залива. Особняк в современном стиле, состоящий в основном из стекла и бетона, стоял на возвышенности и сливался с ландшафтом. Охрана пропустила их через ворота, а во дворе детективов встретила помощница Анджелы. Грейс представилась, они показали свои удостоверения.

– Мы с вами списывались насчет встречи с миссис Брюэр.

– Да, миссис Брюэр ждет вас в доме. Я – Элена, если вам потребуется моя помощь. – Она широко улыбнулась и разгладила невидимые складки на терракотовом платье-футляре, которое почти сливалось с ее темной красно-коричневой кожей.

Элена завела детективов в гостиную. Грейс было сложно поверить, что в доме есть дети, пока она не увидела одного из них: мальчишка встал на цыпочки и стянул из вазы на барной стойке пару зеленых яблок. Безукоризненная чистота, белая мягкая мебель без пятен от детского пюре и цветных маркеров и полы, не припорошенные обломками картофельных чипсов, не вязались с тремя мальчиками-погодками. Грейс вспомнила, на что был похож их дом, когда Холли была еще малышкой. Всюду валялись игрушки, карандаши и раскраски, куклы и крошки.

На стенах в гостиной Брюэров висели концептуальные картины, за подбор которых Анджела наверняка заплатила немыслимое количество денег своему арт-консультанту. Профессиональные постановочные семейные или одиночные снимки напоминали о том, что в доме кто-то живет, что это не образец, выставленный на показ элитной строительной фирмой. Анджела и дети сливались с молочно-белым интерьером дома. Элена была единственным ярким пятном в гостиной, кроме кадки с оливковым деревом между кресел, обтянутых текстурной тканью, поэтому, когда Анджела вежливо попросила ее выйти, Грейс решила, что теперь ей будет сложно на чем-то сосредоточиться.

– Элена, уведи детей в их комнаты.

Анджела ждала детективов, сидя на диване в шелковом домашнем костюме молочного цвета. В ней, собранной и холодной, не осталось ничего от вчерашней истерики.

– Спасибо, что согласились поговорить, миссис Брюэр.

– Не стоит, присаживайтесь. – Она сдержанно улыбнулась Грейс и перевела взгляд на Нелл. – Мы, кажется, незнакомы.

– О, я детектив Нелл Хоппер, оперативный отдел. Я вела дело вашего мужа, когда он… – Нелл помолчала. – Когда он еще числился пропавшим без вести.

Анджела кивнула, поджав губы, и быстро потеряла интерес к Нелл.

– О чем вы хотели поговорить? Мне казалось, я сказала достаточно.

– Будем откровенны, миссис Брюэр, убийство вашего мужа отличается от большинства тех, с которыми нам обычно приходится работать. Мы предполагаем, что это не случайное нападение, что у убийцы были личные счеты с Джейми. И вы, как его самый близкий человек, можете помочь нам разобраться. – Грейс говорила мягко, тщательно подбирая слова. После неудачного опроса в кабинете Скотта Хэмптона ей не хотелось, чтобы этот сорвался.

– Если бы я знала, что кто-то желает смерти моему мужу, я бы выдала вам его еще вчера.

– Но ваш отец… Нам показалось, что вы были слегка скованы в его присутствии.

– Мой отец человек старой закалки. Он придерживается традиционных ценностей. Семья для него всегда на первом месте. Эллиотт Грант был политиком и публичным человеком. И вокруг него всегда было много женщин. Но он ни разу не подвел мою мать. Если он ей и изменял, то делал это так, чтобы она не узнала. В отличие от Джейми.

– Но вчера вы отрицали измены, как и множество раз до этого, общаясь с газетчиками. – Джеймс со скучающим видом откинулся на спинку кресла, подперев подбородок кулаком.

– Как еще сохранить достоинство? Все отрицать.

Когда Элена вернулась в гостиную, Анджела попросила ее сделать кофе для всех.

– Но вы знали о других женщинах?

– Я знала, всегда знала. Думаю, женщины всегда чувствуют, если что-то не так. Те фотографии с яхты… Я увидела их, когда ждала приема у своего доктора. У меня отошли воды прямо в приемной больницы. – Она усмехнулась и посмотрела на свои руки. – А когда я выходила из клиники с младенцем на руках, который должен был родиться только спустя три недели, журналисты набросились на меня, как стервятники…

Грейс решила, что сейчас ее выдержка вся покроется мелкими трещинами, как ветровое стекло, когда в него на скорости попадает камень. В ее глазах блеснули слезы, но Анджела выдержала.

– У нас с Джейми были сложные отношения. Но я любила его. Он меня тоже. По-своему. И он был хорошим отцом.

– Как вы считаете, кто-то из его женщин мог желать ему смерти?

– Была одна девушка. Очень настойчивая. Она все не переставала звонить ему и писать, после того как он ее бросил. Но я не думаю, что…

Элена мелькнула перед ними яркой вспышкой. Она расставила на журнальном столике, вытесанном из куска мрамора, чашки с кофе, молочник и сахарницу и поспешила ретироваться, уловив взгляд Анджелы, когда наверху закричал кто-то из мальчишек.

– Вы знаете, как ее зовут?

– Кажется, Брук. Телефон Джейми у вас, вы поймете, о ком я говорю, когда прочитаете переписку. Она была, как говорится, его постоянной женщиной. Он не светил ее в прессе.

– Она казалась агрессивной? – Грейс сделала записи в заметках и убрала телефон.

– Нет, она скорее… она глупая влюбленная девчонка, которая не привыкла, чтобы ей отказывали. Это не тянет на причину для убийства.

– А что тянет? – Джеймс смотрел Анджеле в глаза. Долгий зрительный контакт заставил ее смутиться. Миссис Брюэр стушевалась, потупила взгляд и сделала судорожный глоток кофе, подлив в него молоко. – Скажем, бесконечные измены тянут?

Допрос зашел в тупик. Если бы у Анджелы была стоящая информация, она бы поделилась ею с полицией еще в тот день, когда Джейми перестал выходить на связь, при условии, что сама не причастна к исчезновению и убийству. Если она имеет отношение к убийству Джейми Брюэра, то, очевидно, она не из тех, кто способен на чистосердечное признание. Грейс все меньше верила в собственную теорию, Анджела не стала бы говорить с ними без адвоката, будь она замешана в этом. Но дестабилизация подозреваемого иногда оказывалась полезным приемом во время допроса, поэтому Грейс была не против.

– Вы меня в чем-то обвиняете?

– Пока нет.

– Я думаю, что наша беседа окончена. В следующий раз, когда захотите поговорить, вы будете иметь дело с моим адвокатом. Прошу вас уйти. – Анджела поставила чашку на блюдце так резко, что оно задрожало, и поднялась с дивана. – Элена! – крикнула она, стоя у подножия лестницы. – Спустись и проводи наших гостей. Всего доброго, детективы.

Сгорая от ярости, Анджела сохранила лицо. При взгляде на нее сразу становилось понятно, что она получила прекрасное воспитание, не позволяющее ей устраивать сцен. Отпрыски семей, сколотивших свое состояние в незапамятные времена упорным трудом, всегда отличались от детей нуворишей^[181]. У них могли быть какие угодно тайны, секреты, способные уничтожить фамилию, от которых людям, далеким от тайных обществ, балов дебютанток и Лиги Плюща, становилось не по себе, но они умели держаться с людьми. Джеймсу почти удалось стащить с нее маску, ленты, которыми она крепилась на затылке, уже были у него в руках, ему этого хотелось. Но Анджела выдержала и этот удар, как много раз в прошлом выходки мужа, которого сама выбрала среди сыновей сенаторов, бывших президентов и бизнесменов.

Не дождавшись Элены, детективы покинули дом. После обесцвеченного пространства гостиной Брюэров снаружи все казалось нестерпимо ярким: идеальный газон, лиловые сферы гортензий, молодая листва, по-весеннему прозрачное голубое небо.

К машине они шли молча, а когда тишину на Шорлейн-роуд нарушил сигнал автомобильного ключа, Нелл заговорила:

– Мне нужно кое-куда заехать, если вы не против. Это быстро. Девушка пропала, и ее мать донимает меня звонками.

– Когда она пропала?

Пристегиваясь, Грейс не заметила, как задержала дыхание. На допросах Калеб говорил о женщинах, которых они никогда не найдут. Лейтенант МакКуин считал, что он приберег для себя несколько тел, чтобы, когда ему наскучит сидеть за решеткой, снова поиграть с ними.

– Несколько лет назад. Так что?

Грейс посмотрела на Джеймса, и, что бы он ни прочел в ее взгляде, он кивнул и завел машину.

– Заедем по дороге в участок, надеюсь, к этому времени распечатки с телефона Брюэра будут готовы.

Джеймс стиснул зубы. Он знал, о чем думала Грейс. Она сжалась на сиденье, забывая дышать. Мог ли это быть последний привет от Сент-Джозефа? Конечно, мог бы. Он с самого начала играл с ними. Грейс не могла понять, когда это началось? Когда Мэдди познакомила их, или еще раньше, когда Майлз нашел Хизер и решил скрыть от нее их общее прошлое? На взгляд Грейс, не считая убийств, этот его поступок был самым подлым из всех, он был еще хуже, чем секс с детективом, который пытается тебя поймать, хуже, чем его реакция, когда он увидел материалы дела в квартире Грейс. Если Калеб действительно любил сестру, лучшее, что он мог сделать, – рассказать ей обо всем. Дети, выросшие в приемных семьях, часто ощущают себя как деревья, выкорчеванные из земли, лишенные корней. Им не за что зацепиться: тебя зовут иначе, ты носишь чужую фамилию, а моменты из прошлого возвращаются к тебе неверными обрывками, и ты не можешь вспомнить, видел ли ты это в каком-то фильме или это когда-то очень давно случилось с тобой по-настоящему.

– Я не знаю, – сказала Мэдди. – Я не помню другой матери, кроме той, что меня воспитала, но я… – Она посмотрела куда-то наверх, чтобы сдержать слезы, но было уже поздно. Они, кристально-чистые и крупные, текли по ее щекам, шее и таяли в ложбинке между грудей. Мэдисон сложила губы трубочкой и шумно выдохнула. – Я помню, как сидела под столом на темной кухне. Я не помню, что именно произошло, но моя еда каким-то образом оказалась на полу. Помню тот голод, что вынудил меня отделять макароны от осколков стекла и есть их холодными и вывалянными в пыли и крошках. И я помню вкус тех макарон. Самые обычные паршивые макароны с сублимированным сырным соусом из «Уолмарта», купленные за пятьдесят центов по купону. Я не помню лица матери, но тот вкус… И я знаю, что был кто-то, кто всегда был ко мне добр и ласков, кто причесывал мне волосы и читал мне перед сном.

Мэдди говорила долго. И Грейс не перебивала ее, просто в какой-то подходящий момент схватила ее за руку и крепко сжала ее тонкие ледяные пальцы своими.

Калеб играл с ними как профессионал. Ему прекрасно удавалось манипулировать людьми, не только девушками, которых он убил, но и Мэдди, единственным человеком, которого он, возможно, любил в глубоком детстве; Джеймсом – полицейским и бывшим военным; пастором Элаем, прикинувшись благодетелем, и самой Грейс. Слова МакКуина могли оказаться правдой. Она знала, некоторые преступники так поступали, чтобы разнообразить черно-белые тюремные будни пожизненно заключенного, они выдавали информацию дозированно и говорили только о найденных жертвах. Пропавшая девушка, чье дело вела Нелл Хоппер, могла быть жертвой Калеба.

Моника Праймроуз, мать пропавшей Мелиссы, жила с несовершеннолетним сыном в старом двухэтажном доме в колониальном стиле всего в нескольких километрах от Брюэров. На веранде, опоясывающей дом, стояла плетеная мебель: диван, два кресла, в одном из которых лежал смятый плед, и низкий столик. В пепельнице тлела чья-то недокуренная сигарета: запах дыма смешивался с насыщенными ароматами садовых трав и цветов, от чего кружилась голова и казалось, что дом достался Монике Праймроуз в наследство от густо надушенной и напудренной плантаторши, которая следила за состоянием своего сада так же тщательно, как за прической. И с тех пор дом и участок почти не изменились. Фасад, выкрашенный в белый цвет, сиял так, словно рабочие только с этим закончили и еще даже не успели убрать краску и вымыть кисти. Деревянные колонны из темного мореного дуба на ощупь были тверже стали, крыльцо едва слышно поскрипывало под их ногами, когда они поднимались.

Детективов впустили в дом без промедлений. Дверь открыл нескладный, худощавый подросток лет шестнадцати. На парне были льняные брюки и поло, он носил очки в роговой оправе и часы на запястье с потертым кожаным ремешком.

– А-а, это вы, – протянул он и отступил в сторону. – Проходите, мама ждет вас на кухне.

Интерьер внутри заставил Грейс вспомнить все фильмы о плантаторах и рабовладении: «Джанго освобожденный», «Двенадцать лет рабства» и «Унесенные ветром». Много темного дерева, светлые стены, резная мебель, натуральная кожа, кружево, расписные вазы, хрусталь, свисающий с потолка, изящный фарфор за стеклянными дверцами буфета. Сложно было представить, что кому-то может нравиться жить в музее истории Америки, но Монике Праймроуз, одетой в строгий юбочный костюм кремового цвета, это определенно нравилось. Когда детективы вошли на кухню и Нелл представила Грейс и Джеймса, миссис Праймроуз поставила чашку на блюдце и скользнула по ним незаинтересованным взглядом.

– Миссис Праймроуз. – Не дожидаясь приглашения, Нелл выдвинула стул из-за стола, развернула его сиденьем к себе и села по-ковбойски.

Моника вздохнула, ее тонкие ноздри затрепетали, но ничего не сказала.

– Просто Моника, – перебила она и сдержанно улыбнулась: уголки губ приподнялись ровно настолько, насколько позволили инъекции ботокса, превратившие ее лицо в гладкую непроницаемую маску. – Мистер Праймроуз давно уже не с нами.

– Моника. – Нелл исправилась, но Грейс чувствовала в ее тоне растущее нетерпение. – Я здесь только потому, что сочувствую вам. Если бы по делу вашей дочери были какие-то новости, вы бы об этом узнали. Прошло уже почти два года. Дело, возможно, скоро уйдет в архив как нераскрытое.

– Мне нужно знать, что вы делаете все возможное.

– Мы делаем. И вы тоже. Частный детектив, серьезно, Моника? Думаете, он поможет лучше, чем мы со своими возможностями и доступом?

– Иногда они оказываются лучше.

– Когда речь идет о неверных мужьях и любовницах, может быть.

Грейс с интересом наблюдала за диалогом Нелл и Моники, как и Джеймс, но никто из них не вмешивался. Становилось очевидно, что этих двоих связывает нечто большее, чем простые отношения детектива и родственника жертвы, раз Нелл взялась отчитывать миссис Праймроуз. Грейс никогда не удавалось наладить близкий контакт с родными жертвы, она старалась не переходить границы в общении с ними, не привязываться настолько, чтобы спустя два года приезжать к ним домой и делать внушения.

Повсюду в доме были развешаны фотографии: старые черно-белые и новые цветные. На последних Моника позировала вместе с мужем и детьми. Она была красивой женщиной, как и ее пропавшая дочь Мелисса. По фотографиям можно было проследить ее взросление, то, как она превращалась из хорошенькой девочки в высокую, с хорошей атлетичной фигурой девушку. Она не вписывалась в типичный портрет жертв Калеба Сент-Джозефа, и это давало надежду: длинные темные волосы с красноватым оттенком тяжелыми волнами лежали на ее плечах и груди, крупные черты лица, карие глаза и уверенный взгляд. Она производила впечатление успешной молодой женщины. Мелисса занималась теннисом, верховой ездой и позволяла себе быть красивой в немыслимо дорогих дизайнерских платьях, расшитых кристаллами. Она выглядела как та, в чьих руках, как лампочки из хрупкого стекла, разбивались мужские сердца. На вид ей было не больше двадцати пяти лет. «Что же с тобой случилось, девочка?» – думала Грейс, разглядывая фотографию, на которой Мелиссу запечатлели в движении: она в белом теннисном костюме с синей полоской по канту, в руках ракетка, лицо сосредоточенное, глаза сощурены от солнца, хвост, завязанный на затылке, развевается на ветру.

– Лейтенант Реймонд считает, что Мэл сбежала. – Голос Моники внезапно сорвался, она наклонилась над столом и закрыла лицо руками. – Простите.

– Она всего лишь предположила, что это возможно.

– Но вы не ищете ее!

– Если человек сбежал и не дал о себе знать в течение двух лет, искать его может быть бессмысленно, но я уверяю вас, что это не так.

– Мелисса не могла сбежать, детектив Хоппер. – Миссис Праймроуз выпрямилась и взглянула на Нелл. Черные потеки от туши расчертили ее нарумяненное лицо. – Это исключено. Я хорошо знала дочь, она бы никогда так не поступила.

– Иногда такое случается, – чувствуя беспомощность Нелл перед уверенностью Моники, сказал Джеймс. – Она могла сойтись не с тем парнем или… компанией.

– Я знала всех ее друзей и молодого человека, с которым она встречалась. Он учился вместе с ней в Вашингтонском университете и был «тем парнем». Профессора были от нее в восторге, особенно преподаватель истории искусств. Я помню, мы как-то столкнулись с ним на одном из тех благотворительных ужинов, что устраивает Анджела Брюэр. – При ее упоминании Грейс и Джеймс невольно переглянулись, но Моника этого не заметила. – Он не переставая говорил о способностях Мэл. Она не могла сбежать из дома. Не могла, Нелл. Она была хорошей, моя девочка. Я знаю, что она в опасности, если не мертва…

Моника снова расплакалась и в этот момент словно постарела сразу на десять лет. В глаза бросился седой пробор, морщинистые руки и уязвимая хрупкость в плечах, которая обычно появляется у женщин после пятидесяти.

– Моника, я обещаю, что сделаю все, чтобы найти вашу дочь. – Нелл потянулась к Монике и сжала ее ладонь в своей. – Я уверена, что с ней все хорошо и она скоро вернется к вам.

* * *

Детективы покинули дом Праймроузов в смятении. Джеймс был хмур, как и всегда после смерти Мэдди. Грейс не бралась угадывать, о чем он думал. Нелл выглядела расстроенной. Ее успешность как детектива определялась количеством людей, найденных живыми. Ей хотелось верить, что Мелисса все еще жива, хотя они все понимали, что это почти невозможно. Девушка с внешностью супермодели не могла просто взять и исчезнуть, а потом вернуться. Было несколько вариантов, при которых она могла быть жива: ее продали в секс-рабство, завербовали в секту или она действительно, как предполагала детектив Реймонд, вела двойную жизнь и сбежала с каким-нибудь проходимцем, подсадившим ее на запрещенные вещества. И ни один из этих вариантов не утешил бы Монику. Грейс знала слишком много историй о том, как красивые птички вырывались из своих золотых клеток, сбегали от верховой езды, тенниса, благотворительных вечеров и клейма хорошей девочки. Она думала, что Реймонд может оказаться права. Грейс не понимала, зачем они согласились приехать сюда с Нелл, зачем зашли с ней в дом и больше получаса наблюдали плач матери по своему ребенку. В каждом из них, и в Грейс, и в Джеймсе, еще были свежи воспоминания о плачущей матери Джейн Мэддокс. И собственные слезы по Мэдди еще не успели высохнуть. По крайней мере, теперь они знали, что Мелисса не была неизвестной жертвой Калеба Сент-Джозефа, и с этим можно было жить.

«Не давай обещаний, которых не сможешь сдержать», – думала Грейс, садясь на пассажирское место машины.

– Когда я брала тебя в команду, надеялась, что ты не идиотка, – встретившись взглядом с Нелл в зеркале заднего вида, сказала Грейс.

Она медленно погружалась в дело об убийстве Джейми Брюэра, анализировала встречу с его вдовой, она не хотела думать об исчезновении Мелиссы Праймроуз, не хотела, чтобы Нелл об этом думала. Мелисса, скорее всего, давно мертва, или хуже, и такие незапланированные визиты в дом ее матери могут отвлекать детектива Хоппер от того, с чем им предстояло разбираться вместе.

– Надежды не оправдались? – Нелл беззлобно усмехнулась.

– Ты не знаешь, где ее дочь. – Джеймс развернулся на переднем сиденье и взглянул на Нелл через плечо. – Ты не знаешь, где она, жива ли она, что с ней сделали. Не знаешь, найдешь ли ее. Ты не имела права говорить матери, что вернешь ей ребенка. А если считаешь, что право на это у тебя есть, то ты идиотка.

– Иногда надежда лучше правды, Нортвуд.

«Тебе ли не знать», – мысленно закончила за нее Грейс. Иногда люди ищут своих родных всю жизнь,даже если это иррационально и противоречит здравому смыслу. Родители ищут и ждут своих детей, пропавших больше полувека назад, ждут, что те вернутся из безвременья. Ждут пропавших без вести жен, мужей, отцов, матерей. Нанимают частных детективов, требуют повторного открытия дел об исчезновении, просматривают списки погибших в авариях или на войне и испытывают облегчение, не находя знакомых имен. Принять и осознать потерю – сложно, неподъемно. Любить человека, зная, что он где-нибудь есть, просто не рядом с тобой, но жив, – проще и приятнее, чем оплакивать мертвеца. Джеймсу было бы легче продолжать жить с осознанием, что Мэдди где-нибудь есть, откуда очень сложно вернуться, но она бы все равно пыталась идти ему навстречу и искать, потому что он тоже ее ищет.

Глава 8

Лейтенант МакКуин был не в духе с самого утра. Грейс почувствовала это, как только вошла в отдел: никто из ее коллег не прохлаждался в зоне отдыха с чашкой кофе, не болтал возле кулера с водой или принтера. Все они сидели на своих рабочих местах. На их лицах не было улыбок, и, приветствуя Грейс и Джеймса, многие ограничились кивком, остальные же сделали вид, что не заметили их появления. Стало очевидно, что их дурному настроению поспособствовал МакКуин. Когда он рывком открыл дверь своего кабинета и строго взглянул на Грейс, она убедилась в своих догадках.

– Келлер, Нортвуд, ко мне в кабинет. Оба. Живо.

Напарники переглянулись. Никто из них не мог предположить, что вывело МакКуина из себя. Он никогда не был начальником мечты, но подчиненные уважали его не потому, что боялись, а потому, что любили. Детективы и офицеры отдела убийств за глаза называли его ворчливым папашей, лейтенант Майкл МакКуин полностью оправдывал свое прозвище. Отец Грейс тоже был полицейским, и она привязалась к МакКуину в том числе и потому, что находила в нем черты Дэниэла Келлера. Внезапный гнев лейтенанта могли вызвать сразу несколько причин. Произошло еще одно убийство, бывший сенатор Грант добрался до него из-за грубости Джеймса, о подробностях смерти Джейми Брюэра стало известно прессе.

Последние несколько дней Грейс и Джеймс провели в мэрии, разговаривая с мэром Блэквудом, с коллегами и личным секретарем Джейми. Больше всего о Брюэре знала секретарь – офисная сирена, чуть за тридцать, расчетливая, холодная. Она рассказала им о Брук Хэллфорт, постоянной любовнице Джейми, о том, как он поручал ей выбирать подарки и цветы для «этой вертихвостки с возмутительно огромными, развратными сиськами». Брук Хэллфорт была вдвое младше Брюэра, он познакомился с ней во время благотворительной игры в гольф для военных ветеранов несколько лет назад, она, едва переступившая за порог совершеннолетия, работала официанткой в гольф-клубе.

Когда детективы вошли в кабинет, лейтенант МакКуин открыл ноутбук, развернул его к ним и включил запись прямой трансляции с новостного канала. На экране появилось изображение молодой девушки, окруженной репортерами. Она отказывалась давать комментарии, отмахиваясь от навязчивых журналистов. Грейс не видела фотографию Брук Хэллфорт, но, опираясь на описания секретаря Брюэра, поняла, что это она, еще до того, как кто-то из репортеров назвал ее по имени: большая грудь, круглые бедра, темные волосы до середины спины и сделанные губы.

МакКуин захлопнул крышку ноутбука, когда какой-то взрослый мужчина, вероятно, водитель, нанятый для нее Брюэром, схватил Брук за предплечье и почти грубо посадил в машину.

– Потрудитесь объяснить, почему пресса нашла эту девчонку раньше вас? Я имел, мягко скажем, неприятный разговор с бывшим сенатором Грантом. И он ясно дал понять, что недоволен.

– Может, губернатору стоило получше узнать того, с кем живет его дочь и от кого у нее трое детей?

– Это не твоя забота, Нортвуд. Твоя забота сделать так, чтобы журналисты не выходили на важных свидетелей и возможных подозреваемых раньше нас.

Если бы взглядом можно было убить, Джеймс бы упал замертво прямо посреди кабинета лейтенанта.

– Сэр. – Грейс подошла ближе к столу и оперлась на него ладонями, пытаясь смягчить МакКуина. – Последние пару дней мы провели в мэрии. Мне показалось, что поговорить с коллегами Брюэра важнее, чем с его любовницей.

– Келлер, ты не понимаешь, что происходит, да? – МакКуин усмехнулся и закурил, наплевав на запреты управления.

– Не совсем, сэр. Почему Брук Хэллфорт так важна?

– Поезжай к ней и поговори. А по дороге зайди в интернет и почитай, как именно журналисты вышли на Хэллфорт. И захвати Портмана, он с самого утра болтается здесь без дела. – Майкл увидел Нейта через стеклянную перегородку. Тот стоял возле принтера, который множил листовки, призывающие тех, кто мог быть свидетелем убийства Джейми Брюэра, позвонить в полицию. – Он теперь тоже твоя забота. – Лейтенант откинулся на спинку кресла и выдохнул дым в потолок. – Свободны.

Джейми Брюэр снял квартиру для Брук в жилом комплексе с видом на залив на Алки-Бич, где ее сегодняшним утром и подловили репортеры, после того как одна из ее близких подруг слила журналистам их с Брюэром фотографии из личной коллекции.

Сидя в машине, Грейс одновременно решала несколько задач: поддерживала связь с криминалистами из IT-отдела, выясняя, когда будут готовы распечатки с телефона Брюэра. Переписывалась со Скоттом: судмедэксперт пришел к выводу, что травмы ногтевых пластин жертвы носят вовсе не защитный характер, они больше похожи на то, если бы кто-то специально вставлял под ногти мелкие щепки.

– Ты был прав. Скотт пишет, что Брюэра пытали перед смертью. – Грейс взглянула на Джеймса. Он ничего не ответил, только крепче сжал руль и вдавил педаль газа в пол так резко, что ее придавило к спинке сиденья, когда они выехали на скоростную автомагистраль. – Нейт, проверь интернет, нужно понять, о чем говорил МакКуин.

Офицер Портман вытащил из кармана телефон, сделал запрос по Джейми Брюэру и Брук Хэллфорт и надолго затих.

– Ну, что там? – нетерпеливо спросила Грейс и развернулась к нему. Нейт держал телефон в руках, его взгляд хаотично бегал по экрану, он покрылся румянцем до кончиков ушей и сделался еще моложе. – Что случилось?

– Это. – Он протянул Грейс телефон и отвернулся к окну.

Ему было неловко смотреть ей в глаза, но Грейс не понимала почему, до тех пор, пока не взглянула на дисплей.

Самые откровенные фотографии были заблюрены, но те, что интернет-издания выложили в общий доступ, все равно не предназначались для чужих глаз. На каких-то снимках Брук была одна, в дорогом белье, едва прикрывавшем наготу, в туфлях на тонких, высоких шпильках, в ошейнике с пошлой надписью, выложенной кристаллами, с расширителями для рта, с кляпом, подвешенная, связанная, со следами плетки на теле. Иногда на фотографиях появлялся и Брюэр, или по крайней мере некоторые части его тела, Грейс точно знала, что это он, она видела знакомую татуировку чуть выше подвздошной кости.

– Брук Хэллфорт стоит осторожнее выбирать себе подруг.

Когда Джеймс припарковался перед жилым комплексом, где жила девушка, Грейс поморщилась при виде фотографии, на которой ягодицы Брук рассекал красный припухший след с кровяной росой, и показала статью Джеймсу.

– Мне интересно, как много скелетов в шкафу прятал Джейми Брюэр. Сколько еще подробностей его частной жизни нам придется узнать, чтобы поймать его убийцу.

– Странные пристрастия, еще более странное убийство. Чем глубже мы в это погружаемся, тем больше странностей.

Грейс опустила стекло и посмотрела на многоэтажку. Она не была ханжой и никогда не осуждала чужие пристрастия в сексе, пока им занимаются взрослые люди, способные на четкое согласие или отказ, но все это было более чем странно. К тому же, судя по лицу Брук, по ее пустому взгляду, она была под чем-то во время этих сессий. Зачем он делал фотографии? Зачем снимал ее в унизительном виде, со слюной, текущей изо рта, или с растерзанными ягодицами? Может ли это быть как-то связано с той бессмысленной фотографией, что они нашли во рту у Брюэра? Зачем Брук отправила фотографии подруге? Чтобы что? Хотела похвастаться или пришла в ужас, придя в себя и протрезвев? Искала защиты? Совета, что делать?

– Не вижу ни хрена странного. – Джеймс пожал плечами. – Любая беззубая потасканная проститутка на трассе знает, что садиться к цивилу в дорогую машину может быть опасно для жизни. Не думай, что я обобщаю или осуждаю людей, которым нравятся унижения и ошейники. Или когда во время секса тебе плюют в лицо. Люди вольны заниматься чем угодно, если они этого хотят. Мне до этого нет дела. Но чаще всего такие развлечения устраивают себе богатенькие ублюдки, вроде Джейми Брюэра.

– Может быть, помощник мэра состоял в каком-то тематическом клубе? Может, нам стоит искать ответы там? – предположил Портман.

Грейс улыбнулась. Ей показалось забавным, что Нейту не хватило духу произнести: «БДСМ-клуб». Или он смущался откровенничать в их присутствии, или у него было потрясающее воспитание. Грейс хотела бы увидеть его родителей. Как и родителей Джеймса. Она так много раз рассказывала ему о своих, даже говорила с ними по громкой связи, когда он был рядом, но ни разу не спрашивала о людях, которые его вырастили.

– Это первое, о чем подумал бы вообще любой коп. – Джеймс покачал головой. – Если хочешь стать хорошим детективом, не строй расследование на том, что первое пришло тебе в голову, Нейт.

* * *

В атриуме на первом этаже многоэтажного дома было много мрамора, золота, света и воздуха. Входная группа, отделанная дорогими материалами, была чем-то вроде предупреждения о непомерно высокой стоимости аренды жилья. А еще о том, что люди, способные оплатить апартаменты в таком месте, щепетильны в вопросах, касающихся их частной жизни. Однако консьерж пропустил детективов без возражений, стоило Джеймсу показать удостоверение и назвать номер квартиры, где жила мисс Хэллфорт. Но с самой Брук возникли проблемы. Она подошла к двери только после четвертого звонка и еще долго стояла по другую сторону, не решаясь открывать. Грейс ее понимала: как человек, состоявший в деструктивных отношениях, столкнувшийся с агрессивными репортерами и травлей в Сети, Брук имела полное право не доверять им. Джейми Брюэр мертв, ее жизнь, полностью зависящая от него, – рухнула. Если она была умной девочкой, то наверняка откладывала или инвестировала деньги. В своих социальных сетях Брук транслировала дорогую жизнь: отдых в Европе и Азии, лучшие клубы Лос-Анджелеса, казино в Вегасе, рестораны, брендовые вещи, яркие спортивные машины. Анджела Брюэр, дочь сенатора Гранта, жила гораздо скромнее и могла позволить себе фотографии с Джейми в социальных сетях. В профиле Брук он всегда был по кускам: ладонь, лежащая у нее на бедре, спина, бедра, под ее перекрещенными ногами. Стоила ли эта жизнь тех унижений, которым Брюэр ее подвергал? Полной зависимости от другого человека, его потребностей и желаний. Грейс знала, как ответила бы на этот вопрос, ей было жаль, что Брук думала иначе.

– Мисс Хэллфорт, мы из полиции, меня зовут Грейс Келлер, я детектив, и я хочу вам помочь, – терпеливо объясняла Грейс, пока Джеймс сгорал изнутри от ярости.

– Что вам нужно?

– Мы хотим поговорить о вашем… о Джейми Брюэре.

Брук наконец открыла дверь и предстала перед ними все равно что голой: в домашней одежде, без косметики, с небрежно собранными волосами и отекшим лицом. Грейс поняла по голосу, что она плакала, но теперь ее мысли подтвердились.

– Мне нечего вам сказать. – Она отступила в глубь квартиры, давая им пройти, села на диван в гостиной, которая была совмещена с кухней, и обняла подушку.

Без лоска и мишуры Брук Хэллфорт казалась совсем еще девочкой, в ней не было ничего от женщины, которую они видели по новостям или на фото. Ее красота, обычно подчеркнутая агрессивным макияжем, теперь поблекла, она стала похожа на черно-белую версию самой себя. У Брук были слишком большие для ее лица глаза глубокого карего цвета, полные губы без четкого контура, высокие скулы и родинка на левой щеке. В ней чувствовалась та наивная сексуальность, на которую с удовольствием ведутся мужчины вроде Брюэра, мужчины, получившие власть и статус, стремящиеся показать «кто здесь папочка».

Брук Хэллфорт казалась полной противоположностью Анджелы Брюэр. Анджелу нельзя было связывать, плевать ей в лицо, пороть, потому что от нее слишком многое зависело. Если бы Эллиотт Грант увидел синяки и ссадины на теле дочери, Джейми всего бы лишился: и положения, и денег, и должности, и связей, и семьи. Брук – совершенно другое дело, дорогая игрушка, с которой можно обращаться так, как тебе заблагорассудится, пока не надоест, а потом, когда от нее не останется ничего, кроме внешней оболочки, выбросить, как кусок гниющего мяса, и купить новую. Мужчины вроде Джейми Брюэра всегда так поступали, Грейс была уверена, что Брук не первая женщина, которую он собирался выпотрошить, лишить чувства собственного достоинства и оставить, когда наиграется.

– Я так не думаю, мисс Хэллфорт. – Грейс села напротив нее в кресло. Джеймс и Нейт остались стоять в прихожей. Грейс жестом остановила Нортвуда, боясь, что он завалит и этот допрос, который формально не был допросом и не должен был им стать, ей нужно, чтобы Брук сотрудничала. – Нам есть о чем поговорить.

– Мне нужен адвокат?

– Как посчитаете нужным, – холодно ответила Грейс. Брук оказалась не такой дурой, как она предполагала. – Но я вас не допрашиваю и ни в чем не обвиняю. Я задам вам несколько вопросов о характере ваших отношений с Джейми Брюэром.

– Ладно, – поколебавшись полминуты, ответила она. – И зовите меня Брук.

– Скажите, в каких отношениях вы состояли с мистером Брюэром?

– В каком смысле?

– Ваши отношения. Романтические или только сексуальные?

– Из-за этих фото… – Брук закрыла лицо руками и покачала головой. – Все теперь думают, что мы только занимались сексом. Но это не так. Мы были вместе. Во всех смыслах. И он собирался развестись с Анджелой, только немного позже. Когда дети подрастут.

– И вы ему верили?

– У меня не было причин не верить Джейми.

– Те фотографии и то, что на них происходило. Это было вашим общим решением?

– Какое это имеет отношение к его смерти?

– Брук, я просто хочу знать, это было ваше свободное решение или вас принуждали?

– Меня ни к чему не принуждали. Я была не против.

– Не против? То есть вам это нравилось или вы терпели?

– По-разному. Иногда он увлекался. – Брук замолчала, сообразив, что сказала лишнего.

– Хорошо. – Грейс выдохнула. Ей не хотелось углубляться в их сексуальные отношения. – Как фотографии попали в Сеть?

– Однажды я скинула их подруге. Когда его игры стали чем-то большим, чем… Он подмешал что-то в мое вино. И, насколько я помню, в тот вечер он был не один, хотя Джейми утверждал, что это не так, что мне привиделось. Он потерял контроль и нанес мне увечья. Я была в панике, когда пришла в себя, не знала, что делать. Подруга посоветовала обратиться в полицию, но я этого не сделала.

– Почему? – Грейс искренне не понимала, что вынудило ее не заявить на него в полицию.

– Он долго и красиво извинялся. – Она усмехнулась. – Сказал, что у него была фантазия об изнасиловании. Ну, знаете… Некоторые мужчины думают о таком. Он не сказал мне об этом, чтобы это было больше похоже на правду. И я его любила, я знала, что он не хотел навредить мне по-настоящему. – Она расплакалась и уткнулась лицом в подушку.

– Почему вы плачете?

– Не знаю, я даже не знаю, почему рассказываю вам это. Я просто хочу сказать, что Джейми был хорошим, что сексуальные предпочтения не делают его плохим человеком. И я не хочу, чтобы он пострадал из-за этих фотографий.

– Он не пострадает, Брук. Он мертв. Но вы можете пострадать. Вы знали, что отец Анджелы Брюэр бывший сенатор? – Грейс нахмурилась. Ей было жаль Брук Хэллфорт. Джейми Брюэр сломал ее. Какое-то время она думала, что Брук может быть причастна к его смерти. Она хотела задать ей несколько вопросов, которые могли бы помочь разобраться. Но допрос с самого начала свернул не туда. – Они уничтожат вас. Вам стоит по крайней мере съехать из этой квартиры, журналисты уже знают, где вы живете. Если им заплатят, они вывернут вашу историю наизнанку. Вам это не понравится. И, наверное, нам стоит отложить наш разговор до тех пор, пока вы не придете в себя.

– Хорошо, я съеду. – Она встала и натянула широкое, с мужского плеча, худи на своем округлившемся животе. – Но что мне делать с этим?

– Джейми был в курсе? – сглотнув, спросила Грейс.

– Да.

– Кто-нибудь еще?

– Его помощница в офисе, она несколько раз возила меня в больницу, когда я плохо себя чувствовала в первые месяцы.

– Черт.

Грейс сжала челюсти и прикрыла глаза на пару секунд. Узнав о беременности любовницы мужа, Анджела могла выйти из себя, но более вероятным подозреваемым теперь казался Эллиотт Грант.

* * *

В машине они почти не разговаривали. Грейс застыла на переднем сиденье с опущенной головой и смотрела на свои руки. Она почти не слышала музыку, доносящуюся из колонок, но чувствовала их приглушенную вибрацию, не слышала просьбу Джеймса пристегнуться, но сделала это механически. Пульс у нее замедлился до минимального предела. Что бы Джейми Брюэр ни сделал с Брук, Грейс казалось, что с ней он проделал то же самое.

«Ну, знаете… Некоторые мужчины думают о таком».

Убедив Брук Хэллфорт в ближайшее время уехать к родителям в Индиану, пока расследование не завершится, Грейс с легкой тревогой покинула ее квартиру, но, когда они добрались до парковки, внутри была только пустота.

После полудня на дорогах стало свободнее, Джеймс держал умеренную скорость, двигаясь к участку. Грейс знала, что, как только они окажутся в отделе, он пойдет в кабинет лейтенанта МакКуина и станет просить о встрече с Эллиоттом Грантом. Как напарники, они проработали вместе недолго, но Грейс была уверена: Джеймс подумал о том же, когда Брук призналась, что помощница Брюэра была в курсе ее беременности. Благодаря ей об этом, скорее всего, знала вся мэрия, и кто-то точно потрудился поделиться новостью с отцом Анджелы или с ней самой.

В кармане джинсов у Грейс завибрировал телефон. Высветившееся имя лейтенанта на дисплее мгновенно отрезвило ее, как ледяной душ или острый вьетнамский суп.

– Да, сэр.

Приняв вызов, Грейс отвернулась к окну. Ей всегда нравился район Алки-Бич: приземистые дома, небо, много парков, и всюду чувствуется океан. Джеймс и Мэдди собирались создать семью, неудивительно, что они выбрали дом именно здесь. Грейс сомневалась, что когда-нибудь у нее будет собственная «тихая гавань», она знала, что не заслуживала, не после того, что сделала… что позволила сделать с собой.

– В общем так, Келлер, я не знаю, какого черта происходит, но… нашли еще одно тело. Там все иначе вроде бы… но жертвой снова стал исполненный милостью божьей богатенький засранец. Малкольм Голдберг, адвокат. Его нашла помощница.

– Тот самый Голдберг из «Голдберг и сыновья»?

– Да, хренова династия. Так что я хочу, чтобы вы взглянули на это. Место оцепили прибывшие на вызов офицеры, я вызвал криминалистов и доктора Хэмптона. Просто взгляните, если это не имеет никакого отношения к текущему делу, я передам его кому-нибудь еще.

– Где у него офис сейчас? – Грейс вспомнила, что здание, где, казалось, с самого дня основания города находилось адвокатское бюро Голдбергов, пострадало из-за мародерства и пожара во время марша BLM^[182] и до сих пор стояло, окруженное строительными лесами.

– Помощница нашла его в ванной арендованной квартиры. Думаю, он временно принимает клиентов дома или снял апартаменты для работы.

– Куда ехать, сэр?

Грейс переключила вызов на громкую связь, стянула резинку с волос и помассировала кожу головы пальцами. Она заметила, как после ее вопроса напрягся Джеймс и притих на заднем сиденье Нейт. Грейс никогда не слышала, чтобы голос лейтенанта МакКуина был таким неуверенным, рассеянным и даже слегка напуганным. Майкл, сколько она его помнила, всегда был скалой, земной твердыней и застывшей, но еще горячей лавой. Он мгновенно терял самообладание, приходил в ярость и так же быстро остывал, но никогда не боялся и не поддавался унынию. Даже после смерти Эвана он первым из отдела пришел в себя. Или старательно делал вид, чтобы подбодрить людей, работавших под его началом.

– Тысяча триста десять по Четвертой авеню. Надеюсь, я ошибаюсь.

Глава 9

Команда криминалистов уже работала в апартаментах Голдберга, когда детективы поднялись на этаж. Возле лифта их встретила ассистент доктора Хэмптона. Эмма Рутман вручила им одноразовые защитные костюмы и бахилы.

Надевая костюм, Грейс смотрела по сторонам. Женщина не старше ее самой, в сером костюме сидела возле открытой настежь входной двери, привалившись спиной к стене. Кто-то из криминалистов приводил ее в чувства: он стоял перед ней на коленях со стаканом воды и влажным полотенцем в руках. Ее рубашка была расстегнута, Грейс видела, какого цвета на ней был бюстгальтер и как неравномерно вздымалась ее грудь от дыхания. Темно-рыжие волосы слиплись от влаги на висках, руки дрожали, на лбу и над верхней губой поблескивали капельки лихорадочного пота.

– Почему она еще здесь? – Застегнув комбинезон из нетканого материала, Грейс ощутила, что ее кожа покрылась испариной.

– Это Тереза Прайс, секретарь Малкольма Голдберга. Она нашла его тело. – У Эммы блестели глаза, она была взбудоражена, казалось, что ее кожа под костюмом слегка вибрирует.

– Нет смысла ее сейчас держать здесь.

– Да, но, похоже, про нее все забыли.

– Тереза. – Джеймс подошел ближе к ней и сел рядом, почти касаясь ее локтя своим. – Мы можем поговорить?

Тереза заторможенно повернулась на звук, уставилась на него так, словно только что обнаружила, что в коридоре есть кто-то еще, кроме парня, который поил ее водой и вытирал лоб влажным полотенцем. Она выдохнула ртом, ее плечи опустились, голова дернулась. В этом мученическом жесте Джеймс распознал согласие и удовлетворенно кивнул. Грейс могла поклясться, что на долю секунды уголки его губ приподнялись. Она открыла рот, чтобы что-то сказать, остановить его, но тут же закрыла, передумав. Детектив скрипнула зубами и прикусила щеку изнутри.

Джеймс испытывал ее как ребенок. Проверял границы дозволенного, как это делают дети, едва вступившие в пубертатный период. Он работал жестче, чем в прошлый раз, когда они вместе вели дело Сент-Джозефа. В нем чувствовалась решительность и нетерпение. Смерть Мэдди превратила Джеймса в человека, которого Грейс с легкостью могла представить в военной форме, с винтовкой в руках посреди песчаной бури на Ближнем Востоке. В человека, способного эту бурю преодолеть, проползти на животе под рвущимися снарядами, пулями и нефтяными фонтанами, в бронежилете с обвесом, и вернуться домой, не потому, что хочется жить дальше, а потому, что так нужно, так правильно, потому что он – результативная военная единица, как «Хамви» или «М-16». Смерть Мэдди стерла с него все наносное, и Грейс не знала, как ей взаимодействовать с этим «новым» Джеймсом, чтобы их команда перестала напоминать встречу огня и бензина.

– Тереза. – Вкрадчивый, низкий голос Джеймса лизнул Грейс куда-то в шею, она вздрогнула. – Вы можете рассказать мне, как вы оказались в квартире мистера Голдберга?

– Малкольм и я… сегодня вечером мы должны были встретиться с крупным клиентом. Он не отвечал на звонки, и я решила проверить, в чем дело. – Она говорила медленно, едва ворочая языком.

– У вас были ключи от его квартиры?

– Да, но он здесь не живет. Просто работает, пока его офис… ну, вы знаете.

– Почему он не работал дома?

– Мистер Голдберг с семьей живет на Мерсер-Айленд. Ему было неудобно встречаться с клиентами там.

– С семьей?

– Да, у него есть жена и ребенок.

– Вы сообщили его жене?

– Нет. И не стану. Это ваша работа.

– Как долго мистер Голдберг не выходил на связь?

– Мы говорили с ним по телефону вчера вечером. Утром он уже перестал отвечать на звонки.

– Он казался вам взволнованным или настороженным? Может быть, он говорил, что ему кто-то угрожает?

– Нет. Разве что… Недавно погиб его друг – Джейми Брюэр. Малкольм разбит. Он помогает с похоронами миссис Брюэр и очень много работает в последнее время, чтобы не думать об этом. – Тереза говорила о Голдберге в настоящем времени. Она не делала попыток исправить себя.

Грейс понятия не имела, сколько пройдет времени, прежде чем Прайс смирится с утратой.

Нортвуд поднял глаза на Келлер. В его холодном, режущем взгляде она увидела отражение своих мыслей. Сама того не подозревая, Тереза Прайс своими словами разрушила их едва намеченную пунктиром, зыбкую линию расследования. Больше не было смысла в допросах Анджелы Брюэр, Эллиотта Гранта и Брук Хэллфорт. Пока они теряли время с мнимыми подозреваемыми по делу Джейми Брюэра, настоящий убийца успел расправиться с его другом, Малкольмом Голдбергом. Как бы лейтенант МакКуин ни хотел ошибаться, между смертями мужчин была очевидная связь.

– Мистер Голдберг делился с вами переживаниями о смерти друга?

– Нет, он не из тех, кто приходит в восторг от сочувствия.

– Когда вы вошли в квартиру, не заметили ничего необычного?

– Тело моего босса в ванной можно считать необычной находкой? – От разговора она стала приходить в себя. Тереза говорила все увереннее.

– Дверь была открыта? Взломана?

– Дверь была закрыта, но не на замок. Внутри было прибрано и… Все как обычно. Малкольм часто забывал запираться, я и не думала, что что-то случилось, пока не зашла в ванную.

– Почему в эту ночь он решил остаться здесь? Почему не поехал домой?

– Я не знаю, в последнее время он часто оставался здесь на ночь, особенно после смерти Брюэра.

– В доме есть охрана или консьерж?

– Есть консьерж. Он был где-то здесь. Я сообщила ему, когда… – Она осеклась, на глазах выступили слезы, ее дыхание снова стало неровным и поверхностным.

– Какие отношения связывали вас с мистером Голдбергом?

– Исключительно деловые. Мы работаем вместе больше пяти лет.

– Спасибо, Тереза. Вы нам очень помогли. – Уловив момент, когда мисс Прайс начала выходить из себя, Джеймс остановился за секунду до того, как прозвучала фраза: «Я буду отвечать на вопросы только в присутствии адвоката». Это должно было помочь сохранить лояльность Терезы и надежду на дальнейшее сотрудничество. К тому же Нортвуду требовалось еще одно одолжение от Прайс – номер миссис Голдберг. Ей нужно сообщить. – Нейт, найди гребаного консьержа, приведи его сюда, – поднявшись с пола, попросил Джеймс. – И послушай, что он скажет.

Апартаменты выглядели нежилыми. В гостиной, совмещенной с кухней, стояла старая, массивная мебель из кожи и темного дерева, на полу лежали шелковые ковры с восточным орнаментом, светильники и настенные бра из прозрачного стекла мягко рассеивали свет, как и полуоткрытые жалюзи на высоких окнах. В квартире не обнаружилось ничего, за что можно зацепиться, из чего можно было бы соткать портрет Малкольма Голдберга, понять, каким он был человеком. Никаких мелочей, вроде семейных фотографий, картин современных художников на стенах или цветов в глиняных кашпо – совсем ничего.

Стерильное помещение его квартиры исследовали криминалисты, помечая каждый сантиметр пронумерованными табличками, изучая мягкую мебель и ковры с помощью ультрафиолета, потроша комоды, консоли, ящики под столом, упаковывая его документы и технику в прозрачные пакеты и коробки. Они, участок за участком, поглощали квартиру Малкольма, лишая его даже тех маленьких секретов, что он хранил от самого себя: перьевая ручка под диваном, волосок на подоконнике, недопитая бутылка «Джонни Уокера» в ящике над вытяжкой, вскрытый фольгированный конвертик от презерватива, упавший за тумбочку в аскетично обставленной спальне.

Грейс заметила Артура Моргана, он стоял на коленях перед пухлым кожаным креслом, погрузив руку в щель между сиденьем и боковой спинкой. Она неуверенно махнула ему рукой, Арчи кивнул в ответ, в уголках его глаз собрались морщинки – он улыбнулся.

Доктор Скотт Хэмптон работал в просторной ванной комнате. Из окна, завешенного жалюзи, в комнату лился дробленый свет, лучи предзакатного солнца отбрасывали яркие, слепящие блики на гладкую поверхность воды в заполненной почти до краев ванне. Светлый потолок контрастировал с панелями из темного дерева на стенах и с белым кафелем на полу. В ванной не было декора, бесчисленных флаконов с шампунями и кремами, фена, полотенец и мелочей, которыми женщины обычно наполняют свои жилища, создавая уют. В открытом шкафу над каменной раковиной Грейс заметила несколько полупустых оранжевых блистеров с легальными стимуляторами, выданными по рецепту, и бритвенные принадлежности. Жена Голдберга либо не знала об этой квартире, либо никогда здесь не была. Но тогда откуда в спальне за тумбочкой взялась упаковка от презерватива? Любовница – какая-то неизвестная женщина или его помощница? Грейс решила, что Тереза не до конца честна с ними, она обратила внимание, как мисс Прайс мгновенно собралась и взяла себя в руки, услышав вопрос Джеймса, словно не в первый раз на него отвечала и была готова к тому, что детективы обязательно спросят о характере ее отношений с начальником.

Голдберг лежал на боку в скрюченной позе с руками, связанными за спиной. В положении его тела было что-то противоестественное, он напоминал сломанную механическую игрушку или деревянную шарнирную куклу. Пижамный костюм синего цвета из хлопка прилип к его сморщенной, бледной, с лилово-голубым оттенком коже.

Место преступления было на удивление чистым, если не считать воду на полу и сброшенный с бортика ванной гель для душа. Лейтенант предупредил, что картина будет отличаться от той, что она увидела, прибыв на место убийства Джейми Брюэра, но Грейс уже давно не видела таких «чистых» убийств: ни крови, ни запаха. Вообще ничего, что могло бы натолкнуть на мысли о насильственной смерти. Казалось, что у Голдберга случился инфаркт, когда он решил принять ванну, если бы не связанные руки. И включенный в розетку утюг, стоявший на полке, вмонтированной в стену.

– Что у нас, Скотт? – Грейс подошла ближе и наклонилась к телу.

– Классическое, истинное утопление, – сообщил он. – Что, кстати, большая редкость. – Он слегка надавил на грудь Малкольма Голдберга, и вокруг его приоткрытого рта и ноздрей запузырилась жидкость. – Женщина, которая обнаружила тело, вытащила его из воды, чем, конечно, слегка усложнила мне работу, но мне все равно есть что сказать прямо сейчас. Судя по мацерации^[183] кожи, смерть наступила не более двенадцати часов назад, вода была теплой, когда его убили, иначе мы бы не наблюдали такое явление, как «руки прачки»^[184]. В височной области травма. Она не критичная, бескровная. Она могла дезориентировать на время, но не убить. Я убежден, что смерть наступила в результате аспирации легких водой.

– Чем нанесли травму?

Джеймс убрал отросшие волосы Малкольма с виска и нахмурился.

– Если смотреть на размытые очертания гематомы, могу предположить, что рукой, но точнее скажу после вскрытия.

– А утюг? – Грейс перевела взгляд с Хэмптона на утюг и обратно и вздрогнула, когда за ее спиной раздался голос Арчи Моргана.

– А утюг мы забираем. – В ванную зашел криминалист и упаковал улику сначала в пакет, а затем в коробку. Когда он поднял утюг с места, с него закапала вода.

– На теле нашли повреждения от электрического тока? – Джеймс отогнул ворот рубашки Малкольма и осмотрел его кожу.

– Внешних и видимых повреждений нет, скорее всего, мощность была недостаточной.

– Но ему бы все равно пришлось использовать толстые резиновые перчатки. Твои парни ничего такого не находили? – Джеймс развернулся и взглянул на Арчи снизу вверх.

– Нет, но мы еще исследуем внутренний двор и придомовую территорию.

– Если вопросов больше нет, нам пора. Лучше не затягивать с экспертизой утопленников. Они очень быстро начинают гнить. – Скотт снял маску и перчатки и попросил Эмму убрать в чемодан его инструменты.

Грейс кивнула Скотту и беспомощно посмотрела на Джеймса. Их с доктором Хэмптоном диалог заставил Келлер ужаснуться: во рту пересохло, сердце забилось чаще.

– О чем вы? – Она предполагала, что утюг здесь не для того, чтобы рубашки гладить, но пытки? Ей бы и в голову не пришло. Даже несмотря на то что Джейми Брюэра тоже пытали. Тогда Джеймс первым обратил внимание на его ногти, с загнанными под них тонкими щепками.

– Пытки. – Джеймс поднялся на ноги и отряхнул колени от воды. Он внезапно стал казаться Грейс выше и шире в плечах, она почувствовала в нем угрозу, ту неуловимую и почти неосязаемую опасность, которую источали люди в военной форме, люди, которые могли с легкостью определить следы пыток на мертвом теле. – Обычные приемчики, которые используют на войне. Джейми Брюэр, Малкольм Голдберг – их обоих пытали перед смертью.

– Зачем? – Из полицейского Грейс внезапно превратилась в маленькую девочку, которая только узнала, что такое война на самом деле.

– Я не знаю, Грейс. Но вполне вероятно, что тот, кого мы ищем, – военный.

– Когда ты сможешь прислать отчет по аутопсии? – Грейс перевела взгляд на Скотта.

– Не знаю, в течение пары дней. Когда придут результаты исследований. Фотографии будут раньше.

* * *

Возле лифта к ним подошел офицер Нейт Портман. Позади него плелся консьерж, позеленевший, сутулый мужчина лет шестидесяти в костюме тройке и с проседью в темных волосах.

– Детектив Нортвуд, я нашел консьержа.

– Отлично, Нейт. – Двери лифта разъехались, Грейс проскользнула внутрь, а Джеймс, ногой придерживая металлическую дверь, оглянулся на Портмана. – Опроси его и сделай официальный запрос в охранную службу на получение видеозаписей. Отчитаешься завтра утром. – Не дожидаясь ответа, он зашел в кабину, нажал кнопку первого этажа и прислонился к стене. – Нам стоит разыскать его жену, поговорить с ней.

– Стоит, – отозвалась Грейс, не в силах оторвать взгляд от его осунувшегося, уставшего лица. – Ты делал это с людьми или люди делали это с тобой?

Джеймс прикрыл глаза, усмехнулся и лениво повернул голову в ее сторону, разглядывая застывшее выражение ужаса и тревоги на ее лице.

– Ты правда хочешь знать? Как бы я ни ответил, это изменит все. Если отвечу, что я пытал людей, – ты решишь, что я злобный ублюдок, почти маньяк, один из тех парней, на кого ты привыкла охотиться. Если отвечу, что пытали меня, – станешь меня жалеть. Меня не устраивают оба варианта.

– Я хочу услышать правду, Джей. И разберусь, что с ней делать.

– Во время одной из командировок я попал в плен. – Джеймс задрал футболку, показывая бугристые, неровные шрамы на животе, на боках. Им не было числа, они прятались на груди и под поясом его джинсов.

Грейс закусила нижнюю губу, потянулась к нему рукой и дотронулась пальцами до крупного, побледневшего от времени рубца в паре дюймов от подвздошной кости. Джеймс весь покрылся мурашками. Грейс вздрогнула и отдернула руку, когда лифт остановился и звякнул, доехав до первого этажа.

– Мне… – Она хотела сказать «мне очень жаль», но Джеймс остановил ее взглядом.

– Даже не думай, Грейс. Не надо.

– Почему ты не говорил? Молчал. После всего, что успел узнать обо мне. После Калеба. – Грейс смотрела куда-то сквозь криминалиста, опустошающего мусорный бак рядом с жилым комплексом, пока они шли к машине.

– Ты не думала, что это не та вещь, о которой хочется рассказать напарнику при знакомстве? – Выезжая на дорогу, Джеймс говорил, стараясь не смотреть ей в глаза.

– Мне казалось, что я заслужила немного больше доверия.

– Перестань, Грейс. Ты знаешь, о чем я. – Когда они встали на светофоре, Джеймсу все же пришлось взглянуть на нее.

– Нет, не знаю.

– Чего ты хочешь?

– Ты уже задавал мне этот вопрос. И ответ прежний. Я хочу, чтобы ты вернулся.

– Иногда мне кажется, что я все еще не вернулся из плена. И вся моя жизнь – это симуляция. Просто проекция, которую мой собственный разум показывает мне, как мультик в перерывах между агонией, чтобы я окончательно не двинулся. Я не знаю, что должен сказать тебе.

– Сейчас… – Грейс коснулась его руки, нарочито расслабленно лежащей на руле, крепко сжала пальцы и помолчала. – Сейчас этого достаточно. Я позвоню Нелл, пусть найдет адрес вдовы Голдберга, поедем сразу к ней.

Глава 10

Годом ранее.

Они договорились встретиться на парковке возле бара в районе Юг-парк. Он никогда не понимал ее страсти к конспирации, но всегда охотно велся на эту игру, как мальчишка, вообразивший себя шпионом, насмотревшись глупых фильмов, снятых по комиксам. Их редкие встречи всегда начинались и заканчивались одинаково. Она выбирала паршивый отель на дороге с мигающей неоновой вывеской и низким рейтингом, скидывала ему адрес сообщением. Он прыгал в машину и ехал так быстро, как только мог, чтобы найти ее и заняться любовью на посеревшем от времени постельном белье. К рассвету она обычно выскальзывала из его объятий, принимала душ и уходила, громко хлопнув дверью. Он слышал шум воды, чувствовал, как трясутся картонные стены их номера, слышал удаляющиеся шаги и как мотор ее машины нарушает предутреннюю тишину. Он никогда не спал, только делал вид. Они оба знали, что он прикидывается, но обоих это вполне устраивало. Он не мог попросить ее остаться, потому что знал, что она все равно уйдет. Ему не хотелось видеть ее снисходительный взгляд, не хотелось, чтобы она его жалела.

Она была сумасшедшей, не похожей ни на одну женщину, с которой он спал. Никогда не экономила себя, щедро отдавала все, что у нее было, и требовала того же от него. Насытившись, она пропадала на несколько месяцев, а он завтракал в забегаловке рядом с мотелем и возвращался домой, к жене. Ложился в постель, целовал веснушчатые плечи и перебирал пальцами ярко-рыжие волосы. И в эти моменты спящей притворялась жена. Она всегда знала, но предпочитала притворство. Иногда он, выдержав долгий, внимательный взгляд жены, начинал ненавидеть себя за то, как поступал с ней, но, когда в очередной раз на телефон приходило сообщение с адресом мотеля в какой-то забытой богом глуши, он садился в машину.

Они строили свои недоотношения как высотку на фундаменте из внезапного секса, страсти, которой он не чувствовал уже много лет, и прошлого, полного песка и пулеметных очередей. Сооружение, которое складывалось из их совместных усилий, было намного прочнее, чем брачные узы у некоторых супружеских пар. Уж точно крепче, чем его собственный брак. Он любил ее как женщину, которой у него никогда не будет, и радовался, что не способен полюбить ее иначе. Она была пунктиром из ослепляющих и коротких вспышек на уверенной прямой его существования. Он был убежден, что в мире не было мужчины, способного ее удержать, сделать женой и матерью.

Он не видел ее уже больше года. В последний раз они встречались в Сирии. Когда вертолет ЦРУ приземлился на аэродроме возле военной базы, специальный агент Джиа Хейгер спрыгнула с его подножки и осмотрелась. Лопасти еще крутились, ветер трепал ее темные волосы и задирал вверх черный пиджак. Он сидел в штабе и наблюдал за ней из окна, пока Джиа шла к пропускному пункту. Из-под подошв ее грубых ботинок летела пыль. У него потяжелело в груди, когда она без стука вошла в его кабинет и закрыла за собой дверь на замок. Он знал, что ее не должно быть здесь, у нее было много работы в Штатах, а у них в последнее время все было спокойно. Хейгер улыбнулась, запрыгнула на его стол поверх документов и стала расстегивать рубашку. Вечером того дня, когда Джиа поднялась на борт военного вертолета, ему позвонила жена. Он уже много дней собирался позвонить сам, но постоянно откладывал. Пару лет назад он обнаружил, что им стало не о чем говорить. Он пытался вспомнить, о чем они говорили в самом начале, когда она еще не была его женой, а он не был полковником. На самом деле у них довольно долго все было хорошо. Она верно ждала его из бесчисленных командировок, сначала одна, бросалась в его объятия и не хотела отпускать, позже уже с ребенком на руках, но не менее пылко. Она плакала каждый раз, когда ему, сопливому сержантику, удавалось не свалиться с ног после очередной операции, дождаться своей очереди к телефону и позвонить ей, сказать, что в этот раз пронесло. Иногда ему казалось, что он превратил ее жизнь в кошмар бесконечных прощаний, ожиданий, слез и встреч. Но она никогда не жаловалась. В последнее время он звонил, чтобы узнать, как дела у их дочери. Но она не набирала ему сама. Поэтому этот ее звонок встревожил его с самого начала. А когда он услышал, что его спокойная, рассудительная и всепрощающая жена в истерике, понял, что все плохо.

Он узнал Джиа сразу, как только подъехал к бару-пивоварне в индустриальном районе. На парковке стояли траки, насколько он мог понять, водители спали в кабинах, дожидаясь очереди на погрузку в доках. Машина Хейгер стояла в дальнем углу под перегоревшим фонарем. Джиа курила, прижавшись к ее боку спиной. Спешно бросив машину на противоположном конце, он вышел из салона и даже не потрудился заблокировать двери. Он уже потерял больше, чем мог себе представить, ему было плевать на старый «Додж».

– Привет. – На секунду ему показалось, что она хочет его обнять.

– Ты принесла?

Он не хотел говорить с ней, не хотел на нее смотреть. В ее глазах он видел тот яркий солнечный день, ее белую рубашку, бледную кожу на бедрах с отпечатками его ладоней и собственное жалкое отражение. Пока он занимался с ней сексом на столе, его жена на другом конце света в одиночку проходила через ад. В голосе Джиа он слышал крики жены и свои беспомощные вопросы.

– Если я снова скажу, что тебе не стоит в это лезть и не стоит это видеть, это что-нибудь изменит? – Она бросила окурок на асфальт и потушила подошвой ботинка.

– Ты знаешь, что нет.

– Послушай… – Джиа коснулась его плеча, сжала через ткань и слегка погладила. – Я все равно должна сказать. Самым правильным решением будет пойти в полицию. У тебя теперь есть доказательства. Ты должен обратиться с этим в полицию.

– Но я не стану. Ты не понимаешь, Джи. Она моя дочь.

– Знаю. И поэтому тебе не стоит это видеть. Я смотрела видео. Просто послушай меня: тебе не стоит это видеть.

– Я должен.

Он вытащил из кармана ее куртки пачкусигарет, губами достал одну и закурил. Когда после исчезновения его дочери прошел почти год и работа с полицией не принесла никаких результатов, он позвонил Хейгер. Поначалу он все еще надеялся найти дочь живой. И первое, что пришло в голову: секс-трафик. Ее могли похитить и продать в сексуальное рабство. Спустя несколько месяцев бесплодных поисков человек Джиа из отдела ФБР по расследованию сексуальных преступлений предположил, что скорее всего им нужно сменить вектор. Джиа подключила еще кого-то, у кого был более высокий уровень доступа, кого-то, кто занимался расследованием преступлений в даркнете. Он не включался в процесс, потому что ничего в этом не понимал. Он продолжал искать дочь, как мог: донимал полицейских, ее друзей, преподавателей и ректора Вашингтонского университета. Обзванивал больницы в разных штатах, наведывался в притоны, в ночлежки для бездомных, беседовал с кассирами на вокзалах, просматривал тысячи бесполезных записей с камер видеонаблюдения, до которых получалось добраться в обход закона. Но ему не удалось ее найти. Когда ее нашли люди Хейгер из ФБР, ее не было в живых.

– Я сильно подставляюсь. И мой человек из ФБР тоже. Если об этом узнает кто-нибудь из руководства, я в лучшем случае могу надеяться на увольнение. Ты осознаешь это?

– Да.

– И все равно не отступишься?

– Нет.

– Ладно. – Она подняла голову вверх, выдохнула в стылую февральскую ночь и протянула ему флешку. – Я тебе задолжала.

– Это не так. – Они оба вспомнили операцию, когда Джиа чуть было не захватили в плен, а он ее спас.

– Все так.

– Спасибо, Джи, ты не представляешь…

– Представляю. Это никакое не одолжение. Это убьет тебя. И мне придется с этим жить.

– У меня нет выбора, Джи. – Он покачал головой, сжал флешку в кулаке, засунул руки в карманы и, не попрощавшись, направился к машине.

– Не уходи от меня. – Голос Джиа дрогнул, ему показалось, что она сейчас расплачется.

Его стальная бабочка, женщина, выплавленная из титана, с раздражающей привычкой держать руку на набедренной кобуре. Он обернулся и увидел в ее глазах поблескивающие слезы.

– Почему? Ты привыкла, что обычно все наоборот?

– Нет, я просто…

Он никогда не видел Джиа растерянной, встревоженной, напуганной. Сразу стало понятно, что содержимое флеш-карты настолько сильно повлияло на нее, что она перестала походить на саму себя. И если это случилось с ней, то что произойдет с ним? Сердце набатом стучало в груди, он почти не слышал звуков, они стихали в звенящей морозом ночи, не видел перед собой ее красивого лица с замершим страхом в глазах и в напряженных уголках губ.

– Я не хочу, чтобы ты проходил через это один.

– Но я должен, Джи. – Он коснулся ее щеки раскрытой холодной ладонью. Джиа отозвалась на прикосновение: склонила голову к плечу, прикрыла глаза и поцеловала его запястье. Он никогда не видел ее такой подавленной, такой хрупкой, нуждающейся в его прикосновениях, и никогда не прикасался к ней так: нежно, ласково, как к хрустальной вазе, как обычно прикасался к жене. – Посмотри на меня, Джи.

Джиа подняла на него взгляд. Ресницы у нее слиплись от влаги, а мигающие огоньки гирлянд из бара сверкали в глазах, как далекие звезды в ночном небе. Когда она собиралась что-то сказать, он поцеловал ее. Без подобострастного восхищения, опаляющего желания и надежды на продолжение, как целуют женщину, когда приходит время прощаться, когда поцелуй должен стать последним.

– Спасибо, Джи. За все, что было. – Он кивнул, ее рука, лежавшая у него на груди, безвольно сползла вниз, когда он отступил на шаг, развернулся и ушел.

С губ Джиа сорвался громкий стон, больше напоминавший всхлип или скулеж. Она осталась стоять в дальнем углу парковки. Когда он выезжал на дорогу, над ее машиной мигнул и зажегся фонарь.

Последние несколько месяцев он жил в одном из тех мотелей, в которых когда-то был с Джиа. Когда он вернулся из Сирии после исчезновения дочери, их отношения с женой стали напоминать вынужденное, мучительное соседство. Сначала они, казалось, стали еще ближе, чем раньше: засыпали в одной постели, завтракали вместе и занимались поисками дочери. Вернувшись, он остудил ее, унял истерику, пообещал, что они найдут ее, что все будет хорошо, хотя все внутри его твердило обратное. Она надеялась на него, позволила ему взять на себя большую часть проблем. Он говорил с полицейскими, встречался с друзьями и знакомыми дочери, просматривал их социальные сети, надеясь, что кто-нибудь твитнет о ней. Она механически выполняла свою часть работы: готовила, поддерживала порядок в доме, связывалась с прессой, чтобы попробовать осветить пропажу их дочери, и все время ходила прямо, как натянутая струна. Была в ее осанке какая-то звонкая, болезненная хрупкость, то, чего раньше он в ней не замечал. А потом она сломалась. Он нашел ее на кухне с грязными волосами и в старой ночной сорочке. Она сидела, опустив голову на руки, наклонившись над столом, и плакала, ее сигарета тлела в яичном желтке. «Я так больше не могу», – когда жена взглянула на него, он понял, что она не лжет. Он не мог понять, случилось это одномоментно или она, с тошнотворным хрустом, ломалась постепенно. Их брак начал рушиться. Он всегда думал, что несчастья сближают, и не заметил, как в череде взаимных беспочвенных обвинений, истерик и приступов отчаяния потерял еще и жену.

Он скучал по дому. По мягкой кровати, бесконечным цветным подушечкам, по вкусу еды, по запаху ее ароматических свечей и палочек. Скучал по жене, по ее веснушкам, смеющимся глазам и мягкому, податливому телу. Скучал по незримому присутствию дочери: иногда, когда не мог заснуть, он ложился в ее кровать, вдыхал запах постельного белья. В стуке дождя по крыше он слышал ее легкую поступь по деревянному полу, слышал ее смех в нежном ветерке, что врывался в открытое окно и заигрывал с тюлем.

Его дни в мотеле сопровождались иными звуками: отдаленный гул с шоссе, громкие голоса других постояльцев, скрип кроватей, кряхтение машины для льда и автомата со сладостями и газировкой. В маленьком изолированном номере, за закрытой дверью он особенно остро чувствовал одиночество, особенно по ночам. Но этой ночью он не собирался спать. Мужчина взял два стакана крепкого кофе на заправке, сел за стол и вставил флеш-карту во включенный ноутбук.

Видеозапись началась статично. На экране появилась расфокусированная картинка: нежилое помещение без окон и дверей, бетонные стены, стеллажи с инструментами, стол по центру кадра.

Он почувствовал неприятное покалывание в груди и тяжесть в желудке, когда на экране его ноутбука появился мужчина с закрытым балаклавой лицом, одетый в белую рубашку и темные брюки. Мужчина настроил фокус камеры, и затем, после очевидной склейки, картинка сменилась. Он дернул шеей из стороны в сторону, увидев на столе обнаженную девушку с рыжими волосами и веснушками на плечах. Она лежала, отвернувшись от камеры, и, насколько он мог видеть, была без сознания. Не мертва, просто в отключке: ее грудь медленно вздымалась от слабого, поверхностного дыхания.

На его глазах выступили слезы, когда в кадре появился мужчина, подтащил ее за бедра к краю и раздвинул ей ноги.

Он подозревал, что увидит на пленке, он думал, что готов: положил перед собой блокнот и ручку, чтобы записывать все, что покажется важным. Но как к такому вообще можно быть готовым? Почему он вообще решил, что сможет это выдержать? И кто бы смог смотреть, как насилуют его дочь? План с самого начала был провальным. Он отодвинулся от стола – стул скрипнул по полу металлическими ножками – и встал, схватившись за голову. Он все еще слышал звуки, но никто не смог бы заставить его продолжать смотреть. Кроме него самого.

Походив кругами по номеру, он снова сел за стол и зажал рот рукой. Она пришла в себя, и ее безвольное лицо развернулось к камере. В кадре появился еще один мужчина. Он откинул волосы с ее лица, а затем взял камеру и пошел ближе, и запись стала динамичной, отчего его замутило еще сильнее. Он наблюдал за тем, как эмоции на ее лице сменяли одна другую. Пустой взгляд постепенно становился осознанным, между бровями пролегла морщинка, рот мучительно искривился, из груди вырвался стон, полный боли, и она закричала, рефлекторно выставив дрожащие руки перед собой, чтобы оттолкнуть насильника.

– Сними ее лицо, – обратился к оператору насильник его дочери с придыханием в голосе.

В какой-то момент ему показалось, что он потерял контроль над собственным телом, утратил способность моргать, двигаться, из глаз безостановочно текли слезы, а рука, которой он зажимал себе рот, чтобы не кричать, так сильно впилась в челюсть, что он удивлялся, как кости до сих пор не лопнули и не превратились в кашу. Его мелко трясло, он скулил и мычал, не в силах сделать вдох.

Когда насильник закончил, она уже не сопротивлялась. Оператор крупным планом снял ее тело. Кровь между ног, укусы на груди, лицо, губы: она шептала что-то, отдаленно напоминавшее «мама, мамочка». Затем оператор передал камеру кому-то еще, подошел к ней и перевернул на живот. Она касалась пола кончиками пальцев и дрожала.

– Твою мать, – выругался второй мужчина и с силой ударил ее по ягодицам. Когда она слетела со стола, он пнул ее носком ботинка по животу. Она закашлялась и обняла себя руками. – И эта обоссалась. Я же говорил: перестань их поить перед записью, – обратился он к кому-то за кадром, встал на колени, закатал рукава рубашки, схватил ее за ноги и подмял под себя.

– И как, по-твоему, я должен заставить их принять снотворное?

Запись снова склеили: пол был уже чистым, стол пропал из кадра, его дочь больше не сопротивлялась, ему показалось, что она отключилась. Насильник левой рукой опирался на ее спину, а на кулак правой намотал рыжие волосы и потянул на себя. Его рубашка задралась.

Он вынудил себя нажать на «стоп», отмотать назад и пересмотреть этот момент на слоумоушен, затем покадрово, и сделать несколько фотографий на телефон: над поясом расстегнутых брюк насильника была татуировка, какой-то символ. Фотографии получились слегка смазанными, но рисунок был читаем.

Частично вернув себе способность двигаться, он просмотрел видеозапись в ускоренном режиме, чтобы убедиться, что не упускает нечто столь же важное, как и татуировка на торсе одного из насильников. Он увидел, как его дочь по очереди насилуют пятеро мужчин в балаклавах, ему казалось, что его внутренности сейчас должны напоминать дважды перекрученный фарш. Он расцарапал себе лицо, ярко чувствуя собственную никчемность и беспомощность, потому что не мог ничего изменить. Все, что ему оставалось, – бессильно наблюдать за тем, как его дочь медленно убивают. Бесконечное чувство вины и страдания дочери парализовали его тело и окатили холодом, он уже тосковал по человеку, которым был до того, как это увидел.

Затем экран на мгновение потух и появилась новая картинка: его дочь сотрясалась в рыданиях, лежа на боку на земле посреди сумеречного леса. Ее тело покрывали синяки, кожа на ягодицах покраснела от ударов кожаным ремнем, в некоторых местах лопнула, из ран сочилась кровь, смешиваясь с лесным мусором. Ублюдок с татуировкой подошел к ней и поднял ее на ноги, держа за волосы правой рукой, в левой у него было ружье. Она едва не упала. Его дернуло к экрану, словно он мог помочь ей, поддержать, не дать снова оказаться на земле. Когда насильник отпустил ее, она упала на колени и оперлась ладонями перед собой.

– Сейчас мы поиграем. Тебе нравятся игры? – спросил он. Она не ответила. – Правила невероятно просты. Будет легко, обещаю. Даже для такой тупой сучки, как ты.

– Ты ее недооцениваешь, – усмехнувшись, сказал человек, державший камеру. – У нее высокий средний балл, – добавил он, и все остальные рассмеялись.

Средний балл? Да, она действительно хорошо училась и в школе, и в университете. У нее никогда не было проблем, она всегда была собранной и добросовестной студенткой. Но откуда он знал об этом? Выслеживал ее? Втерся в доверие? Могли они быть знакомы до того, как это случилось? Судя по голосу, на видеозаписи он был первым, и в дальнейшем в основном только снимал, не участвуя в истязаниях и издевательствах. Это могло говорить о том, что они были знакомы до этого. Может быть, они даже состояли в отношениях и это было какой-то извращенной формой привязанности. Он столько раз спрашивал жену, был ли у их дочери мужчина, которого она скрывала от него, но жена каждый раз говорила, что у нее никого не было, как и ее друзья.

– Видишь, он верит в тебя, не подведи его. Так… Правила: ты бежишь, и, если тебе удастся выбежать на дорогу, прежде чем кто-то из нас тебя поймает, можешь идти. Вот и все. Вставай, беги, – приказал он, ткнув ее ружьем в бедро. – Беги, сучка, пока у тебя есть фора.

Он видел, как его девочка металась, чувствовал, что она собирается сдаться, она часто и глубоко дышала, плечи тряслись, с губ срывались гортанные стоны, напоминавшие рычание обессиленного животного, загнанного охотниками. Когда раздался выстрел, она медленно поднялась на ноги и сорвалась с места.

– Ну что, поохотимся, парни? – Мужчина с татуировкой перезарядил ружье и бросился за ней.

Дальше видеозапись стала непригодной к просмотру. Но он не мог перестать лить слезы, потому что слышал ее крики и их смех, ползущий по лесу.

Картинка стабилизировалась: она остановилась на краю обрыва, едва не свалившись в пропасть, обернулась к преследователям и прижалась спиной к дереву. Он знал это место. Подножие Маунтин-Си.

– Пожалуйста… – прошептала она, когда на нее навели камеру, закрыла глаза и покачала головой. – Пожалуйста…

Он слышал их возбужденное, учащенное дыхание, в его крови забурлил адреналин.

– Упс. – Мужчина, на теле которого была татуировка, прислонил ружье к мшистому валуну, подошел к ней, схватил за волосы и поставил на колени. – Проиграла. – Пожав плечами, он вытащил из поясной кобуры нож и перерезал горло его дочери. Она захрипела.

Он отпрянул от экрана, упал на четвереньки, и его стошнило.

– Сделайте снимок, парни.

Убийца его дочери взял нож в одну руку – с него тошнотворно медленно стекала густая кровь – и снова поднял голову его дочери за волосы, как охотник загнанное животное.

– Может, еще выпотрошишь ее, как оленя? – Один из них рассмеялся.

– Слишком грязно.

Убийца поднял большой палец вверх и улыбнулся – в уголках глаз появились морщины, а губы растянулись. Он видел это через прорези в балаклаве.

Кто-то сделал снимок на полароид, и когда тот проявился, его тоже сняли на камеру.

– Еще одна в коллекцию, – прошептал один из них, прежде чем запись оборвалась.

Он встал с пола, вытирая рот тыльной стороной ладони, и на негнущихся ногах пошел в ванную. Открыл воду в раковине и плеснул себе в лицо. Выдавил немного жидкого мыла на руки и стал намыливать их, избегая собственного взгляда в отражении.

Подняв глаза, он столкнулся в зеркале с женой. Она смотрела на него осуждающе своими невероятными голубыми глазами, полными слез, она качала головой и прижимала ладонь ко рту. Он посмотрел на свои руки и продолжил намыливать их, чувствуя подступающую к горлу желчь, панику и ярость. В следующий раз он встретился в отражении с дочерью с застывшей на ее лице печатью мученицы. Она пыталась что-то сказать ему, но могла только хрипеть, а из раны на ее шее текла кровь.

Растерев ладони докрасна, он склонился и оперся руками на борта раковины, пытаясь отдышаться и сдержать рыдания. Он выпрямился, сжал правую ладонь в кулак и ударил по своему отражению в зеркале – оно разлетелось на сотни острых осколков, усыпав пол в ванной и порезав ему руку. Затем он снес кулаком висевшие рядом с зеркалом телефон и фен. В комнате схватил стул, на котором сидел, и обрушил на ноутбук. Смахнул с прикроватной тумбочки ночник и, подняв с пола, разбил стеклянную перегородку в комнате его металлическим основанием. Торшер – единственный источник света в комнате – он вырвал из розетки и бросил в стену: картина рухнула вниз, и крошево стекла водопадом пролилось на пол.

Стоя посреди темноты разрушенного номера, он чувствовал, как пылало его лицо. Внезапно возросла сила, сейчас он казался себе неуязвимым. Он был хорошо знаком с этим чувством, потому что множество раз сталкивался с ним на войне. Сейчас он хотел дать ярости выкипеть, хотел крови. Вынув из ноутбука флеш-карту, он достал из куртки ключи от машины и вышел на улицу. Холодный ветер с колючим мокрым снегом обдал его с ног до головы, но не остудил кровь. Он впечатал кулак в дверь, закрыв ее, и стесал кожу на костяшках пальцев о шершавую поверхность.

На шоссе машина быстро разогналась почти до предельной скорости. На дороге было пусто из-за гололеда. Он практически не ощущал сцепления с асфальтом, его «Додж» словно плыл по воздуху, виляя из стороны в сторону. Ему хотелось, чтобы машину занесло: «Крутани руль. Одно резкое движение, и все закончится». Но он не смог бы, несмотря на растущее желание. Он должен отыскать их всех. И тело дочери, что бы они с ним ни сделали. Мысль о том, что она, оскверненная, лежит где-то в лесу, совсем одна, убивала его, разрывала на части изнутри, терзала сердце металлическими крючьями стыда.

По рукам текла кровь. Она была всюду: на руле, на его одежде, на приборной панели, на ключах. От железистого запаха он стал задыхаться, изо рта вырывались незнакомые животные звуки. Он открыл окна, в салон ворвалась белая пурга. Неясные звуки сначала превратились в плач, а затем в крик – громкий, яростный, жалкий под конец. На шее вздулись вены, в глазах полопались сосуды, в уголках губ собралась слюна, как в пасти у бешеного пса. Поймав свой взгляд в зеркале заднего вида, он испугался.

Отъехав от мотеля на приличное расстояние, он остановился на обочине так резко, что едва не улетел в кювет. В лесистой местности снег уже покрыл дорогу и припорошил потемневшие ветви деревьев. Он до острой боли стиснул кулаки на руле и затряс его, а затем открыл дверцу и практически вывалился из машины. Его снова стошнило.

Он лег на спину, подставив лицо снегу, и закрыл глаза.

Два года. Прошло почти два года с тех пор, как он потерял ее. Он не думал, что ему может стать больнее, что когда-нибудь он сможет почувствовать каждый сантиметр своей, осиротевшей после ее ухода, души. Боль была такая, что он не мог дышать. Ему хотелось снять одежду, словно он умирал от гипотермии, хотелось содрать с себя кожу и вырвать сердце из груди.

Он выяснил, что существует такая боль, которую он не был способен вынести. Чтобы заглушить ее, он стал расковыривать раны на руках, но тело потеряло способность чувствовать. Снег обагрился кровью. Ночь прояснилась. Он открыл глаза и увидел над собой небо, усыпанное звездами, как солью. На востоке горизонт мазнуло бледно-желтым.

Глава 11

Голдберги жили в особняке на острове Мерсер в тупике Роанок-уэй. У них был собственный причал с качающейся на волнах ослепительно-белой яхтой, лодочный домик и ландшафтный парк на придомовом участке с фигурными кустарниками, открытым бассейном и развлечениями для детей. Зеленый коротко стриженный газон орошали водой разбрызгиватели, он казался мягким и бархатистым, на него хотелось лечь, раскинув руки в стороны. До переезда в Сиэтл Грейс каждое лето проводила в Спокане, в родительском доме. Она лежала на траве, урвав себе место, куда не доставали разбрызгиватели, и читала. Кэролайн, ее мать, обычно подбирала подол длинного домашнего платья из цветастой ткани, чтобы не намочить, и приносила ей тарелку с нарезанными фруктами или запотевший стакан с холодным напитком, даже тогда, когда она уже была взрослой. Холли бегала по участку, отпрыгивала от холодных брызг, смеялась и пускала мыльные пузыри. Иногда к ней присоединялись подруги, и тогда читать становилось невозможно, толпа громких девчонок-десятилеток единым организмом носилась вокруг нее, создавая слишком много шума, Грейс откладывала книгу и подставляла лицо солнцу. Слушая их визг и смех, она погружалась в сладкую дремоту, чувствуя, как от жары пылает кожа и плавится мозг, а настойчивые лучи посыпают ее скулы и переносицу веснушками.

У Голдбергов был годовалый ребенок, они жили втроем в этом огромном новом доме, не считая постоянную прислугу. Все вокруг выглядело искусственным. Грейс была уверена, что никто из них ни разу не ходил босиком по траве и не пользовался бассейном.

В дом их впустила Рэйзел, мать Яэль Голдберг, жены Малкольма, суетливая женщина с короткой стрижкой и трудно определяемым возрастом. На руках у нее сидела годовалая малышка с ярко-голубыми глазами и светлыми волосами. Ее мать, миссис Голдберг, лежала в гостиной на угловом диване, прижав колени к груди. На ней был шелковый халат бежевого цвета и домашняя обувь из замши, подшитая мехом. Она не плакала – взгляд ее воспаленных глаз был пустым. Волнистые русые волосы с холодным оттенком падали ей на лицо, но ее это не заботило. Рэйзел передала внучку няне, подошла к дочери, убрала волосы с ее лица, погладила по голове и села рядом.

– Милая, с тобой хотят поговорить детективы.

Нелл удалось связаться с Яэль Голдберг только на следующий день после обнаружения тела Малкольма. Звонок застал вдову в аэропорту, она возвращалась из Европы. Еще день ушел на то, чтобы Яэль опознала мужа и согласилась их принять.

Рэйзел предложила детективам сесть, и они заняли два свободных кресла из белой замши.

– Миссис Голдберг. – Грейс старалась сделать так, чтобы ее голос звучал мягко и тихо. – Мы зададим всего несколько вопросов и оставим вас. Я понимаю, что вам сейчас нелегко. То, через что предстоит пройти вашей семье… У меня нет слов, чтобы описать, как я вам сочувствую. Но очень важно, чтобы сейчас вы взяли себя в руки и ответили на наши вопросы.

Яэль была ребенком, в сущности, девочка из семьи состоятельных бизнесменов, которой никогда не причиняли боли. В юности миссис Голдберг ходила по подиуму и принимала участие в рекламных кампаниях люксовых европейских брендов, до тех пор, пока в двадцать пять не вышла замуж за Малкольма. Спустя полгода у них родился ребенок, с модельной карьерой было покончено, но Яэль еще иногда приглашали на мероприятия брендов, с которыми она раньше работала. Она была ребенком и вела себя как ребенок. Грейс хотелось быть с ней нежной. Как только Келлер увидела ее почти детское лицо на фотографии в интернете, сразу предупредила напарника, что, если он причинит Яэль боль, она ударит его по лицу.

Молодая миссис Голдберг выслушала Грейс с непроницаемым выражением на лице, а затем выпрямилась, спустила ноги на пол и кивнула:

– Если так нужно. – Она надула щеки и шумно выдохнула.

– Незадолго до убийства вашего мужа погиб его друг – Джейми Брюэр. Вы были знакомы?

– Да, мы часто виделись. Джейми и Мэл… То есть Малкольм. Они очень близки.

– Давно они дружат?

– Не могу сказать точно, они дружили за много лет до того, как мы с Мэлом поженились.

– У них было какое-то общее дело или?..

– Не знаю, они вместе играют… играли в гольф. И часто проводили время на яхте.

– Вы знаете, как они познакомились?

– Вроде бы… в университете. Они учились вместе в университете. Насколько я помню.

– В каком?

– В Вашингтонском, здесь, в Сиэтле.

– Они проводили время только друг с другом или был кто-то еще? – спросил Джеймс.

– Что вы имеете в виду? – Яэль нахмурилась. – Послушайте, я знаю Брук Хэллфорт гораздо лучше, чем Анджелу Брюэр. Джейми собирался развестись с этой холодной, как рыба, сукой. Он хотел жениться на Брук. Чудовищно… То, как с ней поступили. И если вы думаете, что у Малкольма была любовница, вы ошибаетесь.

– Я только хочу знать, в их компании были еще мужчины? С кем еще дружил ваш муж?

– Разумеется, были, но я не всех знаю. Их всегда было слишком много. Я знала Джейми благодаря Брук.

– Миссис Голдберг, вы когда-нибудь были в квартире, которую Малкольм снимал в Сиэтле?

– Нет, никогда.

Грейс обеспокоенно, с затаенной тревогой посмотрела на Джеймса, он ответил ей тяжелым, потемневшим взглядом, иначе в последнее время он на нее не смотрел. Они оба думали о том фольгированном конвертике, найденном криминалистами за прикроватной тумбочкой в спальне его арендованной квартиры. Либо Тереза и Яэль умалчивали о том, что знали, либо в квартире была женщина, о существовании которой они обе не догадывались. Тереза могла спать с боссом и лгать им об этом. Но для чего жене Малкольма скрывать, что она была в этой квартире? Грейс была благодарна Джеймсу за то, что он не упомянул об этом при Яэль.

После смерти Голдберга в деле Брюэра стало еще больше пробелов, а в голове Грейс – вопросов. Но она точно знала, что убийство двоих мужчин, которые вместе учились и дружили после университета, не было просто совпадением и случайностью. Смерти Джейми Брюэра и Малкольма Голдберга связаны между собой. Несмотря на то что они были убиты совершенно по-разному, их обоих пытали перед смертью. А это значило только одно: дела следует объединить в серию.

– В каком году ваш муж завершил обучение в Вашингтонском?

– М-м-м… – Яэль закусила нижнюю губу и нахмурилась. – Кажется, в две тысячи восьмом.

– Хорошо. – Джеймс выдохнул и поднялся с кресла. – Вы нам очень помогли, миссис Голдберг. Мы постараемся дать вам ответы на вопросы, которые теперь вас терзают.

– Яэль, я могу к вам так обращаться? – поднявшись вслед за Джеймсом, попросила Грейс и, дождавшись кивка, продолжила: – Я знаю, что сейчас на вас свалится много хлопот. Но когда вы придете в себя, постарайтесь вспомнить, с кем еще, кроме Джейми Брюэра, ваш муж был в близких отношениях. – Грейс протянула ей визитку. – И позвоните, если что-то выясните.

Миссис Голдберг несколько раз кивнула и сжала визитку в ладони.

Глава 12

Нейт Портман устроился на заднем сиденье машины Джеймса и наблюдал за домом Нелл Хоппер. Джеймс нетерпеливо просигналил, а Грейс толкнула его в плечо. У Нелл сегодня был выходной, но им нужна была ее помощь, чтобы опросить администрацию и студентов Вашингтонского университета и не потратить на это целую неделю. Им удалось выяснить, что Брюэр и Голдберг жертвовали деньги на нужды университета и часто принимали участие в мероприятиях: вручали дипломы, занимали лучшие места на трибунах стадиона во время игр университетской лиги, поддерживали программу стажировок для студентов. Им предстояло поговорить со многими людьми, и опытный детектив вроде Нелл Хоппер справится с задачей гораздо лучше, чем могли бы офицеры Мартинес и Хауэлл, но у Нелл заболел ребенок, и ей пришлось дожидаться, пока с работы приедет муж, чтобы с ним посидеть.

Нелл вышла на крыльцо, пытаясь отцепить от себя мальчишку лет пяти, в то время как девочка ненамного его старше, вцепившись в ее брючину, просила открыть ей йогурт.

– Давай я открою? – предложил муж Нелл, успевший только снять пиджак и расстегнуть несколько верхних пуговиц на белой рубашке.

Он выглядел как супермен, когда помог дочери и забрал сына из рук Нелл. Дети были недовольны, что мать покидает их в первый выходной за несколько недель.

Грейс вдруг почувствовала себя ужасной женщиной, наблюдая, как Нелл успокаивает и целует плачущего сына. Она гладила мальчишку по волосам, приговаривая: «Мама отлучится на пять минуточек и скоро вернется, ты даже не заметишь, а вечером, перед сном, я почитаю тебе, идет?» Хопперы переглянулись, они оба понимали, что, скорее всего, Нелл не сдержит обещание и читать детям перед сном сегодня, как и много раз до этого, придется ему. Грейс сглотнула неприятный, колючий ком в горле, он тяжело рухнул в желудок, а затем опустила взгляд.

– Вот и умница, Чарли, мама скоро вернется, – дождавшись от сына кивка, заверила его Нелл и вытерла с крохотного лица сопли и слезы непонятно откуда взявшимся одноразовым носовым платком.

Пока Нелл Хоппер шла к машине, Грейс заметила, как завороженно Джеймс наблюдал за ее семьей. Возможно, он жалел об упущенной возможности жениться на Мэдди и завести с ней детей. Или думал, что никогда не был по-настоящему достоин быть кому-то отцом. Или пытался представить, мог ли этот дом в пригороде за низким белым забором и счастье внутри его принадлежать ему. Грейс думала о том же, когда переставала корить себя за то, что лишила детей Нелл времени, проведенного с матерью.

– Едем? – садясь в машину, спросила Нелл.

– Тебе нужно было сказать сразу, что ребенок болен. – Грейс обернулась к ней и протянула стакан с кофе из кофейни неподалеку.

– Спасибо. – Она взяла стакан из рук Грейс и сделала долгий глоток. – Если бы я оставалась дома каждый раз, когда кто-нибудь из детей заболеет, я бы уже давно лишилась работы. Мы с Каллумом распределяем обязанности, его работа позволяет. Все в порядке, Грейс.

Они подъехали к кампусу Вашингтонского университета к полудню и остановились на парковке возле стадиона «Хаски». Нужно было перейти бульвар Монтлейк, главную площадь кампуса, на которой собирались студенты, аллею с цветущими вишневыми деревьями, памятник Джорджу Вашингтону и сломанный обелиск, чтобы попасть в административный корпус.

Смотря по сторонам, Грейс жалела, что выбрала заурядную полицейскую академию, и была искренне рада за Холли. Она смотрела на старые здания в готическом стиле, выстроенные отцами-основателями, а перед глазами появлялись сцены из «Тайной истории» Донны Тартт. Если когда-нибудь этот роман соберутся экранизировать – кампус Вашингтонского университета будет идеальной локацией для съемок.

Холли с самого детства ценила красоту, ей, как будущему архитектору, очень важно ежедневно видеть перед собой то, как от века к веку сменяются стили. За годы существования Вашингтонский университет накопил более пятисот зданий: от академической готики и ар-деко до современных высоток из стекла и металла.

Грейс заметила ее, одетую в синюю с золотой надписью «Хаски» форму чирлидера, спускающуюся со ступеней библиотеки Суззалло. Она была в окружении длинноногих девчонок и, казалось, не замечала ничего вокруг. Прижимая к себе стопку книг, Холли о чем-то увлеченно болтала с подругой. Она всегда такой была: веселой, легкой. Холли умела собирать вокруг себя людей, любила саму мысль о дружбе, ей были важны все эти группы по интересам, в которые обычно сбиваются школьники и студенты. Она хотела быть везде одновременно, поэтому старалась успевать посещать мероприятия заучек из «архитектурного клуба», чтобы заводить правильные знакомства. Ходила на собрания и вечеринки университетского сестринства, участвовала в каком-то книжном клубе и так и не смогла расстаться с увлечением из старшей школы – чирлидингом. Холли непринужденно налаживала социальные связи, где бы ни находилась. В школе у нее было так много подруг, что Грейс не могла запомнить все их имена, парни постоянно приглашали ее на свидания, из лагерей она возвращалась, пополнив список друзей в соцсетях. Холли стала королевой выпускного бала, в то время как Грейс вовсе не хотела идти на свой. Грейс всегда считала младшую сестру улучшенной и доработанной версией себя. Она не хотела встречаться с Холли во время того, как вела расследование, но сестра ее уже заметила.

Смешно наклонив голову к плечу, как любопытный щенок, Холли несколько секунд смотрела на нее в замешательстве, а затем выпрямилась и широко улыбнулась, отчего стала еще красивее. Она передала книги одной из подруг и неуверенно помахала Грейс рукой. Ее светлые волосы до середины спины переливались жемчугом на солнечном свету, когда она бежала вниз по ступенькам. Подтянутая полуобнаженная фигура привлекла внимание нескольких парней, что были поблизости. Грейс захотелось снять пиджак и прикрыть им ноги сестры, заслонить собой, чтобы они прекратили пялиться. Глаза, такие же светлые и голубые, как у нее самой, искрились счастьем от случайной встречи, прихотливо очерченные полные губы с прозрачным блеском на них растянулись в улыбке, обнажив ровные белые зубы, персиковые румяна на щеках придавали ей трогательный, почти детский вид.

– Привет, – сказала она и обняла Грейс за шею. – Я соскучилась.

– Я тоже, зайка. – Грейс прижала сестру к себе и провела ладонью по ее волосам, под пальцами они казались тончайшим шелковым полотном.

– Ты почему здесь? – отпрянув так же порывисто, как налетела с объятиями, спросила Холли и посмотрела на коллег Грейс, стоящих за ее спиной. – Ой, простите. – Улыбка сошла с ее лица, уступив место серьезности, но глаза ее выдавали – Холли действительно была рада сестре.

– Не могу сказать. Нужно поговорить кое с кем. Это для дела.

– Надеюсь, я ничего не натворила?

– А ты натворила?

– Черт, – выдохнула Холли и нахмурилась. Тревога исказило ее прекрасное лицо. – Что-то не так с родителями?

– Что? Нет, Холли. С ними все в порядке… Послушай, то, что я здесь, никак не связано с нашей семьей.

– У тебя все в порядке? – Холли оглянулась на подруг, которые поторапливали ее. Они опаздывали на лекцию.

– Да, все хорошо.

– Мне пора идти. Лекция по истории искусств. Профессор не любит, когда опаздывают. Увидимся позже? Скажем, на твой день рождения?

– Я постараюсь. Иди, не опаздывай. И перестань разгуливать по кампусу в форме. – Грейс нахмурилась, но не смогла сдержать улыбку, когда Холли поцеловала ее в щеку со словами «хорошо, мам», и ушла в компании девчонок, громко смеясь.

– Прошу прощения. – Грейс посмотрела на коллег и пожала плечами.

– Все нормально. – Нелл усмехнулась и допила свой кофе. – Будем считать, что сегодня на работе день семьи.

– Ну да, – сконфуженно согласилась она.

Джеймс и Нелл ушли вперед. Грейс собиралась развернуться и пойти за ними, но взглянула на Нейта.

Нейт Портман стоял на месте, глупо улыбаясь и потирая шею сзади. Стиснув лямку рюкзака, надетого на одно плечо, он влюбленно смотрел вслед Холли.

Грейс вздохнула и покачала головой:

– Даже не думай, Нейт. Просто – нет.

В кабинет ректора Нельсона МакКинли Келлер и Нортвуда проводила его секретарь. Они заранее запланировали встречу, поэтому проблем с администрацией не возникло. Хоппер и Портман опрашивали студентов. Грейс не надеялась, что ректор выдаст им грязные секреты членов совета попечителей, куда входили жертвы, но вот студенты могли бы. Вашингтонский университет за все время своего существования выпустил несколько тысяч известных людей, среди которых были и влиятельные политики, и нобелевские лауреаты, и киноактеры. Университетские братства существовали задолго до того, как здесь учились Брюэр и Голдберг, и продолжили свое существование после того, как они завершили обучение. Наверняка студенты, состоявшие в братстве, передавали друг другу легенды о своих знаменитых предшественниках. Легенды могли оказаться лишь слухами, раздутыми до неузнаваемости, но им была нужна вся информация, которую они смогут добыть. Любая мелочь, что-то, казавшееся неважным и незначительным, может стать недостающим фрагментом картины, поворотным моментом в расследовании.

Джейми Брюэр и Малкольм Голдберг учились вместе и дружили после выпуска, а теперь они оба мертвы, если где и можно найти ответы, то только в стенах Вашингтонского университета. Детективы пришли к этому выводу не сговариваясь. Им обоим, и Грейс, и Джеймсу, казалось, что под ногами горит земля, словно они нащупали что-то неясное, у чего пока нет очертаний, но, когда появятся, они станут на несколько шагов ближе к завершению расследования.

Приемная ректора Нельсона МакКинли откинула их разом на несколько десятилетий назад. В то время, когда стены еще отделывали панелями из красного дерева, столы были дубовыми и неподъемными, со множеством ящиков, которые закрывались на ключ, на потолке висели хрустальные люстры, а стулья делали из цельного дерева и обивали кожей. Когда они вошли, Грейс осмотрелась: у стены за спиной МакКинли стояла витрина, за ее стеклянными дверцами ректор хранил фотографии с выдающимися студентами, с политиками и даже снимки с несколькими президентами Соединенных Штатов, начиная с Джорджа Буша-младшего.

Нельсону МакКинли навскидку можно было дать семьдесят лет, его преклонный возраст объяснял и это трепетное отношение к интерьеру, и трогательное собирательство, и хвастовство.

– Чем я могу помочь вам, детективы? – Он предложил им сесть в кресла напротив его стола.

– Мы пришли, чтобы поговорить о ваших бывших студентах Брюэре и Голдберге.

– Да, ужасная потеря, ужасная. Для всех нас. Они были достойными людьми и достойными выпускниками. Вы знали, что господин помощник мэра Брюэр и господин Голдберг состояли в совете попечителей университета? Многие студенты обязаны им стипендией и стажировками.

– Да, мы кое-что об этом слышали. – Джеймс кивнул и положил обе руки на деревянные подлокотники кресла.

Грейс заметила, как побелели костяшки его пальцев, когда он сжал ладони в кулаки.

– Джейми Брюэр и Малкольм Голдберг стали жертвами жестокого убийства. Мы здесь, чтобы попытаться понять, могло ли это быть как-то связано с их общим прошлым или нам стоит искать ответы в настоящем.

– Что вы имеете в виду? – МакКинли нахмурился и наклонился над столом.

– Мы имеем в виду, что они могли сильно задеть кого-то, пока еще учились здесь. И теперь этот «кто-то» решил им отомстить.

– Совершенно исключено! – тоном, не терпящим возражений, заявил он.

– Вы уверены? Хочу напомнить, – Джеймс сел прямо, не отрывая рук от подлокотников, – что этот разговор конфиденциален. А мы пытаемся выяснить детали из прошлого ваших студентов не для того, чтобы опорочить их, а для того, чтобы найти преступника.

Ректор МакКинли опустил взгляд с задумчивым видом, будто видел впервые, разглядывая витиеватые древесные узоры на столешнице, он боролся с собой. Грейс наблюдала за его метаниями, считывая противоречивые эмоции с его морщинистого, но не лишенного привлекательности лица, угадывая следующую, как если бы перечитывала книгу: без труда, без интереса и желания знать, что будет дальше.

– Была одна история. – Он сдался, и теперь только от них зависело, как много он расскажет. – Это случилось на третьем году их обучения. – МакКинли встал, провел пальцем по ровному ряду толстых книг в кожаных переплетах, и когда нашел нужную, вытащил ее и раскрыл на столе. Книга оказалась альбомом с коротким названием «2008» – золотое тиснение на черной матовой коже – и тут же привлекла внимание детективов. – До полиции дело не дошло. – Ректор перелистывал альбом, в поисках какой-то фотографии: портретов было несколько сотен. – И я уже не помню деталей. Но, думается мне, несколько парней не поделили одну девушку.

– Что произошло на самом деле?

– О! – воскликнул он, указав пальцем на портрет совсем юной девушки. – Вот и она – Джессика Стоун. Умная была девочка. Я тогда еще преподавал, только готовился к посту ректора, она посещала мои лекции. Какое горе, что с ней случилось… К моему предшественнику обратился ее брат, он утверждал, что девушку изнасиловали. И в этом вроде бы были замешаны господа Брюэр и Голдберг. Он хотел пойти в полицию, но ему намекнули, что этого делать не стоит. Родственники Голдберга, конечно, у Джейми Брюэра не было влиятельных родителей, он учился на стипендии. Но Голдберги заступились и за него. Мистер Стоун ослушался. И все это как-то нехорошо закончилось. Брюэр и Голдберг продолжили учиться, а мисс Стоун, к моему искреннему сожалению, забрала документы.

Грейс вглядывалась в красивое, но слегка отстраненное лицо Джессики Стоун, понимая, что ее предчувствие наконец обрело очертания.

– Если бы спросили вас… Вы бы поверили брату Джессики Стоун?

– Я здесь не для того, чтобы делать предположения, детективы. Не хочу, чтобы мое мнение запутало вас еще больше.

– И все же, – настаивал Джеймс.

– Джессика Стоун вилась вокруг Малкольма Голдберга. – Он ткнул пальцем в фотографию парня, который чем-то отдаленно напоминал Голдберга. Он был почти на два десятка лет младше и на пятьдесят фунтов стройнее. У него не было усов, и волосы он не зачесывал набок, маскируя ранние залысины, но это был он. Наглый, самовлюбленный, считающий, что деньги и имя его отца могут купить что угодно и кого угодно. С ректором у него вышло и с полицией кампуса тоже, но они не купили ему жизнь и легкую, блаженную смерть в кругу родных людей. – Я думаю, она могла оговорить его, потому что он не обращал на нее внимания.

Джессика Стоун стоила того, чтобы обратить на нее внимание: густые светлые волосы, крупные черты лица, легкая улыбка и блестящие глаза.

– Кто-то еще был замешан в этой истории?

Джеймс озвучил то, о чем думала Грейс: группа студентов насилует девушку, и ее брат, не получивший поддержки от полиции и руководства университета, находит их спустя много лет и убивает. Если кто-то еще был замешан в этом, значит, он следующий. Эта теория казалась идеальной, но был вопрос, на который Грейс еще не знала ответа: зачем ему потребовалось ждать почти двадцать лет, чтобы убить их? Ведь проще было избавиться от них еще тогда, в юности, когда они ничего из себя не представляли.

– Насколько я помню, нет. По крайней мере, я помню, что звучали только две фамилии: Голдберг и Брюэр.

– Вы знаете, что сейчас с Джессикой Стоун?

– К сожалению, после того как она забрала документы, я ее больше не видел.

– Сколько человек выпустились в две тысячи восьмом?

– Магистров или бакалавров?

– Кем стали Голдберг и Брюэр?

– Магистрами.

– Значит, магистров.

Грейс отметила, что Джеймс раздражен: он крепко сжимал челюсти и смотрел прямо, почти не моргая.

– Более двух тысяч.

Джеймс выдохнул и откинулся на спинку кресла, представляя, какая работа им предстоит.

– У вас сохранились какие-то данные Джессики Стоун?

– Наверняка. В архиве.

– Мы можем на них рассчитывать?

– Разумеется, но это не быстро. Архив еще не оцифрован. Вернее сказать, не до конца оцифрован. Это, конечно, стыдно сказать, если учитывать, что Ник Сабо^[185] и Вэй Дай^[186] наши выпускники. – Он рассмеялся.

Грейс закусила губу. За все время их беседы с ректором МакКинли она так и не определилась со своими чувствами к нему, но его смех расставил все на места: Грейс возненавидела Нельсона МакКинли. Они обсуждали изнасилование Джессики Стоун и убийство двух его выпускников, но он, старый тщеславный ублюдок, не упустил возможности похвастаться.

– Мы можем это взять? – Грейс встала и протянула руку к фотоальбому. – Не как улику. Просто для ознакомления.

– Если пообещаете вернуть. – Он широко улыбнулся,обнажив рот, полный фаянсовых зубов с голубоватым оттенком.

– Конечно. – Грейс кивнула, не найдя в себе силы улыбнуться хотя бы одними уголками губ, они вдруг стали неподъемными. – Спасибо.

– Когда можно будет заехать за архивными документами?

– Думаю, за пару дней управимся. Позвоните перед визитом, детективы. Был рад помочь. – Он встал и протянул Джеймсу ладонь.

Нортвуд нехотя пожал его руку, покрытую седыми курчавыми волосками и пигментными пятнами.

На крыльце административного корпуса детективы встретили Нейта и Нелл. Нейт бежал по лестнице вверх, на его скулах проступили красные пятна, над губой и на лбу поблескивал выступивший пот. Он был возбужден и взбудоражен. Спеша поделиться каким-то очень важным открытием, офицер Портман перестал замечать что-то вокруг себя, перескакивая сразу через две каменные ступени, лавируя между преподавателями, непреднамеренно медлительными, утомленными апрельским теплом и лекциями. Смотря на их белые рубашки, кожаные лоферы и костюмы, Грейс воображала себя героиней детективного романа. Смотря на черную форму Нейта Портмана, застегнутую под горло, она возвращалась в реальность.

– Детектив Келлер, – слегка запыхавшись, начал он. От его тела волнами исходил жар. Стоя рядом с ним, Грейс хорошо это чувствовала. – У нас есть кое-что.

– Это слухи, и только, – скептически поджав губы, сообщила Нелл и посмотрела на студента-старшекурсника.

Он стоял у подножия лестницы, засунув руки в карманы брюк из тонкой шерсти, на его сером худи был изображен талисман университета – хаски.

– Может, и слухи. – Он неприятно растягивал слова в слегка ленивой манере, как делали большинство молодых людей с Западного побережья, переняв привычку у рэперов, что невероятно выводило Грейс из себя, и смотрел на них, запрокинув голову вверх и сощурившись от солнца. – Но об этом все говорят.

– О чем все говорят? – Джеймс спустился к нему, и они поздоровались за руки. – Детектив Нортвуд и детектив Келлер. – Напарник мельком взглянул на Грейс.

– Юэн Джефферсон. – Рядом с Джеймсом он выпрямился и собрался, словно почувствовал в нем нечто угрожающее, какую-то скрытую силу, которой от него несло временами так сильно, что Грейс и самой хотелось упасть на плацу, принять упор лежа, как будто где-то рядом снова был ее инструктор из академии. – Вы спрашивали о Джейми Брюэре. Говорят, что в университетские годы он с приятелями создал сообщество. Что-то вроде тайного клуба. Ну типа «Череп и кости», «Волчья голова», знаете?

– Да. – Джеймс терпеливо слушал его, но Грейс понимала, что, если бы была возможность воспроизвести его слова в ускоренном режиме, Нортвуд бы ею воспользовался.

– Они были такими засранцами, что их не приняли ни в одно братство. И они создали «Вашингтонских псов».

– И? В этом есть какой-то смысл? Тайное сообщество? В любом университете их сотни. – Джеймс поджал губы и дернул шеей, смотря на Нейта, давая ему понять, что они зря тратят время с Юэном Джефферсоном.

– Да ничего особенного, просто не во все сообщества принимают только после того, как ты изнасилуешь девчонку, записав все на камеру.

– Что ты сказал?

Юэн пожал плечами, поправил сползшую лямку рюкзака и снова засунул руки в карманы.

– Если хочешь к «псам», будь добр предоставить видео с настоящим изнасилованием. И ты в деле.

– Но какой в этом смысл?

– Не знаю. А какой смысл в тайных сообществах вообще? Какой смысл в масонах, которым они все подражают? Элитарность, причастность к чему-то особенному, власть, загадочность. Все эти вайбы дарк академии, понимаете? Вы читали «Тайную историю»?

Грейс с легким удивлением наблюдала за тем, как Юэн пользовался своим словарным запасом, переключаясь с грамотной речи, к которой наверняка привык в родительском доме, на сленг. Джеймс понятия не имел, что такое «Тайная история», в поисках поддержки он оглянулся на Грейс.

– Я читала. – Она спустилась на несколько ступеней, подошла ближе.

– Помните сцену с Вакханалией? И вообще их круг, куда так хотел влиться Ричард? Тайные сообщества всегда кажутся привлекательными, пока тебе не скажут переспать, скажем, со свиньей или девчонкой и снять все на видео. Это плата.

– Плата за что?

– За принадлежность. – Его губы растянулись в улыбке, встретив понимание, он снова расслабился и уже не держал спину так прямо. – Они принимают тебя в свой круг, делятся секретами, своими грязными делами и мыслями, а ты платишь молчанием, причащаешься. И теперь, если ты вдруг решишь, что с тебя хватит, у них будет рычаг давления, который вынудит тебя молчать.

– «Вашингтонские псы» до сих пор существуют?

– Нет, конечно, они просуществовали еще какое-то время, после того как Брюэр с приятелями выпустился, но все это свернули после какого-то инцидента.

– Инцидент, связанный с Джессикой Стоун?

– Не знаю. Кажется, нет. Джессика была раньше. Ту девушку, кажется, звали Дейдра.

– Вам известно, кто еще был в «псах», кроме Брюэра и Голдберга?

– Я бы на вашем месте поговорил с Китом Гроссманом. Думаю, вам будет интересно его послушать.

– И где нам его искать?

– Прямо тут. Он преподает историю искусств в Вашингтонском.

Глава 13

В кабинете детективов появился новый стол для офицеров Мартинес, Хауэлла и Нейта Портмана. Джеймс был не в восторге от вынужденного соседства – кабинет и без того был тесным, а окна выходили на солнечную сторону, сплит-система не спасала, внутри ему быстро становилось душно, и с тех пор, как их команда из двоих человек превратилась в оперативную группу, он постоянно сбегал на парковку и работал в машине.

Следующим утром, войдя в кабинет, Грейс положила на стол офицеров подставку с тремя стаканами кофе и пакет с сэндвичами из кафе рядом с участком. Последние несколько дней они почти безвылазно провели, просматривая камеры видеонаблюдения жилого комплекса, где Голдберг снимал апартаменты, и всех близлежащих кафе или магазинов. Сначала Грейс порывалась приготовить им домашнюю еду, но ее хватило только на то, чтобы перед работой оставить машину на парковке и прогуляться до круглосуточного дайнера^[187].

– Что-то удалось обнаружить? – Грейс опустилась в свое кресло и устало уронила голову на руки.

– На самом деле не так уж и много. – Натали, хорошенькая брюнетка с вечно нахмуренными бровями и оттопыренной нижней губой, взяла свой ноутбук и села рядом с Грейс. – Вы, наверное, знаете, что это здание было построено еще во времена сегрегации. Когда… кхм… – Она взглянула на своего темнокожего коллегу Кристофера Хауэлла, и ее лицо и шея покрылись красными пятнами.

– Я знаю, что такое сегрегация, – быстро кивнула Грейс.

– Хорошо. – Она еще больше засмущалась и уткнулась в монитор ноутбука. – Тогда у многих были слуги. И, как правило, они не могли пользоваться тем же входом, что и хозяева. Поэтому во многих домах того времени есть отдельный вход для прислуги. Мы думаем, что он воспользовался им. Криминалисты обнаружили, что замок был взломан. Почти ювелирно, но все же взломан. И на записи из коридора на этаже Голдберга предполагаемый убийца вышел не из лифта или с основной лестницы, он появился из-за угла, где расположена техническая лестница, которой сейчас никто не пользуется. Вот, двадцать шестое апреля, 21:34. – Она нашла фрагмент записи и нажала на «плей».

Мужчина в сером комбинезоне, из тех, которые носят сантехники или электрики, в кепке и в медицинской маске черного цвета вышел из-за угла. Он шел уверенно, не привлекая внимания, не смотрел по сторонам, опустив голову вниз. Он не стушевался, когда из соседней квартиры вышел мужчина с собакой на поводке, даже когда собака потянулась к нему и почти уткнулась носом в его бедро, он не дернулся, не отскочил, не оглянулся. Мужчина из соседней квартиры дернул поводок на себя и скрылся за дверью лифта. Убийца позвонил в дверь. Голдберг открыл ему. Наверняка он представился служащим из управляющей компании, наплел что-то очень убедительное, потому что Голдберг впустил его практически незамедлительно. Разговаривая с ним, мужчина приспустил маску, но его лицо так и не попало на камеру.

– Теперь нужно немного подождать. – Натали нажала на ускоренную перемотку видео, сосредоточенно глядя в экран, чтобы не упустить нужный момент. – Вот, смотрите, 22:49. Он покидает квартиру.

Мужчина вышел из квартиры Голдберга так же уверенно, как и вошел, и снова скрылся за углом.

– На камерах кафе и магазинов рядом с жилым комплексом он не засветился. Мы предположили, что он мог уйти переулками.

– Или сменить одежду, – облокотившись на спинку стула Натали, сказал Джеймс.

Она вздрогнула от его голоса рядом со своим ухом.

– Соседа уже допросили? – Джеймс взглянул на офицера Кристофера Хауэлла.

– Нет, мы ждали распоряжений.

Глаза у парня воспалились, за несколько дней, проведенных за просмотром видеозаписей, он осунулся. Держа наполовину развернутый сэндвич в руках, он сглотнул скопившуюся во рту слюну – его кадык скакнул вверх и опустился. Крис смотрел на Джеймса, как Юэн Джефферсон.

– Сейчас самое время. Ты и Нейт. Вперед. – Наблюдая за тем, как Крис кладет ненадкусанный сэндвич обратно в пакет, Джеймс добавил: – Можешь поесть в машине.

– Спасибо, Нат. – Грейс улыбнулась офицеру Мартинес и включила компьютер, чтобы проверить почту. – Скотт уже должен был прислать отчет.

– Хорошая работа. – Джеймс похлопал Мартинес по плечу. – У меня для тебя еще кое-что есть. – Он достал из рюкзака альбом, который они одолжили у ректора Вашингтонского университета, и раскрыл на столе перед Натали на странице с фотографией жертвы. – Это Джессика Стоун. Тебе нужно найти ее адрес, телефон, что угодно. А когда справишься с этим, найди в альбоме еще кое-кого. Студентку по имени Дейдра, я полагаю, что девушек с таким именем будет не много. Ее адрес и телефон нам тоже нужны. Постарайся справиться так же хорошо и быстро, как с видео. И не забудь сделать скрины с записи и распечатать их.

– Какой в этом смысл? – Грейс откинулась на спинку стула и посмотрела на Джеймса снизу вверх.

– Ну, мы же должны делать хоть что-то. Как долго, думаешь, лейтенант и капитан станут терпеть наше бездействие?

Грейс поджала губы и опустила взгляд. Они работали много. Келлер не могла вспомнить, когда в последний раз возвращалась домой вовремя. Не могла вспомнить, когда ужинала чем-то, что приготовила сама, не помнила, как засыпала и просыпалась. Временами, когда в постоянном непрекращающемся кошмаре наступала пауза, недолгое и зыбкое затишье, она вспоминала Эвана, его заботливый, участливый взгляд и желание защитить ее от самой себя. С улыбкой вспоминала его завтраки и запах сигарет в квартире по утрам и ночи, проведенные без сна. Когда Эван умер, она лежала в постели без чувств, выплакав все слезы, и рыдала с сухими глазами, свернувшись вокруг его подушки, вдыхая ускользающий запах его кожи, чтобы не потерять связь с реальностью. После поимки Сент-Джозефа, когда Грейс уже была в Спокане, она думала о Джеймсе и рисовала сценарии. Встретив такого, как Джеймс Нортвуд, раньше, Грейс наверняка, не раздумывая, отдала бы ему все, что считала «собой». Ей повезло, что не встретила. После Калеба Грейс сомневалась, что сможет быть вместе хоть с кем-то. Она никогда не смогла бы рассказать партнеру о Калебе, ей бы пришлось всю оставшуюся жизнь дрожать и глушить подкатывающую от страха тошноту, каждый раз, когда Сент-Джозеф вспоминал бы об очередном ненайденном теле, чтобы поразвлечься. Но Джеймс знал о Калебе и не отвернулся от нее. Когда она думала об этом – картинки их общего будущего в мыслях становились ярче. Может быть, это имело смысл, но она не могла отделаться от ощущения, что предает Эвана. С Калебом у нее таких чувств не возникало, она знала, что это ненадолго, еще до того как поняла, кто он такой. Но Джеймс… с ним хотелось навсегда.

Дверь в кабинет распахнулась, выдернув Грейс из воспоминаний. Лейтенант МакКуин не считал нужным стучать. Он был в форме, его мощную грудь украшали знаки отличия. К кожаному ремню, отлично сидящему на подтянутом животе, Майкл прикрепил кобуру. Грейс уже очень давно не видела лейтенанта в форме. Она привыкла к нему, одетому в серый или черный классический костюм с неизменной белой рубашкой. В форме стало очевидно, как он стремительно похудел и состарился за последние несколько лет. У Грейс кольнуло и заныло где-то за ребрами. Она одновременно и растрогалась, и почувствовала, что разговор будет неприятным, потому что форма, надетая не в праздничный день, означала только одно – лейтенант встречался с кем-то из руководства, с людьми, перед которыми тушевался и робел даже Майкл МакКуин.

– Я был на встрече с шефом полиции и с мэром Блэквудом. И они оба не сказать что довольны нашей работой. – Он сел за стол Мартинес и Хауэлла, развернув стул к детективам. – Нас хотели снять с дела. Я попытался отстоять вас, напомнил, благодаря кому Калеб Сент-Джозеф сейчас греет задницей койку в федеральной тюрьме и вряд ли выйдет в ближайшие триста лет. Уж не знаю, насколько потянут шесть гипотетических жизней этого ублюдка. Шеф нехотя согласился, но за нами будут пристально наблюдать. И я уже не говорю об Эллиотте Гранте и о его жалобе шефу о том, что смерть его зятя расследует неотесанный грубиян с повадками деревенщины и чувствительная блондиночка, заблудившаяся по дороге к подиуму.

– Не помню такого рвения, когда мы расследовали убийства проституток. – Джеймс напрягся и подошел к окну, сканируя улицу холодным взглядом.

– На проституток всегда всем плевать. Их каждый день находят в сточных канавах и кюветах. Когда дело касается высокопоставленных засранцев, все иначе. Я знаю, кто вы. Знаю, с какой самоотдачей вы оба работаете. Вы – лучшее, на что убойный отдел мог рассчитывать.

– Если это комплимент, он не удался. – Джеймс усмехнулся.

– Придержи язык, Нортвуд. Я знаю, что вы профессионалы, но они не знают. Покажите им. Если вам нужна помощь, я попробую связаться с ФБР. Плевать, кто и что подумает в департаменте. Нам нужно как можно скорее расследовать это дерьмо.

– Мы справляемся, сэр. Мы – команда. Деревенщина и чувствительная блондиночка.

Джеймс сел на край стола Грейс, заглядывая в ее ноутбук. На почту пришло письмо от Скотта, она успела открыть его до прихода МакКуина, и теперь на экране застыла посмертная фотография Голдберга, притягивая к себе взгляд.

– И что у вас есть?

– Мы выяснили, что Брюэр и Голдберг дружили, пока учились в университете. И после. По словам жены Голдберга, Малкольм сильно переживал из-за смерти друга. Во время обучения они создали тайное сообщество, о котором в Вашингтонском до сих пор ходят слухи. – Грейс захлопнула крышку ноутбука. – Нам удалось поговорить с одним из студентов, детали, о которых он нам рассказал, не тянут на правду, но за время существования сообщества как минимум две девушки подверглись изнасилованию. И вроде бы в этих… инцидентах замешаны Брюэр, Голдберг и их приятели.

– Удалось выяснить, кто еще причастен?

– Пока нет, но есть косвенная наводка на преподавателя истории из Вашингтонского. Она может оказаться правдой, а может – чушью.

– Мы предполагаем, что человек, которого мы ищем, в прошлом пострадал от действий сообщества. – Джеймс пожал плечами. – Просто версия. Одна из. Самая стоящая.

– Пострадавших девушек уже нашли?

– Нат этим сейчас занимается.

– А преподавателя?

– Пытаемся договориться о встрече.

– Поторопитесь, если не хотите встретиться с его трупом, – посоветовал лейтенант и вышел из кабинета.

Грейс придвинулась ближе к столу и снова открыла ноутбук. Джеймс стоял за ее спиной. Келлер кожей чувствовала его морочащую близость, открытую шею трогало его дыхание: мятная жвачка и табак. Дождавшись, когда отчет судмедэксперта прогрузится на экране, Грейс обернулась к нему и поджала губы. Ей не нравилась эта новая реальность, когда приходилось смотреть на него снизу вверх, пытаться предугадать настроение, погасить его внутренний пожар, испепеливший его изнутри, оставив лишь оболочку прежнего Джеймса Нортвуда, напарника, с которым ей было комфортно. Те же прозрачные голубые глаза, но взгляд теперь резал наживую, как лезвие наточенного ножа. Тот же чувственный рот: розовые губы и ровный ряд зубов, но улыбался он теперь редко. Она смотрела на Джеймса, желая вернуть его прежнего и лучше узнать нового одновременно. Грейс казалось, что за маской хорошего парня, каким он был еще осенью, скрывался мужчина, у которого были причины так смотреть и сжимать губы в тонкую линию. И дело было не только в смерти Мэдди. Она успела полюбить Мэдисон за очень короткий срок. За ее легкий нрав, заливистый смех, тепло, которое она излучала, как радиацию, за ее иррациональное желание быть полезной всем. Но она не понимала, почему Джеймс, вызволив ее из лап сутенера, остался с ней. Не потому, что она занималась проституцией, нет. Мэдди была классической жертвой. Даже не являясь сестрой Калеба, она все равно была обречена. С женщинами вроде Мэдди всегда случалось что-то плохое. В конце они всегда оказывались в списках жертв серийных убийц, насильников или тиранов. Это было не особое чутье Грейс как детектива – просто статистика. Мэдисон, или Хизер, родилась у наркоманки, которая плохо с ней обращалась, зарабатывала на жизнь проституцией и не знала, какой именно из мужчин, пыхтевший между ее ног в алкогольном беспамятстве, на самом деле заделал ей ребенка. Она росла в приюте до тех пор, пока ее не удочерили хорошие люди. Но те полностью лишили ее идентичности, разлучили с братом, человеком, который был ей дорог и заботился о ней, и стерли прошлое, отобрав у девочки единственную имевшуюся собственность – имя. Уже тогда, когда она научилась на него отзываться и ассоциировать с собой. Они слепили из Хизер, сироты с легкой степенью фетального синдрома, Мэдди и воспитывали ее как «хорошую девочку», но не смогли удержать и спасти, когда хорошая девочка без прошлого запуталась и поиски ответов привели ее к Зейну. Мэдди была жертвой, а Джеймс всеми силами пытался ей помочь, словно хотел искупить вину за что-то из прошлого. Что-то темное, что иногда мелькало в его глазах, мучившее его. Смерть Мэдди лишила его привычной роли спасателя, разбила вдребезги. Неуклюже пытаясь собрать себя по частям, Джеймс резал руки и скулил от боли. Получилось у него неважно. Грейс не была до конца уверена, что у нее вышло бы лучше, но те мысли, возникавшие в голове против ее воли, с тех пор как лейтенант представил их друг другу… Вынуждали искать ответы где-то глубоко внутри себя. Она всегда была честной с собой, но признаваться в желании быть рядом с ним не только как напарник, но и как женщина, ей не хотелось. Это не выглядело привлекательным с самого начала, когда Мэдди еще была жива, а теперь и вовсе напоминало добровольное шествие на заклание. Она не могла ответить себе на единственный, по-настоящему важный вопрос: ты сможешь принести свою жизнь в жертву его боли?

– Сядь рядом, пожалуйста.

Ее просьба напоминала скорее приказ. Грейс не хотела, чтобы это прозвучало так, но внутри себя она злилась на него за то, чего он не знал. Джеймс сел на пустующий стул и уставился в экран.

– Скотт был прав. – Джеймс усмехнулся. – Истинное, классическое утопление. Вода в легких. Синяки на шее сзади, на руках, вывих плечевого сустава, травмы запястий – все незначительное. А вот пережитый паралич сердца и мелкие электроожоги…

– Что это значит? – не отрываясь от экрана, спросила Грейс.

– Пытки. И это пока единственное, что хотя бы отдаленно похоже на почерк.

– Не единственное. Фотография. В глотке у Голдберга обнаружен полароидный снимок. Как и во рту Брюэра.

Грейс пролистала вниз, до изображения снимка. На нем был мертвый Малкольм Голдберг, сфотографированный со спины с завязанными руками.

– Какого черта он хочет этим сказать?

Джеймс задал вопрос, мучивший Грейс еще с тех пор, как обнаружили первое тело. Если бы Брюэр и Голдберг не были друзьями, фотография и следы пыток на теле – единственное, что объединило бы их смерти. Эти детали связали убийства в серию еще до того, как детективы узнали об общем прошлом и дружбе между жертвами. Но все остальное… Брюэра убили яростно, выпотрошили, осквернили тело, причинив при жизни как можно больше физической боли, с ним словно расправился средневековый охотник, устроив настоящую слежку и погоню, как за диким оленем. В смерти Голдберга не чувствовалась та первобытная охотничья страсть, скорее холодный расчет и профессионализм. Убийца будто выплеснул гнев на Джейми, и ему больше не хотелось видеть кровь. У него был план, в отличие от любого другого серийного убийцы он не деградировал от преступления к преступлению. Грейс была уверена, что им придется найти еще одно тело. Может быть, это будет преподаватель или кто-то другой из «Вашингтонских псов», но следующей жертве, если им не удастся остановить убийцу раньше, возможно, достанется пуля в лоб. Что-то, что среди детективов отдела убийств принято считать цивилизованным способом лишить человека жизни.

– Смотри. – Грейс тронула Джеймса за предплечье, наткнувшись пальцами на хлопок его футболки с длинным рукавом. – Еще кое-что общее.

Она открыла на пол-экрана фотографию с изображением правой голени Голдберга. Другую половину заняла фотография таза Джейми Брюэра.

– Татуировки.

Совершенно одинаковые татуировки на бледной коже двоих мужчин выглядели просто как набор линий, сведенных в какое-то подобие символа. Выцветшие, с неровными краями, они явно наносились непрофессиональным тату-мастером. Грейс никогда раньше не сталкивалась ни с чем подобным. Нечто, напоминавшее бумеранг с хаотичными линиями внутри, которые могли иметь систему, что-то значить, а могли быть просто бессмыслицей. Нужен был специалист, чтобы разобраться, что означает татуировка – если она вообще что-то значила.

– Может, спросить у миленькой миссис Голдберг? Наверняка она интересовалась у мужа, что это значит.

Предложением Джеймса Грейс воспользовалась незамедлительно. Она написала одинаковое сообщение Яэль Голдберг, Анджеле Брюэр и Брук Хэллфорд. Анджела ей не ответила, она принадлежала к тому поколению людей, которые не пялились в экран телефона ежесекундно. Но два других ответа пришли почти незамедлительно, их содержание мало чем отличалось друг от друга: «Не знаю точно, Мэл говорил, что набил ее по приколу в универе» и «Джейми говорил, что это просто ошибка. Он набил ее на одной из студенческих вечеринок, когда был пьян, или типа того».

– Ладно, попробуем разобраться позже. Сейчас гораздо важнее поговорить с профессором Гроссманом. – Джеймс растер лицо ладонями, прогоняя усталость.

– Возьми Нелл, и езжайте к нему.

– Ты не поедешь?

– Нет, займусь отчетом и помогу Натали с Джессикой и Дейдрой. Позвони, если выяснишь что-то важное. – Грейс, прикованная к фотографиям, так и не подняла на него взгляд.

После ухода Джеймса Грейс еще долго рассматривала татуировки на мертвецах, прежде чем села за отчет для лейтенанта. Она надеялась, что напарнику удастся найти профессора Гроссмана живым. Нечто незримое, давящее повисло над расследованием, о чем они с Джеймсом так и не поговорили. Это молчание между ними и желание озвучить мысли, и страх остаться непонятым прижимало Грейс к земле. Набирая текст на компьютере, она отмахивалась от навязчивых предположений и домыслов, они холодными черными щупальцами, покрытыми отвратительной слизью, подбирались ближе, касались сердца и черепной коробки изнутри. Если предположить, что Юэн Джефферсон прав, Брюэр и Голдберг заслужили то, что с ними произошло. Грейс разрывалась, металась между чувствами женщины, жаждущей возмездия, солидарности с девочками, с которыми случилось что-то очень плохое, и долгом полицейского. У нее не было выбора, но внутри, там, куда она никого не впускала, где-то между виной за смерть Эвана и отвращением к себе за секс с Калебом, притаилось: «Я не хочу расследовать эту серию, пока она не завершится». Почему-то Грейс доверяла убийце, она знала: когда он исполнит долг, все закончится. Грейс была уверена, что Джеймс думал о том же, но никто из них не был достаточно смелым, чтобы признаться.

Но Юэн Джефферсон мог оказаться не прав.

Отправив лейтенанту отчет, Келлер свернула окно и снова взглянула на татуировки. Грейс знала, что, раскрыв их смысл, узнать, сколько еще людей носят похожий рисунок на своем теле, не получится. Даже если предположить, что татуировки наносил профессионал, к тому времени, как они выяснят, кто именно, Сиэтл наводнится телами «Вашингтонских псов». Расследование приобрело совершенно иную форму. Все начиналось как заказное убийство на почве ревности, потом появился Голдберг, осложнивший работу детективам своей смертью. А теперь у них были Джессика и Дейдра – две предполагаемые жертвы «Псов». Расследование расслоилось, разветвилось, и каждая из ветвей окрепла, прежде чем Грейс поняла, что вообще происходит. Картинка в голове была еще недостаточно ясной. Детектив порывалась подойти к пробковой доске на стене, снять с нее припыленные фотографии Кэтрин Донован, Мишель, Джейн и остальных жертв Калеба Сент-Джозефа, на что у нее так и не нашлось сил, и попытаться упорядочить мысли. Сейчас Келлер могла с уверенностью сказать несколько вещей: Брюэра и Голдберга убили из мести, убийцей была жертва или родственник жертвы, над которой они надругались в прошлом, и что, если они не выяснят, кто это, профессора Гроссмана уже можно считать мертвецом.

– Детектив Келлер? – Натали Мартинес постучала по дверному откосу и вошла в кабинет, держа перед собой раскрытый ноутбук. – С Дейдрой пока сложности. Вроде бы ее семья переехала в Лейквуд. Я отправила запрос в местное управление полиции, надеюсь, что скоро ответят. Адрес Джессики Стоун я нашла. Но есть проблема.

– Что не так?

– Родители Джессики Стоун мертвы, в их доме сейчас живет ее старший брат, а сама Джессика содержится в психиатрической больнице. – Натали подошла ближе к столу Грейс и положила перед ней распечатку с адресом дома Стоун.

– Спасибо, Нат. Ты хорошо поработала. Если захочешь сдать экзамены на детектива, я дам рекомендации.

– Спасибо, но я… не планировала в этом году.

– По-моему, стоит попробовать. – Грейс постаралась улыбнуться, но сочувствие в глазах офицера Натали Мартинес дало ей понять, что мученически искривленные губы вовсе не были похожи на улыбку.

Когда Мартинес вышла, чтобы спуститься в общее помещение к принтеру и напечатать скриншоты с видеозаписи, Грейс взглянула на свой телефон. Она долго смотрела на темный экран весь в отпечатках ее пальцев, затем взяла его в руки, примиряясь к привычному весу, чувствуя под пальцами холодный металл и стекло, а затем открыла список контактов и набрала номер, на который прежде никогда не звонила. Она знала, что в управлении ей этого не простят, знала, что ее не простит Джеймс, потому что Грейс собиралась лишить его возможности доказать самому себе, что он еще чего-то стоит, что его жизнь не просто череда событий, причинявших нестерпимую боль, что он может кого-то спасти. Лейтенант МакКуин отправил запрос в ФБР, но бюро не рассматривало такие случаи в приоритете. Если бы жертвами были дети или подростки, а убийства происходили на территории нескольких штатов, они бы включились охотнее. К тому же федералы могли прислать им на помощь человека, с которым не получится сработаться. Грейс знала, какими зазнавшимися засранцами могут быть агенты. Она почти возненавидела себя за этот звонок, но, когда из динамика донесся знакомый низкий голос Генри Уайтхолла, она облегченно выдохнула.

– Агент Уайтхолл, слушаю. – Любые слова, произнесенные профайлером из ФБР, звучали словно забытый древний язык и действовали на нее как заклинание.

– Генри, должно быть, вы помните, я детектив Келлер из полиции Сиэтла, вы консультировали нас по делу Сент-Джозефа.

– Грейс, конечно, я помню. Поздравляю, это была хорошая работа.

– Спасибо, но… Я звоню не для того, чтобы поговорить о Калебе Сент-Джозефе.

– Что-то произошло?

– Да. Мне нужна ваша помощь.

Глава 14

В солнечных лучах, пронзавших разноцветными стрелами большой зал собора Святого Павла в Беллингхеме, танцевал свечной сероватый дым и поблескивающие пылинки. Стихали последние шаги прихожан, покидавших церковь после воскресной мессы. Алтарник тушил свечи – пахло, как в детстве, жжеными хлопковыми фитилями и сладковатым натуральным воском. Запах, впитавшийся на подкорку, откуда-то из времени, когда рядом с ним, слева и справа, на жесткой деревянной скамье сидели мать с отцом. После развода родителей они с матерью переехали в Сиэтл, сбежали из Беллингхема, от сочувствующих взглядов, бесконечных пересудов и новой семьи отца. Он все не мог понять, почему отец предпочел воспитывать детей другой женщины, вместо того чтобы проводить время с ним, с родным сыном. Не мог понять, почему он причинил маме такую боль. Она была хорошей женой: держала дом в чистоте, язык за зубами, мясной рулет в духовке. Она была типичной домохозяйкой, застрявшей в пятидесятых, во времени, заставшем ее, когда она была совсем еще юной девочкой: носила платья в цветочек, по-особенному причесывала волосы и ежедневно готовила ужин. Воспоминания о матери и ее отношениях с миром всегда причиняли ему боль. В Сиэтле она сошлась с мужчиной. В то время денег у них не хватало даже на еду и помощи ждать было неоткуда, поэтому они переехали к нему и им обоим пришлось терпеть его вспыльчивый характер. Доставалось крепко и ему, и матери. Он вечно ходил в обносках, постоянно недоедал, его тело было покрыто синяками. Пока он не окончил школу, каждое лето приходилось проводить у отца в Беллингхеме, вынужденные натужные беседы со сводными братьями и сестрами не приносили ему удовольствия, как и царящая гармония в отношениях отца и его новой женщины. Он приезжал в Беллингхем с не сошедшими побоями в середине июня, оставляя мать на растерзание отчиму. Тогда он научился носить футболки с длинным рукавом даже в жару и придумывать оправдания, когда побои не удавалось скрыть от отца: «упал с лестницы», «подрался», «против меня жестко играли на поле». Но он знал. Каждый раз, смотря в его глаза, он понимал, что отец все знал. От бессилия и затаенной ярости хотелось кричать, хотелось ударить отца по лицу и спросить: «Почему ты ничего с этим не делаешь? Почему просто наблюдаешь, как кто-то мучает женщину, которую ты когда-то любил (или только говорил, что любишь), и сына?»

Когда закончилась школа, он записался в армию, увидев первый агитационный плакат, и с тех пор больше не появлялся в Беллингхеме. Спустя две или три командировки на Ближний Восток мать сообщила, что отчим скончался. Они оба выдохнули.

Он не понимал родителей, сколько бы ни думал о них. Не мог простить отца за то, что тот их бросил и привел в дом, где они, казалось, были счастливы, новую женщину и новых детей. Ему было странно, что в его бывшей комнате теперь спал другой мальчик, а он, приезжая на летние каникулы, был вынужден спать в подвале, обустроенном под гостевую комнату. Он отказывался понимать отца до того момента, как у него появилась Джиа Хейгер. Теперь, зная, какими сложными могут быть отношения между людьми, он больше не чувствовал злости. Мать и отец несколько лет как мертвы. Все, что он чувствовал после их ухода, – безграничную, нескончаемую вину. Перед матерью – за то, что он не смог ее защитить. Даже когда уже мог защищаться, он по привычке надевал наушники, чтобы не слышать, как они скандалили, по привычке позволял бить себя ремнем с металлической пряжкой. Перед отцом – за то, что не навещал его, когда тот болел. Он был не в силах выносить участливое и скорбное лицо женщины, которая украла его у них с мамой, хлопки по плечу от парней, на чьи школьные выступления, игры, выпускные и свадьбы отец ходил, парней, которым отец оплатил образование в колледжах и университетах, в то время, как ему, по результатам выпускных экзаменов, предлагалось обучение в муниципальном колледже. Он выбрал армию и ни разу об этом не пожалел.

Он не боялся, что в Беллингхеме его кто-то узнает. Прошло слишком много времени, война, солнце и песчаные бури изменили его, от прежнего нескладного мальчишки не осталось ничего, даже глаза, бывшие отражением ясного неба, потемнели, сделались неясного серого цвета.

В Беллингхем его привела смерть. Он заранее знал, куда едет, когда садился в машину. После того, что он сделал, после того, что увидел, смерть потянула его в собор Святого Павла, словно он был незримой нитью, связывающей мужчину, которым он стал, с ребенком, которым он был, когда приходил на воскресные службы с родителями, и кто-то настойчивый дернул за эту нить. Он надеялся, что это место и этот город помогут ему очиститься от всего сразу: смыть с рук кровь и память о Джиа, вырвать из сердца крики дочери и ее предсмертный хрип. Надеялся, что здесь он получит благословение закончить то, что начал. Но ничего из этого не случилось. Он проехал мимо дома, в котором родился и вырос, увидел темные квадраты окон, облупившуюся с фасада краску и заросший двор, но ничего не почувствовал. Проехал мимо дома одного из приятелей сводных братьев, где когда-то очень давно познакомился с будущей женой на громкой подростковой вечеринке, мимо школы, в которой учился, мимо всех мест, которые должны были вернуть его к жизни, заставить сердце снова чувствовать. Он проехал через весь город, мимо прошлой жизни с глухим сердцем. Оно больше не болело, не откликалось, превратившись в тупой механизм, перекачивающий кровь. Джиа была права, советуя ему отнести видеозапись в полицию. Он не пережил это.

На Ближнем Востоке число его жертв могло перевалить за несколько тысяч, он был яростным бойцом и отличным солдатом, а позже, получив звание подполковника, стал нести ответственность и за тела, оставленные на поле боя его подчиненными. Но ни одна из этих смертей не ощущалась так, как смерть Брюэра и Голдберга. С ними он был охотником, маньяком, убийцей. За их отнятые жизни ему полагался электрический стул, несмотря на все, что они сделали. Никогда раньше он не чувствовал себя убийцей, никогда раньше ему не хотелось исповедаться. Он смотрел на исповедальную кабину и думал о том, что должен сказать святому отцу, пытался вспомнить, в праве ли священнослужители обратиться в полицию, если прихожанин признался в убийстве. В детстве каждое воскресенье он проводил в церкви, но совершенно не знал правил. Он понятия не имел, как проходит исповедь, и не хотел взваливать на плечи старого священника ответственность за свои преступления, старик и без его грехов ходил сгорбленным, словно нес на своих плечах тяжесть всех этих исповедей, которыми его обременял приход, жаждущий освобождения.

Он отнял две жизни из пяти. Осталось немного, а потом… Он не задумывался, что будет потом, до тех пор, пока не приехал в Беллингхем, пока собор Святого Павла не пробудил в нем давно похороненные чувства, детские стремления, обиды, злость. Церкви должны нести покой, но все вышло наоборот. Вопрос: «что потом?» – возник в голове сразу, как он переступил порог, прошелся по широкому коридору между скамьями и сел на привычное место посередине. Он может вернуться к жене, попросить прощения, рассказать, что сделал для их дочери. Она, безусловно, его простит, как всегда прощала. Раньше в качестве извинения он приносил ей золотую безделушку и букет цветов, теперь же на его руках будет кровь пятерых мужчин, вымучивших и убивших их дочь. Она обязательно простит ему затянувшуюся интрижку с Джиа, то, что в последнее время он наплевательски относился к их браку и нарушил все клятвы. Он знал, что тайна, которую он ей доверит, останется тайной, даже если она будет мучиться, деля кровать с убийцей. Но что потом? Ей уже сорок пять. Смогут ли они родить еще одного ребенка? Или проведут остаток жизни, оплакивая единственную дочь, которую у них несправедливо отняли. Убийства вообще редко бывают справедливыми. Или он может уехать куда-нибудь в Латинскую Америку. В Панаму, к примеру. Они вроде бы не выдают преступников. Он может жить с Джиа. Она, самая независимая и непредсказуемая женщина из всех, что он знал, приедет к нему, в каком бы богом забытом месте он ни был. Их словно намеренно создали друг для друга, а затем, в насмешку, развели в стороны. Он женился на хорошей девочке из маленького городка, сильно напоминавшей его мать, затем разбил ей сердце, как когда-то сделал его отец. А Джиа… Она просто была собой – женщиной из ЦРУ, привыкшей жить и работать среди мужчин, быть с ними на равных и получать от них все, что захочет.

Ни один из этих вариантов, казавшихся поначалу приемлемыми, не устраивал его до конца. Потому что где-то в глубине души, если она еще не покинула его оскверненное тело, или на самом дне сердца, таилась мысль: после ничего не будет.

Там, за океаном, он столько раз с вызовом смотрел в глаза смерти, что всех и не вспомнить. Серьезные ранения, которые до сих отзывались болью в теле: шрамы ныли перед дождем, во время жары воспалялись коленные суставы, кости ломило постоянно, вне зависимости от погоды. Проваленные военные операции и мелкие вылазки постоянно маячили где-то на горизонте сознательного и бессознательного: во сне, в периоды алкогольного забытья и бодрствования. Он мог погибнуть сотни раз, но умер в той разгромленной комнате мотеля. В первый раз. Во второй – лежа на заснеженной дороге возле своей машины посреди бескрайнего ничего.

Когда он закончит с ними, приберет к рукам еще три жизни, самым простым и вероятным исходом для него самого будет смерть. Но как она придет в третий раз?..

Пол из темного дерева в соборе Святого Павла напоминал детский калейдоскоп: солнце медленно перекатывалось по небу, проникая внутрь сквозь цветастые, восхитительные витражи на окнах, которыми он любовался в детстве, мечтая владеть хотя бы малой частью этих цветных стекол. Шестилетнему мальчишке они казались драгоценными камнями или самоцветами.

Раздавшиеся прямо возле него шаркающие шаги святого отца отвлекли его от мыслей.

– Вы недавно переехали? – Священник сел на скамью перед ним и развернулся, облокотившись на низкую спинку.

– Я здесь проездом. – Он откашлялся. Голос звучал хрипло и неузнаваемо.

– Куда направляетесь? Дальше только граница с Канадой. – Старик улыбнулся.

В его смеющихся, добрых глазах мелькнуло что-то узнаваемое. Мог ли он быть отцом Майклом, мужчиной лет пятидесяти, с густыми, посеребренными волосами, которого он знал когда-то?

– Не знаю.

– И в поисках дороги вы пришли сюда. – Голос у него был скрипучим. Он растягивал слова, словно каждое давалось ему с большим трудом. – И это значит только одно.

– Что же?

– Что вы хороший человек, и вы на правильном пути.

– Вы ничего обо мне не знаете, отец.

– Я знаю, что вы в замешательстве. И оно привело вас в Божий дом. Мне этого достаточно.

Он молчал, хотя говорить хотелось нестерпимо. Хотелось кричать, броситься в ноги святому отцу, как к родному папе, обнять колени и выть. Просить облегчить его боль, взять часть на себя. Хотелось перестать быть взрослым мужчиной, извозившимся в грязи и в крови, мужчиной, потерявшим дочь и семью, стать мальчишкой, почувствовать, что кто-то другой полностью несет за тебя ответственность, откликнуться на ласку, как в детстве, подставив светлую с рыжеватым отливом макушку под большую, надежную отцовскую ладонь. Его ласка всегда ощущалась иначе, чем материнская, оттого, что ее всегда не хватало. Мужчины скупятся на эмоции, поцелуи, касания, объятия, особенно если растят сыновей. Когда он впервые взял на руки дочь, синюю, покрытую первородной смазкой и кровяными сгустками, завернутую в пеленку с мультяшными героями, то не почувствовал ее вес в руках. Винтовка была тяжелее. Но внутри… Он сразу понял, что она, крошечная, лысая (за исключением завитка рыжих, как у ее матери, волос на затылке), беспомощная – самое тяжелое, с чем он когда-либо сталкивался. Груз ответственности придавил его к полу прямо в палате, где его жена больше тридцати часов мучилась в родах. Он удивительно быстро понял, что ничего важнее в его жизни уже не будет.

– Это все, – слабым голосом сказала жена. Не в силах остановить поток слез, она лежала, распластавшись на больничной постели, между ее ног суетились акушеры, по белой простыне стремительно расползалось алое пятно. – Все, что я могу тебе дать. Не смей… больше никогда даже думать о детях.

Тогда она еще не знала, что в тот момент ее жизнь была под угрозой. И будущее, о котором она думала, для нее могло не наступить. Осознание пришло к ним почти одновременно, когда по громкоговорителю медсестры попросили вернуться в палату врача, принимавшего роды. Ее увезли в реанимацию, а он остался стоять посреди палаты, растерянный, с мяукающим свертком в руках. Он никогда не слышал, как плачут новорожденные дети.

Кровотечение удалось остановить, жена быстро поправилась, но страх потерять ее парализовал его на какое-то время, он действительно никогда больше не заговаривал о детях.

Он дорожил единственной дочерью, старался быть лучшим отцом, чем был его собственный, оберегал ее, обнимал, говорил, что любит, так часто, как мог, чтобы, когда он уйдет, у нее остались воспоминания о нем: добрые, чистые, светлые. Она должна была знать, что бы ни случилось, в мире есть по крайней мере два человека, любящих ее больше собственной жизни, больше всего, больше, чем можно вообразить. Но она ушла первой. Он был уверен, что дыру в его груди после ее смерти не смог бы заткнуть ни один другой ребенок. Она была особенной. До того, как она стала его невыносимой болью и самой большой потерей, она была собой. Он никогда не думал, что после всего, что он сделал, будучи морским пехотинцем, он был способен создать нечто столь совершенное, невинное, потрясающее. Она была красивой, умной, без меры наивной. Любила читать романы о любви, избегая ее в реальной жизни, – он никогда не видел рядом с ней парней, ни в старшей школе, ни в университете, кроме соседского паренька, с которым они дружили в средней школе, пока что-то между ними пошло не так. Любила смотреть глупые подростковые фильмы, прихорашиваться и делать фотографии для социальных сетей. У нее была жизнь, наполненная мелочами, определявшими ее существование: платья в шкафу, книги на полках стеллажа, ночник на прикроватной тумбе, музыка, которой был заполнен их дом с тех пор, как она стала подростком. Она любила бывать дома, постоянно отмахивалась от встреч сподругами, даже университет выбрала такой, чтобы никуда не уезжать. Ей, казалось, была невыносима мысль о том, что когда-нибудь придется покинуть отчий дом, расстаться с матерью (с ним она привыкла расставаться), перестать быть ребенком. Все ее школьные подруги разъехались по стране без особых сожалений, радуясь новому витку жизни, принимая все крутые повороты, спуски и подъемы, с которыми она, настоящая, юная, яркая, их сталкивала. Она всегда была «домашней» девочкой. Они с женой никогда ее не ограничивали, порой им приходилось уговаривать ее съездить на экскурсию с классом или сходить по-настоящему отметить выпускной на вечеринку, это всегда был только ее выбор. Ей нравилось готовить, ходить по магазинам с матерью, смотреть «Нетфликс» на кровати, обложившись напитками и снеками. С ней не должно было ничего случиться. Но ее отняли у него, отняли у матери.

Он надеялся, что станет легче. Когда под его руками остановится пульс одного из них, он думал, что станет легче. Обжигающая, праведная ненависть, копившаяся в нем, как пар в афганском казане «Рашко Баба» под высоким давлением, найдет выход, и ему обязательно станет легче. Не стало. Напротив, он физически чувствовал, как убийства разрывали его душу на части.

С Брюэром он был настоящим животным, диким зверем, вернувшимся на несколько тысячелетий назад, в период до возникновения цивилизации. Он мог только рвать на части, причинять боль, убивать его яростно, как требовал древний мозг. Он пытал Джейми Брюэра, чтобы узнать имена остальных мужчин с видео. В армии не принято было об этом говорить, но пытки активно применялись к военнопленным. В первый раз, когда он стал свидетелем, его вывернуло себе под ноги, позже это стало обыденностью, поэтому он знал, как действовать. Для Джейми Брюэра он выбрал самый болезненный из доступных вариантов, потому что ножом, зажатым в руке помощника мэра, его дочь лишили жизни. Джейми Брюэр отключился раньше, чем он успел узнать все, что хотел, и у него не было времени приводить его в чувства. У него были имена. С Голдбергом он работал спокойнее. Да, слово «работал» подходило больше всех остальных. Но пытки не принесли ни результата, ни удовлетворения. Изношенное алкоголем и стимуляторами сердце остановилось слишком быстро. Или Голдберг просто захлебнулся. «Не страшно, – успокаивал он себя. – У тебя все еще есть три попытки».

Три попытки узнать, где она. Где они оставили тело его дочери, когда наигрались с ней. Их смерти не принесли ему удовлетворения, но когда он найдет дочь, похоронит ее и будет знать, что к ней можно прийти… Может быть, тогда.

– У меня погибла дочь, – после затянувшегося молчания, сказал он. Что-то он ведь мог сказать?

– Сочувствую. – Ему понравилось, что святой отец использовал это простое, человеческое слово, не пытаясь облегчить его боль стихами из Библии. – Как это случилось?

– Ее убили. Тело не найдено. Я просто… просто хочу ее похоронить. Вот и все. – Глаза увлажнились, он всхлипнул совсем по-детски, облокотился на колени и уронил голову на ладони.

– Блаженны плачущие, сынок. – Святой отец похлопал его по плечу и вздохнул. – За все время, что я проповедую в этих стенах, я видел столько горя и страданий, что иногда становится не по себе. Людям, просящим об упокое потерянной души, я пытаюсь его дать. Молитвами, нужными словами, исповедями. Но тебе, я вижу, нужно совсем другое.

– И что вы видите?

– Твое сердце пылает. Я удивлен, как ты до сих пор не сгорел. От ненависти. Она ведь сжигает тебя заживо.

– Я все думаю о смерти. – Неловким движением он подцепил цепочку, на которой висел армейский жетон. Прижатый к коже наголо, он, казалось, раскалился добела. – Почему там капеллан благословлял меня на убийство? А теперь, когда мне действительно хочется убивать… Мне никогда не получить благословения. Только не говорите, что пути господни неисповедимы. Иначе я сразу уйду.

– Я и не собирался, сынок. Ты сам все знаешь. В мести нет успокоения. Ты просто найди ее. Найди. Я уверен, это тебе под силу.

Глава 15

Джеймс тонул. С тех пор, как он поднялся на борт тяжелого двухвинтового вертолета, и тот оторвался от каменистой, выжженной солнцем земли, а запах военного лагеря «Чарли» оказался под ним, Джеймс тонул. Он, одетый в военную форму с обвесом, в каске и бронежилете, медленно погружался под воду и не чувствовал дна. Джеймс пытался вернуться к жизни, надеялся наконец выплыть, но ничего не выходило, он наблюдал за миром через зеленоватую толщу воды. Лица любимых людей расплывались, их голоса звучали приглушенно, до него часто не доходил смысл произнесенных ими слов. Сразу после возвращения он приехал в Северную Дакоту, к матери. По утрам Джеймс натягивал на лицо маску, улыбался так, что к концу дня от напряжения болели челюсти, он рассказывал матери истории – исключительно веселые происшествия из лагеря, умалчивая о том, через что ему пришлось пройти, чтобы вернуться домой, чтобы ее сердце не развалилось на части, едва успевшее смириться со смертью мужа. Он знал, что мама на его стороне, что бы ни произошло, она постоянно говорила Джеймсу об этом, когда он был ребенком и уже когда стал мужчиной. Иногда во время разговора он подолгу смотрел ей в глаза, ее смех и голос таял, растворялся в воде, не долетая до его ушей, он смотрел на нее, уголки губ медленно ползли вниз, до того уровня, куда он позволял им, чтобы не выдать матери себя самого, чтобы она не поняла, что он чувствует на самом деле. Человек, покинувший этот дом несколько лет назад, не вернулся. Вернулся кто-то другой, кого Джеймс и сам не знал. Он смотрел ей в глаза и собирался признаться. Джеймс даже открывал рот и говорил тихое: «мама…», но обычно на этом все и заканчивалось. Он держал все под контролем, в том числе и собственное подсознание, которое теперь реагировало на внешние и внутренние раздражители, – психиатр в военном госпитале в Вашингтоне ДиСи, где он проходил реабилитацию, поставил ему вполне однозначный диагноз: посттравматическое стрессовое расстройство. Он не мог рассказать ей, кем стал, потому что боялся найти разочарование в ее глазах. Джеймс никогда не раздевался при матери, даже когда они поехали на озеро, он полез в воду в футболке с длинными рукавами, не хотел, чтобы она видела шрамы на его коже, чтобы увидела, во что он превратил свое тело и жизнь, которую она дала ему, мучаясь в родах.

Город, с легкомысленностью отпустивший его на войну, не хотел принимать назад. Он исторгал его. В местных барах он был чужаком. Его жертвы и подвиги впечатлили бы загрубевших пропитых реднеков^[188] с пивным животом, но он не хотел рассказывать, иначе рисковал превратиться в одного из них. Люди его возраста приравнивали военных к серийным убийцам, их настроение мгновенно менялось, когда он говорил, что недавно вернулся с Ближнего Востока. Работа, на которую он мог рассчитывать, была паршивой и низкооплачиваемой. Он поработал барменом, помощником шерифа, продавцом в оружейном магазине, но нигде так и не прижился. Снял квартиру и съехался с девушкой, но их шаткие отношения, построенные на сексе и взаимных претензиях, быстро дали трещину и почти сразу развалились. Она упрекала его за то, что он не мог в себе изменить: за беспричинное уныние, за вспышки агрессии, за холодность, за то, что кроме секса он ничего не хотел и не мог ей дать. Он ее – за приставучесть, за пустую болтовню и необоснованную ревность. В его смены в баре возле стойки всегда вились хорошенькие провинциальные дурочки, заприметившие, что вернувшийся с войны Джеймс Нортвуд, которого они, так или иначе, знали, теперь «раздавшийся в плечах красавчик с темным, притягательным взглядом». Они надевали майки с глубокими вырезами и короткие юбки. Девушка ревновала, потому что сама была такой, пока не затащила его в кабинку туалета после закрытия.

Когда они расстались, Джеймс уже почти решил, что самым верным решением будет вернуться на Ближний Восток. Но бывший сослуживец, Питт Кросман, предложил ему работу в департаменте полиции Сиэтла. Джеймс был самым взрослым из офицеров отдела по борьбе с сексуальными преступлениями. Поначалу его работа состояла из патрулирования улиц, мелких столкновений с наркоманами, торгующими телом за дозу, отловом проституток и сутенеров. Он выполнял работу строго по уставу, всегда прислушивался к лейтенанту и готовился, чтобы сдать экзамены на детектива, но он все же продолжал тонуть. Затем, когда Джеймс Нортвуд получил звание детектива и его стали подпускать к расследованиям, с ним случилась Мэдди. Он любил ее, хотя долго не мог себе в этом признаться. Любил и в ее спасении находил свое собственное – сквозь воду, откуда-то сверху, его коснулся свет. Она была его светом, и Джеймсу было наплевать на смешки и издевки от коллег, от тех, кто знал о прошлом Мэдди. До тех пор, пока он не сцепился со своим напарником Джорданом Россом. До Мэдди Джеймс никогда не задумывался о семье, но с ней ему хотелось чего-то большего. К ней, обманутой девчонке, которую эксплуатировали как секс-работницу, у него были серьезные намерения. Джеймс хорошо помнил день, когда решил, что женится на ней. Расследование Сент-Джозефа было в самом разгаре. Ему ежедневно приходилось сталкиваться со смертью, но, когда он, измученный и лишенный способности чувствовать, возвращался домой, его ждала она. Мэдди. Ее медовые поцелуи с порога, теплая кожа, хранящая южный загар на плечах, и запах дома от ее одежды возвращали его к жизни каждый раз, когда он в этом нуждался. Наконец, спустя столько времени, когда круги на воде разгладились и надежда на спасение растворилась в мелкой ряби, с него сползла форма вместе с тяжелым обвесом, из рук выскользнула винтовка – его лицо показалось над водой, и Джеймс смог сделать вдох. Она была его искуплением за все то, что он сделал, за то, что обагрил руки кровью, которая никак не отмывалась, сколько бы он их ни тер. Видя смерть каждый день, с Мэдди Джеймс думал о жизни. Поэтому он предложил перестать предохраняться и купил для нее кольцо. Ее похоронили в белом платье и с кольцом на безымянном пальце левой руки. Мэдди отняли у него. Джеймс не сумел ее спасти, как и себя самого. В который раз? Груз вины давил на него, он продолжал тонуть.

Пока на пороге его дома не появилась Грейс. Она цепко схватила Джеймса за руку и потянула что было силы. Ей одной он был готов рассказать, что произошло, как на самом деле ему удалось вырваться из плена. Потому что был уверен, что она единственная, кто выдержит это и примет его без колебаний. Он не боялся ее сломать. Джеймс был уверен, что это невозможно. События, к которым он мысленно возвращался так часто, как это было возможно, намеренно причиняя себе боль, определили его дальнейшую жизнь. Джеймс знал, что она стойко вынесет правду о нем, какой бы ужасной она ни была, как бы ни пугала его самого.

После смерти Мэдди он вел себя отвратительно, отталкивая близких людей. Он почти не звонил матери. Если она звонила сама – грубил ей, а слыша в ее голосе слезы, чувствовал себя еще более отвратительно, чем раньше. Он не говорил с родителями Мэдисон, даже на похоронах ими занималась Грейс. Они оба, мистер и миссис Саливан, смотрели на него, как на Бога, как на Спасителя, с тех пор, как Мэдди познакомила его с родителями. Они доверили ему самое дорогое, что у них было, но он подвел их.

Мэдисон нечасто говорила о приемных родителях, но, когда заговаривала, Джеймс чувствовал в ее голосе отстраненную холодность. Он все не мог понять, откуда в ней это непринятие. Саливаны взяли ее, когда им было за сорок. Их родная дочь пропала без вести, ей было тринадцать. Когда мистер и миссис Саливан задумались о приемном ребенке, они съездили в один из приютов Вашингтона, в Спокане, и, увидев маленького белокурого ангелочка, словно сошедшего с рождественских открыток, поняли, что без нее они не уедут. Их долго проверяли, выясняя, что именно случилось с их родной дочерью, чтобы убедиться, что малышке с ними не будет хуже, чем в приюте или с женщиной, которая ее родила. Затем руководитель приюта долго готовила документы, и спустя пару месяцев Мэдди оказалась в их доме. Когда ей исполнилось восемнадцать, приемные родители рассказали ей правду, а еще год спустя Мэдди нашла в родительском сейфе фотографии девочки, от рождения и до подросткового возраста, на которую была немыслимо похожа. Рассматривая фото первые несколько секунд, Мэдди думала, что на снимках ее собственное лицо. Пока не поняла, что у девочки на фотографиях глаза темные, совсем непохожие на ее светло-голубые. Среди фотографий Мэдди нашла вырезки из газет, листовки с информацией об исчезновении Мэдисон Саливан.

Родители Мэдди пытались слепить из приемной дочери не просто копию родной, они дали ей имя пропавшей девочки. И сколько бы она ни пыталась выяснить свое настоящее имя, Саливаны были непреклонны. Даже перед самым своим уходом, когда Мэдди сказала, что останется, если они расскажут ей действительно всю правду, они молча наблюдали за тем, как она собирала вещи в рюкзак, готовясь навсегда покинуть людей, подаривших ей нормальное детство, которого у нее никогда не было бы в приюте.

Рассказав Джеймсу об этом, Мэдди призналась еще кое в чем – она сказала, что прожила всю жизнь, пытаясь отделить фальшивые воспоминания от настоящих, пытаясь понять, это происходило с ней, с Мэдди Саливан, голубоглазой девочкой без прошлого, с ее темноглазым двойником или с кем-то третьим, чьего имени она не знала. Она признавалась, что прожила всю жизнь с чувством, будто ей чего-то не хватает, чего-то или кого-то, кого она потеряла или никогда не знала. Джеймс предполагал, что она скучает по матери или отцу, кем бы они ни были, но, когда ее убили, все стало ясно: она говорила о брате. Калеб, ее брат, объявившийся спустя столько лет, чтобы отнять Мэдди у Джеймса, как когда-то Хизер отняли у Майлза.

Счастье Мэдди было в том, чтобы принадлежать кому-то, Джеймс знал, что она с радостью примет его кольцо, поэтому похоронил ее с золотым обручем на безымянном пальце. Она принадлежала слишком многим людям и никому одновременно. Родители решили, что она их, только потому, что Хизер была похожа на их пропавшую дочь, мужчины, платившие за секс с ней, считали, что могут делать с ней все, что заблагорассудится, потому что купили ее, пусть и на час. Калеб считал, что ее жизнь принадлежит ему, только потому, что Хизер выжила во младенчестве благодаря его заботе. И Джеймс. Чего на самом деле он хотел от Мэдди?

Он никогда себе не признавался, но именно знакомство с Грейс подтолкнуло его ближе к Мэдди. Джеймс бы женился на Мэдди только ради того, чтобы Грейс не разбила ему сердце. Он чувствовал, что она способна.

Джеймс не хотел, чтобы она приходила к нему, не хотел, чтобы снова видела его уязвимым. Он оттолкнул Грейс и потерял бы, если бы не ее настойчивость и связь, которой они оба боялись.

Эту взаимную несмелую привязанность между ним и Грейс распознал даже лейтенант. Мэдди тогда была еще жива.

– Ты ей нравишься, – сказал МакКуин, подняв на Джеймса взгляд от стола.

– Ерунда, сэр, мы напарники, мы должны друг другу нравиться.

– Ты нравишься ей иначе. А она тебе?

– Я собираюсь жениться, сэр.

– Не на ней?

– Нет.

– Идиот. Уверен, ты пожалеешь.

Калеб отнял Мэдди у Джеймса, он отнял у него свет, а у Грейс саму себя. После всего, что случилось, их взаимная привязанность должна была укрепиться, если бы Джеймс не вел себя как урод, сначала исчезнув с радаров, оставив ее в одиночестве проживать случившееся, а затем, когда Грейс своими сильными руками выдернула его из глубины и откачала, он подрывал ее авторитет, срывал допросы и постоянно грубил. Он надеялся, что таким образом он заставит ее себя возненавидеть, подведет к границе, через которую никому из них не захочется переступать, и, когда ей надоест, она скажет ему убираться. Ее напарником станет услужливый, кроткий Нейт, он будет смотреть ей в рот, ходить по пятам, как за матерью, и никогда ее не разочарует.

После всего, что он сделал, Джеймс удивился, что Грейс доверила ему встречу с профессором Гроссманом, с потенциальной жертвой в будущем и вероятным преступником в прошлом. Боль, которая должна была объединить их, на самом деле развела в стороны, и Джеймс не знал, что с этим делать. Ему казалось, что он уже почти исчерпал весь запас ее доверия. Но Гроссмана она все же поручила ему и Нелл, полагаясь на его опыт и ее уравновешенность, граничащую с безразличием. Или она просто понимала, что мальчишка Портман не справится с профессором.

Кит Гроссман, в отличие от друзей, не жил в респектабельном районе. Его квартира располагалась на первом этаже многоэтажного дома на пятой северо-восточной авеню в районе Рузвельт. Джеймс оставил машину на парковке кафе-кондитерской напротив. Переходя улицу, Нелл едва поспевала за его широким шагом.

– Мы куда-то спешим? – поправляя форменный пиджак возле входной двери, спросила она.

Дыхание детектива Хоппер ускорилось, она отвыкла от оперативной работы. Иногда Джеймсу казалось, что лейтенант Ричмонд навязала Нелл это дело, чтобы расшевелить ее, выдернуть из размеренного материнства и вернуть в работу. Хоппер не сопротивлялась, но Джеймс решил, что без нее ему было бы легче.

– Если бы твоих приятелей убивали одного за другим, что бы ты сделала? – Он усмехнулся и позвонил в дверь. – На его месте я бы уже давно собрал вещи и уехал из города. Из страны.

– Похоже, ему эта мысль в голову не пришла. – Нелл кивнула на покачивающийся занавес в окне.

Джеймс зажал большим пальцем дверной звонок.

– Значит, ему есть что скрывать.

– Думаешь, вся эта история с университетским братством – правда?

– Я думаю, что он не сбежал только потому, что хочет отвести от себя подозрения. Он преподаватель, Нелл, и дорожит своей репутацией. Если бы он сбежал, это было бы чистосердечным признанием. Побег буквально сказал бы: «Да, я с приятелями совершил нечто ужасное, мне нужно бежать, пока я не стал следующим». Он делает вид, что не боится, но я думаю, что он чертовски напуган. – Джеймс осмотрелся по сторонам, сканируя пространство стылым взглядом, а затем обрушил на дверь кулак. – Мистер Гроссман, откройте дверь, мы из полиции. Детективы Джеймс Нортвуд и Нелл Хоппер. – Он достал удостоверение из кармана джинсов, раскрыл его и поднес к глазку.

В зыбкой полуденной тишине щелкнул замок, звякнула цепь, а затем дверь открылась с тихим скрипом, похожим на скулеж умирающего пса.

Кит Гроссман выглядел неважно, он едва походил на того красавчика с небрежной укладкой и нахальной улыбкой, томно смотрящего из-под ресниц с фотографии, размещенной на сайте Вашингтонского университета. Лихорадочно блестящие глаза смотрели куда-то за спины Джеймса и Нелл, под ними залегли синяки. Он осунулся, от чего скулы отчетливо проступали под недельной щетиной. Казалось, он не спал несколько дней. В его движениях и в том, как он держался, чувствовался надрыв и немая истерика.

Джеймс опустил взгляд и заметил в его правой руке, до этого скрытой дверью, пистолет. Нортвуд инстинктивно поднял одну руку вверх ладонью, в успокаивающем примирительном жесте, а другой потянулся к собственному оружию.

– Спокойно, мы из полиции. – Быстрым, отработанным движением Джеймс вытащил свой «Глок-17» из кобуры, нацелил его на Гроссмана и одновременно сделал шаг к Нелл, спрятав ее за своей спиной. – Опустите оружие, профессор.

– У меня есть на него разрешение. Могу показать. – Его голос был бесцветным.

От холодности, которой от него повеяло, у Джеймса по позвоночнику побежали мурашки. Кит небрежно бросил пистолет на консоль в прихожей, и Джеймса передернуло от этой халатности. Как человек, посвятивший значительную часть жизни оружию, он знал, к чему это может привести. Получить разрешение теперь мог практически кто угодно, и это пугало.

– Я думаю, нам стоит поговорить, мистер Гроссман. – Детектив убрал «Глок» в кобуру и выпрямился, чувствуя напряжение в теле после мгновенного слияния с огнестрельным оружием.

– О чем?

– Может быть, впустите нас? – спросила Нелл. Гроссман открыл дверь шире и отступил на шаг. – Вам угрожали? Вы встретили нас с оружием… Почему?

Нелл прошлась по дому, осмотрелась и остановилась в центре гостиной, скрестив руки на груди.

– Двое моих друзей мертвы. Джейми и Малкольм… Это смахивает на угрозу.

– Косвенную, да. Но я говорю не об этом. – Прямолинейность и легкий налет наивности уже второй раз ставили Джеймса в тупик. В первый раз, когда она пообещала Монике Праймроуз, что найдет ее дочь, и второй раз сейчас – Нелл говорила с ним с плохо скрываемым раздражением и безразличием в голосе, будто мыслями была где-то в другом месте и хотела, чтобы этот разговор поскорее закончился. Без наводящих вопросов, не следуя ни одной из известных ему тактик допроса. Детектив Хоппер задавала вопросы и хотела получить на них ответ. – Вам угрожали напрямую?

– Нет, но по какой-то причине двое моих друзей мертвы. И, несмотря на то что я скорблю, мне бы не хотелось присоединиться к ним.

Кит Гроссман выглядел уставшим, его взгляд был безумным, но нескольким бессонным ночам не удалось скрыть в нем университетского профессора. Несвежая рубашка голубого цвета на нем идеально сочеталась с серыми брюками из кашемира и выгодно подчеркивала прилипший к его коже загар. В доме было не прибрано, но чисто. Джеймсу сразу, как только они вошли, стало понятно, что за домом присматривает женщина: домработница, жена или девушка Гроссмана. Есть вещи, о которых заботятся только женщины. Нортвуду никогда не приходило в голову стирать пыль с плафонов бра и с багетных рам, обрамляющих картины, обновлять цветы в вазах и отпаривать шторы. Джеймс мог о себе позаботиться. Да, после смерти Мэдди он запустил и себя, и дом, но он был в состоянии прибраться. И все же существуют детали, на которые обращают внимание только женщины. Джеймс и сейчас подметил их только как детектив.

– Вы живете один, мистер Гроссман?

Джеймс внезапно ощутил все, что чувствовала Грейс, когда он срывал ей допросы. Нелл не была грубой с профессором, просто она не умела вести допрос так, чтобы допрашиваемый не потребовал адвоката.

– Да. – Гроссман слегка расслабился: он выдохнул, плечи опустились.

– Вы были на похоронах Джейми Брюэра? Насколько мне известно, это была закрытая церемония. И очень спешная.

– Разумеется, я был на похоронах лучшего друга. К чему эти вопросы?

– Скажите, в последнее время вы получали странные звонки или сообщения?

– Нет, я… Чего вы от меня хотите?

– Как вы сказали, мистер Гроссман, двое ваших друзей мертвы, и мы думаем, что вам может грозить опасность. Может быть, вы знаете, кто мог желать им зла? – Нелл села на подлокотник кресла и окинула Гроссмана скучающим взглядом.

– Вы в курсе, с чем Джейми и Мэл связали свои жизни? Кто угодно мог желать им зла. – Профессор Гроссман говорил с насмешкой, но в его голосе, помимо всего, чувствовалась подавленная истерика.

– Как вы познакомились с Джейми Брюэром и Малкольмом Голдбергом?

– Мы учились в один и тот же год в Вашингтонском университете.

– Кто еще?

– В каком смысле?

– С кем еще вы дружите после университета?

– Послушайте, это какой-то вздор. Зачем я вообще вас впустил? – сокрушаясь, спросил Гроссман, не ожидая ответа.

– Что вы можете сказать о Джессике Стоун?

Джеймс не надеялся, что Гроссман ему ответит, но реакция Кита сказала больше, чем непроизнесенные слова. Он замер, уставился на Нортвуда невидящим взглядом, словно сквозь него, сквозь кожу, мышцы и внутренности, и смотрел в прошлое. В те дни, когда их грязные игры сломали Джессику Стоун. Его отрешенный взгляд сменился злым. Джеймс стойко выдержал оба. Гроссман быстро взял эмоции под контроль. Он сжал челюсти, губы превратились в тонкую бледную линию, тело напряглось, Кит бросил едва уловимый взгляд на консоль, на которой лежал пистолет. Человек, который так хорошо владел и управлял собственными страхом и яростью, с явной халатностью относился к оружию.

– Вам может грозить опасность. Вам и вашим друзьям, тем, кто остался в живых, кто, как и вы, состоял в «Вашингтонских псах». Мы здесь для того, чтобы помочь.

– Ничего не было. Джессика Стоун всюду таскалась за Джейми. Она была слегка чокнутой. Когда Джейми стал встречаться с кем-то другим, она словно обезумела. А позже выдумала эту историю. Думаете, мне позволили бы преподавать, если бы я был замешан в секс-скандале? Мне не нужна ваша помощь. – Гроссман подошел к двери и распахнул ее. – В следующий раз мы будем говорить только в присутствии моего адвоката. Я прошу вас уйти.

По пути к машине Джеймс набрал номер Келлер. Движения его были судорожными и отрывистыми, руки мелко тряслись. Беспомощность всегда приводила его в ярость.

– Джей? – после нескольких гудков ответила Грейс на звонок.

Когда Джеймс услышал ее голос, с него разом схлынула нервная дрожь, смешалась с дождем на асфальте и утекла в водосток.

– Гроссман напуган. Он встретил нас с оружием. И он точно что-то знает, Грейс. Но говорить с нами без адвоката отказался. Задерживать его до выяснения нет оснований. Я не знаю, что делать.

– Все нормально, Джей. – Она помолчала. – Я отправлю патрульную машину к его дому. Возвращайся в участок, нужно созвониться с братом Джессики Стоун и узнать, когда он будет готов нас принять.

Глава 16

После смерти родителей Алекс Стоун взял на себя полную опеку над сестрой. Большую часть времени Джессика содержалась в психиатрической больнице. Она не хотела никого видеть и, если Алекс навещал ее, почти всегда отказывалась от встреч с ним. В редком случае, когда лечащему врачу удавалось с ней договориться, она выходила в общий зал для свиданий, напоминая привидение: спутанные волосы, хлопковая ночная сорочка, нездоровая худоба и отрешенный холодный взгляд. Она не говорила с братом, послушно сидела в кресле, смотря куда-то сквозь него, а когда время свидания подходило к концу, вставала и уходила, не попрощавшись. Джессика не всегда была такой. Он хорошо помнил, какой она была до всего: веселой, легкой, жизнерадостной. Младшая сестра всегда была для него убежищем, человеком, в чьих объятиях не раз спасалась его израненная душа. Он помнил, какой была его малышка Джесс, и тем ценнее для него были редкие моменты просветления, когда ей становилось лучше, когда она была рада его видеть, когда улыбалась и с удовольствием играла с ним в настольные игры.

Алекс уже не надеялся на справедливость. После увольнения из Корпуса морской пехоты он продолжал жить по инерции в их старом доме, уже не рассчитывая, что Джесс когда-нибудь вернется. Устроился на паршивую работу в охранной организации, встречался с женщинами, которые ничего от него не требовали, и превратил одну из комнат в тренажерный зал, чтобы тело, привыкшее к немыслимым нагрузкам, не одеревенело.

Когда Алексу позвонил детектив Нортвуд, заинтересованный в деле Джессики, он решил, что надежда еще есть. Алекс согласился встретиться с ним, порывался сам приехать в участок, но Нортвуд заверил его, что в этом нет необходимости.

Стоун смотрел новости, он знал, что Брюэр и Голдберг мертвы, и жалел, что убил их не он. Но если, расследуя их смерти, детективы нашли какую-то связь с Джесс, – отлично, значит, теперь, когда полиция не связана по рукам и ногам чертовым семейством Голдберг, есть шанс, что они смогут добиться правды, как и обвинительного приговора, для уже мертвых насильников его сестры. О том, что в глазах полицейских он сам может быть подозреваемым в убийствах, Алекс подумал только в тот момент, когда открыл дверь детективу Нортвуду.

* * *

Джеймс собирался постучать еще раз, но, едва он занес кулак над дверью, она распахнулась. Брат Джессики Стоун встретил его обнаженным по пояс: по его лицу и торсу скатывались капельки пота, он тяжело дышал. На груди висел армейский жетон на имя капитана Алекса Стоуна.

– Я извиняюсь… – неловко пробормотал он, посмотрел себе через плечо и протянул Джеймсу ладонь для рукопожатия. – Тренировался.

– Все в порядке. Детектив Нортвуд, мы с вами созванивались.

– Алекс. – Мужчина кивнул и отошел в сторону, пропуская Джеймса в дом.

– Вы служили? – Джеймс взглянул на позвякивающий жетон.

Он не отказался от теории, что убийцей мог быть военный, и старший брат женщины, которую в университетские годы изнасиловали Брюэр с компанией, – подходящий кандидат на эту роль.

– Морская пехота. – Алекс проводил Джеймса на кухню и предложил сесть за стол.

Детектив подцепил цепочку, висевшую на шее, и вытянул из-под футболки свой жетон.

– Всегда верен, – сказал он.

– Всегда верен, – отозвался Алекс и улыбнулся.

Его лицо посветлело. Он надел футболку, открыл навесной шкаф и достал банку с растворимым кофе.

Джеймсу очень хорошо было знакомо такое бесстрастное, нарочито расслабленное выражение лица. С таким же выражением снайперы брали на прицел очередную жертву или рассчитывали, с поправкой на ветер, траекторию еще не выпущенной из ствола пули.

Он уже давно не поддерживал связь с теми, кого там, за океаном, считал братьями. В обычной жизни он вряд ли подружился бы хоть с кем-то из них, но маячащая где-то за размытым от жара и песка горизонтом смерть сближала людей лучше и быстрее, чем любой другой кружок по интересам. Вдали от них всех Джеймс чувствовал себя оторванным от стаи, но разные взгляды на жизнь были не единственной причиной, почему он прекратил общение с «братьями по оружию». После того как выбрался из плена, Джеймс больше не мог выносить их вопросов: «Где Мэтт?», «Ты видел, что случилось с Мэттом?», «Чувак, ты не знаешь, что случилось с Мэттом?». Джеймс не мог ответить ни на один из них.

С Алексом Джеймс тоже дружить бы не стал. Было в нем что-то нарочитое, как во всяком военном, недавно оставившим службу. Взгляд, манера держаться, неуемная вибрирущая ярость, которую его тело выплескивало волнами. И все же встретить кого-то, кто, как и ты сам, прошел через ад, – было приятно. Алекс напомнил Джеймсу о том, что приближался последний понедельник мая, а вместе с ним День памяти, куда Джеймса пригласил бывший сослуживец Питт Кроссман. В приглашении размыто значилось «+1», Нортвуд сразу подумал о Грейс.

– Кофе? – поставив на стол две чашки, наполненные до краев, спросил Алекс. – По привычке продолжаю пить эту кислую сублимированную дрянь. – Он усмехнулся и тяжело опустился на стул.

– Я и сам не мог пить ничего другого первые пару лет после возвращения.

– Так о чем вы хотели поговорить, детектив Нортвуд?

– О вашей сестре. О Джессике и о том, что случилось с ней в две тысячи четвертом году.

Алекс вздохнул, положил локти на стол, уставился на свои руки и помолчал.

– Джесс… Чтобы понять, о чем я говорю, вы должны ее знать. Джессика всегда была наивным ребенком, даже когда уже стала студенткой. И в то же время она была надеждой и движущей силой нашей семьи. Я был раздолбаем с самого детства. С трудом окончил школу и сразу поступил в корпус. Не потому, что преисполнился духом патриотизма, как другие идиоты, после одиннадцатого сентября, а потому что это был единственный легальный способ заработать, используя силу – ее у меня всегда было в достатке. А потом как-то увяз в этом… Но Джесс… она любила учиться, получила стипендию в Вашингтонском университете. И все было хорошо, пока она не познакомилась с Брюэром.

– Что было дальше?

– Она влюбилась. – Алекс поднял взгляд на Джеймса и пожал плечами. – По их версии, Джессика переспала с ним, а когда они расстались, стала его преследовать и обезумела, когда он дал ей понять, что между ними все кончено.

– А по вашей версии?

– Это не версия, детектив, это правда. Я был в командировке, не видел, в каком она состоянии, но когда мне позвонила мама и обо всем рассказала… Я до сих пор виню себя, что не был рядом. Мама сказала, что Джесс вернулась домой под утро, хотя раньше она не ходила на вечеринки, а если ночевала у подруг – всегда предупреждала. На ее лице и теле были синяки, ссадины; между бедер – кровь. Мама сразу все поняла. Вызвала полицию, неотложку. Они все зафиксировали, но потом показания куда-то исчезли, а копы, приехавшие на вызов, загадочным образом уволились из полиции. И все осложнялось тем, что Джессика перестала говорить. Она ни слова не сказала с тех пор, как это случилось. А после несколько раз пыталась покончить с собой. Писала в предсмертных записках что-то вроде: «Не верьте им, я этого не хотела. Джейми меня изнасиловал». Записки каждый раз изымали, и позже они все тоже пропали. Упоминала, что Брюэр был не один. И когда Голдберги впряглись в это дело, я сразу все понял. После очередной попытки убить себя Джесс поместили в больницу. Я настоял. Уж лучше так, чем… Делу просто не дали ход. Джессика не давала показаний, следов ДНК судмедэкспертиза не выявила. Гребаная куча денег, купленные копы, прокуроры и влияние Голдбергов позволило им выйти сухими из воды.

– Я вам сочувствую, Алекс.

– А почему вы интересуетесь этим спустя двадцать лет? Это как-то связано со смертью Брюэра и Голдберга?

– Я не могу обсуждать с вами детали расследования, вы же понимаете.

– Да, конечно, но вы же не считаете, что я мог?.. Я бы с радостью и даже жалею, что это сделал кто-то другой.

– Алекс, я не могу говорить об этом с вами.

То, что их связывало эфемерное общее прошлое, то, что там они могли стоять плечом к плечу, сражаясь с общим врагом, могло стать проблемой. Здесь не было никакого конфликта интересов, они не были близки или хотя бы знакомы, но между морпехами всегда была связь, позволяющая считать незнакомого человека другом, братом, членом семьи. Алекс Стоун мог бы быть убийцей, которого они ищут, но говорил слишком откровенно и непосредственно для того, кто пытается не попасться. Списывать его со счетов Джеймс не стал, но не был уверен, что ему хотелось бы посадить Алекса за решетку, если он действительно убил Брюэра и Голдберга.

– Как сейчас Джессика? Она говорит что-нибудь вам? Или, может быть, своему психиатру? – Джеймс из вежливости сделал глоток кофе и, совершив над собой усилие, не поморщился – он уже давно привык к хорошему зерновому кофе. – Есть смысл поговорить с ее врачом?

– Не думаю, что он скажет что-то новое. На групповой терапии она всегда отмалчивается, а если и говорит с психиатром наедине, то никогда не упоминает тот случай. Все больше обсуждает свои сны, какие-то невероятные идеи и… Бога. Тогда, двадцать лет назад, я наплевал на продажных копов, судмедэкспертов, наплевал на семейку Голдберг и на всю паршивую элиту Вашингтонского университета. Я сам разузнал кое-что. Была еще одна девчонка, которой не посчастливилось попасть в поле зрения этих ублюдков.

– О ком вы? – Джеймс поднялся из-за стола, давая Алексу понять, что их разговор подошел к концу. Он был уверен, что Стоун назовет имя Дейдры Хьюз.

– Я говорю о Дейдре Хьюз. Если ее родители еще живы, поговорите с ними, я уверен, вас удивит то, что они скажут. – Алекс взялся за ручку, распахнул перед Джеймсом дверь и протянул руку. – Я не помню их точный адрес, но они живут в Лейквуде.

– Спасибо. – Нортвуд пожал протянутую ладонь, слегка наклонился вперед и похлопал Алекса по спине, чувствуя под пальцами сухие, напряженные мышцы. – Не покидайте пределы штата, пока идет расследование, Алекс. Это для вашего же блага.

– Я понял, если что-то понадобится… – Стоун пожал плечам. – Звоните.

Джеймс обернулся к нему с последней ступеньки крыльца и кивнул. Он покидал дом Алекса с сожалением, оставляя его наедине с растревоженными воспоминаниями и чувством отчужденности от мира. К машине Джеймс шел задыхаясь. Он оттянул ворот футболки, хватая ртом воздух, и не мог отделаться от ощущения, что металлическая цепь, на которой висел его армейский жетон, раскалилась и теперь жжет, вплавляется в его кожу, оставляя отвратительные раны, сочащиеся сукровицей. Джеймс оперся ладонями о капот машины и прикрыл глаза, стараясь глубоко дышать. С ним уже давно такого не случалось. Он думал, что оставил приступы паники позади. Знакомство с Алексом вернуло его в прошлое, когда Джеймс впервые столкнулся с парализующей паникой и решил, что у него сердечный приступ. В то время, когда он почувствовал себя не оружием, но человеком, забравшим слишком много жизней и абсолютно не понимающим, что с этим делать. Он снова почувствовал, что тонет. Вода давила на него сверху и с боков, языки бурых водорослей касались обнаженных участков тела, тяжелый обвес тянул его на дно. Где-то там, над бликующей поверхностью, он видел красивое лицо Грейс, искаженное рябью: тревожный взгляд, сжатые от напряжения губы – он еще помнил, какими они были на вкус, – кончики светлых волос, с которых стекала вода, и ее руки, тянущиеся к нему.

Остывший, весь покрытый дождевыми каплями капот под руками позволил заземлиться, почувствовать опору. Джеймс сосредоточился на собственном дыхании, на монотонном гудении предзакатного пригорода и постепенно вернул себе контроль над телом до той степени, которая позволила сесть за руль.

В участок Джеймс приехал к вечеру совершенно разбитым. Раскалывалась голова, его слегка мутило от нескольких порций эспрессо, выпитых по дороге, чтобы перебить дрянное послевкусие сублимированного кофе.

Когда он вошел в кабинет, Грейс взглянула на него поверх экрана ноутбука. Джеймс поставил перед ней стакан с кофе, обошел ее стол и сел на край.

– Спасибо. – Грейс захлопнула ноутбук, провела ладонью по волосам и откинулась на спинку стула. – Удалось поговорить с Алексом?

– Да. Он рассказал о сестре и посоветовал навестить родителей Дейдры Хьюз.

– И что ты о нем думаешь?

Джеймс пожал плечами и скрестил руки на груди.

– Не знаю. Он бывший морпех и вроде бы хороший парень. Для убийцы он слишком откровенно выражал ненависть к Брюэру и Голдбергу. Но я бы не стал исключать его из списка подозреваемых.

– Напишешь отчет к утру?

– Да, конечно. Слушай, я хотел спросить… Меня пригласили на празднование Дня памяти в последний понедельник мая. Может, хочешь сходить со мной? Это всего на пару часов.

– Хорошо. – Грейс ответила почти без промедлений и сделала глоток кофе. – Есть дресс-код?

– Не знаю, можно надеть платье или вроде того.

– Отлично. Не помню, когда в последний раз надевала платье.

– И еще… я расторг договор аренды на дом и снял апарты в районе Королевы Анны.

– Я рада, Джей. Скоро станет легче, обещаю. Я тоже должна тебе кое-что сказать. Я созвонилась с агентом Генри Уайтхоллом и попросила у него помощи.

Глава 17

Мистер и миссис Хьюз переехали в Лейквуд почти сразу после несчастного случая. Грейс удалось выяснить точный адрес благодаря их бывшей соседке в Сиэтле. Они с Рене Хьюз продолжали поддерживать связь.

Час вынужденного путешествия на машине дался Грейс и Джеймсу нелегко. Джеймс, не отрываясь, следил за дорогой. Он односложно отвечал на вопросы и выглядел раздраженным и взволнованным: поджатые губы, испарина на лбу, вены, проступившие на руках от напряжения.

Тяжелые свинцовые тучи рассеялись, и предзакатное солнце слепило глаза. Ливень закончился так же внезапно, как и начался. Вокруг все было отмытым дочиста: узкая асфальтированная дорога, придорожные забегаловки с аляповатыми вывесками, молодая листва кустарников, растущих близко к обочине, и темно-зеленая хвоя далеких от хайвея сосен. Сверкал серебристый капот «Рендж Ровера», выхватывая солнечные блики. Капли воды ползли вверх по ветровому стеклу, Грейс, потупив взгляд, наблюдала за ними. Она держала на коленях раскрытый ноутбук. Ноги затекли от неудобной позы, кофе закончился еще на подъезде к Такоме, кожу на руках и лице стянуло – от сухого воздуха в салоне. Грейс читала отчет детектива, который вел расследование смерти Дейдры в две тысячи пятом году. Согласно документу, во время похода, организованного одним из преподавателей Вашингтонского университета в период пасхальных каникул, Дейдра перебрала с алкоголем (судмедэкспертиза выявила в ее крови высокую концентрацию этанола), сбежала от группы и сорвалась со скалы, выбрав неудачную, опасную тропу. Келлер бегло просмотрела видео с допроса преподавателя и остальных участников похода – Брюэра и Голдберга среди них не было, но в одном из молодых людей Грейс узнала Кита Гроссмана. Его отец был искусствоведом, а мать – арт-консультантом. Они владели небольшой картинной галереей в Сиэтле. В юности Кит выглядел как стандартный представитель художественной интеллигенции: одежда мягких, приглушенных оттенков, небрежная укладка, недельная щетина, томный взгляд и утонченные жесты. Его родители не были влиятельными и, возможно, в то время он не был так близок с Голдбергом, как Брюэр, который считался неприкосновенным из-за своего покровителя, поэтому отдуваться за всю компанию пришлось ему: Грейс была уверена – они все причастны к смерти Дейдры. На допросе Гроссман держался спокойно и даже пытался шутить.

Дело закрыли, когда у следствия не обнаружилось свидетелей, способных рассказать о том, что случилось во время горного похода на самом деле. А вскоре погиб и преподаватель, отвечавший за группу, – повесился, если верить следствию.

Было известно, что Дейдра напилась (детектива, ведшего дело, не смутили показания друзей и родных мисс Хьюз – все они утверждали, что Дейдра не переносит алкоголь и никогда не пьет), ушла из лагеря ближе к вечеру, а ее исчезновение заметили только ночью, когда преподаватель недосчитался палаток. Поход пришлось прервать, и уже следующим утром, нехотя собрав вещи, студенты поплелись назад. Дейдра пролежала на дне обрыва полтора дня, прежде чем спасатели ее обнаружили. К тому моменту, когда ее нашли, она была еще жива, но скончалась, не приходя в себя, в вертолете санавиации по пути в больницу. Грейс читала отчет несколько раз, подмечая все новые детали, и сейчас ее особенно задело, что Дейдра, в чьем теле не было ни одной целой кости, столько времени пролежала в обрыве. Одна, без возможности позвать на помощь. В горах, даже весной, ночью температура сильно опускается, вокруг рыщут голодные после зимы пумы, койоты и медведи. Читая о смерти девушки, Грейс проживала с ней и это медленное, мучительное умирание, и страх, и отупляющую боль, и предательскую отчужденность собственного тела. В глазах собрались слезы, но она не позволила им пролиться. Грейс приоткрыла окно, впустила в салон влажный, прохладный воздух, сделала глоток воды и взяла себя в руки.

Келлер отказывалась верить, что девушка напилась и сорвалась вниз, потому что не разобрала дорогу. Онанадеялась, что встреча с родителями Дейдры поможет им разобраться, что же с ней случилось на самом деле.

– Ты, должно быть, зол на меня. – Грейс убрала ноутбук на заднее сиденье – она уже почти наизусть запомнила отчет по делу Дейдры – и взглянула на Джеймса.

– Почему я должен?

«Рендж Ровер» медленно катился по извилистым улицам частного сектора Лейквуда. Джеймс почти не отвлекался от дороги, только изредка сверялся с навигатором. Ехать оставалось не больше пяти минут.

– Из-за Уайтхолла.

Джеймс усмехнулся:

– Ты отвечаешь за это расследование и можешь делать то, что считаешь нужным.

Нортвуд остановился возле приземистого дома типовой застройки и заглушил двигатель. Он вышел из машины, обошел ее спереди и открыл дверь для Грейс, воспользовавшись ее замешательством.

– И это все? – Грейс слегка нахмурилась и наклонила голову к плечу.

– Чего ты от меня ждешь?

– Я не знаю. Это расследование… сводит меня с ума. Я не всегда понимаю, кого мы пытаемся найти. Того, кто убил Брюэра и Голдберга и, возможно, скоро убьет Гроссмана, или убийц Дейдры и насильников Джессики. Это сложно, Джеймс. Я не справляюсь. И мне кажется, что ты не на моей стороне. Смерть Мэдди изменила что-то в тебе, в нас обоих. И я не знаю, как это исправить. – Грейс силилась поймать его ускользающий взгляд.

– Ты не находишь, что сейчас не лучшее время говорить об этом? Я не в восторге, что Генри Уайтхолл будет совать свой нос в наше расследование и таскаться за нами по пятам, потому что он высокомерный ублюдок в костюме за несколько тысяч, потому что он на самом деле умен и потому… – Джеймс внезапно замолчал. – Грейс, я не в восторге, но, если ты считаешь, что это необходимо, – хорошо. Я тебе доверяю.

Грейс хотела сказать, что она ему – нет и поэтому попросила помощи у агента Уайтхолла, но не успела. Джеймс постучал в дверь, пожалуй, чуть громче и агрессивнее, чем должен был, и ее почти сразу открыли.

На пороге стояла женщина с собранными седыми волосами и тусклым взглядом полупрозрачных глаз. На щеках – поблекшие веснушки и глубокие морщины. Она была еще слишком молода, чтобы назвать ее пожилой, но выглядела так, словно уже похоронила себя. В одном гробу с дочерью двадцать лет назад.

– Миссис Хьюз, мы с вами созванивались. Я детектив Грейс Келлер. Я хотела поговорить с вами о Дейдре, помните? – Она улыбнулась и представила Джеймса.

– Да, конечно, я помню, – суетливо проговорила Рене и отошла в сторону от двери. – Прошу, проходите, детективы. Налить вам кофе или, может, холодного чая?

– Нет, спасибо. У нас не так много времени.

– Да, да. Дейдра. Вы хотели поговорить о Диди.

Миссис Хьюз проводила детективов в гостиную и предложила сесть на диван.

Грейс неловко опустилась на край, Джеймс подошел к мистеру Хьюзу, который безучастно пялился в телевизор и не сделал ни одной попытки встать или заговорить.

– После инсульта Оли неподвижен. Я ухаживаю за ним. Он просто любит смотреть телевизор. – Рене нежно улыбнулась, смотря на мужа, и села в кресло, напротив Грейс и Джеймса.

Гостиная, пропитанная запахом лекарств и мочи, давила со всех сторон: низкий потолок, темные стены, увешанные совместными снимками и фотографиями Дейдры, по которым можно было проследить взросление девушки и превращение из пухлой малышки с волосами апельсинового цвета в ладно сложенную, хорошенькую девушку, со стекающим по плечам водопадом каштановых тяжелых локонов. Сложно было осознать, что Дейдра со снимков в родительском доме и Дейдра на фотографиях криминалиста один и тот же человек. Улыбчивая красавица, с хитрым лисьим взглядом и изломанная жертва с отекшим синюшным лицом – эти два состояния не должны были существовать в одной системе координат. Грейс увидела снимок, на котором Дейдра позировала в форме чирлидера, и ею завладели тревожные мысли о Холли. Она решила, что на обратном пути позвонит сестре и поговорит с ней о безопасности. Что-то пугающее, непонятное происходило или до сих пор происходит с девушками в Вашингтонском университете, а Холли… Иногда она бывает слишком беспечной.

– Так, о чем вы хотели поговорить? – спросила Рене, заметив, что молчание слишком затянулось.

– Миссис Хьюз, я не хочу вас обнадеживать, но, возможно, дело о смерти вашей дочери в скором времени повторно откроют. Появились новые обстоятельства… позволяющие считать, что ее смерть была не несчастным случаем, а убийством. И нам нужно услышать вашу версию произошедшего. Насколько я поняла, вы не согласились со следствием. Это так?

Рене, услышав вопрос Грейс, мигом собралась, превратившись из старухи, вынужденной менять подгузники мужу, в уверенную женщину с горящим взглядом.

– Так. – Она даже заговорила иначе, голос стал тверже, исчезла заискивающая интонация, с какой она, должно быть, привыкла говорить с мистером Хьюзом. – И до сих пор мы… я считаю, что расследование свернули наспех.

– Расскажите подробнее. – Джеймс наклонился вперед и сложил пальцы в замок.

– Диди пропала ночью… Преподаватель, который организовал поход, пытался искать ее собственными силами, но вскоре вызвал девятьсот одиннадцать. Никто из студентов не видел, в какую сторону она ушла и когда именно исчезла из виду. Спасатели работали больше суток и нашли ее. – Голос Рене дрогнул, но затем она продолжила так же уверенно, как начала: – Они нашли ее живой. Вы наверняка читали об этом в отчете. Она скончалась в медицинском вертолете.

– Да, я читала, что она так и не пришла в себя.

– Это ложь. Доктор, проводивший вскрытие, – продажный ублюдок. Она действительно скончалась на подлете к больнице, но она не была без сознания.

– Как вы об этом узнали?

– Когда мы с Оливером поняли, что не дождемся ничего хорошего от полицейских, мы сами взялись за расследование. Мы продали дом, машины, перебрались сюда, в старый дом моих родителей, оставили работу и использовали все средства, чтобы узнать правду. Частные детективы и все такое… в основном все они оказались козлами, способными только на то, чтобы ловить неверных супругов на изменах, но один из них… Каким-то образом ему удалось отыскать медика из службы спасения, оказавшего Дейдре первую помощь. Он сказал, что до интубации трахеи она говорила с ним. Постоянно твердила одно: «Псы, псы, псы». Мы сначала понять не могли, что это значит. Думали, может, она отошла по нужде, а на нее напали псы. Но какие псы в горах? Разве что койоты. Но только дело-то в том, что на нее и правда напали псы. Только в человеческом обличье. Оборотни.

Грейс и Джеймс переглянулись с опаской во взгляде. Им показалось, что Рене Хьюз выжила из ума и они зря тратят время. Затем пришло понимание и тревога, но уже совершенно по другой причине. «Вашингтонские псы».

– «Вашингтонские псы» – так они себя называли. Брюэр, Голдберг и компания. Фельдшер сказал, что у нее были спущены брюки, и он предположил, что она изнасилована. Вот только при вскрытии такой экспертизы не сделали. Эксперт рассмеялся, когда мы об этом попросили. Мол, кому ее там насиловать, пумам? А штаны вроде как спали с нее во время падения. Мы ничего так и не добились, детективы. Нам не позволили сделать независимую экспертизу. Просто кое-кто остановил моего мужа на выходе из полицейского участка и сказал, что, если ему дорога моя жизнь, они настоятельно не рекомендуют этого делать. Но если вам интересно знать, что я думаю… Я считаю, что ее убили Джейми Брюэр, Малкольм Голдберг, Китт Гроссман и остальные. А дрянной папаша Малкольма посодействовал, чтобы полицейские ничего не смогли сделать. Вот так. И, если вы пришли поговорить со мной, потому что еще какая-нибудь красивая глупышка сорвалась со скалы в заповеднике, я так скажу… – Она потянулась к Грейс через журнальный столик и крепко сжала ее ладонь своими узловатыми пальцами. – Откажитесь от дела, милая, иначе они вас уничтожат.

– Мы пришли поговорить с вами, потому что Джейми Брюэр и Малькольм Голдбер мертвы. Их убили. И мы думаем, что их смерть как-то связана с тем, что они творили в прошлом, – спокойно сказала Грейс, наблюдая, как нахмуренное, морщинистое лицо Рене расслабляется и на ее губах медленно появляется улыбка.

– Это чудесная новость, – с налетом маниакальности в голосе почти нараспев произнесла Рене и прикрыла глаза от удовольствия.

– Вы проделали большую работу, миссис Хьюз. Может быть, вам известны другие жертвы «Вашингтонских псов»? – Грейс встала с дивана и расправила складки на рубашке.

– Я знаю только Джессику Стоун. Знакома с ее братом Алексом. Он хороший мальчик, детективы. Надеюсь, у него не будет проблем из-за того, что я сказала?

– Это детали расследования, которые мы не можем с вами обсуждать. – Джеймс открыл входную дверь и пропустил Грейс.

– Всего доброго, миссис Хьюз. И спасибо вам. Если что-нибудь еще вспомните или если вам нужна будет помощь – у вас есть мой номер.

Рене привалилась на один бок и прижалась виском к дверному откосу:

– Хорошо, милая.

Грейс простила ей эту фамильярность, ни разу не поправив миссис Хьюз. Идя к машине, она всего раз позволила себе обернуться. Рене смотрела куда-то сквозь них, сквозь этот город и все прожитые годы после смерти дочери, упиваясь воспоминаниями, заключенными в снимки на стенах их старого дома.

– Это не Алекс, если меня не подводит интуиция. – Джеймс сел в машину и завел двигатель. – И тем более не Оливер Хьюз. Мы потратили столько времени на Стоуна и Хьюз, но у нас все еще нет подозреваемого.

– Это неважно. – Грейс не могла отвести взгляд от дома Хьюз, от Рене, которая все еще стояла в темном дверном проеме, напоминавшем пасть древнего монстра. Ей казалось, что, как только женщина закроет дверь, дом поглотит ее, проникнет в ее разум, вытеснит воспоминания о дочери и ничего не останется, кроме таблеток, пюрированной еды и смены подгузников. Они уедут, вернутся к расследованию, вытягивающему из них силы, а она снова превратится в суетливую старуху в потертых джинсах и синтетическом свитере, с мазью от пролежней в руках.

– Неважно? – Джеймс усмехнулся и выехал на дорогу. – Я тебя не понимаю, Грейс.

– Теперь мы знаем, что Брюэр и Голдберг заслужили то, что с ними случилось. И, наверное, мне от этого легче.

Глава 18

Весь последний год, или даже больше, он жил в мотелях, нигде не задерживаясь надолго. Расплачивался только наличными, старался избегать камер, носил очки и бейсболки, скрывающие лицо. Он следил за расследованием, начиная каждое утро с просмотра всех доступных новостных каналов в интернете, и знал, что детективы, стремящиеся его поймать, уже очень близки к разгадке, хотя сами, возможно, не подозревают насколько.

Заговорил Алекс Стоун. Брат Джессики написал серию постов на фейсбуке о сестре, подкрепив их трогательными фотографиями девушки. Пролистав комментарии, он обнаружил, что люди на его стороне.

«Сочувствовала семьям Брюэра и Голдберга, пока не узнала всю правду об этих двоих. Их место в аду», «Убивший Брюэра и Голдберга, кем бы ты ни был, знай, ты – герой», «Кто-нибудь вообще в курсе, что один из них, Кит Гроссман (приятель Брюэра и Голдберга), преподает в Вашингтонском университете? Что при этом делает администрация кампуса? Ни-че-го. Надеюсь, Гроссман следующий».

Героем он себя не чувствовал. «Интересно, они сильно расстроятся, узнав, что следующим был не Гроссман?» – вдруг подумалось ему. Возле дома Кита Гроссмана дежурили полицейские в штатском. Он наблюдал за домом профессора и вычислил их довольно скоро – неприметный, побитый жизнью «Понтиак» и двое молодых офицеров внутри.

Мать убитой Дейдры Хьюз дала интервью для местечковой газеты в Лейквуде, рассказав, что детективы проявили интерес к давно закрытому делу ее дочери. Люди прикрепляли фотографии и скриншоты в комментариях к постам Алекса и писали: «Вам нужны еще какие-то доказательства?», «В Сиэтле появился свой Декстер^[189]». Он понятия не имел, кто такой Декстер, и не испытывал восторга от того, что делал. Ему нужен был Гроссман, именно он привел свою студентку, его дочь, на растерзание бешеным псам, как ягненка на заклание, но пока трое из них были еще живы, рисковать он не мог.

Он не знал, куда ему идти. В голове против воли выстроился знакомый маршрут. Казалось, закрой он глаза, все равно рано или поздно нашел бы место, которое долгие годы считал своим домом, где вместе с женой оставил часть своего сердца, разорвав его на куски голыми руками.

Припарковав машину там, где привык, он переступил через низкий забор палисадника и подошел к задней двери – никто не должен был видеть его в таком виде. Было уже поздно, улица спала, приземистые дома соседей следили за ним темными, пустыми глазницами окон, и его опасения казались бессмысленными.

В их доме тоже было темно, он выглядел безжизненным и неухоженным. Газон на заднем дворе, раньше напоминавший мягкий кашемировый свитер, теперь покрылся проплешинами и порос сорняками. Цветы в клумбах пробивались сквозь останки своих предшественников. В ночном туманном воздухе стоял запах прелости: листьями забилась система водостока на крыше. Ему всегда нравилось наблюдать за женой, пока она возилась в саду. Нравилось, как она все устроила: плодовые деревья осенью обсыпало огромными красными яблоками, беседка, увитая колючей ежевикой, каменные дорожки, по которым их дочь бегала босыми ногами, клумбы, цветущие круглый год. Нравилось, когда жена возвращалась в дом, пахнущая землей и скошенной травой, когда от солнца веснушки на ее плечах и скулах становились ярче. Он любил запираться с ней в ванной. Она жаловалась, что у нее земля под ногтями и вообще она вся липкая от пота, но он играючи ломал ее шутливые сопротивления поцелуями в шею, и в такие моменты они снова чувствовали себя подростками. Картинки, на которых он обнимает свою смешливую, потрясающую, ласковую, рыжую до невозможности жену, мать его единственной дочери, сменились страстной остротой Джиа Хейгер, и он снова испытал болезненное, отравляющее чувство вины.

Что, если ее нет? Может, она уехала к родителям? Холод, исходящий от дома, казался почти могильным, а запустение наталкивало на мысли, что она давно не здесь.

Он открыл дверь своим ключом и оказался на темной кухне. На ощупь нашел выключатель на стене справа от себя и включил свет. Внутри, вопреки его ожиданиям, было чисто. Никакой грязной посуды или пакетов из доставки, полы сверкали, все лежало на своих местах и выглядело так, как он запомнил во время своего последнего визита несколько месяцев назад. Дом словно стал ее контейнером, цельнометаллическим оцинкованным гробом или огороженной территорией, внутри которой она могла существовать. Дом хранил воспоминания о дочери, и жене, должно быть, казалось, что, если она его покинет, они развеются, растеряются в огромном мире, ставшем непримиримым и чужим после смерти ее любимой, выстраданной девочки, рассеются в воздухе, их растащат на куски знакомые люди и незнакомцы своими сочувствующими речами и дурацким любопытством. Поэтому она и выбрала оставаться дома и поддерживать его в чистоте. Возможно, если бы у их дочери появилась могила, стало бы легче. Жена могла бы приходить к ней время от времени, говорить с ней, носить ей цветы, но псы, отобравшие жизнь их девочки, не оставили им даже этой малости: иметь возможность ее похоронить.

Поднявшись по лестнице на второй этаж, он обнаружил, что дверь в их спальню открыта, кровать заправлена и пуста. На муслиновый плед падал свет из окна, уличное освещение раскрасило комнату приглушенными, поблекшими цветами. Немного света пролилось в коридор. Он шел по ковровой дорожке, купленной женой на ярмарке, казалось, кто-то вел его за руку, как слепца. Мужчина смотрел на себя словно из сна: орнамент под ногами расплывался, воздух стал осязаемым, его движения медленными, а дыхание учащенным и слишком громким. Он остановился возле двери в комнату дочери и толкнул ее.

Жена спала на боку на узкой девичьей кровати поверх пушистого белого пледа. Ее фигура изменилась. Круглые мягкие бедра, которые ему всегда нравились, растаяли, под почти невесомым хлопком ночной рубашки проступали ребра и позвонки. В руках появилась хрупкость, а поджатые ноги были неестественно тонкими. Со спины она напоминала ему их дочь. Когда он вошел, она обернулась на звук, будто и не спала вовсе, и прижала ладони ко рту. В какой-то момент он решил, что она закричит, но вместо этого жена включила ночник, поднялась с кровати и подошла к нему ближе. Лицо у нее тоже осунулось, кожа натянулась на скулах и пожелтела, веснушек почти не было видно.

– Господи, – прошептала она, въедливо рассматривая его с головы до пят. – Что с тобой случилось?

Он стоял перед ней в камуфляжных брюках и в футболке цвета хаки, весь покрытый кровью.

Все пошло не по плану. Он знал, что не должен был вестись на провокации, но повелся. Пытка водой – одна из самых страшных вещей, которые ему доводилось испытывать. Лет двадцать назад, или даже больше, узнав о том, что в армии активно применяют пытки в отношении военнопленных, парни из его отряда решили испытать на себе, каково это. Из всех способов они выбрали наименее травмирующий – воду. Он вызвался быть испытуемым, просто потому, что в юности не знал, куда деть плещущую отовсюду шальную энергию и любопытство. Закончилась их затея хуже некуда: панической атакой у одного из приятелей, выговором и наказанием за нецелесообразное использование питьевой воды. Они всем отделом до самой смены личного состава мыли биотуалеты в лагере.

Этот ублюдок был без сознания, когда он привез его на заброшенные очистные сооружения недалеко от регионального парка «Парящий орел». Он уже заранее знал, что будет делать: подготовил место, привез воду и рулон пищевой пленки. На войне они обходились ветошью, но ее легко скинуть с лица, даже при условии, что жертва обездвижена. Он работал в одиночку, поэтому пришлось использовать пленку. Обернув ею голову ублюдка, он лил воду ему на лицо. Затем проделывал в пленке отверстие, позволял ему сделать вдох, задавал вопросы и, не получив ответов, повторял все снова. В очередной раз, когда он разрезал пленку на нижней трети его лица, он сказал о его дочери что-то настолько отвратительное и ужасное, что на какие-то секунды мужчина утратил человеческий облик. Он превратился в дикого зверя с наточенным лезвием в руках. И этого времени хватило, чтобы нож оказался в горле жертвы. Затем еще раз и еще, и еще. Он потерял счет ударам. Алая артериальная кровь выплескивалась из ран толчками, капли пропитывали его одежду насквозь. А в конце, когда с глаз спала пелена, он обнаружил, что голова мужчины держится на нескольких лоскутах кожи и на шейных позвонках. Руки у него затряслись, но он сделал снимок.

Он просчитался и не взял запасную одежду.

Мужчина наспех умыл лицо и руки. В кармане брюк завибрировал телефон.

«Мой человек не смог долго держать все это в тайне. Они уже занялись этим делом. Они тоже их ищут. Будь осторожен». Писала Джиа. Расплывчатая формулировка, но он мгновенно понял, что происходит. ФБР занялось расследованием убийства его дочери, и у них есть ресурсы, чтобы добраться до истины раньше его. Он просто не мог разгуливать по городу в таком виде, особенно теперь, не мог появиться возле мотеля, как долбаный Майкл Майерс^[190]. Поэтому он оказался на пороге собственного дома, перепугал жену и ранил себя воспоминаниями. «Поразительно, – думал он. – Здесь пахнет так, словно она ушла всего несколько минут назад».

– Что с тобой случилось? – когда молчание сделалось слишком продолжительным, а его взгляд заметался по комнате, снова спросила жена.

Она обхватила лицо мужа ладонями, возвращая его себе, и осторожно погладила большим пальцем по разбитой скуле.

– Я… попал в аварию, – солгал он и втянул кровь, закапавшую из носа.

Идея пришла в голову быстро, и он воплотил ее раньше, чем успел подумать. Он сфотографировал жертву на полароид, бросил снимок на пол – прикасаться к мертвому ублюдку больше не хотелось – и пошел к машине. Вытащив из ящика с инструментами тяжелый разводной ключ, он обхватил его обеими руками, сжал зубы, выдохнул и нанес себе удары. Сначала по голове, чуть выше линии роста волос, а затем по переносице. Из ноздрей хлынула кровь, потекла по подбородку и уродливыми цветами распустилась на грязной футболке. Едва не потеряв сознание, он сел в машину, вымазал руль кровью, нарочно въехал в растущее неподалеку дерево, проверил, нет ли осколков бампера, а затем уехал, испытывая странное, душащее удовлетворение от боли.

– Господи… ты в порядке? Отвезти тебя в больницу? Никто не пострадал?

– Все в порядке, не нужно в больницу. Никто не пострадал. Я просто задремал на пустой трассе.

– Ладно. – Она всегда слишком быстро с ним соглашалась и безоговорочно верила. – Раздевайся, иди в душ. Я принесу тебе чистую одежду и полотенце.

Он стал послушно снимать с себя вещи, но жена покачала головой:

– Не смей. Только не здесь. – И вытолкала его в коридор.

Когда он вышел из душа и по привычке поплелся в спальню, вытирая на ходу волосы, она уже ждала его с аптечкой, стоя как тень возле кровати.

– Садись, – скомандовала она и включила ночник. Его нагота давно перестала ее смущать. – Обработаю раны.

– Спасибо.

Он сел на край кровати и слегка откинулся назад, опершись на руки и прикрыв глаза. Дома ему было спокойно, он позволил себе расслабиться и только сейчас, после горячего душа, почувствовал, как от длительного напряжения ныло тело. Он ощущал на своем лице ее нежные пальцы, уверенные, но осторожные движения, словно она боялась причинить ему боль. Затем все прекратилось. Он услышал щелчок, с которым она закрыла аптечку, а потом шелест ткани, а когда открыл глаза, она уже сидела на его коленях и настойчиво толкала в грудь.

Он лег на спину, провел ладонями по ее бедрам и талии, без нажима обхватил груди, и тело мгновенно отозвалось знакомыми ощущениями в паху.

* * *

Под утро, лежа без сна в кровати, он в последний раз посмотрел на жену и улыбнулся. Ее волнистые волосы лежали на подушке и у нее на лице, от чего она хмурилась и смешно морщила нос во сне. Мужчина накрыл жену пледом и убрал рыжие пряди с лица. Он знал, что они попрощались, и знал, что она справится. Что бы ни случилось в конце, он не хотел, чтобы она видела его за решеткой или с пулей, застрявшей в голове.

Он подошел к шкафу, чтобы взять одежду. Удивительно, но, узнав о Джиа, она не выбросила его вещи, не сожгла их и не отдала бездомным. Одежда, словно из другой жизни, висела здесь, рядом с ее платьями и костюмами. Он провел ладонью по тканям разной фактуры и стал выбирать все, что может ему пригодиться.

Положив в дорожную сумку парадную военную форму, он наткнулся на белое поло и льняные брюки, которые однажды, пару лет назад, надевал на благотворительную игру в гольф для ветеранов войны в Персидском заливе.

Он ненавидел публичные мероприятия, но приказ посетить благотворительный гольф, организованный мэром Блэквудом, поступил из штаба от генерала. Ослушаться он не мог и завидовал сослуживцам, которые были за океаном. Он не умел играть, поэтому ходил между столиками с фуршетными закусками и шампанским и чувствовал себя неловко.

– Не играете? – К нему подошел смутно знакомый мужчина с ослепительной улыбкой и кудрявыми волосами. Внешне он напоминал херувима-переростка: слащавый, гладкое лицо, пухлые губы и длинные ресницы. Он залпом осушил бокал шампанского и протянул ему руку: – Джейми Брюэр, помощник мэра Блэквуда.

– Рад знакомству. – Он представился, вымученно улыбнулся и пожал мужчине руку.

– Жарко сегодня, не так ли?

Брюэр совершенно по-варварски задрал свое поло и вытер пот с лица. Он и сам часто так делал. Но, находясь в обществе, старался соблюдать приличия. Невольно опустив взгляд вниз, он заметил ужасного качества татуировку прямо над поясом брюк, на подвздошной кости Брюэра. Нечто графичное, отдаленно напоминающее голову собаки.

– Да, – стушевавшись, пробормотал он.

– Не скучайте, подполковник, развлекайтесь. – Брюэр подмигнул ему, ущипнул за задницу молодую девушку, проплывавшую мимо с подносом, полным бокалов. – Она очень хороша. Я уже успел проверить, – чуть тише добавил он и вернулся к игре, побежав на радостные возгласы друзей и подхалимов.

Он посмотрел вслед девчонке, и единственное желание, которое у него возникло, – отругать ее по-отечески и отвезти домой.

– Ты не останешься? – раздался за спиной хриплый ото сна голос жены. Она приподнялась на локте, прикрывшись краем пледа.

– Нет, – обернувшись к ней, покачал он головой.

– Это из-за нее?

– Из-за Джиа?

– Я не знаю, как ее зовут.

– Нет, это не из-за нее. С ней… все.

– Тогда останься, я тебя прощаю.

Он подошел к ней, сел на кровать и коснулся ее лица ладонью.

– Я люблю тебя. И никогда не переставал. Но я не должен оставаться. Не хочу, чтобы тебя зацепило.

– О чем ты?

Он сжал пальцами переносицу и зажмурился от боли, в очередной раз отметив это новое пугающее чувство: боль теперь приносила ему облегчение.

– Не могу сказать. Но я хочу, чтобы ты знала… если когда-нибудь обо мне заговорят с экрана телевизора или… еще откуда-нибудь. Я делал это ради нашей девочки. И ради тебя.

– Ты меня пугаешь.

– Поэтому я должен идти.

– Тогда не возвращайся больше. – Она легла на спину, плед сполз с ее груди. – Я не могу так.

Он вспомнил первые месяцы их родительства. Она кормила их дочь грудью. Терпела боль, трещины, раны и все неудобства ради нее. Да, ему было невыносимо больно осознавать, что их малышки больше нет. Но что насчет нее? Каково ей сейчас?

– У тебя есть деньги? – У нее всегда был доступ к его счету, и в последний раз, когда он туда заглядывал, там оставалось достаточно средств для безбедного существования до конца жизни, но что-то могло измениться.

– Уходи, – попросила она и отвернулась к стене. Ее голос дрожал, она плакала.

Глава 19

Грейс ждала Генри Уайтхолла на парковке международного аэропорта Сиэтл-Такома. Она стояла, прижавшись спиной к нагретому боку «Челленджера», отстраненно наблюдая за нервозным, суетливым мельтешением прохожих, и с тревогой думала о предстоящем вечере.

Когда Джеймс предложил ей сходить на День памяти, Грейс согласилась почти без промедления, словно только и ждала чего-то такого, но теперь засомневалась, что хочет этого. Казалось, она разучилась носить платья, если когда-то и умела; все ее мысли занимало дело и предстоящая работа с Уайтхоллом. Грейс старалась настроиться на рабочий лад, ей не хотелось видеть надменную ухмылку профайлера, не хотелось, чтобы он за несколько минут разнес их едва выстроившуюся линию расследования и ткнул носом в дерьмо, как несмышленых котят. Но какая-то ее часть, та, которая еще не забыла, что значит быть женщиной, прикидывала, какого цвета платье будет хорошо смотреться на фоне парадной формы Джеймса. Она же поставила галочку где-то посреди всего того безумия, что творилось у нее в голове: забежать в салон возле участка и сделать укладку.

Лейтенант МакКуин перехватил ее на выходе из участка. Когда детектив из твоего отдела срывается с рабочего места посреди дня, ты забеспокоишься в любом случае. Майкл долгое время убеждал Грейс, что она вправе принимать самостоятельные решения, если в состоянии за них отвечать. То, что она пригласила из Вашингтона Ди Си агента Уайтхолла, вызвало улыбку на его измученном, осунувшимся лице. «Хорошая работа, Келлер», – сказал он и, похлопав ее по плечу увесистой ладонью, проводил до машины. Лейтенант дал несколько советов, о которых Грейс не просила, и был рад, что она избавила его от какой-то части бюрократической работы. Пригласить консультанта из ФБР неофициально было значительно проще.

Генри Уайтхолл разительно выделялся в безликой толпе, облаченной во что-то усредненно серое и трикотажное. Он был на голову выше любого проходящего мимо мужчины, его собранная, уверенная походка, кожаный портфель в правой руке и графитовая тень щетины на лице притягивали взгляды. В черном выглаженном костюме и безукоризненно-белой рубашке, расстегнутой на несколько пуговиц, даже после шестичасового перелета он выглядел свежим, отдохнувшим и слишком довольным для того, кто приехал расследовать жестокие убийства двоих мужчин.

Грейс неуверенно подняла руку и помахала ему, на что Генри шире улыбнулся и ускорил шаг. Спасаясь от его прямого, испытующего взгляда, Грейс заглянула в салон «Челленджера», достала с пассажирского сиденья стакан из-под кофе, бумажный пакет с недоеденным завтраком, полупустую бутылку воды, которая лежала в машине уже несколько месяцев, и выбросила в урну.

– Детектив Келлер. – Генри оказался рядом слишком быстро. Он протянул ладонь для рукопожатия, повесил портфель на плечо и поправил очки. – Что у вас здесь происходит? Вы не стали дожидаться, пока Бюро рассмотрит официальный запрос. Я думал, что увижу библейское разорение.

– Спасибо, что прилетел, Генри. – Грейс пожала ему руку и улыбнулась. – Все не так страшно, как ты думал, но… Похоже, расследуя убийства Брюэра и Голдберга, мы наткнулись на нечто… Нечто более страшное.

– Расследование с двойным дном, – удовлетворенно произнес он и потянулся к ручке на двери. – Расскажи все, что удалось выяснить.

– Нам лучше поговорить в участке, Генри. Я хочу, чтобы детектив Нортвуд участвовал в разговоре. – Грейс села за руль и пристегнулась. – Ты голоден? Мы можем заехать куда-нибудь за кофе и сэндвичами.

* * *

Джеймс ждал их в кабинете. Грейс с благодарностью посмотрела в глаза напарника – Нортвуд принес в их кабинет дополнительный стол, стул и флипчарт для агента Уайтхолла и, скрыв неприязнь, поздоровался с ним за руку.

– Для начала мне нужно ознакомиться с материалами по делу и выслушать вашу версию. Или несколько версий. – Генри снял пиджак, повесил его на спинку стула, достал ноутбук из портфеля и сел за стол.

– Вот, здесь все. – Джеймс разложил перед профайлером их отчеты, заключения судмедэксперта, криминалистов, фотографии тел и мест преступлений.

Грейс поймала себя на мысли, что ее больше не выводила из себя неспешная педантичность Уайтхолла: ни то, как он разложил на столе документы, ни то, как тщательно и аккуратно закатал рукава рубашки практически до локтей, обнажив предплечья, покрытые темными волосками и тугими венами.

– Убитые: Джейми Брюэр и Малкольм Голдберг. Помощник мэра Сиэтла и потомственный адвокат. На первый взгляд никакой связи, если бы не это, мы бы отдали дело Голдберга кому-то другому. – Джеймс открыл одну из коробок с уликами и вытащил из нее два полароидных снимка в пакетах с зип-замками.

Генри осторожно взял фотографии в руки и нахмурился.

– Это не совсем так. – Грейс с легким укором взглянула на Джеймса и села на свободный край стола. – На телах Брюэра и Голдберга были найдены следы пыток. Детектив Нортвуд первым обратил на это внимание. Под ногтями у Брюэра доктор Хэмптон обнаружил древесные волокна и кровоподтеки – преступник загонял щепки ему под ногти. Голдберга пытали током и водой.

– Когда у нас был один труп, мы думали, что Брюэра могли убить конкуренты или оскорбленная жена. Он был тем еще уродом, если понимаешь, о чем я. – Джеймс выразительно взглянул на Генри, сделал долгий глоток остывшего кофе и бросил стакан в мусорное ведро. – Но способ убийства очень не женский, а от конкурентов обычно избавляются с помощью пули в голову, и мы отказались от этой версии, наверное, раньше, чем обнаружили новое тело.

– Ты прав. – Генри кивнул. Просматривая фотографии Брюэра и Голдберга с места обнаружения тела и с секционного стола, он хмурился и раскладывал их в каком-то странном, понятном лишь ему одному порядке. – Какого вектора вы придерживаетесь сейчас? Жертвы были знакомы между собой? Их что-то связывало?

– В том-то и дело, что да. – Джеймс словно ожил, в его глазах появился лихорадочный блеск, погасший, казалось, навсегда после смерти Мэдди. Он подошел к доске, на которой они с Грейс старательно выстраивали линию расследования, и подозвал Уайтхолла жестом. – Мы выяснили, что убитые были друзьями со времен учебы в университете. К тому же во время обучения Голдберг и Брюэр основали какой-то тайный клуб или вроде того. – Джеймс указал на выдержки о «Вашингтонских псах» – все, что им удалось узнать. – Если верить слухам, обрядом инициации у них было изнасилование. И еще. – Нортвуд глубоко вздохнул. – Когда они учились в Вашингтонском университете, одна девушка погибла. – Он указал на фотографию Дейдры Хьюз. – Это списали на несчастный случай, но дело очень грязное, я уверен, что над ним поработал Голдберг-старший с его полезными знакомствами: судья и окружной прокурор были его марионетками.

– Ее родителей повторно допросили?

– Да, несколько дней назад. – Грейс нравилось, что Генри, кажется, думал в одном с ними направлении.

– Что удалось выяснить?

– Они не верят в несчастный случай, но… отец Дейдры не может быть причастен к убийствам. Он парализован после инсульта.

– Есть другая девушка. – Джеймс привлек внимание Генри к Джессике Стоун. – Первокурсница, которую предположительно изнасиловали Брюэр и компания. Она подала заявление, но дело вывернули против нее, и с тех пор она содержится в психиатрической клинике.

– Ее родители мертвы. – Грейс нарушила затянувшееся молчание. – Есть брат, Алекс Стоун, один из наших подозреваемых. Но улик против него нет, у нас связаны руки.

– Военный? – Генри взглянул на фотографию Алекса в военной форме.

– Да, и это еще один пункт в пользу этой версии. Джеймс считает, что у убийцы, возможно, есть опыт военной службы. Из-за примененных пыток. И я склоняюсь к тому же, после того как доктор Хэмптон предположил, что Брюэра убили и… вскрыли брюшину армейским ножом.

– К чему вы пришли? – нетерпеливо спросил Генри, словно устал от подробностей. – Дайте мне версию.

Джеймс взглянул на Уайтхолла так, будто хотел накинуться на него, как дикое животное, и перегрызть горло зубами, но все же заговорил:

– Убийца-мститель. Мы предполагаем, что убийцей может быть мужчина, чья родственница пострадала от рук «Вашингтонских псов».

Наедине они еще ни разу не говорили об этом так четко и однозначно. Грейс почувствовала, что после слов Джеймса ей стало легче дышать.

Генри улыбнулся. Едва заметно, но детективы обменялись вопросительными взглядами.

– Что тебя рассмешило? – Джеймс заговорил первым.

– «Вашингтонские псы», – выразительно, с издевкой в голосе произнес Генри. – Звучит как название университетской команды по американскому футболу, правда? Вот что случается, когда все остальные крутые названия уже заняты. «Череп и кости» – да, достаточно зловеще, в самый раз для тайного общества. «Волчья голова» – тоже неплохо, загадочно, концептуально. Но «Вашингтонские псы»… Ну а это и вовсе нелепица. – Он взглянул на татуировки на телах Брюэра и Голдберга. – Клинопись. Символ собаки. Очень глубокомысленно.

Грейс и Джеймс не знали, что сказать. Загадку, над которой они думали столько времени, Уайтхолл решил, как задачу из простейшей математики. Татуировка оказалась символом собаки. И ровным счетом ничего не значила.

– А кто это? – Генри ткнул пальцем в фотографию профессора Кита Гроссмана.

– Профессор Гроссман. Он учился вместе с Брюэром и Голдбергом. И, если верить свидетелям, был членом «Вашингтонских псов».

– С ним уже говорили? Он еще жив?

– Гроссман отказывается сотрудничать, но мы приставили к нему патрульных.

– Хорошо. – Генри обхватил пальцами свое запястье и с силой сжал, пытаясь сосредоточиться. – Знаете о ком-то еще?

– Нет. Ректор университета неохотно делится информацией. И мы думаем, что он ничего не знает.

– Я отправлю запрос через Бюро. Нужно составить список: все, кто каким-то образом был причастен к «Вашингтонским псам». Я уверен, где-то в архивах хранится эта информация. До того, как Голдберг-старший купил судей и прокуроров, полиция вела расследование. Наверняка им удалось выяснить имена членов сообщества. Хотя бы частично.

– Так ты думаешь, что мы идем по правильному пути? – с плохо скрываемым удивлением и недоверием спросил Джеймс.

– Да, но я сомневаюсь, что убийца как-то связан с мисс Хьюз или мисс Стоун. Дело в том, что… прошло слишком много времени. Я думаю, есть более свежая история. Думаю, что «Вашингтонские псы» никогда не прекращали существовать. И, возможно, их преступления стали более грязными, темными и ужасающими. Здесь есть с чем работать.

– Думаете, проделывая такое легально, у них есть нужда рисковать? – Джеймс показал Уайтхоллу фотографии Брук Хэллфорт. – Это не просто какой-то там БДСМ. Они накачали девушку запрещенными веществами и изнасиловали, если верить ее показаниям.

Генри пожал плечами.

– Сексуальные девиации – первый и, пожалуй, самый важный пункт в психологическом портрете убийцы с сексуальным мотивом.

Келлер понимала, что расследование сворачивает не туда. Вместо того чтобы попытаться предотвратить смерть одного из друзей Брюэра и Голдберга, Уайтхолл хотел доказать, что они умирали не просто так. Но, возможно, когда они узнают всю правду, поймать убийцу-мстителя будет легче.

Глава 20

Грейс опаздывала. Джеймс уже минут пятнадцать ждал ее в машине возле дома. Задержавшись у зеркала в прихожей еще на несколько мгновений, она достала из шкатулки тонкую золотую цепочку с маленькой подвеской и застегнула на шее. Келлер уже давно не видела себя такой. Грейс не могла понять, нравится ли ей эта женщина в отражении. Ей всегда была ближе та, которая носит брюки, ботинки на грубой подошве и кобуру на поясе. В светлом платье-комбинации с отрезной талией Грейс чувствовала себя голой.

Поправив помаду, Келлер взбила светлые локоны пальцами, надела черные туфли на высоких каблуках и, прихватив маленькую сумку с обувной полки, вышла из дома.

Джеймс ждал ее возле машины. И если бы не хорошо знакомый серебристый бок «Рендж Ровера», Грейс не узнала бы его. Он привел себя в порядок: начисто побрился, подстригся – несколько завитков выбивались из небрежной укладки и падали ему на лоб. На Джеймсе был летний вариант парадной формы морских пехотинцев: синий приталенный китель с нашивками, красным кантом и белым кожаным поясом, белые же брюки и перчатки. Джеймс выглядел точно так же, как в первый день их знакомства. До Мэдди, до Калеба, до всего, через что им пришлось пройти. Он будто снова стал тем парнем с притягательной улыбкой и легким взглядом, парнем, на груди которого по швам трещала рубашка, чьи руки выглядели так, словно были созданы для оружия.

– Мне стоило принять приглашение на День памяти только для того, чтобы увидеть тебя в платье. Ты потрясающая. – Джеймс обошел машину спереди и открыл дверцу со стороны пассажирского сиденья.

– Перестань, – отмахнулась Грейс, но все же не смогла сдержать улыбку.

Щеки под тонким слоем тонального крема и бронзера вспыхнули и загорелись розовым.

– Уайтхолл еще не звонил тебе? – спросил Джеймс, трогаясь с места и смотря по сторонам.

– Нет, он сказал, что это займет какое-то время. Но Нат и Крис сообщили, что у них все в порядке. Профессор почти никуда не выходит.

– Знаешь, о чем я думаю в последние дни? О Монике Праймроуз. И после слов Уайтхолла… Я не знаю, мне кажется, он может быть прав.

– Моника Праймроуз?

Грейс пыталась лихорадочно вспомнить, о ком говорит Джеймс. Она ненавидела способность своего мозга отсекать и хоронить неважную информацию так глубоко, что достать ее на поверхность порой оказывалось невозможно.

– Да. Ее дочь Мелисса пропала несколько лет назад. Мы были у нее дома с Нелл. Моника сказала, что ее дочь училась в Вашингтонском университете и что ее хвалил преподаватель по истории искусств. Да, я согласен, что в преподавательском составе Вашингтонского может быть несколько профессоров на одной позиции, но… слишком много совпадений. Как ты думаешь?

– Почему ты не сказал об этом Уайтхоллу?

– Потому что сначала хотел обсудить это с тобой.

– И потому что он все еще тебе не нравится.

Джеймс беззлобно усмехнулся и, на какую-то секунду оторвавшись от дороги, взглянул на напарницу. Грейс не смогла себя удержать. Она опустила ладонь на загривок Джеймса и коснулась пальцами коротко стриженного затылка.

– Ты подстригся, – запоздало сказала она.

– Никто из командования не должен видеть меня заросшим, как йети. Сомневаюсь, конечно, что в Сиэтле будет кто-то из командования. Скорее всего, их пригласили на празднование в Вашингтон Ди Си. Но я решил перестраховаться.

– Куда мы едем? – Грейс села прямо и заметила, что они покидали город.

– В Ньюкасл. Праздновать решили в отеле на территории гольф-клуба.

– Я думаю, что ты прав, – немного помолчав, сказала Грейс. – Нам нужно просмотреть заявления о пропаже девушек за последние двадцать лет. И составить список из тех, кто так и не вернулся домой.

– Мне кажется, мы удивимся, обнаружив, сколько среди них студенток Вашингтонского университета.

Грейс застыла, смотря прямо перед собой притупленным, невидящим взглядом. Затем, осознав, что промедление может стоить кому-то жизни, она достала телефон из сумки.

– Детектив Келлер? – Из динамика прозвучал бодрый, но слегка взволнованный голос.

– Нейт, мне нужна твоя помощь.

* * *

Выйдя из машины, Грейс глубоко вздохнула – платье предательски натянулось на груди, под тонким шелком она была без бюстгальтера. С полей для гольфа тянуло скошенной травой, луговыми цветами и влажной землей. В низине неровного ландшафта притаился молочно-белый туман. Мотыльки и другие мелкие насекомые жужжали над головой, в кустах цветущего жасмина и летели на свет уличной иллюминации. Чистый, свежий воздух пьянил.

Грейс отвыкла ходить на каблуках, поэтому вцепилась в ладонь Джеймса, обтянутую тканевой перчаткой, чтобы не подвернуть ногу на неровной брусчатке, выстилавшей территорию перед отелем. Голова начала кружиться от волнения еще на подъезде к Ньюкаслу, а теперь, в окружении сотни мужчин и женщин в форме, которых сопровождали жены в вечерних платьях, с крупными, броскими украшениями на тонких шеях и запястьях и мужья в строгих костюмах, Грейс стало не по себе. Она решила, что слишком просто одета, что заблудилась по дороге на работу и оказалась здесь совершеннослучайно.

На улицу из помещения доносилась тихая, приятная музыка. Снаружи организовали коктейльную и фуршетную зону. Заметив на стойке полупустой бокал для вермута с оливкой внутри, Грейс решила, что один или два «водка-мартини» должны скрасить ситуацию.

Военные стояли повсюду небольшими группами и переговаривались. Отовсюду слышался смех, взволнованные, радостные голоса и печальный шепот о тех, кого больше не было рядом.

Им всем было о ком помнить. У каждого человека, несущего службу своей стране, потерь было предостаточно. Но иногда Грейс думала, что Джеймс потерял на войне нечто большее. Не просто друга или приятеля. Иногда ей казалось, что он потерял там себя, и на День памяти он беззвучно оплакивал того Джеймса Нортвуда, который никогда больше не вернется.

Джеймс выглядел растерянным. Он смотрел по сторонам, крепко сжимая ладонь Грейс, и постоянно поправлял воротник рубашки. На гладко выбритом лице четко проступили скулы, линия нижней челюсти сделалась острой от напряжения. Он оглядывался, и Грейс не понимала: он хочет увидеть знакомое лицо или, наоборот, страшится этого. Все стало ясно, когда на него со спины налетел мужчина. Грейс сконфуженно улыбнулась и отступила на шаг.

– Ты все же пришел, Нортвуд. – Невысокий мужчина с короткими темными волосами и сединой на висках обнял Джеймса и похлопал его по спине. – Думал, ты не придешь, гребаный ты затворник!

– И я рад тебя видеть, Питт.

Питт Кроссман – бывший сослуживец Джеймса, с чьей помощью он устроился в полицию, и сам когда-то был полицейским, но уволился после травмы. Он слегка прихрамывал и волочил за собой правую ногу при ходьбе. Чудовищная несправедливость – вернуться невредимым с войны и так травмировать ногу, работая в полиции, чтобы до конца жизни получать пособия по инвалидности и не иметь возможности заниматься тем, что любишь, что получается у тебя лучше всего.

– Привет, красавица. – Питт подмигнул хитро, по-кошачьи, улыбнулся Джеймсу и протянул руку Грейс: – Питт Кроссман, старый друг Джея.

– Здравствуй. – Она ответила сдержанно, зная, какими неотесанными придурками могут быть солдаты, но это обращение – «красавица» – слегка покоробило ее. – Грейс. Я его… коллега.

– Мы с Грейс напарники, – объяснил Джеймс.

– Слышал о помощнике мэра и об этом адвокатишке! Что за жесть у вас там вообще происходит?

– Да, дело… сложное… Мы только начали распутывать этот дурно пахнущий, грязный клубок.

Расценив скованность Джеймса как нежелание продолжать разговор, Питт широко улыбнулся:

– Ладно уж, приятель. Идем, ты должен кое-кого увидеть.

Джеймс умоляюще взглянул на Грейс, и она обхватила пальцами его предплечье, тоскливо наблюдая за тем, как вожделенный мартини становится все дальше и дальше от нее.

– Ну вот, – со счастливым лицом сказал Питт, когда они со спины подошли к одному из мужчин в форме. – Подполковник Траск, смотрите, кого я вам привел.

Мужчина обернулся, и растерянность на его лице тут же сменилась узнаванием и печальной, суровой радостью.

– Сержант Нортвуд, – удовлетворено выдохнул Траск, и они с Джеймсом обнялись.

– В последний раз, когда мы виделись, вы носили звание капитана, сэр. – Джеймс представил Грейс и Траска друг другу. – В Сирии… Капитан Алан Траск какое-то время командовал нашим отделом.

Грейс протянула ему руку, но мужчина ее не пожал. Вместо этого Алан взял ее ладонь в свою, как хрупкую, хрустальную вазу, и коснулся губами тыльной стороны.

– Рад, что ты теперь в полиции, Нортвуд. Эта работа не для всех. Но я уверен, что ее должны делать такие люди, как ты. – Солдат похлопал Джеймса по плечу и улыбнулся.

Алан Траск оказался интересным собеседником, но говорила с ним в основном Грейс. Она пила свой второй «водка-мартини», с тревогой наблюдая, как в руках Джеймса один стакан виски со льдом сменял другой. Если они оба не смогут вести машину, придется остаться в Ньюкасле. Утром им нужно быть на работе, а это значило, что встать придется на пару часов раньше, чтобы успеть доехать, преодолев утренний трафик, и переодеться.

– Я оставлю вас на секунду. – Джеймс наклонился к Грейс, его горячее дыхание обожгло ей шею, и испарился в толпе раньше, чем она успела возразить.

– А что вас привело в полицию? – заметив замешательство на ее лице, спросил Траск, чтобы разрядить напряженную, неловкую ситуацию.

– Мой отец. – Грейс сдержанно улыбнулась. – Он был полицейским и моим супергероем. И мы с ним очень близки… Так что выбора у меня не было.

– В наше время редкий человек опирается на опыт родителей.

Глаза Траска подернуло странной пеленой. Он улыбнулся и отвернулся от нее, прислушиваясь к генералу подразделения. Тот произносил речь со сцены.

– Простите, – пробормотала Грейс, понимая, что разговор окончен.

Она поставила пустой бокал на поднос проходящего мимо официанта и, подобрав подол платья, вышла на улицу, чтобы найти Джеймса.

Он нашелся за барной стойкой в компании Питта и еще одного мужчины, чей профиль казался ей смутно знакомым.

– Джеймс… – Она вклинилась между ним и Питтом и вопросительно взглянула на напарника. – Что ты делаешь?

– Я уже собирался вернуться, но встретил кое-кого.

Джеймс отодвинулся от стойки. Грейс невольно взглянула на мужчину за его плечом и внезапно осознала, почему он показался ей знакомым.

– Алекс, – улыбнулся тот, не выпуская сигарету изо рта.

– Алекс Стоун, – добавил Джеймс с дурацкой мальчишеской улыбкой.

Грейс сдержала ярость, проглотила огненный шар, и теперь ее жгло изнутри. Она сжала ладони в кулаки, напряглась всем телом, словно готовящаяся к прыжку пума. Ей хотелось вцепиться в лицо Джеймса ногтями, расцарапать его, как дикое животное, причинить боль, сделать что угодно, только бы он почувствовал, как ей самой больно.

– Мы можем поговорить? – слишком холодно и отстраненно спросила она. На глазах выступили слезы.

– Да, конечно. – Джеймс вмиг посерьезнел и развернулся к ней всем корпусом.

– Не здесь, – срывающимся шепотом ответила Грейс и направилась к парковке.

Несколько злых слезинок скатились по ее щекам, оставив мокрые следы на шелке. Грейс скупыми, рваными движениями вытерла лицо и выдохнула.

– Какого черта ты делаешь, Джеймс?

– Я тебя не понимаю. – Он развел руки в стороны и нахмурился. Взгляд у него был мутным, невыразительным.

– Не понимаешь? Серьезно? – Она снова стерла со щек слезы. – Мы едем домой. Давай ключи и садись в машину.

– Мы оба выпили. Тебе тоже нельзя за руль.

– Значит, нужно снять номер и уложить тебя спать, чтобы ты не нашел еще какого-нибудь подозреваемого из текущего расследования и не напился с ним. – Слова прозвучали громче, чем она рассчитывала, но музыка и чужие голоса почти заглушили ее собственный.

Грейс сняла стандартный номер с раздельными кроватями. Пока они поднимались на лифте на четвертый этаж, Джеймс внимательно смотрел на нее. Сейчас в нем, казалось, не осталось ничего искусственного – ни грамма неестественной веселости, ни дурацкой самоуверенности, ни суровости, ни мальчишеской шкодливости. Только жесткая линия челюсти, правильная до смертельного совершенства. Ломаный отрезок ключиц в расстегнутом вороте рубашки, слишком хрупких для такого тела. И затаенная печаль во взгляде, полном непривычного отчаяния и желания. Грейс обожгло и слегка повело.

Это в нем настоящее, Грейс была уверена. Как и тепло в глазах – мудрых до невозможности, ласковых и красивых. Как и осторожные, выверенные повадки человека, прошедшего через ад. Джеймс молчал, рассматривал Грейс – тяжело, внимательно, с сожалением, и дышал, казалось, только из необходимости. Потому что тело помнило, потому что так правильно, потому что так было нужно, чтобы не погибнуть.

– Почему ты это сделал? – спросила она, открывая дверь электронным ключом.

– Потому что я больше не нужен тебе.

– С чего ты это взял? – в отчаянии почти закричала Грейс.

– Я знаю, как все будет.

– И как же? Расскажи мне.

– Уайтхолл. Гребаный Уайтхолл. Он прилетел сюда не для того, чтобы помочь нам с расследованием. Он здесь, чтобы забрать тебя у меня. Как думаешь, сколько времени пройдет, прежде чем он станет уговаривать тебя пройти переподготовку и приступить к работе в Бюро?

– Я не твоя. И с чего ты вообще взял, что мне это нужно? Я терпела тебя так долго, как могла, – сказала Грейс, когда они оказались в номере. – И все это время… большую часть времени ты был засранцем. Ты не помогал мне. Не делился мыслями. Ты не был мне другом и напарником. Я не чувствовала себя в безопасности рядом с тобой. И что теперь? Теперь ты говоришь, что я не должна была просить о помощи? Кого-то, кто умеет быть профессионалом и кто не будет срывать мне допросы и отрываться с подозреваемыми. Ты не имеешь на это права, Джеймс. – Грейс стояла у стены в своем шелковом платье молочно-белого цвета, которое почти сливалось с ее кожей в приглушенном освещении номера. Она не хотела быть здесь, видеть Джеймса и говорить с ним. Грейс часто и яростно дышала. Ей захотелось прикрыться, когда Джеймс посмотрел на ее тяжело вздымающуюся грудь под тонкой тканью платья. Его взгляд лизнул холодом ее разгоряченное тело. – И ты не имел права сближаться с подозреваемым. Это конфликт интересов.

– Так иногда случается. Ты должна знать. – Взглядом он всегда брал ее глубже, чем мог бы взять телом.

Это было подло и звучало отчаянно. В последнее время они причиняли много боли друг другу, но Грейс знала, что в этот раз она заслужила.

Она замерла, прижавшись к стене, выпирающие лопатки коснулись холодной шершавой поверхности. На мгновение она забыла, как дышать, а затем, против воли, ее рука взметнулась вверх и оставила пылающий отпечаток пятерни на щеке Джеймса. Грейс ударила его еще раз. И сделала бы это снова, если бы он не схватил ее за предплечья и не пригвоздил к стене. Подняв ее руки над головой, Джеймс зажал ее тонкие запястья в своей ладони. Свободной рукой он лихорадочно задрал длинный подол платья и подсадил Грейс на себя. Джеймс нашел ее приоткрытые губы своим ртом и поцеловал. Глубоко и почти грубо.

Этот поцелуй, которого она ждала и которого боялась, выскреб ее изнутри до оглушающей, звенящей пустоты. Она прогнулась, обхватив Джеймса ногами за талию, притянула ближе и замерла в его руках, понимая, что еще мгновение – и она снова расплачется. Как глупая девчонка. Девчонка, которой хватило смелости, вскинув волосами, шагнуть в преисподнюю. И неясно было, хватит ли ей сил вернуться назад живой.

Джеймс мазнул губами по ее щеке, провел приоткрытым ртом по шее снизу вверх, заставляя запрокинуть голову, зажмуриться, вынуждая только доверять и чувствовать его слепо и всесторонне – жаркое дыхание, тепло тела, вязкую ноту древесины в парфюме. А еще слышать – несвязный шепот, стук сердца, чужие голоса с улицы.

Этот поцелуй не был похож на все, что были у Грейс раньше. В нем не осталось благоразумия, запредельной температурой из него выжгло сдержанность. В нем было чистое желание. Губы Джеймса замерли на подбородке всего на секунду и тут же двинулись дальше. И Грейс встретила его – откровенно, бесстыдно. Обхватила лицо ладонями и повела сама, поймала язык на язык и прижалась теснее, чтобы целовать еще глубже, еще непристойней. Джеймс вдавил ее в себя, прижал к стене, чтобы телом сказать: «моя» и откликнуться на безмолвную уже мольбу о помощи: «Я без тебя не справляюсь, и ты мне нужен».

Простыни на кровати, слишком узкой для них двоих, приятно холодили взмокшую спину. Грейс позволила Джеймсу стянуть с нее платье вместе с бельем и тут же притянула его к себе для поцелуя, трясущимися руками стаскивая с него форму. Джеймс был сверху, холодный металл его армейского жетона касался ее обнаженной груди, обжигал кожу словно льдом. Грейс подцепила цепочку кончиками пальцев и аккуратно сняла его через голову, отложив в сторону, где он тут же затерялся среди скомканных простыней и одежды. Она смотрела на него, запоминала его лицо и твердила себе слова доктора Лоуренса: «Он за решеткой и больше никогда не прикоснется к тебе. Твое тело его забыло, так позволь же забыть и разуму». Но Грейс помнила Калеба. Она помнила его жесткие черты и сухие, механические движения. Она не спала ни с кем после него, мысли о физической близости вызывали тошноту и головокружение, и ей было бы больно, если бы Джеймс, даже отпустивший себя с поводка, с сорванными напрочь тормозами, забыл хотя бы на мгновение, что должен быть осторожным. Грейс знала, что он никогда не травмировал бы ее или любую другую женщину, с Джеймсом она могла быть спокойной. Но что-то внутри ее сломалось с громким скрежетом, когда он оказался внутри. Грейс вцепилась пальцами в его плечи, обняла за шею и прижалась щекой к горячей коже и жестким волоскам на висках, вдыхая запах тела и крема для бритья. Они замедлились до предела. Джеймс целовал ее везде, куда мог дотянуться, без слов понимая, что ей нужно время.

Ей все же удалось справиться с собой, расслабиться, понять, что рядом с ней Джеймс, не Калеб с его ядовитой слюной и металлическим запахом крови на руках, она обхватила лицо Джеймса ладонями, едва заметно кивнула и приподняла бедра ему навстречу. Джеймс подался вперед, не переставая целовать ее шею, плечи, груди. Поцелуи были тягучими и сладкими, как густая соленая карамель. Грейс впускала его в себя, чувствуя затылком подставленную ладонь, спиной – мягкий хлопок белья и всего Джеймса своим телом.

Он подталкивал ее к той тонкой грани, которой не существовало вообще, грани между желанием полной свободы и потребностью принадлежать кому-то.

Грейс больше не хотела свободы. Она, свобода, никак не сочеталась ни с синевой его глаз, ни с красивым рисунком губ, ни с ямочкой на подбородке, ни со шрамами на теле. Грейс теряла себя в этих ощущениях. Их было слишком много и чудовищно мало одновременно. Она могла только шире разводить колени в стороны, целовать его совершенно невпопад и закрывать себе рот ладонью, пытаясь заглушить срывающиеся с губ стоны, когда удовольствие становилось невыносимым.

Этой ночью Грейс не позволила себе уснуть. Она знала, что завтра обязательно пожалеет об этом, но, казалось, стоит ей закрыть глаза, ее сном и телом завладеет Калеб – чудовище из ее ночных кошмаров. Джеймс уснул почти сразу. Грейс, хватая губами влажный, прогретый воздух, прижала его голову к своему животу. На что он отреагировал незамедлительно даже в полудреме – подставил затылок под ладонь, коснулся губами кожи чуть выше пупка. Ему все еще было мало, но резервы истощились, растаял восторг, и нежность, и немое обожание. В нем ничего не осталось. Он просто позволил себе закрыть глаза и не открывать до самого утра. Даже не откатился в сторону. Просто сполз чуть ниже. Так и заснул, наполовину на ее разгоряченном теле, касаясь кончиками пальцев ног холодного пола. Проваливаясь в сон, Джеймс успел почувствовать, как выравнивалось ее дыхание. Как нежно теплые пальцы касались виска, перебирали влажные пряди волос.

* * *

Когда Джеймс окончательно проснулся, то обнаружил, что остался на кровати один. Грейс, накинув его рубашку на обнаженное тело, лежала спиной к нему на соседней, прижав колени к груди. Ее волосы были мокрыми после душа, а плечи подрагивали. Она беззвучно плакала.

Нортвуд поднялся на ноги, натянул белье и сел на край ее кровати. Голова была тяжелой после выпитого накануне, но не болела. Двойная порция эспрессо с сахаром быстро вернула бы его в строй. Он коснулся плеча Грейс и слегка сжал.

– Что-то случилось? Ты жалеешь?

Развернувшись к нему, Грейс легла на спину, стерла с лица слезы и покачала головой.

– Нет, – прошептала она и шумно выдохнула.

– Хочешь поговорить? – Джеймс чувствовал себя беспомощным, наблюдая за ее трогательно сдвинутыми к переносице бровями и распухшими от поцелуев дрожащими губами.

– Нет, – снова сказала она. – Я не знаю. Не знаю, почему плачу.

Грейс действительно не знала, что заставило ее плакать. Облегчение от того, что она позволила этому случиться? Мысли о том, что каким бы нежным, чутким и потрясающим ни был Джеймс, секс с Калебом оставил в ее душе гораздо более глубокий след? Понимание, что она, похоже, снова ввязывается в отношения с напарником, хотя обещала себе никогда этого не делать? Она не знала. Грейс предчувствовала надвигающийся смерч.

Глава 21

Неловкости, вопреки опасениям Грейс, между ними с Джеймсом не было. Прошедшая ночь стала катализатором и громоотводом в их отношениях. Утро перед работой прошло на удивление спокойно. Джеймс помог ей справиться с эмоциями молчаливым по большей части, но ощутимым присутствием. «Какая бы битва ни шла внутри тебя… если нужно подкрепление – я рядом», – только сказал он и сгреб ее в объятия. К этому Грейс нечего было добавить, и она позволила себе расслабиться. В машине Джеймс попросил прощения за свою выходку с Алексом Стоуном и подвез ее домой.

– Нечего прощать. – Грейс стянула влажные еще волосы резинкой и расправила складки на рубашке Джеймса, которую накинула поверх платья. Нортвуд остался в майке без рукавов, пиджак, убранный в чехол, лежал на заднем сиденье.

– Да, но…

– Хорошо, Джеймс. Я тебя прощаю.

* * *

В управление они приехали каждый на своей машине, но все равно столкнулись возле кофейного аппарата. В поведении Джеймса ничего не изменилось, он с самого начала был с ней мягок и в основном учтив.

Когда у них с Эваном завязались отношения, Грейс превратилась в параноика. Она стала меньше контактировать с напарником вне расследований: перестала ходить в бары с коллегами, следила за языком тела, сократив до минимума все случайные касания и взгляды, постоянно придумывала оправдания, когда они приезжали на работу вместе. Женщинам, работавшим среди мужчин, всегда приходилось непросто. Оказавшись в убойном, Грейс внезапно получила столько внимания, что едва с ним справлялась. Ее коллеги-мужчины устроили соревнование: кому быстрее удастся поиметь Грейс Келлер. А те, кто был слишком стар для подобных игр или дорожил браком, чтобы участвовать в этой гонке, с интересом наблюдал за происходящим со стороны и, возможно, делал ставки. Грейс проводила почти все свое время в управлении, и, как и у всех остальных полицейских, кому не посчастливилось создать семью или начать отношения до убойного, у нее было не так много вариантов. Коллеги или пьяные мужчины в барах, куда она иногда ходила с подругами по пятницам, чтобы потанцевать и позволить себе расслабиться после напряженной недели в участке и на выездах. Она не собиралась сдаваться никому из тех, с кем работала, просто потому что не хотела доставлять им такое удовольствие. Она предпочитала одиночество. Пока получше не присмотрелась к Эвану. Напарник никогда не участвовал в нелепых спорах на нее, с ним, простоватым, но надежным, ей было комфортно. Грейс тщательно оберегала их одну на двоих тайну, не позволяя никому из коллег победно и слегка разочарованно сказать: «Ну, я так и думал, что рано или поздно…»

С Джеймсом ей не хотелось ничего скрывать. Отношения с коллегами стали доверительнее, ее давно перестали воспринимать как еще одну женщину, которая сходит с ума от мужчин в форме. Грейс старалась быть откровенной по крайней мере с собой: ее больше не волновало, что они подумают или скажут.

Джеймс протянул ей чашку, добавив в кофе двойную порцию сливок.

– Как себя чувствуешь?

– Я в порядке, Джей. Спасибо.

– Уайтхолл уже в кабинете. Работает с пяти утра. Я удивился, когда обнаружил его за столом. Он сказал, что не может спать из-за джетлага, но мне кажется, что Уайтхолл слегка повернутый.

– Не знаю. Но думаю, он разочарован тем, что мы не работали так же усердно, как и он.

Идя быстрым шагом по коридору, Грейс старалась не расплескать кофе и не думать о вчерашней ночи. Близость Джеймса, запах тела, звук его голоса не позволял ей забыть. Подсознание немилостиво подкидывало картинки, от которых кожа Грейс покрывалась испариной. Холодный воздух из сплит-системы захватывал ее в объятия, и тогда Грейс бросало в дрожь.

Уайтхолл сидел за столом. Когда они вошли, он поднял взгляд и посмотрел на детективов поверх открытого ноутбука. Агент аккуратно разложил перед собой документы со значком «ФБР» в правом верхнем углу и сверял информацию, делая пометки на бумаге.

– У меня хорошие новости, – не тратя времени на приветствия, сообщил он и сделал глоток воды. Уайтхолл задумчиво повторил большим пальцем путь капли на запотевшей стенке прозрачного стакана, словно никак не мог подобрать нужных слов, а затем убрал его в сторону и положил перед собой руки. – Пару часов назад из Бюро прислали список мужчин, которые когда-либо причисляли себя к «Вашингтонским псам». Я отобрал тех, кто обучался в Вашингтонском университете одновременно с Брюэром, Голдбергом и Гроссманом. Но есть проблема. В этой папке восемнадцать имен. – Уайтхолл протянул папку Грейс.

Келлер поспешно поставила чашку на стол, взяла папку и раскрыла ее. Джеймс стоял за спиной Грейс, пока она листала характеристики восемнадцати мужчин. Жадно поглощая информацию, Грейс чувствовала, что это первая и едва ли не единственная по-настоящему стоящая зацепка. Среди мужчин из списка были юристы, журналисты, архитекторы, бизнесмены, девелоперы и стоматологи. Все с безупречной репутацией, на которой общество «Вашингтонские псы» было маленьким, незначительным пятном. Чтобы оттереть его, заставить людей, даже тех, кто знал об особенностях инициации, забыть, достаточно было заниматься благотворительностью.

– У нас здесь восемнадцать потенциальных насильников, – задумчиво произнес Нортвуд. – И кто из них будет следующим?

– Ты видел Нейта? – Обернувшись к Джеймсу, Грейс напряженно поджала губы. – Нам стоит опросить Анджелу Брюэр, Яэль Голдберг и эту дурочку… Брук. Возможно, кто-то из этих мужчин покажется им знакомым. Стоит разделиться, сделать это немедленно и одновременно.

– Я все не могу понять. – Джеймс аккуратно, чтобы не рассыпать документы, взял папку из рук Грейс и покачал головой. – Что мы расследуем? Куда движемся? Что приоритетней – предотвратить следующее убийство, поймать убийцу, выяснить правду о «Вашингтонских псах», кто еще причастен к чему-то ужасному, за что сейчас расплачивается, или узнать, кто еще, кроме Джессики и Дейдры, пострадал от их рук?

– Расследование с двойным дном, детектив Нортвуд. Оно не простое, но очень логичное. Если мы сможем ответить на все те вопросы, что ты задал, считай, что дело раскрыто. Мы почти наверняка знаем, что убийца не отец Дейдры, если, конечно, он не разыграл перед вами спектакль с инсультом и подгузниками. И скорее всего, это не брат Джессики. Для того, кто убивает людей, он слишком активно ведет социальные сети, пытаясь притянуть как можно больше внимания к тому, что случилось с его сестрой. Но это может быть его тактикой. Поэтому я не стал бы исключать его из списка подозреваемых.

– Список, признаться, не длинный… – выдохнул Джеймс и сел на край стола, сложив руки на груди.

Грейс сглотнула, заметив легкую синеву на его скуле – отпечаток ее несдержанности. Она до сих пор злилась на Джеймса за Алекса Стоуна, но гораздо меньше, чем раньше. Остыв, Грейс решила, что прошлым вечером, перед его поцелуем, вела себя отвратительно.

– Я уверен, что у «Вашингтонских псов» жертв гораздо больше двух девушек, о которых мы уже знаем. И считаю, что нам, возможно, стоит составить список девушек, без вести пропавших в округе Кинг за последние двадцать лет. Уверен, что это будет продуктивнее.

– Это невозможно, Генри. – Грейс покачала головой. – Девушки пропадают постоянно. Ежедневно. Их похищают, убивают, они сбегают из дома…

– Не проститутки или беспризорницы. Девушки из хороших семей, некоторые, возможно, обучались в Вашингтонском университете. Нужно сделать выборку. Обратиться к психологическим портретам Джессики и Дейдры. Молодая женщина, скорее всего студентка или старшеклассница, живет с родителями. Со средней эмоциональной стабильностью, дружелюбная, восприимчивая к опыту. О таких обычно говорят: «положительная девочка». Родители гордятся успехами и сильно переживают потерю. Но при этом не подозревают, что на самом деле происходит в ее жизни. Не знают, что недостаток эмоциональной близости с вечно работающим отцом она компенсирует, встречаясь со взрослыми мужчинами или, по крайней мере, охотно ведясь на их ухаживания.

– Думаешь, все так просто?

– Профайлинг в целом проще, чем кажется на первый взгляд.

– Когда ты об этом говоришь. – Джеймс беззлобно усмехнулся, провел пятерней по волосам и задержал ладонь на загривке, свыкаясь, казалось, с новой короткой стрижкой.

В кабинет постучали. Детективы оставили дверь приоткрытой, но тот, кто стоял за ней, слыша громкие голоса, льющиеся в коридор, решил обозначить свое присутствие.

– Войдите.

Грейс замерла посреди кабинета. Она напряглась, чувствуя каждую мышцу в теле, сжала ладони в кулаки, словно ожидала удара. В животе зашевелилось что-то противное, похожее на рой ночных лишайниц. Грейс судорожно сглотнула скопившуюся во рту слюну.

– Детектив Келлер… – Нейт Портман несмело толкнул дверь, и она со скрипом открылась. – Лейтенант МакКуин ждет вас у себя.

– Что-то случилось? – Джеймс подошел ближе, едва заметным, успокаивающим жестом коснулся ладони Грейс и нахмурился. В руках у него все еще была папка с эмблемой ФБР.

– Еще одно тело. Нашли еще одно тело.

Глава 22

Тело неизвестного мужчины в заброшенном помещении очистных сооружений неподалеку от парка «Парящий орел» обнаружил охранник, появляющийся на объекте примерно раз в две недели по требованию владельца земли, поэтому понять, как долго труп пролежал здесь, и установить приблизительное время смерти мог только доктор Скотт Хэмптон. Когда детективы приехали к месту обнаружения тела, судмедэксперт работал уже больше получаса, его ассистент Эмма Рутман встретила Нортвуда и Келлер снаружи. Доктор Рутман, согнувшись и положив ладони на колени, стояла в отдалении от входа. Ее обычно оливковая кожа с ярким персиковым румянцем на щеках побледнела, приобрела серо-зеленый оттенок. Джеймс, проходя мимо, сочувственно поджал губы и похлопал Эмму по плечу.

Прежде чем войти, детективы и агент Уайтхолл надели защитные костюмы и маски. Но запах, вытекший из помещения как осязаемая, густая субстанция, мгновенно проник и под костюмы, и под маски, намертво приклеившись к коже.

– Черт, – выдохнул Джеймс. – Сколько он здесь пролежал?..

– Детективы. – Хэмптон поднял на них взгляд, улыбнулся и махнул рукой. – Потрясающе интересный случай. Взгляните.

Грейс следом за Джеймсом подошла ближе. Уайтхолл не торопился приближаться к телу. Посмотрев на него, Грейс поняла, что он больше теоретик, чем практик. Лезть в сознание чудовищ, вскрывать и препарировать их мозг, предугадывать, бесконечно анализировать, понимать мотивы и рассматривать фотографии жертв не то же самое, что видеть тело, больше недели пролежавшее в теплом, влажном помещении. Он выглядел растерянным, внутри его шло целое сражение. Педантичный Уайтхолл, казалось, пытался договориться с собой. Он боялся вымараться, боялся не справиться и составить компанию Эмме снаружи. Грейс не хотелось его смущать. Она отвернулась и взглянула на тело.

– Вам повезло. – Перед детективами возник Арчи Морган и протянул им пластиковый пакет, в котором лежали водительские права жертвы. – Перед вами Мэттью Реймонд.

Детективы переглянулись. Имя жертвы оказалось им знакомо. Все утро они просматривали список Уайтхолла. Бывший студент Вашингтонского университета, фотограф и журналист Мэттью Реймонд был среди «Вашингтонских псов». Но он едва ли походил на соблазнительного опасного красавца с фотографии. На снимке у Мэттью был взгляд с поволокой, кривая ухмылка и чувственные губы, волнистые каштановые волосы, тронутые сединой на висках, ямочки на щеках. Все это не сходилось с обезображенным трупом перед глазами.

– Да, спасибо, Артур, – с шероховатым налетом раздражения в голосе сказал Хэмптон. – Мэттью Реймонд, сорок два года. Судя по состоянию тела, он пролежал здесь примерно полторы недели. Процветает ферментативное разложение, ярко выражена гнилостная венозная сеть… Мистер Реймонд был в хорошей форме, в теле совсем небольшой процент жира, иначе разложение было бы еще более стремительным. Голова практически отделена от тела, мягкие ткани шеи сильно повреждены…

– И она словно… – Джеймс наклонился к телу, нахмурился и помолчал, подбирая слова. – Словно не отсюда, – выдохнул он и пошатнулся от запаха, его глаза заблестели от выступивших слез.

– Вот это как раз самая интересная часть. Пленка, обмотанная вокруг головы, ограничила доступ кислорода к тканям, что сильно замедлило разложение.

– Причина смерти? – Грейс старалась не дышать, голова кружилась, ей хотелось поскорее оказаться на воздухе, в машине и подальше от этого места.

– Если судить по брызгам крови… – Доктор Хэмптон окинул пол взглядом. Крови было много, как на скотобойне. Она свернулась, высохла, превратившись в бурые пятна на бетоне, но количество ужасало. Должно быть, убийца был покрыт ею с головы до ног. – Ранение шеи и повреждение сонной артерии.

– Хватило бы и одного удара. – Совладав с собой, агент Уайтхолл приблизился и сделал несколько фотографий. – Наш парень был в ярости, когда убивал мистера Реймонда.

Никто из них не сомневался, что Мэттью убил человек, которого они ищут.

– Для чего пленка? – Грейс обернулась к Джеймсу и с мольбой посмотрела в его глаза, не до конца понимая, что хотела бы услышать.

– Пытка водой. И наши, и арабы использовали ее на Ближнем Востоке. Любимое развлечение ЦРУ. У него множество преимуществ: не оставляет физических следов, но при этом оказывает сильное психологическое давление, выводит из эмоционального равновесия, во время пытки развивается сильнейший страх смерти. Я помню, она многим развязывала языки. После нее человек… уже не тот, что был раньше.

– Ты пугающе много об этом знаешь, – усмехнулся Уайтхолл.

Грейс заметила, как Джеймс с силой сжал челюсти под маской. Под глазом у него проступила вена. Грейс едва подавила в себе порыв обнять его. После того как Джеймс рассказал ей о времени, проведенном в плену, она часто ловила себя на мысли, что ей бы хотелось заставить его забыть о тех днях.

– Нужно проверить, не заявлял ли кто-то о его исчезновении. – Джеймс смягчился, перехватив сочувствующий, болезненный взгляд Грейс.

– Он не женат, родители живут в другом штате, у него нет даже подружки, а его друзья трясутся за собственные шкуры, не думаю, что кто-то… – Уайтхолл не договорил.

– Тогда нужно обыскать его дом. Спасибо, Скотт. Пришли отчет как можно скорее. – Нортвуд коснулся плеча доктора Хэмптона и направился к выходу. – Нейт. – Раздеваясь на ходу, Джеймс набрал номер офицера Портмана. – Срочно раздобудь мне ордер на обыск.

* * *

Прокурор Хейс подписала ордер на обыск квартиры Мэттью Реймонда через несколько часов после звонка Портмана. К шести часам вечера детективы и криминалисты уже стояли в коридоре многоэтажного дома в даунтауне, ожидая, когда вскроют дверной замок. Парни из команды Арчи Моргана оцепили пространство от лифта до входа в квартиру желтой лентой. Джеймс переминался на месте в нетерпении, его кожа покрылась испариной, волосы на висках слиплись от пота, он с силой сжал челюсти, Грейс слышала, как он скрежетал зубами, от чего ее собственные неприятно ныли, но Келлер оставалась спокойной. В этом отрешенном спокойствии чувствовалось отчаяние и смирение. Грейс была готова ко всему.

Специалисты вскрыли замок и отступили от двери на несколько шагов, освобождая детективам проход. Грейс дернулась на месте, но, прежде чем она успела сделать шаг, Джеймс остановил ее, прикосновением к предплечью.

– Стой, – тихо сказал и пошел первым.

Джеймс настороженно толкнул дверь, она медленно, со скрипом открылась, и тогда Нортвуд шагнул в темное пространство прихожей, как в пасть древнего мифического чудовища. Тьма поглотила его целиком. Грейс запаниковала, ей вдруг захотелось кинуться за ним, схватить за руку и вывести на свет. Она слышала его гулкие шаги, отскакивающие от стен коридора. Затем он щелкнул выключателем.

– Все в порядке, входите, – сказал он и повел взглядом вокруг себя, осматриваясь.

Квартира Реймонда не была похожа ни на безукоризненный дом Брюэра, ни на классическое поместье Голдберга в псевдоколониальном стиле. Интерьер в апартаментах Реймонда показался Грейс слегка хулиганским. Приглушенные тона и простые формы были фоном для безумных работ современных художников и постмодернистов. Стены в квартире Реймонда напоминали галерею. Фотографии его авторства, упакованные в багетные рамы, по большей части снимки обнаженных женщин в провокационных позах, напомнили Грейс стиль фотографа Терри Ричардсона. В них было что-то неправильное, омерзительное. При взгляде на них Грейс чувствовала себя грязной.

Рассматривая снимки, Грейс не заметила, что Джеймс задержался возле одного из них.

– Знакомая задница, – усмехнулся он, кивком указывая на модель, когда Грейс столкнулась с ним.

– Брук? – узнала Грейс на фото любовницу Джейми Брюэра.

Лица не было видно, но она хорошо запомнила кровяную росу на ягодицах и родинку на бедре Брук Хэллфорт.

Джеймс кивнул, помолчал, брезгливо вглядываясь в снимок, и пошел дальше, в гостиную. Грейс какое-то время смотрела ему в след, в голове вставали на свои места недостающие фрагменты рассказа Брук. Джейми с приятелями опоили ее, изнасиловали и сделали фотографии. Теперь она понимала, кто был фотографом. Грейс достала из кармана телефон и напечатала смс доктору Хэмптону: «Провел вскрытие? Нашел что-нибудь интересное?» Хэмптон прислал ей полароидный снимок, весь в красно-бурых разводах, на котором кто-то запечатлел изувеченного и мертвого Мэттью Реймонда. «Это было у жертвы во рту», – добавил судмедэксперт. За спиной у Грейс присвистнул Арчи Морган.

– Жутко здесь, правда? – спросил он, глядя по сторонам, и передернул плечами.

– Соберите все снимки со стен… где видны лица или какие-то отличительные особенности: родинки, шрамы, татуировки, веснушки…

Грейс скользнула взглядом по снимку. На нем был только торс и тонкая шея с напряженными сухожилиями: белая рубашка расстегнута до середины, трогательный хлопковый бюстгальтер в мелкий цветочек, грудь, покрытая веснушками. Ей стало нехорошо: закружилась голова, к корню языка подступила тошнота. Хрупкая фигурка сильно напоминала девичью. Детективу показалось, что на снимке совсем еще юная девушка. Сбросив мутное наваждение, Грейс попыталась убедить себя, что сейчас они заняты поисками убийцы Реймонда, а не сбором доказательств, что он и его приятели заслуживали смерти. И все же. Ей казалось, узнай она причину, вычислить убийцу станет проще.

Криминалисты, незамедлительно приступившие к работе, исследовали каждый сантиметр квартиры, перемещаясь из гостиной в спальню, из спальни в ванную, в кабинет, гардеробную, гостевую комнату и техническое помещение, где стояла стиральная машина и приспособления для уборки. Джеймс, в бахилах и латексных перчатках, ходил по гостиной, наблюдая за криминалистами. Изредка он брал предметы в руки и ставил их на места.

– Здесь все вроде в порядке. – Джеймс взял с каминной полки книгу и пролистал ее, когда Грейс подошла к нему со спины.

– Что ты имеешь в виду?

– Если бы его похитили из квартиры, убийца оставил бы нам беспорядок. Разве нет?

– Да, возможно. Нейт допрашивает консьержа. Я думаю, нам нужен ордер на видеоматериалы, чтобы понять, когда он исчез.

– Нашли его компьютер и камеру. Упаковывать? – В гостиной появился Арчи.

– Да, – рассеянно произнесла Грейс. – Конечно.

– Вы не смотрели, что там? – Джеймс положил книгу на место и провел пальцем по поверхности полки – он остался чистым.

– Не-а, он запаролен. Парни в лаборатории разберутся.

– Тебе не кажется, что здесь слишком чисто для холостяцкой берлоги творческого человека? Кто-то поддерживает чистоту. И нам нужно выяснить кто.

Грейс вспомнила, в каком запустении нашла дом Джеймса и Мэдди, когда впервые навестила его после похорон.

– Пыли нет совсем. Даже в труднодоступных местах, – заключил Джеймс. – Реймонд не женат, подружки у него, насколько нам известно, нет. Либо он невыносимый педант, что совсем не сочетается с его образом разгильдяя, либо у него есть домработница. Нужно поговорить с ней. Может, она расскажет что-то интересное.

Едва заметно улыбнувшись, Грейс отметила про себя, что агент Уайтхолл им бы сейчас пригодился, но Генри остался в участке. Он работал над «Вашингтонскими псами» и пытался задействовать ФБР, чтобы они помогли составить список без вести пропавших девушек округа Кинг за последние двадцать лет. Грейс была почти уверена, что из этого ничего не выйдет. По статистике, некоторые из них сбежали из дома, другие стали ненайденными жертвами убийц, о которых те не спешили рассказывать. Грейс подумала о Калебе. Сколько из них могли быть его жертвами? Мысль навестить его в тюрьме внезапно возникла в голове и мгновенно стала навязчивой.

– Тут все чисто, детективы. Постельное белье чистое, как и обивка мебели. На расческе нет волос, никаких следов телесных жидкостей или чего-то подобного. Компьютер – самое интересное, что здесь есть. Мы его упаковали. И фотографии тоже. Не вижу смысла терять время. – Арчи на ходу стянул с рук латексные перчатки и пожал плечами.

– Сколько времени нужно, чтобы просмотреть его компьютер?

– Сложно сказать. От нескольких дней до нескольких месяцев. Все зависит от того, что мы будем искать. Я поговорю с парнями и дам вам знать.

– Попроси фотографа отснять и оцифровать все работы Реймонда. И пришли мне как можно скорее, хорошо?

Грейс поджала губы и вздохнула, проведя пальцами по волосам. Ее план состоял в том, чтобы просмотреть ориентировки на девушек из списка Уайтхолла и соотнести «особые приметы» с теми, что зафиксировал Реймонд. Брук натолкнула ее на это и дала надежду, что Уайтхолл может оказаться прав. Грейс предположила, что среди портретов женщин, развешанных в коридоре, как чучела голов трофейных животных, могут быть совпадения с без вести пропавшими. Комната качнулась перед глазами, и вслед за ней Грейс. На секунду теплый, приглушенный свет гостиной Мэттью Реймонда сменился призрачным желто-зеленым. Вернулся ночной кошмар. Неизменный и неотвратимый. Сон, после которого она просыпалась с криком на сбитых, влажных простынях. Коридор в доме Калеба, портреты женщин на стенах, но их имена ей были хорошо известны. Имена тех, кого Грейс не удалось спасти: Кэтрин, Мишель, Джейн, Вивьен… Мэдди.

– С тобой все в порядке? – Джеймс обхватил ладонью ее предплечье и привлек к себе, когда Арчи, прикинув что-то в уме, кивнул и вернулся с указаниями к команде.

– Да, прости. Я задумалась. – Грейс упрямо покачала головой и улыбнулась через силу. – Нужно возвращаться в участок.

Глава 23

Келлер включила посудомоечную машину, вытерла руки полотенцем и обернулась к сестре. Холли сидела на краю стола в пижаме, одолженной у Грейс. В одной руке девушка держала пустую банку из-под греческого йогурта, а в другой телефон. Она увлеченно с кем-то переписывалась, улыбалась в экран, не услышав, похоже, последний вопрос Грейс.

Кухню заливал солнечный свет, путаясь в длинных светлых волосах Холли. С улицы доносился приглушенный городской гул. В воздухе уже чувствовалось лето. Покачивая собранную наполовину римскую штору, ветер нес в дом запах нагретого асфальта, озерной воды и цветущих деревьев. Грейс с нежностью смотрела на сестру, прижавшись поясницей к столешнице.

Исследование трупа Реймонда заняло больше времени, чем обычно требовалось Хэмптону. Влажность и тепло в помещении, обшитом профилем из металла, способствовали стремительному разложению тканей. Скотт обещал закончить первичный отчет к вечеру. Команда работала слаженно. Оперативная группа занималась мелкими поручениями. Нейт Портман и Нелл Хоппер просмотрели видеозаписи и выяснили, что Реймонд в последний раз вышел из квартиры неделю назад. На записи он выглядел слегка растерянным и взвинченным: движения отрывистые, бегающий взгляд. Реймонд пользовался услугами клининговой компании. Судя по эмблеме на рабочей форме девушек, которые периодически, примерно раз в три дня, появлялись на пороге его квартиры, компанию он не менял. Нейт и Нелл опрашивали девушек-клинеров, пытаясь выяснить, не видели ли они чего-то необычного, когда убирали апартаменты Реймонда. Эти допросы до сих пор не принесли результатов. Натали и Крис последние сутки занимались тем, что изучали многочасовую съемку с единственной камеры с шоссе, которая могла быть для них информативна. Точного времени смерти они не знали, пока Портман и Хоппер не сообщили им, когда Реймонда в последний раз видели живым. Натали и Крису было нелегко, пришлось подключить еще нескольких офицеров, несмотря на то что детективам этого не хотелось. Чем меньше людей знали подробности дела, над которым они работали, тем меньше была вероятность, что детали расследования просочатся в прессу или утекут в социальные сети. Ханна была обеспокоена ситуацией, которая сложилась после интервью родителей Дейдры. Люди поддерживали их, Алекса Стоуна и убийцу, кем бы он ни был.

Генри Уайтхолл работал над списком исчезнувших девушек. Со щепетильностью свихнувшегося маньяка он распределял девушек по группам, ориентируясь на их расу, возраст, социальное положение и особенности внешности. Уайтхолл пришел в восторг, когда криминалисты прислали фотографии из квартиры Реймонда, и развесил их на стены. От мельтешения перед глазами ярких пятен в кабинете Грейс, привыкшую к пастельным, приглушенным оттенкам, слегка мутило.

Грейс и Джеймс поговорили с родителями Реймонда. Через несколько дней они должны были прилететь в Сиэтл за телом сына.

Криминалисты работали с компьютером жертвы. Несколько раз Арчи отчитывался, уверяя, что у них все под контролем. Они нашли защищенные файлы, которые Реймонд не собирался никому показывать, и теперь пытались взломать хитрый, сложный, многоступенчатый пароль.

У Джеймса и Грейс впервые за все время выдался свободный вечер. Джеймс потратил его на то, чтобы собрать вещи из дома, где жил с Мэдди, и отвезти на склад коробки сненужной одеждой и мебелью. Грейс пригласила сестру на ужин. Холли осталась на ночь, сегодня у нее не было занятий.

– Ты меня слышишь? – С легкой усмешкой в голосе Грейс выдернула Холли из активной переписки с подругами. – Я спросила: как экзамены, успеваешь? Или оставишь часть на следующий год?

Холли взглянула на нее так, словно только что обнаружила, что не одна на кухне, и рассеянно улыбнулась.

– Вроде бы успеваю. – Она пожала плечами и уже собиралась вернуться к телефону, но передумала. – Слушай, а что тот парень, Нейт?

– А что Нейт? – Грейс нахмурилась и включила кофемашину.

– Он пару раз писал мне. Приглашал на свидание. Вы вместе работаете, да?

– Да, – холодно отозвалась Грейс, думая о том, что ей нужно еще сильнее загрузить Нейта работой, чтобы у него не было времени писать Холли. За то время, пока Грейс работала с ним, она успела его изучить. Нейт был хорошим парнем. Грейс пыталась уберечь сестру от боли, которую после смерти Эвана она едва пережила. – Послушай, Холли. – Грейс поставила на стол две чашки с кофе и села напротив сестры, положив ее босые, холодные ступни себе на колени, как в детстве. – Встречаться с полицейским – почти всегда плохая идея. Да, Нейт хороший, как щенок золотистого ретривера. Но у него почти никогда не будет времени на тебя.

– О, ну, к этому я привыкла. Мой отец и сестра полицейские. – Холли лукаво улыбнулась.

– Это грязный прием, – Грейс устало вздохнула и посмотрела ей в глаза. – Хорошо, встречайся с ним. Только потом не удивляйся, когда посреди свидания он сорвется, потому что его вызвали на место преступления, или когда обнаружишь «Глок» под его подушкой. Холли, я стараюсь быть тебе старшей сестрой, правда. Но как в детстве уже не будет.

– Ладно, прости. Я знаю, что это дело, как и все предыдущие, суперважное и бла-бла-бла… В кампусе только об этом и говорят. Особенно с тех пор, как уволился профессор Гроссман. Это правда, что его обвиняли в изнасиловании какой-то Джессики Стоун?

Грейс замерла. В кармане ее пижамных брюк завибрировал телефон. Звонил Хэмптон, но Грейс нажала на отбой и подняла взгляд на сестру:

– Что ты сказала?

– Профессор Гроссман уволился, – повторила Холли громче и по слогам, словно говорила с неразумным ребенком. – Это что, важно?

– Что-то вроде того, – пробормотала Грейс. Набирая номер Джеймса, Грейс в нетерпении вскочила со стула, зажала телефон плечом и стала стягивать с себя пижаму. – Мне нужно на работу, малышка, прости.

Снимая с вешалки джемпер и джинсы, Грейс ловила на себе озадаченный взгляд Холли.

– Джеймс? Кто сейчас наблюдает за домом Гроссмана? – без приветствий начала Грейс.

– Кто-то из патруля. Могу уточнить у лейтенанта Стивенса. – Голос у Джеймса был запыхавшимся.

– Пожалуйста. И езжай в участок.

– Что-то случилось?

– Да, Холли сказала мне, что профессор Гроссман уволился из Вашингтонского университета… Подожди минутку. – Грейс нажала на удержание, приняла вызов от Хэмптона и бросила телефон на кровать, чтобы одеться. – Слушаю, Скотт.

– Я не вовремя?

– Говори, все нормально.

– Выслал подробный отчет на почту. Причина смерти – колотая рана шеи, нож тот же. Смерть наступила около недели назад, точнее сказать затрудняюсь. Перед смертью у него была острая гипоксия. Об этом говорит состав крови и состояние некоторых внутренних органов, в том числе мозга. Токсикология чистая.

– Спасибо, Скотти, я просмотрю отчет и отпишусь тебе. – Грейс села на край кровати и уронила голову на ладони.

– Отлично, до скорого. – Хэмптон прервал вызов.

– Грейс? – Из динамика послышался обеспокоенный голос Джеймса.

– Да.

– Все в порядке?

– Да, увидимся в участке.

* * *

В ушах еще стоял раскатистый, как гром, крик лейтенанта Стивенса. Патрульные, пришедшие на смену Натали и Крису, упустили момент, когда Гроссман вышел из дома через заднюю дверь, оставив свет в гостиной и спальне включенным, и исчез в темном переулке.

Сдавив пульсирующие виски пальцами, Грейс пыталась сосредоточиться на отчете Хэмптона, но у нее не выходило. Она встала из-за стола и подошла к Джеймсу, заглянув ему через плечо. Он просматривал профили девушек, отобранных Уайтхоллом для дела. Не задерживаясь ни на ком подолгу, Нортвуд сверялся с полицейской базой и, если обнаруживал, что девушку нашли живой или мертвой, откладывал папку в сторону. После выборки список Генри становился значительно короче. Уайтхолла в кабинете не было. Закончив с потенциальными жертвами, он созвонился с несколькими мужчинами, бывшими членами «Вашингтонский псов», и назначил три встречи. Грейс взглянула на часы – он должен вернуться совсем скоро.

Джеймс раскрыл очередное дело и застыл. Грейс уже давно научилась считывать его настроение и эмоции. Нортвуд выпрямился, осанка сразу стала болезненно правильной, как у оловянного солдатика (казалось, живые люди так не умеют), плотно сжал челюсти и перестал дышать. Напряженные плечи не вздымались, как от дыхания. В глазах застыл лед, но от его тела шел жар. Погрузившись в себя на ту глубину, о которой никто не знал, Джеймс лихорадочно что-то вспоминал и одновременно наперед просчитывал в голове ходы и отрабатывал версии. Он был напряжен, решителен и огорчен одновременно.

– Что-то не так? Ты ее знаешь?

Голос Грейс стал для Джеймса катализатором. Он наконец выдохнул, плечи опустились, но рассматривать фотографию рыжей девушки, которую звали Мэй, не перестал. Грейс тоже смотрела на нее. Мягкие, обтекаемые черты лица, полные губы без четкого контура, серо-голубые глаза и ярко-рыжие волосы показались Грейс смутно знакомыми. Ее бледную сливочную кожу так плотно покрывали веснушки, что она выглядела слегка загорелой. И улыбка: невинная, робкая, почти детская.

– Нет, не думаю. – Джеймс покачал головой и отложил папку в сторону.

– Джей, я считаю, что нам нужно навестить Калеба. – Произнеся наконец то, о чем думала последние несколько дней, Грейс почувствовала, что ей стало легче дышать.

Джеймс откинулся на спинку кресла и взглянул на нее снизу вверх:

– Что ты хочешь узнать?

– Хочу, чтобы он сказал, что среди этих девушек нет его жертв.

– Грейс, я очень сомневаюсь… и ты же понимаешь, что он может начать говорить о том, чего никто не должен знать. – Джеймс хотел сказать еще что-то, но не стал.

В кабинет вошел Генри Уайтхолл.

– Поговорил с Хадсоном, Палмером и Лоуренсом. Все мимо. – Генри снял пиджак и повесил его на спинку стула. – Яэль Голдберг опознала Хадсона, но сказала, что видела его всего пару раз за то время, пока они с Малкольмом были женаты. В первый раз на свадьбе и во второй на вечеринке в честь рождения ребенка. Хадсон сказал то же самое. После выпуска они практически не поддерживали связь. Он потерял свое состояние во время кризиса. Живет у родителей жены. Его больше никуда не приглашают. Палмера и Лоуренса никто не смог припомнить, но я все же поговорил с ними, потому что против них обоих в разное время выдвигали обвинения в изнасиловании. Не сказал бы, что эти встречи принесли мне удовольствие, но, по крайней мере, этих двоих можно вычеркнуть из списка. После судебных разбирательств старые приятели прекратили с ними общение. Нужно разделиться, опрашивать минимум по девять человек ежедневно, – говорил Генри быстро, что было на него не похоже. В глазах маниакальный блеск, на губах странная, кривая усмешка. Уайтхолл наклонился над столом и вычеркнул три фамилии из списка. – А что у вас?

– Ничего особенного. – Джеймс пожал плечами и скрестил руки на груди. – Ждем новостей от криминалистов по компьютеру Реймонда.

– О, я не сомневаюсь, они найдут там нечто такое… И это нам не понравится.

– Откуда эта уверенность?

Грейс села на край стола Джеймса и устало взглянула на Генри. Азартность и почти радостное возбуждение, волнами исходившее от профайлера, разбивались о ее стену, выстроенную из череды бессонных ночей, переживаний, отчаяния и страха. После того что случилось между ней и Джеймсом, Грейс несколько раз снился Калеб. Композиция кошмаров изменилась, теперь в них она раз за разом проживала смерть напарника. У них не было времени поговорить о той ночи в гостинице. Об иррациональном спокойствии, безопасности и наполненности, которую Грейс испытала. О ее слезах и странном предчувствии, которое сбылось. Они оттягивали этот разговор, потому что оба были к нему не готовы.

– Поделишься мыслями? – Джеймс захлопнул крышку ноутбука и отодвинул от себя папки, пытаясь освободить пространство.

Генри поднял на них глаза и едва заметно улыбнулся.

– Посмотрите на все это. – Он обвел рукой стены, увешанные снимками Реймонда. – Вы не понимаете?

Грейс прикусила щеку изнутри, уставившись невидящим взглядом на фотографию веснушчатой груди. Мыслями, возникшими у нее при обыске квартиры Реймонда, Грейс ни с кем не делилась, но теперь они, казалось, обретали форму.

– Это трофеи. Не все фотографии, что вы изъяли, представляют какую-то ценность, но эти – да. Я думаю, что имена девушек со снимков есть в списке. Я вычислил интересную закономерность. – Генри положил на стол перед детективами несколько листов с водным знаком «ФБР». – Большинство из пропавших девушек в разные годы учились в Вашингтонском университете. Двадцать лет назад изнасиловали Джессику Стоун и убили Дейдру Хьюз. Обе студентки Вашингтонского университета. Затем затишье. Там же в две тысячи пятнадцатом году Кит Гроссман начинает свою преподавательскую карьеру. И… посмотрите сюда. Анна Барлоу пропала год спустя, Пенелопа Уилсон – еще год спустя, Шэрон Хэмилтон – в восемнадцатом году, Андреа Бреккер – в девятнадцатом, Меллиса Праймроуз – в двадцать первом, Мэй Траск – в двадцать третьем. Должен быть еще кто-то за двадцатый и двадцать второй год, но я пока не понимаю кто. Это неважно. Я говорю о другом. Они убивали девушек с определенной периодичностью, примерно раз в год, и трофеи им нужны, чтобы продлить переживание. Если серийный убийца – одиночка и социопат, все просто – он может хранить части тел в холодильнике или нижнее белье жертв в подвале. Но если серийный убийца, скажем, помощник мэра или профессор? Фотографии. Не изуродованных тел или отрезанных конечностей. Художественные фотографии с легким эротическим подтекстом и капелькой садизма – отличный вариант. Это позволяет им меньше убивать, не привлекать слишком много внимания. Коллекционирование – это всегда про саморегуляцию. Фотографии на стенах дарили им некую гармонию и эмоциональный комфорт. Пока впечатления были яркими, они спасались женщинами вроде Брук, позволявшими делать с собой все что вздумается за новую сумочку «Биркин», а затем, – он вздохнул и сделал долгий глоток воды из стакана, который стоял на столе Джеймса, – очередное убийство, еще одна студентка, потерявшая голову от красавчика-профессора с приятным тембром голоса и опасной сексуальностью во взгляде. Девочки обычно тщательно скрывают такие отношения даже от подружек. Поэтому он не боялся, что кто-то может указать на него. – Генри опустился на стул и прижал ладонь к нижней половине лица.

– Есть и другие девушки, – справедливо заметил Джеймс. – Они не учились в Вашингтонском университете.

– Не знаю, возможно, убийств было больше одного в год, возможно, не только Гроссман выбирал жертв. Возможно, это даже не убийства. Может быть, они держат их где-то или организовали секс-трафик. Я пока не вполне понимаю.

– Но зачем помощнику мэра и потомственному адвокату деньги?

– Я не говорил, что они делали это ради денег.

– Но тогда для чего?

– Люди, у которых есть все, больше, чем все, мыслят иначе, чем мы с тобой, Джеймс. В какой-то момент ты перестаешь испытывать удовольствие от социально приемлемых отношений, от алкоголя, доступных женщин, новых машин, часов. И тогда проявляются девиации. Любые, к которым ты был предрасположен с самого начала: запрещенные вещества, насилие, опасные развлечения.

– Нам нужно опросить родственников пропавших. – Грейс взглянула на стопку личных дел, лежащих на столе Джеймса, и потерла лицо ладонями. – Джей, подключи к делу Нейта, Нелл, Криса, Нат… всех, кого сможешь найти, – пробормотала она, вытащив телефон из кармана и приняв вызов. – Да, Арчи, я слушаю.

– Детектив Келлер… – Впервые со дня их знакомства Грейс слышала в голосе смешливого Арчи растерянные, панические ноты. – Парни вскрыли компьютер Реймонда, – медленно произнес он и шумно сглотнул. – Вы должны это увидеть. Это просто… Приезжайте немедленно.

Глава 24

Коридоры криминалистической лаборатории Сиэтла, казалось, хранили крики Саманты Мэддокс. Отголоски ее истерики еще звучали в голове у Грейс, заглушая звук торопливых шагов. Джеймс почти всегда ходил бесшумно, мягкая, плавная походка снайпера придавала ему сходство с диким животным. Но каблуки на классических туфлях Генри Уайтхолла отбивали тревожный ритм, подталкивающий Грейс вперед, к двери кабинета Арчи Моргана.

Грейс еще ни разу не приходилось бывать на шестом этаже лаборатории. Это место, в отличие от этажа судмедэкспертов, было не предназначено для посетителей. Пустые коридоры, закрытые кабинеты, давящая тишина и едва уловимое гудение проводов. Здесь не пахло стерильными бинтами и антисептиком, а воздух был значительно теплее, но Грейс дрожала. Ее трясло не от холода. Голос Арчи и его «приезжайте немедленно» проник в нее и расползся внутри липким, душащим страхом.

Они шли молча. Ужас, сковавший Грейс, передался напарнику и профайлеру как вирус, от которого не было спасения. Каждый из них думал об одном и том же: материалы, добытые Арчи Морганом, станут переломным моментом в расследовании. В машине, по пути к лаборатории, Грейс думала о том, что они увидят. Она вспомнила слова студента Вашингтонского университета, кажется, его звали Юэн. Мальчишка рассказал об обряде инициации «Вашингтонских псов». Сексуализированное насилие над женщинами, снятое на видео, было входным билетом в тайное сообщество. Грейс не до конца поверила его словам, но, хотела она того или нет, на них опиралось расследование. Безумные слухи и легенды, которыми были окутаны все тайные общества в старых университетах, всегда приводили ее в замешательство. В полицейской академии, где она училась, не было ничего подобного, но ей не раз приходилось слышать совершенно дикие истории об обществе «Череп и кости» или «Волчья голова». Поэтому ей представлялось, что парни из команды Моргана обнаружили на компьютере гигабайты видеозаписей с изнасилованиями и, возможно, убийствами.

– Слово «hounds» в названии – не всегда значит «псы», – когда они остановились перед дверью в кабинет Арчи Моргана, задумчиво прошептал Генри.

Он слегка нахмурился, опустил взгляд под ноги, его рот приоткрылся, словно в удивленном вздохе.

– Что? – Нортвуд собирался постучать.

– Я говорю… – Генри поправил очки на переносице и лихорадочно облизнул губы. – «Hound» имеет несколько значений. В том числе: гончая, охотник, негодяй и даже «натравливать», «подвергать преследованию». Что, если мы все время вкладывали неправильный смысл в название? Я высмеял его, сказал, что оно звучит как название для сборной по футболу. Но что, если я ошибался с самого начала и правильнее всего считать их охотниками, преследователями, но не псами.

– Какого черта, Генри, что это вообще должно значить? – Джеймс нетерпеливо переступил с ноги на ногу и поджал губы.

Грейс переглянулась с Генри. Ей показалось, что сейчас они думали об одном и том же. Преследователь и жертва. Охотник и добыча. Ей показалось, они оба знали, что именно увидят всего через несколько минут. Образы были смутными, смазанными, но чем дольше Грейс смотрела в глаза профайлеру, тем четче они становились.

Джеймс покачал головой и все же постучал в дверь. Арчи ответил незамедлительно, пригласив их войти. На его лице не осталось и следа той привычной улыбки, которую всегда хотелось вернуть в ответ. Не в пример их собственному, кабинет Моргана был чист и аккуратен. Педантичность Генри Уайтхолла по мере продвижения расследования сходила на нет. Изменения не бросались в глаза, но в конце концов их с Джеймсом кабинет стал напоминать типичный захламленный чулан из нуарного детектива. Арчи Морган предпочитал минимализм. Стол, на котором не лежало ничего лишнего, стоял у окна, освещаемый солнечным светом, экраны трех мониторов были безукоризненно чистыми. Всего один стул для посетителей и двухместный диван в противоположном углу, рядом с небольшим шкафом для одежды.

– О, вы уже здесь… – как-то заторможенно и рассеяно пробормотал Арчи и смахнул тыльной стороной ладони испарину со лба. – Сразу к делу… Я работаю в криминалистике уже почти восемь лет, но такого еще ни разу не видел. Предупреждаю сразу, после этого вам придется выделить значительную часть заработка на психотерапевта. – Он усмехнулся, но эта усмешка казалась просто неуместной защитной реакцией. – Так, ну… вам в любом случае придется это увидеть, поэтому… – Арчи подозвал детективов и профайлера ближе к себе и развернул один из мониторов так, чтобы все было хорошо видно.

Джеймс наклонился, оперся ладонями на столешницу и сжал челюсти, его лицо ничего не выражало, отрешенным, холодным взглядом он уставился в экран. Генри встал за спиной Моргана и сложил руки под грудью: кулаки сжаты, плечи напряжены, брови сдвинуты к переносице. Грейс подошла к Джеймсу, прижалась к его бедру, чтобы почувствовать опору, и шумно сглотнула скопившуюся во рту слюну.

– Мы выборочно осмотрели несколько видеозаписей. – Он помолчал, подбирая слова. – Это охота.

– Что? Ты вызвал нас, чтобы посмотреть видеозаписи с охоты?

Джеймс выпрямился, снисходительно взглянул на Арчи и улыбнулся, но Грейс почувствовала в его голосе раздражение. Похоже, он все еще не понимал или просто не хотел верить.

– Это не… Как бы попроще сказать… Вроде как охота на людей. На женщин. Не знаю, вот. – Он щелкнул папку с названием «19», выбрал первое видео из двух существующих и откинулся на спинку стула.

Это была любительская съемка. Камера дрожала в руках оператора, но Грейс без труда узнала кампус Вашингтонского университета. В вечернее время на улице почти не было прохожих. Девушка на видео определенно не знала, что ее снимают. Она шла, стуча каблуками по брусчатке, кутаясь в черное длинное пальто. Ветер рвал ее темные, волнистые, тяжелые на вид волосы, с деревьев сыпалась рыжая листва. Стал накрапывать дождь, отчего изображение местами плыло. Когда преследователь почти поравнялся с жертвой, она стремительно обернулась. На какую-то долю секунды ее красивые, кукольные черты исказил испуг и озадаченность: брови нахмурены, губы мученически изогнуты, словно за мгновение до крика. Затем ее лицо разгладилось, девушка улыбнулась и замедлила шаг. Кадр сместился вниз. На экране появились две пары ног: каштановые мужские оксфорды и черные замшевые сапоги на высоком каблуке.

– Профессор, что вы делаете здесь так поздно?

– Только закончил проверять ваши тесты, мой ассистент заболел.

– Вы снимаете?

– Здесь так красиво по вечерам, правда? Я никогда раньше этого не замечал.

– Да. – Она запнулась и слегка неуверенно добавила: – Пожалуй…

– И ты сегодня очень красивая.

Кадр сменился после склейки. Все это походило на любительский фильм. Грейс не до конца понимала, что происходило на записи, но чувствовала, что у этого есть сценарий.

– Андреа Бреккер, – прошептал Генри, и остальные как по команде посмотрели на него. – Это Андреа Бреккер.

– Девушка из списка, – подтвердил Джеймс. – Я смотрел ее дело сегодня. Это она, Грейс, студентка Вашингтонского университета, пропавшая в девятнадцатом году.

Андреа прятала свою сахарную улыбку за бокалом вина. Она сидела на светлом кожаном диване, поджав под себя ноги, переговариваясь с собеседником, который снимал ее на камеру. Звучало что-то из классики. Возможно, Густав Малер. Проигрыватель стоял возле дивана, но звук не был навязчивым.

– Знакомый интерьер. – Джеймс поднял взгляд на Грейс.

– О чем ты?

– Мы с Нелл были в доме Гроссмана. Это его гостиная. Его чертов проигрыватель, репродукции на стенах и кожаная мебель.

– Здесь болтовня, ничего интересного. – Арчи свернул видео и открыл другое. – Я перешлю вам все материалы. Но сначала взгляните на это.

То, что они увидели дальше, заставило всех троих разом замолчать. Кабинет погрузился в странную, напряженную тишину, прерываемую звуками, доносившимися из колонок. Смотреть на экран не отрываясь было невозможно. Джеймс видел многое. Он видел, как пытали людей, и сам подвергался пыткам, видел, как боевики режут глотки солдатам, как жертвенным ягнятам, видел разворошенные взрывами детские тела где-то за океаном, видел истерзанные тела женщин с отделенными молочными железами еще прошлой осенью, здесь, в Сиэтле. Он видел холодное, бледное тело Мэдди и прижимал ее, мертвую, к себе, пачкаясь в крови, но сейчас он отводил от экрана взгляд, смотрел на свои дрожащие руки, за окно, туда, где текла жизнь. На автомагистрали шумели машины, шелестела изумрудная листва и кричали птицы. Джеймс смотрел в безразличное голубое небо, сложив ладони перед собой, словно молился. Он не хотел наблюдать, как насилуют и истязают Андреа, просто не мог.

Лето мгновенно растеряло все свои краски, обесцветилось. Вокруг все стало черно-белым. Грейс почувствовала соленный вкус на губах и зажала рот ладонью, чтобы не закричать и не разрыдаться в голос. Гроссман привел Андреа к друзьям, как овцу на заклание. Пятеро мужчин терзали ее тело много часов подряд, даже после того, как она перестала реагировать. Периодически они приводили ее в чувства, и все начиналось заново. Андреа кричала, пыталась защищаться, умоляла отпустить ее, убить, прекратить все это. Она звала маму.

Грейс захотелось сделать сразу несколько вещей: закурить, вымыться с мочалкой и прекратить поиски убийцы, охотящегося на «Вашингтонских псов», но она не могла двинуться с места. Они смотрели запись в ускоренном режиме, но ей казалось, что она стоит здесь целую вечность, что ее ноги приросли к полу в кабинете Арчи Моргана, вплавились в холодный гранит и бетон под ним, такими тяжелыми они казались.

Генри единственный смотрел не отрываясь и делал пометки в блокноте. В отличие от детективов, он хорошо контролировал себя, не позволяя эмоциям взять верх.

– Сейчас начнется самая занимательная часть, – прошептал Арчи, не поднимая взгляда, когда экран сначала потух, а затем, спустя пару секунд, загорелся снова.

К концу предыдущей части Андреа выглядела так, словно уже была мертва. Ее красивое лицо заплыло от ударов, зубы обломались, губы распухли, а большие карие глаза теперь напоминали щелки. Но в следующем кадре она лежала на боку посреди бескрайнего черного леса, опираясь рукой на пожухлую траву и подопревшие листья. Ее трясло. Она уже не могла плакать, только хныкала, срываясь в сухие рыдания, из ее груди рвались странные булькающие звуки.

– Пожалуйста, – едва шевеля разбитыми губами, прошептала она и повисла на его руке, когда один из насильников подошел к ней ближе, намотал на кулак длинные шелковистые волосы, теперь взбитые и слипшиеся от крови, и поднял ее над землей. – Пожалуйста, я никому не скажу. Пожалуйста, мне так страшно…

– Слышали, парни, она никому не скажет, – сказал один из них, а остальные рассмеялись.

Этот голос Грейс часто слышала с экранов телевизора. Она сразу узнала говорившего. Джейми Брюэр. Горячие слезы текли по ее руке.

Они загнали Андреа довольно быстро. У нее не было сил спасать свою жизнь. Она пробежала всего несколько миль, судя по времени, прежде чем упала и больше не смогла подняться. Кто-то выстрелил ей в ногу из двустволки, чтобы она даже не пыталась сбежать. Андреа завыла. Ее лицо снова сняли крупным планом. Девушку била крупная дрожь, она отключалась на несколько секунд и снова приходила в себя.

– Мамочка, тут так холодно, – шептала она, словно в бреду. – Я не… я не хочу умирать.

Грейс заставила себя отвернуться. Теперь она ничего не видела, но все еще слышала голоса, смех. Андреа захрипела и быстро затихла.

– Сделай-ка фото для коллекции, – сказал один из них, и Грейс услышала, как остальные снова одобрительно рассмеялись.

Когда щелкнул затвор фотокамеры, Грейс вздрогнула. Она обернулась и увидела полароидный снимок крупным планом на экране мужчина в балаклаве стоит в кадре с охотничьим ножом и двустволкой, он позирует, как охотник, положив одну ногу на тело жертвы. И внезапно затерянный где-то среди буйных мыслей пазл встал на место, она поняла, зачем убийца-мститель делал фотографии жертв. Сначала это казалось бессмыслицей, странной манией, особым почерком двинутого серийника, но теперь она была уверена, что на самом деле это было актом возмездия. Он хотел, чтобы они поняли, что он знает, знает обо всем.

– Восемнадцать записей с подобным содержанием, – вздохнув, сообщил Арчи.

– Сколько видеозаписей? – переспросил Джеймс.

– Восемнадцать. Мы не все успели отсмотреть, поэтому я не могу сказать, сколько убийств они совершили, но…

Грейс его не слушала, не отнимая ладоней от лица, она выбежала из кабинета, пытаясь вспомнить, не проходили ли они уборную, пока шли к кабинету Моргана. Ее замутило.

Упав на колени перед унитазом, Грейс судорожными движениями убрала волосы от лица и оперлась ладонями на ободок. Какое-то время она действительно думала, что ее вывернет наизнанку, но ничего не случилось. Грейс отползла в сторону и прижалась спиной к стене. Она обняла колени руками, опустила на них голову, прикрыла глаза. Из-под подрагивающих ресниц текли слезы. Грейс думала о тех восемнадцати девушках, над которыми надругались и загнали, как ланей. Думать о них было почти так же мучительно, как и смотреть видеозапись, но иначе она не могла. Ей хотелось сжаться в комок, исчезнуть, не существовать.

Часть ее души умерла вместе с Андреа. Эта часть была вымазана кровью, грязью, к ней прилипли пожухлые листья и сухие хвоинки. Она знала, что ей придется просмотреть все видеозаписи хотя бы частично, чтобы попытаться опознать жертв и преступников, и тогда восемнадцать мертвых девушек разорвут ее душу на части. Грейс могла бы отказаться, поручить это Генри и Джеймсу, но она не умела расписываться в своих слабостях. Иногда ей казалось, что каждое дело отхватывало от нее по куску, и совсем скоро от ее тела ничего не останется. Она принимала в себя все пули и лезвия ножей, это было невыносимо.

Джеймс нашел ее в уборной, сидящей на полу у кафельной стены.

– Хэй… – Напарник опустился перед ней на колени, растормошил, обхватил нижнюю половину ее лица ладонью и ощутимо сжал. – Посмотри на меня. Давай. Вот так, – прошептал он, когда она подняла на него влажный, воспаленный взгляд. – Это больно, согласен. Очень больно. Но ты должна взять себя в руки.

– Она звала маму, Джеймс…

Он выглядел так, словно собирался произнести вдохновенную речь, но его оборвали на полуслове. Решительность сменилась раздражением, промелькнула злоба и ярость. Джеймс понурил плечи, поджал губы и обреченно кивнул.

– Да. – Голос его был спокойным. – Она звала маму, – подтвердил Джеймс. – Послушай, если это слишком для тебя, ты можешь отказаться от дела. Я и… Генри, мы доведем его. Если хочешь. – Теперь уже нежно обхватив лицо Грейс обеими ладонями, Джеймс стер пальцами слезы с ее щек. – Если ты действительно этого хочешь, я поговорю с лейтенантом МакКуином. Возьмешь отпуск, съездишь к родителям.

Грейс покачала головой и прикрыла глаза.

– Если хочешь продолжать, тебе придется взять себя в руки, Грейс. Сейчас… мы так близки к концу, пожалуйста, не оставляй меня наедине с Уайтхоллом, мы же поубиваем друг друга. – Джеймс улыбнулся, и Грейс тоже пришлось.

Она кивнула, заплакала в голос, у нее больше не было необходимости держать перед ним лицо. Джеймс коснулся ее губ поцелуем, который вышел скомканным, соленым и коротким, и крепко обнял, дав ей понять, что она всегда может на него рассчитывать.

В машине тихо играло радио. Никто не разговаривал, переживая случившееся каждый по-своему: Джеймс курил третью сигарету подряд и игнорировал правила дорожного движения, Генри, положив на колени ноутбук, что-то быстро печатал, периодически поправляя очки одновременно трогательным и раздражающим жестом, Грейс расположилась на заднем сиденье, привалившись на один бок, прижавшись лбом к прохладному стеклу, и рассматривала смазанную молочным туманом картинку за окном. На улице давно уже стемнело. Солнце описало по небу полукруг и скрылось на западе.

– Я думаю, что первая часть видео сделана для личного использования. Если вы обратили внимание, Гроссман не слишком заботился о том, чтобы скрыть свою личность. – Уайтхолл захлопнул крышку ноутбука, и в салоне стало темно, светился только огонек сигареты Джеймса, спидометр и стереосистема. – Но вторая часть… возможно, они распространяли видео. Наши парни из оперативного отдела сейчас работают над похожим делом, снафф-видео в даркнете, нужно связаться с директором, может быть, мы движемся в одном направлении, только идем разными путями… – Последние слова он проговорил уже тише и достал из кармана телефон.

– Нам стоит отсмотреть хотя бы первые части. Мы знаем, что мужчин было пятеро. Трое из них – Брюэр, Голдберг, Реймонд – мертвы. Гроссман сбежал. Но есть кто-то еще.

– Ты не думал, что каждый раз это могут быть разные мужчины?

– Это мало похоже на правду, – дожидаясь, пока директор ответит на вызов, сказал Генри и покачал головой. – Большое количество участников превратило бы всю затею в хаос. К тому же у них слаженный коллектив. Они понимают друг друга зачастую без слов, действуют так, словно это один человек. Такое возможно, только если между людьми существует сильная эмоциональная связь.

– Это… сейчас неважно, – трезво заметил Джеймс. – Мы расследуем убийства мужчин, не девушек. Для начала нам нужно выяснить, кто из тех, у кого был мотив, устроил охоту на «Вашингтонских псов», а уже после будем думать о том, сколько убийц в балаклавах было на самом деле.

Салон машины снова погрузился в тишину, сотканную из тихого урчания двигателя, заунывного трека из колонок и долгих гудков в телефоне Генри.

Глава 25

За ночь им удалось отсмотреть, систематизировать и рассортировать большую часть полученных от Арчи Моргана материалов, а ближе к утру обессиленная Грейс села на диван, оперлась на один бок и, опустив голову на подлокотник кресла, провалилась в тревожный сон. Картинки, мелькавшие перед глазами, пугали ее, терзали, как стая оголодавших койотов. Все видео начинались по одному сценарию. Один из них, чаще всего профессор Гроссман, заводил отношения с молодой девушкой. Иногда на мероприятиях и светских приемах он цеплял взглядом из толпы хорошеньких, пустоголовых, наивных дурочек, разносивших коктейли или шампанское. Иногда это были студентки, вдумчивые и начитанные девушки из хороших семей, совершенно очарованные Гроссманом, которые уже не станут архитекторами, лингвистами или искусствоведами. Иногда жертвами становились модели Реймонда: он подходил к девушкам на шумных, оживленных улицах, и о них никогда больше никто не слышал.

Грейс не могла не представлять в роли жертвы свою младшую сестру. Мысль, что Холли слушала лекции Гроссмана, взаимодействовала с ним на экзаменах и, возможно, привлекала его, казалась невыносимой. Хуже было только осознавать, что он мог думать о ней в таком смысле.

Во второй части мужчины в балаклавах насиловали жертв, подвергая их изощренным издевательствам. Более ранние видеозаписи велись в темном, грязном помещении. Запыленный, обветшалый, заброшенный завод или фабрика, которых в пригороде было достаточно. Остальные видео снимали в другом месте: чистый, хорошо освещенный подвал без окон. Безликие локации могли находиться где угодно, тратить время, чтобы выяснить, где именно насильники снимали фильмы, казалось неразумным. Поиски могли затянуться и ни к чему не привести.

Лес из заключительной части казался незнакомым. Грейс ездила по штату Вашингтон сначала с отцом, а после переезда занималась хайкингом^[191] в заповедниках в одиночестве и с Эваном, но в пейзаже на видео не было ничего примечательного. Скалистые горы, обрывы, водопады, вековые деревья с необъятными мшистыми стволами, мелкие ручьи и неистоптанные тропы – все это встречалось в каждом из многочисленных национальных парков Вашингтона. Ночь смазала и скрыла все, чем эта местность могла отличаться от любой другой.

Девушки умирали одинаково. Загнанные, словно дичь, они оказывались на земле под прицелом двустволки и объектива. Звучал плач, стоны и мольбы отпустить, заверения, что об этом никто не узнает. Один сценарий для всех. За исключением Мелиссы Праймроуз, чье исчезновение расследовала Нелл Хоппер. Ее догнали у края обрыва. Она стояла там в своем разодранном легком платье – подол едва прикрывал обнаженные ягодицы, по мощным спортивным бедрам текла кровь. Мелисса стояла спиной к охотникам. Казалось, она не слышала их улюлюканья и насмешек, девушка сжимала ладони в кулаки, пытаясь договориться с собой. Никто из преследователей не верил, что она спрыгнет. Как и Грейс. Но она сделала это. Мелисса раскинула руки в стороны, сделала несколько неуверенных шагов вперед и рухнула вниз. Кто-то из мужчин грязно выругался, и съемка прервалась.

Грейс выдохнула и с силой провела ладонями по щекам, стирая ненавистные слезы. Детективы расслабились, думая, что видео закончилось, но затем экран снова вспыхнул.

– Она мертва? – В голосе чувствовалось беспокойство.

– Уже почти, дай ей время, – с усмешкой ответил кто-то.

Камеру навели на Мелиссу. Она лежала на камнях на берегу быстротечной реки. Ее изломанное, окровавленное тело подергивалось в судорогах, ледяная горная вода лизала ей ступни.

Грейс вздрогнула и проснулась. Она сразу села и зажмурилась от яркого солнечного света, затопившего кабинет. Ее трясло от недосыпа и утренней прохлады, хотя кто-то укрыл ее пледом.

– Долго я спала? – Грейс потянулась и взяла со стола стакан с кофе.

– Часа четыре. – Генри взглянул на нее поверх экрана ноутбука. – Заходил МакКуин, не стал тебя будить.

– Я даже не слышала, представляешь? – Пожав плечами, Грейс заторможенно осмотрелась. – Где Джеймс?

– Он уехал с Нейтом, опросить нескольких мужчин из списка.

– Вы все доделали?

На стенах висело восемнадцать портретов девушек. Фотографии жертв пронумеровали согласно цифрам на видеозаписях и прикрепили распечатанный стоп-кадр с телом.

– Да, и нам предстоит поговорить с родственниками жертв. Нелл Хоппер уже едет с плохими новостями к миссис Праймроуз. Я считаю, что стоит начать с конца. Номер двадцать три – Мэри Дивайн, номер двадцать два – Мэй Траск… Мелиссу, двадцать первый номер, взяла на себя Нелл. И номер двадцать – Шерил Пруэтт.

– Почему?

– Слышала старое итальянское выражение? Месть – это блюдо, которое следует подавать холодным. Романтизированная и опошленная бесконечным цитированием чушь. То, что он делает и как он это делает… Выглядит очень импульсивно и эмоционально. Холодной расчетливости, отстраненности в его действиях нет. Значит, он не успел остыть после травмирующего события. Он четко следует плану, его нельзя назвать дезорганизованным. Если быть честным, его вообще не стоит классифицировать по стандартной схеме. Он не серийный убийца в привычном понимании этого термина. И все же он убивает людей. Ежедневно сталкиваясь со смертью, мы привыкли воспринимать ее обыденно. Мы перебираем мотивы, учимся читать их мысли, воспринимаем жертв как набор характеристик. Мы привыкли работать с теми, для кого смерть человека – удовлетворение девиантных потребностей. И перестали думать о том, каких эмоциональных сил стоит убийство даже одного человека. Я читал твой отчет о задержании Калеба Сент-Джозефа, Грейс. Почему ты не убила его, хотя у тебя была такая возможность?

– Я просто не смогла бы жить с этим. Вот и все.

– Именно. В конце все сводится к тому, с чем мы готовы мириться. С чем готовы спать, жить, есть. К чему не будем возвращаться с сожалением спустя время. Убийство человека, каким бы мерзавцем он ни был, разрушает личность, если ты не убийца.

– О чем ты?

– Я и сам пока не знаю, но чувствую, что мы где-то близко. – Генри усмехнулся и закрыл ноутбук. – Обычно по жертвам можно четко проследить деградацию серийного убийцы. Эд Кемпер^[192] не сразу пришел к тому, чтобы попытаться уничтожить язык и голосовые связки своей матери в кухонном измельчителе. Как и Калеб Сент-Джозеф не сразу решился попробовать молочные железы жертв на вкус. Все всегда начинается с незначительных фантазий об убийстве. Ничего конкретного. Только образы. Тот, кого мы ищем, не фантазирует об убийствах. Он воспринимает их как работу, которую он должен сделать, потому что никто другой не справится, потому что он привык все контролировать, привык нести ответственность. И, возможно, привык убивать.

– Полицейский, военный, охотник? – Допив одним длинным глотком кофе, Грейс встала с дивана, пригладила волосы и собрала их в хвост.

– Возможно, – Генри подпер кулаком щеку и зевнул. – Нам нужно идти. Начнем с Мэри Дивайн.

– Дай мне немного времени, нужно привести себя в порядок.

Грейс достала из шкафа запасную рубашку, несессер с косметикой и направилась в подвал, где рядом с архивом располагалась женская душевая комната.

Глава 26

Семья Мэри Дивайн жила в дорогом районе Беллвью на берегу залива Мэйденбауэр. Хорошие дома с ухоженными участками, чистые, безопасные улицы, улыбающиеся прохожие с собаками на поводках или с детскими колясками. Вокруг все тонуло в изумрудной зелени, набравшей цвет и сочность. Жизнь в этом месте не казалась элитарной, фальшивой, недосягаемой, какой обычно она видится в дорогих районах. Мысль о том, чтобы когда-нибудь купить дом на похожей улице, на несколько секунд даже показалась Грейс привлекательной, пока она не решила, что упустила свой единственный шанс на спокойную жизнь в достатке, в доме, похожем на один их этих особняков, когда выбрала работу в полиции, вместо того чтобы стать архитектором, как надеялась мама.

Детектива и профайлера впустила девочка-подросток лет пятнадцати, сестра Мэри Дивайн – Элизабет. В гостиной, куда она их привела и попросила подождать родителей, сидел парень. На вид ему было около двадцати, его внешнее сходство с Мэри и Элизабет намекало на то, что он приходился им братом. Мэри, старшая сестра, до того как с ней случилось несчастье, была очень красивой девушкой. Ее фигуре позавидовала бы даже Белла Хадид^[193]. Светлые волосы с теплым медовым оттенком, слегка выгоревшие на кончиках, хорошая кожа, канонические черты лица, не утратившие еще тех детскости и невинности, которые приводят в восторг некоторых мужчин: прямой нос со вздернутым кончиком, распахнутый взгляд светло-зеленых глаз, красиво очерченные полные губы все в складочках, мягкая припухлость щек с естественным персиковым румянцем на них, делавшая ее необыкновенно юной. Мэри была самой хорошенькой из восемнадцати девушек, оставшихся навсегда молодыми. Она не была студенткой Вашингтонского университета, в логово «Вашингтонских псов» ее привел Реймонд. Они познакомились на какой-то творческой, концептуальной вечеринке, на которой звучала давящая музыка в стиле синтвейв, а Мэри Дивайн выглядела как фея Динь-Динь среди вампиров и ведьм. Реймонд окружил ее заботой, весь вечер не отходил от нее, а потом предложил поснимать. Позже, из-за алкогольного опьянения или помутнения сознания, никто из присутствующих в ту ночь на вечеринке не вспомнил ни Мэри Дивайн, ни Мэттью Реймонда. Мэри зафиксировала камера, когда она садилась в такси, чтобы поехать домой, а Мэттью растворился в толпе, ушел переулками, предусмотрительно позаботившись, чтобы исчезновение Мэри не смогли связать с ним. Он заранее знал, что сделает с ней.

Когда в гостиную спустились родители Мэри, они попросили детей подняться в свои комнаты. Миссис Дивайн села на край софы, нервно заламывая пальцы, ее муж опустился рядом, положил ладонь ей на бедро и крепко сжал в успокаивающем жесте. Им обоим было слегка за пятьдесят. Мэри Дивайн была точной копией своей матери Кортни, чей возраст выдавала только седина на проборе и висках и легкая одутловатость лица из-за инъекций гиалуроновой кислоты. Айзек Дивайн обзавелся лысиной и небольшим животом, но распознать, что в молодости этот мужчина нравился женщинам, было нетрудно – притягательный взгляд, чувственная линия рта, квадратная челюсть.

Дочь мистера и миссис Дивайн пропала чуть больше года назад, в их взглядах надежда найти ее еще не превратилась в пепел, она пылала ярко, яростно, как в костре горят сухие щепки.

– Спасибо, что согласились поговорить с нами. – Голос Грейс звучал почти робко, ее решительность словно истлела, столкнувшись с этой надеждой.

Они пришли сюда, чтобы попытаться добиться признания от отца или брата Мэри, Грейс совсем забыла, что они ничего не знают. Что она – тот самый ненавистный человек, который сообщит им о смерти дочери, но не сможет отдать ее тело.

– Все в порядке, детектив Келлер. Вы что-то узнали о Мэри?

– Да. – Она опустила взгляд на секунду. – Надеюсь, вы не против, если при разговоре поприсутствует профайлер из ФБР?

– Нет. – Айзек поднялся с дивана и протянул Генри ладонь для рукопожатия.

– Генри Уайтхолл. – Профайлер привстал, крепко пожал ему руку и сдержанно улыбнулся.

– И нам бы хотелось, чтобы вы пригласили сюда вашего сына Дугласа.

Кортни поднялась наверх без слов и через несколько минут вернулась с сыном. Дуглас сел между отцом и матерью, наклонился вперед и скрестил пальцы в замок, разом сделавшись старше, чем был на самом деле.

– Что вам известно о моей сестре? – твердым, поставленным голосом, который мог бы принадлежать взрослому мужчине, но не парню, спросил он, без стеснения рассматривая Грейс и Генри.

Келлер глубоко вздохнула и уже собиралась заговорить, но Генри ее опередил:

– Нам очень жаль сообщать вам об этом, но мы предполагаем, что ваша дочь мертва…

И Генри, и Грейс видели на записи, как Мэри Дивайн перерезали горло от уха до уха, но Уайтхолл попытался смягчить формулировку.

Кортни взвыла и зарыдала, закрыв лицо руками. Айзекановость дезориентировала, он выглядел так, словно получил сотрясение: взгляд расфокусирован, на лбу выступил пот, а губы шевелились, повторяя бессвязное: «Нет, не может быть, не моя Мэри. Нет, не верю, этого не может быть». Дуглас рывком поднялся на ноги и схватился за голову, впиваясь пальцами в короткие светлые волосы. На крик матери из своей комнаты выбежала Элизабет. Девочка застыла на лестнице, прижала ладонь ко рту и осела на ступеньки.

Спустя примерно полчаса, когда Грейс и Генри удалось привести Дивайнов в чувство словами, водой и успокоительными, они продолжили разговор. К этому моменту на диване перед ними сидела уже вся семья. Элизабет опустила голову на материнское плечо, Айзек прижимал жену и дочь к себе. Дуглас сидел немного в стороне, источая непримиримую злобу.

– Вы сказали, что предполагаете, что она мертва. – Айзек громко шмыгнул носом. – Что это значит?

– Мы не нашли ее тело, – с осторожностью сказала Грейс. – Но обнаружили… видеозапись с ее убийством.

– Что? – Неверие, шок и неподдельный ужас исказили лицо Айзека страшной гримасой.

– Пока идет расследование, мы не можем распространяться об этом. Но когда все выяснится, я лично приеду к вам и расскажу, как все было на самом деле. – Генри наклонился вперед, пытаясь вызвать доверие у семьи Дивайн. – Но сейчас, чтобы раскрыть дело об убийстве вашей дочери, нам с детективом Келлер нужно задать вам несколько вопросов. Если сейчас вы не готовы отвечать на них, мы можем дать вам пару дней, чтобы вы пришли в себя и собрались с мыслями, но сейчас важна каждая минута, потому что ваша дочь Мэри – не единственная жертва.

– Вы поймали ублюдка Калеба Сент-Джозефа? Я видел вас в новостном выпуске. – Айзек взглянул на Грейс.

– Да.

– С тех пор, как его взяли… мы каждый день ждали звонка от кого-нибудь из ваших. – Его голос надломился, мужчина яростно стер со щек слезы. – Не сговариваясь. Просто… переглядывались… многозначительно. Всегда держали телефоны включенными. Но когда никто так и не позвонил, мы выдохнули, решили, что надежда есть. Что наша девочка скоро вернется к нам. А теперь вы говорите, что… – Он закрыл лицо руками и зарыдал.

– Мы понимаем, Айзек, и очень вам сочувствуем. Это действительно так. – Грейс потянулась к нему и коснулась подрагивающего плеча. – Нам очень жаль.

– Вы узнаете кого-нибудь из этих мужчин? – Генри достал из папки и выложил на стол фотографии Брюэра, Голдберга, Реймонда и Гроссмана. – Посмотрите внимательно.

– Это помощник мэра Сиэтла Джейми Брюэр. – Айзек придвинул к себе одну фотографию. – Остальных впервые вижу.

– А вы, Дуглас?

– Не узнаю никого.

– Дуг учится в военной академии Уэст-Пойнт, в Нью-Йорке. Сейчас у него каникулы.

Грейс нравилось их взаимодействие с Джеймсом на допросах. Они действовали в симбиозе, понимали друг друга с полуслова, по взгляду, жестам и языку тела. Генри был закрыт от нее, она не могла понять, что он думает насчет Дугласа Дивайна. Уайтхолл сосредоточился на семье, внимательно наблюдая за их поведением, впитывая все вербальные и невербальные знаки, чтобы позже разобрать их на запчасти, проанализировать и собрать психологический портрет.

Скотт Хэмптон предположил, что горло Брюэру и Реймонду перерезали армейским ножом. Сам Уайтхолл сказал ей, что убийцей может оказаться тот, кто привык убивать. Худощавый мальчишка с первого курса военной академии, пусть и озлобленный, не самый подходящий подозреваемый, но серийные убийцы почти никогда не выглядят как монстры. Грейс ошиблась с Калебом и после этого ставила под сомнения все свои догадки и мысли, что противоречило самой сути ее работы. Чувствовать рядом с собой человека, которому редко приходится сомневаться, было приятно, в том числе и поэтому Грейс позвонила Генри, не дожидаясь, пока Бюро пришлет кого-нибудь еще. Грейс сомневалась насчет Дугласа еще и потому, что костлявый парень вряд ли в одиночку мог справиться со взрослыми мужчинами в хорошей физической форме. Но что, если он был не один? Келлер перевела взгляд на Айзека Дивайна. Отец выглядел искренне шокированным, когда ему сообщили о смерти дочери. Они с Генри выяснили, что человек, которого они ищут, не психопат. Вряд ли он смог бы так талантливо отыграть эмоции, если бы на самом деле заранее знал, что Мэри давно мертва.

– Вы думаете, все эти мужчины причастны к смерти Мэри? – Айзек взял фотографию Джейми Брюэра в руки и посмотрел на нее словно впервые.

– Только предположения. Пока это не имеет смысла обсуждать.

– Постойте… Я слышал о смерти Джейми Брюэра. А остальные, тоже мертвы?

– Двое из троих – да. – Грейс понимала, к чему он клонил, и ждала, что после ее слов он откажется говорить без адвоката.

– Получается, что… Мне нужен адвокат?

– Нет, мистер Дивайн. Это неофициальный разговор, и в любом случае ваши сегодняшние показания не будут прикреплены к делу. Скажите, у Мэри были отношения?

– Был один парень, который таскался за ней со школы, но я думал, они просто друзья. Но при чем здесь это?

– У нее были отношения, – пискнула Элизабет, столкнувшись с замешательством родителей. – Она не говорила вам, потому что… – Девочка посмотрела на родителей и выпрямила спину, почувствовав себя уверенней, когда мама и папа кивнули, чтобы она продолжала. – Я случайно узнала. Зашла в ее ванную, чтобы попросить шампунь, мой закончился, а она… говорила по видеосвязи с каким-то взрослым мужчиной. Я мельком его увидела. И потом спросила…

– Что Мэри рассказала тебе о нем?

– Просто сказала, что они встречаются уже пару месяцев. И чтобы я не думала говорить об этом родителям, потому что он взрослый и им это не понравится. И еще Мэри сказала, что он фотограф. Это все.

– Кто-нибудь из этих мужчин на фотографиях похож на того, которого ты видела по видео? – мягко спросил Генри, подозревая, что немного позже, когда она все поймет, чувство вины может ее уничтожить. Он не хотел на нее давить.

Взгляд Элизабет упал на фотографию Мэттью Реймонда, но она сказала:

– Я не уверена. Не знаю. – Ее глаза наполнились слезами.

– Если удастся что-нибудь вспомнить, – Генри положил на стол визитку, – сообщите нам, хорошо? Также, если вам потребуется поддержка психолога, Федеральное бюро расследований предоставит вам квалифицированного специалиста.

– Спасибо, – пробормотал Айзек, взял в руки визитку и уставился на нее притупленным взглядом.

Келлер и Уайтхолл покинули дом Дивайнов после полудня, потратив на визит гораздо больше времени, чем планировали. Генри снял пиджак и расстегнул несколько пуговиц на рубашке. Грейс убрала волосы, вытащила солнцезащитные очки из сумки и надела их. Удушливый воздух стоял без движения, с залива тянуло илом, сыростью и горячим влажным песком. Солнце поднялось высоко в небо, выкрасив бескрайнюю гладь в бледно-голубой. Деревья с плотными обширными кронами, как и разбрызгиватели на газонах, немного спасали, но хлопковая рубашка Грейс все равно прилипла к спине, пока они шли по улице к месту, где она припарковала «Челленджер».

– Есть какие-то мысли? – Грейс завела машину и включила кондиционер, но они не спешили садиться, стоя у открытых дверей, чтобы салон успел немного проветриться.

– Реакция на новость у семьи положительная. Та, на которую рассчитываешь, сообщая о смерти близкого. – Генри пожал плечами и закурил. Дым от его сигареты мгновенно таял в жарком воздухе. – Я не думаю, что Айзек Дивайн – тот человек, которого мы ищем. Как и Дуглас.

– Ты не думал о том, что они могут действовать в тандеме?

– Возможно, это имеет смысл. Понаблюдаем за ними. Сможешь организовать слежку? Нужен кто-то из твоих людей, чтобы в этот раз без проколов, как с Гроссманом.

– Попробую. Я не лейтенант, Генри. И даже не сержант. Поговорю с МакКуином, посмотрим, что можно сделать.

– Окей. – Он выбросил окурок в урну и сел в машину. – Меня больше беспокоит Элизабет. Ты же понимаешь, что она узнала Реймонда?

– Да, безусловно, узнала.

– Тогда почему она молчит? Боится родительского гнева? Осуждения?

– Она ребенок. – Грейс проверила телефон, чтобы убедиться, что Джеймс не звонил, и выехала на дорогу. – С детьми всегда сложно.

– Мне показалось, что у них доверительные отношения в семье, но тогда почему Мэри скрывала связь с Реймондом?

– Ни одному родителю не понравился бы сорокалетний бойфренд их двадцатилетней дочери. Даже если в семье теплые отношения, есть такие вещи, которые ты просто не можешь рассказать родителям.

– Наверное. – Генри вздохнул.

– Ты узнал, в Бюро сейчас работают над этим делом?

– Да, им в руки попала видеозапись убийства Мэй Траск. Наводку дал аноним. У них нет того, что есть у нас. И я пока частично держу это в тайне. Но скоро молчать уже будет нельзя, это может стоить мне работы.

– Я понимаю, спасибо.

– Едем к Шерил-Пруэтт. Это по пути, на Мерсер-Айленд.

Глава 27

В доме погибшей Шерил их встретили мать и бабушка девушки. Отец Шерил умер спустя несколько месяцев после исчезновения дочери. Семья жила в небольшом доме в центре острова. Пруэттов нельзя было назвать состоятельными. На момент смерти Шерил едва исполнилось двадцать. Она окончила школу, но не получила стипендию ни в университет, ни в колледж. Девушка перебивалась подработками, чтобы накопить деньги на обучение – муниципальный колледж ее не устраивал.

Мать и бабушка Шерил на известие о смерти дочери отреагировали спокойнее Дивайнов. С момента исчезновения девушки прошло уже четыре года, новость принесла им не только невыносимую боль, но и облегчение. Грейс и Генри пришлось наблюдать за тем, как две женщины лили тихие смиренные слезы и поддерживали друг друга. В доме Пруэттов они пропитались тоской, словно побывали на похоронах. Всюду стояли фотографии Шерил в рамках. Девушка с портретов то смотрела на них с легким укором, то игриво улыбалась. Грейс не видела ее красивого юного лица с кукольными чертами, ей виделась маска смерти: сломанная челюсть, разбитый нос, заплывшие глаза и кровоподтеки на скулах. По каким признакам мать могла бы опознать тело дочери, если бы увидела его? Родимое пятно на бедре, цепочка с подвеской в виде сердечка на шее, родинка на щеке. Но где ее тело? Найдут ли они ее когда-нибудь? А всех остальных девушек? Смогут ли передать матерям то, что осталось от их девочек, чтобы у скорбящих родителей появилось место, куда они смогут прийти, поговорить, положить у надгробия любимые цветы?

По мере того как умирали «Вашингтонские псы», шансов становилось все меньше. Гроссман либо уже мертв, либо близок к этому. Остался последний. И, если мститель доберется до него раньше, восемнадцать семей так и останутся без ответов.

Покинув дом Пруэттов, Грейс испытала облегчение. Застывшее безмолвие старой, но ухоженной гостиной сменилось звуками. Наперебой голосили птицы, дул разыгравшийся ветер, из открытых окон автомобилей звучала музыка. Хотелось поддаться лету, снять обувь, подвернуть джинсы и пройтись по берегу озера, чувствуя под ногами песок и гальку. Грейс почти забыла, что они так и не поговорили с миссис Траск.

– Я не дозвонился до Кейтлин Траск, – уже сидя в машине, сообщил Генри, снимая запонки и закатывая рукава. – Понадеемся на удачу?

– В каком районе она живет?

– Маунт-Бейкер, возле мемориального моста Гомера Хэдли.

– Нам вроде бы по пути. Так что заедем.

По дороге к дому Кейтлин Траск Грейс позвонил Джеймс. Детектив Нортвуд и офицер Портман опросили шестерых мужчин из списка «Вашингтонских псов», но безрезультатно. После выпуска они никогда больше не контактировали с Джейми Брюэром или с кем-то еще из погибших мужчин. Оснований задерживать их или вызывать на допрос Джеймс не нашел, ему пришлось просить лейтенанта Стивенсона приставить к дому каждого из них офицера в штатском, чтобы понаблюдать. Пытаясь загладить вину за Гроссмана, Стивенсон дал даже больше людей, чем просил Нортвуд.

– Нелл сообщила Монике Праймроуз о смерти Меллисы. – Джеймс помолчал, щелкнула зажигалка. – Там все закончилось неважно. Нелл пришлось вызывать «Скорую». Монику увезли в больницу с сердечным приступом. Им толком не удалось поговорить.

– А что брат Меллисы?

– Этот сопляк? Ты же не думаешь…

– Нет, Джеймс. О нем кто-то позаботился? Он ребенок, который узнал, что его сестру убили, а мать увезли в больницу с приступом.

– Нелл привезла его в участок, с ним работает психолог.

– Спасибо.

– Вы скоро?

– Осталось поговорить с матерью Мэй Траск. – Грейс сверилась с навигатором, припарковалась возле светло-серого двухэтажного дома с пологой крышей и вышла из машины вслед за Генри.

Окна сверкали в лучах послеполуденного солнца, участок перед домом был чистым, ухоженным. От живой изгороди пьяняще пахло жасмином, удушливый, терпкий запах мешался с влажным ароматом свежескошенной травы, пока они шли по каменной дорожке к крыльцу.

После нескольких звонков дверь им открыла женщина с ярко-рыжими волосами, на веснушчатом лице которой Грейс с ужасом находила черты Мэй. Кейтлин Траск на вид было едва за сорок. Она выглядела сонной, смотрела на гостей прищурившись и обнимала себя руками.

– Чем я могу помочь?

– Миссис Траск, я детектив Келлер, со мной агент Генри Уайтхолл. Нам очень жаль…

– Нет, – прошептала она и отшатнулась.

Отступив на несколько шагов в глубь прихожей, она оперлась ладонями на консоль и стала обмякать. Расслабленное тело медленно стекало вниз.

Генри рывком открыл дверь шире и подхватил Кейтлин на руки, чтобы она не упала.

– Принеси воды и мокрое полотенце, – скомандовал он.

Все произошло так быстро. Грейс застыла на пороге, не успев ничего сделать. Она наблюдала, как Генри пытался привести миссис Траск в сознание, мгновенно превратившись из профайлера-интеллигента в мужчину, который знает, как действовать в критических ситуациях.

– Грейс, пожалуйста. – Просьбу он произнес с нажимом и поднял на нее взгляд, прощупывая двумя пальцами пульс на шее Кейтлин.

– Да, я сейчас…

На кухне Грейс намочила вафельное полотенце, налила в стакан холодной воды и вернулась. К этому времени женщина уже очнулась, она лежала на полу, Генри положил ладонь ей под голову.

Грейс опустилась на колени рядом с ней, обтерла лицо влажным полотенцем, свернула и положила его на лоб.

– Миссис Траск, вы принимаете какие-то таблетки? Если нужно что-то принести…

– Нет, – покачала она головой, и Генри помог ей сесть. Голос оставался слабым.

– Выпейте воды, мэм. – Поддерживая ее со спины, Уайтхолл поднес запотевший стакан к ее губам. Губам такой же формы и цвета, как у Мэй.

Грейс вспомнила, как в детстве родители часто шутливо спорили, на кого она похожа больше. «У нее мои глаза. Тот же разрез и цвет», – говорила мама. «Но мои губы и подбородок. Вот, взгляни», – в такие моменты папа приближал свое лицо к лицу Грейс и говорил: «Ну, мы близнецы», а мама смеялась, потому что на самом деле Грейс была ее копией.

Нежные, чувственные губы бледно-розового цвета с веснушками по контуру достались Мэй от Кейтлин. Та знала об этом, видела в дочери свое отражение, ее сердце разбилось бы в крошево, увидь она, как эти губы шептали: «Мама, мамочка, помоги».

Генри довел Кейтлин Траск до гостиной, усадил в кресло, открыл окно и включил потолочный вентилятор. Она дышала так, словно ей не хватало воздуха, но вскоре успокоилась. Изломанная линия плеч разгладилась, к лицу, мертвенно-бледному, постепенно возвращались краски, руки, сложенные на коленях, еще мелко дрожали.

– Мой муж – военный. – Она начала говорить сама, не дожидаясь вопросов. – И всю жизнь, с тех пор как вышла за него, я с ужасом ждала, но была готова, что однажды ко мне заявится кто-то из штаба в сопровождении капеллана со свернутым в треугольник флагом в руках. Когда он подолгу не звонил и не давал о себе знать во время командировок, я боялась стука в дверь. Но всегда как-то проносило, и я успокаивала себя до его следующей командировки. И теперь… С тех пор, как Мэй пропала, я каждый раз неслась к двери с надеждой. Спала с телефоном в руках и никогда не выключала звук. Но теперь… у меня давно уже нет надежды, что она вернется. – Кейтлин закрыла лицо руками и зарыдала. А затем подняла взгляд на Грейс. Прозрачно-голубые глаза казались безумными. – Моя малышка… Она мертва, ведь так?

– Нам очень жаль. – Грейс взяла Кейтлин за руку и ощутимо сжала. – Мы можем сейчас поговорить о Мэй?

– Когда я могу забрать мою девочку?

Грейс поджала губы, пытаясь подобрать слова, она поглаживала ладонь миссис Траск, не в силах произнести то, что должна была.

– Мы нашли… материалы, подтверждающие ее смерть, но пока еще не поймали того, кто это сделал, миссис Траск. Мы работаем над этим и сделаем все, что от нас зависит, чтобы вы могли похоронить свою дочь как полагается. – Генри говорил тихо, мягко. Бархатный звук его низкого голоса успокаивал. – Вы очень поможете нам, если ответите на несколько вопросов.

– Я постараюсь.

Кейтлин стерла слезы со щек свободной рукой, одна все еще лежала в ладони Грейс, и ей, казалось, не хотелось разрывать этот контакт. Словно сейчас только рука незнакомки, представившейся детективом Келлер, удерживала на этом свете, не позволяла провалиться в забытье.

– Вы упоминали мужа. Он отец Мэй?

– Да, но мы… не живем вместе.

– Вы разошлись после пропажи Мэй?

– Да, когда она пропала, он еще был на Ближнем Востоке, и мы с Мэй ждали его. Но причина не в этом. Не в том, что она пропала.

– Он плохо с вами обращался? Может быть, обвинял в исчезновении дочери? Как он вел себя, когда вернулся с Ближнего Востока?

– Нет, Алан никогда… Послушайте, наши отношения с мужем не имеют к делу никакого отношения.

– Простите, нам просто важно понимать, как он отреагировал на то, что случилось с Мэй.

– Как и любой нормальный отец. Сначала он пытался добиться от полиции хоть какой-то активной работы, а потом, когда ничего из этого не вышло, стал заниматься поисками сам. Мы тогда еще верили, что она жива. Поэтому он стал… словно одержим. Его никогда не было дома, а я не могла справляться со всем одна. Мы отдалились. А потом он просто взял кое-какие вещи и…

– Он ушел?

– Я вынудила его уйти. Сказала, что он нужен мне. Сказала, чтобы он прекратил свои поиски. Он пугал меня, друзей Мэй и наших общих знакомых своими допросами. И тогда он ответил, что не может прекратить.

– Когда это случилось?

– Спустя год после ее пропажи или около того. Не знаю. Время с тех пор, как она не рядом, превратилось для меня в один смазанный день, который все никак не закончится.

– И с тех пор вы не виделись? – В Генри снова проснулся тот азарт, который Грейс впервые увидела во время работы со списком бывших «Вашингтонских псов».

– Виделись. В последний раз в середине мая. Какое это вообще имеет значение? – Она передернула плечами, встрепенулась. – Кажется, вы хотели поговорить о Мэй.

– Это имеет значение, мэм. Мы пока не можем распространяться о деталях…

– Вы же не думаете, что мой муж убил нашу дочь?

– Нет. К тому же у него есть алиби. Не беспокойтесь об этом.

– Ох, к черту алиби, детективы. Алан любил Мэй больше всего на свете. Больше меня, больше собственной жизни. Он бы никогда не причинил ей вреда. Он обращался с дочерью как со святыней. Даже голоса не повышал в ее присутствии. То, что он сам взялся за ее поиски, было так… естественно. Так закономерно. Но я не могла выносить его безумия. Я потеряла дочь, и в тот момент, когда он должен был стать моим утешением, человеком, который должен был забрать мою боль, он превратился в солдата. Солдатом он был дольше, чем мужем, и мне не стоило удивляться.

– Вы поддерживаете связь? Мы можем с ним поговорить?

– Я могу дать вам его номер телефона. – Кейтлин достала из кармана трикотажного халата мобильный телефон и продиктовала номер мужа детективам.

– Спасибо. – Напоследок Грейс еще раз сжала ее руку. – Если вам понадобится помощь или он свяжется с вами, пожалуйста, сообщите нам. – Детектив протянула ей визитку и поднялась на ноги.

– Найдите ее. – Кейтлин не встала, чтобы их проводить. – Найдите мою дочь и верните мне. Я хочу ее похоронить.

* * *

Оставшись в одиночестве, Кейтлин так и продолжала сидеть в кресле. Она вспоминала ту майскую ночь, когда он заявился домой, с ног до головы покрытый кровью. Он сказал тогда, что попал в аварию, и она как дурочка ему поверила. Как верила каждый раз, когда он уезжал из дома по ночам в штаб по срочному делу, но, когда возвращался, его вещи пахли терпкими, сладкими духами. Всегда одними и теми же. Джиа. Выходит, так звали женщину, которая оказалась интереснее, легче, привлекательнее. Чего им не хватало? Страсть давно превратилась в спокойную, тихую семейную жизнь. Да и не было между ними никогда безумной страсти. Но Кейтлин чувствовала его любовь. И все же он тратил драгоценные ночи своего отпуска на другую женщину.

Что, если он солгал об аварии, как лгал столько лет о Джиа? Что, если он ввязался во что-то опасное, пытаясь разыскать их дочь? Может быть, стоило позвонить ему? Сообщить, что ей рассказали детективы. Кейтлин набрала номер мужа и стала слушать долгие, заунывные гудки. Алан не ответил ни со второго, ни с третьего раза.

Она знала: если он ответит, она скажет ему, что передумала. Попросит вернуться домой, простит за все, что он сделал, и за то, что только собирался. Она скажет ему, что та ночь в середине мая изменила все. Она чувствовала его любовь внутри себя.

Кейтлин снова набрала номер мужа и опустила свободную ладонь на низ живота, ощущая тепло где-то под слоем кожи и мышц.

Глава 28

По дороге в участок Грейс набрала номер, продиктованный миссис Траск, не особенно на что-то рассчитывая. Включив громкую связь, Грейс положила телефон на приборную панель. Сначала они слушали долгие гудки, а затем механический голос автоответчика сообщил, что аппарат абонента выключен или находится вне зоны покрытия сотовой Сети.

– Мне кажется, мы нашли того, кто нам нужен. – Генри сидел на пассажирском месте с ноутбуком на коленях, просматривая профиль в базе ФБР. – Алан Траск, морской пехотинец, сорок восемь лет, родился в Беллингхеме, в возрасте тринадцати лет переехал в Сиэтл с матерью. После школы поступил в армию и успешно делал военную карьеру. От рядового дослужился до подполковника. Никогда не сидел в штабе. Ветеран иракской войны, участвовал во вторжении, ветеран войны в Сирии, некоторое время служил в Афганистане и Сомали. Обучался в Куантико. Сотрудничал с SEAL и ЦРУ.

– Откуда эта информация?

– Он военный. Достать досье на военного через базу ФБР проще простого. Траска характеризуют как исполнительного, ответственного солдата, хорошего лидера и великолепного стратега. Это он, Грейс, я уже почти не сомневаюсь.

– Мы не можем арестовать человека просто потому, что ты не сомневаешься. К тому же мы понятия не имеем, где он находится и как с ним связаться. А если нам удастся на него выйти, у нас только косвенные улики. У нас нет оснований держать его в участке больше сорока восьми часов.

– Нужно найти основания. Мне хватит сорока восьми часов, чтобы его разговорить.

– Ты так в себе уверен, Генри. – Спокойствие и уверенность Уайтхолла приводили Грейс в ярость. – Но ты ведь сам сказал, что Алан Траск сотрудничал с «Морскими котиками» и ЦРУ. Думаешь, подполковника Морской пехоты США не обучили психологической защите? Думаешь, его не готовили к плену, не пытали военные психиатры, прорабатывая его слабые стороны? Прости, но нам нужно что-то больше, чем твоя уверенность, Генри.

Грейс мельком взглянула на экран ноутбука и, увидев фотографию Алана, затормозила так резко, что их по инерции бросило вперед, если бы не ремни безопасности, они могли бы получить травмы. Сзади просигналили, посыпался поток грязных ругательств от водителей, чудом избежавших столкновения. Ноутбук Генри соскользнул ему под ноги.

– Что ты творишь, Грейс?

– Это Алан? На фотографии.

– Да, это его личное дело. Кто еще может быть на фотографии?

– Я знаю этого человека. Я видела его, говорила с ним.

Грейс почувствовала, что к лицу прилила кровь. Ее бросило в жар, на лбу выступила испарина, а скулы пошли розовыми пятнами.

Она вспомнила ночь того дня, когда виделась с Аланом Траском, подполковником Морской пехоты, под началом которого некоторое время служил Джеймс. У Грейс не было времени обдумать то, что между ними случилось. После восемнадцатого мая время неслось с такой скоростью, что Грейс едва успевала замечать, как загораются и гаснут дни. Расследование отнимало все силы и занимало большую часть времени, а когда она, измучившись, наконец доползала до дома, ее хватало только на то, чтобы разогреть готовый ужин и лечь спать. Их отношения почти не изменились, но Грейс знала, это только потому, что у обоих нет времени об этом подумать. Та ночь снизила градус осязаемого напряжения, возникшего между ними после поцелуя на парковке возле больницы, когда Джеймс был так сломлен, что искал утешения в ней, вовремя подвернувшейся под руку, а она чувствовала, что предаст Мэдди, если позволит ему. Ничего не изменилось, но Грейс четко осознавала одно: она не хотела, чтобы та ночь стала просто интрижкой с коллегой, после которой вы еще какое-то время не можете смотреть друг другу в глаза.

Алан Траск был на вечере памяти. Грейс отчетливо помнила момент, когда Джеймс познакомил их. Время и жаркое пустынное солнце оставило на его лице отпечаток: возраст угадывался без труда. Кейтлин выглядела гораздо моложе мужа. Сухая кожа, испещренная морщинами, покрылась пигментными пятнами от загара, ресницы и брови почти выцвели, в каштановых волосах с рыжеватым отливом было много седины, а его глаза… Посмотрев в них, Грейс решила, что он дряхлый старик, проживший не одну жизнь, а несколько, и в каждой из них он был глубоко несчастен. У Алана Траска была идеальная солдатская выправка, широкие плечи и высокий рост. Он выглядел подтянутым, собранным, а под формой подполковника читались сухие, крепкие мышцы. Алан Траск вполне мог быть тем, кто убил Брюэра, Голдберга, Реймонда и, возможно, профессора Гроссмана.

Почему Джеймс не связал Мэй Траск с Аланом, или связал, но предпочел промолчать? А она сама не зацепилась за фамилию, как только увидела? Фамилия Траск была распространенной, ей не пришло в голову подозревать подполковника Траска. К тому моменту, когда у них появился список предполагаемых жертв «Псов», Грейс забыла об их мимолетном знакомстве.

Теперь перед взором стали всплывать детали: рассеченная переносица, синева под глазами, неловкая смена настроения, когда Грейс заговорила об отце. Могли ли его травмы говорить о том, что к этому времени он уже убил Реймонда?

– Восемнадцатого мая, – после продолжительной паузы, пока они оба пытались осознать сказанное, прошептала Грейс. – На вечере в честь Дня памяти, куда я ходила с Джеймсом. Он был там. Алан Траск был там. И Джеймс… В прошлом Джеймс служил с ним на Ближнем Востоке.

* * *

На парковке перед участком расположилась знакомая машина – черный «Шевроле Тахо» с тонированными стеклами. Рядом с водительской дверью стоял мужчина в темно-сером костюме. Его Грейс тоже успела запомнить. В последний раз она видела «Тахо» с этими номерами на парковке возле криминалистической лаборатории, когда Анджела Брюэр приезжала на опознание мужа в сопровождении своего отца.

Грейс оставила машину на привычном месте и практически влетела в приемную участка, не понимая, что все это может значить. Анджела ясно дала им понять, что не намерена сотрудничать с полицией. Что могло измениться?

– Что происходит?

В приемной Грейс наткнулась на Джеймса. Она остановилась в шаге от него и схватилась за его предплечье, чтобы почувствовать опору.

– Тут кое-кто хочет с тобой поговорить. Со мной она разговаривать отказывается.

Джеймс едва заметным жестом коснулся ладони Грейс и погладил большим пальцем. Он отступил в сторону и указал на приоткрытую дверь в комнату для подачи заявлений.

За столом, сложив руки перед собой и склонив голову, сидела Анджела Брюэр. Рядом с ней лежал конверт.

– Миссис Брюэр? Что вы здесь делаете?

– Я хочу поговорить, наедине. Садитесь. И зовите меня мисс Грант или Анджела, как вам будет удобнее.

Грейс оторопела от предложения, но секунду спустя отодвинула стул и села напротив Анджелы. С нее сошел весь лоск: растрепанные волосы наспех собраны в неаккуратный хвост, одежда помятая, лак на ногтях облупился, а под глаза легли тени. Анджела осунулась, сияющая, подтянутая кожа теперь казалась тонким пергаментом. Руки у нее дрожали, но поджатые губы и прямой взгляд говорили о решимости сделать что-то, после чего ее жизнь наверняка изменится, что бросит тень на все ее существование.

– Брак с Джейми оказался самой большой ошибкой в моей жизни. Я поняла это еще до рождения первого ребенка. Но я упрямая. – Анджела рассмеялась и потерла лицо ладонями. Ее смех звучал отголосками истерики. – Отец был против с самого начала. Дочь сенатора Вашингтона не может выйти за проходимца, пусть и с влиятельными друзьями и хорошим образованием. У меня были партии получше: старые деньги, интеллигентные семьи, некоторые даже состояли в родстве с Британской и Норвежской королевской семьей. Но я настояла на своем. А потом просто не хотела показывать отцу, что он был прав.

– Я сочувствую вам, Анджела, но у меня не так много времени.

Грейс нетерпеливо дергала ступней под столом и заламывала пальцы. Она понятия не имела, зачем слушала эту исповедь. Ей стоило поговорить с Джеймсом об Алане.

– Да, простите, детектив. Я только хочу сказать… Джейми был оборотнем. То, каким он был на публике и каким был со мной, – это два разных человека. И мне очень жаль. Правда. – Ее мелодичный тихий голос надломился, глаза наполнились слезами. – Мне жаль, что я не заметила его третью сторону. Ту, которая показывала его суть. Все эти девушки…

– Откуда вы…

– Мой отец все еще дружит с шефом полиции Сиэтла. Это на самом деле неважно. А важно вот что. – Она открыла конверт и выложила на стол фотографию, на которой на фоне ярко-зеленого рельефного поля были запечатлены пятеро мужчин в форме для гольфа и с клюшками наперевес. Грейс мгновенно узнала Брюэра, Голдберга, Гроссмана и Реймонда, но кем был незнакомец? – Если вы ищете пятого человека с видео, Томас Гамильтон – тот, кто вам нужен. На обратной стороне его адрес и номер телефона. Если вам нужен ордер, я могу поспособствовать. Но завтра меня в городе уже не будет. Не хочу оставаться здесь, когда поднимется шум, не хочу, чтобы дети узнали.

– Спасибо, – едва ли не с вопросительной интонацией произнесла Грейс и порывисто, не вполне понимая, что делает, обняла Анджелу. – Есть кое-что, что вы должны знать. Любовница вашего мужа, Брук, ждет от него ребенка. И я думаю, вам стоит поговорить, пока она не сделала из этого инфоповод в своем профиле в соцсетях. Мне кажется, она может.

Грейс взяла фотографию и вышла из кабинета, оставив Анджелу наедине с услышанным.

Глава 29

Ордер на арест Томаса Гамильтона помог достать МакКуин. Окружной прокурор Хелена Хейс приобщила показания миссис Брюэр к делу. Анджела отказалась смотреть видеозаписи с убийствами девушек, в которых принимал участие ее муж, чтобы попытаться опознать Гамильтона, но сказала, что об этом необязательно кому-нибудь знать. МакКуину пришлось солгать Хейз. Они рисковали, но ждать, когда у них появится реальная причина задержать Гамильтона по крайней мере на сорок восемь часов, было нельзя. Тот, кто расправился с Брюэром, Голдбергом, Реймондом и наверняка уже добрался до Гроссмана, мог их опередить.

Генри не выехал на задержание. Это было не в его компетенции. Он делал много того, что выходило за рамки психологического консультирования, потому что в Сиэтле ему дали полную свободу. Генри правильно распоряжался этой вседозволенностью и полностью включился в процесс расследования, работая и как профайлер, и как детектив. Взаимодействуя с подозреваемыми и родственниками жертв, он учился читать поведенческие особенности людей. Уайтхолл с удовольствием бы понаблюдал, как пройдет арест, но был вынужден остаться в участке, чтобы передать в ФБР материалы, которые им удалось обнаружить в компьютере Реймонда.

Детективы знали, чем это для них обернется: спустя несколько дней в участок заявятся люди из Бюро, потребуют прекратить расследование и передать им все наработки. Официально полицейские расследовали серию убийств мужчин. Келлер и Нортвуд не в праве будут оспаривать это решение, если его примут. У них оставалось не так много времени. Чтобы найти мстителя, они должны были попытаться вырвать Гамильтона из его рук, выяснить детали, которыми люди из ФБР не станут делиться.

Гамильтон жил в пентхаусе в высотке, построенной его девелоперской компанией, с видом на залив Эллиот. Пока детективы с группой захвата поднимались на последний этаж, Грейс сжимала ладонь Джеймса. Нортвуд пострадал при задержании Сент-Джозефа из-за ее ошибки. Окруженные офицерами в форме и в масках, они смотрели друг на друга, переговариваясь без слов, и Грейс внезапно поняла, что слова не нужны. Им не нужно обсуждать то, что между ними случилось. Дороги назад уже нет.

Джеймс опустил взгляд на их переплетенные руки и крепче сжал ее пальцы. Грейс знала, будь они наедине, он бы поцеловал ее.

Грузовой лифт медленно катился вверх, за спинами детективов открывался вид на закат над заливом и вечерним притихшим городом. Грейс чувствовала усталость в теле, туманную замутненность в голове. День, проведенный с Генри Уайтхоллом, опросы родственников жертв и встреча с Анджелой Брюэр вымотали ее. Хотелось принять горячий душ и лечь спать, уткнувшись лицом в грудь Джеймса, чувствуя на себе его тяжелые руки. Но сегодняшнюю ночь они проведут без сна, в допросной или в секционной вместе с доктором Хэмптоном. Все зависело от того, добрался мститель до Гамильтона раньше их или нет.

– Если Генри прав и человек, которого мы ищем, – Траск, Гроссман уже мертв. И, возможно, нам не понравится то, что мы увидим в апартаментах Гамильтона.

– Что ты можешь сказать об Алане Траске?

– Мы не так много времени служили вместе, но я успел кое-что о нем выяснить. Алан ответственный, справедливый, отличный стратег и боец. Он никогда не отсиживался в лагере. Под его командованием мы почти забыли, что такое смерть. Если так подумать, он единственный на моей памяти подполковник, чье участие в войне чего-то стоило. Он не строил из себя оратора, не проповедовал в лагере и не готовил мотивационных речей. Алан был жестким, каким и должен быть человек его профессии и звания. Я всего несколько раз видел, как он улыбался. И каждый раз это случалось, когда он говорил по телефону с дочерью. Поэтому, если предположить, что Алан видел то, как с ней обошлись, нет ничего удивительного в том, что происходит сейчас. – Джеймс помолчал. Опустив взгляд, он покачал головой, словно пытаясь отряхнуться от воспоминаний о том, как умирала Мэй Траск.

– Ты ведь сразу узнал ее, да? Ты так долго смотрел на ее фотографию.

– Я не хотел верить.

Ненавязчивая классическая мелодия затихла, прозвучал звонок, и негромкий приятный женский голос известил полицейских, что они прибыли на последний этаж. У них был ордер, они имели право не стучать в дверь. Могли бы, конечно, но никому из них не хотелось доставлять Гамильтону такого удовольствия. Полицейские знали, в чем его подозревают, и комфорт Томаса Гамильтона – последнее, что их заботило.

Когда парни из группы захвата выбили дверь, Келлер и Нортвуд вошли в апартаменты, держа оружие на уровне глаз, но в этом не было надобности.

Томас Гамильтон стоял на коленях в коридоре с поднятыми вверх руками. Увидев детективов, он зарыдал с облегчением. Грейс с Джеймсом обеспокоенно переглянулись. Но уже через мгновение им стало ясно: Гамильтон ждал не их, он знал, кто за ним идет. Видя, какой ужасной смертью погибли его друзья, Томас, казалось, забаррикадировался в своих апартаментах и не покидал их с того самого дня, как узнал о смерти Джейми Брюэра. Гамильтон мало походил на человека с фотографии, принесенной Анджелой Брюэр в участок. Обросшее лицо, вместо аккуратно постриженных усов, и безумный, воспаленный взгляд придавали схожести с городским сумасшедшим. На нем был домашний халат из плотной хлопковой ткани. Края халата разошлись, когда он сел на пол, сотрясаясь в сухих рыданиях, обнажив бедро, на котором виднелась маленькая размытая и поблекшая татуировка в виде головы собаки.

При виде его беспомощности детективы слегка растерялись. Они как по команде опустили пистолеты и убрали в поясную кобуру. От их резких движений мужчина закрыл голову руками и завыл.

– Я не хотел… – проскулил Гамильтон. – Пожалуйста. – Было неясно, чего именно он просил, но его раскаяние, граничащее с истерикой, привело детективов в недоумение и вызвало злость. – Я не хотел делать этого, не хотел… Они… Они меня заставили…

Из всех друзей Гамильтон был самым состоятельным. Его семья владела компанией, застроившей Западное побережье Америки стеклянными высотками: целые жилые кварталы, офисы, торговые центры. Он нужен был им как подушка безопасности.

Просматривая видео с убийствами девушек, Грейс обратила внимание на то, что один из мужчин выглядел самым взволнованным и проявлял меньше агрессии, чем остальные, а позже это подтвердил и Генри. Профайлер предположил, что лидерами в их компании были Брюэр, Реймонд и Гроссман, остальные же занимали роли ведомых. И теперь все стало ясно, зачем Голдберга и Гамильтона втянули в это. Их семьи обладали влиятельностью и гигантскими банковскими счетами.

Офицеры нетерпеливо, как цепные псы, переминались с ноги на ногу. За своей спиной Грейс слышала возню, громкое дыхание и поскрипывание тяжелых кожаных ботинок. Глубоко вздохнув, она взяла себя в руки, кивнула Джеймсу и одними губами сказала: «Давай».

Джеймс взял наручники у одного из офицеров, подошел к Томасу со спины, схватил его за руки и завел их за спину.

– Томас Гамильтон, вы арестованы по подозрению в убийствах Мэй Траск, Мелисы Праймроуз, Мэри Дивайн, Шерил Пруэтт и других девушек. Вы имеете право хранить молчание. Все, что вы скажете, может быть и будет использовано против вас в суде. Вы имеете право на адвоката. Если вы не можете оплатить услуги адвоката, он будет предоставлен вам государством. – Это уточнение в «правиле Миранды» не имело смысла в случае Гамильтона, но историческое дело Эрнесто Миранды против штата Аризона обязывало полицейских дословно зачитывать перечень прав подозреваемому, чтобы у него не осталось лазейки сослаться на пятую поправку в суде. – Ваши права вам понятны? – Дождавшись кивка, Джеймс застегнул наручники на его массивных запястьях.

Глава 30

В допросной Келлер и Нортвуд сидели за столом напротив Томаса Гамильтона. Генри стоял возле двери, прижавшись плечом к дверному откосу. Остаток дня после опроса родственников жертв Уайтхолл провел за видеоконференцией с директором поведенческого отдела ФБР, докладывая, что удалось выяснить по убитым девушкам. Он был вымотанным до предела: стеклянный взгляд, растрепанные волосы, несвежая рубашка. Лейтенант МакКуин и остальная команда, работавшая над делом, наблюдали за допросом через зеркало.

Томас Гамильтон курил, опустив голову и ссутулив плечи. В своем халате и домашней обуви, небритый, с грязными волосами, он выглядел жалко. Время близилось к полуночи, но он не торопился говорить. На вопросы отвечал односложно или игнорировал. Дрожащий холодный свет люминесцентных ламп вызывал легкое раздражение, но бодрил. В допросной было прохладно – холоднее, чем в офисе и кабинетах. Грейс захотелось открыть окно и впустить внутрь влажную и душную июньскую ночь, но исправно работающая сплит-система – единственное, что держало ее в сознании.

– Мы здесь уже несколько часов, – вкрадчиво начал Джеймс. – Но до сих пор ни к чему не пришли. Напоминаю, что вы можете воспользоваться своим правом на звонок и поговорить со своим адвокатом.

Джеймсу не удавалось скрыть пренебрежение и отвращение вежливой интонацией. Он следовал протоколу допроса только для того, чтобы не потерять над собой контроль. Но Грейс была уверена, что мысленно он уже разгромил допросную и превратил лицо Гамильтона в крошево костей и неопрятную массу разорванных мышц, сочащихся кровью. Он сжимал пальцы в кулаки под столом, его плечи и шея, казалось, рябили от напряжения, как лампы на потолке, а слова он цедил сквозь зубы.

– Единственный адвокат, к которому я бы хотел обратиться, – мертв. – Томас усмехнулся и поднял взгляд на детективов. Это были те же глаза, что смотрели на них из прорези в черной балаклаве: серые и холодные. – Всю жизнь, с тех пор как мы познакомились с Малкольмом, если мне нужен был адвокат, я звонил другу. Он вел дела моей компании, и он же помог мне при разводе с женой. Да так славно, что этой алчной суке ничего не осталось, даже несмотря на брачный контракт.

– У вас специфичное отношение к женщинам, мистер Гамильтон. То, что вы делали, вы делали из ненависти к женщинам? – Джеймс придвинулся ближе, сложил руки на столе перед собой и наклонился к подозреваемому.

– Я этого не говорил.

– Простите, но это очевидно, – донесся от двери голос Генри, и Грейс невольно обернулась на звук. – Ненависть, пренебрежение, ощущение вседозволенности и безнаказанности.

– Вы пригласили психотерапевта? – Томас рассмеялся. – Он для меня или для вас?

– Профайлер ФБР Генри Уайтхолл, – представился Генри, но не счел нужным подходить и жать Гамильтону руку.

– Профайлер, ФБР… вот как. – Он опустил голову и закивал. – Я, выходит, важный хрен, да? – Когда Томас снова поднял на детективов взгляд, он лихорадочно облизнул губы и рассмеялся: – Как Тед Банди?^[194]

– Сомневаюсь, мистер Гамильтон. Мне доводилось читать старые отчеты. – Генри со скрипом подтащил стул и сел по правую руку от Грейс. Неприятный скрежет металлических ножек по кафельному полу прорезал комнату, и Томас поморщился. Генри мог бы поднять стул и переставить его бесшумно, но точно знал, как громкий звук подействует на перевозбужденного, нестабильного Гамильтона. – Тед был самодостаточен и никогда ни от кого не зависел. Классический психопат, как из учебника. Моим коллегам было интересно с ним работать. Вы же, несмотря насоциальный статус, всю жизнь были ведомым, выполняли поручения друзей, делали то, чего они хотели, только бы они в вас не разочаровались. – Генри положил папку на стол и раскрыл ее. – Лишний вес, гиперопекающие родители, проблемы с ногами, отчего вам приходилось носить специальные растягивающие скобы. Полагаю, в детстве и в подростковом возрасте у вас не было друзей. Конечно, ближе к выпуску из школы все наладилось, но вас игнорировали по привычке. – Уайтхолл доставал из папки детские фотографии Томаса Гамильтона, внимательно наблюдая за его реакцией. – Родителям вы не говорили, они ведь считали, что их мальчик пользуется популярностью у сверстников. В университет вы, конечно, поступили совсем другим человеком. И почти сразу обзавелись компанией друзей. Для вас была важна эта причастность хоть к чему-то, ведь так? Но то, что вы делали, вы делали не только, чтобы удержать друзей, я прав? Вам доставляло это удовольствие. Вы наконец-то получили власть над девушками, которые отказывали вам в юности.

Грейс украдкой рассматривала фотографии на столе, пытаясь скрыть удивление от того, какую работу проделал Генри. Пухлый, угрюмый мальчишка со снимков слабо напоминал сегодняшнего Томаса с подтянутой фигурой и маслянистым тяжелым взглядом.

– Так вы уже считаете, что вывели меня на чистую воду?

– Вы в наручниках. Ваш арест выглядел практически как чистосердечное признание. К чему противиться, Томас? – Уголки губ Джеймса поползли вверх, он провел пятерней по непривычно коротким волосам и откинулся на спинку стула. – Почему вы не сбежали, как Гроссман?

– А вы считаете в этом есть смысл, детектив? Я видел тело Джейми. До того, как с ним поработал танатопрактик.

– Вы осознаете, что все вами сказанное пойдет в протокол? Вы по-прежнему отказываетесь от адвоката? – Грейс опасалась, что в какой-то момент он перестанет говорить или откажется от показаний.

– Я пока еще ничего не сказал, мисс.

– Детектив Келлер, – поправил его Джеймс.

– Детектив Келлер. – Томас повторил по слогам, улыбаясь Грейс.

От его слащавости Грейс передернуло. Она не могла долго смотреть ему в глаза. Под его хищным взглядом Грейс чувствовала себя очередной жертвой, загнанной ланью.

– На жестком диске Мэтью Реймонда криминалисты нашли видеозаписи с изнасилованием и убийством восемнадцати девушек. Но мы знаем, что жертв было больше. Как минимум на одну. Вы помните Дейдру Хьюз? Поход в горы, выпивка, несчастный случай. Вот только это не было несчастным случаем. – Грейс взяла себя в руки, вспомнив, что в этой комнате она – охотник, а не наоборот. – Джессика Стоун осталась жива. Но вы отняли у нее разум, все равно что убили. И это только те девушки, о которых мы знаем. Но сколько их было на самом деле? Убитых? Изнасилованных и запуганных вашими деньгами, влиянием и силой? Мы знаем, что вы были на тех видео, знаем, что вы делали. У нас есть показания свидетеля.

– Гроссман?.. – неверяще спросил Томас севшим голосом. – Вы задержали его?

– Свидетель пожелал остаться анонимным.

Блефуя, Грейс не рассчитывала, что допрос свернет в это русло, но так было даже лучше. Если Гамильтон решит, что его предал друг и уже все рассказал, он будет сотрудничать.

Допросная погрузилась в молчание, Грейс слышала треск люминесцентных ламп под потолком, тяжелое дыхание троих мужчин, окруживших ее, и негромкое покашливание лейтенанта МакКуина за дверью. Он подавал сигнал, что хочет с ней поговорить. Но Грейс тянула время. Когда напряжение достигло предела и она уже была готова сдаться, Томас Гамильтон заговорил:

– Я готов ответить на ваши вопросы. Без адвоката.

– Но?.. – Джеймс сложил руки на груди и сжал челюсти.

– Но, – улыбнулся Гамильтон, – у меня будут условия.

– Условия? – Голос Нортвуда оставался спокойным, поэтому, когда он выключил диктофон, резко наклонился вперед, схватил Томаса за ворот халата и приложил к столу, Грейс и Генри вздрогнули. – Послушай, мне плевать, куда ты там обратишься после. Плевать на карьеру. Плевать, сколько апелляций ты подашь за ненадлежащее обращение во время допроса и применение силы. Можешь подать в суд по правам человека или лишить меня работы. Но ты не будешь ставить мне условия. Ты понял, долбаный кусок дерьма? – Схватив Гамильтона за шею сзади, Джеймс прижал его щекой к столешнице.

– Джеймс! – Грейс встала и коснулась плеча Нортвуда.

В допросную вошел лейтенант МакКуин.

– Детектив Нортвуд, немедленно прекратите.

– Ты насиловал и убивал девушек, просто потому что хотел. И ничто не заставит меня пошевелить хоть пальцем, чтобы твоя задница в шелковом халате сидела в комфортных условиях. Ты расскажешь все, как было, прямо сейчас, или я вызову государственного защитника, и тебе в любом случае придется рассказать. Ты меня понял?

– Пошел ты, – сдавленно прошипел Гамильтон.

– Чего вы хотите, Томас? – МакКуин подошел к столу и оттащил Джеймса от подозреваемого.

– Мои родители, – смахнув со лба волосы, сказал Гамильтон. Его лицо раскраснелось, кожа на скуле стесалась, кровь собралась в капли и растворилась в бороде. – Они не должны знать, за что меня судят. Я хочу, чтобы заседание было закрытым. Никакой прессы.

– Это не нам решать. – МакКуин покачал головой и поджал темные, полные губы, стирая пот со лба. – К тому же это абсурдно. При возможностях ваших родителей им не составит труда самим выяснить подробности.

– В таком случае не пускайте их ко мне. Я не хочу их… Не хочу никого видеть.

– Это мы, пожалуй, можем. Что еще?

– Все.

Несколько капель крови сорвались с его подбородка и упали на голую грудь.

– Вы уверены, что отказываетесь от адвоката на допросе?

– Адвокат будет в суде. Сейчас это ни к чему. На видеозаписях были мои глаза и, скорее всего, мелькала татуировка. Нет адвоката, способного оспорить криминалистическую экспертизу.

Было еще кое-что, о чем Гамильтон предпочел промолчать. Если он обратится к адвокату, обо всем тут же узнают его родители, имеющие доступ к его счетам. Он, вероятно, хотел оттянуть этот момент.

– Отлично, – выдохнул МакКуин и убрал платок в карман брюк. – Продолжайте, детективы.

Гамильтон просчитался. Он не сбежал из страны, решив, что дома будет безопаснее, но не заметил, как захлопнулась ловушка, стоило ему оказаться внутри. Гамильтон нанял частную охрану, расставив плечистых парней по периметру многоэтажного дома, но он знал, что Брюэра и Голдберга не спасли ни деньги, ни особняки. А Реймонду и, возможно, Гроссману не помогла попытка сбежать. Когда в его апартаменты вломились полицейские, он уже был сломан и почти безумен. У него не вышло прикинуться невиновным. И теперь он хотел одного: побыстрее со всем покончить.

– Сядь. – Грейс встала перед Джеймсом и положила ладони ему на грудь. Он тяжело, прерывисто дышал и не мигая смотрел на Гамильтона поверх ее головы. – Джеймс… – Она слегка толкнула его, и только теперь, казалось, он обратил на нее внимание. – Сядь и включи диктофон.

Джеймс сделал, как она просила, и Грейс вернулась на свое место. Она устало взглянула на Гамильтона и отпила немного кофе.

– Хорошо, мистер Гамильтон. Давайте с самого начала.

– Все это началось как игра. Никому из нас не хотелось проходить обряд посвящения в братство, и мы решили создать свое.

– Как вы познакомились?

– Жили в одном блоке в общежитии кампуса.

– И как вам в голову пришла эта идея?

– Вы не замечали, что для входа в братство нужно пройти через унижение? Никому это не нравится. Но ради того, чтобы быть причастными, люди идут на это. Мы решили изменить правила.

– Подвергая унижению других? Женщин?

Гамильтон помолчал.

– Мы взяли за основу все, что слышали о тайных сообществах старых университетов Лиги Плюща. «Череп и кости», «Волчья голова», «Книга и змея».

– Я учился в Йеле. – Генри усмехнулся. – Об обрядах инициации доподлинно ничего не известно. И я уверен, по большей части они ничем не отличаются от инфантильных обрядов любого университетского братства. По крайней мере сейчас. Кстати, верно говорить: «Вашингтонские псы» или «Вашингтонские гончие»?

– Гончие, – спокойно ответил Гамильтон.

– И в чем заключался ваш обряд инициации?

– В изнасиловании, подтвержденном видеозаписью.

– Вы начали с Джессики Стоун, верно?

– Да, она была первая.

– А Дейдра Хьюз?

– Она никак не связана с инициацией. Мы позабавились с ней в походе. Она стала кричать, угрожать, что расскажет преподавателю и обратится в полицию. Все произошло спонтанно. Мы этого не планировали. В какой-то момент, преследуя ее в лесу на обратной дороге в лагерь, мы оказались возле обрыва. Мэл предлагал ей деньги за молчание. Кит обещал, что теперь станет с ней встречаться. Но она кричала, плакала, истерила… Джейми все это надоело. Он подошел к ней и толкнул. И все закончилось.

– В тот момент вы поняли, что это возбуждает вас? Адреналин, страх, насилие. Нечто, схожее с вакханалией. А когда вы решили, что на этом можно неплохо заработать?

– Это идея Мэтта. И Кита. Никому из нас не нужны были деньги. Разве что журналисту, который стремился заниматься искусством, а не делать статьи. И преподавателю. Им не так много платят, верно?

– Как все это было в первый раз? После Дейдры.

– Девушку привел Мэтт. Я уже почти не помню, кто это был.

– Лора Делейни. – Грейс хорошо знала, кто это был. Лицо Лоры с застывшей на нем гримасой боли и ужаса отпечаталось где-то на подкорке, и она была уверена, что уже никогда его не забудет.

– Точно, Лора. – Он усмехнулся.

Грейс наблюдала за Гамильтоном с нескрываемым любопытством. Сначала она решила, что его заставила говорить эйфория, облегчение из-за того, что он не попал в руки мстителя. Но теперь в его поведении отчетливо чувствовались ноты безумия. Казалось, ему льстило внимание. Его допрашивали два детектива, профайлер, лейтенант отдела убийств, а группа полицейских наблюдала за всем из коридора через стекло. Будучи аутсайдером в детстве, Томас нашел свою значимость в дружбе с Брюэром, Голдбергом и остальными, но и тогда, если судить по видеозаписям, он не был лидером. Сейчас, когда его друзья мертвы или, как в случае с Гроссманом, все равно что мертвы, он – суперзвезда. Рассказ доставлял ему удовольствие. Дополнительные вопросы не раздражали, детали приводили в восторг. Стало понятно, почему на самом деле он отказался от адвоката. Единственное его условие – держать все в тайне от родителей. Ему хотелось, чтобы они думали, будто его посадили, например, за финансовые махинации. Грейс сомневалась, что это возможно. Когда Келлер думала о том, какой резонанс получит дело, как только прессе станет обо всем известно, внутри у нее все переворачивалось. Казалось, эти мысли и страх перед будущим сдавливали ее внутренности в тиски, превращали в бесформенное кровавое месиво, а затем возвращали в каком-то странном порядке: сердце трепыхалось в ноющем животе, а легким не хватало пространства, чтобы раскрыться снова, как при рождении.

– Кто обычно приводил девушек? – Борясь с очередным приступом агрессии, Джеймс закурил.

– Мэтт или Кит. Иногда Брюэр. Однажды привел я. Фредерика Райнсторм.

– Райнсторм? – Генри лихорадочно пролистал папку с характеристикой Гамильтона. – Как ваша жена?

– Да, Райнсторм – девичья фамилия моей бывшей жены. А Фредерика – ее младшая сестра.

Грейс закусила губу. Как они не заметили этого сразу? Времени, чтобы тщательно изучить каждую из жертв, у них не было, но это казалось очевидным. Если бы они внимательно изучили личные дела убитых девушек, то вышли бы на Томаса Гамильтона гораздо раньше, чем в участок пришла Анджела Брюэр.

– Все ваши преступления записаны на видео?

– Только убийства.

– Было что-то еще?

– Иногда мы просто развлекались.

– Как с Брук Хэллфорт? – Грейс понимала, что Брук Хэллфорт, ее ребенку и родителям потребуется программа защиты свидетелей.

– Вроде того.

– Где вы снимали?

– Первые видео снимали в отеле на полпути к Такоме – его строил ещё мой отец, но работы заморозили из-за почвенных обвалов и подземных вод. Затем, когда Брюэр женился на мисс Грант, мы стали снимать в загородной резиденции ее отца. Там был прекрасный подвал. У Эллиота Гранта пунктик насчет ядерного конца света. Вы знали? Чудесная звукоизоляция, вентиляция, запас еды и чистой воды, туалет, пуленепробиваемая дверь. При желании мы могли оставаться там месяцами. Но нам хватало нескольких дней.

– То есть у вас было несколько съемочных дней?

– Как правило, два или три.

– Где они? – неожиданно для всех спросила Грейс. – Их тела. Где они?

– Первые несколько замурованы в бетон в подвале недостроенного отеля. Остальные недалеко от Эрнис-Гроув. Нужно подняться на машине по серпантину на плато горы Си. Дальше по пешеходной тропе по указателям найти озеро Кратер. Там слева есть дорога со спуском. Внизу целая цепь болот. Вы найдете их там. Возьмите рейнджеров для сопровождения. Или, по крайней мере, тех, кто умеет пользоваться навигатором и работать с координатами.

– Спасибо. – Грейс выдохнула и поднялась со стула, чувствуя, как дрожат ноги. – За сотрудничество.

Они с Джеймсом вышли за дверь, позволив Генри поговорить с Гамильтоном наедине, отчего он пришел в восторг.

– Мистера «я учился в Йельском университете» лучше с собой не брать. Уверен, что в его чемодане нет ничего, кроме этих щегольских костюмов и оксфордов из телячьей кожи. – Усмехнувшись, Джеймс губами вытащил сигарету из пачки и подтолкнул Грейс в сторону парковки. – Черт, – он передернул плечами, – как же хочется помыться. Чувствую себя так, словно извалялся в дерьме.

– Нужно вызвать команду Арчи Моргана. Я позвоню ему, а ты сделай запрос на координаты. Озеро Кратер, так?

Нортвуд кивнул и выпустил сизую струю дыма в предрассветное небо.

– Нужно согласовать с МакКуином, связаться с рейнджерами. – Грейс взглянула на наручные часы. – Стоит выехать утром. Неизвестно, что нас там ждет.

– Я выбирался из таких мест, что рейнджерам не снились даже в кошмарах. Без навигатора. Пройтись по пешеходному маршруту до плато горы Си? Представим, что это хайкинг. Только тебе нужно переодеться. – Джеймс посмотрел на нее каким-то диким, тяжелым взглядом. – Да и мне не помешало бы сменить хотя бы обувь.

Грейс, стоя в черных классических брюках, в рубашке и в туфлях на каблуках, почувствовала себя обнаженной.

– Перестань выделываться. – Она толкнула его в плечо и, украдкой оглядевшись по сторонам как подросток, поцеловала в угол рта.

А затем они оба рассмеялись. Смех был защитной реакцией организма, чтобы не сойти с ума, поэтому прозвучал пусть и искренне, но в нем слышались нотки ее задушенной истерики и его кипящей ярости.

– Думаешь, нам стоит в это вмешиваться? Со дня на день делом займутся федералы. Нам бы следовало довести до конца собственное расследование, найти Кита Гроссмана живым или мертвым, отыскать преступника и посадить за решетку.

– Не знаю. – Джеймс пожал плечами. – Я не знаю, Грейс. Просто чувствую, что так будет правильно.

– Ты поддерживаешь связь с Аланом Траском? Можешь выйти на него? Позвонить? Или попросить кого-то еще найти его?

– Думаешь, я не пытался? Как только увидел Мэй Траск среди жертв, я звонил по номеру, который у меня остался со времен службы на Ближнем Востоке. Пробовал выйти на него через общих знакомых. И даже через командование.

– Почему ты не сказал мне?

– Не хотел, чтобы мои тогда еще беспочвенные подозрения заставили тебя думать только в одном направлении.

– Ты считаешь, что тот, кого мы ищем, – твой бывший капитан?

– Не знаю, Грейс. Я не знаю.

Глава 31

Методам выслеживания и наблюдения за объектом его обучила агент ЦРУ Джиа Хейгер. В какой-то момент его военная карьера стала чем-то большим, чем простая служба и подчинение. Когда от выполнения заданий и четкого следования инструкциям он пришел к тому, что сам эти инструкции писал, то научился быть незаметным, въедливым, внимательным. Научился сливаться с толпой, взаимодействовать с ней с пользой для себя. Он освоил приемы психологического давления, манипулирования и насилия.

Мысль поиграть с Гроссманом возникла не сразу, и поначалу он содрогнулся от нее. Страх осознания, кто он на самом деле такой и на что способен, захлестнул его за рулем посреди бескрайнего, буйного леса Вашингтона с проложенным кем-то извилистым шоссе I-90 прямо сквозь вековые сосны. В груди потяжелело, сердце учащенно забилось, стало нечем дышать. В мыслях он тут же перебрал симптомы инфаркта и решил, что не позволит себе умереть. Только не сейчас. Он должен знать, где его девочка. И до тех пор, пока не найдет ее тело, сломанному механизму внутри его придется перекачивать кровь.

Он выслеживал Кита Гроссмана от самого его дома. И делал это так профессионально, что профессор заподозрил что-то неладное, только когда во второй раз встретился с ним в захудалой придорожной закусочной.

Гроссман не замечал, что он сидел у него на хвосте, даже на пустынных дорогах штата Айдахо. Он не замечал одну и ту же приметную машину на заправочных станциях, где останавливался, чтобы размяться и выпить паршивый кофе, и расплачивался наличными, надеясь замести следы. Для того, кто пытался сбежать, он был слишком беспечен, невнимателен и самонадеян.

Судя по маршруту, Гроссман собирался пересечь границу с Мексикой где-то в Нью-Мехико и затеряться в чужой стране.

Они оба не спали уже больше суток. И после встречи в кафе Гроссман занервничал так, что перестал останавливаться, даже чтобы отлить на обочине.

Он мог оставаться незамеченным до самого конца, но хотел, чтобы Кит Гроссман знал, кто за ним идет. Хотел, чтобы он бежал, понимая, что спасения нет и ему никто не поможет. Иногда он отпускал профессора с крючка, но лишь для того, чтобы затем нагнать, чтобы в зеркале заднего вида Кит видел его машину и свою смерть в ней.

У Кита не было выхода. Только бежать. Гнать, не останавливаясь, выжимая из своей малолитражки все, на что она вообще способна. Он не мог обратиться в полицию, не мог позвонить друзьям, потому что избавился от телефона, не мог остановиться и принять то, что ждало его в конце.

Он нагнал его в очередной раз где-то посреди красных пустынь Аризоны вблизи Гранд-Каньона, когда Кит свернул с хайвея на глиняную дорогу Монкер-Спринг. Ржавая прилипчивая пыль вырывалась из-под колес профессорской машины, оседая матовой вуалью на лобовом стекле его мощного пикапа. На много миль вокруг они были одни. Снаружи стояло жаркое марево, к небу от земли поднимались испарения после прохладной ночи. В светло-голубой выси, справа от дороги, над бесплодными зарослями кружил орел, рассекая раскидистыми крыльями густой, осязаемый воздух.

Поиграв плечами, он пристегнул ремень безопасности, вцепился в руль обеими ладонями и вдавил педаль газа в пол.

От первого столкновения машину Гроссмана слегка занесло. Она вильнула задом, на дорогу посыпались осколки бампера, крышка багажника приоткрылась. Его пикап оставался целым.

Следующее столкновение заставило профессора замедлиться, а третье стало финальным. Машину крутануло и вытеснило на обочину. В попытках справиться с управлением Гроссман крутил рулевое колесо из стороны в сторону. В оглушительной тишине заскрипели колодки, колеса подняли в воздух еще больше пыли, чем прежде. Одно из них угодило в яму на каменистой обочине, и машина улетела в кювет, врезавшись в валуны. Послышался звук бьющегося стекла, лязг металла, крик. А затем звуки стихли.

Все случилось секунд за десять, но ощущалось иначе. Он словно смотрел длинный двухчасовой фильм в замедленном режиме не как участник, а скорее как сторонний наблюдатель.

Выйдя из машины, он спустился в кювет и подошел к Гроссману. Кит был в сознании, но ему придавило ноги. Выбраться самостоятельно он бы не смог. Из-под капота вытекло топливо. В такой жаре у него оставалось, должно быть, не больше нескольких минут, прежде чем машина загорится и взорвется. Он выдохнул, с трудом открыл дверцу и сел в салон позади водительского сиденья.

Дезориентированный произошедшим, Гроссман пытался освободить свои переломанные ноги из ловушки, борясь с болью и подушкой безопасности.

– Помоги мне! – завопил он, теряя над собой контроль. – Кто ты, мать твою, такой? Зачем ты это делаешь?

Он сглотнул, облизнул пересохшие губы, достал из кармана леску и намотал на ладони.

– У меня есть деньги. Сумка в багажнике. Там много налички. Забирай. Только помоги мне!

– Мне не нужны деньги, профессор Гроссман. Я только… Я только хочу, чтобы ты знал, кто я. Меня зовут Алан Траск. Ты изнасиловал и убил мою дочь. Ее звали Мэй.

Алан набросил на шею Гроссмана леску и потянул на себя.

Задыхаясь, Кит вцепился в его руки и закашлялся.

– А теперь выбирай, как ты умрешь. – Алан взглянул в окно, заметив, что топливо под капотом уже загорелось. – Ты говоришь мне, где ее тело, и умираешь почти безболезненно от удушья. Или молчишь, и мы оба заживо горим в этой машине.

Глава 32

Алан покинул автомобиль за несколько секунд до взрыва. Отбежал в сторону и, прикрыв голову руками, упал на землю. От одежды пахло дымом и горящим пластиком. Он наглотался пыли и еще долго сидел на горячей красной глине, наблюдая, как горит профессорская машина. Как тело Кита Гроссмана лижет огонь, как плавится и лопается его кожа, обугливаются кости, как у него во рту горит сложенный вдвое полароидный снимок.

На Ближнем Востоке ему не раз приходилось обнаруживать человеческие останки в сгоревших машинах. И неважно было, кто внутри, враг или союзник, если была возможность, он вместе с отрядом, которым командовал, хоронил несчастных или передавал в штаб. Кита Гроссмана он хоронить не стал.

Когда машина прогорела до основания и пламя угасло, он вытер пот со лба и медленно побрел к своему пикапу. Провел ладонью по нагретому солнцем и покореженному радиатору, постоял несколько минут, всматриваясь в бесконечное небо, несколько раз кивнул собственным мыслям и сел за руль. В салоне Алан припал к бутылке и выпил ее до дна. Вода оказалась теплой, но во рту стоял вкус гари, так что он был благодарен и за это. Ему предстояла долгая дорога назад, в Вашингтон, к горе Си, к телу дочери.

Смерть Гроссмана не принесла удовлетворения, как он и предполагал. Пусть иногда Алан боялся сам себя, но убийства не приносили ему удовольствия. Они не приносили ничего, кроме страданий. Растерзанная на части душа скулила где-то внутри, с перебоем работающее сердце в груди разрывалось от боли, но в голове звучало отчетливое: «Найди ее, найди ее, найди ее».

И он нашел.

Восхождение на плато горы Си далось ему с трудом. Он выбился из сил еще по дороге к заповедной зоне. Колени распухли и ныли так, словно снова обострился артрит. Он не спал уже двое суток, не ел и даже не принимал душ, чтобы попробовать смыть с себя сладковатый запах горелой плоти.

Солнечные лучи едва пробивались сквозь плотные кроны деревьев, терялись в искривленных ветвях. Казалось, что в лесу наступили сумерки. На контрасте с засушливой жарой Аризоны влажный воздух и прохлада Вашингтона была почти что осенней.

Он нашел заболоченный пруд довольно быстро, словно души умерших девушек звали его, вели за руку и поддерживали, когда он думал, что ему не хватит сил. При себе у него был армейский нож, пистолет и чистая вода. Но ничего из этого не помогло бы ему пробраться сквозь поваленные деревья, окружившие болото, как стража.

Гроссман рассказал ему, что тела девушек они помещали в жестяные двухсотлитровые бочки с привязанным к ним грузом и сбрасывали в болото. Но не сказал, в какой части. Смотря на обширную площадь болота, Алан схватился за голову. Он вцепился пальцами в неопрятно отросшие волосы и взвыл.

Сдаваться и признавать свою слабость – не в его правилах. Оставив пистолет на берегу, у воды, Траск сжал челюсти и пошарил взглядом по земле. Найдя прямую толстую ветку, он решил, что использует ее вместо трости, и сделал несколько шагов вперед. Ступни тут же погрузились в трясину. Ил вперемешку с водой и перегнившими растениями промочил ноги. Идти было тяжело, но он продолжал, опираясь на валежник и трость. Подул ветер. В центре пруда по поверхности воды пошла легкая, едва заметная рябь. Это значило, что заболочены только берега. Но какая здесь глубина? Горные водоемы всегда непредсказуемы.

«Я нашел ее, Кейтлин. Я уже почти вернул ее тебе. Как и обещал». – Мысли о жене заставляли его двигаться дальше, и вскоре Алан почувствовал невесомость. Ноги оторвались от вязкого дна, он погрузился в воду по грудь. От холода на мгновение перехватило дыхание, но Алан быстро взял себя в руки, вспомнив военную базу Кэмп-Пэндлтон в Оушенсайде. Тренируя, морпехов сбрасывали в Тихий океан с вертолета в милях от берега, где вода в любое время года оставалась ледяной. Он быстро привык к таким тренировкам, хотя первое время было страшно.

Траск и сейчас был в ужасе. Ну, найдет он ее. А что дальше? Сколько бочек ему предстоит вскрыть, прежде чем он отыщет знакомые рыжие волосы, потемневшие от влаги, и любимое лицо, тронутое тлением? Он уже видел, как ее насиловали и убивали, видел ее потухшие мертвые глаза и кровь повсюду, слышал, как она звала мать. Что-то может быть страшнее этого? Алан был уверен, что может.

При отсутствии солнечного света вода казалась черной. Пару секунд он раздумывал, что делать. Ему стоило вылезти из воды, вернуться в город, а затем прийти в полицию, сдаться и назвать им координаты. Поступить по совести, как полагается морскому пехотинцу. Он уже сделал то, что должен был. Не стоило делать то, что было не в его силах. Техника сюда не доберется, разве что ее доставят на вертолете, а затем каким-то образом транспортируют по пешеходной тропе. Нескольким водолазам, возможно, удастся поднять бочки со дна, но в одиночку он не справится. Он хотел бы поступить именно так. Хотел бы снова увидеть жену, но ему не выбраться отсюда живым. Алан либо утонет в попытках отыскать дочь, либо его сердце не выдержит, когда он увидит ее тело.

Задержав дыхание, он нырнул и почти сразу устремился вниз. Дна все не было. Но потом среди черно-зеленой мути он – не увидел даже – нащупал одну из бочек.

Воздуха в легких оставалось немного. Как раз на то, чтобы выплыть на поверхность. Но он не стал. Вытащив нож из чехла, Алан разрезал веревку, удерживающую бочку на дне, и потащил ее вверх. Поднимать ее оказалось проще, чем он думал. Должно быть, бочка была герметично закрыта и внутри оставался воздух. В воде предметы кажутся легче. Собственное тело ощущалось перышком, суставы, погруженные в холод, перестали противно ныть. Вода выталкивала его на поверхность, и Алан, крепко вцепившись в бочку руками, остервенело двигал ногами, чтобы поскорее глотнуть воздуха.

Обратный путь к суше оказался сложнее, но ему удалось уложить бочку на валежник, выкатить ее на твердую землю и выбраться самому.

Всего один шанс. Второго погружения он уже не выдержит.

Алан стоял над заржавевшей местами синей бочкой, опершись ладонями на бедра, и пытался отдышаться. Нож выскользнул у него из рук в воде, чтобы вскрыть сосуд, он использовал камень. Ржавый металл поддавался плохо, Траск потратил все силы, что у него остались, но в конце концов крышка скрипнула и провернулась. Задержав дыхание, Алан откинул ее в сторону, попятился назад и, споткнувшись о корень дерева, упал на спину. От запаха его замутило. Слюна собралась во рту, и он успел инстинктивно, чтобы не захлебнуться, лечь на бок. Его стошнило желчью и грязной водой, которой он успел наглотаться. Это не Мэй. Лицо девушки с пустыми глазницами было приподнято кверху. Рот раскрыт, ссохшиеся губы обнажили белые, идеально ровные зубы. Тело в позе эмбриона – она словно прижимала колени к груди руками. Кожа, покрытая серо-желтым налетом, казалась плотной и глянцевой. Но это была не Мэй. Мысль о том, что его девочка сейчас так близко, терзала, разрывала изнутри. Хотелось кричать, крушить все вокруг, но у него просто не было сил. Тяжелая, мокрая одежда не позволяла встать на ноги. Алан распластался на земле, покрытой толстым, мягким слоем мха, и закрыл глаза, чувствуя, как горячие слезы наполняют его ушные раковины.

– Моя девочка, – шептал он. – Девочка моя. Прости меня. Прости папу. Я больше не могу, не могу…

Он все бормотал, не слыша звуков леса, не замечая в сумраке, как по земле ползет свет двух фонарей.

Глава 33

Восхождение на плато горы Си далось Грейс нелегко. Сначала они поднялись на внедорожнике Джеймса на максимально возможную высоту. Машина рейнджеров ехала перед ними, а фургон криминалистов с водолазами и всей необходимой техникой следовал за «Рендж Ровером», замыкая колонну. Весь оставшийся путь детективы проделали пешком. Двое крепких ребят в форме темно-зеленого цвета двигались быстрее. Джеймсу приходилось задерживаться, дожидаясь Грейс, помогая вскарабкиваться по острым камням, держать ее за руку во время перехода ручьев вброд. В жестких ботинках для хайкинга ее ступни были словно в тисках. Келлер чувствовала, что в некоторых местах кожа стерлась. Кровь промочила носки и склеила между собой пальцы. В лесу стояли сумерки, несмотря на солнечный день, приходилось постоянно смотреть под ноги, чтобы не упасть.

Джеймс выключил навигатор, когда они добрались до озера Кратер. Он сел на мшистый валун и заправил шнурки в ботинки. У него слегка участилось дыхание, волосы на висках слиплись от влаги, а хлопковая футболка белого цвета прилипла к спине, но в остальном он выглядел отлично.

Прижавшись к необъятному стволу дерева, Грейс запрокинула голову и прикрыла глаза, пытаясь отдышаться.

– У тебя паук на волосах. – Джеймс подошел к ней, смахнул мелкое создание с ее головы и провел тыльной стороной ладони по щеке. – Ты в порядке?

– Была. До того, как ты сказал про паука. – Она отлипла от дерева и передернула плечами.

– Дальше тропа раздваивается, – сообщил один из рейнджеров и, двигаясь грациозно и плавно, как горная пума, приблизился к детективам.

Келлер и Нортвуд отскочили друг от друга, как парочка школьников.

– Все нормально, мы проверим оба направления, а вы вернитесь за криминалистами. Они не на много отстали. Думаю, им потребуется помощь с оборудованием.

В подтверждение слов Джеймса у Грейс засипела рация. Арчи Морган запросил поддержку.

– Вы тут справитесь?

– Все нормально, парни. – Джеймс похлопал рейнджера по плечу и улыбнулся. – Справимся.

– Включите свои фонарики. Скоро солнце сядет.

– Так точно, сэр. – Шутливо отдав честь, Джеймс несколько раз пощелкал карманным фонарем. – Устала? – Он взглянул на Грейс, когда рейнджеры скрылись за пышно растущим кустарником.

Грейс упрямо покачала головой и пошла вперед, выбрав тропу, которая уходила вниз.

Она закончилась тупиком.

– Нужно вернуться, попробовать другой путь. – Джеймс говорил с легкой одышкой. Он уже собирался развернуться, но Грейс его остановила:

– Нет.

Она никогда не умела признавать поражение. Увидев просвет среди деревьев, Грейс ринулась в кусты, с трудом раздвигая спутанные ветви руками.

– Мы в горах, Грейс! Это может быть опасно!

Предостережения напарника не остановили Келлер, и спустя несколько минут она вышла на поляну, окруженную вековыми соснами, в центре которой, словно черное стекло, блестел пруд.

У кромки воды, согнув ноги в коленях и опустив на них голову, сидел мужчина в насквозь мокрой одежде, с пистолетом в расслабленной руке. Рядом с ним, на земле, стояла заржавевшая бочка. Отвратительный запах, который она источала, ел глаза.

Келлер замерла, приоткрыв рот, и отшатнулась, врезавшись в грудь Джеймса. Она внезапно почувствовала себя мертвой. «Это может быть опасно». Джеймс говорил о неожиданных спусках и обрывах и острых скалах. Никто из них не мог предположить, что им предстоит столкнуться с человеком, у которого в руках оружие.

Медленно, стараясь не делать резких движений, Грейс потянулась к кобуре и расстегнула ее. Мир в эти мгновения ощущался так странно, словно это были ее последние секунды. Памятные моменты жизни неслись в голове на запредельной скорости, словно в обратной перемотке.

Из оцепенения Келлер выдернул Джеймс, вернул связь с реальностью, обойдя ее и спрятав за своей спиной.

Мужчина в мокрой одежде поднялся с земли и переступил с ноги на ногу. Взглянув в его лицо, подсвеченное фонариком, Грейс мгновенно узнала в нем Алана Траска.

– Я только хотел найти свою дочь. – В голосе слышались слезы и бессильная ярость. Он сгорбился и покачал головой.

– Алан, – спокойно сказал Джеймс, – брось пистолет.

– Я не знаю, кто эта девочка. – Алан подошел к бочке и положил свободную ладонь на край. – Но ее тоже кто-нибудь ищет.

Грейс достала «Глок» из кобуры, подняла на уровень глаз и двинулась в сторону Траска. Она успела сделать несколько шагов и даже что-то сказать. Что-то бессмысленное вроде: «Положите оружие на землю, вы арестованы по подозрению в убийстве»… Но Джеймс схватил ее за плечо и остановил.

– Алан, брось пистолет и убирайся отсюда.

– Сержант Нортвуд, ты был хорошим солдатом и другом. Передай Кейтлин: я хочу, чтобы меня похоронили рядом с дочерью.

Алан поднес пистолет к виску, зажмурился и затрясся. Он дрожал. От страха или от холода? Или, может быть, его тело противилось решению, которое принял разум.

Джеймс закричал и бросился к нему. Его вопли: «Нет, нет, не смей этого делать!» – растворились в звуке выстрела.

Алан сложился пополам и рухнул на землю с неприятным глухим стуком, как марионетка, которой перерезали нити. Его тело содрогнулось в посмертных конвульсиях, пальцы самопроизвольно разжались, и из руки выскользнул пистолет.

С деревьев куда-то вверх вспорхнули птицы. Эхо, отскакивая от воды, скал и плотной листвы, разносилось по поляне, а затем стихло. И все закончилось.

Глава 34

День выдался по-летнему жарким и влажным. Небо затянуло тяжелыми тучами, но дождь все никак не начинался.

На кладбище Кроун-Хилл собрались люди, которые знали Алана Траска. Командование Корпуса морской пехоты не выделило подполковнику места на ветеранском кладбище и отказало в почетном карауле. Но те, кто служил с ним, не могли не прийти.

Грейс стояла рядом с Кейтлин Траск и держала ее за руку. В строгом черном платье и в туфлях на высоких каблуках Грейс чувствовала себя скованно. Она смотрела то на святого отца, то на проход, где вот-вот должны были пронести гроб с телом Траска. Оглядывалась по сторонам. В отдалении собрались сочувствующие Алану незнакомцы, считавшие его героем. Келлер понятия не имела, как они узнали, но подозревала, что в этом как-то замешан Алекс Стоун. На холме под старым раскидистым дубом с невероятной кроной стояла женщина в брючном костюме и в очках. Темные волосы тяжелыми волнами спадали ей на плечи, она обнимала себя руками и время от времени смахивала слезы со щек. Заметив незнакомку, Кейтлин долго и пристально смотрела на нее. Миссис Траск открыла рот, словно собиралась что-то выкрикнуть, но все же сомкнула губы и отвела взгляд. В толпе Грейс заметила пожилую женщину и почти сразу узнала в ней миссис Хьюз, мать Дейдры. Она плакала и улыбалась одновременно, толкая перед собой инвалидную коляску, в которой сидел ее муж.

После самоубийства Алана Траска прошла неделя. Долгая, напряженная, изматывающая. Дело об убийствах девушек забрали федералы, и они же перехватили единственного выжившего подозреваемого – Томаса Гамильтона. Детективам крупно повезло, что Гамильтон не стал отказываться от показаний и в присутствии адвоката рассказал агентам ФБР то же самое, что говорил им, прежде чем его поместили в исправительное учреждение до суда.

Тело Мэй Траск, как и остальных девушек из бочек, забрали и перевезли в Куантико, в лабораторию ФБР, о чем сокрушался Скотт Хэмптон – нечасто удается поработать с таким количеством интересных, уникальных случаев. Старые бочки проржавели, вода и микроорганизмы сделали свое дело, в новых же тела мумифицировались. Характер повреждений, как и способ убийства каждой жертвы, был разным. Доктор Хэмптон надеялся написать научную работу, пока федералы не опустошили его прозекторскую и морг. Он не стал упускать шанс и, когда ему предложили ассистировать эксперту из ФБР, взял отпуск и улетел в Вашингтон ДиСи. Агенты пообещали Кейтлин Траск вернуть останки дочери, как только завершат исследования. Ей, потерявшей дочь, а теперь еще и мужа, оставалось только довериться им.

С телами, замурованными в бетон в недостроенном отеле, все еще работали специалисты.

Толпа оживилась, и Грейс поняла почему. Шестеро мужчин в парадной форме морских пехотинцев, среди которых были Джеймс, Алекс Стоун и Питт Кроссман, несли на плечах гроб, укутанный флагом. Суровая, торжествующая гордость сменялась на их лицах печалью. В глазах Джеймса Келлер видела слезы, когда он проходил мимо, чтобы опустить гроб на подпорки. Он был здесь не как полицейский. МакКуин пришел бы в ярость и придет, когда узнает, что они посетили похороны убийцы. Джеймс был здесь как солдат, как мужчина, знающий, что такое верность, как друг, помнящий, через что им довелось пройти вместе. Больше всего на свете сейчас ей хотелось обнять его, прижать, как мальчишку, которым он был тогда, к груди и сказать, что он имеет право на все чувства, которые испытывает, но она лишь крепче сжала ладонь Кейтлин и сочувственно ей улыбнулась.

– Всему и всем одно, – начал читать молитву святой отец. – Одна участь праведнику и нечестивому…

На заднем сиденье в машине Джеймса Грейс сняла раздражающее платье и переоделась в парадную форму. После обеда их ждала конференция с капитаном полиции Сиэтла, где ей вручат звание сержанта. Келлер пока не понимала, как к этому относиться и что это изменит. У нее будет чуть больше свободы, но также больше ответственности и сложных задач. Последние дни выдались трудными и суматошными, Грейс не удалось обдумать новость о повышении.

Перебравшись вперед, Келлер посмотрела на Джеймса. Он курил в открытое окно, задумчиво смотря, как вдалеке Кейтлин Траск еще стоит над могилой мужа, наблюдая, как человека, который был ей дорог, засыпают землей.

– Держишься? – Грейс коснулась его лица и развернула к себе.

– Да, просто… воспоминания.

– Почему ты хотел его отпустить? – неожиданно для себя самой выпалила Грейс.

– Не знаю. Правда, не знаю, Грейси. Мне показалось, что это будет справедливо. Калеб Сент-Джозеф оставил внутри меня такой след… Все эти девочки… И вся эта кровь, что пролилась. Вся эта кровь на моих руках. Это словно не дает мне жить, двигаться дальше. За Кэтрин, Мишель, Джейн и Вивьен некому было мстить. Но Мэй и все остальные отомщены. Я решил, что это правильно.

– Послушай, Джеймс, Мэдди…

– Я говорю не о Мэдди, Грейс. Не только о ней. Мэдди погибла бы и без моего участия. Она была обречена с самого начала. С тех пор как какой-то пьяный подонок затащил ее мамашу в постель, а та умудрилась зачать и выносить ребенка.

Жесткость, с какой Джеймс говорил о любимой женщине, после смерти которой сам едва не погиб, заставила Грейс содрогнуться. Ей не хотелось думать, что Джеймс Нортвуд на самом деле вот такой.

– В армии, в одной из первых командировок, я попал в плен. На моих глазах боевики запытали до смерти пятерых моих сослуживцев. Я знал, что нам не выбраться оттуда живыми. Мне и Мэтту. Мы тоже были обречены, с тех пор как выбрали эту работу. Казни парней, с которыми я служил, проходили примерно раз в месяц. К тому времени я страшно истощился. Эмоционально. И физически тоже. А Мэтт… из-за плохой гигиены его раны загноились. И он температурил непрерывно около двух недель. Каждый день они забирали кого-нибудь, и парень никогда больше не возвращался в барак. В очередной раз, когда они пришли, в бараке остались только я и Мэтт. Увидев, что его лихорадит и он весь покрыт гнойными ранами, один из боевиков собирался прирезать его как ягненка. Но другому пришла идея получше. Что, если снять на камеру, как американский солдат убивает своего? Они решили, что это подорвет наш дух. И мы уберемся с земли, на которой и так порядочно задержались. Но… вложить нож мне в руки? – Джеймс усмехнулся. – Нет. Они принесли монтировку. Длинную, ржавую, тяжелую. Я до сих пор помню эту неподъемную тяжесть в руках, Грейс. Я знал, что к утру мы оба будем мертвы. В любом случае. И у меня был шанс. Я мог избавить измученного лихорадкой, пытками, недоеданием, издевательствами друга от страшной боли. И я это сделал, Грейс. Хватило одного удара в висок. А через пару часов… в лагерь пришли наши. И все, что я сделал… все это было бессмысленно.

– А видеозапись?

– Что видеозапись?

– Что стало с той видеозаписью?

– Началась неразбериха. Большую часть времени я был в отключке. Очнулся в госпитале в Дохе через пару недель. И первым, кого я увидел, кроме докторов, был Алан Траск. Он сказал, что я могу не беспокоиться. Что он нашел видео. И что больше его никто не увидит.

– Получается, ты просто хотел вернуть ему долг?

– Нет, не думаю. Я хотел сделать что-то… Что-то правильное, понимаешь? Незаконное, но правильное. Я говорю о морали и своих жизненных принципах. Четыре ублюдка за девятнадцать молодых девушек. Это разве не справедливость? Я хотел, чтобы он знал… что не зря спас меня от трибунала. Что я не просто боевая единица, как мой карабин или «Хамви», который я водил время от времени. Не выдрессированный полицейский, не убийца. Что я человек, Грейси. И понимаю, чего ему стоило уничтожить видео тогда и «псов» сейчас. Понимаю и… – Джеймс говорил сбивчиво.

Грейс никогда его таким не видела. Она знала этого мужчину, Джеймса Нортвуда, своего напарника, друга, жесткого профессионала, человека, с которым провела ночь и больше уже не могла перестать о нем думать. Но сейчас она увидела мальчишку, каким он был, приобретая самый травматичный опыт в своей жизни на войне.

– Большую часть жизни я страдал из-за того, что мне не хватало отца, его любви, одобрения, поддержки. Он был холодным и не самым приятным человеком, если честно. И за тот короткий срок, что Алан был моим капитаном, он дал мне это. Если не отцовскую любовь, то заботу старшего брата. Я просто не мог позволить… я его подвел, Грейси.

– Нет. – Она покачала головой и обхватила лицо Джеймса ладонями, чувствуя соленую влагу под пальцами.

– Я хотел показать ему, что все это чего-то стоит. Что я чего-то стою.

– Ты стоишь всего,Джей. Ты поступил так, как должен был. – Грейс притянула его к себе и поцеловала сухие и горячие, словно в лихорадке, губы.

Генри нашел детективов на парковке. Грейс стояла возле перил, прислонившись к ним поясницей, и курила. Руки еще слегка подрагивали от волнения. От нескольких бокалов вина на голодный желудок она опьянела, как девчонка. Грейс без меры улыбалась, принимая поздравления коллег, и теперь мышцы на лице слегка ныли. Джеймс был рядом. Еще перед началом она попросила напарника не отходить от нее ни на шаг. Без его поддержки Келлер вряд ли пережила бы этот безумный, эмоциональный день.

– Поздравляю, сержант Келлер. – Генри подошел ближе, пожал руку Джеймсу и поцеловал Грейс в щеку.

Она улыбнулась, но уже не искусственно, не вымученно, а устало, как обычно улыбаются друзьям и близким, зная, что они не примут это на свой счет.

– Спасибо. – Грейс по одной вытянула из прически шпильки и помассировала кожу головы пальцами, взлохматив волосы. – Тебя не было ни на конференции, ни на вечеринке после.

– Да, прости. Я хотел прийти, но задержался. – Уайтхолл показал детективам папку с эмблемой ФБР.

– Что это? – Джеймс слегка нахмурился.

– Подписанное заявление о переводе. Решил перевестись в местное отделение ФБР. Интересно у вас тут, так ведь?

Оливия Нортвуд Монстр внутри

© Нортвуд О., 2025

© Оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2025

* * *

Кто убьёт человека не за убийство или

распространение нечестия не земле,

тот словно убил всех людей, а кто сохранит жизнь человеку,

тот словно сохранит жизнь всем людям.

Коран. Сура 5. Трапеза, 32-й аят.

«Триллер Оливии Нортвуд «Монстр внутри» – это одно из открытий 2025 года. Это мощное, глубокое психологическое произведение, которое показывает страшные вещи, но делает это бережно. Мы окунаемся в сложное расследование, мы сталкиваемся с болью, потерями, ошибками, а герои – с последствиями своих решений. Кажется, на эту тему написаны десятки тысяч книг, но эта вам обязательно запомнится. Потому что изворотливость этого убийцы сложно забыть. Потому что этих персонажей забыть невозможно».

АННА БЛЕЙК, писатель, автор серии книг «Город убийц»

«Остросюжетный детектив с напряженным сюжетом и атмосферой «Твин Пикс». Детективы Грейс Келлер и Джеймс Нортвуд идут по следу жестокого насильника; мы заглянем и в его мысли – готовьтесь к мельчайшим деталям расследования и правдоподобной жестокости».

САША ХЕЛЛМЕЙСТЕР, писатель, автор книги «Безмолвный крик»

«КАК ЖЕ ЭТО БЫЛО БОЖЕСТВЕННО! Здесь есть буквально все, за что я так люблю жанр триллера, и даже больше! Просто браво!»

ЭЛ ЭЙМР, блогер, автор канала «Полночная библиотека»

«Грейс Келлер, пережив тяжёлое потрясение, возвращается к работе и берётся за новое дело вместе со своим новым напарником. Им предстоит расследовать серию загадочных убийств, жертвами которых стали обезображенные молодые девушки. Все эти трагедии могли бы не произойти, если бы не страшное прошлое, с которым столкнулись все участники расследования.

Возможно ли сочувствовать убийце? Как бы изменилась жизнь каждого из них, если бы не ужасные события? Смогут ли детективы найти общий язык, когда эмоции берут верх над разумом?»

АЛЁНА TVITI, блогер

«Острая, яркая книга, держащая в напряжении на протяжении всего повествования, и лишь к финалу у вас получится перевести дух».

JULIANNA VIOLET, блогер

«Мне безумно понравилось. В истории есть все то, за что я и люблю жанр. Спасибо!»

КНИЖНЫЙ ДИМ, блогер

1 Глава

Он съехал с шоссе после поворота на Фолл-Сити и остановил машину в низине возле реки Сноквалми, где гравийная дорога под колёсами фургона сменилась глиняной. Заглушил двигатель и вышел из машины. Вблизи, между стволами деревьев, мигала неисправная неоновая вывеска фермы «Фолл-сити». Под ногами скользила листва. Воздух остро пах сырой землёй, прелыми листьями и свежестью после дождя. Грозовые облака расползлись по небу. Лунный свет пробивался сквозь слегка поредевшие, чёрные от влаги ветви.

Цикады истерично заходились стрёкотом в кустах. Прозрачная сентябрьская ночь будто рябила от их надрыва, содрогалась, как в лихорадке.

Он обошёл машину и распахнул задние дверцы фургона. Внутри, на сиденье и под ним, лежали картонные коробки, немного древесины и строительных материалов ещё с тех пор, как он занимался обустройством арендованного дома. На дне кузова, укрытом полиэтиленовой плёнкой, лежала девушка: полуобнажённая и совершенно неподвижная.

Платье из дешёвой синтетической ткани, наверняка купленное на распродаже, разорванное в клочья, лежало рядом. На ней была только обувь и чёрный бюстгальтер из тонкого кружева. Он заткнул ей рот скомканными трусами, прежде чем заклеил строительным скотчем.

В штанах стало нестерпимо тесно. Он смотрел на неё, на то, как синяки уже начинали проступать на её бледной коже, на алые капельки крови между бёдер. Этот момент он любил больше всего. Сладкое и томительное ожидание. Предвкушение того, что он сделает с ней чуть позже.

Он связал ей руки за спиной, ноги туго стянул верёвкой: на запястьях и над щиколотками виднелись красно-фиолетовые следы и ссадины. Дыхание было слабым и прерывистым. Ему это нравилось настолько, что он готов был снова её трахнуть. Он знал, что она ждёт его. Но нужно набраться терпения. Он вспомнил, как завизжала та шлюха в прошлый раз, когда он не сдержался. Она вывела его из себя, и он заставил эту суку замолчать. После этого ему почти сразу захотелось снова ощутить власть над кем-то, почувствовать, как жизнь медленно покидает кого-то по его прихоти.

На этот раз он всё сделает правильно. Не спеша, чтобы запомнить каждое мгновение. Она, конечно, очнется, когда он приступит к делу, но сейчас должна оставаться без сознания.

Он забрался в кузов фургона и подтянул её к себе за ноги. Тело было расслабленным и податливым. Кожа – холодной и липкой от пота. Руки соскользнули, от чего она дёрнулась и очнулась. Он достал из кармана складной нож «Смит и Вессон». Она замычала, как корова, стоило прижать лезвие к внутренней части её бедра и надавить. Её глаза распахнулись. Они больше не были голубыми, в них не было цвета – зрачки расширились от страха. В глазах сверкнул проблеск сознания, она попыталась отползти от него, сомкнула колени, чтобы защититься. Он наблюдал за ней с нескрываемым любопытством, играл, как хищник с добычей. Ему нравилось, когда они сопротивлялись. Решив, что всё и так слишком сильно затянулось, он схватил её за плечи и ударил затылком об пол фургона. Её веки задрожали, взгляд помутился, дыхание стало судорожным.

«Пора, – думал он. – Сейчас».

Он снова и снова касался её бёдер ножом, оставляя на коже засечки и глубокие порезы. Она, уже плохо соображая, выла, как животное, пойманное в смертельную ловушку. Но если бы спросили его, он бы посоветовал ей поберечь силы и голос.

Из ран сочилась кровь, стекая на пол фургона, собираясь в лужицы на расстеленной под ней полиэтиленовой плёнке.

Кончиком лезвия он тронул её между ног – она снова замычала: «Нет, нет, нет», – и повёл им по животу, остановившись у правой груди. Поставил колено на живот, навалился на неё, прижимая к полу, распорол бюстгальтер, схватил рукой полную, большую грудь с крупным розовым соском и надавил на складку кожи внизу. Нож вошёл легко, прорезая жировую ткань и молочную железу.

Она распахнула глаза и закричала. Крики приглушала ткань во рту и серебристый скотч, который местами уже отклеился из-за её слез и пота. Он видел, как напряглись её мышцы, выпятились сухожилия на шее и набухли вены на лбу и висках. Она дергала ногами, тряслась, натужно дышала и звучала на все лады. А затем к запаху крови и бензина в кузове фургона примешался запах мочи. Но его это не остановило, он продолжил резать, сжав губы от напряжения. Края раны выглядели отвратительно – в голове промелькнула мысль о том, что ему нужен нож с длинным тонким лезвием, каким обычно нарезают хамон.

Когда наконец удалось отделить грудь от тела, он примерился к приятной тяжести плоти на ладони и решил, что для первого раза вышло не так уж и плохо, – до этого момента он ограничивался только порезами, – и положил грудь в коробку под сиденьем. Любуясь проделанной работой, он и не заметил, что она затихла. Он приложил два пальца к её шее – слабый пульс ещё прощупывался, – расстегнул и спустил до колен джинсы. Она больше не сопротивлялась – это почти его расстроило.

Он набросил на тонкую шею то, что еще несколько часов назад было платьем, чтобы не оставить следов, и обхватил её руками, сцепил между собой большие пальцы, наклонился вперед, надавил всем своим весом и начал сжимать. Он чувствовал, как под его пальцами ломается с глухим скрежетом щитовидный хрящ, слышал звонкий щелчок, когда лопнула хрупкая подъязычная кость. Он видел, как её лицо приобрело сначала багровый, а затем синюшный оттенок. Всё закончилось в тот момент, когда по её подбородку потекла кровь вперемешку с пузырящейся слюной.

Он не разжимал пальцы ещё долго, даже после того, как убедился, что её сердце не бьётся, крепко держал добычу в руках и отпустил только тогда, когда руки мелко задрожали от усталости. Он выпрямился, слез с неё, стянул и завязал в узел презерватив – он не из тех идиотов, что всюду раскидываются своей ДНК, – выволок тело из кузова фургона и бросил на землю.

Закрыв задние дверцы, он сел за руль и завёл машину. Вокруг сгустилась ночь, небо снова заволокло тяжёлыми облаками крысиного цвета, в тишине раздался ворчащий рокот далёкой грозы, заглушив на какое-то мгновение шум двигателя.

2 Глава

Грейс Келлер стояла посреди гостиной, держа в руках чашку с кофе, и смотрела в окно. Прохладное осеннее утро заливало комнату розовым светом, билось в стёкла порывами сырого ветра, мелодично шелестело мокрой, алеющей на самых верхушках крон листвой, шумело протекторами редких машин по мокрому асфальту.

Туман укрыл Сиэтл плотным мягким саваном. В ясную погоду из высоких окон открывался притягательный вид на озеро и устричные фермы. Но сейчас Грейс видела только неясные очертания города и собственное искажённое отражение.

Сентябрь застал её врасплох. Словно она набрала полные лёгкие жаркого и тяжёлого июньского воздуха и выдохнула только сейчас, в стылую осеннюю серость.

Всё лето Грейс провела в забытье. После того как её напарник, детектив Уитфорд, погиб, она жила словно на вдохе, в постоянном напряжении и безнадёжно упустила момент, когда её незапланированный отпуск подошёл к концу. О том, что последние три месяца её жизни были хуже некуда, напоминали счета от психотерапевта, сложенные в стопку на консоли в прихожей и придавленные связкой ключей, и оранжевые блистеры с антидепрессантами в шкафчике над раковиной.

Лейтенант Майкл Мак-Куин дал ей время, чтобы зализать раны, но Грейс сомневалась, что ей это под силу. Она не верила, что готова вернуться к работе, сколько бы все вокруг ни твердили обратное.

Грейс бросила взгляд на негромко работавший телевизор. Внизу экрана горела ярко-красная бегущая строка: «СРОЧНЫЕ НОВОСТИ».

Грейс подошла ближе, взяла с журнального столика пульт и прибавила громкость. Снова какой-то полицейский погиб при исполнении в районе Нортгейт. В этом не было ничего удивительного: любой коп знал, что девяносто процентов преступлений из всех, что совершались в Сиэтле, приходились на Нортгейт. Эван Уитфорд тоже погиб там. Когда это случилось, они жили вместе уже около полугода.

Детективы тогда вели дело об убийстве кассира на заправке. Преступником оказался безработный Тревор Джонс. Его вычислили по камерам видеонаблюдения уже на следующий день. Джонса поймали возле дома. Грейс осторожно, но решительно подошла к нему, держа руку на поясной кобуре, уверенная в том, что им ничего не угрожает, что Джонс не станет усугублять своё положение нападением на полицейских. Уитфорд прикрывал её, он держал «Глок-19» на вытянутых перед собой руках. Группа захвата оцепила участок улицы, патрульные перекрыли движение. Грейс достала наручники и уже готовилась зачитать ему правило Миранды^[195], когда он достал пистолет из-за пояса джинсов и выстрелил. Выстрелил в того, кто, по его мнению, представлял опасность, – в Уитфорда – и ринулся в переулок.

Грейс дёрнулась, словно пуля прошла сквозь её тело. Звук выстрела обездвижил её, лишил привычных ориентиров и осел надрывной вибрацией внутри. Она механически обернулась, упала на колени и зажала рану на шее Уитфорда. Жизнь покидала его тело слишком быстро, сочилась сквозь сжатые, напряжённые добела пальцы и собиралась в лужу на грязном, заплёванном тротуаре.

Чувствуя толчки, с которыми алая кровь выплёскивалась наружу, Грейс истерично всхлипывала. Звуки, рвавшиеся из её горла, мало напоминали человеческие. Уитфорд смотрел ей в глаза, крепко сжимал её запястья своими руками, он пытался сказать что-то, отдалённо напоминающее просьбу: «Отпусти меня». Но Грейс не могла его отпустить. Она зажимала его рану даже после того, как он перестал дышать, даже после того, как его взгляд остекленел, а руки безвольными плетьми упали на асфальт. Грейс обнимала его, прижимала остывающее тело к себе, не подпуская к нему прибывших медиков из службы спасения.

Её одежда пропиталась кровью. Кровь была всюду: на лице, на теле, её вязкие капли склеили длинные волосы Келлер.

Тревора Джонса поймали спустя несколько часов после смерти Уитфорда, и в его деле появилась пометка: «Убит при задержании».

Грейс смерть Джонса не удовлетворила, и она выпала из жизни отдела по расследованию убийств на долгих три месяца, пока лейтенант Мак-Куин не сообщил ей, что пришло время возвращаться.

«Полицейские продолжают погибать в Нортгейте, – с вызовом говорила диктор. – Комиссар полиции Сиэтла пока не давал комментариев. Нам стало известно, что помощник мэра Джейми Брюэр и губернатор штата Вашингтон лично выразили соболезнования семье погибшего офицера. Напомню, что лето в этом году было омрачено убийством другого полицейского».

Сердце Грейс пропустило несколько ударов, сбилось с ритма, она чувствовала его толчки на корне языка, к горлу подступала тошнота.

Келлер замерла перед телевизором.

«В июне в Нортгейте при попытке задержания Тревора Джонса погиб детектив Эван Уитфорд. И тогда губернатор ограничился соболезнованиями и церемонией за счёт государства со всеми полагающимися почестями».

В эфире появилась архивная видеозапись, сделанная кем-то из очевидцев в день, когда Грейс потеряла его. На ней Грейс с искажённым от скорби и ужаса лицом прижимала к себе тело убитого напарника. Залитая его кровью, растерянная, с загнанным взглядом, Келлер сильно напоминала психически больную. Не было никаких гарантий, что в действительности она была здорова.

«Жители Сиэтла и района Нортгейт обеспокоены сложившейся криминогенной обстановкой. Они буквально требуют от городских властей увеличить бюджет на расходы полиции и вплотную заняться незаконным оборотом оружия и запрещённых веществ в Нортгейте».

На экране появилось видео: толпа людей с транспарантами стояли рядом с родителями погибшего офицера возле офиса мэра и требовали от него жёстких действий в отношении преступников.

«Пора перестать терзать себя этим». – Вынырнув из мутного оцепенения, Келлер выключила телевизор и обняла себя руками.

Грейс села за стол и поджала губы. Она отвыкла завтракать в одиночестве. В квартире, которую Келлер сняла после смерти Эвана, ничего не напоминало о нём. Избавляясь от его вещей, подарков и общих фотографий, Грейс надеялась, что станет легче. Ничего не вышло. Иногда она по привычке накрывала стол на двоих.

Еда остыла и казалась непривлекательной, но поесть было нужно, в последний раз она ела вчера утром. Иногда тревожность становилась такой сильной, что Грейс забывала о еде и не понимала, как её организм ещё не перестал функционировать.

Коротко завибрировал её телефон. Грейс невидящим взглядом уставилась на экран и поднялась на ноги – стул скрипнул по полу деревянными ножками.

Писала мама, проверяла, как она заботится о сестре. Холли недавно вернулась в Сиэтл, чтобы продолжить обучение в Вашингтонском университете.

Грейс хотелось спросить: «Как я могу хоть о ком-то заботиться, если не в силах позаботиться о себе?»

* * *

Грейс ехала по Вирджиния-стрит к западному офису полиции Сиэтла, располагавшемуся в районе Даунтаун. Раньше она была в восторге от того, что путь до работы занимал не больше двадцати минут на машине. Но со временем радость сменилась раздражением. У неё не было времени, чтобы настроиться на работу или переключиться, перед тем как попасть домой.

Сегодня движение было очень плотным, а после пересечения Пятой авеню и вовсе встало. Дождь начался сразу, стоило ей только выйти из дома, – на плаще до сих пор поблёскивали капли дождя, а тщательно уложенные феном волосы стали волнистыми от влаги.

Видимость была паршивой. Подавшись вперёд, чтобы что-нибудь рассмотреть, Грейс медленно нажала на педаль газа на своём чёрном «Челленджере» и мельком взглянула на время. Было уже около девяти – утренний брифинг она явно пропустит.

Дворники с противным скрежетом метались по ветровому стеклу, мельтешили перед глазами, расчищая полукруглые арки в сплошном потоке воды.

Почти сразу после здания Окружного суда Грейс плавно свернула на Восьмую авеню, въехала на парковку позади участка и заглушила двигатель.

В кармане плаща завибрировал телефон. Звонила мама.

Грейс потёрла шею сзади, провела ладонью по волосам, отгоняя тревогу, и приняла вызов.

– Грейси? – встревоженно начала мама.

– Привет, мам. – Грейс переключила звонок на громкую связь, положила телефон на приборную панель, опустила солнцезащитный козырёк и взглянула на себя в зеркало.

– У тебя всё в порядке, милая?

Достав из сумки помаду нейтрального оттенка, Грейс нанесла немного на блёклые губы.

– Да, я просто… – Келлер откинулась на спинку сиденья и прикрыла глаза. – Сегодня первый рабочий день после… Отпуска.

– Ты хорошо себя чувствуешь? – спросила мама. – Позавтракала? Или, как обычно, всё на бегу?

Грейс усмехнулась.

– Мам, мне тридцать два.

– Тем более, Грейси. Береги себя.

– Так точно, миссис Келлер. И да, я позавтракала.

– Ты уже виделась с Холли?

– Завтра собираемся встретиться. – Келлер взяла телефон в руки. – У вас всё хорошо? Как папа?

– Всё пытается найти себе занятие с тех пор, как вышел на пенсию. Он совершенно не умеет отдыхать.

– Мам, – Грейс усмехнулась и прикрыла глаза, – не дави на него. Ему сложно.

Отец Грейс, Дэниэл Келлер, всю свою жизнь проработал в полиции и вышел на пенсию в звании капитана. Во многом именно отец повлиял на её выбор профессии.

Грейс любила мать, но с отцом у неё была особая связь. Кэролайн Келлер не одобряла решение Грейс поступить в Полицейскую академию сразу после школы. Грейс была послушной девочкой. До определённого момента она поступала так, как хотелось маме. А потом внезапно осознала, что планирует прожить ту жизнь, которую никогда не хотела. Отец поддержал её, и маме пришлось смириться.

– Ты продолжаешь терапию?

– Да.

– Тебе лучше?

– Лучше, хуже… Мне никак, мам. И я не уверена, что мне станет легче, потому что я всё никак не могу поверить, что он… – Грейс почувствовала, что глаза защипало от подступающих слёз. Ей хотелось поскорей закончить этот разговор.

– Я знаю, Грейс. – Кэролайн помолчала, тщательно подбирая слова. – Мы с отцом скучаем, приезжай, когда сможешь.

– Обязательно, но сейчас мне нужно работать, мама.

– Люблю тебя, зайка.

– И я вас. – Грейс сбросила вызов, вздохнула и вцепилась пальцами в руль. Её била мелкая дрожь, хотя в салоне было тепло.

В машине на парковке Грейс спрятала удостоверение и значок во внутренний карман пиджака, расстегнула плащ, расправила складки на брюках, закрепила чуть ниже талии кожаный пояс, поставила заряженный «Глок-17» на предохранитель и вложила в кобуру. Она давно не ощущала приятную тяжесть оружия на бедре.

* * *

В приёмной участка Келлер встретил дежурный офицер – юнец со щенячьим взглядом. Он страшно занервничал, стоило ей только подойти к стойке.

Она никогда не видела его раньше и предположила, что он появился здесь во время её продолжительного отпуска. Приёмная в западном офисе полиции Сиэтла была светлой, просторной. Жужжал автомат со снэками и газировкой, кто-то размеренно стучал по механической клавиатуре. Тянуло кофе и сладкой глазурью, которой поливают пончики.

Грейс знала, что стоит ей подняться на этаж отдела по расследованию убийств, она утонет в звуках и запахах. Келлер улыбнулась, когда в памяти стали всплывать моменты из прошлого: громкий смех и утренние разговоры коллег, беспрерывно работающие принтеры, громкая кофемашина, настойчивый аромат крема после бритья, пороха и пота.

– Прошу прощения, офицер, – тихо начала она, чтобы не спугнуть растерянного парня. – Детектив Грейс Келлер. – Она достала удостоверение и широко улыбнулась, чтобы походить на себя с фотографии восьмилетней давности. На ней была девчонка с широко распахнутыми прозрачно-голубыми глазами и румянцем на щеках. Теперь взгляд потемнел, Грейс разучилась улыбаться, с лица исчез здоровый румянец. – Мне нужен временный ключ-пропуск. Вы мне поможете?

– Келлер! – Дежурный офицер так и не успел ей ответить. За спиной Грейс услышала хорошо знакомый мужской голос и звук тяжёлых шагов и обернулась. – Я тебя заждался. – Лейтенант Мак-Куин остановился возле неё, притянул к себе и обнял за плечи. – Идём, я должен тебя кое с кем познакомить.

За то время, пока они не виделись, Грейс успела соскучиться. Пусть лейтенант и не давал забыть о себе. В его волосах прибавилось седины, носогубные складки хорошо читались на осунувшемся лице, под глазами залегли перманентные тени. Внутренние расследования всегда отнимают слишком много сил. Смерть полицейского из твоего отдела лишает сразу нескольких лет жизни. На лейтенанта давят со всех сторон: комиссар, власти, родственники погибшего, подчинённые, пресса. Сложно пережить это и сохранить свежий цвет лица.

Келлер шла следом за лейтенантом Мак-Куином, подстроившись под его широкий шаг. Мысль о том, чтобы зайти в офис без него, казалась ей невыносимой, Грейс не хотела отставать.

Отдел по расследованию убийств располагался на третьем этаже, в дальнем конце коридора, ведущего от лифта. Грейс едва не налетела на Мак-Куина, когда тот остановился у двери. Через открытые наполовину жалюзи на стеклянной перегородке Грейс увидела, что в общей зоне собралось как минимум двадцать полицейских, в том числе и те, чьих лиц она не помнила. Тревога подступила к горлу, внутренности скрутило от волнения, ладони мелко тряслись, ей вдруг стало холодно.

Мак-Куин приложил ключ-карту к считывателю. Загорелся зелёный индикатор, и лейтенант взялся за дверную ручку.

– Надеюсь, собрание не в честь моего возвращения? – Коллеги бы не оставили без внимания её возвращение, но праздник по этому поводу – совсем другое. К этому она не была готова.

– Прости, Келлер, об этом я как-то не подумал. – Он сконфуженно улыбнулся. – У нас новый детектив.

Грейс сдавленно выдохнула. Она знала, что им нужен был кто-то на место Эвана. Знала, что стол в их с Уитфордом кабинете пустовал. Никто из тех, с кем Грейс работала, не смог бы занять это место из уважения к её потере, к её боли.

– Эван…

– Грейс, я тоже его потерял. – Мак-Куин строго взглянул на неё, покачал головой и открыл дверь.

Общая зона убойного отдела представляла собой просторное, светлое помещение с панорамными окнами и видом на библиотеку. На столах стояли пустые картонные стаканчики для кофе и коробки со сладостями. Вдоль стен пыхтели принтеры и копировальные аппараты, множащие листовки и документы. Всё было на своих местах. В точности так же, как и в тот день, когда погиб Эван и она была здесь в последний раз. Не хватало только его самого среди смеющихся и переговаривающихся коллег.

Стоило им с Мак-Куином войти, полицейские, как по команде, обернулись.

В их взглядах, обращённых к ней, не было злости или обвинений, того, с чем она так боялась столкнуться. Только любопытство и сочувствие. Молчание затянулось до ужасной неловкости, пока один из детективов, Дилан Малхерт, не подошёл к Грейс. Он похлопал её по спине, приобнял за плечи и сказал:

– С возвращением, Келлер, нам тебя не хватало.

– Ну да, Ди. Как же работать без талисмана? – Она рассмеялась, и коллеги обступили её со всех сторон. Отовсюду доносилось: «С возвращением», «Привет, детектив Келлер», «Рад, что ты вернулась, Грейс», «Мы ужасно соскучились, Грейс». У Грейс закружилась голова.

– Да-да, мы все очень рады, – проворчал Мак-Куин. – Келлер, познакомься с детективом Нортвудом. И зайди ко мне. – Мак-Куин протиснулся сквозь толпу подчинённых, взял из коробки пончик и направился к своему кабинету.

– Джеймс Нортвуд. – Мужчина, всё это время стоявший возле стола с кофемашиной, подошёл к ней и протянул ладонь.

– Грейс… детектив Келлер, – представилась она и пожала его руку. – Простите за всё это. – Грейс улыбнулась и виновато поджала губы. – Сегодня всё внимание должно было достаться вам.

– Не страшно, детектив.

Грейс рассеянно разглядывала его. Джеймс наверняка был из тех, кто в полицию пришёл после службы в армии. Что-то в повадках и во взгляде детектива Нортвуда заставляло Грейс чувствовать себя под прицелом снайперской винтовки. Смотрел он цепко и внимательно. Бывшего военного в нём выдавала эта болезненная выправка и плохо скрываемая, опасная мощь. Белую рубашку тянуло в груди и в плечах, которые даже на вид казались крепкими. Он был красив: гладко выбритые щёки, горбинка на носу, острая линия нижней челюсти, словно высеченная из камня.

– Кажется, лейтенант вас заждался. – Джеймс махнул рукой в сторону кабинета Мак-Куина.

В его голубых прозрачных глазах вспыхнул металлический блеск. Он машинально сгрёб пятернёй волнистые тёмные волосы и зачесал их назад, чтобы пряди не падали ему на лоб.

– Грейс?

Грейс задумалась и не сразу среагировала.

– Да, спасибо. Рада была познакомиться, – шепнула она и, положив сумку на чей-то стол, подошла к стеклянной двери, скрытой горизонтальными жалюзи.

– В чём дело? – В кабинете Келлер сняла плащ, повесила его на спинку стула и села напротив Мак-Куина.

– Нортвуда перевели из отдела по борьбе с сексуальными преступлениями. Он блестяще сдал экзамены на должность детектива отдела убийств. У него хорошие показатели и…

– Я очень рада за детектива Нортвуда. – Грейс понимала, почему Мак-Куин оправдывался. Кем бы ни был этот детектив Нортвуд – он никогда не заменит Эвана никому из них. – Я всё понимаю, сэр.

– Эван погиб, Грейс. Я не знал, вернёшься ты или нет. Раскрываемость упала процентов на десять из-за нехватки людей. На меня давили, ясно тебе? Капитан и все остальные… – Мак-Куин сделал глоток кофе из стакана и причмокнул тёмными мясистыми губами.

– Сэр, я всё понимаю, – повторила Грейс. – И я понимаю, что не готова сейчас поднимать процент раскрываемости.

– Это тут совершенно ни при чём. Ты знаешь, что я тебе доверяю. – Мак-Куин задумчиво подпёр подбородок кулаком и взглянул на Грейс. – Эван погиб, да… – Он помолчал, пытаясь подобрать правильные слова. – Так случается. И теперь ты вернулась. Ты отличный детектив, Келлер. Поэтому даже не рассчитывай на то, что я сделаю тебя статисткой или своей секретаршей и похороню под кипой бумаг. Ты должна на самом деле вернуться к своей работе, а не просто приезжать в офис. Тебе нужен напарник.

– Нет, нет, нет, – запротестовала она, стараясь держать эмоции под контролем и звучать как можно более непринуждённо.

Грейс даже улыбнулась для гарантии.

– Беда в том, Келлер, что это не предложение.

– Ну, спасибо, сэр, – раздражённо ответила Грейс, поднялась на ноги и подошла к двери.

– Сядь, Келлер. – Мак-Куин встал вслед за ней и захлопнул дверь, которую она уже успела открыть.

Грейс села в кожаное кресло для посетителей и с вызовом взглянула на него.

– Это не обсуждается. Ты будешь работать с напарником.

– И это…

– … Нортвуд.

«Ну разумеется». – Келлер сложила руки на груди и сжала челюсти.

Ответить Грейс не успела. В дверь постучали.

– Да! – рявкнул Мак-Куин и промокнул лоб носовым платком.

– Простите, лейтенант. Поступил вызов. Звонил шериф округа Кинг. Владелец фермы «Фолл-Сити» обнаружил тело за пределами своей территории. Дело передают нам.

– Что скажешь, Келлер? – Лейтенант усмехнулся. – Сдаётся мне, сейчас твоя очередь брать дело.

3 Глава

Джеймс Нортвуд водил серебристый «Рендж Ровер». В прогретом салоне пахло кожей, табаком и едва уловимо – каким-то древесным парфюмом. Его автомобиль внутри оказался безукоризненно чистым. В её «Челленджере» можно было найти и пустой стаканчик из «Старбакс», и папки с документами из архива, и сменный комплект одежды.

Грейс успела продрогнуть, пока они шли по парковке. Внутри она, после того как пристегнула ремень безопасности, подкрутила температуру на печке и смахнула с плаща капли дождя.

Ход у внедорожника был мягкий и валкий. Он уверенно ехал навстречу ливню, прорезая притуплённым носом пространство перед собой.

Грейс не выезжала на места преступлений последние три месяца. Её била мелкая дрожь, тревога скручивала внутренности в тугой узел, она чувствовала лёгкую тошноту.

Джеймс вёл машину не сводя глаз с дороги. Его взгляд был напряжённым, челюсти плотно сомкнуты, а на руках, сжимающих руль, проступил рисунок вен. За всё время он не произнёс ни слова. Грейс сидела рядом, отрешённо глядя в окно, ей ужасно хотелось, чтобы Джеймс заговорил. Напряжённую, густую тишину в салоне изредка нарушал скрип дворников по стеклу.

За тонированным стеклом проносились пейзажи пригорода – монотонные и безликие до боли в висках. Облупленные, приземистые коробки дешёвых забегаловок вблизи озера Саммамиш сменились сначала тихими провинциальными улочками Ньюпорта, а затем буйным лесом по обе стороны от автомагистрали I-90.

Неизвестность пугала: мелко тряслись руки, на лбу выступила испарина.

Келлер вспомнила слова отца. Тот сказал как-то: «Страху нужно дать выкипеть, превратить его в движущую силу». Он знал, о чём говорил, не понаслышке. Работая в полиции, худшее, что ты можешь сделать, – поддаться страху.

Грейс молчала, чтобы не наговорить глупостей, чтобы новый напарник не счёл её испуганной девчонкой, чтобы он знал, что к ней можно повернуться спиной.

Погрузившись в монотонное урчание двигателя и шелест протекторов по асфальту, она думала о том, что они увидят, когда доберутся до места. В её мыслях не было ничего утешительного. Будущее расследование стояло перед глазами слепым пятном.

– Я вижу, вы не в восторге от моей компании? – Джеймс решился заговорить первым.

– Вовсе нет… – Грейс позволила себе перевести дух. Она спрятала руки в карманы плаща и крепко сжала их в кулаки. – Сегодня мой первый день после отпуска. Вы наверняка слышали, что случилось.

– Смотрел утренние новости, – деликатно сказал он и наклонил голову к плечу, не отрывая взгляд от дороги. – Им стоит прекратить говорить об этом во время утренних новостей.

Грейс улыбнулась. Её позабавил контраст: утром она решила, что ей стоит перестать терзать себя этим.

– Телевизионщики не могут ранить меня сильнее, чем я сама.

– Мне очень жаль вашего напарника. Жаль, что так случилось.

– Спасибо.

Мертвенное оцепенение, вызванное иррациональным страхом, сошло с Грейс, как талый снег с крыш, когда начинается оттепель, – разом. Воздух в салоне разрядился.

Дорога плавно повернула влево, и машина встала в хвосте вереницы, вытянувшейся перед поворотом на Престон. Джеймс включил сирену, вытащил из бардачка проблесковый маячок и прикрепил к крыше. Машины стали неуклюже отъезжать в сторону, открывая им путь.

Было уже около полудня, когда Джеймс наконец сбросил скорость перед дорогой на Фолл-Сити.

Они увидели блокпост: две полицейские машины, автомобиль шерифа и несколько патрульных офицеров в форменных дождевиках стояли у въезда на территорию фермы.

Нортвуд затормозил рядом с одним из полицейских и опустил стекло. Патрульный наклонился к машине и положил на дверцу руку в кожаной перчатке.

– Офицер Беннер. – Полицейский протянул ладонь для рукопожатия и Джеймсу, и Грейс.

– Детектив Нортвуд, – представился Джеймс. – И моя напарница детектив Грейс Келлер.

«Напарница», – мысленно повторила Грейс.

Она уже давно не слышала, чтобы её кто-то так называл. В её голове это слово всё ещё звучало голосом Эвана.

– Сэр, можно ваши удостоверения?

– В чём дело, офицер Беннер?

– Простите, сэр, меры предосторожности. Доктор Хэмптон пригрозил, что, если мы пропустим прессу или зевак, которые затопчут улики, – можем попрощаться с работой. – Он пожал плечами и шмыгнул носом.

Грейс едва сдержала смех. Она знала, каким засранцем может быть судмедэксперт Скотт Хэмптон.

Офицер Беннер выглядел неважно: замёрз, лицо было мокрым от дождя. Они показали свои удостоверения, и офицер кивнул.

– Поезжайте сразу к дому, на задний двор. За мусорными баками есть выход с территории. Дальше вас проводят.

– Так точно, босс, – улыбнулся Джеймс и поднял стекло.

Они проехали мимо машины службы спасения, задняя дверца была открыта, а внутри парамедики пытались привести в чувство мужчину, нашедшего тело. Им предстояло его допросить, и лучше бы сделать это как можно скорее, пока из памяти не стёрлись детали.

Когда Джеймс остановился, Грейс отстегнула ремень безопасности и вышла из машины, чувствуя дрожь и слабость в ногах.

Дождь слегка поутих, превратившись в колючую морось. Поднялся ветер. Грейс застегнула плащ на все пуговицы и туго затянула пояс на талии.

Офицер поднял оградительную ленту оцепления. Подлезая под неё, Грейс испытывала страх, смешанный с азартным волнением. Несмотря ни на что, Грейс была рада вернуться к работе, но боялась того, что может увидеть на месте обнаружения тела. Многие вещи уже не пугали её, но иногда, крайне редко, преступникам удавалось поселить в её груди первобытный, животный страх, когда инстинкты кричали: беги.

Ещё один полицейский показал им, где лучше спуститься в овраг: дождь размыл тропинки, под слоем опавших листьев почва неприятно хлюпала, подошвы ботинок вязли в грязи.

Грейс спускалась боком, держась за мокрые, мшистые стволы деревьев. Оказавшись внизу, в овраге, она быстро огляделась и напряглась, когда увидела изуродованный труп женщины. Келлер сжала челюсти и сглотнула собравшуюся во рту слюну. К корню языка подступила тошнота. Ей казалось, что время замедлилось, а звуки стихли. Перед глазами, словно тени, мелькали люди в полицейской форме и в костюмах криминалистов, под подошвами их ботинок пружинила мокрая листва. Дождевые капли набухали на тонких ветвях деревьев и падали на её плечи. Грейс чувствовала, как они разбивались о плотную ткань плаща.

Мёртвая обнажённая женщина лежала на спине с раскинутыми в стороны руками и ногами. Её обесцвеченные волосы были спутаны, в них набились мелкий мусор и сухие листья. На мертвенно-бледном теле ярко выделялась потемневшая, свернувшаяся кровь, чёрные следы тления и грязные раны с личинками мясных мух в них. Она равнодушно смотрела на них выстуженными смертью и туманом глазами. У Грейс закружилась голова: грудь женщины была отсечена, из-под повреждённых мышц белели рёбра. Высокие серые носки с блестящей нитью сползли, оголив тонкие лодыжки и острые щиколотки жертвы. Вид её почти девчачьих ног растрогал Грейс.

– Детектив Келлер! – Знакомый мужской голос с простуженными нотками заставил Грейс вздрогнуть.

Она попятилась назад и упёрлась спиной в грудь Джеймса.

– Прости, – обернувшись к нему, шепнула она.

Грейс расправила плечи и подошла ближе к доктору Хэмптону.

– Грейс, рад тебя видеть. – Он сдвинул маску на подбородок и сдержанно улыбнулся.

Всем своим видом Скотт Хэмптон излучал отрешённое спокойствие и профессионализм. На нём был безукоризненно чистый одноразовый защитный костюм, надетый поверх белой рубашки и узких чёрных брюк.

Холодная, нордическая внешность Скотта завораживала: светлые волосы, вытянутое строгое лицо с почти вертикальными скулами, льдистые глаза и бесцветные брови. Во всём его образе чувствовалась педантичность человека, проводившего гораздо больше времени с мёртвыми, чем с живыми. В прошлом Грейс несколько раз ходила с ним в бар после успешно раскрытого дела, а ещё Скотт приглашал её на вечеринку по случаю своей помолвки. Скотт был ненамного старше Грейс, они с лёгкостью нашли общий язык.

– Привет, Скотти. – Келлер поборола в себе желание обнять его, уткнуться носом в белый воротничок рубашки и расплакаться.

Воспоминания, связывающие их, всё еще были болезненными: доктор Хэмптон осматривал её после перестрелки, в которой погиб Эван. Он выдал ей один из своих рабочих халатов, после того как её одежду забрали в хранилище улик. Она была уверена, что готова вернуться к работе, но стоило ей встретить кого-то, кто знал Эвана, кто так же хорошо, как и она, знал, каким он был человеком, эта уверенность испарялась.

Грейс не дала волю чувствам, хотя ей казалось, что всё это можно увидеть на дне её взгляда, вместо этого она подошла ближе и твёрдым, бесстрастным голосом спросила:

– Что у нас?

К этому моменту к ним подошёл Джеймс и представился, они с доктором Хэмптоном обменялись кивками.

Один из криминалистов выдал Грейс и Джеймсу по паре одноразовых латексных перчаток.

Грейс рассматривала синюшное и одутловатое лицо жертвы: полные губы приоткрыты, изо рта вывалился распухший язык, в уголке губ и на подбородке запёкшаяся кровь. В широко распахнутых, мутных глазах застыл животный страх. На щеках, под глазами геморрагические^[196] пятна – Грейс знала, что это признак удушения.

– Можете что-то сказать? – Джеймс надел перчатки, присел перед телом и поднял взгляд на Хэмптона.

Скотт некоторое время собирался с мыслями, прежде чем начать говорить.

– Тело было найдено лежащим на спине. Судя по трупным пятнам, тело не перемещали после смерти, кровь локализовалась в нижерасположенных участках тела. При нажатии пятна не меняют своего цвета. Тёмно-фиолетовый цвет свидетельствует о том, что смерть наступила почти мгновенно.– Хэмптон наклонился над телом, поднял верхнее веко и опустил нижнее.– Экхимозы – мелкоточечные кровоизлияния,– объяснил он.– Допускаю, что смерть наступила в результате механической асфиксии. Странгуляционная борозда^[197] отсутствует, и я снова допускаю, что жертву задушили руками, предварительно накинув на шею ткань. – Скотт жестом подозвал криминалиста, и тот показал фрагмент ткани в пакете для сбора улик. – В ткани присутствует нить люрекса, поэтому я позволил себе предположить, что это фрагмент одежды жертвы.

– Нить чего? – переводя взгляд с Хэмптона на Грейс и обратно, спросил Джеймс.

– Блестящая нить, – объяснила Грейс.

– Судя по личинкам мясных мух и состоянию трупных пятен, она лежит здесь не менее семидесяти двух часов. Точную дату смерти назову после вскрытия.

– Крови много. Раны нанесли при жизни? – Келлер нахмурилась, внимательно рассматривая хаотичные ножевые ранения, кожа вокруг них вздулась, подкидывая неприятные ассоциации с лопнувшей оболочкой сосиски для гриля.

– Да. В том числе и отсечение груди. Молочную железу удалили, когда она была ещё жива.

– Признаки сексуального насилия удалось обнаружить?

– Скорее всего. Я обнаружил гематомы в области вульвы, ссадины на внутренней стороне бёдер. Это свидетельствует о грубой, насильственной пенетрации. Но об этом можно говорить только после более тщательного осмотра.

– Визитную карточку оставил?

– На наружных половых органах следов спермы не обнаружено. Возможно, он использовал презерватив.

Ненадолго повисло молчание, прерываемое только щелчками затвора фотокамеры, негромким шёпотом ассистентов и сообщениями, поступавшими на рации патрульных офицеров, оцепивших место преступления.

Затем внимание Грейс и Скотта привлёк Джеймс. Он, осторожно придерживая жертву за голень, запустил пальцы под резинку сначала одного её носка, а затем другого, откуда вытащил скомканные наличные деньги.

– Занималась проституцией? – неуверенно спросила Грейс.

– Вполне возможно. – Джеймс пожал плечами и передал находку криминалистам.

Грейс решила, что, работая в отделе по борьбе с сексуальными преступлениями, Джеймс успел изучить, как женщины, занимающиеся проституцией, хранят деньги.

– Если моя догадка верна, она наверняка есть в базе. Направьте отпечатки в лабораторию, и нужно попробовать установить личность. Когда вы сможете дать полный отчёт по трупу?

Джеймс был холоден, отстранён, он выглядел настоящим профессионалом.

В голове вдруг зазвучал голос матери: «Как бы тебе ни хотелось обратного, мужчины устроены иначе, чем женщины. Не только физически, но и психологически. Они по-другому думают, иначе чувствуют. И чем раньше ты это поймёшь, тем меньше будешь от себя требовать».

Грейс была не согласна с этим, но глядя на то, как справлялся Джеймс, стала сомневаться.

– После вскрытия и лабораторных исследований. – Скотт пожал плечами и улыбнулся. – Не раньше.

– Которое вы проведёте?.. – спросил Джеймс и выжидающе уставился на Хэмптона.

– Вскрытие проведу сегодня, но исследования могут занять какое-то время. Особенно токсикология. Вы же знаете, это не просто. И лучше вам договориться с теми парнями из лаборатории. – Док указал на парочку криминалистов в защитных костюмах.

Они стояли чуть поодаль ипереговаривались, решая возникшую задачу. Один из них сушил следы от шин на земле грушей-спринцовкой, а другой заливал их гипсом.

– Мы приедем сразу после вскрытия. Сообщите, к какому времени подъехать в лабораторию.

– Без проблем. – Хэмптон пожал плечами.

– Сделайте как можно больше фотографий для отчёта, – попросила Грейс, когда криминальный фотограф подошёл ближе.

– Конечно, иначе чем ты обклеишь стены в своей спальне. – Скотт усмехнулся и стал раздавать указания ассистентам, объясняя, как им следует погрузить тело на носилки.

– Ты в порядке? – Воспользовавшись моментом, когда остальные были увлечены работой, Джеймс подошёл ближе к Грейс и коснулся её предплечья. Келлер сквозь ткань плаща почувствовала тепло его пальцев. – Знаю, как такие вопросы выводят из себя, но я… Могу сам съездить и взглянуть на тело в прозекторской.

– Я не «дева в беде». – Грейс с вызовом взглянула ему в глаза. – Меня не нужно спасать.

Вокруг было тихо, криминалисты и доктор Хэмптон остались с телом. К месту преступления протискивался фургон судмедэкспертизы – модернизированный «Форд F-350» с эмблемой криминалистической лаборатории Сиэтла, в который должны были погрузить тело. Группа полицейских с собаками прочёсывала берег реки, пробираясь сквозь грязь и слякоть, липнущую к шерсти немецких овчарок и к подошвам ботинок кинологов.

Грейс жалела, что нагрубила Джеймсу. Она не должна быть с ним грубой. В том, что погиб Эван, нет его вины. Но Эвану никогда не приходило в голову говорить ей: «Я могу сам», даже после того, как они начали встречаться. Грейс снисходительно относилась к таким проявлениям заботы. Она слишком долго проработала среди мужчин, чтобы раздражаться из-за их желания её защитить. Но сейчас она сорвалась на Джеймсе, потому испытывала слишком много эмоций одновременно: ужас, тревогу, отчаяние.

«… Думаешь, её можно напугать сексистскими шуточками? – усмехнулся Эван во время очередной попойки в баре возле участка, когда кто-то из коллег постарше сказал, что хорошеньким девчонкам не место в полиции. – Глянь на неё. Её и разозлить сложно. Иначе бы уже давно надрала тебе зад. Разочаровать – пожалуйста. Она уже думает, как бы отсюда свинтить».

После смерти Эвана вывести её из себя было очень легко. Джеймсу просто не повезло.

Грейс старалась настроиться на рабочий лад – разговор с Джеймсом сбил её с толку. Закрывая глаза, она видела истерзанное, осквернённое тело совсем ещё молодой женщины, её пустой, мутный взгляд и вывалившийся язык. Грейс не могла не думать о том, что это только первое тело, что остальные им ещё предстоит найти.

Грейс вспомнила одну из лекций по криминологии в Полицейской академии. Профессор говорил, что расследование убийства, когда оно совершено маньяком, – бездна, сотканная из мельчайших деталей и тонкостей. Потому что преступник в таком случае показывает следователям только то, что хочет показать.

«Это вам не бытовое убийство на почве ревности», – усмехался он.

Грейс понимала, о чём он говорит, и тогда, и сейчас. Она не строила иллюзий, что им удастся быстро вычислить убийцу. Осмотр места происшествия займёт много времени, как и получение всех результатов лабораторных исследований. Ещё какое-то время уйдёт на то, чтобы установить личность жертвы, если им повезёт и она есть в базе. Иначе это может затянуться надолго: таких женщин, как она, никто не ищет, до них никому нет дела. Если догадки Джеймса верны и она действительно занималась проституцией.

– Нужно поговорить с владельцем фермы. – Грейс поднялась по склону и подошла к Джеймсу со спины. Он курил, стоя возле мусорных баков на территории фермы. – Прости, – шепнула Грейс, поджав губы, и сделала несколько шагов в сторону машины службы спасения, стоявшей на заднем дворе. Газон перед входом в дом был исполосован протекторами шин.

Фургон «Скорой помощи» стоял с открытыми задними дверцами, внутри, завёрнутый в тёплое одеяло, сидел мужчина: лицо его было серым, обескровленным, синие губы подрагивали. Рядом стояла женщина, вероятно жена. Высокая, с взлохмаченными волосами, в шлёпанцах и ночной рубашке. Она наблюдала, как один из парамедиков пытался оказать помощь её мужу. Выглядела она неважно, но всё же чуть лучше мужчины.

– Послушайте, просто дайте успокоительное, и он придёт в себя, – требовала она, отталкивая парамедика. – Джонни, милый, взгляни на меня.

– Мистер и миссис Даррелл? – спросил Джеймс, когда они подошли к машине.

Мужчина почти не обратил на них внимания, только едва заметно кивнул.

– Я детектив Джеймс Нортвуд. Моя напарница Грейс Келлер. – Грейс достала из кармана и раскрыла своё удостоверение перед миссис Даррелл.

Та неопределённо кивнула.

– Мы можем поговорить с вашим мужем? – спросила Грейс и, не дождавшись ответа, обратилась к нему: – Мистер Даррелл, вы можете рассказать нам, что произошло?

– Послушайте, мисс… – начала миссис Даррелл.

– Детектив Келлер, – поправил её Джеймс и сложил руки на груди.

Мужчина, бледный, со стеклянным взглядом, одёрнул жену и несколько раз кивнул. Он рассказал, что спустился к реке после жалоб жены на неприятный запах. Думал, что обнаружит труп животного, но вместо мёртвого оленя нашёл изуродованное тело женщины.

– Эта женщина… – прошептал Даррелл. – Одному Богу известно, кто сделал это с ней.

– У вас есть предположения? – спросила Грейс. – Может быть, вы слышали непривычные звуки накануне: шум двигателя, голоса или крики?

Мужчина покачал головой.

– У реки здесь очень быстрое течение. Шум воды… Понимаете?

– Мистер Даррелл, мы думаем, что тело пролежало на берегу не менее трёх дней. Вы уверены, что вы или ваши дети три дня назад не видели и не слышали ничего необычного?

Он пожал плечами.

– Совершенно ничего. У детей началась школа, они мало времени проводят на улице. К тому же им запрещено выходить за территорию. Не то чтобы они слушались…

Грейс знала, что значит быть ребёнком. Она знала, что родительские запреты только подогревают интерес.

– Мы можем поговорить с вашим старшим сыном?

Миссис Даррелл покачала головой.

– Нет, боюсь, вы не можете, детектив, – с натянутой улыбкой сказала она. – Не стоит ему об этом знать.

Грейс и Джеймс переглянулись. Они оба знали, что семье Даррелл просто не посчастливилось, знали, что никто из них не причастен к убийству.

– Постарайтесь не выезжать за пределы штата. На случай, если нам понадобятся ваши показания, мистер Даррелл. – Джеймс криво улыбнулся и похлопал его по плечу.

– В течение нескольких дней вас могут вызвать в участок для дачи показаний. Только не пугайтесь, это стандартная процедура, у вас не будет никаких проблем. – Грейс снова взглянула на дом.

Из открытой двери запахло кукурузным хлебом. Внутри что-то неприятно заныло. В доме её родителей в Спокане всегда, сколько она себя помнила, пахло выпечкой и свежесваренным кофе. В камине круглогодично потрескивали поленья. Очень часто его топили уже ранней осенью, когда она выдавалась дождливой и холодной. В вазах стояли любимые мамины цветы, а Холли, младшая сестра Грейс, будучи ещё ребёнком, носилась по комнатам и создавала шум, как и положено шестилетней девочке. Грейс тогда было восемнадцать, это был её последний год в старшей школе. С тех пор большую часть времени она скучала по дому.

– Детектив, – от размышлений и тоски по родителям её отвлёк слабый голос мистера Даррелла, – скажите, она страшно умирала? – Мужчина поднял на Грейс взгляд, его лицо исказилось от боли.

– Мы полагаем, что нет, – милосердно соврала Грейс.

4 Глава

Грейс открыла дверь в свой кабинет электронным ключом-картой и, глубоко вздохнув, переступила порог. Она включила свет и осмотрелась. Обычно её рабочий стол был завален свежей корреспонденцией, ещё тёплыми, едва-едва отпечатанными листовками с надписями в духе: «Ты знаешь, кто меня убил?», бумажными клеящимися стикерами с важными заметками и пухлыми папками – она постоянно забывала занести их в архив. То, что не помещалось на столе, Грейс складывала на подоконнике и на полу возле шкафа для верхней одежды.

Скомкав плащ, Грейс бросила его на одно из кресел для посетителей и села за стол. Она слегка нахмурила брови и сорвала с монитора компьютера розовый бумажный стикер с надписью от руки: «Я прибралась здесь, пока тебя не было, малышка. Ханна». Рядом с подписью Ханна нарисовала сердечко.

Грейс поджала губы, улыбнулась и заправила волосы за уши. Ей вдруг сделалось стыдно, что несколько раз за прошедшие три месяца она не отвечала на эсэмэски Ханны, а разговоры по телефону всегда заканчивались фразой: «Нам нужно с тобой встретиться», и никогда – встречами.

Ханна работала в отделе по связям с общественностью и вела блог западного участка полиции Сиэтла в социальных сетях. Они были довольно близки, Ханна поддерживала её во время пресс-конференций, которые Грейс давала, готовясь к повышению до звания сержанта.

Грейс оттолкнула от себя всех, кому было не наплевать. Но Ханна всё равно прибралась в её кабинете. В этом жесте было столько заботы, что Грейс расплакалась бы, если бы рядом не было Джеймса – незнакомца, внезапно по милости Мак-Куина ставшего неотделимой частью её жизни.

Стол Эвана Ханна не трогала. Он выглядел так, будто Эван отлучился всего на минутку: на спинке стула висела его кожаная куртка с потёртостями на карманах, на столе лежал любимый блокнот с чёрной обложкой, исписанный крупным почерком, и стояла настольная лампа.

Закрыв глаза, Грейс представила, что он сейчас вернётся с двумя стаканами кофе на подставке и скажет: «Восемь долларов за кофе, Грейс! Это обдираловка!»

Но он уже никогда не вернётся. Она скучала по его замашкам «парня из Монтаны», всё детство проведшего в трейлерном парке.

Грейс улыбнулась, ресницы слиплись от влаги, любое напоминание о нём неизменно вызывало слезы. Грейс улыбнулась в первый раз после случившегося, думая о том, каким он был, и мысленно записала это в свой личный список маленьких, но важных побед. Она всё еще понятия не имела, как ей смириться с тем, что за столом Эвана теперь будет сидеть Джеймс, но эта улыбка… Обещала, что когда-нибудь её невыносимая тоска по любимому человеку превратится в светлую грусть.

Грейс тихо всхлипнула, достала из кармана брюк телефон и отправила эсмэску Ханне: «Спасибо. Прости, что вела себя как засранка».

Пока она пыталась прийти в себя, у Нортвуда было время, чтобы осмотреться. Он держал в руке бумажный стаканчик с кофе из автомата внизу и смотрел на тихую Вирджинию-стрит из окна.

– Стол детектива Уитфорда? – Джеймс подошёл к столу Эвана и взял в руки блокнот.

– Пожалуйста, не трогай! – чуть громче, чем стоило, попросила Грейс, и, когда Джеймс поднял на неё растерянный взгляд, смутилась. – Прости. Да, это стол Эвана. – Грейс закрыла лицо руками и покачала головой. – Прости, я веду себя отвратительно. Столько всего сразу навалилось. Я снова здесь, в деле. И буквально всё здесь напоминает о том, что случилось. Мне нужно работать и быть милой со всеми, улыбаться, чтобы никто не решил, что у меня депрессия. Я думала, кто-то разберётся с этим вместо меня, но, видимо, придётся самой.

– Я могу помочь.

– Всё в порядке. Просто… рука не поднимается всё это убрать.

– Похоже, не совсем удачное время для знакомства с новым напарником, – после затянувшегося продолжительного молчания нарушил тишину Джеймс.

– Дело не в тебе, Джеймс. – Грейс достала из шкафа картонную коробку, подошла к рабочему месту Уитфорда и поставила её на стол.

В воздух взметнулся столб пыли и заискрился на свету.

Грейс вдруг поняла: ей нужно было чем-то занять себя до тех пор, пока Хэмптон не даст о себе знать. Иначе её вновь поглотят неотвязные мысли. Она утонет в них, не найдя опоры. Безнадёжность, стылая тревога, все эти непрошеные «А что, если?..» немыслимое количество раз не давали ей сомкнуть глаз до рассвета.

– Это было действительно тяжёлое лето. Я потеряла… друга. – Грейс не хотела говорить ему об отношениях с Эваном. – И рассчитывала, что всю оставшуюся жизнь буду перебирать документы в кабинете Мак-Куина. А теперь это убийство и ты… Я свыкнусь, обещаю.

Джеймс кивнул и понимающе усмехнулся. Он стал помогать ей складывать вещи Эвана в коробку.

– Если тебе станет легче – я рада, что это ты, а не какой-нибудь старик, мечтающий о выходе на пенсию.

– Приятно слышать. Ты неплохо справляешься, – остановившись в нескольких шагах от неё, сказал Джеймс.

– Брось.

Нортвуд молчал. Он нахмурился, мучительно подбирая слова, и наконец неуверенно сказал:

– Я говорю правду. То, что ты делаешь, очень профессионально. И ты честная. Мне это нравится.

Грейс отставила полную коробку в сторону, развернулась к нему лицом и сложила руки на груди. Её грудная клетка под тонкой рубашкой поднялась и опустилась, губы дёрнулись – она слабо улыбнулась. И подумала: «Не получается. Не смей думать, что я хорошо держусь, потому что, когда никто не видит, я разваливаюсь на куски».

– Всё совсем не так, как ты думаешь. – Грейс горько усмехнулась. – Я только делаю вид, что всё держу под контролем. Чёрт, Джеймс, я понятия не имею, как с этим справиться, – вот в чём дело. И если ты не хочешь работать со мной – самое время сказать об этом Мак-Куину.

Джеймс не успел ей ответить. У неё в кармане завибрировал телефон.

– Это Хэмптон. Он только что завершил вскрытие. Ждёт нас.

* * *

Криминалистическая лаборатория располагалась возле туристической зоны «Бикон Хилл».

Солнце село ещё до того, как они выехали. Грейс клонило в сон от голода и непривычной, давно забытой усталости. Машина шла плавно, протекторы почти бесшумно скользили по мокрому асфальту. Свет фонарей сливался на периферии зрения в сплошные, длинные росчерки, бликовал на капоте. Темнота вспыхивала разноцветными огнями, призывными неоновыми вывесками круглосуточных придорожных кафе. Несмотря на поздний час, на улицах было полно людей и машин. Грейс цепляла взглядом из тьмы девушек в слишком коротких юбках и тонких платьях из дешёвой ткани. Они стояли группами под фонарными столбами, и чем ближе был мост Холгейт, тем больше их становилось. Несовершеннолетние беспризорницы, подрабатывающие проституцией, – все они казались потенциальными жертвами.

Внутренности скрутило от тревоги. Грейс остро ощутила отчаяние: она не могла спасти, защитить их всех.

Грейс смотрела на Джеймса, на то, как он сосредоточенно вёл машину, не гнал, но, судя по нетерпению и нервозности в движениях и мимике, боролся с искушением нарушить скоростной режим.

Голова была странно тяжёлой и гудящей. Джеймс сбросил скорость перед светофором и остановился. Грейс вздохнула, откинула волосы назад и сложила руки на груди.

Джеймс внимательно взглянул на неё.

– Может, я не слишком хорошо тебя знаю, но кажется, тебя что-то волнует.

– Громко думаю? – усмехнулась Грейс.

Она опустила глаза. Её ресницы подрагивали, между бровей залегла складка. Грейс облизнула губы и развернулась к нему, облокотившись на дверь. Келлер привыкла к тому, что люди, окружавшие её, обладали проницательностью, но ей не нравилось, когда кто-то пытался залезть в её голову и прочитать мысли. Грейс понятия не имела, почему позволила сделать это Джеймсу. Он играючи обошёл ту стену, ту линию обороны, что она выстраивала вокруг себя всю осознанную жизнь. Не протаранил прямыми, смущающими вопросами – обошёл.

– Нет, но ты выглядишь озадаченной.

– Так и есть. Я всё пытаюсь понять, что нас ждёт.

– Может быть, это простое убийство на почве ревности. – Джеймс крепко обхватил ладонями руль и плавно взял с места, когда загорелся зелёный свет. – Или проститутка решила ограбить клиента, и тот вышел из себя, – после продолжительной паузы наконец закончил мысль он.

– Ты и сам в это не веришь, Джеймс. Убийство в состоянии аффекта всегда выглядит иначе. Вышедший из себя клиент не стал бы отпиливать жертве грудь перочинным ножом.

– Если хочешь что-то сказать – я слушаю, – мягко, но настойчиво сказал Джеймс.

Его низкий, глубокий голос, сглаженный лёгким северным акцентом и приглушённой интонацией, завораживал.

Грейс собиралась ответить, но тщательно подбирала слова, чтобы не показаться заносчивой. Она сохраняла спокойное, отрешённое достоинство. После очередного вздоха линия её плеч становилась ровнее, светлел взгляд, а в уголках губ таяла отравляющая горечь.

Наконец она заговорила:

– Знаешь, что-то подсказывает мне: это будет серия. Может быть, это даже не первая его жертва. Серийные убийцы показывают лишь те тела, которые они хотят, чтобы мы нашли. Кинологам не удалось найти отделённую грудь. Значит, он забрал её в качестве трофея. Или вроде того. И это очень далеко от того, что ты называешь «убийством, совершённым в состоянии аффекта».

– Есть какие-то мысли? Может, накидать предварительный психологический портрет? Проконсультироваться с психологом-криминалистом?

Грейс пожала плечами, стянула резинку с запястья и завязала волосы в тугой хвост.

– Скорее всего, это белый мужчина лет тридцати-сорока. У него есть машина. Возможно, неприметный фургон. Мак-Куин сделал запрос на записи с камер наблюдения в дорожную полицию, но я не думаю, что нам повезёт. Поворот с шоссе на Фолл-Сити в слепой зоне.

– Белый мужчина на фургоне… Отлично, список подозреваемых сократился до грёбаной половины штата. – Джеймс улыбнулся.

– Но ты же сказал «предварительный портрет». – Грейс поджала губы и едва сдержалась, чтобы не рассмеяться. – К тому же я полицейский, а не профайлер.

* * *

В моргах Келлер мгновенно выводил из равновесия специфический тяжёлый запах: отвратительный «сладковатый» дух разложения вперемешку с едкой вонью антисептика.

Пока они с Джеймсом шли по коридору в лабораторию доктора Скотта Хэмптона, Грейс достала из сумки флакон туалетной воды и распылила на шею.

Грейс вошла в прозекторскую через силиконовые шторы, часто моргая от яркого освещения люминесцентных ламп и кипенно-белых стен. Внутри тихо играла музыка. Что-то из современной классики, вроде Циммера.

Прикрытое белой простынёй лишь наполовину, тело неизвестной лежало на спине на металлическом столе: омытое и обсушенное, но мертвенно-бледное, синюшное, с тёмными пятнами тления и зачищенными ранами. Вымытые и расчёсанные длинные волосы лежали по обе стороны от её головы. Лицо было умиротворённым, безразличным. Рот теперь уже был закрыт, как и глаза. Того шока, что тело вызвало после того, как Грейс впервые его увидела, не было. Доктор Хэмптон заботливо подготовил жертву к опознанию. Трупное окоченение сошло на нет, мышцы расслабились в последний раз.

Доктор Хэмптон вышел из подсобного помещения, сжимая несколько папок в руках. Увидев их, он снял маску, защитный экран и улыбнулся.

– Давно я не сталкивался с чем-то подобным, – признался Хэмптон.

– Она теперь здесь местная знаменитость? – Грейс усмехнулась.

– Кое-кто из коллег заходил посмотреть на вскрытие. Одноразовые платки в коробке на столе, – сообщил Хэмптон, когда Грейс шмыгнула носом, и надел перчатки.

– Спасибо, Скотти.

– Вам увеличили бюджет на переработку? Уже почти девять. Признаться, я думал, что вы приедете утром.

– Ты знаешь Мак-Куина. Нам никогда не платят сверхурочные.

Келлер вслед за Хэмптоном подошла к секционному столу, стараясь сохранять выражение лица бесстрастным. Джеймс встал рядом с ней.

– Причина смерти – удушение руками с использованием ткани в качестве смягчающей прокладки, чтобы не оставить явных следов, – сказал Хэмптон и провёл пальцем по сине-фиолетовому участку кожи на шее жертвы. – В этом месте, я полагаю, он скрестил между собой большие пальцы. Сильное давление на область гортани привело к перелому щитовидного хряща и подъязычной кости. Посмотрите на то, как отделена грудь. Вероятно, это было сделано ножом с коротким, слегка затупившимся, прямым лезвием. – Скотт спустился ниже по Y-образному шву и обвёл рукой обширный фиолетово-синий кровоподтёк. – Одна из травм, нанесённых жертве при жизни, – сломанное ребро. Жертва сопротивлялась перед смертью. А также синяки и повреждение целостности кожного покрова в области запястий и щиколоток. Это говорит о том, что её связывали и удерживали против воли. Множественные и хаотичные порезы на теле – неглубокие. Некоторые из них не сильно кровоточили, потому что были нанесены после наступления смерти. Невозможно определить, использовал ли он один и тот же нож, потому что тут неплохо поработали личинки мясных мух.

– Изнасилована? – Грейс затошнило.

Вязкая слюна наполнила рот. Она сглотнула, чувствуя ком в горле.

– Да. Стенки влагалища травмированы. На первый взгляд, следов спермы не обнаружено. Но я взял образец вагинального секрета для детального анализа.

– Это не может быть просто особенностью, связанной с её работой? – спросил Джеймс.

Он уцепился за версию, что жертва – проститутка. Убийство явно произошло на сексуальной почве, с целью удовлетворения сексуальных желаний, отклоняющихся от общепринятых норм. А отделённые груди – это явный признак оффензивного расчленения^[198]. Но жертва не обязательно должна была быть проституткой. Даже если она хранила деньги в носках.

Грейс развернулась к нему.

– Прости?

– Мне приходилось работать с жертвами изнасилований. Чёрт, я только с ними и работал. Установить изнасилование, когда жертва – проститутка, сложно.

– Согласен, особенно если нет сторонних травм. Я не исключаю этого, но вряд ли женщина в здравом уме, пусть и проститутка, допустит такие травмы по собственной воле. К тому же на вульве также обнаружены неглубокие порезы. К утру я напишу отчёт. Серологические, токсикологические и прочие лабораторные тесты, во время которых будут изучаться все фрагменты, найденные на теле, кровь и другие жидкости, займут какое-то время. Как только получу результаты, сразу сообщу вам. – Хэмптон накрыл тело жертвы простынёй и снял перчатки. – Пока это всё, что у меня есть.

– Спасибо, док. – В сумке у Грейс завибрировал телефон.

Она отошла от секционного стола и приняла вызов.

– Последняя причина смерти, которую я установил, – кусок копчёной курицы, застрявший в дыхательных путях. – Хэмптон поджал губы. – Скукотища. Но лучше бы всё так и оставалось. – Последнюю фразу доктор произнёс в пустоту: ни Грейс, ни Джеймс его уже не слушали.

– Это Мак-Куин, – выдохнула Грейс, сжимая телефон в ладони. – Есть совпадение по базе. Её зовут Кэтрин Донован. – Грейс помолчала, а затем добавила: – Она привлекалась за проституцию.

* * *

Грейс вышла во влажную, холодную ночь вместе с Джеймсом и сделала глубокий вдох. Мысли в голове спутались. Кровь кипела от адреналина, ей вдруг стало жарко. Грейс расстегнула плащ.

– Ты в порядке, Грейс? – Его голос звучал словно сквозь толщу воды или тягучего, вязкого мёда.

– Всё нормально.

По её подсчётам, было уже около одиннадцати. Серое небо превратилось в угольно-чёрное, с неясным жёлтым налетом городской иллюминации.

Грейс была не в порядке. Дыхание вырывалось изо рта густым белым паром, пока они шли к машине. Хотя воздух в этой части города был чист и свеж, а с залива тянуло горьковатым океаном, запах тления и смерти, казалось, въелся в её одежду, волосы, остался в ноздрях, на корне языка и коже. Грейс знала, что этот запах будет преследовать её ещё долго, сколько бы она ни скребла тело грубой мочалкой, стоя под душем.

Донован пришлось несладко. Прежде чем убийца задушил Кэтрин, он связал её, изнасиловал, сломал ребра, исполосовал бёдра лезвием и отделил грудь. Грейс солгала фермеру, когда сказала, что Кэтрин умерла легко. Агония вылизала её изнутри до святого блеска, сделала мученицей.

Установить дату и время смерти из-за дождливой и относительно тёплой погоды удалось только приблизительно. Скотт объяснил, что, даже когда смерть наступает по одной и той же причине и в идентичных условиях, одно тело может разлагаться стремительно, а другое почти не измениться. Это напрямую зависит от количества жира и инфекционных процессов в организме человека. Прелая лесная подстилка, личинки мясных мух и многочисленные раны на теле ускорили процесс разложения. С тех пор как Кэтрин убили и оставили на берегу реки, прошло не больше трёх суток. У них всё ещё была возможность поймать его «по горячим следам», но с каждым днём шансы уменьшались.

– Хочешь ещё подышать или подвезти тебя домой? – спросил Джеймс.

Грейс подошла к внедорожнику, прислонилась спиной к его металлическому мокрому боку и наклонилась, положив руки на колени.

Терпеливо дожидаясь ответа, Нортвуд закурил. Он глубоко затянулся и, задрав подбородок, выпустил струю сизого дыма вверх.

– Можно мне одну?

Джеймс протянул ей помятую пачку и прикурил от зажигалки.

При свете фонарей её лицо казалось бледным, тени на нём подчеркивали усталость. Синяки под глазами угадывались без труда. На волосах осела морось – Джеймс подавил в себе порыв стряхнуть капли дождевой воды.

– Тебе бы поспать, – посоветовал он.

– Приму к сведению. – Грейс улыбнулась и выпрямила спину, поиграла плечами, чтобы размяться. Ледяной порыв ветра взбодрил её куда лучше упражнений. Келлер плотно запахнула края плаща и скрестила руки на груди, сжимая сигарету губами.

– Полегчало? – тихо спросил Джеймс, отправив окурок в урну.

– Вроде бы, да. – Грейс докурила и забралась в машину.

Джеймс сел за руль и завёл двигатель.

– Нужно отыскать какую-нибудь родню жертвы, пригласить на опознание… Повезёт, если не придётся лететь в другой штат. – После непродолжительной паузы Джеймс добавил: – Можно задать вопрос? – По его губам скользнула улыбка, он развернулся к Грейс.

– Конечно. – Грейс пристегнулась и устроилась поудобней.

Во рту стоял горьковатый вкус табака. Грейс вспомнила, что оставила жвачку в своей машине.

– Почему ты выбрала эту работу?

– Мой отец – полицейский. – Келлер пожала плечами.

– Исчерпывающе.

– Мы с ним всегда были очень близки. В детстве я считала его супергероем. А в подростковом возрасте стала романтизировать ночные дежурства, форму, оружие. К тому же моя мать была против. В то время мне хотелось делать всё, чтобы не быть на неё похожей. А что насчёт тебя?

– Я родился в Харви. Это такая богом забытая дыра, затерянная на карте Северной Дакоты. У меня было не так много вариантов. Армия, отсутствие выбора, гипертрофированное чувство справедливости. И вот – я здесь. Мне вроде нравится.

Джеймс развернулся. Машину немного занесло – колодки скрипнули, описав плавную кривую на мокрой парковке. Он провёл рукой по волосам и рванул с места.

– Почему не остался в армии? – Грейс искренне удивилась.

Она откинулась на спинку сиденья и взглянула на него.

– Как бы тебе попроще объяснить…

– Можно не упрощать.

– Не нравилось убивать людей. Думать, что ты в силах кого-то спасти, гораздо приятнее. – Нортвуд улыбнулся и покачал головой.

Эта его улыбка, искренняя, мальчишеская, из той поры, когда ты действительно веришь, что способен кого-то спасти, дала Грейс понять, что Джеймс хороший человек.

5 Глава

Во время утреннего брифинга Грейс заметила, что коллеги приглядывались к ней, перешёптывались после каждой фразы, когда она зачитывала фрагменты из отчёта доктора Хэмптона. Отчёт был написан безукоризненно, идеально, с соблюдением всех протоколов. Но её голос дрожал, она кусала губы и без конца поправляла волосы. Коллеги вели себя с ней дружелюбно и приветливо, но их взгляды были недоверчивыми, губы – скептически поджатыми.

Зверски изнасилована и убита женщина. Грейс знала, что теперь все будут внимательно следить за её действиями, присматриваться к ней, обсуждать, насколько она компетентна и стабильна, чтобы вести это дело.

– Келлер! – Грейс услышала лейтенанта Мак-Куина, когда выходила из кабинета. – Зайди ко мне.

Грейс вздохнула, оттянула высокую горловину чёрной водолазки и поправила лацканы пиджака. Мысль о том, что ей придётся говорить с лейтенантом, была невыносимой. На Мак-Куина давили со всех сторон. Утром он уже успел провести встречу с лейтенантом отдела по связям с общественностью, с представителем прессы и с шефом полиции Сиэтла. На брифинге он сидел за столом с отсутствующим взглядом, пил кофе и почти не задавал вопросов, что было очень на него не похоже. Обычно лейтенант Мак-Куин был дотошным сукиным сыном.

Джеймс ждал Грейс в машине на парковке, чтобы поехать на опознание. Детективам удалось отыскать старшую сестру Кэтрин Донован – Николь и дозвониться до неё. Им повезло: она жила в Сиэтле с мужем и двумя детьми и согласилась приехать в лабораторию сразу после того, как завезёт детей в школу.

Услышав новость, она взвыла, простонала: «Кэти…» – и расплакалась в голос. Но она не удивилась. И даже не пыталась отрицать.

Грейс не хотела этого признавать, но она была рада, что Джеймс избавил её от необходимости сообщать ужасную новость сестре Кэтрин. Ей были невыносимы все слова, призванные облегчить боль обезумевших от горя родителей, рыдающих мужей и жен. Не существовало подходящей фразы для того, чтобы сказать кому-то, что их близкого человека жестоко убили, надругались над телом и бросили в лесу, как сломанную куклу или использованную вещь.

Войдя в кабинет, Грейс села на подлокотник кресла, надеясь, что лейтенант поймёт, что ей некогда.

– Сэр, я спешу на опознание, так что…

– Мать твою… – Лейтенант шумно вздохнул, устало потёр глаза и закрыл лицо ладонями. – Я слышал твой отчёт. И этого… доктора тоже. Но что ты об этом думаешь, Келлер? Есть какие-то мысли? Из тех, что ты не озвучила.

– Я думаю, что вы совершили ошибку, когда доверили мне это дело, – усмехнулась Грейс и покачала головой.

– Не начинай! – рявкнул Мак-Куин.

Он открыл отчёт, который Грейс писала всё утро, и пролистал его. Снял с одной из страниц скрепку и положил на стол фотографию жертвы – магшот^[199]: на ней Кэтрин с вызывающим макияжем улыбалась, держа перед собой табличку. У неё были невероятно грустные глаза. Грейс смотрела в них, в голубые, кристально чистые, и видела только смерть.

– А что фермер? С ним больше не связывались?

– Нет, сэр. И я уверена, он сказал всё, что знает. Нет смысла тратить время на эту версию. – Келлер покачала головой.

– Отлично, Келлер. Вот поэтому я и доверил тебе это дело. Ты до невозможности честная. И не боишься мне перечить. – Мак-Куин встал из-за стола, подошёл к белой доске, висевшей за его спиной, прикрепил к ней фотографию Кэтрин и подписал красным маркером. – К вечеру я раздобуду ордер на обыск её квартиры. У меня встреча с помощником окружного прокурора Хейс.

– Мне кажется, это не понадобится, – усмехнулась Грейс.

Она знала, что лейтенант втайне ото всех встречается с Хелен Хейс.

– Это ещё почему?

– Детектив Нортвуд говорил с сестрой Кэтрин. Она готова сотрудничать.

– Ладно-ладно. – Мак-Куин одним длинным глотком допил свой кофе и грузно опустился в кресло. – Что с записями с камер видеонаблюдения на шоссе?

– Офицер Хауэлл просматривает их. Но перед поворотом на Фолл-Сити слепая зона. Криминалистам не удалось сделать пригодный для анализа слепок шин. Дорогу сильно размыло. Мы не знаем, что ищем. Что-то подозрительное. – Грейс натянуто улыбнулась и поднялась на ноги. – Мне пора, сэр. Детектив Нортвуд ждёт меня в машине на парковке.

– Вы как? Сработались?

– Хотелось бы в это верить.

Грейс понимала, что Джеймсу можно доверять. Рядом с ним она чувствовала себя в безопасности. Но период притирки ещё не прошёл. Она скучала по Эвану.

Но Эвана здесь не было. Его вообще больше не было. Грейс всю жизнь считала себя законченным прагматиком. Она считала, что эта работа лишила её эмпатии, сделала рациональной, но выяснилось, что это не так. Какая может быть рациональность в том, чтобы скучать по мертвецу?

В детстве мама часто ругала её за неусидчивость. «У тебя словно земля из-под ног исчезает», – сокрушалась она, но потом, конечно, ласково улыбалась. После встречи с Джеймсом Грейс почувствовала, что земля действительно уходит из-под ног, вынуждая её двигаться дальше.

Грейс с тоской думала о матери – нет, они виделись в прошлом месяце, Грейс провела неделю в Спокане, в родительском доме, но ей казалось, что она целую вечность не слышала её голос. Петляющий путь воспоминаний, их странные и неожиданные проблески, подогретые усталостью и страхом, всегда приводил её к матери. Сегодняшнее суматошное утро, полное тревоги и напряжения, и предстоящая встреча с сестрой жертвы по непонятным причинам вернули её в те дни, когда она была ребёнком. А мама – такая близкая, безумно красивая и ещё совсем молодая – обнимала её и окутывала тёплым запахом. Тем самым, что после поступления в академию заставлял Грейс невольно искать в толпе солнечные, медовые локоны, веснушки на скулах и смеющиеся голубые глаза.

– Держи меня в курсе, Грейс, – попросил Мак-Куин, когда она обхватила металлическую дверную ручку.

– Есть, сэр.

* * *

После опознания детективы заехали перекусить, поэтому к дому Николь Донован они прибыли уже ближе к вечеру. Никто из них не смог осилить ничего, кроме кофе с большим количеством сахара. Но и потом голова оставалась мутной. Присутствовать на опознании всегда непросто.

Николь с семьёй жила на окраине города, в районе Рейнир Вью, в маленьком одноэтажном доме за низким забором. Её машина уже стояла во дворе, на подъездной дорожке.

Низкое осеннее солнце подсвечивало брусчатку, лужи на дорогах, медные лучи отражались в тёмных квадратах окон. Приглушённый, размытый свет играл в мокрой неподвижной листве – на тротуар ложились рваные тени. В воздухе стояло оранжево-розовое марево, приятно пахло сырой землёй и увядшими розами.

Джеймс открыл старую калитку – с неё облупилась краска, ржавые петли жалобно заныли. Он поднял с газона детский баскетбольный мяч, покрутил его в руках, и не глядя, бросил в прикрученную к фонарному столбу корзину, попав по кольцу. Мяч ускакал за дом, его удары напоминали звук удаляющихся шагов. Металлическая сетка корзины позвякивала по инерции, нарушая тишину, в которую был погружён район.

На крыльце загорелась лампочка, а затем дверь открылась. «Китайские колокольчики» из джута и ракушек с побережья качнулись и нежно звякнули, из дома полился свет, расчертил двор широкой жёлтой полосой, послышались голоса – женские и детские.

– Спасибо, что согласилась забрать девочек, Лили. – Николь суетливо застегнула куртку на младшей дочери, помогла обуться, взяла на руки, поцеловала и только потом передала Лили. – Мэри, иди к тёте Лилс. Харриет, ты ничего не забыла?

Харриет стояла позади Николь, она сжимала лямки своего рюкзака и, насупившись, смотрела перед собой. У неё были тёмные вьющиеся волосы и ясные голубые глаза.

Грейс пару раз моргнула, чтобы отогнать навязчивую мысль. Глаза Харриет напомнили ей взгляд Кэтрин с фотографии из участка, когда её задержали.

– Нет. – Девчонка постарше протиснулась в дверной проём мимо Джеймса и Грейс, задев её рюкзаком, и направилась к машине, припаркованной за забором.

– Без проблем, Никки, если нужна ещё какая-то помощь… – Лили усадила Мэри на своё бедро и прижала к боку. – Привет! – обнаружив наконец, что они не одни, Лили нисколько не смутилась. Она помахала Джеймсу и Грейс, попрощалась с Николь и поспешила к машине.

Всё произошло очень быстро, вся сцена уместилась в секунд двадцать. Грейс, поглощённая своими мыслями, слегка заторможенная после опознания, не успела отреагировать, а Джеймс только махнул ладонью в ответ и подмигнул Мэри, когда малышка, цепляясь за куртку Лили, улыбнулась ему.

– Ты нравишься детям, – шепнула Грейс, коснувшись запястья Джеймса.

– Простите за это, детективы. – Николь шире открыла дверь и впустила их в дом. – Я попросила сестру мужа присмотреть за девочками. Кто-то должен возить их в школу и кормить. Завтра мне нужно забирать Кэти и договариваться с похоронным бюро, – Николь вытерла покрасневшие глаза краем рукава и повела их в гостиную. – Может быть, налить вам кофе? В кофеварке как раз свежий…

– Нет, спасибо. – Грейс сдержанно улыбнулась. – Мы просто поговорим.

Николь и Кэтрин были удивительно похожи. Разве что у Николь карие глаза, она чуть ниже ростом и немного полнее сестры. Она была одета просто: кремовая водолазка в рубчик, потёртые старые джинсы и домашние туфли из овчины.

Обстановка и мебель не были роскошными, но о доме заботились, регулярно убирали пыль и мусор, мыли окна и протирали жалюзи.

– Присаживайтесь.

Келлер и Нортвуд сели на диван. Они соприкасались коленями, потому что тот оказался слишком узким даже для двоих.

– Я хочу, чтобы вы поймали того, кто сделал это с моей сестрой, детективы. – Николь села в кресло, на самый край, и положила на колени пухлую розовую подушку.

– В таком случае расскажите нам всё, что вы знаете, всё, что вас тревожит, всё, что кажется важным, даже если вы считаете, что это глупо прозвучит, – попросила Грейс.

– Я должна вам сказать, что мать Харриет – Кэтрин. Она забеременела, когда училась в старшей школе.

– Кэтрин принимала участие в воспитании девочки? – Джеймс наклонился вперёд, уперев локти в колени, стирая границы между ним и Николь.

– Нет, для Харриет она была просто тётей Кэти. Мы с мужем долго пытались и не могли завести ребёнка. Когда я узнала, что Кэтрин собирается отдать Харриет, то уговорила мужа удочерить малышку.

– И с тех пор Кэтрин не пыталась оспорить права на дочь?

– Нет, не пыталась. Поймите, я очень люблю сестру, но…

– Но?.. – нетерпеливо, но осторожно спросил Джеймс.

– В её образ жизни не вписывалось материнство. Наши родители умерли очень рано. И с тех пор забота о Кэти легла на мои плечи, я оформила опекунство, чтобы её не поместили в приют или приёмную семью. Я тогда только закончила колледж, а Кэтрин ещё училась в средней школе. Возможно, я что-то упустила. – Николь всхлипнула и стёрла слёзы ладонью со щёк. – Но разве кто-то может быть готов стать матерью подростка в двадцать два? С тех пор как Кэти родила Харриет, у меня прибавилось хлопот и стало ещё меньше времени на неё. К тому же ей уже было восемнадцать, и я не могла больше её контролировать. Я никогда не знала, где она. В каком городе или в каком штате. Она появлялась здесь раз в несколько месяцев, привозила подарки, пыталась засунуть наличку в мои карманы, но я всегда отказывалась. Девочки, и Харриет, и Мэри, её обожали. Кэти уважала мои права на Харриет, она никогда не пыталась рассказать ей правду. – На последнем слове голос Николь дрогнул.

Она сдерживала рвущиеся из груди рыдания так долго, как могла. Николь закрыла лицо руками и покачала головой.

– Простите…

– Всё в порядке, Николь. – Грейс подошла к ней ближе и коснулась плеча. Вид рыдающей женщины сломал в ней что-то. Её стратегия, оставаться холодным профессионалом, вся пошла трещинами. – Принести вам воды?

– Нет. – Николь потёрла шею рукой, заправила волосы за уши и посмотрела на Грейс. – В последнее время она жила в Сиэтле, работала в стриптиз-клубе «Дьявольский треугольник», в Даунтауне.

Грейс взглянула на Джеймса. Он сцепил пальцы в замок и понимающе кивнул. Грейс хотелось думать, что он знаком с этим местом только потому, что работал в отделе по борьбе с сексуальными преступлениями.

– Скажите, вы знаете, как именно Кэтрин зарабатывала?

– Конечно. Поэтому я никогда не брала у неё деньги. После облавы в клубе её задержали, привезли в участок, держали там несколько дней. До тех пор, пока я не внесла залог.

– Может быть, у неё были конфликты с кем-то на работе? Или проблемные клиенты? – Когда Николь перестала всхлипывать, а её плечи перестали дрожать, Грейс снова села рядом с Джеймсом и закинула ногу на ногу.

– Нет… Я не знаю. Даже если что-то и было, Кэти никогда ни о чём не рассказывала.

– А что с отцом Харриет?

– Тони бросил Кэти ещё до рождения Харриет, потому что она отказалась от аборта: он настаивал, чтобы Кэт избавилась от ребёнка. Но после он несколько раз связывался с ней. И пытался встретиться с Харриет. Кэти спрашивала моего разрешения, но я не позволила. Она моя дочь. И я не хотела травмировать её.

– Вам не нужно оправдываться, Николь. Вы имеете на это право.

– Как вы думаете, мог ли отец Харриет навредить Кэтрин? – Вопрос Джеймса был уместным и логичным. Большинство преступлений против женщин совершают мужчины, с которыми они находятся или находились в близких отношениях.

– Тони безответственный придурок, но он не плохой человек. Я ни в чём его не виню. И, признаться, даже не подозреваю, какие отношения их связывали с Кэти. Было ли это сожалением о несостоявшейся семье или ещё что-то. Но я не думаю, что Тони убил её. Не думаю, что он мог бы с такой жестокостью… – Николь снова расплакалась.

– Мы можем как-то связаться с ним?

– Я знаю о нём не так много. Его зовут Энтони Рэдфилд, он живёт в районе Нортгейт.

– У него есть машина?

– Тони водит старый пикап «Додж» оранжевого цвета с вашингтонскими номерами. Он пару раз приезжал на нём к дому.

– Как мы можем с ним связаться?

– В телефоне Кэтрин должен был быть его номер. Вы его не нашли?

– Сожалеем, но нет. – Джеймс опустил глаза и поджал губы.

– Я попробую достать его номер, поспрашиваю у старых знакомых Кэти.

– Спасибо, Николь. – Грейс встала и расправила складки на брюках руками. – Вы очень нам помогли. Я знаю, что это тяжело и мои слова вас только разозлят, но постарайтесь держаться. Ради ваших девочек. – Грейс наклонилась к ней и сжала её ладони своими. – И если ещё что-то вспомните… любую мелочь, даже то, что покажется неважным, обязательно нам сообщите.

Николь несколько раз кивнула и встала с кресла, чтобы их проводить.

– Детектив Келлер… – В дверях Николь остановила Грейс, коснувшись её предплечья – невесомо и ласково. Она смотрела умоляюще, в её глазах ещё стояли слезы. – Прошу вас: никакой прессы! Харриет не должна знать. Не должна знать, что произошло с Кэти. Она не должна знать, что Кэти… её мать. Я сама поговорю с ней, когда мы обе будем готовы.

Когда они вышли из дома Николь Донован, уже полностью стемнело. Грейс застегнула куртку, сложила руки на груди, запрокинула голову вверх и сделала вдох. Воздух былхолодным и тяжёлым. На улице стояла тишина.

Грейс любила безмолвие спальных районов. Оно напоминало ей о доме. Общение с родственниками жертв всегда давалось Грейс непросто. Она заражалась их тоской и печалью. Их боль разрывала её на части. И после смерти Эвана это только усилилось.

Она вдруг вспомнила день его похорон. Ей не хотелось идти на кладбище. Несколько дней после его смерти Грейс не спала, не ела. Она была почти мертва, словно пуля, вспоровшая горло Эвану, убила и её тоже. Мак-Куин настоял на том, чтобы она появилась на похоронах. И Грейс согласилась. Она надела чёрное платье из плотной и жаркой ткани с высоким воротом и поехала на такси, потому что у неё в организме, кроме валиума, ничего не было. Грейс чувствовала себя пьяной, заторможенной и разбитой вдребезги.

Никто из родных не знал, что произошло. Грейс не позвонила родителям. Ей было слишком стыдно рассказать о том, что она наделала. Что бы она им сказала?

Грейс чувствовала себя виноватой в том, что случилось. Ей казалось, что семья Эвана её ненавидит. Она не нашла в себе сил подойти к матери Эвана и сказать ей те слова, которых она, возможно, ждала и заслуживала. Когда его мать встала за кафедру в церкви и произнесла свою прощальную речь, у Грейс закружилась голова. Ханне пришлось вывести её на улицу, усадить на мокрые после дождя ступени и долго приводить в чувство. Воздух тогда был такой же густой, почти осязаемый.

Идя к машине, Грейс слышала позади себя шаги Джеймса. Она слышала, как шуршал под его ногами гравий, как хрустела слюда на пачке сигарет, когда он доставал её из кармана, слышала, как щёлкнула зажигалка, а потом почувствовала терпкий, горьковатый запах табака.

– По крайней мере у нас есть план, так? – обернувшись к Джеймсу, спросила Грейс.

– План? О чём ты?

– «Дьявольский треугольник». Нам нужно поговорить с теми, на кого работала Кэтрин. И может быть, девочки что-то знают.

– Мой последний визит в «Треугольник» пару лет назад закончился тем, что я задержал владельца и управляющего. И насколько мне известно, они уже на свободе. Так что… мне там будут не рады.

Грейс чувствовала, что Джеймс не до конца с ней откровенен, словно было что-то ещё. Что-то, о чём он не может сказать.

– Значит, я пойду.

– Женщины вроде тебя не ходят в стриптиз-бары. – Джеймс усмехнулся, покачал головой и разблокировал двери ключом.

– Я полицейский, Джеймс, – Грейс села в машину. – И я пойду туда.

– Это может быть опасно. Тебе нельзя идти одной.

– Я справлюсь. – Грейс попыталась успокоиться, чтобы не наговорить лишнего. Она собиралась пойти в архив и поискать похожие дела и нераскрытые исчезновения молодых женщин.

– Думаешь, Энтони Рэдфилд имеет какое-то отношение к смерти Кэтрин?

– Он единственный мужчина из её окружения, о котором мы знаем, с сомнительной репутацией. И у него мог быть мотив.

– И ты в это веришь?

– Не знаю, Джеймс. Но это версия. Одна из.

– А что ты думаешь о Николь?

– Она хорошая сестра. И хорошая мать. – Грейс пожала плечами и взглянула на экран телефона.

На почту пришло письмо от доктора Хэмптона. Он писал, что пришёл токсикологический анализ.

Грейс открыла вложение: в анализах Кэтрин были обнаружены следы снотворного.

– В крови Кэтрин обнаружили рогипнол. Его разве не запретили?

– Рогипнол спокойно можно купить в Мексике. Или на улицах. До перевода я постоянно сталкивался с «рогипноловыми Ромео» и их жертвами.

– Значит, по рецепту от врача его не отследить. – Грейс закрыла ладонью нижнюю половину лица, продолжая смотреть на письмо от Хэмптона отсутствующим взглядом, до тех пор, пока экран телефона не потух.

– Отвезти тебя домой? – Первым тишину нарушил Джеймс.

– Нет, в участок. – Грейс отвернулась к окну.

Она следила за тем, как мимо проносится пригород с его приземистыми, неказистыми постройками.

6 Глава

Сентябрь 1994 года.

Он проснулся среди ночи от звуков, доносящихся из маминой спальни: скрип кровати, хриплое дыхание и голос: «Чед, прекрати, ты меня задушишь».

Мальчик и раньше слышал странные звуки за стенкой, но он впервые почувствовал, что маме грозит опасность.

Сначала он укрылся одеялом с головой. Он всегда делал так, когда пугался. Их дом никогда не был безопасным местом.

В доме всегда было полно незнакомцев. Он помнил, как начинались все вечеринки из тех, что мама так часто затевала. Сначала он сновал между мужчин и женщин, которым едва доставал до пояса. Они не обращали на него внимания, а он пропитывался их смехом, сигаретным дымом и грязными словечками; таскал чипсы и вяленое мясо со стола, потому что накануне ничего не ел, и пил колу со странным привкусом.

А затем настроение менялось. Взрослые становились агрессивными, смех и музыку сменяли ругань, звук бьющегося стекла и женский плач. Когда вечер подходил к своей кульминации, они гасили свет и доставали что-то из карманов. К полуночи он видел взрослых с пугающими, пустыми взглядами. Они медленно и невпопад двигали конечностями, отрывисто и невнятно говорили или произносили отдельные звуки и возгласы и больше походили на зомби из фильмов, чем на живых людей.

Они пугали его. Его пугали мама и крики младшей сестры в колыбели, которую он неумело успокаивал, сунув ей пустышку. Когда малышка засыпала, мальчишка вспоминал, что ему страшно, и прятался в своей комнате под одеялом, сжимая в руках пластиковую фигурку Капитана Америки.

Пару лет назад один из маминых приятелей, задержавшийся в их доме дольше остальных, повёл его в «Макдональдс» и купил «Хэппи Мил». Разделавшись с едой, мальчик не спешил доставать игрушку, он потягивал «Спрайт» через трубочку и старался не смотреть на дно коробки, хотя, когда доставал картошку фри, заметил звёзды на красно-синем.

«Ну же! Тебе разве не интересно посмотреть, кто там?» – спросил мамин приятель.

Ему было интересно. До ужаса. Но этот сладкий момент предвкушения, когда ты вот-вот станешь обладателем чего-то, пусть даже дешёвой пластмассовой фигурки, нравился ему гораздо больше.

Парень в кожаной куртке и с немытыми волосами, купивший ему «Хэппи Мил» с Капитаном Америкой, вскоре перестал приходить. Из тех разговоров матери, что ему удалось подслушать, мальчик узнал, что он «в завязке».

Мальчишка понятия не имел, что это значит, но больше никто из маминых приятелей не водил его в «Макдональдс». А фигурка Капитана Америки стала маяком, якорем, за который он хватался, чтобы его не унесло в открытый океан холодного страха и паники стремительным, быстрым течением.

Он тысячу раз сворачивался под одеялом, стараясь стать невидимым, когда ему было страшно. Но маме, кажется, нужна была помощь.

Мальчик откинул одеяло в сторону, сел на край кровати и свесил ноги. Он достал из шкафа пластиковую биту, вышел из комнаты и, сжимая её обеими руками, направился в мамину спальню.

Дверь была приоткрыта, он слышал, как малышка хныкала в кроватке, как мама кричала, видел, что какой-то здоровенный тип сидел на ней верхом, а она отбивалась: тонкими пальцами царапала его плечи.

Мальчишка толкнул дверь, она скрипнула и открылась шире, у него больше не было выбора. С криком он кинулся к кровати, забрался на спину громилы и стал колотить его битой по голове до тех пор, пока игрушка не треснула. А дальше в ход пошли кулаки. Мамин приятель пытался скинуть его со спины, как паразита, но мальчишка крепко держался за него ногами и продолжал бить. Наконец мужчине удалось ухватить его за ворот футболки и отшвырнуть на пол. Мальчишка ударился затылком об угол туалетного столика – с него на пол посыпались косметика и флаконы с туалетной водой, – но не расплакался. Мама ненавидела слёзы. От громких звуков испуганно заверещала сестра.

Мамин приятель собирался встать и задать ему перцу, но мать поднялась первой, накинула халат на плечи и сказала: «Я разберусь, Чед», а потом схватила мальчика за руку, рывком поставила на ноги и выволокла из своей спальни.

– Засранец, – процедила она сквозь зубы. – Ты помнишь правило? «Не высовываться по ночам из своей чёртовой комнаты».

Она никогда не кричала на него, но её взгляд, сомкнутые челюсти и раскрасневшееся от злости лицо вызывали в нём такой ужас, что иногда мальчик думал: лучше бы она кричала.

За проступки мать подолгу игнорировала его, притворялась, что его вовсе не существует, смотрела сквозь него и запирала в подвале.

Мальчик отчаянно сопротивлялся. Он цеплялся пальцами за дверные откосы, упирался ногами в пороги и беззвучно рыдал.

Ему хотелось попросить прощения, вынудить мать простить его. Он знал: если достаточно долго и усердно просить прощения, в конце концов его обязательно получишь.

– Всего одно правило, маленький ублюдок! – Мать открыла дверь в подвал и спустилась вместе с ним по лестнице.

Она осмотрелась, выкрутила лампочку и оставила его одного в темноте.

Она часто называла его «ублюдком». Он выяснил, что это значило, совсем недавно и с тех пор не мог понять, почему в своих ошибках мать обвиняет его. Он смирился с тем, что у него нет отца. Сестре повезло ещё меньше: по словам мамы, Чед был её отцом, хотя он сам, кажется, в это не верил. Чед постоянно брал малышку на руки, как грязную, старую куклу – брезгливо и небрежно, – рассматривал и говорил, что она на него даже не похожа.

Если честно, малышка была похожа на инопланетянина с мутными голубыми глазами и беззубым ртом. Мальчишка решил, что не иметь отца лучше, чем если бы он оказался кем-то вроде Чеда.

Когда её шаги на лестнице стихли, наверху хлопнула дверь подвала, щёлкнул замок, мальчик кинулся к двери.

Он больше не кричал, не просил прощения, не умолял мать выпустить его, как раньше. Мальчик пришёл к выводу, что это бесполезно. Любое проявление эмоций мать встречала безрадостно, безразлично, с неизбывно холодным взглядом и кривой усмешкой. Она всегда, с самого младенчества приводила его в замешательство. Он уже давно научился чувствовать её перепады настроения и подстраиваться под них. Он отзеркаливал её эмоции, натужно, неуверенно улыбался, когда было нужно, молча сидел в своей комнате, игнорируя её истерики и нервозность. Мальчишка довольно рано понял, что до его чувств, страха и обид ей нет никакого дела. Он научился быть удобным, взрослым ребёнком.

Мальчишка сел под дверью, несколько раз подёргал дверную ручку: однажды ему удалось открыть хлипкий замок и выбраться наружу. Он сунул пальцы в щель под дверью, откуда в подвал просачивался неясный серо-голубой свет, какой обычно бывает, если ночью кто-то смотрит телевизор в тёмной комнате. Он жалел, что не взял с собой фигурку Капитана Америки, сейчас ему пригодился бы супергерой.

Мальчик лёг на пол, чувствуя, как под дверь просачивается чистый холодный воздух, разбавляя затхлый, с привкусом сырости и плесени на языке, дух подвала.

Он долго думал о комиксе, который одолжил ему школьный друг: он с упоением листал его под партой, пока миссис Барроу говорила о музее естествознания в Нью-Йорке. Ему нравилась молодая, хорошенькая учительница. У неё были добрые, смеющиеся глаза, тёплые руки, мягкие грудь и живот. Её объятия всегда были утешительными, в её руках он чувствовал себя в безопасности. И даже жалел, что у неё уже есть двое своих детей, иначе он бы точно попросил, чтобы она его усыновила. Но как бы миссис Барроу ему ни нравилась и как бы он ни хотел побывать в Нью-Йорке и посмотреть на настоящие скелеты динозавров, комикс оказался гораздо увлекательней.

Комиксы о супергероях были тем местом, куда он сбегал. О чём мог постоянно фантазировать, представляя себя то Робином, то помощником Капитана Роджерса. Он никогда не занимал место главного героя, даже мысли такой не допускал. Потому что, возможно, главные герои были теми самыми взрослыми, в которых он так сильно нуждался.

Он уснул ближе к рассвету, мелко дрожа от предутреннего холодка, что врывался в открытое окно в гостиной и тянулся по полу, думая о сестре, проплакавшей всю ночь, воображая очередные геройства и приключения, а очнулся уже в больнице.

* * *

Он проснулся и спокойно осмотрелся по сторонам, пытаясь понять, что его разбудило. Не было страха и паники. Ему уже доводилось просыпаться не там, где он уснул.

Однажды утром он очутился в доме их пожилой соседки: старуха приглядывала за ним, когда мать уезжала из города с очередным приятелем.

За окном было светло, но тихо. Мальчик зевнул и подтянул одеяло до самого подбородка, а потом понял, что его разбудило.

Дверь в палату была приоткрыта. В коридоре переговаривались две женщины. У той, которая разглаживала невидимые складки на своей медицинской форме, была тёмная матовая кожа и сочувствующий взгляд. На её груди висел бейдж с именем, но разглядеть отсюда, как её зовут, было невозможно. Зато он прекрасно знал её собеседницу в чёрном брючном костюме. Сара Говард, социальный работник, была частым и нежеланным гостем в их доме. Перед её приходом мать прихорашивалась, наносила макияж, надевала чистую одежду, выпроваживала друзей из дома и прибиралась. Она создавала видимость благополучной матери-одиночки. Сара придирчиво осматривала дом, заглядывала в холодильник и подолгу говорила с ним наедине, сидя на краю кровати в его комнате.

Он никогда не понимал, для чего мать устраивала этот спектакль. Но принимал в нём участие. Потому что в те дни, когда Сара Говард оставалась довольна, мама покупала ему мороженое или какую-нибудь игрушку и ему не приходилось больше выпрашивать у мороженщика помятый рожок бесплатно или ждать, пока школьные друзья наиграются. Но мальчишка не понимал логику матери. Она столько раз говорила, что хотела бы от него избавиться, но почему-то всеми силами пыталась удержать его рядом с собой.

– Мальчик был обезвожен. Пролежал в подвале почти три дня без воды и еды. – Сара тяжело вздохнула, сделала глоток кофе из большого картонного стакана и, поджав тонкие губы, взглянула на медсестру. – В доме ещё один ребёнок, восьмимесячная девочка. Забрать её мы пока не можем, но я постараюсь. – Сара устало провела ладонью по лицу.

– Сейчас он в норме. Капельница стабилизировала состояние. Когда он проснётся, я предложу ему поесть. – У медсестры были смешные резиновые туфли розового цвета и мелкие косички, собранные в тугой пучок на затылке.

– Постарайтесь реже с ним контактировать, чтобы не привязался. Мальчика, скорее всего, отправят в приют, если я не успею подыскать ему временных опекунов.

– Вы говорите о ребёнке так, словно он щенок. – Медсестра нахмурилась и сложила руки на груди.

– По крайней мере, его мать – настоящая сука. – Сара повесила сумку на плечо и зажала её под мышкой.

Она развернулась и ушла. Словами она словно ударила его в грудь, выбив из лёгких воздух, который он вдыхал бесшумно и маленькими порциями.

Мальчик не хотел, чтобы они поняли, что он проснулся. Он ещё долго слышал в голове слово «сука» и то, как каблуки Сары стучали по кафельному полу больницы. А потом не выдержал и закашлял, потому что в горле пересохло.

– Привет, малыш, я Росслин. Принести тебе воды? – Девушка улыбнулась и сжала его пальцы своей тёплой ладонью.

Мальчик подумал и решил, что обязательно привяжется к Росслин, пусть и против своей воли.

7 Глава

Грейс вошла в бар, сощурилась от обилия красного цвета и неона и осмотрелась. Столы, со стульями, затянутыми в красную лаковую кожу, стояли вокруг сцены, в пятничный вечер почти все они были заняты. Сцена подсвечивалась алым неоном, на подиуме поблёскивали несколько металлических шестов, а вход в гримёрку прикрывали бархатные портьеры красного и чёрного цвета.

Грейс раньше не приходилось бывать в стриптиз-барах, даже девичники, на которые её приглашали немногочисленные подруги и коллеги, обходились без танцев у шеста. Но именно так она и представляла себе интерьер стриптиз-бара, настолько карикатурным выглядел «Дьявольский треугольник».

Грейс обнаружила, что она единственная женщина в одежде. Даже официантки сновали между клиентами и столиками в коротких шортах и топах, под которыми не было белья.

Грейс никогда не испытывала страха в окружении мужчин, даже зная, что один из них, тот, кто не способен обуздать свою похоть и агрессию, привёл её сюда, но, почувствовав на себе их взгляды, она напряглась и сжала телефон в кармане брюк. Джеймс ждал её в машине на парковке.

В машине Джеймс обглодал себя практически до костей. Грейс сидела на пассажирском сиденье в его «Рендж Ровере» и молчаливо наблюдала за ним. Эмоции на его красивом, гладко выбритом лице так быстро сменяли одна другую, что она невольно улыбнулась: то, как он пытался договориться с собой, забавляло Грейс.

От него пахло свежим, травянистым парфюмом и сигаретным дымом. Грейс захотелось открыть окно: запах и слишком громкие мысли Джеймса заглушали её собственные.

С ним было сложнее, чем с Эваном. Эван всегда был поблизости, но он видел в ней полицейского, напарника. Джеймс и его попытки защитить её как женщину вызывали лёгкое, отрешённое раздражение и, в чём она со стыдом признавалась сама себе, восторг. Возможно, Грейс нужно чуть больше времени, чтобы доказать ему, что она не «дева в беде», или чуть больше сессий с психотерапевтом, чтобы осознать: нет нужды доказывать кому-то, что она сильная.

– Серьёзно, – Джеймс в очередной раз закурил и развернулся к ней, – я должен пойти с тобой. Я знаю этих людей, я задерживал их.

– Давай попробуем сделать всё тихо? Без задержаний. Я поговорю с кем-то из девочек, и если выясню, что Кэтрин кто-то угрожал…

– Грейс, ещё совсем недавно они забирали у девочек паспорта. Конечно, ей угрожали. Ты не знаешь, как они относятся к женщинам, которые на них работают.

– Я взрослая девочка, Джеймс. Думаю, что знаю. В любом случае Мак-Куин просил не привлекать лишнего внимания к делу. Если ты заявишься в бар с глоком в поясной кобуре и станешь угрожать владельцу – это привлечёт внимание.

– Ладно, я…

– Я справлюсь.

– Поставь мой номер на быстрый набор и позвони мне, если почувствуешь, что тебе угрожает опасность.

Грейс провела ладонью по бедру, понимая, что ей не хватает приятной тяжести глока. С оружием она всегда чувствовала себя спокойнее, увереннее, сильнее, но его негде было спрятать: на Грейс был чёрный костюм из тонкой ткани и шёлковый бельевой топ – она была всё равно что обнажена.

Вечер только начался. Грейс понятия не имела, планируется ли какое-то тематическое выступление на сегодня, она не видела афиш снаружи, но музыка ей нравилась.

Грейс отыскала свободное место за барной стойкой и обратилась к бармену:

– Олд фэшн, пожалуйста, если у вас хороший бурбон.

– Смело. И очень сексуально. – Бармен улыбнулся, его тёмные глаза приобрели пугающий красный оттенок.

– Пожалуй. – Грейс всё ещё принимала антидепрессанты и знала, что смешивать их с алкоголем не лучшая идея. Она заказала олд фэшн по привычке и чтобы не выделяться.

– Вы здесь одна?

– Это так заметно? – Грейс начала нервничать.

Она думала, что он вот-вот её раскусит. Что её может выдать? Болезненная выправка, проницательный взгляд, дорогая одежда?

– Ищете компанию? Или чего-то ещё?.. – Бармен лукаво взглянул на сцену.

Грейс проследила за его взглядом и увидела хорошенькую блондинку у шеста. Под резинкой её чёрных трусиков было полно мелкой наличности. Грейс едва сдержала смущение.

– Это Иванка, и то, что она делает, просто… вау. – Он всплеснул руками и улыбнулся шире, обнажив ряд ровных, белых зубов.

– Спасибо. – Грейс достала бумажник и положила руки на барную стойку.

Смотреть, как танцует девушка из Восточной Европы, которой наверняка обещали работу в модельном агентстве и вид на жительство, не входило в её планы, но поговорить с Иванкой стоило. Она выглядела очень отзывчивой.

– За счёт заведения. – Бармен поставил перед ней запотевший стакан и вернулся к своим делам.

В бармене было что-то отталкивающее: в его взгляде, в расстёгнутом вороте чёрной рубашки, в ловких движениях. При виде таких мужчин нутро обычно кричит: «Спасайся!»

Грейс поднесла напиток ко рту, принюхалась и сделала глоток: на вкус было неплохо. Она кивнула бармену, поднялась со стула и прошла к сцене между столиков. Спиной Грейс чувствовала его взгляд.

В бумажнике обнаружилось несколько десяток. Грейс неуклюже достала их, расплескав немного коктейля на себя, и улыбнулась, когда Иванка подошла к ней и села на край сцены. Танцовщица оттянула резинку трусиков, но Грейс вложила деньги ей в ладонь: засовывать банкноты в бельё казалось ей унизительным. Но Иванка не испытывала неловкость из-за того, что её стринги напоминали рождественскую ель в мишуре. Она сжала ладонь Грейс в своей и спрыгнула со сцены.

– Хочешь танец, красотка? – спросила она с сильным восточноевропейским акцентом и повела Грейс за собой в одну из комнат для приватных танцев.

Грейс оставалось только кивнуть и идти за ней, удивляясь, как Иванке удаётся ходить в такой обуви.

В комнате было приглушённое освещение, удушливо пахло сладким парфюмом, виски и кожей. Грейс опустилась на мягкий диван и поджала губы: она решила, что утром сдаст костюм в химчистку. Ей не хотелось задумываться о том, кто здесь сидел до неё.

Из основного зала сквозь закрытую дверь доносилась музыка и мужские голоса. Иванка наклонилась над айподом, подключённым к колонкам, перебросила длинные наращенные волосы на одно плечо, помахала ладонью перед лицом и включила какой-то расслабляющий, медленный трек.

– Жарко здесь, правда? – Она обернулась к Грейс и подошла ближе.

– Да, – сдавленно прошептала Грейс и не узнала собственный голос.

Она достала телефон из кармана и почувствовала, как по спине к пояснице скатилась капелька пота.

– Если хочешь снимать – сотня сверху, – предупредила Иванка и потянулась к застёжке бюстгальтера.

– Я не… Не нужно. – Грейс схватила её за руку, останавливая. – Я хочу поговорить.

– Поговорить? Здесь? Здесь обычно другим занимаются.

– Я знаю. – Грейс включила диктофон и положила телефон на диван. – Меня зовут Грейс Келлер, я детектив из полиции Сиэтла. Я хочу поговорить о Кэтрин Донован.

– Что-то не так с Кэти? – Она побледнела, замерла, как оленёнок в оптическом прицеле, и осела на стул, предназначенный для танца, напротив Грейс. – Я давно о ней ничего не слышала. – Иванка посмотрела на свои руки и принялась сдирать лак с кончиков длинных ногтей.

– Мне очень жаль, Иванка, тело Кэтрин обнаружили несколько дней назад недалеко от города Фолл-Сити. Кэтрин была убита.

– Убита? – Тревога на её лице сменилась непониманием, но глаза уже наполнились слезами.

По телу Грейс пробежал холодок. Пот внезапно стал холодным и липким. Её сковал страх. Грейс поразило то, как быстро, почти мгновенно, Иванка приняла новость о смерти подруги. Наверное, когда работаешь в этой сфере, ты всегда ожидаешь чего-то такого. Чего-то ужасного, что может случиться с тобой или с твоими коллегами. Работая в полиции, Грейс постоянно чувствовала нечто похожее.

– Мне очень жаль, но да. И мне очень нужна ваша помощь. – Грейс наклонилась вперёд и поджала губы.

Иванка закрыла лицо руками и расплакалась – громко, хныча как ребёнок. Грейс внезапно захотелось накинуть ей на плечи свой пиджак и увести из этого места навсегда. Она и была вчерашним ребёнком: на вид казалось, что Иванка едва ли старше Холли.

– Простите, – пропищала она, вытирая следы туши под глазами костяшками указательных пальцев.

– Ничего страшного. Я хочу, чтобы вы помогли мне найти того, кто это сделал. Вам просто нужно ответить на несколько вопросов.

Иванка всхлипнула, глубоко, шумно вздохнула и несколько раз кивнула.

– Когда вы в последний раз видели Кэтрин?

– В пятницу, пятнадцатого сентября. После смены мы обычно сидим в гримёрке, приходим в себя, смываем макияж, обсуждаем мужчин, пересчитываем наличку. Ну, знаете… Но в тот вечер Кэтрин ушла ещё до полуночи. Большинство девочек ещё были на сцене и с посетителями. Я вывихнула запястье на пилоне, поэтому в тот вечер сидела в гримерке одна, когда вошла Кэти. Она бросила деньги на столик, попросила передать их Зейну, смыла макияж, переобулась и ушла. Кэти просто накинула плащ, даже не стала переодеваться.

– Она говорила, куда собирается пойти?

– Упомянула вскользь, что у неё встреча с кем-то.

– Но не сказала, с кем именно?

– Нет.

– Вы знали, что у Кэтрин была дочь, которую она отдала на удочерение? – Грейс нахмурилась, думая, сколько по времени прокурор будет рассматривать её просьбу об ордере на записи с камер видеонаблюдения.

– Харриет? Конечно. Она без умолку о ней говорила.

– А что она говорила об отце Харриет?

– Тони? Я видела его пару раз. У них были непростые отношения, но Тони… – Иванка пожала плечами и выдохнула, надув щёки, и в этот момент показалась Грейс совсем ещё девчонкой.

Грейс знала, что мужчин, которые ходят в стриптиз-бары по пятницам, привлекает такая инфантильная сексуальность: распахнутые глаза, наивный, ищущий одобрения взгляд, надутые губы.

– Как вы думаете, он мог это сделать?

– Тони славный парень. Он совершил немало ошибок, но кто вообще готов стать отцом в выпускном классе? Я не думаю, что это был он, детектив.

– Кэтрин употребляла что-нибудь?

– Здесь все что-нибудь употребляют. – Иванка потупила взгляд и поджала губы. Ей явно было неловко об этом говорить. – В основном амфетамины и кокаин.

– В крови Кэтрин был обнаружен рогипнол. Она принимала его? Или, может быть, кто-то из клиентов подсыпал вещества ей в бокал? Вы или ваши коллеги сталкивались с чем-то подобным?

– Мужчинам нет нужды подсыпать нам что-то в бокалы. Они просто платят деньги.

Грейс кивнула и закусила губу, думая о том, насколько одинокой была Кэтрин: похоже, никто о ней ничего не знал.

– Может быть, был клиент, который питал к Кэтрин особый интерес? Часто заказывал приватные танцы или что-то в этом роде?

– Нет, я не припоминаю. Зейн тщательно следит за тем, чтобы клиенты не привязывались к определённой девушке.

– Зейн – владелец?

Иванка кивнула.

– Кэтрин с ним конфликтовала?

– Кэтрин – американка. Конечно, она с ним конфликтовала.

Грейс непонимающе вскинула бровь.

– Знаете, как все устроено? Как бы вам попроще объяснить… Кэтрин была единственной американкой среди танцовщиц. В основном здесь девушки из Восточной Европы и Средней Азии. Кэтрин не нужно было помалкивать в обмен на вид на жительство. Она знала, что, если обратится в полицию, ей помогут, а не депортируют, за ней не будет охотиться миграционная служба. Ей не нужно было терпеть всё…

Дверь в комнату открылась со скрипом. Сквозь шум и музыку Грейс услышала звук тяжёлых шагов.

Иванка увидела гостей первой.

– Зейн, – прошептала она одними губами, побледнела и, закусив губу, принялась ковырять покрытие на ногтях.

Грейс встала с дивана, схватила телефон и остановила запись. Крепко сжав телефон в ладони, она набрала номер Джеймса.

Зейн, за чьей спиной стояли двое вышибал, внушал страх. Грейс запаниковала, без оружия она чувствовала себя до смешного беззащитной.

– Здравствуй, детектив. – Зейн указал на стену, где висело зеркало.

Грейс подошла ближе, присмотрелась и увидела глазок скрытой камеры, замаскированный под одно из креплений.

– Безопасность моих девочек прежде всего. – Он улыбнулся и жестом попросил Иванку выйти. Она неуверенно взглянула на Грейс, но всё же выбежала из комнаты. – Дело вот в чём, детектив Грейс Келлер: мне нужен твой телефон.

– А мне ордер на твой арест. Пожалуй, придётся разбудить прокурора. – Грейс тяжело сглотнула и попыталась выйти из комнаты.

– Нет, нет, нет. – Зейн обхватил ладонью предплечье Грейс и покачал головой. – Сотри запись – и можешь идти.

– Советую не усугублять своё положение. Тебе и так не позавидуешь. – Грейс вырвалась и с вызовом взглянула ему в глаза.

Схватив Грейс за волосы на затылке, Зейн сжал их в кулаке и с силой ударил её об стену. В глазах потемнело, скулу и висок обожгло тупой болью. В ушах зазвенело. Грейс почувствовала во рту сладко-солёный вкус крови. Он развернул её к себе, Грейс успела только вдохнуть, и сжал её шею ладонью.

– Мне нужен твой телефон, сука. Ты поняла меня? – прошипел он.

Грейс почувствовала его дыхание и мелкие брызги слюны на своём лице. Она зажмурилась, пытаясь сконцентрироваться, но ничего не вышло: голова пульсировала, дышать становилось всё труднее, Грейс отчаянно глотала ртом воздух, чувствуя, как саднит горло. Она вдруг вспомнила Кэтрин и подумала, что та чувствовала перед смертью, как ощущается перелом щитовидного хряща и подъязычной кости.

К тому моменту, когда от недостатка кислорода перед глазами появились тёмные пятна, ноги начали слабеть, а один из охранников грубо схватил её за руку, в которой был зажат телефон, Грейс услышала голос Джеймса.

Держа глок на уровне глаз, он вошёл в комнату для приватных танцев в сопровождении нескольких суетливых офицеров в форме и, не сказав ни слова, прижал дуло пистолета к затылку Зейна. Он качнулся вперёд, самодовольно усмехнулся и поднял руки в верх.

Грейс прижала ладони к шее, закашлялась и осела на пол.

– Ты имеешь право хранить молчание. – Джеймс звучал механически, отстранённо, но Грейс видела, насколько он был зол на самом деле. – Всё, что ты скажешь, может быть и будет использовано против тебя в суде. – Нортвуд завёл руки Зейна назад, и Грейс услышала, как за его спиной щёлкнули наручники. – Ты имеешь право на адвоката. Если ты не можешь оплатить услуги адвоката, он будет предоставлен тебе государством. – Джеймс развернул его лицом к себе и прижал к стене. – Твои права тебе понятны, ублюдок?

Зейн рассмеялся ему в лицо, нахально вскинув подбородок. Грейс сразу поняла, что своим поведением он пытался задеть Джеймса за живое. И если бы Джеймс был чуть более честолюбив, то набросился бы на него. Вены на шее Джеймса вздулись, губы сжались, на скулах проступили желваки, когда он скрипнул зубами.

– Давно не виделись, детектив Нортвуд. Как поживает малышка Мэдди?

Джеймс опустил взгляд в пол. Зейну всё же удалось его задеть. Грейс понятия не имела, кто такая Мэдди, но когда Джеймс ударил Зейна прикладом глока по лицу, она решила, что Мэдди многое для него значила.

8 Глава

После полуночи в отделе осталось совсем мало людей. Несколько дежурных офицеров сновали по коридору, ещё двое стояли возле двери в комнату для допросов, где за зеркалом Гезелла^[200] Грейс отчётливо видела Зейна: он сидел за столом, сложив руки, закованные в наручники, перед собой.

Лейтенант Мак-Куин ходил по своему кабинету, прижав телефон к уху плечом, в руках он держал записную книжку, его крики были слышны сквозь закрытую дверь: Мак-Куин уже больше часа говорил то с бывшим начальником Джеймса, то с капитаном полиции, то с окружным прокурором, выступавшим обвинителем на суде и упрятавшим Зейна за решётку в первый раз.

Грейс сидела на краю стола одного из своих коллег и прижимала к скуле лёд, завернутый в полотенце.

– Всё гораздо лучше, чем кажется. – Грейс говорила с трудом, в голосе слышалась хрипотца.

Она смотрела на Джеймса снизу вверх. Левая половина её лица была чуть заплывшей, местами синяки уже окрасились в красно-лиловый цвет, разбитая нижняя губа распухла, на полотенце появилось несколько капель крови.

– Я тебя подвёл. – Джеймс перестал метаться и посмотрел ей в глаза.

– Это неправда, Джей. – Его имя Грейс произнесла мягче, чем рассчитывала, нежнее, чем должна была. – Я сама себя подвела. Моя самоуверенность… – Грейс поджала губы: «… стоила Эвану жизни», – подумала она, но вслух фразу так и не закончила, вместо этого Грейс покачала головой и сделала несколько глотков холодной воды, чтобы облегчить боль в горле.

– Мне стоило пойти с тобой.

– Если тебе интересно, то я очень благодарна тебе за то, что ты прислушался и позволил мне быть полицейским. – Грейс криво улыбнулась.

Джеймс только покачал головой.

– Кто такая Мэдди? – неожиданно для них обоих спросила Грейс.

Она не планировала лезть к нему в душу и в голову, не планировала сближаться с ним, потому что боялась привязаться, но вопрос вырвался против её воли.

Джеймс вздрогнул. Его взгляд заволокло стыдом и болью. Он выглядел таким подавленным, что Грейс вдруг захотелось забрать свои слова назад, притвориться, что ничего не было, но Джеймс заговорил:

– Мэдди…

Закончить он не успел. Дверь кабинета Мак-Куина распахнулась, жалюзи на ней взметнулись вверх и с громким шелестящим звуком столкнулись со стеклом.

– Вы собираетесь допрашивать подозреваемого или планируете мариновать его до утра? – Его высокий лоб был покрыт испариной, брови сдвинуты на переносице, а глаза воспалились и покраснели от недосыпа.

* * *

В комнате для допросов был неприятный холодный свет. Лейтенант Мак-Куин и Джеймс сидели за столом напротив Зейна. Грейс стояла у выхода: на ней всё ещё были бельевой топ и брюки. Пиджак, испачканный кровью, Грейс оставила в кабинете. Её слегка морозило после пережитого стресса, в допросной было прохладно: под тонкой тканью топа отчётливо проступали очертания сосков.

Зейн взглянул на неё и усмехнулся. Грейс инстинктивно сложила руки на груди, стараясь избегать его тяжёлого, маслянистого взгляда, ей не нравилось, когда на неё смотрели как на кусок мяса. Горло саднило, а ушибы на лице горели.

– Вы осознаёте, почему вы здесь? – поправив очки на переносице, спросил Мак-Куин. – Прежде всего, вас задержали за нападение на полицейского.

– Нападение? На эту куколку? Держать её здесь – преступление. Она бы замечательно смотрелась на моих коленях. Без трусиков.

– Оскорбляя детектива Келлер, вы лишь усугубляете своё положение. – Голос Мак-Куина оставался спокойным и жёстким. Таким полагалось быть настоящему лейтенанту: беспристрастным, уверенным и уравновешенным.

Грейс поняла, что она совсем не соответствует этим характеристикам. Она всегда была чересчур эмоциональной и вспыльчивой. Чувствуя, что злость превратила её внутренности в огонь и раскалённое железо, Грейс едва удержалась на месте. Хотелось броситься на Зейна, её даже дёрнуло в его сторону.

Когда Джеймс подался вперед, схватил Зейна за ворот футболки и приложил лицом о стол, Грейс решила, что они похожи больше, чем ей бы хотелось.

– Кэтрин Донован, девушку, которая работала на вас, нашли мёртвой, – продолжил Мак-Куин. Он прокашлялся и стёр полоску пота над губой бумажной салфеткой. – И это ещё одна причина, почему вы находитесь здесь.

– Мы хотим знать, что ты делал в ночь с пятницы на субботу после закрытия бара. И, прежде чем ты начнёшь говорить, помни, что нам нужна правда. Мы знаем, что произошло. Нам нужно знать, почему это случилось. – Джеймс говорил холодно и безэмоционально. Он взял себя в руки после того, как выпустил пар.

– Я тут пытаюсь понять, в чём вы меня обвиняете. – От самоуверенности Зейна ничего не осталось: он держался настороженно и заметно нервничал.

– По словам свидетельницы, вы с Кэтрин постоянно конфликтовали. Мы понимаем: она была американкой, знающей свои права. С ней было сложнее, чем с этими дурочками, которых ты привозил из Восточной Европы, представившись рекрутом модельного агентства. Расскажи, что случилось.

– Я всё ещё не понимаю…

– Расскажи нам о том, что ты сделал, а мы разберёмся, что произошло на самом деле. Как уже сказал лейтенант Мак-Куин, тебя задержали по подозрению в убийстве Кэтрин Донован. И это не случайность. Расскажи нам о ней.

– Я понятия не имею, что я сделал. И хочу знать, в чём вы пытаетесь меня обвинить.

– Брось. – Джеймс натянуто улыбнулся и пожал плечами. Он работал лучше всех, кого Грейс знала. Ей даже стало неловко из-за того, что она сомневалась в его способностях и думала, что он будет её тормозить. – Вы повздорили, она вела себя вызывающе. Взяла больше денег, чем полагалось, верно? Ты просто вышел из себя. Я должен знать, что произошло, когда Кэтрин вышла через заднюю дверь бара после смены.

– Откуда мне знать? Я сел в машину и уехал домой.

– Кто может это подтвердить?

– Чёртовы камеры видеонаблюдения. Я не убиваю девушек, детектив. Они приносят мне деньги.

– Конечно нет, но… Кэтрин. Она была такой своенравной, правда? Может быть, это произошло случайно? В порыве ярости. Может быть даже, ты этого не хотел.

– Адвоката. У меня есть право на адвоката.

– Чтобы ты знал… – Джеймс наклонился над столом и облокотился на его край. – Мне плевать на твои права.

– Пригласите моего адвоката. А после поговорим о мёртвой шлюхе.

Джеймс порывисто встал из-за стола. Стул, на котором он сидел, пронзительно скрипнул и едва не упал. Пару секунд Джеймс смотрел в глаза Зейна.

– Не надейся, что тебе удастся выйти под залог на этот раз. – Он развернулся, подошёл к Грейс и, коснувшись её плеча, вывел в коридор.

Пока дверь закрывалась, Грейс услышала, как лейтенант сказал:

– Вам предоставят телефон, чтобы вы могли связаться с адвокатом.

* * *

Злость, плавящая внутренности Грейс, выкипала слезами. Она всё не могла их остановить. Грейс сидела на ступеньках перед входом в участок, прислонившись к плечу Джеймса, и курила.

– Тебя подвезти?

Машина Грейс стояла на парковке, но она не смогла бы сесть за руль. Ее руки дрожали, а голова раскалывалась на части от пульсирующей боли и мыслей. Грейс боялась, что если она произнесёт хоть слово, то разрыдается, к тому же она наверняка будет звучать жалко. На серебристом кузове «Рендж Ровера» в свете фонарей поблёскивали и переливались дождевые капли, она попыталась сосредоточиться на них, но картинка перед глазами расплывалась.

– Давай в машину. – Джеймс выбросил окурок в урну, встал со ступеней и потянулся. – И скажи, куда ехать.

9 Глава

Лето 1998 года

Они с сестрой оказались в приюте, когда ему было уже одиннадцать, а ей всего четыре. После того случая, когда он попал в больницу по вине матери, социальной службе не удалось лишить её родительских прав. Поэтому сразу после выписки его вернули домой. К матери и Чеду.

Ему пришлось рано повзрослеть: все обязанности по уходу за малышкой легли на его плечи, он ходил сгорбленным, словно на него взвалили неподъёмную тяжесть.

Мальчик менял ей подгузники, думал о том, что она будет есть завтра, читал ей на ночь и расчёсывал волосы.

Всё случилось, когда Сара Говард в очередной раз решила их навестить. Она ничуть не изменилась, разве что на лице прибавилось морщин, а в волосах – седых прядей.

Мать спала в гостиной на диване после утренней порции джина, а он сам пытался уговорить сестру выпить жаропонижающее – она простудилась пару дней назад.

Мисс Говард даже не удосужилась разбудить мать. Она посадила их в машину, и следующие две недели, пока младшая сестра лежала в больнице, он провёл в семье, приютившей его на время.

Мистер и миссис Мак-Кидд – пожилая пара, чьи дети давно выросли и разъехались – брали маленьких детей на передержку, пока им не находили более подходящие места, и подростков, которые жили у них до совершеннолетия. В доме кроме него было двое взрослых парней, они предпочитали его не замечать, нехотя помогали мистеру Мак-Кидду по хозяйству и ждали, когда представится шанс удрать и покурить за амбаром. Им обоим было по семнадцать, они всю жизнь прожили в приюте. Супруги Мак-Кидд взяли над ними опекунство, чтобы они успели пожить в семье, перед тем как отправятся во взрослый мир.

Была девчонка лет пятнадцати. Она возилась с миссис Мак-Кидд на кухне, строила глазки старшим мальчикам и носила слишком короткие платья в цветочек. Он никогда не видел никого красивее: у неё были длинные и кудрявые каштановые волосы, яркие губы и ямочки на щеках. Она была похожа на ангела с церковных брошюр, которые обычно раздавали в их приходе перед Рождеством, приглашая на театральную постановку. Миссис Мак-Кидд ласково звала её Фрэнки, а он чувствовал, что немного влюблён в неё.

Как-то раз, когда он сидел на тюке скошенного сена, подсчитывая, сколько дней уже прошло с тех пор, как их забрали у матери, и думая, почему она до сих пор не пришла за ним, мальчик заметил Фрэнки, которая держала за руку одного из парней. Они направлялись к амбару, и он решил проследить за ними.

Мальчик замер у входа, просунув голову в дверной проём. Влюблённость прошла мгновенно, когда он увидел их: Фрэнки стояла на четвереньках, её белые трусы были спущены до щиколоток, за её спиной на коленях стоял Шон, он расстёгивал молнию на джинсах.

На секунду Фрэнки подняла голову, и они встретились взглядами. Она предпочла сделать вид, что не заметила его, а он решил вычеркнуть её из своей жизни и из своего сердца.

Была ещё двухлетняя девочка с фетальным синдромом^[201]. Он не до конца понимал, что это значит, но девочка отставала в развитии, совсем как его сестра, поэтому мальчишка привязался к ней и помогал заботиться о малышке, хотя Джим Мак-Кидд старался приучить его к физическому труду. Миссис Мак-Кидд называла ребёнка «особенная девочка» и как-то проболталась, что её мать не просыхала во время беременности.

Мальчику хотелось поделиться, что его мать вела себя точно так же, но он решил, что это было бы предательством. Он не знал, что его ждёт, но хотел вернуться домой. Он уже находился в том возрасте, когда не веришь в сказки. Мальчик перерос иллюзии, что его мама когда-нибудь изменится, перестанет пить, приводить в дом посторонних мужчин, которые могли причинить вред сестре. Но он по-прежнему хотел домой.

Спустя пару недель к крыльцу дома Мак-Кидд прикатила хорошо знакомая машина с эмблемой службы опеки. Старуха готовила обед и велела ему открыть дверь – на пороге стояла Сара Говард. Она дружелюбно улыбнулась и вошла в дом.

Он растерялся и не сразу заметил, что к её ноге прижималась малышка: сестра вцепилась в брючину Сары и смотрела на него обиженно, исподлобья. Она выглядела измождённой, но была чистой. Ему никогда не удавалось так аккуратно собрать её волосы, к тому же дома она постоянно ходила в его старых вещах. Платьице, в котороенарядила её Сара, напоминало воздушный розовый зефир. Болезнь оставила отпечаток на детском лице: оно осунулось, под глаза залегли тени.

Малышка неуверенно подошла к нему – её походка была шаткой – и неловко обняла за талию, уткнувшись лицом в его живот. Он улыбнулся, оттаял, куда-то вдруг испарились напряжённость и страх, к нему вернулась радость, какой он, казалось, никогда не испытывал.

«Она здесь, рядом, в безопасности. Значит, теперь всё будет хорошо», – думал он до тех пор, пока Сара не заговорила.

– Собирай вещи, милый, я нашла подходящее место для вас обоих.

Их загрузили на заднее сиденье серебристого минивэна с небольшой сумкой, которую одолжила старуха Мак-Кидд, и несколько часов везли на восток, в Спокан.

Мальчишка прилип к стеклу, он смотрел на то, как ферма семьи Мак-Кидд становилась всё меньше и меньше, как Фрэнки в своём дурацком платье махала им рукой на прощанье, а затем сел прямо и поймал обеспокоенный взгляд Сары в зеркале заднего вида.

– Они не могут позволить себе ещё двоих детей, – виновато призналась Говард. – Так бывает, милый. С Мак-Кидд ничего не вышло, но мы попробуем снова, идёт?

Мальчик не испытывал никаких эмоций из-за отъезда. Ни хороших, ни плохих. Он не хотел пробовать снова. Он хотел домой, туда, где он знал, чего ждать и чего бояться.

Страх неизвестности сковал его внутренности. Мальчишка сжал маленькую ладонь сестры. Малышка задремала от слабости после болезни, пристёгнутая в детском кресле, где до неё сидели другие дети, чьи матери оказались недостаточно ответственными.

10 Глава

Грейс проснулась, когда горизонт затопило розовым, небо – палевым жёлтым и тусклый осенний свет проник в темноту спальни. Грейс не выспалась, голова была тяжёлой, а сознание ещё балансировало на грани сна и реальности, когда она села в кровати и спустила ноги на пол – ступни коснулись мягкой овечьей шерсти. Это помогло немного заземлиться. Хотелось вернуться в постель, накрыться одеялом, чтобы сохранить остатки тепла, но необъяснимое чувство тревоги не позволило ей заснуть.

Натянув футболку, Грейс завернулась в плед и встала с кровати. Она мельком взглянула на себя в зеркало: отёк с лица спал, синяки побледнели за прошедшие несколько дней, но притрагиваться к скуле ещё было больно.

Босые ступни неприятно холодил гранитный пол. Тело пробрало мелкой нервной дрожью. Зубы непроизвольно лязгнули. Подкрутив термостат, она направилась на кухню.

Грейс прошлась по гостиной и осмотрелась: на консоли возле входной двери лежала её кобура, ключи от машины, сумка и папка с документами по делу. Келлер зевнула, взяла увесистую стопку бумаг в руки и пролистала её. Она почти не спала, потому что не могла перестать думать о Кэтрин.

Келлер чувствовала себя вымотанной. В прошлом Грейс приняла бы душ, выпила стакан воды и, заткнув уши наушниками, отправилась на пробежку. Но сейчас, стоило только подумать о том, чтобы сделать лишнее движение, как её начинало мутить. Мысли ворочались, головная боль свербела под сводами черепа. Она боялась, что если на мгновение закроет глаза, то заснёт стоя. Ужасно хотелось кофе.

Включив кофеварку, Грейс села за стол и разложила перед собой фотографии Кэтрин Донован и отчёт о вскрытии.

Грейс рассматривала материалы по делу, то низко склоняясь над фотографиями, то откидываясь назад, машинально поправляя волосы, падающие на лицо. Она нервничала: плавная линия плеч изогнулась, ладони мелко дрожали, и во всем её облике читались беспомощность, замешательство, но твёрдое намерение разобраться в происходящем.

Пространство вокруг неё гудело и потрескивало. Когда взгляд заволокло влагой, то ли от усталости, то ли ещё от чего, Грейс отодвинула документы на край стола, налила себе кофе и вытащила поджаренный хлеб из тостера.

Стоило Грейс намазать арахисовое масло и джем на тост – в гостиной зазвонил её телефон. Тревожность, с которой она проснулась утром, вдруг вернулась. На экране мобильника высветилось имя Джеймса.

Приготовившись к худшему, она приняла вызов.

– Грейс? Прости, если разбудил. У нас ещё одно тело. Нашли туристы недалеко от автомагистрали I-90, возле моста Твин Фолс. Судя по всему, это наш парень. За тобой заехать?

– Да. – Грейс зажала переносицу между большим и указательным пальцами, пытаясь осознать услышанное. – Я буду готова через пятнадцать минут.

11 Глава

Когда-то давно, когда Холли была совсем ещё крошкой, а Грейс училась в школе, отец часто возил их в Сиэтл на несколько дней. Грейс с нетерпением ждала этих поездок. Они гуляли возле озера Юнион, разглядывали яхты, дома, построенные на сваях прямо над водой, устричные фермы и рыбаков. А вечером ужинали на фермерском рынке свежей рыбой, луизианским гамбо с морепродуктами и супом клэм-чаудер. Мясо лангустов было сладким и свежим, по рукам стекало чесночное масло, а суп был таким горячим, что нетерпеливая Грейс пару раз обжигала язык.

На обратной дороге, к концу школьных каникул, отец показывал им достопримечательности штата Вашингтон. Он создавал воспоминания. Помечал фотографиями каждый городок на карте штата. У Грейс было несколько фотографий из туристической зоны возле водопадов и моста Твин Фолс. Она обожала эти снимки. Чаще всего они отправлялись в путешествие сразу после осеннего бала, поэтому всё вокруг утопало в золоте.

Её память осквернили. Места, где она была счастлива, запятнали кровью и грязью.

Грейс вспомнила, что давно не звонила сестре.

Прежде чем выйти из машины Джеймса и включиться в работу, Грейс отправила Холли эсэмэску: «Ты в порядке, малышка? Созвонимся вечером?»

На месте преступления было шумно. За спиной гудела автомагистраль, а впереди, где-то среди деревьев, – водопады. Машины выстроились вдоль обочины, к воде вела только пешеходная тропа. Возле «Скорой помощи» суетились парамедики, осматривая туристов, которые нашли тело. Молодые мужчина и женщина сидели в кузове фургона с отсутствующим видом, два походных рюкзака лежали прямо на земле.

По всему периметру, оцепив участок жёлтой лентой, стояли офицеры. Их рации сипели – Грейс было трудно сосредоточиться.

Она увидела криминалистов в белых защитных костюмах и доктора Скотта Хэмптона.

– Детектив Келлер. – Он ей улыбнулся. – Рад тебя видеть.

– Я тоже рада, Скотт.

Грейс не лукавила. Доктор Хэмптон был известен как лучший судмедэксперт в Вашингтоне. Он был молод, внимателен к деталям и преподавал в университете. Так что, Грейс считала, ей повезло, что именно он сейчас работает с ней. Слово «серия» ей произносить не хотелось.

Грейс натянула латексные перчатки, бахилы и подлезла под оградительную ленту, которую для неё придержал Джеймс.

– Джейн Доу^[202] – неизвестная, – сообщил доктор Хэмптон. – Документов при ней нет. На этот раз нет и одежды.

Тело девушки лежало на валунах у кромки воды. Её длинные, сожжённые перекисью волосы омывало слабое течение. Под водой они выглядели как обесцвеченные глубоководные водоросли или как скопление ленточных червей.

Она лежала на спине с раскинутыми в стороны руками и ногами. Над её телом, как и над телом Кэтрин Донован, надругались: кровоподтеки от верёвки на щиколотках и на запястьях, порезы и глубокие раны на бёдрах, обезображенные половые органы, синяки на животе и рёбрах, отсечённая грудь, неясные следы странгуляции на шее и распухшее от побоев лицо.

– Что можешь сказать? – Грейс наклонилась к телу и нахмурилась.

Она обернулась – Джеймс стоял за ограждением, переговариваясь с офицером, и нервно курил.

– Хэй, босс, – окликнул его один из криминалистов. – Не забудь унести свой окурок.

– Смерть наступила, предположительно, от восьми до четырнадцати часов назад. При нажатии пятна исчезают, а также при перемещении тела могут сместиться в нижележащие органы. Смерть наступила в результате удушения, как и в случае Кэтрин Донован. Об этом говорят синюшный цвет трупных пятен и повреждения органов шеи. Вести расследование не моя работа, но если тебе интересно, что я думаю… Похоже, у нас серийник в активной стадии.

– Её убили здесь или перенесли после смерти?

– Точно сказать невозможно, но я могу предположить, что, скорее всего, её убили на этом месте. Ей крепко досталось, смотри, – пробормотал Скотт и показал на обширные красно-коричневые пятна на камнях. – Крови много. Предполагаю, что молочную железу отделили от тела при жизни. В этот раз края раны ровные, словно грудь отсекли одним слитным движением. – Он изобразил скользящее движение ладонью.

– Есть предположения, чем именно он наносил раны? – появление Джеймса Грейс не заметила, она вздрогнула, когда он заговорил, и выпрямилась.

– Грудь отделили ножом с длинным и острым лезвием. А мелкие порезы и раны в паховой области – скорее всего, всё тот же перочинный нож.

– Изнасилование?

– Да. По крайней мере вагинальное. Довольно грубое. Обрати внимание на синяки и ссадины на внутренней поверхности бёдер. – Скотт привлёк Джеймса к себе и указал на травмы. – После тщательного осмотра и вскрытия скажу точнее, но я уже сейчас вижу довольно серьёзные повреждения на вульве. Плюс у нас тут вагинальное кровотечение.

Грейс не произнесла ни слова. Всё это было слишком. Она видела достаточно, чтобы утратить какую-то часть чувствительности, и подобное не повергало её в шок, но эта девушка… Она была такой юной.

– А что это? – Грейс указала на царапины на шее девушки.

– О, это самое интересное. – Хэмптон улыбнулся. – Она защищалась. Поэтому… – Он взял её за запястье и поднял вверх руку. – Посмотри на её пальцы. Под ногтями у неё частички кожи и волокна какой-то ткани. Если повёзет, у нас будет ДНК. И вот что ещё… – Скотт приподнял её верхнюю губу.

– Кариозный рот – следствие употребления запрещённых веществ?

– Очень похоже, – он нахмурился и кивнул.

– Значит, стоит искать среди проституток и беспризорников.

– Заявлений о пропаже ещё не поступало? – Грейс обратилась к взволнованному офицеру, стоявшему рядом с ними.

Тот отрицательно покачал головой.

– Будет сложно. – Джеймс поджал губы.

– А когда-то было иначе? – Скотт снял грязные перчатки и отдал команду ассистентам, чтобы те уносили тело в машину.

Они отошли от воды. За оградительной лентой Джеймс снова закурил, а Грейс выбросила перчатки в зип-пакет, приготовленный для отходов. Доктор Хэмптон снял защитный костюм и поправил волосы. Без привычного белого халата или спецодежды криминалиста Скотт выглядел очень привлекательным. У него были гипнотический взгляд, ухоженные руки, опрятная одежда и хорошая, дорогая обувь.

– Официальный отчёт будет готов через двое суток. Не раньше. – Скотт закусил нижнюю губу и взглянул на Грейс. – Ты как, в порядке? Не знаю, уместно ли спрашивать, но… что с твоим лицом?

Грейс прикоснулась к своей щеке и решила, что после работы заедет в магазин за плотным тональным кремом.

– При задержании подозреваемого возникли трудности. У меня всё хорошо.

– Разве? Ты ведёшь это дело и… Я в жизни ничего такого не видел. Если не считать лекций по криминалистике в университете. К тому же, – Скотт понизил тон, – у тебя новый напарник. И ты говоришь, что всё хорошо?

– Мертвецы меня не пугают. И с Джеймсом работать почти так же просто, как… – Грейс покачала головой. – Я в порядке, Скотт.

Она лгала. Грейс была напугана до ужаса, до тошноты. Она боялась сразу нескольких вещей: того, что тело неизвестной, найденное сегодняшним утром, не последнее; того, что оно может оказаться последним и у них окажется недостаточно улик, чтобы раскрыть это дело. Грейс боялась Джеймса.

С Джеймсом Грейс не сумела бы остаться независимой, как с Эваном. Не сумела бы сделать ни шагу, не обсудив это с ним. Не сумела бы сказать «нет». У него за плечами и во взгляде было нечто такое, что вызывало страх и сочувствие.

На обратном пути к участку Грейс молчала. Она сидела на переднем сиденье, скрестив руки на груди, наслаждалась спокойствием и прислушивалась к монотонному голосу диктора новостей.

Грейс знала, что, как только она окажется в офисе, о тишине можно будет забыть до самого вечера.

* * *

В отделе по расследованиям убийств, как и предполагала Грейс, было шумно и многолюдно. В общем помещении пахло кофе. Её коллеги ходили по офису с расслабленными галстуками, подкатав рукава рубашек. Несмотря на работающую сплит-систему, они то и дело вытирали испарину со лба тыльной стороной ладони. В бесконечную трель телефонных звонков вплетался звук дробящихся кофейных зерен и разговоров.

На поиски убийцы Кэтрин Донован были брошены все силы. В последние дни сформированная оперативная группа работала на износ. С каждым часом шансов раскрыть убийство Кэтрин по горячим следам становилось всё меньше. С появлением нового тела стало куда хуже. Полицейские были в замешательстве.

Официально за ход операции отвечал лейтенант Мак-Куин. Однако он сбросил с себя часть ответственности, когда на первом брифинге сообщил подчинённым, что во главе расследования убийства Донован теперь стоят Келлер и Нортвуд. Он дал Грейс возможность реабилитироваться после её срыва из-за смерти Эвана, дал возможность снова проявить себя, показать, что она способна руководить хоть чем-то. Но Грейс об этом не просила. Она бы с радостью передала это дело кому-нибудь из коллег.

Помощь в расследовании предложил шериф округа Кинг – его люди наводнили участок. Это раздражало. Повышенное внимание к расследованию могло дать не тот эффект, на какой Мак-Куин рассчитывал. Убийца мог залечь на дно, стать ещё более осторожным, всеми силами обезопасить себя или даже покинуть город.

Грейс предпочла бы обойтись без шума вокруг дела, но у лейтенанта были свои соображения на этот счёт. Она была рада, что, по крайней мере, он до сих пор не давал комментариев прессе, хотя и готовился к конференции.

Лейтенант разработал довольно предсказуемую, но рабочую в большинстве случаев стратегию. Он распорядился, чтобы все свободные подчинённые просматривали записи с камер, опрашивали случайных свидетелей и взяли под контроль группу населения, которая находилась в потенциальной опасности: проституток, беспризорниц, зависимых, уязвимых женщин, оказавшихся в опасной жизненной ситуации.

Брифинга сегодня не было. Лейтенант Мак-Куин сказал подчинённым, что время разговоров прошло – настало время действовать.

Келлер придерживалась другого мнения. Обычно именно разговоры помогали раскрывать преступления, а не грубая сила. И уж точно не огласка деталей. Грейс была рада, что всё внимание лейтенанта отвлекали шеф полиции Сиэтла и мэр города. Они собирались предоставить информацию прессе, пока она – искажённая, дополненная слухами – не просочилась наружу.

Грейс села за пустой стол: сил и желания подниматься в свой кабинет не было, достала из сумки ноутбук и вошла в информационную систему полиции. Фотограф-криминалист успел выгрузить фотографии неизвестной, но отчёта ещё не было. Грейс посмотрела на время: скорее всего, Хэмптон ещё собирал улики с тела и даже не приступил ко вскрытию.

Обе жертвы подверглись насилию перед смертью, в том числе и сексуализированному. О последних часах жизни Кэтрин они имели хотя бы какое-то представление. Скорее всего, Кэтрин Донован познакомилась со своим убийцей во время одного из выступлений, а затем отправилась к нему на встречу. Она села в его машину, выпила что-то, куда он подмешал рогипнол, затем он надругался над ней, отделил молочную железу и задушил.

С неизвестной всё было сложнее. Грейс могла только предполагать. Девушка употребляла запрещённые вещества на протяжении долгого времени. Судя по тому, в каком состоянии были её кожа, волосы и зубы, на дозу ей приходилось зарабатывать на улице. Возможно, она села к нему в машину, чтобы разжиться наличными. Или, может быть, он подобрал её в состоянии изменённого сознания и затем изнасиловал, отсёк грудь и задушил.

Почерк слегка разнился, но сомнений в том, что это сделал один и тот же человек, у Грейс не было. Она сомневалась в другом. Ей казалось, что Кэтрин Донован не первая его жертва. Он экспериментировал с частичным расчленением, словно тренировался, пытаясь выработать идеальную схему, которая полностью бы его удовлетворила. Рана Кэтрин выглядела неаккуратно, грязно, будто у него тряслись руки и он очень нервничал.

Но что, если был кто-то до? Кто-то с травмами в области грудной клетки, женщина, подвергшаяся изнасилованию и удушью. Неизвестная жертва. Женщина, с которой ему не хватило духа проделать то, что он проделал с Кэтрин и Джейн Доу.

В древности убийство с последующим расчленением или частичным отделением частей тела было напрямую связано с жертвоприношениями. В Средние века – с казнью: отсекающий косой нож гильотины и четвертование. Расчленение трупа преступниками достигло пика распространения на рубеже девятнадцатого и двадцатого веков.

Пару лет назад управление отправило Грейс в Вашингтон ДиСи на курсы повышения квалификации для полицейских в ФБР.

Грейс подробно изучала криминальные расчленения и написала несколько собственных работ, опираясь на показания пойманных серийных убийц.

Криминальные расчленения производят не только для более удобной и незаметной транспортировки тела с места совершения убийства. Обнаружение частей тела почти всегда говорит о преступном расчленении. Порезы на теле Кэтрин Донован и неизвестной и отсутствующие груди говорили о том, что расчленение было наступательным. Попытки скрыть личность жертвы или свою не было. Но была попытка обезличить, лишить жертву её женского естества, осквернить. Удаление молочных желёз иногда свидетельствует о том, что преступник пытался скрыть следы наступившей нежелательной беременности, но в таком случае обычно удаляются и репродуктивные органы. Это что-то другое. Возможно, ненависть к женщинам или какая-то детская травма, нанесённая одной женщиной, скорее всего матерью. Иначе откуда такая фиксация на молочных железах?

В случае Кэтрин и неопознанной девушки не приходилось долго размышлять. Убийца отделил грудь ради удовлетворения девиантных сексуальных желаний.

Грейс допускала ещё одну мысль: она думала, что, возможно, тот, кого они ищут, состоит в секте и убийства совершает ради жертвоприношения. В таком случае нельзя было исключать каннибализм.

Почувствовав, как закипает, Грейс захлопнула крышку ноутбука, достала из сумки пачку сигарет, которую купила по дороге к месту обнаружения тела, и вышла в коридор.

Она спустилась по лестнице и оказалась на парковке. Промозглый ветер с мелким, колючим дождём опалил разгорячённую кожу крошевом стекла.

Грейс запахнула пиджак и обняла себя руками. На ступеньках она столкнулась с лейтенантом Мак-Куином.

– Келлер? – Погружённый в мысли, он выглядел озадаченным и уставшим. – Что у тебя?

– Ничего, я вышла подышать. – Грейс закурила и спряталась от ветра за колонной. – Вы уверены, что правильно поступили, когда отдали это дело мне?

– Грейс, – терпеливо начал Мак-Куин, но в его интонации чувствовалось нарастающее раздражение. – Просто перестань сопротивляться, – посоветовал он, чеканя каждое слово.

Пока это была только Кэтрин, дышалось легче. Грейс чувствовала, что это не последнее найденное тело, но где-то внутри лелеяла мысль о бытовом убийстве, совершённом парнем, клиентом, другом или сутенёром. Но сегодня стало ясно, что всё гораздо сложнее, чем она думала. Её пугала такая ответственность. Грейс хотелось доверить это дело кому-то более опытному.

– Вы не думаете, что кто-то другой справится лучше?

– Это твоя работа, Келлер. Мы об этом уже говорили, но всё же послушай, что я скажу.– Он глубоко затянулся, потушил окурок о подошву ботинка и сощурился.– Это твоя работа. За тебя её никто не сделает. Хочешь уйти? Сдай оружие и значок. Я даже не буду сопротивляться. Но если хочешь остаться – соберись. Ты хорошо справляешься. И я не понимаю, с чем связаны твои попытки передать дело кому-то другому. Неужели мисс Нэнси Дрю^[203] струсила? – усмехнулся Мак-Куин.

– Нет, сэр, вовсе нет. – Грейс рассмеялась.

Прозвище «Нэнси Дрю» прилипло к ней ещё во время стажировки в убойном отделе, оно как-то сорвалось с языка Эвана, и иначе к ней уже не обращались. Но её уже давно никто так не называл. Воспоминания о том, кем она была до всего, о том, какими неловкими и напряжёнными были первые месяцы работы в мужском коллективе, воспоминания об Эване заполнили её светом и теплом.

«Однажды, вспоминая о нём, ты улыбнёшься, – сказал отец, когда она рыдала и выла от боли, прижимаясь к его груди, как в детстве. – Это станет началом твоего исцеления, малышка. Будет уже не так больно, обещаю».

– Завязывай, Келлер. Лучше скажи, что вам удалось выяснить?

– Не так много, как хотелось бы. Личность жертвы ещё не установили, проверяем отпечатки в базе. Я сообщу вам, когда Скотт пришлёт отчёт. – Грейс прислонилась плечом к кирпичной стене и взглянула вверх: сквозь прорехи в тяжёлых свинцовых тучах просачивались лучи солнца. – Хочу проверить, может быть, в городе или в штате находили тела с похожим почерком убийства.

– Отлично. Если что-то выяснишь – я в кабинете, у меня созвон с шефом.

Грейс кивнула и выпустила струю дыма вверх.

– Ну ладно. – Мак-Куин кивнул, поднялся по ступенькам и скрылся за дверью.

На парковку въехал грязный «Рендж Ровер» Джеймса – после размытых дождём дорог машина выглядела неважно.

Джеймс припарковался рядом со входом и вышел из машины с пакетом еды навынос.

– Привёз то, что ты просила. – Джеймс улыбнулся одними уголками губ.

Его взгляд оставался тяжёлым и жёстким. Он выглядел уставшим и слегка растерянным. Открыв дверь, Джеймс пропустил её вперед и вскользь коснулся предплечья. Кожу в том месте обожгло даже сквозь плотную ткань пиджака.

– Умираю с голоду, – призналась Грейс. – Но нам придётся есть в архиве. Я ждала тебя. – А в ответ на растерянность Джеймса продолжила: – Мне тут пришла мысль… Что, если Кэтрин не была первой? Нужно поднять старые дела. Раскрытые и нераскрытые преступления с похожим почерком. Все дела, хотя бы отдалённо напоминающие обстоятельства смерти Донован.

– Я и сам об этом думал. – Джеймс пожал плечами и снял куртку.

– Есть одно конкретное дело, но… – Они преодолели несколько лестничных пролётов и спустились на нулевой этаж. Грейс стянула резинку с запястья и собрала волосы.

Джеймс задержал взгляд на её оголённой шее и лице, где под слоем косметики ещё были видны синяки, чуть дольше положенного, но потом всё-таки заговорил:

– Но что?

– Дело закрыто. И по обвинению посадили человека. К тому же токсикологический анализ крови показал наличие в ней алкоголя и таблеток. Дело вёл детектив-сержант Ньюман примерно полтора года назад. Я внимательно следила за расследованием. Ньюман посадил сожителя жертвы, его приговорили к пожизненному. Он отбывает наказание в Исправительном центре Вашингтона, в Шелтоне. – Грейс прошлась вдоль стеллажей, заваленных коробками, и уверенно вытащила одну из них, датированную мартом двадцать второго года, словно точно знала, где она лежит. – Жертва – Фрэнсис Мак-Кидд, тридцать девять лет. Тело обнаружили в ручье, в парке Салмон Крик, со следами изнасилования и удушья. Мак-Кидд нашёл бездомный, когда искал подходящее место, чтобы поставить палатку. – Грейс достала из папки фотографии тела Фрэнсис Мак-Кидд. – Ньюман выяснил, что в последний раз жертву видели в баре, в Шорвуде. Он опросил бармена, но тот не смог дать вразумительного ответа. Видимо, у него начала развиваться алкогольная энцефалопатия, – задумчиво сказала она.

Джеймс тяжело сглотнул: тело долго пролежало в воде и сильно раздулось. Повреждений было множество: гематомы, порезы, глубокие царапины. Внимание Нортвуда привлекла грудная клетка со множественными проникающими ранениями. Тело Фрэнсис было в стадии позднего разложения. Над ним поработали личинки мясных мух, мелкие животные и влажная жара, стоявшая в то лето. У Фрэнсис в области груди образовалась рана с рваными краями, обнажившая ребра. Такие следы могли остаться в результате естественного скелетирования трупа в благоприятных условиях. И в результате отделения груди от тела.

– А камеры видеонаблюдения?

– Камеры над баром были липовыми. – Грейс поджала губы и взглянула на Джеймса. – Мак-Кидд жила в неблагоприятных условиях. Учитывая её образ жизни, Ньюман выдвинул версию, что Фрэнсис убил сожитель на почве ревности. Они жили недалеко от Салмон Крик, в Шорвуде. Ньюман предположил, что он убил Фрэнсис дома, а уже потом перенёс её в парк: у них в ванной обнаружили её кровь, наспех замытую чистящим средством. На ней частично отсутствовала одежда, поблизости не было машины или других признаков того, что Мак-Кидд добралась до ручья сама, но на теле обнаружили следы волочения. Парня Фрэнсис приговорили уже через несколько месяцев.

– Быстро, – усмехнулся Джеймс.

– У него был паршивый государственный защитник, и все улики были против него. Понимаешь, Фрэнсис была из тех женщин, которые выпрыгивают из трусиков, стоит смазливому парню угостить их пивом в баре. Я не исключаю, что он виноват, по словам соседей, он часто бил её, в том числе и при ребёнке. Но стоило только синякам сойти с лица – она снова оказывалась в баре. Возможно, его это достало.

– Это вполне реальный сценарий. Мужчины, с кем у жертв были близкие отношения, первыми попадают под подозрение. И чаще всего оказываются виновными.

– Знаю, но судмедэксперт установил, что жертва была изнасилована, и обнаружил следы спермы. Материал не годился для исследования, потому что тело Фрэнсис слишком долго пролежало в воде, выявить ДНК преступника не удалось.

– Думаешь, у этой версии есть перспективы? – тихо спросил Джеймс.

– Я не верю в то, что Фрэнсис убил сожитель. Особенно сейчас. У жертв много общего.

– Думаешь, Фрэнсис Мак-Кидд – нулевая жертва? – спросил Джеймс.

Грейс заторможенно кивнула.

– Где живут родители Фрэнсис?

– Мать скончалась вскоре после того, как тело Фрэнсис обнаружили. Отец жив, воспитывает её ребёнка на ферме, недалеко от Тайгер Маунтин.

– Нам нужно с ним поговорить.

12 Глава

Март 2022 года.

Он потянул на себя дверь, вошёл в придорожный бар и осмотрелся. Внутри было темно, шумно, воняло потом и дешёвым пойлом. Время давно перевалило за полночь. Посетители, как и бармен – худощавый мужик лет сорока с раздутой мордой и сальными волосами, – были прилично пьяны.

Мужчина стиснул зубы, сжал кулаки и приземлился за барную стойку.

В последнее время он пил всё чаще. И не как раньше – бутылочку рутбира за просмотром футбольного матча, а целенаправленно напивался. Это вошло в привычку с тех пор, как он устроился работать на лесопилку. Его коллеги завершали каждый рабочий день в баре.

Поначалу это было весело: они пили, много смеялись, а к концу вечера у него на коленках сидела настолько пьяная девушка, что он мог рассчитывать на отсос в машине, припаркованной за углом. Но вскоре где-то внутри поселилась нехорошая мысль о том, что он превращается в алкоголика. Мужчина предпочитал топить её в нескольких кружках пива, как и нарастающую с каждым днём тревогу.

Он сделался завсегдатаем дешёвых баров. В Миссуле его узнавали с порога и спрашивали: «Хэй, тебе как обычно?» Он кивал, садился в самый конец барной стойки, потому что общаться с девушками или с коллегами уже не хотелось, и напивался.

Бар на подъезде к Сиэтлу оказался ещё хуже тех, где он обычно бывал, но был кое-кто, кого он ждал здесь увидеть, ради кого переступил порог этой вонючей дыры.

Среди посетителей были в основном водители большегрузов, заглянувшие сюда, чтобы расслабиться и встать на ночь на большой стоянке перед очередным отрезком пути, пьяные работяги и маргинального вида женщины.

Мужчина заказал пинту пива и солёные орешки.

– Хэй! – Слева послышался весёлый женский голос. Боковым зрением он уловил, что женщина нетвёрдой походкой направлялась к нему. – Я тебя знаю?

Он уже собирался буркнуть что-то вроде: «Ты обозналась», но почему-то поднял на неё взгляд.

– Мы вместе ходили в старшую школу? – пристально взглянув на него, спросила она и широко улыбнулась.

– Ты что-то путаешь. Я не отсюда, – усмехнулся он, стараясь не показывать, как сильно он взволнован, как мелко дрожат руки и заполошно бьётся сердце.

Прозвучало не так уверенно, как ему хотелось бы, а усмешка – и вовсе жалко. Он нашёл её.

– Я Фрэнки, – протянула женщина и приземлилась на свободный стул рядом с ним. – Фрэнки Мак-Кидд.

– Ага, – буркнул он и сделал долгий глоток пива, чтобы избавиться от желания смотреть на неё.

Поставив пустую кружку на стол, он тяжело сглотнул. Фрэнки Мак-Кидд – его несбыточная мечта и причина пубертатных фантазий. Фрэнки была красивой девочкой: длинные тёмно-каштановые волосы, которые отливали медью на солнечном свете, зубы-жемчужинки, пухлые розовые губы и глаза… Глаза заслуживали отдельного внимания: карие, чистые, огромные, как у оленёнка в свете фар.

Он помнил все до единого её взгляды. Первый – застенчивый и мимолетный, лёгкий, как перышко. Взгляд, когда она стояла на четвереньках в амбаре, – тяжёлый, затуманенный, маслянистый: позади неё тогда возился с ремнём на брюках тот долговязый парень. Как его звали? И прощальный – безразличный и снисходительный.

Сейчас под её глазами красовались синяки и отёки, выдавая её страсть к фастфуду, спиртному и козлам. Вместо сахарной улыбки – гнилые зубы. Волосы Фрэнки обесцветила – на кончиках они напоминали кусок мочалки для тела или облако жёлтой сахарной ваты. Она сильно похудела, лицо осунулось. Пухлые, покрытые нежным румянцем щёки запали – скулы стали ярко выраженными. Её глаза потухли. Не было в них больше ни озорного блеска, ни любопытства, ни интереса к жизни. Только чернота зрачков во всю радужку.

Они были почти ровесниками, но Фрэнки выглядела значительно старше тех тридцати девяти лет, что прожила.

– Значит, обозналась, малыш, – игриво приподняв бровь, сказала она. – Как дела?

Со времён, когда они проводили свои дни на ферме Мак-Кидд, он и сам сильно изменился. Он теперь носил короткую причёску, волосы с возрастом слегка потемнели. Он сильно вырос, работа на лесопилке в Миссуле превратила тело из мальчишеского в мужское, но он понимал, почему она его узнала. Детство, проведённое в притоне, который он считал своим домом, оставило отпечаток. Это невозможно заметить сразу, но если присмотреться: затравленный взгляд, сутулые плечи, привычка оглядываться…

Мужчина нисколько не удивился, что Фрэнки узнала его без особого труда, но не собирался признавать, что она права. Он слишком долго был одержим мыслями о ней и хотел всё сделать правильно. Она должна была стать следующей, после матери.

Спустя несколько минут разговора он понял, что Фрэнки совершенно расслабилась, доверчиво развела ноги в стороны, прикоснулась коленкой к его бедру и положила ладонь на его плечо.

Он угостил её коктейлем, затем ещё одним и ещё. Ей нравилось чувствовать себя востребованной, женщиной, которую хочется угощать коктейлями в баре. Она так отчаянно с ним флиртовала, он даже решил, что история с узнаванием была выдумкой, предлогом.

– Ну а откуда ты? – Фрэнки была сильно пьяна и не заметила, что он так и не представился.

– Миссула, Монтана.

– Я так и думала, – самодовольно усмехнулась она. – Есть в тебе что-то, что меня пугает, что-то дикое, звериное. И это же заводит. – Она положила ладонь на внутреннюю сторону его бедра и погладила.

– Ты поэтому ходишь вся побитая? Западаешь на дикарей? – Он рассмеялся. – Откуда синяки? – спросил он.

Фрэнки внезапно начала плакать, а потом рассказала ему обо всём. Она начала издалека. Рассказала, как оказалась в приюте, после того как отчим убил её мать и пытался убить её. О том, как жила на ферме в приёмной семье, о том, как влюбилась в воспитанника и сбежала с ним. Фрэнки призналась, что после побега их жизнь превратилась в череду трипов и бесконечных вечеринок. Они колесили по стране на старом «Бьюике» светло-зелёного цвета с ржавым дном, веселились до тех пор, пока у него не случилась передозировка.

После его смерти она вернулась в Вашингтон. Пожила какое-то время на ферме Мак-Кидд, а несколько лет назад переехала в Сиэтл, где познакомилась с мужчиной и по глупости залетела. Тот парень оказался мудаком, они постоянно ссорились. Фрэнки часто уезжала к приёмным родителям, но каждый раз возвращалась. Когда родился ребёнок, он стал чуть спокойней, но его хватило на пару лет, а потом сорвало крышу. С тех пор она постоянно ходила в синяках.

Фрэнки всё говорила, а бармен только и делал, что обновлял её бокал.

– Малышу Заку тоже достаётся от папочки. А это… – она приподняла рукав трикотажной кофты и показала повязку на предплечье, – вчерашнее. Он взялся воспитывать Зака, я кинулась на него с ножом. Но в итоге порезалась сама. Вся ванная была в крови.

Мужчина сжал пивной бокал так, что тот едва не треснул. Ярость сковала тело: он и сам когда-то давно жил в похожих условиях. Мать лишила его основной потребности – чувства безопасности. Она приводила в дом мужчин, ублюдков, вроде того, с кем связалась Фрэнки.

Сначала всё было неплохо. Он всё ещё с теплой улыбкой вспоминал маминого приятеля, купившего ему «Хэппи Мил». С тех пор каждый следующий мужчина был хуже предыдущего. Все они пытались его воспитывать, некоторые из них колотили его, казалось, просто ради забавы, пока мать была без сознания. Он уже тогда, будучи маленьким мальчиком, считал, что женщина, подвергающая своего ребёнка опасности, не заслуживает жизни. Его мать была поверхностной, бессердечной шлюхой и даже не попыталась вернуть их с сестрой из приюта.

Потом был Чед, от него мать родила второго ребёнка, его маленькую сестру. Чед оказался хуже всех остальных. Однажды он просто исчез: вышел из дома и не вернулся. Мать выяснила, что он погиб в перестрелке на улице.

Того, что Фрэнки защищала ребёнка от его отца, было мало. Она могла сделать гораздо больше. Могла уйти, взять ребёнка и вернуться на ферму к Мак-Кидд. Миссис Мак-Кидд умела заботиться о детях. Она готовила замечательный пастуший пирог и любила всех тех беспризорников, за которыми больше некому было присматривать.

Фрэнки знала, что её ребёнок в опасности в одном доме с отцом, и вместо того, чтобы быть рядом с ним, она напивалась в баре.

Он на секунду прикрыл глаза и покачал головой.

– Я всё думаю: может, мне свалить куда-нибудь? – тоскливо сказала она и уронила голову на ладони.

– Что ты имеешь в виду?

– Я хочу путешествовать. Семья, дети… Кажется, я поторопилась. – Она залпом допила коктейль и взглянула на него. – И теперь всё думаю, может, стоит двигаться дальше?

– У тебя сын.

– Понимаешь, Шорвуд – чёртова дыра. Боюсь, что меня затянет и я превращусь в типичную домохозяйку.

– Что плохого в домохозяйках? – Мужчина пожал плечами и усмехнулся.

– Ненавижу их всеми фибрами души, – сообщила Фрэнки. – Я слишком хорошенькая, чтобы готовить завтраки и стирать белье.

«Была хорошенькой», – хотел поправить он, но промолчал.

– А какие у тебя планы на эту ночь?

– Собираюсь снять номер, – угрюмо сказал он и сделал глоток пива.

– С двумя кроватями или с одной? – Она улыбнулась и снова широко расставила ноги на барном стуле и чуть задрала юбку.

Он видел, какого цвета на ней бельё. Почему-то он ожидал увидеть те же самые белые хлопковые трусы, какими она сверкала на ферме Мак-Кидд, но видел только полупрозрачное чёрное кружево.

* * *

К тому времени, когда Фрэнки прямо заявила ему, что едет в мотель с ним, она уже едва стояла на ногах. Бармен дремал, опершись на барную стойку, опустив голову на руки, посетители разбрелись.

Он обнял Фрэнки за талию и повёл к машине, оставленной в дальнем углу парковки, куда не доставал свет фонарей.

Мужчина заранее знал, что сделает, и осмотрительно прятал лицо от камеры видеонаблюдения. Стоило ему усадить Фрэнки в машину, она тут же откинулась на спинку сиденья и прикрыла глаза. Судя по виду, её мутило. Ещё бы. Когда она подсела к нему, то уже была пьяна, а потом выпила по меньшей мере пять коктейлей и несколько пинт пива.

В машине он всерьёз раздумывал над тем, чтобы действительно отвезти её в отель, дать проспаться, а утром подбросить до дома и забыть о ней.

Сердце оглушительно стучало в ушах, он чувствовал собственный пульс на языке. Воображение подкидывало картинки, увидев которые, он уже не мог сопротивляться. Она почти убила себя, ему оставалось всего ничего.

Было темно, он плохо знал дорогу, но следовал указаниям навигатора.

Мужчина остановил машину возле парка Салмон Крик, заглушил двигатель и вышел на улицу, захлопнув за собой дверь. Ночь была тихой, небо между верхушками деревьев уже светлело. Вокруг не было ни души.

Когда он подошёл к пассажирскому сиденью, низ живота налился свинцом, его захлестнуло приятное чувство предвкушения.

Фрэнки проснулась, когда он вытащил её из машины и уложил на траву.

– А знаешь, Фрэнки, – он перевернул её на живот и поставил на четвереньки, – я тебя помню. – Он снял с неё юбку и сорвал трусы.

Она пьяно рассмеялась.

Он опустился на колени позади неё, спустил брюки и навалился на неё. От Фрэнки пахло табаком и каким-то очень сладким и навязчивым парфюмом.

Она не сопротивлялась, не пыталась отбиться или отползти, когда он сжал руками её шею. Она что-то говорила, но ему было плевать на её слова. Он хотел видеть её глаза. Чтобы стереть из памяти то, что увидел в амбаре много лет назад.

Мужчина резко развернул Фрэнки лицом к себе и достал складной нож «Смит и Вессон». Она не сразу сообразила, что он собирается сделать, но когда почувствовала, как он прижал лезвие к её промежности, нахмурилась и приподнялась на локтях.

– Какого чёрта ты делаешь?

– Ты этого ждёшь? – Его бесило, что она не сопротивляется, ему хотелось напугать её, хотелось, чтобы она умоляла отпустить её, чтобы плакала, размазав помаду и тушь по лицу, но вместо этого она принимала его, постанывая от удовольствия.

Алкоголь притупил все чувства и инстинкты, кроме одного, самого низменного. Она его не боялась, она хотела этого.

Она ему наскучила.

Он не так себе это представлял, рисуя картинки в голове, пока слушал её трёп в баре. Чувствуя бессилие, обхватил руками её шею, скрестил большие пальцы и надавил. Только тогда она распахнула глаза, удивлённо взглянула на него и похлопала по предплечью. Говорить она уже не могла.

Когда он закончил, в её глазах уже ничего не было. Ни той маслянистой страсти, ни снисходительности, ни озорства. Только смерть.

Он поднял нож с земли и на пробу провёл по груди. Соски у неё были крупными, тёмными, такими, словно она выкормила не одного ребёнка.

Возможно, были ещё брошенные дети, о которых предпочла не рассказывать ему? Никто уже никогда этого не узнает. Но ей не удастся больше никого выкормить. Он сжал рукоятку ножа в кулаке и нанёс несколько хаотичных ударов по груди.

13 Глава

Они выехали с парковки ближе к полудню следующего дня, когда Грейс удалось дозвониться до мистера Мак-Кидда и договориться о встрече.

Грейс уже однажды пришлось говорить с мистером Мак-Киддом. Она показала ему дорогу к кабинету детектива-сержанта Ньюмана, когда он пришёл для дачи показаний полтора года назад. Весь ужас был не в том, чтобы сообщить отцу, что они, возможно, ошиблись и его приёмную дочь убил не сожитель, а в том, что они не могли сказать, что именно с ней произошло. Тело Фрэнсис разложилось до той стадии, когда установить личность жертвы можно только по зубной карте или по генетическому анализу, когда нет смысла проводить опознание.

Джим Мак-Кидд тогда спросил с какой-то обречённой надеждой:

– Сержант, может, вы ошиблись? И это вовсе не Фрэнки. Это не могла быть Фрэнки… – Его голос надломился, последние слова утонули в рыданиях.

Где-то внутри Джим уже знал, что полиция нашла его бедовую девочку, но до самого конца отказывался в это верить.

Грейс растрогалась, усадила его за свой стол, налила воды и крепко сжала его ладонь. Он напомнил ей дедушку Келлера, у них обоих кулаки были размером с кувалду, руки все в твёрдых мозолях, а глаза такими светлыми, что казались прозрачными.

Мистер Мак-Кидд поделился с ней, что это третий раз, когда он слышит о смерти приёмного ребёнка. В первый раз это была маленькая девочка, малышка с фетальным синдромом, которая умерла в больнице, второй раз – когда Фрэнки рассказала о передозировке Шона, и третий – детектив Ньюман постучал в их дверь одним ранним утром и сообщил, что, возможно, полиция нашла тело их пропавшей приёмной дочери.

– Мистер Мак-Кидд, похоже, расклеился после смерти жены. Нужно постараться не расстроить его ещё больше, – шепнула Грейс, когда Джеймс припарковал свой внедорожник возле дома, выкрашенного в серый цвет, с низким деревянным забором вокруг участка.

Ферма пришла в запустение: мистер Мак-Кидд не хотел или уже не мог ухаживать за территорией.

– Что ты хочешь узнать?

– Хочу узнать, почему родители были не в курсе, что их приёмная дочь подвергается домашнему насилию. Почему они сами не обращались в полицию, когда видели на ней и на ребёнке синяки и побои. Выяснить, каким на самом деле был её сожитель, с кем ещё она могла встречаться. – Грейс выбралась из машины и осмотрелась.

Дом тоже выглядел запущенным, краска с крыльца облупилась, пол на веранде рассохся, окна давно никто не мыл, цветы в кадках высохли без своевременного полива. Возле крыльца под толстым слоем пыли лежали старые покрышки. Автомобиль покрылся ржавчиной, вместо ветрового стекла была натянута плёнка. А дорожки давно никто не расчищал от листьев.

Грейс поднялась на крыльцо и постучала в дверь.

– Детектив Келлер? – раздался мужской голос из-за двери.

– Да, сэр. Со мной детектив Нортвуд, мой напарник. Я предупреждала вас, что мы заглянем сегодня.

– Секунду, – проворчал мистер Мак-Кидд.

Они ждали гораздо дольше секунды. Когда Джеймс потянулся к двери, чтобы постучать снова, Грейс перехватила его запястье и поджала губы.

– Дай ему время, – прошептала она.

А затем дверь наконец открылась.

Перед ними стоял худощавый старик с усталым лицом, покрытым пигментными пятнами и морщинами. Грейс решила, что ему, должно быть, за восемьдесят, но потом она присмотрелась и поняла: не больше семидесяти. То, что произошло с его приёмной дочерью, отразилось на нём не лучшим образом. Одежда была заношенной. На рубашке красовались пятна. Мистер Мак-Кидд, пожалуй, был не намного старше её отца, но Дэниэл Келлер выглядел иначе: его вещи всегда были безупречно чистыми, тщательно выглаженными, он брился каждое утро, пользовался парфюмом, укладывал волосы. По Дэни Келлеру было видно: его дети живы.

– Мистер Мак-Кидд, – улыбнулась Грейс и протянула ладонь для рукопожатия. – Спасибо, что вы нас приняли.

– Да. – Старик понурил плечи и пожал руку ей, а затем Джеймсу. – Просто Джимми, милая. Проходите. – Мак-Кидд медленно развернулся и жестом пригласил их в дом.

– Присаживайтесь, – предложил старик, когда они оказались в гостиной. – Хотите что-нибудь выпить? Есть чай, кофе и просто вода.

– Спасибо, мистер Мак-Кидд, но мы ненадолго. – Грейс слегка нахмурилась, тяжело сглотнула и села на край дивана.

Он устроился в старом, потрёпанном кожаном кресле. Джеймс принялся мерить комнату шагами, сложив руки на груди.

– Чего вы хотите? – безрадостно спросил Джим и откинулся на спинку.

Кресло под ним скрипнуло, и в гостиной стало тихо.

– Хочу задать несколько вопросов о вашей дочери.

– Иногда мне кажется, детектив Келлер, что полиция знает о нашей Фрэнки больше, чем я. – Джим усмехнулся, но его взгляд потяжелел.

– Мистер Мак-Кидд, по обвинению в убийстве вашей приёмной дочери сидит её сожитель. Как вы думаете, Клайд Хеджес мог быть причастен к её смерти?

– Не знаю, что и сказать вам, детектив. Он обращался с Фрэнки и Заком как с дерьмом. Вполне вероятно, что это вышло из-под контроля.

– Но вы же были на суде во время оглашения приговора, так? Как Хеджес вёл себя? – Джеймс сел на диван рядом с Грейс, наклонился вперёд и сложил руки в замок.

– Как и любой другой убийца. Отрицал свою вину.

– Вам не показалось, что он мог говорить правду?

– Не знаю. – Мистер Мак-Кидд пожал плечами. – Я мало что соображал. Я похоронил дочь и следом жену. Я просто хотел, чтобы за это кого-нибудь наказали. Клайд Хеджес, колотящий мою дочь и внука? Что ж, мне это подходит.

– Когда вы видели дочь в последний раз, мистер Мак-Кидд?

Джим Мак-Кидд тяжело вздохнул.

– За несколько недель до её смерти, в феврале.

– Тело вашей дочери обнаружили в марте. Когда её нашли, она уже пролежала в воде около трёх недель. Точное время смерти определить не удалось из-за нестабильной погоды, но судмедэксперт предположил, что Фрэнсис убили в конце февраля или в начале марта. Скажите, когда вы в последний раз видели Фрэнсис, она выглядела обеспокоенной или напуганной?

– Нет, она… С Фрэнки всегда было просто. Она не была первым ребёнком, которого мы с женой взяли на воспитание, с тех пор как наши дети выросли и разъехались. Но она была особенной, я любил её, как родную дочь. Обычно дети из приютов бывают застенчивыми, молчаливыми и понурыми. Но не Фрэнки. – Его голос дрогнул. Мистер Мак-Кидд потёр глаза костяшками больших пальцев. – Фрэнки была жизнерадостной, улыбчивой девочкой, она всегда старалась нам угодить. Она была хорошей. И в нашу последнюю встречу она тоже выглядела счастливой, собиралась найти работу.

– Я понимаю, мистер Мак-Кидд. Скажите, почему вы не заявили о пропаже, когда Фрэнсис перестала выходить на связь? – Грейс поджала губы и посмотрела на Джеймса.

Тот выглядел мрачным. Возможно, эмпатия была тем самым качеством, которое делало его хорошим копом. А может быть, такая чувствительность к чужому горю сбивала его с толку.

– Мы с женой решили, что у неё такой период. Она уже так делала, пропадала. И не раз. Объявлялась всегда без предупреждения. На лице синяки, а улыбка такая широкая. И глаза… глаза, всегда полные надежды. Мы с Дот пытались помочь, но всё без толку. – Старик шмыгнул носом, по его щеке скатилась слеза. – Я всё виню себя, детективы. Может быть, если бы девочку взял кто-то другой…

– Здесь нет вашей вины. – Грейс покачала головой, подалась вперёд и накрыла ладонью его руку.

– Она была такой хорошей девочкой. Её все любили. А потом встретила не того парня, понимаете?

– Может, был кто-то ещё? – Джеймс поджал губы.

– Я не знаю, детектив. Фрэнки никогда не делилась с нами подробностями, с тех пор как сбежала с Шоном. Уехав, Фрэнки оборвала все связи. Не отвечала на звонки, перестала общаться. Однажды она вернулась, сообщила, что Шон погиб, и осталась на ферме на какое-то время. Мы пытались её образумить, но всё это обычно кончалось руганью. И в конце концов она снова исчезала.

Мак-Кидд взглянул на Грейс. Слёзы уже текли одна за другой, расползались по глубоким морщинам и собирались в крупные капли на подбородке. Грейс вдруг пожалела о своём решении поговорить с ним, она почувствовала себя ужасно.

В коридоре скрипнула половица – все трое обернулись на шум. В дверях показался заспанный малыш. Ясноглазый, красивый, с буйными каштановыми кудрями. Он стоял босой, теребил край пижамной футболки с логотипом Супермена и удивлённо разглядывал гостей.

– Деда, – наконец пропищал он. – Я хочу кукурузных хлопьев.

– Сейчас. – Мак-Кидд суетливо поднялся на ноги, стёр слёзы с лица и осмотрелся. Он будто пытался сообразить, как выпроводить непрошеных гостей и заняться просьбой внука.

– Здравствуй, приятель. – Джеймс подошёл к мальчишке, улыбнулся и потрепал его по волосам.

Малыш не ответил, только насупился и пригладил растрёпанные кудри.

– Я должен… должен позаботиться о внуке, детективы. – Старик поднял мальчика на руки, прижал к себе и поцеловал в висок.

На секунду в его глазах мелькнуло непонимание, детская растерянность. А затем он спросил:

– Почему вы снова спрашиваете меня о Фрэнки? Клайда посадили, дело давно закрыто. Он что, подал апелляцию? Если так, скажите ему, что он не получит сына.

– Дело не в этом. Просто у следствия появились новые зацепки по делу. Мы не можем сказать наверняка, но возможно, Клайд действительно невиновен. – Джеймс похлопал мистера Мак-Кидда по плечу и сочувственно улыбнулся.

– Мистер Мак-Кидд, может, вы всё же знаете, с кем Фрэнки могла провести последние часы? – не унималась Грейс.

Они стояли возле выхода, Джеймс уже потянулся к дверной ручке.

– Как выяснилось, я ничего не знал о своей дочери. Когда мы узнали, что нашей девочки не стало, были вне себя от горя. А потом умерла Дот. Сказали, сердце не выдержало. И всё тут. Но вот что я вам скажу: оно разбилось на части. Я оказался дерьмовым отцом, детектив, и дерьмовым мужем. А теперь у меня есть Зак. И это… мой второй шанс. Понимаете? – спросил старик.

Грейс кивнула.

– Позвоните, если что-то вспомните, мистер Мак-Кидд. – Она протянула визитку.

Её перехватил малыш Зак.

Грейс покидала дом семьи Мак-Кидд с чётким ощущением того, что никто ей не позвонит.

Уже в машине у Грейс завибрировал телефон, на экране высветилось уведомление с почты, она получила письмо из криминологической лаборатории.

Грейс нетерпеливо открыла письмо. В нём было несколько вложений: отчёт судмедэксперта, криминалистов и фотографии с места обнаружения тела.

Скотт писал: «В крови обнаружили рогипнол, жертва подверглась изнасилованию, рога малой подъязычной кости сломаны. Это точно наш парень. Прикрепляю полный отчёт и не могу сказать, что с нетерпением жду нашей следующей встречи».

Грейс усмехнулась.

– Что там? – Джеймс завёл машину и слегка нахмурился. Грейс показала ему сопроводительное письмо Скотта, и уголки его губ поползли вверх. – Это взаимно.

– Вот чёрт. – Грейс вздрогнула от неожиданности, когда телефон снова завибрировал.

Звонил лейтенант Мак-Куин.

– Сэр?

– Давайте в участок, Келлер. Личность жертвы удалось установить. Мишель Форбс, жила в приюте для беспризорников. Нашли её мать, она уже в комнате для допросов.

14 Глава

В женщине, которая сидела в допросной, не было ничего необычного: немного помятый вид, тусклая кожа, волосы с проседью и заношенная одежда.

– Скажите сразу, что случилось! – потребовала она, как только детективы почти синхронно сели за стол. – Это Шелли? Она что-то натворила? – Её голос сорвался, она поджала губы и откинула с лица засаленные пряди волос.

Джеймс растерялся: он не думал, что им придётся объяснять ей причину, почему она здесь. Откинувшись на спинку стула, Нортвуд с неподдельным интересом разглядывал миссис Форбс.

Грейс ожидала чего-то такого. Потому что слишком хорошо знала лейтенанта Мак-Куина. Он не любил решать мелкие проблемы, делегировал всё, что, по его мнению, не стоило внимания.

«Если я сам должен со всем разбираться, на кой чёрт вы мне сдались?» – обычно говорил он.

– Миссис Форбс…

– Не миссис, мисс. Мы с мужем давно разбежались.

Грейс скрипнула зубами и продолжила:

– Меня зовут Грейс Келлер, мой напарник – детектив Джеймс Нортвуд. Вас вызвали в участок, чтобы поговорить о вашей дочери.

– Что бы эта сучка ни сделала, я не буду за это платить.

– Мисс Форбс, постарайтесь успокоиться. – Грейс напряглась.

Она положила локти на стол и наклонилась вперёд. Ей сразу стало понятно, что нормального диалога у них не получится: они не увидят адекватную реакцию матери на новость о смерти ребёнка, не будет слёз, истерики или неверия. Подготовленный валиум не понадобится.

Ей вдруг стало бесконечно жаль Мишель. Должно быть, она чувствовала себя одиноко, ощущая эту ненужность и пренебрежение, волнами исходившее от матери.

– Тело вашей дочери обнаружили у моста Твин Фолс несколько дней назад. Мы пытаемся выяснить обстоятельства её смерти, поэтому и пригласили вас в участок.

Миссис Форбс нахмурилась, покачала головой и уставилась на Грейс. От её взгляда Грейс почувствовала слабость в ногах.

– Мы предполагаем, что вашу дочь убили.

– Нет, нет, нет, – усмехнулась она. – Не ломайте жизнь какому-нибудь бедолаге из-за Шелли. Если кто и убил Мишель, так это она сама.

– Это исключено, – вмешался Джеймс. – Судмедэксперт установил причину смерти, и это не самоубийство.

– Пусть вернёт свой диплом тому, кто его ему выдал. Не верю. – Миссис Форбс сложила руки на груди и покачала головой.

– Может быть, так будет понятней? – Грейс достала из сумки папку с распечатанным отчётом Скотта Хэмптона и выложила на стол несколько фотографий, сделанных криминалистами на месте обнаружения тела.

Джеймс взглянул на неё, приподняв бровь, но ничего не сказал, за что она была ему очень благодарна.

Мать Мишель смотрела на фотографии с отсутствующим выражением на лице.

Грейс едва себя сдерживала, чтобы не наброситься на неё. Она редко представляла себя в роли матери. Находя детей трогательными и забавными, Грейс готова была об этом подумать, но боялась, что не справится. Ей удалось завоевать безоговорочную любовь Холли, а дети немногочисленных подруг её просто обожали. Но быть кому-то матерью она боялась. Боялась стать кем-то вроде миссис Форбс. Хотя и не понимала, как такое вообще возможно.

– Это… Это моя дочь?

– Да, – безотлагательно ответила Грейс. Тон у неё был жёстким и холодным.

– И как это случилось? – Форбс старалась не подавать вида, но она заметно нервничала: постоянно трогала волосы, заламывала пальцы на руках и облизывала губы.

Грейс решила, что им всё же удалось вывести её из равновесия, пусть и таким подлым, безжалостным способом.

– Мы пытаемся выяснить. И вы нам очень поможете, если расскажете о дочери. – Джеймс, стараясь смягчить ситуацию, протянул Форбс пачку сигарет и зажигалку.

Она закурила.

– Расскажите, когда вы в последний раз видели Мишель.

– Пару месяцев назад. Я уходила на работу и… Мишель заявилась домой, спросила, могу ли я дать ей денег. – Форбс побледнела, её оливково-серая кожа приобрела зеленоватый оттенок. – Денег у меня не было. Я не могла даже оплатить место на парковке для трейлеров.

– Вы не видели дочь несколько месяцев и не заявили в полицию?

Форбс прищурилась и внимательно взглянула на Грейс.

– Мою дочь убили. Я что, должна искать адвоката?

– Мисс Форбс, успокойтесь, – потребовал Джеймс. – Вам не нужен адвокат, потому что вы здесь не как подозреваемая. Мы просто хотим поговорить.

– В чём меня подозревает эта девчонка? – возмутилась она, сверля Грейс взглядом. – В том, что я плохая мать?

– Вовсе нет, мисс Форбс. – Грейс улыбнулась. – Я просто хочу знать, почему вы ждали два месяца, прежде чем заявить в полицию о пропаже дочери. Вы не связывались с Мишель после той встречи?

– Послушайте, она совершеннолетняя. Я ей не нянька. Она и раньше пропадала надолго, но всегда возвращалась.

– Мишель сказала, зачем ей нужны деньги? Она могла задолжать кому-то крупную сумму, из-за которой с ней могли расправиться? Ваша дочь занималась проституцией, чтобы заработать? Как давно она перестала жить с вами постоянно?

– Нет, нет, не знаю. – Форбс закрыла лицо руками и расплакалась. Грейс скрестила руки на груди. – Она наверняка занималась проституцией. Вы думаете, её убил один из клиентов?

– Мы не исключаем, потому что вашу дочь убили на сексуальной почве.

– Когда ей было семнадцать, у меня был сложный период. Я не работала, много пила и перестала следить за тем, что происходит в жизни Шелли. Её поместили в одну патронатную семью, затем в другую, а потом они сменялись одна за другой, пока Шелли не стала совершеннолетней. Они не могли с ней справиться. И я не могла. Шелли стала жить в приюте для беспризорников при церкви. И тогда наши отношения окончательно испортились. – Она всхлипнула и снова со злостью уставилась на Грейс. – Вы меня что, допрашиваете? Потому что всё выглядит так, будто мне нужен адвокат.

– Если вы хотите, чтобы мы нашли убийцу вашей дочери, пожалуйста, отвечайте на вопросы. – Грейс вдруг ощутила такую праведную ярость, что едва сдержала рвущийся из груди огонь.

– Всё нормально. Мы благодарны вам за сотрудничество. – Джеймс взглядом предостерёг Грейс. – Ответьте на несколько вопросов, Лорейн, прошу, – деликатно шепнул Джеймс, сжав её ладонь в своих.

– Не знаю, как называется тот приют, он находится где-то в районе Королевы Анны. Можете поговорить с куратором.

– У неё были отношения? Друзья, о которых вы знаете? – уточнил Джеймс.

Лорейн пожала плечами.

– Чёрт её знает. Она ни с кем не дружила в старшей школе. Не знаю, был ли у неё кто из друзей. – Она говорила и смотрела на Джеймса.

Лорейн Форбс, игнорируя присутствие Грейс, угостилась ещё одной сигаретой из пачки Джеймса и криво улыбнулась.

– При всём моём уважении, мисс Форбс, но если вам хоть сколько-нибудь хочется знать, что на самом деле случилось с Мишель, постарайтесь выглядеть чуть более заинтересованной, перестаньте флиртовать с моим напарником и говорите со мной. Потому что это дело веду я. – Грейс сохраняла отстранённое спокойствие.

Несколько мгновений в допросной было тихо. Слышалось только шумное дыхание Лорейн.

– Детектив Келлер, можно вас на несколько слов? – Джеймс коснулся предплечья Грейс и кивнул в сторону выхода.

Грейс почувствовала навязчивое жжение в глазах. Не хватало ещё расплакаться.

– На пару слов, Грейс, – настойчиво, но тихо повторил Джеймс.

Грейс встала и последовала за ним в коридор. Нортвуд закрыл дверь, и Грейс прислонилась спиной к прохладной стене, пытаясь взять себя в руки.

– Знаю, это было ужасно, – сказала она ещё до того, как Джеймс заговорил.

– Послушай, я согласен: Форбс ведёт себя неадекватно, но не стоит проявлять агрессию по отношению к ней. Я понимаю, что ты пытаешься вывести её на эмоции. Но… ты и сама в шаге от истерики.

– Я знаю, Джей, – шепнула она и закрыла лицо руками. – Чёрт…

С другого конца коридора к ним приближались двое полицейских: мужчина и женщина в форме. В руках у обоих были ориентировки на Мишель Форбс с надписью: «Ты знаешь, кто меня убил?» и стаканчики с кофе. На фото Мишель была такой хорошенькой.

Грейс не могла перестать смотреть на фотографию, она хотела запомнить Мишель такой: пухлощёкой девушкой с хитрой улыбкой и озорным взглядом.

Джеймс сделал пару шагов к Грейс, пропуская коллег, подошёл почти вплотную. Он как будто хотел сказать что-то ещё, но потом передумал.

Грейс положила ладонь ему на грудь и, слабо отталкивая, покачала головой.

– Не могу думать, когда кто-то вторгается в моё личное пространство, – шепнула Грейс.

Ей хотелось сказать: «Не могу думать, когда ты так близко».

– Ты ела сегодня?

– Нет… Я не помню.

– Тебе не помешает, – усмехнулся Джеймс, внимательно глядя на бледное лицо Грейс. – Может, сходишь куда-нибудь и поешь?

– Я пойду извинюсь перед ней.

– Грейс, пусть она остынет. И ты остынь. Я выясню всё, что нужно, и найду тебя.

– Постарайся выяснить всё, что только можно. Даже если тебе придётся флиртовать.

Джеймс кивнул. Ещё несколько секунд он смотрел ей в глаза, а затем вернулся в допросную.

Грейс стояла на месте, обнимая себя руками.

«Идиотка», – думала она.

Сейчас ей действительно ничего больше не оставалось – только перекусить в кофейне рядом с участком, чтобы не свалиться в обморок.

Грейс вышла через чёрный вход. Она застегнула куртку и шагнула за дверь, под колючий моросящий дождь. Ей пришлось до боли прикусить нижнюю губу, чтобы не расплакаться.

* * *

Джеймс нашёл Грейс в «Старбаксе» возле участка спустя два часа. Расстроенная, она всё это время просидела за дальним столиком у окна, откуда было хорошо видно вход. Джеймса она заметила сразу: широкий разворот плеч и тёмные буйные кудри с каплями дождевой воды на них.

Она никогда не вела себя так ужасно с родителями жертвы. И теперь чувствовала вину.

Джеймс взял американо и подсел к Грейс. Он снял кожаную куртку, оставшись в светло-сером джемпере и в джинсах. К поясу были прикреплены сверкающий полицейский значок и кобура из коричневой кожи с пистолетом.

– Спасибо. – Грейс прикрыла глаза. – Не знаю, что на меня нашло. Она просто вывела меня из себя.

– Брось, всё в порядке, – Джеймс сделал долгий глоток кофе из стакана. – Она вела себя отвратительно. Хотя стоит признать, что это было не лучшее утро в её жизни.

– Что-то ещё выяснил?

– Она рассказала всё, что знала о дочери.

– Но этого мало.

– Знаю. – Джеймс пожал плечами и покрутил стаканчик в руках. – Я договорился встретиться с куратором приюта для беспризорных подростков завтра после обеда. Он был потрясён новостью о смерти Мишель. Кажется, даже расплакался. Не знаю, насколько его реакция была искренней, но он, по крайней мере, был более расстроенным, чем Лорейн.

– Где отец Мишель? – Грейс внезапно осознала, что от раздражения и злости на Лорейн совсем забыла спросить об отце Мишель.

– Погиб в аварии несколько лет назад, сел пьяным за руль.

– А отчим? Или, может быть, Форбс с кем-нибудь встречалась?

– Сказала, что у неё никого не было. – Джеймс запнулся. – Почему ты спрашиваешь?

– Когда что-то происходит с женщиной, всегда лучше исключить причастность близких людей.

– В любой семье есть свои секреты, – согласился Джеймс. – Но как часто отцы убивают дочерей, Грейс? – У Джеймса зазвонил телефон. – Прости, нужно ответить.

Нортвуд встал и отошёл к барной стойке. Достаточно далеко, чтобы Грейс не слышала, о чём он говорит.

«Личный звонок», – подумала она. Когда звонили по работе, Джеймс никогда так не делал.

Грейс тоже поднялась с места и вышла на улицу. Она мерила шагами тротуар перед кофейней, рассматривала проезжающие мимо машины, витрины магазинов и кафе на противоположной стороне дороги, прохожих – на Джеймса она даже не взглянула. Не хотелось слушать его телефонный разговор. Он выглядел слегка встревоженным, когда увидел, кто звонит, и явно не собирался делиться подробностями разговора.

Она всё же посмотрела на него, бросила быстрый, вороватый взгляд в его сторону. А затем ещё один. Он широко улыбнулся, провёл ладонью по волосам, задержал её на загривке и простоял в таком положении какое-то время.

Джеймс стоял, застыв в одном положении до тех пор, пока Грейс не прочла по его губам: «люблю тебя», сказанное кому-то на том конце, до тех пор, пока не нажал на отбой и не убрал телефон в карман джинсов.

– Прости ещё раз. – Джеймс забрал со стола недопитый кофе, вышел на улицу и сконфуженно улыбнулся.

– Всё в порядке, не хотела тебе мешать, – отмахнулась Грейс.

– Ты вовсе… – Джеймс усмехнулся и покачал головой. – Это я не хотел сбивать тебя с мысли своими разговорами. – Он развернулся в сторону участка и сделал несколько неуверенных шагов.

Грейс кивнула, сложила руки на груди и пошла следом, подстраиваясь под его широкий шаг.

– Чем хочешь заняться сегодня после работы? – Джеймс завернул в переулок, где было тише.

Тон его был нарочито небрежным, но в нём чувствовалась лёгкая нервозность.

– Мэдди, моя девушка, пригласила тебя к нам на ужин. Хочет с тобой познакомиться.

«Как поживает малышка Мэдди?» – спросил Зейн перед тем, как Джеймс разбил ему нос прикладом глока.

Грейс чувствовала, что не вправе была спрашивать, но знала, что не должна делать выводы, не спросив. Зейн владел стриптиз-клубом, и он был знаком с Мэдди.

– Хорошо, – выдохнула она. – Я приду.

15 Глава

Припарковавшись на дороге у дома Джеймса, Грейс вышла из машины. Уличные фонари подсвечивали брусчатку, лужи на тротуаре и заброшенную стройку напротив. Жёлтый свет фонарей играл в мокрой, недвижимой листве – на газон ложились причудливые тени. В воздухе горьковато пахло солью и прелыми листьями.

Грейс толкнула старую незапертую калитку, которую оплёл плющ, и вошла во двор.

Миновав участок пожухлой, но ещё зелёной травы, Грейс поднялась на крыльцо. Она на секунду замешкалась и обернулась, рассматривая уютную зону для барбекю: кресла из ротанга, низкий столик со стеклянной столешницей – капли дождя собрались в лужицы на её поверхности. Гриль, под которым были сложены поленья для розжига, садовые качели, гирлянды с крупными лампочками и кипарисы в огромных глиняных горшках.

Грейс пыталась представить Джеймса в расслабленной домашней одежде, с бутылкой пива в руках и щипцами для мяса. И Мэдди. Мэдди представлялась ей типичной домохозяйкой из пригорода, в чьих руках ладилось всё, за что бы она ни бралась. Домохозяйкой в хлопковом платье в мелкий цветочек, какие обычно носила её мама, с идеально уложенными волосами и приветливой улыбкой.

Над крыльцом и на перилах висели кадки с мирабилисом, возле входной двери стояли горшки с лавандой, два стула и стол с кованым основанием. На нём лежала пачка сигарет Джеймса и стояла чашка с недопитым кофе.

Грейс позвонила в дверь, продолжая рисовать в голове идеальную картину их тихой жизни на Алки Бич: Джеймс спешит на работу, выходит из дома, на ходу застёгивая рубашку и жуя сэндвич. Мэдди в одной ночной сорочке бежит за ним с чашкой кофе в руках: она хочет пожелать ему хорошего дня и ждёт поцелуя. И Джеймс, конечно же, целует её губы с привкусом зубной пасты и апельсинового сока.

Спустя несколько секунд дверь открылась. Грейс вздрогнула от неожиданности, потому что слишком глубоко задумалась. Грейс всё пыталась понять, смогла бы она сама жить вот так: стоять босиком на крыльце и ждать поцелуя.

В дверном проёме показалась молодая, красивая девушка. Она вытерла руки, перепачканные мукой, о фартук, широко улыбнулась и протянула Грейс ладонь.

– Привет, рада тебя видеть, я Мэдисон. – Голос у неё был ей под стать: чистый, высокий, невесомый.

– Я тоже очень рада. – Когда Грейс переступила порог, Мэдди поцеловала её в щёку.

Джеймс стоял в коридоре, прислонившись плечом к дверному откосу. Он улыбнулся и помахал ей рукой. Джеймс выглядел так, как Грейс себе и представляла: мокрые волосы после душа сбились в тугие завитки, на нём была растянутая футболка с логотипом «Radiohead» и спортивные брюки.

Но не Мэдди. Она выглядела совсем иначе. Фартук девушка повязала поверх джинсовых шорт и объёмного худи с мужского плеча. Светлые, лёгкие волосы собрала заколкой. Мэдди обладала интересной внешностью: приподнятая верхняя губа обнажала передние зубы, маленький вздёрнутый нос смотрелся гармонично, а широко посаженные голубые глаза со слегка опущенными внешними уголками придавали ей трогательный, печальный вид. Черты её лица казались смазанными, мягкими. В Мэдди было столько нежности и женственности, что ей не нужны были никакие платья в цветочек.

– Джей так много о тебе рассказывал. – Мэдди оглянулась на Джеймса и стала помогать Грейс с верхней одеждой.

Джеймс подошёл ближе, взял её плащ и повесил в шкаф.

Грейс достала из сумки бутылку вина и протянула Мэдди.

– Боже! – воскликнула она. – Моё любимое. Как ты узнала?

– Джеймс сказал мне.

– Он замечательный. – Мэдди сложила руки на груди и мечтательно взглянула на Нортвуда. – С ним я чувствую себя… в безопасности, – добавила тише, словно это признание было не предназначено для чужаков.

«Это, должно быть, самая большая ошибка», – думала Грейс.

Рядом с тем, кто сражается с чудовищами, нельзя чувствовать себя в безопасности.

– Ещё не всё готово. – Мэдди стала оправдываться. – Пирог в духовке, а соус для цыплёнка всё никак не загустеет, хотя я положила в него уже несколько ложек муки.

– Не страшно, я не голодна, – соврала Грейс. – Я могу чем-нибудь помочь?

– Даже не думай, просто попытайся отдохнуть.

Запах в доме стоял просто потрясающий. Пахло сдобой, карамелизованными яблоками, корицей, клюквой из соуса и жареным мясом цыпленка.

– Как ты всё успеваешь?

– Ох, мой секрет в том, что я безработная, – рассмеялась Мэдди.

– Мэдисон – волонтёр. – Джеймс достал доску из посудного шкафа и принялся нарезать овощи для салата.

– Правда? В какой области?

– Я берусь за всё подряд. – Мэдди пожала плечами и наклонилась к духовке, чтобы проверить яблочный пирог. – Поисковые отряды, готовка для бездомных… Мы с Джеймсом обсуждали возможность стать патронатными родителями.

– Это гораздо больше, чем просто какая-то работа, – добавил Джеймс.

– И это действительно очень важно для меня. Налить тебе чего-нибудь выпить? Есть вино, виски и пиво.

– Виски, пожалуйста.

Мэдисон достала из шкафа бутылку и три стеклянных стакана. Она положила в каждый по нескольку кубиков льда и налила виски на два пальца.

Осторожно обхватив предложенный стакан ладонью, Грейс села на один из высоких барных стульев возле кухонного островка, где Джеймс нарезал овощи, и осмотрелась.

Кухня была совмещена с гостиной. В ТВ-зоне стоял мягкий диван с кучей подушек, которые Мэдди «переодела» в яркие наволочки с тыквами и черепами к предстоящему Хеллоуину. Слева и справа от телевизора стояли стеклянные книжные шкафы, на полу лежал ковёр с густым ворсом и этническим марокканским орнаментом, в углу возле окна примостились кресло, торшер и журнальный столик, на нём лежала раскрытая книга, стояла ваза с цветами и несколько свечей. Мэдди старалась создать интерьер как с картинки из «Пинтерест», но Джеймс всюду оставил свои следы: кобура с глоком на консоли под телевизором, спортивная куртка на подлокотнике кресла, ключи от машины на журнальном столике, домашняя обувь, оставленная посреди комнаты. Привычка подмечать несущественные детали давно стала частью её жизни.

Грейс сделала глоток и прикрыла глаза. Виски был хорошим, мягким и пряным на вкус. Внутри сразу стало тепло, дрожь, в том числе от волнения, отступила, Грейс расслабилась. Поужинать в доме напарника – лучше, чем кругами ходить по пустой квартире, словно по бесконечной спирали, ожидая тревожных новостей, чего-нибудь, что приблизило бы их к раскрытию дела.

Келлер никогда не задумывалась об этичности межличностных отношений внутри коллектива. Просто потому, что, когда она встретила Эвана, сразу поняла, что он тот самый человек, с кем ей хотелось бы проводить время даже в нерабочие часы. Она дружила с парнями из отдела, общалась с кинологами, когда собиралась завести собаку, а её лучшая подруга Ханна работала в отделе по связям с общественностью. Грейс сдержанно улыбалась, демонстрируя любопытство, когда во время обеденного перерыва в кафетерии Лили из архива рассказывала последние новости, состоявшие в основном из коротких сводок о том, кто с кем спит. Невозможно было не привязываться к людям, с которыми времени проводишь больше, чем с близкими. К Джеймсу она уже привязалась.

– Отличный виски. – Грейс улыбнулась и поставила стакан на стол.

– Надеюсь, цыплёнок не подведёт. – Мэдди поставила на стол блюдо с карамелизованным в мёде цыпленком, картофельное пюре с зелёным горошком и салат.

* * *

Грейс помогла Мэдди убрать со стола и сложить посуду в посудомойку. Джеймс вызвал ей такси. Они вдвоём вышли на веранду. Джеймс закурил и предложил ей сигарету.

– Знаешь, я всё думаю о Клайде Хеджесе и о Фрэнки, – выдыхая струю сизого дыма в густую, туманную ночь, шепнула Грейс.

– И что же ты думаешь?

Грейс молчала, подбирая слова. Ей не хотелось строить абсурдных теорий, она знала, что Клайд заслуживал тюрьмы, но не за то, чего не совершал.

Джеймс дал ей время. Он не торопил – просто стоял, облокотившись на перила, и ждал. Огонёк сигареты то и дело подсвечивал его лицо и пряди волос, упавшие на лоб. Они ещё в участке обсудили, что не будут говорить о работе во время ужина, но вечер подошёл к концу, а Грейс не могла больше молчать.

Ужин выдался потрясающим. Грейс пыталась вспомнить, когда в последний раз ела что-то настолько вкусное и позволяла себе полноценно участвовать в разговоре, не связанном с работой.

Грейс курила и наблюдала за Джеймсом. Он сохранял спокойное, отрешённое равнодушие. Она наблюдала, как после очередной затяжки ровнее и расслабленнее становилась линия его плеч, взгляд – мягче, а в уголках губ таяла отравляющая горечь. И наконец она заговорила:

– Смерть Фрэнки Мак-Кидд стоит включить в серию.

– А как быть с Клайдом? – Джеймс усмехнулся, выдохнул дым и потушил сигарету в пепельнице.

– Нужно поговорить с Ньюманом, попытаться выйти на адвоката Клайда.

– Ньюман на это не пойдёт. Ты знаешь. День, когда он на это согласится, станет его последним днем в полиции.

– Плевать. – Грейс усмехнулась и положила ладони на перила. – Я попробую его убедить. Или поговорю с лейтенантом.

– Хочешь, чтобы я помог тебе в этом?

– Может быть. Если веришь. – Грейс считала, что доверие между напарниками – самая важная составляющая их успешной работы, она хотела, чтобы Джеймс ей верил, иначе всё это просто не имело никакого смысла.

– Было время, когда я работал под прикрытием. И думал, что делаю сложную, важную работу. Но на самом деле мы накрывали одного или двух крупных дилеров или сутенёров в год. И нас хвалили. А это всё…

– Скучаешь по тому времени?

– Возможно.

– Приятно знать. – Уголки губ Грейс дёрнулись, но она не заставила себя улыбнуться.

– Нет, мне нравится работать с тобой, но я… просто в ужасе, понимаешь? Одно дело – ловить владельцев притонов, замаскированных под стриптиз-бар, а совсем другое – гадать, каким будет следующий шаг грёбаного монстра, который отрезает женщинам грудь.

– И теперь ты не уверен, что справишься? – тихо спросила Грейс.

– Не знаю, Грейс. – Джеймс запнулся, тщательно взвешивая то, что собирался сказать. – Я тебе доверяю…

– Есть какое-то «но»?

– Всегда есть. Вот только я не могу понять, что меня смущает. Твоя решительность и уверенность, что мы его поймаем, или мои собственные сомнения. Только не обижайся, идёт? Ты выглядишь как профессионал. Но неужели ты не боишься, что у нас ничего не получится? Что мы не справимся и он продолжит убивать? А когда ему надоест округ Кинг, он просто станет охотиться где-нибудь ещё. Что смерти и мучения всех этих несчастных женщин будут на наших руках?

– К чему ты ведёшь? – Грейс придвинула к себе бокал, стоявший на перилах, и обхватила ладонью пузатые стенки.

– Ты опасаешься того, что он сделает следующий шаг, хочешь копаться в его прошлом, выпустить из тюрьмы ублюдка, отравлявшего жизнь Фрэнки и собственному сыну. – Джеймс поджал губы.

– Вовсе нет, я просто пытаюсь понять…

– А я этот шаг жду, – признался он, пропустив мимо ушей то, что она сказала.

Грейс застыла, не успев донести до рта сигарету, которая истлела до фильтра, и потушила её в пепельнице, так и не сделав больше ни одной затяжки. У неё дрожали руки. Сердце мелко, истерично колотилось под рёбрами, сжималось панически и жалко.

– Почему? – спокойно спросила она, сглотнув сухость во рту: на языке чувствовался вкус пепла, слова отдавали горечью.

Она покосилась из-под полуопущенных ресниц куда-то в сторону сочащегося светом окна уютной гостиной.

Джеймс сомкнул губы, нахмурился, пристально посмотрел на Грейс – сверлил глазами, пока не свело судорогой угол рта. Признаться ему было хуже, чем стоять безоружным в чистом поле под перекрёстным огнём пулемётчиков, чьи пальцы нетерпеливо дёргались на спусковых крючках. Признаться и надеяться на понимание он авансом считал провалом.

Лицо Грейс оставалось невозмутимым, линия рта – плавной, без излома отвращения, словно она ждала чего-то подобного, а дождавшись, поняла, что сумеет это пережить.

Он успел привязаться к ней, влюбиться в её профессионализм и неподдельную храбрость, уступчивую, покорную силу и стальную волю, в готовность принести свою жизнь в жертву работе.

– Мне нужно, чтобы он бросил нам кость, – виновато пояснил Джеймс. Он смущённо потёр заросший подбородок, зарылся пятернёй в неопрятно отросшие волосы. – Я толком не могу объяснить почему. Наверное, потому что надеюсь, что хотя бы раз он ошибётся. Когда скорбь по Кэтрин и Мишель утихнет, мэр сделает всё, чтобы закрыть это дело. Понимаешь?

Грейс холодно усмехнулась и задумалась. Она пялилась на проезжающие мимо машины сквозь тёмные деревья – невозмутимо, насколько это вообще было возможно. Только по рукам, потрескивая от давления, полз едва заметный надлом – самообладание давалось ей нелегко.

– Не понимаешь, – шепнул Джеймс. – Думаешь, я грёбаный ублюдок с начисто снесённой башней?

– Понимаю. – Грейс покачала головой. – Я всё понимаю, Джей. Но брошенная кость будет стоить кому-то жизни. Убийство Фрэнки, если она была первой, может помочь нам понять, что стало тем самым спусковым крючком, после чего у него сорвало тормоза.

– Значит, нам нужно поговорить с адвокатом Клайда Хеджеса. – Джеймс пожал плечами. – Сразу после того, как поговорим с куратором приюта. – Он закрыл лицо руками. – Я хочу, чтобы ты знала кое-что. Чтобы ты узнала это от меня. Четыре года назад я работал под прикрытием в «Дьявольском треугольнике», мы пытались взять Зейна за задницу. Он организовал живые поставки из Восточной Европы, привозил девушек в Штаты обманным путём и принуждал заниматься проституцией. Тогда же я познакомился с Мэдди. Она была танцовщицей. Мэдди – американка, но она воспитывалась в приёмной семье. У них там что-то не сложилось… Она не любит об этом говорить. Зейн отобрал у неё документы, она фактически была в рабстве. После того как Зейна посадили, я помог ей восстановить документы. И… – он помолчал, – всё как-то завертелось. Так что с тех пор мы вместе.

– Мэдди замечательная. – Грейс коснулась его предплечья и улыбнулась. – В ней столько этой потрясающей женской энергии… У меня весь вечер было ощущение, что я дома, на маминой кухне.

– Я знаю, она невероятная. – Он кивнул и усмехнулся. – Я счастлив с ней.

В голове Грейс всё встало на свои места. Она поняла, почему фраза Зейна вывела его из себя.

– Это очень заметно. Мне пора, Джей. – Она поджала губы и спустилась по ступенькам крыльца. – Спасибо за вечер.

Всю дорогу до дома Грейс проплакала. Она тайком стирала слёзы с лица манжетой рубашки – ей не хотелось сочувствия. Грейс думала, что она не заслуживает ничего подобного: ни этих дурацких хеллоуинских подушек, ни взглядов, полных нежности, абсолютного принятия и любви. Ни слов «она потрясающая» или «ей не нравится об этом говорить». Ничего из того, что делает людей счастливыми.

16 Глава

К церкви Христа детективы подъехали ближе к вечеру. Грейс вышла из «Рендж Ровера», захлопнула дверцу и осмотрелась. Небо заволокло тяжёлыми, тёмными облаками. Сумерки наступили рано. В округе было тихо, только изредка по улице проезжали машины. Пахло прелыми листьями и сыростью. В окнах частных домов горел свет. Кое-кто уже даже украсил фасады к Хеллоуину.

Грейс словно попала в другой мир, будто очутилась дома, в маленьком одноэтажном городе, где отовсюду было видно небо. Вдали, сглаженной туманом и изморосью, деликатно, как рождественская гирлянда, сияли Даунтаун и Спейс-нидл. Дышалось здесь легче, чем среди высоток из бетона и стекла.

Церковь, выкрашенная белой краской, выглядела не так, как Грейс, привыкшая к величественным готическим соборам, себе представляла. Она смотрелась приземисто, просто и уютно. Из окон на улицу лился тёплый жёлтый свет. Внутри алтарник ходил от одного канделябра к другому, тушил свечи, догоревшие до самого основания, и собирал воск с подсвечников щёткой.

«И Он отрёт с их глаз каждую слезинку. Смерти больше не будет, и не будет больше ни скорби, ни вопля, ни боли, ибо всё прежнее прошло».

Она вспоминала слова отходной молитвы, услышанные в детстве, когда её дед, чувствуя приближающуюся смерть, попросил пригласить священника, чтобы укрепить свою пошатнувшуюся веру. Тогда Грейс стояла возле его постели в спальне, пропахшей лекарствами, болезнью и мучительным умиранием, и не понимала смысла ни единого слова, произнесённого святым отцом.

Лёгкость, полная безмятежность и тепло, которые Грейс, будучи шестилеткой, ощутила в тот день, позже ставший днём смерти Джона Келлера, ещё долго изводили её. Она должна была скорбеть, так почему ей вдруг стало так легко? Может быть, дело было в словах, что произнёс святой отец: «Смерти больше не будет», или в том, как пахла его одежда: медовым пчелиным воском и горьковатым дымом от зажжённых хлопковых фитилей.

Когда они подошли ко входу, на крыльцо вышел святой отец в чёрной сутане с белой колораткой^[204] и молодой мужчина, одетый в джинсы и тёплый свитер, в руках он держал пластиковый чемодан с инструментами.

– Мы так обязаны вам, Калеб. – Святой отец пожал ему руку.

– Бросьте это, святой отец, я просто делаю то, что в моих силах. – Улыбка у парня была потрясающей.

Они продолжили бы обмениваться любезностями, если бы Джеймс их не прервал.

– Отец Элайджа? – Он поднялся по ступеням и показал значок. – Я договаривался с вами о встрече. Детектив Джеймс Нортвуд. – Джеймс протянул ладонь для рукопожатия. – И моя коллега – Грейс Келлер.

– Да, Джеймс, я помню. – Отец Элайджа сдержанно улыбнулся.

Он был куда моложе, чем Грейс себе представляла. Его внешность завораживала: тёмные гипнотические глаза, плавная линия рта, седина на висках. Мелкие морщинки в уголках глаз говорили о том, что отец Элайджа часто улыбался. Грейс назвала бы его приятным. Таким и должен быть куратор приюта для беспризорников.

– Вы хотели поговорить о Мишель, если я правильно понял.

– Всё верно, мы…

– Я, пожалуй, пойду, не хочу вам мешать. – Калеб, всё это время стоявший неподвижно, вдруг заговорил и сразу спустился на пару ступенек.

– Ну что вы, вам здесь всегда рады, Калеб. Увидимся на следующей неделе?

– Ага, – неопределённо сказал он и, устало махнув рукой, направился к своей машине.

– Проходите. – Святой отец открыл перед ними двери. – Калеб – волонтёр. Он в одиночку отреставрировал паркет в церкви. В течение месяца Калеб приходил по вечерам после работы и занимался нашим полом, а сегодня наконец-то закончил. Самоотверженность, которой в наше время не встретишь.

– Вы правы, редкое качество, – кивнул Джеймс. Нортвуд выглядел растерянным, казалось, он забыл, зачем они здесь.

– Пройдёмте в мой кабинет. Может, хотите кофе или травяного чая?

– Благодарю, отец Элайджа, но у нас не так много времени. – Грейс улыбнулась и поджала губы.

– Я хорошо знал Мишель. – Святой отец прошёл по проходу, сел на скамью и покачал головой. – Она была такой хорошей девушкой. Я стараюсь запоминать всех, кто здесь останавливается, но не всегда выходит. А Мишель я помню хорошо. У неё были такие грустные глаза. И она, кажется, комплексовала из-за своей улыбки. Знаете, её зубы… Ну, неважно. – Он прокашлялся и продолжил: – Понимаете, с тех пор, как правительство упразднило большинство государственных детских приютов и приняло положение о патронатных семьях, в нашем приюте чаще стали останавливаться молодые люди, некоторые из них были несовершеннолетними. Мишель в первый раз оказалась здесь в семнадцать. А потом периодически то появлялась, то пропадала.

– И вы знали, где она находится?

– Мы здесь предоставляем людям чистую постель, горячий душ, питание и молитву, но не отслеживаем их перемещения. Особенно тех, кто достиг совершеннолетия. У нас просто не хватит ресурсов на это.

– Вы тепло отзываетесь о Мишель. Какие отношения у вас были?

– Я был её духовным наставником. По крайней мере, пытался. – Отец Элайджа грустно усмехнулся.

– Мишель дружила с кем-нибудь из ваших подопечных?

– Она всегда держалась обособленно, никого не подпускала слишком близко.

– Если это возможно, мы бы хотели осмотреть спальню Мишель.

– И вам не нужен ордер? – уточнил святой отец.

Грейс осознала, что с каждым сказанным им словом он нравился ей всё меньше и меньше.

– Юридически – нужен, но технически мы не станем обыскивать комнату, не станем пугать ваших подопечных. Только осмотрим личные вещи Мишель.

– Вы вряд ли найдёте здесь что-то из личных вещей Мишель. Такое правило. У нас нет закреплённого за кем-то места, все вещи подопечные уносят с собой, когда уходят.

– При ней ничего не нашли. Даже паспорта не было. Как вы думаете, она могла где-нибудь хранить свои вещи?

– Может быть, у матери… Пойдёмте, я провожу вас в комнату, где Мишель ночевала в последний раз. – Отец Элайджа встал со скамьи и направился к выходу из церкви.

Здание, в которомобустроили приют, располагалось на заднем дворе. Отец Элайджа открыл дверь ключом и пропустил их внутрь.

– Вы запираете двери?

– Только на ночь. – Святой отец сдержанно улыбнулся.

Джеймс поймал обеспокоенный взгляд Грейс и едва заметно пожал плечами. Если это было не пугающим, то странным точно.

Уловив обеспокоенность детективов, святой отец поспешил оправдаться:

– У нас просто не хватает людей, чтобы хоть как-то контролировать перемещения подопечных. С тех пор как государственное обеспечение прекратили, мы выживаем за счёт наших прихожан и не можем позволить себе охрану.

– В день, когда Мишель пропала, вы тоже заперли дверь?

– Да, но в приюте всё ещё есть окна. – Уголки его губ поползли вверх.

Грейс не разделяла его весёлости. Она едва себя сдерживала, чтобы не накричать на него. Ей хотелось сказать: «Очнись, одну из твоих воспитанниц изнасиловали, убили и надругались над телом. Почему ты, чёрт тебя возьми, улыбаешься?»

– Думаете, шутки здесь уместны? – Джеймс сжал кулаки.

Судя по его виду, он был взбешён не меньше, чем Грейс.

– О нет, я и не думал шутить. Иисус сказал: «Я есть воскресение и жизнь; верующий в Меня если и умрёт, оживёт. И всякий, живущий и верующий в Меня, не умрёт вовек. Веришь ли сему?» Я верю. И поэтому верю, что Мишель сейчас в лучшем мире. Жизнь Мишель на земле не была хорошей. Или хотя бы терпимой. Эта девочка искала спасения во всём: в веществах, в Боге, в мужчинах, причинявших ей боль. Но её жизнь закончилась, дом её на Земле – хижина – рухнул. Теперь же Мишель обрела дом на небесах. Нерукотворный, вечный. В случае Мишель смерть не горе, а спасение.

По галерее с окнами в пол и колоннами они шли в тишине. От стен отскакивал звук их шагов, превращаясь в громкое эхо.

Грейс думала о его словах. Он был в своём праве, цитируя Евангелие. Она уже встречала священников, которые говорили стихами из писания. Но ещё Грейс встречала людей, считавших, что смерть – это спасение, избавление от страданий. В допросной эти люди обычно сидели напротив неё, их руки были прикованы наручниками к столу, а вскоре они отправлялись на скамью подсудимых, потому что отняли множество жизней, играя в бога.

Они прошли через большую, чистую столовую, где, вытянувшись вдоль окон, стоял длинный обеденный стол, напротив него – угловой диван, на стене висел телевизор, а под ним была игровая приставка – несколько парней сидели прямо на полу и увлечённо следили за происходящим на экране, пока один из них играл. Камин возле входа был облицован синими изразцами с оранжевым орнаментом. А полку над ним венчали многочисленные фотографии воспитанников и подопечных в вычурных рамках. Атмосфера в приюте была потрясающая. С кухни тянуло выпечкой – должно быть, повар готовился к завтраку. Пахло паркетным лаком и свежей древесиной. Грейс вспомнила волонтёра и посмотрела под ноги – пол выглядел идеально.

– Здесь уютно. – Грейс смягчилась.

– Я стараюсь делать всё, что в моих силах, чтобы они почувствовали, что у них есть дом. – Отец Элайджа поджал губы, остановился возле одной из дверей в коридоре и открыл её.

В комнате никого не было. Аскетичная обстановка вызывала тоску. Грейс осмотрелась, но не увидела ничего, кроме двух застеленных кроватей и узкого распашного шкафа.

– Расскажите подробней о дне, когда вы видели Мишель в последний раз.

– Совершенно обычный день. Девочки сидели в общей зоне. Синтия завивала Мишель волосы. Она сияла.

Грейс вздрогнула: она вспомнила сцену, увиденную на месте обнаружения тела: волосы Мишель в воде стелются по каменистому дну, как водоросли.

– Она куда-то собиралась? Может быть, на вечеринку? Мы можем поговорить с Синтией?

В глубине души Грейс понимала, что эти вопросы не имеют смысла, потому что у них серия, но всё равно задавала их, надеясь, что они помогут обнаружить убийцу, который мог затесаться среди знакомых жертв.

Что общего могло быть у Кэтрин и Мишель? У танцовщицы, выглядевшей как супермодель, и девчонки-беспризорницы с кариозным ртом?

– Как только она появится в приюте, я сразу же вам сообщу.

– У вас есть номер её телефона?

– Нет, почти все они пользуются одноразовыми телефонами. И часто их меняют.

– А что насчёт вас? Где вы были тем вечером?

– Здесь. Я редко покидаю церковь.

– Кто-то может это подтвердить?

– Безусловно. Любой из моих подопечных… Мишель была хорошей девочкой, – неожиданно для всех сказал отец Элайджа с горьким сожалением в голосе. – Всюду, где бы она ни появилась, всё вокруг начинало сиять. – Святой отец провёл ладонью по лицу, в его глазах собралась влага.

На мгновение в комнате повисла тишина, прерываемая тихими всхлипами священника.

У Джеймса зазвонил телефон. Он извинился и вышел в коридор.

– Нам пора. – Джеймс выразительно посмотрел на Грейс. Она с трудом скрывала отчаяние.

Когда они вышли в коридор, ей хотелось остановить Джеймса, сказать ему, что они ещё не закончили, что им нужно поговорить с остальными подопечными приюта при церкви Христа, кто хоть немного был знаком с Мишель. Но она чувствовала себя растерянной. Грейс не хотелось спрашивать напарника о том, кто ему звонил.

Джеймс избавил её от надобности задавать вопросы. Он заговорил, когда они подошли к машине:

– Это лейтенант Мак-Куин. – Джеймс закурил. Его руки мелко дрожали. Казалось, ему было сложно дышать. – Он собирает оперативную группу на срочный брифинг.

– Что-то случилось?

– Нам прислали консультанта-профайлера из ФБР.

* * *

В машине Грейс словно отравилась его отчаянием и злостью. Бессилие и раздражение прятались в его прямом, холодном взгляде. Они чувствовались в каждом движении Джеймса, в каждом его слове и в молчании – безвременное, нестерпимое отчаяние, грозящее перерасти в панику.

«Консультант из ФБР» – очень расплывчатая характеристика. Им могли прислать профайлера, который помог бы в составлении психологического портрета убийцы. Могли прислать оперативного агента, который будет контролировать каждый их шаг, а затем настрочит отчёт своему директору, называя их некомпетентными, и отберёт дело.

Грейс чувствовала себя так, что с радостью приняла бы помощь и профайлера, и оперативного агента, и кого угодно ещё. Единственное, что она уяснила после смерти Эвана, – честолюбие никогда не станет достаточно хорошей причиной, чтобы рисковать чьей-то жизнью. Она была готова на всё, чтобы поймать и посадить убийцу за решётку, чтобы очистить Сиэтл от скорби, даже отдать дело ФБР.

– Почему ты так переживаешь?

– Потому что это очень важно для меня. – Джеймс вёл машину напряжённо, Грейс видела, что на его шее, под воротом куртки, вздулись вены; челюсти были плотно сжаты, он говорил словно сквозь зубы. – Это моё первое дело, с тех пор как я перевёлся в убойный. Думаешь, мне доверят ещё одно?

– Так всё дело в карьере? – Грейс взглянула на него и достала из сумки пачку сигарет.

– Дело в моём самолюбии, Грейс. И в Мэдди. В тебе. И в любой другой женщине. Поймать этого человека, как бы дерьмово и самонадеянно это ни звучало, мой долг. Если он, конечно, вообще человек.

Грейс развернулась к нему, села удобнее и едва заметно улыбнулась. Тишину в салоне нарушали рокот двигателя и сигналы автомобильных клаксонов: на Мерсер-стрит образовалась пробка из-за аварии. Солнце уже давно скрылось за размытой, дымной линией горизонта.

– Ты думаешь, он не человек? – Она не знала, что хотела услышать.

У неё дрожали руки. Вместо десятков теорий о том, кем мог бы быть парень, которого они всеми силами пытаются найти, в черепной коробке гулял ветер. Под грудиной появилась тяжесть, словно вместо трепещущего живого сердца в неё вложили груду камней. Грейс не могла избавиться от этого чувства.

– А ты думаешь – да? Я уже ничего не понимаю. Все эти женщины убиты так, словно это дело рук какой-то сверхъестественной твари… – Джеймс испытующе взглянул на неё, опасаясь, должно быть, что Грейс примет его за полоумного.

На парковке участка они оказались внезапно. Джеймс доехал на автопилоте. Несколько патрульных машин стояли у выезда на дорогу, мигалки прорезали темноту красными и синими всполохами света.

Джеймс припарковал машину на своём привычном месте слишком резко. Грейс, погружённая в свои мысли, от неожиданности подалась вперёд, тормознула тело, не пристёгнутое ремнём безопасности, упёршись ладонями в приборную панель.

Несколько бесконечно долгих секунд они сидели молча и прислушивались к тому, что происходило снаружи.

– Все самые страшные монстры – люди. И тебе уже давно пора это понять. Взрослый вроде бы мальчик.

Сил на то, чтобы создать видимость непринуждённой беседы, просто не было, а для того, чтобы поговорить начистоту, не находилось слов. Грейс не знала, как облечь в слова те подозрения и страхи, терзавшие её.

– Знаю. Но мне не хочется верить.

Грейс видела, что он нервничал ещё сильнее, чем в момент, когда они сели в машину, – это читалось по его угловатым, рваным движениям и грубому тону, так ему несвойственному. Он так же, как и она, не понимал, что делать дальше, и так же был напуган.

17 Глава

Погода стояла чудесная. Дождь прекратился ещё вчера. А утром Грейс проснулась оттого, что её спальня наполнилась мягким и жёлтым, как сливочное масло, солнечным светом. Стало ощутимо теплее, асфальт был практически сухим, а над заливом ещё не рассеялся туман.

Келлер пересекла Шестую авеню и свернула на Дэнни-уэй, чтобы объехать пробку. Проехала мимо сквера, усыпанного оранжевыми кленовыми листьями, мельком полюбовалась собаками, резвящимися в траве, и их заспанными меланхоличными хозяевами.

Лейтенант сообщил на вечернем брифинге, что профайлер из ФБР назначил встречу на семь утра. Грейс удалось поспать всего несколько часов, отчего она чувствовала себя разбитой и, несмотря на то что в машине работала печка, дрожала.

Сразу после плавного широкого поворота Грейс съехала на Вирджинию-стрит и остановилась возле участка. Было уже около семи. Времени, чтобы оставить машину на парковке, у неё не было. Она заглушила двигатель, достала термокружку с кофе, телефон, папку с отчётом о вчерашнем допросе и сумку с заднего сиденья и вышла.

Закусив губу, Грейс взглянула на своё отражение в стеклянной двери: взгляд у неё был пустым и потерянным. Хотелось вернуться в машину и уехать домой.

Чтобы развеять наваждение, она схватилась за металлическую ручку двери и потянула на себя.

– Позвольте, я вам помогу. – Услышав низкий, вкрадчивый мужской голос за спиной, Грейс обернулась. – Генри Уайтхолл, профайлер, ФБР. – Пропустив её вперёд, мужчина представился и протянул ладонь для рукопожатия.

* * *

– Агент Уайтхолл, мы вас заждались! – Лейтенант вышел из своего кабинета и пожал руку Уайтхоллу. – Техники ждут вас в конференц-зале, чтобы настроить проектор.

– Мой самолёт задержали, я приехал как только смог. – Уайтхолл развёл руками и вышел в коридор вслед за Мак-Куином.

Слухи об убийстве Кэтрин и Мишель стали расползаться по городу. Свидетели и родственники жертв никогда не умели держать язык за зубами. Мэр города и шеф полиции дали несколько коротких комментариев, их включили в выпуск вечерних и утренних новостей на CNN и на всех местных каналах, несколько раз продублировав телефон горячей линии отдела убийств.

Утечка информации всегда добавляла работы. Телефон в отделе разрывался от сообщений бдительных и обеспокоенных горожан. И хотя большинство звонков казались полной бессмыслицей, они были вынуждены протоколировать каждый из них, отправлять патрульную машину к дому очередной беспокойной пожилой женщины и допрашивать её соседа, который подошёл к почтовому ящику или решил выгулять собаку после захода солнца. Двое молодых офицеров прослушивали записи звонков и выбирали те из них, что могли принести хотя бы минимальную пользу для расследования.

Джеймса Грейс увидела не сразу. Он выглядел лучше, чем вчера, но предстоящая конференция с профайлером Уайтхоллом всё ещё действовала ему на нервы. Рукава его белой рубашки были подвёрнуты до локтей, а воротник – расстёгнут на несколько пуговиц, на руках вздулись вены, волосы на висках слиплись от пота. Он стоял возле кофемашины в обеденной зоне, держал в руках кружку с кофе и смотрел в окно. Когда Джеймс обернулся, она увидела, что его взгляд был стеклянным, а за ним плескалось непонимание, неверие, словно он нашёл то, что так долго искал, и теперь готовился с этим расстаться.

Грейс села за пустующий стол, открыла ноутбук и отправила в печать несколько файлов из тех, что не успела распечатать дома. Информации по допросам было очень мало, а полезной – ещё меньше. Звук, с каким принтер начал работать, выдернул Джеймса из оцепенения. Он поднял взгляд. Сначала обнаружил источник шума, затем медленно повернул голову и ещё несколько секунд смотрел на Грейс пустым взглядом, словно не до конца понимал, зачем вообще это делает.

Достав из принтера стопку документов, Келлер разложила их на столе и стала придирчиво разглядывать. Грейс сделала несколько заметок на полях. Она привыкла по нескольку раз переделывать отчёты, заранее зная, к чему может придраться лейтенант, но редактировать умела только на бумаге.

Ей хотелось кричать, хотелось ударить Мак-Куина по лицу наотмашь, хотелось спросить: «Какие, к чёрту, отчёты? У нас два трупа за последний месяц». Но она знала, что это ни к чему не приведёт: Мак-Куин тщательно следил за документацией, потому что любую ошибку в отчёте хороший адвокат сможет использовать в качестве причины для подачи апелляции.

– Привет. – Джеймс подошёл ближе и коснулся её плеча своим. Грейс даже сквозь плотную ткань плаща почувствовала, насколько он разгорячён.

– Давно приехал?

– Не знаю, может, полчаса назад.

– Агент Уайтхолл вроде бы вполне приятный.

– Успели познакомиться?

– Он придержал мне дверь. – Грейс усмехнулась, убрала отчёт в папку и достала фотографии жертв.

Келлер сортировала фотографии. Снова и снова. Подмечая схожие детали, оставленные преступником на Донован и Форбс, она группировала снимки и подписывала. Затем взяла в руки панорамные фото мест, где обнаружили тела, и задумалась, бессознательно покусывая колпачок ручки. Детектив перевела взгляд на детальные снимки: несмотря на то, что тело Кэтрин было грязным, работал не новичок: слишком уверенными и последовательными были его действия.

Грейс достала фотографии Фрэнсис Мак-Кидд и закусила губу.

– Взгляни. – Она подозвала Джеймса жестом и показала снимки грудной клетки всех трёх девушек. Джеймс скрипнул зубами и нахмурился. – Что ты видишь?

Джеймс взял фотографии из её рук.

– Хорошую работу криминалистов? – спросил он, потому что понятия не имел, что должен был увидеть.

– Скажи, это похоже на дело рук одного и того же человека?

– Да. – Он замялся. – Не знаю. Я не уверен насчёт Фрэнсис.

– Но почему? – Грейс развернулась к нему.

Она знала, что не может просить Джеймса о том, чтобы он поверил ей, потому что из аргументов у неё была только интуиция. Но пыталась натолкнуть на эту мысль, довести до того момента, когда он поймёт, что она права.

– Я не знаю, Грейс. – Джеймс пожал плечами и сгрёб пятернёй волосы на затылке.

Он понимал, к чему всё шло. Грейс собиралась выпустить из тюрьмы ублюдка Клайда Хеджеса. И раз она верила в то, что человек, подвергавший физическому и эмоциональному насилию жену и ребёнка, невиновен, если была готова запятнать репутацию сержанта Ньюмана перед его скорым выходом на пенсию, значит, у неё были причины.

– Но я тебе доверяю. Ты можешь сказать об этом Мак-Куину после конференции. Запросить контакты адвоката Хеджеса, договориться о встрече с ним. Может быть, съездить в тюрьму и поговорить с Клайдом. Я тебя поддержу.

– Спасибо. – Грейс улыбнулась.

– По обвинению в её убийстве пока ещё сидит Клайд Хеджес. Не празднуй победу раньше времени. – Джеймс покачал головой и усмехнулся.

– Вполне вероятно, что фантазию об изнасиловании и убийстве женщины он вынашивал уже давно. Но сделать всё по правилам с Фрэнки ему не позволили обстоятельства. Слишком долгая сублимация, возбуждение, адреналин. Нулевая жертва есть всегда. И изначальный замысел серийного убийцы не так уж и сложен. И определённо в нём нет смысла, кроме удовлетворения инстинктов. Я хочу сказать… – Грейс вздохнула и пожала плечами.

– Я знаю, что ты хочешь сказать. Но тебе вовсе не нужно искать причины и оправдываться. Потому что я тебе доверяю.

– Уверен, что не пожалеешь об этом?

– Не знаю. – Он по-мальчишески улыбнулся. – Но готов рискнуть.

* * *

Когда Грейс и Джеймс вошли в конференц-зал, внутри уже было не протолкнуться. Лекцию профайлера из бюро пришли послушать даже те детективы и офицеры, которые не участвовали в расследовании.

Джеймс, избегающий внимания, хотел сесть, как только увидел два свободных места в предпоследнем ряду, но лейтенант Мак-Куин окликнул Грейс и подозвал жестом. Им пришлось протиснуться вперёд.

Объяснив техникам, в какой момент им следует включить презентацию, агент Уайтхолл расправил плечи и встал за кафедру. Он опустил обе ладони на деревянные борта и крепко сжал их пальцами. Если бы его взгляд не был уверенным и властным, Грейс решила бы, что он нервничает.

Уайтхолл был примерно того же возраста, что и она. Грейс нашла его красивым в том самом классическом понимании этого слова: идеально уложенные воском волосы, квадратная челюсть, плавная линия рта, прямой нос и тёмные глаза. Несмотря на ночной перелёт, он был гладко выбрит, словно скоблил лицо станком прямо в туалете самолёта. На нём были чёрный костюм, белая рубашка, галстук и хорошая обувь. Но он был молод. Возможно даже, это его первая командировка.

Лейтенант Мак-Куин поднялся на ноги и прокашлялся.

– Агент Генри Уайтхолл – профайлер. ФБР любезно согласилось проконсультировать нас по убийствам Донован и Форбс. Дать оценку. Не нашим действиям, а преступнику. И как бы вы ни относились к межведомственным разборкам, мне нужно, чтобы сейчас вы уделили агенту Уайтхоллу всё своё внимание. Даже если вы не из моего отдела. – Он рассмеялся, снова прокашлялся и окинул взглядом аудиторию. – Спасибо. – А затем вернулся на место.

– Благодарю, лейтенант. – Голос у Уайтхолла был хорошо поставлен. Его хотелось слушать, и было даже неважно, что конкретно он будет говорить.

Агент Уайтхолл посмотрел в глаза каждому из собравшихся. Он пытался войти в контакт со слушателями, выстроить будущее взаимодействие с аудиторией – верный признак хорошего лектора.

Какое-то время Грейс всерьёз думала о работе в ФБР, и до смерти Эвана у неё были хорошие шансы. Она часто посещала лекции по психологии и криминалистике в Вашингтонском университете как свободный слушатель.

– Признаюсь, материалы дел я изучил только в самолёте. Но спешу вас успокоить: перелёт был длинным.

Грейс закинула ногу на ногу и улыбнулась. Шутки – ещё один хороший способ расположить к себе незнакомых людей.

– Почему ты улыбаешься? – шепнул Джеймс, наклонившись к ней.

– Это забавно. – Грейс пожала плечами, продолжая смотреть перед собой.

– Целых пять с половиной часов. Поэтому я думаю, что могу рассказать вам кое-что про этого парня. В отчётах криминалистов и судмедэксперта сказано, что улик крайне мало. Этот парень не оставляет на месте преступления ничего из того, что может помочь следствию: ни орудия убийства, ни спермы, ни слюны, ни единого волоска. Значит, он полностью отдаёт себе отчёт в том, что делает. Хотя, если смотреть на то, в каком состоянии он оставляет тела, в этом можно усомниться.

– Что вы хотите сказать? – спросила Грейс.

– Я хочу сказать, что преступник вменяем и вам не стоит смотреть в сторону психиатрических лечебниц. Вы не найдёте его среди их бывших пациентов. Может быть, у вас были такие мысли, детектив Келлер?

– Пока вообще никаких мыслей нет, мы как слепые котята. Допрашиваем владельцев стриптиз-клубов и священников. – Грейс сдержанно и вежливо улыбалась.

– И это не лишено смысла, потому что он может быть кем угодно. Однако я думаю, что в нём нет ничего выдающегося. Скорее всего, у него очень заурядная профессия. – Уайтхолл поджал губы и опустил взгляд в свои записи, а потом дал сигнал техникам запустить презентацию. – Учитывая, что обе жертвы – проститутки, вашим убийцей вполне может быть двинутый святой отец. Миссионер, считающий, что он делает этот мир лучше.

На экране появилась фотография с места обнаружения тела Кэтрин Донован: следы протекторов на мягкой земле, покрытой тонким слоем опавших листьев и лиственничных иголок. Эти следы криминалисты залили гипсом, но шины были настолько изношенными, что почти не сохранили первоначального рисунка.

– У него есть машина. Что-то тяжёлое, типа пикапа или фургона. Эксперты-криминалисты из ФБР провели анализ слепков и рассчитали примерный вес машины по глубине борозд, что она оставила на сырой земле.

Это звучало слегка фантастически и практически не имело смысла. Если его целью было сузить круг подозреваемых до владельцев больших машин – он справился, но в Вашингтоне практически каждый второй держал в гараже пикап или фургон.

– Он хорошо знаком с нашей системой, знает, как работают криминалисты и судмедэксперты. Он не оставляет следов на телах своих жертв. Это не обязательно кто-то из нас, просто он хорошо изучил тему. И он постоянно совершенствуется. – Картинка за спиной Уайтхолла сменилась. Теперь экран транслировал фотографии грудных клеток жертв. – Обратите внимание на то, как отделены молочные железы. Отсечение груди – это, пожалуй, то, над чем придётся хорошо подумать. Тут есть сразу несколько вариантов: жертвоприношение, каннибализм и… сбор трофеев. Странный выбор, учитывая, что большинство серийных убийц, склонных к сбору трофеев, обычно хранят пряди волос, драгоценности, предметы одежды, кости. В редких случаях в качестве трофеев используют части тел.

– Это может быть группа мужчин, скажем, сатанистов, которые используют молочные железы для обрядов? Кажется, я слышал о чём-то подобном, – заговорил кто-то за спиной Грейс.

– Это интересная теория, но групповые убийства всегда отличаются хаосом, беспорядком и непоследовательностью. Сложно уследить за всеми участниками процесса. Кто-нибудь обязательно бросит окурок, снимет процесс на видео и зальёт его в сеть или просто проболтается… Организованные серийные убийцы возводят контроль над своей жизнью в абсолют. Поэтому тандемы среди них встречаются редко. У нас нет причин предполагать, что преступник действует в паре или в группе. – Тон у Уайтхолла был доброжелательным, но в нём сквозило раздражение, когда ему приходилось отвечать на столь очевидные вопросы. – Я предполагаю, что он отделяет грудь, пока жертва ещё жива, потому что хочет лишить её женского естества. Он хочет, чтобы они знали, что он делает. Гиперфиксация на молочных железах может свидетельствовать о проблемах с матерью, о тяжёлом, травмирующем опыте в детстве, каким-то образом связанном с матерью.

По залу прокатился неодобрительный шёпот. Грейс понимала коллег. Всё, о чем говорил Уайтхолл, было слишком очевидно. В биографии каждого серийного убийцы всегда есть травмирующее событие в детстве, неприятный опыт, связанный с матерью, или просто деспотичная мать. Полицейские рассчитывали на то, что профайлер поделится с ними тайным знанием, расскажет, как в ФБР охотятся на чудовищ. Но его лекция была очень заурядной. Всё, о чём он говорил сейчас, Грейс и Джеймс обсуждали с тех пор, как нашли тело Кэтрин.

– А что насчёт изнасилований? – Грейс скрестила руки на груди и вскинула подбородок. – Эдипов комплекс?

– Не исключено. – Уайтхолл пожал плечами. Слайд за его спиной сменился: на экране появились обезображенные половые органы жертв. Большинство полицейских, в том числе и Джеймс, опустили или отвели взгляды. Грейс продолжала смотреть на экран за его спиной, часто сглатывая слюну, борясь с тошнотой. – Изнасилования жестокие и яростные. Об этом говорят внутренние повреждения и повреждения наружных половых органов. Возможно, у нашего парня было несладкое детство. Я уверен, что во всех своих бедах и неудачах он винит мать. Она, возможно, уже мертва. И поэтому он проецирует свою ненависть и гнев на женщин… определённого типа. Танцовщица, зависимая беспризорница – они обе занимались проституцией. Однако дело усложняет то, что клиенты у них должны быть абсолютно разными.

– Что вы имеете в виду?

– Один и тот же мужчина никогда не заплатил бы за секс обеим этим женщинам. – На экране появились фотографии Кэтрин и Мишель, какими они были до того, как встретили убийцу.

Кэтрин – красивая, яркая – развязно улыбалась со снимка. Она была уверена в себе, знала, что её внешность делает с мужчинами, и умела этим пользоваться. Мишель – робкий взгляд из-под ресниц, красные пятна на бледной коже, синяки под глазами, неловкая улыбка. Но они были похожи внешне: обесцвеченные волосы, точёные черты лица, невыплаканные слёзы в голубых глазах.

– Значит, он искал не секса. Значит, это не половой акт, вышедший из-под контроля, не убийство в состоянии аффекта. Это хорошо спланированное убийство. Он чувствует эмоциональную потребность в унижении женщин, во власти и контроле. Он упивается их страданиями, получает сексуальное удовлетворение, причиняя им боль, чувствуя, что их жизни в его руках. – Речь Уайтхолла была чёткой, он держал спину прямо, на лице отсутствовали эмоции.

Грейс вздрагивала от каждого его слова. Уайтхоллу удалось произвести впечатление безжалостного профессионала.

– Этот человек – сексуальный садист, с каждым следующим убийством он совершенствуется в своём понимании, оттачивает мастерство и всё больше деградирует в наших глазах. – На экране снова появились фотографии грудных клеток жертв, но уже более детальные. На них отчётливо были видны края ран: неровные и рваные у Кэтрин и идеальные у Мишель. Он наверняка поменял оружие. – Он прекрасно социализируется, обладает навыками общения. Отлично подстраивается под обстоятельства. Настолько, что может втереться в доверие и к девушке, неплохо знавшей эту жизнь и работавшей только с цивилами, и к девушке вроде мисс Форбс. Он продолжит убивать, у меня нет сомнений в этом, пока вы не поймаете его. А всё то, о чём я сказал ранее, только усложнит поимку.

Грейс и до этого понимала, что просто не будет. Но в словах Уайтхолла была какая-то неотвратимость, в них не было надежды и утешения. Не было уверенности. Только расплывчатые характеристики, намёки на их полную профнепригодность и бесполезность. Осознание, что все последующие жертвы будут на её совести, – то единственное, что дал ей Уайтхолл.

– Этот человек убивает уже давно. Возможно, всё началось пару лет назад. Сначала он осторожничал: две-три мёртвые проститутки в год никого не волнуют, они лишь часть печальной статистики. Некоторых из его жертв вы никогда уже не найдёте, некоторых не сможете связать с ним, потому что он только ищет свой стиль, свою фирменную подпись. Но жертвы определённо были. Сейчас он наращивает темп, не прячет тела. Ему хочется поиграть.

Грейс крепко сжала пальцы напарника и посмотрела в его глаза. Джеймс кивнул. Они оба думали о Фрэнки Мак-Кидд.

– Не стоит забывать, что мы находим лишь те тела, которые серийные убийцы хотят, чтобы мы нашли. Он хочет, чтобы вы его заметили.

– Может быть, он наигрался и хочет быть пойманным? – предположила Грейс. – Как Кэмпер.

– Сомневаюсь. По крайней мере, ждать звонка с признаниями точно не стоит. Как я уже говорил, вы имеете дело с белым гетеросексуальным мужчиной в возрасте от тридцати до сорока лет, управляющим фургоном или пикапом. – Уайтхолл решил подвести итоги лекции. Грейс делала пометки в блокноте. – Он умело манипулирует людьми и носит маски. Упивается своим превосходством над жертвой, наслаждается своей исключительностью и тем, что водит вас за нос, показывая только те улики, что хочет показать. Он из неблагополучной семьи. Возможно, какое-то время он жил в приюте или в патронатной семье из-за того, что его мать не справлялась со своими обязанностями. Зацикленность на молочных железах говорит о явных проблемах с матерью. Скорее всего, в его детстве не было достойной и надёжной мужской фигуры. Ровно как и примера здоровых отношений между мужчиной и женщиной. Из-за чего ему никогда не удавалось ни с кем сойтись. В долгосрочных отношениях довольно сложно прикидываться тем, кем ты на самом деле не являешься. Он достаточно обаятелен и харизматичен, чтобы снять такую девушку, как Кэтрин Донован. С большой вероятностью, он живёт в пригороде, в частном доме, работает на себя либо на низкооплачиваемой работе.

– И как же нам его поймать? – Лейтенант Мак-Куин нахмурился и сложил руки на груди. Похоже, он уже успел пожалеть о том, что пригласил в участок профайлера из ФБР.

– Рекомендую присмотреться к зевакам, ошивающимся рядом с местом преступления. Он может держаться поблизости. Таким, как он, хочется быть причастными к расследованию. Присмотритесь к добровольцам, которые развешивают по городу листовки с просьбой сообщить, если кому-то известно что-то о смерти Донован и Форбс. Когда произойдёт следующее убийство, а оно обязательно произойдёт, если каким-то чудом вам не удастся поймать его раньше, организуйте открытую поминальную службу по жертве. Даже если придётся сделать это за счёт города. Когда я говорю «открытую», то имею в виду, что отдел по связям с общественностью должен твитнуть об этом, должен добиться, чтобы этому уделили время в вечернем выпуске новостей. – Уайтхолл говорил прерывисто, жёстко, тоном, не терпящим возражений.

Грейс обернулась и поймала взгляд Ханны. Та сдержанно улыбалась, но по складке между её бровей Грейс поняла, что Ханна едва сдерживается, чтобы не показать, насколько она раздражена. Добиться времени в выпуске вечерних новостей не самая простая задача.

– Это пока всё, что я могу сказать. Понимаю, что работать практически не с чем, потому что информация слишком размытая, но я продолжу консультировать оперативную группу по этому делу. – Агент Уайтхолл взглянул на Грейс и кивнул. – На этом предлагаю закончить. Детективы Келлер и Нортвуд, вы можете задать вопросы после перерыва.

Развернувшись боком к выходу, Грейс смотрела, как полицейские, столпившись у дверей, покидали конференц-зал. Агент Уайтхолл перебирал документы, пытаясь сложить их в папку так, чтобы ничего не торчало наружу. Грейс не могла избавиться от раздражения, вызванного его едва заметной улыбкой и хаотичными движениями пальцев: между ними мелькали снимки жертв.

– Привет, милая. – Ханна подошла к ней со спины и, наклонившись, крепко обняла. – С этими убийствами работы так много, что я зашиваюсь. А теперь ещё и пресс-конференция… Уверена: лейтенант уже ждёт меня, чтобы поговорить об этом. Ты как? Всё в порядке? – Ханна села на стул рядом с ней и кивнула Джеймсу.

– Да, держусь. – Грейс улыбнулась.

Она не понимала, почему люди задают ей этот вопрос. Не понимала до сегодняшнего дня, пока на неё тяжестью целой планеты не навалилось осознание чудовищности этого дела, собственной беспомощности и бесполезности.

Взгляд Ханны остановился на её глазах.

– Прости, – прошептала Ханна, когда по лицу Грейс скатилось несколько крупных слезинок. Она их тут же смахнула. – Ты давно говорила с доктором Лоуренсом? По-моему, сейчас самое время.

Грейс осознала, что с тех пор, как вернулась к работе, так ни разу и не была на терапии, что таблетки закончились, а рецепт на них уже просрочен. Слёзы стали индикатором того, что она была на пределе, ей нужно было как-то выпустить пар. Грейс было тошно от себя самой. От того, что она позволила себе слабость в присутствии Джеймса и агента Уайтхолла. И хотя они оба предпочли сделать вид, что ничего не произошло, она чувствовала себя униженной.

– А знаешь, у меня есть идея получше. Ты, я, бутылка кьянти. Сегодня в семь у меня. Договорились?

– Идея замечательная. – Грейс улыбнулась и крепко сжала ладонь подруги.

– Послушай, я знаю, что ты чувствуешь. Знаю, поверь. Ничего похожего уже давно не случалось. Мы все привыкли к тому, что пик популярности серийных убийц прошёл. Никто из работающих полицейских не сталкивался ни с чем подобным в Вашингтоне с тех пор, как Гэри Риджуэя^[205] взяли под арест. То, что дело досталось тебе, действительно дерьмово. – Ханна усмехнулась. – Но это же и потрясающе. Для твоей карьеры в первую очередь. И для того, чтобы доказать себе, что тебя невозможно сломать. Ты не представляешь, насколько ты сильная на самом деле, малышка! – Полные тёмные губы Ханны растянулись в искренней улыбке, в её руке загудел телефон.

Грейс увидела, что на дисплее высветилось «лейтенант Мак-Куин», но Ханна не спешила отвечать на вызов, она просто дожидалась, пока лейтенант перестанет звонить.

– Мне хочется тебе верить, Ханна.

– До вечера. – Ханна поцеловала Грейс в щёку и направилась к выходу. – Чёрт! – эмоционально выругалась она. – Да что же это такое? Я уже иду.

Грейс улыбнулась, смотря ей вслед, и, собравшись с мыслями, подошла к Уайтхоллу. Она поднялась на сцену и положила на кафедру раскрытую папку с делом Фрэнсис Мак-Кидд.

– Взгляните на это, агент. Фрэнки Мак-Кидд нашли мёртвой в парковой зоне в Шорвуде. Детектив-сержант Ньюман вёл это дело около двух лет назад. Характер повреждений во многом совпадает с тем, что мы обнаружили на телах Донован и Форбс.

Уайтхолл взял папку в руки и принялся листать её.

– Её изнасиловали. Следы ДНК, найденные на теле, были непригодны для исследования… Тело нашли в поздней стадии разложения, оно было уже частично скелетировано, судмедэксперту не удалось выяснить, чем вызваны… изменения. Отделил грудь от тела преступник или это случилось по естественным причинам, учитывая местность, где её нашли, но на ребрах остались засечки от лезвия ножа. В отчёте указано, что разложение было стремительным. Судмедэксперт учёл погодные условия, но также он упомянул, что многочисленные раны на теле поспособствовали этому.

– Жертва была задушена?

– Да, у неё зафиксировали перелом щитовидного хряща и малой подъязычной кости, что характерно для…

– Удушения руками, – закончил за неё Уайтхолл. – Дело закрыто. Какого бедолагу посадили за убийство, которого он не совершал?

– Я бы не назвал его бедолагой. – Джеймс подошёл ближе. Они обменялись рукопожатиями. – За убийство сидит её сожитель. Он относился к ней и их общему ребёнку как к дерьму.

– Но не убивал её.

– Вы так думаете? – Грейс замерла в ожидании.

– Да, это очевидно.

– Против него есть улики. – Джеймс нахмурился и сложил руки на груди.

– Да, я прочитал. Он домашний тиран и плохой человек. И возможно, убил бы её рано или поздно. Но это дело рук другого парня. Того, кто убил Донован и Форбс. Вероятно, это нулевая жертва. В убийстве Донован и Форбс прослеживается расчёт и определённая методика. Здесь же – чистая ярость. Возможно, он был знаком с жертвой. Рекомендую допросить её знакомых, родных и сожителя. – Уайтхолл закрыл папку и протянул Грейс. – Свяжитесь с его адвокатом, помогите ему составить текст для апелляции на основе отчёта, который я пришлю… – он взглянул на наручные часы, Грейс отметила, что они стоят, должно быть, как всё, что она зарабатывает за полгода, – уже завтра. И открывайте дело.

18 Глава

– Сержант Джек Ньюман, тридцать пять лет вы с честью служили городу Сиэтлу, штату Вашингтон и своей стране. – Лейтенант Мак-Куин стоял посреди офиса, держа в руках чашку с кофе. Слова давались ему нелегко.

Грейс сидела на подоконнике, прижавшись спиной к нагретому солнцем стеклу, и наблюдала за ним. Лейтенант снял пиджак и повесил на подлокотник кресла в зоне отдыха. Ворот его голубой рубашки намок от пота. Стирая платком испарину со лба, он украдкой смахивал слёзы до того, как они побегут по щекам. Понуро опустив плечи, Майкл поджимал губы после каждой произнесённой фразы. Чашка в его руках дрожала. Грейс вдруг осознала, насколько лейтенант на самом деле был стар. Она подумала о том, что совсем скоро и он выйдет на пенсию, и тогда она потеряет свой маяк.

Сержант-детектив Ньюман был замечательным человеком и хорошим полицейским. На лицах коллег не было радости. Ньюман собирался на пенсию со дня на день, но то, что дело об убийстве Фрэнсис Мак-Кидд снова открыли, а Клайда Хеджеса готовились выпустить из Исправительного центра Вашингтона, ускорило процесс. Лейтенант пытался избежать излишнего внимания прессы, пытался спасти старого друга от позорного увольнения, поэтому принял решение как можно скорее проводить его на пенсию.

– Мы познакомились с Джеком в восьмидесятом, когда оба служили патрульными офицерами. Долгое время мы ездили на одной машине, делились едой, спали по очереди на дежурствах. Я был его шафером, когда Джек сподобился жениться. – Мак-Куин усмехнулся и похлопал Ньюмана по плечу. – Джек умел и осознавал важность работы в команде. Именно он подбил меня сдать экзамены на детектива в убойный отдел. Если бы не Джек, я бы вышел на пенсию в должности офицера и не знал бы горя. – Лейтенант рассмеялся, и подчинённые подхватили его смех. – Ты был моим напарником, ты был моим другом, ты с радостью брался объезжать молодняк.

Грейс улыбнулась и поджала губы. Она вспоминала, как Ньюман по-отечески заботился о ней: угощал печеньем, которое пекла его жена, разрешал ей читать отчёты и привлекал к делам, давая мелкие поручения, чтобы она набиралась опыта.

– Сержант Ньюман, нам будет вас очень не хватать, но мы надеемся, что вы будете наслаждаться заслуженной пенсией. Нам всем было приятно работать с вами.

После финальных слов лейтенанта Мак-Куина детективы окружили Ньюмана.

Грейс подошла одна из последних. Ньюман взглянул на неё и улыбнулся.

– Я хочу попросить прощения, Джек.

– Не нужно, девочка, ты делала свою работу. – Он обнял её и поцеловал в макушку.

В его объятиях Грейс почувствовала себя ребёнком. Она прижалась к нему, как к родному отцу, зажмурилась и с облегчением выдохнула.

– Мне будет вас не хватать, – шепнула она ему в грудь.

– А мне тебя, но это закономерно, Грейс. Люди стареют. – Он отстранился, держа её за плечи, и рассмеялся.

– Вам рано об этом беспокоиться. – Грейс поправила ему галстук и пожала плечами.

Дверь за его спиной открылась. В офис неуверенно вошёл офицер Портман. У него был потерянный вид: взглядом он искал кого-нибудь более или менее знакомого, кого-нибудь, кто откликнулся бы на его просьбу.

– Детектив Келлер? – Он подошёл ближе, когда Ньюман сжал руку Грейс и оставил её.

– В чём дело, Нейт? – Джеймс оказался рядом неожиданно.

Он коснулся плеча Грейс своим и заполнил пространство вокруг запахом лосьона после бритья и тяжёлым парфюмом.

– В приёмной перепуганные родители, они говорят, что их дочь пропала. Я оставил им форму для заявления и подумал, что… Вам это может быть интересно.

– Разве ими не должен заняться отдел расследований, до тех пор пока… – Грейс замолчала. Ей не хотелось произносить: «…пока дело об исчезновении не станет делом об убийстве».

– Да. – Он понял без слов, о чём она хотела сказать. – Но все эти убийства девушек… Мне показалось, что вы захотите с ними поговорить.

– Спасибо, Нейт… Он славный парень, способный, – сказал Джеймс, когда Нейт вышел за дверь. – Я думаю, что нам стоит по крайней мере их выслушать.

* * *

Мужчина и женщина одновременно, как по команде, повернулись на звук, когда детективы вошли в комнату для подачи заявлений. Они выглядели опрятно. На мужчине был тёмный костюм из тонкой шерсти, чистая обувь и дорогие часы на запястье. На женщине – пальто поверх медицинской формы, белые туфли на плоской подошве, её волосы были собраны в хвост, лицо бледное, глаза красные, а под ними – следы усталости и постоянных недосыпов.

– Я не паникую, – предупредила женщина. Её голос дрожал, в нём были страх и слёзы. – Джейн написала мне эсэмэску среди ночи. – Трясущимися руками она вытащила из кармана форменных брюк телефон и показала переписку с дочерью. – В три часа она написала, что через полчаса будет дома. Но её до сих пор нет.

– Постарайтесь успокоиться, миссис?..

– … Мэддокс. Мою жену зовут Саманта, я Ллойд. – Мужчина поднялся со стула и пожал руки обоим.

Он выглядел более спокойным, сосредоточенным, суровым, в отличие от Саманты. Она не знала, куда себя деть от беспомощности, и с трудом пыталась усидеть на стуле.

– Детективы Келлер и Нортвуд, отдел убийств. – Грейс кивнула и попросила Нейта принести графин с водой и пару стаканов.

– Наша дочь жива, детективы! Она пропала, но она жива.

– Мы понимаем. Но в её похищении может быть замешан человек, которого мы разыскиваем.

– Так вы думаете, что Джейн убили? Боже, Боже мой, нет, нет, этого не может быть! – Саманта закрыла лицо ладонями и зажмурилась.

– Саманта, постарайтесь успокоиться. И расскажите подробней, что случилось.

Саманта Мэддокс взяла стакан воды из рук Грейс, сделала несколько глотков и шумно вздохнула.

– Мы попробуем сделать всё возможное, чтобы найти её. Расскажите: когда вы в последний раз видели Джейн?

– В пятницу утром, когда я уходила на работу, Джейни сообщила мне, что собирается на выходные к Питтманам. Эмили Питтман, школьная подруга моей дочери, пригласила её на барбекю в их загородный дом в Шорлайне. Джейн и раньше ездила к ним, я знаю родителей Эмили, поэтому вопросов у меня не возникло. Она спросила, может ли она взять мою машину. Я согласилась.

– Я вернулся домой к шести, Джейн уже не было. – Ллойд Мэддокс сложил пальцы в замок и уронил на них голову. – Я позвонил ей, она была в дороге.

– Вы говорили с родителями Эмили?

– Мы были у Эмили. И всё дело в том, что они не устраивали никакого барбекю. Эмили клянется, что в доме они были вдвоём, что Джейн уехала среди ночи, ничего не объяснив, когда она уснула, но я считаю, что эта маленькая дрянь…

– Сэм, милая, прошу тебя… – Ллойд коснулся плеча жены и слегка сжал.

– Считаю, что эта маленькая дрянь что-то скрывает. Ллойд и я прокатились до их дома в Шорлайне. Мы думали… думали, что, может быть, найдём машину. – Миссис Мэддокс расплакалась и закрыла лицо руками.

– Вот… – Мистер Мэддокс достал из внутреннего кармана пиджака конверт. – Это фотографии Джейн. – Он выложил на стол.

Джейн была совсем ещё ребёнком. У неё было милое лицо, со щёк ещё не сошла детская припухлость, сливочно-молочная кожа и обесцвеченные волосы. Распахнутые, словно в испуге, голубые глаза и потрясающая улыбка. Фотография явно была из школьного альбома. Грейс понятия не имела, как эта девочка могла стать жертвой человека, которого они ищут. У Джейн была хорошая семья, заботливые мать и отец…

Грейс подняла взгляд и посмотрела на Ллойда. Он был темнокожим. А внешность Джейн абсолютно европейская.

Заметив в её глазах вопрос, мужчина кивнул.

– Я отчим. Но я воспитываю Джейни с трёх лет. – Ллойд помолчал и потёр глаза пальцами. Несколько крупных слезинок упало на столешницу.

– Офицер Портман, пригласите кого-нибудь из отдела расследований.

– Что? Зачем это? Детектив Келлер, пока мы тут отвечаем на одни и те же вопросы, наша дочь…

– Я всё понимаю, миссис Мэддокс, но ваша дочь жива. – Голос Грейс звучал уверенно, но она не чувствовала себя так. Если офицер Портман прав в своём предчувствии, Джейн Мэддокс уже давно мертва. – И пока у нас нет доказательств обратного, её поисками будет заниматься оперативный отдел. Исчезновения и пропажи людей обычно расследуют они.

Ответ Грейс немного отрезвил Саманту, она всхлипнула, стёрла слёзы со щёк и, взяв себя в руки, несколько раз кивнула.

В комнату вошла Дакота Реймонд – лейтенант оперативного отдела. Она села рядом с Самантой, представилась и взяла её ладонь в свои руки.

Раскрываемость в отделе лейтенанта Реймонд была самой высокой в департаменте. Она хорошо выполняла свою работу. Дакота казалась слишком молодой для лейтенанта, но это служило ей преимуществом: Реймонд мыслила гибко и живо, быстро принимала решения, умела общаться с людьми и работать на улице. В её внешности было что-то от коренного народа: густые чёрные волосы, заплётенные в косу, кожа с терракотовым отливом, раскосые глаза и плоское лицо. Её первобытная красота всегда приводила Грейс в восторг, в ней чувствовались сила, природа и величие. Широкие плечи Дакоты, мощные ноги и безукоризненная форма, которую она имела право не носить, внушали доверие и уверенность.

– Прошу, Саманта, ответьте на несколько вопросов, – деликатно начала она, пробежавшись взглядом по заполненному бланку для заявления.

Грейс даже не удивилась, что лейтенант Реймонд назвала миссис Мэддокс по имени. Наверняка она выяснила, как её зовут, у Нейта. Подобные мелочи в итоге и создавали впечатление о Реймонд: «Я друг, мне можно доверять, вам не нужно ничего от меня скрывать».

– Нам нужна информация о Джейн. Во что она была одета, когда ушла из дома, на какой машине поехала, её рост, цвет глаз – всё, что обычно размещают на ориентировках.

– Её рост – пять футов и шесть дюймов^[206], у неё голубые глаза и светлые, окрашенные волосы длиной до середины спины. Она уехала на голубом джипе «Вранглер» с вашингтонскими номерными знаками: «547 – VAJ». – Саманта говорила спокойно, но её руки дрожали. – Я не видела, что она надела, но могу проверить её шкаф.

– Вы нам очень поможете, миссис Мэддокс, спасибо.

– Я думала, что она едет на барбекю к подруге, где будут взрослые, которых я знала.

– При всём уважении, я должна задать вам ещё несколько вопросов, некоторые могут вам не понравиться. Вы готовы на них ответить?

– Да, – всхлипнув, согласилась Саманта и взглянула на мужа.

Ллойд кивнул.

– Какие отношения у вас были с Джейн?

– Мне казалось, что всё хорошо. – Она произнесла это вопросительным тоном и в поисках поддержки взглянула на мужа.

– Послушайте, так и есть: мы оба ладили с дочерью. Она показывала отличные результаты в школе, мы ужинали вместе, говорили обо всём подряд. Она редко от нас что-то скрывала, но она подросток. И это всегда сложно.

– У вас есть родные дети, мистер Мэддокс?

– Как это относится к делу? – Он положил локти на стол и наклонился вперёд.

– Ответьте.

– Да, у меня двое детей от прошлого брака, но они давно самостоятельные, у них свои семьи.

– Вы обзвонили всех родственников? – Реймонд внимательно взглянула на них, скрестив руки на груди.

– Джейн не сбежала, детективы. Абсолютно точно. Но мы обзвонили всех. – Грейс заметила, что Саманта постепенно теряла над собой контроль. Она и до этого плохо держалась, но сейчас была на грани истерики. – Вы должны поговорить с Эмили Питтман.

– Хорошо, диктуйте адрес и телефон. – Реймонд кивнула и достала из кармана форменных брюк блокнот. – Офицер Портман, отнесите фотографии Джейн с ориентировкой в отдел и скажите, что мне нужны листовки. Когда они будут готовы – дайте знать. – Она засобиралась на выход.

– Лейтенант Реймонд, можно вас на секунду? – Грейс коснулась её предплечья, но та не остановилась.

– Келлер, мне срочно нужно в технический отдел, чтобы запустить «Эмбер Алёрт»^[207], я думаю, что Джейн в опасности. И ещё этот разговор с Эмили Питтман.

– Мне кажется, что исчезновение Джейн связано с делом, которое мы ведём.

– Неудивительно. Мне тоже. – Не было человека в департаменте, не знавшего об этом.

– Я знаю, что это против правил, но… Разрешите мне с напарником допросить Эмили. Я всё улажу с лейтенантом Мак-Куином. – Грейс едва поспевала за широко шагавшей Реймонд, пока они шли по коридору к лифту.

– Теоретически это возможно. – У лифта Реймонд замялась. Она пыталась понять, как будет правильнее поступить. Разговор с Эмили отнял бы у неё слишком много времени, которое она могла бы потратить с большей пользой. – Но если капитан об этом узнает – у нас будут проблемы.

– Я приму удар на себя.

– Ладно. Возьмите с собой кого-нибудь из моих. Детектива Хоппер. Она не будет мешать и напишет отчёт.

19 Глава

К полудню весь город гудел. На улицах было полно обеспокоенных людей. В кофейне, куда они заехали по дороге к Питтманам, Грейс словно нутром чувствовала гул боязливых перешёптываний.

На заправке произошло то же самое. Пока Джеймс заливал бензин в её «Челленджер», Грейс заглянула в магазин, чтобы купить сигарет и заплатить за топливо. Кассир, мрачный тип с заросшим лицом, бубнил что-то себе под нос, отсчитывая сдачу с сотни, и поглядывал на экран телевизора, где местный новостной канал освещал исчезновение Джейн Мэддокс.

Оповещение «Эмбер Алёрт» работало как нужно. Если Джейн ещё жива, шансы найти её значительно выросли, но если она мертва…

Повышенное внимание к её пропаже может заставить преступника залечь на дно или уехать из города. В таком случае шансы поймать его равны нулю.

Из-за того, что Эмили Питтман пока ещё не достигла совершеннолетия, опрашивать её было позволено только в присутствии родителей. Им нужно было дождаться, пока мистер или миссис Питтман вернутся с работы. Джеймс взял в участке стопку напечатанных, ещё тёплых листовок с фотографией Джейн – они развесили их по дороге.

Питтманы жили на Алки Бич, в трёхэтажном доме с озеленённой крышей. Двор у них был ухоженный: коротко подстриженный газон, клумбы с цветами, пышные кусты жасмина и кипарисы в горшках слева и справа от лестницы. Возле гаража и на подъездной дорожке стояли машины родителей Эмили.

– Проходите. – Дэлия Питтман впустила троих детективов в дом. – Будет замечательно, если это не займёт много времени.

– Дарен Питтман. Признаться, всё это совсем не вовремя, у меня много работы.

– Мы не отнимем много времени. – Джеймс пожал руку отцу Эмили и нахмурился.

– Присаживайтесь. – миссис Питтман указала на диван. – Принести вам что-нибудь?

– Нет, спасибо. – Грейс села на край дивана, надеясь не сильно помять плед, наброшенный с нарочитой небрежностью, и вздохнула, когда рядом с ней тяжело опустились Джеймс и детектив Нелл Хоппер. Последняя достала из кармана блокнот и ручку, чтобы зафиксировать показания Эмили для отчёта.

Когда в гостиную вошла Эмили и села в кресло напротив, отец и мать тут же, не сговариваясь, оказались за её спиной. Дэлия участливо и ободряюще сжала плечо дочери, а Дарен властно положил ладонь на спинку кресла и уставился в телефон.

– Спасибо, что согласились уделить нам время. – Грейс улыбнулась. – Эмили, если ты ответишь на несколько наших вопросов, то очень поможешь нам.

– Я уже сказала всё, что знала, миссис Мэддокс. – Она была напряжена, голос звучал неуверенно и ломко.

– Подумай, может, ты упустила какие-то важные детали.

– Ничего я не упускала! Мы были за городом. Вдвоём. А потом Джейн уехала. Я в это время спала.

Руки у Эмили дрожали, она смотрела куда угодно, но не в глаза Грейс. Грейс знала, что она лжёт.

– Послушай, Эмили… Твоя подруга пропала. Джейн сейчас, возможно, находится в смертельной опасности. Нагоняй от родителей – меньшее, о чём тебе сейчас стоит беспокоиться. Если ты знаешь что-то, что может нам помочь, – сейчас самое время сказать, потому что каждая минута, которую мы тратим впустую, лишает Джейн шанса быть найденной живой. Ты понимаешь, о чём я говорю?

«Маленькая дрянь», – внутри у Грейс звучали слова Саманты Мэддокс.

Она не хотела быть жёсткой с ребёнком, но Эмили вынудила её: она спасала себя от домашнего ареста, вместо того чтобы попытаться спасти подругу.

– Не давите на неё. – Дэлия раздражённо поджала губы. Её тонкие ноздри раздувались, когда она делала короткие вдохи.

Эмили взглянула на мать снизу вверх, оглянувшись через плечо. Глаза девчонки наполнились влагой, крупные слёзы повисли на нижних ресницах, а затем она разрыдалась. Грейс едва удержалась от победной улыбки.

– Я всё выдумала! – взвыла Эмили и закрыла лицо руками.

Родители обменялись настороженными взглядами и наклонились к дочери.

– Простите меня, пожалуйста, я не хотела. Но мне было так страшно…

– Всё в порядке, Эми, детка. Просто расскажи нам.

– Мы были на вечеринке, – всхлипывая и задыхаясь, произнесла она наконец, после того как Дэлия принесла ей стакан воды. – В доме приятеля парня, с которым я встречаюсь, в Плезант Хилле, недалеко от детского лагеря «Дон Боско».

Детектив Хоппер достала рацию и связалась с участком:

– Срочно вышлите патрульных на Карнейшен Роуд, в районе Плезант Хилл. Ориентировка: голубой джип «Вранглер», с вашингтонскими номерными знаками «547 – VAJ».

– Хорошо, расскажи подробней.

Девчонка часто всхлипывала, заходясь в истерике. Она пыталась взять себя в руки, но ничего не выходило. Тогда мать потрясла её за плечи и влепила отрезвляющую пощёчину.

Эмили прижала ладонь к щеке и затихла, а потом продолжила говорить спокойным, безжизненным тоном:

– Это была студенческая вечеринка. Меня пригласил мой бойфренд, а я пригласила Джейн. Мы соврали родителям, потому что иначе нас бы не отпустили.

– Кто был организатором вечеринки?

– Я не знаю, я даже не знаю, чей это был дом. – Эми пожала плечами. Судя по лицу Дэлии, Эмили ждал ещё один серьёзный разговор, после того как они с ней закончат. – Может быть, Дин Лейтман, он учился в нашей школе. Выпустился в прошлом году.

– Ты знаешь, почему Джейн уехала с вечеринки среди ночи?

– Нет, я… Сначала всё было хорошо. Я пригласила её, но предупредила, что не намерена с ней возиться, что ей пора заводить знакомства самой. Я всё время провела с Мэйсоном. Мы играли в «Элиас», было много пива и… джина, – призналась она.

– Так, ты теперь у нас пьёшь джин? – Дарен усмехнулся и взглянул на дочь.

– Нет, я не пила джин, папа, честно. – Она вытащила из-за спины маленькую подушку и принялась отчаянно мять её в руках.

– А Джейн?

– Нет, она попробовала один коктейль и всё выплюнула.

– И всё же, что такого случилось, что Джейн решила уехать? – Джеймс попытался вернуть её в нужное русло.

– Я не знаю, правда. Всё было хорошо, а потом… Потом она пропала на какое-то время. Я не помню, на сколько точно. Посреди ночи она спустилась со второго этажа. Выглядела она неважно, я решила, что придурок Дин Лейтман к ней приставал. Они сидели на лестнице вдвоём.

– Почему ты её не остановила?

– Не знаю. Всё произошло так быстро…

– У Джейн были друзья или знакомые, которые могли ей навредить? Возможно, взрослые, не из вашего круга.

– Нет, – уверенно ответила Эмили впервые за всё время. – Она была такой милой со всеми. Я не представляю, кто мог желать ей зла.

– Может быть, на вечеринке был кто-то из взрослых, кого ты не знала?

– Говорю же: это была студенческая вечеринка, я там почти никого не знала. – Эмили неуклюже сменила положение, поджав под себя ноги.

– Когда Джейн уходила, она сказала тебе что-нибудь?

– Нет, она просто вылетела из дома, завела машину и уехала.

– Тот парень… С кем она болтала. Дин, так?

– Дин Лейтман, он учится в Вашингтонском университете, на первом курсе.

– Он пошёл за ней?

– Нет, со второго этажа Джейн спустилась одна.

– Куда ещё, кроме дома, она могла поехать? Она могла сбежать? – Грейс теряла терпение, она нутром чувствовала, что найти Джейн живой им не удастся.

– Нет. Или я просто не знаю об этом.

– Но вы ведь были подругами?

– Да, мы дружим с самого детства. Но в последнее время… немного отдалились друг от друга.

– Как ты думаешь: почему?

– Не знаю, мы об этом не говорили. – Эмили взяла из рук матери стакан с водой, который чудом остался цел: Дэлия сжимала его так, что Грейс казалось, толстое стекло вот-вот лопнет, как лампочка, – и сделала несколько судорожных глотков. – Джейн много времени уделяла учёбе. Её не интересовали парни и вечеринки, понимаете?

– Понимаю. – Грейс в старших классах была такой же. Всё было так плохо, что на выпускном ей пришлось танцевать со старым мистером Эвансом, учителем истории.

На мгновение в комнате повисла тишина, прерываемая тихими всхлипываниями Эмили.

– Не понимаю, зачем Джейн понадобилось уезжать. Не могу поверить, что с ней случилось что-то плохое. – Эмили снова разрыдалась, хватая ртом воздух и давясь слезами. – И всё из-за меня.

– Не стоит себя винить, Эмили. – Грейс встала с дивана и подошла ближе к девочке. – Ты нам очень помогла. Не представляю, что бы мы делали без твоей помощи. – Джеймс и детектив Хоппер поднялись со своих мест и направились к двери. – Я сообщу тебе, когда что-то будет известно. – Грейс поджала губы и попыталась улыбнуться, но ничего не получилось. Она думала о том, что хорошо бы поговорить с этим парнем, Дином, но на это не было времени. Грейс не хотела давать Эмили ложную надежду на то, что всё закончится хорошо, но и промолчать не смогла, поэтому добавила: – Когда мы найдём Джейн.

20 Глава

– Это комната Джейн, – Ллойд Мэддокс открыл дверь в спальню своей пропавшей дочери.

Мать Джейн спала в соседней комнате, поэтому мистер Мэддокс говорил вполголоса.

Они решили заехать к родителям Джейн перед тем, как отправиться к опорному пункту, развёрнутому офицерами и волонтёрами на Крайнейшен Роуд.

Джеймс пропустил Грейс вперёд, похлопал Ллойда по плечу и сочувственно поджал губы. Отчим девушки не спешил переступать порог её спальни.

Его дурацкое сочувствие вызвало волну раздражения и осуждения со стороны Мэддокса. Работа Джеймса заключалась в том, чтобы люди в Сиэтле чувствовали себя в безопасности, и в основном он справлялся. Все дела, над какими он работал, рано или поздно были раскрыты. Но это… Эти убийства были чем-то абсолютно новым для него, чем-то, с чем он боялся не справиться.

Грейс была деликатной, понятливой, сопереживающей. Было в ней что-то такое, отчего Джеймсу становилось не по себе. Может быть, обманчивая открытость и выстроенная за ней неприступная стена. Или холодный взгляд, по которому ничего не прочтёшь. Ему нравилось за ней наблюдать и слушать, нравилось у неё учиться. Он впитывал каждое слово, каждую мысль, пусть на всё у него было своё мнение, Джеймс боялся не соответствовать ей. А ещё он боялся не унести ноги. Эти восторженные чувства к Грейс заставили его совершить сразу несколько необдуманных, торопливых поступков: он купил помолвочное кольцо для Мэдди; во время разговора с матерью сообщил, что в следующий раз навестит её не один; предложил Мэдди перестать принимать контрацептивы. Джеймс торопился, хотел привязать себя к ней, чтобы не думать о Грейс в этом смысле, чтобы убедить себя, что он сделал выбор и чувства, что он испытывал к Мэдди, в совокупности означали любовь.

Всё это, конечно, могло быть ошибкой.

Комната Джейн была похожа на все остальные комнаты девочек-подростков, в каких ему довелось побывать, начиная с того времени, когда он, будучи мальчишкой, проникал в эти комнаты через окна, чтобы его очередной школьной подружке не пришлось объясняться с родителями, заканчивая временем, когда он осматривал спальни девчонок, обманным путем вовлечённых в проституцию, пока их отцы сокрушались по этому поводу, а матери плакали.

Он остановился по центру, сунул руки в карманы джинсов и осмотрелся. Здесь было чисто – настоящая девчачья спальня. Светлые стены, всюду подушки и пушистые пледы. Над изголовьем кровати – постеры с мотивационными лозунгами, постельное бельё в мелкий цветочек. Обе дверцы платяного шкафа обклеены фотографиями. Над столом висел календарь, где Джейн планировала предстоящие дела: в следующую среду у них намечалась первая игра сезона, Джейн обвела дату розовым маркером. В субботу она была записана к дантисту, а в понедельник ей предстояло писать контрольный тест по химии. Рядом со столом стоял книжный стеллаж, доверху заполненный книгами и милыми безделушками. Среди прочего – деревянное распятие с бронзовым Иисусом, бессильно склонившим голову под тяжестью тернового венца. Джеймс подавил в себе желание перекреститься.

– Вы верующие? – Грейс до этого не встречала распятий в комнатах девочек-подростков.

– Саманта. Моя жена родилась в небольшой религиозной общине в Алабаме.

– В какую церковь вы ходили?

– Я баптист. Но Сэм католичка, она ходила в церковь Христа на Западной авеню. Иногда водила Джейн с собой. Когда мы переехали в Сиэтл с юга, Сэм обошла все церкви в городе, пока не нашла эту. Местный проповедник вроде был не особенно терпим к нынешней повестке. Ну, знаете… он отказывался венчать однополые пары, не давал своего благословения на смену пола и всё такое. Здешние его не особо любят, но те, кто, как моя жена, приехал из глубинки, обожают его. И спонсируют приют.

Джеймс и Грейс переглянулись. Они уже были в церкви Христа на Западной авеню и говорили с отцом Элайджей о другой девушке. О Мишель, которая была его воспитанницей. Отец Элайджа мог оказаться тем, кого они ищут. Убийствам вполне можно было приписать религиозный мотив. Охота на блудниц. Но Джейн не вписывалась в эту теорию.

На столе был порядок: несколько книг, раскрытый учебник, макбук, айпод и подставка для украшений – на ней висели серьги и несколько золотых цепочек с маленькими подвесками.

Грейс подошла ближе и коснулась одного из кулонов кончиками пальцев. Её внимание переключилось с украшений на распятие, затем на календарь. Она нахмурилась и наконец подошла к карте, прикреплённой под навесной полкой.

Отчим Джейн Ллойд Мэддокс плотнее запахнул серый вязаный кардиган. Он был в потёртых джинсах, на футболке красовалось пятно. Ллойд явно не брился с тех пор, как похитили его дочь, и несколько дней не принимал душ – мужчина выглядел помятым.

– Джейн хотела путешествовать после выпуска, – объяснил он, когда Грейс наклонилась к карте, чтобы разглядеть прикреплённые к ней цветные кнопки-гвоздики. – Хотела мир увидеть. У неё было столько планов… – Ллойд шмыгнул носом и потёр глаза. – Даже деньги откладывала. Она подрабатывала няней. – Мэддокс кивнул на копилку, которая стояла между книгами. – Хотя мы никогда не ограничивали её в расходах.

– Вы говорите так, словно уже оплакиваете её. Не нужно, Ллойд. – Грейс коснулась его плеча и ласково погладила, ощущая под ладонью колючую шерсть.

Джеймс взял в руки керамическую розовую свинью с прорехой на спине.

– Увесистая, – отметил он. – И это без монеток.

– Она была очень трудолюбивой, моя дочь. То есть… Простите… Она трудолюбивая. – Ллойд снова вытер глаза, теперь уже манжетой кофты, и подтёр нос.

– А технику вы ей покупали? – Грейс понимала, к чему клонил Джеймс.

По дороге к дому Мэддокс он высказал предположение, что, возможно, похитителем был тот, кого Джейн хорошо знала. Может быть, какой-то взрослый мужчина ухаживал за ней, о чём родители, конечно, не знали.

– Да, мы с женой неплохо зарабатываем. У меня риелторская компания, а жена – медсестра.

Грейс подошла к столу, натянула рукав на пальцы и открыла ноутбук.

– Одна из последних моделей, подарок на день рождения Джейн, – сообщил Ллойд. – Мы собирались подарить ей машину, но Джейн сказала, что хочет ездить на «Вранглере».

– Нам придётся его изъять, мистер Мэддокс.

– Что? Зачем он вам?

– Личная информация, в том числе электронные письма, сообщения в соцсетях, заметки, сайты, которые она посещала, могут помочь нам найти того, кто похитил вашу девочку. Мы вернём его, как только извлечём всю необходимую информацию.

Келлер упаковала ноутбук в пластиковый пакет и передала Джеймсу.

– Моя жена не хочет, чтобы её вещи трогали, детектив, – едва ли не взмолился Мэддокс, наблюдая, как Грейс открывала и закрывала ящики комода и стола и перебирала вещи Джейн.

– Я понимаю, сэр, но это необходимо. – Грейс вымученно улыбнулась. – В показаниях вы говорили, что у Джейн не было парня, что она ни с кем не встречалась. Но могло ли быть такое, что она скрыла это от вас?

– Не знаю, я уже ничего не знаю… – Он сложил руки на груди, на глазах выступили слёзы. – Я был весь в работе, Джейн всегда была близка с матерью, а моей заботой было дать ей всё: вещи, хорошее образование. Всё, чтобы она чувствовала себя особенной.

– Присядьте, Ллойд. – Джеймс принёс стул, Мэддокс грузно опустился на него и уронил голову на ладони.

– Вы замечали, чтобы Джейн в последнее время вела себя как-то… необычно?

– Всё было как всегда. Она хорошо училась, сидела с соседскими детьми, веселилась с подружками.

Нортвуд покачал головой и вернулся к рассматриванию фотографий, которыми Джейн завесила шкаф. Джеймсу вдруг стало интересно: каким бы он был отцом? Встречал бы дочь после посиделок с подружками? Отпускал бы на барбекю за город? Ллойд вовсе не был плохим отцом, но Джей знал и прошёл через такое, что был бы просто одержимым, беспокойным папашей. Дочь-подросток его бы возненавидела. В последнее время они с Мэдди часто говорили о детях.

Джеймс провёл ладонью по волосам и потупил взгляд, скинув с себя оцепенение.

– Вы хорошо знаете всех друзей Джейн, Ллойд? – спросила Грейс.

Ллойд закусил нижнюю губу, его плечи сотряслись несколько раз, но он взял себя в руки.

– Они все учатся в одной школе, детектив. Она была близка с Эмили с самого детства.

– Кто-нибудь кроме Эмили знает, что случилось с Джейн?

– Разумеется, мы обзвонили всех, кого знали.

Из соседней комнаты раздался пронзительный вой, отчего все присутствующие вздрогнули, затем ещё и ещё. Саманта заранее оплакивала свою дочь.

– Мы пришлём криминалистов, чтобы забрать некоторые личные вещи Джейн, – безотлагательно, но мягко сказала Грейс, понимая, что разговор подошёл к концу. – Держитесь, Ллойд. Если вам потребуется помощь психолога, просто позвоните мне, я всё устрою.

– Да, я… простите. – Он повёл их к выходу. – Сейчас я должен быть со своей женой.

* * *

Исчезновение Джейн Мэддокс поставило детективов в тупик. Встреча с Ллойдом Мэддоксом только добавила смятения. Джейн была хорошей девочкой. Она читала классические романы и держала распятие на книжной полке. Джейн не вписывалась в нарисованный профайлером портрет жертвы. Грейс была уверена, что в компьютере Джейн они не найдут ничего, кроме глупых переписок с подругами и типичных девчачьих игр вроде The Sims. Грейс чувствовала, что ей необходимо поговорить с кем-то эмоционально стабильным. Джеймс, как и она сама, был на грани. Ему не хотелось вести долгие разговоры, он хотел действовать. После визита в дом Мэддоксов Нортвуд созванивался с кураторами поисковых отрядов, ему не терпелось приступить к поискам пропавшей девушки.

Случайного совпадения быть не могло. Думать, что Джейн могла просто исчезнуть, заблудиться в лесу или попасться в руки другому психопату, было бы глупо. Когда в округе рыщет серийный убийца, охотящийся на девушек, все остальное кажется невозможным, надуманным. Грейс, в отличие от Джеймса, не надеялась найти Джейн живой, хоть и боялась признаться в этом даже самой себе.

Встретиться с Генри Уайтхоллом Грейс решила в кофейне возле участка, у них было несколько часов в запасе перед началом поисковой операции.

Когда она вошла в помещение, Генри уже сидел за столиком в углу, наклонившись над большим стаканом кофе и ссутулив плечи. В сером кашемировом джемпере и в очках, он мало походил на того уверенного мужчину в костюме и белой рубашке. Генри выглядел уставшим и казался повзрослевшим на несколько лет разом. Возраста ему добавляли щетина, скучающий взгляд, поблескивающий за стёклами круглых очков, и сероватый оттенок кожи под глазами, говорящий о частых перелётах и бесконечной череде недосыпов. Видеть его не идеальным агентом и профайлером из недосягаемого ФБР, а настоящим человеком было так же странно и неловко, как если бы Грейс увидела его обнажённым.

Келлер неуверенно махнула рукой, когда он поднял взгляд на шум открывающейся двери и улыбнулся ей.

– Вы хотели поговорить, детектив? – Генри помог ей с одеждой и придвинул стул, из-за чего Грейс растерялась.

– Да, простите, что вынудила вас приехать сюда… у меня появилось немного времени перед поисками Джейн.

– Не страшно. – Он сделал глоток кофе и покачал головой, а потом, поправив очки указательным пальцем, добавил: – Бюро поселило меня в «Хаятт» недалеко отсюда. Так о чём вы хотели поговорить? Вас беспокоит Джейн Мэддокс?

– Я буду откровенной, Генри. Я не верю, что мы найдём Джейн живой.

– Я тоже. – Он вежливо улыбнулся, но его взгляд оставался печальным.

Встретив понимание и поддержку в этом его жесте, Грейс осмелела. Расправив плечи, она положила руки на стол перед собой и выдохнула, прежде чем снова заговорить.

– Некоторое время я посещала лекции по криминологии и психологическому профилированию в местном отделении ФБР. И у меня сложилось определённое представление о классификации серийных убийц. Но ваша лекция и этот человек…

– Он именно человек, Грейс. Вам нужно поймать не чудовище, а человека, который прячется у всех на виду. Профилирование – не волшебная палочка, не заклинание, способное указать на какого-то конкретного человека. Это всего лишь набор признаков, позволяющих сформировать портрет, классифицировать, упорядочить и сузить круг подозреваемых до предельно возможного. Но с нашим парнем действительно тяжело. Я даже думаю остаться. Любопытное дело. Мне ещё не приходилось сталкиваться с таким на практике.

Когда к их столику подошла официантка, Келлер, скрыв разочарованный вздох, заказала эспрессо с двойной порцией сливок. Хотелось есть, но Грейс не смогла бы проглотить ни кусочка, в горле стоял ком. Она рассчитывала, что им пришлют более опытного специалиста, но очевидно, что опытные специалисты занимаются чем-то более серьёзным. Пропавшими детьми, сектами, сексуальным трафиком. Несколько убитых проституток не волнуют директора поведенческого отдела ФБР. Убийство Джейн Мэддокс могло бы впечатлить их, но Грейс не хотелось думать о невинной девочке как о рычаге давления на Бюро.

– Почему оно кажется вам любопытным?

– Убийца, он… неоднозначный. И после исчезновения Джейн всё стало ещё интереснее. Условно можно разделить серийных убийц на четыре группы, если не брать в расчёт каннибалов и убийц по природе психического отклонения. Гедонисты, визионеры-психотики, тираны и миссионеры. Чаще всего форма социопатии у гедонистов характеризизуется эгоцентричностью и нормализацией удовлетворения своих потребностей и сексуальных девиаций, даже если ради этого нужно убить человека. Визионеры совершают убийства под действием галлюцинаций и иллюзий. Обычно они говорят, что это голоса в голове приказывали им зверствовать. Тираны или властолюбцы убивают, чтобы почувствовать власть над беспомощной жертвой и компенсировать своё ощущение ничтожности и бесполезности. Миссионеры зачастую религиозные фанатики или последователи какой-то идеологии. Их цель – отчистить мир от «грязи», поэтому их жертвами обычно становятся люди из определённых групп: проститутки, гомосексуалисты, зависимые, некоторые этнические группы и адепты разных религий.

– И наш парень не подходит ни под одно из этих определений. – Грейс помолчала и сделала глоток кофе под выжидающим взглядом Генри. – Или… под несколько сразу.

– Вот именно! – Генри едва подавил радостный вопль. – Если мы исключим визионеров, он подходит под все определения разом. Ему нравится власть, он получает сексуальное удовлетворение и в качестве жертв выбирает женщин из определённой социальной группы. К тому же после исчезновения Джейн его можно причислить к дезорганизованным серийным убийцам, хотя до этого мне казалось, что он вполне организован. Да, убийцы могут переходить из одного состояния в другое, но обычно не так стремительно. О дезорганизованном подходе говорит ещё и то, что период эмоционального покоя сильно сократился. Между Фрэнсис Мак-Кидд и Кэтрин Донован – при условии, что все жертвы обнаружены, – прошло больше года, но теперь… Две недели? Неделя? Что-то стриггерило его. Какое-то событие. Я пока не могу понять – что. Возможно, это что-то из детства. Встреча с матерью или с кем-то, кто когда-то, очень давно, был ему дорог. Может быть, этот важный человек отверг его. Не понимаю, я в замешательстве.

– Мы все в замешательстве.

– Его психологический портрет подвижен, нестабилен. С таким типом очень сложно работать. В случае с Фрэнсис, Кэтрин и Мишель я допускаю сталкинг. Возможно, он некоторое время следил за жертвами, чтобы втереться в доверие. Фрэнсис была завсегдатаем дешёвых баров, он мог взаимодействовать с ней там: пару раз угостить коктейлем, выслушать её жалобы на никчёмного мужа-тирана. Мишель – считайте, что сирота при живой матери, которая жила в приюте и употребляла запрещённые вещества. Чтобы завоевать её доверие, достаточно было предложить ей конфетку. А Кэтрин… Кэтрин – танцовщица. Скорее всего, он наблюдал за ней как зритель, платил больше остальных или чаще других уединялся в комнате для приватных танцев.

– Я говорила с коллегой Кэтрин Донован, она сказала, что не замечала ничего подобного.

– И наконец, Джейн. Случайная жертва, подвернувшаяся под руку в момент эмоциональной нестабильности. Ему нужно было… сбросить напряжение. Как бы ужасно это ни звучало.

– Но что нам делать? Куда двигаться?

– Оперативная работа. Занимайтесь поисками Мэддокс, опрашивайте людей. Присмотритесь к тем, кто придёт на её похороны.

Грейс вздрогнула. Она понимала, что им не найти Джейн живой, но то, что Генри уже похоронил девушку, казалось неправильным. Сердце кольнуло, ему словно стало тесно в груди.

– Я всё ещё убеждён, что он может находиться поблизости, потому что ему нравится наблюдать за этой игрой и водить вас за нос. – Уайтхолл допил свой кофе и откинулся на спинку стула. – У меня самолёт сегодня вечером, но, пожалуй, я останусь ещё ненадолго. Попробую разобраться с тем, что могло его стриггерить. Может быть, встреча с матерью, как думаете?

– Не знаю. И к чему могла привести эта встреча, кроме эмоциональной нестабильности и потребности в новых убийствах?

– Вы знаете ответ не хуже меня, Грейс. – Генри лукаво улыбнулся.

Его улыбка и взгляд вынудили Грейс отвернуться к окну. Вечер вспыхивал огнями городской иллюминации и бликами автомобильных фар на стёклах. Ветер нёс с залива холод – прохожие кутались в дутые куртки и шарфы. По тротуарам скользила опавшая листва, моросил дождь. Грейс пожалела, что оставила машину на парковке возле участка. Генри был прав: она знала ответ и думала об этом последние несколько дней, с тех пор как профайлер натолкнул её на мысль, что зацикленность на молочных железах может отражать конфликт с матерью. Какое событие превратило его в дезорганизованного убийцу? Если это была встреча с матерью, жива ли она до сих пор? Грейс сомневалась.

– Я бы порекомендовал обратить внимание на заявления о пропаже женщин в возрасте от пятидесяти до семидесяти лет. В анамнезе: неблагополучные районы, деструктивные зависимости, полное или частичное лишение родительских прав.

– Вы понимаете, какая это работа?

– Да, понимаю. Для начала попросите оператора сообщать вам о пропажах женщин похожего возраста.

– Что, если мы ошибаемся?

– Возможно. – Он согласно кивнул и снова посмотрел ей в глаза. – А если нет?

21 Глава

Декабрь 1999 года.

В приюте ему сразу не понравилось. Столкнувшись со строгим распорядком, он стал сопротивляться. Мальчишка не привык к тому, чтобы его кто-то контролировал. Он очень рано повзрослел и с тех пор всегда сам распоряжался своим временем. Он сам просыпался по утрам, сам готовил завтрак для себя и позже для сестры, в основном панкейки из готовой сухой смеси, сам собирался в школу и знал, когда к остановке подъедет школьный автобус. Мать, как правило, просыпалась только к вечеру.

Воспитатели следили за тем, как он одет, сколько ест, когда ложится спать. Несколько раз его ловили с фонариком и книгой, после третьего – фонарик у него отобрали. Следили за его успеваемостью в муниципальной школе, которую он и другие воспитанники его возраста посещали. Учился он неважно, с таким средним баллом он не мог рассчитывать даже на захудалый колледж, о чём ему не уставали напоминать.

Но успеваемость мало его волновала, как и гипотетическое обучение в колледже. Он знал, что есть множество способов заработать деньги. Больше всего на свете он волновался о сестре. Он следил за тем, чтобы малышку не обижали старшие дети, чтобы она тепло одевалась. Мальчик читал ей на ночь, когда удавалось, старался больше времени проводить рядом. Ему казалось, что ответственность за сестру полностью легла на его плечи, с тех пор как Сара Говард привезла их в приют в Спокане.

Он переживал, что однажды её удочерят. Никто не захочет взять его, потому что ему уже стукнуло двенадцать. Первыми всегда разбирали младенцев и детей младше пяти лет, потому что так проще. Проще воспитать под себя ребёнка, чем возиться с подростком, который уже как мог воспитал себя сам.

Когда в стенах приюта под предлогом благотворительности оказывалась очередная пара, он молился всем, кого мог вспомнить, чтобы его сестра никому не приглянулась. Несколько раз перед «смотринами» он лохматил её причёску, пачкал лицо и одежду, из-за чего она обижалась на него и тихо плакала, непонимающе хлопая своими чудесными длинными ресницами. Но это не помогало. В глазах женщин стояла боль нереализованного материнства, мужчины сдержанно улыбались и изредка заговаривали с малышами.

Он слишком рано научился считывать эмоции людей и пользоваться этим. Всё началось с тех пор, как в их с матерью жизни появился Чед.

Чеда выводило из себя буквально всё. Он отвешивал ему подзатыльники просто между делом. Его раздражали просьбы, мельтешение, младенческий плач и ещё много всего, на что остальные не обращали никакого внимания.

После той ночи, когда он ворвался в мамину спальню с игрушечной битой в руках, всё стало ещё хуже. Сначала Чед лишился работы на траке. Сидя дома, он стал вести себя агрессивней. Он начал больше пить и становился всё меньше похожим на человека. Иногда он не ночевал дома. Тогда мать приводила в дом посторонних мужчин. Они всегда уходили утром, сталкиваясь с мальчиком на кухне, пока он завтракал перед школой, трепали по волосам и оставляли деньги на обувной полке. Он вздрагивал каждый раз, когда эти мужчины к нему приближались, потому что накануне ночью слышал, как в спальне кричала мама. Он не представлял, что они с ней делали. Их денег ни на что не хватало. Несколько раз он забирал деньги себе, чтобы купить коробку молочной смеси для сестры: мать никогда не кормила её грудью, но вскоре она поймала его за воровством и пожаловалась Чеду, когда тот вернулся домой. Тот пришёл в ярость и так сильно отделал его, что мальчишка ещё недели две не появлялся в школе. Вскоре мать устроилась на какую-то паршивую дневную работу, а Чед стал больше времени проводить дома. Мальчишка получал от него просто за то, что существовал. Матери не было никакого дела до постоянных синяков на его теле.

«Поделом, воришка, – отмахивалась мать. – Будь хорошим мальчиком, и он не станет тебя бить», – добавляла она.

Однажды, когда мать была на работе, Чед сильно напился. Мальчик в это время готовил обед. Вернувшись из школы и обнаружив голодную сестру и пустой холодильник, он достал из шкафа готовую смесь для макарон с сыром и принялся за готовку.

– Есть чё пожрать? – Чед заявился на кухню и грузно опустился на стул.

– Да, уже всё готово. – Мальчик выключил огонь под кастрюлей, перемешал макароны с сублимированным соусом с запахом сыра и разложил еду в две тарелки, одну из которых поставил перед Чедом, а вторую придвинул к сестре. Сам он пообедал в школе и собирался съесть свою порцию чуть позже, когда проголодается.

Чед набросился на еду и сунул в рот ложку, полную горячих макарон, а затем взвыл и выплюнул всё в тарелку.

– Сучёныш, я обжёгся из-за тебя!

Он поднялся на ноги и схватил мальчишку, прежде чем тот успел среагировать. Кастрюля полетела на пол, как и тарелки, полные еды, когда Чед с силой прижал его к столу и приложил затылком об столешницу.

– Я покажу тебе…

Чед стащил его на пол, как безвольную куклу, ударил кулаком по лицу, из-за чего рот наполнился кровью, и поволок к лестнице в подвал.

Он не мог объяснить, почему его парализовало, когда Чед тащил его по лестнице вниз, не мог понять, почему не отбивался. Мальчик ненавидел себя за то, что безвольно лежал на полу, снося все удары.

Чед расстегнул и вытащил из петель кожаный ремень с тяжёлой пряжкой. В воздухе послышался свист, а затем металлическая застёжка вспорола кожу на его спине через одежду. Он чувствовал боль, но не плакал. Чувствовал, как алые мокрые пятна расползаются на светлой ткани его заношенной футболки, чувствовал, что в зубном ряду появилась прореха, чувствовал пульсацию, с которой рот наполнялся кровью. Красная пузырящаяся влага текла по подбородку, по щеке, пачкая прохудившийся и поеденный молью ковёр на полу. Мальчишка словно смотрел на себя со стороны. Он понимал, что происходит, понимал, что Чед может его убить, но ещё он знал, что любая реакция может принести маминому приятелю чувство радости и удовлетворения. Он не хотел доставлять ему такого удовольствия.

Выплеснув злость, Чед выдохся. Он натужно и хрипло дышал. Ремень упал на пол рядом с ним, и звяканье пряжки заставило его вздрогнуть и зажмуриться.

Лёжа на животе, мальчишка слышал удаляющиеся шаги Чеда по ветхой, скрипучей лестнице.

Когда мать вернулась домой, то обнаружила малышку на кухне, она ела холодные макароны с пола, отделяя их от осколков посуды, пока Чед дремал на диване. Его самого мать нашла спящим на полу в подвале и ещё долго не могла разбудить. Он пришёл в себя от какого-то резкого запаха прямо под носом. Мать велела ему встать и привести себя в порядок.

Она не вызывала полицию или «Скорую», не обработала ему раны, не выгнала Чеда из дома, но пригрозила, что заявит на него, если это повторится. Она уволилась с работы, стала больше пить. Вскоре Чед просто исчез из их жизни. О нём напоминали только вещи, пожелтевшие синяки, незатянувшиеся раны на спине и бёдрах и временами кровоточащие десны.

Через пару недель на пороге их дома возникла Сара Говард.

Думая о Чеде, мальчишка не мог допустить, чтобы его сестру отправили в приёмную семью. Вдруг кто-нибудь обойдётся с ней так же, как с ним когда-то поступили мать и Чед? Он бы никогда себе этого не простил.

Поэтому, когда в приют пришла очередная пара с ищущими глазами, он всеми силами пытался спрятать от них сестру. Вот только их не интересовали пятилетние девчонки. Он подслушал разговор между воспитателями, притаившись за углом, пока те курили на заднем дворе, и узнал, что у мистера и миссис Йоргенсон несколько лет назад умер ребёнок. Светловолосый тринадцатилетний мальчик. Миссис Йоргенсон закрыла лицо руками и расплакалась, когда увидела его.

Уже через несколько дней ему велели собрать вещи и отвезли в дом возможных приёмных родителей, чтобы они могли познакомиться с ним и решить, смогут ли забрать его.

В машине он вёл себя тихо, старался контролировать эмоции, не кричал и не отбивался, когда его сажали в минивэн, принадлежащий приюту, но слёзы катились из глаз против его воли, мальчишка ничего не мог с этим сделать.

– Перестань, парень. Может, тебе удастся уговорить их взять и твою сестрёнку. – Воспитатель, которому поручили отвезти его, улыбнулся в зеркало заднего вида.

Он прожил в семье Йоргенсонов ровно месяц, до тех пор, пока они могли его выносить.

Поначалу мальчик пытался мягко намекнуть, что в приюте у него осталась сестра. Он говорил, как скучает по ней и она не справится без него. Она слишком маленькая, слишком наивная, слишком его, чтобы позволить ей остаться в приюте. Затем он стал давить на их совесть: «Нельзя разлучать брата и сестру, вы разве не знаете?» Но они отвечали, что пока готовы взять только одного ребёнка.

Мальчик понимал, что они искали замену своему погибшему сыну, им не нужна была дочь. Затем он стал умолять их, обещал, что будет кем угодно, что они могут называть его Хенриком, а взамен просил только об одном – забрать его сестру из приюта.

Когда он понял, что на них не действует ни один из способов, то решил поступать иначе.

На День Благодарения к ним в гости приехала сестра миссис Йоргенсон – красивая, розовощёкая высокая блондинка с пухлым малышом на руках, навскидку ему было два или три года. Малыш Магнус был хорошеньким и всюду следовал за ним, пока женщины готовили на кухне, а мистер Йоргенсон прибирался в гараже, дети без толку болтались по двору. Мальчик приставал к нему, просился на руки и в конце концов так достал его, что он толкнул малыша в грудь. Тот упал на спину, ударившись головой о деревянное ограждение для клумбы, и завопил. На крикивыбежала обеспокоенная мать Магнуса. Она бросила на землю полотенце, которым вытирала руки, и бросилась к сыну.

Когда трое взрослых потребовали у него объяснения, мальчик соврал, что ребёнок упал сам. Женщины увели Магнуса в дом. Сестра миссис Йоргенсон – Юсефине – расстегнула рубашку и вытащила тяжёлую грудь с крупным розовым соском. Магнус схватил сосок губами и прильнул к материнской груди, ища успокоения. Миссис Йоргенсон завернула несколько кубиков льда в полотенце и приложила к затылку племянника.

А мальчишка смотрел на них и думал о том, какое на вкус грудное молоко. Кормила ли его мать? Он не помнил этого, ему хотелось сбросить Магнуса с коленей Юсефине и жадно впиться в её грудь своим ртом.

После ужина в честь Дня Благодарения, лежа в кровати в комнате Хенрика, провонявшей смертью и лекарствами, мальчик услышал разговор между мужем и женой.

Мистер Йоргенсон рассказал жене о том, что на самом деле случилось во дворе. Он всё видел. И предал его. Миссис Йоргенсон сказала, что это ужасно и ей кажется, будто она не справляется, но готова дать мальчику ещё один шанс.

Он улыбнулся, у него был запасной план.

Золотистый ретривер, добродушный придурок по кличке Брэнди, был собакой Хенрика. Мальчишка видел, как сильно хозяева привязаны к питомцу: миссис Йоргенсон ежедневно брала его с собой на утреннюю пробежку, вычёсывала блестящую шерсть и угощала лакомствами. Он лизал ей руки и лицо.

– Ко мне! – скомандовал мальчик, сидя на крыльце под утро, пока хозяева дома ещё спали. Пёс схватил зубами мяч и бросился к мальчишке, так похожему на его Хенрика, но пахнувшему совсем иначе. – Умница, – шепнул он, когда Брэнди выплюнул ему в ладонь склизкий мячик. – Неси, – потребовал он и зашвырнул мяч в кусты.

Пёс озадачился. Он искал мячик среди низкорослого кустарника, отпрыгивая каждый раз, когда натыкался на шипы. Воспользовавшись тем, что собака увлечена игрой и пытается добыть мяч, мальчик поднялся на ноги и пошёл за ним следом. Он достал из кармана складной нож фирмы «Смит и Вессон», который украл у Шона до отъезда с фермы Мак-Кидд, и выдвинул лезвие. Схватив пса за загривок, он слегка потрепал его по шерсти.

– Умница, – прошептал он и быстрым движением всадил нож ему в горло.

Оставив собаку на заднем дворе истекать кровью, мальчишка вернулся в спальню. Лёг на кровать и заснул. А проснулся уже через пару часов от воплей миссис Йоргенсон.

– Это он! Это он сделал! Вышвырни его из нашего дома, Исаак! – кричала она.

Он откинул одеяло, поднялся с постели и подошёл к эркерному окну. Сдвинув в сторону тюль, мальчишка взглянул в окно. Миссис Йоргенсон сидела на коленях над трупом собаки и рыдала, схватившись за голову.

Внезапно её тело перестало сотрясаться, она обернулась и взглянула в окно второго этажа. Её взгляд впился в него.

Мальчишка улыбнулся, и тогда Эмма подорвалась с места и бросилась к дому. Он сообразил, что она бежит к нему, подошёл к двери и запер её, для надёжности повиснув на ручке.

Она плакала и ломилась в комнату своего погибшего сына, где, по словам Эммы, поселилось чудовище. Она называла его чудовищем, монстром, ублюдком, но ему было плевать. Плевать на её чувства, на её горе, на Хенрика, которого он должен был заменить. Эмма скулила под дверью, как Брэнди, когда он воткнул нож ему в глотку. Ему хотелось сделать с миссис Йоргенсон то же самое.

Когда ближе к вечеру Исааку удалось успокоить Эмму и отвести её в спальню, мальчишка открыл дверь. Он взял небольшую сумку, куда поместились все его вещи, и вышел в коридор, где Исаак уже ждал его.

Мистер Йоргенсон осмотрел комнату сына и взглянул на мальчишку.

– Отдай то, что ты взял.

Прямо перед тем, как закрыть сумку, он стащил с кровати тонкое одеяло, сшитое из разноцветных лоскутов ткани, свернул его в трубочку и добавил к своим вещам.

– Я не… Я ничего не брал.

Мистер Йоргенсон схватил его за плечи и потряс.

– Его сшила Эмма. Для нашего сына. Ты не имеешь на него права, – сквозь зубы сказал он.

Тогда мальчишка нехотя вытащил одеяло из сумки и бросил на кровать.

В машине Исаака он сидел в радостном предвкушении. Он не хотел убивать собаку, но пришлось, чтобы вернуться к сестре. Ради неё он был готов сделать что угодно. Если бы для этого потребовалось убить Йоргенсонов, мальчишка сделал бы это, не задумываясь.

Глядя в окно на проносящийся мимо лес, на редкие встречные автомобили и на мокрый от дождя хайвей, мальчишка улыбался, представляя, как сестра обрадуется, когда его увидит. Он хотел привезти ей в подарок одеяло, но не вышло. Он не сомневался, что она будет рада видеть его в любом случае, тем более что ему удалось набить карманы сладостями, пока Исаак прогревал машину, простоявшую всю ночь на подъездной дорожке.

Когда они приехали, мальчишка выбежал из машины и ринулся в спальню, где спали девочки пяти – восьми лет. Он знал, что, как только Исаак расскажет директору обо всём, его накажут, запрут в чулане (хорошо ещё, если Исаак не решит обратиться в полицию), оставят без еды на какое-то время и не дадут увидеться с сестрой.

В спальне он обнаружил тучную и очень добрую восьмилетнюю Бэтти, которая заботилась о его сестре. Бэтти сообщила, что малышку удочерили пару недель назад и теперь никто из них не знает, где она.

22 Глава

Грейс заглушила машину посреди дороги за оградительной жёлтой лентой на Карнейшен Роуд, неподалёку от Плезант Хилла, и взглянула на Джеймса.

– Готов?

– Сомневаюсь.

Участок богом забытой просёлочной дороги выглядел оживлённым. Патрульные развернули пункт сбора на обочине, где собрались волонтёры из поискового отряда в ярко-оранжевых жилетах со светоотражающими полосками на них. Добровольцы стояли вокруг координатора, который держал в руках карту местности, расчерченную на квадраты, и давал указания.

Грейс сомневалась, что они найдут Джейн неподалёку от места, где она пропала, но здесь могли быть улики, что-то, что помогло бы им найти её.

Лес по обе стороны от дороги походил на безмолвный чёрный океан. Свет фар, фонариков и полицейских мигалок придавал укатанной дороге цвет.

Казалось, что за городом текла иная реальность, созданная по альтернативным законам мироздания, которые Грейс не удавалось охватить своим умом. Голова отказывалась думать, словно этот бесцветный, чёрно-белый в ночи пейзаж внедрялся в каждую клеточку её мозга и превращал его в нечто похожее – в безмятежное и безмолвное ничто.

Келлер стояла не двигаясь, пока Джеймс не положил руку ей на спину и не подтолкнул.

Ветер погнал по небу облака, обнажив белый полумесяц. Его свет слабо освещал территорию, но это было не нужно: криминалисты, прибывшие на Карнейшен Роуд – суровые, крепкие парни в форме, привыкшие к работе в спартанских условиях, – развесили прожекторы по оцепленной территории и включили их.

Келлер и Нортвуд медленно приблизились к поисковикам. Грейс на мгновение застыла, разглядев среди незнакомцев Мэдди. Она, обняв какого-то парня за плечи одной рукой, вытянула вторую, в которой был телефон, чтобы сделать сэлфи.

– Выложу в «Инстаграм»^[208], – сказала она и открыла свой профиль. – Вдруг кто-то ещё присоединится. Среди моих подписчиков есть волонтёры. – Убрав телефон в карман, она обернулась на звук шагов. – Привет, малыш! – Её губы растянулись в широкой улыбке. – Я знала, что увижу тебя здесь. – Мэдди подбежала к ним, обняла Джеймса за шею и коротко поцеловала в губы, слегка нахмурившись. – Привет, Грейс. – Поцелуй в щёку достался и Келлер.

Мэдди выглядела перевозбуждённой. Пряди её светлых волос, выпавшие из пучка на макушке, завились от влаги; глаза лихорадочно блестели; над верхней искусанной губой блестели росинки пота, хотя воздух был уже по-осеннему холодным.

Парень, с которым она фотографировалась, заметил пропажу подруги и подошёл к ним.

– Детективы. – Он неловко кивнул, сжимая в руках алюминиевую термокружку.

– Это Калеб. – Мэдди схватила его за предплечье и решительно подтащила ближе.

– Мы, кажется, уже знакомы. – Джеймс сдержанно улыбнулся и протянул Калебу ладонь для рукопожатия.

– Правда? – удивлённо протянула Мэдди.

Её взгляд скользил от Калеба к Джеймсу и обратно.

– Виделись недавно в церкви Христа.

– Помнишь, я говорил, что помогаю отцу Элайдже с ремонтом?

– Точно. – Мэдди нахмурилась. – А что вы там делали?

– Это не… неважно. Поговорим дома. – Джеймс нахмурился. – А что ты делаешь здесь среди ночи?

– Я волонтёр, Джей. Я здесь с тех пор, как пришло оповещение «Эмбер Алёрт».

– Мы ведь тысячу раз это обсуждали, Мэдисон, – едва слышно сказал Джеймс. – Ты не могла бы оставаться дома по ночам, по крайней мере, пока мы не поймаем парня, который убивает женщин?

– Надеюсь, у отца Элая нет проблем? – Калеб обратился к Грейс, чтобы сменить тему и не смущать Мэдди и Джеймса, продолживших пререкаться. Им не удалось отложить «серьёзный разговор» на более подходящее время.

Келлер невольно думала об отце Элайдже как о единственном подозреваемом: Мишель Форбс жила в приюте, где он служил куратором, Джейн Мэддокс посещала воскресные службы с матерью. Но Кэтрин Донован, по словам её сестры Николь, не была религиозна. А святой отец мог предоставить алиби. В собранном пазле не хватало нескольких деталей.

– Не волнуйтесь. Мы просто поговорили о Мишель.

– Я очень рад, отец Элай хороший человек. И хороший пастор. Ему сложно содержать приют после того, как государство перестало его обеспечивать, но он вроде справляется. Эти люди… В безопасности. Разумеется, все, кроме Мишель. Но за всеми не уследишь, верно?

– Да, вы правы…

Грейс не успела закончить. Её внимание привлёк шум со стороны леса. Часть волонтёров из поискового отряда стали выходить на дорогу. Их оранжевые жилеты мелькали яркими пятнами среди мшистых стволов деревьев. А в следующую секунду у патрульного, который стоял к Грейс ближе всех, зашипела рация:

– Машина найдена. Голубой джип «Вранглер» с вашингтонскими номерными знаками – «547 – VAJ». Повторяю: найдена машина Джейн Мэддокс, – в рацию говорил координатор поискового отряда.

* * *

Машину нашли на глиняной дороге посреди леса. Криминалисты тут же оцепили участок местности, чтобы попытаться найти следы преступника, что сделать было практически невозможно из-за опавших листьев и высокой травы.

Волонтёры выглядели уставшими и слегка настороженными. Несколько мужчин, стаптывая следы шин на дороге, бродили за огороженной территорией с крошечными карманными фонарями в руках: каждый их шаг сопровождали длинные, бледные языки света. Они надеялись найти неподалёку Джейн.

Или не найти.

Последнее, чего бы им хотелось, – отыскать её тело или какие-то отдельные его части. Найти человека живым, вернуть в семью, спасти было их конечной целью. Тем, ради чего они брали отгулы на основной работе или поднимались с дивана и садились в машину после тяжёлого трудового дня. Обнаружить кого-то живым было приятно, это было наградой за их нелёгкий труд. Но мёртвым тоже нужен покой, они заслуживали надгробия, а их близкие нуждались в правде. Какой бы болезненной она ни была – незнание всегда гораздо больней. И все же натыкаться на мертвецов, особенно когда дело касалось детей, никому из них не хотелось.

Внимание Грейс привлёк джип «Вранглер» Джейн. Точно такой же стоял в гараже Дэниэла Келлера. В детстве Грейс нравилось проводить время с папой, сидеть на ящике с инструментами в гараже и наблюдать, как он возится с автомобилем. Грейс училась водить на этом джипе и свою первую аварию тоже совершила на нём.

– Ключи не нашли? – Джеймс стоял за её спиной.

Он слегка запыхался, потому что курил по дороге. Его дыхание вырывалось в ночь белёсым полупрозрачным облаком пара. Криминалисты пытались вскрыть машину подручными средствами: ломом и длинными щипцами для сбора улик.

– Нет, машина закрыта. Думаю, преступник откатил её сюда от основной дороги и запер. Приходится вскрывать, чтобы осмотреть салон. – Один из криминалистов с ломом в руках остановился и стёр пот со лба тыльной стороной ладони.

– Нужна какая-то помощь? Могу вызвать профессионалов, они быстро вскроют машину. – Джеймс обошёл машину по кругу, внимательно рассматривая салон.

Внутри не было ничего необычного. Даже мусора, что подростки обычно бросают себе под ноги. Не было сумки или мобильника, крови, следов борьбы или любого другого признака, который мог бы рассказать о том, кто сидел за рулем этой развалины до и после того, как Джейн пропала, рассказать о последних минутах перед тем, как девчонку похитили.

– Мы разберёмся. – Дверца джипа натужно скрипнула и распахнулась в подтверждение его слов.

– Отлично. – Джеймс поджал губы и кивнул. – Сообщите, если найдёте что-то интересное.

– Так точно! – Криминалист шутливо отдал честь, натянул маску на лицо и наклонился над водительским сиденьем. – Кое-что интересное я уже нашёл. – Он жестом подозвал детективов подойти ближе и включил ультрафиолетовый фонарик. – На сиденье кровь. – Он достал из кармана защитного костюма пакет для сбора улик, несколько скребков и ватных палочек. – Её вытерли, но недостаточно хорошо. Вот, смотрите. – Эксперт надавил на перфорированную кожу сиденья ватной палочкой, и она тут же окрасилась. – Кровь и, возможно, сперма или слюна, если судить по консистенции.

– Сколько по времени займёт анализ? – Грейс не хотелось думать о том, чьи это кровь и сперма и как именно они оказались на сиденье, её слегка тошнило.

– Отвезём в лабораторию, когда закончим здесь. Через пару дней всё будет готово.

– Как, говоришь, тебя зовут? – уточнил Джеймс.

Нортвуд не видел его, когда обнаружили тела Мишель и Кэтрин, или не признал из-за защитного костюма.

– Я Арчи. Арчи Морган.

– Спасибо, Арчи, мы подъедем в лабораторию послезавтра. Надеюсь, тебе будет чем нас порадовать.

Сообразив, что их присутствие только отвлекает экспертов, детективы решили вернуться к опорному пункту и понаблюдать за работой волонтёров.

Возвращаться им пришлось вдвоём. Грейс достала телефон из кармана и включила фонарик. Без света они не разбирали тропу.

Келлер и Нортвуд пробирались сквозь папоротники, частокол тёмных стволов и приземистый кустарник, прежде чем вышли к дороге. Джеймс увидел Мэдди, которая собиралась отправиться в лес, чтобы прочесать очередной квадрат, и поспешил к ней: надеялся её отговорить.

Грейс прошлась вдоль обочины, не особенно на что-то рассчитывая. Она уже собиралась возвращаться, ей хотелось сесть в машину и поехать домой, чтобы поужинать, принять душ и переодеться, когда увидела следы борьбы. У обочин опавшая листва собралась в ровные шуршащие валики, и только в одном месте листья разметались по дороге, обнажив сырую землю, пахнущую перегноем, и островки пожухлой тёмной травы.

Грейс опустилась на колени, оперлась ладонью на дорогу и присмотрелась, подсвечивая пространство перед собой телефоном. На рыжей листве Грейс не сразу заметила красно-коричневые капли крови.

– Джеймс, здесь есть кое-что! – крикнула она, обернувшись через плечо. – Нужен пакет для сбора улик. – Грейс поднялась на ноги, отряхнула брюки и подошла к откосу кювета. Среди опада что-то блеснуло, а затем порывистый ветер смёл листья в сторону. – И кажется, я вижу телефон. – Грейс надела перчатки, сощурилась, подошла ближе к краю ливневой канавы, чтобы рассмотреть находку получше. – Точно, это телефон. Приведи кого-нибудь, нужно забрать его и отвезти в лабораторию.

23 Глава

«Додж Челленджер» Грейс плавно выкатился на перекрёсток. Светофор горел красным. Термометр, встроенный в бортовой компьютер её машины, показывал значительное похолодание. Улицы пустовали, для пешеходов и автомобилистов в районе, где располагалась криминалистическая лаборатория, было ещё слишком рано.

Пару дней назад тело Джейн Мэддокс обнаружили в лесу возле детского лагеря «Гамильтон», закрытого на зиму. От новости, что ей сообщил Джеймс, внутри неё что-то разбилось. Это что-то уже, казалось, состояло из мелкого крошева стекла, но продолжало глухо звучать на языке и биться в рёбра. Все её чувства и инстинкты обострились.

Грейс нервно постукивала пальцами по рулю и поглядывала на часы.

Доктор Скотт Хэмптон назначил встречу на шесть тридцать утра, а время уже близилось к семи.

Келлер беспокойно взглянула на светофор, решив, что его заклинило, перевела взгляд вниз и увидела листовку с фотографией Джейн Мэддокс и надписью: «Пропала».

Когда сигнал с красного сменился на зелёный, Грейс тронулась с места, повернула налево и въехала на парковку лаборатории. Центральный вход был освещён, но парковка утопала в темноте. Несколько машин, покрытых изморосью и опавшими листьями, в том числе и автомобиль Хэмптона, говорили о том, что криминалисты, как и сам доктор, весь день и всю ночь после обнаружения тела провели за вскрытием и сбором улик.

Грейс припарковалась рядом с Джеймсом и заглушила двигатель. Келлер вышла из машины, заблокировала двери через центральный замок и подпоясала пальто, спасаясь от холодного ветра и моросящего дождя.

Джеймс стоял возле входа. Он курил и держал подставку с двумя стаканами кофе в одной руке.

– Прости, я опоздала.

– Я и сам недавно приехал. Не слышал будильник. Повезло, что Мэдди решила поехать в спортзал с утра.

Внутри было значительно теплее, чем на улице, поэтому Грейс расстегнула пальто; был слышен треск люминесцентных ламп и свистящий храп одного из криминалистов, задремавшего в кресле администратора. До начала рабочего дня оставалось ещё несколько часов.

Они сели на диван в фойе, дожидаясь, пока ассистент доктора Хэмптона спустится за ними и проводит в прозекторскую.

Большой стакан с кофе приятно согревал пальцы. От тепла, сладкого запаха карамельного сиропа и яркого мигающего света немного кружилась голова. Строгая, вышколенная гармония внутри рушилась, превращаясь в абстрактную мешанину оборванных отрезков воспоминаний и тревожных мыслей. И таяла, не выдержав соприкосновения с настоящей болью и ужасом: где-то внутри ещё звучала истерика Саманты Мэддокс, когда ей сообщили, что тело её дочери обнаружили, и пригласили на опознание. Искренняя боль матери забралась куда-то под рёбра, в беспокойное, аритмично мерцающее сердце, стирая всё, кроме желания написать заявление об увольнении и вручить его лейтенанту Мак-Куину.

Офис доктора Хэмптона, казалось, выскреб то немногое тепло, что ещё оставалось в теле Грейс. И ей, и Джеймсу пришлось снять верхнюю одежду и накинуть одноразовые медицинские халаты, когда они остановились перед входом в помещение, где проводилось вскрытие. Ассистент доктора Хэмптона открыл дверь ключом-картой и впустил их в прозекторскую.

– Доброе утро, – улыбнулся Скотт, когда увидел их.

Джеймс похлопал его по плечу – доктор был в резиновых перчатках и не протянул ладонь для рукопожатия. Грейс кивнула ему в знак приветствия.

В секционном зале стоял неприятный, удушливый запах. Вдоль одной стены – ряд дверей из нержавеющей стали. Она всё думала о том, что в конце концов они все заполнятся телами юных девушек.

Джейн Мэддокс лежала под белой простынёй на одном из металлических секционных столов со стоками по краям. Чарльз о ней позаботился: её глаза теперь были закрыты, волосы вымыты и очищены от мелкого мусора и убраны с лица.

Доктор Хэмптон подошёл ближе к секционному столу и осторожно откинул простыню.

Тело Джейн было всё в синяках, в отличие от Кэтрин и Мишель, она, скорее всего, подверглась физическому насилию до того, как жизнь покинула её. Она, возможно, сопротивлялась. Кэтрин и Мишель сели в машину убийцы добровольно, но не Джейн.

Её смерть наступила совсем недавно, поэтому трупные пятна мигрировали к задней поверхности тела, хотя её нашли лежащей на животе. Следы от удушья на шее потемнели и приобрели тёмно-багровый оттенок, проявились эмфиземы на веках, какие возникают при удушении, а лицо приобрело ещё большую отёчность, чем в тот момент, когда они её нашли.

Грейс надеялась, в основном из-за чувств Саманты, что Джейн будет выглядеть спящей, но, несмотря на все усилия Скотта и его команды, было хорошо заметно, что девушка умерла насильственной смертью.

Было ещё кое-что странное. Помимо синяков и гематом, нанесённых скорее всего, когда Джейн ещё была жива, на этот раз он отделил обе её груди. Это могло означать, что убийца всё больше деградирует, что он ищет идеальный почерк, что вкладывает в это какой-то смысл. Или ровным счётом ничего. С безумцами всегда сложно.

Два зияющих отверстия в области удалённых молочных желез скрыть было сложно, как и колотые и рваные раны на её теле, как бы Скотт ни пытался привести тело в тот вид, что не шокирует её родителей слишком сильно.

– Причина смерти: механическая асфиксия. Сломаны малая подъязычная кость и щитовидный хрящ. Отсутствие чёткой странгуляционной борозды и наличие гематом на плечах и ключицах говорит о том, что преступник не пользовался ничем, кроме рук. Смерть наступила в ночь с пятницы на субботу.

– Тогда же она и пропала, – вставил Джеймс.

– Судя по синякам на теле, Джейн Мэддокс, как двух предыдущих жертв до неё, задушил человек с рукой крупного размера, без каких-либо особенностей. Первая отличительная черта этого убийства – удаление обеих молочных желёз.

– Есть ещё что-то? – Грейс нахмурилась и наклонилась над Джейн, чтобы рассмотреть повреждения на груди.

– Безусловно. Рогипнол в крови.

– Значит, он усыпил её, прежде чем сделал всё остальное? – с надеждой спросил Джеймс.

Доктор Хэмптон помолчал, пытаясь, видимо, подобрать слова, которые устроят детектива.

– И да, и нет, – в конце концов уклончиво ответил он.

– И что это значит, док?

– Это значит, детектив Нортвуд, что никто, в том числе и я, не может определить, сколько по времени будет действовать рогипнол. Если хотите знать моё мнение, флунетразепам – не самая надёжная вещь. Во-первых, чтобы довести им жертву до бессознательного состояния и беспробудного сна, нужна очень большая доза, а во-вторых, у меня есть кое-что более любопытное, – усмехнулся он.

– Любопытное? – Грейс нахмурилась.

– Мы нашли следы спермы во влагалище, они совпадают с образцами, взятыми с сиденья её машины. То есть за руль она села уже после того, как её изнасиловали.

– Может быть… – У Грейс лихорадочно затряслись руки, в голове крутились сотни версий. Если следы ДНК принадлежат преступнику, значит, они уже поймали его. Формально. Необычным было то, что до этого он не допускал таких оплошностей. – Может быть, он заставил её отогнать машину с дороги после изнасилования?

– Или сперма принадлежит не ему. Не забывай, что она была на вечеринке перед исчезновением.

– Предлагаю прогнать ДНК по базе.

– Что насчёт токсикологической экспертизы?

– Если не считать рогипнола, кровь чистая, что странно, ведь она была на вечеринке. – Док пожал плечами. – Желудок тоже пуст. Вероятно, она не ела несколько часов, перед тем как на неё совершили нападение.

Грейс вспомнила следы крови на обочине и телефон, который она нашла возле ливневой канавы. Она надела перчатки и аккуратно повернула голову Джейн в сторону – на затылке имелась рана. Значит, девушка пыталась сбежать от него и упала в канаву.

– Да, рана на затылке, но такая максимум могла дезориентировать на пару минут, ничего серьёзного. Она либо упала, либо он оглушил её сзади. Я выслал подробный отчёт тебе на почту, Грейс. И парни просили передать, что они ещё работают с её телефоном. Там возникла какая-то сложность из-за попадания воды в гнездо для зарядки.

– Спасибо. – Грейс выбросила перчатки в урну, взглянула на Джейн и в очередной раз ужаснулась тому, как плохо она выглядела.

* * *

После того как доктор Хэмптон ознакомил их с результатами аутопсии, у Джеймса и Грейс оставалось ещё несколько минут до приезда Саманты Мэддокс и её мужа. Им предстояло официально опознать тело дочери, хотя сомнений ни у кого не оставалось.

Джеймс, воспользовавшись короткой заминкой, решил выйти на улицу, чтобы перекурить. Грейс он позвал с собой без слов: накинул пальто на её плечи, опустил ладонь на середину спины и подтолкнул к выходу.

– Идём, тебе нужно проветриться. – Джеймс однобоко улыбнулся.

Его рука оставалась на её спине до тех пор, пока они не вышли на пожарную лестницу. Но даже после того, как Грейс развернулась к нему лицом и прислонилась поясницей к холодным перилам, она чувствовала, что кожа в месте, где он её касался, горела. Джеймс предложил Грейс сигарету, прикурил ей, и в серое, низкое небо устремился сизый дым.

На улице окончательно рассвело, пока они находились в помещении морга. Город оживал. В соседнем офисном здании в окнах загорался свет. За стёклами сотрудники готовились к рабочему дню: заваривали кофе, включали стационарные компьютеры.

За всё время обучения и работы в полиции Грейс изучала и сталкивалась со столькими преступлениями, что всех бы не вспомнила. Но ни одно из них не казалось ей столь же безнадёжным, как это. До сегодняшнего дня. Обнаруженные следы спермы на теле Джейн замаячили надеждой.

Но, несмотря на то радостное возбуждение и трясущиеся руки, Грейс сильно сомневалась, что это приведёт их к быстрой поимке преступника. Лейтенант Мак-Куин, глядя на материалы расследования, говорил, что всё закончится не скоро. Грейс была уверена: если им и удастся поймать преступника, то не раньше, чем наступит весна. Может быть, в мае. На вопрос: «Почему именно в мае?» – Грейс ответила бы: «Не знаю». Она не привыкла во всём полагаться на чувства, но это – её внутреннее пространственное чутьё, её встроенный компас, как говорил Эван, – был тем немногим, что ей удалось сохранить после всего. Может быть, в последнее время она опиралась на чувства чаще, чем сама того хотела. И всё же. В голову пришёл май – самый светлый и яркий месяц года, полный радостного томления и надежд, когда умирать особенно обидно, ведь впереди лето, от которого все ждут чудес.

Из промозглого октября весна казалась миражом. Точкой на карте, недоступной даже самому опытному путешественнику.

Грейс хотела, чтобы всё закончилось. И в то же время боялась. Содрогалась от мысли, что однажды, когда расследование подойдёт к своему логическому концу, когда схлынет напряжение, когда отступит бесконечная невыносимая усталость и звон от неё в теле стихнет, – она останется наедине с собой. И ей придётся учиться жить в тех условиях, в которые она сама себя загнала. Привыкать жить без Эвана.

– Я думаю, что следы ДНК, обнаруженные Хэмптоном на теле Джейн, не имеют отношения к парню, которого мы ищем.

– Перестань, Джей. – Грейс покачала головой и взглянула на него с немым упрёком в глазах. – У нас впервые за всё время появилась прямая улика, тянущая на пожизненный срок.

– Или у нас девочка, которая поехала на вечеринку с определённой целью – лишиться девственности. Но всё это не оправдало её ожиданий, и поэтому она сбежала посреди ночи.

– Ты невыносимый прагматик.

– Я просто пытаюсь не поддаваться твоему восторгу по этому поводу. – Нортвуд усмехнулся и положил ладони на мокрые перила. – Это не закончится сейчас. Иногда мне кажется, что это никогда не закончится.

Железная дверь открылась со скрипом, и в проёме показался ассистент доктора Хэмптона.

– Саманта и Ллойд Мэддокс ожидают в холле, – сообщил он.

– Жаль, что этого нельзя избежать. – Джеймс затушил сигарету о перила и бросил окурок в урну.

* * *

Грейс немного успокоило то, что Ллойд избавил Саманту от необходимости проходить через опознание тела собственной дочери в одиночку.

Миссис Мэддокс осунулась с последней их встречи, лицо приобрело сероватый оттенок. За несколько дней она постарела разом на десять лет. Казалось, она была не в состоянии и шагу ступить без поддержки мужа.

– Спасибо, что нашли в себе силы приехать. – Грейс сочувственно улыбнулась, сдвинув брови к переносице, когда они вошли в офис доктора Хэмптона.

– Всё уже готово, мистер Мэддокс. – Скотт обратился к Ллойду и повёл их к помещению, где обычно проводились опознания.

Мистер Мэддокс вытер лицо одноразовым носовым платком и обнял жену за плечи.

– Сэм, – обратился он к ней. – Останься здесь. Я сам всё сделаю.

– Нет. – Саманта упрямо покачала головой. Она едва могла говорить. – Я не поверю, пока не увижу своими глазами.

Ллойд взглянул на жену и, мгновение помедлив, неохотно согласился. Ассистент Скотта завёл их в помещение для опознания – стерильно чистый кабинет с одним-единственным столом и двумя стульями.

– Посмотрите внимательно, пожалуйста, – попросила Грейс, подводя их к столу, занавешенному непрозрачной шторой.

Саманта заметно напряглась – на шее под кожей проступили сухожилия и вены, когда Хэмптон отдёрнул штору, показывая Джейн, которая лежала под белой простынёй. В области удалённых молочных желёз Скотт проложил бинты, чтобы простынь не пропиталась оставшейся в ранах кровью.

В прозекторской стояла тишина. Грейс не удалось остаться беспристрастной. Она почувствовала, как глаза наполнились слезами. Она вспомнила день, когда увидела Эвана, укутанного простынёй, как саваном. Она словно была в двух местах одновременно. Тогда и сейчас.

– Моя девочка! – Вопль Саманты крючьями выдернул Грейс из воспоминаний. – Джейн! Моя Джейн! – Она разрыдалась.

И Ллойд тоже не выдержал. Он поспешил обнять жену, но та яростно его оттолкнула. Согнувшись, Саманта пронзительно закричала и впилась пальцами в своё лицо, царапая кожу ногтями.

Грейс опустила взгляд и до боли закусила губу, чтобы не расплакаться.

– Мы вас оставим, – тихо сказал Джеймс, обращаясь в основном к мистеру Мэддоксу, потому что он ещё оставался в трезвом уме. – Позовите, если понадобится помощь, – предупредил он.

Ллойд вытер глаза тыльной стороной ладони и кивнул.

Детективы и доктор Хэмптон покинули помещение, оставив с родителями Джейн ассистента судмедэксперта.

Грейс сказала, что ей нужно выпить кофе и выкурить сигарету на улице, чтобы почувствовать себя лучше.

Хэмптон сварил ей двойной эспрессо в своём кабинете, где не было секционных столов, зато стояли дорогая стереосистема, стеллажи с книгами, в том числе и на латинском, приличная кофемашина и удобный кожаный диван. Находясь внутри, они сквозь тонкие стены слышали крики Саманты Мэддокс.

– Я так больше не могу, – прошептала Грейс.

Она взяла кружку с кофе, достала из кармана куртки Джеймса пачку сигарет и зажигалку и направилась к выходу. Джеймс потянулся за ней, но Грейс обернулась к нему и остановила его взглядом. Она понятия не имела, как выглядела и почему Нортвуд замер на месте, стоило ей на него взглянуть. Может быть, его смутил лёд в её глазах. Но он как-то внезапно понял, что ей хочется побыть одной.

За дверью Грейс смягчилась. Должно быть, ему тоже было не по себе стоять посреди кабинета доктора Хэмптона и слышать, как воет от боли мать Джейн. Но ей действительно нужно было это время наедине с собой.

Иногда…

Нет, Грейс не позволяла себе злоупотреблять этой мыслью, какой бы привлекательной она ни была. Как бы ни сглаживала подобные этой ситуации. Она цеплялась за неё не так часто, как хотелось бы.

Иногда Грейс думала: было бы лучше, если бы она прошла по пути, заготовленному для неё матерью, и поступила в Вашингтонский университет на архитектурный. Путь, с которым согласилась более сговорчивая Холли. Работа в полиции была щенячьей, детской выходкой, ребячеством. Лишь бы не сделать так, как хотела мама.

Грейс постоянно думала о том, что в любой момент может выйти из игры, а потом всё так завертелось, что ей бы не удалось выбраться из этого водоворота, не растеряв по дороге всё, что она считала собой. Грейс не позволяла себе смаковать эту мысль, потому что было в ней какое-то невыносимое очарование, предчувствие покоя и тишины. Слышать вопли матери по умершему ребёнку находилось где-то за пределами её терпения.

Мистер и миссис Мэддокс уже стояли в холле, Ллойд поддерживал Саманту, у неё подкашивались ноги.

– Спасибо, что приехали, – поблагодарила Грейс, поставив пустую чашку на стойку ресепшен.

– Все затраты, связанные с похоронами, город возьмёт на себя, – сказал Джеймс, опустив ладонь на предплечье Ллойда.

– Спасибо, – поблагодарил он. – Но мы не нуждаемся в этом, мы сами похороним нашу девочку.

– Дело не в этом…

– Просто найдите его, детективы, и… – Какая бы речь ни должна была последовать за этими словами, она так и не прозвучала. Мистер Мэддокс заплакал навзрыд.

– Возьмите себя в руки, Ллойд, ради вашей жены, – тихо сказал Джеймс, похлопал Ллойда по плечу и повёл к выходу. – Я вас подвезу.

Грейс вышла на крыльцо вслед за ними, наблюдая, как семья, потерявшая ребёнка, медленно шла по парковке под дождём к машине. Взявшись за ручку, Саманта, сгорбленная под тяжестью утраты, остановилась и обернулась. Она посмотрела на Грейс. В её взгляде было столько боли и сожаления, что Грейс передёрнуло. О чём она сожалела, глядя на Грейс? О том, что ей не удалось поймать убийцу её дочери до того, как это случилось? Или о том, что Джейн уже никогда не повзрослеет? Грейс понятия не имела. Да ей и не хотелось знать.

Саманта села в машину, Джеймс закрыл за ними дверь, занял своё место за рулём и выехал на дорогу.

Когда Грейс стала спускаться по лестнице и одновременно писать Холли, спрашивая, всё ли у неё в порядке, её окликнул Арчи, криминалист, с которым они познакомились во время осмотра машины Джейн.

– Детектив Келлер, ноутбук Джейн чист – ничего необычного, но парням из информационного отдела удалось зарядить и разблокировать её телефон. Взгляните, я думаю, вас это заинтересует. – Он протянул ей распечатку диалога между Джейн и Эмили.

Грейс пролистала бумаги, читая по диагонали, пока не наткнулась на кое-что действительно стоящее. Грейс развернулась и сбежала по ступенькам и обернулась к Арчи, когда была уже возле машины.

– Спасибо. Не знаю, как вы это сделали, но спасибо!

Келлер села в машину, положила распечатку переписки на пассажирское сиденье, завела машину и выехала с парковки, скрипнув колёсами по мокрому асфальту.

«Он меня изнасиловал. Дин Лейтман. Я не знаю, как сказать об этом маме»,– писала Джейн.

24 Глава

Следы ДНК, оставленные на сиденье машины Джейн и на её теле, принадлежали Дину Лейтману. Дина задержали в прошлом году за вождение в нетрезвом виде и присудили триста часов общественных работ.

Мак-Куин сообщил, что наберёт ей, когда получит ордер на арест Дина Лейтмана.

Грейс устала. Она вымоталась почти до обморока. Даже кофе не спасал. Мак-Куин разбудил её звонком, не дал доспать положенный час, а накануне вечером задержал на работе на целых три. Он устроил видеоконференцию с агентом Уайтхоллом. Генри предложил им с Джеймсом сходить на похороны Джейн Мэддокс. Это показалось обоим хорошей идеей.

Того призрачного воодушевления, повисшего над ней после новостей о Дине Лейтмане, было недостаточно, чтобы поднять её с постели. Грейс свесила ноги вниз и ещё минут десять молча сидела на краю кровати, опустив голову на руки. А потом оделась и спустилась вниз, чтобы выпить кофе и позвонить Джеймсу.

Келлер достала телефон из кармана и набрала его номер. Он ответил незамедлительно. Голос у него был на удивление бодрый, но в нём звучало беспокойство.

– Грейс? Ты рано. – На фоне Келлер слышала Мэдди.

– Привет. – Она поздоровалась, и уголки губ поползли вверх, изображая какое-то вымученное подобие улыбки, словно он мог её видеть.

– Что-то случилось?

– Это Дин Лейтман. Теперь мы знаем наверняка. Нашли совпадения в базе данных.

– Почему-то я не сомневался.

Когда Грейс показала Джеймсу сообщение из распечатанных переписок Джейн, он вышел из себя. В их кабинете воздух буквально наэлектризовался. Сначала Нортвуд пнул носком тяжёлых ботинок урну, и по полу разлетелись клочки смятой бумаги и стаканчики из-под кофе. Затем он смёл со стола Грейс контейнер с недоеденным сэндвичем и стопку листовок с ориентировкой на Джейн. А потом рывком снял куртку с вешалки, едва не опрокинув её, и вышел в коридор, хлопнув дверью.

Грейс молча наблюдала за его немой истерикой, сидя за столом со скрещёнными руками на груди. Она не пыталась его остановить или утешить. Его ярости нужно было дать выгореть. Он вернулся позже, принёс ей сэндвич взамен того, что лежал на полу, прибрался в кабинете и сообщил, что был у Мак-Куина, потребовал, чтобы тот позвонил прокурору и добился ордера на арест Дина Лейтмана.

– Его скоро привезут в участок, так что…

– Считай, что я уже еду.

– Ты уверен, что тебе стоит?

– Я в порядке, Грейс.

– Ладно, – согласилась она. – Просто держи себя в руках, у него наверняка будет хороший адвокат. – Грейс откинулась на спинку сиденья и прикрыла глаза.

– Идёт.

Грейс уже успела узнать кое-что о семье Дина Лейтмана и о нём самом. Парень родился с серебряной ложкой во рту и рос в богатой семье. У деда Дина была адвокатская контора «Лейтман и сыновья», которой сейчас руководил отец парня. Дин рано потерял мать и с тех пор привыкал к женщинам отца – они становились всё моложе и моложе. Мачехе Дина, женщине, которой удалось женить на себе Ричарда Лейтмана, было чуть за тридцать. Она завершила карьеру модели и готовилась стать матерью. Дин изучал юриспруденцию в Вашингтонском университете.

Узнав об этом, Грейс написала сестре: «Держись подальше от Дина Лейтмана. И не задавай вопросов. Я всё равно не смогу на них ответить».

Более стереотипную семью сложно было себе представить, они были идеальными, если бы не Дин. Деньги и покровительство отца внушили ему идею о вседозволенности и абсолютной безнаказанности.

Грейс уже сидела в допросной, когда в комнату вошёл Джеймс и поставил на стол подставку с двумя стаканами кофе.

– Привет. Как добралась?

– Едва не уснула, пока стояла на светофоре. – Грейс подняла на него взгляд и достала один стакан из подставки. – Думаешь, его будет защищать отец?

– А это разве не конфликт интересов?

– Он по крайней мере может консультировать защитника.

Дверь в допросную оставалась открытой, поэтому они услышали, как Дина вели по коридору.

– Что ты опять натворил? – Женщина, сопровождавшая Дина, вероятно, приходилась ему мачехой. Он несовершеннолетний, поэтому его должен сопровождать взрослый, но, судя по раздражению в голосе миссис Лейтман, она была от этого не в восторге. – Офицеры, что бы он ни натворил, я выпишу чек. Мой муж, он…

– Миссис Лейтман, мы знаем, кто такой Рич Лейтман, – заверил её один из офицеров.

– Ага, – подхватил второй, усмехнувшись. – Он помогает выйти на свободу людям, которых мы всеми силами стараемся упечь за решётку.

– За решётку? – Раздражение исчезло, она словно мигом отрезвела: собралась и насторожилась. – Боже мой, Дин, Ричард тебя убьёт. И меня заодно. Что ты натворил?

– Не волнуйся, куколка, – спокойно ответил Дин.

В допросную он вошёл с улыбкой.

Офицеры усадили его за стол напротив Грейс и Джеймса и сняли наручники. За его спиной стояла Эллисон Лейтман, поддерживая руками круглый живот.

Эллисон действительно была «куколкой»: распахнутый взгляд, длинные, наращенные ресницы, обесцвеченные волосы, завитые в крупные локоны, пухлые губы и розовый спортивный костюм, который смотрелся на ней нелепо. Грейс смутило, что пасынок назвал её «куколкой», было в этом нечто неправильное.

– У Дина проблемы? – тихо спросила Эллисон. – Меня не было дома, когда пришли офицеры. Мне позвонил Рич и попросил приехать в участок. Он в командировке, так что… – Она села на свободный стул, стушевавшись перед детективами, обхватила руками живот и начала тараторить. Она выглядела напуганной. Грейс отметила, что её полные губы приобрели синюшный цвет, от лица отлила краска. – Адвокат Дина уже в пути, может быть, нам стоит дождаться его?

– Не волнуйтесь, миссис Лейтман, мы во всём разберемся. – Опасаясь, что Эллисон может стать плохо, Грейс остановила её.

Она надеялась, что офицеры зачитали Дину его права при аресте, чтобы в последующем у них не возникло с этим проблем. Грейс никогда не умела делегировать, ей было проще делать всю работу самой, чтобы не переживать о том, как она будет выполнена, но она старалась учиться, вспоминая свой путь и как ей не хватало работы в самом начале. У них была возможность разговорить Дина до приезда адвоката, ей не хотелось тратить время.

Дин выглядел слишком самодовольным и спокойным для парня, задержанного за изнасилование. Он был привлекательным: высокий, гораздо выше среднего, в хорошей физической форме, с каштановыми волосами, торчащими в разные стороны. Он сидел за столом в пижамных штанах и в растянутой серой майке с глубоким круглым вырезом. Образ обаятельного разгильдяя завершали слегка потрёпанные «Найки» на ногах и помятое лицо. Он был типичным «плохишом» с добрым сердцем из подростковой мелодрамы, в которого влюблены все.

Грейс решила, что тоже запала бы на него в шестнадцать. Но ей было вдвое больше. Она знала, что, в отличие от «плохиша» из мелодрамы, сердце Дина не было добрым, он не плакал втайне ото всех над «Дневником памяти», не помогал собачьему приюту, не играл на пианино, не скрывал свою ранимую душу под маской негодяя. Он был обычным наглым ублюдком, верящим в то, что деньги отца могут решить все проблемы. У него не было никакой души.

– Я что-то опять натворил? – Дин усмехнулся и сложил руки на груди, приняв максимально закрытую позу.

– Тебе должны были предъявить обвинения и зачитать твои права. – Внутри у Грейс что-то оборвалось.

Её бросило в жар. Если офицеры совершили ошибку, она дорого им обойдётся.

– Ага, я запутался где-то между «бла-бла» и «бла-бла-бла». – Он демонстративно зевнул, прикрыв рот ладонью.

– Смешно. – Джеймс улыбнулся и взглянул на него. – А теперь давай немного серьёзней. – Выражение лица у Джеймса было доброжелательным, но тон и взгляд – ледяными. – Я детектив Нортвуд, со мной детектив Грейс Келлер.

– Мы хотим поговорить о Джейн Мэддокс. Нам нужно задать тебе несколько вопросов, – объяснила Грейс.

– О девчонке, которую убили? А я-то тут при чём? – удивился он. – Знаете, кое-что из задержания я помню. Офицеры сказали мне, что я имею право на адвоката.

– Безусловно. – Грейс кивнула. – Ноадвокат тебе не поможет. Мы знаем, что произошло. Расскажи, что ты делал в пятницу вечером. И учти, что нам нужна правда.

– Я был на вечеринке. – Внешне он оставался спокойным, но Грейс понимала, что формулировка «Мы знаем, что произошло» слегка пошатнула его уверенность в себе, возможно, он сейчас лихорадочно пытался вспомнить, какую мог допустить ошибку.

– Да, на ферме в Плезант Хилл, где изнасиловал Джейн Мэддокс.

– Что? – Эллисон развернулась к Дину. Её рот был приоткрыт, а брови нахмурены. Она глупо хлопала ресницами, не веря словам, что произнесла Грейс. – Вы это серьёзно, детектив?

– К сожалению, да.

– Я её не насиловал.

– Разве? – Грейс достала из папки, лежащей перед ней, детальные фотографии тела Джейн: следы пятерни на плече, синяки на запястьях и на внутренней стороне бедра. Она не была уверена, что всё это дело рук Дина, но фотографии могли помочь вывести его из себя.

– Что это? – Он скривился.

– Странно, что ты не узнаёшь, – усмехнулся Джеймс. – Это Джейн.

Дин с минуту смотрел на фотографии. Он нахмурился и скривился, словно ему под нос сунули дерьмо. Эллисон зажала рот ладонью.

– Этого не может быть, – шепнула она.

– Нам жаль, миссис Лейтман, но это так. – Грейс без удовольствия подтвердила свои слова.

Эллисон отвесила пасынку звонкую пощёчину.

Грейс вздрогнула.

Спеси в нём поубавилось, глаза наполнились злыми слезами от обиды и унижения. Миссис Лейтман, казалось, была в шоке от того, что сделала.

Ненадолго в допросной повисло молчание, а потом Грейс снова заговорила:

– Мы понимаем, что ты напился. Потерял над собой контроль.

– Я не насиловал её.

– Окей. Расскажи нам о Джейн. О том, что случилось, а мы попытаемся тебе помочь разобраться во всём. Постарайся говорить правду, потому что мы знаем, что произошло на самом деле.

– Повторяю ещё раз. – Дин наклонился вперёд и посмотрел в глаза Грейс. – Я её не насиловал.

Грейс спокойно выдержала его взгляд, но её беспокоило, что он отрицал свою вину. Главной задачей любого детектива на допросе было не дать подозреваемому произнести фразу «я не виновен»: в таких случаях добиться признания было гораздо сложнее.

– Расскажи, как всё было.

– Я был на вечеринке в пятницу. В доме моего приятеля. Его родители уехали на все выходные. Я напился. – Он пожал плечами. – Мы веселились.

– Расскажи нам о Джейн. Вы были знакомы?

– Да, мы учились в одной школе, только она была на год младше. И я всё ещё не понимаю, в чём вы меня обвиняете.

– На теле Джейн и на сиденье в её машине найдены следы твоей ДНК, Дин. Расскажи, как это случилось.

– Вечеринка была тухлой, я заскучал. Увидел, что Джейн сидит на лестнице, мы поболтали, потом, возможно, поцеловались. И я подумал, что она не против.

– Не против?.. – Джеймс нахмурился.

– Ну, знаете… подняться наверх, в свободную комнату, трахнуться.

– Боже… – Джеймс покачал головой. – Ей было восемнадцать, придурок, она, может, была не против поцелуев, но одноразовый трах её вряд ли интересовал.

– Так ты не отрицаешь, что у тебя была интимная связь с Джейн Мэддокс?

– Я не… – Он стал заметно нервничать. Об этом говорило его тело: руки дрожали, взгляд стал ищущим. Он смотрел на мачеху, которую ещё совсем недавно назвал «куколкой», как на единственного взрослого, в поисках поддержки, но она нервничала не меньше его самого и, кажется, была готова вот-вот расплакаться. – У меня есть девушка. И я люблю её. Я просто…

– … напился и потерял контроль, так? Мы пытаемся понять, при каких обстоятельствах Джейн похитили. Чтобы поймать преступника, того, кто убил Джейн Мэддокс, нам необходимо знать всё о последних часах её жизни. О её передвижениях и о людях, которые видели её незадолго до смерти.

– Я её не насиловал и не убивал. Говорю же, я напился и почти ничего не помню.

– Да, кто-то другой убил Джейн. Но изнасиловал – ты. У нас есть доказательства, Дин.

– Нет, я…

– Просто признай это. Представь, к кому присяжные будут более снисходительны? Ты наверняка знаешь, как это работает, твой отец – адвокат. К раскаивающемуся парню, признавшему вину, или высокомерному засранцу, отрицающему очевидное? Расскажи, как это случилось.

– Мы поднялись наверх, заперлись в комнате, трахнулись. Затем она ушла, я уснул. Это всё.

– Ты услышал от неё «да»? – Джеймс смотрел на него с жалостью и отвращением во взгляде.

– Я не помню.

– В каком часу это произошло?

– Не помню, – замялся Дин.

– Ответь на вопрос, пожалуйста, – попросила Грейс.

– Не знаю. – Чувствовалось, что Дин действительно пытался отыскать в памяти момент, когда именно это случилось. – М-м-м, кажется, было уже поздно. Точно после полуночи. – Его скулы и шея покрылись розовыми пятнами, над губой выступила испарина.

– Ты просто уснул? Не попытался узнать, как она? Куда направляется?

– Я её не преследовал и не убивал, если вы об этом.

– Я не обвиняю тебя в убийстве. – Тон был взят бесстрастный, хотя Грейс хотелось последовать примеру Эллисон и ударить Дина по лицу наотмашь.

Она знала: он злился, так как осознавал, что часть вины за смерть Джейн лежит на нём. Он нервничал, потому что всё пошло не по его сценарию: у них на него было больше, чем он думал. Лейтман посыпался. Какого бы крутого парня из себя ни изображал Дин, он был всего лишь трусливым сопляком, осознающим, что с его смазливой мордашкой случится в тюрьме. Этого Грейс было достаточно.

– Перед смертью Джейн в течение долгого времени подвергалась жестоким истязаниям. – Чтобы окончательно вывести его из равновесия, она вытащила новую порцию фотографий тела Джейн Мэддокс и разложила на столе.

Эти фотографии уже не были такими безобидными, как первые. На них – все увечья, причинённые Джейн: и удалённые молочные железы, и гематомы, и изуродованные половые органы.

– Я задаю вопросы не из любопытства, пойми, Дин, – доверительно произнесла она, сделав мягкий упор на звуке его имени.

А затем достала распечатку последнего сообщения, которое Джейн отправила подруге.

И он сломался.

Эллисон едва ли не вскрикнула. Дин опустил голову и прикрыл глаза. С его ресниц сорвались две крупные слезинки и разбились о металлическую столешницу. Грейс с удовольствием наблюдала, как он из наглого ублюдка превращался в маленького мальчика, которому недоставало материнской любви. Возможно, смерть матери и непостоянство отца лишили его надёжных родительских фигур. Он понятия не имел, как стоит относиться к женщинам.

– Она не хотела, – шепнул он, когда Грейс уже не надеялась, что он заговорит. – Я не знаю, что на меня нашло. Когда я проснулся, там было столько крови… Я не убивал её… – Он закрыл лицо ладонями и расплакался, всхлипывая, как ребёнок.

Никто из них не ожидал такого быстрого признания. Грейс поджала губы и стала собирать фотографии со стола, когда в допросную ворвался адвокат. Он осмотрелся, просканировал помещение и ринулся к Дину.

– Спасибо, Дин, мы закончили. – Грейс сдержанно улыбнулась и встала из-за стола.

– Что ты… – Адвокат схватил Дина за лямки его растянутой майки и потянул на себя. – Что ты им сказал?

Возле двери Грейс обернулась. Эллисон неуклюже пыталась успокоить мужчину, трясшего Дина за плечи.

– Что ты им рассказал? – повторил он громче.

Дин назвал его «дядя Майк». Вероятно, адвокат был близким другом его отца или братом, одним из сыновей Лейтмана-старшего.

Грейс знала, что признание, которое они получили без адвоката, может стать проблемой, но им не то чтобы очень было нужно его признание. У них были улики, ДНК Лейтмана на теле Джейн, у них было сообщение Джейн. Они допросили его, потому что хотели быть уверенными в том, что Дин не тот, кто им нужен.

25 Глава

Грейс едва успевала за лейтенантом Мак-Куином, пока они шли по коридору второго этажа в конференц-зал отдела по связям с общественностью.

Для пресс-конференции Грейс пришлось купить классический брючный костюм чёрного цвета, белую рубашку и остроносые туфли на высоком каблуке – она не могла появиться перед прессой в растянутой футболке с длинными рукавами и в джинсах.

Грейс на ходу собирала волосы в хвост, цепляя взглядом своё отражение в панорамных окнах. Снаружи ещё не рассвело – конференцию назначили на семь утра, потому что к десяти Грейс и Джеймс должны были присутствовать в церкви Христа на службе по Джейн Мэддокс, но парковка возле департамента уже была забита: телевизионные фургоны заняли места её коллег, корреспондентов и операторов на улице не было, они давно ждали внутри. Грейс уже отсюда слышала их беспокойные, громкие голоса.

Ханна пыталась добиться тишины в зале, это было так же бессмысленно, как сунуть ладонь в улей, полный разъярённых шершней, и надеяться, что тебя не ужалят.

Грейс чувствовала растущую внутри тревогу: её дыхание стало сбивчивым, неровным. Плечи тянуло вниз, словно она разом осознала ответственность, возложенную на неё Мак-Куином, но она не могла позволить себе сгорбиться.

В открытое окно в кабинете Мак-Куина врывался ветер, жалюзи слегка покачивались, на подоконнике стояла пепельница с тлеющей в ней сигаретой.

Мак-Куин закрыл за ними дверь, опустился в кресло и устало опустил голову на руки.

– Завтра утром состоится пресс-конференция. Организацию на себя взяла Ханна. Слишком много утекло информации. Невозможно и дальше молчать. Капитан давит на меня. Ты нужна мне.

– Вы хотите, чтобы я поучаствовала как детектив, который ведёт дело?

– Эти долбаные стервятники сожрут тебя, как только ты откроешь рот.

– Но тогда зачем?

– Ты должна учиться, как общаться с прессой. Я хочу показать тебя капитану.

Грейс нахмурилась.

– Хочу предложить тебя на пост сержанта. Разумеется, тебе придётся сдать экзамен. Но ты ведь справишься?

Она была уверена, что не справится. Грейс не хотела брать на себя ответственность ещё и за это.

– Отвечать на вопросы буду я, – предупредил Мак-Куин, остановившись перед двойными дверьми. – Говори только в том случае, если к тебе обратятся. Если не уверена, что следует ответить, – молчи. Ты поняла?

– Да, сэр, я… – Грейс поправила воротник рубашки, расстегнула верхнюю пуговицу, потому что ей не хватало воздуха, и поправила волосы.

Она была не готова к тому, что её лицо засветится на всех местных новостных каналах уже сегодня, а завтра появится в газетах. Но это дело с самого начала обещало стать громким.

– Отлично. – Мак-Куин потянул дверь на себя, и они стали протискиваться сквозь толпу журналистов к кафедре, за которой их ждали капитан и Ханна.

Грейс часто моргала от вспышек фотокамер и терпеливо и сдержанно отодвигала от себя напирающих корреспондентов с микрофонами, стремящихся заполучить информацию раньше других.

– Пожалуйста, сядьте на места и постарайтесь сохранять тишину. – Ханна подняла руку над головой, привлекая к себе внимание, когда Мак-Куин и Грейс заняли свои места за кафедрой.

Когда гул стих, Мак-Куин прокашлялся, проверил свой микрофон и заговорил:

– Насколько вам известно, недавно мы обнаружили тело ранее пропавшей Джейн Мэддокс неподалёку от лагеря «Гамильтон». Департамент полиции Сиэтла совместно с шерифом округа Кинг и волонтёрами организовали обширные поиски Джейн Мэддокс сразу после того, как родители школьницы обратились в полицию. Но, к нашему большому сожалению, итог у поисково-спасательной операции оказался печальным для всех нас.

– Её убили? – спросил один из журналистов.

И сразу следом посыпались вопросы от его коллег.

– Да. – Мак-Куин достал из кармана носовой платок и промокнул испарину на лбу.

– А что насчёт двух других убийств? Это серия?

– Мы полагаем, что да.

– У вас уже есть подозреваемые?

– Эта информация конфиденциальна.

– Сына Ричарда Лейтмана задержали по подозрению в убийстве? Он как-то связан с убийствами?

– Без комментариев.

Грейс сделала глоток воды, когда её язык прилип к нёбу, и окинула взглядом собравшихся. Журналисты не были удовлетворены теми крохами информации, какими делился с ними Мак-Куин, но он не собирался давать им хоть сколько-нибудь больше.

– Жертвы как-то связаны между собой?

– У нас нет такой информации, но если кому-то что-то известно, вы можете позвонить в департамент, используя телефон из пресс-релиза.

– Детектив Келлер, над делом работаете вы? – спросила журналистка с синими волосами, в футболке с каким-то феминистическим лозунгом.

Мак-Куин едва заметно кивнул, Грейс наклонилась к микрофону и спокойно ответила:

– Да.

– Скажите, детектив, могут ли жительницы Сиэтла чувствовать себя в безопасности? Откуда мне знать, что следующей буду не я? Как себя обезопасить?

– Есть базовые способы, чтобы обезопасить себя…

Журналистка не дала Грейс договорить:

– Что вы чувствуете, работая над этим делом? Вы ведь женщина.

– Без комментариев. – Мак-Куин остановил её жестом. – Чувства детектива Келлер не относятся к делу. Чтобы обезопасить себя, следует носить в сумке перцовый баллончик, не садиться в машины к незнакомцам…

* * *

К церкви Христа они приехали, когда до церемонии прощания оставалось совсем немного времени. На обочинах слева и справа стояли машины, в том числе и автомобиль ритуальной службы. Несколько мужчин разговаривали у входа, переминаясь с ноги на ногу. Поверх строгих чёрных костюмов они набросили на плечи куртки и плащи, кто-то укрывался под зонтом – дождь начался пару часов назад.

Джеймс сосредоточенно смотрел пресс-конференцию на ютубе, уткнувшись в экран телефона. Им удалось припарковаться совсем рядом со входом в церковь, они не торопились.

– Ты неплохо держалась.

– Брось, когда она спросила о том, что я чувствую, я едва не расплакалась.

Грейс выбралась из машины и осмотрелась по сторонам. Её ноги, зажатые в новых лодочках как в тисках, гудели и ныли. На сегодняшний день у неё было ещё одно дело, закончив с которым, она собиралась поехать домой, включить «Отчаянных домохозяек» и проспать под них до самого вечера.

Ландшафтный сад, разбитый возле церкви, увядал. Было в подсохших колосьях и поникшей лаванде какое-то мрачное очарование. Алтарник в потрёпанной, мокрой насквозь сутане скрёб граблями ярко-зелёный газон, собирая в кучу опавшие листья. Он был красивым, слишком юным и печальным. Возможно, это кто-то из воспитанников отца Элайджи.

– Ты к себе несправедлива. – Джеймс практически на ходу пожал руки собравшимся возле входа родственникам и друзьям семьи, выразил им соболезнования и пропустил Грейс вперёд.

Иногда деликатность детектива Нортвуда пугала Грейс. Галантность не вязалась с его образом. Но он был хорошо воспитан, и казалось, что такие мелочи, вроде «придержать дверь для женщины», о которых большинство давно забыло, он воспринимал как простую вежливость. Возможно, в тех местах, откуда он родом, женщины меньше кричали об эмансипации и не приходили в ярость, если мужчина открывал перед ними дверь или предлагал донести тяжёлые сумки от кассы в супермаркете до машины.

Скорбный голос отца Элайджи разносился по залу и устремлялся под сводчатый потолок церкви. Тихий плач и всхлипывания фоновым шумом звучали на заднем плане. Гроб стоял на резном мраморном постаменте в окружении цветов рядом с кафедрой святого отца. По обе стороны от входной группы располагались скамьи из тёмного дерева. Горели свечи, распространяя вокруг сладковатый, медовый запах, а лилии в букетах и в венках – свой удушливый, тяжёлый аромат. Свет был приглушённым. На их с Джеймсом появление никто не обратил внимания, только отец Элай едва заметно кивнул.

Грейс несколько раз была на похоронах людей, которых знала только по фотографиям их изувеченных тел. Обычно жертв насильственных преступлений хоронили в закрытых гробах. Джейн Мэддокс нарядили в белое подвенечное платье, в руках и в волосах у неё были цветы, а на лице макияж: румяные скулы, розовые губы, здоровый тон кожи. Танатокосметолог хорошо поработал с её лицом и телом. Она словно спала.

«Проснись, девочка, – думала Грейс. – Тебя не должно здесь быть».

Но Джейн уже не проснётся. И это вина Грейс.

Грейс села рядом с Джеймсом в полупустом предпоследнем ряду – родные и близкие люди заняли места поближе – и сложила руки на груди. Оглядываясь вокруг себя, Грейс понимала, что все собравшиеся так или иначе были знакомы с Джейн или с её родителями.

Келлер заметила Эмили Питтман, она сидела рядом со своей матерью, рыдала и сжимала её предплечье. Ближе всех к дочери сидели Саманта и её муж. Обессиленные, осунувшиеся, они оба содрогались в немых рыданиях. В церкви собралось немало молодых людей, ровесников Джейн. Должно быть, друзья из школы.

Грейс вовсе не нравилось наблюдать за страданиями людей, но очень часто убийцы посещали похороны своих жертв. И если им повезёт, если агент Уайтхолл прав, они, возможно, встретят того, кто убил Джейн. Вероятность не такая уж высокая, когда речь идёт о закрытых похоронах, где не так просто затеряться среди толпы. Похороны, на которых Грейс была раньше, сопровождались репортёрами и толпой любопытных зевак. Проститься с Джейн пришли только самые близкие. Родители не захотели устраивать шоу из её похорон, даже если вероятность привлечь убийцу и была.

Ему не хватило бы смелости заявиться сюда, если только им не был мужчина в колоратке, говорящий о смерти возле гроба Джейн.

Внимательно вглядываясь в лица, Грейс прикидывала, кто из них мог бы подойти под психологический портрет, составленный агентом Генри Уайтхоллом. На самом деле кто угодно, но Грейс постоянно возвращалась к отцу Элайдже.

– Блаженны плачущие, ибо они утешатся. – Отец Элайджа смотрел прямо перед собой, его слова, призванные стать утешением для родителей Джейн, отозвались в сердце Саманты истерикой. Ллойду Мэддоксу пришлось вывести её на воздух, чтобы привести в чувство. – Отрёт Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни боли уже не будет, ибо прежнее прошло. Джейн была нашей прихожанкой. Совсем ещё юная девочка, чья жизнь оборвалась так несправедливо и слишком рано. Но так было угодно Господу. Сейчас она в лучшем мире, а нам остаётся только скорбеть. И, безусловно, поддерживать её родителей. Нам всем будет очень не хватать Джейн.

Было бы неплохо, если бы Джейн ещё пожила в этом мире, прежде чем отправилась в «лучший».

Грейс сомневалась, что смерть Джейн была угодна Господу. Отец Элайджа вызывал внутри неё всё больше и больше праведного гнева, но обвинять его в убийствах из-за того, что он цитировал «Откровение», нельзя. Улик против него у них не было. У них вообще ничего не было, кроме эфемерного и обобщённого психологического портрета, составленного агентом Уайтхоллом.

Ему было тридцать – сорок лет. Белый, высокий и достаточно крепкий. Сексуальный девиант, переживший насилие в детстве. Нарцисс и социопат, не имеющий внешних изъянов, обаятельный, умеющий расположить к себе женщину. Этого было ничтожно мало, чтобы задержать кого-то и выдвинуть обвинения.

Внимание Грейс привлёк смутно знакомый профиль широкоплечего парня. Когда тот обернулся, она поняла, где его видела. Мэтт – один из волонтёров поискового отряда, которому выпала участь наткнуться на тело Джейн Мэддокс, сидел через проход от Грейс и Джеймса.

Грейс вспомнила, каким бледным, потерянным и взволнованным он был, когда они говорили в участке. Сегодня он выглядел не лучше. На его коленях лежал букет белых роз. Он теребил прозрачную упаковку и стебли цветов и время от времени шмыгал носом.

– Тебе не кажется это странным? – тихо спросила Грейс, приблизившись к Джеймсу, и кивнула в сторону Мэтта.

Она была готова поклясться, что Джеймс вздрогнул и весь пошёл мурашками от её дыхания на коже.

– Он нашел её. – Джеймс развёл руками и вполголоса добавил: – Я бы повёл себя так же.

– Он так нервничает. – Грейс понимала, что вся причастность Мэтта к делу Джейн Мэддокс началась и закончилась в тот момент, когда он нашёл её тело, но помнила, зачем они вообще пришли на похороны, где их никто не ждал.

– Мы можем приставить к нему патрульных, но я не… Не думаю, что он причастен к смерти Джейн. Он просто человек, который пытается пережить свою травму.

Вспомнив, как сама пришла на похороны с букетом цветов к самой первой жертве, которую записала на свой счёт, Грейс кивнула.

– Возможно. – Грейс устало вздохнула. – Бездействие убивает меня.

– И поэтому ты решила выйти из этой церкви с подозреваемым?

– Я пытаюсь работать. – Грейс отвернулась, показывая, что не намерена продолжать разговор.

Джеймс, если судить по виду, тоже не горел желанием.

Отец Элайджа закончил похоронную мессу и пригласил родственников Джейн к алтарю, чтобы они могли проститься с ней.

Когда отцу Элаю удалось оттащить Саманту от гроба её дочери, шестеро крепких мужчин поднялись со своих мест, не сговариваясь, словно по чьей-то беззвучной команде, и водрузили уже закрытый гроб с венком из белых лилий на свои плечи. Ллойд Мэддокс был в их числе. Мать шла позади – сгорбленная, постаревшая.

Когда вся процессия оказалась на улице, у Джеймса зазвонил телефон, и он тоже покинул церковь вслед за родственниками и друзьями Джейн.

Грейс поднялась с места и прошлась по просторному залу.

Застегнув пиджак на все пуговицы, она вышла за двери. Стоя возле машины, Келлер рассеянно наблюдала, как гроб с телом Джейн грузили в катафалк, чтобы отвезти на кладбище.

Саманта Мэддокс стала терять сознание. Её удержали от падения сильные руки мужа.

Джеймс подошёл к машине и с виноватым видом сказал:

– Прости, говорил с Мэдди. Она снова пригласила тебя на ужин.

– Когда?

– На выходных. Она хочет устроить небольшую вечеринку в честь Хеллоуина. Пересмотреть старые слэшеры вроде «Кошмара на улице Вязов» или «Крика». Будет кто-то из её друзей-волонтёров. Я сказал, что ты придёшь.

Грейс кивнула и села в машину.

26 Глава

После ужина в доме Джеймса и Мэдди Грейс вызвалась подвезти Калеба домой. Остановившись на светофоре перед перекрёстком, Грейс взглянула направо. Если она повернёт прямо сейчас, то уже через пару минут они окажутся в её квартире. Эта мысль не давала ей покоя.

По дороге с Алки Бич они не разговаривали. Калеб потянулся к радио и сделал звук чуть громче, чтобы избавить их обоих от неловкого разговора. За что она была очень ему благодарна. Ей вовсе не хотелось поддерживать вежливую, непринуждённую беседу, за ужином Грейс буквально говорила через силу. Но она бы не отказалась от хорошего секса, чтобы сбросить напряжение.

Калеб был привлекательным: высоким, ухоженным, красивым. А от широкого разворота его плеч внизу живота становилось жарко. Она не привыкла спать с теми, с кем обмолвилась всего парочкой фраз, но была готова поступиться своими принципами, потому что каждый раз, когда она переступала порог своей квартиры, одиночество становилось осязаемым.

У Грейс было не больше тридцати секунд, чтобы принять решение, пока светофор горел красным.

– Знаешь, – шепнула она. – У меня есть бутылка неплохого вина. Я собиралась выпить бокал или два. Может быть, ты составишь мне компанию? – В её словах не было никакого намёка на чувства, ей показалось, что Калеб сразу понял, что она имела в виду. Так было даже проще.

– Если честно, – он рассмеялся, – я хотел пригласить тебя на кофе.

Грейс задышала ровнее. Размытые блики скользили по его лицу, по расслабленно лежащим на бёдрах ладоням, ярко вспыхивали и гасли на сером хлопке его джемпера. Из-за своего угла обзора и того, что ей следовало следить за дорогой, Грейс не могла рассмотреть его лицо. Только растрёпанные волосы, выгоревшие на кончиках практически добела, жёсткий контур скулы, нижней челюсти и прямого носа.

Когда они вышли из машины, Грейс передёрнуло от холода: ледяная волна прокатилась по позвоночнику. Возле двери ей пришлось несколько минут провозиться, чтобы отыскать ключи в сумке.

Калеб стоял рядом, и на его близость тело отвечало само: участившимся сердцебиением и сбитым дыханием. Он как-то устало и неуловимо улыбался уголками губ, чутко наблюдал за ней, следил за каждым судорожным движением, пока Грейс пыталась достать ключи из глубокого кармана.

Калеб словно устал бороться с собой и сделал то, чего Грейс не ожидала, но хотела. Он двинулся вперёд, осторожно нашёл её рот и сразу, не дав ей времени на раздумья, коснулся её губ своими. Неловкость, которую они оба испытывали за ужином в доме Мэдди и Джеймса, тут же выгорела до золы. Ключи едва не выпали из её рук, когда нажим с мягкого сменился на требовательный. Грейс ответила – так же пугающе откровенно, жадно, жёстко. Он опустил ладонь ей на поясницу и прижал к себе. Вокруг всё пульсировало и звенело от тяжёлого возбуждения. Калеба слегка потряхивало, как в ознобе.

Наконец Грейс отстранилась, тяжело дыша. Её глаза лихорадочно блестели, губы припухли и покраснели.

– Открывай, ты уже вся дрожишь от холода, – усмехнулся Калеб.

Оказавшись внутри, Грейс на ощупь нашла тумблер и включила свет – гостиную затопило тёплым рассеянным светом.

Снаружи Келлер беспомощно тонула в круговороте мыслей, теорий, подозрений и страхов. Теперь, когда она оказалась дома с почти незнакомцем, в голове воцарился штиль.

Грейс так отчётливо, даже сквозь тёплую одежду, ощущала кожей его близость, жар его тела, его горячие ладони, что желание стало причинять ей боль. Казалось, что если она не заговорит, не собьёт это дикое напряжение и наваждение, то вспыхнет и сгорит, как спичка.

– Ты пока осмотрись… А я схожу в душ. – Грейс ринулась в ванную, раздеваясь на ходу.

За закрытой дверью можно было бы скрыться, как за условной баррикадой. Прохладный душ мог бы спасти положение и остудить жар, который, казалось, вот-вот расплавит ей кости.

– Вино в холодильнике! – крикнула она. – Бокалы в шкафчике над раковиной.

Когда она наконец решилась выйти, облако пара заполнило ванную комнату. Зеркало безнадёжно запотело, но Грейс была рада, что ей не пришлось сейчас смотреть на своё отражение. Она боялась столкнуться в зеркале с незнакомкой, притащившей домой парня с целью трахнуть его и никогда больше не видеть.

Раздумывая, стоит ли ей одеваться или полотенца будет достаточно, Грейс всё же накинула на плечи халат и положила в карман презерватив.

Калеба она обнаружила в гостиной рассматривающим фотографии Джейн Мэддокс, оставленные на журнальном столике.

– Ни фига себе… – Калеб присвистнул и слегка поморщился. – Это дело рук того типа, верно?

– Боже, прости… – Грейс выхватила фотографию у него из рук и стала лихорадочно собирать документы в папку.

– Не страшно, – шепнул он и подошёл ближе.

Грейс не поняла, как это случилось. Калеб склонился к ней, неторопливо провёл приоткрытым ртом по её скуле, подхватил на руки и уложил на диван. Сверху навалилась жаркая тяжесть. Калеб целовал её томительно медленно, сладко. Она успела расстегнуть молнию на его джинсах и вытащить фольгированный конвертик презерватива из кармана.

Ей нравился рот, вжимающийся в тень над ключицей, и горячее, пьяное дыхание на коже, и собственные стоны. Она выгибалась плавной литой дугой, ощущая всем телом нарастающую дрожь. Целовала чужие губы, которые едва заметно дёргало от каждого её движения. Под закрытыми веками что-то вспыхивало и гасло, ослепляя, наполняя голову размеренным, отупляющим гулом.

Грейс улыбалась, когда после Калеб прикасался распухшими, потерявшими чувствительность от поцелуев губами её мокрых волос за ухом и дышал запахом чистого тела. Когда шептал ей что-то. Прижимал теснее, крепко держа рукой под челюстью. Брал всё, что предлагали, безропотно и жадно, как сумасшедший. Не думая: а что потом?.. Словно этого «потом» вовсе не существовало.

Но «потом» всё же случилось. Когда черноту неба тронуло серым, у Грейс зазвонил телефон. Она осторожно выбралась из объятий Калеба и достала телефон из кармана джинсов, оставленных возле входа в ванную.

– Келлер? – Голос лейтенанта Мак-Куина был хриплым ото сна. Наверняка он сам проснулся за пару минут до того, как её разбудил.

– Да, сэр. – Она прижала телефон к уху плечом, зажмурилась и зажала пальцами переносицу.

– У нас ещё одна пропавшая девушка. Офицеры развернули опорный пункт на территории старшей школы Маунтин Си. Звони Нортвуду, и поезжайте туда. Прямо сейчас.

27 Глава

1999 год.

Жизнь после возвращения в приют стала невыносимой.

Несколько недель подряд он прожил словно в оцепенении: мог думать только о сестре. Забота о ней стала самой важной частью его жизни. Где она сейчас? Как с ней обращаются? Какое имя дали ей новые родители? Смогут ли они сделать её счастливой? Как она справляется с разлукой? Как сильно ей сейчас больно? Так же, как и ему?

Вопросы беспрерывно звучали в голове. Он старался ответить на них сам себе, раз никто из взрослых не мог этого сделать. Убеждал себя, что так будет лучше, что приёмные родители не причинят ей боли, что их тщательно проверяют, прежде чем им будет позволено взять ребёнка. Что малышку ни за что на свете не отдали бы такой женщине, как их мать. Что там не будет Чеда и множества других мужчин, которые могут навредить ей. В семье ей будет лучше, чем в приюте. Он не мог перестать думать о том, что если бы Йоргенсоны не забрали его, то он никогда бы не позволил этому случиться.

Затем оцепенение сменилось яростью. Он кидался на воспитателей и на остальных детей, даже на парней значительно старше и сильнее его. Истерил без веской на то причины. Его выводило из себя абсолютно всё: сосед по комнате, который метался во сне, раскачивая из стороны в сторону их двухъярусную кровать; мальчишка-аутист, кравший его вещи из тумбочки; ранние подъёмы, когда хотелось весь день проваляться в кровати.

Он вспоминал счастливые дни на ферме. Старик Мак-Кидд учил его чинить технику, машины, даже после того как понял, что ему интереснее помогать миссис Мак-Кидд по дому. Дороти была немного грубой, но сердобольной женщиной, у неё всегда находилось немного ласки для него. Дот позволяла ему сидеть, прижавшись к её боку, пока она смотрела телевизор или читала. Иногда мальчику казалось, что он всё это выдумал. Ферму, Мак-Киддов и Фрэнки в её коротких платьицах. Соткал из разрозненных отрывков образец того, какими должны быть родители, и с большим удовольствием, как дурак, поверил в это, повёлся на собственную ложь.

Как-то во время посещения местного зоопарка, организованного одним из попечителей приюта, он заметил на запястье Айзека, мальчишки с аутизмом, резинку для волос, которую стащил у миссис Йоргенсон, чтобы подарить сестре. Айзек стоял у клетки с Тасманским дьяволом, опустив руки на ограждение. Его пухлое запястье перетягивала резинка миссис Йоргенссон: бант из зелёного бархата, украшенный сияющими камнями, словно бриллиантовой россыпью.

Вспышка гнева заставила его накинуться на Айзека с кулаками. Он очнулся и почувствовал себя, своё тело, только когда услышал, как визжала мисс Фелтон, когда мистер Харрис обхватил его рукой поперёк груди и оттащил в сторону. Он улыбался и победно сжимал в руке резинку с тёмно-зелёным бантом.

На следующий день руководство пригласило Сару Говард, чтобы она поговорила с ним. Мальчишка сидел в столовой, подперев щёку рукой, и ковырял в тарелке картофельные оладьи. Рядом с ним никого не было, его и раньше старались обходить стороной, а после того, что случилось вчера, никто не захотел садиться с ним за один стол. Они украдкой поглядывали на него и с упоением делились друг с другом подробностями драки, приукрашивая всё так сильно, что мальчишки, пропустившие поход в зоопарк из-за простуды или плохой успеваемости, сокрушались, страдальчески вздыхая и шлёпая себя по лбу. Злая усмешка не сходила с его лица.

Сара Говард вошла в столовую, натянуто улыбнулась и села напротив него, положив руки перед собой.

– Привет.

– Зачем вы здесь? Вы знаете, куда её забрали?

– Разумеется, но я не могу тебе сказать. – Она виновато потупила взгляд. – Просто знай, что это замечательная семья. Ей там будет хорошо.

– Ей было хорошо рядом со мной.

– Да, но… Я пришла поговорить не о твоей сестре, а о том, что случилось вчера.

– Я взял своё.

– Неужели? Как и то лоскутное одеяло, которое ты пытался стащить?

– Откуда вы… – Мальчишка нахмурился и подался вперёд.

– Я знаю. Я знаю обо всём. – Сара подчеркнула интонацией последнее слово.

– Это вы всё подстроили? – Он повысил голос и отодвинулся от стола со скрипом. – Заставили Йоргенсонов взять меня на передержку, чтобы я не мешал этим людям удочерить её. Я знаю, что они с самого начала собирались вернуть меня! – Он был уверен в себе, говорил нагло и видел, как сильно это раздражало Сару.

– Чёрт возьми, тебя вернули только потому, что ты убил их грёбаную собаку! – Она вышла из себя и сорвалась на крик. – Господи… – Сара закрыла рот руками и покачала головой.

Но было уже поздно. Дети замерли словно по команде. Столовая на какое-то мгновение погрузилась в абсолютную вакуумную тишину, словно никаких звуков вовсе не существовало, а затем превратилась в жужжащий улей.

Через пару дней, когда он сидел в одиночестве в общей комнате после ужина и дочитывал «Убить пересмешника», к нему подошла Дейзи Барретт. Пятнадцатилетняя Дейзи была красивой и никогда не говорила с ним прежде.

– Чего тебе? – подняв взгляд от книги, раздражённо спросил он.

– Мистер Харрис попросил передать, что он ждёт тебя в амбаре.

– С чего бы ему меня там ждать?

– Откуда мне знать, придурок? У Мэри завтра день рождения. Наверное, они там декорации развешивают.

Дейзи не лгала. Он знал, что у Мэри действительно завтра день рождения. Мэри исполнялось восемнадцать, это был её последний день рождения в стенах приюта.

Мэри попала в приют, когда ей было восемь. Она жила в нескольких патронатных семьях, но её всегда возвращали. Она была «трудным ребёнком».

«Интересно, – думал он, пока шёл к амбару, дрожа от холода. – Каково было Мэри, когда её возвращали обратно раз за разом?»

Пыталась ли она понравиться потенциальным родителям или ей было плевать? Когда она потеряла надежду выбраться отсюда? Когда он её потеряет?

Вопросов в голове было всё больше. И всё меньше ответов. После визита Сары Говард стало совсем плохо. Он постоянно слышал перешёптывания за своей спиной, чувствовал на себе их взгляды и терпел бесконечные тычки и насмешки. Находиться в приюте стало невыносимо, он даже подумывал о побеге. Но перед этим он должен был проникнуть в кабинет директора и выкрасть документы об удочерении сестры, чтобы знать, где её искать.

– Мистер Харрис? – Он толкнул тяжёлую дверь и включил свет.

Мистера Харриса в амбаре не было. Но внутри собрались мальчики и девочки-подростки. Мэри тоже была здесь, она сидела на столе со столярными инструментами, закинув ногу на ногу, и курила.

Он быстро сообразил, на что это похоже, и уже собирался удрать, как перед его носом захлопнулась дверь.

– Ты никуда не пойдёшь, живодёр, – серьёзно сказал Адам и ударил его по лицу так сильно, что мир перед его глазами качнулся.

Он упал на колени, успел сделать судорожный вдох перед очередным ударом по голове и отключился.

* * *

Он пришёл в себя уже в больнице. Пахло хлоркой, антисептиком и чистым постельным бельём. За дверью палаты, где он лежал совершенно один, всеми покинутый, тихо переговаривались мистер Харрис и Сара Говард. Он едва мог разобрать, о чём они говорили, но сразу узнал их голоса. Справа от него размеренно пищал монитор.

Он открыл глаза и осмотрелся. По коридору сновали медсёстры, медленно прохаживались полицейские в форме – они здесь из-за него? Внутри одноместной палаты было очень светло, кто-то положил на столик фрукты, сладости и цветы, ожидая, что он скоро придёт в себя.

Голова всё ещё болела, тело покрывали синяки. Он чувствовал дискомфорт в области паха из-за мочевого катетера, чувствовал, как корсет держит в правильном положении его сломанные рёбра, испытывал голод.

Когда он зашевелился, то почувствовал боль в руке, его пульс участился, что сразу отобразилось на мониторе. Сара Говард и мистер Харрис, как по команде, посмотрели на него сквозь стекло.

В палату к нему вошёл только воспитатель. Возможно, Сара Говард признавала вину за то, что с ним случилось.

«Хорошо бы», – решил он и смерил её злым взглядом, отчего она вздрогнула и отвернулась.

– Хорошо, что ты очнулся. – Мистер Харрис сдержанно улыбнулся и сел в кресло для посетителей.

Эйден Харрис всегда относился к нему с теплом. Даже после того, что он сделал. Эйден был молод, статен, он хорошо разбирался во многих вещах, никогда не грубил и не отмахивался. Эйден – ещё один пример идеального отца, которого у него никогда не будет.

Внезапно он вспомнил парня, угостившего его «Хэппи Милом», и пожалел, что тот бросил их мать. Всё могло быть иначе, если бы она никогда не сошлась с Чедом.

Воспоминания о приятеле мамы, о том, что он с ним сделал, всегда появлялись не вовремя. В моменты, когда мальчик чувствовал себя счастливым, в безопасности, когда он забывался, воображая себя другим человеком, Чед возвращался. Возвращался затхлый запах подвала, крови и застарелого пота от одежды Чеда. Он снова чувствовал себя беспомощным, потерянным, отвергнутым матерью. Когда сознание покидало его и наступала темнота, мальчишке казалось, что он уже мёртв. Но разве мёртвым снятся сны? Не сны, скорее, фантазии: яркие, радостные, обнадёживающие. В них они были нормальной семьёй. Мать лишила его обыкновенности, лишила основных потребностей: защиты, сытости, любви. Это всё её вина.

– Тебе неслабо досталось, парень, ты был в коме почти одиннадцать дней. – Эйден Харрис снова попытался начать разговор после продолжительной паузы. – Перелом запястья, нескольких рёбер, сотрясение, ушиб почки… Ты сказал им что-то? Сделал что-то? Почему они на тебя набросились?

– Вы знаете. – Мальчишка отвернулся к окну.

– Директор принял решение перевести тебя.

Он сглотнул, но ничего не ответил.

– Не спросишь куда?

– Мне всё равно. – Его глаза наполнились слезами.

– В Вайоминг, в приют при монастыре Святого Иосифа.

– Мне наплевать. – Его голос дрожал, ему было не всё равно. – Скажите мне, куда её забрали? – Он сорвался на крик, дёрнулся и резко сел на постели. Игла капельницы сместилась, причинив ему сильную боль, а из места прокола потекла кровь. – Скажите мне! – Он встал с кровати прежде, чем мистер Харрис успел отреагировать. Но тут же рухнул на пол из-за слабости в ногах. Неправильно установленный шланг катетера выскользнул, и на серый линолеум вылилось немного мочи. – Скажите! – кричал он.

На его крик сбежались медсёстры, но мистер Харрис отогнал их жестом до того, как дверь в палату открылась. Он сел на пол рядом с мальчиком и попытался его обнять, но тот кричал и толкался, не позволяя приблизиться. Когда Эйдену всё же удалось схватить его за здоровое запястье, он прижал его к себе и стал покачивать в руках.

– Тише, парень, тише, всё будет хорошо…

– Вы должны мне сказать, я имею право знать, где она! – взвыл он.

– Я не могу. Не могу. Даже если бы знал, но я не знаю. Эта информация есть только у директора. Я лишь знаю, что они живут в Орегоне, что они замечательные люди и ей с ними будет хорошо. Она будет учиться в хорошем колледже, построит карьеру, создаст собственную семью. И всегда будет помнить о тебе. Обещаю.

Он обмяк в руках Эйдена и больше не кричал. После этого он вообще редко проявлял настоящие эмоции, но никак не мог остановить слёзы, они жгли его щёки бесконечным потоком до тех пор, пока он не уснул от бессилия.

* * *

В Вайоминге всюду, куда бы он ни взглянул, было распахнутое небо. Монастырь, расположенный всего в каких-то ста милях от города Сент-Джозеф, казался отрезанным от цивилизации. Он стоял на плато, окружённый со всех сторон острыми скалами. Он существовал автономно, отдельно от всего мира, увязший в прошлом, забытый всеми.

Когда мистер Харрис привёз его сюда, высадил из машины и достал из багажника небольшую сумку с вещами и документами, мальчика охватила паника. Он держался за спиной Харриса, пока тот шёл по подъездной дорожке, мимо теплицы и загона с домашним скотом и широко улыбался.

– Здесь всё будет иначе, парень, – заверил он его. – Здесь даже воздух другой. – Эйден сделал глубокий вдох и прикрыл глаза от удовольствия.

Пахло сырой землёй, навозом и мокрой шерстью. Мальчик поморщился.

Отец-настоятель Иезекииль стоял на верхней ступени крыльца и приветливо улыбался. Его сутана давно выцвела и выглядела потрёпанной. В жидких волосах неопределённого цвета мелькала седина, бледная пергаментная кожа казалась такой сухой, словно была готова рассыпаться от прикосновения. Его губы не имели чёткого контура, а светло-голубые глаза сливались со всем остальным. Он весь был каким-то обесцвеченным, неприметным, призрачным.

– Добро пожаловать в монастырь Святого Иосифа. – Отец Иезекииль раскрыл руки, как для объятий, приветствуя их. – Надеюсь, сын мой, он станет тебе домом.

* * *

Ему выделили комнату под самой крышей, в которой всего-то и было: кровать, письменный стол с лампой для чтения и комод. На кровати, застеленной колючим шерстяным одеялом, лежала Библия в ветхой чёрной обложке.

Он забрался на кровать с ногами и прилип к окну, пытаясь разглядеть, что происходило во дворе.

Мистер Харрис с отцом Иезекиилем долго о чём-то беседовали. Он подозревал, что Харрис рассказывал отцу-настоятелю историю его короткой паршивой жизни, хотя знал, что это ни к чему: обо всём написано в его личном деле. И о матери, и о Чеде, и о сестре, о собаке Йоргенсонов, об избиении и о днях, проведённых в больнице.

Он злился на Харриса, хотя и понимал, что решение о переводе принял директор, чтобы его в конце концов не убили.

Мальчик думал о маленьком путешествии на машине, через Вашингтон, Айдахо, Монтану и почти весь Вайоминг. Они останавливались в мотелях, где у него были отдельные номера, где он мог делать всё, что вздумается: смотреть телевизор до полуночи, пить газировку из мини-бара, брезгливо листать журналы с обнажёнными женщинами, которые кто-то из предыдущих постояльцев забыл в туалете, принимать душ до тех пор, пока не закончится горячая вода. Они останавливались в придорожныхзакусочных, где подавали сельские завтраки в огромных тарелках. Он чувствовал себя свободным, пока сидел на пассажирском сиденье и держал в руках хот-дог и кока-колу, купленные на заправке, чувствовал себя богатым, словно держал в руках драгоценности.

Мистер Харрис слушал хорошую музыку, много курил в открытое окно и рассказывал истории о том, как в детстве путешествовал по стране на машине со своей семьёй.

Мальчишка позволил себе несколько незначительных фантазий. Он думал: «Вот бы мистер Харрис был моим отцом, а эта поездка действительно была бы путешествием».

Тогда бы он сидел сзади, рядом с сестрой, а на пассажирском сидела бы мама. Он воображал её блондинкой с ярко-голубыми глазами и широкой белозубой улыбкой.

Он всё думал об этом, а во дворе, у крыльца, мистер Харрис похлопал отца-настоятеля по плечу, пожал ему руку и сел в машину. Хорошо, что ему не пришло в голову взглянуть напоследок на монастырь, иначе он бы увидел жалкую картину: заплаканное лицо, ладони, скользящие по стеклу, и полные отчаяния глаза.

Он долго смотрел вслед старому «Понтиаку» мистера Харриса, смотрел, как из-под его колёс брызжет грязная вода, и беззвучно плакал. Его рот наполнился солью, когда к нему в комнату заглянул отец Иезекииль.

Мальчик обернулся на скрипнувшую дверь, быстро вытер слёзы и сел на край постели. Отец-настоятель тяжело опустился рядом и слегка сгорбился.

– Блаженны плачущие, сын мой, ибо они утешатся. – Отец Иезекииль улыбнулся едва ли не ласково и похлопал его по ладони, лежащей на коленке.

* * *

Скоро он узнал, что в приюте нет воспитанников, кроме него. Двое последних достигли совершеннолетия ещё в прошлом году. Один из них ушёл в мир, а другой облачился в сутану и теперь звался братом Джеремией.

Братья сами полностью обслуживали монастырь. Кто-то работал на кухне, кто-то – в саду, кто-то занимался скотом, другие отвечали за стирку и чистоту. Он помогал им всем понемногу. Больше всего остального ему нравилось работать в загоне для овец с братом Джеремией. Он был моложе всех остальных, затворническая жизнь ещё не превратила его в тень.

Спустя пару месяцев с тех пор, как он здесь оказался, пума разорвала сетку и стащила ягнёнка. Им с Джеремией предстояло починить забор. Пума оставила после себя много крови и клоков шерсти. Вид крови на снегу заворожил мальчишку, он даже не сразу заметил, что отец Иезекииль зовёт его, стоя за ограждением.

Мальчик не мог определиться с тем, что чувствовал к настоятелю. Он определённо ему не доверял, потому что последний человек, которому он доверился, оставил его здесь, на краю мира, совсем одного. Но он не чувствовал от отца Иезекииля опасности. Мальчишку раздражали вечные разговоры о матери, о грехе, о блуде.

– Иди, – посоветовал Джеремия. Улыбка сошла с его лица сразу, как только он увидел настоятеля. – Иди, парень, так будет лучше.

Он бросил плоскогубцы на снег, снял перчатки и подошёл к отцу-настоятелю.

– Становится холодно, не так ли? Лучше нам вернуться в мою келью.

Мальчишка не умел поддерживать беседы, чей смысл заключался лишь в том, чтобы заполнить тишину, но он должен был что-то ответить.

– Да, сэр.

– Прошу тебя, никакой я не сэр. Отец. – Он тепло улыбнулся и подмигнул.

– Отец…

– Хочу поговорить с тобой, ты не против?

Он покачал головой и послушно, как овца на заклание, поплёлся следом за настоятелем, хотя с большим удовольствием остался бы снаружи, с Джеремией, несмотря на мороз.

– В прошлый раз мы говорили о любовнике твоей матери, о том, что он сделал с вашей семьёй, – сказал отец Иезекииль, сел на кровать и похлопал по месту рядом с собой. – Библия учит нас быть терпимыми и терпеливыми. Ты проявил терпение к этому мужчине. И это правильно, ведь его вины в том нет. Но твоя мать… Она – скверна. Ты избавился от неё по воле Божьей. Во всём, что с тобой происходило и будет происходить, виновата она одна. Женщины, подобные твоей матери, недостойны быть матерями, они недостойны жизни. Глаза у них исполнены любострастия и непрестанного греха. Они прельщают неутверждённые души. Но тебе повезло избавиться от скверны. – Отец-настоятель опустил ладонь на его плечо.

Отец Иезекииль с тяжёлым вздохом поднялся с кровати и подошёл к письменному столу, на котором лежала Библия в раскрытом виде, канцелярия и несколько старых, сложенных пополам газет. Выдвинув продолговатый ящик, святой отец достал тонкий, гибкий прут.

– Видишь ли, мой мальчик, боль – единственное средство, чтобы очиститься от греха. – Его глаза сияли лихорадочным блеском, он глубоко и часто дышал. – А теперь, будь так добр, сними рубашку и встань на колени.

Его снова парализовало, но он сделал, как было велено. Мальчишка вдруг почувствовал, что раздвоился. Одна его часть кричала и билась в истерике внутри другой, эта часть звала на помощь, умоляла вернуться мистера Харриса и забрать его отсюда. Другой он стоял неподвижно, стараясь дышать тише. Сквозь запах свечного воска и мыла просачивался спёртый дух подвала в их доме, металлический запах крови, гнилостная вонь, исходящая от Чеда. Другой он был беспомощным ребёнком, который не мог кричать, чтобы не напугать сестру.

Он не понимал, сколько прошло времени, но за окном стемнело. Он лежал на животе, слёзы собрались в лужицы на деревянном полу, но он не издал ни единого звука. Отец Иезекииль не оставил открытых ран на его теле, но кожа там, где её касалась розга, горела огнём. Боль казалась невыносимой.

Мальчик думал о крови ягнёнка на снегу.

– Майлз Чапман, – задумчиво произнёс Иезекииль. – Твоё мирское имя отныне тебе не нужно. Ты встал на путь очищения. Я дам тебе другое имя. А пока… ступай. – В голосе настоятеля больше не было той мягкости, на которую он повёлся. – Скоро ужин.

* * *

2005 год

Он покинул приют, когда ему исполнилось восемнадцать. Он сжёг своё старое имя, своё прошлое, записанное на нескольких страницах личного дела, прихватив только паспорт, выданный на новое имя, подобранное настоятелем.

Он сжёг их всех. Отца-настоятеля и тех, кто всегда держал свои рты и глаза закрытыми. Он с наслаждением представлял, как отца Иезекииля лизало пламя, как плавилась и вздувалась от жара его кожа, как он бился в запертую дверь, как горели келья, жёсткая кровать, розги и все остальные вещи. Как постепенно он превращался в ничто.

Настоятель был такой же скверной, как братья, взявшие обет молчания. Но отец Иезекииль был прав в одном: виновницей всех его несчастий была мать.

Монастырь разваливался на части. Крыша прохудилась – сквозь прорехи на него глядело небо. Перекрытия и своды были изъедены жуками и термитами, проводка сгорела, они уже давно пользовались бензиновым генератором. Он лишь помог ему.

Потом были долгие разъезды по стране на попутках, он перебивался непостоянным заработком, ел паршивую еду и спал где придётся, до тех пор пока не обосновался на лесопилке в Монтане.

Жизнь стала значительно лучше. У него появились деньги, друзья, с которыми он мог выпить пива после работы. Не ладилось только с женщинами. Он не мог перестать думать о сестре и о матери.

28 Глава

Поиски шли уже третьи сутки. Группы добровольцев постоянно сменялись, но у многих всё равно был подавленный и усталый вид. Волонтёры знали, что первые семьдесят два часа после исчезновения – самые важные, и если человека не удаётся найти в течение этого времени, надеяться на благоприятный исход бессмысленно. С момента пропажи Вивьен Лейтон прошло пять дней.

О пропаже Вивьен заявил директор школы, когда она не появилась на занятиях после выходных. Он обратился в местное управление полиции, но предложение подождать, пока девчонка нагуляется и сама вернётся, его не устроило, и тогда он позвонил на горячую линию полиции штата.

Грейс не меняла одежду уже три дня, спала в машине и перекусывала чем придётся. На ней были удобные ботинки для хайкинга, джинсы, хлопковая футболка с длинным рукавом и зимняя форменная куртка. Её не заботило, как она выглядела, ей было плевать, как она пахла.

Келлер помогала руководить поисками, допрашивала свидетелей на месте, прочёсывала лес квадрат за квадратом вместе с поисковиками и офицерами. Джеймс несколько раз предлагал ей съездить домой, поспать хотя бы пару часов, но Грейс не представляла себе, что может заставить её сесть в машину и уехать домой.

За то время, пока шли поиски, Грейс несколько раз пересекалась с Калебом. Она бы не назвала эти случайные встречи комфортными или приятными и в очередной раз убедилась, что спать с парнем, которого не знаешь, плохая идея. Ей было неловко, странно, хотелось обо всём забыть. Калеб был милым с ней, постоянно улыбался, и его слова звучали непринуждённо, он не делал неуместных намеков в присутствии Мэдди или других людей и даже наедине. Возможно, он тоже не рассчитывал на продолжение, но что-то в его улыбках и поведении говорило об обратном.

Грейс было невозможно заставить прервать поиски Вивьен, она верила, что девушка может быть ещё жива.

Сегодня Джеймс ездил на допрос в одиночку, ему предстояло выслушать показания девчонок-чирлидеров. Ей хватило матери Вивьен, открывшей им дверь. Она едва держалась на ногах и понятия не имела, где её дочь.

Когда Грейс, вымотанная и обезвоженная, вышла из леса, Джеймс курил, сидя в припаркованной машине. Взгляд у него был отсутствующим и каким-то больным.

Келлер увидела спорящих Мэдди и Мэтта. Обрывки их разговора долетали до неё с запозданием. Мэтт говорил о том, что какая-то часть ответственности лежит и на жертвах, что женщинам нужно быть осмотрительнее, осторожнее. Что, если какой-то женщине дорога её жизнь, она не должна работать на улице или идти пешком сквозь лесополосу в сумерках, как это сделала Вивьен.

Он замолчал и стыдливо потупил взгляд, когда Мэдди, перестав думать на какую-то секунду, выпалила:

– Ты прекрасно знаешь, что иногда женщины попадают в секс-индустрию против воли. Знаешь, что я – одна из таких женщин. Поэтому, будь добр, завали.

Калеб, всё это время молча наблюдавший за ними, раскрыл рот, словно хотел что-то сказать, но передумал.

Он подошёл ближе к Мэдди и сжал её ладонь.

Не останавливаясь, Грейс прошла мимо и села на пассажирское сиденье «Рендж Ровера», достала бутылку воды из упаковки и выпила сразу половину.

«Придурок», – подумала она, с прищуром посмотрев на Мэтта сквозь ветровое стекло до тех пор, пока волонтёры не скрылись в густом лесу.

– Чтобы ты знала: у меня аллергия на девочек-подростков, особенно если они пустоголовые болельщицы. – Нортвуд выдохнул струю сизого дыма в приоткрытое окно, за которым сгущались ноябрьские сумерки, помассировал виски и покачал головой.

– Где сигареты? – спросила Грейс, когда не увидела их на привычном месте в подстаканнике.

Она не могла найти в себе силы, чтобы ответить ему, подбодрить, поддержать разговор и даже улыбнуться.

– В бардачке должна быть новая пачка.

Грейс включила подсветку и открыла бардачок. Первое, что она увидела, были не сигареты, а маленькая бархатная коробка для ювелирных украшений. Она вопросительно взглянула на Джеймса.

– Я собираюсь сделать Мэдди предложение. Вожу его с собой уже пару недель.

– Самое подходящее время, – усмехнулась Грейс и всё же закурила, когда нашла сигареты.

– И я так думаю, поэтому медлю.

– Может быть, если мы найдём Вивьен живой… это станет хорошим поводом.

– Может быть, – согласился Джеймс и отвернулся к окну.

Какое-то время они молчали, не испытывая при этом неловкости или желания поговорить.

Грейс знала, что Мэдди сейчас где-то там, среди деревьев, зовёт Вивьен по имени и хмурится, подсвечивая пространство перед собой фонариком. Она знала, как сильно Джеймс её любит, как переживает, как разглаживается морщинка на его лбу, когда он говорит о ней или с ней, а уголки губ иногда против воли тянутся вверх. Она знала, что Мэдди скажет ему «да». Знала, почему Джеймс решил сделать это именно сейчас: ему было страшно не успеть. Но когда это случится? Когда они найдут Вивьен? И найдут ли вообще? Что, если они вообще ищут не в том месте? Вивьен пропала, когда пересекла Рейлрод авеню. Система видеонаблюдения автосервиса, расположенного рядом со школой, зафиксировала её, так же как и камера, висящая на парковке бургерной на перекрёстке. За ней никто не следил, несколько машин повернуло на Медоубрук, среди них был и белый фургон. Номеров и марки машины на видео не было видно из-за угла съемки, но это был он, никто в этом не сомневался.

– Я всё думаю… – Джеймс нахмурился и взглянул на Грейс. – Что он делает с ними?

– Что ты имеешь в виду?

– Молочные железы. – Джеймс заговорил, только когда подобрал менее травмирующее слово. – Что он с ними делает?

– Не знаю. Кладёт на алтарь, приносит в жертву, ест, шьёт пояса из сосков, как грёбаный Эд Гейн^[209]. Я не знаю, Джеймс. Почему для тебя это важно?

– Я всё не могу перестать думать об этом.

Грейс тоже думала об этом. То, что убийца делает с частями тел своих жертв, может быть очень важной частью психологического портрета. Но похоже, они узнают об этом не раньше, чем поймают его.

В салоне машины время словно замедлилось. Оно стало тягучим, как карамель. Грейс слышала ход наручных часов Джеймса, его дыхание, тление очередной сигареты. В бардачке машины было кольцо для Мэдди, какие-то планы и надежды на будущее. По крайней мере, у одного из них.

Снаружи завыли поисковые собаки. Волонтёры нашли тело. Грейс знала об этом ещё до того, как из лесной чащи вышла группа волонтёров в оранжевых жилетах со светоотражающими полосами на них, среди которых были Мэтт и Мэдди, до того, как им навстречу двинулась бригада криминалистов и Мэдди остановилась перед машиной, до того, как фары подсветили её заплаканное лицо.

Джеймс смотрел на неё, схватившись обеими руками за руль. Грейс видела, как на его шее вздулись вены, как плотно он сжал челюсти, каким сосредоточенным и ждущим был его взгляд. Губы у Мэдди дрожали, щёки блестели от слёз. Она закрыла рот ладонью, покачала головой и медленно осела на землю.

Келлер вздрогнула, когда Джеймс ударил кулаком по рулю и выкрикнул: «Сука!»

А затем ещё раз, когда взволнованный офицер, чьего имени она не знала, постучал раскрытой ладонью в окно со стороны пассажирского сиденья.

– Детектив Келлер, мисс, мы нашли… Нашли два тела.

* * *

Доктор Скотт Хэмптон встретил полицейских улыбкой. Нижнюю половину его лица скрывала маска, но вокруг холодных, спокойных глаз собрались морщинки. Освещение в прозекторской было очень ярким: искусственный свет смешивался с лучами утреннего солнца, проникающими в панорамные окна, они бликовали на стали секционных столов и дверцах холодильных камер.

Грейс зябко поёжилась и плотнее запахнула медицинский халат, надетый поверх повседневной одежды, словно это могло её согреть. Джеймс надел маску перед тем, как войти в помещение, но всё равно старался дышать поверхностно.

Тела, укрытые белой тканью, лежали на двух секционных столах. Скотт ещё не проводил вскрытие. Грейс хотелось взглянуть на тела до того, как доктор Хэмптон и его ассистенты поработают с ними.

– Вивьен Лейтон, – сообщил Скотт и раскрыл тело девушки, которую они так старались найти. – Тут всё стандартно. Удушение, перелом щитовидного хряща и подъязычной кости, изнасилование, многочисленные ножевые ранения, ампутация молочных желёз и, на первый взгляд, отсутствие следов ДНК убийцы.

На Вивьен была кое-какая одежда. Форма чирлидера в цветах школы Маунтин-Си: оранжево-синяя короткая юбка и гольфы с эмблемой команды. Бельевые шорты, распоротые по срединному шву, и разорванный, окровавленный топ криминалисты нашли отдельно, в нескольких метрах от тела. Вивьен – навечно восемнадцатилетняя, болезненно красивая девушка. Он надругался над молодым, хрупким телом, но тление ещё не тронуло её кукольное лицо. Это пугало Грейс и завораживало одновременно: если не смотреть на ужасающие раны и порезы, можно было подумать, что она спала. Казалось, её бледная, обескровленная кожа светилась. Волнистые обесцвеченные волосы разметались по столу и её грудной клетке, отдельные пряди слиплись от крови и, казалось, намертво пристали к ранам.

Грейс слегка замутило, когда среди запёкшейся крови она увидела жир и несколько долей молочной железы.

– С Вивьен всё просто. – Скотт пожал плечами. – Смерть наступила в пятницу, в день, когда она, предположительно, пропала. Низкая температура замедлила процесс разложения, поэтому тело выглядит неплохо. Сегодня я проведу вскрытие, отправлю образцы тканей и жидкостей на экспертизу. Отчёт по Вивьен будет готов к завтрашнему утру.

– А что насчёт неизвестного? – Грейс ещё какое-то время смотрела на Вивьен с сожалением, после того как Хэмптон накрыл её простынёй, а потом перевела взгляд на второе тело.

– Этот случай гораздо интереснее. И сложнее. – Доктор откинул ткань, и Грейс на секунду отвернулась.

Она сглотнула, взяла себя в руки и снова взглянула на то, что было перед ней.

Второе тело истлело почти полностью. Местами на костях ещё оставалась высохшая, почерневшая кожа и соединительная ткань, источавшая запах, от которого слезились глаза и кружилась голова. Грейс понятия не имела, сколько тело пролежало в лесу, но такие изменения обычно происходят не раньше чем через год после наступления смерти.

– Судя по строению черепа и таза, перед нами женщина. Скорее всего, белая женщина. Смерть наступила больше года назад, я даже склоняюсь к двум годам. Я бы сказал, на момент смерти ей было от сорока до шестидесяти лет. У неё были роды. И не одни, если смотреть на расхождение костей лонного сочленения.

– Я не вполне… – Джеймс выглядел озадаченным, и это не укрылось от доктора Хэмптона.

– Вот, взгляни сюда. – Скотт указал на лобковую кость, не дав ему договорить. – В медицине это диагноз: симфизит лобковой кости. Возникает в основном во время беременности и усугубляется в процессе естественных родов. Не смертельно, но при этом женщина испытывает боль в лобке и нижних конечностях, если случай запущенный.

– А здесь?

– Средней тяжести. Это определённо причиняло ей дискомфорт, но не заставило обратиться в больницу.

– Может, у неё не было страховки? – предположила Грейс.

– Вполне возможно, в таком случае рассчитывать на то, что у неё была стоматологическая карта, не приходится. – Когда Скотт заговорил об этом, Келлер и Нортвуд, как по команде, взглянули на её зубы.

Зубы скрывали высохшая кожа и сухожилия. В неровных зубных рядах верхней и нижней челюсти были прорехи: отсутствовали жевательные зубы и передние резцы, оставшиеся же наполовину разрушили кариес или вещества, которые она принимала при жизни.

– Я проведу исследование останков сразу после того, как закончу с Вивьен. Соберу образцы для лаборатории, они извлекут ДНК из костного порошка, и после этого я смогу вас порадовать. И, кстати, поздравляю! – Доктор Хэмптон поднял взгляд на Грейс и улыбнулся.

– С чем?

– Вы, возможно, нашли нулевую жертву.

– Думаешь, это его рук дело?

– Конечно. Он буквально ненавидел её. Она лежала с раскинутыми в сторону ногами, в унизительной позе. Я пока не берусь говорить точно, но посмотри на это. – Он указал на ошмётки кожи на грудной клетке, больше напоминавшие грязную ветошь. – Кожа усохла, подверглась гниению, ею полакомились мелкие животные и насекомые, но края… Взгляни на края. Они относительно ровные, как после ножа. И очень напоминают края ран Фрэнсис Мак-Кидд. К тому же её подъязычная кость…

– … сломана, – подсказал Джеймс, наклонившись над секционным столом.

* * *

Заглушив двигатель перед забегаловкой, предлагавшей кофе и сэндвичи навынос, Джеймс вышел из машины, оставив Грейс в одиночестве. Приглушённый звук радио, монотонный шум с дороги и дождь, стучащий в ветровое стекло, сливались в напряжённую мелодию. Руки у Грейс мелко дрожали от нетерпения, пока она искала в списке контактов номер Генри Уайтхолла. Слушая гудки, она задумалась о разнице во времени. Генри улетел в Вашингтон ДиСи больше недели назад, пообещав, что попробует подключить ресурсы ФБР для поиска призрачной женщины, о которой они говорили во время последней встречи. Надеясь, что Генри не спит и ответит на вызов, Грейс прижимала телефон к уху.

– Грейс? – наконец сказал он.

– Не разбудила?

– Нет, между нами всего плюс три часа.

– Отлично. – Она выдохнула и зажмурилась, подбирая слова.

– Нашли ещё одну жертву?

– Не одну. – Грейс снова помолчала, рассматривая придорожное кафе с неоновой вывеской, за дверьми которого пару минут назад скрылся Джеймс. Говорить с Генри в его присутвии Грейс не хотелось. – Вивьен Лейтон – школьница, пропала шесть дней назад, о пропаже заявил директор школы. Девочка из неблагополучной семьи. И ещё… неизвестная женщина в возрасте от сорока до шестидесяти лет. Доктор Хэмптон выяснил, что у неё было как минимум двое родов. Судя по состоянию сохранившихся зубов, она, скорее всего, страдала зависимостью от запрещённых веществ. Скотт также обнаружил непролеченный симфизит лобковой кости, что говорит об отсутствии страховки и средств на медицинские обследования. Похоже, мы нашли её, Генри. Вы оказались правы.

– Нет, Грейс. – Её имя он произнёс с такой мягкостью в голосе, что у Келлер вспыхнули скулы. – Мы оказались правы. Я собирался вам позвонить. Успел кое-что выяснить. Давайте начнём работу с заявлений о пропаже женщин в этом возрастном диапазоне в округе Кинг. Если не найдём сходств, расширим поиск до штата. А дальше… Если наш убийца – гастролёр, мне удастся подключить больше людей к делу. Но здесь стоит быть осторожными. Стоит предположить, что серийный убийца действует на территории нескольких штатов, делом сразу заинтересуется ФБР. И в таком случае…

– Ваши отберут у нас дело.

– Да, – нехотя признался Генри.

– Мне бы очень этого не хотелось.

– Знаю. Я думаю, что вы хорошо справляетесь с работой, но дело в юрисдикции, понимаете?

– Понимаю. Просто сделайте всё возможное, чтобы этого не случилось.

– Обещаю.

– Спасибо, – спустя несколько секунд молчания сказала Грейс, наблюдая, как Джеймс, хмурясь от дождя, колющего лицо, идёт по пустынной парковке к машине, держа в руках подставку с двумя стаканами кофе и пакет с сэндвичами. – Мне пора.

– Я пришлю информацию по пропавшим женщинам на почту.

* * *

Грейс сидела за ноутбуком в своём кабинете, просматривая заявления за последние два года о пропаже женщин в возрасте от сорока до шестидесяти в округе Кинг. Их было немного. В заявлениях часто фигурировали молодые женщины и девочки-подростки, те, кто сбегал из дома, над кем совершались насильственные преступления. И пожилые женщины, страдающие деменцией, те, кто больше не мог найти дорогу домой.

Но несколько интересных заявлений, привлёкших внимание Грейс, всё же нашлось. Скелетированные останки принадлежали малообеспеченной женщине, которая не могла позволить себе медицинскую страховку, не посещала стоматолога и, возможно, употребляла то, что не купить в супермаркете.

Марта Лиллис, домохозяйка из Нортгейта, ушла из дома без документов осенью двадцать первого года. Не найдена. С фотографии на Грейс смотрела женщина с пустыми глазами. Вероятно, это одна из последних её фотографий: улыбка, больше похожая на грустную усмешку, отёчное лицо, нездоровая худоба.

Другой исчезнувшей, Конни Чапман, было пятьдесят два года, выглядела она не лучше Марты: безжизненный взгляд, тусклые обесцвеченные волосы, худощавое тело и кариозная улыбка. Об исчезновении заявил сожитель. Он утверждал, что лёг спать в обнимку с Конни, а когда проснулся – не обнаружил её ни рядом с собой, ни где-либо ещё. Он утверждал, что Конни исчезла так внезапно и бесшумно, будто её похитили инопланетяне. Вполне ожидаемо, что полицейские, принявшие заявление, ему не поверили. Заметив, в каком состоянии были зубы Конни Чапман, Грейс лихорадочно зашла в почту в браузере и открыла вложения из письма от фотографа-криминалиста. Она быстро пролистала фотографии Вивьен и остановилась на снимке черепа неизвестной женщины. На верхней челюсти справа не хватало первого премоляра, точно так же, как и на фотографии живой, улыбающейся Конни.

– Джей, – шепнула Грейс, не отрываясь от экрана.

– Что? – Он сделал глоток кофе и посмотрел на неё поверх монитора своего ноутбука, где просматривал многочасовую запись с камеры видеонаблюдения заправочной станции с Райлрод авеню. Он мог бы поручить это офицерам или стажёрам: их обычно задействовали для подобной работы, но не хотел сидеть без дела.

– Мне кажется, что я нашла её. Взгляни.

– Почему ты решила, что…

– Вот. – Грейс открыла фотографию, сделанную криминалистами. – Конни Чапман. Она есть в базе, – Грейс развернула компьютер к себе, и Джеймсу пришлось подойти к её рабочему месту. Он опёрся ладонями на столешницу и нахмурился, жадно поглощая информацию. – Привлекалась за хранение и распространение запрещённых веществ, за драку в супермаркете, за мелкую кражу, за… Чёрт, похоже, ей нравилось проводить время в изоляторе. В девяносто восьмом году ей выдвинули обвинения в жестоком обращении с несовершеннолетними. Суд лишил её родительских прав.

– О детях что-нибудь сказано?

– Нет, но я могу сделать запрос в социальную службу. Что, если это она, Джеймс? Что, если она – та самая мать, из-за которой он возненавидел женщин? Мать, причинившая ему много боли, мать, превратившая ребёнка в убийцу? – Грейс смотрела на него снизу вверх, ожидая одобрения и поддержки. Его «возможно» с допущением стало и тем, и другим. – Я не могу перестать думать о Мэтте. Он был среди тех, кто нашёл Джейн Мэддокс, и сейчас… Может быть, он находит их, потому что знает, где искать?

– Что ты предлагаешь, Грейс?

– Мы можем вызвать его на…

– На допрос? Грейс, нельзя допрашивать парня только потому, что он нашёл тело. С точки зрения того, чем Мэтт занимается, он просто продуктивно поработал.

– Мы можем просто поговорить с ним, узнать, кем были его родители. – Грейс пожала плечами и достала телефон, чтобы найти номер Дайан Бринсон из социальной службы.

Она решила, что позвонить знакомой будет быстрее, чем оформлять официальный запрос.

– Сделай запрос в социальную службу округа, а я съезжу поговорю с её сожителем. И, так уж и быть, попытаюсь привезти Мэтта в участок.

Грейс удовлетворённо улыбнулась. Она отпила кофе, смотря Джеймсу вслед, и поднесла телефон к уху.

– Дайан? Это Грейс Келлер. У меня есть к тебе просьба.

* * *

Разговор с сожителем Конни Чапман оказался бессмысленным. Он жил в приюте для бездомных, употреблял алкоголь и уже мало походил на человека. Конни он так и не вспомнил. Джеймс вернулся в участок опустошённым.

Со второй задачей Нортвуд тоже не справился: квартирная соседка Мэтта сообщила, что он покинул город на машине сегодня утром и отправился к родителям в Бирмингем, в Алабаму. У них не было оснований и улик против Мэтта, чтобы объявить его в розыск, выставить блокпосты на шоссе, подключив дорожную полицию, и арестовать. Они не могли устроить облаву, основываясь на чувствах и подозрениях Грейс. И она об этом знала, поэтому приняла новость спокойно.

– По какому принципу он их выбирает? – спросил Джеймс, смотря перед собой, избегая взгляда Грейс, когда они курили на парковке поздно вечером перед тем, как поехать домой. – Как связаны между собой Донован и Мэддокс? Форбс и Лейтон? А Конни Чапман, если допустить, что это действительно она…

– Разве ты не понимаешь? Их связывало отчаяние. И уязвимость. У Кэтрин была паршивая работа, она занималась сексом за деньги, её дочь звала мамой другую женщину. Джейн Мэддокс изнасиловали, ей просто не повезло оказаться на территории, где он обычно охотится. Как и Вивьен.

– Думаешь, он колесит по шоссе I-90 и прилегающим территориям и просто… охотится?

– Да. На I-90 хороший трафик, дальнобойщики, проститутки. Джейн и Вивьен – погрешность в статистике, по словам Уайтхолла.

– Звучит мерзко. Но в этом, кажется, есть смысл. – Джеймс затушил сигарету об урну и взглянул на Грейс.

Она пожала плечами.

– Он не первый серийный убийца с комплексом Бога. – Грейс оттянула воротник джемпера. – Послушай, я должна сказать тебе кое-что… Эта ваша идея с двойным свиданием была совершенно глупой. Я и Калеб… мы переспали. Он не перезвонил мне. Я чувствую себя идиоткой. Передай Мэдди: больше никаких совместных ужинов. Не хочу его видеть.

Джеймс, растерявшись от её откровенности, слегка смутился.

– Просто дай ему время, – посоветовал он, не найдя других слов.

* * *

На следующий день Грейс получила информацию от Скотта: биоматериал, полученный из найденных скелетированных останков, полностью совпадал с ДНК Конни Чапман.

Джеймс сидел за столом, который она про себя всё ещё называла «стол Эвана», наклонившись к ноутбуку, погружённый в мысли. Они почти не говорили. После смерти Эвана она пообещала себе, что не сблизится с новым напарником. Грейс боялась, что история повторится, что у неё снова отнимут близкого человека.

Честно расписываться в наличии слабостей было не в её духе. Пока Эван не стал её другом, пока не показал ей, что она женщина, что её можно любить, о ней можно заботиться. Пока не появился Джеймс со своей раздражающей опекой.

Связь с Калебом она считала дуростью и слабостью. Она могла бы поговорить об этом с мамой или с сестрой, но, как идиотка, призналась Джеймсу.

– Пришли результаты анализов из лаборатории. В крови Вивьен Лейтон обнаружен рогипнол. Следов других препаратов не нашли. И теперь мы можем быть уверенными, что наш неопознанный скелет – Конни Чапман.

У Грейс зазвонил телефон. На дисплее высветилось имя Дайан.

Она ответила на звонок, переключила его на громкую связь и положила телефон на стол.

– Удалось что-нибудь выяснить? – Грейс была слишком взбудоражена, чтобы тратить время на вежливое приветствие.

– Привет, да. Кое-что я действительно выяснила. Конни Чапман лишили родительских прав на обоих её детей после нескольких судебных слушаний. Обвинителем выступал штат, потому что тревогу забила Сара Говард, она работала в опеке с восемьдесят третьего по две тысячи пятнадцатый. Я даже успела несколько лет поработать под её началом. Сара обвинила Конни в жестоком обращении с детьми и в ненадлежащем уходе за несовершеннолетними.

– Есть какая-то информация о детях? Они попали в семьи или выросли в приюте?

– О Хизер, дочери Конни, информации совсем немного. Её удочерили в возрасте пяти лет. К сожалению, приёмные родители предпочли, чтобы удочерение осталось конфиденциальным. Поэтому о ней есть только заметки. Органы опеки навещали семью несколько раз в год до совершеннолетия Хизер. В основном тут написано, что условия для ребёнка благоприятные, что, несмотря на лёгкий фетальный синдром, девочка развивается хорошо и делает успехи. Есть ещё пометка о том, что Хизер поменяли документы, но без подробностей. Могу сделать запрос, но это займет время.

– А что насчёт другого ребёнка?

– Мальчик. Майлз Чапман. Попал в приют в одиннадцать. С тех пор был в нескольких патронатных семьях. Кое-кто хотел его усыновить, но после инцидента с домашним животным усыновителей мальчика вернули. Тут сказано, что после того, как их с сестрой разлучили, Майлз Чапман стал неуправляемым. Его определили в приют для мальчиков при монастыре Сент-Джозеф, в Вайоминге. И дальше его следы затерялись. Ты знаешь, после того как государственные приюты прекратили существование, в архивах такая неразбериха…

– Можно как-то выйти на Сару Говард?

– Да. – Дайан горько усмехнулась. – Можешь найти её на кладбище Хилгров. Она умерла два года назад.

– При каких обстоятельствах? – Грейс нахмурилась, в голове промелькнула мысль о том, что Сара Говард могла быть ещё одной его жертвой, о которой они не знали.

– Рак груди. Она боролась пять лет.

– А что за приют?

– Муниципальный приют в Спокане.

– Сможешь найти кого-нибудь из воспитателей? – спросила Грейс, но у неё был источник получше. Её отец в то время был шефом полиции в Спокане. Наверняка он знал всех воспитателей приюта поимённо.

– Попробую, Грейс, но ничего не обещаю. В личном деле Майлза подписывался какой-то Эйден Харрис. Попробую найти его.

– Спасибо. И приют при монастыре… О нём что-то известно?

– Немного. – Дайан что-то жевала на том конце, что слегка раздражало Грейс, но она действительно была ей благодарна. – Настоятелем в то время был отец Иезекииль, у него была неплохая репутация. Я скину тебе координаты на почту, может, удастся выяснить больше.

– Спасибо, Дайан, я твоя должница.

29 Глава

Миссула, штат Монтана, 2021 год.

Поднимаясь с мягкого дивана в зоне ожидания, мужчина уже понимал: всё плохо. В последнее время дела на лесопилке шли неважно. Долгое время Майкл Нэш был единственным, кто занимался лесом в Миссуле. Пока в городе не открылся крупный сетевой магазин строительных материалов с низкими ценами.

Нескольких его коллег уволили на прошлой неделе, он знал, что Нэш обязательно доберётся и до него – сколько бы лет он ни прожил в Миссуле, он всё ещё был для них чужаком, а чужаков в Монтане не любят.

– У меня новости для тебя, парень. – Майкл поднялся из-за стола и вцепился пальцами в кожаный ремень с крупной металлической бляшкой, над которым нависал его огромный живот. – Ничего хорошего в них, к сожалению, нет. Ты сам понимаешь, как идут дела.

– И что это значит? – Мужчина усмехнулся и механически почесал гладко выбритый подбородок. Он скоблил лицо станком каждое утро, с тех пор как на коллег один за другим посыпались приказы об увольнении, чтобы выгодно отличаться от массы заросших пьяниц, приходившихся Нэшу родичами, друзьями или знакомыми.

– Это значит, что я больше не смогу платить тебе. – Майк взял со стола чашку с кофе, отхлебнул из неё, как пёс, и подобрал языком тёмный подтёк с дешёвого фаянса. – Перестань смотреть на меня так, будто я сообщил тебе, что ты умираешь. Ты меня пугаешь, парень. – Он рассмеялся.

Смерти он не боялся. Наоборот, эта новость вызвала бы облегчение. Его пугала нищета, с которой пришлось столкнуться после побега из Сент-Джозефа.

Мужчина постоянно ходил по краю и мог умереть несколько раз. Он бы умер – и мир покатился бы дальше, со всем его бессмысленным шумом, фальшивой иллюминацией и суетой. Ему претила фальшь. Из Монтаны он не уехал только потому, что здесь оставалось ещё хоть что-то настоящее. А теперь ему бы пришлось уехать. Пришлось бы снова искать работу, не имея образования.

– Нам придётся попрощаться с тобой, – скорбно сказал Майк.

– Ясно. – Он сложил руки на груди.

– В Хелене есть вакансии, и я могу…

– Мне не нужна твоя помощь, Майкл.

– Брось, я знаю, что сейчас сложно найти работу. Я могу, по крайней мере, дать тебе рекомендации. Они помогут.

Его поглотила тишина.

Он уже слышал эту тишину и почти прикоснулся к ней, когда вернулся от Йоргенсонов и узнал, что Хизер удочерили, когда мистер Харрис оставил его на попечение отца Иезекииля. Он оказывался на краю пропасти каждый раз, когда у него отбирали что-то, что принадлежало ему. В детстве – достоинство, самоуважение, сестру, его имя. Сейчас – ощущение безопасности и стабильности.

«Блаженны плачущие, сын мой, ибо они утешатся».

Он был безутешен. Он научился ладить с этой бездной и держать под контролем эмоции. Никому из тех, кто обворовывал его всю жизнь, не нравились его слёзы.

– Спасибо, Майкл. – Он поднялся со стула и рассеянно кивнул. – Я подумаю.

– Здесь думать нечего, – возразил Нэш. – Поговорим, когда придёшь за деньгами за неделю.

– Я позвоню. – Он взял со спинки стула свою куртку, улыбнулся и вышел за дверь.

* * *

Он вернулся домой ближе к вечеру. Проверил запасы еды и, немного успокоившись, взялся готовить ужин: разделал курицу и поставил запекаться в духовку. Открыл бутылку пива, сел на диван и включил телевизор.

Арендованный дом был пустым. Когда он въехал, здесь была только кухня и кое-какая техника. С тех пор он лишь сколотил себе стол из досок, купил диван и телевизор. Дурацкие ТВ-шоу и ситкомы были просто способом создать фоновый шум и ощущение чьего-то присутствия. Мужчина любил одиночество. Но в последнее время всё чаще думал о том, каково это – жить с женщиной. Уходить из дома и знать, что, когда ты вернёшься, она будет ждать тебя. Каково это – засыпать и просыпаться с кем-то в одной постели, любить кого-то.

Иногда ему казалось, что мать лишила его возможности ощутить близость хоть с кем-то. Он чувствовал, что она сломала в нём что-то очень важное, что-то, что делало его человеком, и не знал, как это исправить.

Иногда ему казалось, что он умер в том амбаре или в пожаре, в котором сгинули его прошлое и отец Иезекииль.

Он поднялся с дивана, запрокинул голову, допивая остатки пива, и подошёл к духовке. Есть совсем не хотелось.

– К чёрту, – сказал он в пустоту.

Выключил духовку, вышел на улицу и прыгнул в фургон. Он собирался напиться в баре, куда обычно ходил с коллегами.

Ему нравились немноголюдные захолустные бары в Миссуле за то, что там никогда не встретишь незнакомца.

Шумные, разноцветно-кричащие модные пабы, круглогодично торгующие сносным пойлом и полезными закусками, были ему отвратительны.

Но вовсе не шум и полезная еда отталкивали его от хороших баров. Он не переносил толпу. Среди людей, в толчее и разноголосице, он чувствовал себя уязвимым, чувствовал принадлежность к чему-то, над чем у него не было власти, к тому, что не хотело его принимать, – к обществу. Стоило взглянуть на лица людей, которых мужчина так или иначе знал, на их двигающиеся челюсти, пустые глаза и идиотские улыбки, и в голове возникала одна и та же мысль: стадо глупых коров, непрерывно жующих свою вечную жвачку, медленно и послушно движется к скотобойне. И он – такая же глупая, простодушная корова – идёт вместе со всеми прямо в лапы смерти и ничего не может с этим поделать.

Многолюдные места он ненавидел ещё и потому, что завидовал. Потому, что все эти люди напоминали ему о том, что он одинок. Он прекрасно понимал, что есть проблемы и куда серьёзнее, но по-настоящему заботило его только одиночество. Он жалел себя совершенно по-детски, упивался обидой на всю эту непримиримую толпу, не слушая доводы уже помутившегося рассудка. Из-за этой жалости к себе и зависти к другим, к цельным мужчинам и женщинам, которых не воспитывал розгами священник или ремнём мамин бойфренд, ему становилось тошно от самого себя.

И именно поэтому он ненавидел шумные городские заведения.

Уже за стойкой в баре, где его хорошо знал бармен, он заказал пинту пива и солёные орешки.

– Привет! – За спиной он услышал Сьерру Нэш, дочь Майкла, и подумал, что её не должны пускать в бары, ей недавно стукнуло двадцать. – Мне жаль, что так получилось. С увольнением. Папа рассказал.

Он пожал плечами и уткнулся взглядом в миску солёных орешков, когда бармен поставил её рядом с бокалом его пива.

– Могу я тебя утешить? – Она приблизилась к нему и потёрлась носом об его шею.

Он тяжело сглотнул – в штанах стало тесно. Он не заметил, как её рука оказалась у него между ног.

Очнулся он, когда Сьерра затащила его в туалетную кабинку, задрала короткое платье до талии и повернулась спиной.

В какой-то момент он обхватил шею Сьерры руками, и сначала ей это даже понравилось, но, когда он надавил сильнее, она вцепилась ногтями в его запястья. Сьерра напряглась, хватая ртом воздух, и стала вырываться.

– Совсем охренел, придурок? – держась за горло, спросила она.

Мужчина стоял, прижавшись затылком к холодной кафельной стене. Он был слегка дезориентирован, но не чувствовал себя уязвимым. Он чувствовал свою власть над ней. Он мог задушить её в этой грязной кабинке, мог сделать с ней всё, что хотел, но не стал. Жизнь Сьерры была в его руках, и он испытал сильную эмоциональную и физическую разрядку за всё время, всего лишь думая о том, как её хорошенькая тонкая шея с хрустом ломается под его пальцами.

– Прости, – отдышавшись, шепнул он. Ему не нужны были проблемы. – Я слегка перегнул палку.

Она раздумывала над тем, что ему ответить, лихорадочно натягивая белье и поправляя платье. Сьерра выглядела напуганной. Он потянулся к ней рукой, но Сьерра отпрянула, на ощупь нашла защёлку на двери, вылетела из кабинки и замерла напротив замызганного зеркала над раковиной.

– Тебе придётся за это ответить, урод! – Глаза Сьерры сверкнули в отражении каким-то опасным, злым огнём, когда она увидела следы его рук на шее.

Он понял, что ему нужно убираться.

* * *

Слова Сьерры заставили его вздрогнуть. И он дрожал всё время, пока поспешно закидывал вещи в дорожную сумку, и уже после, когда сидел за рулём фургона, двигаясь по шоссе I-90.

Когда он садился в машину, то ещё не знал, куда направится. Ему просто нужно было убраться из города, потому что он был здесь чужим.

Мужчина знал, что уже завтра к нему заявится отец Сьерры и её братья с толстыми шеями и красными лицами. Они всё равно вынудят его уехать или сделают что-то похуже, защищая шлюху, которая затащила его в грязный туалет.

Он в очередной раз сбежал. Скоро, думая о нем, люди, которые знали его, пожимали ему руку и угощали пивом, не смогут вспомнить его имени. Он хотел, чтобы это случилось как можно скорее, чтобы Сьерра была той единственной, кто вспомнит его даже через много лет, той, кого охватит страх при мысли о нем, кто спустя десятилетия почувствует его руки на своей шее.

Монтана не хотела его отпускать, но, вымученный, мужчина всё же доехал до Сиэтла.

Машина сломалась на полпути из Миссулы прямо на шоссе, посреди бескрайнего ничего, ему пришлось долго с ней провозиться и заночевать на обочине.

Он устал, сильно клонило в сон. Наличных хватало на номер в паршивом мотеле на трассе. Он сидел в заведённом фургоне напротив материнского дома и упивался жалостью к себе. Он пылал завистью ко всем тем долбаным счастливчикам, которых ждут родители, которым не нужно спать в мотелях, возвращаясь домой.

В окнах горел тусклый свет, но сквозь грязные стекла невозможно было что-то разглядеть.

Мужчина достал из бардачка бутылку бурбона, сделал длинный глоток и вышел из машины.

Емуоткрыли не сразу. Женщина, стоящая на пороге, не узнала его. Он бы тоже её не узнал, если бы не печальные голубые глаза.

Мама выглядела озадаченной. Она стояла на грязном коврике босыми ногами и куталась в потрёпанный вязаный кардиган. Она похудела, её голени и бёдра были покрыты синяками. Лицо раздулось от дешёвого пойла, которым мать себя травила. Язвы на её коже – плохой знак. Она, казалось, разлагалась изнутри. За всем этим он видел в ней красивую женщину. Жизнерадостную блондинку, какой она была, пока не связалась «не с тем» парнем. Вспоминая, какой красавицей была его мать, он не мог не думать о сестре. В детстве она была очень на неё похожа. А что сейчас? Может, в ней проступили ненавистные ему черты Чеда? Он должен был найти её и надеялся, что мать ему в этом поможет. Это единственное, что он позволит ей сделать, перед тем как оборвёт её жизнь.

– Ты кто, мать твою, такой? – У неё заплетался язык, когда она решила заговорить.

В её интонации он уловил нечто странное: страх, неуверенность, внезапное узнавание и неверие.

– Привет, мама, – шепнул он с улыбкой и вошёл в дом.

30 Глава

Когда метель немного стихла, впереди показался обшарпанный билборд с облупившейся надписью: «Добро пожаловать в Сент-Джозеф, штат Вайоминг! Население 997 человек».

Джеймс почувствовал, что тревога отступает. Последние несколько часов дороги через горный перевал вымотали его.

Сент-Джозеф стоял на развилке между хайвеем 789 и 287, возле парка штата Синкс Каньон. Добраться до монастыря можно было несколькими путями, но дневной администратор в мотеле, в Бозмене, где он ночевал, порекомендовал ему спросить у местных, какую дорогу выбрать.

Сидя в номере перед выездом, Джеймс навёл справки об этом провинциальном городке в штате Вайоминг. Информации по монастырю он не нашёл, за исключением новостной сводки о пожаре и некролога об отце-настоятеле Иезекииле.

Джеймс решил, что разберётся с этим уже на месте. Гораздо важнее было добраться в Сент-Джозефа, так быстро, как это возможно, чтобы не попасть в «чёрную метель», которую прогнозировали в регионе.

Джеймс предвкушал обед и тепло в какой-нибудь забегаловке. Нортвуд даже не подозревал, каким сильным было напряжение, пока оно не начало понемногу отпускать. И всё же. Неясная тревога точила его изнутри с тех пор, как он попрощался с Мэдди и вышел за дверь.

Она стояла на пороге, прижавшись плечом к дверному откосу, в его старой футболке, с взлохмаченными волосами после сна и следами от подушки на лице. Её не хотелось оставлять.

Джеймс проехал ещё один билборд – с пёстрой рекламой магазина автомобильных деталей «Напа». Затем ещё один – по мере приближения к городу их становилось всё больше, без рекламы, но с жуткими прорехами в листе фанеры по всей поверхности. Эти крупицы цивилизации казались хлебными крошками, подобными тем, что Гензель разбрасывал в лесу.

А потом «Рендж Ровер», словно по инерции, выкатился на извилистую, как речное русло, главную улицу Сент-Джозефа.

Тротуары были белыми, нетронутыми и безлюдными. Шёл снег, но теперь не наискось, подгоняемый ветром, как в морозных пустынях Вайоминга, а медленно. Сквозь пелену едва проклёвывался яркий свет развешенных рождественских гирлянд, медовое, тёплое сияние витрин и окон в жилых домах.

Джеймсу, привыкшему к монументальной величественности и кричащей красоте Сиэтла, Сент-Джозеф за ветровым стеклом казался крошечным. Он вырос в похожем городке. Харви в Северной Дакоте был разве что чуть более ухоженным и оживлённым.

Всё познаётся в сравнении – Джеймс отлично это усвоил во время службы на Ближнем Востоке, куда его отправили сразу после тренировочной базы в Форт-Худе. Ему тогда было около двадцати, он хотел вырваться из дома. Но сладкое возбуждение, захлестнувшее Джеймса в военном самолёте так, что он чуть не описался от радости, как щенок, быстро покинуло его. После нескольких командировок, когда он наконец вынырнул словно из забытья, сумев проделать брешь в бесконечной череде лжи и патриотических лозунгов, которыми их пичкали инструкторы, Джеймс недосчитался друзей. Тогда он понял, что правительству одинаково наплевать и на них, и на арабов. Обеспечение страдало. Им вечно недоставало еды, чистой питьевой воды, тёплой одежды и спальников. Но боеприпасов всегда было в избытке, словно, как только они поступили на службу в корпус морской пехоты, перестали быть людьми. Но стали оружием.

«Ты – ничто без своей винтовки». После нескольких суток, проведённых в пустыне, им – полуголодным, грязным, замерзшим – узкое сиденье в «Хамви» казалось мягкой постелью, а холодная паста болоньезе и сырные крекеры из сухого пайка – вкусной едой.

В сравнении с крупными мегаполисами Сент-Джозеф казался маленьким и никчёмным. После неизвестности, после напряжённой, тяжёлой дороги Джеймс был рад оказаться там. Типичное американское захолустье. И последняя остановка на карте перед пунктом назначения, где его могли ждать ответы.

Сбросив скорость, Джеймс остановился на перекрёстке перед светофором. Застонав сквозь стиснутые зубы от навалившейся усталости, он растёр затёкшую шею. Руки мелко дрожали, а ноги словно налились свинцом.

Бар «Белый буйвол» обнаружился в центре города. Джеймс вышел из машины, размялся и неторопливо на негнущихся ногах направился к двери. Порыв нежданного ледяного ветра толкнул Джеймса в спину, обдул с боков, ударил в лицо, ужалил скулы и сорвал с головы капюшон толстовки.

Внутри было натоплено и темно. Пахло печным дымом и деревянной стружкой. Опилки лежали у входа и под одним из столиков. Заведение пустовало. Единственный посетитель – мужчина в растянутом свитере и в потёртых джинсах – медленно цедил пиво и жевал полоски вяленой лососины.

В баре играла музыка «Stairway to Heaven» Led Zeppelin. Негромко, даже деликатно. На стенах, обитых деревянными панелями, висели выцветшие фотографии: унылые пейзажи ледяных пустынь Вайоминга, горный хребет Титон, ретромашины и головные уборы коренных американцев.

Официантов в забегаловке не было, и Джеймс решил сесть у бара. Вощёная столешница, пусть и с налётом времени, сияла чистотой. Высокий, сухопарый старик со скуластым, вытянутым лицом, кустистыми бровями и серыми волосами, заплетёнными в две косы, меланхолично тёр её салфеткой. Джеймс засмотрелся на его руки – узловатые, костлявые, но широкие, как лопаты.

Старик скользнул по нему безразличным взглядом и налил Джеймсу кофе.

– Спасибо.

– Да не за что, парень, – с плохо скрываемым раздражением ответил старик. – Легавый?

– Как вы догадались? Я Джеймс, детектив Джеймс Нортвуд.

– Билли. – Старик пожал ему руку. На удивление, его ладонь оказалась тёплой, а кожа – мягкой, но тонкой. – Не местный, хорошая машина. И взгляд такой… ищущий истину. – Билли наклонил голову вперёд совершенно по-птичьи. Ну точно золотой орёл или стервятник, готовящийся полакомиться плотью жертвы.

– Вы очень проницательный.

– Билли, завязывай людей пугать! – В разговор встрял посетитель. Он уселся на соседний табурет и протянул Джеймсу руку. – Брейден.

Старик расхохотался. Тонкие крылья его крючковатого носа затрепетали.

– Вчера здесь напивался шериф. Он сообщил, что в город приедет коп из Вашингтона.

– Вот оно что, – усмехнулся Джеймс и заказал еду.

Когда её принесли, он уже умирал от голода. Мясо пахло потрясающе. Бекон, запёкшийся до румяной корочки, ещё скворчал в тарелке, а масло аппетитно стекало по воздушной горке пюре. Брейден и городской сумасшедший (или индейский шаман – смотря у кого спросить) пререкались между собой, пока он жадно поглощал еду.

– Если вы уже знаете, кто я, может, согласитесь помочь?

– С радостью. – Брейден улыбнулся и, запрокинув голову, допил своё пиво.

– Мне нужна любая информация о монастыре Сент-Джозеф. Я говорил с шерифом, но он знает не больше, чем ваш городской сайт.

– Жаль, ты не застал старика Рэя, – проскрипел Билли. – Вот это был настоящий шериф.

– Рэй погиб больше десяти лет назад, Билли. – Брейден тяжело вздохнул. – О монастыре мало что известно. Я сам был сопляком, когда монастырь сгорел, но отец рассказывал кое-что.

– И что же?

– Ну, знаете, детектив, в маленьких городах слухи расползаются быстро. Многие знали отца Иезекииля как честного человека, который посвящал всё своё время служению Богу и «трудным подросткам». Но мой отец считал, что это херня.

– Почему он так думал?

– Он работал в ветеринарной аптеке, куда отец-настоятель или кто-то из братьев приезжали, чтобы купить лекарства или ещё какую-нибудь хрень для скота. Он рассказывал, что однажды они приехали с одним таким мальчишкой-воспитанником. Тот вцепился в руку моего отца уже перед самым уходом и сказал только одно слово: «Помогите». Отец обратился к шерифу Рэю, но тот не торопился разбираться, в чём дело. Мой старик несколько раз ездил туда после, но потом стало очевидно, что мальчишку запугали. В общем, он ничего не мог сделать. Только навещал парня иногда, почти до самого пожара. И он считал, что именно этот мальчишка и устроил поджог. Чёрт его знает, что там творилось, но явно что-то нехорошее.

– Я могу поговорить с вашим отцом?

– Он скончался несколько лет назад.

– Сочувствую.

– Не берите в голову, детектив, – шепнул Брейден.

– Как думаете, можно что-то найти в городском архиве?

– Не-а, они сами вели записи, у них был личный архив. Лучше поезжайте туда. На месте Сент-Джозефа остались руины, но их охраняет какой-то старик. Кто-то говорит, что он выживший послушник.

– Можно проехать по шоссе двадцать восьмому? Мне показалось, так будет быстрее.

– Тачка ваша? – Брейден указал на «Рендж Ровер», уже прилично припорошённый снегом. Джеймс ответил согласием. – На городской тачке туда лучше не соваться, детектив.

В его словах не было упрёка или насмешки. Только искреннее желание помочь.

– И когда «Рендж» стал городской тачкой?

– Когда пересёк границу штата Вайоминг.

– Ладно, я понял. – Джеймс рассмеялся и пожал руку Брейдену. – Лучше в объезд?

– Поезжайте в объезд. Двадцать восьмое в такую погоду перекрывают, там много опасных участков.

– Спасибо.

Джеймс расплатился за еду, вышел на улицу и прыгнул в машину.

Пока работали дворники, расчищая ветровое стекло, он вспомнил слова Грейс. Она могла быть права. Возможно, Майлз Чапман был тем, кого они ищут. Сначала инцидент с собакой, затем поджог. Он придерживался сценария «серийный убийца». Жаль, что мать Майлза они нашли мёртвой и некому было рассказать им, страдал ли он ночным энурезом^[210].

Нортвуд завёл машину и набрал номер Грейс, чтобы рассказать ей всё, что выяснил, пока была связь.

* * *

Грейс стояла возле окна в кабинете, сложив руки на груди. Она хмурилась, разглядывая предутреннюю темноту за стеклом. Джеймсу всегда было интересно узнать, о чём она думала в моменты, когда её взгляд становился стылым и отрешённым, а губы, мягкие даже на вид, превращались в тонкую жёсткую линию.

– Мы не можем поехать вместе, – после продолжительного молчания сказала она. – Поеду я, а ты останешься и дождёшься Мэтта.

Им удалось дозвониться до Мэтта. Он вспылил, когда услышал, что они хотят с ним поговорить.

– Прости, но поеду я, – твёрдо сказал Джеймс.

Грейс открыла рот, приготовившись спорить. Он заранее знал, что она скажет, но ни один её аргумент не убедил бы его отпустить женщину на легковой машине в одиночестве пробираться через горы.

– Я знаю, что ты скажешь, Грейс, но поеду я. Думаешь, одинокая женщина на дорогой машине в этом медвежьем углу – хорошая идея?

Похоже, у неё не было сил и желания спорить. В глубине души, там, где она признавала себя уязвимой, она уже согласилась с ним.

* * *

Дорога была сложной. Прошёл ледяной дождь, и хайвей превратился в каток. Машину Джеймса несколько раз заносило, но ему всё же удалось добраться до монастыря.

Наполовину слепой, сгорбленный старик не представился. Он не мог вспомнить никакого Майлза Чапмана.

Джеймс пытался поговорить с ним, пытался разузнать, помогает ли ему кто, но старик лишь отшучивался. По двору перед его домом, сколоченным из чего придётся, бегали упитанные куры. Сам старик тоже выглядел прилично. Джеймс решил, что кто-то о нём всё же заботится.

Джеймс сожалел о потраченном времени. Ему так и не удалось выяснить подробности о пожаре. Старик не мог даже назвать внятную причину, почему он поселился на руинах Сент-Джозефа.

Он долго разглядывал фотографию отца-настоятеля из статьи про пожар, но так и не смог соотнести мужчину с неё с проседью в волосах с лысым стариком, покрытым шрамами.

Он пригласил Джеймса в дом и поставил чайник на плиту. Джеймс с любопытством наблюдал за ним.

– Откуда у вас эти шрамы? – Джеймс взял его за запястье и нахмурился.

Короткого, полного тревоги и сожаления взгляда хватило, чтобы Джеймс понял: старик что-то недоговаривает.

Джеймс покачал головой. Слишком много загадок для него одного. Ему хотелось вернуться в Вашингтон и перетрясти весь штат, чтобы найти Майлза Чапмана. Он ненавидел маленькие города, застывшие во времени, с их тайнами, в которые они никогда не посвятят чужака. Старик промямлил какой-то ответ, но Джеймс его уже не слушал.

– К чёрту, – шепнул Джеймс и медленно подошёл к двери.

В Сиэтле его ждала Мэдди. Грейс, вой полицейских сирен, запах крови и формалина. И ублюдок, которого он должен был поймать. Джеймс должен был ехать домой. Ему больше нечего делать в Вайоминге.

31 Глава

Муниципальный приют в Спокане закрыли в конце нулевых, когда государство окончательно прекратило финансирование. Личные дела сирот и воспитателей лежали в городском архиве. Они сильно обветшали. Некоторые документы покрылись плесенью: с конца нулевых городской архив пережил наводнение и бесконечную смену архивариусов, о чём Грейс рассказал отец.

Дэниэл Келлер горячо откликнулся на просьбу дочери найти контакты Эйдена Харриса, когда Дайан оказалась бессильна. Говоря с ним по телефону, Грейс улыбалась. Она любила его таким: погружённым в работу, энергичным, строящим догадки.

Грейс не торопила его. Пока Джеймс был в Вайоминге, она поговорила с агентом Генри Уайтхоллом, назначила встречу Мэтту и увиделась с Холли. Она ни на что не рассчитывала. Даже если предположить, что Эйден Харрис жив и согласится с ней поговорить, что он ей скажет? После того, как Майлза Чапмана отвезли в приют при монастыре, Харрис, должно быть, и думать о нём забыл. Ответы нужно было искать не здесь. В последнее время Грейс всё чаще думала о том, что они вовсе не найдут ответов.

Отец нашёл контакты Харриса, выяснил, что он переехал в Нью-Гэмпшир, где до сих пор работал в частном приюте для мальчиков.

Грейс всё же поговорила с ним. Эйден Харрис до сих пор помнил Майлза.

В приюте Майлза считали несносным, трудным ребёнком, но в воспоминаниях Эйдена он был травмированным мальчиком с глубокой привязанностью к сестре. Именно после того, как их с Хизер разлучили, Майлз стал невыносимым. У него часто случались приступы, когда он кидался на воспитанников безо всякой на то причины. Он впадал в истерики, протестовал. Эйден вскользь упомянул инцидент с собакой патронатной семьи, куда Майлза определили на время, но в подробностях рассказал, как остальные мальчишки избили его, когда Сара Говард проболталась об этом. После избиения Майлз несколько месяцев провёл в больнице, а сразу после его отвезли в приют при монастыре Святого Иосифа.

– Это я предложил. Представляете? – Эйден горько усмехнулся. – Я предложил отправить мальчишку туда. Потому что хотел его спасти.

– Спасти? Вроде как спасти его душу? – Грейс нахмурилась.

Ей казалось, что она говорит со здравомыслящим человеком, но последняя фраза Эйдена звучала так, словно он религиозный фанатик.

– Что? Нет. К чёрту его душу. Я физически хотел его спасти. Рано или поздно в приюте его бы убили. Но вот какая ирония, да? В конце концов он всё равно умер. В пожаре, как мученик.

– Вы в этом уверены? Я имею в виду… Может быть, Майлз как-то связывался с вами?

– Я не видел Майлза Чапмана с тех пор, как отвёз его в Вайоминг. А в чём, собственно, дело?

Эйден Харрис дал довольно чёткую и подробную характеристику Майлзу Чапману. Она во многом совпадала с психологическим портретом, нарисованным агентом Уайтхоллом.

После разговора с Эйденом Грейс продолжала сидеть на краю рабочего стола, обхватив себя руками, и словно в забытьи смотрела на портреты жертв, разложенные на полу. Все они были поразительно похожи на Конни Чапман. Моложе, чем она, красивее, но сходств было много. Обесцвеченные волосы, пухлые губы, ярко-голубые затравленные глаза. В этом не было никакого смысла, если Майлз Чапман погиб в пожаре двадцать лет назад.

Джеймс уехал в Вайоминг искать правду. Судя по тем ёмким ответам, что он присылал ей, дела у него шли неважно. В Сент-Джозефе никто не хотел говорить начистоту, он собрал больше сплетен, догадок и безосновательных предположений, чем хотел, а последние пару дней не выходил из номера придорожного мотеля, дожидаясь, пока дорогу через перевал расчистят от последствий чёрной метели, чтобы вернуться в Сиэтл.

Когда он перестал отвечать на сообщения, Грейс начала волноваться. Она знала, что большая часть пути лежит вне зоны покрытия сотовой связи, знала, что дорога могла быть тяжёлой из-за выпавшего снега, что Джеймс, должно быть, напряжённо, до тупой боли в висках всматривается в белую бесплодную пустыню и крепко сжимает руль, чтобы не занесло. У него просто не было минутки, чтобы ответить ей.

Но Грейс волновалась. Она отправила ему несколько эсэмэсок и оставила голосовое сообщение.

Чувство тревоги в её груди пульсировало чёрной бесформенной массой. Оно мешало сосредоточиться, мешало работать, думать и жить. Грейс не могла вспомнить, когда в последний раз ела. Ей не хотелось сидеть на месте.

Она стянула куртку со спинки кресла и вышла на парковку, чтобы поехать к Мэдди. Грейс собиралась узнать, когда Джеймс последний раз писал ей.

* * *

Мэдди распахнула дверь после второго звонка, словно ждала кого-то. От её вида тревога Грейс усилилась. А ещё ей почему-то захотелось плакать.

Мэдди стояла на пороге босиком. Она широко улыбалась, кутаясь в вязаный кардиган, накинутый поверх тонкого белого сарафана. В её улыбке, взгляде и движениях было так много нежности и чистоты, что Грейс окатило давно забытым чувством, ей показалось, что она вернулась домой.

– Грейс? – удивлённо спросила она и отступила в сторону. – Входи, я ужинаю.

– Я только хотела узнать, может быть, Джеймс писал тебе, когда вернётся? Он не отвечает на звонки. – Вопреки собственным словам, Грейс сняла ботинки.

– Да, он выехал пару часов назад, предупредил, что по дороге не будет связи. – Мэдди встала на цыпочки и потянулась к стопке тарелок на верхней полке.

– Я не голодна, – предупредила Келлер, села за стол и уронила голову на руки.

– Брось, я привыкла готовить на двоих. Уже который день выбрасываю вторую порцию.

Когда Мэдди поставила перед ней тарелку с едой, Грейс тяжело сглотнула. Она поняла, что не сможет съесть ни куска.

– Я решила, что Джеймс подослал тебя, чтобы ты проверила, всё ли у меня в порядке. – Мэдди рассмеялась, закинула ногу на ногу и сделала глоток вина.

– С чего бы ему это делать?

– Ты знаешь. Ты всё слышала. – Она опустила взгляд и помолчала. – Когда я узнала, что меня удочерили, мне сорвало крышу. Я не появлялась дома, связалась не с тем парнем. Ну, знаешь, как это бывает… Мы жили в Орегоне. Мне предложили работу хостес в одном из ресторанов Сиэтла. И я согласилась, потому что хотела поскорей стать независимой. Мне было семнадцать. Ты знаешь, чем это закончилось. У меня отобрали документы, и я ещё очень долго работала на Зейна. И я не только танцевала.

– Большинство детей реагируют резко негативно, если узнают об усыновлении не от родителей, а самостоятельно. – Грейс было неловко говорить с Мэдди о том, о чём она уже говорила с Джеймсом.

– Он спас меня однажды. И я думаю, он боится, что не сможет сделать этого снова, если придётся. Иногда я вижу этот страх в его глазах. Иногда он так смотрит на меня, словно… уже меня потерял. Он похож на человека, который привык терять людей. Понимаешь?

Грейс кивнула. Она и сама не раз ловила на себе этот взгляд. Взгляд, в котором было слишком много невыплаканных слёз, боли и страха.

– Ты пыталась разыскать своих биологических родителей? – Грейс всё же сделала глоток вина, потому что у неё пересохло во рту, и попыталась сменить тему.

Мэдди горько усмехнулась и заговорила, только когда опустошила свой бокал.

– Никогда. Я не представляю, что скажу матери, оказавшись перед ней. Я её почти не помню, как и годы, проведённые в приюте.

– Это нормально. Иногда такое случается. Память замещает или стирает все травмирующие события.

– Я пробовала психотерапию, но бросила, как только в голове стали всплывать образы из прошлого.

– Ты давно знакома с Мэттом?

– С Мэттом Льюисом? Наверное, лет пять. Он привёл меня в волонтёрство. Всё началось с того, что мы познакомились в кризисном центре для женщин, где я жила какое-то время после Зейна. Когда мы с Джеем начали встречаться, Мэтт предложил мне подменить его приболевшую подругу. В канун Рождества они организовали раздачу горячей еды бездомным. Ну а поисками пропавших мы стали заниматься гораздо позже. Он хороший парень, хотя иногда бывает засранцем.

– А Калеб? – Грейс думала, что секс с Калебом был если не самой большой ошибкой в её жизни, то одной из.

– Калеб должен скоро прийти. Нам нужно рассортировать кое-какие документы. Задание от руководителя группы.

– Тогда мне, наверное, пора.

– Нет. – Мэдди запротестовала и снова наполнила бокалы вином. – Всю работу сделает Калеб, он обожает возиться с документами, рассматривать ориентировки и всё такое. А мы переместимся в гостиную и что-нибудь посмотрим.

– Мне правда нужно идти.

– У вас что-то было, да?

– Это… короткая и неинтересная история.

– Боже, получается, я сводница? – Мэдди рассмеялась.

– Нет, даже близко нет. – Грейс нервно рассмеялась, пока шла по коридору к входной двери.

Мэдди смотрела на неё, прижавшись плечом к стене, пока Грейс надевала ботинки и куртку.

– Береги себя, – шепнула она и обняла Грейс, когда та взялась за дверную ручку.

– Ты тоже. – Грейс прикрыла глаза.

– Я напишу тебе, когда Джеймс выйдет на связь, если он меня не опередит.

– Спасибо. И спасибо за ужин.

За калиткой на тротуаре Грейс увидела Калеба. Он нёс перед собой несколько картонных коробок, заполненных доверху. Грейс остановилась, ей внезапно захотелось развернуться и пойти в противоположную сторону, пока он её не заметил.

– Грейс? – Он вытянул шею и взглянул на неё поверх коробок. – Привет. Я думал, Джеймса нет в городе. – Он поставил коробки на капот чьей-то машины и подошёл ближе.

– Я приходила к Мэдди.

– Прости, что не позвонил. Было много работы.

– У меня тоже. – Грейс сдержанно улыбнулась и взглянула на него.

Выглядел Калеб неважно. Он осунулся, волосы, слипшиеся от пота, торчали в разные стороны. На нём были растянутые спортивные штаны и серая худи с капюшоном. Он выглядел так, словно не спал последние несколько дней.

– Мне пора, Калеб. Я должна работать.

Ей хотелось, чтобы эта встреча не была такой неловкой. Что вообще следует говорить парню, с которым переспала из отчаяния?

– Рад был повидаться. – Он взял коробки в руки.

Грейс видела, как под тканью худи напряглись его мышцы. В голове сразу всплыло свежее воспоминание: она впивается пальцами в его плечи, покрытые испариной.

– Калеб, – позвала она, когда он пошёл мимо.

– Да? – Калеб привалился к забору, его спина была мокрой от пота.

– У тебя кровь. Вот здесь. – Грейс коснулась своей щеки, показывая, где именно.

Он тут же подпёр коробки коленом и стёр каплю тыльной стороной ладони.

– Спасибо. Видимо, порезался, когда брился. Ну, тогда до встречи?

Грейс кивнула ему, натянув на лицо самую правдоподобную улыбку из всех, что у неё имелись, и села в машину, надеясь, что увидятся они не скоро.

В салоне «Челленджера» за те несколько часов, что Грейс провела в доме Джеймса и Мэдди, стало холодно. Она завела мотор, включила печку и позвонила Джеймсу, не рассчитывая, что он ответит.

– Привет, – заторможенно сказала она после сигнала автоответчика. Грейс положила телефон на приборную панель и выехала на дорогу, понятия не имея, куда ехать. – Я говорила с Харрисом. И мне нечем тебя порадовать. Он уверен, что Майлз Чапман погиб в пожаре. И если ты везёшь мне такую же новость… Пожалуйста, не приезжай, – усмехнулась Грейс. – Потому что я не знаю, что мне делать, Джеймс.

Сердце, тяжёлое от тревоги, болезненно толкалось в ребра. Грейс не могла объяснить себе это состояние. Она была готова расплакаться от странного, навязчивого предчувствия неотвратимой катастрофы.

Подсознание рисовало страшные сценарии, подкидывая ей картинки: перевёрнутая и покорёженная машина Джеймса лежит в кювете, телефон проигрывает её голосовые сообщения, которые он больше никогда не услышит; прямо сейчас тот, кого они ищут, играет с новой жертвой, и это её вина.

– Перезвони мне, когда прослушаешь это или пять предыдущих сообщений. И… будь осторожен.

Грейс чуть было не добавила что-то в духе: «я соскучилась», из-за чего ей захотелось дать себе по губам или отхлестать по щекам, чтобы привести в чувство. Она вдруг вспомнила, как сопротивлялась в самом начале, когда Мак-Куин сообщил, что она будет работать с новичком Джеймсом Нортвудом. Грейс не хотела принимать это. Не хотела, чтобы кто-то другой, вместо Эвана, был с ней рядом, не хотела заново учиться доверять себе и напарнику. Ей куда проще было бы работать одной.

А потом Джеймс играючи стал тем, о ком она беспокоилась и скучала. Грейс не хватало его уверенности, надёжности и внутренней силы, не хватало слов, и взглядов, и его умения не колеблясь принимать решения. Он был ей нужен.

Телефон зазвонил сразу, стоило ей только нажать на отбой. Грейс увидела на дисплее имя лейтенанта, и неясная, маячащая где-то на периферии сознания тревога усилилась, сердце забилось чаще. Грейс слышала его гул в ушах, чувствовала на языке. Она не хотела отвечать, но ей пришлось.

– Келлер… – Голос у лейтенанта был приглушённым, звучал устало. Грейс заранее знала, что он скажет. – У нас ещё одна жертва.

Грейс помолчала, пытаясь собраться с мыслями. Она схватилась обеими руками за руль и встала на светофоре.

– Куда ехать?

– В Северо-западную больницу. Женщина в реанимации. Она жива.

32 Глава

Грейс сидела в коридоре возле палаты выжившей жертвы, держа двумя руками стаканчик с кофе из больничного автомата. Она хотела быть рядом, когда женщина придёт в себя.

Личность жертвы установить не удалось. Её обнаружил машинист поезда на железнодорожных путях на северо-западе города, возле парка Каркид, абсолютно обнажённой, изнасилованной, с переломом гортани, с ножевыми ранениями на теле и с глубоким, неаккуратным надрезом под правой грудью.

Повреждения на теле говорили о том, что это сделал он. Но почему он не завершил начатое? Кто-то его спугнул? Или он торопился, у него не получилось тщательно спланировать убийство и он решил, что её смерть в любом случае наступит под колёсами поезда?

Этот сценарий совершенно не вписывался в психологический портрет преступника. Он с наслаждением забирал жизни и тщательно скрывал свои следы. Он не хотел быть пойманным, его преступления не рассказывали истории, они не были притчами, в них не было морали. Он ненавидел этих женщин и убивал просто потому, что они напоминали ему мать.

Если предположить, что Майлз Чапман не погиб в пожаре в Сент-Джозефе, эта теория имела смысл. Но выжившая жертва после череды идеально спланированных, последовательных убийств выглядела странно, словно он терял хватку.

На месте обнаружения работали криминалисты. Они пытались найти следы преступника или жертвы. Отыскать что-то из её вещей, что помогло бы полиции установить личность, но до тех пор девушка на кушетке со слипшимися от крови обесцвеченными волосами в окружении медицинской техники, приборов и докторов была очередной неизвестной.

Команда криминалистов работала уже несколько часов, но Грейс до сих пор не получила от них ни одной хорошей новости. Грейс нечего было там делать. Когда она приехала, парамедики уже загрузили жертву в машину, закутав её в фольгированное одеяло из-за стремительной гипотермии. Уровень кислорода в её крови был так низок, что трахеостому сделали на месте, благодаря чему, по словам реаниматолога, она доехала до больницы живой.

В коридоре было шумно: перед глазами Грейс постоянно мелькали медсёстры, их развевающиеся от быстрой ходьбы халаты придавали им сходство с супергероинями из комиксов. Откинувшись на спинку стула и прижавшись затылком к стене, Грейс лениво наблюдала за молодыми офицерами из Северо-западного департамента – они стояли возле стойки администратора и тихо о чём-то переговаривались. На их лицах одна эмоция быстро сменяла другую: отвращение, восторг, возбуждение, взволнованность, печаль, шок. Этот спектр напомнил Грейс её первое столкновение с реальностью, когда после нескольких лет теории в академии она впервые увидела обезображенный труп. Со временем буйство чувств и переживаний сменилось непроглядной тоской и ощущением беспомощности.

Грейс не хотела слышать, о чём они говорят, но их приглушённые голоса, мигалки и сирены снаружи, объявления по громкоговорителю и едва уловимый писк медицинских приборов сработали как самая сладкая колыбельная из детства.

Келлер успела только поставить стакан с кофе на соседнее сиденье – и провалилась в поверхностный, полный тревоги сон.

* * *

Она проснулась оттого, что кто-то тряс её за плечо.

– Детектив Келлер!

Грейс открыла глаза, сощурилась от яркого света и, пытаясь осознать, что происходит, взглянула на мужчину, который стоял над ней. Реаниматолог Дэвид Брэнч сдержанно улыбался ей.

– Хорошие новости, детектив. Пациентка очнулась. Её переводят в палату, в хирургический корпус. И совсем скоро вы сможете её навестить.

Новость мгновенно разбудила Грейс. Она вскочила на ноги, не чувствуя ломоту в теле, и дёрнулась в сторону выхода.

– Где у вас тут можно умыться и привести себя в порядок? – Грейс хотелось выглядеть хорошо, чтобы расположить к себе девушку, чтобы жертва знала, что ей можно доверять.

– Туалет для посетителей справа от стойки администратора. Есть проблема, Грейс… – Последнюю фразу он сказал ей в спину.

– Какая? – Грейс обернулась к доктору Брэнчу.

– Из-за повреждений гортани и трахеостомы пациентка не может говорить.

– Я разберусь, – слегка раздражённо ответила Грейс. – Спасибо, Дэвид, – смягчилась она.

Пока Грейс приводила себя в порядок, ей позвонил Джеймс. Умываясь и причёсываясь пальцами, Грейс ответила на звонок, включив громкую связь и положив телефон на столик под раковиной. Джеймс должен был вернуться в Сиэтл примерно через четыре часа. Грейс не хотела дожидаться его.

Когда он сбросил вызов, Келлер подняла глаза и столкнулась со своим отражением в зеркале. Она провела ладонью по лицу, когда перед глазами возникло тело Кэтрин Донован. Джейн Мэддокс, Мишель Форбс, Вивьен Лейтон – лица всех этих девочек, погибших по её вине, посмертные маски, застывшие как гипс. Она видела перед собой их глаза. Их раскрытые рты и отёкшие языки, части их тел, которые так и не были найдены.

В голове снова возник вопрос: «Что он делает с их молочными железами?»

Теперь, когда они знали о Конни Чапман, Грейс была уверена, что эта гиперфиксация на груди связана с его матерью.

* * *

Пациентка выглядела ужасно. Когда Грейс вошла в палату, приглаживая волосы на ходу, девушка посмотрела на неё расфокусированным взглядом: белки её глаз были налиты тёмной кровью, серо-голубые радужки с расширенным зрачком казались чем-то инородным на распухшем, избитом лилово-синем лице.

Она лежала под одеялом и дрожала. Грейс не вполне понимала отчего: от холода или страха. На её шее отчётливо читался отпечаток пятерни, а кожа вокруг была вся в мелких кровоподтёках.

Медсёстры обтёрли её тело и волосы, но её светлые пряди окрасились в ржавый и слиплись на висках. Она не выглядела как человек, способный дать показания, но попытаться стоило, хотя Грейс и не знала, с чего начать. Она села на стул рядом с медицинской кроватью, наклонилась вперёд и сжала её ладонь.

– Привет, – шепнула она и поджала губы. – Я понимаю, что вам, возможно, не хочется никого сейчас видеть, но… Я задам всего несколько вопросов. И сразу уйду. Это правда важно. Может быть, нам удастся предотвратить следующее нападение или убийство. Если вы согласны, сожмите мои пальцы.

Девушка разомкнула сухие губы, пытаясь что-то сказать, но изо рта вырвались лишь хрипы. Столкнувшись с тем, что она лишена голоса, жертва растерялась, её глаза наполнились слезами. Грейс взяла со столика чистый марлевый тампон, окунула его в стакан с водой и смочила ей губы.

– Голос вернётся, когда травмы заживут и вам снимут трахеостому. – Грейс понятия не имела, вернётся ли голос, но милостиво соврала. – Если вы хотите, чтобы я ушла, я так и сделаю, – пообещала Грейс.

И тогда она сжала пальцы Грейс.

– Хорошо. – Келлер улыбнулась и открыла заметки в телефоне. – Можете написать, как вас зовут?

Девушка дрожащей рукой напечатала своё настоящее имя: «Слоун».

– Отлично, Слоун. Мы с вами поговорим о нападении, когда вам станет лучше. Я не хочу вас мучить. Просто ответьте на один вопрос… Скажите, вы сможете опознать того, кто пытался вас убить?

Слоун медленно кивнула и прикрыла глаза.

– Тогда я покажу вам фотографии нескольких мужчин, а вы скажете мне, узнаёте ли кого-нибудь на них.

Грейс заранее подготовила подборку фотографий, состоящую из снимков мужчин, которые проходили по нескольким делам с убийствами и изнасилованиями женщин, но так и не были пойманы. Она включила в эту подборку и Мэтта Льюиса. Показывая Слоун фотографии, Грейс внимательно следила за её реакцией. Иногда тело говорит больше, чем разум.

Рассматривая портреты преступников, Слоун оставалась спокойной. Некоторые снимки она рассматривала долго, сосредоточенно. Грейс пыталась понять, какие черты объединяют мужчин с тех фото, что занимали Слоун продолжительное время, но ничего общего у них не было. Какие-то она сама перелистывала, стоило ей их увидеть.

Мэтт был последним. Грейс с надеждой взглянула на жертву, а когда та покачала головой из стороны в сторону, её версия разбилась на тысячу осколков. Грейс даже показалось, что она слышала хруст и скрежет лопнувшего стекла внутри себя.

– Ладно, хорошо… – пытаясь скрыть разочарование, шепнула она. – В любом случае спасибо за помощь. Слоун, у вас есть кто-то, кто мог бы о вас позаботиться?

Слоун покачала головой, её губы скривились, словно она собиралась разрыдаться.

– Персонал окажет вам поддержку, и я тоже. Не волнуйтесь. – Грейс заставила себя улыбнуться, ободряюще сжала ладонь жертвы и вышла из палаты.

Когда Грейс шла по парковке к машине, ей позвонил Джеймс.

Голос у него был взволнованным, отрывистым и растерянным.

– Мэдди исчезла, – сказал он. – Я не могу её найти.

33 Глава

Найти Сару Говард ему не составило никакого труда. О ней было полно информации в интернете. Он нашёл старую суку в хосписе, притворился её племянником и вписал вымышленное имя в гостевую книгу.

Она не узнала его. Сара, похоже, слабо соображала из-за морфина, которым её накачивали. Он смотрел на неё и понимал, что она уже давно не здесь. Иногда, на какие-то несколько секунд, её взгляд прояснялся, но затем снова покрывался тонкой коркой непонимания, словно стеклом.

– Как, говоришь, тебя зовут? – с одышкой, с трудом шевеля языком, спросила она.

– Майлз, – спокойно ответил он. – Майлз Чапман.

Сара долго смотрела на него, не моргая. Глаза Сары ввалились, нос заострился, а губы усохли, обнажив верхний ряд подпорченных химиотерапией зубов, как случается перед самой смертью или сразу после её наступления. Она сидела в кресле-качалке в ночной сорочке и бессмысленно покачивалась взад-вперёд. Из руки у неё торчал катетер капельницы, на коленях лежал плед, а старый свитер, наброшенный на плечи, маскировал отсутствие обеих грудей.

Он едва сдержал улыбку – перед глазами всплыла картинка: Фрэнки лежит на камнях, смотрит на него затравленным взглядом. Он достаёт нож.

Интересно, врачи выскребли Сару до рёбер, так же, как он выскреб Фрэнки? О, он бы хотел взглянуть на её шрамы, увидеть её уязвимой. Хотел бы встать с ней на одну ступень, чтобы она больше не могла смотреть на него свысока, чтобы не могла смотреть с отвращением, как когда разболтала в приюте о собаке Йоргенсонов. Он был уверен, что удочерение Хизер тоже подстроила она, был уверен, что Сара знала, где её искать.

– Что-то я не припомню, чтобы у меня был племянник по имени Майлз, – заторможенно сказала она и отвернулась к окну. Платок съехал с её головы, обнажив лысину.

Идиотка сиделка радостно сообщила Саре, что к ней пришёл племянник, перед тем как он вошёл в палату.

– Я Майлз Чапман. – Он подошёл к окну и перехватил её пустой взгляд. – Вспоминай, Сара. Приют в Спокане. Девяносто девятый год. Я убил собаку патронатных родителей, ты рассказала об этом всем остальным. – Тон становился жёстче с каждым произнесённым им словом. Он сжимал кулаки и цедил обвинения сквозь зубы. – Затем был приют Сент-Джозеф, отец-настоятель Иезекииль. Вспомнила? У меня была сестра. Хорошенькая девочка со светлыми волосами. Она была для меня всем. Ты отняла её у меня.

– Хизер, – шепнула она. – Хизер… – Во взгляде мелькнуло узнавание. – Нам сказали, что ты мёртв, мальчик.

– Я бы рад, но… Скажи мне, где она?

– Я не… я не знаю, не помню… Её удочерила семья из Орегона. Женщину звали Шерил Саливан. Это всё, что я помню, милый. – Глаза Сары наполнились слезами. Она поджала бесцветные губы и покачала головой. – Помоги мне, помоги мне лечь в постель.

Он поднял её с кресла, подхватил на руки (она совсем ничего не весила) и уложил на кровать поверх одеяла. Он думал о том, сколько Шерил Саливан живет в Орегоне и как ему найти ту самую, которая украла его Хизер.

– Прости меня, мальчик, – прошептала Сара.

Сара Говард не получит его прощения даже перед смертью. Мужчина грубо выдернул подушку из-под её головы. Она ни о чём больше не просила, только мычала, как корова. Сара смотрела на него так, как до этого мать и Фрэнки: она знала, что он собирался сделать.

Он накрыл подушкой её лицо.

* * *

Когда он впервые увидел Хизер, то не смог сдержать улыбку. Она выросла даже красивее, чем он себе представлял. Его малышка раздавала еду бездомным перед Рождеством. На ней был тёплый свитер, а поверх него – голубая футболка с эмблемой благотворительной организации. Длинные светлые волосы она убрала в тугой хвост. Её кожа будто светилась изнутри, а румянец на щеках был таким же ярким, как в детстве. Она много смеялась в тот вечер и была очень вежлива с людьми, как бы плохо они ни выглядели, как бы плохо ни пахли. Она всё ещё была его малышкой Хизер. Девочкой с чистой душой и прозрачными голубыми глазами. Он сразу узнал её по взгляду и слегка приподнятым бровям.

Он наблюдал за ней весь вечер, сидя среди грязных бродяг, зависимых и проституток с гнилыми ртами. Он боялся касаться их, но видел, как она жмёт им руки и широко улыбается. Помнит ли Хизер, как когда-то милостыню приносили им? Как сердобольные соседки подкармливали их, когда мать в очередной раз забывала о том, что у неё есть дети. Что бы сказала Хизер, узнай она, что он убил их мать? Вопросы, возникавшие у него в голове, остались без ответа, потому что он так и не набрался смелости подойти к ней и рассказать, кто он такой на самом деле. Кто она такая. Вместо этого он познакомился с парнем – Мэттом Льюисом, который координировал благотворительную акцию.

Он никогда по-настоящему не хотел её убивать. Хизер была его маленьким ангелом. Но когда он узнал правду о ней, внутри него что-то сломалось. Он пытался починить это, забирая жизни других девушек, похожих на мать и на неё, но едва ли от этого становилось легче.

Хизер была грязной, как все они. Она осквернила саму себя, осквернила воспоминания о ней, лишила его смыслов и ориентиров. Всю свою жизнь он шёл к ней, к её чистоте, невинности. Хизер предала его.

Эмоции на её кукольном лице сменяли одна другую, пока он рассказывал ей историю о маленьком мальчике, не мыслящем жизни без младшей сестры. Шок в глазах Хизер мешался с недоверием и непониманием. Она начала слабеть: подействовал рогипнол, подмешанный в вино, из рук посыпались папки с документами, когда он рассказал ей, как избавился от всех этих женщин, как избавился от их матери. Язык во рту у Хизер еле ворочался, но, прежде чем отключиться, она прошептала: «Пожалуйста, Майлз, не причиняй мне боль».

Он знал, что её смерть будет последней, к нему слишком близко подобрались, но он должен был убить её, чтобы его воспоминания о ней снова стали светлыми, сладкими, нежными, как мягкий розовый зефир. Его любовь избавит Хизер от скверны, которой она уже заразилась. Он не позволит похоти и пороку издеваться над её телом и душой.

34 Глава

– Калеб, пожалуйста, перезвони, когда прослушаешь сообщение. Мэдди пропала. – Грейс сидела в машине перед участком, наблюдая, как Джеймс выруливал с парковки. Его лицо было непроницаемым, но по тому, как нервно он держался, Грейс понимала, что Джеймс в ярости.

– Да, Мэдисон Саливан. Светлые волосы, голубые глаза, средний рост. Телосложение?– Офицер Нейт Портман сидел на пассажирском сиденье в «Челенджере» и говорил по телефону с диспетчером дорожной полиции Сиэтла. Подбирая слово, он взглянул на Грейс и сглотнул.– Среднее. Мы разослали ориентировки ещё утром. Что? Татуировка? Да, у неё есть татуировка. Надпись «Carpe Diem»^[211] под грудью, на рёбрах. – Нейт нахмурился и прижал телефон ближе к уху. – Вас понял, мы выезжаем. – Последнюю фразу офицер произнёс ледяным тоном, но от Грейс не укрылось, что Нейт побледнел,а его лоб покрылся испариной.

Грейс развернулась к нему, ожидая объяснений.

– Какой-то парень обнаружил тело недалеко от пешеходной тропы в туристической зоне, где-то возле Традишен Лейк. Он выбежал на шоссе, мимо проезжала патрульная машина дорожной полиции. Детектив, они думают, что нашли Мэдисон.

* * *

На месте преступления Грейс встретил офицер дорожной полиции Рэй Савадж. Он пропустил Грейс под полицейское ограждение и пожал ей руку. Здесь уже работала команда доктора Хэмптона и криминалисты.

– Ни документов, ни вещей при ней не было. – Офицер Савадж едва поспевал за Грейс.

К моменту, когда Грейс оказалась за жёлтой лентой, она почти перешла на бег. Грейс хотелось, чтобы офицер Савадж поскорей отцепился от неё. Она дрожала от страха. И от него же не могла дышать. Язык во рту словно распух, стал неповоротливым, речь казалась вялой, а голос чужим, звучащим откуда-то из-под толщи воды.

«Иногда он смотрит на меня так, словно уже потерял».

Когда-то давно мама сказала ей, что человек предчувствует приближение собственной смерти. Грейс хотелось кричать. Келлер торговалась с кем-то за пределами этого мира, давала обещания, предлагала обмен: она надеялась вымолить у неба Мэдди, лишь бы Джеймсу не пришлось её терять.

В сумеречном лесу, в порывах холодного ветра, Грейс слышала её смех, видела её сахарную улыбку, чувствовала тёплые прикосновения и тонкий свежий запах кожи: смородиновый лист, скошенная трава и солнце.

Девушка лежала на спине. Её длинные светлые волосы запутались в увядающих папоротниках. Бледная кожа светилась на фоне тёмной земли, а рана на ней горела насыщенным бордово-красным.

– Это не она, – словно заговор, шептала Грейс, почти не размыкая губ. – Пожалуйста, пусть это будет не она…

Рядом, низко наклонившись над ней, стоял доктор Хэмптон. Он обернулся на звук, распрямился и улыбнулся Грейс.

– Ты быстро. Я думал, будешь дольше выбираться из центра. Она ещё тёплая. Он оставил её здесь совсем недавно.

Грейс ему не ответила. Она подошла ближе.

Прожектор ярко осветил лицо Мэдди: мягкие, нежные черты, мутную, поблёкшую синеву глаз, рану на шее.

– Боже… – прошептала она.

У Грейс мелко затряслись руки, ноги стали ватными.

– Это она, Мэдисон? – Вопрос Скотта донёсся до неё с промедлением.

– Отойди, – прошептала она, оттеснив доктора Хэмптона рукой, когда снова обрела способность говорить. – Отойдите, все вы! – закричала Грейс.

Криминалисты и судмедэксперт отошли на несколько метров от тела.

Позади себя Грейс услышала шаги и голос Джеймса. Она рванула к напарнику, боясь встретиться с ним взглядом.

– Джеймс… – Она произнесла его имя слегка заторможенно, чувствуя обжигающе-горячие слёзы на холодной коже. – Ты здесь.

– Да, Нейт позвонил мне. Я был удивлён, что не ты. – Он нахмурился и двинулся вперёд, не обращая внимания на то, что Грейс стоит у него на пути.

Выставив раскрытую ладонь перед собой, Грейс коснулась груди Джеймса. Под пальцами она чувствовала, как заполошно билось его сердце. Он сделал ещё шаг, сократив расстояние между ними до предельно возможного.

– Ты плачешь? – тихо спросил он.

– Мне жаль, Джеймс. Мне так жаль… – Она покачала головой и взглянула на него.

На лице Джеймса почти детское непонимание мешалось с яростной, ревущей болью, которую он не готов был принять.

– Что? – Он смотрел на неё, дёргая головой, словно пытался заставить её передумать, взять слова обратно, словно сомневался в её вменяемости, будто Грейс сказала какую-то чушь.

Взгляд Джеймса скользнул за её спину. Его рот мучительно искривился. Он несколько раз менял фокус: смотрел то на Грейс, то на изувеченное тело любимой женщины, для которой в бардачке его машины лежало помолвочное кольцо.

Джеймс аккуратно, но настойчиво оттолкнул Грейс в сторону, раздражённо сбросив с себя её руки, – она осталась стоять на месте, не в силах больше сдерживать слёзы, – сделал несколько уверенных, быстрых шагов вперёд. Остановился, из его рта вырвался какой-то нечеловеческий вопль, от этого звука у Грейс заныло в груди, – и побежал.

Он упал на колени рядом с телом Мэдди, порывисто коснулся её волос, лица, приподнял за плечи и прижал к себе.

Джеймс кричал и отбивался от криминалистов, которые пытались оттащить его от тела Мэдисон. Он просил её очнуться, просил помощи.

– Помогите, помогите мне! – Звук его голоса эхом летел по заповеднику. – Мэдди!

В вакуумной тишине леса, где звучали надрывный плач и боль Джеймса, Грейс слышала, как осколки её сердца звонко падали ей под ноги.

* * *

Кабинет лейтенанта Мак-Куина постепенно светлел, наполнялся холодным, серым светом. В открытое окно рвались звуки очнувшегося ото сна города. До начала рабочего дня оставалось ещё несколько часов, но работа в отделении не прекращалась ни на секунду со вчерашней ночи. Когда погибает кто-то из своих, это всегда ощущается иначе. Грейс ловила сочувствующие взгляды коллег, обращённые к Джеймсу, как когда-то, после смерти Эвана, чувствовала их на себе.

Грейс сидела в кресле напротив стола лейтенанта и невидящим взглядом смотрела перед собой. На подлокотнике лежала пепельница, в ней тлела сигарета. В ушах стоял гул, в котором она различала крики и плач Джеймса. Воспоминания о вчерашней ночи были ещё слишком свежи, она не могла думать ни о чём другом. Разглядывая пылинки в тусклых лучах солнца, рвущегося в промежутки между свинцовыми облаками, Грейс отдалённо слышала громкие голоса Нортвуда и Мак-Куина, но не вступала в диалог.

– Вы не можете отстранить меня от расследования, – упрямо повторял Джеймс.

Нортвуд выглядел хуже некуда. Его светло-серый джемпер и синие джинсы пропитались кровью. Кровь была всюду: на руках, которыми он прижимал к себе обмякшее тело Мэдди и пытался вернуть к жизни, на губах, которыми он её целовал, в волосах, за которые он хватался. Его глаза отекли от слёз, а ресницы слиплись от влаги, кончик носа покраснел.

– Ты ошибаешься, парень. Я могу тебя отстранить. И я сделаю это. – Мак-Куин говорил громко, уверенно, ему было сложно возражать, но Джеймс пытался. – Ты знаешь, что это конфликт…

– О, ради всего святого, закройте рот, сэр! К чёрту конфликт интересов! Мне плевать на это.

– Мне не плевать. Ты не можешь больше расследовать это дело. Только не после того, как…

– Договаривайте. Не после того, как он убил её?

– Сдай оружие и значок, Нортвуд. Больше не о чем говорить. – Мак-Куин сел за стол и устало опустил голову на ладони.

Трясущимися руками Джеймс отстегнул поясную кобуру с прикреплённым к ней значком и чехлом с глоком внутри и бросил на стол. Грейс дёрнулась от громкого звука и взглянула на лейтенанта.

– Мне жаль, что так получилось.

– Ни хрена вам не жаль. – Лицо Джеймса скривилось. Он ходил по кабинету из стороны в сторону, не зная, куда деть руки: он то нервно зачёсывал пятернёй волосы назад, то сжимал ладони в кулаки, то цеплялся за пояс джинсов. – Мне не нужен значок и оружие, чтобы найти его, лейтенант, – наклонившись над столом Мак-Куина, сквозь зубы процедил Джеймс и вышел из кабинета, хлопнув дверью так, что стёкла едва не вылетели из алюминиевых рам.

– Тебе дадут сержанта за это дело. Без экзаменов, – подняв взгляд на Грейс, тихо сказал Мак-Куин.

Грейс какое-то время смотрела на него, кусая щёки изнутри, затем поднялась с кресла и подошла к двери.

– Вы не правы. – Она поджала губы и покачала головой. – Не правы насчёт него. Вам не следовало его отстранять, – добавила Грейс и вышла за дверь.

Пока она шла по коридору к лифту с сумасшедше бьющимся сердцем, Грейс слышала крики лейтенанта о том, что он сам разберётся, что ему следует делать.

Какая-то её часть знала, кто сделал это с Мэдди, но Грейс не хотела в это верить. От мысли, что она подпустила его слишком близко к себе, что он касался её тела руками, которыми душил женщин и ампутировал им груди, что был в ней, как до этого был в мёртвых телах жертв, Грейс становилось трудно дышать. Мысль, что ему удалось её одурачить, казалась просто неподъёмной.

В лифте Грейс щурилась от яркого света. Её глаза покраснели и воспалились от слёз и недосыпа, словно кто-то бросил в них щедрую горсть песка. Она знала, что найдёт Джеймса на парковке, но не знала, как будет смотреть ему в глаза после того, что сделала, в чём была виновата.

Джеймс стоял, прислонившись к холодному, мокрому боку машины, и курил. Когда она подошла ближе и остановилась от него в нескольких шагах, он даже не взглянул в её сторону.

– Тебе нужно съездить домой и привести себя в порядок.

– Я не… Не могу снова зайти туда. Криминалисты превратили наш дом в место преступления.

– Когда я уходила, к ней приехал Калеб. Мы столкнулись практически на вашей подъездной дорожке. Мэдди сказала мне, что им нужно рассортировать документы, поэтому у него в руках было несколько картонных коробок. – Грейс подняла взгляд вверх, чтобы не расплакаться.

– И ты думаешь, что это сделал Калеб? Ты думаешь, что всё это сделал Калеб?

– Я не знаю, что думать. Но я должна кое-что проверить.

– Я с тобой.

– Ты не можешь. Не можешь разгуливать по городу, вымазанный её кровью. – Грейс открыла сумку, достала ключи от своей квартиры из кармана и протянула Джеймсу. – Прими душ, поешь и постарайся пару часов поспать. Я кое-что проверю, куплю тебе одежду и вернусь.

– Постой. – Джеймс схватил Грейс за запястье, когда она развернулась и направилась к своей машине. – Пообещай, что будешь держать меня в курсе.

Грейс взглянула на свою руку, зажатую в его испачканной кровью ладони, затем на него – Джеймс был измучен – и кивнула.

– Ты знаешь, что буду.

Он приехал к дому Мэдди на белом фургоне, на его лице алела капля крови. Теперь Грейс знала, что если бы кто-то решил прогнать эту каплю по базе, то она наверняка совпала бы с биометрическими данными проститутки Слоун Джонсон.

Когда она выезжала с парковки, Джеймс ещё смотрел ей вслед. Он стоял возле своей машины как парализованный, не в силах сдвинуться с места. Чувство, когда ты разбит настолько, что не понимаешь, чего от тебя хотят окружающие, не понимаешь, что ты должен делать, было ей хорошо знакомо.

* * *

Слоун Джонсон выглядела ничуть не лучше, чем несколько дней назад, когда Грейс увидела её впервые. Лицо отекло и расплылось от ушибов, синяки приобрели сине-чёрный цвет, а волосы всё ещё были слипшимися от крови.

Грейс смотрела в палату Слоун через окно в коридоре. Врачи убрали трахеостому и надели на шею Слоун корсет, но говорить она не могла.

Тихо постучав в дверь, Келлер открыла её, не дожидаясь ответа. Взгляд Слоун обратился к ней.

– Прошу прощения, что потревожила. Слоун, если позволишь, я бы хотела показать тебе ещё одну фотографию.– Грейс подошла ближе к кровати, достала телефон и открыла страничку Мэдисон в «Инстаграме»^[212].

Грейс пролистала вниз, выбрала фотографию, на которой Мэдди обнимала Калеба на фоне поисков, и развернула мобильный экраном к Слоун.

Она замерла на секунду, как выхваченное дальним светом фар дикое животное, застывшее посреди дороги. Её глаза наполнились каким-то первобытным страхом, зрачки расширились, лицо скривилось от ужаса. А потом она отвернулась, насколько позволил шейный корсет, из её глаз непрерывным потоком полились слёзы.

– Спасибо, Слоун, я тебе очень благодарна. – Грейс выбежала из палаты и не сбавляла темп, пока не оказалась рядом со своей машиной. На бегу Грейс набирала номер Генри Уайтхолла.

– Грейс?

– Помнишь, я говорила тебе, что у Конни Чапман было двое детей? Девочку удочерили, а мальчик, судя по всему, погиб в пожаре.

– Да, но ты же не думаешь, что это дело рук женщины?

– Нет конечно. Я знаю, что это не так. Мальчик остался жив. И скорее всего, пожар в монастыре Сент-Джозеф устроил именно он. Генри, кое-что случилось… – Грейс завела двигатель и сорвалась с места. – Мой напарник, Джеймс Нортвуд, встречался с девушкой. И вчера её нашли мертвой. Я уверена, что это сделал он. И я думаю, что Мэдди… Думаю, что Мэдди – та самая девочка, которую удочерили. Он не осквернил её тело, не изнасиловал, не отделил грудь. Он раздел её, расчесал волосы и уложил на камни, как спящую красавицу с перерезанным горлом. Генри, это выглядело как акт любви. Совершенно безумный, извращённый, но я не почувствовала ненависти, как с остальными жертвами. Он словно… спас её.

– Чёрт… – Генри впервые не нашёл слов.

– Мне кажется, я знаю, кто он. – Говорить о том, что его опознала выжившая жертва, не было сил. Грейс не хотела верить, что это правда. Она едва сдерживала слёзы. Голос её уже надломился. Внутри сделалось пусто. Грейс так сильно сжимала челюсти, что на шее проступили сухожилия и вены, а зубы заныли. Пропитываясь яростью и отвращением к себе, она давила педаль газа в пол, почти не замечая, что стрелка на спидометре превысила допустимое значение ещё несколько делений назад. – Мэдисон Саливан, двадцать девять лет, Орегон. Узнай о ней всё, что только можешь. Мне нужно подтверждение.

– Я тебе перезвоню.

35 Глава

Сидя в машине перед подъездом своего дома, Грейс терпеливо дожидалась Джеймса. Офицер Нейт Портман ёрзал на заднем сиденье, как ребёнок, которого везут в Диснейленд.

Грейс знала, что поступила неправильно, когда решила взять с собой Джеймса. Возможно, эта выходка будет стоить ей должности сержанта или работы вообще, но она просто не могла этого не сделать.

Прикрыв глаза от бессилия и абсолютного разочарования в себе, навалившегося на неё сразу, как только Грейс вышла из палаты Слоун, она вздрогнула, чувствуя на языке вкус его пальцев. Рот наполнился слюной – её затошнило. Теперь Грейс казалось, что она чувствует языком вкус крови всех этих девочек, чьи жизни Калеб отнял. Грейс окутал сладковато-кислый запах разложения, словно его источала её кожа. Чтобы перебить его, Грейс открыла окно и закурила.

На приборной панели завибрировал телефон. Звонил Генри Уайтхолл.

– Да, я слушаю.

– Мне удалось выяснить кое-что о Мэдисон Саливан. Девочку удочерила семья из Портленда, штат Орегон, когда ей было пять. Мне пришлось повозиться, подёргать за ниточки, пообщаться с коллегами из Орегона. И… в общем, малышке сменили имя. До того, как она попала в приёмную семью, её звали Хизер Чапман.

– Спасибо, Генри. – Грейс выпустила в открытое окно густой сизый дым, моргнула, чувствуя, как по щекам скатываются слёзы.

Когда Грейс сбросила вызов, из подъезда вышел Джеймс. Он преодолел пространство до парковки в несколько широких шагов и сел в машину. Грейс понятия не имела, как сказать ему об этом.

– Не хочу выглядеть занудой, но разве нам не нужен ордер на арест? – Нейт просунул голову между водительским и пассажирским сиденьем.

– Мы просто поговорим. – Выезжая на дорогу, Грейс смотрела по сторонам.

Нейт не знал, что Слоун опознала Калеба, но Джеймс – да. И он хотел сделать это без ордера. Грейс пыталась убедить себя, что готова рискнуть карьерой ради его успокоения. Лейтенант Мак-Куин будет в бешенстве, если вскроются детали.

* * *

Дом Калеба не выглядел как логово монстра, вопреки ожиданиям. Он был просто ещё одним домом в Нортгейте: унылым, заурядным жилищем с латаной крышей и строительным мусором на крыльце. На подъездной дорожке стоял белый фургон «Форд».

Грейс припарковала машину на противоположной стороне улицы.

– Будь на связи, – сказала она Нейту, прежде чем вышла из машины вслед за Джеймсом.

«Боже, что я творю», – думала Грейс, ощущая себя идиоткой, до невозможности стыдясь того, с какой лёгкостью эмоции затмили ей разум уже во второй раз. Сначала, повинуясь сиюминутному желанию, она привела в дом Калеба, а теперь решила подставить себя под удар только для того, чтобы Джеймс нашёл успокоение.

Она всегда думала, что принадлежит к той породе женщин, которые не позволяют чувствам взять верх. Но всё изменилось после смерти Эвана. Она обещала себе, что не привяжется к Джеймсу, но привязалась и понятия не имела, как его отпустить. Грейс не узнавала себя – и что делать с собой новой, не знала. В такие моменты ей хотелось бежать. Для Джеймса с самого начала её нелепые попытки сбежать, закрыть дверь – и себя заодно – на все замки не были препятствием. Как и для неё самообман больше не был решением всех проблем.

«Что мне теперь со всем этим делать?» – думала она.

Все эти чувства были такими настоящими, Грейс казалось, что она вот-вот рухнет на колени и выблюет всё на асфальт. Она ждала, что расследование закончится несмелым радостным волнением, ждала, что в конце будет собой гордиться, но вместо этого испытывала отвращение к себе и зудящее желание отскоблить кожу до ран мочалкой.

Над крыльцом загорелась лампочка. Из дома не доносилось ни звука. Звонок не работал.

Грейс постучала в дверь. К её удивлению, Калеб открыл без промедлений.

– Грейс? – Он улыбнулся, вытирая руки вафельным полотенцем. – И Джеймс. Что-то произошло?

– Мы можем поговорить?

– Конечно, входите. – Он отступил на шаг и пропустил детективов внутрь.

Внутри его дом выглядел лучше, чем снаружи: немного безликой мебели, светлые стены, чистые полы из светлого дерева. Пахло едой и парфюмом. Калеб пах им в ту ночь: дым и хвоя.

Грейс прошла вглубь дома, слыша позади себя шаги Джеймса, и остановилась в гостиной, совмещённой с кухней. Грейс обратила внимание на небольшую дорожную сумку на барной стойке.

– Я звонила тебе несколько раз. Это… насчёт Мэдди.

– Прости, мой телефон в ремонте. Я уронил его в воду, когда принимал ванну. Что-то произошло?

– Мэдди пропала. – Грейс подошла к барной стойке, остановилась напротив него и облокотилась на столешницу. Перед тем как войти в дом, она предусмотрительно расстегнула кобуру. Джеймс остановился в дверном проёме, прислонился плечом к откосу и сложил руки на груди.

– Это правда? – Он изобразил искреннее удивление.

– Расскажи мне о том вечере. – В глубине души Грейс хотелось верить, что эмоции, которые он демонстрировал, не были фальшивыми, что Слоун ошиблась, что Калеб не причастен к убийствам.

На столешнице лежали нераспечатанные письма: корреспонденция и какой-то спам, где получателем значился Калеб Сент-Джозеф. Фамилия «Сент-Джозеф» на почтовых конвертах связала Калеба с монастырём Святого Иосифа в Вайоминге и уничтожила веру в его невиновность.

Грейс выпрямилась и опустила ладонь на бедро. Ощущение оружия под ладонью успокоило её.

Калеб подошёл к барной стойке, нахмурился и опустил взгляд.

– После того, как мы пересеклись возле дома… – Калеб взглянул на Джеймса. – Я совсем недолго пробыл там. Мы быстро управились с документами, и я вернулся домой. Мэдди звонила кому-то, кажется, тебе, Джеймс. Вроде как, чтобы убедиться, что ты не скоро вернёшься. Я не знаю, должен ли говорить такое, но она вроде бы ждала кого-то.

Он посмотрел на Грейс совершенно невинными глазами, словно говорил правду. Джеймс дёрнулся, двинулся в их сторону, но Грейс остановила его взглядом.

– Что ты имеешь в виду?

– Это не моё дело, но она вроде как ждала парня.

– Она не говорила, кого именно?

– Нет, да мне и в голову не пришло спросить. Но это вполне ожидаемо.

– Ожидаемо?

– Учитывая её прошлое. Без обид, Джей. Разве с этим можно завязать? Это зависимость.

Грейс была готова поклясться, что в этот момент его губы тронула едва заметная улыбка.

– Собираешься уезжать? – спросила она, спиной чувствуя ярость Джеймса.

– Хочу навестить старого друга перед Рождеством.

– Отца Иезекииля? – спросил Джеймс. – Хочешь снова стать его мальчиком для битья?

Всё, что произошло после слов Джеймса, Грейс видела как в замедленной съёмке: в глазах Калеба шок смешался со страхом, он выхватил из открытой дорожной сумки пистолет, направил его на Джеймса, выстрелил и ринулся на улицу через заднюю дверь.

Чувствуя, что сердце пропустило несколько ударов, Грейс обернулась к Джеймсу. Он лежал ничком на полу, зажимая рану в плече рукой, кровь под ним растекалась пугающе быстро. Грейс потянуло к нему, словно кто-то дёрнул за цепь. Но Грейс не позволила чувствам взять над ней верх и в этот раз. Она вытащила глок из кобуры и выбежала из дома следом за Калебом. На ходу она дала указания Нейту в рацию, чтобы он вызвал подкрепление и медиков.

Калеб перемахнул через забор и побежал вниз по пустынной улице, которая заканчивалась ветеранским кладбищем. Грейс преследовала его несколько минут, прежде чем сделала первый предупреждающий выстрел. Он пригнулся от испуга – пуля проделала дыру в асфальте в дюйме от его левой ноги – и стал отстреливаться. Грейс пришлось прятаться за машинами: несколько стёкол лопнуло над её головой, волосы потяжелели от крошева. Она нагнала Калеба, когда он, петляя, бежал среди белых мраморных памятников, опустилась на колени, поставила руки в упор на один из каменных крестов и выстрелила. Калеб как-то запоздало дёрнулся и повалился на бок, крича от боли: Грейс попала в бедро.

Поднявшись на ноги, Келлер подбежала к нему и откинула его пистолет в сторону. Она направила оружие на его грудь и опустила указательный палец на спусковой крючок. Ей хотелось выпустить в него все имеющиеся патроны. Грейс надеялась, что это поможет ей избавиться от ощущения грязи на коже.

Медно-розовый солнечный свет заливал парковку перед старшей школой «Роджерс» в Спокане. Грейс сидела в служебной отцовской машине, наблюдая за тем, как он протирал от пыли приборную панель лоскутом ткани, подозрительно похожим на её любимую заношенную футболку. Пылинки, подхваченные солнечными лучами, покачивались в воздухе и снова оседали на пластик. Грейс развернулась к отцу, расстегнула спортивный бомбер, потому что в машине было тепло, и взглянула на его поясную кобуру. К тому моменту она уже решила, что станет полицейским.

– Тебе приходилось стрелять в людей? – пригладив растрёпанные после спорта волосы, спросила Грейс.

– Приходилось. – Его скупой ответ не устроил Грейс.

От своего эмоционального отца она ждала большего.

– И при этом кто-то умирал?

Дэниэл Келлер взглянул на неё и слегка прищурился.

– Да, Грейс. Мне приходилось убивать людей. Дважды. И оба раза я чувствовал себя дерьмово.

– Но у тебя разве был выбор?

– Нет. – Он покачал головой и завёл машину.

Грейс не пользовалась популярностью в старшей школе, потому что отец подвозил её на служебной машине, но ей было наплевать, она не стремилась стать королевой выпускного или выиграть в конкурсе «Мисс Роджерс Хай Скул 2009».

– Не было, малышка. Но если у тебя когда-нибудь будет – сохрани жизнь. Так ты будешь чувствовать себя, словно сохранила жизнь всем людям.

Грейс издала звук, очень похожий на рык или вопль животного, бьющегося в предсмертной агонии. Его эхо прокатилось осязаемой волной среди мраморных надгробий. Она снова встала на колени, чувствуя, что ткань джинсов пропиталась холодной влагой, перевернула Калеба на живот и завела руки за спину.

– Вы имеете право хранить молчание, – заговорила Грейс. – Всё, что вы скажете, может и будет использовано против вас в суде. – Она отстегнула наручники от кобуры и надела их на запястья Калеба, слыша, как вдалеке воет сирена «Скорой помощи». – Вы имеете право на адвоката. Если вы не можете оплатить услуги адвоката, он будет предоставлен вам штатом Вашингтон. Ваши права вам понятны? – спросила Грейс, защёлкнула наручники и резко потянула на себя, схватившись за металлическую цепь.

36 Глава

К больнице Харбовью Грейс подъехала ближе к вечеру. Из-за травмы Джеймс не мог водить машину, и она решила встретить его. Он говорил, что может взять такси, но Грейс настояла. Ей больше нечем было заняться: пока шло внутреннее разбирательство, её отстранили от работы. А Джеймс после выписки из больницы должен был какое-то время пожить у неё.

Всю последнюю неделю, после ареста Калеба, она занималась организацией похорон. Для начала Грейс позвонила приёмным родителям Мэдисон и сообщила им новость, затем встретила их в аэропорту и помогла заселиться в гостиницу. Она обратилась в похоронное бюро, сама выбрала платье из гардероба Мэдди, выбрала цветы, написала основные моменты для речи пастора – сделала всё, что требовалось, хотя Джеймс ни о чём её не просил. Грейс просто знала, что он не сможет собраться, и взяла всё на себя.

После задержания Калеба Грейс вернулась в свою машину. Она села за руль, расплакалась, как ребёнок: громко, срывая голос в вакуумном пространстве салона «Челленджера», с дурацкими судорожными всхлипами и крупными слезами.

Грейс рыдала и скребла кожу на лице, шее и руках ногтями. Она не знала, сколько длилась истерика, Келлер потерялась во времени, но к моменту, когда приехала в отдел, было уже глубоко за полночь. Следы и царапины от ногтей остались до сих пор.

Грейс без удовольствия взглянула сначала на часы, а затем на своё отражение в зеркале заднего вида. Похороны начнутся завтра утром, а ей ещё нужно успеть забрать костюм Джеймса из химчистки, привести себя в порядок и выспаться. Её ждал тяжёлый день. Рассчитывать на Джеймса и мистера и миссис Саливан было нельзя.

Нетерпеливо вздохнув, Грейс заглушила двигатель, вышла из машины и закурила. В последнее время она курила так много, что постоянно чувствовала на языке горьковатый вкус дыма. К моменту, когда сигарета истлела наполовину, Джеймс вышел на парковку через стеклянные раздвижные двери.

– Что сказал доктор? – спросила она и ощупала его плечо.

– Гипс со мной ещё как минимум две недели. – Выстрелив в него, Калеб попал в сочленение лопатки и плечевой кости.

Джеймс медленно говорил и выглядел слегка заторможенным из-за обезболивающих и седативных препаратов, которые ему давали. Но это было даже на руку.

– Ты в порядке?

– Я… я не знаю, Грейси. Нет, я не в порядке.

Грейс боялась пошевелиться, она понимала, чего Джеймсу стоило сказать то, что он только что сказал. Келлер уловила за этим бьющим наотмашь по лицу признанием просьбу о помощи.

– Станет легче. Правда. Однажды тебе станет легче. – Порывисто она подошла ближе, коснулась ладонью его лица и погладила большим пальцем по скуле.

Джеймс прикрыл глаза и наклонился к ней. Бесцеремонно, почти грубо притянул к себе здоровой рукой, коснулся целомудренным поцелуем уголка её рта и разомкнул языком мягкие, податливые губы.

Дыхание перехватило сразу. Джеймс отстранился, чтобы глотнуть воздуха. Грейс повело за ним следом – она не думала ни о чём, в голове было пусто, словно своими прикосновениями он выжег все воспоминания о прошедших месяцах, полных крови, непроходящей тоски и животного ужаса.

Вой разыгравшейся метели донёс до них звук сирены «Скорой помощи», обрывки чьих-то громких разговоров, музыку, звучащую из проезжающей мимо машины. Звуки быстро стихли, сменились завыванием ветра и холодной ночной тишиной.

Губы Джеймса, в противовес ночи, были горячими и нежными. Возможно, поэтому поцелуй вышел таким сладким, невесомым, невинным.

Что-то внезапно щёлкнуло в голове. Грейс мягко, но настойчиво толкнула Джеймса в грудь.

– Боже, Джей, Джеймс… – шепнула она в беспомощно приоткрытые губы. – Стой, остановись, – Келлер покачала головой.

Джеймсу потребовалось несколько секунд, чтобы отстраниться.

– Не нужно, – прошептала Грейс.

Джеймс выглядел растерянным, взгляд притупился и стал мутным. Губы разомкнуты, дыхание тяжёлое, тело напряжено. Он бессознательно тянулся к ней, игнорируя протесты.

– Не поступай так со мной.

– Почему? – глупо после долгой паузы спросил он.

Она покачала головой. Спрятала взгляд за опущенными ресницами, словно Джеймс мог прочесть в них что-то, для него не предназначенное. Грейс молчала, в бесконечном количестве слов пытаясь найти те самые, которые не причинили бы боль, чтобы острые лезвия, торчащие из каждого звука её голоса, не прикончили его на месте.

– Не нужно использовать меня как способ, чтобы забыть её.

Когда Джеймс целовал её, Грейс чувствовала язык Калеба у себя во рту, а когда касался, она не могла избавиться от ощущения рук Калеба на своём теле. Ей мерещился его запах с металлической нотой в сердцевине.

Калеб снился ей, и в этих кошмарах он вынуждал её смотреть. Смотреть, как он убивает. В этих кошмарах Калеб вымазывал её кровью и трахал среди мёртвых тел, навалившись на неё и сжимая горло обеими руками. Она просыпалась всегда от давящего чувства в груди, от нехватки воздуха.

– Ты должен… – подбирая слова, Грейс смотрела под ноги. Ей не хотелось встречаться взглядом с Джеймсом. – Должен написать речь на завтра. Садись в машину. – И не хотелось стыдить его. Она знала, что Джеймс не предатель. Ему просто нужно было с кем-то поделиться горем, таким нестерпимым оно было.

Дождавшись, когда Джеймс сядет в машину, Грейс села за руль «Челленджера» и рванула с места. Единственное, чего ей хотелось, пока идёт внутреннее расследование и до тех пор, пока не начался судебный процесс над Калебом Сент-Джозефом, – уехать из города.

Макс Рейн Хрустальная сказка

Глава 1

Пролог

– Знаешь, в чем твоя проблема, Антуан? – Он говорил очень тихо, почти шептал. – Ты слишком много думаешь о последствиях, но совсем не видишь причин. Ты слеп к самому главному. И да, я действительно опасен. – Он медленно повернулся. – Очень опасен. Я погубил много жизней. Моей следующей жертвой станешь ты. Да, ты. Это очевидно и неизбежно. – Его отстраненность и спокойствие вызывали ужас.

Часть первая. Трое

Ночью ему снова снился сон, тот самый кошмар, навязчивый и удручающий. Ничто в сновидении не менялось, только страх возрастал от раза к разу и мучил все сильнее. Во сне он шел по широкому, нарядно освещенному рождественскими огоньками бульвару. Мороз приятно пощипывал нос. В ушах звучал божественный концерт Вивальди «Зима». Под эту чарующую музыку крупными хлопьями плавно кружился снег и, едва касаясь земли, тут же таял. «Красотища!» – прищурился от удовольствия Антуан.

Он уверенной походкой двигался по центру города с твердым убеждением, что находится здесь не просто так, а с особой миссией-предназначением! Черные кожаные ботинки на грубой подошве от «Прада» блестели чистотой, оставляя рельефные следы на быстро тающем снегу. Поравнявшись с богато украшенными витринами, Антуан краем глаза заметил, как в них отразился силуэт красивого молодого человека – высокого, с гордо посаженной головой, в дорогом кашемировом пальто, с повязанным вокруг шеи на французский манер шарфом. Антуан повернул голову, внимательно разглядывая свое отражение, каждую деталь, жест, движение. Удовлетворенный увиденным, он сфокусировал взгляд на своем лице, но в слегка запотевшем стекле не различил знакомых черт и как-то сразу расстроился. «Надо было надеть очки», – подумал Антуан, вглядываясь в свой отраженный облик. Подойдя вплотную к витрине, он кожаной перчаткой небрежно протер стекло и замер. Сердце бешено заколотилось, стало невыносимо жарко…

Антуан видел себя теперь очень близко. Серое кашемировое пальто, в тон ему шарф, снежинки в волосах – все, как и должно быть… Но в этой картине не хватало самого главного фрагмента – у человека в стекле витрины не былo лица. Никакого, как будто его не дорисовали или умышленно стерли. Антуану стало страшно, он почувствовал, что задыхается. Его взгляд снова и снова выискивал в отражении родные черты, но тщетно.

Человек перед ним был безупречным и… безлицым.

***

Октябрь выдался серый и сырой. Холодные дожди шли уже вторую неделю. Часть листвы с деревьев опала, и сквозь мокрые ветви проступал величественный фасад дома напротив. Тяжёлые тучи придавали песочного цвета камню графитовый оттенок. В окнах верхних этажей горел свет.

Антуан нехотя встал с тёплой постели. В такие дни особенно ощущался уют старого дома в Эстермальме – высокие потолки с лепниной, старинные радиаторы, согревающие пространство огромных комнат. Год назад Алекс, старший брат, настоял на ремонте.

– В такой квартире всё должно держать осанку. «Давай начнём с выравнивания стен», —сказал тогда он, взяв на себя все расходы. Теперь квартира выглядела как иллюстрация из журнала – чёткие линии, продуманное освещение, встроенные шкафы.

Антуан вошел в ванную. Контрастный душ немного развеял тяжелый осадок после сна. Но нехорошее предчувствие не отпускало. На журнальном столике в гостиной лежала небрежная стопка неотвеченных писем из университета, и Антуан машинально ее выровнял.

«Всему виной моя диссертация, – думал он. – Она, похоже, сводит меня с ума. Я слишком глубоко копаю. Зря я влез во всё это, надо было послушать Алекса и остаться на биофаке». Но Антуан уже не представил себя без исследований, без долгих часов в лаборатории, без попыток разгадать, каким образом музыка меняет человеческий мозг. Загадка нейробиологии музыкального восприятия незаметно стала частью его сознания.

Он вздохнул и прошёл на кухню. Часы показывали без четверти семь, а Алекс обещал приехать к восьми. Антуан достал из шкафа старую поваренную книгу – единственную вещь, не вписывавшуюся в минималистичный интерьер. Потёртые страницы хранили рецепт паннкакора – шведских блинчиков, которые бабушка готовила в загородном доме в Даларне. Тонкие блинчики с хрустящими краями, брусничное варенье, взбитые сливки – вкус детства, летних каникул, когда они с братом носились по лесу, собирая ягоды.

Вскоре кухня наполнилась ароматом жареного теста и свежесваренного кофе. В дверь позвонили ровно в восемь. «Удивительно пунктуальный человек», – просияв от радости, отметил про себя Антуан.

– Только не говори, что ты пёк блины, – с порога удивился Алекс, оглядывая брата.

– Именно так, – довольно шмыгнув носом, подтвердил тот.

– Ты же терпеть не можешь готовить?

– Так это я для себя терпеть не могу, для тебя – другое дело.

Алекс бросил на пол дорожную сумку и крепко обнял Антуана.

– Здорово, брат! – запоздало произнес он. – Хреново выглядишь.

– Ага, – счастливо подтвердил Антуан.

– А чё так?

– Да всё то же.

– Понятно, – с дружелюбной насмешливой улыбкой кивнул Алекс. – Я пару книг привез. Думаю, тебе понравится.

Антуан повел брата к себе в кабинет, где царил нехарактерный бардак, словно обычно педантичный хозяин потерял тягу к идеальному порядку. На рабочем столе вперемешку лежали раскрытые научные журналы, исчерканные нотные листы и результаты анализов пациентов. Брошюра Масару Эмото «Память воды» с десятком закладок валялась поверх стопки статей по нейробиологии. На Антуана эти исследования произвели сильнейшее впечатление, и он совсем недавно взахлёб рассказывал брату о том, что вода способна «запоминать» эмоции человека, менять свою структуру в ответ на музыку, слова и даже мысли. И теперь при взгляде на небрежно брошенную книгу Антуан невольно вспомнил, как его потрясла тогда эта мысль: если музыка так влияет на воду, что же она делает с нашим телом, которое состоит из воды на восемьдесят процентов?

Стену кабинета украшали увеличенные скриншоты с МРТ, испещрённые пометками Антуана. Странные цветовые пятна с подписями: «Паганини – соната №2», «Бах – токката и фуга», «Моцарт – соната №11» отражали активацию разных зон мозга при прослушивании музыки.

Антуан заметил, что взгляд брата зацепился за настенный календарь. На дате 12 октября стоял жирный чёрный крест и короткая надпись: «Смерть фру Юзефсон». Алекс поморщился, видимо, догадавшись, почему Антуан не спешит приводить кабинет в порядок. Что-то пошло ни так. Но Алекс не стал спрашивать. Он расстегнул молнию на сумке, достал пакет с книгами и положил его на стол.

– Потом посмотришь, – бросил он через плечо, направляясь в гостиную, которая по традиции превращалась в его спальню всякий раз, когда он навещал брата в Стокгольме.

– Располагайся, – произнёс Антуан своим обычным тоном. – И давай побыстрее, кофе остывает.

***

Алекс сидел за столом, с наслаждением поедая блины. Нож и вилка двигались в его руках с той непринужденной грацией, которая всегда отличала его даже в самых простых вещах. Антуан украдкой поглядывал на своего гостя, чувствуя, как в груди разливается тепло. В бархатном тембре голоса Алекса и в едва заметных морщинках в уголках глаз, возникающих, когда он улыбался, было что-то завораживающее.

– Теплые ещё, – отметил Алекс, поймав зачарованный взгляд брата. – Ничего вкуснее не пробовал. – Он потянулся за кофе, рассеянно глядя в окно влажно блестящими глазами. И кивнув на серую пелену за стеклом, добавил с легкой гримасой неудовольствия: – Какая же там мерзость!

– Сегодняшний прогноз обещает дождь целый день. – Произнося это, Антуан машинально отрезал кусочек блинчика, но так и оставил его лежать на тарелке. Есть не хотелось.

– А я обещал себе хорошую прогулку. – Алекс весело подмигнул брату. – Придётся дождю пересмотреть свои планы. На блошиный рынок собрался – Оскар новые пластинки нашел. Там и «Реквием» Моцарта, и «АББА». Попросил отложить для меня. Ты со мной, Анте?

– Пластинки – это круто, сказал Антуан. – Но погода, он неуверенно пожал плечами. В такую погоду хотелось закутаться в плед и не высовывать носа на улицу, но время, проведенное рядом с братом, было слишком ценным. Алекс слегка нахмурился, заметив, как он ковыряется в тарелке:

– Хочешь весь воскресный день дома проторчать? И чего ты всё возишься? Что стряслось? Выкладывай.

Антуан смутился и отвёл взгляд. Пальцы машинально сжали чашку.

– Мне опять снился сон, тот самый, – он старался говорить ровно, но голос все равно дрогнул. Антуан ненавидел свою беспомощность перед собственным подсознанием и старательно пытался ее скрыть, но Алекс всё равно заметил. Всегда замечал.

– А почему не поговоришь с профессором, как его… профессором ван Хершем? – Алекс подлил себе кофе, не отводя внимательного взгляда от брата. – Он же вроде практикующий психиатр. Может подсказать, как справиться с кошмаром.

– Уже, – признался Антуан, залпом выпив воду. – Он предложил мне самому придумать концовку, хороший финал. Закончить сон так, как хочется.

– И что?

– Не могу его закончить. Просыпаюсь, стараюсь представить своё лицо там, в витрине… Но не получается. А когда пытаюсь достроить картину, выходит только хуже. То глаз на лбу появляется, то второй нос…

– Послушай. – Алекс отставил чашку в сторону. – Я где-то читал, что через сновидения человек знакомится с теми частями себя, которые предпочёл бы не замечать. Может, ты не доволен своей внешностью?

– Внешностью? – удивился Антуан, поскольку эта мысль никогда не приходила ему в голову.

Повисла пауза. За окном барабанил дождь, и его монотонный шум действовал гипнотически. Немного помолчав, Антуан неуверенно пожал плечами:

– Не знаю, может быть…

Он снял очки, открывая красные пятна на переносице. В его сознании родилась неожиданно ясная мысль: «Я недоволен своей внешностью. Значит, нужно просто принять себя, а не искать в своем сне какое-то страшное предзнаменование. Неужели всё так просто?» Он шумно выдохнул, испытывая облегчение от этого открытия, и почувствовал, как его лицо изменилось, разгладилось, словно внутри спало напряжение.

Алекс, наблюдавший за этой картиной, невольно улыбнулся. Ему вспомнился маленький Анте. Точно так же лицо Антуана менялось в детстве: только что хмурился, а через секунду уже сияет – ямочки на щеках, озорной блеск во взгляде. Ясные голубые глаза, правильные черты лица и зачёсанные наверх светлые волнистые волосы придавали Антуану юный невинный вид, словно подтверждая, что в нем всё ещё живет та детская чистота. Жизнь ещё не успела его потрепать.

– А с работой что? – осведомился Алекс, сделав глоток кофе.

Глаза Антуана загорелись. Он торопливо надел очки обратно и с энтузиазмом ответил:

– Диссертация почти закончена, в мае уже защита. Тема – огонь! Мой научный руководитель говорит, что она тянет на докторскую. Советует продолжить работу, чтобы в следующем году начать писать.

– Ого, круто! – Оживился Алекс. – А докторская о чём будет?

– Да всё о том же. Ты не представляешь, мы вышли на очень интересные результаты…

Алекс не сдержал усмешки – эту фразу он слышал от брата всякий раз, когда спрашивал о его исследованиях. Но Антуан, ничего не замечая, уже погрузился в свой мир:

– О том, что музыка исцеляет организм, ты слышал. Все слышали. Моцарт считается самым целительным из классиков. Так сказать, панацея широкого спектра…

– Амадей от всех горестей жизни! – вставил Алекс, а затем рассмеялся, показывая белые ровные зубы.

– Почти так. – Антуан кивнул, даже не улыбнувшись. – Знаешь, мы начали с самого очевидного – с влияния музыки на мозг. И сразу наткнулись на поразительные вещи. Например, эпилепсия. Представляешь, когда пациентам включают «Сонату для двух фортепиано», частота припадков у них значительно уменьшается.

– Да ну? – Алекс тоже посерьёзнел и подался вперед, теперь уже по-настоящему заинтересованный.

– Абсолютно точно. Это подтверждено исследованиями – электроэнцефалограмма показывает заметное снижение эпилептиформной активности.

– Значит, хорошо, что я слушаю классику. Эпилепсия мне не грозит, – сделал поспешный вывод Алекс.

– Не всё так просто. – Антуан красноречиво развел руками. – Классика классике рознь. Продолжая разговор об эпилептиках, им противопоказана, например, музыка Гайдна. Девяносто четвертая симфония повышает эпилептиформную активность мозга на сорок пять процентов.

Алекс изумленно присвистнул. Антуан понизил голос, словно собирался поделиться секретом:

– Но наше открытие совсем о другом. Мы в экспериментах использовали тяжёлый рок. – Полностью захваченный рассказом брата, Алекс отставил чашку в сторону. – Помнишь японца Масару Эмото? Я тебе показывал его опыты с водой. Когда он включал рок и быстро замораживал воду, снежинка получалась асимметричная, корявая, будто больная. – Алекс кивнул, вспомнив фотографии кристаллов, а в глазах Антуана появился лихорадочный блеск. – Так вот, мы взяли крыс с глиобластомой, агрессивной опухолью мозга. Давали им лекарство и параллельно включали тяжёлый рок. На громкости в сто децибел музыка увеличивала проницаемость гематоэнцефалического барьера, это такая белковая стена между кровью и нервнойсистемой… – Антуан говорил всё быстрее, сопровождая свои слова выразительными жестами: – Понимаешь, обычно этот барьер не пропускает лекарства из крови в нервную систему, поэтому лечение опухолей мозга часто неэффективно. А тяжёлый рок эту преграду открывал! Лекарство начинало работать, и в этой группе почти все крысы выжили.

Судя по нараставшему стуку капель по стеклу, дождь за окном усилился, но Антуан, казалось, не замечал ничего вокруг, продолжая свой монолог:

– И это ещё не всё! Если правильно подобрать музыку, она поможет мозгу находиться в гармонии, и рака можно вообще избежать.

– А как такую музыку подобрать? – поинтересовался Алекс. – Это вообще возможно?

– Мы уже выяснили, что три самые целебные ноты против рака – это до, си и соль, – Антуан старался говорить тихо, но в его голосе все равно звенело возбуждение. – Их нужно протяжно пропеть…– Щёки рассказчика порозовели. – Всё возможно, Алекс, всё. Ты понимаешь, что это означает?

– Удар по фармацевтике и Нобелевская премия Антуану Бергу? – Алекс, по привычке скрыл за иронией гордость за брата.

Но Антуан словно не услышал этого. Глаза его горели энтузиазмом:

– Это прорыв, величайший прорыв человечества. Миллионы спасённых жизней. Мы так близки к цели. Только бы всё получилось…

В последней его фразе прозвучала тревога. Алекс внимательно посмотрел на брата:

– Анте, это прекрасные новости, правда. Только ты сильно не заводись. Не растрать себя в ноль – Он помолчал, подбирая слова. – Ты же знаешь, наука – словно пишущая сама себя книга, которую можно изучать бесконечно. В конце каждого раздела неизменно появляются новые абзацы. Там, где должна была быть последняя глава, бам! – и снова середина книги. И всё тот же вопросительный знак.

Антуан слушал брата, и левый глаз его слегка подёргивался, а тот продолжал свои увещевания:

– Если ты будешь продолжать в таком же режиме, то в лучшем случае выгоришь, а в худшем… – Алекс на секунду умолк, ища убедительную формулировку. – Станешь чудиком, вроде тех, на групповых занятиях: «Здравствуйте. Меня зовут Антуан. Я учёный. Я изучаю эритроциты, мой отец изучал эритроциты, мой дед изучал эритроциты. Эритроциты – это у нас в крови…»

На этот раз Антуан оценил шутку, и братья дружно рассмеялись.

– Так и есть, – уже серьёзно кивнул Антуан, соглашаясь со словами Алекса. – Я за последние месяцы очень устал.

– Ну вот, а ещё удивляешься, что тебя преследуют кошмары.

«Кошмары… – мысленно вздохнул Антуан и беспокойно постучал по столу. – Если бы только они». Он обеспокоенно посмотрел на старшего брата, но промолчал.

– Всё нормально? – насторожился Алекс.

– Да, да, – Антуан быстро отвёл взгляд. – Мне нужно отдохнуть. Я сегодня же напишу профессору Ван Хершу и возьму недельный отпуск.

– Вот это правильно. В конце концов, Анте, жизнь – это не только наука. Твои двадцать четыре – идеальное время, чтобы совершать глупости, в них весь смак.

При этих словах брата Антуан поморщился, словно хлебнув чего-то кислого.

– А ты не кривись. – Алекс зевнул и потянулся. – Нет в мире ничего отважней глупости. Я пойду прилягу, тоже неважно вчера спал, да и дорога вымотала. А потом двинем на блошку, как раз и дождь к тому времени прекратится.

Он взял свою чашку и тарелку, явно намереваясь их вымыть, но Антуан возразил:

– Оставь, я сам. Иди отдыхай.

Когда за братом закрылась дверь, Антуан сложил грязную посуду в посудомойку, протер стол и посмотрел в окно. Дождь лил стеной. Сплошная непроглядная водная завеса. «Прекратится дождь, как же…»

***

В комнате громыхала музыка. Стены дрожали, и одинокая лампочка на потолке нервно подрагивала в танце. Лексус развалился в компьютерном кресле, обтянутом дешевым дерматином, и рассеянно наблюдал за стекающими по грязному стеклу каплями дождя.

Больше смотреть было не на что. Погода разогнала людей по домам, и из окна его цокольной квартирки в такой день не было никаких шансов увидеть даже пару стройных ног… Мысли о женских ножках заставили его вспомнить про вчерашний вечер. Он заметил Фрейю сразу, едва она вошла в клуб. Это точно была она, он не мог обознаться. Бледная анорексичка с длинными фиолетовыми волосами и пирсингом на брови. Она выглядела так, словно только что очнулась после долгой тусовки любителей тяжелого рока. Черная драная майка приоткрывала надетый на плоскую грудь ярко-розовый бюстгальтер, грубые тяжелые ботинки на «спичечных» ногах казались огромными. Было непонятно, как ее ноги вообще отрывались от пола под тяжестью этой нелепой обуви, напоминающей кандалы.

Увидев Лексуса на сцене, она вытаращила свои словно углем намалеванные глаза, и какое-то время они с подозрением пялились друг на друга. Лексус наконец осознал, что она -обычная девушка с напускным вызовом и угловатыми движениями. Она, видимо, тоже что-то осознала, но что именно, Лексус не понимал, но появившийся на ее лице кривой оскал давал это понять.

Он впервые заприметил эту девушку в тот злополучный день, когда после долгих треволнений скинул в интернет песню, которую сам сочинил и спел. С трепетом в душе и тремором в ногах он ждал первых отзывов. И они полетели, будто камни, прямо ему в лицо – безжалостно и метко, никуда не спрятаться, не укрыться. Сам напросился.

В море обрушившейся на него критики он заметил ее пост – словно одиноко плавающий спасательный круг, брошенный утопающему. Она писала сухо, но положительно. И он зацепился – поверил.

Лексус потом часто следил за ней в соцсетях. Фрейя – девушка-гот. Вот уж точно не его мечта. А вчера он увидел ее в Gamla Krogen, в баре, где пел в субботние вечера.

Лексус подкатился на кресле к столу и зашел на страничку Фрейи. Зеленый огонек подсказал, что она в сети. Пальцы Лексуса быстро застучали по клавишам.

Лексус: «Привет, просто хотел пообщаться».

Фрейя: «Круто! Но я странная вообще, так что не знаю, стоит ли».

Лексус: «Я муравьев в детстве ел».

Фрейя: «Тогда попробуем, врубай камеру».

Лексус сделал музыку потише и включил камеру. На экране появилось лицо Фрейи. Оно казалось еще бледнее и накрашеннее, чем накануне. Девушка смотрела на него ничего не выражающими глазами и методично жевала жвачку.

– Привет, – снова поздоровался Лексус.

Она молчала. Он помахал ей рукой и криво улыбнулся.

– Я так и думала, – наконец выдала она, надула и с громким хлопком лопнула пузырь из жвачки.

Лексус вопросительно приподнял бровь.

– Сначала ты скажешь: «Привет!», я отвечу: «Привет!», – пояснила она, растягивая слова. – Потом спросишь: «Как дела?». Я скажу: «Ок». Ты поинтересуешься моими увлечениями, я отвечу: «Ничего особенного». А потом спросишь про бойфренда. – Она приблизилась к камере, и свет от монитора сделал её лицо совсем белым, будто призрачным. – И я тебе больше никогда не отвечу. Потому что все эти вопросы такие плоские, такие дебильные. На фиг вообще это спрашивать, когда подкатываешь к девушке, скучный тупица!

Лексус на секунду замер, но быстро взял себя в руки.

– На хрена мне твои дела? – он откинулся в кресле, и голос его стал жёстче. – Тем более, бойфренды. Я вообще-то спасибо хотел сказать. Что поддержала тогда. Но вижу, дела у тебя стрёмнее, чем мне казалось.

– Я тебя предупреждала, – не меняя интонации сказала она и пожала плечами.

– Предупреждала… – Лексус потянулся за сигаретами, лежавшими на краю стола. – Так бы сразу и сказала: «Я долбанутая». А то прогнала так скромненько: «Странная я…»

Он щёлкнул зажигалкой, небрежно спросив:

– Ты не против, если я закурю?

– Можешь даже застрелиться…

Её вытаращенные глаза казались огромными. Она не моргала. Лексусу стало не по себе от её взгляда. Надо же, какая ирония – единственный человек, по достоинству оценивший его песню, оказался больной на голову девицей. Не очень-то жизнеутверждающе… Дым от сигареты поплыл по комнате.

– Что уставилась? Хочешь напугать меня, что ли?

– Оно мне надо?

– А чё я тогда боюсь?!

– Потому что ты трус.

– А может, потому что ты страшная?

– Ты думаешь? – слегка растеряно спросила она, и в её голосе ему почудилось что-то детское.

Он внимательно вгляделся в её лицо: за тёмными тенями прятались синие глаза, на мертвенно-бледном лице маленький нос, пухлые губы, чётко обведённые чёрной помадой. По отдельности ее черты, может и ничего, но все вместе… Он замялся:

– С одной стороны, ты, конечно, не красавица…

– А с другой? – оборвала она его на полуслове.

– А с другой стороны у тебя затылок.

– Да пошёл ты!

– Сама пошла!

Лексус ждал, что Фрейя отключится, но она продолжала пялиться на него. Он глубоко затянулся и, выпустив дым в сторону экрана, спросил:

– Музыку слышишь?

Она наклонила голову, прислушиваясь. Фиолетовые пряди упали на лицо.

– Мой новый сингл, – пояснил он, и в голосе мелькнула гордость. – Хочешь послушать?

– Нее, я только поела.

– И что?

– Стошнить может.

– Дура!

– Сам дурак!

Лексус крутанулся в кресле, дотянулся до колонок. Музыка ударила по ушам, стены задрожали. Он резко захлопнул крышку ноутбука.

***

Впервые в жизни Антуан не знал, как поступить. Потребность поделиться с братом была очень острой, но страх буквально скручивал внутренности. Рассказать об ужасе, в котором приходилось жить в последние дни, попросить совета… Но тогда придется открыть свою тайну. Страшную тайну. Глаз дёрнулся. «Господи, почему ты допустил, чтобы это произошло? Зачем?» По лбу покатились холодные капли пота, горло сжалось. Дрожащими руками Антуан схватил со стола небулайзер, зажал губами и резко вдохнул лекарство. Спазм медленно отпустил. Теперь он повсюду таскал с собой ингалятор – приступы астмы участились, становясь всё тяжелее.

Мысли метались как в лихорадке: «А если всё-таки рассказать Алексу? У него всегда есть идеи, на все случаи жизни. Хотя бы станет легче… – Антуан осёкся. – Легче мне, тяжелее ему. Прекрасная перспектива! Нет, никто не должен об этом знать». Он провёл рукавом по мокрому лбу, заставил себя глубоко вдохнуть. И тут его пронзила поистине ужасная мысль: «А что, если все-таки кто-то узнает?»

Снизу раздался грохот, пол задрожал. Антуан вздрогнул. В ту же секунду комнату заполнил яростный рев музыки. «О нет, опять началось!» – мысленно взвыл Антуан.

– Что происходит? – в дверях появился заспанный Алекс. – Зажигаем? – Он принюхался: – Накурил-то как… – Алекс поморщился и распахнул окно.

– Я не курю, – огрызнулся Антуан. – Это сосед снизу. Устроил тут настоящий притон.

– М-да, похоже, весёлый парень.

– Отвратительный тип, – скривился Антуан. – Ты бы его видел!

– А я, кажется, видел, когда заходил. Такой взлохмаченный, в тёмных очках?

– Он, – процедил Антуан.

Снизу доносился хриплый голос певца, такой надрывный, будто тот одновременно выплескивал наружу и душу, и голосовые связки.

– Погоди, это он сам поёт? – Алекс прислушался.

– Уже третий раз крутит эту запись. А так да, он и поёт, и танцует, и муть эту сам сочиняет, – объяснил Антуан, открывая на смартфоне браузер. – Я его в интернете нашёл. Некто Лексус, восходящая звезда, – последние слова он произнёс с презрением.

Алекс поднял палец вверх, вслушиваясь в музыку.

– А что, оригинально. Симбиоз разных стилей.

– Да брось, нелепость какая-то. Под такую музыку можно только сходить с ума.

– А мне нравится. Как, ты сказал, его зовут?

– Лексус, – буркнул Антуан.

– Лексус, – повторил Алекс с усмешкой, словно пробуя имя на вкус. – Ладно, пошли уже, нам ещё на барахолку надо успеть.

Они вышли на лестничную клетку, где музыки уже не было слышно, и тишину старого дома нарушал лишь звук их шагов. Антуан поднял воротник пальто, готовясь к встрече с дождём, толкнул тяжёлую дверь подъезда, выставив вперёд зонт, и замер… Дождь прекратился. Ветер с залива разогнал свинцовые тучи, и осеннее солнце заливало мощёные улицы тёплым светом. Над Стокгольмом от острова к острову раскинулась радуга – её отражение дрожало в тёмных водах между набережными.

– Алекс, ты это видишь? – хрипло спросил Антуан, не в силах оторвать взгляд от неба.

– Что? – Алекс выглянул из-за его плеча, щурясь на внезапное солнце. – А, это… Красиво, – невозмутимо заметил он.

Антуан не двигался, изумленный до глубины души неожиданным зрелищем. «Как это возможно? Куда делся бесконечный дождь? Откуда все эти краски? Ведь прогноз обещал…» Лёгкий толчок в спину вернул его к реальности.

– Пошли, хватит пялиться. – И, будто прочитав мысли брата, Алекс добавил: – Если ты так любишь радугу, придётся тебе полюбить и дождь.

– Это хороший знак. – Антуан наконец сошёл с крыльца. – Но ты… ты откуда знал, что распогодится?

– А я и не знал, просто очень хотел.

– Нет, Алекс, вовсе не просто. Это значит, что удача на нашей стороне, и всё непременно будет хорошо. Понимаешь?

– Пусть так, – согласился Алекс, ловко перепрыгивая лужу, – только если нам перебежит дорогу чёрная кошка, не говори, что это конец света.

Они вышли на узкую улочку. Старинные дома жались друг к другу так тесно, что местами прохожим приходилось идти друг за другом. Свежий ветер с залива играл жёлтыми листьями, гоняя их по брусчатке. Умытый дождем город сверкал чистотой, даже старые медные водостоки блестели, как новые. Антуан глубоко вдохнул, чувствуя, как бьётся сердце. Он заметил, что настроение у Алекса изменилось, и он идет улыбаясь.

– Как же я люблю запах этого города, – услышал он голос брата.

– Разве у Стокгольма какой-то особый запах? – удивился Антуан.

– А ты не чувствуешь?

Он пожал плечами.

– Во-первых, этот город пахнет кофе. Мы прошли всего ничего, а сколько разных ароматов уже поймали. Так пахло и у нас дома, помнишь?

– Так пахнет в каждом доме, – возразил Антуан. – А во-вторых?

– А во-вторых, он пахнет булочками с корицей. Теми самыми, которые так любил Карлсон. Кстати, мы как раз проходим мимо его дома. – Алекс задрал голову, указывая на маленький чердачок под черепичной крышей. – Вон там он и жил.

Антуан возразил:

– А вот и нет! Карлсон жил в Васастане, совсем в другой части города.

– Кто тебе это сказал? Он жил именно тут, я не раз его здесь видел. – Споря с братом, Алекс едва сдерживал смех.

– Астрид Линдгрен – то немногое, что я запомнил из детства, ну и это. – Антуан остановился у парапета. – Этот бордюр врезался в мою память на всю жизнь. Помнишь, как мы здесь с велика упали? Я тогда решил проверить, что будет, если засунуть ногу в спицы на полном ходу. – Он постучал ногой по стёртому временем камню. – Результат не заставил себя ждать. С тобой ничего, а у меня локоть… Кровища хлынула. – Антуан машинально потер руку: – У меня до сих пор шрам. – Он закатал рукав, показывая длинный рубец.

– М-да, – присвистнул Алекс. – Сейчас такие лазером убирают.

– О нет, он очень важен для меня. – Антуан спрятал руку за спину. Алекс удивлённо приподнял бровь. – Напоминает, что иногда я бываю любопытным тупицей, – шутливо пояснил Антуан.

Братья посмеялись, смакуя общие воспоминания, и двинулись дальше. Впереди виднелась площадь с россыпью маленьких магазинчиков. Алекс вертел головой, высматривая что-то, и вдруг просиял:

– Смотри! Вон тот магазин – надо же, до сих пор работает. Давай заглянем! – Он потянул брата за рукав.

Тренькнул дверной колокольчик. За прилавком стояла пожилая женщина в тонком шерстяном платье. Она близоруко прищурилась, вглядываясь в посетителей, и вдруг её лицо озарилось узнаванием:

– Иисусе Христе! Алекс Берг! Неужели это ты, голубчик?

– Он самый, фру Андерсон, – улыбнулся тот.

Она решительно вышла из-за прилавка и порывисто обняла его:

– Сколько лет прошло! А ты смотри каким красавцем стал!

– Вы, как всегда, слишком добры ко мне, – довольно заулыбался в ответ Алекс.

– Где ты сейчас? Чем занимаешься? Надолго в Стокгольм? – вопросы пожилой хозяйки магазина сыпались один за другим.

– Да всё там же, в Швейцарии. Так и остался после школы. Блог веду. А тут я ненадолго, в гости к брату приехал.

– А я и не знала, что у тебя есть брат!

– Так вот же… – Алекс обернулся, но Антуана уже рядом не было. Переведя взгляд, Алекс увидел его через стекло витрины – брат стоял на улице, разглядывая афиши.

– Он не любит ходить по магазинам, – слегка смущенно пояснил Алекс.

Ещё немного поговорив с фру Андерсон, он тепло с ней попрощался и вышел из магазина.

– Ты чего сбежал?

– А что там делать, в игрушечном магазине? – Антуан равнодушно пожал плечами.

– Хм, это особый магазинчик. Я оттуда таскал оловянных солдатиков.

– Ты… что делал? – изумился Антуан.

– Тырил, – уточнил Алекс. – Заходил внутрь, ждал, когда фру Андерсон отвлечётся, и прятал солдатика в карман. Они были как живые – бравые, красивые, каждая деталь идеально выплавлена.

– Господи, Алекс… – Антуан нервно поправил очки. – А если бы тебя поймали? Ты понимаешь, что было бы?

– Я понимаю, чего бы не было, если б я их не крал… – Алекс прищурился, глядя вдаль. – Не было бы моей могучей армии и грандиозных битв. Где Швеция, между прочим, всегда побеждала. Ну и меня-генерала тоже не было бы.

– С тобой невозможно говорить, – Антуан махнул рукой. – А о фру… как её…

– Андерсон.

– Ты о ней подумал?

– Конечно. – Глаза Алекса блеснули. – Она в моей армии была командиром тылового обеспечения. Солдатиков поставляла.

– Алекс! – Антуан начал закипать.

– Ну какой же ты зануда, – Алекс расхохотался, хлопнув брата по плечу. – Цель жизни в том, чтобы её прожить. Хорошо прожить – вот что главное. А без солдатиков это было невозможно.

– Господи, что ты несешь?

– Я говорю, что высший долг человека – это долг перед самим собой.

– А как же общечеловеческий долг? Нравственность, принципы, совесть? – высокопарные слова Антуана словно зависали в прохладном октябрьском воздухе Эстермальма, органично сплетаясь с пейзажем, где старинные фасады в стиле северного модерна хранили память о былых временах и ценностях. Алекс помедлил с ответом, остановившись у кондитерской. За большими окнами, среди теплого света и аромата свежей выпечки посетители неторопливо пили кофе за мраморными столиками, отгородившись от внешнего мира витриной с румяными канельбюлле.

– Сейчас этим мало кто озабочен, – наконец произнес он. – Философские рассуждения о «главном» и умение находиться «в моменте» – вот он, имидж современного человека, – Алекс кивнул на группу молодых людей, выходящих с ковриками под мышками из йога-студии. – Думают, что так они больше нравятся окружающим. А им ох, как хочется нравиться! Они понятия не имеют, что всем до них нет дела. И готовы жертвовать своим настоящим «я» ради иллюзорной «гармонии с миром». – Он усмехнулся, наблюдая, как те же самые люди с ковриками встали в очередь в супермаркете за алкоголем. – Вот она, их просветленность – от коврика для медитации прямиком к полке с водкой.

Братья свернули на одну из тех узких улочек, ведущих к воде – здесь между домами можно было увидеть проблеск залива и мачты яхт.

– Алекс, ты не прав! – Антуан резко остановился. – Подавляющее большинство людей совершают благородные поступки по зову сердца, а не ради имиджа. Да и профессиональный долг – не пустые слова. Вспомни хотя бы пандемию! Врачи гибли, спасая других. А учёные? Они посвящают себя исключительно высокой миссии – быть полезными людям, сделать мир лучше.

– Вот именно, – Алекс присел на влажную скамейку, глядя на воду. – У этих людей – «сверхцели». Спасти человечество, показать всему свету – вот он я! – Он сорвал веточку с куста, покрутил в руках. – Только вот в погоне за большой надуманной идеей их собственные души остаются пустыми и умирают в несчастье. – Он подбросил веточку на ладони. – Большое ведь собрано из деталей… Чем искусней и изысканней детали, тем грандиознее жизнь. Фру Андерсон и не заметила потери нескольких солдатиков. Да и разве они могли отразиться на её жизненном благополучии? А мне они открыли целый мир.

– Да, но что было бы если бы каждый считал, как ты, и прихватывал с собой пару-тройку игрушек? – горячо заспорил Антуан. – Она бы разорилась.

– Если бы каждый… – Алекс усмехнулся. – Да где взять столько мужества! Люди так зациклены на имидже и общественном мнении, что уже не понимают, чего хотят сами. Эх, если бы каждый человек мог жить своей жизнью, давал волю чувствам, выражал свои мысли и стремился осуществить свою мечту… Какой бы это был мир! – проговорил Алекс, вставая со скамейки. – Но люди боятся мечтать, боятся самих себя.

– Я не пойму, ты оправдываешь воровство? – Антуан заметил, как по воде пробежала рябь – мимо прошёл прогулочный катер. Его огни отражались в тёмной глади залива.

– Вовсе нет. Я критикую бессмыслицу и пропагандирую бесстрашие. Воровать для этого не обязательно.

Дальше братья шли молча. Антуан думал о том, какие они всё-таки разные. Алексу закон не писан, он сам сочиняет правила жизни, по ним и живет. Ни на чем не зацикливаясь, находит радость в малом и, похоже, счастлив. Антуан искренне восхищался им – он так не умел. Но несмотря на огромную любовь к брату, некоторые его суждения вызывали у Антуана отторжение.

Алекс же, казалось, не думал ни о чем. Шёл привычной расслабленной походкой, разглядывая прохожих, здания, витрины, вслушивался в звуки. Вдыхал воздух родного города, стараясь подольше удержать знакомые нотки: «А правда, чем пахнет Стокгольм?». Город пах детством.

Побродив по блошиному рынку и поболтав со знакомым продавцом Оскаром, братья с купленными пластинками подмышками, не сговариваясь, двинулись к уличному кафе. Вернее, к стоящему на углу площади старому вагончику, где готовили фирменный шведский фастфуд с сельдью. Оба проголодались и торопились поскорее поесть. До вагончика оставалось всего ничего, когда они заметили толпу возле проезжей части. Через секунду подъехала карета скорой помощи, разрывая сумерки синими вспышками.

– Там что-то случилось, – заволновался Антуан. – Кажется, авария. Подойдём посмотрим?

– И почему чужие неприятности так притягивают массы? – пробурчал Алекс, поглядывая на вагончик кафе. Он уже прикидывал, достанется ли им свободный столик, или придётся ужинать на лавочке.

– О, Господи! – выдохнул Антуан, когда они подошли ближе. – Там девушка, молодая… Она мертва! – Голос его сорвался.

На брусчатке лежало тело с неестественно заломленными конечностями. Вокруг расплывалась тёмная лужа крови. В нескольких метрах поодаль валялся искорёженный велосипед. Алекс поспешно отвернулся, пробубнив:

– Туристка-велосипедистка. Завернула не в том месте, и её снесла встречная машина. Глупая смерть. – И снова глянул на вагончик – группа подростков как раз освобождала столик. – Анте, пошли быстрее, – оживился он. – Там столик освободился. – И потянул брата за рукав, проталкиваясь сквозь толпу.

Антуан механически двинулся следом. Он даже не понял, как оказался за круглым столиком. Перед ним на белой одноразовой тарелке дымилось свежеприготовленное блюдо, источая аппетитный запах жареной сельди и лука.

– Bellissimo! – Алекс с удовольствием разглядывал рыбу. – Только ради этого стоит наведываться в Стокгольм.

С пронзительной сиреной подъехала полицейская машина. Антуан вздрогнул.

– Сейчас начнётся расследование, – равнодушно заметил Алекс, подцепляя вилкой кусок. – Но ей это уже ничем не поможет.

Антуан растерянно смотрел на толпу. Полицейские разогнали зевак, но люди всё прибывали и прибывали.

– Зачем они туда прут? – В его голосе зазвучало отвращение.

Алекс поднял глаза на брата и заметно встревожился: лицо Антуана налилось кровью от нахлынувших эмоций.

– Из любопытства, – спокойно сказал Алекс. – Там лежит труп. Надо рассмотреть его поближе.

– Это отвратительно. И неэтично. – Антуан сдёрнул очки, стёкла которых запотели от горячего пара над тарелкой. – Там смерть, разве можно за ней подглядывать? Вот скажи, Алекс, что это за жизнь такая? Ведь эта девушка ещё утром была жива, и в обед была. Что-то ела, строила планы… И ей бы жить да жить, ан нет… И где она теперь?

– Где-то, наверное, есть, – предположил Алекс, разламывая кусок хлеба. – А вообще жизнь – она такая. Несёшься на велосипеде, да так быстро, что сам не знаешь, на каком повороте судьбы вылетишь из седла…

– Это несправедливо! – в голосе Антуана прозвучало отчаяние.

– Это логично. Она нарушила правила движения, жизнь ей этого не простила.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Только то, что мне очень понравилась эта жареная сельдь. Настоящий деликатес.

Только сейчас Антуан заметил, что тарелка брата пуста, и тот уже тянется за банкой пива. Его передёрнуло, к горлу подступила тошнота. «Он всё это время ел. С наслаждением ел, когда там, в двух шагах, смерть вершила свои тёмные дела!»

Антуан выхватил из кармана ингалятор, торопливо сделал вдох. Алекс этого не заметил – он стоял рядом, такой близкий и чужой, со смаком потягивая шипящий, душистый напиток. Антуану вдруг стало тяжело находиться рядом с братом, показавшимся ему в тот момент холодным и бесчувственным. «Зачем только он приехал? А ведь раньше мы были очень близки. Когда он успел измениться? Или это я изменился сам?»

– Ты когда назад в Женеву? – невольно вырвалось у Антуана, и он и тут же рассердился на себя за этот вопрос.

– Завтра утром, – ответил Алекс.

– Как? Уже так скоро? – Антуан надел очки, вглядываясь в лицо брата и пытаясь понять, не шутит ли тот. – Ты так редко приезжаешь, а тут всего один день…

Он искренне расстроился и сам поразился тому, насколько сильно. А ведь всего минуту назад сожалел о приезде брата.

– Может, останешься? – в голосе Антуана прозвучала надежда.

– Не могу, работы много. Надо сесть и писать.

– Над чем сейчас работаешь?

– Много проектов.

– Я слежу за твоим блогом, – признался Антуан. – Ты, конечно, мастер пера. Как ты разнёс директора «Ликнефти», я прям ошалел.

– Это была заказная статья за жирный гонорар, – отхлебнув пива, ответил Алекс. – Им нужен был контрольный выстрел – и я его сделал. Директора после выхода статьи сразу уволили. – Он помолчал, глядя на проплывающие по воде огни. – Я роман хочу написать. – И, увидев удивлённое лицо брата, пояснил: – Нет, ничего серьёзного, так, для себя. Роман-дневник. Хочу посмотреть на свою жизнь со стороны.

– Понятно, – кивнул Антуан.

– Ты так ни к чему и не притронулся, – с укоризной заметил Алекс, глядя на остывшую рыбу на тарелке брата. – Анте, ты не должен быть таким впечатлительным. Это как минимум вредно.

Антуан опустил глаза. В отдалении всё ещё слышались сирены скорой помощи – звук то нарастал, то затихал, дрожа и подпрыгивая на мощёной мостовой, пока не слился с шумом города. Люди постепенно расходились – глазеть было больше не на что.

– И всё-таки это несправедливо, – тихо повторил Антуан, глядя на опустевшую площадь.

– Этого, Анте, не знает никто. Бывают ситуации, в которых единственный выход – смерть. – Он пристально посмотрел на брата, и сердце Антуана бешено заколотилось.

Зажглись фонари, улицы празднично засверкали. В воздухе зазвенели весёлые голоса, над площадью разливался смех, заиграла музыка. Ничто не напоминало о недавней трагедии, только тёмное пятна на брусчатке.

Братья ещё немного побродили по вечернему городу, продолжая свои споры, а затем повернули к дому. Подходя к подъезду, Антуан вдруг замедлил шаг.

– Алекс, смотри, – тихо прошептал он, указывая глазами на большое, ярко освещённое окно дома напротив, возле которого сидела девушка, подперев руками лицо. – Только не останавливайся, она может заметить.

– А что такое? Она что, тебе нравится? – Алекс с интересом разглядывал девушку. Антуан залился краской. – Кто она?

– Не знаю, я её видел только в окне.

– Так в чём дело? Давай знакомиться! – Алекс схватил руку брата и помахал ею незнакомке в окне.

Та приветливо улыбнулась и помахала в ответ. Антуан откровенно растерялся:

– Алекс, она решит, что я идиот.

– Улыбнись ей, – подсказывал Алекс, с трудом сдерживая смех. – По крайней мере, пусть думает, что ты дружелюбный идиот.

Антуан заскочил в подъезд, прыжками поднялся по лестнице и влетел в квартиру.

– Что ты наделал?! накинулся на старшего брата

– Да ты, похоже, снова влюблён, – констатировал Алекс, давая волю смеху. – Когда ты только успеваешь?

– Громко сказано, – возразил Антуан. – Я ведь понятия не имею, кто она и всё такое. Я даже толком её не видел. Может, она толстая или слишком худая…

– Так иди и посмотри. Она вон как тебе обрадовалась, как будто ждала.

– Нет, не могу. Я ещё не уверен.

– Ах, вот оно что! – Алекс прислонился к стене. – Тебе просто нравится фантазировать. Один день представляешь её феей, другой – мягкой толстушкой, а третий – в роли докторши. Отличная тактика! Такая девушка быстро не надоест.

– Але-е-е-кс! – протестующе протянул Антуан, снова покраснев.

– А что? Из всех вечных вещей любовь длится короче всех. Не я сказал – Мольер.

– А ты как думаешь?

– Думаю, что если жизнь не окажется трагически короткой, то для одной любви она слишком длинная.

– А Лола? Вы же уже который год вместе.

– Лола – это другое, – нехотя отозвался Алекс и отвел взгляд.

– Она такая красивая, – восхищённо вздохнул Антуан.

– Очень. – Алекс сухо кивнул, рассеянно постукивая пальцами по столу.

– Но ты её не любишь? – уточнил Антуан, пытаясь понять старшего брата.

– Любовь – это слишком сложно, – признался Алекс, явно желая закрыть тему. – Конечно, жаль немного. Говорят, секс по любви усиливает любовь к сексу.

– Да ну тебя, – разочарованно вздохнул Антуан.

– Дорогой мой брат, любовь – это зависимость. А всякая зависимость от кого-то зависит. Отсутствие любви – свобода. Я слишком сильно дорожу свободой.

– Но тем самым ты обрекаешь себя на одиночество.

– Наверное, так, – задумчиво согласился Алекс. – Иногда вечерком, когда загораются звёзды, так хочется, чтобы кто-то был рядом. Странная конечно ерунда. – Он с трудом сдержал зевок. – Я спать, мне рано вставать завтра.

– Я тебя провожу! – заволновался Антуан.

– Только до двери. И вообще, Анте, обещай, что хорошенько выспишься. Верни, наконец, во сне свои нос и глаза на место, пока я не вышиб их из твоей башки. – Он достал из кармана нарядного оловянного солдатика. – И вот, держи. На удачу.

– Не-е-т… – только и смог выговорить Антуан.

– Можешь отнести его обратно, – с ироничной усмешкой предложил Алекс и вдруг замолчал, прислушиваясь. – А Лексус-то наш классику слушает.

До их слуха доносились негромкие переливы «Осени» Вивальди.

***

Лексус сидел перед ноутбуком, разглядывая на экране настоящее «произведение готического искусства» – бледное лицо девушки в обрамлении растрёпанных, теперь уже чёрных, волос и потёкшей туши. Фрейя смотрела сквозь Лексуса, не произнося ни слова. Он тоже молчал, пытаясь понять, зачем кому-то добровольно превращать себя в восставшего мертвеца. Сегодня она превзошла саму себя: макияж «а-ля вурдалак» расползся вокруг глаз, а новая стрижка превратила её в готическую версию одуванчика.

– Потрясная стрижка, – протянул Лексус. – Проспорила?

– И почему все мужчины такие козлы? – В глазах Фрейи сверкнул недобрый огонёк.

– Беее… беее… беее-спонятия, – проблеял он с издёвкой. – Чего надо? Звонила зачем?

Она с отрешенным видом пожала плечами. Лексус заметил следы слёз на её бледных щеках. Фрейя заметила, что он заметил, и отвернулась.

– Не люблю осень, – вдруг сказал он, нарушая повисшую паузу, – а ты?

– Осень – это готично, – неожиданно оживилась она. – Рано темнеет, природа умирает…

– Тогда зима ещё готичнее. Свет погас, всё сдохло.

– Зима совсем не готична, – она посмотрела на него как на человека, неспособного постичь глубину величественной философии.

– Почему? – незатейливо удивился Лексус.

– Холодно, блин! – лаконично пояснила Фрейя.

– Я на прошлой неделе видел двух тёлок в озере! Абсолютно голых!

– Да ну? – она поёжилась. – Наверное, моржи.

– Одна – точно морж, – усмехнулся он. – А вторая ничего такая… А ты сама, чего смурная? С метлы упала?

– Один козлина бросил.

– Что за дела?

– Неделю с людьми не общалась. – Фрейя театрально вздохнула. – Молчала как рыба. Восстанавливала душевный баланс, просветлялась заодно. А этот… – она скривилась, – к другой ушел. Мудила чокнутый.

Лексус потянулся за большим пластмассовым стаканом, на столе, и глотнул кофе.

– А та, другая, тоже такая? – он попытался что-то изобразить руками, понял, что не получается, и пояснил: – Ну, гот.

– Не-а. Обычная, – процедила Фрейя с плохо скрытым презрением.

– Странно, что он от тебя сбежал, – ухмыльнулся Лексус. – Костлявая, лохматая и немая – мечта любого парня.

– А чё, стрёмная стрижка? – она машинально коснулась волос.

– Привыкнуть можно.

– А у тебя есть девчонка?

– Разбежались.

– Почему?

– Она сказала, что у неё иссяк запал, – Лексус закатил глаза, передразнивая манеру своей бывшей.

– Что запало?

– Иссяк.

– А что это такое?

– Без понятия. Послал её искать запал в другом месте.

– Мы похожи с тобой, – вдруг сказала Фрейя, разглядывая Лексуса с неожиданным интересом.

– Чем это? – Лексус ухмыльнулся, не решив, злиться ему или смеяться.

– Ну, блин. Мы одни. Оба лузеры. И жизнь у нас – жопа вообще.

– С чего ты взяла?

– По тебе видно. И по твоей музыке тоже. – Её взгляд скользнул за его плечо. – А это что за шедевр кубизма на стене?

– Где? – не понял Лексус.

– Там. – Она тыкнула указательным пальцем в экран.

Лексус обернулся.

– Сама ты кубизм, – огрызнулся он. – Это мама моя. Я нарисовал.

– А почему она такая… клетчатая? За решёткой, что ли?

– Базар фильтруй, – в его голосе зазвенела сталь. – Я так её вижу.

– Птицей в клетке? Готично…

– Заткнись, кретинка! – Его глаза потемнели от злости. – А то…

– А то – что? – презрительно фыркнула она. – Нарисуешь меня? К твоему воображению с квадратиками ещё бы мозги с шариками…

– Сдохни, ведьма!

– Приветы мамочке, – пропела Фрейя с ядовитой улыбкой и отключилась.

***

Лола стояла в Женевском аэропорту, не отрывая взгляда от автоматических дверей. За окнами моросил дождь, превращая огни города в размытые акварельные пятна. Прохожие невольно заглядывались на стройную девушку в черных леггинсах и белоснежном свитере, подчеркивающем золотистый оттенок ее кожи. Лола же, казалось, не замечала восхищенных взглядов – ее глаза искали в толпе знакомые черты.

Алекс Берг. Человек, перевернувший её жизнь три года назад после вечера выпускников элитной швейцарской школы «Солей». Память услужливо подсунула картинку их первой встречи: роскошный зал, заполненный бывшими однокашниками, звон бокалов, приглушённый свет. В толпе выделялся высокий, атлетично сложенный молодой человек с зачёсанными назад светлыми волосами. Он уверенной походкой приближался к Лоле.

– Алекс, выпуск две тысячи восемнадцатого, – просто представился незнакомец. И в отличие от других парней, при этом не раздевал ее взглядом, а просто смотрел в глаза.

– Лола. Можно Ло. Выпуск двадцатого, – приветливо отозвалась она.

В конце банкета, когда звуки живой музыки зазвучали тише, а гости начали расходиться, Лола снова увидела своего нового знакомого во дворе главного корпуса. Алекс стоял возле изящного фонтана, струи воды мягко переливались в лучах вечерней подсветки.

– Bonsoir, мисс две тысячи двадцать! – улыбаясь, произнес он. —У тебя есть парень, который ждет тебя, или я могу проводить тебя до дома?

Лола неожиданно для себя просияла, не посчитав нужным упомянуть о Нолане, с которым встречалась четвертый месяц. Отношения с сыном владельца крупнейшей сети мобильной связи вдруг показались ей незначительными, глупой игрой, в которую она сама себя втянула. Что-то в голосе Алекса, в его уверенной манере держаться словно гипнотизировало её. Забыв о своем принципе никогда не приводить мужчин к себе, Лола провела его в свою квартиру, украдкой, прячась от любопытного консьержа, дежурившего на первом этаже роскошного дома на берегу озера. Впервые в жизни она действовала столь безрассудно, отбросив опасения быть «застуканной» родителями. Первый поцелуй в полумраке её гостиной, нежные прикосновения – все казалось чудесным сном.

– Хочешь быть моей подружкой? – спросил он позже.

Вместо ответа она крепче прижалась к нему. Ярко-голубые глаза Алекса испытующе смотрели на нее.

– Только так: никаких связей, обещаний, вопросов – ни с одной, ни с другой стороны. Идет?

Она кивнула, не догадываясь, что именно эти условия станут источником их будущих проблем. И даже теперь она не понимала, что так примагнитило её к Алексу. За свою жизнь она не встречала людей, которым хотела бы уступать. Само слово «покорность» вызывало у неё презрительную усмешку. Когда очередной ухажёр демонстрировал властный характер, она испытывала брезгливость. Все попытки навязать ей свою волю заканчивалась одинаково – холодным взглядом и потерей интереса. Она привыкла повелевать, управлять, держать всё под контролем. Но с Алексом было иначе. Он не пытался владеть ею – просто был собой, и именно это околдовывало её.

Лола оторвалась от воспоминаний и, достав зеркальце, медленно провела расческой по волосам. Отливающие золотом густые пряди мягко скользнули сквозь зубцы. Лола взглянула на свое отражение и осталась довольна – природа щедро одарила ее красотой.

Внезапно Лола заметила Алекса в толпе. Ей показалось, что он поспешно убрал телефон, будто прячась от чужих глаз. Сердце тревожно пропустило удар, но радость встречи растворила все сомнения. Лола рванулась вперед, не в силах сдержать улыбку.

– Алекс! – Она привстала на цыпочки и обняла его. – Я так соскучилась. Ты где пропадал? Неделю не звонил, я думала, с ума сойду, – пробормотала она ему в плечо.

– Ну конечно.

– Не веришь?

– Прости. – Он обнял её, и она почувствовала в его руках усталость от перелёта. Алекс потянул носом, вдыхая её запах.

– Что-то вкусное? Новый аромат?

– Ничего не новый, – фыркнула Лола, выскользнув из его объятий. – Ты быстро все позабыл. – Взяв за руку, она повлекла его к стоянке.

– Откуда этот красавец? – удивлённо присвистнул Алекс, увидев небесно-голубой «Бентли».

– Подарок на день рождения, – небрежно бросила Лола. – И не делай удивленные глаза. Неужели ты не знаешь, что у дочерей миллионеров свои причуды?

– Про причуды я в курсе, а вот день рождения… Черт! Прости. – В его голосе проскользнула едва уловимая досада.

– Знаешь, я загадала желание… – она хитро прищурилась, – чтобы ты наконец подружился со своим телефоном. Серьёзно, даже моя бабушка уже освоила календарь. Когда высветится «Лола ДР» с миллионом сердечек и восклицательных знаков – это намёк, что пора поздравить. – Она пыталась сохранить строгое выражение лица, но тщетно – злиться на него всерьёз она так и не научилась. Особенно после того случая с кактусом. «Держи, это тебе. Такой же колючий, как ты сейчас» – заявил он тогда вместо извинений. Лола прекрасно помнила, как фыркнула в ответ, закатила глаза, но не смогла не рассмеяться.

Они сели в автомобиль – мягкая кожа сидений, тёплый свет приборной панели, характерный аромат новой машины, еще не вобравшей в себя запахи дорог. Лола повернула ключ, и двигатель пробудился к жизни, отозвавшись бархатистым рокотом восьми цилиндров. Стрелки приборов качнулись, и автомобиль, словно в предвкушении, едва заметно вздрогнул. Первое прикосновение к педали газа – и он плавно тронулся, будто океанский лайнер, отходящий от причала.

Лола поймала своё отражение в зеркале заднего вида, поправила прядь волос и, не отрывая взгляда от дороги, тихо произнесла:

– Уже представляю, как через пару дней опять поеду в аэропорт тебя провожать. – Она невесело усмехнулась, перестраиваясь в соседний ряд. – Иногда мне кажется, что я чаще вижу, как твой самолёт исчезает в облаках, чем тебя рядом.

– Работа, – пожимая плечами лаконично отозвался Алекс.

– Куда едем? – спросила Лола как можно небрежнее. – В гостиницу или… – Она сделала паузу, надеясь, что Алекс наконец предложит поехать к нему домой.

Он улыбнулся, прекрасно понимая смысл ее вопроса.

– Ладно, в «Берг» так в «Берг», – покорно вздохнула она, в который раз не решаясь спросить, почему роскошные апартаменты в престижном районе Женевы месяцами пустовали, а их владелец тратился на фешенебельные отели, словно у него нет дома. Она знала, что и деловых партнеров он принимал в ресторане «Берга», а не в своей квартире.

Внезапно Лолу поразила мысль, что даже она побывала в квартире своего мужчины всего один раз, и то в силу стечения обстоятельств. Алексу неожиданно позвонили, назначив срочную встречу, и ему потребовалось переодеться в деловой костюм. Алекс сначала хотел поехать один, но, увидев надутый вид Лолы, всё же взял её с собой. Они поднялись по изящной мраморной лестнице на последний этаж старинного особняка, и Лола застыла на пороге.

Квартира, наполненная светом из панорамных окон, оказалась огромной. Лола медленно обвела взглядом пространство, не в силах скрыть изумление. Изящная мебель в стиле современной классики, приглушённые тона отделки, дорогие предметы искусства на стенах – каждая деталь интерьера продумана до мелочей.

– Работа дизайнеров, – небрежно бросил Алекс в ответ на ее реакцию.

– Почему ты тут не живёшь? – изумилась Лола, ожидавшая увидеть что угодно, но не поистине утончённый шик, которого не добиться, просто купив дорогую мебель в магазине.

Алекс не ответил. Он открыл дверь в гардеробную, и перед Лолой предстала картина безупречного порядка: белоснежные рубашки висели парадным строем, костюмы и брюки были распределены по цветам, а внизу ровными рядами выстроились пары с виду практически неношеной обуви.

– Кто этим всем занимается? – Лола провела пальцем по отглаженному рукаву пиджака.

– Домработница, – коротко ответил уже успевший переодеться Алекс. Тёмно-синий костюм сидел на нём как влитой. Через минуту они снова были на улице…

Вновь пережив эту сцену в своих воспоминаниях, Лола тяжело вздохнула. Алекс с едва заметной нежностью коснулся её лежащей на руле руки:

– Я знаю, о чём ты думаешь. Но давайпросто побудем вместе. Я правда скучал. – В его голосе слышалась неподдельная теплота, которой невозможно было не верить. Но за мнимой открытостью таилась бездна, словно чернота в глубине кристально чистой воды. Странная история с квартирой была лишь верхушкой айсберга, маленьким фрагментом сложной головоломки под названием «Алекс».

С каждым днём Лола всё яснее видела: Алекс позволяет разглядеть в себе лишь тщательно продуманную декорацию, скрывающую куда более сложную натуру. И всё же девушка не сомневалась в одном – в его чувствах к ней. Она чувствовала его любовь так же явственно, как собственное сердцебиение. Эта уверенность рождалась на уровне подсознания, глубже любых логических построений и жизненного опыта. Порой Лола замечала, как меняется его взгляд, когда он думает, что она не видит его. Привычная маска отстранённости спадала, обнажая мучительную тоску и нежность, от которой у неё перехватывало дыхание.

***

Антуан стоял перед комиссией профессоров в аудитории столь огромной, что она напоминала зал ожидания вокзала. Тусклый свет дождливого утра просачивался сквозь высокие окна и придавал помещению призрачный вид. Антуан нервно переступал с ноги на ногу, унимая дрожь. Старая аудитория, пропитанная студенческим волнением, хранила память о тысячах защит, экзаменов и научных споров. Воздух здесь, казалось, загустел от десятилетиями копившегося напряжения и страха.

Председатель научно-исследовательской комиссии профессор Ингерман неприятно сверлила глазами Антуана. Он вспомнил, как впервые увидел её три года назад – высокую статную женщину с обесцвеченными добела волосами, уложенными в элегантное каре с ровной челкой. Тогда профессор показалась ему даже красивой, излучающей особую научную харизму. Однако очарование длилось недолго. Едва Антуан вник в её диссертацию, вся научная значимость этой фигуры рассыпалась как карточный домик. После нескольких безуспешных попыток разобраться в сомнительной теории о связи движения глаз с работой полушарий мозга, Антуан это дело бросил. Других научных трудов у Ингерман не имелось. Осталось загадкой, как столь спорная работа помогла ей получить звание профессора. И сейчас, глядя на эту женщину, Антуан не испытывал пиетета. Он лишь отметил, что её короткая челка выглядит неуместной попыткой сохранить ускользающую молодость, а сама Ингерман напоминает контрабас, и массивной фигурой, и низким, тяжелым звучанием.

– Герр Берг, вы имеете отношение к смерти Фру Юзефсон? – произнесла она, вперившись взглядом в Антуана.

Антуан вздрогнул, но тут же взял себя в руки.

– Фру Юзефсон? – повторил он, поправляя на носу очки и делая вид, что задумался. Сам же сосредоточенно делил в голове 2168 на 4. Он знал, что профессорша сейчас внимательно следит за движением его глаз, определяя, каким полушарием он подбирает ответ. Скосил глаза вправо – активно левое, аналитическое, где расположена долговременная память. Влево – на полных оборотах работает правое, образное, управляющее оперативной памятью: человек лихорадочно придумывает, как выкрутиться. Антуан вычитал это в той самой единственной работе Ингерман. Сомнительное, конечно, утверждение, но она профессор, а Антуан всего лишь аспирант, и вынужден принять её правила игры. – Не могу припомнить такую, – как можно спокойнее сказал он, чувствуя, как под мышками выступают капельки пота. – И сомневаюсь, что забыл бы человека, к смерти которого имею отношение.

Сидящие рядом с Ингерман профессора едва заметно улыбнулись. В их глазах промелькнул интерес – первая живая реакция с начала заседания. Только научный руководитель Антуана, профессор ван Херш, по-прежнему безучастно смотрел в окно, постукивая карандашом по столу.

– Тогда позвольте вам напомнить, – с нарастающим холодком сказала профессорша. – Это пациентка онко больницы, которая отказалась от операции после того, как вы ей предложили альтернативное лечение. – Произнося последнее слово, она пальцами нарисовала в воздухе кавычки.

– Тут какое-то недоразумение, – еще более размеренным тоном ответил Антуан. – Я не лечу людей и не произвожу над ними эксперименты, у меня нет на это права. И пока во всех своих исследованиях обхожусь подопытными крысами. Вы заблуждаетесь, профессор.

– У меня другие сведения. – Ингерман замолчала, напирая на Антуана всем своим профессорским авторитетом. Антуану стало трудно дышать. «Только не приступ астмы», – мысленно взмолился он, сделал глубокий вдох и медленно выдохнул. – Медбрат больницы, герр Йохонсон, сказал, что не один раз видел вас в больнице, возле пациентки.

– А что здесь удивительного? – Антуан поразился собственному бесстрастному тону. – В больнице находится моя лаборатория. И я действительно после работы навещаю больных, разговариваю с ними, подбадриваю. – Его ровный голос отражался эхом от потемневших от времени стен.

– И засовываете им наушники в уши? – грубо перебила профессорша.

Антуан невозмутимо продолжал:

– Ко многим пациентам вообще никто не приходит. И очень даже вероятно, что Фру Ювсон…

– Юзевсон, – резко поправила Ингерман.

– Юзевсон, – послушно повторил Антуан, – была одной из них. Вы сказали «наушники»? Ну да, конечно. Такое тоже случается. Например, на прошлой неделе один пациент попросил включить ему футбол и настроить наушники, чтобы игра не гремела на всю палату. Я не понимаю, в чем меня обвиняют? – Он поднял глаза, подчеркивая, что ему нечего скрывать.

Профессор теперь смотрела на Антуана с откровенной враждебностью, будто ожидая, что на глазах всей комиссии у него вырастет нос, как у Пиноккио. Она резко поднялась, желая придать своей внушительной фигуре еще больший вес и перешла к сути:

– Ваша кандидатская о влиянии звуковых вибраций определённых частот на регенерацию клеток – не просто халтура, это настоящее шарлатанство! Вы хуже средневековых алхимиков, которые травили людей ртутью в поисках эликсира бессмертия. Ваши ссылки на исследования Масару Эмото о памяти воды, которые научное сообщество единогласно признало лженаукой… Это позор для нашего института! – Гневный голос Ингерман заполнил всё пространство аудитории. Она говорила долго и страстно, её пальцы нервно листали рукопись Антуана, словно каждый лист жёг руки. – Вы не доктор и не музыкант. Всего лишь дилетант, который решил поиграть в науку. Как вам только в голову взбрело, что музыкальные вибрации способны влиять на раковые клетки? Где методология? Где статистически значимые результаты? Где двойной слепой контроль? – Каждый вопрос она сопровождала яростным ударом указательного пальца по научному труду Антуана. – Я уже высказала своё мнение о вашем исследовании комиссии. И не позволю, чтобы в нашем уважаемом учреждении проводились такие никчёмные исследования с опытами на людях. Это бросает тень на нашу репутацию! – Она на мгновение умолкла, переводя дыхание. – Не рассчитывайте, что мы допустим вас к докторской. Никогда! Только через мой труп!

Антуан стоял, не шевелясь. В голове проносились графики звуковых колебаний, результаты томографии, улыбающиеся лица пациентов. Всё, во что он верил, всё, чему посвятил последние годы, сейчас методично втаптывалось в грязь. Он чувствовал себя полностью разбитым.

В аудитории повисла гнетущая тишина. Часы показывали десять утра. Тусклый свет дождливого дня придавал коже сидящих в зале нездоровый зеленоватый оттенок. Профессора старательно избегали смотреть друг на друга, делая вид, что изучают свои записи – никому не хотелось участвовать в жестокой расправе.

Антуан понимал – ему «повезло» оказаться в немилости у главного решателя судеб молодых учёных. А он так надеялся, что сегодня, в день, когда аспиранты рассказывают на консилиуме о продвижении исследований, получит поддержку профессоров. Но его выступление даже не началось, а Ингерман ясно дала понять, что в исследовательском центре Антуану ничего не светит.

Тишину нарушил профессор ван Херш, седой старик в круглых очках, с небрежной аристократичностью в одежде, известный ученый и практикующий психиатр с обширной клиентурой и безупречной репутацией. Как всякий светила, он порой был резок в суждениях и нетерпим к глупцам. Но его вспыльчивость искупалась беззаветным служением науке и фантастической работоспособностью.

Ван Херш поднялся и обратился к Ингерман, насупив белесые брови, прятавшие ясные пронзительные глаза:

– Я правильно понял, на наш Центр пытаются свалить очередную неудачу врачей онкобольницы? Думаю, вы согласитесь, что ничего нового не происходит. И ставить из-за пустых обвинений под сомнение труд моего аспиранта как минимум некорректно. Герр Берг работает над уникальным проектом, и уже сегодня опыты на крысах показали, что мы на пороге большого открытия. Может, даже слишком большого для некоторых, незаинтересованных в уменьшении числа онкобольных в мире. Я считаю, что то, что нащупал мой студент, – гениально.

Перекосившееся во время этой речи лицо профессорши выглядело поношенным. Вялый рот, отвислые дряблые щеки… И эта челка. «Господи, да при чем тут ее челка, у меня жизнь рушится, а я думаю о какой-то челке», – разозлился сам на себя Антуан.

Профессор Ингерман, не ожидавшая отпора, ненадолго растерялась, но быстро собралась:

– Я уважаю ваше мнение, профессор ван Херш, – глухо сказала она. – Но предпочитаю не вступать с вами в диспут. Пускай этим вопросом займутся органы следствия. Я уверена, они нас еще удивят… А вы, Герр Берг, знаете, почему до сих пор не отчислены? – Она снова устремила свой колючий взгляд на Антуана. – Только потому, что я еще не получила достаточных доказательств вашей нелегальной практики. Практики, которая убивает людей. Но я их найду. Я вам обещаю. – Она поднялась, давая понять присутствующим, что консилиум окончен.

Антуан вышел из аудитории и побрёл к выходу. По спине текли крупные капли пота. Хорошо, что блейзер скрывал насквозь промокшую рубашку.

Навстречу выскочил американец Майк Фрай, аспирант с факультета биологии. Он работал над темой «Нейронные корреляты эффекта "ушного червя"» – исследование мозговой активности при застревании навязчивых музыкальных фрагментов.

– Ну что, как прошел консилиум? – Улыбка Майка больше походила на оскал. Глаза блестели плохо скрываемым торжеством. – Это правда, что твой проект свернули?

– Непонятно пока, – буркнул Антуан, не желая вступать в разговор и пытаясь проскользнуть между Фраем и стеной коридора.

– А мой утвердили, – Майк подался вперед, словно случайно преграждая Антуану путь. – Выделят деньги на мое исследование. – Американец светился самодовольством, смакуя каждое слово.

– Кто бы сомневался, застрявшие песенки – это так важно, – процедил Антуан.

– А что ты хотел? – усмехнулся Майк. – Думал, твоя музыкальная терапия реально поможет от рака?

Антуан молча протиснулся мимо. Выйдя из здания, он сел в свой темно-серый «Вольво» и тяжело опустил голову на холодный руль.

– Черт, черт, черт! – вырывалось из груди. Антуан отчаянно пытался взять себя в руки, не позволить взять верх нарастающей панике. Сейчас главное – не ошибиться. Не сорваться. Он уже у них под колпаком, малейшая оплошность – и конец его карьере. Да что там карьера! Ему грозила тюрьма.

Антуан достал ингалятор, прыснул лекарство в рот и глубоко вдохнул. Выезжая с парковки, он заметил машину профессорши. Под ней растекалась подозрительная лужа, похожая на машинное масло. Он на секунду притормозил, рассматривая темное пятно, потом тряхнул головой, отгоняя навязчивые мысли и медленно покатил дальше.

Пятнадцать минут спустя он подъезжал к своему дому на улице Карлавеген. Тут его вновь охватило беспокойство. Красный «Пежо» с заляпанными грязью номерами, который Антуан заметил ещё утром, тенью следовал за ним до исследовательского центра, а сейчас снова мелькнул в зеркале заднего обзора. Слежка? Антуан резко повернул направо, не отводя взгляда от зеркала. Ничего особенного не происходило. Машины безразлично двигались своей дорогой, не нарушая непрерывный поток. Немного покружив по улицам города и не заметив ничего необычного, Антуан развернулся и поехал домой.

«Показалось», – успокаивал он себя. Но сердце, инстинкт и интуиция твердили об угрозе. В подземном гараже своего дома Антуан с облегчением вздохнул. Здесь он чувствовал себя в полной безопасности. Он быстро поднялся по лестнице на свой этаж. Повернул ключ в замке и заметил, что недавно установленная, но уже разболтанная дверная ручка опущена вниз. Антуан точно помнил, что утром, когда он закрывал дверь, ручка находилась в горизонтальном положении. Опуститься она могла, только если на нее кто-то надавил.

«Очередная случайность?» Из учения Вольтера он четко уяснил, что случайностей не существует. Все на этом свете либо испытание, либо наказание, либо награда, либо предвестие. Сердце часто застучало, по спине пробежал холодок. Антуан резко обернулся, но за спиной никого не было. Вокруг тоже ничего подозрительного не наблюдалось. Опасность, таилась внутри, в тишине квартиры. Антуан настороженно переступил порог, и воздух сразу стал плотнее и прохладнее. Всю квартиру заливал яркий белый свет…

***

Лексус потянулся к чайнику, стоявшему на краю стола, рядом с компьютером. Дождавшись, пока вода закипит, плеснул в стакан кипятка и осторожно отхлебнул. Тут же скривился и с шумом выплюнул всё обратно. «Жесть какая. Дерьмо, а не эспрессо», – поморщился он. В голову пришло новое слово: «депрессо» – готично-депрессивный напиток. «Ей бы, наверное, понравилось».

Зелёный огонёк на мониторе притягивал взгляд уже минут десять, и Лексус не устоял перед соблазном набрать сообщение.

Лексус: Эй, ты ещё тут?

Фрейя: Нет!

Лексус: Выходи на связь, побалакаем.

Фрейя: Ща косу наточу… Приду… спокойной ночи пожелать )))

Лексус: Ладно тебе, не злись.

Тишину в комнате нарушал только звук дождя за окном, отстукивающий свой готический ритм. Фрейя не спешила с ответом. Лексус снова забегал пальцами клавиатуре.

Лексус: Я жду.

Через минуту бледное лицо девушки возникло на экране.

– Хелло, – протянул Лексус и тут же перешёл к делу: – Так что там с твоим козлиной случилось?

Фрейя помолчала, теребя прядь волос.

– Кинул меня, к другой убежал, – наконец процедила она.

– Это я понял. А ты?

– Догнала и втащила. По полной. – В её глазах мелькнуло раскаяние. – Теперь вот совесть мучает.

– Ну заслужил же.

– Жалко его… – Она задумчиво покусывала губу. – Стоял такой нелепый. Растерянный. Все ржали, а мне… Мне почему-то стало за него обидно.

– С чего бы это?

– Он просто хотел любить. Кого-то другого, не меня. А получил… это.

– Знаешь, – Лексус отхлебнул «депрессо», – я тебя понимаю.

– Да? – её лицо вытянулось ещё сильнее.

– Угу. У меня тоже была история. В прошлом году. Влюбился как последний идиот. Встречаться начали. Вроде всё клёво шло. А потом… – Он поморщился. – Сидим в кафе, едим. И тут она за зубочисткой полезла. Прям там, при всех. Сидит такая модная, в шарфике и в зубах ковыряется. Копает и копает, будто там золото спрятано. А я сижу в шоке и молюсь – только бы ничего не нашла. И что ты думаешь?

– Нашла? – Фрейя подалась к экрану.

– Ага. Достала какую-то дрянь, осмотрела… И сожрала.

– Фу! – девушка сморщила нос. – А ты?

– Блеванул прямо там.

– Да ладно!

– А то… – вздохнул он. – Она потом всем растрепала, что я облевал её. Теперь я у них главный псих.

– Стрёмно…

– Не то слово.

– А знаешь, – Фрейя вдруг притихла, – мне с парнями вообще не везёт. Этот первый был. Думала – судьба. А он… Получил своё и свалил.

– Сама виновата, – буркнул Лексус, – нечего раздвигать ноги на ширину души.

– Пойду я, – тихо сказала его собеседница.

– Обиделась?

Фрейя только глаза закатила.

– Слушай, забудь. Я не хотел… Ну, это…

– Проехали, – она дёрнула плечом, – я и похуже слышала.

– Завтра будешь?

Она неопределённо качнула головой.

– Да или нет?

– Я ясно выразилась – не знаю. Может, на кладбище пойду. Там веселее.

– Ну, понятно.

Связь оборвалась.

***

Антуан метался по квартире, распахивая одну дверь за другой. В гостиной, спальне и ванной – никого. «Кто? Кто зажег весь этот свет?» Дрожащей рукой Антуан достал из кармана ингалятор, трижды резко вдохнул и, обессиленный, рухнул на диван, закрыв глаза.

Тело обволакивала зыбкая пустота. Ноги стали ватными, а в голове навязчиво крутилась нелепая мелодия. Хорошо знакомое состояние. Несколько лет назад, вдохновлённый фильмом «Пазманский дьявол», он записался в секцию бокса. Пара точных хуков быстро отбили у него желание продолжать занятия, но ощущение пропущенного удара осталось с ним навсегда. Из того короткого опыта Антуан вынес главное: пропустив удар, нужно немедленно брать себя в руки, иначе обманчивый штиль растворит последние крупицы воли, оставляя беззащитным, с затуманенным разумом, способным лишь беспомощно наблюдать за медленно приближающейся тенью перчатки.

«Что же это такое?! – думал Антуан. – Неужели начинается чёртова мания преследования?» Он приподнялся на диване, борясь с лёгким головокружением. Сосредоточиться получалось плохо – мысли путались, превращаясь в густую кашу. Он медленно встал и побрёл на кухню.

Крепкий кофе немного прояснил сознание. Потягивая горячий напиток, Антуан начал восстанавливать события сегодняшнего дня, пробиваясь сквозь туман волнения, застилающий память. Утро началось как обычно: душ, завтрак, беглый просмотр новостей. Ничего примечательного. Антуан надел приготовленные с вечера рубашку и блейзер – предстояла важная встреча с профессорами. Взял папку с исследовательскими материалами и направился к выходу. Стоп! Нет, он не вышел. Что-то его задержало.

Мысли вдруг забегали с необычайной скоростью. Все детали утра проявились чётко, словно на фотоснимке: душ, завтрак, блейзер… Флешка! Ну конечно! Именно она его и задержала. Уже на пороге Антуан вдруг осознал, что не хочет оставлять её дома. Маленький носитель с результатами исследований за последние полгода. В нём хранились все тайны Антуана. Он вспомнил, как вернулся в комнату, но не смог сразу найти флешку. Запаниковал, то и дело поглядывал на часы, метался по квартире, пока не обнаружил USB ключ в прикроватной тумбочке. Потом выехал из гаража и заметил красный «Пежо», тоже выруливающий из двора. За рулём сидел молодой человек с длинной крашеной чёлкой, небрежно падавшей на солнцезащитные очки. Именно очки и привлекли внимание Антуана – в пасмурный осенний день они выглядели неуместно. Дальше были «разгон» профессорши, паника, возвращение домой и новая волна страха…

День слепился из кусочков. Похоже, он сам в спешке и волнении включил полное освещение в квартире и сломя голову помчался на консилиум. А красный «Пежо», возможно, – всего лишь игра воображения. Только идиот устроит слежку на такой приметной машине, да ещё и в столь броском прикиде.

Антуан горько усмехнулся – он казался себе сейчас еще большим идиотом. Заерзал на стуле – тело затекло.

Разминая мышцы, Антуан доковылял до окна и с удивлением заметил, что уже стемнело. Высоко в небе луна тщетно пыталась пробиться сквозь плотную пелену облаков, угадываясь лишь легким свечением, теряющемся в густом мраке. В соседних домах уютно светились окна. Антуан вглядывался в привычную картину вечернего города, и беспокойно думал о своём знакомстве с Фру Юзефсон: «Нельзя допустить, чтобы о нём узнала Ингерман, да и вообще никто».

***

Два дня Алекс и Лола не выходили из отеля. Ели в ресторане внизу, потом поднимались к себе заниматься любовью. Сидели у камина в холле, болтали в чайной комнате, играли в карты, читали. Большего Лола и желать не могла.

Она украдкой любовалась Алексом и думала: «Боже, как же мне повезло!» Но виду не подавала, наоборот – этим утром она решила держаться холоднее обычного. Она чувствовала моральное право на это. Ещё бы! Он уехал без предупреждения и пропал, не отвечал на звонки, да и вообще…

Алекс почувствовал перемену в ее настроении и пытался понять, в чем дело.

– Скучала по мне? – спросил он за утренним кофе.

– Ты просто взял и уехал, а я просидела в ресторане битых два часа. Не знала, что делать – убить тебя или рыдать. – Алекс смотрел на неё рассеянно, явно стараясь припомнить, о чём она. – Мог хотя бы позвонить и сказать: «Я не смогу приехать, давай в другой раз».

– А разве я не звонил? – искренне удивился он.

– Ладно, забыли…

– Устала от меня? – Он притянул её к себе.

– От тебя – никогда. – Она прижалась к нему. – Да, кстати, пока тебя не было, я встречалась с Ноланом.

Казалось, он с трудом вспомнил, кто такой Нолан.

– Ах да! Этот папенькин сынок. Говорят, он толковый. Но он же вроде тебе не нравился?

– Когда девушке скучно, включается режим благотворительности – даже полный неудачник может случайно затащить её на свидание. – Она помолчала. – Некоторые думают, что я его невеста. Ерунда, конечно. Хотя предложение он делал. Кольцо я не взяла. Но злые языки… Даже в журналах писали… Не хочу, чтобы ты думал…

– Думал что? – без особого интереса спросил он.

– Я боялась… А теперь вижу – зря.

Алекс засмеялся.

– Ты красивая, богатая, о тебе пишут. Естественно!

– И тебя это вообще не волнует? – В голосе Лолы прозвучали ноты раздражения.

– А должно? Я тоже не монах.

Лола обиженно отвернулась к окну. «Тоже не монах», – колоколом стучало в голове. Когда он потянулся к её руке, она резко отпрянула, отвергая попытку примирения.

– Значит, тебе безразлично, что я встречаюсь с ним?

– Конечно, – спокойно пожал плечами Алекс.

– А если бы я спала с ним?

– Я предпочитаю об этом не думать.

– Хочу домой, – произнесла Лола ледяным тоном.

– Почему? – удивился он.

– Просто хочу …

Алекс обнял ее.

– Ло, ну что случилось?

– Алекс, неужели ты не понимаешь… – Договорить она не успела. Алекс глубоким поцелуем положил конец напряженному диалогу, готовому перерасти в ссору.

***

Антуан закрыл глаза и мысленно вернулся в то июльское утро. За окном сверкало небо, чистое, словно его до блеска отмыли, старательно стерев вчерашнюю грязь серых облаков. В палату проникал прохладный ветерок, смешиваясь с тяжёлым больничным запахом – смесью антисептиков, лекарств и того особенного, едва уловимого духа, который бывает только в отделениях, где борются за каждый день жизни. Где время измеряется капельницами, а надежда – результатами анализов.

– На вас не дует? Может, закрыть окно? – спросил он женщину на кровати.

– Что вы… Мне всё время не хватает воздуха.

Пациентка казалась невесомой на фоне белой больничной стены – хрупкая фигурка под одеялом, будто вылепленная из тончайшего костяного фарфора. Светлый шёлковый платок, повязанный на обритую голову, подчёркивал болезненную прозрачность кожи.

«Сорок шесть лет», – было записано в истории болезни. Однако возраст женщины менялся вместе со взглядом. Когда она смотрела в окно невидящим взглядом, погружённая в себя, морщины и глубокие тени под глазами превращали её в старуху. Но стоило ей повернуться к Антуану – ее лицо поразительно менялось: горькие складки у губ разглаживались, тёмные круги светлели, и сквозь макияж безжалостной болезни проступали черты молодой женщины, какой она была прежде, до болезни.

– Как вы себя чувствуете? – Антуан приподнял ее слабую прохладную руку и послушал пульс.

– Как интернет в больнице – сигнал то есть, то нет, но чаще всего, как говорит моя дочь, вообще зависаю, – она невесело улыбнулась. Её впалые огромные глаза, как пустые окна, не выражали ничего.

Антуан ободряюще улыбнулся, но она не увидела его улыбки, скрытой медицинской маской.

– Если есть чувство юмора, все остальное – мелкие проблемы.

– Боюсь, что мой лечащий доктор с вами не согласится. Я его, похоже, сильно разочаровала.

– Да с чего вы это взяли? – Антуан придвинул к себе белый металлический стул и присел возле кровати.

– Сегодня утром, во время осмотра он не сказал ни слова, но смотрел так, будто я совершаю ужасную ошибку. Значит, он уже видел свежие снимки МРТ и химиотерапия снова не помогла.

– А о какой ошибке речь? – спокойно спросил Антуан и привычным жестом поправил на носу очки.

– Доктор предлагает мне хирургическое удаление. Но опухоль слишком большая, и после операции я в лучшем случае останусь инвалидом. А это мне никак не подходит. Понимаете, у меня дома больная дочь. За ней нужен уход. Я попросила попробовать новые лекарства, но, судя по всему, они мне тоже не помогли. – А вы кто? – запоздало спросила она. – Дежурант? Я раньше вас здесь вроде бы не видела. – Она вгляделась в глаза Антуана.

– Я аспирант, провожу исследования в лаборатории.

– Какие исследования? – спросила она скорее из вежливости, чем из интереса.

– Воздействую на раковую опухоль музыкой.

Женщина улыбнулась одними глазами.

– Это шутка такая?

– Вовсе нет, эксперименты показывают, что прослушивание музыки разрушает опухоль или существенно ее уменьшает.

– И не нужно никаких лекарств? – в ее глазах читалось недоверие.

– Не совсем так. Лекарства всё-таки нужны. Дело в том, что в нашем мозге есть особый защитный барьер – как крепкая стена, которая не пропускает вещества из крови к нервным клеткам. Из-за этого лекарства просто не могут добраться до места, где они должны работать, и оказываются неэффективными. А вот если параллельно с лечением прослушивать музыку на определенной громкости, то проницаемость этой стенки увеличивается, и лекарства доходят по назначению.

Теперь она слушала его внимательно. Лицо ее преобразилось – в глазах появился живой интерес, на бледных щеках выступил слабый румянец.

– А можно и мне попробовать? – тихо спросила она. – Хуже все равно уже не будет.

Антуан замялся.

– К сожалению, у меня нет лицензии проводить подобные эксперименты на людях. Это незаконно…

– А я никому не скажу, – перебила она. Теперь в ее глазах стояла мольба. – Понимаете, если меня прооперируют, то превратят в… – голос её дрогнул. Тень снова упала на её лицо. – Да вы, кажется, и сами все знаете. Вы поэтому здесь? – прошептала она.

Антуан не ответил. Возможность опробовать свой метод на настоящем пациенте взволновала его до озноба.

– Я буду приходить к вам по вечерам, – после недолгой паузы сказал он. – Только с одним условием. – Он снова машинально поправил свои очки. – Вы должны верить в свое исцеление.

Она пристально посмотрела на него, и в этом взгляде Антуан прочитал согласие. Он понимал, что для этой отчаявшейся женщины он олицетворяет надежду, тогда как от ее лечащего врача веяло печалью безнадежности.

– Я верю, – пересохшим ртом прошептала она, глаза ее загорелись необыкновенным светом…

Снизу загромыхала музыка, грубо возвращая Антуана в настоящее. «Только не это», – вскипел он, вскакивая с дивана. Отыскав в кладовке старую деревянную швабру, он вернулся в комнату и резко постучал по полу. Звук немного уменьшился, но продолжал упрямо пульсировать внизу.

– Ну, хоть так, – пробурчал Антуан себе под нос, тяжело вздыхая.

Швабру он не убрал – положил рядом, угрюмо подумав: «Еще пригодится», и снова погрузился в воспоминания.

***

Полумрак комнаты размывал очертания мебели. Лексус в возбуждении мерил пространство шагами, нервно потирая влажные ладони. Тени плясали по стенам в такт его движениям. Очередной резкий поворот – и острый угол стола впился в бедро.

– Чёрт! – Лексус зашипел от боли, потирая ушибленное место. – Что за хренотень такая, вот не прёт и всё!

Усталость навалилась внезапно, будто выключили рубильник. Лексус тяжело опустился в кресло, и оно отозвалось тихим скрипом. Он снова пробежал глазами комментарии на мониторе: «И пощупаешь – мокро, и понюхаешь – дерьмо», «Лексус – это даже не дерьмо, а куда хуже», «Эй, парень, не можешь, не мучай…»

Каждое слово впивалось иглой. Лексус достал пачку, щелкнул зажигалкой. Кончик сигареты оранжево вспыхнул, и сизый дым медленно поплыл по комнате, смешиваясь с горечью разочарования. За окном моросил дождь, отбивая ритм на подоконнике, словно насмехаясь над неудачной мелодией Лексуса.

«Даже первый сингл не получил столько критики. А ведь он был гораздо хуже», —думал Лексус, глядя на экран сквозь завесу дыма. Этот же ему самому нравился. Зажигалка. Настоящий хит. Тот, что должен был зацепить, взорвать, покорить. «Но почему он не зажег их? Причем, всех… Здесь что-то не так».

Пальцы забегали по клавиатуре, судорожно ища хоть один положительный отзыв среди моря яда. Таковых оказалось несколько: два от приятелей, один от Фрейи и пять, написанных самим Лексусом с фейковых аккаунтов. По сути – ни одного настоящего. Осознание будто ударило под дых, вызвав тошноту.

«Мюзикнациональ» – крупнейшая платформа для начинающих музыкантов. Трамплин на большую сцену. Миллионы подписчиков, крутая музыка. Покорить эту вершину – таков был план. Но что-то пошло не так. Лексуса будто гнали оттуда, безжалостно и с презрением.

Под потолком плавал дым уже второй сигареты, когда Лексус решился снова перечитать комментарии. Закономерность проступила отчетливо – одни и те же пользователи, одни и те же ядовитые фразы. И самый коварный из них – некий «Тор». Внезапная догадка вспыхнула в сознании, яркая и беспощадная: «Эта кучка сговорилась. Они хотят, чтобы я не случился».

Лексус встал и подошел к окну, за которым чернела темнота. Стекло отразило его силуэт – сутулые плечи, растрепанные волосы.

«Почему я?» – Лексус машинально потёр виски, пытаясь унять пульсирующую боль. В голове всплыла статья из школьного учебника психологии: жертвами травли обычно становятся те, кто не уверен в себе, кто слишком остро реагирует на происходящее, кто носит в себе страхи и комплексы. Тор и его компания выбрали именно его. Осознание ударило, словно пощёчина: «Неужели они каким-то образом разглядели мою неуверенность? Заметили, как я цепенею перед выходом на сцену в баре? Как теряюсь под взглядами посетителей, как иногда срывается голос на первых нотах?» Эта мысль оказалась больнее любых насмешек.

Дрожащими пальцами Лексус вытащил новую сигарету. Огонёк зажигалки на мгновение ослепил его. Затяжка. Горький дым заполнил лёгкие. Закрыв глаза, Лексус тут же, как на экране, увидел лица – усмешки, высокомерные взгляды, бурное, пьянящее наслаждение, с которым они раздирали его на части. Холодный пот выступил на лбу. Волны ненависти накрыли Лексуса с головой. Хотелось орать, крушить всё вокруг, выплеснуть весь свой гнев и разочарование. Он сжал кулаки так сильно, что ногти впились в ладони. Злость клокотала внутри, нарастая с каждым ударом сердца. Он ненавидел их всех вместе и каждого по отдельности, и желал им смерти.

***

С тех пор Антуан стал частым гостем в палате фру Юзефсон. Его визиты длились всего несколько минут, но они будто приносили с собой дыхание жизни – глаза пациентки начинали светиться, излучая радость. Присаживаясь на краешек её постели, он и сам не мог сдержать улыбку – терапия творила чудеса. Пациентка постепенно выздоравливала, становясь его личным триумфом.

Результаты превзошли все ожидания – после трёх месяцев химиотерапии опухоль уменьшилась вдвое. Состояние настолько улучшилось, что фру Юзефсон отпустили домой. Лечащий врач всё более настойчиво рекомендовал операцию, но его слова разбивались о невидимую стену. Теперь для фру Юзефсон существовал только один доктор – Антуан.

А тот размышлял, разглядывая свежие снимки: «Ещё рано. Опухоль всё ещё слишком велика. Нужно дождаться следующего курса химиотерапии в сентябре, и только тогда можно будет всерьёз говорить об операции». Его глаза возбуждённо блестели в предвкушении успеха.

Появление Антуана в палате фру Юзефсон в тот первый день их знакомства не было случайностью. Накануне он краем уха уловил разговор двух врачей о критическом состоянии этой пациентки. Улучив момент, Антуан проскользнул в ординаторскую и, убедившись, что в комнате никого нет, сфотографировал историю болезни. Молодым учёным разрешалось изучать медицинские карты в научных целях, и он часто этим пользовался, обсуждая пациентов с врачами, но на этот раз у него был совершенно иной замысел.

Всю ночь Антуан провёл над историей болезни, а к рассвету уже подготовил специальную подборку музыки и звуков для лечения. Уверенность в успехе подкреплялась безупречными результатами экспериментов на грызунах. Оставалось самое сложное – убедить саму пациентку, причём так, чтобы она не выдала его руководству.

Фру Юзефсон шла на поправку. Теперь музыка стала неотъемлемой частью жизни этой женщины. Антуан ликовал. Он неустанно подбирал и тестировал новые композиции на крысах, опасаясь возможного эффекта привыкания.

Действовал он с предельной осторожностью, выверяя каждый шаг. Распределил визиты между пациентами, чтобы не вызывать подозрений. Никаких звонков, сообщений или контактов в социальных сетях – только личные встречи. Единственной уликой оставались материалы на флешке: записанные на телефон короткие разговоры, фотографии анализов, заключения врачей и его собственные наблюдения.

И только теперь, после публичных обвинений Ингерман, Антуана внезапно посетила тревожная мысль: «Что, если фру Юзефсон рассказала кому-то обо мне? Может быть, в порыве радости она поделилась информацией о чудо-методе и упомянула моё имя?»

Нервно расхаживая по комнате, он вспоминал её посетителей. «Нет, она почти всегда была одна. Замкнутая женщина, которую, казалось, ничто не интересовало, кроме лечения… и дочери!» Антуан застыл посреди комнаты. Конечно! Именно дочери она могла всё рассказать – о странном молодом человеке, о необычном лечении, о музыке… При этой догадке Антуан похолодел. Если дочь знает, значит, она может его выдать руководству больницы, и тогда его судьба окажется в их руках. Сердце тревожно заколотилось, отдаваясь гулким звоном в ушах.

Заставив себя мыслить спокойно и рационально, Антуан решил проанализировать ситуацию. Из разговоров о дочери он знал лишь, что та нуждается в материнской заботе из-за болезни. Но чем именно она больна – оставалось загадкой. Фру Юзефсон никогда не останавливалась на этом подробно, а он не решался спрашивать.

«Возможно, я зря беспокоюсь, и фрекен Юзефсон не в курсе», – промелькнула надежда, но Антуан давно отучил себя от иллюзий. Чем больше он размышлял, тем яснее становилось – мать наверняка поделилась с дочерью. Значит, нужно действовать первым. В лучшем случае, если дочь ничего не знает, он просто выразит соболезнования от имени больницы и уйдёт. Если же фрау Юзефсон встретит его с неприязнью, появится шанс всё объяснить. Возможно, она поймёт и не станет его выдавать.

Действовать нужно было немедленно, пока профессорша его не опередила, – иначе придётся искать адвоката. Тревога разрасталась. Антуана терзало гнетущее ожидание. «Какая горькая ирония!» – думал он. Всё, чего он хотел – дать больной женщине шанс выжить. Он вложил в её лечение всего себя: душу, знания, интуицию. И теперь за это его могут уничтожить.

Случайно увидев своё отражение в тёмном окне, он едва узнал себя: взъерошенные волосы, осунувшееся бледное лицо, опухшие веки, испуганные глаза. «Городской сумасшедший, как же ты смешон», – прошептал он пересохшими губами и потянулся к шторе, чтобы скрыть это жалкое зрелище. Но рука замерла на полпути. В окне дома напротив он увидел девушку. Знакомую незнакомку.

Белый платок на её шее казалась особенно яркой в вечернем освещении. Шелковистые светлые волосы мягко переливались в свете лампы. Она сидела, подперев голову рукой, чуть наклонившись вперёд – поза, исполненная глубокой скорби. Антуан не мог разглядеть лица соседки, но она казалась ему невероятно красивой.

Машинально пригладив волосы, он неожиданно для себя помахал ей рукой. Она ответила улыбкой и тут же исчезла, словно видение.

***

На следующей день, Лола сообщила, что едет с отцом в Нью-Йорк.

– Я теперь хозяйка художественной галереи.

– Как это? Разве ты разбираешься в искусстве?

– А мне и не надо, там есть, кому разбираться. И вообще – почему нет?

Это её «почему нет» всегда поражало и восхищало Алекса. В прошлый свой приезд она объясняла ему, как станет управляющим известного ресторана. Показала наброски нового меню. Она связалась со старым знакомым, шеф-поваром из Токио, и попросила добавить в меню «немного Азии».

Никто и подумать не мог, что через пару месяцев Лола заявит: из-за постоянных дегустаций у нее развилось стойкое отвращение к пище, а от избытка пробуемых блюд она стала набирать вес. И глупо уделять столько времени тому, что через пару часов превратится в человеческие нечистоты, которые, как она выразилась, в отличие от нечистот животных, ни к чему не пригодны. Все это показалось Лоле достаточным основанием оставить ресторанный бизнес.

И вот теперь Алекс смотрел, как она носится с новой идеей, названивает кому-то, рассматривает картины, азартно погружаясь в искусство. Он внимательно наблюдал за ней и чувствовал, как любопытство смешивается с уважением.

«На сколько её хватит? Месяца на два?» – подумал было Алекс, но он тут же одёрнул себя. Он давно перестал прогнозировать поведение людей. Считать, что знаешь ближних, – величайшая из иллюзий. Такая же, как полагать, будто досконально знаешь самого себя.

Телефон Лолы то и дело звонил. Она смотрела на экран и элегантным движением сбрасывала вызовы.

– Может, что-то важное? – забеспокоился Алекс.

– Да Нолан это. Мы должны были встретиться на неделе, а тут ты появился. Пришлось слиться. Вот он и психует.

– То есть ты прячешься от него? – Алекс обещал себе ничему не удивляться, но никак не получалось.

– Знаю, есть другие методы, но ничего не могу с собой поделать. Нет, он нормальный. Но … – Она подошла к зеркалу и подвела помадой губы.

Телефон снова завибрировал. Лола неожиданно приняла вызов:

– Да, Пегги.

Алекс понял, что на другом конце – ее подруга.

– Вот сволочь! – выругалась Лола. – Подожди, мы ему еще покажем. Нет, сегодня скажу, – понизив голос, произнесла и отключилась.

Алекс медленно обернулся.

– Что происходит?

– Плохие новости, – не скрывая раздражения, сообщила Лола. – Этот, – вместо эпитета она сглотнула, – кинул мою подругу. И пришел вчера в клуб со своей новой пассией. Говно.

– Не знаю, что там случилось, но запах идет отвратительный, – попытался пошутить Алекс.

– Послушай, – вдруг оживилась Лола, – мне нужна твоя помощь.

– Все что угодно, Ло, – сладким голосом проговорил он, потрепав ее волосы.

– Ты можешь для вида побыть ухажером Пегги?

– Смешно, – улыбнулся Алекс.

– Я серьезно.

– Смешно, – повторил он, но уже без улыбки.

Лола смотрела на него, покусывая нижнюю губу.

– Понимаешь, ей срочно требуется вызвать ревность Пьера. А для этого нужно новое лицо. И не абы какое, а чтоб он локти кусал. Понимаешь, Алекс?

– Еще бы, блестящий план, – хмыкнул тот.

– Алекс, мою подругу нужно спасать, а этого мудака – проучить. Неужели тебе трудно один раз появиться с ней на людях? – В голосе Лолы звучала мольба. – В конце концов, сделай это ради меня. Это будет твой подарок на мой день рождения. – Лола выпрямилась.

Алекс недоверчиво посмотрел на неё.

– Ло, я приехал, чтобы начать работу над дневником. Мне нужно время, это серьезный проект.

– Дневник? Тут судьба живого человека решается!

– Нет, Лола, даже не проси.

Лола вспыхнула:

– Ты ничего для меня не делаешь. Никаких жертв. Я просто не нужна тебе. Я пустое место. – Она обиженно фыркнула, сдув упавшую на лоб челку. В глазах ее заблестели слезы.

Лола давила на жалость, а Алекс терпеть не мог такие приёмчики, но решил на этот раз уступить. Плата за забытый день рождения.

– Ну перестань… – Алекс неловко обхватил девушку и прижал к себе. Не плачь.

– Пойдёшь? – спросила она сквозь всхлипывания, хотя голос её звучал на удивление твердо.

– Скажем так, я готов к новым знакомствам.

***

Из компьютера раздался звук вызова. Лексус открыл глаза. Фрейя. Он вытащил из ящика бутылку воды, жадно глотнул и, поправив очки, нажал «Ответить».

– Привет, – незатейливо начала беседу она, изобразив улыбку.

– Что с тобой? – он уставился на Фрейю.

– В смысле?

– Ты сказала «привет» вместо обычного «чтоб ты сдох». Или мне показалось?

– Кайфую, черепа к бабке слиняли. Кислородятся.

– Понятно, – хмуро отозвался Лексус. – Чё, запаривают?

– Если бы. Воспитывают… – Фрейя скривилась, будто от зубной боли. – Жесть как!

Он удивленно глянул на неё из-под очков:

– По тебе не скажешь.

– В смысле?

Лексус не ответил. Меньше всего ему хотелось сейчас препираться.

– А чего хотят-то?

– Другую дочь.

– Облом, значит.

– Значит.

– А с тобой что не так? – спросил он, хотя и сам понимал.

Она привычно пожала плечами:

– Мать долбит, что другие девчонки встают рано, в доме убирают, по хозяйству помогают. А я, типа, нет.

– А чё не помогаешь?

– Очень даже помогаю! Вчера, например, иду домой, звоню ей, спрашиваю: «Что-нибудь купить?» А она как заорёт: «Купи себе квартиру и живи отдельно!»

Лексус заржал:

– Она у тебя приколистка.

– Вот отвечаю, не до смеха вообще, ни разу.

– Ну, поговори с ней. По-настоящему так. Скажи всё, что думаешь.

– Я говорю.

– А она чё?

– Да всё то же. – Фрейя пискляво спародировала мать: – Другие девочки аккуратные, причёсанные, английским занимаются. Вот на Шарлоту Бок посмотри! Станешь за собой следить – будешь стройной и красивой, как она. А будешь жрать как свинья, спать до полудня и вечно сутулиться – из тебя ничего путного не выйдет. – Фрейя раздражённо поджала губы. – И так каждый день.

– М-да, плохо. Сори. А отец что? У тебя отец есть? – Лексус отхлебнул воды.

– Ему пофиг. «Слушай маму» говорит. Ему главное работа. Какие-то подсчёты чьих-то просчётов, он же бухгалтер. А остальное до фени. Мама на него тоже орёт.

– А он?

– «Не кричи, – говорит, – мне хуже, чем тебе». А она ему: «Тебе всегда хуже всех!» Так и орут друг на друга, – Фрейя скривилась.

– А с чего они вообще взяли, что ты растолстеешь? Ты вон, блин, на ногах еле держишься.

Фрейя фыркнула:

– Так это я сейчас такая стала, назло им. Раньше я и готом не была.

– Так, выходит, ты фейк?

– Ну почему? Гот – это преждевсего состояние души, а уже потом одежда, макияж, музыка… Да ну на фиг этих родителей. Ненавижу их.

– А я любил свою мать, – задумчиво вздохнул Лексус.

– А она тебя нет?

– И она меня любила. А ещё я её мучил. И она меня мучила. Теперь вот нет её больше…

– Зачем мучить, если любишь?

– А я знаю?.. Просто любили и мучили.

– Мама говорит, что «просто» – это ничто, пустое место.

– Люди в нашем мире думают, что всё, чего они не догоняют, должно быть пустотой.

– Не знаю, – неуверенно протянула она, – стрёмно это, любить и мучить. Да ещё за просто так.

– Ну не прям совсем «за просто так». – Лексус снова закурил. – Она любила не только меня, но ещё и отчима. Привела его такая, очешуенная: «Будет тебе, – говорит, – отцом». А он мне вообще не сдался. К тому же дебик был реальный. Ревновал её, из дома не выпускал. Она сидела как в тюрьме. Я говорил ей об этом, она не слушала. Я злился, гадить ему стал. Думал, уйдёт.

– Как гадить? – заинтересовалась Фрейя.

– Да по-дурацки, по-детски. То сахар в суп насыплю, то зелёнку в шампунь добавлю.

– А он что? Ушёл?

– Не. Отыгрывался. Даже поколачивал меня. Я ему этого не простил, им обоим, – зло осклабился Лексус.

– А она что? – Фрейю явно увлекла его история.

– Блин, чё заладила – а он что, а она что… Достала. – Лексус закурил. – Она сказала, что я на отца своего похож. Такой же беспомощный. Что я должен бороться со своими слабостями, а не пакостить. Что это не по-мужски. Короче, и меня, и отца сразу опустила. А кринж её типа мачо. Лекцию прочла, что надо быть настоящим мужчиной, —Лексус грустно усмехнулся.

– Настоящий мужчина – это как? – Фрейя даже слегка наклонила голову от любопытства.

– Ну блин, чё за вопрос. Мне откуда знать? Мать говорила, такой, который молчать умеет, не ноет… Короче, терпила какой-то.

Фрейя озадаченно кивнула.

– Только вот где она видела этого «настоящего мужчину». Муж её первый лохом был, сын весь в него, этот второй – гнида. Много она понимала в мужиках! Дура, короче, всю жизнь испортила. И ещё говорила, что слуха у меня нет, и музыкант из меня фиговый, лучше, типа, на плотника выучиться. Короче, в асфальт меня закатывала. Только теперь мне её не хватает.

– А может, ты слишком сильно к ней придирался? Она, наверно, как лучше хотела.

– Да по хрену мне. Она выбрала его, а не меня. Ну и хрен с ней!

– Жалко её… А от чего она умерла?

– Заболела… А ты чего флексишь? Уставилась на меня как ненормальная. С собой разберись. Ходишь по улицам как раба божья… тьфу, как страх божий. Я б на месте твоих тоже другую дочь захотел.

Фрейя недобро сощурилась.

– Знаешь, в одном мамка твоя точно была права. Музыкант из тебя даже не хреновый. Вообще никакой.

Лексус вскинулся, уставив злобный взгляд на Фрейю. В голове проскочила параноидальная мысль: «Она тоже с ними».

– Идиотка, – резко бросил он.

– Псих.

– Пугало.

– Слабак.

Лицо Фреи исчезло с монитора.

– Ничего, твари, – прошипел Лексус в пустое лицо монитора, – вы у меня еще получите.

***

Всю последнюю неделю Лексус провёл за компьютером, выслеживая пользователя с ником Тор. Пятнадцать часов в сутки копался в сети, по крупицам собирая информацию. Сто сорок тысяч подписчиков, половина – смазливые тёлки. Этот тип явно был популярен. Лексус сразу отфильтровал тех, кто тусовался и на Мюзикинтернатиональ. Фрейи среди них не оказалось.

Страничка Тора пестрела яркими фотками: накачанные парни, секси-телки, понтовые тачки, люксовые номера в экзотических отелях. Он строчил страстные посты о престижных музыкальных фестивалях, делился впечатлениями от концертов, прикладывая фотки с мест событий. Настоящий музыкальный фанат, живущий на широкую ногу. Лексус и сам бы подписался на такого, если бы… В этом месте внутренности скручивало тошнотой: «Подожди, гад. Скоро ты напишешь свой пост о феномене Лексуса. Очень скоро».

Он поклялся «найти эту мразь и уничтожить», пока тот не уничтожил его. Но была одна загвоздка – Лексус понятия не имел, где искать. Казалось бы, у чувака вся жизнь напоказ, а личной информации – ноль. Лексус даже не был уверен, что среди парней на фотках есть сам Тор. Единственная зацепка – тот часто зависал в клубе «Ван Гог». Лексус там никогда не был.

Информации оказалось мало, но желание наказать обидчика жгло изнутри. В правом углу монитора мигнул огонёк – Фрейя онлайн. «Не заблокировала, – ухмыльнулся Лексус. – Непотопляемая ведьма». Он довольно улыбнулся и написал:

– Надо поговорить.

– О чём? – она влепила эмодзи с закатившимися глазами.

– О нас.

– С кем?

– В смысле?

Она не ответила. Огонёк погас.

«Реально чокнутая», – в который раз убедился Лексус и, устроившись поудобнее в кресле, включил припасённый на вечер индийский фильм. Комнату заполнила зажигательная музыка. Лексус расслабился, позволяя магии Болливуда захватить себя.

***

Следующий день для Антуана прошел как в тумане. Он механически выполнял рутинную работу в лаборатории под негромкое гудение вентиляции, приглушенные голоса аспирантов и шорох бумаг. Проверял показатели подопытных животных, записывал данные, менял воду в поилках.

Крысы контрольной группы вели себя спокойно – умывались, грызли корм, дремали в мягких опилках. В экспериментальной группе картина была иной. Особенно выделялась крыса по кличке Доли. Взъерошенная, она забилась в угол клетки и суетливо дергалась, демонстрируя типичные признаки острого стресса. Антуан автоматически занес наблюдения в журнал, думая совершенно о другом.

Несколько аспирантов вскользь поинтересовались, как прошел консилиум. Антуан лишь пожал плечами. Он понимал, что все ждали от него восторженных речей о том, как его проект впечатлил профессуру, но похвастаться было нечем. Делая вид, что погружен в работу, он витал мыслями далеко, отчаянно ища выход из сложившейся ситуации.

В час дня Антуан направился в столовую, предполагая застать там профессора ван Херша, который обычно к этому времени заканчивал трапезу. Его расчет оправдался. Заметив Антуана, профессор приветливо махнул рукой, приглашая присоединиться.

– Ну что, очухался после вчерашнего? – весело спросил он. Антуан выдавил слабую улыбку. – Бывает, – подбодрил профессор. – Кто из настоящих ученых через это не проходил? У моего любимого безумца, Ницше, есть концепция вечного возвращения – всё повторяется бесконечное количество раз. То, что ты переживаешь сейчас, уже было, есть и еще будет. – Держись, дружище. На самом деле тебе повезло – тебя заметили.

– Только как теперь работать? – вздохнул Антуан. – Без исследовательского центра я никто. А мне ясно дали понять, что о докторской можно забыть.

– Не торопись, закончи сначала кандидатскую. С твоими результатами им будет непросто от тебя отделаться, – профессор улыбнулся, обнажая стертые временем зубы. – Кстати, как поживает твоя Путана?

Путаной звали главную подопытную крысу, на которой метод Антуана впервые показал положительный результат. Вначале её звали Кларисс – это имя было под стать её тихому, почти благородному характеру. Но когда в лаборатории зазвучали аккорды «Нирваны», с крысой произошло невероятное. Опухоль, мучившая животное, исчезла, будто её смыло волной тяжёлых гитарных рифов. А затем Кларисс чудесным образом переродилась – жадно набрасывалась на корм и превратилась в ненасытную хищницу в вопросах размножения. Она бесцеремонно отвоёвывала приглянувшихся самцов, не стесняясь пускать в ход зубы и когти. Вытеснив соперницу, крыса преображалась – изгибалась в заманчивых позах, посвистывала и пищала особым образом. Ни один самец не мог устоять.

Необычное поведение привлекало к Кларисс не только самцов, но и всех аспирантов лаборатории, с интересом наблюдавших за её выходками. С тех пор крысу единогласно прозвали Путаной. Теперь и сам Антуан с трудом припоминал, что под крупной своенравной Путаной скрывается изящная скромная Кларисс.

– Жива, – коротко ответил Антуан. – Но, чтобы доказать эффективность моего метода, крыс уже недостаточно. Для настоящего прорыва нужны реальные пациенты.

Ван Херш внимательно посмотрел на него.

– Твоя теория пока слишком зыбкая, чтобы опробовать её на людях. И я надеюсь, ты действительно непричастен к смерти той женщины.

Антуан отрицательно покачал головой.

– Это хорошо, потому что профессор Ингерман настроена решительно. На следующей неделе в отношении тебя начнется служебное расследование. Возможно, тебя временно отстранят от исследований. Завтра на заседании будет решаться этот вопрос.

Антуан постарался сдержать эмоции.

– Не волнуйся, – успокаивающе произнес Ван Херш, допивая последний глоток кофе. – Если ты к этому делу непричастен, все быстро забудут инцидент. – Он встал из-за стола. – А ты сам-то почему не ешь? На, хоть орешков возьми – полезно для мозга.

– Я уже поел, – соврал Антуан, хотя с утра не проглотил ни крошки. Впрочем, голода он не чувствовал – при одной мысли о еде к горлу подступала тошнота.

Вернувшись в лабораторию, Антуан опустился в кресло и погрузился в тяжелые раздумья. К дочери фру Юзефсон он пойдет сразу после работы, но что делать с этой проклятой профессоршей? Она же явно намерена сжить его со света. Антуан нервно постукивал пальцами по столу, беспокойно следя за стрелками настенных часов. А те словно застыли, издевательски медленно отсчитывая минуты.

Телефон в кармане халата резко зазвонил, заставляя Антуана вздрогнуть. Вибрация нервной дрожью пробежала по бедру.

«Алекс! – обрадовался он, глядя на имя звонящего. – Ну наконец-то!». Он уже который день дозванивался брату, но тот все время находился вне зоны доступа. Антуан быстро коснулся экрана, принимая вызов.

– Здорово, ученый! Как твоя нескучная жизнь? – голос Алекса звучал бодро, с легкой хрипотцой, как будто он только что проснулся.

– Не до смеха, Алекс, – полушепотом ответил Антуан, оглядываясь по сторонам. Он быстро вышел в коридор, поскрипывая подошвами на кафельном полу, и подошел к окну, за которым моросил дождь. Прикрыв трубку ладонью, Антуан быстро заговорил, время от времени озираясь и проверяя, не идет ли кто мимо. Вкратце рассказав Алексу о случившемся, он замолчал, нетерпеливо ожидая реакции брата.

– Ничего себе, – присвистнул Алекс, – а ты, оказывается, смельчак. – В голосе его слышались характерная ирония и приобретенный с годами легкий французский акцент, который Антуан улавливал только по телефону.

– Алекс, что теперь делать? – Антуан с нескрываемым беспокойством провел рукой по волосам.

– Что делать? Ты мне скажи, на кой черт ты связался с этой женщиной? Каждая женщина – сама по себе проблема. А тут еще такое. – Он глубоко вздохнул. – Я ничего не смыслю в науке, но точно знаю, что музыкой рак не вылечишь.

– Ты так думаешь именно потому, что ничего не смыслишь в науке, – Антуан произнес это таким тоном, что любому стало бы ясно: он скорее сдохнет, чем сдаст свои позиции. – А как мне еще доказать, что это работает, если не на пациентах? Я же не могу, как Барри Маршал, внедрить болезнь в себя самого, – его голос дрогнул.

– Что еще за Маршал? – поинтересовался Алекс.

– Ученый. – Антуан уставился на дождевые капли, сползающие по стеклу. – Чтобы доказать, что язву желудка и гастрит вызывают бактерии, он выпил культуру, выделенную у больного. Дождался, пока у него разовьются симптомы гастрита, а потом вылечил себя антибиотиками.

– Господи, какая гадость эта ваша наука… – брезгливо вздохнул Алекс.

– Ему за его работу Нобелевскую премию дали, – заметил Антуан.

– Да хоть третий глаз. Я только собирался что-нибудь съесть. Пожалуй, лучше останусь голодным.

– Ты думаешь, она что-нибудь сказала своей дочери? – вернулся к прежней теме Антуан, понизив голос до шепота.

– Даже если так, это еще ничего не значит. Дочь могла никому не рассказать.

– Почему? – Антуан нахмурился, провожая взглядом проходящую мимо лаборантку. Та кивнула ему в знак приветствия.

– Может, она немая. Ты же сам говоришь, с ней что-то не так, – в голосе Алекса появились смешливые нотки.

– Алекс, что ты несешь! – Антуан с силой потер переносицу, сдерживая раздражение.

– Ну да, ты прав, – хмыкнул Алекс, – лучше, конечно, если бы она оказалась глухой. – В любом случае сходи к ней. А там решим. И давай не кисни. Если есть вход, найдется и выход, – философски заключил он. В трубке послышался хруст.

– Подожди, а что я ей скажу? – запаниковал Антуан.

Трубка зашуршала, и снова послышался голос Алекса:

– Сделай ей предложение руки и сердца, – съязвил он, едва сдерживая смех.

– Зачем? – удивился Антуан.

– Это отличный способ сбить ее с толку и застать врасплох. А еще она сразу поймет, что ты готов на все, – Алекс засмеялся и повесил трубку.

***

– Привет, пропажа. Ты, смотрю, всё такая же. – Лексус раскачивался на кресле, ехидно улыбаясь.

Фрейя, пожалуй, была еще более неопрятна, чем обычно и напоминала драную кошку. В её взгляде читалось столь неистовое желание расцарапать ему лицо, что Лексус невольно отпрянул от монитора, хотя реальной опасности не было.

– Чё это у тебя на столе? – он указал на керамический горшок с непропорционально крупным растением.

Выражение лица Фрейи внезапно смягчилось.

– Кактус зацвёл, сегодня распустился. Никогда раньше не цвёл. Балдеж!

– Клёво. А чё делала? Давно тебя не было.

– В школе облом.

Лексус чуть не опрокинулся вместе с креслом:

– Ты ещё в школе учишься? Сколько тебе лет?

– Скоро восемнадцать, а чё? – она смотрела на него невозмутимо пустым взглядом.

– Да так, – неопределённо протянул он. – Значит, в этом году заканчиваешь?

– Скорее всего, нет. Исключить хотят.

– За что? – он снова рискованно качнулся на кресле, но успел поймать равновесие.

– Типа, я колёса жру.

– А ты не жрёшь?

– Нет.

– Ну да, рассказывай, – недоверчиво усмехнулся Лексус.

– Почему, когда говоришь правду, тебе никто не верит? – в голосе девушки прозвучала неожиданная серьёзность.

Лексус смутился. Он и сам не раз задавал себе этот вопрос.

– А родичи знают? – поинтересовался он.

– Их в школу вызывали. А мама сказала, что я сирота.

– Разве нельзя доказать, что ты не торчок? Кровь, например, сдать.

– А оно им надо? Они и так все уже доказали. Подруга зашкварилась, подтвердила.

– Ни хрена себе… А ей это зачем?

Глаза Фрейи недобро блеснули:

– Она сначала Эмиля у меня увела. А потом добила. Стерва! – В её взгляде теперь читалась такая острая ненависть, что Лексус невольно поёжился.

– Ни фига себе подруга…

Фрейя мрачно кивнула:

– Змея. – Фрейя мрачно кивнула. Сперва подставила, а когда услышала, что меня исключить хотят, разнылась, что ей меня жалко. Шкура… Хайпожорством занимается, типа, душка вся такая перед классом. А мой бывший её успокаивает.

– Он чё, тоже в вашем классе? – Фрейя снова кивнула. – Ни фига себе, индийское кино, – присвистнул Лексус.

– Чё? – не поняла Фрейя.

– В одном вопросе, говорю, бабы и мужики точно сходятся – и те и другие не доверяют женщинам. – Чё теперь делать будешь?

По лицу Фрейи пробежала тень:

– Убить их хочу. Разорвать на части. Ну или отравить. Чтобы они оба исчезли из моей жизни. Внезапно так сдохли – и он, и она.

На Лексуса из монитора смотрели жутковатые стеклянные глаза девушки. Ему стало не по себе.

– Я вообще-то про школу спрашивал, – неуверенно уточнил он.

– Да пофиг на школу, – зло бросила Фрейя. – Только жизнь там напрасно трачу. Толку ноль. Тебе учёба сильно пригодилась? – она сверлила его мрачным взглядом. – Сплошная депра от неё. Хотя… – Она на секунду задумалась. – Школу тоже так оставлять не стоит. Её можно взорвать.

Лексус хотел было возразить, образумить девушку, но вдруг вспомнил о Торе и его соратниках и остро ощутил всё, что сейчас переживала Фрейя. Ведь он и сам страшно ненавидел своих врагов, которые сначала унизили его, а теперь хотят уничтожить, размазывая грязь по инфополю. Только он – не Фрейя. Он не даст себя затоптать.

– Мрази они, – процедил он сквозь зубы. И были уже непонятно, кого именно он имеет в виду. – Ты индийское кино любишь? он решительно сменил тему.

– Это что за фигня? – равнодушно спросила девушка.

– Ну это такой жанр. Индийский. – Лексус вытащил сигарету из пачки и закурил. Фрейя не моргая смотрела на него. – Я в детстве увидел и сразу прикололся. Бабка моя с него перлась. Часами крутила. А теперь и я подсел.

– И чё в этих фильмах такого особенного?

– Ну, яркие они, необычные. Люди нарядные, красивые. Музыка айс, и голоса. Я вчера «Патхан» посмотрел. Офигительный. Хочешь расскажу?

Фрейя не отреагировала, но Лексуса это не смутило. Он подкатил кресло ближе к экрану и, убедившись, что его хорошо видно, принялся рассказывать, добросовестно вживаясь в образы, то и дело вскакивая, экспрессивно жестикулируя. Фрейя сначала подозрительно вглядывалась в представление, потом втянулась и даже, похоже, заслушалась.

Вдруг сверху раздался стук и на голову Лексуса посыпалась штукатурка. Он подскочил от неожиданности и громко выругался.

– Чё? – встрепенулась Фрейя, недоуменно глядя на отряхивающегося Лексуса.

– Долбонавт надо мной по полу стучит. Не слышишь?

– Нет. А на фига он стучит? – удивилась девушка.

– Криповый он. Больной на всю башку. Похоже, башкой и долбится об пол, – серьезно объяснил Лексус. – Ладно, на чём я остановился? Вот свин, сбил меня. Я сейчас перекурю, вспомню и дальше на чили расскажу. Если ты, конечно, хочешь? – запоздало поинтересовался он.

Ему показалось что он уловил во взгляде Фрейи намек на разочарование. Лексус напрягся.

– Крути свою шарманку, – благосклонно отозвалась она после паузы. – Только больше не пой и не танцуй. Вымораживает нафиг.

***

Пейзаж за окном был мрачным и дождливым – под стать настроению Антуана. Внизу сплошным потоком двигались люди. «Суета!» – брюзгливо подумал он. Жители городов постоянно бегут, гоняясь за призрачной целью. Расклеиваются, расшатываются, рвутся, но все равно бегут, пока не упадут. Нужно остановиться, оглянуться, задуматься. Но это понимание приходит потом, когда уже поздно…

Придя в лабораторию, Антуан тотчас углубился в свой проект. Обстановка располагала – все вокруг корпели над своими исследованиями, влекомые непреодолимой тягой к научному эксперименту. Работа отвлекала от тяжёлых мыслей, и остаток дня пролетел как одно мгновение. В шесть вечера, когда ушел последний аспирант, Антуан тоже засобирался. Он решил забрать клетку с Путаной домой. На всякий случай. Вдруг завтра скажут, что его отстранили от работы? Он хотя бы дома продолжит следить за своим грызуном.

Антуан шел по улице, перебирая в голове события двух последних дней. В лицо дул ледяной ветер, дождь превратился в колючий снег. Остановившись на светофоре, Антуан огляделся, но машин не было, и он вышел на проезжую часть. Справа послышался звук мотора – по улице нёсся красный «Пежо». За доли секунды автомобиль оказался рядом с Антуаном, ослепляя его фарами.

– Идиот! – выкрикнул Антуан. Отпрыгивая на тротуар, он споткнулся и упал на асфальт. Клетка грохнулась рядом, но, к счастью, не развалилась. Внутри отчаянно металась напуганная крыса.

Домой Антуан пришел грязный и злой. Прежде чем открыть дверь, он проверил положение ручки, убедился, что ее никто не трогал. Свет заливал пространство квартиры мягким тёплым сиянием. Матовые светильники создавали приятную атмосферу, но сегодня даже домашний уют не мог унять беспокойство хозяина. Мокрая одежда противно липла к телу. В просторной ванной Антуан долго отогревался под горячим душем, смотрел, как розовеют замёрзшие пальцы. Царапины на ладонях пощипывало. Зеркало в хромированной раме запотело, и Антуан машинально провёл по нему рукой, вглядываясь в своё осунувшееся отражение.

Надев мягкие фланелевые брюки и старый свитер с растянутыми рукавами, он первым делом проверил Путану. Крыса всё ещё волновалась – быстро перебегала из угла в угол клетки, останавливалась и принюхивалась, поводя усами.

– Ну-ну, успокойся, – ободряюще пробормотал Антуан, насыпая свежий корм.

Знакомый звук падающих гранул немного успокоил животное, но тревога, казалось, висела в воздухе.

Антуан закрыл клетку и почувствовал, как желудок настойчиво напоминает о необходимости поесть. Прошел на кухню, рассчитывая быстро перекусить. На кухне царила идеальная чистота, посуда и приборы стояли на полках, бытовая техника серебристо поблескивала. Антуан направился к холодильнику, дёрнул хромированную ручку… И застыл от изумления. Пустота. Четыре стерильно чистые полки в ярком свете встроенных ламп. Внутри всё похолодело.

– Что за чертовщина? – прошептал Антуан, медленно закрывая дверцу.

Он отчётливо помнил, как позавчера заполнял эти полки продуктами. Память ещё хранила тяжесть сумок, шуршание пакетов, запах свежих апельсинов. Пиво, овощи, рыба – всё исчезло. Неужели он съел все продукты? Но когда? Ведь в последнее время он едва прикасался к еде. «Похоже, у меня начались провалы в памяти», – ужаснулся Антуан.

Он рывком открыл мусорное ведро, ожидая найти там груду упаковок. На дне сиротливо белели четыре яичные скорлупки, смятая банка из-под пива и остатки недоеденной ветчины. Выходило, что всё остальное он проглотил вместе с упаковкой. Все это было бы смешно, когда бы не было так жутко. Антуан опустился на табурет и обхватил голову руками. Казалось, он попал в лабиринт, из которого нет выхода. Сначала забытый свет, потом ощущение слежки, теперь пропавшая еда… Ладно, допустим, он сам не выключил свет, ему показалось, что за ним кто-то следил, но забыть, что опустошил целый холодильник – это уж слишком.

Антуан медленно осмотрелся. В кухне каждая вещь лежала на своём месте. Смартфон на беспроводной зарядке тихо мигнул уведомлением. Всё выглядело обычно, но что-то неуловимо изменилось. Логика подсказывала простое объяснение – стресс на работе, недосып, нервное истощение. Но интуиция кричала об обратном. Антуан встал и начал методично осматривать квартиру.

В гостиной плазменный экран выключенного телевизора бесстрастно отражал предметы обстановки. Книги на полках стояли ровными рядами. В спальне постель заправлена даже слишком аккуратно, как будто он не спал в ней. Всё казалось нормальным, но это-то и настораживало!

Вернувшись к входной двери, Антуан внимательно осмотрел замок. Никаких царапин или следов взлома. Да и кому придёт в голову забираться в чужую квартиру только ради содержимого холодильника?

Внезапно Антуан уловил за дверью тихий шорох и застыл на месте, прислушиваясь. В коридоре что-то происходило. Он различил возню и тяжёлое дыхание. «Что они собираются делать?» Страх пригвоздил его к месту. Закрытую на замок дверь ничего не стоило выбить.

Пронзительный звук дверного звонка заставил Антуана дернуться как от удара током. «Проверяют – дома ли я? – пронеслось в голове. – Но ведь это и так ясно, у меня везде горит свет».

– Кто там? – не узнавая собственного голоса, прохрипел он, унимая дрожь.

– Доставка, – монотонно ответил грубый мужской голос.

– Я ничего не заказывал.

За дверью наступила тишина, затем послышалось шуршание. Нервы Антуана натянулись как струны.

– Это квартира Антуана Берга? – нетерпеливо спросил тот же голос.

– Да, но, еще раз повторяю, я ничего не заказывал, – упрямо проговорил Антуан, не собираясь открывать дверь.

– Значит, кто-то заказал для вас.

– А что это?

– Без понятия, – с раздражением ответил доставщик. – Я оставлю посылку на пороге. А вы сами решайте, что с ней делать.

В коридоре послышались удаляющиеся шаги, и наступила тишина. Антуан стоял неподвижно, прислушиваясь к звукам за дверью. Прошло несколько минут. Ни звука. Наконец, глубоко вздохнув, он осторожно приоткрыл дверь, не снимая цепочки, и, убедившись, что вокруг никого, вышел на порог. На коврике лежал небольшой сверток. Ничем не примечательный, если не считать белой этикетки с именем и адресом, выбитыми чётким типографским шрифтом.

Вернувшись в квартиру и тщательно заперев дверь, Антуан распаковал посылку. Внутри оказалась пачка красных медиаторов в форме сердец. «Зачем они мне? – он недоуменно повертел пакетик в руках. – У меня и гитары-то нет». И вдруг его осенило. Алекс! Это его дурацкие проделки. Брат давно подтрунивал над Антуаном, говоря, что для специалиста по музыке тому следовало бы взять в руки хоть какой-нибудь музыкальный инструмент. «Прислал бы тогда сразу и гитару», – хмыкнул Антуан, закидывая медиаторы в верхний ящик стола.

Часы показывали 19:30. «Будем надеяться, что дочь фру Юзефсон уже поужинала», – подумал Антуан. Он знал, что та живет где-то неподалеку, и не случайно решил посетить её именно в этот час. Еще будучи студентом, он узнал от своего профессора об интересном исследовании, проведенном в Соединенных Штатах. Ученые проанализировали более пяти тысяч судебных решений, принятых судьями непосредственно на заседаниях. Исследователи искали факторы, влияющие на решение о досрочном освобождении— отпустят ли заключенного досрочно или отправят обратно в тюрьму досиживать полный срок. Закономерность нашлась в одном единственном показателе— во времени, прошедшем с момента, когда судья последний раз ел. Если дело рассматривали сразу после перерыва, шансы осужденного составляли шестьдесят процентов, а через два часа они сводились к нулю. Цифры оставались неизменными при всех проверках. Конечно, если попросить судью обосновать принятое решение, он сошлется на закон. Об уровне сахара в крови никто не вспомнит.

Нейробиология постоянно подтверждает, что люди чаще всего действуют, не осознавая истинных причин своих поступков, и Антуан это хорошо знал. Мы думаем, что делаем осознанный выбор, особенно если дело касается морали, на самом же деле решение принимается на уровне эмоций на несколько секунд раньше, а сознательная, рациональная часть мозга затем просто подбирает этому объяснение.

.

Исходя из этого, Антуан рассчитывал, что фрекен Юзефсон, сытая после ужина, не захочет его «казнить».

***

Перед сном Лексус по привычке проверил почту, пробежался по новостям, заглянул на «Мюзикинтернатиональ». Погулял по сайту, послушал свежую музыку, и забил в поисковик своё имя. На экране высветилось: «Лексус – звуковая бессмыслица». Сгладывая горечь во рту, музыкант кликнул на ссылке. На него, будто помои, излился пенящийся ядом поток негативных отзывов.

Старые и новые пользователи с остервенением обсуждали его последний сингл. Их комментарии звучали куда жёстче прежних. Под каждым постом стоял лайк Тора. Лексуса захлестнула ярость. Он схватил куртку и выскочил из дома. Холодный ветер хлестко ударил в лицо, но Лексус ничего не замечал. Он шёл по тёмным пустынным улицам, наступая в глубокие лужи, и думал о мести.

«Сильный ветер ломает только слабые деревья», – смысл этой поговорки Лексус понял ещё ребёнком, когда в седьмом классе на него устроил настоящую травлю Олаф Вингард, самый популярный мальчик в классе. Что именно не понравилось Олафу в Лексусе, так и осталось загадкой. Лексус никогда не лез к нему, занимался своими делами. Но Олаф не оставлял его в покое. Сначала, как бы в шутку, несколько раз сбил с ног, потом залил водой школьную сумку, испортив книги и тетради. А потом «случайно» толкнул на лестнице. Лексус кубарем скатился вниз и распластался на полу с разбитой головой и открытым переломом руки. Он лежал, чувствуя, как по лицу течёт тёплая кровь. Одноклассники проходили мимо, старательно отводя глаза. Протянуть руку помощи означало навлечь на себя гнев Олафа.

Лексуса забрали в больницу, где его подлатали врачи. Неделю он пролежал дома. В отчаянии пожаловался на обидчика маме. Та молча слушала, прикладывала холодный компресс к его лбу, обрабатывала ссадины, но в её движениях читался автоматизм, будто она выполняла обязанность.

– Так не бывает, чтобы люди просто так придирались, – наконец сказала она, промакивая капли крови, выступившие на плохо заживающей ранке. – Твой Олаф ведь не лезет ни к кому другому. Думаю, проблема в тебе.

– Я ни при чём! – горячо запротестовал Лексус, с трудом приподняв голову. – Просто он знает, что сильнее и что я его не ударю.

– Вот и правильно, – в голосе матери появились учительские нотки. – Сила человека в правде. Если Олаф неправ, судьба сама преподаст ему урок.

Лексус смотрел на мать, стараясь понять ее своими сотрясёнными мозгами. Но не получалось. Он лежал и страдал от невыносимой, раздирающей боли. То ли физической, то ли душевной – не разберешь. Ясно было одно – мать в школу не пойдет. Заступиться за него некому, и пытка по имени Олаф продолжится.

Так бы, наверное, и было, если бы не тот самый случай, который врезался в память навсегда. Приближалось Рождество. Школа пахла хвоей и мандаринами, в актовом зале репетировали праздничное шоу. Учитель музыки, прослушав песню Лексуса, задержал его после уроков.

– По-моему, очень хорошо, Алекси, – в голосе педагога звучало искреннее восхищение. – Не хочешь спеть на шоу?

«Хочу ли я?» – Сердце восторженно затрепетало. – Ещё бы! – выдохнул Лексус пересохшими губами.

– Отлично. Вставлю твой номер в программу. Готовься!

Лексус не помнил, как оказался дома. Его распирало новое незнакомое чувство – гордость, смешанная с предвкушением триумфа. В теле ощущалась необыкновенная лёгкость. «Это только начало!» – думал он. Если его сейчас оценили, что же будет потом? А потом… Он мечтательно прищурился. Вот она – его звезда – загорается в небе, а из каждого стокгольмского окна льется его неподражаемый голос. «Представляю, как удивится мама…»

Начались репетиции. Подбор костюма. Декорации. Каждый день наполнялся ожиданием чуда. Лексус засыпал и просыпался с мелодией в голове, прокручивая каждую ноту, каждый аккорд. Генеральная репетиция прошла без сучка, без задоринки. И вот настал день икс.

Актовый зал гудел как улей. Блестящие ёлочные шары отражали свет люстр, в воздухе пахло корицей и волнением. Мама сидела в четвёртом ряду – белая шёлковая блузка, лёгкая улыбка. Такая красивая.

Старшеклассники вышли на сцену и торжественно открыли концерт. Все шло четко по сценарию. Сначала прозвучал рождественский гимн. Затем девочка из восьмого класса сыграла прелюдию Баха. Далее шли скрипачи. И вот пришёл черёд Лексуса.

Он важно вышел на сцену – в тёмно-синем пиджаке и голубой рубашке, с зализанными назад волосами. Сел на стул, поправил гитару, поставил ногу на специально приготовленную подставку, посмотрел на зрителей и окаменел. В первом ряду прямо перед ним, развалившись в кресле, сидел Олаф, выставив средний палец и нагло ухмыляясь. Лексус постарался взять себя в руки. Быстро перевел взгляд в глубь зала, стараясь зацепиться за что-нибудь приятное. Но глаза то и дело возвращались к Олафу.

Лексус не мог сосредоточиться. Провел пальцами по струнам, извлекая из них грубый фальшивый звук. Кровь прилила к лицу. Он еще раз тронул струны, и они вновь отозвались дребезжанием. По залу прокатился смех. Лексус заерзал на стуле, подкрутил колки, настраивая гитару, и сделал третью попытку. Гитара скрипуче взвизгнула. Зал разразился хохотом.

Лексус, несмотря на овладевающее им отчаяние, хотел снова поправить настройки, но с ужасом заметил, что струны гитары неправильно расположены. На колок для четвертой струны натянута шестая, а место шестой заняла четвертая. «Как такое могло произойти?» – Он не верил своим глазам. И тут его осенило: «Олаф!» Лексус поднял глаза на своего преследователя. Тот сползал с кресла от смеха, лицо и тело тряслись, наглых глаз видно не было.

Занавес закрыли. Выход Лексуса закончился, даже не начавшись. Весь спектакль неудачливый музыкант просидел бледный и подавленный. После концерта он поспешил к маме, торопясь объяснить ей, что произошло. Но мамина отчужденность остановила его.

– Не стоит садиться не в свои сани, – тихо произнесла она. Надеюсь, ты усвоил этот урок. Лицо ее оставалось спокойным, но Лексус уловил во взгляде разочарование и усталость. Он слабо улыбнулся, всеми силами скрывая, как сильно хочет умереть.

Ночью он не спал, мысленно прокручивая каждую секунду своего провала. Вот он стоит на сцене, спокойный и торжественный. Там, в глубине зала, сидит мама – гордая и счастливая. А над всем этим нависает чудовищная и всесильная фигура Олафа Вингарда. Хозяина его жизни. Лексус вдруг ясно увидел лицо обидчика, довольное и нахальное. В усмешке Олафа было много уровней, и все они опускали Лексуса на самое дно.

Лексус почувствовал, что ему становится дурно. «Нет, так не может продолжатся. Этому нужно положить конец».

На следующий день, во время перемены, Лексус подстерёг Олафа и со всей силы врезал ему кулаком в лицо. Тот завопил и бросился наутёк. Лексус не стал догонять противника. Стоял как зачарованный, удивлённо глядя ему вслед. Руки дрожали. «Что это было? Что случилось с всесильным Олафом?» И вдруг стало легко и ясно. Злобного преследователя в его жизни больше нет.

Лексус неторопливо вышел из школы. Прислушался к себе, пытаясь разобраться в новых ощущениях. «Нет, так не разберёшь. Странное чувство – непринуждённое, чистое… Как будто музыка в груди».

Больше Лексуса никто не трогал. Олаф его избегал, а другие ребята зауважали. Лексус хорошо усвоил урок: «Сила вовсе не в правде. Прав тот, кто сильнее». Он твёрдо решил – больше никому не позволит лезть в его жизнь грязными руками. Лучше умереть.

И сейчас, бродя по холодному ночному городу, вдыхая сырой воздух, пропитанный ненавистью, он знал: Тора ждёт месть страшнее той, что настигла Олафа. Гораздо страшнее. Но сначала нужно его найти.

Уже рассвело, когда Лексус подошёл к дому. В подъезде он столкнулся с женщиной, медленно спускавшейся по лестнице, и отпрянул от неожиданности. Он не рассчитывал встретить кого-то в такую рань. Соседка тепло взглянула на него, напомнив маму. Он заметил оброненную перчатку.

– Ваша? – Лексус поднял её и протянул женщине. Она благодарно кивнула.

У дверей соседка обернулась:

– Это случайно не вашу игру на гитаре я слышу за стеной?

Лексус ощетинился, ожидая очередную порцию критики. Женщина, видимо, прочла это по его лицу.

– Замечательная музыка, мне очень нравится. – Её интонация казалась искренней.

***

Антуан стоял перед подъездом дома напротив, сверяясь с полученным в клинике адресом дочери фру Юзефсон, который только сейчас удосужился полностью прочитать. Несколько месяцев назад, изучая больничную карту, он сразу отметил, что пациентка живет с ним на одной улице, но на номер дома внимание не обратил. А теперь оказывается, что они были соседями. Вот это совпадение! Судьба словно старалась облегчить его путь, но от этого становилось лишь тревожнее.

Часы показывали восемь вечера. Антуан переминался с ноги на ногу, морщась от боли в коленях. Ушибы, полученные при падении, напомнили о себе именно сейчас. Как было бы здорово вернуться домой, принять горячую ванну и лечь спать! Но сперва ему предстоял очень непростой разговор.

Мимо, позвякивая ключами, прошла женщина с собакой. Антуан неловко кашлянул и пробормотал: «Добрый вечер, я к фрекен Юзефсон». Женщина равнодушно кивнула, и он проскользнул в подъезд следом за ней. Поднялся на нужный этаж, остановился перед дверью. Глубоко вздохнул, отгоняя навязчивые мысли, и позвонил.

– Посчитайте до десяти, а потом заходите, – донесся до него из глубины квартиры приятный женский голос.

– До чего? – переспросил он, растерянно глядя на дверь.

– Уже до семи, – снова выкрикнули изнутри.

Антуан машинально начал считать и тут же остановился. «Что за чушь? Она что, издевается? И я тоже хорош – стою как мальчишка, в считалочку играю». Неожиданно его осенило – может, она с отклонениями? Он даже обрадовался этой мысли. Значит, она не опасна, никто не станет расспрашивать слабоумного. «Если это так, то мне крупно повезло. "Если" – прекрасное слово надежды. – Он почувствовал, как напряжение немного отпустило. Тут же стало стыдно за такие мысли. – Дожил, радуешься чужой убогости».

Внезапно дверь широко распахнулась, и у Антуана челюсть отвисла от изумления. Та самая незнакомка, чей силуэт он столько раз видел в окне напротив… Она слегка коснулась шейного платка, словно проверяя, на месте ли он, и её губы дрогнули в едва заметной улыбке.

– Заходи, тот, кто не умеет считать, – пригласила фрекен Юзефсон, немного откатившись назад в инвалидном кресле, чтобы он мог пройти.

Антуан прошёл в просторную светлую гостиную и невольно замедлил шаг. Пространство словно дышало покоем – высокие окна пропускали мягкий вечерний свет, играющий на старинной мебели из красного дерева. Те самые перламутровые шторы, за которыми будоражившая его воображение девушка так часто исчезала из виду, теперь колыхались от легкого сквозняка. Бежевый ковер приглушал шаги, а в глубоких креслах можно было утонуть. На стенах, выкрашенных в теплый песочный цвет, висели картины – от классических пейзажей до экстравагантных модернистских полотен. Всё здесь располагало к неспешной беседе, будто комната замедляла время.

– Я сейчас, – сказала хозяйка квартиры и, ловко управляясь с креслом, скрылась за дверью.

Антуан, борясь с волнением, принялся озираться вокруг. У окна в углу стоял мольберт с начатым холстом. «Она, наверное, художник», – предположил Антуан. На круглом столике у окна стояла изящная латунная клетка, похожая на миниатюрный дворец с витыми прутьями и фигурными башенками. В её глубине сидела на жёрдочке маленькая синица. Птица склонила голову набок и внимательно разглядывала Антуана блестящими бусинками глаз.

– Сейчас будем чай пить с пирожными, – вернувшись, сказала девушка так буднично, будто они были старыми знакомыми. Вместе с ней в комнату проник аромат ванили и шоколада.

– А ты еще не ела? – Антуан удивился собственной бесцеремонности, и щёки его вспыхнули.

– Я так рано не ем. А вот Сила – да. – Она открыла клетку и стала бережно подсыпать семян в кормушку. – Мне чем позже, тем лучше, чтоб потом с голодухи ночью не просыпаться. Я очень люблю вкусно поесть.

Антуан наблюдал за её движениями – тонкая наклонённая вперед шея, прямые плечи, красивые худые руки. Для любителя поесть она казалась выглядела слишком хрупкой.

– Сила – это твоя птица?

Она кивнула и, насыпав немного корма в ладошку, протянула синице. Та бойко запрыгала по руке.

– Кушай, кушай, мой птенец, – ласково шептала девушка, свободной рукой поглаживая птицу по макушке и изредка поглядывая на Антуана. На её губах мелькала едва заметная улыбка. Антуану хотелось спросить, почему хозяйка держит такого необычного питомца. Синица – лесная птица, любит волю. Но, вспомнив, что у самого дома бегает толстая крыса, передумал.

Прямо перед ним висела картина – человекоподобное существо необычной комплекции.

– Нравится? – спросила девушка, проследив его взгляд.

– Твоя работа?

– Хотелось бы мне, – вздохнула она. – Это Пикассо. «Акробат». Репродукция, конечно.

– Зная анатомию человека не понаслышке, этот акробат нуждается в серьезном медицинском вмешательстве, – пошутил Антуан.

– Ты доктор? – с интересом подняла она бровь.

Он на мгновение взволновался, но, глянув на дочь фру Юзевсон, тут же расслабился. В ней не было ничего угрожающего.

– Не совсем, но людей лечу, – честно признался Антуан.

– Ясно, – бесстрастно сказала девушка, грациозно убирая прядь волос за ухо. Она теперь тоже озадаченно смотрела на акробата, видимо, впервые увидев его в медицинском ракурсе. – М-да… Но за него можно не волноваться, этот акробат и без лечения проживёт дольше, чем все люди в мире.

Антуан кивнул и негромко рассмеялся. Микаэла покормила птицу и закрыла клетку. В комнате повисла пауза.

– Хорошая сегодня погода, – проговорил Антуан наконец, чтобы нарушить молчание. Через оконное стекло он видел свои собственные окна напротив, и от этого становилось немного не по себе.

– Разве? – возразила она, бросив быстрый взгляд на улицу. – Терпеть не могу эту моросню.

– Морось, – поправил Антуан и ужаснулся, что сделал это вслух.

– Лучше ливень или снег хлопьями, – не обращая внимания на его слова, продолжала девушка. – А еще лучше, когда ни того, ни другого, тогда коляска меньше скользит.

– Ну да, и машина тоже, – согласился Антуан, не зная, что сказать.

Вновь возникла пауза. «Она, видимо, считает меня законченным кретином, – решил он. – Пришел и сел как истукан». Но при всем желании ничего более умного он придумать не мог.

– Как тебя зовут? – внезапно спросила она.

– Антуан, – обрадовался он. – Извини, я забыл представиться.

– Красивое французское имя.

– Насчет красивого не знаю, но точно французское. Меня бабушка так назвала, она любила все французское. А ты? Тебя как зовут?

–Я Микаэла, можно просто Мика.

Вдруг она резко развернулась на коляске и принюхалась.

– О Боже, мои эклеры! Твою мать! – неожиданно резко выругалась девушка и стремительно выехала из комнаты.

Антуан тоже ощутил запах гари и быстро последовал за ней. Кухню заволокло дымом. Не раздумывая, гость бросился к окну и распахнул его. Под резкие ругательства и причитания хозяйки в кухню влетел свежий, морозный воздух. Дым постепенно развеялся, и Антуан увидел лицо хозяйки, склоненное над противнем с черной горелой выпечкой. Микаэла больше не ругалась как сапожник, а походила на обиженного ребенка, скорбно глядящего на сломанную игрушку. Антуан не удержался и захохотал.

Девушка удивленно подняла на него глаза и тоже захихикала, сперва негромко, потом звонко и безудержно.

– Мои эклеры – они еще ни разу у меня не получились. – Молодые люди смотрели друг на друга и покатывались со смеху, не в силах сдвинуться с места. Антуан, согнувшись пополам, держался за живот, а Микаэла, прижавшись к подлокотникам кресла, старалась удержаться, чтобы не свалиться.

– Спасибо! – произнесла она с легкой одышкой. – Давно я так не смеялась. И удивительно, что еще не рассыпалась.

– От смеха не рассыпаются, – через першение в горле хрипло ответил Антуан.

– Я и не на такое способна, – заверила Микаэла, выкидывая пирожные в мусор. —Придется нам пить чай с магазинной выпечкой.

– Это не страшно, для меня так вообще привычное дело. У меня все продукты из магазина. – Вспомнив о пустом холодильнике, Антуан невольно поежился.

Онвсё ещё стоял возле окна и смотрел, как Микаэла расставляет чашки и блюдца. Её красивые руки, белые с розовыми ногтями, двигались проворно и с поразительной легкостью. Проветренная кухня наполнилась ароматами мяты и песочного печенья.

Микаэла откусывала кусочки от выпечки и жмурилась от удовольствия, запивая их чаем. Антуан наблюдал за ней, и с каждой минутой груз вины становился всё легче – она словно специально не давала ему вспомнить об истинной причине визита.

– Ничего на свете нет вкуснее мятного чая со сладостями. Я вообще страшная сладкоежка, – с чувством призналась она, и Антуану показалось, что они знакомы тысячу лет.

– У меня тоже зависимость от сладкого, – улыбнулся он, увлекаясь игрой в старых друзей. – Если уже начал есть, то не могу остановиться. Стараюсь вообще сахар не трогать.

– Нет у меня никакой зависимости, – фыркнула она, – у меня – независимость. Сколько хочу, столько и ем. – В её голосе звучало кокетство.

Она подлила Антуану чая и положила на тарелку еще несколько печений. Каждый её жест дышал особенной заботой, словно она исцеляла его от невысказанной боли. Антуан смотрел на неё и думал, как удивительно она не похожа на тот образ, что рисовало его воображение. Вместо убитой горем дочери перед ним предстал человек, безудержно влюбленный в жизнь. В каждом движении девушки, в её манере говорить, смеяться чувствовались непринуждённость и умение радоваться простым вещам.

– У тебя здесь очень уютно, Мика, – с чувством заметил Антуан. – Можно целыми днями сидеть и пить чай, забыв обо всём на свете.

Она понимающе улыбнулась:

– Есть такое свойство у чаепития. Дома становится комфортно и безопасно.

– Ну, насчет последнего я не уверен. – Он отпил глоток горячего чая. – Недавно прочел статью в журнале «Исследователь». Британские ученые провели опрос населения. Оказалось, чаепитие не столь уж безобидное занятие. Люди обжигают чаем рот, ломают зубы о печенье, ранят руки осколками разбившихся чашек, проливают на себя кипяток и травятся некачественной выпечкой. А два процента опрошенных травмировались, случайно ткнув печеньем себе в глаз.

– Мы, похоже, в опасности, бежим отсюда! – Её глаза блеснули озорством.

Антуан вспомнил, как фру Юзевсон говорила ему о дочери: «с ней всё очень сложно». Он тогда решил, что девушка замкнутая, озлобленная на жизнь. Теперь же, глядя на лучистую улыбку Микаэлы, на то, как она украдкой поглядывает на него, будто проверяя, помнит ли он их безмолвные встречи у окна, Антуан не мог понять, что её мать имела в виду. Девушка вела себя просто и естественно. Явно не обделённая интеллектом, она не умничала. Говорила небрежно, не самоутверждалась – просто играла в игру, где они оба делали вид, что совсем незнакомы.

Антуан смотрел на нее и вдруг понял, что она ему очень нравится. И не в красоте дело, не в белой шелковистой коже, не в глубине огромных голубых глаз, не в том, как струились ее белокурые волосы. Возле Микаэлы Антуан мог расслабиться и быть самим собой, а не притворяться кем-то еще. Он чувствовал, что она не способна на подлость, не озлоблена, а наоборот – счастлива. И эта способность быть счастливой, похоже, как раз и пугала её мать. Как можно радоваться жизни, сидя в инвалидном кресле?

– Подожди минутку. – Микаэла выехала в соседнюю комнату и вскоре пространство наполнилось мягкими звуками фортепиано. Та самая мелодия, которую Антуан использовал во время лечения фру Юзевсон. У него перехватило дыхание.

– Красиво, правда? – спросила Мика, вернувшись. – Мама особенно любила эту музыку в последние месяцы. – Её взгляд скользнул мимо Антуана и остановился на буфете, где за стеклом матово отсвечивал фарфор. – А еще она любила подолгу засиживаться на кухне. Ей нравилось сидеть с чашкой и смотреть в окно. Вот она. – Микаэла указала рукой на чайную пару на полке. – Чашка есть, а мамы нет.

Антуан понял, что сейчас самое время все рассказать. Но девушка вдруг сделала это сама.

– Спасибо тебе, что лечил ее, – глядя ему в глаза, тихо сказала она. – Ты подарил ей три счастливых месяца. Три месяца – маленькая жизнь. – Антуан напрягся и перестал жевать печенье. – Ко мне приходили из больницы, – продолжила Микаэла, – спрашивали, проходила ли мама альтернативное лечение, упомянули о тебе. – Костяшки пальцев на руке, которой Антуан держал чашку, побелели. – Но я сказала, что не знаю тебя и маму никто музыкой не лечил. – Она помолчала. – Ты же из-за этого сюда пришел? – Антуан почувствовал, как заливается краской. – Ничего не говори. Врать ты все равно не умеешь.

– Умею, – прошептал он, – только тебе не хочу.

Она благодарно улыбнулась. На этом тема, казалось, была исчерпана. Антуан убрал со стола и вымыл посуду.

– У меня новый помощник! Ура-а! – обрадовалась Микаэла. – Ты еще придешь?

Он кивнул и засобирался домой.

– Следующий раз посчитай до десяти и заходи.

– А зачем считать?

– У меня будет время поменять свою заляпанную майку, в которой я работаю, на чистую, я всегда держу ее под рукой.

Ах вот в чем дело улыбнулся он. Она проводила его до двери.

***

В баре «Ван Гог» посетителей встречал душный сумрак. Запах сухого дерева смешивался с ароматом дорогого коньяка. Лексус сидел за стойкой, рассеянно наблюдая, как молодой бармен Эрик натирает бокалы до зеркального блеска.

– Может, ещё пива? – спросил он, поймав взгляд Лексуса.

– Нет, спасибо, – Лексус развернулся к залу.

Бар пустовал. За дальним столиком ворковала молодая пара. Рядом с Лексусом крутились две местные «ночные бабочки», вечно поджидающие клиентов.

Заканчивалась вторая неделя, а Тор так и не появлялся. Редкие посетители забегали на бокал-другой и быстро исчезали в компании дам. «Ван Гог» не считался ни модным, ни популярным местом среди молодёжи. Репутация у него была так себе. Странно даже представить Тора в таком месте.

– Не густо у вас с клиентами, – бросил Лексус. Эрик безразлично пожал плечами. – А мне говорили, у вас тут повеселее. Похоже, наврали.

– Кто говорил? – удивился бармен. – У нас всегда так.

– Знакомый один, Тором зовут, – небрежно соврал Лексус. – Он вроде здесь часто бывает.

– Тор? – бармен как-то странно глянул на него. – Он в «Кафеонии» всё время торчит. Тут по понедельникам бывал, но больше не появится. – В голосе Эрика прозвучала явная неприязнь.

Лексус посидел ещё немного, нашёл в телефоне адрес «Кафеонии» и часы работы. Кофейня уже закрылась. «Ничего, – подумал он, – наведаюсь завтра».

Домой Лексус вернулся в приподнятом настроении. Принял душ, перекусил на скорую руку, налил горячий кофе в термос и набрал Фрейю. Теперь они созванивались почти каждый день. Раньше Лексус вообще не понимал, зачем она ему сдалась. А сейчас привык, втянулся, как в курево – вроде гадость и в горле першит, а ничем не заменишь. Тяга.

Фрейя возникла на экране. Растрёпанная, в пижаме, с банкой пива в руке. На столе стояли ещё три, все открытые.

– Ого, у нас вечеринка? – обрадовался Лексус.

– День рождения, – кивнула она.

– У кого?

– У меня. Восемнадцать стукнуло.

– Да ладно? – поднял брови Лексус.

– Точно-точно, – Фрейя тряхнула лохматой головой.

– И ты одна?

– А что такого? Мне норм.

– Нет, ну это как-то… И мне даже не сказала.

– Да забей, всё путём. – девушка отхлебнула пива.

Лексус смотрел на неё, не зная, что сказать, потом его осенило:

– Постой-ка, у меня тоже пиво есть! Щас! – Через минуту он уже гордо показывал в камеру бутылку «Короны». – Ну что, отметим?

– За меня?

– Да хоть за тебя, раз уж тебе так хочется, – усмехнулся он.

Бутылки легонько звякнули об экран. Фрейя рассмеялась, Лексус жадно отпил несколько глотков.

Пиво шло легко, и вскоре в Лексусе проснулся мастер тостов. Пили за друзей, за их узкий круг, за козлов и за их друзей. За то, чтобы иметь то, что имеют те, кто имеет их. Глаза Фрейи блестели. Она то и дело заливалась смехом.

– Слушай, а ты такой клёвый, когда выпьешь!

– Когда я выпью – и ты ничего… – Они дружно рассмеялись. – Не могу больше ржать, – Лексус пощипал щёки, – у меня скулы свело. – Он откинулся на спинку кресла, прикурил. – Ну и денёк… Так что всё-таки случилось? – вспомнил он. – Почему одна? Предки где?

– Я их к бабке отправила. Наплела, что с мейтами хочу посидеть. Мать сначала пыталась возбухать: «В кафе, – говорит, – давайте все вместе, семьёй». – Фрейя фыркнула. – Чокнутая, где она, семья эта? Потом сдалась. Вон, стол накрыли и свалили. – Она развернула ноутбук, показывая праздничный стол. – Так что кучу.

– Может зря ты… – неуверенно начал Лексус. – С ними всё-таки лучше, чем одной.

Фрейя уставилась на него.

– Ты чё? Они только обрадовались. Со мной, да в людное место… Они ж меня избегают, глаза отводят. Даже к бабке не берут. В прошлый раз бабкина соседка решила, что я девочка-священник. Они до сих пор это обсасывают. Брезгуют, стесняются. Для них главное – обёртка…

– Для всех главное обёртка, – перебил Лексус. – Только олухи не судят по внешности. «Подлинная тайна жизни заключена в зримом, а не в сокровенном…» Не я сочинил, в метро на стенке прочитал. – Пиво ударило в голову, и его потянуло на философию.

– Я её как-то спрашиваю, – продолжала Фрейя, – чё не так? Переодеться? А она оглядела меня с головы до ног и говорит, мол, нет, проще хвост пришить. И пошла такая на своих каблуках. Смотрю ей вслед и думаю: «Ну ты жалкая, капец…»

– Слушай, может, ты и права. Не важно, как ты выглядишь. Главное – найти такого же, как ты.

– Не знаю, мне кажется, я так и буду одна.

– Не думаю, кто-то да лоханется. Я, сам знаешь, сколько раз так попадал, – хмыкнул он. – Вечером встретил, клёвая такая, а утром проснулся и думаю: «Господи, с кем это я?»

– Не завидую я твоим девушкам. Сложный ты, тебе не угодишь.

Лексус возмутился:

– На себя посмотри! Готичка-критичка. Только и делаешь, что всех критикуешь. То козёл никудышный попался, то родители фуфло, то школа отстой. Теперь до меня добралась. Всё дерьмо, одна ты бусинка…

– А ты дебилоид и психопат! – не отступала Фрейя. – Ничё те не скажи, сразу в бутылку лезешь. – Фрейя смотрела на Лексуса не моргая.

– Что, разочаровал? – криво усмехнулся он.

– Да я, наверно, не лучше, – вдруг призналась она. – Ты верно усёк. Обожаю покритиковать. Пусть получают. Я вообще людей не особо люблю, предков тем более. Достали. И в себе копаться – мастер. Выверну душу наизнанку, как карман, и давай перебирать всё, что там есть. Туда-сюда… На кой чёрт, спрашивается? – И вообще, я странная, знаешь… – Лексус кивнул. – Когда все плачут – я смеюсь. И наоборот, все ржут, а мне грустно. Когда меня бросили, все охали, а я ржала. И шмотки… Жесть как люблю. Шопоголик конченый. Денег вечно нет, но как появляются – сразу в магазин. Вот и сегодня себе подарок сделала. Кофточку купила. Угадай, какого цвета?

– Цвета вырви глаз? – без энтузиазма предположил Лексус.

Фрейя схватила ноутбук и поднесла к шкафу.

– Вот! – она распахнула створки, демонстрируя гардероб. Достала ярко-малиновую кофточку на плечиках. – Эта.

Лексус вытаращился:

– Ты носишь розовое?

– Дебил, это фуксия. – Фрейя достала ещё и летнее платье похожего оттенка. – С сиреневым отливом.

– Я тебя в таком никогда не видел.

– Я их ещё не надевала. Для них другое настроение нужно.

– Сейчас устроим. Музыкальная пауза!

Лексус схватил гитару и заиграл. Ритмичный бит наполнил комнату, долетая через динамики до Фрейи. Музыка звучала живо, празднично. Фрейя покачивала головой в такт, на губах играла легкая улыбка – такая непривычная для её мрачного образа.

На экране всплыло уведомление. Новый отзыв. Лексус оборвал песню и быстро пробежал глазами текст.

– Чё там? – заинтересовалась Фрейя.

– Коммент… – сухо бросил Лексус.

– Опять Он? – Девушка уже знала про Тора.

– Он.

– Странно, что ты паришься, – зевнула Фрейя. – Ведь и дебилу ясно – он пишет такое, потому что думает, что ты лучше него. И не может простить тебе этого. Ладно, я спать. Поздно уже.

– Стой. Что ты сейчас сказала? – Лексус уставился на неё во все глаза.

Антуан

Антуан вышел из дома Микаэлы, на секунду остановился, вдыхая всей грудью пахнущий свежестью и предвкушением ночного морозца воздух и быстро зашагал домой. Идя по коридору к своей квартире, он обратил внимание, что вокруг царит непривычная тишина. Обычно в это время из квартир доносятся голоса и шум телевизоров. Складывалось впечатление, что все жильцы одновременно легли спать.

Антуан едва успел вставить ключ в замок, как свет в коридоре погас. Сердце пропустило несколько ударов, а потом застучало как отбойный молоток. Резко повернув ключ, Антуан открыл дверь и оказался в такой же тёмной прихожей. Щелкнул включателем. Тщетно. А что, если там, в темноте, кто-то прячется? Например, тот, кто опустошил холодильник? Дрожащими руками Антуан обшарил карманы, нащупал телефон и быстро включил фонарик.

Луч света, запрыгал по полу и стенам. Вокруг было по-прежнему тихо. Облизнув пересохшие губы, Антуан вошёл в гостиную и огляделся – никого. Он с облегчением выдохнул.

Но тут свет фонарика упал на клетку. Прямо на Антуана застывшим взглядом смотрела мёртвая крыса. Антуан в ужасе отпрыгнул назад. Накатила сильная дурнота, он едва добежал до ванной комнаты, где его стошнило. Умывшись холодной водой, он вернулся в гостиную. Темнота отступила, в комнате тускло горел свет. Антуан подошёл к клетке и внимательно осмотрел ее. Крыса лежала внутри, но дверца оказалась приоткрытой и выглядела разболтанной. Плотно закрыв ее, будто боясь, что крыса убежит, Антуан вынес клетку на балкон, решив, что завтра проведёт аутопсию и выяснит, что убило зверька.

Антуан вернулся в комнату, опустился на стул и уставился в одну точку. В душе разрасталась пустота. «Я не чокнутый, нет, меня действительно преследуют», – в этом у него не осталось сомнений. Преследуют, чтобы уничтожить. Не физически устранить, а подавить морально. Зачем? Чтобы он не продолжал работу над своим исследованием и его открытие ушло в небытие? Но кому это нужно? Фармацевтическим компаниям, которые не заинтересованы в излечении болезни? Или профессорше Ингерман, этой брызжущей ядом завистливой стерве, не сделавшей ни одного научного открытия? Или еще кому-то, о ком Антуан даже не подозревает? Главное, что этот кто-то существовал и был очень опасен. Опасен настолько, что не боится дерзко проникать в чужую квартиру.

«С одной стороны, отстранить меня от работы гораздо проще, найдя подтверждение моего вмешательства в лечение фру Юзефсон, – рассуждал Антуан. – Но на деле доказательств они могут вообще никогда не найти. Значит, они хотят выбить меня из колеи, воздействуя на психику подобными провокациями».

Антуан прекрасно знал, что страх нарушает восприятие, расстраивает память и мышление, не дает сосредоточиться на работе. Под его влиянием человек начинает паниковать, совершать ошибки, отказывается от своих амбиций, может убежать, отступить или просто сойти с ума. Ведь вменяемость и безумие разделяет тонкая пленка, готовая прорваться в любой момент. Именно этого они и хотят – подавить его волю. «Как бы не так, я не позволю себя уничтожить! Я буду защищаться!» – пустота внутри Антуана быстро заполнилась яростью.

Правильнее было бы, наверное, сообщить в полицию, рассказать, что его преследуют, вламываются в квартиру, и попросить о помощи. Но разве такой рассказ примут всерьез?

– Хотите, чтобы мы начали расследование, потому что у вас исчезли из холодильника продукты и кто-то убил вашу подопытную крысу? – Антуан отчетливо слышал иронию в голосе воображаемого полицейского.

Действительно, звучит более чем нелепо. Он и сам не поверил бы в такое.

***

Этим серым утром Лексус был доволен жизнью. Он лежал на диване, закинув руки за голову, и в сотый раз прослушивал свой новый сингл. Это была не просто песня – голос свыше! Лексус услышал ее ночью, во сне. Ясная, яркая, самобытная и законченная, как хорошее индийское кино. Он назвал ее «Индийская страсть» и тут же страстно полюбил. Музыкант лежал и думал, куда бы ее пристроить.

На столе запищал будильник, напоминая Лексусу, что пора. Он быстро поднялся, запрыгнул в кроссовки и, натянув на глаза бейсболку, вышел на улицу.

«Кафеония» находилась в одном квартале от дома Лексуса – минут пятнадцать ходьбы. Он все рассчитал. На месте будет в час пик, когда больше всего посетителей заходят выпить кофе. «Наверняка Тор окажется среди них», – Лексус в этом не сомневался. Он еще не знал, что именно сделает при встрече, но чувствовал потребность совершить что-нибудь из ряда вон выходящее, грубое, резкое, чтобы Тор запомнил его, Лексуса, на всю жизнь.

В тусклом свете осеннего дня Лексус быстро осмотрел своё отражение в стекле витрины и взялся за ручку двери. «Обычный, неприметный. Для данного случая – то что надо», – с удовлетворением подумал он и размеренной походкой вошел в кафе. Пахло выпечкой и свежемолотым кофе.

Лексус выбрал самый дальний столик, у окна. Рядом тут же возникла юная официантка, предложив меню.

– Капучино, – с ходу заказал Лексус.

Официантка кивнула и удалилась исполнять заказ. Из шести столиков тесной кофейни два пустовали. Никакой особой атмосферы, нарочито простая обстановка, неброский дизайн. Лексусу такой стиль пришёлся по душе.

В подобных заведениях комфортно чувствуют себя посетители любого возраста и достатка. «Видимо, и кофе здесь вкусный, если сам Тор выбрал эту ничем не примечательную точку».

Официантка поставила перед Лексусом чашку, подложив под блюдце чек, и удалилась. За барной стойкой в полутьме лениво орудовал хлипкий парень с близко посаженными глазами-пуговками и жидкими волосами. После каждого приготовленного напитка он устремлял унылый взгляд сначала в окно, а затем на экран мобильника. Работа ему явно осточертела.

Лексус посмаковал первый глоток кофе. Бархатистый вкус капучино отдавал легкой горчинкой. «Искусный бариста, – оценил парень, – жаль только, что нетерпимый к своему предназначению».

Лексус откинулся на спинку стула, поерзал, устраиваясь удобнее, и внимательно оглядел сидящих в зале. Слева молодая девушка поглощала омлет. Она не умела пользоваться приборами, ела слишком быстро, не пережевывая, проталкивая пищу прямо в пищевод. Звяканье вилки о тарелку резало слух. Лексус брезгливо отвернулся.

Прямо перед ним сидели трое – двое парней и девушка, типичные байкеры. Кожаные куртки поскрипывали при каждом их движении. Лексус подался вперед, вглядываясь в парней в надежде узнать Тора. Между байкерами шла вялая перепалка – парни делили между собой девушку.

– Забирай ее себе! – прохрипел один.

– Да на хрен она мне нужна, – недовольно буркнул второй, барабаня пальцами по столу.

Лексус передвинул стул и посмотрел на их спутницу. Невзрачная и неинтересная серая мышка. Она выпила кофе и безмятежно жевала шоколадный круассан, роняя крошки на стол. Разборки парней её не занимали.

«Нет, Тора среди этих оказаться не может», «Девка и базар не масштаб Тота »– заключил Лексус и перевел взгляд на другой столик. Четверо мужчин в строгих костюмах смахивали на бизнесменов. «Вряд ли Тору под тридцатник, – прикинул Лексус. – Но все может быть». Стараясь не привлекать внимания, он пересел так, чтобы было лучше видно. Мужчины хмуро беседовали, склонившись над остывшим кофе.

– Лежим после всего в постели, – негромко рассказывал самый молодой из них, помешивая ложечкой холодный напиток, – я такой расслабленный, а она оглядывает мою комнату и тоскливо произносит: «М-да-а-а… И квартира у тебя тоже маленькая…»

– Вот сука, – сочувственно покачал головой другой, потирая проглядывающую лысину.

– А ты что? Не послал ее подальше? – поинтересовался третий.

– Нет, но понял, что это была самая короткая влюбленность в моей жизни.

– Ну ясный пень, – согласились приятели.

Лексус усмехнулся про себя и отвернулся. «Опять мимо», – подумал он, крутя в пальцах пустую чашку.

Последний столик не представлял никакого интереса. За ним сидела беременная арабская женщина с ребенком, который болтал ногами, ковыряя ложкой пирожное.

Лексус махнул рукой, подзывая официантку, и заказал еще капучино. Через пару минут перед ним появилась новая чашка. От напитка поднимался пар, размывая очертания дальней стены. Достав телефон, Лексус быстро нашел страничку Тора. Тот был в сети и только что выложил видео с концерта «Роллинг Стоунз», который прошел вчера в Лондоне. Под записью – комментарии и групповые фотографии: красивые, вальяжные молодые люди, судя по геотегам, продолжали вечер в «Ministry of sound».

«Значит, Тор со своими друзьями сейчас в Англии». – Лексус сощурился от яркого света экрана. Он всматривался в лица на фотографиях в попытке найти среди них Тора. Зависть тугим змеиным кольцом скручивала внутренности. Ничто так не мучает, как счастливая жизнь твоего врага.

Из мрачных мыслей Лексуса вырвал голос официантки. Она нависла над столиком, теребя в руках блокнот.

– Бариста случайно выбил не тот чек, – тараторила девушка, – ваш счет составляет семьдесят крон за два капучино.

Лексус медленно посмотрел на квитки на столе. На обоих значилось: «Эспрессо, 25 крон». Бариста быстро печатал в телефоне, делая вид, что не замечает происходящего. Криво улыбнувшись официантке, Лексус расплатился и вышел. «Тоже мне бизнесмены», – усмехнулся он про себя. Лексус и сам проделывал такие фокусы, когда подрабатывал летом в кафе. Пробить напиток дешевле заказанного и положить разницу в карман – схема стара как мир. Удивительно, что в таком приличном месте промышляют избитыми трюками.

***

Антуан резко очнулся от тяжелого сна, чувствуя металлический привкус во рту, и, приподняв голову, понял, что заснул вчера на маленьком диванчике. Как был, прямо в одежде. Тело ломило, шея затекла и неприятно ныла. Антуан тяжело встал и поплелся в ванную. Приняв горячий душ, он отправился на кухню, сварил кофе и съел два бутерброда с соленым огурцом – другой провизии дома не было. Покончив с завтраком, оделся, взял накрытую наволочкой клетку с Путаной и поехал в институт.

Антуан не стал заезжать на парковку, а оставил машину на обочине недалеко от лаборатории. Встречаться ни с кем не хотелось. Он зашел через боковую дверь, минуя главный вход, где в это время суток было оживленно. Воспользовался своим магнитным пропуском и поднялся на лифте прямо на верхний этаж, в лабораторию.

– Том, – негромко позвал Антуан своего приятеля и коллегу, с которым они вместе работали над влиянием музыки на человека. – Вчера Путана преставилась.

Томас оторвался от медицинского справочника и удивленно поднял глаза. Они казались огромными за очками в стальной оправе.

– Что-то случилось? – так же тихо спросил он.

– Пока не знаю, – Сбросив ткань, Антуан поставил перед Томасом клетку с мёртвой крысой. – Можешь сделать вскрытие? Я бы и сам, но мне срочно надо отлучиться. Вернусь к обеду, не хочется её так долго держать.

– Конечно, – согласился Томас, – я и сам хочу поскорее узнать, что произошло с грызуном, излечившимся от опухоли мозга.

– Спасибо! – Антуан по-дружески похлопал приятеля по плечу и быстро вышел.

Сделав несколько звонков в поисках мастера, который срочно заменил бы замок в его квартире, Антуан, наконец, договорился с одним из них на десять утра. Выйдя из здания, он сел в машину и направился в магазин «Элгигантен».

В просторном магазине электроники Антуан растерялся от изобилия товаров. На полках выстроились бесчисленные пылесосы, холодильники, телевизоры и прочая бытовая техника. Продавец, заметив нерешительный вид посетителя, вежливо поинтересовался, может ли он чем-то помочь?

– Да, пожалуйста, – обрадовался благодарный Антуан. – Мне нужна камера для установки в квартире. Такая, чтобы ее было трудно заметить.

Продавец понимающе кивнул и повел его в глубь магазина.

– У нас есть разные модели. Но, если хотите, чтобы камера была совсем незаметной, могу предложить видеоняню.

Антуан удивленно посмотрел на продавца и переспросил:

– Видеоняню?

Продавец показал ему маленького робота Арту-Диту из «Звездных войн».

– Внутри этой игрушки спрятана веб-камера с микрофоном. Она работает через интернет. – Покрутив этот глазок, – он указал на крохотную выпуклую пуговку, – можно настроить четкость изображения. Ракурс можно менять, приближая, отдаляя, поворачивая камеру в любом направлении. Это простое устройство, но оно делает свое дело. Настроите онлайн-трансляцию или запись, установите камеру в нужное место и сможете наблюдать за всем, что происходит у вас дома.

– А как выключать? – поинтересовался Антуан.

– Все просто: отключите её от интернета.

Антуан расплатился и довольный покупкой поехал к домой.

Во дворе стоял знакомый «Пежо». В мозгу Антуана словно вспыхнула красная лампочка, сердце тревожно забилось. Как можно спокойнее он двинулся к подъезду, стараясь не выдать волнения и краем глаза следя за водителем. Сначала тот маялся от безделья, но, заметив Антуана, достал сотовый телефон и принялся снимать. Антуана охватил гнев, он с трудом сдерживался, чтобы не броситься на наглого преследователя. Взглянув пристальнее, он вдруг понял, что за рулем вовсе не мужчина. Под падающей на глаза яркой красной челкой отчетливо различалось лицо молодой девушки. «Вот это номер! Что ей нужно? Почему она меня преследует? Может, подойти и спросить напрямую?» – Антуан запутался в мыслях, чувствуя себя неуклюжим и беззащитным. Девушка будто услышала его мысли – включила зажигание и выехала со двора.

Пока мастер менял замок, Антуан установил в квартире камеру и вернулся в научный центр. Переодевшись в халат, он сходил за чашкой кофе к автомату и сел за свой стол.

Томаса в лаборатории не оказалось, скорее всего, тот ушел обедать. Антуан открыл ежедневник. На странице с текущей датой имелась всего одна запись: «Вернуться в пункт А», что означало пересмотреть все данные по Фру Юзефсон с самого начала. Пролистав страницы, он увидел, что та же запись украшает все страницы до конца месяца.

Антуан хлебнул остывшего кофе и с отвращением поморщился.

– Анте, – окликнул его Виктор – аспирант, сидевший неподалеку и все это время читавший научный журнал «Астрономия и астрофизика».

– Что там с твоей Путаной стряслось, просто взяла и сдохла?

– Не знаю, – признался Антуан, поправляя очки. – Я ее обнаружил в клетке мёртвой.

– Сегодня явно несчастливый день. – Виктор тяжело вздохнул.

– У тебя что-то случилось?

– У нас всех… Ты разве не слышал? Профессор Ингерман разбилась на машине.

– Профессор Ингерман? – У Антуана округлились глаза. – Насмерть? – Он не узнавал собственный голос.

– Она в коме, но говорят, что уже не придет в сознание.

– Кто?

– Что «кто»?

– Кто говорит? – с сомнением спросил Антуан.

– Да весь институт об этом гудит, странно, что ты ничего не слышал.

– Меня не было все утро. А как это случилось?

– Не знаю. Вроде у нее тормоза отказали, и она на полной скорости въехала в рекламный щит. Ингерман как раз в эту субботу собиралась отогнать свой автомобиль на техосмотр. Не судьба, – удрученно заключил Виктор.

– Не судьба, – повторил Антуан, не веря своим ушам. Он снял очки и положил их перед собой.

В лаборатории становилось людно – постепенно возвращались сотрудники после обеденного перерыва. Они перебрасывались фразами, тоже обсуждая печальное происшествие. Антуан с трудом дождался, пока все углубятся в свои проекты. Его переполняли сложные чувства – сожаление перемежалось огромным облегчением. Со времен того позорного заседания он не переставал думать о профессоре Ингерман и молился, чтобы Бог избавил его от нее. «Неужели Бог услышал мои молитвы? Или я сам силой мысли устранил ее? Да что за бред? Впрочем, не такой уж и бред…» Антуан вспомнил Готфрида Лейбница. Этот немецкий математик и философ утверждал, что мысль – не просто абстрактное понятие, а материальная сущность, способная изменять окружающий мир. В душу закралось смутное беспокойство. «Ерунда, – отмахнулся Антуан. – Я здесь ни при чем. Я же не желал Ингерман смерти. Все, чего я хотел, – это чтобы она исчезла из моей жизни. Но как же отчаянно хотел, всем своим существом!» Он залпом допил кофе, уже не казавшийся таким омерзительным.

Откинувшись на спинку стула, Антуан вытащил из нагрудного кармана телефон и открыл недавно установленное приложение видеоняни. На экране появилась картинка гостиной. Антуан нажал на стрелочку, и камера послушно повернула вправо, потом влево – никого. В квартире царил покой.

– Вик, это твой журнал? – услышал он рядом голос одного из аспирантов, имени которого не знал. – Можно почитаю?

– Бери, – отозвался Виктор.

– А там есть что-нибудь про инопланетян?

– Нет, они давненько к нам не наведывались.

– Похоже, мы не единственная планета, которая сокращает финансирование науки, – сделал вывод аспирант.

Антуан улыбнулся. «Интересное наблюдение», – подумал он и, не дождавшись Томаса, вышел из института.

Работать сегодня не получалось. Антуан поехал в супермаркет, купил продукты и вернулся домой. Красного «Пежо» во дворе не было.

***

Алекс медленно просыпался в своем номере, прислушиваясь к воркованию голубей за окном. В голове крутились строчки из школьной постановки «Макбета». Алекс давно не вспоминал об этом спектакле, а тут в памяти всплыла сцена, в которой леди Макбет пытается смыть невидимую кровь. Приснилось что-то тревожное, но он не мог ухватить остатки сна, они ускользали, оставляя смутное беспокойство.

Утро уже закончилось, и сквозь окна проникали золотистые лучи осеннего полуденного солнца. В последнее время, просыпаясь в очередном городе, в очередном отеле, он часто ловил себя на том, что не сразу может вспомнить, где находится. Иногда даже имя девушки, которая ночью спала с ним рядом, с трудом всплывало в памяти.

Но сегодня он точно знал, где проснулся. Он открыл глаза, встал с постели. Подошёл к накрытому официантом столу, налил себе всё ещё горячий кофе и отпил глоток. Вчерашний звонок Шнейдера, президента и генерального директора «Амазона», до сих пор казался нереальным. Поначалу Алекс даже думал, что это розыгрыш. Но нет – ему снова повезло. Впрочем, так было всегда. Оглядываясь назад, он понимал, что удача сопровождала его с самых ранних лет.

Детство Алекса можно было назвать безоблачным, он родился под счастливой звездой. Красивый дом с видом на озеро, любящая бабушка, престижная школа, где каждый день был полон интересных занятий.

Когда ему исполнилось пять, родился Антуан, и вскоре после этого родители развелись. Отца Алекс не помнил – тот редко бывал дома – поэтому не ощутил горечь потери. Мать, при её изысканной красоте, недолго оставалась одна. Новый избранник был из другого мира – простой автомеханик с сильными руками и фальшивой улыбкой. Но в нём чувствовались природная сила и уверенность человека, привыкшего полагаться только на себя. Перед матерью он расстилался, угадывая каждое её желание, с Алексом держал вежливую дистанцию. Но когда дело касалось Антуана – будто в доме появлялся другой человек с тяжелым взглядом, резкими замечаниями и внезапными вспышками гнева.

Мать предпочитала не замечать перемен в поведении мужа. Алекс защищал младшего брата как мог. Потом пришла болезнь – быстрая, беспощадная, и забрала с собой маму. Отчим после смерти жены искал утешение в вине, и вскоре тоже покинул бренный мир. Бабушка забрала маленького Антуана к себе. Алекса определили в закрытую элитную школу.

Алекс привык быть отличником-одиночкой, которого в прежней школе уважали издалека. Первые недели в новом учебном заведении он по привычке держался особняком – в классе садился за последнюю парту, в столовой устраивался с книгой в углу. Этот мир казался другой планетой, где он был пришельцем. Дорогие машины у входа, безупречная форма одноклассников, негласные правила, о которых знали все, кроме него.

После урока литературы классный руководитель Де Мартино задержал Алекса.

– Твоё сочинение сегодня… – Педагог помедлил, подбирая слова. – У тебя настоящий талант к анализу, умение видеть детали. Ты мог бы преуспеть на писательском поприще. Но в жизни, к сожалению, одного таланта недостаточно. И будет очень обидно, если эти способности не раскроются. – Он посмотрел в окно. Группа старшеклассников о оживлённо беседовала на газоне перед главным входом. – Видишь их? Закончив учебу, кто-то из них возглавит компанию отца, кто-то откроет свой бизнес. А главное – они уже сейчас учатся самому важному: находить общий язык с людьми, выстраивать отношения.

Алекс молчал, осмысливая услышанное. Впервые он понял, что его отличные оценки – лишь малая часть чего-то большего, а не прямой путь к успеху. Де Мартино словно прочитал его мысли:

– У нас есть школьная газета. Там как раз нужны люди, умеющие замечать интересное в обыденном.

Неделю Алекс собирался с мыслями. Потом написал небольшую заметку о победе школьной команды по шахматам. Ничего особенного – просто рассказал, как капитан в решающей партии применил неожиданную комбинацию. На следующий день к нему подошёл тот самый старшеклассник, пожал руку и пригласил вступить в шахматный клуб.

Постепенно Алекс начал понимать – его статьи становятся мостиком между разными группами в школе. Он умел найти изюминку в каждой истории: талантливый художник из десятого класса оказался заядлым геймером, а тихоня из параллельного побеждал на турнирах по программированию. Ребята сами искали Алекса, чтобы поделиться новостями. А он, пропуская эти истории через свой уникальный взгляд на мир, превращал их в нечто особенное. Из отличника-одиночки он незаметно для себя превратился в человека, к которому тянулись люди.

Первые деньги пришли неожиданно, когда Алекс учился в старших классах школы. В тот день он зашёл в кафе, ожидая Стефани, свою тогдашнюю подружку, примерявшую наряды в соседнем бутике. И как раз собирался сделать заказ, когда до него донёсся громкий спор. Месье Дюпон, владелец бутика, отчитывал рекламное агентство за банальность пресс-релиза о новой коллекции.

– Это же набор штампов! – горячился он, размахивая распечаткой. – Такое можно написать о любом магазине, о любой коллекции. Где душа? Где изюминка?

Стефани, стоявшая рядом с примерочной, вдруг махнула рукой в сторону Алекса.

– Вон мой друг. У него отличное перо.

Алекс написал обзор коллекции так, словно рассказывал историю о путешествиях, характерах, моментах жизни, в которых каждая вещь найдёт своё место. Его тексты оказались больше, чем простое описание одежды – они создавали целый мир, в котором хотелось жить. Через неделю коллекция была распродана.

Посыпались заказы от других брендов, рестораторов, отельеров – все хотели, чтобы их история была рассказана так, как умел только Алекс. Воодушевлённый успехом, он пошёл дальше – создал блог, приоткрывающий завесу роскошной жизни учеников своей школы. Он рассказывал про вечеринки, путешествия, увлечения детей самых влиятельных семей мира с безупречным тактом и вкусом, показывая красоту момента, не скатываясь в вульгарное хвастовство.

Число подписчиков постоянно росло. Всё, о чём писал Алекс, становилось модным. Рекламодатели выстраивались в очередь, чтобы их бренды упоминались в его постах. К концу школы ежемесячный доход Алекса превышал годовую зарплату преподавателей. Но главное – он нашёл своё призвание: умение видеть красоту и рассказывать о ней так, чтобы другие тоже могли её почувствовать.

Спустя десять лет его блог превратился в настоящую империю влияния. Каждое слово, каждый пост формировали течение общественной мысли, будто мощный поток, своей волей меняющий русло реки. Репутации брендов взлетали и разбивались вдребезги от одного комментария Алекса, а его прогнозы трендов завтрашнего дня становились той реальностью, которую люди сами спешили воплотить в жизнь.

Алекс упивался этой властью, смакуя её как дорогое вино. Он наблюдал за собственным восхождением с той же страстью, с какой астроном следит за экзотической кометой. Двери, прежде наглухо запертые, теперь распахивались перед ним, в то время как для других они оставались непреодолимой преградой.

Всё чаще Алекс задумывался об устройстве человеческой жизни. Она представлялась ему бесконечной системой лестниц, подобно тем, что он видел в Версале. Парадные – широкие, мраморные, для избранных, чьи шаги эхом отдаются в истории. Боковые – узкие и крутые, для обслуги. А внизу – железные ступени для тех, кого никто никогда не видит.

В редкие минуты уединения Алекс читал. Философские книги меняли его образ мысли. В биографиях великих людей он находил отражение своего пути. Чтение стало способом понять себя и расти дальше. Он осознал простую истину: жизнь даёт всё, что хочешь, надо только быть готовым взять. Готовность – это решимость действовать. Готовность – это уверенность в своём праве. Если готов – бери. Алекс шёл и брал.

***

– Че делаешь? – голос Фрейи звучал устало и безразлично.

Лексус, откинувшись на спинку кресла, разглядывал потолок.

– Дел хренова туча. Тронешь одно, вся куча бабахнется и завалит на фиг. Сижу не трогаю.

– Тора видел?

Он почувствовал, как желудок сжался от одного упоминания этого имени.

– В Лондоне он. – Лексус пошарил рядом с собой в поисках сигарет.

–Значит, снова облом.

– Ну да. – Лексус перевернул все в тумбочке, разыскивая зажигалку, но нашёл ее на полу.

– Ты как сама? – он наконец взглянул на экран.

Фрейя открыла рот, но тут же закрыла, прислушиваясь. Её глаза расширились.

– Что такое? – насторожился Лексус.

– Тшш… – она приложила палец к губам, шепча едва слышно: – Эта явилась. – Лексус понял, что речь о матери. Фрейя повернула голову, бросив быстрый взгляд за плечо, и прошептала: – Точно она. С работы припёрлась. Всегда так делает – крадётся как кошка, думает, я не слышу. А потом стоит под дверью, подслушивает. Ждёт, когда поймает меня за чем-нибудь.

Она не успела договорить. Властный женский голос прогремел совсем близко. Экран погас – Фрейя отключилась.

«Чистая мылодрама», – усмехнулся Лексус, собираясь закрыть ноутбук. Но пальцы сами потянулись к клавишам, набирая в поиске имя Тора.

Свежих постов не было, но Лексус всё равно просмотрел старые фотографии в надежде найти в них что-то новое. Слежка за жизнью Тора превратилась в болезненную привычку разглядывать каждый кадр, каждую деталь. Ненависть стала частью повседневности. Вдох – Тор, выдох – Тор.

«Он просто мразь, – убеждал себя Лексус, чувствуя, как дрожат руки. —Избалованный придурок. Только и может, что травить людей своим ядом». Но глубоко внутри противный голосок напоминал, что нельзя называть ничтожеством человека, который запросто фотографируется с Миком Джаггером.

От этих мыслей Лексуса бросило в жар. Он заставил себя отвернуться от экрана и рухнул на диван, надеясь, что сон принесёт облегчение. Но покой не приходил. Кровь стучала в висках, а перед глазами мелькали фотографии чужой, красивой жизни.

Внезапный звонок заставил Лексуса вздрогнуть.

– Что там у тебя стряслось? – спросил парень, вглядываясь в напряжённое лицо Фрейи.

– С этой поцапалась, – Фрейя мотнула головой в сторону двери, словно там маячил призрак матери.

– Не надоело?

– Да-а, – она закатила глаза, откидываясь на спинку кресла.

– Что «да»? – передразнил Лексус, чувствуя, как собственное раздражение ищет выход. – Нормально сказать можешь?

Фрейя окинула его пустым взглядом и заговорила тихо, безжизненно:

– Ворвалась ко мне и с порога: «Я с вашим школьным психологом говорила. Она тебя завтра ждёт после уроков». Представляешь?

Фрейя замолчала, теребя рукав мешковатой кофты. В тусклом свете экрана лицо девушки казалось совсем юным и беззащитным.

– Ну и что с того? – спросил Лексус.

– Я ей говорю: «Ты договаривалась – ты и иди», – голос Фрейи дрогнул. – А она… Она как с цепи сорвалась. Кричит, что я больная на голову, что от меня никакого толку. Что у меня слишком много свободы, а я даже не знаю, как ею распоряжаться.

Фрейя замолчала, сглатывая комок в горле.

– Постоянные вопли: «С утра до ночи в компе сидишь! Иди посуду помой, пропылесось!» Будто по-человечески сказать нельзя. Всё время орёт, представляешь? Она даже не замечает этого.

– А ты? —Лексус выпустил струйку дыма в потолок. Чужие проблемы притупляли его собственную боль.

Фрейя обхватила колени, подтягивая их к груди.

– Молчу. Сижу как статуя, – она поёжилась, словно от холода. – А она психанула и вылетела, чуть дверь с петель не снесла.

Лексус потушил сигарету. Последняя струйка дыма растворилась в воздухе.

– Слушай, а может, и правда помогла бы? Я сам не могу в бардаке.

– Да я бы помогла! – в голосе Фрейи прорезалось отчаяние. – У меня как раз онлайн-урок по рисунку должен был начаться. А она… – Фрейя махнула рукой, едва не задев стоящую рядом чашку.

– Рисунок? Зачем? – Лексус придвинулся ближе, щурясь от яркого света монитора.

– Как зачем? Я же дизайнером хочу стать. – Фрейя смотрела на него так, будто это самая очевидная вещь в мире. На лице девушки играли отблески экрана, делая его то бледным, то синеватым. – Без рисунка никак.

Уголки губ Лексуса дрогнули, но он сдержал ухмылку, вместо едкого комментария пробормотал:

– Так бы сразу матери и объяснила.

– Ага, щас, – фыркнула Фрейя, откидывая с лица прядь крашеных волос. – Я уже пробовала. Знаешь, как она ржала! Типа, ничего смешнее в жизни не слышала.

Лексус умилялся, разглядывая её растянутую одежду и кричащий макияж.

– А что смешного-то? – он старался, чтобы голос звучал искренне.

– Вот и я о том же, – вздохнула Фрейя. – Просто они считают меня тупицей, которая ни на что не годится.

Лексус потянулся за новой сигаретой, ловким жестом выбил её из пачки, чиркнул зажигалкой.

– Хочешь, докажем, что ты не тупица? – неожиданно предложил он. Знаю один тест. Убери лишнее слово, только быстро: вино, водка, вода, виноград?

–Вода, – не задумываясь ответила она.

– Почему? – Лексус чуть не поперхнулся дымом.

– Ну, в ней калорий нет… – Фрейя пожала плечами.

Лексус задумался, постукивая пальцами по столу.

– Ну вот, сама видишь, тупость – это не отсутствие ума, а такой ум. Так матери своей и передай. – Он потёр переносицу, поправляя очки. – А кпсихологу чего идти не хочешь?

– А чё я там забыла? Будем с ней целый час пялиться в ужасе друг на друга. В ужасе, потому что фрекен Хансон только в этом году пришла к нам в школу, сразу после института. Этой бедолаге сейчас нужен психолог гораздо больше, чем мне, это уж точно.

– А мать знает, что у вас такой психолог?

– Да ей по фиг, ей бы выпендриться. Типа, она беспокоится обо мне, а на самом деле ей главное меня сломать. Заставить делать то, что она хочет.

– А на кой ты ей поломанная нужна?

– Сломанный человек – он слабый, зависимый и, главное, никому больше не нужный. Его никто не отберет, и сам он уйти не может.

– Стремно это.

– А я про что. Эх, встретить бы такого крутого плохиша, который будет хорошим только для меня, и уйти с ним подальше отсюда.

Лексус качнул головой.

– Всеобщая бабская мечта – хороший плохиш. А я хотел бы, наоборот, встретить такую хорошую девчонку, которая будет плохишом только для меня.

– У тебя их много было?

– Кого? Баб? Я не считал. В прошлую субботу опять с одной разбежался.

– Почему? – Фрейя подалась к экрану с интересом.

– Она взяла мою мобилу фотки посмотреть и уронила. Телефон – вдребезги. – Лексус поморщился от воспоминания. – Ну я ей и сказал, что у неё руки из жопы растут. Она, короче, закислячила. Спрашивается, с чего?

– Вообще-то ты её оскорбил. – Фрейя приподняла бровь.

Лексус недоуменно уставился в экран.

– Значит, когда я ей говорил, что у неё ноги от ушей – это норма, а руки из жопы – нет?

Лицо Фрейи озадаченно вытянулось.

– Ну да, странно, – она прикусила губу. – Если подумать, и то и другое жесть. Так вы что, из-за этого расстались?

– И да и нет. Я сказал: «Извини, Лиза…» Так, мол, и так… А она – не могу, потому что я Алиса. И ушла.

Фрейя сочувственно покачала головой.

– Да я, в смысле, не парюсь. Я еще не встретил ту, от которой сердце заходится. – Лексус заметил непонимающий взгляд Фрейи и пояснил: – Ну ту, от которой крышу сносит. И уже ты – не ты, а кто-то другой.

– А ты веришь в вечную любовь? – Фрейя внимательно всматривалась в экран.

– Сто процентов, – Лексус зевнул. – Любовь – она одна, только попутчики меняются. С женщинами сейчас совсем неинтересно. Не успеешь сказать «привет», как они мысленно сыграют свадьбу и родят от тебя пятерых детей. Женщины стали слишком предсказуемы.

– Ну конечно, – перебила Фрейя, ощетинившись. – Я вот что тебе скажу. Я вчера, когда суп ела, представила, как мой бывший сделал предложение моей бывшей. – Её глаза азартно блеснули. —И понеслось – я сразу же мысленно их убила, трупы расчленила и спрятала в гараже. Потом раскаялась, пришла в полицию с повинной. Отсидела пятнадцать лет и, выйдя на свободу, начала новую жизнь. – Она замолчала. Глаза её бегали. —Много ты знаешь о женских фантазиях? Я сама не пойму, откуда это всё в моей голове.

Лексус тупо смотрел на неё. В глубине его квартиры тикали часы, отмеряя поздний час.

– Да, не всё всегда так однозначно. Он не понимает её, она не понимает себя…

– Как ты думаешь, бывает ли дружба между мужчиной и женщиной? – внезапно оживилась она.

Лексус утвердительно кивнул, выпустив облачко дыма.

– Но чаще кто-то из дружбанов уже давно мысленно поимел другого в разных позах…

– Значит не бывает… – подытожила Фрейя.

***

Антуан выключил камеру, разложил купленные продукты, сварил себе кофе и сделал несколько бутербродов. Съел их торопливо, без удовольствия, просто чтобы насытиться. Покончив с едой, он сел за компьютер, открыл в проводнике флешку с видеозаписями и заметками о Фру Юзефсон и погрузился в их изучение.

Когда Антуан наконец поднял глаза на часы, на них было уже шесть вечера. Больше трех часов пролетели незаметно. Он встал, потянулся и размял ноги. Внезапно комнату заполнила громкая музыка, заставив Антуана вздрогнуть. Мужской голос сотрясал пространство:

Разбуди меня, когда стихнет ветер,

Когда я стану мудрее, сильнее.

Я искал в этом мире ответы,

Не зная, что потерялся в пути.

Разбуди меня, разбуди.

Антуан раздраженно схватил швабру, которую уже давно не уносил из гостиной, и начал стучать ею по полу.

– Сейчас ты у меня проснешься, потеряшка! – заорал он со злостью.

Музыка стихла, но прежде, чем Антуан успел облегчённо вздохнуть, в воздухе резко запахло ментоловыми сигаретами. «Господи, что за стены! Просто картонка какая-то! Как же мне с соседом не повезло!» – подумал он, тщетно унимая не заставивший себя ждать мучительный приступ кашля.

Антуан брызнул из ингалятора в горло и открыл форточку. Взгляд упал на окно напротив – её окно. Шторы были плотно задернуты, через них едва пробивался тусклый свет. Интересно, что она сейчас делает? Рисует, кормит птичку или, может, снова сражается с эклерами? Вспомнив об эклерах, Антуан невольно улыбнулся. После их первой встречи Микаэла не выходила у него из головы, но он заставлял себя не думать о ней. Ему не хотелось еще больше усложнять свою и без того непростую жизнь. Девушка привлекала его, но это чувство не приносило радости, напротив, рождало новый мучительный страх, ощущение своей уязвимости.

Антуан охотно зашел бы к Микаэле, но убеждал себя не делать этого так скоро. Он не хотел допускать и мысли, что их знакомство может перерасти во что-то большее.

«Нет, не стоит в это влезать, – подумал он и вдруг осёкся. – Черт возьми, я становлюсь похожим на Алекса. Страх влюбиться, страх потерять контроль… Но разве всё это уже не захватило меня глубже, чем я думал и хотел?» Антуан тяжело вздохнул. Как же он устал от всех этих мыслей.

В комнате стало прохладно. Глубоко вдохнув свежего воздуха, Антуан закрыл форточку. Перед его глазами всё еще мерцало окно Микаэлы. Вдруг в нем возникла она сама. Красивая, с шелковистыми рассыпанными по плечам волосами, она не видела Антуана, просто смотрела вдаль – за пределы вечернего Стокгольма. Свет из комнаты, падая сзади, создавал нимб вокруг её головы. Такая далекая и такая родная… Фарфоровое лицо, огромные глаза. Он никогда не видел таких глаз. Глаз не от мира сего.

Антуан подошел к столу, спрятал флешку и, включив камеру видеоняни, решительно отправился к Мике. Ему стало совершенно безразлично всё, о чём он думал раньше. Будь что будет, думал он. Пусть она разобьет ему сердце. Как говорил Царь Соломон: «И это пройдет». Однажды всё пройдет. Вообще всё.

Антуан -

– Ты ужасно вовремя! – обрадовалась Мика, увидев Антуана. – Я как раз закончила свою картину.

Она сидела в своем кресле-каталке на кухне и ела яблоко, аккуратно выковыривая зернышки на тарелку.

– Это для Силы, – пояснила она. – Хочешь яблоко?

– Нет, спасибо.

– А если почищу?

Антуан широко улыбнулся.

– Я обычно яблоки с кожурой ем, но все равно спасибо.

Мика понимающе кивнула.

– Представляешь, вчера весь день не могла собраться с мыслями. Никакого вдохновения! Уже отчаялась. А перед сном прям второе дыхание открылось, до трех часов ночи писала, оторваться не могла.

– Вообще-то, ничего удивительного. – Антуан сел напротив. – Наш мозг делает творческую работу лучше, когда мы устали. – Мика недоверчиво посмотрела на него. – Звучит странно, знаю. Но это так. Усталый разум не отвлекается и сосредотачивается на конкретной задаче. На самом деле у нас больше шансов создать что-то новое, когда мозг работает не так эффективно.

– Откуда ты знаешь? – серьёзно спросила Мика.

– Ну, я вообще-то мозг изучаю, – немного смутился Антуан.

– Изучать человеческий мозг человеческим мозгом – сомнительное занятие, – пожала плечами его собеседница.

– В целом – да, – охотно согласился он, – наш мозг нам не по мозгам.

Мика выбросила огрызок в мусор и развернула коляску к двери.

– Пойдем, я тебе покажу, что у меня получилось.

Антуан зашел в гостиную и оторопел. Картины стояли повсюду, возле стен на полу, на столе и даже на диване. Комната походила на картинную галерею перед новой выставкой, когда еще не успели разместить экспозицию.

– Это все твое? – Он снял очки и прищурился.

– Да! – Мика гордо вздёрнула подбородок, её глаза сияли. – Ну, как тебе?

– Неожиданно, – Антуан закашлялся. – Даже для очень усталого мозга.

– Конечно, я всё не за один раз написала. Эти работы из мастерской – я заказывала багеты. Теперь планирую выставить. Сделаю фотографии и опубликую онлайн, – беззаботно щебетала Микаэла. – Нравится?

Антуан внимательно рассматривал картины. Одни сюжеты представляли геометрические фигуры в духе Малевича, другие – странных людей с непропорциональными телами, как у Пикассо. Пейзажи, лики святых, окружённые ангелами. «Чёрт знает что», – подумал Антуан, но вслух произнес:

– Красочно.

– А какая нравится больше всего? – не отступала Мика.

– Я не очень разбираюсь в искусстве, – уклончиво ответил он.

– Тебе что, ничего не нравится? – она взглянула на него испытующе.

Не успев опомниться, Антуан услышал свой низкий глухой голос:

– Нет.

Художница поглядела на него удивленно и с недоверием.

– Вот, – показала она пальцем, – та самая, которую я всю ночь писала.

Антуан подошёл ближе и вгляделся. В картине было много синего и чуть-чуть желтого, но смысла Антуан не разобрал.

– Своеобразно, – скупо пожал он плечами.

Микаэла подозрительно посмотрела на него.

– Ты хочешь сказать, я никчемный художник?

– Да ничего такого я не хочу сказать, – неловко принялся оправдываться Антуан.

– Чтобы рассуждать о таланте художника, надо самому уметь рисовать, —назидательным тоном отрезала Мика.

– В этом я не уверен, – неожиданно для себя возразил он. – Я никогда не был поваром, но разбираюсь в том, что такое хорошая еда. Вот, например, эта картина. Где ты видела ангелов в вязанных шапках?

– А где ты видел ангелов без них? – В её легком прищуре читался вызов.

Антуан не нашел, что ответить, и устремил взгляд на другое полотно.

– Не мучайся, – усмехнулась Мика. – И так понятно, что ты ничего в этом не смыслишь. Не всем дано постичь искусство. Утешай себя тем, что ты такой не единственный. Картина Матисса «Лодка» провисела в Музее современного искусства в Нью-Йорке вверх тормашками полтора месяца, пока один из посетителей не сообщил об этом смотрителю музея. Но тебе прощается, – добавила она снисходительным тоном. – Знаешь почему? Потому что я та самая девушка, которая гуглила «химический алфавит», когда искала таблицу Менделеева. – Она снова захихикала.

– Ты много работала. – Антуан переходил от картины к картине. – Здесь материала на несколько выставок.

– Усидчивость – мое лучшее качество. Работаю не вставая. – Микаэла похлопала по подлокотнику инвалидного кресла.

Антуан промолчал, в очередной раз пораженный тем, с какой легкостью она подтрунивала над собой. Микаэла совсем не походила на человека с ограниченными возможностями. Полная жизни, необидчивая, словно светящаяся теплым внутренним сиянием, она казалась счастливой.

– Но это, конечно, непросто, – продолжала художница. – Картина должна волновать, заставлять человека чувствовать, мыслить. Моя последняя работа далась мне с трудом. – Она вертела белокурой головой, выписывая круги вокруг сине-желтого полотна и с удовольствием разглядывая своё творение со всех ракурсов.

– А что ты хотела сказать этой картиной? – искренне полюбопытствовал Антуан.

Микаэла на некоторое время ушла в себя.

– После моей смерти специалисты разберутся, – неохотно произнесла она наконец. – Все, довольно на сегодня искусства. Пойдём, попробуешь мои эклеры.

Антуан сел за стол, а Мика достала из холодильника красивые пирожные, покрытые глазурью.

– Выглядят аппетитно, – похвалил Антуан.

– Ты будешь кофе или чай? – спросила она.

– Чай.

Она, как и в прошлый раз, ловко расставила чашки и аккуратно разлила заварку.

– Ну, давай пробовать, – улыбнулась хозяйка и откусила эклер. Её лицо вдруг исказила едва заметная гримаса удивления.

Антуан тоже попробовал пирожное и сразу понял, что не так. Тесто внутри эклера не пропеклось, сырая масса смешалась с шоколадной начинкой, образовав нечто вроде приторной липкой замазки. Мика мужественно ела, делая вид, что не замечает ужасного вкуса выпечки. Антуан с трудом проглотил кусок и отложил эклер на тарелку.

– Что, и эклеры мои никуда не годятся? – расстроенно фыркнула Микаэла, сорвалась с места и вылетела из кухни.

– Годятся, годятся! – как можно убедительнее закричал он и бросился ее догонять. Антуан бежал за ней с пирожным в руке и уговаривал: – Очень вкусно! Смотри, я ем, ем!

Он нашел Мику в маленькой, слабо освещённой настольной лампой комнате-кабинете. Девушка сидела к нему боком и скорбно смотрела в окно. Прозрачные капли густо били по стеклу, искажая видимость и превращая вид улицы в нечеткую, расплывающуюся картину. Антуан подошел к Мике.

– Пуантилизм, – тихо произнесла она.

– Что?

– Дождь рисует точками. Одно из направлений импрессионизма.

– Извини, Мика, не знаю, что на меня нашло, – покаянно вздохнул Антуан.

– И ты извини, – отрешённо отозвалась она.

– За что? – изумился он.

– Здесь не прибрано.

Антуан сразу и не заметил, что пол вокруг усыпан обрезками бумаги, а на письменном столе валяются краски, кисти и разные безделушки.

– Ты одна живешь?

– Сейчас да. Раньше жила с мамой. Папа умер, когда я была совсем маленькой. Я его не помню.

– А как ты со всем справляешься?

– Ко мне тетя приходит, сестра мамы. Каждый день. Помогает. Просто я тут успела уже после ее ухода побезобразничать. Могла, конечно, сама, за собой прибрать, и уборка меня, наверное, не убила бы, но зачем рисковать? – лукаво улыбнусь Мика.

– Я вообще не представляю, как ты управляешься. Картины, эклеры – и все это на коляске.

Он придвинул стул и сел рядом с ней.

–Я как-то попробовала вести себя как больной человек. Вела, вела, а потом вдруг поняла, что не мое это. Вот не мое и всё. И снова зажила обычной жизнью.

Антуан улыбнулся. Девушка заметила, что он все еще держит в руках злополучный эклер.

– Ты, конечно, тот еще джентльмен! Мог бы хоть сделать вид, что понравилось, – добродушно упрекнула она.

– Я старался… – с чувством принялся оправдываться Антуан.

– Плохо старался, очень плохо, – с наигранным укором перебила она, но не выдержала и разразилась хохотом: – Ой, не могу! Ты… поразительная картина!

– Что? – смутился Антуан.

– Ой, я… – заливалась она смехом, откинувшись в кресле. – Вспомнила, как ты за мной бежал с эклером в зубах!

– С несъедобным эклером, – уточнил Антуан.

– Да-да! Лицо перекошено… А сам кричит: «Я ем, ем!» – задыхалась от смеха Мика.

– Ну а как ещё? – Антуан тоже расхохотался. – Я должен был как-то убедить тебя, что вкусно! И вообще, ты так быстро ездишь!

– У тебя есть девушка? – резко посерьёзнела Мика.

– Уже нет, мы пару месяцев назад расстались.

– Даже не спрашиваю почему, – хихикнула она. – Думаю, ты нашёл для этого тысячу причин.

– Вообще-то это она меня оставила, – бесстрастно пояснил Антуан.

– Ой, извини, – смутилась Микаэла.

– Да ничего.

– А почему? Расскажи, – не скрывая любопытства, выпытывала она.

– Мы с ней не сошлись по биологическим часам.

– Это как? – Мика удивленно наклонила голову.

– Я жаворонок, а она – сова. Любила ночами по телефону поговорить.

– И что с того? – девушка непонимающе нахмурила брови.

– Однажды я сильно устал и написал ей, что пошел спать. Она обиделась и перестала со мной разговаривать. Я долго не мог понять, что с ней. А потом, перечитав свое сообщение, понял. Оказалось, вышла опечатка, на клавиатуре буквы «п» и «р» рядом, вот вместо «спать» я и написал… ну,совсем другое слово.

Мика залилась звонким смехом.

– Ну ты, я надеюсь, ей объяснил, что имел в виду? – немного успокоившись, предположила она.

– Не, не стал. Думаю, если она сама этого не поняла, то мы с ней и в жизни друг друга вряд ли поймем.

– А как ее звали? – наклоняясь ближе, любопытничала Мика.

– Фрида. Нет…Фрейя – ответил он задумчиво и щелкнул пальцами. – Стоп, все-таки Фрида… У неё еще волосы рыжие.

Мика хохотала в голос.

– И долго у вас это было?

Антуан пожал плечами.

– Месяца два. Я пока не вывел еще для себя формулу более долгих отношений.

– Секрет долгих отношений в том, чтобы не расставаться.

С полки послышался жалобный писк.

– Ой, это Сила! Как он туда забрался?

– Залетел, наверное, – предположил Антуан.

– Нет, он летать не умеет. Я нашла его на улице птенцом-желторотиком. Все говорили, что не смогу выходить его, но у нас получилось. Правда, летать он так и не научился, зато прыгает как чемпион.

Мика развернулась, застопорила коляску и медленно поднялась на ноги. Она подошла к полке, осторожно сняла Силу, посадила в клетку и вернулась на место.

– Ты можешь ходить? – изумлённо выпалил Антуан.

– Как и девяносто девять процентов человечества.

– А зачем тогда коляска?

– Чтобы не сломаться. У меня несовершенный остеогенез. Слышал о таком?

– Болезнь хрустального человека?

– Ага, – спокойно ответила она. – Я жду операции на укрепление костей и коррекцию костных деформаций, моя главная задача – дожить до неё без переломов.

Антуан слышал об этой болезни, но не вникал в детали. Он помнил только, что это редкое генетическое заболевание, которое делает кости чрезвычайно хрупкими.

– А почему ты выбрал музыку для своего исследования? – неожиданно спросила Микаэла.

Антуан на секунду задумался.

– Тема музыки меня всегда интересовала. С детства я хотел понять, что же в ней такого особенного, почему она так трогает нас. Ведь если задуматься, на планете нет людей, полностью равнодушных к музыке. Удивительно, как всего семь основных нот создают бесконечное разнообразие музыкальных произведений, трогающих наши сердца и вдохновляющих нашу фантазию.

– Действительно, это как магия. Я никогда об этом не задумывалась.

– Если смотреть с научной точки зрения, можно увидеть глубокую связь между музыкой и фундаментальными законами природы. Например, переход электрона с низкого уровня на высокий уровень эквивалентен подъёму музыкального тона вверх по шкале.

– Интересно, – задумалась Мика.

– Ну да, – согласился Антуан. – А еще музыка лечит. Вон у тебя в гостиной цветок сохнет. Поставь рядом с ним колонку и включай ему ежедневно легкую музыку. Сама увидишь, что произойдет.

– А что произойдет?

– Он оживёт и даже может склониться к источнику звука. Но и поливать его, конечно, не забывай.

– А как это работает? – Глаза Микаэлы загорелись любопытством.

– Звук – это физическое явление, музыка воздействует на всё живое.

– Как это всё удивительно! А ты играешь на каком-нибудь инструменте?

– У меня слуха нет, – смущенно улыбнулся Антуан, – а без него играть на инструменте сложно.

– Попробовал бы барабаны. Говорят, чтобы стать барабанщиком, много ума не надо.

– Врут, – тон Антуана стал категоричным. – Я только недавно читал статью про барабанщиков. Наши стокгольмские ученые выяснили, что барабанщики обладают более высоким интеллектом, чем другие музыканты, и более развитыми навыками решения жизненных проблем.

Мика пожала плечами.

– Мне всегда казалось, что ничего не может быть проще барабанов.

В глубине квартиры зазвенел какой-то сигнал.

– Это напоминалка, – объяснила девушка. – Время принимать лекарство.

– Давай я принесу его.

– Это не для меня, а для мамы. В это время она пила таблетки.

– Почему ты не отключила будильник?

– Не знаю, боюсь, что после этого она совсем уйдет из этого дома.

Антуан видел волнение в ясных, глубоких глазах Мики. Это тёплое щемящее чувство наполняло и его сердце. Её глаза становились всё ближе, их свет ослеплял его. Мика была совсем рядом. Она хотела что-то еще сказать, но он осторожно обнял её и поцеловал в губы.

– Ты за мной ухаживаешь? – тихо уточнила она, когда он выпустил ее из объятий.

– Наверно, – так же тихо ответил он.

– Тогда пригласи меня в театр, я очень хочу в театр. А сейчас мне надо лечь спать, у меня слипаются глаза.

– Я пойду. – Антуан обнял ее за плечи. Мика прильнула к нему, и он ощутил ее дыхание и запах волос.

Зазвонил мобильник Антуана. На экране высветилось: «Томас».

– Извини, я должен ответить.

Антуан вышел на кухню.

– Да, Том, привет!

– Слушай, насчет Путаны… – начал Томас без предисловий. – Там обширная субдуральная гематома, множественные внутримозговые кровоизлияния в стволе мозга и мозжечке. Типичная картина последствий сильного удара.

У Антуана похолодело внутри. «Значит, всё-таки убили», – пронеслось в голове.

– Спасибо, – мрачно ответил он и завершил звонок.

– Что-то случилось? – обеспокоенно спросила Микаэла.

– Нет, ничего, – натянуто улыбнулся Антуан. – Просто… Рабочие моменты. Я пойду, Мика… Завтра позвоню.

Тяжелая дубовая дверь медленно закрылась за Антуаном, глухо ударив о дверной косяк.

Фрейя и Лексус

Двадцать шестого октября, в субботу, пока родители были у бабушки, Фрейя окончательно решила свести счеты с жизнью. Она тщательно наложила на лицо косметику, собрала торчащие волосы в тугой хвост, облачилась в ни разу не надеванное платье цвета фуксии и открыла дверь балкона. Но природе было плевать на планы Фрейи, и за порогом стояла сплошная стена дождя.

Девушка представила, как пойдет босиком по мокрому бетонному полу, моментально промокнет до нитки, и с потекшей черной тушью на лице, в потяжелевшем от воды наряде неуклюже перевалится через перила. Фрейя озадаченно задумалась. Прыжок в воздушном платье, которое так хотелось обновить, обернётся жалким падением несчастной неудачницы в мокрых тряпках. Хотелось события, а получались постылые будни.

Основная прелесть «выхода в окно» заключалась для неё в эффекте «размазанного по асфальту» тела, но и он тоже смывался этим гадским проливным дождем. «В таком случае, – думала Фрейя, – можно просто нажраться таблеток. Чисто женский вариант с нотками романтизма. Излюбленный способ самоуничтожения голливудских див». Но ей хотелось уйти не просто красиво, ей хотелось шока, встряски, возмущения.

Сам по себе уход Фрейи никого не потрясёт. Пожмут плечами, мол, долбанутая была, соответственно и закончила, и забудут. А вот расплющенный череп забыть невозможно. Размазанные по тротуару мозги навсегда врежутся мерзким пятном в их память.

Решение распрощаться с жизнью пришло к Фрейе не взрывом эмоций, а делом, с которым нужно было покончить. Она не грустила и не веселилась. Просто внутренне собралась и решала проблему трезво, по-деловому.

Фрейя постояла перед открытым балконом, оглядывая место предстоящих событий, и решила повременить, дождавшись окончания дождя. Брызги воды долетали до ее ног, ветер холодил кожу, уже сплошь покрытую мурашками. Фрейя съежилась, закрыла балконную дверь и деловито пошла проверять прогноз погоды.

Покликав мышкой, она выяснила, что дождь должен прекратиться к пяти часам. Ждать оставалось меньше часа. Если, конечно, верить синоптикам. Фрейя откинулась на спинку кресла и задумалась: «Восемнадцать лет вроде не много, а посмотришь – целая жизнь. Чего в ней только не было».

На полке, висящей над столом, красовалась семейная фотография – мама, папа и сама она, лет десяти. Фотографировались на Лазурном берегу. На фоне карусели. И не просто какой-то там, а величественного двухярусного сооружения с богатой росписью и позолотой. На ней катались даже взрослые. Фрейя хорошо помнила тот день. Солнце светит, кони скачут, аккордеон звучит, голова кружится от восторга. Тогда и появилась женщина, похожая на мужчину, с короткой стрижкой и угодливой улыбкой. Она выскочила как черт из табакерки и щелкнула их. – На память, – пояснила она, застав родителей врасплох.

«На какую такую память?» – подумала тогда Фрейя. Но ничего не сказала. «Видимо на эту самую, – неожиданно поняла она теперь. – На память о тех нас».

Часы на стене показывали 16:23.

В соседней квартире началась громкая перепалка. Фрейя невольно прислушалась. Жившие за стеной супруги Линд выясняли отношения и без разбору бросали друг в друга яростные упреки.

– Я больше не могу это терпеть! – женский голос звенел от напряжения.

– А я, думаешь, могу? Десять лет одно и то же!

– Именно! Десять лет! А что изменилось?

– Ты! Ты изменилась!

– Нет, это ты не хочешь ничего менять!

Фрейя поежилась. «Неужели нет ни одного дома, ни одной семьи на белом свете, где бы люди друг друга слышали? – думала она. – Почему все разом, одновременно оглохли? И почему только я слышу вас?..»

16:31

Крики за стеной стихли, но Фрейя всё ещё различала их эхо, застрявшее между висками. Она снова вгляделась в семейное фото, отгораживаясь от чужого отчаяния, так похожего на её собственное. Мама – очень светлая блондинка с высокими скулами и голубыми глазами. У неё до сих пор нет ни единой морщинки, лицо гладкое и красивое. А сердце холодное, как у Снежной королевы. Но это сейчас, а тогда она умела смеяться.

А папа на фото – совсем другой человек. Веселый, довольный, чуточку горделивый. Талантливый бухгалтер и счастливый семьянин. Фрейя помнила его таким. Вот он заметил, как она уставилась на мальчика, пихающего в рот сладкую вату, исчез и минуту спустя протянул Фрейе заветный пакет с таким же лакомством. Фрейя просто повизгивала от восторга. А ещё он сказал, что во Франции сладкую вату называют «Папина борода» и прилепил кусочек к своему подбородку. Они дружно захохотали. Фрейя глубоко вздохнула: «Да, был и такой папа».

Со стороны и сегодня казалось, что он живет спокойной и обеспеченной жизнью. Только его выдавали глаза: тоскливые, уставшие, как у старой собаки. А ведь он еще вовсе не старый. «И когда это с нами случилось?» – силилась вспомнить Фрейя.

16:45

Дождь начал стихать. Она сидела в кресле и думала, что все скоро закончится, что в любом случае ничего путного ее больше не ждёт. Детство прошло, взрослая жизнь пришла, главная любовь ушла. И всё это вовсе не по её желанию. Но если первые два пункта были логичны, то третий – из ряда вон выходящий. Ульрика! Подлая подруга увела ее Козлину. Увела нагло, из-под самого носа. А тот оказался этому рад. Фрейя видела эту парочку вчера в школьной столовой, когда покупала булочку. Они стояли за столиком друг против друга, глаза у обоих с поволокой… Фрейе расхотелось есть. «Ничего, они свое еще получат, – зло подумала она, но тут же нашла и плюсы: – К черту их! Это теперь не мои проблемы».

16:53

Через семь минут всё закончится. Фрейя умрёт, выберется на свободу – и с концами. Лучше подумать о чем-то поинтересней. Например, есть ли жизнь после смерти, а если есть, то что там можно поесть? Мысли неожиданно вернулись к той несъеденной булочке, и Фрейя вдруг поняла, что чертовски голодна. «Э, нет!», – тут же одёрнула она себя. Нажираться перед смертью не имело никакого смысла.

Дождь никак не прекращался. Фрейя вышла на балкон и посмотрела вниз. Снизу на нее глядел уже полностью выцветший дворик, окруженный со всех сторон домами, защищающими его от сквозняков. Он смотрел равнодушно и казался чужим и враждебным. Как и сами дома на улице Браваллагатан, где она жила со дня своего рождения.

Всё вокруг казалось серым. Даже запах. Утомлённая ожиданием, не зная, чем заполнить последние минуты своей жизни, Фрейя стояла на балконе и мокла. «Может, плюнуть уже на эту погоду? – подумала она. – Вдруг дождь совсем не закончится, осень все-таки». По телу вновь пробежали мурашки, то ли от предвкушения чего-то грандиозного, то ли от исподволь подкравшегося страха.

Неожиданно из комнаты раздался звонок. Кто-то звонил по интернету. Фрейя не хотела отвлекаться от своих мыслей. И не собиралась отвечать. Но звук мешал сосредоточиться, принять-таки жизненно важное решение.

Лексус появился на экране неожиданно ярким пятном – в рыжей шубе на голое тело и кожаных штанах. Он стоял в паре метров от камеры с гитарой, а глаза прятал под низко надвинутой черной шляпой.

– Ну-у? – воскликнул он, не дождавшись реакции. Приподнял шляпу и, близоруко щурясь, всмотрелся в экран. Фрейя стояла перед камерой в промокшей насквозь розовой балетной пачке. – Ты тоже номер репетируешь? – озадаченно спросил музыкант.

Фрейя не отвечала, стоя перед ним с растерянным выражением лица. Её била дрожь.

– Ты дрожишь, – констатировал Лексус. Он положил гитару на диван и сел за стол перед компьютером. – Слушай, надень на себя что-нибудь и чаю горячего выпей, а то заболеешь на фиг.

Фрейя словно отсутствовала – не соглашалась и не спорила. От ее неподвижности Лексус растерял весь свой запал.

– Эх, жаль, что ты сегодня такая… Не здесь, – пробормотал он. – Мне вообще-то совет твой нужен. В субботу в «моем» баре… Ну в том, в котором я пою, вечеринка будет. Хочу песню свою новую презентовать. – Он говорил, не особо надеясь на ответ, просто чувствовал, что главное – не молчать. – Думал, спросить тебя как дизайнера, что лучше надеть, – сочинял Лексус на ходу, сам не понимая зачем. Мнение Фрейи-дизайнера его точно не интересовало. Но её безжизненный взгляд и трогательные оттопыренные уши заставляли его продолжать. – Так че, поможешь, или тебе слабо? Не твой уровень?

Глаза Фрейи стали более осмысленными, потемнели, и в них появились знакомые недобрые искорки.

– М-нн-е? – выдавила она, стуча зубами, но с вызовом. – Да я любой костюм могу сва… сварганить. – Она потянулась к малиновому свитеру оверсайз, висящему на спинке стула, и быстро нырнула в него. – Что там у тебя? – спросила она, всё ещё дрожа.

– Сингл мой. «Индийская страсть». Опробовать хочу перед народом, – повторил Лексус.

– Сколько? – сухо спросила она.

Лексус напрягся. О деньгах он не подумал. И понятия не имел, сколько стоят услуги дизайнера, да и платить Фрейе не собирался. Первым порывом было послать девушку подальше. Но её серьёзный настрой остановил его.

– Десять крон, – неохотно выдавил он.

Теперь Фрейя выглядела растерянной.

– Времени у меня сколько? – после паузы, заполненной еле слышным стуком зубов, пояснила она.

– До субботы, – с облегчением объявил он.

– А сегодня что?

– Тоже суббота.

– Значит, неделя… – Фрейя задумчиво покусала губу. – Первое – мне нужна твоя песня. Хочу прочувствовать её настроение. Второе, мой стиль – минимализм, значит, в шляпе ты выступать не будешь. – Лексус машинально стянул с головы шляпу, о существовании которой уже успел забыть. – И третье, нам нужно будет прорепетировать твой выход, чтоб все гармонично собрать. Нельзя допустить, чтоб ты, твой костюм и твоя песня существовали по отдельности, сами по себе. Образ должен быть цельным, – она говорила так, будто всю жизнь занималась сценографией.

Лексус сглотнул. Ему уже не верилось, что перед ним Фрейя – гот «птичьи мозги». В ушах непривычно шумели слова «гармонично», «цельно», «прорепетировать». Когда она успела нахвататься их? Он прокашлялся, но голос всё равно прозвучал хрипло:

– Может, еще чего надо?

Фрейя помотала головой. Похоже, она уже согрелась – её перестало трясти, движения стали мягкими, расслабленными. Вид взлохмаченного Лексуса, как это ни странно, взбодрил ее. Если он сидит и хмурится значит, за время ее «внутреннего полета » ничего такого в мире не произошло, хуже точно не стало. Она уже окончательно согрелась. Кусачий, шерстенный свитер окутывал теплом, да так, что это тепло становилось осязаемым. Его даже можно было потрогать рукоой.

– Как хорошо, – выдохнула она.

– То тебе хорошо, то плохо, – проворчал Лексус. – Определилась бы уже.

– А тебе-то что?

– Не пойму, что с тобой такое.

– А с тобой что такое? – огрызнулась Фрейя.

– Было когда-то такое и со мной… – неожиданно для себя признался он. – Вот, даже след остался. – Он показал грубый шрам на руке. – Слава богу, обошлось.

– Почему «слава богу»? Передумал?

– Перестал быть слабым.

– Слабым? – Фрейя озадаченно нахмурилась.

Лексус порылся в ящике стола, достал сигареты и зажигалку, закурил.

– Ну да. Увидел свою кровь фонтаном. Представил, как буду валяться – синий, раздутый, нелепый. И вокруг столпятся эти – те, кому я ни живой, ни мёртвый не нужен. Такая брезгливость накатила – чуть не вырвало. – Его голос стал жёстче: – Я, значит, из-за них, гадов, в землю, а они – жить припеваючи? Щаз! Послал всех к чёрту.

– Кого «всех»? – тихо и настороженно спросила Фрейя.

– Да всех, из-за кого жить расхотелось.

– И как ты смог? – затаив дыхание, спросила она.

– Разозлился! – выпалил он. – По-настоящему, на полную. Думал: «Вы так, твари? А я вот как!» И начал давать отпор.

– И получалось?

Лексус твёрдо посмотрел Фрейе в глаза:

– Ещё как! И у тебя получится.

– А если они сильнее? – с сомнением протянула девушка.

Лексус глубоко затянулся, обдумывая ответ.

– Был такой боксёр – Мухаммед Али, – начал он неторопливо. – Как-то раз, уже будучи в годах, он вышел против молодого сильного противника, которого победить не мог. И знаешь, что он сделал? Восемь раундов из девяти просто держал удар. Не бил – держал. Понимал, что противник выдыхается. А в девятом раунде, когда тот выдохся – уложил одним ударом. – Лексус глянул на вытаращившую глаза девчонку: – Сечёшь? Иногда важна не сила удара, а то, как долго ты держишься. А вообще, бокс – штука классная. Рекомендую. Просто побьёшь грушу – уже отпускает…

Фрейя пожала плечами:

– Я всё-таки больше дизайнер.

– И что с того? Можешь для стиля розовые перчатки надеть, – усмехнулся Лексус. – Живой боксёр всяко лучше, чем мёртвый дизайнер.

– А после того случая… с рукой… ты ещё когда-нибудь хотел… – она запнулась, – ну, того?

– Чтоб я себя этого променял на себя того, да ни за что, – он вдруг замялся. – Неудобно как-то уходить с середины концерта. Пока симфония твоя не дозвучала. – Он заметил, что лицо Фрейи непонимающе вытянулось и пояснил: – Кто-то наверху очень старался. Сочинял. А ты взял и недослушал. Так и со мной, отнесу песню продюсеру, они послушают полминуты из трех. И важно заявляют: «Ясно. Мы вам позвоним». Вот что им ясно? Уроды. Я еле сдерживаюсь, чтоб их, как Мухамед Али, одним ударом на месте не уложить.

– Они не перезванивают?

– Никогда, потому что слышали только фрагмент.

– А почему я не слышу ее – свою симфонию? – прошептала Фрейя, глаза ее ярко блестели.

Лексус отвёл взгляд и нахмурился, подбирая слова, – аллегорический вопрос требовал в ответ красивого иносказания.

– Потому что обида звенит в тебе громче, чем симфония. «Звук надо понизить», —серьезно произнес он.

Они замолчали, каждый углубился в свои мысли. Лексус курил, удивляясь собственной откровенности. Фрейя наматывала на палец мокрую прядь.

– Ты веришь в карму? – тихо спросила она.

– Я на карму особо не рассчитываю. Считаю, что сотворённое кем-то зло должно к нему вернуться еще в этой жизни.

– Хотелось бы, – скептически произнесла Фрейя.

– А чем ты, собственно, недовольна?

– Наверное, всем. Я по ошибке сюда попала… Меня забыли спросить: хочу я рождаться или нет?

– Прикольно, – усмехнулся Лексус. – А может, спрашивали, но ты не помнишь.

– Я всё помню, всё до мелочей. И разве я согласилась бы явиться с такой внешностью?

– А чё? Нормальная наружность, я уже привык. – Он выпустил кольцо дыма в потолок. Фрейя фыркнула. – А с кем ты себя сравниваешь? – с искренним интересом полюбопытствовал он.

– В смысле?

– Где точка отсчёта? Чьими глазами ты на себя смотришь?

– Как это?

– Как-как… Ну чё тут непонятного? Всегда найдутся глаза, которые скажут: «Ну ты даёшь, чё такой косорылый, мог бы явиться и с рожей получше». А есть те, которые что-то клёвое увидят. Я когда себя с Джимми Хендриксом сравниваю – хоть сразу в гроб ложись. И мой внутренний критик тут как тут, мозг выносит. Типа, куда лезешь со своей музыкой-фуфлом? Стрёмно становится. Тут самое время внутреннего хвалителя выпускать, ну и группу поддержки, фанатов – в их глазах я талантлив. Без них я б давно бросил музыку сочинять.

– Но это же всё выдумка, у тебя нет никаких фанатов.

– А вся эта критика, это что, по-твоему, не выдумка? – запальчиво выкрикнул музыкант.

Фрейя растерянно заморгала.

– А как же Тор? Он вполне реальный.

– А вот тут нужно держать удар, – Лексус встал в боксёрскую стойку. – Ясно теперь? – Фрейя молчала. Лексус плюхнулся обратно в кресло. – Знаешь, всё просто – кого кормишь, тот и растёт. Я как-то видел интервью Софи Лорен – она ржала, рассказывая про свой гигантский рот и широкие бёдра. А Барбару Стрейзанд только ленивый не пинал за её шнобель. И таких – море. – Он подался вперёд. – Все дело в тебе. Ты сама себе не нравишься, вот и всё. Сидишь и ждёшь от мира подтверждения этому. А как дождёшься: «Оп! Я так и знала!» Не слушай никого, они о тебе ни хрена не знают. Мне мама тоже без конца внушала, что музыка – не моё, и слуха у меня нет. Но я-то музыку слышу! Ты вытряхивай из себя не себя, а этих людей. Чего они сидят в тебе? – Лексус осёкся, только сейчас заметив, что Фрейя плачет. Тихо, как будто пытается проглотить слёзы. – Не плачь, – смутился он, – жизнь без чёрных полос не казалась бы белой. Всё как в музыке – нужны и белые, и чёрные клавиши. На одних белых хорошего произведения не получится.

– А почему я этого не знала? – прорыдала она, хлопая слипшимися ресницами.

– Человеку иногда трудно понять, что с ним происходит. Нужен кто-то другой – как зеркало… – Лексус глянул на часы компьютера. Четверть первого. Тело затекло, он чертовски устал. А Фрейя вроде начала успокаиваться. – Поздно уже, давай спать, – буркнул он. – Сейчас песню скину, завтра обсудим.

Она кивнула. Он уже собирался отключиться, когда снова услышал её голос:

– А я знаю, почему ты нравишься девушкам. – Лексус вылупился на монитор. – Ты дерзкий. А это очень интересно. В дерзости всё есть – и смелость, и решимость, и вспыльчивость. Трудно остаться равнодушным к такому человеку. Как будто рядом супергерой. Тот, кто ничего не боится, кто не «там и тогда», а «здесь и сейчас». Твой дерзкий импульс – это глоток свободы.

Фрейя отключилась. Лексус ещё какое-то время смотрел в погасший экран. «Кажется, я сделал что-то важное, – вяло соображал он. – Только вот что?»

Фрейя захлопнула крышку ноутбука и поняла, что обратно на балкон не пойдет. Легла в постель, хотя и думала, что не заснет. За окном громко барабанил дождь – монотонный, убаюкивающий. «Дождь – это хорошо, когда он за окном…» – Фрейя закрыла глаза и моментально провалилась в сон.

***

Чайная комната в «Four Seasons Hotel des Bergues Geneva» воплощала швейцарскую роскошь и традиции. Уютное помещение, оформленное с элементами ар-деко, располагало к неспешным беседам и неспешному времяпрепровождению. Консьерж забронировал для Алекса и Лолы самый удобный столик в глубине зала – уютный альков, спрятанный за изящными мраморными колоннами и живыми орхидеями в антикварных вазах.

Мягкий свет авторских светильников создавал интимную атмосферу, играя теплыми бликами на дорогой посуде и столовом серебре. Молодая певица исполняла чувственным, с лёгкой хрипотцой голосом романтические баллады Лайонела Ричи, аккомпанируя себе на электронном пианино. Её пение гармонично сливалось с негромким звяканьем серебряных ложечек о тонкий фарфор и приглушенным гулом разговоров.

Лола, одетая в шелковое платье цвета слоновой кости от «Chanel», грациозно держала бокал мартини. Сегодня итальянский вермут казался особенно свежим и ароматным, раскрывался неожиданными нотками трав и пряностей. Её тонкие пальцы с безупречным маникюром рассеянно скользили по запотевшему стеклу бокала, а на запястье мягко поблескивали новенькие часы – подарок Алекса.

Алекс, потягивая колу через соломинку и увлеченно рассуждал о философии сознания. Его глаза горели, когда он говорил о природе человеческого восприятия и границах познания.

– Знаешь, еще Шопенгауэр говорил, что музыка – это прямое выражение воли, единственное искусство, способное напрямую проникать в суть бытия, – он в задумчивости оглядел свой стакан. – Кстати, мой брат сейчас как раз исследует что-то похожее – как музыка влияет на глубинные процессы в организме, минуя сознание. Только у него более практический подход – он использует это в медицине.

Лола слушала, слегка наклонив голову, наблюдая, как свет мягко играет в хрустале бокалов. Она гордилась Алексом. Он был не только красив, но и поразительно умен. Его энтузиазм заражал, и она ловила каждое слово, очарованная его страстью к науке.

– А как поживает твой брат? – Она поднесла бокал к губам.

– Как всегда, – улыбнулся он, но в глазах промелькнула тень. – У Антуана депрессия. Институт не хочет вкладываться в его проект.

– Почему?

– Ну, кто будет финансировать то, что невозможно контролировать? Музыка как лекарство против рака… Сама посуди, – Алекс пожал плечами.

– По-моему, круто, —Лола пригубила мартини и кокетливо улыбнулась.

– Моя маленькая Ло, – произнес Алекс с нежностью, – ты такая красивая. Их взгляды встретились, и воздух между ними словно наэлектризовался. – Пошли в номер, – заговорщицки прошептал он.

Лоле показалось, что у нее останавливается сердце – так быстротечно и прекрасно было ощущение интимности, возникшей между ними. Алекс нежно провёл рукой по её отливающим серебром волосам, не в силах отвести взгляд от её лица. В его глазах читалось искреннее восхищение.

– Ты невероятная, – вздохнул Алекс, касаясь губами её губ.

Он прижал девушку к себе, покрывая легкими поцелуями изгиб её шеи. В его прикосновениях читалось нетерпеливое желание.

Едва Алекс и Лола оказались в номере, их тела сплелись в единое целое, растворяясь в страсти и нежности. Время потеряло значение…

В мягком свете ночи они лежали в объятиях друг друга, наслаждаясь тишиной. Алекс приподнялся на локте, его глаза заискрились озорным блеском.

– Составишь мне компанию? – улыбнулся он, кивая в сторону душевой.

Тёплые струи воды окутывали их, словно кокон. Лола прильнула к Алексу, чувствуя, как бьётся его сердце. Выйдя из душа и обернувшись вдвоем в пушистое полотенце, они стояли так близко, что кончики их носов соприкасались.

– Похоже на эскимосский поцелуй, – прошептал он с улыбкой, и Лола тихонько рассмеялась. Заглянула в его глаза, в них отражалась вся её душа.

– Я люблю тебя, Алекс, –произнесла она тихо, но уверенно.

Он отнёс её в спальню, и вскоре они уснули в объятиях друг друга, умиротворённые и счастливые.

Лолу разбудил яркий свет, бьющий из ванной. Алекс всегда оставлял его включённым, но обычно прикрывал дверь. Сейчас же та была распахнута настежь. Осторожно выскользнув из-под одеяла, Лола щелкнула выключателем. В комнате воцарилась темнота. Алекс пошевелился во сне, но не проснулся. Только Лола забралась в постель, как тишину прорезал его крик.

– Темно… слишком темно!

Встревоженная, она поспешно включила прикроватную лампу.

– Алекс? Что случилось? – Он дрожал всем телом, глядя вдаль, будто видел что-то, недоступное ей. – Алекс, милый, – она мягко сжала его руку, – проснись, это просто кошмар.

Он вздрогнул и моргнул несколько раз, постепенно возвращаясь в реальность. Наконец его губы тронула лёгкая улыбка, и он притянул девушку к себе.

– Что такое, родная? – его осипший голос звучал неестественно. Лола растерянно покачала головой. – Почему мы сидим с включённым светом?

– Тебе стало страшно в темноте, ты кричал.

– Кричал? – его брови удивлённо приподнялись.

– Да. Ты говорил, что слишком темно.

В его глазах промелькнула тень. Она прижалась к нему сильнее, впервые видя его таким уязвимым.

– Помнишь, что тебе снилось?

– Нет, – задумчиво ответил он добавил с напускной серьёзностью: – Возможно, мне стоит начать спать с ночником. Как думаешь – розовый единорог или светящиеся звёздочки? – Он подмигнул, и его голос звучал уже уверенно, без следа недавнего беспокойства.

Лола нежно поцеловала Алекса в ответ.

Лексус

Все последующие дни Лексус вынужденно соглашался с идеями Фрейи по выбору костюма. Сначала он робко возражал, но к середине недели понял, что Фрейя просто не берёт в расчет его доводы. Она кивала с задумчивым видом, но твердо гнула свою линию.

– Самое главное – произвести первое впечатление, – серьезно объясняла девушка. – Еще Коко Шанель говорила: «У вас не будет второго шанса, чтобы произвести первое впечатление». Въезжаешь? Если ты им сразу не запал, они ни за что не придут посмотреть на тебя еще раз.

Лексус «въезжал», но с трудом.

– А зачем на меня смотреть? – недовольно бубнил он. – Меня слушать надо. И вообще, они все меня уже видели, причем не один раз. Я там каждую субботу, если что, пою.

– Это другое, – отмахивалась Фрейя.

Лексус проглатывал свое недовольство, и они снова приступали к работе. В целом он, хоть и бурчал, находил процесс увлекательным. Когда костюм был подобран, они повели несколько онлайн-репетиций. Но оценить результат совместных трудов таким образом оказалось сложно, и в пятницу Фрейя потребовала генеральную репетицию.

– Только вживую, – заявила она. – Ко мне нельзя, у меня родичи дома. Куда пойдем?

Лексус растерялся. Его крохотная студия совершенно не подходила для репетиции. Но больше идти было некуда. В голову неожиданно пришла мысль. «Ван Гог»! Вот то, что им надо. Там и места полно, и людей нет, кроме скучающих проституток, которые станут прекрасной публикой. Только бы бармена уломать.

– Встретимся через час в баре «Ван Гог», – брякнул Лексус и тут же отключился.

Безлюдный бар навевал тоску. Бармен Эрик равнодушно протирал барную стойку, скорее по привычке, чем по необходимости. Узнав Лексуса, он кивнул.

– Два пива, – с ходу заказал Лексус, но, не успев дойти до стойки, нарвался на колючий взгляд Фрейи.

– Не надо! – остановила она бармена. – Мы здесь по делу. – Она по-хозяйски обвела взглядом пространство и что-то прикинула в голове.

– Левый угол подойдет. Доставай аппаратуру!

Лексус, нагруженный сумками, с гитарой через плечо, застыл, как вкопанный. Он планировал выпить по кружечке, полялякать о разном с Эриком. И только потом аккуратно подъехать с просьбой порепетировать. Но у Фрейи оказались другие планы. Она твердой походкой прошла в дальний угол и, немного пройдясь по периметру, принялась сдвигать столики и стулья один за другим вглубь зала. С нескрываемым раздражением девушка под грохот стульев уговаривала окаменевшего Лексуса согласиться с её выбором «сцены». Бармена она в упор не замечала.

Лексус не двигался. Бармен безмолвно таращился то на Фрейю, то на Лексуса, продолжая надраивать сверкающую столешницу. Фрейя энергично освобождала место, объясняя, почему Лексус обязан репетировать именно тут. Окончательно растерявшийся Лексус продолжал стоять… Разгоряченная и злая, Фрейя двинулась в его сторону.

– Слышь, иди, куда она там хочет, – услышал он полушепот Эрика. – Убьет на фиг.

Лексус кивнул и засеменил навстречу Фрейе.

Антуан и Микаэла

Микаэла сидела за столом напротив клетки, беспокойно наблюдая за Силой. Он второй день вёл себя странно: почти не прикасался к еде, двигался вяло, не оглашал окружающее пространство своим щебетанием. Девушка осторожно достала птицу, почувствовав под пальцами мягкие пёрышки.

– Как дела, друг мой? – прошептала она.

Сила посмотрел на неё круглыми глазами, и в этом взгляде она прочла безмолвный ответ: «Как-как? Сама видишь, терплю».

– Я знаю, – всё так же тихо ответила Мика, бережно поглаживая тёплую грудку птицы. – И восхищаюсь твоим терпением. Всё так устроено, Сила. И у нас, и у вас. Нужно терпеть. Тот, кто не может вытерпеть – погибает. Тебе, наверное, особенно трудно? Хочется улететь высоко в небо, на волю. Но не отчаивайся! Помнишь, ты и на ножках раньше стоять не мог? Подожди, дорогой, всё ещё может наладиться.

Сила покрутил головой и пристально посмотрел на Микаэлу.

– Сколько ждать, спрашиваешь? – догадалась она. – Неизвестно, конечно. Но так принято. Жить и ждать.

Аккуратно вернув Силу в клетку, она прислонилась лбом к прохладному оконному стеклу. Мимо скользили тени в темных пальто, у теней были серые лица – в цвет погоде. «Какие странные люди, – думала Мика, – идут такие хмурые. И даже не представляют, какие они счастливые. Хотя бы просто потому, что идут».

В потоке людей мелькнула знакомая фигура – Кристофер. Высокий, но сейчас почему-то сутулый. Когда-то они были неразлучны. Он приходил каждый день, и они часами болтали обо всём на свете, строили планы, делились секретами. После того как её пересадили в коляску, он стал появляться всё реже. Сначала говорил, что много уроков, потом – что занят спортом. А через месяц перестал приходить совсем.

Микаэла смотрела, как он идёт, сунув руки в карманы, пряча голову от моросящего дождя. «Всегда один, – подумала она, – но всё равно ему лучше, чем со мной». Она перевела взгляд на сквер слева от дома. Обычно там на лавках сидели мамочки и смотрели на играющих детей, но сейчас по случаю непогоды было пустынно.

Микаэла считала это место особенным, поскольку в детстве часто приходила туда с мамой. Мама сидела на лавочке, пока Микаэла играла. Вот с тех качелей Мика однажды упала, а на лестничке – споткнулась. В детстве она часто падала, ударялась и всегда что-то ломала. Мама с ужасом на лице неслась к ней. Хватала на руки и шептала в ухо:

– Больно? Больно?

– Не очень, – плача отвечала Мика. Она видела, что маме ещё больнее.

Потом началась деформация кости, Мике стало тяжело ходить, и тогда мама стала носить её на руках.

Вот они медленно идут по скверу, мама прижимает Мику к себе, а та дышит ей в щёку. Они останавливаются, чтобы вместе подобрать красочный осенний лист.

Как прекрасен был их сквер, разукрашенный щедрой палитрой осени! Золотистые и багряные листья один за другим падали с деревьев, укрывая землю мягким, шелестящим ковром. Запах прошедшего дождя пропитывал воздух. Последние цветы – астры и хризантемы – грустно смотрели по сторонам, прощаясь с летом. Вокруг было ярко и тихо, а Мике хотелось плакать. И она плакала, и мама плакала.

А потом появилась инвалидная коляска. Сначала Мика радостно кружилась в ней по дому, исследуя каждый угол, затем носилась по своей улочке, чувствуя встречный ветер на лице. Для мамы и тёти прогулки с Микаэлой превратились в пробежки. Но эти перемены казались к лучшему – Микаэла становилась более независимой. Со временем мама вернулась на работу, и Мика осталась с тётей Анной. Хотя правильнее было сказать – одна. Тётя постоянно гремела посудой на кухне или шуршала тряпкой в комнатах, а когда заходила к Мике, лишь печально вздыхала:

– Терпи, дорогая. Жизнь – это борьба. Все борются.

– И даже дети? – спрашивала Мика, глядя в окно, где соседские малыши возились в песочнице.

– И даже дети. – Тётя хмурила белёсые брови, глядя на племянницу серыми серьёзными глазами.

– А за что мы боремся? – не отступала Мика.

– Каждый за своё, – уклончиво отвечала тётя и уходила, оставляя после себя запах корицы и свежей выпечки.

Мика не понимала, зачем надо бороться. Малыши за окном не выглядели борцами. Разве что иногда спорили из-за ведерок и лопаток. А она оставалась одна, окружённая тишиной, непониманием и безмолвным ожиданием чего-то недостижимого.

Микаэле хотелось в школу, но об этом речь не шла.

– Это слишком опасно! – объясняла мама. —Я договорилась, что учителя будут приходить к тебе на дом.

– Я не хочу учиться дома. Я хочу как все!

Мамины губы дрожали, она молча уходила. Однажды вечером Мика случайно услышала разговор Анны с мамой.

– Может, и вправду Микуле лучше в школу ездить? Какое-никакое общение. В коляске всё-таки не так травмоопасно. А то прямо парниковое растение, – тихонько всхлипывая, говорила тётка.

– Да что ты, – мамин голос звучал встревоженно, – она же то и дело вскакивает. А последний раз вообще умудрилась сломать ногу, просто переставив её чуть дальше, чем обычно. Мы не можем так рисковать.

«Рисковать чем? – с горечью подумала Мика. – Что в моей жизни такого ценного, чтоб бояться рискнуть?» Она откатилась от двери и долго смотрела в одну точку.

Шли месяцы. Учителя приходили на дом. Иногда заглядывали соседские ребята. По субботам приходил психолог. И только вечером, когда возвращалась мама, дом наполнялся жизнью.

– Где мой маленький хрусталик? – громко спрашивала она, сбрасывая на ходу плащ. Аккуратно обнимала Микаэлу, целовала лицо, от нее пахло солнечным светом. Мама расспрашивала Мику, как прошёл день, а потом они вместе читали книжки. Эти моменты Мике казались волшебными. Весь мир вдруг становился мягче и разноцветнее. И тогда терпеть было терпимо… Но только пока не случались переломы. А случались они постоянно. Тогда начинались больницы, доктора, операции. Сколько их было, докторов и переломов?.. Мика не помнила. Они давно перестали считать.

Она ненавидела больницы и не хотела к ним привыкать, хотя была там «своим человеком». В коридорах пахло лекарствами и хлоркой, звенели далёкие телефоны, шаркали ноги пациентов. Иногда Мике казалось, что она прямо там и родилась – в отделении для тяжелобольных. Бывало, медсёстры и нянечки, завидя её, здоровались первыми. Все её знали.

– Не верь им, мама, – шептала Мика. – В этих больницах главное лекарство – враньё.

– Почему ты так думаешь, доченька? – расстраивалась мама.

– Я не думаю, я знаю.

А как ей было не знать! Тебе улыбаются, когда берут анализы. Бурно радуются, когда удаётся вправить кость. И чем громче радуются, тем яснее ты понимаешь, что дела твои плохи.

Дети чувствуют фальшь и пугаются, становясь молчаливее. Они закрываются от взрослых, их милые головки опускаются, как у начинающего вянуть цветка. Именно так Мика нарисовала бы эту картину. Поле с одинаково поникшими бутонами.

Чтобы избежать больниц, она старалась меньше двигаться. Бывали случаи, когда просто не говорила никому о своих новых переломах. Лежала в тишине, прося: «Не трогайте меня. Кости сами срастутся». Мама часто пыталась вытащить Мику на прогулку или в музеи. Но та лишь тихо отвечала:

– Какой в этом смысл? Я всё равно сразу сломаюсь.

Болезнь многое отбирает, но даёт что-то взамен. Слепые слышат острее, глухие видят яснее. А Микаэла научилась мастерски мечтать. Ей виделось, как она кружится в фуэте, словно балерина, в лёгком платье. Как выступает на сцене театра или кино. Но больше всего она мечтала стать фигуристкой. Представляла, что она воздушная снежинка в белом невесомом наряде. Скользила в воображении по льду, ощущая прохладу свежего ветра на лице… Как-то она рассказала об этом маме. Мама присела на край кровати, немного помолчала и сказала твёрдо:

– Всё возможно. Медицина развивается каждый день. Когда-нибудь ты обязательно встанешь на коньки. Нужно лишь ждать и верить.

– Когда? – требовательно спросила Мика.

– Как только ты поправишься. – в голосе мамы звенел энтузиазм.

– Когда поправлюсь? – Мика дернулась, как от пощечины. – Значит, никогда». – Она натянула одеяло повыше, стараясь отгородиться от только что посетившей её жестокой реальности. Нет, ей даже не хотелось плакать. Она привыкла жить за мягкой стеной из несбыточных надежд.

Мама всё поняла и тихо сказала:

– Ты ещё очень молодая, все может измениться.

– А ты становишься похожей на докторов, – сухо отметила Мика.

– Нет, доченька. Я читала на форумах, такое случается. Кости крепнут и становятся не такими ломкими. Я действительно верю, что ты встанешь на ноги. И поживешь нормальной жизнью. Ты у меня вон какая красивая!

– Мам! – резко оборвала Микаэла, и глаза её наполнились слезами. – Мам! – повторила она требовательно. – Ну ответь! Зачем мне эта красота? Зачем?

– Перестань! – мама оборвала её резко, но без злости в голосе.

– Подожди, мамочка, – Мика смахнула слезы, – ответь! Зачем мне такая жизнь? Каждая женщина хочет нравиться. Но кому могу понравиться я? Меня никто не полюбит, ты понимаешь? Перед глазами мелькнуло лицо Кристофера, каким она помнила его до коляски – улыбающимся, живым. – Так зачем же все это? Зачем такая жизнь?

– Я же говорю тебе: я верю. И ты поверь! Ты все сможешь, только всегда помни: не быть – проще, чем быть.

– Мама, я верю тебе, очень верю, но мне ведь от этого не становится легче.

– Всё, что с нами случается, – ответила мама убеждённо, – тяжелое испытание. Его надо преодолеть. Не жить им. Не мучиться! А одолевать. И всё будет в порядке! – А потом рассказала историю о Нике Вуйчиче, человеке, родившемся без рук и ног из-за редкого заболевания. – Несмотря на физические ограничения, – говорила мама, – Нику удалось достичь невероятных успехов. Он доказал, что самое главное в жизни – внутренний дух и желание жить полной жизнью.

Тётя Анна, вошедшая в комнату со стаканом сока, закивала головой, соглашаясь со своей сестрой. Они обе говорили Мике примерно одно и то же. Ну, немножко по-разному. Анна считала, что надо терпеть. А мама – что надо одолевать. Что же касается Мики, то для неё было самым важным – не сломаться.

Шли годы. Мика ждала, надеялась, верила и не верила. Злилась и ненавидела всех вокруг. А в один прекрасный день внезапно успокоилась. Ее психолог сказал бы, что она смирилась.

А потом заболела мама. Она оставила работу, чтобы лечиться. Мика видела, как мама уходит утром и часто возвращается поздно, всегда уставшая. Вечерами сидя у кровати Мики, мама гладила её ноги, но в своих мыслях была далеко. Её тоскливый взгляд скользил мимо дочери, и Мика внутренне вся сжималась, прекрасно зная, что это за тоска.

Когда они выходили на прогулку, мама была молчалива. Мика задавала вопросы, пытаясь хоть как-то отвлечь её от печальных мыслей, но тщетно. Казалось, мама становилась тенью самой себя.

Однажды, увидев радугу, Мика шутя спросила:

– Как ангелы смогли её нарисовать?

Мама улыбнулась и объяснила, что радугу рисует природа, когда лучи солнца проходят через капли дождя. Природа бесконечно мудра и все, что она создаёт – прекрасно. И даже недуг может отчасти быть благом, потому что развивает в человеке силу духа и умение смотреть на мир иначе, более глубоко и внимательно, чем вечно бегущие здоровые люди. Многие из которых не заметили эту радугу.

Мика хотела помочь маме, а вышло, как обычно, наоборот.

Иногда слёзы наворачивались на глаза, и Мика с трудом сдерживалась. «Сколько же бед маме досталось в жизни! За что?» Думая о маме, она уже меньше беспокоилась о себе. Когда мама уезжала в больницу, Мика ждала её всегда с надеждой. «Мама выздоровеет, она же мама. А я помогу ей в этом». В эти моменты очень хотелось жить.

«Живой пример диалектики, – подумала Мика, перебирая свои воспоминания. – Единство и борьба противоположностей. Она не хотела такой жизни, но хотела жить».

Мика снова подъехала к клетке и, подлив свежей воды птичке, строго сказала:

– Ты это бросай! Давненько такого не было. Я надеюсь, ты не забыл. Ты СИничка, а я МикаеЛА, вместе мы СИЛА. Сила, которая нам очень нужна. Будем ждать и жить.

***

Антуан вошел в прихожую, где его уже ждала Мика, одетая для выхода в театр. Увидев ее, он на мгновение потерял дар речи. Она была в длинном черном платье, поверх которого мягко струился тонкий кашемировый кейп. Лёгкий вечерний макияж подчеркивал природную красоту нежного лица. В приглушённом свете Микаэла выглядела яркой звездой, ослепительно сияющей, но недосягаемой.

–Ты потрясающе выглядишь, – признался Антуан. – Теперь мне неловко идти рядом с тобой.

– О, Анте, – впервые назвав его так, засмеялась Мика, – разве такому парню, как ты, может быть неудобно с девушкой в коляске?

– Ты такая яркая.

– Яркая – лучше, чем блеклая, – подмигнула она, слегка подталкивая его. – Пошли, а то опоздаем.

Антуан давно не был в театре и оказался там только из-за Микаэлы. Он мало читал, театры и музеи всегда были ему чужды. Жизнь сама по себе казалась Антуану театром, только куда более реальным и непредсказуемым, где драма разыгрывается спонтанно, без написанных сценариев и известных финалов.

«Посмотрим на что это похоже», – Антуан вертел в руках программку. «Письма Ван Гога брату». Моноспектакль.

Партер и балконы были заполнены до отказа. Свет погас сразу, как только Антуан и Микаэла устроились на своих местах. Музыка плавно залила пространство зала, зачаровывая зрителей, увлекая их в мир грёз и вдохновения. «Григ», – узнал Антуан, расслабляясь в кресле и погружаясь в звуки оркестра. Открылся занавес, прожектор осветил протрет ван Гога во всю стену, служивший единственной декорацией. Актер в черном вышел на сцену и поставил перед собой пустую раму для картины. Голос его зазвучал глухо, словно из глубины души.

– Искусство требует упорной работы и непоколебимой преданности. Я вижу в каждом мазке возможность выразить то, что словами не передать. Когда я стою перед чистым холстом, я чувствую, как вся вселенная проходит через мою душу. И если кто-то назовет меня безумцем, я отвечу – да, я одержим. Одержим светом, цветом, жизнью. В моих картинах – моя душа, моя боль, моя радость.

Актер медленно поднял глаза к портрету, и голос, прежде глухой и надломленный, вдруг обрел силу:

– Я чувствую такую сильную потребность творить, что не могу ни о чем другом думать. В природе, в деревьях, в небе я вижу выражение души. Линия горизонта говорит со мной на своём языке.

Зазвучал оркестр. Антуан завороженно слушал. Мелодия напоминала теплый ветер с юга, ночное небо, полное звезд, парус, полный ветра, уносящий судно далеко за горизонт. Происходило нечто волшебное, наполняющее сердце светом, звуками, чувствами. Исчезла тяжесть, размылась граница между душой и этим залом. Казалось, ничто не может нарушить творящуюся магию – ни боль, ни отчаяние, ни страх.

Ощущение походило на чувство «сборки», о котором писал Кастанеда. Во всяком случае, так его себе представлял Антуан. Главное – найти гармонию с самим собой и слиться окружающим миром.

Антуан взглянул на Мику. Свет сцены отражался в её лице, и оно казалось освещенным изнутри. Она была настолько захвачена спектаклем, что для неё больше никого и ничего вокруг не существовало. Антуан любил её за то, что она не тянулась к нему, не пыталась прижаться, как предыдущие подружки, затаскивающие его в кино на мелодраму и залипавшие при каждой лирической сцене. Она забыла обо всём, даже о нём, и это было ценно для него.

Микаэла была искренней и естественной, во всём оставаясь собой. Но при этом в ней всегда ощущалась тонкая грань отчужденности, как будто внутри ее души, в самом центре, таилось неприкосновенное личное пространство, закрытое от всех смертных.

Голос актера вернул Антуана к действительности.

– Если я часто испытываю возмущение, – громогласно прозвучало со сцены, – то внутри меня царят чистота и музыка.

И вновь воздух содрогнулся под звуками оркестра.

Зажёгся свет. Антуан прикрыл глаза.

– Антракт, – подсказала Мика.

– Хочешь выйти? – Антуан в глубине души надеялся, что она откажется. Ему не хотелось смешиваться с толпой.

– С удовольствием! – обрадовалась девушка. – Давно не видела людей так близко.

Антуан слегка пожал плечами, встал и покатил коляску к выходу.

Толпа в буфете напоминала муравейник. Все суетились, словно давно не ели.

– Что с ними? – спросила Мика, с любопытством разглядывая людей. – Все как из голодного края.

– Музыка пробуждает аппетит. – Антуан постарался сдержать улыбку. —Не хочу показаться занудой, но так и есть. Музыка создает атмосферу расслабленности, которая может стимулировать голод. В ресторанах часто используют этот трюк. Так люди заказывают больше еды.

– У тебя на все есть научная справка, – улыбнулась она.

– Нет, ну правда. И дело не только в аппетите, ученые из Университета Арканзаса, это в Штатах, выяснили, что прослушивание музыки определенных стилей делает еду в буквальном смысле вкуснее. Аж на шестьдесят процентов. Мозг, реагируя на определенные звуки, меняет реакции на вкусовые раздражители. А Оксфордский университет провел так называемое «горько-сладкое исследование», и что ты думаешь? – Антуан привычным жестом поправил очки. – Оно показало, что низкие звуки баса заставляют нас ощущать горечь, в то время как высокие тона фортепианных нот делают еду слаще.

– И какая музыка самая аппетитная? – засмеялась Мика. – Постой, постой, не говори, – замахала она руками, – я сама угадаю. Классическая. Так?

– Нее, – улыбнулся Антуан, – джаз, а за ним – хип-хоп.

– Так мы же классику слушали, – разочарованно заметила Мика. – Почему тогда все тут так аппетитно жуют?

– На это есть еще одна причина, – с преувеличенной серьёзностью сказал Антуан.

– Еще какое-нибудь исследование?

– Скорее наблюдение, —добавил Антуан.

Мика подняла на него полные любопытства глаза.

– Уже вечер, время ужина, они просто проголодались, – пояснил он.

Раздался уже знакомый звук будильника-напоминалки. Микаэла вытащила из миниатюрного клатча телефон и выключила его. Антуан машинально посмотрел на часы. Двадцать ноль-ноль.

За круглым столиком, к которому Антуан подкатил Мику, уже стояли три девушки. Их оценивающие взгляды устремились сначала на Антуана, а затем с любопытством остановились на его спутнице. Девицы переглядывались и перешептывались, но Мика этого не замечала, поглядывая вокруг и улыбаясь.

– Купи мне вон ту булку, – негромко попросила она, показывая на витрину с выпечкой.

Антуан кивнул и устремился к буфету, но через секунду снова оказался возле Микаэлы.

– А пить что будешь? Там есть шампанское, сок, кола и вода, – на одном дыхании перечислил он.

– Сок! – с детским восторгом скомандовала она.

Антуан вернулся с булочками и яблочным соком и для Мики, и для себя. Только сейчас он понял, насколько был голоден. С утра работал в институте, после обеда помчался по магазинам, чтоб купить что-нибудь из одежды, подходящее для похода в театр.

Антуан припомнил, как измучившись и ничего не выбрав, вернулся домой. Он уже возненавидел этот театр, но, подумав о Мике, смирился и удрученно открыл шифоньер. На вешалках висели: пара рубашек, поло, футболки и белый лабораторный халат. – Вот ты где, – прошипел Антуан, глядя на него. – Я всю лабораторию перерыл». В глубине шкафа обнаружились две толстовки и… О чудо! «Не может быть, – не поверил своим глазам Антуан. – Алекс что, оставил его здесь?» Антуан аккуратно вытащил модный замшевый пиджак брата. Примерив его, Антуан посмотрел в зеркало. Как влитой! И как тут не верить в провидение!

– Как вкусно, – Мика чуть ли не мурлыкала от удовольствия. – Музыка и вправду действует магически.

Антуан смотрел на девушку, на её счастливое светлое лицо, и его переполняла любовь.

Прогремел звонок, приглашающий зрителей на свои места. Народ хлынул обратно в зал.

Второй акт был такой же сильный, как и первый. Музыка, магический голос актёра, запах времени окутывали ошеломленную публику. В какой-то момент Антуану стало казаться, что нет никакого спектакля и никакого актера, а сам Ван Гог снизошёл до них.

Прогремел Бах, актер исчез за кулисами, портрет Ван Гога сменился его шедевром. Много синего и немного желтого. «Звездная ночь».

– Раньше я слышал о Ван Гоге только одно, – задумчиво сказал Антуан, когда они вышли из театра, – что он был не в себе. Но в своих письмах он достаточно рационально рассуждает о живописи, о профессии, о Боге, о мироздании… Как он там о мироздании говорил?..

– Сделанное наскоро и кое-как, – подсказала Мика.

– Ну да, в письмах художника нет и намека на душевную непрочность. Я бы сказал даже наоборот – в них звучит мудрость философа.

– Эта гармония лишь на бумаге, – серьёзно сказала Мика. – Её не было в его душе. Хотя кто может знать, что на самом деле творилось в его душе?

– Наверно, у всех великих людей свои странности, – предположил Антуан. – Я где-то прочел, что Бетховену не давалась таблица умножения.

– Даже не верится, – усомнилась Мика, поднимая воротник кейпа.

– Тебе холодно? – встревожился Антуан. – Зря мы пошли пешком, слишком ветрено, надо было вызвать такси.

– Нет, так хорошо вдыхать свежий воздух, а от ветра у меня как будто выросли крылья. А вообще, – продолжила она тему, – мир полон художников, писателей, музыкантов с особенностями психики и даже душевно больных. Большинству из них удается прожить так, что об этом никто не догадывается, потому что они могут сбрасывать внутреннее напряжение посредством творчества.

– Ну да, – согласился Антуан. – Душевнобольные люди – это вообще особая тема. Во время практики в психиатрической больнице я убедился, что людей с психическими отклонениями неверно воспринимать как «обделенных» природой, они просто воспринимают мир иначе. Мы проводили интересные тестирования. Называешь два разных слова и спрашиваешь сначала здоровых людей, а потом больных, что у них общего? Скажем, лев и стол. Здоровые, как правило, ничего внятного не говорят, зато больные рассказывают очень интересные вещи. К примеру, один шизофреник не задумываясь выдал: лев и стол – мужского рода.

Мика расхохоталась.

– Ну да, – Антуан тоже повеселел. – А другой больной на вопрос «Что общего у курицы и арбуза?» с ходу ответил: «Косточки».

– А можно я попробую? – оживилась Мика. – Давай, спроси меня.

Антуан на секунду задумался.

– Готова?

Мика азартно закивала.

– Что общего у карандаша и кроссовка? – Он нарочно задал ей легкий вопрос, ожидая, что она скажет: оба слова начинаются на К.

Мика остановила коляску, внимательно посмотрела на своего спутника и быстро ответила:

– И карандаш, и кроссовок оставляют за собой след.

Антуан изумленно расширил глаза.

– Неожиданно… – Он отметил про себя, что девушка удивляет его уже не первый раз.

– Очень даже ожиданно, – засмеялась Мика. – Я ведь тоже не совсем здорова.

Они стояли на широкой улице, освещенной желтым светом фонарей. Микаэла смотрела на Антуана. Но как смотрела… Какая же она красивая! Открытый лоб, огромные глаза и чувственный рот. Но дело было даже не в отдельных чертах, а в том, как они гармонично сливались в единую мелодию. Антуан слышал эту мелодию и хотел вобрать её всю в себя.

Сверкнула молния, грянул гром.

– Скорее, сейчас начнется дождь, – заволновался Антуан. – Бежим!

Он ухватился за ручки коляски и, толкая её перед собой, побежал по неровной брусчатке.

– Стой, не беги! – сквозь смех закричала Мика, подпрыгивая в кресле. – Я сейчас все косточки переломаю! – Она громко смеялась, но за частыми раскатами грома, Антуан практически не слышал её.

– Мы намокнем, – удрученно сказал он, останавливаясь. Антуан переживал за Мику и жалел, что надел злополучный пиджак брата.

– Тоже мне беда, – рассмеялась она, поднимая лицо к небу. – Давай, дождь, иди к нам! Мы тебя не боимся!

Небо будто услышало её слова, тотчас ударив первыми каплями по брусчатке. Антуан снял пиджак и хотел укрыть легкую светлую голову своей спутницы. Но она отстранила его.

– Пусть, пусть дождь идет, я не хочу от него прятаться.

– Ты можешь заболеть, это опасно перед операцией.

– Жизнь вообще опасная штука, – перебила Микаэла. – Но так хочется в этой жизни хоть раз все отправить к чертям. И ничего не бояться, ничего…

Темнота вокруг сгущалась, фонари светили совсем тускло. И тут хлынул ливень. Полноводные ручьи забурлили вдоль тротуаров. Молнии разрезали небо, то и дело озаряя улицу, раскаты грома оглушали.

Мика раскинула руки, как пересохшее деревце подставила всю себя дождю. И вдруг закружилась на коляске. Так плавно и легко, что Антуан сначала не понял, что происходит. Одной рукой она ловко управляла колёсами, а другой грациозно размахивала в воздухе.

Стихия разгулялась не на шутку. Порывы ветра срывали с деревьев листья, бросая их в лица стремящихся побыстрее укрыться прохожих. А Микаэла смотрела прямо в тёмное, низвергающееся водой небо и кричала:

– Как же хорошо жить! Как хорошо жить!

Глаза ее горели, лицо светилось. Она смеялась и кружилась, а Антуан не мог оторвать от нее взгляд. В голове звучал вальс Грибоедова, а на голову лил дождь. Он лил в глаза, в мысли, в душу. Небеса гремели и полыхали, но Антуан перестал волноваться, соединившись со стихией и доверив ей самое ценное.

В квартиру Мики они влетели промокшими до нитки. Девушка мелко дрожала. Антуан прижал ее к себе и тихо заметил:

– Мы ведем себя как дураки. Еще не хватало разболеться.

– А мне нравится «как дураки». Хочу наконец-то быть дурой. Креативной дурой, вроде твоих душевнобольных. Будет что внукам рассказывать, – она звонко засмеялась, прижимая его руку к своему лицу.

Он смотрел на нее и очень любил, но в его любви была печаль, и эта печаль усиливала любовь.

– Как хорошо, что ты есть. Такая… – прошептал он.

– Правда? – немного по-детски спросила она, заглядывая ему в глаза. – А то бывает… Ты есть, а тебя никому не надо.

– Мне тебя очень надо. Очень… – Он сидел перед ней на корточках и осторожно касался губами её пальцев.

– И мне тебя, – она нежно и доверчиво прильнула к нему.

Антуан поцеловал ее, ощущая новую, странную близость.

– Тебе нужно переодеться. – Он нехотя вернулся в реальность. – Я тоже пойду, приду к тебе завтра.

– Во сколько? – тихо спросила Мика.

– Точно не знаю, вечером. Но не надо меня ждать…

– Глупенький, это мое самое лучшее занятие.

Он улыбнулся.

– Приходи, когда захочешь, Анте. Главное, приходи. Мне очень нужно кого-то ждать. А у меня никого нет, кроме тебя! – Её глаза устремились на него. Взволнованное, открытое лицо наполнилось неведомой силой.

– Конечно приду, – он улыбнулся своей обаятельной улыбкой. – Ты еще устанешь меня выгонять.

Она тоже улыбнулась, прощаясь с ним. Антуан захлопнул дверь, но через секунду снова распахнул. Просовывая в проем мокрую

голову:

– Чуть не забыл! Нет такого слова "ожиданно". О-жи-дае-мо! – по слогам проговорил Антуан. И прежде, чем она успела открыть рот, он испарился.

Антуан вышел, а Микаэла тут же бросилась к окну, как будто хотела проверить, что он ей не приснился. Ночь за окном, свет в окне, а в отражении она… такая.

***

Антуан пришёл домой и, как был, мокрый, сел на стул. В квартире музыканта бушевала музыка с такой же страстью, как и буря за окном. Дрожали стены, вибрировал пол. Антуан машинально потянулся за шваброй, но рука его повисла в воздухе. Стучать не хотелось. Музыка билась в такт с его сердцем.

«Что это со мной? – подумал он. – Кажется, я счастлив».

Антуан переоделся, выпил кружку горячего чая и осмотрел пиджак Алекса. Пришлось признать, что вещь безвозвратно испорчена.

Антуан позвонил брату.

– Салют, – услышал он приятный голос в трубке.

– Я влюбился, – сходу выпалил Антуан.

В телефоне раздался ироничный смех.

– И кто она на этот раз?

– Она не похожа ни на одну из предыдущих.

– Ну, как обычно…

– Говорю тебе, это другое, – раздраженно перебил Антуан.

– И что в ней такого особенного? – уже с любопытством спросил Алекс.

– Всё.

– А голос почему такой сникший? У нее есть другой? Или она не любит мужчин? – Алекс снова перешёл на насмешливый тон.

– Она больна, – с трудом проговорил Антуан. – Серьёзно. У нее болезнь хрустального человека.

В трубке повисла тишина, наполняя пространство глубокой пустотой непонимания.

– Зачем тебе это? – напряжённым тоном заговорил брат.

– Она красива.

– Брось, она калека.

– Мне с ней хорошо.

– Будет плохо.

– Она естественна.

– А чего ей кривляться?

– Она любит жизнь.

– Её у неё нет.

– С ней я бываю самим собой.

– А кем ты бываешь без неё?

Антуан не нашёлся с ответом. Молчание длилось долго, в аппарате слышалось ровное дыхание.

– Ладно, Анте, не кисни. Думаю, ты нашел то, что искал.

– Ты о чём? – не понял Антуан.

– Ты нашел своего пациента. В самый раз проверить на нем и силу разума, и магию твоей музыки. Ты, Анте, ученый немного больше, чем романтик, так что все это хорошо. Дерзай, я побежал.

– Алекс!

– Да?

– Я пиджак твой замшевый испортил.

Пауза.

– Narmani?

– Кажется.

– А вот это куда хуже.

***

Часы показывали, что до встречи с Алексом осталось двадцать минут. Теперь вся надежда Пегги была на него. Он должен помочь вернуть Пьера, заставить его пожалеть о связи с этой доходягой. Пегги вспомнила её хорошенькую мордашку и скривилась как от зубной боли.

Встретить Пьера с этой… было уже слишком. Пегги схватила с кафедры стакан воды и плеснула сопернице в лицо. Та заверещала на весь зал, словно её режут. Подумаешь, немного воды! Стоит, трясётся, тушь потекла, сама такая худенькая, разодетая – прям фото с обложки. А Пьер!.. Пьер, который ещё неделю назад рисовал ей картины их совместного отдыха на Майорке, теперь метался вокруг этой выскочки, бросая на Пегги взгляды, полные яда.

Выходя из зала под прицелом десятков глаз, Пегги едва держалась на ногах. В коридоре она на секунду прислонилась к стене, чувствуя подкатывающую тошноту. К чёрту лифт – слишком много любопытных глаз! Она бросилась на лестницу и, перепрыгивая через ступеньки, спустилась на два этажа ниже. Там было меньше народу и никто её не знал. Пегги нашла туалет, заперлась внутри и уставилась на себя в зеркало. По щекам текли злые слёзы. «Да какого чёрта я реву? – разозлилась она, яростно вытирая лицо. – Развела сырость!» Она достала помаду и решительно подкрасила губы.

После унизительного инцидента в конференцзале ей ничего не оставалось, кроме как запереться в своей комнате университетского общежития, кипя от злости. Пегги мерила шагами тесное пространство, то и дело останавливаясь у двери. Ей казалось, что в коридоре только и ждут момента, чтобы посудачить о произошедшем. «Пусть только попробуют», – бормотала она, сжимая кулаки.

Пегги просидела в своей комнате до вечера. В животе урчало. «К чёрту всё, надо поесть», – Она накинула объёмный жакет как броню и направилась в ближайшее бистро. Картофель фри манил ароматом, но Пегги заставила себя оставить половину – весы уже показывали пугающие семьдесят шесть килограммов. Грудь, конечно, была её козырем – пышная, высокая, притягивающая взгляды. Но остальное… Если не взять себя в руки, скоро придётся записываться в общество по борьбе с ожирением.

Алекс появился в кафе без трёх минут шесть. Окинув зал спокойным взглядом и не увидев Пегги, он снял коричневую замшевую куртку и повесил её на спинку стула. Алекс изменился с их последней встречи – возмужал, движения стали увереннее. Глаза Пегги невольно вспыхнули интересом.

Возле его столика мгновенно возник официант и с угодливой улыбкой протянул меню. Через секунду он уже просил селфи, старательно выставляя логотип бистро на передний план. Перед Алексом, как по волшебству, появился новенький кофейник. Взяв налитую официантом чашку, Алекс медленно потягивал кофе, вынув свою черную записную книжку и бросая взгляды на входную дверь, фиксируя всех входящих.

Пегги решила, что момент настал.

– Привет, – бросила она с наигранной усмешкой. – Смотрю, ты уже хорошо тут устроился.

Алекс поднялся, демонстрируя хорошие манеры, и жестом пригласил её присесть. Официант снова вырос рядом.

– Готовы сделать заказ? – спросил он с приторной любезностью.

– Ещё бы! – огрызнулась Пегги. – Я заказала тирамису полчаса назад, но ты, недоумок, так и не соизволил его принести.

Официант залился краской.

– Принесите даме десерт, – невозмутимо попросил Алекс. – Вижу, ты не в духе, – заметил он с лёгкой улыбкой.

– А с чего бы мне быть в духе? Парень бросил, потом публично унизил.

Алекс изучающе смотрел на неё. Пегги располнела, лицо стало одутловатым, лак на ногтях облез и, несмотря на дорогой жакет, она выглядела бедной и потрепанной. Её голос – громкий, с хрипотцой, срывающийся то басом, то визгливыми нотами, резал слух и заставлял посетителей морщиться.

История из её слишком ярко накрашенного рта лилась неудержимым потоком. Описание событий перемежались упоминаниями характеристик знаков зодиака, неудачного расположения звезд и неотвратимости кармы. Пегги говорила о своей несчастной любви, о череде неудач последних месяцев. Драматически описала сцену в конференцзале. Её лицо со следами бурной жизни то и дело искажалось трагическими гримасами.

– Завтра ты пойдёшь со мной в чайную, где он бывает каждый вечер, – заключила она, окидывая Алекса оценивающим взглядом, будто товар на прилавке.

– И что от меня потребуется? – осторожно поинтересовался он, пытаясь понять, что связывало стройную утончённую Лолу с крупной бесцеремонной Пегги. И вдруг пришла догадка: именно эта непохожесть и сближала девушек.

– Заставить его ревновать! – прогремела Пегги.

– И как ты это себе представляешь? – спросил он с неподдельным интересом.

– Ты что, идиот? – Пегги торопливо проглотила остатки десерта. Алекс молча смотрел на неё. – Приставай ко мне, а лучше набей ему морду. Пусть видит, как я тебе дорога.

Алекс отодвинул чашку. Он хотел сказать, что представлял всё иначе, но его собеседница уже тараторила дальше, её глаза метались, не в силах сфокусироваться. Пегги проклинала бывшего с такой яростью, что Алексу стало не по себе.

– А ты чего такой? – внезапно обратилась она к нему. – Колись!

– Какой? – не понял Алекс.

– Полноценный.

– Прости? – растерялся он.

– Чтобы стать полноценным, надо иметь комплекс неполноценности. Признавайся, у тебя маленький член, и ты решил заработать столько денег, чтобы все смотрели только на роскошь прикида, а на другое твоё «богатство» внимания не обращали? – Пегги грубо засмеялась, запрокинув голову. Но в её смехе звучала фальшь как у посредственной актрисы.

Алекс зашелся кашлем.

– Пегги, – произнёс он, стараясь скрыть растущее раздражение, – думаю, мы не сработаемся.

Её глаза, слишком ярко раскрашенные синими тенями, расширились от удивления. В них мелькнула одержимость. Алекс повидал за свою жизнь достаточно женщин, чтобы научиться распознавать тревожные знаки и чувствовать момент, когда надо уходить. Положив сто франков на стол, он встал и вышел, оставив Пегги сидеть с открытым от изумления ртом. «Чокнутая», – пронеслось в голове, когда за спиной закрылась тяжелая дверь. Прохладный вечерний воздух коснулся лица. Алекс знал, что принял правильное решение. Некоторые встречи лучше заканчивать, не дожидаясь их настоящего финала.

***

Генеральная репетиция прошла без эксцессов. Лексус пел с удовольствием, сценический костюм его не раздражал. Но был нюанс: отсутствие особой магии зала, восхищения зрителей и восторга фанатов. Фрейя, конечно, не сводила с него глаз, но Лексус связывал это больше с ее собственным творческим дебютом. Она то и дело подлетала к нему, чтобы поправить воротник на рубашке, и так же быстро возвращалась назад.

Недоумение Эрика, обалдевшего от происходящей в его баре незапланированной движухи, постепенно перешло в кивание головой в такт музыке и плотоядное разглядывание Фрейи.

После репетиций все трое выпили пива. Лексус поблагодарил Эрика, оставил десять крон чаевых, подхватил Фрейю и вышел на улицу. Влажный воздух заполнил разгоряченные легкие. Ветер приятно обдувал пылающие лица Лексуса и Фрейи.

Шли молча. Фрейя выглядела мрачной. Возможно, думала о череде предстоящих пустых вечеров, которые её ожидали, начиная с послезавтра. Лексус попробовал представить её обычный день. В его воображении он выглядел так: школа, дом, вечерняя порция зелёного салата без соуса, черный чай и кресло с теплым пушистым пледом. Она сворачивается калачиком, открывает ноутбук и лазит во всевозможные уголки интернета. Там забавно, а в ее комнате – хандра.

– Клево было, – тяжело вздохнула Фрейя, словно в подтверждение его мыслей. – Жаль только, что все закончилось.

Лексус пожал плечами. Для Фрейи, может, и закончилось, а у него ничего еще даже не началось. Все покажет завтрашний вечер. От одной мысли об этом Лексуса охватило волнение. Ладони вспотели и неприятно скрутило живот. Лексус вытащил из кармана куртки сигареты и неуклюжим движением закурил. «Это нормально», – успокаивал он себя. Он слышал, что даже самые известные музыканты испытывают мандраж перед выходом на сцену. Хотя, глядя на них, в это слабо верилось. Они выскакивали к народу с в глазах с той дерзостью, о которой как раз и говорила Фрейя. Дерзость, не оставляющая равнодушным никого. Интересно, где она усмотрела её у него? Лексус непрерывно курил, но никотин не успокаивал, а наоборот будоражил нервы.

– Да ну его, это завтрашнее выступление, – неожиданно махнула рукой Фрейя. Она будто все это время подслушивала мысли Лексуса. – Там все равно будут только пропойцы, – презрительно фыркнула она.

Лексус не ответил. Онзнал, что если его заметят эти «пропойцы», то вся остальная публика окажется у него в кармане.

Субботним вечером разгорячённая публика битком забила бар «Gamla Krogen». За длинным столом, состоящим из четырех сдвинутых столиков, изрядно подвыпившая компания парней и девушек праздновала день рождения толстяка с красным поросячьим лицом. Одетые в одинаковые жёлтые футболки с эмблемой шведской сборной по хоккею, они поочерёдно выкрикивали тосты, на спор заливали в себя пиво кружками и раскатисто ржали. Возле бара толпились в ожидании места опоздавшие, да так, что яблоку негде было упасть.

«Вот оно, – возбужденно думал Лексус. – Публика – это то, чего так мне не хватало». Он стоял в свете софитов, босой, в белых джинсах и белой льняной рубашке с большим отложным воротником на индийский манер. Три расстегнутые пуговицы открывали грудь, по которой уже стекали первые капли пота.

Пульс учащался с каждой песней. Софиты плавили время, превращая минуты в мгновения. Электричество музыки протекало сквозь пальцы Лексуса на струнах гитары в зал и обратно. Первые три песни – как глубокий вдох, неторопливое накопление энергии. Грубоватые деревянные доски сцены покалывали босые ступни, но это только обостряло чувства.

В ожидании триумфа Лексус чувствовал такой острый прилив любви к пришедшим в бар, что у него перехватило дыхание. Ему казалось, будто все они пришли сюда не выпить, а послушать неподражаемый голос музыканта и восхититься его талантом. А пока и он сам, и они разогревались в предвкушении чуда.

Шестая, седьмая песня. Рубашка насквозь промокла от пота, воротник измялся. Язык прилипал к нёбу после каждого куплета. В углу бара официант уронил поднос, но дребезг металла перекрылся рёвом музыки. Взгляд Лексуса скользил по лицам, ища отклика, жаждая признания. Публика выглядела как море в штиль: плотной и непрозрачной. И только к девятой песне Лексус понял: что-то не так. От зала исходило равнодушие, пустое, холодное и шумное.

Бар галдел. Посетители смеялись, громко разговаривали, стараясь перекричать Лексуса. Смотрели сквозь него. Сердцевиной веселья стала компания пьяных «хоккеистов», а он словно сидел на скамейке запасных.

«Индийская страсть» была задумана кульминацией вечера и стояла под номером «10». Последней. Остальные песни неожиданно быстро закончились, и подошло время триумфального финала программы. Лексус мысленно воззвал ко всем богам на свете, поднял голову выше и, улыбнувшись мальчишеской улыбкой, заговорил в микрофон:

– В этот суперский субботний вечер я приготовил вам подарок. Свою новую песню, которую еще никто не слышал. Уверен, вы ее оцените. – Никто на него даже не посмотрел. – Начнем? Готовы? – бодро спросил он, чувствуя, что не может завладеть вниманием зала.

Посетители в упор не замечали Лексуса. Слишком много в их жизни случалось субботних вечеров, когда приходилось слушать бездарных, посредственных музыкантов.

«Ну ладно», – зло подумал Лексус. Отступать было некуда. «Начнем», – повторил он сам себе и ударил по струнам.

Оглушительные звуки заполнили зал. Лексус запел.

– Ритм крови – свобода! – Слова вибрировали в каждой клетке тела, рвались наружу, как крик индийских улиц, сильно и чисто звенели в прокуренном сумраке бара.

Стук стаканов. Гул. Гам. Всем было откровенно наплевать. Это не публика, это те самые пропойцы. У Лексуса пересохло в горле, стало трудно произносить слова. Вдох. Надрыв.

– Ритм крови – свобода! – повторял Лексус упрямо, как заклинание древних бунтарей. Удар. Пауза. Выдох.

Боковым зрением Лексус увидел Фрейю. Она стояла с бокалом в гуще людей и растерянно раскачивалась под музыку. Рядом околачивался бармен Эрик.

Чувство стыда нахлынуло на Лексуса. Фрейя так долго готовилась к этому дню. А Эрик позволил ему репетировать у себя в баре. Лексус хотел провалиться сквозь землю. Он в отчаянии продолжал петь, желая, чтобы всё побыстрее закончилось, и можно было убежать и никогда не возвращаться. «Господи, какой позор, как тогда… С Олафом…»

Вдруг молодой парень в глубине бара залез на столик и начал танцевать, подпевая. Его соседи одобрительно загорланили и тоже стали пританцовывать. Их настроение перекинулось на соседние столики. Вскоре весь зал уже бурно шевелился и громко пел вместе с Лексусом.

– Ритм крови – свобода! – хором, как боевой клич, выкрикивала компания в жёлтых футболках, вытягивая в сторону сцены руки с пивными кружками.

Песня – жаркая, стремительная – разнеслась и заполыхала, унося с собой и горечь неприятия, и холод равнодушия. И люди ее слышали. Они ее пели! Эти самые пропойцы, которых еще минуту назад не интересовало ничего, кроме самих себя. У него получилось, он сумел зажечь их сердца! Зал восхищенно вопил, аплодировал, а под конец публика чуть не разнесла все заведение.

«Вот оно!» – затаив дыхание, думал Лексус. Нет, не публика и не фанаты. Мечта! Он стоял в свете софитов, взмыленный, босой и бесконечно счастливый. Мечта Лексуса наконец сбылась.

***

И снова тот самый сон. Бульвар. Мороз. Вивальди в ушах, снег валит хлопьями. А вот и она – витрина, и в ней… Человек без лица. Внутри поднимается леденящий ужас… Антуан усилием воли заставил себя проснуться.

Над головой нависал белый угрюмый потолок. Ветер барабанил в окна невидимыми кулаками. Антуан тяжело вздохнул.

– Сколько это будет продолжаться? – удрученно подумал он. – Бесконечный кошмар. И никак от него не отделаться.

Психологические техники ван Херша не помогали, как, впрочем, и все другие методы.

– А что, собственно, меня так пугает? – рассуждал Антуан, глядя в потолок. – Красивый бульвар, приятная музыка. Подумаешь – не вижу своего лица. Я с детства плохо вижу. Это явно связано с неприятностями в институте. Я стал параноиком… И шарахаюсь от собственной тени.

Он нашёл ещё несколько доводов в пользу своей чрезмерной тревожности и тяжело вздохнул. Убедить себя в безобидности сна не получалось. Нарастало предчувствие неминуемой беды.

Спустя час Антуан выехал из подземной парковки и направился в институт. Разразившаяся ночная гроза над городом перешла в нудный дождь, неприятный и беспросветный. Густой туман плотно прилипал к лобовому стеклу.

– Надо же, и погода выдалась под стать моему настроению.

Антуан свернул направо и через пару минут оказался на Регерингсгатан. Возле номера девятнадцатого замедлил ход. На стеклянном здании черными неброскими буквами читалась надпись: «Spotify». Там располагался головной офис компании. Антуан с любопытством вглядываясь внутрь, но ничего не увидел, кроме расплывчатых теней за потоками воды на стёклах.

Эк и Лоренстон – революционеры музыкальной индустрии. Создатели приложения Spotify, в котором можно было легально слушать музыку, аудиокниги и подкасты, не скачивая их на устройство. Это стало началом конца традиционной индустрии звукозаписи. Хорошее качество звука, прекрасная скорость, огромная фонотека, фильтры и то, что до этого не делал ни один сервис – персональные подборки, которые Spotify предлагал слушателям, анализируя их предпочтения.

«А ведь все началось с идеи, – размышлял Антуан. – Именно с нее. Два совершенно разных человека, одержимых одной идеей, воплотили ее в жизнь. А им ведь тоже было нелегко. У них хватило духа и терпения». Антуана словно озарило. Терпение! Вот чего ему не хватает. «Я все время куда-то спешу. Несусь сломя голову. А это не есть хорошо. Как там, в пословице? " Таракан, что бежит, в суп попадёт.". – От мысли о таракане Антуан зябко поежился. – Нет, не то. – Он принялся перебирать в памяти поговорки. – Медленно— это быстро, – вспомнил он. – Вот, точно». Надо успокоиться, и все обязательно получится. Как у Эк и Лоренстона, Рентгена, Флеминга и многих других.

Припарковав машину на месте для сотрудников, Антуан открыл дверцу и почувствовал в кармане вибрацию мобильного телефона.

– Алло, – ответил Антуан. Молчание. – Я слушаю. – Слышалось лишь тяжелое дыхание. Неприятный холодок пробежал по спине. – Ну вот, опять эта тревога. Нет, ерунда, – быстро взяв себя в руки, прошептал Антуан. – Наверно не туда попали.

Выйдя из машины, он включил сигнализацию и направился к институту.

– У герра Петерсона процент кислорода в крови – 94, не нравится мне это, – услышал Антуан голос дежурного врача, обращавшегося к своему коллеге.

– Бывает, – отозвался тот. – Один процент ниже нормы, не беда.

– Ну, не знаю, – озадаченно продолжал доктор. – Если бы наша ДНК отличалась на один процент от нормы, мы сейчас были бы шимпанзе.

– Ему восемьдесят семь. Дарвин сказал бы: «Пусть умрет». Но если тебя это так беспокоит, дай распоряжение, чтобы ему надели кислородную маску, – посоветовал второй врач.

Антуан сидел в ординаторской, слушая докторов, и листал историю болезни недавно поступившего пациента с опухолью мозга. Классическая картина. Пациента готовят к операции. Она запланирована на понедельник. То есть через два дня. Нет, за два дня Антуан не успеет ему помочь. Нужен тяжелобольной пациент, но где его взять? Удивительно, но во всей огромной клинике нет подходящего больного.

Антуан вышел из ординаторской и, проходя мимо одной из палат, услышал из открытой двери истошный крик. Антуан вбежал внутрь и увидел бледное скорченное лицо старика.

– Что случилось? Вам плохо?

– Судно, подайте судно, – с трудом выдавил больной.

Антуан вытащил посудину из-под кровати и помог измученному старику справить нужду.

– Слава Богу! – выдохнул старик. – Думал, не удержусь.

– У вас вот тут есть кнопка, – Антуан указал на висящее над кроватью устройство. – Нажмите на нее, и к вам сразу же придут.

– Сынок, я уже второй час жму на эту чертову кнопку!

– Странно… – Антуан осмотрел устройство. – Может, сломалась. Давайте так: вы нажимайте, а я пойду на сестринский пост и проверю, работает ли сигнал.

Старик крякнул, кивая головой, и морщинистым пальцем надавил на кнопку. Антуан вышел в коридор и услышал знакомый сигнал. Значит, система исправна. На посту сидел медбрат Линус Йохонсон. Он увлеченно смотрел на смартфоне хоккейный матч.

– Ты что, обалдел? – возмущенно спросил Антуан. Йохонсон вытащил из уха наушник и удивленно поднял глаза. – Ты что делаешь? Пациенты до тебя не могут достучаться.

Медбрат глянул на дисплей.

– Опять триста двадцать пятый, – пробубнил он. – Этот крендель достал уже. Если идти у него на поводу, он будет гонять тебя двадцать четыре на семь.

– Ты в своем уме? В палатах тяжелобольные. Этот мужчина чуть не обмочился. А ты тут развлекаешься. – Антуан старался подавить поднимающийся гнев.

– Я ему предложил надеть памперс. Но он отказался. – Демонстрируя полное равнодушие, медбрат боковым зрением продолжал следить за игрой.

– Ты! Ты как себя ведешь? – хватая воздух ртом, выкрикнул Антуан. – Это халатность, преступление!

– Преступление? – Лицо медбрата расплылось в нехорошей улыбке. – Кто бы говорил. – Йохонсон встал из-за стойки и вплотную подошел к Антуану. – Ты сам-то что тут околачиваешься? – От медбрата пахло недавно выкуренным табаком.

Кровь прилила к лицу Антуана. «Значит, его даже не было на посту», – понял он.

– Вали отсюда, великий ученый. Да побыстрее, – прошипел медбрат. – Нашелся защитник пациентов. Или ты думаешь, я не знаю, чем ты занимаешься? – Антуан отшатнулся и попятился. – Вали, вали, и только попробуй тут еще раз показаться. Ищи свою жертву в другом отделении. Снова увижу тебя здесь, быстро на чистую воду выведу. Тогда и поговорим о преступлении.

Медбрат вернулся на свое место и демонстративно надел наушник. Антуан больше ничего не сказал. Мозг оцепенел, и в нём звенело одно хлесткое слово: «Мразь». Как будто кто-то бесстрастно его произносил на повторе: «Мразь, мразь, мразь». И этот кто-то был не Антуан.

Он вернулся к больному, сообщил, что кнопка работает, и поднялся к себе в лабораторию.

Лексус

Лексус проснулся от жажды. В горле пересохло, язык превратился в наждачку. Музыкант с трудом разлепил тяжёлые веки и сощурился от яркого света. Старые настенные часы показывали полдень.

«Не фига себе», – присвистнул Лексус и кое-как сполз с дивана. Ноги гудели. Опираясь о шершавую стену, согнувшись и покачиваясь, он поплёлся искать бутылку.

Холодная вода обожгла горло. Лексус жадно глотал её и оживал. Потом рухнул в крутящееся кресло – центр его мини-студии – и какое-то время просто сидел, глядя в одну точку.

Вчерашний вечер вдохновил и взбудоражил его, но теперь всё это казалось сном. Так уже, бывало, и не раз. Лексус силился вспомнить подробности, но в голове всплывала только одна картина: он стоит на сцене босиком, мелкие деревянные щепки впиваются в ступни. Он пошевелил пальцами ног и поёжился, хотя на самом деле ничего не почувствовал.

Краем глаза он заметил на компьютерном столе пустые пивные банки, ощетинившиеся торчащими окурками, и пустые пакеты из-под чипсов. Значит, триумф реально состоялся, и праздновали его именно тут.

Музыкант глотнул ещё воды, и память неуверенно начала проясняться. После выступления, под впечатлением от успеха, они с Фрейей пришли к нему отметить. Эрик из «Ван Гога» тоже увязался с ними. Обычно Лексус к себе никого не приглашал – в его обители было слишком мало места. Но вчерашний день обычным не назовёшь.

Крепко выпив, они просидели до утра. Пели, шумели, даже ненадолго вздремнули перед тем, как разойтись.

Вчерашний успех оказался таким же настоящим, как букашка, ползущая по шторе, и его гудящая тяжёлая голова. Лексус, сделав над собой усилие, встал и убрал весь мусор. На скорую руку приготовил смёргос – намазал маслом ломоть ржаного хлеба из муки грубого помола, положил сверху тонкие ломтики копчёной ветчины и кружок вчерашнего варёного яйца. По комнате поплыл острый запах копчёностей. Налив кофе из кофемашины, Лексус, как был, в трусах, плюхнулся в кресло перед компьютером. Не терпелось просмотреть новости в чате. Наверняка кто-то уже оставил комментарий о вечере в баре. Музыкант откусил кусок смёргоса и уставился в экран.

Первый отзыв начинался так: «ЛЕКСУС ПРОПЕЕЕЛ ПОСЛЕДНИИ БОТИНКИ». Глаза полезли на лоб, кусок во рту словно мгновенно разбух, и Лексус с трудом проглотил его. Отложив смёргос, кликнул на ссылку. Автор писал: «ЛЕКСУС ПРОПЕЛ ПОСЛЕДНИЕ БОТИНКИ. Слышь, парень, прекращай петь, а то скоро пропоёшь и последние трусы». Под мерзким отзывом стояли десятки лайков. К такому удару Лексус не был готов. Ничего более обескураживающего в своей жизни он не слышал. «Тор! Опять этот гнусный Тор!» – застучало в висках. Лексус не верил своим глазам. «Он же наверняка знает, что вчера всем понравилось. Был там сам или кто-то рассказал – не важно. Какого чёрта он ко мне прицепился? Что ему надо?»

Лексус в недоумении снова и снова перечитывал комментарий. Да и как тут было понять – где он, Лексус, а где Тор? Зачем успешному, благополучному Тору хейтить обыкновенного Лексуса?

На экране появилось фото Фрейи и раздался звонок. «Видимо, она тоже прочла пост», – догадался он, но отвечать не стал. Протиснулся в крошечную ванную, влез в душевую кабину и быстро ополоснулся. Натянул одежду и, как обычно, надвинув бейсболку на глаза, отправился в «Кафеонию».

Сел за тот же столик, что и в прошлый раз – отсюда хорошо просматривался весь зал. Девочка-официантка узнала Лексуса, улыбнулась и полетела лёгкой походкой в его сторону.

– Меню нужно? – кокетливо спросила она, протягивая потрёпанную картонку. – Или сразу закажете?

– Капучино и две булочки, – попросил он, отвечая улыбкой на улыбку.

Официантка кивнула и упорхнула. Лексус устроился поудобнее, осмотрелся. Кроме него в зале сидели ещё пятеро. Но никто из них не мог быть Тором.

Молодая женщина напротив нервно поглядывала на часы. Трое мужчин в полицейской форме громко обсуждали футбол. Две промокшие под дождём подруги в одинаковых красных платьях молча ждали заказ и бросали на Лексуса многозначительные взгляды.

– Эй, красавчик, – окликнула одна из них, с выжженными перекисью волосами, – не хочешь к нам присоединиться?

У неё было усталое вытянутое лицо с тёмными кругами вокруг тусклых глаз. Поправив мокрую прядь, упавшую на лицо, она выпятила неестественно большие губы, привлекая внимание Лексуса.

– Нет, крошка, спасибо, – отказался он. – Я жду кое-кого.

Полицейские притихли и с любопытством уставились на него. Лексус низко опустил голову, сделав вид, что копается в телефоне. «Только этой дуры сейчас не хватало», – выругался он про себя. Ему не хотелось, чтобы его запомнили там, где он поджидает добычу.

Официантка принесла заказ, аккуратно переставила всё с подноса на стол и снова растворилась в зале. От булочек шёл божественный аромат – пряная корица смешивалась с терпкой гвоздикой. На посыпанной сахаром корочке поблёскивали ягоды. Лексус отхлебнул кофе, мысленно похвалив бариста, и отломил кусочек тёплой сдобы.

В кафе ввалилась компания ребят. Лексус напрягся. Стильные накачанные парни остановились у стойки, пробежались глазами по меню, перекинулись парой фраз с барменом и, ничего не купив, вышли на улицу. «Чёрт, – разочарованно подумал Лексус. – Да где же этот Тор?»

Музыкант просидел в кафе больше часа. Посетители заходили и выходили, но Тор всё не появлялся. «Так можно всю жизнь здесь проторчать. Нужен другой план, чёткий и действенный». Погружённый в мрачные мысли, Лексус потягивал четвёртую чашку кофе, перестав ощущать его вкус. Периодически он встречался с непроницаемым взглядом бариста, серое лицо которого покрывали мутные бисерины пота, а растрёпанные космы залепили лоб. Казалось, этот работник кафе боролся с желанием вышвырнуть всех из «Кафеонии», чтоб вслед за ними свалить и самому. «Странный тип, – отметил про себя Лексус, – как будто его сюда насильно затащили».

И вдруг он понял, как найти Тора. «Нужно идти к Эрику!» Ведь именно он знает Тора и указал ему на это место. Наверняка у Эрика есть и его адрес, и его телефон. «Эри-и-ик!» – зазвучало как «Эврика». Возликовав, Лексус помахал официантке, прося счёт.

Всё повторилось в точности как несколько дней назад. Девочка-официантка извиняющимся тоном принялась объяснять ошибки, сделанные в чеках, и с наивным видом просила оплатить по прейскуранту. В каждом её слове Лексусу слышалась издёвка. «С утра Тор, теперь она, да за кого они все меня принимают!» – вскипел он, взял чеки, с вызовом посмотрел на официантку и тихо заговорил:

– Я тебя понял. Теперь ты всё это повторишь полиции, которая сидит за соседним столом.

Официантка выпучила глаза и так же тихо пробормотала:

– Это не я придумала, я не хотела. Правда.

– А кто? – стиснув зубы, спросил Лексус.

– Тор! – почти шёпотом сказала она.

– Тор? – голос Лексуса сорвался от изумления.

– Да, – беззвучно всхлипывая, повторила официантка.

– Как, где, где он? – Лексус путался в словах. Девушка, часто моргая, не отвечала, как будто не понимала вопроса. – Где Тор? – прохрипел Лексус, теряя терпение.

– Да вон он, – пискнула она, кивая в сторону бара.

Лексус повернул голову туда, где одиноко стоял бариста и быстро печатал в мобильнике.

– Этот? – недоверчиво спросил он.

Официантка кивнула, продолжая всхлипывать.

Лексус встал и медленно двинулся к бару. Жиденький бариста теперь казался ещё хлипче. «Это невозможно, – думал музыкант, – всесильный Тор, ценитель музыки, не может быть жалким бариста». Полный сомнений, Лексус обернулся к официантке. «Точно он?» – безмолвно спрашивали его глаза. Она утвердительно кивнула.

Лексус подошёл к стойке. Сотни раз он представлял себе эту встречу. Что он скажет, а главное, что сделает. И хотя каждый раз всё представлялось по-новому, такого Лексус не ожидал. То, что он делал последнее время в своей жизни: спал, ел, сочинял, страдал – всё пропиталось мыслями о Торе. Лексус жаждал наказать, буквально задушить гада за пережитые унижения. Но это было не все. Глубоко внутри Лексус мечтал попробовать хотя бы маленький кусочек жизни Тора, вкусить от «дольче вита».

Лексус растерянно смотрел на бармена и ничего не понимал. Как этот хлюпик мог быть могучим Тором? Нет, это так же невозможно, как если бы старый велосипед объявили новым спорткаром. Лексус вспоминал фотографии, выложенные на странице Тора, искал, что могло связать их с этим жалким типом. Но ничего подобного там не было. Здесь явно ошибка.

Видя, что на него смотрят, бармен напрягся, но глаз не отводил. Ехидно скривив губы, он нагло разглядывал Лексуса. «Точно не он, мало ли на свете людей с именем Тор», – Лексус находил в сомнении даже некоторое облегчение.

Но чем дольше он вглядывался в бариста, тем сильнее тот напоминал кого-то. Круглые бегающие глаза, насмешливый оскал… Взгляд Лексуса упал на бейджик, приколотый на груди бармена. На белом клочке бумаги чернели четыре буквы: «ОЛАФ».

Лексус обомлел. Кошмар его детства. Лексус присмотрелся внимательней. Чёрт, точно! Олаф. Собственной персоной. И как это он его сразу не узнал? Мысли понеслись в разные стороны, как толпа, разбегающаяся при пожаре. Получалось, Тор – это Олаф, или точнее, Олаф – это Тор, а Тор – это бариста. Ничего более нелепого и смешного Лексус в жизни не слышал. Он не выдержал и захохотал. Олаф ощерился своей кривой улыбкой и загоготал в ответ.

– Ну что, сделал я тебя! – выдохнул Олаф, задыхаясь от смеха.

Они смеялись без остановки. И чем больше старались унять смех, тем громче хохотали. Посетители изумлённо таращились на них.

Наконец истерика утихла. Вместе с ней ушла и вся злость на Тора.

– Брось ты это дело, – сказал Лексус по-дружески, имея в виду то ли фальшивые чеки, которые он всё ещё держал в руке, то ли гадские отзывы или ненавистную Тору работу.

За Лексусом весело звякнула дверь. Он шёл свободный, как вчерашний школьник, с красивой музыкой в груди. Он шёл, улыбаясь и тихо поругивая себя: «Ну и дурак же я. Надо же было так загрузиться, даже воздуха перестало хватать. А ведь от недостатка кислорода страдают в первую очередь мозги». Теперь Лексус знал это точно.

***

Привычная обстановка лаборатории помогла Антуану прийти в себя после стычки с наглым санитаром. Коллеги увлечённо работали над своими проектами. Гудело оборудование и вытяжки, возились в клетках подопытные крысы, клацали кнопки клавиатур. В воздухе пахло мышиным помётом и назревающими открытиями.

Антуан сел за свой стол и включил компьютер. Установленный на нем цитатник высветил на мониторе фразу Уинстона Черчилля: «Это ещё не конец. Это даже не начало конца, но, возможно, это конец начала».

Антуан снял очки и откинулся на спинку стула. Мысли тотчас снова вернулись к недавней ситуации. «Что это, предупреждение из прошлого? Нехорошо это все, ох как нехорошо. На что намекал Йоханссон?» Медбрат был ставленником профессора Ингерман. То ли сын ее подруги, то ли ее собственный племянник. Во время того злополучного консилиума профессорша упоминала именно Йоханссона как свидетеля «незаконной» деятельности Антуана. Тогда он подумал, что они просто сговорились против него, и особо этому факту не придал значения. Но сегодняшняя ухмылка медбрата заставила Антуана всерьез забеспокоиться. Она если и была похожа на блеф, то на блеф очень искусного игрока.

– А может, он действительно что-то знает? – засомневался Антуан. – Но откуда? – Ладони моментально вспотели, во рту пересохло. – Нет, этот кошмар уже в прошлом. – Он сглотнул и снова надел очки.

Интуиция подсказывала, что это не финал, а лишь временное затишье. Как сказал Черчилль: «Конец начала». Антуана, казалось, просто отшвырнуло взрывной волной от эпицентра событий. Все еще впереди.

В уголке экрана зажглось оповещение о новом письме. Антуан переключился на электронную почту. Пришла короткая записка из института нейробиологии в Америке.

«Мне очень понравилась Ваша статья "Музыка человеческого мозга". Я думаю, скоро всех нас ждут ошеломляющие новости из Стокгольма. Если будете в Нью-Йорке, обязательно загляните ко мне. Буду рад познакомиться с Вами лично. Успехов. Профессор Дэвид Абри».

«Профессор Абри?» – Антуан в волнении несколько раз перечитал письмо. Сам Дэвид Абри, светило мировой величины, взял и написал ему! И не просто написал, а похвалил его статью. Невероятно! Нахлынувшая эйфория распирала грудь, стало тяжело дышать. Антуан вытащил из кармана ингалятор и прыснул в горло.

– Все в порядке? – услышал он голос сидящего за соседним столом Томаса.

– Что? – не понял Антуан.

– Тебе нехорошо?

– Нехорошо? – хриплым голосом повторил он. – С точностью до наоборот. Мне давно уже не было так хорошо. – Антуан поймал озадаченный взгляд Томаса, направленный на небулайзер. – Ты про это? – пряча лекарство в карман, спросил он. – Это так, по привычке. У меня бывает, – пояснил он смущённо, представляя, какое идиотское выражение у него сейчас на лице.

Томас вернулся к своей работе. Антуан еще несколько минут пялился на монитор. Всего пара строк, и жизнь вновь заиграла яркими красками, он снова готов к великим свершениям. На почту пришло письмо от Мики. Она приглашала его вечером на выставку в «Музей современного искусства». «С утра думаю, что бы такого сделать, чтобы мой день стал еще лучше, – писала она. – Наконец придумала. Хочу в музей. С тобой. Встретимся у входа в 19». К сообщению было прикреплено приглашение на выставку.

И снова Антуан не мог оторвать глаз от монитора. Перечитывал и перечитывал сообщение. Так бывает, откроешь письмо, а оттуда слова вылетают как солнечные зайчики, касаясь волос, лица и самого сердца. И в этом сиянии ты сам начинаешь светиться. Потому что есть такие люди на земле, общаясь с которыми, ты будто пьёшь солнце.

Письмо напомнило Антуану кое о чем, и он повернулся к Томасу.

– Слушай, твой отец ведь работает в Каролинской клинике? – Антуан старался, чтобы голос звучал непринужденно.

– Да, а что?

– Там ведь лечат людей с несовершенным остеогенезом? Ну, хрустальную болезнь? – Антуан и сам знал ответ, спросил просто для затравки разговора. Томас кивнул, с интересом глядя на приятеля. – Не мог бы ты… – Антуан на секунду замялся. – Попросить отца сделать копию медицинской карты одной пациентки? Она моя родственница, я хотел бы знать, как проходило лечение.

– Конечно, без проблем. Имя?

Антуан сглотнул.

– Микаэла Юзефсон.

– Хорошо, узнаю, – просто ответил Томас и снова погрузился в работу.

***

Фрейя переминалась с ноги на ногу возле дома Лексуса, зябко кутаясь в легкую куртку. Холодный ветер пробирал до костей, а девушка уже не первый час ждала появления музыканта. Завидев наконец знакомый силуэт, Фрейя не сдержала раздражения:

– Наконец-то явился, – процедила она сквозь зубы, плотнее запахивая куртку на груди.

– Меня здесь нет. Тебе это только кажется, – он криво усмехнулся. – Я только что покончил с собой, старым. Новый я ещё не начался. – Он открыл дверь, пропуская Фрейю вперёд.

– Ты пост видел? – Фрейя растерянно заглянула в его горящие глаза.

– Видел, и Тора тоже видел.

– Да я не о Торе. Алекс Берг! У него миллионы подписчиков. Он такое о тебе написал! Теперь точно можно забыть о Торе.

– Алекс Берг? – опешил Лексус, открывая крышку ноутбука. На мониторе по-прежнему висел комментарий Тора.

– Вот, – показала Фрейя, – прямо под ним.

Лексус кликнул на ссылку.

«"Место, где рождаются звёзды". Так звучит слоган комьюнити "Мюзикинтернациональ". Звезда, о которой пойдёт речь, родилась на 10 часов раньше, чем её узрел я, меня снова опередили. И никто-то, а сам Могущественный Тор. Да, речь о музыканте Лексусе. Неудивительно, что его открыл именно Тор – бог грома и молний явно знает толк в ярких вспышках».

Далее Берг писал, как услышал Лексуса и посмотрел видео из бара. Блогер делился свои впечатлением: «Лексус – редкость. Бунтарь с уникальным стилем и голосом. Он нашёл свой путь». Слова Берга звучали так убедительно, что у Лексуса даже закружилась голова. Пост завершался следующим абзацем: «Рождение новой звезды – это всегда чудо. Её свет моментально заполняет интернет-пространство. И прежде, чем человек сам понимает, что произошло, он уже сияет высоко в небе».

– Всё-таки круто у нас получилось, – с видом победителя заявила Фрейя. – И это всё твой «лук». – Лексус хотел возразить, но не успел. Она внезапно завизжала и запрыгала на месте. – Сорок две тысячи! Сорок две тысячи! – вопила она, сбив кружку со стола. Хрупкий фарфор разлетелся мелкими осколками. – Ой, прости. У тебя в комнате совершенно нет места, зато есть уже сорок две тысячи подписчиков. – Фрейя пустилась в пляс. – Просто зашибись!

Лексус впал в ступор. Слишком много потрясений для одного дня.

***

Алекс принимал холодный душ, когда телефон разразился заполошной трелью. Выключив воду, Алекс наспех обернул бедра полотенцем и помчался в комнату, оставляя за собой дорожку мокрых следов.

– Надеюсь, я не вытащила тебя из постели? – голос Лолы выдавал её надежду именно на такое развитие событий. – У меня скоро встреча, хотела успеть поймать тебя до неё.

Алекс потянулся к бутылке с водой «Evian», и ногтем большого пальца сковырнул откидную крышку.

– Алекс? Ты здесь?

– Конечно, – ответил он, делая жадный глоток.

– Слушай, насчет вчерашнего… Из-за Пегги… – Лола явно напряглась.

– Да брось ты. Это было целых двенадцать часов назад.

– Точно не злишься?

Алекс рассмеялся.

– И как она тебе? – спросила Лола уже спокойнее.

– Скажем так, спонтанная особа. Вы с ней – как день и ночь. Ты, например, не такая… рациональная.

– Да, я другой формации – это правда. – Пегги порой чересчур… откровенна. Не всем это по душе.

– Иногда за откровенностью прячется обычное хамство.

– Нет, просто она живет в режиме «всё пофиг». Режет первое, что в голову взбредет.

– Это точно. Круглая пофигистка, одна сплошная окружность.

Лола расхохоталась:

– Это всё стресс. Заедает неприятности булками.

– Если продолжит в том же духе, неприятностей только прибавится. Ладно, забудем о ней. Как ты сама? Каково это – быть хозяйкой галереи?

– Учусь быть снобом в искусстве. Кстати, ты очень понравился Пегги. Говорит, мы с тобой идеальная пара. Она заметила в нас что-то общее – неприступность, даже надменность. – Лола хохотнула. – Правда, добавила, что ты сразу обезоруживаешь человека своей улыбкой, и это поначалу сбивает с толку. Кажется, будто ты весь нараспашку. А на деле – никого к себе не подпускаешь. Никто не знает тебя настоящего. – В трубке повисла тишина. – Алекс? Я не слышу.

– А я молчу.

– Так что, сходишь завтра с Пегги в чайную? – вкрадчиво поинтересовалась она.

– Ни за что.

– Ей правда паршиво, Алекс. Так хочется ей помочь. Я никогда ничего у тебя не просила.

– Ей уже ничем не поможешь, – отрезал Алекс.

– Поможешь! И только ты можешь это сделать. Её Пьер – жуткий собственник, он точно вздрючится от того, что его подружка так быстро нашла замену. Да еще такую!

– Ло, какую замену? Нет у нее никого, и это очень быстро выяснится.

– Неужели тебе трудно? Она больше не будет тебя доставать и действовать на нервы.

– Да мне всё равно. Я уже перевернул эту страницу.

– Неужели тебе её не жалко? Неужели ты вообще ничего не чувствуешь, Алекс?

– Напротив. Сейчас, например, я чувствую себя очень мокрым. Я выскочил из душа на твой зов любви.

– Ох, ты невыносим! – рассмеялась Лола. – Алекс, прошу, в последний раз. Если не выгорит, клянусь, больше даже не заикнусь.

Алекс уставился в одну точку.

– Подумаю, – сухо пообещал он, надеясь на окончание разговора.

– Спасибо любимый, – замурлыкала Лола . – Кстати, Нолан. Он узнал, что я в Лондоне и прилетел сюда. Мне приходится всячески от него прятаться. – Алекс тяжело вздохнул. – Ревнуешь?

– Нет, размышляю. Жаль, что ты не его попросила изобразить кавалера для Пегги. Сейчас бы все были при деле.

Лола снова рассмеялась.

– Обожаю тебя, – прошептала она и отключилась.

***

«Ежедневно каждый ученый снова и снова задает себе терзающий его вопрос, действительно ли объяснение, которое он дает какому-то явлению, отражает суть происходящего», – Антуан перечитывал эту строчку, и она отзывалась в душе смутной тревогой. У Газзаниги был дар попадать в точку простыми словами. «Действительно ли объяснение отражает суть…» – эта мысль не отпускала.

Антуан посмотрел на часы: «Без четверти семь, не может быть! Когда только успело пролететь время?» Он захлопнул книгу и быстро набрал в гугл-картах адрес Музея современного искусства. Компьютер указал кратчайший путь. Восемь минут. Антуан еще раз посмотрел на часы. – Успею! – прошептал он, поднимаясь со стула и одновременно закрывая окно на компьютере. Неожиданно на экране загорелась яркая реклама: «Вам так же может понравиться это». Ниже пестрело фото разноцветных медиаторов различных форм и названий.

– Акулий зуб, Коготь, Пуля, – прочитал Антуан. – Почему мне это должно понравиться? – недоумевал он, поправляя очки на носу. – Такая реклама, как правило, выскакивает, когда пользователь хоть раз искал подобный товар в строке запросов.

У Антуана обычно выскакивают ссылки на труды нейробиологов или объявления о скидках на корм для крыс. При чем тут медиаторы? «Медиаторы для гитары, где-то я их недавно видел», – напряжённо вспоминал он.

Антуан заметил Микаэлу сразу, как только вошел в музей. Она оживлено беседовала с элегантно одетой женщиной средних лет, поглядывая в сторону входа. При виде Антуана лицо Мики просияло. Она заторопилась ему навстречу, оставив собеседницу. Глаза девушки улыбались, и ее радостное возбуждение передалось Антуану. Резиновые шины легко шелестели по паркету, Микаэла, ловко лавируя среди публики, стремительно приближалась.

– Ты что так долго, я уже решила, что ты передумал, – мягко упрекнула она.

– Что ты! Разве я могу упустить возможность сходить в музей, в котором последний раз был… – Он на мгновенье задумался. – Никогда. А знаешь, сколько раз хотел сходить сюда? – Он снова сделал вид что задумался. – Ни разу.

Мика залилась смехом.

– Дай себе шанс. Может, тебе понравится.

– Мне уже нравится, – искренне ответил Антуан, глядя в горящие глаза девушки.

Подошла женщина, с которой разговаривала Мика.

– Эта моя тетя, – представила незнакомку Микаэла. – Я говорила тебе о ней.

– Добрый вечер, – отозвался Антуан.

Женщина кивнула, изобразив безрадостную улыбку.

– Ну, мне пора, – обратилась она к Микаэле. – Надеюсь, твой натурщик тебя проводит до дому. – Она пошла к входной двери, так больше и не взглянув на Антуана.

– Натурщик? – удивился Антуан.

– Ага, я сказала, что буду тебя рисовать.

– Где? Здесь?

– Ну не прям здесь. Здесь я покажу тебе, как именно буду тебя рисовать. – Антуан недоуменно приподнял бровь. – В каком образе, стиле. Какая разница, что я сказала. Я всего и не помню уже.

– Ты оказывается еще и вруша.

– А то! На этом и сижу. – Микаэла засмеялась, Антуан прыснул, глядя на неё. – Сегодня в музее очень много людей. – Она махнула рукой в сторону соседнего зала, откуда доносился гул голосов. – Это все из-за Кусамы. Народ любит фотографироваться с ее тыквами.

– Кусама? – переспросил Антуан.

– Яёи Кусама. Японская художница… Удивительная история. – Мика понизила голос. – Она с детства видела мир в точках и узорах. Эти видения – повсюду в её работах. И знаешь что? Она уже лет сорок живет в психушке. Сама туда ушла. Говорит, там ей лучше работается. Но мы туда не пойдем, если ты не против.

– Куда, в психушку? – Антуан снова приподнял бровь. – Мика фыркнула. – На выставку Кусамы. Начнем с Сигрид Йертен, ученицы Матисса.

– Как скажешь, – пожал плечами Антуан. Ему ни то ни другое имя ни о чем не говорило.

Он покатил коляску по длинному коридору.

– Вот! – с гордостью сообщила Мика в просторном зале. – Это ее работа «Вид из окна». Узнаёшь? – Антуан посмотрел на полотно и кивнул. Трудно было не узнать Стокгольм по нарисованной колокольне церкви Риддерсхольмен. – Мне ее работы очень нравятся. В своих картинах Йертен использовала контрастные цветовые поля и упрощённые контуры. Она стремилась найти формы и цвета, которыми можно передать эмоции. И у нее получилось. Ведь глядя на эту картину, видишь столько любви художницы к этому городу. Она передала ее через цвет! – с восхищением тараторила Мика.

Антуан молчал, таращась во все глаза на творение художницы и стараясь уловить эту невидимую любовь. Ему, несмотря на яркие краски, картина казалась мрачной и даже тяжелой. Не было в ней ни изящества линий, ни игры света. Но он не мог не согласиться, что картина вызывала эмоции, хоть и отличные от восторженного восхищения Микаэлы.

– Ты знаешь, – зашептала Мика, – в тридцатые годы Йертен поставили диагноз «шизофрения» и положили в психиатрическую больницу Бекомберга, здесь, у нас. Когда состояние художницы улучшалось, она работала как одержимая, старалась выразить в картинах переполняющие её чувства. Некоторые ее картины наводят ужас, а другие излучают тепло и гармонию.

– М-да, кажется, психически здоровых людей в нашем мире становится все меньше и меньше. И однажды, наверно…

– Их вообще нет, – перебила Микаэла, перемещаясь к другому полотну. – Они кажутся нам здоровыми только потому, что мы плохо их знаем. Статистика здравомыслия такова, что каждый третий страдает той или иной формой психического заболевания. Подумай о двух своих лучших друзьях. Если с ними все в порядке, то третий – это ты. – Она захихикала. – Мы все со своим приветом. – Кстати, это Пикассо! – показала она на висящий перед ними портрет женщины. – Картина называется «Женщина с черными глазами». Дора Маар. Слышал о такой?

– Не думаю, – Антуан невольно поёжился под пристальным взглядом женщины с портрета.

– Она познакомилась с Пикассо в кафе «Де Маго». Сидела одна за столиком. Положила ладонь на деревянную столешницу и методично втыкала нож между растопыренными пальцами. Иногда промахивалась и ранила себя до крови. Намеренно – только чтобы привлечь внимание художника, который был старше её почти на тридцать лет! – Микаэла покачала головой. – Он обожал ее, но временами изменял. А потом и вовсе променял на молоденькую девушку. У Доры тогда случился нервный срыв. Ее даже лечили электрошоком. Не помогло. Она еще долго писала ему, ее записки сохранились. В одной из них говорится: «Как художник, вы можете быть выдающимся, но с моральной точки зрения ничего не стоите».

– Неудивительно, – пробормотал Антуан. – Обиженная дама. Что тут скажешь! —Антуан не представлял, что вообще Пикассо мог найти в Доре Маар. Пронзительный, почти безумный взгляд с портрета пробирал до костей.

Представленное в соседнем зале минималистическое искусство показалось Антуану таблеткой от фобий, депрессий, стрессов и от мыслей вообще. Черный квадрат, белый, желтый, бело-черный. Здесь можно было не о чем не думать. Хотя думать ни о чем куда сложней, чем думать о чем-то. И Антуан подумал о хрустящей дымящейся пицце.

Далее шли работы, похожие на рисунки детей младшего возраста. Их ручки слабо держат кисть, и та выводит что попало. Антуан никогда не умел рисовать, но его детские каляки-маляки казались ему эстетичнее этих творений.

– Это что, тоже шедевры? – скептически спросил он.

Мика неуверенно пожала плечами.

– Никогда не знаешь заранее, – она нахмурила лоб. Ты когда-нибудь слышал о французском художнике Пьере Брассо? – Антуан покачал головой. – Он стал знаменитым в тысяча девятьсот шестьдесят четвёртом году, когда шведская публика познакомилась с его творчеством. О нем говорили: «Пьер – художник, выступающий с деликатностью балетного танцора». А потом мир узнал, что никакого художника Брассо нет, а картины за него малевал шимпанзе по имени Питер.

– Ты шутишь? – усомнился Антуан.

– Вовсе нет! Только никто в это не поверил. Картины Брассо, то есть обезьяны, казались всем поистине выдающимися. – Антуан громко рассмеялся. – Тише, здесь нельзя шуметь, – хихикая в рукав, предупредила Мика. – Но это обнадеживает. Значит, у меня все шансы на успех. Очень надеюсь, что пишу я не хуже шимпанзе. Главное, чтобы меня заметили.

– Это точно, – подтвердил Антуан, – твои работы, я бы сказал, даже немного лучше.

Мика оживленно закивала.

– Вот и я так думаю. Еду сейчас по залам и представляю, как повсюду висят мои работы. И в том зале, и в этом, рядом с Пикассо и Уорхолом. Посетители смотрят на них, охают и ахают. Думают: «Это же какой талант!» Спрашивают друг друга: «Кто, кто этот художник?» А я смотрю на них такая – известная и неизвестная – и улыбаюсь. – Глаза девушки светились, на щеках выступил румянец, прядка белокурых волос упала на лицо. – Анте у меня же есть талант? – еле слышно спросила она.

– Да! – услышал Антуан собственный голос.

Она положила его руку на свое запястье.

– Чувствуешь? У меня мурашки по всему телу пробежали. Все – как по правде. – выдохнула она.

– Это потому, что мозг одинаково воспринимает реальное и воображаемое. – серьезно сказал Антуан, по привычке поправляя очки. – Мы изначально реагируем на любое действие или фразу, не разделяя на правду и ложь.

– Это как? – не поняла Мика.

– Ну, например, если футболиста поместить в томограф и попросить представить удар по воротам, мозг покажет удар. Это доказанный факт. Мозгу все равно, имеет он дело с реальным миром или с тем, что вспоминает и о чем думает. Твой мозг сейчас решил, что ты знаменита, вот мурашки и появились.

– Ничего себе… – удивилась она. – Но я в это верю. Иногда сижу дома, ничего не делаю. А потом чувствую усталость. Вот с чего, спрашивается? Всё потому, что внутри себя я то бегаю, то танцую, то люстру мою. Для мозга, видимо, это энергозатратно.

– Именно так, – подтвердил Антуан. Мозг вообще живет своей жизнью. Если честно, мы мало что контролируем. Я как раз об этом сегодня читал. Восемьдесят процентов работы мозга мы не осознаем вообще. Он управляет организмом помимо нашего сознания. Хватает ли кальция в костях, каков уровень сахара? Если мы обеспокоены – мозг посылает успокоительный сигнал.

– Это типа, я сам все решил? – уточнила Мика.

– Да. – Антуан вздохнул. – Вопрос только, кто этот «я»?

– Это что ж получается, наш мозг непонятно кому принадлежит? – Микаэла наклонилась вперед, явно заинтригованная.

– Как-то так. Мои более знающие коллеги говорят, что, если заглянуть в голову человека, когда он выполняет какое-нибудь задание илипринимает решение, окажется, что мозг находит ответ самостоятельно, до того, как «хозяин» успевает что-либо осмыслить. Получается, мозг решает задачу, а мы об этом ещё не знаем. Более того, мозг заранее понимает, будет наш ответ ошибочным или верным.

– А можно мозг запрограммировать на удачу? – поинтересовалась Мика.

– Можно, – уверенно сказал Антуан. – Ты должен регулярно представлять лучший исход так же натурально, как футболист удар по мячу. Ты представляешь, а он творит. Как инструмент.

– Выходит, мы можем работать с мозгом в тандеме? – уточнила она.

– Мы можем прокачать свой мозг, – согласился Антуан. – Любая деятельность изменяет его, формируя новые нейронные связи. Даже если нам кажется, что мы вряд ли добьемся успеха в каком-либо деле, с помощью постоянных усилий мозг начнет сам прокладывать путь к цели.

– Если бы я знала об этом раньше! – ахнула Микаэла. – Я б давно стала знаменитой художницей. С детства мечтаю кем-то стать, но никто мне не сказал, что надо быть поконкретней.

Микаэла крутанула ручку на кресле и выпорхнула в следующий зал, а оттуда – в другой. Она заезжала в разные секции и стремительно из них выезжала. Антуан едва поспевал за ней. Было ясно, что девушка не раз бывала в этом музее и чувствовала себя в нем как рыба в воде. Но для Антуана экспозиция походила на дремучий лес, в котором легко потеряться.

Проходя мимо квадратного окна, он едва разглядел в свете горящих фонарей голые деревья и мерцающий за ними залив. И неожиданно для себя залюбовался. «Разве есть что-то на свете прекрасней того, что создала сама природа? – думал он. – Но люди любят искусственно созданную реальность. Зачем рисовать деревья, если вот они, стоят, все такие разные? Искусство – всего лишь дублирование чьего-то замысла. А может, и я занимаюсь чем-то противоестественным, стараясь спасти тех, кому предначертано уйти? – Антуан ощутил сухость во рту. – Ницше писал: "Падающего – толкни". Что он имел в виду? Кто дал ему право идти против воли самой природы? Мозг», – вдруг догадался Антуан.

Осознание обрушилось на него как ледяной душ. Это мозг решил за него, что можно испытывать новые методы на людях, сокращая или удлиняя их жизненный путь. Вся ответственность лежит на этом загадочном органе у него в черепной коробке. Только, если верить Газзаниге, мы никогда не найдем в мозге «зону ответственности», потому что это качество приписываем людям, а не мозгам. Антуан мысленно усмехнулся: «Слишком просто перекладывать ответственность на биологический субстрат. Слишком просто».

Уже через минуту они с Микаэлой стояли перед большим полотном.

– Это он, сам бог Аполлон, – с придыханием поведала Мика. – Работа Матисса. Художник создал его за год до своей смерти.

Антуан посмотрел на огромный, во всю стену, разноцветный коллаж и отметил:

– Похоже на врата рая.

Микаэла с удивлением подняла на него глаза, а потом уставилась на коллаж, как будто увидела его впервые.

– А ведь точно, – тихо сказала она. – Я никогда об этом не думала, хоть и бывала тут тысячу раз. Интересно, приходило ли это в голову маме? – задумчиво пробормотала Мика. – Она очень любила Матисса. – В ответ раздался знакомый звук напоминалки. Микаэла вздрогнула и сильно побледнела. – Она, кажется, меня услышала. —. – И что-то мне подсказывает…

Антуан крепко сжал ее руку.

– Это не она подсказывает, – тихо, но твердо сказал он, – это твой будильник сообщает что уже двадцать ноль-ноль и тебе пора двигаться дальше.

– Дальше? – переспросила она. – Но куда? Мы уже всё посмотрели.

– Подальше от мёртвых картин, поближе к живым людям. Пошли в пиццерию. Есть хочется.

Они вышли из музея. Микаэла всё ещё казалась растерянной, но свежий ветер с залива и прогулка через мост постепенно возвращали её к реальности. По дороге от Шепсхольмена они решили не возвращаться сразу в Эстермальм, а свернули в сторону Старого города.

В тёплой пиццерии пахло свежей выпечкой и базиликом. Антуан предложил сесть за столик у окна. Отсюда открывался прекрасный вид на черепичные крыши и шпили Гамла-Стана, горящие вечерней подсветкой.

– Мне всегда нравился этот вид. – Микаэла поставила кофейную чашку на стол и повернулась к окну, любуясь панорамой Старого города. – Ради него я, наверно, могла бы покинуть Эстермальм.

– А я никогда не хотел переезжать. – Антуан полил пиццу ароматным перечным маслом. – То ли привык, то ли еще что. Но мне в нашем районе комфортно. А тут… – Антуан тоже посмотрел в окно. – Тут, конечно, красиво, но… – Он замолчал и напряженно вгляделся в пейзаж за окном.

Микаэла заметила, как сузились его глаза.

– Что-то не так? – спросила она вкрадчиво, будто боясь напугать его.

Антуан покачал головой, заметив, что Микаэла устремила свой взгляд в том же направлении. Она не могла заметить того, что так взволновало его. Вечер, набережная, мелко дрожащие на ветру последние листья. И паркующийся неподалёку красный «Пежо».

***

– Ты где ходишь? – накинулась Фрейя на Лексуса, едва он ответил на звонок. – Уже четыреста двадцать пятый раз звоню!

– Придется позвонить четыреста двадцать шестой. Я только домой зашел, в туалет ужасно хочу, – буркнул он и отключился от связи.

Фрейя растерянно уставилась на экран. «Ну кто этих парней поймет? Зачем, спрашивается, отвечать, если можно сначала сделать свои дела? Или он хотел сообщить, что туалет ему важнее? Все они бестолковые, приземленные». Она тяжело вздохнула.

Вот и Козлина ее был таким. Ей вдруг вспомнился один случай. Они мчались вечером по пустынной дороге на его самокате. Фрейя стояла впереди, а он сзади. Ветер свистел прямо в лицо.

– Дай я порулю, – попросила она.

– Держи, – неохотно разрешил он. – Вот газ, а это тормоз. Так быстрее, так медленнее.

Фрейя схватилась за руль и рванула вперед, выписывая зигзаги.

– Руль держи! – кричал Козлина.

Впереди появился велосипедист. Фрейя резко свернула на обочину, самокат сильно накренился, она не смогла удержать руль, они оба упали в мягкую пыль. Фрейя не ударилась, но осталась лежать, одним глазом наблюдала за Козлиной. Ей хотелось, чтобы он бросился к ней, испугавшись за её жизнь. Но первым делом её парень подбежал к своему самокату, громко причитая:

– Весь руль согнула.

Лежать было бессмысленно. Фрейя поднялась. Выходило, что самокат для него важнее Фрейи.

Поток её мыслей прервал звонок Лексус.

– Что там у тебя стряслось? – спросил он сразу же, как только установилось соединение.

– Да, мой Козлина – настоящий козёл, – неопределенно ответила она.

– Он тебе что-то сделал?

– Нет, просто так, подумалось. – Мои родители решили развестись, неожиданно объявила она, выпучив глаза. Лексус хмыкнул. Было очевидно, что он смутился, словно не был уверен, что нужно говорить в такой ситуации – посочувствовать или поздравить. И решил промолчать. – Хммм, – протянул он чтоб чем-то заполнить повисшую в воздухе паузу, и покосился куда-то в сторону. – Они уже неделю как всё решили между собой. А я всё думаю, что это они такие загадочные? Ходят непринуждённые, легкие, как будто лишний вес оба разом скинули. Даже дышать стали иначе.

– Как это?

– Свободнее, как после приступа клаустрофобии. Когда отпираешь замки и вырываешься наружу. Что-то говорят друг другу, хихикают, ну прям как подростки.

– А что смешного? – окончательно растерялся Лексус.

– Да все это сплошной смех. Мама обычно недовольна и все время пилит папу: то без дела сидишь, то поздно пришел, то мало денег. Но чаще – всё сразу. Накрутит себя и замыкается в своих обидах и страданьях. А сейчас – пришел он поздно, она ему поесть предложила, а потом заявила, что все деньги мира не заработать. Я вообще, конечно, в осадок выпала, ушла к себе, пусть, думаю, сами разбираются. А то болтаюсь между ними как дерьмо в проруби.

– А отец что? – с интересом спросил Лексус.

–У папы другая особенность. Он не радуется жизни. И у него на это куча причин: то его детство было не таким, как хотелось бы, то люди вокруг неблагодарные, то мама неугомонная, ну и всеобщая несправедливость. Там много всего. А сейчас – про работу маме рассказывает и оживляется, глаза светятся, как у кота в темноте. Над коллегами с ней вместе подшучивают. Сидят хихикают, как будто без развода так нельзя было.

Лексус ничего не говорил, но вроде как все понимал. Он как-то признался Фрейе, что сам вообще не собирается жениться потому, что не может ни с кем рядом находиться дольше чем два часа в сутки. Да и этого уже было многовато. Видимо, эта черта «не задерживаться» очень привлекала девушек, Лексус притягивал их своей независимостью. Фрейя представила, как он поднимает на них свои небесные глаза и говорит: «Мне пора». И ничего ты не сделаешь. Хоть тресни.

– На Хэллоуин будет вечеринка, – монотонно сообщила Фрейя. – Обычно получается классно.

– Круто! Развлечёшься. – Лексус уставился в правый угол монитора.

– Я не пойду.

– Ок, не иди.

– А что ты не спрашиваешь, почему?

– Наверное, потому что ты не хочешь идти, – предположил он.

– Нет, – вздохнула она, – я собиралась идти с Козлиной. Мы даже костюмы подобрали. Он будет Мастером, а я Маргаритой. Стильно, готично. Лицо Лексуса осталось невозмутимым. – Ты читал такую книгу?

Лексус пожал плечами, словно припоминая.

– Из мастеров я знаю только Йоду, но книгу не читал и Маргариту не помню.

– Жаль, – грустно сказала Фрейя

– А что, нельзя без Козлины обойтись? Пусть будет одна Маргарита.

– Не-е, не хочется. Он с этой своей явится. Не удивлюсь, если она Маргаритой вырядится. Хотя у них уже тоже не так все клево, как было раньше. Она все время куксится.

– Это что ещё такое?

– Ну злится, в общем. Ей главное было у меня его отобрать, а так он ей не больно-то сдался.

– Ну, может, она кинет его скоро, и он к тебе вернется.

– Как ты себе это представляешь?

– Да запросто. Подошел, заглянул в глаза. Извинился, сказал, что ты лучшая и красивая. Если это не сработает, добавить: «Я не понял, ты похудела, что ли?»

– Козлина никогда такое не скажет, ему врать тяжело. И потом он меня никогда не простит.

– За что это?

Фрейя замялась.

– Я этой подруге своей рассказала кое-какие подробности о нем.

– Какие такие подробности? – Лексус подозрительно прищурился.

– Ну про звуки.

– Звуки?

– Сказала, что во время этого самого, он много разных звуков издает, а меня его саундтрек раздражает!

– У-у, – загудел Лексус. – Вот это ты зря. Такое и я бы не простил.

– Я не подумала, – вздохнула она.

– Ну правильно! Зачем думать? – съехидничал Лексус – Фрейя совсем сникла, и он неожиданно предложил: – А хочешь, я с тобой на вечеринку пойду?

– Ты серьезно? – искренне удивилась девушка. Она так смутилась, что не могла понять: нравится ей эта идея или нет.

– А чё, посмотрю и на твоего Козлину, и на его Козу.

Фрейя долго молчала.

– Почему ты со мной возишься? – тихо спросила она. – Зачем я тебе?

Лексус на секунду замялся. А потом так же тихо ответил:

– Без тебя хуже было.

Фрейя недоверчиво посмотрела на Лексуса, но не смогла сдержать радость:

– Тогда я костюм тебе подготовлю.

– Какой еще костюм? – насторожился Лексус. – При всем уважении к Йоде, в его облике я не пойду, – категорично заявил он. – Рост не тот. Сам себе что-нибудь выберу.

– Зря, у меня хороший вкус, – недовольно буркнула Фрейя.

– И кроткий нрав… – саркастически добавил Лексус.

– Ты хочешь сказать, что у меня ужасный характер?

– Ничего такого я не хочу сказать, но если бы ты была красавицей, запертой в замке с чудовищем, то смелые рыцари шли бы в замок спасать чудовище.

Фрейя захохотала. Лексус прислушался. Ее смех звучал чисто без фальши на коротких высоких нотах. Как колокольчик в рождественскую ночь. Лексус вдруг обнаружил что никогда раньше не слышал ее смеха. И удивился.

– Тебе надо больше смяться. «Смех удлиняет жизнь», – деловито произнёс Лексус.

– А слезы?

– А слезы – укорачивают.

– Выходит, я полжизни уже проплакала. Вот возьму и умру.

– Ты умрешь, как же… – беззлобно отозвался Лексус. – Только обещаешь…

Они замолчали. Они часто вот так подолгу молчали. Каждый по свою сторону экрана, глядя куда-то внутрь себя и слушая дыхание друг друга.

Антуан

– Анте, что случилось? – Микаэла озабоченно смотрела на побледневшего Антуана. – Тебе нехорошо?

Антуан покачал головой и залпом выпил стакан воды.

– Душно стало. – Он прыснул из ингалятора в горло.

– Я не знала, что у тебя астма. Это может быть из-за дыма от печи. Хочешь, уйдем отсюда?

Дверь в кафе широко отварилась, и ввалилась шумная компания молодых людей. Антуан низко опустил голову и уставился в тарелку. Микаэла с изумлением следила за его поведением.

– Простите, у нас нет свободных столиков, – долетело до его слуха. – Пицца только на вынос.

Молодежь что-то обсудила между собой и, как показалось Антуану, собралась уходить. Он осторожно посмотрел в их сторону и тут же встретился глазами с девушкой. Её брови под разноцветной челкой взметнулись вверх, а на квадратном лице появилась неприятная улыбка.

«Она! – Сердце Антуана бешено забилось. – Выследила меня. Зачем?» Он резко отвернулся, но боковым зрением видел, что она движется к их столику. Антуан лихорадочно перебирал возможные причины ее интереса к нему, чувствуя, как на затылке выступили капельки пота.

– Добрый вечер, – раздался низкий голос. – Я Ким Мадсен, журналистка. Собираю о вас материал. Статью писать буду. – Она сверлила Антуана выпуклыми черными глазами.

«Статью?» – Антуан непроизвольно вздрогнул. Неужели его неудачный эксперимент получил огласку? Это конец! Теперь его точно отстранят от работы, дисквалифицируют и сожгут на костре. Антуану показалось, что язычки пламени уже касаются его тела. Пот струйкой стекал по спине. Микаэла растерянно хлопала глазами. Видимо, пыталась сообразить, какой интерес может представлять молодой ученый для представителя прессы.

– А о чем статья? – вежливо спросила она.

– Я пишу о неординарных людях Швеции. Считаю вашего спутника одним из них. Вы же неординарный? – Антуану показалось, что она надсмехается над ним. – Простите, что я вот так, сходу. Увидев вас здесь, так близко, решила воспользоваться случаем. Может, я задам вам пару вопросов? – Не дожидаясь ответа, она отодвинула стул.

– Уходите отсюда! – голос Антуана звучал спокойно и холодно. – Я не буду с вами ни о чем говорить.

Девушка понимающе кивнула.

– Что ж, в следующий раз, – сказала она скорее самой себе, чем ему. И тут же отошла от столика.

Какое-то время Микаэла и Антуан сидели молча.

– Такой день испортила, – Антуан не скрывал раздражения.

– А кто это? – в глазах Микаэлы явно читалось любопытство. – Но, если не хочешь, не говори, – тут же добавила она, видимо заметив, как Антуан поморщился.

– Да я понятия не имею, кто она, – признался Антуан. – Выскочила из ниоткуда. Тоже мне, нашлась Дора Маар!

– При чем тут Дора Маар? – В голосе Мики слышалось замешательство.

– Взгляд у них похожий, – он неопределенно помахал рукой перед лицом ладонью, – да и ноздри одинаковые.

– Ноздри?

Антуан тяжело вздохнул.

– Эти люди пытаются вставлять мне палки в колеса. Не дают работать. Понимаешь, с тех пор как я начал свое исследование, – он понизил голос, – они будто сговорились. И всячески пытаются меня остановить. Более того – уничтожить. Как будто я представляю для них угрозу. Они боятся чего-то.

– Кто они? – выделив интонацией последнее слово, так же тихо спросила Микаэла.

– Я точно не знаю. – Он глубоко вздохнул. – Те, кто не заинтересован, чтобы мое открытие состоялось. Они ходят за мной, вынюхивают, высматривают, копаются в моих вещах. И ждут, ждут, когда я ошибусь. – Антуан сделал короткую паузу, набирая воздуха в лёгкие. Он и сам понимал, что его слова звучат как паранойя, но всё равно продолжил: – Я живу как на вулкане. Не зная, что готовит мне завтрашний день. Это невыносимо. Так невозможно жить.

Он замолчал, насупившись.

– А не надо думать о завтрашнем дне, – спокойно посоветовала Микаэла, казалось, ничуть не смущенная его эмоциональным всплеском.

– Что? – не понял Антуан.

– Не надо думать о будущем. Это единственный способ жить. Будущего не существует, – пояснила она. Антуан снял очки и внимательно посмотрел на Мику. – Самое сложное – научиться жить, не концентрируясь на проблемах, и не ждать от судьбы подвоха. Конечно, нельзя делать вид, будто препятствий нет, но и постоянно думать о том, что может случиться, не нужно. Это как с моей болезнью. Хотела я того или нет, она есть, и ничего нельзя сделать. Она мешает мне жить, но я все ещё живу. Так почему бы не попробовать пройти свой путь достойно? Поверь, Анте, физическая боль – это куда хуже, чем каждодневные проблемы, которые, я знаю, тоже доставляют страдания. Только твои страдания – это твой выбор. Зачем так мучить себя?

– Не понимаю, – еле слышно произнёс он.

– Вот ты говоришь, все эти люди мешают тебе жить. А ты наплюй на них. По-настоящему. Ты это можешь. Иначе ты погубишь себя. Я читала, что потерпевшие кораблекрушение гибнут не столько от голода и жажды, сколько от страха, что пищи и воды не хватит. Ведь ты сам утверждал, что мозг не различает действительное и воображаемое. Ты создаешь свою реальность. Стоит только подумать, что проиграл, и в тот же миг наступит поражение.

– Поражение, – эхом повторил Антуан, – но, если тебя лишают главного смысла жизни, как тогда жить и для чего? Твоя миссия окончена. Всё.

– Вовсе нет, – возразила Мика. – Существует простой и достоверный тест по определению того, закончена твоя миссия на земле или нет. Если ты жив, значит, твоя миссия ещё не закончена. Так сказал мой психолог.

– Всё не так просто, – запротестовал Антуан.

– Еще бы, – согласилась Мика, отщипывая кусочек от остывшей пиццы. – Я с детства знала, что больна и с моей болезнью долго не живут. Но категорически не была согласна с этим и искала способы изменить свою судьбу. Выцарапать у жизни побольше лет. Одно время решила не шевелиться совсем. Лежать себе. Ну, думаю, не сломаюсь – не умру. Да я тебе уже об этом рассказывала. А потом устала лежать и поняла, что лучше ужасный конец, чем ужас без конца. Хотя, может быть, на том свете не так и ужасно. – Микаэла задумалась. – Ведь уже столько людей поумирало, и никто ещё не вернулся пожаловаться. – Антуан слабо улыбнулся. – Короче, мне стало жалко тратить свою жизнь на выживание. Есть же придел безумию. Я смирилась с реальностью и решила по-другому менять свою историю. Заняться чем-нибудь ещё. Тогда я и надумала стать художницей. Но! – Микаэла подняла палец. – Это не значит, что я освободилась от страха. Как только он приходит, я говорю: «Стоп!», – она выставила вперед ладонь, – «Не туда!» и разворачиваю свой корабль в другую сторону. Тревога не избавит меня от завтрашней беды. Она только забирает радость сегодняшнего дня.

Микаэла умолкла, глаза её ярко блестели, а во взгляде читалась мудрость и знание чего-то такого, что Антуану было неведомо. Ему внезапно стало неловко. Он просто не мог понять, как умудрился позволить себе пожаловаться на свою жизнь ей, хрустальной девушке. «Вот дурак! А ведь она права. Со мной ничего ужасного не произошло и может вовсе не произойти. А я…» Кровь прилила к лицу. Нужно просто продолжать свое дело и довести его до конца. Антуан докажет всему миру, что его теория работает, и вылечит миллионы людей. Ему вдруг стало хорошо. Он снова видел свой путь, который вёл через цветные врата рая прямо к свету. Антуан надел очки и непроизвольно заулыбался. Но Микаэла ничего этого не заметила. Она старательно отковыривала вяленные помидоры от своего куска.

– Не знаю, зачем они их кладут, – негодовала девушка. – Их же не прожевать.

– Ну да, – с улыбкой согласился Антуан. – В следующий раз закажем без помидоров.

Микаэла одобрительно кивнула и мечтательно посмотрела в зал:

– А вообще, конечно, жаль, что ты прогнал журналистку. – Антуан вопросительно поднял бровь. – За разговором ты мог бы упомянуть и обо мне. Так мол и так, подающий надежды художник. Глядишь, кто-нибудь и купил бы мои картины. Я их выставила в интернете, но пока – мимо. Никто даже не заглядывает. Но я не отчаиваюсь, препятствия создают большие возможности. Когда ты всем удовлетворен – роста не будет. Хотя мне так нужды деньги!

– Для чего, если не секрет? – Антуан сам немного смутился своего вопроса.

– Для полного счастья, – просто ответила она.

– Ну это да, – не стал спорить он.

– А ученным много платят? – полюбопытствовала Мика.

– Ну как сказать… – Антуан заколебался. – Ученые – самые высокооплачиваемые среди оплачиваемых «так себе».

– Вот и художники так же. Но, может, мне повезет, и я ко дню своего рождения продам какую-нибудь картину.

– А когда у тебя день рождения?

– Скоро. Первого января. Мне исполнится целых двадцать лет. Когда-то мне казалось, что это глубокая старость. Оказалось – показалось. – Мика засмеялась, и Антуан невольно заразился её весельем. – Кстати, я недавно прочла, что дни рождения полезны для здоровья. Британские ученные доказали, что те, у кого было больше дней рождения жили, как правило, дольше.

– Удивительное открытие, – сквозь смех сказал Антуан. – Эти британцы ими прямо сыпят.

Они вышли из музея, и свежий воздух умытого дождём города коснулся их своим влажным дыханием.

– Еще недавно здесь росли цветы, – заметил Антуан, глядя на пустые мокрые клумбы.

– А теперь здесь растут лужи, – важно сказала Микаэла и поехала дальше.

«Мика, Мика, все у нее просто. Конечно, у нее талант. Несомненный талант – умение жить, умение наслаждаться моментом. Она выбирает для себя быть счастливой и не обращает внимания на несовершенства». Антуана оглушило смятение, завладевшее всем его существом. «Наверно, это и есть любовь», – ошарашенно подумал он.

Антуан взял с подлокотника руку Микаэлы. Их пальцы сплелись. Он встречал разных девушек. И очень умных, и очень красивых, и веселых, и серьезных. Но встречи с ними были мимолетными, больше походя на бегство от самого себя, на заполнение пустот. Он и не искал ничего другого.

С Микой все выходило иначе. Беседы с ней – как глоток свежего ноябрьского воздуха. Она возвращала его к жизни, словно устраняла поломку внутреннего механизма, генерирующего счастье. Все проблемы отходили в прошлое и как будто больше не касались его. Жизнь снова била ключом.

Он поднес её ладонь к своим губам. Глаза Микаэлы сияли, она была прекрасна. Ему вдруг захотелось многое сказать ей, но по обыкновению он не мог найти нужные слова. Да и что тут скажешь, когда тебе возвращают тебя? Мика легонько потянула его к себе и поцеловала. От нее пахло кофе и еще чем-то очень знакомым.

– Все будет хорошо, – заверила она. – Я точно знаю.

– Ты сильная, – прошептал Антуан.

– Я хрупкая иллюзия твердости, – отшутилась Мика.

– Я люблю тебя.

– И я тебя.

Ночь казалась волшебной. И словно материальное свидетельство творящегося чуда над ними закружились первые снежинки.

***

На следующий день Алекс снова сидел напротив Пегги в том же женевском бистро. Аккуратно резал стейк и слушал историю любви, стараясь не обращать внимание на грубоватую речь собеседницы.

– С Пьером мы не расставались, прилипли друг к другу намертво, – в резком голосе Пегги звучала злая гордость. – В его квартире торчали. Свечи, ароматы разные… Мебель чёрная, здоровая кровать с зеркалом на спинке.

Алекс представил эту картину: отблески пламени в зеркалах, смешение духоты и приторных ароматов.

– Представляешь, мы сразу поняли – это судьба. Правду бабка моя говорила, суженого на коне не объедешь! – Пегги громко хохотнула, заставив пару за соседним столиком обернуться.

Алекс промокнул губы салфеткой. Стейк был суховат, но зато – никакой крови. Вид крови Алексу был физически неприятен, хотя он никогда не показывал этого.

– Я на актёрском учусь. Драматическая актриса, – Пегги скривила губы. В её тоне прорезалась горечь. – Каждый год грозятся выгнать – таланта нет, видите ли. А Пьер меня на репетиции увидел – и всё, звезда! Вот она, любовь по-настоящему, – в её голосе звучала железная уверенность. – Он ходил на все спектакли, даже когда я в массовке играла. Цветы таскал каждый раз. А эта девка… Ну, ничего, разберёмся. – Она стукнула кулаком по столу и снова вспомнила про злосчастный случай с бутылкой. – Надеюсь, я его не слишком сильно разозлила. Он был так недоволен…

Алекс медленно с удовольствием потягивал грейпфрутовый сок, по мере насыщения ощущая, как вчерашняя неприязнь к Пегги окончательно уходит. Из услышанного им рассказа оставалось непонятным, в какой момент страстной любви появилась новая девушка. Но Алекс не спрашивал – его интерес к повествованию был близок к равнодушию.

Сохраняя видимость безупречного внимания, он наблюдал за Пегги: «Интересно, что стоит за этим образом? Провокация или защитная реакция? За показной развязностью может скрываться неуверенность». Как человек начитанный, он отдавал себе отчет, что у людей часто за внешней агрессией прячется страх.

Пегги продолжала говорить – громко, напористо, будто пыталась заглушить голос внутри себя.

Извини за вчера, – вдруг сменила она тему, и голос её на секунду стал почти нормальным. – Я неблагодарная скотина, знаю. Но ничего с собой поделать не могу.

Алекс махнул рукой, мол, бывает…

– Хотя я не ожидала от тебя, – прищурилась она, – ты не похож на тех, кто впадет в ступор от моих словечек. Постараюсь следить за собой. Да, нелегко теперь будет возвращать Пьера.

– Зачем ты облила ту девушку? – поинтересовался Алекс.

– А что она Кэти и Мелани кивнула, а на меня глянула как на пустое место! —взорвалась Пегги.

Алекс поднес палец к губам, предлагая говорить тише. Пегги послушно притихла и подалась ближе к собеседнику, но глаза её горели злым огнём.

– Может, она их знала? – предположил Алекс.

– Конечно, знала! Учится с ними, – огрызнулась Пегги. – Но опускать меня при всех я не позволю!

Алекс промолчал, жалея, что задал вопрос. Пегги неожиданно робко уточнила:

– Ну что, завтра в четыре? В чайной?

Эта внезапная перемена тона заинтересовала Алекса. Он кивнул, размышляя о том, как любопытны подобные метаморфозы человеческой натуры.

Антуан

В ту ночь Антуан не спал. Его усталый взгляд бесцельно устремился в окно, за которым падал мягкий пушистый снег. Душа впервые пребывала в благостном спокойствии. Антуан думал, что, если сравнивать людей со снегом, то он – ничем не примечательная снежинка, а Мика – сказочная метель.

За работу он сел лишь на рассвете. Несмотря на бессонную ночь, Антуан чувствовал бодрость и силу. Ближе к обеду он закрыл ноутбук и взял его с собой на кухню. Поставил медную турку на индукционную панель. Пока закипал кофе, Антуан рассматривал морозные узоры на стекле. Он налил кофе в тонкую фарфоровую чашку и, попивая ароматный напиток, продолжил прослушивать аудиозаписи своей работы с Фру Юзефсон, сверяясь с заметками в дневнике. Информации было много, Антуан уже многократно перечитал её, комментарий за комментарием. По графику состояния пациентке с каждым днем становилось все лучше и лучше. Линия стремительно шла вверх. И вдруг – резкое падение. Почему? Он глотнул кофе и рассеянно пролистал дневник еще раз в полной уверенности, что ничего нового уже не откроется. Внезапно Антуан почувствовал, что устал разгадывать причину смерти Юзефсон. – Она умерла от рака, – сказал он вслух. – Мой метод не спас её, но улучшил качество жизни. Это хороший результат. – Антуан захлопнул дневник и, допив кофе, вернулся в кабинет.

Не зная, чем себя отвлечь, он взял с полки первую попавшуюся книгу и открыл её ближе к середине. «Путешествие в Икстлан», – увидел он название книги, напечатанное мелким шрифтом в правом верхнем углу. Страница сорок три. «Если ты что-то решил, нужно идти до конца, – сказал он, – но при этом необходимо принять на себя ответственность за то, что делаешь. Что именно человек делает, значения не имеет, но он должен знать, зачем он это делает, и действовать без сомнений и сожалений».

Антуан резко захлопнул книгу и поставил её на место. Посмотрел, не горит ли свет у Микаэлы. Окна гостиной ярко сверкали. Внутри комнаты быстро двигалась тень. «Она танцует», – догадался Антуан. Любовь и нежность переполнили его сердце. Он представил, как Мика в спадающей с худенького плеча футболке с надписью «Я хрупкая» носится в коляске под звуки музыки в окружении художественных полотен. Эта картина разволновала его.

Он сел за стол и вновь открыл дневник. Неясное ощущение, будто он пропустил нечто важное, не уходило. Догадка мелькала и ускользала. Даже волосы на голове приподнялись от предчувствия открытия, словно кто-то шептал ему на ухо неразборчивые слова. Просмотрев дневник, страницу за страницей, задерживаясь на каждой записи, Антуан увидел пометку, сделанную за две недели до резкого ухудшения состояния пациентки. Его собственной рукой было написано всего одно слово: «Дочь». И дважды подчеркнуто. В груди застучал барабан тревоги. За последние месяцы Антуан научился доверять своей интуиции.

Он не сразу расслышал стук в дверь. Кто бы это мог быть?

– Пустишь? – Сияющая Микаэла, не дожидаясь ответа, заехала в прихожую.

– Мика? – Опешил Антуан, отступая назад. – Ты же только что… – Он не договорил, заметив макушку поднимающегося по лестнице соседа-музыканта. Быстро закрыл дверь и прилип к глазку. Парень с взлохмаченной головой, одетый в зеленый пуховик, не вышел на улицу, как ожидалось, а осторожно подошел к двери и прислонил к ней ухо. Антуана бросило в жар. Трясущейся рукой он попытался провернуть ключ, чтобы открыть дверь, но недавно замененный замок не слушался. Наконец дождавшись щелчка, Антуан с силой толкнул дверь, готовый наброситься на соседа.

Но в подъезде уже было пусто и тихо, плохо закрытая парадная дверь пропускала холодный воздух.

Алекс

– Черного «Бугатти» на стоянке нет, – раздражённо бросила Пегги. – Зато у меня сплошная черная полоса.

– Значит, он у тебя из богатеньких? – с легкой усмешкой спросил Алекс.

– Он сын владельца «Г-банк». Но это не главное, – Пегги закатила глаза. – Главное, что он человек хороший. И какая разница, на каком он «Бугатти»? – Пегги остановилась у входа, скептически разглядывая через витрину публику в чайной. Изящные дамы с идеальными прическами, джентльмены в костюмах. – Что за музей восковых фигур, – хмыкнула она, засунув руки в карманы джинсов. – Они там что, все под копирку делали причёски? Спорим, они даже чихают с оттопыренным мизинцем.

– Шоу будет то ещё. – Хохотнув, Алекс открыл дверь.

– Ладно, – бросила Пегги. – Как говорила моя бабушка, от проблем не убежишь, они бегают быстрее…

Внутри пахло бергамотом и ванилью. За одним из столиков дама в жемчужном ожерелье церемонно держала чашку. Пегги выбрала уютное местечко в углу, присела за стол и раздраженно смяла крахмальную салфетку. Алекс только сейчас заметил её прикид – простой свитер оверсайз и потертые джинсы. Уверенным движением вытащив резинку, Пегги тряхнула рассыпавшимися по плечам волосами. От этого вид её лучше не стал. Она открыла меню в кожаном переплете, и её брови поползли вверх. Три страницы пирожных, пять видов эклеров, многоэтажные торты со сливками, и это не считая шоколадного раздела. Алекс заметил, как она споткнулась взглядом о цены. Не удивительно, они больше походили на телефонные номера.

– И чё я сюда приперлась? – пробурчала Пегги, захлопывая меню. – Я же вроде как на диете… А тут, похоже, калории даже из воздуха впитываются.

– Я угощаю, – великодушно предложил Алекс.

Хмурое лицо Пегги прояснилось, и она снова взяла меню.

– Так, это бла… бла-ман-же… Они что, специально придумывают названия, чтобы язык сломать?

Очень вовремя подошедший официант помог им сделать выбор и принял заказ. Вскоре на столе появились канапе, миниатюрные пирожные и фирменный чай в изящных чашках. Пегги заметно оживилась при виде угощений. Алекс тоже приступил к дегустации с явным удовольствием. Он заметил, что Пегги украдкой наблюдает за ним. Алекс куда больше, чем она, подходил к пафосной обстановке этого заведения. Его осанка выдавала человека, прекрасно чувствующего себя в атмосфере роскоши. Светлый кашемировый джемпер подчеркивал загорелую кожу и яркие голубые глаза. Безупречно уложенные волосы и искрящаяся улыбка дополняли образ уверенного в себе человека.

– Слушай, а в Швеции белые медведи водятся? – неожиданно спросила Пегги с искренним любопытством.

Алекс приподнял брови.

– Если они там и есть, то мне об этом ничего не известно, – отозвался он.

– А какая она, Швеция? Мама как-то была в Стокгольме. Рассказывала, что шведы до тошноты правильные. Будут идти вдоль пустой дороги километр, пока не найдут пешеходный переход. И только на зеленый свет! На красный не пойдут, даже если придется стоять часами.

– Они совсем не такие нудные, как может показаться, – не сдержал улыбки Алекс. – Со шведами всё просто. Хочешь найти общий язык – Поговори о погоде, пожалуйся на транспорт, расскажи анекдот. Главное помнить – простота не порок.

Пегги быстро проглатывала пирожные. Она незаметно спустила молнию на джинсах, освобождая больше места для дессерта. Алекс отметил, что их пара становится объектом всеобщего внимания. Посетители чайной высокомерно поглядывали на его спутницу и перешептывались. Пегги делала вид, что не замечает чужого любопытства.

– Здесь принято растягивать удовольствие, – мягко сказал Алекс.

– Я голодная! – громко огрызнулась Пегги, отправляя в рот ещё кусок.

– А ты думаешь, они не голодные? —улыбнулся он.

– Без понятия, – буркнула она. – Я здоровая, а они бледные как моль. – Алекс снова улыбнулся, посмотрев на ее руки. – Что? – Она еще крепче сжала приборы.

– Похоже, ты собралась забить овцу.

Пегги упрямо подняла подбородок.

– Слушай, Алекс, это ты постоянно ошиваешься в таких местах, вот и соблюдай все положенные штучки. А у меня эти снобы вот где сидят. Когда я плачу деньги, то веду себя так, как мне удобно. – Её глаза чуть сузились. – Хотя, когда не плачу – тоже. А что делаешь ты – это уж твое дело.

Алекс улыбнулся. В этой простодушной дерзости было нечто освежающее.

Колокольчик над дверью звякнул, и в чайную вошла компания молодых людей. Щёки Пегги вспыхнули румянцем. Алекс не успел опомниться, как она вскочила, с грохотом сдвинув стол, и прилипла поцелуем к его губам. Ощутив вкус её помады и приторную сладость остатков пирожного, он от неожиданности дёрнулся, чуть не упав со стула. Но Пегги крепко держала его за плечи. В следующее мгновенье она уже как ни в чём не бывало сидела на своём месте и фальшиво улыбалась.

– Это не входило в план… – Алекс выглядел обескураженным.

– Зато все смотрят! – с триумфом ответила она.

Посетители с недоумением пялились на них.

– Вон тот, в синем, – прошептала Пегги, едва шевеля губами.

Алекс присмотрелся к Пьеру. Худощавый и сутулый, с легкой щетиной на лице, он не производил впечатления пожирателя женских сердец. Однако его взгляд излучал ту особую уверенность, что присуща владельцам роскошных автомобилей. Когда Пьер заговорил, его неожиданно глубокий голос напомнил Алексу дикторов центральных каналов.

Официант поставил на стол хрустальные вазочки – в прозрачной воде плавали нежно-розовые лепестки. Пегги, увидев, что Пьер наблюдает за ней, одарила Алекса преувеличенно восхищённым взглядом и, элегантно приподняв вазочку, сделала глоток. – Что-то совершено безвкусное… – произнесла она.

Пьер ухмыльнулся. Девушки за его столом как по команде демонстративно закатили глаза. Пегги догадалась, что сделала что-то не так.

– Стоп! Это нужно снять! – неожиданно предложил Алекс. В его голосе звучало столько искреннего восхищения, что купол паники, накрывшей Пегги, начал рассыпаться. – Дорогая, это бесподобно! Давай-ка на камеру! – Он небрежно достал телефон.

– Это же Алекс Берг! – раздалось в зале.

Пегги, не совсем понимая, что происходит, настороженно взглянула на посудину. Алекс озорно подмигнул.

– О! Это что-то новенькое… – Пегги картинно подняла вазочку, поворачивая её в лучах света. – Такой необычайно прозрачный напиток. И эти лепестки… Прямо чувствую, как освежаюсь!

Она отпила и театрально прикрыла глаза. Невероятная безвкусица. Посетители за соседними столиками достали телефоны – кто украдкой, а кто и в открытую. Пьер и его компания изо всех сил сохраняли невозмутимость, но то и дело бросали короткие взгляды в их сторону.

Пегги, войдя во вкус, сделала ещё глоток. И тут же поперхнулась – розовый лепесток предательски прилип к нёбу. Она попыталась элегантно от него избавиться, но лепесток только прицепился крепче. Пегги издала сдавленный звук, нечто среднее между кашлем и смешком, отчаянно пытаясь сохранить достоинство.

– Кх-кх! Кха… Ещё никогда… – она склонилась над столом, с усилием выплевывая лепесток на белоснежную скатерть. Прокашлялась, тщетно пытаясь придать голосу светскую небрежность. – Еще никогда… Не чувствовала себя настолько… Свежей. Теперь понятно, почему эту гадость никто не пьёт! – выпалила она, смахивая выступившие от кашля слёзы.

Алекс хохотал.

– Вот это контент! Вполне натурально, – выдохнул он сквозь смех. – Давно так не смеялся. У тебя точно талант!

К их столику подошёл хозяин заведения с серебренным подносом.

– Позвольте угостить вас нашим фирменным десертом и особым сортом чая. – Он с улыбкой поставил угощение перед ними. – Ваш… Нестандартный подход к чайным традициям определённо заслуживает особого внимания.

Видео моментально разлетелось по сети, угрожая установить новый рекорд просмотров. Подписчики восхищались и оригинальной идеей Алекса, и талантом Пегги. Никто не заподозрил истинной подоплеки происходящего. Пегги была счастлива, купаясь в лучах неожиданной славы, хотя сама по-прежнему ничего не понимала.

– Знаешь, – заметил Алекс, когда они вышли на улицу, – для человека, далёкого от чайных церемоний, ты выступила блестяще.

– А что это вообще было? – поинтересовалась Пегги.

– Это называется «finger bowl» – пиала для омовения пальцев. Их подают между блюдами или после еды. Окунаешь кончики пальцев и вытираешь салфеткой, – просто объяснил Алекс.

– Погоди… Так это была вода для мытья рук?! – простонала Пегги. – И ты вынудил меня её пить! На камеру!

– Вообще-то, это была твоя идея, – парировал Алекс. – А вышло, как задумано.

– Теперь ты мне крупно должен!

– Учту, – рассмеялся он.

***

– Ничего себе! – восхищалась Микаэла, выписывая круги по просторной гостиной Антуана. – А ты богач. Тут можно устраивать конкурсы танцев или балы. Может, раньше так и было? – серьёзно предположила она, указав на идеально отциклеванный старинный паркет.

– Да какие там балы, – смутился Антуан. – Это квартира моей бабушки. Когда-то ее семья действительно была зажиточной, но потом… – он махнул рукой. – Остатки былой роскоши.

– Сомневаюсь, что во времена твоей бабушки делали дизайнерский ремонт. У тебя тут хайтек. – Она разглядывала встроенную в стены современную мебель с led-подсветкой.

– Это Алекс, мой старший брат. В один из своих приездов он решил, что самое время сделать ремонт. Я был категорически против. Но с ним бесполезно спорить, – Антуан сморщил нос. – Он сказал: «Чтобы построить что-то новое, нужно снести что-то старое – такова цена прогресса».

– У него тонкий вкус. – Микаэла осмотрела искусно подобранные по цвету подушечки на диване и расставленную в витрине буфета посуду.

– Это так, – согласился Антуан, – он во всем стремится к идеалу. И в работе, и в жизни. И девушка у него очень красивая. Если кто действительно умеет жить, так это мой брат.

– Вы с ним близки? – с интересом спросила Мика.

Антуан на секунду задумался.

– И да и нет. Мы во многом расходимся во взглядах. У Алекса все просто, по принципу «хочешь – бери». Я не всегда разделяю эту позицию. Он, бывает, очень раздражает меня. Но стоит нам не общаться какое-то время, я начинаю по нему очень скучать. Смешно, конечно, скучать по человеку, с которым то и дело споришь. Но не знаю… С другой стороны, хорошо, когда у тебя есть кто-то, с кем в любой момент можно поругаться.

– Еще как хорошо, – согласилась Микаэла. – Большая удача, когда у тебя есть с кем разделить свои мысли. А где он сейчас?

– Он в Швейцарии живет. Я как раз к нему на следующей неделе собираюсь. Он там учился, а после учебы решил остаться.

– Он говорит по-немецки?

– Он живет в Нионе, это недалеко от Женевы, во французской части. Но немецкий знает. Он свободно говорит на пяти языках, – с гордостью рассказывал Антуан, – французском, немецком, итальянском, английском и шведском.

– Круто! – восхитилась Микаэла, подъезжая к книжным полкам, где было более трёхсот книг, и примерно половина – мировая классика.

– А сюда он часто приезжает?

– Не очень. И всегда останавливается в этой комнате.

– В гостиной?

– Только тут. На этом диване. В спальне ему, как он сам говорит, не мечтается. Она, видите ли, слишком маленькая.

– Это да. Чтоб мечтать о чём-то большом, нужно пространство, – с пониманием кивнула Микаэла. – У тебя тут целая библиотека. Флобер, Пруст, Золя, Толстой, Стриндберг, Лагерлёф. Ты всё это читал?

– Не-е, – признался Антуан, – я даже свою научную литературу не успеваю прочесть. А классика – это то, что люди предпочитают иметь, а не читать.

– Зачем тебе тогда все эти книги?

– Это книги Алекса. Мой брат как раз исключение из правил, он их читает. Он журналист-блогер и очень много знает.

– Интересный, наверное, тип. – Личность Алекса явно заинтриговала Мику.

– Очень, – согласился Антуан.

– Познакомишь?

– Конечно, – улыбнулся он, польщенный ее вниманием к брату.

– А почему ты не отвечал на телефон? – вдруг вспомнила она. – Я с одиннадцати часов набираю.

Антуан взял трубку со стола и глянул на экран. Три пропущенных звонка.

– Звук был выключен. – Антуан нажал кнопку громкости. – Я, когда работаю, всегда выключаю его.

– Я так и знала, что ты весь в делах. Ты ел?

Антуан задумчиво поправил очки.

– Еще не успел.

– И это я знала. Подай-ка пакет, – скомандовала она.

Антуан снял пакет с ручки инвалидногокресла и передал Микаэле.

– Жизнь – это не только работа, но еще и отдых. Чем больше отдыха, тем лучше, – важно сказала она и направилась на кухню, стягивая одной рукой свой черный пуловер. – Я суп приготовила. Куриный. Садись, будешь обедать, – она вытащила из пакета термос.

– Куриный? Я вроде не болен, – Антуан скривился как от зубной боли.

– Вот и побалуй себя. Для этого вовсе не нужно болеть. – Мика открутила крышку, и кухню заполнил аромат бульона со свежей зеленью.

– Ничего так пахнет, – смиренно сказал Антуан и сделал маленький глоток.

Суп оказался пресным, отдавал луком и куриным жиром. Антуан выдавил из себя улыбку и благодарный кивок.

– Я так и знала, что тебе понравится, – самоуверенно заявила Микаэла. – Готовка – это моя тема.

– А я думал, ты все-таки больше художник, – быстро глотая суп, сказал Антуан.

– Приготовление пищи и написание картин – два очень похожих вида искусства, каждое действие наполнено интенцией и страстью, – пафосно заговорила девушка. – Оба процесса требуют особой чувствительности к материалу, будь то овощи и специи или краски и холст, и оба способны преобразить обыденное в экстраординарное. Можешь спокойно съесть всё, – великодушно разрешила она.

– Все? – Антуан заглянул в темную глубь термоса, играющую отражением жидкости на зеркальных стенках. – Здесь слишком много, – запротестовал он, решительно отодвигая от себя термос и плотно закручивая крышку. – При всем восхищении, столько страсти в меня не влезет.

– Лузер, – Мика не скрывала разочарования.

– А ты не умеешь готовить.

– Точно лузер! – Лицо ее вспыхнуло злобой. – У тебя… – Она прищурилась, подыскивая слова. – У тебя даже девушка, которая не умеет готовить. – Щеки ее пылали.

– Ничего, справимся. Этот ее недостаток я как-нибудь переживу. – Антуан смотрел, как меняется выражение лица Микаэлы, и мучительно вспоминал то ускользающее нечто, которое вот-вот выплывет и прольёт свет на тайну слова «Дочь», выделенного им в дневнике.

Микаэла резко отвернулась и положила ладонь на широкий подоконник. Антуан подошел к ней сзади и нежно взял за плечи.

– Не сердись, – виновато сказал он. – Я действительно не был голоден.

Она не отвечала. Ее молчание действовало на Антуана угнетающе. Он заглянул ей в лицо и не поверил своим глазам. Уголки ее рта подпрыгивали, глаза искрились. Поймав его взгляд, она расхохоталась, звонко и беззаботно.

– Что, что? – недоумевал Антуан.

– Да ничего, – хохотала она. – Кроме того, что я действительно горе-повар.

Антуан облегченно выдохнул.

– Ты самый лучший повар, – ласково сказал он, целуя ее в висок. – По крайней мере, я лучше никого не знаю. – Смотри, – он ткнул пальцем в стекло, – видишь, вон твои окна. Вечерами они ярко горят, и я вижу тебя.

Она помолчала, поджав губы.

– Мой дом похож на четырёхъярусный сэндвич.

Антуан посмотрел на нижний этаж, где висела вывеска «Булочная», и согласился.

– Ну, а остальные этажи это что?

– На первом – масло. Семья Свантенсонов, они его просто обожают. На втором – копченая колбаса. Диксоны, похоже, только ее и едят. У Фоков – сыр.

– Они его любят? – Антуан удивился Микиным познаниям о вкусах соседей.

– Не знаю. Но они такие крысы, он у них точно найдется. И еще тетя говорила, что у них вся квартира пропахла плесенью.

Антуан отчетливо представил Фоков. И брезгливо дернул плечами.

– Ну и Эгершельды, – продолжала Мика. – У них только салатный лист. Они вегетарианцы.

– А как же мансарда? Там, наверное, тоже кто-то живет?

– Корнелл-младший, по прозвищу Кетчуп.

– Откуда такое прозвище? – Антуан недоумённо вскинул брови.

– По наследству. Когда-то здесь жили его родители. И папу его, из-за того, что он все время краснел, прозвали «Помидор». Из сына получился «Кетчуп».

Антуан прыснул.

– А вот я с соседями не знаком, хоть и живу здесь всю жизнь.

– Странно, вы ведь наверняка часто сталкиваетесь. Тебе никогда не хотелось узнать, кто эти люди?

Антуан вспомнил о Лексусе, невольно поморщился и отрезал:

– Нет. И вряд ли захочется.

– Интереснее наблюдать за ними из глазка, – многозначительно сказала Микаэла.

Антуан густо покраснел.

– Ты неправильно поняла. Есть здесь один ненормальный. Считает себя музыкантом и сочиняет разную муть. Но это еще полбеды. Хуже всего то, что он любит ночами исполнять это на весь дом. В эти минуты я готов его прибить.

– Соседолюбие из списка твоих достоинств вычеркнуто, – хихикнула Микаэла.

Антуан наклонил голову и вдохнул аромат её волос. От них пахло свежестью, как будто он опустил лицо в только что выпавший снег.

– Я сегодня поймал себя на мысли о Сигрид Йертен. – Антуан достал из шкафа упаковку кофе в зернах. – Будешь?

Микаэла кивнула.

– Я же тебе говорила, что у нее особенные работы. Проникновенные.

– Да нет, – перебил Антуан, – мне стало интересно, как психическое расстройство повлияло на ее творчество? – Микаэла изумленно уставилась на Антуана. – Насколько безумным надо быть, чтобы преуспеть в искусстве? – Он нажал на кнопку кофемашины, и та зажужжала на всю кухню. – Ты говорила, эта художница была ученицей Матисса. Неужели он не видел ее странности?

– У Анри тоже были проблемы. Он страдал от депрессии и бессонницы, иногда рыдал во сне и просыпался с воплями. Однажды без всякой причины у него появился страх ослепнуть. Он даже научился играть на скрипке, чтобы зарабатывать себе на жизнь уличным музыкантом, когда потеряет зрение. – Микаэла задумчиво посмотрела в окно. – У Сигрид Йертен другое – у ей просто не хватало сил быть всем и сразу: художницей, матерью, женой. Это изматывало ее. Пока муж ездил по выставкам, она оставалась одна с ребенком и своими картинами. Холсты становились все более эмоциональными, в них отражалась ее внутренняя борьба. – Антуан внимательно слушал. – В тридцать втором она не выдержала. Начала лечиться в психиатрической клинике. Хотя именно тогда она создала множество работ, переосмысливая свои прежние картины. Даже успела провести ретроспективу в Стокгольмской академии. А потом развод, больница и смерть после лоботомии.

Антуан поставил на стол чашки с свежесваренным кофе и пачку печенья.

– Ван Гог, Матисс, Сигрид Йертен… Интересная тема для исследования, – пробубнил он себе под нос. – Извини, Мика, я все о своем да о своем.

– Обычное дело. – Микаэла насыпала сахар в чашку. – Моя знакомая нутрициолог по натюрмортам изучала рацион художников-импрессионистов. Потому что среди них нет толстяков. А моя мама, дизайнер интерьеров, ходила на выставки подсмотреть готовые палитры для оформления помещений. В искусстве каждый находит свою тему. То, что ему ближе всего. А вообще, каждое творение, картина, скульптура, книга, всё что угодно в самой глубине своей сути – автопортрет.

– Ну не знаю… – Антуан с сомнением посмотрел на Микаэлу. – Глядя на твои картины, тебя в них не узнать. Они, конечно, оригинальные, но схожести мало, то есть совсем нет. И кстати, почему ты изображаешь людей с закрытыми глазами?

– Только спящие лица бывают настоящими, – пояснила художница. – В бодрствовании лицо искажается эмоциями, памятью и притворством.

– Ты – как мой брат, – усмехнулся Антуан. – Он тоже считает, что мы все не настоящие, носим маски, изображая кого-то. Он призывает человечество быть самим собой, чтобы стать действительно свободным.

– Быть собой – пожалуй, одна из самых нежизнеспособных идей, – возразила Микаэла. – Люди переоценивают уникальность собственной личности. Я стараюсь не воспринимать себя слишком серьезно. Если разобраться, я всего лишь набор отражений в зеркалах людских глаз, просто коллекция ролей и масок. Так какую же из них мне назвать «собой»? Дочь, племянницу, художника, инвалида или, быть может, ту субстанцию, что остается в одиночестве? Как говорит мой психолог, мы обретаем собственную идентификацию исключительно при взаимодействии. А если все они – мама, тетя, врачи— соберутся вместе, в кого тогда превратится мой образ? – Антуан молчал. – В универсальный социальный лик, где соблюдены какие-то нормы? Кстати, «быть действительно свободным» – тоже сомнительный тезис. Это вообще как? – Она задумалась. У нее сделалось такое выражение лица, будто она решала в уме сложную задачу. – И что делать с этой свободой? – спросила она скорее саму себя.

– Можно выбрать не зависеть ни от кого, – предложил Антуан.

– Не зависеть ни от кого – значит, беспросветно зависеть от себя. А еще это означает одиночество. Кстати, самая страшная пытка – одиночная камера. Но ты прав, у нас есть право выбора, и это величайший дар. Мой психолог утверждает, что главное не отказываться от этого права.

– Ты часто ходишь к психологу?

– Она сама ко мне приходит. Раз в неделю. Сегодня как раз такой день. Так что я скоро пойду.

– А что еще она говорит?

– Задает разные вопросы, я отвечаю, потом мы обсуждаем мои ответы. Через них и я, и она лучше узнаем меня и мое состояние в данный момент.

– Интересно.

– Очень. Хочешь, попробуем?

Антуан замялся.

– Да ладно, давай, – она хлопнула его по плечу. – Представь, что тебе дали конверт, внутри которого написано, когда ты умрешь. Ты бы его открыл?

– Ни за что, – замахал руками Антуан.

– Я тоже отказалась.

– И что это означает?

– Это показывает, как человек относится к жизни и насколько ему свойственен фатализм. Мы с тобой фаталисты. Или вот еще… Есть ли что-то, что ты делаешь не так, как все люди?

– Всё, – Антуан засмеялся. – Мне вообще кажется, что я – не как все.

– Значит, ты очень креативный, – пояснила Мика.

– Ну конечно, – иронично согласился он.

– Еще вопрос. Ты бы подружился с самим собой?

– Без раздумий.

– Ого, у тебя очень завышена самооценка.

– А ты бы что, не подружилась?

– Ни за что! – отрезала Микаэла, будто ничего естественнее и быть не могло.

– Отчего же? – Антуан приподнял бровь.

– Ты не будешь смеяться, если я расскажу?

– Я подумаю.

– Ну ладно, слушай. Я как-то попыталась сходить на свидание с собой. – Её голос звучал немного смущенно. – Боже, это было худшее свидание в жизни! Такая капризная. Там не садись, туда не ходи. И жадина такая. Зажала денег на плюшку и кофе. Слишком дорого ей показалось. Ещё ворчала всю дорогу, что коляска на брусчатке трясётся. Все понять не могла, почему мы вообще в коляске едем. С головой у нее конкретные проблемы. Не поговорить нормально, не посоветоваться. Это было наше первое и последнее свидание.

Антуан захохотал.

– Прости, прости, но это очень смешно, – он тщетно пытался успокоиться.

– Мне так хорошо, – неожиданно сказала Мика.

Антуан мгновенно посерьёзнел и в растерянности уставился на девушку. В её глазах мерцали отблески желтого света, заливавшего квартиру. От Мики исходило такое нежное тепло и близость, что у Антуана защемило сердце. Его руки мелко задрожали. А что, собственно, произошло, он не мог сообразить. Она произнесла всего три слова. Но как! Он вдруг понял, как много значит для другого человека. И кому-то хорошо только от того, что он рядом.

Антуан придвинулся ближе к Мике и коснулся коленом ее колена. Руки перестали дрожать, сердце забилось тише. Они сидели рядом, расслабленные, умиротворённые и очень счастливые. «И ведь, действительно, как хорошо, – думал Антуан, – так просто сидеть на кухне. Лицом к лицу, коленка к коленке. Так можно жить».

Антуан

Ночью лютовала метель. Сгибала деревья и засыпала всё вокруг снегом. Ветер яростно бился в стекла, грозя разнести их вдребезги. Антуану казалось, что до утра ничего не уцелеет. Природа словно отражала его внутреннее состояние – такой же хаос бушевал и в его мыслях.

Однако утром он обнаружил, что все осталось на своих местах и в окна заглядывает яркое солнце. Снежинки медленно падали, кружась в размеренном танце.

Антуан принял душ и отправился на кухню готовить завтрак. После вчерашнего разговора с Микаэлой пришло твердое решение выкинуть из головы навязчивые мысли о поджидающей повсюду опасности и сосредоточиться на своем исследовании.

Доставая свежий хлеб для тостов, Антуан вспомнил, с какой особой заботой Мика относится к еде. Часами колдует на кухне, создавая что-то, может, не самое вкусное, но обязательно красивое, раскладывает по тарелкам нарезанные фрукты и ягоды, как художник, выстраивающий композицию натюрморта. «Любопытно», – отметил про себя Антуан, вспоминая недавно прочитанное исследование о том, что около девяноста процентов серотонина вырабатывается именно в кишечнике. Возможно, интуитивно Мика давно поняла то, что подтверждают последние исследования: состав микробиома кишечника напрямую влияет на работу нейромедиаторов, регулирующих наше настроение и когнитивные функции. Антуан усмехнулся – кто бы мог подумать, что её кулинарные эксперименты имеют такое серьезное научное обоснование.

Аромат свежезаваренного крепкого кофе наполнил кухню уютом спокойного утра. Антуан неспешно намазал малиновый джем на теплый тост, поджаренный до золотистой корочки. Давно простой завтрак не доставлял ему такого удовольствия.

Через полчаса, застегивая пальто в прихожей, Антуан бросил взгляд в окно. Снежинки уже не кружились безмятежно. Ветер снова набирал силу. Антуан вздохнул, нащупал в кармане флешку и, поправив шарф, вышел из квартиры.

Выехав из гаража на улицу, он оказался в совершенно другом мире. На замерзших улицах Стокгольма пушистый снег превратился в серую слякоть. Её месили сотни спешащих ног. Толпы прохожих, кутаясь в шарфы и пряча лица от колючего ветра, торопились к теплым вестибюлям метро. В городе полным ходом шла уборка снега.

Выйдя из машины, Антуан сразу понял, что оделся неправильно. Ледяной ветер словно острым лезвием пронизывал тонкое пальто, заставляя ежиться и втягивать голову в плечи. Антуан укрывался от ветра, перебегая от одной припаркованной машины к другой, но мороз всё равно пробирал до костей. «Как же хочется спрятаться, закутаться, исчезнуть». Облако теплого дыхания мгновенно застывало в воздухе, рассыпаясь крошечными льдинками. До входа в институт оставалось не меньше пятидесяти метров открытого пространства – настоящее испытание в такую погоду.

Наконец оказавшись под защитой стен родного института, Антуан прокрутил в голове планы на предстоящий день и запланировал несколько интересных опытов с мышами. Но едва он успел разложить на лабораторном столе необходимые материалы, как его вызвали в кабинет профессора ван Херша. Пришлось отложить дела и быстро собираться на встречу.

Антуан торопливо задвигал ящик стола, когда к нему подошел Томас. «Вот, держи», – сказал он, протягивая тонкую бежевую папку, подписанную печатными буквами: «Медицинская карта Фрекен Юзефсон». Антуан молча кивнул и, вновь открыв ящик стола, аккуратно положил в него папку. Затем методично собрал бумаги в стопку, убрал канцелярские принадлежности и, оставив рабочее место в идеальном порядке, направился к профессору.

Просторный и величественный кабинет ван Херша символизировал ум и достижения профессора. Почти всю комнату занимали высокие стеллажи, заставленные книгами и научными трудами. Тома стояли ровными рядами, разложенные строго по тематикам: нейробиология, психиатрия, анатомия и многое другое. Многие из этих книг написал сам профессор.

– Я смотрю, ты совсем не появляешься в лаборатории. – Профессор остановил строгий взгляд на небрежно застегнутом халате Антуана. – В научке, что ли, сидишь?

– Везде понемногу, – уклончиво ответил Антуан.

– Ты это видел? – ван Херш взял со стола свежий номер «New Scientist». Профессор иногда любил просматривать научно-популярные журналы, отслеживая, как мир воспринимает последние открытия в нейронауках.

На обложке красовался человек в белом халате, в руках он держал подопытного зверька. Подзаголовок гласил: «Крыса, которая умнее большинства людей: российский стартап представляет новую технологию нейроинтерфейса».

– Нет, – помотал головой Антуан.

– Так посмотри, – профессор толкнул журнал, и тот заскользил по столу. – Страница восемь. И не стой уже, – ван Херш сделал приглашающий жест, указав на стул.

Антуан бегло прочитал статью и вернул журнал.

– Ну, и что скажешь? – прищурился профессор.

– Интересный маркетинговый ход. – Антуан обратил внимание, как едва заметно приподнялись брови профессора. – По сути – это модифицированная технология биофидбека, но представленная как революционный прорыв для привлечения инвесторов. Однако сама идея синтеза ИИ и нейростимуляции… – он сделал паузу, собираясь с мыслями.

– Продолжай, – поторопил ван Херш.

– Если искусственный интеллект может подсказывать правильные ответы через стимуляцию мозга, то теоретически в нашем случае эту технологию можно адаптировать для терапии психических патологий. Например, для лечения фобий или тревожных расстройств.

– То есть, – прищурился профессор, – перепрограммировать восприятие?

– Именно. Можно создавать нейронные ассоциации, подавляя негативные реакции и усиливая положительные. Мозг учится заново, словно идёт по натянутому канату, но на этот раз с поддержкой нейросети.

Профессор медленно улыбнулся:

– Вот именно, Антуан. Стартапы часто забегают вперед со своими обещаниями, но их настойчивость заставляет нас задуматься о новых подходах. Нейростимуляция в сочетании с машинным обучением… – Профессор постучал пальцем по журналу. – Здесь есть над чем работать.

– А еще… – Антуан от возбуждения заерзал. – ИИ поможет подобрать или создать уникальную музыкальную композицию, которая воздействует на конкретные нейронные сети мозга. Определённые ритмы, частоты и тембры могут стимулировать нужные нам мозговые зоны.

Профессор пошевелил белесыми бровями, и глубокие морщины на лбу пришли в движение.

– Живет мысль. – У ван Херша это считалось высшей оценкой. Антуан просиял. – Герр Берг, заканчивай свою диссертацию поскорее. Нас ждет новый совместный проект. И еще на конференцию в Париж поедешь со мной.

В лабораторию Антуан возвращался, не чувствуя под собой ног. Общий проект со всемирно известным светилом! Разве он мог об этом мечтать? Нобелевская премия сама прокладывала путь к Антуану.

Подойдя к своему рабочему столу, Антуан внезапно ощутил тревогу. Стопка бумаг чуть перекосилась. Один лист слегка выбивался из пачки. Ящик письменного стола оказался не полностью задвинут, хотя Антуан был уверен, что закрыл его, когда полчаса назад покидал лабораторию… Минуту Антуан стоял неподвижно, прикидывая, можно ли доверять собственной памяти. Но лишь всё яснее понимал, что кто-то порылся в его бумагах.

Антуан посмотрел вокруг. В лаборатории никого – все ушли на обед. В ящике все как будто лежало на месте. Но это зыбкое «как будто» и беспокоило. Факт оставался фактом – кто-то из коллег копался у него на рабочем месте. Возникало два вопроса: кто это был и что он искал? Антуан снова обвел взглядом лабораторию, представляя лица аспирантов, одним из которых был этот кто-то.

«Кто он? Чьи пальцы осмелились прикоснуться к моим мыслям?»

Лексус

Мобильник трезвонил настойчиво, без умолку. Лексус выскочил из душа и машинально посмотрел на часы. «Без четверти девять. Интересно, кому я понадобился в такую рань?» Он потянулся за сотовым, поскользнулся на кафеле и грохнулся на пол.

– Твою мать! – вырвалось у него.

Лексус заранее возненавидел звонившего, и, поднимаясь, грубо рявкнул в трубку:

– Алло!

– Могу я услышать господина Лексуса? – вежливо поинтересовались на другом конце.

– Господин слушает, – съехидничал Лексус, которого покоробило дурацкое обращение.

– Доброе утро, прошу прощения, если я вас разбудил. Я предположил, что вы еще и не ложились спать. Молодые музыканты в это время только возвращаются домой.

Лексус насторожился.

– Кто вы?

– Петер Саундборг. Вы заходили ко мне в офис и оставляли запись вашей песни. Ведь так?

– Да, – неуверенно ответил Лексус, – но ваша секретарша сказала, что вы и слушать не будете!

– А я взял и послушал, и приглашаю вас ко мне. Хотелось бы обсудить ваше творчество подробнее.

– Обсудить что? – Лексуса охватило невероятное волнение. Слишком сильно втянув воздух, он зашелся в удушающем кашле.

– Ваше творчество, вашу музыку, – терпеливо повторил Саундборг, позволив Лексусу откашляться.

В трубке повисла тишина. Лексус судорожно переваривал услышанное. Самый известный музыкальный продюсер Швеции зовет его к себе обсудить песни. Фантастика! Лексуса била мелкая дрожь.

– Это что, прикол такой? —растягивая слова, чтобы справиться с волнением, спросил он.

– Отнюдь. Жду вас сегодня к десяти, не опаздывайте. – Саундборг отключился.

Лексус еще несколько секунд смотрел в невидимую точку. Окончательно околев, он отправился обратно в горячий душ.

***

Офис Петера Саундборга располагался в шестиэтажном стеклянном здании по улице Регерингсгатан. Комната для переговоров, куда Антуана сопроводила сильно накрашенная секретарша, удивительно напоминала гостиную из фильма «Назад в будущее». Два коричневых дивана в стиле восьмидесятых стояли строго друг напротив друга. Между ними красовался черный журнальный столик на трех изящных ножках. Допотопный телевизор доживал свой век на такой же старой деревянной тумбе. Лексус ничего подобного в жизни не видел. Атмосфера незнакомого ему прошлого завораживала. В каждой детали здесь ощущался дух старых денег, но без капли претенциозности или наносного лоска. Верность ушедшим временам подкупала, создавая впечатление подлинного богатства.

Секретарша принесла кофе в высокой оранжевой чашке в белый горох, мимолетно улыбнулась и вышла. В ту же минуту в комнату вошел Петер Саундборг и протянул руку. Лексус подскочил, ответил на рукопожатие и остался стоять.

– Садись, Лексус, – уже знакомым голосом сказал продюсер, указывая глазами на диван и переходя на ты.

Лексус послушно сел, чувствуя нарастающее волнение. Все в этом месте казалось нереальным, но самым нереальным был человек, разглядывающий Лексуса в упор. Саундборг, высохший невысокий мужчина с большой головой и тонкими ногами, напоминал насекомое, но Лексус не припоминал какое.

– Лексус, я уверен, что ты способен на большее, – начал Саундборг— И я могу помочь тебе развить твой талант. Мне нравится идея взять свежий материал и поработать с ним. Я думаю, у нас получится.

– Но вы же не видели ни одного моего выступления. – У Лексуса пересохло во рту. – Может, я вам не подойду.

– Чтобы понять, хорошо вино или нет, достаточно глотка. Мне необязательно смотреть твои выступления. Я прослушал твою песню. На таланты у меня чутьё! – Лексуса накрыла волна ликования. – Я возьмусь за тебя, но только при одном условии: ты будешь в точности выполнять то, что я тебе скажу. Лень, пьянки, капризы, опоздания я органически не выношу. И церемониться не буду, сразу поставлю точку. У меня нет времени на разгильдяйство.

– Да, я понимаю. – Лексус еле сдерживался, чтобы не встать и не завопить во весь голос: «Ура-а!»

Аудиенция быстро закончилась. Лексус вышел из комнаты, но услышав за спиной голос Саундборга, едва не вернулся обратно. Продюсер говорил с секретаршей.

– Сто двадцать тысяч подписчиков меньше чем за неделю, – гремел довольный голос Саундборга. – Восторженные отзывы. Уже давно ничего подобного не происходило в инфополе. Выглядит он, конечно, так себе – немыслимый пиджак, взлохмаченные волосы. Но я чувствую, что можно сделать из этого любопытного сочетания предельной вульгарности и истинного таланта сильный персонаж.

Недослушав разговор, Лексус на цыпочках отошел от двери и покинул здание. Он ликовал. Останься Лексус сидеть возле Саундборга, взорвался бы от счастья. Восторг так и распирал его. Он пошел быстрее, а потом и вовсе побежал. И даже не заметил, как оказался на набережной.

Ноябрьское море встретило его беспокойством. Темная вода, впитавшая серость низких облаков, шумно накатывала на берег. Ветер, словно пытаясь вернуть Лексуса с небес на землю, хлестнул его в лицо пронизывающим холодом. Музыкант поежился, но не мог оторваться от волнующих картин своего грядущего успеха. Окончательно продрогнув, он отправился к ближайшей станции метро.

Вечером его бил озноб. Поднялась температура. «Выходит, и от счастья можно заболеть. Счастливый стресс», – удивился Лексус. Он выпил две таблетки аспирина и обессиленный свалился на диван. Закрыл глаза и прислушался к звукам засыпающего города. Приглушенный гул последних автобусов, словно колыбельная, убаюкивал его воспаленное сознание. Стук каблуков припозднившейся соседки эхом разнёсся по двору, а следом тихо скрипнула и захлопнулась дверь подъезда. Лексус подумал о матери. Вот она сидит в кресле, задумчиво смотрит на перебирающего струны Лексуса, потягивая вечерний кофе. Лексус ощущает ее взгляд на себе, но головы не поднимает, потому что знает, глаза ее снова скажут ему: «Выучись на плотника. Все равно музыканта из тебя не получится». Нет, мама, ты не права. Петер Саундборг говорит что у меня талант, а он в музыкантах разбирается лучше тебя.

***

«Говорят, самое сложное – сделать первый шаг. Но никто не предупреждает, что каждый следующий может оказаться ещё труднее. В отражении ночной витрины я искал себя прежнего, того, кто умел мечтать и верить. Но видел лишь силуэт, очерченный неоновым светом города, – призрачный и зыбкий.

Дождь барабанил по козырьку над входом в отель, размывая огни вечернего города в акварельные пятна. В кармане пиджака лежал потёртый игральный кубик – маленький артефакт из прошлого, хранящий память о том дне, когда судьба решила сыграть со мной в свою игру. Бросаешь кубик, поднимаешься, снова бросаешь, и вдруг не та цифра отбрасывает тебя назад – к самому началу. Только теперь ты другой, и начало тоже другое.

Пришло время сыграть снова. Ведь иногда, чтобы двигаться вперёд, нужно набраться смелости и бросить кубик, даже если это означает потерять всё. В конце концов, только так и можно узнать, что ждёт за поворотом судьбы…»

Алекс медленно отстранился от экрана компьютера и перечитал написанное. Так художник со стороны разглядывает своё полотно, положив несколько мазков. Алекс провёл рукой по колючей щетине, проступившей за ночь. «Плохо, катастрофически плохо», – мысль прозвучала в голове с безжалостной ясностью. Конечно, творческие кризисы случались с ним и раньше, но никогда ещё они не были такими глубокими. Книга – та, что должна была стать книгой его жизни – упрямо не желала рождаться. Алекс встал и медленно прошелся по кабинету, аккуратно поправил предметы на столе.

– Если я провалю это, вина будет не только моя, – произнёс он, застыв у окна. – Но и твоя, мой гений. Я стараюсь, а ты? Ты покинул меня в самый неподходящий момент, когда я наконец решился рассказать миру свою историю. Я делаю свою часть работы, а ты халтуришь. – Он прислонился лбом к холодному стеклу. – Выбери, на что ты готов замахнуться прямо сейчас. Если откажешься… – Алекс замолчал, вспоминая, сколько раз становился свидетелем падения человека, лишь на миг позволившего себе стать смешным. Он отдавал себе отчет, что репутация в его среде – субстанция метафизическая, неповторимая и невосстанавливаемая.

Алекс сел в кресло и закрыл глаза. «Тревога и сомнения преодолеваются только действием, а упущенный шанс будет напоминать о себе всю жизнь» – где он это прочитал?

Телефон негромко завибрировал, разрывая паутину размышлений. На экране высветилось: «Анте».

– Алекс, где тебя носит? – обрушился на него взволнованный голос брата.

– Я убиваю время, ожидая, когда жизнь осыплет меня смыслом и счастьем, —процитировал Алекс любимого Билла Уоттерсона.

– Алекс, они устроили на меня охоту… – в голосе Антуана слышалась тревога.

– Кто?

– Мои враги, они следуют за мной по пятам. И это не моя фантазия. Их много, сосед Лексус – тоже один из них.

– С чего ты взял? – беспокойство за брата смешалось с горькой иронией.

– Я видел, как он стоял у моей двери и подслушивал.

– То есть ты за ним подглядывал?

– Я ни за кем не подглядывал, это моя дверь, между прочим. И я имею полное право смотреть в глазок – для того он и существует.

– Да брось, Анте. Я шучу. Ты каждый раз считаешь себя обязанным объяснить свои поступки, будто тебя кто-то в чём-то обвиняет.

– Ничего я не объясняю! – вспыхнул Антуан.

– Да-да, – перебил Алекс, стараясь скрыть раздражение, – это всё то же чувство собственной важности.

Повисла пауза.

– Может, мне стоит позвонить в полицию? Этому надо положить конец.

– Почему нет? У тебя же есть железное доказательство – наблюдение в глазок.

В трубке раздались короткие гудки. Не успел Алекс отложить телефон, как тот снова ожил.

– Привет, милый! Как ты там? – голос Лолы звучал устало. – Эта галерея меня с ума сводит, уже третьи сутки толком не сплю.

– Ты справишься, – Алекс откинулся в кресле. – У тебя всегда всё получается.

– Ох, не знаю… – протянула она. – Сегодня выходной, а я места себе не нахожу. Уже полчаса думаю, чем заняться. То ли вымыть голову, то ли сходить в музей, то ли размяться в зале, то ли вызвать массажистку… Или просто на ком-нибудь сорваться.

– У меня есть идея получше, – в голосе Алекса появились игривые нотки. – Пять проверенных способов снять стресс: сон, солнце, спорт, секс и смех.

– М-м, секс звучит заманчиво, – Лола тихо рассмеялась. – Я могла бы… – она перешла на волнующий шёпот.

– Лола! – притворно возмутился Алекс. – И не стыдно тебе пробуждать во мне такие фантазии?

– Ни капельки. Ты против?

– Что ты, я хочу тебя даже на расстоянии тысяч километров. Ты моя секс-дива.

– А ты болтун.

– Так совпало, – в его голосе слышалась улыбка. – Но сейчас тебе правда лучше выспаться.

– Ты прав. – Лола зевнула. – Пойду прилягу. Люблю тебя.

Едва Алекс положил трубку, как телефон снова зазвонил. Алекс тихо вздохнул – день превращался в бесконечную череду звонков.

– Алекс! – выпалила Пегги. – Наконец-то! Я уже… Я почти набрала Пьеру!

– Нет, Пегги. Держи себя в руках. Дай ему время.

– Чертовщина какая-то! – в её голосе звенела отчаянная решимость. – Любить человека и быть вынужденной это скрывать! – Алекс, скажи, как мужчина, Лола тоже строит из себя недотрогу? Она тоже использует это как способ соблазнения? Если я не предприму что-то, возвращение Пьера так и останется мечтой.

– Пегги, – мягко перебил он, – твое желание может исполниться тысячей других способов. Не ограничивай Вселенную.

– Опять философствуешь? – Пегги не скрывала раздражения.

– Сейчас мода на мудрость, – рассмеялся Алекс. – Еще раз говорю, не торопи события. Все будет окей.

– Ладно, еще немного потерплю, – без энтузиазма уступила Пегги.

Алекс вернулся к компьютеру. Пробежал глазами набранный текст и в который уже раз за день недовольно поморщился. «Мне нужно физическое движение, а то характер портится», – подумал он, вставая с кресла. Накинув пиджак, он направился к выходу. Вечерняя прогулка всегда помогала ему привести мысли в порядок.

Антуан

Антуан сел в машину и влился в плотный поток транспорта на вечерней улице. В этом, казалось бы, обычном движении машин его снова накрыло тревожное предчувствие: кто-то неотвязно следует за ним. Он крепче сжал руль, пытаясь взять себя в руки. «Всё хорошо. Всё под контролем», – повторял он про себя, как детскую считалку, тщетно пытаясь успокоить разгоняющееся сердце. Что там говорила Мика? Что-то важное, что-то об избавлении от страха, но слова её всплывали неясными обрывками. Нужен этот чертов русский нейрочип. Антуан вдохнул полной грудью. «Все хорошо», – в очередной раз мысленно повторил он и выдохнул, с усилием выталкивая наружу свой страх.

Стокгольмские ранние сумерки обнимали трассу, мокрый асфальт отражал рассеянный свет, превращая его в зыбкие отблески.

Домой Антуан вернулся вполне спокойным. Быстро осмотрелся. Всё на своих местах. Выключил камеру наблюдения и прошёл на кухню. Сварил кофе, сел за стол, достал потёртую картонную папку с историей болезни Микаэлы.

На первой же странице взгляд упёрся в жирно выделенную отметку врача: «Кардиомиопатия. Хроническая сердечная недостаточность. Проведение анестезии сопряжено с крайне высоким риском летальности». Антуан задержал дыхание, перевернул страницу и увидел согласие на операцию. Внизу знакомая подпись – та же летящая, стремительная «М», которую он столько раз видел на её картинах. Только здесь линии дрожали.

«Она знает… И всё равно идёт на это». Антуан быстро листал страницы, выхватывая глазами записи: снижение фракции выброса левого желудочка, гипоксия миокарда. Листки анализов шуршали под пальцами. На ЭКГ – острые пики аритмии. Эти зубцы на кардиограмме были мучительно знакомы – похожий рисунок ЭКГ он видел в истории болезни Йенса Брюгге. Тогда доктора не успели даже начать операцию.

Когда Антуан дошёл до рентгеновских снимков, руки дрогнули. На чёрно-белой плёнке тень сердца выходила далеко за привычные границы, силуэт расплывался по краям. Сколько раз он держал в руках такие снимки, но сейчас… Микаэла… Выраженная дилатация левого желудочка. Гипертрофия миокарда. Риск остановки сердца под нагрузкой. Сухие термины скрывали за собой то, что он боялся произнести даже мысленно.

– Это самоубийство, – прошептал он, едва удерживая дрожащую чашку. – Её надо переубедить любой ценой. Почему этого не сделала её мать? В памяти всплыло что-то неясное – кажется, фру Юзефсон говорила об этом на одном из последних приёмов. Что именно она сказала?

Пальцы нащупали в кармане флешку. Антуан рывком вставил её в ноутбук, и нервно прокрутил записи. В динамиках – тишина, только тяжёлое дыхание фру Юзефсон. Долгая пауза. Антуан промотал запись. Теперь из динамиков звучал его собственный голос – твёрдый, уверенный:

– А почему вы не в наушниках? Вам нужно слушать подборку, которую я вам записал.

Перед глазами встало лицо пациентки: потухший взгляд, болезненная бледность кожи.

– Я хочу, чтобы это скорее закончилось, – глухо произнесла фру Юзефсон.

– Оно и закончится, если вы будете следовать моим рекомендациям. Мы добились огромных успехов.

Шорох ткани – фру Юзефсон поправила сползающий платок. Скрип кровати – отвернулась к окну. – Моя дочь… Сложно всё… Мы пришли к финишу. У меня нет больше сил спорить с ней.

Антуан остановил запись. Значит, Мика упиралась. Он с силой потер виски. Придется найди способ достучаться до неё.

Он снова нажал на воспроизведение. Его голос в записи стал жёстче:

– Где ваши наушники? Сейчас же наденьте их, иначе мы прервём лечение.

И тут из тишины возник другой голос – спокойный, низкий. От него даже сейчас, в пустой квартире, воздух стал тяжёлым и густым:

– Время приёма лекарств, фру Юзефсон.

Внутри всё оборвалось. Этот голос… Почему он раньше не обратил внимания? На записи слышно, как стихли шаги в коридоре, как щёлкнула дверь. Когда медбрат Йохансон успел войти? Что он слышал? Сердце заколотилось, во рту пересохло. Тишина в комнате нарушалась только слабым треском динамиков.

Антуан выключил запись, но ощущение чужого присутствия осталось, будто низкий голос медбрата Йохансона затаился здесь, в комнате.

Антуан долго сидел за столом, перебирая в голове события последних двух месяцев. Его разум цеплялся за каждую мелочь, складывая детали как кусочки сложной мозаики. Одно было ясно наверняка: если бы у Йохансона имелись доказательства, Антуана давно бы арестовали. Но доказательств у медбрата не было. Пока. Собрать их – вот чего не хватало, и для этого Йохансон пойдёт на всё. Медбрату, с его свободным доступом ко всем уголкам клиники, не составит труда выполнить грязную работу. В палатах повсюду устройства для вызова медсестры, датчики мониторинга – любой из них можно незаметно заменить на «умную» версию с микрофоном. А можно просто оставить включенный телефон рядом с кроватью пациента.

Антуан знал, что медбрат недолюбливает его. Лишённый морали и этики, Йохансон легко использует любую уловку, чтобы поймать Антуана в ловушку. Шантаж? Почему бы и нет. А после, скорее всего, передаст его полиции, наслаждаясь победой.

Антуан задумался о странной журналистке, которая, как он думал, следила за ним. Появление этой персоны казалось подозрительным совпадением. Не её ли руками действовал медбрат? Мысли роились в голове Антуана, одна мрачнее другой. Наконец, он вздохнул и медленно поднялся из-за стола.

– Ничего я не могу с этим сделать, – пробормотал он. – Надо быть предельно осторожным. – Но Микаэла… Её я обязан спасти.

Он снова сел, открыл историю болезни и сосредоточился. Каждая запись, каждая цифра требовала тщательного анализа. Четыре часа спустя, закончив кропотливую работу, он поднял трубку телефона и набрал номер Алекса.

В трубке долго звучали гудки. Наконец заспанный голос брата спросил:

– Что-то случилось?

– Микаэла может умереть, – выпалил Антуан.

На том конце раздался долгий зевок, и последовало ленивое:

– Да все могут. И ты, и я.

– Нет, ты не понимаешь, – голос Антуана дрогнул. – Её операция… Там нет шансов. У неё больное сердце. Она не переживёт наркоз.

– Ну так пускай откажется, – равнодушно хмыкнул брат.

– Она не откажется. Она упрямая. Она хочет ходить. Даже если придётся заплатить за это жизнью.

На секунду повисла тишина.

– Знаешь, а она мне нравится, – в голосе Алекса мелькнуло восхищение.

– Алекс…

– У твоей подружки есть дедлайн, – спокойно сказал брат, как будто рассуждая о чем-то обыденном. – Таймер тикает. Она хочет прожить свою жизнь, пока звонок не прозвенел. Не мешай ей, – слова Алекса звучали твёрдо и серьёзно. – Жизнь – это не стремление укрыться от ветра, а умение кружиться в его объятиях, даже если каждый порыв может стать последним.

***

Дни стремительно неслись. Лексус репетировал и репетировал. Каждый день брал уроки вокала, сценического движения и танца. К вечеру голос садился и в теле ныл каждый мускул. Но музыкант не жаловался, всё это было частью большого плана «Звезда по имени Лексус».

Фрейя тоже сидела на его репетициях. Внимательно слушала, вникала и делала наброски в блокноте. Лексус представил ее Саундборгу как своего персонального дизайнера-стилиста. И она вдохновенно исполняла доверенную ей роль.

Начались пробные концерты в клубах, выступления на разогревах у известных музыкантов. Лексус не мог поверить, что он стоит рядом, говорит, работает со знаменитостями. Этого не было даже в его самых смелых мечтах – банкеты, пресса, призы.

Параллельно шла запись нового альбома. Песни лились потоком, как дождь со снегом в эту холодную осень. Лексус слышал их постоянно, только успевай записывать.

Его заключительное выступление в этом сезоне прошло с оглушительным успехом в Annexet – легендарном концертном зале стокгольмского Globe City. Ещё недавно он выступал перед горсткой случайных посетителей в маленьком баре «Мэджик» на окраине Сёдермальма, а теперь – на одной из самых популярных площадок для рок-концертов, где выступали мировые звёзды. Три тысячи зрителей!

Зал единодушно аплодировал, вопил, выкрикивал его имя. Первые настоящие фанаты Лексуса! Он стоял на сцене, и волны любви накрывали его, наполняя новым, незнакомым чувством. Лексус повторил «Индийскую страсть» на бис и убежал за кулисы. Заперся в гримерной, подпер дверь стулом и, не сдержав эмоций, заплакал.

***

– Я договорился с менеджерами Sunburn, – довольно улыбался Саундборг, – на фестиваль в Индию, поедешь ты. До выступления осталось мало времени. Придется попотеть.

«Попотеть?» – Лексус обалдел. Да ради Sunburn он был готов не есть, не спать и расшибиться в лепешку.

– Я надеюсь, вы не шутите, – осторожно спросил он, не смея поверить в услышанное.

– Мне не до шуток, Лексус, – серьезно ответил продюсер. – Фестиваль в Индии – это топовое мероприятие, и мы должны быть к нему готовы. Да, «мы», – повторил он. – Ты – это мое лицо. Так что надо постараться.

– Конечно, – еле слышно сказал Лексус. – Я все сделаю. Я не ударю в грязь лицом.

После разговора с Саунборгом Лексус тут же позвонил Фрейе.

– Мы едем в Индию, – объявил он. – Можешь начинать лепить лапшу, чтобы повесить ее на уши своим родителям.

***

Лексус и Фрейя начали работать над новой программой. Лексус репетировал песни, разучивал танцевальные движения. А Фрейя не покладая рук занималась костюмами.

Музыкант уже давно заметил, что, когда Фрейя придумывала новый «лук», ее больше ничего не интересовало. Она долго вынашивала идею в голове, затем уверенно, мастерски рисовала набросок. Часами ходила по магазинам и по тканевым рынкам, скрупулезно выбирая подходящую материю. Фрейя этим жила. Весь остальной мир в эти моменты переставал существовать для неё. Ей было все равно, что кто-то бросился под колеса поезда в метро, а кто-то получил нобелевскую премию.

Костюм для песни, которой Лексус завершал концерт, оказался для Фрейи самым сложным. Финальный – значит, особенный. Фрейя ломала голову, в какую сторону двигаться. Все, что приходило на ум, казалось куцым и скудным.

– Извини… – Фрейя не находила себе места.

– За что? – не понял Лексус.

– Я ничего не могу придумать.

– Может, это из-за моей песни, – предположил Лексус. – Она действительно непростая.

Из колонок лился энергичный бит электронной музыки. Пульсирующий басовый ритм сливался с искрящимися мелодиями синтезатора, создавая праздничное настроение. Мощность и драйв то нарастали, заполняя всё пространство, то затихали до лёгкого музыкального шёпота.

– Нет, – хмурилась Фрейя. – Дело не в ней.

Они сидели в баре «Ван Гог» и соображали уже втроём. Эрик нажал на пульт телевизора, и на большом экране появился «Кот в сапогах», сражающийся с чудовищем-людоедом. Эрик хотел переключить, но Фрейя остановила его.

– Подожди, – тихо сказала она, уставившись на экран. – Нужна накидка. Точно! Это будет правильное решение.

– А чё! – Лексус представил себя на сцене. – Мне нравится, к ней и шляпа моя подойдет.

– Осталось найти сапоги, – важно добавил Эрик.

Все рассмеялись.

Фрейя, загоревшись идеей неожиданного аксессуара, снова начала накидывать варианты. Для нее это было первое серьёзное задание. Начало начал. Девушка часто повторяла, что отдебюта зависела её дальнейшая творческая судьба, и выкладывалась на все сто. Иногда Лексус и Эрик заглядывали в её блокнот и одобрительно посвистывали. В такие моменты она расцветала, казалась даже красивой.

– Ладно, пойдемте домой, поздно уже, – устало сказал Лексус.

– А что торопиться, хочешь песню еще раз дома прогнать?

– Да какой там, – вздохнул Лексус. – Мой занудный сосед и пикнуть не даёт. Даже когда я под нос себе напеваю, он начинает барабанить по потолку или стучит в дверь. Это жутко сбивает. Он вообще мою музыку терпеть не может. Вчера заявил, что у меня ни слуха, ни голоса. Достал уже. Завтра в студии отработаю. Спать умираю как хочу.

***

– Где ты был вчера вечером? – Неуверенный тон Лолы выдавал её смятение.

– В чайной. Работал. – Алекс подавил зевок.

– Да? А я думала, развлекался. Ролик уже повсюду разошёлся.

– Какой ро… А, ты об этом…

– Об этом? Это всё, что ты можешь сказать? Зачем ты её целовал?

– Ну, это громко сказано. Вообще-то, я выполнял задание. Твоё.

– А тебе не пришло в голову, что мне это может не понравиться?

– Честное слово, всё, о чём я в тот момент думал – как под ее напором не оказаться на полу.

– А почему ты полночи не отвечал на звонки?

– Уснул. День был тяжёлый, дорогая.

– А я глаз не сомкнула… Была уверена, что вы поехали куда-то обмывать успех.

– Успех? – повторил он и засмеялся.

– Ты один?

– Лола! Я оставил толстушку у дверей её дома через полчаса после ухода из чайной. Ну что, прекращаем дуться?

Лола не выдержала и рассмеялась в трубку.

– Слушай, а ролик действительно классный получился. Я посмотрела – столько лайков набрал!

– У неожиданных решений гораздо больше шансов на успех, чем у тщательно продуманных.

– Ладно, Алекс, заканчивай с этими приключениями. Я, конечно, люблю Пегги, но тебя больше… Ой, опять Нолан звонит! А сколько сейчас?.. Чёрт, я же опаздываю!

– Ну беги, – хмыкнул Алекс. – Да, кстати, если увидишь Нолана, дай ему в морду. Скажи, что от меня.

В трубке раздался короткий смешок Лолы, и пошли гудки. В глазах у Алекса потемнело, ноги ослабли. Он тяжело опустился на стул и обхватил голову руками. Постепенно дурнота отступила.

«Этого еще не хватало, – подумал Алекс. – За последние дни я измотался больше, чем за все годы работы». Трясущейся рукой он налил себе воды. Кое-как, держась за стену, добрался до ванной. Голова все еще кружилась. Он пустил воду на полную мощность и встал под холодные струи. Тело сразу отозвалось – мышцы стали упругими, как после хорошей тренировки.

Выключив воду, Алекс присел на край ванны и прикрыл глаза. От усталости не осталось и следа, только приятное ощущение свежести и силы во всем теле.

Антуан

Антуан вышел из дома около шести. Ледяной ветер свистел, закручивая снежные хлопья в беспорядочные вихри. На противоположной стороне улицы притаился маленький магазин. На его витрине, среди гирлянд и праздничной мишуры, мерцал электронный циферблат. Четырнадцать дней до Рождества. Антуан остановился, щурясь от порывов ветра. Красные цифры расплывались в снежной пелене, и на мгновение показалось, что за стеклом горит другая цифра – шесть. Шесть дней до операции. Антуан сглотнул ком в горле и медленно выдохнул, собирая разбегающиеся мысли. Мало. Ужасающе мало. Стиснув зубы, Антуан заставил себя повторить вслух:

– У нас всё получится. Обязательно получится.

Он закутался плотнее в пальто и пошёл против ветра к дому напротив. Подойдя к двери, он глубоко вдохнул, набираясь решимости для разговора.

– Проходи, – позвала Микаэла из гостиной. – Я жду тебя со вчерашнего дня. А теперь у меня в животе эти… Как их там?

– Бабочки, – подсказал Антуан, стягивая пальто и аккуратно вешая его на крючок.

– Какие бабочки! Там целый зоопарк, когда ты рядом! – фыркнула она.

Антуан остановился в дверях и на мгновение задержал дыхание. Она сидела в кресле, ноги укутаны в плед, кисточка в руке, а перед ней – почти готовая картина. Мика склонила голову, внимательно вглядываясь в холст. Одно точное движение и композиция обрела дух завершённости.

Всё в её движениях было естественным и живым. У Антуана сжалось сердце. Он подошел к Микаэле. Она повернулась, и кисточка с синей краской мазнула по его белой рубашке, оставив широкую полосу.

– Ой! – вскрикнула девушка, прикрыв рот рукой. – Прости, какая я неуклюжая! Эти краски… Они же не отстирываются!

– Отлично! – Антуан не отрывал взгляда от Микаэлы. – Оставь на ней свой автограф. В скором времени она улетит с аукциона.

Мика удивлённо подняла брови. Антуан и сам понимал, что редко балует её комплиментами.

– Ты мокрый, – сказала Мика, потрепав его волосы.

– Снег валит, – он поёжился, – зима пришла.

– Ты такой небритый и усталый, тени под глазами, – заметила Микаэла. – Это на тебя зима так действует? А я люблю зиму. Нет этих ужасных комаров.

– От них легко избавиться, – оживился Антуан. – Знаешь, что помогает? Дабстеп. Исследования доказали, что желтолихорадочные комары меньше кусают под Scary Monsters and Nice Sprites от Skrillex. Представляешь? Самки теряют интерес к питанию и даже реже спариваются. – Он счастливо улыбнулся, но вдруг осознал, как глупо звучит. – Прости, я зануда.

– Ты мой любимый зануда, – ответила Микаэла, обнимая его. – Ты ругаешь мою стряпню, исправляешь ошибки, ворчишь на журналистов, но я не могу без этого жить.

– Мика… Я не должен был…

– Должен был, – перебила она. – Мне это так нравится. Наконец-то в моей жизни есть тот, кто открыто выражает свои мысли. С тех пор, как я узнала тебя, я поняла, что живу и что на меня не смотрят с этой вечной жалостью, не поддакивают и не врут. Ты чудо!

Он молча стоял в растерянности, глядя на неё.

– Какая красивая картина, – наконец сказал он, заглянув через её плечо. – Что это?

– Хрустальная сказка, но она ещё не готова. – Микаэла ловким движением накрыла полотно тканью.

– Ты целый день рисовала?

– Нет, я ещё виртуально посетила музей Дали в Фигерасе. Решила сверить его сигналы со своими.

Антуан растерянно улыбнулся.

– А я не знаю работ Дали.

– Знаешь, – сказала Микаэла, хитро щурясь. – Этикетку от чупа-чупса видел? – Он кивнул. – Вот, – рассмеялась она. – Это он. Финальный образец хозяин фирмы получил на обрывке газеты. – Микаэла хихикнула. – А ты что делал? Опять работал всю ночь?

Антуан достал из кармана металлическую флешку.

– Здесь музыка. Слушай её каждый день до операции. Она укрепит твоё сердце, – выпалил он.

Микаэла подъехала к столу и бросила флешку на бумаги, её лицо стало серым, отстранённым.

– Это всё? – холодно спросила она.

– В смысле? – Антуан смутился. Он думал, они поговорят об операции, и надеялся, что сможет переубедить её. Но она закрыла эту тему, не открывая, как отрезала:

– Больше ничего не случилось?

Слова застряли в горле.

– Да так, небольшие неприятности на работе, – выдавил он наконец.

– Всё те же? – Микаэла развернулась к нему лицом. Антуан потупил взгляд. – Пойдем, – тихо сказала она, беря его за руку и подводя к дивану. – Садись поудобнее.

– Зачем?

– Я считаю, что лучший способ облегчить душу – рассказать всё, что у тебя внутри.

Она плавно подкатилась к выключателю и погасила свет. Теперь только уличные фонари заполняли гостиную мягким, рассеянным светом.

– Рассказывай, – шепнула Микаэла.

Антуан чуть было не рассмеялся. Сколько раз он присутствовал на сеансах психотерапии, наблюдая за пациентами, но никогда не думал, что окажется в их роли. «Почему бы и нет?» – подумал он, усаживаясь на диван. Усталость навалилась на него тяжёлым грузом, веки налились свинцом.

– Мне кажется… Нет, я уверен, что за мной кто-то следит, – произнёс он, подбирая нужные слова.

– Расскажи мне всё, Анте. Вдвоем мы что-нибудь придумаем.

Голос Микаэлы звучал так уверенно, что Антуан впервые за долгое время почувствовал себя в безопасности. Он глубоко вздохнул и рассказал о последних днях, обо всех странностях и страхах, которые терзали его. Постепенно он забыл о присутствии Мики, просто выплёскивал всё, что столько времени носил в себе.

Когда он закончил, Микаэла покачала головой:

– Да, действительно есть над чем подумать.

– Мой брат считает, что у меня паранойя, – устало добавил он.

– А что думают другие члены твоей семьи?

– У меня никого нет. Я жил с бабушкой. Родители давно умерли.

– А какие они были? – с искренним интересом спросила Микаэла.

– Маму я совсем не помню. – Антуан вгляделся в темноту. – Она умерла, когда я был совсем маленьким. Алекс говорит, что она была чудесной женщиной. Отчим вспоминается смутно… Только день его похорон. Он лежал в гробу со странной улыбкой, а мы с бабушкой и Алексом стояли рядом в темных костюмах. В комнате было тихо, только печаль витала в воздухе. – Антуан замолчал и поморщился, восстанавливая в памяти тот момент. – И вдруг я заметил, что Алекс… Он едва сдерживал смех. Представляешь? Я так испугался. Это было бы совершенно неуместно – смеяться над телом отчима в окружении семьи.

– А что его рассмешило? – осторожно спросила Микаэла.

– Ему на ум пришла какая-то считалка. Сейчас, подожди… – Антуан прикрыл глаза, вспоминая. – Лис по свету плутал, след за следом считал, до норы едва добрался и усталый улыбался. – Микаэла хихикнула. – Прямо беда с моим братцем. Ему всегда бывает смешно некстати. Сколько раз я ему говорил, что так нельзя! А он: «Нельзя испытывать отрицательные эмоции, – Антуан заговорил, подражая бархатному баритону Алекса. – Всё, что приятно, – всё можно».

Мика рассмеялась.

– Интересный у тебя брат. Может, это такой знак протеста?

– К депрессиям Алекс точно не склонен. Он удивительный. – Тепло разлилось в душе Антуана. – У него всегда всё под контролем. Он живёт для себя, берёт от жизни всё и никогда не оглядывается назад.

– А это хорошо – жить только для себя?

– Ему нравится. Но надо знать Алекса… Он особенный. – Антуан уже привык в разговорах с Микой смело выражать свои мысли, не утруждаясь объяснениями. Он знал, что она поймет.

– Значит, твой брат никого не любит?

– Меня он любит, – ответил Антуан без колебаний. – Всегда заботился, защищал, иногда, правда, и подзатыльники выдавал. – Он усмехнулся. – Удивительно, конечно… Ничего толком не помню из детства, кроме него. Я рано научился писать и вёл дневник. До сих пор где-то хранится. Там всё: как мы с Алексом в солдатиков играли, катались на велосипедах, ходили к соседке за плюшками – она его просто обожала. Даже про паучков писал. И про такое, о чём сейчас рассказывать стыдно. – Он замолчал. – А вот о маме… ни слова.

– Леонардо да Винчи, – неожиданно сказала Микаэла.

– Что?

– Леонардо да Винчи тоже вёл дневники. Всё записывал: события, мысли, детали. Но когда умерла его мать – ни словом о ней не упомянул. Точнее, написал о чулках, которые были на ней в тот день, и о расходах на похороны. Но не о своих чувствах.

Антуан пожал плечами.

– Ну вот… Я вообще странный был. После похорон отчима долго не мог понять, почему он не возвращается. Со временем бабушка унесла куда-то его вещи, и я понял, что он больше не придёт. Перестал ждать.

Он замолчал, взгляд его затуманился. Микаэла тяжело вздохнула. Воспоминания всколыхнули её собственные раны.

Когда позвонили из больницы и сообщили, что её мамы больше нет. Такой обыденный звонок. Без эмоций, лишь холодное: "Сожалеем". Они с тётей долго смотрели друг на друга, не веря, что это возможно. Потом тётя начала звонить в больницу, умоляя не делать вскрытие. Надеялась, что ещё не всё. А если разрежут, будет всё.

Затем понадобилось опознание. Микаэла видела, в каком жутком состоянии была тётя, и решила поехать сама. Одна.

Её провели в холодный, стерильный зал, где всё заливал ослепляющий синюшный свет. Выдвинули ящик. На сером фоне проступил знакомый профиль.

– Мама… – сказала она, чувствуя, как дрожит голос.

Её вывели из морга, и вдруг она засомневалась: а она ли это?

Микаэле пришлось вернуться второй раз. Только после этого, доехав до дома, она наконец признала: мамы больше нет.

Но стоило ей зайти в квартиру, как реальность снова дала трещину. На вешалке висел мамин плащ, на обувнице стояли её туфли. Она стала метаться по всей квартире с криками: "Мама, мама!" Вот тогда её и накрыло по-настоящему.

Микаэла заерзала в кресле.

– А твой брат Алекс? Как он пережил потерю отчима?

– Легко, – отозвался Антуан. – Будто его в нашей жизни и не было.

– А ты говорил, у брата есть девушка? Он её любит?

Антуан засомневался, что знает ответ.

– Не думаю… У него нет той слабости, которая нужна… – Он вздохнул. – Я всегда завидовал ему, а теперь особенно.

– Ты завидуешь, что у него нет слабости любить? – удивилась Мика.

– Я завидую тому, что он лучше меня, – признался Антуан.

– А я думаю, что любовь – это не слабость, – возразила Микаэла. – Это необыкновенная сила. Она может осветить всё вокруг, даже самую тёмную ночь.

Антуан опустил глаза.

– Но перед ней мы бессильны, – сказал он, словно разговаривал не с ней, а с самим собой. – Он приподнялся на локтях. – Ну что, сеанс окончен?

– Не совсем, – Микаэла выглядела сосредоточенной. – Подытожим… Ты думаешь, что медбрат хочет обвинить тебя в смерти человека. Моей мамы. Но у него недостаточно доказательств, и он пытается их найти. Тебя преследует страх разоблачения. – Антуан кивнул, чувствуя себя маленьким ребёнком. – На его действия мы повлиять не можем. Но с твоим страхом можно попробовать что-то сделать. Я сейчас дам тебе парочку советов.

– О нет, – запротестовал Антуан, вставая с дивана. – Мне уже легче. Может, включим свет?

– Хочешь, чтоб в жизни стало что-то иначе, надо её иначить, – строго сказала Микаэла, не двигаясь с места.

– Иначить? – иронично переспросил Антуан.

– Именно. И я тебе помогу.

– И не только мне, а всему шведскому народу своим вкладом в шведский язык.

– Анте, ты думаешь, я случайно появилась в твоей жизни? Вовсе нет. Каждого человека мы встречаем именно тогда, когда больше всего нуждаемся в уроке, который он с собой несет. Поэтому тебе стоит меня послушать.

– Интересная теория, – Антуан прикусил нижнюю губу. – А какой урок принес я?

Мика с минуту поколебалась.

– Ты показал мне, что есть люди, которым тяжелее, чем мне. И для этого вовсе не надо болеть. – Антуан внутренне напрягся. Будь в комнате светло, она заметила бы, что он сгорает со стыда. – Мой психолог, – продолжала ничего не подозревающая Микаэла, – однажды посоветовала нарисовать свой страх. Вот так просто, и для этого не нужны кисти и краски. Обычного листка и карандаша хватит. Вот и ты попробуй. Представь свой страх, какой он? В какой части тела живет, чего хочет. Потом порви рисунок и выбрось в ведро или сожги. Это помогает. Честно. Я делаю чуть иначе – превращаю его во что-то хорошее, добавляя краски, улыбки, шапки. И страх становится вроде как и не страхом. Помнишь, как у Экзюпери: «Вот тебе ящик. А в нем сидит такой барашек, какого тебе хочется». Точно так же ты можешь повернуть свою реальность, перерисовав её заново. Ведь страх – это просто эскиз, его можно или стереть, или раскрасить, превратив во что-то совсем иное. Всё в твоих руках. То есть все в твоих мозгах.

Антуан машинально обвел взглядом висящие вокруг картины. В темной комнате вырисовывались только нечеткие контуры. Но он никогда еще не видел их так ясно. Каждый холст, каждый мазок обрели смысл – в них скрывались Микины страхи. В геометрических фигурах пряталось её одиночество, в искажённых телах – страх перед болезнью, в ликах святых – отчаянная мольба о спасении. Всё, что она не могла произнести вслух, всё, что копилось годами внутри, выплёскивалось на эти полотна. Сердце сжалось. Антуан вдруг почувствовал прилив нежности. Он аккуратно подхватил Мику и отнес на диван. Он целовал её, как никогда раньше… Ласкал, грел своим телом, умер бы за неё.

– Я люблю тебя, – шептал он. – На всю жизнь. Навсегда. Сильней, чем ты можешь представить. Ты мне веришь?

– Я знаю, – тихо сказала она. – Только тот, кто любит, способен быть рядом с больным человеком.

По её лицу текли слезы счастья, а за окнами медленно падал снег. Ветер подхватывал снежинки, и они кружились в воздухе, впервые не прячась, а танцуя.

***

Звонок телефона застал Алекса за бритьем.

– Это становится дурной традицией. С самого утра покоя нет! – проворчал Алекс, глядя на пенную бороду в забрызганном зеркале. Он наскоро умылся, накинул халат и взял трубку.

– Месье Берг, извините за беспокойство, с вами хочет поговорить мадемуазель Санчес. – Мелодичный голос секретарши слегка развеял раздражение Алекса.

– Санчес? – удивился он. Никого с такой фамилией он не помнил.

– Дайте сюда! – прорвался в трубку знакомый голос.

– Алло! – Пегги почти кричала, как обычно делают люди, неуверенные в качестве связи.

– Пегги, я тебя прекрасно слышу.

– Я внизу, – уже тише сказала она. – Меня не пускают наверх.

– Сейчас спущусь. Дай мне минут пятнадцать.

В ресторане отеля витал аромат свежесваренного кофе. Перед Алексом стоял дымящийся омлет с сыром, «Мадемуазель Санчес», отодвинув уже пустую тарелку, сидела напротив – бледная и потерянная, рассеянно глядя в телефон.

– Что стряслось? – спросил Алекс.

– Все ужасно! – выпалила она. – Пьер так вчера и не позвонил. А когда я набрала сама, он сбросил вызов. Это так на него не похоже…

– Что именно? – в голосе Алекса сквозило легкое раздражение.

– Чтобы он увидел меня с другим, ничего не сделал, а потом еще и на звонок не ответил, – она стукнула по столу мобильником. – Он же… Он говорил, что я особенная. Заставил поверить, что я могу всё, что я рождена стать великой актрисой. А теперь… – Она судорожно вздохнула. – Теперь он словно отправляет меня в стойло. Мол, знай своё место, детка, не замахивайся на звёзды. – Она провела пальцем по краю чашки. – Он же гордился мной, повсюду кричал: «Я люблю эту девчонку!» А теперь смотрит на меня как на прокаженную.

– Он тебе действительно нравится? – вырвалось у Алекса.

– Я люблю его, – убеждённо заявила Пегги.

– После двух месяцев знакомства? – Алекс недоверчиво приподнял бровь.

– Так я же тебе говорю – любовь для меня единственный смысл жизни, я без неё не могу, – она заёрзала на стуле. – Алекс, скажи, что мне делать? Ты лучше разбираешься в психологии мужчин.

– Дай ему время. – Он устало потёр переносицу, скрывая накатившую волну раздражения. – Пусть соскучится.

– Ты с ума сошёл! – она всплеснула руками, едва не выбив поднос из рук проходящего мимо официанта. В глазах вспыхнул вызов. – Он же забудет меня! Мужчин нельзя отпускать, нужно быть рядом, чтобы они чувствовали твоё присутствие. Чтобы привыкли, втянулись. Неважно, хотели они этого изначально или нет.

– Смотрю, ты и сама неплохо разбираешься в мужской психологии. – Алекс неспешно отправил в рот кусок омлета.

– Алекс, – её голос дрогнул, – скажи честно, в чём моя проблема? – Хотя я знаю, что ты скажешь. Родители мало любили в детстве, да? Или что там ещё?.. Была страшненькой в школе, теперь компенсирую? А может, у меня просто этот … Как его?.. Нарциссизм? Только честно, ты ведь об этом сейчас думаешь?

– Нет, – он отпил кофе. – Всё куда проще. Ты слишком много говоришь.

Она вздрогнула, словно от пощёчины, и тут же расправила плечи.

– Мотор гудит, когда работает! – огрызнулась она, помолчала секунду, глядя в проход между столиками, и заговорила тише: – Ну хорошо, я действительно слишком много болтаю. И всё о нём да о нём. Почему я так зациклилась на Пьере?

– Думаю, всё дело в скуке. – Алекс вытер губы салфеткой и внимательно рассмотрел масляные пятна на ней. – С любовной драмой хотя бы понятно, чем себя занять. А вот со скукой…

– Издеваешься? – Пегги презрительно сощурилась.

– Ни капли.

– Я, кажется, поняла, что с тобой не так. – Глаза ее зло сверкнули. – У тебя раздутое самомнение. Думаешь, ты особенный? И все должны перед тобой стелиться? Классическая звездная болезнь – считаешь, что весь мир у твоих ног. – Алекс невозмутимо долил кофе в свою чашку, глотнул и крякнул от удовольствия. – И всё? Даже не возразишь? – Пегги постучала пальцами по столу. – Тебя вообще можно хоть чем-то задеть?

– Я знаю массу болезней пострашнее звездной. – он расправил плечи и потянулся, улыбаясь. – Например, гастрит или идиотизм.

– Ты хочешь сказать, что я идиотка?

– После такого прекрасного завтрака я вообще не хочу говорить ни о болезнях, ни о больных.

– Алекс! – голос Пегги дрогнул, глаза заблестели. – Помоги мне, я не знаю, что делать.

– Предоставь ему возможность позвонить самому, – ответил Алекс.

– А если он не позвонит? – в её голосе звучало отчаяние.

– Но ты же не стала бы встречаться с ним, зная, что инициатива исходит только от тебя, правда?

– Почему бы и нет? Хотя…

– Вот именно, – мягко перебил Алекс. – Для него ты сейчас как прочитанная книга. Исчезни. Растворись. Пусть поломает голову, что с тобой происходит. – Пегги впилась в него взглядом. – Делай то, чего он от тебя не ожидает. Поменяй имидж. Покажи, что у тебя в жизни есть что-то кроме него. Хобби, любимое занятие. Понимаешь, Пегги, мужчинам не очень нравится быть единственным смыслом жизни женщины. Независимые дамы их больше привлекают.

– А что я умею? – она растерянно пожала плечами. – Играть на сцене. Больше ничего в голову не приходит.

– Так сыграй! Сыграй счастливую, уверенную в себе девушку. Хотя хобби всё-таки не помешает. – Алекс задумался. – Как там твои социальные сети?

– Пара сотен подписчиков…

– Поработай над их числом. Для актрисы это важно. Твой вчерашний ролик, кстати, завирусился.

– Ну так это потому, что его снял сам Алекс Берг! – Глаза девушки загорелись надеждой. – Может, ты еще раз меня снимешь? Мы, например, можем снять мое перевоплощение!

– Я не могу, Пегги. – Алекс заказал ещё кофе. – Я в Женеве пробуду еще два дня, и они расписаны по минутам. Да и для перевоплощения нужно время. Но я уверен, что ты и сама справишься.

– А когда ты вернешься? – не отступала она.

– Не раньше конца ноября.

– Идеально! – Я как раз успею слетать в Мексику к известному магу. Он может сделать так, чтобы я похудела. А то с такой складкой под подбородком перевоплощения не получится.

– Некоторые вещи, Пегги, достигаются простой дисциплиной. – Алекс сделал маленький глоток.

– Стилист! У тебя должен быть хороший стилист? – выпалила Пегги, явно радуясь своей идее.

– Найдется.

– Тогда Пьер у меня в руках! – хищно улыбнулась Пегги. – Эх, дорогой я еще выйду за тебя замуж, вот увидишь! – Она продолжала улыбаться, видимо, представляя себя миссис Пьер Рено. – А ты, Алекс, будешь другом невесты! – Она подняла руку и крикнула официанту: – Можно мне такой же омлет? Сейчас вернусь, – она подмигнула Алексу и тяжёлой походкой направилась в сторону дамской комнаты.

Алекс надул щёки, прерывисто выдыхая, и посмотрел на часы. Пегги отсутствовала минут пять. Как раз принесли её заказ.

– Чем займёшься в свои последние денечки в Женеве? – Она плюхнулась на стул, и Алекс невольно задержал взгляд на её колышущейся пышной груди.

– Буду писать. Материала накопилось прилично.

– Ну, чтоб писать, наверное, нужно вдохновение? – Пегги принялась аппетитно жевать. Он утвердительно кивнул. – А что ты делаешь, когда его нет?

– Пишу без вдохновения. – Безразлично ответил Алекс.

Пегги посмотрела на него изучающе.

– Скажи, Алекс, ты вообще когда-нибудь что-нибудь испытываешь? Эмоции, переживания? Хоть иногда злишься?

– Мне нравится, как ты ловко переводишь разговор на меня, – отшутился он.

– Нет, правда, иногда кажется, будто тебе всё все равно. Словно в твоей жизни нет ничего и никого по-настоящему важного. – Она набрала воздуха в грудь и смягчила тон: – Послушай, я говорю это как друг. Если ты действительно хочешь быть с Лолой, не относись к ней, как ко всем остальным. Я ее очень хорошо знаю. Она классная. И возле нее всегда крутятся разные Ноланы.

Алекс осторожно поставил пустую чашку и поднялся.

– Мне пора.

Пегги схватила его за рукав.

– А если он так и не вернется? Если всё это бесполезно? – в ее голосе слышался холодок сомнения.

– Все всегда заканчивается хорошо. Если пока не хорошо, значит, это еще не конец. Не мои слова. Пауло Коэльо. – Алекс отдёрнул руку и вышел из ресторана.

Антуан

Белокурые волосы Микаэлы сливались с белизной подушки, словно продолжение света, мягко струившегося из окна. Девушка чуть повернула голову, глаза её блестели.

– Я ещё никогда не была так счастлива, – прошептала она. – Хочу, чтобы этот миг никогда не заканчивался.

Антуан посмотрел на неё с нежностью.

– А я… – Он запнулся. – Мне нигде не было так хорошо, как у тебя. – Он откинул голову на подушку. – Всё здесь необыкновенное: и эта комната, и твои картины.

Микаэла провела рукой по его щеке.

– Это потому, что ты здесь. Все тут теперь по-другому…

– Я здесь и буду здесь, – прошептал он, взяв её руку. – Всё у нас получится, Мика. И операция твоя пройдёт хорошо. Только слушай мою подборку. Она поможет.

– Ты действительно так веришь в чудо музыки?

– Не в чудо, —Антуан стал серьёзным, – в её психофизиологическое воздействие. Музыка – это ритм. А человек – часть системы ритмов. У нас есть ритм сердца, ритм дыхания. Когда они нарушены, человек становится вялым, теряет энергию. А музыка возвращает ее, зажигает. Человек – как музыкальный инструмент. Скрипка сама не играет, ей нужен музыкант. А варган… Ты знаешь, варган даже не слышно, пока ты не станешь для него резонатором – своим телом, полостью рта, черепной коробкой.

Микаэла тихо рассмеялась.

– Я даже не знаю, что такое варган, а черепная коробка – это звучит… так романтично.

– Это правда, – заверил Антуан. – А еще музыка – источник дофамина и серотонина, гормонов счастья. Музыка – это счастье. Совсем другая энергия. Она лечит.

Микаэла приподнялась на локте, свет из окна осветил её лицо и плечи, и они засияли тёплым золотом.

– А почему тогда столько несчастных людей вокруг?

Антуан задумался, не зная, как лучше выразить свою мысль.

– Музыка должна быть своя, подходящая тебе. Она должна биться в такт твоему сердцу.

– Интересно…

– В Японии, например, высокий уровень суицида. Стресс, много работы. Знаешь, как они борются с этим? Поют. Кабинки караоке – это их способ снять напряжение, снизить уровень кортизола. Они лечатся пением и, кстати, экономят на психотерапевтах.

Микаэла улыбнулась.

– Это удивительно. Я обязательно буду слушать твою музыку.

Антуан обвёл взглядом картины на стенах.

– И ничего не бойся. Забудь свои страхи.

– У меня есть только один страх, Анте, – голос Микаэлы стал тихим и чуть дрожащим. – Я боюсь потерять тебя.

Она посмотрела ему прямо в глаза. Лицо её было совсем близко, открытое, взволнованное, полное страсти.

– Я никуда не денусь, – ответил Антуан будто во сне. – Я буду с тобой всегда. Буду держать тебя за руку. Ты даже удивишься.

Микаэла коснулась его лица.

– Правда?

Вместо ответа он мягко прижал её к себе и поцеловал. Его губы едва ощутимо скользнули к шее, и там, где пульс бился под тонкой кожей, он вдруг услышал, что их сердца стучат в унисон. От Мики пахло ванилью и чем-то неуловимо родным. От этой близости у Антуана закружилась голова.

– Я так люблю тебя… – прошептал он, вдыхая в каждое слово всю свою нежность.

– Ой! Неожиданно вскрикнула Микаэла

– Что такое? – Антуан отпрянул.

– Ты, кажется, только что сломал мне бедро, – произнесла она, сделав болезненную гримасу.

– Что?! – У Антуана сжалось сердце. – Нет, только не это!

– Шутка! – расхохоталась Микаэла.

Антуан откинулся на подушку и недовольно буркнул:

– Очень смешно.

– Ага, обхохочешься, – захихикала Мика и снова потянулась к его губам.

Алекс

До вылета в Париж оставался час с небольшим. Алекс сидел в кафе аэропорта. Губы всё ещё хранили улыбку от случайно подслушанного разговора. За соседним столиком седовласый мужчина делился с внуком историей своей первой любви:

– Она работала в библиотеке во время учёбы. Красивая такая, с зеленными глазами. Как-то раз я обнаружил в книге её записку: «Стр. 47 – лучшие строки о море, что я читала». Открыл – и действительно. После этого начал находить похожие записки и в других книгах. С каждой найденной запиской она словно становилась ближе. Я влюбился без памяти, но никак не решался пригласить её на свидание. А потом случайно услышал, как она рассказывала коллеге про свой дипломный эксперимент – исследование влияния таких заметок на интерес читателей. А я-то думал…

Алекс достал ноутбук. Эту историю он не станет записывать – он никогда не использовал «подсмотренные» моменты в сыром виде. Они сначала вызревали, изменялись, становились частью чего-то большего. Он создал новый документ и начал быстро печатать:

– Так в чём же секрет? – спросила она, смеясь.

– В краже, – ответил я просто. – Я собиратель моментов, которые заставляют сердце замирать. Когда вижу кадр в кино, от которого мурашки по коже – присваиваю его себе. Слышу на улице фразу, которая бьёт прямо в сердце – добавляю в свою коллекцию. Я не размениваюсь на пустяки. Присваиваю только то, что цепляет за живое, что не отпускает. Потому что без этой искры, без этого внутреннего толчка даже самая гениальная находка превратится в пыль. Многие стесняются заимствовать. Прячутся за словом «оригинальность». А я? Я делаю это с удовольствием. Потому что знаю – важно не то, что ты позаимствовал, а то, что ты с этим сотворил. Из этих подмеченных кусочков жизни я создаю свой мир. И он подлинный, потому что каждый его фрагмент когда-то отозвался в моей душе. И знаете что? В этом искусстве кражи моментов я, кажется, нашёл свой путь к свободе.

Едва последнее слово легло на экран, как объявили посадку на парижский рейс. Алекс захлопнул ноутбук, спрятал его в сумку и поспешил к нужному выходу.

Лексус

Лексус остановился у входа в офис Сандборга и вглядывался в огромный, во всю стену, рекламный щит с анонсом: «Лексус 20 декабря». Имя красовалось на щите огромными черными буквами, которые даже на расстоянии казались гигантскими.

Лексус подошел поближе, чтобы насладиться минутой славы, посмаковать прекрасный момент. Вдруг тело покрылось липкой испариной. Вместо рекламного щита перед Лексусом возвышалась могильная плита с высеченным на ней именем и датой смерти – двадцатое декабря 2022 года. «Что за идиотская шутка!» – Охваченный ужасом, Лексус попятился и оказался на дороге. Последнее, что он услышал, – резкий скрип тормозов. Лексус закричал и проснулся, горло пересохло от страха. На столе громко разрывался телефон.

– Ты спишь? – заговорила трубка голосом Фрейи.

– Уже нет, – тяжело выдохнул Лексус, унимая бешеный стук сердца.

– С тобой все в порядке?

– Да, сон странный приснился.

– И мне, – оживилась Фрейя. – Всю ночь снилось, что я опаздываю на первый урок. Открыла глаза, смотрю – на часах девять. Проспала. Сон вещий оказался. – Лексус молча слушал. Неприятный осадок сна никак не хотел рассеиваться. – Слушай, я забегала в студию за зонтом, забыла его вчера. А там какой-то чувак репетировал, нас перевели, что ли, куда-то?

– Какой чувак? – Лексус похолодел.

– Не знаю, помятый, неопрятный, будто его прямо с постели туда притащили.

Лексус резко нажал на отбой и набрал номер Петера Сандборга. На том конце долго не отвечали. Наконец раздался раздраженный голос продюсера:

– Алло?

– Я переведен в другую студию? – спросил Лексус, не здороваясь.

Саундборг помедлил пару секунд, затем спокойно произнёс:

– Мы решили на время приостановить твою программу.

– Как это? – опешил Лексус.

– До Нового года мы не будем этим заниматься.

– А Индия? А фестиваль?

– На фестиваль поедет другой музыкант. Комиссия так решила. У него больше опыта, программа готова. Мы вернемся к твоему проекту позже. А пока пиши новые песни. – Сандборг положил трубку.

Лексуса будто сшибли с ног. Петер Сандборг, похоже, разочаровался в нем и отказался от сотрудничества. Все мечты рухнули в одночасье. Лексус упустил свой шанс. Сандборг знал толк в талантах, среди его клиентов были лучшие музыканты. Если он решил отказаться от Лексуса, значит… Лексуса затошнило. «Нет, я не могу все так оставить. Нужно просто поговорить с Саундборгом, выяснить, что я делаю не так. Я все исправлю».

***

Старая винтовая лестница в баре «Gamla Krogen» вела на второй этаж, где располагались бильярдные столы. Её потёртые деревянные ступени поскрипывали под ногами посетителей. Медбрат Линус Йохансон спускался, пошатываясь и громко напевая.

– Эй ты, чего пялишься? – рявкнул он, заметив поднимающегося навстречу мужчину. – Прочь с дороги!

Тяжёлый запах перегара распространился в узком пространстве лестницы. Человек остался неподвижным, только холодно смотрел на пьяного. Медбрат, покачнувшись, вцепился трясущимися пальцами в кожаную куртку стоящего напротив.

– Ну что, урод? Все-таки напросился!

Посетитель попытался высвободиться, но медбрат практически повис на нём. Короткое резкое движение – и Йохансон отшатнулся. Его ноги, неуверенно балансировавшие на узкой ступеньке, потеряли опору. Глаза расширились от внезапного страха, руки беспомощно взметнулись в воздух.

Тело Йохансона покатилось тряпичной куклой вниз по крутым ступеням. Глухие удары эхом разносились по коридору бара. Когда оно наконец замерло у подножия лестницы, повисла оглушительная тишина.

Антуан

Антуан вышел от Мики и остановился возле подъезда. Зима преобразила все вокруг. Окна старинных зданий, как замерзшие глаза, смотрели на мир сквозь тонкий слой инея. Город под снегом выглядел уставшим, но красивым. Он словно на мгновение замер в хрупкой зимней тишине перед очередным дневным вихрем дел и забот.

Возле дверей булочной стоял фургон. Двое грузчиков, кутаясь в куртки, выгружали коробки с безалкогольными напитками. Пар от их дыхания смешивался с ночным морозным воздухом.

Антуан следил за этим обычным, но сегодня волнующим его зрелищем. Он поднял глаза на дом Микаэлы. «Дом-сэндвич, вот тебе и напитки», – он мысленно улыбнулся. Сэндвич. Надо же такое придумать.

Антуан медленно побрел к своему дому, унося с собой едва уловимый аромат ванили. Открыв дверь своей квартиры, Антуан обнаружил, что стрелки часов подошли к одиннадцати.

– Как так? – удивился он. – Я ведь полагал, ещё и восьми нет.

Он задумался. А действительно… У Микаэлы почему-то не прозвучала её восьмичасовая напоминалка. Это была неизменная часть ее жизни: каждый день ровно в восемь маленький звоночек тихо тренькал в глубине её квартиры. Этот звук невозможно было пропустить. Но сегодня его не было.

На сердце стало легко, и Антуан снова улыбнулся. Снег за окном всё падал и падал, укутывая улицы мягким покрывалом. Зима будто обещала, что впереди всё будет хорошо.

Лексус

Секретарша уже в сотый раз терпеливо объясняла Лексусу:

– Сожалею, но герр Саунборг не принимает никого без записи. У него расписан весь день.

– Послушайте, – уговаривал Лексус, – я не займу больше пяти минут.

Она посмотрела на него устало, но решимость в его глазах говорила, что он от своего не отступит. Секретарша поднялась и зашла в кабинет своего босса. После недолгого отсутствия она снова предстала перед Лексусом.

– Он уделит вам пять минут, когда они у него будут. Идите в переговорную и ждите.

Лексус хотел расцеловать ее, но вместо этого просто кивнул головой. Он поднялся на нужный этаж и медленно побрел к переговорной. Еще совсем недавно он прилетал сюда словно на крыльях. А теперь от этих воспоминаний в груди неприятно заныло.

Лексус поравнялся с дверью своей студии. На табло уже не светилось его имя. Теперь там красовалось имя «Грег». Осторожно приоткрыв дверь, Лексус увидел растрепанного парнишку. Тот раздраженно кричал на оператора и между криками жадно пил воду – явный признак похмелья. Рядом на сцене стоял целый ящик минералки.

Лексус никогда не позволял себе такого поведения. Неужели поэтому его место занял другой? Судьба больше любит тех, кто нарушает правила.

Оператор, проходя мимо, заметил Лексуса и как показалось ему, посмотрел с сочувствием. Мол, что поделать, место занято и ничего не поменять. Но Лексуса не интересовало ни место Грега, ни место кого-нибудь еще, ему нужно было его собственное место. Он хотел работать. Хотел творить. А его подстрелили, не дав расправить крылья.

Лексус прождал в переговорной почти весь день и уже собирался снова спуститься к секретарше, думая, что про него забыли, но в этот момент вошел Сандборг.

– Тебе что-то нужно? – спросил он равнодушно, глядя сквозь Лексуса.

– Да! – Лексус вскочил. – Я хочу понять, что пошло не так, чтобы исправить ошибки. Мне очень важно ваше мнение. Я докажу, я справлюсь, у меня все получится. Герр Саундборг, «Sunburn» – это моя мечта, покажу, на что способен, вы не пожалеете, – горячо умолял музыкант.

Но ни один мускул не дрогнул на лице у продюсера.

– Ты спрашиваешь, что у тебя не так? – с нескрываемым раздражением начал он. – Так слушай. Твои выступления – это самодеятельность, и сам ты дилетант. Твоим песням нужна доработка, в первозданном виде они ниже всякой критики. Ты меняешь стили как перчатки – то в индийских нарядах поёшь, то в перьях. Какой образ ты хочешь создать? Кто ты, Лексус? А твои танцы?.. – Он устало вздохнул. – Это отдельная тема для обсуждения, на которую у меня абсолютно нет времени. – Он демонстративно взглянул на часы. – Лексус, ты еще слишком сырой материал. Над тобой еще работать и работать. А для этого нужно время, которого у нас, увы, нет.

– Да, но вы же сами говорили… – окончательно сбитый с толку, Лексус не мог подобрать слов. Было очевидно, что Саундборг уже всё решил и не отступит. Он поманил Лексуса наверх лакомым куском, а потом беспощадно сбросил вниз. Досада и гнев сдавили горло. Руки непроизвольно сжались в кулаки.

В комнату заглянула секретарша.

– Вас ждут, – сообщила она. Саундборг вышел, не оглядываясь.

«Все это происходит не со мной, – подумал Лексус. – Мне все это мерещится. Еще вчера я был подающим большие надежды музыкантом, а теперь – заблудший самозванец».

Всю ночь Лексус не спал, решая, что же теперь делать и как жить дальше. Люди снова ломали его, внушали, что он ни на что не пригодный. Но Лексус и не думал сдаваться. «Как бы не так, – с ненавистью шептал он, – вы еще очень сильно пожалеете об этом».

На следующий день Фрейя разузнала о Греге Апкарьяне. Он оказался сыном одного из самых богатых людей Швеции, который взял на себя затраты на фестиваль. Лексус ухмыльнулся: «Значит, Саундборга купили. А расплатой за это стал мой несостоявшийся успех, ненаступившая слава и разбитая вдребезги мечта.

Но не это мучило Лексуса, его остро задело то, как его заживо похоронили. Даже не потрудившись сыграть на похоронах траурный марш.

***

Из окна поезда я смотрел на пустую платформу. – Алекс вдохновенно стучал по клавишам ноутбука. – Она сняла туфли и шла босиком по желтой предупредительной полосе, балансируя как канатоходец. Я прижался к стеклу, не понимая, почему вдруг стало трудно дышать.

Состав пронесся мимо, поток воздуха взметнул её волосы. На миг наши глаза встретились, и я увидел в них свободу. Что-то дрогнуло внутри – будто треснуло стекло, за которым я так долго прятался. И теперь я не мог перестать думать: бывают ли случайные встречи? Или каждая из них – возможность изменить свой путь, нужно только решиться сойти с привычной колеи?

Поезд Париж-Женева прибыл на женевский вокзал Карнавен. Алекс закрыл ноутбук и убрал его в дорожную сумку. План был прост: заселиться в отель, переодеться и присоединиться к Лоле и Пегги у стилиста Джонни, обещавшего феерическое преображение Пегги. Алекс взялся заснять всё для социальных сетей. Целый месяц Джонни работал над новым образом Пегги, пока Лола, помогая подруге, попутно обновляла и свой гардероб. Сегодня настал день икс – Пегги должна переродится.

Такси домчало Алекса до отеля «Four Seasons». Швейцар услужливо распахнул дверь. Алекс поблагодарил его кивком и вошёл внутрь. В холле его встретил консьерж с неизменной широкой улыбкой. Вестибюль утопал в роскошных дизайнерских цветочных композициях из белых орхидей и нежно-розовых пионов. В воздухе витал тонкий аромат свежих цветов, смешанный с древесными нотками сандала – фирменный парфюм отеля.

– Как прошла поездка, месье Берг? – учтиво поинтересовался консьерж.

– Как одно мгновение – три с половиной часа пролетели незаметно.

– Ваш ключ, – служитель протянул карту. – Вас проводить?

– Спасибо, я тут как дома.

– Позвольте забронировать для вас столик на ужин? – консьерж сделал приглашающий жест в сторону своей стойки.

– Не сегодня, – Алекс покачал головой. – У нас съёмки, думаю, затянутся допоздна. – Он достал из кармана купюру и, пожимая руку консьержу, незаметно передал её. – Спасибо, Николя. Если что-то понадобится, я позвоню.

Консьерж изобразил легкое смущение, убирая купюру в карман жилета.

– Всегда к вашим услугам, месье Берг, – произнёс он с легкой улыбкой и вернулся за стойку.

В студии Алекса встретил радостный возглас Лолы:

– Алекс, мы тут! – Она помахала рукой и кинулась ему навстречу. Стройная, высокая, с рассыпанными по плечам золотистыми волосами, девушка была чудо как хороша.

– Как поживаешь, моя Ло? – Он обнял её и нежно поцеловал.

– Хорошее слово – «поживаю». Именно поживаю, а не живу… – она артистично закатила глаза. – Всё из-за Пегги…

– Что-то случилось? – с улыбкой спросил он, прекрасно зная ответ.

– К слову, она немного расстроена.

– Удивительно, – его улыбка стала ещё шире.

Лола легонько стукнула его по руке:

– Издеваешься!

– Лола, где модель? Я готов! – окликнул их фотограф Джером, приятель Лолы. Заметив Алекса, он приветственно поднял руку. Алекс кивнул в ответ и тихо спросил:

– А он тут зачем?

– Пегги захотела фотосессию. Раз уж показ мод, пусть будет полный комплект.

– А где сама виновница торжества?

Не успела Лола ответить, как из примерочной прогремел грубоватый голос Пегги:

– Мне не нравится!

– Этот костюм просто создан для твоего типа фигуры! Жакет с баскойподчеркнёт талию… – увещевал Джонни.

– Какую талию? – фыркнула Пегги. – Я в нём как колбаса в перевязке! И рукава жмут!

– Я же говорила – она немного расстроена, – прошептала Лола.

– Я бы назвал это явным преуменьшением.

– Вдохни! – командовал дизайнер. – Нет, нет, глубже! Как ты собираешься произвести впечатление в мешковатом наряде? И вообще, современные девушки не горбятся. Они держат осанку. А теперь не двигайся, я попробую застегнуть замок…

– Не-ет! – отчаянно завопила Пегги. – Господи, да лучше я навсегда останусь одна!

В примерочной что-то с грохотом упало, послышалось тихое шипение и возня.

– Тогда примерь это, – теряя терпение, предложил Джонни. – Это платье-футляр тебя стройнит!

– Ага, как же, – огрызнулась Пегги. – Оно меня не стройнит, а душит.

– Необходима корректировка размера в области талии… – крикнул Джонни молоденькой ассистентке, стоявшей возле приоткрытой двери примерочной. Та быстро записала требования стилиста в блокнот.

– Это невозможно! – снова загремел голос Пегги. – В этой юбке-карандаш я не то что шагнуть – сесть не смогу! Как в ней на учёбу ездить? На руках, что ли?

– Клиентка выражает обеспокоенность функциональностью гардероба… – педантично диктовал стилист.

– Да при чём тут функциональность? Эти вещи мне малы!

– И кто виноват, что за этот месяц ты набрала четыре килограмма вместо того, чтобы сбросить обещанные пять? – вспылил Джонни.

– Думаешь, я не старалась?

– Живот не становится плоским от того, что на нём лежишь!

– Я, между прочим, в зал ходила! – плаксиво выкрикнула Пегги. – Купила абонемент! А моя инструктор оказалась такого же размера, как я. Я поняла – это безнадёжно.

– Пегги, примерь хотя бы этот синий комплект с запáхом, – не сдавался Джонни.

– Ох, запах тут точно будет… Моего пота, – проворчала Пегги.

Лола нетерпеливо постучала по дверце примерочной:

– Пегги, хватит уже там прятаться! Выходи давай!

Из-за двери донеслось приглушённое ворчание, и, наконец, Пегги сообщила, что готова. Алекс тут же направил на неё камеру. Лола заняла позицию в центре студии и с театральным пафосом провозгласила:

– А теперь – внимание! Очередное чудесное преображение от студии Джонни Риверса! Встречайте новую Пегги!

Дверь примерочной приоткрылась, и оттуда показалась Пегги в облегающем чёрном платье. Немыслимые шпильки добавляли ещё роста к её метру семидесяти восьми, а с таким количеством макияжа её сейчас вряд ли узнала бы даже собственная мама.

– Ой, у нас что, свет вырубили? – Пегги неестественно широко распахнула глаза. – А, нет, это мои новые ресницы устроили персональное солнечное затмение. Прямо как в фильмах ужасов, знаете, когда жертва в последний раз открывает глаза перед тем, как её настигает монстр? Вот прям один в один. – Пегги робко сделала первый шаг, и её лицо покраснело: – Так… – пыхтела она. – Помните тот момент из «Бэмби», когда олененок впервые встаёт на ножки? – Она опасно покачнулась. – Я сейчас точь-в-точь как он, только в сто раз менее грациозно. И, что обидно, без милых лесных зверушек, готовых подхватить меня в любой момент.

Лола поддержала подругу за локоть, помогая ей пройтись по студии. Разглядывая своё отражение, Пегги состроила страдальческую мину: – А это платье… – Она попыталась глубоко вдохнуть. – Я наконец-то поняла, почему манекенщицы всегда такие худые и почему они никогда не улыбаются. – Пегги осторожно опустилась на велюровый пуф. – Кажется, я только что рассталась со способностью нагибаться. И чихать. И, возможно, дышать… Но зато какая фигура!

– Потрясающе! – воскликнула Лола. В её улыбке читалось беспокойство. – Пегги, может, поделишься советом с нашими подписчиками?

– О, конечно! – Пегги поднялась и подмигнула в камеру, чуть не потеряв равновесие. – Если вам кажется, что пора что-то менять в жизни – начните с ресниц! По крайней мере, их всегда можно отклеить.

***

Из здания Саундборга вышли последние работники. Охранник закрыл дверь, погасил свет и, включив сигнализацию, закрылся в комнате видеонаблюдения. Шесть этажей погрузились в темноту, в помещении, где ежедневно происходили записи и гремела музыка воцарилась тишина.

Внезапно темный коридор пронзил луч телефонного фонарика, освещая путь к широкой двойной двери. Свет на мгновение выхватил из тьмы табличку с надписью «Грег» и скользнул внутрь.

***

– Чёрт возьми, поскорее бы уж выйти замуж! – Пегги с досадой воткнула вилку в спагетти. – Невыносимо вечно придуриваться и не делать того, что хочешь.

Вечер в «Шез Филипп» разворачивался по знакомому сценарию. Пегги, как всегда, стала центром внимания – её пронзительный смех разносился по залу, она громко приветствовала знакомых, пока Джонни, подтрунивая над ней, то и дело подливал шампанское в её бокал.

Лола и Алекс наперебой подбадривали её, восхищаясь нарядом, но стилист продолжал придирчиво осматривать свою протеже. Не выдержав критического взгляда Джонни, Пегги развернулась к нему:

– Хватит! Достало притворяться, будто я клюю как птичка! Достало ходить, будто палку проглотила, когда хочется нормально двигаться! – она звонко поставила бокал на стол. – И делать вид, будто у меня голова кружится от бокала вина, хотя могу перепить любого пьянчугу! – Она перевела дыхание. – А эти восторженные «Как изумительно!» в ответ на чушь от какого-нибудь олуха, у которого мозгов вдвое меньше, чем у меня! И вечно изображать круглую дуру, чтобы мужикам было приятно просвещать меня и чувствовать себя умниками! Я хочу оставаться собой! Сохранить свою индивидуальность! – заключила она, сминая салфетку.

Джонни медленно опустил бокал и посмотрел на её руки:

– Для начала неплохо было бы эту индивидуальность иметь. Если только она не в отсутствии маникюра. – Он поморщился. – Как вообще можно рассчитывать произвести впечатление с такими обломками? В карманах руки держать?

– Да кто на это смотрит? – огрызнулась Пегги.

– В прошлый раз было «надену длинные рукава», до этого «там будет темно», а ещё раньше – «буду держать руки под столом», – передразнил дизайнер. – Уверенная в себе женщина всегда безупречна, даже если собралась в поход!

– Пусть смотрят мне в глаза! – Пегги демонстративно хлопнула тяжёлыми ресницами, откидываясь на спинку стула.

– Господи, дай мне терпения! – простонал Джонни.

Алекс и Лола, улыбаясь, переглянулись. Воспользовавшись паузой в перепалке, Алекс негромко обратился к Лоле:

– Кстати, через две недели Амазон устраивает благотворительный банкет в Женеве. Составишь компанию?

– Пегги, слышишь? – тут же оживилась Лола, хватаясь за возможность разрядить обстановку. – Нас на банкет зовут! Вот где мы повторим попытку перевоплощения. Все заснимем. После неё Пьер у тебя в кармане. – Алекс промолчал, а Лола запоздало спохватилась: – Они ведь не будут против?

– Думаю, что нет, – пожал плечами Алекс.

– Да, сегодня с перевоплощением не сложилось, – вздохнул Джонни, – но к банкету будем во всеоружии. Правда, Пегги?

Пегги безучастно ковыряла в тарелке, словно не слыша их разговора.

– Похоже, эта идея ей не по душе, – заметил Алекс, наблюдая за Пегги.

– Да идите вы со своими идеями! – внезапно взорвалась она. – За весь месяц Пьер так и не позвонил!

– Пегги, ты всё правильно сделала, – Алекс старался говорить умиротворяюще.

– Знаешь что! – она резко развернулась к нему. – Прибереги свои советы для другой дурочки. Я послушалась тебя и осталась ни с чем! Я всё слишком затянула. Если бы позвонила ему раньше, сейчас он бы уже привык ко мне. – Она покачала головой, закрыв глаза. – Боже мой! Всю жизнь со мной так. Вечно получаю пинки под зад!

Словно в ответ на её слова, к их столику подошёл элегантно одетый молодой человек. Он пожал руку Алексу, вежливо поздоровался с остальными и отошел, оставив за собой шлейф дорогого парфюма.

– Ничего себе красавчик! – присвистнула Пегги, мгновенно забыв о своих горестях. – Кто это?

– Ник Лауренс.

– И кто этот Ник Лауренс? – она подалась вперед, не сводя глаз с удаляющейся фигуры.

– Владелец одного из лучших домов моделей в Нью-Йорке. – Джонни даже не пытался скрыть волнение. – Безумно богат. И такой вкус! Алекс, откуда ты его знаешь?

– Я писал о нём когда-то, – небрежно бросил Алекс.

– Познакомь меня с ним сейчас же! – потребовала Пегги, забыв о недоеденных спагетти.

– Я думал, ты влюблена… – Алекс сыграл удивлённого простака.

– С такими деньгами полюбить его будет нетрудно, – отрезала она.

– Пегги, это слишком вульгарно, – поморщился Джонни. – Хотя да, женщины материальнее мужчин. Мы делаем из любви что-то возвышенное, а они… – Он снова уставился на её руки. – Я лично провожу тебя в салон, пока ты не сбежала как подросток.

– Почему ты не ешь? – Лола указала взглядом на нетронутую порцию Пегги.

– Я не могу есть спагетти в этом костюме. Он настолько узкий, что, если я вдохну поглубже, пуговицы станут оружием массового поражения, – проворчала Пегги и решительно оттолкнула тарелку: – Хватит! Не могу больше ждать! – Она выхватила телефон из сумочки. – Я позвоню Пьеру прямо сейчас и пожелаю спокойной ночи… Пусть увидит меня во сне!

– Пегги! Ни в коем случае! – всполошилась Лола. – Сейчас уже поздно. Ты разбудишь его!

В этот момент телефон в её руках неожиданно ожил. На экране высветилось: «Пьер».

***

Что взрослым кажется хаосом, для школьников – волшебный карнавал. Актовый зал на первом этаже школы преобразился к Хэллоуину до неузнаваемости. Старшеклассники превратили его в настоящий замок Дракулы. Они задекорировали стены паутиной и завесили их самодельными плакатами с мрачными фресками, стилизованными под готику, в центре которых мерцали зловещие глаза пауков. Внутри огромных тыкв с вырезанными угрожающими гримасами сияли свечи, создавая мистическую атмосферу. Столы, покрытые черными скатертями, были уставлены безалкогольными напитками, но под столами прятались и бутылки кое с чем покрепче. Музыка гремела, молодежь, переодетая ведьмами, вампирами и призраками, отрывалась, позабыв о школьных проблемах.

Эрик и Фрейя стояли в вестибюле и уже больше часа ждали Лексуса. Фрейя переминалась с ноги на ногу. Она отказывалась садиться на стул, опасаясь помять свою короткую черную юбку из органзы. Эрик в костюме Чумного доктора вынужденно стоял рядом.

– Может, зайдем уже в зал, – осторожно предложил он. – Почти восемь. Он наверняка уже не явится.

– Нет, будем ждать здесь, – строго сказала Фрейя. – Если мы зайдем внутрь, он нас там не найдет. Разве ты не видишь, сколько народу?

На самом деле Фрейя загадала, если они останутся стоять тут, Лексус обязательно появится, а если зайдут без него, то он не придет. Она снова набрала его номер. Вне зоны доступа.

К девяти часам Фрейя уже названивала Лексусу каждые пять минут. Она нервно ходила по холлу, а Эрик украдкой поглядывал на ее изящные ноги.

– Слушай, – не выдержал он, – Лексус не придет. Ему сейчас очень фигово. Было бы странно, если после всего, что с ним произошло, он захотел бы повеселиться.

– Он бы меня предупредил, – упрямо возразила Фрейя. – С ним точно что-то случилось, – мрачно озвучила она свои опасения. – Пошли к нему, ну к черту эту вечеринку.

Эрик тяжело вздохнул и двинулся за Фрейей к выходу, снимая белый колпак. Дверь распахнулась, и на пороге появился запыхавшийся Лексус в роскошном атласном костюме Дьявола, с гитарой на плече.

– Это ты? – не поверила глазам Фрейя.

– Это я, – подтвердил он. – Я – Воланд.

– Воланд? – удивленно уточнила Фрейя.

– Да, он мне нравится больше, чем Мастер. Крутой роман, я его на той неделе дочитал.

– А гитара зачем?

– Так мы ж на бал.

– Ну да, – улыбнулась она.

Лицо Лексуса осунулось, он выглядел усталым и взъерошенным, как путник, блуждавший в густом лесу и наконец нашедший дорогу. У Фрейи поднялось настроение. Она скинула кожаную куртку и осталась в коротком топике, сверкнув бриллиантовой искоркой на пупке, расправила пышную юбку и залетела в зал. Эрик онемел, он не мог глаз оторвать от Фрейи.

В зале царило веселье с налетом таинственности и мистицизма. Танцевальная площадка была заполнена мрачными персонажами, движущимися в такт ритмичной музыке, а бармен смешивал необычные коктейли с загадочными названиями. Подвыпивший Эрик принялся ухаживать за Фрейей. Ей было смешно, но приятно: раз кто-то ухаживает, значит, не все так плохо.

Один из одноклассников Фрейи узнал Лексуса и вытащил его на сцену. Лексус не возражал. С тех пор как он начал давать концерты, люди нередко узнавали его на улице. Школьники окружили его, многие из них были пользователями «Мюзикинтернациональ». А некоторые оказались подписчиками самого Лексуса. Они с обожанием смотрели на своего кумира, не отрывая глаз. Лексус запел, и все стали подпевать. Они знали его песни, они любили его и не скрывали этого.

В перерыве между песнями Лексус танцевал с Фрейей. Одноклассники смотрели на неё с удивлением и завистью.

Козлина тоже ошивался рядом, поедая Лексуса глазами фанатика и заискивая перед Фрейей. Под конец вечера он даже попросил у Лексуса автограф. Фрейя смотрела и не могла поверить: «Неужели из-за этого ничтожества она столько страдала? Хотя при чём тут он? Она сама выдумала любовь, в которой он её бросил». Фрейя давно не ощущала себя такой свободной.

Ульрика, подруга Фрейи одиноко стояла в углу. Лексус оценивающе оглядел её: чрезмерно накрашенная и растерянная, коротком в чёрном платье, не прикрывающем крупные как блюдца колени. На голове у Ульрики нелепо торчала корона.

– Мне больше не наливай, у меня что-то с ногами, – попросила Эрика разгорячённая Фрейя.

– Что, раздвигаются? – понимающе кивнул нетрезвый Лексус.

– Нет, подкашиваются.

– А ты классно танцуешь, – сделал ей комплимент Эрик.

– Не старайся, я знаю, что танцую плохо.

– Зато ржачно, – снова пьяно влез Лексус и громко засмеялся.

Из толпы показался Козлина и вытащил Фрейю на танцпол. Лексус и Эрик смотрели, как эта парочка дергается, то и дело выбиваясь из ритма.

– Я, кажется, влюбился, – признался Эрик.

– Хорошенько подумай, – посоветовал Лексус. – Может, ты просто трахаться хочешь?

Эрик послушно задумался.

– А что теперь делать?

– Для начала избавься от этого Козлины, – Лексус ткнул пальцем в сторону танцпола. – Потом проводи её до дома, поцелуй… А если дойдёт до «этого», нормальный саундтрек подбери.

Смех и музыка переполняли актовый зал. В этом мрачном антураже все чувствовали себя легко и приятно. Беспечное счастье молодости витало в воздухе и дышалось им легко и приятно. Разошлись поздно.

***

Лола вышла из ванной в пушистом гостиничном халате.

– Ну что, мы сегодня славно повеселились… – она растягивала слова и довольно хихикала.

– Один из лучших вечеров в моей жизни, – не отрывая взгляда от экрана ноутбука, удовлетворенно кивнул Алекс. Он сидел в одних трусах, с профессиональным интересом рассматривая фотографии картин на экране. Судя по лукавому прищуру Лолы, вид Алекса её забавлял.

– Что там у тебя такое? – спросила она, обняв его и заглянув через плечо. Его обдало свежим ароматом её шампуня. – Ого, интересные работы! – она села Алексу на колени. – Дай-ка взгляну, вдруг что-то для моей галереи присмотрю: Микаэла Юзефсон, шведская художница, – прочла она. – Что, очередная восходящая звезда, которую ты собираешься представить миру?

– Эта, увы, не взойдет.

– Почему?

– Времени у нее нет. Болезнь хрустального человека.

– Жаль, работы необычные, – задумчиво произнесла Лола. – Как ты на неё вышел?

– Не я. Антуан. Это его девушка.

– Боже, он у тебя … – Она помолчала, теребя сережку в ухе. – Представляю, как ему тяжело. Вот она, настоящая любовь – такие страдания!

– Мы почему-то всегда измеряем любовь уровнем страдания, – задумчиво произнес Алекс. Его пальцы легко скользили по спине Лолы. – А по мне, здоровая любовь – это про то, насколько ты счастлив.

– А он с ней несчастлив?

– Трудно быть счастливым, когда твоя любимая умирает.

Алекс закрыл ноутбук и притянул девушку к себе, осторожно целуя.

– Слушай, а из того, что ты сегодня отснял, можно собрать ролик для Пегги?

– Надо посмотреть.

– Как думаешь, почему Пегги не ответила Пьеру? – Лола нежно провела ногтем по шее Алекса.

– Не знаю, думаю триумфа она не испытала. Теперь Пегги знает – всегда найдется какая-нибудь Милли или Мегги, чтобы омрачить её счастье… Но есть и плюс, всякий раз это будет все менее болезненно. А потом и вовсе не останется ничего – ни боли, ни любви.

Лола тихо вздохнула.

– Жаль, что он всё испортил. Было же так хорошо.

– В любви всегда согласие и лад, но букву зачеркнуть – и выйдет ад! Лопе де Вега. Пошли спать, это был долгий вечер. Раздевайтесь, девушка, – велел Алекс с докторской интонацией.

– Ой, я такая стеснительная! – игриво заупрямилась Лола, в её голосе зазвучали бархатные нотки. – Не могли бы вы осматривать меня при выключенном свете?

– Конечно, —Алекс протянул руку и щелкнул выключателем. Комната погрузилась в темноту.

– Но я не вижу, куда положить одежду… – шепот Лолы едва слышался.

– Кладите на стул, рядом с моими брюками…

Они оба рассмеялись. Махровый халат упал с мягким шорохом.

***

В детстве мне казалось, что мечты похожи на воздушные шары – яркие, манящие, но такие неуловимые. Теперь я вижу иначе: мечты – это не то, что витает в облаках. Они прорастают сквозь трещины в броне наших привычных убеждений.

Мечты – это не красивые картинки будущего, а та неуловимая суть, которая ведёт нас вопреки логике и здравому смыслу. Настоящая свобода не в том, чтобы достичь желаемого, а в способности отпустить всё, что мешает дышать полной грудью.

Вчера я выбросил ежедневник с расписанными на год вперёд планами. Странное чувство – будто выпустил из клетки птицу, которую сам же и поймал. Интересно, куда она теперь полетит?

Алекс сидел на краю кровати и печатал, сгорбившись над ноутбуком, будто боялся, что его вот-вот застанут за постыдным занятием. Стук клавиш разбудил Лолу. Она приоткрыла глаза и сонно пробормотала:

– Алекс, ты уже встал? Который час?

Он оторвался от экрана, положил ноутбук на пол и, откинув покрывало, привлек Лолу к себе. Время растворилось в томной утренней неге. За окном шумел пробуждающийся город.

– Ты все время работаешь. Неужели тебе это не надоедает? – Голова Лолы все ещё расслаблено лежала на груди Алекса, но мыслями они оба уже были готовы погрузиться в дневные заботы.

– Знаешь, я и сам недавно начал серьёзно задаваться этим вопросом, – Алекс осторожно отвел прядь шелковистых волос девушки от своего лица. – Хочу ли я продолжать писать статьи, вести блог?.. Я вдруг понял, что вообще ничего не знаю наверняка. Знаю только одно – не хочу жить по шаблону. – Он помолчал, собираясь с мыслями. – Видишь ли, я никогда и не хотел становиться блогером. Я мечтал о писательстве. А потом пришёл успех, деньги… Затянуло, а я и не заметил. Сейчас что-то внутри требует перемен. Я хочу написать книгу. И да, я вполне отдаю себе отчет, что впереди слишком много неопределенного.

– А в твоей книге будет обо мне? – голос Лолы звучал заискивающе.

– О тебе нужно писать отдельную книгу. Я мог бы в каждой строчке говорить о том, как ты прекрасна. – Он нежно погладил её волосы.

Лола прижалась к Алексу.

Их уединение нарушил стук в дверь. Официант вкатил десертный столик с завтраком. Алекс накинул халат и вышел подписать чек. Лола бросила взгляд в окно. День опять, похоже, выдался серый. Внизу, на улице, мужчина боролся с порывами ветра, удерживая капюшон, девушка на остановке переминалась с ноги на ногу, кутаясь в тонкий шарф. Глядя на них, Лола почувствовала прилив нежности и щемящей жалости – эти люди и не подозревали, какое оно – настоящее счастье.

«Милые мои, – думала она. – Для вас это просто хмурое утро, а для меня – самый счастливый день. Здесь, в этом номере, находится самый замечательный человек на свете. И он принадлежит мне!»

Лексус

В дверь позвонили, как только Лексус уселся завтракать. Он недовольно поморщился, поставил кружку на стол и пошёл открывать.

Фрейя залетела в коридор словно фурия. Она была в черной водолазке и короткой потертой джинсовой юбке. На плече у девушки висела школьная сумка, в руках она держала черную кожаную курточку.

– Вот скажи, зачем тебе телефон, – накинулась Фрейя на Лексуса, – если он у тебя все время отключен?

– За последнее время он не принес ни одной хорошей новости, – спокойно ответил Лексус, наливая девушке кофе и придвигая стул. – Что там у тебя?

– У меня? Это у тебя. Тебя все утро разыскивает Петер Саундборг. Он даже мне позвонил.

– Сам лично?

– Именно. Сказал, если я тебя увижу, передать, что он тебя ждёт.

– А больше ничего не сказал? – Лексус отхлебнул горячего кофе.

– Н-нет… – На лице Фрейи отразилось сомнение.

– Интересно, что ему еще понадобилось, он мне вроде все уже сказал, —криво улыбнулся Лексус. – А ты что, опять школу прогуливаешь? – Он внезапно переключился на Фрейю. – Они же тебе испытательный срок дали. А ты что творишь?

– Да пошел ты! Несешься ради него как угорелая, а он мне нотации читает. У меня нет сегодня первого урока. А чтобы не опоздать на второй, мне надо прямо сейчас уйти. Так что чао, па!

Она выпорхнула из кухни, и секундой позже хлопнула входная дверь. «Стихийное бедствие, а не девчонка, – подумал Лексус. – Она, интересно, в детстве в куклы играла? Сдается мне, что скорее с мальчишками по дворам гоняла и из трубочки пульками плевалась».

Лексус вылил в раковину нетронутый Фрейей кофе, тщательно вымыл посуду и только после этого взялся за телефон. Там он обнаружил шестьдесят восемь пропущенных звонков, большинство из них были от Фрейи, но тринадцать раз звонили из офиса Петера Саундборга. На автоответчике слезный голос секретарши просил Лексуса срочно зайти.

«Черт с вами! Еще одни помои, вылитые на меня, я как-нибудь переживу». – Лексус схватил пачку сигарет со стола и вышел из дома.

В офисе Саундборга творилось невероятное. В приемной сидели полицейские. Секретарша, бледная как лист бумаги, металась от одной двери к другой. Увидев Лексуса, она чуть не лишилась чувств.

– Слава богу, вы здесь. Пожалуйста, заходите, он ждет вас с самого утра.

Ничего не понимающий Лексус толкнул белую пластиковую дверь.

Саундборг, казалось, постарел на несколько лет после их последней встречи – с позавчера. Голубые глаза ввалились и посерели, лицо осунулось, на коже проступили глубокие морщины.

– Твои репетиции начинаются в восемь утра, а сейчас почти полдень, – зашипел он. – Я же говорил тебе, что не переношу опозданий.

– Мои… Что? – Лексус изумленно уставился на продюсера.

– Ты к тому же еще и оглох. Вся команда ждет тебя на площадке. Быстро в студию. До фестиваля времени в обрез.

Лексус почувствовал, как у него отвисла челюсть.

– Но вы же мне сказали, что я не еду, мой проект заморожен… – он умолк на середине фразы, уже и сам не уверенный в том, о чем говорит.

– Как? Разве тебе не звонила София? – Раздражение Саундборга нарастало. Лексус пожал плечами. – Курица, а не секретарша. Все приходится делать самому! Ты снова включен в график. Приступай к репетициям.

По телу Лексуса побежали мурашки восторга. После отчаяния последних дней жизнь возвращалась к нему, наполняя душу ликованием. «Какое счастье, что Саундборг не продался, – думал Лексус. – Продюсер точно знает: есть нечто такое, чего не купишь за деньги. Талант, про который он говорил».

– После обеда к тебе зайдет Майк Нильсон, – вспомнил Саундборг. – Нам повезло, он согласился создать тебе образ.

– Но у меня уже есть стилист…

– Ты про эту? – Продюсер поморщился как от зубной боли. – Только не начинай. Все, иди работай и не теряй ни минуты, дел невпроворот.

Лексус кивнул и направился к выходу.

– А этот другой, как его там, Грег? – остановился он на полдороги. – С ним что?

– Этот идиот вне игры. Он с утра вместо минералки выпил метиловый спирт. Хорошо жив остался, но петь он больше не сможет и вряд ли заговорит.

– Спирт? – еле слышно переспросил Лексус.

– Да. Какой-то идиот принес его в студию. А Грег с похмелья отхлебнул, не разобравшись. Ты что, не видел, сколько полицейских в здании? Выясняют, как так вышло. В любом случае Грег в прошлом, теперь твой выход, покажи им всем, на что ты способен.

Вот, оказывается, в чем дело! Лексус вышел в приёмную. Услышанное не вмещалось в голове.

Сначала вылетел Лексус, теперь – Грег, потом вылетит еще кто-то, а быть может, опять Лексус, и так без конца по кругу.

Потрясенный, он вдруг понял, что для Саундборга все они марионетки и ему на них глубоко наплевать. Лексуса передернуло.

Стало трудно дышать. Вот и сейчас продюсер ни о чем его не спрашивал, не выказал ни грамма сожаления за то, что так гнусно с ним поступил. Он просто приказывал, что делать. Саундборг – великий недочеловек. Он едва смотрит на Лексуса, чувствуя безграничную власть над ним. Вот он держит его у себя на ладони, как мошку, и может, если захочет, оборвать крылья и лапки, или раздавить, и ему за это ничего не будет. Лексус почувствовал, как закипает.

«Ах ты, кузнечик хренов! – мысленно выругался Лексус, наконец-то поняв, кого именно ему напоминает Саунборг.– Плохо ты меня знаешь. Я, Лексус, в гробу видал и тебя, и всю твою кузницу звезд». Он ухмыльнулся и направился к выходу.

Покинув здание, Лексус оказался на широком оживленном перекрестке и остановился. Куда теперь? Он не знал. В груди разливалось непривычное чувство свободы – он был волен идти на все четыре стороны. Мимо спешили прохожие, проносились машины, а он стоял, вдыхая прохладный воздух, и вглядывался в каждое направление, открывавшееся перед ним. У него больше ничего не было. Ни репетиций, ни Тора с Саундборгом, ни злости. У него не было больше мечты. Его жизнь сейчас походила на замерзшие осенние листья. Ветер кружил их в воздухе, то подхватывал в вихре и уносил в небеса, то бросал на землю, то капризно гонял из стороны в сторону, то осторожно касался, заигрывая.

– И чем ты будешь заниматься? – спросила Фрейя, когда Лексус рассказал ей о том, что произошло. – Ты же не можешь без музыки.

– Не знаю. – Он смотрел в сторону, медленно выпуская сигаретный дым. – Буду играть в барах, собирать концерты, по миру прокачусь. Всегда хотел попутешествовать. Музыка – это мое, а шоу-бизнес – нет. Знаешь, я даже пугаюсь, когда меня узнают на улице. Уставятся, таращат глаза, как будто привидение увидели. А еще больше пугаюсь, когда не узнают, думаю: «Эй, вы куда смотрите? Вот я!» Короче, сплошной стресс. Ну а если надоест музыка, я готов сменить профессию.

– На какую?

– Может, плотником стану. Мама советовала.

– Это серьезная перемена, а перемена – всегда разгром. А как ты думаешь, в чем смысл жизни? – Фрейя испытующе смотрела на Лексуса.

– Какой еще смысл? – насторожился Лексус, ожидая подвоха.

– Каждый человек должен искать смысл жизни. Знать, для чего живёт, хотеть чего-то, – снисходительно разъяснила она.

– И чего хочешь ты? – с легким сарказмом поинтересовался Лексус.

– Наверное, стать дизайнером. Вот закончу школу и в Констфак учиться пойду. Мама говорит, оттуда много известных дизайнеров вышло. А пока буду работать над своим брендом, я ему даже уже название придумала.

– Да ну! Какое?

– Фрейя Рейн.

– Рейн? Дождь?

– Дождь, – повторила Фрейя, глядя на удивленное лицо Лексуса. – С ним умирать не хочется, – пояснила она. Лексус задумался. – Кстати, я начала работать над своей первой коллекцией, к рождеству, думаю, будет готова. Придешь?

– Куда?

– Эрик сказал, что я могу устроить показ в «Ван Гоге». Он теперь мой парень.

– Кто, Ван Гог?

– Эрик, – Фрейя глянула на Лексуса как на придурка.

– А как же Козлина? – Лексус сделал вид, что удивлён.

– А зачем мне козел? – раздражённо вопросом на вопрос ответила Фрейя. – Лексус не нашелся что ответить и отвел взгляд. – Хотя, если подумать, все мужчины козлы. Эрик наверняка мне тоже изменит.

– Скорее всего, – согласился Лексус, прикуривая очередную сигарету, – это норма жизни. Чтобы не надоесть мужчине, женщина меняет платья, а чтобы не надоела женщина, мужчина меняет женщин. Народная мудрость, на стене в метро прочитал.

Фрейя, казалось, даже не расстроилась.

– А ты что больше всего на свете любишь? – спросила она.

Лексус озадачился.

– Наверное, все-таки мясные фрикадельки: лук, поджаренный до золотистой корочки, немного сливок, пряности и легкая панировка. Бабушка хорошо их готовила.

– Ой, я тоже их люблю, – улыбнулась Фрейя. – Только я не об этом. Не о еде.

– Ну тогда музыку, – легко определился Лексус.

– Тоже не то, – запротестовала Фрейя. – Музыка не может человека сделать счастливым, так же, как и еда.

Лексус никогда об этом не размышлял и растерялся:

– Ну не знаю. А счастье, по-твоему, это что?

– Как что? Когда тебе радостно, когда тебя любят, когда тебя кто-то где-то ждет. Счастье оно больше, чем музыка… Понимаешь?

Лексус не понимал, он искренне не представлял, что на свете может быть больше, чем музыка. Если все шло наперекосяк, он слушал хорошую песню, и она помогала. Под грустную – грустил, а под веселую пел.

– Может и так, – неопределённо сказал он. – Только я еще не готов променять свою музыку на вот это твоё «счастье».

Фрейя молча смотрела на экран. За ее спиной, в глубине квартиры, раздавался грохот и слышались оживленные голоса.

– Весело у тебя, – отметил Лексус.

– Да, не соскучишься.

– А чё это они?

– Решили что-нибудь поменять в жизни. Теперь мебель передвигают.

– Ну да, перемена – это всегда разгром. А еще говорят, что молодость – самое счастливое время.

– Это говорят старики, которые давно забыли, что это такое. Молодость —трагическое состояние, когда тебя никто не понимает, и сам ты не понимаешь, зачем живешь.

Фрейя замолчала надолго. Лексус поглядывал на неё сквозь сигаретную дымку, и ему казалось, что девушка просто забыла о нём.

– Я всегда думала, что ты станешь звездой, – неожиданно призналась она.

– С чего бы это вдруг? – смущаясь, пробубнил он.

– Есть в тебе что-то необычное. Свет, вроде северного сияния, так не объяснишь, – Фрейя снова углубилась в себя.

– Слушай, а ты сможешь придумать мне костюм? – Лексус, казалось, вспомнил, о чем то . – Только необычный, женский.

Фрейя моментально ожила. Лексус быстро изложил ей идею. Девушка минуту морщила лоб и шевелила губами.

– Сколько? – спросила она наконец.

– Десять крон.

Фрейя закатила глаза.

– Времени сколько?

– Пять дней.

– Думаю, что успею. – Она схватила блокнот и принялась рисовать.

Лексус курил и разглядывал Фрейю, словно видел ее в первый раз. Была тощая – стала тонкая, была диковатая – стала уверенная в себе. Лохмы причесала, косметики поубавила.

– А ты ничё так, симпатичная. – Лексус сам удивился новому звучанию своего голоса.

– Ну да, конечно, врёшь ты все. – Она отложила набросок и театрально нахмурилась.

– И почему, когда говоришь правду, тебе никто не верит?

Фрейя слабо улыбнулась. И вдруг спросила:

– Я что, тебе нравлюсь?

Лексус оторопел. Больше ни один человек на земле не вгонял его в ступор, как это делала Фрейя.

– Да нет, я просто так сказал.

Девушка часто захлопала ресницами.

– А что, у тебя ко мне чувства? – спохватился он, глядя на ее напряженное лицо.

Фрейя помотала головой.

– Тогда что?

– Вот думаю, нам с тобой всё-таки кое-что удалось.

– Что?

– Доказать, что между парнем и девушкой бывает дружба.

– Выходит, бывает…

– Слушай, а ты правда в детстве муравьев ел? – Лексус сделал брезгливую гримасу. – Я так и знала. А я ела, они такие кисленькие.

– Фу, – поморщился Лексус.

– Я предупреждала, что странная.

– Странная? Сказала бы сразу: «Я долбанутая».

Где-то звучала музыка. Не быстрая и не медленная, не современная и не индийская, а другая, непонятная, но под неё хотелось петь.

***

Антуан проснулся позже обычного. Утро казалось долгим и вязким, будто сама реальность замедлила ход. Хотя Антуан и опаздывал в институт, он все же решил принять душ. Горячие струи обжигали кожу, прогоняя остатки сна.

Сквозь равномерный шум воды Антуан различил странный звук. Негромкий, приглушённый, словно кто-то открыл и закрыл дверь. Дыхание перехватило. Антуан резко выключил воду. Тишина. Холодная, настораживающая.

Проклятая паранойя! Он медленно обмотал полотенце вокруг бёдер и осторожно вышел из ванной. Оглядел спальню. Всё как обычно. Но беспокойство только усилилось.

– Опять моё идиотское воображение, – пробормотал он, успокаивая себя.

Воздух в квартире казался пропитанным чужим присутствием. Антуан вышел в коридор. Дверь заперта изнутри, цепочка на месте. Подошел к рабочему столу. Взгляд метнулся к ноутбуку, и кровь застыла в жилах. Пропала флешка с заметками и аудиозаписями встреч с Фру Юзефсон.

Антуан с лихорадочной быстротой натянул первое, что попалось под руку и стал стремительно открывать шкафчики, вытряхивать содержимое из карманов, заглядывать в углы. Флешка словно испарилась. К горлу подкатила тошнота. Желудок свело судорогой. Антуан порывисто втянул в легкие воздух.

– Боже, значит кто-то влез ко мне, пока я был в ванной. Только как? – он схватил непослушными пальцами бутылку воды с тумбочки и отпил несколько глотков. – Я никогда не узнаю, кто это был, ведь камеры не работали. – Хаотичные мысли стучали в висках. Кто мог знать о камерах? Кто мог знать, что он выключает их, будучи дома? Даже брат не знал об этом.

«Может, сам куда-то задевал флешку и забыл? – предположил Антуан. Мысль показалась нелепой, но он с надеждой ухватился за нее. – Нет, просто обманываю себя…» Он выскочил на кухню. Холодный свет резанул глаза. Антуан распахнул холодильник. Продукты на месте. Вор в этот раз обошел их стороной.

– И на том спасибо… – Горькая усмешка тут же сменилась яростью. – Какое к черту «спасибо»! – голос сорвался. – Тебе конец, идиот, конец! – Антуан в отчаянии швырнул бутылку в холодильник. Она отскочила, глухо ударилась об пол и откатилась под стол. Антуан кое-как накинул пуховик и выбежал на улицу.

Зимний воздух обрушился ледяной волной, но не принёс успокоения. В голове пульсировал один вопрос: «Кто?» Город, недавно казавшийся уютным и красивым, теперь выглядел враждебным и чужим. Антуан почти бежал, не замечая, как ноги опасно скользят по обледеневшим тротуарам.

Холод пробирал до костей, но прояснял мысли. Искрящаяся белизна снега и дневной свет ослепляли. Антуан тяжело дышал, ему казалось, что он ощущает тошнотворный запах собственного страха. Мысли метались, выстраивая цепочку подозрений. Кто мог знать о нем так много? Медбрат? Нет. Может, Алекс? Аспиранты? Кто-то из проекта? Список короткий, но никто в нём не казался способным на такое. И всё же кто-то зашел слишком далеко. Не думать. Просто бежать. Вдох. Выдох. Раз-два-три. Люди шарахались от него, но он не обращал на это внимание, только отсчитывал шаги. Вдох. Выдох. Раз-два-три.

Постепенно хаос в голове рассеялся. Каждая мысль теперь выстраивалась четко как формула. Кто-то проник в квартиру. Кто-то знал про камеры. Кто-то забрал флешку. Антуан резко остановился. Легкие горели, но в голове впервые за утро прояснилось. Нужно вернуться и проверить записи. Все записи. До последней секунды.

Антуан вошёл в квартиру и прислушался к царящей вокруг тишине. Быстрым взглядом обвёл комнату, убедился, что никого нет. Затем подошёл к столу и включил компьютер. В чёрном экране отразилось его напряжённое лицо. Задержав дыхание, Антуан открыл записи с камеры наблюдения.

– Начнем с последней недели, – пробормотал Антуан, осторожно прокручивая запись назад.

Голова гудела. Тот, кто проник в дом, явно бывал здесь раньше. Он хорошо знал здешний распорядок и систему безопасности. Возможно, оставил подслушивающее устройство, чтобы выбрать идеальный момент для вторжения. Только как он вошёл в квартиру? Может, через окно? Гость должен был попасть в объектив.

Понедельник, 8:32 Антуан вышел из дома. 22:27. Вернулся. Никаких посторонних движений. Вторник, среда, четверг – то же самое. Камера не зафиксировала ничего подозрительного. Челюсти сжались от напряжения.

Пятница, 8:03. Антуан вышел с папкой в коридор, вернулся в комнату, взял ключи и ушёл. Долгие часы экран показывал пустую комнату. И вдруг, в 16:27, на экране мелькнула тень. Антуан напрягся. Быстро отмотав запись, он прищурился, чтобы лучше разглядеть. Нет, ему не показалось. Тень двигалась по комнате. Её обладатель ловко укрывался от камеры, будто точно знал угол обзора. У Антуана вспотела спина, ладони стали липкими.

Тень мелькнула ещё раз, и на экране появился глаз. Огромный, сверлящий объектив взглядом. Антуан отпрянул, едва не опрокинув стул. Перевёл дыхание, осознавая увиденное. На экране появилась взлохмаченная голова и клочок меха. Звериного меха. «Это что?!» – сиплый голос едва пробился через спазм в горле. Сердце колотилось так, что, казалось, оно вот-вот сломает рёбра.

Фигура мелькнула в кадре ещё раз и пропала. Антуан сидел неподвижно, не в силах оторваться от экрана. Только указательный палец машинально крутил колёсико мышки.

Суббота – весь день тишина. Антуан решил, что больше ничего не увидит. Стало ясно, что преступник обнаружил камеру. Но кто он? Зачем приходил? Если бы Антуан не был ученным, он поверил бы, что к нему наведался оборотень.

В 21:07 на записи снова появилась тень. У Антуана засосало под ложечкой. На этот раз камера поймала руку. Человеческую. Антуан нажал на паузу. Пальцы слегка согнуты, мышечная ткань натянута, как будто хозяин руки напряжен. Антуан не мог оторвать взгляда от экрана. Дыхание сбилось. Рука исчезла из поля зрения, а спустя несколько минут в кадре появился силуэт мужчины. Он двигался спиной к камере, неторопливо, даже расслабленно, как будто находился у себя дома.

Силуэт скользнул к столу, открыл верхний ящик, осмотрел содержимое. Затем взял что-то небольшое, спрятал в карман и как ни в чём не бывало направился к окну. Постоял, всматриваясь в то, что находилось за стеклом. Его уверенность обескураживала Антуана. Злоумышленник явно не спешил и не боялся, что его поймают.

По затылку Антуана потёк пот. Мужчина на видео, так и не показав лица, шагнул в сторону гардеробной и скрылся за дверью. Незнакомец растворился в тени, оставив за собой холодную тишину. Гардеробная вдруг стала казаться живым существом, таящим в себе угрозу.

Антуан с трудом поднялся из-за стола. Вспомнил, как много раз спокойно заходил в свою гардеробную, ничего не подозревая. Теперь это место пугало до ужаса. Казалось, что из-за двери доносится тихий шорох. Антуан отступил назад. Позвоночник обожгло холодом.

– Там кто-то есть…

***

Алекс стоял у входа в «Лозанн Палас», где проходил благотворительный гала-вечер от Амазона. Он ждал Лолу и Пегги, рассеянно наблюдая за подъезжающими автомобилями. Среди череды машин его внимание привлек черный «Роллс-Ройс», плавно остановившийся прямо перед ним. Портье молниеносно распахнул дверь, и неожиданно из машины выпорхнула Лола. У Алекса перехватило дыхание. Она была ослепительна. Короткая меховая шубка небрежно распахнулась, открывая белое платье, расшитое мерцающим хрустальным бисером.

– Мне просто страшно, – прошептал Алекс, обнимая красавицу и вдыхая знакомый аромат.

– Не думала тебя напугать, – рассмеялась Лола.

– Это твой блеск – он сжигает меня дотла.

– Болтун, – улыбнулась она, явно довольная его реакцией. Алекс взял Лолу за руку и повёл к дверям, но она остановила его. – Подождем Пегги. Она сейчас подъедет.

– Две минуты, – отрезал Алекс. – Мы не будем ждать как в прошлый раз. У Пегги свой часовой пояс – она живет где-то между «сейчас подъеду» и «уже выхожу».

Словно в ответ на его слова, к отелю подкатило такси. Пегги не столько вышла, сколько выгрузила себя из машины. Она на мгновение застыла посреди двора, вдыхая свежий зимний воздух. Выглядела Пегги так, будто не вполне понимает, зачем она здесь.

– Пег! – радостно взмахнула рукой Лола.

Пегги заковыляла в их сторону широкими неуверенными шагами, явно не справляясь с высокими каблуками. Алекс отвел взгляд, не желая становиться свидетелем ее падения. Но Пегги благополучно добралась до них и тут же возмущенно сообщила, что Джонни заставлял ее переодеваться несколько раз.

– Ты классно выглядишь, – искренне отметила Лола.

«Браво, Джонни», – мысленно отметил Алекс, признавая, что образ определенно удался. Черный брючный костюм с шелковым топом, украшенным тонкой вышивкой, и элегантный плащ смотрелись безупречно. Черный цвет стройнил девушку, каблуки выгодно удлиняли силуэт, а полупрозрачный топ эффектно подчеркивал пышные формы.

Войдя в банкетный зал, гости окунались в теплое сияние хрустальных люстр, освещавших богато украшенный интерьер и разодетую в пух и прах публику. Алекс не успел осмотреться, как к нему подошли двое приятелей. Они рассыпались в вежливых комплиментах дамам. В глазах Пегги мелькнул огонёк узнавания.

– Эй, ты же тот самый, – прогремела она, – с кучей бабла, модельным агентством, охренительным вкусом и все такое. Алекс, как его зовут?

– Ник Лауренс, – представился парень, широко улыбаясь. – Список моих недостатков куда интереснее. Я и не знал, что обо мне уже слагают легенды.

– Все ты знал, – фыркнула Пегги. – А я Пегги, актриса, – добавила она с присущей ей прямотой.

Вскоре все устроились за столиками. Кругом царило оживление – звон бокалов, смех, разговоры.

– Ой, Нолан! А он что тут делает? – посреди разговора внезапно воскликнула Лола.

– Видимо, папина квота на благотворительность, – сухо бросил Алекс, остановив взгляд на высоком стройном брюнете, сидящем в небрежной позе за соседним столом.

– Нолан! – заорала Пегги, размахивая руками.

Нолан огляделся, увидел Лолу с Пегги, встал и направился было к ним. Но, заметив Алекса, резко остановился, приветственно помахал в ответ и ретировался обратно за свой столик.

– Зачем ты его позвала? – тихо упрекнула подругу Лола.

– А чё такого? – искренне удивилась Пегги.

– Извини, – шепнула Лола Алексу.

– За что? – он отпил белого вина. – В нашем кругудаже неприятные встречи – часть хорошего тона.

Ладонь Лолы легла на его бедро. От её прикосновения у Алекса закружилась голова – такого он не испытывал ни с одной женщиной. Теплая волна поднялась по спине и затуманила голову. В ушах зазвучала долгая нота, словно взятая искусным невидимым флейтистом.

– Ни фига себе, – выпалила Пегги своим трубным голосом, перекрывавшим шум зала. – Это же Пьер со своей …

Пьер сидел через два стола от них. Увидев Пегги, он будто окаменел, только таращился на неё, не моргая.

– Говнюк, – смачно выразилась Пегги и залпом осушила бокал вина. Официант моментально наполнил его, пока сидящие вокруг с недоумением поворачивали головы в ее сторону. – Это мой парень, вон тот, с телкой, – громогласно пояснила Пегги окружающим.

– Ты однозначно особенная! – засмеялся Ник, поднимая бокал. – За тебя, Пегги! – За столом дружно поддержали тост.

Знакомство Пегги с Ником походило на сказочный фейерверк. Они смеялись, шутили, выпивали и снова наполняли бокалы. К их столику то и дело подходили фоторепортеры, оркестр играл знакомые мелодии. Даже Лола, обычно такая сдержанная, хохотала над пошловатыми шутками подруги.

– Пегги, ты супер! – восхищался Ник. – Она говорит то, что думает. В ней нет ни капли фальши.

– Иди и скажи это моему бойфренду, который удрал от меня как заяц, – парировала Пегги, вызвав новый взрыв смеха у Ника. Довольная произведенным эффектом, она поправила волосы и внезапно оживилась: – Ой, чуть не забыла! Мне дали главную роль в выпускном спектакле!

– Да ладно! Это же потрясающе! – Лола искренне обрадовалась за подругу. – Ты же так об этом мечтала.

Пегги рассеянно повертела в руках бокал.

– Вообще-то, роль должна была играть Хелен Рана, но она перевелась в RADA – это театральная академия в Лондоне. Вот им и пришлось взять меня, – пожала плечами Пегги.

– Почему «пришлось»? – Ник явно заинтересовался.

– Да потому, что больше некому. Я единственная подхожу по комплекции, – хмыкнула Пегги. – Так что, Алекс, мое счастье, что я не похудела. – Ник переводил взгляд с одного на другого, пытаясь уловить суть разговора. – А, это долгая история, – отмахнулась она. – Хотели сделать из меня Дюймовочку, – она засмеялась хрипловатым баском.

Алекс слушал вполуха. Его больше интересовало не что говорит Пегги, а как она это делает. Жесты, мимика, интонации показывали, что стресс от ухода Пьера ушел. Пьер продолжал бросать на Пегги осторожные взгляды, явно не готовый окончательно разорвать с ней отношения, а Ник определённо настроился их начать.

«Забавно, как всё складывается, – подумал Алекс. – И то, что Пьер оказался здесь именно сегодня, и то, что Пегги пришла… Судьба, она такая – кого-то делает сильнее, а кого-то ломает. Главное, наверное, просто не мешать ей. Хотя это, черт возьми, иногда требует реального мужества – отпустить ситуацию и дать предназначенному свершиться.

– Знаешь что, Пегги, – предложил Ник. – Давай-ка закатим праздник в честь твоей роли. Уверен, ты станешь известной актрисой.

Пегги словно подменили. Улыбка ее стала застенчивой, и девушка произнесла непривычно мягким, хотя и хриплым голосом:

– Ох, Ник, было бы круто! Бабка моя говорила: «На словах как на дрожжах – главное, чтоб не перекисло!»

– Потанцуем? – Ник протянул ей руку.

– Сейчас, только переобуюсь. Лол, пойдёшь со мной? – Лола встала и направилась с подругой в дамскую комнату.

По дороге Пегги не могла сдержать эмоций.

– Ты видела? Пьер глаз с меня не сводит. Придурок! Похоже, уже и забыл, что пришёл с этой курицей, – в её голосе смешались злость и удовлетворение.

– Единственное, что мне было нужно – это любовь, – с неожиданной горечью призналась она. – А он что наделал?.. Я вообще поняла – он меня никогда не любил. Мы просто совпали травмами.

– Какими травмами? – Лола остановилась перед зеркалом.

– У него крыша поехала от бабла, а у меня – от его отсутствия. Короче, мы поняли друг друга.

– Совместимость по психическим проблемам гораздо интереснее, чем по гороскопу, – философски заключила Лола, доставая из сумки пудреницу.

– А вообще, нужно научиться любить себя и только себя, – задумчиво продолжала Пегги.

– Мне Алекс как-то сказал, что любовь к себе приходит через усталость от того, что пытаешься понравиться кому-то. Когда наконец-то доходит, что надо и свои чувства учитывать, понимаешь? Как будто собираешь все свои поломанные кусочки как пазл. И вместо того чтобы швырять их в кого-то, склеиваешь, холишь и лелеешь. Если не получается любить себя, значит, недостаточно устал.

– Умный он у тебя… Даже слишком, – буркнула Пегги.

– Ага, – с гордостью подтвердила Лола.

– Кстати, его видео «Как не нужно преображаться», сделало меня знаменитой. Я уже со счёту сбилась, сколько у меня подписчиков. Удивительно, как у него получается создавать такой вирусный контент.

Пегги с явным облегчением переобулась в разношенные балетки.

– Ты их с собой принесла? – удивилась Лола, глядя на подругу в зеркало.

– А ты думала, я совсем сдурела – весь вечер на этих ходулях стоять? Щас! – довольно усмехнулась Пегги. В её глазах заплясали озорные искорки.

***

Антуан схватил стоящую в углу швабру и осторожно приоткрыл дверь в гардеробную. Сердце ушло в пятки. Было невыносимо страшно сделать шаг. Он прислонился к двери, борясь с тошнотой. С большим трудом заставил себя осторожно заглянуть внутрь. В просторной гардеробной никого не было. Зеркала, установленные дизайнерами на шкафах, отражали его собственное безумное лицо. В руках дрожала швабра – жалкое оружие, на которое смешно было надеяться.

Едва уловимый шорох прошёлся по нервам, как скрип ногтей по стеклу. Антуан медленно открыл дверцу шкафа. Пусто. Открыл следующую. Тоже никого. Одну за другой он отворял створки, ощупывая взглядом каждый угол, водил шваброй по тёмным местам. В гардеробной все выглядело обычным, но в этой обычности что-то было не так.

И тут Антуана как молнией ударило. Здесь должен быть тайный проход. Иначе как этот человек мог исчезнуть?

Антуан вновь принялся проверять шкафы и стучать по стенам. Смотрел в ящиках, заглядывал под полки. Чуть не сорвался вниз, забираясь на антресоль. Всё впустую. Он обессиленно опустился на пол и обхватил голову руками. Так легко эту загадку не разгадать. Кто-то чрезвычайно хитрый шел против него. Этот кто-то решил его уничтожить, и теперь Антуан у него в руках.

С трудом заставив себя подняться, Антуан зацепился взглядом за край коврика, заметив едва различимую складку на персидской дорожке. Он подошёл ближе, разглядывая каждую нить, каждый стежок – что-то было не так в плавном узоре. Красные линии сплетались с синими, золотые нити мерцали в ворсе, этой складки там точно не было. Антуан тяжело сглотнул и опустился на колени. Тело не слушалось. Пальцы скользнули по ворсу. Антуан начал скручивать ковёр в рулон. Тёмная древесина паркета открывалась медленно, доска за доской. В тусклом свете проступали царапины, потёртости. Внезапно он увидел в полу ровный квадратный вырез с маленькой металлической скобой на петлях. Люк. Волосы на затылки зашевелились.

Пальцы сами потянулись к скобе. Крышка поддалась слишком легко. В нос ударил резкий запах моющих средств. Внизу зияла чернота, и в ней угадывались очертания узкой лестницы.

Руки тряслись, но Антуан включил фонарик на телефоне и направил его вниз. Лестница уходила в тёмный подвал. Дрожащий свет выхватил старую стену, на ней висел бойлер, а под ним стояла стиральная машинка. Антуан боялся пошевелиться. Мысли путались. Нужно вызвать полицию. Он стоял, сжав телефон так, что пальцы побелели. Хотелось бежать и кричать. Но он шагнул вперёд. Сначала одна ступенька, затем другая, третья…

Алекс

Алекс стоял возле белоснежной мраморной колонны и беседовал с отцом Нолана, импозантным пожилым мужчиной, оказавшимся на удивление приятным собеседником.

– Это отец Нолана, – шепнула Лола, не скрывая удивления. – Странно, я и не знала, что они знакомы.

– А вот и сам Нолан, – Пегги кивнула на идущего им навстречу парня.

Заиграла медленная мелодия. Пары на мраморном полу плавно перестроились, и среди них Алекс увидел Лолу с Ноланом. Тот слишком интимно прижимал к себе ее, придерживая за талию. Они кружились в танце естественно и непринуждённо, словно делали это уже сотни раз.

Алекс вернулся к опустевшему столу. Гости рассеялись по залу – одни танцевали, другие прогуливались, разглядывая друг друга. Официант бесшумно поставил перед ним бокал мартини. Музыка отвоёвывала пространство, сдвигая гул оживленных разговоров все дальше в углы просторного зала.

Рассеянно поправляя безупречно завязанную бабочку, Алекс думал, что всё вокруг напоминает страницу глянцевого журнала: сверкающие хрустальные люстры, официанты с шампанским на подносах, светские беседы. Он достиг всего, к чему стремился. Результатом выверенного пути стали нужные знакомства, членство в престижных закрытых клубах, квартира в историческом центре и солидный банковский счет. Каждое решение становилось очередным кирпичиком в фундаменте его новой жизни.

Взгляд машинально отмечал идеально уложенные волосы, приклеенные улыбки, отточенные жесты. Мужчины в смокингах от одного и того же портного, женщины в платьях от именитых дизайнеров. Алекса поразило осознание – все они походили друг на друга, словно манекены в витрине элитного бутика. Даже их смех звучал одинаково – приглушённый, сдержанный, будто отрепетированный перед зеркалом.

В глубине зала раздался хриплый заразительный хохот, совершенно неуместный в этом храме благопристойности. Алекс скользнул взглядом к барной стойке. Точно, Пегги! Она стояла в своем небрежно-элегантном костюме и, запрокинув голову, безудержно смеялась. Её смех разрезал зал как луч солнца – живой, настоящий.

Алекс почувствовал, как его собственная улыбка, отточенная месяцами, соскальзывает с лица. Он поймал своё отражение в зеркальной стене – та же идеальная причёска, тот же наклон головы, то же выражение вежливого интереса. Когда это случилось? Когда он стал одним из них – очередным экспонатом в этой галерее восковых фигур?

Ему стало душно. Он больше не хотел быть частью тщательно срежиссированного спектакля. Годами собиравшийся образ идеального представителя высшего общества трескался как фарфоровая маска. Через трещины проглядывало нечто давно забытое, тщательно скрываемое, но все еще живое – он сам. Всю жизнь он гнался за этим блеском, как собака за своим хвостом. Догнал. А зачем?

Глаза Алекса и Лолы встретились, и они долго смотрели друг на друга сквозь мелькание кружащихся пар. В глазах Лолы читался блеск торжества. Она явно была уверена, что заставляет Алекса ревновать. Он взял свой хрустальный бокал и жестом показал, что поднимает тост за нее.

Желание покинуть это место становилось все сильнее. Алекс решительно подошел к танцующей паре и слегка улыбнулся, словно извиняясь за вторжение.

– Мне пора, еще нужно поработать. Нолан, позаботься, чтобы она благополучно добралась домой.

– Ты уходишь? – Лола натянуто улыбнулась.

– Брось, Лол, – устало выдохнул Алекс, не желая продолжать эту игру. Легко коснувшись губами её щеки, он направился к выходу.

***

Антуан медленно спускался по лестнице в гардеробной, держась за стену. Сердце колотилось в горле. Луч фонарика дрожал, метался по стенам, освещая то потрескавшуюся штукатурку, то чёрный коридор. Навстречу хлынул холодный воздух. Облизнув пересохшие губы, Антуан на секунду замер, затем снова двинулся вперед. Кровь стучала в висках. Вдруг впереди глухо хлопнула дверь. Антуан резко остановился. Телефон дрогнул в его руке и с грохотом ударился о ступеньки. Подвал погрузился в темноту.

– Чёрт… – прошептал Антуан. Его сковала паника.

«Бежать. Надо бежать». – Он захлебывался страхом. Ноги словно приросли к полу, не давая сделать шаг. Собрав остатки воли, Антуан опустился на колени и беспорядочно пошарил по холодному влажному полу. Пальцы наткнулись на телефон. Антуан резко включил фонарик, и свет упал на деревянную дверь.

– Ты не зайдешь туда! – в полном отчаянии приказал себе Антуан. Но непреодолимая сила словно подталкивала его. Сила, перед которой даже страх, до боли сосущий нутро, был ничтожен.

Дерево поддалось с лёгким скрипом. Антуан оказался в крохотной комнате-студии с небольшим окном, наглухо закрытым ставнями.

Горький запах застарелого табачного дыма ударил в ноздри. Антуан поморщился и направил фонарик вперед. Тонкий луч света прорезал темноту, выхватывая из мрака фрагменты комнаты.

Потёртый диван. Антуан повёл по нему лучом – на потрёпанной обивке лежали две гитары. Одна – старая, чёрная, с характерной трещиной на деке. Рядом – новая электрогитара. Луч скользнул дальше. По углам проступили тёмные силуэты колонок, словно существа, притаившиеся под серым покровом пыли.

Дрожащей рукой Антуан направил фонарик в сторону. На краю светового конуса проступил письменный стол. Антуан шагнул ближе. Бутылки с водой, пачка молотого кофе, зеркальный термос… Поднеся фонарик ближе, Антуан различил на боку термоса тускло блеснувшие выцарапанные буквы: «АБ».

– Это же мой… – голос Антуана дрогнул.

На стене висела его пропавшая толстовка. Выше темнели корешки бабушкиных пластинок. Чуть ниже стоял монитор – тот самый, который Алекс выбросил месяц назад.

– Кто-то крадёт мои вещи… – прошептал Антуан. По спине побежал холодный пот.

Луч света метался по комнате. Куда бы он ни падал, везде обнаруживались знакомые предметы, будто кто-то методично собирал здесь частички жизни Антуана.

– Кто это? Что ему нужно от меня? Должно быть, он настоящий псих.

Антуан резко распахнул ставни. Перед ним открылся вид на соседний дом. В ярко освещённой комнате напротив мелькнул знакомый силуэт.

Антуан перестал дышать: «Значит, это жилище находится прямо подо мной».

– Лексус! – прошептал он. – Этот чокнутый музыкант, который шастал по этажу и подслушивал у моих дверей. Надо звонить в полицию.

Антуан хотел захлопнуть ставни, но их заело. В щели окна задувал ветер. Антуан тщетно провозился несколько минут и оставил это занятие. На столе, возле монитора, лежала кучка красных медиаторов в форме сердца. Тех самых, что странным образом оказались у него на пороге. А потом таким же странным образом появившихся в рекомендованных покупках на рабочем компьютере Антуана. Он поднял их и увидел под ними свою серебристую флешку.

– Что… Что здесь происходит?! – натужно просипел он. – Зачем Лексус устроил охоту на меня?

Антуан затолкал флешку в карман. За дверью раздался скрежет. Кто-то дернул за дверную ручку. Антуан затаил дыхание. Ручка снова дернулась. И снова.

Сердце Антуана колотилось так, что, казалось, грудная клетка вот-вот разорвётся. Медленно, дрожа от страха, он попятился. Задел термос, но успел поймать его, прежде, чем тот грохнулся на пол.

Антуан рванул к выходу. Его шаги гулко раздавались в тишине. Он мчался наверх по предательски крутой лестнице, спотыкаясь и падая. Люк захлопнулся с такой силой, что все вокруг задребезжало. Не теряя времени, Антуан схватился за тяжеленный комод и с усилием передвинул его, заблокировав люк. Поверх комода он выстроил баррикаду из стульев и только тогда выдохнул. Руки дрожали. Антуан жадно схватил стакан воды и одним глотком осушил его. Поспешно вытащил флешку и вставил в компьютер. Монитор загорелся, проглатывая мрак комнаты. Файлы были на месте. Антуан с облегчением закрыл глаза.

– Теперь можно вызывать полицию. – Он вздохнул полной грудью.

Но успокоение быстро улетучилось. А что, если Лексус скопировал файлы и теперь вывалит всю эту информацию полицейским? «Да, Лексус вломился в мою жизнь. Да, украл кое-что. Но кто знает, как всё повернется? Вдруг полиция решит, что у Лексуса были веские причины? Особенно если раскрутить историю про эксперименты над людьми…» – последние три слова молотком ударили по вискам. Антуан поморщился и вдруг вспомнил про свои вещи. Зачем Лексусу понадобилось это старье? Замкнутый круг.

***

Гостиничный номер встретил Алекса прохладой и тишиной – идеальное место для размышлений. Устроившись в кресле у окна, он открыл ноутбук и начал печатать:

Глядя на ночной город, я думал о том, как долго играю роль, созданную мной самим. Весь вечер я наблюдал за собой в зеркалах бального зала. Успешный бизнес, признание людей, достижения, о которых многие только мечтают – всё это стало моей защитной маской. Однако, страх несоответствия – он со мной повсюду. В переговорных комнатах, на важных встречах, в моменты триумфа. Я прячусь за идеальной прической, дизайнерскими костюмами и выученными фразами. Молодость и успех не защищают от этого страха, а лишь помогают совершенствовать маску. А что я, на самом деле, так отчаянно прячу?

– Открой дверь страха, и ты увидишь, что за ней никого нет, – говорили мудрецы.

А что, если мой страх боится меня больше, чем я его? Что если страх – это тоже мой выбор?

Телефонный звонок разорвал тишину.

– Да! – Алекс взял трубку.

– Почему ты не берёшь мобильный? – голос Лолы звенел раздражением.

– Честно говоря, даже не знаю, где он, – ответил Алекс равнодушно. – Наверное, в кармане пальто лежит, на беззвучном.

– Ты не хочешь извиниться за свой уход? – спросила она.

– Нет, – сухо ответил он.

– Значит, ты считаешь это нормальным – пригласить меня, и оставить в середине вечера?

– Мне показалось, ты прекрасно проводила время.

– Алекс, так и скажи, что ты приревновал.

– Сказал бы, если б это было так.

– Алекс! – в голосе Лолы звучало отчаяние. – Я пришла туда ради тебя! Ты же знаешь, как много для меня значишь?

– Конечно, – сказал он равнодушным тоном. – Но это еще не значит, что мы прикованы друг к другу. Ты мне не принадлежишь.

– Но Алекс! Я хочу принадлежать тебе… полностью. Я люблю тебя. Я хочу разделить с тобой всё. Алекс, пойми – я хочу быть только твоей!

– Моей и еще Нолана, – подчёркнуто уточнил Алекс.

– Причем тут он? – её голос прозвучал глухо.

– Знаешь, иногда лучше держать дистанцию. Такую, чтобы никто не пострадал.

Повисла тишина.

– Кто причинил тебе боль, Алекс?

– Не понимаю, о чём ты.

– Тот, кто никогда не страдал, не боится боли. Ты словно выстраиваешь между нами стену из-за того, что кто-то когда-то ранил тебя.

– Нет, Лола. Никто меня не ранил. Я мог бы придумать красивую историю о разбитом сердце, но это была бы ложь. У меня были отношения, но никем я не дорожил так, как тобой.

– Почему же тогда ты открываешься лишь наполовину? И заставляешь меня делать то же самое?

– Не знаю. Правда, не знаю. Возможно, интуиция подсказывает, что без этой защитной стены, как ты её называешь, я стану уязвимым. Знаешь, как в боксе, открылся – получил, – он усмехнулся. – Хотя, может быть, за ней ничего и нет.

– Ты пробовал когда-нибудь её убрать?

– Именно это я сейчас и делаю, – спокойно ответил он. – Потому что хочу, чтобы ты меня поняла. – Лола молчала, осмысливая его слова. – Лола, – продолжил он, – я действительно ценю тебя и восхищаюсь тобой, потому что вижу, что у тебя тоже есть своя защитная стена. Ты красивая, целеустремлённая, самодостаточная. Я бы не смог быть с девушкой, для которой являюсь единственным смыслом жизни.

– Знаешь, что, Алекс? Я устала от этих полумер. Либо ты решаешься на настоящие отношения, либо мы заканчиваем вот это всё. Я не собираюсь быть твой удобной девочкой. Либо ты прямо сейчас говоришь, что готов быть со мной по-настоящему, либо мы закончили. Навсегда. Решай. Я жду. – Её голос звучал твёрдо. – В трубке повисла тяжёлая тишина. – Что ж… – выдохнула она и нажала отбой.

***

Ночью Антуан не спал. Он вновь задумался о том, какую паутину сплел Лексус вокруг него за последние несколько месяцев. Мозг работал без остановки: «Кто такой Лексус? Сумасшедший музыкант? Почему он выбрал меня? А может, его кто-то нанял?»

Антуану остро захотелось обсудить эту версию с Алексом. Схватив с тумбочки телефон, он набрал номер брата. Алекс ответил мгновенно, будто ждал звонка. В трубке играла музыка, громкая и напряженная.

– Не спится? – посочувствовал Алекс.

– Судя по всему, и тебе тоже, – невесело отозвался Антуан.

– Что стряслось?

Антуан колебался. На языке вертелись сотни слов, но ни одно не казалось правильным.

– Этот Лексус… Помнишь, мой сосед снизу?

– Еще бы, – хохотнул Алекс. – Как его можно забыть?

Знакомый легкомысленный смешок брата вызвал раздражение.

– Он… – начал Антуан, но запнулся. «Может, это была ошибка – звонить», – думал он, нервно кусая губу.

– Он что? – Алекс ждал.

– Он украл мои вещи, – выдохнул Антуан, чувствуя, как его слова повисают в воздухе. – Все старое барахло… Толстовки, винилы, даже монитор, который ты выбросил.

Алекс хмыкнул.

– Пришли его ко мне. У меня тоже кое-что для него найдется. Отдам всё сразу.

– Алекс, как ты думаешь, зачем он это делает?

На том конце повисла пауза.

– Традиционная, добытая «тяжелым трудом» философская мудрость гласит, что у всего, что делает человек, нет иного смысла, кроме того, которым он сам свое действие наделяет.

– Что? – не понял Антуан.

– Спроси у него.

В трубке послышались голоса, потом связь оборвалась. Антуан недоуменно уставился на телефон. В комнате воцарилась мертвая тишина. А за окном выл ветер.

***

Она танцевала под дождём в парке, а я стоял под зонтом и считал минуты.

– Иди сюда, – позвала она, протягивая руку. И на миг я почти решился сделать этот шаг из безопасного укрытия навстречу дождю, навстречу ей. Почти.

Странно, как незаметно мы учимся быть разумными. День за днём прячемся за зонтами привычек, укрываемся в коконе комфорта, пока жизнь проходит мимо – юная, страстная, желанная. Я ведь тоже умел танцевать под дождём, не боясь промокнуть до нитки. Теперь, глядя на мокрый асфальт, я думаю: что если мой зонт отгораживает меня от жизни?

Алекс вздрогнул от стука дверей и поднял голову. Вокруг царила тьма – он заснул за столом в своей квартире, даже не заметив этого. В темноте тускло светился циферблат часов: «19:31». За окном плыл тяжелый зимний вечер, и стекло запотело изнутри, будто квартира дышала.

«Нужно встать и убраться отсюда», – пронеслось в голове, но тело, будто налитое свинцом, не слушалось. Он знал, что сейчас начнется.

В первый раз это случилось в ночь переезда. Он ходил по комнатам, рассматривал свое новое жилье и никак не мог отделаться от странного ощущения – будто уже был здесь раньше. Не просто был – жил. Ерунда, конечно. Обычное дежавю. Разбирая коробки, нашел среди вещей снимок своего школьного выпуска. Достал его, машинально протер стекло рамки, поставил на стол у лампы. А потом была гроза. Вспышка молнии залила комнату мертвенно-голубым светом, как на засвеченной фотографии, и в этот момент он увидел своё лицо на снимке. Оно исказилось, поплыло, будто кто-то наложил один снимок на другой. Голова закружилась, Алекс прищурился, пытаясь сфокусировать взгляд. Но фотография не становилась чётче. А потом появились тени. С тех пор каждый вечер, ровно в девятнадцать тридцать две, всё повторялось, и каждый раз он чувствовал одно и то же —внутри разрастается пустота, пальцы немеют, подступает тошнота. Вот и сейчас желудок свело, вчерашняя бессонная ночь давила на веки, но о сне не могло быть и речи. Несмотря на прохладу в комнате, его бросило в жар.

Пошатываясь, Алекс встал и распахнул обе форточки. Порыв ледяного воздуха ворвался в комнату, всколыхнув занавески. Из окна открывался вид на террасы Ньона, спускающиеся к озеру. В сумерках гладь Женевского озера казалась тёмной, почти чернильной. На противоположном берегу вырисовывался силуэт савойских Альп. Снег, выпавший час назад, укрыл черепичные крыши и узкие улочки города тонким белым покрывалом.

Удар церковного колокола прокатился по комнате густой медной волной, тяжёлый и властный, как тот, который был слышен в квартире отчима. Отчим… Алексу снова двенадцать, и он считает удары, лёжа без сна. Один. Два. Три.

– Вот ты, Алекс, сильный, не то, что Анте-слабак. – Голос отчима царапает память, и горечь этих слов до сих пор отдается болью глубоко внутри. Он никогда не был сильным, он просто лучше умел прятать свои страхи. И только раз маска треснула…

В тот день, когда не стало отчима, его захлестнула дикая, постыдная радость. Не просто облегчение – ликование, смех взахлеб, который он с трудом заглушал ладонью. Он тогда впервые испугался самого себя.

А Анте плакал… Алекс сжал кулаки так крепко, что хрустнули суставы. Анте вчера писал, спрашивал, всё ли в порядке. Алекс так и не ответил. Что написать? Что все вокруг кажется ему осколками? Что в его идеальной квартире каждый вечер реальность трещит по швам? Что он видит то, чего не может быть? Или что каждый вечер, в семь, он уходит из квартиры в свой номер «Four Seasons» и возвращается лишь утром, когда солнце уже высоко?

Первые тени появились под потолком. «Надо уходить», – снова пронеслось в голове, но он сидел. Нет, никуда он не пойдёт. Не сегодня. Пора прекратить бегство из собственного дома. Пришло время посмотреть страху в глаза. Пусть это будет точка невозврата. Останавливать себя он больше не станет. Он чувствовал, что подобен лунатику на краю крыши. Окликнешь – погибнет. Предоставишь судьбе – есть шанс, что уцелеет. Алекс знал: всё уже предопределено, и назад отыграть невозможно. Можно лишь довериться пути.

В углах комнаты всё сильнее сгущались тени. Как чернила в воде. Расползались по стенам, извивались как живые. И было в их движении что-то жадное, выжидающее. Мерный ход часов становился всё громче – тик-так, тик-так. С каждым ударом пустота в груди разрасталась, словно часовой механизм выстукивал свой собственный ритм, чужой и холодный.

В глубине квартиры что-то скрипнуло – тихо, почти неразличимо. Алекс застыл, вслушиваясь в темноту. Воздух сгустился до осязаемости. Алекс потянулся к бутылке с водой – рука прошла сквозь стекло, как сквозь туман. Он почувствовал, как сама его плоть становится прозрачной, истончается, и он сам превращается в призрака.

Резко встав, он схватил ключи от машины и выбежал. Сел за руль. Нельзя оставаться одному. Лола. Она ему так нужна сейчас!

Снег падал крупными хлопьями, когда Алекс подъехал к ее дому. В окнах горел свет. Он вышел из машины и остановился, услышав скрип открывающейся парадной двери. Он быстро зашел за столб. Лола вышла на крыльцо, огляделась и направилась к белому мерседесу. Дверь ей открыл Нолан.

«Самый большой осколок – это я, – подумал Алекс, глядя им вслед, – а к нему, то есть к себе, я пытаюсь приклеить все остальное. Хватит, пора ехать домой, к брату.

***

Антуан забылся сном под утро. Ему снилась Мика. Она сидела у окна и играла белокурой прядью волос. Лицо её было спокойным и нежным, но глаза смотрели мимо Антуана. Он хотел привлечь ее внимание, помахать ей, сказать: «Я здесь», показать, что всё хорошо. Поднял руку, но та лишь дёрнулась и снова упала. Антуан попробовал снова. Ничего не вышло. Он с удивлением посмотрел на свою руку. Пальцы выгнулись в неестественной судороге. Антуан сосредоточилась на руке, но она не слушалась, хаотично двигалась, извиваясь и напрягаясь, словно не имела к нему никакого отношения.

«Лексус! Это он!» – догадался Антуан и вскрикнул, пытаясь захватить непослушную руку другой рукой, оторвать от плеча, но рука слишком крепко приросла к нему. Внезапно она рванулась к шее Антуана, пальцы вцепились в горло железной хваткой. Антуан захрипел, заметался, хватая воздух. А в отражении окна за ним пристально следили глаза, знакомые глаза, и рука… Он вдруг понял… Это не Лексус.

Антуан вскрикнул и проснулся. Сорвавшись с постели, он, шатаясь, двинулся к компьютеру. Дрожащими пальцами включил записи с камеры наблюдения. Перемотал запись. «Суббота, 21:07». На записи появилась рука. Антуан, как и накануне, нажал на паузу.

«Пальцы слегка согнуты, мышечная ткань натянута…» Он приблизил изображение. Зум, еще зум, еще… Антуан застыл, сердце сжалось от ужаса.

– Не может быть…

Перед глазами вспыхнул белый свет, и сознание рухнуло во тьму.

Часть вторая. Втроем

Антуан открыл глаза. Теплый свет от настольной лампы растворил остатки туманных обрывков сна. На мгновение Антуану показалось, что он дома, но холодный кожаный подлокотник и терпкий запах старых книг быстро вернули его в реальность. Кабинет профессора ван Херша. «Интересно, почему я тут», – Антуан привстал. Профессор подал ему стакан с водой.

– Спасибо! – чтобы удобнее было пить, Антуан сел. Стенки стакана оказались ледяными на ощупь.

Взгляд профессора настораживал. Но Антуан предпочёл ничего не спрашивать. По крайней мере, пока не выяснит, который сейчас час и какое нынче число. Вопросами о времени доктора сразу определяют, насколько человек включен или выключен из реальности.

Может, ничего особенного не случилось, незначительная поломка памяти. Незачем профессору об этом знать. Антуан быстро нашел глазами электронные часы: «19:09». Настенный календарь показывал двенадцатое декабря. День был тот же, только непривычно быстро пролетел. И все-таки зачем я наведался к профессору и как оказался на его кушетке?

Ван Херш смотрел выжидательно. Ждал, наверное, вопроса: «Что случилось?» Но Антуан помалкивал.

– Вы знаете, где находитесь? – наконец не выдержал профессор. Он слегка хмурил брови и говорил низким голосом.

– У вас в кабинете, – с деланым спокойствием ответил Антуан, отчаянно роясь в памяти.

Профессор подождал, пока Антуан допьет, и убрал стакан. Потом подошел к окну и остановился спиной к Антуану. За окном уже стояла ночь – звёзды усыпали черное небо, а редкие фонари бросали тусклые круги света на пустынные тротуары. Над темными силуэтами домов время от времени вспыхивали огни пролетающих самолетов.

– Вы помните, как сюда попали?

Антуан смутился.

– Сам пришел. Я хотел поговорить, посоветоваться, – ответил он, точно зная, что больше ни для чего он к профессору не мог прийти.

– Значит, посоветоваться? – Антуан не видел лица профессора, но почти физически чувствовал его напряжение.

Ван Херш обернулся. Его взгляд, тяжелый и прямой, словно выталкивал из Антуана то, что тот упорно не хотел вспоминать.

– Разговор будет серьёзным. – Голос профессора звучал ровно, но слова тянули за собой необъяснимое беспокойство. – Вы когда-нибудь слышали о диссоциативном расстройстве идентичности?

«Ах вот в чем дело», – Антуан с облегчением выдохнул. Профессор решил устроить ему тест перед тем как окончательно решить, брать его в свою команду или нет.

Антуан слегка улыбнулся.

– Диссоциативное расстройство идентичности, ДРИ – состояние, при котором в одном теле могут уживаться несколько совершенно разных личностей. Обычно все начинается в результате перенесенной в детстве психической травмы. Больной старается отсечь неприятные воспоминания и отгораживается от них, придумав себе другое «я». Иногда таких «я» бывает великое множество. Некоторые из них глупы, другие обладают блестящим умом. Они даже говорят на разных языках и имеют разнообразные вкусы. Это кажется просто невероятным. – Ван Херш крякнул, соглашаясь. – Первым случай диссоциативного расстройства личности описал в шестнадцатом веке швейцарский врач, философ и алхимик Парацельс. В его трудах сохранились записи о женщине, которая считала, что у нее кто-то ворует деньги, однако на самом деле деньги тратила ее вторая личность, о которой первая ничего не знала. Так же был случай Билли Миллигана – у него диагностировали двадцать четыре разные личности. Кристин Бошам – три основные личности. Сибил Изабель Дорсетт – шестнадцать личностей, Ким Ноубл – сто. Сегодня в мире насчитывается около сорока тысяч человек с подобным недугом.

– Вы хорошо осведомлены, – профессор приподнял бровь, словно ждал другого ответа. Не было похоже, что он впечатлён познаниями Антуана.

– Эта тема меня всегда интересовала. – В волнении, Антуан попытался подняться.

– Сидите, – остановил его профессор, вновь озадачив Антуана. – Попробуйте всё-таки вспомнить, зачем вы ко мне пришли.

Антуан снял очки и начал тщательно протирать стекла о штанину, мысли в его голове лихорадочно метались. «Накануне в институте я беседовал с Томасом. Нет, я был у Мики. Точно. Вернулся домой… Флешка… У меня пропала флешка. Камеры… Я помчался к профессору. А затем низкий голос Ван Херш мягко спросил:

– Вы позволите загипнотизировать себя, герр Берг?

– Да, – прошептал Антуан, покорно закрывая глаза. »

***

– Что со мной, профессор? – в волнении выдавил Антуан.

– Дорогой друг, кому-то другому я не стал бы отвечать прямо, – мягко произнёс ван Херш. – Но вы, я думаю, сможете принять неприятную правду.

Антуан чувствовал, как внутри разливается тошнотворный холод. Пока профессор собирался с силами, чтобы озвучить диагноз, в голове Антуана возникали версии, одна страшнее другой. Ранний Альцгеймер? Психическое расстройство? Опухоль мозга?

Профессор заговорил медленно, тщательно подбирая слова:

– В вашем сознании, Антуан, существуют другие личности. У каждой из них есть свое имя, возраст, характер. Вы даже не осознаете, когда они появляются.

«Что за бред? Так вот почему ван Херш спрашивал про расщепление сознания».

– Это такая шутка? – Антуан недоверчиво улыбнулся.

– Увы, мой друг, это не шутка. И наш сеанс гипноза подтвердил моё предположение.

– Профессор, вы не представляете, через что мне пришлось пройти последние месяцы… – голос Антуана сорвался. – Вы же знаете, перевозбуждённый мозг способен порождать галлюцинации, которые кажутся реальными! Но это не значит, что у меня деперсонализация.

– Антуан, мне удалось вызвать ваших «заместителей» и поговорить с ними.

Антуан не верил своим ушам. Каких еще «заместителей»? Одно дело – читать о таком в научном журнале и совсем другое – оказаться в эпицентре подобной клинической истории. Все происходящее походило на какой-то затянувшийся дурной сон или бред.

– Ну и кто они? – выдавил он с ноткой сарказма.

Профессор, немного поколебавшись, начал перечислять:

– Доминирующая личность – Александр. Вы его называете Алексом. Он живет в Швейцарии. Выступает вашим защитником. Другой – Лексус. Молодой музыкант, он отказался разговаривать.

Антуан скептически слушал профессора. «Один из нас двоих точно безумен, – думал он. – И это точно не я. Похоже, возраст берёт своё. Плюс профессиональная деформация. Да, возможно, во время сеансов я упоминал и Алекса, и Лексуса – это нормально, пациенты часто говорят под гипнозом о близких и знакомых людях. Но это не повод записывать меня в душевнобольные. Старик просто выжил из ума». Антуан растерялся, не зная, что делать.

– Антуан, вы же понимаете, вам требуется лечение. Причем срочное, – строго заключил ван Херш.

– Доктор, – Антуан намеренно назвал так профессора, словно соглашаясь с ролью пациента, – но есть мнение, что данное расстройство следует считать не заболеванием, а вариантом нормы. Это просто некое экзистенциальное состояние множественной личности, которое не является дискомфортным, не вызывает социальных последствий. Личности, соответственно, не обращаются за помощью, поэтому не подлежат недобровольному лечению.

Ван Херш нахмурился и пожевал губами, подбирая слова.

– Дело в том, Антуан, что одна из ваших личностей похоже представляет опасность. Алекс обвинил меня в том, что я не защитил вас от некой «профессорши», и ему пришлось сделать это самому. – Профессор сделал паузу, видимо, давая словам глубже проникнуть в сознание Антуана. – Увы, ваше состояние несёт потенциальную угрозу для общества. Вам необходимо лечь в психиатрическую клинику, или мне придётся вызвать полицию. Но зачем вам полиция? – Тон профессора стал увещевательным. – Вам нужна квалифицированная медицинская помощь. Я уже связался со своей клиникой, доктор Шемеш готов предоставить вам все условия. Лечением займусь лично я. Антуан, вы серьёзно больны. Вы побледнели… Вам плохо?

Плохо? Антуана словно со всей силы ударили ногой в живот. В груди кипела ярость, ему хотелось завопить, броситься на профессора, встряхнуть его, убедить, что он не сумасшедший. Но это была ловушка, ведь именно так обычно поступают те, кто и вправду болен, пытаясь убедить врачей в своей нормальности и не осознавая, что теряют последний шанс. Антуан не раз становился свидетелем таких сцен в психиатрической клинике.

– И много я совершил преступлений? – стараясь казаться спокойным, спросил он.

– Пока трудно сказать, за один сеанс многого не узнаешь. – Антуан сокрушённо кивнул. – Доверьтесь мне, – уговаривал профессор. – Вам придется смириться с реальностью. В том, что произошло, нет вашей вины. Мы ведь с вами знаем, человеческая психика – очень тонкая штука. Она может справляться с болью, стрессом лишь до определенного предела. Когда же боль становится невыносимой, наша психика прячется в тайники сознания, которые мы еще только стараемся отыскать.

Несмотря на шок, Антуан ясно понимал: профессор делает вид, что предоставляет ему выбор, а на самом деле загоняет в угол. Чувство беспомощности сжимало внутренности ледяными клешнями. От мысли, что его отправят в клинику, в душе Антуана нарастал ужас. Сердце колотилось так сильно, что гул в ушах заглушал все звуки. Грудь сдавило, дыхание сбилось. Паническая атака подступала как цунами, грозя вдребезги разнести рассудок. «Только не сейчас», – молил Антуан. Он начал напевать про себя мелодию «Зимы» Вивальди, хватаясь за ритм, чтобы удержаться на краю пропасти.

Ван Херш не сводил с него внимательных глаз.

– Я вас понял, профессор, – справившись с собой, твердо начал Антуан. – То, что со мной происходит, ужасно. И, как вы понимаете, очень для меня неожиданно. Я сделаю так, как вы говорите. Очень благодарен вам за то, что вы готовы лично взяться за мой случай. – Во взгляде профессора мелькнули искры одобрения. Вдохновленный этим, Антуан продолжил: – Однако мне нужна хотя бы неделя. Мне необходимо закончить некоторые дела. – Он заметил, как брови профессора сошлись к переносице, и поспешил пояснить: – Если я уйду вот так, без объяснений, это вызовет вопросы. Меня могут начать искать. – Он чуть не упомянул брата, но вовремя спохватился. – Мне нужно сходить в институт, забрать вещи, оформить академический отпуск. Есть еще банальные мелочи: забрать белье из прачечной и так далее.

Антуан видел, что ван Херш колеблется. Нужно было дожимать профессора, найти убедительные аргументы. Залитый адреналином мозг работал с потрясающей чёткостью.

– За одну неделю я не причиню обществу вреда. Но если я внезапно исчезну, кто-нибудь обязательно узнает, почему. Это вызовет куда больший резонанс. Уже представляю заголовки в газетах: «Сумасшедший нейробиолог». – Антуан говорил убедительно и видел, что каждое слово попадает точно в цель. Скандал не был выгоден никому. Антуан осознавал, насколько сокрушительным для профессора мог стать такой удар. Любимый ученик, человек, о совместном проекте с которым ван Херш только что объявил на ученном совете, внезапно оказывается душевнобольным. Профессор, гордость университета, ведущий психиатр – и вдруг такая оплошность.

Ван Херш медленно прошелся по комнате. По затянувшейся паузе Антуан понял, что тот готов повременить с вердиктом. Профессор продолжал мерить шагами кабинет. Он напоминал Антуану шахматиста, увидевшего на доске совершенно новую комбинацию и борющегося с искушением сделать необычный ход.

– Хорошо, – наконец-то произнес он. – Но я настаиваю, чтобы вы дали мне серьёзное обещание. Без уловок, без отговорок!

– Я обещаю, – уверенно кивнул Антуан. – Девятнадцатого декабря я буду в клинике.

***

Первые несколько шагов по ночной улице дались Антуану с большим трудом. После пережитого стресса накатила слабость, мышцы задеревенели. А так хотелось бежать. Быстро, без оглядки, по-звериному путая следы. Преодолевая сопротивление тела, Антуан побежал по темным улицам, словно стараясь оторваться от самого себя.

Влетев в квартиру, он несколько раз повернул ключ в замке и измученно выдохнул. Перед дверью в комнату Антуан помедлил. Рука дрожала на ручке, а воображение рисовало самые нелепые и пугающие картины.

Осторожно отворив дверь, он зашел внутрь. Сердце билось часто и гулко. Антуан огляделся. В комнате было темно и пусто. Привычная обстановка казалась незнакомой, будто была частью чужого мира.

Антуан прошёл на кухню, опустился на стул и беспомощно сжал виски ладонями. «Мой Бог, неужели это все действительно происходит?» Он пытался представить, каково это – жить с расстройством личности, носить в себе чужие голоса, характеры, воспоминания. Шею свело от самого предположения о такой двойственности – нет, множественности! «Профессор ван Херш ошибается, – упрямо твердил себе Антуан. – Ошибается!.. Ошибается!..» Но в дальнем уголке сознания уже поселилось сомнение: а что, если он всё-таки прав?

Голова шла кругом, а стены кухни казались размытыми. Антуан нажал кнопку кофемашины, и в чашку неторопливо потекла тёмная горячая струя. Внешний мир продолжал исправно функционировать, когда внутри все разлеталось на куски. Горький вкус эспрессо позволил Антуану ощутить свою связь с этой надежной, стабильной, не пытающейся никуда ускользнуть реальностью. Появились ясность мыслей и готовность действовать.

Антуан вернулся в комнату и сел за стол. Вытащил из ящика листок бумаги и ручку. Внутренний хаос можно победить только при помощи порядка и логики. Вверху листа Антуан написал крупными буквами:

1. Наблюдение: В сознании сосуществуют три разные личности.

2. Вопрос: «Я – это только Я?»

3. Факты:

– Признания под гипнозом.

– Провалы в памяти.

– Шрам Лексуса на видеозаписи похож на мой.

4. Противоречия:

– Брат живёт в Швейцарии.

– Лексус – музыкант, выступающий перед молодёжью.

– Как я могу быть в нескольких местах одновременно? Как успеваю совмещать проявления всех личностей?

5. Гипотеза: допустим, моё сознание разделяется на несколько личностей из-за психических факторов. Например, под воздействием гипноза, стресса или психического расстройства. Это объясняет провалы в памяти и признания профессору.

6. Эксперимент: необходимо провести исследования. Например, установить личности Лексуса и Алекса.

7. Сбор ианализ данных: сравнение признаний под гипнозом с реальными событиями.

8. Выводы: подтвердить или опровергнуть.

– Итак, начнём с Алекса, – произнёс Антуан вслух, снимая очки. – Думаю, не составит особого труда доказать, что он существует.

Антуан заёрзал на стуле и на секунду задумался: «Так… Мне нужны семейные фотографии». Он отпил теплого кофе, припоминая, куда мог спрятать старые снимки. «Тумбочка в коридоре, внутри неё всегда пахнет старыми бумагами».

Отыскав коробку с фотографиями, Антуан смахнул с крышки пыль, вернулся в комнату и уселся на пол, поджав под себя ноги. Одну за другой он разложил фотографии вокруг себя. Вот он совсем маленький, ползет по газону возле дома бабушки, где они жили до переезда в Стокгольм. А это в детском саду. Это он в нелепом костюме дерева на школьной сцене…

На одном из снимков у Антуана на руках примостилась белоснежная персидская кошка по кличке Мэрилин, так напоминавшая свою знаменитую тёзку. Следующая фотография запечатлела выпускной, ещё одна – день, когда Антуан поступил на факультет нейробиологии. Попалось и фото с ван Хершем. Профессор тогда пожелал Антуану удачи: «Берг, у вас блестящий ум, – сказал он, – вас ждет прекрасное будущее». Сердце неприятно екнуло. «Как из другой жизни», – с горечью подумал Антуан. А вот Фрида… Нет, Фрейя, его рыжая подружка… Нет, все-таки ее звали Фрида. Он танцевал с ней в тот вечер дважды. «Где это было? – Антуан покрутил фото в руках. – Валентинов день. Вечеринка в клубе». Снимки из института запечатлели Антуана с Томасом и Путаной после удачно проведенной операции. «Путана… – Антуан сглотнул. – Зря мы ее так прозвали. Путаны обычно хорошо не кончают».

Дальше шли снимки, сделанные в Швейцарии.

– Ну вот, – с облегчением выдохнул Антуан, разглядывая красивые горные пейзажи, где-то тут должен быть Алекс.

Воспоминания вспыхнули с неожиданной чёткостью. Вот Антуан стоит на фоне гор, освещённых мягким, призрачным светом. Брат спокойным бархатным голосом говорит о свободе, о высоте, о вечном снеге, покрывающем вершины. В нос бьёт терпкий смолистый запах хвои с едва уловимыми горьковатыми нотками, перемешанными с прохладой горного воздуха. У Антуана перехватило дыхание. Он ясно видел рядом Алекса, указывающего на ослепительно белые пики.

Но в кадре, кроме самого Антуана, никого не оказалось.

– Это ещё ни о чём не говорит… – процедил Антуан, стиснув зубы. – На фотографиях ведь нет ни мамы, ни бабушки, или они тоже плод моей фантазии? – Не с луны же я свалился. Алекс забрал все снимки себе! – вдруг догадался Антуан. – Он всегда любил перебирать семейные архивы.

Недолго думая, Антуан схватил телефон и торопливо выбрал номер брата, прикидывая, стоит ли сразу рассказать ему о случившемся или лучше повременить?

– Номер не существует, – сообщил безжизненный автоответчик.

Антуан упрямо повторил попытку. Тот же результат.

– Номер… Что? – паника сдавила грудь. – Как же так? Я сотни раз звонил брату. – Голова гудела от напряжения. Антуан не понимал, что происходит. Номер, который должен был связать его с братом, не существовал.

Пробегая глазами по списку контактов, Антуан задержал взгляд на имени «Лола». «Подружка Алекса! – вспомнил он – Если кто и знает, где брат, то это она». В профиле Лолы висело фото красивой девушки с дерзкой надписью в статусе: «Тот, кто говорит, что деньги не главное, просто никогда не имел их в достаточном количестве!» Антуан усмехнулся и тут же озадачился. Что он ей скажет? С чего начнет разговор? Они ведь никогда не общались. В ту поездку, когда он гостил у Алекса, Лола была в отъезде с родителями.

«Ладно, другого выхода нет, – решился Антуан и нажал кнопку вызова. Гудки шли и шли, ответа не было. – Что ж, перезвоню позже». Но телефон тут же завибрировал, уведомляя о новом сообщении. Это была Лола. «Я просила тебя не звонить, – писала она. – Так будет лучше». Антуан перечитал текст и нахмурился. «Когда она успела попросить меня об этом? Вроде я никогда ей и не звонил. Я даже не помню, как её номер оказался в моих контактах».

Собравшись с мыслями, Антуан решил извиниться перед девушкой и расспросить о брате. Нажал на кнопку «Ответить». В тот же миг на экране появилась длинная вереница сообщений. Антуан вздрогнул. Кровь отхлынула от лица, в комнате будто сразу стало холоднее.

«Откуда это у меня? – лихорадочно соображал Антуан. – Как переписка брата попала в мой телефон? Нет, я не должен её читать!» Но его взгляд уже скользил по строчкам.

Вторник.

Лола: Знаешь, это правда работает! Я начала пить по два литра воды в день. Кожа лучше, вес не набираю, в общем, чувствую себя бодрее.

Ответ: Ха, а у меня пока один результат – бегаю в сортир каждые полчаса.

– «Нашел что ответить, остряк», – раздраженно ухмыльнулся Антуан, вспоминая тот вторник. Утром он сидел в кафе с профессором ван Хершем.

– Представьте себе, – говорил профессор, помешивая остывший кофе, – мой пациент искренне верит, что его жена изменяет ему с его кузеном. Но кузена нет. И никогда не было…

Антуан рассеянно кивал, думая о своём. А после обеда… Что было после обеда? Он помнил только, как проснулся вечером в своей квартире с жутчайшей головной болью.

Четверг.

Лола: Хочу ринопластику.

Ответ: Зачем?!

Лола: Чтобы быть красивой.

Ответ: Ты серьезно? Ло, ты и так красотка.

Лола: Да ну…

Ответ: Ты единственный человек в мире, кто не видит, какая ты красивая.

Лола: А ты единственный, кто видит.

Ответ: Ты даже не представляешь, насколько!

Лола: Ты единственный, кто может это представить.

На мгновенье Антуан усомнился: «Это вообще Лола пишет?» Антуан вспомнил безупречный профиль девушки с фотографии. «Никогда бы не подумал, что она так не уверена в себе», – Антуан поморщился.

Пятница.

Лола: Эй, ты что меня заблокировал?

Ответ: От твоего номера шёл спам!

Лола: Какой ещё спам?

Ответ: Что-то вроде: «Как насчёт секса втроём? Я сверху, ты снизу, а он сбоку». И всё это на ломаном шведском!

Лола:  Ох, чёрт… Google Переводчик меня подвёл.

Антуан иронично поднял бровь. «Весело живёшь, брат», – подумал он, но на душе становилось всё более муторно. Вдруг закралось подозрение: «А если Лола решила, что всё это писал ей я, поэтому и попросила не звонить?» Сердце снова заухало голодным филином. «Господи, Алекс, что за тупой розыгрыш? Что за игру ты затеял?» – мысли разбегались как стая диких обезьян. Лицо Антуана пылало, с каждой секундой росла тревога.

Среда.

Лола: …но когда люди любят друг друга, они обычно женятся.

Ответ: Ничего подобного. Чаще всего они почти совсем не видятся.

Лола: У тебя всегда всё грустно…

Ответ: Зато честно. И потом, на каждый день я не гожусь. На каждый день у тебя есть Нолан.

Лола: А кто есть у тебя?

Антуан перестал дышать. О чем это Лола? Алекс никогда не говорил, что у него есть кто-то еще! Он оторвался от телефона, охваченный паникой, все еще не способный до конца осознать, что происходит.

Суббота.

Лола: куда ты вечно пропадаешь, то ты есть, то тебя нет…

Ответ: Я есть.

– Где? Где ты есть? – в отчаянии спрашивал Антуан. В памяти всплыло уведомление от Лолы – длинное сообщение на шведском, которое он машинально удалил. «Надо проверить даты. Все-все даты», – повторял он про себя, но уже знал, что он там увидит.

Воскресенье.

Лола: Я тебе не нужна. Тебе вообще никто не нужен.

Ответ: Не вынуждай меня учувствовать в этом скучном разговоре.

Лола: Да иди ты! И не звони мне больше…

Ответ: Я пошел…

На этом переписка обрывалась.

– Зря я так с ней … – вырвалось из еле-еле разлепившихся губ.

И в эту секунду Антуану всё стало ясно. Дыхание остановилось, словно в комнате закончился кислород. Телефон едва не выпал из дрожащих рук, ноги подкосились, и Антуан невольно привалился к стене.

– Алекс не существует. Он – это я. Больше доказывать нечего. Профессор ван Херш прав. – Мысль оказалась настолько ужасной, что Антуан прижал руки к голове и зажмурился.

Только сейчас он осознал, как сильно надеялся связаться с Алексом, доказать, что он существует в реальности. Но нет… У Антуана свело живот. «Разве я когда-нибудь боялся?» – мелькнуло в голове. Весь пережитый за последние дни страх казался пустяком по сравнению с теперешним ужасом.

– Все! – еле слышно прошептал Антуан. – Это конец.

***

Микаэла нанесла последний мазок на «Хрустальную сказку» и отошла на пару шагов, разглядывая своё творение. С легкой улыбкой она удовлетворённо выдохнула:

– Ну вот, теперь всё. – Её мысли тут же перенеслись к Антуану: «Представляю, как он удивится, когда увидит, что я уже закончила. В этот раз ему картина точно понравится».

Но стоило ей снова взглянуть на полотно, как в голове прозвучал любящий, но критический голос. Микаэла прищурилась, напряжённо ища изъян. Но даже под воображаемым придирчивым взглядом Антуана картина оставалась хороша. Микаэла лишь хмыкнула и с удовольствием принялась отмывать кисти.

Закончив дела, она выглянула в окно. Из-за плотных штор в здании напротив пробивался слабый свет. Антуан был дома. Но почему не отвечает? Микаэла взяла телефон – ничего. Два дня ни единого сообщения. Последний раз он был у неё в среду, а теперь уже пятница. Она посмотрела на горящий экран. Нет, не пятница. Суббота.

– Как суббота, а куда делась пятница? – удивлённо прошептала Микаэла, вновь посмотрев на дату в телефоне.

С тех пор как она встретила Антуана, время мчалось с сумасшедшей скоростью. Из недели выпала пятница – может, это и есть счастье, когда выпадают целые дни? О, Антуан бы с этим никогда не согласился. У него на счет счастья есть собственное мнение – научное, дофаминово-серотониновое. Микаэла фыркнула себе под нос.

Беспокойство не отпускало. «Надеюсь, ты не заболел», – мысленно обратилась она к Антуану.

Микаэла переоделась, вымыла руки, включила музыку, полила цветок… Лишь бы не стоять на месте. За эту неделю её музыкальная терапия оживила подсохшее растение. Оно заметно преобразилось, и, как обещал Антуан, потянулось к колонке. А Сила, к удивлению Микаэлы, в восторге летал по комнате, выписывая всё более замысловатые фигуры. Она радостно хихикнула: «Разве это не чудо?»

Антуан, конечно, нашёл бы рациональное объяснение и чуду, связав его с вибрацией звуковых волн. И, как всегда, переубеждать было бы бесполезно. Микаэла улыбнулась, думая, как они оба научились принимать особенности друг друга. «Жить жизнью любимого человека, учитывая все его изгибы и странности, – еще одно чудо, еще одно счастье».

Музыка плавно перетекала из одной мелодии в другую, вдохновляя Мику до озноба. Она закружилась по комнате, выписывая виражи и вспоминая дни с Антуаном – весёлые, сумасшедшие, когда они смеялись до упаду. Теперь она смеялась одна, громко, искренне, не сдерживаясь. И старалась не думать о том, что его так долго нет. Она была счастлива здесь и сейчас. Её душа, как и Сила, парила под потолком, а с высоты полета все тревоги кажутся меньше. Музыка влекла за собой. И не было ничего лишнего. Только её комната, новая картина и Антуан – совсем близко, за окном соседнего дома.

***

Антуан лежал на кровати, уткнувшись лицом в стену. Третий день он не выходил из дома и почти не покидал своей комнаты. Его разум словно застыл во мраке, Антуан больше не доверял себе. Каждый шаг мог стать ошибкой, а мысль – ступенькой, ведущей к неведомым, непредсказуемым поступкам. Страх перевоплотиться, снова стать кем-то другим разрывал его изнутри. Одна мысль об этом приводила его в ужас, боль пронзала как нож, и в теле сотрясалась каждая жилка. Антуан чувствовал, как чья-то ледяная рука сдавливает ему горло, заставляя хватать воздух ртом и тяжело кашлять. Он не выпускал небулайзер из рук.

Ему казалось, что Алекс и Лексус следят за ним. В темных уголках сознания они подкрадывались все ближе и ждали момента, чтобы влезть в его шкуру, украсть его жизнь. Каждый шорох за окном, каждое мерцание света на стенах заставляло вздрагивать. Антуан закрыл глаза и снова увидел их лица. Они преследовали его, не давая покоя.

Комната, обычно аккуратно прибранная, теперь олицетворяла хаос в его душе. На полу валялись книги – одни раскрытые, другие с загнутыми страницами. Он не мог вспомнить, читал ли их сам или это следы присутствия Алекса? Карандашные пометки на полях, сделанные его почерком, но чужой рукой, заставляли Антуана в ужасе отбрасывать очередную книгу. На столе стоял недопитый остывший чай – может быть, вчерашний, а может, и позавчерашний, время потеряло смысл.

Осознание того, что Алекс – это он, переворачивало душу. В голове не укладывалось, как больной разум может создавать настолько яркие образы, настолько реальные картинки. Алекс был полон жизни. Умен, начитан, жаден до новых впечатлений. Он наслаждался каждым мгновением. Эти качества, прежде восхищавшие Антуана, теперь его пугали до жути.

Лексус же, наоборот, не вызывал отторжения. Антуан не сопротивлялся его существованию внутри себя. В этом хаосе безумия становиться Лексусом казалось вполне логичным. Быть чокнутым, сбившимся с пути, но живым – в этом имелся некий трудно выразимый смысл.

Целыми днями Антуан пытался понять, что с ним произошло. Он искал ответ в памяти, но она не отвечала. Это началось, вероятно, ещё в детстве. Но что именно? Постоянное напряжение выматывало Антуана. Сон приходил, но больше походил на забытье – побег от самого себя. Глаза слезились от бессонницы, в висках стучало, рубашка липла к взмокшей спине.

Антуан перебирал воспоминания. «Профессор Ингерман, её протеже – медбрат, красный «Пежо» с Дорой Маар, дохлая крыса… Кто-то ведь убил бедного зверька. Или это тоже сделал я? Который из моих «я»?» Антуану хотелось выть.

Когда кризис отступал, он убеждал себя, что нужно принять чудовищную данность. Но это означало – смириться с жизнью в больнице. А он слишком хорошо знал, что происходит за стенами таких клиник. Там и здоровый человек может сойти с ума от стерильной белизны и бездушных движений персонала в белом. Не говоря уже о самом «лечении». Антуану вспомнилась печальная судьба математика Нэша. Его годами держали в психиатрических лечебницах, пичкали инсулиновыми шоками и экспериментальными препаратами, превращая блестящий мозг в подобие каши. А писателю Хемингуэю в клинике Мейо искалечили память электросудорожной терапией до такой степени, что он не мог больше писать.

Где-то Антуан читал, что люди с расщеплением личности остаются в больницах годами. «А что будет со мной? Каким я вернусь? Я вообще вернусь? – Антуан больно укусил себя за палец. – Мозгу конец… Что от меня останется? Это тупик!»

От бессилия он зарылся в подушку и заплакал навзрыд. Всё, что он когда-то знал, стало бессмысленным. Расщепленный разум, неспособный справиться с загадкой самого себя, застыл в немом отупении. Был человек – и нет человека. А он ведь даже не умер.

***

Телефонный звонок разорвал тишину квартиры, настойчиво требуя внимания. Антуан с трудом вытащил себя из постели, открыл дверь в кухню, вошёл и тут же запер ее за собой, отгораживаясь от внешнего мира. Сбросил вызов, даже не взглянув на экран.

В холодильнике, среди пустых полок, одиноко стоял пластиковый контейнер с сэндвичем. Антуан вытащил бутерброд и, не ощущая вкуса, съел. Выпил чашку крепкого кофе. Энергии немного прибавилось. Он перешёл в гостиную и тяжело опустился в кресло, ощутив привычный уют. «Какой сегодня день?» – задумался он. Пятница? Уже пятница? Хотя в том, что идет именно пятый день недели, Антуан был вовсе неуверен. В вязкой тишине квартиры, казалось, даже время умирало и тонкой пылью осыпалось на полки, с великими классиками. Скоро, похоже, придётся покинуть родные стены и отдаться на волю докторов. «Там тебе и место, – с сарказмом подумал он. – Каждому зверю своя нора. А такому зверю как ты – своя клетка». Оказаться в изоляции лучше, чем бесконечно бороться с хаосом окружающего мира, когда таинственные зловещие процессы в разуме не позволяют жить нормальной жизнью.

Антуан огляделся вокруг. В просторной гостиной его любимый модульный диван, где он привык читать, забравшись с ногами, теперь выглядел по-другому – слишком правильным в своей выверенной геометрии. Свет торшера больше не создавал уютный полумрак. Он только подчеркивал стерильную пустоту комнаты. Светлый ковер с идеально расчесанным ворсом превратился в выставочное полотно. Гостиная стала чужой и враждебной. Антуан осознал, что уже никогда не сможет чувствовать себя здесь как прежде. Вглядываясь в пространство комнаты, он снова погрузился в бездну отчаяния, видя все меньше смысла в своем существовании.

– Хочу то – не знаю что, иду туда – не знаю куда. Оригинально для ученного, разгадывающего загадки ума… – Антуан сделал паузу и повторил уже менее меланхолично: – Разгадывающего загадки ума!

И вдруг – щелчок. Вспышка. Яркий свет ударил, словно молния, растворяя темноту внутри.

– Если это я включил голоса в своей голове, значит, могу работать с их настройками. Сердце бешено забилось – в нём зажглась маленькая искра надежды.

***

Микаэла проснулась от легких колючих прикосновений к ее щеке. Девушка открыла глаза. Сила ходил по ее лицу. Наглец, конечно, но сегодня она не прогнала его. Было воскресенье, и ее сердце наполнилось трепетной уверенностью: Антуан обязательно придет. Он ведь никогда не пропускал воскресений.

В ванной она задержалась дольше обычного. Уложила волосы, нанесла легкий макияж, вроде небрежный, а на самом деле – безупречно выверенный рукой художника. Она вытягивала из шкафа платья одно за другим, гадая, какое из них больше понравится Антуану. Остановилась на голубом. «То, что нужно», – прошептала она, проведя рукой по тонкой шелковистой ткани.

Приятное волнение предвкушения встречи захватило разум, и мысли больше ни на чем не останавливались. В девять часов Микаэла сидела в спальне перед трюмо. «Я красивая. Никогда в жизни я не выглядела лучше», – вдохновенно думала девушка. Она любовалась своей красотой без тщеславия. Лишь по-детски радовалась, что сделает приятное своему Анте.

До знакомства с ним Микаэла запрещала себе подолгу глядеться в зеркало. «Разглядывание себя к хорошим мыслям не приводит, – считала она. – Да и зачем это мне. На меня все равно никто без жалости не смотрит».

Рядом с Антуаном все изменилось. Она чувствовала себя цветком. Красивым и редким. Любимой женщиной. Он подарил ей крылья, впустил в ее сердце музыку. Он стал для нее целым миром, ее собственным миром, и Микаэла знала, что большего ей и не нужно. Любовь – это редкий подарок судьбы, когда двое встречаются в стремительном потоке людей. Могли бы и разминуться. Она считала, что ей необыкновенно повезло.

К двенадцати часам дня Антуан все еще не появился. Микаэла набрала его номер. Гудки. Она стала звонить каждый час. К шести вечера от него всё ещё не было никаких вестей. К восьми часам у нее сдали нервы.

– Нужно ехать к нему, – отчаянно решила она.

Микаэла долго сидела под дверью Антуана, слушая шаги внутри. Стучала, звала его, умоляла, но он не открыл.

Вернувшись к себе, измотанная Микаэла положила телефон на колени и заснула. Проснулась она с рассветом. Все тело одеревенело от холода. Платье, которое она так тщательно выбирала, помялось, и с него свисала пуговица на одной нитке. Микаэла тут же проверила сообщения. Ничего. Она привела себя в порядок и подъехала к окну. Свет у Антуана так и горел. Похоже, не выключался всю ночь.

Следующие два дня Микаэла сидела одна в квартире, пытаясь понять, отчего все так изменилось. Она перестала различать ритм времени. День и ночь слились воедино. Ела она мало, по инерции.

Микаэла заехала на кухню и заварила в чашке кофе. Через два дня операция. Уже завтра она поедет с Анной в больницу. А потом…

Негромкий стук отвлек ее от мыслей. Сила, её вечный спутник, ударился об стекло. С тех пор как он начал летать, с ним такое часто случалось. Она быстро подъехала к птице, погладила по головке: «Больно, Сила. Знаю». Микаэла легонько чмокнула синицу. Сила встрепенулся, дрожа желто-золотистым горлышком, и улетел. Микаэла тяжело вздохнула. Он, как и она, тянулся к свету за окном – одновременно близкому и недосягаемому.

Девушка медленно поехала в спальню. Посмотрела в зеркало на внутренней стороне дверцы шкафа и оцепенела. Ни следа от вчерашней красавицы. Губы дрогнули.

– На кого же ты стала похожа? Куда делось твое самолюбие?

Голос прозвучал неузнаваемо уныло. Она протянула руку, словно хотела прикоснуться к своему отражению, найти в нём хоть тень прежней себя. Но девушка в зеркале не отвечала. Самолюбие – это любить себя. А она любит его, Антуана.

Микаэла резко отъехала назад. В душе поднялась волна невыносимой ненависти к себе. Ненависть сжигала изнутри, заполняя каждую клеточку. Внезапно девушка остановилась, как будто ударилась о невидимую стену.

– Чего из этого ты не знала? – прошептала она с отвращением. – Что тебя ждет разочарование? Обида? Предательство? Или ты думала, что это навсегда? Ты совсем ум потеряла! Вот и получай! – Мика закружилась на кресле, приговаривая: – Так тебе, так тебе!

И вдруг остановилась. Эта ярость, эта злость… Откуда они? Неужели всё оттого, что она больная, ломкая, неполноценная? От ущербности, в которой она сама себе боится признаться?

Собственное поведение показалось Микаэле приступом болезни. Не зная, за что хвататься, девушка перебирала в памяти свою жизнь. Смерть мамы, сгоревшие эклеры, смех, радость, поцелуи, музыка – когда дух захватывает. Музыка! Вот в чем дело! Микаэла похолодела от простой истины. Антуан ученный, доктор, а она – его научный эксперимент.

Микаэла закрыла лицо ладонями. Раньше ей казалось, что она подготовила себя ко всему, застраховалась. Но это только кажется, будто мы готовы к ударам судьбы.

Всю жизнь болезнь учила Микаэлу преодолевать, терпеть, сражаться. Болезнь – это беда. Несчастье. А добило Микаэлу – счастье. И теперь оно ломало ее волю, выворачивало наизнанку душу. А это гораздо болезненнее любого перелома костей.

Сила вновь подлетел к стеклу и замер в немом ожидании. Микаэла, не раздумывая, распахнула окно настежь, впуская в комнату холодное дыхание улицы. В этом порыве было все её отчаяние – отпустить, дать свободу, облегчить их общую с птицей долю. Сила подался вперед… Прыгнул на подоконник… На раму… Над ним раскинулось бескрайнее зовущее небо. Но он не взлетел, потому что у него были подрезаны крылья.

***

В квартире стояла тишина, но Антуана не покидало ощущение, что он не один. Он поёжился, вытер пот со лба и удивлённо взглянул на ладонь, не понимая отчего, та сделалась влажной.

– Ну, где вы? – хрипло выкрикнул Антуан в пустоту.

Ответа не последовало. Он медленно обошёл комнаты – спальня, ещё спальня, кабинет, кухня. Свет уличных фонарей едва проникал сквозь окна. По углам прятались плотные тени, воздух в квартире казался вязким и густым.

– Надо включить свет, – прошептал Антуан, но не притронулся к выключателю. Волнение нарастало. – Алекс, Лексус, я знаю, что вы здесь!

В ответ – лишь тишина и скрип паркета под ногами. В гостиной стояла кромешная тьма, задернутые шторы не пропускали свет. Антуан пошарил рукой по стене в поисках выключателя.

– Да где же этот выключатель? – раздражённо рявкнул он.

– Здесь, – раздался знакомый голос.

Щелчок. Вспыхнул свет. Антуан отскочил назад. В кресле сидел Алекс, невозмутимо листая журнал. Рядом, на диване, в мягком свете лампы Лексус тихонько перебирал струны гитары.

Антуан хотел закричать, но дыхание перехватило. Сердце ухнуло вниз и, кажется, остановилось. Он попятился и уперся в стол. «Это невероятно! Их здесь нет! Нет!» – Антуан жмурился и мотал головой. Но ни Лексус, ни Алекс не исчезали.

Только сейчас до Антуана дошло, что он затеял слишком опасную игру. Погружаться в дебри своего нездорового сознания без поддержки доктора – это прямой путь к сумасшествию. Человеческая психика – материя тонкая, и её ничего не стоит порвать. «Я зашёл слишком далеко, – пронеслось в голове. – Балансирую на краю пропасти. Надо остановиться…»

Но любопытство учёного одерживало верх над здравым смыслом. Оно пересилило страх. Антуан сжался от напряжения и вцепился в край стола, как в спасательный круг.

Алекс и Лексус не обращали внимания на Антуана. Аккуратно причёсанный Алекс, одетый в дорогой домашний кашемировом костюм, неторопливо взял новый журнал. Лексус в растянутой футболке, потертых джинсах и дырявых носках наигрывал невнятную мелодию. Совершенно разные, они ярко контрастировали, глаз не отвести.

Антуан следил за жестами и мимикой своих «гостей», разглядывал детали их одежды с тем жадным, почти гипнотическим интересом, который заставляет человека сосредоточиться на мелочах, чтобы отвлечься от главного. Когда страшно думать о сути, нам проще сконцентрироваться на чём-то внешнем, поверхностном.

Алекс переглянулся с Лексусом и в своей привычной, хорошо знакомой Антуану манере подмигнул. Антуан почувствовал острую неприязнь к раздолбаю-музыканту с отросшими ногтями на одной руке. Но ещё сильнее его поразило понимание, что прежний ужас перед Алексом растворился. Вместо страха пришло подозрительное спокойствие. Присутствие Алекса стало якорем, внушавшим уверенность, что всё не так уж плохо. Антуан фиксировал эти перемены в себе, но не мог объяснить их.

– Можно подумать, на тебя взвалили все тяготы жизни, – произнёс Алекс, скользнув взглядом по Антуану.

Антуан огляделся, словно хотел убедиться, что обращаются именно к нему.

– Ты это мне?

– Других депрессменов здесь нет.

– Даже так? – возмутился Антуан. – Ну да, наверно у меня на это нет причин.

– Было бы желание, а причина найдётся. – Губы Алекса тронула саркастическая улыбка.

– Может, тогда ты посоветуешь, как мне с этим справиться?

– Я тебе всегда говорил: один в поле не воин.

– Прекрати! – Антуан раздражённо махнул рукой. – С вами двоими, можно подумать, я целая армия. Ты посмотри, во что превратилась моя жизнь. Один сплошной кошмар.

Алекс перестал улыбаться.

– Люди неординарные всегда сталкиваются с трудностями. Другое дело дураки и посредственности. У них все проще. Они не знают вкуса побед, но зато и горечь поражений им неведома. Они – никакие. Но у них мало тревог. А ты… Твой гений, какой бы он ни был, – с ним придется страдать.

– Но я не хочу страдать! – отрезал Антуан. – И не хочу быть не таким, как все!

– Забавно… Океан пытается стать лужей.

– Лужей? – Лицо Антуана пылало. Он впился в Алекса злым взглядом. – Да, пытаюсь! Безумно пытаюсь! До одури пытаюсь! Ты даже представить себе не можешь, как это невыносимо – ощущать себя «океаном», с собой, с тобой… И вот с ним. – Лексус, перебиравший струны, поднял голову и на мгновение застыл, но тут же вернулся к своему занятию. – Алекс, это помешательство. Я не принадлежу себе. Как жить дальше?

– Любой творческий человек не принадлежит себе, – Алекс глядел Антуану прямо в глаза. – Он пленник. Его влечёт собственный демон.

– У этого плена есть диагноз, – простонал Антуан.

– Жил же ты с этим диагнозом до сих пор.

– Да, но только потому, что не знал об этом! А теперь меня отправят в психушку!

– Я бы не драматизировал, – Алекс, пожал плечами и вышел на кухню. Антуан и Лексус последовали за ним. Алекс включил кофемашину.

– Я драматизирую? – Антуан схватился за голову и заметался по кухне. – Когда я, черт возьми, драматизировал?! – орал он, стараясь перекричать кофемашину.

– Вот прямо сейчас. – Алекс взял чашку и невозмутимо отхлебнул кофе.

Антуан остановился.

– Ты видел драму хуже этой?

– Ты действительно так считаешь? – Алекс развел руками. – Между тем, что ты говоришь, и тем, что ты чувствуешь, большая разница.

– Я чувствую себя сумасшедшим, – выпалил Антуан.

– Сумасшествие – это просто слово. Ты сам знаешь, оно не имеет смысла с медицинской точки зрения. Для психики норма – это способность адаптироваться к окружающей среде. Если мы не можем этого сделать, то либо прячемся от реальности, либо ставим себя над ней, превращаясь в особенных людей, не подчиняющихся общим законам. Ты не должен томиться в психушке.

– Люди не терпят тех, кто ставит себя над реальностью, – возразил Антуан. – Их запирают. И как потом выбраться?

– У тебя три пути: удрать, пойти на компромисс или напасть.

– Напасть? На кого? На профессора? На общество? На весь мир? О чем ты, Алекс!

Лексус лениво развернул обёртку жвачки и засунул пластину в рот.

– Ещё ты можешь договориться… Или просто смыться, – подсказал он.

Антуан стиснул зубы и зло процедил:

– А ты вообще заткнись, кретин! Твое мнение меня совершенно не интересует! Алекс, мне нужно, чтобы вы оба замолчали! Оставили меня раз и навсегда. Иначе мне крышка.

– А ты уверен, что дело в нас, Анте? – вкрадчиво спросил Алекс. – Ты посмотри на себя. В последнее время ты действительно напоминаешь душевнобольного, живущего в мире, где обычные действия превращаются в бесконечный ужас. – Он задумался и добавил: – То у тебя слежка, то кражи из холодильника, то красный «Пежо».

– Какой еще «Пежо»? – оживился Лексус. – Баба с красной челкой? Моя фанатка! – С гордостью сообщил он. – Я посвятил ей сингл «Красная зебра».

Антуан презрительно уставился на Лексуса, но тот лишь ухмыльнулся.

– Вот именно, Анте. А ты себе всякого навыдумывал. Это больше похоже на паранойю, чем на расщепление личности.

– Я не параноик.

– Конечно, нет. Но ты ищешь не там. Ты загнал себя в угол, завалил работой. И твои неудачи говорят о том, что ты пытаешься превзойти самого себя.

– Ты хочешь сказать, что я не совсем здоров и не очень умен?

– Я хочу сказать, что ты слышишь только то, что хочешь слышать.

– Да, я не хочу слышать вас, – резко бросил Антуан.

– Хочешь… – эхом отозвались оба.

Телефон внезапно зазвонил, заставив Антуана вздрогнуть. Он уставился на экран. Цифры хаотично прыгали, как на сломанном секундомере. Он сбросил вызов. Кухня опустела.

***

Антуан стоял под душем. Ледяная вода стекала по спине. Голова продолжала гудеть. «Они запутали меня… Мне надо подумать… О Господи, лучше не думать…» Из глубин сознания поднималось что-то новое, незнакомое. Голоса Алекса и Лексуса разбудили внутри него то, что раньше молчало. Антуан сел за стол и открыл блокнот. Рука машинально записывала:

«Боюсь быть собой.

Навязчивые идеи.

Неудачи – попытка превзойти самого себя.

Слышать голоса – мой выбор.

Удрать, пойти на компромисс или напасть.

Один в поле не воин».

Антуан почеркнул слово «один». «Что он имел ввиду, говоря, будто один я не справлюсь?» Антуан положил ручку и напрягся. Было что-то еще. Телефонный звонок! И тут же в сознании возникла картинка – прыгающие цифры. Он посмотрел на телефон. Всё работало как обычно.

– Это надо проверить, – сказал он вслух.

До встречи с ван Хершем оставалось совсем немного времени. Всё нужно было понять сейчас.

Антуан перевернул лист и задумчиво вывел в центре страницы: «Я». Справа написал: «Алекс», слева – «Лексус». Под именем «Алекс» добавил слово «защитник», вспомнив, что именно так назвал его профессор.

«Защитник. – Антуан прикрыл глаза. – Что это значит? От чего он защищает меня? Когда Алекс впервые появился в моей жизни?» Проведя линию, соединяющую «Я» и «Алекс», Антуан поставил вопросительный знак. Он помнил Алекса с самого детства. Тот всегда был рядом, словно тень. Вспомнился образ детской комнаты с голубыми обоями. Маленький Антуан с высокой температурой лежит в постели. Боль режет горло, слёзы катятся по щекам. Алекс сидит рядом. Рассказывает истории и корчит смешные рожицы. Его голос, спокойный и тёплый, уносит Антуана в мир далёких стран и весёлых приключений. Грёзы о сокровищах, затерянных городах и бескрайних океанах прогоняют боль лучше лекарств.

Вот Антуан уже подросток. Он сидит над тетрадью, не в силах написать ни строчки. Алекс подсказывает нужные слова, направляет мысли. И неуклюжее сочинение, как по волшебству, превращается в связный текст.

Первое свидание тоже не обходится без Алекса. Он предлагает надеть свою рубашку, не слишком яркую, но, как он шутливо замечает, «добавляющую уверенности». А когда наступает момент первого поцелуя, Алекс будто шепчет: «Сейчас». И всё проходит гладко, без неловкости.

Перед вступительными экзаменами Алекс напутствует Антуана: «Пусть радуются, что ты выбрал их. Берг их прославит». Даже в самые напряжённые минуты его голос звучит уверенно и спокойно. А потом происходит смерть Юзефсон… И Алекс снова рядом. Это он не дал Антуану сломаться – одним своим присутствием. Не выспрашивал, не лез с советами, просто был.

Там, где начинались сомнения, страхи или боль, где Антуан не мог справиться с ситуацией, всегда возникал Алекс. Но почему? Почему он, Антуан, не мог справиться сам? Почему Алекс принимал удар на себя?

Антуан вспомнил работы Юнга о психологических типах личности. У каждого из нас есть своя Тень. Архетип, представляющий относительно автономную часть личности, складывающуюся из личностных психических установок, которые не могут быть принятыми из-за несовместимости с сознательным представлением о себе. Алекс явно был его Тенью. Той частью, что совершала поступки, на которые сам Антуан никогда бы не решился.

Антуан сосредоточенно раскручивал и закручивал ручку. Вопросов по-прежнему было больше, чем ответов.

Так, теперь Лексус. Антуан снял очки. С Лексусом всё иначе. Он заявил о себе совсем недавно. Антуан восстановил в памяти день, когда провалился эксперимент с крысой по имени Тори. Вентиляция в лаборатории работала плохо. Ему вспомнился резкий запах хлорированного раствора. Антуан устал, голова шла кругом, но добравшись домой, он снова сел за работу. Его терзали мысли о неудаче, и он был полон решимости разобраться в причинах провала. Вдруг снизу раздались тяжёлые басы. Музыка гремела, словно намереваясь пробить стены. Антуан, не в силах сосредоточиться, спустился к соседу, чтобы попросить его убавить звук. Но тот просто не открыл дверь, и вместо этого увеличил громкость. Ошеломлённый наглостью соседа, Антуан вернулся к себе ни с чем. Внутри кипела злость, не находя выхода. В тот день за работу он больше не садился. Все мысли заняло вызывающее поведение Лексуса.

Так продолжалось и дальше. Лексус включал музыку в самые неподходящие моменты, будто посмеиваясь над Антуаном, мешая ему сосредоточиться. Антуан изо всех сил пытался сформулировать свои идеи, и внутренние муки вырывались наружу бурными песнями Лексуса.

«Психика создает альтернативные личности как защитный механизм», – всплыли в памяти слова профессора Патнэма. Получалось, что Лексус появлялся в моменты сильного стресса, когда накопившееся напряжение требовало выхода.

Антуан помассировал виски. Напряжение нарастало. «М-да… Только это всего лишь теория, – вздохнул он. – Надо добраться до сути». Отложив ручку, он с тоской уставился на мертвенный свет диодных ламп и в очередной раз проклял того, кто окрестил его «дневным».

«Нужно спровоцировать другие мои идентичности на откровенность, чтобы найти ответы на вопросы о причинах их появления. – Антуан снова записывал. – Построить психологическую цепочку. Оценить, насколько я зависим от них. Выяснить, есть ли связь с текущими проблемами. И главное – понять, что натворил Алекс». Антуан решительно закрыл блокнот и поднялся. В комнате висела напряжённая тишина, пропитанная ожиданием.

– Найдём первопричину, – Антуан обращался одновременно к себе и к своим альтер эго, – и тогда вы станете мне не нужны.

Сквозь тень усталости на осунувшемся лице Антуана проступала уверенность. У него родился план – научный, логичный. И полный неизвестности.

***

Антуан прилег на диван и неожиданно для самого себя уснул. Его разбудил едва слышный скрип паркета. Кто-то осторожно ходил по квартире. Антуан повернул голову, чутко уловив движение в кухне. Он внутренне сжался как пружина. По телу прошла холодная волна страха. Антуан щёлкнул выключателем торшера, и яркий свет залил комнату. Чувства обострились. Антуан прикрыл глаза, потому что стал отчетливо видеть даже пылинки, кружащиеся под лампой. «Это ОНИ», – мелькнуло в голове. Он бесшумно встал и направился к дверям, но внезапно остановился. Телефон!

Антуан нашёл мобильник и быстро поставил будильник на ближайший час. В прошлый раз именно звонок вывел его из глубокого погружения в себя и распугал эту парочку, претендующую на его место в сознании. Хлипкая, но хоть какая-то подстраховка, чтобы не застрять навечно в своём собственном мире. Антуан крепко зажал телефон в кулаке: «Пусть руки тоже будут заняты – так легче скрыть волнение».

Из кухни доносились приглушённые голоса. Сквозь полумрак Антуан различал две фигуры.

– А ты классный чувак. Ты мне сразу понравился, и эта твоя музыка, – уютно журчал баритон Алекса.

– Ты даже представить себе не можешь, как мне помог, – отозвался Лексус. – Если б не ты…

– Да брось, ерунда, – отмахнулся Алекс. – В конце концов оказалось, что я помогал сам себе.

– Странная фигня, конечно.

– И не говори. О, гляди-ка, – Алекс кивнул в сторону окна, – Это она. Сюда смотрит. Ты вообще что-нибудь о ней слышал?

– Она? – Лексус чуть приподнял штору, выглядывая наружу. – Однажды я видел их вместе ночью. Снег валит, холодно, а она в своей коляске пируэты выписывает, будто на коньках скользит. Такая грациозная, плавная, как настоящая фигуристка. Я прям залюбовался. Потом коляска в сугроб угодила – на этом «представление» закончилось. Наш учило её вытаскивать принялся, но не справлялся, а она только смеялась, хрустальным таким смехом. В конце концов всё же вытащил. А теперь она вон ждёт его.

– По-моему, самое паршивое чувство – когда человек, с которым ты каждый день общался, вдруг совершенно о тебе забывает, – заметил Алекс с тенью грусти.

– Поэтому я и не лезу в отношения, – донеслось в ответ. – Не люблю эти дурацкие «американские горки»: то взлёты, то мордой об асфальт.

– Аналогично. На любовь решаются только самые бесстрашные.

– Бесстрашные… – скептически повторил Лексус. – Ботан – трус и слабак, он шарахается собственной тени. И к ней поэтому не идёт.

– Не знаю. Думаю, это стыд…

– Стыд – то же самое, что и трусость, – перебил Лексус, – просто звучит лучше. Ничего, она скоро отмучается… – Не успел он закончить фразу, как взбешённый Антуан влетел в кухню и вцепился в его мятую футболку.

– Не смей так говорить! – он едва сдерживал ярость. – Мика не умрёт, понял? Она справится.

– Ох, точно… Забыл про твою «магическую» музыку, – насмешливо парировал Лексус, отталкивая Антуана.

– И что? Моя музыка прекрасно работает! – возмутился Антуан.

– Ой, только не грузи, – Лексус скривился, как от боли. – На ком она работает? На крысах? Да кого ты ею вообще вылечил? – Антуан побагровел, но промолчал.

– Вот именно, – протянул Лексус с усмешкой. – Нельзя привести другого туда, куда сам ещё не дошёл.

– А ты? Сам-то ты что собой представляешь? – Антуан театрально взлохматил волосы и состроил жалостливую мину. – Встречаем «индийскую страсть»!

– Я хоть телок перед смертью не бросаю, – злобно огрызнулся Лексус в ответ.

– Заткнись! Она не умрёт. И я не бросил её!

– Ну а че тогда не идёшь к ней?

– Прийти и сказать что? Здрасьте, я Антуан, у меня раздвоение личности. Я то занимаюсь наукой, то пишу, то пою всякую чушь. Меня скоро отправят в психушку, но знай, что я буду любить тебя вечно? – Антуан так сжал телефон, что пальцы побелели.

– Ого, зарядил! – хмыкнул Лексус. – Ты же учёный, мог бы что-нибудь более правдоподобное сочинить.

– Ты это о чём? – нахмурился Антуан.

– О том, что с такой фуфильной историей к ней лучше не соваться. Надо же, додумался! Человек с «раздвоением» взял и «расстроился»! Раздвоение – это от слова два, а никак не три, светило ты наш, – фыркнул Лексус.

Антуан вытаращился на него, как будто в первые увидел.

– Гос-по-ди, – Он принялся нервно мерить шагами узкое пространство между холодильником и плитой, то и дело задевая локтем приоткрытую дверцу кухонного шкафа. – Да с кем я вообще разговариваю? Сам с собой! Ну чем не сумасшедший? – Алекс тихо прокашлялся. – А ты не вздумай смеяться! – взорвался Антуан, – Это совсем не смешно!

Алекс поднял руки вверх:

– Даже не собирался.

Но Антуан уже вновь метался по кухне, заламывая руки и чуть ли не крича.

– О Боги, да как это возможно?! Как, скажите на милость, можно принять, что он – это я? Это же дикость! Он не может быть мной, не-мо-жет!

– Да и слава богу, – язвительно процедил Лексус. – Всегда мечтал быть слабаком и занудой. – В его взгляде вспыхнул недобрый огонёк.

Антуан кинулся к нему с кулаками, но Алекс вовремя перехватил его руки.

– Лексус прав, – тихо сказал он, – она действительно заслуживает объяснений.

– Каких именно? – зло рассмеялся Антуан. – Что я безнадёжный псих? Ван Херш уверяет, что вернёт меня к нормальной жизни, но я ему не верю. Он просто хочет подбодрить меня. Не скрою, иногда врать самому себе проще, чем не врать. – Он остановился, судорожно втянув воздух. – А реальность такова: вместо учёного, разгадывающего тайны мозга, я рискую превратиться в подопытного хомячка. Я не хочу в психушку.

– А почему бы и нет? – хмыкнул Лексус, доставая из кармана сигарету. – И психи, и врачи находятся в одной и той же больнице. Только у пациентов больше шансов оттуда выбраться.

– Последний раз говорю, замолчи! – рассвирепел Антуан. – И брось сигарету! У меня астма, я сейчас задохнусь!

– А у меня ее нет, – нагло ответил Лексус и жадно затянулся. Он развалился на дизайнерском стуле у кухонного острова. На чистой поверхности стояли две банки пива и наспех свёрнутая из фольги пепельница. Глянцевые фасады отражали свет панорамного окна.

– Как это «нет»? – Антуан даже забыл, что секунду назад собирался вцепиться Лексусу в глотку. – Она у меня с детства!

– Ничего не знаю. – Лексус продолжал безмятежно дымить.

Антуан перевёл взгляд на Алекса.

– А у тебя? У тебя ведь тоже нет астмы?

Алекс отрицательно мотнул головой. «Неужели психосоматика», – опешил Антуан. Он знал, что симптомы астмы часто возникают как проявление психологических конфликтов. Похоже, астма стала его реакцией на подавленные эмоции, тогда как ни Лексус, ни Алекс не испытывают этих ограничений.

– Это что получается, из нас троих только я один бракованный? – Антуанрастерянно опустился на стул, чувствуя, как внутри досада борется с абсурдностью происходящего.

– Да брось! Нашел из-за чего переживать. – Алекс похлопал Антуана по плечу.

– А я не переживаю, – холодно ответил Антуан. – Понять не могу, как это возможно… Все это…Ты, он. Ладно, ты всегда хорошо влиял на меня. Но этот, – он кивнул в сторону Лексуса, – зачем он мне понадобился?

– Во-первых, никакого «хорошего влияния» не существует, – перебил его Алекс. – С научной точки зрения любое влияние безнравственно.

– Это ещё почему? – прищурился Антуан.

– Потому что влиять на другого значит навязывать ему свои идеи. – Алекс иронично взглянул на Антуана. – Он начнёт думать твоей головой, хотеть того, чего хочешь ты. Превратится в эхо чужой мелодии и будет играть навязанную роль. А весь смак – самовыражение.

– И это ты мне говоришь? – ухмыльнулся Антуан. – Хочешь, чтобы я от тебя избавился?

– Вчера ты сам сказал, что хочешь этого, – невозмутимо напомнил Алекс.

– Да, хочу, – Антуан провёл рукой по лбу, стирая капли холодного пота. – И ещё хочу понять, зачем я тебя, чёрт возьми, позвал.

– Есть мнение, – Алекс слегка улыбнулся, – что самые важные события происходят в нашем мозге. И только там, в глубине наших мыслей, можно найти ответ на всё. Зачем ты мог меня позвать?

– Это вопрос, а не ответ.

– Ответ ты знаешь.

– Защищать…

– Именно так! – воскликнул Алекс, просияв. – Но это следствие. Чего ты хотел изначально, что руководило тобой?

В течение нескольких секунд Антуан стоял без движения, размышляя.

– Непонимание, разлад с обществом, страх… – тихо перечислил он.

– Нет.

– Что же тогда?

– Ты хотел чего-то недозволенного. Хотел быть собой, но не позволял себе этого. Ты лишал себя главного – самовыражения. Я уже говорил, что в самовыражении человеческая суть.

Антуан машинально потер переносицу. Самовыражение – это сложный нейрохимический процесс. Серотонин, дофамин, норадреналин – целый коктейль нейромедиаторов активируется, когда человек реализует себя. При подавлении самовыражения нарушается работа лимбической системы, возникает дисбаланс… Возможно, эти двое – защитный механизм мозга, пытающегося восстановить нарушенное равновесие.

– Я позвал тебя помочь мне самовыразится?

–Ты нашёл замену себе. Нашёл того, кто своими руками исполнит твои желания.

– Какие желания? – Антуан напрягся. – Ван Херш сказал, что ты совершил что-то ужасное и опасен. Вернее, опасен я. Что ты такого сделал, Алекс? – Сердце Антуана тревожно сжалось.

Лексус с любопытством уставился на них, не вступая в беседу. Он выпускал кольцами сигаретный дым прямо в сторону задыхающегося от беспокойства Антуана.

– Теперь этого уже не изменить, – пожав плечами, обронил Алекс.

– Чего «этого» ?.. – напряженно переспросил Антуан. – Ты кого-то убил? – Алекс молчал. – Нет, только не это… – пересохшими губами прошептал Антуан. – Скажи, что это не так! – Но взгляд Алекса говорил сам за себя. – Что ты натворил? Антуан вскочил со стула.

– Ты сам все знаешь…Ты знаешь свои желания и знаешь, кого убил.

– Я никого не убивал! – взвыл Антуан, охваченный ужасом. – Я лечу людей, продлеваю им жизнь. Я хочу спасать человечество. Постой… – Он похолодел внутри от пришедшей в голову догадки. – Так это ты?.. Ты расправился с фру Юзефсон? – Антуан хватал ртом воздух. – Как? Что ты с ней сделал?

– Дал послушать твою музыку, – отмахнулся Алекс.

Лексус хихикнул, но Алекс метнул в его сторону предупреждающий взгляд. Антуан же продолжал испытующе таращиться на Алекса.

– Ничего я ей не сделал. Я не знаком ни с какой Юзефсон. Только с твоих слов, – с легким раздражением произнёс Алекс.

– Тогда кого? – пробормотал Антуан. Он закрыл лицо руками и тут же вскрикнул: – Нет! Не может быть. Неужели ты прикончил Путану? Кулаки судорожно сжались, он задрожал с головы до ног.

– Путану? – теперь Лексус вытаращился на Алекса, удивлённо приподняв бровь. – Вы не поделили Путану?

– Я не трогал твою крысу. – Алекс смотрел на Антуана в глубочайшем изумлении. Таким Алекс еще никогда Антуана не видел. – Может, она сдохла из-за того, что ты клетку уронил? Ты же сам говорил – она тогда сильно ударилась.

Антуан растерянно заморгал.

– Погоди-погоди, – встрял Лексус. – Ты назвал свою крысу Путаной? – Он брезгливо скорчился.

Антуан пропустил слова Лексуса мимо ушей. Он быстро ходил по кухне и лихорадочно соображал, кто ещё мог стать жертвой Алекса. Вспомнились исследования Шнайдера: «При расщеплении личности воспоминания могут быть доступны не всем альтер-эго». «Значит, я могу вообще никогда не вспомнить». – От этого простого вывода щёки Антуана вспыхнули.

– Ладно, – выдохнул он, останавливаясь и стараясь успокоиться. – Я пас. Выкладывай.

– Ты знаешь свои желания, ты знаешь, кого убил. Не хмурься, Анте. Это так. – Алекс отвернулся, словно не хотел встречаться с его взглядом.

– Прекрати это повторять. Я должен знать, за какие «подвиги» сяду в психушку и что мне там светит.

– Я знаю, – уверенно вставил Лексус, прикурив от окурка новую сигарету. – Это Фру Блом из двенадцатой квартиры. – Я её однажды встретил в подъезде, она так хвалила мою музыку! А ты, – он ткнул пальцем в сторону Антуана, – прятался за дверью, я тебя слышал. На прошлой неделе её похоронили. Её он и убил.

– Что за бред! – искренне возмутился Алекс. – Зачем мне убивать всех этих женщин и зверьков?

– Зачем вообще убивать? – съехидничал Лексус.

– Как бы там ни было, Фру Блом умерла не от моих рук.

– Тогда кто? – выпытывал Лексус.

Алекс не отвечал. Антуан снова стал ходить по кухне, глубоко задумавшись, перебирая в голове возможные имена.

– Герр Ларсон, герр Чельстрем? Фру Гранквист ? – выкрикивал Антуан, угадывая, кто еще мог войти в число его врагов.

Алекс отрицательно мотал головой.

– Ты не хочешь думать, Анте. Это уводит тебя в сторону и не имеет ничего общего с ответом на вопрос. – Тень досады пробежала по его лицу.

Но Антуан продолжал перечислять имена. Нашлось приличное количество людей, которые тем или иным образом перешли Антуану дорогу и по неизвестным причинам недавно скончались. Антуан, сел, откинулся на спинку стула и вздохнул с облегчением: «Всё, больше никого не осталось»

Однако лицо Алекса по-прежнему оставалось мрачным.

– Помнишь Мэрилин? – с вызовом спросил он.

– Бабушкину кошку? – Антуан удивленно поднял глаза. – Конечно, ее не забыть.

– Трагическая судьба…

– Трагическая, как у Путаны? – хихикнул Лексус.

– Она жутко обгорела, – сказал Алекс.

– Как? – Лексус перестал скалиться.

Антуан молчал. Он был девятилетним мальчишкой, когда в бабушкином доме появился очаровательный белый пушистик. Он быстро вырос в утончённую кошку с виляющей походкой Мэрилин Монро. Мэрилин представлялась Антуану безупречным созданием – сплошная грация и аристократические манеры. Кошка никогда не мяукала и не скребла дверь. Если хотела выйти из дома, просто всем своим видом давала это понять. Антуан обожал белоснежного питомца.

– Можешь представить, – начал Алекс, – какой был шок, когда однажды Мэрилин вошла в кухню, держа во рту трепыхающегося полуживого птенца.

Антуан тотчас мысленным взором увидел так потрясшую его картину. Кровь на белой кошачьей шерстке неестественно алела, а в воздухе остро пахло медной сыростью. Мэрилин бросила добычу на пол и равнодушно стала гонять умирающего птенца между лапами. Отточенным движением это ангельское создание вспороло когтями дрожащую птичью грудку. Кровавые капли брызнули на морду. Антуан смотрел на свою любимицу так, будто видел её впервые. В ярости он кинул в Мэрилин башмаком. Она отскочила и запрыгнула на полку, задев хвостом горящую свечу. Вспыхнула искра, запах опалённой шерсти смешался с дымом, и кошка, охваченная огнём, бросилась прочь, истошно вопя.

Антуан содрогнулся от нахлынувшего воспоминания. Тогда, глядя на объятую пламенем кошку, он в оцепенении думал лишь одно: «Заслужила».

– Бр-р, жуть, – поморщился Лексус, слушая рассказ Алекса о произошедшем.

– Да, ужасное зрелище, и такое потрясение… – на последнем слове Алекс сделал особый акцент.

– Причем тут Мэрилин? – раздраженно оборвал его Антуан. – Я и не думал причинять ей боль. Просто хотел спугнуть, чтобы она оставила птицу в покое. – Воспоминания сжимали сердце, он не хотел ни думать, ни говорить о них. – Ты специально путаешь меня, переходя с темы на тему.

– Иногда нужно вернуться в начало, чтобы понять конец, – назидательно произнес Алекс.

– Жаль, что ты не можешь просто рассказать мне всё, – расстроенно выпалил Антуан.

– Не унывай, – подбодрил его Лексус, криво улыбаясь, – посмотри, какой у нас прогресс. Мы уже ответили на два важных вопроса. Куча твоих недоброжелателей добровольно избавили тебя от своего присутствия. – Улыбка исчезла с лица Лексуса. – И мы точно знаем, что кого-то ты все-таки замочил. – Он иронично усмехнулся.

– Тебе смешно? – презрительно выплюнул Антуан. – Ты зачем нарисовался в моей жизни, шутник? – Антуан вплотную подошел к Лексусу. От того исходил едва уловимый аромат недорогого парфюма, смешанный с горьковатым запахом сигарет. Воздух вокруг наэлектризовался.

– У меня тот же вопрос. – Лексус не отступил. – Если Алекс помог мне с карьерой, то ты нафиг мне не сдался.

– Я тебе не сдался? – Антуан слышал собственное хриплое дыхание. – Без меня не было бы тебя!

– С чего ты взял, что без меня был бы ты? – Взгляд Лексуса стал презрительным. – Может, это не ты меня выдумал, а я тебя. Чтобы было кому книжки почитать и с крысами поразвлекаться. – Он брезгливо поморщился. – Я музыкант и всегда стремился играть. Все вокруг только и делали, что мешали мне. Говорили, что слуха нет, голоса тоже, но я забил на них, хоть это было непросто.

В голове Антуана зазвучали голоса прошлого.

– Мальчик, – мать говорила ровно и холодно, как всегда, – у тебя нет слуха. Это факт. Сколько можно тратить время? В консерваторию тебя не возьмут, только деньги на ветер.

– Опять бренчишь? – Отчим выключил телевизор и заорал: – Марш за уроки! Я твою математичку встретил. Говорит, скатился до тройки. И гитару тут оставь!

– Эй, лабух! – голос из школьного коридора, Антуан не помнил, чей именно. —Спой нам что-нибудь, поржём! Ты, говорят, дома перед зеркалом репетируешь? – Гогот. Удаляющиеся шаги.

– Ты должно быть помнишь, каково это – когда тебя унижают, – продолжал Лексус. – Но я выстоял, выстою и теперь. А вот что будет с тобой, большой вопрос.

– Бред! – Антуан махнул рукой, будто хотел прогнать Лексуса, как муху. —У меня есть документы, диплом, публикации.

– А у меня – фанаты и концертные записи, – усмехнулся Лексус. Антуан прикусил губу, не зная, что ответить. – Кстати, о концертах… Школьный концерт помнишь? – Лексус вопросительно поднял бровь. – Когда мне инструмент испортили. Я тогда не смог сыграть свою мелодию. А весь зал смеялся. – Его голос наполнился горечью.

– Какой концерт? – Сбитый с толку, Антуан наморщил лоб: – Алекс, ты был там?

– Был, но помню только начало. Все сидели, сложив руки на коленях, так обычно ждут начала церковной службы. Больше ничего.

– А как в школе меня с лестницы спустили, – в голосе Лексуса смешались злость и отчаяние, – тоже забыл?

– Меня никто не спускал! – Антуан испугался, что просто не помнит всей правды.

– А откуда шрам на локте? – Лексус показал на руку Антуана.

– Это велосипед. Мы с Алексом упали. Алекс, скажи! – Алекс молча отвернулся к окну. – Разве это не так?

– Олаф сбросил меня с лестницы. Я месяц очухивался. Но когда оправился, мы с ним поквитались. – Лицо Лексуса немного смягчилось.

– Ты убил его? – Антуан дернул себя за воротник, словно тот душил его.

– Нет, сломал. Он меня до сих пор помнит. Сейчас мы почти что друзья, – Лексус улыбнулся, явно довольный собой.

– Я ничего не помню… – Антуан был в шоке.

– То-то же! – Лексус барабанил пальцами по столешнице, выбивая рваный ритм. – Поэтому нечего тут выяснять, что было первым – яйцо или курица. Я жил! Пока ты в своем мире с велосипеда падал. – Единственное, что говорит пока в твою пользу, – Лексус сделал нарочито серьезное лицо, – так это то, что я до сих пор не понял, какой бес попутал меня выдумать тебя такого. Может, я тогда перебрал спиртного, а может, просто со скуки… Я в этом смысле, конечно, нужнее тебе. Он закурил очередную сигарету.

– Нужнее? – Антуан говорил холодно, почти презрительно. – А что в твоей жизни такого, что может быть мне нужно? Сигареты? Ты выкуриваешь одну за другой. У тебя зависимость.

– Со мной полный порядок, – возразил Лексус. —Я не такой слабак, как ты. Брошу, когда захочу,

– Так брось.

– А я не хочу.

– Не хочешь… – процедил Антуан, открывая форточку. Дым не угнетал его. Но раздражало то, что этот его «альтер» дымил как паровоз, пока он сам мучился астмой. – Курение убивает. Хотя не знаю, зачем я это говорю. У тебя в мозгу одна извилина, и та едва работает. Может, я затем и создал тебя, чтобы изучить пустой череп?

– Я не понимаю, зачем нужна жизнь, в которой ни души, ни страсти, одни только мозги. Игра ума какая-то. Мне нравится моя жизнь без твоих мозгов. А вот тебе твоя, похоже, совсем не нравится. – Лексус дерзко вскинул подбородок. – Я пишу музыку. Мою музыку любят. У меня есть фанаты.

– Фанаты? – хмыкнул Антуан. – Эта оголтелая разношёрстная толпа? Они устроили на меня охоту. Целыми днями гонялись за мной, не давая покоя. И эта нелепая деваха поймала меня в кафе.

– С чего она вдруг «нелепая»? Потому что слушает музыку и не режет крыс?

– Да одна её челка…

– Сдалась тебе эта чёлка, – раздражённо перебил Алекс. – Как будто нам больше не о чем печалиться.

В кухне воцарилось молчание. В плотной, почти осязаемой тишине Антуану послышался шёпот Алекса:

– Ты знаешь, кого убил…

А следом донеслось собственное дрожащее эхо:

– Заслужила…

Антуан вздрогнул, словно пробуждаясь от сна.

– Что ты сейчас сказал, Алекс? – просипел он.

– Я сказал, что у нас много забот.

– Нет, до этого… Про журналистку.

– Сдалась тебе эта чёлка, – послушно повторил Алекс.

– Ингерман…– Судорога свела лицо Антуана.

Он стоял один в темном углу парковки, вглядываясь в слабо освещённый автомобиль профессорши. Воздух пропитался запахом сырости и машинного масла. Надо было действовать. Пряча лицо под капюшоном, Антуан осторожно обошёл парковку. Никого. Беззвучно подойдя к машине, он обнаружил, что она не заперта – одной проблемой меньше. Антуан едва сдержал вздох облегчения.

Он просунул руку под руль и нащупал нужный рычажок. Тихий щелчок – и капот открыт. Вокруг ни души. Только холодные бетонные стены дышат в спину. Антуан ослабил и сместил хомут на одном из тормозных шлангов. Сердце билось учащенно. На мгновение в голове мелькнула мысль о последствиях. Может, не стоит этого делать? Но, вспомнив агрессивно настроенную профессоршу, он быстро отринул сомнения. «Это её не убьет, – убеждал он себя. – Тормоза откажут не сразу, она успеет среагировать, съехать на обочину… Но испугается и, может, кое-что всё-таки поймет».

Дальше всё прошло как во сне. Антуан услышал справа шум мотора. Захлопнул капот и метнулся к выходу. Ослепительный свет фар пригвоздил его к стене. Антуан боялся пошевелиться. «Это конец!» – пульсировало в висках. Автомобиль затормозил. В салоне машины слышались голоса.

– Едем дальше, – со смехом командовала женщина, – мое место там, за столбом. По крайней мере, было там сегодня.

Мимо Антуана проехал чёрный кадиллак. Освещенный фонарями бульвар был совсем рядом, и Антуан что было сил бросился туда.

– Вот и всё, – прошептал он, ощущая странную смесь облегчения и ужаса от содеянного.

Антуан долго блуждал по улицам, убеждая себя, что тот, кто не следит за машиной и уничтожает других, заслуживает такой участи. Но душу заполняла невнятная тоска.

***

Антуан открыл глаза и не сразу понял, где находится. В воздухе стоял запах табачного дыма: Лексус затягивался, не вынимая изо рта очередную сигарету. Алекс откинулся на спинку стула, закинув руки за голову.

– Я не рассчитал свои действия, – хрипло произнёс Антуан. – И кошка, и Ингерман пострадали слишком сильно. Психушка с принудительным лечением… – едва слышно добавил он.

– Лучше бы это была Путана. – Лексус с непривычно серьёзным лицом выпустил облако дыма.

Алекс и Антуан синхронно кивнули.

– А я, идиот, считал, что произошедшее с профессоршей – чистое провидение, – пробормотал Антуан. – Сила мысли.

– Это ещё не всё. – Голос Алекса прозвучал устало. – Помимо Ингерман был медбрат… Ну и твой блатной дружбан. – Он взглянул на Лексуса. – А еще раньше…– Это неважно…

Антуан вздрогнул, недоверчиво уставившись на Алекса.

– Что произошло с медбратом?

– Ничего особенного. – Алекс скрестил руки на груди, словно защищаясь от собственных слов. – Случайно столкнулись на лестнице в баре, он нажрался вдребадан. Вцепился в меня, понёс чушь. Я двинул ему по роже, а он оступился и полетел вниз по винтовой лестнице. Когда я спустился – там уже толпа собралась… Выглядел он не слишком живым… Я не стал задерживаться. Знаешь, мне не нравится вид крови…– поморщился Алекс.

– А блатной? – прищурился Лексус. – Я никого не просил вмешиваться.

– Ты – нет. Этот хмырь запретил охране пускать Антуана в студию. А он там записывал терапевтическую музыку для пациентов. – Алекс пожал плечами. – Я зашел поговорить. Поздно вечером, думал, застану его. Не повезло – там никого не было, только тряпка на стуле да бутылёк с изопропиловым спиртом. Я положил его в ящик с бутылками воды и ушёл. Шанс был один из шести, что он перепутает бутылку. Да ещё и запах резкий…

Антуан едва сдерживал гнев. Он испытывал такое чувство, какое испытывает человек, когда, получив вдруг сильный удар, с досадой и желанием мести хочет кинуться на виновного, и вдруг понимает, что он сам нечаянно ударился, что злиться не на кого и надо вытерпеть боль.

– Психушка с принудительным лечением и смирительная рубашка… – пробормотал Антуан, стоя посреди кухни. – Он ведь тоже мог умереть.

– Иногда смерть – единственный выход из ситуации, – философски произнёс Алекс.

– Как ты можешь так рассуждать? Чем ты только думал? – взвыл Антуан.

– Жиром, – просто сказал Алекс.

– Каким жиром? – Лексус поперхнулся дымом.

– Тем, что в мозгу. – Алекс постучал себя по виску.

– Там ещё есть белое и серое вещество! – Антуан подскочил, размахивая руками и с размаху впечатался локтем в острый угол кухонного стола. Боль прошила тело, словно насмешливое эхо его недавних мыслей об ударе. Он зашипел, потирая ушибленное место.

– А я думал, одним только жиром.

– Алекс, ты хоть понимаешь, как ты опасен, ты погубил людей. Кто станет следующей жертвой?

– Знаешь, в чем твоя проблема, Антуан? – Алекс говорил очень тихо, почти шептал. – Ты слишком много думаешь о последствиях, но совсем не видишь причин. Ты слеп к самому главному. И да, я действительно опасен. – Он медленно повернулся. Моей следующей жертвой станешь ты. Да, ты. Это очевидно и неизбежно. – Его отстраненность и спокойствие вызывали ужас.

– Этого не будет, – взвился Антуан.

– Будет. Потому что я, Анте, и есть ты. И если ты не примешь это, то уничтожишь себя… Уничтожишь всех нас.

Лексус слушал внимательно, словно что-то соображая, а потом неожиданно выдал:

– Я недавно в метро прочёл, что человек на девяносто процентов состоит из воды.

– Так и есть. Только это тут причем? – огрызнулся Антуан.

– Значит мы по сути… – Лексус развел руками, – просто очень нервные огурцы?

В дверь позвонили.

– Это, должно быть, уже за тобой, – еле слышно прошептал Лексус.

– Не будем открывать, – Антуан с трудом сглотнул.

Алекс на цыпочках подошёл к двери и заглянул в глазок.

– Это Мика, – сообщил он, вернувшись.

Две пары глаз требовательно впились в Антуана.

– Ни за что, – отрезал Антуан, чувствуя, как каждое слово отдается болью в висках.

Тишина… За дверью послышался удаляющийся скрип резины. Алекс и Лексус с грустью смотрели на Антуана.

– Че уставились?! – рявкнул он и тотчас вздрогнул от пронзительного звонка будильника.

Антуан выключил его дрожащими пальцами. Неужели прошло меньше часа? Казалось, что пронеслась целая жизнь. Антуан тяжело поднял глаза – никого. Он осторожно подошел к окну, держась подальше от света. Он видел, как Микаэла подъехала к двери, открыла ее и исчезла в подъезде. Никогда еще Антуан не чувствовал себя таким одиноким.

***

Анна сидела у кровати Микаэлы и нервно поправляла одеяло, тщетно отгоняя тягостные мысли. Микаэла казалась спокойной, даже радостной. Глаза ее горели. Она смотрела на тётю ликующим взглядом.

– Не бойся, – шептала Микаэла, протягивая к Анне руки, – всё будет хорошо.

Анна сглотнула, сдерживая слезы.

– Ох, не знаю, как у тебя это получается… – еле выдавила она, вглядываясь в румянец на впалых щеках племянницы.

– Очень просто, – засмеялась Мика. – Нужно раздуть свои радости до размеров проблем.

– Не знаю… – Анна не находила нужных слов.

– Это не моя мудрость, – Мика заёрзала в кровати, устраиваясь поудобнее. – Кто-то сказал, а я запомнила.

В палату вошел доктор и попросил Анну выйти.

– Ну что, готова? – широко улыбнулся он, обнажая белоснежные зубы. Микаэла чуть пожала плечами, словно он спрашивал о чём-то обыденном. – Скоро запрыгаешь как кузнечик.

– Конечно, – саркастически ухмыльнулась она.

– В нашем деле главное верить, – серьезно сказал врач. – Если не верить, то лучше от операции отказаться.

– Нет уж, я все уже решила, – твердо произнесла Микаэла.

– Всегда можно изменить свою позицию.

– Особенно когда твоя жизненная позиция оказывается несовместимой с жизнью, – натужно хихикнула она, чтобы скрыть равнодушие.

– Мне нужно, чтоб ты верила в наш с тобой успех. Операция сама по себе, в отрыве от больного, не существует. Это всегда тандем пациента и хирурга.

– Я верю, – тихо произнесла Микаэла.

***

Антуан лежал на диване в гостиной и смотрел в потолок. В темноте медленно колыхались тени от старой липы за окном, время от времени их разрывал скользящий свет фар проезжающих машин. Антуану казалось, что в игре света и тени то и дело мелькает лицо. Его собственное? Лексуса? Алекса?

Реальность рассыпалась осколками зеркала, в каждом – новое отражение. Профессор Сеченов говорил: «Мозгу всё равно, имеет ли он дело с реальным миром или с тем, что он вспоминает и думает…» Эта теория теперь звучала издевкой. Именно так Антуан и жил – на грани между явью и вымыслом.

«А что, если Лексус прав? Что если это я – его выдумка?» – Мысль вонзилась в сознание острым осколком. Лексус… Его неуместные шутки, дикий оскал, вечный хаос в голове и растрепанные волосы. Как можно поверить, что Лексус – это тоже Антуан? Но что-то присущее Лексусу отражалось в душе Антуана, что-то пугающе знакомое.

Глаза слипались, но сон не шел. Для сна нужен покой ума, доверие к жизни. Разум Антуана не мог расслабиться, придавленный грузом осознанной жуткой реальности. Старая мантра, что мозг можно перестроить, что любая деятельность создаёт новые нейронные связи, больше не утешала. Вытащить себя за волосы из этого болота невозможно.

Даже если когда-нибудь жизнь наладится, всё произошедшее останется с ним – шрамом на сердце, отпечатком в душе. Никакие теории не могли оправдать совершённого преступления. «Почему? —бился в висках вопрос. – Почему я сделал такой выбор? Зачем позвал помощников? Неужели только из-за того, что меня пугала сама жизнь? Или, как сказал Лексус, я просто слабак? Слабак – всего лишь слово. Но отчего оно так меня задело? Может, от того, что в нем заключалась горькая правда?»

Поток мыслей унёс Антуана в прошлое. Темная галерея воспоминаний развернулась перед ним чередой лиц и голосов. Вот он, двенадцатилетний мальчик, на продавленном диване. Пальцы дрожат на струнах гитары. Музыка – единственное убежище, единственный способ спрятаться от реальности.

– Марта, останови этот шум! – голос отчима сочится раздражением. – У мальчика совсем нет слуха.

– Антуан, прекрати. Иди делать уроки. – Мать стоит в дверях, гитара замолкает.

Следом память услужливо подбрасывает и другие, более страшные звуки: глухие удары, всхлипы, шёпот боли. Отчим «учит его уму-разуму». Антуан жалуется матери, но натыкается на непробиваемую стену её доверия к мужу.

– У Антуана синяк под глазом. Он говорит, это ты.

Отчим спокойно намазывает маслом булочку.

– Знаешь, Марта, меня это не удивляет. И с лестницы в школе его тоже я спустил. Этот подросток совершенно испорчен, он врёт, не моргнув глазом. Если не обидишься, я позволю себе заметить: дурные люди обычно плохо кончают. Глубокий вздох матери звучит приговором. В тот момент Антуан понял – он совсем один в этом мире.

День после похорон матери. Антуану пятнадцать. Гроза за окном. Солёный вкус крови во рту. Лицо горит от ударов. Перед глазами всё плывет, но он замечает телефон на подоконнике – свой последний шанс. Только бы доползти… Локти сдираются об пол, каждое движение отдается болью. Рука цепляется за подоконник. Встать. Нужно встать. Дрожащие пальцы нажимают на клавиши. Один гудок…

– Что ты делаешь? – от злобного окрика стынет кровь. Шаги за спиной – медленные, тяжелые. Звяканье пряжки ремня. – Дай. Сюда. Трубку. – Антуан в ступоре. – Я сказал… – Шаг. – Дай… – Еще шаг. – Трубку!

Рука поднимается будто чужая. Сжимает телефон так, что костяшки белеют. И вдруг… Взрыв внутри. Рука делает резкое движение – телефон летит через открытое окно. Секунда оглушительной тишины. Отчим бросается к окну, наклоняется.

– Прощай, «папа», – шепчет бархатный голос Алекса.

Короткая борьба. Откуда только взялись силы? Раскат грома проглатывает крик. Молния освещает упавшее тело. Антуан не может отвести взгляда. Смерть внизу притягивает его. Он кричит и кричит, но гроза грохочет громче.

Вспышка. Софиты режут глаза, рев толпы бьет по ушам, гитарный рифф разрезает воздух. Лексус на сцене выкрикивает слова припева, его голос пронзает пространство, как когда-то крик отчаяния. Пальцы летают по струнам, как молнии в грозовом небе. Публика неистовствует, заглушая песню, дышит в унисон, и в этом дыхании исчезают детские слезы Антуана, утешающий шёпот Алекса, грохот грома и пронзительный крик падающего отчима.

Здесь, на сцене, под звездным дождем, перед океаном поднятых рук, он наконец-то настоящий. Свободный. Живой.

«Каждому свое спасение», – думает Антуан.

– Каждому свое безумие, – смеется Лексус.

– Каждому своя свобода, – шепчет Алекс.

***

Сквозь дрёму Антуан услышал за дверью подозрительный звук. «Это ветер гудит в водосточной трубе», – решил он, не открывая глаз.

Лексус припал к замочной скважине.

– Что ты там высматриваешь? – спросил Алекс.

– Смотри-ка, поднялся, – прошептал Лексус с нескрываемым злорадством. – Я знаю этот взгляд. Сейчас полезет за таблетками.

– Дай, я посмотрю, – Алекс мягко отстранил Лексуса и занял его место.

В тусклом свете ночника Антуан метался по комнате, хватаясь то за голову, то за грудь. Он шагал широко и неровно, будто земля уходила из-под ног. Останавливался, упирался лбом в стену, и снова начинал свой странный рваный танец.

Антуан оглядывался вокруг дико, затравленно, словно зверь, загнанный в угол. И вдруг резко развернулся к двери. Его глаза впились в замочную скважину, встретившись со взглядом Алекса.

– И кто здесь подопытная крыса? – злобно выплюнул Антуан. Его губы искривились в усмешке. – Думаете, много увидите в эту щель? – Всё по Фрейду. Психика как замочная скважина. – Он истерически рассмеялся. —Только кто по какую сторону двери? – Он резко ударил кулаком по косяку.

Алекс отпрянул от двери и попятился к стене.

– Ну! Ну! Сейчас, сейчас… Я же говорил! – Лексус тут же метнулся к замочной скважине.

– Ты ошибаешься, – тихо возразил Алекс, но в его голосе не было уверенности.

– Ну, давай же, давай! – Лексус едва сдерживал возбуждение. – Открывай свой ящик, ботан. Наконец-то избавимся от этого лузера!

– Тебя это радует? – Алекс внимательно наблюдал за Лексусом.

– А то! Представляешь, никаких больше крыс и бесконечных драм… Как же он достал! – Лексус победно вскинул руку. – Ха! Что я говорил? Точно за таблетками полез!

– А ты не боишься исчезнуть вместе с ним? – перебил Алекс.

– Не-а. Я-то точно останусь. Без этого нытика только легче станет.

– Ну если так… – Алекс заметил, как дрожат руки Лексуса.

Антуан подошёл к рабочему столу, стоящему под высоким занавешенным окном. Пальцы лихорадочно перебирали разбросанные коробочки.

– Таблетки. Он их нашел! – завопил Лексус, врываясь в комнату и сбивая Антуана с ног. Они оба покатились по полу. Опрокинули стул, и его ножка врезалась Лексусу под ребра. Лексус зашипел от боли, но только крепче вцепился в Антуана, выкручивая его руку с пузырьком. Антуан не сдавался, осыпая Лексуса ударами.

Алекс наблюдал за происходящим, привалившись к дверному косяку. Картина исполнилась абсурда – тот, кто минуту назад жаждал смерти Антуана, теперь отчаянно боролся за его жизнь.

– Зачем мне эта жизнь?! – выл Антуан.

– Да полно причин, – пыхтел Лексус, не ослабляя хватки.

– Назови хоть одну!

– А ничё, что у меня концерт через три недели? Все билеты распроданы. Люди ждут!

Антуан замер, тяжело дыша.

– А-а… Значит, без меня ты не сможешь… Значит, ты знаешь, что настоящий здесь я! – Он с новой силой вцепился в Лексуса.

– Знаешь, что, – прохрипел Лексус, удерживая извивающегося Антуана, – я понял – неважно, кто из нас настоящий. Важно, что мы все ещё можем сыграть нашу общую мелодию. Наша песенка ещё не спета, даже если сегодня она звучит как похоронный марш. – Он вдруг замолчал, вглядываясь в лицо Антуана. В его глазах мелькнула то ли усмешка, то ли усталость. Лексус медленно разжал руки, стряхнул напряжение с плеч и привычным жестом взлохматил волосы. – А, к черту, – он уже говорил совсем другим тоном – небрежным и веселым. – Чё с тобой возиться. Я думал, ты хоть как ученый что-то из себя представляешь, но для ученого у тебя недостаточно любопытства. У меня внизу, в тумбочке, есть ещё пузырек, если тебе не хватит. – Он развернулся и вышел из комнаты.

Алекс последовал за ним. Антуан обмяк. В наступившей тишине только глухо позвякивала баночка с таблетками, выписывая кривую дугу на пыльном паркете.

***

Ночь Микаэла провела без сна. Ее одолевали самые разные мысли, но все они приходили к одному – к смерти. Смерть, неизбежный конец всего, в первый раз так ясно предстала перед ей. То, что раньше кружило вдалеке, теперь нависало в опасной близости.

Микаэла посмотрела на часы. Три утра.

«Время – это изобретение ума», – как-то сказал ей Антуан. Значит, оно не может закончиться. Мысли об Антуане нагнали ещё больше грусти. Где он сейчас? Она надеялась, что из профессионального любопытства он появится в больнице. В коридоре царила тишина, мягкий свет ночных ламп скользил по стенам. Больные спали в палатах. Жизнь задержала дыхание, застыв, как вода в прозрачном сосуде.

На рассвете пришли медсестры готовить Микаэлу к операции. Она кинулась причёсываться.

– Волос всё равно видно не будет, – заметила одна из медсестер, подавая ей шапочку.

– Ничего, пусть под шапочкой будет аккуратно, – ответила Микаэла, ловким движением зачесывая волосы наверх и закрепляя их заколкой. – Хочу очнуться при полном параде.

Умом она понимала, что вряд ли уже проснется. Но если Антуан все-таки придет, пусть видит ее красивой. «Хоть бы еще раз увидеть его». – В сердце снова забилась мучительная мольба.

Когда вошёл доктор, она уже была готова. Он бережно поднял её слабую руку и послушал пульс.

– Микаэла! – произнёс он доверительным тоном. – Ну пожалуйста…

Она понимающе кивнула.

– Доктор, у меня будет одна просьба, – тихо сказала она. Он наклонился ближе. – Пусть во время операции звучит эта музыка. – Она достала из-под подушки флешку и вложила ему в руку. – Мне это очень важно.

Доктор кивнул, чуть задержав её руку в своей.

– Сделаем всё, как ты хочешь, – он потряс кулаком с зажатой флешкой.

В 7:50, за десять минут до операции, Микаэла услышала голоса. Кто-то за дверью оживлённо говорил с доктором. У Мики затрепетало сердце. Это он. Должен быть он. Антуан пришел, чтобы увидеть её. Он не мог поступить иначе. Ей тоже нужно увидеть его. Только на мгновение. Просто знать, что он рядом.

Дверь открылась. Вошли анестезиолог и медсестра с инструментами в руках. Микаэла смотрела им за спины, взгляд метался в поисках Антуана, но коридор был пуст.

Медбратья осторожно переложили Микаэлу на каталку. Волна страха накатила на девушку, размывая последнюю надежду. Микаэла вспомнила маму. Та лежала в забытьи и тихо стонала. Только однажды очнулась и произнесла:

– Я была ТАМ.

– И как там? – с тревогой спросила Мика.

– Иначе, но хорошо.

Мама больше ничего не сказала. Микаэла запомнила эти слова навсегда. Это «там» пугало неизвестностью, но главное – оно было. Скоро и она окажется ТАМ. С мамой. Микаэлу пробила нервная дрожь.

Анестезиолог подключил капельницу. Свет операционных ламп слепил глаза. Доктор натянул перчатки, медсестры подготовили инструменты.

– Дышите глубже. – Анестезиолог опустил маску на лицо Микаэлы.

Она вдохнула. «Вот она, точка, где творится судьба». Доктор подмигнул, подбадривая, мол, держись, прорвёмся! Микаэла попыталась улыбнуться, но губы лишь дрогнули, из глаз полились слёзы. А из динамиков грянул Бах.

А дальше – густая тьма. Перед глазами всплыл черный квадрат. Ровный, четкий квадрат. «Вот что такое квадрат Малевича – портал…»

***

– Алекс, а ты правда со Стингом знаком? – Лексус подтянул колени к подбородку, устраиваясь на широком подоконнике в гостиной.

– Ага, – усмехнулся Алекс, – занесло как-то на одну богемную тусовку.

– Обалдеть, – Лексус присвистнул, – выходит, я знаю Стинга.

–И Дэйва Грола, и Мэттью Беллами… Я с Билли Джо как-то текилу пил в баре в Лос-Анджелесе.

– А я-то думал, что социопат конченый. Только с одним дизайнером и общался.

– Я тоже много чего думал… – взгляд Алекса растворился в темноте за окном.

– А что будет дальше?

– Антуана ждет разбитое сердце.

– Почему?

– Хрусталю суждено разбиться.

– А с нами?

– С нами? – Алекс пожал плечами. – Без понятия. Из нас троих гений – он. Ему и решать.

– Ага, он решит… – Лексус хмыкнул, отстукивая пальцами нервный ритм по колену. – Знаешь, я всегда знал, что рано умру – все рок-звезды так уходят. Но не настолько же!

– А я книгу не дописал, – посетовал Алекс.

Лексус вытащил из кармана джинсов мятую пачку сигарет, закурил. Дым серой лентой поплыл к потолку.

– Слушай, – он понизил голос до шепота, – я ведь так хотел от отчима избавиться… Духу не хватило. А ты смог. – Лексус с детским восхищением уставился на огонек сигареты.

– Всё у тебя хватило, – Алекс опустился на диван.

– Вообще-то да…

В комнате повисло молчание.

– Почему он такой… – Лексус выдохнул дым.

– Какой?

– Реальность была невыносима – потому что реальна. Теперь невыносима нереальность – потому что нереальна. Ему не угодишь.

– Дай сигарету, – Алекс протянул руку.

– Ты куришь? – Лексус удивлённо вскинул бровь.

– Глядя на тебя, думаю, что да, – Алекс пустил дым кольцами.

– Да уж… Странная фигня, конечно, – Лексус криво усмехнулся,

– Как фильм ужасов…

***

Антуан обернулся к окну. Над крышами старого Стокгольма занимался рассвет. Облака горели золотом. У поворота на бульвар водители застрявших в пробке грузовиков топтались у машин, выдыхая белый пар в морозный воздух. Консьерж в бордовой форменной куртке расчищал дорожку, его лопата мерно скребла по асфальту, разбрасывая свежевыпавший снег.

Из гостиной доносились звуки гитары. Мелодия была знакомой – трек того самого Тима Берглинга, который в свои двадцать лет под псевдонимом Avicii перевернул мир электронной музыки. Антуан помнил, как город скорбел в апреле восемнадцатого, когда Тим умер. Тогда весенние улицы заполнились цветами – их несли к дому на Эстермальм, откуда и начался путь простого стокгольмского парня к мировой славе.

Дерзкий задорный бит прорезал тишину квартиры:

– Говорят, что я застрял во сне. Жизнь пройдет, если я не открою глаз. А по мне, так всё отлично…

Чем беззаботнее пел Лексус, тем эффектнее звучала каждая фраза. Слова обретали совершенно иной смысл теперь, когда их автора больше не было в живых.

Натиск музыки нарастал.

– Жизнь – игра. Для всех. И приз в ней – это любовь. – За этой строчкой стояла судьба человека, который под оглушительные овации стадионов медленно сгорал изнутри. На пике славы он просто шагнул в пустоту. – Я всё искал в этом мире ответы, не зная, что потерялся где-то в пути.

Антуан сел на край кровати, глядя на заснеженный Стокгольм – город, где одинокий парень когда-то включал драм-машину в своей комнате, мечтая изменить мир музыкой. Здесь, среди северных улиц, его пронзило острое чувство близости с судьбой человека, которого он никогда не знал.

***

Антуан вошел в гостиную. Лексус заканчивал куплет, Алекс выстукивал ритм ногой.

– Что будем делать? – голос Антуана звучал глухо, надломлено. – Время вышло.

– Забыть прошлое и жить дальше, – произнес Алекс с той спокойной уверенностью, с которой мудрые люди произносят простые истины.

–То, что произошло в этом месяце, ты называешь прошлым? – Антуан провел рукой по лицу.

– А при чём тут время? – Алекс слегка нахмурился. – Человек может годами ходить по кругу, рассматривая свои раны. А может сделать шаг в сторону и увидеть новую дорогу.

Антуан тяжело опустился в кресло.

– Мне надо лечиться. Вы должны меня понять.

– Доктора лечат болезни, Анте. Но твой дар – это не болезнь, – в голосе Алекса зазвучала тихая грусть. – Дорогой мой, ты хоть понимаешь, что такое твой мозг? Он в прекрасной форме, переполнен знаниями, ты годами учился, чтобы сделать его таким. Он только начинает выдавать действительно оригинальные идеи. И ты хочешь отдать его на растерзание врачам? Зачем ты себе лжешь?

– Я сам не смогу… – У Антуана пересохло во рту

– Сможешь, – уверенно кивнул Алекс.

– Нет.

– Да.

Лексус переводил взгляд с одного на другого.

– Блин, как в анекдоте, – нервно усмехнулся он. – Что-то подсказывает, что надо к психиатру, а кто-то подсказывает – что не надо.

Антуан невольно улыбнулся.

– Очень смешно.

– Если твоя судьба не вызывает у тебя смеха, значит, ты не понял шутки, – Лексус криво улыбнулся. – Это я на баннере в метро прочитал.

– Как?.. Как ты себе это представляешь? – Антуан повернулся к Алексу. Тот молча изучал паутину на люстре.

– Знаешь, в чем красота паутины? – он задумчиво потёр висок. – Каждая нить кажется такой хрупкой, но вместе они создают невероятно прочную структуру – единое целое, совершенное и неразрывное. Твой ход, Антуан. Решать тебе.

– Я знаю, что делать, – уверенно вставил Лексус, вскакивая с места. – Ты, – он указал на Алекса, – перестаешь мочить людей, а ты, училo… – он запнулся. – А ты наконец-то соберешь себя в кучку.

– В кучку? – Антуан недоуменно поднял брови.

– Создавать лекарства, писать рассказы, сочинять музыку – это всё еще не делает тебя мастером. Настоящее искусство – научиться играть не отдельные ноты, а всю симфонию целиком. Вот где высший пилотаж – познать себя и сделать это осознанно. – Алекс с интересом поднял на него глаза. – Вот мы, – продолжал Лексус. – Вместо одного уникума получилось трое… хм… талантов. – Он почесал затылок и озадаченно спросил: – Слушайте, а это вообще оптимизация или перерасход материала?

Антуан прыснул, Алекс закашлялся, пряча улыбку, а сам Лексус так и сидел с озадаченным видом, словно действительно ждал научного ответа на свой вопрос.

– Возвращаясь к нашему разговору, – Алекс выпрямился в кресле. – За себя я ручаюсь. Я тоже много что за это время передумал. Убийства – это не мое, слишком примитивно. Есть куда более тонкие способы влиять на реальность. Да и никого я не убивал, так получилось. – Но ты, Лексус, забыл сообщить нам, что будешь делать ты?

– Я? – Лексус удивленно приподнял бровь. – Я постараюсь смириться с вашим присутствием.

Он опустился обратно на стул. Тишина заполнила комнату. В воздухе висел тяжёлый табачный дым. Антуан машинально потянулся к оконной ручке, приоткрыл створку. За окном просыпался город. Отчетливо слышался скрип шин по снегу, редкие гудки автомобилей, звон трамвая на дальней улице.

– А профессор ван Херш? – слова Антуана упали тяжелым камнем. – Он всё знает. Завтра ждет меня у себя. – В комнате стало холодно. – Вот и все, – тихо добавил он и резко захлопнул окно.

Звуки города отдалились, став частью другого, недосягаемого мира. Лексус бросил на Алекса взгляд, полный отчаянной надежды. Но лицо Алекса осталось непроницаемым.

– Может, ты убежишь? – Неуверенно предложил Лексус.

– И потом все время бегать? – пожал плечами Антуан.

– Бегать лучше, чем лежать…

– Да и куда я побегу… Нет, я дал слово. Я пойду к нему, поговорю. Я все-таки тоже ученный…

– Не смеши, – перебил Алекс. – Ты же понимаешь, как это будет? «Какой интересный клинический случай». Твой профессор уже видит в тебе не коллегу, а материал для изучения. Для него ты пациент под таким-то номером, клинический случай с редким и интересным диагнозом «Диссоциативное расстройство».

Лексус кивал, испуганно поглядывая на Алекса. Было видно, что он полностью разделяет его позицию. Антуан напряженно прокручивал в голове одну мысль. Он ухватил тонкую, едва заметную нить идеи.

– Подожди… – медленно произнес он, его голос звучал тихо, но напряженно. – Если я докажу профессору, что контролирую себя и свои личности, то проблема разрешиться. – Антуан ходил по комнате, всплескивая руками от нараставшего внутреннего возбуждения. Он заговорил быстро, захлебываясь словами: – Представьте! Я предложу профессору редкий случай взаимодействия личностей. У Лексуса особый музыкальный дар – он воспринимает эмоции через музыку и может точно передать их в звуках. Алексобладает уникальным мышлением – он хорошо анализирует сложные идеи и может объяснить их практическое значение. А я, благодаря научному образованию, могу замечать и документировать особенности нашего взаимодействия. Мы не просто отдельные личности – мы система, где каждый развил определенные навыки. – Глаза Антуана горели лихорадочным блеском. Он полностью погрузился в свои мысли, забыв о присутствии других.

– Мы уже достигли необычайного уровня осознанности и взаимодействия, хотя всё ещё есть пробелы с памятью. Это не идеальная интеграция, но она показывает, как травмированная психика находит путь к функциональной адаптации… – Антуан резко остановился и повернулся к Алексу и Лексусу. В его голосе звучала непоколебимая убежденность: – Я должен попытаться! Мне нужно поговорить с профессором. Спокойно и аргументированно, как ученый с ученым. Объяснить все с научной точки зрения, опираясь на факты и личный опыт. Я сумею доказать, что не представляю опасности. Ван Херш не сможет просто отмахнуться от моих доводов.

– Анте… – Алекс покачал головой. В его взгляде читалась почти отеческая жалость. – Ты лучше всех знаешь, что из этого ничего не выйдет. Даже в своих рассуждениях о нашем взаимодействии ты уже выдаёшь желаемое за действительное. А профессор… Он увидит нестыковки в первую же минуту. С психиатром изначально трудно говорить. Ты ему – аргумент, а он тебе – диагноз.

– Пожалуйста, – с нажимом произнес Антуан, обводя собеседников пылающим взглядом. – У меня получится.

– Анте, судьбу не просят – её берут за горло. – голос Алекса прозвучал неожиданно громко, – Ты не сможешь его переубедить.

– Мне нужно, чтобы вы мне доверились. Я знаю, что я скажу, он услышит. Но… – Антуан прикрыл глаза, собираясь с мыслями. Когда он вновь посмотрел на Алекса и Лексуса, его лицо было спокойным и сосредоточенным. – Говорить буду только я. Вы должны замолчать.

– Что это значит?

– Когда он введет меня в гипнотическое состояние и попытается поговорить с вами… Вы должны молчать. Никаких голосов, никаких проявлений. Иначе… – Антуан замолчал.

Повисла тяжелая пауза. Алекс вздохнул отвел взгляд.

– Хорошо, – глухо произнес он, – делай, что должен. Забавно, когда пациент идёт объяснять психиатру природу своего расстройства… Да, Антуан, для него ты пациент. И не говори потом, что я не предупреждал.

Лексус переступал с ноги на ногу, обхватив себя руками.

– Только вот без этого, учило, никаких смирительных рубах… – пошутил он, но в голосе звенел страх.

– Спасибо, – Антуан с жаром потряс над головой сцепленными ладонями. – Без вас я не справлюсь.

Алекс грустно улыбнулся и покачал головой. Комната погрузилась в глубокий покой, будто в вечность. Они стояли втроем и смотрели в глаза друг другу, боясь нарушить это хрупкое безвременье. На перекрестке трех судеб, где их жизни сплелись в тугой узел, только от одного зависела их жизнь. В этой залитой призрачным светом гостиной они впервые были вместе и заодно – такие разные, но неразрывно связанные между собой.

Антуан медленно двинулся к двери. Лексус потянулся к стоящей у стены гитаре. Его пальцы коснулись струн, и снова полилась мелодия Avicii. Алекс протестующе положил ладонь на гитару. Струны затихли.

– Анту…– Алекс осекся на полуслове. Молчать! Нужно привыкать молчать. Его губы вытянулись в тонкую линию.

В груди Антуана защемило. Он глубоко вдохнул и шагнул за порог. Дверь с тихим щелчком закрылась за ним.

***

Около семи утра Антуан припарковал машину на почти пустой стоянке для посетителей госпиталя. Стокгольм всё ещё тонул в предрассветной мгле, лишь слабый отсвет на востоке намекал на скорый рассвет.

Шаги эхом разносились по вестибюлю госпиталя. Горел только дежурный свет. В воздухе висел привычный запах хлорки и кофе. За стойкой регистратуры сидела медсестра в голубой маске. Антуан сразу понял – она из ночной смены, глаза выдавали усталость после долгих часов дежурства.

– Извините, я ищу пациентку по фамилии Юзефсон. – Антуан откашлялся, прогоняя хрипоту.

Медсестра повернулась к компьютеру, пальцы застучали по клавиатуре.

– Как вы сказали, фамилия? – голос сестры звучал механически.

– Юзефсон, Микаэла, – повторил Антуан.

Секунды тянулись бесконечно. Медсестра хмурилась, вглядываясь в экран. Свет экрана мерцал в такт сердцебиению Антуана.

– Минутку… – пробормотала она. Наконец её лицо прояснилось: «Палата триста семнадцать, прямо и налево.

Коридор казался бесконечным. Сердце колотилось всё сильнее с каждым шагом. «317». Антуан толкнул дверь и сразу увидел пустую кровать. Постель аккуратно заправлена. Нетронутая тумбочка. Безжизненная чистота больничной палаты. Он перестал дышать.

– Вы кого-то ищете? – раздался голос за спиной. Молодая медсестра с участием смотрела на него.

– Юзефсон… Здесь должна быть… – пробормотал он.

– А её перевели вчера вечером. Она в палате триста сорок восемь, в другом крыле, – улыбнулась медсестра.

Не поблагодарив, Антуан побежал в указанном направлении. Как в тумане мелькали бесконечные белые стены, медперсонал, любопытные взгляды. Он рванул дверь и увидел Микаэлу. Её светлые волосы разметались по голубой подушке. Она казалась почти прозрачной, её хрупкость завораживала, как таинство зимы и нежность первого снега. Антуан подошел к ней и сел на кровать.

– Анте… – Она слегка привстала.

– Мика, слава богу. – Он старался унять прерывистое дыхание. – Я так испугался…

– Ты пришёл, – в её голосе слышалась улыбка. – Ты правда пришёл.

– Прости, что так долго.

Она бережно поцеловала его, словно боялась, что он внезапно исчезнет. Ее губы были прохладными.

– Тебе не холодно? – забеспокоился Антуан, накрывая её ладонь своей. Микаэла покачала головой, и её волосы мягко скользнули по плечам. – Мика, я… – начал он, но она мягко приложила палец к его губам.

– Ничего не говори, я знаю, где ты был, – тихо сказала она. – Ты искал мою мечту. Мне показали твой подарок, как только я проснулась. – Она посмотрела в сторону.

Антуан проследил за её взглядом. На дверце шкафа висел прозрачный чехол с костюмом для фигурного катания – небесно-голубой комбинезон, покрытый серебристой вуалью. Над ним поблескивали новые коньки.

– Когда я его увидела, я всё поняла, – её голос стал совсем тихим. – Ты всегда знал, что я справлюсь. Ты делал меня сильнее. И эта музыка, она действительно творит чудеса. – Она помолчала. – Анте, мне нужно отдохнуть. Я очень устала. – Глаза её закрылись.

Он слушал, как её дыхание становится ровнее. Бесшумно подошел к двери и обернулся. На стуле небрежно висел её любимый желтый жакет, на полу у кровати лежали теплые синие носки, а на тумбочке стояла та самая кружка ее мамы. Антуан смотрел на эти вещи и проникался ощущением близости, которое пробуждают вещи любимых людей.

***

Антуан приехал в институт без четверти восемь. До встречи с профессором оставалось около часа – достаточно, чтобы заскочить в лабораторию, просмотреть заметки Томаса о проведенных экспериментах и проведать подопытных грызунов. В коридоре он едва не столкнулся с доктором Шемешем. Антуан замедлил шаг. Он не ожидал увидеть здесь психиатра из клиники ван Херша.

Два года назад, когда Антуан проходил у него практику, доктор Шемеш практически жил в больнице. Его рабочий день длился с раннего утра до поздней ночи. Он редко покидал территорию клиники даже по выходным. «Зачем он здесь?» – нахмурился Антуан.

Лаборатория встретила его стерильной чистотой и мерным гудением приборов. Флуоресцентные лампы заливали помещение холодным светом, отражаясь в стеклянных поверхностях лабораторных шкафов. Антуан надел белый халат, сел за своё рабочее место и открыл коричневый конверт, оставленный Томасом. Только взял в руки первый лист, как голос над головой заставил вздрогнуть:

– О, что-то интересненькое!

– Майк? – удивился Антуан. – Что ты здесь делаешь?

– С сегодняшнего дня я включен в группу Томаса. Пришел пораньше освоиться. Майк стоял, небрежно опершись на лабораторный стол. В ярком свете ламп его лицо казалось неестественно бледным

– Как это? Разве ты не занимался другой темой?

– Профессор ван Херш взял меня под крыло. Теперь я работаю здесь. Над вашим проектом.

– Странно… – Антуан пытался осмыслить услышанное. – А Томас об этом знает?

– Ещё нет, это мой первый день. – Майк отвел взгляд. Возбужденный блеск в его глазах внушал Антуану дурные предчувствия.

– Почему нас никто не предупредил? Мы уже далеко продвинулись, распределили обязанности. Что конкретно ты будешь делать?

– Заменять тебя. – Майк странно улыбнулся. – Профессор дал понять, что у тебя… другие планы. Можно? – Он бесцеремонно взял бумаги со стола Антуана и ушел к соседнему столу.

«Так вот кто рылся в моих бумагах!» – осознание ударило как гром с ясного неба. Антуан ошеломлённо смотрел Майку вслед. «Значит, профессор уже всё для себя решил», – безнадёга пробежала холодом по спине. Антуан чувствовал себя круглым дураком. Он ведь так верил в эту встречу, думал, что нашёл выход. Был готов принять новую реальность, ходить на сеансы, справляться со своим состоянием. Он доверился профессору – иначе никогда не пришёл бы к нему сам. Стерильный воздух лаборатории внезапно наполнился ложью и предательством.

Всё сложилось. Шемеш в коридоре – не случайность. Ван Херш позвал его, чтобы сразу отправить Антуана в клинику. Сердце билось так часто, что мешало дышать. Антуан взвесил свои шансы на переговоры. Выходило, что они равны нулю. Никаких разговоров, никаких объяснений. Всё уже решено. Он повержен. Капкан захлопнулся.

Антуан машинально начал собирать вещи, но они выпадали из рук. И вдруг его захлестнула злость – чистая, отрезвляющая, она вытеснила страх и растерянность. Он резко смахнул вещи в ящик стола и закрыл глаза. Вдох. Выдох. Медленно. Глубоко. Он ждал. Ждал, когда стихнет ярость. Вдох. Выдох. Медленно… Злость уходила волнами, оставляя прохладную пустоту. Ту самую, с которой можно вступать в битву.

Антуан встал. Его голос прозвучал ровно и холодно:

– Ну что ж, профессор! Пришло время проверить силу моего разума. Докажите, что Антуан Берг нездоров. Посмотрим, как у вас это получится!

***

Золотые буквы на табличке «Профессор ван Херш. Руководитель отдела нейропсихиатрических исследований» тускло поблескивали в полумраке коридора. За окном часы на башне стокгольмской ратуши гулко пробили девять. Антуан, как приговоренный к смерти, глотнул воздуха и потянулся к ручке. В этот момент дверь распахнулась. Антуан отшатнулся, едва не столкнувшись с Марией, ассистенткой профессора.

– Анте! – девушка испуганно отпрянула, прижав руки к груди. Ее светло-русые брови застыли на лбу. – Господи, я тебя везде ищу! Где ты пропадал? Почему не отвечал на звонки?

– Плохо себя чувствовал, – выдавил он.

– Да уж вижу… Ты такой бледный! Поэтому и на панихиду не пришел?

– Панихиду? – У Антуана что-то оборвалось внутри. «Значит, все-таки Ингерман…»

– Анте… – Мария посмотрела на него с тревогой. – Ты как неживой. Может, тебе воды принести?

– Мне нужно туда, – он кивнул на дверь кабинета, едва ворочая языком.

– Ой, Анте, – Мария взяла его за руку, глаза ее неожиданно наполнились слезами. – Лучше не ходить. – Она всхлипнула. – Там его нет. Там… Там всё на месте, понимаешь? Все вещи. А его больше нет. Никогда не будет. Целая эпоха ушла…

Антуан часто заморгал, поправляя очки.

– Что случилось? – осторожно спросил он, достав из кармана салфетку и протягивая девушке. Мария громко высморкалась.

– Арахис. Подавился. Он его всегда ел после обеда… Такая нелепая смерть…

Руки Антуана задрожали, и он поспешно спрятал их в карманы.

– Он был один? – просипел он, торопясь проверить страшную догадку.

– Нет, дочь была рядом. Профессор пытался себе помочь, сжимал горло рукой… И скорую сразу вызвали, но… – Мария снова разрыдалась.

– А с нами теперь что? – Антуан машинально протянул ей вторую салфетку.

– Вас с Томасом передали профессору Зельдову. А тебя отправляют от института в Нью-Йорк на конференцию. Я оставляла тебе сообщение…

– Меня? – неуверенно переспросил Антуан. Пальцы в кармане нащупали что-то твёрдое, продолговатое… Оловянный солдатик Алекса, тот самый – «на удачу». Антуан почувствовал, как быстрее забилось сердце.

– Да, сам Дэвид Абри потребовал твоего участия, профессора единогласно одобрили твою кандидатуру… Только представь, Анте, человек сел поесть. Ничего не подозревая, строил планы. Работал. Творил. Ему бы еще жить и жить… Но нет… И где он теперь?

– Где-то, наверное, есть. – Антуан обнял Марию за дрожащие плечи. Он с трудом унимал бешеное сердцебиение, радость поднималась горячей волной, перехватывала дыхание, смешиваясь с неожиданной горечью воспоминаний – лекции профессора, его приятный голос, мудрые глаза… Антуан глубоко вздохнул. Но какое избавление! Когда всё рушится и обломки падают на голову, чудеса случаются только в сказках. А тут вот оно – чудо, и не фея принесла его вовсе, а ассистентка по имени Мария. Он не смог не улыбнуться.

– Слушай, я на лестнице встретил Шемеша, – вспомнил Антуан. – Ты не знаешь, что он здесь делает?

Мария вытерла лицо и прошептала:

– Профессор перед смертью звонил ему. Сказал, что один из аспирантов… – она оглянулась по сторонам, – болен. И может быть опасен. Шемеш должен был сегодня его забрать. В клинику. Но фамилию профессор не назвал. И никто пока не объявился.

– Любопытно… – Антуан изобразил задумчивость. – И кто бы это мог быть?

– Загадка, – вздохнула Мария.

– Слушай, – Антуан заговорщически понизил голос, – я сегодня Майка видел у нас в лаборатории. Он нёс какой-то бред, что профессор якобы взял его в проект вместо меня.

– Да ну? – её глаза округлились.

– Ага… Хотя, может, он просто с похмелья, – небрежно махнул рукой Антуан. – У него бывает.

***

Солнечные лучи струились через неплотно закрытые шторы. Комната Микаэлы наполнилась нежным ароматом белых роз.

– Анте, они просто восхитительные! – девушка с восторгом смотрела на роскошный букет. Антуан улыбался, тихо наблюдая за её искренней радостью. – Как хорошо наконец-то оказаться дома, – Микаэла уютно устроилась на кровати, подтянув к себе вазочку с печеньем. – Кажется, я не была здесь целую вечность.

В углу комнаты стоял мольберт с новой картиной. На холсте невероятно красивая девушка скользила по льду внутри хрустального шара. Вокруг неё кружила жёлтая птица, а с небес сыпался искрящийся снег. Антуан невольно подался вперед, завороженный тем, как художница передала хрупкую, воздушную красоту. Микаэла украдкой следила за его реакцией и улыбалась.

– Это твоя лучшая работа, – тихо произнёс он. – Лучшее из всего, что ты написала.

– Потому что я показала в ней тайну своей души, – просто ответила она.

– Тебе стоит выставить её в галерее.

Микаэла покачала головой:

– Нет, она уезжает в Швейцарию.

– Зачем?

– Её купили. Меценатка-миллионерша, поддерживающая молодые таланты.

– И ты её отдала?

– Не хотела, но она предложила чертову кучу денег, – прыснула Микаэла. – Я решила, что глупо отказываться.

Антуан ещё раз посмотрел на картину.

– И жаль, и не жаль… – Он вдруг заметил, что в квартире стоит непривычная тишина. – Слушай, а где Сила?

– Сила улетел… Где-то в небе познаёт прелесть мира. – Она помолчала. – Анте, я не знала, что твой профессор умер. Мне очень жаль.

– Не буду лгать, что я сильно расстроился, – признался Антуан.

– Как это?

– Бывают ситуации, из которых единственный надежный выход – смерть. Это была одна из них.

Микаэла удивленно вскинула брови:

– Странно слышать это от тебя, человека, который хочет спасти весь мир.

Антуан медленно подошёл к стулу, на спинке которого висел голубой костюм для фигурного катания. Провёл рукой по ткани, отмечая про себя, как искусно вшит специальный поролон, смягчающий удар при падении, и пробормотал:

– Надо же, какое интересное приспособление.

– Она просто гениальная – эта твоя дизайнер. Где ты её нашёл?

– Я? – Антуан удивленно посмотрел на Микаэлу.

– Имя на этикетке. Я нашла её страницу в соцсетях. Она создаёт невероятные вещи. И представляешь, ей всего восемнадцать! Поверь, скоро вся Швеция заговорит о Фрейе Рейн.

Рука Антуана, скользившая по костюму, застыла. Он медленно обернулся:

– Фрейя… Как ты сказала?

– Фрейя Рейн.

– Рейн… – он прикрыл глаза, вспоминая. – Дождь… Потому что с ним умирать не хочется, – слова всплывали в памяти, словно тихо падающие капли.

– Точно не хочется! – улыбнулась Мика.

– Ладно, я пойду, – Антуан смахнул воспоминания. – Вечером ещё загляну. – Он наклонился и поцеловал её. – Чуть не забыл! Тебе нравится рок-музыка? – Мика пожала плечами. – Пойдёшь со мной на концерт?

– Как? – Мика показала взглядом на ноги.

– К тому времени ты уже встанешь. Должно быть неплохо. Билеты сразу же расхватали.

– А кто выступает?

– Сюрприз. – Антуан смущено улыбнулся.

– С тобой, Анте, хоть на регби, – засмеялась Микаэла.

В дверях он снова услышал её голос.

– Анте! Вечером, когда позвонишь в дверь, посчитай до десяти и только потом заходи! – крикнула она.

– Зачем? Ты же не рисуешь.

– Нет, но не хочу, чтобы ты случайно застал меня верхом на судне.

***

Антуан шел по широкому, торжественно освещенному рождественскими огоньками бульвару. Мороз приятно пощипывал нос. В наушниках звучал божественный концерт Вивальди «Зима». Снег плавно кружил крупными хлопьями и таял, едва касаясь земли. «Красотища!» – Антуан прищурился от удовольствия.

В богато украшенной витрине он заметил силуэт молодого человека. Высокий, с гордо посаженной головой, в дорогом кашемировом пальто, с повязанным на французский манер шарфом, он шёл по центру города уверенной походкой человека, твёрдо знающего свое предназначение. Чёрные кожаные ботинки на грубой подошве оставляли за ним рельефные следы.

Антуан разглядывал своё отражение, отмечая каждый жест, каждое движение. Возле киоска он остановился. В стекле отразилось его лицо – ясное и спокойное.

– Вы что-то хотели? – спросила продавщица.

– Nature Neuroscience, пожалуйста. – Он помедлил, разглядывая витрину. – И вон ту пачку сигарет с золотистой полоской. Никак не могу запомнить название.

В кармане резко завибрировал телефон. Пришлось взглянуть, кому понадобилось его беспокоить. «Я все о тебе знаю…» – зловеще высветилось на экране. Антуан задержал взгляд на незнакомом номере. Внутри неприятно дрогнуло, но лишь на мгновение. «Интересно, – подумал он. – Кто-то всё обо мне знает. А я до сих пор только начинаю познавать себя».

Он удалил сообщение и забрав покупки отправился домой.

Эпилог

Я наконец понял: наши страхи – всего лишь тени в клетке разума. Нужно просто открыть дверцу и сделать шаг к свету. Увидеть мир заново – с его бескрайним небом, хрустальными каплями росы на листьях, теплом встреч и горечью разлук. Принять себя. Принять свои ошибки как часть пути. И влюбиться – в каждый рассвет, в каждый вдох, в саму жизнь. А любовь… Любовь – это не пункт назначения. Это дорога домой.

Антуан откинулся на спинку стула и перечитав последний абзац, поставил финальную точку.

– Теперь действительно всё, – тихо произнес он, закрывая ноутбук.

На краю стола в боевой стойке стоял солдатик в парадном мундире.

(обратно) (обратно)

Роберт Торогуд Королева ядов

(обратно)

Информация от издательства

Королева ядов / Роберт Торогуд; пер. с англ. В. Мехрюковой. — Москва: МИФ, 2026. — (Клуб убийств).

ISBN 978-5-00250-154-0

© HarperCollinsPublishers Ltd 2024

© Издание на русском языке, перевод, оформление. ООО «МИФ», 2026

(обратно)

Посвящается Пенни Томас

(обратно)

Глава 1

Перед Сьюзи Гаррис стояла важная задача.

Она не была уверена, что сможет ее выполнить. На самом деле она знала, что шанс на провал высок, но собиралась приложить все усилия, чтобы добиться цели. Она должна высидеть на заседании городского комитета Марлоу по градостроительству до конца.

Сьюзи терпеть не могла официальные встречи, и даже сама мысль о заседании по градостроительству казалась ей невероятно скучной, но недавно у нее возникла хитрая идейка, как срубить деньжат, и она поняла, что ей понадобятся союзники среди членов комитета. Поэтому Сьюзи решила посетить одно из их собраний, чтобы обозначить для себя ключевые фигуры и понять, как они принимают решения, а главное — можно ли запугать кого-то из них так, чтобы они благосклонно отнеслись к любой поданной ею заявке.

Заседание проходило в здании городского совета — симпатичном строении в георгианском стиле, откуда открывался вид на Темзу и парк Хиггинсона. Внутрь вела высокая отполированная до блеска черная дверь, которая смотрелась бы уместно даже на Даунинг-стрит, и хотя большая часть двухэтажного здания была отведена под офисы, здесь также находился старый дискуссионный зал, где до сих пор проводили официальные собрания. Войдя внутрь, гости оказывались в смотровой галерее, из которой по ступенькам можно было спуститься в большую комнату — тут стояло полдюжины письменных столов и несколько шкафов для документов, а сквозь специальное окошко для сервировки было видно маленькую кухоньку. На дальней стене висел деревянный щит с вырезанным гербом города — скованный цепями лебедь взирал на собрания сверху вниз. Как и сам Марлоу, дискуссионный зал был одновременно внушительным и компактным.

По случаю заседания под гербом установили экран и проектор, чтобы членам совета было удобнее изучать заявки, вынесенные на повестку дня. Сьюзи прибыла в городской совет заранее и уже сидела в небольшой галерее, держа наготове блокнот и карандаш. Она готовилась делать короткие заметки обо всех членах совета, об их сильных сторонах и — что гораздо важнее — об их потенциальных слабостях, которыми она могла бы воспользоваться.

Первым прибыл мужчина лет пятидесяти. Широкоплечий, он был одет в полосатый костюм, синюю рубашку и небесно-голубой галстук в розовый горошек. У него был весьма развязный вид, а его улыбка казалась такой естественной и непринужденной, что сердце Сьюзи пропустило удар.

— Вы пришли на заседание по градостроительству? — спросил он.

— Верно, — сказала Сьюзи и напомнила себе, что она, вообще-то, уже не школьница, чтобы заглядываться на каждого мужчину с острым подбородком.

Протиснувшись мимо нее, он рысцой спустился в зал, подняв локти, чтобы продемонстрировать отличную спортивную форму, и остановился перед столом, на котором уже ждала своего часа стопка распечаток.

— Вы пришли сюда ради какой-то конкретной заявки? — спросил он.

Только в это мгновение Сьюзи осознала, что не придумала подходящую легенду, чтобы объяснить свое присутствие.

— Ага, — кивнула она лишь для того, чтобы выиграть время.

— И какой именно?

— Что, простите?

— Если вы пришли сюда по поводу конкретного предложения, нам важно выслушать ваше мнение. Какая именно заявка вас интересует?

— Вы знаете, — произнесла Сьюзи, отчаянно пытаясь импровизировать, — та что… та, которая… Главная дорога. Большой дом… В смысле, он сейчас не такой большой, но владельцы хотят, чтобы он… ну, знаете, чтобы он стал больше.

Даже такая вечная оптимистка, как Сьюзи, понимала, что ее неловкое объяснение запутало мужчину, но прежде чем он успел спросить что-то еще, дверь распахнулась, пропуская внутрь женщину. Незнакомка окинула зал взглядом. Ей было около шестидесяти, и если мужчина излучал дружелюбие, она, казалось, высасывала из воздуха всю радость. Ее манера поведения напоминала Сьюзи нудных учительниц, которые вечно были недовольны ею в школе.

— «Но что за блеск я вижу на балконе?»^[213]— выкрикнул мужчина из зала.

— Не умничайте тут, — огрызнулась женщина и, поморщившись, протиснулась мимо Сьюзи. — Вы не возражаете? — буркнула она.

— Вовсе нет, — отозвалась Сьюзи, решив, что эта женщина уже ей не нравится. Она производила впечатление человека, знающего всему цену, но не знающего ценности. Ну а цена всегда будет казаться ей слишком высокой.

— Добрый вечер, Маркус, — сказала женщина, усаживаясь за свой стол. — Есть ли в этот раз конфликты интересов, о которых ты должен заявить?

— Это я сообщу председателю, — подмигнув, ответил Маркус и направился к окошку для сервировки в дальнем конце комнаты.

Сьюзи видела, что на кухне какой-то мужчина расставляет кружки и блюдца в проеме сервировочного окошка. Когда он поставил на столешницу деревянную коробочку с чайными пакетиками, Сьюзи заметила, что у него на руках были голубые латексные перчатки. Неужели мир настолько сошел с ума, что ради всеобщего здоровья и безопасности персонал заставляют носить защитные перчатки даже при подаче чая?

— Чашечку чая, Дебби? — спросил Маркус у женщины, взял блюдце и наполнил чашку из металлического самовара, который стоял рядом с кофемашиной «Неспрессо» и диспенсером с кофейными капсулами.

— Нет, спасибо, — ответила Дебби.

— Как угодно.

Маркус вернулся за стол с чашкой чая.

Дверь снова открылась, и в галерею вошел мужчина, правда, он тут же остановился, увидев, что Сьюзи преграждает ему путь.

— Ну здрасьте, — гнусаво произнес он, и в его голосе одновременно прозвучали веселье, покровительство и доля превосходства.

Сьюзи оглядела мужчину. Он зачесывал редеющее волосы на лысую макушку, а его мертвенно-бледное лицо напоминало ей обмылок на исходе своего существования. Да и харизмы у него было ничуть не больше.

— Вы хотите пройти? — спросила Сьюзи.

— Только если вы не возражаете, — ответил он, наверняка считая себя весьма остроумным, а затем пролез мимо Сьюзи и направился вниз по лестнице в главный зал.

— Привет, дружище! — поприветствовал он Маркуса, а затем добавил: — Дебби.

Сьюзи вновь заметила нотку превосходства в его голосе.

— Чаю, Джереми? — спросил Маркус.

— Нет, спасибо, — ответил Джереми, усаживаясь за свой стол. — Никакого чая до тех пор, пока совет не предоставит нам печенье, которое они обещали на последнем заседании главного комитета. Пока не будет печенья, я не выпью ни капли кофеина.

— Неужели это Сьюзи Гаррис! — раздался мелодичный голос, и в дверном проеме появился Джеффри Лашингтон, мэр Марлоу.

Ему было около семидесяти, он был низким и пухлым, а на макушке у него виднелась залысина, окруженная густым пучком взъерошенных седых волос. Сьюзи всегда казалось, что он немного похож на гнома. Веселого гнома с отличным чувством юмора. Все в городе его любили.

После того как Сьюзи и ее подруги Джудит и Бекс помогли полиции раскрыть серию убийств в городе, Джеффри настоял на том, чтобы устроить небольшой прием в их честь. Он тогда сказал, что нужно радоваться успехам всех местных жителей и что никто не сделал для города больше, чем Сьюзи, Джудит и Бекс. Сьюзи мгновенно прониклась к нему симпатией.

— Так что же привело вас сегодня вечером на заседание комитета по градостроительству? — спросил он и, пройдя мимо Джудит, затрусил вниз по ступеням.

— Ох, ничего особенного, Джеффри, — сказала Сьюзи, осознав, что ей придется поправить свою легенду из-за прокола с Маркусом.

— Неужели? — отозвался Джеффри, направляясь к буфету.

Он вытащил кофейную капсулу из диспенсера и вставил ее в кофемашину. Пока он возился с аппаратом, мужчина на кухне отвернулся от сервировочного окошка, открыл узкую пожарную дверь и вышел, позволив створке захлопнуться с глухим щелчком.

— Просто пользуюсь своим гражданским правом наблюдать за работой комитета, — ответила Сьюзи, разыграв, как она надеялась, козырную карту.

— О да, о да, — кивал Джеффри, пока в кружку, которую он подставил под носик машины, текла тонкая струйка кофе. — Правда, прежде вы не посещали наших заседаний.

— Прежде я и не хотела.

— Резонно. — Джеффри взял чашку и пошел к столу.

— Думаю, — произнесла Дебби, поднимаясь с места, — я все-таки выпью кофе.

Она направилась к кофемашине, а Маркус предложил Джеффри стеклянную банку с кубиками сахара.

— Сахар? — спросил он.

— Спасибо! — Джеффри вытащил один кубик и, бросив в кофе, размешал его, а затем вновь обратился к Сьюзи: — Когда я в последний раз проходил мимо вашего дома, я не мог не заметить, что вы закончили строительные работы.

Это правда. После того как несколько лет назад недобросовестный строитель обманул Сьюзи, она наконец возвела пристройку к своему дому — и все благодаря участию в телевизионном реалити-шоу. В этой программе телекомпания не только заканчивала работу, но и пыталась найти сбежавшего строителя. В случае со Сьюзи все, чего им удалось добиться, — это узнать, что мужчина прикрыл свою компанию и укатил в Испанию на пенсию. Когда эпизод показали по телевизору, Сьюзи была немного расстроена, что ее история не наделала много шума, но рассудила, что, возможно, она переоценила, насколько общество волнуют дневные телевизионные шоу о ремонте.

К счастью, у этой истории был счастливый конец. К тому же на сегодняшней встрече она оказалась благодаря разговору с архитектором из телешоу. Но делиться этим фактом с кем-либо из комитета она, разумеется, не собиралась.

— Тут вы не ошибаетесь, — сказала Сьюзи. — Строительные работы завершены.

— Про это сняли телешоу или что-то вроде того, не так ли?

Сьюзи постаралась не обижаться на Джеффри за отсутствие интереса к ее телевизионной карьере.

— Кстати, — продолжил Джеффри, поворачиваясь к остальным членам комитета, — никто не знает, где София?

— Она не предупреждала меня, что опоздает, — сказала Дебби.

Джеффри взглянул на часы, висевшие на стене. Уже перевалило за полвосьмого.

— Что же, уверен, она скоро появится. Может, начнем?

— Протестую! — заявил Джереми, поднимая руку.

— Только не начинайте опять, — вздохнула Дебби.

— Мы не можем открыть собрание без Софии. У нас нет кворума.

— Тогда вы не можете подать протест, — заметил Маркус, помешивая чай.

— О чем это вы?

— Если у нас нет кворума, то собрание еще не началось, а значит, вы не можете протестовать.

Маркус постучал ложечкой по краю чашки и с улыбкой положил ее на блюдце.

— Действительно, хорошее замечание, — согласился Джереми, пытаясь сохранить лицо. — Очень хорошее.

— Тогда почему бы нам не начать собрание? — предложил Джеффри. — Пробежимся по заявкам настолько быстро, насколько сможем, и я куплю всем нам выпить в «Георге и драконе».

— Нужно дождаться Софию, — настаивал Джереми.

— Я уверен, что кворум можно считать состоявшимся, если на собрании присутствует хотя бы половина из нас, — заметил Маркус.

— А в регламенте не так написано. Дебби, вы секретарь. Вы ведете протокол?

Дебби словно вынырнула из транса.

— Что-что?

— Я спросил, вы ведете протокол?

— Конечно же нет, — ответила она. — Собрание еще не началось.

— Тогда я объявляю собрание открытым, — сказал Джеффри. — Первая заявка — предложение добавить мансардные окна в доме тринадцать на Хенли-роуд.

Дебби открыла блокнот и достала ручку, приготовившись делать заметки.

— Это собрание незаконно! — заныл Джереми.

— Разумеется, оно законно, — возразил Маркус.

— Джереми, разве вы не помните, чем все закончилось в прошлый раз? — спросил Джеффри.

— Ну вот опять! — воскликнул Джереми. — Вы всегда смотрите на меня свысока, Джеффри.

— Это не так, — ответил Джеффри.

— Это и правда не так, — добавила Дебби.

— А вы, Дебби, как всегда занимаете его сторону!

— Не занимаю, — раздраженно ответила Дебби. — Председатель, не могли бы вы разобраться с Джереми?

— Он не председатель! — выкрикнул Джереми.

— Думаю, вы удивитесь, узнав, что он действительно председатель, — сказал Маркус, чрезвычайно довольный разыгравшимся шоу.

— Он не председатель.

— Нет, председатель.

— Нет, не председатель! — Джереми ударил кулаком по столу. — Председатель наделяется властью только после начала собрания, а у нас нет кворума! — добавил он настолько яростно, что удивились все в зале, включая самого Джереми.

Никто не спешил нарушать наступившую тишину.

— Простите, — наконец произнес Джереми. — В последнее время на меня многое навалилось. Не знаю, что на меня нашло, — добавил он так, словно это могло исправить ситуацию.

— Простите, пожалуйста, за опоздание, — раздался хриплый голос у двери.

Сьюзи обернулась и увидела у входа высокую женщину лет пятидесяти. Ее щеки раскраснелись, прямые светлые волосы доставали до плеч, а глаза были драматично подчеркнуты черной подводкой. Сьюзи подумалось, что от нее так и пышет здоровьем и, что еще важнее, богатством. Взглянув на ее серебряные серьги-кольца, превосходно сидящее платье-сарафан и начищенные до блеска коричневые броги, Сьюзи невольно поправила воротник своей простой хлопковой рубашки, поверх которой была накинута куртка для прогулок с собаками.

— Здравствуйте, — поприветствовала женщина Сьюзи, проявив к ней столько же интереса, сколько посетитель зоопарка мог бы проявить к экзотическому зверьку.

Сьюзи поняла, что не знает, что сказать кому-то настолько прекрасному. Женщина протиснулась мимо нее, оставив в воздухе ароматный шлейф парфюма, который, как подозревала Сьюзи, стоил баснословно дорого.

— Простите за опоздание, — повторила женщина, спускаясь по лестнице в зал.

— Теперь кворум собран, — сказал Джереми, и по его голосу стало ясно, что он наконец почувствовал себя реабилитированным.

— Ах, — выдохнула София, — произошло какое-то процессуальное нарушение, пока меня не было?

— Ничего такого, с чем мы бы не справились, — ответил Маркус. — Так мы можем начать собрание?

— Как вы, София? — спросил Джеффри.

Сьюзи не могла сказать наверняка, но, кажется, улыбка Софии померкла, прежде чем она ответила.

— Я в порядке, спасибо, Джеффри, — ответила она, усаживаясь за стол.

— Чашечку чая?

— Нет, благодарю.

— Или кофе?

— Думаю, нам стоит просто начать собрание, чтобы побыстрее с этим покончить, вы согласны? — с улыбкой произнесла София, но Сьюзи вновь показалось, что между этими двумя царит странное напряжение.

В своем блокноте она так и записала: «Напряжение между Софией и Джеффри?»

Когда собрание наконец началось, Сьюзи откинулась на спинку стула. Это ее шанс узнать, к кому стоит обратиться по поводу ее заявки.

По ее мнению, София была слишком высокомерна и эгоистична — Сьюзи вряд ли сможет на нее надавить. Если судить по опыту, такие, как София, редко обращают внимание на таких, как Сьюзи.

Маркус казался чуть более перспективным вариантом. К тому же Сьюзи определенно не против узнать его получше. Но опять-таки было в нем что-то аристократическое, и это слегка ее настораживало. Возможно, он был слишком хорошо одет, слишком самодоволен — слишком напоминал павлина. Вдобавок Сьюзи подозревала, что убедить его поддержать ее идею было бы проще, будь она мужчиной. Ну или будь она моложе и симпатичнее.

Дебби же казалась настолько неприятной личностью, что Сьюзи сразу поняла: ей никогда не убедить эту женщину поддержать столь смелое предложение.

Оставались только Джереми и Джеффри. Став свидетельницей истерики Джереми из-за регламента, Сьюзи догадалась, что не сможет уговорить его помочь. Тогда что насчет Джеффри? Чем больше Сьюзи обдумывала его кандидатуру, тем сильнее убеждалась, что он был именно тем, кого она ищет. В конце концов, это он устроил вечеринку в ее честь, а значит, она уже ему симпатична. К тому же он был славным малым. И не стоит забывать, что он еще и председатель комитета по градостроительству. Если Сьюзи убедит его встать на ее сторону, у него наверняка получится уговорить остальных поддержать ее план, уж в этом она не сомневалась.

«Да, — подумала она. — Дела складываются хорошо, очень хорошо».

Сьюзи позволила себе погрузиться в мечты о неописуемых богатствах, но краем глаза заметила, как Джеффри сделал глоток кофе из своей чашки. Он кашлянул, подавился, закашлялся гораздо сильнее, вдруг соскользнул со стула, упал на землю и… затих.

Первой в себя пришла София.

— Джеффри! — воскликнула она и рухнула на колени рядом с ним.

Маркус, Дебби и Джереми в ужасе поднялись со своих мест.

— Кто-нибудь, позвоните в скорую! — крикнула София.

Дебби наконец опомнилась, вытащила телефон и начала в панике тыкать в экран. Сьюзи собралась было спуститься в зал, чтобы помочь, но Джереми преградил ей путь.

— Вы не можете сюда заходить, здесь позволено находиться только членам совета!

На мгновение в Сьюзи вспыхнуло желание оттолкнуть его в сторону, но она видела, что Дебби уже разговаривает со службой спасения, и поняла, что может принести куда больше пользы в другом месте. Она поднялась по ступеням, вытащила мобильник и на ходу нажала на кнопку быстрого набора. Когда она толкнула дверь, ведущую в маленький коридор, в динамике раздались гудки.

— Джудит, — сказала она, как только услышала знакомый голос на другом конце провода, — это я, Сьюзи!

— Привет, — отозвалась Джудит. — Как у вас дела?

— Спасибо, что спросили, у меня дела гораздо лучше, чем у мэра Марлоу.

— Что вы имеете в виду?

— Ну, боюсь, сообщить это будет непросто, но он только что умер. Я думаю, вполне возможно, его убили.

(обратно)

Глава 2

Таника Малик читала сказку на ночь своей дочери Шанти, когда в другой комнате зазвонил телефон.

— Шамиль, — крикнула она, — можешь ответить?

Таника вновь повернулась к дочери, сидевшей у нее на коленях. От нее пахло печеньем, мылом и свежевыстиранным бельем, и Таника знала, что именно такие мгновения были самыми счастливыми в ее жизни, даже несмотря на то что выбранную Шанти историю — о забывчивом пожарном по имени Сэм — они читали уже сотню раз. Нет, тысячу раз. Таника наизусть выучила сказку, но, по крайней мере, это позволяло ей сосредоточиться на дочери, а не на страницах книги.

Шамиль появился в дверном проеме, держа в руке телефон Таники. По выражению его лица она поняла, что звонили с работы. Ее желудок скрутило в узел. Недавно она получила новое звание, а это значило, что теперь она должна быть на связи двадцать четыре часа в сутки. Даже в то время, когда она не на дежурстве в участке.

Надеясь, что ее улыбка не дрогнула, Таника повернулась к Шанти.

— Папочка хочет дочитать эту историю с тобой, — сказала она.

— Папочка! — воскликнула Шанти, только сейчас заметив Шамиля на пороге комнаты.

— Что мы читаем? — спросил тот, подходя ближе.

Он передал телефон жене, когда она встала, чтобы выйти из комнаты. Таника задержалась в дверном проеме, желая украсть последнее мгновение с семьей. Ее муж по большому счету был полностью бесполезен. У него не было постоянной работы — Шамиль искренне верил, что однажды станет известным диджеем, — да и надежным партнером, на которого можно положиться в воспитании дочери, назвать его тоже нельзя. Бессмысленно ожидать, что он займется стиркой или отвезет машину в сервис на ТО, но Таника не сомневалась, что его чувства к ней могла затмить только любовь к их дочери. И пускай ее сердце разбилось, когда ее в очередной раз вынудили прервать уютный вечер в кругу семьи, Таника знала: сердце Шанти осталось невредимо — а это самое главное. Все остальное не имело значения. Кроме разве что привлечения убийц к ответственности — это вторая самая важная задача в жизни Таники.

Она выскользнула в коридор, чтобы ответить на звонок.

Всего двадцать минут спустя она подъехала к зданию городского совета Марлоу и притормозила рядом с каретой скорой помощи и двумя полицейскими автомобилями, которые добрались сюда раньше. Выйдя из машины, Таника заметила, что неподалеку был припаркован фургончик для выгула собак, принадлежавший Сьюзи Гаррис.

Таника прищурилась, когда к ней подошла молодая детектив-констебль Антонина.

— Спасибо, что приехали так быстро, босс, — сказала она.

— Прошу, скажите мне, что Сьюзи Гаррис здесь нет! — взмолилась Таника.

— Сьюзи Гаррис?

— Размером похожа на маленькую гору и одета так, словно собирается на нее вскарабкаться.

— Ах, Сьюзи Гаррис! Вы имеете в виду одну из наших ключевых свидетельниц!

— Она присутствовала во время смерти?

— Верно. Вам стоит знать, что, по мнению других свидетелей, жертва была отравлена. Поэтому я позвонила вам. Возможно, мы имеем дело с убийством.

— Она сейчас одна?

— Кто?

— Сьюзи Гаррис.

— Разумеется. Точнее, она была одна, когда скончался мистер Лашингтон. А сейчас рядом с ней две подруги. В качестве поддержки.

— Поддержки, как же, — проворчала Таника себе под нос, направляясь к главному входу.

Проходя мимо кареты скорой помощи, Таника краем глаза заметила, как у обочины Сьюзи на одном дыхании рассказывала что-то Джудит Поттс и Бекс Старлинг.

— Я не стану с вами разговаривать! — заявила она и зашагала дальше ко входу в здание.

— Я свидетельница! — крикнула Сьюзи ей в спину, но Таника, даже не обернувшись, исчезла внутри.

— Мы тоже рады вас видеть, — сказала Джудит, скрестив руки на груди.

Джудит Поттс уже подбиралась к закату восьмого десятка, но в ее глазах по-прежнему блестел острый ум — правда, этим вечером ее глаза блестели еще и из-за стаканчика виски, который она опустошила чуть раньше.

— Я могу понять, почему она злится, — заметила Бекс.

Бекс Старлинг, жена викария церкви Всех Святых, была самой застенчивой из трех подруг.

— Неужели? — спросила Джудит.

— Мы как затычки в бочке, — объяснила Бекс. — Появляемся каждый раз, когда происходит убийство.

— Говорите за себя, — отрезала Сьюзи. — Никакая я не затычка. И я нигде не «появлялась» — я была здесь, когда он погиб. Нет никого, у кого вечер выдался бы хуже, чем у меня.

— Думаю, — заметила Джудит настолько дипломатично, насколько это было возможно, — Джеффри мог бы возразить, что его вечер прошел куда хуже.

— Как же мне теперь получитьразрешение на мой строительный план? Держу пари, комитет не будет собираться несколько месяцев, раз уж теперь у них нет председателя.

— Пойдемте, — сказала Джудит и направилась к зданию совета.

— Куда? — спросила Бекс.

— Если Таника не собирается рассказывать нам, что происходит, мы сами все узнаем! — Джудит прижалась к окну главного дискуссионного зала, чтобы лучше видеть.

— Она не обрадуется, — ответила Бекс.

— Она никогда ничему не радуется, — заметила Сьюзи и встала у окна рядом с Джудит. — По крайней мере, ничему, связанному с нами.

— Не думаю, что нам стоит шпионить за ней, — добавила Бекс, не спеша присоединиться к подругам.

— Как вам угодно, — отозвалась Сьюзи и повторила позу Джудит.

Внутри Таника разговаривала с полицейским фотографом, пока двое фельдшеров закрывали молнию на черном пакете, в котором лежало тело мэра Марлоу.

— И вы уверены, что Джеффри отравили? — спросила Джудит у подруги.

— Он сделал глоток кофе из своей чашки и рухнул на пол как подкошенный.

— В его кофе был яд? Вы видели, кто его приготовил?

— Думаю, он сам сварил себе кофе, — ответила Сьюзи, пытаясь припомнить детали. — Вы видите окошко вон там? — Она указала на сервировочное окно на другом конце комнаты. — Он вставил кофейную капсулу в кофемашину «Неспрессо». Но особо пристально я за ним не следила. Я ведь не ожидала, что он умрет.

— Остальные тоже готовили себе кофе из этой кофемашины? — спросила Джудит.

— Нет, не думаю. Маркус первым прибыл в зал и налил себе чашку чая из серебряного самовара. Потом он отошел от окошка. А Джереми даже не подходил к кофемашине. Зато Дебби делала себе кофе! — с восторгом воскликнула Сьюзи. — Она отказалась от чая, когда только пришла, но после того как Джеффри сварил себе кофе, она подошла к кофемашине и сделала чашку для себя. Ой-ой, кажется, нас застукали! — добавила она и отступила от окна.

Сквозь стекло Джудит увидела, как Таника взбежала по ступеням в маленькую галерею и вышла из комнаты. Несколько секунд спустя дверь здания совета открылась, и Таника вышла наружу.

— Что вы делаете?! — резко спросила она.

— Мы? — отозвалась Джудит с притворной невинностью.

— Да, вы.

— Мы ничего не делаем.

— Вы смотрели в окно.

Стоявшая неподалеку Бекс вскинула руку, чтобы привлечь внимание Таники.

— Я не смотрела, — сказала она.

— Важно, чтобы мы могли изучить место преступления, — властно заявила Джудит.

— Серьезно? — спросила Таника, переступив с ноги на ногу.

— На случай, если вы что-то упустите. И, боюсь, это уже произошло.

— Что, простите?

— Вы кое-что упустили.

— Вот это уже интересно. Вы стоите снаружи и думаете, будто можете утверждать, что я что-то упустила?

— Да, например, сахарницу.

— Какую сахарницу?

— Именно! — воскликнула Джудит, в эту секунду очень довольная собой. — Где она?

— О чем, бога ради, вы говорите?

— Вы согласны с тем, что Джеффри отравили?

— Пока все говорит именно об этом.

— Приятно слышать, что вы в кои-то веки не отрицаете, что совершено убийство. Но даже если потерпевший выпил из своей чашки кофе, а затем умер, — это еще не значит, что яд был именно в кофе. Что, если яд добавили в молоко? Хотя это маловероятно, раз Сьюзи видела, как Маркус заварил себе чай — наверняка тоже с молоком. Тогда, если в молоке не было яда, что еще могло быть отравлено? Я заметила два кусочка сахара на блюдце рядом с одной из чашек на столе. И это, мягко говоря, странно. Насколько я могу судить, на столах нет сахарницы. И я также не вижу ее на полу, куда ее могли опрокинуть.

Танике потребовалось мгновение, чтобы напомнить себе, что, хотя манеры Джудит жутко раздражали, ошибалась она редко — если такое вообще случалось. Таника вздохнула, а затем произнесла с усталой улыбкой:

— Вы просто не можете устоять, не так ли?

— Если вы имеете в виду то, о чем я подумала, то спасибо.

— И вот мы снова здесь, дамы. Вы планируете заняться расследованием, верно? Все трое. Просто хочу расставить все точки над «i».

— О нет, — сказала Бекс. — Это простое совпадение, что нам удалось помочь с убийством в прошлый раз. И в позапрошлый. Это убийство нас не касается.

— Не касается?! — яростно воскликнула Сьюзи.

— Ну вы понимаете, что я имею в виду, — ответила Бекс, не желая начинать ссору. — Нас всех против нашей воли втянули в расследование первых убийств, разве нет?

— И все же я не могу не заметить, что вы вновь оказались рядом с местом преступления, — отозвалась Таника.

— Но я же не могла знать, что Джеффри умрет! — возмутилась Сьюзи. — Я пришла сюда, чтобы попытаться подкупить его и заставить благосклонно отнестись к моей заявке. — Сьюзи запоздало поняла, что разговаривает с офицером полиции. — То есть, конечно, не подкупить — это ведь незаконно, — торопливо добавила она. — Я просто хотела посмотреть, как он работает. Хотела понять, что его мотивирует.

— Но я знаю, что будет дальше, — сказала Таника. — Теперь, когда вы трое здесь, вы захотите вести расследование вне зависимости от моего согласия. Вот как мы должны поступить, по моему мнению: я хочу, чтобы завтра утром вы пришли в полицейский участок Мейденхеда, где я официально найму вас в качестве гражданских советников по этому делу.

Подруги молчали, явно шокированные.

— Вы не станете пытаться нас остановить? — первой опомнилась Джудит.

— Я уже привлекала вас к другому делу и могу сделать это снова.

— Но вы действовали против воли вашего старшего инспектора.

— Я бы не стала волноваться об этом. В этот раз я точно знаю, что старший инспектор одобрит мое решение.

— Он простил нас за прошлый раз? — с надеждой спросила Бекс.

— Едва ли. Если уж на то пошло, старший инспектор Хоскинс возненавидел вас еще больше. Но его чувства особо ничего не значат, — с хитрой улыбкой добавила Таника.

— Почему? — спросила Сьюзи. — Его повысили? Или — о, я знаю! — комиссия по противодействию коррупции поймала его за руку?

— О нет, он все еще работает в участке. Но он больше мне не начальник.

— Как такое может быть? — удивилась Бекс.

— Я согласилась пройти ускоренную программу обучения, сдала экзамен, и теперь я старший инспектор.

Джудит и ее подруги на мгновение потеряли дар речи, но затем Бекс выступила вперед и крепко обняла Танику, в то время как Джудит и Сьюзи начали наперебой выкрикивать поздравления.

— Это самая чудесная новость! — сказала Джудит, подытожив за всех троих.

— Это правда, — согласилась Таника с застенчивой и в то же время довольной улыбкой.

— Ваш отец, должно быть, очень вами гордится.

— Теперь он хочет знать, когда я стану суперинтендантом. Но вы правы, он мной гордится.

— Разумеется, так и есть.

— Что же, это неожиданный поворот, — усмехнулась Сьюзи. — Старая команда снова в сборе.

— Действительно, — кивнула Таника. — Но вы сможете пообещать, что будете слушаться меня? Нанимать гражданских советников все еще не очень стандартный подход, даже если я знаю, что поступаю правильно.

— Не волнуйтесь, вы можете нам доверять, — сказала Джудит и запустила руку в сумочку, пытаясь отыскать внутри жестяную баночку с леденцами. Вытащив ее, она откинула крышечку и предложила сладости подругам. — Думаю, это повод для праздника. Леденцы?

Когда четыре женщины потянулись к жестянке, чтобы выбрать себе по конфетке, Джудит подумала о четырех мушкетерах, скрестивших шпаги перед тем, как отправиться на поиски приключений.

— Один за всех? — спросила она.

— И все за одного, — хором ответили три ее подруги.

Они одновременно закинули леденцы в рот, и Джудит раскусила конфету с довольным хрустом.

(обратно)

Глава 3

Утро на следующий день выдалось по-весеннему прохладным и свежим, а весь город гудел об убийстве Джеффри. Во всех кофейнях и от главного зала методистской церкви до центра гребли люди не могли говорить ни о чем другом. У многих шок смешивался с острым чувством потери. Джеффри родился и вырос в Марлоу, а значит, за все годы, что он с неизменно хорошим настроением служил народу, он коснулся жизни тысяч людей. Всего за несколько часов перед дверями здания совета выросли горы из свежих цветов и писем с благодарностями, а в церковь Всех Святых плотным потоком тянулись люди, желавшие зажечь свечу в его память.

Джудит, Бекс и Сьюзи вошли в приемную полицейского участка Мейденхеда ровно в девять часов утра. Слегка озадаченный сержант, сидевший за стойкой регистрации, признал, что их действительно ждут три именных бейджа. Впрочем, было сложно сказать, кто больше удивлен этим фактом: он или Джудит и ее подруги. Выдав им пропуска, сержант нажал на кнопку, и дверь за стойкой открылась.

Пройдя в нее, женщины оказались перед ведущей наверх лестницей. Им уже доводилось бывать в полицейском участке раньше — однажды им даже позволили помочь Танике в расследовании на полуофициальном уровне. Однако подруги знали: они здесь посторонние, которых позвали, потому что надежды раскрыть убийства уже не оставалось. Они понятия не имели, какой прием их ожидает теперь, когда они присоединятся к делу в самом начале. Хотя, если быть честными, они прекрасно это представляли — ведь они были знакомы с некоторыми коллегами Таники, — и радоваться им не приходилось.

Поднявшись на второй этаж, подруги остановились перед двойными дверями. Джудит поправила волосы и указала на кусочек зелени, застрявший между зубов у Сьюзи.

— Спасибо, — сказала та и грязным ногтем поскребла зуб.

— Боже! — выдохнула Бекс, но не закончила мысль. Этого и не требовалось. Подруги полностью разделяли ее чувства.

— Вы знаете, что я делаю, когда чувствую себя не в своей тарелке? — сказала Джудит, ни к кому конкретно не обращаясь. — Продолжаю двигаться вперед. Пойдемте, дамы. Вперед с гордо поднятой головой!

Джудит толкнула двойные двери и первой вошла в зал следственного отдела. За столами работали полдюжины офицеров в повседневной одежде, на одной стене висела большая доска, к которой крепились листы бумаги, а другая была застеклена и вела к отдельным кабинетам, один из которых занимала Таника. Она увидела Джудит и ее подруг и вышла в главную комнату.

— Отвлекитесь на минутку! — крикнула она, чтобы привлечь внимание своей команды. — Внимание, пожалуйста! Это наши гражданские советники по делу о смерти мэра. Некоторые из вас могут помнить их по делу Данвуди, случившемуся несколько лет назад. Хочу напомнить, в тот раз они сыграли ключевую роль в раскрытии преступления. И как вы знаете, я также неформально пользовалась их помощью после убийства сэра Питера Бейли в прошлом году. Тогда их вклад вновь оказался неоценимым, поэтому сейчас я собираюсь привлечь их к расследованию с самого начала. Позвольте мне их представить. Начнем с Сьюзи Гаррис. Она присутствовала на месте происшествия, когда умер мистер Лашингтон. Она занимается выгулом собак и знает всех в Марлоу.

— А еще я ведущая на радио, — добавила Сьюзи.

— Что, простите?

— Я также веду шоу на «Марлоу-FM» по вечерам воскресенья. Оно называется «Звериный уголок с Сьюзи Гаррис».

— Хорошо…

— И некоторые из вас также могут узнать меня по программе «Пол Мерчант против аферистов».

Члены команды Таники с недоумением смотрели на Сьюзи.

— Ее показывали на канале ITV2 несколько месяцев назад, перед шоу «Крылатые фразы: самые улетные моменты».

— Но если Сьюзи знакома со всеми в Марлоу, — продолжила Таника, пытаясь вернуть себе контроль над ситуацией, — то же самое можно сказать и о Бекс Старлинг.

— Это не так, вы же знаете, — возразила Бекс и тут же поморщилась, когда Джудит пихнула ее локтем в бок, чтобы заставить замолчать.

— Бекс замужем за викарием церкви Всех Святых, и в делах Марлоу нет ничего, чего бы она не понимала.

— Это тоже не совсем так, — заметила Бекс. — Честно, я ничего особенного не знаю.

— Остается только Джудит Поттс, — упорно продолжила Таника, стараясь скрыть раздражение в голосе. — Она профессионально составляет кроссворды, никогда не принимает слова «нет» — если честно, слово «да» тоже зачастую ее не устраивает, — и к тому же я никогда не встречала человека с более острым умом.

Джудит просияла от этих комплиментов.

Таника представила членов своей команды подругам, и те уловили целый спектр разных эмоций на лицах офицеров. Большинство смотрело на них скептически, даже с долей веселья, что ни капли не задело женщин, которые уже давно привыкли к такому отношению. Но один мужчина взирал на них с особенно кислой миной. Его звали Брендан Перри, и он был старшим сержантом. Ему было около пятидесяти, и выглядел он так, словно хотел оказаться где-то в другом месте.

— Они будут работать над этим делом официально? — спросил он у Таники.

— В качестве советников.

— Но они получат полный доступ к нашим файлам?

— Им и прежде давали полный доступ.

— Они могут допрашивать свидетелей?

— Мы об этом еще подумаем, — сказала Таника, не желая идти на попятную перед командой, хотя тоже считала, что позволять женщинам бегать по округе и допрашивать свидетелей — это чересчур.

За время знакомства Джудит незаметно отошла к белой доске, чтобы осмотреть фотографии с места преступления.

— Кто-нибудь нашел сахарницу? — спросила она.

— Что? — спросил старший сержант Перри.

— На месте преступления. Кто-нибудь нашел там сахарницу?

Таника уже чувствовала, как робкая поддержка команды пошла трещинами.

— Я приму это за «нет», — сказала Джудит. — А что насчет вскрытия? Его уже провели?

— Провели, — ответила Таника, испытывая облегчение оттого, что разговор снова повернул в нужное русло. — Вскрытие показало, что мистер Лашингтон умер после того, как проглотил аконит. Лабораторный анализ также показал, что аконит был найден в остатках кофе в его чашке.

— А что такое «аконит» и можно ли его найти в обычном доме? — спросила Сьюзи.

— Это растение, — ответила Джудит, — также известное как «королева ядов». В народе его еще именуют «капюшоном», «волчьим корнем», «лошадкой» и «царь-травой». Согласно греческому мифу, именно это растение появилось из земли, когда Геракл вывел трехглавого пса Цербера из царства Аида. Насколько я помню, в конце «Ромео и Джульетты» Джульетта выпивает настойку из яда этого цветка, чтобы притвориться мертвой. И в «Макбете» ведьмы варят зелье из него же — правда, там его называют «волчьим зубом». Да, у Шекспира и правда был пунктик насчет аконита.

— Откуда вы все это знаете? — спросил старший сержант Перри.

— Если составлять кроссворды так долго, как этим занимаюсь я, то можно запомнить множество странных фактов. Например, из слова «лошадка» можно составить анаграмму «ладошка», что всегда казалось мне очаровательным.

— Но почему это растение называют «королевой ядов»? — спросила Сьюзи.

— Потому что это растение — одно из самых опасных на Земле, — ответила Джудит.

— Ладно, — сказала Таника, осознав, что позволила Джудит вновь увести разговор совсем в иную сторону. — Мы подготовили комнату для допросов специально для вас троих. Давайте я провожу вас туда.

— Но что насчет сахара? — спросила Джудит, не сдвинувшись с места. — По вашим словам, вскрытие показало, что Джеффри употребил аконит. Но были ли найдены следы сахара в его теле?

— Так уж вышло, — выдохнула Таника, — что да. И прежде чем вы спросите: сахар также был найден в остатках кофе из его чашки.

— А значит, перед нами загадка, не так ли? — триумфально произнесла Джудит. — Если на месте преступления не нашли сахарницу, откуда взялся сахар в его кофе?

— Антонина, — позвала Таника, поворачиваясь к молодой женщине-офицеру, с которой Джудит и ее подруги уже встречались прошлым вечером. — Не могли бы вы отправиться на место преступления и еще раз его осмотреть? Попытайтесь отыскать сахарницу или пакетики сахара — или хотя бы его следы.

— Принято, босс, — ответила Антонина и начала собирать свои вещи.

— Теперь вы счастливы? — спросила Таника у Джудит в качестве мирного жеста.

— О нет, — с улыбкой ответила Джудит. — Я не буду счастлива до тех пор, пока мы не посадим убийцу Джеффри за решетку. Пойдемте, дамы! — добавила она, прежде чем направиться к выходу.

— Куда вы? — спросила Таника.

— Да, куда мы? — эхом повторила Бекс, когда они с Сьюзи поравнялись с подругой.

— Ко мне домой, — ответила Джудит. — Мы будем работать там.

— Но я подготовила для вас кабинет, — сказала Таника.

— О нет, так не пойдет. Мы живем в Марлоу и не станем ездить сюда каждый день, ведь у нас есть прекрасная база у меня дома. Не волнуйтесь, мы свяжемся с вами, когда вы нам понадобитесь. — И она вышла из комнаты.

Сьюзи и Бекс рысцой последовали за ней, стараясь не отставать.

Таника посмотрела на членов своей команды и заметила скептицизм на их лицах.

— Возвращайтесь к работе, — приказала она и направилась обратно в свой кабинет.

Усевшись за стол, она спрятала лицо в ладонях. Таника так много трудилась, чтобы стать старшим инспектором. Ради этого она пошла на самые невероятные жертвы. Так неужели она поставила свою карьеру на кон, когда наняла Джудит, Сьюзи и Бекс?

(обратно)

Глава 4

Дом Джудит, прекрасный старинный особняк, располагался на берегу Темзы у окраины Марлоу. Она делила свое жилище с едва прирученным бенгальским котом по имени Дэниел, книжными стеллажами, доверху забитыми справочниками, и старым роялем «Блютнер», на котором играла только поздними ночами, когда слишком увлекалась виски. Слой пыли покрывал все поверхности, камин почти никогда не чистили, повсюду высились горы брошенной одежды и грязной посуды.

Жизнь в одиночестве была раем для Джудит. По большей части. На первый взгляд придраться было не к чему: она составляла кроссворды для национальных газет, почти каждый день плавала в Темзе, которая протекала мимо ее сада, и чаще всего делала что хотела, когда хотела и не отчитывалась ни перед кем, и тем более — перед мужчинами. Но если заглянуть глубже, можно было разглядеть трагедию, которая преследовала ее всю жизнь. Жестокий муж Джудит умер много десятилетий назад в Греции, и, по возвращении в Марлоу, она начала собирать все местные и национальные газеты, до которых могла добраться. Вскоре она поняла, что сохраняет все публикации, начиная с приходских журналов и заканчивая городскими информационными бюллетенями. И когда груды бумаг уже грозили погрести ее под собой, она решила превратить пару комнат своего дома в архив и запереть все это на крепкий замок. Джудит пришлось открыть свой секрет Бекс и Сьюзи, когда они начали расследовать убийство ее соседа, и с тех пор она даже расчистила половину одной комнаты, чтобы использовать ее в качестве импровизированного кабинета для ведения расследований. Но Джудит просто не могла избавиться от остатков своего архива. Он имел для нее слишком большое значение, пускай даже она не могла точно сформулировать, в чем конкретно это значение заключалось. Выкинуть свои бумаги — все равно что отрезать себе руку или ногу. Архив давно стал частью ее самой.

В это утро, когда Джудит подвела подруг к закрытой двери в углу гостиной, яркие солнечные лучи проникали сквозь трехстворчатые окна, а на лужайке из густой травы пробивались золотые нарциссы.

— Думаю, если Таника хочет, чтобы мы работали в полицейском участке, мы должны работать в полицейском участке, — в сотый раз повторила Бекс.

Подруги в сотый раз проигнорировали ее замечание. Джудит сняла с шеи цепочку, на которой висел ключ, и отперла навесной замок.

— Я так полагаю, не стоит надеяться, что вы прибрались? — спросила Сьюзи, когда Джудит толкнула дверь и вошла в первую из двух комнат, отведенных под архив.

В дальнем конце комнаты все еще возвышались до самого потолка башни из древних газет. Другие давно обрушились и теперь бумажными горами укрывали пол.

— Видимо, ответ отрицательный, — сказала Бекс и звонко чихнула. — Простите! — тут же извинилась она, вытащила платок из своей сумочки и прижала к носу.

На расчищенном островке рядом со входом стояло три складных садовых стула, а на стене перед ними висела большая карта Марлоу.

— Итак, с чего начнем? — спросила Сьюзи.

— Почему бы нам не выписать на бумагу имена всех, кто был на заседании прошлым вечером, а потом прикрепить листы к стене? — предложила Джудит. — Мы сможем обсудить каждого по ходу дела.

— А бумага у вас найдется? — спросила Сьюзи и жестом указала в сторону тысяч газет, заполнявших комнату.

— Очень смешно, — ответила Джудит и достала блокнот с отрывными листами. — Итак, жертвой стал Джеффри Лашингтон. Сьюзи, почему бы вам не потрудиться на пользу дела? Не могли бы вы коротко рассказать нам о том, как он вел себя вчера вечером?

Джудит написала на листке: «Джеффри Лашингтон — жертва» — и булавкой прикрепила его к стене рядом с картой. Еще одну булавку она воткнула в саму карту — в том месте, где располагалось здание городского совета. Затем достала лежавший неподалеку красный клубок и натянула шерстяную нитку между двумя булавками.

— Конечно! — оживилась Сьюзи. — По мне, так он вел себя как обычно. Он был как всегда полон энергии, понимаете? У него когда-то жил прекрасный спаниель по кличке Монти, которого я брала на передержку. Он не слушался команд, совершенно не поддавался дрессировке — я его обожала. Джеффри всегда был дружелюбным, ему ничего никогда не было в тягость. Он никогда не сердился, если я забывала приехать, чтобы приглядеть за Монти, а такое случалось несколько раз. На самом деле, теперь, когда я об этом подумала, то вспомнила, что он несколько раз приглядывал за собаками вместо меня.

Это не удивило ни Джудит, ни Бекс. Сьюзи всегда славилась своим умением сеять хаос вокруг, и они вполне могли представить, как клиенты каким-то образом выполняют работу за нее, при этом, без сомнения, продолжая оплачивать ее услуги.

— У меня с ним сложились похожие отношения, — сказала Бекс. — Он всегда старался поговорить со мной на всех этих ужасных приемах, которые мне приходится посещать. То есть они не ужасные! — добавила она, испугавшись, что позволила себе сказать лишнего. — Но они могут быть немного однообразными, к тому же большинство высокопоставленных лиц хотят разговаривать только с Колином, ведь он викарий. Я просто его «плюс один».

— Вы никому не «плюс один», — отрезала Джудит.

— Спасибо. Но Джеффри был совсем на них непохож. Он всегда спрашивал, как у меня дела. И с тех самых пор, как он устроил прием в нашу честь, он гораздо больше интересовался мной, а не Колином.

— Да, у меня о нем сохранились такие же воспоминания, — согласилась Джудит. — Нечасто встретишь мужчину, который готов относиться к женщине как к по-настоящему полезному члену общества. Он никогда не чувствовал конкуренции со стороны женского пола, верно?

— Именно поэтому мне кажется очень странным, что его убили, — сказала Бекс. — Кто мог пожелать смерти настолько славному мужчине?

— Хороший вопрос, — кивнула Джудит. — Думаю, мы должны в первую очередь сосредоточиться на причине убийства. — Она большими буквами написала на карточке Джеффри: «ПОЧЕМУ?» — Раз он был таким чудесным человеком, то почему он должен был умереть? Кто-нибудь из вас знает, чем он зарабатывал на жизнь?

— Он занимался каким-то издательским бизнесом, — сказала Сьюзи. — Весь его дом был заставлен книгами. Они лежали повсюду.

— А что насчет семьи?

— Не думаю, что у него были дети, — сказала Сьюзи. — Но он был женат. Когда-то.

— Что случилось с его женой?

— Кажется, она умерла. Довольно давно.

— Просто чтобы уточнить, — произнесла Джудит, — его смерть не могла быть самоубийством?

— Сомневаюсь, — ответила Бекс. — Он был слишком добрым, чтобы сделать что-то настолько ужасное на публике. Он бы слишком волновался, как его поступок скажется на тех, кто будет рядом. Кстати, Сьюзи, а что вы делали на заседании вчера вечером?

— Я? Да ничего особенного, — отозвалась Сьюзи так, словно это не стоило внимания.

— Но вы сказали Танике, что пытались подкупить Джеффри, — вспомнила Джудит. — Что вы имели в виду?

— Действительно, — вздохнула Сьюзи, осознав, что ей придется во всем признаться. — Ладно, если вам так интересно, я хотела выяснить, как они обрабатывают заявки на строительство. Точнее, узнать, как мне лучше подать заявку, чтобы ее наверняка приняли.

— Какую заявку? — удивленно спросила Джудит.

— Да так, пустяки.

— Но вы уже закончили стройку, — напомнила Бекс. — Фасад вашего дома выглядит замечательно.

— Спасибо. Но во время перерыва в съемках я разговорилась с архитектором, который работал на шоу. Он все болтал о новом японском тренде и говорил, что самое время сделать что-то подобное здесь.

— Что за тренд?

— Обещаете, что никому не расскажете? Не хочу, чтобы кто-нибудь пронюхал о моей идее и присвоил ее.

— Разумеется, мы не расскажем, — пообещала Джудит.

— Ладно, готовы? Капсульный отель!

— Какой отель? — переспросила Джудит.

— Ну вы знаете, эти капсульные отели, которые так популярны в Японии. Там, где вы буквально спите в футляре для сигар.

— Только не говорите, что хотите построить такой отель в Марлоу!

— Марлоу — идеальное место!

— Но где вы собираетесь его построить? У вас же нет земли, на которой можно возвести отель.

— У меня есть сад, — попыталась оправдаться Сьюзи. — И поначалу это будет не целый отель. Блоки можно закупать отдельно. Сперва я собираюсь установить шестнадцать капсул. Но дело в том, что это своего рода «серая» юридическая зона. Мои друг-архитектор сказал, что разрешение на строительство не требуется, если будущее здание не превышает в высоту стандартный забор.

— Нет, простите, боюсь, я запуталась, — сказала Джудит. — Вы собирались построить отель, который будет ниже забора вокруг вашего сада?

— Верно. Отель будет длиной в восемь капсул, но высотой всего в две — для начала.

Джудит и Бекс не совсем понимали, как реагировать на слова подруги.

— Но держите рты на замке! — напомнила Сьюзи.

— Звучит так, будто весь отель целиком во рту поместится, — сказала Джудит.

— Несмешно. Все знают, как популярен наш город среди туристов. А у моего сада есть боковой вход. Все, что мне нужно, — это убедить комитет сделать съезд с тротуара, и деньги у меня в кармане!

— Если допустить, что комитет вообще одобрит этот план, — заметила Бекс.

— Именно. Поэтому Джеффри был убит в очень неподходящий момент.

— И раз уж мы заговорили о том, как он был убит, — вставила Джудит, — я кое о чем умолчала, когда мы были в участке. Аконит — это удивительно быстродействующий яд.

— В этом я убедилась лично, — кивнула Сьюзи. — Джеффри сделал один глоток из чашки и умер за считаные секунды.

— А это значит, яд ему подсыпал тот, кто был с ним в комнате в момент его смерти.

— Хотите сказать, что кто-то из членов комитета — убийца?! — ахнула Бекс.

— Именно это я и хочу сказать. Осталось только выяснить, кто именно.

(обратно)

Глава 5

— Итак, кто еще был на заседании? — обратилась Джудит к Сьюзи.

— Сейчас, — кивнула та, пытаясь упорядочить мысли. — Справа от Джеффри сидел Маркус Персиваль. Я с ним не знакома, — добавила она.

— Тогда почему вы покраснели?

— Я не покраснела, с чего бы мне краснеть?

— Я знаю его жену Клэр, — сказала Бекс, которая всегда была готова сгладить любую неловкость. — Она очень милая, мне она нравится. Клэр держит лошадей, обожает своих собак, а двое их детишек посещают школу Святой Троицы. Я несколько раз встречала Маркуса, и он всегда казался очень приветливым. Разумеется, он должен быть приветливым, ведь он владеет агентством недвижимости «Персиваль эстейтс». — Агентство по недвижимости «Персиваль эстейтс» было самым выдающимся в Марлоу. Они занимались продажей только баснословно дорогих домов. — То, что он сногсшибательно красив, тоже ему не вредит.

— И он прекрасно знает, что красив, — добавила Сьюзи, пытаясь оправиться от своего недавнего смущения.

— Он тщеславный? — спросила Джудит.

— Немного, — признала Бекс. — А может, просто обаятельный.

— Производит ли он впечатление человека, способного на убийство?

— Если бы мне пришлось составить список черт потенциального убийцы, Маркус Персиваль был бы полной ему противоположностью по каждому пункту.

— Но мы все равно повесим его имя на доску, — решила Джудит и прикрепила на стену карточку с именем Маркуса Персиваля. — Но раз уж он вряд ли причастен к убийству Джеффри, то кто у нас остается?

— Джереми Уэссел, — сказала Сьюзи.

— О, его я знаю! — воскликнула Джудит. — Мы пересекались однажды. Я почти наняла его в качестве архитектора.

— И что же вам помешало?

— Несколько лет назад мне пришлось чинить крышу, и строитель сказал, что вода могла повредить балки и мне стоит нанять архитектора, который спроектирует новую крышу. Поэтому я пригласила Джереми, и, должна признаться, он мне не понравился. Он относился ко мне пренебрежительно — даже спросил, согласен ли мой муж на план, который я предлагала. Ну вы представляете?

— Что вы ему ответили? — спросила Бекс.

— Сказала, что мнение моего мужа не имеет никакого значения, потому что он умер больше сорока лет назад. Но этот тип вел себя не просто снисходительно, у меня создалось впечатление, что он невероятно глуп.

— Ха! — радостно воскликнула Сьюзи. — У меня возникло такое же впечатление после знакомства с ним.

— Он был очень высокомерен, — кивнула Джудит. — Бог знает почему. Он также пренебрежительно говорил о работе, которую я ему предлагала. Пошутил, что едва ли учился на архитектора, чтобы проектировать крыши. Что, скажите, в этом смешного? В конце концов, я решила не нанимать его и оставить все как есть.

— Даже несмотря на то, что крыша пострадала от воды? — спросила Бекс.

— А кто из нас идеален? Крыша справлялась со своей задачей целое столетие, так что и еще несколько лет продержится.

С этими словами Джудит прикрепила к стене карточку с надписью «Джереми Уэссел».

— И было еще кое-что, — вспомнила Сьюзи. — Джереми сорвался на других, а потом сказал в свое оправдание, что в последнее время на него много всего навалилось.

— Неужели? — отозвалась Джудит и написала на карточке с именем Джереми: «Проблемы?» — Интересно, о чем это он? Кто еще там был?

— Рядом сидела Дебби Белл, секретарь комитета по градостроительству. И честно вам скажу, она мне ни капли не понравилась. У нее был такой вид, будто все вокруг недостаточно хороши для нее.

— Она вела себя высокомерно, как Джереми? — спросила Бекс.

— Нет, вовсе нет. Она была еще менее приветлива и выглядела ужасно разочарованной всем вокруг.

— Может ли она быть нашим убийцей? — спросила Джудит.

— Может. Но если она решится на убийство, то не станет придумывать что-то броское, вроде удара кувалдой по голове. Или удушения. Нет, она скорее столкнет вас с края скалы. Или перережет тормоза на вашей машине.

— А что насчет яда?

— Думаю, такой человек, как Дебби, скорее всего выберет яд.

— Что же, примем к сведению. — Джудит осмотрела именные карточки, развешанные на стене. — Значит, у нас есть Джеффри Лашингтон — жертва и трое других членов комитета: Маркус Персиваль, Джереми Уэссел и Дебби Белл. Это все?

— Не совсем, — покачала головой Сьюзи. — В комитете состоит еще один член. София де Кастро.

— Вы с ней знакомы? — спросила Джудит, заметив, как изменился голос Сьюзи.

— Лично с ней — нет, но я знакома с такими, как она, если вы понимаете, о чем я. Достаточно одного взгляда, чтобы понять, что она одна из тех богачек, которые считают себя лучше других. Ну знаете, добрее, ухоженнее. Для нее жизнь — это соревнование, и она уверена, что побеждает. И было что-то такое в ее отношениях с Джеффри, что показалось мне странным.

— Что вы имеете в виду?

— Не уверена, что смогу объяснить. Они говорили всего несколько секунд, прежде чем он умер: он спросил у Софии, хочет ли она чашку чая или кофе. На первый взгляд ничего не значащий разговор, но между ними было странное напряжение. Я даже сделала себе пометку в блокноте.

— Как интересно… — протянула Джудит и, подойдя к доске, написала на карточке Софии: «Напряженные отношения с Джеффри». — Интересно, с чего бы это?

Джудит заметила, как нахмурилась Бекс.

— Что такое? — спросила она у подруги.

— София де Кастро? — переспросила та. — Это имя мне знакомо. Кажется, Колин однажды ее упоминал. Она вроде была замешана в каком-то скандале, связанном с церковью. Погодите… — Она потянулась за телефоном.

— Скандал? — Сьюзи тоже достала свой мобильный и вбила имя Софии в поисковик. — Звучит многообещающе. Давайте посмотрим, смогу ли и я что-нибудь найти.

Вдалеке раздался металлический звон — это почтальон просунул утреннюю почту в отверстие для писем, но Джудит решила не оставлять подруг. Она взяла свою чашку чая и устроилась на раскладном стуле. Сделав глоток, она ощутила приятное тепло. По ее мнению, в жизни не было занятия лучше, чем изучать подноготную предполагаемого убийцы.

— Ох, интересно, у нее есть свой сайт, — сказала Сьюзи. — Она увлекается оздоровлением, природным исцелением, кристаллами и прочей подобной чепухой.

— Это не чепуха, — возразила Бекс. — В небе и на земле есть столько удивительного, что вам и предста… Она ведет еженедельный подкаст «Домашнее гомеопатическое шоу Софии».

— Она увлекается гомеопатией? — спросила Джудит, сморщив нос.

— Почему все теперь ведут подкасты? — пожаловалась Сьюзи.

— Ну конечно! — воскликнула Джудит, поняв, отчего подруга была так недовольна. — Подкасты уводят слушателей у вашего радиошоу.

— А вы догадливы, — кивнула Сьюзи. — Я знаю, что «Марлоу FM» нельзя назвать профессиональной радиостанцией, но мы делаем все, как профессионалы. Чего не скажешь о подкастерах, — мрачно добавила она.

— Простите, — сказала Бекс, показывая экран телефона. — Я не могу найти никакой информации о скандале, в котором была бы замешана София. Может, я что-то не так запомнила. Возможно, я перепутала ее с кем-то.

— Я так не думаю, — сказала Сьюзи, оторвав взгляд от своего мобильного. — Потому что ее сайт подтверждает, что она убийца.

— С чего вы это взяли? — спросила Джудит.

— Все написано здесь, черным по белому. Она ведет целый раздел о травах и цветах, которые выращивает в своем саду, но с особой гордостью она рассказывает о своем «Ядовитом саде» — так она его называет. Там растут — и я поверить не могу, что она хвастается этим на весь интернет! — все растения, с помощью которых можно убить человека.

— Включая аконит? — уточнила Бекс.

— Есть только один способ узнать. Мы должны задать этот вопрос ей лично.

(обратно)

Глава 6

Когда Джудит и ее подруги вышли в коридор, чтобы взять верхнюю одежду и отправиться в путь, Сьюзи заметила конверт, лежащий на паркете перед входной дверью.

— Ух ты, письмо! — воскликнула она и наклонилась поднять его.

— Что в этом удивительного?

— Это настоящее, старомодное письмо. Смотрите, здесь от руки написан адрес и все такое, — добавила она и передала конверт Бекс.

Бекс увидела, что адрес действительно был написан аккуратным почерком. Темно-синие чернила выглядели так, словно отправитель пользовался перьевой ручкой. Она также не могла не заметить — на самом деле это было первое, на что она обратила внимание, — что светло-голубой конверт был сделан из тяжелой льняной бумаги. Если бы ее попросили угадать, она бы предположила, что конверт купили в магазине «Симпсонс» на Бонд-стрит.

— Боже, это весьма необычно! — согласилась она.

— Мы должны поговорить с Софией, — напомнила Джудит, забрала конверт из рук Бекс и положила его на столик у входа.

— Вы не собираетесь его открыть? — спросила Сьюзи.

— Нет, не собираюсь, — ответила Джудит и вышла из дома.

Сьюзи и Бекс переглянулись. Что сейчас произошло?

Но к тому времени, как они добрались до дома Софии, письмо было забыто. Огромная вилла из красного кирпича в викторианском стиле стояла на берегу Темзы — там, где река делала плавный поворот на пути к Бурн-Энду. На краю сада располагался лодочный сарай, построенный из кирпича и камня. Вдоль его наружной стены тянулась лестница, ведущая в комнату под крышей.

— Черт побери! — выдохнула Сьюзи, когда подруги выбрались из фургончика.

— Весьма грандиозное сооружение, — заметила Бекс.

Сьюзи помахала рукой людям, которые прогуливались вдоль берега на другой стороне реки.

— Что вы делаете? — спросила Бекс.

— Хочу, чтобы эти люди думали, будто я здесь живу, — ответила Сьюзи, а затем направилась к входной двери. Она потянула за металлическую сонетку, и в глубине дома раздался отдаленный звон.

— Так какая у нас стратегия? — спросила Бекс.

— Стратегия? — В устах Сьюзи слово прозвучало как ругательство. — По мне, так мы должны ворваться внутрь с шашками наголо.

— А это разумно?

София де Кастро открыла дверь, ее лицо сияло здоровьем.

— Полиция, — представилась Сьюзи и продемонстрировала бейдж, висевший на ленте у нее на шее. — Можно вас на пару слов?

— Что, простите? — нахмурилась София, не понимая, в чем дело. — Вы из полиции?

— Так точно.

— Не совсем, — добавила Бекс прежде, чем Сьюзи успела заговорить снова. — Мы помогаем полиции, но официально мы не полицейские. Я жена священника — в наказание за мои грехи, должно быть, — добавила она, словно в шутку.

— Вы были на собрании, — сказала София, узнав Сьюзи.

— Мы объясним все внутри, — сказала Джудит. — Можно нам войти?

На мгновение повисла пауза, а затем София сказала:

— Разумеется.

Она пригласила их в дом. Три подруги следом за ней прошли по коридору, выстланному толстым ковром, и оказались в симпатичной кухне: у стены стояла старинная печь марки AGA, а обеденный стол украшала ваза со свежесрезанными нарциссами.

— Хотите травяного чая? — спросила София и подошла к кухонной стойке. Там в маленьком кувшине с водой плавали толстые стебли мяты. — У меня есть свежая мята, если вас устроит.

— Было бы чудесно, — сказала Джудит.

Она заметила открытку, магнитом прикрепленную к дверце холодильника. На ней была изображена склеенная фарфоровая чашка, сквозь щели в которой просачивались золотые солнечные лучи. Под чашкой было написано: «Все мы сломаны. Так внутрь попадает свет».

— На самом деле, — продолжила Джудит, — именно об этом мы и хотели с вами поговорить. Вы сами выращиваете свои травы, не так ли?

— Конечно, — кивнула София, и на нее внезапно снизошло озарение: — Вы поклонницы моего подкаста!

Подруги не знали, что на это ответить.

— Почему бы вам не рассказать нам об этом? — наконец предложила Бекс.

— Это просто хобби, которым я решила заняться в свободное время, — начала София, отрывая от стеблей листья мяты. — Это способ рассказать обо всем, что мне известно о лекарственных растениях, и о том, как природа может исцелять нас.

— У вас и правда есть «Ядовитый сад»? — спросила Сьюзи.

София улыбнулась.

— О да. — Она положила мяту в стеклянный заварочный чайник и залила кипятком. Свежий, резкий аромат мяты наполнил кухню.

— Это удивительно, — сказала Джудит. — Можем мы взглянуть на него?

— Я с радостью вам все покажу. Мой «Ядовитый сад» очень популярен.

Вручив гостям чашки с мятным чаем, София вышла из дома через французские двери и повела трех подруг через лужайку к живой изгороди из остролиста. В изгороди имелся проем: переплетенные тисовые ветви образовывали арку. На ее верхушке висела деревянная табличка с выжженным черепом и перекрещенными костями.

— Там опасно? — спросила Джудит, когда они остановились у входа.

— Все в природе опасно, если вы не понимаете, с чем имеете дело, — сказала София так, словно открыла страшную тайну. — В ином случае мало что может навредить.

Она с улыбкой прошла под арку. Сьюзи посмотрела на подруг и пожала плечами: она понятия не имела, о чем говорила София, но следом за ней первой вошла в сад. Женщины оказались в окружении клумб; в дальнем конце сада располагалась маленькая теплица, внутри которой росло еще несколько экзотических видов растений.

— Так что у вас здесь есть? — спросила Сьюзи, словно завсегдатай паба, которому не терпелось узнать, какой эль наливают сегодня.

— Ну, начнем с того, что вы прошли под тисовой аркой на входе.

— Тисовые деревья не опасны, — возразила Бекс.

— Ветви не опасны, но ягоды — очень даже. А точнее — их косточки. Вы можете есть мякоть, но глотать косточки не стоит. Деревья размножаются таким образом. К примеру, лисы особенно любят есть тисовые ягоды.

— С чего им есть ядовитые ягоды? — спросила Джудит.

— Это весьма занимательно. Лисы едят ягоды, потому что они очень вкусные. Пока лисы занимаются своими делами, мякоть растворяется у них в желудках. Затем, когда защитная оболочка полностью обнажает косточку, та отравляет бедное создание и вызывает тошноту. Лисы исторгают из себя косточки, которые съели, — и опля! — из косточек могут прорасти новые тисовые деревья на большом расстоянии от материнского дерева.

— Вау! — ахнула Сьюзи. — Очень впечатляет!

— Как я и говорила, у всего в природе есть назначение. Но если оно вам неизвестно, вы можете попасть в неприятность.

Сьюзи указала на высаженные неподалеку растения, накрытые хозяйственными сумками.

— А зачем сумки? — спросила она.

— Весна — непростое время для некоторых растений. Сумки защищают их от заморозков.

— У вас тут крапива. — Джудит указала на большой куст, ощетинившийся пушистыми стеблями и листьями.

— Urtíca dióica^[214]. Если хотите заварить из нее чай, то срывайте только верхушки каждого куста. Если попытаетесь использовать листья со стеблей, у вас получится напиток, который на вкус будет хуже передержанной на плите капусты. И разумеется, если дотронетесь до волосков на стебле, получите ожог и сыпь на теле.

— Что еще у вас растет? — спросила Бекс.

— Все! Крокусы, белладонна, остролист и ядовитый плющ, наперстянка, дикий гиацинт, нарциссы — какое бы растение ни пришло вам в голову, оно здесь есть!

— Что насчет аконита? —спросила Сьюзи.

— Конечно! Какой сад может обойтись без темно-фиолетовых цветов аконита? Он здесь, давайте я вам покажу.

София прошла мимо куста крапивы и остановилась перед клумбой, где под стеклянными колпаками росли какие-то растения. У корней землю покрывало нечто похожее на спутанные клочья волос.

— Это волосы?! — потрясенно спросила Бекс.

— Я достаю их из своей расчески каждое утро, — кивнула София.

— Зачем?

— Человеческие волосы отпугивают слизней и улиток. Они их не любят.

По выражению лица Бекс стало понятно, что в этом вопросе она полностью солидарна со слизнями, но София ничего не заметила. Она указала на заросли высоких стеблей: их верхушки были украшены ярко-фиолетовыми цветами, а густые листья тяжелыми «колокольчиками» нависали над землей.

— Вы можете видеть, почему аконит также называют «железным шлемом», — сказала Джудит, оценив растение. — Его цветки похожи на шлем с опущенным забралом.

— О, так вы увлекаетесь садоводством? — спросила София.

— Не совсем, — ответила Джудит, вспомнив, что ей давно пора подстричь джунгли, в которые превратился ее сад. — Я увлекаюсь кроссвордами. У меня есть много справочников о растениях.

— В таком случае вы должны знать, что даже прикосновение к этим симпатичным цветочкам может привести к смерти, — сказала София, и ее глаза вспыхнули. — Должна признать, аконит всегда меня завораживал. Видите ли, все остальные растения в этом саду могут применяться в медицинских целях или имеют прекрасный вкус, если их правильно приготовить. Все, кроме аконита. Это растение действительно смертельно опасно.

— Тогда почему вы его выращиваете?

— Оно очень красиво! Вам так не кажется? Неужели все должны сторониться этого растения только потому, что оно ядовито? И почему вы так интересуетесь этим цветком?

— Джеффри был отравлен аконитом, — сказала Джудит, решив, что честность — лучшая стратегия.

София, шокированная, отступила на полшага.

— Этого не может быть.

— Боюсь, что так и есть, — сказала Бекс.

— Но вы же не считаете, что это был мой аконит? — взволнованно спросила хозяйка сада.

— Вряд ли у многих жителей города в саду растет аконит.

— Напротив. К тому же я рассказывала о нем в подкасте. Любой, кто слушал меня, — а по всему миру тысячи людей каждую неделю скачивают мое шоу — знает, что я выращиваю аконит у себя в саду. Они могли бы влезть ко мне и выкопать росток для себя. Я всегда упоминаю, насколько он смертоносен. Вы знали, что его называют «королевой ядов»?

— Так уж вышло, что нам это известно, — кивнула Джудит.

— Значит, вы утверждаете, — вмешалась Сьюзи, — что кто угодно мог залезть к вам в сад и украсть у вас цветок?

— Вы видели меня вчера вечером. Я опоздала на собрание и села на свое место, как только вошла. Я даже близко не подходила к Джеффри и к его чашке кофе.

— Как вы узнали, что яд был в кофе? — спросила Джудит.

— А что еще это могло быть? — София разволновалась еще сильнее. — Ничего, кроме кофе, он не пил. Аконит имеет горький вкус, который нужно чем-то замаскировать. Поэтому я и предположила, что яд был подмешан в кофе.

— Вы говорите, что опоздали на заседание, — сказала Джудит. — Почему?

— Неужели это имеет значение?

— Мы думаем, что да, — сказала Сьюзи и еще раз продемонстрировала свой полицейский бейдж.

— Что ж. Когда я выехала из дома на заседание, то заметила, что одно из колес моей машины пробито. Мне пришлось заехать в автомастерскую «Платтс», чтобы сменить шину, — это произошло весьма некстати. И мне очень неприятно, что вы расспрашиваете меня об этом. С чего, бога ради, мне желать Джеффри смерти?

— Я не могла не заметить, что между вами с Джеффри было какое-то напряжение, — сказала Сьюзи.

— Уверена, вам показалось.

— Нет, между вами определенно ощущалась странная атмосфера.

— Я просто смутилась из-за своего опоздания. Вы должны мне поверить: я бы никогда не смогла причинить вред Джеффри, ведь несколько лет назад он помог мне выбраться из серьезной переделки. На самом деле, если бы он не вмешался, я могла бы попасть в большие неприятности.

Джудит и ее подруги переглянулись. Неужели речь шла о скандале, который пыталась вспомнить Бекс?

— Вы можете рассказать нам, что произошло? — спросила Бекс.

— Мне очень стыдно, но я не хочу, чтобы вы думали, будто я скрываю что-то от следствия. Это произошло около пятнадцати лет назад, когда Джеффри был председателем комитета по строительству и архитектуре. Он поручил мне следить за кладбищами.

— Точно! — воскликнула Бекс, наконец вспомнив. — Вы поместили тела людей в неправильные могилы.

— Нет нужды так об этом кричать. Но да, вы правы, ситуация вышла очень неприятная. Я перепутала план кладбища Бишама с планом переполненного кладбища здесь, в Марлоу. Но ненадолго. Всего на несколько недель. Как только я поняла, что произошло, то во всем призналась Джеффри, и он повел себя очень благородно. Он отказался винить меня в ошибке. Он просто сказал, что хочет все исправить. И он сделал это, убедил семьи, которые получили неверные участки, не поднимать шума и не подавать в суд на городской совет. Но самое главное — он во всем разобрался так, чтобы не подставлять меня под удар, за что я буду вечно ему благодарна. Именно поэтому прошлым вечером между нами не могло быть никакого напряжения. Он сделал для меня больше, чем кто-либо еще на этой планете, и я на всю жизнь обязана ему.

— Возможно, вы помните, какие семьи пострадали от вашей ошибки? — спросила Джудит.

— Я храню много документов с тех времен в лодочном сарае, который находится внизу сада. Там на втором этаже находится моя студия записи, а на антресоли есть кладовка. Но сейчас я не вспомню всех деталей. Мне не терпелось забыть эту главу своей жизни. С тех пор я больше не допускала подобных ошибок.

Пока София говорила, подруги заметили, как на подъездную дорожку у дома свернул блестящий черный «мерседес». София нахмурилась.

— Как вы думаете, желал ли кто-то из членов комитета смерти Джеффри? — спросила Джудит.

— Разумеется, нет, — ответила София, но было заметно, что ее отвлекло появление автомобиля. — Джеффри любили все, кто был с ним знаком. Мне кажется, я уже достаточно вам помогла — не могли бы вы покинуть мой дом? — попросила она и поспешила обратно ко входу.

Подруги переглянулись.

— Интересно, — протянула Бекс, — вы видели, как изменилось ее поведение, когда подъехала машина? Любопытно, кто за рулем?

— Думаю, мы должны это выяснить, — сказала Джудит и следом за Софией направилась к дому.

— Мы не можем идти за ней! — воскликнула Бекс, тогда как Сьюзи немедленно пристроилась следом за Джудит.

Бекс вздохнула. Хотя она обожала чувство воодушевления, которое испытывала каждый раз, расследуя убийства, ей давно пришлось смириться с тем, что она была единственным законопослушным членом их маленькой команды. А это значило, что иногда ей требовалось идти на уступки. Бекс рысцой поспешила за Сьюзи и Джудит. Добежав до крыльца, она встала рядом с подругами и выглянула из-за створки французских окон. Они увидели, как София, стоявшая в прихожей, нанесла помаду и пригладила волосы. Затем она посмотрела на себя в зеркало, надолго задержав взгляд на своем отражении, натянула на лицо широкую улыбку, обернулась и распахнула входную дверь. В дом вошел темноволосый мужчина в сером костюме. Проигнорировав приветствие Софии, он с хмурым выражением лица передал ей свой портфель и, даже не взглянув на нее — даже не остановившись, если уж на то пошло, — направился прямо к лестнице, оставив женщину в одиночестве стоять в коридоре.

Она уронила портфель на пол и пинком отправила его под столик в углу прихожей.

(обратно)

Глава 7

Джудит и ее подруги решили зайти в кафе «Земляничная роща» на Хай-стрит. Когда они выбрались из фургончика Сьюзи, Джудит улыбнулась: вдоль дороги по своим делам сновали люди, а на ветру развевались разноцветные флаги, развешанные поперек улицы. В мире действительно нет зрелища чудеснее, чем суета на Хай-стрит в Марлоу.

— Так что мы думаем о Софии? — спросила она.

— Я думаю, она наша убийца, — заявила Сьюзи как ни в чем не бывало. — Джеффри был отравлен аконитом, София выращивает аконит — по мне, так дело закрыто. И я точно уверена, что между ней и Джеффри было какое-то напряжение во время встречи. Напомню, эта женщина клала людей в неправильные могилы.

— Это любопытно, — сказала Бекс. — Я спрошу об этом случае у Колина, когда доберусь до дома. Посмотрим, что он о нем знает.

— Хорошая идея, — согласилась Джудит. — А я скажу вам, кто заинтересовал меня. Муж Софии. Если предположить, что это его мы видели.

— Это точно ее муж, — сказала Бекс. — Только мужья так себя ведут.

Сьюзи и Джудит знали, что в отношениях Бекс и ее мужа есть шероховатости, и были вполне согласны с ее заявлением.

— Почему настолько мягкая женщина, как София, вышла замуж за такого холодного человека? — спросила Джудит.

— Вы видели их дом, — отозвалась Сьюзи. — Деньги. Поэтому такие женщины, как София, выходят за таких мужчин.

— Дамы! — раздался громкий окрик.

Подруги обернулись и увидели мужчину, шагавшего по направлению к ним. Он был одет в костюм — слишком синий, на вкус Джудит, — а на его лице сияла подозрительно широкая улыбка.

Это был Маркус Персиваль.

— Мы знакомы? — спросила Джудит, когда Маркус поравнялся с ними.

— Прошу прощения, если прервал ваш разговор, — сказал он и повернулся к Сьюзи, — но, если не ошибаюсь, вы были на заседании, когда умер Джеффри.

— Была, — подтвердила Сьюзи, и по выражению ее лица стало понятно, что внимание Маркуса доставляло ей куда больше удовольствия, чем, по мнению Джудит, считалось уместным.

— Зато я вас не знаю, — сказала Джудит Маркусу тоном, более подобающим почтенной леди.

— Приношу свои извинения! Маркус Персиваль. Я состою в комитете по градостроительству вместе с Джеффри. Я был там, когда он умер, — ужасное происшествие! Скажите, нашли ли вы какие-нибудь улики?

— Почему вы спрашиваете об этом у нас?

— Я подумал, что полиция с радостью попросила вас троих вновь принять участие в расследовании. Ведь вы уже помогали им в предыдущих делах. Тем более одна из знаменитого трио присутствовала в дискуссионном зале, когда Джеффри умер. — Маркус вновь улыбнулся Сьюзи, которая, как заметила Джудит, еще шире улыбалась в ответ.

— Попросили! — с гордостью сказала Сьюзи.

— Тогда скажите, у вас уже есть главный подозреваемый?

— А вы как думаете? — нахмурилась Джудит.

— Я? Ну раз вы спросили, я полагаю, что смерть Джеффри — это ужасная, шокирующая случайность.

— Если не ошибаюсь, его жена умерла несколько лет назад, — заметила Джудит.

— Мэри? О, это очень печальная история! Кажется, они поженились еще в юности, сразу, как только это стало возможным, и прожили вместе не один десяток лет. Он был большой шишкой в издательском бизнесе — когда не управлял Марлоу, — а она состояла в комитете почти каждой благотворительной организации города.

— Что же тут печального? — спросила Сьюзи.

— Ох, точно, простите. Она заболела раком и умерла. Это случилось лет двадцать назад или около того.

— Он женился во второй раз? — поинтересовалась Бекс.

— Нет. Джеффри все время повторял, что он однолюб. Однажды ему очень повезло найти любовь, но он сомневался, что это случится с ним вновь. Поймите, — добавил Маркус, желая убедиться, что смог донести свою мысль, — никто его не убивал. Это исключено. Мне не хватит слов, чтобы описать, каким хорошим человеком он был. Взять мою сестру. Она вроде как заблудшая душа. К сожалению, всегда такой была. К тому же она пьет. Это весело, пока вы молоды, но вы же знаете, как с возрастом все меняется. Несколько лет назад она сильно задолжала оплату аренды и делала вид, что ничего не случилось. К тому времени, как я узнал обо всем, счет перевалил за тысячи! Это был шок, уверяю вас. Но тут вмешался Джеффри. Представляете, он одолжил мне деньги! И прежде чем вы поспешите с выводами: не стоит волноваться, я все вернул в течение нескольких месяцев. Но дело ведь не только в том, что Джеффри помог с деньгами. Он также познакомился с моей сестрой. Он хотел, чтобы она знала, что он рядом и готов помочь. Это так много для нее значило. Таких, как Джеффри, один на миллион.

— Согласится ли ваша сестра поговорить с полицией?

— Разумеется. Она боготворила Джеффри.

— Вы правда считаете, что его смерть была случайностью? — уточнила Джудит.

— Это самое вероятное объяснение. Возможно, в его чашку попала отрава для крыс или что-то вроде того? Не знаю.

— Мог ли кто-то из членов комитета убить его?

Маркус рассмеялся.

— Члены комитета по градостроительству долгие годы работают вместе. Прочтите протоколы — вы не найдете там ни одного бранного слова. Мы отличная команда.

— Мне так не показалось, — заметила Сьюзи.

— Вы имеете в виду Джереми? Он просто ярый сторонник правил, вот и все. И порой он выходит из себя, когда ему кажется, что что-то идет не так. Порой это раздражает, но неплохо иметь в комитете человека, который печется о правилах и законах.

— Расскажите нам о других членах комитета, — попросила Джудит.

— Что именно? София производит впечатление пафосной аристократки и на первый взгляд может показаться не от мира сего, но в городе нет ни одного дома, ни одного земельного участка, о котором бы она не знала. Она одержима развитием Марлоу. София — птица высокого полета.

— Птица высокого полета? — переспросила Джудит, прищурившись.

— Ну, знаете, важная особа.

— И вы уверены, что это не она стоит за смертью Джеффри? — спросила Сьюзи.

— Да, уверен.

— Но вам не показалось, что, стоило ей появиться, как между ней и Джеффри возникло странное напряжение?

— Вовсе нет. А вам?

— А если я скажу, что она выращивает яд, с помощью которого отравили Джеффри?

Маркус воззрился на нее с еще большим интересом.

— Так он умер из-за опасного растения? Ну тогда это тем более похоже на несчастный случай. Может, кто-то забыл растение, и Джеффри съел его по ошибке?

— Аконит очень ядовит, — сказала Джудит. — Вы можете умереть от одного касания. Очень маловероятно, что это растение попало в кофе мистера Лашингтона случайно.

— В таком случае неважно, у кого он растет, — сказал Маркус. — София тут ни при чем. У нее добрая душа, она бы никогда не причинила никому вреда.

Маркус улыбнулся, довольный тем, что сумел ответить на вопрос Джудит.

— Вы не упомянули Дебби Белл, — напомнила та.

— Дебби? О боже, неловко вышло, — сказал Маркус, но в его голосе не было ни капли смущения. — Ну, я не упомянул ее, потому что в ней нет ничего интересного — и мне правда неудобно произносить это вслух. Разумеется, она много работает на благо города, но о ней — ну вы понимаете — легко забыть. Вы только что сами убедились в этом на моем примере. Но вот что мне интересно: если вы подозреваете, что это убийство, согласна ли с вами полиция?

— Что вы имеете в виду?

— Они считают гибель Джеффри убийством или просто смертью при подозрительных обстоятельствах?

— Мы не можем делиться деталями дела с посторонними, — отрезала Джудит.

— Нет, конечно нет. Пожалуй, мне лучше вас оставить. Но если у вас возникнут другие вопросы, можете заглянуть в мой офис. Вы же знаете, где находится агентство «Персиваль эстейтс»?

Маркус указал на другой конец Хай-стрит, хотя знал, что подругам — как и всем остальным жителям города — известно, где искать его агентство.

Троица смотрела вслед удаляющемуся Маркусу, и у Джудит возникло подозрение, что он отлично знал о направленных на него взглядах.

— Вот видите, — сказала Бекс. — Все, как я и говорила. Он очень обаятельный.

— Только не это! — вздохнула Джудит.

— Что такое? — не поняла Бекс.

— У Сьюзи разве что коленки в обратную сторону не выгнулись при виде него, а теперь и вы туда же.

— У меня? — удивилась Сьюзи.

— Да, у вас.

— А вам он разве не понравился?

— Это совсем не важно. Но вот что я скажу вам наверняка: Маркус очень сильно хотел узнать, как проходит наше расследование.

— Ох! — воскликнула Бекс. — Теперь, когда вы обратили на это внимание, я поняла, что так и есть!

— Интересно, почему он так интересуется этим делом?

Подруги вошли в «Земляничную рощу» и, нагрузив подносы чашками кофе и кусочками торта, присели за низкий столик, где продолжили обсуждать все, что узнали за день. Спустя полчаса, в течение которых Сьюзи без устали пыталась убедить подруг, что убийца — София, Бекс сказала, что ей пора домой готовить ужин. Вскоре зазвенел телефон Сьюзи, напоминая, что ей надо забрать миниатюрного шнауцера у клиентов в Херли. Оставшись в одиночестве, Джудит решила, что ей тоже пора. В обычный день, добравшись до дома, она бы отправилась поплавать, чтобы прояснить мысли, но сегодня у нее просто не было на это сил.

Вместо этого она подошла к серванту и плеснула в хрустальный бокал немного виски. Осушив его залпом, Джудит внезапно окунулась в воспоминания о детстве. Со звоном поставив бокал обратно на сервант, она подошла к камину, который затопила с утра, добавила к затухающим углям несколько поленьев и жидкость для розжига, а затем несколько раз нажала на кожаные мехи, и в камине вновь затрещал огонь.

У входной двери по-прежнему лежало написанное от руки письмо, которое доставили утром. Джудит взяла конверт, вернулась к камину и бросила письмо в огонь, так и не распечатав. Уголки конверта почернели, он вспыхнул, и обугленная бумага съежилась, обнажив опрятный почерк. Но прежде чем Джудит успела разобрать хоть слово, обгоревшие уголки свернулись, и мгновение спустя бумага занялась.

«Вот так-то лучше», — сказала себе Джудит.

Теперь она может сосредоточиться на деле. Усевшись в любимое кресло, она вспомнила, как София и Маркус буквально в один голос утверждали, что Джеффри был идеальным. Но Сьюзи права: это не может быть правдой. Наверняка он хранил какой-то страшный секрет, иначе зачем кому-то понадобилось его убивать?

Громкий звонок разорвал тишину, и Джудит подпрыгнула, осознав, что это звонит ее домашний телефон. Она подошла к аппарату и подняла трубку кремового цвета.

— Джудит Поттс, — представилась она.

На другом конце линии повисло молчание. Вернее, Джудит слышала, как кто-то дышит.

— Здравствуйте? — сказала она, чувствуя, как нарастает раздражение. Неужели кто-то пытается ее разыграть?

— Следуйте за деньгами, — произнес приглушенный голос на другом конце линии. Джудит едва разбирала слова — человек будто говорил, поднеся к трубке кусок ткани.

— Не понимаю, о чем вы?

— Вы хотите знать, кто убил Джеффри Лашингтона? Тогда следуйте за деньгами.

— Откуда у вас мой номер телефона? — спросила Джудит, но тут раздался щелчок.

Собеседник повесил трубку.

(обратно)

Глава 8

Утро следующего дня Бекс пыталась начать радостно, хотя прекрасно знала: ей все равно испортят настроение. Она не могла ничего с этим поделать, а потому чувство обиды было особенно острым.

В кои-то веки проблема была связана не с ее ближайшими родственниками. На самом деле после ее героического разоблачения преступников в компании Джудит и Сьюзи положение Бекс в семье несколько изменилось. Ее дочь Хлоя теперь училась на первом курсе Эксетерского университета. Ее выбор специальности — сравнительное религиоведение — мягко говоря, удивил родителей. Но студенческая жизнь Хлои началась одновременно с новым этапом неминуемого взросления, и она постепенно, пусть и неохотно, начала признавать в матери равную себе фигуру на шахматной доске их семьи.

Ну а Сэму уже исполнилось восемнадцать, и он по уши был в выпускных экзаменах. Точнее, мог бы быть, если бы хоть немного учился. В прошлом месяце, после череды провальных пробных тестов, он объявил семье, что больше не будет повторять учебный материал до начала экзаменов, а родителям не стоит волноваться по этому поводу, ведь у него «все норм». Колин хотел обрушить на сына яростную тираду, но Бекс напомнила ему, что Сэму никогда не нравилось учиться. Возможно, таким образом он пытался освободить время, чтобы найти другие увлечения. Колин в свою очередь заметил — и весьма разумно, — что проблем бы не возникло, если бы у Сэма имелись другие интересы. Но их не было: его не волновало ничего, кроме игровой приставки, походов в пабы и сна. Мысленно Бекс соглашалась с мужем, но все равно продолжала стоять на своем. Они должны дать Сэму немного личного пространства.

В этом вопросе, как и во многих других, Колин теперь полагался на жену. Бекс нравилось думать, что причина тому — ее новообретенная слава борца с преступностью, но подозревала, что покладистость Колина гораздо сильнее связана с тем, что она недавно случайно сколотила маленькое состояние, совершив ряд удачных вложений. Колин прекрасно знал, на что похожа пенсия викария, и был благодарен Бекс за заботу об их финансовом будущем. Иными словами, Бекс наконец сумела устроить свою семейную жизнь так, как хотела.

И именно в этот момент Мэриан Старлинг, мать Колина, объявила, что переезжает к ним. Бекс впервые встретила человека, напрочь лишенного всяких положительных качеств, а ведь она была лично знакома с достаточным количеством убийц, о чем не забывала напоминать Колину.

Бекс не нравилось, что она так сильно недолюбливает собственную свекровь, но в этом положении она оказалась из-за всех поступков, которые Мэриан совершила за годы их знакомства. Колин чаще всего соглашался с Бекс в том, что его мать была ночным кошмаром, но Мэриан держала его в ежовых рукавицах.

Когда Бекс и Колин утром обменивались новостями на кухне, сюда же вплыла Мэриан, завернутая в шерстяной кафтан, который она приобрела во время прошлогодней поездки в Анды — она отправилась туда в одиночестве, чтобы «найти себя».

— Не обращайте на меня внимания, — объявила она, направляясь к чайнику. — Просто хочу налить себе чашку чая.

Колин привстал со стула, но Бекс кинула на него предупреждающий взгляд. Его мать способна налить себе чашку чая без посторонней помощи.

— Так ты проверишь кладбища? — спросила Бекс, не желая прерывать разговор с мужем.

Мэриан гремела посудой, вытаскивая из шкафа чашку за чашкой, пытаясь найти чистую. Разумеется, все они были чистыми.

— Не уверен, что знаю, где искать, — сказал Колин, и его взгляд метнулся к матери, которая дула в чашку, чтобы избавиться от воображаемой пыли.

— Разве у вас не должны храниться епархиальные записи? — продолжала Бекс. — Или какой-нибудь архив?

— Наверное.

Теперь Мэриан со скорбным выражением лица принялась рыться в соседнем шкафу, где хранились десятки разных коробочек с чаем. Ни одна из них не пришлась ей по вкусу.

— Со вчерашнего дня нового чая там не появилось, — заметила Бекс.

— Ты уверена, что у вас нет ассама? — спросила Мэриан. — Колин его обожает.

— Я… эм… перестал его пить довольно давно, — сказал Колин и снова обратился к жене: — Разве ты не можешь запросить записи у городского совета?

— Нам сказали, что Джеффри попытался замять скандал, — ответила Бекс. — Мне хочется узнать, что говорят об этом представители церкви. Их точка зрения может немного отличаться от той, что изложена в архивах совета.

Мэриан нашла сахарницу и теперь пристально всматривалась в нее, словно внутри мог оказаться мышиный помет. Бекс вскочила со стула и ударила ладонями о столешницу.

— Мэриан!

Мэриан притворилась удивленной.

— Ты так и не купила белый сахар, да?

— В этом доме есть только нерафинированный, но в этом нет ничего страшного, потому что он точно так же растворяется в горячем чае.

Мэриан с бесконечной снисходительностью посмотрела на свою невестку.

— Для меня очевидно, что они разные на вкус, — произнесла она мученическим тоном. — Прошу прощения, если я требую слишком многого. Я знаю, что не идеальна, но мне приходится нелегко с тех пор, как отец Колина покинул нас.

— Не волнуйся, — сказал Колин, вмешиваясь в разговор в качестве миротворца. — Я сделаю тебе чашку чая.

— Это так мило с твоей стороны, мне бы не хотелось доставлять вам неудобства.

— Почему бы тебе не вернуться в свою комнату? — продолжил Колин. — Возьми с собой газету. Я принесу тебе чай.

— Ты сделаешь это для меня? Ты так добр! — И Мэриан поплелась из кухни так медленно, что у Бекс в голове возник образ пленника, которого ведут на виселицу.

Когда Мэриан ушла, Колин направился к шкафчику, где хранились чайные принадлежности. Он явно хотел избежать неприятного разговора с женой, но Бекс последовала за ним.

— Как долго твоя мать будет жить с нами? — прошипела она.

— Ей некуда идти.

Это была правда. До недавнего времени Мэриан снимала квартиру с одной спальней в Севеноксе, графство Кент. Когда ее договор на аренду истек, она оказалась на пороге дома своего сына.

— Она может пойти куда угодно! — воскликнула Бекс. — Но она не уйдет, не так ли? И мы оба знаем настоящую причину, почему она заявилась сюда!

— Она хотела провести немного времени со своими внуками, — развел руками Колин.

— Вчера она назвала Сэма Саймоном.

— Поэтому она и хочет узнать его получше.

— У нее на это было восемнадцать лет.

— Мы правда должны все время ругаться из-за нее?

— Возможно, мы перестанем ругаться, когда ты прекратишь постоянно ее защищать.

— Я ее сын.

— Как я, черт возьми, могла об этом забыть?!

Щелкнул вскипевший чайник, и супруги переглянулись. По правде говоря, у них не было разногласий по поводу ужасного характера Мэриан, и они оба об этом знали.

— И почему она постоянно талдычит о том, что твой отец «покинул нас»?

— Это грубо! — предупреждающим тоном произнес Колин.

— Он не умер, а переехал в Фринтон-он-Си.

— Некоторые скажут, что это одно и то же.

— Сейчас не время для шуток, Колин.

— Слушай, я знаю, что это раздражает, но она как может справляется с тем, что он бросил ее.

— Три года назад, — напомнила Бекс. — И с тех пор она растратила все деньги, полученные при разводе.

— Не ее вина, что она не знает, как управляться с деньгами.

— А я так не считаю.

— Не стоит об этом, — попросил Колин, чувствуя, куда движется разговор.

— Она появилась здесь только после того, как ты рассказал ей о деньгах, которые я заработала на бирже.

— Я гордился тобой. Хотел, чтобы она знала.

— И вот она здесь, жалуется, что мы не покупаем дорогущее органическое печенье! — Бекс потребовалось мгновение, чтобы взять себя в руки. — Что заставит ее уйти?

Колин вздохнул.

— Ты знаешь ответ.

— Деньги, — кивнула она. — Я не отдам ей наши деньги. Это для детей. Тем более раз уж они не унаследуют ничего от своей бабули.

— Мы со всем разберемся, — сказал Колин, наливая кипяток в чашку.

— Уж надеюсь! С моим-то опытом, приобретенным в последние годы, у меня может возникнуть искушение совершить идеальное убийство. Просто предупреждаю.

Слова Бекс были настолько нелепы, что она не смогла сдержать улыбку. Колин тоже улыбнулся, хоть и немного устало.

Лежащий на столе телефон Бекс зазвонил. Она взяла трубку и внимательно выслушала собеседника.

— Хорошо, Джудит, — наконец отозвалась Бекс. — Буду через десять минут.

(обратно)

Глава 9

Когда Бекс добралась до дома Джудит, та уже ждала ее в импровизированном кабинете вместе со Сьюзи и Таникой.

— Вы и для предыдущего расследования обустроили такую комнату? — спросила Таника, с одобрением разглядывая доску, на которой висели именные карточки, соединенные красной шерстяной нитью с уликами.

— Да! — гордо ответила Джудит.

Таника перевела взгляд на горы пыльных газет и журналов в другой части комнаты.

— Раньше я немного увлекалась коллекционированием, — объяснила Джудит.

— Раньше? — переспросила Таника, вскинув брови.

— Вы должны узнать, что случилось со мной прошлой ночью, — поспешила сменить тему Джудит и рассказала подругам об анонимном звонке.

— «Следуйте за деньгами»? — спросила Таника, когда Джудит закончила рассказ. — Мы, конечно, проверили финансы мистера Лашингтона, но не обнаружили ничего необычного. Я свяжусь с командой. Посмотрим, удастся ли им копнуть глубже. Что вы можете сказать о человеке, который вам звонил?

— Немного, — вздохнула Джудит, пытаясь вспомнить детали. — Его голос казался искаженным и звучал приглушенно.

— Думаете, он использовал какую-то программу, чтобы изменить голос?

— Вполне возможно.

— Могла ли это быть женщина?

— Хм… Мне показалось, что говорил скорее мужчина. Как только он положил трубку, я набрала один-четыре-семь-один^[215], чтобы узнать номер, но он был скрыт.

— Не волнуйтесь, — сказала Таника. — Мы сможем заставить телефонную компанию передать нам данные о звонке.

— На это я и надеялась, — кивнула Джудит. — Когда вы выясните, кто совершил звонок, мы нанесем этому человеку визит и все разузнаем.

— Кстати об этом, — кивнула Таника. — Я благодарна вам за все, что вы сделали, но без моего разрешения вам нельзя допрашивать ключевых свидетелей, таких как мистер Персиваль и миссис де Кастро.

— Но как же мы вам поможем, если нам запрещено разговаривать с людьми?!

— Таковы правила. В конце концов, мы должны суметь представить это дело в суде.

— Ерунда!

— Нет, я серьезно, это важно!

— Разумеется, допрашивать свидетелей — ваша задача, — согласилась Джудит. — Однако мы хотим приносить пользу! И поэтому должны иметь возможность разговаривать с кем захотим. Да и к чему эти правила — мы же не полицейские!

— И никогда ими не притворяемся, — добавила Сьюзи, удивив этим и Джудит, и Бекс. — Мы честно говорим, что только помогаем расследованию. Ничто, сказанное нам, не будет считаться официальным заявлением. Но в этом и смысл. В таком месте, как Марлоу, где все друг друга знают, важны неофициальные каналы.

— Вы говорите так, словно мы живем в семидесятые в Белфасте^[216], — сказала Таника.

— Сьюзи права, — поддержала подругу Джудит. — Вы должны позволить нам заниматься тем, что удается нам лучше всего. Относитесь к нам как к частным детективам.

Таника нахмурилась. Она сомневалась, что соглашаться с Джудит — хорошая идея, но, с другой стороны, старушка и ее подруги сыграли важную роль в расследовании двух предыдущих преступлений.

— Давайте я расскажу вам, что нового мы узнали? — предложила она, уходя от ответа.

— Прекрасная идея! — воскликнула Джудит и сняла колпачок с фломастера, чтобы добавить на стену новые карточки с уликами.

— Начнем с места преступления. Мы не нашли в дискуссионном зале совета ничего особенно подозрительного.

— Что насчет сахарницы?

— Антонина сообщила, что ей не удалось ее обнаружить.

— Хм… Любопытно… — протянула Джудит.

— Не уверена, что соглашусь.

— Откуда же сахар мог появиться в кофейной чашке Джеффри?

— Может, у него с собой был пакетик?

— Вы видели пустые обертки?

— Вряд ли бумажные обертки смогли бы что-то доказать. Зато мы нашли кое-что примечательное в коридоре. Там находится камера наблюдения, которая снимает всех, кто входит и выходит через главные двери, но ее кабель был перерезан.

— Правда?! — ахнула Бекс. — Но она успела запечатлеть того, кто перерезал кабель?

— К сожалению, камера не захватывает дверь. Тот, кто это сделал, сумел войти в коридор и перерезать кабель до того, как попал в поле зрения объектива.

— Когда это произошло? — спросила Джудит.

— Утром в день смерти мистера Лашингтона.

— Но к чему все это? Если аконит действует так стремительно, то убийца наверняка был рядом с Джеффри в момент его смерти. А значит, нам известен весь список подозреваемых. Какая разница, засекла ли камера наблюдения, как преступник идет по коридору к дискуссионному залу до или после убийства? Что такого он хотел скрыть от наших глаз?

— Хорошее замечание, — согласилась Таника.

— Довольно загадочно, не так ли? — заметила Джудит.

— Есть еще кое-что, — продолжила Таника. — Мы изучили частную жизнь мистера Лашингтона, но не нашли ничего даже условно компрометирующего. Все его электронные письма и сообщения были о работе на посту мэра Марлоу. Кажется, он был очень миролюбивым человеком, который всегда пытался воззвать к лучшему в людях. Как будто в нем не было ни капли злобы.

— Маркус и София сказали то же самое, — проворчала Сьюзи.

— Однако кое-какая зацепка все же есть, — добавила Таника. — В его телефоне мы нашли селфи — фотографию женской груди в кружевном белье.

— Как волнующе! — воскликнула Джудит и хлопнула в ладоши. — И кто это?

— В том-то и дело, что узнать наверняка невозможно. Это просто фотография женской груди в черном белье, сделанная с близкого расстояния.

— Ясно. — Джудит написала на карточке: «Фото груди» — и прикрепила ее к стене рядом с именной карточкой Джеффри. — Получается, он из тех мужчин, что хранят фотографии женской груди в телефоне.

— Не совсем, — покачала головой Таника. — Он из тех мужчин, кому отправляют фотографии женской груди.

— Эту фотографию ему отправили?

— Похоже на то. Судя по метаданным, фотографию сделали в Марлоу двадцать седьмого января в восемь двадцать вечера.

— Что-то не сходится, — вмешалась Бекс. — Когда мы разговаривали с Маркусом Персивалем, он сказал, что Джеффри до сих пор предан жене, хотя она умерла двадцать лет назад.

— Ни один мужчина не будет вечно хранить верность своей жене, — возразила Сьюзи. — Особенно после ее смерти. Давайте будем честны, большинство мужчин закрутят интрижку с новой женщиной еще до того, как тело его покойной супруги опустят в могилу.

— Вы не могли бы описать нам эту грудь? — попросила Джудит Танику.

— Джудит! — воскликнула Бекс. — Мы не станем ходить по городу и разглядывать женские груди!

— Разумеется, не станем, но это не значит, что на фотографии нет улик. Например, насколько грудь большая?

— Мне это не нравится! — Бекс поднялась со стула. — Совсем не нравится!

— Джеффри убили! — напомнила Сьюзи.

— Но точно не грудью. Серьезно, весь этот разговор очень неприличен.

— Женщина, о которой мы говорим, светлокожая, — сказала Таника сухим полицейским тоном. — По моим догадкам, ей не меньше сорока, а может, и больше. Похоже, ее грудь среднего размера. Сложно сказать наверняка. И еще кое-что. У этой женщины чуть ниже левой груди есть приметная родинка размером с пенни и формой напоминающая бриллиант.

— А вот это очень интересно! — Джудит приписала к предыдущей карточке: «Родинка в форме бриллианта». — Есть ли у Софии де Кастро или Дебби Белл такая родинка?

— Боюсь, этого мы не знаем, — покачала головой Таника.

— А что насчет размера? — задумчиво спросила Сьюзи.

— Правда, мне некомфортно вести этот разговор! — возмутилась Бекс.

— Не будьте такой ханжой.

— Я не ханжа. Вы же знаете, что многое зависит от белья, которое на вас надето, и покроя одежды. Если грудь, которую мы обсуждаем, среднего размера, на фотографии может быть вообще кто угодно.

— И чтобы вы знали, — обратилась Таника к Джудит, — если вы попытаетесь задрать какой-нибудь женщине кофту, чтобы найти родинку, я арестую вас за нападение.

— Не волнуйтесь, я определенно не стану так поступать, — заверила Джудит с искренностью, которая, как догадывалась Таника, была совершенно фальшивой.

Телефон Таники зазвонил, и она отошла в сторону, чтобы ответить. Задав несколько вопросов приглушенным голосом, она нахмурилась и повесила трубку.

— Проблемы? — спросила Джудит.

— Звонил старший сержант Перри. Он только что закончил повторный допрос Дебби Белл.

— Повторный? Но зачем?

— Криминалисты распознали все отпечатки пальцев на двух использованных кофейных капсулах из кофемашины. На одной из них есть только отпечатки Дебби Белл.

— Чего и следовало ожидать, — сказала Сьюзи. — Я помню, как она приготовила себе чашку кофе.

— Но интерес представляет не эта капсула, а та, что содержит яд, убивший мистера Лашингтона — на ней найдены его отпечатки…

— Что тоже логично, — не унималась Сьюзи. — Я также видела, как он заварил чашку кофе для себя.

— Но на отравленной капсуле, которой он воспользовался, есть отпечатки и Дебби Белл. Она сказала, что этому можно найти объяснение, но, по словам старшего сержанта Перри, она была очень груба с ним, и он не уверен, что она рассказала всю правду. Она не выглядела виноватой, но точно не шла на контакт. Такое иногда случается. Особенно с людьми, которые, скажем, чуть застенчивее других. Они просто впадают в ступор, когда видят офицера полиции.

Джудит вспомнила, что именно старший сержант Перри особенно скептически относился к способности подруг помочь следствию.

— Его манеры поведения оставляют желать лучшего, — сказала она.

— И то верно, — согласилась Таника.

— Вот если бы у вас имелись милые, дружелюбные гражданские советники, которые могли бы поговорить с Дебби Белл вместо него… — продолжила Джудит.

Таника взглянула на Джудит, понимая, к чему та клонит.

— Ладно, — вздохнула она. — Вы трое могли бы перекинуться с ней словечком?

— Посмотрим, найдется ли у нас на это время, — чопорно произнесла Джудит.

— Не нарывайтесь.

На лице Джудит появилась широкая улыбка.

— Мы с радостью поможем полиции. Не так ли, дамы?

(обратно)

Глава 10

Дебби Белл жила в недавно построенном доме недалеко от хоккейного клуба Марлоу. Когда Джудит и ее подруги добрались до места, они увидели, что у входа уже припаркован старый грузовичок. Дебби мялась на пороге своего дома, пока мужчина постарше перетаскивал коробки из багажника в ее гараж.

— Здравствуйте! — крикнула Джудит, подойдя ближе.

Мужчина дружелюбно поздоровался, но Дебби нахмурилась.

— Вы кто такие? — спросила она.

Джудит объяснила, что они помогают полиции с расследованием, но ее слова не улучшили настроение Дебби.

— Я только недавно разговаривала с этим глупым мужчиной, — сказала она.

— Офицером полиции?

— Он задавал невероятно оскорбительные вопросы.

— Мне жаль это слышать, — посочувствовала Бекс. — Нам тоже довелось встречаться с ним, и мы совершенно согласны: он не отличается хорошими манерами.

— Это мягко сказано.

— У нас всего лишь несколько дополнительных вопросов. Это не займет много времени.

— И мы куда более вежливые, — добавила Джудит, растянув губы в своей самой приятной улыбке.

— Что там внутри? — спросила Сьюзи, указывая на коробки, которые выгружал доставщик.

— Утки, — ответила Дебби.

— Утки? — удивленно переспросила Сьюзи.

— Не настоящие, разумеется.

— Разумеется, нет, — кивнула Сьюзи, хотя ее подруги подозревали, что именно так она и подумала.

Когда мужчина поставил на землю одну из коробок, крышка приоткрылась и на дорогу высыпалось несколько ярко-желтых резиновых уточек.

— Поаккуратнее нельзя?! — раздраженно рявкнула Дебби.

— Это для городской ярмарки Марлоу? — спросила Бекс. — Для утиной гонки?

— Верно.

— Я обожаю утиные гонки! — воскликнула Бекс и тут заметила, что Джудит до сих пор ничего не понимает. — Платишь один фунт за маленькую пластиковую уточку, а затем организаторы одновременно выпускают их всех в реку. Представьте, как тысячи уточек плывут к мосту, словно огромная стая. Та, что первой достигает плотины, считается победительницей.

— И какой за это дают приз? — поинтересовалась Сьюзи.

— Дело не в призах, — ответила Дебби, — а в том, чтобы собрать деньги для местных благотворительных организаций.

— Участвовать в общественной жизни так благородно с вашей стороны, — сказала Бекс. — Мне кажется, вы не получаете достаточно признания за всю ту работу, которую делаете для города, за участие во всех этих комитетах. Будучи женой викария, я знаю, что работу моего мужа часто воспринимают как должное. Просто удивительно, как люди вроде вас поддерживают жизнь города.

— Спасибо, это очень мило с вашей стороны. Почему бы вам не зайти? — спросила Дебби, очарованная похвалой Бекс.

Дебби первой скрылась в доме, а Сьюзи показала Бекс большие пальцы, и три подруги вошли следом. Дебби провела их в маленькую кухню, которая, как и ее владелица, выглядела весьма унылой и потрепанной. Большой холодильник не давал воспользоваться дверью, ведущей в сад.

— Почему уток доставляют вам? — спросила Сьюзи.

— Я единственный член комитета по связям с общественностью, у которого есть гараж, запирающийся на замок. К тому же я бухгалтер, и мои коллеги считают, что мне нравится пересчитывать инвентарь, хотя я заявляю, что это не так. Мне приходится следить за доставкой уток каждую весну. И за костюмами Санта-Клауса для Рождественского забега. Они приходят в начале сентября и занимают еще больше места.

— Вы бухгалтер? — переспросила Бекс.

— Получила лицензию двадцать три года назад.

— Где вы работаете?

— В «Центре управления активами Марлоу» на Спиттал-стрит. Вы о нем слышали? Центром владеет муж Софии Пол.

— Неужели? — Джудит вспомнила, как раздраженный Пол вернулся домой, когда они разговаривали с Софией. — Как вы можете описать этого человека?

— Суровый начальник. Но справедливый.

— Он заслуживает доверия?

— Разумеется. В противном случае мы бы не смогли приглядывать за деньгами наших клиентов.

— Раз вы бухгалтер, — продолжила Джудит, — что бы вы посоветовали, если бы я сказала: «Следуйте за деньгами»?

— «Следуйте за деньгами»? Не знаю. Думаю, этим я и занимаюсь по жизни, но сами по себе эти слова не имеют смысла. Деньги же никуда не двигаются. Как можно за ними следовать?

— Возможно ли, что Джеффри замышлял какие-то финансовые махинации?

— Конечно нет. Он был одним из самых высоконравственных людей из всех, кого я знаю.

— Вы уверены?

— На сто процентов. Он тщательно следил, чтобы ни один пенни не был потрачен зря. Джеффри всегда говорил, что наши деньги принадлежат жителям Марлоу. Невозможно даже представить, что он замышлял что-то недоброе.

Джудит и ее подруги поняли, что этот вопрос разозлил Дебби, поэтому Бекс поспешила подойти к висевшимна стене полочкам, на которых расположились десятки фарфоровых фигурок.

— Это статуэтки «Льядро»^[217]? — спросила она, чтобы сменить тему разговора.

Лицо Дебби заметно просветлело.

— Верно, — сказала она. — Я собираю эти статуэтки с самого детства.

— Они потрясающие.

— Спасибо.

Когда Дебби подошла к полкам, у Джудит возникла дьявольски хитрая мысль.

— А что это за фигурка там наверху? — спросила она, указав на статуэтку русалки на самой верхней полке.

— Это очень редкий и невероятно ценный экземпляр.

— Вы могли бы достать и показать его нам?

Джудит изобразила, как тянется вверх, и ее подруги наконец поняли, что она задумала. Дебби была одета в темно-зеленую рубашку, и Джудит надеялась, что если женщина как следует вытянет руки над головой, то рубашка задерется, и они смогут узнать, есть ли у Дебби под грудью родинка в форме бриллианта.

— Вы думаете, я смогу дотянуться? — удивленно спросила Дебби, ведь любому было понятно, что полка висит слишком высоко.

— Уверена, у вас получится, если попробуете.

Джудит вновь вскинула руки в надежде, что Дебби повторит за ней, но та не повелась.

— Эта статуэтка слишком ценна для меня, чтобы доставать ее оттуда. Она стоит не меньше тысячи фунтов.

— Разумеется, — вмешалась Бекс. — Не стоит рисковать, ведь она может разбиться, — добавила она, намекая, что Джудит стоит оставить эту тему.

— О чем именно вы хотели поговорить со мной? — спросила Дебби. — Мне еще нужно пересчитать всех этих уток.

— Мы просто хотели побольше узнать о Джеффри, — сказала Бекс.

— Я рассказала офицеру, который приходил сюда, все, что знала.

— Но он был мужчиной, не так ли? Уверена, он слушал невнимательно. И я могу только представить, как вы расстроены после этой трагедии.

— Вы правы, кажется, его совсем не интересовало то, как смерть Джеффри повлияла на меня. Если уж на то пошло, он обращался со мной так, будто подозревал меня в убийстве.

— Наверное, это из-за того, что ваши отпечатки нашли на использованной кофейной капсуле, — подсказала Сьюзи.

— Но я объяснила, как они там оказались. Я собиралась вставить капсулу в кофемашину, когда заметила, что капсула Джеффри не полностью выпала из разъема. Вы же знаете, такие кофемашины очень легко забиваются. Поэтому я открыла переднюю крышку, вытащила капсулу Джеффри и бросила ее в мусорный отсек. А потом снова закрыла крышку и приготовила себе кофе как обычно.

— Вы правы, — согласилась Бекс, — с этими кофемашинами столько возни!

— Спасибо! — кивнула Дебби, радуясь, что женщины поверили ее словам. — Но могу я тоже спросить у вас кое-что? Полицейский сказал мне, что капсула Джеффри была отравлена. Это правда?

— Боюсь, что так, — подтвердила Джудит.

— Но как, бога ради, яд попал внутрь?

— К сожалению, полицейские имеют основания предполагать, что кто-то отравил капсулу специально.

— Но это невозможно! Как я уже говорила, Джеффри был одним из самых порядочных людей из всех, кого я знаю. С чего кому-то хотеть причинить ему вред?

— София и Маркус сказали то же самое, — вздохнула Джудит. — Они оба поделились с нами историями о его доброте.

Подруги догадались, что своими словами Джудит пытается подстегнуть дух соперничества Дебби.

— Так уж вышло, что у меня тоже есть история, которая может это подтвердить, — сказала та. — Несколько лет назад у меня возникли проблемы со здоровьем. Ничего смертельно опасного, как выяснилось потом, но в то время я очень переживала. В разговоре с Джеффри я упомянула, что мне нужно сдать анализы в больнице, и он бросил все свои дела и сказал, что отвезет меня, куда бы мне ни понадобилось. В этом не было необходимости. У меня у самой есть машина, но он не принимал возражений. Он сказал, что найти парковку рядом с больницей сложно и мне не стоит об этом волноваться. И он всегда был рядом. Во время каждого приема у доктора. Он подвозил меня и забирал из больницы. Ни разу меня не подвел.

— Это очень мило, — сказала Бекс.

— Очень мило, — подтвердила Дебби.

— Святой человек! — добавила Бекс.

— Как вы думаете, согласился бы с этим Джереми? — спросила Джудит.

— Почему вы спрашиваете? — посмотрела на нее Дебби.

— Он вроде как сорвался на вас всех прямо перед смертью Джеффри, — напомнила Сьюзи. — Я видела это своими глазами.

— Джереми есть Джереми. Он ведет себя как мелочный диктатор, когда дело касается правил и законов.

От подруг не укрылось, что Дебби нахмурилась.

— Что такое? — спросила Бекс.

— Когда вы заговорили о его взрывном характере, я кое-что вспомнила. Но уверена, это пустяки.

Джудит покопалась в сумочке и вытащила жестянку с леденцами.

— Почему бы вам не рассказать нам все как есть и мы вместе над этим подумаем? Хотите леденец?

Дебби очень обрадовалась предложению.

— Спасибо. — Она закинула леденец в рот. — Вряд ли это важно, но несколько недель назад я подслушала, как Джеффри и Джереми ссорились. Это произошло в конце собрания Ротари-клуба, так что их перепалка едва ли имела отношение к делам совета. С тех пор между Джеффри и Джереми были весьма напряженные отношения.

— О чем они спорили?

— Я не знаю. Я заметила, что они стояли рядом с машиной Джеффри на парковке. Джереми казался очень сердитым, и я услышала, как Джеффри сказал ему: «Я не верну его вам».

— «Я не верну его вам»? — повторила Сьюзи, чтобы убедиться, что правильно расслышала.

— Да. Или что-то в этом роде. Потом я села в машину и уехала. Но теперь я задумалась, не подозрительно ли это? То, что они ссорились?

— Как вы считаете, Джереми способен на убийство?

Дебби перекатывала во рту леденец, раздумывая над ответом.

— Знаете что? Я думаю, он не только способен на убийство — он из тех людей, кто может устроить настоящую бойню. О таких людях соседи обычно говорят: «Он был таким тихим, совершенно не доставлял проблем». Но вы смотрите на его фоторобот и понимаете, что никогда в жизни не видели никого, кто бы больше походил на маньяка.

Джудит переглянулась с подругами. Возможно ли это? Неужели Джереми Уэссел — это убийца, которого они ищут?

(обратно)

Глава 11

Когда Джудит, Сьюзи и Бекс вышли из дома Дебби, Бекс повернулась к Джудит.

— Вы обещали, что не станете искать родинку! — возмутилась она.

— Я и не искала, — заявила Джудит с наигранным простодушием.

— Искали!

— Я не искала родинку, я просто попросила Дебби дотянуться до верхней полки.

— Вы неисправимы!

— Очень на это надеюсь. Представьте, каково это — быть исправимым? Невероятно скучно.

— Так что вы думаете о Дебби Белл? — спросила Сьюзи.

— Не знаю, — ответила Бекс. — К моему удивлению, она оказалась довольно доброжелательной.

— Я бы так не сказала, — возразила Сьюзи.

— Но посмотрите на статуэтки из ее коллекции — такие изящные и красивые! Думаю, не стоит судить о Дебби Белл по первому впечатлению.

— А как насчет того, что она работает на мужа Софии? — спросила Сьюзи. — В этом есть что-то подозрительное?

— Возможно. Но вы знаете, каково жить в Марлоу. Все здесь работают на всех. В любом случае мне пора возвращаться домой.

— Что вы такое говорите?! — изумилась Джудит. — Вы участвуете в важном полицейском расследовании!

— Но мне правда пора, — развела руками Бекс. — Я согласилась приготовить сэндвичи для сегодняшней встречи Университета третьего возраста^[218] в Листон-Холле.

— Но Дебби подозревает, что Джереми может быть убийцей! — воскликнула Сьюзи. — Мы должны пойти поговорить с ним!

— Таника разрешила нам поговорить только с Дебби.

— Послушайте себя! Неужто это говорит Бекс, заработавшая небольшое состояние на криптовалюте? Бекс, сплотившая весь город, чтобы в разгар бури сдвинуть с дороги упавший дуб?

Бекс ощутила маленькую вспышку радости от слов Сьюзи, но ее отвлек звонок телефона. Звонил Колин — наверняка хотел узнать, почему она еще не вернулась домой, чтобы начать делать сэндвичи.

Бекс нажала на красную кнопку и сбросила звонок.

— Знаете что? — решительно сказала она. — Я с радостью пойду и поговорю с Джереми!

Быстрый запрос в интернете показал, что архитектурное бюро Джереми Уэссела располагается в промышленном районе «Глобус» в восточной части города. Когда Сьюзи села за руль, телефон Бекс зазвонил снова. Это опять был Колин.

— Лучше мне рассказать ему, куда я собираюсь, — решила Бекс. — Прости, Колин, — сказала, ответив на звонок, — но у меня сегодня нет времени приготовить сэндвичи.

— Ничего страшного, — ответил Колин на другом конце линии. — Я догадался, что ты занята помощью полиции, но именно поэтому я и звоню. Я немного покопался в этой истории с могилами, уж прости за каламбур.

— То есть ты не возражаешь, что я не смогу помочь?

— Но ты ведь уже помогаешь — просто не мне, а полиции. И, по-моему, это важнее. А теперь позволь мне рассказать, что я нашел о твоей Софии де Кастро.

— Ох, подожди, — попросила Бекс, — я поставлю телефон на громкую связь.

Бекс принялась тыкать в экран.

— Вы меня хорошо слышите? — раздался голос Колина из динамика.

— Прекрасно! — ответила Джудит.

— Что ж, это просто удивительный случай. Оказывается, здесь, в Марлоу, сохранились старые записи. Ваша София де Кастро устроила настоящий беспорядок! Она поместила в общий список земельные участки, зарезервированные для конкретных семей. Две женщины и один мужчина, всю жизнь ждавшие, что их похоронят рядом с умершими супругами, внезапно узнали, что на их участках уже захоронены люди! Люди, с которыми они никогда не встречались. А ведь свои участки они приобрели много лет назад.

— Это ужасно! — ахнула Бекс.

— Но это еще не все. Когда София попыталась исправить ошибку, она сделала только хуже: переместила надгробия с одних могил на другие, но опять все перепутала. Одна из пострадавших семей вообще потеряла своего умершего родственника! Представляете, каково это — не знать, где похоронен ваш дядя или кто бы то ни было?

— Почему, скажите на милость, ее не отправили под суд? — спросила Джудит.

— Здесь история становится еще интереснее. У нас в архиве хранятся письма, которые Джеффри Лашингтон адресовал епископу Оксфорда. Наша церковь принадлежит его епархии. И вам стоит на них посмотреть. Они написаны настолько пылко, настолько убедительно — просто идеальный пример того, как задобрить епископа. Там полно фраз вроде «Не действует по принужденью милость» и тому подобного.

— «Как теплый дождь, она спадает с неба на землю и вдвойне благословенна»^[219], — продолжила цитату из «Венецианского купца» Джудит.

— Именно. Ваш мистер Лашингтон и вправду умел произвести впечатление, — подвел итог Колин. — Он не запугивает и не угрожает, и из писем ясно, что его поступки настолько альтруистичны, насколько это вообще возможно. Он не хотел, чтобы будущее молодой женщины было разрушено из-за одной случайной ошибки.

— Это потрясающе! — выдохнула Джудит. — Спасибо вам, Колин.

— Рад помочь. Ох, и Бекс. Мама говорит, что тебе нужен вечер отдыха, поэтому она хочет сама приготовить сегодня ужин. Она собирается сделать одно из любимых блюд Сэма.

— Она не посмеет! — воскликнула Бекс.

Джудит и Сьюзи удивились ее горячности.

— Она просто предлагает свою помощь, дорогая.

— Нет, она пытается подорвать мой авторитет!

— Знаю, часто именно так и кажется, но в этот раз…

Бекс подалась вперед и прошипела в телефон:

— В моем доме готовлю я! Если она хочет помочь, пусть сменит свое постельное белье или приберется в своей комнате — или просто сходит куда-нибудь вечером и перестанет мешаться под ногами!

На другом конце линии повисла пауза.

— Мне кажется, это немного грубо…

— Какое блюдо больше всего любит Сэм?

— Это легко. Бургеры с картошкой фри.

— Верно. А что я запретила ставить на обеденный стол?

По молчанию Колина стало понятно, что он наконец понял, в чем дело. Бекс решила, что семье стоит есть меньше мяса и пустых углеводов. Так будет лучше для окружающей среды и для их здоровья. Поэтому говяжьи котлеты заменили овощными, а вместо картошки фри Бекс готовила запеченные дольки батата. Это был сложный и изнурительный путь к просветлению, но после долгих месяцев уговоров Бекс все же удалось убедить семью, что бургер из гороха с гарниром из запеченного батата не хуже, чем бургер из говядины с картошкой фри.

— Ох, — выдохнул Колин. — Понимаю, о чем ты.

— Она делает это специально, — сказала Бекс. — Ты же это видишь?

— Она уже сказала Сэму, что он может выбрать любое блюдо, какое захочет.

— Пока она живет под моей крышей, будет есть то, что предложат. Можешь передать ей это?

— Я? Конечно, — сказал Колин, но по нерешительности в его голосе всем в фургоне стало ясно, что он ничего не передаст.

— Лучше поторопись, — напряженно сказала Бекс и отключилась.

Сьюзи и Джудит ждали объяснений.

— Моя свекровь приехала в гости, — призналась Бекс.

Сьюзи грубо хохотнула.

— Да ладно!

— Знаю, неприятная свекровь — это стереотип, но она не просто неприятная, она — абсолютное зло!

— Это весьма решительное заявление, — заметила Джудит.

— В день моей свадьбы она надела свое подвенечное платье.

— Что?! — ахнула Сьюзи.

— Представляете? Мэриан не просто пришла в белом — что само по себе ужасно, — а в свадебном платье! Конечно, она его укоротила, чтобы показать ноги — они у Мэриан прекрасные, уж поверьте, в тот день мы все в этом убедились. Она хотела, чтобы все мои друзья знали: она была невестой еще до меня! К тому же это был отличный шанс заявить: «Да, я все еще могу влезть в свое свадебное платье!»

— Ох, — покачала головой Джудит. — Это действительно злобный поступок.

— Отец Колина всю жизнь мирился с ее поведением, но три года назад наконец ушел от нее. Она как ребенок — совсем не берет на себя ответственность. С тех пор она тратила деньги только на себя, покупала все, что захочет. А когда деньги закончились, она продала свой дом и переехала в домик поменьше. Но извлекла ли она из этого какой-то урок? Она продолжила транжирить деньги: везде ездила на такси, покупала дорогую одежду, каждую неделю ходила в парикмахерскую — Мэриан делала все, что душе угодно. Когда же снова осталась без гроша, она опять продала дом и арендовала квартиру. Угадайте, что произошло дальше? Вскоре она не могла позволить себе даже такое жилье. Поэтому она приехала к нам. И теперь мне кажется, ее новая цель — при каждой возможности подрывать мой авторитет.

— Вы думали о том, чтобы убить ее? — спросила вдруг Сьюзи.

— Каждый день, — призналась Бекс. — Но что я могу поделать? Она мама Колина и бабушка Сэма и Хлои, я не могу просто пинком отправить ее на улицу. Не могу же?

— Вы могли бы поселить ее в капсульном отеле Сьюзи, — предложила Джудит.

— Ха! — рассмеялась Бекс. — С радостью!

Сьюзи поправила зеркало заднего вида, и у Джудит возникло впечатление, что подруга притворяется, будто не услышала шутку.

— Что такое? — спросила Джудит.

— Что? — вопросом на вопрос ответила Сьюзи, словно не понимала, о чем речь.

— Вы притихли.

— Я? Нет. Я никогда не бываю тихой.

— Но не сейчас. Что-то случилось?

— Просто… забавно, что вы упомянули отель. Видите ли, у меня возникла небольшая загвоздка. Я проверяла строительные планы в интернете… Вы же помните, я говорила, что базовый блок состоит из восьми капсул в длину и двух капсул в высоту?

— Именно так вы планировали построить отель, не превышающий высоту вашего забора, — кивнула Джудит.

— Оказывается, я неправильно прочитала схему. Базовый блок состоит не из восьми капсул в длину и двух капсул в высоту, а из двух капсул в длину и восьми — в высоту.

На мгновение в машине повисло молчание, а затем Джудит расхохоталась, а Бекс прижала руку ко рту, чтобы скрыть широкую улыбку.

— Вы собирались построить у себя в саду башню высотой в восемь отельных комнат, но длиной всего в две?

— Это не смешно, — сказала Сьюзи. — Я много работала над этим проектом, но все пошло насмарку.

— Разумеется, это ужасно вас расстроило, — сказала Бекс, мгновенно проникшись сочувствием к подруге.

— Но это смешно, признайте, — продолжала улыбаться Джудит.

Сьюзи нахмурилась, не отводя взгляд от дороги, а затем фыркнула, обдумав ситуацию.

— Это действительно довольно смешно, — неохотно согласилась она.

— Насколько высоким получилось бы это сооружение? — спросила Джудит.

— Двадцать один метр.

Подруги не смогли сдержаться и рассмеялись снова, представив отель высотой в двадцать один метр на заднем дворе у Сьюзи.

— Я такая дура! — воскликнула Сьюзи.

— Ерунда. Дураки не ловят убийц.

— И не воспитывают двух замечательных детей, — добавила Бекс.

— Вы думаете, я хорошо справилась?

— У обеих ваших дочерей есть спутники жизни, работа, которая им нравится, а главное — они счастливы.

— Да, вы правы. Они счастливы.

— И в большей степени это ваша заслуга. Я восхищаюсь вашей энергичностью: взять хотя бы ваш бизнес по выгулу собак, или шоу на радио, или идею с отелем. Вы всегда ищете новые возможности, а когда находите, беретесь за дело. Но разве вы не устаете?

— Что вы имеете в виду?

— Очевидно, вам приходилось все время что-то придумывать, когда ваши дети были маленькими, но теперь их жизни устроены, да и у вас дела идут неплохо. А выгул собак дает вам много времени, чтобы заниматься другими хобби.

— Например, ловить убийц, — вставила Джудит.

— И каждый воскресный вечер вы можете общаться с жителями города на радиошоу. На мой взгляд, это достойная и полная жизнь.

Сьюзи поняла, что, возможно, Бекс права. Всю жизнь она боролась, чтобы наскрести достаточно денег и удержаться на плаву, и это оставило свой след — теперь Сьюзи пыталась обратить любую ситуацию себе на пользу. Но что, если она решит признаться себе, что счастлива? Эта мысль казалась Сьюзи совершенно новой, но обдумать ее времени не было, потому что она остановила машину напротив дома, где находился офис Джереми.

Выйдя из фургончика, подруги не могли не заметить, что оказались в одной из самых старых частей промышленного района. Не все конторы были заняты, а краска на окнах офиса Джереми местами облупилась.

— Тут бы не помешала работа архитектора, — сказала Сьюзи, когда они подошли ближе к офису.

Джереми ответил на стук в дверь, встретив их чванливой улыбкой.

— Добрый день, дамы! Эй, я вас узнал! — добавил он, взглянув на Сьюзи. — Вы сидели в смотровой галерее, когда Джеффри умер, верно?

— Верно, — подтвердила Сьюзи.

— И через несколько дней вы на пороге моего офиса — вот это совпадение!

— Это не совпадение, мы помогаем полиции, — сказала Сьюзи и продемонстрировала свой бейдж.

— Оставаясь при этом гражданскими лицами, — добавила Бекс.

— И мы бы хотели задать вам несколько вопросов, касающихся ваших отношений с мистером Лашингтоном, — закончила Джудит.

Уголок глаза Джереми едва заметно дернулся.

— Тогда вам лучше зайти, — улыбнулся он — как заметили подруги, не очень уверенно. На самом деле это была вовсе и не улыбка.

Войдя внутрь, все трое подобрались, словно ищейки, учуявшие запах свежей крови.

(обратно)

Глава 12

Джереми привел гостей в небольшой кабинет. У единственного окна стояла чертежная доска, компьютер расположился на большом столе, основанием которому служили два комода с выдвижными ящиками для документов. Приглядевшись получше, Джудит поняла, что на самом деле столешницу заменяла дешевая дверь.

— Я как раз готовил чай, — сказал Джереми. — Кто-нибудь желает присоединиться ко мне?

— Это очень мило с вашей стороны, — сказала Джудит. — Я бы выпила чашечку.

— Я тоже, — кивнула Сьюзи. — И два кубика сахара, если у вас есть.

— Конечно. А что насчет вас? — спросил Джереми у Бекс.

— Нет, спасибо, — вежливо ответила та.

Джереми подошел к небольшому кухонному уголку и включил чайник.

— Если честно, я рад отвлечься. Я потратил все утро, размещая раковины в новом туалетном блоке для регби-клуба.

— Вы занимаетесь проектированием регби-клуба? — спросила Сьюзи.

— Да.

— И также состоите в комиссии по градостроительству? — уточнила Джудит.

— Не волнуйтесь, я всегда беру самоотвод, когда комиссия рассматривает один из моих проектов. Оценивая свою работу, мы все необъективны. Кстати, что вы делали на встрече? — спросил он у Сьюзи, раздавая гостьям чашки с чаем.

Сьюзи не хватило духу солгать.

— Я подумывала запросить разрешение на строительство отеля.

— Большие планы! — явно впечатлился Джереми.

— Не то чтобы большие, — уныло отозвалась Сьюзи. — Скорее высокие и узкие.

— Кстати, мы с вами тоже уже встречались, — сказала Джудит. — Я пригласила вас взглянуть на крышу моего дома несколько лет назад, чтобы понять, нужно ли ее менять.

— Простите, не припомню. Я часто берусь за мелкие проекты.

— В итоге я не наняла вас.

Джереми не уловил затаенной критики в ее голосе.

— Думаю, это объясняет, почему я вас не помню. Так чем я могу вам помочь?

— Мы хотели бы задать несколько вопросов о Джеффри, — объяснила Джудит.

— Точно. Жгите! Хотя, кажется, говорить так сегодня — дурной тон, — добавил Джереми. — Что вы хотите знать?

— Мы уже встретились с Софией, Маркусом и Дебби, и все они рассказывали, каким хорошим человеком был Джереми.

— Это точно, здесь я с ними соглашусь.

— И все же вы спорили с ним в тот вечер, когда он умер, — напомнила Сьюзи.

— Это едва ли можно назвать спором — скорее я позволил себе слишком завестись. Мне не стоило этого делать. Порой мой худший враг — это я сам.

— Вы также сказали, что в последнее время на вас много всего навалилось, — добавила Сьюзи.

— Я так сказал? Я имел в виду, что в своем бюро я человек-оркестр. И сейчас у меня много работы.

— А мне показалось, за вашими словами кроется что-то большее. Вы обвинили Джеффри в том, что он относится к вам снисходительно.

— Потому что так и есть. Если честно, он типичный дилетант. Такие, бывает, прочтут пару книг Фрэнка Гери^[220] и считают, будто знают все об архитектуре.

— Дилетантство — опасная вещь, — заметила Джудит.

— В точку. Марлоу — город с богатым культурным наследием. Это нужно принимать во внимание. Рядом теснятся здания семнадцатого, восемнадцатого и девятнадцатого веков — поэтому к нам приезжают туристы. Это не значит, что здесь нет места для современности, но новые здания должны дополнять то, что было построено прежде. Джеффри никогда этого не понимал. Но не то чтобы ситуация когда-либо выходила из-под контроля, — поспешно добавил Джереми. — Особенно учитывая, что я всегда добивался своего. София и Дебби, в частности, тоже были против возведения ярких разноцветных домов из пластика посреди Хай-стрит. Я мог рассчитывать на их голоса, если у комиссии возникали разногласия. Только не поймите меня неправильно: серьезные споры между нами случались чрезвычайно редко. Чаще всего мы просто ставили печати на заявках от жителей.

Джереми явно вернул себе самообладание, и Джудит решила немного его встряхнуть.

— В последнее время ругались ли вы с Джеффри из-за чего-то особенного?

— Это вряд ли.

— Неужели? — протянула Джудит и пристально взглянула на Джереми. — Дебби сказала, что вы с Джеффри ссорились после недавнего собрания Ротари-клуба.

У Джереми вновь дернулся уголок глаза.

— Правда? — Он сделал вид, что старается припомнить тот разговор, хотя было ясно: он точно знает, о чем речь.

— Она слышала, как Джеффри сказал: «Я не верну его вам».

Джереми облизнул губы, судорожно о чем-то размышляя, а затем его лицо просветлело.

— Она подумала, что это была ссора? — Он рассмеялся. — Порой Дебби невыносима. Никому не говорите, что я так сказал, но она главный нытик в комитете. Она в каждой ситуации видит только плохое. Серьезно.

— Не могли бы вы рассказать нам, что на самом деле случилось тем вечером?

— Это была не ссора — вот первое, что вы должны знать. Даже не разногласие. Джереми просто дразнил меня. В шутку.

— В самом деле?

— Мы с ним любили опрокинуть по рюмочке виски. Благодаря этому увлечению нам удалось сблизиться. После собраний комитета мы часто ходили выпить и говорили об особенно хороших односолодовых сортах, которые нам довелось попробовать с нашей последней встречи. Джеффри любил торфяной виски, он вызывал у него особый интерес. Поэтому, когда я наткнулся на бутылку японского виски, который, должен признаться, я не смог отличить от шотландского, я понял, что мне нужно одолжить эту бутылку ему. Я не ошибся, когда подумал, что Джеффри он придется по вкусу. Напиток так ему понравился, что он отказывался возвращать его мне. Вот и все, что он имел в виду, когда сказал: «Я не верну его вам». Если честно, это меня развеселило. Я мог понять его одержимость. Мне самому нравятся цветочное послевкусие и заметный сернистый аромат, поэтому я не возражал, что он оставит бутылку себе.

— Какой марки был этот виски? — спросила Джудит, ни капли не поверив в историю Джереми.

— «Киото Голд». Если вам нравится виски, вам действительно стоит дать ему шанс. Удивительный напиток.

— Значит, если мы заглянем в дом к Джеффри, то сможем найти там бутылку «Киото Голд»?

— Разумеется. Если, конечно, он ее не допил. Джеффри любил пропустить стаканчик.

— Вы думаете, он смог бы выпить целую бутылку за… Когда состоялась последняя встреча Ротари-клуба?

— Три недели назад, кажется. И да, он был более чем способен выпить целую бутылку за три недели. Он жил в одиночестве, и никто не мог помешать ему налить себе стаканчик на ночь.

Сьюзи и Бекс переглянулись: они обе знали, что Джудит управится с бутылкой виски гораздо быстрее, чем за три недели.

— Поэтому, — продолжил Джереми, решив, что успешно прошел допрос, — я бы не стал обращать внимание на домыслы Дебби. Мы с Джеффри всегда ладили в достаточной мере, чтобы вместе выпивать и обмениваться хорошим виски. Любые разногласия, которые у нас когда-либо возникали, были просто мелкими спорами, сугубо профессиональными, и на самом деле не стоили и выеденного яйца.

— Могу я спросить, — произнесла Джудит, — были ли у Джеффри какие-то финансовые проблемы?

— Понятия не имею. Он никогда не упоминал при мне ни о каких финансовых трудностях.

— Ясно. Тогда, если бы я сказала вам «следовать за деньгами», как бы вы отреагировали?

Джереми пожал плечами.

— По мне, так это бессмыслица какая-то. О боже, ваш сахар! — внезапно воскликнул он, перебив самого себя. — Я забыл предложить вам сахар, — сказал он Сьюзи и вновь подошел к кухонному уголку.

— Ничего страшного, — ответила Сьюзи. — Мне в любом случае стоит есть поменьше сладкого.

— Не волнуйтесь, — сказал он и принес небольшую сахарницу.

При виде нее у Джудит возникла мысль.

— Во время собрания вы не заваривали себе чай, не так ли?

— Все верно. И, прежде чем вы спросите, нет, кофе я тоже не пил. Но Джеффри пил, если вы к этому клоните. Он сварил себе чашку кофе и положил в нее два кубика сахара.

— Вы видели, как он клал сахар в свой кофе?

— Видел. И?

— В чем хранился сахар? — нетерпеливо спросила Джудит.

Этот вопрос немного сбил Джереми с толку.

— Он хранился в стеклянной банке. Ну вы знаете, такой с металлической защелкой и оранжевым уплотнителем из резины.

— Вы имеете в виду банку фирмы «Килнер»? — уточнила Бекс.

— Точно — кубики сахара хранились в банке «Килнер».

— А видели ли вы эту банку после смерти Джеффри? — надавила Джудит.

— Вы действительно задаете очень странные вопросы, — с усмешкой сказал Джереми, снова взяв себя в руки. — Так уж вышло, что да, видел. Она все еще стояла на столе возле чашки Джеффри. Я еще заметил, что она не упала, когда Джеффри рухнул со стула.

— Значит, стеклянная банка с кубиками сахара все еще стояла на столе? Вы уверены?

— О да.

Джудит поблагодарила Джереми за потраченное время и погнала подруг к выходу.

— Что такое? — спросила Бекс.

— Мы работаем на полицию, — сказала Джудит.

— Определенно, — подтвердила Сьюзи и подняла свой бейдж.

— В качестве гражданских советников, — добавила Бекс.

— Тогда я думаю, мы должны посоветовать Танике позволить нам исследовать место преступления. Где-то там должна быть пропавшая банка с сахаром, которую полиции не удалось найти. Мне кажется, самое время нам ее отыскать.

(обратно)

Глава 13

Таника сомневалась, что пускать гражданских советников на место преступления — хорошая идея. На самом деле она была почти уверена, что это ужасная идея. Но криминалисты уже закончили исследовать дискуссионный зал, к тому же Таника была вынуждена признать, что ее заинтриговали слова Джереми о том, что он видел стеклянную банку с сахаром на столе после смерти Джеффри.

Когда Таника открыла главную дверь и вошла в здание, Джудит взглянула вверх на маленькую камеру наблюдения, которая крепилась к стене над дверью.

— Это та самая камера, у которой перерезали провод? — спросила она.

— Да, — подтвердила Таника. — Он был перерезан вот здесь, на высоте моего колена. Можете посмотреть. — И она указала на серый кабель, который спускался вниз по стене.

— Очень странно, что камеру нужно было вывести из строя, — сказала Джудит, оглядывая коридор.

Обстановка была совершенно непримечательная. Дверь в дискуссионный зал находилась по правую руку, на ней были ленты с надписью «Полиция. Не входить». Слева имелось еще три двери, которые вели в кабинеты городского совета, а в конце коридора располагалась лестница, поднявшись по которой можно было попасть на верхние этажи. Сбоку от нее стоял серый телефон-автомат под поцарапанным пластиковым колпаком, а рядом на стене висели разные объявления совета и одинокая картина маслом, на которой был изображен мужчина в бриджах и треуголке из позапрошлого века.

— Наверняка кабель перерезал убийца, — сказала Сьюзи.

— Согласна, — кивнула Джудит. — Но зачем? Мы знаем, что Джеффри был убит кем-то, кто находился с ним в одной комнате, тогда почему этот человек не хотел, чтобы мы видели, как он прошел по коридору? Что мы упускаем?

— Пойдемте, — позвала Таника и, сорвав полицейскую ленту, отперла дверь в дискуссионный зал. — Нам нужно найти сахарницу.

Когда троица вошла в зал, Джудит спросила у Сьюзи:

— Где вы сидели?

— Прямо здесь. — Сьюзи указала на галерею, где они оказались.

— И вы уверены, что не помните, предлагал ли кто-то сахар Джеффри?

— Если честно, я не следила за ним так пристально.

— Думаю, самое очевидное место для поисков — это кухня, — предположила Джудит, спустилась по узким ступенькам, пересекла комнату и толкнула дверь, которая отделяла зал от кухоньки.

— Удалось ли вам узнать что-то новое с тех пор, как мы разговаривали в последний раз? — спросила Таника.

— Едва ли, — ответила Сьюзи. — Дебби объяснила, что отпечатки ее пальцев оказались на кофейной капсуле Джеффри, потому что та застряла в кофемашине, и ей пришлось вытаскивать ее вручную, чтобы сварить себе кофе. Правда, она еще рассказала нам о ссоре между Джеффри и Джереми Уэсселом. Когда мы недавно говорили с ним, он утверждал, что они пререкались из-за бутылки виски, но звучало не очень правдоподобно, если хотите знать мое мнение.

Желание Таники выведать побольше о разговоре женщин с Джереми едва перевесило ее желание отчитать их за то, что они отправились допрашивать его, не спросив у нее разрешения.

— Почему? — спросила она.

— Джереми отвечал слишком уклончиво.

— Возможно, он нервничал, разговаривая с нами, — предположила Бекс.

— Нет, тут есть нечто большее. Он что-то скрывает.

— Может ли он быть убийцей? — спросила Таника.

— Возможно, — ответила Сьюзи. — Дебби Белл сказала, что, по ее мнению, он вполне способен на убийство. Но я все равно готова поставить на то, что это сделала София де Кастро. По мне, со всей этой нарочитой позитивностью кто угодно будет выглядеть подозрительно. И кто станет выращивать у себя сад ядов? Это увлечение о многом говорит, а большего мне знать не обязательно.

Таника улыбнулась. Как и остальные, она давно привыкла к тому, насколько резкой в суждениях была Сьюзи.

— Что насчет вас? — спросила Бекс у Таники. — Вам удалось продвинуться в расследовании?

— Удалось, — ответила Таника. — Мы смогли определить телефонный номер, с которого Джудит получила анонимный звонок.

— Правда? — Джудит на мгновение выглянула из раздаточного окошка кухни.

— Звонок был совершен из таксофона, который находится снаружи хоккейного клуба. Но прежде чем вы обрадуетесь, скажу, что я отправила одного из своих офицеров проверить ее, и он сообщил, что с поверхности телефона тщательно стерли все отпечатки. Кто бы вам ни звонил, этот человек очень не хочет, чтобы его нашли. И мне жаль сообщать об этом, но фраза «следуйте за деньгами» тоже ни к чему не привела. Я попросила команду бухгалтеров-криминалистов повторно проверить банковские счета Джеффри, и они сказали, что он не был транжирой, жил по средствам и владел всего лишь одним банковским счетом. Мы не нашли никаких финансовых нарушений. Поэтому я до сих пор гадаю, что еще может значить фраза «следуйте за деньгами».

— Может, наш аноним говорил о средствах совета? — предположила Бекс. — Я заседаю во многих комитетах и знаю, что там всегда есть возможность присвоить деньги.

— Архив исторических документов городского совета хранится наверху в главном офисе. Мне нужно получить ордер, чтобы доставить их в полицейский участок.

— Думаю, это хорошая идея. Но нам нужны не только те документы, которые относятся к комитету по градостроительству, но и бумаги всех комитетов, в которых заседал Джеффри. И не только он — нужно просмотреть все, что как-то связано с другими членами комитета. Фраза «следуйте за деньгами» может относиться к любому из них. Учитывая, как все отзываются о Джеффри, так оно и есть.

— Согласна, — кивнула Таника. — И вы правы насчет мистера Лашингтона. Мы не нашли никого, кто мог бы сказать о нем хоть одно дурное слово. Его действительно все любили. И еще мы поговорили с сестрой Маркуса Персиваля, как вы и советовали. Она подтвердила все, что рассказал вам мистер Персиваль. Мистер Лашингтон и правда помог ей финансово, но на самом деле он сделал для нее гораздо больше. Ему было невыносимо знать, что она несчастна, поэтому он изо всех сил старался наставить ее на путь истинный. Он попросил своего друга устроить ее к себе на работу и поощрял ее походы в церковь. По ее словам, церковь и работа помогли ей бросить пить. Она не прикасается к алкоголю уже три года.

— Поверить не могу! — воскликнула Сьюзи, по-настоящему разозлившись. — Все говорят, каким прекрасным был Джеффри, но ведь кто-то из них лжет? У кого-то имелась причина его убить. Но у кого? И почему он должен был умереть?

— На кухне нет стеклянной банки с кубиками сахара, — сказала Джудит, вернувшись в дискуссионный зал. — Давайте подумаем. — Она направилась к главному столу. — Джереми сказал, что видел сахарницу на столе сразу после смерти Джеффри. Предположим, ее убрал кто-то из четырех человек, которые присутствовали на встрече, — продолжила она, переходя к большому столу, стоявшему посреди комнаты. — Сьюзи, когда Джеффри упал, вы остались стоять в галерее?

— Не совсем, — ответила Сьюзи. — Я спустилась в зал, но мне сказали, что в моем присутствии нет необходимости.

— Неужели? — вскинула бровь Таника.

— Это был Джереми. Он заявил, что они могут сами разобраться. К тому же я видела, что Дебби уже звонит в скорую, так что я вышла в коридор и связалась с Джудит и Бекс.

— Кто-нибудь выходил из зала в это время? — спросила Джудит.

— Нет.

— Значит, никто не мог тайком пронести банку мимо вас, — подытожила Джудит так, словно это подтверждало ее теорию. — Хотя вполне возможно, что один из четырех членов комитета мог быстро проскользнуть наружу через пожарный выход на кухне.

— Мне кажется, остальные заметили бы, если бы один из них вышел через пожарную дверь, — возразила Таника. — Во время допроса все четверо свидетелей утверждали, что находились рядом с телом — все вместе — до приезда скорой помощи и полиции. Затем они также вместе покинули зал, чтобы дать показания в помещении напротив, где находится музей Марлоу.

Джудит покрутилась на месте, осматривая комнату.

— Если бы мне потребовалось избавиться от сахара — и быстро, — пока вокруг полно свидетелей, а войти или выйти из комнаты нельзя, что бы я сделала?

Джудит шагнула к одному из стоящих неподалеку шкафов для документов. Открывая одну дверцу за другой, она проверяла полки и наконец триумфально воскликнула:

— Что это у нас тут?

— Вы наши сахарницу? — недоверчиво спросила Сьюзи и вместе с остальными подошла к подруге.

Джудит вытащила несколько папок и теперь вглядывалась вглубь шкафа.

— У кого-нибудь есть фонарик? — спросила она.

Бекс, Таника и Сьюзи вытащили свои телефоны, включили фонарики и направили их внутрь шкафа. Там на боку лежала маленькая стеклянная банка «Килнер». Внутри было полно кубиков сахара.

— Что ж, мне очень приятно, что я не ошиблась, — улыбнулась Джудит.

— Так, давайте все отойдем от шкафа, — сказала Таника и подошла к столу, где члены ее команды оставили несколько пластиковых пакетов для улик. Она взяла один из них и на секунду отложила, чтобы достать пару голубых перчаток.

— Голубые перчатки! — воскликнула Сьюзи, взглянув на руки Таники.

— Да, голубые перчатки, — отозвалась Таника, сосредоточившись на том, чтобы вывернуть пакет наизнанку.

Она подхватила банку с помощью пакета, вывернула его так, чтобы банка оказалась внутри, затем осторожно оторвала клеевую ленту и запечатала его.

Джудит и Бекс заметили, что Сьюзи смотрела на кухоньку так, словно увидела призрака.

— Что такое? — спросила Джудит.

— Другие свидетели упоминали мужчину на кухне? — спросила Сьюзи.

— Вы о чем? — нахмурилась Таника.

— Я вспомнила о нем, только когда вы надели голубые перчатки. В вечер убийца на том мужчине были такие же! Мне показалось, что это чересчур.

— Я не понимаю, о чем вы, — призналась Таника.

— Перед началом встречи на кухне кто-то был.

Рот Таники удивленно приоткрылся.

— Что?

— Он был там до начала встречи — поэтому я забыла упомянуть о нем. Думаю, это он подготавливал чайные принадлежности.

— И кофейные тоже? — уточнила Джудит.

— Не знаю. Кофемашина и урна, как и все чашки и тарелки, уже стояли на столе, когда я пришла.

Сьюзи понимала, что запоздала со своим свидетельством, и раздражение на лице Таники было вполне обоснованным.

— Полагаю, вам не удалось узнать имя этого человека?

— Простите, — смущенно промямлила Сьюзи. — Я никогда прежде его не встречала. И он ушел до того, как я успела хорошо его рассмотреть.

— Тогда, отвечая на ваш вопрос, скажу, что никто из свидетелей не упомянул человека, обслуживавшего кухню тем вечером.

— Правда? — спросила Джудит.

— Я собираюсь отвезти эту сахарницу в участок, — напряженно сказала Таника. — А потом навещу всех членов комитета по градостроительству, чтобы узнать, знакомы ли они с тем, кто был на кухне, и почему никто из них не упомянул о нем раньше.

(обратно)

Глава 14

Таника уехала, прихватив с собой сахарницу, а Джудит и ее подруги остались стоять на парковке. Джудит видела, что Бекс глубоко задумалась.

— Я чувствую себя такой дурой, — призналась Сьюзи.

— На вашем месте я бы не стала волноваться, — заверила ее Джудит. — Уверена, Таника сможет выяснить, что это за таинственный работник. Что такое, Бекс? — добавила она.

— Что? — спросила та.

— Вы, кажется, не в себе.

— Ох, нет, ничего страшного.

— Очевидно, это совсем не так.

— Просто мы же не полиция…

— И никогда не утверждали обратного, — сказала Сьюзи, хотя все прекрасно знали, что это наглая ложь.

— Но если я расскажу вам то, что знаю, вы снова начнете притворяться, будто мы из полиции.

— Не начнем, — заверила ее Сьюзи.

— Что такого вы знаете? — спросила Джудит.

Бекс закусила губу, пытаясь сообразить, как правильно поступить.

— У меня есть идея, — сказала Джудит. — Я пообещаю: что бы вы ни сказали, сперва мы обо всем сообщим Танике и не станем ничего предпринимать до тех пор, пока она не даст на это добро?

— Хорошо. — Слова Джудит наконец убедили Бекс. — Дело в том, что я знаю человека, который готовит чайные принадлежности для всех заседаний совета.

— Вы знаете его?! — восторженно спросила Сьюзи.

— Его зовут Алек Миллер. Он занимается этим уже много лет.

— Как вы с ним познакомились? — спросила Джудит.

— Он выполняет те же обязанности во время церковных собраний. Это стало для него чем-то вроде подработки после того, как он вышел на пенсию.

— Вы, случайно, не знаете, где он живет?

— Его коттедж расположен рядом с полем Уайли. Я иногда помогаю ему загружать сэндвичи и напитки в машину и доезжаю с ним до церкви.

— Тогда чего мы ждем?! — воскликнула Джудит и направилась к фургончику Сьюзи, а та бросилась вслед за подругой.

— Куда вы? — крикнула Бекс.

— Нам нужно встретиться с Алеком Миллером!

— Вы пообещали, что сначала мы поговорим с Таникой!

— И мы поговорим, но сейчас она занята сахарницей, поэтому будет логично, если сначала мы начнем расследование, а потом расскажем ей обо всем.

Бекс вздохнула. В глубине души она знала, что Джудит и Сьюзи отреагируют именно так. Забравшись на пассажирское сиденье фургона, она спросила:

— Нет ничего, на что бы вы не пошли, чтобы получить желаемое, да?

— Пока я с таким не сталкивалась, — ответила Джудит с широкой улыбкой.

* * *

Алек Миллер жил в маленьком коттедже, который примыкал к не занятому домами полю на севере Марлоу. Когда женщины вылезли из фургончика, Сьюзи остановилась, чтобы осмотреть старые ворота, ведущие в поле.

— Что такое? — спросила Бекс.

— Это одно из последних мест в Марлоу, которое осталось незастроенным, — ответила Сьюзи. — Но иэто ненадолго, — добавила она и указала на уведомление о грядущем строительстве, кабельными стяжками прикрепленное к воротам. — Они хотят закатать здесь все в бетон и возвести кучу домов.

Бекс посмотрела на объявление. Оно гласило, что на поле собираются построить жилой комплекс, а любые возражения должны быть адресованы городскому совету Марлоу.

— Город отчаянно нуждается в новых домах, — сказала Бекс.

— Но это не значит, что нужно бульдозерами разрывать поля.

— Пойдемте, — поторопила Джудит и повела подруг к дому Алека.

На крыльце стояла пара измазанных грязью сапог, а к окошку был приклеен стикер Соседского дозора, который уже начал отслаиваться по краям.

— Думаете, мы вот-вот встретимся с убийцей? — спросила Сьюзи.

— Сомневаюсь, что Алек может быть убийцей, — сказала Бекс. — Он просто очаровательный престарелый мальчишка. Вам наверняка такие встречались.

— «Очаровательные престарелые мальчишки» тоже могут совершать убийства, — возразила Джудит.

— Разумеется. Но я все равно не представляю, что может толкнуть Алека на такие крайние меры. Вы сейчас сами все поймете.

Бекс постучала в дверь.

— Минутку! — раздался мужской голос изнутри, а затем подруги услышали шаркающие шаги.

Дверь открылась, и перед ними возник высокий стройный мужчина лет семидесяти, одетый в джемпер бутылочно-зеленого цвета и коричневые вельветовые брюки. В руках он держал бинокль. Его темные волосы уже начали редеть, но были аккуратно зачесаны назад, а на морщинистом лице появилась теплая улыбка, когда он увидел Бекс.

— Здравствуйте, миссис Старлинг! Я как раз наблюдал за стрижами на поле, — сказал он и продемонстрировал свой бинокль. — Из окна на втором этаже открывается потрясающий вид.

— Вы не он, — выпалила Сьюзи.

— Что?

— Вы не Алек Миллер.

— Отнюдь, — ответил он и со смешком добавил: — Кем же еще я могу быть? Я прожил в этом доме всю сознательную жизнь и был Алеком Миллером с рождения.

— Но я видела мужчину, который занимался сервировкой на заседании комитета по градостроительству, и это точно не вы. Для начала он был не таким высоким, как вы.

— Простите, я не понимаю…

Джудит пришлось вмешаться, чтобы прояснить ситуацию.

— Простите, мистер Миллер, но это вы присматриваете за кухней во время заседаний в здании городского совета?

— Верно, — подтвердил Алек, радуясь, что вновь понимает, о чем ему говорят. — Это всего лишь подработка, но я готовлю сэндвичи и освежающие напитки каждый раз, когда проходят собрания или приемы. То же самое я делаю для церкви. Верно, миссис Старлинг?

— Да, — кивнула Бекс.

— Мне нравится эта работа — она позволяет мне иногда выбираться из дома.

— Но вы ведь не работали тем вечером, когда умер Джеффри Лашингтон? — спросила Сьюзи.

— А, я понял, — сказал Алек. — Я понял, к чему вы клоните. Вы правы, тем вечером меня там не было.

— Почему? — спросила Джудит.

— Ну, это довольно странный случай… — протянул Алек, мысленно переносясь в прошлое. — Я должен был, как обычно, подготовить чай для заседания комитета по градостроительству, но утром мне позвонили и сказали, что в моих услугах нет необходимости.

— Кто вам звонил?

— Понятия не имею. Женщина.

— Вы уверены, что это была женщина?

— О да.

— Вы можете описать нам ее голос?

— Не уверен. Он был немного хриплый.

Джудит знала только одну подозреваемую женского пола с хриплым голосом.

— Возможно ли, что это была София де Кастро? — спросила она.

— Не знаю, она не представилась.

— Погодите! — Бекс достала свой телефон и потыкала в экран пальцем, чтобы открыть приложение с подкастами. — Я подписалась на подкаст Софии. Он действительно потрясающий! Она заставила меня задуматься о гомеопатии. В мире есть столько всего, о чем мы не знаем.

— Мы знаем, что гомеопатия — это чепуха, — сказала Джудит.

— Вот вы так говорите, но можем ли мы вообще знать что-то наверняка?

— Да. Мы знаем, что гомеопатия — это чепуха.

— Слушайте, — вмешалась Сьюзи, — сейчас не время для споров.

— Да-да, конечно, — согласилась Бекс и нажала на кнопку проигрывания на экране.

Из динамика телефона полился певучий голос Софии: «Забота о здоровье своего тела — это обязанность каждого».

— Это она! — восторженно воскликнул Алек.

Голос Софии продолжил: «В противном случае мы не сможем сохранять силу и ясность ума. Это не мои слова, хотя они звучат похоже на то, что могла бы сказать я. Нет, на самом деле эти слова много лет назад произнес мужчина по имени Будда».

— «Мужчина по имени Будда», — фыркнула Джудит.

— Не сейчас, Джудит, — одернула ее Сьюзи.

— Вы правы, — сказал Алек, указав на телефон Бекс. — Я узнаю этот голос. Именно эта женщина позвонила мне тем утром и сказала, что мне не нужно приходить вечером.

— Она объяснила почему?

— Она сказала, что заседание отменили и мои услуги им не понадобятся. Скажу честно, она была довольно груба. Говорила резко. А когда я спросил, почему собрание отменили, она повесила трубку. Высокомерная — так бы я ее описал. Но свою мысль она выразила ясно. Заседание не состоится. Поэтому я и не пришел. Я и думать забыл об этом.

— Вы не вспомнили об этом разговоре, даже когда умер мистер Лашингтон?

Алеку хватило такта изобразить смущение.

— Я не думал, что это важно.

— Его отравили кофе, который обычно готовите вы. На заседании, которое, как вам сказали, не должно было состояться. И вам не показалось это важным?

— Я живу тут в одиночестве. Мне просто хочется спокойствия, — сказал Алек почти жалобно.

— Мне жаль сообщать вам об этом, но спокойной жизни пришел конец, — сказала Джудит. — Вам придется поговорить с полицией.

— Вы не можете сделать это за меня?

— Исключено. Вам нужно дать официальные показания.

Алек выглядел взволнованным.

— Не переживайте, — успокоила его Бекс. — Мы знакомы с женщиной, которая ведет это дело. Мы попросим ее отправить к вам хорошего офицера.

— Спасибо, миссис Старлинг. Я очень благодарен.

— Пожалуйста, зовите меня Бекс.

— Нет, к жене викария нужно относиться с уважением, которого она заслуживает. Так положено.

Джудит поблагодарила Алека за помощь и сказала, что у них нет причин его больше задерживать. Когда они уходили, Сьюзи притихла.

— Что такое? — спросила Бекс.

— Хорошо, что мы узнали, что это София сказала Алеку не приходить тем вечером. Но раз я видела на кухне не его, то кого же?

— Вы и правда не помните, как он выглядел? — спросила Джудит.

— Не помню. У него на руках были голубые латексные перчатки — это все, что я заметила. И он определенно был куда ниже Алека Миллера.

— Я знаю! — воскликнула Бекс. — Как насчет того, чтобы сыграть в «Угадай, кто»?

— Именно этим я и занимаюсь.

— Нет, я имею в виду игру «Угадай, кто».

— Я бы не назвала это игрой, — сказала Джудит. — Мы расследуем настоящее убийство.

— Да нет же, я говорю о детской игре. Хлоя обожала ее, когда была маленькой. У вас есть несколько карточек с лицами, и вы переворачиваете их по мере того, как отгадываете черты человека, которого загадал соперник. Поэтому подумайте хорошенько, Сьюзи. Представьте, что снова оказались в дискуссионном зале. Кто-то стоит на кухне. Вы его видите?

Сьюзи закрыла глаза, пытаясь вспомнить тот вечер.

— Волосы светлые или темные? — задала первый вопрос Бекс.

— Светлые, — ответила Сьюзи.

— Блонд или другой цвет?

— Блонд.

— Длинные или короткие?

— Короткие.

— Волнистые или прямые?

— Прямые.

— Очки?

— Да.

— Толстая оправа или узкая?

— Кажется, обычная. Темного цвета.

— Растительность на лице?

— Нет… О боже! Да-да, у него была небольшая козлиная бородка.

— Тоже светлая?

— А вы хороши!

— Просто отвечайте на вопрос.

— Светлая. Его бородка была светлая.

— Он был высок?

— Нет, я же уже говорила.

— Тогда он был низкий?

— Нет. Низким он тоже не был.

— Среднего роста?

— Думаю, да.

— Что насчет телосложения? Он был стройным или толстым?

— Не знаю. Не помню, чтобы он выглядел толстым.

— Значит, он был стройным?

— Нет, стройным он тоже не был. Он был среднего телосложения.

— Хорошо, значит, он был среднего телосложения. Сережки?

— Я… я так не думаю.

— Может, вы заметили какие-то другие особые приметы? Например, шрам на лице? Или эти новомодные кольца в носу?

— Нет, это был просто мужчина среднего роста и телосложения, с короткими светлыми волосами, очками в темной оправе и светлой козлиной бородкой — вау! — ахнула Сьюзи, восторженно распахнув глаза. — Все верно. Именно так он и выглядел.

— Отличная работа, Бекс! — похвалила Джудит. — Значит, вот он, наш убийца? Мужчина среднего телосложения с короткими светлыми волосами, козлиной бородкой и в очках?

— Кто-нибудь из тех, кто связан с делом, подходит под описание? — спросила Бекс.

— Мне так не кажется, — ответила Джудит. — Тогда кто он такой?

— Я точно могу сказать вам, кем он быть не может, — заявила Сьюзи. — Это не Маркус, не Джереми, не Дебби и не София. Все они были в главном зале в то же время, когда светловолосый парень хозяйничал на кухне. К тому же Дебби и София — женщины.

— Но точно ли София была там одновременно с ним? — спросила Джудит.

— Конечно. Я ведь только что об этом сказала.

— Но я помню, как вы говорили, что София опоздала. Она рассказала нам, что у ее машины спустило шину и ей пришлось ее чинить. Весьма удачное совпадение. Но она пришла до или после того, как наш светловолосый друг покинул кухню?

— Дайте подумать… — попросила Сьюзи. — Джереми только пришел и начал ворчать, что нет печенья, — его поведение и правда очень раздражало. Потом появился Джеффри, и тогда тот парень вышел из кухни через пожарную дверь. Точно! Мы с Джеффри немного поболтали, он сварил себе кофе и сел за стол. Затем кофе сварила Дебби. Это тоже заняло какое-то время, и только после этого появилась София.

— Получается, она пришла через несколько минут после того, как наш светловолосый сервировщик вышел из кухни?

— Получается, так.

— А вот это очень интересно, — заметила Джудит.

— Мы действительно рассуждаем о том, что такая красивая женщина, как София, притворялась каким-то мужиком на кухне всего за несколько мгновений до своего появления в зале? — уточнила Сьюзи.

— Звучит не очень правдоподобно.

— Мне кажется, — вмешалась Бекс, — светловолосый мужчина — это кто-то, кого мы еще не встречали.

— И то верно, — согласилась Сьюзи.

— Или, может, мы его встречали, — добавила Джудит, — но для того, чтобы совершить убийство, он надел светлый парик и фальшивую бородку, чтобы изменить внешность.

— У вас есть кто-то на примете?

— Мы знаем наверняка только то, что это София позвонила Алеку и сказала ему не приходить тем вечером. И я не могу не отметить, что ее муж, вернувшийся домой, когда мы разговаривали с ней, подходит под описание. У него средний рост и телосложение. Что, если это он был на кухне тем вечером?

— Вы думаете, муж Софии подложил яд в кофейную капсулу Джеффри? — спросила Сьюзи, примеряясь к этой идее.

— Такая возможность существует, — сказала Джудит.

— Но мы видели, как он обращался со своей женой, — напомнила Бекс. — Я не уверена, что он станет хоть в чем-то помогать ей.

— Но вы же согласитесь, что нам нужно с ней поговорить, — невинно заметила Джудит. — Раз уж это она отвадила Алека от заседания.

— Совершенно точно! — воскликнула Бекс, не сообразив, что попала в расставленную Джудит ловушку.

— Посмотрите-ка, — усмехнулась Джудит, — теперь вы говорите, что мы должны кинуться опрашивать подозреваемых?

— Нечестно меня попрекать в такой ситуации. Конечно же нам надо поговорить с Софией!

— Хорошо, я рада, что мы сходимся во мнениях по этому вопросу. И не стоит забывать, что София — единственный человек, который выращивает аконит, «королеву ядов».

— Нет нужды напоминать нам об этом, — сказала Сьюзи. — Вы это уже говорили.

— Учитывая, что она выращивает в своем саду, Софию и саму можно назвать Королевой ядов.

Три подруги переглянулись, когда на них снизошло леденящее осознание того, насколько правдиво это заявление.

(обратно)

Глава 15

Они решили не предупреждать Софию по телефону о своем визите, чтобы застать ее врасплох, но эта стратегия обернулась против них, потому что, когда они подъехали к ее дому, Софии там не оказалось.

— Может, она не хочет открывать нам дверь? — предположила Бекс.

Когда они вернулись к фургончику, Сьюзи ткнула пальцем в лодочный сарай, который располагался на склоне сада. На вершине лестницы, ведущей в комнату под крышей, горела красная лампочка.

— Она там, — сказала Сьюзи.

— Откуда вы знаете? — спросила Джудит.

— Она рассказала нам, что ее студия находится в сарае для лодок, а эта красная лампочка значит, что прямо сейчас она ведет запись. У нас есть такая же лампочка в студии «Марлоу FM».

— Умно! — похвалила Джудит и направилась вниз по крутому склону.

Подойдя к лодочному сараю, она ощутила укол зависти. Хоть она и не стала бы ничего менять в своем лодочном сарае, он местами проседал, а его ворота начали гнить, сарай Софии едва ли не сиял: тут были свежая каменная кладка и покрытые лаком двери.

Джудит и ее подруги поднялись по внешней лестнице и громко постучали в дверь.

— Пол! — крикнула София изнутри. — Сколько раз мне нужно повторять?

Джудит толкнула дверь и сказала:

— Простите, София. Мы вам не помешали?

София сидела перед микрофоном, висевшим на выдвижной стойке, которая крепилась к стене. На столе рядом с ней стоял ноутбук. Она сняла тяжелые черные наушники. Позади нее располагалась лестница, по ней можно было забраться на антресоль, забитую картонными коробками и грудами старых документов. Джудит улыбнулась самой себе: неважно, насколько идеальной кажется жизнь человека на первый взгляд, у него всегда найдутся пачки старых бумаг, которые необходимо где-то хранить.

— Что, бога ради, вы тут делаете?! — спросила София.

— Неплохо вы здесь устроились, — сказала Сьюзи, взяв с полки запасной микрофон.

— Не могли бы вы положить микрофон на место, это очень дорогая вещь.

— Простите, что пришли без предупреждения, — сказала Джудит, но в ее голосе не было ни ноты сожаления, — но у нас к вам несколько вопросов.

— Например, что заставило вас начать вести подкасты? — спросила Бекс, понимая, что нужно развеять повисшее в воздухе напряжение.

— Меня? — Желание Софии поговорить о себе боролось в ней с раздражением от того, что ее прервали. — Я никогда не хотела этим заниматься, — призналась она, — но люди без конца твердили, что мне есть что им рассказать. И я поняла, что мне очень повезло в жизни и я должна поделиться своей удачей с теми, кто не так удачлив.

— И много у вас слушателей? — спросила Сьюзи, словно сельский фермер, который интересовался, сколько голов скота держит сосед.

— Достаточно.

— Только вот кто угодно может начать записывать подкасты в наши дни.

— Согласна.

— Нужны лишь деньги на оборудование.

— Удивительно демократичное хобби.

— Но это не замена знаниям и опыту, которые можно получить на настоящей радиостанции.

— У меня больше пятидесяти тысяч слушателей.

Сьюзи на это ничего не ответила, но Джудит и Бекс знали, что население Марлоу составляет всего около пятнадцати тысяч; воскресное шоу Сьюзи о животных не собрало бы даже пятую часть аудитории Софии.

— Столько людей прослушали ваши подкасты за все время? — спросила Сьюзи, пытаясь отыскать хотя бы каплю утешения в этой ситуации.

— Нет, столько людей слушает каждый эпизод. Иногда бывает и больше.

Сьюзи откашлялась, прочищая горло, а затем кивнула, принимая поражение.

— Очень хорошо, — сказала она.

— О чем ваш последний выпуск? — спросила Бекс.

— О взаимосвязи между лунным циклом и нашими биоритмами.

— Биоритмами? — хмыкнула Джудит, не сумев сдержаться.

— Все мы знаем о нашем месячном цикле. И о том, как он влияет на наши эмоции. Ну а наука о биоритмах установила, что у нас также есть физический цикл благополучия длиной в двадцать три дня, и интеллектуальный цикл длиной в тридцать три дня.

Джудит прищурилась.

— У меня есть «интеллектуальный цикл», который длится тридцать три дня?

— Доказано, что биологический отклик химической и гормональной секреции в человеческом теле проявляет синусоидную характеристику.

— Сину-что? — спросила Сьюзи.

— Это значит, что этот отклик походит на синусоидальную волну, а в мире нет ничего более научного, чем синусоидальная волна, — объяснила София Джудит, уверенная в том, что смогла доказать свое заявление. — Это чистая математика.

Бекс и Сьюзи видели, как в улыбке Джудит появился смертельно опасный блеск, но та знала, что не стоит настраивать Софию против себя. Во всяком случае, пока в этом не появится необходимости.

— Вы правы, — сказала Джудит, хотя эти слова дались ей нелегко.

— Так как я могу вам помочь?

— Мы хотели узнать, почему вы звонили Алеку Миллеру утром в день смерти Джеффри.

— Кому?

— Вы его знаете, — сказала Сьюзи.

— Я так не думаю.

— Он готовит чай и печенье ко всем заседаниям комитета.

— Ах, вы о нем? Я не знала его имени. Значит, его зовут Алек?

— Вы никогда не спрашивали его имени?

— Простите, Джеффри всегда очень четко следует расписанию. Ой, извините, он следовал расписанию. Мы никогда не болтали подолгу перед началом собраний, просто всегда сразу брались за дело.

— Но Алек занимается этим много лет, — сказала Бекс.

— Я тоже усердно работала в комитете по градостроительству много лет. Мне жаль, но я никогда не пыталась узнать его имя. В любом случае, — добавила София, немного подумав, — я не видела его тем вечером, когда умер Джеффри. Вы уверены, что он вообще там был?

— Так уж вышло, что его не было, — сказала Джудит. — Но кто-то готовил на кухне чайные и кофейные принадлежности.

— К сожалению, я не могу вам помочь. На кухне никого не было, когда я пришла.

— Вы действительно утверждаете, что не звонили Алеку Миллеру тем утром? — спросила Сьюзи.

— Никогда прежде я даже имени этого не слышала, так что могу точно сказать, что не звонила ему.

— Но мы дали ему послушать один из ваших подкастов, — сказала Бекс. — Он мгновенно узнал ваш голос. Он сказал, что это вы позвонили ему и попросили не приходить тем вечером.

София пожала плечами. Казалось, это откровение ни капли ее не встревожило.

— Значит, он лжет, — сказала она. — Или кто-то выдавал себя за меня. Вы можете просмотреть данные с моего телефона. Я не звонила никому в день смерти Джеффри — и уж тем более я не звонила мужчине, чье имя узнала пару секунд назад.

— Тогда можете ли вы рассказать, чем занимались тем утром? — спросила Джудит.

— Не помню, — произнесла София с притворным безразличием. — Ох, точно, я вспомнила, что была дома. Занималась йогой.

— Все утро?

— И медитировала. Да, все утро.

— Кто-нибудь может это подтвердить?

— Конечно же нет, — огрызнулась София. — Здесь живу только я и Пол, мой муж. А по утрам он на работе.

Джудит обрадовалось, что ей удалось разозлить Софию — по крайней мере, теперь она казалась более человечной.

— Кстати, о вашем муже, — продолжила Джудит. — Где он был в момент смерти Джеффри?

— Понятия не имею. Вам придется самой спросить у него.

— Он владеет «Центром управления активами Марлоу», не так ли? — уточнила Джудит.

— И?

— И как бы вы могли описать ваши отношения? — вставила Сьюзи.

— К чему этот вопрос?!

— Просто во время нашего прошлого визита мы не могли не заметить, что он даже не поздоровался с вами, когда вернулся домой.

— Он часто возвращается очень уставшим.

— Но дело не только в этом. Мы видели, как вы пнули его портфель под стол.

— Вы шпионили за мной?! — София больше не скрывала раздражения.

— Мы были в вашем саду, — сказала Сьюзи, не дрогнув под ее яростным взглядом. — Не наша вина, что мы увидели то, что увидели.

— У нас с Полом прекрасные отношения, даже идеальные! Он лучший муж, какого можно себе пожелать. А теперь не могли бы вы, пожалуйста, покинуть мою студию?

Подруги переглянулись. Если София утверждает, что ее муж идеален, это верный знак, что она врет.

(обратно)

Глава 16

Джудит дождаться не могла, когда сможет рассказать Танике о звонке Софии Алеку Миллеру и об их теории, что Пол де Кастро может быть ее соучастником — вполне возможно, это он притворялся помощником на кухне. Таника разделила энтузиазм Джудит о возможной зацепке и отправила офицера допросить мужчину.

Несколько часов спустя, когда Таника прочла показания Пола, она позвонила Джудит, чтобы сообщить ей последние новости.

— Боюсь, не могу сказать вам ничего хорошего. У Пола де Кастро есть алиби. В момент убийства он был в кинотеатре в Мейденхеде.

— Вы проверили его слова? — спросила Джудит.

— После разговора с мистером де Кастро мои офицеры отправились в кинотеатр: трое разных работников очень хорошо запомнили мистера де Кастро, потому что тем вечером он уронил ведерко с попкорном по пути на сеанс в полседьмого. Он даже устроил небольшую истерику; настаивал, чтобы ему заменили попкорн, и в итоге сотрудникам пришлось сделать это, чтобы заставить его замолчать. Мне жаль, но кто бы ни помогал на кухне в ту ночь, это точно был не Пол де Кастро.

— Что сказали другие члены комитета по поводу мужчины на кухне?

— Это довольно грустно. Мы связались с Дебби Белл, Маркусом Персивалем и Джереми Уэсселом, и все они признают, что на кухне кто-то был, когда они прибыли в зал, но во время первого допроса они все забыли упомянуть об этом.

— Неужели никто из них не счел этого человека достойным упоминания?

— То, что они считают, будто на людей, которые их обслуживают, не стоит обращать внимание, представляет их в не очень хорошем свете. Только Маркус Персиваль заметил, что человек на кухне не был Алеком Миллером, но и у него остались лишь смутные воспоминания. Маркус смог вспомнить лишь то, что мужчина был среднего роста, среднего телосложения, с прямыми светлыми волосами, в очках и с маленькой светлой бородкой.

— Сходится со словами Сьюзи.

— Точно.

— Очень странно, что они ничего не говорили об этом мужчине прежде. Хотя, может, все они действуют заодно и поэтому утверждали, что не видели светловолосого мужчину на кухне.

— Вы считаете, это возможно?

— Это кажется маловероятным. В конце концов, если все они действуют заодно, зачем им понадобился четвертый сообщник? Втроем они вполне могли бы убить Джеффри самостоятельно. Сумели ли вы узнать, кто звонил Алеку Миллеру тем утром и попросил не приходить на заседание?

— А вот это интересно. Мы сумели подтвердить, что мистер Миллер действительно получил звонок на домашний телефон — он продлился тридцать семь секунд.

— Ему звонила София де Кастро?

— Это подтвердить сложнее. Наверняка мы знаем только то, что звонок был совершен из телефонного автомата, который находится на первом этаже здания городского совета.

— Тогда это объясняет, почему был перерезан кабель камеры наблюдения, не так ли?

— Видимо, человек, звонивший Алеку, хотел убедиться, что не останется видеоулик, подтверждающих, что он совершал звонок.

— Звучит логично. Смогли ли вы снять какие-то отпечатки с телефона-автомата?

— Весь аппарат покрыт отпечатками, но большинство из них нечеткие, и ни один из полученных образцов не совпал с отпечатками пальцев наших свидетелей.

— Но если София носила перчатки, то она могла позвонить Алеку из здания совета тем утром?

— Могла. Но если уж на то пошло, это мог сделать любой член комитета по градостроительству. Им всего-то нужно было подражать ее голосу. Но раз мистер Миллер говорит, что ему звонила София де Кастро, то нам стоит допустить, что за этим действительно стоит она.

— Значит, на этом все? Пол де Кастро не может быть нашим убийцей, потому что он был в кино, — сказала Джудит, подводя итог всему, что им удалось узнать. — Остальные члены комитета по градостроительству не обращают внимания на обслуживающий персонал, и мы не можем знать наверняка, что это София звонила Алеку — хотя это кажется самым простым объяснением.

— Есть еще кое-что важное, и я думаю, вам это не понравится. Криминалисты смогли снять два набора отпечатков пальцев с сахарницы, которую вы нашли в шкафу для документов. Они принадлежат Джеффри — что неудивительно — и Маркусу Персивалю.

— Но почему это может мне не понравиться? Это прекрасная новость!

— Боюсь, это не так. Я лично поговорила с Маркусом Персивалем, и он сказал, что нет ничего удивительного в том, что его отпечатки оказались на сахарнице, ведь он взял из нее несколько кусочков сахара, чтобы бросить в свою чашку чая. Как он выразился: «Какое в этом преступление?» К тому же я отдала и банку, и сахар на токсикологический анализ, и он показал, что следов аконита нет нигде — ни на стекле, ни внутри оставшихся кубиков. А значит, история с сахарницей зашла в тупик.

Джудит и правда не обрадовалась такому повороту событий, но постаралась не зацикливаться на этом.

Устроившись за столом, чтобы закончить кроссворд для «Таймс», она снова постаралась не думать об этом. Она поняла, что совсем не думает об этом, и во время своего вечернего заплыва в реке. И она определенно не думала об этом, когда села на свой велосипед и поехала в офис «Персиваль эстейтс», а затем притаилась на другой стороне улицы, чтобы дождаться Маркуса. Как только он вышел из офиса, она перебежала через дорогу и притворилась, будто они столкнулись случайно.

— Так как ваши отпечатки оказались на сахарнице? — спросила она вместо приветствия.

Маркус снисходительно улыбнулся, словно вопрос его совершенно не встревожил.

— Я положил немного сахара в свою чашку чая, — сказал он. — Так мои отпечатки там и казались. Я взял сахарницу, достал сахар и передал банку Джеффри. В этом нет ничего подозрительного.

— Есть, если учитывать, где сахарница оказалась потом.

— Да, полицейские сказали, что нашли ее в шкафу для документов.

— И на ней были только ваши с Джеффри отпечатки.

— Я уже объяснил, как мои отпечатки там оказались. И подумайте, если бы я действительно имел какое-то отношение к смерти Джеффри и использовал сахар, чтобы отравить его, то стал бы прятать сахарницу там, где ее так просто найти? Или оставил бы на ней свои отпечатки? Нет, то, что на сахарнице полно моих отпечатков, доказывает мою невиновность.

— Тогда как сахарница оказалась в шкафу для документов?

— Понятия не имею. Кто-то спрятал ее там.

— И не оставил на ней своих отпечатков?

— Это не так уж и трудно. После смерти Джеффри зал погрузился в хаос — кто-то мог взять сахарницу с помощью платка или бумажных салфеток, которые лежали на столе. А это доказывает, что вовсе не я веду себя подозрительно, а человек, который это сделал. Или, быть может, банку спрятал офицер полиции, которому не хотелось как следует осматривать место преступления?

— Звучит не очень правдоподобно.

— Правдоподобно или нет, но я могу уверить вас, что даже не прикасался к той сахарнице после того, как взял из нее свои два кубика сахара и передал ее Джеффри. Теперь мне и правда пора. У меня назначен просмотр дома, на который я не могу опоздать.

С легкой улыбкой Маркус направился вниз по Хай-стрит, а Джудит осталась стоять на тротуаре, глядя ему вслед. Она чувствовала глубокое разочарование, потому что у нее создалось четкое ощущение, что ответы Маркуса были слишком гладкими. Он как будто заранее придумал, что скажет. Хотя Джудит стоило признать, что его уже допросила полиция, и, возможно, нет ничего удивительного, что его слова казались хорошо отрепетированными.

* * *

— Что мы упускаем? — спросила Джудит у Бекс и Сьюзи позднее этим вечером, когда они стояли перед доской с уликами.

— Убийцу? — предположила Сьюзи.

— Мы знаем, что это мужчина, который хозяйничал на кухне, — Бекс указала на карточку, на которой было аккуратно выведено: «Светловолосый мужчина в очках и с козлиной бородкой». — Он убил Джеффри.

— Но Пол де Кастро — единственный человек, который мог им быть, — в это время сидел в кино, — сказала Сьюзи.

— Это лишь означает, что есть кто-то еще, — попыталась развить свою мысль Бекс. — Нам осталось понять, кто это.

— Справедливо, — согласилась Сьюзи. — Как обстоят дела со «следованием за деньгами»?

Бекс вздохнула.

— Каждый день после обеда я приезжаю в участок, чтобы помочь команде Таники изучить все коробки с документами совета. Но, если честно, я делаю это скорее ради того, чтобы сбежать из дома от Мэриан.

— Она настолько ужасна?

— Скажем так: копаться в пыльных коробках со старыми квитанциями куда лучше, чем проводить время с ней.

— Это несправедливо, что вас вытесняют из собственного дома, — заметила Джудит.

— Тут я с вами соглашусь. Но вы должны знать, что мы все еще не нашли в записях совета ничего, что указывало бы на финансовые махинации.

— Погодите, — сказала Сьюзи, не до конца веря подруге. — Хотите сказать, никто в совете неповинен в растратах? Вы не нашли ни одной неучтенной ручки?

— Насколько мы можем судить, нет. Всякий раз, когда мы проверяем бухгалтерские балансы, они сходятся.

— Ха! — фыркнула Сьюзи.

— Что-то не так?

— Даже если цифры сходятся, это не значит, что никто не ворует из бюджета.

— Но как тогда найти виновника? — спросила Джудит.

— Есть много способов нажиться на чужом, — усмехнулась Сьюзи.

Она положила себе в тарелку кусок морковного торта и зачерпнула ложечку дополнительной глазури из сливочного сыра. Бекс давно усвоила, что, когда она приносит домашний тортик на встречу с подругами, ей необходимо захватить для Сьюзи дополнительную баночку с глазурью.

— Если вы не смогли доказать наличие каких-то финансовых махинаций, то что вам удалось найти? — спросила Джудит.

— Немного, — призналась Бекс, пытаясь не обращать внимания на Сьюзи, пока та ложкой накладывала еще порцию глазури на свой кусок торта. — Городской совет работает хорошо, все процедуры выполняются в соответствии с уставом, и в документах нет ни намека на претензии.

— Даже когда дело касается Джереми и Джеффри? — уточнила Джудит.

— Какие бы споры ни вспыхивали между ними, они, очевидно, разрешали их во время собраний и не описывали их детально в документах. Если честно, мы ничего не нашли. Самое интересное, что нам удалось откопать, это папка с жалобами, которые, как мне сообщили, называются «зелеными чернилами».

— Зелеными чернилами? — переспросила Сьюзи, и из ее рта в разные стороны полетели крошки.

— Так их называют полицейские. Это письма с жалобами, написанные местными жителями. Совет получает одно-два таких письма — бумажных или электронных — в неделю.

— Какие-то из этих писем адресованы Джеффри? — спросила Джудит.

— Нет, но его имя время от времени упоминается. Будет справедливо заметить, что на каждое письмо с жалобами приходится десять писем от поклонников, где говорится, как Джеффри важен для города. Но было еще кое-что. Я бы не заметила, если бы мы не побывали там несколько дней назад, но в последнее время большинство жалоб касаются застройки поля Уайли.

— Это поле, которое расположено рядом с домом Алека Миллера? — уточнила Джудит.

— Именно оно. Если верить письмам — а их несколько десятков, — застройщику, мужчине по имени Иэн Мэлони, нельзя доверять такую важную работу, потому что он может с ней не справиться.

— Иэн Мэлони занимается застройкой?! — резко спросила Сьюзи.

— У вас к подбородку прилип кусочек торта, — сказала Бекс.

— Правда? Где?

Бекс жестом обвела рот и подбородок Сьюзи.

— Спасибо, — сказала та и вытерла лицо салфеткой.

— Вы с ним знакомы? — спросила Джудит.

— Не лично. Но вот что я вам скажу: Иэн Мэлони — знатный плут. Он специализируется на покупке земли и старой недвижимости, обещает обустроить эти участки по лучшим стандартам, но в итоге застраивает их дешевыми квартирами без парковок. Помню, некоторое время назад он купил «Крэддок» — это паб, который раньше находился недалеко от железнодорожной станции. Прекрасный паб, хоть и немного запущенный. Вы о нем знаете? Неважно. В городе боялись, что он закроет его и превратит в многоквартирный дом, несмотря на то что разрешения на строительство у него не было. И угадайте что? Когда его строители перекапывали стоянку позади паба, экскаватор развернул ковш и снес стену здания. Иэн утверждал, что это всего лишь большая случайность, но паб больше нельзя было использовать по назначению. Иэну удалось снести здание и возвести на его месте блок ужасных квартир, которые он так давно мечтал построить. В таких домах вечно текут крыши, и приходится вызывать рабочих для их починки.

— Я знаю, о каких квартирах вы говорите, — сказала Бекс. — Вы правы. Там на крыше всегда ходят рабочие.

— Что ж, вот он какой, этот Иэн Мэлони. Змей.

— И это объясняет, почему все так обеспокоены. Впрочем, я поискала решение комитета по градостроительству о застройке поля Уайли — они отклонили заявку Иэна.

— Значит, если его заявку отклонили, у нас есть подозреваемый с мотивом! — восторженно воскликнула Сьюзи. — Иэн Мэлони — именно тот человек, который может прибегнуть к убийству для решения своих проблем.

— С другой стороны, — снова заговорила Джудит, — мотив довольно слабый. Мы ведь ничего не знаем о письмах или имейлах, в которых Иэн Мэлони угрожал бы Джеффри?

— Таника сказала бы нам, если бы нашла нечто подобное, — ответила Бекс.

— Я бы все равно не стала его исключать, — настаивала Сьюзи. — Если бы Иэн Мэлони захотел оказать на вас давление, то не стал бы писать электронное письмо. Он бы нашел другой способ вас достать, гораздо более эффективный и куда менее законный.

Из сумочки Джудит раздался звонок. Она достала телефон и посмотрела на экран.

— Это Таника, — сказала она и приняла вызов.

— Джудит, — произнесла Таника на другом конце линии, — вы сейчас рядом с остальными?

— Да.

— Вы в безопасности?

— Да, в полной. Что случилось?

— Нам только что сообщили, что кто-то взломал заднюю дверь дома Джеффри Лашингтона. Я сейчас на дежурной машине еду на место происшествия из Мейденхеда, и хотела убедиться, что вы в порядке.

— Мы встретим вас на месте.

— Нет, вы должны держаться оттуда подальше. У нас все под контролем.

— Что-что? — переспросила Джудит, а затем издала шипящий звук.

— Это дела полиции.

Джудит вновь зашипела, потом из ее горла вырвалась низкая трель, и она крикнула в трубку:

— Простите, связь обрывается.

С этими словами она сбросила звонок.

— Что такое? — забеспокоилась Сьюзи.

— Кто-то проник в дом Джеффри. Таника хочет, чтобы мы приехали туда настолько быстро, насколько сможем.

(обратно)

Глава 17

Дом Джеффри Лашингтона располагался всего в пяти минутах езды от дома Джудит. Это была новая вилла из красного кирпича, построенная в стиле девятнадцатого века, с пластиковыми подъемными окнами и бетонными колоннами, которые поддерживали навес над входной дверью. Снаружи уже были припаркованы две полицейские машины. Фургончик Сьюзи остановился у подъездной дорожки, скрипнув тормозными колодками. Таника вышла из дома, когда подруги подошли к крыльцу.

— Я же сказала, что вам не нужно сюда приезжать.

— Так вот что вы сказали! — воскликнула Джудит. — Связь была плохая.

— Мы сами с этим разберемся, — заявила Таника.

Но Джудит сделала вид, что не услышала.

— Когда произошел взлом?

— Вы ведь меня видите? — спросила Таника. — Я же не растворилась в воздухе?

Джудит решила, что пришла пора дать отпор.

— Мы ваши гражданские советники. Но мы не можем ничего советовать, если нас нет рядом.

— И кто знает, вдруг нам удастся заметить что-то, что ваши ребята из Мейденхеда упустили, — добавила Сьюзи.

— По крайней мере, — продолжила Джудит так, словно шла на огромный компромисс, — мы должны иметь возможность заглянуть в дом Джеффри. Чтобы составить впечатление об этом человеке. Помните, мы сумели найти банку с сахаром, только когда вы пустили нас осмотреть место преступления.

Таника вскинула взгляд к небу в поисках вдохновения, ничего там не увидела и снова посмотрела на Джудит.

— Домашняя сигнализация мистера Лашингтона сработала полчаса назад, — сдалась она.

— Взломщику удалось сбежать? — спросила Джудит.

— Похоже на то, — кивнула Таника, когда со стороны дороги появилась женщина-полицейский в офицерской форме.

— Босс, — сказала она, подходя к Танике, — я нашла соседку, которая утверждает, что видела взломщика.

— И как он выглядел?

Офицер замялась, не желая делиться секретной информацией в присутствии гражданских лиц.

— Не волнуйтесь, мы работаем с полицией. — Сьюзи показала ей свой бейджик.

Офицер посмотрела на Танику, и та кисло улыбнулась.

— Хорошо, — сказала офицер. — Сады у домов на этой стороне дороги выходят на аллею, по другую сторону которой стоят другие дома. Соседка напротив утверждает, что работала у себя в кабинете на втором этаже, когда услышала, как в доме мистера Лашингтона сработала сигнализация. Она выглянула в окно и увидела, как кто-то, одетый во все черное, выскочил из задней двери и побежал через сад. На нем также была черная шапка. Он вышел из двора через калитку, ведущую на аллею, и скрылся.

— Она смогла рассмотреть его лицо? — спросила Таника.

— К сожалению, нет. Она так удивилась, когда увидела, как кто-то выбежал из дома мистера Лашингтона, что даже не смогла наверняка понять, кем был взломщик — мужчиной или женщиной. Единственное, в чем она уверена: этот человек был среднего роста и среднего телосложения.

Услышав эти слова, Джудит и ее подруги многозначительно посмотрели друг на друга.

— Видно ли ей было, какого цвета его волосы? — спросила Джудит. — Возможно, у него была козлиная бородка?

— Простите, но она сказала, что не видела его лица.

Таника поблагодарила офицера за работу и повела Джудит и ее подруг в дом Джеффри. Оказавшись внутри, Джудит не смогла сдержать улыбку. Прихожая выглядела величественно. На полу внахлест лежали персидские ковры, на потолке висел светильник из красно-синего стекла, который выглядел так, словно его тоже привезли откуда-то со Среднего Востока, а вдоль стены тянулись книжные шкафы, забитые пыльными книгами. При этом дом казался теплым и гостеприимным, будто уютное убежище старого ученого.

— Значит, мы вновь имеем дело с загадочным мужчиной среднего телосложения и среднего роста, которого я видела в вечер убийства? — спросила Сьюзи.

— Возможно, — признала Таника. — Но под это описание может подойти большинство людей. В этом и заключается значение слова «средний». Давайте я покажу вам, где произошел взлом, — сказала Таника и повела подруг в уютную кухоньку.

Паркет здесь был выкрашен в белый цвет, а перед окном висел пучок лаванды. Таника показала маленькую заднюю дверь: блестящие металлические засовы сверху и снизу двери были выломаны, а деревянная рама в этих местах раскололась на щепки.

Джудит заметила, что основной замок не пострадал. На самом деле засов все еще находился внутри запорного механизма.

— Дверь была не заперта, — сказала она.

— Да, мне было интересно, заметите ли вы, — ответила Таника. — Засовы сверху и снизу двери вырвали из гнезд, но основной замок остался нетронут. Но я точно знаю, что мы закрыли эту дверь, когда были здесь в прошлый раз. Значит, у взломщика имелся ключ, и он смог отпереть главный замок. Этот человек хорошо знал Джеффри.

Джудит встала на цыпочки, чтобы изучить верхний засов.

— Этот засов выглядят совсем новым, — заметила она.

Затем Джудит изучила нижний — он казался не менее блестящим. Наконец она подошла к раковине и перегнулась через нее, чтобы изучить деревянную раму окна, которое выходило на задний двор. Там она нашла еще один засов, также ярко сиявший серебром.

— Все засовы абсолютно новые. Интересно, почему Джеффри захотел усилить меры безопасности в своем доме? И сделал он это недавно.

— В ваш прошлый визит вам не попадалась бутылка виски «Киото Голд»? — спросила Бекс у Таники.

— О чем это вы?

— Дебби Белл рассказала нам, что Джеффри и Джереми ссорились несколько недель назад. По словам Джереми, они спорили, потому что Джеффри отказывался возвращать ему бутылку виски «Киото Голд».

— Если честно, у нас не было времени искать, — призналась Таника.

— Сомневаюсь, что на это уйдет много времени, — сказала Сьюзи и направилась к серванту, где стояло не меньше дюжины бутылок виски. — Ого! — присвистнула она. — Я знаю, что вы любите виски, Джудит, но Джеффри вывел это увлечение на новый уровень.

Сьюзи принялась поднимать одну бутылку за другой, чтобы проверить этикетки.

— А вот это интересно, — сказала она, осмотрев последнюю бутылку. — Здесь нет виски под названием «Киото Голд». Вообще никакого японского алкоголя, насколько я могу судить.

— Возможно, Джереми был прав, — сказала Бекс. — Джеффри выпил его.

Сьюзи получше пригляделась к бутылкам.

— Тут все покрыто пылью, и нет ни одной бутылки, которая была бы пуста хотя бы наполовину. Они стоят здесь довольно давно. Джеффри явно любил виски, но выпивал нечасто.

— Что логично, — добавила Джудит. — С виски не стоит перебарщивать. Разумнее пить его изредка.

Подруги решили не заострять внимание на том, что Джудит имела привычку набрасываться на бутылки виски с энтузиазмом, который проявлялся, пожалуй, чуть чаще, чем «изредка».

— Так какой мы можем сделать вывод? — спросила Бекс. — Джереми солгал нам о причине спора?

— По крайней мере, когда Джеффри сказал, что «не вернет его», он имел в виду не японский виски, потому что его здесь нет.

В эту секунду в кухню вошла женщина-офицер.

— Босс, — сказала она, — кажется, мы нашли то, ради чего сюда проник взломщик.

Все четверо следом за ней пересекли коридор и вошли в комнату, по-видимому, служившую Джеффри кабинетом. В ее дальнем конце стоял большой стол, на стенахвисело множество черно-белых фотографий Джеффри в компании разных писателей и других знаменитостей, а на полках аккуратными рядами выстроились картонные папки.

Офицер поставила на рабочий стол металлический ящик для документов. Крышка была помята, как будто кто-то хотел отогнуть ее край ломиком, но замок выдержал. Кто бы ни пытался забраться внутрь, ему это не удалось. Джудит заметила на столе острый нож для вскрытия конвертов. Он выглядел почти как настоящий клинок.

— Это сделали недавно, — сказала Таника, изучив ящик. — Когда мы приезжали сюда после убийства, все было в порядке. Я бы заметила нечто подобное.

— Но ящик все еще закрыт, — сказала Сьюзи.

— Думаю, нам нужно узнать, что хранится внутри, — решила Таника.

— В патрульной машине есть подходящее для этого приспособление, — сказала офицер и вышла из комнаты.

Пока она ходила за инструментами, Джудит занялась изучением кабинета. Как и в остальной части дома, здесь царила по-домашнему уютная атмосфера. Джудит загляделась на полки, где стояли старые папки. Их покрывал слой пыли, но Джудит видела, что Джеффри подписал каждую папку по имени автора и расставил их в алфавитном порядке. Он был очень дисциплинированным человеком, и его работа в издательском бизнесе определенно до сих пор много значила для него, раз он хранил информацию о своих старых авторах даже спустя столько лет после завершения карьеры.

Офицер вернулась с ломиком и вставила его между замком и крышкой металлического ящика. Замок легко отлетел, крышка отворилась, и женщина отошла в сторону.

Таника заглянула в контейнер.

— Так, здесь какие-то старые бумаги. — С этими словами она вытащила стопку бумаг и принялась просматривать их. — Свидетельство о рождении Джеффри, страховой полис — это просто старые документы.

Она один за другим опускала листы на рабочий стол, чтобы все собравшиеся увидели, насколько незначительные там хранились документы. Бекс взяла в руки старый пропуск в библиотеку Марлоу, истекший в 2003 году.

— Зачем грабителю вскрывать этот ящик? — спросила она.

— Погодите, что это? — спросила Джудит, заглянув в ящик.

На самом дне лежал лист черной бумаги, который они не заметили прежде. Таника потянулась внутрь и достала его. В отличие от остальных бумаг, этот свернутый вдвое лист выглядел совершенно новым. Таника развернула его.

Кто-то вырезал буквы из разных журналов и приклеил их к бумаге так, чтобы составить послание.

НЕМЕДЛЕННО ПРЕКРАТИ, ИЛИ Я РАСКРОЮ ВСЕМ ТВОЙ СЕКРЕТ.

Шокированные, все переглянулись.

Бекс первой нарушила тишину.

— Получается, Джеффри шантажировали?

— Я вам говорила! — воскликнула Сьюзи. — Джеффри Лашингтон все-таки был не таким идеальным, как все думают. Он хранил страшную тайну — тайну настолько важную, что кто-то счел ее достойной смерти.

(обратно)

Глава 18

Пока они разглядывали письмо с угрозами, у Сьюзи появилась идея.

— Я знаю, кто стоит за этим, — объявила она. — Этот человек запросто использует шантаж. Он готов организовать небольшой взлом с проникновением, чтобы забрать свое письмо с угрозами. Планы этого человека недавно разрушил Джеффри.

— О ком вы? — спросила Таника.

— О Иэне Мэлони, застройщике.

— Почему вы о нем подумали?

— Скажем так: его имя всплыло в ходе нашего расследования.

— Это не совсем так, — возразила Бекс.

— Тс-с, Бекс! — шикнула Сьюзи. — Точно-точно, всплыло.

— Его имя не попадалось нам ни в электронных письмах Джеффри, ни в списке его контактов, — сказала Таника.

— Это ничего не значит. Такие мужчины, как Иэн Мэлони, не оставляют следов. И я ни секунды не сомневаюсь, что он способен убить того, кто встанет у него на пути.

— Интересная мысль, — признала Таника. — Так уж получилось, что в прошлом мы несколько раз вызывали мистера Мэлони на допросы, но у нас так и не вышло найти достаточно зацепок, чтобы завести на него дело. Он слишком скользкий тип. Но никто никогда не жаловался на него из-за агрессивного поведения.

— Он среднего роста и телосложения? — спросила Джудит.

— Да. И прежде чем вы спросите — волосы у него светлые.

— Ну вот же! — пришла в восторг Сьюзи. — Иэн Мэлони — тот, кого мы ищем.

— Этот вывод все еще кажется мне притянутым за уши, — возразила Таника.

— Вам нужно вызвать его на допрос.

— На каком основании? Вы хотите, чтобы я допросила его только потому, что у него светлые волосы и средний рост?

— Да, а также потому что недавно Джеффри и остальные члены комитета отклонили его заявку на строительство.

— Наверняка существует довольно длинный список людей, чьи заявки были отклонены. Вы ожидаете, что я стану допрашивать всех людей среднего роста и телосложения из этого списка?

Сьюзи почувствовала глубокое разочарование. Как им узнать, причастен ли Иэн Мэлони к убийству Джеффри, если полиция не собирается с ним разговаривать?

Джудит предложила подругам оставить Танику разбираться с новыми уликами и, как только они оказались на улице, объявила: раз полиция отказывается допрашивать Иэна Мэлони, они сами займутся этим.

К счастью для Бекс, которая, в отличие от подруг, сомневалась, что допрашивать мистера Мэлони — хорошая идея, их поиски печально знаменитого застройщика окончились неудачей. Они попытались позвонить в его офис, но там им сказали, что он отправился в командировку в Дублин. Несколько дней спустя подруги поняли, что их водят за нос, и лично отправились в Хай-Уиком, где была зарегистрирована его фирма. Но оказалось, что офис расположен в бизнес-центре с виртуальной АТС и сотрудников там нет.

В конце концов, Сьюзи решила воспользоваться своим вечерним воскресным шоу, чтобы спросить у слушателей, знают ли они способ встретиться с Иэном Мэлони. Никто не позвонил ей, но это ее не удивило, ведь затея с самого начала казалась не слишком многообещающей. И все же, закончив свою смену, Сьюзи обнаружила, что кто-то просунул написанную от руки записку в щель для писем радиостанции. В ней говорилось, что Иэна Мэлони можно найти на берегу Темзы где-то между Марлоу и близлежащей деревней Бурн-Энд, где он рыбачил почти каждый день после обеда. Прочитав записку, Сьюзи улыбнулась. Возможно, у подкаста Софии больше слушателей, но ничто не сравнится с местным радио по уровню вовлеченности аудитории.

На следующий день Сьюзи решила взять на прогулку вдоль берега Темзы из Марлоу в Бурн-Энд своего добермана Эмму и нескольких миниатюрных шнауцеров, за которыми присматривала. Она пригласила и Джудит с Бекс. Подруги встретились у церкви, и Сьюзи объяснила им свой план, как только они тронулись в путь.

— Я до сих пор не понимаю, почему вы считаете, что этот Иэн Мэлони причастен к убийству, — призналась Бекс.

— Мы лучше разберемся в ситуации, если сможем с ним поговорить, — сказала Сьюзи. А затем добавила, чтобы сменить тему: — Как там поживает ваша свекровь?

— О боже! — вздрогнув, выдохнула Бекс. — Мэриан сменила тактику: теперь она хочет, чтобы мы все отправились в путешествие.

— Это так плохо?

— Она убедила Сэма и Хлою, что мы все должны поехать в «Дисней Уорлд» во Флориде.

— Уф, — скривилась Сьюзи. — Это очень дорого.

— И она ни пенни не вложит в это путешествие. Но главное, если мы поедем туда, нет ни одного шанса, что у нее хватит терпения стоять в многочасовых очередях — она захочет, чтобы мы выложили целое состояние за то, чтобы проходить на все аттракционы без очереди.

— Тогда откажите ей.

— Я отказала, но это ее не остановило. Она напомнила детям, что я заработала много денег в прошлом году — для нее дело всегда в деньгах! Я бы не возражала против ее идей, если бы она и вправду заботилась о внуках или хотя бы о Колине, но она просто хочет тратить наши деньги.

— Вы все еще ездите в полицейский участок просматривать записи городского совета, чтобы сбегать от нее? — спросила Сьюзи.

— Что есть, то есть, — грустно признала Бекс.

— Но вы уже должны были закончить просматривать все бумаги.

— Я и закончила. Полицейские тоже. На самом деле Таника велела остальным офицерам возвращаться к изучению других зацепок по делу. В конце концов, фраза «следуйте за деньгами» может означать что угодно. Мы знаем, что речь идет не о деньгах Джеффри Лашингтона — и сейчас мне начинает казаться, что дело и не в деньгах совета. Может, они принадлежат кому-то еще? Но я не могу избавиться от мысли, что это как-то связано с советом. Ведь Джеффри был убит во время его заседания.

— Вы должны перестать прятаться в участке и встретиться с Мэриан лицом к лицу, — сказала Сьюзи.

— Никто не должен чувствовать себя нежеланным гостем в собственном доме, — согласилась с ней Джудит.

— Конечно, — кивнула Бекс. — Но что я могу сделать?

Дальше все трое шли в тишине. Джудит пыталась придумать способ помочь подруге, но вскоре поймала себя на том, что отвлеклась на пейзаж вокруг. Она любила смотреть на изгибы Темзы. Хотя день выдался прохладным, люди все равно плавали по реке на лодках, а по тропе вдоль берега прогуливались пешеходы и катались велосипедисты. Джудит также с радостью отметила, что на многих живых изгородях и кустах набухли новые почки. В воздухе витала надежда на скорое наступление лета. Да, его нужно еще подождать, но Джудит чувствовала, что теплая пора уже не за горами.

— Кстати, Бекс, — сказала Сьюзи. — Я думала о том, что вы мне сказали. Насчет того, что мне не нужно вечно крутиться в поисках лишнего заработка, а достаточно просто наслаждаться жизнью. Это кажется неправильным, и я не знаю, как смогу этого добиться, но я точно собираюсь попробовать. Я попробую признать, что счастлива — как вы и сказали, — а там посмотрим.

— Думаю, это очень хорошая идея, — похвалила Джудит.

— Признаться себе, что вы счастливы, а дальше смотреть по обстоятельствам — это всегда прекрасная мысль, — поддержала ее Бекс.

— Но так непривычно не иметь подработки, на которой можно сосредоточиться. Ой, смотрите! — внезапно воскликнула Сьюзи и указала на мужчину, в одиночестве стоящего неподалеку на берегу реки с удочкой в руках. — Погодите, кажется, это Иэн Мэлони.

Когда они подошли ближе, Джудит разглядела, что мужчине было около тридцати. Он был среднего роста и телосложения, а его блестящие светлые волосы были зачесаны назад и доставали до кончиков ушей. Но что-то в манере его поведения, в том, как он смотрел на них, в темных провалах его глаз, в опущенных кончиках губ натолкнуло Джудит на мысль, что он похож на такого человека, который догонит вас в темном переулке, пырнет ножом, выкинет его и продолжит заниматься повседневными делами, ни капли не переживая о своем поступке.

Беспощадный — вот подходящее слово. Он выглядел именно таким.

— Мистер Мэлони? — позвала Джудит, когда они подошли ближе. — Вас непросто отыскать.

— Должно быть, вы не слишком старались, — ответил Иэн.

— Что вы ловите? — спросила Бекс, пытаясь расположить к себе Иэна.

— Карпов. Щук. Все, что ловится.

Иэн вновь повернулся к реке — он явно не собирался вести себя вежливо, но Джудит знала, что в эту игру могут играть двое.

— Мы работаем на полицию, — сказала она.

Это привлекло внимание Иэна, правда, в ответ он только усмехнулся.

— Вы трое?

— На самом деле мы гражданские советники, — объяснила Бекс, прежде чем подруги успели наболтать лишнего.

— Чертовы общественники, — пробормотал Иэн себе под нос. — Я еще помню времена, когда меня допрашивал старый добрый Билл^[221].

— Я так понимаю, у вас уже было несколько неприятных встреч с полицией, — сказала Джудит.

— Не волнуйтесь, дамы, все это в прошлом. Мое имя больше никогда не появится в их компьютерах.

— Как ваш бизнес? — спросила Джудит, мысленно вскипев, когда Иэн снисходительно назвал ее «дамой».

— Процветает.

— Насколько я знаю, вы пытаетесь застроить поле Уайли.

— Ага. Я приглядывался к этому кусочку земли с тех пор, как открыл строительный бизнес. Это идеальный участок для строительства жилья. К нему удобно подъехать, а в пяти минутах ходьбы расположена начальная школа. К тому же из этой части города можно за десять минут добраться до трассы М40 и Хай-Уикома.

— Эта начальная школа уже переполнена, — заметила Бекс.

Иэн пожал плечами.

— Если местные социальные службы испытывают трудности из-за семей, которые переезжают сюда, виновато правительство, а не я. У нас в стране жилищный кризис, вы разве не знаете?

— Но ваша заявка на застройку была отклонена, не так ли? — спросила Джудит.

— А к отказу комитет приложил список недостатков длиной с вашу руку, — добавила Бекс.

— Вы не знаете, о чем говорите, — поморщился Иэн.

— Тогда почему бы вам нас не просветить?

— Первое правило любой заявки — просить невозможного, — сказал Иэн, и его голос сочился негодованием. — Понятно? Вы уменьшаете площадь участков, поднимаете наклон крыш, экономите на строительных материалах. Это всего лишь предварительная заявка. Но иногда можно избежать наказания даже за убийство, — с усмешкой добавил он.

— Интересное сравнение.

Лицо Иэна вытянулось, когда он наконец понял истинную причину их любопытства. Он положил удочку на подставку и взглянул прямо на Джудит. Джудит уставилась на него в ответ.

— Вы считаете, я как-то связан со смертью Джеффри Лашингтона.

— С его убийством, — поправила Джудит.

Иэн в открытую рассмеялся.

— Или вы думаете, он сам добавил яд в свою чашку? — сказала Джудит с напускной уверенностью.

— Понятия не имею. Но если вы считаете, будто я в этом замешан, то сильно ошибаетесь.

— Он отклонил вашу заявку на строительство.

— И что?

— И поэтому вы стали его шантажировать.

— О чем вы?

— Вы угрожали раскрыть его секрет. Чтобы он поддержал ваш план застройки.

— Шантажировал? — переспросил Иэн и сделал полшага навстречу женщинам в попытке припугнуть их.

Бекс инстинктивно отступила назад, тогда как Джудит и Сьюзи не сдвинулись с места. Бекс выдавила виноватую улыбку и тут же вновь шагнула вперед, чтобы присоединиться к подругам, правда, осталась стоять за их спинами.

— Зачем мне его шантажировать? — продолжил Иэн. — Я ожидал, что комитет отклонит мою первую заявку. Они дали мне список изменений, которые я должен внести в проект перед тем, как подать повторную заявку. Но знаете что? Мне все равно удалось тайком сэкономить на паре деталей. Это обычная практика. Комитету нужно просмотреть кучу заявок, а меня интересует только одна. В этой битве всегда побеждаю я. Когда мой архитектор закончит вносить все изменения, я подам новую заявку, и на этот раз ее одобрят.

— Вы уверены?

— Спросите кого угодно в городе. Комитет по градостроительству ни разу не отказывал мне дважды. Мою заявку точно одобрили бы в следующий раз. Черт возьми!

Внимание Иэна внезапно переключилось на реку — поплавок его удочки исчез под водой. Он схватил удочку, щелкнул стопором на катушке, и леска с визгом начала разматываться.

— Вы кого-то поймали! — взволнованно воскликнула Сьюзи.

— Сперва нужно позволить жертве побегать, — объяснил Иэн, и его глаза заблестели охотничьим азартом. — Пускай рыба думает, что может плыть куда захочет. Пускай думает, что она не на крючке. И только потом, очень медленно, можно подтягивать ее к себе.

Леска смещалась вниз по течению, и Иэн начал наматывать ее обратно на катушку.

— И это самое сложное, — продолжил он. — Это сражение воли. Так что, если вы не возражаете, я вернусь к рыбалке. Думаю, я ответил на все ваши вопросы.

Джудит и ее подруги с радостью оставили Иэна бороться с его рыбой и направились обратно в Марлоу. Но прежде чем они покинули поле, Джудит обернулась и в последний раз посмотрела на Иэна. Он выудил рыбу, и теперь та беспомощно барахталась в траве, пока он придерживал ее одной рукой. Второй рукой он поднял рыболовную дубинку и с размаху опустил ее на голову рыбы.

Затем он бросил мертвую тушку в ведро.

У Джудит зазвонил телефон. Она достала его. Номер оказался скрыт.

— Здравствуйте, — сказала она в трубку, приняв вызов.

— Вы сделали это? — раздался низкий искаженный голос.

Джудит захлестнула волна адреналина. Это был ее аноним! Она быстро оглянулась на Иэна Мэлони. Тот как раз мыл руки водой из бутылки, так что звонил точно не он.

— Сделала что? — спросила она и нажала на кнопку на экране, чтобы включить громкую связь.

— Вы проследили за деньгами?

— Мы попытались, — сказала Джудит. — Джеффри абсолютно чист. Полиция говорит, что не нашла никаких финансовых махинаций. Это как-то связано с тем, что его шантажировали?

Голос на другом конце линии ответил не сразу.

— Дело в шантаже, не так ли? — с триумфом воскликнула Джудит.

— Я ничего не знаю о шантаже. Но вы должны следовать за деньгами. Не за деньгами Джеффри, а за деньгами городского совета.

— Но именно этим я и занималась! — воскликнула Бекс в динамик.

— А это кто?

— Простите, — сказала Бекс, осознав, что допустила ошибку. — Это Бекс Старлинг. Я жена викария.

— Проверьте подотчетные средства, — сказал голос, а затем звонок оборвался.

— О боже, простите меня! — ахнула Бекс.

— Не волнуйтесь, — отмахнулась Джудит и ускорила шаг, чтобы побыстрее выбраться с поля.

— Куда мы идем?

— В хоккейный клуб. Мы знаем, что наш загадочный аноним использует телефон-автомат, который находится там. Если нам повезет, мы поймаем его прежде, чем он закончит стирать отпечатки. Мы можем позвонить Танике по пути, чтобы сообщить ей последние новости, но мы не должны позволить ему скрыться!

(обратно)

Глава 19

Фургончик Сьюзи подпрыгивал по ухабистой дороге на безымянной улице, ведущей к хоккейному клубу.

— Ну кто так делает? — спросила она. — Зачем менять голос, а потом говорить загадочными фразами? Пускай выберет либо одно, либо другое! Мы все равно не знаем, кто он такой, так почему бы ему прямо не рассказать нам все, что ему известно?

— Должно быть, у него есть на это веская причина, — ответила Джудит. — Даже если нам это кажется безумием, этот человек считает, что ведет себя рационально.

— Когда это анонимные звонки стали считаться рациональным поведением?

— И что он имел в виду, когда сказал: «Проверьте подотчетные средства»? — спросила Бекс. — Я уже проверила подотчетные средства — это первое, что мы с полицией посмотрели.

Когда впереди показалась телефонная будка, стоявшая снаружи хоккейного клуба, Сьюзи ударила по тормозам. Фургончик резко остановился, и женщины выбрались из него.

Будка была пуста.

Рядом с ней тоже никого не было.

— Вот мерзавец! — выругалась Сьюзи.

— Погодите, — сказала Бекс. — Почему бы нам не разделиться? Возможно, мы сумеем отыскать кого-то, кто видел человека, который последним воспользовался этим телефоном.

Тут у Бекс зазвонил телефон, и она достала его из сумочки.

— Это Таника, — сообщила она и приняла вызов. Некоторое время она молча слушала, нахмурив брови, а затем сказала: — Я сейчас с остальными, мы поедем туда и посмотрим, что сможем сделать. — Повесив трубку, она обратилась к подругам: — Так, Таника сумела отследить звонок до телефона-автомата, который висит напротив дома священника рядом с мостом. Поэтому она позвонила мне. Она подумала, что я могу быть неподалеку.

— Тогда давайте выдвигаться, — сказала Джудит и направилась обратно к фургончику Сьюзи.

Когда они все забрались внутрь, Сьюзи выполнила резкий разворот, задев изгородь, растущую сбоку от дороги, и рванула обратно к центру Марлоу. Свернув направо на маленьком кольце в начале Хай-стрит, она заехала всеми колесами на тротуар и остановилась рядом с телефонной будкой, расположенной перед мостом, через дорогу от церкви и дома священника. Подруги распахнули двери и бегом кинулись к будке.

Она была пуста.

— Я останусь здесь и прослежу, чтобы никто больше не воспользовался телефоном, — сказала Джудит. — Мы должны оцепить это место. Вы должны разделиться — попробуйте найти кого-то, кто видел человека, который звонил из этой будки!

— Я беру на себя ту сторону дороги, где стоит церковь, — сказала Бекс и перебежала улицу.

Сьюзи увидела молодую женщину с ребенком в коляске и поспешила к ней, чтобы расспросить.

Джудит же сосредоточила внимание на телефонной будке. Дверь была закрыта не полностью, поэтому она достала платок из сумочки и приоткрыла створку пошире, чтобы войти. Оказавшись внутри, она попыталась не обращать внимания на вонь тысяч тел, которые посещали эту будку до нее. Вместо этого она сосредоточилась на черной трубке, лежавшей сверху телефонного аппарата. В прошлом году она воспользовалась сахарной пудрой из своей жестянки с леденцами, чтобы узнать, есть ли отпечатки на стеклянной банке, которую они нашли на месте убийства, но сейчас она прекрасно видела, что на трубке нет ни следа. То же самое касалось серебристых кнопок с цифрами на корпусе телефонного аппарата. Кто-то недавно вытер его начисто, металл блестел в солнечных лучах.

Полицейская машина с ревом пронеслась по мосту, едва притормозив, проскочила между дорожными столбиками и остановилась напротив телефонной будки. Из автомобиля вышла Таника, и Джудит направилась ей навстречу.

— Бекс и Сьюзи ищут свидетелей, — отчиталась она. — А я здесь слежу за тем, чтобы никто не испортил улики.

— Мы еще сделаем из вас классного детектива, — похвалила Таника.

— Нет, спасибо, — отозвалась Джудит. — Я рада помогать вам, но на большее не рассчитывайте.

Сьюзи и Бекс увидели Танику и поспешили вернуться.

— Нашли кого-нибудь? — спросила Джудит.

— Я бегала как сайгак, — сказала Сьюзи. — И ничего.

— У меня тоже, — кивнула Бекс. — Правда, я бегала как обычный человек.

— Выходит, наш аноним вновь сумел скрыться, — вздохнула Джудит.

— Необязательно, — возразила Таника. — Возможно, в этот раз он оставил улики криминалистам.

— Я там осмотрелась, — сказала Джудит. — Трубка и сам аппарат выглядят так, словно их отполировали.

— К тому же это общественная телефонная будка, — добавила Сьюзи. — Если вы найдете там чью-нибудь ДНК или любые другие улики, человеку, на которого они укажут, достаточно сказать, что он пользовался этим телефоном некоторое время назад.

Таника уже собиралась согласиться, когда заметила, что Бекс смотрит на шпиль церкви Всех Святых.

— В чем дело? — спросила она.

Бекс перевела взгляд со шпиля обратно на будку, а затем достала свой телефон из сумочки.

— Думаю, я смогу показать вам нашего загадочного анонима, — сказала она. — Все благодаря парочке гнездящихся птиц. Погодите.

Бекс открыла браузер на своем телефоне. Подруги собрались вокруг нее, пока она искала сайт церкви Всех Святых.

— Несколько месяцев назад, — начала объяснять она, — один из церковных надзирателей заметил, что две пустельги время от времени перелетают через парапет шпиля. Мы занялись этим вопросом и увидели, что они построили там гнездо и отложили два яйца, поэтому мы установили рядом портативную камеру. С тех пор мы в прямом эфире транслируем жизнь этих птичек двадцать четыре часа в сутки.

С этими словами Бекс нажала на кнопку трансляции, и видео заполнило весь экран.

— Они прекрасны! — восхитилась Сьюзи, когда они увидели двух птенцов в гнезде.

— Чудесно, — согласилась Джудит.

— Но если вы присмотритесь внимательнее, — продолжила Бекс, — то прямо за парапетом сможете увидеть Хай-стрит. Это мы.

Бекс указала на экран телефона, на котором женщины разглядели четыре фигурки, стоявшие рядом с ярко-красной телефонной будкой. Сьюзи подняла глаза на шпиль и помахала, и мгновение спустя жест повторила фигурка на экране смартфона Бекс.

— Ох, это и правда очень здорово! — воскликнула Джудит.

— Камера сохраняет последние двадцать четыре часа съемки, так что вы можете посмотреть, чем занимались птицы с тех пор, как вы проверяли их в последний раз, — это особенно полезно, когда вы хотите узнать, что они делают ночью, потому что пустельги охотятся в темное время суток. — Бекс пальцем нажала на ползунок внизу экрана и перетащила его левее. — Когда вам поступил анонимный звонок, Джудит. Около полтретьего?

— Чуть позже.

— Что же, давайте посмотрим.

Бекс оторвала палец от экрана. Временная метка показывала «14:31».

На экране ничего особенного не происходило: люди сновали взад-вперед, но никто даже близко не подходил к телефонной будке. Внезапно на экране появился человек на скутере для людей с ограниченными возможностями. Это был мужчина. И он направлялся к телефонной будке. Доехав до нее, он остановил скутер у тротуара, с трудом встал и огляделся. Когда он открыл дверь, Бекс остановила видео. Хотя на экране телефона незнакомец выглядел совсем маленьким, можно было разглядеть, что он сильно страдал от избыточного веса. Его темные волосы были растрепаны, он носил что-то похожее на треники и какую-то толстую куртку и вид имел очень нездоровый.

— Это он? — удивленно спросила Сьюзи.

Бекс нажала на кнопку проигрывания, и все четверо увидели, как он зашел внутрь. Сквозь стекло было видно, как он поднял трубку и набрал номер.

— Кто-нибудь из вас его узнает? — спросила Таника.

— Нет, — за всех ответила Джудит. — Я никогда прежде его не видела. И я не могу припомнить никого из знакомых Джеффри, кто хоть капельку походил бы на человека на видео.

На экране мужчина положил трубку и достал платок. Он вытер телефон, убрал платок, вышел из будки и вновь огляделся, чтобы убедиться, что никто его не заметил.

Бекс нажала на боковые кнопки и сделала скриншот.

Мужчина на видео закашлялся и, с трудом забравшись обратно на свой скутер, медленно поехал прочь.

Подруги не знали, что сказать.

Это точно был загадочный аноним, звонивший Джудит, но кто, черт побери, это такой?

(обратно)

Глава 20

— Мы должны установить личность этого мужчины, — сказала Таника.

— Я отправлю вам скриншот по электронной почте, — пообещала Бекс. — Но думаю, вы и сами можете получить запись, если зайдете на сайт церкви.

— Не волнуйтесь, мы сможем достать видео с жесткого диска.

— Но теперь, когда мы наконец поймали его с поличным, как нам узнать, кто он?

— Это должно быть несложно, — сказала Сьюзи. — Нам всего-то надо спросить у местных, знают ли они толстого мужчину, который везде ездит на скутере для инвалидов.

— Вы не можете называть его толстым, — укорила подругу Бекс.

— Почему нет? Что вы хотите от меня услышать? Что у него широкая кость? Нет, он толстый — и его вес вызывает серьезное беспокойство, если хотите знать мое мнение. Давайте называть вещи своими именами. Но мы должны выяснить, знает ли его кто-то из членов комитета по градостроительству, — добавила она, не обратив внимания на предупреждающий взгляд Джудит.

— Разумеется, — кивнула Таника, обдумывая эту идею.

— Но сперва вам необходимо получить официальные распечатки из этого видео, — напомнила Джудит. — Вам нужны доказательства, которые сможет принять суд и которые не нарушат ваш бесценный протокол. И я уверена, криминалисты должны плотно заняться этой телефонной будкой.

— Тут вы правы, — со вздохом согласилась Таника. — Если вы не возражаете, мне нужно сделать несколько звонков.

— Пойдемте, дамы, — сказала Джудит. — Почему бы нам не зайти в новый магазинчик керамики на Хай-стрит?

— Нет, — отмахнулась Сьюзи. — Здесь сейчас гораздо веселее.

— Я сказала, почему бы нам не зайти в новый магазинчик керамики на Хай-стрит? — повторила Джудит, в этот раз куда более настойчиво.

— Да, давайте! — воскликнула Бекс, поняв задумку Джудит.

— Ох, точно! — ахнула Сьюзи, наконец осознав, что Джудит, возможно, нарочно говорит загадками. — Давайте пойдем и посмотрим на новый магазинчик керамики на Хай-стрит.

И все трое направились обратно вниз по улице.

— Мы ведь на самом деле не пойдем в магазин керамики? — шепотом спросила Сьюзи у Джудит.

— Конечно же нет, — ответила та. — Мы идем навестить агентство по недвижимости «Персиваль эстейтс».

Джудит покосилась на Бекс, чтобы узнать, станет ли та возражать, но с облегчением увидела, что Бекс в кои-то веки не меньше подруг жаждала докопаться до истины.

* * *

После короткой прогулки подруги вошли в офис агентства «Персиваль эстейтс», отделанный стеклом и хромом. На стенах висели плоские экраны с фотографиями дорогих домов с бассейнами, зачастую расположенных в лесу или на берегу реки. За рабочими столами сидело полдюжины агентов по недвижимости, перед каждым из них стояло по компьютеру последней модели с сенсорным экраном. В дальней части офиса располагалась переговорная комната, отделенная от остального помещения стеклянной стеной. Внутри Иэн Мэлони по-дружески болтал с Маркусом Персивалем.

Маркус встал с кресла, с улыбкой пожал руку Иэну, а затем проводил его до стеклянной двери зала.

— Иэн не должен нас увидеть! — прошипела Джудит и поспешно уселась в кресло перед ближайшим столом.

Бекс и Сьюзи повторили за подругой и заняли кресла перед другими столами. Ошеломленные агенты по недвижимости понятия не имели, что делать с женщинами, которые внезапно зашли в офис и ни с того ни с сего завели с ними беседу, но это дало Джудит и ее подругам несколько драгоценных секунд на то, чтобы слиться с окружающей обстановкой, поэтому Иэн не заметил их, когда Маркус провожал его до двери в офис.

Стоило Иэну выйти, женщины поблагодарили весьма удивленных агентов по недвижимости и дружно направились к Маркусу.

— Добрый день, Маркус! — поприветствовала его Джудит.

— Ох! — выдохнул он от удивления при виде трех подруг. — Откуда вы появились?

— Мы могли бы задать этот вопрос мистеру Мэлони, — сказала Джудит.

— Почему я не могу встречаться с Иэном Мэлони? — возмутился Маркус.

— Недавно вы отклонили его заявку на строительство жилищного комплекса на поле Уайли, — сказала Бекс.

— Верно. Это был несерьезный документ.

— Что вы имеете в виду?

— За такими застройщиками, как Иэн Мэлони, нужен глаз да глаз. Если они могут срезать угол, то срезают его до основания.

— Тогда почему вы только что с ним встречались?

— Потому что я агент по недвижимости. Иэн — один из первых, с кем я связываюсь, когда хочу узнать, что происходит на рынке и какие мировые тенденции в сфере строительства скоро хлынут в Марлоу.

— Вы обмениваетесь друг с другом информацией? — уточнила Джудит.

— Если честно, девяносто девять процентов успеха в нашем бизнесе заключается в том, чтобы получать самую точную информацию. Так что да, мы обмениваемся информацией. Например, сейчас он рассказывал мне о трех домах, которые он строит для регби-клуба. Они будут готовы для продажи к сентябрю, а значит, мы поможем еще трем семьям обзавестись своим первым жильем. Если это вас утешит, скажу, что он мне не очень нравится, но на своем месте он приносит больше пользы, чем вреда. Хотя, возможно, большинство жителей Марлоу со мной не согласятся.

— Откажет ли комитет и следующей его заявке на застройку поля Уайли?

— Не знаю. Иэн всегда ходит по острию ножа. Но он не торопится. Он продолжит менять свой проект и подавать новые заявки до тех пор, пока мы наконец не дадим ему согласие. Что вполне нормальная практика. При планировании таких проектов нам часто приходится по многу раз рассматривать правки. Он получит разрешение на застройку через несколько месяцев или около того, если не вскроется, что с участком есть какие-то проблемы — загрязнение, к примеру. Но этого, могу вас заверить, точно не случится.

— Вы получите от этого какую-то выгоду?

— Что вы имеете в виду? — опешил Маркус.

— В финансовом плане. От застройки поля Уайли.

— Нет, ничего подобного! — ответил Маркус, но женщины впервые заметили, что он испытывает некоторую неловкость. — Однако я уверен, что вы пришли сюда поговорить вовсе не об Иэне Мэлони. Что я могу для вас сделать?

— Мы хотели бы узнать, сможете ли вы помочь нам установить личность одного человека, — сказала Бекс и, вытащив телефон из сумочки, открыла скриншот, на котором был запечатлен тучный мужчина рядом с телефонной будкой.

— Вы узнаете этого человека? — спросила Джудит.

Джудит внимательно наблюдала за Маркусом, но тот смотрел на экран совершенно невозмутимо.

— Простите, — сказал он, — но я его не узнаю.

— Вы уверены?

— Уверен, что запомнил бы, если бы встретил его. У него довольно… эм… необычная внешность. На этом все?

— Вы знаете кого-то, кто мог бы быть знаком с этим мужчиной?

— Я ответил на ваши вопросы и думаю, мы все можем согласиться, что я помог достаточно, но теперь мне и правда пора заняться своими делами. Дома сами себя не продадут.

Маркус улыбнулся и направился к своему рабочему столу в дальнем конце офиса. Подруги поняли, что больше им здесь делать нечего, и вышли на улицу.

— Кто-нибудь заметил, как он заволновался, когда мы поинтересовались, получит ли он выгоду из застройки поля Уайли? — спросила Джудит.

— Вы считаете, он может быть в сговоре с Иэном?

— Не исключено. С другой стороны, все может быть именно так, как он и сказал: в таком маленьком городе местный агент по недвижимости всегда будет на удочке у местного застройщика и наоборот.

— Ты мне, я тебе, — подсказала Сьюзи.

— Именно.

— Тогда кого мы навестим следующим?

Джудит вспомнила, что прямо за углом на Литл-Марлоу-стрит располагается офис «Центра управления активами Марлоу», где они смогут застать Дебби Белл. Когда подруги добрались до нужного места, их встретила весьма сурового вида женщина, стоявшая на страже двери, ведущей в рабочую зону. Джудит объяснила, что они хотели бы увидеть Дебби Белл, и женщина нехотя исчезла в глубине здания. Когда дверь открылась и закрылась, подруги смогли краем глаза увидеть модную барную стойку с блестящей кофемашиной и удобными диванами.

— Вот как живут по другую сторону, — присвистнула Сьюзи.

Несколько мгновений спустя Дебби вышла в приемную. На ней была коричневая твидовая юбка и кремовая блузка, а волосы были собраны в хвостик. Джудит подумала, что Дебби одевалась, как одна из тех учительниц, что муштровали ее в школе. Она также заметила, что, как и у них, юбка Дебби была сильно поношенной. Очевидно, ей платили недостаточно, чтобы она могла позволить себе воспользоваться услугами компании, на которую работала.

— Что вы здесь делаете? — спросила Дебби.

— Не волнуйтесь, мы не отнимем у вас много времени, — заверила Джудит.

Так и вышло. Едва Бекс показала скриншот мужчины рядом с телефонной будкой, Дебби сказала, что не узнает его.

— Вы уверены? — спросила Джудит, удивившись тому, как быстро прозвучал ответ Дебби.

— Разумеется. У вас есть еще вопросы? Нет? В таком случае мне пора возвращаться к работе.

После этого троица направилась в промышленный район «Глобус», чтобы встретиться с Джереми, но он, как и Маркус с Дебби, не узнал мужчину на скриншоте и был весьма в этом уверен.

— Вообще-то, я рада, что мне выпал шанс с вами поговорить, — сказала Джудит. — Видите ли, мы были у Джеффри дома и проверили его коллекцию виски.

— Согласитесь, она довольно впечатляющая?

— Но там не было бутылки «Киото Голд».

— Правда? — смущенно сказал он.

— И ни одна из других бутылок не была опустошена даже наполовину. Он пил медленно.

— Вовсе нет, — возразил Джереми, облизнув губы. — Хороший виски он выпивал быстро. Или, может быть, он отдал бутылку другу?

— Думаю, вы нам солгали, — сказала Джудит. — После встречи Ротари-клуба, когда Джеффри сказал, что «не вернет его вам», вы спорили вовсе не из-за виски. Вы должны рассказать нам, о чем вы с Джеффри тогда говорили.

— Я уже сказал, что мы разговаривали о бутылке виски. Вы не думали, что он мог разбить бутылку, уронив ее на пол, к примеру?

— Мы докопаемся до правды. И вы это знаете. Мы всегда достигаем цели.

— Я говорю вам правду. Клянусь.

— Он, черт возьми, лжет нам! — сказала Сьюзи, едва они вышли из офиса Джереми.

— Но как узнать, что именно произошло между ними? — спросила Бекс.

— Мы с этим разберемся, — пообещала Джудит. — Вот увидите. Мы найдем способ. Следующая остановка — София.

В этот раз, когда они пришли к дому Софии, она открыла дверь.

— Чего вы хотите? — с подозрением спросила она.

Джудит объяснила, что они хотят, чтобы она взглянула на фотографию мужчины.

— Вы его знаете? — спросила Джудит, когда Бекс передала Софии свой телефон.

— Я видела его раньше, — сказала та, пытаясь откопать нужное воспоминание. — Точно! — воскликнула она. — О боже, это тот самый парень!

— Какой парень? — спросила Джудит.

— Фрилансер-айтишник. Он установил оборудование для звукозаписи в моей студии около года назад. Не могу сказать, что он мне понравился, — у меня аж мурашки шли по коже.

— Вы помните его имя?

— Вроде его звали Дейв — ах, как же там дальше? Простите, не уверена, что помню. Дейв Батлер! — внезапно добавила София, очень довольная собой. — Точно, его зовут Дейв Батлер.

— Погодите, — Бекс забрала телефон и открыла браузер.

— Что вы имели в виду, когда сказали, что у вас были мурашки? — спросила Джудит у Софии.

— Не хочу никого осуждать, но я всегда с подозрением относилась к людям, так сильно страдающим от ожирения. Им нельзя доверять.

— Что, простите? — вскинула брови Сьюзи.

— Все очень просто. Я расстраиваюсь, когда нахожусь рядом с людьми, которые себя запустили. Он едва смог подняться по лестнице в студию. Представьте, каково это — быть не в состоянии подняться по лестнице?

— Так вы никого не осуждаете?

— Вы спросили, а я просто сказала вам правду.

— Он хорошо справился с работой? — едко поинтересовалась Джудит.

— Думаю, да.

— За разумную цену?

— Поэтому я его и выбрала.

— В установленный срок?

— Я знаю, как звучат мои слова, — сказала София. Она чувствовала себя достаточно неловко, чтобы попытаться сменить тему, но недостаточно, чтобы изменить мнение. — Но наше тело — это храм, самый чудесный подарок Матери-Земли. Меня оскорбляет то, что некоторые люди этого не ценят, и я ничего не могу с собой поделать.

— Нашла! — воскликнула Бекс, светясь от гордости. — Дейв Батлер из «IT-решения Марлоу», Гарденс-авеню, восемь.

— Все верно, — подтвердила София. — Я помню заголовок на присланном им счете. Он живет на Гарденс-авеню.

Джудит повернулась к подругам.

— Думаю, нам нужно нанести визит мистеру Батлеру на Гарденс-авеню, восемь.

(обратно)

Глава 21

Гарденс-авеню представляла собой небольшую застройку на западной окраине Марлоу, к северу от Хенли-роуд. Недавно построенные дома жались друг к другу, зато из них открывался прекрасный вид на Темзу и парк Уинтер-Хилл, раскинувшийся за ней.

— Отсюда видно ваш дом, — сказала Бекс Джудит, когда они вылезли из фургончика Сьюзи.

Джудит огляделась: хотя кроны деревьев, растущих в ее дворе, скрывали дом от посторонних глаз, отсюда все же можно было увидеть очертания лодочного сарая, который стоял на берегу реки. На мгновение Джудит охватило беспокойство: вдруг ее заплывы голышом в реке видно из окон местных домов? Но затем она напомнила себе, что стояла почти в миле от собственного дома. Да и кто будет на нее смотреть?

Дейв Батлер жил в приземистом домике, огороженном неухоженной живой изгородью. Во двор вела давно прогнившая деревянная калитка, а сад перед главным входом зарос сорняками. Сьюзи и ее подруги разглядели темно-бордовый скутер для людей с ограниченными возможностями, подключенный к розетке в стене.

— Бинго! — выкрикнула Сьюзи и указала на скутер. — Он дома.

Джудит повела подруг к входной двери, рядом с которой висел современный дверной звонок со встроенной камерой.

— Терпеть не могу такие штуки, — сказала Джудит и собиралась было нажать на звонок, но тут ее палец замер над кнопкой. — Кажется, я слышу телевизор, — прошептала она. — Или радио. Он совершенно точно дома.

Джудит нажала на кнопку, звонок замигал голубым светом, и внутри дома раздался мелодичный перезвон.

— Может, нам стоило предупредить его о нашем визите? — шепотом спросила Бекс.

— И испортить сюрприз?

Джудит прижала ухо к двери.

— Что там? — спросила Сьюзи.

— Тс-с! Я больше не слышу телевизор. Думаю, он его выключил.

Джудит нагнулась над дверным звонком и взглянула прямо в камеру.

— Мистер Батлер! — крикнула она. — Мы знаем, что вы дома, мы вас слышим.

Джудит ожидала, прислушиваясь.

Изнутри не доносилось ни звука.

Она подошла к ближайшему окну первого этажа. Подоконник порос мхом, а шторы были задернуты.

— Свет внутри не горит, — сказала Бекс, кивнув на окна наверху.

— Он не мог уйти! — отрезала Джудит. — Мы видели, с каким трудом он передвигается. Если его скутер дома, то и он должен быть здесь.

— Давайте я попробую пробраться к дому с задней стороны, — предложила Сьюзи и направилась обратно на улицу.

Джудит вернулась к входной двери и костяшками пальцев постучала по твердой деревянной поверхности.

— Мистер Батлер, пожалуйста, откройте дверь. Это полиция, — крикнула она.

Бекс нахмурилась, услышав эту безобидную ложь, но Джудит замахала на подругу рукой, чтобы та перестала волноваться из-за пустяков. Она вновь прижалась ухом к двери, но по-прежнему ничего не слышала.

Они подождали еще минуту, но дверь оставалась закрытой.

— Возможно, вы слышали не телевизор, — предположила Бекс.

Джудит в расстройстве поджала губы.

— Нет, он точно дома, — сказала она и вышла обратно на дорогу.

Бекс последовала за ней и увидела, как по тротуару к ним возвращается Сьюзи.

— К задней части дома дороги нет, — отчиталась та. — Сады примыкают к садам домов на параллельной улице.

Во двор соседнего дома завернул старенький универсал, и из него вышла молодая женщина.

— Пойдемте, — скомандовала Джудит и направилась к женщине. — Простите, могу я задать вам несколько вопросов? Это касается вашего соседа Дейва Батлера.

— Он в порядке? — спросила молодая женщина.

— Не знаю. Мы пытаемся связаться с ним.

— Как и многие другие. Он и в лучшие времена всегда держался особняком, но, как говорит мой муж, мыне видели его весь последний год. Мы знаем, что он дома, там иногда включается и выключается свет, но вживую мы с ним не сталкивались.

— Но он же должен выходить время от времени за покупками, — заметила Сьюзи.

— Он заказывает доставку.

— Или на работу, — добавила Бекс.

— Не знаю. Может, он работает удаленно.

— Вы действительно не видели своего соседа ни разу за последний год? — уточнила Джудит, не веря до конца, что это может быть правдой.

— Он затворник, — ответила женщина. — А почему вы спрашиваете?

— Мы его друзья и переживаем за него, — быстро сказала Бекс прежде, чем Сьюзи успела вытащить свой полицейский бейджик.

— И мы думаем, он выходил из дома по крайней мере несколько раз. Например, сегодня днем.

— Конечно, — согласилась женщина. — Сегодня я весь день провела на работе.

Джудит поблагодарила женщину за потраченное время и вместе с подругами вышла со двора на улицу.

— Мы должны заставить его выйти из дома, — сказала она.

— Мы могли бы поджечь его? — предложила Сьюзи.

— Сомневаюсь, что Таника обрадуется, если мы сделаем это, — рассмеялась Джудит. — Я имела в виду, что попросим ее достать ордер, чтобы попасть внутрь.

— Хорошая мысль, — одобрила Сьюзи. — И я приглядываю за собакой мистера Пита, который живет вон там, — добавила она и указала на дом, стоящий через дорогу от дома Дейва. — К тому же через три дома отсюда живут Грины, их дочь была лучшей подругой Эми. С ними я тоже могу поговорить. Я попрошу их приглядывать за Дейвом. Если он покинет дом, они нам позвонят.

— Вообще-то, вы правы, — сказала Бекс. — Я знаю Венди Браун, которая живет в семнадцатом доме. Она помогала подготовить Сэма к экзамену по математике и блестяще с этим справилась. Я тоже могу попросить ее приглядывать за домом.

Подруги вернулись к Джудит домой, и пока Бекс и Сьюзи обзванивали своих знакомых, живущих по соседству с Дейвом, Джудит связалась с Таникой и рассказала ей, что они установили личность анонима.

— Я отправлю офицера поговорить с ним.

— Думаю, вам понадобится ордер, чтобы попасть в этот дом.

— К сожалению, на этой стадии расследования я не могу подать заявку на получение ордера. Пока мы не нашли ничего, что напрямую связывало бы его с Джеффри Лашингтоном или любым другим членом комитета по градостроительству. Это всего лишь мужчина, который сделал странный звонок. Он просто находится под подозрением.

— Но что будет, если он не откроет дверь?

— Мы нанесем ему повторный визит, а затем отправим письмо с приглашением явиться в участок. И только испробовав все способы связаться с ним, мы сможем получить ордер.

— Как много времени это займет?

— Ему положено четырнадцать дней на то, чтобы связаться с нами.

— Но это слишком долго!

— Согласна. Однако это установленная процедура, мои руки связаны. Не волнуйтесь, теперь мы знаем, где он живет, а значит, мы поговорим с ним — скорее рано, чем поздно, я вам обещаю.

Таника отключилась. Джудит была глубоко разочарована, и ее настроение ни капли не улучшилось, когда она услышала звон, с которым захлопнулась крышка отверстия для писем. Это почтальон принес дневную почту. Джудит ее проигнорировала.

— Вы не собираетесь узнать, что там? — спросила Сьюзи.

— Я знаю, что там, — ответила Джудит. — Это почта.

— Но разве вы не хотите узнать, что вам пришло?

— Серьезно, — раздраженно произнесла Джудит, — вам и правда так необходимо постоянно мною командовать?

Она с ворчанием поднялась с кресла, подошла к входной двери, подняла с пола письмо, взглянула на конверт, а потом положила его на столик у входа. Сьюзи, которая внимательно наблюдала за подругой, заметила, что конверт голубой.

— Счастливы? — спросила Джудит, вернувшись.

— На сто процентов, — кивнула Сьюзи, но в ее голове уже формировался план. Это был не особенно изобретательный план, даже не слишком хитрый, и от этого он нравился ей еще больше.

— Можем мы поговорить о Дейве Батлере? — спросила Бекс. — Потому что мне интересно, есть ли способ как-то выкурить его из…

Сьюзи подскочила со своего кресла, бегом кинулась к входной двери и схватила голубой конверт.

— Сьюзи! — воскликнула Джудит, но было уже слишком поздно.

— Я так и знала! — сказала Сьюзи, возвращаясь с конвертом в руках. — Это письмо от того же человека.

— О чем вы? — спросила Бекс.

— Оно подписано тем же почерком, что и предыдущее. Почему бы вам его не открыть? — спросила Сьюзи у Джудит.

— Открою, — ответила та, словно оправдываясь.

— Так откройте, — сказала Сьюзи и передала ей письмо.

— Открою позже.

— Что в нем такого особенного?

— Ладно, — со вздохом сдалась Джудит, делая вид, что весь этот разговор не особо ее волновал. — Если вы так хотите знать, это письмо от Мэттью Картрайта.

— А поподробнее? — протянула Сьюзи.

— Это старый школьный друг, — объяснила Джудит. — С острова Уайт.

— Старый школьный друг? — переспросила Сьюзи, вздернув бровь.

— Между нами ничего не было, если вы об этом. На самом деле я почти потеряла связь с ним, когда меня отправили в школу-интернат.

— Вы «почти» потеряли с ним связь?

— Мы продолжали видеться на каникулах и в Рождество. Но вскоре я поступила в университет, он женился на милой девушке Салли из Вентнора, а затем уехал в Китай работать на машиностроительную фирму.

— Так почему он вам пишет?

— Кажется, он вернулся из Китая. Довольно давно, на самом деле.

Бекс и Сьюзи чувствовали, что Джудит о чем-то недоговаривает.

— И?.. — поторопила Сьюзи.

— И в прошлом году его жена умерла.

— Он делает вам предложение?! — ахнула Сьюзи.

— Едва ли! Он пишет, чтобы поздороваться. Чтобы поделиться новостями.

Сьюзи знала, что Джудит лжет.

— И? — снова спросила она, на этот раз более настойчиво.

— И еще он спрашивает, не хочу ли я встретиться с ним за чашечкой чая, — закончила Джудит, наконец открыв свой секрет.

— Это же чудесно! — обрадовалась Бекс. — Но почему вы не открываете его письма?

— Потому что я не собираюсь вновь пускать мужчину в свою жизнь, — сказала Джудит, сложив руки на коленях.

— Что?

— Я тяжело трудилась, чтобы наладить свою жизнь. У меня есть чудесный дом, работа, которую я люблю, и хорошие друзья. Если я пущу в свой мир мужчину, он все разрушит. Так зачем мне это делать?

— Но он не разрушит все это, — возразила Бекс, однако ее слова прозвучали не очень уверенно. Все трое знали, что, пуская мужчину в свою жизнь, они всегда рискуют тем, что все это будет разрушено. — Вы уверены, что он так серьезно настроен?

— О да. Разумеется, он не говорил этого напрямую. Просто написал, что был бы не против встретиться и обсудить жизнь за чашечкой чая.

— Тогда о чем вы волнуетесь? — спросила Сьюзи.

— Нет такого понятия, как «просто чашечка чая», — мрачно ответила Джудит. — Особенно в моем возрасте. Вы знаете, что будет дальше. Сперва он будет мил и очарователен, но едва переступив порог этого дома, потребует, чтобы кто-нибудь готовил ему обеды, стирал одежду и просто занимался работой по хозяйству, а я этого совсем не хочу, большое спасибо.

— Да-да, точно, — согласилась Сьюзи.

— Но ведь приятно, когда есть с кем посмеяться, — возразила Бекс.

— О чем вы?

— Я знаю, что Колин не идеален. Но иногда, когда мы занимаемся обычными делами, он внезапно скажет что-то такое, отчего я не могу не рассмеяться. Чаще всего это случается, когда он что-то не так понимает. Или он вспоминает о том, что случилось, когда нам было по двадцать. А когда мы сидим на диване и смотрим телевизор, он держит меня за руку. В такие моменты так приятно быть рядом с кем-то. Хотя, возможно, я стала жертвой стокгольмского синдрома, а мое замужество — это захват заложников.

— Не слушайте ее, — сказала Сьюзи. — Вы правы, вы устроили себе идеальную жизнь. Зачем рисковать этим ради кого-то?

— Спасибо, — сказала Джудит. — Но вернемся к расследованию: вы уже обзвонили всех знакомых, которые живут рядом с Дейвом Батлером?

Сьюзи и Бекс отчитались, что звонить им больше некому, а затем Бекс сообщила, что ей пора возвращаться домой, чтобы приготовить ужин. Сьюзи в свою очередь сказала, что ей надо забрать на передержку черного лабрадора из Бишама, так что Джудит проводила подруг к выходу.

Когда они ушли, Джудит вернулась в гостиную, но все, что она могла видеть, — это голубой конверт, лежащий рядом с ее креслом. Она села, пытаясь не обращать на письмо внимания, и усилием воли заставила себя сосредоточиться на Дейве Батлере. Почему он звонил ей анонимно? И все же у Джудит не получалось избавиться от тяжелых мыслей: как все-таки грустно, что он живет совсем один, запертый в своем доме.

Джудит взяла голубой конверт, пальцем вскрыла его, достала письмо и принялась читать.

(обратно)

Глава 22

На следующее утро Джудит проснулась с головной болью. Она не собиралась так много пить прошлым вечером, но, взглянув на прикроватный столик и увидев на нем пустой хрустальный графин и рюмку, вспомнила, что именно это она и сделала.

Спустившись со второго этажа, она поняла, что есть только один способ прийти в себя. Около входной двери она скинула с себя сорочку и потянулась за накидкой, но стоило ей просунуть руки в рукава, как плечо пронзила острая вспышка боли.

«Бетт Дейвис была права, — подумала Джудит. — Старость — не для неженок».

Джудит вышла из дома и направилась к своему лодочному сараю. Трава намокла от росы, а от реки поднимался туман, но небо блестело яркой синевой, и Джудит с уверенностью могла сказать, что день будет по-весеннему прекрасным. Дойдя до сарая, она поняла, что Дейв Батлер прямо сейчас может следить за ней в бинокль из своего дома, но попыталась отогнать эту мысль. Зайдя внутрь, она повесила накидку на крючок и на мгновение замерла в темноте абсолютно голая. От холода по коже побежали мурашки. Она спустилась по скользким ступенькам, окунулась в шелковистые объятия воды и, поднырнув под ворота сарая, выплыла в реку.

Джудит поплыла против течения. Ей многое предстояло обдумать. Чувства кипели в ее груди от того, что она прочла вчера вечером в письме Мэттью. В каком-то смысле письмо превзошло даже самые страшные ее опасения: слова Мэттью были совершенно разумны. Он писал не слишком напористо, но и не слишком сдержанно. Он обращался к ней вежливо и почтительно. Мэттью объяснил, что отправил ей уже два письма, но хотел в последний раз попытаться связаться с ней, ведь, учитывая, как нынче работает почтовая служба, он не был уверен, что предыдущие письма дошли до нее.

Он объяснил, что хотя он наслаждался жизнью экспата в Шанхае, когда пришла пора уходить на пенсию, они с его прекрасной женой Салли решили, что должны вернуться домой на остров Уайт. А потом, когда Салли заболела и умерла, он долго горевал, и это был один из самых темных периодов его жизни. Мэттью писал, что любил Салли с самого дня их знакомства, и, отправившись в иной мир, она забрала с собой его сердце. Но все же после ее смерти прошло много времени, и когда он начал возвращаться к жизни в мире, где не было Салли, то понял, что потерял связь со своими друзьями из Великобритании, потому что так много времени провел за границей. Это не имело значения, пока Салли находилась рядом, но теперь он остался один. Поэтому Мэттью решил написать всем своим старым приятелям, о которых у него сохранились теплые воспоминания. Он, разумеется, понимал, что Джудит могла не вспоминать о нем все эти годы и не желала встречаться, и если это действительно так, то он хотел бы пожелать ей счастья и выразить надежду, что она живет полной и насыщенной жизнью.

«Разумеется, я живу насыщенной жизнью!» — раздраженно пробормотала Джудит себе под нос, когда закончила читать письмо. Но теперь, рассекая воду Темзы, она невольно снова и снова возвращалась к мысли о том, что могла бы впустить кого-то в свой дом. Разделить жизнь с этим человеком. «Нет, так не пойдет», — сказала она самой себе. Кого она обманывает? Ей нравилось жить в одиночестве — хотя на самом деле она живет в своем доме не одна, ведь кров с ней делит ее кот Дэниел. Джудит была убеждена, что кот — единственная компания, необходимая человеку.

Но было еще кое-что. Хотя Мэттью Картрайт в письме казался вдумчивым человеком, этот образ не вполне вязался с ее воспоминаниями об их общих школьных годах. Еще до того, как ее исключили из школы за организацию сидячей забастовки против особенно жестокого учителя, Мэттью встречался с милой девушкой по имени Элли. Элли полностью сменила свой стиль, когда у них зародились отношения. Она начала убирать волосы в прическу, хотя прежде носила их распущенными, и даже проколола уши. Да, точно, так все и было. Несмотря на все его красивые слова, Мэттью не был мужчиной, способным принимать других такими, какие они есть. Он хотел менять их. Улучшать их.

Джудит перестала грести. Пусть ей было приятно, что кто-то с нежностью вспоминает о ней, ее интуиция не ошиблась, когда она получила первое письмо. Она поступит как сумасшедшая, если позволит такому мужчине, как Мэттью Картрайт, вторгнуться в ее жизнь. Она счастлива. Чего еще она может желать?

Позволив течению унести ее обратно к дому, Джудит сосредоточилась на деле об убийстве Джеффри Лашингтона. Эта куда более стоящая тема для размышлений. Особенно сильно ей хотелось узнать, почему Дейв Батлер сказал им «проверить подотчетные средства», когда звонил во второй раз. Бекс и полицейские были уверены, что все подотчетные средства были правильно учтены в бухгалтерских книгах. Тогда что Дейв Батлер имел в виду? Вернувшись домой, Джудит поняла, что ей просто необходимо узнать, сумела ли Таника поговорить с Дейвом.

Таника не сразу ответила на звонок Джудит, что само по себе о многом говорило.

— Вы отправили офицера к Дейву Батлеру, но он не открыл дверь, — сказала Джудит, как только Таника подняла трубку.

— И вам доброе утро, Джудит.

— Я права?

— К сожалению, да, вы правы.

— Тогда почему бы вам не взломать дверь и не выволочь его наружу?

— Нам нельзя входить на частную территорию без разрешения владельца. Мы можем нарушить это правило, только если уверены, что жизнь человека находится в опасности или там совершается преступление. Но в этом случае нет доказательств ни того, ни другого.

— Вы пробивали Дейва Батлера по своим базам?

— Да, и проверка не показала ничего особенного. Его мать умерла, когда ему было пятнадцать. Его отец женился на американке, и они переехали в Даллас, штат Техас. Когда Дейву исполнилось восемнадцать, он вернулся в Марлоу и с тех пор он живет здесь. Его компания показывает неплохой оборот для организации с одним работником, на него никогда не заводили дел. И долгов, кстати, у него тоже нет. Насколько я могу судить, он обычный человек, хотя я взяла на себя смелость поговорить с его лечащим врачом в клинике Марлоу. Он сказал, что мистер Батлер страдал от ожирения с тех самых пор, как стал клиентом этой клиники. И если уж на то пошло, он еще сильнее потолстел, когда вернулся в Великобританию.

Таника замолчала, и Джудит услышала, как кто-то рядом с ней заговорил:

— Босс, мы кое-что наши.

— Минуточку, Джудит, — сказала Таника в трубку.

— Конечно, — отозвалась Джудит и прижала динамик к уху так близко, насколько это было возможно.

Она услышала, как один из членов команды Таники сказал, что криминалисты закончили обрабатывать письмо с угрозами, которое они нашли в запертом металлическом ящике в доме мистера Лашингтона. На письме обнаружили два набора отпечатков пальцев. Один из них, разумеется, принадлежал самому мистеру Лашингтону. А вот набор вторых отпечатков удивил. Они принадлежали Маркусу Персивалю.

Джудит не могла поверить своим ушам. Маркус Персиваль шантажировал Джеффри? Как такое вообще возможно?

В полицейском участке Мейденхеда Таника пребывала в не меньшем шоке. Но она также хотела убедиться, что Джудит пока не знает об открытии криминалистов. Старушка не должна сбежать с этой информацией прежде, чем Таника успеет сама допросить Маркуса Персиваля. Однако, снова поднеся телефон к уху, она поняла, что звонок оборвался.

Десять минут спустя Джудит на велосипеде подъехала к офису Маркуса Персиваля — как раз вовремя, потому что с другой стороны уже приближались Бекс и Сьюзи на ее фургончике.

— У нас не так много времени поговорить с ним до приезда полиции, — сказала Джудит.

— Вы не думаете, что… — начала было Бекс, но Сьюзи ее перебила.

— Нет, не думаем. Пойдемте. Это прорыв, которого мы ждали все это время. Джеффри явно замышлял что-то недоброе, и шантаж служит тому доказательством. А теперь мы можем лично поговорить с шантажистом, — добавила она и открыла дверь, пропуская подруг.

Сидя за рабочим столом, Маркус оторвал взгляд от документов и улыбнулся, когда Джудит, Сьюзи и Бекс подошли к нему, но его улыбка померкла, когда он увидел выражение их лиц.

— Дамы?.. — произнес он вместо приветствия.

— Вы шантажировали Джеффри Лашингтона! — выпалила Джудит.

Маркус выглядел так, словно ему отвесили оплеуху.

Он попытался взять себя в руки, встал и сказал:

— Почему бы вам не пройти в переговорную?

Маркус провел женщин в застекленный кабинет, где он разговаривал с Иэном Мэлони в прошлый их визит, но садиться не стал.

— О чем, бога ради, вы говорите? — спросил он, едва дверь закрылась за его спиной.

— Это вы шантажировали Джеффри, — повторила Джудит.

— Нет, не я.

— Значит, вы согласны с тем, что его шантажировали?

— Я этого не говорил.

— Вы не удивились, когда мы сообщили вам об этом, — заметила Сьюзи. — Не спросили, о каком шантаже идет речь.

Маркус не сразу нашелся что ответить.

— Позвольте мне рассказать, как, по моему мнению, все произошло, — сказала Джудит. — Мне всегда казалось, что тому, кто пытается кого-то отравить, сложнее всего заставить жертву проглотить яд. Особенно если вокруг свидетели, как было на встрече комитета. Однако отравитель знал, что Джеффри всегда пил на собраниях кофе. Вы могли бы добавить яд в его кофейную капсулу. Но в таком случае вы бы столкнулись с двумя проблемами, верно? Во-первых, как быть уверенным, что он выберет именно эту капсулу? Раз уж все капсулы хранятся в специальном диспенсере, можно отравить ту, что лежит на самом верху — но где гарантия, что Джеффри первым воспользуется кофемашиной? В конце концов, Дебби тоже не против сварить себе чашечку кофе перед встречей. А вам бы не хотелось убить не того человека. Это та еще головоломка. Но что, если в кофейной капсуле Джеффри не было яда? Что, если он сварил себе вполне безобидную чашку кофе, а затем, как вы были вынуждены признаться, вы предложили ему кубик сахара, пропитанный аконитом? Аконит растворился в его кофе вместе с сахаром, Джеффри сделал глоток и умер. Затем вы спрятали банку с сахаром. Я никогда не куплюсь на то, что невиновный человек просто так уберет ключевую улику с места преступления.

— Вы несете чушь, женщина! — брызжа слюной, рявкнул Маркус.

— А затем вы весьма ловко пустили следствие по ложному следу. Сохранить старую кофейную капсулу, которую Джеффри использовал во время предыдущего собрания, проще простого. В конце концов, отпечатки не портятся. И вы столь же легко могли добавить аконит в эту капсулу перед собранием. Затем в хаосе, который последовал после смерти Джеффри, вы схватили сахарницу и спрятали там, где, по вашему мнению, никто бы ее не нашел. Наконец вы подошли к кофемашине, вытащили обычную капсулу, которой воспользовался Джеффри, и подменили ее той, что содержала следы аконита, чтобы все выглядело так, словно именно этой капсулой его отравили.

Джудит взглянула на него с триумфом.

— Весьма ловкое убийство, как ни посмотри. Джеффри умер от отравления аконитом. Аконит был найден в его кофе и в кофейной капсуле. Но как я часто говорю моим подругам, когда пытаешься рассуждать о чем-то логически, важно помнить, что после не значит вследствие.

— Если честно, — сказала Сьюзи, — я никогда не слышала, чтобы вы так говорили.

— Нет-нет, она говорила, — возразила Бекс. — Она постоянно это говорит.

— Простите, я не всегда слушаю.

— Правда, я никогда не понимала, что это значит, — призналась Бекс. — До сих пор не понимаю, — добавила она специально для Маркуса.

— Заткнитесь! — плюнул он, и его тело задрожало от внезапного приступа ярости.

— Что, простите? — опешила Сьюзи.

— Если вы повторите то, что сейчас сказали, перед свидетелями вне этой комнаты, я вас засужу! Понятно вам? Я агент по недвижимости, мое имя — это все для меня. Если вы его очерните, я обдеру вас до последнего пенни! Я уничтожу вас в суде!

— Но это вы шантажировали Джеффри, потому что он обо всем догадался. Вы убили его прежде, чем он успел рассказать все полиции.

— Ладно, сейчас вам лучше слушать очень внимательно! Я не посылал ему письмо с угрозами.

— Тогда объясните, как на нем оказались ваши отпечатки, — сказала Джудит.

Маркус сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться.

— Я был тем, кому это письмо отправили.

— Повторите-ка! — попросила Сьюзи.

— Это меня шантажируют. Поэтому там повсюду мои отпечатки.

(обратно)

Глава 23

Бекс опомнилась первой.

— Почему вас шантажируют?

— Понятия не имею, — напряженно ответил Маркус. — «Немедленно прекрати, или я раскрою всем твой секрет». Что это вообще значит? Можете проверить мою подноготную. Заставьте полицию это сделать. Я все время работаю, и больше ничего. Семь дней в неделю. И я не шутил, когда сказал, что моя репутация для меня — все. Ни один агент по недвижимости не продержится на плаву так долго, как держусь я, если будет заниматься мутными делишками. Мне кажется, что человек, который отправил мне это письмо, просто перепутал меня с кем-то другим.

— Вы правда так считаете? — скептично спросила Джудит.

— Кто-то затеял что-то нехорошее — наверняка так и есть. И за этим чем-то, по мнению некого третьего лица, стою я, хотя это не так. Почему, по-вашему, я вообще принес письмо Джеффри? Я не знал, что еще с ним делать. Если честно, оно меня напугало. Я не решился пойти в полицию. А Джеффри — стреляный воробей, и ему я доверяю полностью. Я хотел спросить у него совета. Но ничего хорошего из этого не вышло.

— Почему?

— Он настоял на том, чтобы оставить себе это чертово письмо. Он сказал, что ему надо подумать, и на это время мне лучше оставить письмо на хранение в его ящике с документами. По его словам, письмо можно будет использовать как улику в суде, и для всех будет лучше, если он сохранит письмо у себя, выступая в качестве независимого посредника, который не связан ни с одной из сторон. К тому же в городе его уважают. И это было так типично для Джеффри. Он всегда, черт возьми, поступал правильно. Я понял, что мне не стоило показывать ему письмо. Он в любом случае захотел бы оставить его себе, и я должен был это знать.

— Это вы вломились в его дом, — внезапно догадалась Джудит.

Маркусу хватило такта изобразить смущение.

— Я не собирался этого делать, — тихо произнес он.

— Что значит «не собирались»? — спросила Сьюзи. — Хотите сказать, дверь случайно упала вам в руки, когда вы ее взломали?

— Именно это я и хочу сказать. Я не собирался ничего взламывать. Я использовал запасной ключ, чтобы попасть в дом Джеффри.

— Ах, — понимающе кивнула Джудит. — Это объясняет, почему засовы сверху и снизу двери были сломаны, но замок остался цел.

— Джеффри всю жизнь хранил ключ от задней двери в скворечнике, который висит рядом с его садовым сараем. Это часто его выручало. Например, во время крупных мероприятий. Джеффри порой забывал что-то важное дома, но мэр города не может незаметно ускользнуть из толпы гостей, поэтому он посылал к себе домой кого-то из нас. После его смерти я запаниковал, что полиция найдет письмо. Я знал, что на нем мои отпечатки, и полицейские наверняка решат, что это я угрожал Джеффри, хотя это вовсе не так.

— Именно поэтому вы подошли поговорить с нами на улице в первую нашу встречу? — предположила Джудит. — Вы пытались выяснить, нашли ли полицейские это письмо или нет.

— Если хотите знать, я сильно волновался.

— Вы хорошо это скрыли.

— Почему мы должны вам верить? — спросила Сьюзи.

— Я же помогаю вам в расследовании, разве нет?

— Вы рассказываете что-то, только когда больше не можете это скрывать. Если бы вы действительно пытались помочь, то рассказали бы обо всем гораздо раньше.

— Вы правы, лучше с самого начала говорить правду. Но я так переживал из-за этого письма. У меня в кармане как будто лежала бомба замедленного действия. Что случится, если письмо найдут? Но потом я понял, что это моя собственность. Ничто не мешало мне вернуть письмо себе. Тем более что я знал, где Джеффри хранит запасной ключ от своего дома. Это даже нельзя было назвать взломом с проникновением. Я просто вошел бы внутрь и забрал письмо.

— Поэтому вы оделись в черное и напялили на себя шапку, — хмыкнула Сьюзи.

— Я не хотел, чтобы меня узнали. Сад Джеффри видно из других домов. Я решил, что так окажу полиции услугу. Я был обязан забрать письмо из его дома, чтобы полицейские не нашли его и не потратили время на бессмысленное расследование, которое завело бы их в тупик.

— Очень сознательно с вашей стороны, — язвительно отметила Джудит.

— Понимаю, вы мне не верите, но я говорю как есть.

— Так что же произошло?

— На самом деле все пошло не так с самого начала, — сказал Маркус и провел рукой по волосам, вспоминая ужас того дня. — Я достал ключ, отпер замок, как обычно, но вдруг понял, что все равно не могу открыть дверь. Она старая, а в последнее время часто шли дожди, поэтому я решил, что древесина немного разбухла и застряла в дверной раме. Вот я и навалился на нее изо всех сил. Она не поддалась. Это было так странно. Я видел, что замок открыт, впечатался в дверь плечом и наконец распахнул ее. Только тогда я заметил, что кто-то установил новые засовы сверху и снизу двери. Это до чертиков меня напугало, клянусь вам. Я ведь не хотел оставлять никаких следов, а в итоге разворотил дверную раму. Но потом все стало еще хуже, гораздо хуже. Когда я вошел в дом, заорала чертова сигнализация. Я не понимал, что происходит, ведь у Джеффри не было сигнализации. Он всегда говорил, что, кроме книг, у него нет ничего, что привлекло бы внимание вора. Но кто станет красть книги?

Маркус перевел дыхание, а затем продолжил:

— И вот я в слепой панике решил, что быстро заберу свое письмо из коробки и убегу, но тогда меня и настигла новая беда. Серьезно, — уныло вздохнул он, — я никому не рекомендую заниматься воровством, это ужасно страшно. Когда я добрался до ящика с документами, он оказался закрыт. Джеффри ни разу в жизни не переживал за свою безопасность, а теперь на его дверях внезапно появились новые засовы, в доме установили сигнализацию, а ящик с документами был заперт на ключ, хотя я прекрасно видел, что Джеффри не запирал его после того, как положил туда мое письмо. И если до этого момента я бы еще смог объяснить свои поступки полицейским, поймай они меня, хотя и выглядел бы при этом очень глупо, то мои последующие действия стали большой ошибкой. Я плохо соображал в тот момент. Из-за этой чертовой сигнализации я запаниковал.

— Вы попытались взломать ящик, — кивнула Джудит.

— На рабочем столе у Джеффри лежал нож для писем. Очень острый. В общем, я решил, что смогу использовать этот нож как рычаг, чтобы сломать замок. Я попытался сделать это, но чертова жестянка не поддалась. И с каждой уходящей секундой я паниковал все больше и больше. Кажется, прошло всего десять секунд, но сирена не переставала выть, и я больше не мог вынести это напряжение. Я просто бросил нож и сбежал. Вот вам пикантная история о том, как я вломился в дом Джеффри.

— А что насчет сахарницы? — спросила Джудит, словно незамужняя тетушка, которая в любом поступке своего племянника найдет повод для осуждения.

Маркус стыдливо уставился себе под ноги.

— Вы правы, — признался он, — это я поставил ее в шкаф для документов.

— Я знала!

— Но только из-за того, что там повсюду были мои отпечатки — это ведь я предложил Джеффри сахар. Когда он выпил свой кофе и упал, я сразу понял, что его убило содержимое чашки. И я не хотел, чтобы кто-то слишком внимательно присматривался ко мне. Поэтому в хаосе, разразившемся после его смерти, я спрятал сахарницу со своими отпечатками в надежде, что никто не станет ее искать. Знаю, это выглядит подозрительно, но, как я уже говорил, разве я стал бы прятать банку так плохо, если бы действительно был виновен в убийстве? Вы должны мне поверить!

— Без шансов, — отрезала Сьюзи. — С чего нам верить человеку, который прячет ключевые улики в шкафу, пока на полу лежит мертвый мужчина, лжет следствию во время допроса, а потом вламывается в дом к мертвому товарищу, чтобы забрать его собственность?

— Но это не его собственность, а моя. Однако я признаю, мои поступки выставляют меня не в очень выгодном свете, — уступил Маркус.

— И не стоит забывать о письме с угрозами, — добавила Джудит. — Вы признались, что письмо предназначалось вам. Да, вы можете сколько угодно открещиваться от него, но вы явно затеяли что-то плохое. И кто-то об этом знает. И этот человек хочет, чтобы вы знали, что он знает.

— Но я не знаю, почему мне прислали это письмо, — умоляюще произнес Маркус, и Джудит впервые уловила в его голосе отчаянье — даже, возможно, уязвимость, — которого не замечала прежде. — Это ошибка, это должна быть ошибка.

— Но это связано со смертью Джеффри.

— Мне кажется, это не так.

— Но это же нелогично. Если вы не знаете, почему это письмо было отправлено вам, то как вы можете утверждать, что оно не связано со смертью Джеффри?

— Потому что… — Маркус сделал глубокий вдох, прежде чем продолжить. — Я получил еще одно письмо после смерти Джеффри.

Маркус подошел к маленькому сейфу, который стоял на полке с документами. Он ввел код на электронном замке, дождался, когда в уголке вспыхнет зеленый сигнал, и открыл дверцу. Сунув руку внутрь, он вытащил коричневый конверт и передал его Джудит.

— Вам не стоит его касаться, — предупредила Бекс.

— Ну вот, — пожала плечами та, открыв конверт, — уже поздно, к тому же у Таники в базе есть мои отпечатки. Она сможет их исключить. Так что у нас тут?

Джудит выудила из конверта сложенный вдвое лист бумаги формата А4 и развернула его. Сообщение снова было составлено из букв, вырезанных из разных газет и журналов. На этот раз оно гласило:

Я СКАЗАЛ ТЕБЕ ПРЕКРАТИТЬ, ИНАЧЕ ПОЖАЛЕЕШЬ…

— Могу я взглянуть? — спросила Сьюзи.

— Зачем?

Джудит продемонстрировала Сьюзи письмо.

— Просто мне показалось, что я узнала шрифт, которым написана буква «Т». Седьмая в слове «прекратить».

Сьюзи указала на широкую букву темно-бордового цвета с засечками. Она несколько секунд разглядывала ее, затем расстроенно покачала головой.

— Нет, может, я ошиблась. Но узнавать шрифты — это сумасшествие, не так ли?

— Должен признаться, — сказал Маркус, — оба этих письма меня сильно напугали. Я понятия не имею, о чем тут говорится. Это какой-то газлайтинг или что-то вроде того. Ничего из того, что я делаю, не надо прекращать!

Искренность слышалась в каждом слове Маркуса, но Джудит больше ему не доверяла, хотя бы потому что в начале их встречи она увидела, как на мгновение в нем вспыхнула злость. Да, он быстро сумел взять себя в руки, но она знала, что Маркус — вовсе не тот очаровательный бизнесмен, каким его все считали. Внутри него пылала ярость. Джудит ни капли не сомневалась, что он способен совершить убийство. И Сьюзи была права: он с самого начала лгал им практически обо всем. К тому же Джудит подозревала, что Маркус прекрасно знает, почему его шантажируют, но все равно продолжает их обманывать. Как же вывести его на чистую воду?

(обратно)

Глава 24

После того как Джудит и ее подруги передали второе письмо с угрозами Танике, а Маркус дополнил свои показания признанием, что это он вломился в дом к Джеффри, дело опять зашло в тупик. Это стало особенно заметно, когда Таника сообщила Джудит, что единственные отпечатки, которые им удалось снять с нового письма, принадлежали Маркусу и самой Джудит. К тому же как бы сильно полицейские ни старались, им не удалось найти доказательств причастности Маркуса к каким-то гнусным делишкам. Что, если он говорил правду и письма были отправлены ему по ошибке?

Джудит чувствовала себя ужасно разочарованной. Улики, которые им удалось собрать, были слишком разрозненными — каждое новое открытие давалось им с большим трудом и еще сильнее запутывало обстоятельства смерти Джеффри. Если предположить, что Маркус продолжал им лгать — что вполне вероятно, — кто шантажировал его и почему? И кто, если не София, звонил Алеку Миллеру, чтобы попросить того не приходить на собрание? Кем был тот светловолосый мужчина на кухне в вечер смерти Джеффри? И как с Джеффри связан Дейв Батлер? Что заставило его совершать эти загадочные звонки и почему он все еще отказывался выходить из дома?

В то же время Бекс поняла, что с нее хватит. Она решила последовать совету подруг и выдавить свекровь из своего дома. Так и появилась «Операция “Мэриан”», хотя Бекс, конечно же, никогда не произносила этих слов вслух и никому не говорила, что мысленно называет свою миссию именно так. Поначалу ее план заключался в том, чтобы попытаться сделать жизнь свекрови чуть менее комфортной. Но к величайшему удивлению Бекс, как бы она ни старалась, Мэриан, казалось, инстинктивно находила способы выкрутиться из неудобных ситуаций или обращать их себе на пользу.

Бекс понизила температуру на термостате в гостевой комнате, и Мэриан объявила, насколько лучше она стала высыпаться. Бекс подговорила Сэма устроить вечеринку с пиццей, потому что знала, что та обязательно выйдет из-под контроля. Но Мэриан угостила Сэма и его друзей коктейлями с джином, присоединилась к их соревнованию по танцам на игровой приставке, а затем встала на сторону мальчишек, когда Бекс, все больше выходя из себя, попросила их не шуметь после полуночи.

Все попытки Бекс избавиться от свекрови провалились. Наконец она объявила, что они с Колином и детьми планируют отправиться в большую поездку по Европе, так что Мэриан пора съезжать. Мэриан была сбита с толку. Разве Бекс не знает, как часто грабят дома, хозяева которых уехали в отпуск? Меньшее, что она может сделать для Бекс, — это пожить у нее дома, пока они с семьей путешествуют. Более того, в знак благодарности за гостеприимство Мэриан и пенни с них не возьмет за свои услуги.

Затем Бекс заявила, что, к ее большому сожалению, им придется полностью отремонтировать дом. Тогда Мэриан позвонила Бекс из отдела краски в строительном магазине и спросила, какой цвет ей стоит взять. Когда ее блеф раскусили, Бекс не смогла ответить уверенно, и следующие три дня Мэриан передразнивала перед Колином ее желание отремонтировать дом, не определившись с цветовой палитрой. Сначала Колина сбила с толку новость, что дома будет устроен ремонт, а затем — что ремонта все-таки не будет. С другой стороны, в этом не было ничего нового, ведь он не меньше удивился, когда узнал, что вся семья едет в отпуск.

Ситуация достигла апогея, когда Бекс, набирая себе чудесную горячую ванну, поймала себя на том, что лениво размышляет, не заткнуть ли ей чем-нибудь слив, чтобы затопить дом и под этим предлогом наконец вышвырнуть Мэриан вон.

Из-за своих неудачных попыток выгнать Мэриан из дома Бекс, вместо того чтобы проводить меньше времени в полицейском участке Мейденхеда, стала задерживаться там гораздо дольше.

— Она в участке, — сказала Сьюзи Джудит, когда они в очередной раз застали в коттедже священника Мэриан, а не Бекс. — Это сумасшествие. Представьте, каково это — постоянно пропадать в полиции, а не быть дома. Мы должны ей помочь.

— Согласна. Но есть только один способ остановить ее походы в полицию. Мы должны как можно быстрее выяснить, что Дейв Батлер имел в виду, когда сказал «следуйте за деньгами» и «проверьте подотчетные средства».

— Но как? Бекс и полицейские неделями исследовали документы и ничего не нашли.

— Значит, надо закатать рукава и работать еще усерднее.

Когда Бекс вошла в полицейский участок на следующий день, она увидела, что Джудит и Сьюзи уже сидят в архиве, по уши зарывшись в старые протоколы, бухгалтерские книги и горы квитанций.

— Что вы тут делаете? — спросила Бекс.

— Начинаем расследование, — отвела Сьюзи.

— Что вы имеете в виду?

— Мы собираемся выяснить, что значит «следуйте за деньгами», чтобы вы смогли наконец вернуться домой и разобраться со своей свекровью.

— Это очень мило с вашей стороны, но я уже пыталась, и она непобедима. Я никогда от нее не избавлюсь.

— Что ж, это мы посмотрим, — сказала Джудит. — Но сперва давайте разберемся с этим загадочным «следуйте за деньгами». Что вам удалось узнать?

— Пока ничего нового. Я продолжаю рыться в счетах, но все суммы сходятся, каждый пенни учтен в бухгалтерских книгах. Единственное, что я нашла с тех пор, как мы с вами разговаривали в последний раз, — это стопка писем от нашего загадочного Дейва Батлера.

— Каких писем? — спросила Джудит.

— Это не совсем «зеленые чернила», но из них можно понять, что он весьма зол на членов комитета. В основном он жалуется, когда не соблюдаются установленные процедуры, — он ярый приверженец правил. Например, он следит за тем, чтобы уведомления приходили в установленный срок перед принятием решения, и тому подобными мелочами.

— Он когда-нибудь обвинял городской совет в растрате?

— Ни разу, что показалось мне довольно странным. Стоит им хоть на шаг отойти от установленного порядка, он отправляет письмо с жалобой, но он никогда не обвинял их в ненадлежащем обращении с деньгами.

— Тогда почему он внезапно звонит нам и просит просмотреть записи совета по подотчетным средствам?

Бекс вздохнула.

— Понятия не имею, — признала она.

— И вы не нашли совсем ничего подозрительного в отчетах? — спросила Сьюзи.

— Я просмотрела каждую квитанцию за последние семь лет. А их тысячи. Но если сложить их для каждого налогового периода, вы получите ту сумму, что указана в бухгалтерских отчетах. Пожалуй, единственное, что может показаться подозрительным, — это тот факт, что общая сумма подотчетных средств, снимаемых каждый год, в последние три года была немного больше, чем в предыдущие семь лет.

— Значит, с недавних пор они стали тратить больше? — уточнила Джудит.

— Да, но отчеты все равно сходятся. Просто сумма стала больше.

— На сколько?

— Навскидку, примерно на две тысячи фунтов. В предыдущие годы траты составляли примерно девять тысяч фунтов, а в последние три года — одиннадцать тысяч.

— Больше, но ненамного, — сказала Сьюзи.

— Не соглашусь с вами, — возразила Джудит. — Получается, траты выросли чуть меньше чем на двадцать три процента, если сравнивать с предыдущими годами. Вы проверяли квитанции за это время?

— Разумеется, — ответила Бекс и подошла к стопке коробок, сложенных в углу комнаты. — Они все здесь.

— Думаю, мы должны проверить их заново.

Несколько часов спустя из-за двери показалась голова Таники. Она услышала, что три подруги приехали в участок, и захотела узнать, как у них идут дела. Она была потрясена, увидев, что каждый дюйм на рабочем столе — а также на полках и на полу — был завален квитанциями. Тысячи и тысячи квитанций лежали ровными рядами.

— Не открывайте дверь! — сказала Джудит.

— Нам запретили шевелиться полчаса назад, — пожаловалась Сьюзи, которую вместе с Бекс сослали в угол комнаты на крохотный клочок ковра, не занятый бумагами.

Джудит осторожно прошла между квитанциями, наклонилась, чтобы взглянуть на каждую в отдельности, а затем пошла в другой конец комнаты, чтобы изучить квитанции там.

— Что тут происходит? — удивленно спросила Таника.

— Мы не знаем, — ответила Сьюзи.

— Это не так, — возразила Бекс. — Джудит объясняла нам, что делает.

— Так что же она делает?

— Я не совсем ее поняла, — призналась Бекс.

— Ясно… — протянула Таника. — Оставлю вас пока что.

Когда она начала закрывать дверь, Джудит, так и не взглянув на нее, крикнула:

— Только не устраивайте сквозняк!

Сьюзи и Бекс переглянулись. Сколько им еще ждать в углу? Оказалось, не так уж и долго.

— Семь фунтов и семьдесят семь пенсов, — ни с того ни с сего сказала Джудит.

— Что это? — спросила Бекс.

— Это очень странное число, — ответила Джудит и подняла одну из квитанций. — Во всех смыслах. Что может стоить семь фунтов и семьдесят семь пенсов?

— Что-то, что стоит семь фунтов и семьдесят семь пенсов, — сказала Сьюзи.

— Ох! — выдохнула Джудит, проигнорировав ее слова, и начала пробираться в другой угол комнаты.

— Что там? — спросила Бекс.

— Я знаю, почему мне запомнилось это число. — Джудит опустилась на колени и начала просматривать сотни квитанций, лежащих на полу перед ней. — Я знаю, что ты здесь, ну же, где ты? — пробормотала она. — Нашла! — Она потянулась и подняла еще одну квитанцию, чтобы сравнить с той, что держала в руке. — Как интересно! Эти квитанции датированы разными месяцами, но в них указана одна и та же сумма. Семь фунтов и семьдесят семь пенсов.

— Что это значит?

— Дейв Батлер сказал, что мы должны проверить подотчетные средства, а Бекс говорит, что все траты учтены. Может получиться так, что они оба правы. Кто-то брал наличные деньги — около двух тысяч в год в течение нескольких последних лет, — а затем подделывал кучу квитанций, чтобы все выглядело так, словно все траты сходятся. И если бы я подделывала квитанции на общую сумму в две тысячи долларов, мне бы быстро наскучило придумывать числа, и, вероятно, я бы просто держала палец на одной клавише. Так у нас и появились квитанции на семь фунтов и семьдесят семь пенсов.

— По мне, это кажется притянутым за уши, — сказала Сьюзи.

— Но сумма на квитанции привлекла мое внимание, потому что я уже видела точно такое же число раньше. — Джудит подняла вторую квитанцию с пола. — Семь фунтов и семьдесят семь пенсов потрачено в «Хозяйственном магазина Ханта» на Стейшн-роуд.

— В «Магазине Ханта»? — переспросила Сьюзи.

— Да, в «Магазине Ханта». Это имеет какое-то значение?

— Какая дата стоит наквитанции?

— Октябрь прошлого года.

— Это невозможно, — сказала Сьюзи, пересекла комнату и забрала обе квитанции у Джудит.

— Осторожно, смотрите, куда ступаете, — сказала Бекс, но и Сьюзи, и Джудит пропустили ее слова мимо ушей.

— Почему это невозможно? — спросила Джудит у подруги.

— Этот магазин закрылся прошлым летом, — ответила Сьюзи. — Как же так вышло, что он все еще выписывал квитанции в октябре?

— Святые небеса! — ахнула Джудит. — Значит, я права? Так казнокрад отмывал деньги? Он подделывал квитанции, чтобы брать подотчетные средства?

— Но кто подал эту квитанцию? — спросила Бекс и пошла к подругам, уже почти не обращая внимания на квитанции, которые разлетались в стороны от ее шагов.

Джудит посмотрела на квитанции, которые держала в руках.

— На обеих указано одно и то же имя, — сказала она. — И я могла бы назвать вам его, но сомневаюсь, что вы поверите.

(обратно)

Глава 25

Подруги потратили весь день на то, чтобы выяснить, как действовал казнокрад; собрав все улики, они выдвинулись обратно в Марлоу и громко постучались в дверь преступника.

Несколько секунд спустя им открыла Дебби Белл.

— Вы крали деньги у совета! — с порога заявила Джудит.

— Что, простите? — опешила Дебби.

— Вы можете сколько угодно изображать невинность, но мы все узнали, — добавила Джудит и протиснулась мимо Дебби в дом. Сьюзи вошла за ней следом.

— Что вы делаете?! — воскликнула Дебби с нарастающей паникой.

— Можно войти? — слегка запоздало спросила Бекс, так и оставшись стоять снаружи.

Ничего не ответив, Дебби прошла на кухню, куда направились Джудит и Сьюзи. Бекс зашла в комнату последней и увидела, как Сьюзи раскладывает на столе квитанции из «Хозяйственного магазина Ханта», которые они собирали весь день.

— Вы допустили всего одну ошибку, — сказала Джудит. — Вы продолжили подделывать квитанции из «Хозяйственного магазина Ханта» после того, как он закрылся.

Лицо Дебби побелело от страха.

— Как?.. — вот и все, что она сумела выдавить.

— Только три квитанции были выписаны после его закрытия, — сказала Сьюзи, протягивая Дебби нужные листы бумаги. — Подозреваю, вы не слышали о том, что он прекратил торговлю в конце лета, и продолжали подделывать выписки оттуда.

Взгляд Дебби метнулся от женщин к квитанциям, а затем обратно. Ответить ей было нечего.

— Но эти квитанции и правда выглядят как настоящие, — с уважением признала Сьюзи, выбрав одну. — Впрочем, подозреваю, не так уж и сложно подделать квитанции теперь, когда у каждого дома есть компьютер.

— Но было довольно дерзко с вашей стороны оставить свое имя на всех этих квитанциях, — сказала Джудит. — Даже немного безрассудно. С другой стороны, раз уж вы бухгалтер и человек, которому доверяют заказывать и хранить уточек для регаты и костюмы для забега Санта-Клаусов, ваши коллеги считают вас очень благонадежной. И, поспешу добавить, весьма напрасно.

— Это на оплату приемов в частных клиниках! — выпалила Дебби. — Вы правы. Я присвоила себе немного подотчетных средств городского совета. Я не хотела, чтобы так вышло, да и сумма не такая большая. Она точно несоизмерима с городским бюджетом, который исчисляется миллионами. Да, я использовала «Хозяйственный магазин Ханта» и несколько других в качестве прикрытия. Вы не представляете, в каком шоке я была, когда узнала, что он закрылся. Это отрезвило меня, и я поклялась перестать брать деньги. Но вы наверняка не поверите. Как и в то, ради чего я вообще начала воровать.

— Тогда почему бы вам не рассказать нам все как есть? — предложила Сьюзи.

— Хорошо, — согласилась Дебби. — В прошлую нашу встречу я рассказала вам, как Джеффри помог мне, когда у меня возникли проблемы со здоровьем, но умолчала, какие именно это были проблемы. Их, в общем-то, даже нельзя назвать проблемами. Мне исполнилось сорок пять, мой мозг наполнился туманом, а моя жизнь распадалась на части. Я не знала, что происходит.

— Ах! — выдохнула Джудит, начиная понимать, в чем дело.

— И не говорите, — покачала головой Сьюзи, выражая солидарность.

— Я забывала рабочие вопросы. Не могла вспомнить целые разговоры. Я думала, что схожу с ума.

— Когда у меня только началась менопауза, — сказала Бекс, — я иногда заводила разговор о чем-то, а всего через пару секунд забывала его тему, и мне приходилось спрашивать у человека, с которым я общалась, о чем мы говорили.

— С вами это до сих пор иногда случается, — сообщила подруге Джудит.

Дебби расслабилась, решив, что слушатели на ее стороне — что было вовсе не так, хотя это не значило, что Джудит и ее подруги не сочувствовали Дебби.

— А еще у меня начались совершенно ужасные приливы жара, — добавила она.

— Да, черт возьми, — закивала Джудит. — Рано с утра, и поздно вечером, и в любое время дня. Я могла сидеть в кресле и бездельничать, а затем внезапно начинала потеть как ломовая лошадь. Я быстро поняла, что неплохо всегда носить с собой в сумочке китайский веер, — доброжелательно добавила она.

— Это влияло на мою работу, — продолжила Дебби. — Чтобы выполнять свои обязанности, мне нужно держать в уме большое количество чисел. Запоминать их. Когда я попыталась поговорить об этом с начальником, он велел мне побыстрее разобраться с моими проблемами.

— Вы говорите о Поле де Кастро?

Дебби кивнула.

— Я не знала, что делать. Я сходила с ума, не спала ночами — не только из-за проклятой менопаузы, но и потому что ужасно переживала. А после бессонных ночей я была так разбита на работе, что мне выписали формальное предупреждение.

— Это несправедливо! — возмутилась Бекс.

— Что я могла поделать? Найти другую работу? Это было невозможно — точно не в моем состоянии. Представьте, какие рекомендации я бы получила.

— Когда это произошло? — спросила Джудит.

— Три года назад. Меня мучила совесть, когда Джеффри предложил свою помощь. Я не хотела рассказывать ему, в чем проблема на самом деле, когда он возил меня в больницу на приемы к врачу. Эта больница специализируется на лечении рака, и я понимала, что Джеффри сложит два и два и получит пять. Я была совершенно разбита, поэтому он вполне мог решить, что у меня рак. Я была рассеяна, подавлена, сбита с толку. А он никогда не лез с вопросами. Я точно знала, что он не станет вмешиваться в мои личные дела. Для него все было просто: мне требовалась помощь, чтобы добираться до больницы, — он отложил все свои дела, чтобы поработать для меня таксистом, а все остальное его не касалось. Он и вправду был джентльменом.

Дебби замолчала, погрузившись в воспоминания о своем друге, а Джудит, Сьюзи и Бекс обеспокоенно переглянулись. В словах Дебби слышалась такая искренняя нежность, что сложно было представить, будто она могла убить Джеффри.

— А теперь расскажите о том, как начали красть деньги городского совета, — поторопила Сьюзи.

— Да, разумеется, — кивнула Дебби. — Я знала, что должна что-то предпринять, но не понимала, что именно. Я говорила с моим терапевтом, но он не проявлял ко мне ни капли сочувствия. Каждый раз, когда я пыталась получить медицинскую помощь по страховке, ничего не выходило. Я попала в список ожидания, но, когда связалась с больницей спустя много дней после того, как меня должны были принять, оказалось, что произошла путаница и меня вообще не внесли ни в какой список. Тогда у меня кончилось терпение. Видите ли, изучая этот вопрос в интернете, я узнала, что бывают и другие здравоохранительные учреждения. Там вас лечат быстро и дают наилучшие рекомендации. Там повсюду яркие лампочки, новейшее оборудование, а в приемной бесплатно наливают кофе, пока вы ждете своей очереди.

— Вы обратились в частную клинику, — догадалась Джудит.

— Вы просто заходите на сайт, записываетесь на прием, выбираете нужный пакет услуг, а они берут на себя все остальное. Не поймите меня неправильно, я знаю, что так быть не должно и частные клиники предлагают точно такие же услуги, что и государственные больницы, когда у них достаточно средств. Но это предложение казалось таким заманчивым. Мне всего-то требовалось заполнить форму, чтобы мгновенно улучшить свою жизнь.

— Но все не так просто, правда? — подсказала Джудит. — Вам также требуется оплачивать их счета.

— Я никогда раньше не делала ничего предосудительного, вы должны мне поверить. Я не преступница. Меня тошнит от одной мысли об этом. Но я не знала, что еще предпринять. Полный пакет услуг от частного специалиста стоил примерно две тысячи фунтов, у меня не было таких денег. Жизнь такая дорогая, а я всегда зарабатывала меньше, чем должна была бы. Если честно, мне кажется, я немного обезумела. Решение всех моих проблем находилось прямо передо мной, я знала, как помочь своему здоровью, но не могла позволить себе этого. Тогда я и придумала подделать несколько квитанций и провести их через бухгалтерию. В конце концов, готовить отчеты для бухгалтеров городского совета — моя обязанность. Я подумала, что, если сумма всех квитанций сойдется с суммой, взятой в подотчет, никто не станет задавать вопросов. И, если честно, превышение бюджета на две тысячи фунтов казалось скорее ошибкой в округлении. Не поймите меня неправильно, для меня это большие деньги — эта сумма позволила мне поправить здоровье, — но на уровне городского совета она едва ли привлекает внимание. Я знаю, что поступила неправильно, но подумайте, под каким давлением я находилась. Я сделала это только ради здоровья. Это была безвыходная ситуация.

— Это не совсем правда, — возразила Бекс. — Да, вам понадобились деньги, чтобы оплатить обследование три года назад, но с тех пор вы продолжали каждый год присваивать себе по две тысячи фунтов. На что вы теперь тратите эти деньги?

Взгляд Дебби метнулся к полкам с фарфоровыми статуэтками, и подруги сразу поняли, что это значит.

— Быть не может! — ахнула Бекс.

— Я ошиб… — Дебби замялась. — В моей жизни было много трудностей. А мне всегда нравились фигурки «Льядро». Когда три года назад бухгалтерские отчеты одобрили без лишних вопросов и я поняла, что мне все сошло с рук, я пообещала себе больше ни копейки не брать у совета. Но мне все еще нужны были деньги, чтобы платить за заместительную гормональную терапию, даже если обследования и анализы больше не требовались. Поэтому я снова взяла из кассы такую же сумму.

— Это воровство, — сказала Сьюзи.

— А убийство — это убийство, как его ни назови, — добавила Джудит.

Глаза Дебби широко распахнулись.

— Я так понимаю, Джеффри догадался? — продолжила Джудит. — Если мы что и узнали о Джеффри, так это то, что он был благородным до невозможности. Он бы не обрадовался, обнаружив, что вы крадете деньги у совета.

— Согласна, он бы пошел в полицию. Но он этого не сделал, верно? Это доказывает, что он так ничего и не узнал. Проверьте полицейские записи, он ничего им не рассказывал. А как иначе, ведь он даже не догадывался, что у совета крадут деньги!

— Или, быть может, он умер прежде, чем успел кому-то рассказать? И давайте не будем забывать, что на отравленной кофейной капсуле были найдены два набора отпечатков пальцев. Его. И ваши. Все потому, что он узнал о вашем преступлении! Вот почему вы пошли в сад Софии, нарвали аконита, измельчили его и подсыпали в кофейную капсулу, а потом убедились, что Джеффри выберет именно ее!

— Нет! Вы должны мне поверить!

Дебби выглядела очень расстроенной, и Джудит подумала, что почти верит в ее невиновность. Почти.

У Сьюзи зазвонил телефон.

— Простите, — сказала она, выудила его из кармана, а затем, увидев, кто звонит, добавила: — Я должна ответить.

Несколько секунд Сьюзи слушала своего собеседника и наконец произнесла:

— Как раз вовремя, мы только что о нем говорили. Спасибо, будем на месте через пять минут. — Повесив трубку, она повернулась к подругам: — Это была Элисон Грин, она живет через два дома от нашего знакомого затворника, Дейва Батлера. Она сказала, что только что к его дому подъехал фургон доставки из супермаркета, и входная дверь Дейва открыта.

Джудит и ее подруги едва успели сказать Дебби, что ей придется во всем признаться полиции, как уже выбежали из дома, залезли в фургончик Сьюзи и на всех парах понеслись по улицам Марлоу к дому Дейва.

Сьюзи припарковалась за фургоном доставки, который стоял на подъездной дорожке.

— Итак, какой у нас план? — спросила Бекс.

— По мне, так это работа для вас, — ответила Джудит. — Потому что все мы знаем: если кому и удастся заболтать доставщика, так это вам. Ну же. Пойдите и своим обаянием проложите нам путь в дом Дейва. Потом сможете впустить нас изнутри. Как Робин Гуд, который впустил членов лесного братства в Ноттингемский замок.

Бекс уже собиралась отказаться, но вдруг поняла, что ее приводит в восторг мысль о том, чтобы обманом пробраться в дом Дейва.

— Здравствуйте! — несколько мгновений спустя поздоровалась она с джентльменом в возрасте, который перетаскивал пакеты с покупками из фургона в дом. — Я пришла навестить Дейва. Могу я вам помочь?

— Спасибо, — поблагодарил мужчина и позволил Бекс взять один пакет из красного пластикового ящика, стоявшего у его ног.

Бекс увидела, что одноразовый пакет в ее руках был до отказа забит картошкой фри для приготовления в духовке, мясными пирогами, жирными пудингами, шоколадными батончиками и сладостями. Быстро взглянув на остальные пакеты, она поняла, что там полно таких же вредных продуктов: сладкие хлопья, газировка и тому подобное. Стараясь скрыть нахлынувший на нее ужас, Бекс со своим пакетом вошла в коридор. Дом изнутри шокировал ее еще больше.

Сначала она ощутила запах. Воздух тут был сырым и гнилостным, словно рядом что-то разлагалось. Но если вонь стояла ужасная, то вид немытой посуды в раковине и объедков в магазинных обертках расстроил ее еще больше. Натянуто улыбнувшись — что позволило ей дышать через рот, — Бекс поставила свой пакет с покупками рядом с другими. Доставщик поблагодарил ее, сказал, что на этом он закончил, пожелал Бекс хорошего дня и позволил ей проводить его к выходу.

Бекс закрыла входную дверь и ощутила, как по спине пробежал холодок. Ей удалось пробраться в дом Дейва; он совершенно точно находился в одной из соседних комнат, но не знал, что у него гость. Паникуя все больше, она задумалась, можно ли считать ее поступок нарушением закона?

«Нет, нельзя, — быстро сказала она самой себе. — Я вошла в открытую дверь, вот и все».

Зазвенел дверной звонок, и снаружи раздался голос Джудит:

— Мистер Батлер, вы дома?

Бекс распахнула дверь.

— Надеюсь, — прошептала она, впуская Джудит и Сьюзи.

— Эй! — раздался злой окрик из гостиной.

— Прошу прощения, мистер Батлер, — крикнула в ответ Джудит и направилась в комнату, из которой донесся голос.

Гостиная была завалена компьютерным оборудованием, проводами, забытыми тарелками с объедками и скопившимися стаканами, а рядом с единственным столом стоял только один стул. Но внимание подруг привлек сам Дейв Батлер, сидевший в старом велюровом кресле. Его рука скрывалась в огромной упаковке чипсов, а на кофейном столике рядом стояла почти опустошенная трехлитровая бутылка лимонада.

Вблизи Дейв казался еще больше, чем на видео с камеры, висящей на шпиле церкви Всех Святых. Он был одет в серую толстовку, потемневшую от пота, и в старые черные треники, измазанные бог знает чем. У него была темная бородка и сальные волосы. Женщины без преуменьшения могли бы сказать, что выглядел он кошмарно. Но Джудит больше всего шокировало то, что ему, скорее всего, еще не исполнилось и тридцати. На самом деле, когда она внимательнее присмотрелась к его лицу, ей показалось, что за растрепанной копной грязных волос скрывается тень прежнего Дейва — более молодого и подтянутого. Как можно так сильно запустить себя в столь юном возрасте?

Рядом с Дейвом лежал планшет, на который транслировалось видео с камеры наблюдения снаружи дома.

— Мистер Батлер, наконец-то мы встретились, — сказала Джудит.

(обратно)

Глава 26

— Вы нас избегали, — заметила Джудит.

— Я не знаю, кто вы такая, — ответил Дейв Батлер.

— Конечно, знаете. Я Джудит Поттс.

— Никогда о такой не слышал.

— Вы действительно собираетесь нам лгать? У нас есть видео, на котором вы звоните мне из телефонной будки напротив церкви.

— Что?! — выдохнул шокированный Дейв.

— На шпиле церкви висит камера, — объяснила Бекс. — Она снимает птиц, которые свили там гнездо, но на видео также видно телефонную будку рядом с мостом.

— Это был не я, я понятия не имею, о чем вы говорите. Вы должны немедленно уйти.

Дейв попытался встать со своего кресла, но не смог найти опору и рухнул обратно.

— Все очень просто, — сказала Джудит. — Либо вы расскажете нам правду, либо следующими, кто войдет в ваш дом, будут полицейские. Они уже не станут вести себя так дружелюбно. И если начистоту, нас тоже нельзя назвать дружелюбными.

Позволив Дейву обдумать ее предложение, Джудит подошла к каминной полке, чтобы поближе взглянуть на фотографию в потертой рамке, на которой была запечатлена женщина в компании пухлого мальчишки с нахальной улыбкой и ямочками на щеках. Они стояли рядом с мостом Марлоу.

— Это ваша мать? — спросила она.

Вместо ответа Дейв сердито зыркнул на нее.

Джудит повнимательнее пригляделась к женщине. У нее было дружелюбное лицо и глубокие темно-ореховые глаза. Джудит заметила, что Дейв унаследовал их.

— Она очень красивая.

Дейв заерзал на месте, но ничего не ответил, и Джудит вспомнила о том, что Танике удалось узнать, когда ее команда изучила прошлое мужчины.

— Должно быть, вам трудно пришлось, — с добротой в голосе произнесла она. — Вы потеряли мать в столь юном возрасте. А затем по чужой воле были вынуждены отправиться в другую страну. К новой мачехе.

— Это было давно, — ответил Дейв. — Я вернулся в Великобританию, как только смог.

Джудит гадала, что заставило Дейва стать затворником, и ее интуиция подсказывала, что искать причину стоит в его прошлом.

— Расскажите мне о вашем отце, — попросила она.

— Я не хочу о нем говорить.

— Тогда почему бы вам не поведать нам, зачем вы звонили мне и давали наводки? — спросила Джудит. — У вас было достаточно времени подумать над этим.

— Я хочу, чтобы убийцу Джеффри нашли.

— Хотите — верьте, хотите — нет, — сказала Джудит, — но я вам не верю.

— Это правда.

— Вы говорите о том самом Джеффри Лашингтоне, который управлял городским советом, куда вы послали сотни писем с жалобами?

— Боже! — прохрипел Дейв. — Именно поэтому я не хотел вмешиваться.

— Почему бы вам все нам не рассказать? — снова попросила Бекс.

Дейв поерзал в кресле, чтобы усесться поудобнее.

— Хорошо, вы правы. Я много лет писал письма в городской совет.

— Но почему? — спросила Джудит. — Что такого сделал совет, чтобы заслужить ваш гнев?

— Джеффри перешел мне дорогу. Десять лет назад. Довольны?

— Перешел дорогу? — удивилась Бекс. — Как?

— Я… — Дейв сделал глубокий вдох, собираясь с духом, чтобы признаться. — Я написал книгу. Научно-фантастический роман. Когда мне было девятнадцать. Моя книга повествует о будущем, в котором Великобритания оказалась затоплена, а люди живут в маленьких общинах на земле, куда еще не добралась вода. Лидс — или то, что от него осталось, — стал столицей. Лондон исчез. Вернувшись в Марлоу, я отправил роман в издательства, и Джеффри получил его одним из первых. Его имя было хорошо известно в местных издательских кругах. И он сказал, что мой роман плох. Но на том дело не закончилось. Все остальные издательства, которым я отправил свою рукопись, тоже мне отказали. Думаю, это он их убедил.

— Неужели? — вскинула бровь Джудит

— Тогда я и начал писать эти письма. Я собирался показать ему силу моего слова. Видите ли, передвигаться по городу мне сложно, но протоколы собраний совета всегда публикуют. Если вы знаете, как правильно их читать, и понимаете финансовые отчеты и другие документы, иной информации вам не нужно. Если сравнить протоколы совета и новости из местных газет, можно составить довольно наглядную картину того, что происходит в городе.

— Так вы и узнали, что Дебби Белл крадет деньги у совета? — предположила Джудит.

— Что?

— Вы уже знаете. Поэтому вы позвонили мне и подсказали, где следует искать.

Дейва ее слова в равной степени позабавили и удивили.

— Так воровала Дебби Белл, эта зловещая женщина? — спросил он.

— Зловещая женщина? — переспросила Джудит.

— Просто выражение. Воровство кажется мне весьма зловещим делом. Хотя я и не знал, что это она. Вы уверены?

— Она призналась, — сказала Сьюзи.

— Вау! Я догадался, что кто-то крадет деньги. Мелкие траты значительно выросли три года назад, хотя предыдущее десятилетие они почти не менялись от года к году.

— Вы это заметили? — спросила Джудит, приятно удивившись.

— Траты увеличились почти на двадцать три процента.

— Именно так сказала и Джудит! — воскликнула Сьюзи прежде, чем поняла, что, возможно, сравнивать свою подругу с Дейвом не очень вежливо. — И это замечательно, — добавила она немного невпопад. — Нам нужны люди, которые могут быстро считать.

— Главное, — продолжил Дейв, — я не мог найти в протоколах встреч ничего, что объяснило бы, откуда взялись дополнительные расходы. Это дело попахивало чем-то странным, понимаете? Что-то было не так. Но я понятия не имел, кто за этим стоит. Поэтому я и подсказал вам, где нужно искать. Я подумал, вы сможете разобраться с этим вместо меня. К тому же вполне возможно, что человек, который крал из городской казны, виновен в убийстве.

— Я не понимаю, — призналась Бекс. — Я думала, Джеффри перешел вам дорогу. Так почему вы хотите найти его убийцу?

Дейв сделал глубокий вдох.

— Около года назад он связался со мной. Он сказал, что хочет встретиться.

— Неужели? — протянула Джудит, не до конца веря его словам.

— Он знал, что это я пишу жалобы, — я никогда не скрывал, что это именно я привлекаю совет к ответственности за их проступки, — так что я, как и вы, отнесся к его предложению скептически. Зачем ему со мной встречаться? Он сказал, что хочет навестить меня, но это меня не устроило. Люди не должны заходить в мой дом, — многозначительно добавил Дейв, напоминая незваным гостьям о том, как они беспардонно вломились в его жилище. — И не везде в городе есть инфраструктура или место для меня. Поэтому мы договорились встретиться на скамейке в парке Хиггинсона, недалеко от баржи, в которой оборудована пиццерия. Там нет ступенек, и я мог бы заехать на территорию на своем скутере. Когда мы наконец встретились, Джеффри сказал, что должен извиниться. Он сказал, что издатели всегда рискуют отказать автору, чья книга потом становится очень популярной. И хотя он сомневался, что у моей рукописи есть шанс стать бестселлером, он так и не смог ее забыть. В последние годы она то и дело всплывала у него в памяти. Я ему не поверил. Не сразу. Что, если он просто хотел вновь меня унизить? Это можно понять. Но он заявил, что слишком долго сидел на пенсии. Он хотел вернуться в издательский бизнес. Не на самую вершину, нет, — он хотел издавать книги, которые нравятся ему самому. «Эклектичный» список книг — вот что, по словам Джеффри, он искал. Он спросил, заинтересован ли я.

Дейв замолк, вспоминая их встречу.

— И что вы ответили?

— Я хотел доказательств, что он на моей стороне. Что он не пытается вонзить мне нож в спину. Снова. Мои слова сильно ранили его, — добавил Дейв с улыбкой, в которой не было ни капли доброты. — Тогда он и признал, что вся моя критика городского совета оправдана. Разумеется, оправдана! — фыркнул Дейв. — Иначе я бы не посылал эти письма. Джеффри признал, что за последние годы они допустили много ошибок: они недостаточно времени уделяли городскому планированию, нарушали соглашения об использовании парка Хиггинсона и не проводили полную юридическую экспертизу перед заключением контрактов на тендер — и тому подобное. В целом он признал, что они виновны во всем, в чем я их обвинял.

— Во всем? — уточнила Джудит.

— Даже в том, о чем я и не знал, — добавил Дейв, и вдруг выражение его лица изменилось.

Дейв явно испугался, что рассказал слишком много, и Джудит поняла, что ей нужно вернуть его к прежней теме, прежде чем он окончательно замкнется в себе.

— Значит, встреча прошла хорошо?

— Вроде того. — Дейв снова попытался подняться с кресла, но от одышки у него перехватило дыхание, и он опять откинулся на спинку. — Видите вон тот ноутбук? — спросил он и указал на маленький рабочий стол. — Рядом с ним стоит лоток для бумаг. Можете принести мне его?

С отточенной до совершенства улыбкой человека, привыкшего помогать другим, Бекс подошла к столу, на который указывал Дейв, и взяла серый металлический лоток в сеточку, доверху забитый документами. Она передала лоток Дейву, и тот поставил его себе на колени. Покопавшись в стопках бумаг, он достал письмо и передал его Джудит. Она увидела, что письмо отправили почти год назад.

— Это письмо он написал мне после нашей встречи.

Джудит начала читать.

Хайфилд-клоуз, 13

Марлоу

Бакингемшир

SL7 2BZ

14 июля 2022

Дорогой Дейв!

Я решил зафиксировать на бумаге то, что мы обсудили в парке на прошлой неделе. Я не хочу, чтобы в этот раз между нами возникла какая-то путаница или непонимание.

Я собираюсь открыть маленькое издательство под названием «Марлоу Пресс», где будут издаваться несколько разножанровых художественных книг в год. Критерии для публикации довольно просты: если книга мне понравится и я буду уверен, что она станет коммерчески успешна, я возьму ее. Маловероятно, что наши книги смогут попасть на прилавки сетевых книжных магазинов, но все же я уже поговорил с местными книжными в Марлоу, Кукхеме и Хенли, и все они согласились по возможности помочь нам во всех наших начинаниях. Я также нанял сына Маркуса Персиваля Адриана в качестве веб-дизайнера и разработчика. В наше время как никогда важно иметь хороший сайт.

Это было короткое описание моей бизнес-модели, но издательство не может существовать без книг, которые оно продает, поэтому в этом письме я официально предлагаю опубликовать ваш роман «Антропоцен». Аванс в размере 1000 фунтов стерлингов — в значительной степени символический жест. Как я уже объяснял во время встречи, я предполагаю делить всю прибыль поровну. И чтобы избежать недомолвок, предупреждаю: эта затея вполне может принести нам лишь сущие копейки, но никто не идет в издательский бизнес, ожидая горы золота, — мы только мечтаем о них!

Но важнее всего то, что, по моему мнению, вы написали очень важный роман, который с каждым годом становится все более актуальным. Для меня станет честью издать вашу книгу.

С уважением, Джеффри Лашингтон

P.S. Что касается другого упомянутого вами вопроса: я начал расследование, но пока не нашел никаких точных доказательств. Я сообщу вам, когда что-нибудь изменится.

— Боже! — выдохнула Бекс, закончив читать.

— Я всегда мечтал опубликовать свою рукопись, — признался Дейв. — И теперь мой издатель умер, а книга так и не успела выйти. Вы хоть представляете, каково мне сейчас?

— Книгу теперь не опубликуют?

— Я потратил почти год на редактуру, вносил поправки, которые присылал мне Джеффри. Это было замечательно. Ко мне относились как к настоящему писателю. Казалось, я точно знал, что делаю. И благодаря Джеффри мой роман стал еще лучше. Я так им гордился. Джеффри как раз забрал текст на литературную редактуру перед своей смертью. Но теперь моя книга — всего лишь электронный файл с пометками.

— Мне жаль. Вы можете продать свой роман кому-то еще?

— Возможно. Но в издательском бизнесе я не знаком ни с кем, кроме Джеффри. Сомневаюсь, что моя книга снова кого-то заинтересует.

— А о чем говорится в конце письма? — спросила Джудит, указав на постскриптум.

— Джеффри связался со мной вскоре после того, как я нашел расхождения в отчетах о тратах городского совета. В то время я еще не знал, ошибка ли это или кто-то затеял что-то плохое.

— Погодите, — остановила его Сьюзи. — Хотите сказать, вы рассказали Джеффри о том, что кто-то из членов совета крадет деньги из казны?

— Да, в конце нашей встречи в парке. Я сказал ему, что с подотчетными средствами происходит что-то странное. Почему вы спрашиваете?

— Что он ответил?

— Он был шокирован и сказал, что займется этим.

Женщины переглянулись. Значит, до своей смерти Джеффри изучал записи о подотчетных средствах?

— Почему вы не рассказали полиции о хищении? — спросила Джудит, подняв письмо на уровень глаз. — И о том, что Джеффри все знал.

Дейв выглядел смущенным.

— Я не хотел в это ввязываться.

— Почему же? — спросила Джудит и в то же мгновение поняла, что ответ скрывался в каждой немытой тарелке в этой комнате, в упаковке чипсов и бутылке лимонада, стоявшей рядом с креслом Дейва.

Он не хотел, чтобы кто-то его видел.

Дейв заметил, как Джудит обвела взглядом беспорядок в комнате.

— Я живу так, потому что мне это нравится, — вызывающе заявил он. Тут же в комнату проскользнула черная кошка и потерлась о ногу Дейва. — И не стоит меня жалеть, ведь я живу не один, а с кошкой, — добавил он.

Сьюзи и Бекс старались не смотреть на Джудит, пока Дейв убеждал их, что нельзя сказать, будто он живет один, ведь у него есть кошка.

— У меня здесь есть все, чтобы выполнять свою работу, не выходя из дома, — продолжил Дейв и указал на компьютеры, расставленные по комнате. — А моя работа приносит мне достаточно денег, чтобы я мог заниматься, чем хочу. Зачем мне делить свою жизнь с кем-то еще?

Бекс и Сьюзи видели, что Джудит была несколько на взводе, когда спешно распрощалась с Дейвом, напоследок сообщив ему, что его план провалился. Она сказала, что ему придется дать показания полиции, а затем поторопила подруг к выходу.

Джудит молчала до тех пор, пока все они не сели в фургончик Сьюзи.

— Он убийца, не так ли? — произнесла она прежде, чем кто-то успел сказать хоть слово.

— Думаю, он совершенно точно способен совершить убийство, — признала Бекс. — Но письмо от Джеффри вполне ясно подтверждает, что он собирался издать роман Дейва.

— Что значит «он совершенно точно способен совершить убийство»? — едко спросила Джудит.

Даже Сьюзи видела, что встреча с Дейвом расстроила старушку больше, чем та хотела показать.

— Я имею в виду, что у него было трудное прошлое, к тому же он подтвердил, что за прошедшие годы написал множество писем с жалобами на городской совет.

— Но вот что я вам скажу, — вмешалась Сьюзи. — Он совершенно точно не тот светловолосый мужчина, которого я видела на кухне тем вечером.

— Вы уверены? — спросила Джудит.

— Ну разумеется! Нет ни единого шанса, что человек на кухне тем вечером был такого же крупного телосложения, как Дейв, иначе я бы точно заметила. Он не убийца.

Казалось, это немного успокоило Джудит. Однако от Бекс и Сьюзи не укрылось, что, пока они ехали обратно в Марлоу, она не участвовала в разговоре о Дейве — и о том, что им удалось узнать о Дебби. Джудит только попросила Сьюзи высадить ее у дома.

Вернувшись в свой коттедж, Джудит наконец приняла, что визит к Дейву повлиял на нее гораздо сильнее, чем она была готова признать. Как и она, Дейв работал удаленно. Как и она, он жил в одиночестве с котом. Как и она, Дейв оказался единственным, кто мгновенно смог подсчитать, насколько выросли подотчетные расходы городского совета. Но их объединяло еще кое-что. Дейв также пережил настоящую трагедию в прошлом — смерть матери. И хотя Джудит потеряла не мать, а жестокого мужа, это все равно было еще одним сходством между ними.

Джудит опомнилась, только когда оказалась рядом с сервантом. Она налила себе стаканчик виски, обвела взглядом бардак в комнате, посмотрела на одинокое кресло с высокой спинкой, стоявшее рядом с камином, и на своего кота Даниэля, свернувшегося на нем клубочком.

Она села за карточный столик и разгладила зеленое сукно.

Достала лист бумаги и острый карандаш.

Начала писать.

Дорогой Мэттью, я была так удивлена, получив твое письмо.

(обратно)

Глава 27

На следующее утро Сьюзи обнаружила, что никак не может унять беспокойство. Она вновь и вновь вспоминала встречу с Дейвом и паническое бегство Джудит. Сьюзи отлично понимала, почему Джудит была так потрясена. Они с Бекс не могли говорить ни о чем другом после того, как высадили Джудит у ее дома прошлым вечером.

— Дейв и Джудит похожи как две капли воды, — сказала Сьюзи подруге по пути к домику священника.

Бекс в свою очередь возразила, что, хотя Джудит иногда позволяет себе выпить лишнюю рюмочку виски и слишком сильно любит шоколад, она, в отличие от Дейва, никогда нарочно не объедается.

— На самом деле, — настаивала Бекс, — я никогда в жизни не видела ничего более шокирующего, чем содержимое пакетов с покупками Дейва. С каких пор бекон и сыр добавляют прямо в корочки пиццы? И, бога ради, что такое «Двойное ведерко курицы для голодного мужчины»?

Сьюзи, несмотря на возражения подруги, верила, что в Дейве Джудит увидела свое возможное будущее. Она обдумывала эту мысль всю ночь и все следующее утро. Даже выйдя на длинную прогулку с Эммой, Сьюзи не могла избавиться от чувства, что должна вмешаться, хотя и дала подругам обещание перестать придумывать себе посторонние мини-проекты. К тому же она знала, как сильно разозлится Джудит, если узнает, что Сьюзи пытается как-то улучшить ее жизнь.

Чтобы отвлечься от навязчивых мыслей, Сьюзи решила, что пора прибегнуть к радикальным мерам. Она порылась в ящике под раковиной и выудила потрепанную пластиковую корзинку, в которой хранились все ее чистящие средства. Она уже давно заметила, что первый этаж ее дома пропах старым сигаретным дымом, пылью и собачьей шерстью, поэтому решила, что сейчас самое время это исправить.

Она пропылесосила все плинтуса, взбила подушки, прошлась по экрану телевизора метелкой для смахивания пыли и целый час потратила на то, чтобы привести помещение в приличный вид. Закончив, она поняла, насколько лучше чувствует себя, глядя на чистую комнату, где не осталось ни следа пыли. Мысленно она пообещала себе, что совершенно точно будет почаще убираться дома, но в то же время другая ее часть прекрасно знала, что этому не бывать.

Однако благодаря уборке настроение Сьюзи улучшилось, и она решила разобраться со стопкой журналов, лежавших на кофейном столике. Она не могла не заметить, что каждый из них отражал одно из ее прошлых увлечений, коих за прошедшие годы накопилось великое множество. Сьюзи с энтузиазмом бралась за новое дело и только потом понимала, что ее совсем не интересует рыбалка в пресных водоемах. Или инвестиции в грошовые акции. Или бег по пересеченной местности, модели железных дорог и прочие причуды. «Фотография на практике»? Сьюзи даже вспомнить не могла, когда решила, что хочет заняться фотографией. При этом на каждый журнал на неожиданную тему приходилось не меньше двух журналов о ремонте. «Дом и сад», «Женский уголок», «Мир интерьеров» — здесь нашлось место всему.

«Боже, — подумала она с кривой ухмылкой, — я ничуть не лучше Джудит с ее архивом пыльных газет».

Но Сьюзи, по крайней мере, собралась выбросить свои старые журналы, чего Джудит сделать так и не решилась. Она принесла из кухни корзину с бумагой на переработку и, поднатужившись, сгребла в нее кучу журналов. В это мгновение в ее сознании зародилась идея — она была как-то связана с тем, насколько лучше Сьюзи чувствовала себя после хорошей уборки. Однако эта идея так и не успела сформироваться, потому что Сьюзи заметила несколько журналов, которые не вошли в корзину и упали на пол. Нагнувшись, чтобы поднять их, Сьюзи замерла: ее взгляд зацепился за один из номеров. Это был недавний выпуск «Архитектурного вестника». Она купила его, когда ей в голову впервые пришла идея построить у себя на заднем дворе капсульный отель. Что-то в обложке журнала привлекло ее внимание, хотя сказать, что именно, Сьюзи не могла. И все же интуиция подсказывала ей, что обложка скрывает что-то важное.

И вдруг она все осознала. Все дело было в шрифте заголовка «Архитектурного вестника». Буква «Т» была очень тонкой и длинной.

Сьюзи схватила телефон и открыла приложение для видеозвонков.

На другом конце Марлоу Джудит добавляла финальные штрихи к кроссворду, который составляла для газеты «Обсервер». Услышав, как зазвонил ее телефон, она пришла в замешательство, потому что никогда раньше не слышала этот рингтон. Отложив работу, она взяла мобильный и увидела, что это Сьюзи звонит ей через какое-то новое приложение с названием «Фейстайм».

Джудит нажала на зеленую кнопку «Ответить» и изумленно уставилась на лицо Сьюзи, занявшее весь экран.

— Я вас вижу, — с удивлением произнесла она.

— Я тоже вас вижу, — ответила Сьюзи с улыбкой.

— Но я выгляжу ужасно, вы не должны видеть меня такой!

— Простите, но мне нужно кое-что вам показать.

Очевидно, мысль о том, что кто-то может вот так запросто, без предупреждения, заявиться к ней, повергла Джудит в панику. Сьюзи наблюдала, как она пальцем потянулась к экрану, и в то же мгновение вместо ее лица на экране появился мультяшный жираф.

Сьюзи рассмеялась — хрипло и от всей души, — отчего мультяшный жираф нахмурился, а затем голосом Джудит сказал, что в этом нет ничего смешного.

Сьюзи в жизни не видела ничего смешнее Джудит в виде возмущенного жирафа, и все возрастающий гнев на лице подруги заставил ее расхохотаться до слез.

— Если бы я знала, как закончить этот звонок, то закончила бы, — проворчала Джудит-жираф.

— Вы нажали на кнопку, которая превратила вас в жирафа, — сумела выдавить Сьюзи сквозь смех.

— Я вижу. Но как мне это отменить?

— Там внизу экрана есть кнопка. Ее вы и нажали.

— Вы имеете в виду вот эту? — спросила Джудит, а затем превратилась в мультяшную курицу. Клюв Джудит-курицы приоткрылся от шока. — Рада, что смогла доставить вам удовольствие, — фыркнула она.

Сьюзи поняла, что Джудит вот-вот окончательно разозлится, поэтому помогла подруге вернуть экран в нормальное состояние, а затем попросила ее отнести телефон в комнату, где находилась доска с уликами, и показать фотографию письма с шантажом, которое отправили Маркусу Персивалю.

Джудит зашла в свой архив и подняла телефон так, чтобы Сьюзи смогла разглядеть распечатанные фотографии обоих писем, прикрепленные к стене.

Сьюзи подняла журнал «Архитектурный вестник» на один уровень с телефоном и сравнила букву «т» в заголовке с буквой, которую шантажист вырезал, чтобы составить слово «прекратить». Они точно совпадали. Более того, буква «е» в слове «иначе» тоже была вырезана из этого журнала.

— Я была права, — сказала Сьюзи. — Некоторые буквы из письма с угрозами вырезаны из журнала «Архитектурный вестник».

— Отличная работа, это просто прекрасно! — восхитилась Джудит. — Потому что я не могу не заметить, что в момент смерти Джеффри в дискуссионном зале находился только один архитектор.

(обратно)

Глава 28

— Так какой у нас план? — спросила Бекс, когда три подруги встретились перед офисом Джереми.

— Думаю, несмотря на всю его браваду, Джереми — слабохарактерный мужчина, — сказала Джудит. — И впечатлительный. Поэтому предлагаю войти туда и впечатлить его настолько сильно, насколько сможем.

Дверь открылась, и на пороге возник Джереми.

— Я увидел, как вы топчетесь здесь, дамы, — сказал он с улыбкой. — Надеюсь, без злого умысла?

— Отнюдь, — ответила Джудит и протиснулась внутрь офиса мимо него.

— Ах? — выдохнул Джереми и прошел следом за ней.

— Это были вы, не так ли? — спросила Джудит, когда Джереми, Сьюзи и Бекс вошли в кабинет.

— Это я — что? — уточнил Джереми, пытаясь сохранять добродушное выражение лица, но выходило не очень хорошо.

— Это вы шантажировали Маркуса Персиваля.

— О чем вы говорите?

— Пожалуйста, не лгите нам, — отмахнулась Джудит. — Криминалисты доказали, что это были вы.

— Они дока… — начала было Сьюзи срывающимся голосом, но затем взяла себя в руки и закончила куда более уверено: — …зали. Они все доказали! — добавила она, чтобы убедиться, что Джереми понял ее правильно.

— Что вы на это скажете? — спросила Джудит.

Джереми облизнул губы.

— Я не знаю, о чем вы говорите.

— Не стоило вам разрезать «Архитектурный вестник», чтобы достать несколько букв.

Джереми взглянул на женщин и, увидев их решимость, рухнул на свое рабочее кресло.

— Я не понимаю… — прошептал он. — Я был так осторожен.

— Недостаточно осторожны, — покачала головой Джудит.

— Зачем вы это сделали? — просто спросила Бекс.

Женщины видели, что Джереми не знал, с чего начать, но вскоре туман нерешительности, казалось, развеялся.

— Я его ненавижу, — признался он.

— Джеффри? — уточнила Сьюзи.

— Нет, проклятого Маркуса Персиваля! Он всегда был идеальным. Всегда нравился девушкам. Мы вместе учились в школе, но я раскусил его в последний год учебы. Он постоянно ищет выгоды лишь для себя, пытается показаться в лучшем свете. Но не стоит обманываться его очарованием, дамы. Он социопат.

— На первый взгляд он кажется совсем не таким, — возразила Бекс.

— Именно об этом я и говорю. Он всю жизнь старался притворяться нормальным. Он даже женился на этой бедной женщине — как же мне ее жаль!

— Я знакома с его женой Клэр, и она счастлива в браке.

— Вы так считаете? Поспрашивайте окружающих. Она живет с человеком, который полностью захватил власть над ее жизнью. Это он решает, какую одежду она носит, какими духами пользуется! Маркусу важно контролировать абсолютно все.

— Как вы об этом узнали?

Джереми заметно смутился.

— Когда Клэр находится неподалеку, я всегда стараюсь прислушиваться к тому, о чем они с Маркусом говорят. Потому что он совсем не такой очаровательный, как обычно, когда считает, что никто на него не смотрит. Совсем не такой. И с этим я поделать ничего не могу. Мне нужно поддерживать на плаву свое архитектурное бюро, а он лучший агент по недвижимости в городе. Я не могу перейти ему дорогу, и онпрекрасно об этом знает. Он всегда вежлив со мной, но по его взгляду видно — он считает, что я у него на крючке. Он мнит себя более значительной персоной.

— И он так себя с вами вел… — подтолкнула его к дальнейшему признанию Джудит.

— С тех пор как я научился это замечать. Он скользкий тип.

— Но что за секрет он хранит? В своем первом письме вы написали: «Немедленно прекрати, или я раскрою всем твой секрет».

Губы Джереми расплылись в злобной ухмылке.

— Он ведет аккаунт в «Твиттере», — сказал он. — Его канал называется Marlow01628. И из него льется самая расистская, женоненавистническая и ксенофобская грязь, какую вы только можете себе представить.

— Вы серьезно? — Сьюзи достала свой телефон и открыла «Твиттер». — Еще раз, как назывался его канал?

— Marlow01628, как телефонный код города.

— Ох! — выдохнула Сьюзи, когда на экране появилась лента канала.

— Так плохо? — спросила Бекс.

Лицо Сьюзи помрачнело, пока она пролистывала записи.

— Это мерзко.

— Он мерзкий мужчина, — отозвался Джереми.

— Так много ненависти…

Джудит вспомнила, как во время их последней встречи Маркус едва сумел сдержать внутри свою ярость, и поняла, что слова Джереми совпадают с ее собственным впечатлением о Маркусе. Но можно ли доверять этому архитектору?

— Как вы узнали, что именно Маркус ведет канал?

— София первой показала мне его. Она наткнулась на него, когда там написали что-то особо злобное о ней. Листая ленту, я наткнулся на один твит, где было использовано слово «потрывать» — с буквой «т» вместо «д». На первый взгляд невинная опечатка, но я-то знаю, что Маркус всегда произносит это слово именно так — «потрывать». Раньше меня это забавляло. Видимо, он еще в детстве запомнил это слово неверно. Увидев его в твите, я задумался: кто же стоит за созданием канала? Разумеется, я не мог поверить, что это может быть Маркус. Но чем больше я размышлял, тем логичнее казалось мое предположение. Я один из немногих, кто знает правду о нем: Маркус — тот еще мерзавец. Я начал заново просматривать все посты в «Твиттере», чтобы найти другой способ доказать, что аккаунт принадлежит ему. Но так ничего и не обнаружил. Маркус оступился лишь однажды, допустил всего одну ошибку. Тогда я решил посмотреть, смогу ли я вывести его на чистую воду. — Джереми снова криво улыбнулся, погрузившись в воспоминания. — После заседания комитета по градостроительству в начале этого года я подошел к Джеффри и сказал ему, что по городу ходит слух, будто в промышленном районе собираются разбить центр для приема беженцев.

— И что он на это ответил? — спросила Джудит.

— Эта новость его не взволновала, он сказал что-то вроде: «Ну, раз у нас есть беженцы, то нужен и центр для их приема». Но важнее то, что во время нашего разговора неподалеку стоял Маркус. И угадайте, кто на следующий день твитнул новость о том, что появление центра для приема беженцев разрушит наш город? Marlow01628! Я поймал его с поличным.

— Как вы поняли, что аккаунт принадлежит не Джеффри?

— Да потому что он был чертовым ангелом! — воскликнул Джереми. — Он бы никогда не сказал ничего подобного. Он даже подумать о таком не мог.

— Я все еще не понимаю, — призналась Джудит. — Если вы говорите правду и Маркус действительно расист, сексист и женоненавистник, то почему вы решили его шантажировать? Почему просто не рассказали всем его секрет?

— У меня не было доказательств, вот в чем проблема. Если бы я попытался выдать его секрет, он бы все отрицал. Я бы стал посмешищем. Все сочли бы меня мстительным, завистливым, агрессивным человеком.

— И они не ошиблись бы, — заметила Сьюзи.

— И было еще кое-что, — продолжил Джереми, проигнорировав реплику Сьюзи. — Мне нравилась мысль, что я могу заставить его извиваться, как ужа на сковородке.

Джудит и ее подруги переглянулись. Неужели Джереми совсем не переживал, какое впечатление производят на них его слова?

— Эта месть куда слаще. Мне нравится знать, что он напуган. Что беспокоится, пытаясь понять, откуда пришло письмо с угрозами. Кто знает его секрет? Кто получил над ним власть? Кто может в любой момент открыть всем правду о нем? А потом я задумался: ему принадлежит канал в «Твиттере», но что, если он занимается и другими темными делишками? Куда более отвратительными? Вот тогда я пришел в настоящий восторг. Все хранят секреты, и он не может быть исключением.

— Вы знаете, что Маркус показал первое письмо Джеффри? — спросила Бекс.

— Показал? И что сказал Джеффри?

— Он забрал письмо себе на хранение.

— Так на него похоже. Он вечно считал, будто он нам папочка. Или учитель.

— По крайней мере, так звучала версия Маркуса, — сказала Джудит, вслух обдумывая новую мысль. — В конце концов, только два человека участвовали в этом разговоре, и один из них сейчас мертв и не может подтвердить, говорит Маркус правду или нет.

— Маркус наверняка был в настоящей панике, раз попросил Джеффри вмешаться, — довольно протянул Джереми.

Джудит взглянула на него и поняла, что едва ли за всю свою жизнь встречала более неприятного человека. Она решила, что пришло время пошатнуть его самоуверенность.

— Не знаю, почему вы притворяетесь таким удивленным. Джеффри сказал вам, что знает правду о письме, я права?

Глаза Джереми виновато блеснули.

— Об этом вы и спорили после встречи Ротари-клуба, верно? Вовсе не о бутылке виски. Джеффри понял, что это вы написали письмо, которое отдал ему Маркус. Вот что он имел в виду, когда сказал, что не вернет его вам. Но мне интересно, как Джеффри догадался? Он, как и Сьюзи, узнал шрифт из «Архитектурного вестника»?

Губы Джереми дернулись, и Джудит сочла это достаточным подтверждением.

— Спасибо. Получается, Джеффри знал, что это вы шантажировали Маркуса, и надеюсь, мне не нужно напоминать вам, что шантаж — это уголовное преступление. И все мы знаем, каким благородным был Джеффри. Он наверняка рассказал бы обо всем властям. Вас бы обвинили в серьезном правонарушении. Поэтому вы пошли в сад Софии, нарвали аконита и добавили его в кофе Джеффри прежде, чем он успел рассказать обо всем полиции. Вы убили Джеффри Лашингтона.

— Нет! Мы были хорошими друзьями!

— Все остальные говорят, что это не так, — возразила Бекс настолько мягко, насколько могла.

— И если вы были готовы шантажировать Маркуса, — добавила Сьюзи, развивая мысль Бекс, — вы бы без колебаний убили того, кто мог отправить вас в тюрьму.

— Тогда как я это сделал? — спросил Джереми, внезапно оживившись. — Ну же, вы были там, — обратился он к Сьюзи. — Вы меня видели. Я даже близко не подходил к кухне или к кофемашине — да ко всему, чего бы касался Джеффри. Я просто вошел в зал и сел за свой стол еще до того, как Джеффри появился на пороге. И даже потом я к нему не подходил. Если вы считаете, что я убийца, то могу сказать вам только одно: докажите это.

Джереми с вызовом воззрился на женщин.

— О, не волнуйтесь, — улыбнулась Джудит, принимая вызов. — Если вы убийца, мы это докажем.

(обратно)

Глава 29

После встречи с Джереми подруги устроили разбор полетов в фургоне Сьюзи.

— Какой ужасный мужчина, — сказала Бекс, озвучив их общую мысль.

— Но в чем-то он прав, — заметила Сьюзи. — Он ни разу не подходил близко к буфету тем вечером. Если он убил Джеффри, то как он это сделал?

— И как вам новость о Маркусе Персивале? — напомнила Джудит. — Я бы никогда не подумала, что он может быть онлайн-троллем.

— Мы должны поговорить с ним напрямую, — заявила Сьюзи.

— Как в тот раз, когда мы пытались узнать у него, как его отпечатки появились на сахарнице? — вздохнула Джудит. — Он снова будет отрицать все обвинения.

— Тогда Таника должна конфисковать все его телефоны и компьютеры и искать там доказательство, что Marlow01628 — это он.

— Не уверена, что это сработает, — вздохнула Бекс. — У Сэма куча аккаунтов в социальных сетях, и все они привязаны к разным имейлам. И все они фейковые.

— И мы же не хотим спугнуть его сейчас, раз уж добиться от него признания почти невозможно, — добавила Джудит. — Мы знаем, что в нем есть червоточинка, что он хранит темный секрет. Мы знаем, что он способен на убийство, и этого достаточно.

— О Джереми можно сказать то же самое, — напомнила Сьюзи.

— Тут вы правы, — согласилась Джудит. — Тот, кто готов пойти на шантаж, так же просто может совершить убийство.

— Так жаль, что у него надежное алиби, — посетовала Бекс.

— Но правда ли это? — спросила Джудит у Сьюзи. — Джереми точно не подходил близко к Джеффри?

— Насколько я помню, нет. Он даже место выбрал за столом как можно дальше от Джеффри.

— Он как будто нарочно это сделал, чтобы доказать, что не мог совершить убийство, — заметила Бекс.

Телефон Джудит зазвонил. Она посмотрела на экран и увидела, что номер скрыт.

— Здравствуйте, — сказала она в трубку.

— Это я, — раздался хриплый мужской голос на другом конце линии. — Дейв Батлер.

Плечи Джудит поникли.

— Я думал о том, кто мог убить Джеффри, — сказал он. — И мне кажется, у меня есть кое-что для вас. Вам лучше подъехать к моему дому. Я буду ждать.

Дейв повесил трубку, и Джудит поняла, что подруги слышали, с кем она говорила.

— Что ж, кажется, у нас нет выбора, — сказала Сьюзи.

Все трое очень удивились, когда дверной замок Дейва завибрировал, как только они нажали на кнопку звонка.

— Заходите быстрей, — раздался голос Дейва из динамика.

Оказавшись внутри, женщины увидели, что Дейв сидит в том же самом кресле, что и в прошлый их визит, и, если уж на то пошло, раскиданных вокруг объедков и грязных тарелок стало еще больше.

Джудит заметила, что на его лбу собрались капли пота. Он нервничает или ему жарко?

— Простите, нам стоило задать этот вопрос в прошлый раз, — сказала она еще до того, как Дейв успел открыть рот. — Где вы были, когда умер Джеффри?

Глаза Дейва округлились от удивления.

— Вы же не думаете, что это я его убил?

— Вы можете ответить на вопрос?

— Я был здесь, — произнес он дрожащим голосом.

— Можете это доказать?

— Я был один, я всегда один — конечно, не могу.

— Тогда, возможно, у вас был сообщник.

— Что?! — Казалось, Дейв искренне потрясен этим вопросом. — Кто? Я никогда не выхожу из дома — вы сами это видели. Я попросил вас прийти сюда, потому что мне кажется, что я нашел улику.

— Это очень мило с вашей стороны! — Сьюзи послала предупреждающую улыбку Джудит, чтобы ее успокоить.

Та лишь сильнее расправила плечи — она не собиралась успокаиваться.

— Что у вас за улика? — спросила Бекс. Ей тоже хотелось, чтобы Дейв оставался на их стороне.

— Я вспоминал все, что знаю о комитете по градостроительству, чтобы попытаться понять, кто мог убить Джеффри. И это какая-то бессмыслица. Благодаря вам троим я теперь знаю, что это Дебби запустила руки в казну, но она брала всего пару тысяч фунтов в год. Я представить не могу, что кто-то мог совершить убийство, чтобы скрыть кражу такой маленькой суммы. Что касается остальных: Маркус Персиваль дает свое согласие на каждую строительную заявку. Мне всегда казалось, что он сидит на крючке у местных застройщиков, но доказать это невозможно, так что это просто подозрение. А Джереми Уэссел? Он слишком мелочен, чтобы совершить убийство. Он запросто может угрожать вам судебным иском, но, если взглянуть на протоколы собраний, видно, что он всегда отступает. Он бесхребетный. Только одного человека я не могу выкинуть из головы. Софию де Кастро.

— Ха! — фыркнула Сьюзи. — Я тоже.

— Она притворяется идеальной, но она вовсе не такая.

— Об этом я постоянно и говорю!

— У вас есть доказательства? — спросила Джудит.

— Я работал на нее около года назад. В то время я мог… двигаться чуть более свободно. Она была расстроена, когда позвонила мне. Недавно она построила себе студию для записи подкастов, и каждый раз на записи слышались помехи. Я не хотел браться за эту работу, но она продолжала предлагать все больше и больше денег до тех пор, пока я уже не мог отказаться. Это была ошибка. Она не сказала мне о чертовой лестнице, которая вела в ее студию. Мне потребовалось минуть десять, чтобы вскарабкаться туда. И в ее студии стоял ужасный бардак. У нее были плохие провода, плохой микрофон — вот в чем проблема. Оказалось, это ее муж заказывал оборудование, и он выбрал все самое дешевое.

— Он скряга? — спросила Джудит.

Вместо ответа Дейв продолжил:

— И София сорвалась на него. Поносила его самыми дрянными словами — она пришла в настоящую ярость. Я помню, как она говорила, что в ее студии должно быть только самое лучшее оборудование, что ее подкаст должен быть самым успешным, а она всегда добивается того, чего хочет. Да, именно так она и сказала: «Я всегда добиваюсь того, чего хочу». Я сказал, что за те деньги, что она мне платит, она может получить лучший набор оборудования, и в итоге этим я и занялся — установил ей лучшую систему. Но я знал, что ставки высоки. Если бы я установил что-то, что хоть немного недотягивает до идеала, она бы начала кричать и ругаться на меня, как ругалась на своего мужа.

— Так вы утверждаете, что она кричала и ругалась? — спросила Сьюзи.

— В какой-то момент на меня даже попала ее слюна. — Дейв содрогнулся от этого воспоминания. — Да, я не идеален и знаю это. Я слишком много ем, не занимаюсь спортом и не могу ничего с этим поделать. Но если вы спросите меня, кто из членов комиссии способен на убийство, то я скажу: София де Кастро.

— Что ж, это весьма удачное совпадение, — сказала Джудит несколько минут спустя, когда они вышли из дома Дейва.

— Что вы имеете в виду? — спросила Бекс.

— Вам не кажется странным, что Дейв Батлер внезапно предлагает нам идеального кандидата на роль убийцы?

— Думаю, он просто пытался помочь, — вступилась за мужчину Бекс.

— И у него нет алиби на время преступления, — стояла на своем Джудит.

Бекс и Сьюзи прекрасно знали, что это одинокая жизнь Дейва действует ей на нервы.

— Понимаю, что вы имеете в виду, — осторожно сказала Сьюзи, пытаясь успокоить подругу. — Но могу точно сказать, что его не было в зале, когда Джеффри умер. На кухне тоже, если уж на то пошло. Уж я бы заметила, если бы светловолосый мужчина на кухне был тех же размеров, что и Дейв Батлер.

— К тому же, — добавила Бекс, — по-моему, отсутствие алиби подтверждает его невиновность. Любой мало-мальски приличный убийца позаботился бы о том, чтобы обзавестись алиби.

— Я все равно ему не верю, — заявила Джудит так, словно ожидала, что на этом тема будет закрыта, но, увидев скептические взгляды подруг, продолжила: — Ладно, есть простой способ узнать, говорил ли он правду о своих отношениях с Джеффри.

— Неужели? — спросила Бекс, опасаясь, куда их может завести логика Джудит.

— Дейв показал нам письмо, которое якобы отправил ему Джеффри, но что, если оно поддельное? С чего нам верить в его подлинность?

— Та-а-ак… — протянула Сьюзи. Она, как и Бекс, гадала, к чему клонит Джудит в своих рассуждениях.

— У Джеффри есть папка для каждого из его авторов. Если Дейв сказал нам правду, то у Джеффри есть папка и с его именем. И в ней полно писем. Настоящих писем.

— Но мы не можем проникнуть в дом Джеффри, — напомнила Бекс.

— И все же я не могла не заметить, что, когда мы покидали его дом в прошлый раз, Таника не включила сигнализацию.

— У нас нет ключа, чтобы открыть дверь, — сказала Бекс, а потом вспомнила рассказ Маркуса: — В скворечнике на заднем дворе есть запасной! Мы можем попасть внутрь с его помощью.

— В яблочко! — улыбнулась Джудит.

(обратно)

Глава 30

— Может, Маркус не вернул ключ на место? — сказала Бекс, войдя в сад Джеффри через заднюю калитку. — Ох! — вздохнула она, когда Сьюзи подняла крышку скворечника и достала оттуда ключ. — Вы уверены, что Таника не включила сигнализацию? — продолжала допытываться она уже у задней двери.

— Я вам так скажу, — Сьюзи вставила ключ в замочную скважину и провернула его, — есть только один способ узнать.

Сьюзи толкнула дверь и вошла на кухню.

Сигнализация не взорвалась звоном.

— Ну вот, — Сьюзи нарочито медленно отошла в сторону, чтобы дать подругам войти. — С чего начнем?

— С кабинета, — ответила Джудит. — Там Джеффри хранил папки с документами своих авторов. Но я хочу еще порыскать по дому без полиции. Нужно попытаться получше узнать этого мужчину. В прошлый раз нам не удалось вынюхать ничего особенного.

— Хорошая мысль, — одобрила Сьюзи.

— Почему бы вам не пойти в кабинет? — предложила ей Джудит. — Попробуйте найти папку Дейва Батлера. Бекс, вы можете исследовать остальные комнаты на первом этаже, а я займусь вторым.

— Что именно мы ищем? — спросила Бекс.

— Ну знаете, — легкомысленно произнесла Джудит, направляясь к лестнице, — доказательства ревности, предательства, ненависти, дурных намерений — стандартный набор.

Поднявшись на второй этаж, Джудит пересекла коридор и вошла в комнату напротив лестницы — как оказалось, спальню Джеффри. Здесь царила идеальная чистота. В середине комнаты стояла двуспальная кровать, аккуратно заправленная клетчатым покрывалом, рубашки и штаны висели на вешалках в углублении в стене, а на прикроватном столике разместились фотографии в рамках. Джудит подошла ближе: на снимках был запечатлен молодой Джеффри с какой-то женщиной, наверняка с женой. Джеффри и его супруга светились от счастья. Джудит с горечью осознала, что они оба теперь мертвы. Это было так печально.

Она вновь сосредоточилась на комнате. У нее создавалось впечатление, что Джеффри был аккуратным и чистоплотным человеком, который вполне довольствовался одинокой жизнью. Кое-где можно было заметить ее признаки — к примеру, около кровати стоял только один прикроватный столик.

Вспомнив о том, что внизу везде установлены новые замки, Джудит подошла к окну и увидела блестящий новенький засов на раме. Это выглядело довольно странно. Для чего Джеффри недавно установил все эти новые защитные механизмы? На этот вопрос никто так и не смог дать внятный ответ. Было ли это простым совпадением или кто-то или что-то вынудило Джеффри обзавестись замками и сигнализацией? Уже собираясь уходить, Джудит заметила крохотный отблеск под кроватью. Комната была очень хорошо прибрана, и ей показалось удивительным, что Джеффри мог оставить что-то на полу.

Джудит опустилась на колени и увидела, что на ковре между кроватью и стеной действительно лежит что-то маленькое и блестящее. Она протянула руку.

Это оказалась сережка.

Джудит поднесла ее поближе к глазам: это была короткая серебряная цепочка, на конце которой висело маленькое колечко. Но кто же мог ее здесь оставить? Джудит с кряхтением встала и подошла к окну, чтобы рассмотреть сережку в солнечном свете. «Весьма симпатичная вещица», — подумала она. Джудит вспомнила фото женщины в кружевном белье, которое отправили Джеффри, и задумалась. Возможно, все это время интуиция не подводила Сьюзи. Что, если Джеффри был вовсе не так верен своей почившей жене, как пытался убедить всех вокруг? На самом деле, догадалась Джудит, сережка только подтверждала это. С другой стороны, казалось маловероятным, что с Джеффри интрижку будет крутить Дебби — и уж тем более София. София была по меньшей мере на двадцать лет младше Джеффри, а еще он был низким и пухлым, а она — сногсшибательной красоткой. Если бы она завела роман на стороне, то наверняка выбрала бы куда более привлекательного мужчину, не так ли? Значит, сережка все-таки принадлежала Дебби?

В любом случае это доказательство того, что Джеффри состоял с кем-то в отношениях. Джудит нужно только узнать имя его возлюбленной. Она сунула сережку в карман и спустилась на первый этаж. Бекс нашлась на кухне, но прежде чем Джудит успела спросить, как продвигается обыск, она заметила в окне красный всполох. Это почтальон Фред Смит припарковал свою тележку у въезда во двор.

— Быстро, вниз! — велела Джудит и, схватив Бекс за рукав, потянула ее за собой на пол.

— Что такое? — удивилась Бекс.

— Это Фред, он снаружи.

Фред помогал женщинам в расследовании убийства Стефана Данвуди, и Джудит точно знала, что ему захочется выяснить, что они делают в доме Джеффри. А узнав причину, он растреплет об этом всему городу. Больше всего в жизни Фред любил посплетничать с людьми, которым доставлял почту.

— Пойдите и предупредите Сьюзи! — прошипела Джудит.

— Что?

— Она должна отойти от окна. Пойдите и предупредите ее. Ах, и не попадитесь Фреду на глаза!

Бекс понадобилось мгновение, чтобы собрать оставшиеся крохи достоинства, а затем она на коленях поползла прочь из комнаты, как паучок. По пути она гадала, как так вышло, что она, законопослушная жена священника, ползет по дому убитого мужчины.

Она ползла по коридору, когда в стеклянной двери возникла внушительная тень Фреда. Добравшись до рабочего кабинета, Бекс увидела, что Сьюзи стоит у окна с открытым ящиком для документов в руках и разглядывает тележку Фреда. Сьюзи удивилась, увидев, как Бекс на коленях заползла в комнату, но впала в еще большее недоумение, когда подруга начала махать ей руками, призывая лечь на пол.

До Сьюзи медленно доходило, в каком затруднительном положении они оказались, но, когда понимание все же настигло женщину, оно пронзило ее словно молния. Сьюзи мешком картошки рухнула на пол.

— Черт возьми! — прошептала она, осознав, что мгновение назад ее чуть не застукали с поличным.

— Тс-с! — шикнула на нее Бекс.

— Простите! — извинилась Сьюзи, ни капли не понизив голос.

Звякнула дверца щели для писем — это Фред что-то в нее просунул, и вскоре раздались его удаляющиеся шаги.

Бекс и Сьюзи одновременно вскинули голову, выглянули в окно и увидели, как Фред взялся за ручку своей тележки и начал толкать ее к выходу с участка.

— Пронесло! — выдохнула Сьюзи и поднялась на ноги.

Джудит вошла в кабинет со стопкой конвертов в руках.

— Вы не можете просматривать его письма! — воскликнула Бекс.

Не обратив внимания на ее слова, Джудит подошла к Сьюзи.

— Вы что-то нашли?

— Вы были правы, — сказала та. — Здесь есть коробка с документами на Дейва Батлера. Внутри лежит распечатанная рукопись его романа с комментариями Джеффри, от руки написанными на каждой странице. Также есть десятки писем, которыми они обменивались. В них говорится обо всех изменениях, которые Джеффри хотел внести в текст.

— Могу я взглянуть? — спросила Бекс, подняла коробку и поставила ее на рабочий стол Джеффри.

— Мне жаль, но, насколько я могу судить, Дейв и Джеффри весьма неплохо ладили. Дейв почти пресмыкался перед ним, если честно.

— «Мне так повезло получить редактора, который знает свое дело, — зачитала Бекс отрывок из одного письма. — Моя мечта стала реальностью — меня наконец воспринимают всерьез». Давайте посмотрим, что пишет Джеффри, — добавила она и достала из коробки следующее письмо. — «Работа с вашим романом заставляет меня вспомнить, почему я вообще занялся издательским бизнесом. Мне нравится открывать таланты. У меня нет сомнений — вы редкий бриллиант».

— Ясно. Получается, Дейв все-таки говорил нам правду, — сказала Джудит так, будто вовсе не признавалась, что ошиблась в своих суждениях. — Но хорошо, что мы все-таки пришли сюда, чтобы в этом убедиться. Посмотрите, что я нашла.

Отложив на край стола флаеры с рекламой фастфуда и компаний, занимающихся очисткой сточных труб, Джудит показала подругам коричневый конверт, в уголке которого был указан адрес и имя отправителя — Агентство по охране окружающей среды.

— Интересно, почему Агентство по охране окружающей среды шлет письма Джеффри? — спросила она.

— Думаю, они не знают, что он мертв, — предположила Бекс. — Мы должны отвезти письмо Танике, только она может его открыть.

— Почему это? — сделала удивленный вид Джудит.

— Открывать чужие письма запрещено законом.

— Разве?

— Да, точно, — твердо ответила Бекс.

— Даже если получатель мертв?

— Да! — с нажимом повторила Бекс.

Джудит пальцем поддела клапан конверта, надрывая его.

— Что вы делаете?! — запаниковала Бекс.

— Упс, — отозвалась Джудит. — Вот я растяпа!

— Вы должны немедленно положить этот конверт!

— Будет жаль не взглянуть на письмо, раз уж конверт открыт, — встряла Сьюзи, ничуть не взволнованная действиями Джудит.

Джудит открыла письмо, чтобы они смогли вместе его прочесть.

Агентство по охране окружающей среды

Отделение Солент и Саут-Даунс

Квин-роуд, 40

Рединг

Беркшир

RG1 4PQ

17 апреля 2023

Дорогой мистер Лашингтон!

Благодарим вас за то, что сообщили нам об опасениях мистера Алека Миллера о возможной застройке поля Уайли жилыми домами. Я прикрепляю наш отчет и счет за проделанную работу. Прошу вас оплатить его в течение 30 дней.

Короткое заключение:

ПОЛЕ УАЙЛИ, МАРЛОУ

Мы отправили на участок инспектора и можем подтвердить, что там действительно обитает колония Myotis Bechsteinii (ночница Бехштейна).

Ночница Бехштейна включена в План действий Великобритании по сохранению биоразнообразия, а значит, сохранение этого вида является приоритетом как на местном, так и на национальном уровне. Этот вид также представлен во втором приложении к директиве Европейского Совета «Об охране природных мест обитания, дикой флоры и фауны». Следовательно, ночница Бехштейна является одним из самых охраняемых животных в Великобритании.

Наше постановление гласит, что поле Уайли не может быть застроено. Единственный человек, который имеет право отменить данное решение, — это председатель Комитета по состоянию окружающей среды.

Благодарим вас за то, что обратили наше внимание на этот вопрос.

Искренне ваш, Шон Фаррелл, директор Агентства по охране окружающей среды (Отделение Солент и Саут-Даунс)

— На поле Уайли живут ночницы? — удивилась Сьюзи.

Джудит перевернула страницу и увидела, что к письму был приложен счет на три тысячи фунтов за проведение инспекции.

— И чтобы их найти, Джеффри должен был оплатить счет на три тысячи фунтов, — кивнула она. — Но не это первым бросается в глаза. Если верить мистеру Фаррелу, весь процесс затеял мистер Алек Миллер.

— Вы имеете в виду того парня, который готовит чай и кофе для собраний? — уточнила Сьюзи.

— Который обычно готовит чай и кофе, — поправила Джудит. — Помните, что его не было на собрании в тот день, когда убили Джеффри? Думаю, нам надо поговорить с ним по поводу этого письма. Вы согласны?

(обратно)

Глава 31

Когда Джудит и ее подруги постучали в дверь дома Алека, он вышел к ним еще более помятым, чем во время их первого разговора, — кто бы мог подумать, что такое вообще возможно!

— Здравствуйте, Алек, — поприветствовала его Джудит. — У нас к вам маленький вопрос. Вы просили Джеффри Лашингтона остановить застройку поля Уайли?

— Как вы об этом узнали? — округлил глаза Алек.

— Почему бы вам самим не рассказать нам все? Чтобы прояснить ситуацию.

Алек нахмурился — было ясно, что он не мог решить, с чего начать, — и Джудит вспомнила слова, сказанные им в их прошлую встречу.

— Вы прожили здесь всю свою жизнь, — сказала она.

— С самого рождения, — подтвердил Алек.

— Уверена, вы видели, как за это время многое изменилось, — добавила Бекс, догадавшись, какую стратегию избрала Джудит.

— Да, в центре города, но здесь, на окраине, все по-прежнему. Если оставить природу в покое, можно многое о ней узнать. Я видел козодоев, ястребов — на прошлой неделе мне на глаза попалась березовка, а ведь они обычно встречаются только в Уэльсе.

— А летучих мышей вы видели?

— Конечно. Тут есть летучие мыши. Они везде есть.

— Но вы считаете, что здесь обитает колония ночниц Бехштейна, не так ли?

— Не просто считаю — я в этом уверен. Вот только Джеффри Лашингтон не поверил мне, будь он проклят.

— Интересно. Вы разговаривали с ним об этих летучих мышах?

— Он сказал, что не имеет права вмешиваться в частные дела. Раз он председатель комитета по градостроительству, то не может занимать чью-то сторону. Да мне придушить его хотелось, когда мы спорили из-за этого! Поле Уайли — последний оплот дикой природы в городе. Джеффри был обязан остановить застройку.

— Вам хотелось его придушить? — переспросила Сьюзи

— Это просто фигура речи. Конечно, я не хотел причинить Джеффри никакого вреда, но застройщик нарушал все правила, и кто-то должен был его остановить.

— Вы имеете в виду Иэна Мэлони?

— Верно.

— Как именно он нарушал правила?

— Он приходил сюда с лопатой. Искал орхидеи и другие редкие цветы, чтобы выкопать их. Дурак! Я изучил каждый уголок этого поля, и здесь нет ничего, кроме травы и обычных луговых цветов. Но он знает, что если кто-нибудь найдет здесь хотя бы одно редкое растение, то застройку немедленно остановят. Но я прогнал его, что уже неплохо.

— И как же вы это сделали?

— Я подошел к нему и велел — весьма решительно! — убираться с этой земли.

— Придушить его хотели? — невинно подсказала Джудит.

Алек усмехнулся.

— Пожалуй, и так. У меня с собой была камера, и я сказал ему, что, если он хотя бы раз воткнет свою лопату в землю, я это сфотографирую. Но сразу видно, этот мужчина опасен. Он подошел ко мне вплотную и заявил, что дома здесь построят, нравится мне это или нет. Председатель комитета по градостроительству сидит у него на крючке — так он сказал. На крючке. «Как тебе такое?» — спросил он, а затем развернулся и был таков. Поэтому я был зол, когда встретился с Джеффри. Мы были знакомы много лет, он мне всегда нравился. По крайней мере, я так считал. Но я подумал, что ему стоит узнать, какие будут последствия у его темных делишек с Иэном Мэлони. Поэтому я вел себя немного агрессивно во время нашего разговора.

— Как Джеффри отреагировал?

— Он не знал, что думать. Я понял, что с ним давно никто не спорил. Видимо, так бывает, когда занимаешь пост мэра много лет и успеваешь привыкнуть, что все перед тобой пресмыкаются. Но я не собирался подобострастничать — больше нет! — гордо добавил Алек.

— Как он отреагировал на ваше обвинение? — спросила Сьюзи.

— Он очень расстроился. Спрашивал, как я мог заподозрить его в таком, и нес подобную чушь. Но, по-моему, он просто разозлился, что я разоблачил его. Он выглядел виноватым, а значит, ему было что скрывать. Я в этом уверен.

Джудит порылась в своей сумочке и вытащила оттуда письмо, которое они забрали из дома Джеффри.

— Вы должны знать, что Джеффри попросил комиссию из Агентства по охране окружающей среды проверить поле Уайли, чтобы убедиться, что на нем обитают ночницы Бехштейна.

Алеку пришлось рукой опереться на дверную раму, чтобы сохранить равновесие.

— Ч-что?! — пролепетал он.

— Оказывается, Джеффри сделал то, о чем вы его просили.

— Он сказал, что не может! — взволнованно воскликнул Алек. — Сказал, что ему нельзя!

Джудит передала ему письмо. Алек пробежал по нему глазами, и вся его ярость улетучилась.

— Что-то не так? — спросила Бекс, не меньше подруг удивившись тому, как сильно письмо сбило Алека с толку.

— Он сказал, что у комитета нет бюджета на проведение каких-то особенных экспертиз, — пробормотал Алек, все еще пытаясь осознать прочитанное.

— Вероятно, он собирался заплатить три тысячи фунтов за экспертизу из своего кармана, — сказала Бекс. — И это хорошая новость, не так ли? Застройки не будет.

Алек ничего не ответил, и Джудит задумалась: отчего он так странно отреагировал на это письмо? Почему он не радовался? Мысленно пытаясь разобраться в ситуации, она поняла, что они еще не задали ему один очень важный вопрос.

— Где вы были в вечер убийства Джеффри?

— Что? — опешил Алек.

— Мы знаем, что вы не присутствовали на собрании комитета по градостроительству. Тогда где вы были?

— Я был в «Герцоге Кембриджском», — сказал Алек, но его слова прозвучали не слишком убедительно.

— Во сколько вы туда пришли?

— Не знаю. Обычно я пью свой вечерний чай в полседьмого, а в «Герцога» прихожу примерно к семи. Или чуть позже.

— Вы всегда приходите в это время?

Алек пожал плечами.

— И прошлой ночью вы пришли в семь?

— Ага. Точно.

Джудит решила сменить тактику.

— Вы один тут живете?

— Да, верно.

— Но вы много времени проводите в поле и лесах.

— Конечно. Мир вокруг прекрасен, и другого нам не дано.

— Значит, вы наверняка все знаете о разных съедобных растениях и грибах здесь.

Алек улыбнулся.

— Как и любой деревенский мальчишка.

— И вы точно знаете, где найти аконит. Это ведь дикое растение. Готова поспорить, оно растет где-то в лесу.

— В лесу за полем Уайли есть несколько кустов. Но аконит можно найти повсюду, например рядом с парком Хиггинсона или в роще около хоккейного клуба. Вы можете найти его где угодно, если знаете, что искать.

— Тогда позвольте задать последний вопрос, и мы пойдем, — сказала Джудит. — У вас на домашнем телефоне стоит автоответчик?

— Это вы к чему?

— Просто ответьте, а я расскажу, зачем мне эта информация.

— Ладно. Да, у меня есть автоответчик. И что с того?

— Интересно, ведь это единственная деталь пазла, которой мне не хватало: как вы сумели принять звонок? Но к счастью, вы сами ответили на этот вопрос.

— Вы говорите загадками.

— Хорошо, почему бы мне не рассказать вам историю? В конце концов, мы так долго бегали по городу, пытаясь выяснить, как убийца добавил яд в кофе Джеффри, хотя единственное, что мы знали наверняка, — это то, что аконит был найден в использованной им кофейной капсуле. Кофейной капсуле, которую принес человек, тем вечером готовивший кофейные принадлежности к собранию.

— Я же уже говорил: утром мне позвонила женщина и сказала, что собрание отменяется. Женщина по имени София.

— Правда, если меня не подводит память, — а она меня не подводит, — вы узнали голос Софии только после того, как мы включили для вас отрывок из ее подкаста и назвали ее по имени. К тому же собранные полицейскими улики показывают, что кто-то тем утром позвонил вам на домашний телефон из здания городского совета, и звонок длился тридцать семь секунд. Вам бы легко удалось такое провернуть. Достаточно незамеченным проскользнуть в здание совета и перерезать провод камеры наблюдения, которая направлена на телефон-автомат, а затем набрать на этом телефоне свой домашний номер. Когда ваш автоответчик включится, вам нужно просто оставаться на линии достаточно долго, чтобы все выглядело так, будто состоялся короткий разговор, а потом повесить трубку. Как оказалось, тридцати семи секунд для этого достаточно. Тем же вечером вам оставалось только замаскироваться.

— О чем вы говорите?

— Существует множество причудливых магазинов, где любой может купить себе светлый парик и фальшивую бородку.

— Я был в «Герцоге Кембриджском» тем вечером.

— Я вам не верю. И можете прекратить притворяться деревенским мужланом. Потому что, как по мне, план у вас вышел весьма хитрый. В конце концов, чайные и кофейные принадлежности были подготовлены как обычно в день смерти Джеффри. Никто не заметил разницы между тем, как все устраивали вы, и тем, как это сделал светловолосый мужчина тем вечером. Так разве не логичным будет предположить, что это вы готовили буфет для заседания? Только замаскировавшись под другого человека.

— Зачем мне это делать?

— Чтобы никто не понял, что это вы убили Джеффри.

— Но это не с Джеффри у меня были разногласия! В смысле да, признаюсь, мы не сходились во мнениях, но это не он пытался уничтожить поле. Это был Иэн Мэлони. Если бы умер Иэн, то да, конечно, вы могли бы попробовать доказать, что за этим стоял я. Я ненавижу то, во что он превращает наш город. Но что такого сделал Джеффри, чтобы я захотел его убить?

— Вы верили, что Джеффри висел на крючке у Иэна Мэлони. Верили, что он одобрит застройку поля Уайли. Вы верили, что именно из-за Джеффри ваше драгоценное поле, рядом с которым вы жили с самого рождения, — место, которое приносит вам столько радости, — будет закатано в асфальт.

— Вы говорите то, что хотите услышать. Ничего этого не было, — сердито ответил Алек, сунул письмо обратно в руки Джудит, вернулся в дом и захлопнул за собой дверь.

— Мистер Миллер! — крикнула Джудит ему вслед.

Женщинам понадобилось несколько мгновений, чтобы прийти в себя.

— Вау-у! — протянула Бекс. — Вы уже обдумывали прежде то, как он мог позвонить самому себе?

— Если честно, эта мысль пришла ко мне прямо во время разговора.

— Потрясающе.

— Ну и что мы о нем думаем? Он и есть наш убийца? — спросила Сьюзи, когда они забрались в фургончик.

— Не знаю, — сказала Бекс. — Вы считаете, он достаточно умен, чтобы придумать такой сложный план с переодеванием?

— Если он был в отчаянии, то почему бы и нет? — отозвалась Сьюзи.

— Но вы говорили, что убийца был среднего роста. А Алек высок, разве нет?

— Вы правы. Для того светловолосого парня он слишком высок.

— Вы уверены? — спросила Джудит.

— Абсолютно.

— Что ж, это усложняет дело. С другой стороны, мы не должны забывать, что есть еще один человек, который разозлился бы на Джеффри не меньше Алека, если бы узнал, что Джеффри заказал экспертизу у Агентства по охране окружающей среды. И этот человек, как мы знаем, способен на жестокость.

— Вы говорите о Иэне Мэлони, — догадалась Сьюзи.

— И я не могла не вспомнить, что он от рождения светловолосый, а к тому же обладает средним ростом и телосложением.

— Но как нам его найти? — спросила Бекс. — Его невозможно отследить, мы уже убедились в этом в прошлый раз.

— Но с тех пор мы узнали от Маркуса Персиваля, что компания Иэна занимается строительством новых домов рядом с регби-клубом.

— И? — вскинула брови Сьюзи.

— И, думаю, я точно знаю, как нам выкурить его наружу.

(обратно)

Глава 32

Бригадир Иэна Мэлони был крепким мужиком, который начал работать на стройке в четырнадцать и добился успеха, потому что жестко расправлялся со всеми, кто вставал у него на пути. Но в этот день он был потрясен. И даже немного расстроен. Когда блестящая лаймово-зеленая спортивная машина остановилась перед строительной площадкой и из нее вышел Иэн Мэлони, бригадир понуро пошел ему навстречу.

— Что значит ты не знаешь, что делать?! — рявкнул Иэн.

— Босс, — произнес мужчина, — я много чего для вас делал — мы оба об этом знаем, — но я понятия не имею, как поступить сейчас.

— Ладно, где они?

Бригадир проводил его через строительную площадку туда, где на холостом ходу стоял экскаватор, из выхлопной трубы которого валил черный дым.

Перед ним на земле лежала Джудит Поттс.

Бекс и Сьюзи стояли неподалеку и снимали на телефоны все происходящее.

— Что, черт возьми, тут происходит?! — закричал Иэн. Бекс и Сьюзи тут же развернули камеры, чтобы запечатлеть его прибытие.

— Ах вот вы где! — помахала рукой Джудит, так и не встав с грязной земли.

— Это вы? — презрительно спросил Иэн.

— Благодаря тому, что мы выяснили, могу сказать вам то же самое! — с довольством парировала Джудит.

— Вам грозят серьезные неприятности, если вы еще хоть немного задержите мою стройку.

— Ох, не волнуйтесь, теперь, когда вы здесь, я могу подняться.

— Так поднимайтесь!

Джудит не сдвинулась с места.

— Бекс? — наконец позвала она. — Сьюзи?

Бекс и Сьюзи поняли, что их подруга не может подняться самостоятельно, и кинулись ей на помощь.

Когда им все-таки удалось поставить старушку на ноги, Джудит была приятно удивлена тем, что с ее губ слетело только короткое «уф». Она невозмутимо стряхивала с себя пыль, пока Иэн смотрел на нее и ее подруг, не скрывая презрения.

— Должна сказать, — начала Бекс, пытаясь разрядить обстановку, — эти домики будут просто очаровательными.

Иэн взглянул на нее.

— Когда строительство завершится, конечно же, — добавила Бекс.

— Поверить не могу, что регби-клуб захотел застроить свою землю, — заметила Сьюзи.

Она указала на вывеску регби-клуба Марлоу, висевшую неподалеку от строительного участка. С места, где они стояли, также виднелось одноэтажное здание клуба, расположившееся по другую сторону асфальтовой парковки.

— Это для них капля в море, — сказал Иэн. — Клуб владеет акрами земли, которую они могли бы продать под застройку.

— Ясно, — кивнула Джудит. — Если вы построите здесь симпатичные домики, они могут позволить вам освоить и другие участки. А кто создал для вас архитектурные планы?

— Это еще что за вопрос?

— Это имя указано на заявке на строительство, которую вы подали в городской совет, но будет проще, если вы сами нам все расскажете.

— Я не собираюсь…

— Это Джереми Уэссел?

Иэн удивленно моргнул.

— Его не я выбрал, а регби-клуб, — сказал он. — Джереми уже выполнял для них какую-то работу.

— А разработкой плана вашей стройки на поле Уайли тоже Джереми занимается?

— Почему вы вообще спрашиваете?

— Я пытаюсь понять, как глубоко вы сумели запустить свои щупальца. Никак не могу избавиться от мысли, что есть один человек, который объединяет так много аспектов жизни Джеффри, и это вы.

— Я не имею к нему никакого отношения.

— Даже если он противился застройке поля Уайли?

— Боже! — воскликнул Иэн, когда у него лопнуло терпение. — Вы должны убраться со строительной площадки. Ну же! Шевелитесь!

Иэн широко раскинул руки, и у Джудит и ее подруг не осталось выбора, кроме как позволить ему проводить их в сторону от дороги.

— Я уже говорил вам, что городской совет всегда отказывает первой заявке, — принялся объяснять Иэн, пока они шли. — Не имеет значения, чему противился чертов Джеффри Лашингтон.

— Но дело не только в этом, не так ли? Он ведь рассказал вам, что собирается проверить, обитают ли на поле редкие летучие мыши?

Иэн резко остановился.

— Откуда вы это знаете?

— Агентство по охране окружающей среды вынесло свой вердикт, — сказала Джудит и вынула из сумочки письмо. — Они выпустили охранный ордер на это поле.

— Это невозможно! — сказал Иэн, выхватил письмо у Джудит и начал жадно его читать. — Проклятый мерзавец сделал это, он действительно сделалэто!

— Возможно, вам стоит рассказать обо всем, что случилось, своими словами, — мягко предложила Бекс. — Чтобы расставить все точки над «i».

— Джеффри был так самодоволен! — фыркнул Иэн, не сумев справиться с гневом. — Он всегда считал, что во всем прав. Он решил, что поле Уайли не должны застраивать жилыми домами. И все тут. Какой-то старый поганец, что живет там, рассказал ему о летучих мышах — это всегда либо дурацкие летучие мыши, либо тритоны. Боже, люди же должны где-то жить, но теперь нам говорят, что проклятый тритон важнее человека?!

— Так Джеффри сказал вам, что собирается связаться с Агентством?

— Да этому самодовольному ублюдку не терпелось рассказать мне о том, что он собирается заказать экспертизу и оплатить ее из своего кармана!

— Держу пари, вы и сами знали о летучих мышах.

— Что? Нет, с чего вы взяли?

— Мы знаем, что вы приходили на поле Уайли, чтобы посмотреть на местную дикую природу.

— И принесли с собой лопату, чтобы выкопать редкие растения, — добавила Сьюзи.

— Мы поговорили с Алеком Миллером, — объяснила Джудит. — С тем самым «старым поганцем», о котором вы упоминали. Он сказал, что ему пришлось прогнать вас.

— Еще один чертов святоша! Ну и что? Я не нашел ничего, что могло бы остановить застройку.

— Не уверена, что это правда. Я думаю, вы нашли летучих мышей или уже знали, что они обитают где-то неподалеку. Поэтому, когда Джеффри сказал вам, что закажет экспертизу, вы поняли, что вся застройка пойдет коту под хвост. Мечта всей вашей жизни — так вы сказали в нашу прошлую встречу — и крупная сумма денег — все пропадет. А виновен в этом будет Джеффри. Поэтому вы его убили.

Иэн ничего не ответил, но женщины видели, что он очень взволнован.

— Да как вы смеете?! — наконец прохрипел он, брызжа слюной.

— Вы не смогли удержаться. Он пустил под откос ваши планы, поэтому вы решили ему отомстить.

— Нет! — Иэн сделал шаг вперед, чтобы крикнуть это Джудит в лицо.

Она поморщилась, но не отступила. Она смотрела на него прямо, пока Иэн тяжело дышал, раздувая ноздри, словно бык, готовый к нападению.

— Признаю, я был рад, что он умер, — сказал наконец Иэн. — Это вы хотели услышать? Он заслуживал смерти за то, что сделал со мной.

— Вы знали о летучих мышах, — сказала Джудит.

— Я знал о чертовых мышах! — рявкнул он в ответ. — Довольны? Когда он сказал, что собирается заплатить за экспертизу, я понял, что это заморозит стройку. Но подумайте, как его смерть мне поможет? Он уже запросил экспертизу, а Агентство уже вынесло вердикт, что на поле нельзя ничего строить. Неважно, жив Джеффри или мертв, — проект потонул.

— Это правда, если предположить, что вы знали, что он уже связался с Агентством. Но, по вашим словам, Джеффри только собирался связаться с ними и оплатить их услуги самостоятельно. До того, как вы увидели это письмо, вы не знали наверняка, сделал он это или нет, я права? На самом деле, когда я только показала вам письмо, вы сказали: «Проклятый мерзавец сделал это, он действительно сделал это!» Вы удивились письму не меньше, чем мы сами. А значит, у вас есть мотив. Мистер Мэлони, я думаю, это вы убили Джеффри Лашингтона, чтобы не дать ему связаться с Агентством по охране окружающей среды.

— Вы так считаете? Тогда вам стоит знать, что в тот вечер я был на джазовой вечеринке в клубе Британского легиона.

— Неужели? — фыркнула Сьюзи. Она не могла представить человека, который с меньшей вероятностью мог бы оказаться на местной джазовой вечеринке. — И кто играл?

— Гитарист. Мне нравится гитарная музыка.

— Помните его имя?

— Джон Данстервиль, но все зовут его Дасти.

— Звучит так, словно вы репетировали свой ответ.

— Вы можете спросить любого, кто был там. Вечеринка началась примерно в семь вечера, а закончилась в десять. Я ни разу не выходил из зала. Так что можете сколько угодно утверждать, что это я убил Джеффри, но в тот вечер меня окружало несколько десятков людей, которые могут подтвердить мое алиби.

Иэн не отводил глаз от лица Джудит до тех пор, пока не понял, что сказать ей больше нечего. Тогда он развернулся и направился обратно к своему бригадиру, который ждал его на строительной площадке.

— И где бы я смог достать аконит? — бросил он на прощание.

— Откуда вы знаете, что его убили с помощью аконита? — крикнула Джудит вслед удаляющейся спине Иэна.

— Все знают, что его убили с помощью аконита, — ответил тот, не сбившись с шага.

— Какая неприятная личность, — вздохнула Бекс.

— Согласна, — кивнула Джудит. — К тому же у него есть серьезная причина желать Джеффри смерти.

— И ему бы не составило труда надеть фальшивую бородку и парик, — добавила Сьюзи. — По росту и телосложению он похож на мужчину, которого я видела тем вечером. Давайте надеяться, что его алиби не подтвердится. Ведь если он соврал, то мы, возможно, только что нашли нашего убийцу.

(обратно)

Глава 33

Всего через несколько минут после прибытия в зал Королевского британского легиона Джудит и ее подруги узнали, что в момент убийства Джеффри Иэн Мэлони действительно присутствовал на концерте. Более того, одна очаровательная старушка по имени Пенни, с которой подругам удалось поговорить, сказала, что весь вечер просидела рядом с Иэном. Он ни разу не покидал зал, вставал только для того, чтобы заказать в баре очередной напиток. Это занимало у него всего несколько минут, не больше, а затем он возвращался за столик.

Подруги все еще пытались смириться с этим, когда добрались до импровизированной доски для расследований в доме Джудит.

— Один из них убил Джеффри Лашингтона, — сказала Джудит, указывая на прикрепленные к стене карточки с именами. — Но кто? И почему? И как?

— Вот что я вам скажу, — произнесла Бекс. — Почему бы нам не обсудить всех подозреваемых еще раз за чашечкой чая с печеньем? Посмотрим, вдруг на нас снизойдет озарение.

— Хорошая идея, — согласилась Сьюзи.

— К сожалению, я доела печенье, которое вы принесли в прошлый раз, — призналась Джудит.

— Ничего страшного.

Бекс вышла из комнаты и вернулась несколько минут спустя с чайником чая и чашками на подносе, где также нашлось место для упаковки шоколадного печенья.

— Где вы его нашли? — спросила Джудит, указав на коробку.

— Я знала, что вы съедите все печенье, поэтому спрятала вторую упаковку в ваше фортепиано, — объяснила Бекс, разливая чай по чашкам.

— Очень мудро, — одобрила Джудит.

— Спасибо. Почему бы нам не начать обсуждение с Маркуса Персиваля, нашего обаятельного агента по недвижимости?

— Хорошая мысль, — кивнула Сьюзи. — Маркус прекрасно понимает, что его карьера рухнет, как только жители города узнают, что это он писал гадости в «Твиттере». Правда, я до сих пор не могу поверить, что он действительно виновен.

— А я могу, — сказала Джудит. — Он всегда казался мне слишком идеальным. И если Джеффри сумел раскрыть тайну Маркуса, у Маркуса может быть мотив. Потому что нет ни единого шанса, что настолько благородный мужчина, как Джеффри, смолчал бы о такой подлости. И по-моему, такой человек, как Маркус, способен на все, чтобы защитить свою репутацию, свой статус, свои деньги. Но решился бы он на убийство?

— Кроме того, — подхватила ее мысль Сьюзи. — Если бы я хотела убить кого-то отравленным кубиком сахара, то не оставила бы свои отпечатки на сахарнице.

— А может, он все-таки убил Джеффри с помощью кофейной капсулы в кофемашине? — предположила Бекс. — Он мог положить ее в диспенсер, пока заваривал чай для себя.

— Если так, тогда зачем ему прятать сахарницу? — возразила Джудит. — Вот что я не могу объяснить. Поэтому пока я бы не назвала его главным подозреваемым.

— Но то же самое можно сказать о Дебби Белл, — заметила Бекс.

— Что вы имеете в виду? — спросила Сьюзи.

— Мы смогли доказать, что она действительно нарушала закон — крала деньги городского совета, а за такое сажают в тюрьму. Но, как и в случае с Маркусом, мы не можем сказать наверняка, знал ли об этом Джеффри.

— Но Дейв Батлер сообщил Джеффри о том, что кто-то крадет деньги из казны, — напомнила Сьюзи. — А ведь с тех пор прошло несколько месяцев. За это время Джеффри вполне мог догадаться, что за хищениями стоит Дебби. У нас на это ушло всего несколько недель. Готова поспорить, Джеффри тоже все понял. Мы просто должны это доказать.

— Не уверена, — вздохнула Джудит. — Потому что Дебби была права, когда сказала, что Джеффри пошел бы в полицию, едва узнав, кто крадет деньги у города. А мы знаем, что он туда не обращался.

— Но что, если он узнал обо всем только в день своей смерти?

— Я все равно думаю, узнай он о том, что кто-то крадет деньги у его ненаглядного городского совета, то позвонил бы в полицию буквально в ту же секунду.

— Значит, он не знал, что это Дебби ворует из казны, и это подтверждает ее непричастность к убийству? — уточнила Сьюзи.

— Какое-то у нас непродуктивное обсуждение, — поникла Бекс.

— И, боюсь, то же самое можно сказать и о Джереми Уэсселе, — продолжила Джудит. — Ведь я уверена, что, как и Маркус, Джереми тоже способен не убийство.

— Он уже шантажировал Маркуса, — согласилась Бекс. — К тому же мы можем предположить, что Джеффри раскусил Джереми. Вот что Джеффри имел в виду, когда сказал Джереми, что «не вернет его». Он говорил о письме с угрозами, которое забрал у Маркуса.

— Но это же хорошая новость! — воскликнула Сьюзи. — Это делает Джереми нашим главным подозреваемым!

— Здесь-то нас и поджидает маленькая загвоздка, — сказала Джудит. — Судя по вашим словам, Джереми не врал: войдя в зал собраний, он направился прямо к своему месту и даже близко не подходил к кофемашине и сервировочному столику. А сев за свой стол, он никак не взаимодействовал с кофейной чашкой Джеффри.

— Это верно, — подтвердила Сьюзи. — Во время заседания Джеффри находился далеко от него.

— У Джереми был мотив, но не было возможности, поэтому он невиновен, — подвела итог Джудит. — А это значит, что и у Маркуса, и у Дебби, и у Джереми имелись свои причины желать Джеффри смерти, но ни одного из них мы не можем наверняка обвинить в убийстве.

— Это маловероятно, но могли ли они совершить убийство вместе? — спросила Бекс.

— Учитывая, как эти трое жаловались друг на друга, сомневаюсь, что они смогли бы сработаться, — сказала Сьюзи в ответ.

— И теперь у нас остается только София де Кастро, — продолжила Бекс. — Она пришла на собрание последней и, как и Джереми, даже не подходила к Джеффри и его кофейной чашке. На самом деле возможности совершить убийство у нее было еще меньше, чем у остальных.

— Ага, — кивнула Сьюзи. — Она едва успела дойти до своего места, когда Джеффри упал замертво. К тому же мы не нашли у нее мотива.

— Получается, у нее нет ни мотива, ни возможности — она дважды невиновна, — подвела итог Бекс.

— Убийца — тот светловолосый парень с кухни! — сказала Сьюзи и, подойдя к доске, сорвала с нее карточку с его описанием. — Он с самого начала вызывал подозрения!

— Понимаю, к чему вы клоните, — поддержала ее Джудит. — Потому что если этот человек не убивал Джеффри, то я не могу представить, что он делал на кухне тем вечером.

— Но кто он такой? — спросила Сьюзи и отступила на шаг, чтобы взглянуть на именные карточки на стене. — Всего трое человек, помимо членов комитета, стали частью нашего расследования: Алек Миллер, Иэн Мэлони и Дейв Батлер — и мы можем исключить Дейва из списка, потому что его телосложение никак нельзя назвать «средним». Значит, у нас остается всего два подозреваемых.

— Иэн Мэлони или Алек Миллер.

— И это не может быть Алек Миллер, потому что он слишком высок, — напомнила Сьюзи.

— Тогда это должен быть Иэн Мэлони! — сказала Бекс.

— Но у Иэна Мэлони есть алиби, — возразила Джудит. — Тем вечером он был на джазовом концерте. Думаю, мы все должны согласиться: сложно представить, что один из членов комитета по градостроительству может быть нашим убийцей. И если брать в расчет троих человек, которые могли тем вечером обслуживать буфет, то один из них слишком высокий, другой слишком крупный, а у того, кто подходит и по весу, и по росту — а к тому же и по цвету волос, — есть неоспоримое алиби.

— Мы зашли в тупик, — подытожила Бекс.

— Но ведь кто-то был на кухне тем вечером, — сказала Сьюзи. — Кто же это?

— Вопрос на миллион! — сказала Бекс, а затем громко чихнула. — Простите! — воскликнула она и вытащила платочек из сумки. — Это из-за пыли.

Бекс указала на стопки газет, которые все еще занимали большую часть комнаты, и Сьюзи внезапно вспомнила мысль, возникшую у нее, когда она убирала старые журналы в своем доме.

— Я могу помочь вам избавиться от этого мусора, — предложила она подруге.

— Зачем? — не поняла Джудит.

— Я знаю, ваша жизнь — не мое дело, и я попыталась прислушаться к вашему совету и не думать о дополнительных занятиях, но это не сработало. Мне нужно какое-то увлечение. Хобби. И я знаю, каким должен быть мой новый проект. Я должна помочь вам закончить то, что вы с Бекс начали больше года назад. Мы должны очистить эту комнату.

— Это очень мило с вашей стороны, — чопорно ответила Джудит, — но нет, спасибо.

— Только подумайте, как это будет замечательно. Мы можем провести здесь генеральную уборку. Освободим от бумаг эту комнату и следующую, а затем освежим стены новым слоем краски.

— И купим новые ковры, — добавила Бекс, увлеченная энтузиазмом подруги.

Джудит же чувствовала подступающую панику. Она не хотела избавляться от своего архива. Она потратила так много лет, собирая эти газеты, — они отражали ее сущность, ее прошлое, всю ее жизнь, — и сама мысль о том, что она потеряет эту опору, приводила ее в ужас.

Но глаза подруг полнились сочувствием, и Джудит с потрясением осознала, что именно так они смотрели на Дейва Батлера. Она поникла. Джудит все еще представить не могла, какие обстоятельства могут заставить ее избавиться от архива, но это не значило, что она не может хоть в чем-то пойти подругам навстречу.

— Я согласилась на чашечку чая, — сказала она.

— Это вы о чем? — спросила Сьюзи.

— О Мэттью Картрайте.

— Вы связались с ним?! — восторженно воскликнула Бекс.

— Я написала ему письмо.

— И что вы сказали?

— Сказала, что помню его. Я пыталась держаться настолько бесстрастно, насколько это возможно. Но я приложила к письму свой телефонный номер. А потом как-то вечером он позвонил.

— Вы с ним разговаривали?! — возликовала Сьюзи. — Какой он?

— Если честно, я его не узнала. Не могу сказать, что я ожидала услышать, но точно не этот глубокий хриплый голос.

— Он был мил? — спросила Бекс.

— Он был вежлив. Но он рассказал мне, сколько денег сумел заработать. Не точную сумму, но из его слов все стало понятно. У него есть квартира в Бордо, а если он приедет навестить меня, то возьмет свой двухместный «Ягуар» — и все такое.

— По мне, звучит так, словно он просто хотел, чтобы вы поняли, что он не безнадежен.

— Не уверена.

— Он приедет, чтобы встретиться с вами? — спросила Сьюзи.

— Когда я писала ему впервые, я знала, что собираюсь толкнуть костяшку домино. А за ней всегда стоят другие.

— Но это же чудесные новости! — восхитилась Бекс.

— Звучит так, будто он вам не понравился, — проницательно заметила Сьюзи.

— Нет, дело не в этом, — покачала головой Джудит, пытаясь разобраться в собственных мыслях. — Он показался мне добрым, и к тому же он искренне мной интересовался. Он был рад слышать, что я составляю кроссворды, — у него очень приятный смех, и он сказал, что я самый умный человек среди всех, кого он встречал, а это значит, что он не чувствует угрозы в умных женщинах.

— Хорошо, — кивнула Сьюзи. — Так когда вы с ним встретитесь?

— В следующий вторник.

— Да ладно! — воскликнула Бекс. — Так скоро?

Джудит медленно кивнула.

— Как волнительно!

— Точно, — сказала Джудит, но подруги видели, что она вовсе не испытывала уверенности. — Но дело в том, что я не хочу с ним встречаться, — добавила она.

Сьюзи и Бекс не знали, что сказать.

— Ладно, — протянула Сьюзи, желая подвести итог. — Вы не хотите встречаться с богатым мужчиной, который жаждет с вами увидеться. И вычищать ваши старые комнаты от мусора вы тоже не хотите.

— Моя жизнь нравится мне такой, какая есть, — сказала Джудит. — Я делаю то, что хочу, у меня есть хорошие друзья и прибыльная работа. Зачем мне что-то менять?

— Вы не чувствуете себя… — начала Бекс, но не смогла найти в себе душевных сил, чтобы закончить мысль.

— Одинокой? — подсказала Джудит. — Иногда, да. Но нечасто. Время от времени у меня бывают «печальные дни» — так я их называю. Но они проходят, а в остальное время я счастлива. Может, я эгоистка?

— Или вы не лукавите, когда говорите, что ваша жизнь сложилась именно так, как вам нравится, — утешила ее Бекс.

— Да. Все идеально, так зачем мне этим рисковать?

— Тогда отмените встречу, — сказала Сьюзи.

— Он вернулся в Китай на несколько дней, чтобы навестить друзей. Он сказал, что приедет ко мне прямо из Хитроу во вторник. Слишком поздно отменять встречу.

— Тогда сходите выпить с ним чаю, — посоветовала Бекс. — Что может пойти не так? Поразите его своими рассказами о том, как ловили преступников, составляли кроссворды и жили в коттедже на Темзе все эти годы.

— А мы можем не говорить об этом?

— Разумеется, — сказала Бекс. — Если это вызывает у вас дискомфорт. О чем тогда вы бы хотели поговорить?

— Об убийстве, — ответила Джудит и повернулась, чтобы взглянуть на свою импровизированную доску для расследования. — Мне кажется — раз уж мы исключили всех подозреваемых, — есть еще один человек, которого мы до сих пор всерьез не рассматривали.

— Кого? — спросила Бекс.

— Пола де Кастро.

— Но он не может быть нашим убийцей, — напомнила Сьюзи. — У него есть алиби. Тем вечером он был в кино.

— Правда ли это?

— Так сказала Таника.

— Если не ошибаюсь, ее офицеры выяснили, что работники помнят его, потому что он рассыпал попкорн по пути в зал.

— Точно, — сказала Бекс. — Он заставил их бесплатно дать ему новую порцию.

— Это похоже на попытку привлечь внимание — он как будто хотел, чтобы все заметили, как он зашел в зал. Все мы знаем, как работают кинотеатры. После выключения света никто не помешает вам тайком выбраться из зала, замаскироваться, добраться до здания городского совета, выставить на сервировочный столик чай и кофе, отравить Джеффри, затем снять маскировку и незаметно вернуться в кинотеатр до окончания фильма. Кто узнает, что вы выходили? Но кое-что еще в Поле де Кастро привлекло мое внимание. Он должен быть очень хитрым, раз возглавляет компанию по управлению финансами.

— А мы имеем дело с очень хитрым убийством, — добавила Сьюзи.

— Есть еще кое-что. Пол среднего роста и телосложения. Думаю, нам надо с ним поговорить, вы согласны?

(обратно)

Глава 34

На следующее утро Джудит и ее подруги встретились перед офисом «Центра управления активами Марлоу».

— Как вам удалось так быстро договориться о встрече? — спросила Бекс.

— Я сказала, что у меня есть большая сумма, которую я бы хотела передать в доверительное управление мистеру де Кастро, — ответила Джудит.

Женщины вошли в приемную, и юноша за стойкой регистрации сообщил им, что мистер де Кастро скоро будет готов их принять. Когда они расположились в удобных креслах, чтобы подождать, дверь, ведущая в офисное помещение, открылась, и из нее вышла Дебби Белл.

— Что вы здесь делаете? — взволнованно спросила она.

— Хотим поговорить с вашим боссом, — ответила Сьюзи.

— Пол не приходит раньше десяти утра, — сказала Дебби и вскинула правое запястье, чтобы взглянуть на наручные часы.

— Мы предупредили о нашем визите, — объяснила Бекс. — Так что он придет раньше.

— Но почему вы хотите встретиться с ним? — Дебби на шаг ближе подошла к женщинам и прошептала: — Это из-за меня?

— Это никак с вами не связано, — заверила ее Бекс.

— Я подумала, что будет, если я верну деньги?

— Деньги, которые вы украли у городского совета? — уточнила Джудит, и Дебби тут же обернулась, чтобы убедиться, что секретарь не слушает. Тот отвечал на звонок.

— Я могла бы списать все на ошибку в бюджетном отчете, — отчаянно прошептала Дебби.

— Вряд ли у вас получится это провернуть.

— Но это была такая маленькая сумма! — взвыла Дебби. — Мне требовалась медицинская помощь, почему я не заслуживаю того, что есть у остальных?

Внезапная горячность в словах Дебби поразила Джудит, но затем старушка поняла, что та всю свою профессиональную жизнь была окружена неслыханным богатством. Должно быть, трудно день за днем работать на богачей и получать за это зарплату, которая не позволяла купить новую юбку взамен той, что истрепалась по краям.

Но что-то еще в разговоре с Дебби заставило Джудит задуматься. Что-то подсказывало ей: только что она увидела нечто важное. Чувство отозвалось внутри Джудит почти физически ощутимым покалыванием — нечто подобное она испытывала, когда понимала, что внутри слова спрятана забавная анаграмма. Но в чем же дело? Джудит вновь мысленно проиграла весь разговор, пытаясь отыскать то, что привело в действие внутренний радар, но ее прервал секретарь.

— Мистер де Кастро готов вас принять, — сказал он.

— Я не думаю, что, вернув деньги, вы сумеете исправить ситуацию, — прошептала Бекс, и Джудит вновь сосредоточила внимание на окружающих. Ей придется позже разобраться со своими мыслями.

Бекс продолжила:

— Вы на протяжении нескольких лет крали деньги у совета. Сомневаюсь, что кто-нибудь сможет счесть это за ошибку в бухгалтерских отчетах. Думаю, лучше всего вам будет пойти в полицию и во всем признаться. Они будут более снисходительны, если вы сами им сдадитесь.

— Меня лишат лицензии, я не смогу снова устроиться на работу, а работа — это все, что у меня есть!

— Дамы? — вновь позвал секретарь.

— Да, разумеется, — сказала Джудит. — Мы идем.

Когда она и ее подруги направились к двери в офис, Джудит бросила последний взгляд на Дебби. Та съежившись сидела на одном из кресел для посетителей, за ее спиной висела фотография ярко-красной спортивной машины. Дебби спрятала лицо в ладонях, а ее плечи тряслись. Она плакала. Джудит подавила в себе жалость к этой женщине. Дебби была мошенницей — это ясно как день, — и Джудит всего лишь испытала мимолетное сочувствие к женщине, которая раскаялась в своих поступках только после того, как ее поймали с поличным.

Джудит следом за подругами и секретарем вошла в большой кабинет. Его стены были покрыты деревянными панелями, на полу лежал толстый ковер, а за полудюжиной тяжелых деревянных столов работали молодые люди в темных костюмах с иголочки и с аккуратными прическами. Подойдя к толстой деревянной двери, секретарь постучался, дождался грубоватого «Войдите» и открыл дверь.

Пол де Кастро сидел за своим рабочим столом, положив руки на столешницу перед собой так, словно собирался вот-вот вскочить на ноги.

— У меня мало времени, — сказал он, не обратив внимания на секретаря, который молча вышел, беззвучно прикрыв за собой дверь.

— Тогда оставим притворство, — сказала Джудит.

— Мы из полиции, — сообщила Сьюзи и достала свой бейджик. — У нас есть несколько вопросов.

Пол рассмеялся. Мысль о том, что три женщины — каждая из которых была старше среднего возраста, — собираются его допрашивать, казалась ему совершенно нелепой.

— Мы расследуем убийство Джеффри Лашингтона, — объяснила Джудит.

— Ага, как же! — фыркнул Пол, встал с кресла, подошел к Сьюзи, сдернул ленту бейджика с ее шеи, а затем вернулся к своему столу.

Он провернул это так быстро, что Сьюзи даже не успела увернуться.

— Давайте-ка взглянем, что это такое, — сказал Пол и надел блютуз-гарнитуру с микрофоном, который тянулся от наушника к уголку его рта.

Джудит видела, что Пол чрезвычайно гордился своим навороченным телефоном. Он коснулся пальцем наушника и с важным видом вслух зачитал номер телефона полицейского участка Мейденхеда с бейджа Сьюзи.

Пока Пол ждал ответа, Джудит принялась рассматривать висевшие на стене фотографии в рамках. На них Пол позировал во время разных торжественных мероприятий. На некоторых фотографиях он курил сигары в компании таких же серьезных мужчин среднего возраста, на других приобнимал за талию красивых женщин, куда более юных, чем он сам.

«Он явно считает себя видным членом светского общества», — подумала Джудит.

— Здравствуйте, — сказал Пол в микрофон. — Три женщины бегают по Марлоу с поддельными документами, и я подумал, что вы захотите об этом узнать.

Пол зачитал номер ордера на бейдже, но, к его величайшему изумлению, полицейский на другом конце линии подтвердил, что Сьюзи Гаррис действительно является гражданским советником и Пол должен содействовать ей в расследовании. Он снова ткнул в наушник, чтобы закончить звонок, а затем бросил бейджик на стол.

Сьюзи взяла его и поспешно вернула ленту себе на шею.

— Эта страна летит коту под хвост, — буркнул Пол.

— Мы все можем с этим согласиться, — сказала Джудит, взглянув прямо на своего оппонента. — Я понимаю, что ваше время очень ценно, мистер де Кастро, но мы сможем быстро со всем управиться, если вы просто ответите на наши вопросы.

Джудит видела, как Пол стиснул челюсти.

— Как вы познакомились со своей женой? — спросила Бекс, как всегда догадавшись, что стоит ослабить повисшее в комнате напряжение.

— А вам какое до этого дело?

— Никакого, — ответила Сьюзи и вскинула свой бейджик. — Но для полиции это важно.

— Боже! — воскликнул Пол и провел рукой по темным волосам. — Мы познакомились на праздничном ужине. Довольны?

— Продолжайте, — попросила Бекс.

— Это случилось десять лет назад. Я недавно развелся, а на другом конце стола сидела эта девушка — она была, наверное, самой красивой из всех, кого я когда-либо встречал, и я решил, что она должна стать моей. Вот и вся история, ага?

— Она должна была «стать вашей»? — спросила Джудит голосом достопочтенной леди Брэкнелл^[222].

— Я всегда получаю то, что хочу.

— Всегда?

— Я получил Софию, не так ли? — ухмыльнулся он.

— И как идут дела в вашей семье? — спросила Сьюзи.

— Прекрасно.

— Это все, что вы можете сказать о ваших отношениях? — спросила Джудит.

Пол пожал плечами.

— Я не понимаю… — протянула Сьюзи. — Вы такой… какое слово мне стоит использовать? — спросила она у подруг.

— Успешный? — предположила Бекс, прекрасно зная, что Сьюзи искала гораздо более вычурное слово.

— Ладно, успешный, — согласилась Сьюзи. — Такой богатый. Вы управляете этой компанией, живете в большом доме на берегу Темзы — живете и в ус не дуете. Но ваша жена увлекается растениями, здоровым образом жизни, йогой и тому подобным.

— Это просто женские причуды.

— Тогда как вы отнесетесь к тому, что женщина обвинит вас в убийстве? — спросила Джудит.

Пол не совсем понял вопрос.

— Какой фильм вы смотрели, когда умер Джеффри Лашингтон?

— Я уже обсуждал это с полицией.

— Как он назывался?

— Это был супергеройский боевик.

— Вы ходите в кино в одиночестве, чтобы смотреть фильмы о супергероях?

— Обычно нет, но мне всегда нравился Человек-паук, а в кинотеатре «Эвримен» в Джеррардс-Кросс как раз показывали новый фильм о нем.

— Как он называется?

— «Человек-паук: Нет пути домой». Это что, викторина?

— О боже! — воскликнула Бекс, не сумев сдержаться.

— Вы знаете этот фильм? — удивленно спросила у нее Джудит.

— Боже, нет! Но я помню, как Сэм и его друзья ходили на него. Мне пришлось забирать их из кинотеатра, и они болтали о нем всю дорогу. Оказывается, все актеры, которые играли Человека-паука раньше, появились в фильме. Это как-то связано с мультивселенной, но, если честно, для меня это звучало как полная чушь.

— Фильм получился чудесный, — сказал Пол.

— Правда, ребята долго жаловались, что доктора Осьминога там не было. А ведь все остальные злодеи там появились.

— Тут они правы, — согласился Пол. — Я тоже подумал об этом.

— Неужели? — протянула Бекс.

— Да.

— Погодите-ка! Простите, я все перепутала, — произнесла Бекс с убийственной улыбкой. — Они говорили, что им очень понравилось появление доктора Осьминога.

Лицо Пола вытянулось, а Джудит просияла, восхищенная уловкой Бекс.

— Вы разве не помните этого персонажа? — спросила она.

— Я не всегда слежу за всеми деталями фильмов «Марвел».

— Но он же в конце оказался главным злодеем, — сказала Бекс. — Вы правда его не помните?

— Возможно, я задремал.

— В середине большой битвы, которыми всегда заканчиваются подобные фильмы?

— Теперь я вспомнил, что очень устал после работы. Я уснул и проснулся только в самом конце.

— Звучит не слишком правдоподобно, — сказала Джудит.

— Но это правда, понятно вам?

Джудит решила, что с нее довольно.

— Может, в последнее время вы брали напрокат какие-то вещи из магазина костюмов?

— Что это за вопрос такой?

— Или покупали онлайн парик или накладную бороду?

— Так, встреча окончена.

— Это мы решаем, когда встреча будет окончена. Почему ваша жена звонила Алеку Миллеру?

— Это еще кто такой, черт возьми?! — резко спросил Пол, но женщины заметили, как его самоуверенность на самую малость пошатнулась.

— Вы не знаете его? — спросила Джудит, проверяя нервы Пола на прочность.

— Просто скажите мне, кто этот проклятый мужчина! — рявкнул он.

Джудит догадывалась, что именно вызвало у Пола внезапную вспышку гнева. Она решила рискнуть и помахать красной тряпкой у быка перед носом.

— Что, если я скажу вам, что Алек Миллер — любовник вашей жены?

— Я знал! Эта неблагодарная тварь! Я дал ей все, что у нее есть. Все! И так она мне отплатила?

— Вы уже давно подозревали ее в измене, не так ли?

— Весь последний год она вела себя скрытно. Она что-то утаивала от меня. Я это чувствовал. Несколько месяцев назад я зашел пообедать домой, но ее там не оказалось. И в этой ее дурацкой студии звукозаписи тоже. Я тогда не придал этому значения и вернулся на работу. Тем вечером я спросил, как у нее дела, и она ответила, что весь день провела дома, а когда я сказал, что вернулся домой в обед, а ее не было, она так на меня посмотрела…

— Как? — уточнила Бекс.

— Виновато. Очень виновато. Тогда я накинулся на нее. Черт возьми, как я кричал, как требовал, чтобы она рассказала мне правду, но она не сдавалась — она продолжала утверждать, что весь день провела дома, хотя я знал, что это ложь.

— Держу пари, вы обвинили ее в том, что она спит со всеми подряд, — язвительно произнесла Сьюзи.

— Да, черт возьми. Она ведь уже была замужем, когда мы познакомились. Вы знали об этом? Когда мы с ней начали встречаться, она предала одного мужа, так вдруг она сделала это снова?

— И что она вам ответила?

— Тогда она и выглядела виноватой.

— Получается, вы уже некоторое время знали, что у нее интрижка на стороне?

— Я подозревал, но не знал имени ее любовника. Теперь знаю.

— Кстати, — сказала Джудит. — Это не Алек Миллер. Я просто хотела посмотреть, как вы отреагируете. И все же напрашивается вопрос: с кем она завела интрижку?

Пол гневно выругался, ничего не понимая, и Джудит решила оставить его томиться в ожидании. Она подошла к стене, на которой висели фотографии, чтобы поближе взглянуть на одну из них. На снимке были изображены Пол, София и очень приятная на вид женщина лет семидесяти в бальном платье с каким-то официальным значком и ленточкой, прикрепленной к левому плечу.

У Джудит перехватило дыхание, когда она заметила на фотографии кое-что еще. Она сорвала рамку со стены, чтобы получше рассмотреть изображение.

— Эй! — воскликнул Пол.

— Не сейчас, — отрезала Джудит, чтобы заставить его замолчать, и еще внимательнее вгляделась в фотографию.

Бекс и Сьюзи подошли ближе.

— Что там такое? — спросила Сьюзи.

— Что примечательного есть на этой фотографии? — спросила Джудит, все еще пытаясь осознать увиденное.

Сьюзи нахмурилась.

— Не знаю.

— Сережки на Софии.

— А что с ними не так?

Джудит сунула руку в свою сумочку и вытащила одинокую сережку-колечко, которую нашла в спальне Джеффри.

На фотографии на Софии были точно такие же.

— Мистер де Кастро, — позвала Джудит, обернувшись, чтобы взглянуть на Пола. — Вы только что признали, что подозревали, будто ваша жена весь прошлый год крутила интрижку на стороне.

— Я больше не собираюсь с вами разговаривать.

— Мне нужно задать вам один вопрос, и очень важно, чтобы вы хорошо подумали, прежде чем ответить. У вашей жены случайно нет родинки в форме бриллианта под левой грудью?

Этот вопрос выбил Пола из колеи.

— Как, ради всего святого, вы об этом узнали?! — спросил он.

— Просто ответьте на вопрос.

— Да. Да, у нее есть такая родинка.

(обратно)

Глава 35

— Я восхищаюсь Софией, — призналась Бекс, когда подруги вышли из офиса «Центра управления активами Марлоу». — Она завела роман с мужчиной, который, наверное, лет на двадцать ее старше.

— Он был похож на гнома! — недоверчиво выпалила Сьюзи.

— Но подумайте, как много он мог ей предложить, — возразила Бекс. — Он был добрым — все так говорят. И внимательным. Это очень привлекательные качества.

— Простите, — сказала Сьюзи, — какая часть предложения «Он был похож на гнома» вам непонятна?

— Возможно, их история похожа на роман Мерлин Монро и Артура Миллера, — предположила Джудит. — Женщину, которой не придают должного значения из-за ее красоты, в мужчинах может привлекать не только внешность.

Когда они добрались до дома Софии, та не ответила на дверной звонок. В студии звукозаписи ее тоже не оказалось. Подругам наконец удалось найти ее в саду, где София собирала крохотные розовые цветы с побегов крапивы.

— Что вам угодно? — спросила она, поднялась с земли и стряхнула с колен темную грязь.

— Вы нам солгали, — заявила Джудит. — Вы с самого начала нам лгали.

— Какие ужасные вещи вы говорите! Я всегда старалась помочь вам.

— Вы солгали о родинке под левой грудью, — сказала Сьюзи. — А значит, это вы прислали Джеффри ту пикантную фотографию.

— Что неудивительно, — добавила Джудит и вынула из сумочки серебряную сережку, — потому что вы с ним были любовниками, не так ли?

— Нет, — ответила София.

— Уже слишком поздно юлить, — сказала Бекс. — Джудит нашла вашу сережку в спальне Джеффри, и мы знаем, что это вы отправили ему то провокационное фото.

— Вы не понимаете, — вздохнула София.

— Тогда почему бы вам не объяснить нам все? — предложила Бекс, и ее голос наполнился такой добротой, что София смягчилась.

Она замялась, не зная, с чего начать свою историю. Но мгновение спустя женщины увидели, как ее нерешительность улетучилась.

— Я любила его, — просто призналась София. — Я любила его, но он меня не хотел.

— Что, простите? — опешила Сьюзи.

— Я в него влюбилась, тут вы правы. Я не собиралась этого делать. В смысле, с чего бы мне влюбляться в кого-то вроде Джеффри?

— Точно, — фыркнула Сьюзи, но Бекс тут же толкнула ее локтем в бок, чтобы заставить замолчать.

— Он был таким старым и ни капли не привлекательным.

На этот раз одного предупреждающего взгляда Бекс хватило, чтобы Сьюзи проглотила рвущиеся наружу комментарии.

— Это случилось, когда он помог мне разобраться с той ужасной историей с могилами много лет назад. Он отказывался винить меня в произошедшем. Он сказал, что если кто и виноват, так это он. Он поручил мне эту работу — я не напрашивалась и выполнила ее настолько хорошо, насколько могла. Вот что он постоянно повторял. Я руководствовалась благими намерениями, и это самое главное.

София замолчала, собираясь с мыслями.

— Тогда я в него и влюбилась. В то время он не привлекал меня физически, мне просто нравилось думать о нем. Он видел меня, заботился обо мне.

— Он и правда был святым! — сказала Сьюзи.

— Это так, — согласилась София. — Шли годы, и я замечала, что он добр не только по отношению ко мне, но и ко всем, кто его окружал. Он жил ради других людей. Вскоре я поняла, что жду встреч комитета по градостроительству с куда большим нетерпением, чем следовало бы. Чувства подкрались ко мне незаметно, сама не знаю как.

София затерялась в своих воспоминаниях.

— Мы поговорили с вашим мужем, — произнесла Бекс, чтобы ей помочь.

— Тогда вы знаете, что я не была полностью с вами откровенна во время нашего последнего разговора. Моя личная жизнь далека от идеальной. Пол… — София с трудом подбирала слова, чтобы описать свои отношения с мужем. — Для него брак — это вечный обмен. Если он делает что-то для меня, то ожидает чего-то взамен. К тому же он считает меня симпатичной куклой, которую можно показывать своим друзьям. Ему плевать, кого он держит под ручку. Я искренне верю, он был бы не против нанять эскортницу, чтобы та сопровождала его на разные мероприятия, лишь бы она была миленькой и он мог бы ею хвастаться.

— Мне так жаль, — сказала Бекс.

— Я не понимаю, — вмешалась Сьюзи. — Как так вышло, что мы нашли вашу сережку в спальне Джеффри, если вы с ним не спали?

— Вы знаете, как бывает, когда ваш мозг на чем-то зацикливается? Или на ком-то? Это чувство нарастало во мне. В прошлом году мне пришлось лицом к лицу столкнуться с шокирующей правдой. Я стала одержима Джеффри. Но я знала, что не могу получить его, и это мучило меня еще больше. В конце концов я прямо призналась ему в своих чувствах.

— Когда это произошло? — спросила Джудит.

— Шесть месяцев назад. Я пригласила его сюда, когда Пол был в отъезде. Я придумала легенду, сказала, что хочу взять у него интервью для моего подкаста. И как только он вошел в дом, я его поцеловала — ничего не смогла с собой поделать, накинулась на него, как школьница.

София больше ничего не сказала, но Джудит и ее подруги сочли мудрым дать ей немного времени собраться с мыслями.

— Он оттолкнул меня, — призналась София в самом большом своем позоре. — Он был не заинтересован в этом. Я не знала, что и думать. Я не привыкла к тому, что мужчины не находят меня привлекательной. Он сказал, что удивлен и польщен — именно это слово он постоянно повторял. Он был польщен тем, что я проявила к нему интерес, но он не мог изменить своей жене. Я не знала, как на это реагировать. Его жена мертва, она умерла больше двадцати лет назад! А я стояла рядом, я предлагала себя мужчине, у которого не было никаких обязательств перед другими женщинами. Это я рисковала всем, а не он. Это я рисковала прослыть полной дурой в глазах общества, если бы мой секрет когда-нибудь выплыл бы наружу. Это я рисковала своим браком. Но Джеффри не хотел слушать. Он оттолкнул меня и ушел. Я никогда раньше не испытывала такого унижения. Как он посмел мне отказать? Я не могла пойти на следующее собрание комитета, зная, что он считает, будто может устоять передо мной. Он должен был знать, от чего отказывается. Поэтому вместо того, чтобы пойти на собрание, я отправилась к нему домой.

— Вы использовали ключ из скворечника, — догадалась Джудит.

— Точно. Я прошла прямо наверх в его спальню. Потом… я разделась и легла на кровать. И сняла себя в нижнем белье и отправила фотографию ему в конце собрания.

— Теперь все ясно! — воскликнула Джудит, когда на нее наконец нахлынуло озарение. — Вот почему Джеффри установил в своем доме засовы и новомодную сигнализацию. Это случилось после того, как вы явились к нему без приглашения.

София опустила глаза, стыдясь своей тайны.

— Когда он вернулся, я была готова отдаться ему — я принадлежала ему! Но он пришел в ярость, сказал, что я проявила неуважение, сказал, что я его преследую. Он заставил меня одеться — я ползала по полу в поисках своей одежды, как обычная потаскуха.

— Тогда-то вы и потеряли сережку, — догадалась Джудит.

— Да!

— Это, наверное, было так унизительно, когда он выгнал вас из своего дома.

— Да, черт возьми! — рявкнула София, и ее стыд тут же уступил место гневу.

— Поэтому вы его убили.

— Что? Нет! Я его любила!

— Не думаю. Вы были одержимы им — вы сами использовали это слово. Ваши чувства — это одержимость и ничто иное. Не любовь. А когда он вам отказал, ваша одержимость переросла в ненависть. Вы не смогли вынести пережитого унижения. И давайте не будем забывать, что вы как никто другой в Марлоу знакомы с ядами. Вы также знаете, что Джеффри перед каждым собранием наливал себе чашечку кофе. И вы не могли рисковать тем, что он кому-нибудь расскажет, как вы на него накинулись. Или о том, как вы отправили ему фотографию вашей груди. Сложно вынести такой позор. Пол ушел бы от вас, вы бы потеряли ваш прелестный домик и идеальную репутацию.

— Так я была права в первый раз, да? — перебила ее Сьюзи. — Между вами с Джеффри действительно царило напряжение во время заседания комитета. А все из-за того, что вы знали, что вот-вот убьете его.

— Вовсе нет! — всхлипнула София. — Вы должны мне поверить, я его не убивала! — добавила она, и в ее голосе слышалась мольба.

Но кое-что еще в ее словах привлекло внимание Джудит и ее подруг. Софию терзало чувство вины.

— И я последней пришла на собрание, — сказала София. — Джеффри уже сварил себе кофе — он сидел за столом со своей чашкой. Я даже близко к нему не подходила.

— И все же вы заметили, что он уже налил себе кофе? — спросила Сьюзи.

— Конечно, заметила. Я видела его впервые с тех пор, как он вышвырнул меня из своего дома. Я все замечала. Поэтому я вела себя с ним так странно — мне было очень стыдно. Но разве вы не понимаете? Признаю, у меня в саду растет аконит, но я никак не могла отравить Джеффри.

— Когда мы разговаривали в прошлый раз, вы сказали, что опоздали на собрание, потому что пробили колесо и вам пришлось вести машину в «Платтс», чтобы поменять шину.

— Все верно.

— Значит, если мы прямо сейчас отправимся в эту автомастерскую, они подтвердят, что вы привозили им машину в тот вечер?

— Конечно, подтвердят. С чего мне об этом лгать?

Вина исказила черты ее лица. К счастью, подруги знали быстрый способ проверить ее историю.

* * *

Сьюзи отвезла подруг прямо в автосервис «Платтс»,расположенный в центре Марлоу. Расспросив работников, женщины выяснили, что София действительно привозила свою машину в день убийства Джеффри, с ней разговаривал мужчина по имени Леонард. Леонард был элегантным молодым мужчиной с ухоженными усиками — вовсе не такого человека ожидаешь встретить в автосервисе одетым в грязный голубой комбинезон.

— Да, я помню миссис де Кастро, — сказал он, вытирая руки замызганным полотенцем. — Она была довольно сильно расстроена. Она сказала, что боится опоздать на встречу, но, по-моему, ее что-то тревожило. Она казалась очень рассеянной.

— Вы знаете почему?

— Понятия не имею. Но она определенно о чем-то волновалась. Как будто ее что-то беспокоило.

— Что случилось с ее машиной? — спросила Сьюзи.

— А вот тут все странно. Она сказала, что у нее пробито правое переднее колесо, и я видел, что шина действительно спущена, но когда я начал проверять колесо, никакого прокола не было. Кто-то специально выпустил из шины воздух.

— Вы уверены?

— Со мной такого прежде не случалось. Шина была абсолютно цела.

— Что вы ей сказали?

— Я ничего не мог ей сказать. Она оставила машину и тут же ушла из мастерской пешком. Она сказала, что ее ждут в другом месте, а вернулась только на следующее утро. Это тоже было странно. Когда пришла пора забирать машину, она очень удивлялась тому, что колесо вовсе не пробито. Это все выглядело подозрительно. Почти наигранно. Вы понимаете?

— Погодите, — остановила его Джудит. — Она оставила здесь машину в полседьмого?

— Верно.

— Она сказала, что у нее пробито колесо, хотя на самом деле это было не так и кто-то просто спустил воздух из шины?

— Точно. Мне понадобилось минут пять, чтобы это исправить.

— И она ушла пешком, как только оставила машину?

— Вы все верно поняли.

Подруги переглянулись. Они прекрасно знали, что от автомастерской до здания городского совета пешком идти от силы минут десять. Тогда почему София солгала им о том, что ее колесо было пробито? И чем она занималась после того, как вышла из автомастерской в полседьмого, и перед тем, как появилась на собрании комитета по градостроительству, когда время уже перевалило за полвосьмого?

(обратно)

Глава 36

— Это София убила Джеффри, — заявила Сьюзи, когда они с подругами расселись по своим местам в ее фургончике. — Это был ее яд, Джеффри недавно отказал ей и унизил ее, это она звонила Алеку, чтобы сказать, чтобы он не приходил тем вечером, она исчезла с радаров за час до убийства — и к тому же мы все видели, какой невменяемой она казалась, когда рассказывала нам придуманную историю о том, как у нее пробило колесо, хотя с ее колесами все было нормально.

— Но как она может быть убийцей? — спросила Бекс. — Вы сами говорили, что она даже близко не подходила к Джеффри.

— Может, в том-то и весь смысл? — предположила Сьюзи. — Она опоздала нарочно, чтобы создать впечатление, что она не может быть убийцей.

— Но если она к нему даже не подходила, то все равно не могла его убить, — возразила Бекс.

— Это не совсем так, — ответила Джудит. — Вы забываете о светловолосом мужчине, который готовил буфет перед заседанием.

— Я не знаю, как он может быть связан с Софией, — признала Сьюзи.

— Напомните мне, этот мужчина точно вышел из кухни до того, как София вошла в зал? — попросила Джудит.

— О да. Он ушел сразу после появления Джеффри. Я помню, как он воспользовался пожарным выходом, но тогда я подумала, что он пытается побыстрее сбежать, потому что Джереми ворчал и ругался из-за того, что нет печенья.

— Прекрасно! — воскликнула Джудит. — Значит, он ушел сразу после прихода Джеффри. Что произошло дальше?

— Дайте подумать. Джеффри хотел узнать, почему я пришла на собрание, и мне потребовалось несколько минут, чтобы все объяснить, потом он подошел к сервировочному столику, сварил себе кофе — отравленный кофе — и сел на свое место. Затем Дебби пошла сварить себе кофе, что тоже заняло немного времени, но, если коротко, Джеффри уже сидел за столом со своей чашкой, когда София вошла в зал.

— Значит, между уходом нашего светловолосого друга и появлением Софии прошло как минимум несколько минут?

— Получается так.

— Думаю, мы должны отправиться в здание городского совета.

Джудит отказалась объяснять свою теорию, пока они ехали. Когда подруги выбрались из фургончика, Бекс спросила:

— Мы ведь не можем попасть в дискуссионный зал? Он заперт.

— Нам и не понадобится туда заходить, — сказала Джудит и направилась вдоль стены здания туда, где располагался пожарный выход. — Как вы только что напомнили, Сьюзи, это София звонила Алеку Миллеру, чтобы попросить его не выходить на работу тем вечером. Он узнал ее голос, когда вы включили ее подкаст. Так давайте не будем ничего усложнять. София хотела, чтобы тем вечером Алек остался дома, потому что собиралась отравить Джеффри аконитом.

— Хотите сказать, София — это и есть наш светловолосый мужчина? — спросила Бекс.

— Предположим, что так и есть. В конце концов, козлиная бородка — идеальный способ сделать так, чтобы никто не сомневался, что на кухне мужчина. И мы уже знаем, что никто из членов комитета не обратил на этого человека внимания. Они не упоминали его, когда давали показания в первый раз.

— Вы действительно думаете, что София могла притвориться мужчиной? — спросила Сьюзи.

— Это не так сложно. Ее чудесные волосы можно спрятать под мужской парик. Вдобавок это объясняет, почему у мужчины были светлые волосы. Она наверняка хотела, чтобы цвет парика совпадал с цветом ее волос. Коротких прямых волос и козлиной бородки вполне достаточно, чтобы сойти за мужчину. К тому же мы все можем согласиться, что она среднего роста. Что касается фигуры, уверена, если бы она надела утягивающую одежду, то смогла бы скрыть грудь, пусть ей и было не очень удобно.

С этими словами Джудит повернулась на месте, чтобы осмотреть парк Хиггинсона.

— Так что мы здесь делаем? — спросила Бекс.

— Ищем место, где она могла бы быстро переодеться, — ответила Джудит и направилась к маленькому зданию общественного туалета, расположенного на краю парковки всего в десяти ярдах от того места, где они стояли.

— Вы думаете, она переоделась в туалете? — спросила Сьюзи.

— Она не могла обойти здание вокруг из-за риска столкнуться с кем-то, кто мог бы ее узнать. На ее месте я бы пошла именно туда.

Здание туалета не было разделено на мужскую и женскую половину, три кабинки располагались с одной стороны и еще три — с другой. Подруги заглянули в каждую из них, но сказать наверняка, переодевалась ли там София, было невозможно.

— Бекс? — раздался голос за спинами подруг.

Они обернулись и увидели, как к ним приближается женщина.

Это была Мэриан.

— Чем ты тут занимаешься, бродя по туалетам?

— Это моя свекровь Мэриан, — объяснила Бекс подругам.

— О! — ахнула та, перевела взгляд с Бекс на туалеты, а потом обратно. — Так вот что ты имела в виду, когда говорила, что работаешь на полицию?

— Эта работа не всегда связана с посещением общественных уборных, — сказала Бекс, попытавшись свести все в шутку, но потерпела поражение.

— Я рада это слышать. И мне очень повезло столкнуться с тобой. Со мной связался «Мясной крючок». Они говорят, что не станут больше продавать тебе мясо в долг до тех пор, пока не будет оплачен старый счет.

«Мясным крючком» называлась очень хорошая мясная лавка на Хай-стрит.

— Но у меня нет счета в «Мясном крючке», — растерянно ответила Бекс.

— Есть! Я открыла его для тебя.

— Вы покупали там еду?

— Ну, — с улыбкой произнесла Мэриан, — технически это ты покупала там еду, но да, думаю, можно и так сказать.

— Я думала, вы тратили свои деньги, когда приносили домой покупки.

— Ты же знаешь, что у меня нет ни пенни.

— Погодите, — сказала Бекс, когда ей в голову пришла ужасающая мысль. — У вас есть другие открытые счета в городе?

— Нет, конечно нет.

— Хорошо.

— Но у тебя есть.

— Что?!

— Только в «Земляничной роще», «Леди Стежок за Стежком», «Куперс» и кофейном магазине «Кедр». Ах да, еще я отдала свои украшения на чистку в ювелирный магазин «Веллингтон» — я просто не могла вынести, насколько сильно они потускнели. Эти украшения принадлежали двоюродной тетушке Колина, и я знаю, что он хотел бы увидеть их в былом величии.

— Вы у него об этом спрашивали?

— В этом нет нужды, ведь двоюродная тетушка Джесс была очень ему дорога.

— Мы не из денег сделаны.

— Конечно же нет, и поэтому я всегда стараюсь найти идеальное соотношение цены и качества.

— И все же я ни разу не видела, чтобы вы вернулись домой с пакетами из «Лидла».

Улыбка застыла на лице Мэриан. Она, как и все остальные жители Марлоу, знала, что на месте городского супермаркета «Уэйтроуз» недавно открыли «Лидл», где продукты продавались по куда более доступным ценам. Мэриан же, почти на уровне инстинктов, придерживалась мнения, что, даже если в городе появился «Лидл», это вовсе не значит, что о нем надо говорить вслух.

— Я думала, это магазин обуви, — наконец сказала она.

— Неужели? — вскинула бровь Сьюзи.

— У них такой веселенький логотип, и я даже не знала, что они продают продукты. Что ж, мы каждый день узнаем что-то новое. Надеюсь, вы поймаете вашего убийцу! — добавила она и пошла прочь.

Сьюзи заговорила первой.

— Вы прогнали ее, заговорив о «Лидле».

Бекс была поражена не меньше.

— Кажется, так и есть.

— Ага, — кивнула Сьюзи, утверждаясь в своем мнении. — Она заслуживает смерти.

— Если честно, я не знаю, как долго еще смогу ее выносить.

Джудит увидела искреннее страдание на лице Бекс и вспомнила, что обещала помочь подруге избавиться от свекрови. Но Мэриан была права, и более насущной проблемой оставался убийца, которого они обязаны поймать.

— Пойдемте, — позвала она. — Нам осталось проверить последнюю кабинку.

Джудит подошла к последней двери, открыла ее, но вместо туалета внутри обнаружила чулан, где хранился инвентарь для уборки. Джудит заметила, что к стене была приставлена деревянная стремянка, на которую опиралась старая швабра.

— А вот это интересно… — протянула она. — Стремянка.

— Почему это интересно? — спросила Бекс.

— Потому что в потолке есть маленький люк.

Джудит указала пальцем наверх, и подруги, задрав головы, поняли, что она права. В потолке действительно располагался люк, закрытый деревянной доской.

— Если бы я была на месте Софии и мне понадобилось бы быстро переодеться и спрятать улики, я бы пробралась в эту комнату, сняла с себя маскировку, вытащила стремянку, вскарабкалась по ней и спрятала бы свой костюм на чердачке под крышей, затем закрыла бы люк и вышла из туалета в своей обычной одежде.

— Вы думаете, она спрятала там свою маскировку?

— Вполне возможно. Между пожарным выходом из кухни и главным входом в здание совета я не заметила лучшего места, чтобы быстро переодеться.

Женщины вновь взглянули на люк в потолке.

— Я туда не полезу, — отрезала Сьюзи.

— И мне не стоит, — кивнула Джудит. — Не в моем возрасте.

Бекс вздохнула.

— Не волнуйтесь, я это сделаю.

— Хорошо, — обрадовалась Сьюзи, подошла к стремянке и расставила ее так, чтобы она оказалась прямо под люком.

— Вы двое, держите эту штуку крепко, — попросила Бекс. — Не хочу, чтобы она упала.

— Поняли, — кивнула Сьюзи.

— Обещаете, что не отпустите?

— С чего нам ее отпускать? — спросила Джудит.

— Не знаю. Мне кажется, вы обе на это способны.

— Я возмущена тем, что вы могли так подумать, — ухмыльнулась Джудит.

— Я точно могла бы так поступить, — согласилась Сьюзи.

— Но мы никогда так не подставим нашу подругу, — закончила Джудит.

— Верно, черт возьми, — подтвердила Сьюзи.

Бекс потребовалось мгновение, чтобы осознать, что она, добропорядочная жена священника Марлоу, собиралась залезть на чердак общественного туалета. «Забавно может обернуться жизнь», — подумала она, взялась за стремянку и начала карабкаться вверх.

Крыша здесь была довольно низкой, поэтому Бекс не пришлось залезать на самую верхнюю ступеньку, чтобы дотянуться до доски, закрывавшей ведущее на чердак отверстие.

— Надеюсь, там нет крыс, — сказала Сьюзи.

— Ну спасибо, — крикнула вниз Бекс, хотя ее мучили те же мысли.

Она толкнула доску вверх, повернула ее в руках, просунула вниз через отверстие и передала Сьюзи. Затем она достала из заднего кармана телефон, включила фонарик и посветила им в темноту, но ничего не увидела.

— Вам нужно подняться чуть выше, — сказала Джудит.

Бекс поняла, что ей все же придется забраться на последнюю ступеньку, и внезапно страх упасть с такой высоты заглушил в ней боязнь заглянуть в темноту чердака.

— Мы держим лестницу, — сказала Сьюзи, почувствовав волнение Бекс.

Бекс поднялась еще на ступеньку, стремянка закачалась под ней, и женщина свободной рукой схватилась за край люка.

— Еще одна ступенька, и вы на месте, — подбодрила Джудит.

Бекс поднялась еще на ступеньку, изо всех сил вцепившись в край люка, и лестница вновь зашаталась, но Джудит и Сьюзи сумели удержать ее.

— Спасибо, — поблагодарила Бекс.

— Что вы видите? — спросила Сьюзи.

— Погодите, — Бекс обвела пыльное пространство под крышей лучом фонарика.

К счастью, ничего страшного она не увидела, но внезапно луч света выхватил из темноты сумку, набитую под завязку.

— Тут сумка лежит, — без особого энтузиазма сообщила Бекс.

— Что в ней? — спросила Сьюзи.

— Подождите, я попробую ее достать. — Бекс подтянула к себе сумку и увидела, что та набита тканью. — Внутри что-то есть, но я не знаю, что именно.

— Сбрасывайте ее вниз.

— Ладно.

Бекс толкнула сумку через отверстие, убедившись перед этим, что не попадет подругам по головам.

— Там есть еще что-то? — спросила Джудит.

Бекс устремила взгляд во тьму: на чердаке остались только серые полосы окаменевшей пыли и следы мышиного помета.

— Вау, — сказала она.

— Что такое? — нетерпеливо спросила Сьюзи.

— Меня это совсем не тревожит, — шокированно произнесла Бекс.

— Лестница не тревожит? — уточнила Джудит.

— Бардак. Пыль. Мне даже не хочется здесь все убрать. Я — вниз.

Бекс спустилась на ступеньку, согнулась, чтобы поймать равновесие, а затем слезла с лестницы. Она несколько раз хлопнула в ладоши, чтобы стереть с них грязь.

— Потрясающе, — пробормотала она себе под нос, когда вокруг взвились тучи пыли, не вызвавшие у нее приступа паники.

— Что ж, давайте посмотрим, что хранится в этой сумке, — сказала Джудит.

Она наклонилась и начала вытягивать из сумки что-то напоминавшее бинт почти в фут шириной.

— Какая странная вещь для хранения на чердаке, — прокомментировала Бекс.

— Погодите, на конце есть булавка, — сказала Джудит с нарастающим восторгом. — Это может быть то, что мы ищем.

Когда Джудит вытянула из сумки конец бинта, подруги увидели, что к нему действительно крепилась булавка.

Собравшаяся на полу ткань теперь достигала примерно четырех-пяти футов в длину.

— Может, это повязка, которой София перетянула свою грудь? — предположила Бекс.

— Наверняка так и есть, — сказала Джудит, сунула руку в сумку, вытащила оттуда сначала светловолосый парик, а затем и светлую козлиную бородку, которую продемонстрировала подругам.

— Мы нашли их! — сказала Сьюзи. — Доказательства. Получается, это София убила Джеффри?

(обратно)

Глава 37

Таника лично следила за тем, как полицейские собирали парик, накладную бороду и бинт для бандажа.

— Я не понимаю, как вам это удается, правда не понимаю, — покачала головой она.

— Мы просто выполняем наш гражданский долг, — с улыбкой ответила Джудит.

— Разумеется, я верю, что вы никому ничего не расскажете, — сказала Таника, прекрасно зная, как сильно Сьюзи любит хвастаться своими достижениями. — Если криминалисты смогут найти доказательство тому, что София носила эти вещи, это сыграет большую роль в деле против нее. Но только если мы будем верно следовать всем установленным правилам.

— Мой рот на замке, — пообещала Сьюзи, а как только Таника уехала, обернулась к подругам: — По-моему, это повод отпраздновать.

Она увидела, что Джудит глубоко погрузилась в размышления.

— Ну же! — вновь подбодрила она подруг. — Это огромное достижение — мы посадили за решетку еще одного убийцу.

— Не знаю, — произнесла Джудит.

— Или посадим, когда криминалисты найдут доказательства, — добавила Бекс.

— Что, если ее подставили?

— Кого?

— Софию. Что-то здесь не так. Такое ощущение у меня появляется, когда я составляю очень удачный ключ к кроссворду, но в него закрадывается лишняя «и» или «что» — загадка все еще хороша, но ей не хватает ясности.

— София убила Джеффри — что может быть яснее? — спросила Сьюзи.

— Но зачем ей делать это?

— Потому что Джеффри ей отказал.

— Нет, это я понимаю. Конечно, для нее это позор, но он же никому об этом не говорил!

— Но он мог рассказать об этом кому угодно и когда угодно.

— Но стал бы он так поступать? Помните, как Дебби рассказывала нам, что Джеффри возил ее на приемы к доктору и ни разу не спросил, зачем ей нужно в больницу?

— Она попросила его не спрашивать, — сказала Бекс.

— Я знаю, но если бы вы ради кого-то проводили столько времени за рулем, не захотелось бы вам в какой-то момент узнать, что не так с этим человеком? Мне бы захотелось. И то же самое можно сказать о Маркусе и письме с угрозами. Джеффри забрал его, потому что это был верный поступок, но мы не нашли доказательств, что он хоть кому-то рассказал об этом письме или обратился в полицию. И он не пошел в полицию, даже когда понял, что это Джереми отправил письмо. Кажется, надежность — его второе имя. И София знает об этом не хуже других. Согласна, она опозорилась перед ним, но ее тайна была в безопасности, Джеффри никогда никому об этом не рассказал бы. Так зачем ей его убивать?

— Значит, нам нужно доказать, что Джеффри открыл кому-то тайну Софии? — спросила Бекс.

— Или, может, все улики указывают на то, что она убийца, потому что она убийца? — встряла Сьюзи, которой не хотелось ничего усложнять.

— Думаю, я пойду домой, — сказала Джудит, внезапно осознав, что ей нужно все взвесить в одиночестве.

— Серьезно? — нахмурилась Сьюзи. — Сейчас, в момент нашего триумфа?

Но Джудит уже зашагала прочь. Добравшись до дома, она зашла в свою импровизированную комнату для расследований и принялась изучать висевшие на доске карточки подозреваемых. Она до сих пор не могла выразить причину своего беспокойства словами — ее мучило ощущение, что какая-то часть головоломки, в которую превратилось это дело, не складывалась. Это не значило, что София не убивала Джеффри — она вполне могла отравить его, — но Джудит все еще не была вполне удовлетворена этим ответом. Поэтому она решила сделать то, что делала всегда, когда не могла решить какую-то проблему, — она отправилась плавать.

Окунувшись в Темзу, Джудит погрузилась глубоко в свои мысли, не переставая рассекать воду руками. Можно ли доказать, что Софию подставили? Это казалось маловероятным, ведь тогда настоящий убийца должен был не только желать смерти Джеффри, но и хотеть, чтобы именно Софию обвинили в убийстве. Но кто настолько ненавидел их обоих? Сколько бы Джудит ни перебирала подозреваемых, никто из них не подходил.

И все же Джудит на ум приходил один человек, который мог бы захотеть обвинить Софию в убийстве, и этим человеком был ее муж. Но едва Джудит начала обдумывать то, как Пол мог провернуть это дело, в Темзу с плеском вбежал черный лабрадор. Оглянувшись, Джудит увидела, что владелец собаки готовится швырнуть в воду ветку. Она решила, что благоразумие лучше бессмысленной отваги, перестала грести и позволила течению отнести ее обратно к дому.

Джудит выбралась из воды, набросила на плечи накидку и побрела к своему коттеджу. Внутри она уже собралась снять накидку и повесить ее на крючок, как вдруг до нее донесся звонок телефона. Пока Джудит шла, чтобы посмотреть, кто звонит, по ее ногам на пол стекала вода.

Это оказалась Таника.

— Поздравляю! — сказала она вместо приветствия. — Мы уже получили результаты исследований от криминалистов. Они сумели снять с сумки, в которой вы нашли одежду, около десятка отпечатков пальцев Софии. Криминалисты также нашли волосы внутри парика, и их ДНК совпала с ДНК Софии. Вы вновь нашли убийцу, Джудит. Не могу выразить словами, насколько я вам благодарна!

— Вы нашли в парике волосы Софии?

— Всего несколько волосков. Думаю, они прилипли к изнанке парика, когда она его снимала.

Таника еще раз поблагодарила Джудит за усердную работу и повесила трубку, напоследок пообещав перезвонить, если в расследовании появятся новые детали.

Джудит пыталась радоваться, но ее все равно мучило чувство незавершенности.

«Может, на старости лет я становлюсь сварливой бабкой? Или мне не нравится, когда ответ мне подают на блюдечке с голубой каемочкой?» — подумала она.

Но в том-то все и дело. Джудит никак не могла избавиться от чувства, что кто-то положил Софию перед ней на блюдечко, приправив изрядным количеством неоспоримых улик.

Джудит подошла к своему любимому креслу с высокой спинкой, на котором неаккуратной кучей лежала ее одежда, взяла свои часики и надела их на левое запястье — и это натолкнуло ее на праздную мысль. Она носила часы на левом запястье. Ну разумеется, ведь все так делают.

Все, кроме Дебби Белл.

Джудит вспомнила, как заметила эту деталь, когда они разговаривали в последний раз. Прямо перед тем, как подруги отправились допрашивать Пола, Дебби проверила время, взглянув на наручные часы на своем правом запястье. Но почему этот факт всплыл в сознании Джудит именно сейчас? Она решительно отмахнулась от воспоминания, потому что оно не могло иметь отношения к расследованию, и вместо этого сосредоточилась на том, чтобы затянуть ремешок своих часов.

Но ее разум сопротивлялся. Было что-то интересное в часах на запястье Дебби, в этом Джудит не сомневалась, хотя и не совсем понимала, что именно. Дебби была левшой, да, но какие еще важные выводы Джудит может сделать из этого эпизода?

В это мгновение в ее голове вспыхнуло воспоминание — поразительные слова, которые она услышала в начале расследования. Ее сознание мгновенно отказалось даже обдумывать эту идею, настолько абсурдной она казалась, но Джудит заставила себя сделать следующий логический шаг.

— Боже мой, — прошептала она, осознав, к чему могут привести ее мысли. Может ли это быть правдой?

Джудит задрожала, но виной тому были вовсе не капли воды на ее коже; она поняла, насколько умным мог быть убийца. Но что насчет звонка, который София совершила утром в день убийства Джеффри? Алеку Миллеру точно звонила София — он узнал ее голос, когда Бекс включила подкаст, — Джудит с восторгом осознала истинную значимость этого происшествия и поспешила в комнату для расследований, едва заметив, как накидка упала с ее плеч на пол.

Подойдя к доске, она сняла карточку подозреваемого, чтобы взглянуть на записанные на ней детали расследования. Возможно ли это? Джудит поняла, что да, возможно, хоть это и потребовало бы невероятной целеустремленности. Но если преступник не готов пойти на все, чтобы убить свою жертву, то к чему начинать?

Джудит ощутила, как сахарно-сладкий поток вдохновения иссякает, и попробовала подвести итог всему, что ей удалось осознать: теперь она понимала, почему камеры наблюдения были обесточены перед звонком Софии, почему София должна была опоздать на совещание и почему ядом послужил аконит именно из ее сада.

Но зачем убивать Джеффри — вот чего она не могла понять. Зачем? С этой проблемой они столкнулись с самого начала расследования. Зачем кому-либо убивать Джеффри? Джудит вспомнила свою первую встречу с Софией, когда та сказала, что у нее никогда не было мотива вредить Джеффри. Он, как все неустанно повторяли, был «святым».

И тогда Джудит все поняла.

Пусть в это невозможно поверить, но Джеффри должен был умереть только потому, что был святым. Ошеломляющее открытие! Но как же все доказать? Убийца так умен.

Джудит сказала себе, что неважно, насколько умен убийца, ведь она умнее. Она сможет вывести его на чистую воду, и плевать, что она стоит в комнате, одна половина которой похожа на кабинет следователя, а вторая — на архив древних газет полубезумного коллекционера. Архив, от которого Сьюзи совсем недавно предлагала избавиться.

Джудит обернулась и окинула взглядом стопки бумаг, которыми была уставлена часть комнаты. Некоторые из них доставали до потолка. Первые части плана начали складываться у нее в голове. Она может использовать свой архив, чтобы помочь поймать убийцу. Для этого придется создать целое представление, которое потребует значительных жертв со стороны Джудит. Но что такое маленькая жертва на чаше весов правосудия? К тому же она в любом случае выживет, чтобы с боем встретить новый день — важнее всего то, что убийца окажется за решеткой.

Джудит стояла в комнате одна, полностью обнаженная, и смотрела на именную карточку в своих руках. Теперь она знала, что это имя принадлежит убийце Джеффри.

— Я тебя поймала.

(обратно)

Глава 38

Позже этим вечером София де Кастро прибыла к входу в здание городского совета Марлоу. Она накрыла ладонью ручку входной двери, замерла и сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться. Невыносимый вес лжи давил на ее плечи — лжи, которую она говорила до этого мгновения, и лжи, которую ей еще предстояло сказать. Но она знала, что у нее нет выбора. Она слишком далеко зашла. Она попала в западню.

София вскинула подбородок и вошла в здание.

Шагая по коридору, она старалась не смотреть на перерезанный кабель камеры наблюдения и на поцарапанный пластиковый колпак телефона-автомата. Вместо этого она толкнула двери и вошла в дискуссионный зал.

Маркус, Джереми и Дебби уже сидели за рабочим столом в компании Джудит Поттс, Сьюзи Харрис, Бекс Старлинг и старшего инспектора Таники Малик.

— Вы не можете указывать нам, что делать! — кричал Джереми, когда София присоединилась к ним.

— Боюсь, что могу, — возразила Таника. — И чем быстрее вы выполните то, о чем я вас прошу, тем быстрее сможете уйти.

— Я не собираюсь с вами сотрудничать! — фыркнул Джереми и сложил руки на груди.

— Что происходит? — спросила София, хотя прекрасно знала ответ.

— Это чертова реконструкция событий того вечера, — проворчал Джереми.

— Не только реконструкция, — сказал Маркус, нахмурившись. — Мы, очевидно, должны в чем-то признаться.

София заметила, что Дебби не поднимает взгляда от сложенных на коленях рук.

— Признаться? — переспросила София, фальшиво улыбнувшись.

— Каждому из вас есть в чем признаться, — твердо произнесла Джудит. — Но также очень важно, чтобы вы показали мне, что именно вы делали, когда готовили себе чай или кофе у сервировочного окошка.

Джудит указала на окошко, которое вело на кухню. На нем стоял самовар с горячей водой, кофемашина «Неспрессо», кофейные капсулы и поднос с чайными пакетиками.

— Если верить вашим показаниям, — сказала Таника, — Маркус пришел в зал первым и налил себе чашку чая.

— Вы и правда хотите, чтобы я это сделал?

— Просто повторите свои шаги.

— Хорошо, — кивнул Маркус и отодвинул свой стул. — Когда я пришел сюда, здесь были только я и Сьюзи. Я подошел к окошку и налил себе чашку чая. — Он подошел к окошку, взял чашку и блюдце, бросил внутрь чашки чайный пакетик, наполнил ее горячей водой, добавил немного молока и вернулся на свое место. — Довольны?

— А теперь ваше признание, — напомнила Джудит.

— Понятия не имею, о чем вы, — ответил Маркус.

— Маркус пишет посты в «Твиттер» под ником Marlow01628, — сказала Сьюзи, устав от того, что он тянет время. — Вот признание, о котором мы говорили.

— Что?! — ошеломленно ахнула Дебби.

— Этого не может быть! — помотала головой София. — Этот аккаунт постит ужасные вещи!

— И Маркус пишет каждое слово из этих постов, — сказала Сьюзи, гордясь собой и своими подругами. — Именно поэтому его шантажировали.

— Нет-нет-нет, — принялся повторять Маркус, но по его виноватому виду стало ясно, что он с тем же успехом мог говорить «да-да-да».

— И вы так усложнили себе жизнь, когда лгали нам на каждом шагу, хотя в этом совершенно не было необходимости.

— Я не могу признать, что это мой аккаунт.

— Вам лучше не юлить. Вы подозреваемый в деле об убийстве, а значит, Таника имеет полное право отправить команду своих офицеров изучить каждую деталь вашей жизни; она может запросить ордер на то, чтобы забрать ваши компьютеры, вашу личную переписку — она может по кирпичику разобрать всю вашу контору. Ваша репутация будет разрушена еще прежде, чем они сумеют доказать, что аккаунт принадлежит вам.

— Я его удалил! — выпалил Маркус.

— Повторите-ка?

— После нашей последней встречи. Мне стало стыдно. Я позволил ситуации зайти слишком далеко. Я никогда даже не верил в то, о чем писал. Просто это было так… волнительно — говорить все более и более возмутительные вещи. Я был болен. Думать о том, сколько страданий я могу причинить людям, вызывало зависимость. Я словно был под кайфом, когда оскорблял других. Но вы можете сами проверить, я удалил аккаунт. Я извлек свой урок.

Пока Маркус говорил, Сьюзи вытащила телефон и зашла в «Твиттер».

— Написано, что аккаунт удален.

— Я в шоке, Маркус! — сказала Дебби.

— А я — нет, — встрял Джереми, не сумев удержаться от того, чтобы похвалиться своей смекалкой. — Это я раскрыл его тайну.

— Это не то, чем стоит хвастаться, — осадила его Сьюзи. — Ведь это вы его шантажировали.

Маркус в ярости вскочил со стула.

— Это был ты?!

Джереми выдержал взгляд Маркуса.

— Да.

В этом коротком слове Джудит ощутила бесконечную обиду, накопившуюся за прошедшие десятилетия. Обиду на успех Маркуса, обиду на чувство собственной неполноценности Джереми.

— Зачем ты это делал? — спросил Маркус.

— Это ты натворил дел, — раздраженно ответил Джереми.

— Да, натворил, но я удалил свой аккаунт. Я поступал неправильно, но не нарушал закон. Шантаж — это преступление.

— Хочешь сказать, что мой поступок хуже твоего?

— Мальчики! — крикнула Дебби — Думаю, сейчас не время для этого.

Джереми оторвал взгляд от Маркуса и повернулся к ней.

— Мне не терпится услышать твое признание! — рявкнул он.

Дебби съежилась на стуле.

— И я не нарушал закон, — сказал Джереми так, будто только что разыграл козырную карту.

— Да нарушал, черт возьми! — крикнул Маркус.

— Я ничего не просил у тебя взамен. Я ведь должен был получать выгоду, чтобы мои письма считались шантажом, не так ли? — спросил он у Таники.

— Вы собираетесь придерживаться этой линии поведения? — спросила в ответ та.

— Я знаю законы. Маркус может принести в полицию любое из отправленных мною писем, и вы можете сказать, что писать такие письма — это дурной тон. Вы даже сможете найти там намек на угрозы, но не более того. Я не нарушил ни одного закона. И точно никого не шантажировал.

— Ты всегда был крысой, Джереми, — сказал Маркус.

— От крысы слышу.

Пока мужчины обменивались яростными взглядами, Джудит повернулась к Дебби, которая едва заметно покачала головой.

— Мне жаль, Дебби, но Джереми не наливал себе чаю, так что ему нечего повторять. Но мы убедились, что со своего места он никак не мог дотянуться до Джеффри или его чашки кофе, как и говорила Сьюзи все это время. В любом случае вы должны рассказать друзьям свою историю сейчас. Лучше, чтобы они услышали все от вас, прежде чем Таника выдвинет официальные обвинения и они узнают правду от нее.

Дебби поняла, что у нее не осталось выбора. Она сбивчиво рассказала, как гормоны сделали ее жизнь невыносимой, как она не могла мыслить ясно, как осознала, что выхода нет. Остальные члены комитета слушали ее не прерывая. Но когда она рассказала, что украла деньги у совета, чтобы купить себе фарфоровые статуэтки, на следующий год и еще через год, их сочувствие быстро испарилось.

— Какая прелестная здесь собралась компания! — с горечью произнес Маркус. — Онлайн-тролль, шантажист и воровка.

— Теперь вы можете налить себе кофе? — попросила Бекс у Дебби.

— Серьезно? — отозвалась Дебби, подняв взгляд.

— Это очень важно, — кивнула Джудит.

На самом деле Джудит знала, что весь ее эксперимент затевался лишь ради этого мгновения. Она внимательно наблюдала за тем, как Дебби встала, подошла к кофемашине и взяла кофейную капсулу. Женщина попробовала вставить капсулу в кофемашину, но не смогла.

— Я не могу вставить ее, — пожаловалась Дебби.

— Не волнуйтесь, — сказала Таника, — мы хотели воссоздать все обстоятельства того заседания, поэтому я впихнула в машину капсулу до вашего прихода. Прямо как в тот вечер.

— Ладно, — сказала Дебби, открыла переднюю дверцу машины, пропихнула застрявшую капсулу в мусорный отсек, закрыла дверцу и вставила свою капсулу.

— Не понимаю, как это должно помочь следствию, — проворчал Джереми.

— Дебби сейчас показывает нам, кто является убийцей, — объяснила Джудит.

Дебби взяла чашку, подставила ее под носик машинки, нажала на кнопку и замерла в ожидании, пока тонкая струйка кофе наполняла посуду. Когда чашка заполнилась до краев, Дебби взяла ее и вернулась на свое место.

Джудит и ее подруги обменялись восторженными взглядами, поняв, что теория Джудит только что получила подтверждение.

Дебби была левшой.

— Вы работаете секретарем комитета? — спросила Таника.

— Да, — ответила Дебби и села на место со своей чашкой кофе.

— Значит, вы вели записи во время заседаний?

— Да.

— На компьютере?

— Нет, с помощью ручки и бумаги. Я предпочитаю писать от руки.

— Вы пишете левой рукой? — спросила Сьюзи.

— Да, — в недоумении ответила Дебби. — Я левша, и что с того?

— Ничего, это совсем неважно, — заверила ее Джудит. — София, теперь настала ваша очередь.

— Я не наливала себе ни чая, ни кофе, — сказала та.

— Я знаю, — кивнула Джудит, — но вам все равно есть в чем признаться.

София перевела взгляд с Джудит на своих коллег из комитета по градостроительству.

— Я влюбилась в Джеффри, — выпалила она прежде, чем уверенность успела покинуть ее. — Много лет назад. Когда я попала в неприятности в комитете по строительству и архитектуре. Он так старался сохранить мою репутацию, что я в него втюрилась, как мы говорили в школе. Но в последние несколько месяцев мой интерес превратился в одержимость. Я набросилась на него с поцелуями, хотя он сопротивлялся. Ничего не случилось. Кстати, — добавила София и повернулась к Джудит, — я изучала старые документы, которые хранятся на антресоли в моем лодочном сарае. Оказывается, Джеффри нашел все места захоронений и отправил мне карту с пометками о том, кто где похоронен. Я поняла, что это за карта, только когда как следует в нее всмотрелась, так что теперь каждая могила учтена.

— Спасибо, — сказала Джудит. — Правда, мне требовалось только признание о вашей влюбленности в Джеффри — вы не получите дополнительных очков за то, что разгребли бардак, который устроили в прошлом. Но мне бы очень хотелось узнать, что вы делали после того, как оставили свою машину в автомастерской, и перед тем, как пришли сюда в вечер смерти Джеффри.

София нахмурилась.

— Я… — Она замялась, но все же заставила себя продолжить: — Я пошла прогуляться.

— Куда?

— По городу, через мост. Я даже зашла в церковь. Я пыталась убить время. Я не хотела приходить на собрание, ведь в тот вечер мне предстояло впервые встретиться с Джеффри после того, как он вышвырнул меня из своего дома. Я определенно не собиралась приходить сюда раньше положенного времени. Я даже не была уверена, что вообще приду. В последнюю минуту я почти развернулась. У входа в здание я едва не сбежала. Но я знала, что рано или поздно мне придется с ним встретиться, поэтому я собралась с силами и вошла в зал. Я знала, что из-за моего опоздания мы сразу перейдем к делу, не теряя времени на разговоры.

— Благодарю вас, — сказала Джудит. — И это все, что нам требовалось увидеть и услышать. Спасибо всем вам за то, что удовлетворили мое любопытство. Подозреваю, вы все гадаете, зачем же мы попросили вас прийти сюда, — добавила Джудит и вышла в центр зала.

Пока она говорила, у Таники зазвонил телефон. Она достала его из заднего кармана и отошла в сторону, чтобы ответить на звонок.

— Это пустая трата нашего времени, — сказал Джереми.

— Напротив, — возразила Джудит. — Благодаря вашей помощи я наконец могу сказать, кто убил Джеффри Лашингтона.

— Джудит, — позвала Таника, перебивая подругу. — Ваш дом…

— Что с ним? — спросила Джудит.

— Он горит.

— Что?

— Я на связи со старшим сержантом Перри. Он говорит, что им сообщили о пожаре в доме на Темзе со стороны Беркшира. И это ваш дом.

Прежде чем Таника успела договорить, Джудит бросилась в кухоньку и через пожарную дверь, которая вела в парк Хиггинсона, выбежала наружу. Ее подруги — и все члены комитета по градостроительству — последовали за ней.

В дальней части парка протекала Темза, и в полумиле от нее, прямо за церковью Бишамского аббатства, в небо поднимались клубы черного дыма, а над верхушками деревьев танцевали оранжевые язычки пламени.

Дом Джудит был охвачен огнем.

(обратно)

Глава 39

Убийца Джеффри Лашингтона знал, что теперь, когда дом Джудит полыхает, никто не станет обращать внимание на жилище Софии. Убийца выбрал одежду темных цветов, черные перчатки и черную балаклаву. Убийца пробирался вдоль сада Софии к ее лодочному сараю.

Вдалеке ревели сирены пожарных машин, и убийца Джеффри не смог сдержать улыбку. Момент, когда старший инспектор при всех сообщила Джудит, что ее дом горит, был просто потрясающим. Потом, когда они все выбежали наружу, чтобы убедиться, что это правда, — и потом, когда они вернулись в дискуссионный зал, — смотреть на то, в какой панике пребывала Джудит, было еще приятнее. Непоколебимую Джудит Поттс наконец удалось выбить из равновесия. Старший инспектор сказала, что отвезет Джудит и ее подруг к дому настолько быстро, насколько сможет. Разумеется, она не могла не предложить этого. Они должны были узнать, можно ли еще что-то спасти.

Возгорание произошло очень вовремя. Теперь убийце ничего не мешало пробраться в студию звукозаписи Софии, пока полиция, Джудит и ее подруги — и все службы спасения — пытаются спасти из огня все, что могут. Даже сейчас убийца видел тусклое оранжевое зарево на другой стороне Марлоу, где располагался дом Джудит.

Убийца взбежал вверх по наружной лестнице, перепрыгивая две ступеньки за раз, толкнул дверь звукозаписывающей студии и бросился к лестнице, ведущей на антресоль. Он мгновенно вскарабкался по лестнице и замер среди коробок со старыми документами Софии.

Убийца принялся спешно открывать коробки.

В нескольких футах раздался кашель. Это его удивило. Кроме него здесь никого не должно было быть.

Из-за груды коробок выступила Джудит Поттс.

— Леденец? — с улыбкой предложила она.

Убийца попятился и опрокинул коробку. Та рухнула на этаж ниже, бумаги рассыпались по полу, словно кишки, выпотрошенные из тела.

— Нет? — произнесла Джудит, все еще протягивая убийце жестянку со сладостями. Она взяла один леденец и сунула его в рот. — Видимо, нет. И я так понимаю, говорить вы тоже не собираетесь? Ну разумеется. Вы все еще надеетесь, что сумеете выйти сухим из воды. Вы определенно куда более проворны, чем я, и можете спуститься по лестнице быстрее, чем я успею броситься в погоню. Ну а балаклава и перчатки очень хорошо скрывают вашу личность. На самом деле — и это очень занятный факт — у вас нет никаких особых примет, насколько я могу судить. Вы, как мы и повторяли все это время, имеете среднее телосложение и средний рост. Вы можете оказаться кем угодно. Вот только это, само собой, не так. Я точно знаю, кто вы. Сыграем в игру? Это наименьшее, чего вы заслуживаете после всех приложенных вами усилий. Ведь вы достали аконит из «Ядовитого сада», который находится всего в нескольких ярдах от того места, где мы стоим. В парике и накладной бородке обслуживали кухню тем вечером, когда умер Джеффри. Убедились, что Джеффри выбрал отравленную кофейную капсулу, чтобы приготовить себе кофе — уж простите за тавтологию, — самодовольно добавила Джудит.

Она увидела, как глаза убийцы блеснули.

— Очень хорошо, давайте продолжим. Сыграем в «Угадай, кто», как однажды посоветовала моя подруга Бекс. Итак, кто убил Джеффри Лашингтона и кто теперь стоит передо мной? Что ж, если рассуждать логически, вы не можете быть Дебби Белл, Маркусом Персивалем или Джереми Уэсселом. Все они присутствовали на собрании, когда вы были на кухне. Но, возможно, под маской скрывается София де Кастро? В конце концов, именно на это указывают улики: она притворилась светловолосым мужчиной, убила Джеффри, не выходя из кухни, затем быстро переоделась в туалете неподалеку, а потом весьма удачно опоздала на собрание. Но вот что я поняла: она, как и остальные члены комитета, не может быть убийцей. Улики против нее так неоспоримы только потому, что вы подстроили все так, чтобы ее подставить.

Убийца переступил с ноги на ногу.

— Все верно, я исключила из списка подозреваемых всех, кто присутствовал на заседании. Так уж вышло, что мы выяснили, что все они хранили секреты — зачастую довольно жуткие, — но никто из них не имеет отношения к убийству Джеффри. Так кто же у нас остается? Мы можем исключить кандидатуру Дейва Батлера, ведь он слишком упитанный, чтобы сойти за нашего светловолосого убийцу. А значит, остаются всего трое. Я лишь следую логике, вы же понимаете. Мы можем исключить из списка и Алека Миллера: если Дейв Батлер слишком толст, то Алек слишком высок — и это становится совершенно очевидно теперь, когда я смотрю на вас собственными глазами. Получается, в моем списке подозреваемых остается всего два человека: Иэн Мэлони и Пол де Кастро.

Джудит смерила убийцу взглядом.

— Давайте сперва разберемся с Иэном. Если честно, это убийство с самого начала не было похоже на такое, какое мог быпровернуть Иэн Мэлони. На его руках уже есть кровь — фигурально выражаясь, разумеется, — но уверена, если бы он решился на убийство, то действовал бы намного проще: например, организовал бы неумелый взлом с избиением. И хотя я и не считаю, что ядами пользуются исключительно женщины, я не сомневаюсь, что это орудие убийства Иэну не подходит. И если уж на то пошло, у Иэна есть крепкое алиби. Он был на концерте джазовой музыки. Несмотря на то что среди подозреваемых он единственный натуральный блондин, Иэн не может быть нашим загадочным работником с кухни. И это ставит нас с вами в очень интересное положение. Получается, я исключила всех кандидатов на роль убийцы Джеффри — всех, за исключением одного человека. Человека, который знал, что у Софии есть сад, полный ядовитых растений, и которому прекрасно известно, где найти необходимый ему аконит. Этот человек уже относится к Софии с презрением, подозревает, что она завела роман на стороне, и определенно имеет проблемы с управлением гневом. Это ее муж Пол.

Убийца Джеффри не сдвинулся с места.

— Но зачем Полу убивать Джеффри? Чтобы наказать свою жену? Хотя она и была помешана на Джеффри, сомневаюсь, что это было известно ее мужу. Когда мы поговорили с Полом, нам стало ясно: пусть он и подозревал жену в неверности, наверняка сказать, с кем она крутит роман, он не мог. Он с радостью поверил, что жена изменяла ему с кем-то по имени Алек Миллер. Поэтому, хотя у Пола и имелась возможность совершить убийство — его алиби о походе в кино едва ли можно назвать неопровержимым, — и он среднего роста и телосложения, какой у него мотив убивать Джеффри? У Пола не было причины желать Джеффри смерти, что опять заводит нас в тупик. Ведь я исключила из своего списка последнего подозреваемого. И все же вы стоите передо мной. Так кто вы такой?

Джудит вновь протянула убийце жестянку с леденцами.

— Уверены, что не хотите конфетку? Я рекомендую клубничную. Они не так калорийны, как кажется на первый взгляд, а ведь для вас это важно, не так ли? Наконец я поняла — у меня ушло слишком много времени на то, чтобы докопаться до правды, — что человек, убивший Джеффри Лашингтона, человек, который сейчас стоит передо мной, — это Дейв Батлер.

Убийца сделал полшага назад.

— Все верно, Дейв, я знаю, что это вы. Можете уже снять свою балаклаву. Ну же, покажите себя настоящего. В конце концов, вам удалось достичь невероятного, и вы заслуживаете своего мгновения славы.

За этими словами последовала длинная пауза, но наконец мужчина поднял затянутую в перчатку руку и стянул с головы балаклаву.

Увидев лицо Дейва Батлера, Джудит ощутила короткую вспышку жалости, но тут же подавила ее в себе. Дейв был убийцей, и он должен получить по заслугам. И все же она обвела мужчину взглядом с головы до ног, восхищаясь его подтянутым телом.

— Боже, я подозреваю, весь год, что вы провели взаперти в своем доме, ушел на то, чтобы скинуть весь этот лишний вес. Какое упорство вы проявили! Но когда вы похудели до идеального веса, вы поняли, что наконец сможете провернуть свой хитрый обманный маневр. Совершая убийство, вы выглядели как среднестатистический мужчина, но при встрече с другими людьми надевали на себя очень много одежды, чтобы всем казалось, будто вы не потеряли ни грамма веса. Мы все время повторяли, что толстый человек не может притвориться худым, но с правильным костюмом худой человек может притвориться толстым. Особенно если этот человек много лет был печально знаменит своим избыточным весом. Ваш доктор сообщил полиции, что вы страдали от ожирения с тех самых пор, как вернулись в Великобританию, и на самом деле набрали еще больше за прошедшие годы, а София подтвердила его слова. Как и ваши соседи. Но ведь общество никогда не обращает внимания на толстых людей, не так ли? Умен ли этот человек, хитер ли, добр ли? Нет, общество волнует только лишний вес. Это обидная правда. Вес влияет на то, какими мы видим людей вокруг. Если у вас есть лишние килограммы — это все, что вас определяет. Я и мои подруги тоже попали в эту ловушку, — признала Джудит. — Во время нашей встречи мы не замечали ничего, кроме вашего веса. Правда, я помню, как, впервые увидев вас, я отметила, что ваше лицо кажется мне куда более моложавым, чем ваше тело. Моложавым! Я должна была понять, что на самом деле ваше лицо было куда менее пухлым, чем ваше тело. Раз уж на то пошло, мне интересно, как вам удалось так себя преобразить? Надев свою старую одежду, вы, вероятно, получили некий ориентир. Возможно, вы повязали несколько полотенец вокруг талии и бедер или надели несколько слоев одежды? На самом деле добиться этого можно было множеством способов, хотя, конечно, это не имеет особого значения. Печальная правда заключается в том, что все мы видели то, что нам велели увидеть, и ваше представление стало еще более правдоподобным, когда прямо у нас на глазах вам домой доставили несколько пакетов безумно жирной пищи. Разумеется, вы едите жирную пищу. Но вы заказывали ее вовсе не потому, что не могли заставить себя похудеть, а потому что, убив Джеффри в теле среднестатистического человека, вы пытались набрать скинутые фунты настолько быстро, насколько могли, чтобы вернуться к своей прежней форме. И конечно, в те редкие случаи, когда вам приходилось покидать свой дом — чтобы позвонить мне из телефонной будки, к примеру, — вы притворялись толстым и неповоротливым. Это и правда был очень хитрый и простой трюк. Когда мы увидели тучного мужчину на инвалидном скутере на записи с камеры наблюдения, расположенной на крыше церкви, то приняли как данность то, что перед нами простой толстяк, которому тяжело передвигаться самостоятельно.

— Что вы здесь делаете? — выпалил Дейв, перебивая Джудит.

— Это очевидно. Объясняю, как вы убили Джеффри.

— Но ваш дом горит!

— Ах. Я понимаю, о чем вы.

— Почему вы не пытаетесь его спасти?

— Ну-у, — протянула Джудит, неопределенно взмахнув рукой, — что значат мирские блага, когда на кону стоит справедливость? Вы убили Джеффри, и вас нужно было поймать.

— Я не понимаю. Как вы узнали, что я приду сюда?

— Это неверный вопрос.

— Что значит это неверный вопрос?

— Правильно будет спросить, почему вы пришли на чердак лодочного сарая Софии. Кстати, это риторический вопрос, ведь ответ мне уже известен. Видите ли, во всей этой истории вы допустили только одну ошибку. Во время нашего первого разговора, когда мы упомянули Дебби Белл, вы назвали ее «зловещей женщиной». Я помню, как спросила вас, почему вы выбрали именно это словосочетание, но вы свели все в шутку. Но это такое странное словосочетание, правда? И это вовсе не шутка. Это весьма точное определение. Ведь у этого словосочетания есть скрытое значение. Это известно каждому составителю кроссвордов. В Средние века левшей считали зловещими, и даже латинское слово sinister, которое означает «лево», впоследствии в английском языке стало синонимом слову «злой». В то время я списала ваш выбор слов на странную случайность. Но когда я заметила, что Дебби носит свои часы на правом запястье, — продолжила Джудит, — что намекало на ее леворукость, я впервые уловила связь между ней и вами, однако эта связь все еще была очень ненадежной. Когда я вспомнила, что вы назвали Дебби «зловещей женщиной», я задумалась, не могли ли вы иметь в виду то, что она левша. Но откуда вы могли об этом узнать? Когда я показала вашу фотографию Дебби, она сказала, что никогда вас не встречала. И даже если вы встречались, почему ее леворукость была так важна для вас? Тогда я начала обдумывать это дело, держа в уме информацию о леворукости Дебби, и вскоре вспомнила, что она секретарь комитета по градостроительству. Она должна была записывать протоколы — и держать кружку — левой рукой. Но опять-таки, почему вы уделили этой информации такое пристальное внимание? Вы ведь никогда не посещали заседаний комитета, иначе его члены обязательно узнали бы вас на фотографии, которую мы им показывали. И тогда мне в голову пришла интересная мысль. Мы с самого начала знали, что кто-то обезвредил камеру наблюдения, висящую у входа в здание городского совета. Но что, если тот же самый человек установил камеру внутри дискуссионного зала? Думаю, это простая задача для человека с подходящими техническими навыками — например, для вас, владельца собственной компании, которая занимается информационными технологиями. Вы установили в зале маленькую камеру, спрятав ее где-то за книгами или в глубине полки, подключили ее к источнику питания и настроили так, чтобы к ней можно было подсоединиться с вашего компьютера так же, как вы подсоединялись к камере на дверном звонке у вас дома. Вы наблюдали за заседанием комитета в тот вечер. Так вы узнали, что Дебби — левша.

— Это все ложь! — крикнул Дейв.

— А вот и нет, и Таника и ее команда смогут вскоре подтвердить. Потому что камера все еще спрятана в дискуссионном зале, так как пробраться в зал после убийства вы не могли. Именно поэтому мне пришлось устроить представление с реконструкцией событий того вечера. Я подумала, что, когда полиция и все члены комитета появятся в зале, датчики движения на камере сообщат вам, что что-то происходит, и вы прилипнете к монитору, чтобы понаблюдать за событиями. Так ловушка захлопнулась.

— Какая ловушка?

— Та, в которую вы так просто попались, Дейв. Вы должны были явиться сюда и наконец снять маску. Но почему бы мне сперва не рассказать вам, как именно вы убили Джеффри Лашингтона?

(обратно)

Глава 40

— Вы тщательно продумали свой план, — продолжала Джудит. — Как я уже говорила, весь прошлый год вы не выходили из дома, пытаясь как можно сильнее похудеть. Потом вы купили парик и накладную бородку — уверена, вы заказали их по интернету. Подозреваю, человек с вашими навыками мог бы создать аккаунт, который полиции отследить не удастся, — добавила она. — Затем вам нужно было добыть яд, но с этим проблем не было. София часто упоминает свой сад с ядовитыми растениями в подкасте. Поэтому вы рискнули выйти наружу — вероятно, поздно ночью. Впрочем, какой в этом риск? Даже если бы вас увидели, никто бы не узнал вас теперь, когда вы так постройнели. Вы выкопали несколько побегов аконита. Но вы одолжили еще кое-что. Когда София показывала нам свой сад, она объяснила, что раскладывает волосы со своей расчески вокруг некоторых растений, чтобы отпугивать слизней. Вот вы и взяли несколько волосков. Мы также заметили, что София надевает поверх некоторых кустов сумки, чтобы защитить их от мороза. Вам не составило труда украсть одну из этих сумок. Так у вас появилось орудие убийства и несколько полезных мелочей. Но что дальше? Давайте начнем с волос и сумки. Вы хотели, чтобы полиция безоговорочно поверила, что это София убила Джеффри. И чтобы этого добиться, вам предстояло разыграть настоящее представление. Поэтому вы побродили вокруг здания городского совета, чтобы найти место, где София предположительно смогла бы переодеться, и заметили общественный туалет, расположенный прямо напротив пожарного выхода из дискуссионного зала. Более того, вы заметили, что над кабинкой, где хранился инвентарь, находился лаз на чердак. Это место идеально подходило вам.

Джудит смерила Дейва взглядом.

— Так мы и добрались до дня убийства. Тем утром вы пошли в здание городского совета. В то время вы уже надели свой светловолосый парик?

Дейв не ответил.

— Думаю, да, — я бы так и поступила. Но это неважно. Сперва вы перерезали кабель камеры наблюдения, чтобы она не смогла записать на видео то, что вы планировали сделать дальше. Затем вы проникли в дискуссионный зал и нашли укромный уголок, где можно было незаметно установить камеру. Провернуть это несложно. Зал пустует, когда в нем не проводятся заседания, к тому же там достаточно полок, папок с документами и старого оборудования, за которым просто спрятать крохотную камеру. Опять-таки для того, кто работает с новейшими технологиями, это сущая ерунда. Покончив с этим, вы вышли из зала и сделали кое-что очень хитрое. В конце концов, кто-то должен был сказать Алеку Миллеру — человеку, который обычно обслуживает встречи комитета по градостроительству, — не приходить тем вечером. Но как сделать это не подставившись? И как сделать это так, чтобы все улики указывали на Софию? Я долго не могла понять, как вы это провернули, ведь Алеку Миллеру определенно звонила София. Он узнал ее голос, когда мы включили ему запись ее подкаста. И тогда меня осенило! Вы скачали ее подкасты и, используя свои компьютерные навыки, смонтировали вместе несколько слов и фраз так, чтобы получилась совершенно новая речь, в которой София говорила, что Алеку нет нужды приходить в зал вечером. Я угадала?

Дейв вновь промолчал.

— Когда мы расспрашивали Алека, он сказал, что София разговаривала с ним резко, а затем быстро повесила трубку. Ну разумеется, она говорила резко. У вас было всего несколько фраз, произнесенных ей. И все же тем утром вы пошли в здание городского совета, позвонили Алеку, включили запись голоса Софии, которая велела ему не приходить, и повесили трубку. Цель была достигнута. Так мы и добрались до вишенки на торте — до пробитого колеса в машине Софии. Думаю, вы понимали, что не сильно рискуете, готовя буфет к встрече комитета по градостроительству в своем костюме. Как я уже говорила, большинство членов комитета вас никогда не встречали. Если бы они заметили, что Алека нет на месте, вы бы могли сказать, что он взял выходной, или просто уйти от вопроса. В любом случае вы могли бы убедиться, что Джеффри выберет отравленную капсулу, а затем выскользнуть наружу. Так уж вышло, что никто из членов комитета вас даже не заметил — что достаточно много говорит нам о том, как они относятся к обслуживающему персоналу, но с этим ничего не поделаешь. И хотя остальные члены комитета вас никогда не встречали, этого нельзя было сказать о Софии. Вы помогали ей устанавливать оборудование в студии звукозаписи в лодочном сарае. Раз уж вы собирались подставить ее, обвинив в убийстве, вы не могли рисковать. Поэтому вы спустили одно из колес ее машины. Вы надеялись, что это задержит ее достаточно, чтобы вы смогли осуществить свой план и покинуть здание еще до того, как она приедет. Но эта часть вашей задумки пошла не по плану, ведь София все равно села в машину и поехала в автосервис «Платтс». И все же удача вам улыбнулась, не так ли? Ведь София так переживала из-за встречи с Джеффри — о чем вы никак не могли знать, — что все равно не хотела приходить на собрание заранее. Поэтому, как вы и надеялись, вам удалось отравить кофе Джеффри, а затем выскользнуть через пожарный ход прежде, чем в зале появился единственный человек, который мог бы вас узнать. В этом и заключалась гениальность вашего плана. Начиная с маскировки и заканчивая созданием поддельных улик, установкой камеры наблюдения в дискуссионном зале и нарезкой слов Софии из подкаста — вы не совершили ничего такого, что могло бы заинтересовать полицию. Даже спустив колесо в машине Софии, вы едва ли нарушили закон. Если бы один из элементов вашего плана провалился, вы могли бы отступить и позже придумать новый план. Но все прошло идеально. София опоздала на собрание, что позволило вам уйти незамеченным, а затем вы сумели разложить хлебные крошки, которые позднее привели бы полицию к ней. А когда мы узнали о вашем существовании, вы сделали кое-что еще более дерзкое. Вы пригласили нас в ваш дом, чтобы рассказать, каким взрывным темпераментом обладает София. Все ваши слова были ложью, но вы хотели привлечь внимание полиции к Софии. Как я справляюсь?

Дейв оскалился в ответ.

— Мы ответили на вопрос «кто» и на вопрос «как». Но все же после убийства вам необходимо было сделать еще кое-что. Возможно, позже тем вечером или в течение нескольких следующих дней вы взяли костюм, который носили для маскировки, убедились, что на нем не осталось ваших волос или других улик, по которым можно было бы установить вашу личность. Вы положили в парик несколько волосков Софии, взятых из ее сада, запихали все это в сумку из того же сада, добавив туда еще и бинт, чтобы все выглядело так, будто она использовала его, чтобы спрятать свою фигуру. Затем вы сунули эту сумку на чердак в туалете — поспешу добавить, что вам бы не удалось провернуть этот трюк всего год назад, когда вы мучились из-за лишнего веса. Но сейчас вы сделали это без всяких проблем.

Джудит вновь смерила взглядом его постройневшее тело.

— И теперь мы подбираемся к вопросу «почему». Видите ли, ваша история трагична, хотя это и не может служить оправданием вашему поступку. Но как ваш текущий вес послужил ответом на вопрос о том, как вы убили Джеффри, ваше прошлое объясняет, почему вы это сделали. Все ваши проблемы уходят корнями к смерти вашей матери. Вы были счастливы, жили жизнью обычного подростка, когда ваша мать заболела и умерла. Это мучительное событие для любого ребенка. Но затем ваш отец нашел другую женщину, почти сразу женился на ней и увез вас из Марлоу, заставив начать новую жизнь в Америке. Я очень вам сочувствую, должно быть, это было ужасно страшно. Новая мачеха, новая культура — если вы позволите мне поиграть в психолога, я предположу, что вы заедали свою боль. Могу представить, как вы сбегали от реальности в книги — я тоже так делала в этом возрасте. Правда, мне больше нравились детские романы вроде «Фламбардов» или «Мэлори Тауэрс», чем научная фантастика. Но в любом случае совершенно очевидно, что вы не особо наслаждались своей юностью. Как только вам исполнилось восемнадцать, вы сбежали от отца и из Америки и вернулись в Марлоу, возможно, надеясь, что это поможет вам исправить свою жизнь. Но, к сожалению, правда заключается в том, что от боли нельзя просто сбежать. Она преследует вас.

Джудит грустно улыбнулась и на мгновение замолчала, чтобы взять себя в руки.

— Но вы мечтали о том, что сделаете, когда вернетесь сюда. Вы хотели написать научно-фантастический роман и прославиться. В Марлоу даже жил местный издатель, к которому вы могли бы обратиться. Только вот Джеффри не понравилась ваша книга. Он вам отказал. И я уверена, что он не поносил вашу книгу перед другими издателями, как вы нам сказали. Просто если такой издатель, как Джеффри, вам отказал, то и другие не захотели взяться за ваш роман. Отказы сильно ранят. Всех, не только вас. И подозреваю, именно тогда ваша склонность к затворничеству переросла в нечто большее. Поверьте мне, я знаю, как это бывает: вы начинаете терять навыки общения, вы начинаете терять даже уверенность в себе. Жизнь становится куда проще, когда вы все контролируете, а перестав выходить из дома, вы взяли ее под абсолютный контроль. В Марлоу вы не стали счастливее, ваша книга не вызвала интереса у издателей, и вам пришлось основать IT-компанию, управление которой не приносило вам радости. Думаю, в глубине души вы решили, что корень всех ваших бед лежит в смерти вашей матери и в том, что вам не выпало шанса как следует с ней проститься, — к этому я еще вернусь. Но ваш гнев и разочарование начали вращаться вокруг Джеффри и его отказа. Поэтому вы писали все эти письма городскому совету. В них не было оскорблений, как в твитах Маркуса Персиваля, они не были анонимны, как угрозы Джереми, и в них не было ничего незаконного, как в воровстве Дебби, но они были полны критики. Вот только ваши действия имели непредвиденные последствия. Благодаря письмам ваше имя продолжало жить в сознании Джеффри, и однажды он решил смахнуть пыль с рукописи, которую вы отправили ему столько лет назад. Забавно, но теперь, когда погода в Британии стала одновременно жарче и дождливее, Джеффри прочел вашу рукопись и понял, что она отзывается в нем совсем иначе.

— Он считал, что моя книга — это произведение искусства, — сказал Дейв.

— Именно поэтому ваш поступок столь печален. Но правда заключается в том, что хоть вы и утратили надежду издать свой роман много лет назад, вы все еще верили, что сможете найти человека, повинного в том, что вы потеряли свою мать.

— Что вы имеете в виду под словом «потерял»?

— Вы точно знаете, что я имею в виду. Именно поэтому Джеффри должен был умереть. Но это еще не все: Джеффри должен был умереть, а София должна была сесть за это в тюрьму. Они оба должны были понести наказание.

Джудит ждала, что Дейв заговорит, но он хранил настороженное молчание.

— Ладно-ладно. Вот вам причина, по которой вы решились на убийство. Ваша мать умерла в то время, когда София отвечала за местные кладбища, верно? Я помню, как муж Бекс Колин рассказал нам, что хотя личность большинства похороненных людей удалось установить, место захоронения одного человека никто так и не сумел отыскать. Это ваша мать.

Дейв стоял, не смея пошевелиться.

— Представить не могу, насколько это ужасно — не знать, где похоронен самый важный человек в вашей жизни, родная мать. Вы не можете ее навещать, не можете почувствовать себя в безопасности в ее присутствии — это свело бы с ума любого, что уж говорить о таком эмоционально нестабильном человеке, как вы. Но в то время вы не знали, кого именно стоит в этом винить, — пока не знали. Вам было известно лишь то, что Джеффри Лашингтон в то время возглавлял подкомитет, который напутал с могилами. Но вы обронили один очень интересный комментарий в нашу первую встречу. Вы сказали, что во время встречи с Джеффри, чтобы доказать вам свои добрые намерения, он признался во всех проступках, на которые вы жаловались в своих письмах совету. И вы также проговорились, что он признался в проступках, о которых «вы даже не знали». В тот момент я заметила, что вы выглядели так, словно боялись, что сказали лишнего, но списала это на вашу нелюдимость. На самом же деле вы притихли, потому что случайно выболтали кое-что очень важное. Джеффри рассказал вам, как София напутала с могилами, — вот что значит «о чем вы даже не знали». Бедный Джеффри даже не подозревал, что в тот момент подписал себе смертный приговор. Все потому, что теперь вы могли перенести свою боль на конкретных людей. Это София виновата в том, что перепутала участки на кладбище и не вела подробных записей. Однако это была не только ее вина, так ведь? Джеффри признался, что это он поручил Софии это занятие. Они оба были виноваты, но именно на Софию вы возлагали большую ответственность. Этот разговор случился до или после того, как вы помогли ей установить оборудование в студии звукозаписи? Сомневаюсь, что вы ответите, но правда ли она сама решила нанять вас или это вы навязали ей свою кандидатуру? Мне никогда до конца не верилось, что человек настолько крупный, как вы в то время, без особых причин согласился выполнить работу, ради которой пришлось спускаться вниз под холм, а потом карабкаться вверх по лестнице. Оставшись в одиночестве в этой студии, вы сумели покопаться в документах Софии.

Джудит жестом обвела коробки и папки с бумагами, которыми была заполнена антресоль.

— Пользы это вам не принесло. Вы не нашли того, за чем пришли, — точного места захоронения вашей матери, отыскав которое вы смогли бы избавиться от своих мучений. Думаю, именно тогда вы решили, что София недостойна даже смерти. Вам казалось, что вас обрекли на жизнь, полную боли, и вы захотели, чтобы София тоже узнала, каково это. И вот здесь я должна наконец перед вами извиниться. Выяснив, как и почему вы убили Джеффри, я поняла, что мне нужно хитростью заставить вас разоблачить себя. Но как это сделать — вот в чем вопрос. И все же кое в чем у меня имелось преимущество. Я подозревала, что вы установили камеру в дискуссионном зале, и решила узнать, получится ли у меня использовать это против вас. Именно поэтому я собрала членов комиссии в зале этим вечером, я знала, что вы будете наблюдать. Все, что мне оставалось сделать, — это заранее переговорить с Софией и попросить ее сказать, что она наконец нашла документы, которые показывали места погребения всех людей, чьи могилы она перепутала, и эти документы хранятся на чердаке ее лодочного сарая. Это была лишь приманка. Я знала, что мысль об этом приведет вас в отчаяние и вы попытаетесь вломиться сюда при первой же возможности. Мне оставалось лишь предоставить вам такую возможность. Поэтому я и устроила пожар в своем доме.

— Это вы устроили пожар?!

— Как я и сказала, мне нужно было поймать убийцу. И я понимала, что вы, узнав о том, что документы с точным местоположением могилы вашей матери хранятся на этом чердаке, не сможете устоять перед искушением вломиться сюда, пока мой дом — вот это совпадение! — охвачен пламенем. Вы поверите, что полиция, мои друзья и я сама будем слишком заняты спасением моего дома, что даст вам редкий шанс, чтобы проскользнуть сюда и узнать, где находится место упокоения вашей матери.

— Значит, все это было ложью? — прошептал Дейв.

— Боюсь, что так.

— Этих документов не существует?

— Нет, не существует. Разумеется, вполне возможно выяснить, где похоронена ваша мать, но на это потребуется время, так что ответ, который вы ищете, находится не на этом чердаке.

Пока Джудит говорила, Таника вошла в студию звукозаписи этажом ниже в компании двух офицеров полиции в форме. Когда первый из них начал карабкаться вверх по лестнице на антресоль, Дейв мешком осел на пол, и по его щекам покатились слезы.

— Я прошу прощения за мою ложь, Дейв, но только вы виноваты во всем этом. Джеффри Лашингтон был хорошим человеком, который за свою жизнь никому не причинил вреда. Вы же заслуживаете того, чтобы оказаться за решеткой очень-очень надолго.

Полицейский подошел к Дейву и надел на него наручники.

Дейв не сопротивлялся.

(обратно)

Глава 41

Как только Дейва погрузили в полицейскую машину, которая должна была доставить его в полицейский участок Мейденхеда, Таника на полной скорости повезла Джудит к ее дому. Над Марлоу висели облака, в которых отражался оранжево-черный дым, все еще поднимавшийся в небо. Добравшись до коттеджа Джудит, они будто оказались в ночном кошмаре. У дороги стояли пожарные машины, шланги тянулись вдоль подъездной дорожки, а лица пожарных, которые все еще пытались взять огонь под контроль, почернели от пепла.

Сьюзи и Бекс стояли рядом с фургончиком, с безопасного расстояния наблюдая за происходящим. Увидев Джудит, они кинулись к ней навстречу.

— Вы поймали его? — крикнула Сьюзи.

— Конечно, поймали, — ответила Таника. — Все произошло именно так, как предсказала Джудит.

— И он признался в преступлении? — спросила Бекс.

— Пока нет, — покачала головой Таника. — Но признается, когда придет время, ведь у него нет выбора.

— Я все еще не могу в это поверить. Неужели он правда так сильно похудел?

— Да, — сказала Джудит. — Но как идут дела здесь?

— Довольно пугающе, — ответила Бекс. — Пожарные очень сердятся. Они сказали, что деревья могли загореться.

— Ерунда! — воскликнула Джудит. — После такой дождливой зимы?

Пожарный в белом шлеме подошел к Танике.

— Вы старший инспектор?

— Да.

— Все выглядит так, будто пожар был устроен намерено.

— Верно, — сказала Джудит.

— Вы об этом знали?

— О да. Это я устроила пожар.

— Это признание?

— Это мой земельный участок, я могу делать здесь все, что пожелаю. Даже устраивать пожары. Правда, мне стоит извиниться за то, что мой костер вышел из-под контроля.

Пожарный не знал, что на это ответить.

— Не волнуйтесь, я потом вам все объясню, — сказала Таника.

— Но можем мы сперва подойти поближе, чтобы посмотреть? — спросила Сьюзи.

— Если хотите, — ответил пожарный, решив, что мир сошел с ума. — Пройдите по краю сада, так вы сможете разглядеть все получше.

— Спасибо, — поблагодарила Джудит и стала пробираться через высокую траву к подъездной дорожке.

Когда подруги добрались до края сада, перед ними раскинулась река, на фоне которой бушевал огонь.

«Потрясающе», — подумала Джудит.

Но в то же время она осознавала, что подожгла часть своей жизни, которая теперь навсегда исчезла в огне. Бекс заметила печаль, отразившуюся на лице подруги, взяла ее за руку и ободряюще сжала ее ладонь. Джудит смотрела на языки пламени, гневно вздымающиеся в небо, и испытывала невероятную благодарность за то, что две ее лучшие подруги стоят рядом с ней.

— Дом в опасности? — спросила Сьюзи, оглянувшись на не тронутый огнем коттедж Джудит, который стоял примерно в пятидесяти футах от костра.

Разумеется, Джудит не поджигала свой дом. Она обожала его. Джудит, Бекс и Сьюзи большую часть дня потратили на то, чтобы сложить костер из всех газет и журналов, что хранились в секретном архиве, который Джудит собирала последние сорок лет.

— Пока ветер дует в этом направлении — нет, — ответила Джудит. — Но я рада знать, что лодочный сарай остался цел. Я боялась, что горящие обрывки бумаги попадут на крышу и подожгут ее.

Это была изнурительная работа, Джудит и ее подруги несколько десятков раз наполняли тачку сухой, как пыль, бумагой, но Джудит была непреклонна. Чтобы ее план увенчался успехом, из Марлоу — и особенно из дома Дейва — все должно было выглядеть так, словно ее дом вспыхнул как спичка. Возведенный ими костер из бумаги должен был быть настолько большим, насколько это возможно. Тогда Дейв, который наблюдал за собранием в дискуссионном зале с помощью скрытой камеры, увидел бы, как Танике сообщили о пожаре в доме Джудит, и смог бы выглянуть в свое окно и убедиться, что это правда.

— Я только одного не понимаю, — призналась Сьюзи. — Если он убийца, зачем он анонимно звонил вам?

— Думаю, я могу это объяснить, — сказала Джудит. — Мне кажется, он посчитал, что из-за писем, которые он писал в городской совет, полиция могла бы им заинтересоваться. Он позвонил мне, чтобы подстраховаться. Если бы полиция — или мы — обвинили его в убийстве, он смог бы сказать, что с самого начала пытался помочь нам поймать убийцу Джеффри, давая подсказки.

— И в итоге он помог, — сказала Бекс.

— Это объясняет, почему звонки были анонимными. Он не хотел появляться в поле нашего зрения, но знал, что если мы все же обратим на него внимание, будет очень кстати, если он сможет признаться, что все это время он пытался нам помочь.

— И — опять-таки — помог, — вставила Бекс. — Правда, я все еще не могу поверить, что он убийца. Джеффри всего лишь помог Софии скрыть ее ошибку. Как смириться с тем, что его убрали, словно пешку в игре, только ради того, чтобы заставить Софию страдать? Это истинное зло.

— Я-то думала, что единственный истинно злой человек, с которым вы знакомы, — это ваша свекровь, — усмехнулась Сьюзи.

— Прошу вас, вечер так хорошо начинался.

— На самом деле у меня есть план, как заставить Мэриан покинуть ваш дом, — призналась Джудит. — Это случится не сразу, но есть один фитилек, который мы могли бы поджечь, уж простите за каламбур, — добавила она, кивнув на костер, ревущий в дальней части ее сада.

— Когда вы нашли время, чтобы придумать этот план? — удивилась Сьюзи.

— Иногда звезды сходятся сами, — пожала плечами Джудит. — А иногда для этого нужно постараться, — добавила она и вновь кивком указала на костер.

Ее подруги улыбнулись. Они знали только одного человека, который мог бы заставить звезды сложиться в нужный узор, и это была Джудит Поттс.

* * *

На следующее утро двухместный «Ягуар» с опущенной крышей подъехал к кофейне «Куперс», и из него вышел симпатичный мужчина лет семидесяти с хвостиком. Он был высок, его голову украшала густая копна седых волос, а коричневые броги, брюки и спортивная куртка придавали ему сходство с кинозвездой пятидесятых.

Он вошел в кафе и улыбнулся. Джудит выбрала удачное место для их встречи. Зал кофейни гудел от оживленных разговоров, расслабленная атмосфера располагала к общению. Это было очень похоже на Джудит, которую он помнил. Он поправил бутон белой гвоздики в своей петлице.

— Могу я вам помочь, сэр? — спросила молодая официантка.

— Я просто ищу подругу, — сказал мужчина. — Старую подругу.

Он прошелся вдоль столов, но, к собственному удивлению, понял, что не видит Джудит. Неужели она в последний момент передумала приходить?

А потом он заметил ее. Женщину в годах, в одиночестве сидевшую за столом, на котором лежала белая гвоздика. Она совсем не походила на Джудит, которую он помнил, но мужчина знал, что с годами внешность может меняться. Приблизившись, он увидел, что в ее позе сквозила подобающая надменность. Он улыбнулся самому себе: надменность Джудит всегда ему нравилась.

— Здравствуй, Джудит, — сказал он, подойдя к столику.

Женщина в замешательстве посмотрела на мужчину, хотя она, наверное, не испытывала и половины того замешательства, что испытал он. Только сейчас мужчина понял, что совершил ужасную ошибку. Женщина перед ним никак не могла быть Джудит Поттс. Даже в юные годы у той не было таких острых скул, к тому же глаза незнакомки ярко сияли кобальтовой голубизной, тогда как глаза Джудит были совсем другого цвета.

— Ох! — выдохнул он, растеряв былую уверенность. — Вы не Джудит.

— С чего вы взяли, что меня зовут Джудит?

— Из-за белой гвоздики, — сказал он, указав на цветок.

— Из-за этой гвоздики? — спросила женщина, еще больше запутавшись. — Это цветок моей невестки. Она отошла пару минут назад. Сказала, что ей нужно припудрить носик.

— Как странно, — мужчина осмотрел зал кофейни, но на других столиках не было цветов. — Простите, я должен представиться. Меня зовут Мэттью Картрайт. Если сейчас десять утра, то я должен был встретиться здесь со старой подругой.

Он проверил время, и женщина заметила, как на его запястье блеснули золотом «Ролексы». От ее внимания также не укрылось ни его симпатичное лицо, ни элегантная одежда.

— Меня зовут Мэриан, — сказала она, растянув губы в самой очаровательной из своих улыбок. — Почему бы вам не присесть, чтобы мы вместе попробовали разобраться в том, что произошло. Я, правда, не представляю, куда делась моя невестка, — добавила она и внимательно оглядела кафе, вот только Мэттью даже не догадывался, что Мэриан очень сильно надеялась, что Бекс еще не скоро вернется за столик.

Но так уж вышло, что, пока Мэриан и Мэттью говорили — каждое слово Мэттью Мэриан находила чрезвычайно интересным, — Бекс стояла снаружи кафе, лицом прижавшись к стеклянной двери, а по бокам от нее в той же позе замерли ее лучшие подруги.

— Она решительно взялась за него, — сказала Бекс, наблюдая за парочкой.

— Она подзывает официанта, — добавила Сьюзи.

— Я никогда не видела, чтобы она вела себя столь очаровательно. О боже, я не могу на это смотреть! — теперь она смеется с официантом.

Бекс на шаг отступила от двери и потерла ладони друг о друга, чтобы согреться. День выдался солнечным, но в воздухе все равно чувствовалась весенняя прохлада.

Сьюзи и Джудит присоединились к подруге, и они втроем принялись рассматривать классический двухместный «Ягуар» Мэттью.

— Вы уверены, что поступили верно? — спросила Сьюзи у Джудит. — Вот так вот не пустив его в свою жизнь?

Джудит невольно улыбнулась.

— Вполне уверена, — сказала она. — Почему бы нам теперь не пойти ко мне домой, чтобы выпить по чашечке чая с печеньем?

— Звучит замечательно! — поддержала ее Бекс.

— Правда, по дороге придется зайти за печеньем, — сказала Сьюзи. — Мы доели все из последней упаковки в прошлый раз.

— Я бы не стала об этом волноваться, — невозмутимо ответила Джудит. — Уверена, Бекс припрятала где-то в моем доме еще какие-нибудь сладости.

— Под вашим любимым креслом с высокой спинкой лежит упаковка шоколадных вафель, — отозвалась Бекс.

— Ну я же говорила, — рассмеялась Джудит.

Когда женщины пустились в обратный путь по улицам Марлоу, Джудит ощутила, как ее переполняет теплое чувство удовлетворения. Она знала, что в жизни бывает не так много по-настоящему счастливых мгновений, но сейчас она была действительно счастлива.

— Я должна поблагодарить вас обеих, — сказала она. — Особенно Сьюзи. Сегодня я чувствую себя намного лучше. Словно груз с плеч свалился.

— Вы имеете в виду после пожара? — уточнила Бекс.

— После пожара, — подтвердила Джудит. — Мне действительно стоило избавиться от всего этого хлама много лет назад.

— Мы пытались сказать вам об этом, — напомнила Бекс.

— Да, но иногда я бываю слишком упряма.

Сьюзи и Бекс переглянулись и улыбнулись. Они знали, что Джудит принципиально всегда была упряма. Но с другой стороны, они также знали, что Сьюзи всю жизнь будет искать дополнительные занятия, а Бекс никогда не избавится от привычки извиняться за каждый свой поступок. Едва ли хоть одна из подруг когда-нибудь изменится, но их это вполне устраивало. Ведь по-другому и быть не могло.

(обратно) (обратно)

Роберт Торогуд Смерть на Темзе

(обратно)

Информация от издательства

Original title:

The Marlow Murder Club

Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

THE MARLOW MURDER CLUB

© Robert Thorogood, 2021.

This edition is published by arrangement Johnson & Alcock Ltd. and The Van Lear Agency

© Издание на русском языке, перевод, оформление. ООО «Манн, Иванов и Фербер», 2022

* * *

(обратно)

Посвящается Кейт Б.

(обратно)

Глава 1

В свои семьдесят семь лет миссис Джудит Поттс была абсолютно счастлива. Она жила в старинном особняке на берегу Темзы, тратила на любимую работу ровно столько времени, сколько была готова ей посвятить, и, что самое главное, наслаждалась свободой в отсутствие мужчины рядом. Никто не спрашивал у нее, что сегодня будет на ужин или куда она собирается идти так поздно, никто не стонал, что виски нынче дорог, когда, соблюдая ежедневную традицию, ровно в шесть вечера она наливала себе стаканчик.

Жизнь Джудит изменилась в один летний день. Жара, не отступавшая уже несколько недель, вынудила миссис Поттс распахнуть все окна в надежде впустить хотя бы легкий ветерок, однако воздух оставался неподвижен. Жар пропитал каждый кирпичик, каждую балку особняка, каждую ступеньку массивной дубовой лестницы.

Отужинав, Джудит убавила звук телевизора – только что окончилась ее любимая новостная передача, – отставила пустую тарелку на край стола и взяла в руки свежий номер журнала с головоломками. Она полистала страницы и, отыскав нужную логическую задачу, пробежалась по ней взглядом. Раз, второй. Джудит подняла глаза к потолку и вздохнула. Обычно она с удовольствием подбирала алгоритм решения и заполняла пробелы, но в этот раз так и не смогла сосредоточиться – было слишком жарко.

Миссис Поттс легко коснулась ключа, что висел на цепочке на ее шее, и на мгновение мысленно вернулась в прошлое, от которого хотела бы сбежать.

– Так не годится, – сказала себе Джудит, вставая с кресла. – Никуда не годится.

Ей просто нужно было чем-то занять себя, сменить обстановку, вот и все. Джудит вдруг улыбнулась: ей в голову пришла отличная мысль.

Она принялась раздеваться: ей казалось, что с каждой сброшенной вещью удушающие объятия жаркого дня становятся всё слабее. К тому моменту, когда Джудит полностью обнажилась, ее переполнял озорной восторг. Она прошла мимо рояля «Блютнер», крышка которого открывалась лишь в те дни, когда хозяйка особняка позволяла себе лишний стакан виски, и, оказавшись в прихожей, сняла с крючка у двери темно-серую шерстяную накидку – самый дорогой и любимый предмет своего гардероба.

Зимой накидка прекрасно согревала, в летнее время служила превосходной скатертью для пикника, а весной спасала от проливного дождя. Обо всем этом Джудит охотно рассказывала любому желающему послушать, и желающие находились.

Более того, миссис Поттс верила, что владеет настоящим плащом-невидимкой. Каждый вечер, будь он ясным или дождливым, она сбрасывала одежду, укрывалась накидкой и выходила на улицу, ощущая прилив озорного веселья. Джудит надевала старенькие резиновые сапоги и спускалась к лодочному сараю у причала, с шелестом рассекая ногами высокую, до самого колена траву. Как и особняк, сарай был сложен из красного кирпича на деревянном каркасе и выглядел слегка обветшалым.

Джудит притворила за собой дверь и, едва оказавшись в пыльной темноте лодочного сарая, стянула с ног сапоги. Скрытая от внешнего мира деревянными воротами, приподнятыми над водой, она повесила накидку на торчащий из стены крюк и спустилась по каменному стапелю в Темзу.

Каждый раз, погружаясь в прохладную воду, она испытывала нечто сродни религиозному переживанию. Джудит со свистом выдохнула, оттолкнулась от камня ногой и растворилась в объятьях реки. Тело, подхваченное нежной, будто шелк, водой, мгновенно стало невесомым.

Она поплыла вверх по течению, любуясь переливающейся в лучах солнца водной гладью, будто усеянной драгоценными камнями, и, как всегда, не могла сдержать улыбку. Разве не весело сознавать, что многочисленные люди, гуляющие вдоль реки с собаками и без, даже не догадываются, что совсем неподалеку плавает голая старушка?

Джудит подняла голову, посмотрела на шпиль собора Марлоу, потом на викторианский мост, соединяющий городок с деревней Бишам, и подумала: «Вот это жизнь».

А в следующую секунду раздался крик с противоположного берега, от дома ее соседа Стефана Данвуди.

Джудит никак не могла разглядеть, что там происходило: обзор ей закрывали густые заросли камыша в пойме реки. Джудит напрягла слух. Никаких посторонних звуков. Может, это взвизгнуло животное? Собака или лисица?

Вдруг над водой прогремел мужской голос: «Эй, нет!»

«Черт возьми, что это было?»

– Стефан, это вы? – осмелилась позвать Джудит, но ее слова заглушил звук выстрела.

– Стефан? – крикнула она громче. – Вы в порядке?

Тишина. Но Джудит знала, что она слышала. Кто-то стрелял. А перед этим кричал Стефан.

«Что, если прямо сейчас он истекает кровью и нуждается в помощи?»

Джудит устремилась к противоположному берегу. Приблизившись к камышовым зарослям, она поняла, что выбраться на сушу будет непросто. Прямо за камышом Стефан установил гофрированные металлические листы, чтобы защитить свой участок от разрушительного воздействия воды. Джудит подумала: даже если ей удастся, не поранившись, пробраться сквозь плотные заросли, придется попотеть, чтобы преодолеть импровизированный забор. Но где найти столько сил?

Она осмотрелась по сторонам и чутьвыше по течению разглядела скрытую за стеблями камыша корму голубой лодки. «Смогу ли я использовать лодку, чтобы выбраться из воды?»

Джудит ухватилась за борт и постаралась подтянуться наверх, но ей никак не удавалось удержать равновесие: лодка раскачивалась на воде из стороны в сторону.

Джудит предприняла еще одну попытку, и – о, чудо! – у нее почти получилось забраться на борт, но тут суденышко стало медленно заваливаться, и Джудит с громким всплеском упала обратно в воду.

Вынырнув, она принялась хватать ртом воздух и трясти головой. Скорее, нужно придумать что-то еще!

Джудит поплыла прочь от берега, высматривая хоть кого-то, кто мог бы помочь. И куда вдруг подевались все собачники и гуляющие парочки? Где они, когда так нужны? Никого не было поблизости. Ни души.

Оставался лишь один выход. Джудит поплыла в сторону дома так быстро, как только могла.

Она дышала тяжело, ступая на берег у причала, но продолжала подгонять себя, уверенная, что не должна терять ни минуты.

Укутавшись в накидку, она отошла от сарая и обернулась: за кроной плакучей ивы, что росла на ее стороне реки, можно было разглядеть лишь часть двора Стефана.

Джудит сорвалась с места и побежала к дому. Едва переступив порог, она схватила телефон и набрала экстренный номер, а затем поспешила к окну с видом на соседский участок.

– Я хочу вызвать полицию! – выпалила Джудит, когда ей ответил оператор. – Я слышала звук выстрела у дома соседа! Поторопитесь! В кого-то стреляли!

Она продиктовала оператору адрес и подробнее рассказала обо всем, что услышала. Когда ее заверили в том, что полиция уже в пути, Джудит отключилась. А потом досадливо нахмурилась. Наверняка она могла сделать что-то еще. «Кому еще следует позвонить в такой ситуации? Может, связаться с береговой охраной? Ведь инцидент произошел у воды, это, скорее всего, их юрисдикция. Или лучше обратиться в службу спасения?»

Джудит бросила взгляд за окно. Дом Стефана стоял на прежнем месте и в лучах заходящего солнца выглядел так же, как и всегда.

Если бы в тот момент кто-то мог заглянуть в окно, у которого стояла Джудит, он увидел бы за стеклом полноватую даму преклонных лет, на чьих плечах, подобно плащу супергероя, покоилась накидка. Собственно, во многих отношениях Джудит действительно была супергероем.

Только пока не знала об этом.

(обратно)

Глава 2

Через полчаса Джудит увидела, как из подъехавшей к дому Стефана машины с мигалками вышел полицейский. Она пристально наблюдала за действиями стража порядка и ни на секунду не опускала свой бинокль, пока тот обходил здание и заглядывал в окна. Миссис Поттс так хотелось крикнуть, чтобы он смотрел внимательнее, но толку от этого было бы мало, ведь она была по другую сторону реки. «Ничего. Офицер прекрасно знает свое дело и обязательно найдет улики, которые укажут, что же произошло».

Однако уже через двадцать минут, завершив беглый осмотр места, полицейский вернулся к машине, сел в нее и уехал.

«И это все? Да ведь он просто прогулялся по саду, даже не попытался войти в дом! Может, отправился за подкреплением?» Джудит решила, что не покинет свой пост у окна, и продолжила наблюдать за местом вероятного преступления.

В полночь она обнаружила, что в графине на серванте больше не осталось виски, – значит, пришло время отправляться в постель. Поднимаясь по массивной лестнице, Джудит отметила, что держаться за перила ей приходилось немного крепче, чем обычно. Она добралась до второго этажа и направилась было в левое крыло, но вовремя вспомнила, что ее спальня справа, и, с трудом высвободившись из цепких объятий длиннолистой аспидистры, взяла верный курс.

Джудит обожала свою спальню. Ее стены, отделанные крашенными в светло-зеленый цвет деревянными панелями, королевских размеров кровать под балдахином, которым служил гобелен с изображением сцены средневековой охоты. Разбросанная одежда, тарелки с остатками еды и кипы старых газет и журналов хозяйку совершенно не смущали. Джудит не переживала из-за беспорядка. Она милостиво впускала его в свою жизнь. Хаос в спальне был для нее своеобразным коконом, в котором миссис Поттс чувствовала себя по-настоящему защищенной.

Утром Джудит разбудил звонок телефона. Потянувшись за устройством, она бросила взгляд на часы: было всего десять утра.

– Слушаю, – просипела она в трубку.

– Доброе утро, – из динамика раздался бодрый женский голос. – Таника Малик, детектив из полицейского участка Мейденхеда. Я расследую инцидент, о котором вы сообщили вчера вечером.

– Ах, спасибо, что позвонили. – Джудит все еще плохо соображала.

Таника Малик объяснила ей, что послала констебля осмотреть дом и сад мистера Данвуди, но тот не нашел ничего примечательного или необычного, так что Джудит не о чем было беспокоиться.

– Но я же слышала! – встрепенулась Джудит.

– Да, в отчете указано, что вы слышали выстрел.

– Не только его! Я слышала, как кто-то выкрикнул: «Эй, нет!» Выстрел раздался после.

– Насколько я понимаю, вы как раз купались в реке. Уверены, что это действительно был выстрел?

Остатки сна мгновенно улетучились. Джудит даже не попыталась скрыть раздражение.

– Я выросла на ферме и отлично знаю, с каким звуком пуля вылетает из пистолета.

– А вдруг вы просто спутали звук выстрела…

– С чем, например?

– …с хлопком в глушителе автомобиля?

Такая мысль не приходила в голову Джудит. Она на мгновение задумалась, прежде чем ответить.

– Нет. Я уверена, что поняла бы, будь это машина. Я точно слышала звук выстрела. Полагаю, ваш констебль сообщил, что машина Стефана все еще стоит возле его дома?

– Почему вы об этом упомянули?

– И Стефан, вероятно, не ответил на ваш телефонный звонок, так?

– Извините, я не пойму, к чему вы клоните. Какой звонок?

– Наверняка вы попытались связаться с ним вчера вечером.

– Боюсь, я не вправе обсуждать с вами детали дела.

– Но вы же не могли проигнорировать сообщение о стрельбе. Значит, вы непременно должны были позвонить Стефану, чтобы узнать, как он. Судя по всему, на звонок Стефан так и не ответил. Тот факт, что его машина до сих пор стоит на подъездной дорожке, наводит меня на мысль, что с ним не все в порядке. Ведь если человек находится дома, он обязательно подойдет к телефону. А если человек в отъезде, соседи не увидят из окна его припаркованную машину. Если, конечно, у него есть машина. Я, например, предпочитаю общественный транспорт.

Таника Малик не стала медлить с ответом:

– Вы действительно тщательно все обдумали.

– Это все, о чем я могла думать прошлой ночью. Я волновалась за Стефана. Вдруг в него стреляли и преступник сбежал? А он лежит где-то на берегу, истекая кровью?

– Сомневаюсь, что он лежит на берегу, истекая кровью. Я полагаю, всему есть простое объяснение. На участке вашего соседа не нашлось ничего, что могло бы указать на трагические события. И в том, что к домашнему телефону никто не подошел, тоже нет ничего странного. Сейчас лето, время отпусков. Мистер Данвуди мог уехать. Уверена, через несколько дней он объявится – живой и невредимый. Поверьте, вам не о чем беспокоиться.

Детектив поблагодарила Джудит за бдительность и похвалила ее за исполнение гражданского долга, а потом отключилась.

Джудит еще долго лежала в постели, размышляя над тем, как ей следовало поступить. А вдруг Таника Малик была права и тому, что она слышала, можно было найти вполне невинное объяснение? В конце концов, Джудит точно знала: в Марлоу еще не случалось убийств.

Она решила выбросить дурные мысли из головы и заняться делами.

В 1976 году Джудит получила в наследство от своей умершей тетушки Бетти особняк, который стоял на берегу Темзы, а вместе с ним – портфель акций, который обеспечивал ей скромный доход. Строго говоря, при желании Джудит могла бы жить только на дивиденды с ценных бумаг, но ничто не могло заставить ее бросить любимую работу.

Джудит составляла кроссворды и головоломки для крупных газет. Она посвящала этому занятию многие часы, находя в нем убежище для своего творческого разума. Порой она просто терялась во времени, тщательно продумывая варианты перестановки букв для анаграммы и подбирая фразы или слова, имеющие более одного значения.

Джудит пересекла гостиную, подошла к карточному столику у эркерного окна и провела рукой по зеленому сукну. Затем взяла с полки листок бумаги в клетку и мягкий карандаш, который тут же вставила в отверстие электрической точилки, хотя он и не нуждался в заточке. Через пару мгновений Джудит держала в руке уже не пишущий инструмент, а, скорее, холодное оружие.

В другую руку Джудит взяла линейку. А потом широко улыбнулась. Острый карандаш, чистый лист бумаги. Предвкушение грядущей битвы. Несколько точных движений – и на бумаге появилась сетка пятнадцать на пятнадцать. Обозначив внутри сетки линию симметрии, Джудит принялась размечать поле, штрихуя ненужные квадратики. Она не следовала какому-то определенному шаблону, просто полагалась на свой многолетний опыт.

Скоро ей оставалось лишь заполнить чистые клеточки буквами. Она знала: на это уйдет час или два, а потом наступит момент абсолютного счастья от осознания того, что ей удалось собрать интересную коллекцию пересекающихся друг с другом слов. А затем Джудит приступит к созданию ключей.

Джудит задумалась. Создавая ключи, она старалась избегать намеренной непрозрачности, так ценимой многими ее коллегами, особенно теми, что работали в журнале «Листенер»^[223]. Чужое желание продемонстрировать остроту своего ума она находила слишком… «мужским». Некоторые так отчаянно доказывали свою гениальность. Джудит же придерживалась принципов Ксименеса – составителя кроссвордов, который работал на журнал «Обсервер» с 1939 по 1972 год. Ключи должны были совмещать в себе указание на ответ и загадку. Непрямое взаимодействие с человеком, который будет разгадывать кроссворд, подчинялось определенным правилам. Отступить от них Джудит могла только в том случае, если находила особенно остроумную формулировку для своей подсказки.

Однако тем утром Джудит так и не ощутила прилива вдохновения. Она никак не могла подобрать слова, которые заполнили бы пустые клетки. Вся ее решимость словно испарилась. Это все Стефан. Джудит хотела знать наверняка, что с ним все в порядке.

Она потянулась за своим планшетом. Джудит всегда недолюбливала подобного рода устройства, но пару лет назад все-таки начала использовать планшет в работе: оказалось, что можно было фотографировать готовые кроссворды и сразу отправлять снимки заказчикам по электронной почте.

Джудит поднесла устройство к лицу, чтобы разблокировать экран, но глупая машина заявила, что не узнаёт ее. Джудит хмыкнула, проклиная унизительное положение пожилой женщины. Для современного мира ее будто не существовало, даже этот чертов компьютер игнорировал ее. Но воевать с технологиями было себе дороже. Это Джудит уяснила довольно давно, после неприятного инцидента, детали которого до сих пор всплывали в ее ночных кошмарах: компьютер клубнично-розового цвета, недостаточно длинный кабель и поездка в больницу.

Джудит сделала глубокий вдох, стараясь успокоиться, и снова поднесла планшет к своему лицу.

Ничего не произошло.

«Чертова штуковина!»

Бормоча под нос проклятия, Джудит ввела пароль и открыла браузер. «Может, за последние сутки появились какие-то новости о Стефане?»

Она набрала имя соседа в строке поиска. По запросу «Стефан Данвуди» нашлось немного статей. В одной из них отмечалось, что Стефан был владельцем художественной галереи «Данвуди Артс» в Марлоу. Это Джудит и так знала. Она еще раз просмотрела результаты поиска.

И… Вот оно! Ссылка на сайт местной газеты «Бакс Фри Пресс». Внимание Джудит привлек заголовок: СКАНДАЛ НА РЕГАТЕ В ХЕНЛИ.

Она кликнула по ссылке и обнаружила заметку шестинедельной давности о происшествии на Королевской регате.

До нас дошли слухи о том, что на королевской трибуне в Хенли разгорелся спор между Стефаном Данвуди – хозяином местной художественной галереи – и владельцем Аукционного дома Марлоу Элиотом Говардом. Очевидцы сообщили, что оба джентльмена были пьяны.

По словам нашего информатора, мистер Говард угрожал мистеру Данвуди и бросался на него с кулаками. Подоспевшие охранники разняли джентльменов и попросили их покинуть мероприятие.

Джудит отложила планшет в сторону. Итак, Стефан устроил пьяный скандал в Хенли, поспорив с неким Элиотом Говардом, а всего несколько недель спустя опять сцепился с кем-то, но уже на своей территории. И после того как раздался выстрел, Стефан бесследно исчез.

«Что за ерунда», – подумала Джудит, а затем решительно подошла к вешалке и, схватив накидку, вылетела из дома.

Спустившись к причалу, она открыла лодочный сарай и сразу направилась к старому ялику. Джудит пихнула его ногой и забралась внутрь. Когда ялик ударился носом о ворота, прежде чем выскользнуть за пределы сарая, женщина схватилась за шест. Несмотря на свой преклонный возраст, Джудит прекрасно управлялась с лодками. Она согнулась пополам и опустила конец шеста в воду, а затем, нащупав дно, с силой оттолкнулась вперед. Ялик устремился к противоположному берегу.

Как только Джудит снова добралась до мелководья, она повернула против течения и без особых усилий преодолела еще пятьдесят ярдов. Нос ялика с легкостью разрезал заросли камыша, и скоро Джудит наконец сошла на берег. Закреплять лодку не было нужды – благодаря плотно обступившему ее камышу она оставалась неподвижной.

Взглянув на часы, Джудит отметила, что с того момента как она спешно покинула свою гостиную, прошло всего восемь минут.

Дом Стефана представлял собой переоборудованную мельницу. Прекрасно сохранившееся водяное колесо до сих пор лениво вращалось на деревянном вале. Когда-то хозяева прорубили в толстых стенах большие прямоугольные отверстия для окон, и старинное здание обрело современный облик.

Джудит обогнула мельницу и направилась к подъездной дорожке. Она совершенно не разбиралась в автомобилях, а потому тщательный осмотр машины Стефана позволил ей с уверенностью заключить лишь то, что на блестящем кузове серого цвета не было ни пятнышка грязи. Следы шин на гравии отсутствовали, и не было причин предполагать, что Стефан уехал на другом автомобиле.

Джудит приняла решение прогуляться по саду. Она хотела определить, откуда мог раздаться звук выстрела, но через некоторое время поняла, что отыскать конкретную точку на берегу, ориентируясь лишь на свое примерное местоположение в тот момент, когда над водой разнесся грохот, будет нелегко.

Всего через несколько минут пришло трезвое осознание: она и сама не могла с уверенностью сказать, что же искала. Капли крови на траве? След от ботинка в грязи?

Джудит посмотрела на водяное колесо, а затем на мельничный пруд перед домом. Неподвижность темной воды внушала ей смутное чувство тревоги, но миссис Поттс нашла в себе смелость подойти ближе.

Приглядевшись, Джудит различила едва заметное колыхание на поверхности пруда, выдававшее слабый ток воды.

Она двинулась вдоль берега и скоро обнаружила кирпичную плотину, отделявшую пруд от неширокой реки.

Судя по всему, река должна была где-то впадать в Темзу. К сожалению, Стефан позволил кустам в этой части сада разрастись, и теперь они затеняли берега, не давая возможности проследить направление течения.

Вздохнув, Джудит напомнила себе, что расследование нужно вести тщательно. Уже совсем скоро она отчаянно продиралась сквозь колючие заросли. Ветки хлестали ее тело, паутина липла к лицу и путалась в волосах. Кажется, в этой части сада давненько никого не было. Наконец Джудит вышла к месту, где воды реки, минуя частокол железных прутьев у основания каменной стены, впадали в широкую Темзу. Какое разочарование.

Восстанавливая дыхание, Джудит различила в воздухе гнилостный запах. Не хватало только угодить в старую компостную яму. Или запах шел от реки? Джудит посмотрела вниз и заметила торчавшую из воды у самой решетки толстую ветку. Она пригляделась внимательнее и вдруг кое-что поняла.

Это была вовсе не ветка.

Это была человеческая рука.

Под толщей воды Джудит смогла разглядеть тело. Стефан Данвуди.

Ровно в центре его лба чернела маленькая дырочка. Пулевое отверстие.

Джудит отшатнулась и прижала ладонь к шее.

Все это время она была права.

Стефана Данвуди, ее друга и соседа, застрелили.

(обратно)

Глава 3

Через час Джудит сидела на скамейке во дворе Стефана и отвечала на вопросы Таники Малик. Детективу было чуть за сорок. Она походила на строгого учителя, что с каждой минутой все сильнее раздражало пожилую женщину.

– Итак, миссис Поттс, вы говорите, что вернулись на участок мистера Данвуди, верно?

– Именно так. – Джудит с вызовом посмотрела в спокойное лицо Таники. – Я ведь сообщила вам по телефону, что прошлым вечером определенно слышала выстрел. Поскольку полиция не собиралась начинать расследование, я сама решила выяснить, что произошло.

– Были ли у вас другие причины вернуться сюда?

– Не понимаю вас.

– Вы знали, что обнаружите труп?

– Нет, разумеется, нет.

– И все же вы его обнаружили.

– Да, и, смею заметить, я сделала значительно больше, чем посланный вами офицер. А теперь ответьте, вам известно, что несколько недель назад Стефан ввязался в потасовку с неким Элиотом Говардом?

– Простите?

Джудит вздохнула и рассказала детективу, что прочитала в местной газете заметку о ссоре между Стефаном Данвуди и владельцем Аукционного дома Марлоу Элиотом Говардом.

– Шесть недель назад, говорите?

– Верно.

– Ясно, – кивнула детектив Малик и на мгновение задумалась.

– Что вам ясно? – прищурилась Джудит.

– Вы ведь ближайшая соседка мистера Данвуди, верно? Я хотела бы задать вам еще один вопрос.

– Прошу вас.

– Понимаете, полиция всегда проверяет имена субъектов из поступивших заявлений по базе данных. Это стандартная процедура. Я проверила личность мистера Данвуди, у него не было проблем с законом. Добропорядочный гражданин, владелец картинной галереи. Но пять недель назад он заявил об ограблении.

– Вот как? И что же у него украли?

– В этом-то все дело. Потерпевший сообщил, что в тот вечер отдыхал в ресторане с друзьями, а когда вернулся домой, обнаружил следы взлома и проникновения. Но когда на место происшествия прибыл наш сотрудник, мистер Данвуди был вынужден признать, что у него ничего не пропало.

– Ничего не пропало?

– Так он сказал. Окно было разбито, а в доме остались следы чужого присутствия. Однако взломщик не тронул ни ноутбук, ни предметы искусства из личной коллекции мистера Данвуди. А ведь некоторые из них обладают значительной ценностью.

– Говорите, это произошло пять недель назад? Через неделю после скандала в Хенли?

– Выходит, что так. Мистер Данвуди не рассказывал вам о взломе?

– Признаться, я уже несколько недель не встречалась со Стефаном.

– В последнее время вы не замечали ничего подозрительного? Может, кто-то следил за его домом?

– Боюсь, мне нечего вам рассказать. Я только вчера вечером заподозрила, что что-то не так. Когда услышала, что в него стреляли.

– Я вынуждена вас поправить, миссис Поттс, мы не можем утверждать, что кто-то стрелял в мистера Данвуди.

– Прошу прощения?

– Мы не знаем наверняка, что мистер Данвуди был убит.

– Хотите сказать, дырка у него в голове появилась сама?

– Нет, но нельзя исключать вероятность того, что речь идет о несчастном случае. Или самоубийстве.

– Самоубийство?

– Такое возможно.

– Полная чушь!

Малик моргнула от неожиданности, удивленная тем, с какой злостью пожилая женщина выплюнула эти слова.

– Если бы он покончил с собой, пистолет упал бы на землю. Он должен был упасть на берег до того, как Стефан свалился в реку. А я, будьте уверены, внимательно осмотрела берег, но оружия не нашла.

– Понимаю, о чем вы говорите. Но ведь пистолет мог упасть и в реку. Я уже поручила водолазам исследовать дно. Не будем делать поспешных выводов, миссис Поттс. Следствие опирается на факты, а не на домыслы.

Джудит оценивающе посмотрела на детектива. Она видела перед собой способную и, возможно, трудолюбивую женщину, которой явно недоставало воображения. Джудит отнесла ее к типу «прилежных учениц». Ее саму в подростковом возрасте отчислили из престижной школы-интерната, а потом и из менее престижной школы-интерната, куда отправили после. А потом еще из одной. Что поделать, она никогда не сходилась во взглядах со старостами и прилежными ученицами.

Джудит вздохнула. Раз полиция не верила, что Стефана убили, ей предстояло провести собственное расследование.

Честно ответив на все вопросы детектива, Джудит вернулась к ялику и ступила на борт. Она оттолкнулась шестом от берега, приняла величественную позу и, сдержанно помахав работавшим неподалеку судмедэкспертам в бумажных костюмах, позволила реке нести себя в сторону дома. Через полчаса она выкатила на улицу старый велосипед. Еще во время разговора с Таникой Малик Джудит поняла, откуда она начнет свое расследование.

До Марлоу было рукой подать – всего пять минут езды по набережной Темзы. Джудит неслась вперед, не обращая внимания на кивки и приветственные жесты совершенно незнакомых людей.

Она никогда не понимала, почему местные жители так реагировали на ее появление. Ей не приходило в голову, что в городке ее считали кем-то вроде знаменитости. По мнению Джудит, в ее жизни не было ничего примечательного, а потому, всякий раз сталкиваясь с интересом к собственной персоне, она откровенно удивлялась, чем лишь подтверждала свою репутацию эксцентричной особы.

Джудит свернула с дорожки в небольшой сквер с качелями и горками и увидела стаю голубей: птицы лениво клевали землю и не обращали на нее внимания.

«Мерзкие твари», – подумала Джудит и с хулиганской ухмылкой направила велосипед в сторону голубей.

– Пошли прочь! – выкрикнула она, на полной скорости влетев в центр стаи и разогнав перепуганных птиц.

Джудит страстно любила Марлоу. Городок был не слишком большим, но и не совсем маленьким – для нее в самый раз.

Ей нравилось прогуливаться по Хай-стрит из одного конца в другой, от старой церкви у живописного подвесного моста в георгианском стиле до каменного обелиска, мимо возведенных в разные эпохи зданий. Протянутые вдоль дороги красно-синие гирлянды преображали облик улицы, превращая ее в подобие цветастой праздничной ленты.

Однако Марлоу был примечателен не только торжественной красотой Хай-стрит. С небольшого железнодорожного вокзала можно было сесть на поезд до Лондона. Бизнес-парк, построенный на окраине города, был центром его предпринимательской жизни. Выпускники двух местных школ по праву гордились своим достойным образованием и радушно встречали жителей Марлоу в магазинах и кофейнях, предлагавших им возможность подработать.

Джудит с восторгом наблюдала за воспитанными и обаятельными молодыми людьми, которые гуляли по улицам, устраивали пикники, катались на скейтах по парку. Она считала, что это новое поколение (если, конечно, все его представители будут такими) сможет сберечь мир, который ему достанется.

По натуре Джудит всегда была оптимисткой, однако при этом она старалась оставаться объективной, а потому не могла не признавать, что за последнее десятилетие Марлоу растерял часть своего прежнего очарования. Разумеется, туристам, приезжавшим сюда на выходные, все нравилось. В городе было много элитных ресторанов и бутиков, отвлекающих внимание от по меньшей мере дюжины пустующих коммерческих помещений с нарядными витринами. Только местные жители знали, что напротив приятного мужчины, торговавшего корреспонденцией на Хай-стрит, теперь сидел бездомный с жестяной банкой для милостыни.

«Зато здесь живут прекрасные люди», – напомнила себе Джудит, паркуя велосипед у здания в конце главной улицы.

Она решила отправиться сюда, когда детектив Малик предположила, что случившееся с ее соседом не было убийством. Итак, собственное расследование Джудит начала с посещения галереи Стефана Данвуди.

(обратно)

Глава 4

Джудит никогда прежде не бывала в «Данвуди Артс», поскольку не интересовалась покупкой предметов искусства. Зачем, если вместе с особняком она унаследовала и коллекцию картин своей тетушки. Первым, что увидела женщина, когда шагнула в помещение, было заплаканное лицо сотрудницы галереи. Услышав звон дверного колокольчика, та резким движением стерла слезы со щек и сложила руки перед собой.

– Ах, вы уже слышали, – вздохнула Джудит.

– Только что звонили из полиции, – ответила девушка. – Никак не могу прийти в себя.

– Ничего удивительного. – Джудит пересекла галерею и присела на свободный стул. Покопавшись в своей сумочке, она достала пачку бумажных салфеток и с ласковой улыбкой протянула ее девушке.

– Спасибо. – Та благодарно кивнула и промокнула салфеткой глаза.

– Позвольте представиться. Я Джудит Поттс.

– Я вас знаю, вы живете в большом доме у реки.

– Вот как. Мы с вами уже встречались?

– Да, один раз, – девушка улыбнулась уголками рта. – Несколько лет назад у паба ко мне пристали парни. Я очень испугалась, но, к счастью, вы вмешались и прогнали их.

– Я? Прогнала? – Джудит наморщила лоб, тщетно пытаясь припомнить хоть что-то. Впрочем, история звучала правдоподобно: она не терпела мужчин, которые грубо обходились с женщинами.

– Меня зовут Антониа. Антониа Вебстер. Спасибо, что не прошли мимо в тот раз. Вы были просто великолепны.

– Уверена, вы справились бы и без моей помощи. – Джудит снова принялась копаться в сумке. Через пару секунд она уже крутила в руках старомодную жестяную конфетницу.

– Попробуете?

Антониа растерянно моргнула.

– Нет? А я возьму один, с вашего позволения.

Джудит ловко открыла баночку, двумя пальцами подхватила круглый леденец и быстро положила его в рот.

– Лайм, – сообщила она. – Мои любимые. Антониа, я понимаю, что пришла не вовремя. Но раз уж когда-то я помогла вам, надеюсь, и вы не откажете мне в помощи. Я соседка Стефана, и я хочу выяснить, что же с ним случилось на самом деле. Все это очень печально. Я полагаю, вы здесь работаете?

– Вы правы. И конечно, я вам помогу. Я ассистент мистера Данвуди. Только на лето, на время каникул. Когда начнутся занятия, вернусь в университет.

– Так вы здесь недавно?

– Верно. Мистер Данвуди был так добр ко мне. Не верится, что его больше нет с нами.

– Понимаю. А как проявлялась его доброта?

– Он был внимателен ко мне. Интересовался моим мнением. Ну, знаете, о политике, об экологии. Спрашивал, чем я буду заниматься в университете.

– Говорите, он уделял вам много внимания? – Джудит слегка наклонилась вперед.

– Ах, нет, вы не подумайте… – Антониа поняла, что ее слова могли прозвучать двусмысленно. – Он не был мерзавцем, просто стариком. «Старик, который живет один в окружении искусства» – так он говорил о себе. Мне он нравился.

Джудит мысленно отметила, что Стефан довольно точно описал себя. Она общалась с соседом не чаще чем раз в две недели. Он всегда был приветлив и каждый раз, завидев Джудит у реки, громко сообщал ей со своего берега: «Сегодня замечательный день!»

Джудит печально улыбнулась воспоминаниям.

– Он был хорошим человеком.

– Да. Был, – согласилась Антониа.

Некоторое время женщины молчали, Джудит продолжала посасывать леденец.

– Кто-то убил его, – наконец произнесла она.

– О чем вы говорите? – испуганно выдохнула девушка.

– Вы не слышали об этом?

– Нет. Мне сообщили, что произошел несчастный случай.

Джудит громко щелкнула застежкой, закрывая сумочку.

– Мне жаль, но все было иначе. Стефана застрелили.

– Вы шутите.

– Ни в коем случае. Полагаю, на сегодня галерею лучше закрыть. Вам следует оправиться от шока. Давайте я помогу.

– Вы правда думаете, что мне нужно закрыть галерею?

– Разумеется.

– И вы хотите помочь?

– Я пробуду здесь столько, сколько нужно. Итак, что я могу сделать?

Антониа достала из ящика связку ключей и объяснила Джудит, как включить сигнализацию, а затем прошла к двери и перевернула табличку, прежде сообщавшую прохожим, что галерея открыта. Пока девушка прибиралась на столе, Джудит проверяла, надежно ли заперты помещения. Как она и предполагала, простые, знакомые действия помогали Антониа справиться с потрясением и взять себя в руки.

Женщина выждала время и наконец решилась продолжить разговор.

– Знаете, Антониа, я тут подумала… Ведь он мог быть не таким идеальным, каким мы привыкли его считать, – произнесла она так, будто эта мысль только что пришла ей в голову.

– Боюсь, я вас не совсем…

– Я говорю о мистере Данвуди. Логика подсказывает мне, что он либо был не так прост, как всем могло казаться, либо водил знакомство с опасным человеком. Кто-то ведь убил его.

– Ах, вот вы о чем. Не могу согласиться с вами: мистер Данвуди действительно был хорошим. И с подлецами дел не имел.

От Джудит не укрылось, что Антониа чуть нахмурилась.

– В чем дело? – осторожно спросила она.

Девушка не ответила.

Джудит молча смотрела на нее. Миссис Поттс давно поняла: для того чтобы заставить кого-то заговорить, нужно выдержать паузу.

– Просто, – помялась Антониа, – когда вы сказали «опасный человек», я вспомнила кое о ком.

– О ком же?

– Я не знаю его имени.

– Расскажите о нем подробнее.

– Это пожилой джентльмен. С седыми волосами до плеч. Он очень высокий и такой… важный.

– И он был другом мистера Данвуди?

– Я так не думаю. На прошлой неделе он приходил в галерею.

– Не припомните, в какой день?

– В понедельник.

– Значит, в прошлый понедельник галерею посетил неизвестный вам пожилой джентльмен.

– Да, все верно. И мистер Данвуди сразу отвел его в свой кабинет. Мне показалось, он смутился.

– Понятно. Очень любопытно. Что было потом?

– Сложно сказать, мистер Данвуди закрыл дверь в кабинет. В одном я уверена: разговор шел на повышенных тонах. Я тогда разнервничалась. Понимаете, когда к мистеру Данвуди приходят посетители, я варю для них кофе. В тот раз я растерялась и не знала, что должна сделать: приготовить кофе или просто затаиться до поры.

– Вы не слышали, о чем они спорили?

– Нет, я находилась в выставочном зале. Потом я все же набралась храбрости и, постучавшись, заглянула в кабинет, чтобы спросить, не нужно ли принести кофе. Седовласый мужчина грубо ответил, что ничего не хочет, и жестом велел мне уйти. Мне показалось, они с мистером Данвуди поссорились.

Антониа замолчала, погрузившись в свои мысли.

– Очень любопытно, – пробормотала Джудит. – Вы сказали, что ничего не слышали, поскольку были в выставочном зале.

Девушка не могла уловить ход мыслей Джудит.

– Да, я так и сказала.

– За пределами кабинета ничего не было слышно, но ведь в какой-то момент вы попали внутрь.

– Ах, да, конечно. Извините. Когда пожилой джентльмен отказался от кофе, я вышла и, закрывая дверь, услышала голос мистера Данвуди. Он сказал: «Я ведь мог бы прямо сейчас пойти в полицию».

– И что ему ответил седовласый?

– Не знаю, я поспешила вернуться в выставочный зал.

– Понятно. Значит, мистер Данвуди сказал, что мог бы пойти в полицию.

– Точно.

– И вы не знаете почему?

– Понятия не имею. Извините.

– Вы не спрашивали мистера Данвуди о том, что произошло?

– Нет, конечно. Хотя… знаете, вообще-то он сам поднял эту тему. Тем же вечером, когда мы закрывали галерею, он извинился за то, что мне пришлось стать свидетелем ссоры.

– И что вы ему сказали?

– Понимаете, ему действительно было неловко из-за той ситуации, так мне казалось. Я ответила, что ничего не слышала и не видела. А потом он произнес странную фразу: «Отчаяние заставляет людей делать глупости».

– И что, черт возьми, он имел в виду?

– Даже не представляю.

Джудит охватило волнение. Кем был тот седовласый мужчина, который поругался со Стефаном? Женщина вдруг вспомнила о скандале на регате в Хенли.

– Ваш компьютер подключен к интернету?

Антониа кивнула.

– Можете сделать одолжение и кое-что найти для меня?

– Конечно. Что вы хотите найти?

– Человека по имени Элиот Говард.

– Думаете, это он приходил в галерею?

– Я не уверена. Давайте посмотрим, сможем ли мы отыскать его фотографию.

– Хорошо, – Антониа кивнула и подошла к компьютеру. Она открыла браузер и напечатала имя в строке поиска.

– Попробуйте вот эту, – Джудит ткнула пальцем на первую ссылку.

Антониа кликнула мышкой и перешла на сайт Аукционного дома Марлоу. Информацию о сотрудниках женщины решили искать в разделе «О нас».

Как только страница загрузилась, они увидели фотографию весьма привлекательного мужчины лет шестидесяти. Кончики его седых волос едва касались плеч. Подпись под фото сообщала, что мужчина – владелец Аукционного дома Марлоу, Элиот Говард.

– Это он! – воскликнула Антониа. – Он приходил сюда в прошлый понедельник.

Джудит склонилась к экрану, чтобы рассмотреть фотографию.

– Попался, – шепнула она и победоносно ухмыльнулась.

(обратно)

Глава 5

Джудит рассталась с Антониа и всего через пару минут остановила велосипед у Аукционного дома Марлоу. Части деревянного каркаса давно рассохлись и порой громко скрипели, отчего казалось, будто здание стонало. Подобные строения напоминали Джудит пыльные амбары, в каких она часто играла, будучи девочкой, – их было много вокруг родительской фермы на острове Уайт.

Джудит поправила накидку и подумала о том, что у нее до сих пор не было четкого плана действий. Она не представляла, каким должен был стать ее следующий шаг. Сейчас женщина была уверена в том, что должна встретиться с Элиотом Говардом.

Джудит прекрасно осознавала, что наведываться к возможному убийце было не вполне разумно, но старательно гнала от себя любые опасения. В конце концов, они с Элиотом Говардом не были знакомы, и ничего не мешало Джудит посетить место его работы. Она могла бы сделать вид, что хочет продать картину. Джудит решила действовать по обстановке.

Она вошла в помещение и огляделась. За столом сидела женщина лет пятидесяти и быстро печатала что-то на компьютере. Она убрала за ухо прядь темных волос и оторвала взгляд от экрана. В уголках ее глаз моментально собрались морщинки, а ярко накрашенные губы расплылись в улыбке.

– Доброе утро. Чем я могу вам помочь? – спросила женщина с легким ирландским акцентом.

– Доброе утро, – поприветствовала ее Джудит. – Вы открыты?

– Извините, но предварительный просмотр лотов начнется только завтра.

– Вот как?

– Могу показать вам каталог. На этой неделе мы выставляем монеты и медали. Сомневаюсь, что они вас заинтересуют. В основном их покупают мужчины. Знаете, те, которым стоит почаще бывать на людях, – сообщила женщина заговорщицким тоном. – Только не говорите Элиоту, что я так сказала. В конце месяца мы организуем аукцион предметов искусства. Думаю, вам понравится.

– Вообще-то я хотела бы поговорить с мистером Говардом.

– С мистером Говардом? Что именно вы хотели бы с ним обсудить?

– Хороший вопрос.

Джудит как раз выдумывала убедительный предлог для встречи с хозяином аукционного дома, когда услышала за своей спиной мужской голос.

– Вы хотели меня видеть?

Все мысли в одно мгновение вылетели из головы Джудит. В попытке выиграть время она медленно повернулась и принялась разглядывать мужчину с фотографии, небрежно прислонившегося спиной к двери. Длинные седые волосы падали ему на плечи. Из-под старого серого кардигана выглядывала заношенная клетчатая рубашка, грубый ремень в цвет ботинок удерживал тяжелые вельветовые брюки.

Перед Джудит стоял Элиот Говард.

Он смотрел на нее с нескрываемым превосходством, что позабавило миссис Поттс. Внезапно она поняла: Элиот невероятно гордился тем, что в свои годы имел такую густую шевелюру, потому и отрастил волосы. Мужчина казался спокойным, даже расслабленным, но все же было в нем что-то подозрительное.

– Хотите знать, почему я здесь? – Джудит не представляла, что ей делать дальше.

– Да. Потому и спрашиваю. Итак, зачем вы хотели меня видеть?

– Ага! – Джудит внутренне сжалась. Неужели это все, на что она была способна?

На помощь ей пришла темноволосая женщина.

– Предлагаю вам обоим пройти в кабинет Элиота. Там вы сможете спокойно поговорить.

– Как скажешь, дорогая. – Элиот кивнул женщине и улыбнулся. – Ты здесь начальник. – Насмешка в его голосе выдавала истинное положение дел.

Мужчина развернулся и прошел в кабинет, и Джудит ничего не оставалось, как проследовать за ним. Она все еще пыталась придумать оправдание своему визиту.

– Это Дейзи, – объяснил Элиот, усаживаясь в кресло за большим письменным столом. – Моя жена. Удивительная женщина. Поражаюсь тому, что она меня до сих пор терпит. Ну да ладно. Чем я могу вам помочь?

В голове Джудит так и не появилось ни одной идеи. Ее взгляд заметался по комнате в поисках чего-то, что могло бы подтолкнуть мысли в верном направлении. На стене кабинета висело множество фотографий. Джудит подошла ближе, чтобы рассмотреть их. Она как могла тянула время. Некоторые фотографии потускнели со временем, но на них еще можно было разглядеть мальчиков-подростков, сидящих в каноэ или позирующих в строгих пиджаках с медалями на шеях. Надписи на табличках под снимками указывали, что сделаны те были в местной школе – гимназии сэра Уильяма Борлейза. Джудит обратила внимание, что на каждой табличке среди прочих имен значилось: «Э. Говард».

– Так вы занимались греблей? – Джудит сказала это лишь для того, чтобы заполнить невыносимо длинную паузу, но внезапно ощутила прилив вдохновения. – Я пришла за своими деньгами.

– Прошу прощения?

– Да, мне следовало с этого начать. Меня зовут миссис Джудит Поттс, и вы должны возместить причиненный мне ущерб. Помните регату в Хенли? Там вы вели себя неподобающе.

Элиот окинул ее заинтересованным взглядом.

– Черт возьми, что все это значит? – воскликнул он.

Джудит показалось, что мужчина занервничал.

– Я бы даже сказала, вы здорово опозорились, сцепившись с тем человеком. Подумать только, прямо на королевской трибуне!

– С каким человеком?

– Стефаном. Кажется, так его зовут. Он владеет галереей в Марлоу. Вы были с ним очень грубы. А потом, покидая трибуну, вы толкнули меня, и я пролила красное вино на свое платье. Услуги химчистки обойдутся как минимум в семьдесят фунтов, и я требую, чтобы вы оплатили счет.

Элиот не моргая смотрел на Джудит.

– Не припомню, чтобы толкал кого-то, – наконец произнес он.

– Но остальное вы отрицать не станете, верно?

– Послушайте, это правда, что в тот день мы с мистером Данвуди не сошлись во мнениях. Но вас я точно не видел.

– Я совсем не удивлена. Вы были в таком состоянии… полагаю, вы вообще плохо помните события того дня. Тот несчастный, на которого вы кричали, не сделал ничего плохого.

– О, поверьте, он сделал достаточно.

– Не представляю, чем можно заслужить такое ужасное отношение!

– Вы не знаете, о чем говорите.

– Может, и так, но все же…

– Он был мошенником! – выпалил Элиот, перебив Джудит.

– Что вы сказали?

– Стефан Данвуди был мошенником и обманщиком. Жуликом и плутом. А теперь, если вы не возражаете, мне нужно вернуться к работе. Я занятой человек. Вынужден просить вас уйти.

Мужчина сверкнул холодной улыбкой, означавшей, что встреча окончена, и начал перебирать бумаги на своем столе.

– А как же мое платье?

– Если хотите знать мое мнение, – произнес Элиот, не поднимая глаз, – я считаю, что вы всё это выдумали. Одному богу известно зачем, но знайте: у меня отличная память на лица и я уверен, что мы с вами никогда прежде не встречались. Более того, в Хенли я никого не толкал. Даже если бы я пролил вино кому-то на платье, пострадавшая точно не стала бы ждать два месяца, прежде чем предъявить претензии. Пожалуйста, покиньте мой кабинет.

Джудит замялась. Она открыла и закрыла рот, перевесила сумочку с одной руки на другую, но так и не придумала, что ей на это ответить. Она уже направилась к двери, но вдруг остановилась и резко обернулась.

– А почему вы сказали, что он «был» мошенником? – спросила Джудит.

– Вы еще здесь? – Элиот вздохнул и все же посмотрел на женщину.

– Да, и я хочу знать, почему вы говорите о Стефане в прошедшем времени?

Он отстраненно пожал печами.

– Это же очевидно. Потому что он мертв, разве не так?

– Как вы узнали?

– В офисе только об этом и говорят. Стефан Данвуди, большой знаток искусства, трагически погиб, помилуй Господь его душу. Несчастный случай. Но, позвольте полюбопытствовать, откуда вам это известно?

– Откуда известно мне?

– Да. В нашем аукционном доме Стефан был частым гостем, мои сотрудники хорошо его знали. А как вы с ним связаны?

– Не слишком ли дерзкий вопрос?

– Не думаю, учитывая обстоятельства. – Элиот откинулся на спинку кресла и пристально посмотрел на Джудит.

Женщина чувствовала какую-то странность в его поведении. Но что это было?

– Как вы с ним связаны?

– Я его соседка, – призналась Джудит, не находя в себе сил продолжать и без того затянувшийся спектакль. – Сегодня утром меня допрашивала полиция. И вот что я вам скажу: это не было несчастным случаем. Его убили.

– Ах, вот как? Что ж, мне все ясно. – Мужчина вмиг просветлел лицом.

– Я вас не понимаю.

– Вы серьезно полагаете, что кто-то мог его убить?

– Да. Его застрелили.

– Как интересно. Выходит, вы здесь не из-за платья?

Улыбка не исчезла с губ Элиота, но взгляд его, казалось, потух. Джудит вдруг стало не по себе. Из комнаты будто в один момент откачали весь воздух.

– Разумеется, из-за платья, – уверенно произнесла женщина, хотя отлично знала: Элиот видел, что она лжет.

– А я так не думаю. Вы просто любопытная соседка, вот так. Вбили себе в голову, что, раз я поругался со Стефаном в Хенли, а теперь он мертв, нужно покрутиться возле меня и все разведать. Возомнили себя сыщиком?

– Вы ошибаетесь.

– Допустим. Вы знаете, когдаубили мистера Данвуди?

Вопрос поразил Джудит. Элиот с такой легкостью говорил о смерти человека.

– Прошлым вечером, около восьми часов. Может, в десять минут девятого.

– Что ж, позвольте вас разочаровать. У меня есть алиби.

– В самом деле?

– Вчера в восемь часов я был в церкви Всех Святых. Видите ли, я пою в церковном хоре. Уже много лет. Репетиции проходят каждый четверг с семи до девяти. В тот момент, когда в Стефана стреляли, я стоял прямо перед священником. Кстати, были там и псаломщик, и другие церковные служители. А среди прихожан я видел мэра Марлоу.

Джудит наконец осознала, почему поведение Элиота казалось ей странным: мужчину явно забавляла вся эта ситуация. Он играл с незваной гостьей, как кошка с мышкой.

– Не беспокойтесь, я не буду ждать от вас счета за химчистку. Ведь мы оба знаем, что вы всё придумали. А теперь почему бы вам не убраться, пока я не вызвал полицию.

Джудит смущенно молчала. Пожалуй, впервые за многие годы она потеряла дар речи.

(обратно)

Глава 6

Джудит изо всех сил крутила педали. Разговор с Элиотом выбил ее из колеи. Но миссис Поттс была горда собой. Ведь она отправилась прямиком к человеку, который мог оказаться убийцей! Кроме того, Джудит удалось получить важную информацию. Элиот считал Стефана Данвуди обманщиком, мошенником, жуликом и плутом. И, похоже, у него были на то причины.

Но действительно ли ее милейший сосед – настоящий джентльмен, по мнению Антониа, – заслужил такую характеристику? Это казалось невозможным.

Погруженная в свои мысли, Джудит катила вниз по Хай-стрит, не замечая удивленных взглядов, которые бросали ей вслед прохожие. За спиной женщины развевалась темно-серая накидка. Перед подвесным мостом Джудит отпустила педали. Расставив ноги в стороны, она ехала по дорожке, которая вела через кладбище прямо ко входу церкви Всех Святых. Джудит прислонила велосипед к стене и попыталась привести мысли в порядок.

Она до сих пор была уверена в том, что Элиот имел отношение к смерти Стефана. А если так, он вряд ли мог присутствовать на репетиции накануне вечером. Джудит хотела подловить его на лжи. Вот почему она решила заглянуть в церковь.

Джудит нечасто бывала здесь. Если кто спрашивал, она с готовностью отвечала, что посещает службы только в дни праздников, умалчивая при этом, что о праздниках она вспоминала редко. Но Джудит была знакома со священником – очень милым молодым человеком по имени Колин Старлинг. «Хорошо бы застать его в церкви и выяснить, на самом ли деле Элиот присутствовал на репетиции хора, когда в Стефана стреляли».

Оказавшись внутри, Джудит прикрыла глаза. Она хотела насладиться охватившим ее ощущением покоя. Для нее всегда было загадкой, как здание из камня, построенное сотни лет назад, могло казаться таким воздушным. Женщина распахнула глаза и с улыбкой оглядела высокие сводчатые потолки, изящные колонны и знамена на стенах. По мнению Джудит, англиканская церковь была идеальной метафорой самой Англии – приятная глазу, неизменно старомодная и так же теряющая былую популярность.

Неподалеку от входа Джудит заметила пробковую доску, на которой висели объявления. Среди них миссис Поттс попробовала отыскать расписание репетиций церковного хора. Она подумала, что неплохо было бы найти и список его участников. И очень разозлилась, не обнаружив на доске ни того, ни другого.

Джудит решила заглянуть в ризницу.

– Есть здесь кто? – позвала она, толкнув тяжелую дубовую дверь.

Никто не ответил, и женщина несмело вошла в помещение. Вдоль стены висели белые одежды певчих. Рядом со старым шкафом, где, по предположению Джудит, хранилось облачение священника, стоял стол с компьютером.

Джудит ощутила покалывание в районе затылка. Комната была пуста, но ощущение, что кто-то наблюдал за ней, не покидало женщину.

«Нужно найти расписание репетиций хора», – напомнила себе Джудит.

Руки Джудит слегка тряслись, когда она обыскивала стол. Шестое чувство подсказывало ей, что рядом находился кто-то еще. Но в крошечной комнатке просто негде было спрятаться. Джудит покосилась на шкаф.

«Что за глупости, кому придет в голову прятаться в шкафу?»

Заметив на полке ноты для хора, она подошла ближе, надеясь отыскать среди прочих бумаг список певчих, и замерла. Чувство, будто бы за ней наблюдали, усилилось.

Желая развеять свои подозрения, Джудит распахнула дверцы шкафа. Внутри висело церемониальное облачение священника. Как она и предполагала.

А еще в шкафу стояла женщина средних лет. Она подняла глаза на Джудит.

– Ой, – та воскликнула от неожиданности. – Здравствуйте.

– Здравствуйте. Извините, вы, должно быть, не ожидали найти кого-то в шкафу, – произнесла женщина, краснея от стыда. – Вы, наверное, считаете меня странной.

Джудит была совершенно сбита с толку. Женщина выглядела вполне прилично. Ей было чуть за сорок. Аккуратная прическа, стеганый черный жилет, узкие эластичные джинсы и кроссовки карамельно-розового цвета выдавали ее хороший вкус. Но как она оказалась в шкафу?

– Вы правы, не ожидала.

– Я могу все объяснить, – торопливо произнесла женщина. – Понимаете, я пришла, чтобы убрать посуду. – Она подняла руки, в которых держала пустые кружки. – Колин так редко убирается, я уже несколько дней отмываю все от плесени и пыли. Услышав, как открывается дверь, я запаниковала. Понимаете, я просто не хотела с кем-то встречаться сегодня, особенно с кем-то из прихожан Колина. Ох, звучит ужасно, правда? Вы ведь не прихожанка?

– Об этом можете не беспокоиться, – с улыбкой сказала Джудит.

– Замечательно! Ох, я вовсе не о том, что вы не посещаете церковь… Простите, у меня мысли скачут. Так вот, услышав шаги, я спряталась в шкаф.

– И закрыли за собой двери?

– Именно. Понимаю, это выглядит странно. Вы считаете меня сумасшедшей?

– Вовсе нет. Позвольте мне представиться. Я Джудит Поттс.

– Да, я вас знаю.

– Правда?

Джудит была уверена, что никогда не встречалась со стоящей перед ней женщиной.

– А я Бекс Старлинг. – Женщина протянула руку. – Вообще-то мое имя Бекки, но все зовут меня Бекс.

– Вы жена Колина? – обрадовалась Джудит.

– Именно так. – Бекс широко улыбнулась. – Не возражаете, если я выберусь отсюда?

– О, разумеется.

– Благодарю, – сказала Бекс и сделала шаг вперед.

Никто из женщин не знал, что им делать дальше. В книгах по этикету не дают рекомендаций о том, как вести себя, если вы обнаружили кого-то в шкафу. Или о том, как быть, если в шкафу обнаружили вас.

– Это глупо, правда? – Бекс заговорила первой. – Прятаться в шкафу. В моем-то возрасте.

– Что вы, не будьте к себе так строги. Помнится, в студенческие годы я жила в комнате на первом этаже общежития. И как-то раз спряталась под стол, увидев за окном свою подругу. Она собиралась зайти в гости, но мне не хотелось с ней встречаться.

– Правда?

– Я думала, она уйдет, решив, что меня нет в комнате. Но она так сильно желала меня увидеть, что осталась ждать моего возвращения. Она стояла под окном три часа, а я три часа сидела под столом. Разумеется, обнаружить себя я не могла, это было бы так неловко. Мне даже пришлось пописать в металлическую урну. Вы не представляете, как неудобно делать это, находясь под столом.

– Знаете, обычно я не прячусь в шкафах, – сказала Бекс и сделала шаг в сторону, вероятно, желая дистанцироваться от женщины, которая призналась ей, что писала в металлическую урну, и вполне могла быть сумасшедшей. – В любом случае я могу быть вам полезна? Вы ищете Колина?

– О, нет, все гораздо проще. Я ищу список певчих.

– О, он прямо здесь, – Бекс подошла к двери и указала на приколотый к ней лист бумаги. – Вот.

На листке было около тридцати имен, написанных разным почерком и разными чернилами. Многие из них были зачеркнуты. Джудит хотела найти в списке имя Элиота Говарда, но вдруг поверх бумаги легла ладонь Бекс. Та поправила листок, перекосившийся на канцелярской кнопке.

– Позвольте я прочитаю…

Какое-то мгновение листок висел ровно, а затем перекосился на другую сторону, и женщина вновь принялась поправлять его.

– Секунду, я только… Один край выше другого, видите?

– Если не возражаете…

Бекс сорвала листок с двери и прошла с ним к столу.

– Лучше я перепишу аккуратно, тут ничего не разобрать. – Она потянулась к стопке чистой бумаги возле принтера.

– Я лишь хотела узнать, состоит ли Элиот Говард в хоре.

Рука Бекс повисла в воздухе, и она удивленно посмотрела на Джудит.

– Элиот? О да, он поет здесь уже много лет.

– Много лет?

– Столько, сколько себя помню.

– А вчера вечером у хора была репетиция?

– Да.

– И Элиот пришел на нее?

– Да.

– Вы уверены?

– Абсолютно. Я тоже пою в хоре. Он баритон, я сопрано. С семи до восьми мы репетировали вместе с мальчиками, которые поют дискантом, а потом детей отпустили, здесь остались только взрослые.

– Значит, Элиот был здесь в восемь?

– Он был здесь с семи до девяти.

– Это точно?

– Абсолютно. А почему вы спрашиваете?

Джудит медлила с ответом: она просто не знала, что сказать. В конце концов, как, впрочем, и всегда, она решила быть честной.

– Я подозреваю, что он причастен к убийству.

Бекс вскочила со стула.

– Что?

– Вчера вечером кто-то убил моего соседа. Думаю, это мог быть Элиот Говард.

Джудит заметила, как сильно Бекс побледнела: женщине стало дурно.

– Понимаю, заявление весьма смелое.

– Выходит, он убийца? – спросила Бекс полушепотом.

– Вы удивились бы, узнав, что это так?

– Конечно, ведь мы говорим об Элиоте Говарде.

– Вы хорошо его знаете?

– Едва ли. Вообще-то он из тех, кто предпочитает находиться в мужской компании. Но… вы сказали, что произошло убийство?

Бекс ловила каждое слово Джудит, пока та пересказывала ей события, которые привели ее в церковь.

– Вы встречались с Элиотом, зная, что он может быть убийцей мистера Данвуди? – спросила Бекс, выслушав речь до конца.

– Кто-то должен был с ним поговорить. Полиция бездействует. У следствия есть лишь две версии: несчастный случай и самоубийство.

– Что ж… Я могу сказать лишь одно: вчера с семи до девяти Элиот был здесь.

– И он никуда не отлучался?

– Нет. Это точно.

– Даже на несколько минут?

– В восемь часов мы обычно устраиваем небольшой перерыв, чтобы проводить детей. Некоторые используют эту возможность, чтобы посетить уборную. Возможно, вчера Элиот так и сделал.

– А он мог уйти во время перерыва и пропустить вторую часть репетиции?

– Даже не знаю. Я уверена, что видела Элиота в семь, но потом… Возможно, он и правда ушел во время перерыва. Я ведь уже говорила: мы с ним не общаемся.

Джудит разволновалась. Если Элиот действительно вышел из церкви в восемь, за десять минут он вполне мог добраться до дома Стефана на машине и застрелить его.

«Ему пришлось бы ехать очень быстро», – подумала Джудит.

– Скажите, есть ли в церкви камеры видеонаблюдения? Хорошо бы выяснить, кто покидал здание во время вчерашней репетиции.

– Знаете, у нас есть одна камера на верхней галерее. Установили на всякий случай. Для безопасности прихожан.

– Как думаете, мы с вами можем посмотреть запись, сделанную прошлым вечером?

Бекс округлила глаза.

– Честно говоря, мне не хотелось бы включать компьютер Колина без его разрешения.

Джудит задумчиво посмотрела на женщину, а потом открыла сумку и достала баночку с леденцами.

– Угощайтесь.

– Нет, благодарю, – ответила Бекс таким тоном, будто ей сделали непристойное предложение. Неужели она была похожа на человека, который ест сладкое?

Джудит положила леденец себе в рот и, задумавшись, прикусила его зубами. Она размышляла над тем, что ей делать дальше.

– В таком случае, полагаю, нам остается только одно. – Она закрыла баночку и сунула ее обратно в сумку. – Привлечь полицию.

– Думаете, полиция захочет увидеть записи?

– Вполне возможно. Как только я расскажу им об Элиоте, сюда прибудут офицеры с ордером на обыск и перевернут здесь всё вверх дном. Представляете, что случится, когда журналисты прознают об этом? Папарацци будут прятаться в кустах у вашего дома и публиковать компрометирующие фотографии, на которых вы выбрасываете мусор или…

Прежде чем Джудит закончила предложение, Бекс стукнула по случайной клавише, выводя компьютер из режима сна.

– У меня идея. Давайте не будем беспокоить полицию и сами посмотрим запись.

Джудит мило улыбнулась.

– Замечательно.

Бекс кликнула на желтую иконку, и мгновение спустя на экране появились меню программы и окно живой трансляции: по черно-белому изображению церковной залы то и дело пробегали помехи. Затем женщина выбрала в меню видеофайл с нужной датой и включила воспроизведение записи. Она тянула ползунок в сторону до тех пор, пока в углу экрана не появились заветные цифры – 19:00.

Джудит наблюдала за тем, как певчие занимали свои места на хорах: мальчики впереди, а взрослые – около двадцати человек – за ними. Элиот Говард встал в последнем ряду.

– Какой ужас! – воскликнула Бекс.

– В чем дело? – Джудит разволновалась, полагая, что вот-вот получит неоспоримое доказательство причастности Элиота к убийству.

– Неужели я такая толстая? – Бекс ткнула пальцем в ту часть экрана, где с кем-то болтала ее точная копия.

– Вы совсем не толстая.

– Присмотритесь получше!

– Поверьте, вам не о чем беспокоиться, – заверила ее Джудит.

– Я так и знала. Пора исключать из рациона молочные продукты.

Джудит хотела бы проявить сочувствие. Но она просто не понимала, почему некоторые люди не могли быть довольны тем, что имели. Спорить с Бекс женщине не хотелось, поэтому все свое внимание она решила сосредоточить на записи.

– Это ведь Элиот?

Бекс вновь повернулась к экрану.

– Да, это он. Давайте-ка я немного промотаю вперед.

В нижнем углу экрана замелькали цифры, когда Бекс зажала пальцем клавишу со стрелкой вправо. В 20:00 мальчики на записи засобирались домой, несколько человек пропали из кадра, остальные разбрелись по зале. Только Элиот остался стоять на прежнем месте.

В 20:07 певчие вернулись на хоры и репетиция продолжилась. За время перерыва Элиот так и не шелохнулся. Ни разу. Он не доставал мобильный, чтобы проверить входящие сообщения или позвонить кому-то, просто стоял.

– Он никуда не отлучался, – констатировала Джудит с нескрываемым разочарованием.

Бекс снова прокрутила запись вперед, и женщины убедились, что Элиот Говард оставался на своем месте до конца репетиции.

Бекс отодвинула от себя клавиатуру. Воспроизведение записи продолжалось в обычном режиме.

– Ну вот, мы все выяснили, – сказала Бекс. – Элиот был в церкви с семи до девяти вечера. Хвала Всевышнему, значит, он не убийца.

– Похоже на то.

Джудит чувствовала себя обманутой. Она наблюдала за тем, как на экране Элиот непринужденно болтал с тремя другими мужчинами, направляясь к выходу, и была готова признать, что он совсем не был похож на убийцу.

– Секунду, – встрепенулась Джудит, склоняясь к монитору. – Что это было?

Элиот как раз вышел из кадра вместе со своими собеседниками.

– Вы о чем?

– Отмотайте немного назад, еще раз просмотрим, как уходит Элиот.

Бекс пару раз щелкнула клавишей, и Элиот снова появился на экране. Перед тем как выйти из кадра, он посмотрел прямо в камеру и хлопнул одного из товарищей по спине.

– Вы видели? Он ведь смотрел…

Бекс запнулась.

– Точно. Получается, он знал о существовании камеры.

– У него был не один год на то, чтобы заметить ее. Может, это совпадение?

– Не думаю. Вы тоже обратили внимание, правда? На выражение его лица.

Бекс закусила губу.

– Такое впечатление, словно он знал, что кто-то будет проверять его алиби и изучать запись. В какой-то момент он не удержался и посмотрел в объектив камеры.

– Как бы вы описали его взгляд?

– Взгляд триумфатора, вот как. Элиот был невероятно доволен собой.

Женщины переглянулись. Обе понимали, что Джудит попала в самую точку.

Бекс поежилась.

– В этих старых каменных зданиях прохладно даже в разгар лета.

– Вы правы. Итак, каким будет наш следующий шаг?

– Я вас не понимаю.

– Записи с камер подтверждают, что Элиот Говард не убивал Стефана, но я все еще подозреваю его в причастности к преступлению. Невозможно одновременно находиться в двух местах, но нанять кого-нибудь не так уж трудно. Он неслучайно посмотрел в камеру. Как вы думаете?

– Постойте, что вы имели в виду, спрашивая, каким будет наш следующий шаг?

– Сейчас никто, кроме нас, не подозревает, что Элиот Говард каким-то образом замешан в убийстве Стефана. Нужно во всем разобраться.

– О, нет, не втягивайте меня в это, – Бекс неодобрительно покачала головой. – Пусть полиция разбирается. Ловить преступников и убийц – это их работа. А я буду дальше делать бутерброды, подавать чай с печеньем, заниматься воспитанием детей и помогать мужу. Мне жаль, Джудит. Было приятно с вами познакомиться, но больше я не желаю слышать об этом деле.

С этими словами Бекс вышла из комнаты, силясь унять дрожь.

Джудит вспомнила себя в ее возрасте и улыбнулась.

Она не была такой впечатлительной, как Бекс, и не заботилась о том, что окружающие могли подумать о ней. В любом случае женщина ей понравилась. Она бы с удовольствием еще раз увиделась ней.

Джудит тяжело вздохнула. Ей предстояло придумать, как вывести Элиота Говарда на чистую воду.

(обратно)

Глава 7

Расставшись с Джудит, Бекс поспешила домой. Она быстро шла к красивому зданию в георгианском стиле, стоявшему неподалеку от церкви. Успокоиться никак не удавалось, неожиданное известие о произошедшем в городе убийстве взволновало женщину больше, чем она полагала. Желая скорее прийти в себя, Бекс занялась тем, что лучше всего помогало ей восстановить внутреннее равновесие, – уборкой. Она дважды взбила все подушки, поправила и без того ровно висевшие на стенах картины, а затем принялась пылесосить кухонный пол, на котором не было ни одной соринки.

– Где твоя сестра? – обратилась она к своему четырнадцатилетнему сыну Сэму, устроившемуся за столом с телефоном.

– Не знаю, – отозвался тот, не отрываясь от экрана. – Может, ищет, где нюхнуть веселящего газа?

– Не смей так говорить! – взвизгнула Бекс.

Конечно, она знала, что Сэм шутит. В конце концов, мальчик был примерным подростком и всегда поступал так, как следовало. Однако шестнадцатилетняя Хлоя была полной его противоположностью. Ее интересовали только вечеринки и тусовки с друзьями. Бекс считала, что ее дочь была самым обычным подростком, и все же боялась за нее до смерти.

Бекс не могла с уверенностью сказать, что понимает Сэма. За прошедший год он очень изменился, замкнулся в себе. Его внеклассное социальное взаимодействие ограничивалось общением с хомяком, которого он обожал.

– Прекрасно выглядишь, дорогая. – В дверях появился преподобный Колин Старлинг, одетый в черный костюм с нагрудником и белым воротничком.

– Что ты такое говоришь? – фыркнула Бекс. – На мне костюм для йоги.

Раздосадованная черствостью мужа, Бекс отправилась на второй этаж, чтобы переодеться. В глубине души она понимала, что источником ее претензий было непреодолимое внутреннее беспокойство.

Оказавшись в спальне, она сразу достала из кармана штанов телефон, чтобы проверить, не поступало ли сообщений или звонков от Хлои. Ничего.

– Бекс? – раздался с лестницы голос мужа. – Ты помнишь, что мы пригласили на ужин майора Тома Льюиса и его жену?

Бекс не стала утруждать себя ответом. Конечно, она помнила, что к ужину будут гости. Она проснулась в шесть утра, чтобы натереть фенхелем свинину, которой в течение десяти часов предстояло готовиться в мультиварке.

Майор Том, как всегда, приедет уже навеселе, а миссис Льюис будет оценивать Бекс по известным лишь ей критериям. Некоторые из них она раскрыла только однажды, когда Бекс не могла присутствовать на их встрече.

Бекс все чаще думала о том, где же она ошиблась. Она не была несчастна, отнюдь. Но и счастливой себя назвать не могла. В момент их знакомства Колин работал в банке и не проявлял интереса к служению, хотя они оба регулярно посещали церковь. Все изменилось после свадьбы. Когда родилась Хлоя, Колин все чаще стал сомневаться в том, что человеку непременно нужно хорошо зарабатывать, чтобы быть счастливым. После появления Сэма, когда семейные расходы значительно возросли, Колин вдруг обнаружил свое истинное призвание. Как хорошая жена, Бекс поддержала желание мужа радикально изменить свою жизнь, и преуспевающий банкир быстро превратился в деревенского священника.

А в кого превратилась Бекс спустя столько лет? В ее мире ничего не поменялось: она так и осталась домохозяйкой, женой и матерью.

Бекс продолжала твердить себе, что ей повезло и она счастлива, но все чаще в голову закрадывалась мысль о том, что все важные решения за нее принимал кто-то, но не она сама.

Бекс открыла в телефоне страничку местного форума и зашла в раздел под названием «Поговорим о Марлоу». Когда Колин стал местным священником, Бекс зарегистрировалась на форуме под вымышленным именем Иезавель. Она стала активно принимать участие в новых обсуждениях. Лишенная возможности открыто и откровенно высказывать свою точку зрения в реальной жизни, в Сети она могла позволить себе быть другим человеком. Но однажды Бекс осознала, что наличие альтер эго пьянило, радовало, а виртуальная жизнь, как и виртуальная Бекс, нравилась ей гораздо больше реальной. Женщина приняла сложное для себя решение оставить свое нездоровое увлечение и покинула форум.

И вот, спустя несколько лет, она вновь открыла знакомую страничку. Просмотрев последние опубликованные сообщения, Бекс пришла к выводу, что у жителей городка были всё те же заботы: вытоптанные газоны в Сеймур-парке и отказ собачников убирать экскременты за своими питомцами. Ничего не изменилось.

Бекс решила начать новое обсуждение и напечатала:

Хочу продать антикварную мебель. Думала воспользоваться услугами Аукционного дома Марлоу, но слышала нелестные отзывы о его владельце – Элиоте Говарде. Можно ли ему доверять?

Бекс решительно нажала на кнопку «Опубликовать» и удивилась собственной смелости. Неужели она, кроткая жена священника, по вечерам превращалась в тайного кибервоина? Неожиданно ее охватил трепет восторга: она и не помнила, когда в последний раз испытывала нечто подобное.

Утром Джудит сидела за столом в своем доме и силилась придумать ключ для слова «долголетие» – такой, который заставил бы любителя головоломок хорошенько пораскинуть мозгами, прежде чем найти ответ. Но ей никак не удавалось сосредоточиться: мысли то и дело возвращались к Элиоту Говарду. Перед глазами снова и снова появлялось его лицо, на котором сияла торжествующая улыбка.

В те же моменты, когда Джудит удавалось отделаться от мыслей об Элиоте, в ее голове возникал образ несчастного Стефана. Женщина поймала себя на попытке восстановить в памяти их, пожалуй, единственный настоящий разговор. Случился он за несколько лет до смерти Стефана. В ту зиму город и окрестности сильно замело снегом и сосед появился на пороге дома Джудит, чтобы спросить, все ли у нее хорошо. Мужчина, конечно, не мог знать, что мысли о его заботе, выразившейся в пополнении ее запасов дров и продовольствия, согревали Джудит еще несколько дней. Приятно было и то, что Стефан, в отличие от большинства людей, не проявил излишнего любопытства и не осудил ее уединенный образ жизни. Случайные посетители нередко прибегали к уловкам, чтобы выяснить, соответствовал ли интерьер особняка его величественному фасаду, но Стефан отличался от прочих. Он был тактичным и вежливым и удалился сразу, как только убедился в том, что Джудит готова к затяжному снегопаду.

«Он и правда был хорошим человеком», – подумала Джудит и в очередной раз посмотрела в окно на опустевший дом по ту сторону реки.

Перед домом стояла женщина. Джудит моргнула и пригляделась внимательнее.

Перед домом Стефана определенно стояла женщина!

Джудит вскочила с места, уронив на пол карандаш, и понеслась к входной двери. Она торопливо сняла с вешалки накидку и поспешила на улицу, на ходу укрывая плечи. Кем была эта женщина? И что она делала у дома Стефана?

Миновав заросли густой травы, Джудит вышла к реке.

Женщина стояла на лужайке и озиралась по сторонам, переступая на месте, будто не понимала, где находится. Джудит удалось разглядеть ее одежду: синие джинсы и темную футболку. Темные с медным отливом волосы незнакомки разметались по плечам.

«Как на картинах прерафаэлитов», – восхитилась Джудит и крикнула:

– Добрый день! – Женщина повернулась на звук ее голоса. – Я могу вам помочь? Меня зовут Джудит Поттс, я соседка Стефана.

Зрение Джудит давно потеряло прежнюю остроту, а потому разглядеть черты лица ей не удалось, однако она была готова поклясться, что женщину напугало ее внезапное появление. Подозрения подтвердились, когда та резко развернулась и побежала прочь.

– Я лишь хотела поздороваться, – крикнула ей вслед Джудит, но было слишком поздно.

Незнакомка уже скрылась за углом дома Стефана.

(обратно)

Глава 8

Детектив Таника Малик читала заключение баллистической экспертизы по делу о смерти Стефана Данвуди, когда ей сообщили, что женщина по имени Джудит Поттс ждет ее в приемной. Таника удивленно приподняла бровь. Она велела офицеру проводить даму в комнату для совещаний. Прежде всего нужно было разобраться с одним важным делом. Таника взяла телефон и набрала номер, указанный на первой странице лежавшего перед ней документа.

– Вы хотите сказать, что пуля, убившая мистера Данвуди, была выпущена не из современного пистолета? – спросила она судмедэксперта, ответившего на звонок.

– Именно.

– Это точно?

– Пуля 7,65 на 21 миллиметр, извлеченная из черепа мистера Данвуди, была выпущена из парабеллума. Дело в том, что пули такого размера использовались немецкой армией только до конца Второй мировой войны.

– Вы серьезно?

– Боюсь, что да. Мистера Данвуди убили из пистолета Люгера времен Второй мировой войны.

– Но ведь это значит, что пистолету как минимум семьдесят лет.

– Что сказать. Немцы всегда умели делать оружие.

Детектив поблагодарила коллегу и отключилась. Теперь она думала только об одном: преступнику пришлось бы попотеть, чтобы разыскать в Великобритании рабочий парабеллум.

«Если только он не торгует антиквариатом и предметами старины».

После второго разговора с Джудит Малик звонила Элиоту Говарду, чтобы проверить полученную от женщины информацию. Элиот охотно признал, что поссорился со Стефаном на Королевской регате в Хенли. По его словам, причина была в том, что мистер Данвуди загородил ему обзор и слишком эмоционально откликнулся на просьбу подвинуться в сторону. Элиоту было жаль, что они тогда повздорили, но ведь с тех пор прошло уже шесть недель.

По заключению судмедэксперта мистер Данвуди скончался между семью и десятью часами вечера, потому Таника спросила мистера Говарда, где он был в этот промежуток времени. Он сообщил, что с семи до девяти находился в церкви Всех Святых на репетиции хора, а с девяти до десяти отдыхал в пабе.

Такой ответ насторожил Танику. Все выглядело так, будто Элиот ждал ее звонка и все ответы заготовил заранее. По ее опыту, рядовые граждане всегда сильно волновались, если полиция привлекала их к расследованиям, особенно если речь шла о таком серьезном преступлении, как убийство.

Священник местной церкви подтвердил алиби мистера Говарда. Более того, он заверил детектива в том, что после репетиции хора отправился в паб вместе с Элиотом. Таким образом, Элиот находился под наблюдением Колина Старлинга с семи до десяти часов вечера. У Малик не было оснований подвергать сомнению слова священника, и на этом она остановилась.

Теперь же, узнав, что орудием убийства был старый немецкий пистолет, детектив решила еще раз проверить Элиота Говарда.

«Может, это просто совпадение?»

Женщина потерла ладонью лоб. Наверняка Данвуди сам свел счеты с жизнью. И почему-то воспользовался для этого немецким пистолетом.

Впрочем, была ведь еще одна странность в этом деле. Когда водолазы достали из реки тело Стефана Данвуди, судмедэксперты обнаружили на нем бронзовый медальон размером с монету в два фунта. Короткая цепочка была продета через среднюю петлицу пиджака покойного. Вещица явно была старинная. Лицевую часть потемневшего от времени медальона украшал растительный орнамент, окружавший выбитое в самом центре слово «Вера». Никто из ее коллег ранее не сталкивался ни с чем подобным. Однако едва ли старинный предмет был той уликой, на которой можно было бы построить версию об убийстве. Как и пуля, вылетевшая из парабеллума.

По дороге в зал для совещаний Таника Малик остановилась у стола одного из констеблей.

– Оружие еще не найдено?

– Пока нет, – ответил мужчина. – Водолазы буквально прощупали все дно реки, но ничего не нашли. Они закончили сегодня утром.

– А что с прудом?

Одна из рабочих версий детектива Малик заключалась в том, что Стефан поднялся на дамбу, отделявшую пруд от реки, и выстрелил себе в голову. Его тело упало в реку, а оружие – в пруд.

– Дно у плотины со стороны пруда тоже осмотрели, но оружие не нашли.

– Это точно?

– Вы же знаете, говорить о чем-то с уверенностью они смогут только в том случае, если им позволят осушить реку и пруд.

– Похоже, к этому все и идет.

Наконец погруженная в свои мысли детектив Малик появилась перед Джудит.

– Извините, что заставила вас ждать, – сказала она, усаживаясь на стул.

– Не беспокойтесь, – ответила Джудит. – Понимаю, вы очень заняты. Я не отниму у вас много времени. Я кое-что выяснила, и вы непременно должны об этом узнать. Это важно.

– Слушаю, – кивнула Малик, открывая блокнот. – Что вы хотели рассказать?

Джудит сообщила ей о том, что побывала в галерее Стефана. О том, что, по словам Антонии Вебстер, его помощницы, Элиот Говард приходил туда в начале недели, накануне трагедии. О том, что Антониа слышала, как мужчины ссорились и как Стефан сказал Элиоту, что у него достаточно оснований для обращения в полицию.

Детектив была удивлена. Ведь она только исключила мистера Говарда из числа подозреваемых.

– Это сказал Мистер Данвуди?

– Именно. Антониа хорошо расслышала эту фразу: «Я прямо сейчас могу пойти в полицию». А позже, когда она спросила об этом у Стефана, он ответил: «Отчаяние заставляет людей делать глупости».

– Он намекал на то, что Элиот попал в отчаянное положение?

– Уверена в этом!

– Но ведь он мог говорить о себе. Мы всё еще не исключили вероятность самоубийства.

Джудит раздраженно всплеснула руками.

– Вы всё еще верите, что это было самоубийство?

– Я оперирую фактами.

– Но ведь предсмертной записки вы не нашли, верно?

Малик нахмурилась. Да, записки не было. Ни на теле, ни в доме. Она снова подумала о бронзовом медальоне.

– Скажите, вы бы могли назвать мистера Данвуди религиозным человеком?

– Почему вы спрашиваете об этом?

Детектив рассказала Джудит про медальон с отчеканенным на нем словом «Вера».

– Хотите сказать, он носил его как значок?

– Полагаю, что-то в этом роде. Медальон висел на короткой цепочке, продетой в среднюю петлицу пиджака.

– Кажется, так носят значки участники регаты.

– Да, вы правы.

– Понятно. Я не знаю, был ли Стефан религиозным человеком. Видите ли, я нечасто хожу в церковь. Но вы не ответили на мой вопрос. Вы нашли предсмертную записку?

– Извините, я не имею права обсуждать детали расследования с посторонними.

– Из чего я делаю вполне логичный вывод, что записки вы не нашли. Стефан не мог покончить с собой. Его убил Элиот Говард.

– Вам не следует так говорить. Мистер Говард этого не делал.

– Потому что был на репетиции церковного хора, когда произошло убийство?

– Боже. Откуда вам это известно?

– После беседы с Антонией я отправилась поговорить с Элиотом Говардом.

– Что вы сделали?!

– Мне было необходимо его увидеть.

– Вы поступили неразумно.

– Если бы люди могли совершать только разумные поступки, они бы вообще ничего не делали. Так вот, это Элиот сказал мне, что был на репетиции в церкви в то время, когда я слышала выстрел.

– Мне он ответил то же самое.

– Ах, все же вы с ним говорили? Готова поспорить, он вам не понравился.

– Какая разница?

– Он ведет себя так надменно. Мне кажется, он играет с нами.

Малик собиралась согласиться с Джудит, но вовремя спохватилась.

– Что значит «с нами», миссис Поттс? Вы свидетель. Это вовсе не значит, что вам позволено вмешиваться в дела полиции.

– Да-да, конечно, – закивала Джудит. – Это ваша работа, я все понимаю. Скажите, а пистолет вы уже нашли?

– Почему вас это интересует?

– Значит, не нашли.

Детектив Малик потерянно молчала.

– Вот видите! Предсмертной записки нет, оружия тоже. Наверняка убийца забрал его с собой. Даже если Элиот Говард был на репетиции хора, когда в Стефана стреляли, он как-то причастен к его смерти. Может, он нанял киллера?

– Я так не думаю.

– Но ведь такое возможно, правда?

– Миссис Поттс, Марлоу – тихий город. В последний раз меня вызывали из-за того, что два лебедя вышли на Хай-стрит и перекрыли движение транспорта. Уверяю вас, в Марлоу нет киллеров и убийц.

В следующую секунду дверь с грохотом распахнулась и на пороге комнаты появился запыхавшийся офицер.

– Детектив, в Марлоу только что застрелили парня.

(обратно)

Глава 9

Убийство произошло в пригороде, в тихом районе с аккуратными домиками, изящными живыми изгородями и автомобилями на подъездных дорожках.

Детектив Малик подъехала к коттеджу на Уиком-роуд. Возле него уже стояла патрульная машина с включенными сигнальными огнями. Рядом были припаркованы белый микроавтобус и старый «приус» с наклейкой «Такси».

У входной двери дежурил полицейский.

Малик сделала глубокий вдох, чтобы немного успокоиться. Правда заключалась в том, что она никогда не вела таких серьезных дел. В конце концов, она была только детективом. Но так вышло, что ее начальник – старший инспектор Гарет Хоскинс – за три недели до убийства Стефана уволился с работы из-за болезни, вызванной стрессом, и потому на детектива Малик возложили исполнение обязанностей старшего следователя.

Последние три недели Малик читала и перечитывала «Справочник старшего следователя»: она готовилась к тому, что ей придется раскрывать настоящее преступление. Впрочем, она отлично понимала, что выучить теорию – это лишь полдела, нужно уметь применять полученные знания на практике.

«Просто следуй правилам и предписаниям», – сказала она себе и решительно направилась к дверям коттеджа.

– Доброе утро, констебль, – голос Таники звучал уверенно, хотя женщина чувствовала себя некомфортно. – Что у нас есть?

Констебль доложил, что личность убитого уже установили. Мужчину звали Икбаль Кассам, он жил один и работал таксистом.

– Кто обнаружил тело?

Оказалось, это был курьер службы доставки. Он подъехал к дому и увидел, что дверь приоткрыта. Молодой человек вошел, чтобы положить пакет на столик, и заглянул в спальню, где и обнаружил мистера Кассама. Тот был уже мертв.

– Что с курьером?

– Приходит в себя.

– Он мог стрелять?

– Экспертиза установит, есть ли на его одежде следы пороха, но мне кажется, что с момента смерти Кассама прошло уже несколько часов. – Мужчина кивнул на микроавтобус. – Там стоит GPS-трекер, так что парень смог показать мне свой маршрут. Утром он колесил где-то за городом, развозил посылки. Сюда подъехал в 12:37 и, как только обнаружил тело, позвонил в полицию.

– Узнай, кому еще он доставлял посылки сегодня утром. Нужно, чтобы кто-то подтвердил его историю.

– Так точно, детектив.

Малик надела перчатки и приготовилась к осмотру места преступления.

– Что еще можете сказать?

– Никаких признаков взлома. Признаков борьбы тоже нет. Ценные вещи нетронуты. Тело лежит в спальне. Убийца стрелял в голову.

– Ясно, – кивнула Малик. – Давайте осмотрим тело.

Детектив переступила порог и дала себе время оглядеться.

Предметы мебели плохо сочетались друг с другом – похоже, их приобрели в магазине подержанных товаров, – но в доме было чисто. Малик знала, что ее муж никогда не смог бы поддерживать такой порядок, если бы жил один. У входной двери она увидела шкаф, забитый книгами о лодках и парусном спорте. На столике в коридоре стоял маленький бронзовый кораблик.

Констебль кашлянул и взглядом указал на боковую дверь. Детектив прошла в спальню и увидела на кровати тело мужчины. Его лицо было красным от крови. В густой бороде блестели темные капельки. На подушках и простыне расплылись красные пятна.

Малик подошла ближе. На прикроватной тумбочке она обнаружила Коран в кожаном переплете, полупустой стакан с водой и упаковку таблеток.

– Дифеназин?

– Я проверил, – доложил констебль. – Это снотворное, отпускается по рецепту.

– Благодарю. – Детектив мысленно отметила, что было бы неплохо затребовать историю болезни убитого у его терапевта.

Мужчине, чье тело лежало на кровати, было около тридцати. В самом центре его лба зияло пулевое отверстие, обрамленное завитками темных волос. На выходе пуля разнесла затылок, и содержимое поврежденного черепа разлетелось по подушке.

По телу Малик пробежала дрожь. Это была вторая смерть от огнестрельного ранения за три дня. Пулевое отверстие, как и в первом случае, находилось в центре лба.

Детектив тряхнула головой.

«Рано делать выводы. Сначала – осмотр».

До прибытия судмедэкспертов ей следовало позаботиться о сохранности обстановки места происшествия. Малик кивнула своим мыслям и занялась делом.

Констебль был прав, следы борьбы отсутствовали. Тело мужчины было укрыто одеялом, холодные руки лежали под ним вдоль туловища.

В голову Танике внезапно пришла мысль, что в тихом пригороде произошло не убийство – это была казнь.

Вдруг до ее ушей донесся вой. Его сопровождал странный звук: будто кто-то скреб гвоздями по стеклу.

– Что это?

– Понятия не имею, – растерянно произнес констебль.

Малик поспешила в гостиную: ей показалось, что звуки доносились оттуда. В гостиной было пусто. Женщина растерянно замерла на месте, глаза забегали по стенам комнаты. Вдруг вой раздался совсем рядом – со стороны окна. Малик отдернула плотную занавеску. За большим панорамным окном раскинулся зеленый сад. На траве у дома сидел ухоженный доберман-пинчер и громко скулил, уперев лапу в стекло. Он выглядел совершенно несчастным. Детектив досадливо цокнула языком. Как она обеспечит сохранность обстановки места происшествия, если собака ворвется в дом?

– Детектив. – В комнату вошел констебль. – Кажется, там женщина в саду.

– Женщина?

– Она прячется за кустом.

– Так. Следите, чтобы никто ничего здесь не трогал, – приказала Малик и поспешила на улицу.

Глаза быстро привыкли к солнечному свету, и она рассмотрела лавровую изгородь, которая росла по периметру участка Икбаля. У маленькой калитки, выходящей на дорогу, Малик заметила несколько пышных кустов. Ветки одного из них дрогнули, когда кто-то резко отстранился от зеленых зарослей и рванулся к калитке.

Детектив Малик бросилась следом, на ходу доставая из сумочки складную дубинку.

– Постойте! – выкрикнула она, выбежав на дорогу.

Женщина остановилась и медленно развернулась на месте, недоверчиво поглядывая на дубинку в руках детектива. На вид ей было лет пятьдесят. Потрепанная широкополая шляпа прикрывала от солнца загорелое лицо. На широком ремне, туго затянутом на талии, висело множество мешочков разного размера и несколько собачьих поводков.

«Веселая фермерша», – решила Малик, переводя взгляд с грязных прогулочных ботинок на лицо женщины. Детектив опустила дубинку вниз и примирительно выставила вперед вторую руку.

– Вы это мне? – спросила женщина невинным тоном.

– Вам. Зачем вы за нами следили?

Женщина в притворном удивлении сложила руки на груди.

– Я? – произнесла она одними губами.

– Пожалуйста, назовите свое имя.

– Конечно. Без проблем. Но зачем?

– Назовите свое имя.

Женщина задумалась, подняла глаза к небу, будто пытаясь найти там ответ, и наморщила нос.

– Ладно. Меня зовут Дениз.

Было видно, что она лжет.

– Дениз? Точно?

– Абсолютно, – ответила женщина и уверенно кивнула.

– Хорошо, а фамилия?

– Моя фамилия?

– Ваша. Да.

– Я … Дениз Денисон.

– Дениз Денисон?

– Верно. – Женщина просияла.

– Думаете, я в это поверю?

– А почему нет? Я честно ответила на ваш вопрос.

Таника поморщилась.

– Хорошо, я вам все сейчас объясню. Я детектив Таника Малик, расследую убийство. И если вы не назовете мне свое настоящее имя, я вас арестую.

До женщины наконец дошло.

– Вы хотите сказать… Икбаль мертв?

– Вы были знакомы с мистером Кассамом?

– Да… была. Я Сьюзи Гаррис, – она словно забыла все, что сказала ранее. – Проживаю на Оквуд-драйв, дом 14.

– Благодарю. Но почему вы сразу не назвали свое настоящее имя?

– Копам настоящее имя не называют, – заявила Сьюзи с таким видом, будто озвучила прописную истину.

Таника Малик тяжело вздохнула.

– Скажите, когда в последний раз вы видели мистера Кассама?

Сьюзи несколько секунд собиралась с мыслями.

– Вчера. Кажется. Я приходила к Эмме – это его собака. Понимаете, Икбаль иногда работает по ночам, он ведь таксист. Мы с ним давно договорились о том, что по утрам Эмму выгуливаю я.

– Почему вы прятались за кустом в его саду?

– Увидела полицейскую машину и решила выяснить, что происходит. Так вы не шутили? Он мертв? Но этого не может быть. А что случилось?

Детектив не хотела делиться какими-либо подробностями, но прекрасно понимала: шанс раскрыть преступление возрастет, если начать расследование раньше.

По соседству с коттеджем мистера Кассама стоял всего один дом, но заросший сад, задернутые шторы на окнах и табличка «Продается» на газоне указывали на то, что он давно пустовал.

Пока Сьюзи была единственным человеком, с которым можно было поговорить о покойном, хотя она, похоже, не знала его близко.

Таника Малик объяснила ей, что все выглядело так, будто убийца пробрался в дом ночью и выстрелил в хозяина, пока тот спал.

– Это очень странно, – заключила Сьюзи, обдумав сказанное.

– Почему?

– Икбаль был милейшим человеком, спросите любого, кто с ним знаком. Он был добрым, всегда спокойным. Мечтал подкопить немного денег и купить небольшую яхту.

Малик вспомнила книги по парусному спорту и бронзовую статуэтку.

– А что насчет семьи? Вы знаете его ближайших родственников?

– Никогда их не видела. Икбаль как-то говорил, что родился в Брадфорде и прожил там много лет, но часть своего детства провел в Марлоу, потому и вернулся сюда спустя годы.

– Что вам известно о его родных?

– Родители, кажется, умерли. Он был единственным ребенком в семье.

– Значит, ближайших родственников у него нет?

– Понятия не имею. У многих есть двоюродные братья или сестры, так что… Все возможно.

– Последний вопрос. Вы сказали, что каждое утро выгуливаете собаку?

– Верно.

– У вас есть ключ от дома мистера Кассама?

– И не думайте, на меня вам это убийство не повесить. Икбаль очень заботился о своей безопасности. Я могу попасть только в его сад. Вхожу вон там, – Сьюзи указала на калитку, через которую женщины выбежали на дорогу.

– Он точно никогда не давал вам ключ?

– Совершенно точно, не сомневайтесь.

– Хорошо. Скажите, а где вы были сегодня утром?

– Так. Около восьми я вернула клиентке ее черных лабрадоров – они оставались у меня на ночь. А потом отправилась домой. Я живу одна. Послушайте, будь я причастна к тому, что здесь произошло, я бы не появилась в саду у Икбаля после приезда полиции. Я не настолько глупа.

К коттеджу подъехал микроавтобус со спутниковой антенной на крыше. Детектив Малик выдохнула, опустив плечи. Кто сообщил прессе о случившемся?

«Нужно поручить констеблю поскорее их выпроводить. И увести добермана».

– У меня к вам две просьбы, – обратилась она к Сьюзи. – Во-первых, не могли бы вы взять к себе собаку мистера Кассама? На время. Пока мы не найдем ей постоянных хозяев.

– Конечно, я заберу Эмму. А вторая просьба?

– Видите журналистов? – Детектив указала на оператора, проверявшего настройки камеры. – Я буду очень благодарна, если вы не станете давать им интервью.

– О, вам не о чем беспокоиться, я умею держать рот на замке.

– Спасибо.

Когда детектив Малик вернулась с женщиной обратно к дому, навстречу им выбежала Эмма. Увидев Сьюзи, она радостно завиляла хвостом, и та с улыбкой потрепала собаку по загривку. Было видно, что они давно и хорошо знают друг друга.

Как только женщина увела собаку, детектив вернулась на место происшествия. Мистер Кассам будто бы спал в своей постели, запачканной кровью. С дыркой во лбу. Малик задумалась. Это определенно было убийство. Вопрос состоял в том, было ли это убийство вторым. Она не могла отрицать сходство смертей мистера Кассама и мистера Данвуди.

Малик уже собиралась отвернуться, как вдруг на лицо убитого упал солнечный луч, и она заметила, как что-то блеснуло между его губ.

– Констебль, у вас найдется фонарик?

Тот кивнул и подошел ближе, нашаривая в кармане брюк телефон.

– Можете посветить на губы жертве?

Яркий свет позволил детективу разглядеть во рту Икбаля небольшой плоский предмет.

«Это еще что?»

Малик двумя пальцами подцепила предмет и потянула наверх. А потом в недоумении уставилась на бронзовый медальон с короткой цепочкой. Почти такой же, какой нашли на теле Стефана. Но на этот раз цветочный орнамент окружал другое слово: «Надежда».

По спине Таники пробежал холодок.

Джудит Поттс была права. Кто-то убил ее соседа Стефана выстрелом в голову, а затем точно так же убил Икбаля. И зачем-то оставил эти медальоны.

Детектив внутренне содрогнулась.

«Fides, Spes et Caritas. Вера, Надежда и Милосердие. Скоро появится третья жертва».

(обратно)

Глава 10

Джудит буквально кипела от возбуждения, когда вернулась домой. Она все думала, кем же мог быть второй убитый.

«Возможно, после вечернего выпуска новостей на местном телеканале выйдет специальный репортаж об этом происшествии. Но как скоротать время до тех пор?»

Джудит посмотрела на стопки старых газет и журналов, расставленные по углам гостиной. Беспорядок начинал причинять ей неудобства. Одними пальцами женщина коснулась цепочки, которую носила на шее, не снимая, а потом сжала в руке висевший на ней ключ и покосилась на дверь за столиком с напитками. Джудит стояла, не в силах отвести взгляд от двери, и размышляла о чем-то.

Усилием воли она заставила себя убрать ключ под блузку. Ей просто необходимо было чем-то занять себя. Немедленно. Джудит направилась к обеденному столу, на котором лежал незавершенный пазл.

«Да, это определенно то, что нужно», – решила она.

Джудит села за стол и присмотрелась к изображению на коробке. На фоне Эдинбургского замка, слегка склонив голову набок, сидел вест-хайленд-терьер в клетчатой жилетке. Миссис Поттс не любила вест-хайленд-терьеров, тем более в милой собачьей одежке. Но все свои пазлы она покупала в благотворительных магазинах. Собранные пазлы возвращались обратно в магазин. Этот Джудит взяла только потому, что еще не собирала его.

Джудит провозилась с головоломкой несколько часов и к шести вечера поняла, что проголодалась. Женщина прошла на кухню и приготовила себе яичницу из одного яйца, тосты и чай: недавно она загорелась идеей немного сбросить вес.

«Ну разве этим наешься, – Джудит скептически осмотрела свою тарелку. – Добавлю еще одно яйцо».

Поразмыслив еще мгновение, женщина смазала тосты маслом и насыпала в вазочку чипсы.

«Иногда можно и побаловаться».

Потом Джудит подумала, что к чаю неплохо было бы достать одну из тех крошечных шоколадок, которые она обычно покупала для пудинга. Правда, в последний раз в магазине их не оказалось, поэтому женщине пришлось взять большую плитку шоколада с орехами.

«Растяну ее на неделю», – пообещала себе Джудит.

В тот момент, когда по местному телеканалу начались новости, она как раз доедала последний кусочек. Как только ведущий новостей с серьезным видом сообщил, что в Марлоу произошло убийство, Джудит отложила в сторону поднос на подушке. Она взяла в руки самый острый карандаш и листок бумаги в клетку: нужно было зафиксировать все детали происшествия. На этот раз жертвой стал таксист по имени Икбаль Кассам. Преступление, по всей видимости, было совершено утром, и теперь полиция разыскивала возможных свидетелей.

«Информации совсем мало», – подумала Джудит, переводя взгляд со своего листка обратно на экран. В кадре появилась женщина с доберманом, спешно покидавшая дом.

Поравнявшись с репортером, она заявила:

– Мне запрещено с вами разговаривать. – По ее восторженному лицу было видно, что она рада вниманию журналистов.

– Скажите, вы дружили с мистером Кассамом? – спросил репортер, не обращая внимания на ее слова.

– Мой рот на замке. Вы не услышите от меня ни звука. Хотя вот что я вам скажу: того, кто сделал это с Икбалем, следует повесить на ближайшем фонарном столбе. Пойдем, Эмма.

Джудит вдруг поняла, что не раз видела эту женщину раньше: та часто прогуливалась с разными собаками вдоль набережной Темзы.

«Наверное, она работает няней для собак. Но что она делала в доме мистера Кассама? Может, они были знакомы?»

Джудит подошла к серванту и плеснула в стакан немного виски. Этот ежевечерний ритуал она переняла у тетушки Бетти, когда переехала в особняк, чтобы ухаживать за ней. Именно так Бетти начинала каждый свой вечер – подходила к серванту и наливала в тяжелый хрустальный стакан порцию скотча. «Это лекарство», – объясняла она и добавляла, что ни разу не болела простудой с тех пор, как завела эту полезную привычку.

После ее смерти Джудит каждый вечер наливала себе стаканчик в память о покойной родственнице. Она разделяла мнение Бетти: в конце концов, употребление полезных и органически чистых продуктов делает жизнь приятнее, разве нет?

Джудит приложила губы к краю стакана и подумала о том, что ей непременно нужно поговорить с женщиной, которая знала мистера Кассама.

«Виски определенно улучшает мыслительный процесс. Налью себе еще немного», – решила она, когда стакан опустел.

На следующее утро Джудит налила в термос крепкий чай, приготовила несколько сэндвичей со свеклой, которые упаковала в коричневую оберточную бумагу, и отправилась прогуляться по набережной Темзы.

Джудит пребывала в прекрасном настроении. Она с восторгом огляделась по сторонам. У самой реки лениво пощипывали траву коровы с местной фермы. Вдалеке виднелся Уинтер-хилл – поросший лесом хребет, отделявший Марлоу от живописной деревни Кукхэм.

Такие прогулки Джудит любила всей душой. Она просто наблюдала за тем, что происходило вокруг. Бывало, по реке проносились моторные катера или спортивные байдарки, в которых слаженно работали веслами ученики местной спортивной школы. В заводи иногда можно было увидеть стайку молодых лебедей.

На набережной всегда кипела жизнь. Подростки плескались в воде у зарослей камыша. Родители учили детей кататься на велосипедах. Собачники сбивались в небольшие группки и болтали друг с другом, пока их питомцы резвились на берегу.

Джудит разложила свою накидку на траве в тени плакучей ивы. Она не взяла с собой ни книгу, ни кроссворды, поскольку знала, что будет занята созерцанием окружающего пейзажа.

Некоторое время Джудит сидела неподвижно. Она слушала треск кузнечиков и с наслаждением вдыхала теплый воздух.

Вдруг поблизости раздался звонкий лай. Джудит повернула голову в сторону и увидела ту самую женщину, у которой брали интервью в связи со смертью мистера Кассама, – она выгуливала собак. Джудит надеялась на эту встречу.

Она оперлась рукой на корень дерева и попыталась подняться на ноги – в ее возрасте сделать это было куда труднее, чем хотелось бы. Джудит крякнула и сделала рывок вперед.

– Черт подери, – выругалась она, поправляя одежду. Если бы она могла дать совет себе молодой, он звучал бы так: «Не старей».

Джудит подхватила с земли накидку, отряхнув ее, набросила на плечи и двинулась в сторону женщины с собаками.

Та производила впечатление уверенного в себе человека.

«Ее поза многое говорит о ней», – отметила Джудит. Женщина выглядела как генерал, оценивающий свое войско. Или, скорее, как капитан у руля старой шхуны. Пожалуй, именно так. В своей широкополой шляпе и тяжелых походных ботинках она была похожа на капитана пиратского корабля.

Приблизившись, Джудит поприветствовала женщину:

– Доброе утро!

– Доброе утро. – Сьюзи широко улыбнулась. – Я вас знаю! Вы та дама, что живет в особняке у реки, верно?

– Вы правы. И я удивлена, что вы меня знаете.

– Я уже много лет каждый день прохожу мимо вашего дома. Откровенно говоря, мне всегда было любопытно посмотреть, каков он внутри.

Женщина рассмеялась, чем совершенно сбила Джудит с толку.

– Джудит Поттс.

– Сьюзи Гаррис.

Женщины помолчали, наблюдая за тем, как собаки носятся по лужайке.

– Какие милые создания. – Джудит заговорила первой.

– Вы правда так думаете? У вас ведь нет собаки.

– Должна признаться, что больше люблю кошек.

– Кошек? – переспросила Сьюзи. Должно быть, капитан Ахав говорил о китах с таким же пренебрежением в голосе. – А вот мне они не нравятся. Они всегда с некоторым презрением относятся к своим хозяевам.

– Вот как?

– Собаки совсем не такие. Они верные, никогда не предадут.

– Пожалуй, вы правы. Надеюсь, вы не против того, что я заговорила с вами. Признаюсь, наша встреча не совсем случайна.

– Правда?

– Вчера вечером я видела вас по телевизору. Скажите, вы были знакомы с тем несчастным, которого убили в пригороде?

– Вы об Икбале?

– Именно.

– Я знала его. И знала очень хорошо. Мы виделись почти каждый день. А вы не были знакомы?

– К сожалению, нет. Но, видите ли, мой сосед Стефан Данвуди был убит на прошлой неделе, и я пытаюсь выяснить, не связаны ли эти две смерти между собой.

Сьюзи огляделась вокруг, словно хотела убедиться, что поблизости никого нет.

– Вы серьезно?

– Извините?

– Вы расследуете убийство соседа?

– Верно.

– Потрясающе. Мне нравится ваша идея.

Сьюзи вновь растянула губы в широкой улыбке и перевела взгляд на плескавшихся в воде псов. Джудит терпеливо ждала, когда женщина вновь заговорит. Но та молчала.

– Как вы думаете, такое возможно? – не выдержала Джудит.

– Что?

– Эти убийства могут быть связаны?

– О, конечно! – воскликнула Сьюзи, спохватившись. – Простите, я задумалась.

Она достала из поясной сумки жестяную банку с табаком и папиросную бумагу и принялась скручивать сигарету.

– Может, расскажете мне, что вам известно?

Джудит рассказала все: о том, как слышала выстрел, убивший Стефана, о том, как нашла тело соседа, о том, как выяснила, что Элиот Говард мог быть причастен к преступлению, и даже о том, что у него было железное алиби.

– Удивительно.

– Я тоже так думаю.

– И вы считаете Элиота Говарда убийцей?

– Вы знаете его?

– Я прожила здесь всю свою жизнь. В этом городе я знаю всех и каждого.

– Не могли бы вы рассказать о нем?

– Он очень высокий.

Джудит кивнула. Она терпеливо ждала продолжения.

– У него всегда были красивые волосы, – задумчиво добавила Сьюзи.

Это была не та информация, которую надеялась получить Джудит.

– Вспомните, пожалуйста, когда вы видели его в последний раз?

– Знаете, я вдруг поняла, что никогда с ним не разговаривала. Хотя точно знаю, что он живет в новом доме в конце Джипси-лейн. Это уже что-то, не так ли?

Джудит изо всех сил пыталась скрыть разочарование.

– Безусловно. У вас есть какие-то догадки о том, по какой причине убили Икбаля?

– Абсолютно никаких.

– Может, он замышлял что-то… нехорошее?

Сьюзи сплюнула кусочек табака.

– Не думаю. Икбаль был невинен как младенец. Видите вон того добермана? – Сьюзи кивнула в сторону Эммы. – Это его собака.

– Доберман? – Джудит всегда считала, что собаки этой породы отличаются агрессией по отношению к незнакомцам.

– Вот только не начинайте, – Сьюзи закатила глаза. – Доберманы – самые лучшие. Это сторожевые собаки. Они всегда защищают хозяина, если думают, что ему угрожает опасность. Они легко отгрызут вам руку, если придется. Кстати, по моим наблюдениям, самки злее самцов. Но Эмма – самое добродушное животное из всех, что я видела.

Сьюзи замолчала.

– Значит, Эмма – собака Икбаля? – спросила Джудит, не дождавшись продолжения.

– Они были чертовски похожи. – Сьюзи вынырнула наконец из своих мыслей.

– Хотя до этого она жила у того старика по имени Эзра. Эзра Гаррингтон, кажется. Он был соседом Икбаля. В прошлом году у него обнаружили рак. Икбаль часто подвозил его в больницу или в аптеку, он ведь был таксистом. И никогда не брал со старика плату. Помогал по доброте душевной. Лично я не стала бы делать этого ни для кого из моих соседей, а ведь с каждым из них я знакома много лет!

Джудит улыбнулась из вежливости – шутка не показалась ей такой уж удачной.

– В любом случае у Эзры был плохой прогноз, счет шел на месяцы, если не на недели. И его очень расстраивало, что об Эмме некому будет позаботиться после его смерти. И тогда Икбаль, который, уж поверьте, ничего не знал о собаках, сказал, что возьмет ее себе. Так он и сделал, когда Эзра умер. Любой другой сразу избавился бы от добермана – я бы точно так поступила, – но Икбаль сказал, что не может нарушить слово, которое дал умирающему человеку. В общем, он забрал Эмму. Узнав, что собакам этой породы нужно много двигаться, он попросил меня ежедневно ее выгуливать. Икбаль не мог быть замешан в чем-то противозаконном, он был практически святым человеком.

– Но все же кто-то нашел причину его убить.

– Возможно, Икбаль вообще был ни при чем.

– Нет, это должно быть как-то связано с ним.

– У меня есть предположение. Я ведь уже сказала, что Икбаль был таксистом. Так вот, он мог подвозить преступника. И он мог случайно услышать или увидеть что-то. И когда преступник понял, что Икбаль может выдать его полиции, он пробрался к нему в дом и устранил его.

Джудит не могла не признать, что в словах Сьюзи было рациональное зерно.

– Думаю, вы правы. Наверняка Икбаль увидел или услышал что-то. Вероятно, в Марлоу творится нечто ужасное и кто-то пытается скрыть это, убивая людей.

Сьюзи скривилась. Она сделала глубокую затяжку и выбросила сигарету.

– Здесь много всего происходит. Вы ведь не думаете, что Марлоу – это красивые палисадники и чистенькие машинки?

– Разве нет?

– Я выгуливаю здесь собак почти три десятилетия, и вот что я вам скажу: в этом городе немало порочных людей.

Эти слова несказанно удивили Джудит.

– Эмма, стой! – неожиданно выкрикнула Сьюзи, увидев, что доберман погнался за таксой.

Эмма быстро настигла свою жертву и прикусила таксу за шею.

– Отпусти Арнольда! – взвизгнула Сьюзи и рванулась к собакам. – Извините, мне пора, – бросила она Джудит через плечо. – Эмма, фу! Немедленно отпусти Арнольда!

Как только Сьюзи убежала, Джудит затоптала тлевшую на земле сигарету.

«Не хватало еще, чтобы в такую жару загорелась трава».

Джудит посмотрела на небо и постаралась осмыслить все услышанное. Она получила не так уж много ценной информации. Впрочем, в одном Сьюзи была права: Икбаль мог случайно услышать или увидеть что-то, и за это его убили.

Женщина решила еще раз хорошенько все обдумать, а заодно и прогуляться, и направилась в сторону Марлоу. Миновав поле, она оказалась в парке Хиггинсона, где ненадолго остановилась, чтобы понаблюдать за играющими на площадке детьми. Ее бодрила энергия маленьких хулиганов.

Скоро Джудит двинулась дальше. Она миновала церковь и снова оказалась в поле. Вдалеке она разглядела женщину, которая шла ей навстречу. Темные рыжие волосы красиво разметались по ее плечам.

«Совсем как у той, что вчера стояла у дома Стефана», – подумала Джудит. И тут она кое-что поняла. Это была та самая женщина!

– Добрый день! – Джудит махнула ей рукой.

Женщина остановилась.

– Прошу вас, подождите! – Джудит зашагала быстрее, но незнакомка поспешно развернулась на каблуках и бросилась бежать.

Джудит рванула вперед. Хотя она была в неплохой физической форме, поскольку много плавала и часто каталась на велосипеде, женщина оказалась проворнее и быстро увеличивала расстояние между ними. Ноги Джудит постоянно путались в траве, но она не сдавалась и продолжала преследовать незнакомку. Скоро та скрылась за распахнутыми настежь железными воротами.

Через полминуты Джудит добралась до ворот и вышла на засыпанную гравием парковку. Перед ней стояло около дюжины автомобилей.

«Где же ты?»

В стороне послышался хруст гравия. Бордовая машина, быстро набирая скорость, направилась к выезду с парковки. За стеклом с водительской стороны мелькнула густая копна рыжих волос. Скрипнув шинами, автомобиль умчался прочь. По какой-то причине женщина снова сбежала от Джудит.

И вдруг Джудит поняла, что встречала ее раньше, до всех этих событий. Но где?

Она еще долго ломала голову над этим вопросом, но в итоге была вынуждена принять тот факт, что личность беглянки по-прежнему являлась для нее загадкой.

(обратно)

Глава 11

С самого утра детектив Таника Малик пребывала в плохом настроении.

Пресса заинтересовалась случившимся в пригороде с Икбалем, и Таника боялась, что скоро журналисты свяжут это убийство с делом Стефана Данвуди. Часы тикали, как любил повторять старший инспектор.

До сих пор Танике Малик и ее коллегам не удалось найти ни одного человека, у которого мог быть мотив для убийства мистера Кассама. Как и говорила Сьюзи Гаррис, Икбаль был добропорядочным гражданином или, по крайней мере, таковым казался. Обход соседей не дал никаких результатов. Никто не слышал выстрела и не видел в округе ничего подозрительного.

И все же мужчина был мертв. Кто-то проник в его дом.

Детектив Малик с удивлением обнаружила, что Икбаль заносил в электронный дневник информацию о каждой рабочей поездке: время и дату, имена клиентов, их контактные данные. Она поручила своей команде связаться с людьми, которые пользовались его услугами. Все как один твердили о том, каким хорошим человеком он был – оптимистичным, честным и надежным.

Его пассажиры охотно делились историями о том, как Икбаль порой выручал их. Он мог подвезти человека бесплатно или с легкостью сделать хорошую скидку, если видел, что тот находился в затруднительном положении или ему просто не хватало денег.

Ко всему прочему оказалось, что Икбаль Кассам честно декларировал все свои доходы, не имел кредитных задолженностей и регулярно перечислял процент от заработанных средств на благотворительность.

Мужчина жил так скромно, что после его смерти на его банковском счете осталось двадцать три тысячи фунтов. Это подтверждало, что Икбаль в самом деле копил деньги на маленькую яхту. И он был очень близок к исполнению своей мечты.

Вскрытие показало, что на момент смерти в крови мужчины не было алкоголя, только следы дифеназина – того самого снотворного, что Малик обнаружила на прикроватной тумбочке. Токсикологическая экспертиза установила, что Икбаль не превышал допустимую дозировку и принял ровно столько лекарства, сколько требовалось, чтобы быстро отключиться.

Поскольку препарат отпускался по рецепту, детектив Малик связалась с врачом покойного, который подтвердил, что год назад пациент пожаловался ему на проблемы со сном. Он часто работал ночью и с трудом засыпал днем.

Вся полученная информация требовала осмысления. В доме отсутствовали следы взлома, обнаружить признаки борьбы команде Малик тоже не удалось. Икбаля застрелили в то время, когда он находился под действием снотворного, следовательно, он не мог сам впустить убийцу. По заключению патологоанатома, смерть наступила между пятью и шестью часами утра. Просмотрев электронный дневник Икбаля, детектив обнаружила, что в ночь перед смертью он работал до трех часов утра. Скорее всего, закончив смену, Икбаль Кассам приехал домой и лег спать, а когда понял, что не может уснуть, принял снотворное.

Убийца проник в его дом, открыв дверь дубликатом ключа, и застрелил мужчину между пятью и шестью часами. Если у преступника был запасной ключ, значит, Икбаль считал его близким другом. В конце концов, он не дал дубликат даже Сьюзи Гаррис – женщине, которая каждый день выгуливала его собаку.

Однако сколько бы детектив Малик и ее подчиненные ни искали, они не нашли каких-либо подтверждений того, что у мужчины были близкие друзья. Фактически полиции не удалось установить ни одного человека, который бы действительно знал Икбаля. Не говоря уже о родственниках. Как и сказала Сьюзи, родители его умерли, братьев и сестер не было. У полиции было только две зацепки. Первая – бронзовый медальон с выбитым на нем словом «Надежда», найденный во рту покойного. На медной пластине, как и на цепочке, не осталось никаких отпечатков, как и на медальоне со словом «Вера». Возможно, медальоны являлись частью одного набора. Цвет бронзы и круговой орнамент, даже шрифт – все было одинаковым.

И вторая – отчет баллистической экспертизы, который полностью развеял все сомнения относительно связи смертей Стефана Данвуди и Икбаля Кассама. Оказалось, что пуля, убившая мистера Кассама, была выпущена из того же оружия, что и пуля, найденная в черепе мистера Данвуди, а именно из пистолета Люгера времен Второй мировой войны.

У детектива Малик голова шла кругом. Зачем кому-то было убивать торговца произведениями искусства и водителя такси? И где убийца достал такой старый пистолет? Вновь и вновь задавая себе этот вопрос, Таника Малик думала только о том, что в деле был замешан человек, который наверняка знал на него ответ.

– Вы хотите, чтобы я объяснил вам, где можно купить пистолет, изготовленный в прошлом веке? – переспросил Элиот Говард, как только детектив сообщила ему, зачем звонила. – Странный вопрос.

– Его легко достать?

– Зависит от обстоятельств. Разумеется, есть места, где продают старинное оружие, например алебарды и булавы. Но вы говорите о списанном пистолете, верно? Непригодном для стрельбы. В антикварном магазине вам продадут только такое оружие.

Малик уловила нотки иронии в голосе собеседника и задумалась о том, что Джудит могла быть права.

«Кажется, он действительно наслаждается собой».

– Вы продаете такое оружие?

– Дважды в год мы организуем аукцион военных реликвий.

– И все представленное на нем оружие находится в нерабочем состоянии.

– Разумеется, я не стал бы нарушать закон.

– Возможно ли такое, что один из проданных вами пистолетов был вполне пригоден для стрельбы?

– Исключено. У нас есть военный эксперт, который тщательно проверяет все лоты, прежде чем мы выставим их на аукцион. Если бы кто-то принес нам оружие в рабочем состоянии, мы тотчас же сообщили бы об этом в полицию. Вы можете объяснить, почему задаете столько вопросов об оружии?

– У нас есть доказательства того, что по крайней мере один пистолет, который давно должны были списать, находится в рабочем состоянии.

– Уверяю вас, он не имеет отношения к моему аукционному дому.

– Так откуда же он взялся?

– Его могли приобрести в Сети. Антикварное оружие нередко продают на черном рынке. Думаю, в основном там закупаются люди, увлеченные исторической реконструкцией, и фантазеры. Просмотрите статьи в интернете, найдете много советов о том, как восстановить спусковой механизм у старого оружия. Поверьте, существует немало способов добыть рабочий пистолет, нужно только приложить к этому усилия.

– Понятно. Позволите еще вопрос?

– Прошу, – с готовностью отозвался Элиот. – Всегда готов помочь полиции.

– Что бы вы сказали, услышав от кого-то слова «вера» и «надежда»?

– «Милосердие», разумеется, как и многие другие.

– А что для вас означает эта фраза?

– «Вера, Надежда, Милосердие»? Полагаю, это что-то из Библии. Не могу сказать, что фраза имеет для меня особое значение.

– Эти слова упоминаются в Первом послании к Коринфянам. Глава тринадцатая, стих тринадцатый, если вам интересно. Но «Вера, Надежда, Милосердие» – это устаревший перевод, который дается в Библии короля Якова. Современный вариант звучит как «Вера, Надежда и Любовь».

– Неужели? Воистину, каждый день человек узнает что-то новое. У вас еще остались вопросы?

– Да, всего один. Где вы были вчера между пятью и шестью часами утра?

– Где я был между пятью и шестью часами утра? Я не ослышался?

– Нет.

– Вы серьезно?

– Отвечайте на вопрос.

– Там, где обычно бываю в это время – в своей постели. Я спал.

– Кто-то может это подтвердить?

– Подтвердить, что я спал? Вам лучше спросить мою жену, Дейзи, но, полагаю, она тоже спала.

– Значит, вы не можете доказать, что в это время находились в своей постели?

– Как и вы, кстати. Многие жители нашей страны в это время спят. Я вхожу в их число. Теперь мы закончили?

Детектив Малик с некоторым удовольствием отметила, что в голосе Элиота появились нотки раздражения. Она подтвердила, что у нее больше не осталось вопросов, поблагодарила мистера Говарда за потраченное время и повесила трубку. Следующие несколько минут она сидела за столом, вновь прокручивая в голове состоявшийся разговор. Похоже, Элиота совсем не смутил очередной звонок из полиции. Но был еще один момент, на который Таника обратила внимание. Мужчина не поинтересовался, почему она хотела знать, где он был между пятью и шестью часами в то утро, когда убили Икбаля. Прежде чем ответить на вопрос о том, где они находились в определенное время, люди обычно спрашивали, почему это было интересно полиции. Человек по природе своей любопытен.

Но Элиоту было все равно, какие вопросы ему задают и почему.

Детектив Малик сочла поведение Элиота Говарда весьма подозрительным, но ни ей, ни ее подчиненным не удалось найти доказательства его присутствия в жизни Икбаля. Они не созванивались и не переписывались друг с другом. Икбаль, похоже, ни разу не подвозил Элиота. Не было оснований продолжать работу в этом направлении.

Детектив взглянула на часы. Она хотела поскорее вернуться домой и увидеть мужа, сидящего на диване перед телевизором в обнимку с их красавицей-дочерью. Малик подумала о том, что на кухне ее наверняка ждут немытые чашки, а у стиральной машинки лежит груда грязного белья.

«Нужно приготовить обед на завтра. И проверить домашнее задание, – женщина устало прикрыла глаза. – И заглянуть к отцу по дороге домой. Помнится, он говорил, что у него сломался бойлер. Посмотрю, что можно сделать».

Таника Малик заметила у двери констебля.

– Извините, – спохватилась она. – Задумалась. Докладывайте, что случилось?

– Звонили из «Дейли Миррор». Говорят, им известно, что Икбаль Кассам уже вторая жертва, а первой был Стефан Данвуди.

Детектив вздохнула. Она надеялась, что журналисты узнают обо всем немного позже.

– Они упоминали пистолет Люгера или бронзовый медальон?

– В разговоре со мной – нет.

– Спасибо и на том. Что вы им ответили?

– Все как обычно: сказал, что не могу давать комментарии о ходе следствия и что лучше им будет обратиться в пресс-службу.

Вдруг телефон на столе Таники зазвонил. На связи был пресс-секретарь Полиции долины Темзы. Детектив собралась с силами и приготовилась отвечать на вопросы.

Вечер обещал быть долгим.

(обратно)

Глава 12

Звонок в дверь заставил Джудит отставить в сторону стакан с виски и подняться с любимого каминного кресла. Женщина тихо выругалась. Весь смысл одинокой жизни состоял в том, что ей не нужно было терпеть кого-то на своей территории.

Джудит нехотя подошла к двери, открыла ее и крайне удивилась, увидев перед собой Бекс Старлинг, жену священника.

– Надеюсь, вы не возражаете, что я зашла так поздно?

– Вовсе нет, но как вы узнали, где я живу?

– Всем известно, где вы живете, – пожала плечами женщина.

Джудит хмыкнула. Бекс была уже вторым человеком за день, который сказал ей об этом.

«В Марлоу столько любопытных людей!»

– Возможно, мне не стоило приходить, – продолжала Бекс. – Особенно в это время, но так уж вышло. Понимаете, после вечерней службы я согласилась немного выпить с друзьями, а потом вернулась домой, чтобы приготовить ужин. И только сейчас у меня появилась возможность поговорить с вами.

– Вы хотите рассказать мне что-то об Элиоте Говарде?

– Именно.

– Проходите, – кивнула Джудит и сделала шаг в сторону, пропуская женщину в дом. Она уже и забыла, когда в последний раз приглашала кого-то зайти. Джудит удивило то, как легко и естественно это получилось у нее сейчас.

«Жизнь полна сюрпризов», – подумала она.

Оказавшись в гостиной, Бекс восхищенно огляделась по сторонам. Ей нравилось все: от рояля и дубовых панелей на стенах до написанных маслом старинных картин. Но, присмотревшись, женщина обратила внимание, что все горизонтальные поверхности были завалены стопками газет и журналов, на комоде и подоконнике громоздились грязные чашки и тарелки, а с абажура торшера свисал серый бюстгальтер.

Бекс поморщилась и чихнула.

– Простите, – поспешно извинилась она, вытащив из рукава белоснежный носовой платок. – У меня аллергия на пыль. Я не шучу, это правда.

– Тогда вы не протянете и минуты в этом доме, – произнесла Джудит, нимало не смущаясь. – Хотите виски?

– Виски?

– Да, виски.

– А у вас найдется чай? Какой-нибудь травяной? – Бекс посмотрела на хозяйку дома с надеждой. – Уже довольно поздно.

Джудит поморщилась, и Бекс поспешила продолжить:

– Послушайте, все это неважно. Я хотела рассказать, что узнала об Элиоте Говарде.

– Слушаю. – Джудит была рада, что гостья наконец перешла к сути дела. – Что вы узнали?

– Видите ли, я разместила сообщение на местном онлайн-форуме. Спросила пользователей, можно ли, на их взгляд, доверять Элиоту.

– Довольно смело с вашей стороны, – заключила Джудит. – Это… неожиданный шаг для жены священника.

– Вообще-то я использовала псевдоним. Я не заходила на форум несколько дней, даже, признаться, забыла о том сообщении. Но сегодня я о нем вспомнила и решила проверить, что написали люди.

Бекс протянула Джудит телефон. Та взяла его в руки и посмотрела на экран.

– Извините, без очков я ничего не вижу, – сказала она, возвращая телефон владелице.

– Комментариев совсем немного, но все отзываются об Элиоте уважительно.

– Вот как?

– Судя по всему, люди ему доверяют. Хотя кто-то нелестно высказался о его жене, Дейзи. Похоже, на самом деле она принимает много важных решений в бизнесе. Все сделки совершаются через нее, и она, как здесь утверждают, не упустит своей выгоды.

– Я с ней знакома. Признаться, у меня о ней сложилось другое впечатление. Возможно, со мной она вела себя иначе, поскольку я не собиралась ничего продавать или покупать.

– Это еще не все. Понимаете, кто-то упомянул имя вашего соседа, Стефана, которого, по вашим словам, убили.

– Неужели? – Джудит оживилась.

– Думаю, вам это не понравится. Вот послушайте. Пишет человек с ником Лошадь Джона Уэйна. Не представляю, почему кто-то решил выбрать такой ник, ну да ладно.

Бекс пролистала страницу в поисках нужного сообщения.

– Нашла. Слушайте. «Элиот – неплохой парень. Он намного лучше своего отца. Тот был жуликом пострашнее, чем Стефан Данвуди».

– Этот человек утверждает, что Стефан был жуликом?

– Выходит, что так. «О мертвых плохо не говорят, к тому же он скончался совсем недавно, но в свое время я работал в аукционном доме и всякого там насмотрелся. Говард-старший со Стефаном проворачивали аферу за аферой. Удивительно, как их не посадили за решетку. Все изменилось, когда пришел Элиот. Он навел там порядок».

Джудит не могла скрыть удивления. Неужели Элиот говорил правду и Стефан действительно был мошенником?

Она подумала о том, что все это время могла ошибаться, обвиняя честного человека в убийстве.

Вдруг откуда-то издалека донесся звон разбитого стекла. Женщины переглянулись, а затем повернули головы в сторону окна.

– Что это? – прошептала Бекс.

– Ш-ш! – Джудит медленно подошла к окну. Она могла разглядеть лишь смутные очертания кустов и деревьев. В отдалении переливалась серебром поверхность реки. Внезапно на противоположном берегу что-то сверкнуло.

– Вы видели?

– Что?

– Там, у дома Стефана.

Джудит пальцем указала направление, и женщины увидели мелькнувший луч света. Кто-то проник в дом Стефана с фонариком.

– Там кто-то есть! Думаете, это грабитель?!

– Есть лишь один способ это выяснить, – Джудит зашагала к двери. – Позвоните в полицию, спросите детектива Танику Малик. Скажите ей, что кто-то пробрался в дом Стефана Данвуди.

– Что? Кого спросить? Куда вы идете?

– К дому соседа, разумеется. – Джудит укрылась накидкой и схватилась за ручку двери. – Нужно узнать, что там происходит!

(обратно)

Глава 13

Джудит спустила свою лодку на воду еще до того, как Бекс успела закончить разговор с дежурным полицейским, и вскоре уже ступила на заросший травой берег неподалеку от дома Стефана. Если бы женщина дала себе хоть минуту на раздумья, она бы поняла, что подвергает себя большой опасности, но в голове у Джудит засела лишь одна мысль: убийца не должен был снова уйти.

Поднимаясь к старой мельнице, Джудит старалась ступать по траве – скрип гравия под ногами мог привлечь к ней ненужное внимание. Джудит подняла голову и увидела, что за окном на первом этаже снова мелькнул луч фонаря.

Джудит прошла к заднему входу и на миг замерла. Замок был сорван, дверной косяк растрескался. Дверь была приоткрыта. Женщина собралась с духом. Оказавшись в выложенном каменными плитами коридоре, она огляделась и сделала несколько шагов по направлению к той комнате, где видела свет.

– Эй! – грозно крикнула Джудит, когда вошла в комнату.

В дальнем углу она заметила темный силуэт.

– Кто здесь?

Человек был одет во все черное, его лицо и голову закрывала лыжная маска. Он развернулся и направил свет фонаря в глаза Джудит, ослепляя ее.

– Выключите эту штуку! – воскликнула Джудит, прикрывая глаза руками.

Луч света бешено закружился, когда фонарь полетел женщине в голову, но Джудит вовремя уклонилась. Фонарь разбился о стену прямо над ее головой. Джудит повалилась на пол, потеряв равновесие, и вскрикнула от боли, пронзившей запястье.

Она с трудом поднялась на ноги, но человек уже выбежал из комнаты.

– Стой! Не двигайся! – выкрикнула Джудит и стиснула зубы, прижимая правую руку к груди.

Но преступник уже скрылся. Джудит осталась наедине с болью, терзавшей запястье. Она глубоко вдохнула, силясь унять бешеное сердцебиение, и прислонилась к стене. Кого же Джудит спугнула? Может, это был Элиот Говард? Она не смогла разглядеть злоумышленника.

Наконец Джудит удалось прийти в себя и выровнять дыхание. Пошарив левой рукой по стене, она нашла выключатель. По периметру комнаты вспыхнули настенные лампы, и Джудит тихо присвистнула. Стены вокруг нее были увешаны картинами в золоченых рамах. В основном это были работы современных художников. Среди них выделялись старинные полотна, написанные маслом.

Джудит вздрогнула, когда запястье пронзила очередная вспышка боли, и осторожно ощупала пострадавшую руку.

«Кажется, ничего не сломано. Но что же теперь делать?»

С улицы донесся шорох гравия, а затем раздался хлопок автомобильной двери. Через секунду в комнату влетела детектив Малик.

– Миссис Поттс, вы в порядке?

– Полагаю, что да, – смутившись, ответила Джудит.

– Вы ранены? – спросила Малик, заметив, что женщина прижимает к груди правую руку.

– Всего лишь ушиб. Ничего серьезного.

– Вы уверены? Дайте мне взглянуть.

Детектив внимательно осмотрела запястье Джудит и попросила ее пошевелить пальцами, а затем взяла с женщины слово, что утром она обратится в отделение травматологии в Хай-Уикоме.

– Вы готовы рассказать мне, что произошло? Если нет, давайте я отвезу вас домой. Мы можем поговорить утром.

Джудит благодарно кивнула.

– Не беспокойтесь за меня, я в порядке.

Женщины услышали, как к дому подъехала еще одна машина, и повернулись на звук приближающихся шагов. На пороге комнаты появилась Бекс.

– Джудит, как вы? Что случилось?

– Все хорошо, не стоит беспокоиться.

– Точно?

– Абсолютно.

– Вы уверены?

– Дорогая, не стоит так переживать. Я в порядке.

– Я страшно волновалась. Я видела, как вы спускались к реке, но потеряла вас из виду, пока разговаривала с офицером. С вами ведь не произошло что-то ужасное?

– Как видите.

– Хвала небесам. А как вы себя чувствуете?

Детектив Малик поняла, что странное поведение женщины было обусловлено нервным перенапряжением, и решила вмешаться.

– Вы миссис Старлинг, верно?

Бекс взглянула на детектива так, словно та только что материализовалась из воздуха.

– Ох, здравствуйте, – воскликнула она. – Вы ведь мама Шанти, верно?

Таника Малик тепло улыбнулась.

– Верно. Кажется, ваш мальчик играет на трубе, я права?

– Да, но Сэм угрожает бросить это дело. Вы же знаете детей.

Джудит переводила взгляд с одной женщины на другую: они словно разговаривали на неизвестном ей иностранном языке. Что, впрочем, было недалеко от истины.

– О чем вы, черт возьми? – не выдержала она.

– О, простите! – спохватилась Бекс. – Наши дети посещают занятия в музыкальной школе по пятницам.

– Сын миссис Старлинг играет в детском симфоническом оркестре, – добавила детектив, желая быть честной. – А Шанти, можно сказать, просто бренчит по струнам.

– Но ведь ей удается извлекать из инструмента такие чудесные звуки, – вмешалась Бекс.

– Пожалуй. Но все же симфонический оркестр – это совсем другой уровень.

– Спасибо, – ответила Бекс с таким видом, будто в оркестре играла она сама. – Так вот, – продолжила женщина, повернувшись к Джудит, – мы пару раз болтали за чашкой чая.

– Верно, – подтвердила Малик. – Но что вы здесь делаете?

– Бекс была у меня, когда в дом Стефана вломился этот мерзавец. Мы вместе услышали звон разбитого стекла, – ответила за нее Джудит, желая скорее вернуть разговор в нужное русло.

– Да-да, – закивала Бекс. – Это я вызвала полицию.

– Значит, вы свидетель. Тогда вам лучше остаться, миссис Старлинг. Миссис Поттс, расскажите, как вы попали в дом мистера Данвуди? И почему задняя дверь взломана?

– Конечно. Я расскажу все, что видела.

Джудит объяснила, что они с Бекс сидели в гостиной, когда увидели луч света в окне дома Стефана, и что она попросила Бекс позвонить в полицию, а сама спустилась к реке и на лодке отправилась на противоположный берег. Сообщила, что дверь была уже взломана, когда она подошла к дому, и рассказала, что злоумышленник бросил в нее фонарик, а затем скрылся.

Детектив Малик записала в блокнот каждое слово Джудит.

– Ясно, – сказала она, когда женщина закончила свой рассказ. – Вы покажете мне, куда упал этот фонарик?

– Кажется, вон туда, – Джудит повернула голову в сторону и пошарила взглядом по полу. – Вот же он.

– Как думаете, взломщиком могла быть та рыжеволосая женщина? – спросила Бекс.

– Не могу этого утверждать, – честно призналась Джудит.

– Что еще за рыжеволосая женщина? – насторожилась детектив Малик.

Джудит рассказала о женщине, которую сначала видела во дворе Стефана, а потом на набережной Темзы.

– Я пыталась догнать ее, но ничего не вышло.

– Вы ее знаете? – спросила Таника Малик.

– Нет, но мне кажется, что я видела ее раньше. Только никак не вспомню, где…

– Вы ведь не думаете, что это она вломилась в дом? – вмешалась в разговор Бекс.

– Ах, я не знаю. Все возможно. Человек был в лыжной маске. Я даже фигуру толком не разглядела.

– Можете показать, где стоял взломщик, когда вы вошли в помещение? – спросила детектив.

– У той стены. – Джудит двинулась вперед, Бекс и Таникапоследовали за ней.

– Кто-то оставил здесь ужасный беспорядок, – возмутилась Бекс, заметив разбросанные по столу деревянные щепки. – Смотрите, вот молоток и зубило, грязная тряпка… Это все преступник принес?

– Не знаю, но стоял он где-то здесь, – ответила Джудит. – У стола.

– Хозяин дома ни за что бы не допустил такой бардак, – уверенно заявила Бекс. – Посмотрите, как чисто вокруг. И картины висят идеально ровно. Ну же, оглянитесь!

Она взмахнула рукой. Женщины послушно огляделись вокруг и поняли, что Бекс была права: полотна действительно висели идеально ровно.

– Ваш сосед был аккуратным человеком, – задумчиво добавила Бекс.

– Полагаю, насчет инструментов вы правы, – произнесла детектив Малик. – Я лично осматривала дом после кончины мистера Данвуди. Раньше здесь не было ни зубила, ни молотка.

– Вот эта картина… – озадаченно сказала Бекс.

– Извините?

Женщина указала на одно из полотен.

– Эта картина чуть перекосилась.

– Правда?

– Совсем чуть-чуть, видите?

Малик и Джудит переглянулись.

– По-моему, она висит ровно, – заметила Джудит.

– Она висит почти ровно. Поверьте мне, я знаю, о чем говорю.

– Вы находитесь на месте происшествия. На столе разбросаны инструменты, на ковре лежит разбитый фонарик, а вы обращаете внимание на слегка перекосившуюся картину? – Джудит не могла скрыть удивления.

– Мне нравится порядок. – Бекс смущенно улыбнулась. – Вы позволите мне?..

Женщина подошла к стене и протянула руку вперед, чтобы поправить картину.

– Не стоит этого делать, – остановила ее Малик. – Миссис Поттс верно заметила: это место происшествия.

Бекс замерла. Ее рука зависла над краем картины.

– Но ведь она перекосилась…

– Мне жаль, но вам запрещено к чему-либо здесь прикасаться.

– Но кто же об этом узнает?

– Я. Исполняющая обязанности старшего следователя.

– Но я только слегка коснусь ее.

– Бекс! – рявкнула Джудит. – Немедленно отойдите от стены.

– Я лишь хотела ее поправить, – женщина заставила себя опустить руку.

– Думаю, вы подсказали нам, что делал преступник.

– Разве? – удивилась Бекс.

– Вы так считаете? – детектив Малик вскинула брови.

Джудит кивнула и подошла ближе к стене, чтобы как следует рассмотреть картину.

– Я вас не понимаю, – сдавленно произнесла Бекс.

– Всему свое время, – отозвалась Джудит.

Детектив Малик теперь тоже разглядывала полотно. Она предположила, что картина была написана в середине двадцатого века. На полотне было всего три широкие полосы: темно-красная внизу, светло-серая посредине и желтая наверху.

«Прекрасное сочетание цветов», – подумала Джудит.

– Простите, но я не вижу в этой картине ничего особенного.

– Как же так? – воскликнула Бекс. – Из всех только эта без рамы.

– Бинго! – восхитилась Джудит.

Бекс склонилась ближе, чтобы рассмотреть края картины.

– Если приглядеться, – произнесла она тоном врача, изучающего рентгеновский снимок, – можно заметить, что краска на стене вокруг картины чуть темнее. Значит, раньше здесь висела рама, которая не позволяла краске выцветать под воздействием солнечных лучей.

– Это важно, – отметила Малик.

– И, видимо, ее сняли совсем недавно, – продолжила мысль Джудит. – Это объясняет, откуда на столе взялись инструменты и щепки.

– Скажите, преступник держал что-то в руках, когда вы вошли?

– Что-то кроме фонарика? Не могу сказать, было слишком темно.

– А когда он убегал?

– В тот момент я уже лежала на полу. Боюсь, я ничего не видела.

– Просто какая-то бессмыслица! – воскликнула Бекс. – Полотна в этой комнате, должно быть, стоят десятки или сотни тысяч фунтов. Может, даже миллионы. Но преступник игнорирует их и забирает только багетную раму?

Джудит еще раз взглянула на полотно и осмотрела то место, которое прежде закрывала рама, а затем отошла на несколько шагов и оглядела всю стену.

– Вот и наш ключ, – прошептала она.

– Что? – не поняла Бекс.

– Ключ к головоломке. Он может казаться бессмыслицей, пока вам не удастся его расшифровать.

– Я вас не понимаю. – Детектив Малик озадаченно посмотрела на Джудит.

– Как правило, ключ к головоломке состоит из двух частей. Одна часть – фраза-подсказка, а вторая – загадка. Когда вам удается расшифровать ключ, все обретает смысл. Вот, например: две девочки, по одной на каждом колене, семь букв.

– И что это значит? – спросила Бекс, явно силясь понять логику Джудит.

– Две девочки, по одной на каждом колене. Это ключ.

– От чего?

– Подумайте, что за слово станет разгадкой к этой фразе.

– Признаюсь, я совсем ничего не понимаю.

– Но ведь это элементарно! Самый простой пример из всех возможных. Этот ключ придумал великолепный Роджер Сквайрс. Он составил два миллиона загадок! Только вдумайтесь!

– В данный момент меня больше интересуют улики, – нервно улыбнулась Малик.

– Вы изучаете то, что лежит на поверхности. Фраза «две девочки, по одной на каждом колене» может нарисовать в воображении непристойную картину – две стриптизерши, сидящие на коленях у бизнесмена, – или вполне невинную – любящий отец с двумя дочками. Но разгадка не имеет ничего общего ни с тем, ни с другим.

– Хорошо, и какова разгадка? – нахмурилась детектив.

– В данном случае первая часть ключа – это игра слов. Вам нужно найти два женских имени, которые вместе образуют слово из семи букв. Оно будет обозначать то, что есть у человека на каждом колене.

– Знаете, я до сих пор ничего не понимаю, – пробормотала Бекс.

– Не волнуйтесь так, я лишь хочу сказать, что злоумышленник не просто так вломился в дом Стефана. Мы видим лишь то, что лежит на поверхности: он снял с картины раму и убежал. Не стоит пугаться, просто следует разобрать ключ на части и найти ответы. Надо понять, чем руководствовался преступник, и тогда все станет ясно. Возможно, нам придется принять за условие тот факт, что Стефан был жуликом.

– Это еще почему?

Джудит рассказала детективу, как Бекс разместила на форуме вопрос и выяснила, что многие считают Элиота порядочным человеком, в отличие от его отца, который якобы проворачивал со Стефаном какие-то аферы.

– Что за аферы? – оживилась детектив Малик.

– Мы не знаем, – вступила в разговор Бекс. – Человек, который написал это, не вдавался в детали.

– Хорошо, уже что-то, я попрошу подчиненных разузнать об этом подробнее.

Повисла тишина. Женщины разглядывали стену и пытались понять, почему вор забрал раму, а не картину.

Внезапно лицо детектива Малик просветлело.

– Пателла! – воскликнула она.

– Что? – Бекс округлила глаза.

– Это отгадка. Имена двух девочек – Пат и Элла. Сложив их вместе, мы получим слово «пателла» – так по-латыни называется коленная чашечка. Две девочки, по одной на каждом колене.

– Браво! – восхищенно произнесла Джудит.

– Но я все равно не понимаю, – заныла Бекс.

– Не беспокойтесь, моя дорогая, я вам позже объясню.

– Очень умно, – пробормотала Малик. Она достала из сумки пару перчаток и надела их. – Полагаю, настало время рассмотреть эту картину внимательнее. – Она сняла полотно со стены и повернула его к свету.

– Нет подписи художника, – заметила Бекс.

– Возможно, потому вор ее и не забрал, – предположила Джудит. – Должно быть, она не представляет никакой ценности.

Таника перевернула картину, и все увидели с обратной стороны деревянную подложку и металлическую проволоку. И еще слой пыли. Ничего необычного.

– Я не настаиваю на том, что нужно протирать картины с двух сторон при каждой уборке, – сообщила Бекс. – Одного раза в год будет достаточно. Но здесь их так много! Представляете, сколько пыли они собирают каждый день? Ой, а это что? – Бекс указала на подложку, где заметила потускневшую наклейку с едва различимой надписью от руки.

Малик пригляделась и прочитала:

– Продано Аукционным домом Марлоу. Пятнадцатое декабря 1988 года.

– Я была права! – Джудит ликовала. – Элиот Говард все-таки замешан в этом деле. Картину купили через его аукционный дом. Сначала Элиот убил Стефана, а теперь забрался сюда, чтобы украсть раму от проданной в 1988 году картины. Как думаете, детектив?

Малик посмотрела на невысокую женщину с горящими глазами, а затем перевела взгляд на женщину повыше – та выглядела немного растерянной. Детектив некстати вспомнила, что в последний раз, когда они разговаривали, миссис Старлинг пыталась заварить травяной чай, удерживая под мышками стопку нот и футляр для трубы.

– Знаете, что я думаю? Думаю, вам лучше называть меня Таникой.

– Как верно! И я никакая не миссис Поттс, а просто Джудит.

– А я, кажется, вообще не представилась вам должным образом. Я Бекс Старлинг, то есть Бекки. Вообще-то мое имя Ребекка, но все зовут меня Бекс.

Джудит с теплотой посмотрела на Танику, та ответила ей улыбкой. Обеим женщинам было ясно, что Бекс до сих пор не определилась с тем, как ей следует представляться – Бекки или Бекс.

– А я вот что думаю, – прервала молчание Джудит. – Элиот повздорил со Стефаном в Хенли, это нам известно. Но что стало поводом для ссоры?

– Мне он сказал, что Стефан закрывал ему обзор, – объяснила Таника.

– Слабо верится.

– Согласна с вами.

– Держу пари, они поссорились из-за этой картины. Неделю спустя кто-то проник в дом Стефана, но тот сказал, что у него ничего не украли. Весьма странно, не находите? Я почти уверена: это была первая попытка Элиота заполучить багетную раму и она провалилась. Но Стефан понял, что взлом был делом рук Элиота. И пригласил его в свою галерею, чтобы поговорить. И тогда они снова поругались, и Стефан бросил фразу о том, что «мог бы прямо сейчас обратиться в полицию», а потом сказал Антонии, своей помощнице, что «отчаяние заставляет людей делать глупости».

– Как вам удается держать все это в голове? – поинтересовалась Бекс.

– Из вышесказанного следует, что Стефан понимал, в каком отчаянии пребывал Элиот. Отчаяние заставило его затеять ссору в Хенли. Отчаяние заставило его пробраться в дом Стефана через неделю после регаты. Вероятно, это отчаяние было сильнее, чем предполагал Стефан, потому что Элиот решил предпринять еще одну попытку завладеть рамой.

– Похоже, он очень хотел заполучить эту багетную раму, – заключила Бекс.

– Настолько, что готов был ради этого убить человека. Возможно, Стефан узнал, что Элиот не прекратит попытки получить желаемое. Или Элиот изначально планировал убить Стефана. Я пока не представляю, как нам это выяснить… В любом случае Стефан как-то оказался у плотины на пруду. Нет, это странно, правда?

– Почему же? – возразила Таника.

– Как Элиот объяснил бы, почему назначил встречу в глубине сада? И зачем Стефану было идти туда? Что-то не сходится. Ладно, по какой-то причине Стефан и Элиот оказались у плотины, где последний и застрелил товарища. Наконец-то у Элиота появилась возможность забрать раму. Он готов был праздновать победу, но тут произошло то, чего он не ожидал. Раздался женский голос.

– Ой, правда? – Бекс вытаращила глаза.

– Правда. Со стороны реки.

Бекс ловила каждое слово Джудит.

– Кому он принадлежал? Кто это был, Джудит?

– Это была я!

До Бекс дошло не сразу.

– Ой, конечно, вы! Вы ведь плавали там. Простите, я иногда медленно соображаю. Мало того, что я толстая…

– Вы не толстая, – бросила Джудит и продолжила. – Наверняка Элиот запаниковал, услышав мой голос. Понял, что кто-то может застать его очередную попытку проникнуть в дом. И сбежал. – Женщина перевела дух. – Итак, Элиот остался там же, откуда начал. Картина, ради которой он все затеял, ради которой забрался в чужой дом и совершил убийство, по-прежнему висела на стене в гостиной Стефана. Он выждал несколько дней, а затем, как настоящий болван, вновь решил проникнуть в дом. Это произошло сегодня вечером. Мне не удалось его остановить, и он получил наконец вожделенную багетную раму.

– Но почему она так нужна ему? – спросила Бекс. – Разве ради такой глупости можно кого-то убить?

– Не представляю. Но, думаю, мы сможем ответить на этот вопрос, если найдем раму.

– Великолепный рассказ, Джудит, – улыбнулась Таника. – Я впечатлена.

– Благодарю.

– Есть лишь одна маленькая деталь, – добавила она. – В тот момент, когда, по вашим словам, Элиот застрелил Стефана, он был на репетиции хора, что могут подтвердить как минимум двадцать свидетелей.

– Включая меня, – извиняющимся тоном сказала Бекс и повернулась к Танике. – И не забудьте про запись камеры видеонаблюдения. В том, что Элиот был в церкви, нет никаких сомнений.

– Но вы ведь видели, как он посмотрел в камеру перед уходом! – с досадой произнесла Джудит. – Этот самодовольный тип торжествовал, он же доказал, что невиновен.

– И это, скорее всего, так и есть, – заключила Таника. – К тому же, мы не нашли никакой связи между ним и Икбалем Кассамом.

– Но именно Элиот Говард должен быть убийцей. Если не он, то кто же?

Ни Таника, ни Бекс не могли ответить на этот вопрос.

(обратно)

Глава 14

Когда к мельнице подъехали две полицейские машины, детектив Таника Малик приступила к осмотру места происшествия. Джудит и Бекс дали официальные показания и покинули дом Стефана.

– Пожалуй, вам не стоит сейчас возвращаться на лодке, – обратилась Бекс к Джудит. – У вас ведь повреждена рука.

– Не волнуйтесь, мне гораздо лучше.

– И все-таки позвольте мне вас подвезти. А лодку вы сможете забрать завтра.

– Вы очень любезны, Бекс. Спасибо.

– Прошу.

Бекс распахнула перед женщиной дверцу белоснежного джипа. Джудит с трудом забралась на пассажирское сиденье. «И почему провинциальные домохозяйки водят таких монстров?» – подумала Джудит, наблюдая за тем, как Бекс пристегивает ремень безопасности.

Через несколько минут они миновали подвесной мост и Бекс свернула на Ферри-лейн – дорогу, ведущую прямо к дому Джудит.

– Вы должны заскочить ко мне на минутку. Я налью вам стаканчик.

– Замечательная идея, – сказала Бекс, не очень правдоподобно изобразив восторг. – Но уже так поздно, мне пора возвращаться домой.

– Не говорите ерунды! У вас шок, у меня тоже. Нам необходимо немного прийти в себя.

– Я нужна Колину дома.

– Зачем?

– Ну… он так много работает…

– Уверена, вы тоже, – перебила ее Джудит. – Он вам звонил?

– Не знаю. Я так не думаю.

– Тогда мы можем предположить, что с ним все в порядке.

– Даже если так…

Бекс хотелось бы объяснить, почему ей было так важно поскорее вернуться к мужу. Скорее всего, причина была в том, что она не работала вне дома, а потому чувствовала себя обязанной быть рядом с Колином. Возможно, она испытывала вину за то, что не построила «правильную» карьеру, и теперь хотела стать идеальной домохозяйкой, чтобы вернуть себе чувство собственной значимости. И конечно, немаловажную роль играло то, что за долгие годы Бекс просто-напросто привыкла вести себя таким образом. Она не представляла, как ей облечь свои мысли в слова.

– Я ему нужна, – наконец пробормотала она.

– Вы и себе нужны, – парировала Джудит. Бекс припарковала машину у ее дома.

С другой стороны от входа стоял серый микроавтобус, которого раньше там не было. Выбравшись из джипа Бекс, Джудит увидела Сьюзи Гаррис. Женщина заглядывала в окно на первом этаже.

– Что происходит? – строго спросила Джудит.

– Ах, вот вы где! – Сьюзи совсем не смутилась. – Я просто заглядываю в ваши окна.

– Ради всего святого, что вы здесь делаете?

– Хм, хороший вопрос.

– И каков будет ответ?

– Ответ? Ах, да. Хотела просить вас об одолжении. Это насчет Икбаля. Мне все равно нужно было выгулять Эмму, так что я решила постучаться к вам. Надеялась застать вас дома.

– А меня не было.

– Не было. И я решила заглянуть в окно. Я говорила, мне всегда хотелось узнать, что там внутри.

Сьюзи была так прямолинейна и откровенна, что Джудит не выдержала и рассмеялась, простив ей все на свете.

– Кто такой Икбаль? – спросила Бекс.

– Ох, как неловко, ведь я вас не представила. Бекс, это Сьюзи Гаррис.

– Вообще-то я Ребекка, – сказала Бекс, протягивая женщине руку. – Но так меня теперь называет только мама.

– Послушайте, дамы, давайте зайдем в дом, – предложила Джудит. – День был долгим, я хочу поскорее сесть.

– И я тоже могу войти? – спросила Сьюзи.

Джудит улыбнулась.

– Разумеется, вы тоже можете войти.

Джудит отперла входную дверь и впустила Сьюзи внутрь.

Бекс мялась на пороге.

– Не уверена, что у меня есть на это время, – пробормотала она.

– Всего один стакан, и можете ехать куда пожелаете. Сегодня столько всего случилось, нам всем нужно расслабиться.

Бекс поняла, что выпить один стакан и уехать будет гораздо проще, чем убедить Джудит отпустить ее.

– Хорошо. – Она улыбнулась самой милой улыбкой жены священника. – Раз вы настаиваете, выпью совсем немного и поеду.

– Браво!

Следом за Бекс Джудит вошла в дом и увидела Сьюзи, которая с детским восторгом разглядывала рояль.

– Вот черт! А вы богачка, – произнесла она.

Джудит усмехнулась и прошла к серванту.

– По его состоянию вы должны заметить, что я совсем не «богачка», как вы выразились.

Она смахнула пыль со стаканов и наполнила их скотчем.

– Даже в этом случае дом стоит миллионы!

Джудит призналась себе, что непосредственность Сьюзи привлекала ее.

– Понятия не имею, сколько он стоит. Он достался мне в наследство от тетушки.

– У нее что, своих детей не было?

– К счастью для меня, нет. Она так и не вышла замуж, и я заменила ей дочь, которой у нее никогда не было. А теперь настоятельно рекомендую вам взять вот это. – Джудит протянула женщинам по стакану.

– Это виски? – спросила Бекс, наморщив лоб.

– Слишком громкое слово для напитка такого качества. Я называю это скотчем.

– О, нет, спасибо, я бы выпила стакан воды. Или травяного чаю, если он у вас найдется.

– Мы, кажется, решили, что нуждаемся в чем-то покрепче чая.

– А я не возражаю. – Сьюзи взяла стакан и, кивнув Джудит, приподняла его над головой, а затем осушила одним глотком. Женщина поморщилась, когда напиток обжег ей горло, но через секунду улыбнулась. – То, что нужно.

Когда Сьюзи направилась к серванту, чтобы вернуть стакан на место, Джудит наконец сделала крошечный глоток и быстро вытерла губы.

– Жжется, – объяснила она.

– Извините, а туалет здесь находится? – спросила Сьюзи, указывая на тяжелую дубовую дверь за сервантом. Прежде чем Джудит успела ее остановить, женщина схватилась за ручку. К счастью, дверь была заперта.

– Эта дверь заперта, – сказала Джудит с вежливой улыбкой.

– А почему? – Сьюзи рассмеялась. – Вы здесь трупы храните?

Улыбка словно примерзла к лицу Джудит, и глаза Сьюзи расширились. Она вовсе не хотела напугать хозяйку дома.

К счастью, Бекс, как жена священника, была мастером находить единственно верное решение из любых сложных ситуаций.

– Вы что-то говорили об Икбале, – обратилась она к Сьюзи. – Это тот несчастный, которого убили в пригороде?

– Да, это он.

Пока Сьюзи рассказывала Бекс о том, откуда знает Икбаля, Джудит допила виски, прошла к серванту и налила себе еще порцию. Уверенная, что ее никто не видит, она коснулась висевшего на груди ключа на цепочке. «Он на месте, значит, все в порядке».

Сьюзи закончила свой рассказ и замолчала, и Джудит подошла к гостьям, изобразив на лице улыбку.

– Значит, его тоже застрелили, – задумчиво произнесла Бекс. По лицу ее было видно, что она пыталась осмыслить услышанное.

– Именно. Невероятно. Джудит нашла меня, потому что считает, будто убийство Икбаля связано со смертью ее соседа.

– Определенно. – кивнула Джудит. – Наш Марлоу – спокойный город. И всего за три дня здесь случилось два убийства. Они должны быть связаны.

– Полагаю, вы правы, – согласилась Сьюзи. – Потому я и хотела с вами поговорить. Сегодня днем из мечети, которую посещал Икбаль, мне звонил имам. Он сказал, что занимается похоронами и в полиции ему дали мой номер. Хотел узнать, как связаться с его родными.

– А вы что? – Бекс смотрела с интересом.

– Ничего. Всякий раз, когда я спрашивала у Икбаля о его родных, он отвечал, что у него нет семьи и менял тему. Он с бо́льшим удовольствием говорил о яхтах.

– О яхтах? – переспросила Бекс.

– Да, они были его страстью. Если он начинал говорить на эту тему, его было не остановить. Он откладывал деньги на покупку яхты – хотел совершить путешествие по рекам Великобритании. Так вот, оказалось, что Икбаль редко посещал мечеть и у него там совсем не было друзей. И вообще я была едва ли не единственным человеком, с которым он общался, поэтому имам спросил, приду ли я на похороны.

– И что вы ответили?

– Сказала, что приду. Это самое меньшее, что я могу сделать. Я считала Икбаля своим другом. Но будет нехорошо, если больше никто не придет с ним проститься. – Сьюзи повернулась к Джудит. – Вы пойдете со мной?

– На похороны Икбаля?

– Вы ведь считаете, что его убийство связано со смертью вашего соседа. Вдруг на похоронах появится какая-нибудь потерянная сестра и расскажет вам что-то важное. Я всегда говорю: больше народу – веселее похороны.

– Вы так говорите? – оживилась Джудит.

– Конечно! Лично я ни разу не бывала на плохих похоронах. А вы?

– Не думаю, – сказала Джудит, выдержав небольшую паузу. – Спасибо большое за приглашение. Согласна с вами, никто не должен уходить в мир иной без провожающих. Я с удовольствием составлю вам компанию.

– Вот и хорошо, – обрадовалась Сьюзи, – по крайней мере два человека уже есть.

– Заверяю вас, не стоит беспокоиться о том, что на похоронах никого не будет, – сказала Бекс. – Ведь в мечети всегда много мужчин, они обязательно проводят в последний путь даже незнакомого им человека. Вам звонил имам Латиф?

– Он, – кивнула Сьюзи. – Вы его знаете?

– Совсем немного. По четвергам мы вместе собираем продукты для малоимущих. Он милейший человек.

Джудит понравилось то, как просто Бекс говорила о помощи нуждающимся. Может, она ошибалась, считая ее самой обычной жительницей Марлоу?

Внезапно Джудит поймала себя на мысли, что общество женщин ей приятно и она не хочет, чтобы вечер скоро закончился.

– Я пойду с вами на похороны, но при одном условии, – обратилась она к Сьюзи. – Хочу просить вас кое-что для меня сделать, это не займет больше получаса.

– И что я должна сделать?

– Не волнуйтесь, ничего сложного и утомительного. Давайте попробуем установить, чем так ценна была картина, купленная Стефаном Данвуди у Элиота Говарда в 1988 году.

– И как мы это сделаем?

– Думаю, мы сможем найти что-нибудь в интернете. Придется выпить еще по стаканчику. Что скажете?

Сьюзи не хотела показаться легкой добычей.

– Но я не могу оставить Эмму надолго в машине.

– Так ведите ее сюда.

– Хорошо. Тогда я согласна.

Обе женщины повернулись к Бекс, которая слушала их и глупо улыбалась. Джудит решила, что все дело было в виски.

«Ничего, ей не помешает немного сбросить напряжение».

– Итак, все согласны, – заключила Джудит. – Тогда, дамы, приступим к работе.

(обратно)

Глава 15

Женщины с интересом изучали экраны своих электронных устройств. Джудит устроилась в любимом каминном кресле, Бекс с прямой спиной сидела за карточным столиком, Сьюзи же, как царица Савская, возлежала на подушках в эркере. У ее ног спала Эмма, положив голову на лапы. Время от времени кто-то из женщин отвлекался, чтобы сделать глоток виски, прокомментировать прочитанное или задать вопрос остальным. Все они прекрасно проводили время, наслаждаясь дружной командной работой.

– А у вас есть дети? – спросила Бекс у Сьюзи.

– Две дочки, лучшие девочки на свете, – ответила та с улыбкой.

– Расскажите о них.

– Рейчел двадцать два, она живет в Ньюкасле с подружкой. А Эми двадцать пять, она замужем, и у нее есть ребенок.

– Так вы бабушка!

– Да, я бабушка, – Сьюзи зарделась от гордости.

– Это замечательно. А мужчина у вас есть?

– Ха! Был. Но бросил меня сразу после рождения Рейчел.

– После рождения второго ребенка?

– В тот же месяц. Сказал, что двоих детей не потянет.

– Вы воспитывали их в одиночку?

– Точно.

– Должно быть, это непросто. А у вас есть родные? Может, ваша мама живет неподалеку?

– Родители умерли, когда я была ребенком. Как и у Икбаля.

– Мне так жаль это слышать. А кузены, тети или дяди?

Прежде чем ответить, Сьюзи сделала большой глоток из стакана.

– Никого. Мне не о чем вам рассказать. Какой ужасный напиток, – добавила она и улыбнулась Джудит, причем, как показалось Бекс, немного натянуто.

– Нектар богов, – произнесла Джудит, отрываясь от планшета.

– У вас не найдется вина?

– К сожалению, нет. Я не могу держать дома вино.

– Почему же?

– Если оно у меня будет, я стану его пить.

Сьюзи и Бекс переглянулись, а затем одновременно посмотрели на полупустой графин с виски. Пожалуй, в словах Джудит была логика.

«Если она в таких количествах пьет виски…»

«…сколько же, боже правый, она сможет выпить вина?»

– А у вас, Джудит? – спросила раскрасневшаяся Бекс. – У вас есть дети?

– О нет, что вы.

– Но вы ведь замужем?

– Что?

– Извините, если кажусь вам бестактной. Я заметила у вас на пальце обручальное кольцо. – Женщина смутилась.

– Вы наблюдательны.

– Привычка, извините. Жена священника не может не замечать такие вещи, как обручальное кольцо.

– Мой муж умер.

– Ах, вот как…

– Да, мой милый Филиппос меня покинул. Он был греком. Филиппос Деметриу. Я влюбилась в это имя еще до того, как познакомилась с будущим супругом. Он погиб в море близ Корфу.

– Очень вам сочувствую. Когда это случилось?

– Мне было двадцать семь. Постойте, кажется, я нашла кое-что интересное. – Джудит хотела поскорее закрыть болезненную для нее тему.

– Минутку, вы стали вдовой в двадцать семь? И больше ни с кем не встречались?

– Разве это обязательно? К тому же непросто найти мужчину, которому можно доверять, не так ли?

– Я с вами согласна.

Джудит показалось, что тихий голос принадлежал Сьюзи, но она быстро осознала, что все это время женщина молчала. Хозяйка дома повернулась к Бекс и увидела, как та подняла стакан перед тем, как осушить его одним махом.

– Какой крепкий напиток, – поморщилась Бекс.

– Ваша правда, – кивнула Джудит и взяла графин, чтобы наполнить опустевший стакан.

– А что вы нашли в Сети? – вмешалась Сьюзи.

– Ах, это… Вероятно, ничего особенного. Я просматривала сайт Аукционного дома Марлоу, ведь именно там Стефан приобрел ту картину. Так вот, на сайте есть история компании. Аукционный дом был основан отцом Элиота – Дадли Говардом. В 1985 году он вышел на пенсию, передав дела сыну. Но вот что я заметила: в 1988 году руководителем компании стал человек по имени Фред Смит.

– Фред Смит? Хотите сказать, Элиот вовсе не глава аукционного дома? – поразилась Сьюзи.

– Послушайте. Фред Смит занимал пост главы компании тринадцать лет, до 2001 года. Потом должность вновь вернулась к Элиоту Говарду.

– Ничего не понимаю. Чем же Элиот занимался все эти годы? И почему вновь занял покинутый пост?

– Это хорошие вопросы. Однако мое внимание привлекло кое-что другое. Взгляните, в первый раз Элиот возглавлял компанию до 1988 года. Эта же дата стоит на обороте картины, которую Стефан купил в аукционном доме.

– Возможно, это совпадение.

Женщины хотели бы трезво оценить важность полученной информации, но проблема была в том, что все они пребывали на разных стадиях опьянения.

– Но разве это не странно? – не сдавалась Джудит. – Предположим, человеком, которого я сегодня застала в доме Стефана, был Элиот, что кажется мне наиболее правдоподобным вариантом. Однако это означало бы, что он украл раму с картины, которую сам продал Стефану в 1988 году, незадолго до того, как покинул пост главы аукционного дома.

– Я с вами согласна, – живо поддакнула Бекс. – Это действительно странно.

– Полагаю, прежде всего нам нужно выяснить, почему Элиот решил оставить бизнес на тринадцать лет.

– Здравая мысль, – кивнула Бекс.

– И я уже знаю, как мы это сделаем, – заявила Сьюзи.

– Правда?

– Мы просто переговорим с человеком, который заменял Элиота. С Фредом Смитом.

– Разумеется! Но как мы найдем его?

– Не думаю, что это будет сложно, – улыбнулась Сьюзи. – Я вижусь с ним каждое утро в одиннадцать часов.

– Что вы говорите?

– Если я не ошибаюсь, Фред Смит – мой почтальон.

Сьюзи жила в восточной части города, между комплексом промышленных предприятий, где рядами стояли офисные здания из красного кирпича, и многополосной дорогой А404 с ее беспрерывным транспортным потоком.

Джудит не смущали ни грохот транспорта с одной стороны, ни пыльные окна, мимо которых сновали измученные клерки, с другой. Около одиннадцати утра следующего дня она ехала к дому Сьюзи и с любопытством оглядывалась по сторонам. Район казался ей симпатичным. Когда Джудит остановилась у дома, номер которого сообщила Сьюзи, она изумленно приподняла брови. У дома не было фасада.

Джудит несколько раз моргнула, пытаясь понять, не подводит ли ее зрение. Она с недоверием осматривала строительные леса, местами порванную синюю пленку, голые балки и стропила, поддерживающие крышу.

Женщина была поражена. Да, многое Джудит пускала на самотек, предпочитая лишний раз не вмешиваться в ход вещей, но даже она едва ли смогла бы смириться с отсутствием стены в собственном доме. Поразмыслив, Джудит решила, что Сьюзи, вероятно, затеяла перепланировку и теперь кирпичные стены бывшего фасада скрываются где-то за пленкой.

Сьюзи появилась, едва Джудит успела прислонить велосипед к старой бетономешалке.

– Извините, мне следовало предупредить вас о том, что здесь идут строительные работы.

– О, не стоит волноваться. Решили что-то переделать?

– Хочу немного расшириться.

– Уверена, будет очень красиво, когда все закончится.

– Обязательно. По крайней мере, я на это надеюсь.

– Как долго продлятся работы?

– Еще пару месяцев, по словам мастера. Может, чуть меньше, если погода не подведет.

– Замечательно! Похоже, конец совсем близок.

– Ах, нет, подождите-ка. Кажется, он сказал это три года назад, перед тем как скрыться с моими деньгами.

– О чем вы?

– Ну да, уже три года никаких подвижек. Вот так я и живу все это время.

Джудит лишилась дара речи.

– О! – наконец выдала она.

– Но что поделаешь, такова жизнь, верно? – Сьюзи пожала плечами так беззаботно, словно все это ее не касалось. – Люди уходят. Уходят мужья, дети, мастера… Не стойте на пороге, изнутри дом выглядит лучше. И не волнуйтесь, псы вас не побеспокоят, здесь только я и Эмма.

Джудит вошла в дом. Внутри пахло собаками и сигаретным дымом, пол застилал плотный линолеум. Между коридором и гостиной не было двери. А еще здесь не было мебели. Ни шкафов, ни даже стульев. По углам лежали только потрепанные собачьи подстилки и старые одеяла.

Из кухни вышла Эмма. Она ткнулась носом в ладонь Джудит, обращая на себя внимание.

– Вы ей понравились, – улыбнулась Сьюзи.

– И она мне нравится. – Джудит наклонилась и потрепала собаку за ухом. – Какая у тебя шелковистая шерстка, – сказала она.

– Пойдемте наверх, я живу там. Собаки здесь, я там. Пойдемте.

Сьюзи открыла барьер-калитку, сказала Эмме оставаться на месте и зашагала по лестнице.

Джудит последовала за хозяйкой дома. Пол второго этажа был покрыт пушистым ковром. На тумбе в углу стояла ваза с искусственными цветами, а стены были увешаны картинами и самодельными украшениями. Хотя разлитый в воздухе запах освежителя, призванный, по всей видимости, уничтожить следы сигаретного дыма, был слишком резким, жилище Сьюзи показалось Джудит вполне уютным. Женщины прошли в гостиную.

– У вас очень мило, – произнесла Джудит, разглядывая коллаж из десятков семейных фотографий, копившихся, вероятно, долгие годы.

– Спасибо, – зарделась Сьюзи. – А где же Бекс?

– Сказала, что обязательно должна присутствовать на приходском собрании, но я уверена, это лишь оправдание. Итак, что мы теперь будем делать?

– Думаю, будем ждать, когда Фред привезет почту. – Сьюзи взяла с журнального столика металлическую пепельницу. – Не возражаете, если я закурю?

– О, разумеется, нет. Прошу вас.

Пока Сьюзи доставала табак и папиросную бумагу, Джудит подошла к стене, чтобы получше рассмотреть коллаж. Она прищурилась и указала на фото малыша в детском кресле.

– Это ваш?

– Внук.

– Красавец. Сколько ему?

– На этом фото около двух.

– Как мило. А сейчас ему сколько?

– Кажется, шесть. – Сьюзи задумалась и прикурила сигарету. – Да, точно, шесть.

Вдруг Джудит кое-что поняла: среди множества снимков не было ни одного, где ребенку было бы больше трех лет. Кроме того, все фотографии в комнате выглядели старыми и выцветшими.

– Вы часто видите внука?

– Тоби? О да, очень часто, – рассеянно ответила Сьюзи. – Это мое убежище. Здесь все, что я люблю. Моя семья, – она кивнула на фотографии, а затем повернулась к телевизору, – мои увлечения и даже шеф-повар, который не оставит меня голодной. – Сьюзи указала на микроволновую печь, что стояла на сервировочном столике.

– Очень мило, – протянула Джудит. Ей показалось, что Сьюзи была бы не прочь сменить тему. – Мне нравится этот плакат.

Джудит с преувеличенным интересом принялась изучать постер с репродукцией картины Джона Уильяма Уотерхауса «Волшебница Шалот». Некоторое время она вглядывалась в лицо сидящей в деревянной лодке светлокожей девушки, чьи длинные волосы цвета меди струились по белому платью. Джудит всегда недолюбливала эту картину. Безусловно, ей нравились детали: красное с золотисто-желтым рисунком покрывало, свисающее с борта лодки, незамысловатая прическа героини – они ассоциировались с эстетикой хиппи. Но Джудит терпеть не могла истории о склонных к рефлексии женщинах, страдающих от безответной любви. Она давно заметила: страдали обычно те женщины, которые связывались с мужчинами, а не те, которые жили свободно сами по себе.

– Красиво, правда?

С улицы послышался стук дверцы почтового ящика.

– Должно быть, это Фред! – Сьюзи быстро потушила сигарету. – Нужно задержать его, пока не уехал! – бросила она, устремившись к лестнице. Джудит не отставала от нее ни на шаг.

(обратно)

Глава 16

Фред Смит был непоседливым человеком. Он искал себя в самых разных профессиях, но ни одна не привлекала его так сильно, как профессия почтальона. Фред родился и вырос в Марлоу, а потому лично знал многих жителей города. Благодаря своей работе он имел возможность постоянно общаться с людьми. Больше всего на свете Фред любил сплетничать. Впрочем, он хотел, чтобы окружающие воспринимали его серьезно, а потому всегда был осторожен.

Фред несколько удивился, когда его остановили запыхавшиеся Сьюзи и Джудит. Не каждый день женщины гонялись за ним по улице.

– Сьюзи? Что случилось?

– Фред, у тебя есть минутка? Нужно поговорить.

– Поговорить время всегда найдется, – мужчина широко улыбнулся и пригладил короткие седые волосы. – Рад возможности наконец познакомиться с вами, миссис Поттс.

Джудит никогда прежде не встречала Фреда, поскольку район, где она жила, обслуживал другой почтальон.

– Вы меня знаете?

– Я почтальон, – ответил Фред, озорно подмигнув. – Я всех знаю. Так чем я могу вам помочь, леди?

– Мы хотим кое-что спросить об Элиоте Говарде.

– И что же?

– Вы с ним знакомы?

– Конечно, я ведь был его начальником. Правда, очень давно. Очень.

– И что о нем болтали? – поинтересовалась Сьюзи.

– Об Элиоте? – Фред многозначительно улыбнулся. – А что конкретно вас интересует?

– Он порядочный человек? – вмешалась Джудит.

– Странный вопрос. Скажу честно, порой с ним бывало непросто. Элиот мог вести себя высокомерно, но он всегда оставался порядочным человеком.

Это было не совсем то, что ожидала услышать Джудит. Сначала люди на форуме, затем Фред – все твердили, что Элиот Говард заслуживал доверия.

– Таким он был, когда вы управляли аукционным домом? – спросила Сьюзи.

– Вы и об этом знаете?

– Прочитали об этом на сайте компании.

– Обо мне написано на их сайте? Невероятно!

– Пожалуй, – согласилась Сьюзи. Она чуть помедлила, прежде чем задать следующий вопрос. По лицу Фреда женщина поняла, что тот был в настроении от души посплетничать.

– Уверена, это интересная история. Я о том, как вы получили должность в аукционном доме.

– О, вы абсолютно правы, это необыкновенно интересная история! Мне было всего шестнадцать, когда я попал туда на работу. В то время там всем заправлял Дадли Говард, отец Элиота.

– А каким он был?

Фред насторожился.

– Почему вы спрашиваете?

– Мы кое-что разузнали о Дадли Говарде. Говорят, он был тем еще прохиндеем. Это правда?

– О, вас не обманули. Таких жуликов, как он, еще нужно поискать, уж я-то знаю. Вечно заключал какие-то странные сделки, использовал подставных лиц, чтобы поднять цены на аукционе. И сына своего терпеть не мог.

– Неужели?

– Уж поверьте. В подростковом возрасте Элиот занимался греблей.

Джудит вспомнила фотографии мальчишек-гребцов, которые видела в кабинете Элиота.

– У него неплохо получалось, но Дадли Говард не поддерживал увлечение сына. Как-то Элиот рассказал мне, что однажды его отец отправился к знакомому тренеру по гребле, чтобы выяснить, сможет ли сын стать профессиональным спортсменом. Тот ответил, что сомневается в этом, и тогда Дадли заявил, что больше не собирается платить за тренировки Элиота и отказывается возить его на соревнования и всякие регаты. Так все и закончилось.

– Жестоко, – заключила Сьюзи.

– Дадли был суровым человеком.

– А что же мать Элиота? – поинтересовалась Джудит.

– Кажется, она бросила Дадли, когда Элиот был малышом. Я знаю лишь то, что Дадли растил сына сам. Вот почему парень так переживал, когда отец запретил ему заниматься греблей. Слово Дадли было для него законом.

– Подождите! – воскликнула Джудит. На секунду ей показалось, что они обнаружили что-то важное. Но что именно? Джудит напряглась, пытаясь привести мысли в порядок.

– Гребля, – медленно произнесла она, будто пробуя на вкус каждый звук.

– Гребля? – вскинула бровь Сьюзи.

Джудит никак не могла собраться. Мелькнувшая догадка исчезла без следа.

– Нет, ничего, – с тоской произнесла Джудит, понимая, что продолжать поиски бесполезно. Мысль ускользнула от нее.

– Что ж, леди, думаю, мне пора, – сказал Фред извиняющимся тоном.

– Но мы еще не закончили, – Сьюзи пресекла его робкую попытку уйти.

– Нет?

– Нам нужно знать больше.

– У меня будут проблемы, если не уложусь в отведенное время. Смотрите, сколько посылок еще предстоит доставить, – Фред указал на коробки, что лежали в его красной тележке.

– Можно мы пойдем с вами? – спросила Джудит.

– Что?

– Мы не помешаем. Просто зададим еще несколько вопросов.

– Хотите разносить со мной почту? – Фред не скрывал своего удивления. – Если вы настаиваете… Разве я могу отказать таким очаровательным дамам! Прощу вас.

Следующий час Джудит и Сьюзи сопровождали Фреда. К сожалению, поговорить с почтальоном им удавалось лишь во время перехода от одного дома к другому. У каждого Фред непременно останавливался поболтать с жильцами, которые выглядывали, чтобы поприветствовать его. Однажды он исчез внутри дома на несколько минут, а вернувшись, долго извинялся. Фред объяснил, что помогал пожилой женщине починить слив в бачке.

– Я решил, что быстро управлюсь, это ведь пустяковое дело!

По обрывочным фразам, брошенным мужчиной в перерывах между диалогами с жильцами, сантехническими работами и выгрузкой посылок из ярко-красной тележки, Джудит и Сьюзи удалось приблизительно понять, какими были взаимоотношения Фреда и Элиота.

Фред бросил школу в шестнадцать и устроился грузчиком в аукционный дом. Через несколько лет он получил место администратора: в его обязанности входила проверка аукционных лотов. Фред был чуть младше Элиота, а потому юноши быстро нашли общий язык. По вечерам они часто выбирались в паб. Именно там Элиот однажды признался, что чувствует себя загнанным в угол, поскольку вынужден работать на отца. Хуже того, Элиот, как оказалось, все сильнее влюблялся в искусство.

– Он начал рисовать, – продолжал свой рассказ Фред. – Знаете, кто-то из предков Говардов был талантливым художником. Благодаря ему и появился этот аукционный дом. Так вот. Элиот одну за другой проглатывал книги по искусству и живописи, совершенствовал свою технику. У него неплохо получалось, даже я это понимал. В основном он рисовал абстракции – это было модно в середине двадцатого века. Ну вы знаете. Берете два прямоугольника разного цвета, размещаете один над другим и называете это искусством.

Джудит многозначительно посмотрела на Сьюзи. Прямоугольники разного цвета, один над другим. Похожую картину они видели в доме Стефана. Злоумышленник, проникший в дом, снял багетную раму именно с той картины.

Сьюзи озадаченно нахмурилась. Было видно, что она не поняла намека. И тут Джудит вспомнила, что та не знает о картине. Тем вечером вместе с ней абстракцию рассматривали Бекс и Таника.

«Любопытно, это можно считать зацепкой? А вдруг картину, заинтересовавшую вора, написал именно Элиот? Или я хочу выдать желаемое за действительное? Как-никак, многие художники, которые учились рисовать в те годы, увлекались абстракционизмом».

– Короче говоря, через пару лет Элиот понял, что хочет бросить семейное дело и стать профессиональным художником. Он подал документы в Школу изящных искусств Феликса Слейда и, знаете, поступил. Поступил! В лучшую школу в стране. Невероятно. Вот только его отец был недоволен. Сказал, что в искусстве, как и в гребле, Элиот никогда не поднимется выше уровня любителя. Сказал, что денег на этом не заработать. Сказал, что аукционный дом – его единственный шанс устроить свою жизнь. Элиот был в бешенстве.

– Неудивительно, – кивнула Джудит.

– После скандала Дадли Говард заявил, что не примет сынаобратно, если тот выйдет из дела. Говорил, что Элиот может убираться вон, если не желает работать в аукционном доме.

– Вот как? – Джудит была искренне удивлена.

– Да, – кивнул Фред. – Элиот отказался от мечты стать художником и продолжил семейное дело. Он занял место главы дома, когда Дадли заболел. К тому времени я стал управляющим. Скажу честно, Элиот не получал удовольствия от работы. Просто делал то, что велел ему отец. Потом Дадли умер: у него случился сердечный приступ на поле для гольфа. Элиот все-таки решил оставить должность и вновь подал документы в школу Феликса Слейда. На этот раз он не поступил, зато его приняли в другую школу, в Рединге. И он сразу ушел из аукционного дома.

– Это было в 1988 году?

– Верно.

– И его место заняли вы?

– Точно. Элиот искал себе на замену надежного человека: он не хотел отвлекаться от учебы. Но что-то пошло не так. Элиот был старше своих сокурсников, к тому же заведение, в которое его приняли, было менее престижным, чем школа Феликса Слейда. Он окончил учебу, но так и не смог стать известным художником, ведь дело было в 1990-е годы, когда все творческие личности бросились заливать акул формальдегидом. Абстракционизм был мало кому интересен.

Фред перевел дыхание.

– Да и я оказался в ловушке. У меня не слишком хорошо получалось в одиночку управлять аукционным домом, – беззлобно признался мужчина. – Администратор из меня неплохой, но в искусстве я ничего не смыслю. Дела шли все хуже. Пожалуй, Элиоту не стоило полагаться на меня. Через несколько лет он понял, что никогда не добьется успеха как художник. Если шанс и был, он упустил его много лет назад. Элиот принял решение вернуться, чтобы не потерять еще и аукционный дом. К моему облегчению – да, именно так – он освободил меня от должности. Побывав кем-то вроде бизнесмена, я четко понял, что это не мое. Слишком большая ответственность. Слишком сильное давление. Нынешнее занятие устраивает меня гораздо больше. – Фред поправил воротник на форменном пиджаке. – Я много времени провожу на свежем воздухе и никогда не беру работу на дом. Ночью сплю спокойно. Такие простые вещи бесценны, – улыбнулся он.

– А что насчет Элиота? Каким он был, когда вернулся в аукционный дом? – поинтересовалась Джудит.

– Таким же, как прежде. Самоуверенным и амбициозным. Но при этом честным и надежным. Он хороший человек и начальник.

– Вы не скажете ничего плохого о том, кто вас уволил?

– С чего бы? Я действительно плохо вел дела, к тому же он меня не увольнял. Мы вместе решили, что мне лучше уйти.

Сьюзи не могла до конца поверить, что Фред на самом деле так спокойно относился к случившемуся. Джудит же смотрела на него с улыбкой. Она тоже без сожаления вспоминала о путях, которые не прошла до конца.

– А теперь, если не возражаете, леди, мне пора возвращаться в контору, – произнес Фред и улыбнулся. – Начальство решит, что я бросил работу.

– Спасибо вам за помощь, – сказала Сьюзи.

– Ну что вы. Только скажите, чем вас так заинтересовал Элиот?

– Праздное любопытство, – усмехнулась Джудит.

Фред несколько секунд обдумывал ее ответ, но потом решил просто забыть об этом.

– Что ж, ладно. Не мое это дело. Хорошего дня, леди.

Фред приложил два пальца к голове, шутливо отдавая честь, а затем развернулся и быстро зашагал прочь.

– Ох, подождите! – бросилась за ним Джудит. – Последний вопрос.

– Слушаю. – Фред остановился.

– А что вы можете сказать о Стефане Данвуди?

– О Стефане? – удивился мужчина. Он огляделся и, убедившись, что поблизости никого не было, отступил в тень буддлеи.

– Мы слышали, что он был… нечист на руку. Работал с Дадли. Полагаю, вы можете что-то знать об этом.

– Я знаю лишь то, что Стефан умер на прошлой неделе. Не хочу говорить плохо о покойнике.

– Но это чрезвычайно важно. Я подозреваю, что его убили.

– Убили?

– Да. Обещаю: все, что вы скажете, останется между нами.

Фред недолго боролся с сомнениями.

– Ну хорошо. Стефан всегда был само очарование. Вежливый, внимательный – настоящий джентльмен. Но таковым он лишь притворялся. На самом деле он был жуликом, таким же как Дадли.

– Он работал в аукционном доме?

– Да, экспертом, но недолго. Я не сразу это понял, но, похоже, он намеренно неверно оценивал предметы искусства.

– Как это?

– Человек, ничего не понимавший в живописи, приносил картину в аукционный дом Дадли. Стефана приглашали оценить ее, а тот говорил, что перед ним копия, причем не лучшего качества. Затем Дадли убеждал простака продать ему картину в частном порядке. Естественно, по заниженной цене. И через несколько месяцев она чудесным образом появлялась на аукционе как работа известного художника. Цена таких лотов не превышала нескольких тысяч фунтов, но мошенничество и есть мошенничество. Дадли и Стефан неплохо зарабатывали на обманутых клиентах, уж поверьте.

– А что произошло в 1988 году?

– Вы о чем?

– Похоже, Элиот решился оставить бизнес как раз в тот год, когда Стефан купил картину в Аукционном доме Марлоу.

Фред задумался и внезапно просиял.

– Точно! Вы правы. Тогда вышел громкий скандал. Слушайте. Когда Дадли умер, вся его коллекция картин досталась Элиоту, и тот попросил Стефана оценить картины, чтобы затем выставить их на аукцион. Тогда Элиот еще не знал, что Стефан был жуликом. Никто из нас не знал. Стоимость коллекции составляла несколько сотен тысяч фунтов. Хотя вместе с ценными полотнами Элиот унаследовал немало мусора.

– Среди экспонатов коллекции Дадли была абстрактная картина – три полосы разного цвета. Сверху желтая, посредине серая, внизу темно-красная.

– Вы знаете об этом?

– Да. И полагаю, Стефан заключил, что она не представляет особой ценности.

– Точно. Картина была без подписи и лежала в коробке с парой любительских работ, которые не стоили и пенни. Элиот был счастлив продать ту коробку Стефану за несколько фунтов. Он и не подозревал, что его обманули! Завладев картиной, Стефан сообщил, что хотел бы показать ее эксперту из Лондона. Там и выяснилось, что Элиот почти даром отдал Стефану работу Марка Ротко, самого известного американского художника двадцатого века!

– Какова же ее настоящая цена? – осторожно спросила Сьюзи.

– Дело в том, что это был лишь набросок, потому на нем и нет подписи. Но есть фотография, на которой Ротко запечатлен в момент работы над этой картиной, так что ее подлинность доказана. В общем, так уж вышло, что на тот момент картина стоила несколько сотен тысяч фунтов.

– Вы шутите! – воскликнула Джудит.

– Стефан отказался вернуть ее Элиоту или заплатить настоящую цену. Он все твердил, что сожалеет о допущенной ошибке, но сделать ничего не может. Говорил, что не сразу понял истинную ценность картины. И знаете, – задумчиво произнес Фред после короткой паузы, – это случилось за несколько месяцев до того, как Элиот подал документы в художественную школу. Раньше я не связывал эти два факта. Получается, Стефан предал Элиота, и уже к концу года тот ушел из бизнеса.

– Все это очень интересно, – заключила Джудит. – Спасибо, Фред, что уделили нам время.

– Без проблем. Но мне и правда пора.

– Да, разумеется. Еще раз спасибо!

Почтальон очаровательно улыбнулся женщинам и толкнул свою тележку вперед. Джудит и Сьюзи задумчиво смотрели ему вслед.

– Если в дом Стефана ворвался именно Элиот, почему он забрал не картину Ротко, что досталась ему в наследство от отца, а багетную раму? – спросила Джудит.

– В этом нет никакого смысла! – воскликнула Сьюзи, когда женщины вернулись в гостиную на втором этаже ее дома.

– Согласна. Но это объясняет, почему Элиот ненавидит Стефана, верно? И вот еще кое-что. Помните, Фред сказал, что Элиот увлекся направлением, популярным в середине двадцатого века?

– Конечно.

– Ротко писал свои картины как раз в середине двадцатого века. Думаю, Элиот мог изучить его технику, освоить его палитру…

– Но зачем?

– Представьте, что вы Элиот. Вы хотите вернуть свою картину. Но что вы можете сделать? Нельзя просто пойти и забрать ее, ведь Стефан заметит пропажу и сразу поймет, кто вор. Но вы не просто владелец аукционного дома, вы художник, знакомый с манерой письма Ротко.

– Ой, вы думаете, Элиот написал копию? – Глаза Сьюзи заблестели.

– Такое ведь возможно, правда? Самоуверенный Элиот мог подумать, что с легкостью напишет копию картины Ротко. Предположим, он так и сделал. Ему оставалось только забраться в дом Стефана, повесить на стену подделку и скрыться с настоящей картиной.

– Считаете, так все и было?

– Полотно сто́ит несколько сотен тысяч, к тому же, с точки зрения Элиота, вором был именно Стефан. И знаете еще что? Это объясняет, почему в доме Стефана нет рамы.

– И почему?

– Давайте по порядку. Элиот пишет копию картины, но подделать багетную раму он не может. Он проникает в дом Стефана и собирается извлечь из рамы оригинал, чтобы заменить его копией. И тут появляюсь я. А ведь это уже третья попытка Элиота заполучить Ротко. Он не готов в очередной раз отступить, а потому принимает решение забрать оригинал и повесить на стену картину без рамы, полагая, что подмены никто не заметит.

– Я все еще ничего не понимаю.

– Я думаю, что картина, висящая в доме Стефана, – подделка, написанная Элиотом. А настоящий Ротко сейчас у Элиота, как и багетная рама.

– Ах, теперь все ясно. Нужно срочно сообщить об этом полиции.

– Я позвоню Танике, как только вернусь домой. Ей следует пригласить эксперта, который сможет проверить картину в доме Стефана. Похоже, Сьюзи, у Элиота действительно был мотив убить моего соседа. Стефан сразу понял, что именно Элиот проник в его дом в первый раз, потому и сказал ему, что «может прямо сейчас обратиться в полицию». Он полагал, что Элиота напугает перспектива оказаться в тюрьме. И тот убил Стефана, чтобы заставить его замолчать навсегда.

– Великолепно! Значит, Элиот и есть убийца! Хотя и не может им быть, ведь у него есть алиби.

– Да, в том-то и проблема. Мы должны выяснить, каким образом ему удалось совершить преступление. Хорошо бы проследить за ним, установить жучки в доме и кабинете, но вряд ли нам разрешат это сделать, правда? Мы ведь не полицейские, а простые граждане.

– Я постараюсь вам помочь.

– Вы?

– Думаю, что найду в своем окружении человека, который знает соседей Элиота на Джипси-лейн. Может, нам даже удастся взять его дом под наблюдение.

– Это было бы замечательно, – воскликнула Джудит и поймала себя на том, что опять смотрит на репродукцию «Волшебница Шалот». Девушка в белом платье ей кого-то сильно напоминала.

– Лиз Кертис! – выпалила она.

Сьюзи опешила.

– Что?

– Вот кто эта женщина!

– Не понимаю вас.

– Женщина с волосами медного цвета, о которой я вам уже рассказывала. Ее я видела во дворе дома Стефана после его убийства, именно она убегала от меня по полю в тот день, когда мы с вами познакомились. Я уже тогда почувствовала, что встречала ее прежде. Ее зовут Лиз Кертис.

– Как, ради всего святого, вам удалось вспомнить ее?

– У нее волосы того же цвета, что у вашей леди из Шалот. И точно так же, как она, Лиз сидела в лодке, когда я видела ее в самый первый раз. Понимаете, Лиз Кертис руководит Центром гребли Марлоу.

Слова Джудит взволновали Сьюзи.

– И вы уверены, что в обоих случаях видели именно Лиз Кертис?

– Абсолютно. Вы с ней знакомы?

– Да, черт возьми. И если вы ищите убийцу, Лиз Кертис должна быть первой в списке подозреваемых.

– Вы так думаете?

– Не думаю, я знаю это, – мрачно ответила Сьюзи. – Видите ли, она убивала и раньше.

(обратно)

Глава 17

Джудит устроилась на протертом до дыр переднем сиденье микроавтобуса Сьюзи. У нее под ногами валялись рваные обертки от шоколадных батончиков и пустые упаковки готовой еды. Рассматривая торчавшую из гнезда зажигания отвертку, Джудит пыталась убедить себя в том, что ее жизни ничего не угрожает. Сьюзи прикурила скрученную сигарету, с третьей попытки завела двигатель и с силой нажала на педаль газа. Женщины направлялись в сторону Центра гребли Марлоу.

– Я же говорила, что знаю всех в этом городе, – с гордостью заявила Сьюзи. – Хотя с Лиз Кертис я не общаюсь уже лет десять. У нее был уэльский спрингер-спаниель по кличке Крамбл. Самый красивый пес на свете. Энергичный, озорной, с невероятно мягкими ушками и умными глазами. Вообще-то это был пес отца Лиз, по крайней мере, она мне так сказала. Но отец умер, и Лиз получила в наследство Центр гребли. И Крамбла.

– Рискну предположить, что псу она не слишком обрадовалась.

– Точно. Она просила меня гулять с ним, иногда оставляла его у меня на целые сутки. Ей не было никакого дела до Крамбла. Лиз еще жаловалась, что я прошу слишком много за свои услуги. Знаете, на ночь я стараюсь оставлять в доме только одну собаку, так я могу обеспечить ей хороший уход. Так вот, она предлагала мне брать больше собак, чтобы снизить стоимость. Или просто держать Крамбла в саду. Вы можете в это поверить? В общем, однажды она просто перестала появляться у моего дома.

– Почему? Что случилось?

– Через несколько месяцев я встретила ее на Хай-стрит, спросила, как поживает Крамбл. Лиз ответила, что не знает, ведь пес сбежал от нее. По ее тону я сразу поняла: что-то не так. Она определенно лгала мне. И вот как-то раз в ветклинике я разговорилась с администратором: мы с ней давно знакомы, вместе учились в школе. Я спросила, не нашелся ли пес Лиз Кертис. Знаете, она была шокирована моим вопросом и рассказала, что Лиз отвезла Крамбла в клинику в Бовингдон-Грин и там усыпила.

– Что она сделала?

– Представляете? Хотя Крамбл был абсолютно здоров.

– Она убила своего пса?

– Так сказала администратор в ветклинике.

– Разве это законно?

– Даже если это законно, я бы обходила ветеринара, готового усыпить здоровое животное, стороной.

– Совершенно с вами согласна.

– Вскоре после этого клиника в Бовингдон-Грин закрылась: слухи о том, что там усыпляют здоровых собак, разнеслись очень быстро. Знаете, я чувствовала себя виноватой, ведь убийство можно было предотвратить. Но факт остается фактом: Лиз отняла жизнь у такого же разумного существа, как мы с вами.

– И вы уверены в том, что все было именно так?

– Абсолютно уверена. Это ужасно. Крамбл был настоящим ангелом, многие захотели бы взять такого пса себе, если бы Лиз решила от него избавиться. Я могла бы забрать его. Но она не собиралась оставлять его в живых.

Джудит и Сьюзи молчали до тех пор, пока микроавтобус не остановился на засыпанной гравием площадке у Центра гребли Марлоу. Центр располагался на окраине города, у излучины Темзы, и представлял собой коттеджный комплекс. Территория была ухоженной, а сам Центр поражал своим блеском, хотя несложно было заметить, что некоторые дома обветшали, а краска, покрывавшая борта каноэ и байдарок, аккуратно сложенных под навесом неподалеку от берега, местами облупилась.

– Если вы правы, – произнесла Джудит, выходя из машины, – нам придется разговаривать с убийцей. Вы уверены, что нам стоит с ней встречаться?

– Уверена, – ответила Сьюзи, и было в ее слепом энтузиазме нечто такое, что заставило Джудит задуматься.

Женщина достала телефон и набрала номер Таники Малик. Детектив ответила почти мгновенно.

– Джудит, что-то случилось? – поинтересовалась она, опустив приветствие.

– Все в порядке, спасибо, что спросили. Я лишь хотела сообщить, что поняла, кто та рыжеволосая женщина, которую я видела во дворе Стефана. Я рассказывала о ней, помните?

– Я помню. И кто же это?

– Лиз Кертис, директор Центра гребли Марлоу.

– Вы не можете ошибаться?

Джудит обернулась, услышав громкий скрип. Дверь ближайшего коттеджа открылась, и на улицу вышла женщина с волосами цвета меди: она стряхнула воду с малярной кисти, которую держала в руке, а затем вернулась в помещение. Она не смотрела по сторонам, а потому не увидела Джудит и Сьюзи.

– Поверьте, я не ошибаюсь, – произнесла Джудит, приблизив микрофон к губам.

– Тогда вы должны кое-что мне пообещать.

– И что же?

– Вы не будете следить за ней и пытаться разузнать что-то самостоятельно.

– Почему?

– Вам не следует больше рисковать жизнью, Джудит. Помните, что случилось в доме Стефана? Я не хочу, чтобы это повторилось.

– Думаю, нам не о чем беспокоиться, в тот раз мне просто не повезло.

– И все же. Я считаю, что преступник еще проявит себя.

– Что это значит?

– Не берусь ничего утверждать, но, возможно, произойдет еще одно убийство. Третье.

Джудит сжала телефон в руке. Откуда Таника могла это знать?

– Обещайте мне: вы не станете подвергать себя опасности. Я хочу, чтобы вы произнесли это вслух.

– Разумеется, я обещаю. Больше никаких игр в детектива. Я вам обещаю.

– Спасибо, – облегченно выдохнула Таника. – И благодарю за информацию о Лиз Кертис. Посмотрю, что у нас на нее есть.

Детектив положила трубку.

На Джудит вопросительно смотрела Сьюзи. Она слышала последнюю сказанную ею фразу и гадала, что же вынудило Джудит дать такое обещание.

– Ах, ничего особенного, – отмахнулась та. – Пойдемте, нам еще нужно поговорить с Лиз Кертис.

Женщины направились к домику, в котором недавно скрылась хозяйка Центра. Они увидели ее сразу, как вошли внутрь: забравшись на приставную лестницу, Лиз красила стену в белый цвет.

– Здравствуйте, – сказала она, заметив гостей, и принялась спускаться вниз.

Лиз Кертис была высокой и худой женщиной с острыми плечами и длинными руками и ногами.

«Похожа на богомола, – отвлеченно подумала Джудит, рассматривая пышную копну медных волос. – Да, это определенно моя беглянка».

Лицо Лиз вытянулось, как только она увидела перед собой Джудит.

– А, это вы, – пробормотала она.

– Привет, Лиз, – произнесла Сьюзи.

Женщина перевела взгляд на вторую гостью и занервничала еще больше.

– Здравствуйте, Сьюзи, – кивнула Лиз и прошла к столику, на котором в окружении чайных принадлежностей стоял металлический самовар. – Вы хотите забронировать коттедж?

– Не совсем, – ответила Джудит и посмотрела на Сьюзи. Обе заметили, что Лиз смущенно прятала глаза.

– Понимаете, – начала Сьюзи, – моя приятельница хотела бы выяснить, почему вы постоянно от нее убегаете.

– О чем вы? – Стоя спиной к женщинам, Лиз налила себе чашку чая.

– Хотите сказать, что не вы убегали от меня через поле? – Джудит вскинула брови.

Лиз молча размешала сахар, опустила ложку на столик и наконец повернулась.

– Что? – спросила она с таким лицом, будто не расслышала последний вопрос.

– Я видела вас во дворе дома Стефана через два дня после его смерти, – заявила Джудит. – А еще через день – в поле на окраине города. И оба раза вы убегали от меня. Я хочу знать почему?

Лиз сделала глоток из чашки и медленно прошла к стойке администратора. Было очевидно, что она пыталась выиграть время.

– Извините, но я не понимаю, о чем вы говорите.

– Но ведь мы видели друг друга…

– Я сказала, что не понимаю, о чем вы, – повторила Лиз. Голос женщины дрогнул, выдавая ее волнение.

– Ах, так, – сказала Джудит. – И вы не приходили к дому Стефана Данвуди?

– Я не знаю никакого Стефана Данвуди. Даже имени такого никогда не слышала. Если вы не будете бронировать коттедж, мне придется попросить вас уйти.

– А что насчет Икбаля Кассама? – неожиданно спросила Сьюзи.

– Кого? – Лиз растерянно мотнула головой.

– Икбаль Кассам, водитель такси. Его убили на днях.

– Да, я читала об этом в газетах. Ужасное происшествие. Но почему вы спрашиваете меня…

– Вы его знали?

Лиз округлила глаза, когда, наконец, поняла, почему Сьюзи задала ей этот вопрос.

– На что вы намекаете?

– Ни на что, просто спрашиваю, были ли вы с ним знакомы.

– Разумеется, нет. Зачем мне такси, если я сама вожу машину? И вообще, с какой стати вы явились сюда и делаете все эти странные намеки? Мне это не нравится.

– Вот как? – Сьюзи вскинула бровь.

– Да, и я не понимаю, почему вы спрашиваете меня о мертвецах.

– А мне кажется, вы все отлично понимаете.

– Вовсе нет.

– Я скажу всего одно слово. Крамбл.

Лиз выглядела так, будто получила пощечину.

– Нам обеим известно, что вы сделали с несчастным псом.

– Ничего я с ним не сделала.

– Вы его убили, – настаивала Сьюзи.

– Как вы смеете! – взвизгнула Лиз. На ее глазах выступили слезы – слезы возмущения, отчаяния и боли.

– Да вы его убили, потому что он не был вам нужен. Потому что он слишком дорого вам обходился!

– Вы должны мне поверить. Да, я не хотела брать его к себе после смерти папы. Мы не собирались заводить собаку. И да, содержать его было слишком дорого, а лишних денег у нас никогда не водилось. Но я любила Крамбла. И знаете, со мной случилась истерика, когда он сбежал. Мы напечатали объявления о пропаже собаки и развесили их везде, где только могли. Я чувствовала себя ужасно. Как вы можете говорить, что я его убила? Все, довольно. Я не желаю обсуждать это с вами.

Прежде чем Джудит и Сьюзи успели что-то сказать, Лиз выбежала из коттеджа.

– У нее точно рыльце в пушку, – заключила Сьюзи.

– Знаете, пожалуй, я с вами соглашусь, – кивнула Джудит.

Женщины вышли на улицу в тот момент, когда Лиз садилась в старенькую машину бордового цвета – именно на ней она уехала со стоянки за полем. Джудит нашла очередное подтверждение тому, что в тот день она видела Лиз Кертис.

Автомобиль с грохотом выехал на главную дорогу и скрипнул шинами, поворачивая в сторону Марлоу.

– Я бы назвала это бегством, – Сьюзи склонила голову набок.

– Как думаете, куда она едет?

– Неважно куда, главное, что она очень спешит.

– Но почему она отказалась признать, что встречалась со мной? В последний раз она тоже скрылась на этой машине.

– Потому что она убийца.

– Да, она ведет себя странно. Но разве убийца не подготовил бы ответы на такие простые вопросы? Мы ведь встречались дважды, и нам обеим это известно. Почему Лиз не придумала историю, которая объяснила бы ее побег? Она могла бы ответить, например, что приняла меня за кого-то другого. Или что заблудилась и по ошибке оказалась возле дома Стефана, где я увидела ее, а столкнувшись со мной второй раз, смутилась и убежала.

Вдохновение Джудит иссякло, и она принялась оглядываться по сторонам в поисках того, что могло бы стимулировать ее фантазию. В воде у берега она заметила мужчину в зеленом рабочем комбинезоне. Он склонился над каноэ.

– Не знаете, кто это?

– Полагаю, сотрудник Центра.

– Надо бы с ним переговорить. Думаю, он сможет рассказать нам что-нибудь интересное о своей начальнице.

Подойдя ближе, Джудит разглядела под натянутой тканью комбинезона круглый живот. «Любитель пива», – догадалась она и вскинула руку в приветственном жесте.

– Здравствуйте, – кивнул мужчина, заметив Джудит и Сьюзи. Он расправил широкие плечи и выпрямился во весь рост.

– Извините, что отвлекаем вас. Позволите задать вам пару вопросов?

– Конечно. Что вы хотите узнать?

– Вы работаете на Лиз Кертис?

Мужчина широко улыбнулся.

– В некотором смысле. Она моя жена. Дэнни Кертис.

Джудит и Сьюзи по очереди представились.

– Чем могу помочь?

– Понимаете, я соседка Стефана Данвуди. Мой дом стоит на другом берегу реки, немного ниже по течению.

– Да, я знаю этот особняк рядом с Херли-Лок. Частенько вижу вас в саду, когда проплываю мимо. Ваш сосед ведь недавно умер, правда? В газетах пишут, что его убили. Сложно поверить, что такое могло произойти в Марлоу.

– Да, вы правы. Скажите, вы или ваша жена были знакомы со Стефаном Данвуди?

– Я нет, а Лиз его знала.

Джудит и Сьюзи переглянулись.

– Вот как?

– Он ведь владел галереей, так? Лиз часто там бывала.

– Она хорошо его знала?

– Я бы так не сказал. Просто заглядывала к нему поболтать, когда мы ездили в город за покупками.

– Как любопытно. А ваша жена бывала у Стефана дома?

– Дома? Никогда. Я даже не уверен, что она знает его адрес.

– А она могла быть неподалеку от дома Стефана в прошлую субботу?

– Понятия не имею, об этом вам лучше спросить Лиз. Я бы не хотел, чтобы у вас сложилось о ней неверное впечатление, Лиз никогда ничего не покупала у Стефана, хотя и была дружна с ним. Оглянитесь вокруг. Мы не можем позволить себе приобретать предметы искусства.

Дэнни кивнул на покосившиеся коттеджи.

– Кстати, я все думала об этом. Где же люди? – спросила Джудит. – У школьников сейчас каникулы – самое время для того, чтобы заняться гребным спортом.

Дэнни вздохнул.

– Мы еще не всё привели здесь в порядок после наводнения.

Джудит знала, что зимой Темза выходила из берегов. Поскольку ее дом стоял на возвышенности, ему ничего не угрожало, но вода несколько раз скрывала лодочный сарай и часть сада.

– Все это было затоплено, – сказал Дэнни, обводя рукой коттеджный комплекс. – Вода отступила, но грязь осталась. Самая трудная зима за последнее десятилетие. Мы обратились к местным жителям с просьбой о помощи, и люди поддержали нас, но работы оказалось слишком много. Всякое случалось, но такого бедствия я не припомню.

– И часто вас затапливает?

– Отец Лиз говорил, что, когда он построил это место, его не топило лишь один год из десяти. Теперь у нас нет этого года – река разливается каждую зиму.

– Очень вам сочувствую.

– Мы не всё успели привести в порядок, а потому количество людей, которых мы можем принять, ограничено. Сейчас здесь только Лиз и я. Мы планировали подлатать все, что сможем, – как следует подготовиться к зиме. А весной вновь приступить к работе.

– Кажется, вам нелегко, – сказала Сьюзи. Джудит отметила, что они с Дэнни были в чем-то похожи: оба знали, что такое тяжелый труд.

– Лиз ходит в церковь каждое воскресенье в отличие от меня. Она сильна духом, но то, что с нами случилось, стало испытанием даже для нее. – Мужчина замолчал и потер ладонью шею, глядя перед собой. – Извините, я думаю, мне пора. К вечеру нужно доставить эти каноэ в Ноттингем, сейчас мы тренируемся там.

– Тренируетесь? – Джудит не смогла скрыть удивление и невольно покосилась на живот мужчины под натянувшейся тканью комбинезона.

Дэнни проследил направление ее взгляда и рассмеялся.

– Я тренер молодежной сборной Британии.

– Вы тренируете сборную страны? – Сьюзи посмотрела на мужчину с уважением.

– Молодежную. У команды несколько тренеров, и я вхожу в их число.

– Тогда мы не будем вас задерживать, – сказала Джудит. – Спасибо, что уделили нам время.

Женщины уже развернулись, чтобы уйти, но тут в голову Джудит пришла мысль, которая заставила ее задержаться. «Если Лиз не призналась в том, что была знакома со Стефаном, она могла скрыть кое-что еще».

– Последний вопрос, – произнесла Джудит, подходя ближе к Дэнни. – Скажите, вы или ваша жена знали водителя такси, которого застрелили на днях?

– Кого?

– Икбаля Кассама.

Дэнни явно был озадачен вопросом, но кивнул головой.

– Думаю, да. То есть пару недель назад мы пользовались его услугами. Машина была в ремонте, и мы вызвали такси до супермаркета и обратно. Я говорил с ним по телефону, он показался мне славным парнем.

– Да, таким он и был, – с тоской произнесла Сьюзи.

– Вы были с ним знакомы?

– Я выгуливала его собаку.

– То, что пишут о его смерти в газетах, – правда? Его действительно застрелили?

– Журналисты считают, что это так, – ответила Джудит, не желая показывать, как много им было известно.

– Боже правый, – вздохнул Дэнни. – Что же это происходит?

– Как думаете, кто-то мог желать ему смерти?

– Не представляю, я ведь даже не видел его. Спросите Лиз, она ездила с ним за покупками.

– Икбаль подвозил вашу жену?

– Да, до супермаркета и обратно.

– Один раз или несколько?

– Если я не ошибаюсь, только раз. А почему вас это интересует?

– И долго она отсутствовала?

– Примерно пару часов. Он довез ее до супермаркета на Хэнди-кросс. Дождался, пока она закончит с покупками, и привез обратно. И все же объясните, почему вы спрашиваете?

– Мы пытаемся понять, что произошло, – ответила Джудит, полагая, что честный ответ – это лучший ответ.

Дэнни нахмурился.

– Вам не кажется, что расследование должна вести полиция?

– О, не волнуйтесь, полиции отлично известно, чем мы занимается, – заверила его Джудит.

– Правда? – Дэнни посмотрел на нее с недоверием. – Что ж, если хотите побольше разузнать о таксисте и вашем соседе, спросите мою жену, она сейчас где-то здесь.

– Спасибо, – ответила Джудит. – Мы спросим ее. Если увидим.

Она еще раз поблагодарила Дэнни за помощь и, пожелав ему спокойно добраться до Ноттингема, вслед за Сьюзи зашагала к воротам.

Когда женщины отошли достаточно далеко от реки, Сьюзи прошептала:

– Лиз обманула нас.

– Похоже на то.

– Она знала их обоих – и Стефана, и Икбаля.

– А нам сказала, что никого не знает. И что не появлялась у дома Стефана. И что не убегала от меня. Похоже, она скрывает что-то очень важное, как думаете?

– Почему вы спросили Дэнни об Икбале?

Джудит остановилась, пытаясь найти ответ на вопрос Сьюзи.

– Сама не знаю. Полагаю, за все те годы, что я составляю головоломки, я научилась устанавливать логические связи между событиями. Когда Дэнни сказал, что его жена была знакома со Стефаном… В общем, я считаю, что нам нужно собрать больше информации о Лиз Кертис, вы согласны?

– Но как мы это сделаем?

– Дэнни обмолвился, что Лиз регулярно посещает церковь, и я сразу вспомнила об одной нашей общей знакомой…

– Конечно! – воскликнула Сьюзи. – Бекс!

(обратно)

Глава 18

– Зачем вы здесь? – удивилась Бекс, увидев Джудит и Сьюзи на пороге своего дома.

– И вам здравствуйте, – сказала Сьюзи.

– Вам не стоило приходить. – В глазах Бекс мелькнуло отчаяние.

– Вы ведь даже не знаете, почему мы пришли!

– О, тут и думать не нужно. Дом священника не лучшее место для разговоров о ваших убийствах. Что скажет Колин?

– Во-первых, – Джудит вскинула голову и расправила плечи, чтобы казаться хоть немного выше, – это не «наши» убийства. Во-вторых, где же нам говорить о них, если не в доме священника?

– Извините, но я не могу принимать участие в обсуждении убийств.

– Почему нет?

Бекс явно оскорбилась вопросом.

– Почему же? – не отступала Джудит.

– Кто это, дорогая? – послышался из глубины дома мужской голос.

– Никто, – отозвалась Бекс. – Они уже уходят.

– Мы хотим спросить вас о Лиз Кертис, – сказала Сьюзи.

Негодование Бекс сменилось удивлением.

– А что вы хотите знать о Лиз?

– Вы с ней знакомы?

– Здороваемся после воскресной службы, не более того. Почему вы спрашиваете?

– Мы подозреваем, что она наш убийца.

Бекс округлила глаза.

– Это невозможно! Она занимается йогой!

Джудит надеялась, что ослышалась.

– Вы хотите сказать, что тот, кто занимается йогой, не может убить?

– Именно!

– Тогда мы готовы выслушать всё, что вам известно о Лиз Кертис, за чашкой хорошего чая.

Бекс застыла с улыбкой на губах. Как настоящая англичанка, она просто не могла отказать гостям в чашке чая.

– Прекрасная идея, – произнесла она ледяным тоном и пригласила женщин войти.

– Черт возьми, – воскликнула Сьюзи, – прямо журнальная картинка. – Она окинула взглядом прихожую: обои, мебель и картины явно были подобраны со вкусом.

– Картинка? – смутилась Бекс.

– Знаете, фото в журнале о дизайне интерьера. На нем все красиво, но на самом деле так никто не живет.

Бекс кокетливо улыбнулась, приняв сказанное за комплимент.

– Спасибо, вы очень любезны. Проходите, прошу вас. Извините меня за беспорядок. – Она проводила женщин в кухню, блестевшую чистотой.

– Ого, – протянула Сьюзи.

– Да, здесь почти как в операционной, – согласилась Джудит.

– Вы чистите раковину? – Сьюзи склонилась над сверкающей металлической поверхностью.

– Нечасто, только после того, как помою посуду.

Сьюзи повернулась к Джудит.

– Она чистит раковину.

Бекс взяла флакон с очистителем, распылила средство на воображаемое пятно на столешнице и протерла ее тряпкой.

– Вы говорили о чае. У меня есть с кофеином и без кофеина.

– Меня устроит обычный чай, – откликнулась Сьюзи.

– Вам черный, зеленый или улун?

– Улун? Что такое улун? Давайте обойдемся без экзотики. Заварите что-нибудь попроще.

– Как насчет травяного чая? У меня есть ройбуш и китайский со специями.

– Мне черный чай с молоком и одним куском сахара.

Бекс колебалась. Ей недоставало информации.

– Что еще? – заволновалась Сьюзи.

– Вам с коровьим молоком?

– Что?

– В чай добавить коровье молоко? У меня еще есть соевое, миндальное, овсяное и кокосовое.

– Коровье! Мне обычный чай с обычным молоком!

– Да-да, – пробормотала Бекс, едва не оскорбленная, но в то же время заинтригованная скромностью просьбы Сьюзи.

Обычный чай с обычным молоком? В доме священника давно о таком не слышали.

Пока Бекс протирала чайник в горошек, который чудесно гармонировал с чашками в горошек и такими же блюдцами и молочником, Джудит рассказала, как им со Сьюзи удалось выяснить, что именно Лиз приходила в сад у дома Стефана после смерти мужчины и убегала от Джудит после убийства Икбаля.

– Что самое интересное, – вмешалась Сьюзи, – Лиз заявила, будто никого из них не знала. А ее муж Дэнни утверждает, что она порой заглядывала в галерею к Стефану и две недели назад пользовалась услугами Икбаля.

– Она солгала вам? – Было очевидно, что Бекс сомневалась в услышанном.

– Глядя прямо в глаза.

– Но почему?

– Вот это мы и хотим выяснить, – сказала Джудит. – Что вы можете о ней рассказать?

– Начнем с того, что она обладательница серебряной олимпийской медали. Это, полагаю, вам известно.

– Олимпийской медали? – Джудит вскинула бровь. Она надеялась, что Бекс расскажет о человеческих качествах Лиз Кертис, а не о ее достижениях.

– Лиз по натуре победитель, это проявляется во всем. Она всегда собранна, решительна.

– А за что она получила медаль? – поинтересовалась Сьюзи.

– Она занимается греблей. Или занималась. Дэнни, ее муж, в юности тоже был гребцом, так они и познакомились. На соревнованиях. Лиз говорила, что Дэнни очень талантлив, но лишен азарта и амбиций, необходимых для победы. Честно признаюсь, она выглядела немного пугающе, когда перечисляла качества, которыми должен обладать профессиональный спортсмен. Помню, она говорила, что главное – идти к цели, не позволяя никому и ничему тебе помешать. Полагаю, так она и выиграла олимпийское серебро.

– А какой у нее класс?

– Класс?

– Сколько гребцов в лодке? Восемь? Четыре?

– Кажется, она одиночка.

– Интересно. – Джудит задумалась. – Значит, она привыкла действовать самостоятельно.

– Честно говоря, не знаю. Я мало с ней общалась.

– Но ведь она бывает в церкви каждое воскресенье, – заметила Сьюзи.

– Вы правы. Понимаете, я никогда не должна забывать о том, что являюсь женой священника. И в церкви я не могу отказать в общении тем, кто хочет со мной поговорить. Но Лиз всегда держится особняком. У меня сложилось впечатление, что вера для нее – что-то очень личное.

– Вы бы назвали ее добропорядочной христианкой?

– О да, несомненно.

– По-вашему, она следует христианским заповедям?

– Разумеется.

– И поэтому она убила свою собаку? – выпалила Сьюзи.

– Что?

Сьюзи рассказала Бекс о том, что Лиз усыпила Крамбла.

– Я не уверена, что это правда.

– Можете сомневаться, но так все и было.

– Послушайте, порой Лиз бывает высокомерной. Она гордится своей олимпийской медалью и явно чувствует себя королевой Марлоу. Это видно по тому, как она держится. Но это неудивительно, ведь все так суетятся вокруг нее, стараются ей угодить. Я ответила на ваш вопрос. Думаю, вам пора.

– Но мы не делаем ничего предосудительного, просто пьем чай в вашей кухне, – сказала Джудит.

– Мне не пристало сплетничать о прихожанах.

– Прихожанах, подозреваемых в убийстве.

– Перестаньте говорить это!

– Но это правда! Сначала застрелили Стефана, потом Икбаля. Необходимо выяснить, кто это сделал.

– Точно не Лиз, – заявила Бекс. – Я вас уверяю. Она не могла совершить убийство.

– Это вы так думаете, – парировала Сьюзи. – Иногда человек оказывается совсем не тем, кем его все считают. Джудит полагала, что ее сосед чист как стеклышко, но недавно мы выяснили, что он увел прямо из-под носа Элиота Говарда картину стоимостью несколько сотен тысяч фунтов. Неизвестно, какие скелеты прячутся в чужих шкафах. Вы согласны со мной, Джудит?

Сьюзи с удивлением заметила, что рука Джудит дрогнула, когда женщина пыталась сделать глоток чая, и несколько капель упали на ее подбородок. Похоже, невинный вопрос взволновал ее.

– Ах, что я наделала! – воскликнула Джудит.

– Не стоит беспокоиться, – заверила ее Бекс и протянула Джудит целую стопку бумажных салфеток.

Бекс суетилась, желая помочь Джудит, та ругала себя за неловкость, и ни одна из них не заметила, что Сьюзи смотрела на Джудит с подозрением. Если она не ошибалась, а она точно не ошибалась, та вела себя как человек, которому было что скрывать. Сьюзи подумала о том, как Джудит покраснела, когда ее спросили о муже. И вдруг вспомнила о запертой двери в особняке.

«Зачем такой искренней и откровенной Джудит понадобилось запирать одну из комнат?»

Размышления Сьюзи прервал звонок мобильного телефона. По лицам повернувшихся к ней Бекс и Джудит женщина поняла, что звонят ей, и вытянула телефон из заднего кармана брюк.

– Незнакомый номер, – сообщила она, взглянув на треснувший экран, а затем приняла входящий вызов.

– Сьюзи Гаррис, слушаю.

Несколько мгновений Сьюзи молчала, потом оторвала трубку от уха и, прикрыв рукой микрофон, шепотом, который странным образом оказался громче ее обычного голоса, сказала:

– Это имам. Говорит, что судмедэксперты закончили осмотр тела Икбаля. Похороны состоятся завтра, он спрашивает, сколько человек я приведу.

– Можете рассчитывать на меня, – без колебаний заявила Джудит.

Сьюзи повернулась к Бекс, на лице которой мелькнула тень внутренней борьбы.

– Послушайте, я не могу участвовать в вашем расследовании. Не могу. Но на похороны я пойду.

Сьюзи поднесла телефон к уху:

– Спасибо, что позвонили. На похоронах Икбаля нас будет трое.

(обратно)

Глава 19

Мечеть, которую посещал Икбаль, располагалась на окраине Хай-Уиком, посреди домов с террасами. Это было здание из красного кирпича с белым куполом и минаретом, построенное в 1980-е годы.

Погребальная церемония (по словам Бекс, мусульмане называли ее «джаназа») отличалась от всех прочих подобных церемоний, виденных женщинами, но в то же время была похожа на каждую из них.

Основное отличие заключалось в том, что перед входом в мечеть им пришлось снять обувь и надеть головные уборы. Джудит принесла с собой роскошный шелковый платок от «Гермес», купленный еще тетушкой Бетти в далеком 1940 году. Бекс покрыла голову красивой красно-золотой дупаттой; заметив, что Сьюзи пришла неподготовленной, достала из сумочки точно такую же и протянула ей с понимающей улыбкой.

Женщин проводили в большую молельную комнату, пол которой был устлан темно-красным ковром, прошитым золотыми нитями. Плотный синий занавес разделял комнату на две части. Седой старик в шальвар-камизе монотонно читал в микрофон Коран. Перед ним сидели около полудюжины мужчин, а сбоку, на козлах, стоял гроб с телом Икбаля, накрытый белоснежной тканью.

Увидев вошедших в комнату женщин, один из мужчин поднялся и направился к ним.

– Вам нельзя на эту сторону, – сердито нахмурившись, произнес он и указал на занавес. – Женская половина там.

– Пожалуйста, извините нас, – сказала Бекс, сверкнув отработанной улыбкой жены священника. – Мы как раз идем туда. Спасибо.

Бекс провела приятельниц за занавес, где в полном одиночестве сидела женщина. Заметив Джудит, Бекс и Сьюзи, она приветственно улыбнулась.

– Сядем здесь. – Кивнув женщине, Бекс указала на пластиковые стулья у стены.

Скоро имам вошел в комнату и начал службу. Женщины не понимали ни слова из молитвы, которая читалась на арабском языке, но атмосфера церемонии казалась успокаивающе знакомой. К тому же служба длилась всего двадцать минут, что порадовало Бекс, привыкшую к продолжительности церемоний англиканской церкви. Когда имам закончил читать молитву, мужчины окружили гроб, аккуратно подняли его и вынесли из помещения. Имам Латиф приподнял край занавеса и прошел на женскую половину.

– Я так понимаю, одна из вас – Сьюзи Гаррис, – сказал он.

– Да, это я. – Сьюзи протянула ему руку.

– Соболезную вам.

– Благодарю. – Сьюзи была тронута словами имама.

– Приятно видеть и вас, миссис Старлинг.

– Салам!

– Как поживают ваши прихожане?

– Прихожане моего мужа. Все хорошо. А ваши?

– Тоже неплохо. Хочу перед вами извиниться. Я видел, как один из них нагрубил вам, когда вы вошли. Это неприемлемо.

– Вам не за что извиняться, – успокоила его Бекс. – Подобное случается и в нашей церкви. Вы бы видели, какие взгляды бросает майор Льюис на любого, кто смеет занять его место на скамье.

Имам Латиф улыбнулся.

– Вы, как всегда, добры, миссис Старлинг. Горькая правда состоит в том, что некоторые из нас слишком отчаянно цепляются за традиции. Вы со мной согласны? Прошу. – Имам указал на дверь, через которую мужчины вынесли гроб.

– А вас я не знаю, – обратился он к Джудит, пропустив Бекс и Сьюзи.

– Джудит Поттс. Спасибо, что пригласили нас на церемонию.

– Я рад, что вы пришли.

– Можно задать вам несколько вопросов?

– Конечно. Чем могу помочь?

– То, как умер Икбаль… Это ужасная смерть. Скажите, она стала для вас неожиданностью?

– Вы хотите знать, не совершал ли он деяний, которые закономерно должны были привести к его гибели?

– Пожалуй, так.

– Честно говоря, – задумался имам Латиф, – я не очень хорошо знал Икбаля. Здесь мы нечасто его видели. Впрочем, это меня вполне устраивало. Пусть лучше человек посещает мечеть редко, чем не приходит совсем. Он казался мне искренним и вдумчивым. Может быть, немного замкнутым. А еще ячувствовал в нем подавляемый гнев.

– Вот как?

– Хотя, возможно, это было отчаяние. Мы разговаривали с ним лишь однажды, я помню, как он сказал, что его мечта – отправиться в путешествие по Великобритании на яхте.

– Мне он говорил то же самое.

– Но потом он признался, что эту мечту у него отняли.

– Когда это было? – оживилась Джудит.

– Думаю, около года назад. Во всяком случае, в прошлом году.

– А он не объяснил, что имел в виду?

– Мне кажется, он что-то говорил о наследстве.

Женщины переглянулись.

– Наследстве, оставленном его соседом, – добавил имам.

– Эзрой? – удивилась Сьюзи.

– Верно. Он называл соседа Эзрой. Тот собирался оставить сбережения и дом Икбалю, но незадолго до своей смерти переписал завещание. Кто-то заставил его это сделать. И этот кто-то в итоге и стал наследником.

– Бедный Икбаль, – сказала Бекс.

– Вы правы.

– А этим кем-то мог быть Элиот Говард? – поинтересовалась Джудит.

– Я не знаю, Икбаль не назвал имя того человека. Но однажды мне довелось его увидеть. – Имам задумался. – В тот день, когда я в последний раз говорил с Икбалем. В начале года я заметил Икбаля неподалеку от торгового центра. Он смотрел на машину, что въехала на стоянку через дорогу. Я спросил, все ли в порядке, а он указал на мужчину, выходящего из автомобиля, и сердито заявил, что это вор, укравший его наследство.

– Этот мужчина был высоким? – спросила Джудит. – Высокий, пожилой, с седыми волосами до плеч, так?

Имам Латиф задумался.

– Я бы мог назвать его пожилым, – наконец произнес он. – Но не скажу, что он был очень высоким. Знаете, теперь, когда я думаю об этом… Пожалуй, он был низкого роста. И еще полноват. Словно большой шар из теста, – Имам улыбнулся, довольный подобранным сравнением.

Женщины пришли в замешательство. Они не знали ни одного низкорослого и полного человека, который был бы связан с делом Стефана и Икбаля.

– Вы не запомнили, на какой машине он приехал? – поинтересовалась Сьюзи.

– Нет, – усмехнулся имам, – я не разбираюсь в машинах. Но вот что я помню. Невысокий толстый человек в костюме и с портфелем вышел из машины и направился в сторону ворот. Икбаль сказал мне, что именно он заставил Эзру переписать завещание и украл его наследство. Я промолчал, не знал, что ответить. Икбаль тогда очень нервничал. Больше мы с ним не виделись.

Имам и три женщины вышли из мечети и, стоя у лестницы, наблюдали за тем, как мужчины загружали гроб в катафалк.

– Спасибо, что уделили нам время, – сказала Бекс. – Не смеем вас больше задерживать.

– Мне нужно сопроводить гроб до кладбища. Спасибо, что пришли. Вам здесь всегда рады.

Имам Латиф тепло улыбнулся и направился к катафалку.

– Это что-то невероятное, – заключила Джудит.

– Выходит, есть какой-то маленький и толстый мужчина, который лишил Икбаля наследства, – сказала Сьюзи.

– Не забывайте: когда имам Латиф видел этого человека, тот был одет в костюм и имел при себе портфель. Полагаю, он может быть бизнесменом или кем-то в этом роде. Кстати, о какой примерно сумме идет речь?

– Дом, в котором жил Эзра, довольно старый, не думаю, что он стоит дорого.

– Он выставлен на продажу?

– Да, во дворе стоит доска с объявлением.

– А где он находится?

– На Уиком-роуд, на выезде из Марлоу.

– О, я поняла, о каком доме идет речь. Три спальни, хорошее расположение, продается за шестьсот пятьдесят тысяч фунтов.

Джудит и Сьюзи удивленно посмотрели на Бекс.

– Откуда вам это известно?

– Скорее всего, его продадут первому же покупателю. Новый владелец наверняка снесет старый дом и построит на его месте что-то более современное.

– Откуда вам все это известно? – повторила вопрос Сьюзи.

У Бекс хватило такта изобразить смущение.

– Я иногда интересуюсь предложениями на рынке недвижимости.

– И вы знаете точную сумму, которую просят за дом?

– Я же сказала, мне это интересно.

– Вам известны цены на все дома, что продаются в Марлоу?

– Разумеется, нет. Что за глупости.

– Но вы знаете цену дома на Уиком-роуд.

– Так уж вышло. Это случайность, – пожала плечами Бекс.

– А что скажете о доме на Хай-стрит? – не унималась Сьюзи. – По соседству с зоомагазином?

– О нем мне ничего не известно, – поспешно ответила Бекс, и женщинам стало ясно, что она лукавит.

– Признавайтесь, – подначила ее Джудит. – Я уверена, вы знаете, сколько за него просят.

– Раз уж вы настаиваете… Восемьсот тысяч. Но я бы не считала предложение удачным. Возле дома нет парковки, на три спальни всего одна ванная комната.

Джудит восхищенно всплеснула руками.

– Да вы лучше любого агента! А как насчет того стеклянного чудища, что построили на берегу реки чуть ниже по течению от меня? Всегда хотела знать, за сколько же его продают.

– Вы имеете в виду «дом по индивидуальному проекту»? Дайте-ка подумать. Пять спален, каждая со своей ванной комнатой, двести футов от воды… Три миллиона сто тысяч.

– Огромная сумма, – поразилась Джудит. – Но теперь нам понятно, почему Икбаль был так зол. У него из-под носа увели как минимум шестьсот пятьдесят тысяч фунтов.

– Да, за такие деньги можно купить отличную яхту.

– Интересно, кто же этот маленький толстый мужчина? – задумчиво произнесла Сьюзи.

– Думаю, это будет несложно установить, – сказала Джудит.

– Вы так думаете?

– Если дом выставлен на продажу, значит, наследник вступил в свои права. Как только это происходит, завещание появляется в публичном доступе.

– А вы откуда знаете?

– Узнала, когда вступала в права наследства тетушки Бетти. Так вот, после того как завещание появляется в публичном доступе, каждый желающий может получить его копию. Нам нужно лишь зайти на соответствующий сайт и затребовать копию завещания Эзры, тогда мы и выясним, кто стал наследником вместо Икбаля.

– Надеюсь, это невысокий толстый мужчина, – нервно хохотнула Сьюзи.

– Надеюсь, – кивнула Джудит. – Невысокий и толстый. Кем бы он ни был.

(обратно)

Глава 20

В следующие несколько дней Джудит вернулась к своей почти что обычной жизни. Она закончила и отправила редактору головоломку, сложила пазл с вест-хайленд-терьером и уже приготовилась вернуть его в благотворительный магазин, где купила. По вечерам Джудит так же плавала в Темзе: иного выбора у нее не было, жара не собиралась отступать.

Сьюзи с радостью вернулась к своей работе, хотя ей не удавалось избавиться от чувства, будто она что-то упускает. Она не стремилась во что бы то ни стало раскрыть убийство Икбаля, скорее, ей просто нравилось проводить время с Джудит и Бекс. В ее доме было много собак, она часто и подолгу гуляла и охотно общалась с людьми, однако печальная правда заключалась в том, что при всем при этом Сьюзи была одинока. Конечно, у нее была Эмма. Сьюзи любила добермана всей душой. Но друзья… Сьюзи в одиночку воспитывала своих детей, изо всех сил стараясь удержаться на работе, и постепенно друзья исчезли из ее жизни. И когда дети разъехались, она вдруг почувствовала себя старой лодкой, выброшенной приливом на берег.

Бекс эти несколько дней пребывала в состоянии нервного возбуждения. Она пережила настоящее приключение, но никто из домашних, казалось, не был заинтересован в том, чтобы выслушать ее историю. Колин не произнес ни слова, когда она рассказала ему о встрече с имамом Латифом и о том, что беднягу Икбаля обманом лишили наследства.

Потом заметил лишь, что ей не пристало сплетничать, и Бекс поняла, что муж совсем ее не слушал.

Внимание Сэма, четырнадцатилетнего сына Бекс, настолько захватили проблемы, какие обычно бывают у подростков, что женщина не решилась поделиться с ним своей историей. Хлое было бы любопытно послушать о приключениях матери, но сейчас она не разговаривала с Бекс. Дело в том, что вечером накануне дня похорон Икбаля Бекс поймала Хлою за попыткой тайком выбраться из дома, чтобы встретиться с ее парнем Джеком – очень милым юношей, по ее утверждению. Мать могла бы ей поверить, если бы не обнаружила в сумке дочери бутылку джина. Бекс возмущенно кричала на Хлою. «Что за девушка в шестнадцать лет может поздно вечером отправиться на свидание к парню, прихватив с собой бутылку джина?!»

Впрочем, ответ был ясен: «Бекс». В конце концов кое-что Хлоя унаследовала от родителей, и Колин явно не был бунтарем – ни в молодости, ни теперь. Бекс отлично помнила, как в одиннадцать лет украла у матери бутылку французского ликера и выпила ее в поле вместе с подругой, скурив несколько маминых сигарет.

Но ведь тогда Бекс еще ничего не понимала в жизни, была глупой дерзкой девчонкой, которая отказывалась подчиняться правилам. Пожалуй, сильнее всего Бекс злило и раздражало осознание одной вещи: она сама больше, чем кто-либо, была виновата в том, что окружающие и даже члены семьи не воспринимали ее всерьез.

Собираясь замуж, она мечтала лишь о том, как наденет обручальное кольцо и возьмет фамилию мужа. Спустя годы она поняла, что долгое время просто плыла по течению, не имея даже такого заурядного якоря, как имя.

Когда зазвонил телефон, Бекс взбивала домашний майонез венчиком, хотя в доме был отличный миксер, способный справиться с задачей за секунды. Не говоря уже о том, что неподалеку от дома было несколько магазинов, где продавался фермерский майонез. Но поскольку Бекс толком не знала, что ей делать со своей жизнью, она решила идти единственным знакомым ей путем. Раз она была домохозяйкой, ей следовало стать лучшей домохозяйкой на свете. Так она рассуждала, когда брала в руки венчик.

Ее сердце забилось быстрее, когда на экране высветилось имя звонящего, и Бекс поспешила ответить.

С теми же чувствами несколько минут спустя входящий звонок приняла и Сьюзи. Она как раз гуляла у реки с Эммой, мопсом Крекерсом и гончими Уолли и Иви.

– Я получила завещание Эзры Гаррингтона, – взволнованно сообщила Джудит. – Его прислали по почте.

– И кто же наследник? – Сьюзи сразу перешла к делу.

– Дом Эзры теперь принадлежит человеку по имени Энди Бишоп.

– Это еще кто такой?

– Судя по документу, Энди Бишоп – юрист, который занимался делами Эзры.

– Подождите, выходит, сосед Икбаля завещал свое имущество собственному юристу?

– Кроме того, он единственный наследник. Таким образом, владельцем имущества покойного Эзры стал тот, кто помогал ему составлять завещание.

– А это вообще законно?

– Я все проверила. Вполне законно. Хотя и неэтично.

– Нам необходимо встретиться, верно?

– И чем скорее, тем лучше!

(обратно)

Глава 21

В Марлоу не наблюдалось недостатка мест, где могли бы встретиться три женщины. Более того, казалось, что каждый второй предприниматель в городе открывает либо кафе, либо бар именно для того, чтобы женщинам было где видеться друг с другом. Джудит, Сьюзи и Бекс заняли столик у окна в небольшом ресторанчике на Хай-стрит, расположенном прямо напротив конторы Энди Бишопа. Найти ее не составило труда: адрес был указан в завещании Эзры. Джудит рассматривала симпатичный особняк в георгианском стиле с окнами-эркерами, на черной входной двери которого висела скромная медная табличка. На сайте юридического агентства Джудит нашла около дюжины имен практикующих юристов. Энди Бишоп значился старшим партнером.

Женщины размышляли, каким будет их следующий шаг. Сьюзи предлагала устроить слежку за Бишопом, Бекс убеждала приятельниц к нему не приближаться, а Джудит отвергала оба варианта. На ее взгляд, существовал лишь один способ выяснить, был ли Энди Бишоп причастен к убийству Икбаля.

Джудит поднялась со своего места за столиком. Через несколько минут она уже облокотилась на стойку администратора юридического агентства.

– Я хочу видеть мистера Бишопа, – заявила она.

Сьюзи и Бекс настаивали на том, что вот так врываться в офис Бишопа – это безрассудство, но Джудит не вняла их доводам. Более того, она учла ошибки, допущенные ею во время визита в аукционный дом Элиота. В этот раз у нее был план. По крайней мере, она так считала.

– Вам назначена встреча? – поинтересовалась девушка за стойкой.

– Нет. Пожалуйста, сообщите ему, что меня зовут Джудит Поттс и я пришла поговорить о завещании Эзры Гаррингтона.

Девушка захлопала глазами.

– Завещание мистера Гаррингтона? Его ведь составляли в прошлом году.

– Ничего, мистер Бишоп поймет, о чем речь.

Мило улыбнувшись, Джудит прошла вглубь холла и села в кресло у пустого камина. Поняв, что женщина не собирается уходить, администратор вышла из-за стойки и исчезла за ближайшей дверью. Она вернулась меньше чем через минуту.

– Миссис Поттс? Мистер Бишоп готов вас принять.

– Благодарю.

Оказавшись в кабинете, Джудит обратила внимание, что его оформлением явно занимался человек со вкусом. У низкого стола стояли два кожаных кресла, стены украшали выцветшие картины со сценами охоты. Хотя помещение располагалось на первом этаже здания, из большого окна открывался приятный вид на главную улицу города. А вот второе окно, поменьше, выходило на задний двор, а точнее – на офисную парковку.

Энди Бишоп сидел за письменным столом, заваленным бумагами. Когда он поднялся навстречу Джудит, та с удовольствием отметила невысокий рост мужчины.

Нехватку роста с лихвой компенсировала ширина. Бишоп действительно был почти круглым, жилет так сильно натянулся на его животе, что, казалось, пуговицы вот-вот оторвутся.

«Словно большой шар из теста» – так охарактеризовал его имам. По мнению Джудит, это описание идеально подходило Энди Бишопу.

Представившись, Джудит ощутила слабость в ногах. Она подумала о том, какой опасности вновь подвергала себя. Энди жестом предложил Джудит сесть.

– Вы пришли поговорить о завещании мистера Гаррингтона?

– Все верно. Он был моим другом.

– И моим тоже. Он был добропорядочным джентльменом, не так ли? Простите, здесь довольно жарко.

Мужчина достал из кармана пиджака носовой платок и, протерев им мокрый лоб, кивнул на открытое раздвижное окно, за которым стояли припаркованные автомобили:

– Кондиционера у нас нет, только так и спасаемся.

– Не беспокойтесь об этом.

– Итак, чем могу помочь?

– Я лишь хотела удостовериться, что вы тот самый Энди Бишоп, который составил завещание Эзры.

– Да, это…

– Точнее, изменил его.

– …я. В каком смысле «изменил»?

– Мне известно, что Эзра хотел оставить свой дом соседу. Икбалю Кассаму.

Энди смутился.

– Боюсь, я не могу обсуждать дела клиента.

– Но ведь это правда. Эзра давным-давно говорил мне, что завещал все Икбалю, потому что тот помогал ему, когда Эзра заболел. Возил его к врачу, в аптеку.

– Вполне возможно. Я плохо помню Икбаля. Но хочу заметить, не он один поддерживал Эзру.

– Вот как?

– Ближе к концу я навещал Эзру каждый день. Следил, чтобы он вовремя принимал лекарства, а их было немало, возил его на прием к врачу, проверял его назначения. Ему выписывали много рецептов. Он никогда не отличался крепким здоровьем, верно? – Энди улыбнулся воспоминаниям. – Вы сказали, Джудит Поттс? Если честно, не припомню, чтобы Эзра говорил о вас.

– Мы какое-то время не общались. Он связался со мной, когда заболел.

– Скажите, а как вы познакомились?

Джудит улыбнулась, к этому вопросу она была готова.

– Мы оба живем в Марлоу, знаем друг друга целую вечность.

– И всё же как познакомились?

– Кажется, у нас был общий друг. Ах, я уже и не вспомню, с тех пор прошло, наверное, лет сорок.

– Возможно, вы знали его сестру.

Джудит все так же улыбалась, но мысли метались у нее в голове.

«Сестру? Какую еще сестру?»

И вдруг ее осенило.

– Что вы такое говорите? У Эзры не было сестры.

Энди внимательно посмотрел на женщину, а затем рассмеялся.

– Ах да, конечно, не было. Я ошибся. Вот незадача. Впрочем, давайте вернемся к делу. Чем могу быть вам полезен?

– Хорошо, – начала Джудит, надеясь, что не выдаст свое облегчение. – Понимаете, моя тетушка тяжело больна. Рак пищевода.

Джудит совсем не чувствовала себя виноватой перед почившей тетушкой за то, что использовала для легенды ее диагноз. Более того, она была уверена, что Бетти одобрила бы ее действия.

– Боюсь, она скоро нас покинет. И, видите ли, она назначила исполнителем завещания своего юриста.

– Понятно. Это вполне разумно.

– Пожалуй. Но также она попросила его составить завещание.

– И это разумно.

– Почему же?

– Это целесообразно. Назначение составителя завещания его исполнителем позволяет сэкономить средства и упрощает бумажную работу.

– Что ж, допустим. Но кое-что мне непонятно. И возможно, именно это вы мне и поясните. Моя тетушка хочет не только сделать юриста исполнителем завещания – она оставляет ему значительную часть того, что имеет.

Энди выглядел удивленным.

– Понятно. И в чем же заключается ваш вопрос?

– Насколько мне известно, Эзра поступил так же. Незадолго до смерти он попросил вас составить новое завещание, сделал вас его исполнителем и своим единственным наследником.

– Откуда вам это известно?

– Эзра рассказал мне. Я ведь говорила, что мы дружили.

– Он обсуждал это с вами?

– О да. Незадолго до своей кончины. Надеюсь, вы понимаете, что мне это показалось несколько странным. А теперь и моя тетушка поступает так же. Потому я и решила с вами встретиться. Хочу убедиться, что в этом поступке нет ничего неэтичного.

– Вы о том, что наследник составляет завещание?

– Да, именно. Все просто.

Энди несколько секунд неотрывно смотрел на Джудит, а затем тяжело вздохнул – так, будто разочаровался в ней.

– Похоже, я знаю, что происходит, – произнес он. – Вы меня проверяете?

– Прощу прощения?

– Не беспокойтесь, я все понимаю, – сказал Энди почти что ласково. – Я давно работаю с людьми, ваш тип мне знаком. Вы ведь живете одна, верно? Вам нечем себя занять, вот вы и решили разобраться с завещанием Эзры, в котором якобы что-то не так.

Энди встал с кресла и подошел к двери.

– На самом деле все довольно прозаично – никакого подвоха нет. Такова была воля Эзры. А теперь – возможно, вам это покажется странным – у меня много дел. Так что, если не возражаете…

Стоя у открытой двери, Энди улыбался так, словно знал, что Джудит было нечем ему возразить. У нее не осталось карт, чтобы продолжить игру. Поэтому она поблагодарила Энди за то, что он уделил ей время, и покинула кабинет.

В холле Джудит остановилась и принялась себя ругать. Пусть с завещанием Эзры все было в порядке, но, черт возьми, какое право этот человек имел ее отчитывать? И если Энди Бишоп поступил честно, как сам утверждал, почему он так быстро принял ее без предварительной записи?

Джудит посмотрела на входную дверь.

«Как он там сказал? Я живу одна, и мне нечем себя занять? Это же полная чушь! Я составляю головоломки и кроссворды. Совсем неплохо для женщины семидесяти семи лет!»

Джудит здорово рассердилась. Она подумала о том, что ни один мужчина не имеет права говорить с ней в таком тоне. Тем более если это всего лишь какой-то выскочка-адвокат.

Развернувшись на каблуках, Джудит решительно направилась обратно к кабинету Энди.

– Между прочим, – женщина без стука распахнула дверь. – У меня есть работа.

Энди Бишоп стоял у окна, что выходило на Хай-стрит. Он резко обернулся, услышав голос Джудит. На рабочем столе Энди измельчитель документов поглощал лист бумаги. Тонкие белые полоски падали в целлофановый пакет. Прежде чем Энди сделал шаг вперед, закрывая ей обзор, Джудит разглядела на белых полосках характерные блики. Бумага, пропущенная через измельчитель, была глянцевой.

– И что? – спросил мужчина, стараясь выиграть время. Его лицо залилось краской.

– Я просто хотела вам сказать, что у меня есть работа. И нет привычки лезть в чужие дела. А вам стоит проявлять чуть больше уважения к старшим. Всего хорошего!

Джудит направилась к выходу. Теперь она убедилась в том, что Энди каким-то образом был причастен к смерти Икбаля. Честный человек не бросается к измельчителю, когда слышит в свою сторону обвинение в преступлении. Что за листок уничтожил Энди? И почему он сделал это сразу после разговора с Джудит?

(обратно)

Глава 22

Джудит, Бекс и Сьюзи решили устроить военный совет в доме священника, что находился всего в нескольких шагах от конторы Энди Бишопа.

– Нам необходимо выяснить, что за бумаги Энди отправил в измельчитель. – Джудит сидела в гостиной Бекс, утопая в подушках дорогого дивана.

– Этого нам не узнать, – отрезала Бекс, впорхнувшая в комнату с чашками и тарелкой с печеньем на подносе. – Чаю?

– Как вовремя! Спасибо, – оживилась Сьюзи и подхватила предложенное печенье.

– Самый обычный черный чай, – Бекс с трудом скрывала свое отвращение к продукту. – На столе есть вазочка с обычным кусковым сахаром.

– Чудесно, – обрадовалась Сьюзи.

– Если бы нам удалось добыть то, что осталось от тех бумаг… Думаю, я смогла бы понять, что на них было, – рассуждала Джудит.

– Каким образом? – удивилась Сьюзи. – Это же невозможно, полоски слишком тонкие.

– А я уверена, что очень даже возможно. Но для начала нужно заполучить пакет с мусором из измельчителя.

– Об этом мы можем только мечтать, – вздохнула Бекс, наполняя три чашки горячим чаем.

– А вот здесь я готова с вами поспорить, – заявила Сьюзи.

– Правда?

– Есть способ получить пакет с измельченными документами из кабинета Энди Бишопа.

– Но какой?

– Довольно простой. Нужно забрать его из офиса.

– Но Бишоп не позволит нам сделать это!

– Конечно не позволит. Потому нужно забрать пакет так, чтобы он нас не увидел.

– Но… – Бекс нахмурилась, стараясь понять логику Сьюзи. – Это же воровство.

– Можно сказать и так.

Бекс в ужасе отпрянула от стола.

Джудит, напротив, подалась вперед, глаза ее загорелись.

– И что вы думаете? Как же нам заполучить этот пакет?

– Придется каким-то образом проникнуть в кабинет Бишопа.

– Нет, нет и нет, – уверенно сказала Бекс. – Мы не можем вломиться в кабинет адвоката и что-то украсть!

– Украсть, вломиться. Какие ужасные слова вы выбираете, – поморщилась Сьюзи.

– Но именно это вы предлагаете сделать!

– Все не так страшно.

– Это незаконно! Нас могут посадить!

– Никто нас не посадит.

– Вы в этом уверены?

– Уверена. Потому что нас не поймают.

Бекс ждала от Сьюзи дальнейших объяснений, но женщина молчала.

– И все? – не выдержала Бекс.

– Все. – Сьюзи пожала плечами.

– Извините, но я не собираюсь принимать в этом участие. Я жена священника.

– И все же вы свободны делать всё, что хотите, – заметила Джудит.

– Очень смешно. И вы ошибаетесь, у жены священнослужителя нет такой свободы. Я могу поддержать какую-то авантюру, но нарушать закон не собираюсь.

– Я бы даже не назвала это воровством. – Сьюзи сделала глоток чая.

– Воровством оно и остается. И я не желаю в этом участвовать!

Последнюю фразу Бекс произнесла гораздо громче, чем стоило, и с опаской покосилась на дверь гостиной. К счастью, все домочадцы разошлись по делам, иначе непременно бы услышали ее возглас.

– Я вас понимаю, – Джудит похлопала Бекс по колену. – Вам следует заботиться о своей репутации. Как вы и сказали, вы жена священнослужителя.

– Хорошо, – кивнула Сьюзи. – Не хотите участвовать – ваше право. У вас найдется ручка и лист бумаги? Нам с Джудит нужно составить план.

Бекс молча достала из ящика комода блокнот и ручку и протянула их Джудит. Та открыла блокнот и растерянно моргнула.

– Может, нам не стоит печатать ваши имя и адрес на каждой странице? Вдруг придется планировать ограбление.

– Ах, точно. Прошу, перестаньте говорить такие вещи. Подождите, я принесу бумагу из кабинета Колина.

Бекс удалилась, а Сьюзи принялась расспрашивать Джудит о расположении офиса Энди. Она с большим вниманием относилась к каждой детали.

Вернувшись в комнату, Бекс внезапно почувствовала непреодолимую усталость, окутавшую ее холодным туманом. Нарушение закона было для нее чем-то абсолютно неприемлемым, но, прислушавшись к разговору Джудит и Сьюзи, Бекс испытала странное желание поучаствовать в этом сумасбродстве.

– Так вот, окно, что выходит на парковку, всегда открыто, – объяснила Джудит, – но я все равно не представляю, как нам попасть внутрь.

– Через окно и попадем.

Джудит расхохоталась.

– Не думаю, что мы справимся.

– Нужно просто убедиться в том, что это возможно. Вы говорили, кабинет находится на первом этаже.

– Да, но это все равно высоко.

– Тогда нам придется достать лестницу.

– Но ведь люди не могут не заметить двух дам почтенного возраста, разгуливающих по Марлоу с лестницей?

– Тут вы правы. Так что же нам делать?

Вопрос поставил Джудит в тупик, но ненадолго.

– У нас есть преимущество.

– Какое же?

– Мы невидимы.

– Что вы имеете в виду?

– Как я уже сказала, мы с вами дамы почтенного возраста. Люди не обращают внимания на женщин старше сорока лет.

– Вот вы о чем. – Сьюзи невесело рассмеялась. – Да, те дни, когда на меня оборачивались на улице, давно прошли.

– Мир глупеет. – Джудит высоко вскинула голову. – Таково мое мнение. Общество решило, что я лишь низенькая старушка. Невидимка. На этом и сыграем.

– И как же?

– Мы должны выглядеть еще более старыми и дряхлыми.

– Думаете, пора пересесть в инвалидное кресло?

– Знаете, – Джудит широко улыбнулась, – а ведь это именно то, что нам нужно. Было бы неплохо использовать одно из тех старых кресел с хорошими тормозами, чтобы влезть в окно. Только вот где его взять?

– Кажется, я знаю, – сказала Сьюзи.

– Вы знаете? – Бекс часто захлопала ресницами.

– Такие продаются в благотворительном магазине Марлоу.

– Верно! – воскликнула Джудит.

Сьюзи изумленно повернулась к ней.

– Вы заходите в благотворительный магазин?

– Разумеется, захожу. Где еще мне покупать пазлы?

– Человек каждый день узнает что-то новое. Что ж, в благотворительном магазине на Хай-стрит можно найти все что угодно. Думаю, если нам удастся раздобыть старую инвалидную коляску, мы сможем пробраться в кабинет Энди. Только план никуда не годится.

– Почему же? – спросила Джудит.

– Предположим, вы, как самая старшая из нас, сядете в коляску. Я буду толкать ее, ведь именно я полезу в окно. Но нам нужен еще один человек. Кто-то должен отвлекать администратора.

– Этим займусь я, – уверенно заявила Бекс.

– Вы?

– Ведь этот третий человек не будет нарушать закон, так?

– Полагаю, нет. – Сьюзи сморщила нос.

– И его не смогут заподозрить в причастности к… ограблению?

– Бог мой, я уверена, никому из адвокатов и в голову не придет, что он имеет к этому отношение.

– Правда?

– Конечно!

– Тогда я в деле. – Бекс ощутила прилив адреналина, когда наконец поняла, на что решилась. – Но только пообещайте не выдавать меня, если вас поймают. – Одного робкого шага к независимости пока было достаточно.

– Разумеется, – кивнула Сьюзи. – Теперь я хочу задать вам вопрос. Впрочем, уверена, ответ будет положительным.

– Слушаю.

– Вы сами печете хлеб?

– Сегодня утром я испекла хлеб на закваске.

– Я так и знала! И это замечательно.

– Но я делаю это не каждое утро. За день мы много не съедаем. Я просто стараюсь чуть-чуть сэкономить, – сказала Бекс, словно оправдывая себя.

– Да-да, конечно.

– Постойте, но ведь Энди заметит, что мусор из измельчителя пропал, – сказала Джудит. – Пакет прозрачный.

– О да, это проблема, – нахмурилась Сьюзи.

– Возможно, не такая уж и серьезная. Просто нужно добыть побольше изрезанной бумаги, чтобы заполнить ей пакет.

– И где мы ее возьмем?

– Может, в благотворительном магазине продают измельчитель? – предположила Бекс.

– Не продают, – хором ответили Джудит и Сьюзи.

– Значит, у нас и правда появилась проблема, – вздохнула Бекс, но в следующую секунду глаза женщины загорелись: ей в голову пришла замечательная идея. – Или нет! На самом деле я знаю, где раздобыть нарезанную бумагу.

– Великолепно. – Джудит радостно хлопнула в ладоши, а затем повернулась к Сьюзи. – А почему вы вдруг спросили Бекс про хлеб?

– Давайте отрежем себе по ломтику, и я расскажу, как с помощью хлеба Бекс, измельченной бумаги и кресла из благотворительного магазина до конца рабочего дня мы получим всё, что нам нужно.

(обратно)

Глава 23

Около четырех часов дня Бекс вошла в здание юридического агентства с двумя толстыми ломтями белого хлеба – по одному в каждом кармане ее пальто. Что же до Сьюзи и Джудит, они готовились приступить к исполнению основной и самой важной части плана, хотя это не пришло бы в голову никому, кто встретил их на улице. Они купили все необходимое в благотворительном магазине Марлоу, и теперь Сьюзи толкала инвалидное кресло, в котором сидела Джудит, по переулку, расположенному параллельно Хай-стрит. На коленях Джудит лежала темно-серая накидка. Пожалуй, женщины не могли бы выглядеть более безобидно, даже если бы попытались. Миновав несколько викторианских домов с красивыми палисадниками, Сьюзи и Джудит оказались на парковке за нужным зданием. Сьюзи довольно улыбнулась, увидев на первом этаже открытое окно.

– Приступим?

Сьюзи прокатила Джудит мимо задней двери и остановилась под окном кабинета Энди. Участок, на котором стояло здание, имел небольшой уклон, а потому нужный подоконник оказался на приличной высоте от земли. Сьюзи подняла голову. Она не могла даже заглянуть в окно.

– У вас действительно получится туда забраться? – прошептала Джудит.

– Конечно, – не слишком уверенно ответила Сьюзи после короткой паузы.

В этот момент Бекс подошла к стойке администратора.

– Добрый день, – обратилась она к девушке за стойкой. – Насколько я понимаю, вы занимаетесь семейными спорами.

– Да, конечно. Что у вас случилось?

– Вопрос очень деликатный, но я подумала, что кто-то из ваших юристов сможет помочь.

– Вы договаривались о встрече?

– Нет, но я подожду, если все сотрудники заняты.

– Сегодня прием ведут несколько юристов. Подождите секундочку… – девушка перевела взгляд на экран монитора и пару раз щелкнула мышкой. – Через полчаса освободится мистер Бишоп.

– Мистер Бишоп? – Бекс внезапно растеряла всю свою смелость.

– Вы готовы подождать?

Бекс заставила себя улыбнуться:

– Конечно, готова.

Меньше всего на свете Бекс хотела видеть перед собой Энди Бишопа, но, садясь в кресло в зоне ожидания для посетителей, женщина напомнила себе, что, если все пойдет по плану, она покинет здание агентства задолго до встречи с ним.

– Позвольте взять ваше пальто, – девушка-администратор подошла к Бекс.

– Что?

– Сегодня очень жарко. Я помогу вам убрать пальто в шкаф.

Бекс замерла с улыбкой на лице.

– Благодарю, не нужно. – Она опустила руку в карман, нащупывая ломоть хлеба.

– Вы уверены?

– Абсолютно, спасибо.

Девушка искоса посмотрела на Бекс. С посетительницей было что-то не так. Но что именно?

– Хорошо. Скажите мне, если передумаете.

– Спасибо. Я могу воспользоваться дамской комнатой?

От ответа администратора зависел успех всего плана.

– Пожалуйста. Вам туда. – Девушка указала на дверь у основания лестницы. – Туалет находится в конце коридора.

– Спасибо, – повторила Бекс, чувствуя, что ее сердце забилось быстрее.

Теперь, когда она ускользнула из-под взгляда администратора, ей предстояло найти кухню. Сьюзи утверждала, что мини-кухня должна быть в каждом офисе.

Сьюзи постепенно одолевало беспокойство.

– Вдруг Энди подойдет к окну? – прошептала она.

– Он этого не сделает.

– А если все-таки подойдет и увидит вас в кресле?

– Поверьте, ему незачем подходить к этому окну.

– Мало ли что придет ему в голову.

Джудит повернулась в своем кресле и пристально посмотрела на Сьюзи.

– Уже поздно отступать, – процедила она. – Нужно довести дело до конца, каким бы он ни был.

Сьюзи вздрогнула, сглотнула и не очень уверенно кивнула.

– Хорошо.

Джудит посмотрела на наручные часы.

– Черт побери, что она там делает?

Бекс столкнулась с небольшой проблемой. На первом этаже не было помещения, похожего на мини-кухню. Для того чтобы осмотреться, Бекс потребовалось всего несколько минут. Под главной лестницей она обнаружила шкаф с моющими средствами и комнатушку, где хранились канцелярские принадлежности. В глубине комнаты Бекс увидела деревянную дверь. За ней скрывалась старая лестница для прислуги. Женщина знала, как важна ее роль в общем деле, потому решилась подняться наверх.

Итак, пока Джудит и Сьюзи ждали, притаившись под окном кабинета Энди, Бекс исследовала второй этаж здания. «Должна же она где-то быть, – размышляла Бекс, одну за другой минуя белые глянцевые двери с табличками, на которых были указаны имена юристов. – Где же эта чертова кухня?»

В конце коридора она увидела проем без двери и поспешила к нему. Через несколько секунд Бекс уже стояла на пороге небольшой кухни для сотрудников.

Женщина огляделась и, убедившись, что в коридоре никого нет, зашла внутрь. У стола наливал себе чай толстый коротышка. Бекс внутренне похолодела.

«Неужели это Энди Бишоп? Маловероятно, что в одной конторе работают два человека такой комплекции».

– Здравствуйте, – мужчина приветливо улыбнулся.

Бекс на мгновение показалось, что он с ней заигрывал. Но ведь это было невозможно, правда?

– Простите?

– Энди Бишоп. А вы?

– Ребекка Старлинг. – Бекс пожала протянутую ей липкую ладонь.

– Что привело вас к нам? Надеюсь, не предстоящий развод?

«О боже, – сказала себе Бекс. – Он действительно заигрывает со мной».

– Извините, это личное дело. Я искала, где бы налить себе стакан воды. Такой жаркий день.

– Это точно. – Энди закончил готовить себе чай. – Не хотите снять пальто? – спросил он и неожиданно подмигнул. – В помещении слишком душно.

– Нет, благодарю вас, – чопорно ответила Бекс и повернулась спиной к мужчине, чтобы взять с полки стакан.

Она была восхищена своей находчивостью, ведь идея со стаканом воды пришла ей в голову внезапно. Женщина и не думала, что может лгать так легко.

Бекс еще с подросткового возраста научилась игнорировать таких мужчин, как Энди Бишоп. Она все так же стояла к нему спиной, пока наполняла стакан холодной водой из крана. Бекс чувствовала, как он изучал ее взглядом, и пыталась унять дрожь. Она дрожала не от страха, но от сдерживаемого гнева. Как смел этот мужчина так нагло ее разглядывать?

Энди размешал в чашке сахар и подошел к Бекс.

– Увидимся, – сказал он, бросил чайную ложку в раковину и вышел из кухни.

Бекс шумно выдохнула. Надо же, она и не заметила, что затаила дыхание.

Женщина посмотрела на свою дрожащую руку и отругала себя за нервозность. Дело было не в том, что она собиралась стать соучастницей преступления. Ей не понравилось поведение Энди Бишопа. Бекс вдруг осознала, что она полна решимости действовать.

Бекс подошла к тостеру, который, как и предсказывала Сьюзи, стоял на столе, и сунула в него два ломтя хлеба на закваске, что все это время носила в карманах пальто. Затем включила прибор и убедилась, что нагревательные элементы внутри загорелась красным.

Ломти хлеба, которые Бекс затолкала в тостер, были слишком толстыми, чтобы так просто выскочить по готовности. На всякий случай Бекс выставила максимальную температуру, подняла глаза к потолку, где мигал зеленый огонек, подтверждающий, что пожарная сигнализация исправна, и поспешила покинуть кухню. Теперь ей нужно было оказаться как можно дальше от забитого хлебом тостера.

– Я решила, что вы заблудились, – сказала администратор, увидев Бекс в холле.

– Извините. Пришлось постоять в очереди.

И вновь Бекс поразилась тому, как легко очередная ложь слетела с ее языка.

– Я только что видела мистера Бишопа. Он сказал, что освободится через несколько минут и сможет принять вас.

– Спасибо. – Бекс улыбнулась и села в кресло. Она знала, что, если все пройдет по плану, этого не случится.

В своем кабинете Энди Бишоп вспоминал аппетитную красотку, которую только что встретил в кухне.

«Интересно, зачем ей юрист?» – подумал он, сделал глоток чая и только тогда заметил, что жара в кабинете стала просто невыносимой. Он посмотрел на окно, что выходило на парковку. Оно было открыто, но мужчина был уверен, что можно поднять стекло еще выше. Энди подошел к окну, схватился за раму и тут заметил внизу старушку в инвалидном кресле. Рядом с ней стояла еще одна женщина, по всей видимости ее сопровождающая. На полпути к столу Энди замер, внезапно осознав, что старушка была очень похожа на Джудит Поттс. Она ведь совсем недавно заходила в его офис и задавала вопросы об Эзре. Мужчина вернулся к окну и высунул голову, но внизу уже никого не было. «И ладно», – подумал Энди и, тут же потеряв интерес к этому вопросу, прошел к своему письменному столу.

Когда Энди вновь исчез из виду, Сьюзи и Джудит облегченно выдохнули. Заметив движение за окном, Сьюзи покатила инвалидное кресло с Джудит в сторону соседнего дома. Джудит толкнула ногой калитку, и к тому моменту, когда Энди выглянул в окно во второй раз, женщины уже спрятались за пышным кустом розовой гортензии.

– Как думаете, он нас видел? – прошептала Джудит.

– Ш-ш, – Сьюзи не сводила взгляда с окна, за которым секунду назад стоял мужчина. Ее сердце выпрыгивало из груди.

Вдруг со стороны здания юридического агентства послышался сигнал тревоги. Наконец-то!

– Пора, – Джудит выпрямилась в своем кресле, когда женщины вновь оказались под окном, в котором, к счастью, уже не было видно Энди.

Однако теперь расстояние от земли до окна показалось им даже больше.

«Как же, черт возьми, Сьюзи туда заберется?»

Бекс сидела в кресле в зоне ожидания для посетителей, сложив руки на колени. Когда сработала пожарная сигнализация, она удовлетворенно улыбнулась. По лестнице торопливо спускались сотрудники и клиенты агентства.

– Учебная тревога? – обратился кто-то к администратору.

– Не думаю, – ответила девушка.

– Понятно. Внимание! Всем придется покинуть здание. Сохраняйте спокойствие и выходите на задний двор, – громко выкрикнул мужчина.

Бекс встала и растерянно огляделась, довольная улыбка сползла с ее лица.

– Вы сказали, на задний двор? – обратилась она к мужчине в деловом костюме.

– Да, в случае эвакуации здания всем необходимо проследовать на парковку на заднем дворе.

– Вы уверены, что не на площадку перед главным входом? – в отчаянии спросила Бекс.

– Нет, на Хай-стрит не должно быть столпотворения. Все на задний двор! – снова выкрикнул мужчина.

Застыв на месте, Бекс смотрела вслед выбегающим из здания людям. Она бы ни за что не успела предупредить Джудит и Сьюзи о том, что скоро прямо у предполагаемой точки начала операции соберутся все сотрудники агентства.

Бекс не знала, что у ее приятельниц тоже все шло не по плану.

Сьюзи собиралась использовать спинку инвалидного кресла как ступеньку для того, чтобы залезть в окно. Сидящая в кресле Джудит должна была обеспечить его устойчивость. Однако на практике все оказалось сложнее, чем в теории. Трудности начались уже в самом начале. Сьюзи не могла удержать равновесие, а Джудит, пытаясь ее подстраховать, ерзала на месте, отчего кресло то и дело заваливалось в сторону.

– Прекратите вертеться! – Сьюзи стояла на подлокотнике, одной рукой держась за ручку кресла, а другой – за голову Джудит.

– Но мне больно!

– Мне же нужно как-то подняться.

– Ой!

– Еще чуть-чуть!

Сьюзи закинула одну ногу на спинку кресла и обеими руками схватилась за край подоконник. Получилось! По крайней мере, ей так казалось. Кресло до сих пор не опрокинулось лишь потому, что Джудит удалось правильно распределить свой вес на сиденье, но баланс был ненадежным, и обе женщины это понимали. Сьюзи вовремя заметила, что два передних колеса оторвались от земли, и нашла новую точку опоры, чем спасла положение.

– Помните финал фильма «Ограбление по-итальянски»? – Джудит выбрала удачное время для того, чтобы задать этот вопрос.

– Не надо меня смешить! – сдавленно произнесла Сьюзи.

В следующую секунду женщины ахнули в один голос, увидев, как распахивается дверь запасного выхода.

«Ради всего святого, что здесь случилось?»

Сьюзи, наконец, перешла к решительным действиям и подтянулась наверх, оттолкнувшись ногами от спинки кресла. Она с шумным выдохом приземлилась на пол кабинета в тот самый момент, когда на парковку вышла большая группа людей. Первым, что они увидели, стала сидящая под одним из окон старушка в инвалидном кресле. Она улыбнулась им с вежливостью почтенной леди, какой и была. Не успела женщина порадоваться успеху Сьюзи, как на улице появился Энди Бишоп. Рядом с ним мельтешила Бекс, стараясь встать так, чтобы спрятать Джудит от глаз юриста. Джудит поняла, что у нее было всего несколько секунд на то, чтобы скрыться, а потому спешно развернула кресло и, вращая ободья на колесах, выехала с парковки.

Бекс с замиранием сердца смотрела ей вслед.

Забрав пакет с измельченной бумагой, Сьюзи должна была вернуться на стоянку тем же путем, каким проникла в кабинет. Предполагалось, что она сделает это прежде, чем кто-то обнаружит причину, по которой сработала пожарная сигнализация. Но как она поступит теперь, когда на стоянке столпились сотрудники юридического агентства?

Сьюзи пока об этом не задумывалась. Она стояла посреди кабинета Энди Бишопа, стараясь унять волнение. Звук сирены оглушал ее, сердце бешено колотилось в груди. Сьюзи сделала несколько шагов вперед. Поскольку измельчитель находился на столе у окна с видом на Хай-стрит, женщина могла видеть, как у здания остановилась пожарная машина и из кабины на землю спрыгнули трое мужчин в желтых шлемах.

Сьюзи быстро пригнулась. «Черт побери, – подумала она. – Только пожарных здесь не хватало». Времени почти не оставалось. Нужно было действовать, но Сьюзи не могла пошевелиться. Она дрожала всем телом. Женщина напомнила себе, что ей необходимо было выполнить задание и, сделав над собой усилие, протянула руку к измельчителю и дернула на себя пакет собрезками документов. Когда пакет оказался на полу у ног Сьюзи, женщина открыла дерматиновую сумку, купленную на днях все в том же благотворительном магазине, и достала оттуда пластиковый пакет, который Бекс наполнила бумажными полосками из клетки хомяка своего сына. Опрокинув содержимое мешка, снятого с измельчителя, в объемную сумку, Сьюзи принялась запихивать в пустой мешок бумагу из клетки грызуна.

Теперь ей нужно было придумать, как вернуть его на прежнее место, не обнаружив себя. Сьюзи приподнялась и выглянула в окно. С облегчением обнаружила, что никто из пожарных не смотрел в ее сторону, и принялась закреплять злосчастный мешок в измельчителе. Она как раз отступила от стола, когда пожарная сигнализация стихла.

Сьюзи подхватила с пола сумку и вернулась к окну, выходящему на задний двор. Она осторожно выглянула на улицу. Джудит и след простыл. Сотрудники и некоторые клиенты агентства медленно возвращались в здание под предводительством пожарного, который держал в руках два ломтя обгорелого хлеба. Сьюзи понимала, что теперь могла выбраться только через главную дверь. Сделать это нужно было до того, как администратор вернется на свое место.

Ладонь Сьюзи уже легла на ручку двери кабинета, когда женщина обернулась и увидела, что в спешке Энди не выключил компьютер. В голове мгновенно созрел план.

Сьюзи бросилась к столу, на ходу вытаскивая из кармана мобильный телефон. Из коридора донеслись возмущенные голоса: сотрудники агентства выдвигали предположения, кто же был тем идиотом, который забыл хлеб в тостере.

Сьюзи сжала в руке мышку и, отыскав на рабочем столе офисные приложения, кликнула на иконку календаря. Дверь в кабинет приоткрылась, и сердце Сьюзи подпрыгнуло к самому горлу. Она едва успела сфотографировать на телефон экран компьютера, прежде чем рухнула на пол, словно марионетка, которой перерезали все нити.

Когда Энди Бишоп вошел в кабинет, Сьюзи поняла, что все испортила. Она думала о том, что мужчина обнаружит ее, как только подойдет к столу. Хуже всего было то, что Сьюзи не представляла, как объяснит ему свое присутствие. К тому же она совершила кражу. Женщина бесшумно вздохнула, представив, как ее отправляют в тюрьму!

Внезапно дверь снова распахнулась, и Сьюзи услышала голос Бекс.

– Мистер Бишоп?

Энди повернулся на месте.

– Миссис Старлинг! – обрадованно сказал он.

– Я хочу узнать, сможете ли вы мне помочь? – пропела Бекс голосом маленькой потерявшейся девочки. – Я уже говорила, что пришла по очень личному делу. Для меня это вопрос жизни и смерти, но я не хочу, чтобы кто-то из знакомых увидел меня в вашем офисе. Могу ли я попросить вас прогуляться со мной?

– Что? – Энди опешил.

– Понимаете, я беспокоюсь о том, что меня могут здесь увидеть. Давайте прогуляемся. Вдвоем.

– Вот как?.. – Энди сделал вид, что обдумывает предложение. – Не каждый день молодые красивые женщины приглашают меня на прогулку. Буду рад пройтись с вами.

– Прямо сейчас, – добавила Бекс.

– О, ясно. Похоже, дело срочное…

– Вы правы. Пойдемте, прошу вас.

Сьюзи выглянула из-под стола, чтобы увидеть то беспомощное выражение, которое Бекс изобразила на своем лице. У Энди не было шансов.

– Разумеется. Идемте.

Бекс улыбнулась Энди Бишопу так, словно он был ее рыцарем в сияющих доспехах. Она отступила в сторону, пропуская мужчину вперед, и, когда Энди вышел за порог кабинета, поймала взгляд Сьюзи. Та одними губами прошептала: «Спасибо», но Бекс, кажется, не заметила этого. Она была слишком увлечена ролью расстроенной жены.

Когда дверь в кабинет закрылась, Сьюзи выбралась из-под стола и поспешила к окну. Парковка была свободна от сотрудников, а Джудит, к счастью, уже вернулась на прежнее место. Сьюзи сбросила Джудит свою сумочку, а затем опустила ноги на спинку кресла. Оказавшись на земле, она попыталась унять охватившую ее дрожь. Ноги совсем не слушались Сьюзи, но думать она могла лишь об одном.

У них все получилось!

(обратно)

Глава 24

Женщины условились встретиться в доме Джудит после завершения операции, однако Бекс сильно задерживалась. Впрочем, Сьюзи совсем не тревожилась по этому поводу.

– У нас получилось! – воскликнула она, сбрасывая свою дерматиновую сумку на карточный столик.

– Получилось, – довольно подтвердила Джудит.

– А ведь нас едва не поймали!

– Главное, что не поймали, – заметила Джудит. Она села за стол и принялась аккуратно извлекать из сумки бумажные полоски.

– Подумать только, он едва не заметил меня! И зачем я только вернулась к столу Энди? Ведь у меня было время уйти.

– Ничего страшного.

– Идиотка!

– Вовсе нет. Все сложилось как нельзя лучше.

– Но я могла все испортить, – сокрушалась Сьюзи. – Со мной всегда так. Сначала делаю, потом думаю.

Ее восторг вдруг сменился меланхолией.

– И что в этом плохого? – мягко спросила Джудит.

– Это проблема. Я слишком часто действую импульсивно.

– Вы блестяще справились со своей задачей.

– Вовсе нет. Когда нужно было уходить, я почему-то вернулась к компьютеру. Не подумала ни о вас, ни о Бекс. Я никогда не думаю о других.

– Я с вами совершенно не согласна.

– Моя дочь Рейчел права, я эгоистка. – Сьюзи, будто обессилев, опустилась на диван.

– Неправда.

Сьюзи погрузилась в свои воспоминания. У нее не было сил продолжать беседу.

– А что говорит ваша вторая дочь? – спросила Джудит, надеясь немного взбодрить приятельницу.

– Ничего. Мы с Эми не разговариваем больше года.

– Почему же?

– Мы поссорились.

– Вот как. Почему бы вам не позвонить ей?

– Не могу, мы ведь не разговариваем. – Логика Сьюзи была неопровержима.

Джудит сочувственно смотрела на женщину. Отсутствие свежих фотографий в доме Сьюзи наводило на мысль о том, что у нее было не все в порядке в отношениях с близкими. Но Джудит знала, что воспитание детей – самая тяжелая работа в мире. Она могла только вообразить, какой это огромный труд – в одиночку растить двух дочерей.

Джудит не могла позволить Сьюзи изводить себя тоской.

– Полагаю, сейчас нам просто необходимо выпить чаю. С ложкой-другой сахара, чтобы восстановить силы.

– Пожалуй. Было бы чудесно, – кивнула Сьюзи. – Спасибо.

Джуди поспешила в кухню, оставив гостью наедине с собственными мыслями. Та окинула взглядом кипы газет и журналов. Они были повсюду: на полу, на крышке рояля, на ступеньках роскошной дубовой лестницы. Сьюзи посмотрела на сервант, а затем на дверь, которую Джудит отказалась открыть в прошлый раз.

С кухни доносился звон посуды. Сьюзи подошла к двери и дернула ручку. Как и прежде, дверь была заперта.

«Что же за ней скрывается?»

Сьюзи заглянула в замочную скважину, но в комнате по ту сторону было темно.

Женщина не хотела, чтобы хозяйка дома застала ее за попытками выяснить, что же находится за запертой дверью, а потому поспешила вернуться на диван.

«Кто же такая эта Джудит Поттс?»

– Вот и чай. – Джудит вернулась в комнату с подносом, на котором стояли две чашки, блюдца из костяного фарфора, молочник и чайник.

– Можно задать вам вопрос?

– Разумеется. – Джудит наполнила чашки чаем и положила в каждую по ложке сахара.

– Вы сказали, что вы вдова.

– Это так. – Джудит добавила в чай молоко и протянула чашку Сьюзи.

– О, именно то, что нужно, – женщина сделала глоток и улыбнулась.

– Хорошо.

– Я заметила, что здесь нет ни одной фотографии вашего мужа.

Джудит не хотела говорить о прошлом. Она не любила этого делать, поскольку предпочитала жить настоящим. Однако Сьюзи рассказала ей о своей семье, получается, Джудит следовало поступить так же.

– Нет. Ни одной. – Женщина опустилась в любимое кресло с чашкой чая в руках. – Признаться честно, брак был неудачным.

– Вот как?

– Есть такая поговорка: женился на скорую руку да на долгую муку. Мы были слишком молоды, когда решили сыграть свадьбу.

– Что же произошло?

– Вы действительно хотите узнать?

– Если вы не против об этом поговорить.

– Всё в порядке. Хотя я редко вспоминаю прошлое. Я тогда только закончила Оксфорд, искала свое место в жизни.

– Вы учились в Оксфорде?

– Да, в 1960-е. Любовь… она была повсюду. – Джудит сделала глоток чая.

Сьюзи подумала о том, какой насыщенной, вероятно, была жизнь беспокойной студентки, и улыбнулась своим мыслям. Ее улыбка не укрылась от взгляда Джудит.

– Вот так. В те времена Англия была менее прогрессивной страной. По общему представлению, женщине следовало не работать, а заниматься хозяйством, пока ее муж строит карьеру. Меня не привлекала такая перспектива. Ни капельки. Я не представляла, как мне быть. И тогда мама рассказала мне о своей тете, которая жила в Марлоу. У нее были проблемы со здоровьем, и она нуждалась в помощнице.

– Ваша тетушка Бетти?

Джудит улыбнулась воспоминаниям.

– Бетти всегда была сама по себе, она предпочла не обременять себя браком. Мы с ней сразу поладили. Она поддерживала меня во всем. Кроме одного. Ей категорически не нравился Филиппос.

– Ваш муж.

– Мой муж. Он работал в греческой туристической компании. Увидев его, я забыла, как дышать. Он был красив и очень умен. И влюблен в море. Он водил меня в парусный клуб в Борн-Энде. Я ничего не знала о лодках, но это было так захватывающе – плыть по Темзе под парусом, подставляя лицо ветру… Филиппос вырос на Корфу, море было его жизнью. Он знал все о ветрах и приливах. А еще он был романтиком.

– Сколько лет вам было, когда вы познакомились?

– Двадцать шесть. И замуж я вышла тоже в двадцать шесть. На Корфу. Из-за этого мы с Бетти поссорились. Она называла Филиппоса негодяем, говорила, что ему нельзя верить. Помню, как мы ругались с ней в этой самой комнате. – Джудит печально огляделась. – Но я была влюблена и считала Бетти эгоисткой. Я думала, что она пыталась заморочить мне голову, поскольку боялась потерять помощницу. Какой же глупой я была.

– Бетти оказалась права?

– Вы даже не представляете насколько. Я переехала на Корфу, как только мы поженились, и все пошло наперекосяк. Видите ли, Филиппос любил выпить. А еще он иногда мог вспылить. Я знала об этом, но не была готова к тому, каким он станет, вернувшись домой. – Джудит замолчала и погрузилась в свои мысли.

– Все было плохо?

– Плохо, – коротко ответила Джудит, и Сьюзи увидела боль в ее глазах. – Но я была убеждена, что должна выстрадать свое счастье. Поэтому я терпела.

– А что было потом?

– Бог все устроил по-своему. Ионическое море коварно. Порой шторм застает врасплох даже самых опытных моряков. Однажды Филиппос покинул порт на своей яхте – ничего особенного, только парус, каюта и маленькая кухонька. Мобильных телефонов и навигаторов еще не было. До сей поры мне неизвестно доподлинно, что произошло. Он просто не вернулся домой. Ни тем вечером, ни следующим утром. Я решила, что он бросил меня и сбежал с какой-нибудь красоткой. Видите ли, к тому времени я уже знала, что он встречался с другими женщинами. А потом в море нашли обломки его яхты. Судя по всему, она разбилась о скалы.

– А что стало с вашим мужем?

– В тот день, когда он вышел в море, был сильный шторм. Все решили, что он упал за борт. Его тело выбросило на берег через неделю.

В комнате наступила тишина.

– Вот черт, – пробормотала Сьюзи.

– Да. Спасибо за сочувствие. Хотя это было так давно. Я чувствовала себя виноватой. Правда. Поджав хвост, я вернулась в Великобританию. Мне удалось пережить случившееся только благодаря тому, что Бетти приняла меня обратно без единого вопроса. О той ссоре мы никогда не вспоминали. Я начала составлять головоломки и кроссворды – это занятие помогало мне сохранить душевное равновесие. – Джудит потребовалось время, чтобы собраться с мыслями. – Вот такая грустная история Джудит и Филиппоса. Мало общего с любовной драмой Пирама и Фисбы. Еще чаю?

– Нет, благодарю. А можно еще вопрос?

– Разумеется.

– Вы сказали, что не были счастливы в браке.

– Не была.

– А почему вы до сих пор носите обручальное кольцо?

Вопрос застал Джудит врасплох. Она улыбнулась, но Сьюзи видела, насколько вымученной была ее улыбка.

– Чтобы не забывать.

– О чем?

– Об ошибках, – бесстрастно ответила Джудит. Сьюзи почему-то представила себе скованную льдом поверхность озера. Лед кажется прочным, но в любой момент он может треснуть.

Джудит поняла, что рассказала слишком много, а потому обрадовалась, когда услышала звонок в дверь.

– Наконец-то! – она отставила чашку и поднялась. – Должно быть, это Бекс. Пойдемте, узнаем, что произошло.

К удивлению женщин, на пороге стояла не Бекс. Это была детектив Таника Малик. И выглядела она так, словно перед ней было привидение.

– Таника, что с вами? – забеспокоилась Джудит.

– Джудит, мне очень жаль. Произошло еще одно убийство.

(обратно)

Глава 25

Джудит первой пришла в себя.

– Это ведь не Бекс?

– Бекс? – Таника решила, что ослышалась. – Вы имеете в виду Бекс Старлинг?

– Именно. С ней все хорошо?

– Насколько мне известно, да. Почему вы решили, что жертвой могла стать она?

– Я и сама не знаю, – быстро сказала Джудит. – Но кого же убили?

– Лиз Кертис. Ту женщину, которую вы видели у дома мистера Данвуди.

– Лиз мертва? – в ужасе воскликнула Джудит.

– Нам нужен человек, готовый опознать тело. Я подумала, вы сможете это сделать, ведь вы видели ее совсем недавно. Даже дважды.

Джудит хватило такта изобразить неловкость.

– Трижды, – пробормотала она.

– Что?

– Я еще раз видела Лиз.

– Когда?

– Помните тот день, когда вы просили меня к ней не приближаться?

– Разумеется. Вы пообещали держаться от нее подальше.

– Да, но когда мы с вами разговаривали, я как раз была в Центре гребли.

– Вы встречались с Лиз Кертис, хотя дали мне слово, что не станете этого делать? – раздраженно спросила Таника.

– К счастью для вас, раз она умерла. Ведь я теперь свидетель.

– Она убила собаку, – подала голос Сьюзи.

– А вы-то что здесь делаете? – повернулась к ней Таника.

– Она моя подруга, – ответила Джудит.

– Послушайте, Джудит. – Таника сделала глубокий вдох. – Вам придется поехать со мной. По дороге расскажете все, что знаете о Лиз.

– А как же я? – поинтересовалась Сьюзи.

– А что вы?

– Я тоже видела Лиз. Можно и мне поехать с вами?

– Нет.

– Но…

– Для опознания достаточно одного человека.

Сьюзи качнулась на каблуках.

– Что ж, на это мне нечего возразить.

По дороге в Центр гребли Джудит поведала Танике все, что ей и Сьюзи удалось выяснить при встрече с Лиз. Она обратила особенное внимание на то, что женщина отрицала знакомство с Икбалем и Стефаном, хотя ее муж Дэнни сообщил, что она знала их обоих. Таника слушала Джудит, стиснув зубы, и не отводила взгляда от дороги.

Только на стоянке Центра, когда Таника с силой рванула ручник перед тем, как заглушить мотор, Джудит поняла, насколько сильно та рассердилась.

– Мне следовало рассказать вам об этой встрече раньше? – робко спросила Джудит.

– Вы вообще не должны были с ней встречаться! – Таника повысила голос. – У нас уже три жертвы! Вмешиваясь, вы каждый раз подвергаете себя опасности.

Джудит смутилась и не нашла ничего лучше, как открыть сумку и достать баночку с леденцами.

– Хотите сладенького? – спросила она примирительным тоном.

– Нет, спасибо, – отрезала Таника, давая понять, что заставить ее смягчиться будет не так просто.

Джудит положила в рот конфетку и, беззаботно улыбнувшись, произнесла:

– Полагаю, мне следует рассказать вам и об Энди Бишопе.

– Кто такой Энди Бишоп?

– Юрист. Он составлял завещание Эзры Гаррингтона, соседа Икбаля Кассама.

– О чем вы?

Джудит рассказала о том, что Сьюзи пригласили на похороны Икбаля, а она и Бекс отправились вместе с ней, и о том, что в мечети женщины поговорили с имамом, которому Икбаль сообщил, будто Энди Бишоп украл его наследство. На этом Джудит решила остановиться: она опасалась, что Таника придет в бешенство, узнав о ее встрече с Энди, проникновении в его кабинет и краже измельченных документов.

– Вы были на похоронах Икбаля? – Таника вскинула бровь.

– Нас ведь пригласили. Отказаться было бы невежливо. Вы уверены, что не хотите конфетку? – Джудит попыталась заглянуть женщине в глаза.

– Нет, спасибо.

Таника резко открыла дверь и вышла из машины, и Джудит поняла, что та с трудом сдерживала раздражение. Она бросила в сумку жестянку и выбралась следом.

– Больше вам нечего мне рассказать? – спросила Таника и поджала губы.

– Это все, – кивнула Джудит. Кажется, она и сама на секунду поверила своим словам.

Заметив на берегу реки темно-синий шатер криминалистов, Джудит крепко сжала в руках свою сумку.

Этот судорожный жест не укрылся от внимания Таники, и детектив смягчилась.

– Не волнуйтесь, вам не придется смотреть на тело. Можете опознать Лиз по сделанным нами фотографиям. Этого будет достаточно.

Таника провела Джудит в ближайший коттедж, и та увидела стоявшую в углу лестницу, а под ней – банку с краской и малярную кисть.

«Лиз уже никогда не закончит красить стены», – Джудит горько усмехнулась. Этот простой факт печалил ее больше всего.

– Джудит, простите, что подвергаю вас столь неприятной процедуре, но мне больше некого об этом просить. Вожатый отряда скаутов, который обнаружил тело, повез детей в город.

– Не беспокойтесь, я всегда рада помочь. А где же Дэнни, муж Лиз?

– Он скоро прибудет в сопровождении офицера полиции. Мистера Кертиса задержали неподалеку от Ноттингема.

– Что ж, я готова.

Таника взяла планшет из рук своего помощника и, прежде чем открыть галерею снимков, предупредила Джудит, что увиденное может шокировать ее.

– Не волнуйтесь, я справлюсь.

Таника кивнула и открыла на устройстве нужное приложение. Через несколько секунд на экране появилась первая фотография. На траве лежала женщина. Она напоминала брошенную на пол тряпичную куклу. Ее лицо было залито кровью, а в центре лба зияло пулевое отверстие.

– Да, это Лиз Кертис, – сказала Джудит, борясь с желанием зажмуриться или отвернуться.

– Спасибо.

– Есть признаки борьбы?

Таника не ответила, и Джудит истолковала ее молчание по-своему.

«Она сопротивлялась».

– Ее нашел вожатый скаутов?

– Да. Сегодня утром, около девяти, они арендовали у Лиз байдарки. Она помогла спустить их на воду.

– Значит, в девять Лиз была еще жива?

– Верно. Вела инструктаж по технике безопасности. Скауты оставались на реке около часа, вернулись в самом начале одиннадцатого. Тогда вожатый и нашел тело. К счастью, ему удалось увести детей до того, как они что-либо увидели. Они сразу вернулись в Марлоу. Сейчас констебль записывает его показания.

– Получается, Лиз убили между девятью и десятью часами утра. Вы узнали, где в это время был Элиот Говард?

– Скажу вам честно, я проверила его в первую очередь. С восьми тридцати он вел аукцион.

– Вот как?

– Да, в интернете шла трансляция в режиме реального времени.

– Серьезно?

– Понимаю ваше удивление.

– А зачем проводить аукцион в половине девятого?

– Для покупателей за рубежом. Говард чист. По всему миру у нас есть свидетели, готовые подтвердить его алиби.

– Хм. – Джудит была сбита с толку. Она не сомневалась, что Элиот был замешан в убийстве Стефана. В ее голове уже появилась теория о том, что Лиз по какой-то причине могла стать исполнителем задуманного Элиотом преступления. А потом мужчина избавился от Лиз, чтобы никто не смог связать его с делом Стефана. Однако у Элиота и на сей раз было алиби.

Джудит вспомнила, что забыла задать очень важный вопрос.

– Вы сказали, ее мужа задержали неподалеку от Ноттингема.

– Полагаете, он причастен?

– Полагаю, его нужно подозревать в первую очередь. Хотелось бы надеяться, что, по крайней мере, в этот раз расследование не затянется надолго.

– Мне тоже. Но между девятью и десятью часами утра Дэнни Кертис завтракал на станции техобслуживания на трассе М1. А прошлым вечером его видели в ноттингемском Центре водных видов спорта.

– Так у него тоже есть алиби?

– Он был в сотнях миль отсюда.

– Вы уверены?

– Наш офицер задержал его в пригороде Ноттингема в десять тридцать, а убийца в это время был в Марлоу.

Пока Таника говорила, Джудит разглядывала фотографию на планшете.

– А это что такое? – Она указала на цепочку, лежащую рядом с головой Лиз.

Таника уже знала: это был бронзовый медальон. Третий бронзовый медальон. Его нашли возле тела Лиз. Как и полагала детектив, на нем было выбито слово «Милосердие».

– Еще один бронзовый медальон, – ответила Таника.

– Медальон? – насторожилась Джудит. – Такой же, как у Стефана?

– Вы помните об этом?

– Разумеется. Вы сказали, что на медальоне, найденном на теле Стефана, было слово «Вера».

– Да.

– И на этом что-то написано?

– Извините, но я не могу вам сказать.

– Почему же?

– Потому что не имею права обсуждать детали дела с гражданскими.

– По-моему, нам обеим очевидно, что вам лучше со мной поделиться.

– Не могу. Извините. Это против правил…

– И предписаний, – раздраженно закончила за нее Джудит.

– Именно так.

В холл вошел полицейский в форме.

– Детектив, прибыл муж покойной, мистер Кертис.

(обратно)

Глава 26

Таника и Джудит увидели полицейский фургон, как только вышли на улицу. Рядом с ним стоял Дэнни Кертис – он растерянно смотрел по сторонам.

– Подождите здесь, – обратилась Таника к Джудит.

– Разумеется, – кивнула та.

– Спасибо. – Детектив направилась к Дэнни.

Джудит и правда не собиралась двигаться с места, пока не осознала, что не услышит разговор Таники с мужем Лиз.

«Ведь никто не осудит меня за желание немного прогуляться?»

Женщина медленно приблизилась к шатру криминалистов. Таника, похоже, ничего не заметила. Джудит подняла глаза к небу, словно оценивая погоду, и, улучив момент, скрылась за шатром. Теперь, когда Таника не могла ее видеть, Джудит ускорила шаг, обогнула один из коттеджей и, миновав туалетные кабины, оказалась неподалеку от фургона, за которым стояли Таника и Дэнни Кертис.

Джудит медленно прошла вдоль полицейского фургона, в кои-то веки благодарная небесам за свой невысокий рост. Пыльное окно, нижний край которого располагался на уровне ее глаз, скрывало ее присутствие от тех, кто стоял по ту сторону фургона. Она же, приподнявшись на цыпочках, могла разглядеть их лица, а если сосредоточиться, даже услышать разговор.

– Этого не может быть, – Джудит узнала голос Дэнни.

– Мне жаль, – сказала Таника. – Мы вызвали сюда нашего сотрудника по связям с семьей. Он прибудет, как только сможет.

– Но что мне теперь делать?

– Я понимаю, вам сейчас тяжело, мистер Кертис, но я вынуждена задать вам несколько вопросов.

Джудит видела, как Дэнни кивнул.

– Для начала расскажите, что вы делали в Ноттингеме вчера вечером?

– Вечером?

– Нам необходимо получить представление о ваших передвижениях.

– Я тренер юношеской сборной Великобритании по гребле на байдарках и каноэ. База расположена недалеко от Ноттингема.

– Поездка была запланированная?

– Когда проходят соревнования, мы тренируемся каждый вторник. По вечерам.

– Вы бываете в Ноттингеме каждую неделю?

– Да. Выезжаю днем, вечером того же дня провожу тренировку и остаюсь на ночь в городе, в среду утром возвращаюсь в Марлоу.

– Значит, хорошо знавший вас человек мог быть уверен, что вас не будет дома примерно с обеда вторника до полудня среды.

– Получается так.

– У вашей жены были враги?

– Нет. И быть не могло. Лиз все любили.

– Вы уверены в этом?

– Это я сварливый и раздражительный. Порой могу нагрубить без повода. А Лиз со всеми ладила, никогда не выходила из себя. У нее был идеальный характер.

Джудит невольно вспомнила о Крамбле. Если то, что сообщила ей Сьюзи, было правдой, Дэнни сильно недооценивал свою жену.

– Вы могли бы рассказать мне о вашей семье? – спросила Таника.

– Что именно вы хотите знать? – вздохнул Дэнни.

– Какие отношения были между вами и миссис Кертис?

– Мы с Лиз начали встречаться, когда мне было двадцать, и с тех пор не расставались. Серьезные отношения у меня были только с ней.

– И они были хорошими?

– Да. Я ее люблю, всегда любил. А почему вы спрашиваете?

– Возможно, она не испытывала к вам тех же чувств?

– Хотите знать, встречалась ли она с другими мужчинами? Вы, должно быть, шутите! Мы ведь буквально жили здесь, приводили Центр в порядок после каждого наводнения. Все семь дней в неделю что-то красили, чинили, убирали.

– Ясно. Скажите, у Лиз были финансовые проблемы?

Дэнни горько усмехнулся.

– Ха! А у кого их нет. Мы разорены, вот это проблема.

– У Лиз были долги?

– Думаю, личных не было. У нас разные счета, и мне точно неизвестно, сколько у нее денег, но мы годами питались святым духом. Возможно, все было бы иначе, если бы эти коттеджи стояли на сваях.

– У вас плохо идут дела?

– Проблема не в этом. Лиз унаследовала Центр после смерти отца, так что мы не обременены ипотечными или кредитными выплатами. Если доходы превышают расходы, можно удержаться на плаву, но последнее наводнение стало просто катастрофой…

– Вы потратили на восстановление Центра все накопленные средства?

– Думали, когда Центр заработает на полную мощность, дела пойдут на лад.

– Ясно. Еще буквально два вопроса. Что вам известно о человеке по имени Икбаль Кассам?

– Та дама меня уже о нем спрашивала.

– Та дама? Джудит Поттс?

– Да, она. Сказала, что его недавно убили.

– Я правильно понимаю, ваша жена пользовалась его услугами несколько недель назад?

– Да, ездила с ним за покупками. Отсутствовала час или около того. Я слышал, у Икбаля было много клиентов.

– Скажите, Лиз была знакома со Стефаном Данвуди?

Дэнни ответил не сразу. Он смотрел на детектива с подозрением.

– Та женщина, Джудит, и о нем спрашивала. Не объясните мне почему?

– Пожалуйста, ответьте на вопрос.

– Но почему вы полагаете, что Лиз была как-то связана с этими людьми?

Джудит отчетливо слышала раздражение в его голосе.

– Мне очень важно услышать ваш ответ, мистер Кертис.

Дэнни вздохнул.

– После разговора с Джудит я спросил Лиз о Стефане. Она сказала, что не видела его несколько месяцев. Не заходила к нему в галерею, не разговаривала с ним по телефону. Думаю, вам интересно, была ли она когда-нибудь у него дома. Я спросил Лиз об этом. И знаете что? Она рассмеялась и заверила меня в том, что никогда не была ни в доме Стефана, ни на его участке. Она даже не знала, где он жил. Больше мне нечего сказать о Лиз и Стефане. Надеюсь, мы закончили, детектив?

– Почти. У вас есть огнестрельное оружие?

– Нет! Зачем мне оружие?

– И последний вопрос. Что вам приходит на ум, когда вы слышите фразу «Вера, Надежда, Милосердие»? Что она для вас значит?

Джудит, притаившаяся за фургоном, навострила уши. «Вера, Надежда, Милосердие»? Почему Таника спрашивала его об этом?

«Ах, вероятно, это связано с медальоном, найденным у Стефана».

Дэнни также был удивлен вопросом.

– Ничего не значит. А почему вы спрашиваете?

– Слова ни о чем вам не напоминают?

– Это какой-то девиз? Я не знаю.

– Это слова из Библии, но, возможно, для вас они имеют какое-то особое значение?

Прежде чем Дэнни успел ответить, в сумочке Джудит зазвонил телефон. Женщина чертыхнулась и поспешила прочь от фургона. Ей нельзя было обнаружить себя.

«Да как же выключить звук?» Джудит беспорядочно давила на боковые кнопки телефона, пока наконец не заставила его замолчать.

«Так-то лучше. Теперь можно и ответить».

– Слушаю, – прошептала Джудит в трубку.

– Это я, – сказала Сьюзи. – Бекс вернулась. Кое-что разузнала об Энди Бишопе. Приезжайте немедленно, это важно.

(обратно)

Глава 27

– Какие новости? – спросила Джудит, едва переступив порог дома. Она прошла в гостиную и бросила на рояль накидку, которую сняла на ходу.

– Энди Бишоп и есть наш убийца, – заявила Бекс.

– Вы шутите? Это очень смелое заявление.

– Я не шучу.

– Вы говорите об этом так уверенно?

– Вы говорили бы об этом так же уверенно, если бы видели, как он себя вел.

– Бекс, что произошло?

– Во-первых, этот человек – мерзавец. Один из тех мужчин, которые смотрят на грудь, а не в глаза.

– Чертов развратник, – сказала Сьюзи.

– Именно, – кивнула Бекс. – Проводив меня до двери, он провел рукой по моей заднице. Отвратительно.

– Хотите виски? – Джудит сочувственно посмотрела на Бекс.

– Нет, я в порядке.

– Точно? А я, пожалуй, выпью.

– Ну… раз уж вы предложили, – подала голос Сьюзи.

– Всего несколько капель виски, чтобы успокоить нервы. Продолжайте, – Джудит кивнула Бекс и направилась к серванту.

– Мы шли вниз по Хай-стрит. Я не представляла, что ему сказать. Я вытащила его из кабинета только для того, чтобы дать Сьюзи время уйти.

– Вы прекрасно справились, – улыбнулась ей Сьюзи. – В отличие от меня. Я сфотографировала его расписание, но там нет ничего интересного. Мы уже посмотрели.

Это было правдой. Они с Джудит уже изучили снимок. Там были перечислены рабочие встречи Энди, которые состоялись за последние две недели. Насколько женщины могли судить, юрист не встречался с кем-либо, кто мог быть причастен к убийствам.

– И всё же вы поступили очень умно, сделав фотографию, – Джудит подмигнула Сьюзи, прежде чем повернуться к Бекс. – Итак, вы шли по Хай-стрит. Что же вы все-таки ему сказали?

– Я вытащила его из кабинета, убедив в том, что дело очень личное и касается моего мужа. Поэтому мне пришлось сказать, что мой муж меня не ценит, что я не состоялась как личность. Что я просто мать и жена и меня сводят с ума мысли о том, что у меня нет своей жизни, что я зависима.

– Вы рассказали ему всю правду о себе? – удивилась Джудит.

– Это все неправда! – возмутилась Бекс. – Я это придумала, чтобы разговорить Энди.

– О да, безусловно, – сказала Джудит и посмотрела на Сьюзи. – Разумеется, это неправда.

– Мне очень повезло в жизни.

– Конечно.

– Мне пришлось это выдумать исключительно для Энди. Я сказала, что несчастна в браке и собираюсь уйти от Колина, а потому хочу узнать, на что могу надеяться при разводе. Получу ли я половину имущества, буду ли иметь доступ к доходу мужа, если дети останутся со мной, должен ли Колин покрыть расходы, связанные с моим переездом.

Джудит и Сьюзи переглянулись. Бекс слишком много знала о разводе для довольного своей семейной жизнью человека.

– И что сказал Энди?

– Что такая красивая женщина, как я, может обобрать своего муженька до нитки.

– Так и сказал?

– По его словам, судьи не жалуют мужей, которые плохо относятся к своим хорошеньким женам.

– Быть такого не может.

– Я тоже так думаю. Энди со мной просто заигрывал. А потом он предложил прогуляться вдоль Темзы. Слава богу, не в сторону церкви, а в сторону плотины Херли. Когда рядом никого не было, он тихо сказал мне: если я смогу доказать, что подвергалась физическому насилию со стороны мужа, получу еще больше. Я была в ужасе. Колин, может, и скучный, но он никогда не был жестоким.

На этот раз Джудит и Сьюзи даже не нужно было переглядываться.

– Да, а потом он добавил, что можно сделать все еще хитрее. Например, заявить о психологическом насилии и не отвечать на вопросы о насилии физическом. Энди сказал, что судьи все додумают сами. Все сводилось к тому, что на Колина следует вылить как можно больше грязи. Я была возмущена.

– Уверена, что все это незаконно.

– Я так и сказала. И знаете, что он ответил? Рассмеялся мне в лицо. Заявил, что я наивная маленькая девочка, что мне нужно еще многому научиться, если я хочу выжать все из своего муженька.

– Мерзкий коротышка, – фыркнула Джудит.

– Но это еще не самое плохое. Внезапно я обнаружила, что мы направляемся прямо к дому Стефана.

– Вы так подстроили?

– Я даже не поняла, как это получилось. Я решила, что мне не следует прекращать разговор, пока мы не подойдем ближе к дому, и попыталась выяснить, зачем мы шли в ту сторону. Я спросила Энди, часто ли он водит клиентов этим маршрутом. И знаете, что он ответил? Если разговор предстоит серьезный, он предпочитает прогуляться с клиентом до дома «того глупца» и обратно. Так он назвал вашего соседа – «тот глупец». Я, конечно, сделала наивное лицо и спросила, о ком он. Тогда Энди объяснил, что говорит о Стефане: его дом стоит у самого берега, и раньше Энди приходилось делать крюк, чтобы обойти его, но недавно Стефана застрелили, и теперь сворачивать с берега во время прогулок не нужно.

– Он называл его по имени? – Джудит оживилась.

– Да.

– Выходит, он его знал! – воскликнула Сьюзи.

– И не только, – сказала Джудит. – Бекс, вы уверены, что он произнес слово «застрелили»?

– Да, он сказал именно это.

– А почему это важно? – поинтересовалась Сьюзи.

– Потому, – заявила Джудит, – что полиция не раскрывала деталей убийства Стефана. Журналисты высказывали свои предположения на этот счет, но официального заявления от властей не было.

– Вот поэтому я и спросила, откуда ему известно, что Стефана застрелили, – невозмутимо произнесла Бекс.

Дамы переглянулись.

– Так прямо и спросили?

– Не смогла сдержаться. Мы ведь пытаемся выяснить, кто убил Стефана, а тут появляется человек, который, похоже, все об этом знает.

Джудит и Сьюзи ошеломленно смотрели на Бекс. Женщины всегда считали Бекс трусихой, хотя и не говорили об этом вслух. Как оказалось, они ошибались.

– Что он ответил? – Джудит пришла в себя первой.

– Рассмеялся. Заявил, что знает «кое-кого в полиции» и этот человек сообщил ему, что Стефана застрелили из списанного пистолета. Никогда не забуду тот момент. Он смотрел мне в глаза и ухмылялся, был так уверен в себе.

– Из списанного пистолета? Он так и сказал? – удивилась Джудит.

– Именно так, – подтвердила Бекс.

Три женщины обменялись взглядами.

– Очень интересно, – произнесла Джудит. – Мы ничего не слышали о списанном пистолете, хотя знаем почти все, что известно полиции.

– Да, – кивнула Бекс. – Потому я ответила: «Какой кошмар» или что-то в этом роде, не помню точно. Признаться, меня даже мотнуло в сторону. Потом Энди посмотрел прямо мне в глаза и спокойно произнес: «Надеюсь, вы не захотите так же избавиться от мужа?» Я была в ужасе, а он опять рассмеялся. Сказал, что пошутил, а я вновь прикинулась дурочкой, которая ему поверила. Притворство уже не раз меня выручало. Видимо, я кажусь окружающим простушкой.

– Не говорите глупости, – возмутилась Джудит.

– Нет-нет, я знаю, это так. Но на этот раз я была рада тому, что произвожу впечатление глупой домохозяйки. Ведь Энди расслабился, решив, что его «шутка» меня повеселила. На самом же деле мне стало дурно. Мы развернулись и пошли обратно, и я попросила его рассказать о себе – просто так, чтобы сменить тему. У него такое самомнение, скажу я вам. Мало того что он намекнул, как я могу избавиться от мужа, так еще и начал приставать ко мне. Заявил, что в молодости был спортсменом и, хотя несколько раздобрел с годами, он еще «на многое способен». Именно так и сказал. Знаете, пожалуй, я выпью.

– Черт побери, вы это заслужили, – отозвалась Джудит. Она плеснула виски в стакан и протянула его Бекс, и та, идеальная мать и дочь, жена священника, сделала большой глоток.

– Ох! – она вытерла губы тыльной стороной ладони. – Но почему всегда виски?

– Признаюсь, – сказала Джудит, – совсем недавно мы со Сьюзи пили чай. Никакого удовольствия. Вы молодец, Бекс, настоящая героиня. Подняли такую панику при помощи пары тостов. Быстро сообразили, как увести Энди из кабинета. Что важнее, вам удалось добыть бесценную информацию об оружии, из которого застрелили Стефана! Вы также заставили Энди показать свое истинное лицо. Пусть потом он и обратил все в шутку, мерзавец предложил вам убить мужа, чтобы избавиться от него навсегда. Поверьте, вы сделали больше, чем кто-либо из нас троих.

Румянец, что появился на щеках Бекс, лишь отчасти можно было объяснить попавшим в организм женщины виски.

– Итак, – Джудит вернула бутылку на полку, – Энди знает, что Стефана застрелили, используя списанный пистолет. Теперь нам надо понять, что это может означать.

– Что он и есть убийца, – сказала Бекс.

– Однако, – задумчиво произнесла Джудит, – будь он убийцей, сказал бы вам, что ему известно, как убили Стефана?

– Может, он просто хвастун, – предположила Сьюзи.

– Нет, он бы наверняка промолчал. И ничего удивительного, что у юриста есть связи в полиции. К тому же я уверена, в Марлоу немало людей, слышавших о том, что Стефана застрелили. Думаю, Энди просто решил покрасоваться.

– Но ведь он рассказал про пистолет, – отметила Сьюзи. – Откуда он узнал про него?

– Я провела с ним наедине больше часа. Пусть он и притворяется шутником, я не сомневаюсь, он и есть убийца, – не отступала Бекс. – Нам известно, что он имеет отношение к смерти Икбаля, иначе он не стал бы уничтожать те документы сразу после разговора с вами.

– Согласна, – кивнула Сьюзи.

– Энди знает, что Стефана застрелили из списанного пистолета, потому что он сам в него стрелял. Нам лишь осталось понять, как он связан с делом Лиз.

Джудит задумчиво потягивала ви́ски.

– Как это все ужасно, – наконец произнесла она. – Таника сказала, что еще в девять утра Лиз Кертис видели живой, она общалась со скаутами. А в начале одиннадцатого их руководитель уже нашел ее мертвой. Если мы узнаем, что Энди делал утром, мы поймем, мог ли он быть убийцей. И да, – Джудит просияла, – с этим мы легко справимся, верно? Сьюзи, можете найти снимок расписания Энди?

– Конечно, – ответила та. Пару секунд спустя женщины склонились над экраном ее мобильного. Несмотря на то что каждый день в офисе Энди проходило немало встреч, ни одна из них не начиналась раньше 9:30 утра.

– Что ж, благодаря Сьюзи мы знаем, что Энди Бишоп не приходит на работу раньше 9:30.

– А вы правы, – разволновалась Сьюзи. – Это все благодаря мне, правда?

– Правда, – улыбнулась Джудит. – Хорошая работа. Похоже, Энди было бы не просто совершить преступление. Ему пришлось бы ждать, пока Лиз проведет для скаутов инструктаж и отойдет достаточно далеко от берега, чтобы застрелить ее. А потом еще добираться до офиса, чтобы провести встречу, назначенную на половину десятого.

– Это непросто, но вполне реально, – сказала Бекс.

– И он должен был знать, что Дэнни, мужа Лиз, не будет в городе, – отметила Джудит.

– А его не было? – поинтересовалась Бекс.

Джудит призналась, что подслушала часть разговора Таники и Дэнни Кертиса и узнала, что вечером накануне убийства мужчина был в Ноттингеме.

– Это нам и так известно, – протянула Сьюзи. – Он упоминал, что каждый вторник проводит тренировки в Ноттингеме.

– Верно, – кивнула Джудит. – Похоже, он этим гордится.

– Итак, что мы имеем, – сказала Бекс. – Икбаль считал, что Энди украл его наследство. Теперь Икбаль мертв. Стефан был мошенником, и Энди, судя по всему, тоже проворачивает какие-то темные дела. Вероятно, это их и связывало? Два жулика работали вместе. Энди известно, что Стефана убили из списанного пистолета, а об этом может знать только убийца, верно? Если это правда. Кроме того, мы убедились, что Энди вполне мог успеть застрелить Лиз и приехать в офис как раз к началу своего рабочего дня.

Джудит ненадолго задумалась, а затем достала из сумочки телефон и нажала кнопку вызова.

– Слушаю, – Таника ответила почти сразу.

– Я всего на секунду, – Джудит произнесла это таким тоном, будто собиралась уточнить время очередного собрания игроков в вист. – Это правда, что наш убийца использовал списанный пистолет?

После долгого молчания Таника спросила:

– Бога ради, скажите, откуда вы это знаете?

– Что ж, спасибо за помощь. – Джудит спешно отключилась.

– Все верно. Энди сказал Бекс правду: убийца использовал списанный пистолет.

Женщины переглянулись.

«Неужели убийца – Энди Бишоп?»

Внезапно телефон Джудит зазвонил. Та с недоумением уставилась на его черный экран.

«Что это? Где же оповещение о входящем вызове?»

Вдруг Сьюзи подскочила на месте. Она не сразу поняла, что звонили ей.

– Извините за это, – сказала она, принимая звонок. – Добрый день, Бренда. Как поживаете?

Несколько секунд Сьюзи молча слушала собеседницу, а затем вдруг издала восторженный возглас:

– Будем через пять минут. Спасибо, Бренда, вы лучшая.

Сьюзи убрала телефон в карман и повернулась к Бекс и Джудит.

– Звонила Бренда Макфарлейн.

– Кто такая Бренда Макфарлейн? – спросила Джудит.

– Бывшая клиентка. Я выгуливала ее кокер-спаниеля по кличке Монти. Что важнее, Бренда – соседка Элиота Говарда. Я просила ее последить за ним.

– Последить за ним? – переспросила Джудит.

– Вы ведь сами это предложили, не помните? Спрашивали, не живет ли рядом с Элиотом кто-то из моих знакомых. Бренда – хорошая женщина, на нее можно положиться.

– И зачем она звонила?

– Элиот только что развел костер у дома.

– Да? – Бекс выглядела немного разочарованной. – И что в этом подозрительного?

– Он сжигает кое-что необычное.

– Вот как?

– Да. Элиот сжигает картину.

(обратно)

Глава 28

– Мне это не нравится, – заявила Бекс, ногой отодвигая от себя пустую обертку от шоколадного батончика. Женщины сидели в грязном микроавтобусе Сьюзи, который несся по улицам Марлоу. – Пусть лучше полиция разбирается с Элиотом.

– Конечно, – согласилась Сьюзи. – Но Танике понадобится не менее десяти минут на то, чтобы добраться в Марлоу из Мейденхеда. Мы будем раньше. А в чем проблема? Вы же сами сказали, что убийца – Энди Бишоп.

– Да, но это не наше дело, мы всего лишь… домохозяйки.

– Это вы домохозяйка, – уточнила Джудит. – Эта штука не может передвигаться быстрее?

– Еду так быстро, как могу. Держитесь. – Сьюзи вывернула руль и, не сбавляя скорости, выехала на Джипси-лейн, позабыв включить указатель поворота.

– Мы должны приехатьраньше, чем он сожжет все улики.

Джипси-лейн когда-то была просто дорогой, которая связывала Марлоу с соседней деревней Марлоу-Боттом, но в последние годы она превратилась в улицу, застроенную частными домами. Улица заканчивалась разворотным кольцом, и дом, что стоял рядом с ним, был заметнее и больше остальных. Со всех сторон его окружала живая изгородь из кустов лавра. За раздвижными воротами с системой дистанционного управления зеленело покрытие подъездной дороги, контрастировавшее с красным цветом кирпичного дома. Здесь жили Элиот Говард и его жена Дейзи.

Микроавтобус выехал на разворотное кольцо, подскочил на бордюре и остановился, когда Сьюзи ударила по тормозам.

– Если я еще раз соберусь сесть к вам машину, напомните, что мне не стоит этого делать, – сдавленно произнесла Бекс.

– И где живет Бренда? – спросила Джудит.

– Вон там, – Сьюзи указала на небольшой дом с аккуратной клумбой у крыльца.

В дверях появилась милая старушка с блестящими глазами. Она заговорщицки подмигнула Сьюзи и жестом пригласила женщин войти в дом.

– Это Бренда, – представила ее Сьюзи, как только они оказались в небольшой прихожей.

– Я будто попала в вишистскую Францию, – Джудит кивнула хозяйке и с восторгом огляделась. Тонкий тюль, разбросанные наперстки, металлическая подкова на стене. – У вас очень мило.

– Благодарю, – улыбнулась Бренда. – Спасибо, что приехали, Сьюзи. Нам лучше подняться. Прошу.

Хозяйка дома провела женщин на второй этаж, в комнату, где стоял большой стол, обитый зеленым сукном. На столе лежали игральные карты, блокноты и карандаши.

– Ах, вы играете в бридж? – поинтересовалась Джудит.

– Да, а вы?

– Обожаю бридж. Всегда беру больше взяток, что невероятно злит моих партнеров.

– А какую систему торговли вы обычно используете?

– Эй, – вмешалась Сьюзи, – вы не забыли об Элиоте Говарде?

– Да-да, извините. – Бренда подошла к окну и на дюйм отодвинула занавеску. – Должна признаться, я никогда не испытывала к нему симпатию. И к его жене тоже. Они не здороваются с соседями. Странно себя ведут. Мне ведь отсюда все хорошо видно. Говарды редко бывают вместе в одной комнате, не включают музыку или радио. В этом доме нет радости. В любом случае до сегодня все было спокойно. Мне не о чем было сообщить, хотя, как вы, Сьюзи, и просили, я пристально следила за домом. Так вот, я готовилась к партии в бридж, когда заметила… впрочем, вы сами все увидите, идите сюда.

Бренда отошла в сторону, и три женщины, тесно прижавшись друг к другу, заняли ее место у окна. В саду за невысокой лавровой изгородью стоял Элиот. У ног мужчины горел небольшой костер. Пламя жадно поглощало остатки холста на квадратном подрамнике.

– Вы правы! – воскликнула Сьюзи. – Он сжигает картину.

– И мне так показалось, – закивала Бренда. – Вы просили меня позвонить, если я замечу что-то необычное. Думаю, речь шла о чем-то подобном.

Женщины не отрывали глаз от Элиота. Он постоял у костра еще немного, а затем направился к дому и скрылся в нем, чтобы через минуту вернуться в сад с другими полотнами.

– Смотрите, сколько их! – воскликнула Джудит, когда Элиот бросил в огонь еще одну картину.

– Зачем он их сжигает? – удивилась Бекс.

Прежде чем кто-то успел ей ответить, к дому Элиота подъехала полицейская машина, за рулем которой сидела Таника Малик.

– Чертовски вовремя! – Сьюзи задернула занавеску и повернулась к Бренде. – Спасибо за звонок! Вы лучшая!

Таника подошла к воротам дома Элиота и уже собиралась нажать на кнопку звонка, когда увидела бегущих к ней Джудит, Сьюзи и Бекс.

– Могла бы догадаться, – сказала она, оглядывая женщин.

– Если бы не мы, вы, вероятно, и не узнали бы, что Элиот сжигает картины, – произнесла Джудит, слегка раздраженная непочтительностью детектива.

– Картины? – насторожилась Таника. – Вы говорили мне лишь об одной.

– Он вынес во двор еще несколько. Мы наблюдали за ним из окна дома моей знакомой, Бренды, – вставила Сьюзи.

– Бренды?

Сьюзи кивком указала на соседний дом. Бренда выглядывала из окна на втором этаже. Она приветливо помахала детективу рукой, поймав ее взгляд.

– Мне бы хотелось кое-что выяснить, – обратилась Джудит к Танике. – Почему вы скрыли от меня, что Икбаля и Стефана убили из списанного пистолета?

– Потому что вы не должны заниматься расследованием! – Таника не сдержалась и повысила голос.

– Но вы могли бы продвинуться намного дальше, если бы держали нас в курсе происходящего.

– Пусть так. Но вы гражданские лица, и я не могу посвящать вас в детали следствия.

– Вот, например, – Джудит, будто не слышала того, что сказала детектив, – я могла бы объяснить вам значение фразы «Вера, Надежда, Милосердие».

– Вы и об этом знаете?

– Я полагаю, три эти слова были выбиты на трех бронзовых медальонах, найденных на жертвах.

– Откуда вам это известно?

– Простая логика. Вы сами сообщили мне, что на теле Стефана обнаружили медальон со словом «Вера». Я увидела еще один у тела Лиз на фотографии. И если вы спрашиваете кого-то о значении фразы «Вера, Надежда, Милосердие», или Любовь, с моей стороны логично предположить, что у каждой из жертв была подвеска с одним из этих трех слов.

– Она очень умна, – сообщила Танике Сьюзи, указывая на Джудит большим пальцем.

Джудит улыбнулась, польщенная похвалой.

– Хорошо, – вздохнула Таника. – И что, по-вашему, означает эта фраза?

– Она звучит в Первом послании к Коринфянам. Но любой составитель кроссвордов скажет вам, что это еще и девиз масонов.

– Правда?

– Если точнее, это три их главные добродетели.

Таника не сразу нашлась с ответом.

– Это действительно полезная информация, – наконец сказала она. – Спасибо.

– Поэтому я предлагаю вам выяснить, есть ли среди подозреваемых хоть один масон. Возможно, он что-то знает об этих убийствах.

– Я вас поняла. Думаю, вы правы.

Джудит гордо вскинула голову и повернулась к подругам.

– А теперь идемте, – заявила она. – Пусть Таника выполнит свою работу.

Детектив наблюдала за тем, как три женщины направились к старенькому микроавтобусу, припаркованному против всяких правил на тротуаре. С левой стороны, одетая в жилет и эластичные джинсы, шла примерная домохозяйка с чуть растрепанными волосами. С правой печатала шаг женщина-гренадер, которая выглядела так, будто готовилась выйти в море вместе с Долговязым Джоном Сильвером. Между ними семенила эксцентричная аристократка невысокого роста, чьи плечи укрывала серая накидка. Таника не смогла бы представить себе более пестрое трио. Она с улыбкой проследила за тем, как женщины забрались в машину и укатили прочь.

Покачав головой, Таника нажала кнопку звонка. Из динамика на воротах послышался женский голос.

– Дом Говардов.

– Доброе утро, – сказала Таника. – Детектив Таника Малик. Вы позволите мне войти?

(обратно)

Глава 29

Оказавшись за воротами, Таника прошла мимо двух сверкающих БМВ и приблизилась к входной двери. Она распахнулась, и на пороге дома появилась Дейзи, жена Элиота.

– Доброе утро, – сказала она. – Я Дейзи Говард. Чем я могу вам помочь?

Таника представилась. Ей сразу показалось странным, что такой человек, как Элиот, был женат на столь милой и приветливой женщине.

– Могу я поговорить с вашим мужем?

– Конечно, проходите.

Изысканность интерьера поразила Танику. Она с восхищением рассматривала ковры кремового цвета, модернистские вазы, в которых стояли свежесрезанные цветы, старинные полотна на стенах.

– Хотите пить? – спросила Дейзи, когда они вошли в отделанную мрамором кухню с множеством хромированных поверхностей.

– Нет, благодарю.

– Вы уверены? Сегодня так жарко.

– Я бы хотела поговорить с вашим мужем.

– Зачем вам Элиот?

– У меня к нему дело, – вежливо произнесла Таника.

– Он на заднем дворе. Сжигает какие-то ненужные вещи. Мужчина, что сказать.

Раздвижные двери вели из кухни на выложенный состаренной каменной плиткой внутренний дворик.

Женщины вышли на улицу и увидели в глубине сада стоящего у костра Элиота Говарда. Некоторое время обе молчали, наблюдая за ним.

– Скажите, как вы познакомились? – спросила Таника.

– Мы встретились в Лондоне, в художественной галерее. Хотели купить одну картину. – Дейзи улыбнулась воспоминаниям. – Он вел себя как типичный англичанин – притворялся таким надменным. Но я видела, что он добрый человек. Несчастный, глубоко травмированный, но добрый.

– Травмированный?

– У Элиота тонкая душевная организация, его легко ранить. Не знаю, с чем вы пришли, но он точно ни в чем не виноват. Его могли обмануть, он не так силен, как кажется.

– Считаете, у вашего мужа могут быть неприятности?

– Ведь вы здесь не для того, чтобы спросить, который час, верно?

Дейзи по-прежнему улыбалась, но детектив заметила, что в глазах ее блеснула сталь.

Таника кивнула в знак благодарности и направилась в сторону мужчины. Приблизившись к Элиоту, она поняла, что Джудит и ее подруги были правы. В костре трещали деревянные подрамники; раскрашенные холсты быстро покрывались черными пятнами там, где их касалось пламя.

Элиот повернулся, услышав за спиной шаги. Прежде Таника не встречалась с ним лично, только разговаривала по телефону. Элиот поднял на нее усталый взгляд. Сейчас он был мало похож на человека с фотографии, размещенной на сайте аукционного дома.

– Кто вы? – спросил мужчина.

Таника представилась и посмотрела на охваченные пламенем картины. Их было не меньше дюжины, если не больше. Помявшись, она принялась вытаскивать из огня те, что еще можно было спасти. В какой-то момент детектив с удивлением осознала, что все они были похожи на картину, висевшую без рамы в доме Стефана.

Элиот не пытался ее остановить.

– Что вы делаете? – только и спросил он.

– Соседи увидели, что вы сжигаете полотна, и вызвали полицию.

– При чем здесь полиция? Разве я совершил преступление? – Элиот оглядел ближайшие дома. – Везде свой нос засунут.

– У нас есть основания полагать, что Стефан Данвуди был убит из-за картины Ротко, которую вы продали ему в 1988 году. – Таника достала из костра еще одну картину и побила ее о траву, чтобы потушить пламя. Полотно пересекали три полосы разных оттенков оранжевого.

– Это шутка? – В голосе Элиота появился намек на превосходство, но Таника быстро поняла, что самоуверенность мужчины была напускной. – Считаете, я сжигаю здесь полотна, стоимость которых составляет миллионы фунтов?

Таника осмотрела обугленную доску. Она была сделана из сосны и выглядела намного проще, чем старинные позолоченные багетные рамы, что детектив видела в доме Стефана. Достав из огня все картины, Таника затоптала костер. Она еще раз осмотрела полотна, что лежали у ее ног. Холсты были натянуты на дешевые современные подрамники с металлическими скобами.

– Они очень похожи на работы Ротко. – Таника не желала сдавать позиции.

– Приятно слышать. Именно этого я и добивался.

– Что вы хотите сказать?

– Их написал я.

– Вы? Но когда?

– За последние несколько месяцев. В свободное время я пишу картины, это мое хобби.

– Расскажите о картине Ротко, которую Стефан купил у вас в 1988 году, после смерти вашего отца.

Элиот на мгновение задумался, прежде чем ответить.

– Хорошо. На самом деле Стефан Данвуди был мошенником.

– Вот как?

– К сожалению. В 1988 году, когда умер мой отец, я еще не знал об этом. Потому и попросил его оценить картину. Мне казалось, он был хорошим экспертом. Честным человеком. Стефан сказал, что эта картина – подделка, и купил ее у меня за бесценок. Много позже выяснилось, что ее написал Ротко. Мне было обидно услышать это, ведь я полагал, что хорошо знаком с его творчеством. Посмотрите на мои картины. Прошло много лет, а я все еще одержим им.

– Зачем вы сжигаете полотна?

– Я всегда уничтожаю свои картины через какое-то время.

– Но почему?

Элиот смотрел на тлеющие угли и молчал.

– Зачем вы их сжигаете? – повторила Таника.

– Потому что они никуда не годятся. – Казалось, Элиот говорил с огнем, а не с ней.

– Никуда не годятся?

– Да, они ужасны.

Он сказал это так тихо, что Таника решила, будто она ослышалась.

– Вы ведь учились в художественной школе.

– Туда может поступить каждый, у кого есть способности. У меня были способности. Но не было большего. Дара. Именно он делает человека уникальным, не таким, как все. Тем, кому есть что сказать.

Таника вспомнила слова Джудит о том, что Элиота в юности приняли в школу искусств, но его отец запретил сыну посещать занятия.

– Думаете, ваши работы были особенными, когда вы в первый раз пытались поступить в художественную школу?

Элиот оторвал взгляд от огня и посмотрел на Танику.

– Теперь я этого не узнаю. Никогда.

Пожалуй, только сейчас Таника увидела перед собой «настоящего» Элиота Говарда.

Не заносчивого, высокомерного мужчину, а скорее маленького запутавшегося мальчика. Таника напомнила себе, что и «маленький запутавшийся мальчик» порой способен совершить убийство. К тому же было довольно странно, что он сжигал эти работы именно сейчас, когда из дома Стефана пропала багетная рама от картины Ротко.

– Вы пытались проникнуть в дом Стефана после того, как поругались с ним в Хенли?

– Нет. Что вы такое говорите?

– Это вы проникли в его дом на прошлой неделе?

– О чем вы? Проник в его дом?

– Вы украли багетную раму с картины Ротко, что принадлежала мистеру Данвуди?

– Я впервые об этом слышу! Какая рама?

Таника вынуждена была признать, что Элиот, похоже, говорил совершенно искренне. Но если не он вломился в дом Стефана и украл багетную раму, кто же это сделал? Для кого и почему она могла представлять ценность?

Возле Таники появилась Дейзи с телефоном в руке.

– Детектив! – Таника и Элиот повернулись. – Извините, но я вынуждена просить вас уйти.

– В чем дело, дорогая? – спросил Элиот.

– Я позвонила нашему адвокату, и он сказал, что тебе следует отвечать на вопросы только в его присутствии. И полиция не имеет права вторгаться в наш дом без ордера.

– Но я лишь ответил на несколько вопросов детектива.

– Значит, это все, – тихо, но твердо произнесла Дейзи и повернулась к Танике. – А вы предъявите обвинения и покажите ордер. Или покиньте наш дом.

Требование женщины было справедливым. Таника не имела права находиться в чужом доме без соответствующих документов или без разрешения хозяев. Ледяной взгляд Дейзи свидетельствовал о том, что она не потерпит возражений.

Таника натянуто улыбнулась, извинилась и пошла в сторону дома. Внутри, за раздвижными дверями, она на мгновение остановилась и повернулась. Похоже, Дейзи читала мужу нотацию. Интересно, что же она говорила?

(обратно)

Глава 30

На следующий день в национальной газете была опубликована статья о тройном убийстве в Марлоу. К вечеру об этом вышло несколько телевизионных репортажей. СМИ захватили город. Площадь у здания Залов общественных собраний была заставлена микроавтобусами с антеннами на крышах; репортеры, съехавшиеся, кажется, со всего мира, пытались взять интервью у местных жителей – интересовались, чувствуют ли те себя в безопасности, когда по улицам города расхаживает серийный убийца.

Наступило тревожное время для всех, особенно для общественных деятелей: мэр города и преподобный Колин Старлинг пытались убедить местных жителей, прихожан, а с ними и весь мир в том, что Марлоу – тихое место, где не происходит ничего дурного.

Джудит пропала на пару дней, что позволило Сьюзи и Бекс некоторое время заниматься собственными делами. Но в понедельник утром она позвонила им обеим. Она попросила подруг бросить все и немедленно приехать к ней. Она утверждала, что женщины не поверят своим глазам.

– Я не верю своим глазам, – произнесла Сьюзи. Она стояла посреди гостиной Джудит рядом с Бекс.

Перед ними на покрытом зеленым сукном столе лежали полоски бумаги, украденные из кабинета Энди Бишопа. Джудит перебрала их, выпрямила загнувшиеся кончики и смогла воссоздать уничтоженный Энди лист бумаги.

– Как вам удалось? – Бекс была удивлена не меньше Сьюзи.

– Я же говорила, что смогу.

– Но здесь несколько сотен полосок! – не унималась Сьюзи.

– Верно. Своего рода пазл. Чем больше деталей занимают свое место, тем меньше деталей остается пристроить. Можно сказать, игра с нулевой суммой.

– Снимаю перед вами шляпу, – сказала Бекс и посмотрела на склеенный лист. – Признаюсь, я сомневалась, что у вас получится.

– И что же? – с нетерпением произнесла Сьюзи. – Что же на этом листке такого важного? Почему Энди уничтожил его сразу после вашего ухода?

– Это страница из «Борлейзеане».

– А что это?

– Журнал для мальчиков и девочек, учащихся в гимназии Уильяма Борлейза. Или когда-то учившихся там.

– Ничего не понимаю, – сказала Бекс. – Зачем Энди Бишопу так спешно уничтожать страницу из журнала?

– Посмотрите внимательнее и всё поймете.

Сьюзи и Бекс склонились над листком.

– Даже дышать на него страшно, – улыбнулась Бекс.

– Не беспокойтесь, – сказала Джудит. – Я не могла допустить, чтобы легкое дуновение ветерка свело на нет столько часов работы. Я приклеила каждый кусочек к полиэтиленовой пленке. Вы можете взять лист в руки и рассмотреть его с другой стороны. Вообще-то вы просто обязаны это сделать.

Джудит подхватила листок со стола и протянула Сьюзи и Бекс. Женщины внимательно изучили одну сторону, но так и не увидели ничего важного.

– Здесь статья о прошлогоднем составе школьной хоккейной команды, – сказала Сьюзи.

– Да, ничего для нас интересного. Попробуйте перевернуть листок, – сказала Джудит.

Сьюзи последовала ее совету. На обороте листа она увидела статью, посвященную выпускникам прежних лет. Там было сообщение от президента ассоциации, новости о кампании по сбору средств и список бывших учеников гимназии, скончавшихся в прошедшем году. Тоже ничего подозрительного.

– И что? – Сьюзи вскинула бровь. – Либо я схожу с ума, либо это действительно просто школьные новости.

– Откуда Энди вообще это взял? – Бекс склонила голову на бок.

– Хороший вопрос, – кивнула Джудит. – Сначала я решила, что это страница из его экземпляра журнала. Видите ли, на сайте юридического агентства есть биография Энди Бишопа. Похоже, он учился в гимназии Борлейза. Каждый год он должен получать экземпляр.

– Но теперь вы так не думаете? – спросила Сьюзи.

– Ищите, дамы, – заявила Джудит. Кажется, она была очень довольна собой.

– Здесь нет ничего для нас интересного. Нигде не упоминаются имена Эзры Гаррингтона, Икбаля Кассама или Стефана Данвуди. И даже самого Энди Бишопа. Как и кого-то с ними связанного.

– Вот тут вы ошибаетесь! – Джудит прошла к серванту и через минуту вернулась с копией завещания Эзры. – Я долго ломала над этим голову. Не могла понять, зачем Энди уничтожил страницу из журнала. Но раз он отправил ее в измельчитель, у него была на то веская причина. Я хотела во всем разобраться. Изучала и рассматривала этот лист со всех сторон, но не видела ничего. А потом заглянула в копию завещания Эзры и все поняла. Посмотрите, кто был свидетелем при составлении завещания.

Джудит открыла последнюю страницу документа. Свидетелями значились Спенсер Чепмен и Фэй Керр. Под именами были указаны адреса и профессии мужчин – конезаводчик и учитель соответственно.

Сьюзи первой поняла, в чем дело.

– Не может быть! – воскликнула она и перевела взгляд на листок из журнала, проверяя свою догадку.

– Спенсер Чепмен и Фэй Керр умерли в прошлом году!

– Совершенно верно! – торжественно объявила Джудит.

– Как-то странно, – продолжала Сьюзи. – Оба выступили свидетелями при составлении завещания, а потом умерли. Интересно, что с ними случилось?

– Посмотрите на даты смерти.

Сьюзи опустила глаза и поводила пальцем по листку.

– Спенсер умер в марте прошлого года… и Фэй тоже. Они оба умерли в марте.

– А теперь посмотрите, когда было составлено завещание Эзры.

Бекс ткнула пальцем в дату внизу страницы.

– Пятнадцатое мая прошлого года. Постойте, это какая-то бессмыслица.

– И вовсе не бессмыслица, – улыбнулась Джудит.

– Но эти люди не могли оставить здесь подписи через месяц после того, как умерли.

– Они их и не оставляли, верно? – Сьюзи наконец все поняла. – Подписи подделал Энди Бишоп.

– Совершенно верно! – сказала Джудит. – Энди не хотел рисковать и указывать имена людей, которые потом могли выступить в суде и заявить, что никогда не были свидетелями. Потому он и выбрал имена умерших. И подделал их подписи.

– Вот почему сразу после вашего ухода он уничтожил этот листок, – подхватила Сьюзи. – Он боялся, что вы всё поймете.

– Но как ему удалось провести Эзру? – спросила Бекс.

– Вряд ли это было сложно, – отмахнулась Джудит. – Завещание Эзры составлено за две недели до его смерти. Он тогда мучился от нестерпимой боли, наверняка регулярно получал инъекции морфина, почти все время пребывал в измененном состоянии сознания. Я видела, как умирают от рака. В последние две недели своей жизни моя тетушка Бетти не помнила, как ее зовут, и не могла сказать, какой сегодня день недели. Лекарства, которые ей давали в хосписе, вызывали у нее галлюцинации. Я могла бы заставить ее подписать все что угодно, если бы задалась такой целью.

– Так Энди Бишоп и поступил с Эзрой.

– Он составил новое завещание и вынудил Эзру подписать его. А затем подделал подписи свидетелей, чтобы все выглядело законно. Он думал, что об этом никто никогда не узнает.

– К сожалению для Энди, имена его свидетелей появились в некрологе журнала «Борлейзеане».

– Всё как я и говорила, – воскликнула Бекс. – Убийца – Энди Бишоп. Это точно он.

– Возможно, вы и правы, – сказала Джудит. – По крайней мере, это выглядит вполне логично.

– Но как Икбаль узнал о том, что подписи свидетелей подделаны? – поинтересовалась Сьюзи.

– У меня есть одна теория, – сказала Джудит. – Она могла бы все объяснить. Одну минуту, нужно кое-что проверить.

Джудит разблокировала свой телефон, отыскала в списке нужный номер и нажала на кнопку вызова.

– Таника, надеюсь, я не отвлекаю вас? – спросила она.

– Вовсе нет. У вас все в порядке?

– Все прекрасно, благодарю. Я хотела бы задать вам вопрос, если позволите.

– Слушаю, но помните: я не могу рассказать вам о встрече с Элиотом Говардом…

– О, не беспокойтесь, мой вопрос не имеет отношения к Элиоту Говарду.

– …или о ходе расследования.

– А вы уверены, что меня интересует именно это?

– Конечно, зачем еще вам звонить?

– Скажите, Икбаль Кассам учился в гимназии Борлейза?

– Это имеет отношение к делу?

– Разумеется, это имеет отношение к делу!

– Тогда я не смогу вам ответить.

– Но это же так просто. Да или нет. Это очень важно. Он ведь учился там, верно?

Джудит казалось, что прошла вечность, прежде чем она вновь услышала голос Таники.

– Полагаю, это общедоступная информация, – вздохнула детектив. – Когда мистеру Кассаму было двенадцать, его семья переехала в Марлоу. Они прожили здесь всего год. В течение этого года мальчик посещал гимназию Борлейза. Вероятно, именно поэтому мистер Кассам переехал в Марлоу после смерти родителей. Это место было ему знакомо.

– Тогда вам нужно срочно посетить дом мистера Кассама. Обыщите всё, найдите последний номер журнала «Борлейзеане». Вы увидите, что там не хватает страницы. Страницы номер семьдесят четыре.

– Простите, что мне нужно сделать? – переспросила Таника.

– Вы найдете доказательство того, что Энди Бишоп подделал завещание Эзры Гаррингтона. На упомянутой мной странице есть список бывших учеников гимназии, умерших в прошлом году. Люди, которые указаны свидетелями при составлении завещания Эзры, умерли за месяц до того, как подписали документ.

– Энди Бишоп подделал подписи свидетелей?

– Угадали. Энди не повезло, ведь оба мужчины когда-то учились в гимназии Борлейза. Что, собственно, неудивительно, ведь в Марлоу всего две школы. Когда Энди подделывал завещание Эзры с целью прикарманить шестьсот пятьдесят тысяч от продажи его дома, он даже не предполагал, что в журнале гимназии появятся имена скончавшихся учеников, указанных им в качестве свидетелей. И что рядом с именами будут стоять даты их смертей. Хуже всего то, что у Икбаля был собственный экземпляр журнала, поскольку он целый год учился в той же гимназии. Полагаю, мы никогда точно не узнаем, что случилось потом… Но я хорошо представляю себе эту картину: Икбаль получает журнал, лениво листает его и вдруг видит, что люди, чьи подписи стоят на последней странице завещания Эзры, умерли за месяц до того, как завещание было составлено. Он уже подозревал, что Энди обманом получил наследство, ведь Эзра обещал оставить свой дом Икбалю, но тот отошел Бишопу. И вот через год после смерти соседа у Икбаля появились неопровержимые доказательства того, что подписи свидетелей были подделаны. Скорее всего, он связался с Энди и обвинил его в преступлении. А потом? Возможно, Энди предложил Икбалю за молчание часть денег, вырученных от продажи дома, или, напротив, все отрицал – это нам неизвестно. Зато мы знаем, что у Энди была веская причина желать Икбалю смерти. Бишоп убил его, чтобы тот никому не раскрыл его страшную тайну. И таким образом сохранил незаконно полученные шестьсот пятьдесят тысяч фунтов.

– Джудит, дайте мне минуту, чтобы все это переварить. Скажите, вы действительно в это верите? Вы выдвигаете очень серьезные обвинения.

– Вы правы, это серьезные обвинения. Забудьте об Элиоте Говарде и его костре тщеславия. Все его разногласия со Стефаном – ерунда, наш убийца – Энди Бишоп. Мою теорию подтверждают и найденные на телах медальоны. Как я и говорила, вера, надежда и милосердие – три главные добродетели масонов, а мистер Бишоп, определенно, один из вольных каменщиков, иначе не стал бы преуспевающим юристом. Между прочим, в разговоре с Бекс он упомянул о том, что Стефана застрелили и застрелили из списанного пистолета. Откуда, скажите на милость, он знает об этом, если он не убийца? Вы должны его арестовать. Немедленно.

– Джудит, вы меня впечатлили. Правда. Но есть одна проблема: Энди Бишоп не убивал Икбаля.

– Это точно был он. Я же все вам объяснила.

– Уверяю вас, он не убийца. В момент совершения преступления его не было в стране. Он отдыхал на Мальте.

Джудит надеялась, что ослышалась.

– Что вы сказали?

– После того что я узнала от вас об Энди Бишопе, я попросила свою команду проверить его. По данным Пограничной службы Великобритании, а также мальтийского Департамента иммиграции, в день убийства Икбаля Кассама Энди Бишоп был на острове. Он ежегодно проводит там свой двухнедельный отпуск. Кстати, в день убийства Стефана Данвуди он как раз зарегистрировался в отеле.

– Он был в отпуске? Все это время?

– Мне жаль, Джудит, но он был в тысяче миль от места преступления. Он не убийца.

Джудит лишилась дара речи. Энди не было в стране на момент совершения первых двух убийств, следовательно, то, что у него была причина желать Икбалю смерти, не имело никакого значения. Он никого не убивал. Конечно, он мог прикончить Лиз Кертис и появиться в офисе к началу рабочего дня. Но если он не был причастен к первым двум убийствам, с какой стати он совершил бы третье? К тому же женщины не смогли найти связь между Энди и Лиз Кертис.

Сначала они исключили из списка подозреваемых Элиота Говарда, а теперь и Энди Бишопа.

«Хорошо, если никто из этих двоих не совершал преступление, кто же убил Стефана Данвуди, Икбаля Кассама и Лиз Кертис? И зачем? Как же все-таки связаны между собой три жертвы?» – Джудит не могла поверить в то, что в очередной раз ее теория так легко разбилась о реальность.

(обратно)

Глава 31

Таника пребывала в таком же отвратительном расположении духа, как Джудит и ее подруги. Появившиеся в прессе сообщения об убийстве Лиз Кертис, сделанные журналистами выводы – все это заставляло ее и ее подчиненных нервничать. Всем было очевидно, что такой неопытный следователь, как Таника, не мог заниматься тремя громкими делами. Суперинтендант связался с комиссаром и просил прислать человека, способного возглавить расследование, однако на то, чтобы найти его, требовалось время.

Пока Таника была предоставлена самой себе. Детектива беспокоило лишь то, что члены ее команды, как и руководство, полагали, будто ей не под силу справиться с этими делами. Разумеется, никто не ставил под сомнение ее навыки. Таника посвящала себя работе. Она четко действовала в соответствии с правилами и предписаниями, и ее подчиненные всегда знали, что, кому и когда необходимо делать, однако объем работ был огромен и руководить расследованием Танике становилось все сложнее.

Порой подчиненные и коллеги бросали на нее косые взгляды, думая, что она этого не видит, внезапно замолкали, когда она входила в помещение. Они теряли к ней доверие.

– Какие у вас основные версии? – спросил суперинтендант во время ежедневного совещания в его кабинете.

– По какому делу, сэр? – поинтересовалась Таника.

Начальник посмотрел на нее и вместо бравого офицера, каким еще недавно была Таника, увидел замученную и уставшую женщину.

– По делу Лиз Кертис.

– Откровенно говоря, сэр, у нас почти ничего нет.

– Ничего?

– Ни улик, ни свидетелей, ни мотива.

– А что муж?

– Многочисленные факты подтверждают, что в момент убийства он завтракал в придорожном кафе недалеко от Ноттингема. Мы также не нашли никакой связи между ним и Икбалем Кассамом или Стефаном Данвуди, хотя подняли все его переписки и опросили всех его знакомых.

– Значит, не он убийца?

– Полагаю, нет.

– Что скажете об оружии, из которого была убита Лиз Кертис?

– По заключению баллистической экспертизы, миссис Кертис убили из того же пистолета Люгера, что и Стефана Данвуди, и Икбаля Кассама.

– Значит, мы имеем дело с серийным убийцей?

– Получается так.

– В Марлоу?

– Понимаю вас. Да, в Марлоу.

Начальник Таники видел, что она была сбита с толку. Было время, когда он сам расследовал убийства. Он понимал, как непросто искать зацепки, но сейчас обязан был выполнять свою работу.

– Продолжайте следствие, детектив. Вскоре сюда прибудет ваш более опытный коллега, который возьмет на себя одно из дел. Или все три, – суперинтендант строго посмотрел на Танику. – Сделайте все возможное, чтобы сдвинуться с мертвой точки.

– Да, сэр.

– Все возможное, слышите?

Таника кивнула. Она все поняла.

После собрания, вместо того чтобы вернуться в свой кабинет, она выскользнула на улицу через пожарный выход. Детектив желала подышать воздухом, свежесть которого была весьма сомнительна, так как здание полицейского участка почти вплотную примыкало к двухполосной дороге. Наблюдая за тем, как мимо проносятся машины, Таника позволила себе погрузиться в уныние. Судя по всему, суперинтендант был уверен, что она не справится с порученной ей работой, и теперь пытался подстраховаться.

«Сделайте все возможное, чтобы сдвинуться с мертвой точки». Таника уже предприняла все, что могла. Проблема заключалась в недостатке финансирования. В команде детектива было слишком мало людей. Руководство регулярно спускало приказы о сокращении сотрудников и перераспределении бюджета, что значительно затрудняло работу отдела. Например, в штате был всего один инспектор и, если он брал отгул по болезни, никто не мог его заменить. Таника полагала, что именно по этой причине ее начальнику никак не удавалось привезти в Мейденхенд детектива, способного расследовать убийство. Прежде он должен был убедиться в том, что бюджет отделения не пострадает слишком сильно.

Ко всему прочему, Шамиль, муж Таники, постоянно злился на нее из-за того, что она редко бывала дома. Он понимал, как важна для нее работа, старался поддерживать жену, но, как Шамиль любил повторять, «мечтал о большем». Он всегда хотел стать известным диджеем, однако вместо того, чтобы строить свою карьеру, был вынужден практически в одиночку заботиться о дочери.

О том, что муж лелеял свою мечту уже много лет, хотя так и не приложил значительных усилий к ее исполнению, Таника перестала думать и говорить уже очень давно.

Единственным, что по-настоящему тревожило женщину, было выражение лица ее дочери Шанти, когда каждое утро та спрашивала, придет ли мама домой пораньше. С прошлой недели Шанти перестала задавать этот вопрос. Она уже знала ответ на него.

Помимо рабочих и домашних обязанностей, Таника должна была выполнять свои обязанности по уходу за отцом. Братья не помогали ей в этом. Они не говорили ей, что забота о пожилом человеке – это «женская работа». За них это делал отец. Когда умерла мать Таники, он решил, что дочь должна стать его поваром, водителем, секретарем, уборщицей и прачкой.

Таника закрыла глаза и сжала кулаки, подавляя желание отчаянно закричать. Она изо всех сил старалась быть хорошим следователем и ласковой женой, матерью и дочерью. Таника мечтала о том, чтобы убийца попал за решетку. Она хотела бы, но просто не могла сделать больше, чем уже сделала.

«Но это не совсем так», – подумала детектив. Казалось, она ничего не упустила, но мысли ее вновь и вновь возвращались к словам Джудит о том, что «Вера, Надежда, Милосердие» – это девиз масонов.

Внезапно пришедшая в голову идея заставила Танику резко открыть глаза. «Нет, это не выход. К тому же это против правил и предписаний. Но ведь суперинтендант велел мне сделать все возможное, чтобы расследование сдвинулось с мертвой точки».

Детектив опять закрыла глаза. Она подумала о том, что с момента смерти Стефана Данвуди вновь и вновь получала подсказки оттуда, откуда, казалось бы, никак не могла их ждать.

Таника решительно достала из кармана телефон и набрала номер, который успела выучить наизусть.

– Слушаю, – деловым тоном ответила Джудит. – Есть какие-то новости?

– Можно сказать и так, – приободрившись, произнесла Таника.

– Прекрасно! Я могу вам помочь?

Таника глубоко вздохнула и озвучила фразу, которую никогда не думала от себя услышать.

– Джудит Поттс, я хочу привлечь вас к расследованию.

(обратно)

Глава 32

Таника встретила Джудит, Сьюзи и Бекс в полицейском участке Мейденхеда.

– И все же я вас не понимаю, – сказала Бекс, рассматривая выданный Таникой пропуск.

– Я прошу вас троих неофициально присоединиться к моей команде. Если вы можете найти на это время, – объяснила Таника.

– О, времени у нас предостаточно, – заверила ее Джудит, вешая себе на шею ленту с пропуском.

– А нам за это заплатят? – поинтересовалась Сьюзи.

– К сожалению, нет, – ответила Таника. – Я не стала бы обращаться к вам за помощью, если бы нас щедро финансировали. Но старший следователь может привлекать к делу гражданских лиц в том случае, если они, по его мнению, обладают полезными навыками.

– Правила действительно это позволяют? – Джудит вскинула бровь.

– Не беспокойтесь. – Таника понимала, что Джудит подтрунивала над ней. – Я сверилась со справочником. Это законно. К тому же это отличный способ сэкономить средства.

– Не думаю, что обладаю полезными следствию навыками, – замялась Бекс.

– Не соглашусь с вами, – возразила Таника. – Вы трое неплохо продвинулись в своем собственном расследовании.

– У нас будет доступ к материалам дела? – нетерпеливо спросила Джудит.

– Разумеется.

– К отчетам патологоанатомов, результатам баллистической экспертизы, показаниям свидетелей?

– Да.

– Тогда приступим?

– Один момент. Поймите, для меня это смелый шаг.

– Даже не сомневаюсь, – беззаботно заявила Сьюзи. – У меня есть судимость.

Все как одна повернулись к ней.

– Правда? – Бекс округлила глаза.

– Ничего особенного, просто мошенничество.

– Мошенничество – это, по-вашему, ничего особенного?

– Срок был условный, судимость давно погашена.

– На вашем месте я бы об этом не распространялась, – вздохнула Таника. – Вы должны понимать, что мои подчиненные и коллеги будут не в восторге от моего решения привлечь к расследованию гражданских. Возможно, они будут вести себя недружелюбно.

Таника не ошиблась.

Следуя за детективом по коридорам участка, Сьюзи, Джудит и Бекс чувствовали на себе пристальные взгляды.

«Это еще кто?»

«Что о себе возомнили эти женщины?»

Джудит шла с гордо поднятой головой, Бекс смотрела себе под ноги, а Сьюзи оценивающе оглядывала каждого, кто встречался им на пути, будто готовилась принять бой.

Таника провела женщин в небольшую комнату для переговоров.

– Итак, это ваше рабочее место. Сюда принесут все, что вам понадобится.

– Тогда мы хотели бы увидеть материалы, которые вы собрали по всем трем делам, – уверенно сказала Джудит.

– Я попрошу администратора базы данных предоставить вам файлы.

– Правда? Вот так просто? – изумилась Бекс.

– Прежде чем вы уйдете, – добавила Джудит, – ответьте, пожалуйста, на три вопроса. Во-первых, кто-нибудь осмотрел картину Ротко из дома Стефана? Ту, которая была без рамы.

– Наш эксперт заключил, что это подлинник.

– Точно не подделка?

– Мазки, пигменты, возраст материалов – все свидетельствует о том, что это работа Ротко.

– Очень интересно.

– Но почему вместо подлинника Ротко, который стоит сотни тысяч фунтов, Элиот украл никому не нужную багетную раму? – спросила Сьюзи.

Джудит проигнорировала ее вопрос.

– Скажите, а какой пистолет использовал убийца?

Таника улыбнулась. Теперь она могла поделиться с Джудит всем, что знала сама.

– Пистолет Люгера времен Второй мировой войны.

– Почему убийца использовал немецкий пистолет? – удивилась Сьюзи.

– Надеюсь, вы трое мне это объясните, – ответила ей Таника.

– У меня тоже есть вопрос, – подала голос Бекс. – Не могли бы вы подробнее рассказать нам о трех медальонах?

– Что ж, предположения Джудит, как всегда, были верны. На телах всех трех жертв мы нашли бронзовые медальоны. На первом выбито слово «Вера», на втором – «Надежда», на третьем – «Милосердие».

– Но что это значит?

– Я считаю, это сообщение для полиции. – Джудит повернулась к Танике.

– Я тоже так думаю, – согласилась детектив.

– Почему? – спросила Бекс.

– А как иначе? – пожала плечами Джудит. – Кто еще гарантированно увидит все три тела? Знаете, я надеюсь, нам не придется вдруг выяснить, что у фразы есть продолжение. Три слова, три тела. Убийца сообщил полиции, что закончил работу.

– Надеюсь, так оно и есть, – вздохнула Таника.

– Но тот факт, что фраза является масонским девизом, тоже может иметь значение. Вы проверили Энди Бишопа? Он имеет отношение к масонам?

– Пока не проверили. Руки не дошли, знаете ли. Но я прямо сейчас этим займусь.

Таника направилась к выходу, но вдруг остановилась в дверях и повернулась к женщинам с таким лицом, будто ей в голову внезапно пришла важная мысль.

– Вы сказали, у вас три вопроса.

Джудит улыбнулась.

– Вы нашли в доме Икбаля его экземпляр журнала «Борлейзеане»?

– Вы серьезно?

– Пошлите кого-нибудь в его дом. Уверена, там есть журнал. И в нем отсутствует семьдесят четвертая страница.

Бекс и Сьюзи уверенно закивали.

Таника вздохнула, понимая, что не может сопротивляться напору Джудит Поттс.

– Что ж, хорошо. Отправлю туда сотрудника, он поищет журнал. – Таника вышла и закрыла за собой дверь.

Когда звук шагов детектива затих, Сьюзи с удивлением посмотрела на подруг.

– Какого черта мы здесь делаем?

– Ш-ш! – Бекс вытаращила глаза. – Здесь нельзя ругаться, это же полицейский участок!

Сьюзи не слушала ее: она достала из кармана телефон и принялась водить пальцем по экрану.

– Знаете, Джудит, я последовала вашему совету и позвонила Эми. Кажется, я за всю жизнь не совершила более правильного поступка. Привет, Эми. – Женщина повернула экран на себя. – Угадай, где я?

Джудит и Бекс поняли, что Сьюзи переключила устройство в режим видеосвязи.

– Что это, мама? – Из динамика раздался звонкий женский голос.

– Полицейский участок в Мейденхеде!

– Что ты натворила на этот раз?

– Ничего! Полиции нужна моя помощь, представляешь? А это мои подруги Джудит и Бекс. Поздоровайся с ними. – Сьюзи повернула камеру, и Джудит и Бекс, смущенно улыбаясь, помахали Эми.

В этот момент дверь открылась, и в комнату вошла женщина в форме с тремя бежевыми папками в руках.

– Это ж коп! – воскликнула Эми.

На этот раз смутилась даже сама Сьюзи.

– Конечно, коп, – прошептала она в трубку. – Я же говорила, мы в полицейском участке.

Женщина-офицер натянуто улыбнулась, положила папки на стол и вышла из комнаты.

Проводив ее взглядом, Сьюзи повернулась к экрану.

– Выглядит так, будто палку проглотила, – хихикнула она, а затем пообещала дочери перезвонить и отключилась. – Ну и как мы с этим справимся? – Сьюзи потерла руки с видом автомеханика, готового открыть капот старой машины.

– Надеюсь, без грубых слов и видеозвонков, – отчеканила Бекс.

– Как вы отнесетесь к тому, что каждый возьмет себе по делу? – предложила Джудит.

– Хорошая мысль, – кивнула Бекс. – Вы не против, если я возьму дело Лиз Кертис? Все-таки я была с ней знакома.

– Тогда я беру дело Стефана Данвуди, – сказала Джудит.

– А мне остается Икбаль, как я и хотела, – заключила Сьюзи.

Женщины сели за стол и открыли папки.

– Знаете, чего мне не хватает? – Сьюзи поерзала на стуле. – Чашечки хорошего чая.

– Да, было бы чудесно выпить чаю, – поддержала подругу Джудит.

– Дайте мне пару минут, – сказала Бекс и, поднявшись со своего места, вышла из комнаты.

Скоро она вернулась с тремя дымящимися чашками чая и тарелочкой печенья.

– Как это мило, – улыбнулась Джудит, пододвигая к себе чашку.

– А что нам нужно искать? – поинтересовалась Сьюзи.

– Прежде всего давайте ознакомимся с материалами: показаниями свидетелей, отчетами патологоанатомов и так далее. А искать нам надо, как мне думается, связь между тремя жертвами. Убийца выбрал их неслучайно. Найдем связь – поймем, кто убийца.

– Может, нам лучше сосредоточить свое внимание на Элиоте Говарде и Энди Бишопе? – предложила Сьюзи.

– Это путь к безумию, – отрезала Джудит.

– О чем вы?

– Всякий раз, когда я думаю о них, у меня голова идет кругом. Энди Бишоп не мог убить Стефана и Икбаля, потому что в момент гибели обоих был за пределами страны. Тут он чист. Хотя у него и был серьезный мотив, чтобы убить Икбаля. Элиот тоже не мог убить Стефана, хотя много лет ненавидел его за кражу картины Ротко. Конечно, есть вероятность, что он убил Стефана раньше, до начала репетиции, а звук выстрела, который я слышала после восьми часов, был лишь уловкой, чтобы запутать следствие. Но это маловероятно, скажу я вам. Да и зачем Элиоту убивать Икбаля Кассама и Лиз Кертис? Все это странно. К тому же в момент гибели Лиз Элиот вел аукцион онлайн. Он точно не мог убить ее.

– Но один из них должен быть преступником, – уверенно сказала Бекс.

– В этом я с вами согласна, – кивнула Джудит. – Их следы повсюду. По крайней мере, метафорически.

– Может, кто-то пытается их подставить? – предположила Сьюзи.

– Дело Лиз отличается от двух других. – Бекс взяла в руки папку и повернулась к Джудит. Та заинтересованно посмотрела на женщину. – Мы можем найти связи между Энди Бишопом и Икбалем или Элиотом Говардом и Стефаном, но нам не известно, пересекались ли каким-то образом Энди и Элиот с Лиз Кертис. Верно?

– Я как раз хотела обратить на это ваше внимание, – сказала Джудит. – Мы много думаем об Энди Бишопе и Элиоте Говарде, но почти не думаем о жертвах. Итак, мы знаем, что все трое были убиты. Мы знаем, что их смерти связаны между собой. Давайте искать эту связь.

– Ее нет! – воскликнула Сьюзи. – Сами посудите, как могут быть связаны владелец художественной галереи, таксист и хозяйка Центра гребли?

– Я уверена, что-то есть. Должно быть. Нам просто нужно понять, что это.

– Забавно, – сказала вдруг Бекс. – Смотрите, что у меня есть. Это список всех, кто пользовался услугами Икбаля. И знаете, здесь нет Элиота Говарда. Нет и Энди Бишопа. Стефана Данвуди тоже, между прочим. Они ни разу не садились в его машину. Зато Икбаль подвозил Лиз Кертис. За две недели до ее смерти. Лиз заплатила за поездку пятнадцать фунтов.

– Именно это я имею в виду! – оживилась Джудит. – Муж Лиз, Дэнни, говорил нам, что однажды она воспользовалась такси Икбаля, и теперь мы видим перед собой подтверждение его слов! Лиз ездила с Икбалем в супермаркет за две недели до своей смерти. Также нам известно, что она часто наведывалась в галерею Стефана. И вот очевидная связь. Лиз была знакома с двумя другими жертвами.

– В этом нет ничего удивительного. Она полжизни управляла Центром гребли, к тому же ходила в церковь. Она знала всех в Марлоу.

– И все же это зацепка, – настаивала Джудит. – Нужно искать дальше. Например, я вижу, что Стефан Данвуди учился в гимназии Уильяма Борлейза.

– Икбаль тоже, – напомнила Сьюзи.

– Вот! Еще одна ниточка.

– Но Лиз там не училась. – Бекс перелистнула страницу. – Она посещала Грейт Марлоу.

– Хорошо. Значит, продолжаем поиски.

Женщины погрузились в работу. Наступившую тишину нарушал лишь шелест страниц, стук чашки о стол или хруст разламываемого печенья.

– Кажется, что-то есть, – подала голос Бекс.

– Что у вас? – спросила Джудит.

– Отчет о социальных взаимодействиях Лиз Кертис. Полиция проверила ее телефонные звонки, органайзер, почту, соцсети – все. Здесь вся ее жизнь. И здесь нет вообще ничего подозрительного.

– Должно же быть хоть что-то, – сказала Сьюзи.

– Нет, ничего. Она отправляла и получала много электронных писем, но все они касались ее работы. Звонила только родным. Не слишком богатая социальная жизнь. Ее органайзер почти пустой. В нем всего одна запись.

– Продолжайте, – кивнула Джудит.

– Написано: «Ужин с гребцами».

Джудит поджала губы.

– Всего одна запись?

– Да. Это первая запись за много месяцев. Пятое августа, «Ужин с гребцами». Я подумала, может, на нем присутствовали и две другие жертвы?

– Неплохо! – восхитилась Сьюзи.

– Пятое августа? – переспросила Джудит.

– Верно.

– Как любопытно. – Джудит принялась листать дело Стефана Данвуди. – Если не ошибаюсь, именно пятого августа Элиот Говард пришел в галерею Стефана и поругался с ним.

– Он ведь ругался с ним на регате в Хенли, – подсказала Сьюзи.

– Это было на несколько недель раньше. А я говорю о ссоре в галерее Стефана. Вот оно.

Джудит нашла свидетельские показания Антонии Вебстер, помощницы Стефана.

– Свидетельница сообщила полиции, что Элиот ругался со Стефаном в его кабинете в понедельник, пятого августа. В тот день, когда Лиз отправилась на ужин.

– Полагаете, эти события связаны? – спросила Бекс.

– Понятия не имею. – Джудит вдруг осенило. – Но вот что я вам скажу. То, что связывает Лиз и Элиота, – гребля.

– Вы так думаете?

Джудит рассказала подругам о фотографиях, которые видела на стене в кабинете Элиота.

– Значит, он занимался греблей, – заключила Сьюзи. – Мне это нравится.

– Лиз когда-то выступала на Олимпиаде. Может, они тренировались вместе?

– Сомневаюсь. – Бекс поискала глазами нужную строчку. – Она моложе Элиота. Вот, ей было пятьдесят четыре.

– Элиоту пятьдесят восемь, – сказала Джудит, сверившись с бумагами. – Насколько я знаю, у нас нет смешанных команд, так что вряд ли они тренировались вместе. Но они оба вполне могли посетить тот ужин для спортсменов. Одну минутку.

Джудит вышла из комнаты и увидела Танику, которая разговаривала с офицером.

– Детектив, не могли бы вы выяснить, что делал Элиот Говард вечером пятого августа? Полагаю, будет лучше спросить его о каждом вечере на той неделе. Ему не обязательно знать, что нас интересует определенная дата.

– Хорошо, – ответила Таника. – Буду рада помочь. Кстати, вы оказались правы насчет Энди Бишопа. Мы поговорили с Мастером ложи Марлоу, он подтвердил, что мистер Бишоп – масон.

– А Элиот Говард?

– Я спросила и о нем. Он никогда не был масоном.

– Как насчет Стефана Данвуди?

– Ни он, ни Икбаль Кассам. Только Энди Бишоп.

– Что ж, я вас поняла. Сообщу об этом своей команде. – Джудит поспешила вернуться в комнату.

Сьюзи и Бекс были увлечены беседой.

– Пожалуйста, не отвлекайтесь на меня. – Джудит села на свое место за столом, и Сьюзи развернулась к ней.

– Я читала протокол осмотра места происшествия, – Сьюзи взяла в руки папку с материалами по делу Икбаля. – Приятного мало, скажу я вам. Но мне удалось кое-что заметить. Преступнику не нужно было взламывать дверь, чтобы совершить убийство.

– Полагаете, Икбаль сам впустил его в дом? – спросила Джудит.

– Нет. Согласно заключению патологоанатома, в момент смерти Икбаля в его организме была большая доза снотворного.

– Его накачали наркотиками? – ужаснулась Бекс.

– Нет, это таблетки, которые отпускаются по рецепту. Икбаль как-то говорил мне, что плохо засыпает после ночных смен, а потому принимает снотворное. Не думаю, что в ту ночь он мог открыть кому-то дверь.

– Значит, у преступника был ключ? – предположила Джудит. – Вы это хотите сказать?

– Это единственное разумное объяснение. Я знаю, каким осторожным человеком был Икбаль. Понимаете, в те дни, когда я приходила забирать Эмму, он сам встречал меня. В крайнем случае оставлял калитку открытой. Однажды я предложила ему выдать мне ключ, чтобы лишний раз не отвлекаться от дел, дожидаясь меня у калитки. Но он ответил, что ему удобнее впускать меня самому.

– Если Икбаль не дал ключ даже вам, кому вообще он мог его дать? – спросила Джудит.

– В том-то и дело. Мы втроем были на его похоронах. Но больше, кроме тех, кого пригласил имам Латиф, никто не пришел. Икбалю просто некому было оставить ключ от дома.

– У него были соседи, – пробормотала Бекс.

– Что? – переспросила Джудит.

– Мы с Колином, например, оставили дубликат ключей от дома соседу.

– Конечно! – воскликнула Джудит. – Некоторые люди оставляют ключи соседям. Именно так и поступил Икбаль.

– Но чем это нам поможет?

– Соседом Икбаля был Эзра. К тому же они дружили. Я уверена, Икбаль мог доверить ключ Эзре.

– Но Эзра умер, – напомнила Сьюзи.

– Подумайте. В доме Эзры хранится ключ Икбаля. В шкафу или в комоде. Эзра умирает. Кто наследует его дом и прочее имущество? Энди Бишоп. После смерти старика он наверняка перевернул все вверх дном в поисках каких-нибудь ценностей. И нашел ключ от дома Икбаля Кассама.

– Постойте, я не понимаю. – Бекс выглядела растерянной. – Мы все-таки предполагаем, что Икбаля убил Энди Бишоп?

– Мы уже выяснили, что у Энди был мотив убить Икбаля. Теперь мы убедились в том, что у него была и возможность совершить это. На самом деле он, похоже, был единственным, кто мог проникнуть в дом Икбаля, не взламывая дверь.

– Но в момент смерти Икбаля Энди был на Мальте, – напомнила Сьюзи.

– А что, если они помогли друг другу? – предположила Бекс.

Женщины переглянулись.

– Продолжайте, – сказала Сьюзи.

– Например, Энди Бишоп убил Стефана Данвуди по просьбе Элиота Говарда, а потом Элиот Говард убил Икбаля Кассама для Энди Бишопа.

– Знаете, я тоже об этом думала, – сообщила Джудит. – К сожалению, кое-что не сходится. В тот момент, когда убили Стефана Данвуди, Элиот был на репетиции хора, а значит, не мог совершить преступление. Как и Энди, ведь он был на Мальте. Нет, мы определенно что-то упускаем. Есть нечто скрытое от наших глаз, чего мы не знаем. Понять бы, что это.

Дверь скрипнула, и в кабинет вошла Таника. В руке она держала несколько распечаток. Детектив собиралась что-то сказать, но Сьюзи ее перебила.

– Вы узнали, что связывает Энди Бишопа и Элиота Говарда?

– Нет. – Таника вздохнула. – Мы выяснили, что они никогда не переписывались, не созванивались и, вероятно, даже не разговаривали друг с другом. Судя по всему, они вообще не знакомы.

– Наша версия не подтвердилась, – заключила Сьюзи.

– Итак. – Детектив повернулась к Джудит. – Мы обыскали дом Икбаля и нашли последний номер журнала «Борлейзеане». Страница семьдесят четыре отсутствует. Вырвана. Всё, как вы и говорили. Не представляю, как вы это делаете. Правда, не представляю.

– Думаю, на этот раз вам не следует знать правду, – сказала Джудит.

– Хорошо. В любом случае я зашла на сайт гимназии – там есть электронная версия журнала. На странице семьдесят четыре действительно приведен список скончавшихся людей, некогда учившихся в гимназии. В списке есть два человека, которые в завещании Эзры Гаррингтона указаны свидетелями. Спенсер Чепмен и Фэй Керр.

– В момент составления завещания они были мертвы.

– Это означает, что завещание – подделка. Мы можем предъявить Энди Бишопу обвинение. Отличная работа. Потрясающий результат. Более того, найденный в доме Икбаля журнал подтверждает, что он также знал о манипуляциях Энди, а значит, у того был мотив желать Икбалю смерти. Но скажите, как Энди мог убить Икбаля, если был на Мальте?

– Мы над этим работаем, – ответила Джудит.

– Хорошо. В любом случае я только что говорила по телефону с Элиотом Говардом.

– Вы звонили ему? – удивилась Бекс.

– Конечно. – Таника протянула Джудит распечатку. – Просила прислать нам копию его расписания. Начиная с того дня, когда он поругался с мистером Данвуди на регате в Хенли.

– И что он делал в понедельник пятого августа? – Джудит нетерпеливо листала страницы. – И как он с вами разговаривал?

– Старался показать, что ему все это надоело. Что я просто глупая женщина, которая продолжает путаться у него под ногами.

– Вы определенно не глупая, и вы точно ему мешаете, – улыбнулась Джудит. – Ах, вот, пятое августа.

– Он посещал ужин гребцов? – спросила Бекс.

– Хм, – протянула Джудит.

– Итак?

– К сожалению, нет. Он был в бассейне, – ответила Джудит, не отрываясь от бумаг. – Знаете, он все записывает: встречи в баре с друзьями, ужины, репетиции хора по четвергам, футбольные матчи, бадминтон по субботам. Похоже, они с женой не скучают.

– Почему вас интересует вечер понедельника? – спросила Таника.

– В органайзере Лиз есть всего одна запись. Пятое августа, «Ужин с гребцами». Поскольку Элиот Говард занимался греблей, мы решили, что он тоже мог посетить это мероприятие. Однако, согласно расписанию Элиота, каждый понедельник с восьми до девяти он плавает в Центре досуга Корт Гарден.

– Каждый понедельник? – переспросила Сьюзи.

– Каждый понедельник. Взгляните сами. Он не ходил на ужин вместе с Лиз. – Джудит не скрывала раздражения. – Вы заметили, что у Элиота всегда есть алиби? Бассейн, репетиция хора, прямая трансляция аукциона.

– Если вы работаете в полиции, у вас часто создается ощущение, будто вы бьетесь о кирпичную стену, – сказала Таника. – Нужно верить в то, что вы делаете, верить в себя. Я видела, чего вы добились втроем, не имея доступа к материалам дела. Я верю, что у вас все получится. Я в вас не сомневаюсь.

После разговора с Таникой женщины проштудировали заключения баллистической экспертизы, отчеты о вскрытии и показания свидетелей, тщательно изучили финансовые и прочие документы, но так и не нашли зацепок, способных вывести их на след убийцы. Джудит все больше расстраивалась. Она знала, что преступник был где-то рядом, но никак не могла его вычислить. Время от времени Джудит повторяла, что они упускали что-то важное. Но что именно?

(обратно)

Глава 33

В первый день Джудит, Бекс и Сьюзи так и не удалось совершить прорыв в деле. Как и во второй. Казалось, они ходили по кругу, наталкивались на одни и те же зацепки, вновь и вновь сетовали на неопровержимость алиби Элиота Говарда и Энди Бишопа.

Решимости у всех троих поубавилось. Они всё чаще замечали насмешливые взгляды сотрудников отделения, когда приходили в участок или покидали его либо когда запрашивали необходимые для работы документы. Подругам стало казаться, что они подводят Танику, ведь она поверила в них, привлекла их к расследованию, а им до сих пор не удалось оправдать ее надежды.

К среде выяснилось, что ни Бекс, ни Сьюзи больше не могли тратить время на работу. Сьюзи должна была выгуливать собак, а Бекс следовало заняться домом, где, по ее словам, уже царил страшный беспорядок. Весь день Джудит провела в участке одна, но без подруг ей приходилось трудно. Она чувствовала себя глупой, назойливой старухой, какой считали ее коллеги Таники.

Вернувшись домой после целого дня, проведенного взаперти, она решила поплавать дольше обычного, чтобы дать отдых голове и телу.

Солнце уже несколько недель не скрывалось за облаками, но тем вечером на небе вдруг появились темные тучи. Воздух был невыносимо горячим. Джудит плыла вверх по течению и думала о том, что приближается гроза. Наслаждаясь прохладой воды, она захотела отвлечься и расслабиться, а потому сделала то, что всегда помогало ей преодолеть трудности, – вспомнила все хорошее, что наполняло ее жизнь. Таких вещей было немало: она без особых усилий поддерживала неплохую физическую форму, не нуждалась в деньгах и даже смогла завести подруг.

Но как бы ни стремилась Джудит сохранять позитивный настрой, мысли ее постоянно возвращались к работе, которой она уже несколько дней занималась в участке. К делу, которое так и не сдвинулось с мертвой точки.

В частности, она думала о списанном пистолете, что использовал убийца, и бронзовых медальонах, оставленных им на каждом трупе. Тот факт, что орудием убийства стал пистолет Люгера, позволял Джудит обвинить Элиота Говарда, в то время как медальоны с выбитыми на них словами, которые складывались в девиз масонов, свидетельствовали о причастности к преступлению Энди Бишопа.

У Джудит появилось отвратительное ощущение, что преступник насмехался над ней и над полицией. Зачем подбрасывать медальоны, способные стать подсказкой для следствия? Разве убийца не должен был совершить задуманное, а затем просто исчезнуть, не оставив никаких улик? Его поведение совсем не имело смысла.

Джудит подплыла к берегу у дома Стефана Данвуди и посмотрела на заросли камышей, невольно вспоминая день, когда она услышала выстрел. Невероятно, ведь в тот момент она была совсем рядом с убийцей!

По телу Джудит пробежала дрожь. Женщина легла на воду и позволила реке нести себя обратно к дому. Она задумалась о том, какую значимую роль играла река в жизни Марлоу. Течение могло бы пронести Джудит через весь город, если бы она этого захотела. От мельницы Стефана Данвуди и до самого Центра гребли. Следом пришла мысль о том, что Лиз Кертис, как и Элиот Говард в юности, когда-то занималась греблей. Интересно, а что насчет Стефана Данвуди? Ведь он посещал регату в Хенли. Может, и он занимался гребным спортом?

Джудит вдруг осенило: «Регата в Хенли… Стефан и Элиот впервые поругались именно на соревнованиях по гребле!»

Джудит почувствовала возбуждение, подобное тому, какое испытывала, разгадывая кроссворды. Когда верный ответ еще только предстояло найти, но она уже понимала, что идет в нужном направлении. И чем дольше она думала о встрече Стефана и Элиота в Хенли, тем больше убеждалась в том, что отыскала правильный путь.

Вернувшись домой, Джудит налила себе порцию улучшающего мыслительный процесс скотча, подошла к столу, обитому зеленым сукном, и включила планшет. Затем она выбрала несколько самых острых карандашей, подготовила чистые листы бумаги и наконец принялась за работу.

Джудит открыла браузер и набрала в поисковой строке: «Элиот Говард гребля». Совпадений не нашлось.

«Ничего, попробуем по-другому». Джудит совершила поиск по новому запросу: «гребля Стефан Данвуди». На этот раз ей повезло. На странице результатов поиска появилась ссылка на статью «Марлоу Фри Пресс». Джудит перешла по ссылке. Статья, напечатанная в рубрике «Дом и сад», была посвящена «владельцу местной художественной галереи Стефану Данвуди», пригласившему читателей в свой дом. Джудит не стала рассматривать фотографии Стефана в интерьерах, а сразу принялась изучать текст статьи, надеясь узнать, что же Стефан сказал о «гребле».

Вскоре она дошла до нужного абзаца.

Мой вопрос о причине покупки дома на Темзе вызвал смех мистера Данвуди. «Я не умею плавать и не выношу гребной спорт, а потому мое решение купить старую мельницу покажется кому-то странным. Но, должен признаться, я люблю прогуливаться вдоль берега и смотреть на реку. Я счастлив здесь. До тех пор, пока не приближаюсь к лодкам».

Джудит разочарованно вздохнула. Она ожидала найти нечто большее, чем короткий ответ на вопрос журналиста. Если Стефана и других жертв что-то и связывало, это определенно была не любовь к гребле.

«Порой, чтобы разгадать головоломку, нужно испробовать несколько вариантов, перебрать все подходящие буквы и слова», – подбодрила себя Джудит.

Поразмыслив, она ввела в строку поиска следующий запрос: «Икбаль Кассам гребля». Никаких совпадений.

По запросу «Лиз Кертис и Дэнни Кертис гребля» появилось несколько сотен результатов. В основном это были ссылки на сайты и блоги о путешествиях и туризме.

Джудит нахмурилась. Она хотела подробнее узнать о спортивной карьере Лиз, но в большинстве статей речь шла о ее гребном центре. Джудит открывала ссылку за ссылкой, формулировала новые запросы, но так ничего и не добилась. Авторы множества статей о самом Центре называли его замечательным местом для отдыха с детьми и сожалели о том, что он пострадал от наводнения и закрылся, однако никто из них не вдавался в детали биографии его владельцев. Джудит продолжала искать, но не находила ничего полезного.

К полуночи в голове у Джудит все смешалось. Скотч уже превратился в средство, препятствующее нормальному мышлению, и миссис Поттс не могла с уверенностью сказать, что хоть в чем-то продвинулась за прошедшие два часа. Она проверила сайты всех местных газет, всех известных ей центров водных видов спорта, в том числе сайты Центра гребли Марлоу и Клуба Лендера в Хенли. Джудит изучила даже сайт гимназии Уильяма Борлейза, но никакой полезной информации, позволяющей установить связь между жертвами и подозреваемыми, не нашла.

«Вечер потрачен впустую», – устало подумала Джудит.

И все же ее не покидало ощущение, что она ступила на верный путь. Она понимала, что в цифровом мире информация стала обновляться регулярно лишь в последние десять-пятнадцать лет, а до этого сайты пестрели выборочно оцифрованными документами и скопированными из одних и тех же источников статьями. В 1980-х и 1990-х годах ни одна газета не располагала базой данных с возможностью моментального поиска, что уж говорить о гребных клубах. Необходимая Джудит информация о спортивной карьере Элиота и соревнованиях, в которых участвовала Лиз, относилась к эпохе, предшествующей широкому распространению интернета.

Джудит с трудом поднялась со стула. Пришло время ложиться спать. Прежде чем она смогла сориентироваться в пространстве и найти дорогу к лестнице, женщина обнаружила, что ее рука сама собой тянется к ключу на шее. Взгляд сфокусировался на дубовой двери.

«Какое неподходящее время. С другой стороны, откладывать больше некуда. Что же делать?»

Джудит устраивалась в постели с мыслью о том, что хороший сон непременно поможет ей принять решение. И что удивительно, она оказалась права.

(обратно)

Глава 34

Элиот Говард почувствовал, что проголодался. Он пришел на работу как обычно – к десяти, и утро выдалось не более утомительным, чем любое другое, но отчего-то Элиот нервничал. Он чувствовал себя неуютно в стенах своего кабинета, хотел поскорее покинуть его, и к одиннадцати часам все-таки не выдержал. В нескольких минутах ходьбы от аукционного дома стоял вагончик, где можно было купить отличные сэндвичи с беконом и чай в пластиковом стаканчике. Элиот сообщил подчиненным, что отлучится буквально на полчаса, и быстро покинул здание. Он не заметил сидевшую на лавочке в тени гортензии пожилую даму в серой накидке.

Джудит проводила Элиота взглядом и ощутила всплеск адреналина. Теперь путь был свободен! Джудит не представляла, сколько времени имела в запасе, а потому решительно встала, взяла сумочку, с которой не расставалась, и направилась к входу в аукционный дом.

Дейзи, жена Элиота, сидела на своем месте за столом.

– Доброе утро, – поздоровалась Джудит, прикидывая, сколько усилий ей придется приложить, чтобы добиться от женщины того, зачем она пришла.

– Что вам нужно? – Дейзи смотрела на посетительницу с удивлением.

– Возможно, вы меня не помните. Я приходила к вашему супругу несколько недель назад.

– О, я отлично вас помню. Вы придумали глупую историю о пролитом на ваше платье вине. Хотели что-то вынюхать?

Джудит опешила. Перед ней была совсем не та Дейзи, которая встретила ее в первый раз. «Любопытно, что же изменилось?»

– Извините?

– Элиот сказал, что вы за ним шпионили.

– Вовсе нет. В тот раз я пришла лишь затем, чтобы потребовать деньги за чистку платья, которое он испортил.

– Это ложь.

– Боюсь, я вас не понимаю.

– Ложь. А вы лгунья. Вот так.

– Ничего подобного, – возмутилась Джудит. – А теперь, если не возражаете, я собираюсь оставить испорченное платье в кабинете вашего супруга.

– Вы не должны туда входить! – выкрикнула Дейзи, но Джудит уже вошла в кабинет и принялась разглядывать фотографии на стенах. Мысль о том, что она должна обратить внимание на снимки, пришла Джудит в голову рано утром. В конце концов, стены кабинета Элиота были своеобразной летописью его карьеры гребца. Здесь были имена членов всех команд, в которых когда-либо состоял Элиот. Джудит гордилась собой. Она обнаружила идеальный способ узнать, был ли он знаком с жертвами или свидетелями убийств.

Однако Джудит не удалось хорошенько все рассмотреть – следом за ней в кабинет ворвалась Дейзи.

– Я же сказала, вам сюда нельзя. Это кабинет моего мужа, личный кабинет!

Ее свирепый вид напугал Джудит.

– Мы так много работали для того, чтобы стать счастливыми, – прошипела Дейзи. – Вдвоем. Я и Элиот. И вы не посмеете все испортить. Убирайтесь!

Джудит решила подчиниться, пока дело не дошло до рукоприкладства.

Покидая аукционный дом, она пыталась осмыслить то, что там произошло. Дейзи просто защищала мужа? Или дело было совсем в другом? Джудит не стала думать об этом слишком долго. Ведь там, в кабинете Элиота, она совершила важное открытие. На стене не хватало одного снимка. Похоже, после первого визита Джудит Элиот снял со стены одну из фотографий. И судя по тому, какие снимки окружали пустовавшее теперь место, фото было сделано на соревнованиях по гребле. Миссис Поттс убедилась в том, что именно гребля была тем связующим звеном между всеми жертвами, которое полиции так и не удалось отыскать. «Если я права, иного варианта не остается», подумала Джудит, сжимая в руке ключ на цепочке. «Время пришло».

– Вы хотели нас видеть? – спросила Бекс.

Джудит провела ее и Сьюзи в гостиную, где рассказала подругам о том, что побывала в кабинете Элиота и поговорила с его женой Дейзи.

– Она прямо так на вас и набросилась? – удивилась Сьюзи.

– Я не поняла, что произошло. Она была так любезна в тот раз, когда я впервые пришла в аукционный дом. Теперь же превратилась в дикое животное.

– Интересно, что изменилось? – задумчиво произнесла Бекс.

– Она поняла, что ее муж убийца, – выпалила Сьюзи. – Вот что изменилось.

– Вполне возможно, – согласилась Джудит.

– Как вы считаете, что за фотографию Элиот убрал со стены? – поинтересовалась Бекс.

– Не представляю. Могу сказать вам, что перерыла весь интернет в поисках полезной информации, но ничего не нашла.

– Так все-таки получается, что гребля здесь ни при чем? – Бекс растерянно моргнула.

– Как раз наоборот. Я убеждена, что мы на верном пути. Проблема в том, что Элиот занимался гребным спортом еще в школе. Это было в 1980-е годы, когда об интернете никто и не слышал. Потому я предлагаю вместе искать зацепки.

Джудит быстрым движением сняла с шеи цепочку и подняла руку с зажатым в ней ключом.

Сьюзи вытаращила глаза, Бекс же пока не понимала, что должно было произойти. Джудит улыбнулась Сьюзи и подошла к двери за сервантом.

– Не надейтесь, – сказала она, вставляя ключ в замочную скважину. – Там нет ничего интересного.

С одной стороны, Джудит была права, с другой же – сильно ошибалась.

(обратно)

Глава 35

Джудит отперла дубовую дверь, и еще несколько секунд ее подруги не могли произнести ни слова.

– Вот черт! – выдавила из себя Сьюзи. Бекс полностью разделяла ее изумление.

В комнате, где много лет копилась пыль, от стены до стены в несколько рядов громоздились стопки газет, журналов, брошюр и листовок. Некоторые из бумажных башен давно обрушились, от них остались только газетные кучи, покрытые толстым слоем паутины.

Бекс открыла рот, видимо, осознав, что смотрит на собственный десятый круг ада, а потом громко чихнула. А потом еще раз. А затем вытянула из кармана носовой платок и прижала к лицу.

– Зачем?.. – произнесла она и замолчала, не в силах закончить предложение.

– Не люблю выбрасывать газеты.

– Придумайте оправдание получше, – протянула Сьюзи. – Здесь не только газеты.

– И журналы. Периодические издания нужно бережно хранить. Как и листовки. И брошюры с информацией обо всем на свете.

– И сколько лет это все?.. – поинтересовалась Бекс.

– С 1970-го.

– В тот год умерла ваша тетушка? – предположила Сьюзи.

– Нет. Она умерла несколькими годами позже.

Сьюзи округлила глаза.

– Когда она умерла?

– Чуть позже.

– В каком году?

– В 1976-м.

– Значит, к моменту ее смерти все это копилось уже шесть лет?

– Послушайте, – раздраженно сказала Джудит, – нам нужно пройти в другую комнату.

Бекс была шокирована.

– А есть еще комната?

– Еще две. Идемте.

Джудит лавировала между бумажными башнями, подруги шли за ней. Скоро женщины вошли в следующую комнату, где у каждой стены от пола до потолка высились стеллажи, забитые пожелтевшими от времени газетами и журналами.

– С этого все началось, – сказала Джудит.

– В 1970-м? – уточнила Сьюзи.

Джудит покачала головой. Ее подруга не ошиблась, предположив, что в 1970-м произошло нечто важное.

– Что конкретно мы ищем? – спросила Бекс.

– Вероятно, снимок, который Элиот снял со стены, мог его скомпрометировать. Так что предлагаю выяснить, с кем Элиот занимался греблей в юности.

Бекс понравилась эта идея.

– Думаете, здесь мы найдем ответ?

– Не беспокойтесь, все не так сложно, как кажется. Элиоту пятьдесят восемь, следовательно, он начал обучение в гимназии Уильяма Борлейза в 1973-м и в 1980-м, в возрасте восемнадцати лет, стал выпускником. Ученики гимназии всегда принимали участие в регатах, что в июне и июле проходят в Марлоу и Хенли соответственно. Так что нам нужно проверить только те номера местных газет, которые вышли в июне и июле с 1973-го по 1980-й. Это не займет много времени.

– Вы полагаете, что убийство Стефана связано не с картиной Ротко, а с гребным спортом? – спросила Бекс.

– На самом деле я, кажется, поняла, какую роль в нашем деле играет картина, учитывая, что на стене в доме Стефана висит подлинник.

– Вы поняли, почему Элиот снял багетную раму с оригинального полотна?

– Думаю, да. Но на данный момент это имеет второстепенное значение. Я уверена: выяснив, с кем Элиот занимался греблей, мы узнаем, почему погибли Стефан, Икбаль и Лиз.

Джудит сказала, что поиск информации не займет много времени, но она ошиблась. Женщина никак не могла вспомнить, по какому принципу раскладывала газеты в 1970-м, но тогда, в самом начале, какая-то система точно была. К сожалению, в последующие годы от нее пришлось отказаться. Сначала Джудит предположила, что каждое издание лежит в своей стопке, а самые ранние номера находятся в самом низу, но, как выяснилось, все было не так просто. В одной стопке могло оказаться несколько разных изданий. Иногда женщины находили подшивки газет за разные годы, лежащие рядом.

Как правило, газеты в нижней части стопки были старше тех, что лежали в верхней ее части. Но стеллажи были забиты сотнями стопок.

Бекс изо всех сил старалась подавить панику, когда взметнувшаяся пыль оседала на ее волосах, одежде и открытых частях тела. Она заставила себя пройти через это, и, так уж вышло, что именно Бекс предложила лучшую схему для работы с газетами. Она перебирала сухие края каждой стопки, пытаясь разглядеть даты в уголках пожелтевших страниц. Если она находила номер, который вышел до июня, то двигалась по стопке вверх, если же ей попадался номер, выпущенный после июля, она двигалась по стопке вниз. Отыскав номера газет, датированные июнем или июлем, Бекс осторожно вытягивала их из стопки и принималась внимательно просматривать.

К счастью, слова Джудит подтвердились: местные газеты детально освещали регаты в Марлоу и Хенли. Целые развороты были заполнены фотографиями и отчетами, более того, «Хенли Эдвертайзер» выделил под результаты гонок целую страницу. Однако в таблице перечислялись лишь названия лодок, а имена гребцов отсутствовали. Например, было ясно, что в гонке, где «Борлейз 1-й VIII» соревновался с «Абингтон 1-й VIII», «Борлейз» пришел первым, но имена победителей нигде не указывались.

После двух часов поисков Джудит в отчаянии всплеснула руками.

– Прошу вас, не поднимайте пыль, – взмолилась Бекс.

– Все бесполезно! Мы никогда не найдем то, что ищем.

– Если это что-то здесь, непременно найдем, – сказала Бекс. – Нужно продолжать искать.

Джудит понимала, что Бекс была права. У них все еще был шанс найти фотографию, на которой среди членов своей команды стоял бы ухмыляющийся Элиот.

– Вы тоже могли бы помочь, Сьюзи.

Слова Джудит вывели женщину из задумчивости.

– Что? – Сьюзи оторвалась от газеты.

– Позволю себе заметить, вы не отыскали ни одной полезной статьи.

Сьюзи выглядела растерянной, будто не знала, что сказать, и протянула Джудит газету.

– Я так не думаю.

Это был очень старый номер «Бакс Фри Пресс», на открытой странице женщины увидели заголовок: ГРЕЧЕСКАЯ ТРАГЕДИЯ ЖИТЕЛЬНИЦЫ МАРЛОУ. Под ним была черно-белая фотография совсем еще молодой Джудит Поттс.

(обратно)

Глава 36

– Где вы это нашли? – Джудит замерла.

– Ваше обручальное кольцо, – указала Сьюзи.

– Что с ним?

– Вы говорили, ваш муж был жестоким человеком, тираном, но даже спустя многие годы после его смерти вы носите обручальное кольцо.

– Извините за резкость, но, боюсь, это не ваше дело.

– Мне хорошо известно, каково это – жить с человеком, который постоянно тебя обижает и оскорбляет. Я еле дождалась момента, когда смогла снять это чертово кольцо. Тут же продала его и купила побольше подарков для девочек на Рождество. Но вы со своим кольцом так и не расстались.

– Я говорила вам: оно напоминает мне об ошибках юности.

– Да, знаю. Но это очень странно. И всякий раз, когда речь заходит о вашем муже, вы замыкаетесь в себе. Когда вы сказали, что храните все газеты с 1970 года, я просто сложила два и два. В том году умер ваш муж?

– Его звали Филиппос.

– И вы никак не можете его забыть. Поэтому вы до сих пор носите кольцо? Зачем вам эта пещера Аладдина с газетами за все годы после его гибели? Я подумала, что по какой-то причине вы вините себя в его смерти. И я решила поискать ответы на свои вопросы. Предположила, что среди самых старых газет найду ту, с которой все началось. Я перебрала все газеты за 1970 год: «Мейденхед Эдвертайзер», «Хенли Эдвертайзер», «Уиндзор Эхо», «Марлоу Фри Пресс», «Ридинг Ивнинг Пост». И кое-что нашла.

Сьюзи передала газету Бекс.

Джудит не могла пошевелиться, но чувствовала, что внутри закипает гнев. Вот почему она не хотела пускать людей в свой дом. Вот почему держала эти комнаты запертыми. Если о вас ничего не знают, вас не смогут предать – так она рассуждала. Джудит прекрасно понимала: никто не поверит в то, что она хранила такие архивы без всякой на то причины.

Сначала, вернувшись из Греции после похорон Филиппоса, она собирала газеты, чтобы быть уверенной, что о ней не печатают лжи, а потом уже просто не смогла остановиться. Ведь рутина засасывает, правда? Через несколько недель, а может, месяцев, это превратилось в привычку. Джудит обнаружила, что ей нравится хранить старые газеты и другие периодические издания. Это успокаивало, дарило чувство защищенности. Она словно том за томом собирала на полках стеллажей всю «Британскую энциклопедию». В трех просторных комнатах хранились все ее знания о жизни Марлоу.

Но в конце концов ее странная привычка собирать газеты оказалась полезной, верно? Могла ли она знать в далеком 1970 году, что однажды использует свой архив для того, чтобы раскрыть преступление?

– В статье говорится, что на яхте был кто-то еще, – произнесла Бекс, вырывая Джудит из размышлений.

– Я тоже это заметила, – кивнула Сьюзи.

– Это ошибка, – сказала Джудит, будто бы оправдываясь.

– Должна вам заметить, все это ужасно, – продолжала Бекс. – Я не представляла, что вас допрашивала полиция. Что смерть вашего мужа казалась кому-то подозрительной. Настоящий кошмар.

– Вы правы, это был кошмар наяву. Но именно я настояла на том, чтобы полиция начала расследование, ведь Филиппос был прекрасным моряком. Но ничего подозрительного так и не обнаружили. Полицейские пришли к выводу, что это был несчастный случай.

– Но посмотрите. Здесь и правда написано, что свидетель видел с берега второго человека на яхте.

– Там написано, что свидетелю показалось, будто он увидел второго человека, – раздраженно произнесла Джудит. – Свидетелем был старик. Он не мог с уверенностью утверждать, видел ли на борту яхты кого-то еще, даже не был уверен в том, что яхта принадлежала Филиппосу.

– Вы полагаете, ваш муж мог быть не один? – спросила Бекс. Джудит сразу поняла, что она имела в виду.

– Вы говорите о другой женщине? Я не знаю. Мне известно лишь то, что он с кем-то встречался тогда. Впрочем, в море нашли только одно тело – тело Филиппоса. И никого не объявили пропавшим без вести. Думаю, на этом стоит закончить. Я не очень-то хотела сюда приходить, а теперь понимаю, что мы не найдем того, что искали.

– Но здесь еще столько газет, – напомнила Бекс.

– Полагаю, вам обеим уже пора.

Бекс выглядела так, будто только что получила пощечину.

– Ладно вам, Джудит, – произнесла Сьюзи. – Не стоит так…

– Нет-нет, – перебила та, – вы здесь ни при чем, Сьюзи, просто мне не по себе в этих комнатах. Слишком много воспоминаний о прошлом.

– Да, разумеется. – Бекс пришла в себя и отложила газету.

– Не буду вас провожать, надеюсь, вы справитесь сами.

Сьюзи и Бекс не двинулись с места.

– Пойдемте, Сьюзи, нам пора, – наконец сказала Бекс. – Джудит, если вам что-то понадобится… Захотите с кем-то поговорить или вернуться к расследованию, непременно звоните, – добавила она, пытаясь поймать взгляд ссутулившейся под тяжестью воспоминаний женщины. Джудит подхватила старую газету и погрузилась в чтение.

Бекс и Сьюзи поспешили оставить ее наедине со своими мыслями.

(обратно)

Глава 37

Джудит не могла оторвать глаз от фотографии 1970 года. На снимке ей было двадцать семь лет. Женщина отлично помнила, где и когда был сделан снимок – на пляже в Палеокастрице, сразу после обеда с Филиппосом. Жизнь Джудит нельзя было назвать райской, но в тот день она была счастлива. Как-то по-особенному светило солнце, легкий, освежающий бриз играл с ее волосами, древесные ароматы барбекю из ближайшего кафе смешивались с запахом розмарина, кусты которого росли у залива.

Джудит считала, что даже много лет спустя она сохранила былую красоту, только теперь носила ее внутри себя. Когда она стала старше, красота постепенно исчезла с ее лица для того, чтобы расцвести в ее душе. И все же сейчас Джудит не могла не восхититься блеском волос, тонкостью и свежестью кожи девушки, что смотрела на нее с черно-белой фотографии.

И именно тогда, когда Джудит вспомнила, как выглядела в двадцать семь лет, она нашла ответ. Эта мысль возникла в ее голове непрошеной, нежеланной. В один момент была лишь загадка, а в следующий появилось ее решение.

«Неужели все так просто?» – изумилась Джудит.

Она внезапно поняла настоящий смысл фразы, которую Энди Бишоп произнес на прогулке с Бекс. Джудит даже не попыталась удержать газету, что, выскользнув из ее рук, мягко упала на пол. Женщина тряхнула головой, поспешно вышла из комнаты и заперла дверь. Ее открытие было лишь частью решения. Для того чтобы сложить пазл, ей недоставало еще одного кусочка, но теперь Джудит была уверена в том, что сможет отыскать его.

Женщина принялась мысленно перебирать известные ей факты: Икбаль мечтал купить яхту; почтальон Фред признал, что Стефан был жуликом; Лиз обращалась к ветеринару, который был настолько бесчестным, что убил здоровую собаку. Как бы она ни старалась, ответ не приходил к ней. «Я найду его. Просто нужно искать. Но где?»

Джудит взяла планшет и открыла историю браузера, но и тогда ответ не появился. Она сказала себе, что не отступит, а потому вернулась к самому первому запросу, к тому, что ввела в поисковой строке сразу после смерти Стефана. Она открыла и внимательно перечитала статью о ссоре Стефана и Элиота Говарда в Хенли. Но ответ на вопрос, который женщина задавала себе, она так и не нашла. Джудит решила, что перепроверит каждую посещенную ею страницу.

Продвигаясь вверх по истории своего поиска, в какой-то момент Джудит ощутила такое же спокойствие, какое испытывала, работая над головоломками. Она открывала страницу, внимательно читала ее содержимое, а затем переходила к следующей. Ей требовалось прилагать немалые усилия к тому, чтобы оставаться сосредоточенной, но Джудит знала, что ее упорство обязательно вознаградится.

И это случилось. По воле судьбы она нашла ответ на самой последней посещенной странице.

«Марлоу Фри Пресс», статья о доме Стефана Данвуди. Джудит не могла поверить, что в первый раз не обратила внимание на такую важную деталь. Но теперь, увидев свою старую фотографию и услышав комментарии Бекс, она по-другому смотрела на текст статьи.

Мой вопрос о причине покупки дома на Темзе вызвал смех мистера Данвуди. «Я не умею плавать и не выношу гребной спорт, а потому мое решение купить старую мельницу покажется кому-то странным. Но, должен признаться, я люблю прогуливаться вдоль берега и смотреть на реку. Я счастлив здесь. До тех пор, пока не приближаюсь к лодкам».

Это было так очевидно! Именно эти несколько предложений подсказывали, кто убил Стефана.

Наконец головоломка сложилась, Джудит стало ясно, почему сначала застрелили Стефана Данвуди, а потом Икбаля Кассама и Лиз Кертис. И почему для этого использовали пистолет Люгера времен Второй мировой войны. И почему убийца оставлял на каждом теле медальоны со словами, что образуют девиз масонов.

Джудит так глубоко погрузилась в свои мысли, что не сразу услышала звонок телефона. Она приняла вызов.

– Слушаю.

– Зачем вы заходили сегодня в мой кабинет?

Джудит на мгновение оцепенела, услышав голос Элиота Говарда.

– Извините?

– Жена сказала, что в мое отсутствие вы заходили в мой кабинет. Я хочу знать зачем?

– Откуда у вас мой номер? – спросила Джудит, стараясь выгадать время.

– Мне многое о вас известно, Джудит Поттс.

– Но это не дает вам права мне звонить.

– А у вас нет права врываться в мой кабинет, когда меня там нет.

Джудит почувствовала головокружение. Она не представляла, что ответить Элиоту, а потому ринулась в атаку.

– До тех пор пока вы не согласитесь оплатить химчистку, я могу делать все, что пожелаю.

– Вы еще продолжаете утверждать, что я пролил вино на ваше чертово платье?

Джудит понимала, что у нее оставался единственный выход – удвоить ставку.

– Вам отлично известно, как все было. У меня есть платье с пятном, что доказывает мою правоту.

– Как глупо.

– Я принесу его, и вам придется заплатить.

– О, я надеюсь, мы с вами никогда больше не встретимся.

Элиот произнес фразу так спокойно и уверенно, что Джудит встревожилась.

– С чего бы? Ведь сегодня четверг.Полагаю, вы будете в церкви на репетиции хора. Я принесу платье туда, посмотрим, продолжите ли вы упираться в присутствии честных людей.

– Разочарую вас. Сегодня меня не будет на репетиции. Я еду со старыми друзьями в Хайбери на футбольный матч. Прощайте, миссис Поттс.

Элиот отключился, но Джудит так и не убрала телефон от своего лица. Она замерла, сверля глазами стену. Разговор с Элиотом почему-то навел ее на мысли о смерти. Ноги внезапно ослабли, и Джудит опустилась на диван. Так она и сидела, не в силах унять смутную тревогу. Через несколько минут женщина пришла в себя. «Нужно кое-что проверить».

Джудит опустила взгляд на экран телефона, отыскала номер Энди Бишопа и нажала на кнопку вызова. Когда в трубке раздался знакомый голос администратора юридического агентства, она представилась и просила назначить ей встречу с мистером Бишопом.

– Мне жаль, но мистера Бишопа нет на месте, – сообщила ей девушка-администратор.

– Правда? – голос Джудит потускнел. – А когда он вернется?

– Он отправился в Плимут и останется там на ночь. В понедельник утром он точно будет на работе. Я могу записать вас на любое время.

– Нет, – обессилев, прошептала Джудит и отключилась.

В ее животе будто бы затянулся тугой узел. Теперь она знала правду. Дело не могло ограничиться тремя убийствами. Скоро должно было произойти четвертое. Убийство Джудит Поттс.

(обратно)

Глава 38

В тот вечер разразилась гроза. К середине дня небо затянуло плотными тучами, которые ветер пригнал с запада, а затем, к пяти часам, едва чашки англичан наполнились ароматным чаем, хлынул дождь, и над Марлоу вспыхнула первая молния.

Джудит пребывала в смятении. Она наконец поняла, кто был убийцей, но не знала, как доказать свою правоту. Она чувствовала себя обманутой, и это совсем ей не нравилось. Ни капельки.

В одном Джудит была уверена: вечером убийца придет за ней. Она могла использовать это знание в своих интересах. Был один способ. Опасный и безрассудный. На самом деле, у нее были все шансы оказаться в луже собственной крови с дыркой во лбу.

Джудит решила использовать себя в качестве приманки.

Она полагала, что лучшим доказательством вины преступника могла стать его попытка убить Джудит из списанного немецкого пистолета. Ей нужно было только заполнить свой дом полицейскими, которые арестовали бы убийцу в момент проникновения в особняк. «Но что будет, если преступнику удастся ускользнуть?»

Чем больше Джудит думала над этим, тем сильнее крепла ее уверенность в том, что убийца прятался где-то неподалеку и наблюдал за домом. Стоило полиции появиться, и он бы тут же сбежал и затаился бы в ожидании удобного момента для того, чтобы свести счеты с Джудит.

«Нет, – решила для себя Джудит. Она не могла рисковать, привлекая стражей порядка. Не в такой ситуации. – Придется взять все на себя. Полиция должна появиться в доме не раньше, чем убийца наведет на меня пистолет Люгера. Но как этого добиться?»

Джудит была слишком взвинчена, чтобы есть. Она налила себе порцию скотча и направилась к карточному столику. Заточив карандаш, Джудит принялась записывать все, что было у нее в голове: факты, подозрения, предположения.

Осушив стакан, она вновь потянулась к графину, но вовремя остановила себя. «На сегодня хватит». Джудит открыла свою сумку и достала жестянку со сладостями, которую всегда носила с собой. Она поставила жестянку на стол, открыла ее и с удивлением обнаружила, что кроме сахарной пудры внутри почти ничего не осталось. Почти ничего. К дальней стенке прилипли две конфетки. Джудит сунула одну из них в рот и продолжила работать.

К восьми вечера гроза усилилась, а Джудит закончила работу. Пока ветер яростно трепал деревья, она пришла к выводу, что не могла допустить появления полицейских машин у своего дома. Однако ей была необходима своего рода система раннего оповещения. Джудит понимала: у нее не будет возможности позвонить в полицию, когда убийца проникнет в дом. А еще ей не поздоровится, если преступник решит проверить ее телефон и обнаружит, что она заранее вызвала полицейских.

Итак, Джудит позвонила Сьюзи и Бекс и попросила их помочь, следуя четким инструкциям. Она не рассказала им ни о своем плане, ни о разговорах с Элиотом и администратором Энди, поскольку, с одной стороны, не хотела подвергать подруг опасности, а с другой – все еще злилась из-за статьи, что отыскала Сьюзи. Джудит дала женщинам лишь самый минимум информации, которого им хватило бы, чтобы выполнить ее инструкции. Возможность держать их на расстоянии вытянутой руки согревала самолюбие Джудит. Она давно поняла, что подпускать людей слишком близко не стоит. «Все складывается лучше, если ты сам по себе».

Джудит отложила свои заметки и задумчиво посмотрела в окно. Дождь не стихал. Молния разделила небо пополам извилистой линией, а следом раздался оглушающий грохот, и Джудит подпрыгнула на месте.

«Почему сейчас? – подумала она. – Совсем недавно небо было ясным!»

Джудит нужно было чем-то занять себя, чтобы успокоить нервы, пока она ждала. О разгадывании или составлении кроссвордов не могло быть и речи, поэтому Джудит достала старенькую колоду карт и принялась раскладывать пасьянс, которому ее научила Бетти.

Джудит перекладывала карты и ждала.

Она сидела спиной ко входу в комнату – смелое решение, – что позволяло ей следить за происходящим на улице из окна. Снаружи шумел дождь, а в доме тихо шелестели перекладываемые карты. Джудит ждала.

Около девяти часов она заметила вспышку света на другом берегу реки.

Новая вспышка.

Страх сжал сердце Джудит.

Две вспышки, пауза и еще две вспышки. Женщина подняла руки над головой и потянулась, делая вид, что зевает. Свет погас.

«Началось».

Джудит посмотрела на карты на столе и поняла, что не может сфокусировать взгляд на цифрах. Перед глазами все плыло. С каждой секундой руки и ноги становились всё тяжелее, и Джудит испугалась, что спустя некоторое время не сможет пошевелиться.

«Все в порядке, Таника скоро приедет. Совсем скоро», – сказала она себе.

Где-то в доме разбилось стекло.

Джудит насторожилась.

Убийца проник внутрь.

– Почему вы мне сразу не сказали?! – Бекс сжалась на пассажирском сиденье под строгим взглядом Таники. Машина с включенной сиреной неслась по дороге А404 в сторону Марлоу.

– Джудит не велела! – оправдывалась женщина. – Мне нужно было оставаться в участке и следить за тем, чтобы вы не ушли. А после звонка Сьюзи сообщить вам, что убийца забрался в дом Джудит.

– Но я могла бы сразу схватить его, если бы была там!

– Джудит не хотела рисковать. Вы могли его спугнуть. Она решила сделать все сама.

– Как она могла подумать, что справится с серийным убийцей в одиночку?! – Таника резко вывернула руль. Машина на скорости выехала на круговую развязку у Марлоу. Бекс вцепилась в ручку двери, мысленно уговаривая Танику ехать быстрее. До особняка Джудит оставалось совсем немного.

Джудит ждала. Время для нее будто бы остановилось. Как долго она неподвижно сидела в своем кресле? Секунды? Или минуты? Она этого не знала.

А потом женщина почувствовала чужое присутствие. Кто-то стоял за ее спиной. На паркет падали, падали, падали капли воды.

Вот оно.

Пришло время начать игру.

– Здравствуй, Дэнни, – произнесла Джудит и развернулась в кресле, чтобы увидеть перед собой насквозь промокшего Дэнни Кертиса. Когда мужчина поднял руку, чтобы снять капюшон, с его плаща сорвалось еще несколько капель. Дэнни смотрел на Джудит безумным взглядом.

– Я сказала, здравствуй, Дэнни, – повторила Джудит в попытке наладить контакт, но Дэнни Кертис ее не слушал. Он, тяжело дыша, сверлил женщину глазами. В руке он держал пистолет Люгера.

На другом берегу Темзы Сьюзи прыгала с ноги на ногу, чтобы согреться, и наблюдала за окнами дома Джудит. Ее волнение вот-вот грозило перерасти в панику.

Джудит позвонила ей несколькими часами ранее. Она сообщила, что в ее дом сегодня попытается проникнуть убийца. Более того, она предсказала, что он приплывет по реке. Женщина попросила Сьюзи спрятаться среди деревьев на другом берегу чуть ниже по течению и дождаться его там. Увидев убийцу, Сьюзи должна была связаться с Бекс, которая ждала ее звонка в участке Мейденхеда. Бекс оставалось только найти Танику или любого другого офицера и сообщить им, что в дом Джудит забрался преступник.

Сьюзи попыталась выяснить, кого именно ей предстояло ждать, прячась среди деревьев, но Джудит решительно пресекла все вопросы и добавила, что справится и сама, если Сьюзи и Бекс откажут ей в помощи. Никакие доводы не могли убедить Джудит передумать.

Итак, Сьюзи надела болоньевую куртку и в грозу отправилась на прогулку по берегу Темзы вместе с Эммой. Убедившись в том, что поблизости не было ни души, она укрылась между толстых стволов так, чтобы видеть особняк по ту сторону реки.

Сьюзи считала, что вот так дожидаться своего убийцу – большой риск, но Джудит немного ее успокоила, объяснив, что преступнику потребуется какое-то время, чтобы пришвартовать лодку, подняться к дому и придумать, как залезть внутрь.

К сожалению, Джудит ошиблась.

Сьюзи действительно увидела лодку: она с невероятной быстротой неслась против течения. В руках человека, чье лицо было скрыто капюшоном, мелькало весло. Когда человек на лодке миновал ее убежище, Сьюзи достала фонарик, чтобы подать Джудит сигнал – две вспышки, пауза, еще две вспышки. Она увидела, как Джудит, сидевшая в кресле, подняла руки и потянулась, показывая, что приняла сообщение. Сьюзи кивнула сама себе и углубилась в заросли, чтобы набрать Бекс. Ожидая соединения, Сьюзи увидела, как человек спрыгнул в воду у берега неподалеку от особняка, за доли секунды вытащил лодку на траву, а затем побежал вверх по склону, быстро набирая темп.

Джудит говорила, что преступник доберется до ее дома не раньше чем через десять минут после того, как Сьюзи подаст сигнал. На деле ему потребовалось на это всего две минуты.

Дэнни подошел ближе к Джудит. Пистолет Люгера опасно блеснул в его руке.

– Вы давно решили убить Лиз, – Джудит предприняла еще одну попытку отвлечь внимание Дэнни разговором. – Я права?

Свободной рукой Дэнни смахнул воду с волос и лица. Он выглядел совершенно растерянным.

– Интересно, когда эта мысль возникла у вас впервые?

«Говори, говори», – твердила себе Джудит. Ей нужно было выиграть время.

– Полагаю, в самом начале. Когда вы, подающий надежды спортсмен, познакомились с подающей надежды спортсменкой Лиз. И она была по-настоящему талантлива. Даже представляла Великобританию на Олимпийских играх. А вы нет. Ваша карьера так и не пошла на взлет, верно?

Дэнни скрипнул зубами.

– Вам было сложно переступить через себя и жениться на успешной женщине, которой удалось добиться большего, чем вам. Вы чувствовали себя неудачником. А потом Лиз сделала то, чего вы никогда не смогли бы простить ей. Заслужив общественное признание, она ушла из спорта в возрасте двадцати пяти лет, хотя могла бы поучаствовать еще в двух-трех Олимпиадах.

Джудит видела, как Дэнни нахмурился. «Должно быть, он вспоминает охватившее его чувство отчаяния. Ты все говоришь верно, не отвлекайся», – подбодрила себя женщина.

– К тому же не стоит забывать, что, занимаясь греблей, можно неплохо заработать. Вам было горько осознавать, что вы всего лишь супруг успешной женщины. Вы утешали себя тем, что она, по крайней мере, была знаменита. Но Лиз отличалась от вас, она не грезила славой, не мечтала о деньгах. Для счастья ей хватало осознания, что ее многолетние старания окупились, что она получила медаль, а значит, стала лучшей. И именно это злило вас больше всего. Вы уже смирились с тем, что вам придется жить в тени ее славы, а она вдруг отказалась от карьеры и занялась семейным бизнесом, посвятив все свое внимание Центру гребли Марлоу.

Джудит перевела дыхание. В голове пульсировала мысль: «Где же Таника? Где же Бекс?»

– Но вы понимали, что это невыгодный бизнес, – продолжала Джудит, стараясь справиться с дрожью в голосе. – Скорее всего, Центр приносил большие деньги, когда отец Лиз только открыл его. Но с тех пор многое изменилось. Например, климат. Река стала чаще выходить из берегов, затапливая Центр. Каждую зиму, как вы сами сказали. И Лиз снова совершила ошибку. По крайней мере, с вашей точки зрения. Она не отказалась от бизнеса. Хотя он уже поглотил все ваши сбережения. Полагаю, вы были в отчаянии. Вам не удалось добиться успеха в гребном спорте, не удалось остаться супругом знаменитости. И даже с бизнесом у вас не сложилось.

Джудит говорила не переставая. В какой-то момент она заметила, что рука, в которой Дэнни держал пистолет, дрогнула и начала медленно опускаться. У Джудит появилась слабая надежда на выживание. «Может, план все-таки сработает и мне удастся продержаться до приезда Бекс и полиции?»

– Мы будем там через минуту! – Крепко сжимая ручку двери, Бекс сверилась с навигатором в своем телефоне. – У нас получилось!

– Лучше держитесь покрепче. – Полицейская машина промчалась по деревне Бишам, чудом не задев стоящие у обочины узкой дороги автомобили. На мосту Таника прибавила скорость.

Последний резкий поворот. Машина выехала на Ферри-лейн, когда Бекс закричала, увидев поваленный дуб. Таника ударила по тормозам, и машину повело на размытой дождем дороге. Заднюю часть занесло так, что одно колесо повисло над Темзой. Должно быть, дуб рухнул во время грозы, и лишь отменная реакция Таники спасла женщинам жизнь.

Повисшая в салоне тишина нарушалась только шелестом дворников и стуком дождя по крыше.

– Вы в порядке? – наконец спросила Таника.

– Думаю, да, – ответила Бекс, осторожно выглядывая из окна. Внизу бушевала Темза.

– Хорошо, вот что мы сделаем, – сказала Таника. – Поскольку колесо с вашей стороны зависло над рекой, до тех пор, пока вы не выберетесь из машины, я буду оставаться на месте. Если первой выйду я, машина перевернется, понимаете? Я выберусь, как только вы окажетесь в безопасности. Но только тогда, это ясно?

Бекс наблюдала за вращающимся задним колесом через боковое зеркало.

– Не думайте, просто делайте, – предупредила Таника. Она выдохнула и немного успокоилась. – Медленно выйдите из машины и встаньте перед ней. Все будет хорошо.

Бекс приоткрыла дверь, и ветер сразу распахнул ее настежь, дождь ударил женщине в лицо. Помедлив, она осторожно ступила на узкую полосу земли, за которой начиналась река. Затем она упала на колени, проползла под дверью. Оказавшись у капота, женщина поднялась на ноги. Как только Таника убедилась, что с Бекс все в порядке, она выскочила из машины. Та немного скатилась вниз и упала на пороги, когда и второе колесо повисло над водой. Женщины переглянулись: обе, кажется, думали об одном и том же – им не удастся вытащить автомобиль на дорогу. Впрочем, теперь он был совершенно бесполезен, ведь поперек их пути лежал толстый ствол дуба.

«Нам ни за что не добраться до дома Джудит вовремя», – в ужасе подумала Таника.

Джудит уже начинала паниковать. «Где же полиция?»

– Но почему именно убийство? – продолжала она, стараясь не прерывать свой монолог. – Моя подруга Сьюзи, впервые оказавшись в моем доме, сразу заявила, что он стоит огромных денег. Но этот особняк – ерунда по сравнению с Центром гребли. С продажи земли можно выручить миллионы или даже десятки миллионов. Так зачем вам было столько работать, если можно было все продать и жить в свое удовольствие?

– У меня создалось впечатление, что, женившись на Лиз, вы думали дождаться смерти ее отца и заставить супругу продать землю. Но после кончины тестя обнаружили, что Лиз никогда не откажется от семейного бизнеса, даже если придется жить впроголодь. Вы от этого устали. И тут вы подумали: если ваша жена умрет, вы унаследуете ее имущество, сможете наконец выгодно продать Центр и получить то, чего заслуживаете. Но вопрос был в том, как убить жену, чтобы вас ни в чем не заподозрили.

Дэнни вынырнул из своих мыслей и посмотрел на нее так, будто видел впервые.

– Заткнись, стерва, – прорычал он.

Затем поднял пистолет, направил его на голову Джудит и спустил курок.

Даже на другом берегу реки Сьюзи услышала выстрел. Она увидела, как разбилось вдребезги окно на первом этаже особняка.

– Бог мой! – воскликнула женщина и посмотрела на Эмму. – Иди, спасай Джудит! Ты должна спасти Джудит!

Эмма не двинулась с места. Она промокла и замерзла, и Сьюзи не представляла, как объяснить собаке, что в доме на противоположном берегу находится ее подруга, которой нужна помощь.

«Что же делать?»

Зазвонил телефон. Сьюзи поспешно извлекла устройство из кармана и ответила на вызов, едва взглянув на экран.

– Это я, – сообщила Бекс.

– Где вы, черт возьми? Вы давно должны были приехать. Таника рядом?

– Мы вместе, но Ферри-лейн перегородил упавший дуб, – отчиталась Бекс. – А машину Таники занесло, мы едва не сорвались в реку.

– Он застрелил Джудит! – кричала Сьюзи, не в силах больше слушать Бекс.

– Что?

Сьюзи повысила голос, стараясь перекричать мощный раскат грома:

– Джудит, похоже, убили!

– Господи, тогда вам нужно идти к ней! Нам до нее не добраться!

– Я ведь на другом берегу!

– Так плывите!

– Не могу.

– Вы должны, Сьюзи.

– Я не могу!

– Ради всего святого, вам нужно поспешить!

– Я не умею плавать.

На мгновение Бекс лишилась дара речи.

– Что значит не умеете? Все умеют плавать.

– Я этому не училась.

– Вы меня разыгрываете? Ладно, оставайтесь на месте. Мы попробуем перелезть через дерево, правда, не представляю, получится ли.

Бекс отключилась и подлетела к Танике, которая тоже говорила по телефону.

– Сьюзи думает, что в Джудит стреляли, – затараторила она. – Нужно скорее попасть в ее дом.

– Я вызвала подкрепление, – сообщила Таника. – И скорую помощь. Но в такую погоду они будут долго ехать, придется подождать.

– Но мы не можем ждать! Как насчет вертолета?

– Он не взлетит в грозу.

– Но Джудит там совсем одна!

– До ее дома можно добраться другим путем?

– Нет. – Бекс в отчаянии огляделась, надеясь что-то придумать. Ничего. Женщины стояли на дороге, перекрытой поваленным деревом, полицейская машина с минуты на минуту могла свалиться в Темзу. В нескольких десятках футов от главной дороги прочно стоял мост Марлоу, словно жизнь Джудит не висела на волоске. За ним высилась церковь, казавшаяся еще более прекрасной на фоне бурлящего неба. Ее церковь.

«Сегодня четверг. Только что минуло девять часов».

– Скоро вернусь!

Таника с удивлением проводила взглядом Бекс, уже бежавшую к мосту.

«Куда она направилась?»

Джудит повезло.

Дэнни промахнулся на несколько дюймов. Пуля пролетела мимо головы женщины и разбила окно за ее спиной. Дэнни был удивлен не меньше, чем Джудит. Оба понимали, что через мгновение раздастся еще один выстрел. «Нужно его отвлечь, это мой единственный шанс спастись!»

– Это ведь вы убили собаку? – выпалила Джудит.

Дэнни моргнул раз, потом второй.

– Что? – спросил он.

«Отлично», – Джудит обрадовалась тому, что ей все же удалось заставить мужчину говорить.

– Моя подруга Сьюзи сказала, что Лиз отвезла пса к ветеринару, но ведь все было не совсем так? Это сделала не Лиз, а вы.

– И что? – нервно бросил в ответ Дэнни. – У вас нет доказательств. К тому же это просто собака. Как вы не поймете, я не убивал Лиз!

– Я понимаю, пусть это и звучит странно… – начала Джудит, но Дэнни перебил ее.

– Я все утро был в Ноттингеме.

– Знаю. Это было отличной идеей. Оказаться за сотни миль от Марлоу в момент ее смерти.

– И как же я, по-вашему, это сделал?

– Я же сказала, что верю вам. Вы этого не совершали.

– Что?

– Вы не убивали жену, но убили Стефана Данвуди.

– Что?

– Именно. Стефана застрелили вы. И привязали к петлице его пиджака медальон со словом «Вера». Мне следовало раньше догадаться, что моего соседа убил человек, занимавшийся греблей. Вы закрепили цепочку в петлице так же, как закрепляете значки и бейджи с именем, когда посещаете регату.

– Ерунда.

– О, нет, это совсем не ерунда. Напротив, в этом есть смысл.

– Думаете, это я убил Стефана? Я его даже не знал. С ним общалась Лиз.

– Что делает убийство еще более жестоким. Вы пошли на него с холодной головой. Знаете, я часто задавалась вопросом, почему Стефана застрелили в глубине сада. Не понимала, как он там оказался. Подозреваемым номер один для меня был Элиот Говард. Стефан ненавидел Элиота, считал, что именно тот однажды проник в его дом. Допустим, преступление совершил Говард. Но как Стефан и его убийца оказались у дамбы? Зачем они пошли туда? Не мог же Элиот сказать: «Привет, Стефан, знаю, ты меня на дух не переносишь, но давай прогуляемся к дамбе». Это нонсенс, верно? Но вот если бы убийца появился из глубины сада, потому что пришел по реке… Это совсем другое дело. И вы правы. Со Стефаном вы не были закадычными друзьями, а потому, увидев вас, он скорее удивился, нежели испугался.

– Что значит «появился из глубины сада»?

– Знаете, я разочарована в себе. Мне потребовалось слишком много времени, чтобы понять очевидное. В день убийства Стефана я видела в камышах голубую лодку. Я ошибочно предположила, что она принадлежит Стефану, даже использовала ее, чтобы выбраться из воды. Но сегодня я узнала, что Стефан не любил греблю и все с ней связанное. А потому лодка была ему не нужна. К тому же я не заметила никакой лодки у берега, проплывая мимо дома Стефана спустя какое-то время. Следовательно, ее использовал убийца.

Джудит видела, что Дэнни ловил каждое ее слово.

– Хорошо представляю, как вы запаниковали, когда, выстрелив в Стефана, услышали женский крик со стороны реки. Вы ведь планировали сделать все тихо: совершить свое злодеяние и незаметно уйти тем же путем, каким пришли. Никто бы и не подумал, что убийца – это вы. Вы ведь даже не были знакомы со Стефаном. А теперь поговорим о вашей несчастной супруге. Когда я поняла, что Стефана убили вы, ее поступки обрели смысл. Полагаю, что-то заставило Лиз подозревать вас в преступлении. Может, вы странно вели себя в день убийства. Может, вернулись домой в состоянии шока. А может, она видела, как вы вылезали из лодки с парабеллумом в руке. – Джудит кивком указала на пистолет Дэнни. – Как-то вы сообщили мне и Сьюзи, что Лиз здоровалась со Стефаном при встрече, хотя близко его не знала. Однако его смерть повергла бы ее в ужас. Вы ничего не рассказали Лиз, но в душе ее отчего-то поселилось сомнение. Потому на следующий день она отправилась к дому Стефана. Именно тогда я увидела ее с другого берега. Теперь мне ясно, почему она так спешно скрылась, стоило мне окликнуть ее. Я думала, что она вела себя странно, поскольку сама была причастна к преступлению, а она, как оказалось, подозревала вас. И на следующий день она сбежала от меня по той же причине. И потому она нервничала, разговаривая позже со мной и Сьюзи. Она отрицала очевидное, и ей становилось все хуже. Сложно представить, какие муки она испытывала. Осознавать, что собственный муж – убийца! Она жила в кошмаре. А вы нет. Вы были так уверены в себе, когда мы со Сьюзи задавали вам вопросы. Разве я не права? Более того, вы даже намекали на причастность жены к убийству Стефана. Потому и поведали нам, что она была с ним в хороших отношениях. Впрочем, тут вы не солгали. Как умно это было – убедить Лиз воспользоваться такси Икбаля за пару недель до первого убийства, а потом как бы нехотя выдать нам эту информацию. Должна признать, всего за несколько минут вам удалось убедить меня, что Лиз была связана и со Стефаном, и с Икбалем. Если бы к моменту нашей беседы она была уже мертва, мы могли бы сделать выводы, которые увели бы нас еще дальше от правды.

– Все это ложь! – произнес Дэнни.

– Вам известно, что это не так, – парировала Джудит. – Это доказывает ваше присутствие в моем доме, верно?

Джудит выдержала взгляд Дэнни и дала себе слово не раскисать. Мужчина понятия не имел, что Джудит было больше нечего сказать. Мысли путались, в голове не осталось достойных идей. Их появлению, стоит признать, очень мешал направленный в лицо Джудит пистолет Люгера. Казалось, Дэнни вот-вот спустит курок.

«Черт возьми, где же Бекс с полицией?»

В грязной одежде и с растрепанными волосами Бекс, мокрая с головы до ног, влетела в церковь Всех Святых и остановилась в проходе. Все участники хора замолкли и уставились на нее, шокированные странным видом жены священнослужителя.

– Дорогая? – смущенно произнес Колин.

– Мне нужна помощь! Убийца готовится совершить новое преступление. А поперек дороги лежит дерево, нужно оттащить его в сторону.

– Убийца? – Колин направился к жене, чтобы успокоить ее. – О чем ты, Бога ради?

Бекс обвела глазами всех присутствующих и убедилась, что среди них не было Элиота Говарда. «Конечно, ведь Джудит говорила, что он собирался на футбольный матч».

– Убийца проник в дом Джудит Поттс!

– Вы знаете, кто убийца? – Майор Льюис, самоназванный голос здравомыслия, выступил вперед, опираясь на трость с медным набалдашником. Когда Бекс видела его в последний раз, он ел приготовленную ею свинину с фенхелем.

– Мы должны спасти Джудит! – взмолилась Бекс. Она перевела взгляд с майора на мужа, а затем на остальных участников хора и увидела, как глубоко потрясло всех ее сообщение.

– Разве этим не должна заниматься полиция? – спросил майор Льюис.

– Детектив стоит перед поваленным дубом. Он перекрыл Ферри-лейн. Мы должны помочь его сдвинуть.

– Думаю, детектив знает, что делает. Нам не надо вмешиваться.

– Вы меня не слышите? Я пытаюсь вам втолковать, что детектив не может проехать к дому Джудит. На дороге лежит чертово дерево!

Бекс вырвала из рук майора трость и понеслась к стенду, посвященному местным жителям, павшим в битвах давно минувших дней. Прежде чем кто-либо успел ее остановить, она замахнулась и разбила стекло.

– Бекс! – выкрикнул Колин.

– Не подходи! – женщина подхватила саблю, принадлежавшую когда-то офицеру-участнику Атаки легкой кавалерии.

– Она сошла с ума, – воскликнул майор. – Кто-нибудь, вызовите полицию!

– Говорю же вам, я как раз помогаю полиции! – Бекс побежала к лестнице, ведущей на колокольню. Поднимаясь по ступенькам, она благодарила себя за регулярные изнуряющие тренировки в спортзале, которые перемежались занятиями боксом и йогой.

Певчие, возглавляемые майором и мужем Бекс, двигались по проходу и, задрав головы, наблюдали, как жена Колина с саблей над головой поднималась все выше по лестнице. Добравшись до площадки для звонаря, Бекс остановилась, схватила веревку от самого большого из восьми колоколов и несколько раз дернула ее что было сил. Раздался оглушительный звон. Бекс надеялась, что жители Марлоу поймут: во время грозы случилось несчастье – и придут в церковь.

Бекс осмотрелась и схватилась за другую веревку – ее конец висел над самым полом далеко внизу. Женщина взмахнула саблей и перерубила ее.

– Берегите головы, – крикнула Бекс. Спускаясь по лестнице, она добавила:

– И возьмите веревку. – Люди не двинулись со своих мест. – Ну же, подберите эту чертову веревку!

Оказавшись внизу, Бекс поняла, что все присутствующие, включая ее мужа, смотрели на нее как на сумасшедшую.

– Ты говоришь, женщина в опасности? – спросил наконец Колин.

– Да, Джудит Поттс. В ее доме сейчас убийца.

– И как ей поможет эта веревка?

– Нужно просто перенести ее через мост. Там ждет детектив Таника Малик, она знает, что с ней делать. Колин, ты мне поможешь?

Мужчина внимательно посмотрел на жену. Он наконец начал понимать, что она говорила серьезно.

– Разумеется, дорогая, – кивнул он, приходя в себя. – Все за мной, – он оглянулся на певчих. – Нужно передать эту веревку детективу.

Бекс немного успокоилась. С таким количеством людей и веревкой они наверняка справятся с дубом. И обязательно спасут Джудит. Правда?

Джудит сидела в ужасающей тишине и в панике искала в голове хоть какую-то мысль.

На ее счастье, Дэнни заговорил первым.

– Вы сказали, я не убивал Лиз, – отчеканил он.

– Именно так и сказала.

– И вы никогда не сможете доказать, что я убил Стефана. Я не был с ним знаком, так что не мог желать ему смерти.

– Верно. – Джудит была рада тому, что Дэнни нарушил молчание.

– Это все ваши выдумки.

– О, нет, вовсе нет. Вы убили Стефана по просьбе Элиота.

– Зачем мне это?

– Вот вы мне и расскажите.

Дэнни нахмурился и задумался. Он пытался понять логику Джудит.

– Вы почему-то решили, будто я убил Стефана по просьбе Элиота, а Элиот убил Лиз по моей просьбе. Но это невозможно. Когда застрелили Лиз, он вел аукцион.

– Откуда вам это известно?

– Не знаю. – Дэнни откашлялся, явно желая выиграть время. – Кажется, сказал кто-то из полиции.

– Полная чушь! Но в чем-то вы правы. Вы убили Стефана по просьбе Элиота, но он убил не Лиз, а Икбаля.

– Что?

– Да, он убил Икбаля.

– Да что мне толку от смерти Икбаля?

– Он сделал это не для вас, а для Энди Бишопа. Это и был ваш план, верно? Вы убили Стефана Данвуди по просьбе Элиота Говарда, Элиот убил Икбаля Кассама по просьбе Энди Бишопа, и, наконец, Энди убил Лиз по вашей просьбе. Круг замкнулся. Все просто, если разобраться. И довольно умно, надо признать. Я имею в виду, если бы вы убили Стефана, а Элиот – Лиз, полиции понадобилось бы не более пары минут, чтобы понять: два человека поменялись убийствами. А если добавить в уравнение третье лицо? Тогда все становится совсем запутано. Вы застрелили Стефана – совершенно незнакомого вам человека. Элиот, которому его смерть была выгодна, обеспечил себе алиби, спокойно отправившись на репетицию хора. Я прекрасно помню тот самодовольный взгляд, который он бросил в камеру. Он гордился собой, своим умом, гордился тем, что всех провел. Следователи не могли в чем-то его подозревать: в момент преступления он находился в другом месте. А потом, ранним утром, он выбрался из постели и застрелил Икбаля – человека, с которым никогда не встречался. На этот раз он избежал подозрений полиции по другой причине: у него не было мотива. Смерть Икбаля была выгодна Энди Бишопу. Именно он отдал Элиоту ключ от дома таксиста. Сам же Бишоп отдыхал на Мальте, куда, кстати, отправился еще до убийства Стефана, чем обеспечил себе двойное алиби. На всякий случай. Вернувшись в Марлоу, он убил Лиз. Женщину, с которой никогда не был знаком. Жаль, что у такого хитроумного плана было слабое место. С тем чтобы окончательно запутать следствие, вы использовали пистолет Люгера и бронзовые медальоны с надписями «Вера», «Надежда», «Милосердие» – каждый из вас оставил по одному на теле своей жертвы. Пистолет Люгера помог вам убедить полицию в том, что все убийства были совершены одним человеком. Ведь не могли же разные люди использовать одно оружие, верно? Оставлять возле тел жертв медальоны тоже было отличной идеей. Всем известна фраза «Вера, Надежда, Милосердие». Подбросив медальоны, вы навели следователя на мысль, что жертвы связаны между собой, а убийства – дело рук одного человека. И подсказали, что ожидать нужно лишь трех преступлений. Вы полагали, что, как только будет найдено тело Лиз с медальоном «Милосердие» на шее, полиции станет ясно, что все закончилось. Пройдет время, но никто так и не сможет установить связь между жертвами, а потом появятся новые дела, а эти позабудутся. Вам бы все сошло с рук. Но теперь я знаю, что преступления были совершены не одним человеком. Трое мужчин притворились одним убийцей, чтобы запутать следствие.

– Вы сказали, у плана было «слабое место». Что это значит? – Дэнни сделал шаг в сторону Джудит.

– Хм, а я гадала, попадетесь ли вы на удочку? – спокойно произнесла Джудит, хотя ее внутренний голос кричал так, что закладывало уши: «Где эта чертова полиция?»

– У плана была своя ахиллесова пята. Полиция ведь могла понять, что между тремя жертвами нет связи, кроме оружия, из которого их застрелили, и медальонов. И следователи могли переключиться на трех мужчин, которым были выгодны эти смерти. На трех мужчин, накрепко связанных друг с другом.

– Я не связан с теми двумя! – выкрикнул Дэнни.

– Связаны. И вам это отлично известно.

– И как же?

Таника стояла под проливным дождем и смотрела на то, как Колин Старлинг и несколько прихожан несли по мосту канат от колокола. Она наконец поняла, в чем состоял план Бекс.

– Обвяжите его вокруг ствола! – крикнула детектив. – Нужно скорее сдвинуть дерево!

Когда все принялись за дело, на мост выехал белый джип, разрезая темноту светом фар. Бекс резко свернула на Ферри-лейн и, держа руки в положении десять и два, выкрутила руль, разворачивая машину на сто восемьдесят градусов. Между дверью багажника и стволом дуба остался небольшой зазор.

– Там есть фаркоп, – выкрикнула она.

Таника кивнула и накинула веревку на буксировочный крюк.

Вдалеке послышались звуки сирен патрульных машин.

Таника проверила прочность узла и, перекрикивая завывающий ветер, сообщила Бекс:

– Готово!

Бекс захлопнула дверцу машины. Колин подбежал к открытому окну с водительской стороны и положил руку на плечо жены.

– Бекс… – Он замолчал, подбирая слова.

Женщина заглянула в лицо мужа и увидела восторженный блеск в его глазах.

– Я не понимаю, что происходит, – выдохнул Колин, – но я давно хотел сказать, что ты потрясающая. Я всегда считал тебя потрясающей женщиной.

Сердце Бекс подпрыгнуло в груди. Перед ней стоял ее Колин, такой, каким он был много лет назад. Искренний, энергичный, обожающий свою жену.

– Я люблю тебя, – сказала Бекс и подмигнула мужу.

– И я люблю тебя.

– А сейчас, если не возражаешь, я нажму на газ. – Когда Колин отошел назад, Бекс включила полный привод, выбрала первую передачу и вдавила педаль в пол.

Задние колеса заскользили по мокрой дороге, прокручиваясь вхолостую, в воздухе запахло жженой резиной, но дуб не сдвинулся ни на дюйм. Бекс отпустила педаль и уставилась на приборную панель, размышляя над тем, как поступить, когда на Ферри-лейн остановились две полицейские машины. Офицеры как раз выбрались наружу, когда Бекс снова нажала на газ. Двигатель натужно заревел, машину качнуло влево-вправо, но дуб не поддался. Он был слишком велик.

Бекс сняла ногу с педали газа и в сердцах ударила ладонями по рулю.

«Ничто не сдвинет это чертово дерево. А ведь Джудит там совсем одна».

Джудит уже поняла, что ей придется справляться самостоятельно. Мысль о том, что помощь не придет, пульсировала в ее голове. В конце концов, если бы все прошло по плану, Бекс и Таника давно были бы на месте. «Видимо, что-то случилось».

– Давайте дальше. – Услышав голос Дэнни, Джудит вздрогнула и вернулась в реальность, в свою гостиную. – Расскажите, как я связан с остальными.

– Это просто, – Джудит хотелось растереть онемевшие руки. – Вы все учились в одной средней школе. Гимназии сэра Уильяма Борлейза.

– И что? В Марлоу всего две школы. Многие учились в гимназии. Держу пари, мы с теми двумя даже не одного возраста.

– Нет, это верно. Элиот на год старше вас, а Энди на четыре года моложе.

– И что у нас может быть общего с этим парнем, с Энди? Я его даже не помню.

– О, нет, отлично помните. В свое время он был прекрасным спортсменом. Хотя, взглянув на него теперь, немногие бы так подумали. Но недавно я увидела одну старую фотографию. И поняла, что в юности многие из нас были стройнее. С годами не меняется только рост, и у Энди он остался прежним. Гребцов маленького роста не бывает, верно?

– Верно.

– Зато рулевому лучше быть маленьким и худым. А Энди таким и был в юности. По чистой случайности в беседе с моей подругой Бекс Старлинг он упомянул, что в молодости занимался спортом. Тогда мы не обратили на его слова внимания, а зря. Он, Элиот и вы были лучшими спортсменами в вашей школе. Я права?

Впервые Джудит увидела страх в глазах Дэнни.

– Права. После школы каждый из вас пошел своим путем, но в юности вы были отличной командой. Теперь мне это известно. Энди, ловкий и хитрый, был прекрасным рулевым, а вы с Элиотом, высокие и сильные, легко управлялись с веслами. Полагаю, вы были опасными соперниками.

– Это всё догадки.

– Вовсе нет. Когда я поняла, что все преступления как-то связаны с греблей, я отправилась в кабинет Элиота. И знаете, что я обнаружила? Со времени моего первого визита со стены пропал один снимок с соревнований. У Элиота есть странная привычка прятать фотографии и картины, но сейчас не об этом. Увидев, что на стене недостает фотографии, я поняла, что двигаюсь в верном направлении. Грубость его жены лишь подтвердила это. Полагаю, как и Лиз, Дейзи начала в чем-то подозревать Элиота, это сводило ее с ума. Пропажа фотографии означала, что Элиот хотел скрыть что-то о своем прошлом. Значит, на снимке рядом с ним был кто-то еще. Но кто? К сожалению, с тех пор, как была сделана фотография, прошло слишком много времени, и я не смогла найти каких-либо записей, которые были бы полезны. Но для того чтобы разгадать головоломку, нужно просто поставить каждую часть на свое место. Я начала размышлять: кто еще мог входить в состав команды Элиота. Сначала я подумала о Стефане, но в одном интервью он признался, что ненавидит гребной спорт. И тогда я вспомнила, как Бекс рассказывала мне о том, что вы с Лиз познакомились на соревнованиях. Вы были тем человеком, которого я искала.

Джудит видела, как Дэнни стиснул зубы.

– Полагаю, вам нечего на это ответить, – заключила женщина. – В любом случае я, кажется, теперь понимаю, с чего все началось. По вашим словам, вас ничего не связывает с Элиотом и Энди. В последний раз вы вместе участвовали в соревнованиях в год окончания Элиотом школы, в 1980-м. А точнее, ровно сорок лет назад. Сорок лет с момента последнего командного заплыва – отличный повод для встречи выпускников. Потому Лиз и оставила в своем органайзере запись «Ужин с гребцами». Как хорошая жена, она пометила важный для вас день – пятое августа, – чтобы ничего на него не планировать. Не сомневаюсь, вы, Элиот и Энди чудесно провели время вместе. В отличном заведении, куда, как я думаю, приходят только в смокингах. О, я представляю вас в обшитом дубовыми панелями отдельном зале какого-нибудь модного паба. Вы были возмущены тем, что джентльмен в наши дни не может выкурить сигару в помещении, горячо это обсуждали. Но важно другое. Именно пятого августа Элиот явился в галерею Стефана. Полагаю, от вас не укрылось, что Элиот был в плохом настроении. Думаю, он все вам рассказал. О том, что Стефан жулик, что, как я теперь понимаю, было правдой. Ведь несколько десятилетий назад он украл у Элиота дорогую картину Ротко. О том, как он поругался со Стефаном в Хенли за несколько недель до вашей встречи. Элиот был так рассержен, что начал думать о мести. Он хотел вернуть Ротко. Но каким образом? Что ж, поскольку Элиот много лет отчаянно пытался доказать всем, что наделен талантом художника, он решил написать копию картины. Но он так давно ее не видел. А копия должна была быть точной, чтобы у Стефана не возникло никаких сомнений в подлинности полотна. И вот тогда Элиот отважился проникнуть в дом Стефана. С целью сделать фотографии, как я полагаю. Измерить раму, посмотреть, как она крепится… Он сделал все, что было нужно, и просто ушел. Именно поэтому Стефан сообщил полицейским, которых вызвал, вернувшись домой, что у него ничего не пропало. Ведь Элиот ничего не взял с собой, он приходил не для этого. Затем Элиот предпринял несколько попыток написать подделку. Он постепенно вспоминал технику, подбирал палитру. Это объясняет, откуда появилось множество одинаковых полотен, которые он потом сжег в саду, – все это были пробные работы. Однако Стефан понял, что в дом к нему вторгся именно Элиот. Не знаю как, возможно, заметил, что Ротко висит чуть криво. Сейчас это уже неважно. Однако Стефан был вне себя от злости. Он пригласил Элиота в свой кабинет, обвинил его в проникновении на свою территорию и пригрозил ему полицией. Да, несомненно, в вечер вашей встречи Элиот был в отвратительном настроении. Возможно, бросил походя, что Стефан заслуживает смерти. Что же было потом? Полагаю, в разговор вступил Энди, ведь и у него была серьезная проблема, хотя он наверняка не сообщил вам, что нарушил закон. Рассказал, как заботился о своем соседе Эзре, который скончался от рака. О том, что незадолго до смерти тот по собственной воле сделал Энди наследником. Все это было ложью, потому что Эзра хотел оставить дом своему соседу – Икбалю. Скорее всего, Энди сказал вам, что Эзра был слишком слаб, чтобы подписать новое завещание, а потому вашему другу пришлось подделать подписи свидетелей, которые так некстати скончались месяцем ранее. Я уверена, Энди давно точил зуб на Икбаля – человека, который постоянно был рядом с Эзрой и путал ему все карты. А потом Икбаль получил новый номер журнала гимназии Борлейза и догадался, что кто-то подделал подписи свидетелей. Он даже отправил Энди страницу из журнала – хотел намекнуть, что раскрыл его обман. Как бы то ни было, Энди оказался еще в более затруднительном положении, чем Элиот. Он уже совершил преступление и мог отправиться в тюрьму, если бы не нашел способ заставить Икбаля замолчать. Если не Элиот был тем, кто первым произнес слово «убить», значит, это был Энди. Он заявил, что от Икбаля нужно избавиться. Но совершить убийство не так-то просто. Даже если вы владеете аукционным домом и можете достать оружие, например пистолет Люгера времен Второй мировой войны. Элиот, я полагаю, знал еще нескольких нечистых на руку торговцев. И все же как убить человека и при этом избежать наказания? В какой момент вы отважились произнести вслух, что хотите смерти собственной жене? Открыть правду почти чужому человеку проще, чем близкому, верно? Правду о том, что в случае кончины жены вы бы унаследовали Центр и стали мультимиллионером. Как только вы трое открыли друг другу свои тайны, кому-то в голову пришла замечательная мысль: каждый из вас мог бы совершить убийство за другого. При этом всем следовало использовать один пистолет, чтобы все выглядело так, будто преступник один. Для того чтобы пустить полицию по ложному следу, вы придумали историю с медальонами. Эту идею наверняка предложил масон Энди Бишоп.

Дэнни снова поднял пистолет и навел его на голову Джудит.

– Немедленно закрой рот.

– Не хотите же вы взять на душу еще один грех?

– Ошибаешься. Я хочуименно этого.

В глазах Дэнни плескалось безумие. Джудит вдруг поняла, что он больше не мог себя контролировать. У нее не получится привести его в чувство. Он пришел для того, чтобы забрать ее жизнь, и готовился сделать это. Джудит пора было признать правду: ее план провалился. Она смотрела прямо на Дэнни Кертиса и не могла помешать ему спустить курок.

Что же касается Сьюзи, она по-прежнему стояла между стволов деревьев по другую сторону реки, промокшая до нитки, и с каждой минутой все быстрее теряла надежду помочь Джудит. Сьюзи думала только об одном: «Что же происходит в особняке?»

Она понимала, что могла что-то сделать для подруги. Но как? У нее не хватало духу переплыть реку.

Сьюзи вышла из своего укрытия и посмотрела на бурлящую воду. «И как заставить себя погрузиться в нее?»

Она не умела плавать, а потому никак не могла перебраться на другой берег. Тем более в грозу, когда течение стало столь бурным. От Эммы тоже не было пользы – она тряслась от холода и топталась рядом с хозяйкой.

Стоя под проливным дождем, женщина задавалась вопросом: почему Бекс и Таника так и не приехали? Осознание того, что она остается последней и единственной надеждой Джудит, вдруг придало Сьюзи решимости. Возможно, она с самого начала понимала, что должно было произойти.

– Мы с тобой идем спасать Джудит! – сказала она Эмме очень громко, стараясь перекричать дождь. – Мы вместе идем спасать Джудит.

Наклонившись, Сьюзи развязала шнурки и скинула ботинки. Затем на землю полетели широкополая шляпа и плащ. Сьюзи медленно вошла в воду. Эмма, повизгивая, крутилась рядом, готовая последовать за хозяйкой куда угодно.

Течение сразу подхватило и понесло Сьюзи – она даже не успела испугаться. Женщина пыталась работать руками и ногами, но поток был слишком сильным – в одно мгновение особняк Джудит исчез из поля зрения Сьюзи. Она вдруг поняла: даже если сейчас у нее получится выбраться из воды, она не сможет вернуться. А потом Сьюзи поняла еще кое-что: выбраться ей не удастся. Вокруг было темно, в бурлящую воду падали капли дождя, течение утягивало женщину на дно, хотя она так старалась держаться на поверхности. Сьюзи было холодно. Очень-очень холодно.

Она устала. Выбилась из сил. Она просто не могла больше бороться со стихией. Сьюзи снова потянуло вниз, и она осознала, что на этот раз ей не выплыть.

Джудит и Дэнни смотрели друг на друга.

Странно, но, поняв, что помощи ждать неоткуда, Джудит внезапно успокоилась. «Дэнни застрелит меня, с этим ничего не поделать».

Дэнни сделал еще шаг в ее сторону.

Поднял руку с пистолетом.

Он был близко, но недостаточно близко для того, чтобы Джудит смогла перехватить пистолет прежде, чем он спустит курок. Все было кончено. Джудит положила ладони на зеленое сукно своего стола, чтобы почувствовать его успокаивающую мягкость.

– Думаешь, ты умнее всех? – произнес Дэнни. – Сейчас у тебя будет дырка в голове.

Когда палец Дэнни слегка надавил на спусковой крючок, Джудит заметила, что в жестянке на столе больше не осталось леденцов. Ни одного. «Неужели это будет моей последней мыслью? Хотя вообще-то баночка не совсем пуста».

Джудит молниеносно схватила жестянку и швырнула ее Дэнни в лицо. А в следующую секунду вонзила ему в предплечье остро заточенный карандаш. Мужчина зарычал, упал на колени и выронил пистолет. Левой рукой он схватился за карандаш. О паркет снова разбилась капля, но на сей раз это была не вода, а кровь.

Джудит подняла пистолет и сделала несколько шагов назад, чтобы Дэнни не смог выхватить у нее оружие.

– Даже не думай сдвинуться с места! – выкрикнула она.

Джудит больше не видела перед собой человека. Только рычащее животное, которое медленно приближалось к ней. Из раны на руке Дэнни хлестала кровь, но он, казалось, не замечал этого.

– Не двигайся! – повторила Джудит.

Прежде чем ей удалось среагировать, Дэнни легко подхватил карточный столик и бросил в ее сторону. Она подняла руки, чтобы защититься, повалилась на пол и выронила пистолет.

Джудит лежала на ковре. Ее дыхание было тяжелым, а лицо скривилось от боли. Необходимо было скорее подняться. Дотянуться до оружия раньше Дэнни.

Джудит встала на колени и огляделась – пистолета нигде не было. Куда он подевался? Женщина подняла голову, и дуло уперлось ей в лоб. Дэнни победоносно ухмыльнулся. «Все, это точно конец». Джудит решила не смотреть убийце в глаза: он не должен был увидеть ее страх.

Взгляд Джудит заметался по комнате. Ей хотелось запечатлеть в памяти каждую мельчайшую деталь, прежде чем зажмуриться в последний раз. Вдруг за окном мелькнула морда зверя. Джудит отчетливо разглядела налитые кровью глаза и хищный оскал. В следующую секунду животное бросилось на Дэнни и сбило его с ног. Джудит не сразу поняла, что зверем была Эмма, собака Сьюзи.

– На помощь! – закричал Дэнни.

Зубы Эммы сомкнулись на его запястье, пистолет выпал и скользнул по паркету в сторону. Собака трясла руку Дэнни, угрожая то ли прокусить, то ли сломать ее.

Спустя несколько мгновений дверь в комнату распахнулась. На пороге стояла, шумно дыша, всклокоченная Бекс. Женщина растерянно посмотрела на Эмму, которая рычала, прихватив зубами руку Дэнни, на Джудит, которая сидела в стороне, неспособная шевельнуться, и на пистолет, который лежал прямо у ее ног. Бекс бросилась к пистолету и подняла его.

В дверях появились три промокших до нитки офицера полиции. Они посмотрели на Дэнни и Эмму и обратились к Джудит:

– Это ваша собака?

– Нет, не ее, но она чертовски хороша, правда?

Все обернулись к окну. За ним стояла продрогшая Сьюзи с тиной в волосах.

– Это собака Икбаля, – кивнула женщина.

Услышав голос Сьюзи, Эмма отпустила Дэнни, но не отошла от него ни на шаг. Она продолжала утробно рычать, пока полицейские поднимали мужчину с пола и надевали на него наручники.

У Джудит внезапно закружилась голова, и она прислонилась к креслу.

– Вы в порядке? – бросилась к ней Бекс.

– Приду в себя через пару минут.

Бекс проводила взглядом полицейских, которые вели Дэнни к выходу.

– Значит, Дэнни Кертис – убийца, – задумчиво произнесла она.

– Один из трех, – сказала Джудит.

В комнату влетела запыхавшаяся Таника.

– Фух, долго же пришлось бежать, – выдохнула она.

– Вы сюда прибежали? – удивилась Джудит.

– Долго рассказывать, – ответила за детектива Бекс. – Так уж вышло. Дорогу перегородило упавшее дерево; кажется, мы целую вечность пытались его сдвинуть.

– Справились благодаря сообразительности Бекс, – добавила Таника. – Она достала веревку и пригнала свою машину, чтобы убрать дерево, но оно не поддавалось. Мы уже отчаялись что-то придумать. А потом случилось невероятное – нам на помощь стали приходить жители города.

– С чего бы это? – удивилась Джудит.

– Бекс звонила в церковный колокол. Многие вышли на улицу, чтобы узнать, что случилось. У дерева столпились почти двести человек. Они и помогли тащить дерево. Его удалось сдвинуть ровно настолько, чтобы мы протиснулись на другую сторону.

– Любопытно, – протянула Джудит. – Кстати, вы должны арестовать Элиота Говарда и Энди Бишопа за убийство.

Джудит вкратце объяснила Танике, как трое мужчин совершили друг для друга убийства.

– Так я и поняла, что сегодня Дэнни придет за мной, – закончила она свой рассказ. – План был почти безупречен. Один убивал, а двое других обеспечивали себе железное алиби. Я сообразила, что моя жизнь в опасности, в тот момент, когда Элиот сказал, что отправляется на матч, хотя никогда не пропускал репетиции хора. А потом администратор Энди сообщила, что сегодня его не будет в городе.

– Я позабочусь о том, чтобы их арестовали до конца дня, – заверила женщину Таника.

– Элиот где-то в Лондоне, а Энди в Плимуте.

– Не волнуйтесь, их найдут.

Джудит и Таника посмотрели друг на друга. Джудит боялась, что Таника отругает ее за попытку противостоять Дэнни в одиночку. Но Таника понимала, что у Джудит не было иного выбора.

Пожилая женщина выглядела усталой и раскаивающейся. Впервые им нечего было сказать друг другу.

Таника улыбнулась.

– С вами все хорошо?

Джудит улыбнулась в ответ.

– Да, пожалуй. Спасибо, что поинтересовались.

Когда Сьюзи вошла в комнату, громко поминая Дэнни, женщины радостно поприветствовали ее.

Таника не могла скрыть улыбку, глядя на трех подруг, и едва не рассмеялась, когда Бекс принялась снимать тину с головы Сьюзи.

Таника была довольна. Все завершилось. Наконец-то все в прошлом. Она думала о том, что завтра почитает дочери на ночь сказку. «Но только завтра. Сегодня нужно предъявить три обвинения в убийстве».

Подруги были так увлечены разговорами и освобождением Сьюзи от водорослей, что не заметили, как Таника выскользнула из комнаты.

– Скажите на милость, как же вы переправились через реку? – спросила Джудит.

– Я переплыла ее.

– Но вы не умеете плавать, – вмешалась Бекс.

– Я очень старалась, хотя вы правы, плавать я совершенно не умею. В какой-то момент я поняла, что иду ко дну, но внезапно почувствовала, как кто-то тащит меня наверх. Эмма вцепилась зубами в мой воротник и спасла меня, – гордо объявила Сьюзи и посмотрела на собаку. – Как только мы выбрались на берег, я отправила ее спасать вас, Джудит.

Бекс и Джудит не могли поверить в то, что услышали. Сьюзи пыталась переплыть реку, хотя не умела плавать?

– А вы действительно звонили в церковный колокол? – спросила Джудит у Бекс.

Та покраснела и смущенно произнесла:

– И перерезала одну из веревок, раз уж мы об этом заговорили.

– Но как? – удивилась Сьюзи.

– Саблей.

– Какой саблей?

– Знаете, дамы, – Джудит откашлялась, – я должна извиниться перед вами обеими. Мне не следовало пытаться справиться с Дэнни в одиночку. Не следовало скрывать что-то от своих находчивых и храбрых подруг. Впредь я не совершу подобной ошибки. Обещаю.

– Спасибо. – Бекс была глубоко тронута.

– Извините, – заявила Сьюзи, – но, кажется, мы забыли о главном. О какой сабле вы говорили, Бекс?

– Знаете, леди, – произнесла Джудит, направляясь к столику с напитками. Она налила в хрустальные стаканы три хорошие порции виски и продолжила: – Давайте-ка на минутку прервемся и выпьем немного скотча. А потом еще немного. Разумеется, исключительно в оздоровительных целях.

Джудит протянула каждой по стакану.

Бекс подняла свой.

– Думаю, случай требует тоста.

– Чепуха все это, – заявила Сьюзи и одним глотком осушила стакан.

– Она права, – кивнула Джудит и последовала ее примеру.

Бекс улыбнулась, в кои-то веки довольная тем, что подруги поддразнивали ее, ведь они были рядом, целые и невредимые. Женщина задумчиво оглядела комнату, задержав взгляд на разбитом окне, перевернутом карточном столике и белых следах на паркете, появившихся от взрыва бомбы с сахарной пудрой, не иначе. «Здесь просто необходимо прибраться», – подумала она, но решила, что это может подождать.

Бекс посмотрела на подруг с улыбкой.

– И я с вами согласна, – сказала она и сделала большой глоток из стакана.

(обратно)

Глава 39

Через несколько дней над Марлоу опять сияло солнце. Горожане обсуждали новости об аресте трех убийц – Энди Бишопа, Элиота Говарда и Дэнни Кертиса, – которых удалось поймать благодаря помощи Джудит Поттс, местной выгульщицы собак по имени Сьюзи и жены священника.

Джудит понятия не имела, что о ней говорили, ведь весь следующий день после попытки Дэнни напасть на нее она провалялась в постели: ела тосты с медом – очень много тостов – и смотрела в окно, на небо, где кружились красные воздушные змеи. Постепенно страх сменился гордостью за то, что совершили она и ее подруги, но кровать была мягкой и уютной, а потому Джудит оставалась в ней до самого вечера, размышляя обо всем подряд и иногда проваливаясь в сон. Точно так же прошел и второй день.

Утром третьего – воскресного – дня Джудит встала с постели с мыслью о том, что должна позвонить подругам.

– Нам нужно отпраздновать, – заявила она, услышав в трубке голос Сьюзи.

– В этом вы всегда можете рассчитывать на меня, – с готовностью ответила женщина.

– А сейчас вы свободны?

В тот вечер Сьюзи предстояло взять под свою опеку двух черных лабрадоров, но день у нее был совершенно свободен от дел.

– Я могу взять с собой Эмму? – спросила она.

– Разумеется. Она заслужила праздник так же, как и все мы. Вы сможете приехать ко мне в половине двенадцатого?

– Конечно. Что вы задумали?

– Просто приезжайте вовремя, – с улыбкой произнесла Джудит и отключилась.

И тут же набрала номер Бекс.

– Слушаю, – ответила запыхавшаяся Бекс.

Джудит объяснила, что готовит сюрприз, и просила быть у нее дома в одиннадцать тридцать.

– Непременно буду. Приеду сразу после службы.

– Значит, договорились.

– Ох, я совсем забыла. После службы мы с Колином собирались выпить кофе.

– Полагаю, поднос со свежеиспеченным печеньем уже ждет на столе.

– Вы хорошо меня знаете. – Бекс рассмеялась. Она считала, что Джудит сильно недооценивала объем подготовки, которая предшествовала подаче утреннего кофе.

– Уверена, у вас все уже схвачено.

Бекс, ответившая на звонок в кухне, окинула взглядом накрытые пищевой пленкой фарфоровые тарелочки, на которых лежали крохотные сэндвичи, блинчики с копченым лососем, очищенные перепелиные яйца и домашние эклеры.

– Можно и так сказать, – согласилась она.

– А вы не можете сбежать, хотя бы раз?

Бекс задумалась.

– Знаете… – протянула она, – вообще-то могу. Колин отлично справится и без меня. Дети ему помогут.

В одиннадцать тридцать у дома Джудит остановился микроавтобус. Эмма выпрыгнула из машины и принялась кататься по траве. Ее хозяйка расслабленно выдохнула и выключила двигатель. Заляпанный грязью внедорожник с погнутой буксирной балкой уже стоял неподалеку. Бекс вышла из него и, кивнув Сьюзи, подставила лицо солнцу.

– Я здесь! – Из лодочного сарая раздался голос Джудит.

Бекс, Сьюзи и Эмма стали спускаться вниз.

Они вошли в сарай и увидели Джудит: та сидела в ялике, на дне которого лежали подушки. На свободной скамье стояла корзина для пикника.

– Вы ведь понимаете, что я теперь и близко не подойду к воде? – в ужасе произнесла Сьюзи и посмотрела на подруг.

– Не волнуйтесь, я профи. Со мной вы в безопасности. Прошу на борт.

Джудит сообщила гостьям, что забронировала столик на троих в одном модном пабе.

– А пока, – она хлопнула по корзине, – немного перекусим. Отчаливаем!

Сьюзи и Бекс устроились на скамье. Эмма сидела в носовой части, вытащив розовый язык и щурясь от удовольствия. Джудит достала из корзины бутылку шампанского и, накинув на горлышко привязанную к борту веревку, ловко затянула узел-полуштык.

– Что вы делаете? – удивилась Сьюзи.

– Мы же не хотим, чтобы шампанское нагрелось?

Джудит подергала веревку, желая убедиться в том, что она хорошо закреплена, и бросила бутылку в воду, а затем подхватила шест и, нащупав дно, подтолкнула ялик вперед. Нос уперся в ворота, и те медленно открылись. В лодочный сарай проникли теплые лучи утреннего солнца.

– Вот это жизнь! – воскликнула Сьюзи. Женщину впечатлило то, как ловко Джудит управлялась с лодкой.

– Вам не нужна помощь? – спросила Бекс.

– О, не волнуйтесь, я сильнее, чем кажусь.

Джудит стояла на носу, сдвинув накидку на одно плечо – так было удобнее работать шестом, – и гордо смотрела вперед. Она была похожа на мушкетера.

– Знаете, – сказала Сьюзи, – все-таки это было невероятно. Не всякая пожилая дама могла бы обезоружить убийцу сахарной пудрой и карандашом.

– Я просто отвлекала его. Достаточно долго для того, чтобы Эмма могла напасть. А она сделала это лишь потому, что вы рискнули жизнью, попытавшись переплыть через реку.

– Чепуха, так поступил бы любой на моем месте.

– Вовсе нет, – Бекс покачала головой.

– А вы, Бекс? – взглянула на нее Джудит. – Я бы многое отдала, чтобы увидеть запись, на которой вы разбиваете стенд и размахиваете саблей.

– Все смотрели на меня как на сумасшедшую, – усмехнулась женщина. – Я тогда думала лишь о том, что должна скорее добраться до вашего дома. Знаете, и все же я не понимаю, зачем преступникам понадобилось красть багетную раму.

– Ах, да. – Джудит улыбнулась. – Это все Элиот. И он не собирался красть раму.

– А зачем украл?

– Проникнув в дом Стефана в первый раз, Элиот измерил и сфотографировал оригинальную картину, а потом написал ее точную копию. В ту ночь, когда я спугнула его, он лишь хотел поменять картины местами. Тот факт, что на столе остались инструменты и стружка, должен был навести нас на мысль, что он успел снять раму с настоящего Ротко. Когда я вошла в дом Стефана, оригинал Ротко, рама от него и копия находились в одной комнате. Элиоту предстояло сделать выбор: оставить копию и скрыться с настоящим Ротко или повесить оригинал обратно на стену, пусть и без рамы.

– Я бы оставила подделку и унесла с собой настоящую картину, – уверенно заявила Сьюзи. – Надо же довести дело до конца, раз уж ворвался в дом.

– Вы так думаете? Элиота застали в доме, куда он проник незаконно. Следовательно, он ожидал, что скоро прибудет полиция. Он знал: неважно, какая картина останется в доме, ведь он не успел замести следы, и теперь кто-нибудь поймет, что преступник интересовался полотном Ротко.

– В этом он был прав, – кивнула Бекс.

– Именно. Если бы в доме Стефана осталась подделка, полиция быстро поняла бы, что проникновение совершил Элиот, ведь на полотне были его отпечатки. А может, к подложке прилип волос с его пышной шевелюры.

– О, я поняла, – воскликнула Сьюзи. – Если бы на стене осталась подделка, полиция быстро вышла бы на след Элиота.

– Потому он и оставил в доме оригинал. По той же причине Элиот устроил костер на своем заднем дворе. Он хотел уничтожить копии и настоящую раму. Это объясняет, почему он был в таком отвратительном настроении, когда Таника пришла с ним поговорить. Элиот понимал, что убил совершенно незнакомого человека с целью вернуть картину отца и в итоге сам все испортил. Он совершил страшное преступление, но картину так и не получил.

– Вы вовремя вмешались, поэтому его план провалился. Все благодаря вам, Джудит! – воскликнула Сьюзи.

– Вот уж нет. Мы все постарались, – улыбнулась Джудит. – Мы приближаемся к излучине. Если я все сделаю правильно, течение поможет нам.

Джудит изменила положение лодки, развернув ее на девяносто градусов относительно берега. Нос лодки повело в сторону сильным течением. Бекс и Сьюзи поняли, что Джудит совершила подготовительный маневр, который должен был помочь ей войти в поворот.

– Вы действительно знаете, что делаете, – поразилась Бекс.

– О, я бы так не сказала. – Джудит достала хрустальные стаканы, которые захватила из дома, и нераспечатанную упаковку клубники, которую купила в магазине.

– Извините, забыла распечатать клубнику.

– Не волнуйтесь, – сказала Бекс. – Это сделаю я.

– Сейчас передам вам нож и тарелку.

Джудит склонилась над корзиной, ослабила кожаные ремни, что удерживали посуду, и протянула Бекс все необходимое, а затем ловко достала бутылку из воды и одним движением развязала узел.

– Нет, я так больше не могу, – нахмурилась Сьюзи.

Женщины повернулись к ней.

– Извините, – она посмотрела прямо на Джудит. – Но вы говорили, что ничего не понимаете в лодках.

– Что? – Джудит смутилась.

– У вас есть лодка, вы знаете, как вести ее по течению, чтобы войти в поворот, и только что вы одним движением развязали сложный узел.

– Вот вы о чем. – Джудит широко улыбнулась.

– В той статье в газете писали, что свидетель видел на яхте вашего мужа двух человек. Вторым человеком были вы, так? Послушайте, мы многое пережили вместе. Мы настолько сблизились, что я готова доверить вам свою жизнь. Избавьте меня от мучений. В тот день на борт яхты взошли двое, но на берег вернулся только один. Я права?

Джудит ничего не сказала, и выражение ее лица не изменилось.

– Вы поэтому стали собирать газеты? – не унималась Сьюзи. – Хотели быть уверены, что никто не расскажет правду о том, что произошло в тот день? О том, что ваш муж упал за борт, а вы не помогли ему выбраться? Или, может, о том, что вы сами его толкнули? Эта версия кажется мне убедительной, ведь я неплохо вас знаю. Кстати, я одобряю этот поступок. Муж был жесток с вами, изменял вам – вот почему вы убили его. Когда он оказался за бортом, вы добрались до берега и позаботились о том, чтобы яхту унесло в море.

– Это правда? – Бекс была настолько потрясена услышанным, что даже не заметила, как с тарелки скатилась ягода.

Джудит молчала.

Она огляделась. Солнечные блики сверкали на поверхности воды, где-то на берегу коровы жевали траву. Женщина чувствовала внутреннее умиротворение. Ей понравились слова Сьюзи о том, что она может доверить подругам свою жизнь.

Джудит наклонилась вперед и улыбнулась.

– На это мне нечего ответить, – произнесла она. В глазах женщины блеснули хитрые огоньки. – Итак, дамы, кто желает шампанского?

(обратно) (обратно)

Роберт Торогуд Смерть приходит в Марлоу

© Robert Thorogood 2023 This edition is published by arrangement Johnson & Alcock Ltd. and The Van Lear Agency

© Cover design and illustration: Charlotte Phillips at HQ

© Издание на русском языке, перевод, оформление. ООО «Манн, Иванов и Фербер», 2023

* * *

(обратно)
(обратно)

Посвящается Джеку Томасу (1941–2021)

(обратно)

Глава 1

После волнительных приключений прошедшего лета миссис Джудит Поттс предпочла вернуться к более уединенному образу жизни. Она поздно вставала, недолго смотрела телевизор, раскладывала пасьянсы, ходила гулять, когда появлялось настроение, – что, если честно, бывало нечасто, – и каждый день тратила несколько часов на составление кроссвордов для газет.

Когда на Хай-стрит загорелись рождественские огни, миссис Поттс незаметно отстранилась от празднеств, как делала каждый год. Не то чтобы она как-то возражала против Рождества. Совсем даже наоборот. Просто ей казалось, что этот праздник принадлежит другим людям, в основном родителям и их маленьким детям, да семьям, серьезно настроенным на то, чтобы любой ценой испытать рождественское веселье.

Но пускай Рождество и стало занятием рутинным, а сбивающая с толку неделя между рождественской ночью и Новым годом будто исчезала из жизни, Джудит знала, что январь принадлежит ей. Этот месяц можно было назвать почти самым ее любимым. В январе никто ничего от нее не требовал и не заставлял никуда ходить. Джудит наконец могла как следует отдохнуть и обдумать будущее.

И конечно же, она ходила плавать.

Джудит не позволяла наступившей зиме отвадить ее от почти ежедневных вылазок на берег реки. В это время года по понятным причинам купалась она недолго, но все же никогда не упускала шанса пообщаться с природой. К тому же Джудит нравилось ощущение свежести на коже, которое она испытывала до конца дня. Джудит особенно любила плавать, когда ей требовалось решить проблему. Именно по этой самой причине сегодняшним январским утром она степенно рассекала воды Темзы.

Джудит пыталась разгадать тайну.

Все началось на рассвете, когда Джудит взяла в руки еженедельный выпуск «Марлоу фри пресс». Так как год только начался, в газете было еще меньше новостей, чем обычно: на главной странице разместили статью о шокирующем закрытии местного почтового ящика. Но Джудит больше всего интересовал раздел с кроссвордами. Ей никогда не требовалось много времени на разгадку, но она находила процесс поиска ответов чрезвычайно увлекательным. Этим утром Джудит справилась с головоломкой быстро, как и всегда. Но все же стоило ей отложить карандаш и посмотреть на заполненные клеточки, как она поймала себя на мысли, что с ее ответами что-то не так. Подсознание пыталось о чем-то ей сообщить, но Джудит никак не могла понять, в чем именно дело. Она терпеть не могла неразгаданные головоломки. По ее мнению, у каждой загадки имеется отгадка, поэтому она решила хорошенько поразмыслить над этим во время утреннего купания.

Джудит думала о кроссворде, а не о том, куда плыла, и именно поэтому по ошибке ввязалась в драку с лебедем.

Позже этим днем Джудит рассказала двум своим подругам, Бекс и Сьюзи, что вовсе не собиралась сражаться с птицей. По мнению Джудит, в произошедшем даже не было ее вины. Винить следовало мертвую утку, которая кверху брюхом плыла по самой середине реки. Джудит не сразу поняла, что перед ней утка. Сперва она решила, что плывет в сторону нескольких оранжевых веток, торчащих из воды. Но, приблизившись, Джудит наконец увидела белое тельце, шею и погруженную в воду голову птицы и в панике попыталась отплыть подальше к берегу реки.

Именно таким образом она случайно оказалась между лебедем-мамой и ее птенцами. Так как на дворе уже стоял январь, птенцы размером почти не уступали взрослым птицам, но их мать все равно рассердилась и зашипела. Размах ее крыльев превышал по размерам рост самой Джудит. Та даже на мгновение задумалась, не попробовать ли прошмыгнуть между этими крыльями, чтобы схватить лебедя за шею и отшвырнуть подальше. Но, как и большинству других людей, воспитанных в Великобритании, Джудит было хорошо известно, что лебедь «способен сломать человеку руку». К тому же есть нечто неправильное в том, что совершенно голая старушка семидесяти восьми лет посреди реки дерется с лебедем.

И тут-то крылась еще одна проблема. Как и всегда, когда Джудит отправлялась плавать из своего сарая для лодок, расположенного в нижней части сада, она не надела купального костюма. Да и зачем он ей? Эти влажные, склизкие тряпки неприятно липнут к телу и напрочь уничтожают чувство свободы, которое дарит Джудит купание в реке.

С ужасающим шипением лебедь кинулся вперед, и Джудит поняла, что ей нужно выбираться из воды, да побыстрее. К ее облегчению, она находилась неподалеку от изгиба реки, где редко ходили другие люди.

К несчастью, именно по причине своей уединенности это место было связано со множеством счастливых воспоминаний Яна Барнса. Ян вырос в Марлоу и переехал отсюда несколько лет назад, но ему очень хотелось привести сюда свою жену Мэнди и двух маленьких детей, чтобы показать места, где он любил бывать в юности. В его список входила и эта замечательная речная заводь. Мальчишкой он много часов провел здесь, наблюдая за птицами и природой.

Именно в тот момент, когда Ян указывал на пенек, где однажды он увидел не одного, а целых двух зимородков, из воды прямо перед ним выбралась старушка семидесяти восьми лет. Она пробежала вдоль берега – складки ее обнаженной кожи колыхались в такт шагам, – затем бодро отсалютовала удивленному семейству и, подогнув под себя ноги, «бомбочкой» прыгнула назад в реку, подняв в воздух тучу брызг.

– Ха! – радостно воскликнула Джудит, вынырнув на поверхность.

Конечно, она пришла в ужас, оказавшись голой так близко к другим людям, но решила с достоинством выйти из этой ситуации и рукой помахала невольным свидетелям ее наготы в знак приветствия, прежде чем прыгнуть назад в воду. Вот теперь-то у них точно будет о чем поговорить. Пускай считают это ее маленьким подарком.

Джудит не могла перестать улыбаться, пока течение несло ее вниз по реке. Все мысли о кроссворде из «Марлоу фри пресс» давно вылетели у нее из головы. Она без конца проигрывала в памяти выражение лиц бедного семейства. Тихий ужас в их глазах еще долгие месяцы будет ее веселить.

И все же именно из-за происшествия с мертвой уткой и вполне себе живым лебедем Джудит вернулась к своему сараю для лодок гораздо раньше, чем обычно. Надев серую шерстяную накидку, она направилась к своему старинному особняку и вошла внутрь как раз в тот момент, когда зазвонил ее домашний телефон. Она схватила трубку, и грубый мужской голос попросил позвать миссис Джудит Поттс.

– Слушаю, – ответила Джудит.

– Меня зовут сэр Питер Бейли, – представился мужчина. – Мы не встречались прежде, но я хотел бы попросить вас об услуге. Видите ли, завтра я женюсь.

– Поздравляю, – сказала Джудит, заметив догорающий в камине огонь.

Ее кожу покрывали мурашки, а ноги заледенели на холодном паркете, так что она уселась в свое любимое кресло, позволяя исходящему от углей жару согреть ее.

– Сегодня после обеда я устраиваю небольшую коктейльную вечеринку, чтобы отпраздновать это событие, и мне хотелось бы пригласить вас.

Джудит удивилась. Сэр Питер был главой одной из самых выдающихся семей в Марлоу, так с чего вдруг он приглашал на праздник ее?

– Ничего особенного не планируется, – продолжил он. – Костюмы, платья, все такое. Если честно, мы просто собираемся выпить по рюмочке, и всё. Начало в половине третьего. И оденьтесь тепло. Прогноз обещает ясную погоду, но на улице все равно будет прохладно. Вы знаете, где я живу?

Джудит знала, где живет сэр Питер. Все в Марлоу знали. Но она чувствовала легкое раздражение, оттого что мужчина решил, будто она бросит все свои дела после его внезапного звонка. У нее уже имелись планы на вечер. Она собиралась устроиться перед камином, чтобы съесть несколько булочек с ежевичным джемом, купленным ею на субботнем рынке, и, возможно, даже выпить рюмочку-другую домашнего тернового джина, который она держала на кухне под раковиной на особый случай. И правда, почему Джудит должна жертвовать своими планами, чтобы пойти на вечеринку?

– Это очень мило с вашей стороны, но почему вы приглашаете меня?

– Все очень просто. Я подумал, что канун моей свадьбы – это прекрасный повод поблагодарить всех самых важных жителей Марлоу. Ну, знаете, мы пригласили представителей благотворительных организаций, приходского совета и так далее. И я был очень впечатлен тем, какую помощь вы оказали нашему городу прошлым летом.

– О, теперь я понимаю. Вы знаете о той истории?

– Все знают о том, как вы помогли полиции раскрыть те ужасные убийства.

– Надеюсь, вы не ждете, что кого-то убьют на вашей вечеринке, – с усмешкой сказала Джудит.

– Что? – спросил сэр Питер. – Конечно же, нет. Почему вы так решили?

Джудит была заинтригована. Ее высказывание по какой-то причине заметно взволновало сэра Питера.

– Я просто пошутила, – сказала она.

– По-моему, это была очень плохая шутка.

– Она станет плохой, только если кого-то и вправду убьют.

– Никто здесь не тревожится за свою жизнь. Я честно не понимаю, почему вы утверждаете обратное. Вы хотите прийти на вечеринку или нет?

«Никто здесь не тревожится за свою жизнь?» – повторила Джудит про себя. Какое странное высказывание. И почему сэр Питер внезапно так разволновался? Джудит решила, что ее булочкам и терновому джину придется немного подождать.

– Я буду очень рада прийти на вечеринку, – ответила она.

– Хорошо, – хмуро сказал сэр Питер. – Увидимся после обеда.

Когда он повесил трубку, Джудит набрала номер Бекс Старлинг.

– Джудит, подождите, – сказала Бекс, ответив на звонок. – Колин, помешай, пожалуйста, соус. Как у вас дела? – она снова заговорила в трубку. – Простите, я не могу говорить слишком долго, потому что мы идем в гости после обеда. – Не успела Джудит объяснить причину своего звонка, как Бекс уже оказалась захвачена чередой домашних событий. – Сэм, зачем тебе упаковка спичек? Нет ни единой причины, по которой тебе могут понадобиться спички. Что ты задумал? О боже, – сказала она в микрофон. – Простите, на линии висит Хлоя. Она ночевала у своего парня. Мне нужно ответить. Вдруг что-то случилось.

Бекс отключилась, и Джудит поняла, что за весь разговор не произнесла ни слова. Она улыбнулась. Бекс была замужем за священником Марлоу – очень милым мужчиной по имени Колин. И под словом «милый» Джудит подразумевала как хорошие, так и плохие его стороны. Несмотря на то что Бекс задалась целью стать идеальной домохозяйкой и матерью, в прошлом году, когда в Марлоу произошло несколько убийств, она позволила себе сблизиться с Джудит. С тех пор они стали хорошими подругами, пускай даже Бекс все еще порой волновалась, что Джудит из тех свободных духом людей, от которых мать велела ей держаться подальше. В свою очередь, Джудит видела, сколько сил Бекс вкладывает в заботу о своей семье и обществе, и желала, чтобы ее подруга тратила хоть толику своих талантов на удовлетворение собственных нужд. Но Бекс никогда не изменится, и Джудит это знала. Отчасти именно по этой причине она и наслаждалась компанией молодой домохозяйки так сильно.

Джудит набрала другой номер. После нескольких гудков Сьюзи Гаррис ответила на звонок.

– Кто же это, как не знаменитая Джудит Поттс, – сказала Сьюзи. Ее голос показался Джудит немного неестественным.

Сьюзи была вполне приличной пятидесятилетней женщиной и являлась третьим членом команды Джудит.

– Прошу прощения за неожиданный звонок, – сказала Джудит, – но, думаю, у меня только что состоялся очень странный разговор.

– Тогда расскажите нам об этом.

– «Нам»? Что вы имеете в виду?

– Ваш звонок в прямом эфире. Лучше вам не сквернословить, – добавила Сьюзи с понимающей усмешкой.

Кровь в жилах Джудит заледенела.

Прославившись в прошлом году, Сьюзи смогла получить утренний слот для выступлений на местном общественном радио «Марлоу ФМ». Там Сьюзи ставила музыку, принимала звонки и обсуждала со слушателями самые животрепещущие вопросы на повестке дня, а заодно пользовалась каждым удобным случаем, чтобы прорекламировать свои услуги по выгулу и передержке собак, наверняка нарушая при этом все существующие правила радиовещания. Но как говорила Сьюзи, она была матерью-одиночкой – пускай даже ее дочери давно вылетели из гнезда – и ей нужно было как-то сводить концы с концами. Она не собиралась упускать шанс бесплатно прорекламировать свой бизнес.

– Вы вывели мой звонок в эфир? – спросила Джудит.

– Наши слушатели всегда рады слышать вас, Джудит.

Чересчур жизнерадостный тон подруги заставил Джудит замолкнуть. По ее мнению, Сьюзи слишком увлеклась своим недавно обретенным статусом знаменитости, но сейчас точно не время для того, чтобы спускать ее с небес на землю.

– Серьезно, Сьюзи, вы не должны выводить в эфир мои звонки всему городу на потеху. Когда заканчивается ваше шоу?

– Я передам микрофон Карен Херд и ее рок-группе в час дня.

– Хорошо. Не хотите сходить на вечеринку, когда закончите?

(обратно)

Глава 2

К востоку от Марлоу Темза огибала маленький остров, на одной стороне которого находился судоходный шлюз, а на другой – яростно ревущая плотина. Чуть дальше вниз по реке, где течение становилось более спокойным, расположились самые дорогие дома в городе.

Дом сэра Питера Бейли под названием «Белый коттедж» был, наверное, самым большим из всех. Стены трехэтажного здания в георгианском стиле были отделаны кремовой штукатуркой. Сбоку раскинулся теннисный корт с натуральным грунтом, а чуть позади виднелась белоснежная стеклянная оранжерея, перед которой хозяева разбили сад в елизаветинском стиле. У берега реки подстриженная лужайка выглядела еще ровнее и аккуратнее, чем у любого из соседей. В дальней части сада у берега реки была пришвартована лодка сэра Питера. Блестящий моторный катер, отделанный отполированной древесиной, он привез из Венеции.

Каждый дюйм поместья кричал о богатстве владельцев, и Сьюзи не сразу поняла, где ей припарковать свой потрепанный фургон для выгула собак, когда они с Джудит подъехали к дому. К счастью для них, молодой розовощекий паренек в пиджаке с высоким воротом подсказал им, что оставить машину можно в поле недалеко от сада.

– Черт возьми, – сказала Сьюзи, когда они вылезли из фургона, – представьте, каково это, когда у тебя на вечеринке есть парковщики.

Этим январским днем на улице было свежо и солнечно, а в ярко-голубом небе плавали пушистые облака. Когда Джудит и Сьюзи вошли в сад, они увидели почти сотню нарядно одетых людей, болтающих и смеющихся неподалеку от сияющего шатра.

– Мне кажется, в этом шатре могло бы поместиться два моих дома, – сказала Сьюзи. – Вы уверены, что никто не будет возражать против моего присутствия?

– Конечно, уверена.

– Я не совсем подобающе одета для вечеринки.

Сьюзи отличалась внушительным ростом, румяными щеками и зычным голосом. Поверх выцветшей аквамариновой футболки из хлопка она накинула ярко-красную пуховую куртку, а на ноги надела старенькие прогулочные ботинки. На штанинах ее потрепанных джинсов засохла грязь.

– Я думаю, вы выглядите идеально, – сказала Джудит.

– Ладно, тогда, если кто-то начнет жаловаться, я буду винить вас. Так, где здесь раздают закуски?

Стоило Сьюзи задать свой вопрос, как к ним подошел молодой официант с подносом шампанского. Джудит взяла себе бокал, а Сьюзи – сразу два.

– Для друга, – объяснила она официанту, жестом указав на выдуманного приятеля, стоявшего где-то в стороне.

– Ну разве не замечательно? – восхитилась Джудит, потягивая свой напиток и наслаждаясь видом.

– Определенно, – согласилась Сьюзи и залпом осушила первый бокал. – Черт возьми, пузырьки нос щекочут. Понятия не имею, почему люди это пьют. Так, где этот сэр Питер, который вас пригласил?

– Не могу его найти. Но вы его узнаете, как только увидите. Из-за пышных усов и зычного голоса он похож на армейского генерала.

– Джудит? – раздался восхищенный голос, а затем говоривший добавил чуть более робко: – Сьюзи?

К ним подплыла Бекс Старлинг, и Джудит подумала, что более идеальной картинки она сегодня не увидит. Бекс всегда выглядела потрясающе. Она тщательно следила за своими светлыми волосами и ухоженными ноготками, но сегодня подруга Джудит просто сияла красотой и здоровьем. Она надела изящное кремовое платье с высоким воротом, а на плечи накинула темно-синюю кашемировую шаль. Но взгляд Джудит немедленно приковало к себе новенькое кольцо с сапфиром у нее на пальце. Если камень настоящий, украшение стоило очень дорого.

– Выглядите потрясающе, – сказала Джудит.

– Вы так думаете? – спросила Бекс, краснея. – Правда?

– Вы всегда выглядите потрясающе, но сегодня особенно красивы.

Бекс мгновенно смутилась и поступила так, как поступала каждый раз, когда получала комплимент. Она принялась извиняться.

– Простите, что не смогла с вами поговорить сегодня утром, – сказала она. – Меня отвлекли дети, и Колин мешался под ногами. А мне же еще нужно было собираться на вечеринку. Почему вы звонили?

– Только для того, чтобы пригласить вас на этот праздник, – сказала Джудит. – Выходит, ничего страшного не случилось, ведь вы и так здесь.

– Я сопровождаю Колина. Завтра он будет венчать жениха и невесту. Он вон там, – сказала Бекс, указывая на мужа, стоявшего возле шатра.

Колин, как всегда, был одет в темный костюм с белым римским воротничком. Но что было довольно необычно: он разговаривал с женщиной, нарядившейся в узкое платье, по всей длине отделанное золотыми блестками. Каждый изгиб ее тела сверкал в солнечных лучах.

Подруги услышали смех Колина, и, даже стоя на значительном расстоянии, они не могли не заметить, насколько отчаянно и заискивающе он прозвучал.

Бекс нахмурилась.

– Внимание, – протянула Сьюзи, – креветки в кляре на три часа.

По пути к дому сэра Питера Сьюзи объяснила Джудит, что на любой вечеринке съесть достаточное количество закусок можно, только работая в команде минимум из двух человек. Один из них обязательно должен стоять лицом к гостям – эту работу Сьюзи поручила Джудит, – пока второй следит за каждым выходящим из кухни официантом, стоя почти спина к спине со своим спутником. На празднике сэра Питера кейтеринговая компания возвела еще один шатер, поменьше. В нем располагались кухня и раздаточный стол, поэтому Сьюзи с самого их прибытия смотрела только в ту сторону.

Когда официант прошел мимо них, направляясь к большому шатру, Сьюзи стащила с его подноса две большие креветки в кляре.

– Ага! – крикнула она вслед официанту, когда тот продолжил свой путь.

– Я не знала, что вы знакомы с семьей Бейли, – обратилась Бекс к своим подругам.

– Я не знакома, – ответила Сьюзи, с открытым ртом пережевывая жирную и горячую креветку.

– Я тоже, – призналась Джудит, прежде чем объяснила, что пришла сюда только после того, как этим утром получила весьма странный звонок от сэра Питера.

– Вы ведь не считаете, что кого-то и в самом деле сегодня убьют? – потрясенно спросила Бекс.

– Конечно же, нет. Но сэр Питер определенно испугался, когда я заговорила об убийствах. Что-то тут не так, помяните мое слово. Кстати, вы уже видели виновника торжества?

– Знаете, это довольно забавно, – произнесла Бекс, – но стоило вам упомянуть о сэре Питере, и я поняла, что еще не видела его с тех пор, как пришла сюда.

– Вдруг его кто-то убил? – взволнованно спросила Сьюзи. С ее губ сорвались масляные брызги, ведь всего несколько секунд назад она решительно засунула себе в рот вторую креветку. – Простите! – добавила она, но это стало ее ошибкой: на сей раз масляные брызги попали на кремовое платье Бекс.

– Сьюзи! – ахнула Бекс, в ужасе отступая на шаг назад.

– Простите! – снова воскликнула Сьюзи и рукой попыталась вытереть платье Бекс, при этом оставив на ткани еще больше масляных пятен.

– Пожалуйста, хватит! – взмолилась Бекс, расстроенно глядя на подругу. – Это было дорогое платье.

– Простите, кляр у этих креветок довольно жирный. Вам нужно будет отдать платье в химчистку, – добавила Сьюзи, указывая на пятна так, словно делилась тайной мудростью.

Все они услышали рев мотора, когда на подъездную дорожку въехал старенький спортивный кабриолет с черной тканевой крышей. Из его выхлопной трубы клубами валил дым. Машина остановилась перед домом, и с водительского сиденья вылез мужчина в коричневых брюках-чинос, фиолетовой рубашке с цветочным узором и твидовом пиджаке. Он пальцами провелпо своим длинным темным волосам.

Даже с такого расстояния можно было заметить, что незнакомец очень красив.

– Ну приветик, – сказала Сьюзи. – Мне нравится, как выглядит наш новый гость. Как думаете, кто это?

(обратно)

Глава 3

Когда машина остановилась на подъездной дорожке, из дома вышел мужчина лет шестидесяти с кустистыми седыми усами и аккуратно уложенными волосами. Он был одет в темно-синий блейзер и лососево-розовые штаны. В одной руке он держал бокал шампанского, а в другой – сигарету. Он решительно направился к только что прибывшему молодому гостю.

– Вот он, – сказала Бекс, указывая на мужчину в блейзере. – Это сэр Питер.

– Что, черт возьми, ты здесь делаешь? – услышали подруги крик сэра Питера.

Молодой мужчина рассмеялся так, словно недовольство хозяина дома его ничуть не беспокоило, и заявил, что это его дом и он может приходить и уходить когда пожелает.

– Вот теперь похоже на настоящую свадьбу, – одобрительно сказала Сьюзи. – Сейчас начнется драка.

От главной группы гостей отделилась темноволосая румяная женщина и направилась к двум мужчинам, стоявшим у дома. Для праздника она выбрала простое черное платье, а поверх него накинула пальто. Было видно, что женщина очень взволнована.

– Это Дженни Пейдж, – прошептала Бекс подругам. – Будущая невеста. Мы встречались всего пару раз, но она такая милая. Очень прямолинейная…

Бекс замолкла, когда Дженни начала ругаться с молодым человеком. Теперь сэр Питер пытался успокоить ее, а остальные гости с любопытством наблюдали за происходящим. Джудит подумала, что сэр Питер так странно вел себя сегодня утром не без причины. В семье Бейли царил серьезный разлад.

– Завтра такой важный день! Как ты мог так со мной поступить? – донесся до них голос Дженни.

– А что тут такого? – усмехнулся молодой мужчина. Он по-прежнему выглядел совершенно невозмутимым.

– Не смей так говорить с моей женой! – рявкнул сэр Питер.

– Вы еще не женаты, отец.

– Хочешь, чтобы все внимание всегда доставалось только тебе, правда? – Дженни всхлипнула. – Чужое счастье тебе как кость поперек горла.

Она зарыдала и бросилась внутрь.

Сэр Питер подошел к молодому мужчине и начал кулаками молотить по его груди, не переставая ругаться. Затем, нанеся последний удар, он развернулся на каблуках и направился внутрь дома вслед за своей невестой.

Когда сэр Питер покинул поле боя, гости вечеринки сделали именно то, чего можно было ожидать от истинных англичан. Они вновь завели беседу так, словно ничего особенного не случилось. Стоявшие неподалеку официанты подняли свои подносы и продолжили разносить напитки и закуски.

– Теперь мы все просто притворимся, что ничего не слышали? – спросила Сьюзи.

К трем женщинам подошел Колин Старлинг.

– Приветствую всех, – сказал он. – Как я понимаю, это сын сэра Питера, Тристрам.

– У сэра Питера есть сын? – спросила Джудит.

– И дочь Розанна. Она должна быть где-то здесь. Это дети от его первого брака. Я довольно часто встречался с сэром Питером и Дженни за последние несколько недель, и, насколько понимаю, Тристрам не одобряет их свадьбу. Не знаю, зачем я вам это говорю, ведь и так понятно, что отец с сыном не ладят.

– Но я не могла не заметить, как неплохо ты поладил с той леди, мой дорогой, – сказала Бекс с улыбкой, и только Колин не догадался, что выражение ее лица не сулило ему ничего хорошего.

– Да, это мисс Луиза. Она управляет местной школой танцев.

– Мисс Луиза?

И снова Колин даже не понял, в какой опасности он находится.

– Так она представилась, – простодушно ответил он.

Прежде чем Бекс успела задать еще один вопрос, к ним подошел молодой мужчина, с которым спорил сэр Питер. Джудит подумала, что вблизи он казался еще красивее. На вид ему можно было дать чуть меньше сорока лет, но квадратная челюсть и блестящие голубые глаза необыкновенно его красили.

– Прошу прощения за это недоразумение, – произнес он с печальной улыбкой. – Есть здесь шампанское? – добавил он, подмигнув Бекс, и в его вопросе Джудит ощутила кокетливое озорство.

– Не уверена, что сэр Питер будет рад вашему присутствию, – заметила она подобающим для почтенной леди голосом.

– В таком случае мы можем добавить новый пункт в список вещей, которым мой отец не рад, – сказал мужчина. – Меня зовут Тристрам Бейли. Стоило представиться раньше. Пойду найду себе выпить. Увидимся завтра на свадьбе.

Джудит и ее подруги переглянулись между собой. Их удивило, с каким хладнокровием Тристрам разговаривал с ними после недавней перепалки с отцом.

– Пожалуй, он кажется весьма уверенным в себе юношей, – сказала Джудит.

Вдалеке церковный колокол отзвонил три часа дня. Джудит повернулась, чтобы посмотреть на церковь, расположенную на другой стороне реки, и увидела, как мимо сада проплыла большая моторная лодка. Едва она задумалась о том, насколько безвкусное судно выбрал владелец, как изнутри дома раздался оглушительный грохот и звук разбившегося стекла.

Все разговоры стихли, и гости уставились на дом. На балконе второго этажа появилась Дженни, привлеченная шумом.

– Что это было? – спросила она стоявших внизу гостей.

Тристрам развернулся на каблуках и зашагал ко входу в коттедж. Мгновение поразмыслив, Джудит направилась за ним, а за ней последовали Сьюзи, Бекс, Колин и еще полдюжины других гостей.

– Вы знаете, что это было? – крикнула Джудит Тристраму вслед.

Но тот не ответил, уже исчезнув за входной дверью.

– Грохот стоял… внушительный, – сказала Джудит своим друзьям, когда они вошли в дом следом за Тристрамом и оказались в прихожей, отделанной каменной плиткой.

Тристрам уже вошел в коридор, так что Джудит направилась следом в сопровождении своих друзей и других гостей вечеринки.

Когда они остановились в холле, вниз по лестнице сбежала Дженни.

– Что происходит? – спросила она.

– Нам нужно найти отца, – ответил Тристрам.

Он принялся по очереди открывать ведущие из холла двери: в гостиную, во вторую гостиную, в кухню. Остальные гости тоже начали рассредоточиваться по дому.

– Разве он не в саду? – спросила Дженни Тристрама.

– Я думал, он ушел за тобой.

– Вы слышали, откуда раздался грохот? – спросила Джудит у Дженни, желая помочь сузить круг поиска.

– Я не уверена, – сказала Дженни, – но звук точно шел с первого этажа.

– Папа! – крикнул Тристрам, но ответа не получил. – Ты где, папа? О боже, – мрачно произнес он, когда в его голове возникла идея.

Тристрам направился вниз по коридору. Все остальные последовали за ним, пока не уперлись в старинную деревянную дверь с проржавевшим замком. Тристрам схватился за железное кольцо, служившее дверной ручкой, и повернул его, но дверь не поддалась.

– Пап! – крикнул он. – Ты тут?

Ответа не последовало.

– Что там находится? – спросила Джудит.

– Кабинет отца.

Тристрам снова повернул ручку и плечом толкнул дверную створку.

Она не сдвинулась с места.

– Кто-то закрыл дверь.

– У вас есть ключ? – спросила Джудит.

Она видела, что Тристрам начинает паниковать. Он пошел обратно по коридору в сторону кухни. Когда он скрылся за поворотом, к ним подбежала запыхавшаяся темноволосая женщина, которую Джудит прежде не видела. Она была одета в ярко-красный пиджак в военном стиле, украшенный золотой тесьмой на манжетах и воротнике.

– Что происходит? – спросила она.

Женщина говорила резко и по-военному серьезно.

– Мы не знаем, – ответила Джудит. – Но мы услышали какой-то грохот, а теперь не можем найти сэра Питера.

– Да, я тоже слышала этот звук, – согласилась женщина, что показалось Джудит странным. Конечно же, она должна была его слышать. Все его слышали.

– Простите, но кто вы такая? – поинтересовалась Джудит.

– Розанна, – ответила женщина, удивившись вопросу. – Розанна Бейли.

Тристрам вышел из кухни, держа в руках огнетушитель.

– Тристрам, – обратилась к нему Розанна, – что ты делаешь?

– Отойдите назад, – велел он.

Гости поспешили отойти подальше, а Тристрам приблизился к двери и ударил тяжелым огнетушителем по дереву чуть выше дверной ручки. Дверь едва вздрогнула. Тристрам снова поднял огнетушитель и сильнее ударил по створке. На этот раз они услышали треск, но дверь все равно не поддалась. Тристрам поднял огнетушитель в третий раз и изо всех сил опустил его вниз. Громко затрещала древесина, и створка приоткрылась на несколько дюймов.

Тристрам влетел в комнату, остальные последовали за ним. Оказавшись внутри, они увидели лежащий на полу огромный стеллаж из красного дерева.

Из-под него торчали ноги в лососево-розовых штанах.

– О боже, Питер! – вскрикнула Дженни и подбежала к нему. – Нужно поднять шкаф!

Остальные следом за ней кинулись к стеллажу, выстроились по бокам и, поднатужившись, с трудом смогли поставить его вертикально. Только тогда все увидели тело сэра Питера. Он лежал среди осколков стекла и обломков разного лабораторного оборудования, упавшего с полок.

На его лице алели кровавые разводы, правая рука была вывернута под нелепым углом, а левая откинута в сторону. Несколько пальцев на ней заметно искривились.

Он не дышал.

Дженни упала на колени рядом с ним и постаралась нащупать пульс на шее.

– Питер, нет! Питер! – закричала она.

– Не пораньтесь об осколки, – предупредил Колин, но это было бесполезно, ведь Дженни ничего не слышала. Она продолжала отчаянно пытаться отыскать пульс на шее и запястье у своего жениха.

– Дженни, вам нужно сейчас же встать, – сказала Бекс и знаком велела Колину подойти к женщине.

– Всем выйти из комнаты, – крикнула Джудит. – И кто-то должен вызвать полицию!

Стоило упомянуть полицию, как гости наконец опомнились. Бекс и Колин оттащили рыдающую Дженни подальше от тела, и комната опустела. Джудит осталась внутри, чтобы быстро осмотреться. Кабинет определенно принадлежал мужчине, но Джудит отметила, что мест, где можно спрятаться, здесь нет. Сэр Питер находился в своем кабинете один, когда на него упал стеллаж.

Джудит невольно опустила взгляд на старый металлический засов, торчавший из дверной створки. Она закрыла дверь, чтобы проверить, совпадал ли засов по форме с дырой в дверной раме. Совпадал. Дверь была плотно закрыта, когда Тристрам выломал замок, но Джудит не могла не удивиться тому, как легко та поддалась. Дереву на вид было сотни лет, а металлические петли давно покрылись ржавчиной. И с каких это пор такие древние двери так плавно закрывались? Джудит осмотрела петли и заметила характерный блеск.

Совсем недавно их кто-то смазал.

Джудит подошла ближе, чтобы осмотреть одну из петель, и почувствовала странный запах. Что-то здесь было не так. Но что именно?

В комнату вернулась Сьюзи.

– Вы начали свое расследование? – спросила она. Ее театральный шепот мог бы вызвать сход лавины в ближайшей долине.

– Еще не знаю, – ответила Джудит.

– Бекс и Колин отвели Дженни наверх, а я попросила всех подождать полицию снаружи. Что не так с этой дверью?

– Все дело в петлях. Думаю, их кто-то смазал. И они странно пахнут.

Сьюзи головой прижалась к дверной раме и втянула носом воздух.

– Вы правы, – согласилась она. – Мне знаком этот запах. Но что это такое?

– То есть мне не кажется? – спросила Джудит.

– Нет, я так не думаю.

Сьюзи провела по смазанной петле пальцем, а затем сунула его в рот.

– Вы правы, – сказала она. – Это оливковое масло.

– Точно! – согласно воскликнула Джудит. – Именно этот запах я и почувствовала. Оливки. Но кто станет смазывать петли оливковым маслом?

(обратно)

Глава 4

На подъездной дорожке перед домом в ожидании полиции собрались все гости вечеринки и даже обслуживающий персонал. Не видно было только Дженни, Бекс и Колина. Они остались в Белом коттедже.

– Может, богачи всегда смазывают дверные петли оливковым маслом? – предположила Сьюзи. – Обычные средства для них недостаточно хороши.

Джудит улыбнулась, но не отвела взгляда от толпы, пытаясь понять, как ей относиться к смерти сэра Питера. Она посмотрела на Розанну Бейли. Та стояла на краю дорожки в окружении утешающих ее друзей. Джудит не могла не заметить, насколько просто ей удалось отыскать Розанну среди других гостей. Почти все выбрали наряды приглушенных тонов, и девушка в своем ярко-красном пиджаке заметно выделялась на их фоне. Взглянув на Розанну, Джудит вспомнила о Тристраме. Она попыталась отыскать его в толпе, но мужчины нигде не было.

– Вы видите Тристрама? – спросила она у Сьюзи.

– Не вижу, – ответила та. – Интересно, куда он запропастился? Кстати, вы заметили, как он смотрел на Бекс?

– Заметила.

– Вы были правы, она действительно замечательно выглядит сегодня. И мистер Тристрам Бейли, очевидно, тоже это заметил, когда подошел поздороваться с нами.

– Может, все дело в сапфировом кольце на ее пальчике. Подозреваю, оно недешево ей обошлось.

– Какое кольцо?

– Вы не заметили? Вам стоит на него взглянуть. Прекрасное украшение, багетная огранка, состаренное золото. Думаю, это подарок Колина.

– Вы и правда считаете, что он купил ей такое дорогое кольцо?

Женщины переглянулись. Они обе знали, насколько это маловероятно.

На подъездную дорожку, сверкая фарами, свернули две полицейские машины и карета скорой помощи. Громко хрустнула галька, когда машины затормозили перед входом в дом. Бекс вышла на крыльцо и решительно направилась к полицейским.

Джудит и Сьюзи радостно переглянулись, заметив, как из первой машины вышла знакомая им женщина.

– Вот это поворот, – сказала Сьюзи.

– Какая удача, – отозвалась Джудит. – Пойдемте?

– Ну разумеется.

Женщины подошли к полицейской машине в тот самый момент, когда Бекс остановилась перед детективом Таникой Малик.

– Нам действительно стоит пореже встречаться при подобных обстоятельствах, – сказала Джудит.

– Что вы трое здесь делаете? – удивленно спросила Таника.

Танике было чуть за сорок. Сегодня она пришла на работу в пепельно-сером деловом костюме, а прямые волосы собрала в тугой хвост. Прошлым летом она расследовала убийства в Марлоу в качестве старшего следователя, но смогла закрыть дело только благодаря помощи Джудит и ее подруг.

– Это просто совпадение, – смутившись, заверила ее Бекс. – Увидев полицейские машины, я решила спуститься и рассказать вам, что погибший мужчина – сэр Питер Бейли – собирался жениться на женщине по имени Дженни Пейдж. Мы с Колином отвели ее наверх, в их спальню. Дженни очень переживает. Она будет там, если вы захотите с ней поговорить. Думаю, мне лучше подняться к ней. Вы ведь не возражаете?

– Значит, вы посидите с невестой сэра Питера? – спросила Таника.

– Да.

– Спасибо, это очень мило с вашей стороны. Можете ей передать, что мы придем поговорить с ней после того, как оцепим место происшествия? Но только если она будет готова.

– Я все ей передам, – кивнула Бекс и поспешила вернуться в дом.

Таника посмотрела на Джудит и Сьюзи. В их глазах плясали дьявольские огоньки.

– Вы серьезно утверждаете, что оказались здесь совершенно случайно? – спросила она.

– Забавно, что вы спросили об этом, – сказала Джудит. – Мы действительно оказались здесь не совсем случайно. Но я все расскажу вам после того, как вы осмотрите тело. А пока, думаю, полиции лучше считать, что смерть произошла при подозрительных обстоятельствах.

– Почему вы так решили?

Прежде чем Джудит успела ответить, к женщинам подошел мертвенно-бледный Тристрам.

– Вы наверняка захотите поговорить со мной, – обратился он к Танике. – Меня зовут Тристрам Бейли. Я его сын. В смысле, я сын сэра Питера, мужчины, который…

Тристрам не смог закончить предложение. Он выглядел совершенно подавленным.

– Пойдемте, – профессиональным тоном сказала Таника, и голос ее прозвучал одновременно и мягко, и деловито. – Снаружи прохладно. Давайте зайдем внутрь, и вы расскажете мне о случившемся.

Таника рукой обхватила Тристрама за локоть и повела его в сторону дома.

Сьюзи и Джудит поняли, что о них забыли. А между тем Таника была права: на улице действительно похолодало. Солнце уже зашло, и на смену дневному теплу пришла вечерняя морозная свежесть.

– Тут чертовски холодно, – сказала Сьюзи.

– Тогда нам стоит зайти внутрь, – отозвалась Джудит, оглянувшись на полицейских, которые уже начали объяснять гостям, как будет проходить процесс дачи показаний.

– Нам нельзя вмешиваться. Таника нас убьет.

– Вмешиваться? – переспросила Джудит с притворным возмущением. – Вмешиваются только любители.

Сьюзи рассмеялась.

– Мы займемся поиском улик.

– Хорошо, – согласилась Сьюзи. – Тогда где нам стоит приступить к делу?

– На кухне сэра Питера.

– Почему? Что именно мы будем там искать?

– Разве это не очевидно? Недавно использованную бутылку оливкового масла.

* * *

Таника зашла в кабинет и на мгновение замерла, чтобы осмотреть комнату, в которой лежало тело сэра Питера. Поверхность рабочего стола была усеяна ворохом бумаг, а рядом с потертым креслом, вплотную пододвинутым к забитому пеплом камину, стояли пепельница и пустой винный бокал. На стене позади стола висели два старых рентгеновских снимка человеческих грудных клеток.

«Интересно, почему они здесь?» – подумала Таника.

На мгновение комнату осветила вспышка, когда один из офицеров начал фотографировать место происшествия. Таника подошла ближе к телу сэра Питера и присела на корточки, чтобы осмотреть труп. Вокруг него лежали обломки научного оборудования и осколки колб, мензурок и стеклянных банок. Она заметила старый осциллограф, погнутые металлические лабораторные стойки, бунзеновскую горелку и несколько электроклапанов, подключенных проводами к микросхемам. Среди обломков валялись маленькие желтые бумажки, на которых виднелись остатки выцветших от времени чернил. «Лакмусовая бумага», «сульфат бария», «гидроксид алюминия». Содержимое разбитых сосудов рассыпалось по ковру, оставив на ворсе разноцветные пятна.

«Наверняка все это научное оборудование как-то связано с рентгеновскими снимками, висящими позади рабочего стола», – решила Таника.

Она перевела взгляд на тело. На руках, шее и голове сэра Питера алели царапины, оставленные упавшими на него стеклянными колбами. Засохшая кровь покрывала лицо и волосы. Травмы явно были вызваны ударом тупым предметом.

«Неудивительно», – подумала Таника, оглянувшись на стеллаж из красного дерева. Тот был в два раза выше ее, а в длину достигал почти пятнадцати футов. Сверху его украшала фигурная резьба, а за долгие годы пользования на деревянной поверхности появилось множество сколов и царапин. Подобную мебель Таника видела раньше только в школах или церквях. Она бы совсем не удивилась, если бы узнала, что шкаф весит целую тонну.

Как именно упал такой тяжеленный стеллаж? Он выглядел довольно устойчивым, и Танике было сложно даже представить, каким образом его можно опрокинуть.

«Жаль, что гости решили поднять его», – подумала она. Желание людей освободить сэра Питера из-под завала было ей понятно, и все же получалось, что место происшествия разворошили еще до того, как Таника и ее команда всё здесь осмотрели.

Таника подошла к панорамным окнам и выглянула наружу. Висящие по бокам шторы из плотного материала пахли пылью и дымом. Снаружи, под окнами, в темноте она разглядела заросшую кустами клумбу. Сами стекла были оправлены в металлическую раму, замки и защелки явно перекрашивали много раз, а в некоторых местах сквозь краску проступала ржавчина. Таника быстро осмотрела окна и убедилась, что их уже много лет не открывали.

Она вспомнила предупреждение Джудит. Конечно, порой эксцентричная старушка вела себя невыносимо, но, когда дело касалось убийств, ей можно было доверять. Раз Джудит сказала, что смерть сэра Питера выглядит подозрительно, Танике стоило прислушаться к ее словам.

Она обратилась к стоящему рядом офицеру.

– Вы можете попробовать отыскать ключ от двери? Кому-то пришлось сломать замок, чтобы сюда войти.

– Думаю, ключ уже у нас, – ответил мужчина и протянул ей пластиковый пакет для улик, в котором лежал старый железный ключ. – Мы нашли его в кармане брюк усопшего.

– То есть он сам закрыл за собой дверь?

– И судя по всему, когда гости вломились в комнату, он находился здесь один.

– Тогда можете поговорить с его семьей? Спросите, есть ли в доме запасной ключ.

– Разумеется.

Таника перевела взгляд с тела сэра Питера на раздавивший его стеллаж. Что, бога ради, тут произошло?

(обратно)

Глава 5

– Ясно, – сказала Сьюзи, потирая руки, когда они с Джудит вошли в кухню, – значит, мы ищем бутылку оливкового масла?

– Верно. Ею должны были недавно пользоваться, – ответила Джудит и начала по очереди распахивать дверцы кухонных шкафов. – Но если найдете бутылку, не прикасайтесь к ней.

– Ясное дело! – согласилась Сьюзи. – Вдруг на ней остались отпечатки.

Сьюзи подошла к подоконнику, на котором стоял старенький радиоприемник. Она включила его и начала настраивать на новую волну.

– Что вы делаете? – спросила Джудит.

– По одному слушателю зараз увеличиваю охваты нашей радиостанции. Вот так-то лучше, – воскликнула Сьюзи, когда в динамиках заиграла музыка группы «Бакс Физ», и выключила радио. – Теперь, включив радио, они услышат нашу радиостанцию.

– Вы всегда настраиваете радиоприемники на «Марлоу ФМ»?

– По возможности.

– Что вы здесь делаете? – ахнула Бекс, заходя на кухню.

– Ищем оливковое масло, – ответила Сьюзи так, словно это все объясняло.

– Ладно, – сказала Бекс, удивленная поведением подруг. – Я просто пришла налить воды для Дженни.

Бекс достала с полки стакан и наполнила его водой. Она видела, что Джудит и Сьюзи рылись в шкафах, но твердо решила не вмешиваться.

«Неважно, что они задумали», – повторяла она про себя, ведь ей нужно было возвращаться к Дженни. Именно Дженни сейчас горевала. Только ей нужна сейчас поддержка. Со стаканом в руке Бекс пошла к выходу из кухни, убеждая себя, что не станет ни о чем расспрашивать подруг.

– Ладно, вы должны мне все рассказать, – сдалась она, остановившись в дверном проеме. – Почему вы ищете оливковое масло?

Джудит объяснила, что петли ведущей в кабинет двери были смазаны именно оливковым маслом.

Бекс сразу поняла, насколько важна эта деталь.

– Странно, правда? – спросила она. – Вы должны сообщить полиции.

– Не думаю, что им это интересно. По крайней мере, пока. Но у меня есть одно предположение.

– Черт возьми, – выругалась Сьюзи, открыв дверь, ведущую в кладовую комнату. Все пространство внутри занимали полки, забитые жестяными банками с едой, упаковками макарон, вином и другой снедью. – Я словно в постапокалиптический фильм попала, – сказала она, прежде чем зашла внутрь.

– Как себя чувствует Дженни? – спросила Джудит.

– Она в шоке, – ответила Бекс. – Совсем не понимает, что происходит.

– Неудивительно, учитывая события нынешнего дня. Что она думает о смерти своего жениха?

– Почему вы спрашиваете?

– Я не уверена, что смерть сэра Питера – это несчастный случай.

– Вы считаете, его кто-то убил?

– Вы видели тот стеллаж? Он просто не мог упасть случайно. И почему сэр Питер не отскочил в сторону, когда шкаф начал падать?

– Я понимаю, о чем вы говорите. Но какое отношение это имеет к Дженни?

– Она находилась в доме, когда стеллаж упал. Чего нельзя сказать обо всех остальных.

– Думаете, она толкнула стеллаж на своего жениха?

– Не стоит исключать и такой вариант.

– Но мы все видели, как она вышла на балкон сразу после того, как в доме раздался грохот.

– Знаю, так оно и было. Но сколько прошло времени между падением стеллажа и ее появлением на балконе?

– Всего несколько секунд.

– Возможно, этого могло хватить.

– Подождите. Вы считаете, что она опрокинула стеллаж на своего будущего мужа в кабинете на первом этаже, затем взбежала вверх по лестнице и появилась на балконе второго этажа всего мгновение спустя?

Джудит нахмурилась.

– Нет, действительно звучит маловероятно.

– И зачем Дженни убивать сэра Питера за день до их свадьбы?

– А вот это очень хороший вопрос, – согласилась Джудит.

– О боже, – сказала Сьюзи, выходя из кладовки, – я словно в Нарнию попала. Но, боюсь, оливкового масла там нет.

– Я тоже ничего не нашла. И, насколько понимаю, мы уже проверили все кухонные шкафы.

– Но это невозможно, – сказала Бекс. – Быть не может, что в таком доме нет оливкового масла.

– Здесь вы ошибаетесь, – возразила Сьюзи. – Мы всё проверили и ничего не нашли.

– Значит, вы просто не там искали.

– Как это «не там»? Мы же на кухне!

– Уверена, вы могли бы найти масло, – с хитрым прищуром обратилась Джудит к Бекс.

– Точно! – воскликнула Сьюзи, мгновенно разгадав план подруги. – Если кто-то и сможет найти масло в этом доме, то только вы. Вы одна среди всех моих знакомых знаете, как все устроено в таких роскошных жилищах.

– Спасибо, – ответила Бекс. Она даже не поняла, что слова Сьюзи едва ли можно было считать комплиментом. – Но у меня и правда нет времени. Я должна отнести Дженни стакан воды.

– Я уверена, поиски не займут у вас много времени, – сказала Джудит.

– Вы знаете этих людей, – подхватила Сьюзи с притворной искренностью, но Бекс не заметила подвоха. – Вы похожи на этих людей.

Поддержка подруг тронула Бекс до глубины души.

– Ничего более милого вы мне никогда не говорили. Давайте посмотрим.

Бекс потребовалось мгновение, чтобы сосредоточиться. Она словно готовилась к сложной битве. Женщина осмотрела индукционную плиту, затем провела ладонью по четырем разделочным поверхностям и раковине. Это ей не помогло, поэтому Бекс медленно повернулась кругом – и снова безрезультатно. Но затем она удивила своих подруг, присев на корточки так, чтобы ее глаза оказались на уровне кухонной столешницы. Джудит и Сьюзи заметили, как на лице их подруги промелькнуло замешательство, пока она осматривала светлую поверхность. Но вдруг Бекс выпрямилась, подошла к раковине и уставилась на сверкающую нержавеющую сталь. Она сунула палец в сливное отверстие, затем вытащила, внимательно осмотрела и улыбнулась.

– Вы правы, – сказала она.

– Погодите-ка, что? – шокированно произнесла Сьюзи. – Вы знаете, где они держат оливковое масло?

– Знаю.

– Как? Вы ведь даже ни одного ящика не открыли!

Бекс пересекла кухню и указала на маленькую алюминиевую баночку, на одной стороне которой выступал носик, а на другой – поршень. Баночка больше походила на старомодный опрыскиватель для цветов, да и стояла она рядом со стеклянной вазой, из которой торчали подсолнухи.

– Оливковое масло хранится в этой банке, – сказала Бекс и потянулась к полке.

– Не трогайте! – крикнула Джудит и бросилась к подруге. – Мы должны проверить, есть ли на ней отпечатки.

– Но как вы узнали? – спросила Сьюзи. – На ней же даже этикетки нет. Вы не можете быть уверены, что внутри масло.

– О, не волнуйтесь, внутри точно масло, – ответила Бекс.

– Но это же опрыскиватель для цветов.

– Это высушенные цветы, их не нужно опрыскивать.

– Но как вы вообще нашли ее, стоя на другой стороне кухни?

– Не сразу, – призналась Бекс. – Но я заметила, что столешницы сделаны из искусственного камня.

– Прошу прощения?

– Столешницы на этой кухне из искусственного камня. Поистине замечательный материал. Плиты устанавливают по отдельности, а затем сваривают вместе и полируют стыки – одно удовольствие наблюдать за процессом. К тому же такая столешница из искусственного камня намного дешевле мраморной. Но что еще важнее, – продолжила Бекс, заметив, что ее слушательницы не сильно интересовались плюсами и минусами различных кухонных столешниц, – у них есть существенный недостаток. Без разделочной доски на такой кухне не обойтись. Если резать что-то прямо на столешнице, остаются едва заметные царапины от ножа. И я обнаружила такие царапины, когда осматривала рабочую поверхность.

Бекс подошла к кухонному островку и указала на столешницу рядом с плитой. Как следует присмотревшись, Сьюзи смогла разглядеть тончайшие отметины от ножа. Да, теперь она ясно видела, что эти царапины имеют светло-зеленый оттенок. Возможно. Сложно сказать наверняка.

– Вы разглядели эти отметины? – спросила Сьюзи.

– Я заметила их почти сразу же, как только вошла в кухню.

– Но как царапины на столешнице подтверждают наличие оливкового масла в баночке, которая стоит на другой стороне кухни?

– Ну, тут все просто, – ответила Бекс и подошла к раковине. На стоящей рядом сушилке находились терка для сыра, сверкающая стеклянная емкость и металлические ножи для блендера. – Кто-то недавно помыл измельчитель для орехов. И эту терку для сыра – тоже. Но на таких натирают только самые твердые сорта сыра. Пармезан, например. Поэтому я и подумала: что именно сначала режут, а затем перетирают с орехами и пармезаном? Разумеется, ответ очевиден.

Джудит и Сьюзи переглянулись между собой. Они понятия не имели, о чем идет речь.

– Кто-то резал базилик, – объяснила Бекс. – Для свежего песто.

– Ну конечно! – воскликнула Джудит, не сумев сдержать восторга. – Свежий песто. Я сразу так и подумала.

– Я поняла, что не ошиблась, когда нашла в раковине один целый кедровый орешек. А значит, где-то здесь должно быть оливковое масло, ведь его используют для приготовления песто. Поэтому я начала искать сам миксер, он стоит на другой стороне кухни. А на полке с цветами прямо над ним располагается металлическая баночка. Так я и поняла, что базилик и сыр нарезали в этой части кухни, но ингредиенты смешивали там, где стоит миксер. Масло, должно быть, хранится в масленке. Я просто использовала дедукцию.

Джудит и Сьюзи в восхищении уставились на Бекс.

– Должен быть способ монетизировать ее способности, – сказала Сьюзи.

Джудит схватила пару желтых резиновых перчаток, висевших над раковиной, и натянула их на руки. Она заглянула в один из выдвижных ящиков и достала оттуда металлическую лопатку, затем взяла с обеденного стола старенький пластиковый поднос с изображением Виндзорского замка и подошла к полке, где была масленка.

– Что вы делаете? – спросила Бекс.

– Не хочу испортить улики на месте преступления.

Джудит подцепила лопаткой масленку и аккуратно перетащила ее на поднос.

– На каком месте преступления?

– Это очевидно, – сказала Джудит. – Думаю, отпечатки на баночке с маслом могут принадлежать убийце сэра Питера Бейли.

(обратно)

Глава 6

Таника как раз выходила из кабинета сэра Питера, когда в коридоре возникли Джудит, Сьюзи и Бекс. Танике показалось, что Джудит в желтых резиновых перчатках несет пластиковый поднос, на котором стоит маленькая металлическая баночка. Когда женщины подошли ближе, Таника поняла: ей не показалось. Джудит действительно натянула на руки желтые резиновые перчатки и несла поднос, на котором стояла маленькая металлическая баночка.

Понимая, что Джудит снова ввязалась в одно из ее дел, Таника устало вздохнула. Нет, она вовсе не считала Джудит бесполезной. Еще в прошлом году старушка и ее подруги проявили себя великолепными сыщиками, пускай иногда и казались непоследовательными и ненадежными. Ее усталость, скорее всего, была связана с тем, что Таника целый день провела на работе, а ее дочь уже давным-давно легла спать. Завтра же Таника наверняка отправится в офис еще до того, как Шанти и Шамиль проснутся.

Детектив взяла себя в руки. Возможно, она до смерти устала, но сегодня умер мужчина, который завтра должен был жениться. Он заслуживал ее полной сосредоточенности на деле, и Таника не собиралась его подводить.

– Джудит, – сказала она, – вы нашли металлическую банку.

– Нашла! – подтвердила Джудит. – Хотя лучше сказать: ее нашла Бекс.

– И теперь вы несете ее мне на подносе. На подносе с изображением Виндзорского замка, как я вижу.

– На кухне лежал еще один поднос, с изображением замка Балморал, но я подумала, что местный замок вам понравится больше.

– А зачем вам резиновые перчатки?

– Не хочу портить улики.

– Возможно, вы хотите рассказать мне, чем занимались.

Когда Джудит закончила объяснять причины, по которым она считала необходимым снять отпечатки с масленки, Таника решила, что пришло время напомнить старушке о границах дозволенного.

– Вы не можете обыскивать этот дом, – сказала она. – Вы свидетели.

– Если бы мы не обыскали этот дом, – возразила Джудит, – вы никогда не узнали бы про масленку.

– А нам действительно стоит что-то знать про масленку?

– Думаю, да. Потому что человек, который оставил свои отпечатки на этой масленке, мог убить сэра Питера.

Хотя бы лишь для того, чтобы избавиться от старушки в желтых резиновых перчатках, Таника позвала одного из своих офицеров, велела ему забрать масленку и снять с нее отпечатки. Судя по выражению его лица, мужчина в это мгновение осознал, что ниже по карьерной лестнице падать ему уже некуда.

– Хорошо, давайте всё проясним, – сказала Таника, когда Джудит сняла перчатки. – Почему вы думаете, что сэр Питер был убит?

– Могу назвать несколько причин. Во-первых, время смерти. Как много людей умирают за день до своей свадьбы?

– Такое случается, – возразила Таника, но Джудит услышала в ее голосе намек на сомнение.

– Но многих ли убивают стеллажи, случайно упавшие на хозяев сразу после ссоры?

– Ладно, с этим доводом я согласна, – кивнула Таника. Офицеры уже начали собирать показания у гостей вечеринки и официантов, и ей быстро доложили о том, как незадолго до смерти сэр Питер ругался со своим сыном Тристрамом. – Странно, что стеллаж упал сразу после ссоры, но, возможно, это простое совпадение.

– Есть еще одна важная деталь, – с триумфом заявила Джудит. – Сэр Питер предупредил меня о том, что сегодня его убьют.

– Что? – спросила Бекс, сгорая от любопытства.

– Ну, он с тем же успехом мог прямо сказать мне, что его сегодня убьют, – поправила себя Джудит.

– Подождите, – остановила ее Таника. – Так он сказал это или не сказал? Не понимаю.

– Видите ли, я незнакома ни с сэром Питером, ни с кем-то из членов его семьи, но сегодня утром он позвонил мне на домашний телефон, представился и пригласил на эту вечеринку. Сказать, что его звонок удивил меня, – это ничего не сказать. Но он настаивал, утверждал, что хочет позвать всех известных горожан, и меня – в их числе. Конечно, если мое присутствие так важно для него, он мог бы пригласить меня и пораньше, но я решила его в этом не упрекать. Я вообще не поняла, почему он счел меня знаменитостью. Я, то есть мы, – Джудит повернулась и указала на Сьюзи и Бекс, – всего лишь помогли раскрыть те ужасные убийства прошлым летом. Поэтому я шутя выразила надежду, что никого на вечеринке не убьют. Вот тогда-то и случилось нечто очень странное. Он сильно заволновался. И сказал, я цитирую: «Никто здесь не тревожится за свою жизнь». А потом почти сразу повесил трубку. Поэтому я тут же позвонила Бекс и Сьюзи. «Никто здесь не тревожится за свою жизнь» – по-моему, это очень странная фраза. Кто станет так говорить?

– Вы считаете, сэр Питер боялся, что кто-то его убьет?

– Считаю, он думал, будто кто-то может опасаться за свою жизнь, и переживал, что на вечеринке может случиться несчастье. Именно поэтому в последнее мгновение он решил позвать меня. Он хотел, чтобы на вечеринке присутствовал надежный свидетель или кто-то, способный остановить убийцу. Но у меня не получилось.

– Но подождите, – сказала Таника. – Пускай он думал, будто чья-то жизнь в опасности, но это не значит, что его убили.

– Ну вот опять! – воскликнула Джудит и всплеснула руками.

– Что? – спросила Таника, удивившись горячности старушки.

– В прошлом году вы уверяли меня, что Стефана Данвуди никто не мог убить, но ведь вы сильно ошибались тогда, верно?

– Это удар ниже пояса. Как только мы собрали все свидетельства, я первой признала вашу правоту, просто не хотела делать поспешные выводы. Но если вы думаете, что сэра Питера убили, мне придется вас разочаровать. Скажите, как, по-вашему, это случилось?

Женщины переглянулись, удивленные внезапным выпадом детектива.

– Это вопрос с подвохом? – спросила Сьюзи.

– Нет.

– Хорошо, тогда позвольте мне ответить, – обратилась Сьюзи к подругам и посмотрела на Танику. – Кто-то толкнул на него чертов стеллаж.

– Простите, нужно было сразу это прояснить: не спорю, если его убили – а в данный момент это весьма значительное «если», – то кто-то должен был толкнуть на него стеллаж. Но как именно было найдено его тело?

– Тристрам выломал дверь, ведущую в кабинет, – сказала Джудит, уже понимая, куда клонит Таника.

– Вы были с ним в тот момент?

– Там были не только мы втроем, но и полдюжины гостей с вечеринки.

– Тогда почему вам пришлось выламывать дверь?

– Потому что она была заперта. Я сама проверяла замок. Засов определенно продырявил дверную раму от удара.

– Я тоже это заметила, – согласилась Таника. – А окна в кабинете не открывали годами. Так скажите мне: что произошло, когда вы вошли в комнату?

– Я отвечу, – вызвалась Сьюзи, радуясь, что она снова знала ответ на вопрос. – Мы нашли сэра Питера, лежащего под шкафом. Его ноги торчали в разные стороны, как у Злой Ведьмы Востока из старого мюзикла.

– Сьюзи! – вскрикнула Бекс. – Вы не можете так говорить.

– Ой, да ладно, не надо делать вид, будто такое сравнение не пришло вам в голову. Бедного мужчину придавил этот чертов стеллаж, из-под которого торчали только ноги в лососево-розовых штанах и коричневых ботинках.

– Клянусь, я ни о чем подобном не думала, – потрясенно произнесла Бекс. – А вы, Джудит?

– Вынуждена признать, – сказала та, – у меня возникла подобная мысль.

– Подумайте, – прервала подруг Таника, стараясь вернуть разговор в прежнее русло, – когда вы вломились в комнату, кто еще, кроме сэра Питера, был внутри?

– Ну, это самый простой вопрос, – сказала Сьюзи. – Никого там больше не было.

– Вы уверены?

– Сьюзи права, – согласилась Джудит. – Внутри больше никого не было. И спрятаться там тоже негде. Я проверила.

– Получается, – для всех подытожила Таника, – когда сэра Питера нашли в комнате, из которой ведет только одна дверь, он находился там один. Дверь же была заперта, а ключ от нее мы нашли в кармане штанов сэра Питера.

– Тогда в доме должен быть второй ключ, – заключила Джудит.

– Один из моих офицеров поговорил с Розанной Бейли, дочерью сэра Питера. По ее словам, кабинет открывается только одним старым железным ключом, копию которого никто никогда не изготавливал. Если сэр Питер был в кабинете один, как убийце удалось перевернуть огромный шкаф, а затем выбраться из закрытой комнаты до того, как вы вошли внутрь?

Вопрос сбил трех подруг с толку, и Сьюзи с Бекс посмотрели на Джудит, ожидая ее объяснений.

– Да, с одной стороны, когда вы так рассуждаете, убийство кажется маловероятным, – признала та, пытаясь сохранить лицо. – Но, с другой стороны, если убийство – это единственное логичное объяснение смерти сэра Питера, нам осталось только понять, как именно убийца выбрался из комнаты, кто он такой и почему сэр Питер должен был умереть.

– Довольно много вопросов, по-моему.

– Стеллаж не мог упасть сам по себе. Кто-то толкнул его на сэра Питера. И я вынуждена признать: этот кто-то должен быть очень сильным.

– Послушайте, – сказала Таника, поднимая руки: ей не терпелось закончить этот разговор, – я благодарна вам за неравнодушие и за помощь, которую вы оказали мне в прошлом году, но мне придется вам напомнить, что вы на самом деле не офицеры полиции. Раскрывать это убийство – не ваша работа. Даже если тут действительно произошло убийство.

– Босс, – обратился к Танике один из ее офицеров, подходя ближе.

Джудит и ее подруги узнали мужчину. Именно он забрал у них масленку, чтобы снять с нее отпечатки.

– Я проверил масленку, – прищурившись, произнес он, словно осознал, как стремительно его карьера вновь полетела вверх.

– И? – поторопила его Таника, когда мужчина замолк.

– Вы меня проверяли?

– Что вы нашли?

– Я ничего не нашел.

– Что вы имеете в виду?

– На масленке нет отпечатков.

– Но они должны там быть, – недоверчиво произнесла Бекс. – Ею пользовались для приготовления песто. Недавно. Сегодня, раз уж на то пошло.

– Ну, как скажете, – ответил офицер. – Но после кто-то стер с поверхности все отпечатки.

– Кто бы так поступил? – спросила Бекс.

– Кто-то, не желавший, чтобы полиция узнала, что этот кто-то смазал оливковым маслом петли двери, ведущей в комнату, где произошло убийство.

– Мы не можем утверждать, что в этой комнате произошло убийство! – воскликнула Таника.

– Вы были правы, Джудит! – произнесла Сьюзи, не обращая внимания на Танику. – Надо выяснить, кто пользовался масленкой, – и мы найдем убийцу.

– Спасибо, Сьюзи, – сказала Джудит, запустила руку в свою сумочку и достала круглую жестяную конфетницу. Открыла крышку, с важным видом выбрала леденец, покрытый сахарной пудрой, и сунула его в рот. – В таком случае, думаю, следует начать поиски, – довольным тоном произнесла Джудит и с громким хрустом раскусила конфетку.

(обратно)

Глава 7

К Танике подошла женщина в полицейской форме и сообщила ей, что родственники усопшего собрались в гостиной и готовы с ней говорить.

– Только его невеста осталась наверху, – добавила женщина. – Она сказала, что слишком расстроена, чтобы с кем-тосейчас разговаривать. С ней сейчас священник.

– О боже, Дженни! – воскликнула Бекс и опустила взгляд на стакан с водой, который все еще держала в руке. – Бедная женщина. Она и так сегодня настрадалась, а теперь еще и застряла в одной комнате с Колином.

Когда Бекс убежала наверх, Таника повернулась к Джудит.

– Слушайте, – сказала она, – я признаю: возможно, вы правы. Допустим, каким-то образом сэра Питера все-таки убили. Но разве вам не понятно, что в таком случае вы и ваши подруги тем более должны позволить полиции самостоятельно заниматься расследованием?

– Разумеется, – ответила Джудит, невинно хлопнув глазами. – Мы так и поступим.

– Я вам не верю.

– Бога ради, почему?

– Потому что вы всегда во все вмешиваетесь. Просто не можете жить по-другому.

– Но я даю вам слово. Жизнью клянусь не вмешиваться.

– Клянетесь?

– Клянусь.

– Хорошо, я ценю это. Можете подождать на улице вместе с другими свидетелями, и один из моих офицеров возьмет у вас показания. Спасибо.

Таника направилась в холл, радуясь, что наконец разобралась с Джудит и ее подругами.

Она заметила, что Джудит семенит рядом с ней.

– Что вы делаете? – спросила Таника.

– Иду с вами.

– Куда?

– На допрос.

Таника резко остановилась.

– О чем вы говорите? Вы же согласились выйти на улицу и дать показания одному из моих офицеров.

– Нет, не соглашалась. Это вы так сказали. А я поклялась не вмешиваться.

– Вы же понимаете, что ваше присутствие на допросе родственников сэра Питера является вмешательством?

– Боюсь, у меня нет выбора, – произнесла Джудит с сожалением в голосе, хотя и она, и Таника прекрасно знали, что сожаление наигранное. – Сэр Питер звонил мне этим утром. Я одной из последних с ним говорила. Получается, я ключевой свидетель. Возможно, у меня есть особо ценная информация. А может, слова членов его семьи напомнят мне о чем-то, что сказал мне сэр Питер. Пока мы просто не можем знать наверняка, не правда ли? Но я уверена: мое присутствие на допросе крайне важно для расследования, и вы должны это понимать.

Таника была вынуждена признать, что в словах Джудит имелась логика. Сэр Питер пригласил старушку на случай, если на вечеринке произойдет несчастье. Теперь, когда оно действительно произошло, есть смысл позволить Джудит присутствовать на допросе в качестве ключевого свидетеля.

– Хорошо, – согласилась Таника. – Но вы должны пообещать мне не задавать никаких вопросов.

– С чего бы я стала задавать вопросы?

– Потому что вы всегда так делаете. Вы не умеете держать себя в руках.

– Я попытаюсь, хорошо? Но не могли бы вы подождать секундочку? – добавила Джудит и поспешила обратно вниз по коридору, туда, где все еще ждала Сьюзи. Старушка встала на цыпочки и зашептала подруге на ухо: – Побродите по округе. Попробуйте что-нибудь нарыть.

Сьюзи театрально подмигнула: приказ ясен.

Джудит с ангельской улыбкой вернулась к Танике, и та повела ее в гостиную. Стены комнаты были обклеены яично-желтыми шелковыми обоями, на них висели картины, подсвеченные медными лампочками над рамами. Огромная деревянная каминная полка была выкрашена в белый цвет, а из панорамных окон открывался вид на сад и Темзу. Более элегантно оформленных помещений Джудит посещать еще не доводилось.

Тристрам и Розанна посмотрели на них. Джудит заметила, что глаза Тристрама покраснели от слез. Розанна же взирала на старушку с ледяным презрением.

– А вы почему здесь? – спросила она.

– Меня зовут Джудит Поттс. Ваш отец звонил мне сегодня утром. Он очень переживал о том, что может произойти сегодня не вечеринке.

– Такое поведение отца вас удивило? – спросила Таника.

Брат и сестра выглядели растерянными.

– Думаю, он волновался из-за свадьбы, – предположила Розанна. – Да и кто бы не волновался! Им нужно было организовать перед венчанием тысячу разных мелочей.

– Нет, – сказала Джудит, – думаю, он не о свадьбе беспокоился, а о чем-то другом. Когда я произнесла слово «убийство», он испугался. Да, именно так и было. Он испугался.

– Что? – спросил Тристрам, будто только сейчас заметил, как Джудит вошла в комнату. – Простите, как именно вы оказались в нашем доме?

– Ваш отец пригласил меня.

– Спасибо, Джудит, – сказала Таника, пытаясь взять ситуацию под контроль. – Может кто-то из вас рассказать мне, что произошло сегодня на вечеринке?

Пока Розанна рассказывала о вечеринке и о том, как они нашли ее отца в кабинете, Тристрам смотрел в пол. Слушая Розанну, Джудит заметила черную нитку, торчащую из правой манжеты пиджака девушки. Взглянув на ее левую манжету, Джудит увидела золотую пуговицу в форме морского узла. Если не считать этой маленькой детали, Розанна была одета безукоризненно. Но неужели такая аккуратная молодая женщина могла не заметить, что на ее пиджаке не хватает одной пуговицы?

– Спасибо, – поблагодарила Таника, когда Розанна закончила говорить. – Могу ли задать вопрос? Гости сказали моим офицерам, что между вами, Тристрам, и вашим отцом произошла ссора прямо перед тем, как он зашел в дом. Это правда?

Тристрам поднял голову, больше не пытаясь скрывать свою вину.

– Никогда себе этого не прощу, – сказал он.

– Что произошло?

– Я думал, будет весело. Но мне было больно от его предательства, и я захотел устроить скандал. Встряхнуть отца.

– Встряхнуть?

– Он предпочел Дженни мне, – сказал Тристрам с ноткой отчаяния в голосе.

– Можете ли рассказать об этом подробнее? – спросила Таника. – Ваш отец ведь собирался жениться во второй раз?

– Да, после многих лет жизни холостяком, – сказала Розанна.

– Что случилось с вашей матерью?

– Мама и папа развелись, когда мы были маленькими.

– Сколько вам тогда было?

– Мне было восемь, а Тристраму – шесть.

– Наверное, вам пришлось нелегко.

– У меня сохранилось не так много воспоминаний. Сколько себя помню, отец был холостяком.

– Тогда могу ли я спросить: как он познакомился со своей невестой, Дженни Пейдж?

Розанна и Тристрам переглянулись. Было ясно, что им не хотелось ничего объяснять.

– Все очень просто, – сказала Розанна, решив как можно быстрее разделаться с неприятной историей. – Она медсестра. А папу пару лет назад серьезно подвело здоровье. Врачи сделали заключение: он употреблял слишком много вина и жирной пищи. В итоге у него диагностировали диабет второго типа, поэтому он обратился в агентство, чтобы нанять медсестру, которая постоянно жила бы в доме. Они прислали Дженни. Так получилось, что они начали встречаться, и вот мы сидим здесь накануне их свадьбы.

– Спасибо. Выглядит действительно просто. Но могу ли спросить вас, Тристрам, что вы имели в виду, когда назвали вашего отца предателем?

– Какая разница? – спросил Тристрам, внезапно заволновавшись. – Теперь он мертв. Какими бы ни были мои отношения с отцом, теперь все кончено, а я до конца жизни буду помнить, что стал причиной его смерти!

– Довольно серьезное заявление, – сказала Таника.

– Но если бы я не приехал, чтобы вывести его из себя, Дженни не расстроилась бы, правда? И отец не побежал бы за ней в дом и… не знаю, что случилось, но он бы не уронил на себя шкаф. Я во всем виноват.

– Ты не виноват, – пренебрежительно произнесла Розанна. – Никто ни в чем не виноват. Это просто ужасный несчастный случай.

– Могу я спросить? – продолжила допрос Таника. – О чем вы спорили?

– Дженни запретила Тристраму приходить на свадьбу, – ответила Розанна.

– Почему?

– Потому что мой глупый брат сказал вслух то, о чем ему следовало молчать.

– А именно? – спросила Таника у Тристрама.

Он вновь не ответил.

– Медсестра без роду без племени – Дженни вообще сирота – пришла в наш дом, – произнесла Розанна, – и прикарманила себе баронета, коттедж и маленькое состояние всего за год. Она зря времени не теряла.

– Думаете, Дженни интересовали только деньги вашего отца?

– И титул. Не забывайте об этом. Она вот-вот должна была стать леди Бейли.

– Но теперь не станет, не так ли? – спросила Джудит, пытаясь разобраться в логике происходящего. – Раз ваш отец умер до свадьбы.

– Нет, – сказала Розанна, понимая, что Джудит не ошиблась. – Думаю, уже не станет.

– Тогда кто унаследует титул? – спросила Таника. – Вы, Розанна, как старший ребенок?

Розанна перевела взгляд на брата.

– Считаю, на этот вопрос лучше ответить тебе, – протянула она.

– Титул баронета передается по мужской линии, – сказал Тристрам немного пристыженно.

– Что это значит? – спросила Таника.

– Я унаследую отцовский титул.

– И все его деньги, – добавила Розанна. – Всю его собственность.

– Но вы не старший ребенок, – запутавшись, возразила Таника.

– Не я придумываю правила, – развел руками Тристрам.

– Но ты не обязан им следовать, – язвительно произнесла Розанна.

Джудит ясно поняла, что брат с сестрой не ладят.

– Могу я спросить? – вмешалась она. – Когда ваша семья получила титул?

– В конце Английской революции, – ответил Тристрам.

– Правда? Это кажется маловероятным.

– А в чем проблема? – спросила Таника.

– Ну, Кромвель одержал победу и казнил короля. Он едва ли одобрял систему дворянской знати.

– Да, здесь вы не ошибаетесь, – кивнула Розанна. – Наша семья сражалась на стороне Кромвеля во время войны, но, как только республика распалась, наши предки перешли на другую сторону и присоединились к движению по восстановлению монархии. Когда они преуспели в этом, Карл II даровал нашей семье титул баронетов в 1660 году. Видите ли, Бейли всегда бежали туда, куда дул ветер. Это самая яркая наша черта, которая передается из поколения в поколение. Мы очень непостоянны. Принципы нас не особо волнуют. Мы шесть раз изменим свое мнение еще до обеда, если от этого жить станет проще. Ну, если дело не касается наследства, конечно.

– На этом вопросов хватит, Джудит, – сказала Таника.

– Разумеется, – отозвалась Джудит, складывая руки на коленях. – Я закончила. Продолжайте.

– Спасибо.

– Но все же вы, случайно, не знаете, кто готовил сегодня песто на кухне?

Тристрама вопрос сбил с толку, и он посмотрел на сестру.

– Розанна, ты готовила?

– Да, я, – ответила она, не понимая, почему этот вопрос так важен. – Я готовила пасту нам на обед. Ну, понимаете, углеводы дают много энергии и нейтрализуют алкоголь. Ведь потом начиналась вечеринка.

Значит, именно Розанна готовила песто. Джудит вспомнила, что не видела девушки на вечеринке до того, как упал стеллаж. К тому же она позже всех прибежала к двери, ведущей в кабинет.

– Где вы были, когда упал стеллаж? – спросила Джудит.

– Почему вы об этом спрашиваете?

– Просто я не видела вас в саду, где находились другие гости.

Джудит заметила, что ее вопрос на мгновение выбил Розанну из колеи, но она быстро взяла себя в руки.

– О, я тоже была в саду, – сказала она.

– Тогда, я уверена, вы сможете сказать мне, кто вышел на балкон, когда раздался грохот.

– Простите?

– Это простой вопрос. Если вы были в саду вместе с остальными, то сможете сказать, кто вышел на балкон, когда в доме упал стеллаж.

– Это легко, – ответила Розанна, спокойно глядя на Джудит. – Это была Дженни, не так ли? Она вышла на балкон на втором этаже.

– Вы правы, так и было, – добродушно согласилась Джудит. – Спасибо.

Раздался стук, и в дверь просунулась голова женщины-полицейского. Именно она привела сюда Танику и Джудит.

– Босс, – сообщила женщина, – прибыл юрист сэра Питера. Он хочет поговорить с вами. Это очень срочно.

– Тогда приведите его сюда, – велела Таника.

– Спасибо, – раздался приветливый голос прямо из-за двери, затем створка отворилась, и внутрь вошел полноватый мужчина лет пятидесяти с румяными щеками и слабым подбородком. Он был одет в потрепанную ветровку и вельветовые штаны – довольно обычный наряд для джентльмена из глубинки.

– Эндрю Хасселби, – представился мужчина. – Я юрист сэра Питера. Приехал сразу, как только смог, когда до меня дошла эта ужасная весть о его гибели.

– Зачем? – спросила Таника.

Эндрю взглянул на Тристрама и Розанну, чувствуя себя неловко в их присутствии, но все же взял себя в руки.

– В прошлом месяце сэр Питер составил новое завещание, и, думаю, крайне важно как можно скорее открыть его.

(обратно)

Глава 8

Розанна встала с места.

– Правда? – восторженно спросила она. – Он наконец составил новое завещание?

– Да, – ответил Эндрю.

Джудит понимала, почему Розанна так обрадовалась. В конце концов, если раньше сэр Питер собирался оставить все свое имущество Тристраму, то составить новое завещание он мог лишь для того, чтобы включить в него больше наследников. А может, сэр Питер и вовсе решил передать все имущество Розанне – своей старшей дочери. Джудит заметила, как нахмурился Тристрам. Да, и у него в голове определенно возникли подобные мысли. Как интересно.

– Простите, – сказал Эндрю, – но лучше ничего больше не говорить до тех пор, пока мы не увидим завещания и не сможем его прочесть.

– Подождите, – вмешалась Джудит. – Вы утверждаете, что сэр Питер составил новое завещание в прошлом месяце, а теперь, всего несколько недель спустя, он умер?

– Знаю, – извиняющимся тоном ответил Эндрю. – Ужасное стечение обстоятельств. Именно поэтому мы должны открыть завещание как можно скорее. Оно лежит в сейфе, находящемся в спальне сэра Питера.

– Как можно скорее? – спросил Тристрам, и все заметили, что он пытался тянуть время. – Дженни сейчас там. Мы не должны ее беспокоить.

Джудит поймала взгляд Таники. Они обе подумали об одном и том же. Лишь несколько минут назад Розанна рассказала, что они с братом считают Дженни охотницей за богатством их отца, а теперь Тристрам так волнуется о ее благополучии?

– И все же нам лучше достать завещание, – возразил Эндрю и повернулся к Танике, ожидая ее решения.

– Я хочу взглянуть на это завещание, – сказала она. – Мистер Хасселби, не могли бы вы проводить меня к сейфу?

Таника вышла из комнаты следом за юристом, но, дойдя до лестницы на другой стороне холла, вновь заметила идущую рядом Джудит.

– Что вы здесь делаете? – спросила Таника.

– Моя помощь может понадобиться вам, чтобы взломать сейф.

– Что?

– Раз уж сэра Питера больше нет рядом, чтобы назвать код, у вас может не получиться открыть сейф, и вам придется его взламывать. А я довольно неплохой медвежатник.

– Джудит, что это слово вообще означает?

– Это очень интересный синоним для составления кроссвордов. Так называют человека, способного открыть сейф, не зная кода, – взломщика.

Таника решила, что на сегодняшний вечер общения с Джудит ей уже хватило.

– Не могли бы вы остаться здесь?

– Конечно.

Когда Таника отправилась на второй этаж в сопровождении Эндрю, Джудит осталась стоять в холле в одиночестве, но это ее ничуть не огорчило. Ей многое предстояло обдумать.

Она подошла к картине, висевшей в углу коридора. На ней сэр Питер сидел на кожаном диване, а рядом с ним навеки замерла светловолосая женщина. Одной рукой мужчина обхватывал плечи маленькой Розанны, а другой обнимал жену, на коленях которой устроился малыш Тристрам. Джудит заметила, что сэр Питер с любовью смотрел на все свое семейство, но взгляд его жены был направлен лишь на ее маленького сына.

Джудит внимательнее изучила изображение первой леди Бейли. Длинные светлые волосы женщины были распущены, на щеках алел здоровый румянец. Была в ней какая-то живость, которая показалась Джудит очень привлекательной. В картине она не нашла ни намека на напряжение между супругами. Примечательно, что сэр Питер оставил полотно висеть в коридоре, хотя на днях собирался жениться во второй раз.

Джудит взглянула на напольные часы, стоящие у изножья лестницы, и поняла, что Таника уже довольно долго находится наверху.

«Странно, мне казалось, она вернется раньше», – подумала Джудит.

На втором этаже раздался звук шагов, и из-за перил высунулась голова Таники.

– Ладно, – вздохнула женщина, – вы и правда можете взломать сейф?

– Разумеется, – сказала Джудит, немного слукавив. – Иначе я бы промолчала.

– Тогда не могли бы вы нам помочь?

– Вы признаёте, что вам нужна моя помощь? – спросила Джудит с невинной улыбкой.

– Не нарывайтесь.

– Тогда подождите там, я сейчас поднимусь.

Джудит вскарабкалась вверх по лестнице и следом за Таникой вошла в просторную спальню, большую часть которой занимала огромная дубовая кровать. С одной стороны комнаты из больших окон открывался вид на сад и лавровые кусты, но Джудит не могла отвести взгляд от балкона: оттуда было видно Темзу, крыши домов, стоящих на другой стороне реки, и церковь Марлоу прямо за ними. В этот поздний час лунный свет посеребрил темную воду, а подсвеченный прожекторами шпиль церкви сиял в темноте, словно маяк.

Дженни сидела на диване рядом с Колином, а на стуле напротив устроилась Бекс. В руках она сжимала ладони женщины. Эндрю же стоял около написанной маслом картины, за которой скрывался встроенный в стену сейф.

Джудит направилась прямо к Дженни.

– Я сожалею о вашей потере, – сказала она.

Дженни благодарно кивнула, но, казалось, она даже не понимала, о чем речь.

– Вы правда сможете открыть этот сейф? – спросила Таника, все еще не до конца веря старушке.

Так уж вышло, что Джудит не умела взламывать сейфы, но она когда-то прочла автобиографию мужчины, который обладал таким талантом. И Джудит не собиралась по собственной глупости пропускать все веселье. В подобных обстоятельствах блеф – лучшая стратегия. Джудит всегда придерживалась этой философии.

– Не я, – с притворной скромностью ответила старушка. – Ричард Фейнман.

– Кто это? – спросил Эндрю.

– Игрок на кубинских барабанах, начинающий художник и физик, получивший Нобелевскую премию. Во время Второй мировой войны, когда он работал в Лос-Аламосе, мистер Фейнман часто показывал на вечеринках трюки, взламывая сейфы.

– Серьезно? – спросила Таника.

– О да, совершенно серьезно.

– Каким методом он пользовался?

– Ну, давайте посмотрим.

Джудит начала обходить комнату, рассматривая фотографии и картины. Она поднимала элементы декора и вертела их в руках, пытаясь что-то отыскать, но рассказывать о цели своих поисков не спешила.

– Не обращайте на меня внимания, – сказала она. – Мне нужно немного времени, а вы можете продолжить разговор.

Остальные присутствующие смущенно переглянулись, и Таника поняла, что ей нужно взять ситуацию под свой контроль. Она обратилась к Эндрю:

– Что вы можете рассказать о новом завещании?

– К сожалению, ничего. Сэр Питер не показал мне его. Впервые я узнал о новом завещании, когда он позвонил мне и попросил приехать, чтобы засвидетельствовать его подпись. Вторым свидетелем стал Крис Шеферд, он работает здесь садовником.

– Сэр Питер держал содержание своего завещания в тайне от вас?

– Он вел себя очень необычно. Сэр Питер никогда не был скрытным человеком.

– В таком случае не могли бы вы раскрыть мне содержание старого завещания?

– Думаю, теперь могу, раз уж оно потеряло силу. В старом завещании он все свое имущество оставлял Тристраму.

– Да, Розанна и Тристрам так мне и сказали. Имя Розанны там совсем не упоминалось?

– В одном из пунктов говорилось, что Тристрам должен выплачивать ей солидное пособие на содержание. Я всегда считал это несправедливым, но сэр Питер был непреклонен. Он всеми силами пытался защитить семейный титул, поэтому его сын должен был унаследовать все.

– Даже несмотря на то, что он младше сестры?

– Бейли – старинный и знатный род. Они всегда передавали семейный титул и наследство исключительно по мужской линии.

– Тогда, возможно, в новом завещании он включил Розанну в список наследников?

– Очень на это надеюсь. Она заслуживает награды, учитывая, насколько упорно работала на благо семьи.

– К тому же отец и сын не особенно ладили.

– Верно.

– Как идут дела с сейфом? – спросила Таника у Джудит.

– Если честно, не очень хорошо, – беззаботно ответила та. – Видите ли, способ, описываемый Фейнманом, весьма прост и работает почти всегда. Но в данный момент у меня ничего не получается. Пока не получается.

– В чем заключается этот способ?

– Ну, когда Фейнман трудился над созданием атомной бомбы, он заметил, что ученые очень боялись забыть коды от своих сейфов и неизменно использовали значимые для них даты в качестве паролей. И если рассуждать логически, легко понять, что две первые цифры – месяцы в американской календарной системе – могли принимать значения только от ноля и единицы до двенадцати. А двенадцать комбинаций попробовать гораздо легче, чем девяносто девять. Следующие две цифры означали числа от первого до тридцать первого. Последние две цифры должны были означать год, но люди редко использовали значимые события более чем полувековой давности. В общем, он сокращал список возможных вариантов, а если приходилось, грубой силой взламывал замок. Но Фейнман редко прибегал к последнему варианту, ведь он заметил, что люди часто пишут пароли на бумажках – или на страницах блокнотов – и оставляют их неподалеку от своих сейфов. В ящиках, например.

– Правда? – недоверчиво спросила Таника. – И это всё?

– В этом-то вся проблема магических трюков. Вы были бы ошеломлены, увидев, как Ричард Фейнман вламывается в сейф Роберта Оппенгеймера, в котором тот хранил коды запуска атомных бомб. Но стоит узнать, как именно он это сделал, – и трюк начинает казаться вам до ужаса банальным. Но! – добавила Джудит, подходя ближе к остальным. – Давайте воспользуемся его логикой. Рядом с сейфом нет ни одной записки с шестизначным кодом, а значит, возможно, сэру Питеру не хотелось оставлять никому подсказок. Но если верить Ричарду Фейнману, можно заключить, что сэр Питер выбрал какую-то значимую дату для пароля к своему сейфу. Вы пробовали ввести дату его рождения?

Этот вопрос Джудит задала Дженни, и та кивнула.

– Дни рождения его детей? Или вашу?

Дженни снова кивнула, и Джудит подошла к сейфу, чтобы осмотреть его внимательнее. Темная краска посерела от времени, а на дверце было выгравировано название компании-производителя – «Марлоу Локсмит & Ko». Крупные буквы не имели засечек. Если Джудит не изменяла память, подобный шрифт под названием «Футура» разработал Пауль Реннер в 1927 году. Так, значит, этот сейф был изготовлен еще до войны?

– Сейф установил еще отец сэра Питера, – себе под нос пробормотала Джудит. – Кто-нибудь знает дату рождения отца сэра Питера?

– Думаю, я знаю, – ответила Дженни. – Кажется, он родился летом 1929-го. Дайте мне попробовать.

Дженни встала с места и подошла к сейфу.

– Он родился в августе, если не ошибаюсь, – сказал Эндрю.

– Вы правы, в августе, – подтвердила Дженни и начала крутить ручку механического замка вправо и влево. – Питер говорил, что его отец родился в первый день начала сезона охоты на тетеревов. Он называл этот день «праздником праздников». Тогда первое число – двенадцать, потом ноль и восьмерка – август, – а затем двойка и девятка.

Раздался щелчок, и замок открылся.

– Вы были правы, Джудит, – подтвердила Дженни, открывая дверцу, когда все подошли.

– Внутри должен лежать небольшой коричневый конверт, – сообщил Эндрю.

– Не понимаю, – сказала Дженни и сделала шаг в сторону.

– Чего вы не понимаете? – спросила Таника и заглянула в сейф. – А, теперь все ясно.

Сейф был пуст.

– Но завещание должно быть здесь, – сказал Эндрю. – Я собственными глазами видел, как сэр Питер положил его сюда.

– Может, он с тех пор перепрятал его? – предположила Джудит.

– Он бы не стал этого делать, – сказал Эндрю.

У Джудит и Таники возникло впечатление, что Эндрю что-то недоговаривал.

– Почему? – спросила Таника.

– Знаете, я правда не могу сказать, – смущенно пробормотал Эндрю.

– Хочу вам напомнить, что сэр Питер только что умер при очень подозрительных обстоятельствах, – произнесла Таника. – Если у вас есть информация, способная пролить свет на случившееся, то вы обязаны ею поделиться.

– Конечно, – сконфуженно сказал Эндрю. – Вы правы.

– Вы знаете, что было написано в завещании, не так ли? – спросила Джудит.

– Нет, дело не в этом. Я правда не знаю, но считаю, Розанна правильно предположила, решив, что сэр Питер внес серьезные изменения в завещание в ее пользу. Просто мы с сэром Питером немного повздорили после того, как он положил завещание в сейф. Мне казалось, ему не стоило менять что-либо, не посоветовавшись со мной. Он велел мне не лезть не в свое дело и сказал, что ему нужно действовать быстро из-за… Ну, это непросто произнести, но он сказал, что новое завещание – это его страховка.

– Страховка от чего? – спросила Таника.

– Он боялся, что Тристрам убьет его.

– Что? – в ужасе воскликнула Дженни.

– Знаю, звучит странно, – согласился Эндрю. – Я так ему и сказал. Он нес полную чепуху. Зачем кому-то, тем более Тристраму, его убивать? Но сэр Питер порой бывал невероятно упрямым – и гордым, раз уж на то пошло, – когда что-то взбредало ему в голову. Он был непреклонен. Сэр Питер очень боялся, что Тристрам убьет его до того, как он женится на Дженни. И ему пришлось составить новое завещание как можно быстрее, чтобы обеспечить себе страховку.

Таника повернулась к Дженни.

– Сэр Питер вам об этом когда-либо говорил? – спросила она.

– Нет, – ответила Дженни, безуспешно пытаясь переварить слова Эндрю.

– Он не говорил вам, что боится за свою жизнь?

– Нет.

– А о том, что составил новое завещание?

– Нет. Он скрывал это от меня.

– Но он не мог не обсуждать с вами Тристрама.

– Конечно, – кивнула Дженни. – Мы только о нем и говорили. О том, как Тристрам пытался разрушить наши отношения. О том, как эгоистично он себя вел. Питер всегда называл его «избалованным ребенком», но винил в поведении сына себя. Говорил, что излишне снисходительно относился к нему, пока тот рос. Он должен был раньше установить границы дозволенного.

– А вы что думаете? – спросила Джудит.

– О чем?

– О Тристраме.

– Я всегда говорила Питеру, что детям пришлось нелегко, когда я появилась в их доме и забрала у них отца. Они ведь много лет жили только втроем. Я знаю, они думают, будто меня интересует только состояние Питера, но я надеялась переубедить их. Со временем. Я просто должна была показать им, как сильно люблю их отца. Я повторяла Питеру, что рано или поздно Тристрам смирится с нашими отношениями. Смирится с моим присутствием. Нам просто нужно было немного подождать. Но Питер никогда не говорил мне, что боится за свою жизнь…

– Когда сэр Питер запретил Тристраму появляться на свадьбе? – поинтересовалась Джудит.

Дженни посмотрела на нее, не вполне понимая вопроса.

– Это случилось в прошлом месяце, когда он составил новое завещание, или позднее?

– Ох, теперь я понимаю. Нет, они поссорились где-то в конце ноября. Тогда Питер выгнал Тристрама из дома и велел не приходить на свадьбу.

– Тристрам раньше жил здесь?

– Да, до конца ноября.

– Как Тристрам к этому отнесся? – спросила Таника.

– Очень разозлился, но что он мог поделать? Отец вышвырнул его и даже не пригласил на Рождество. Он сказал, что встретится с сыном только на следующий день после свадьбы.

– Довольно конкретная дата.

– Думаю, он имел в виду, что Тристраму будет поздно убеждать его отменить свадьбу, когда мы будем уже женаты.

– Когда вы засвидетельствовали создание нового завещания, Эндрю? – спросила Таника.

– Десятого декабря.

– Значит, – для всех подвела итог Джудит, – в конце ноября, сразу после крупной ссоры, сэр Питер вышвырнул Тристрама из дома, запретил ему приходить на свадьбу, а неделей позже составил совершенно новое завещание в качестве страховки на случай, если собственный сын убьет его до свадьбы. Ну, по крайней мере, именно так он сказал Эндрю. А теперь, всего месяц спустя, сэр Питер внезапно умер при загадочных обстоятельствах в канун своей свадьбы, а новое завещание – его страховка – исчезло.

– Ага, – сказала Таника, давно забыв о своем намерении держать Джудит подальше от расследования. – Все верно.

Женщины переглянулись между собой, думая об одном и том же.

Неужели Тристрам убил своего отца?

(обратно)

Глава 9

Всего несколько человек еще ждали на улице, чтобы дать показания двум полицейским. Все ужасно замерзли и хотели поскорее покончить с неприятными процедурами. И потому совсем не заметили, как из-за дома вышел человек, подсвечивая себе путь ярким фонариком. Это была Сьюзи. В руке она держала телефон с включенной вспышкой. Женщина оглянулась вокруг, увидела Джудит, выходящую из дома, и направилась прямо к ней.

– Джудит! – позвала Сьюзи.

– Вы что-нибудь нашли?

– Что-нибудь помимо надежного способа подхватить простуду или воспаление легких? Да, мне кажется, тут есть кое-что по-настоящему стоящее.

– Правда?

Джудит посмотрела по сторонам, желая убедиться, что их никто не подслушивает.

– Думаю, да. Пойдемте со мной – сможете все увидеть своими глазами.

Пользуясь вспышкой телефона, чтобы осветить путь, Сьюзи повела Джудит вокруг дома. Джудит осознала, что именно эту часть сада было видно сверху из спальни сэра Питера.

– Наверное, я бы ничего не нашла, если бы внутри не горел свет, – сказала Сьюзи, подходя к окну кабинета.

Льющийся из него свет четким прямоугольником падал на лужайку снаружи. Заглянув внутрь, Джудит увидела, что полицейский и два фельдшера раскладывают носилки рядом с телом сэра Питера.

– Что вы нашли? – спросила она.

Сьюзи указала на высаженные перед окном кусты, отодвинула в сторону ветки азалии и фонариком осветила землю.

На мягком грунте виднелся отпечаток ноги.

– Это след. И он тут не один. Кто бы их ни оставил, этот человек подошел вплотную к окну, а затем направился вдоль стены дома.

Сьюзи отодвинула ветки чуть дальше, и Джудит увидела еще больше следов. Они вели к окну, а затем полностью пропадали в зарослях азалий.

– Кто-то пытался заглянуть внутрь кабинета, – предположила Сьюзи.

– Эти следы, должно быть, появились сегодня, – сказала Джудит. – Вчера весь день и всю ночь лил дождь, не так ли? Следы появились, когда он закончился.

– Есть еще одна важная деталь, – продолжила Сьюзи и поднесла фонарик вплотную к ближайшему отпечатку. – На подошве левого ботинка есть трещина. Теперь нам остается лишь найти владельца этой пары ботинок.

Сьюзи была права. На каждом отпечатке, оставленном левым ботинком, виднелась полоса, рассекавшая всю подошву в месте, где треснула резина.

– Потрясающая работа, Сьюзи! – похвалила Джудит.

Сьюзи просияла.

– Мы должны немедленно рассказать Танике. Правда, не думаю, что она сильно обрадуется, если я вновь ее потревожу. Я отправлюсь на поиски Бекс, а вы приведите сюда Танику и всё ей расскажите.

– Но в чем проблема? Мы же просто пытаемся помочь.

– У нее пунктик насчет невмешательства в ее расследования. Поэтому ни в коем случае не признавайтесь ей, что искали зацепки. Скажите, что наткнулись на эти следы совершенно случайно.

– Хорошо, – согласилась Сьюзи и повторила слова Джудит, желая убедиться, что поняла все правильно: – Я не искала зацепки, просто случайно наткнулась на следы.

Несколько минут спустя Сьюзи вернулась к растущим под окном кабинета кустам вместе с Таникой.

– Я искала зацепки, – гордо сказала Сьюзи, уже забыв о данном Джудит обещании, но тут же опомнилась: – То есть я не искала зацепки, – поправила она себя. – Я тут курила, вот и всё. И совершенно случайно оказалась на этой стороне дома с сигареткой в руке и увидела следы. Потрясающее совпадение, не правда ли?

Таника знала, что Сьюзи пыталась ее обмануть, но не пропадать же из-за этого уликам? Пока она рассматривала отпечаток, к ним подошли Джудит и Бекс.

– Ну конечно, – вздохнула Таника. – Еще два мушкетера.

– Я знаю, о чем вы думаете, – воскликнула Джудит.

– Не знаете, поверьте.

– Но ко мне это не имеет никакого отношения. Сьюзи попросила меня найти Бекс.

– Разве? – спросила Сьюзи, но тут же осознала свою ошибку и повернулась к Танике: – Верно, я попросила Джудит найти Бекс, – гораздо увереннее заявила она.

– Слушайте, я благодарна вам за найденные следы, Сьюзи, но не могли бы вы рассказать мне, что здесь происходит?

– Процесс идентификации, – ответила Джудит. – Я подумала, вы захотите узнать, какие именно ботинки оставили следы.

– Я работаю в полиции, – сказала Таника. – У нас есть целые базы данных с оттисками всех возможных подошв для сравнения. Мы разберемся.

– Но зачем ждать, если у нас есть Бекс?

– Ничего не понимаю, – отозвалась Бекс. Слова Джудит одинаково запутали и ее, и Танику.

– Что вы можете сказать нам об этих следах? – спросила Джудит.

– Я уверена: ничего особенного я вам сообщить не смогу, – ответила Бекс, удивленно заметив направленные на нее взгляды. – Правда, – добавила она, чуть внимательнее посмотрев на отпечаток, – если вы настаиваете, мне кажется, эти следы оставлены женщиной в охотничьих резиновых сапогах. Все дело в треугольном узоре на каблуках. Такой наносят только на женские охотничьи сапоги фирмы «Хантер». И если желаете знать, я бы предположила, что это седьмой размер из линейки с зауженным голенищем. Но я, конечно, далеко не специалист.

– Ну вот, пожалуйста, – сказала Джудит Танике. – Теперь нет нужды ждать до завтра. Эти следы оставила владелица охотничьих сапог фирмы «Хантер» с узкими голенями и седьмым размером ноги.

– И с порезом на левой подошве, – на всякий случай добавила Сьюзи. – Думаю, если вы найдете эту женщину, то найдете убийцу.

– Нет, – сказала Таника, – я обязана остановить вас на этой…

– А мне придется остановить вас, – перебила ее Джудит. – Потому что мы втроем уже нашли для вас масленку без единого отпечатка пальцев, открыли сейф, из которого исчезло завещание, а теперь еще и отыскали следы в клумбе, расположенной прямо напротив комнаты, где было совершено убийство.

– Вот именно. Я все еще не могу утверждать, что это было убийство…

– Понимаю, вы должны так говорить, ведь вам необходимо следовать правилам.

– Не правилам, Джудит, а законам. Настоящим законам, не соблюдая которые можно попасть в тюрьму. А это значит, я должна рассматривать все улики согласно протоколу, чтобы быть уверенной в их законности.

– Тогда вы можете следовать вашим правилам, а мы будем поступать по совести. Как только будете готовы признать, что сэр Питер был убит, и вам понадобится наша помощь, мы будем рядом. Как и в прошлый раз. Пойдемте, дамы, – велела Джудит, повернулась и зашагала прочь.

Сьюзи быстро последовала за подругой, но Бекс немного задержалась.

– Я действительно не хочу вмешиваться в расследование, – извиняющимся тоном сказала она, – но они мои подруги.

Таника ободряюще улыбнулась:

– Не волнуйтесь, Бекс. Я все понимаю.

Быстро кивнув, Бекс развернулась и поспешила нагнать Джудит и Сьюзи.

Когда они ушли, Таника опустила взгляд на отпечатки ботинок, затем подошла к углу дома, откуда открывался вид на газон, раскинувшийся до самого берега Темзы. В лунном свете изящный шатер отливал серебряной белизной. Невозможно представить более безмятежного места. Но как тогда получилось, что этот радостный день закончился такой ужасающей смертью?

Инстинкты подсказывали Танике, что Джудит права. Сэра Питера действительно убили. Но так говорило ей сердце, голова же утверждала обратное. Чтобы делу дали ход, ей придется убедить суд в том, что кто-то сумел совершить убийство внутри запертой комнаты, а затем волшебным образом исчез из нее за секунды до того, как дверь внутрь была выломана снаружи. В общем, если сэра Питера убили, то как, бога ради, это произошло?

(обратно)

Глава 10

Джудит и ее подруги последними из гостей дали показания полиции. Когда с этим было покончено, Сьюзи предложила отправиться к кому-нибудь домой, чтобы обсудить произошедшее за стаканчиком чего-нибудь горячительного. Но Бекс не терпелось вернуться домой, к детям, да и Джудит тоже отказалась. Пускай переживания нынешнего дня и доставили ей удовольствие, старушка все равно привыкла находиться большую часть времени в одиночестве. Целый вечер, проведенный среди такого количества людей, утомил ее. Она просто хотела домой.

Джудит окутало ощущение покоя, едва она закрыла входную дверь своего дома. Она подошла к серванту, налила себе стаканчик виски в лечебных целях и села в свое любимое кресло.

«Какой удивительный вечер, – подумала она. – Как же получилось, что день начался со странного звонка сэра Питера, а закончился его убийством?»

Джудит заметила свой экземпляр «Марлоу фри пресс», лежавший на столике возле нее. Она взяла газету в руки, гадая, сможет ли теперь понять, что так смутило ее в ответах на кроссворд сегодняшним утром. С кроссвордами так часто случалось. Если вопрос казался слишком сложным, нужно было отложить его в сторону, полностью забыть о нем и вернуться к головоломке некоторое время спустя. Более надежного способа просто не существовало.

В этот раз, когда Джудит и надеялась, решение к загадке, не дававшей ей покоя весь день, пришло внезапно. Ответы в каждом из четырех углов поля образовывали сообщение. Ответ на первый вопрос по горизонтали в левом верхнем углу – «ШЕСТНАДЦАТЬ»; ответ на вопрос двадцать семь по горизонтали в левом нижнем углу – «СОТНЯ»; ответ на вопрос в правом нижнем углу – «ВОСКРЕСЕНЬЕ»; ответ на пятый вопрос по горизонтали в правом верхнем углу – «ШАШКИ». «Шестнадцать сотен», очевидно, означало время – четыре часа дня. «Воскресенье» и объяснять не надо, а «Шашки» – название паба, который находился на Хай-стрит.

Неужели кто-то поместил в газету сообщение о секретной встрече в пабе «Шашки» в воскресенье в четыре часа дня? Если так, то почему составитель кроссвордов воспользовался именно этим способом, чтобы отправить сообщение, и кому оно предназначалось? Все это казалось слишком маловероятным, и Джудит решила, что все-таки ошиблась. Это просто совпадение, что из ответов в четырех углах поля можно составить послание. Джудит отложила газету, намереваясь вернуться к размышлениям о более важных событиях этого дня, но ее глаза начали закрываться сами собой. Всего несколько секунд спустя она начала тихо похрапывать.

Когда благовоспитанная чета Старлинг наконец добралась до дома священника, между супругами разгорелась настоящая ссора.

– Ты не можешь указывать мне, что делать! – крикнула Бекс, бросая ключи от машины на столик у входа.

– Я тебе не указываю, – ответил Колин, искренне веря, что просто пытается поступать благоразумно.

– Нет, указываешь! Ты пытаешься меня контролировать.

– Это не так. Я просто пытаюсь сказать, что полиция должна разбираться со смертью сэра Питера, а тебе лучше не вмешиваться.

– Ты завидуешь, не так ли? Вот в чем дело. Прошлым летом я была в центре внимания, и тебе это не нравится, правда?

– Нет, все совсем не так…

– Священник Марлоу стал второй скрипкой при своей жене. Я ведь тебя даже не интересую. Я могла бы целыми днями разгадывать убийства, а то и заниматься чем похуже, но ты бы ничего не заметил.

– Почему ты так злишься?

– Почему бы тебе, как всегда, не пойти в свой кабинет и не проверить электронную почту? А я, как всегда, проведаю детей.

Бекс стряхнула с ног туфли и взлетела вверх по лестнице. Она постукивала ободом своего нового сапфирового кольца по перилам в такт шагам.

Колин остался в напряжении стоять у подножия лестницы. Он вовсе не завидовал Бекс, когда та помогла разгадать убийства прошлым летом. На самом деле он гордился женой больше, чем когда-либо. Он уже много лет не видел в Бекс такого рвения к жизни. Но каждый раз, когда он пытался рассказать ей об этом, слова застревали у него в горле. Он не знал, как признаться жене в своих чувствах. Колин не мог не заметить в этом некой иронии, ведь большую часть жизни он провел, общаясь с людьми и помогая им лучше выражать собственные эмоции.

Печальная правда состояла в том, что с тех пор Бекс постоянно на него злилась. Однажды Колин спросил, не начался ли у нее перименопаузальный период, но Бекс в самых красочных выражениях быстро ему объяснила, как глупо он поступил, задав такой вопрос жене. Тогда Колин осознал, что плохое настроение Бекс не вызвано гормональным сбоем. К их детям и прихожанам она по-прежнему относилась с добротой и терпением. Единственным человеком, на которого она срывалась, стал сам Колин. Но что он мог с этим поделать?

Когда Колин отправился проверять свою электронную почту – в конце концов, ему действительно нужно каждый день справляться о благополучии своих прихожан, – на другой стороне города Сьюзи вошла в свой дом, где ее радостно приветствовал доберман по кличке Эмма. Фасад дома по-прежнему скрывался за нагромождением из строительных лесов и досок, а на первом этаже среди разодранных диванов и поцарапанного линолеума все так же царил хаос. По мнению Сьюзи, с такими профессиональными рисками должен был мириться каждый человек, занимающийся передержкой собак на постоянной основе. Поэтому Сьюзи поднялась на второй этаж, где располагалась гораздо более опрятная часть дома. Там она открыла свою баночку с табаком, достала лакричную бумагу и скрутила себе сигаретку.

После наполненного волнением дня она кипела от едва сдерживаемой энергии и все еще не могла до конца поверить в то, что ей удалось побывать на настоящем месте преступления. Завтра во время прямого эфира на «Марлоу ФМ» будет только одна тема для разговора.Сьюзи как свидетельница смерти сэра Питера сможет легко поддерживать диалог и делиться со слушателями сочными подробностями.

Взяв телефон, чтобы проверить, как социальные медиа и другие местные издания преподнесли своим читателям весть о смерти сэра Питера, Сьюзи увидела сообщение от одного из своих постоянных клиентов. Завтра ему предстояло отправиться в Лондон по работе, и он хотел узнать, не сможет ли Сьюзи присмотреть за его собачкой породы кокапу. Сьюзи не собиралась пропускать свое радиошоу, поэтому в ответ написала, что мест на передержке уже не осталось.

Покончив с этим, Сьюзи сразу поняла, с кем именно хочет обсудить события нынешнего дня. Было уже слишком поздно для того, чтобы звонить Рейчел, но Эми – ее вторая дочь – жила в Австралии. Взглянув на часы, Сьюзи предположила, что Эми только-только вернулась из школы, куда отвозила сына по утрам. С улыбкой Сьюзи взяла телефон и набрала номер дочери.

Следующим утром Джудит попыталась выбросить смерть сэра Питера из головы, но это было не так-то просто. Она начала составлять новый кроссворд, но не могла сосредоточиться на словах, поэтому решила сложить пазл, чтобы успокоить разум. Его она раздобыла в хосписе Темзы, и работающий там мальчишка-волонтер был весьма впечатлен ее выбором: не каждый возьмется за пазл из тысячи деталей с увеличенным изображением тушеных бобов. Но мальчик не знал, что Джудит ни за что не стала бы собирать пазл, на котором изображены только тушеные бобы, – даже одна мысль об этом сомнительном деликатесе вызывала у нее тошноту. Нет, Джудит придумала новую забаву, чтобы размять свой мозг: она перевернула все детали серой стороной вверх и теперь собирала их, не глядя на изображение на коробке. Но даже пока она разбиралась со своим монохромным пазлом, сознание Джудит продолжало вновь и вновь возвращаться к смерти сэра Питера.

Отчаянные времена требуют отчаянных мер, и Джудит решила заняться уборкой. Правда, ее рвение поутихло, стоило ей взять в руки позавчерашнюю газету «Марлоу фри пресс». Взглянув на ответы в четырех углах кроссворда, Джудит вновь задумалась: должны ли эти слова складываться в зашифрованное сообщение, или же их расположили в таком порядке совершенно случайно? Джудит открыла первую страницу, нашла номер офиса редакции и набрала его. Когда на другом конце линии раздался женский голос, Джудит попросила соединить ее с редактором раздела головоломок.

– Боюсь, у нас такого нет, – ответила женщина.

– Тогда не могли бы вы сказать мне, кто отвечает за составителей кроссвордов?

– Тут все просто. Это я.

– Вы знаете, кто составляет ваши кроссворды?

– Да, ведь этим занимается один человек. Мы с ним списываемся каждую неделю. Хотя скорее он списывается со мной, когда отправляет кроссворды. И знаете что? За ним никогда не приходится бегать; да по нему можно часы сверять! Каждый понедельник ровно в девять утра от него мне на почту приходит электронное письмо с головоломкой.

– Потрясающе.

Джудит объяснила женщине, что и сама занимается составлением кроссвордов. Когда та принялась расспрашивать ее о подробностях, старушке пришлось признать, что она сотрудничала с национальными газетами.

– Невероятно! – воскликнула женщина на другом конце провода. – Со всеми?

– Но главное, – продолжила Джудит, желая вернуть разговор в прежнее русло, – я восхищена навыками вашего составителя кроссвордов, и мне хотелось бы с ним связаться.

– Прошу прощения, но это невозможно.

– Понимаю, вы не имеете права разглашать его личные данные, но, если я оставлю вам информацию о себе, не могли бы вы передать ему мое сообщение?

– В том-то и проблема. Он составляет для нас кроссворды, но только при условии, что мы не будем пытаться связаться с ним.

– Что?

– Знаю, звучит странно, но он работает таким образом уже много лет. Он ни разу нас не подвел, не пропустил ни одного понедельника, и я правда не знаю, кто он такой. Только между нами, – шепотом добавила женщина, – я даже не знаю его имени. Да я даже не уверена, что это «он». Он – или она – подписывает каждое письмо своим псевдонимом: «Хиггинсон».

– Да, это я уже поняла из газеты.

Среди составителей кроссвордов существует обычай прятать свою личность за псевдонимами. Свои кроссворды Джудит подписывала именем «Пеппер», славно сочетавшимся с ее фамилией – Поттс^[224]. Что же касается человека, сотрудничавшего с «Марлоу фри пресс», его псевдоним – Хиггинсон – был просто идеальным. Слово и само по себе могло сойти за фамилию, но еще такое же название носил самый большой общественный парк в Марлоу.

– Вы уверены, что не можете с ним связаться?

– Забавно, но несколько лет назад я захотела отправить ему цветы от всей редакции. К тому моменту он составлял для нас кроссворды уже десять лет. Помню, как получила от него письмо по электронной почте. Его ответ был вежливым, почти старомодным, но он предупредил, что перестанет присылать нам кроссворды, если мы раскроем его личность. Он никогда не просил денег за свои услуги, а от бесплатного работника глупо отказываться, поэтому мы оставили его в покое.

– Но кто-то же должен знать его имя?

– Возможно, кто-то из предыдущих работников был с ним знаком. Но они ушли из редакции много лет назад. Все нынешние сотрудники занимают свои должности куда меньше десяти лет. Я даже не уверена, что мне стоит говорить вам об этом. Не хочу потерять его.

– Нет-нет, разумеется. Но это странно.

– Согласна, вся эта история звучит странно. Но, боюсь, просто не могу рассказать вам, кто он такой.

Джудит поблагодарила женщину за потраченное время и повесила трубку.

Незаметно для самой себя она подошла к эркерному окну, чтобы обдумать услышанное. Этим зимним утром солнце расплывчатым желтым пятном сияло из-за облаков. Трава в ее саду, которую стоило подстригать чаще – откровенно говоря, ее в принципе стоило подстригать хотя бы иногда, – клонилась к земле под весом тяжелой ледяной изморози. Чуть дальше над Темзой застыл холодный туман. Морозная дрожь пробрала Джудит до самых костей.

Неужели только вчера она общалась с сэром Питером по телефону? Чем дольше она вспоминала об их разговоре, тем сильнее ей казалось, что сэр Питер буквально умолял ее прийти на вечеринку. На самом деле его звонок был мольбой о помощи, не так ли? И только существо совершенно бессердечное сможет отказать в помощи человеку, убитому всего за несколько часов до собственной свадьбы.

Джудит подошла к своей сумочке и достала из нее клубок красной шерсти, проткнутый насквозь двумя вязальными спицами. Она хранила его уже многие годы, оптимистично надеясь, что однажды вновь увлечется вязанием.

Джудит вытащила спицы и взглянула на клубок красной шерсти.

«Да, это отлично подойдет», – подумала она.

Пришло время взяться за работу.

(обратно)

Глава 11

В полицейском участке Мейденхед детектив Таника Малик тоже пыталась разобраться со смертью сэра Питера.

Проведя вскрытие, патологоанатом заключил, что сэр Питер погиб от удара тупым предметом по голове. Таким предметом, к примеру, мог оказаться стеллаж, который на него упал. Все другие повреждения, синяки и сломанные кости тоже вписывались в эту картину. Более того, вскрытие показало, что смерть сэра Питера наступила практически мгновенно. В его крови не обнаружили ни наркотиков, ни токсинов, лишь небольшое количество алкоголя, а на теле не было замечено подозрительных травм, появившихся до или после смерти.

А вот специалисты по цифровой криминалистике во время предварительного исследования компьютера и телефона сэра Питера не смогли узнать ничего интересного. Большинство писем предназначалось его друзьям, и речь в них шла о встречах и выездах в охотничьи угодья. Казалось, все свое время сэр Питер посвящал развлечениям. И хотя он часто говорил о Дженни как о «той, кому он обязан подчиняться», было понятно, что сэр Питер очень любил свою невесту. Он позволял ей принимать любые решения касательно свадьбы и с готовностью называл ее «любовью всей своей жизни».

Дженни тоже часто писала своему будущему мужу, и из ее сообщений можно было понять, насколько она практична. Эта женщина не терпела возражений.

«Типичная медсестра», – подумала Таника.

И хотя сэр Питер не общался с сыном, Розанна, его дочь, постоянно писала отцу, чтобы рассказать о принимаемых ею решениях. Большинство их было связано с работой их ферм, субсидиями от государства, вопросами по найму рабочих и тысячей других мелочей, важных для поддержания большого хозяйства. Сэр Питер не всегда отвечал сразу, что невероятно раздражало Розанну, ведь ей приходилось постоянно донимать отца и просить его просмотреть отправленные ею документы. Но в большинстве случаев сэр Питер соглашался со всеми предложениями дочери. Точно так же он соглашался и со всеми предложениями Дженни, как поняла Таника.

Ее изначальное предположение оказалось неверным: в семье Бейли все ключевые решения принимал вовсе не сэр Питер.

Единственная зацепка, которую удалось достать криминалистам, была найдена в одном из приложений-мессенджеров в его телефоне. За неделю до Рождества сэр Питер получил четыре сообщения, но все они, как и ответы мужчины, были удалены. Криминалисты смогли узнать только дату и время, когда их прислали. Но такая секретность не вязалась с открытым – порой даже чересчур – характером сэра Питера. В других своих переписках он часто не стеснялся в выражениях, а порой вел себя даже вызывающе. Что такого содержалось в этих сообщениях, раз он почувствовал необходимость их удалить? Таника знала, что заставить компанию-разработчика предоставить оригинальное содержание сообщений практически невозможно, поэтому поручила одному из членов своей команды найти владельца номера, с которого они были отправлены. Возможно, раскрыв личность отправителя, Таника сможет узнать содержимое этих сообщений.

На первый взгляд в отчетах криминалистов не было ничего примечательного, но Таника не могла забыть о предупреждении Джудит, и ей все больше хотелось согласиться с мнением старушки: смерть сэра Питера была неслучайной. Именно по этой причине Таника поручила своей команде провести расследование в отношении Дженни Пейдж и всей семьи Бейли, особенно Тристрама, сына сэра Питера. В конце концов, сэр Питер верил, что сын хотел убить его. Он вышвырнул Тристрама из дома, запретил ему появляться на свадьбе и написал новое завещание в качестве «страховки», что бы это ни значило. Правда, подтверждением тому служили лишь слова юриста Эндрю Хасселби. Полиции так и не удалось найти среди имущества сэра Питера – физического или цифрового – никаких подтверждений того, что мужчина боялся умереть от рук своего сына. Хотя зачем местному юристу лгать о чем-то столь важном?

Но и в том, каким способом сэр Питер был убит, крылось множество загадок. Таника могла представить только два возможных варианта. Согласно первому, преступник толкнул стеллаж на сэра Питера, закрыл кабинет изнутри, положил ключ в карман покойному, а затем спрятался где-то в комнате и ждал, пока гости выломают дверь и войдут внутрь. Но эта версия едва ли заслуживала внимания, ведь полиция собрала показания у свидетелей, и все они утверждали, что внутри кабинета, когда они туда ворвались, лежало только тело сэра Питера. Могли ли все они не заметить человека, прятавшегося в комнате? Но тогда вторая версия казалась еще более фантастической, ведь убийца должен был толкнуть стеллаж на сэра Питера, выйти из комнаты, запереть дверь снаружи, а затем каким-то образом засунуть ключ в карман сэра Питера сквозь закрытую дверь.

Это заставило Танику задуматься, не существовало ли третьей версии случившегося? Может, кто-то сделал дубликат? Сложно представить, у кого хватило бы навыков создать точную копию тяжелого железного ключа. Таника подозревала, что он слишком старинный и что обычные мастера не смогли бы справиться с такой задачей. И все же она поручила одному из офицеров связаться со всеми лавками по изготовлению дубликатов и кузницами, расположенными в радиусе пятидесяти миль от Марлоу, и узнать, не создавали ли они копий такого ключа. Она также попросила криминалистов разобрать замок от двери в кабинет и взять образцы пыли, ржавчины и металлической стружки изнутри механизма. Если копия существовала, то она была изготовлена из современного металла, и была вероятность, что в старом замке осталась стружка от дубликата. Но все члены семьи Бейли в один голос утверждали, что существовал лишь один ключ от кабинета, объяснить наличие стружки из современного металла им будет сложно.

Зазвонил телефон. На экране отобразилось имя звонящего. Это был отец Таники, и ее рука на мгновение замерла над кнопкой приема вызова. С тех пор как ее мать умерла от сердечного приступа, семь лет назад, отец начал все больше и больше полагаться на помощь единственной дочери, хотя у него были и два сына, также способных помочь ему. Но отец Таники считал, что ответственность по уходу за больными родителями должна ложиться на плечи дочерей. В том, что ее отец действительно болел, не было никаких сомнений. Память подводила его уже много лет, но лишь недавно, посетив его квартиру, обклеенную стикерами с заметками для самого себя, Таника поняла, что медлить не стоит, и посоветовала отцу продать жилье и переехать в дом престарелых, но он отказался. Затем она предложила отцу обратиться к специалисту за советом о том, как обезопасить свой дом, но он и на это не согласился. Тогда Таника нашла медсестру, которая могла бы навещать его каждое утро. Отец и эту помощь отверг. На самом деле любое предложение, способное хоть на йоту изменить ход его жизни, незамедлительно отвергалось. А в последнее время он выходил из себя, стоило Танике заговорить о его проблемах с памятью. Дочь даже предлагала отвезти его в больницу на прием к доктору – в действительности она говорила об этом в первую очередь, – но получила отказ.

В то же время отец Таники завел привычку каждый день звонить дочери, чтобы она помогла ему разобраться даже с самыми маленькими трудностями. Бывало, они разговаривали несколько раз на дню, ведь отец частенько забывал о предыдущих звонках.

Таника была не в настроении говорить с отцом. У нее просто не было времени, чтобы ответить на звонок.

Она нажала на кнопку приема вызова.

– Папа.

– Что у меня сегодня на ужин?

– Я на работе.

– В холодильнике пусто.

– Хорошо, почему бы тебе тогда не сходить в супермаркет и не купить себе продуктов?

– Ты же знаешь, что я не умею готовить.

– Ты не обязан готовить что-то сложное. Можешь просто купить готовый обед.

– Эти обеды слишком маленькие. Я ими не наедаюсь. И они на вкус как пластик.

Таника решила не оттягивать неотвратимый конец этого разговора. Так она хотя бы сэкономит время.

– Тогда, может, я куплю тебе что-нибудь по пути домой?

– Ты правда сделаешь это для меня?

– Буду рада.

– Я хотел бы рыбы. Мне нужно поддерживать уровень омега-3. Ты всегда мне об этом говоришь.

– Тогда я принесу тебе рыбы.

Обсудив с отцом приемлемый вид рыбы и пообещав ему проверить цвет ее глаз, чтобы убедиться в свежести, Таника наконец повесила трубку.

Несколько секунд она сидела, глядя в пустоту.

Таника вынырнула из ступора, когда дверь в ее кабинет с грохотом отворилась, и внутрь уверенно вошел широкоплечий мужчина лет пятидесяти с хвостиком, одетый в стильный серый костюм. Его нос искривился после перелома, а седые волосы были коротко острижены. Танике потребовалось мгновение на то, чтобы понять, кто перед ней.

– Сир, – произнесла она, вставая со стула.

Перед ней стоял старший инспектор Гарет Хоскинс. Только из-за его болезни Танике было позволено расследовать убийства прошлым летом. С тех пор он оставался на больничном, а она занимала должность исполняющего обязанности старшего инспектора.

– Детектив, – дружелюбно сказал Гарет, но его тон напомнил Танике о разнице в их рангах.

– Что вы здесь делаете?

– Это мой кабинет.

Тут он не ошибался. Таника работала в кабинете старшего инспектора Хоскинса с самого своего назначения на должность.

– И я хотел бы его вернуть. Мне поручено расследовать дело Бейли. С этого момента я назначен старшим инспектором. Но не волнуйтесь: вы также являетесь важным членом команды. Я хотел бы поручить вам следить за документами. Сможете освободить мой кабинет за полчаса?

Таника взглянула на рисунки ее дочери Шанти, которые она скотчем приклеила к окну, затем перевела взгляд на рамочку с фотографией ее, мужа и дочери, стоявшую на столе. Целый год это место служило ей вторым домом.

– Разумеется, сир.

– Я так рад вернуться сюда, – сказал он с улыбкой.

Но его взгляд остался холоден.

(обратно)

Глава 12

Следующим утром Джудит пригласила Сьюзи и Бекс к себе домой. В гостиной она поставила на столик заварочный чайник и три чашечки с блюдцами. Бекс принесла кекс с лимонной глазурью, еще теплый, недавно из духовки, и поставила его в центре кофейного столика. Ее взгляд, как всегда, был прикован к окну гораздо более прозрачному и чистому, чем все остальные. В прошлом году стекло в нем пришлось заменить, после того как его разбила пуля.

– Кекс самый обычный, – сказала Бекс, передавая Сьюзи и Джудит по кусочку.

– Уверена, он очень вкусный, ведь его испекли вы, – возразила Джудит.

– Разве вы сами не будете есть? – спросила Сьюзи у Бекс.

– Я сейчас слежу за фигурой, – с натянутой улыбкой ответила та.

Сьюзи осмотрела подругу и заметила, что женщина казалась еще тоньше, чем обычно.

– Из всех моих знакомых никому, кроме вас, не удалось бы сбросить вес за рождественские праздники, – заметила Сьюзи, а вспомнив о словах Джудит, произнесенных на вечеринке, продолжила: – Джудит говорила, как замечательно вы выглядите, и я с ней полностью согласна.

– Вы правда так считаете? – спросила Бекс.

– И только взгляните на это замечательное кольцо, которое подарил вам Колин.

– Какое кольцо?

– Сапфировое кольцо, – пояснила Сьюзи и указала на руки Бекс. – Оно ведь настоящее?

– О да, настоящее, – подтвердила Бекс и сложила руки на коленях, пряча кольцо от чужих глаз. – Но это ерунда.

Сьюзи и Бекс переглянулись. Отчего же Бекс так скромничала?

– Вам же Колин подарил это кольцо? – спросила Сьюзи.

– Конечно, Колин. Кто еще станет дарить мне дорогие украшения? – ответила Бекс, но Джудит и Сьюзи сразу поняли, что она солгала. – Но скажите лучше, – Бекс повернулась к Джудит, стараясь сменить тему, – почему вы хотели встретиться с нами?

– Хороший вопрос, – кивнула Джудит, решив не вмешиваться в личную жизнь подруги. – Просто хотела узнать, поможете ли вы мне.

– С чем? – спросила Сьюзи.

– С делом сэра Питера Бейли.

– Разумеется! Простите, я что-то туго соображаю! Конечно, я в деле.

– Бекс?

Бекс замешкалась всего на секунду.

– Конечно, – сказала она. – Но только когда будет такая возможность. У меня все еще есть обязанности в церкви. И мои дети тоже нуждаются во мне. А еще моя подруга Зои хочет, чтобы я помогла ей в организации протестной акции…

– Но вы ведь поможете мне? – спросила Джудит, не горя желанием слушать бесконечный список обязанностей Бекс.

– О да, – ответила та.

– Замечательно! – радостно воскликнула Джудит.

– Но я уверена, что вы уже разработали несколько теорий, – усмехнувшись, сказала Сьюзи. – Не правда ли?

– Знаете, мне кажется, я сделала кое-что получше, – ответила Джудит и коснулась маленького ключа, висевшего на цепочке у нее на шее.

Взгляды Сьюзи и Бекс тут же метнулись к двери в углу комнаты, запертой на толстый подвесной замок. В прошлом году они узнали, что Джудит слишком остро отреагировала на смерть своего мужа, случившуюся при загадочных – на самом деле очень загадочных – обстоятельствах, и начала собирать все местные газеты. Довольно быстро ее невинное увлечение вышло из-под контроля, и Джудит начала собирать все газеты, попадавшиеся ей под руку, от церковных брошюр до глянцевых журналов.

Осенью Бекс удалось убедить Джудит избавиться от ее пыльной библиотеки, целиком состоявшей из высохшей от времени бумаги, хотя бы из опасений за пожаробезопасность ее дома. Затем где-то между Рождеством и Новым годом Джудит объявила, что готова заняться уборкой. Ее секретный архив занимал две комнаты, и, хотя у Джудит не хватало душевных сил на то, чтобы разобрать дальнее помещение, в котором хранились самые старые документы из семидесятых – именно тогда погиб ее муж, – она знала, что в первой комнате лежали только газеты, выпущенные за последнее десятилетие. Эта комната была не «святыней», а, скорее, побочным продуктом привычки, которой Джудит по глупости позволила выйти из-под контроля. И именно в этой «безопасной» комнате Джудит согласилась прибраться с помощью Бекс.

Бекс с энтузиазмом взялась за дело, заказала машину для вывоза мусора, купила строительные маски, невероятное количество пластиковых мешков и целую тележку чистящих средств. Но уборка пошла не совсем так, как надеялась Бекс. Джудит позволила подруге начать разбирать башни из газет, которые доставали почти до потолка, и даже согласилась разобрать полки, забитые пожелтевшей бумагой, но, когда процесс пошел, она замкнулась в себе. К концу первого дня женщины разобрали большинство бумаг в одной части комнаты, но Джудит объявила, что с нее хватит и заканчивать уборку она не намерена. И вообще, она хотела, чтобы Бекс ушла. Сию же секунду. Бекс пыталась возражать, но спорить с Джудит было бесполезно. Она хотела, чтобы Бекс покинула дом, и не желала, чтобы кто-то другой когда-либо прибирался в ее комнатах.

С тех пор она не пускала своих подруг за запертую дверь.

Но когда Джудит повела их в свой архив, Бекс и Сьюзи переглянулись. Они обе задавались вопросом, не начала ли Джудит вновь собирать газеты?

Джудит сняла замок и открыла дверь. Зайдя внутрь, Бекс с радостью поняла, что та часть комнаты, которую они с Джудит сумели отчистить, оставалась все такой же пустой. Правда, это было не совсем так. Бекс увидела листы бумаги, висящие на стенах, и нечто вроде красной нити, привязанной к пустым книжным стеллажам.

– О боже мой, все совсем как в фильмах! – воскликнула Сьюзи, увидев, что сделала Джудит.

– Это шерсть? – изумленно спросила Бекс.

На стене висела большая карта Марлоу, на краю которой булавками были прикреплены фотографии сэра Питера и членов его семьи. От каждой распечатанной на принтере фотографии к отмеченным булавками местам на карте тянулись нити, образуя собой красную шерстяную паутину.

Джудит создала дома копию полицейской доски расследований.

– Где вы раздобыли фотографии? – спросила Бекс.

– Удивительно, что можно порой найти в интернете, – с гордостью ответила Джудит.

– У вас и улики есть, – произнесла Сьюзи и указала на лист формата А4. Сверху на нем большими буквами было написано слово «Зацепки», а ниже располагались фотографии металлической масленки, резинового охотничьего сапога и художественное изображение завещания.

– Похоже на игру в ассоциации, – восторженно заметила Бекс. – Куда нас приведут масленка, на которой вообще нет отпечатков пальцев, резиновый сапог с трещиной на подошве и пропавшее завещание?

– Эта игра закончится убийством, – мрачно заметила Сьюзи, разглядывая снимки. – Так какие у вас есть соображения?

– Ну, – начала Джудит, – думаю, мы все можем согласиться, что Тристрам – это наш… Ох, я забыла подходящее слово.

– Не понимаю, о чем вы, – сказала Сьюзи.

– Хелен Миррен еще играла в сериале с похожим названием.

– Она играла королеву? – совсем запутавшись, предположила Бекс.

– Нет, конечно, не королеву. Главный подозреваемый, вспомнила! Тристрам – это наш главный подозреваемый.

– Черт возьми, это верно! – согласилась Сьюзи. – Он ругался со своим отцом незадолго до инцидента.

– И не будем забывать, что сэр Питер уже подозревал его в недобрых намерениях.

– И поэтому он составил новое завещание.

– Которое пропало, – кивнула Джудит. – А значит, старое завещание все еще в силе, и, согласно ему, Тристрам унаследует абсолютно все. Так что мотивов у него хватает.

– Но мы все видели Тристрама снаружи, когда упал стеллаж, – возразила Бекс. – Он не может быть убийцей.

– Тогда кто мог убить сэра Питера? – спросила Сьюзи. – Все гости были в саду вместе с нами.

– Не все, вообще-то, – сказала Джудит. – Дженни была дома в тот момент. Правда, я согласна с Бекс: не знаю, как она могла толкнуть стеллаж на своего жениха в его кабинете на первом этаже и в то же время быть наверху в своей спальне.

– И я еще вот что вам скажу, – вставила Сьюзи. – Не могла невеста убить своего жениха за ночь до свадьбы. Особенно если после этой свадьбы она стала бы невероятно богатой.

– Она стала бы не просто богатой, – кивнула Бекс. – Она бы получила титул. После свадьбы с сэром Питером она стала бы леди Бейли.

– Согласна, – сказала Джудит. – Но все это говорит о том, что во время смерти сэра Питера в доме находился третий человек. Кто-то, кого мы не знаем. Кто-то, кто был внизу, в кабинете.

– И этот кто-то толкнул стеллаж на сэра Питера, – согласилась Сьюзи.

– А затем как-то выбрался из запертой комнаты, – добавила Бекс.

– Да, эту часть истории объяснить будет сложнее всего, – признала Джудит. – Но в противном случае стеллаж упал сам по себе, и в это мне верится с трудом. Так давайте найдем того, кто это сделал, а с вопросом, как он это сделал, разберемся по ходу расследования. И я точно знаю, с чего нам следует начать. Нужно поговорить с дочерью сэра Питера, Розанной. Она утверждает, что присутствовала на вечеринке среди остальных гостей, когда Сэр Питер был убит. Но она была в ярко-красном пиджаке, и я не помню, чтобы видела ее в саду. Кто-то из вас видел ее?

Ни Бекс, ни Сьюзи не видели на вечеринке никого в красном.

– Есть еще кое-что, – продолжила Джудит. – Когда я попросила Розанну сказать, кто появился на балконе второго этажа сразу после падения стеллажа, она назвала имя Дженни, но выглядела при этом очень подозрительно. Она что-то скрывает, я уверена.

– Например, свою причастность к смерти сэра Питера? – спросила Сьюзи.

– Точно! – сказала Джудит. – И я не могу не думать о его звонке. Я уверена, он связался со мной потому, что опасался за свою жизнь. А значит, он просил меня заняться расследованием его смерти, если погибнет при подозрительных обстоятельствах. И я считаю, нам стоит взяться за это расследование, пускай даже наш клиент уже мертв. Вы со мной согласны?

(обратно)

Глава 13

– Не понимаю, – сказала Дженни, приглашая Джудит, Бекс и Сьюзи войти на кухню Белого коттеджа. – Питер звонил вам вчера утром?

Джудит посмотрела на молодую женщину. Та выглядела еще более потерянной, чем вчера вечером. Она будто полностью погрузилась в себя и осмысливала информацию гораздо медленнее, чем все остальные.

– Сэр Питер пригласил меня на ваш праздник не без причины, и я склонна согласиться с мнением его юриста Эндрю. Сэр Питер боялся за свою жизнь.

– Это невозможно.

– Но, к сожалению, он все-таки умер.

– И вы правда считаете, что его кто-то убил?

– Думаю, такая вероятность очень высока. И должна предупредить: полицейские решат, что вы замешаны в его смерти.

Дженни удивленно приоткрыла губы.

– Как они могут такое предположить? Я любила его, собиралась выйти за него, он был… – Дженни опустилась на стул.

– Знаю, – сказала Бекс, мгновенно переключившись в режим «жены священника». – Почему бы мне не приготовить нам всем чаю?

Бекс подошла к кухонному гарнитуру, безошибочно нашла шкаф, где хранились чашки, и, чтобы достать молока, из множества одинаковых дверок выбрала ту, за которой прятался холодильник.

Джудит села рядом с Дженни.

– Простите мое любопытство, но знаете ли вы, желал ли кто-то смерти сэру Питеру?

– Нет, конечно, нет!

– А что насчет Розанны? – спросила Сьюзи.

Дженни отрицательно покачала головой.

– Нет. Иногда она может казаться холодной на фоне своих родственников, но лишь потому, что Питер всегда был душой компании, а Тристрам не умеет скрывать свои эмоции. Розанна держит свои чувства при себе. Но она была настоящей опорой для Питера. И для меня. Не знаю, что бы я без нее делала.

– О чем вы?

– Розанна управляет семейным имением и очень преуспела в этом. Еще она помогает мне с домашним хозяйством. Она очень хорошая, правда.

– Она ведь готовила для вас пасту с песто вчера? – спросила Джудит.

– Да, и это так на нее похоже, – с грустной улыбкой проговорила Дженни. – Она очень умная. Всегда на шаг впереди остальных. Я даже не подумала перекусить, просто в ужасе бегала по дому, думала только о себе. Я такая эгоистка.

– Вы были невестой, – мягко напомнила Бекс, – и обязаны были думать о себе.

– Но не могли бы вы рассказать мне, – продолжила Джудит, – ладили ли между собой Розанна и сэр Питер?

– У них были разногласия, конечно, но ничего серьезного.

– Какие именно разногласия?

– Дело касалось бизнеса, а не личных отношений. Они всегда оставались семьей. Питер не особенно хорошо умел планировать свой бюджет, он любил тратить деньги на веселую жизнь. Или на своих друзей. Поэтому я его полюбила. Он был очень импульсивным.

– Поэтому они ссорились?

– Розанна очень осторожна, она всегда считает каждый пенни. Но не поймите меня неправильно: Питер никогда не подвергал опасности семейный бизнес. Просто он хотел тратить свои заработки на развлечения, а Розанна уговаривала его заняться инвестированием. Но он говорил, что в этом нет смысла, ведь у него денег больше, чем он сможет потратить за всю свою жизнь.

Бекс подошла к ним и передала Дженни чашку с чаем, от которой поднимался пар.

– Я добавила несколько ложечек сахара.

– Спасибо.

– Могу ли я задать вам еще один вопрос? – спросила Джудит. – Изначально вас наняли в качестве медсестры сэра Питера, не так ли?

Дженни улыбнулась своим воспоминаниям.

– Все верно. Но, если честно, на самом деле впервые мы встретились в Италии, во Флоренции.

– Правда? Вы ездили туда в отпуск?

– Не совсем так. В молодости я выучилась на медсестру, но работать в государственной системе здравоохранения было безумно сложно. Когда мне почти исполнилось тридцать, я сбежала от больниц и листов ожидания и устроилась в агентство, которое помогало богатым людям найти медсестер на постоянную работу. Так, в позапрошлом году я работала на клиентку, у которой имелась недвижимость в Лондоне, Париже и во Флоренции. Ей было около восьмидесяти, она жила одна и имела слабое здоровье. Она наняла меня в качестве медсестры, но я была нужна ей не только для того, чтобы измерять давление или напоминать пить таблетки. Я стала ее подругой, человеком, с которым она могла бы поговорить. Так часто случается.

– Вы, наверное, и в карты играли, – с улыбкой заметила Джудит, вспоминая, как она много лет также ухаживала за своей тетушкой Бетти.

– Верно. Она была непобедима, когда брала в руки карты. Вот чем я занималась во Флоренции. Если честно, я просто отлично проводила время в компании своей клиентки. Но когда у меня появлялась свободная минутка, я в одиночестве гуляла по городу. На меня часто обращали внимание мужчины. Не думаю, что я их привлекала. Им просто хотелось со мной поговорить, узнать, не потерялась ли я. Вы знаете, как это бывает.

Женщины на мгновение примолкли. Все они понимали, о чем говорила Дженни.

– Поэтому, когда какой-то немолодой мужчина заговорил со мной, я решила, что он один из этих грубиянов, которые считают, будто любая одинокая молодая женщина мечтает об их компании.

– Что он делал во Флоренции?

– Он сказал, что приехал, чтобы найти сына. Тристрам – актер, вы же знаете, и он участвовал в постановке во Флоренции. Но он завел роман с кем-то из актрис и отказывался возвращаться в Великобританию. Питер приехал во Флоренцию, чтобы найти сына, прежде чем тот спустит еще больше семейных денег. Но после того как я рассказала о моей работе, Питер больше не хотел говорить ни о чем другом. Он рассказал, как недавно у него диагностировали диабет второго типа и теперь ради своего здоровья ему придется изменить все свои привычки. Болезнь не должна так сильно влиять на его жизнь. Я пыталась объяснить ему это, но он не хотел меня слушать. Сказал, что, как только найдет Тристрама и вернет его домой, ему понадобится профессионал, который сможет держать его в узде и учить правильному образу жизни. – Дженни замолкла, вспоминая свое знакомство с будущим женихом. – Во время нашей первой встречи я ничего особенного в нем не заметила, но все равно дала ему контактные данные моего агентства на случай, если он захочет нанять медсестру. Если честно, я просто проявила вежливость. Но несколько недель спустя он позвонил в агентство и попросил их прислать меня. Не знаю, почему он захотел нанять именно меня: я не была с ним особенно дружелюбна во время нашей первой встречи. Даже совсем наоборот. Но он сказал представителям агентства, что не потерпит отказа. К тому же моя клиентка к тому времени поняла, что нуждается в уходе, обеспечить который в одиночку я уже не могла. Она решила переехать в дом престарелых. Мой контракт подходил к концу. Я не стала отказываться от предложения сэра Питера. Работа есть работа.

– Когда вы начали работать на сэра Питера? – спросила Джудит.

– В прошлом феврале. Если честно, я не сразу нашла с ним общий язык. Он оказался именно таким, каким я его и представляла. После каждого приема пищи пил портвейн и закусывал сыром, называл женщин «бабенками» и больше всего любил охотиться на фазанов с другими местными землевладельцами. Все они, разумеется, были мужчинами. И он никогда не воспринимал ничего серьезно, ему все вокруг казалось забавной шуткой. Он стал моим ночным кошмаром. Не принимал таблеток, не следил за здоровьем. Именно об этом он меня когда-то предупреждал.

– Что изменилось?

– Не знаю, но, работая медсестрой в домах клиентов, я заметила, что рано или поздно они показывают свои настоящие лица. Я узнала Питера ближе и поняла, что его крики – это всего лишь крики. Под личиной уверенного в себе человека скрывался… Сложно объяснить, но мне кажется, он был вовсе не столь уверен в себе, как всем казалось.

– Отчего это, как вы считаете?

– Думаю, все дело в его деньгах. Он рос, зная, что однажды унаследует состояние. У него не было цели. А если в жизни нет сложностей, разве она того стоит? К тому же я увидела, насколько любящим он способен быть. Он обожал своих детей.

– Даже Тристрама? – спросила Джудит.

– Даже Тристрама.

– Нам так не показалось.

– Они слишком похожи друг на друга, вот в чем проблема. В них обоих чересчур много страсти, они заводятся с полуоборота. Но я видела, как сильно их ссоры расстраивали Питера. Он понимал, что их с Тристрамом отношения разрушены, но не знал, как вернуть все на круги своя.

– Если верить Эндрю Хасселби, их отношения были не просто разрушены. Сэр Питер и правда вам не говорил, что, по его мнению, Тристрам хотел его убить?

– Не говорил, и, если честно, мне сложно не чувствовать себя преданной. Возможно, если бы он только обо всем мне рассказал, я бы смогла помочь им помириться. Питер никогда ни от кого не хранил секретов, тем более – от меня. Почему он ничего мне не рассказал?

Все они услышали шум, раздавшийся со стороны ведущей на кухню двери. Джудит жестом показала всем замолчать, но больше ничего слышно не было, поэтому она велела Сьюзи продолжать говорить, а сама медленно двинулась в сторону двери.

– Вы правы, – сказала Сьюзи, пытаясь поддержать разговор. – Странно, что он не поделился с вами своими страхами.

Джудит рывком открыла дверь, и внутрь комнаты, потеряв равновесие, ввалился испуганный Тристрам.

Он выглядел и смущенным, и злым одновременно. Когда Тристрам выпрямился, Джудит заметила, что он слегка растерян. Возможно, он был вовсе не таким смышленым, каким хотел казаться.

– И часто вы подслушиваете чужие разговоры под дверями? – спросила она.

– Только когда эти двери принадлежат мне, – ответил Тристрам, вернув самообладание. – Думаю, я могу подслушивать под любой дверью в этом доме. Я пришел только для того, чтобы спросить Дженни, когда она собирается уехать.

Дженни не поняла вопроса.

– Теперь это мой дом, – сказал Тристрам. – Так когда вы съедете?

Женщины пришли в ярость.

– Ее жених умер вчера, – сказала Бекс.

– Ага, знаю. Он был моим отцом. Но теперь дом принадлежит мне, и я хочу, чтобы она уехала.

– Вы быстро оправились, – заметила Сьюзи.

– Что вы имеете в виду?

– Прошлым вечером вы были разбиты, но, кажется, довольно быстро оправились от смерти отца.

– Вы даже не представляете, что я сейчас чувствую, – пренебрежительно сказал Тристрам.

– Это не ваш дом, – твердо заявила Джудит. – Вы ничего не унаследуете до тех пор, пока завещание вашего отца не пройдет проверку в суде, а это может занять месяцы. И вообще, с чего вы взяли, что унаследовали этот дом?

– В семье Бейли наследником всегда становится старший сын. Так было всегда начиная с семнадцатого века.

– До тех пор, пока ваш отец не составил в прошлом месяце новое завещание.

– Ну да, так сказал юрист. Но завещания нет, а значит, я все еще единственный наследник.

Пока Тристрам говорил, Джудит запустила руку в сумочку и достала баночку с леденцами.

– Могу ли я задать вам вопрос? – спросила она, выбирая присыпанную сахарной пудрой лимонную сладость. – По какой именно причине отец вышвырнул вас из дома в конце ноября?

Джудит закинула конфетку в рот, прекрасно осознавая, что ее пренебрежительное отношение раздражает Тристрама.

– Разве это не очевидно? – сказал он, сжав правую руку в кулак. – Мы поссорились.

– Из-за чего?

– Я не обязан вам ничего рассказывать.

– Не обязаны, но это логичный вопрос.

– Ничего подобного.

– О чем вы с отцом спорили?

– Это вас не касается, понятно? – продолжил Тристрам. На его лице промелькнул гнев. – Наши с отцом отношения – это наше дело. И что вы вообще здесь делаете?

– Мы пришли в гости к Дженни, – ответила Сьюзи и встала рядом с Джудит, еще дальше отталкивая Тристрама от Дженни.

– Верно, – согласилась Бекс и присоединилась к импровизированной баррикаде, хотя по тому, как она спряталась за плечом Джудит, было понятно, что она ощущала себя менее уверенно, чем подруги.

– И Дженни просит вас уйти, – сказала Джудит и положила баночку с леденцами обратно в сумочку, будто намекая, что разговор окончен. – Поэтому вам пора.

– Вы не имеете права мне указывать.

– Предлагаю вам два варианта. Можете спокойно покинуть дом – или мы позвоним в полицию, и они заставят вас уйти, хотите вы того или нет.

– Боже мой! – воскликнул Тристрам, явно пытаясь выиграть время, чтобы придумать, как поступить дальше.

Еще несколько секунд он поколебался, затем развернулся на каблуках и вылетел из кухни.

Несколько секунд женщины молчали. Джудит вспомнила об отпечатке ботинка, обнаруженном Сьюзи под окнами кабинета сэра Питера. Вероятнее всего, человек, оставивший следы, пытался узнать, что происходило внутри кабинета. А теперь они увидели, как Тристрам подслушивал их разговор на кухне. Может, он действительно привык за всеми шпионить?

– Бекс, – сказала Джудит, – вы уверены, что отпечатки под окном кабинета были оставлены женской моделью сапог?

– О да, – ответила та. – Узор на подошвах женских сапог сильно отличается от узора на мужских.

– Значит, снаружи около кабинета точно стояла женщина?

– Если только Тристрам не носил женских сапог, – предположила Сьюзи, догадавшись, к чему клонит Джудит.

– Это вообще возможно? – спросила Джудит.

– Думаю, все зависит от того, насколько маленькие у него ноги, – ответила Бекс.

– О чем вы говорите? – спросила Дженни.

Взглянув на Дженни, Джудит вспомнила, что их с сэром Питером спальня располагалась прямо над кабинетом и из ее окна открывался вид на кусты, за которыми они нашли следы.

– Помните, вы пошли в свою спальню после ссоры с Тристрамом? – спросила Джудит. – Вы, случайно, не смотрели в окно? Может, видели кого-нибудь в саду?

– Нет, я так не думаю.

– Вы уверены? – продолжила настаивать Джудит. – Возможно, кто-то прятался в кустах, высаженных перед окном кабинета?

– Я никого не видела, – ответила Дженни, но женщины заметили, что она не до конца откровенна с ними.

Джудит с подругами переглянулись между собой: Дженни что-то скрывает?

– Слушайте, – продолжила Дженни, – я не должна этого стыдиться, но дело вот в чем: я не смотрела в окна потому, что пошла в спальню за сигаретами. Знаю, курить вредно, и я даже не… Это все Питер, из-за него я снова вернулась к этой вредной привычке. Время от времени просто срываюсь. Как вчера, например. После того как Тристрам унизил меня перед всеми, я вспомнила, что Питер оставил упаковку сигарет на каминной полке в нашей спальне. Поэтому пошла наверх. Я тайно ото всех курила в тот момент, когда Питер умер.

– В том, что случилось с сэром Питером, нет вашей вины, – мягко произнесла Бекс.

– Я медсестра и обязана была оберегать его.

– Но вы не могли находиться рядом с ним двадцать четыре часа в сутки.

– И вы не можете изменить прошлое, – вздохнула Джудит, – просто не можете. Но, – продолжила она чуть бодрее, – способны изменить будущее. И вам не стоит волноваться о Тристраме. Он не имеет права вышвырнуть вас из дома. До окончания проверок дом все еще принадлежит сэру Питеру. Значит, вы можете оставаться здесь.

– Знаете, что я думаю? – сказала Сьюзи, пытаясь немноговзбодрить женщин. – Нам нужно найти пропавшее завещание. Вдруг сэр Питер оставил вам этот дом? Или много денег? Вы и правда не знаете, где еще он мог хранить свои документы?

– Я даже не догадывалась, что Питер составил новое завещание, – призналась Дженни. – Он никогда не говорил мне об этом.

– Тогда нам нужно начать поиски, – беззаботно сказала Джудит. – В конце концов, есть еще и этическая сторона вопроса. Завещание содержит последнее желание сэра Питера. Можно сказать, лучший способ почтить его память – это найти завещание.

Дженни подошла к раковине и открыла кран. Она достала стакан, наполнила его водой, сделала глоток, повернулась и посмотрела на остальных женщин.

– Вы правы, – сказала она. – Думаю, мы должны попробовать отыскать завещание.

Джудит улыбнулась:

– Тогда мы разберем дом по кирпичикам, но найдем его.

(обратно)

Глава 14

Джудит, Бекс, Сьюзи и Дженни решили начать с кабинета сэра Питера. На оконных рамах и железных дверных петлях остались пятна графита после снятия отпечатков пальцев. Такие же следы виднелись даже на деревянном стеллаже, который упал на сэра Питера. На ковре все еще валялось разбитое лабораторное оборудование и стеклянные осколки разных баночек и колб, разбившихся из-за падения стеллажа.

– Вы в порядке? – спросила Бекс Дженни.

– Не совсем, – призналась та, но все же собралась и взяла себя в руки. – Если завещание Питера лежало не в сейфе, оно должно быть где-то в доме.

– Скажите нам, если вам станет слишком худо, – попросила Бекс.

– Так с чего нам, по-вашему, стоит начать? – спросила Сьюзи.

– Может, с его стола? Он хранил в нем много бумаг.

Пока Дженни, Бекс и Сьюзи осматривали рабочий стол, Джудит заглянула за деревянный стеллаж. После того как гости вечеринки подняли его с пола, между задней стенкой и стеной остался зазор, которого прежде не было. Джудит пролезла в эту узкую щель. Заднюю стенку стеллажа покрывали пыль и старая паутина, а в самом верху к нему было приделано старое железное кольцо. Обернувшись, Джудит заметила торчащий из стены железный крюк подходящего размера. Он выдавался всего на несколько дюймов, но выглядел очень крепким. Крюк и кольцо были расположены точно друг напротив друга. Логично, что такой огромный шкаф дополнительно крепился к стене ради безопасности.

Падение стеллажа не сорвало крюк со стены. Металлическое кольцо также осталось на месте. Значит, до происшествия убийца – а может, даже несколько убийц, учитывая тяжесть шкафа, – приподнял его достаточно, чтобы снять с крепления.

Джудит прижала ладони к пыльной стенке шкафа и толкнула. С удивлением она почувствовала, как шкаф самую малость наклонился вперед. Взглянув наверх, она поняла, что из-за деревянной резьбы, тянущейся по самому верху, низ стеллажа был гораздо легче, чем верх. Чтобы перевернуть его, все равно понадобилось бы приложить изрядное усилие – у самой Джудит это точно не получилось бы, но кто-то более сильный смог бы опрокинуть стеллаж на сэра Питера.

– На стене висит крюк, к которому должен был крепиться стеллаж, – сказала она, выбираясь наружу.

– Этот крюк сняли? – спросила Сьюзи.

– Нет, но стеллаж от него кто-то отсоединил. Это могло случиться много лет назад. А может, и совсем недавно. Дженни, этот стеллаж обычно прикреплен к стене?

– Не знаю, – ответила та. – Никогда не проверяла. Простите.

– Думаю, это не имеет значения. Я уверена: если стеллаж не был прикреплен к стене, кто-то достаточно сильный мог бы перевернуть его. Но могу я спросить? Почему в кабинете сэра Питера вообще стоит стеллаж с научным оборудованием? Разве он не был простым землевладельцем?

– Это как-то связано с отцом сэра Питера, – ответила Дженни. – После Второй мировой войны он основал компанию по производству медицинского оборудования, изобрел рентгеновский аппарат или что-то вроде того.

– Теперь мне понятно, почему сэр Питер повесил рентгеновские снимки над своим рабочим столом, – сказала Джудит.

– Верно. Мне кажется, они принадлежат отцу сэра Питера и его деловому партнеру. Это самые первые снимки, полученные с помощью изобретенного ими аппарата.

Пока Джудит и Дженни переговаривались между собой, Бекс подошла к стеллажу, чтобы осмотреть обломки лабораторного оборудования, лежащие перед ним.

– А магний безопасен? – спросила она. – Или, скорее, магниевые ленты. Они безопасны?

Бекс указала на стеклянную банку, лежащую на ковре. Подписанная от руки этикетка гласила, что внутри находится магниевая лента.

– Магний абсолютно стабилен, – ответила Джудит. – Лента из него тоже безопасна, если, конечно, ее не поджигать. Тогда она вспыхивает, как спичка.

– Не понимаю, – возразила Сьюзи, подходя к подруге. – Банка пуста. Какая разница, что написано на этикетке?

– Я боялась, что внутри еще могло что-то остаться, – объяснила Бекс. – Что-то ядовитое. Просто не хотела рисковать.

– Что вы нашли? – спросила Джудит, подходя к женщинам.

– Эта стеклянная банка не разбилась.

– И что? – спросила Сьюзи.

– Ну, просто все остальные стеклянные предметы разбились, когда стеллаж упал на пол. Но не эта банка. Это показалось мне странным, вот и всё.

– Вы правы, – согласилась Джудит, оглядывая разбитое стекло и разбросанное по ковру лабораторное оборудование.

Обломки лежали на полу прямоугольником, идеально совпадающим по форме со стеллажом. Лишь банке, которую заметила Бекс, удалось пережить падение.

– Подождите, – сказала Джудит и огляделась вокруг в поисках чего-то длинного и тонкого, чтобы поднять банку.

Она подошла к камину. На каминной полке находилась маленькая медная подставка. Должно быть, когда-то на ней стояла какая-то статуэтка. Джудит заметила надпись на медной табличке: «Судье сэру Джорджу Бейли, К. А., 1906». Джудит решила, что, раз мужчина был судьей, на подставке когда-то лежал церемониальный молоточек.

– Тут раньше лежал церемониальный молоток?

Дженни в недоумении подошла ближе.

– Да, – ответила она, – лежал. Кажется, он принадлежал одному из родственников Питера.

– Не знаете, где сейчас этот молоток?

– Нет. Простите. Я нечасто сюда захожу. Эта комната принадлежала Питеру.

Расстроившись, Джудит подошла к рабочему столу. На нем молотка тоже не было – он бы идеально подошел для исполнения ее задумки, – но в настольном органайзере находились старые монетки, ручки и длинная отвертка.

Джудит взяла отвертку и вернулась к стеклянной банке, лежащей у ног Бекс. Она подцепила отверткой горлышко банки, подняла ее и перенесла на рабочий стол сэра Питера. Затем аккуратно опустила отвертку и вновь поставила банку вертикально.

Лучи утреннего солнца просачивались через окна, и стекло найденного ими сосуда сверкало в солнечном свете. Казалось, банку недавно кто-то отполировал до блеска.

– Подождите, – продолжила Джудит, запустила руку в свою сумочку и достала баночку с леденцами. С точностью ученого, работающего с опасными химическими реактивами, она очень-очень осторожно сняла крышку. Отложив ее в сторону, Джудит поднесла баночку с леденцами к стеклу и дунула на нее. В лучах утреннего солнца в воздух поднялось облачко сахарной пудры и осело на стеклянную банку.

– Что вы делаете? – спросила Сьюзи.

– Снимаю отпечатки пальцев.

– С помощью сахарной пудры? – уточнила Бекс.

– Стеклянная поверхность достаточно твердая. Уверена, у меня получится рассмотреть отпечатки. Ну разве не занимательно? – добавила она и обошла стол, чтобы подойти к банке с другой стороны.

Джудит вновь дунула на сахарную пудру. Под ее пристальным взглядом сахарное облачко опустилось на стеклянную поверхность.

– Если не ошибаюсь, а я уверена, что не ошибаюсь, на этой банке нет отпечатков пальцев.

Джудит перевела взгляд на осколки стекла и обломки лабораторного оборудования, лежащие на полу.

– Вообще ни одного? – растерянно переспросила Дженни.

– И это странно. На стекле отпечатки остаются надолго, – заметила Джудит. – На целые годы.

– Откуда вы это знаете?

– Из старого сериала под названием «Она написала убийство», – извиняющимся тоном призналась Джудит.

– Может, ее просто очень хорошо почистили? – предположила Сьюзи.

– Я не знаю, – ответила Дженни. – Что-то здесь не так. Я никогда не убиралась в этой комнате и не уверена, что наша уборщица Патрисия это делала. Питеру не нравилось, когда другие люди трогали его вещи. Но ведь странно, что на стекле нет отпечатков пальцев, не так ли? Даже если кто-то хорошо почистил банку, на ней все равно должны были остаться следы, когда ее убирали обратно.

– Мне тоже так кажется, – согласилась Джудит.

– Могу я посмотреть? – спросила Сьюзи, но, подойдя ближе, задела угол стола.

Банка пошатнулась и упала, вдребезги разбившись.

– О боже, мне так жаль! – воскликнула Сьюзи, шокированная собственной неуклюжестью.

– Это была улика, Сьюзи, – пожурила ее Бекс, словно мать, отчитывающая ребенка. – Вы не должны бездумно скакать по месту преступления.

– Скакать?

– Вы понимаете, о чем я.

Женщины уставились на осколки стекла, лежащие на полу.

– Знаете что, – сказала Сьюзи, желая исправить ситуацию, – возможно, я оказала нам всем услугу.

– Какую? – спросила Бекс.

– Я только что доказала правдивость вашего утверждения. Стеклянная банка должна была разбиться, упав со стеллажа.

– Вы правы, – кивнула Джудит. – Стекло выглядело очень хрупким и разбилось столь же легко.

Джудит снова посмотрела на стеллаж и на осколки стекла. Почему эта банка осталась цела, тогда как другие разлетелись на мелкие осколки?

– Думаю, мы должны сообщить об этом полиции, – сказала Джудит.

– Вы о том, как я разбила улику? – взволнованно спросила Сьюзи.

– Нет, не волнуйтесь об этом. Но мы должны рассказать Танике о том, что нашли стеклянную банку, тщательно отчищенную от отпечатков, и о том, что эта банка не разбилась, когда упал стеллаж. Возможно, это важно.

Бекс, Сьюзи и Дженни продолжили искать завещание в других комнатах, а Джудит достала телефон и позвонила Танике.

– Получается, вы нашли важную улику, но разбили ее? – спросила Таника, не веря своим ушам.

– Нет нужды так волноваться. К тому же это совсем неважно. Если на стекле и были какие-то отпечатки, они там и остались. Банка всего лишь разбилась на несколько кусочков. И раз уж мы об этом заговорили, считаю, вам следует снять отпечатки со всего оборудования и всех колб, которые упали со стеллажа. Мне кажется, мы найдем некую закономерность. Помните масленку, на которой тоже не было отпечатков? Наш убийца весьма осторожен. Он старается не оставлять улик на месте преступления.

– Что вы вообще делаете в кабинете сэра Питера?

– Дженни попросила нас помочь ей найти пропавшее завещание. Знаю: вы скажете, что мы не должны вмешиваться, но мы и не вмешиваемся, просто помогаем нашей подруге.

– Не волнуйтесь, нам все равно нужно это завещание, и неважно, кто найдет его первым. И спасибо за наводку с отпечатками. Я пошлю офицера собрать улики.

Джудит не верилось, что она правильно расслышала слова Таники.

– Вы не возражаете против нашего расследования?

– Но вы ведь ничего не расследуете, не так ли? Как вы и сказали, вы просто помогаете подруге. Если будете и дальше сообщать обо всех найденных уликах, мы будем считать, что вы оказываете содействие полиции.

Джудит поблагодарила Танику и повесила трубку, чувствуя некое беспокойство. С каких это пор Таника перестала возражать против их вмешательства? Вот уж действительно очень странно.

Задвинув эту мысль подальше, Джудит пересекла коридор и зашла в гардеробную, где вели свои поиски Бекс, Сьюзи и Дженни. Вдоль одной стены на крючках висели плащи, а под ними рядком стояли самые разные прогулочные ботинки и резиновые сапоги. К стене напротив крепились две широкие раковины.

– Ну, что тут у вас? – спросила Джудит, входя в комнату.

– Зависть, – ответила Бекс, стоявшая у конца шеренги ботинок.

– Соглашусь с Бекс, – кивнула Сьюзи. – Хотелось бы мне так жить. У них есть целая комната только для плащей и ботинок.

– Знаю, – сказала Дженни, оценивающе оглядываясь по сторонам. – В детстве у меня не было ничего. Даже меньше, чем ничего. Я убеждала себя, что роскошь меня не привлекает. И это правда, такие излишества мне не нужны. Но было так приятно не волноваться о деньгах. Здесь я впервые в жизни почувствовала себя в безопасности.

На Дженни накатила волна печали.

– Хотите сделать перерыв? – предложила Бекс.

– Да, думаю, стоит. Мне нужно убраться подальше отсюда. Прокатиться на машине. Очистить разум.

– Хотите, чтобы кто-то из нас поехал с вами?

– Нет, все нормально. Можете остаться здесь и продолжить поиски завещания.

– Есть ли в доме место, которое нам стоит осмотреть в первую очередь? – спросила Джудит.

– Нет, можете искать везде, где вздумается. Никаких ограничений. Разберите дом на части. Я хочу найти завещание Питера.

Когда Дженни уехала, Бекс рассказала Джудит о том, насколько они уже продвинулись в своих поисках.

– В этой комнате завещания нет, – констатировала она. – Мы проверили все шкафы и карманы плащей.

– И ботинки, – добавила Сьюзи.

– Подозреваю, здесь нет резиновых сапог фирмы «Хантер» седьмого размера с трещиной на левой подошве?

– Здесь вообще нет женских моделей резиновых сапог фирмы «Хантер», – ответила Бекс. – Что неудивительно.

– Почему? – спросила Сьюзи.

– Женские резиновые сапоги этой фирмы вышли из моды еще десять лет назад.

– Подождите, – остановила ее Сьюзи, желая убедиться, что не ослышалась. – Вы утверждаете, что существует мода на резиновые сапоги?

– Разумеется.

– Вы серьезно?

– Не знаю, почему вас это так удивляет. Все в нашем мире следует моде.

– Тогда какие сапоги сейчас в моде?

– О, это легко: «Ле Шамо Вьерзонорд».

– Что, простите?

– Эту модель сапог носит Кэтрин, принцесса Уэльская.

Сьюзи понадобилась минутка, чтобы переварить эту информацию.

– У меня так много вопросов, – сказала она. – Правда, не думаю, что хочу знать ответы на них. Но, возвращаясь к вашему вопросу, Джудит: нет, ни на одном стоящем здесь левом сапоге нет трещин.

Женщины решили продолжить поиски в другом месте и переместились в кухню. После получаса охоты за завещанием они вновь пришли к выводу, что вряд ли кто-то станет прятать важные документы за консервными банками с томатной пастой и упаковками макарон. Поиски в гостиной тоже не увенчались успехом. Им не удалось найти тайный конверт под подушками или за масляными полотнами на стенах.

– Ни у кого нет ощущения, что мы просто попусту тратим время? – спросила Сьюзи.

– Ерунда, – ответила Джудит. – Каждый раз, заканчивая осматривать комнату, мы узнаем что-то новое.

– Ага. Только вот завещания мы все еще не нашли.

– Давайте попробуем подняться на второй этаж, – предложила Джудит. – И начнем с комнаты Тристрама.

Женщинам легко удалось понять, какая из спален принадлежала Тристраму до того, как его выгнали из дома. На стенах висели афиши театральных шоу, а на полках стояли книги по актерскому мастерству и сценарии пьес в бумажных переплетах.

Женщины начали обыскивать комнату, но Джудит заинтересовали театральные плакаты. На афише шоу под названием «Савонарола» прямо посередине крупным планом было напечатано лицо Тристрама, а чуть позади него виднелись лица еще четырех актеров. Текст под изображением гласил, что пьеса будет показана в здании Британского совета во Флоренции. Так, значит, именно в этом театральном шоу Тристрам принимал участие, когда сбежал с кем-то из членов команды и отказывался возвращаться домой?

Джудит посмотрела на изображенные на постере лица. Все они принадлежали мужчинам. В труппе была женщина, которая не попала на афишу? Джудит просмотрела остальные имена, указанные на плакате, но и режиссер, и продюсер тоже были мужчинами. Она решила запомнить эти детали на будущее.

– Здесь завещания тоже нет, – раздраженно подытожила Сьюзи.

– Тогда давайте двигаться дальше, – предложила Джудит. – Мы не можем сдаться сейчас.

– Можем. Мы можем сдаться и пойти выпить где-нибудь чашечку чая и съесть кусочек торта.

– Но мы пообещали Дженни, что обыщем весь дом, – возразила Бекс. – Мы не можем ее подвести. Давайте же, – сказала она, направляясь к двери. – Думаю, теперь нам стоит поискать в их с сэром Питером спальне.

Но там их тоже ожидало разочарование. Они заглянули под кровать и под матрас, обыскали прилегающую к спальне ванную, а Сьюзи даже проверила трубу маленького камина в углу.

– Если бы кто-то спрятал завещание в камине, – сказала Бекс, – то оно давным-давно сгорело бы.

– Не сгорело, если бы никто не разжигал огонь в камине после смерти сэра Питера, – возразила Сьюзи.

– Так, значит, завещание там?

– Как оказалось, нет.

Пока Бекс и Сьюзи переругивались, Джудит вспомнила, что, по словам Дженни, она поднялась сюда, чтобы выкурить сигарету. Джудит подошла к каминной полке, рядом с которой стояла Сьюзи, и увидела старую упаковку сигарет и зажигалку, лежащую на ней.

– Можете сами проверить, – раздраженно предложила Сьюзи Джудит.

– Нет, конечно, я вам верю, – согласилась та. – Просто размышляю о том, что здесь произошло.

Джудит оглянулась вокруг и решила осмотреть ближайший шкаф.

– Чем скорее мы закончим обыскивать эту комнату, тем скорее сможем пойти домой, – резюмировала Сьюзи.

– Нам нужно искать тщательнее, – предложила Бекс. – Ведь даже если мы докажем, что завещания точно нет в доме, то сможем сделать важные выводы.

– Вы так думаете?

– И даже если не найдем завещание, – согласилась Джудит, ощупывая внутренности шкафа, – кто знает, что еще нам попадется во время поисков.

Тон ее голоса привлек внимание Бекс и Сьюзи.

– Вы что-то нашли? – спросила Бекс.

Джудит нагнулась и подняла что-то с деревянного пола в задней части шкафа.

– Что это? – заинтересовалась Сьюзи.

– Забавная находка, ведь вчера я как раз обратила на это внимание.

– О чем вы говорите?

– О манжете на пиджаке Розанны.

– Что с ней не так?

– Дело в том, что Розанна была очень аккуратно одета. Идеальная прическа. Новый пиджак. И все же на одной из манжет не хватало пуговицы.

– И что из этого? – спросила Сьюзи, уже некоторое время назад потерявшая нить разговора.

– Все остальные пуговицы были золотыми и по форме напоминали морские узлы. И теперь мне хотелось бы знать: как точно такая же пуговица оказалась на полу шкафа в спальне сэра Питера и Дженни?

Джудит разжала пальцы, и женщины увидели золотую пуговицу, лежащую у нее на ладони.

(обратно)

Глава 15

Бизнес-офис Бейли располагался в кирпичном здании старой пивоварни неподалеку от Хай-стрит. Розанна была удивлена, увидев Джудит и ее подруг на пороге, но проводила их в свой темный кабинет. Внутри рядом с камином стояло несколько кожаных кресел, на стенах висели масляные полотна и карты семейных владений, а на большом рабочем столе возвышались стопки документов. Это место во многом напоминало Джудит кабинет сэра Питера, но более опрятный.

– Простите, но я могу уделить вам всего несколько минут, – предупредила Розанна, возвращаясь к столу. – Через полчаса я должна быть в Хэмблдене. У меня назначена встреча с управляющим службой градостроения насчет кое-каких работ.

– Не волнуйтесь, – сообщила Джудит, – мы не отнимем у вас много времени. Просто хотим знать, как пуговица с вашего красного пиджака оказалась в шкафу вашего отца в день, когда он умер.

С этими словами Джудит выложила золотую пуговицу на стол.

Розанна едва повела бровью.

– Что это? – спросила она, поднимая пуговицу.

– Пуговица с пиджака, в котором вы были на вечеринке.

– И вы утверждаете, что нашли ее в шкафу моего отца?

– В его спальне.

– Вы правы. Эта пуговица похожа на ту, что я потеряла на вечеринке. Но я понятия не имею, как она оказалась в шкафу. Мы закончили?

Розанна встала с места, но Сьюзи не собиралась просто так ее отпускать.

– Мы определенно еще не закончили, – возразила она, сделав шаг в сторону Розанны. Выглядела Сьюзи в этот момент весьма угрожающе. – Вы прятались в шкафу, не так ли? Каким еще образом пуговица могла там оказаться?

– Сьюзи права, – кивнула Джудит. – Именно поэтому вы выглядели такой виноватой во время нашего первого разговора, когда я спросила вас, кто вышел на балкон после смерти сэра Питера. Вы увидели Дженни не из сада, не так ли? На самом деле в тот момент вы находились в одной комнате.

После того как Джудит и Сьюзи закончили, Розанна посмотрела на Бекс, ожидая, добавит ли та что-либо еще. Но Бекс виновато покачала головой, показывая, что участие в этом разговоре причиняло ей не меньше дискомфорта, чем Розанне.

– Пуговица могла оказаться в шкафу по тысяче разных причин, – осторожно произнесла Розанна.

– Но только одна из них будет правдивой, – продолжила Джудит. – И вам лучше рассказать все нам, иначе в следующий раз вас будут допрашивать полицейские.

Розанна выгнула бровь.

– Вы меня шантажируете?

– Едва ли, – ответила Джудит, достала из сумочки баночку с леденцами и открыла крышечку. – Просто говорю, что мы не связаны рамками закона. А вот полиция может записать ваши показания и передать их в суд. Но я уверена, это лишнее, ведь должно существовать совершенно невинное объяснение тому, что вы прятались в шкафу в спальне вашего отца в день его смерти. Леденец?

Джудит протянула баночку Розанне.

– Хорошо, – сказала та, не обращая внимания на сладости. – Вы правы. Существует совершенно невинное объяснение. Но прежде всего вы должны знать, что я не собиралась прятаться.

Джудит вернула крышечку на место.

– Разумеется, – согласилась она.

– Все началось с чертового отцовского завещания.

– А при чем здесь завещание?

– Я узнала о нем незадолго до Рождества.

– Но я следила за вами, когда Эндрю Хасселби рассказывал о новом завещании. Вы выглядели удивленной.

– В нашей семье не только Тристрам обладает актерским талантом.

– Как вы узнали?

– Мне рассказал Крис, наш садовник. Он подстригал кусты и развел костер во дворе, чтобы сжечь ветки. Это произошло за несколько недель до Рождества. Знаете, огонь имеет свойство притягивать к себе людей. Мы разговорились, и Крис спросил, известно ли мне, что написано в новом завещании моего отца. Я была шокирована. Отец всегда утверждал, что он не в силах изменить порядок наследования в нашей семье. Титул и земли передавались по мужской линии уже сотни лет. Все имущество Бейли должно было достаться Тристраму. Но они с отцом недавно сильно поссорились. Узнав о его решении изменить завещание, я пришла к единственно возможному выводу: отец должен был оставить часть своего поместья мне. Или все поместье. В смысле, Дженни тоже стала бы совладелицей нашего имущества после свадьбы с отцом. Но ведь отец составлял завещание, чтобы удостовериться, что после его смерти и смерти Дженни имущество перейдет к единственному члену семьи, который здесь работал. Я заслуживаю получить признание за свой труд.

– Да, Дженни рассказывала нам о том, как хорошо вы справляетесь со своей работой, – подтвердила Джудит.

– Правда? – удивленно спросила Розанна. – Я не была уверена, что она замечала. Дженни была так поглощена моим отцом. Но это неважно. Едва услышав о новом завещании, я уже не могла перестать о нем думать. Знаете, как это бывает: я постоянно прокручивала мысль об этом завещании в голове и медленно сходила с ума. Я знала, что он хранил самые важные документы в сейфе в своей спальне, и попыталась открыть его, но безуспешно. Я снова и снова приходила к нему в спальню в каждый свой визит, начала даже специально для этого приезжать в Белый коттедж. Я попробовала каждую комбинацию чисел, какую только была способна придумать: папин день рождения, день рождения Дженни, Тристрама, свой собственный. Номер папиной страховки, день его с мамой свадьбы и даже ее день рождения. Ничего не сработало. А ведь сейф находился в их с Дженни спальне, поэтому во время подготовки к свадьбе они постоянно ходили туда-сюда. В день вечеринки я убедилась, что папа и Дженни общаются с гостями снаружи, зашла в дом и поднялась на второй этаж. Составила в телефоне целый список с новыми комбинациями, но ни одна из них не подошла.

– Совсем не одна? – многозначительно спросила Джудит.

– Ни в тот день, ни в любой день до этого у меня не получилось открыть этот проклятый сейф. Когда я начала вводить новую комбинацию, снаружи раздались крики. Не успела я опомниться, как кто-то уже поднимался по лестнице. Я не хотела попасться за таким недостойным занятием – только представьте, что подумал бы мой отец, увидев меня рядом со своим сейфом? Но у меня не было времени на размышления, поэтому я спряталась в шкафу. И как раз вовремя. В комнату зашла Дженни. Я увидела ее, когда закрывала дверь.

– А она вас видела? – спросила Джудит.

– Нет. Она направилась прямо к камину. Она была расстроена.

– Что произошло потом?

– Не знаю. Мне было ее не видно. Но я слышала ее. Думаю, она щелкнула зажигалкой и закурила сигарету.

– Да, так она нам и рассказала.

– Мы давно узнали, что иногда они курили с отцом.

– Не понимаю, – сказала Бекс. – Она же была его медсестрой.

– Знаю. И она хорошо выполняла свою работу, когда только приехала. Заставляла его вести дневник питания, потреблять меньше алкоголя и пить эти ужасные смузи, сделанные, кажется, из одной только листовой капусты. И это работало. Отец сильно похудел, его диабет был под контролем. Дженни сотворила настоящее чудо, по-моему. Она хорошо на него влияла. Но чтобы держать отца в узде, требуется железная воля. Он всегда оказывал на людей плохое влияние. Убеждал их выпить лишний бокальчик вина или съесть добавку на ужин. «Жизнь нужна, чтобы жить», – говорил он каждому, кто был готов слушать. Не знаю, как это произошло, но он начал возвращаться к своим старым привычкам, и в этот раз Дженни не возражала.

– Они уже начали встречаться к тому моменту? – спросила Бекс.

– Не знаю. Если подумать, наверное, да. Когда Дженни перестала быть папиной медсестрой и стала его девушкой, она потеряла над ним контроль. А он получил контроль над ней.

– Так, значит, вы сидели в шкафу, – напомнила Сьюзи, желая вернуть разговор в прежнее русло.

– Я решила выйти и признаться в своей затее. Я взрослая женщина и не должна прятаться в шкафах. Но потом я услышала этот жуткий грохот на первом этаже. Я рискнула чуть-чуть приоткрыть дверцу и увидела, как Дженни вышла на балкон. На секунду я даже подумывала выбежать из комнаты, но испугалась и закрыла дверь – и вовремя. Как только я снова оказалась в шкафу, Дженни вернулась в комнату, пересекла ее и побежала вниз. У меня голова кружилась от адреналина, и мне понадобилась пара минут, чтобы прийти в себя. Я услышала взволнованные голоса внизу и не знала, что там происходит. В конце концов я выбралась из шкафа, спустилась и только тогда узнала о случившемся. Но, думаю, именно так моя пуговица оказалась в шкафу. Я наверняка зацепилась за что-то, когда пряталась.

Розанна посмотрела на женщин. Она выглядела равнодушной и скучающей, словно в ее рассказе не было ничего необычного. Могло ли хоть что-то лишить Розанну самообладания? Очевидно, эта женщина привыкла все контролировать. Во время их первой встречи Розанна выглядела удивленной, когда Эндрю Хасселби рассказал о новом завещании. Сейчас она призналась, что ее удивление было наигранным. И Розанна была хорошей актрисой, Джудит это признавала. Так почему она должна верить хоть единому слову этой женщины?

– Вы и правда думаете, что моего отца кто-то убил? – спросила Розанна.

– Да, – ответила Джудит.

– Это вас удивляет? – спросила Бекс.

– Конечно. Мой папа был простым веселым старикашкой и душой компании. Кто мог желать ему смерти?

– Ваш отец переживал, что Тристрам собирается его убить. Вы знали об этом? – спросила Сьюзи.

Розанна рассмеялась, но не совсем добродушно.

– Это невозможно, – сказала она. – Серьезно. Тристрам всегда был избалованным. Он злился, если не получал желаемого, но никогда не навредил бы собственному отцу.

– Какие у вас с братом отношения? – спросила Бекс.

– Сложные, – призналась Розанна. – Я люблю его, но порой он меня раздражает. Он слишком нетерпелив, вот в чем проблема. Тристрам – неплохой актер, но он отказывается выступать в маленьких театрах или играть маленькие роли в больших театрах Лондона. Постоянно твердит, что заслуживает лучшего, а потом жалуется на безработицу.

– И часто он сидит без работы? – спросила Бекс.

– Думаю, он не работал уже больше года.

– Как он зарабатывает на жизнь?

– Отец давал ему немного карманных денег. И в отцовском доме он жил бесплатно.

– Где он живет сейчас?

– С мамой, в таунхаусе напротив старого супермаркета «Уэйтроуз». Я готова поспорить, Тристрам рассказывал своим дружкам, как сильно он мечтает о смерти отца, чтобы получить завещание, но он это не всерьез. Не по-настоящему. Как ни странно, несмотря на все его жалобы, он любил отца.

– Дженни сказала, Тристрам очень похож на сэра Питера.

– Да, мы часто говорили, что яблочко от яблони недалеко укатилось. Они оба эгоисты, но в то же время очень ранимые. Довольно токсичное сочетание.

– Тогда вы не можете утверждать наверняка, что не он стоял за смертью вашего отца.

– Тристраму не хватило бы духа.

В голосе Розанны кипел гнев, и это натолкнуло Джудит на мысль.

– Возможно ли, что у него был сообщник? – спросила она. – Если он сам не мог совершить убийство, мог ли это за него сделать кто-то более решительный?

Розанна шокированно вскинула брови, но глаза виновато блеснули.

– О чем вы? – спросила она, но лишь для того, чтобы потянуть время.

– Есть кто-то еще, не так ли? – с нетерпением спросила Сьюзи.

Розанна не сразу нашлась с ответом. Она бросила быстрый взгляд на стену, где висело выцветшее от времени семейное древо в деревянной раме. Имена и связи, соединявшие членов семьи Бейли, уходили корнями на столетия назад.

Розанна вновь посмотрела на женщин.

– Нет, никого больше нет, – сказала она.

– Это неправда, – возразила Сьюзи. – Есть кто-то еще.

– Никого нет, – повторила Розанна, захлопнула крышку своего ноутбука и выдернула его из розетки. – Теперь мне действительно пора идти на встречу. Вы утверждаете: моего отца убили? Хорошо. Но Тристрам – или выдуманный вами сообщник – к этому непричастен, как и я. Полагаю, вы непреднамеренно доказали это, найдя пуговицу. Я пряталась в шкафу на втором этаже, когда на папу упал стеллаж. Думаю, я должна радоваться тому, что пуговица оторвалась, – добавила Розанна, взяла со стола упомянутую пуговицу и положила ее себе в карман. – Это мое алиби.

Розанна покинула офис. Глубоко разочарованная Джудит вместе с подругами вышла следом за ней.

– Фамильное древо вас не защитит, – сказала она, когда Розанна нагнулась, чтобы отстегнуть велосипед. – Вся история вашей семьи принадлежит мужчинам, так же как ваше будущее теперь принадлежит вашему брату.

– Не знаю, о чем вы говорите, – ответила Розанна.

– Вы старший ребенок в семье. Вы выполняете всю работу. Но Тристрам вот-вот станет вашим начальником. Он унаследует поместье и захочет утереть вам нос. Мы обе это понимаем. Я готова поспорить: ему не терпится рассказать вам, что вы неправильно управляли имением все эти годы и что он справится куда лучше. Вот так поворот! – добавила Джудит, удивленная внезапным озарением. – Он все испортит, не так ли? Ведь он непохож на вас. Он не умен, не трудолюбив. Но Тристрам свято верит в собственное превосходство. Типичный мужчина.

Розанна заколебалась, словно решала, стоит ли делиться с женщинами своими знаниями или нет. Втайне Джудит была рада видеть, что ей наконец удалось лишить Розанну привычного самообладания.

Но затем на лицо женщины вновь опустилась маска собранности.

– Вы ошибаетесь, – возразила Розанна. – Мы с Тристрамом – хорошая команда. Ладим с самого детства. И прекрасно справимся с управлением семейным бизнесом. А теперь мне надо в Хэмблден.

С этими словами Розанна залезла на свой велосипед и поехала прочь.

– Почему она его покрывает? – спросила Сьюзи.

– Не вижу в этом смысла, – согласилась Джудит. – Он бы не стал ее защищать.

Бекс подпрыгнула, когда у нее зазвонил телефон. Она достала его, тайком проверила экран, густо покраснела и вернула телефон в сумочку.

– Всё в порядке? – спросила Джудит.

– Если честно, мне нужно кое-куда уйти.

– Неужели? – выгнула бровь Сьюзи, заметив смущение подруги.

– Ничего важного. Просто церковные дела. Довольно скучные, если честно. Но мне лучше поспешить. Прямо сейчас.

– Вам нужна помощь? – спросила Джудит.

– Нет! – в панике выкрикнула Бекс, но затем взяла себя в руки: – Это очень мило, но ничего страшного не случилось. И все же я должна идти прямо сейчас. Увидимся позже.

Чтобы ничего больше не выболтать, Бекс спешно направилась вниз по Хай-стрит в сторону дома священника.

– Что это было? – удивилась Сьюзи.

Женщины увидели, как Бекс прошла мимо своего дома.

– Хорошо, она не пошла домой, – заметила Сьюзи. – Думаю, она направляется в церковь. Раз уж у нее возникли церковные дела. Это логично.

Но, немного не дойдя до церкви, Бекс нырнула в одну из пересекавших город узких аллей и исчезла из виду.

– Подождите, – продолжила Сьюзи и посмотрела на Джудит, уверенная, что они обе думают об одном и том же. – Куда она идет?

– Хороший вопрос.

– Мы должны пойти за ней.

– Что?

– Да ладно, я знаю, вам хочется узнать, куда она идет, ничуть не меньше, чем мне. Потому что вы правы: Бекс сильно изменилась за последнее время. И она перепугалась, когда мы начали расспрашивать ее о новом кольце с сапфиром. А теперь начала получать загадочные звонки, о которых не может нам рассказать.

Джудит на секунду закусила губу.

– Вы правы, я хочу знать. Пойдемте, – предложила она и отправилась в погоню за Бекс.

Сьюзи не отставала.

Дойдя до начала аллеи, женщины остановились, чтобы отдышаться. Не сговариваясь, они вытянули шеи, выглядывая за угол. Бекс нигде не было видно, поэтому они побежали вниз по улице так быстро, как только могли, и резко остановились, достигнув ее конца. Вновь выглянув из-за поворота, они увидели, как Бекс свернула на узкую улочку, на углу которой стоял паб под названием «Два пивовара».

Пытаясь двигаться как можно незаметнее – что, если честно, им не очень хорошо удавалось, – Джудит и Сьюзи пересекли улицу и свернули за угол. Прямо на их глазах Бекс поднялась на крыльцо одного из домов, поправила волосы, выпрямила спину и нажала на дверной звонок.

Вскоре дверь открылась, и на порог вышел темноволосый мужчина лет сорока. Он обнял Бекс, а затем пригласил ее в дом. Через несколько секунд Бекс возникла в окне второго этажа и задернула шторы.

Джудит и Сьюзи переглянулись, напрочь лишившись дара речи.

– Вот почему она не могла рассказать нам о своем новом кольце, – в конце концов выдавила Сьюзи.

– Я не верю, – произнесла Джудит, но было понятно, что она согласна с подругой. – Только не Бекс.

– Вы говорите о женщине, которая вышла замуж за самого скучного мужчину в мире? Давайте будем честны друг с другом: есть лишь одна причина, по которой женщины тайно навещают мужчин днем в их домах, поднимаются наверх и закрывают шторы, чтобы никто не мог заглянуть внутрь.

Джудит посмотрела на подругу, понимая, что полностью с ней согласна.

Неужели Бекс изменяет мужу?

(обратно)

Глава 16

Таника сидела в полицейском участке и пыталась не дать своему раздражению выплеснуться наружу. Причиной ее расстройства служило отнюдь не возвращение старшего инспектора Хоскинса на работу, хотя, по мнению Таники, такое совпадение выглядело чертовски подозрительно. Нет, она злилась потому, что Хоскинс уже начал терять интерес к делу Бейли. Просмотрев все улики, он потер подбородок, делая вид, будто взвешивает все факты, а затем заявил команде, что просто не знает, как преступник смог бы опрокинуть стеллаж, а затем выбраться из комнаты, запертой на ключ, найденный в кармане покойного. Таника пыталась возражать: смерть сэра Питера все равно выглядела подозрительно. Хоскинс внимательно выслушал ее – за годы работы старший инспектор научился внимательно прислушиваться к чужим словам – и сказал, что не собирается менять своего мнения. Это тоже было для него привычным стилем поведения.

Тот факт, что Таника не смогла найти объяснения тому, как убийца выбрался из запертой комнаты после того, как опрокинул стеллаж на сэра Питера, делу не помог. Все слесари, с которыми связались члены ее команды, заявили, что никогда не делали копию ключа от кабинета, – у них не было технической возможности создать дубликат, даже если бы их попросили. Ключ был слишком старым. Хуже того, когда следователи разобрали замок на части, они не смогли найти внутри стружку, которую мог бы оставить дубликат. Обнаружили лишь пыль, ржавчину и древнюю металлическую стружку, оставшуюся после десятилетий пользования старым ключом.

После возвращения Хоскинса Танике было сложно не воспринимать понижение в должности как личное оскорбление. Нет, разумеется, ее работа с документами была крайне важна: Таника следила за регистрацией и компоновкой улик в базе данных. Но эта работа не шла ни в какое сравнение с обязанностями, которые она исполняла, занимая должность старшего инспектора.

Таника со вздохом вернулась к своей работе: она присваивала порядковые номера сканам банковских выписок сэра Питера за последние шесть месяцев. Ее личные чувства не могли стать оправданием небрежной работе, поэтому, перед тем как загрузить в систему каждую выписку, она пробегала глазами по записям. В конце концов, ей казалось логичным желание убедиться, что все цифры отображались правильно. Сэр Питер являлся клиентом «королевского банка» «Куттс»^[225], но, кроме этого, в выписках не было ничего интересного. У него на счету лежало чуть больше двадцати тысяч фунтов. Сэр Питер не тратил денег на оплату коммунальных услуг или счетов за обслуживание дома. Таника подозревала, что оплата таких счетов производилась другим способом. С личного счета сэр Питер платил только за рестораны, бары, такси, заказы в Винном сообществе и членство в Королевском автомобильном клубе в Лондоне. Ни один из платежей не был особенно большим, но затем Таника наткнулась взглядом на четыре операции по снятию наличных, сделанные незадолго до Рождества. Сэр Питер снимал деньги 17, 19, 22 и 23 декабря – каждый раз по пять тысяч фунтов.

Пролистав выписки, Таника увидела, что в начале декабря на балансе было чуть больше сорока тысяч фунтов. Она проверила ноябрьскую выписку: на балансе также значилось около сорока тысяч. То же самое она увидела и в октябрьской выписке. Таника смогла проверить выписки за целый год, и баланс сэра Питера никогда не уходил сильно ниже отметки сорока тысяч фунтов. Он также никогда не снимал с карточки больше нескольких сотен за раз.

Незадолго до Рождества он в четыре подхода снял со счета двадцать тысяч фунтов, и это определенно выглядело необычно. Но зачем ему понадобилось столько наличных? Может, он собирался купить подарки? Сумма казалась слишком большой для этого. Кроме того, если он знал, что ему понадобится двадцать тысяч, то почему не снял их сразу, а по частям выводил на протяжении нескольких дней?

Но дело было не только в этом, как поняла Таника. Что-то в этих платежах – или в датах, когда они были совершены, – всколыхнуло в ней воспоминания. Что же это? С привычной для нее методичностью Таника достала блокнот и записала четыре даты, когда сэр Питер выводил деньги со счета. Почему эти даты не давали покоя ее подсознанию?

«Странно, – лениво думала она, – почему между первой и второй операциями прошли целые сутки, а затем, после небольшого перерыва, оставшиеся десять тысяч были сняты за два идущих друг за другом дня?»

Размышляя о последних двух операциях, Таника наконец обнаружила причину своего беспокойства. К счастью, новая должность позволяла ей без помех проверить свою догадку.

Она нашла записи о переписках сэра Питера в мобильных приложениях и открыла скриншоты с удаленными сообщениями. Таника не ошиблась. Да, сообщения были удалены, но даты их получения, как и телефонный номер отправителя сохранились. Каждое удаленное сообщение было отправлено за день до каждого снятия пяти тысяч фунтов. Сообщения сэр Питер получил 16, 18, 21 и 22 декабря, а деньги он снимал 17, 19, 22 и 23 декабря.

Танике все стало очевидно. Кто-то четыре раза отправил сэру Питеру сообщения с требованием выплатить пять тысяч фунтов наличными, и сэр Питер четырежды сходил в свой банк, чтобы снять деньги и передать их собеседнику. Он также удалил все сообщения с требованием денег и свои ответы на них.

Таника вспомнила, что, когда это дело еще находилось под ее контролем, она поручила одному из своих офицеров идентифицировать номер телефона, с которого были отправлены сообщения. Проверив нужную запись в своем компьютере, она с радостью убедилась, что к скриншотам удаленной переписки теперь крепилась ссылка. Нажав на нее, Таника узнала, что сообщения были отправлены с виртуального номера, зарегистрированного на компанию, расположенную в Вануату – островном государстве в южной части Тихого океана.

Теперь у нее не осталось сомнений. Сэр Питер и его загадочный собеседник явно хранили какой-то секрет, но Таника работала в полиции. Для нее любой секрет – потенциальное преступление. Она вышлаиз кабинета, еще не успев решить, что будет делать с новой информацией. Очутившись перед кабинетом старшего инспектора Хоскинса, она постучалась и зашла, не дожидаясь, когда ее пригласят.

– Шеф, – начала Таника и тут же замолкла, увидев в комнате старшего офицера – их общего начальника. – Прошу прощения, – добавила она.

– Нет-нет, заходите, детектив, – пригласил Хоскинс, напоминая Танике о том, насколько дружелюбным он может быть в присутствии начальства.

– Надеюсь, вы не возражаете против вашего переназначения? – спросил старший офицер. Этого мужчину легко было узнать по вечно усталому выражению лица. – Я как раз рассказывал старшему инспектору Хоскинсу, как хорошо вы справлялись с обязанностями за время его отсутствия. Предполагаю, теперь вы захотите сдать экзамены на повышение квалификации?

Таника все еще пыталась понять, о чем речь.

– О чем вы, сир?

– Раз уж вы исполняли обязанности старшего следователя весь прошлый год, я надеялся, что вы захотите формально сдать экзамен.

Так уж вышло, что Таника особенно об этом не думала. Она была слишком занята, пытаясь удержаться на плаву: бралась за все дела на работе, воспитывала дочь и разбиралась с проблемами отца. Таника просто лелеяла смутную надежду на то, что старший инспектор пробудет на больничном как можно дольше.

– Я тоже на это надеюсь, – сказал Хоскинс, тоже желая сменить тему. – Так по какой причине вы ворвались в мой кабинет и прервали мою встречу?

Таника рассказала, что сэр Питер получил четыре сообщения с одноразового телефона, зарегистрированного в Вануату, и что удалил все эти сообщения и свои ответы, а затем четыре раза снимал деньги со своего счета.

– Невинные люди так себя не ведут, – заключила она.

Таника видела, что старший офицер внимательно следил за реакцией Хоскинса.

– Соглашусь с вами, – сказал тот, и Таника почувствовала вспышку радости.

Наконец-то они начнут относиться к делу с вниманием, которого оно заслуживает!

– Но, – продолжил Хоскинс, – у всех людей есть свои секреты, с которыми они не спешат расставаться. У меня точно есть. И даже если сэр Питер по уши залез в какую-то сомнительную сделку, вскрытие показало, что он погиб, когда на него упал стеллаж. В его теле не было ни ядов, ни других субстанций. Ничего, кроме алкоголя, который, хочу вам напомнить, мог повлиять на скорость его реакции. И он был найден в запертой комнате, единственный ключ от которой лежал у него в кармане. У нас нет правдоподобных оснований для того, чтобы назвать смерть сэра Питера убийством, и неважно, праведную ли он вел жизнь или нет.

– Его смерть выглядит подозрительной, сир.

– И здесь я опять вынужден с вами не согласиться. В его смерти нет ничего подозрительного. На него просто упал чертовски большой шкаф.

– Но как он упал? И почему именно за день до свадьбы? К тому же позвольте напомнить вам, что его завещание все еще не найдено.

– Завещания постоянно пропадают. И если вы так уверены, что это было убийство, объясните, как убийца выбрался из комнаты?

Произнеся эти слова, Хоскинс заговорщически подмигнул старшему офицеру, даже не попытавшись скрыть это от Таники.

Вместо того чтобы сорваться на двух мужчин, которые являлись ее непосредственными начальниками, Таника, как обычно, скрыла свою злость за маской фальшивой уступчивости.

– Я не знаю, сир.

– Вы не знаете потому, что это невозможно. В чем вы сами сейчас признались. И мы не можем продолжать расследовать убийства, которых не было, ведь у нас и так не хватает ресурсов. Предлагаю вам побыстрее закончить вносить данные по уликам в систему, а потом я лично найду для вас какое-нибудь хорошенькое новое убийство, с которым вы могли бы помочь.

– Да, сир, – согласилась Таника и с натянутой улыбкой покинула комнату.

К тому времени, когда Таника дошла до своего рабочего стола, она уже знала, что упертость старшего инспектора Хоскинса не оставила ей выбора. Он не собирался серьезно относиться к делу, но Таника знала людей, которые иначе подходили к правосудию. Таника не могла сдержать улыбку при мысли о том, что она вот-вот собирается сделать. Пришла пора ей, всегда разумной Танике Малик, послушной дочери, жене и матери, встать на темную дорожку.

(обратно)

Глава 17

Став свидетельницами тайной встречи Бекс с мужчиной средних лет, Джудит и Сьюзи решили устроить экстренную встречу в парке, недалеко от речного шлюза Харли-Лок. Это место идеально подходило им обеим, ведь Джудит было легко добраться туда из своего дома, а Сьюзи могла погулять в парке с собаками.

Пока Эмма и изумительная собака породы салюки с желтовато-коричневой шерстью по кличке Принцесса носились по поляне широкими кругами, Джудит и Сьюзи сидели на скамейке неподалеку от цепочки пришвартованных у берега речных барж.

– Мы не можем рассказать Бекс о том, что проследили за ней, – первой начала Джудит. – Она никогда нас не простит. Я не уверена, что сама простила бы нам этот поступок.

– Ну разумеется, – согласилась Сьюзи и тут же добавила: – Но мы обязаны хоть что-то сказать.

– Не обязаны. Мы не должны вмешиваться.

– Да, верно. Я согласна. То, чем занимается Бекс, нас не касается.

– Именно.

В уютной тишине женщины молча наблюдали за собаками.

– Ну или можем просто расспросить ее обо всем, – предложила Сьюзи.

– Совершенно точно не можем, – возразила Джудит.

– Да, разумеется, – моментально согласилась Сьюзи. – Вы правы.

Женщины опять замолкли, хотя Джудит видела, что Сьюзи готовит новые аргументы, чтобы доказать свою правоту.

– Если наши предположения верны, Бекс, должно быть, страшно переживает, – сказала Джудит, пытаясь увести разговор в другую сторону.

– Тут вы не ошибаетесь, – согласилась Сьюзи. – Она всегда так идеальна. Никогда так не поступила бы, если бы была счастлива. Но давайте на мгновение вернемся назад: если бы мы решили с ней поговорить, что именно нам стоило бы сказать?

– Ничего. Мы ведь уже решили, что не станем ничего ей говорить.

– Знаю, мы и правда не станем, обещаю. Но если бы сказали, – просто предполагаю, – то что именно?

Джудит вздохнула. Сьюзи не собиралась сдаваться, не так ли?

– Думаю, мы постарались бы убедить ее в нашей безусловной поддержке. Заверили бы ее, что она может обратиться к нам в любой момент, если захочет, что бы ни происходило в ее жизни.

– Потрясающе. А потом спросим, с кем она кувыркается?

– Нет, не спросим!

– Почему?

– Это не наше дело! Сьюзи, посмотрите на меня. Вы должны пообещать мне, что не станете переступать эту черту. Бекс – наша подруга.

– Ладно, – безрадостно согласилась Сьюзи. – Не волнуйтесь обо мне, мой рот на замке. Я и слова ей не скажу.

Джудит взглянула на подругу. В мире не было человека более неспособного сдержать обещание, чем Сьюзи. За исключением самой Джудит, разумеется. Именно поэтому она так наслаждалась компанией Сьюзи.

– Но черт возьми, – изумленно проговорила Сьюзи, – Бекс изменяет мужу? Кто бы мог подумать?

– Знаю, это невероятно, – согласилась Джудит. – Знаете что? Мне кажется, у меня затекла задница.

Сьюзи рассмеялась.

– Понимаю, о чем вы, – сказала она. – Зимой слишком холодно, чтобы так долго сидеть в парке. Но мне в любом случае уже пора. Я должна отвести собак на передержку.

– Что?

– Скоро начнется радиошоу. Я могу брать с собой Эмму, потому что она просто тихонько сидит в уголке и ждет, пока я закончу. Но если и Принцесса будет с нами, я точно не смогу вести передачу.

– Погодите-ка, – сказала Джудит, все еще пребывая в замешательстве. – Но вы сами занимаетесь передержкой собак.

– Знаю.

– Так почему вам нужна другая передержка?

– Ну, иногда человеку, который занимается передержкой собак, тоже бывает нужна передержка собак, – ответила Сьюзи, немного раздраженная этим вопросом, и поднялась с лавки.

– Подождите, я правильно все поняла? Вам платят за то, чтобы вы приглядывали за Принцессой, а вы передаете эти деньги другому человеку, чтобы тот делал эту работу за вас?

– В противном случае вообще не буду за ней приглядывать, а я и так уже отказалась от многих клиентов, чтобы успевать на радио. И кстати, человек, чьими услугами я пользуюсь, берет больше, чем я. А это бьет по кошельку, уверяю вас. Передержки животных в Марлоу чертовски дорогие.

Сьюзи подозвала собак. Пока она пристегивала поводок к ошейнику Эммы, Джудит заметила, что на салюки ошейника не было. Он все еще крепился к поводку, который Сьюзи держала в руках.

– А вам стоило отпускать ее с поводка без ошейника? – спросила Джудит.

– Думаю, нет, – ответила Сьюзи, надевая ошейник Принцессе на шею. – Но ее хозяин никогда не позволяет ей как следует побегать. Понимаете, она участвует в выставках, и он очень боится, что она сломает лапу и больше не сможет выигрывать призы.

– Но как это связано с ошейником?

Защелкнув ошейник на шее Принцессы, Сьюзи указала на серую квадратную бляшку, прикрепленную к нему рядом с медным именным брелоком.

– Это трекер. Есть приложение, которое позволяет отслеживать местоположение собаки в реальном времени. Так хозяин сможет найти Принцессу, если ее украдут или она потеряется в лесу. Но, впервые спустив Принцессу с поводка, я узнала, что хозяин шпионит за мной с помощью этого трекера. Я пообещала ему не пускать ее бегать, и теперь он контролирует, действительно ли я выполняю свое обещание.

– Очень умно с вашей стороны снять с нее ошейник, – сказала Джудит. – Но что за хозяин станет вечно держать свою собаку на поводке?

– Думаю, Принцесса выигрывает хоть какие-то призы только потому, что я снимаю с нее ошейник и позволяю ей набегаться вволю. Это полезно для ее здоровья.

– Уверена, так и есть. Пойдемте.

Подруги направились обратно в Харли. Пройдя мимо ближайшей баржи, они услышали позади женский голос.

– Я так и подумала, что это вы.

Они обернулись и увидели Розанну. Она стояла на палубе одной из пришвартованных к берегу барж.

– Здравствуйте, – удивленно поздоровалась Джудит.

– Что вы здесь делаете? – спросила Сьюзи.

– Я здесь живу, – ответила Розанна, указывая на баржу. Она сняла свой велосипед с велосипедной стойки и опустила его на траву.

– Очень красивая баржа, – заметила Джудит. Сквозь окна она увидела женщину, одетую в толстый джемпер и пижамные штаны с цветочками. Кончики ее прямых светлых волос были окрашены в голубой цвет.

– Я подумала о том, что вы сказали, – произнесла Розанна. – Вчера.

Сьюзи уже собиралась ей ответить, но Джудит локтем ткнула ее под ребра: не стоит торопить Розанну, пусть она сама все расскажет.

– И вы правы, – продолжила та. – Тристрам все испортит. – В это мгновение Розанна выглядела уязвимой, даже хрупкой. Никогда прежде Джудит не видела ее такой. – И если он невиновен, нет никакой разницы, расскажу я вам что-либо или нет, правда? Но могу ли спросить: вы абсолютно уверены в том, что отец подозревал Тристрама в желании… Звучит безумно, но отец действительно подозревал Тристрама в намерении убить его?

– Так нам сказал Эндрю Хасселби.

Услышав имя юриста, Розанна взглянула на женщину, оставшуюся внутри.

– Раз Эндрю так говорит, значит, это правда, – подтвердила она, обращаясь скорее к самой себе. – Не уверена, что это важно, но, мне кажется, у Тристрама уже много лет есть тайная любовница. Он не рассказывает нам о ней.

– Вы пытались расспросить его об этом?

– Пробовала несколько раз, но его личная жизнь – его дело. Тристраму не нравится, когда в нее вмешиваются.

– Что вы можете рассказать нам об этой женщине?

– Почти ничего. Правда, прошлым летом, когда гостила в Белом коттедже, я услышала, как Тристрам шептал всякие нежности в свой телефон, а когда я попыталась подразнить его, он густо покраснел. Как будто я его поймала на чем-то неприличном.

– Что именно он шептал? – спросила Сьюзи.

– Он говорил ей, что им нужно просто набраться терпения, их время скоро придет, они должны поддерживать друг друга и все такое.

– Вы точно не знаете, с кем он говорил? – уточнила Сьюзи.

– Не знаю. Но он вел себя очень странно. Потом, когда я пыталась расспросить его о подробностях, он отрицал, что вообще говорил с кем-то по телефону.

– И почему он мог так себя вести? – спросила Джудит.

– Понятия не имею. Но именно об этом я собиралась рассказать вам вчера.

– Спасибо, – сказала Джудит.

Розанна грустно улыбнулась, забралась на свой велосипед и поехала прочь.

– Вот так сюрприз, – заметила Сьюзи.

– Ага, – кивнула Джудит. – Правда, если Розанна правильно запомнила их разговор, непохоже, что Тристрам разговаривал со своей девушкой. По-моему, просьба набраться терпения могла быть адресована его сообщнику.

– В этом я с вами соглашусь.

Зазвонил телефон. Джудит достала его из сумочки и взглянула на экран.

– Это Таника, – сообщила она. – Интересно, чего она хочет?

(обратно)

Глава 18

Джудит, Бекс и Сьюзи стояли в парке Хиггинсона и смотрели, как несколько дюжин малышей вопили и кричали, катаясь на качелях и горках. Джудит любила наблюдать за играющими детьми. Ей нравился хаос и шум, который всегда их окружал. Она часто задавалась вопросом, как обществу удавалось превращать этих смелых и беззаботных малышей в унылых и скучных взрослых. Но сегодня Джудит краем глаза приглядывала еще и за Бекс. Новость о том, что ее подруга завела роман на стороне, расстроила Джудит больше, чем она была готова признать. Сьюзи не ошиблась: Бекс всегда стремилась поступать правильно. Что, бога ради, заставило ее нарушить собственные принципы?

– Мне нравятся горки и качели, – призналась Сьюзи, и Джудит согласно улыбнулась.

– Помню, как водила своих детей в парк, – сказала Бекс, – еще когда мы жили в Гринвиче. Сэм однажды забрался на вершину очень большого деревянного домика. Не знаю, как ему удалось туда залезть, но это было очень опасно.

– Я уверена, он смог спуститься, не поранившись, так ведь? Детям всегда море по колено.

– Он упал и сломал руку. Это был почти худший день в моей жизни.

– Ох, – выдохнула Сьюзи, пытаясь не рассмеяться, и Джудит тоже не смогла сдержать улыбку.

С любовником или без Бекс оставалась сама собой. Любой пустяк заставлял ее волноваться сверх меры, особенно когда дело касалось ее детей.

– Это не смешно. Почему вы смеетесь?

– Нет, конечно, не смешно. Простите, просто только вы можете увидеть в детской площадке смертельную ловушку.

– Но дети тут действительно могут пораниться, если за ними не присматривать.

Женщина средних лет в пуховике длиной до колена увидела Сьюзи и подошла к ним.

– Вы Сьюзи Гаррис? – спросила она. – Со станции «Марлоу ФМ»?

Сьюзи мгновенно будто стала на дюйм выше.

– Да, – ответила она.

– Я каждый день слушаю ваше шоу! Вы потрясающая ведущая! Можно взять у вас автограф?

– У меня? – спросила Сьюзи с впечатляющей скромностью, одновременно вынимая из кармана визитку и ручку. – Во мне нет ничего особенного, – продолжила она, размашисто расписалась на задней стороне визитки и передала ее женщине. – Все дело в слушателях. Именно вы – главные звезды нашей станции.

– Спасибо большое, – поблагодарила ее женщина и повернулась к Джудит и Бекс. – Ваша подруга очень знаменита, – сказала она так, словно в мире не было ничего важнее, затем развернулась и пошла прочь.

Когда она ушла, Джудит посмотрела на Сьюзи. Она видела, как много эта встреча значила для ее подруги. Та мгновенно распушила перышки, словно гордая курица-наседка.

– И часто к вам подходят поклонники? – спросила Бекс.

– Нет, – ответила Сьюзи, задрав нос от гордости. – Это был мой первый автограф.

По мнению Джудит, лесть от совершенно незнакомых людей едва ли служит лучшим способом повышения самооценки. Но Сьюзи всегда любила находиться в центре внимания. Даже во время их первой встречи Сьюзи разговаривала с журналистами с местного телевизионного канала, хотя Таника строго-настрого запретила ей это делать.

– Всем привет, – раздался голос сбоку, и, обернувшись, женщины увидели, что к ним присоединилась Таника. – Спасибо, что согласились встретиться со мной.

– Мы всегда рады помочь, – сказала Джудит. – Но ради чего такая скрытность?

– У меня забрали дело сэра Питера.

– Что? – одновременно воскликнули все три женщины.

– Ну, не совсем забрали. Меня понизили в должности.

Женщины пришли в ярость.

– Но вы идеально справляетесь со своей работой, – сказала Бекс.

– Мне очень приятно слышать вашу похвалу.

– Похвалу? – спросила Джудит. – Это абсолютная правда.

– Но все это время я было только и. о.

– И. о.?

– Исполняющим обязанности. Это значит, что, если бы старший инспектор Хоскинс захотел вернуться с больничного, он смог бы это сделать.

– И теперь, когда в городе произошло новое убийство, он внезапно вернулся на службу? Он не смог вынести того, что все лавры вновь достанутся вам?

– Стечение обстоятельств весьма… неудачное, – сказала Таника, не желая грубо говорить о своем начальнике. – Он думает, что сэр Питер погиб в результате несчастного случая, и это меня тревожит еще больше.

– Вот зараза!

Женщины растерянно посмотрели на Джудит. Что она сказала?

– Но вы согласны с тем, что это убийство? – спросила Бекс у Таники.

– Если честно, я почти с самого начала думала, что сэра Питера убили.

– Вы могли бы сказать нам, – пожурила женщину Джудит.

– Не могла. Особенно пока я была старшим инспектором. Но теперь, когда меня понизили, уже неважно, что я думаю. Дело все еще будет открыто, ведь Хоскинс слишком умен, чтобы сразу его закрыть, но никто не будет вести расследование всерьез.

– Мы должны поймать убийцу! – воскликнула Сьюзи, и неподалеку четырехлетняя девочка с разбегу остановилась, зарыдала и бросилась обратно через игровую площадку к маме на руки.

– Упс, – произнесла Сьюзи. – Простите.

– Дело в том, – продолжила Таника, – что я не могу нарушать приказы начальства.

Джудит наконец стала понимать, к чему клонит женщина.

– Ясно, – сказала она. – Поэтому по телефону вы сказали нам, что не возражаете, если мы продолжим искать завещание в Белом коттедже. И по той же причине вы захотели тайно с нами встретиться.

– Я не могу формально о чем-то вас просить. Я пришла сюда не как полицейский. Но, возможно, вы могли бы и дальше продолжить разнюхивать? Посмотрите, сможете ли вы нарыть хоть что-то на сэра Питера и его семью, потому что полиция даже близко не подобралась ко всей правде.

Джудит ответила не сразу, но Таника видела, что старушка молча раздумывает над ее предложением. В конце концов, если Джудит и ее подруги оказали полиции такую неоценимую помощь в прошлом году, то почему сейчас Таника должна относиться к ним как к начинающим сыщикам-любителям?

– Что вы узнали об оливковом масле, которым были смазаны петли на двери в кабинет сэра Питера? – спросила Джудит.

Таника кивнула, понимая, что Джудит хотела проверить честность ее намерений.

– Мы провели расследование: оливковое масло на дверных петлях совпадает с оливковым маслом из масленки, которую вы нашли на кухне.

– Из масленки, с которой были стерты все отпечатки.

– И вы должны знать, что отпечатки также были стерты со всего научного оборудования, упавшего со стеллажа. Но когда я сообщила об этом инспектору Хоскинсу, он только сказал, что у Бейли, вероятно, работает очень хорошая уборщица.

– Хотя Дженни правильно заметила, – вмешалась Бекс. – Даже очень хорошая уборщица оставляет отпечатки пальцев на вещах, которые чистит, когда ставит их на место.

– Я тоже так подумала, – согласилась Таника. – Кто-то специально стер все отпечатки с научного оборудования и начисто вытер масленку. Но я хочу попросить вас разузнать кое о чем конкретном. Незадолго до Рождества сэр Питер четыре раза снимал со своего счета пять тысяч фунтов наличными в разные дни. Каждый раз за день до снятия он получал сообщение с телефонного номера, зарегистрированного в Вануату. Их все он удалил. Ответы – тоже.

– Звучит чертовски подозрительно, – заметила Сьюзи.

– Когда именно это произошло? – спросила Джудит.

Таника оглянулась вокруг, чтобы убедиться, что на них никто не смотрит, и передала Джудит листок бумаги, на котором были написаны все даты. Джудит положила листок в свою сумочку и вытащила из нее маленькую баночку со сладостями. Открыв крышку, она протянула баночку Танике.

– Леденец? – спросила она, и обе женщины поняли, что Джудит предлагает куда больше, чем простую конфетку.

Таника знала, какую сделку собиралась заключить.

– Спасибо, – сказала она, – буду очень рада.

Она взяла леденец и положила его в рот.

– Вы уже проверяли семью сэра Питера? – спросила Джудит.

– Мы проверили всех ближайших родственников, но, боюсь, они чисты. Агентство, которое прислало Дженни Пейдж, сообщило, что она эффективный и надежный работник, полностью заслуживающий доверия. Она работала на них почти пятнадцать лет. За все это время они не получили ни одной жалобы на нее.

– А что насчет Розанны Бейли?

– Я поговорила с несколькими людьми, которым довелось с ней работать, и все они назвали ее очень способной. Она терпеть не может дураков, а один человек назвал ее безжалостной. Она из тех работодателей, которые могут уволить постоянного сотрудника в пятницу, а в понедельник нанять временного, если только это поможет сэкономить несколько фунтов.

– Типичная начальница, – констатировала Сьюзи. – А что насчет Тристрама?

– О Тристраме я получила смешанные отзывы. Некоторые говорят, что он высокомерный и эгоистичный – типичный богатенький мальчишка, которому ни дня в жизни не приходилось по-настоящему работать. Но я смогла связаться с его классным руководителем, и, по ее мнению, все его высокомерие – это просто ширма, а на самом деле он глубоко не уверен в себе и сделает что угодно, лишь бы заслужить чужое одобрение.

– Вам удалось узнать, есть ли у него девушка? – спросила Джудит.

– Нет, – ответила Таника. – А она есть?

– Розанна рассказала, что прошлым летом она услышала, как он по телефону шептал кому-то «всякие нежности».

– Раз это случилось прошлым летом, быть может, их отношения уже закончились?

– Это возможно. Но, по словам Розанны, Тристрам просил своего собеседника немного подождать. Вы поняли, как убийце удалось выбраться из комнаты?

– К сожалению, пока это остается загадкой. А вы что-нибудь узнали?

– Нет, эта тайна по-прежнему окутана мраком. Это так меня злит. Сэр Питер был убит, я в этом не сомневаюсь…

– Я не так в этом уверена, – перебила ее Бекс.

– Не сейчас, Бекс, – возразила Джудит, останавливая подругу.

– Вот что я вам скажу, – произнесла Таника, – если кто-то и может раскрыть эту тайну, так это вы трое. Теперь мне пора возвращаться в офис, иначе меня могут хватиться. У вас есть номер моего телефона на случай, если вам удастся что-нибудь отыскать. Звоните в любое время дня и ночи.

Таника развернулась и зашагала к выходу из парка. Подруги молча смотрели ей вслед.

– Вы должны перестать говорить, будто думаете, что сэр Питер не был убит, – попросила Сьюзи.

– Знаю, – ответила Бекс. – Простите.

– Поверить не могу, что Танику понизили в должности, – произнесла Джудит. – Глупый и опрометчивый поступок.

– Теперь мы обязаны поймать убийцу сэра Питера, чтобы вернуть ей ее работу, – заявила Сьюзи.

– Согласна. И считаю, мы должны начать с поисков тайной девушки Тристрама. Что-то подсказывает мне: есть человек, который поможет нам узнать о ней больше.

– Кто?

– Та, которая приняла Тристрама, когда его вышвырнули из Белого коттеджа, а вся его семья отвернулась от него. Его мать. Розанна сказала: она живет в доме напротив старого супермаркета «Уэйтроуз». Думаю, нам нужно найти ее дом и поговорить с ней. Вы согласны?

(обратно)

Глава 19

Когда пришло время отправляться на поиски дома леди Бейли, безупречные знания Бекс о жизни людей среднего класса вновь пришли женщинам на выручку. Несмотря на то что вдоль улицы, где, по словам Розанны, жила леди Бейли, стояло больше десятка одинаковых домов, Бекс уверенно подошла к седьмой двери и постучала в нее.

– Почему, бога ради, вы думаете, что это ее дом? – спросила Джудит.

Удивление подруги крайне озадачило Бекс.

– Все остальные двери и оконные рамы на этой улице выкрашены в черный, белый или цвета натуральной древесины, – сказала она. – Эта дверь была окрашена «Фэрроу и Болл».

– Что это? – спросила Сьюзи.

– Думаю, «пчелиный плач».

Как на это ответить, Сьюзи не знала.

– Будьте здоровы? – в конце концов предположила она.

– Что?

– Вы, кажется, чихнули.

– «Пчелиный плач» – это цвет краски из линейки «Фэрроу и Болл», компании, производящей краски, – сказала Бекс, удивленная тем, что ей приходится объяснять такие очевидные вещи. – «Пчелиный плач» – что-то между «мышиной спинкой» и «мертвым лососем», – добавила она, искренне веря, что тем самым прояснила ситуацию. Но подруги продолжали непонимающе смотреть на нее, и Бекс со вздохом пояснила: – Этот цвет был на пике моды десять лет назад.

– Вы утверждаете, что цвета могут быть модными? – с улыбкой спросила Джудит. – Как и резиновые сапоги?

– Ну разумеется!

– Мы с вами явно живем в разных мирах, – изумленно пробормотала Сьюзи.

Дверь открыла женщина лет шестидесяти в леопардовой шубе из искусственного меха, светло-серых спортивных штанах и пушистых белых тапочках. В руке она держала зажженную сигарету.

Сьюзи усмехнулась: хоть Бекс и разбиралась в модных цветах, но дверью она явно ошиблась.

– Леди Бейли? – спросила Джудит, прекрасно зная, что Бекс попала точно в яблочко.

– Да-а-а, – напыщенно протянула женщина.

– Мы друзья семьи Бейли, – сообщила Джудит. – Сожалеем о вашей утрате.

Леди Бейли стряхнула пепел с кончика сигареты на улицу.

– Благодарю вас, – сказала она.

– Мы также помогаем полиции разобраться в том, что там произошло. Не возражаете, если мы войдем, чтобы задать вам несколько вопросов?

Леди Бейли посмотрела на трех женщин и решила, что со своим свободным временем ей все равно делать нечего.

– Заходите, – сказала она и направилась в дом, оставив дверь открытой.

Джудит провела подруг через коридор в уютную гостиную. Потолок маленькой комнаты поддерживали дубовые балки, а на стенах криво висели написанные маслом картины. Ваза с шелковыми маками на окне скрывала комнату от взглядов случайных прохожих и закрывала собой вид на проезжавшие мимо дома машины. На маленьком кофейном столике по соседству с семейными фотографиями, оправленными в серебряные рамки, ютился маленький телевизор, а на другом стояла большая пепельница, полная окурков.

Вся комната пропахла сигаретным дымом.

– Кто хочет выпить? – спросила леди Бейли.

– Я бы с радостью, – ответила Бекс.

– Джина или водки?

– Чашки чая будет достаточно, спасибо, – поблагодарила Бекс и твердо посмотрела на Джудит и Сьюзи. Ее послание было ясно как день: им запрещалось пить джин с леди Бейли.

– Тогда подождите минутку. Я скоро вернусь, – сказала леди Бейли и исчезла в маленькой кухоньке, примыкающей к гостиной.

Как только подруги остались в одиночестве, Джудит подошла к столику, на котором стояли фотографии в рамках. На трех из них леди Бейли позировала вместе с Тристрамом, и только на одном снимке была запечатлена Розанна в полном одиночестве.

Джудит также увидела конверт, помеченный логотипом банка. Она взяла его в руки и кивком велела Сьюзи встать на стреме. Та мгновенно все поняла и скользнула к двери на кухню. Джудит достала из конверта банковскую выписку.

– Что вы делаете? – одними губами произнесла Бекс.

Джудит быстро просмотрела суммы списаний. Леди Бейли определенно жила скромно и без излишеств. Почти каждый день она совершала маленькие покупки в местном супермаркете, не тратила деньги на предметы роскоши, путешествия или рестораны. Леди Бейли получала пенсию от государства размером в три сотни фунтов, а также каждый месяц ей на счет зачислялась тысяча фунтов с неизвестного личного счета.

Сьюзи громко закашлялась, и Джудит едва успела спрятать выписку за спиной, прежде чем в комнату вошла леди Бейли с подносом в руках.

– У вас не найдется сахара к чаю? – спросила Джудит, надеясь заставить леди Бейли вернуться на кухню.

– Я принесла немного.

– А у вас есть тростниковый сахар?

– Здесь маленькая сахарница с тростниковым сахаром и еще одна – с белым.

Улыбка Джудит теперь выглядела отчаянной. Как ей вернуть банковскую выписку обратно в конверт, не привлекая внимания леди Бейли?

– Прошу прощения за беспокойство, но не найдется ли у вас овсяного молока? – спросила Бекс.

– Разумеется, – ответила леди Бейли с улыбкой.

Она явно приняла просьбу Бекс за вызов и направилась обратно на кухню.

Как только она ушла, Джудит сунула выписку обратно в конверт, кинула его обратно на столик, провела рукой по бумаге, чтобы выправить вмятины и с широкой улыбкой повернулась навстречу леди Бейли как раз в тот момент, когда она вошла в комнату с упаковкой овсяного молока в руках.

– Очень мило с вашей стороны, – отметила Бекс.

– У вас замечательные дети, – сказала Джудит, указывая на фотографии.

– Спасибо, – ответила леди Бейли, радуясь возможности отвлечься. – Они мне очень дороги.

– Да, я вижу. Расскажите мне о них.

– Они моя любимая тема для разговора. Что вы хотели бы узнать?

– Они хорошо ладили с отцом?

Прежде чем ответить, леди Бейли сделала глоток из своей чашки с чаем.

– Разумеется, хорошо.

Джудит выгнула бровь.

– Я понимаю, на что вы намекаете, но отношения между Тристрамом и Питером всегда были довольно напряженными. Думаю, Питер всегда завидовал сыну.

– Неужели?

– Он был очень тщеславным мужчиной. Не слушайте тех, кто говорит иначе. И считаю, он завидовал молодости и красоте Тристрама. Питер ненавидел, когда ему напоминали о его возрасте, именно поэтому постоянно принижал все достижения Тристрама, что плохо сказывалось на мальчике. Тристрам всегда страдал от недостатка уверенности в себе.

– Мы слышали, Тристрам поссорился с сэром Питером в прошлом месяце, и довольно сильно, поэтому и переехал жить к вам. Мы присутствовали на вечеринке, на которой… на которой умер сэр Питер. Незадолго до этого между ним и Тристрамом произошел жаркий спор. Тогда я не заметила в Тристраме недостатка уверенности в себе.

– Спор? Глупый мальчишка. Он не может держать себя в руках. Это его защитный механизм. Он всегда бросается в драку, когда чувствует, будто его загоняют в угол. Но все это – пустые угрозы. Чем лучше вы его узнаете, тем скорее поймете, что он до глупого сентиментален – как щенок лабрадора. И такой же преданный.

Джудит была заинтригована. Леди Бейли подтверждала слова Розанны, а также бывшего учителя Тристрама. По их мнению, Тристрам был куда более ранимым и впечатлительным, чем казался на первый взгляд.

– Знаете, как говорят? Людей судят по их друзьям, – продолжила леди Бейли. – Что ж, этот тест Тристрам прошел на отлично.

– А кто его друзья?

– Ну, я, конечно. Но есть и другие, в основном со времен школы.

– А девушка у него есть? – спросила Джудит с нарочитой небрежностью.

– Думаю, у него всегда кто-то есть, – сказала леди Бейли, едва ли не сияя от гордости. – Мне, конечно, он о своей личной жизни не рассказывает, но, насколько мне известно, он меняет девушек как перчатки.

– У него было много девушек?

– Разумеется.

– Мы слышали, есть одна девушка, которой он дорожит сильнее остальных. С ней он, возможно, втайне общается по телефону.

– А вот это интересно, – произнесла леди Бейли и сделала глоток из чашки, размышляя, как лучше ответить. – Иногда, если я захожу в комнату, пока Тристрам разговаривает по телефону, он мгновенно сбрасывает звонок или уходит в другое место в поисках уединения. Не могу его винить. Этот дом крохотный. Его и домом-то назвать сложно. Но мне нравится думать, что рано или поздно Тристрам заведет семью. Надеюсь, вы правы.

– Он когда-нибудь упоминал при вас имя этой женщины? – спросила Джудит, а затем вспомнила, что отцу Тристрама пришлось ехать за ним во Флоренцию, когда тот сбежал с актрисой из своей труппы. Но в спектакле, где он играл, женщин не было. – Или, может, имя этого мужчины? – добавила Джудит.

– Не думаю, что он когда-либо интересовался мужчинами, – протянула леди Бейли. – В этом нет смысла. Женщинам он очень нравится. Но, конечно, я не могу знать о его вкусах наверняка. Если Тристрам не хочет, чтобы кто-то лез в его личную жизнь, узнать о ней очень сложно. Он бывает очень скрытным.

Джудит взглянула на Бекс и Сьюзи. Те тоже сразу обратили внимание на слово «скрытный». Можно ли считать слова леди Бейли подтверждением тому, что на самом деле все это время Тристрам общался вовсе не со своей девушкой, а с тайным сообщником?

– А что насчет Розанны? – спросила Джудит. Она не хотела, чтобы леди Бейли начала в чем-то подозревать подруг из-за их чрезмерного интереса к Тристраму. – Она ладила с сэром Питером?

– Скажу честно: Розанна всегда была преданной и очень трудолюбивой дочерью, но она никогда не ценила Питера, считала его женоненавистником. А он совсем не такой, уверяю вас. Бога ради, конечно, он не ненавидит женщин. Но он всегда предпочитал вести дела с мужчинами, это правда. Он шовинист.

– Я слышала, они часто ссорились из-за семейного бизнеса.

– Абсолютная правда. Розанна и ее отец могли часами ругаться друг с другом. Иногда я переживала, как бы их ссоры не закончились поножовщиной. Но она никогда не причинила бы Питеру вреда, – поторопилась добавить леди Бейли. – Розанна умеет глубоко скрывать свой гнев. Иногда мне кажется, она так упорно работает именно из-за сложных отношений с отцом: просто пытается доказать ему, что не хуже любого мужчины может справляться с делами. Не возражаете, если я закурю?

– Нет, конечно, – ответила Джудит. – Это ваш дом, вы можете делать здесь все что пожелаете.

Леди Бейли потянулась к белоснежной упаковке сигарет с логотипом «Картье», вытянула из нее длинную белую сигарету и прикурила ее от золотой зажигалки.

– Какую марку вы предпочитаете? – с любопытством спросила Сьюзи.

– «Картье».

– Разве это не ювелирная компания?

– Да, вы правы.

– И они производят сигареты?

– Сейчас мне приходится заказывать их из-за границы. Хорошие сигареты – моя маленькая слабость. А вы курите?

– Курю, – ответила Сьюзи. – Но не такие сигареты, – добавила она, с подозрением глядя на упаковку.

– Хотите одну? – предложила леди Бейли.

Сьюзи заколебалась. Теперь, когда леди Бейли закурила, ей тоже захотелось сигаретку, но было слишком стыдно доставать свой потрепанный портсигар с табаком для самокруток. А попробовать сигарету от французской ювелирной марки у нее бы точно смелости не хватило.

– Нет, спасибо, – в конце концов сказала Сьюзи.

– Если не возражаете, я хотела бы узнать, почему вы расстались с вашим мужем? – продолжила допрос Джудит.

Леди Бейли сделала глубокую затяжку, прежде чем ответить.

– Стараюсь не думать о прошлом. Мы всегда поддерживали связь и даже после развода принимали важные решения вместе.

– Это хорошо сказывается на детях, – заметила Бекс с мудростью, присущей жене священника.

– Но нам хотелось бы знать, – вмешалась Сьюзи, – кто кого бросил и по какой причине.

Леди Бейли шокированно уставилась на подруг. Она была слишком хорошо воспитана, чтобы ответить на столь грубый вопрос. Однако от правды не скроешься.

– Это была я. Я его бросила.

Джудит и ее подруги молча ждали продолжения.

– Между нами не было непримиримых разногласий или жестокости. Что-что, а жестоким Питера назвать нельзя.

– Тогда почему вы расстались? – спросила Бекс.

– Из-за его измен. Он ни одной юбки не пропускал, и не каждая женщина могла противостоять его ухаживаниям. Когда я узнала, он даже не пытался ничего отрицать, да и вообще постоянно говорил, что у него есть нужды, которые должны быть удовлетворены. Будто это оправдывает его поведение. Он утверждал, что все эти женщины ничего для него не значат и он просто развлекается. Когда я спрашивала, значу ли я для него хоть что-то, он лишь смеялся в ответ. По его мнению, я должна была лишь рожать ему детей и терпеть его измены, а потом мы бы вместе состарились. Таковы порядки в семье Бейли. Отец Питера вел себя так же, и яблочко недалеко укатилось от яблоньки.

– Он даже не извинился?

– Нет. Питер никогда не испытывал вины за содеянное. Именно это привлекло меня в нем в первую очередь. С ним было так весело: он всегда называл вещи своими именами и плевал на чувства других. Но я надеялась, что после свадьбы он изменится.

– Мужчины не меняются, – с грустью сказала Сьюзи.

– Некоторые меняются, – возразила Бекс, но печали в ее голосе было не меньше.

Бекс и Сьюзи сочувственно улыбнулись друг другу.

– Так почему он снова решил жениться? – спросила Джудит.

– Понятия не имею, – ответила леди Бейли. – Но все мы не молодеем, а Питер к тому же всегда был ипохондриком. Возможно, с тех самых пор, как я подарила ему детей, он мечтал завести себе медсестру.

Джудит ясно видела, что свадьба сэра Питера расстраивала леди Бейли куда больше, чем та хотела показать. Глядя на женщину, Джудит не могла не вспомнить картину, висевшую в холле Белого коттеджа. На ней сэр Питер сидел, обнимая жену и дочь, а леди Бейли руками обхватывала устроившегося у нее на коленях Тристрама. Но больше всего Джудит поразило, как сильно леди Бейли изменилась за эти годы: вместо юной, пышущей жизнью красавицы перед ней сидела усталая, изможденная женщина.

Леди Бейли затушила сигарету, и Джудит поняла, что разговор ей уже наскучил.

– Могу я задать еще один вопрос? – поспешила продолжить Джудит. – По нашим данным, недавно – незадолго до Рождества – сэр Питер кому-то заплатил двадцать тысяч фунтов наличными. Подозреваю, эти деньги он передал не вам?

– Ха! – фыркнула леди Бейли. – Этот мужчина ничего мне не дает. Ничего! Хоть он богач и душа компании, но только для тех, кто в нее входит. Я ушла – меня вынудили, – и теперь для него все равно что мертва. От него мне достаются только жалкие подачки. Посмотрите на дыру, в которой я живу! Все, что у меня осталось, – это мой титул.

Тело Джудит пронзил электрический разряд.

– Вы правы, – подтвердила она. – Кроме титула, у вас ничего не осталось.

– Что вы имеете в виду?

– У вас нет денег, – пояснила Джудит, вслух размышляя над своей новой теорией. – Нет красивого дома. Но у вас остался титул. Леди Бейли. А женившись на Дженни Пейдж, сэр Питер и это бы у вас отнял, не так ли?

– Я попросила бы вас не произносить в моем доме имя этой женщины.

– Она должна была стать новой леди Бейли. А как бы тогда звали вас? Миссис Бейли. Огромная разница, не правда ли?

– Неужели вы смеете утверждать, что я убила бывшего мужа, чтобы сохранить свой титул? – шокированная сказанным ей, произнесла леди Бейли. – Знаю, я выгляжу как дешевка, но даже я не готова так низко пасть.

– Могу ли я задать вам вопрос? – вмешалась Бекс, желая разрядить обстановку. – Сэр Питер не давал денег вам, но, возможно, вы знаете, кому он мог их отдать?

Леди Бейли взглянула на Бекс, и казалось, мягкий голос жены священника немного ее успокоил.

– Я понятия не имею, – призналась она. – Даже для сэра Питера двадцать тысяч – большие деньги.

– А знаете ли вы, кто мог желать ему смерти? – спросила Джудит.

Этот вопрос привлек внимание леди Бейли.

– Считаете его смерть неслучайной?

– Кто-то убил его, – ответила Сьюзи, прежде чем Бекс смогла выразить свой скептицизм касательно этой теории.

– Как ужасно, – содрогнувшись, прошептала леди Бейли.

– Так желал ли кто-либо смерти сэру Питеру?

Леди Бейли ответила не сразу, но ее молчание было выразительнее всяких слов.

– Так это правда, – надавила Джудит. – У сэра Питера были недоброжелатели.

Со стороны входной двери раздался звук поворачивающегося в замочной скважине ключа. Леди Бейли в нетерпении поднялась со своего кресла.

В гостиную вошел Тристрам, и его взгляд мгновенно остановился на трех женщинах.

– Что вы все здесь делаете? – спросил он.

– Я как раз собиралась проводить наших гостей, – ответила леди Бейли, мгновенно распознав недовольство сына.

– Хорошо, – буркнул Тристрам и направился к лестнице, ведущей на второй этаж.

– Да, мне и правда нужно попросить вас уйти, – сказала леди Бейли, выходя в узкий коридор.

Джудит переглянулась с подругами. Все они заметили, как оробела леди Бейли в присутствии сына.

– Но ведь я не ошиблась? – повторила Джудит. – Есть человек, у которого были причины желать вашему бывшему мужу смерти?

– Возможно, вы правы, – ответила леди Бейли. – Есть такой человек. Его зовут Крис Шеферд.

Джудит потребовалось мгновение, чтобы вспомнить это имя.

– Вы говорите о садовнике мистера Питера?

– Вы спросили, желал ли кто-нибудь смерти Питеру, и это единственное имя, которое пришло мне на ум.

– Почему?

– Он сам расскажет вам свою историю. Крис делится ею со всеми, кто готов его выслушать.

– А не могли бы вы хотя бы намекнуть нам, в чем там дело? Просто чтобы мы знали, какие вопросы ему задавать.

– Отец сэра Питера предал дедушку Криса. С тех пор между двумя семьями идет кровная вражда.

– Вы не знаете, где мы можем найти Криса?

– В это время дня он, должно быть, сидит в «Двух пивоварах» и вскармливает зеленого змея. А теперь мне и правда пора. Тристрам наверняка проголодался. И должна попросить васбольше сюда не возвращаться. Я и так слишком много вам рассказала.

С этими словами она спешно выпроводила Джудит и ее подруг на улицу и захлопнула за ними входную дверь. Затем раздался щелчок дверного замка.

– Что ж, такого я не ожидала, – призналась Сьюзи.

Джудит и Бекс вполне разделяли чувства подруги.

– Давайте прогуляемся, – предложила Джудит.

Бекс посмотрела на свои часы.

– Мне нужно вернуться домой к двум. В церкви сегодня состоится встреча приходского совета.

– Я уверена, мы управимся до двух.

– С чем управимся? – спросила Сьюзи. – Куда именно мы идем?

– Разве не очевидно? В «Два пивовара», разумеется. Нам нужно поговорить с Крисом Шефердом.

(обратно)

Глава 20

По пути к «Двум пивоварам» женщины обсуждали свою встречу с леди Бейли. Для себя Джудит еще раз уяснила, что Тристрам мог тайком звонить как своей загадочной девушке, так и сообщнику или сообщнице, с кем планировал убийство сэра Питера. Сьюзи же не могла избавиться от мысли, что, хотя леди Бейли и говорила, как Маргарет Тэтчер, одевалась она, как Бет Линч. Бекс же говорила мало, и даже Сьюзи заметила ее молчаливость.

– Вы в порядке? – спросила она, когда подруги подошли к пабу.

– Не думаю, что мне стоит заходить внутрь, – сказала Бекс, заглянув в окно.

– Это место недостаточно гламурное для вас?

– Нет, конечно, дело не в этом.

– Тогда в чем?

– Я просто… не хочу заходить, – неловко пробормотала Бекс.

– Даже женам священников не запрещено появляться в пабах в обеденное время, – возразила Джудит.

– Дело не в этом… – Бекс замолкла. – Ох, ладно. Пойдемте посмотрим, внутри ли Крис Шеферд.

Бекс первой вошла внутрь, а Джудит и Сьюзи, растерянно переглянувшись, последовали за ней. Но причина нерешительности Бекс стала понятна, как только они вошли в паб. У барной стойки сидели двое мужчин. Один из них был одет в старую флисовую кофту и плотные штаны для работы в саду. На столе перед ним лежал номер «Марлоу фри пресс». А во втором посетителе Джудит и Сьюзи узнали мужчину, которого тайно навещала Бекс. Он обедал в одиночестве, но так сосредоточенно смотрел на свою еду, что сомнений не оставалось: он заметил Бекс, едва она вошла, а теперь изо всех сил старался не смотреть в ее сторону.

Сьюзи и Джудит обратили внимание на то, как покраснела Бекс.

– Это там Крис сидит? – спросила она и указала на мужчину с газетой, стараясь делать вид, что ничего особенного не происходит.

– Давайте пойдем и узнаем, – предложила Джудит, решив взять ситуацию под контроль.

Она подошла к мужчине и широко улыбнулась.

– Простите, что отрываю вас от обеда, но вы, случайно, не Крис Шеферд?

Перед женщинами сидел мужчина лет пятидесяти. Волнистые темные волосы падали на его загорелый, покрытый морщинами лоб.

«Он удивительно похож на грецкий орех», – подумала про себя Джудит.

– Чего вам надо? – грубо спросил он.

– Вы ведь работаете садовником у сэра Питера Бейли?

Крис отложил газету и внимательно посмотрел на женщин.

– Мы подруги Дженни, – продолжила Джудит. – И она пытается разобраться с тем, что произошло с сэром Питером.

Крис молчал. Возможно, он ждал, что еще скажет Джудит, а может, вообще не хотел с ними разговаривать. Сказать наверняка было сложно.

– Почему вы не пришли на вечеринку? – спросила Сьюзи.

– Потому что не захотел?.. – ответил Крис.

– Вас ведь пригласили?

– Приглашения на свадьбу мне хватило с лихвой. Идти еще и на вечеринку накануне мне не хотелось.

Видя, как нехотя Крис с ними разговаривает, Джудит решила сказать все напрямую.

– Мы думаем, смерть сэра Питера не несчастный случай. – Теперь на лице Криса появилось любопытное выражение. – И мы только что встретились с леди Бейли. Она сказала, что отец сэра Питера когда-то перешел дорогу вашему дедушке.

– Неужели так и сказала?

– По ее словам, между вашими семьями вспыхнула кровная вражда.

– Я работаю на сэра Питера почти пятнадцать лет. Похоже это на кровную вражду?

– Нет, непохоже.

– Если кто и враждовал с сэром Питером, так это его бывшая жена. Поэтому, если вы ищете кого-то, кто не забывает обид и никогда никого не прощает, то обратите внимание на леди Бейли. Уж она способна кого угодно убить, чтобы получить желаемое.

– Она вам не нравится? – спросила Бекс и сразу поняла, что злая тирада Криса уже служила ответом на ее вопрос.

– Так из-за чего возникла эта кровная вражда?

– Мне правда нужно рассказывать?

– Леди Бейли сказала, вы будете рады поделиться этой историей.

– Что бы эта женщина понимала.

– Так что случилось?

– Ладно, я расскажу, раз уж вы спросили, но в подробности вдаваться не буду, потому что прошлое должно оставаться в прошлом. Все началось, когда отец сэра Питера покинул службу в Министерстве обороны после окончания Второй мировой войны. Он администрировал разработку рентгеновских аппаратов или что-то в этом духе. В любом случае мой дедушка был его самым многообещающим ученым, и они стали очень хорошими друзьями. Когда война закончилась, отец сэра Питера убедил моего дедушку открыть свой бизнес. Они собирались вместе изготавливать рентгеновские аппараты.

– В кабинете сэра Питера висят два рентгеновских снимка. Один из них принадлежит отцу сэра Питера, а другой – вашему дедушке, его бизнес-партнеру, не так ли? – спросила Джудит, вспомнив рассказ Дженни.

– Так мне всегда говорили.

– Немного странно вешать на стену в своем доме снимок чужих внутренностей, – заметила Сьюзи, и Крис впервые за весь разговор улыбнулся.

– Тут вы правы, – согласился он. – В любом случае новый бизнес был не в приоритете у отца сэра Питера, ведь ему вдобавок приходилось управляться со всем своим поместьем. Он не интересовался наукой и не обладал необходимыми знаниями, занимался исключительно финансовыми вопросами. Но для моего дедушки создание рентгеновского аппарата стало делом всей жизни.

– Погодите, – перебила его Джудит, когда в ее голове возникла неожиданная мысль. – Кому изначально принадлежал стеллаж с лабораторным оборудованием, который стоит в кабинете сэра Питера?

– Моему дедушке.

– Но теперь он стоит в доме Бейли? Как так вышло?

– Мой дедушка создал прототип рентгеновского аппарата для отца сэра Питера, но им не удалось получить ни одного заказа из медицинских учреждений. И заключить контракт на массовое производство тоже не получилось. Вся их работа пошла коту под хвост. Поэтому они решили закрыть компанию. В качестве благодарности за вклад в их дело отец сэра Питера выкупил долю моего дедушки. Именно так он и получил стеллаж с лабораторным оборудованием. Но угадайте, что произошло дальше? Вскоре отцу сэра Питера все-таки удалось найти фабрику, согласившуюся производить аппараты. А так как он остался единственным акционером после покупки доли моего дедушки, все деньги достались ему.

– Он обманул вашего дедушку, – шокированно проговорила Сьюзи.

– Обманул, – подтвердил Крис.

– Это несправедливо.

– Вы правы. Но с тех пор прошло семьдесят лет, даже больше. И леди Бейли забыла упомянуть, что мой дедушка не затаил обиды на отца сэра Питера. Он вообще не переживал по этому поводу. Аппараты назвали в его честь. Никто не пытался скрыть его участия в их создании, особенно отец сэра Питера. Он всегда называл именно моего дедушку создателем аппарата.

– А что потом стало с вашим дедушкой?

– Он начал преподавать физику в гимназии Борлейза. Он всегда говорил, что преподавание приносило ему куда больше удовлетворения, чем любые деньги.

– Я бы никогда не простила семью Бейли, – заметила Сьюзи.

– Вы похожи на леди Бейли. Но мне хотелось бы, чтобы она забыла об этой истории. Не все люди настолько злопамятны. Я вырос, искренне гордясь своим дедушкой. Каждая рентгеновская машина в этой стране существует только благодаря ему. По-моему, это очень круто.

Крис залпом выпил остатки пива из своего стакана, и Джудит поняла, что времени у них осталось немного.

– Как вы стали садовником у сэра Питера? – спросила она.

– Он сам предложил мне работу, когда моя жизнь пошла под откос. Мой бракоразводный процесс был очень сложным. Бизнес обанкротился. У меня не осталось ни гроша. Мы неожиданно столкнулись с сэром Питером в городе, разговорились и решили выпить – по случайному совпадению в этом самом пабе. За одной рюмкой последовала другая, и вот к концу того вечера я стал садовником в его доме и с тех пор работаю на сэра Питера.

– Вы так легко его простили? – спросила Сьюзи.

– Не сэр Питер, а его отец подставил моего дедушку. Меня их история тоже никак не касается. А сэр Питер пообещал за мной приглядывать. Он хотел исправить ошибки прошлого. И у него получилось.

– Как именно он их исправил? – спросила Джудит.

На секунду Крис заколебался.

– Я же сказал, – в конце концов беззаботно проговорил он, – сэр Питер дал мне работу, когда все остальные от меня отвернулись. Но если вы ищете кого-то, кто был на ножах с сэром Питером, присмотритесь к его сыну Тристраму.

– Да, так нам все и говорят. Их отношения простыми не назовешь.

– Они постоянно грызлись как кошка с собакой.

– Но в конце ноября между ними произошла особенно крупная ссора, не так ли?

Крис смерил Джудит оценивающим взглядом.

– Вам известно об этом?

– Сэр Питер решил, что Тристрам собирается его убить. По крайней мере, так нам сказал Эндрю Хасселби, его юрист.

– Я бы не стал верить словам этого человека. Стоит ему открыть рот, как из него начинает сыпаться ложь.

– Ему нельзя доверять?

– Он юрист, – сказал Крис так, словно это все объясняло. – Но в этот раз он не преувеличивал. В тот день я работал в саду, а сэр Питер и Тристрам спорили в кабинете. Если честно, тогда их ссору я не воспринял всерьез.

– Что именно вам удалось услышать?

– Они очень громко ругались. Окна в кабинете были закрыты, но я все равно ясно их слышал, даже стоя в другой стороне сада. Сэр Питер кричал что-то насчет яда – он говорил, что больше у Тристрама не возникнет соблазна его отравить, потому что впредь он будет запирать дверь в свой кабинет на замок. По крайней мере, до свадьбы, а потом станет уже слишком поздно.

– Сэр Питер думал, что Тристрам собирается его убить?

– Я бы не стал воспринимать это всерьез. Сэр Питер всегда слетал с катушек по любому поводу и любил сыпать безумными обвинениями. Ему нравилось из всего устраивать драму. Он часто скучал, так что ему приходилось искать способы развлечь себя.

– Но он правда сказал, что будет закрывать свой кабинет на замок, чтобы не давать Тристраму соблазна его отравить?

– Что-то вроде того. Но это неважно, не так ли? Никто никого не отравил. На сэра Питера упал стеллаж моего дедушки – так мне сказали. И как бы сильно Тристрам ни ненавидел своего отца, он никогда не поступил бы с ним так, в этом я уверен. У него бы духу не хватило. Не дайте этому позеру вас одурачить. На самом деле он совершенно бесхребетный. Такие, как он, добровольно вступают в секты. По-моему, он и сам не знает, кем хочет стать.

– Но именно такой человек мог бы использовать яд, не так ли? – спросила Джудит.

– Это да, думаю, таким образом он и убил бы кого-нибудь, если бы захотел: действовал бы издалека, как трус. Не захотел бы пачкать руки. Если честно, не думаю, что ему вообще приходилось пачкать руки. Он никогда и не работал-то по-настоящему. По мне, так он поленился бы и стеллаж толкнуть.

– Вы рассказали полиции о том, что Тристрам и сэр Питер ругались из-за яда? – спросила Джудит.

– А зачем? С тех прошло несколько месяцев. И за это время сэра Питера никто не отравил, – ответил Крис и повернулся к бармену: – Можно записать пиво на мой счет?

– Конечно, – ответил тот.

– На этом наш разговор окончен, – обратился Крис к женщинам.

– Последний вопрос, – произнесла Джудит, когда он направился к выходу. – Что именно было написано в новом завещании сэра Питера?

Крис остановился на пороге.

– О чем вы говорите?

– Эндрю Хасселби сказал, что вы были свидетелем сэра Питера.

– Тогда почему бы вам не спросить об этом у Эндрю?

– Он сказал, что не знает о содержании завещания. Сэр Питер ничего ему не показал.

– Мне он тоже ничего не показал. Но это лишь подтверждает, что мы с сэром Питером отлично ладили, не так ли? Он доверял мне достаточно, чтобы попросить меня стать его свидетелем. А мне он нравился достаточно, чтобы я согласился.

С этими словами Крис развернулся на каблуках и вышел из паба.

Прежде чем женщины успели что-то произнести, к стойке подошел бармен, чтобы убрать газету и пустой стакан.

– Это сегодняшний выпуск? – спросила его Джудит.

– Конечно, – ответил тот.

– Могу я одолжить его на секундочку?

Бармен передал газету Джудит. Она нашла раздел с головоломками, вырвала страницу с кроссвордом, сложила ее пополам и сунула в сумочку.

– Спасибо. Остальное мне не нужно.

– Оки-доки, – произнес бармен, взял газету и ушел.

– Это кроссворд на эту неделю, – объяснила Джудит подругам. – Итак, что мы думаем о мистере Шеферде?

– Я ему не верю, – ответила Сьюзи. – Слишком спокойно он рассказывал о том, как отец сэра Питера обокрал его семью.

– Я склонна с вами согласиться, – кивнула Джудит.

– Но ведь он садовник, не так ли? – уточнила Бекс. – Люди, которые выбирают эту профессию, не стремятся к богатству, как все остальные. И он был прав насчет одного: сэр Питер действительно доверял ему, раз попросил его стать свидетелем.

– Возможно, это и так, – уступила Сьюзи. – А что насчет его рассказа о ссоре Тристрама с сэром Питером из-за яда?

– По-моему, эта история притянута за уши, – предположила Бекс и бросила быстрый взгляд в сторону мужчины, с которым она встречалась вчера.

– Вы в порядке, Бекс? – спросила Сьюзи.

– Почему вы спрашиваете?

– Просто вы все время смотрите на того мужчину, – ответила Сьюзи, проигнорировав предупреждающий взгляд Джудит.

Бекс покраснела.

– Не понимаю, о чем вы говорите, – сказала она.

– Я тоже, – вставила Джудит и с облегчением выдохнула, когда зазвонил ее телефон.

Джудит сунула руку в сумочку и выудила из нее мобильник. Номер на экране был ей незнаком.

– Алло, – она ответила на звонок.

– Миссис Поттс, это Дженни, – на другом конце линии раздался взволнованный голос Дженни Пейдж.

– Чем могу вам помочь?

– Тристрам. Он заявился в Белый коттедж. Кричит и угрожает мне. Вы не могли бы приехать? Я в опасности!

(обратно)

Глава 21

Фургон Сьюзи с громким скрипом остановился на подъездной дорожке перед Белым коттеджем. Подруги вылезли наружу и решительно направились к дому, откуда до них доносились громкие голоса. Но входная дверь оказалась закрыта, поэтому женщинам пришлось обойти дом и пробраться внутрь через гардеробную.

– Уйми этих чертовых женщин!

Крик Тристрама эхом отразился от стен.

– Умоляю, пожалуйста, уходи! – взмолилась в ответ Дженни.

– Пойдемте быстрее, – скомандовала Джудит и распахнула дверь, ведущую в холл.

– Отец погиб в результате несчастного случая! Зачем ты рассказываешь всем, что его убили?

– Я не рассказываю, клянусь, но с ним действительно что-то случилось. Нам нужно узнать правду.

Голоса раздавались из гостиной, так что Джудит, Бекс и Сьюзи, не теряя времени, ворвались в комнату. Дженни, съежившись, сидела в кресле, а Тристрам нависал над ней, агрессивно тыча пальцем ей в лицо.

– Боже мой! – воскликнул он. – Опять они! Зачем вы меня преследуете?

– Немедленно отойдите от Дженни, – произнесла Джудит безапелляционным тоном.

Тристрам с яростью посмотрел на нее.

– Я же сказала: немедленно, – повторила Джудит.

Тристрам раздраженно дернул руками, но отступил на шаг от кресла, где сидела Дженни.

– А теперь убирайтесь из этого дома, – продолжила Джудит.

Женщины видели, что Тристрам хотел возразить ей, но затем пожал плечами так, словно происходящее мало его волновало.

– Вам заняться больше нечем? – спросил он.

– А вам? – вопросом на вопрос ответила Сьюзи.

– Это мой дом.

– Пока нет.

– Возможно, он никогда не будет вашим, – добавила Джудит. – Все зависит от того, что было написано в новом завещании вашего отца.

– Ха! – усмехнулся Тристрам и направился к выходу. – Никакого нового завещания нет.

– Думаете, он попросил своего адвоката и Криса Шеферда засвидетельствовать, как он подписывает пустой листок бумаги?

– Так я и думаю. Завещания не было в его сейфе, когда вы его открыли. И я поговорил с Эндрю: он подтвердил, что в единственном сохранившемся у него завещании отец все оставил мне. Так что этот дом будет моим, это лишь вопрос времени, – сказал Тристрам, бросил последний гневный взгляд на Дженни и вышел из комнаты.

Джудит расправила плечи и последовала за ним.

– Мы поговорили с Крисом Шефердом, – сообщила она, и Тристрам, не оборачиваясь, замер на месте. – Вы ведь не знали, что в тот день, когда вы с отцом крупно поругались в прошлом году, Крис работал в саду рядом с домом? Он объяснил нам, почему ваш отец вышвырнул вас из дома, запретил вам появляться на свадьбе и переписал свое завещание. Крис слышал ваш разговор, каждое слово.

Пока Джудит говорила, из гостиной вышли Бекс и Сьюзи. По выражениям лиц обеих женщин легко было понять, что они понятия не имеют, о чем говорит их подруга, ведь ничего подобного Крис им не рассказывал. Но Джудит приложила к губам указательный палец, веля им молчать.

Тристрам обернулся и сделал шаг вперед.

Джудит не сдвинулась с места.

– Мы расскажем полиции, как ваш отец решил впредь держать дверь в свой кабинет закрытой, чтобы не соблазнять вас возможностью подсыпать ему яд, – продолжила Джудит так, словно Крис сообщил ей множество важных деталей о том знаменательном дне, тогда как на самом деле весь разговор с садовником едва ли приблизил женщин к разгадке тайны гибели сэра Питера. – Но, возможно, у вас есть другая версия, которой вы хотели бы поделиться? – добавила Джудит, стараясь говорить скучающим голосом.

– Я просто рассматривал химические реагенты из дедушкиного стеллажа, – сказал Тристрам. Джудит явно удалось задеть его гордость. – Я поверить не мог, что они стояли там уже бог знает сколько десятков лет. И я думал, за свою жизнь успел выучить содержимое этого стеллажа наизусть, но в тот раз заметил на верхней полке маленькую стеклянную бутылочку с надписью «цианид» и решил рассмотреть ее поближе. Я держал ее в руках, когда отец зашел внутрь. Он слетел с катушек, как только увидел меня с этой бутылочкой. Он словно с ума сошел. Неужели он и правда решил, что я хочу прикончить его? Даже если бы я действительно этого хотел, неужели так глупо попался бы с бутылкой цианида в руках?

– Но вы продолжаете о чем-то умалчивать. Крис рассказал нам еще кое-что, – соврала Джудит, надеясь хитростью выманить у Тристрама больше подробностей, но ее слова явно поставили его в тупик.

– Это всё. Отец отказывался верить, что я говорил ему правду. Он никогда мне не доверял, особенно после того, как эта тварь вцепилась в него своими когтями.

– Вы говорите о Дженни?

– Она считает себя такой умной. Пробралась в наш дом, влюбила отца в себя, что несложно: он влюбился бы в любую женщину, которая бы кормила его три раза в день и поила дорогим вином. Но кто теперь смеется последним? Ее охота за чужими деньгами не увенчалась успехом. Теперь она не получит ни пенни. Отец умер раньше, чем она успела женить его на себе.

В это мгновение женщины заметили Дженни. Она молча стояла у входа на кухню и слушала каждое слово Тристрама.

Неожиданный телефонный звонок отвлек Тристрама. Он вытащил мобильник из кармана, проверил экран и в панике оглянулся на Дженни, затем сунул телефон обратно в карман, игнорируя пронзительный звон.

– Разве вы не собираетесь ответить? – спросила Джудит.

– Нет, – сказал он, но тут же, похоже, передумал, развернулся и быстрым шагом вышел из дома.

Все четыре женщины сразу подбежали к окну. Снаружи Тристрам снова достал телефон, ответил на звонок и направился к своей старой спортивной машине. Казалось, он о чем-то спорил с человеком на другом конце линии.

– Что вы думаете? – спросила Джудит. – Может, это один из его тайных звонков?

– О чем вы? – спросила Дженни.

– Леди Бейли рассказала нам, что Тристрам тайно звонит кому-то, с тех пор как переехал в ее дом, – сказала Бекс.

– И Розанна тоже говорила нам о чем-то подобном, – кивнула Сьюзи.

– Правда? – удивилась Дженни. – И кому именно он звонит?

– Мы не знаем, – вздохнула Джудит. – Леди Бейли и Розанна считают, что Тристрам может звонить своей девушке. Но мы думаем, он общается со своим сообщником. С кем-то, кто находился в кабинете сэра Питера и толкнул на него стеллаж в тот самый момент, пока Тристрам снаружи улыбками и шутками обеспечивал себе алиби.

– Вы правда так думаете? – спросила Дженни.

– Мы знаем, что Тристрам не мог совершить убийство, ведь в момент смерти сэра Питера он был с нами в саду. Но ведь кто-то был в кабинете сэра Питера. Кто-то толкнул на него стеллаж. И так как Тристрам получает наибольшую выгоду от смерти своего отца, можно предположить, что они с этим человеком работали сообща.

– И именно с этим человеком он сейчас говорит по телефону, – добавила Сьюзи.

Женщины снова посмотрели в окно. Тристрам забрался в машину, все еще не отрывая телефона от уха, и выехал со двора.

– Тогда мы должны выяснить, с кем именно он разговаривал все это время, – внезапно оживившись, предложила Дженни. – Именно этот человек может быть виновен в смерти Питера!

– Я согласна, – сказала Джудит.

– Мы должны поехать за ним.

– Уже поздно, – возразила Бекс. – Мы не сможем его догнать.

– Вы так думаете? – спросила Сьюзи, когда ей в голову пришла идея. – Мне кажется, я точно знаю, как мы его догоним.

(обратно)

Глава 22

– Мы прерываем программу из-за срочной новости, – сообщила Сьюзи в микрофон на радиостанции «Марлоу ФМ».

Ведущий послеполуденной передачи, а по совместительству вышедший на пенсию учитель географии по имени Тревор жался к углу комнаты, в ужасе взирая на трех женщин, которые влетели в студию несколько секунд назад и забрали у него микрофон.

– Это Сьюзи Гаррис, – продолжила вещать Сьюзи. – Наши постоянные слушатели знают, что я занимаюсь передержкой собак. Вы не поверите, но только что произошло ужасное событие. Моего восхитительного добермана-пинчера похитили! Сейчас, здесь, в Марлоу! Я не сумела разглядеть мужчину, который забрал мою Эмму, но точно знаю, что он был за рулем зеленой спортивной машины. Это был «триумф», или «спитфайр», или что-то в этом роде. Автомобиль двухместный, с черной тканевой крышей. Пожалуйста, выгляните сейчас в ваши окна и позвоните нам, если увидите подходящую под описание машину. Номер вы знаете. Хочу вернуть мою замечательную Эмму домой. Звоните, если увидите в Марлоу зеленое спортивное авто. – Сьюзи посмотрела на плейлист на экране компьютера, затем снова включила микрофон и мелодично пропела: – А теперь в нашей студии играет Нил Даймонд.

Сьюзи мышкой нажала на нужную иконку и потянула бегунок микрофона вниз.

– Спасибо, Тревор, – поблагодарила она.

Тревор кивнул, но ничего не ответил. Это, скорее всего, было связано с крохотным размером студии, ведь станция «Марлоу ФМ» располагалась в старой кладовой местного Дома морских кадетов, так что мужчина находился до неловкого близко к трем женщинам. На микшерном пульте загорелась зеленая лампочка, и Сьюзи бросилась к нему, ловко заглушила музыку, одновременно включая микрофон.

– Вы в эфире!

– Привет, Сьюзи, – раздался из динамиков пронзительный голос.

– Мэгги, как у тебя дела? – спросила Сьюзи и тут же поморщилась, осознав, какую ошибку совершила. Всем на этой радиостанции было известно, что ни в коем случае нельзя спрашивать у Мэгги, как у нее дела.

– Бывало и лучше, – с печалью в голосе протянула Мэгги. – Если честно, меня опять мучает приступ радикулита…

– Придется прервать тебя, но не видела ли ты зеленую спортивную машину?

– О да, видела!

Сьюзи выжидающе замолкла на мгновение, но затем вновь энергично заговорила с профессионализмом бывалого радиоведущего.

– Прекрасно. Где именно ты ее видела?

– Она только что проехала мимо моего дома.

– А на какой улице ты живешь?

– На Стейшен-роуд.

На микшере рядом с первым зеленым огоньком зажегся второй.

– Спасибо большое за звонок. Дорогие слушатели, кажется, наш зеленый спортивный автомобиль едет по Стейшен-роуд. Теперь я должна ответить на следующий звонок. – Сьюзи нажала на переключатель. – Вы дозвонились на «Марлоу ФМ», говорите!

– Я только что видел зеленую машину на Дедмир-роуд! – закричал старый мужчина.

– Спасибо за звонок, Брайан. Получается, если машину видели сначала на Стейшен-роуд, а затем на Дедмир-роуд, она направляется на восток, в деловой район. Дорогие слушатели, если кто-то из вас живет в восточной части Марлоу, пожалуйста, подойдите к окнам и посмотрите, нет ли снаружи зеленого спортивного автомобиля. На кону жизнь моей собаки!

Пока они дожидались следующего звонка, Сьюзи снова включила музыку на полную громкость.

– Вы потрясающая ведущая, – заметила Бекс.

– У меня есть некая связь с нашими слушателями, – скромно призналась Сьюзи.

На микшере вновь замигала зеленая лампочка.

– Вы в эфире «Марлоу ФМ», – произнесла Сьюзи, включив микрофон.

– Ох, простите, я немного запыхалась, – раздался старческий женский голос.

– Все хорошо, не спешите.

– Я только что преследовала зеленую спортивную машину на своем электрическом инвалидном кресле.

Женщины удивленно переглянулись между собой, представив, как старая женщина гонится по улице за автомобилем Тристрама.

– Но я ее упустила. Бедная собака!

– Какая собака? – спросила Сьюзи, а опомнившись, добавила: – Ну конечно, моя собака! Простите, я просто очень расстроена. Вы помните, где именно упустили машину из виду?

– На перекрестке Дедмир-роуд и Элисон-роуд. Мне потребовалось немного времени, чтобы добраться до перекрестка на своем кресле, но, когда я наконец доехала дотуда, машина уже исчезла.

– Спасибо большое! Кто-нибудь еще видел недавно зеленый автомобиль на Элисон-роуд? Если да, звоните мне!

Сьюзи снова включила музыку и оглянулась на своих подруг. Ее щеки раскраснелись от возбуждения.

– Откуда вы знаете, на какие кнопки нажимать? – спросила Джудит.

Тревор сделал полшага вперед.

– На самом деле… – начал он.

– Это просто кнопки, – перебила его Сьюзи. – Если вы умеете водить машину, то и с микшером справитесь.

Тревор нахмурился. Ему не понравилось, как снисходительно Сьюзи рассказывала о навыках, на овладение которыми у него самого ушли долгие годы, но возражать не стал.

– Ну же, – торопила Сьюзи, глядя на лампочки на микшерном пульте, но они оставались безучастно темными.

Когда секунды начали перетекать в минуты, а Сьюзи сменила песню Нила Даймонда на трек Барбары Диксон, подруги начали понимать, что больше никто машину Тристрама не видел. Каждые тридцать секунд Сьюзи выключала музыку и напоминала своим слушателям о поисках, но больше им никто не позвонил.

Десять минут спустя женщины смирились с тем, что их поиски не увенчались успехом, и собрались покинуть студию.

– А что же теперь будет с вашей собакой? – жалобно пробормотал Тревор.

– Ох, конечно! – воскликнула Сьюзи и вновь склонилась над микрофоном. – Дорогие слушатели, пожалуйста, не волнуйтесь, Эмму нашли. С ней все в порядке, но лишь благодаря вашим звонкам! И помните: если вы ищете кого-то, кто мир перевернет ради ваших питомцев, обращайтесь к Сьюзи Гаррис. Посмотрите, что я сделала ради своей собаки! О ваших зверушках я позабочусь не хуже.

Выключив микрофон, Сьюзи улыбнулась совершенно сбитому с толку Тревору и вместе с подругами вышла из студии.

– Мы его потеряли, – разочарованно призналась Сьюзи.

Джудит посмотрела на подругу. Как органично и сосредоточенно Сьюзи выглядела, сидя в радиостудии! Теперь Джудит хорошо понимала, почему Сьюзи отказывалась брать на передержку собак. Ей нравилась работа радиоведущей, пускай денег она и не приносила.

– Необязательно, – возразила Джудит. – Возможно, ваши слушатели потеряли его на Элисон-роуд только потому, что туда он и направлялся. Если он заехал на парковочное место или в гараж, с улицы его машину не увидеть.

– Но как же нам узнать, где именно он остановился? – спросила Бекс.

– Если он вообще остановился, – добавила Сьюзи.

– Не уверена, что у нас получится, – резюмировала Джудит. – Но я знаю того, кто может нам помочь.

(обратно)

Глава 23

Едва добравшись до дома, Джудит позвонила Танике и рассказала о том, как взбешенный Тристрам укатил на своей машине, ответив на загадочный телефонный звонок. Джудит также рассказала ей, что они потеряли след его машины на перекрестке Дедмир-роуд и Элисон-роуд.

– Как, бога ради, вы вообще смогли его отследить? – спросила Таника.

– Поверьте, вам не стоит знать ответа на этот вопрос. Но если сможете уточнить, кто звонил Тристраму сегодня после полудня, часа в два, то, скорее всего, получите имя человека, который убил сэра Питера, в то время как Тристрам обеспечивал себе алиби.

– Хорошая идея. Только, к сожалению, я не уверена, что смогу это сделать.

– Почему нет?

– Я больше не старший инспектор, а значит, не имею права получать ордера на изъятие данных о телефонных звонках.

– Тогда попросите об этом старшего инспектора.

– Он не станет ничего делать. Мне так жаль, но, сколько бы я ни упрашивала его продолжить расследование, он не соглашается. Его это не интересует. Помните, он не увидел ничего примечательного в том, как сэр Питер снял со своего счета двадцать тысяч наличными после того, как получил сообщения с одноразового телефона, зарегистрированного в Вануату? Он считает, никакого убийства не было. И новость о том, что Тристрам получает странные звонки, не заставит его передумать.

Джудит поджала губы:

– Расскажите-ка мне об этом вашем старшем инспекторе.

– Он хороший коп, – начала Таника, не желая плохо отзываться о своем коллеге, – и отлично справляется со своей работой.

– Полная чепуха! – воскликнула Джудит. – Он игнорирует ваше мнение, словно какой-то шовинист! А вы можете напрямую обратиться к кому-нибудь выше рангом?

– Старший офицер, скорее всего, займет сторону Хоскинса.

– Старший офицер тоже мужчина?

– Да, он тоже мужчина.

– Понятия не имею, как вы это терпите, – посочувствовала Джудит, совсем не ожидая от Таники ответа. В этом мире власть, статус и деньги всегда куда легче достаются мужчинам, и обеих женщин это уже давно перестало удивлять. – Возможно, вы могли бы его отравить?

– Думаю, наши разногласия не настолько критичны, – рассмеялась Таника. – По крайней мере, пока.

– Я упомянула отравление только потому, что мы разузнали еще кое-что.

Джудит рассказала Танике об их разговоре с леди Бейли, из которого подруги узнали историю о том, что отец сэра Питера лишил семью Криса Шеферда целого состояния, а также о том, что сам Крис в ноябре подслушал разговор, после которого сэр Питер вышвырнул Тристрама из дома.

– Серьезно? – переспросила Таника. – Сэр Питер думал, что Тристрам собирался его отравить?

– Мы спросили об этом у Тристрама, и он не стал ничего отрицать. Признался, что произошло маленькое недоразумение. По его словам, он разглядывал бутылочку с цианидом, которую взял со стеллажа, когда его отец вошел в кабинет. Между ними просто возникло недопонимание. Должна признаться, все члены семьи Бейли, с которыми нам удалось поговорить, отзывались о сэре Питере как о человеке мелодраматичном и вспыльчивом. Думаю, вполне возможно, что он всего лишь не так все понял.

– И я не могу не заметить, что сэр Питер все-таки не был отравлен. Неужели он составил новое завещание и сказал своему юристу, что Тристрам пытается его убить только потому, что чересчур бурно отреагировал на тот разговор?

– Не знаю. Возможно, его реакция заставила Тристрама отказаться от использования цианида и придумать новый план – со стеллажом.

– Вот что я могу сделать, Джудит. Дайте мне узнать у членов команды, занимавшихся описью содержимого кабинета, нашли ли среди вещей сэра Питера флакон с цианидом. Если такой флакон имеется, Крис Шеферд, вероятно, сказал правду.

– Но даже если цианида там нет, Крис все равно мог сказать нам правду. Со времени той ссоры кто угодно мог убрать флакон из кабинета.

– Думаю, вы тоже правы. Попробую разузнать побольше. И спасибо вам за работу. Мне так жаль, что не могу достать для вас официальное разрешение на расследование.

– Не волнуйтесь, мы обе знаем, кого за это стоит винить, и дело вовсе не в вас.

Распрощавшись с Таникой, Джудит повесила трубку. Она знала, что ей предстоит многое обдумать, поэтому решила сначала пойти искупаться. Ледяная вода Темзы очистила ее сознание и придала свежести. Но когда Джудит села перед зажженным камином с чашкой горячего шоколада, она поняла, что вновь не может сосредоточиться. Стоило ей только подумать о деле, как мысли убегали совсем в другую сторону. Вот если бы им только удалось выяснить, куда уехал Тристрам, они, возможно, уже знали бы имя человека, который помог ему убить сэра Питера. Если, конечно, Тристрам и правда убил сэра Питера. И имел помощника.

Взяв со столика свой планшет, Джудит отыскала в интернете домашний номер телефона леди Бейли и набрала его. Когда та ответила на звонок, Джудит спросила, были ли у Тристрама знакомые с Элисон-роуд.

– Элисон-роуд? – переспросила леди Бейли так, словно услышала название чужой страны. Джудит поняла, что женщина пьяна. – Что, бога ради, ему там понадобилось? – невнятно пробормотала она.

– Мне неизвестно, – ответила Джудит и решила попробовать воспользоваться невменяемым состоянием леди Бейли. – В последнее время он ведет себя очень скрытно, вы сами говорили.

– Ха! – воскликнула леди Бейли. – Вы намекаете на его загадочную подружку?

– Я так рада, что вы сами о ней заговорили. Как давно они встречаются?

– Уже много лет. Я пыталась расспросить его о подробностях, но он, разумеется, все отрицал. Он всегда был скрытным молодым человеком; вы правы: это слово подходит ему идеально. Но мать всегда все поймет. Когда я занимаюсь стиркой, чувствую запах женских духов на его одежде. И он не всегда ночует дома, – добавила леди Бейли, но по ее голосу было понятно, что женщина начинает переживать, не слишком ли много она рассказала Джудит.

– Я так рада за него, – произнесла та, не желая потерять благостного расположения леди Бейли.

– Правда? Я тоже. Да, я тоже очень за него рада.

Поблагодарив леди Бейли за потраченное время, Джудит решила позвонить Дженни и узнать, может ли та рассказать что-нибудь еще о личной жизни Тристрама.

– Вы говорили с леди Бейли? – спросила Дженни, когда Джудит объяснила ей причину звонка.

– Только насчет Тристрама и то лишь для того, чтобы узнать, желал ли кто-то смерти сэру Питеру. Но она сказала, что Тристрам, по ее мнению, встречался с кем-то весь последний год. А возможно, еще дольше.

– Очень интересно, – сказала Дженни. – Никто не говорил мне, что у Тристрама есть девушка. Питер точно не говорил.

– А вы, случайно, не знаете, есть ли у Тристрама знакомые, живущие на Элисон-роуд?

– Почему именно на Элисон-роуд?

Джудит объяснила, что им удалось отследить машину Тристрама и они потеряли ее в районе Элисон-роуд.

– Простите, – призналась Дженни, – но ничего не могу припомнить. Розанна живет на барже недалеко от шлюза Харли-Лок, так что Тристрам точно ездил не к ней.

– Да, мы со Сьюзи случайно встретились с Розанной возле ее лодки. Она живет не одна, не так ли?

– Верно. С ней живет ее подруга, Кэти Хасселби.

– Хасселби? Она как-то связана с юристом сэра Питера?

– Эндрю Хасселби – ее отец. Все зовут ее Кэт. Она тоже юрист и работает на ту же компанию, что и отец. Кэт очень яростно относится к защите окружающей среды. Она бесплатно помогает многим протестным движениям. Удивительная женщина.

Джудит получила не совсем ту информацию, на которую рассчитывала.

– Тогда что насчет Криса Шеферда? Может, это он живет недалеко от Элисон-роуд?

– Почему вы заговорили о нем?

– Леди Бейли считает, у Криса был повод затаить обиду на сэра Питера.

– Сомневаюсь, что это правда, – задумчиво проговорила Дженни. – Крис может иногда вести себя грубо, но едва ли он это делает со зла. Он очень любит бывать на природе и ухаживать за растениями, а в этом доме ему всегда есть чем заняться. Но вряд ли это имеет значение. Крис даже не живет в Марлоу. Он каждый день приезжает сюда из Ридинга на своем старом грузовичке. Когда тот заводится, – с улыбкой в голосе добавила Дженни. – Он постоянно ломается.

Джудит знала, что Ридинг находится где-то к юго-западу от Марлоу, а машину Тристрама в последний раз видели на восточной окраине города.

Дженни замолкла, и у Джудит возникло впечатление, будто женщина собирается с духом, чтобы что-то сказать.

Джудит молча ждала.

– Вы ведь не верите ему, так ведь? – спросила Дженни.

– Не верю кому?

– Тристраму. Тому, что он сегодня сказал: обо мне, о том, что мне нужны были только деньги Питера.

– Конечно, я не верю ему.

– Но я не могу отрицать его слова, – продолжила Дженни. – Я всегда всем говорила, что выхожу замуж по любви, и это правда, не поймите меня неправильно. Да, возможно, мои чувства нельзя назвать настоящей любовью, но я испытывала симпатию и привязанность. Мне так нравилось проводить время с Питером, он всегда был полон жизни… – Дженни потребовалась минута, чтобы взять себя в руки и продолжить: – Но Тристрам тоже не ошибается. Рядом с Питером я чувствовала себя в безопасности. Не могу это отрицать. Я не становлюсь моложе, а моя работа мешает устраивать личную жизнь. Я уже свыклась с мыслью, что мне придется работать до конца своей жизни. Но с Питером я бы никогда не нуждалась в деньгах, и от этого он был еще привлекательнее в моих глазах.

Джудит слышала, с каким облегчением Дженни признавалась в своих чувствах.

– В этом нет ничего страшного, – успокаивающе произнесла она. – Тристрам говорил: вы сирота.

– Пока я росла, меня постоянно передавали из одной приемной семьи в другую. Порой я попадала в очень хорошие руки. Иногда даже знакомилась с другими милыми приемными детьми. Но в основном все они были ужасны. Если честно, я всю жизнь боролась – за свое образование, за место в интернатуре, за повышение на работе. Лишь представив, что все мои переживания останутся позади после свадьбы, я…

Дженни замолкла, но интуиция вновь подсказала Джудит, что молодая женщина еще не закончила.

– Наверное, просто хочу сказать, что руководствовалась не самыми праведными мотивами, когда решила выйти за Питера.

– Если уж на то пошло, ни у кого и никогда не бывает абсолютно праведных мотивов.

– Но именно поэтому я так хочу найти завещание Питера и узнать, как много денег он мне оставил.

Вот оно, то самое постыдное признание, которое так долго собиралась сделать Дженни.

– Это совершенно нормально.

– Я чувствую себя ужасным человеком, охотницей за чужими деньгами.

– Когда на кону стоит столько денег, любой поступил бы так же. Я бы – точно.

Джудит повесила трубку, налила себе рюмочку виски – исключительно в целях улучшения мыслительной деятельности – и отправилась в соседнюю комнату, чтобы посмотреть на схему своего расследования.

Ее внимание приковала к себе черно-белая фотография Тристрама, которую Джудит специально распечатала на принтере. Такие снимки актеры рассылают режиссерам в надежде на сотрудничество. Тристрам – действительно очень привлекательный молодой человек, но Джудит заинтересовало выражение его лица. Он не улыбался. На фото он словно хотел походить на Хитклифа – мрачного, красивого и опасного. Но затем Джудит вспомнила, как Розанна, леди Бейли и Крис Шеферд в один голос твердили, что Тристрам лишь лает, да не кусает. Каков же он тогда на самом деле? Неужели Тристрам и правда опасный человек, способный на убийство, как думал его отец? Или же он просто слабый мальчишка, неспособный держать себя в руках?

Джудит решила, что ей не повредит еще одна порция виски. Она могла бы дойти со своей рюмкой до стоящего в гостиной графина, но вместо этого принесла графин поближе к рюмке. Вернувшись к своей доске, Джудит плеснула себе капельку янтарной жидкости и задумчиво сделала маленький глоток.

Так, что им удалось выяснить?

Улики все так же подтверждали, что Тристрам, скорее всего, замешан в гибели отца, хотя стеллаж он сам и не толкал. От смерти сэра Питера он точно получал наибольшую выгоду. Но вдруг он нашел способ убить отца, не заходя в его кабинет? Нет, это совершенно невозможно.

Разглядывая фотографии, Джудит вспомнила, что Розанна с самого начала лгала о том, где находилась во время убийства. Бедняжка, подумала Джудит, из всей семьи она единственная зарабатывала на жизнь честным трудом. Несмотря на то что она была первым ребенком сэра Питера и леди Бейли, ей не полагалось ни денег, ни части семейного бизнеса в случае смерти отца. И как сказала сама Розанна, хотя бы по этой причине она не могла желать смерти отцу. Как только Тристрам получит наследство, все окажется под его контролем. Да, пускай в момент убийства сэра Питера она пряталась в шкафу по довольно сомнительной причине, повода желать смерти отцу у нее не было.

Похоже, все так или иначе упиралось в завещание.Если – а Джудит вполне серьезно рассматривала такой вариант – сэр Питер и правда изменил его, чтобы включить Розанну, а возможно, и вовсе оставить все имущество ей, то это полностью меняло всю картину. Джудит почувствовала, как в груди разгорается раздражение. Нечто подобное она обычно испытывает, когда возникают сложности с составлением кроссвордов. В голове кружились тысячи идей и мыслей, но ни одна из них не приближала ее к решению проблемы.

Размышления о кроссвордах заставили Джудит вспомнить о страничке, которую она вырвала из газеты Криса Шеферда. Плеснув в рюмку еще капельку виски, Джудит вернулась в гостиную, села в кресло и поставила перед собой сумочку. Наконец отыскав заветный газетный лист, она положила его на колени и разгладила следы от сгибов.

Большая часть вопросов Джудит не интересовала. Она сразу сосредоточилась только на тех подсказках, с помощью которых можно было заполнить клеточки в четырех углах кроссворда.

Под номером один была записана следующая загадка: 1. Раз в неделю рыба держится далеко от Туманного Альбиона (7).

Как правило, вопрос для криптографических кроссвордов состоял из двух частей: в первой был зашифрован синоним к ответу, а во второй содержался сам ключ к разгадке. Джудит улыбнулась. Она сразу заметила, как прост и в то же время элегантен ключ к этому вопросу. Ключ к разгадке крылся во фразе «рыба держится далеко от Туманного Альбиона», но вторая часть подсказки «раз в неделю» тоже была важна. В знак уважения старых традиций в Англии часто едят рыбу по пятницам, а значит, раз в неделю. Получалось, ответ – ПЯТНИЦА.

Джудит нашла подсказку к вопросу в нижнем левом углу: 7. На Синае отнюдь не одиозное молвлено было слово (6).

И вновь Джудит почувствовала, как ее губы растянулись в улыбке. Ни для кого не секрет, что, согласно Библии, именно на горе Синай Бог дал Моисею десять заповедей. К тому же, как было известно Джудит, целые числа делились на одиозные и им противоположные – злые. Злыми называли все целые неотрицательные числа с четным весом Хэмминга, и число десять как раз подходило под это описание. Джудит, составляя кроссворды, и сама нередко прибегала к этой уловке. Значит, второй ответ – ДЕСЯТЬ.

В нижнем правом углу спрятана следующая подсказка: 28. Каждому молодому человеку нужна доска, но не больше пяти (5).

«Доска для молодого человека» могла означать, к примеру, доску для серфинга – фишборд, сноуборд или скейтборд. Но составитель добавил и вторую часть загадки: «не больше пяти». Джудит предположила, что тем самым он хотел ограничить количество букв в слове. «СКЕЙТ» – единственное слово, пришедшее ей на ум. Его она и выписала себе на листочек.

Оставалась последняя подсказка в правом верхнем углу: 3. Гайда земли позволит городу дышать (4).

Разгадка была совсем короткой. Джудит вспомнила, что гайда – это старинная мера величины земельных участков, которой пользовались еще со времен колонизации Британских островов. Это слово даже нашло отражение в названии самого известного парка Великобритании – Гайд-парка. А парки, которые еще часто называют «зеленые легкие», – это и есть участки земли, позволяющие городу дышать.

Джудит посмотрела на четыре ответа, которые она вписала в клетки кроссворда, и прочла их против часовой стрелки: ПЯТНИЦА, ДЕСЯТЬ, СКЕЙТ и ПАРК. Если Джудит права, то эти четыре ответа вновь складываются в инструкцию к встрече: в десять утра пятницы в скейт-парке Марлоу. Другого объяснения такому подозрительному совпадению она придумать не могла. Но правильно ли Джудит разгадала подсказки? А если так, то кто оставил сообщение и зачем?

Лишь одно Джудит знала наверняка: завтра – в пятницу – ровно в десять утра она будет ждать загадочного составителя кроссвордов в скейт-парке Марлоу.

(обратно)

Глава 24

На следующее утро Джудит позвонила Бекс и попросила ее в десять утра прийти в скейт-парк. Сьюзи она звонить не стала. Вместо этого Джудит решила зайти к ней домой и лично поговорить с подругой. После визита на радиостанцию Марлоу Джудит очень хотелось обсудить со Сьюзи ее карьеру радиоведущей. Джудит считала, что любой человек, настолько хорошо справляющийся со своей работой, заслуживает заниматься ею на постоянной основе. Джудит не одобряла стремления Сьюзи к славе, но ради счастья подруги готова была смириться с ее выбором.

Подъехав к дому Сьюзи на велосипеде, Джудит с удивлением обнаружила, что с ее последнего визита фасад дома ни капельки не изменился. Он все так же прятался за частоколом строительных лесов и порванным брезентом. В последний раз Джудит была здесь прошлым летом, но она предполагала, что с тех пор Сьюзи все же смогла закончить ремонт.

– Что вы здесь делаете? – спросила Сьюзи, открыв входную дверь.

– Просто решила вас навестить. Могу ли я войти?

Сьюзи скрылась внутри дома, но оставила дверь распахнутой. Следом за подругой Джудит вошла в устланный линолеумом коридор, где ее с радостью приветствовала виляющая хвостом Эмма.

– Кто тут хорошая девочка? – спросила Джудит и ласково потрепала собаку за ушами.

Женщины быстро сошлись во мнении, что сегодня Эмма выглядит особенно хорошо. Сьюзи предложила Джудит выпить по чашечке чая, но та решила сразу перейти к делу.

– Сначала я хотела бы заручиться вашей поддержкой в разгадке одной маленькой тайны, которая просто сводит меня с ума. Сможете ли вы пойти со мной в местный скейт-парк к десяти часам?

– Конечно. Если только мы управимся с вашей тайной до начала моего радиошоу.

– Не волнуйтесь, мы должны все успеть. И я рада, что вы первой заговорили о радио, ведь именно из-за вашей работы на «Марлоу ФМ» я приехала сюда.

– Да? И в чем именно дело?

– Вчера я увидела, как потрясающе вы справлялись с микшером на радиостанции. Вы так легко нажимали на все эти кнопочки и ползунки, при этом не прерывая разговора со своими слушателями! У меня бы никогда так не получилось. Вы смогли наладить настоящее взаимопонимание со своей аудиторией. И я знаю, насколько важна ваша радиостанция для местного общества. Любой бы это понял, послушав ваши передачи.

– Вы и правда так думаете? – спросила Сьюзи, сияя от гордости.

– Но я также вижу, что вы отказываетесь от работы по уходу за собаками ради своего радиошоу.

– Это неправда.

– Это правда.

– Нет, неправда.

– Вы сами рассказали мне о том, как платите за свою работу другим.

– Неужели?

– Во время нашей прогулки в парке у шлюза Харли-Лок.

– Ох, точно, получается, я уже проболталась. Но не переживайте, ничего страшного не происходит, ведь я не могу сидеть с собаками только по утрам, когда готовлюсь к своему шоу.

– Понимаю. Но мне интересно, можете ли вы получать оплату за работу на радио, чтобы восполнить потери из-за невозможности заниматься своим основным бизнесом?

– Это невозможно. На радиостанции работают только волонтеры.

– Тогда почему бы вам не найти работу на другой радиостанции, где сотрудникам платят?

– Почему я должна искать другую работу? Мне нравится на «Марлоу ФМ».

– Но как вы зарабатываете себе на жизнь?

– Думаете, мне не хватает денег? – оскорбленно проговорила Сьюзи.

– Сьюзи, у вашего дома все еще не хватает одной стены.

Так уж получилось, что, после того как Сьюзи начала отказываться от своих постоянных клиентов, ей стало катастрофически не хватать средств на существование, а затраты по кредитке совершенно вышли из-под контроля. Но ведь во время рождественских праздников расходы всегда растут? По крайней мере, именно в этом Сьюзи пыталась убедить себя каждый раз, когда получала выписку из банка. Отсутствие дохода волновало ее до дрожи в коленках, но она пыталась справляться с тревогой, просто не думая о своих проблемах.

– Состояние дома никак не связано с моим финансовым положением, – ответила она. – Мой строитель вернется. Он закончит работу.

– Тот самый строитель, который так ничего и не сделал в прошлом году?

Сьюзи не сразу нашлась с ответом.

– Возможно, – в конце концов пробормотала она.

– Вы должны нанять кого-то нового.

– Не могу, – произнесла Сьюзи натянутым от раздражения голосом. – Я уже заплатила предыдущему мастеру.

– Он не вернется.

– А вдруг вернется?

– Когда вы с ним разговаривали в последний раз?

– Вы имеете в виду, в каком году? Слушайте, вам не стоит за меня волноваться, – сказала она нарочито жизнерадостным тоном. – Все как-нибудь наладится, как всегда. Но гораздо важнее вот что: вы действительно считаете, что я хорошо справляюсь с работой радиоведущей?

Джудит не могла не улыбнуться. Тщеславие подруги казалось ей очаровательным.

– Вы не просто хорошо справляетесь. По-моему, лучше всех! Вы должны продолжать вести свое шоу, но вам также надо зарабатывать деньги.

– Спасибо, ваши слова много для меня значат. И вы правы: я должна научиться совмещать работу на радио со своим бизнесом. Я подумаю над этим. А теперь пойдемте в скейт-парк. А по пути можете рассказать мне, зачем мы вообще туда направляемся.

Джудит позволила своей подруге загрузить свой велосипед в багажник фургона. Доехав до парка Хиггинсона на машине Сьюзи, они пешком обошли поле для крикета и оказались прямо в скейт-парке, где их уже ждала Бекс. Она была обута в пушистые ботинки, а на руки натянула столь же пушистые шерстяные перчатки. Чтобы согреться, женщина то и дело хлопала в ладоши и притопывала ногами по холодной земле.

– Какую тайну мы пытаемся раскрыть сегодня? – спросила Бекс у подруг.

Джудит объяснила, как составитель кроссвордов для «Марлоу фри пресс» зашифровывал в своих головоломках секретные сообщения.

– Он хотел с кем-то встретиться в скейт-парке? – удивленно спросила Бекс.

– Думаю, тут все просто, – ответила Сьюзи. – Наверняка он продает наркотики.

– Сомневаюсь, что составители кроссвордов часто бывают замешаны в наркоторговле, – возразила Джудит.

– Они и расследованием убийств редко занимаются.

– Туше, – с улыбкой приняла поражение Джудит.

Женщины посмотрели на площадку для катания на скейтбордах. Там играли с полдюжины детей, и всем им было не больше десяти. Многие из них пришли сюда с родителями.

– Не думаю, что дело в наркотиках, – сказала Бекс.

Колокол в местной церкви начал отбивать десять часов утра, и женщины нетерпеливо оглянулись вокруг. Парк был почти пуст, если не считать детей: на их глазах одинокая пожилая женщина подошла к скамейке, на которой сидел столь же пожилой мужчина в толстых перчатках и твидовой шапке. Но затем женщины увидели бегущего в их сторону мужчину в спортивной одежде. К нему навстречу со стороны Темзы бежала другая спортсменка. Молодой бегун посмотрел на свои наручные часы, и подруги взволнованно переглянулись между собой. Значит, именно эти двое должны были встретиться в десять часов?

Проверив время, мужчина свернул с дорожки и побежал вдоль поля для крикета, а женщина дотронулась до ближайшей постройки для трюков в скейт-парке, развернулась и направилась в обратную сторону.

Бегуны даже на двадцать ярдов не подошли друг к другу.

Когда пробил десятый удар колокола, женщины поняли, что никакой секретной встречи в парке не состоялось.

– Может, подождем еще минут пять? – предложила Джудит.

Но даже пять минут спустя дети продолжали резвиться среди пандусов, их родители все так же наблюдали за ними, а на лавочке по-прежнему мирно сидели старик со старушкой. Больше никого в парке не было.

– Ну что ж, мы довольно бесполезно потратили время, – сказала Сьюзи, и из ее рта в воздух поднялось облачко пара.

Джудит была вынуждена согласиться. Неужели она ошиблась: никаких секретных посланий в кроссвордах «Марлоу фри пресс» не было?

– Не уверена, что совсем бесполезно, – возразила Бекс и указала на женщину, которая шла через парк к реке. – Смотрите, это леди Бейли.

– Действительно, – подтвердила Сьюзи, но восторга в ее голосе не было слышно. – Какая неожиданная встреча.

– Мы должны задержать ее, прежде чем она исчезнет, – предложила Бекс и быстро зашагала следом за леди Бейли.

Сьюзи и Джудит удивленно переглянулись, а затем поспешили догнать подругу.

– Доброе утро, леди Бейли, – поздоровалась Бекс, поравнявшись с женщиной.

– Доброе утро, – ответила та.

– У вас такие симпатичные резиновые сапоги.

– Вы подошли ко мне только для того, чтобы похвалить мое чувство стиля? – спросила леди Бейли.

Джудит и Сьюзи наконец добежали до них и тут же поняли, почему Бекс так спешила.

На леди Бейли были резиновые сапоги кислотно-розового оттенка с очень узким голенищем.

С улыбкой Бекс нанесла решающий удар.

– Сапоги такого розового цвета выпускает только компания «Хантер», не так ли?

– Мне просто захотелось добавить ярких цветов в свой гардероб.

– И я смотрю, вы выбрали модель с узким голенищем.

– Мне повезло с генами. Но могу я спросить, почему вас так волнует моя обувь?

Джудит заметила прямо рядом с пешеходной тропинкой темную лужицу свежей грязи.

– Не могли бы вы на секундочку наступить в эту грязь? – спросила она.

– Не мелите чепухи, – огрызнулась леди Бейли. Даже ее терпению подходил конец.

– Сделав это, вы нам очень поможете, – сказала Джудит.

– Правда?

– Это не займет у вас больше минуты, а потом мы сразу уйдем. Обещаю.

Леди Бейли поняла, что самый надежный способ избавиться от трех женщин – это сделать так, как они просят, и она встала прямо в грязь.

– Теперь вы счастливы? – спросила она.

– Почти, – ответила Джудит. – Не могли бы вы вернуться назад?

– Разумеется, – согласилась леди Бейли и вновь подошла к женщинам. – Теперь я могу идти?

– Нет, – ответила Джудит, разглядывая отпечатки сапог.

– Прошу прощения?

– Вы никуда не пойдете.

Леди Бейли оставила в грязи два очень четких отпечатка сапог. Вдоль левой подошвы тянулась трещина.

– Значит, это были вы? – изумленно спросила Сьюзи. – Вы стояли в клумбе напротив окна в кабинете сэра Питера в день его смерти!

– Не понимаю, о чем вы говорите, – пробормотала леди Бейли, но женщины заметили, насколько сильно она разволновалась.

– После того как сэр Питер был убит, – сообщила Джудит, – мы нашли отпечатки ботинок в грязи под окном его кабинета. А Бекс смогла узнать, что их оставила владелица резиновых сапог фирмы «Хантер» седьмого размера.

– Из линейки с зауженными голенищами, – добавила Сьюзи.

– Но важнее всего то, что на левой подошве была отчетливо видна длинная трещина. Точно такая же, как на вашем сапоге. Вы были там, когда сэра Питера убили, не так ли?

В это мгновение вся бравада покинула леди Бейли.

– О боже, – прошептала она, – вы должны мне поверить. Я никак не причастна к смерти Питера.

– Тогда почему бы нам не прогуляться, пока вы будете рассказывать обо всем, что случилось в тот день?

Леди Бейли посмотрела на трех женщин и кивнула так, словно готовилась лично подписать себе смертный приговор.

– Вы правы. Если честно, правда снедала меня изнутри. Я буду рада скинуть с плеч этот груз. И на этот раз обещаю не врать. Я расскажу вам правду, только правду и ничего, кроме правды.

(обратно)

Глава 25

– Так вы готовы во всем признаться? – спросила Джудит, пока женщины вчетвером медленно шли вдоль Темзы. – Вы стояли под окнами кабинета вашего мужа, когда он был убит?

– Вы говорите так, словно я сделала что-то плохое.

– Сэр Питер был убит, а вы находились рядом. Думаю, тут действительно нет ничего хорошего.

– Мне просто хотелось посмотреть.

– На что?

– На нее. – Леди Бейли видела, что собеседницы не поняли ее. – На эту женщину.

– Вы говорите о Дженни? – уточнила Бекс, когда на нее наконец снизошло озарение.

– Я знала, что мне не стоит туда ходить, но не смогла устоять: слишком велик был соблазн. Я никогда прежде ее не видела. А как иначе? Меня больше не приглашают в Белый коттедж. Но мне так хотелось узнать, как выглядит эта женщина, ведь она собиралась выйти за Питера. Я бы не вынесла, если бы впервые увидела ее на фотографии в подвенечном платье. А ее снимки наверняка попали бы в местные газеты. Или Розанна показала бы их мне. Уж моя дочь точно никогда не упускала шанса вонзить мне нож в спину. Она безжалостна. Я должна была сама узнать, как выглядит эта женщина.

В это мгновение Джудит и ее подруги искренне сочувствовали леди Бейли.

– Расскажите нам, что там произошло, – попросила Джудит куда мягче, чем прежде.

– Вдоль дальнего края сада проходит общественная прогулочная тропинка. Она соединяет главную дорогу набережной Темзы. Немногим известно об этой тропинке. Питер позволил лавровым кустам разрастись и почти полностью скрыть ее из виду, но я-то знаю, что она все еще там. О вечеринке мне рассказали друзья, многим из которых просто не терпелось поделиться со мной этой новостью. Поэтому, когда праздник был в самом разгаре, я пересекла мост Марлоу, прошлась вдоль реки до края сада, затем пролезла сквозь лавровый куст и протиснулась в узкое пространство между живой изгородью и соседним забором. Где-то на полпути к дороге находится довольно большая клумба, так что я смогла вылезти из лавровых кустов и спрятаться среди цветов. Я была так довольна собой! С того места открывался отличный вид на всю вечеринку и стоящий у реки шатер.

– Вам не пришло в голову, что вы совершали очень глупый поступок? – спросила Бекс.

– Ну конечно, пришло! Но разве вы никогда не совершали глупых поступков? Я только хотела увидеть невесту, а все остальное меня не волновало. Но из кустов я не могла понять, где она. Я находилась слишком далеко, да и гостей на вечеринке было очень много. Поэтому я решила попробовать перебежать через лужайку и спрятаться за углом дома, чтобы разглядеть эту женщину вблизи.

– Вы не боялись, что вас могут заметить? – спросила Джудит. Смелость леди Бейли ее впечатлила.

– О, конечно же, боялась. Но в той стороне дома гостям делать особо нечего, да и просматривается она плохо. Туда выходят только окна кабинета сэра Питера и его спальни на втором этаже. К тому же шторы на окне в кабинете были задернуты.

– Правда? – прищурившись, спросила Джудит.

– Да. Не уверена, хватило бы у меня наглости спрятаться за домом, если бы они были открыты.

Джудит и ее подруги переглянулись между собой. В конце концов, когда они вломились в кабинет сэра Питера после его смерти, шторы были раздвинуты.

– Но это неважно, – продолжила леди Бейли. – Когда я уже собиралась выбежать на лужайку, из парадных дверей вышел Тристрам.

– Тристрам? – спросила Джудит. – Вы уверены?

– Он мой сын – разумеется, я уверена. Но мне повезло, ведь он увидел бы меня, если бы я выбежала из-за кустов секундой ранее. А так я просто наблюдала за тем, как он прошелся вдоль подъездной дорожки и вышел за ворота. Когда путь был чист, я выбралась из своего укрытия и побежала к дому.

– Один вопрос, – прервала ее Джудит. – Как выглядел ваш сын?

– Не поняла: что вы имеете в виду?

– Он выглядел взволнованным, торопился уйти из дома?

– Нет, он просто шел вдоль дорожки. Я не заметила ничего примечательного.

– Он был один?

– Да, но я не понимаю, какая вам разница. Питер и его гости развлекались на лужайке около реки, а Тристрам ушел. И знаете что? Я решила больше не прятаться, а идти с высоко поднятой головой. Если бы меня увидели, я бы придумала какое-нибудь объяснение своему присутствию там. Никаких идей у меня, если честно, не было, но скрываться мне больше не хотелось. В конце концов, когда-то этот дом принадлежал мне.

– Получается, вы пересекли лужайку и спрятались в кустах под окном кабинета? – спросила Бекс.

– Нет, разумеется, нет. Я больше не планировала прятаться в кустах, просто хотела посмотреть на новую женщину моего бывшего мужа. А как только перебежала на другую сторону сада и уже собиралась выглянуть из-за угла дома, на подъездную дорожку въехала спортивная машина. Я была очень удивлена, ведь это была машина Тристрама. Он только-только ушел и уже вернулся? И стоило ему выйти из машины, как все закрутилось! Я увидела, что Питер подошел к сыну, чтобы прогнать его. Вот тогда-то я и спряталась в кустах. И если честно, рада, что так поступила, потому что Тристрам и Питер сцепились не на шутку. Тогда я наконец и увидела эту женщину. Совершенно не понимаю, что Питер в ней нашел. Ну да, она худенькая – ну, естественно, худенькая, ведь она еще так молода! Но у нее такое угловатое лицо, тощие коленки и локти! А волосы? Неужели нельзя было сделать нормальную прическу перед собственной свадьбой?

– Вы слышали, о чем они разговаривали? – спросила Джудит, желая вернуть леди Бейли к прежней теме разговора.

– Слышала, и это было так ужасно! Должна признать, Тристрам вел себя довольно беспардонно. Он говорил, что ему плевать, оскорбляет ли кого-то его поведение, ведь это его дом, и он будет приходить и уходить когда захочет. Его будущая мачеха заливалась слезами. Как она собралась замуж за Питера с такими слабыми нервами? Она сказала, что пойдет в свою спальню; она больше не могла видеть их ссору. Как только она ушла, Питер рассвирепел по-настоящему, прежде я никогда не видела его таким. Он сказал Тристраму, что давно знает о его плане и именно поэтому запретил ему появляться на свадьбе.

– Сэр Питер сказал, что знает о плане Тристрама? – переспросила Джудит.

Леди Бейли поняла, что невольно подставила своего сына.

– Это просто выражение такое. Питер злился, вот и всё. А потом он тоже ушел в дом. Но я все еще видела Тристрама. Он выглядел ужасно. И неудивительно, ведь он терпеть не может ругаться. Но у моего сына непростой характер, а Питер знает, как вывести его из себя. Когда Тристрам вернулся к гостям, я решила убираться оттуда. Выбралась из кустов, стряхнула с одежды грязь и побежала обратно, под укрытие живой изгороди в другой стороне сада. Если вам от этого легче, в тот момент я чувствовала себя очень глупой. Меня могли заметить, а я ведь даже не знала, как буду объясняться в таком случае. Если честно, меня трясло от страха. Я пробиралась через лавровые кусты, но решила напоследок еще разок взглянуть на дом. Тогда-то я и видела его в последний раз.

– Кого? – спросила Бекс.

– Питера. Он был в своем кабинете.

– Но вы же говорили, что шторы были задернуты.

– Простите, мне стоило с этого начать: когда я оглянулась, он как раз их открывал.

– Был ли с ним в кабинете кто-то еще?

– Я никого не видела, но я и не присматривалась. Меня больше интересовало, в порядке ли Тристрам. Он в тот момент разговаривал с какими-то женщинами, если не ошибаюсь.

– Он разговаривал с нами, – кивнула Бекс.

– Хорошо. Тогда мне не нужно вам объяснять, что Тристрам непричастен к смерти Питера.

– Но видели ли вы, что произошло в кабинете, когда упал стеллаж? – спросила Джудит.

– Я была слишком далеко, к тому же в тот момент из-за туч выглянуло солнце. Оно светило прямо в окна кабинета, и из-за бликов я не видела, что происходило внутри.

– Довольно удачное стечение обстоятельств, – заметила Сьюзи.

– Ничего не могу с этим поделать. Стекло бликовало на солнце, когда я услышала жуткий грохот со стороны дома. Правда, тогда я решила, что это официант уронил поднос с бутылками вина или что-то в этом духе. Я понятия не имела, что Питер погиб в тот момент. Ужасно, если подумать. Я отвернулась и пошла прочь так быстро, как только могла.

– Вы видели, как все мы побежали в дом?

– Нет, в тот момент я как раз пыталась пролезть сквозь дыру в лавровых кустах. Вот вам объяснение тому, как отпечатки моих сапог оказались на земле под окном кабинета Питера.

Леди Бейли прямо посмотрела на женщин. По ее взгляду было ясно, что тему она уже считает закрытой.

– Я уже спрашивала вас раньше, – напомнила Джудит, – но вы уверены, что не просили у сэра Питера двадцать тысяч фунтов наличными?

– Совершенно уверена. У меня есть гордость, знаете ли.

– Буду с вами честна, – заметила Сьюзи, – но мне кажется, у женщины, которая прячется в кустах у дома своего бывшего мужа, с гордостью явные проблемы.

– И если уж как следует подумать, – заметила Джудит, – никто, кроме вас, не может подтвердить, что в момент падения стеллажа вы находились в кустах в другой стороне сада, не так ли?

– На что, бога ради, вы намекаете?

– Вы признались, что прятались под окнами кабинета только потому, что Бекс смогла узнать модель ваших резиновых сапог с пятидесяти ярдов. – Бекс покраснела от радости, услышав такой комплимент. – А доказать всю эту историю о том, что сэр Питер открыл шторы, но стекло начало бликовать на солнце, не давая вам заглянуть внутрь комнаты, вы не можете.

– Конечно, не могу. Я была там одна.

– Тогда позвольте мне рассказать мою версию событий. Вы подошли к окну, когда увидели внутри сэра Питера. А так как он был там один, вы обошли дом по кругу, вошли в парадные двери, затем проникли в кабинет своего мужа, где убили его, опрокинув тяжелый стеллаж. Потом выбрались из дома так, чтобы никто вас не заметил, а когда все гости поспешили войти в дом, путь был свободен, вы добежали до кустов и выбрались из сада.

– Да как вы смеете? Ничего подобного я не делала! – воскликнула леди Бейли, мгновенно рассердившись. – В этой истории пострадала именно я! Это меня предал собственный муж, это он заставил меня уйти от него. А теперь я живу в какой-то дыре, вынужденная терпеть его подачки. У меня ничего не осталось из-за него!

Джудит взглянула на леди Бейли и увидела в ее глазах такую горечь, такое разочарование в жизни и гнев, что у нее не осталось сомнений: леди Бейли была способна опрокинуть на мужа тяжелый стеллаж.

– Вы правы, – подтвердила Джудит, – у вас не осталось ничего, кроме вашего титула. Но и титул вы потеряли бы, как только сэр Питер снова женился бы. Вы с Тристрамом всегда были очень близки. Это видно даже на масляном полотне, которое висит в Белом коттедже. А после смерти сэра Питера именно Тристрам будет распоряжаться семейным бизнесом, не так ли? Он не позволит своей матери жить в бедности, в крохотном доме. Готова поспорить: если бы вы правильно разыграли свои карты, он даже позволил бы вам снова переехать в Белый коттедж. Так что, если разбираться, у вас была причина желать смерти вашему мужу. А вы в момент его гибели были неподалеку, как вы сами нам сейчас признались, так что возможность его убить у вас тоже имелась. Теперь мне ясно, что вы можете быть тем самым сообщником, которого мы искали все это время. Именно вам тайно звонил Тристрам. Он просил вас проявить терпение и подождать еще чуть-чуть.

– Что вы там бормочете?

– Когда мы расспрашивали вас о загадочных звонках Тристрама, вы сказали, что тоже слышали, как он с кем-то общается, но, по вашим словам, это была его тайная девушка. Теперь я думаю, не пытались ли вы сбить нас со следа. Тогда получается, на самом деле Розанна слышала, как Тристрам звонил вам. Потому что именно вы помогали своему сыну все это время. Это вы убили сэра Питера в его кабинете, пока Тристрам снаружи обеспечивал себе алиби.

– Это какое-то сумасшествие! – воскликнула леди Бейли. – Я признаю, что близка с Тристрамом, и признаю, что, по моему мнению, с ним очень жестоко обошлись, но когда упал стеллаж, я была в другой стороне сада, далеко от дома.

– Но вы не можете это доказать, не так ли?

– Стойте! – крикнула леди Бейли, когда ей в голову пришла какая-то мысль. – Кажется, могу. Меня видели, когда я вылезла из кустов около реки. Поверить не могу, что забыла об этом, но, как только я вышла к реке, мимо на своей лодке проплыл майор Том Льюис. Он поздоровался со мной. Я что-то сказала в ответ, правда, что именно, не помню. Но он видел меня. Всего через пару секунд после погрома.

Джудит вспомнила, как за несколько мгновений до смерти сэра Питера она видела большую лодку, плывшую по реке.

– Ну конечно, – скептически заметила Сьюзи, – теперь вы утверждаете, что у вас все-таки есть алиби? Как удобно.

– Не стоит разговаривать со мной таким тоном. Если хотите обвинить меня в убийстве, поговорите сначала с майором Томом Льюисом. Он сможет подтвердить мои слова. Теперь мне пора. Для одного дня мне достаточно унижений.

Леди Бейли взглянула на женщин, высоко задрав подбородок, затем развернулась на каблуках и направилась обратно в сторону Хай-стрит. Несколько долгих мгновений подруги молча смотрели ей вслед.

– Думаю, мы только что нашли нашего убийцу, – подытожила Сьюзи.

– Понимаю, о чем вы, – согласилась Бекс. – Джудит, как здорово, что вы догадались, кому именно Тристрам звонил все это время.

– Но вот что мне хочется знать, – продолжила Сьюзи. – Почему Тристрам выходил из дома, когда леди Бейли его увидела? Он, должно быть, пришел туда пешком, раз несколько минут спустя подъехал к дому на машине.

– Но можем ли мы верить ее словам? – спросила Бекс.

– Верно, – кивнула Джудит. – Для начала нам надо поговорить с майором Льюисом, не так ли?

– Я могу заняться этим, – предложила Бекс. – Он поет в церковном хоре, а сегодня вечером у нас как раз будет собрание. Я расспрошу его, когда увижу.

– Хорошая идея. А пока, думаю, нам стоит отыскать тропинку, ведущую вдоль сада сэра Питера. Так мы сможем узнать, была ли в словах леди Бейли хоть толика правды. А потом нам нужно разузнать, зачем Тристрам приходил в Белый коттедж. Правда, у меня уже есть теория на этот счет, и, возможно, именно этой зацепки нам не хватало.

– Какой? – спросила Сьюзи. – Что, по вашему мнению, он задумал?

– Не будем спешить. Сначала изучим кусты, а потом возьмемся за Тристрама.

(обратно)

Глава 26

Когда женщины подошли к мосту Марлоу, у его основания они увидели столпотворение. Водители нетерпеливо жали на свои гудки и пытались сдавать назад, а на самом мосту стояли какие-то люди с флагами, полностью блокируя дорогу.

– Что тут происходит? – спросила Бекс у одного из зевак.

– Протестная акция экоактивистов, – ответил тот.

– Но нам нужно попасть на другую сторону, – возмутилась Бекс.

– Они останавливают только машины. Пешеходы могут проходить беспрепятственно.

– Тогда пойдемте, – сказала Джудит и повела своих подруг к мосту мимо застрявших в пробке машин.

На мосту стояло около двадцати людей с флагами, баннерами, разными трещотками и свистками.

– Запасного плана не существует! Запасной планеты у нас нет! – кричали они, пока несколько полицейских пытались заставить их сдвинуться с места.

Неожиданно для себя Джудит увидела в толпе Розанну. Она, скрестив ноги, сидела на земле и держала в руках нарисованный от руки плакат с надписью: «Вы можете игнорировать меня, но вы об этом пожалеете».

Джудит направилась к ней, а ее подруги не отставали, хотя Бекс явно нервничала.

– Я не уверена, что могу здесь находиться, – сказала она.

– Замечательное шествие! – крикнула Джудит Розанне, проходя мимо.

Розанна, не ожидавшая увидеть здесь старушку и ее подруг, от удивления поднялась с земли.

– Что вы здесь делаете? – спросила она.

– Мы, как три козочки из детской сказки, пытаемся перебраться на другую сторону реки, – ответила Джудит. – Но я очень рада видеть, как молодежь отстаивает свои взгляды. Наше общество не сможет измениться, если хоть кто-то не начнет действовать. Взять, к примеру, хотя бы суфражисток. Правда, я и не думала, что вас так волнуют проблемы экологии.

– Я обычно не хожу на протесты, – призналась Розанна, опустив взгляд. – Мне нелегко даются эти шествия, но, если у нас не остается выбора, мы должны действовать.

– Да, вы правы, – согласилась Джудит и пристально посмотрела на Розанну. – Иногда нам нужно действовать.

К ним подошла другая женщина. Кончики ее светлых волос были окрашены в голубой цвет. Джудит вспомнила, что они уже видели ее на барже, где живет Розанна. Значит, это и есть Кэт – дочь Эндрю Хасселби.

– Эти женщины обижают тебя? – спросила она Розанну, а затем обратилась к Джудит: – У нас есть право на публичный протест. Это прописано в Европейской конвенции по правам человека.

Глаза Кэт сверкали от едва сдерживаемого пыла, и Джудит удивленно вскинула брови.

– Вас зовут Кэт, не так ли? Вы дочь Эндрю Хасселби? – спросила Джудит.

– Какое вам до этого дело? Пойдем, Розанна, нам нужно заняться делом.

Кэт увела Розанну обратно в толпу протестующих, но затем передумала и снова подошла к Джудит и ее подругам.

– Вам стоит знать, что отец одобряет то, чем я занимаюсь, – сообщила она.

– Ничуть в этом не сомневаюсь, – кивнула Джудит и, прежде чем Кэт успела понять, что происходит, достала из своей сумки баночку с леденцами и сняла с нее крышку. – Хотите леденец?

Кэт посмотрела на протестующих, на полицейских, стоящих у нее за спиной, и вновь обратила свой взгляд на старушку, протягивающую ей баночку со сладостями.

– Нет, спасибо, – отказалась она.

– Как вам угодно, – парировала Джудит, сунула себе в рот леденец и оглядела бушующую толпу протестующих. – Это, конечно, не Париж в шестьдесят восьмом. Но, если честно, ничего похожего на Париж в шестьдесят восьмом не происходило ни до, ни после, – жизнерадостно добавила она.

– Вы были в Париже во время протестов в шестьдесят восьмом?

– Вы знакомы с этими событиями?

– Каждому, кто верит в силу протестов, известны эти события. На что это было похоже? – Глаза Джудит восторженно засверкали, когда она погрузилась в воспоминания. – Я тогда только-только вернулась из Оксфорда и не совсем понимала, что мне делать дальше. Поэтому поехала на лето в Париж. Это было замечательное путешествие – в ретроспективе, разумеется. В то время все эти протесты только раздражали меня. А могу ли я задать вам несколько вопросов? Мы помогаем полиции разобраться с тем, что случилось с отцом Розанны. Не могли бы вы рассказать нам все, что вам известно о семье Бейли?

– Это несложный вопрос, – ответила Кэт. – Семья Бейли одним своим существованием олицетворяет все, что не так с этой страной. Они разбогатели благодаря тяжелому труду других людей. Потом они передавали свое богатство из поколения в поколение, тогда как работу за них всегда выполнял кто-то другой. Они вампиры.

– Вы очень решительно выражаете свои мысли, – усмехнулась Сьюзи.

– Вам нравятся эти люди? – недобро прищурившись, спросила Кэт.

– Мы едва с ними знакомы, – ответила Бекс.

– Меня утешает лишь то, что хотя бы отец Розанны под конец прозрел.

– О чем вы говорите? – спросила Джудит.

– Он ведь исключил Тристрама из своего завещания, не так ли? И правильно сделал. Этот мужчина не заслужил такого богатства. Точно не с таким отвратительным поведением.

– Откуда вы знаете, что сэр Питер исключил сына из завещания?

– Он сам мне сказал в рождественский вечер. Дженни тогда устроила настоящий пир. Она даже приготовила для меня вегетарианские блюда, а такого в этой семье до нее никто не делал, уж поверьте мне. Чуть позже тем вечером я случайно наткнулась на Питера. Он сидел в своем кабинете с бокалом вина и разглядывал эти жуткие рентгеновские снимки, висевшие над его столом. В тот момент он показался мне старым и очень слабым. А ведь он никогда не выглядел слабым. Поэтому я спросила, все ли у него в порядке, а он ответил, что переживает, правильно ли поступил с Тристрамом. Тогда я спросила, о чем он говорит, и он ответил, что написал новое завещание и вычеркнул из него Тристрама. Питер гадал, не совершил ли он ошибку. Я сказала, что деньги принадлежат ему и он может поступать с ними как ему заблагорассудится.

– Он сказал, кому оставил деньги?

– В смысле, Розанне ли? Я не спрашивала. Ведь в тот день мы праздновали Рождество.

– Но Розанна думает, что теперь она все унаследует?

– Наверняка она ничего не знает. Если честно, я переживаю за нее. Она так зациклилась на этом проклятом завещании, что не может говорить ни о чем другом. Мне кажется, вся эта ситуация немного повредила ее рассудок. По-моему, это прекрасный пример того, как деньги могут развращать нас. А когда денег много, они развращают еще больше. Но все это теперь неважно, ведь новое завещание так и не найдено, правда?

– И вас это не волнует?

– Я юрист. Слишком часто мне приходилось видеть, как из-за завещаний распадаются семьи. Как мне думается, найдется – так найдется. А если не найдется, то и бог с ним. В мире есть куда более важные вещи, о которых стоит волноваться, – добавила Кэт, указывая на других протестующих.

– Не хотим вас больше задерживать, – сказала Джудит. – Но могу я спросить, почему вас не было на вечеринке?

– Почему вас это интересует?

– Вы близкая подруга Розанны, но я не заметила вас на празднике в честь свадьбы сэра Питера. Почему?

– Боже, да мне просто не хотелось торчать среди этих скучных богачей весь день.

Было что-то странное в ее словах, и Джудит не совсем поверила ей. Кэт это заметила.

– Ох, ладно, если вам так важно знать, – я была в парикмахерской. Готовилась к свадьбе. Вы довольны?

Джудит улыбнулась. Она прекрасно понимала, почему ярая экоактивистка Кэт не хотела признавать, что прихорашивалась перед походом на свадьбу «скучных богачей».

– В какой именно парикмахерской?

– «Красавицы и красавчики».

– Я знаю, где это, – заметила Бекс. – Водила туда своих детей, когда они были еще совсем маленькими. Но разве это не детская парикмахерская?

– Ее владелица – моя старая подруга. Она занимается моими волосами. Так что, если вы намекаете на то, что я как-то причастна к смерти Питера, спешу вас разочаровать. Я была у парикмахера.

К ним подбежал раскрасневшийся молодой человек.

– Полицейские говорят, что мы должны уйти с моста!

– Черт возьми! – воскликнула Кэт, вместе со своим другом подбежала к полицейским и начала с ними спорить.

– Вот и первое доказательство, – сказала Сьюзи. – Ну, тому, что сэр Питер и правда исключил Тристрама из своего нового завещания.

– Да, но только если Кэт говорит правду, – сказала Джудит.

– Зачем ей лгать?

– Простите, – вмешалась Бекс, оглядываясь на журналистов, которые начали снимать протестующих, – вы не возражаете, если мы продолжим разговор в другом месте?

– Разумеется, – рассмеялась Джудит.

Женщины перебрались на другую сторону реки, свернули на набережную, пройдя мимо отеля, и направились в сторону восточной окраины Марлоу.

– Думаю, нам стоит проверить алиби Кэт, – заявила Джудит.

– Вы ей не верите? – спросила Бекс.

– Я никому не верю, пока они не докажут, что говорят правду.

– Чертовски верная позиция! – согласилась Сьюзи. – Правда, было бы довольно странно, если бы Кэт убивала сэра Питера в его кабинете, пока Розанна пряталась в шкафу на втором этаже, не находите?

– Понимаю, о чем вы говорите. Звучит действительно странновато.

– Но мы уверены, что сэра Питера и правда кто-то убил? – спросила Бекс.

– Да, – в один голос ответили Джудит и Сьюзи.

– Простите. Просто хотела убедиться, что наша позиция по этому вопросу не изменилась.

– Нет, не изменилась, – сказала Сьюзи.

Женщины не спеша шли вдоль реки, разглядывая огромные коттеджи, а порой и почти столь же огромные лодки. Обсуждали, в каком из безумно дорогих домов хотели бы жить. Сьюзи больше всего волновал размер. Ей особенно понравился большой современный дом с огромными панорамными окнами, из которых открывался прекрасный вид на пришвартованную у берега моторную лодку и речной шлюз. Один лишь вид этого дома привел Бекс в ужас.

– Только представьте, как сложно мыть все эти окна, – заметила она.

– Если я смогу позволить себе дом такого размера, – возразила Сьюзи, – то денег на мойщиков окон не пожалею.

Джудит нравилось слушать разговор подруг, но вмешиваться она не спешила. В конце концов, она и так уже жила в доме на берегу Темзы, идеальном по всем параметрам.

Путь им преградили запертые на замок ворота. Раньше женщины думали, что здесь набережная и кончается, но теперь они знали, куда смотреть. Сбоку от ворот густые заросли лавровых кустов отделяли собственность семьи Бейли от дороги. Если словам леди Бейли можно было доверять, общественная дорога здесь сворачивала прочь от реки, но теперь она густо заросла кустами.

– Вы готовы? – спросила Джудит.

Бекс и Сьюзи не были уверены.

– Не волнуйтесь, я пойду первой.

Стоило Джудит протиснуться в густые заросли, как ее поглотили воспоминания о событиях прошлого лета. Тогда, пробравшись сквозь похожие кусты, она обнаружила в реке за ними тело своего соседа. Но эти мысли лишь придали ей решимости.

Прижимаясь к деревянному забору справа от себя, Джудит упорно продиралась сквозь живую изгородь. К радости старушки, под ее ногами действительно имелось некое подобие тропинки, но, чтобы идти по ней, Джудит приходилось отодвигать в стороны густые ветви. Ей подумалось, что и в гробу попросторнее будет.

Примерно через минуту борьбы с упрямыми растениями Джудит заметила просвет в кустах и остановилась. Раздвинув руками ветки, она увидела за ними клумбу. Чуть дальше, на другой стороне лужайки, возвышался особняк семьи Бейли. Со своего места она видела кусты азалий, высаженные под окном кабинета Сэра Питера, и маленькое окошко его спальни на втором этаже.

Джудит заметила белый сигаретный окурок, втоптанный в грязь, и наклонилась, чтобы поднять его. По краю бумажного фильтра золотой краской было выведено название фирмы-изготовителя: «Картье».

– Все, как она и говорила, – обратилась Джудит к подоспевшим подругам. – Леди Бейли и правда здесь была.

– Она шпионила за своим бывшим мужем, – произнесла Сьюзи почти одобрительно. – Так какой у нас теперь план? Пойдем поговорим с Тристрамом?

– Нет, – покачала головой Джудит. – Теперь наконец пришло время найти пропавшее завещание сэра Питера.

(href=#r>обратно)

Глава 27

Дженни стояла в кабинете Белого коттеджа и осматривала каждую деталь маленькой комнаты. На ковре все еще сверкали на свету крохотные осколки стекла. Если бы не они да не сломанная дверная рама, никто бы и не понял, что совсем недавно здесь случилась трагедия.

– Дженни! – услышала она крик Джудит, раздавшийся со стороны входной двери.

– Я в кабинете, – крикнула Дженни в ответ.

Джудит, Бекс и Сьюзи возникли на пороге.

– Вы в порядке? – спросила Бекс.

– Я просто пыталась понять, что здесь произошло. Как кто-то мог сотворить с ним такое. Как Тристрам мог убить собственного отца, – добавила она, словно желая пояснить свои слова.

– Тристрам? – спросила Джудит.

– Я просто пытаюсь следовать логике. Только ему выгодна смерть Питера. Знаю, вы считаете, будто ему кто-то помогал. Но что, если все куда проще и Тристрам убил своего отца самостоятельно?

– Но он ведь был снаружи, в саду, когда сэра Питера убили, – напомнила Бекс.

– И об этом я думала. А что, если Питер случайно уронил на себя стеллаж?

– Но зачем ему понадобилось лезть на стеллаж? – спросила Сьюзи.

– Понятия не имею. Может, он пытался достать что-то с верхней полки? Однажды я увидела, как он прятал там апельсиновые дольки в шоколаде. Это было весьма в его духе. Кто вообще сейчас ест апельсиновые дольки в шоколаде? Но он так разозлился после ссоры с Тристрамом. Что, если Питер пришел сюда, заперся, чтобы побыть в одиночестве, а затем попытался достать что-то с верхней полки стеллажа и случайно опрокинул его на себя? А если так, то в тот день просто произошел ужасный, кошмарный несчастный случай. Потом мы все вломились в комнату. Но теперь думаю: что, если я ошиблась, проверяя его пульс? Вдруг он был еще жив?

– Такое возможно? – спросила Джудит.

– Не знаю. Я медсестра, а значит, должна уметь проверять пульс, но в тот момент была не в себе. Вид его тела шокировал меня. Вдруг я ошиблась? Меня вытолкали из комнаты раньше, чем я успела перепроверить. Возможно – лишь возможно, – он был еще жив.

– Ох, я понимаю! – воскликнула Джудит, вспоминая, как они со Сьюзи вместе с остальными гостями снаружи дожидались приезда полиции сразу после убийства. Тогда она не могла отыскать в толпе Тристрама. – Вы хотите сказать, что, после того как мы все вышли из дома, чтобы дождаться полиции, Тристрам забрался обратно в кабинет?

– Да, именно такая мысль пришла мне в голову. К тому же в комнате было достаточно тяжелого лабораторного оборудования.

– Значит, Тристрам взял нечто большое и тяжелое и нанес своему отцу смертельный удар. Если так, сэр Питер умер куда позже, чем мы предполагали?

– Не знаю, – ответила Дженни. – Теперь эта идея кажется мне притянутой за уши.

– Но вы правы: такой вариант вполне возможен. Думаю, теперь мы должны еще усерднее заниматься поисками пропавшего завещания.

– Да, – согласилась Дженни, – я как раз думала об этом. Мы вчетвером перевернули все вверх дном в этом доме, но ничего не нашли. Так, быть может, причина в том, что завещания здесь просто нет?

– Возможно, вы правы, – кивнула Бекс. – Но тогда где оно?

– Я не знаю. Но давайте мыслить логически: если оно не внутри дома, то, может быть, снаружи?

– Вы читаете мои мысли! – воскликнула Джудит. – К тому же мы только что узнали: леди Бейли видела, как Тристрам выходил из этого дома за несколько минут до того, как приехал сюда на машине.

– Неужели? – удивленно спросила Дженни.

– Если он приходил сюда, чтобы найти завещание, мы должны понять, что он с ним потом сделал.

– Тут все просто, – решительно заявила Сьюзи. – Он его сжег. В камине. А в этом доме их целых три, не так ли? – добавила она. – Один – в кабинете, другой – в гостиной и третий – в спальне наверху.

– Не думаю, что он сжег завещание, – с сомнением возразила Джудит.

– Почему вы так в этом уверены?

– Я не уверена. Но он бы не стал сжигать завещание здесь, где кто угодно мог бы застать его за этим действием. Что бы он тогда сказал? И вы знаете, как плохо порой горит бумага: в камине так или иначе остаются несгоревшие клочки и обрывки. По-моему, Тристрам не стал бы так рисковать. Поэтому я склонна согласиться с Дженни. Что, если он спрятал документы снаружи, где-то между входной дверью и выездом на улицу? Никому бы и в голову не пришло искать завещание там.

Следом за Джудит женщины вышли из дома на усыпанную гравием подъездную дорожку. Слева низкая тисовая изгородь отделяла теннисный корт от проезжей части.

– Никто бы не стал прятать завещание в кустах, не так ли? – спросила Дженни.

– Согласна, – подтвердила Сьюзи. – Так его кто угодно мог бы найти.

– Давайте сначала поищем вон там, – предложила Джудит, указывая на живую изгородь, отделяющую подъездную дорожку, усыпанную опавшими листьями, от сада.

Чуть дальше виднелась кирпичная арка, ведущая к изысканным клумбам и оранжерее, в которой даже зимой было полно зелени.

Женщины прошли под аркой, чтобы осмотреть сад, но и там не нашлось ни одного достаточно укромного места, в котором можно было бы спрятать завещание.

Сьюзи подошла к оранжерее и потянула за ручку двери. Та не поддалась.

– Оранжерея всегда закрыта? – спросила она.

– Да, мы держим ее закрытой, на случай если в сад проберутся воры, – ответила Дженни. – Но в доме есть ключ.

Дженни замолкла и нахмурилась.

– Что-то не так? – спросила Джудит.

– Кто-то рылся в компостной яме, – сказала Дженни, указывая на большой металлический ящик, стоящий неподалеку от оранжереи. Кто-то старательно разровнял светло-коричневый компост, но в самом углу ящика виднелся бугорок более темного цвета. – В последний раз, когда я сюда приходила, поверхность была идеально ровной.

Джудит, Бекс и Сьюзи подошли ближе и уставились на кучку темно-коричневого перегноя. Всех их посетила одна и та же мысль.

– Я не стану совать туда руки, – заявила Бекс.

– Я тоже не уверена, что хочу это делать, – отозвалась Джудит.

– Это всего лишь мертвые листья, – успокоила их Сьюзи, сняла куртку и передала ее Дженни.

Закатав рукав повыше, она сунула руку глубоко в компостную яму и сморщилась, пытаясь пальцами нащупать хоть что-то в мокром перегное.

– Надеюсь, вы никогда не станете ветеринаром, – пошутила Бекс.

– Опаньки, что это тут у нас? – улыбнулась Сьюзи.

Она вытянула руку из компоста, сжимая в пальцах маленький клочок бумаги. Он насквозь промок, но на его поверхности еще остались следы голубых чернил.

Сьюзи положила обрывок на компост. Из-за влаги чернила довольно сильно выцвели, но женщины все равно смогли разобрать написанные от руки слова.

Это последнее вол

Находясь в здра

– Это почерк Питера! – воскликнула Дженни.

Сьюзи вновь подошла к дыре, которую вырыла, и сунула туда руку. Через несколько секунд она вытащила на поверхность еще один обрывок бумаги.

– Что там написано? – нетерпеливо спросила Дженни.

– Давайте посмотрим, – ответила Сьюзи и положила новый обрывок рядом с первым.

На нем женщины увидели имя и подпись Криса Шеферда.

Сьюзи начала ладонями выгребать перегной из ямы, стараясь добраться до остальных клочков бумаги. Вытаскивая обрывки, она по одному передавала их Джудит, которая раскладывала их рядом с первыми двумя, пытаясь собрать воедино, словно пазл. К тому времени, когда Сьюзи закончила, завещание было практически полностью восстановлено, и женщины наконец смогли прочитать его.

10 декабря 2022

Это последнее волеизъявление сэра Питера Бейли.

Находясь в здравом уме и трезвой памяти, я оставляю всю свою собственность Дженни Пейдж. Если я умру при загадочных обстоятельствах, пожалуйста, проведите расследование в отношении моего сына Тристрама Бейли. Он ни перед чем не остановится, чтобы разлучить меня с любовью всей моей жизни.

Ниже стояла витиеватая подпись сэра Питера, а под ней виднелись подписи, имена и адреса проживания Эндрю Хасселби и Криса Шеферда.

– Он оставил все мне, – прошептала Дженни, пытаясь переварить эту информацию.

Джудит, Бекс и Сьюзи не знали, что на это ответить.

– Раз мы нашли это завещание, старое больше не имеет силы?

– Простите, – возразила Джудит, – но я в этом сомневаюсь.

– Но посмотрите! Он оставил все мне!

– Новое завещание разорвано на клочки.

– Но ведь такова воля Питера!

У Дженни начиналась истерика, но в таких обстоятельствах подруги не могли судить ее. Сьюзи и Джудит взглянули на Бекс, намекая ей, что пришла пора вмешаться, и та обхватила Дженни рукой за талию.

– Почему бы нам не пойти в дом? – спросила она. – Пускай Джудит и Сьюзи сами позвонят в полицию.

Бекс увела до слез расстроенную Дженни прочь, и Сьюзи перевела взгляд на Джудит.

– Это завещание и правда не имеет силы?

– Не имеет, – подтвердила Джудит. – Но вы заметили, что здесь нет конверта?

– О чем вы?

– Мы нашли завещание, но где же конверт, в котором оно лежало?

– Забудьте про конверт! – воскликнула Сьюзи. – Завещание – вот что важно! Тристрам вытащил его из дома незадолго до того, как убил сэра Питера, как и предполагала Дженни. Он выкрал его, разорвал, зарыл в компост, а затем вышел за пределы участка только для того, чтобы несколько минут спустя триумфально въехать в главные ворота. Но получается, старое завещание, в котором Тристрам назван единственным наследником, все еще имеет силу?

Женщины замолкли. Им обеим требовалось несколько секунд, чтобы осознать, насколько ужасным ударом это стало для Дженни.

– Сэр Питер знал, что Тристрам желал ему недоброго, – сказала Джудит, чувствуя, как внутри нее зреет комок ярости. – Поэтому он пригласил меня на вечеринку. Поэтому составил новое завещание, в котором назвал своей наследницей Дженни – даже до того, как они поженились. Все из-за того, что Тристрам хотел его убить.

– И он убил. Правда, мы не можем это доказать. И теперь он унаследует все: титул, дом, целое состояние. Ему удалось выйти сухим из воды.

– Но как он это сделал? – вопросила Джудит, теряясь в догадках. – Как Тристрам убил своего отца, если в момент его гибели мальчишка разговаривал с нами?

(обратно)

Глава 28

Когда старший инспектор Гарет Хоскинс и два его помощника прибыли в Белый коттедж, Джудит сразу повела их к компостной яме.

– Как, бога ради, вам взбрело в голову искать завещание в компостной яме? – спросил он.

– Тристрама Бейли видели, когда он выходил из дома незадолго до убийства.

– Убийства? – с ухмылкой уточнил Хоскинс.

– Я не собираюсь опять с вами спорить. Завещание сэра Питера лежит поверх кучи. Кто-то разорвал и закопал его здесь, но, к вашему сведению, конверта, в котором лежало завещание, мы не нашли.

– Вас волнует пропавший конверт?

– Нет, но, надеюсь, он волнует вас, – ответила Джудит и развернулась, намереваясь уйти.

– Минуточку, – остановил ее Хоскинс. Ему не хотелось оставлять последнее слово за Джудит. – Пусть Тристрама Бейли видели незадолго до смерти сэра Питера, но как это связано с компостной ямой?

– В прошлом ноябре, прежде чем выгнать Тристрама из дома, сэр Питер обвинил сына в попытке убить его с помощью яда, а затем написал новое завещание. Но я уверена, все это вам и так известно. Мы лишь пользовались дедуктивным методом, который привел нас к этой компостной яме.

– Откуда вы все это знаете?

– Лучше скажите: почему вы ничего об этом не знаете?

Старший следователь Хоскинс не сразу нашелся с ответом.

– Вы должны дать официальные показания, – наконец произнес он.

– Разумеется. А потом вы сами сможете решить, что делать с полученной информацией.

Джудит подчеркнуто вежливо улыбнулась, давая Хоскинсу понять, что на этом их разговор закончен. Подойдя к дому, она увидела припаркованный у въезда «ягуар» и поспешила зайти внутрь, желая поскорее узнать, кто же приехал в Белый коттедж, пока она разговаривала с полицией.

Дженни и Сьюзи сидели на кухне, а компанию им составлял Эндрю Хасселби.

– Добрый день, миссис Поттс.

– Пожалуйста, зовите меня Джудит. Что вы здесь делаете?

– Дженни сообщила мне о новостях.

– Эндрю говорит, что завещание недействительно, – сказала Дженни.

– Мне очень жаль, – печально кивнул он, – но таков закон.

– Но это ведь желание Питера! – всхлипнула Дженни.

– Мы не знаем этого наверняка.

– Знаем! Он подписал завещание, поставил на нем дату! Оно написано его почерком. Он оставил все мне! Я должна получить его деньги. Я хочу получить его деньги!

– Но есть и другое объяснение. Возможно, он написал завещание, как вы и говорите, но затем передумал и разорвал его в клочья.

– И спрятал в компостной яме? – спросила Сьюзи.

– Верно, – согласилась Джудит. – Почему он просто не выкинул его в мусор?

– К сожалению, мы никогда не узнаем ответа на этот вопрос, – сказал Эндрю. – Но, согласно закону, разорванное завещание не имеет юридической силы. Просто не имеет. Как юрист я не могу сказать вам ничего другого. Мне очень жаль. А могу ли я кое-что спросить? В завещании, которое вы нашли, упоминаются другие наследники?

– Он все оставил мне! – крикнула Дженни.

Ее явно больше не заботило, что подумают о ней окружающие.

– О чем вы говорите? – спросила Джудит.

– Мне хотелось бы знать, оставил ли он что-то Крису Шеферду.

– С чего бы он стал оставлять что-то своему садовнику?

– Когда мы подписывали завещание в качестве свидетелей, Крис спросил Питера, выполнил ли тот свое обещание. Сэр Питер уверил его, что всё в порядке, и звучало это так, словно он обещал оставить ему что-то. Но как я позже объяснил Питеру, завещание будет считаться недействительным, если среди наследников он упомянул Криса.

– Почему?

– Человек не имеет права выступать свидетелем в завещании, если он упомянут в нем в качестве наследника.

– В этом есть некий смысл, – сказала Сьюзи.

– Но Питер заверил меня, что он просто слегка приукрасил действительность, чтобы Крис подписал завещание, а на самом деле он ему ничего не оставил. Если честно, сэр Питер говорил весьма пренебрежительно. «С чего бы мне оставлять деньги своему садовнику?» – так он мне сказал. У Питера имелась весьма неприглядная черта: порой он вел себя как сноб. Думаю, мне просто любопытно, что же все-таки произошло между ними на самом деле.

– Подождите, – сказала Джудит, едва успевая угнаться за собственными мыслями. – Крис думал, что сэр Питер включил его в завещание?

– Сэр Питер так ему сказал.

– Но если бы Крис нашел завещание, – подхватила Сьюзи, – то он бы понял, что сэр Питер наврал ему. Тогда Крис мог порвать завещание и спрятать его в компостной яме – ну конечно, он бы выбрал компостную яму, он же садовник, – а потом за день до свадьбы мог зайти в кабинет сэра Питера и убить его!

Эндрю нахмурился.

– Что такое? – спросила Бекс.

– Это возможно. Вот только Крис уже много недель знал, что ничего не получит от сэра Питера. Я все рассказал ему в тот день, когда мы подписали завещание. Я как раз собирался обратно в город, а Крис вышел в сад. Тогда я во всем ему признался. Это был правильный поступок – юристы всегда должны поступать правильно, даже если зачастую это непросто. В будущем это в любом случае окупится. Но я ясно дал Крису понять, что, несмотря на заверения сэра Питера, из завещания он ничего не получит. Должен признаться, он пришел в неистовство.

– Что, простите? – сказала Сьюзи.

– Он разозлился, – пояснил Эндрю. – Даже хотел вернуться в дом и потребовать от Питера объяснений, но я его остановил.

Женщины переглянулись. Почему Крис умолчал об этом происшествии во время их встречи в пабе?

– Да какая разница, знал он или не знал? – спросила Дженни. – Ему ничего не досталось, а мне досталось все, вот что важно. Вся собственность Питера должна принадлежать мне!

– Но это невозможно, – грустно покачал головой Эндрю. – Единственное нетронутое завещание сэра Питера хранится у меня, и в нем Тристрам назван единственным наследником. Мне жаль.

– Но не может же он унаследовать все?

– Боюсь, так и есть.

– Дом? Деньги?

Эндрю ничего не ответил. Большего подтверждения Дженни и не требовалось. Она развернулась и вышла из комнаты.

– Как печально вышло, – грустно сказал Эндрю. – Думаю, Дженни как никогда нужна поддержка друзей.

– Когда Тристрам получит свое наследство? – спросила Джудит.

– На оформление всех необходимых документов с момента смерти наследодателя дается год. Я сделаю все возможное, чтобы подать заявление на триста шестьдесят пятый день.

Еще раз грустно улыбнувшись женщинам, Эндрю вышел из комнаты.

– Какой кошмар, – вздохнула Бекс. – Дженни должна была все унаследовать. Так хотел сэр Питер.

– Но почему он солгал Крису Шеферду? – спросила Сьюзи. – Почему не попросил кого-нибудь другого подписать завещание?

– Потому что он типичный представитель английской знати? – предположила Джудит. – Он богат, образован и ничего не воспринимает всерьез, ведь ничто не может ему по-настоящему навредить. Богатство служит таким людям броней от собственных ошибок.

– Они навеки остаются детьми, – сказала Сьюзи.

– Точно. Поэтому они скажут все, что от них хотят слышать. Мы с вами считаем их лжецами, но, по собственному мнению, они просто пытаются всех осчастливить и действительно ведут себя как дети. Если говорить прямо, то сэр Питер был лжецом. Он лгал своей жене, когда изменял ей. И он солгал своему садовнику, пообещав оставить ему деньги, хотя не намеревался это обещание выполнять. Но вот что мне хотелось бы знать: почему он ничего не оставил Розанне в новом завещании?

– Вы правы, – сказала Бекс. – Довольно странное решение. Но теперь это не имеет значения, ведь Розанне так и не удалось взломать сейф в комнате отца. Она не видела нового завещания. Иначе у нее не было бы причин прятаться в шкафу в спальне отца, пока его кто-то убивал в кабинете.

– Но почему он даже не подумал включить ее в наследство? – снова спросила Джудит.

– Не знаю, – ответила Сьюзи. – Может, он сошел с ума или они тогда в очередной раз поссорились? Помните, Дженни рассказала нам об их спорах, а леди Бейли все подтвердила? Она даже сказала, что переживает, как бы все не закончилось кровопролитием.

– Но, по словам Дженни, они никогда не переходили на личности, – возразила Бекс, – спорили только о бизнесе.

– Невозможно ссориться, не переходя на личности, – отозвалась Сьюзи. – К тому же все говорили нам, насколько сэр Питер любил драматизировать. А от всей этой истории с новым завещанием так и веет драмой. Он оставил все имущество своей девушке. Обвинил собственного сына в убийстве. Смотрите, – воскликнула Сьюзи, внезапно приободрившись. – Сэр Питер обвинил сына в убийстве, так почему бы нам просто не согласиться с ним? Тристрам и есть убийца! Что тут сложного?

– Но он не может быть убийцей, – возразила Бекс. – Он стоял прямо напротив нас, когда умер его отец.

– А вдруг Дженни права? – продолжила Сьюзи. – Вдруг сэр Питер не был мертв, когда мы нашли его тело? Тогда Тристрам мог бы проскользнуть обратно в комнату и прикончить его, ударив каким-нибудь тяжелым лабораторным аппаратом.

– Не знаю, – сказала Джудит. – Тогда получалось бы, что сэр Питер довольно долго лежал на полу, истекая кровью. Думаю, во время вскрытия патологоанатом должен был это заметить. Если честно, я готова поспорить на то, что Тристраму помогал некий загадочный сообщник, который убил сэра Питера. Иначе слишком уж все гладко выходит в его алиби.

– Но как нам найти этого сообщника? – спросила Бекс.

– Или сообщницу, – добавила Сьюзи.

– Это очень хороший вопрос, Бекс! – сказала Джудит. Ей в голову уже пришла идея. – Думаю, мы все можем согласиться, что в тот день, когда нам удалось отследить машину Тристрама, он ссорился по телефону именно со своим сообщником. Конечно, он мог оказаться на Элисон-роуд по чистой случайности, но, думаю, если мы узнаем, зачем он туда поехал, то отыщем возможного убийцу сэра Питера.

– Но как нам выяснить, с кем именно он тогда разговаривал? – спросила Бекс.

– Сьюзи, – Джудит с улыбкой обратилась к подруге, – когда вы в следующий раз будете присматривать за той восхитительной собачкой породы салюки?

(обратно)

Глава 29

К сожалению, совсем недавно Сьюзи сказала владельцу Принцессы, что больше не сможет брать его собачку на передержку. Лишь усилием воли Джудит сохранила нейтральное выражение лица, слушая, как ее подруга в очередной раз отказалась от оплачиваемой работы. И все же ее план мог сработать и без Принцессы. Женщинам требовалось лишь раздобыть устройство слежения, похожее на то, что крепилось к ошейнику собаки, и подбросить его в машину Тристрама.

По этой причине Сьюзи отправилась в элитный магазин товаров для животных на Хай-стрит и купила новенький брелок с функцией геолокации. Трем женщинам потребовалось несколько часов, чтобы разобраться с капризным прибором, но в итоге они сумели подключить его к онлайн-аккаунту, синхронизированному с телефоном Сьюзи. Когда связь между двумя девайсами была налажена, женщины отправились на поиски машины Тристрама, которая оказалась припаркована неподалеку от дома его матери. Джудит отстегнула несколько креплений тряпичной крыши его кабриолета и спрятала устройство слежения между двумя кожаными сиденьями, пока Сьюзи и Бекс стояли на стреме. Закрепив крышу на прежнем месте, Джудит поспешила отойти от машины, и вскоре ее подруги присоединились к ней.

– Теперь нам осталось только дождаться, когда он снова отправится на Элисон-роуд. В этот раз сможем точно узнать, куда именно он ездил, – сказала она.

Но в течение двух следующих дней машина оставалась неподвижной. На третий день Тристрам отправился в местный супермаркет, но вскоре вернулся домой. На следующий день он поехал в Лондон и возвратился только под вечер. Женщины начинали впадать в отчаяние: за все это время Тристрам и не приблизился к Элисон-роуд.

Но затем, ближе к вечеру пятого дня, когда Сьюзи сидела дома вместе с Эммой, ей на телефон пришло оповещение. Машина Тристрама наконец сдвинулась с места. У Сьюзи не было причин надеяться, что он отправился в сторону Элисон-роуд, но она все же открыла приложение. Ее сердце радостно подпрыгнуло, когда синяя точка на экране смартфона свернула на Стейшен-роуд. Именно по этой дороге Тристрам ехал, когда подруги потеряли его след в прошлый раз.

Как только точка свернула на Дедмир-роуд, а затем остановилась где-то посреди Элисон-роуд, Сьюзи поняла, что они наконец нашли тайную девушку Тристрама, а возможно, все-таки его сообщника или сообщницу.

Сьюзи тут же позвонила Бекс и Джудит, затем взяла ключи от своего фургона и в компании Эммы отправилась за подругами. Забрав их, Сьюзи поехала на Элисон-роуд и припарковалась недалеко от того места, где замерла синяя точка на карте приложения.

Заглушив машину, Сьюзи посоветовала подругам пересесть из салона в заднюю часть фургона. Так они смогут наблюдать за улицей через лобовое стекло, оставаясь невидимыми для всего остального мира. Сьюзи даже положила в багажник три складных стула и захватила в кухне немного еды на случай, если женщины проголодаются.

– Отлично сработано, – похвалила ее Джудит, когда они с удобством расположились на стульях, а Эмма улеглась на старое одеяло у нее в ногах.

Хоть в чем-то им повезло. Спортивная машина Тристрама была хорошо скрыта густыми кустами, но женщины видели, что он припарковался рядом с маленьким фургоном, на котором золотой краской было написано: «Мокко Марлоу». Но даже на этом их везение не закончилось: со своего места женщины прекрасно видели, что происходит в гостиной комнате на первом этаже дома, перед которым припарковался Тристрам. Мужчина стоял перед незашторенным окном и ругался с какой-то женщиной.

С такого расстояния они не могли хорошо разглядеть лицо женщины, но на вид ей было около сорока. Прямые темные волосы доставали до плеч, а под коротким желтым платьем в цветочек на ней были обычные джинсы.

– Интересно, он ругается со всеми своими знакомыми? – спросила Сьюзи.

– Похоже на то, – отозвалась Бекс.

– Но действительно ли они ругаются? – задумалась Джудит. – Если судить по его жестам, он пытается в чем-то ее убедить или извиниться. И по-моему, он скорее спорит с ней, чем ругается.

– А она не из тех, кто легко сдается, – усмехнулась Сьюзи. – У него явно не получается уговорить ее принять его точку зрения.

– Так кто она такая? – спросила Джудит. – Вам доводилось видеть ее раньше?

– Я так не думаю, – ответила Бекс.

– Я тоже, – согласилась Сьюзи. – Но мне знаком этот фургон. Он всегда стоит перед железнодорожной станцией.

– Вы правы, – сказала Бекс. – В нем можно купить кофе.

– Так что вы обо всем этом думаете? – спросила Джудит. – Мы нашли девушку Тристрама или его сообщницу?

На их глазах женщина подошла к Тристраму и обвила его руками за шею. Казалось, ее прикосновение помогло ему успокоиться. Затем она поцеловала его, а он с энтузиазмом ответил на поцелуй.

– Мы не должны за ними подглядывать, – сказала Бекс, глядя на целующуюся пару.

К счастью, женщина отстранилась, взяла Тристрама за руку и повела его прочь из комнаты.

– Ну, хотя бы на один вопрос ответ мы получили, – заключила Джудит. – Может, эта женщина и не его сообщница, но она определенно та самая девушка, которую мы так долго искали. Тристрам все это время скрывал ее от своей семьи. Интересно, почему?

– Так какой у нас теперь план? – спросила Бекс.

– Что ж, – довольно ответила Сьюзи, – у меня есть две пачки печенья, большая упаковка чипсов и три литровые бутылки лимонада. Думаю, мы можем устроиться поудобнее и наблюдать за домом.

С этими словами Сьюзи открыла упаковку чипсов.

– Кто-нибудь хочет?

– Не особенно, – отозвалась Джудит, с подозрением поглядывая на дешевые чипсы. Порой ее глубоко спрятанный снобизм все же вырывался наружу.

– Вам же хуже, – сказала Сьюзи и сунула в рот сырную палочку. – А ведь это наша первая засада, – произнесла она с набитым ртом, открывая шипучий лимонад. – Простите, но у меня тут всего одна кружка.

Сьюзи вытащила из кармана своей куртки старую кружку и наполнила ее до краев.

– Пончики! Я должна была принести пончики, – воскликнула она и хлебнула лимонада. – Тогда мы бы точно походили на героинь фильма о полицейских. – Сьюзи снова сунула руку в упаковку чипсов и повернулась к Джудит. – Так удалось ли вам найти другие послания, зашифрованные в кроссвордах?

– Вы говорите о газете «Марлоу фри пресс»? Свежий выпуск выйдет завтра, тогда я и проверю.

– А как вы думаете: там будет еще одно тайное сообщение?

– Не знаю. Но это вполне возможно.

– Я все еще готова поспорить, что так кто-то тайком продает и покупает наркотики.

– Но разве не достаточно просто позвонить или написать сообщение, чтобы это сделать?

– Как и в случае с сэром Питером, когда он снял со своего счета деньги, после того как получил сообщения, – добавила Бекс.

– Точно! Я много об этом думала. По-моему, если мы выясним, кому он передал деньги, то приблизимся на шаг к разгадке тайны его гибели.

– Мы должны искать человека, хорошо разбирающегося в технологиях, – предложила Сьюзи. – Раз уж он смог воспользоваться поддельным телефоном.

– Мой Сэм мог бы провернуть нечто подобное, – сказала Бекс. – Ну, завести поддельный номер телефона и купить что-нибудь ужасное в даркнете просто для того, чтобы узнать, получится ли у него.

– Вы говорите серьезно? – спросила Джудит.

– Ему пятнадцать, а в таком возрасте мальчишки могут совершать довольно глупые поступки. Как поживают ваши дочери, Сьюзи?

– Мои? Просто замечательно. Рейчел приедет сюда со своим партнером на следующей неделе, а весной я планирую отправиться в Австралию, чтобы навестить Эми.

В машине раздался телефонный звонок. Бекс вытащила мобильник из сумочки, посмотрела на номер входящего звонка и нажала на отбой.

Сьюзи и Джудит переглянулись. Бекс отчаянно покраснела.

– Кто это был? – спросила Сьюзи.

– Да никто, – ответила Бекс.

Ее телефон снова зазвонил. Бекс начала паниковать и быстро ответила на звонок.

– Я не могу сейчас говорить, – прошептала она. – Нет, не сейчас, я перезвоню позже.

Она повесила трубку и положила телефон обратно в сумочку.

– Так, – решительно сказала Сьюзи, – что здесь происходит?

– О чем вы? – спросила Бекс.

– Об этом звонке.

– Ох… тут нет ничего особенного.

– А по-моему, совсем наоборот. Джудит, – обратилась Сьюзи к подруге. – Пора нам поговорить с Бекс начистоту. Пришло время выпустить скелет из шкафа.

– Какой скелет? – спросила Бекс.

– Возможно, вы правы, – кивнула Джудит. – Но доверьте это мне, – добавила она, зная, что разговор предстоит довольно деликатный.

– Мы видели вас с мужчиной, – выпалила Сьюзи.

«Впрочем, неважно», – подумала Джудит.

– С каким мужчиной? – взволнованно спросила Бекс.

– Помните, мы разговаривали с Розанной в ее офисе? Вам тогда кто-то позвонил, и вы сказали, что вам нужно решить какие-то церковные вопросы. Но в церковь вы не пошли, в дом священника – тоже.

– Вы шпионили за мной?

– Сожалею, но да, – ответила Джудит. – Лишь потому, что мы очень за вас волновались. И мы не совсем шпионили. Просто хотели убедиться, что с вами все в порядке.

– И что именно вы обнаружили? – тонким голосом спросила Бекс, хотя уже прекрасно понимала, о чем пойдет речь.

– Вы пришли в гости к мужчине и – да, сказать это непросто – выражали очень нежные чувства. А затем вы вместе поднялись на второй этаж его дома и задернули шторы.

– Вы всё это видели?

– И не только. Этот же мужчина сидел в пабе «Два пивовара», когда мы общались с Крисом Шефердом, не так ли? Вы заметили его сквозь окно и именно поэтому не хотели заходить внутрь. А потом, когда мы разговаривали с Крисом, вы с ним делали вид, что совершенно друг друга не знаете.

– Так мы и поняли, что ваши отношения выходят за рамки общедозволенных, – подхватила Сьюзи. – Нечасто двое людей, знакомых друг с другом, делают вид, что никогда не встречались.

Бекс посмотрела на своих подруг и поняла, что больше скрывать правду у нее не получится.

– О боже, – сказала она. – Я так запуталась. Вы должны мне помочь.

(обратно)

Глава 30

– Не бойтесь. Что бы вы сейчас нам ни рассказали, все равно останетесь нашей подругой, – мягко сказала Джудит.

– Чертовски верно! – поддержала ее Сьюзи.

Бекс кивнула. Она не знала, с чего начать, а заверения подруг едва ли ее утешили.

– Почему бы нам не начать? – спросила Джудит. – Вы завели роман на стороне.

– Что? – шокированная, спросила Бекс. – Нет!

– Вам не нужно притворяться, когда вокруг больше никого нет, – посоветовала Сьюзи. – Мы все знаем, насколько скучным бывает Колин. Кто вообще захочет выйти замуж за священника?

– Я захотела, – возразила Бекс. Слова Сьюзи ранили ее. – В смысле, не захотела, конечно. Я выходила замуж за банкира. Он много зарабатывал, и мы ходили в театры и рестораны. Наша жизнь была идеальной, но Колин решил стать священником, и я поддержала его.

– Но у вас тоже есть потребности, – сказала Джудит.

– Вовсе нет. Знаю, с ним бывает скучно, но он хороший мужчина. Он подарил мне двоих замечательных детей. И все это немало для меня значит. А еще он любит меня, я точно знаю. Я бы никогда не предала ни его, ни наших детей.

– Подождите-ка, – остановила ее Сьюзи, чувствуя, как в ее голове со скрипом крутятся шестеренки. – У вас нет романа на стороне?

– Нет.

– Но почему?

– А как вы объясните платье, которое надели на вечеринку сэра Питера? – спросила Джудит, желая увести разговор в другую сторону. Вряд ли Бекс хотелось слушать мнение Сьюзи по поводу ее брака. – И то новенькое колечко с сапфиром. Кто их вам подарил?

– Мне очень стыдно об этом говорить.

– Вы не изменяете мужу. Но что же вы тогда натворили? – спросила Сьюзи.

– Почему бы вам сначала не рассказать нам о вашем новом знакомом? – спросила Джудит.

– О ком?

– О мужчине, с которым вы встречались днем за закрытыми шторами.

– Его зовут Вив. Вив Родерикс.

– Почему вы притворялись, что незнакомы, когда мы были в пабе?

– Я пообещала ему никому о нас не рассказывать.

– Так, значит, у вас все-таки есть роман на стороне?! – воскликнула Сьюзи, радуясь, что разговор вернулся в прежнее русло.

– Нет, мы не любовники. Все гораздо хуже.

Сьюзи растерялась.

– Что может быть хуже?

– Он… – Бекс потребовалось собрать в кулак всю свою силу духа, чтобы наконец признаться. – Он мой финансовый советник.

Джудит и Сьюзи не знали, что на это ответить.

– Он закрыл шторы потому, что солнце светило прямо на монитор компьютера.

– Но почему он вас обнимал?

– Я могу объяснить. После наших приключений в прошлом году я чувствовала себя так, словно могу горы свернуть. Колин был очень впечатлен моим участием в расследовании, и, должна признаться, интерес прихожан мне тоже льстил. Меня наконец заметили. Но время шло, и Колин вновь стал… прежним Колином. Конечно, он всегда добр ко мне, но мне не хватало его внимания. Да и дети совсем забыли, что их мать помогла раскрыть целую цепочку убийств. Для них я снова стала обычным таксистом, который порой опаздывал к окончанию занятий в школе, или личным поваром, который отказывался класть шоколадные батончики в ланч-боксы. Но я сама изменилась и решила взбунтоваться. Мне захотелось попробовать заняться тем, о чем я всегда мечтала, но на что прежде мне не хватало смелости.

– Подождите, – прервала ее Сьюзи. – Вы не даете своим детям шоколадные батончики?

– Сейчас не время, Сьюзи, – осадила ее Джудит. – Так что вы решили сделать?

– Я сняла со своего сберегательного счета немного денег – всего пять тысяч фунтов – и инвестировала их. Финансовый рынок интересовал меня, еще когда Колин работал банкиром, но мне не хватало смелости вложить деньги в акции.

– Я поняла! – воскликнула Сьюзи. – Вы все потеряли. Тогда вы взяли еще денег, чтобы отыграть потери, – я бы точно так же поступила, – но и эти деньги пропали, и вы поняли, что сможете получить их назад, лишь рискнув еще более крупной суммой. И не успели вы опомниться, как упали в долговую яму! Я вас понимаю, сама была в такой ситуации. Да я на этом финансовом рынке собаку съела! Хотя нет, не съела, потому что в итоге мою задолженность пришлось списывать через суд.

И тут Сьюзи поняла, что не совсем правильно оценила обстановку.

– Простите, – сказала она. – Так о чем вы говорили?

– Если вы влезли в долги, – сказала Джудит, – существует множество организаций, способных помочь. Для начала можете обратиться в консультационное бюро по гражданским вопросам.

– Нет, все гораздо хуже.

– Хуже, чем долги?

– Я инвестировала свои деньги в криптовалюту – Сэм постоянно о ней рассказывает в последнее время, – и через шесть месяцев мои пять тысяч фунтов превратились в тридцать.

Джудит и Сьюзи потеряли дар речи.

– И это, по-вашему, плохая новость? – наконец смогла выдавить Сьюзи.

– Да, это ужасно! Я начала изучать рынок криптовалют только после того, как получила прибыль. Вы знали, что майнинговые фермы работают по двадцать четыре часа в сутки и потребляют больше энергии, чем Норвегия? А я обогащаюсь за их счет!

Слова Бекс никак не укладывались у Сьюзи в голове.

– Погодите минутку. То есть вы жалуетесь на то, что разбогатели?

– Я захотела все исправить и связалась с Вивом. Он посещает нашу церковь. Вив – брокер, но он следует особому этическому кодексу. Он помог мне найти компании, чья деятельность не вредит нашей планете. Вместе мы вывели мои деньги из криптовалюты и вложили их в акции британской компании, которая занимается исследованием экологически чистых источников энергии на рынке электрических автомобилей.

– Но это же прекрасно! – воскликнула Джудит. – Вы используете свои деньги, чтобы сделать наш мир лучше.

– И я так думала, но на следующий же день после того, как я купила акции, эта компания остановила свои исследования. Совет директоров решил направить все активы компании на их основное бизнес-направление – производство выхлопных труб для обычных машин. После этого акции взлетели в цене. За двадцать четыре часа я заработала на них пятнадцать процентов.

– Так вот почему Вив обнимал вас, – радостно произнесла Джудит. – Он выражал вам соболезнования!

– Вот именно! Это ужасно. Все, к чему бы я ни притронулась, превращается в золото, и от этого мне так мерзко на душе. В Марлоу столько бедных. Даже среди наших прихожан многие живут очень небогато.

– Тогда направьте деньги на благотворительность, – предложила Джудит, невольно бросив взгляд на Сьюзи.

Обеим женщинам пришла в голову одна и та же мысль: Сьюзи не хватало денег на то, чтобы нанять строителя, который бы смог закончить работы по ремонту фасада ее дома, а Бекс искала благотворительный проект, которому могла бы посодействовать. Ей выпала идеальная возможность помочь своей подруге финансово.

Сьюзи крепко сжала челюсти. Даже мимолетный взгляд Джудит задел ее гордость. Джудит смутилась, хотя она еще не успела и слова сказать.

Но Бекс не обратила на них внимания. Ее все еще занимали собственные финансовые горести.

– Я должна отдать свои деньги на благотворительность, – сказала она. – Знаю, что это правильный поступок. Но ведь я заработала эти деньги, заработала их сама! Когда торговала на бирже, я была самой собой. Не женой Колина, не матерью своих детей. Я была собой. И только мысль о том, чтобы отдать эти деньги, заставляет меня чувствовать себя так, словно меня не существует. Будто я живу не для себя, а только ради других.

Слова Бекс холодным туманом окутали женщин.

– Ничего не говорите, – обратилась Сьюзи к Джудит, все еще кипя от злости.

– Не говорите чего? – спросила Бекс.

– Если вас так волнует эта ситуация, – ответила Джудит, пытаясь отвлечь внимание Бекс от Сьюзи, – почему бы вам не обсудить все с Колином?

– Он осудит меня и будет читать мне нотации.

– Вы и правда так считаете? Но вы сами говорили, насколько Колин добрый и заботливый муж. Думаю, он будет счастлив оттого, что счастливы вы.

– Слушайте, здесь чертовски холодно, – заметила Сьюзи, потирая ладони друг о друга, чтобы согреться. – Мы наверняка еще не скоро увидим Тристрама и его подружку. А завтра она в любом случае будет продавать кофе у железнодорожной станции. Думаю, тогда у нас и получится с ней поговорить. Может, сегодня нам уже пора по домам?

– Если честно, я только «за», – согласилась Бекс.

Джудит знала, что обе ее подруги так спешат уйти по одной и той же причине: разговор становился все более и более личным, и это их смущало.

Сьюзи открыла заднюю дверь фургона и выбралась наружу, Джудит последовала за ней. Вместе они пересекли улицу.

– Сьюзи… – начала было Джудит, но не успела закончить предложение.

– Покараульте, – перебила ее Сьюзи, обошла кофейный фургон и приблизилась к машине Тристрама.

Джудит следила за дорогой, пока Сьюзи отстегивала застежки на мягкой крыше кабриолета. Она вытащила устройство для слежения из машины, затем спешно вернула крышу на место. К тому времени, когда Сьюзи вернулась, Джудит поняла, что упустила подходящий для разговора момент. Она вовсе не считала, что Сьюзи нуждается в благотворительности Бекс, но сказать это так и не успела.

Они вернулись к фургону Сьюзи, но, заглянув внутрь, увидели, что Бекс уже ушла.

(обратно)

Глава 31

На следующее утро женщины встретились около железнодорожной станции Марлоу, расположенной на краю городской промзоны. В единственном поезде – местные ласково называли его «Осликом из Марлоу», – который останавливался перед крохотным деревянным зданием вокзала, был всего один вагон.

– Вчера вы ушли не попрощавшись, – сказала Сьюзи, садясь на скамейку рядом с Бекс.

– Простите, – ответила та, хотя было ясно, что виноватой она себе не чувствует. – Я спешила.

– Но вы могли бы дождаться нашего возвращения.

– Я не знала, как долго вы будете возиться с машиной Тристрама.

Джудит уже привыкла к спорам подруг, но сегодня Сьюзи и Бекс казались ей особенно напряженными. Бекс явно чувствовала себя уязвимой после вчерашнего признания, а Сьюзи переживала из-за того, что ее трудное финансовое положение может стать достоянием общественности.

– Ну хватит вам, – осадила подруг Джудит и добавила, пытаясь их развеселить: – Мы же пришли сюда, чтобы посмотреть на возможного убийцу сэра Питера Бейли.

Джудит кивком указала на фургончик «Мокко Марлоу» и собравшуюся перед ним небольшую очередь покупателей. Их обслуживала та самая девушка, с которой прошлым вечером встречался Тристрам. К величайшему сожалению подруг, она казалась весьма дружелюбной и умелой бариста: для каждого у нее находились доброе слово или милая шутка.

– Она выглядит очаровательно, – в конце концов высказала Бекс мнение всех трех женщин.

– И правда, – согласилась Джудит.

Через несколько минут очередь рассосалась, и девушка вылезла наружу, чтобы протереть расположенные перед фургончиком столики, где стояли молочники и сахарницы.

– Думаю, сейчас наш выход, – сказала Джудит, поднимаясь с места.

– Какой у нас план? – спросила Бекс.

– Я планировала сперва заказать кофе, а потом действовать по обстоятельствам.

Джудит повела подруг к кофейному фургончику.

– Доброе утро, дамы, – поздоровалась девушка, наполняя сахарницы. Она говорила с акцентом, который больше подошел бы обитательницеБукингемского дворца, а не бариста кофейни на колесах. – Чем я могу вам помочь?

Подойдя поближе, Джудит смогла лучше рассмотреть подружку Тристрама. Ее волосы на месте удерживал черный ободок, на шее висела нитка жемчуга, а под темно-синим жилетом на ней была приталенная блузка ярко-розового цвета. Девушка больше походила на любительницу конного спорта из богатой семьи, чем на владелицу кофейни.

– Черный кофе для меня, пожалуйста, – попросила Джудит и повернулась к подругам: – А вы что будете?

– Мне, пожалуйста, кофе с молоком, – сказала Сьюзи.

– У вас есть травяные чаи? – спросила Бекс.

– У меня есть все. Какой именно чай вы хотели бы?

– А чай с куркумой имеется?

– Значит, один чай с куркумой и два американо, один с молоком.

Когда девушка начала готовить напитки, подруги растерянно переглянулись между собой. Им сложно было представить, что настолько приветливая и дружелюбная девушка могла совершить убийство.

– Можно спросить, как вас зовут? – сказала Джудит.

– Сара, – оглянувшись через плечо, ответила она. Из кофемашины в чашку повалил пар, почти заглушив ее слова. – Сара Фицерберт.

– Вы выбрали очень удачное расположение для своей кофейни, Сара.

– Спасибо. Мне пришлось убеждать городской совет в том, что здесь стоит разместить кофейню.

– Им не нравилась эта идея?

– Не очень, но я сразу поняла, что это удачное расположение. В течение двух недель я приходила сюда и считала людей, садящихся и выходящих из поезда в пиковые часы. По моим подсчетам, бизнес приносил бы прибыль, даже если бы лишь каждый двадцатый человек покупал у меня кофе.

– Весьма предприимчиво с вашей стороны.

– Я считаю, можно добиться чего угодно, если сильно захотеть, – продолжила Сара и поставила кофе на прилавок. – Не хотите печенья или пирожных к кофе? Всю продукцию я пеку сама.

– Ваша выпечка выглядит чудесно, но, думаю, мы откажемся, – сказала Джудит.

– Мне, пожалуйста, брауни, – одновременно с ней сказала Сьюзи.

– Конечно, – сказала Сара. – Хороший выбор. У меня нет пирожных слаще.

Сара завернула кусочек брауни в салфетку.

– Еще что-нибудь?

– Нет, спасибо, – ответила Джудит и достала из сумочки кошелек. Прижав карточку к банковскому терминалу, она решила, что пришла пора начинать допрос. – Знаете, я все пытаюсь вспомнить, где мне приходилось вас видеть, – сказала она. – Вы ведь подруга Тристрама? Мне кажется, я видела вас вместе. Или, может, он упоминал ваше имя в разговоре.

– Он упоминал мое имя? – спросила Сара.

– Не уверена. С возрастом меня все чаще начала подводить память.

– Но вы с ним знакомы? – с ноткой нетерпения в голосе спросила Сара.

– Если честно, – ответила Джудит, – мы познакомились с Тристрамом только после того, как умер его отец. Такое печальное событие, не правда ли? Но, наверное, вы не были близко знакомы с сэром Питером.

– Совсем наоборот. Моя семья много лет дружила с семейством Бейли. Мы с Тристрамом практически выросли вместе.

– Так вот почему вы с Тристрамом так хорошо дружите.

– Так крепко дружите, – подмигнув, добавила Сьюзи.

Сара растерянно посмотрела на нее.

– Простите, – продолжила Джудит. – Возможно, мне стоило с этого начать: видите ли, мы пытаемся понять, как именно умер сэр Питер. Мы были у него в гостях, когда это произошло. Его внезапная гибель шокировала нас всех, но полицейские, кажется, сами не знают, что творят.

– Правда?

– Да, – кивнула Джудит. Теперь пришло время прощупать почву. – В первую очередь они считают, что Тристрам может быть причастен к смерти отца. Мы, спешу добавить, в это не верим.

– Не верим? – спросила Сьюзи.

– Раньше мы думали так же, – вмешалась Бекс, быстрее разгадав выбранную Джудит стратегию, – но теперь сомневаемся.

– Ну, как скажете, – пожала плечами Сьюзи, все еще ничего не понимая.

– Видите ли, – продолжила Джудит, желая снова сосредоточить внимание подруг на Саре. – Гибель отца очень выгодна Тристраму. К тому же множество косвенных улик указывает на то, что он желал сэру Питеру смерти: они постоянно ругались, а в прошлом году сэр Питер и вовсе выгнал сына из дома. Если честно, несложно понять, почему полиция считает Тристрама главным подозреваемым.

– Это очень сильно его расстраивает, – кивнула Сара. – Лишь потому, что он унаследует состояние отца, все относятся к нему как к преступнику.

– Мы, безусловно, знаем, что он не может быть причастен, ведь в момент гибели отца он разговаривал с нами в саду.

– Я поняла! – воскликнула Сьюзи, наконец догадавшись, почему Джудит так странно себя вела. – Простите, – тут же извинилась она, – продолжайте.

– Поэтому, – сказала Джудит, – мы хотели бы узнать, не можете ли вы рассказать нам о Тристраме нечто, что поможет полиции лучше его понять.

– Вам правда это интересно?

– Очень.

– Никто не знает Тристрама лучше меня. Мы начали встречаться, когда нам было всего по четырнадцать.

– Вы были парой все это время? – удивленно спросила Джудит.

Но ведь леди Бейли говорила, что ее сын за свою жизнь встречался со многими девушками?

– Мы часто расставались и снова сходились, – призналась Сара, и ее улыбка дрогнула. – И если честно, мы, бывало, расставались на довольно длительный срок, но в итоге всегда сходились вновь.

– О, понимаю, – произнесла Сьюзи, – он ходит налево.

– Но всегда возвращается, а это самое главное. Неважно, что он покидает меня; важно, что приходит обратно.

Голос Сары звучал удивительно оптимистично. Она была похожа на домохозяйку из пятидесятых, отчаянно старавшуюся поддерживать видимость счастливого брака.

– Получается, сейчас вы снова встречаетесь? – спросила Сьюзи.

– Разумеется, – ответила Сара.

– Даже после вашей вчерашней ссоры? – продолжила Сьюзи.

– Как вы об этом узнали? – Сара широко распахнула глаза от удивления.

– Так получилось, – сказала Джудит, пытаясь исправить допущенный Сьюзи промах, – что мы вчера прогуливались мимо вашего дома и случайно увидели вас с Тристрамом в окне гостиной.

– Но это совсем неважно, – сказала Бекс ласковым голосом жены священника. – Мы лишь пытаемся лучше понять Тристрама.

Слова Бекс, полные искренней доброты, убедили Сару открыться подругам. Хотя, быть может, их объединило схожее чувство стиля. Сегодня Бекс, как и Сара, надела поверх приталенной рубашки стеганый жилет.

– Тристрам похож на ребенка, – снисходительно сказала Сара. – Когда у него появляются какие-нибудь желания, он стремится утолить их любой ценой, вот и всё. Именно поэтому он такой замечательный. Он очень спонтанный, в нем всегда кипит энергия. Ну и, конечно, он потрясающе красив.

– Когда вы говорите о его желаниях, вы ведь не только его любовниц имеете в виду? – спросила Джудит.

– У него нет любовниц, он просто иногда ходит налево, – поправила Сара и вновь улыбнулась. – Но да, вы правы, он всегда действует импульсивно. Вы только представьте, после смерти отца Тристрам сказал мне, что между нами все кончено.

– Он объяснил почему? – спросила Сьюзи.

– В том-то и дело, что нет! «Теперь мы должны расстаться», – так он сказал.

– «Теперь мы должны расстаться»?

– Он постоянно повторял эти слова так, словно это все объясняет.

– Но вы же встречались столько лет! – воскликнула Джудит, хитро заманивая Сару в свою ловушку.

– Вот именно! И я ждала его все это время. Терпела измены, всегда прощала. И теперь, когда умер его отец, Тристрам решил меня бросить? Я… я даже не могу объяснить, что почувствовала в тот момент.

– Так вот почему вы ругались с ним по телефону несколько дней назад, – догадалась Джудит.

Собственная история так увлекла Сару, что она даже не задумалась о том, откуда Джудит могла все это узнать.

– Я пригрозила ему совершить нечто ужасное, если он немедленно ко мне не приедет. Он назвал меня сумасшедшей. Клянусь, так и сказал! Но это он сошел с ума, решив, что между нами все кончено! Я должна была достучаться до него и заставить понять, как много стоит на кону.

– И когда он приехал к вам…

– Я была очень расстроена, но именно он разрыдался, лишь увидев меня. Сказал, что совершил ужасную ошибку и очень сильно об этом сожалеет. Я простила его. Но, знаете, я всегда оказываю на него такое влияние. Со мной он чувствует себя в безопасности. Я его успокаиваю. Он остался у меня на ночь, и на следующее утро я поняла: мы снова вместе. На этот раз навсегда. Я заставила его пообещать мне это.

– И он пообещал?

– Конечно. Но мы ведь всегда были вместе. Даже когда он думал, будто это не так. Мы умрем вместе. В этом мы поклялись друг другу в юности. Состаримся вместе, как те очаровательные парочки старичков, о которых пишут в газетах.

– И когда вы выйдете за него, вас будут называть леди Бейли, – заметила Джудит, желая узнать мысли Сары на этот счет. – Вы получите доступ к его миллионам и станете хозяйкой Белого коттеджа – одного из самых изысканных домов в Марлоу.

– Звучит потрясающе, я знаю! – воскликнула Сара, не в силах скрыть свой восторг.

Но девушка тут же поняла, что сказала слишком много, поэтому схватила тряпочку, отвернулась и начала протирать кофемашину.

Джудит переглянулась с подругами. Все они думали об одном и том же: Саре не терпелось получить титул леди Бейли.

– Вы ведь не помолвлены? – спросила Джудит.

– Помолвлены уже давно, – не оборачиваясь, ответила Сара. – Тристрам попросил меня выйти за него замуж, когда нам было семнадцать.

– И теперь вы поженитесь.

– О да, поженимся. Тристраму больше не надо волноваться о своем отце.

– Пока он не женился на вас только из-за отца? – удивленно спросила Сьюзи.

Сара обернулась.

– Я всегда нравилась сэру Питеру… Но дело совсем не в этом. Просто Тристрам всегда находился в тени отца. Мне казалось, он не мог жить по-настоящему, пока его отец был жив… А теперь…

Сара не могла скрыть нетерпение. Она отчаянно ждала начала их с Тристрамом новой жизни, не омраченной присутствием сэра Питера.

– Где вы были в пятницу, в три часа дня, когда умер сэр Питер? – спросила Джудит.

– Простите?

– Полиция захочет узнать, где вы находились в тот момент, особенно теперь, когда им стало известно о ваших с Тристрамом отношениях. И ваше отсутствие на празднике кажется мне довольно странным.

– Это несложно объяснить. Меня, разумеется, пригласили, но я отказалась идти.

– Почему? – спросила Сьюзи.

– Потому что сэр Питер ужасно относился к Тристраму.

– Ну конечно! – кивнула Джудит. – Тристрам не был приглашен, поэтому и вы не пошли.

– Сэр Питер ни разу не приходил посмотреть, как Тристрам играет на сцене. Ни разу. Вы знали об этом? Он говорил, что актерство – это ненастоящая работа. А ведь сэр Питер ни дня в своей жизни не работал. Но теперь все изменится. Я смогу восстановить эту семью, всегда об этом мечтала.

– Но могли бы вы ответить на вопрос? – спросила Сьюзи.

– Вы о том, где я была в момент его смерти? Легко: я гуляла.

– В одиночестве?

– Да, в одиночестве.

– Вас кто-нибудь видел?

– Дайте-ка подумать. Я поработала в своем фургончике до часа дня, потом вернулась домой, чтобы пообедать, и примерно часа в два отправилась на прогулку в сторону Бурн-Энда. Уверена, кто-нибудь из местных жителей видел меня там. Точно! В Бурн-Энде я зашла в бар под названием «Охотница за головами», чтобы воспользоваться их туалетной комнатой. Я говорила с одним из барменов. Думаю, это случилось как раз в три часа дня.

– Значит, вы разговаривали с барменом в «Охотнице за головами» ровно в три часа дня? – спросила Сьюзи. – Как раз в то время, когда в Марлоу умер сэр Питер?

– Ох, – выдохнула Сара, словно только сейчас догадавшись, как подозрительно звучал ее рассказ. – Получается, что так.

Пока женщины разговаривали, к платформе подъехал поезд, и в сторону кофейного фургона уже направлялось несколько человек.

– Теперь мне нужно обслужить посетителей, – предупредила Сара. – Не могли бы вы забрать ваши напитки и немного подвинуться?

– Конечно, – ответила Сьюзи, взяла с прилавка их стаканчики и отошла в сторону, Джудит и Бекс последовали за ней.

– Если бы мы участвовали в телепередаче, – заключила Сьюзи нарочито громким шепотом, когда подруги нагнали ее, – знаете, как бы я ее назвала? «Безумие как оно есть».

– Сара производит весьма странное впечатление, – согласилась Джудит. – Наверняка все дело в титуле. Он отравляет любую женщину, которая оказывается слишком близко к этому семейству. Все они хотят стать «леди Бейли». Ну, может, за исключением Дженни, – задумчиво добавила она. – Мне всегда казалось, финансовая обеспеченность волнует ее больше, чем статус, который дает титул, но это и неудивительно.

– Так что теперь? – спросила Бекс. – Получается, мы наконец поняли, что на самом деле произошло в тот день? Неужели из-за титула Сара убила сэра Питера, пока Тристрам изображал невинного сыночка перед всеми гостями вечеринки?

– Вполне возможно, – кивнула Джудит. – Но сначала нам надо проверить, на самом ли деле Сара заходила в бар «Охотница за головами» в три часа дня.

– После смены на радио я съезжу в этот бар и спрошу у местных, видели ли они Сару в тот день, – сообщила Сьюзи.

– Хорошая идея. Кстати, о птичках, – Джудит повернулась к Бекс, – вы сумели поговорить с майором Томом Льюисом прошлым вечером?

– Ой, простите, я забыла вам рассказать. Да, я поговорила с ним, но у меня плохие новости. Он стоял у штурвала своей яхты и проплывал мимо Белого коттеджа, когда колокол в церкви Всех Святых пробил три часа дня. Несколько секунд спустя изнутри дома раздались звон разбитого стекла и жуткий грохот. А затем, примерно в то же время, когда все гости направились ко входу в дом, на набережную Темзы из лавровых кустов выбралась леди Бейли.

– «Примерно в то же время»? – переспросила Сьюзи.

– Я попросила его точнее вспомнить, сколько времени прошло между этими двумя событиями, и, по его словам, леди Бейли появилась на берегу реки всего через пару секунд после того, как он услышал шум. Том был абсолютно в этом уверен.

– Невозможно толкнуть стеллаж на сэра Питера в его кабинете, затем выбраться из дома, перебежать через весь сад и пробраться к реке по заросшей кустами дорожке всего за несколько секунд, – заключила Сьюзи.

– Но все еще хуже. Том сказал, что со своего места он видел весь сад. После того как раздался грохот, все гости направились внутрь дома, но наружу никто – особенно леди Бейли – не выходил. В саду тоже было пусто, и Том наверняка бы увидел, если бы кто-то попытался выбраться из дома, пересечь сад и пролезть сквозь кусты.

– Понятно, – разочарованно протянула Джудит.

– Но все не так плохо, – произнесла Сьюзи, пытаясь не падать духом. – Просто теперь мы знаем, что леди Бейли не может быть убийцей. И я даже не против, потому что убийца – Сара Фицерберт. Я готова поспорить, что в баре «Охотница за головами» ни один работник не видел Сары в тот день.

– Вы правы, – подтвердила Бекс. – Мы исключили из списка подозреваемых леди Бейли. Дженни и Розанна во время убийства находились в спальне на втором этаже, а Тристрам разговаривал с гостями в саду. Получается, больше никто, кроме Сары, не мог совершить убийство?

– Чтобы утверждать наверняка, нам, возможно, сначала стоит проверить алиби Кэт Хасселби во время убийства, – сказала Джудит. – Просто для протокола. По пути домой я, пожалуй, загляну в ее парикмахерскую…

Джудит замолкла, увидев приближающийся автомобиль.

– Джудит, – позвала ее Бекс.

– Какой симпатичный пикап, – заметила она, указывая на небольшой грузовой автомобиль, в кузове которого лежало разное садовое оборудование, даже газонокосилка.

– Действительно, – выгнула бровь Сьюзи. – Но мы тут, вообще-то, пытаемся понять, кто убил сэра Питера Бейли.

– Я тоже именно этим и занимаюсь, – ответила Джудит, все еще не сводя глаз с грузовичка. – Смотрите, кто сидит за рулем. Это Крис Шеферд.

Бекс и Сьюзи внимательнее посмотрели на машину. На водительском сиденье действительно находился Крис Шеферд.

– И что из этого? – спросила Сьюзи.

– Дамы, мне кажется, мы только что нашли то, что так долго искали.

– Неужели?

– Но, думаю, сейчас самое время воспользоваться лучшим приемом Кэт Хасселби.

С этими словами Джудит вышла на дорогу и широко расставила руки, чтобы остановить машину.

(обратно)

Глава 32

Крис Шеферд спокойно ехал по своим делам, когда на дорогу перед ним выскочила женщина. Он ударил по тормозам как раз вовремя, чтобы не сбить ее насмерть. Узнать женщину, глядящую на него сквозь лобовое стекло, не составило труда. Перед ними стояла Джудит Поттс.

– Доброе утро! – жизнерадостно поздоровалась она, словно каждый день прыгала под колеса машин.

«Возможно, так и есть», – мрачно подумал про себя Крис.

Он опустил окно.

– Что вы творите? – крикнул он.

Джудит подошла к водительскому сиденью, и Крис заметил ее подруг, стоящих на тротуаре. Та, что повыше, вышла на дорогу и встала перед пикапом, чтобы не дать ему уехать.

– У вас очень красивая машина, – сказала Джудит.

– Не могли бы вы уйти с дороги?

– Сначала позвольте мне задать один вопрос. Когда вы ее купили?

– Зачем вам это знать?

– Когда мы расспрашивали Дженни Пейдж о вас, она сказала, что вы ездите на старом грузовике, который постоянно ломается. Но я не могла не заметить, как прекрасно выглядит ваш автомобиль. Поэтому я и решила, что вы купили его себе в качестве подарка на Рождество.

– Вы не могли бы попросить вашу подругу убраться с дороги?

– Конечно, могла бы. Но только после того, как вы расскажете мне, когда купили эту машину.

– Я ничего не обязан вам рассказывать.

– Сьюзи, сфотографируйте, пожалуйста, его номерной знак. Я уверена, мы сможем отыскать информацию об авто в интернете.

– Что вы делаете? – спросил Крис, глядя в зеркало заднего вида.

Сзади к ним уже подъехала машина. Водитель терпеливо ждал, пока Крис сдвинет с места свой грузовик.

– Когда вы купили этот автомобиль? – снова спросила Джудит. – Это простой вопрос.

За ними остановилась еще одна машина. Первый водитель нажал на гудок.

– Интересно, надолго ли у них хватит терпения? – спросила Джудит, указывая на пробку.

– Ладно-ладно, вы правы, я купил эту машину после Рождества. Довольны?

– Как интересно.

– Теперь мне пора в Белый коттедж. У некоторых из нас, вообще-то, есть работа.

Крис нажал на педаль газа, и Джудит взмахом руки велела Сьюзи отойти. Та, не теряя времени, отскочила на обочину, освобождая дорогу. Джудит осталась стоять в одиночестве посередине проезжей части.

Снова раздался автомобильный гудок, и Джудит испуганно встрепенулась, когда поняла, что на этот раз сигналили ей.

– Простите! – крикнула она и поспешила вернуться на тротуар, к подругам.

Когда машины тронулись с места, Джудит степенно помахала им вслед рукой, наслаждаясь созданным переполохом.

– Зачем, бога ради, вы туда полезли? – воскликнула Бекс.

– Простите, у меня не было времени все вам объяснить. Но неужели вам не показалось странным, что простой садовник ездит на такой хорошей машине?

– Показалось, – отозвалась Сьюзи. – Но он вправе тратить свои деньги так, как захочет.

– С этим я полностью согласна. Если честно, даже рада, что у него такой изысканный вкус. Пойдемте.

Джудит зашагала вперед, а ее подруги поспешили за ней.

– Куда мы идем? – спросила Бекс, не до конца понимая, что здесь сейчас произошло.

– В библиотеку, разумеется, – ответила Джудит так, словно ничего очевиднее на свете не было.

Библиотека Марлоу располагалась в старой вилле, возведенной еще в начале прошлого века. С тех пор к торцу здания было пристроено еще одно крыло. Джудит и ее подруги вошли сквозь стеклянные двери, приветливо улыбнулись библиотекарю и, пройдя мимо отдела детских книг, остановились перед стеллажами со старыми выпусками газет.

– Что именно мы ищем? – прошептала Бекс.

– Все местные газеты, выпущенные после двадцать третьего декабря, – ответила Джудит. – Меня особенно интересуют разделы о продаже автомобилей.

– Это довольно конкретная дата.

– У меня есть вполне определенная теория. Помните, что мы все еще не разобрались, по какой причине незадолго до Рождества сэр Питер снял со своего банковского счета двадцать тысяч фунтов?

Сьюзи первой догадалась, о чем речь.

– Думаете, сэр Питер отдал деньги Крису?

– Сказать наверняка я не могу, но из всего близкого окружения семьи Бейли лишь один человек внезапно совершил крупную покупку после Рождества.

Женщины начали просматривать местные газеты, и через несколько минут Сьюзи довольно воскликнула:

– Ну наконец-то!

– Вы нашли нужное объявление? – спросила Джудит.

Сьюзи посмотрела на подруг так, словно совсем забыла об их присутствии.

– Нет, – ответила она и вырвала страницу из газеты.

Сложив газетный лист пополам, она запихала его в карман куртки и прижала к губам палец, давая подругам понять, что не хочет обсуждать свою находку. Женщины снова взялись за поиски, правда, Бекс и Джудит потребовалось чуть больше времени, чтобы сосредоточиться. Почему Сьюзи вырвала страницу из газеты?

У них не ушло много времени на поиски: большинство местных газет выпускало колонки о мототехнике всего раз в неделю, так что подругам пришлось просмотреть всего несколько выпусков, отпечатанных после Рождества. Нужную рекламу они нашли в выпуске «Мейденхед адвертайзер» за 10 января. Объявление о продаже пикапа модели «Форд-Рейнджер» за девятнадцать тысяч фунтов дал частный дилер. Джудит одолжила телефон Бекс и тут же набрала указанный в рекламе номер.

– Здравствуйте, – раздался мужской голос на другом конце линии.

– Вас беспокоит полицейский участок Мейденхеда.

Бекс и Сьюзи, шокированные, уставились на Джудит, но та лишь чуть пожала плечами, заметив их взгляды. А что еще она могла сделать?

– Зачем вы мне звоните? – спросил мужчина.

– Пытаемся отследить денежную сумму, которая, по нашим данным, могла быть получена мошенническим путем.

– Я ничего плохого не делал.

– А я ничего подобного и не утверждаю. Но не могли бы вы ответить на два маленьких вопроса? Несколько недель назад вы продали автомобиль модели «Форд-Рейнджер» мужчине по имени Крис Шеферд. Это так?

– Да, – согласился мужчина, желая услужить полиции.

– И он заплатил наличкой?

– У меня есть все документы. Я не занимаюсь подпольной торговлей.

– Пожалуйста, ответьте на мой вопрос: он заплатил наличными?

– Да, наличными.

– Банкноты, которыми он рассчитался, еще у вас?

– По большей части. У меня не было времени отнести их в банк.

– Это просто прекрасно! – радостно воскликнула Джудит, но поспешила взять себя в руки и вновь заговорила серьезным тоном инспектора полиции. – Пожалуйста, не трогайте эти деньги. Один из моих офицеров приедет, чтобы забрать их. Мы позвоним позже, чтобы договориться о подходящем для вас времени.

Джудит нажала на отбой, и Сьюзи восхищенно подняла большие пальцы вверх.

– Вы ведь знаете, что выдавать себя за полицейского – противозаконно? – спросила Бекс.

– Я не выдавала себя за полицейского, – возразила Джудит, прижав руку к груди в наигранном возмущении.

– Я же вас слышала! И вы использовали мой телефон! Если полиция захочет отследить звонок, они решат, что звонила я!

– Вы слишком много переживаете по пустякам, – заметила Джудит подруге.

– В данный момент мне кажется, что я переживаю недостаточно. Мы обе вас слышали. Вы притворились офицером полиции.

– Не притворялась. Если вы все слышали, то должны помнить мои слова. Я сказала: «Вас беспокоит полицейский участок Мейденхеда». Я притворялась зданием и сомневаюсь, что существуют законы, запрещающие людям притворяться зданиями. Вам не стоит волноваться: Таника сможет все утрясти, когда мы ей расскажем о том, что нам удалось разузнать. А пока можем сходить и поболтать с нашим внезапно разбогатевшим садовником.

На своем фургончике Сьюзи отвезла подруг к Белому коттеджу. Крис уже работал в саду: подметал опавшие листья рядом с теннисным кортом.

– Снова здравствуйте! – с улыбкой поздоровалась Джудит. Крис взглянул на приближающихся женщин, но отвечать не спешил, просто продолжал мести. – Мне бы очень хотелось знать, как вы смогли получить такую крупную сумму от сэра Питера? Какой рычаг давления вы использовали?

Крис нагнулся, подобрал с земли пару кусочков картона, взял в руки охапку листьев и понес их к своей тачке.

– И еще кое-что, – продолжила Джудит. – Как вам удалось завести поддельный номер телефона, зарегистрированный… Ох, как же называется это место?

– Вантити, – уверенно подсказала ей Сьюзи. – Ой, нет, неправильно. Наверное, Вантуту.

– Точно, Вануату! Спасибо, Сьюзи, – поблагодарила подругу Джудит и снова повернулась к Крису. – Думаю, неважно, как именно вы это сделали. Но с помощью этого поддельного телефона, скрыв свою личность, вы четыре раза обратились к сэру Питеру с требованием выплатить вам деньги на общую сумму двадцать тысяч фунтов. И ваша мотивация мне кристально ясна. Вы злились, что совершенно объяснимо. Сэр Питер много лет обещал заботиться о вас, но в итоге обманул вас. Точно так же, как его отец обманул вашего дедушку.

– Я не понимаю, о чем вы говорите, – сказал Крис, хотя было ясно, что он ловил каждое слово Джудит.

– Ну вот опять вы лжете. Так не пойдет. Мы разговаривали с Эндрю Хасселби. Вы сильно разозлились, когда он сообщил вам о том, как, подписав завещание сэра Питера в качестве свидетеля, вы своими руками подтвердили, что не претендуете на его наследство. А ведь всего несколькими часами ранее сэр Питер пообещал завещать вам крупную сумму.

– Вы явно никогда не сдаетесь.

– Спасибо за комплимент. Вы правы: мы не сдаемся. Как я уже говорила, мне совершенно ясно, почему вы так хотели получить деньги от сэра Питера. Правда, совершили серьезную ошибку, решив заплатить за свою новую машину наличными, которые дал вам сэр Питер. Мы поговорили с продавцом: ваши деньги все еще у него, и я уверена, на них полно отпечатков сэра Питера. И ваших, раз уж на то пошло. Полиции этого хватит, чтобы выдвинуть обвинение. А это возвращает нас к предыдущему вопросу: как именно вам удалось заставить сэра Питера дать вам денег?

Крис взглянул на Джудит и решил сделать вид, что случившееся не очень его волнует.

– Ладно, – согласился он, – вы правы. Сэр Питер действительно дал мне денег на новую машину. Но ничего криминального в этом нет. Мы заключили честную сделку.

– Спасибо. Какую именно сделку?

– Незадолго до Рождества я отправил сэру Питеру сообщение, представившись внучатым племянником юриста его отца.

– Это сообщение вы отправили анонимно с подставного номера.

– У меня есть право защищать неприкосновенность личности. Но это неважно. Я рассказал ему, как, копаясь в старых записях своего дядюшки, нашел доказательства того, что отец сэра Питера много лет назад обманул своего бизнес-партнера. Я сказал, что речь идет о компании, производившей рентгеновские аппараты, а обманул он мужчину по имени Майк Шеферд.

– Я так понимаю, Майк Шеферд – ваш дедушка?

– Да, верно, – подтвердил Крис. – В своем сообщении я написал, что готов продать сэру Питеру все документы, бросающие тень на его отца, за пять тысяч фунтов.

– Вы его шантажировали! – воскликнула Бекс.

– Я с вами не согласен. У меня имелся товар на продажу. У сэра Питера были деньги, чтобы его купить. Спрос и предложение – закон рынка.

– Я не собираюсь спорить с вами, – сказала Джудит, – но Бекс права. Ваши действия – это самый настоящий шантаж. У вас не было на руках таких документов, правда? Иначе вы бы рассказали о них много лет назад и получили бы крупную компенсацию от семьи Бейли. Кроме того, если бы вы и правда достали такие документы, то у вас не было бы нужды скрываться за поддельным телефонным номером.

Крис пожал плечами, дав понять, что вопросы честности его мало волновали.

– Но сэр Питер клюнул на вашу ложь? – спросила Джудит.

– Я попросил у него всего пять тысяч фунтов. Для него это небольшая сумма.

– Как он передал вам деньги?

– Все обстояло довольно просто. Я завел абонентский ящик на почте и попросил его отправить деньги туда. Сказал, что пошлю документы, как только получу оплату.

– Но в итоге все было совсем не так? Вам не хватило пяти тысяч фунтов, поэтому вы попросили еще денег и после – дважды.

– Я недооценил, как далеко сэр Питер готов зайти, чтобы получить эти документы. Но, заплатив мне двадцать тысяч фунтов, он дал ясно понять, что не готов перечислять больше. Меня это вполне устраивало. Ведь изначально я даже и на такую сумму не рассчитывал. Двадцать штук – это даже больше, чем я надеялся когда-нибудь получить после его смерти. Я всегда мечтал о крутом автомобиле, и этих денег с лихвой хватило на исполнение моего желания.

Крис не смог скрыть усмешку.

– Вы нарушили закон, – сообщила Бекс.

– Разве? Я ведь передал ему документы.

– Вы и правда это сделали? – с сомнением спросила Джудит.

– Разумеется. Но вы их теперь не найдете, и в этом нет моей вины. Сэр Питер уничтожил все бумаги, как только я передал их ему, а это лишний раз подтверждает тот факт, что его отец был вором.

– Все мы знаем, что вы тоже солгали. У вас никогда не было таких документов, – сказала Джудит, выпрямляясь в полный рост. Криса это едва ли впечатлило. – Вы сжульничали, только и всего.

Крис посмотрел на Джудит сверху вниз и усмехнулся.

– Докажите это, – возразил он.

– Не смейте так со мной разговаривать! – воскликнула Джудит, закипая от гнева. – Ведь я знаю: двадцати тысяч фунтов вам показалось мало. Вы надеялись, что насытитесь этой мелкой местью, но ошиблись. Даже купили себе новенькую машинку, чтобы унять злость. Но это вам не помогло, и поэтому вы придумали новый план. Знаете, что все это мне напоминает? Роман Эдварда Моргана «Говардс-Энд». Леонард – один из героев – умирает в конце книги, когда на него падает шкаф. Довольно удачное сравнение, ведь сэра Питера убил стеллаж с лабораторным оборудованием, принадлежавший вашему дедушке. Это убийство почти поэтично: отец сэра Питера украл будущее вашего дедушки, забрав у него стеллаж. А теперь вы с помощью этого стеллажа отомстили сыну человека, который так скверно обошелся с вашей семьей.

– Забавная история. Только это всего лишь история. В ней нет ни слова правды.

– Где вы были в три часа дня, когда умер сэр Питер?

– Это не ваше дело.

– Значит, вы прятались в его кабинете, чтобы уронить на него стеллаж?

– Бога ради, женщина, – фыркнул Крис, – я был в «Платтс», ясно вам?

В Марлоу находилась автомастерская с таким названием.

– Что вы там делали?

– Чертова колымага плевалась дымом, – кисло произнес он. – Автомеханик сказал, что мне продали рухлядь. Я наконец-то получил компенсацию, которую всегда заслуживала моя семья, но потратил ее на машину, которая едва ездит. Смейтесь, если хотите.

– Мне кажется, тут не над чем смеяться.

– Хорошо. Потому что я тоже так думаю.

– Но есть в этой ситуации некая ирония, вы не находите? Ваш старый грузовик вечно ломался, поэтому вы купили себе новую машину, столь же неисправную. Может, вам стоит подумать о том, чтобы некоторое время передвигаться пешком?

Джудит посмотрела на Криса. В его глазах плескалась буря эмоций: мужчина пылал от гнева, но куда более занимательным Джудит показалось то, что хотя бы отчасти это чувство было направлено на него самого. Старушка почти посочувствовала неудачливому садовнику. Почти.

– Хотите узнать правду? – с горечью произнес он. – Этот мужчина лгал мне годами. Хуже – он надо мной насмехался, водил меня за нос, обещая исправить ошибку своего отца для меня, хотя никогда не собирался выполнять свои обещания. Он даже попросил меня подписать его завещание. Разве психически здоровый человек поступил бы так? Двадцать тысяч фунтов – наименьшая плата за то, как он обошелся со мной и моей семьей. Я рад его смерти. Это вы хотели услышать? Так я это признаю. Мир стал лучше без этого человека. Теперь вы удовлетворены?

Крис взялся за ручки своей тачки и пошел прочь. Джудит с удивлением поняла, что все это время леди Бейли была права. Между Крисом Шефердом и сэром Питером Бейли и правда существовала кровная вражда. К тому же у женщин не было причин сомневаться в физической силе Криса. Ему с легкостью удалось бы толкнуть тяжелый стеллаж на сэра Питера. А теперь Крис сам рассказал им о том, как шантажировал своего работодателя в декабре. И раз так, что мешало ему убить сэра Питера в январе?

(обратно)

Глава 33

На следующий день Джудит попыталась встретиться с Таникой, но та не смогла вырваться из участка из-за другого дела, в расследование которого была вовлечена. Лишь через день Джудит и ее подругам удалось увидеться с Таникой в парке, недалеко от речного шлюза Марлоу. Они рассказали ей обо всем, что им удалось узнать от Сары Фицерберт, а также о том, как Крис Шеферд признался в вымогательстве двадцати тысяч фунтов у сэра Питера.

– Не представляю, как у вас это получается, – восхищенно сказала Таника, когда женщины закончили пересказывать события прошедших дней.

– Нам проще, ведь мы с самого начала знали, что имеем дело с убийством, а не с несчастным случаем, – ответила Джудит.

Таника вздохнула.

– Догадываюсь, на что вы намекаете, но старший инспектор Хоскинс по-прежнему считает неразумным тратить ограниченные ресурсы полиции на это дело.

– Неужели даже порванное и зарытое в землю завещание не заставило его передумать?

– В том-то и дело. Хоскинс – очень упрямый человек. Он изменит свое мнение, только если кто-нибудь сможет объяснить ему, как сэр Питер был убит в закрытой комнате. Кстати, есть ли зацепки по этому вопросу?

– Никаких, – покачала головой Джудит. – Но у Дженни появилась идея. Она предположила, что сэр Питер выжил после того, как его придавил стеллаж, но в суматохе она, даже будучи медсестрой, не смогла нащупать у него пульс. Тогда у Тристрама появилась бы возможность вернуться в комнату после того, как мы вывели оттуда всех гостей, и убить отца намного позже, чем мы считали прежде. Это объясняло бы, почему сэр Питер был в комнате один. Он сам закрыл за собой дверь и положил ключ в карман своих штанов.

– Это неплохая теория, – согласилась Таника, – но, к сожалению, я смогу легко ее опровергнуть. Сколько времени вам понадобилось на то, чтобы сломать дверь в кабинет после того, как вы услышали шум?

– Не очень много, – ответила Сьюзи. – Наверное, четыре-пять минут.

– А вскрытие показало, что сэр Питер скончался от полученных травм буквально за считаные секунды. Он не смог бы цепляться за жизнь даже те четыре-пять минут, которые вам потребовались на выламывание замка. Если бы все это время его сердце продолжало биться – даже совсем слабо, – распределение крови в его сосудах и синяки на теле выглядели бы совсем по-другому. Патологоанатом смог бы точно определить, как долго билось сердце сэра Питера, если бы он умер не мгновенно.

– К тому же прошло гораздо больше четырех-пяти минут, – согласно кивнула Джудит. – Нам понадобилось еще не меньше минуты, чтобы вывести всех из комнаты, а я еще задержалась внутри, чтобы оглядеться вокруг и обсудить произошедшее со Сьюзи.

– Тем более, – подтвердила Таника. – Тристрам не мог убить сэра Питера после того, как вы все вышли из кабинета. Мне жаль, но лишь одна версия сходится с отчетом о вскрытии. В тот момент вы все решили, что сэр Питер мертв, потому что он действительно был мертв.

– Но тогда получается, убийца смог исчезнуть из закрытой комнаты! – воскликнула Бекс. – А это невозможно, – добавила она, хотя даже ей была понятна очевидность этого замечания.

– Но ведь есть и другое объяснение, – продолжила Таника, – хоть и весьма неприятное.

– Пожалуйста, не продолжайте, – попросила Джудит.

– Слушайте, я согласна, жизнь сэра Питера была… непростой. Из-за преступлений, совершенных его отцом, сэра Питера шантажировал собственный садовник. Бывшая жена, которая вскоре лишилась бы титула, следила за ним из кустов. А старшая дочь пряталась в шкафу его спальни, пытаясь найти завещание, в котором даже не было ее имени. Не стоит забывать и про его невесту, ведь она вот-вот должна была разбогатеть, но в тот день потеряла все. И конечно, есть еще и младший сын, и каждая новая найденная вами улика, кажется, указывает именно на него.

– Пожалуйста, не надо, – повторила Джудит. – Удалось ли вам снять отпечатки с порванного завещания, которое мы достали из компоста? – спросила она, надеясь отвлечь Танику от ее рассуждений.

Та лишь вздохнула.

– Хоскинс не хотел отправлять завещание на экспертизу, но я смогла убедить его, что бездействие бросит тень на репутацию полиции. Нам удалось получить частичные отпечатки пальцев, но они принадлежат либо Эндрю Хасселби и Крису Шеферду, либо самому сэру Питеру. Лишь они трое участвовали в написании завещания, и только их отпечатки нам удалось достать. А для Хоскинса все это служит лишь очередным доказательством того, что сэр Питер умер в результате несчастного случая. А вдруг он прав?

– Ну я же просила! – простонала Джудит.

– Знаю, вам сложно в это поверить. Наверняка такой вариант кажется вам маловероятным. Но разве у нас есть более подходящие теории?

– Вы хотите сказать, стеллаж упал на него случайно? Но как это могло произойти? – возмущенно спросила Джудит.

– Дженни сказала, что сэр Питер хранил свои вещи на самых верхних полках, – напомнила подругам Бекс.

– Разве вы не должны быть на моей стороне? – воскликнула Джудит.

– Простите, но она и правда так сказала, – пробормотала Бекс. – Сказала, что когда-то он прятал там апельсиновые дольки в шоколаде. Я много думала об одной теории. Мы знаем, сэр Питер хранил вещи на верхних полках шкафа. Нам также известно, что его завещания не было в сейфе на втором этаже. Вы видели это своими глазами, Джудит. Так, может быть, завещания не было в сейфе потому, что сэр Питер спрятал его на верхней полке своего стеллажа? А после ссоры с сыном он попытался достать свое новое завещание и случайно опрокинул стеллаж на себя?

– Если честно, это весьма неплохая теория, – сказала Сьюзи.

– Не совсем, – раздраженно возразила Джудит. – Если он пытался достать завещание в день своей смерти, почему мы не нашли это самое завещание на полу рядом с его телом?

– Серьезно? – невозмутимо отозвалась Сьюзи. – Неужели вы бы заметили лежащее на полу завещание во время всей той неразберихи?

– Мы действительно могли его не заметить, – вмешалась Бекс, высказав только что пришедшую ей в голову мысль, – но Тристрам точно обратил бы на него внимание. Разве не так? Он мог незаметно прикарманить документ, а потом разорвать его на кусочки и спрятать в компостной яме.

– Это весьма правдоподобная версия, – подтвердила Таника. – Так мы могли бы объяснить, почему тело сэра Питера было найдено на полу в запертой комнате, а единственный ключ от двери лежал в кармане его брюк.

– Слушайте, – продолжила Джудит, но ее подруги понимали, что старушка лишь пытается оттянуть неизбежное. – Нам не стоит зацикливаться на запертой двери. Вдруг кто-то сделал дубликат? Так убийца мог бы запереть за собой дверь, а настоящий ключ подложить в карман сэру Питеру.

– К сожалению, – вздохнула Таника, – это невозможно. Я успела отдать замок с двери в кабинет на экспертизу до того, как меня понизили в должности. Внутри замка не было металлической стружки, которую мог бы оставить ключ, созданный из современных материалов. Замок отпирался только одним ключом, и этот ключ мы нашли в кармане брюк сэра Питера.

Джудит поджала губы. Пусть возражения так и вертелись у нее на языке, но даже Джудит видела логику в словах Таники и в версии событий, которую она описала.

– Нет, я не согласна, – решительно заявила Джудит, почувствовав, что готова сдаться и согласиться с самым простым объяснением произошедшего. – С самого начала сэр Питер был моим клиентом. Он нанял меня, потому что знал о грозившей ему опасности. Вы хотя бы нашли яд, о котором я вам рассказывала? – спросила она, вспомнив о последней улике, способной привести их к убийце сэра Питера.

– К сожалению, здесь тоже тупик, – ответила Таника. – Офицеры сделали список всего, что выпало на пол с полок стеллажа, но мы не нашли ни баночки с цианидом, ни даже наклейки с таким названием, вообще ничего, похожего на яд.

– Значит, кто-то убрал яд из комнаты до того, как умер сэр Питер! – воспрянув духом, воскликнула Джудит. – И тогда стоит задуматься, кому это могло понадобиться? Вряд ли у этого человека благие намерения.

– Джудит, – терпеливо произнесла Таника, – может, в комнате не было яда потому, что сэр Питер сам его выкинул после ссоры с Тристрамом?

– А может, Крис Шеферд солгал нам, – добавила Бекс. – В конце концов, нам известно, что он шантажировал сэра Питера ради денег. Тогда почему мы должны верить его рассказу о ссоре сэра Питера и Тристрама? И из всех людей, с которыми мы говорили, он единственный упомянул о яде. Получается, Крис мог выдумать эту историю.

Джудит не сразу нашлась с ответом.

– Знаю, вы разочарованы, – продолжила Таника, – но, боюсь, нам пора признать, что сэра Питера действительно никто не убивал.

– Я отказываюсь в это верить, – возразила Джудит. – Отказываюсь, и всё!

– Понимаю. Это сложно. Вы так долго предполагали, что сэр Питер был убит, и смогли раскрыть невероятные тайны семьи Бейли, но вдруг сэр Питер и правда погиб в результате несчастного случая?

Зазвонил телефон. Таника достала его из кармана и ответила на звонок.

– Младший детектив Малик, слушаю вас, – произнесла она, а затем отвернулась от Джудит и ее подруг, внимательно слушая человека на линии. – Повторите! – Было очевидно, что новости она получила безрадостные. – Хорошо, я приеду через пять минут, – торопливо добавила она. – Вызывайте команду криминалистов. Я подожду прибытия старшего инспектора на месте.

Таника повесила трубку и посмотрела на подруг. На ней не было лица, женщина словно увидела призрака.

– Что случилось? – спросила Джудит.

– Это Сара Фицерберт. Соседи нашли ее мертвой в ее доме. Простите, мне нужно немедленно ехать на Элисон-роуд.

Подъезжая к дому Сары, Таника постаралась выкинуть из головы все мысли об убийстве сэра Питера. Снаружи полицейский в форме уже отгораживал передний дворик сигнальной лентой с надписью: «Полиция. Хода нет». Показав свой полицейский значок, Таника выслушала доклад офицера. Оказалось, что соседка Сары увидела ее тело, распростертое на диване, сквозь окно. Сара не проснулась, когда соседка постучалась, поэтому она достала запасной ключ и вошла в дом. Тогда-то она и поняла, что Сара мертва.

– Причина смерти? – спросила Таника.

– Кажется, она умерла во сне.

– Похоже на самоубийство?

– Она не оставила предсмертной записки.

– Хорошо, тогда я войду внутрь, чтобы оцепить место происшествия до приезда старшего инспектора Хоскинса.

– Так точно.

Таника зашла в дом и распахнула ведущую в гостиную дверь. Сара в пижаме лежала на диване, спиной откинувшись на подлокотник. По цвету кожи было несложно понять, что она умерла довольно давно.

На ковре перед диваном валялся стакан. Большая часть его содержимого расплескалась по полу, но внутри еще оставалось немного жидкости. Таника вспомнила о своем недавнем разговоре с Джудит, и по ее спине пробежали мурашки. Но ведь у нее не было причин предполагать, что Сару отравили? Да, на полу лежал перевернутый стакан, но Сара могла случайно уронить его прямо перед смертью.

И все же Таника знала о существовании простого теста на отравление цианидом, хотя он был не таким надежным, каким его показывали в голливудских фильмах. В тридцати процентах случаев изо рта убитого исходит едва заметный запах миндаля, но чаще всего никакого запаха нет и в помине. Таника склонилась над лицом Сары, стараясь не прикасаться к ней, затем втянула носом воздух.

И ощутила слабый запах миндаля.

Это должно было удивить Танику, но она почувствовала лишь всеобъемлющую печаль. Глубоко в душе она подозревала, что Сару убили, с той самой минуты, как услышала по телефону о найденном теле. Часто ли молодые и здоровые женщины в одиночестве умирают у себя дома? И на самоубийство смерть Сары непохожа, ведь записки в комнате не было.

Оставалось лишь одно логическое объяснение: убийца нанес новый удар.

Таника беззвучно кипела от ярости. Она злилась не только на убийцу, но и на старшего инспектора Хоскинса. Если бы он с самого начала серьезно отнесся к делу об убийстве сэра Питера, второй смерти можно было бы избежать. В это самое мгновение Таника поклялась найти и наказать убийцу, чего бы ей это ни стоило. И плевать, если это разрушит ее карьеру.

Вдалеке завыли сирены приближающихся полицейских машин.

(обратно)

Глава 34

После прибытия старшего следователя Хоскинса события развивались стремительно, правда, в основном Таника узнала об этом из рассказов коллег, ведь, едва войдя в дом, Хоскинс поблагодарил Танику за то, что она первой из детективов приехала на место преступления, и отправил ее обратно в офис оцифровывать улики, собранные офицерами.

Ей разрешили покинуть участок только в первом часу ночи. К этому времени ее муж и дочь давно лежали в своих постелях и видели сладкие сны, и Танике не терпелось вернуться домой к своей семье. И все же она не спешила вылезать из-за рабочего стола. От усталости офисное кресло казалось ей неестественно уютным. Но дело было не только в измождении. Танике было стыдно, ведь, если бы она настояла на своем в разговоре с Хоскинсом, Сара, возможно, была бы жива.

Таника распрощалась с коллегами, которые оставались в участке на ночную смену, и спустилась по лестнице на первый этаж. Но вместо того чтобы выйти из здания через главные двери, она выбралась наружу через пожарный выход.

На улице стоял ледяной холод, но Таника не обращала внимания на мороз, зачарованно глядя в темное безоблачное небо и сверкающие искры далеких звезд. В прошлом году, стоя на этом самом месте, Таника приняла решение позвонить миссис Джудит Поттс с очень необычным предложением.

И Таника точно знала, как ей следовало поступить сейчас. Она достала из кармана телефон и набрала знакомый номер.

Но из динамика доносились лишь размеренные гудки. Таника уже собиралась повесить трубку, как до нее донесся хриплый голос.

– Алло.

Лицо Таники озарила широкая улыбка.

– Джудит, это я, Таника.

– Боже мой, погодите.

Джудит замолчала.

«Наверняка ей нужно попить водички, чтобы прочистить горло ото сна», – подумала Таника.

Она была права лишь наполовину: Джудит определенно хотелось пить, но на тумбочке возле кровати у нее стоял стакан отнюдь не с водой.

– Так-то лучше, – сказала Джудит более привычным для Таники голосом. – Вы в порядке?

– Да, все хорошо.

– А Бекс и Сьюзи?

– Не волнуйтесь, ничего страшного не произошло. Я просто хотела рассказать вам о том, как продвигается дело Сары Фицерберт.

– Внимательно слушаю, – тут же навострила уши Джудит.

– Вы будете счастливы услышать, что после ее смерти старший инспектор Хоскинс вызвал на допрос Тристрама Бейли. Сейчас он сидит в камере, ему выдвинули уголовное обвинение.

– Думаете, он убил Сару?

– Сара Фицерберт умерла в результате отравления цианидом, мы также нашли следы цианида в стакане, из которого она пила.

– Так вот куда делся пропавший яд!

– Так я и сказала Хоскинсу. К его чести стоит заметить, что он начал прислушиваться к моим доводам.

– Он согласен с тем, что смерти сэра Питера и Сары Фицерберт связаны между собой?

– Да, наконец-то он это признал.

– Тогда что насчет сосуда, из которого Саре подсыпали цианид? Вы смогли его отыскать?

– Пока нет, но один из офицеров уже обыскивает дом леди Бейли и машину Тристрама.

– Леди Бейли обыск ее дома точно не понравится.

– Кажется, она ясно дала это понять моим коллегам.

– А что с Тристрамом? Он уже признался в убийстве?

– Пока нет. Он отрицает свою причастность к гибели Сары.

– Как он себя ведет?

– Я не присутствовала на допросе, но смогла посмотреть записи. По правде говоря, он ведет себя так, как вел бы любой человек, только что узнавший о гибели своей девушки. Он в шоке. Едва может связать вместе пару слова. Он потрясен до глубины души.

– Но не забывайте, что Тристрам – актер. Возможно, он просто притворяется.

– Но как бы хороши ни были его актерские способности, все улики указывают на него. На стакане, из которого пила Сара, кроме ее отпечатков, есть еще куча отпечатков Тристрама.

– Это потрясающая новость. Так что, по-вашему, произошло?

– Хоскинс считает, что в убийстве Сары нет никакого смысла. Он не понимает, зачем Тристраму было убивать свою девушку.

– Но вы придерживаетесь другого мнения?

– Да. Считаю, Сара вполне могла быть причастна к убийству сэра Питера.

– Мы тоже думали об этом. Из нашего с ней разговора было ясно, как сильно она мечтала выйти за Тристрама. Ради него она бы пошла на что угодно.

– Даже на убийство?

– Вполне возможно. На кону стояли ее свадьба и титул. Тристраму достаточно было рассказать ей сказочку о том, как они поженятся сразу после смерти его отца. Леди Бейли сказала, что шторы в кабинете сэра Питера в тот день были задернуты. Так, может быть, это Сара задернула их, чтобы никто из гостей не заметил ее снаружи? И пока ее парень обеспечивал себе алиби, она ждала сэра Питера в кабинете, чтобы толкнуть на него стеллаж.

– Но как она заставила его войти в кабинет?

– Может, она просто позвала его? Дженни и Розанна в тот момент были на втором этаже и вряд ли услышали бы.

– А что потом? Как Сара заставила сэра Питера встать прямо перед стеллажом?

– Это несложно, достаточно сказать: «Сэр Питер, я пытаюсь достать ту штуку с верхней полки. Не могли бы вы мне помочь?» А когда он подойдет ближе, толкнуть на него стеллаж. Если, конечно, у Сары хватило бы на это сил.

– Но вот чего я не могу понять, – призналась Таника. – Если мы привязываем все наши теории к смерти сэра Питера…

– К его убийству, – поправила Джудит.

– Простите, разумеется, к его убийству. Но убийство произошло за день до его свадьбы, а это не может быть совпадением.

– Согласна. Но, возможно, убийца просто хотел сбить нас с толку. В конце концов, мы не можем с полной уверенностью утверждать, что между этими двумя событиями есть прямая связь. Быть может, преступник убил сэра Питера накануне свадьбы только потому, что хотел, чтобы мы подумали, будто между этими двумя событиями есть связь, тогда как на самом деле никакой связи нет!

– Это возможно, – согласилась Таника, хотя в ее голосе не было особого энтузиазма. – И все же легче всего будет предположить, что убийство как-то связано со свадьбой. И именно это кажется мне странным. Зачем все настолько усложнять?

– Продолжайте, – попросила Джудит.

– Если кто-то хотел убить сэра Питера, достаточно было задушить его во сне подушкой.

– Возможно. Но тогда убийце пришлось бы пробираться мимо Дженни.

– Хорошо. Тогда убийца мог бы дождаться, пока Дженни уедет куда-нибудь из дома на денек, и выстрелить в сэра Питера, представив все как неудачное ограбление. Зачем убивать его в запертой комнате во время вечеринки с кучей гостей, к тому же за день до его свадьбы?

– Давайте рассуждать логически. Дженни вне подозрений потому, что в момент гибели сэра Питера она была наверху. Мы все видели ее на балконе. А Розанна пряталась в шкафу в той же комнате, и, хотя такое поведение кажется мне довольно странным, она тоже не может быть убийцей. Теперь стоит вспомнить о людях, которым смерть сэра Питера была особенно выгодна. Тристрам стоял прямо перед нами в тот день и вошел в дом вместе со всеми после падения стеллажа. Бекс смогла поговорить с майором Томом Льюисом. Он проплывал мимо коттеджа Бейли на лодке примерно в три часа и смог подтвердить, что видел леди Бейли на речной набережной буквально через несколько секунд после того, как услышал грохот падающего стеллажа. Также, по его словам, никто не выходил из дома и не пробирался через сад к реке. Поэтому можем вычеркнуть леди Бейли из списка подозреваемых.

– А Крис Шеферд?

– Сегодня днем, после того как вас вызвали в дом Сары, я отправилась на маленькую велосипедную прогулку по Марлоу. По пути заехала в автомастерскую под названием «Платтс», и очень милый механик, который там работает, смог подтвердить, что в пятницу они с Крисом целый день занимались починкой его новой машины. Если верить механику, покупка такой машины была страшной ошибкой со стороны Криса, и я не могу не испытывать от этого удовлетворения. И все же почти дюжина местных работников готовы подтвердить, что в тот день он уехал поздним вечером. Поэтому он тоже не может быть нашим убийцей. На обратном пути я также заехала в парикмахерскую «Красавицы и красавчики», которой владеет просто очаровательная женщина.

– Зачем?

– Чтобы проверить алиби Кэт Хасселби. Вдруг она согласилась убить сэра Питера ради Розанны или какого-нибудь другого человека, чье имя мы пока не узнали? Но владелица салона сказала, что в день смерти сэра Питера она с двух до пяти часов дня стригла и красила волосы Кэт. Получается, все люди, которые могли желать смерти сэру Питеру, имеют неоспоримое алиби на время преступления. Они все вне подозрения. Все, кроме Сары Фицерберт.

– Вы говорили, во время убийства она была в пабе «Охотница за головами».

– Так она нам и сказала, но не думаю, что это правда. Сьюзи со своими собаками сегодня ходила в тот паб, но ей не удалось найти ни одного работника, который видел бы Сару в три часа тем днем.

– Неужели Сара вам солгала?

– Похоже на то. В тот день в баре работал еще один человек, но сегодня Сьюзи не смогла с ним поговорить. Предполагаю, если он тоже не видел Сары, то у нас нет свидетелей, способных подтвердить местонахождение Сары в день убийства сэра Питера. И это удивительно, не так ли? Ведь, если бы она действительно зашла в тот паб, хоть кто-то должен был ее запомнить.

– Но они не помнят ее потому, что Сара в это время совершала убийство в кабинете в другой стороне города, – протянула Таника, словно пробуя на вкус новую теорию. – Джудит, вы невероятны! Теперь вся эта история наконец приобретает смысл! Сара убила сэра Питера ради свадьбы с Тристрамом, титула, дома и денег. Но Тристрам просто использовал ее, и, как только девушка сыграла свою роль, он убил ее, чтобы тайна о смерти сэра Питера никогда не всплыла наружу.

– Если честно, слова Криса Шеферда только подтверждают эту теорию. Он сказал, что Тристраму не хватило бы духу на то, чтобы опрокинуть стеллаж на отца, а вот Саре, которая всю жизнь всего добивалась сама, по-моему, такая задача была бы как раз по плечу. А Тристрам вполне мог бы убить Сару с помощью яда – оружия трусов.

– Я отправлю офицера в паб поговорить с последним из сотрудников. Нам нужно знать наверняка, что никто не видел Сары Фицерберт в момент смерти сэра Питера.

– Отличная идея, – согласилась Джудит.

Джудит поблагодарила Танику за звонок и повесила трубку. Она хотела бы порадоваться тому, что Тристрам вскоре окажется за решеткой, но что-то мешало ей насладиться триумфом. В этом деле все еще было слишком много загадок: например, если Сара действительно убила сэра Питера, то как ей удалось выбраться из запертой комнаты после его смерти?

Джудит была слишком возбуждена, чтобы заснуть. Она заправила кровать, надела халат и спустилась на первый этаж, где в отдельной комнате висела ее собственная доска с деталями расследования. Взглянув на улики, Джудит поняла, что в свете новых фактов пришло время обновить все детали и связи между участниками и событиями того мрачного дня.

Да, ночь обещала быть долгой.

(обратно)

Глава 35

Только к утру Джудит закончила обновлять все карточки с деталями событий. С помощью еще одного мотка шерсти и нескольких булавок она соединила разные точки на карте Марлоу, но так и не приблизилась к разгадке тайны смерти сэра Питера. Джудит просто не могла понять, как убийство Сары связано с его гибелью. Теория о том, что Сара убила сэра Питера, а Тристрам затем убил Сару, казалась Джудит очень соблазнительной, но почему тогда Тристрам так глупо попался? Может, он просто допустил промах, оставив свои отпечатки на стакане, из которого пила Сара?

Снаружи дома раздался шум. Это почтальон принес утреннюю почту.

Отодвинув все мысли об убийствах в дальний угол своего сознания, Джудит поспешила в прихожую и с радостью увидела на полу свежеотпечатанный выпуск «Марлоу фри пресс». Подобрав газету, она вернулась в гостиную и открыла страницу с головоломками, даже не дойдя до любимого кресла. Схватив со столика карандаш, она с жадностью набросилась на кроссворд, но ее интересовали только слова, зашифрованные по углам разлинованного поля.

Под первым номером значилась следующая подсказка: справедливый король целый день пьет бурбон, но приносит одни неприятности (10).

Сначала загадка показалась Джудит слишком сложной, но затем она вспомнила, что в семнадцатом веке во Франции правил король Людовик XIII по прозвищу Справедливый из династии Бурбонов, хотя, разумеется, американский виски никакого отношения к французским королям не имел. А число ТРИНАДЦАТЬ часто считали несчастливым, отсюда и вторая часть подсказки.

3. Не каждому солдату выпадает шанс умереть на сцене (5, 5).

Значит, ответ под цифрой три содержал два слова. Солдат, который умер на сцене? Джудит задумалась. В прошлом веке в Великобритании жил один актер по имени Томас, или Томми Купер. До своей карьеры на телевидении он служил в армии, а умер он действительно на сцене, прямо во время прямого эфира. К тому же в Англии простых солдат еще со времен Первой мировой войны наградили кличкой Томми. Джудит вписала ответ в клеточки: ТОММИ КУПЕР.

17. Фермий как вода, но вскипятить его не получится (3).

По неведомой причине Джудит не сразу догадалась, какой ответ скрывается за этой подсказкой. Хотя ей потребовалось немного времени, чтобы разобраться в деталях.

Фермий – радиоактивный элемент, стоящий на сотом месте в периодической таблице. Вероятно, вскипятить такой металл действительно невозможно. А вот вода как раз кипит именно при ста градусах Цельсия. Значит, ответ – СТО.

Осталось последнее слово!

23. Без меня не будет завтра, но каждый день я тут как тут (7).

Последняя загадка была легкой, почти детской. Каждый день – это СЕГОДНЯ, а без сегодня, естественно, не будет завтра. Джудит заполнила последний пробел.

Джудит наконец разгадала четыре загадки, но сможет ли она составить сообщение из своих ответов?

Как и прежде, Джудит перечитала слова, начав с верхнего левого угла. «Тринадцать сто сегодня Томми Купер» – вот что у нее получилось. «Тринадцать сто сегодня» расшифровать было достаточно легко: тайная встреча явно должна состояться сегодня в час дня. Но последняя часть сообщения никак не хотела ей поддаваться. Хорошенько подумав, Джудит поняла, что послание составлено только из слов, расположенных в углах поля, а значит, слово «Томми» она могла проигнорировать и сосредоточиться на слове «Купер». И кажется, в деловом районе Марлоу было кафе под названием «Куперс».

С трепетом Джудит осознала, что загадочный составитель кроссвордов придет в «Куперс» сегодня в час дня. И на этот раз она не упустит возможности пообщаться с ним и обязательно выяснит, кому предназначаются тайные послания.

Но сначала Джудит должна отыскать двойного убийцу, а может, даже нескольких убийц, и у нее в голове уже созрел подходящий для этого план.

– Я принесла морковный тортик, – сообщила Бекс, входя в комнату, где висела доска с уликами. – И отдельную баночку с сырным кремом. Его почему-то всегда не хватает.

– Замечательно, спасибо большое, – поблагодарила ее Джудит и усадила гостью рядом со Сьюзи.

Раньше в этой комнате не было ничего, кроме стеллажей с газетами, но перед приходом подруг Джудит специально принесла сюда столик, заварила чай и достала из серванта чашечки, блюдца и молочник.

– Я знала, что вы придете не с пустыми руками, – призналась она. – Поэтому приготовила тарелочки.

– У меня не так много времени, – предупредила Сьюзи. – Мне нужно еще успеть добраться до радиостанции.

– А я помогаю местной благотворительной организации в устройстве бесплатного обеда для нуждающихся, – вставила Бекс. – Я должна быть там в полдень.

– Конечно, – кивнула Джудит. – У меня тоже есть планы на сегодня, но, думаю, утро мы можем посвятить разбору всех найденных нами улик.

– Всех? – изумленно переспросила Сьюзи, взглянув на свои наручные часы.

– По крайней мере, тех, на которые нам хватит времени. Теперь, когда произошло новое убийство, стоит снова обсудить все, что нам известно, и убедиться в правдивости имеющихся у нас данных.

– Но мы знаем, кто совершил убийства. Сара убила сэра Питера, а Тристрам убил Сару.

– Я в этом не уверена, – возразила Джудит. – Никто не упоминал Сары до того, как мы сами не узнали о ее существовании, и это меня настораживает. Сэр Питер ничего о ней не говорил, когда связался со мной по телефону, и никто из его окружения тоже ее не упоминал.

– Они не знали, что Сара может быть замешана в смерти сэра Питера, – заметила Сьюзи. – Почему они должны были говорить о ней?

– Потому что мы постоянно натыкались на подтверждения виновности Тристрама. И даже в своем новом завещании сэр Питер указал на Тристрама как на возможного убийцу. Но у Тристрама есть идеальное алиби на момент преступления. Так почему никто из тех, с кем мы разговаривали, не вспомнил о его девушке, которую он мог заставить совершить убийство вместо себя?

– Понимаю, что вы имеете в виду, – произнесла Бекс и подошла к доске с уликами, не выпуская из рук тарелочки с тортом. Она указала на фотографию масленки, которую Джудит скачала из интернета. – Но я вот о чем думала. Сара работает в кофейне и сама печет свои десерты. Она легко могла бы сообразить, что скрипучие дверные петли можно смазать оливковым маслом.

– Хорошая мысль, – одобрила Сьюзи.

– Слушайте, – предложила Джудит, – давайте составим список всех подозреваемых и попробуем представить каждого в роли убийцы.

Сьюзи и Бекс с радостью поддержали план подруги, но, казалось, каждый человек из их списка имел неоспоримое алиби. И даже в своих самых смелых предположениях женщины не могли объяснить, как убийца смог исчезнуть из закрытой комнаты.

Они пришли к выводу, что во время смерти сэра Питера лишь Сара Фицерберт могла находиться в его кабинете, ведь только у нее не было подтвержденного алиби.

– Правда, нам все еще нужно поговорить с последним из неопрошенных работников паба, – напомнила подругам Джудит, взяла свой телефон и набрала хорошо знакомый ей номер. – Здравствуйте, Таника! – приветствовала она детектива, когда та сняла трубку. – Я просто хотела узнать, удалось ли вам проверить алиби Сары Фицерберт?

Джудит внимательно выслушала ответ Таники.

– Хм, – протянула она, – понятно. Спасибо, что рассказали всё нам. Конечно, я буду на связи.

– Что она сказала? – спросила Сьюзи, как только Джудит повесила трубку.

– Сегодня утром Таника попросила своего начальника отправить полицейского в паб. Ему удалось поговорить с последним сотрудником, который заявил, что в тот самый момент, когда сэр Питер был убит в своем кабинете, Сара Фицерберт стояла у барной стойки.

– Что? – шокированно воскликнула Сьюзи.

– Сара говорила правду. Она зашла в паб и спросила у бармена, может ли воспользоваться уборной.

– Этот бармен уверен, что не ошибся во времени? – спросила Бекс.

– Не ошибся. Оказывается, они учились в одной школе, но в разных классах. Он узнал Сару, но не смог вспомнить ее имя, поэтому решил поискать информацию о ней в интернете. Он показал историю поиска в своем браузере полицейскому. Тот проверил время и подтвердил, что бармен начал искать имя Сары примерно в три минуты четвертого. И Сара никак не могла добраться до этого паба за три минуты, ведь сэр Питер был убит ровно в три.

– Ужасная новость! – всплеснула руками Сьюзи. – Теперь у всех есть алиби! Дженни была наверху в спальне, Розанна пряталась в шкафу в той же комнате, леди Бейли вылезала из кустов на другой стороне сада, где ее видел майор Льюис, Крис Шеферд чинил свою машину в автомастерской, а Кэт Хасселби была у парикмахера. И даже чертова Сара Фицерберт сидела на унитазе почти в двух милях к востоку от места преступления. У каждого из этих людей имелась своя причина желать смерти сэру Питеру, но никто из них не мог опрокинуть на него стеллаж ровно в три часа дня.

– Однако один из них сделал это, – уверенно заявила Джудит. – Нам просто нужно узнать, кто именно. Хотя, разумеется, есть вероятность, что в кабинете сэра Питера прятался кто-то другой.

– Кто, например?

– Пока я даже не могу представить, кому еще была бы выгодна смерть сэра Питера.

Женщины переглянулись. Разгадка этого дела стремительно ускользала от них. Как кто-то мог убить сэра Питера, не находясь при этом в одной комнате с ним?

– Давайте еще разок взглянем на физические улики, – предложила Джудит. – Вдруг это поможет нам понять, кто именно убил сэра Питера?

Но и этот план с треском провалился. Они обсудили масленку, отпечаток сапога в клумбе и пропавшее завещание, которое обнаружили в компостной яме, но ни на дюйм не продвинулись в своем деле и не обнаружили никаких новых зацепок.

Не желая упускать ни единой детали, Бекс напомнила подругам об уцелевшей после падения стеклянной банке.

– Точно, – согласилась Джудит. – Стеклянная банка без единой трещинки выглядит очень подозрительно.

– Особенно если учесть, как легко я доказала ее хрупкость, – с гордостью вставила Сьюзи.

– Вы уронили на пол ценную улику, – напомнила Бекс.

– Но именно так я и смогла доказать ее хрупкость. Но вот что мне интересно, – торопливо добавила Сьюзи, желая сменить тему разговора, – почему вы захотели поискать на этой банке отпечатки пальцев, Джудит?

– Не знаю. Мне показалось, что так надо поступить, ведь с потенциально важных улик всегда в первую очередь снимают отпечатки пальцев. Но вряд ли я бы об этом подумала, если бы не солнечные лучи, которые осветили стекло. Я сразу заметила, насколько оно прозрачное и чистое. Оно так и сверкало на солнце. О боже! – воскликнула она и сняла с доски фотографию стеклянной банки. – Мы ведь проверяли банку на отпечатки утром?

– Да, – неуверенно протянула Сьюзи.

– Во сколько именно? – спросила Джудит, сверкая глазами от возбуждения.

– Примерно в половине одиннадцатого, – ответила Бекс, – или чуть раньше.

– Но точно не позже, – согласилась Сьюзи. – В одиннадцать я была уже на радиостанции.

Джудит шокированно замерла на месте.

– Но это невозможно.

– Что именно?

На мобильнике Сьюзи заиграла веселая мелодия будильника, и она отключила его.

– К сожалению, – вздохнула она, – мне пора бежать. Я еще должна успеть добраться до радиостанции.

– Конечно, конечно, – отозвалась Джудит. – Не смею больше вас задерживать.

– Но ведь вам только что в голову пришла какая-то идея!

– Я пока ни в чем не уверена, – сказала Джудит, слегка покривив душой.

Ей в голову действительно пришла потрясающе важная мысль, но старушка пока не совсем понимала, как именно эта догадка может помочь разгадать тайну убийства сэра Питера.

Бекс тоже пора было уходить, и Джудит поняла, что пришло время прибегнуть к уловке, которой она пользовалась, когда требовалось решить нерешаемую на первый взгляд проблему.

– Пойду поплаваю, – объявила она подругам, стоя на пороге своего дома. – Но сможете ли вы встретиться со мной в Белом коттедже в три часа дня?

– Почему именно в три? – спросила Бекс.

– Хотя даже не в три, а, скажем, без пяти три. Да, так будет лучше. Потому что, если моя догадка верна, сегодня днем мы сможем узнать, кто убил сэра Питера.

(обратно)

Глава 36

Заплыв в Темзе подарил Джудит заряд кипучей энергии. Пускай она еще не могла с уверенностью назвать имя убийцы, зато точно знала, что ее догадка должна пролить свет на тайну этого преступления. Если, конечно, запланированный на три часа дня эксперимент подтвердит ее теорию. А пока Джудит выпала идеальная возможность сходить в кафе «Куперс» и наконец узнать, кому предназначались сообщения, зашифрованные в кроссворды на страницах «Марлоу фри пресс». А в кафе Джудит сможет еще немного поработать над делом.

Удивительный ей предстоит денек!

Кафе «Куперс» находилось в деловом районе города, неподалеку от дома Сьюзи. Оно расположилось на первом этаже небольшого здания из красного кирпича – одного из многих других унылых краснокирпичных строений на этой улице. Но внутри кафе выглядело очень модно: с потолка свисали маломощные лампочки без абажуров, у входа стояло несколько мягких диванчиков, а остальное свободное пространство занимали хромированные столы и стулья. На одном из диванов крепко спал черный лабрадор, принадлежащий, по-видимому, хозяину заведения, что было для Марлоу привычным делом. За столиками сидели офисные работники со всей округи, студенты, молодые родители и обычные прохожие. Всех их сюда привело желание получить новую дозу кофеина.

Джудит присела за свободный столик в уголке помещения. К ней подошел официант, и она заказала себе чашечку мятного чая. Но кафе «Куперс» на весь город славилось своим кофе, и не отведать здесь этого напитка было настоящим преступлением, поэтому Джудит передумала и вместо чая заказала стаканчик замечательного латте на жирном молоке, а вдобавок к нему фирменный бутерброд. Джудит не особо хотела есть, но ей нужно было сделать большой заказ, ведь ей придется просидеть здесь до часа дня. Пожалуй, кусочек песочного тортика с шоколадом и карамелью, который она заметила на прилавке, должен помочь ей скоротать время и обеспечить достойное прикрытие.

Джудит было сложно сосредоточиться на посетителях кафе, потому что мысленно она вновь и вновь возвращалась к делу о смерти сэра Питера.

«Но, – напоминала она себе, – проверить свою теорию я смогу только в три часа дня. А пока мне нужно набраться терпения».

А еще ей нельзя было отвлекаться, ведь тогда она может упустить появление «Хиггинсона» – загадочного составителя кроссвордов.

Стрелка часов подбиралась все ближе к заветной единице, и Джудит оглядела кафе, чувствуя, как внутри нее нарастает нетерпение. Вдруг Сьюзи права – и сейчас среди толпы посетителей прячется хитрый наркоторговец или какой-нибудь контрабандист? Сама Джудит готова была поспорить, что зашифрованные сообщения предназначались любовнице составителя кроссвордов.

Джудит решила сконцентрироваться на посетителях, которые пришли в кафе в одиночку. За дальним столиком сидела и сосредоточенно стучала по клавиатуре своего ноутбука студентка в наушниках. Чуть в стороне обедал немолодой мужчина, а в его ногах мирно дремал золотистый ретривер. Ближе всего к Джудит сидела женщина лет шестидесяти с потрепанной книгой в руках. Она была одета так, словно собиралась на долгую прогулку, а на столике перед ней стоял стакан с нетронутым кофе.

Инстинкты подсказали Джудит, что именно эта женщина составила подсказки для кроссворда. Она явно кого-то ждала.

В следующее мгновение дверь кофейни отворилась, и внутрь вошел пожилой мужчина в твидовой шапке. Вокруг шеи он намотал толстый шарф, а на руки надел кожаные перчатки. Джудит уже видела этого человека в скейт-парке несколько дней назад.

Она пораженно уставилась на нового посетителя. Старик не мог появиться здесь случайно, но действительно ли он «Хиггинсон», составитель секретных посланий?

Джудит проследила, как мужчина подошел к прилавку, заказал себе чашку чая, а затем присел за свободный столик в тихом уголке кафе. Пришло время действовать, но сначала Джудит решила доесть свой шоколадно-карамельный тортик. Быстро заглотив последний кусочек и не дав себе времени как следует его прожевать, она встала с места и пересекла помещение, чтобы наконец встретиться лицом к лицу со своим заклятым врагом.

– Вы мистер Хиггинсон, не так ли? – спросила она и опустилась на стул напротив старичка.

Ему можно было дать лет девяносто, может, чуть меньше. Из-под его шапки торчали тонкие седые волосы, но больше всего Джудит поразила пронзительная синева его глаз. Наверняка в молодости он слыл настоящим красавчиком среди сверстниц.

– Вы кто такая? – заикаясь, спросил он.

– Вы заставили меня попотеть, – сказала Джудит.

– Простите, я правда не понимаю, о чем вы говорите.

– Так просто вам от меня не избавиться. Вы – Хиггинсон, составитель кроссвордов для «Марлоу фри пресс». Я видела вас в скейт-парке на прошлой неделе ровно в десять часов утра. Именно это время и место были зашифрованы в ответах к кроссворду в еженедельной газете. В тот день вы встречались с женщиной на одной из скамеек в парке. И если не ошибаюсь, сегодня вы тоже пришли сюда, чтобы встретиться с этой женщиной. А может, и с другой. Не стану строить ничем не подкрепленных предположений.

Едва Джудит договорила, как в кафе вошла та самая женщина из скейт-парка. Она подошла к стойке и заговорила с бариста.

– Нет, я была права. Вы встречаетесь с одной и той же женщиной. Не хочу вас осуждать, ведь ваши дела меня не касаются, но вы не можете оставлять после себя такой явный след из улик и думать, будто никто ничего не заметит. Вы молчите, значит, я вынуждена предположить, что между вами и женщиной, которая вот-вот подойдет к этому столику, существует романтическая связь. Ваша личная жизнь – совершенно не мое дело, и я готова повторять это снова и снова, но ведь есть какая-то причина для таких тайных встреч? Думаю, все дело в вашей жене. Вы не хотите, чтобы она узнала о вашей любовнице.

Женщина отошла от стойки, неся в руках поднос с чашкой и чайничком, и к старичку наконец-то вернулся дар речи.

– Насчет одного вы точно правы, – признался он. – Между мной и этой женщиной действительно существует романтическая связь. Но моя жена совершенно не против.

– Ха! Так говорят все мужчины.

– Я не обманываю вас. Моя жена ни капли не возражает.

Женщина замедлила шаг, увидев за столиком Джудит. Ей было около восьмидесяти, но современная прическа очень ее молодила. Она напомнила Джудит ее преподавательниц из Оксфорда, таких же умных и одухотворенных на вид.

– Здравствуйте, – поприветствовала их женщина, и Джудит показалось, что присутствие незнакомки за столиком ее ни капельки не смутило.

– Здравствуйте, – ответила Джудит.

– Боюсь, нас раскрыли, – обратился мужчина к женщине.

– Ну что ж, – отозвалась та. – Думаю, такой риск всегда существовал. Не возражаете, если я присяду рядом?

– Разумеется, – сказала Джудит, чувствуя себя немного сбитой с толку.

Что здесь происходит?

Женщина поставила поднос, пододвинула стул от соседнего столика и присела рядом с Джудит.

– Здравствуй, дорогой, – с улыбкой обратилась она к пожилому мужчине.

– Здравствуй, дорогая, – ответил он, а затем они посмотрели на Джудит.

– Как так вышло, что вы организуете секретные встречи через кроссворды в газетах, но почему-то именно мне кажется, будто я натворила что-то плохое? – спросила Джудит.

– Думаю, мне стоит чувствовать себя польщенным, – ответил мужчина. – Хотя бы один человек каждую неделю разгадывает мои кроссворды.

– Конечно, я их разгадываю. Я «Пеппер».

– Простите?

– Я тоже составляю кроссворды. «Пеппер» – мой псевдоним.

Мужчина восторженно вытаращился на нее.

– Вы на самом деле «Пеппер»?

– Этот псевдоним очень созвучен моему настоящему имени. Меня зовут Джудит Поттс. «Пеппер Пот».

– Вы составляете потрясающие кроссворды.

– Мне очень приятны ваши слова. Я тоже люблю разгадывать ваши загадки.

– Вы и правда разгадали наш шифр? – спросила женщина.

– Это было несложно. Но, прошу вас, избавьте меня от страданий и расскажите, что именно скрывается за этим шифром? Почему вы встречаетесь тайком?

Мужчина повернулся к женщине и нежно взял ее руку в свою.

– Она думает, будто мы любовники, – сказал он.

– Очаровательно!

– Вы не любовники? – неуверенно спросила Джудит.

– О нет, – ответил мужчина.

– Но тогда я ничего не понимаю. Вы же сказали, что между вами существует романтическая связь.

– Это правда, – ответила женщина. – Видите ли, мы женаты.

Такого Джудит точно не ожидала услышать.

– Женаты? Тогда почему вы прячетесь?

– Потому что это волнительно, – ответил мужчина, сверкнув синими глазами.

– Мы всегда с нетерпением ждем наших тайных встреч, – продолжила его супруга. – Утром каждого четверга я хожу на пилатес, а затем беру свежий выпуск «Марлоу фри пресс» и разгадываю кроссворд. Закончив, я получаю секретное сообщение, предназначенное только мне. А потом мы встречаемся, словно тайные любовники. Это добавляет перчинку в наши отношения.

Внезапно раздался грохот: одна из официанток уронила поднос со стаканами, заставив всех посетителей замолчать. Она тут же принялась извиняться, и постепенно люди начали возвращаться к прерванным разговорам, хотя потребовалось чуть больше времени, чтобы в заведении воцарилась былая спокойная атмосфера.

Джудит снова перевела взгляд на пару старичков, сидевших перед ней.

– Вы притворяетесь, будто незнакомы друг с другом? – спросила она.

– Не совсем. Дело в том, что мы познакомились еще в юности, и нам приходилось скрывать наши отношения от родителей и школьных учителей. Прятаться ото всех было так волнительно, и тайные встречи – это наш способ вспомнить былые эмоции десятилетия спустя, когда мы так постарели.

– Что, если кто-то из ваших друзей разгадает шифр и сделает неправильные выводы, как я?

– Но в этом и заключается все веселье! – воскликнула женщина. – И опасность наших встреч. Конечно, ничего по-настоящему опасного мы не делаем, просто развлекаемся.

Счастливая история этой пары невероятно порадовала Джудит, но что-то в этом разговоре – а может, и в атмосфере всего кафе – вновь натолкнуло ее на размышления об убийстве сэра Питера и Сары Фицерберт. Она не вполне понимала, в чем именно дело, но точно чувствовала, что тектонические плиты, на которых она так тщательно выстраивала свои догадки об этом деле, только что сдвинулись.

– Думаю, я никогда прежде не слышала более прекрасной истории, – призналась Джудит, широко улыбнувшись.

– Спасибо, – ответила женщина.

– И мне действительно не хочется больше отвлекать вас от вашего романтического свидания. Обещаю больше не совать свой нос в ваши дела. Но знайте: я продолжу разгадывать ваши кроссворды каждую неделю и, увидев новую подсказку о тайной встрече, непременно буду улыбаться.

– Думаю, больше подсказок не будет, – сказал мужчина. – Раз уж нас поймали с поличным.

– Да, я тоже с этим соглашусь, – кивнула женщина. – Я получала удовольствие от этих встреч, только пока они проходили в секрете ото всех.

– Тогда мне остается только извиниться за испорченное веселье, – сказала Джудит, хотя на лицах старичков не было ни следа грусти.

– Не волнуйтесь, – произнесла женщина и накрыла ладонь мужа своей. – Мы придумаем другой способ весело проводить время. Не переживайте о нас ни минуты.

– Я уверена, вы что-нибудь придумаете.

Джудит вновь поблагодарила пожилую пару и покинула кафе. Но все ее мысли так или иначе продолжали возвращаться к одному вопросу: как именно ее разговор с этими милыми людьми связан с убийством сэра Питера и Сары?

(обратно)

Глава 37

Джудит прибыла к воротам Белого коттеджа в самых расстроенных чувствах. В своем сознании она раз за разом проигрывала разговор с двумя старичками в кафе, но ее подсознание не поддавалось. Джудит не могла вспомнить, какая именно догадка посетила ее в кафе «Куперс», и это сводило ее с ума.

Она почти не заметила подъехавшего к дому фургончика Сьюзи, из которого выбрались ее подруги.

– Джудит, вы в порядке? – приближаясь, спросила Сьюзи.

– Конечно, – с улыбкой ответила Джудит, пытаясь сосредоточиться на подругах. – Просто размышляла о нашем деле.

– О наших делах, – подсказала Сьюзи. – Не стоит забывать об убийстве Сары.

– Верно.

– Я поговорила с Дженни, – сообщила Бекс. – Сегодня днем у нее назначен прием у доктора, но она оставила ключи под горшком на случай, если нам понадобится войти внутрь.

– Это хорошо, – сказала Джудит и махнула рукой. – Пойдемте посмотрим, что нам удастся здесь отыскать.

Джудит направилась в сад с той стороны дома, куда выходило окно кабинета сэра Питера. Сьюзи и Бекс переглянулись, но последовали за ней.

– Что именно мы ищем? – спросила Бекс, поравнявшись с Джудит.

– Мы поймем, когда это увидим, – ответила та. – Хотя лучше будет сказать, что мы поймем, когда этого не увидим. Если, конечно, я не ошиблась в своем предположении. А я редко ошибаюсь.

– Я вообще не поняла, что вы сейчас сказали, – заметила Сьюзи.

– Простите, я слишком возбуждена. Нам нужно быть на месте ровно в три часа дня.

Но Джудит не подошла к окну кабинета, а пересекла лужайку и остановилась рядом с клумбой неподалеку от лавровой изгороди, где, как утверждала леди Бейли, она пряталась во время убийства сэра Питера.

– Что мы тут делаем? – спросила Бекс.

Но было слишком поздно. Джудит уже залезла прямо в кусты.

Бекс посмотрела на Сьюзи и поняла, что им придется лезть туда же.

Пробравшись сквозь густое переплетение ветвей, они увидели Джудит. Старушка невозмутимо проверяла свои наручные часы.

– Хорошо, – наконец сказала она. – Как нам всем известно, сэр Питер был убит вскоре после того, как церковный колокол пробил три часа дня, значит, примерно в это самое время.

– Почему мы должны стоять на том месте, где стояла леди Бейли во время убийства? – спросила Бекс.

– На месте, которое она нам указала, – поправила Джудит.

Подруги услышали, как зазвонили колокола церкви Всех Святых.

– Стеллаж, должно быть, упал примерно в этот момент. Бум! – воскликнула Джудит. – И все гости из сада поспешили в дом.

– Но мы знаем, что леди Бейли не может быть убийцей, – сказала Бекс. – Я говорила с майором Льюисом. Он не стал бы мне лгать.

– А вот это очень интересно, – протянула Джудит, не сводя глаз с дома. – Я была права. Но что это значит?

– Значит что? – спросила Сьюзи.

– Леди Бейли нам солгала, – пробормотала Джудит.

Подругам было ясно, что разговаривала она скорее сама с собой, нежели с ними.

– Как – солгала, когда? – спросила Сьюзи.

– Тише! – шикнула Бекс. – Не отвлекайте ее.

– Она просто не могла говорить правду. Особенно если вспомнить стеклянную банку, которую вы, Бекс, нашли в кабинете. О боже, ведь банка была пуста! Неужели именно это видела леди Бейли? Погодите-ка, но такого не может быть, ведь тогда получается…

По спине Джудит пробежали мурашки. Она поняла, что именно привлекло ее внимание во время посещения кафе «Куперс», и все наконец встало на свои места.

– Не может быть, – пробормотала она, все еще вслух обдумывая своюновую теорию. И вероятно, Джудит пришла к мысли, что все-таки, может, и было, потому что она тут же добавила: – Это действительно блестящий план!

– Вы поняли, кто убил сэра Питера? – спросила Сьюзи, будучи больше не в силах сохранять молчание.

– Знаете, – выдохнула Джудит, все еще пытаясь прийти в себя после этого невероятного открытия, – думаю, да.

– И вам известно, как этот человек убил сэра Питера?

– О да, известно. Теперь я все знаю.

– И каким образом убийца выбрался из закрытой комнаты, тоже знаете? – спросила Бекс.

– Знаю. Я также знаю, почему сэр Питер должен был умереть. И конечно же, почему следом должна была умереть Сара.

– Нет, подождите, – сказала Сьюзи. – Вы поняли все это, стоя в кустах перед домом?

– Не просто стоя в кустах перед домом, – покачала головой Джудит. – Стоя в кустах перед домом ровно в три часа дня.

– Могу я попытаться угадать? – спросила Бекс. – Потому что у меня есть теория.

– Правда? – радостно спросила Джудит.

– Возможно.

– Тогда почему вы ничего не говорили раньше? – раздраженно спросила Сьюзи.

– Я никогда по-настоящему не верила в то, что сэр Питер был убит в своем кабинете. Я думала, это невозможно. Но теперь вы точно знаете, что его все-таки убили? – спросила Бекс у Джудит.

– Он был убит в своем кабинете, – подтвердила та.

– Тогда, думаю, это сделала Розанна.

– Интересно, – отозвалась Джудит, подбадривая подругу. – Продолжайте.

– Считаю, в этом деле главную роль всегда играло лишь наличие алиби. Каждый раз, когда мы находили человека с подходящим мотивом, этот человек предъявлял нам неоспоримое алиби. Но если один из наших подозреваемых – убийца, его или ее алиби не может быть таким уж надежным. И я не уверена, что алиби Розанны сможет выдержать проверку на прочность. По ее словам, она пряталась в шкафу, но так ли это на самом деле?

– Она точно знала, что именно Дженни вошла в спальню, а потом выбежала на балкон, – заметила Сьюзи.

– Все на той вечеринке видели, как Дженни выбежала на балкон. Кто угодно мог бы рассказать Розанне об этом.

– Но ведь Джудит нашла в шкафу оторванную от ее жакета пуговицу.

– Вот об этом я и размышляла. Вдруг Розанна специально подложила туда свою пуговицу, догадываясь, что мы – или полиция – будем осматривать дом. Она могла притвориться смущенной, когда мы поймали ее на лжи, а потом сделать вид, будто вовсе не хочет признаваться в том, что пряталась в шкафу. Потому что на самом деле ее не было в шкафу, ведь в тот момент именно она убивала своего отца на первом этаже.

Бекс с триумфом посмотрела на Джудит.

– Это замечательная теория, – согласилась та. – Но, к сожалению, неверная. Розанна не убивала отца. Я готова предположить, что в момент убийства Розанна не пряталась в шкафу, хотя, если честно, я все же склонна доверять ее словам. Но скажите: как у нее получилось убить своего отца, а затем выбраться из запертой комнаты до того, как мы сломали замок? Сможете ли вы объяснить это мне?

Бекс нахмурилась.

– Нет, – ответила она, – наверное, не смогу.

– Но вы знаете как? – спросила Сьюзи.

– Для того чтобы сказать наверняка, нам сначала нужно войти в дом, – ответила Джудит, – и кое-что проверить. Бекс, вы говорили, Дженни оставила для нас ключ?

Женщины отыскали ключ и вошли в Белый коттедж. Оказавшись внутри, Джудит направилась прямо к кабинету.

– Хорошо, Розанна не убивала сэра Питера, – повторила Сьюзи. – Но собираетесь ли вы рассказать нам, кто его убил?

– Как только проверю пространство за стеллажом, – ответила Джудит, подойдя к шкафу, который все еще стоял где-то в футе от стены.

Старушка ловко просочилась в узкое пространство.

– Зачем вам проверять пространство за стеллажом?

Джудит вылезла обратно. Ее правая рука была покрыта пылью и паутиной, словно она старательно ощупывала заднюю стенку стеллажа.

Джудит потерла пальцы друг о друга.

– Что именно вы ищете? – спросила Бекс.

Джудит подошла к камину.

– Пыль, – сказала она. – Хотя скорее пепел. Пропавший церемониальный молоточек! – воскликнула она и указала на пустую подставку, стоявшую на каминной полке.

– Какой пропавший молоточек? – спросила Сьюзи, ясно понимая, что она либо давно потеряла нить разговора, либо начала сходить с ума.

– Подарочный молоточек, который принадлежал одному из предков сэра Питера, – продолжила Джудит, снова указывая на бронзовую подставку. – Здесь должен лежать церемониальный судебный молоточек, но теперь его тут нет.

– И этот молоточек имеет значение для нашего дела? – спросила Бекс.

– О да, он имеет огромное значение! Если бы я была азартной женщиной – и готова признать, так оно и есть, – то поставила бы крупную сумму на то, что мы найдем этот молоточек в куче пепла в камине.

– Серьезно? – уточнила Бекс. – Вы заметили, что с подставки пропал молоточек, и единственное место, куда, по-вашему, он мог деться, – это камин?

– Существует только один способ проверить, права ли я, – сказала Джудит.

Она взяла с подставки кочергу и начала шарить металлическим кончиком по каминному проему. Наткнувшись на что-то, Джудит с помощью кочерги вытащила этот предмет из пепла.

Женщины уставились на маленький бронзовый молоточек.

– Да быть такого не может! – воскликнула Бекс.

– Думаю, наша находка служит подтверждением моей теории, – продолжила Джудит. – Это довольно приятно.

– Теперь вы просто обязаны рассказать нам, что происходит.

Из сумочки Джудит раздался телефонный звонок, но она, кажется, его не слышала.

– Джудит, – позвала ее Бекс, – это ваш телефон звонит.

– О, точно, – сказала Джудит, вытаскивая мобильник. – Таника, – поздоровалась она. Несколько секунд Джудит стояла молча, приложив телефон к уху, а потом взволнованно вздохнула. – Нет, это совсем нехорошо. Он не может. – На другом конце линии вновь заговорила Таника, но Джудит нетерпеливо ее прервала: – Погодите. Мне нужно все это обдумать. Можно я перезвоню вам через пять минут?

– Что случилось? – спросила Сьюзи, когда Джудит повесила трубку.

– Опять этот идиот Хоскинс натворил дел. Он выпустил Тристрама под залог.

– И это плохо? – спросила Бекс.

– Думаю, да, – ответила Джудит, резко выпрямившись, когда ей в голову пришла идея. – О боже, это плохо, это очень-очень плохо. – Джудит посмотрела на Бекс и Сьюзи. – Кажется, вот-вот произойдет третье убийство!

– Так Тристрам все-таки убийца? – спросила Сьюзи, когда Джудит начала быстро набирать новый номер на мобильнике.

Ожидая ответа, она подняла палец, веля подругам притихнуть.

– Дженни, слава богу, что вы ответили. Вы должны немедленно ехать домой. Полиция только что отпустила Тристрама под залог, и, мне кажется, ваша жизнь может быть в опасности.

(обратно)

Глава 38

Стоило Дженни войти в дом, как Джудит кинулась объяснять ей, что Тристрам может попытаться напасть на нее.

– Он убийца? – шокированно произнесла та. – Мы должны вызвать полицию!

– Детектив Хоскинс никогда не верил в насильственную смерть сэра Питера. Мы не сможем доказать ему, что Тристрам собирается вас убить.

– Вы серьезно?

– Мы имеем дело с безжалостным убийцей, поэтому нам стоит позаботиться о вашей безопасности.

– А что насчет той женщины из полиции, которая приезжала сюда в день смерти Питера? Она поверит вам?

– Таника? Она больше не командует офицерами.

– Тогда что нам делать?

– К сожалению, мы можем только дождаться его появления, а затем вызвать полицию.

– Но почему бы не вызвать полицию прямо сейчас?

– Полицейские не приедут. Ими командует полный придурок. И у нас не будет доказательств недобрых намерений Тристрама до тех пор, пока он сам сюда не заявится. Но мы не бросим вас в одиночестве. Я, Бекс и Сьюзи останемся тут и подождем Тристрама вместе с вами. Мы станем вашими глазами и ушами. И обещаю: как только Тристрам объявится, мы будем рядом. Он не посмеет навредить вам в присутствии трех свидетелей.

– Хотя он, конечно, довольно зол.

– Он все равно должен понять, что вредить вам при свидетелях – глупо.

Дженни взволнованно нахмурилась. Она явно пыталась переварить только что полученную информацию.

– Сперва он должен приехать сюда, – сказала Джудит, пытаясь донести свою мысль до Дженни самыми простыми словами. – И только потом мы сможем позвонить в полицию.

– Хорошо, – согласилась Дженни, хотя было видно, что такая перспектива ее не особо обрадовала.

Солнце уже зашло, поэтому Джудит и ее подруги помогли Дженни задернуть шторы на всех окнах.

– Мне страшно, – призналась Дженни.

– Не волнуйтесь, – утешила ее Джудит. – Оставайтесь внизу. Мы с Бекс и Сьюзи поднимемся наверх и из-за закрытых штор будем следить за улицей.

Оставив Дженни сидеть на кухне, Джудит, Бекс и Сьюзи поднялись на второй этаж.

– Она права, – сказала Бекс. – Мне кажется, это очень плохая идея.

– У нас нет выбора, – возразила Джудит. – Серьезно. Мы сможем точно доказать мою правоту, лишь когда Тристрам приедет сюда. А теперь нам пора занять наблюдательные позиции. Я буду ждать в спальне Дженни и сэра Питера. Бекс, вы оставайтесь на лестничной площадке и следите за подъездной дорожкой. Сьюзи, вы будете следить за той стороной сада, где находится теннисный корт.

Женщины разделились, и Джудит направилась в спальню. Она выбрала это место неслучайно: здесь из окна открывался прекрасный вид на сад и лавровые кусты, под прикрытием которых леди Бейли незамеченной пробралась к дому во время праздника. Джудит верила, что раз уж леди Бейли знала про тайный ход, то и Тристраму о нем хорошо известно. Но он явно не догадывался о том, что его мать рассказала Джудит о существовании этого хода. Наверняка Тристрам проникнет в Белый коттедж именно этим путем. Именно так поступила бы сама Джудит, пожелай она незаметно пробраться в чужой дом и совершить убийство.

Джудит терпеливо ждала у окна, но ее мысли кружились вокруг всех деталей этого преступления. Она и представить не могла, что ей и ее подругам придется поздно вечером сидеть в Белом коттедже и следить за садом. Но еще сложнее ей было поверить в вывод, к которому она сегодня пришла. В этом Джудит так никому и не призналась. И все же благодаря годам, которые она посвятила составлению кроссвордов, Джудит знала, что даже самые невероятные предположения порой оказываются правдивыми. Такое же чувство она испытала, впервые узнав, что фразы «чайник долго остывает» и «чайник долго не остывает» означают одно и то же. Подсознание твердило ей, что это невозможно, и все же это была правда.

Но в сознании Джудит зрело зернышко сомнений. Избавиться от него она сможет, только когда Тристрам объявится на пороге этого дома.

В лавровых листьях недалеко от реки сверкнула вспышка серебристого лунного света. Неужели кусты пошевелились? Джудит попыталась подсчитать, сколько времени может понадобиться человеку на то, чтобы пробраться по заросшей дорожке, ведущей от реки к дому, но стоило ей отвлечься, как кусты вновь подозрительно задрожали.

Сердце быстрее застучало в груди Джудит, но не успела она опомниться, как густые ветви раздвинулись. Сокрытая мраком фигура выпрыгнула из кустов и помчалась к дому. Джудит была шокирована внезапным появлением человека и скоростью, с которой он передвигался. Ей потребовалось несколько секунд, чтобы взять себя в руки и сдвинуться с места.

Она развернулась и бегом бросилась прочь из комнаты.

– Он здесь! – крикнула Джудит, добежав до лестничной клетки.

Сьюзи и Бекс выбежали из своих комнат, но, прежде чем они успели сказать хоть слово, внизу с грохотом распахнулась дверь, и раздался мужской крик, полный ярости.

Подруги сбежали вниз по лестнице, перепрыгивая через пару ступенек разом. Услышав громкий крик Дженни, они ворвались на кухню и увидели ужасающую картину.

Как и предполагала Джудит, это Тристрам ворвался в дом. Он повалил Дженни на пол и придавил ее всем своим весом, сомкнув руки у нее на горле. Ее лицо приобрело ярко-фиолетовый оттенок, а глаза вылезли из орбит. Дженни задыхалась.

Джудит и Сьюзи с криками кинулись ей на помощь. Они вцепились в плечи Тристрама, пытаясь оттащить его в сторону, но он не обращал на них никакого внимания. Собственная ярость придала ему нечеловеческую силу, и его руки еще сильнее сжались вокруг шеи Дженни. Но затем в комок из сплетенных тел протиснулась новая пара рук и смогла разжать пальцы Тристрама.

Это была Таника.

Хватка Тристрама слегка ослабла, и Бекс, Сьюзи и Джудит наконец смогли оттащить его от Дженни. Тристрам издал разочарованный вопль, когда Таника бросилась ему на спину и ловко сковала его руки наручниками.

– Тристрам Бейли, вы арестованы за покушение на убийство, – прохрипела она, скатываясь с его спины.

Тристрам неловко повалился на пол. Его руки были надежно скованы у него за спиной, а металл наручников врезался в кожу запястий.

Дженни с трудом поднялась на четвереньки, пытаясь вдохнуть. Казалось, ее вот-вот вырвет. С ужасным хрипом она жадно втягивала ртом воздух, а на ее красной шее уже начали проступать синяки.

Таника первой поднялась на ноги.

– Черт вас подери, Джудит, – произнесла она.

– Секундочку, – ответила та, пытаясь восстановить дыхание.

– О чем вы думали? – выпалила Сьюзи.

– Что?

– Вы сказали, она будет в безопасности! Вы сказали, ей ничего не грозит!

– Я не думала, что он действительно попытается причинить ей вред, – попыталась оправдаться Джудит.

– Ну конечно, попытается, он ведь ненормальный!

– Джудит, это уже слишком, – произнесла Бекс.

– Я же извинилась, – сказала Джудит, но в ее голосе явно звучало раздражение. – У нас не было выбора.

– Всегда есть выбор, – возразила Сьюзи. – И мы должны были позвонить в полицию.

– Сьюзи права, – согласилась Бекс. – Вы просчитались, Джудит. Вы очень сильно просчитались.

– Это не моя вина.

– А вдруг Тристрам убил бы Дженни?

– Но не убил же.

– Однако он был чертовски близок к этому! – крикнула Сьюзи.

– Вы не можете винить в этом меня.

– Тогда кого нам винить? – спросила Сьюзи. Бушующий в крови адреналин всколыхнул в ней ярость. – Вы всегда считаете себя самой умной. Суете свой нос в чужие дела, осуждаете людей за недостаток денег и велите им побыстрее закончить ремонт фасада в их домах. Да какое вам дело до того, как я живу и на что трачу свои деньги? Какое вам дело до всех нас?

– Сьюзи… – произнесла Джудит, пытаясь коснуться подруги.

– Нет, с меня хватит. Мне все это надоело, – выпалила Сьюзи и широким шагом направилась к выходу из кухни. – Таника, если вам нужны мои показания, можете позвонить мне завтра. Бекс, вы идете?

Бекс оказалась в затруднительном положении: ее просили сделать выбор между двумя лучшими подругами.

И она выбрала Сьюзи.

– Простите, Джудит, но Сьюзи права. Вы всегда переходили все допустимые границы, но в этот раз зашли слишком далеко. Вы использовали Дженни в качестве приманки, и я не могу простить вам этого. Мне нужно вернуться домой, к Колину, в безопасное место. Прямо сейчас.

Бекс направилась к выходу. Бросив последний гневный взгляд на Джудит, Сьюзи открыла для подруги дверь, и они вместе вышли из комнаты.

Таника помогла Дженни сесть на стул и спросила, в порядке ли она. Дженни только слабо кивнула. Тристрам же все еще лежал на полу. Его глаза были закрыты, и он громко всхлипывал от злости и жалости к себе.

Через кухонное окно женщины увидели, как Сьюзи и Бекс залезли в фургончик Сьюзи и выехали со двора. Стоило им свернуть на главную дорогу, как в ворота, сверкая мигалками, заехал полицейский фургон. Он остановился прямо перед домом, рядом с патрульной машиной, на которой приехала Таника. Старший инспектор Хоскинс вышел из фургона и быстро зашагал к дому в сопровождении двух полицейских в форме. Через несколько секунд ведущая на кухню дверь широко распахнулась, и трое мужчин вошли внутрь, оглядывая комнату. Таника стояла рядом с Дженни, которая все еще сидела за кухонным столом, Джудит замерла рядом с окном, а скованный наручниками Тристрам лежал на полу.

– Младший инспектор, извольте объяснить, что, черт возьми, здесь происходит? – гаркнул Хоскинс.

– Мистер Бейли только что попытался убить Дженни, – ответила Таника. – Я смогла его остановить.

– Но что вы здесь делали?

– Как только мне стало известно, что вы отпустили мистера Бейли под залог, я начала следить за этим домом.

– Почему?

– Потому что любой человек мог предугадать его следующий шаг. Любой, кто хоть немного соображает.

– Прошу прощения?

– В отличие от вас, сэр, я всегда знала, что мы расследуем убийство, а не несчастный случай.

– Вы больше не старший инспектор и не имеете права самостоятельно вести расследование.

– И все же я весьма удачно оказалась неподалеку, – возразила Таника, указав на Тристрама. – Если бы я полагалась только на вас, сейчас у нас уже было бы три убийства.

Дерзость Таники шокировала двух офицеров, но старший инспектор Хоскинс угрожающе затих, замерев на месте.

– Повторите, что вы сказали, – ледяным голосом тихо произнес он.

Таника вспомнила клятву, которую дала, стоя над трупом Сары Фицерберт.

Она вскинула подбородок и прямо посмотрела на своего начальника:

– Если бы я полагалась только на вас, Дженни Пейдж была бы мертва.

– Выметайтесь, – сказал Хоскинс. – Сейчас же. С этого момента вы отстранены от ваших полномочий за нарушение субординации.

Таника бросила на старшего следователя долгий взгляд и направилась к двери. Полицейские в форме отступили в сторону, чтобы дать ей пройти.

– Пожалуйста, возьмите мистера Бейли под стражу, – приказал Хоскинс. – И проверьте, как себя чувствует мисс Пейдж.

Один из мужчин подошел к Дженни, а другой грубо дернул Тристрама за плечо, заставив того подняться на ноги. За окном зашуршала галька, когда патрульная машина Таники выехала со двора.

Последующие события могли произойти за минуты или растянуться на целые часы. Течение времени потеряло для Джудит всякое значение. Тристрама вывели из кухни, а во двор въехала машина скорой помощи. Медики проверили состояние Дженни и объявили, что никаких серьезных последствий для ее здоровья травма не вызовет. Они посоветовали Дженни принять при необходимости обезболивающее и хорошо выспаться.

После произошедшего Дженни была не в состоянии давать показания, и Хоскинс пообещал вернуться утром, чтобы поговорить с ней.

– Вы должны помнить, – обратился он к Дженни, – что теперь Тристрам за решеткой и никогда больше оттуда не выйдет. Теперь все кончено.

Дженни слабо улыбнулась, хотя было понятно, что она еще не до конца оправилась от потрясения.

– Я останусь с вами, – предложила Джудит.

– Я справлюсь, – возразила Дженни.

– Это меньшее, что я могу для вас сделать, – настаивала Джудит. Было ясно, какой виноватой она себя чувствовала за столь близкую встречу Дженни со смертью. – Я помогу вам запереть все двери и прослежу за тем, чтобы вы были в безопасности.

Хоскинс поблагодарил Джудит за помощь и ушел вместе с офицерами, которые грубо пихали Тристрама к машине.

Как только полицейские ушли, Дженни разрыдалась. Джудит придвинула к ней свой стул и заключила женщину в объятия, выражая ей поддержку.

– Простите, простите меня, – вновь и вновь повторяла Дженни.

– Могу ли я налить вам чего-нибудь выпить? – предложила Джудит. – Может, чашечку травяного чая? Или чего-нибудь покрепче?

– Я не верила, что он правда придет сюда, даже когда вы это утверждали. Я думала, вы чрезмерно волновались из-за него.

– Боюсь, молоточек, найденный мной в камине, подсказал, что все это время я волновалась недостаточно сильно.

– Какой молоточек?

– Почему бы вам не пройти со мной в кабинет? Там я смогу в деталях объяснить вам, как сэр Питер был убит.

– Вы поняли, как он умер? Потому что я так и не смогла в этом разобраться. Как Тристрам это сделал? Как он убил Питера? Ведь он разговаривал с гостями снаружи в саду…

– Это был довольно хитроумный план, – ответила Джудит, ведя Дженни через дом. – И забавно, – заметила она, когда они вошли в кабинет, – что ответ на эту загадку всегда находился в этой самой комнате. Не у всех на виду, как можно было бы выразиться ради драматизма, а в куче пепла в камине. Расследуя это дело, я чаще всего спрашивала себя: каким образом убийца сделал это? Как он толкнул тяжелый стеллаж на сэра Питера, а потом незамеченным выбрался из запертой на замок комнаты?

Джудит замолкла, словно давая Дженни возможность обдумать ее вопрос.

– Но тайна этого убийства зарыта гораздо глубже, чем кажется на первый взгляд. Таника как-то спросила меня, зачем убийца придумал такой изощренный план. Он заманил сэра Питера в его кабинет за день до свадьбы, толкнул на него шкаф, а затем провернул этот хитрый трюк с запертой дверью. Именно поэтому я все время возвращалась к мысли, что именно Тристрам совершил убийство. В конце концов, только ему было важно, чтобы смерть отца выглядела случайной, ведь если бы полиция начала расследовать гибель сэра Питера, его сын стал бы главным подозреваемым. Но почему сэр Питер должен был умереть за день до своей свадьбы? Убийца не мог выбрать этот день случайно. Он хотел причинить как можно больше боли семье сэра Питера. И вам.

Дженни кивнула, понимая, к чему клонит Джудит.

– И вы постарались на славу, придумывая этот план.

– Простите?

– Именно вы убили сэра Питера. И бедную Сару Фицерберт тоже убили вы.

Казалось, Дженни совершенно не понимала, о чем говорила Джудит.

– Дженни, вы – убийца, а не Тристрам. И церемониальный молоточек, найденный мной в камине, это доказывает.

(обратно)

Глава 39

– Что? – удивленно спросила Дженни, но Джудит с радостью отметила, как внимательно женщина смотрит на нее. – Вы же видели, что Тристрам попытался сделать со мной!

– Видела, и мне его почти жаль. Я только-только догадалась о вашей причастности к смерти сэра Питера, когда мне позвонила Таника и сообщила о том, что Тристрама выпустили под залог. Если честно, в тот момент я все еще не до конца верила в собственную теорию, но знала, что, если я права, Тристрам попытается на вас напасть. Конечно, использовать вас в качестве безвольной приманки было довольно аморально с моей стороны. Но не с вами мне говорить о морали, Дженни. Вы совершили два убийства. Хотя доказать я этого не могу. По крайней мере, не способом, который бы принял суд.

– Вы, должно быть, шутите.

– Не возражаете, если я присяду? – спросила Джудит и подошла к креслу, стоящему рядом с камином. – Если честно, я довольно сильно устала и немного нервничаю. Прошлой ночью мне не удалось как следует выспаться, и сейчас моя жизнь полностью в вашей власти. Правда, хочу отметить: уезжая, полицейские видели, что я осталась в вашем доме. Они также знают, что, кроме вас и меня, в доме никого больше нет. Если со мной что-то случится, вам вряд ли удастся обвинить в этом кого-то другого.

– Прошу вас немедленно прекратить это сумасшествие. Я любила Питера.

– Не любили. Вам нужны были только его деньги. Разумеется, ведь он был очень богат.

– И я не получила ни пенни из его состояния!

– Знаю, и это тоже очень хитрый ход с вашей стороны. В конце концов, как заметила Бекс в первый день, зачем невесте убивать своего жениха за день до их свадьбы? Если бы вы прикончили его на двадцать четыре часа позже, то стали бы миллионершей и владелицей особняка в георгианском стиле. Титул леди Бейли принадлежал бы вам до конца вашей жизни. Но вы не успели выйти замуж за сэра Питера и остались ни с чем после его смерти. Хотя если бы вы подождали двадцать четыре часа, то стали бы еще и главной подозреваемой. Как и сказала Розанна, вы появились на пороге их дома из ниоткуда и очаровали самовлюбленного и тщеславного богача. Если бы он погиб в результате несчастного случая на следующий день после вашей свадьбы, полицейские вцепились бы в вас мертвой хваткой. На самом деле, даже если бы он умер в любой другой день после вашей свадьбы, подозрения в первую очередь пали бы на вас.

– Но Питер и так оставил все свое имущество мне. В своем новом завещании.

– Да, наверняка вы были глубоко шокированы, когда Эндрю Хасселби сообщил вам о существовании нового завещания. В конце концов, ваш план состоял в том, чтобы убедить всех вокруг, что вы не получали никакой выгоды от смерти сэра Питера. И вот появляется документ, в котором сэр Питер, возможно, оставляет все свои деньги вам. А вы ведь так старались, чтобы этого не произошло ни при каких обстоятельствах. Но вам удалось блестяще сымпровизировать в тот день. У меня очень хорошая память на события. Эндрю тогда сказал, что сэр Питер при нем положил новое завещание в сейф в своей спальне. Несложно было догадаться, что всего месяц спустя завещание все еще должно было лежать на прежнем месте. Наверняка ваше сердце стучало как бешеное, пока я пыталась отгадать код. Ваш план провалился бы, если бы сэр Питер в своем новом завещании оставил бы вам хотя бы пенни.

Джудит внимательно посмотрела на Дженни, все еще молча стоящую перед креслом.

– Забавно, что вы сохраняли молчание до тех пор, пока я не предложила попробовать ввести дату рождения отца сэра Питера в качестве кода. Думаю, если бы в комнате не было Эндрю, который тоже знал эту дату, вы бы специально напутали с цифрами. Вы предложили свою помощь, только когда поняли, что сейф так или иначе будет открыт, и начали мямлить что-то о «празднике праздников», о котором вам когда-то рассказывал Питер. Вы знали, что другого шанса стащить новое завещание вам не представится, поэтому своим телом заслонили нам обзор и спрятали конверт у себя в рукаве, или в вырезе платья, или в каком-то другом месте – не могу сказать определенно. Но вы точно вытащили завещание из сейфа к тому времени, когда мы все сгрудились вокруг, чтобы осмотреть его. Думаю, пока мы не смотрели в вашу сторону, вы лучше перепрятали конверт. Например, сунули его под подушку кровати. И давайте говорить начистоту: мы все купились на вашу ложь. Вы отлично притворялись невестой, скорбящей по внезапно погибшему жениху. Никто не смотрел в вашу сторону с подозрением, ведь вам не было нужды прятать новое завещание сэра Питера. Особенно если учесть, что он сделал вас своей единственной наследницей. Но как я и сказала, ваш план состоял в том, что вы не должны были получить никакой финансовой выгоды от смерти сэра Питера. Не могу представить, как вы были шокированы, когда позднее открыли конверт и прочли завещание. Ваш самый ужасный страх стал реальностью: сэр Питер – глупый, без ума в вас влюбленный сэр Питер – действительно оставил все свое имущество вам.

– Вы сошли с ума.

– Не сошла, и мы обе это знаем.

– Тогда объясните: как я могла толкнуть на Питера тяжелый стеллаж внутри кабинета, находясь при этом в спальне на втором этаже?

– С удовольствием объясню. Но сперва мне стоит сказать кое-что еще. Знаю, вы не в одиночку придумали этот план. Все это время у вас был сообщник. Не думаю, что смогла бы догадаться, если бы не познакомилась сегодня утром с очаровательной пожилой парой в кафе «Куперс». Они давно женаты, но порой на публике притворяются незнакомцами. И тогда я задумалась: вдруг среди наших подозреваемых тоже есть такая пара? Ответ был очевиден. Тристрам – вот ваш сообщник. На людях вы делали вид, что едва знаете друг друга, тогда как на самом деле вас связывали очень близкие отношения.

– Теперь вы несете полный бред.

– Нет, это далеко не бред. Вы с Тристрамом на славу постарались, чтобы заставить всех вокруг поверить в вашу взаимную ненависть. Но на самом деле вы с ним были безумно, до ужаса крепко влюблены друг в друга, хотя я и не могу назвать вашу любовь здоровой.

– Этот мужчина только что попытался меня убить.

– И именно это позволило мне окончательно убедиться в том, что когда-то вы работали сообща. Но в какой-то момент вы, Дженни, потеряли контроль над событиями. Однако мы до этого еще доберемся. Давайте сначала вернемся во Флоренцию, когда вы впервые встретились с сэром Питером в баре. Вы сказали, что именно он завязал с вами разговор, но позвольте мне предложить вам другой вариант произошедшего. Видите ли, на стене в комнате Тристрама висит постер с шоу, с которым он выступал во Флоренции. На нем изображены всего четыре человека, и все они мужчины. Имена на плакате тоже только мужские. Меня это сильно заинтересовало, пока я рассматривала постер. Но тогда в какую женщину он влюбился? В его постановке участвовали только мужчины. За сценой работали только мужчины. Тогда я и задумалась: вдруг он влюбился в кого-то, кто не имел отношения к театру? В ту, которая, как нам известно, тоже находилась в то время во Флоренции и приглядывала за старенькой одинокой женщиной? Например, в вас.

Джудит видела, что Дженни жадно ловит каждое ее слово. Это хорошо. Пусть слушает внимательно.

– Правда, подходит ли в данной ситуации слово «влюбился»? По словам своей матери, Тристрам похож на верного щенка, а Крис Шеферд сказал, что он невероятно слабовольный и мог бы присоединиться к секте, даже заставлять бы не пришлось. Думаю, встретив Тристрама во Флоренции, вы сразу разгадали его суть: он ведь просто глупый, самовлюбленный мальчишка из очень богатой семьи. Поэтому вы начали его обхаживать. Наверняка сначала вы просто хотели получить доступ к его кредитке. Но я уверена, во время ваших ночных разговоров Тристрам рассказал вам об ожидающем его наследстве, об огромном доме в Марлоу и о титуле «леди Бейли», который получит его будущая жена. Вам удалось бы надолго привязать к себе влюбчивого Тристрама, возможно, даже женить его на себе, но ждать, пока сэр Питер умрет, чтобы его сын получил долгожданное наследство, вы не хотели. Возможно, существовал способ подтолкнуть немолодого мужчину чуть ближе к порогу смерти? Не могу точно сказать, в какой именно момент в вашей голове возник этот дьявольский план, но подозреваю, это произошло примерно в то же время, когда сэр Питер приехал во Флоренцию, чтобы забрать Тристрама обратно в Великобританию. И тогда Тристрам – бедный, трусливый и впечатлительный Тристрам – позволил вам залезть ему в голову. Да, чтобы план сработал, вам пришлось бы соблазнить сэра Питера, но и сам Тристрам готов был совершить убийство, ведь он всю жизнь чувствовал себя придавленным сокрушительным весом отцовского эго. Иронично, учитывая, каким образом в конце концов сэр Питер умер. Интересно, как все-таки Тристрам относился к тому, что вы – его девушка – собирались соблазнить его отца? Наверняка вам удалось убедить его, что это лишь придавало вашему плану изящества. Тристрам наверняка поведал вам о болезни отца, поэтому вы подстроили вашу встречу в баре и рассказали сэру Питеру о вашей профессии. Что еще случилось той ночью, мы никогда не узнаем, ведь сэр Питер больше не может нам об этом поведать. Но, думаю, вам удалось заманить его в свою постель. Вы заставили его влюбиться в вас. Или, по крайней мере, пробудили в нем желание. Позже, когда сэр Питер вернулся в Англию со своим непутевым сыном, он нанял вас в качестве своей медсестры, даже не подозревая, какой опасности подвергал себя. Бедный мужчина, он думал, будто сумел соблазнить молодую красавицу, хотя на самом деле пустил в свой дом самую опасную из паучих – черную вдову. Когда же вы с Тристрамом вновь встретились в этом доме, то притворились незнакомцами, сделали вид, будто ненавидите друг друга. Думаю, это представление далось вам легко, ведь на самом деле вы ни к кому и никогда не испытывали по-настоящему теплых чувств. Довольно иронично, но подозрения Розанны касательно ваших истинных намерений тоже помогли сделать вашу ложь более правдоподобной. Ох, если бы только она знала хоть часть того, что теперь известно мне. Оставаясь наедине, вы с Тристрамом обдумывали план убийства сэра Питера. Как вы уже знаете, Тристрам не слишком сильно старался держать вашу связь в тайне, и несколько раз его сестра и мать даже заметили, как он совершал тайные звонки. Они предположили, что он завел себе девушку. Когда мы узнали о существовании Сары Фицерберт, я допустила досадный промах. Мы искали тайную девушку – и мы нашли тайную девушку, и я ошибочно предположила, что секрет Тристрама раскрыт. Но он завел не одну, а двух тайных девушек, не так ли?

Джудит сделала короткую паузу, словно давая Дженни время обдумать ее слова.

– Но не будем спешить. Потому что наконец-то настало время поговорить о вашем гениальном плане. Вы собирались заставить сэра Питера сделать вам предложение, а затем убить его за день до свадьбы. Кто бы стал подозревать вас в убийстве? Да вы буквально последний человек, который мог бы пожелать смерти сэру Питеру! По крайней мере, так подумают люди. Конечно, они начали бы сплетничать, если бы после смерти своего жениха вы начали встречаться с Тристрамом, но это едва ли можно счесть преступлением. Видит бог, случались вещи более странные, чем внезапный роман между одиноким мужчиной и невестой его внезапно погибшего отца. Признаю: вы создали весьма элегантный план. Теперь вам осталось лишь придумать, каким образом убить сэра Питера незадолго до вашей свадьбы, и здесь у вас случилась загвоздка. Мы с младшим детективом Малик сошлись во мнении, что убить человека не очень-то просто. Хотя позвольте мне перефразировать эти слова. Легко убить человека, с которым вас ничего не связывает, но сэр Питер был вашим женихом, и полиция обратила бы на вас самое пристальное внимание, если бы он погиб при загадочных обстоятельствах. Тогда что вам оставалось? Тристрам предложил использовать яд, но сэр Питер заметил, как его сын пытался стащить флакончик из его кабинета, что отнюдь не облегчило вам задачу. Но в тот момент вы поняли: смерть сэра Питера должна походить на несчастный случай. Причем несчастный случай должен выглядеть так, чтобы не оставалось сомнений: сэра Питера не могли убить. Именно поэтому он погиб внутри запертой комнаты, единственный ключ от которой был найден в кармане его брюк. И конечно, вы знали, что Тристрам как единственный наследник будет привлекать детективов, словно маяк в темном море, поэтому вы должны были создать для него неоспоримое алиби. Следовательно, я почти уверена в том, что именно Тристрам пригласил меня на вечеринку. Должна признать: вы спланировали довольно хитрый спектакль. Я никогда не разговаривала с сэром Питером и не знала, как звучит его голос, а Тристраму как актеру было несложно изобразить манеру речи его отца. Вы собирались устроить настоящее представление во время вечеринки, и вам очень хотелось, чтобы на нем присутствовал свидетель, которому полиция уже безоговорочно доверяет. И все же рисковать, приглашая настоящего офицера, вы не хотели, поэтому вспомнили обо мне – милой старушке, раскрывшей в прошлом году несколько убийств. В ваших планах я, без сомнений, подтверждала полицейским, что Тристрам находился снаружи дома во время смерти сэра Питера. Именно поэтому Тристрам в первую очередь подошел ко мне и к моим друзьям, пока вы совершали убийство. В каком-то смысле я даже польщена, ведь вы посчитали меня надежным свидетелем.

– Вы ведь понимаете, что все это лишь ваши догадки? – спросила Дженни.

– О, конечно, понимаю. Правда, кое-какие детали могут быть подтверждены. Например, ваша с Тристрамом встреча во Флоренции. Полиция сможет посмотреть выписки с ваших банковских счетов и найти свидетелей ваших встреч. А в этой самой комнате остались улики, которые могли бы пролить свет на то, как вы убили сэра Питера. Ваш план был почти идеальным. Признайтесь: вам ведь даже приятно слышать мою похвалу? И все же вы допустили одну ошибку, запланировав свадьбу на зиму, а не на лето.

– В чем здесь ошибка?

Джудит была рада, что Дженни наконец начала по-настоящему принимать участие в этом разговоре.

– Только благодаря этой оплошности мне удалось понять, что именно вы убили сэра Питера, и узнать, как вы это сделали.

– Вот эту часть истории мне очень хотелось бы услышать.

– Прекрасно. Позвольте мне рассказать, как умер сэр Питер.

(обратно)

Глава 40

– Сначала хочу заметить, – сказала Джудит, – что было несколько улик – даже, можно сказать, аномалий, – которые помогли мне раскрыть это дело. Например, пропавший с каминной полки судебный молоточек. «Мир полон очевидных вещей, но мало кто их замечает», как говорил Шерлок Холмс. И примером тому является стеклянная банка, которая не разбилась после падения. Что еще? Ну давайте посмотрим: Розанна говорила, что вы закурили, вернувшись в тот день в свою спальню; леди Бейли рассказала нам, что Тристрам покидал дом незадолго до того, как вернулся обратно на машине. И конечно, стоит упомянуть крюк на стене, который раньше удерживал стеллаж на месте. Все эти маленькие детали сами по себе не имеют никакого значения, но, если правильно сложить их воедино, можно увидеть удивительную картину.

– Что будет, если я признаю вашу правоту? – внезапно перебила ее Дженни.

Джудит охватил трепет. Она надеялась, что Дженни решит пойти на сделку, когда петля вокруг ее шеи затянется достаточно крепко.

– В чем именно вы хотите сознаться?

– В том, что я действительно влюбилась в Тристрама. Во Флоренции. И мы вместе придумали план, в котором я соблазняла его отца.

– И…

– Хорошо. Мы также планировали убить его.

– Спасибо, – кивнула Джудит. – Вы не представляете, насколько мне приятно слышать ваше признание.

– Но прежде чем вы начнете сильно радоваться своей проницательности, – продолжила Дженни, – хочу вам напомнить, что мы в этом доме одни, а полицейские давно уехали.

– Знаю, но, поверьте, угрозы я для вас не представляю. Важнее всего мне услышать правду из ваших уст.

– Вы хотите знать правду? Я скажу вам ее. Вашу приятельницу-детектива отослали отсюда самым позорным образом. А ваши подруги? Да им не терпелось избавиться от вас.

– Понимаю, в какой опасности нахожусь, – спокойно произнесла Джудит. – Но, возможно, другого шанса поговорить с вами с глазу на глаз мне не представится. Однако вам не стоит волноваться раньше времени. Сомневаюсь, что хоть что-то, сказанное в этой комнате, сможет служить уликой в суде. Но вот в чем дело: я зарабатываю на составлении кроссвордов и просто терпеть не могу оставлять загадки нерешенными. Поверьте, смерть сэра Питера – это лучшая загадка из тех, что попадались мне в последнее время. Но найти ответ на нее я смогу, только лично поговорив с вами.

– Хорошо. Тогда вам стоит знать, что я действительно придумала план убийства вместе с Тристрамом, но случилось непредвиденное. Я влюбилась в сэра Питера.

– Ох, – разочарованно выдохнула Джудит. – Пожалуйста, не надо снова мне врать. Вы же так неплохо справлялись.

– Я расскажу вам, что случилось. Я должна была соблазнить Питера, а затем убить его и выйти замуж за Тристрама. Таков был наш план. Но я действительно влюбилась в Питера и отказалась выполнять свою часть плана. Однако Тристрам не хотел меня и слушать. Он решил идти до конца. Сначала он хотел убить отца с помощью цианида, а затем, когда его план провалился, Тристрам придумал новый.

– То есть вы утверждаете, что Тристрам – убийца?

– Я пыталась его остановить, умоляла одуматься, но он меня не слушал.

– Почему вы не обратились в полицию?

– Я не думала, что он всерьез намеревался претворить свой план в жизнь. Потом уже было слишком поздно. Тристрам сам убил своего отца. Я не имею отношения к смерти Питера.

– Очень хорошо. Если это правда, то как он это сделал?

– О чем вы?

– Я задала единственный вопрос, который имеет значение. По вашей версии событий, Тристрам в одиночку убил своего отца. Как он это сделал?

– Как я вам и сказала несколько дней назад. Думаю, Питер не был мертв после падения стеллажа, когда я проверяла его пульс.

– Да, вы поступили очень умно, предложив нам такую версию. Именно тогда вы решили спасать собственную шкуру и бросить Тристрама на растерзание полицейским?

– Никакого другого логического объяснения у меня нет, – сказала Дженни, проигнорировав вопрос Джудит. – Питер был еще жив, когда мы подняли стеллаж. А после ухода всех гостей Тристрам вернулся в эту комнату и прикончил отца.

– Замечательная теория, я согласна. Если бы не три маленькие детали. Во-первых, как стеллаж упал на сэра Питера, если он был в кабинете один? Крупная мебель едва ли каждый день падает на своих невнимательных хозяев. Во-вторых, вскрытие показало, что сэр Питер умер от полученных травм практически мгновенно. Он умер задолго до того, как мы нашли эту комнату, сломали дверь и подняли стеллаж. И мы все видели его тело. Его рука была вывернута под странным углом, пальцы – переломаны. Он и правда был мертв.

Глядя на Дженни, Джудит чувствовала себя весьма довольной собственной смекалкой.

– Вы сказали, есть три детали.

– Ах да, конечно! Ваша теория не объясняет, как молоточек оказался в камине.

– Да перестаньте вы уже говорить про этот молоточек!

– Боюсь, не могу. Но забавно, что вы так злитесь сейчас, ведь во время расследования вы вели себя очень аккуратно. На первый взгляд вы во всем нам помогали, но на самом деле просто пытались подобраться как можно ближе к нам. Хотели быть в курсе всего, что происходит. Вы пытались помешать нам сделать некоторые выводы и подталкивали нас к правильным, с вашей точки зрения, умозаключениям. Например, это вы забрали завещание из сейфа, а потом порвали его на кусочки и спрятали в компостной яме. Мне стоило заметить, что именно вы предложили нам поискать завещание снаружи. К тому времени я уже пришла к похожему выводу, и мне не терпелось начать действовать, но мне стоило проявить больше подозрительности. Вы предложили нам поискать снаружи, подвели наск компостной яме – как будто случайно – и указали на перерытый компост. Разве все это могло быть совпадением? Пропавший конверт тоже заинтересовал меня, но я не потрудилась найти ответ для этой загадки, а зря. Вы не могли порвать конверт и сунуть его в компост, потому что на нем остались ваши отпечатки пальцев. Вся эта ситуация была подстроена вами, и мне стоило понять это раньше. В конце концов, не мог же Тристрам в приступе ярости разорвать завещание и спрятать его в куче перегноя, но при этом аккуратно сохранить конверт и избавиться от него в другом месте. Но по-настоящему вы превзошли саму себя, когда заставили нас думать, что сэра Питера убили после того, как все мы покинули кабинет. И теперь вы пытаетесь вновь убедить меня в этом. Идея очень правдоподобна, понимаю. В нее так легко поверить. Но, боюсь, вы самолично подставили себя. Дело в том, что я обладаю весьма логическим мышлением. Сэра Питера убили после падения стеллажа – так вы сказали. Но я подумала, вдруг его убили до этого? Никто бы и не предположил такого варианта, ведь стеллаж упал с ужасным грохотом, наверняка мгновенно прикончив сэра Питера. Очень драматичный момент.

– Но вы сами сказали, что от полученных травм он умер мгновенно.

– О да, и это правда. Слово «драматичный» очень важно для того, чтобы понять, что же все-таки произошло в тот день. Вы с Тристрамом спланировали убийство, как режиссеры планируют свои театральные представления. И, как и в театре, вам сначала нужно было подготовить сцену. Именно поэтому леди Бейли увидела, как Тристрам выходил из дома незадолго до смерти сэра Питера. Видите ли, пока все мы веселились в саду, Тристрам был в кабинете отца. Он задернул шторы и запер дверь, но, как нам сказал Крис Шеферд, после ссоры с сыном сэр Питер завел привычку запирать дверь в кабинет, поэтому никто бы не удивился, что она закрыта. Тристрам также смазал дверные петли маслом, чтобы никто не услышал, как открывается и закрывается дверь. Он выбрал довольно экстравагантное средство – оливковое масло, – но хватило и этого. Тристрам даже предусмотрительно стер свои отпечатки с масленки, прежде чем вернуть ее на кухню. Запершись в кабинете, Тристрам снял все лабораторное оборудование со стеллажа и очень аккуратно выложил его на ковре перед ним. Позже, когда стеллаж упал, стекло, конечно же, разбилось. Но, как бы Тристрам ни старался, он допустил досадный промах. Одна из стеклянных банок не разбилась. Наверняка она просто идеально поместилась между двумя полками, когда рухнул стеллаж. Бекс заметила эту странность: любая стеклянная вещь разбилась бы после такого падения. Сьюзи лишь подтвердила, насколько хрупка та банка, случайно уронив ее на пол. В любом случае Тристрам хорошо подготовил сцену к предстоящему шоу. После вашей подставной ссоры с Тристрамом на вечеринке вы сказали, что пойдете к себе в спальню, но не пошли. Вы направились в кабинет. Думаю, Тристрам оставил для вас ключ где-то в доме. Когда сэр Питер пошел за вами, вы позвали его из кабинета. Уверена, он очень удивился, увидев все лабораторное оборудование на полу перед стеллажом. Когда он подошел посмотреть на бардак поближе, вы схватили самый тяжелый предмет – старинный металлический осциллоскоп, к примеру, – и изо всех сил ударили им по голове сэра Питера. Он умер буквально за секунды, как и подтвердило позднее вскрытие. Патологоанатом также сообщил, что смерть была вызвана ударом тупым предметом. Но смог бы он точно сказать, был ли этот удар нанесен женщиной или получен в результате падения тяжелого стеллажа?

Дженни молчала. И Джудит продолжила:

– Вы стерли свои отпечатки с орудия убийства и бросили его рядом с телом сэра Питера. Так вы осуществили первую часть своего сложного плана. Сэр Питер был мертв, и никто ничего не услышал. Все мы в тот момент еще ничего не подозревали. Вы же закрыли кабинет, а потом со всех ног кинулись наверх, в вашу спальню. Так уж вышло, что Розанна уже была там, и это могло бы сильно спутать вам планы, но девушка спряталась в шкафу. Очень удачное для вас стечение обстоятельств, ведь показания Розанны заставили нас поверить в ваше неоспоримое алиби.

– Вы серьезно? – шокированно воскликнула Дженни. – Розанна пряталась в шкафу?

– Да. Но не бойтесь: она ничего не видела.

– Получается, она может подтвердить, что я была в своей спальне, когда рухнул стеллаж.

– Она может, даже подтвердила: да, вы были в спальне.

– Тогда как, по-вашему, я могла опрокинуть стеллаж, находясь в спальне на другом этаже, к тому же в компании свидетеля?

– Вы правы, спорить не буду.

– Значит, вся ваша история не может быть правдой.

– Я не буду спорить лишь потому, что вы не опрокидывали стеллаж, – перебила ее Джудит. – Просто позволили ему упасть. И именно поэтому вам стоило запланировать свадьбу на лето.

– Прекратите нести эту чушь!

Джудит испытывала радость, видя, в какую ярость привели Дженни ее слова. Именно на это старушка и рассчитывала.

– Позвольте ознакомить вас с приложением к делу номер один, составленным со слов леди Бейли. Она сказала, что ровно в три часа дня, когда из дома раздался оглушительный грохот, она стояла в кустах на краю сада и смотрела в окно кабинета. И хотя шторы были открыты, она не могла рассмотреть, что происходит внутри, из-за солнечных лучей, отражавшихся от стекла. Тогда я решила, что леди Бейли просто пытается уйти от ответа, но давайте примем ее слова за чистую монету: в три часа дня солнце вышло из-за облаков и осветило окна кабинета. Хорошо. В тот день было холодно, но довольно солнечно, так что все сходится. Но тогда нам стоит обратиться к приложению номер два: стеклянной банке, которую мы нашли на полу. Поставив ее на рабочий стол сэра Питера, я постаралась расположить ее четко в лучах солнца, чтобы внимательнее разглядеть стекло. Тогда-то мы и догадались, что вы стерли все отпечатки. И вот тут есть некая странность. Мы исследовали банку примерно в половине одиннадцатого утра. Но если солнце светило в окно кабинета утром – а оно светило, я видела это собственными глазами, – как оно могло светить в то же самое окно больше четырех часов спустя? В три часа дня солнце должно освещать другую часть дома, а зимой, когда оно так низко висит над горизонтом, это должно быть особенно заметно. Но если бы вы запланировали свою свадьбу на лето, когда солнце поднимается высоко в небо, я бы вряд ли заметила разницу между его положением в десять утра и в три часа дня. Это было поистине невероятным открытием. Я знала, что теперь мне осталось лишь провести эксперимент, поэтому я и мои подруги приехали сюда и ровно в три часа дня встали на том самом месте, где пряталась леди Бейли в день убийства сэра Питера. Как я и предполагала, солнце к тому времени уже освещало другую часть дома. Получается, леди Бейли не могла видеть отблески солнечных лучей на окне кабинета. Она лгала нам – по крайней мере, так я сперва подумала. Но зачем ей врать о такой мелочи? Вдруг она говорила нам правду? Но если это были не солнечные лучи, то что? И тогда меня осенило! Я вспомнила уцелевшую банку. В ней когда-то хранилась магниевая лента.

Дженни замерла.

– Ну наконец вы поняли, в какой опасности находитесь. Хорошо. Да, на банке осталась наклейка с соответствующим названием, и мне стоило раньше заметить, что внутри целой банки нет той самой магниевой ленты. А ведь это очень необычный материал, не так ли? Помню, как в школе во время уроков химии мы ставили на нем эксперименты. Магниевые ленты продаются рулонами – почти как скотч, – и, хотя развернуть этот рулон несложно, сам материал очень прочный. Неудивительно, ведь магний – это металл. Но у него есть удивительная особенность: если поджечь ленту из магния, она вспыхнет ярким светом и за секунды превратится в пепел. И хотя вы действительно были на другом этаже, ваша с сэром Питером спальня находится прямо над кабинетом. Я поняла это еще в свой первый визит, когда из окна на втором этаже увидела кусты, растущие под окном кабинета. Есть еще кое-какая связь между двумя комнатами. И там и там есть камины. Сьюзи даже заглянула в дымоход камина в вашей спальне, когда мы искали завещание сэра Питера. Если бы она только догадалась, что камины на первом и втором этаже связаны одним дымоходом, мы бы гораздо раньше раскрыли это дело.

Джудит выразительно посмотрела на Дженни.

– Так вам и удалось достать до кабинета из своей спальни. Подготавливая сцену преступления, Тристрам не только выложил оборудование на полу. Он также обвязал магниевой лентой резные узоры на самом верху стеллажа, а затем, слегка ослабив натяжение, обвязал ее вокруг металлического крюка, вделанного в стену. После этого он совсем легонько толкнул стеллаж вперед. Лента натянулась, но не лопнула. Теперь стеллаж держался на месте только из-за этой ленты. Стоило ее перерезать, и он полетел бы вниз и упал с жутким грохотом, лишь усиленным звоном разбитых колб и пробирок.

– И кто же перерезал эту ленту? – спросила Дженни, хотя уже понимала, что Джудит и на этот вопрос нашла ответ.

– Это довольно просто. Вот тут-то нам и пригодится молоточек. Когда Тристрам накренил стеллаж, ему оставалось только протянуть ленту от железного крюка к камину. Но как дотянуть ленту до комнаты наверху? Вы и об этом подумали, Дженни. До вечеринки вы со второго этажа просунули в дымоход еще один отрезок ленты. Правда, вам понадобился бы тяжелый предмет, чтобы утянуть ленту вниз. Но так как этот предмет должен был потом упасть в дымоход, вам требовалось найти нечто достаточно непримечательное и не вызывающее подозрений. Поэтому вы взяли бронзовый молоточек с каминной полки в кабинете и отнесли его наверх, привязали к нему ленту и опустили по дымоходу в камин на первом этаже. Тут в дело вступал Тристрам. Он дотянулся до молоточка, висевшего внутри камина, и привязал конец своей части ленты к вашей. Вуаля! Так вы и сделали фитиль, который через камины соединял вашу спальню и кабинет внизу.

Джудит восторженно посмотрела на Дженни. Та совсем не разделяла ее радости.

– Поэтому Розанна решила, что вы закурили сигарету, войдя в комнату. Она ошиблась. Сидя в шкафу, Розанна услышала, как вы щелкнули зажигалкой, но, к счастью для вас, она сидела за закрытой дверцей шкафа, иначе увидела бы, как вы запустили руку с зажигалкой в камин, и заметила бы яркую вспышку, с которой загорелся магний. Лента вспыхнула, и, пожирая ее, огонь пополз вниз. Молоточек упал в пепел, а пламя перекинулось на следующую часть ленты, соединявшую камин со стеллажом и железным крюком. Именно эту вспышку заметила леди Бейли, стоя в другом конце сада. Она видела не отблески солнечных лучей, а сияние, с которым горит магний. И как только он догорел, случилось то, чего вы так сильно ждали: стеллаж наконец-то упал на мертвое тело сэра Питера, отчего раздались ужасный грохот, скрип дерева и звон разбитого стекла. Остатки ленты догорели, почти не оставив следа, но в кабинете сэра Питера было очень пыльно, а стеллаж не двигали с места много лет, поэтому никто и не заметил тонкого следа белого пепла, оставленного сгоревшей лентой.

Джудит замолкла, переводя дух. План был длинным и сложным, и говорить ей пришлось долго.

– Так вы это и сделали, Дженни. И ваш план был хорош, правда. Тяжелый стеллаж упал с таким грохотом, что это событие надежно отложилось в памяти всех присутствующих. Никто бы и не подумал, что сэр Питер умер несколькими минутами раньше. Даже патологоанатом не смог отличить травму, нанесенную вами, от травм, которые сэр Питер получил уже после падения стеллажа. Таника настаивала на том, что сэр Питер умер почти мгновенно. Но и тут все сходится, ведь вы убили его почти мгновенно. И если бы вы хоть чуть-чуть замешкались, то вскрытие наверняка определило бы, что стеллаж упал на уже мертвого человека. Но с момента его смерти прошла минута, не больше. Тело сэра Питера не успело остыть, его кровь еще не свернулась. Все его травмы, выявленные во время вскрытия, не были летальными: сломанные кости, синяки и ссадины не могли привести к смерти. Удар по голове – вот что его убило. Но ни свидетели, ни полицейские, ни даже патологоанатомы не смогли бы узнать, что смертельный удар был нанесен до того, как стеллаж упал на сэра Питера.

– Вы так уверены в себе, – ядовито произнесла Дженни. – Я почти готова сознаться.

– Тогда вам не стоит сдерживаться. Потому что теперь полиция знает, где искать. Они смогут обнаружить следы магния на полу, задней стенке стеллажа и в дымоходе.

– Вы считаете себя такой умной, да?

– Тут вы правы.

– Тогда как вы объясните запертую дверь?

– Легко. Как я и сказала, убив сэра Питера, вы вышли из комнаты, заперли дверь и положили ключ в свой карман. Когда упал стеллаж и все мы побежали внутрь, Тристрам выломал дверь, а вы, как медсестра и невеста сэра Питера, первой бросились к его телу, и это никого не удивило. В царившем там хаосе вам легко удалось достать ключ и сунуть его в карман брюк сэра Питера. На самом деле план довольно прост. Вы подготовили комнату, натянули фитиль и заперли дверь. Последняя деталь заставила бы любого здравомыслящего человека сразу отбросить мысль об убийстве. Но меня впечатляет то, как вы сумели сложить все кусочки этого плана вместе. То, какой налет театральности вы придали этому действу. Однако не стоит отдавать все лавры вам, ведь Тристрам тоже принимал участие в создании этого плана. Уж кому как не ему знать все о театральных спецэффектах.

– Вы не можете ничего доказать!

– Но мне и не надо. Потому что ваш партнер все сам расскажет полиции. И вы это знаете.

– О чем вы?

– Дело в том, что вы не учли одного. Впечатлительность Тристрама – обоюдоострый меч. Да, вам удалось соблазнить его и уговорить его убить собственного отца, но был и другой человек, способный влиять на него столь же сильно. Лишь после прибытия в Марлоу, когда шестеренки вашего плана уже закрутились, вы узнали о существовании Сары Фицерберт, женщины, которая уже много лет имела огромную власть над Тристрамом. Все эти годы она ждала их свадьбы. У вас все-таки получилось вернуть Тристрама на свою сторону, потому что он порвал с Сарой. Разумеется, порвал, ведь он уже так многим рискнул ради вас. Он просто не мог позволить себе отвлекаться на былые романы. Вы двое совершили убийство, и все прошло так, как вы и задумали. Вы с Тристрамом продолжили притворяться врагами на людях, даже разыграли ссору и заставили меня приехать сюда, чтобы прогнать Тристрама. Я поверила в вашу ложь. Но именно тогда ваш тщательно продуманный план начал разваливаться на куски. В тот день, когда мы приехали защитить вас, кто-то позвонил Тристраму. Наверняка вы пришли в ужас от такого поворота событий, ведь кто еще, кроме вас, был способен так распалить Тристрама? Думаю, вы боялись худшего. Когда я рассказала вам о том, как мы потеряли след Тристрама недалеко от Элисон-роуд, вы поняли, что Саре каким-то образом удалось вернуть былой контроль над вашим сообщником. Вы убили человека ради Тристрама. Теперь он должен был жениться на вас, чтобы поставить точку в вашем изощренном плане. Вы думали, будто обладаете полным контролем над своим любовником, но жестоко ошибались. В конце концов, Тристрам мог жениться на любой другой женщине. И тогда вы нанесли свой удар. Вам уже приходилось убивать, и вы не боялись сделать это снова. Вы отправились в дом Сары под благовидным предлогом и напоили ее водой с разведенным внутри цианидом, уже ассоциировавшимся у нас с Тристрамом, из стакана, на котором остались его отпечатки. Но этого было недостаточно, чтобы его обвинили в убийстве, ведь они с Сарой состояли в отношениях, поэтому его отпечатки можно найти по всему ее дому. Но своим поступком вы дали Тристраму понять, что ему не стоит вам перечить, иначе придется мириться с последствиями, весьма серьезными последствиями.

Джудит с любопытством посмотрела на Дженни. Та была бледна, но сохраняла молчание.

– Разумеется, Тристрам напал на вас, когда его выпустили под залог. Он никогда не планировал, что пострадает Сара, подруга его детства, не имевшая к вам никакого отношения. Думаю, он наконец понял, что заключил сделку с дьяволом, пустив вас в свою жизнь.

– Я не дьявол.

– Однажды вы рассказали мне, как тяжело вам пришлось в жизни. Вы сражались за свое образование, за будущее, не омраченное прошлым. И оттого я вами восхищаюсь. Вы проявили больше стойкости и отваги, чем все люди, на которых вы работали в последние годы. Но вас наверняка раздражало, что ваши клиенты принимают свое богатство как данность. Они жили так, словно весь мир был им чем-то обязан. Могу представить, как вы пришли к выводу, что они вовсе не заслуживают жизни. Признайтесь же: ведь вы правда так думаете.

– Богачи отвратительны.

– И почему вы должны наслаждаться малым, трудясь так упорно, тогда как они купаются в своем богатстве, ничего при этом не делая?

– Именно.

– И сэр Питер никогда не задумывался о последствиях своих действий. Он мог легко предать свою дочь, своего садовника, выкинуть из дома сына и платить своей бывшей жене жалкое пособие на содержание. Ему было плевать на них всех. Его не волновали чужие беды. У него был титул, он владел огромным богатством, а горести и сложности этого мира не могли ему навредить. Держу пари: вам не терпелось показать ему, как живут настоящие люди.

Дженни усмехнулась, ее глаза триумфально заблестели.

– Уверена, – невозмутимо продолжила Джудит, – незадолго до смерти он понял, что вы его провели. Вы собирались оборвать его жизнь. Как он выглядел в тот момент?

– Он был напуган, – прошептала Дженни, окунувшись в воспоминания. – В то мгновение он лишился всего: своих денег, своего статуса. Он наконец-то стал одним из нас, простым смертным.

– Он пытался с вами поговорить?

– Да.

– Что он сказал?

– Лишь мое имя. Он произнес его как вопрос. Это выглядело так жалко, что я почти рассмеялась.

– Вам было смешно?

– Не вам меня судить. Вы не жили с ним, не терпели его высокомерия и не притворялись слабым полом. Не притворялись влюбленной дурой.

– Вам тоже не нужно было всего этого делать. Вы сами навлекли на себя свою печальную участь.

– Ничего я на себя не навлекала.

– О нет, дорогая, вы надолго сядете в тюрьму.

– Ничего из сказанного мной здесь не может быть использовано в суде. Вы правы: этот разговор останется между вами и мною.

– Но как я и сказала, Тристрам признается в своей причастности к убийству.

– Не признается.

– Признается, когда узнает, что вы обвиняете его в убийстве отца. А он узнает, потому что я сама ему об этом расскажу.

– Тогда мне придется убедиться, что вы никогда не покинете эту комнату живой.

Джудит взглянула на Дженни. Женщина была готова нанести удар, все ее тело дрожало от едва сдерживаемой ярости.

– Да, думаю, такой риск существовал всегда, – спокойно сказала Джудит. – Но прежде чем вы решитесь устранить меня, я хотела бы кое-что сказать. Ваш план убить сэра Питера на вечеринке в присутствии надежного свидетеля – то есть меня – подарил мне одну идею. Если честно, я немного смухлевала и воспользовалась вашим же приемом. Так ведь, Таника?

Дженни ничего не понимала. С кем говорила Джудит? Но затем у нее на глазах из-за стеллажа вышла Таника со смартфоном в руке.

– Добрый вечер, Дженни, – произнесла она.

Прежде чем та смогла ответить, Таника подошла к ней и сковала ее руки наручниками.

– Я видела, как вы уехали, – запинаясь, пробормотала Дженни.

– Не вы одна умеете использовать сценические трюки в реальной жизни, – сказала Джудит. – Таника, Бекс, Сьюзи и я придумали этот план сегодня днем, до вашего приезда. Мы предположили, что Тристрам приедет сюда и нападет на вас. Тогда Бекс и Сьюзи должны были поссориться со мной и выбежать из дома. Но только одна Сьюзи уехала на своей машине из коттеджа. Бекс осталась ждать снаружи. Потом приехал старший следователь Хоскинс, и Таника очень ловко вывела его из себя, зная, что за это он немедленно отошлет ее прочь. А когда ее патрульная машина выехала со двора, за рулем сидела вовсе не Таника, а Бекс. Таника же в это время смогла обойти дом, через черный ход пробралась в кабинет и спряталась в щели между стеллажом и стеной. Мне лишь оставалось заманить вас в эту комнату и заставить признаться в преступлении. Но вот в чем фишка: вы признавались не только мне, но и младшему инспектору полиции с включенным диктофоном.

Таника подняла свой смартфон и показала Дженни экран, на котором горела красная кнопка записи.

– Мы все знаем, что Тристрам сломается, как только ему дадут прослушать эту запись. Он расскажет полиции всю правду, только правду и ничего, кроме правды. Он попадет в тюрьму как ваш сообщник, но вам за двойное убийство светит срок гораздо длиннее.

– Дженни Пейдж, – объявила Таника, – вы арестованы за убийство сэра Питера Бейли и Сары Фицерберт. Вы имеете право хранить молчание, но ваша защита может пострадать, если во время допроса вы не упомянете деталей, которые позднее предъявите в суде. Все, что вы скажете, может быть использовано против вас.

И в это самое мгновение мир Дженни разлетелся на крохотные осколки.

(обратно)

Глава 41

Старший детектив Хоскинс не сильно обрадовался, когда ему пришлось вернуться в Белый коттедж, чтобы арестовать Дженни Пейдж. Он сорвался на своих подчиненных и мрачно выслушал рассказ миссис Джудит Поттс о том, как они с Таникой хитростью заставили Дженни признаться в убийстве сэра Питера.

– Суд не примет аудиозапись в качестве улики, – сказал он, когда женщина завершила свой рассказ.

– Разумеется, я это знаю. Но Тристрам – очень впечатлительный молодой человек. Я уверена: с помощью сделанной Таникой аудиозаписи вы сможете получить от него чистосердечное признание. К тому же теперь вы знаете, где искать улики, и это поможет вам составить обвинение против Дженни.

Хоскинс знал, что в словах миссис Поттс есть логика, но особой радости по этому поводу не испытывал.

Когда к ним подошла Таника, и без того хмурое настроение детектива ухудшилось еще больше. Он понимал, что Таника, так успешно раскрыв убийство, обязательно воспользуется шансом подорвать его авторитет в участке.

– Поздравляю, сэр, – сказала она. – Вы блестяще справились со своей ролью.

– Что? – непонимающе спросил он.

– Вы подыграли мне во время нашего спора после ареста мистера Бейли. Я смогла незамеченной пробраться в дом и засвидетельствовать признание Дженни только потому, что вы при всех отослали меня прочь.

До Хоскинса начало медленно доходить значение ее слов: Таника предлагала ему сделку. Если он притворится, что их спор был частью плана с самого начала, она не станет доставлять ему неприятности в участке, а он сможет сохранить лицо перед коллегами. Такой компромисс ему был выгоден куда больше, чем ей самой, но Хоскинс не получил удовлетворения от этой мысли. В любом случае выбора у него не было.

– Я знал, что вы не стали бы вести себя так нагло без веской причины, – медленно произнес он, словно пробуя лед на прочность.

– Разумеется, сэр, – с улыбкой подтвердила Таника. – Разумеется.

Хоскинс не знал, что на это ответить, поэтому просто посмотрел на Танику и Джудит, стоявших бок о бок. В этот момент во всем мире вряд ли нашелся бы человек, рядом с которым ему хотелось бы находиться еще меньше, чем с этими двумя женщинами, поэтому он просто развернулся и пошел прочь.

– Знаю, что вы собираетесь сказать, – произнесла Таника, как только Хоскинс ушел достаточно далеко.

– Это вы раскрыли дело, – возмутилась Джудит. – Зачем вы делитесь с ним своим триумфом?

– Не только моим. Это и ваш триумф. А моя жизнь станет гораздо проще, если я позволю старшему детективу присвоить себе часть моих заслуг.

– Это совершенно несправедливо.

– Знаю, но ничего не могу изменить.

В ворота въехал фургончик Сьюзи, а следом за ним – полицейская машина, из которой вышла Бекс. Сьюзи тоже заглушила мотор, и вместе подруги поспешили подбежать к Джудит.

– Вы в порядке! – воскликнула Сьюзи и заключила Джудит в крепкие объятия. – Вы в порядке!

– Конечно, я в порядке, – ответила та, ощущая неловкость от бурного проявления чувств подруги. – Я всегда в порядке.

– Я так сожалею о том, что сказала там, в доме, – призналась Бекс. – Ругаться с вами было ужасно.

– Но ведь наш план сработал? – спросила Сьюзи.

– Сработал, – кивнула Таника. – Сработал даже лучше, чем мы надеялись. Джудит великолепно справилась.

– Чепуха, – отозвалась Джудит. – Я просто дала Дженни веревку, а петлю себе на шею она накинула без моей помощи. В любом случае это была командная работа. Если бы вы втроем не разыграли это представление с машинами, Дженни никогда не смогла бы расслабиться и во всем мне признаться. Но вот что мне хочется знать, – протянула она и посмотрела на Бекс, – вам понравилось водить полицейскую машину?

– Очень! Это так классно!

– А вы включили сирену? – с усмешкой спросила Сьюзи.

– О нет, это было бы неправильно.

– А мигалку? Спорю, вы немного покатались по улицам с включенной мигалкой.

– Исключено.

Только сейчас Сьюзи поняла всю глубину предательства Бекс.

– Но хоть скоростной лимит вы превысили?

– Конечно же, нет. Скоростной лимит устанавливают не без причины.

– И почему я согласилась позволить вам взять патрульную машину Таники? – отчаянно воскликнула Сьюзи.

– Это было логично, ведь вы должны были вести собственную машину, – ответила Бекс, все еще не понимая, почему Сьюзи жаловалась.

– Знаете, – с улыбкой прервала подруг Джудит, – мне кажется, нам стоит отметить окончание этого дела.

– Соглашусь, – поддакнула Сьюзи.

– Я тоже, – кивнула Бекс.

– Таника, не хотите ли присоединиться к нам и выпить чего-нибудь у меня дома?

– Я бы с удовольствием, – ответила Таника, – но меня будут ждать в участке. Я должна внести все улики в базу данных. Но могу ли я попросить вас кое о чем? Моя дочь Шанти очень любит реку. Могли бы вы как-нибудь прокатить нас на своем ялике по Темзе?

– С радостью. И мне очень хотелось бы познакомиться и с вашим мужем.

– Вы всех нас прокатите?

– Конечно. Возьмем с собой корзинки для пикника и устроим настоящее приключение. Можете взять и своего отца, если он захочет. Места всем хватит.

– Не уверена, что вы захотите посадить моего отца к себе в лодку, ведь в таком случае вы сразу узнаете, что и лодка у вас неправильной формы, и реки тут, в Англии, не так хороши, как реки в Индии…

– С радостью прокачу на своей лодке и вашего отца, – прервала ее Джудит с улыбкой.

– Спасибо, – отозвалась Таника. – Спасибо всем вам. Без вас троих мы бы никогда не поймали Дженни.

– Без нас четверых, – поправила ее Джудит.

Таника улыбнулась. В ее глазах сияла настоящая гордость.

– Да, – повторила она, – без нас четверых.

Когда Таника ушла, к дому на велосипеде подъехала Розанна. Джудит и ее подруги направились к ней.

– Это правда? – спросила Розанна. – Дженни арестовали?

Джудит кивнула. Она также объяснила, какую роль в убийстве сэра Питера сыграл Тристрам, правда, попыталась представить все так, чтобы Розанна поняла, что все это время он находился под тлетворным влиянием Дженни.

– Мне жаль, – сказала Бекс, когда Джудит закончила свой рассказ.

Розанна выглядела совершенно потерянной.

– Он убил нашего отца?

– Нет, – ответила Джудит. – Он трусливый и жадный мальчишка, но он не убийца. Как я и говорила, он просто внушаемый – вот его главный недостаток. Ему очень не повезло встретить такую лживую и циничную женщину, как Дженни. Если бы они никогда не познакомились, ваш отец был бы сейчас жив. Как и Сара Фицерберт.

– Не знаю, что сказать, – пробормотала Розанна. – Не знаю даже, что и думать. Если бы…

– Идите домой к Кэт, – мягко предложила Бекс. – Она за вами присмотрит.

– И она как юрист сможет кое-что для вас подтвердить, – добавила Джудит. – Видите ли, в Англии закон запрещает получать выгоду из преступления. Так как Тристрам был сообщником в убийстве вашего отца, он не сможет получить наследство. Деньги, бизнес, дом – все это достанется самому близкому родственнику вашего отца. Думаю, мне не стоит объяснять, что это вы – его старший ребенок, который с самого начала должен был получить все это.

– Вы шутите?

– Нет. А значит, впервые за четыре сотни лет титул и состояние унаследует не старший ребенок мужского пола, – с наслаждением произнесла Джудит. – И я обрадую вас еще больше. Получив в наследство семейный бизнес и деньги, вы сможете изменить традиции и оставить свое состояние кому угодно – женщине или мужчине.

– Вам больше не надо жить на речной барже, – продолжила Сьюзи и отступила на шаг назад, чтобы как следует полюбоваться Белым коттеджем. – Вы только что получили замечательный особняк в георгианском стиле.

– Хотя позвольте дать вам один совет, – сказала Бекс. – Увольте Криса Шеферда.

– Точно! – воскликнула Сьюзи. – Он шантажировал вашего отца, ему доверять нельзя. Прямо совсем-совсем нельзя.

– Вы уверены? – спросила Розанна, все еще пребывая в шоке. – Я унаследую все?

– Поговорите с Кэт, – посоветовала Джудит. – Она сможет подтвердить, что Тристрам – недостойный наследник, а значит, право наследования де-факто переходит к вам.

Несмотря на все приключения этого дня, женщины не упустили характерного блеска в глазах Розанны, которого прежде не видели.

Она уже предвкушала грядущие перемены.

Вернувшись домой в сопровождении своих подруг, Джудит щедро плеснула виски в три хрустальных бокала.

– Если честно, я лучше выпила бы чаю, – высказала пожелание Бекс.

– Ерунда, – отозвалась Джудит. – Сегодня мы празднуем нашу победу!

Сьюзи же одним глотком опустошила свою рюмку и протянула ее Джудит.

– Надеюсь, вы не возражаете, – произнесла она.

Когда Джудит снова наполнила сосуд, Сьюзи уселась в любимое кресло хозяйки дома. Джудит улыбнулась и поняла, что совершенно не возражает.

– Вы были правы, – признала Сьюзи. – Сэр Питер был убит в запертой комнате, тогда как единственный от нее ключ нашелся у него в кармане.

– Мы были правы, – поправила ее Джудит.

– Я никогда по-настоящему не верила, что его убили, – сказала Бекс, желая быть честной с подругами.

– Зачем вы на себя наговариваете? – спросила Джудит, поднимая свой бокал. – Вы все время утверждали, что никто не мог находиться в кабинете во время гибели сэра Питера. И там действительно никого не было. Вы заслуживаете еще больше похвалы, чем мы.

Бекс покраснела.

– А у вас будет много тем для разговоров на завтрашнем радиошоу, – обратилась Джудит к Сьюзи и села на мягкое сиденье перед эркерным окном.

Сьюзи уставилась в свой бокал с виски.

– Что-то не так? – проницательно спросила Бекс.

– Простите, – ответила Сьюзи, – за то, что я сказала в кухне у Дженни.

– Конечно, – мягко произнесла Джудит, быстро сообразив, о чем говорит Сьюзи. Они с подругами с самого начала запланировали эту ссору, но тогда как Бекс произнесла лишь общие фразы, Сьюзи, казалось, разозлилась по-настоящему и обвинила Джудит во вполне конкретных прегрешениях. – Не волнуйтесь, я это заслужила. Вы были правы: всегда считаю себя самой умной, хотя это вовсе не так. Простите меня.

– Но дело в том, – вздохнула Сьюзи, – что я с вами согласна. Вы действительно очень умны и говорите правильные вещи. Я не буду вести радиошоу завтра.

– Почему же?

– Это занятие мешало моей основной работе, мешало мне зарабатывать деньги. Вы только представьте, я – специалист по передержке собак – нанимала другого специалиста по передержке собак, чтобы гулять с моими собаками. Я заварила жуткую кашу.

– Но вы не можете бросить радио, – возразила Джудит. – Вам так хорошо удается роль ведущей.

– Джудит права, – согласилась Бекс.

– Вы правда так думаете? – спросила Сьюзи, наслаждаясь похвалой.

– Разумеется.

– Тогда вы будете рады услышать, что я все еще буду выходить в эфир раз в неделю, по воскресным вечерам. Моя программа будет называться «Звериный уголок». Наши слушатели смогут звонить и рассказывать о своих животных, а может, и давать советы другим собачникам и кошатникам. Так я смогу приводить с собой в студию собак, не боясь, что они прервут эфир своим лаем. Они станут моей командой.

– Звучит потрясающе, – отозвалась Джудит, радуясь, что подруга смогла придумать такое замечательно решение.

С новым шоу, выходящим лишь раз в неделю, слава Сьюзи в Марлоу поутихнет. По мнению Джудит, одним выстрелом Сьюзи способна подстрелить целых трех зайцев: сможет заниматься любимым делом на радио, снова начнет зарабатывать деньги, а чуть менее заметная передача поможет ей не потерять голову от внезапной славы.

– Есть еще кое-что, – сказала Бекс. – Когда вы обвиняли Джудит во всех ее грехах, вы сказали, что ремонт вашего дома все еще не закончен.

– Ха! – усмехнулась Сьюзи. – Действительно не закончен.

– Правда?

– Знаете, как это бывает: пробуешь отложить денег, чтобы нанять нового строителя, но, как только появляется достаточно большая сумма, тратишь ее на отпуск в другой стране и снова возвращаешься к началу и пустому банковскому счету.

– Я хотела бы помочь, – сказала Бекс.

Этим она привлекла внимание подруг.

– Я прислушалась к вашему совету, Джудит, и поговорила с Колином начистоту. Рассказала ему о том, как заработала деньги, и знаете что? Вы не ошиблись, Колин был очень рад моему успеху. Когда я предложила отдать все деньги на благотворительность, он разозлился и сказал, что я сама их заработала и вольна оставить их себе и поступать так, как мне захочется. Ему очень понравилась моя идея построить для нас домик, где мы сможем провести старость, ведь пенсии служителя церкви едва ли хватит на жизнь.

– Прекрасно! – воскликнула Джудит. – Вы станете хранителем вашего семейного богатства.

– Думаю, так и есть.

Джудит и Сьюзи чрезвычайно обрадовались хорошим новостям подруги.

– Теперь мне нет нужды покупать себе дорогую одежду и драгоценности, – продолжила Бекс. – Буду копить на нашу с Колином старость. Возможно, даже смогу помочь нашим детям оплатить обучение в университете или внести первый взнос за ипотеку. Но, Сьюзи, я даже не представляла, что вы еще не закончили ремонт в вашем доме. Я хотела бы помочь вам с этим. Так хотя бы часть своих денег потрачу на благое дело.

– Вы серьезно? – спросила Сьюзи.

– О да. Если честно, это поможет мне очистить совесть.

– Вы невероятная женщина. Уверена, других таких не существует.

– Это не так, я знаю.

– Нет, правда. Много ли вы знаете людей, которые бы так переживали из-за своего непомерно большого заработка? А вы, даже решив начать откладывать деньги себе на старость, все равно ищете способ поделиться ими с окружающими.

Бекс зарделась. Она всегда смущалась, когда люди начинали говорить ей комплименты.

– Но мне придется отказаться от вашей помощи, – продолжила Сьюзи. – Видите ли, я смогла разобраться со своим ремонтом.

– Вы нашли строителя, который сбежал с вашими деньгами? – спросила Джудит, подаваясь вперед.

– Нет, он все еще не отвечает на мои звонки.

– О, значит, вы наняли нового строителя?

– Не совсем.

– Тогда как же вы «разобрались» со своим ремонтом?

– Помните, как я вырвала страницу из газеты «Марлоу фри пресс», когда мы были в городской библиотеке?

– Конечно, – кивнула Бекс, слегка слукавив. Она забыла об этом происшествии.

– На той странице была напечатана реклама нового реалити-шоу. Они приглашали на кастинг людей, которых обманули строители. Ведущие программы попытаются найти сбежавшего строителя, но в то же время будут заканчивать ремонт для участника проекта.

– Вас покажут по телевизору?

– Да! – ответила Сьюзи, и возбуждение в ее голосе не шло ни в какое сравнение с тем, что она испытала, когда у нее попросила автограф совершенно незнакомая женщина в парке. – И у этого шоу уже целых три миллиона зрителей. Вы можете себе представить? Это удивительно! Меня увидят три миллиона человек.

Джудит потребовалось мгновение, чтобы обдумать слова Сьюзи, но, несмотря ни на что, она улыбнулась, как и Бекс. Ну конечно, Сьюзи решила, что лучший способ разобраться с проблемами – пойти на телешоу. Несмотря на надежды Джудит, ее подруга слишком любила находиться в центре внимания, чтобы так просто отказаться от славы. Сьюзи никогда не изменится, впрочем, как и ее подруги.

Раздался звонок. Сьюзи достала телефон.

– Простите, – сказала она. – Это мой будильник. Мне нужно ехать домой, чтобы встретить Амину, моего парикмахера. Завтра я должна выглядеть на все сто, потому что у меня запланирована встреча с продюсерами шоу.

Когда Сьюзи засобиралась, Бекс тоже объявила, что ей пора. Сегодня она пригласила Колина сходить в «Руки, полные цветов» – единственный ресторан с двумя звездами Мишлен в Марлоу. Колин не мог позволить себе ужинать в таком заведении, чего нельзя было сказать о Бекс.

Когда Сьюзи и Бекс ушли, Джудит направилась в соседнюю комнату, где висела ее импровизированная доска для расследований. Глядя на красную шерстяную нить, соединяющую разные точки на карте Марлоу, Джудит вспомнила, как случайно во время утреннего заплыва она встретила на своем пути мертвую утку. Если бы не это происшествие, она не ввязалась бы в драку с лебедем и не вернулась бы домой раньше обычного, а значит, пропустила бы звонок сэра Питера, благодаря которому началось это головокружительное приключение. Хотя звонил вовсе не сэр Питер, но какая теперь разница?

Джудит чрезвычайно гордилась тем, что ей и ее подругам удалось совершить. Чувствуя небывалый прилив уверенности в себе, Джудит подошла к двери, ведущей в следующую комнату, где все еще хранились огромные стопки старых газет и бумаг, которые ей предстояло выкинуть. Годами она копила здесь эту макулатуру, но все началось с газетных вырезок, рассказывающих о смерти ее мужа, писем от следователей из Англии и Греции и местных властей. В то время все крупные британские газеты хотели взять у нее интервью.

Джудит знала, что пришло время избавиться от последних стопок пыльной бумаги, но так и не смогла шагнуть за порог. Нет, ей не стоит торопиться. Нужно двигаться шаг за шагом.

Она развернулась и направилась в гостиную, ненадолго остановившись рядом с кофейным столиком, чтобы налить себе в рюмочку еще немного виски. Чем же ей теперь заняться? Может, поплавать в реке? Или приготовить себе смазанные маслом пышки, взять свежий выпуск газеты с головоломками и, возможно, налить себе рюмочку тернового джина, который все это время терпеливо дожидался ее в шкафчике под раковиной?

Джудит улыбнулась. Перед ней открывалась тысяча возможностей, и она не собиралась их упускать.

(обратно) (обратно)

Примечания

1

В США члены бригады скорой помощи разделяются по уровню квалификации: специалист скорой медицинской помощи, техник скорой медицинской помощи (базовый уровень), техник скорой медицинской помощи (продвинутый уровень) и парамедик. — Здесь и далее примеч. пер.

(обратно)

2

Сердечно-легочная реанимация.

(обратно)

3

Строка из детской песенки-считалки.

(обратно)

4

Торговая марка гидроморфона, опиоидного обезболивающего.

(обратно)

5

Персонаж цикла сказок Фрэнка Баума о стране Оз.

(обратно)

6

Винодельческий термин, обозначающий совокупность почвенных, климатических и иных условий, определяющих характеристики конечного продукта.

(обратно)

7

Ближневосточный салат на основе булгура и петрушки.

(обратно)

8

Кунжутная паста.

(обратно)

9

Марка овсяных сухих завтраков в форме колечек.

(обратно)

10

Некоммерческая организация, занимающаяся аккредитацией учреждений здравоохранения в США.

(обратно)

11

Желудочно-кишечное кровотечение.

(обратно)

12

Одна из разновидностей аппаратов неинвазивной искусственной вентиляции легких.

(обратно)

13

Состояние, при котором наблюдается электрическая активность сердца, но отсутствуют механические сокращения.

(обратно)

14

Любовь моя (греч.).

(обратно)

15

Джейкоб Кеворкян (1928–2011) — американский врач, который выступал в защиту эвтаназии в безнадежных случаях, за что заслужил прозвище Доктор Смерть. — Здесь и далее примеч. пер.

(обратно)

16

Обозначает резкое ухудшение состояния больного.

(обратно)

17

Агрессивное поведение.

(обратно)

18

Вера (англ.).

(обратно)

19

Устранение приступа аритмии разрядом дефибриллятора.

(обратно)

20

Неинвазивная вентиляция легких.

(обратно)

21

Расширение подкожных венозных сосудов передней брюшной стенки.

(обратно) name="n_22">

22

Одно из проявлений деменции: колебания уровня сознания с возрастанием тревожности в вечернее время.

(обратно)

23

Интернет-платформа для продажи изделий ручной работы.

(обратно)

24

Плотный (ит.).

(обратно)

25

Остановка сердца при наличии электрической активности.

(обратно)

26

Лекарственное средство, применяющееся при обширных кровопотерях.

(обратно)

27

Перелом пятой пястной кости (рядом с мизинцем) — одна из самых частых травм у боксеров.

(обратно)

28

Место! (швед.) Здесь и далее примечания переводчика.

(обратно)

29

Тарт «Мазарин», или мазаринер, — блюдо шведской кухни; пирог из рассыпчатого песочного теста с марципановой начинкой. Также в него часто добавляют фрукты или ягоды.

(обратно)

30

Бэкпэкинг — популярный вид бюджетного туризма, когда путешественник отправляется в путь с одним рюкзаком, отказываясь от услуг туроператоров. До конечной цели, как правило, добирается пешком, автостопом или пользуясь различными акциями и скидками на транспорт.

(обратно)

31

Рольмопс — рулетик из маринованного филе сельди с овощной начинкой.

(обратно)

32

Привет! (швед.)

(обратно)

33

Телефон общего пользования (швед.).

(обратно)

34

«Давай надеяться на лучшее», книга Каролины Сеттерваль.

(обратно)

35

Тебе такси не нужно? (швед.)

(обратно)

36

Это твои чемоданы? (швед.)

(обратно)

37

Нет проблем (швед.).

(обратно)

38

Йога смеха, или хасья-йога, — практика, разработанная доктором Маданом Катарией, сочетающая в себе беспричинный смех и дыхательные упражнения.

(обратно)

39

Энид Мэри Блайтон — британская писательница, прославившаяся как автор детской и юношеской литературы. Наиболее известна по сериям детских детективных серий «Великолепная пятерка», «Секретная семерка» и др.

(обратно)

40

Траппер — охотник на пушного зверя, основным инструментом которого являются ловушки, а главным объектом промысла — не мясо, а шкуры животных.

(обратно)

41

Лежать! (швед.)

(обратно)

42

Глёг — горячий напиток из красного вина с пряностями, своего рода скандинавский аналог глинтвейна, который обычно готовят в рождественский период.

(обратно)

43

Береговая улица, набережная (швед.).

(обратно)

44

Тинг — древнескандинавское и германское народное собрание. Славянским аналогом тинга можно считать вече.

(обратно)

45

Trocadero — шведский газированный напиток со вкусом яблока и апельсина, содержащий кофеин.

(обратно)

46

Skål — традиционный шведский тост; в переводе означает «За здоровье» или «Будем!».

(обратно)

47

Ничто на свете не смогло бы мне помешать… (англ.)

(обратно)

48

Имеется в виду первый тираж альбома Sticky Fingers группы The Rolling Stones, выпущенный в апреле 1971 года. В оригинальную обложку авторства Энди Уорхола с изображением мужских джинсов в области ширинки была вмонтирована настоящая молния, под которой обнаруживалось белое нижнее белье. Из-за того что молния царапала винил, молнию на конверте стали выпускать в расстегнутом виде, а из-за откровенно сексуального подтекста в Испании обложка с джинсами была заменена на менее скандальную с пальцами в консервной банке.

(обратно)

49

Привет, здравствуй! (швед.)

(обратно)

50

Mappa Mundi (лат. «карта мира») — общее понятие для средневековых европейских географических карт, которые не отображали точную земную поверхность с целью навигации и ориентирования, а служили наглядной иллюстрацией символического представления христианской картины мира. Помимо картографических, часто содержали в себе религиозные элементы, например изображения рая и ада.

(обратно)

51

Рождество (швед.).

(обратно)

52

Разговорная форма приветствия: «Привет!», «Здорово!» (швед.).

(обратно)

53

Спасибо (швед.).

(обратно)

54

Имеется в виду американский телесериал, транслировавшийся на канале ABC в 1981–1989 гг.

(обратно)

55

Одну из солисток группы АВВА звали Агнета Фельтског.

(обратно)

56

Спокойной ночи (швед.).

(обратно)

57

Ина цитирует строчку из стихотворения Эрнста Штадлера Lover’s Seat («Место для влюбленных»).

(обратно)

58

Инспектор Коломбо — персонаж американского детективного телесериала «Коломбо».

(обратно)

59

Декомпрессионная болезнь — заболевание, причиной возникновения которого служит в основном быстрое понижение давления окружающей среды, к примеру при всплытии, из-за чего газы из крови и тканей превращаются в пузырьки, повреждающие стенки клеток и сосудов.

(обратно)

60

Skuld — долг, вина (швед.).

(обратно)

61

Добро пожаловать (швед.).

(обратно)

62

Здесь: Браво! Снимаю шляпу! (фр.)

(обратно)

63

Scotch-Brite – торговая марка и одноименный нетканый абразивный материал, напоминающий по фактуре неплотный войлок, считается универсальным абразивным материалом. – Здесь и далее примеч. пер.

(обратно)

64

Бронзефилд – единственная частная женская тюрьма в Великобритании, крупнейшая женская тюрьма в Европе.

(обратно)

65

Дислексия – нарушение способности к овладению навыком чтения и письма при сохранении общей способности к обучению, имеет нейрологическое происхождение.

(обратно)

66

Вдовий мысок – линия роста волос на лбу в форме треугольника вершиной вниз. Считается, что он предвещает раннее вдовство.

(обратно)

67

Королевский адвокат – адвокат, назначаемый короной; высшее профессиональное признание. Чтобы получить этот титул, необходимо проработать адвокатом не менее пятнадцати лет.

(обратно)

68

Квиз – разновидность викторины, проводимая в пабах или барах, стала популярна в Великобритании с 1970-х и распространилась по всему миру.

(обратно)

69

Мэри Нортон (1903–1992) – английская детская писательница, автор фантастического романа «Добывайки» о семье крошечных людей, которые тайно живут в стенах и полах английского дома и «добывают» вещи, чтобы выживать.

(обратно)

70

Неологизм – слово, значение слова или словосочетание, недавно появившееся в языке.

(обратно)

71

John Lewis – сеть известных магазинов Великобритании, считаются эталоном качества по доступной цене.

(обратно)

72

Oka – магазин мебели класса «люкс» и классических аксессуаров для дома.

(обратно)

73

Среднеанглийский – английский язык XI–XV веков.

(обратно)

74

Сибилянты – свистящие и шипящие согласные звуки, при произношении которых поток воздуха стремительно проходит между зубами. В русском языке примерами могут служить слова «сок», «щит», «час» и т. п.

(обратно)

75

XX в конце сообщений в современном английском языке означает «целую».

(обратно)

76

Королевский Троицкий хоспис – старейший хоспис в Великобритании, который оказывает бесплатную паллиативную помощь и владеет 32 магазинами в Лондоне. В них продаются новые и подержанные товары, а выручка от продажи и обеспечивает средства на уход.

(обратно)

77

Crittall Windows Ltd (англ. Окна Крайтталла) – известный английский производитель окон со стальным каркасом. Продукция используется в тысячах зданий по всему Соединенному Королевству, включая здание Парламента и Лондонский Тауэр.

(обратно)

78

Гербициды – химические вещества, применяемые для уничтожения растительности.

(обратно)

79

Centaurea cyanus – латинское название василька.

(обратно)

80

Мнемоника или мнемотехника – совокупность специальных приемов и способов, облегчающих запоминание нужной информации путем образования ассоциаций (связей).

(обратно)

81

«Синий Питер» – британская детская телевизионная программа, выходит с 1958 года и до наших дней.

(обратно)

82

Кинестетик – человек, воспринимающий реальность через ощущения, предпочитающий осязание слуху или зрению.

(обратно)

83

Чатни – индийская кисло-сладкая фруктово-овощная приправа к мясу.

(обратно)

84

Яйца в ранчо стиле – традиционный мексиканский завтрак.

(обратно)

85

Флэт уайт – кофе с молоком, способ приготовления которого изобретен в Новой Зеландии и близок к приготовлению латте и капучино.

(обратно)

86

Крис Таррант (р. 1946) – актер, ведущий британской версии программы «Кто хочет стать миллионером?».

(обратно)

87

Судебные инны – традиционная форма самоорганизации адвокатского сообщества в Англии и Уэльсе. Каждый адвокат должен вступить в одну из четырех юридических корпораций (или палат). Их здания занимают обширную территорию в центре Лондона.

(обратно)

88

В данном случае имеется в виду блюдо индийской кухни, а не приправа.

(обратно)

89

BBC Bitesize – служба поддержки для учащихся.

(обратно)

90

La Verité – истина (фр.) Том коверкает имя Верити.

(обратно)

91

Jackie – британский еженедельный журнал для девушек.

(обратно)

92

Иглы – меловые скалы на западном побережье острова Уайт.

(обратно)

93

В йоркширском пудинге всегда есть углубление в центре. Обычно туда вначале наливается подлива, а потом кладется мясная начинка. Этот пудинг несладкий, в таком блюде выполняет роль хлеба.

(обратно)

94

Креозот – жидкость для пропитки деревянных изделий, например, железнодорожных шпал, для предохранения их от гниения.

(обратно)

95

Pret A Manger – сеть кафе, именуемых сэндвич-шопами, в Великобритании. В Лондоне более трехсот точек.

(обратно)

96

«Джанет и Джон» – серия детских книг для детей 4–7 лет.

(обратно)

97

Артур Рэнсом (1884–1967) – автор серии из 12 детских книг «Ласточки и амазонки».

(обратно)

98

Томас Браун (1605–1682) – британский медик и автор литературных «опытов» на оккультно-религиозные темы.

(обратно)

99

Питер Брейгель Старший (ок. 1525–1569) – нидерландский живописец и график. Мастер жанровых сцен.

(обратно)

100

Ричард Скарри (1919–1994) – популярный американский детский писатель и иллюстратор, написавший около 300 книг.

(обратно)

101

«Макбет» У. Шекспир.

(обратно)

102

Верити имеет в виду слова «Ходж не должен быть расстрелян» – цитата из книги «Жизнь Сэмюэля Джонсона» Джеймса Босуэлла. Ходж был котом Сэмюэля Джонсона – выдающегося английского литератора, лексикографа и издателя. Бронзовая статуя кота установлена перед домом, где они жили с хозяином.

(обратно)

103

Свершившийся факт, данность (фр.).

(обратно)

104

Top Trumps – популярная в Великобритании карточная игра, в которой каждая карточка содержит список числовых данных. Цель игры – сравнить эти значения, чтобы определить старшую карту. В каждой колоде тематические карты, например самолеты, автомобили, динозавры, чудеса света и т. д.

(обратно)

105

Мари Кондо (р. 1984) – специалист по наведению порядка в доме, автор собственной методики, описанной в книгах.

(обратно)

106

Уильям Моррис (1834–1896) – английский поэт, прозаик, художник, издатель.

(обратно)

107

За стол (фр.).

(обратно)

108

Баркомб – деревня в Восточном Суссексе.

(обратно)

109

Пол Ньюман (1925–2008) – успешный американский актер, кинорежиссер и продюсер. Основатель крупной продовольственной фирмы Newman’s Own.

(обратно)

110

Aertex – британская швейная компания, основанная в Манчестере в 1888 году, а также название ткани, производимой этой компанией, – легкого и неплотного хлопкового материала, из которого делают рубашки и нижнее белье.

(обратно)

111

«Уорбертон» – известная в Великобритании хлебопекарная фирма, основанная в 1876 году Томасом Уорбертоном. Название стало нарицательным.

(обратно)

112

999 – телефон для обращения за экстренной помощью в Великобритании. 101 – телефон для сообщения о случаях, не требующих срочного вмешательства полиции, например кража машины.

(обратно)

113

TOWIE – сокращение, которое означает «Единственный путь – это Эссекс» – реалити-шоу, в котором обычные люди оказываются в искусственно созданных жизненных ситуациях.

(обратно)

114

«Евростар» – компания, занимающаяся высокоскоростными железнодорожными пассажирскими перевозками в Европе.

(обратно)

115

В Великобритании сотрудники скорой помощи носят темно-зеленую форму.

(обратно)

116

Оксфорд-Брукс, ранее известный как Оксфордский политехнический институт – государственный университет в Оксфорде, названный в честь бывшего директора Джона Брукса.

(обратно)

117

Принадлежат компании Meta, которая признана экстремистской, и ее деятельность на территории России запрещена. – (Примеч. ред.)

(обратно)

118

Я тут нашла… Мадемуазель, это ваше? (фр.)

(обратно)

119

Подожди (фр.).

(обратно)

120

Целую крепко (фр.).

(обратно)

121

Я еще на ногах (англ.).

(обратно)

122

Проблемы первого мира (англ. First world problems) – ироничное выражение, которое обозначает неприятности, с которыми сталкиваются жители развитых стран, не имеющие в своей жизни более насущных проблем.

(обратно)

123

Лондонская компания Depop, основанная в 2011 году, специализируется на перепродаже винтажной и уличной одежды на собственной онлайн-платформе.

(обратно)

124

Ваше здоровье (фр.).

(обратно)

125

Йотам Оттоленги – культовый лондонский шеф-повар, автор книги «Simple. Поваренная книга Оттоленги», лучшей кулинарной книги 2018 года по версии The New York Times и The Sunday Times.

(обратно)

126

Стробоскопический эффект – это зрительная иллюзия неподвижности или мнимого движения предмета при его прерывистом визуальном наблюдении.

(обратно)

127

Eurokill ( англ. ) – производитель уничтожителей насекомых.

(обратно)

128

Мой дом – твой дом (исп.).

(обратно)

129

Petits Filous (фр.) – бренд детских молочных продуктов.

(обратно)

130

Пироги с яблоками (фр.).

(обратно)

131

Французская ежедневная вечерняя газета.

(обратно)

132

Метис кокер-спаниеля и пуделя.

(обратно)

133

Метис лабрадора-ретривера и пуделя.

(обратно)

134

Объединение Оксфордского и Кембриджского университетов.

(обратно)

135

 СТИМ (англ. STEM) – это подход к обучению, объединяющий области науки, технологий, инженерии и математики.

(обратно)

136

«Rumours» (англ. «Слухи») – одиннадцатый студийный альбом британско-американской группы Fleetwood Mac, выпущенный в 1977 году.

(обратно)

137

Салфорд – город в Великобритании, расположенный на северо-западе Англии в составе графства Большой Манчестер.

(обратно)

138

Петанк – французская спортивная игра, в которой игроки по очереди бросают металлические шары.

(обратно)

139

Найджел Слейтер – английский кулинарный обозреватель, журналист и телеведущий.

(обратно)

140

Люксовый бренд купальников.

(обратно)

141

Вест-Энд (англ. West End) – западная часть центра Лондона, где сосредоточена театральная и концертная жизнь, музеи, правительственные учреждения, университеты и колледжи, а также элитная недвижимость и фешенебельные магазины.

(обратно)

142

Уайт – самый большой остров у южного побережья Англии.

(обратно)

143

Condé Nast Publishing – ведущий американский издательский дом, известный такими журналами, как Vanity Fair, Vogue и The New Yorker.

(обратно)

144

Британский магазин товаров для красоты и здоровья.

(обратно)

145

Amnesty International («Международная амнистия») – неправительственная правозащитная организация, основанная в Британии в 1961 году.

(обратно)

146

Идем, идем (фр.).

(обратно)

147

Фасция – соединительная оболочка, покрывающая органы, мышцы, нервы и сосуды.

(обратно)

148

Эмблема с орланом – эмблема корейской полиции.

(обратно)

149

Сонбэ – обращение к человеку старше по возрасту или положению. Как правило, к тому, кто выше классом или курсом в учебном заведении или раньше устроился на работу

(обратно)

150

Сэмаыль Кымго – корейская федерация кредитных финансовых кооперативов (входят банк и микрофинансовые организации).

(обратно)

151

Кёнгидо – провинция в Корее.

(обратно)

152

«Аванте» – автомобиль марки Hyundai Avante.

(обратно)

153

Сихын – город в провинции Кёнги.

(обратно)

154

Хённим – уважительное обращение к мужчине старше или выше статусом.

(обратно)

155

Пхёнтхэк – город на юго-западе провинции Кёнги.

(обратно)

156

«Старекс» – минивэн Hyundai Grand Starex.

(обратно)

157

Чачжанмён – блюдо из лапши и темного соевого соуса с овощами и мясом.

(обратно)

158

Корейские номера состоят из трех частей. Первая – число, которое определяет модель автомобиля. Далее идет слог, которым обозначают область применения машины. В конце – четырехзначное число, которое является основным регистрационным номером.

(обратно)

159

Слог Ба в номере – машина предприятия (часто для перевозок), Ма в номере – личный автомобиль.

(обратно)

160

Первая улица или переулок от главной улицы-проспекта Кильсан.

(обратно)

161

Тазер – электрошоковое оружие.

(обратно)

162

Тттокпокки – блюдо из рисового теста, как правило, в форме палочек, залитых различными соусами.

(обратно)

163

Пунмульнори – особая музыка, которая изначально использовалась для поднятия духа во время сельскохозяйственных работ. Сейчас это организованные выступления в костюмах с исполнением народной музыки под барабаны и специальными танцами.

(обратно)

164

«Чунан Манду» – название ресторана, подающего манду – блюдо корейской кухни, напоминающее пельмени с разнообразной начинкой (мясо, овощи, кимчи, фунчоза и т. д.).

(обратно)

165

Аквичим – блюдо из тушеной рыбы-удильщика, пророщенных ростков сои и омежника.

(обратно)

166

Сонсенним (букв. учитель) – обычно используется как обращение к учителю, но и в качестве обращения к человеку старше возрастом. Показывает особое уважение, подчеркивая высокий статус, опытность и влиятельность человека.

(обратно)

167

Антацидные препараты – таблетки или суспензии, применяемые для нейтрализации кислоты в желудке. Часто назначаются при гастрите и других заболеваниях ЖКТ, в том числе от изжоги, вызванной нарушением диеты или продолжительным голодом.

(обратно)

168

Третий класс средней школы – по привычной нам системе, это девятый класс. В корейской младшей школе обучаются с первого по шестой класс, переходя в среднюю, где нумерация начинается с первого класса и заканчивается третьим. После средней школьник поступает в старшую школу, где снова обучается три года с первого по третий класс.

(обратно)

169

Летний выезд церкви – нечто похожее на одно-двухдневный или более длительный выезд в загородный лагерь. Зачастую проводится на природе. Участвуют в основном прихожане-подростки.

(обратно)

170

Гошивон – вид съемного жилья в Корее, похожего на общежитие. Жилец снимает комнату два на два метра, но имеет доступ к общей кухне и ванной (хотя есть гошивоны дороже, где душ находится прямо в комнате). Один из самых дешевых видов жилья в Корее.

(обратно)

171

Красная нить (на кор. Инён) – судьба, которая связывает между собой двух людей. Это может быть родственная связь, от которой просто так не уйти, не разорвав нить (не изменив свою судьбу), или связь между возлюбленными. Зачастую под «Инён» понимается связь, идущая из прошлой жизни, или та, что появится в будущем перерождении.

(обратно)

172

Хубэ – обращение к человеку младше возрастом или положением. К тому, кто младше на один или несколько классов/курсов или позже устроился на работу.

(обратно)

173

Квабеги – традиционный вид корейских скрученных пончиков-косичек.

(обратно)

174

Кунсан – город в провинции Чолла пукто.

(обратно)

175

Муан – уезд в провинции Чолла намдо.

(обратно)

176

Онни – обращение девочки/девушки к родной сестре или женщине старше возрастом.

(обратно)

177

Суджеби – суп с клецками и овощами на постном бульоне.

(обратно)

178

Рабокки – блюдо из рамёна и ттокпокки с соусом или небольшим количеством бульона.

(обратно)

179

Об этом расследовании вы можете прочитать в книге Оливии Нортвуд «Монстр внутри».

(обратно)

180

Зодиа́к (англ. Zodiac) – псевдоним неустановленного американского серийного убийцы, действовавшего в Северной Калифорнии с конца 1960-х до начала 1970-х годов.

(обратно)

181

Человек, внезапно разбогатевший на разорении других во времена народных бедствий, различных общественных перемен и тем самым пробившийся в социальные верхи.

(обратно)

182

Black Lives Matter (BLM; с англ. – «Жизни черных имеют значение») – общественное движение, выступающее против расизма и насилия в отношении чернокожих, в особенности против полицейского насилия.

(обратно)

183

Мацерация кожи – набухание и сморщивание кожи при длительном контакте с водой.

(обратно)

184

«Руки прачки» – условное название, используемое для обозначения явления мацерации кожи кистей трупа в виде резкого сморщивания и побледнения надкожицы; признак воздействия воды или иной жидкости.

(обратно)

185

Ник Сабо – ученый в области информатики, криптографии, а также в области права, известный в связи с исследованиями в области умных контрактов и криптовалюты. Окончил Вашингтонский университет в 1989 году с дипломом по информатике.

(обратно)

186

Вэй Дай – компьютерный инженер, создатель b-money, один из разработчиков библиотеки crypto++ и соавтор алгоритма аутентификации VMAC.

(обратно)

187

Да́йнер (англ. diner) – тип ресторана быстрого обслуживания, характерный для Северной Америки.

(обратно)

188

Ре́днеки – жаргонное название белых фермеров, жителей сельской глубинки США. Примерно соответствует русскому «деревенщина» или «колхозник», но в оригинале может применяться и как ругательное слово наподобие русского «быдло».

(обратно)

189

«Де́кстер» – персонаж из одноименного американского телесериала канала Showtime, основанного на романе Джеффри Линдсея «Дремлющий демон Декстера».

(обратно)

190

Майкл Майерс (англ. Michael Myers) – главный злодей из фильмов ужасов «Хеллоуин».

(обратно)

191

Хайкинг – вид спортивного туризма. Основной целью является пешее преодоление группой маршрута по пересеченной местности.

(обратно)

192

Эдмунд Эмиль Кемпер 3-й – американский серийный убийца, известный как «Убийца студентов».

(обратно)

193

Изабе́лла Хаир Хади́д – американская супермодель палестино-голландского происхождения.

(обратно)

194

Теодо́р Ро́берт (Тед) Ба́нди – американский серийный убийца, насильник, похититель людей и некрофил, действовавший в 1970-е годы.

(обратно)

195

 «Правило Миранды» (англ.– Miranda warning) – юридическое требование в США, согласно которому во время задержания задерживаемый должен быть уведомлён о своих правах, а задерживающий его сотрудник правопорядка обязан получить положительный ответ на вопрос, понимает ли он сказанное.

(обратно)

196

 Геморрагическая сыпь, также известная как петехиальная или пурпурная сыпь, характеризуется множеством красных или фиолетовых пятен на коже, вызванных выходом крови из повреждённых капилляров.

(обратно)

197

 Странгуляционная борозда – след от сдавления шеи петлёй.

(обратно)

198

 К оффензивным относят расчленения в случаях мести, сексуальных убийств (удовлетворение половой страсти со вспарыванием живота, отрезанием молочных желез, наружных и внутренних половых органов), а также убийств, совершённых психически больными.

(обратно)

199

 «Фотография под арестом» (англ. – mug shot). По-русски иногда передаётся транскрипцией – магшот.

(обратно)

200

 Зеркало Гезелла – стекло, выглядящее как зеркало с одной стороны и как затемнённое стекло – с противоположной.

(обратно)

201

 Фетальный алкогольный синдром представляет собой синдром необратимых врождённых дефектов, возникающих в результате употребления алкоголя женщиной во время беременности.

(обратно)

202

 Джон Доу и Джейн Доу – экземплификант, использующийся в США и Великобритании, когда настоящее имя человека не установлено или намеренно скрывается. Такие имена часто могут использоваться для обозначения неопознанного трупа.

(обратно)

203

 Нэнси Дрю (англ. Nancy Drew) – литературный и кинематографический персонаж, девушка-детектив, известная во многих странах мира.

(обратно)

204

 Колоратка, или римский воротник – элемент облачения клириков и иных священнослужителей в западных церквях, представляющий собой жёсткий белый воротничок с подшитой к нему манишкой.

(обратно)

205

 Гэри Леон Риджуэй, известный как «Убийца с Грин-Ривер», – американский серийный убийца. Совершил 48 доказанных убийств девушек и женщин в период с 1982 по 1998 год.

(обратно)

206

Т. е. её рост 164 см.

(обратно)

207

 Amber Alert, или Child Abduction Emergency Alert, – система оповещения о похищении детей.

(обратно)

208

 Продукт компании Meta, запрещённой в Российской Федерации.

(обратно)

209

 Эд Гейн – один из самых известных серийных убийц в истории США.

(обратно)

210

 Речь идёт о «Триаде Макдональда», которую сформулировал Джон Макдональд в 1963 году. Он выяснил, что в детстве многие пациенты с садистскими наклонностями регулярно мучили животных, устраивали поджоги и мочились в постель после пяти лет.

(обратно)

211

 Carpe diem («карпэ диэм», с лат. – «лови день») – устойчивое латинское выражение, означающее «живи настоящим», «лови мгновенье».

(обратно)

212

 Продукт компании Meta, запрещённой в Российской Федерации.

(обратно)

213

Цитата из пьесы Уильяма Шекспира «Ромео и Джульетта» (пер. Б. Пастернака). (Здесь и далее примечания переводчика).

(обратно)

214

Крапива двудомная (лат.).

(обратно)

215

1471 — номер телефонного сервиса в Великобритании, который позволяет узнать номер, с которого был совершен последний входящий вызов.

(обратно)

216

Вероятно, имеются в виду времена конфликта в Северной Ирландии, именуемого Смутой, который длился с 1960-х по 10 апреля 1998.

(обратно)

217

«Льядро» (Lladró) — испанская компания, которая специализируется на производстве высококачественных статуэток из фарфора.

(обратно)

218

Университет третьего возраста (University of third age) — международное движение, которое занимается обучением и развитием творческого потенциала людей старшего возраста.

(обратно)

219

Перевод Т. Щепкиной-Куперник.

(обратно)

220

Фрэнк Гери — один из крупнейших архитекторов современности, лауреат Притцкеровской премии, одной из самых престижных наград в области архитектуры.

(обратно)

221

Билл (old Bill, Bill) — неформальное прозвище полицейских в Великобритании.

(обратно)

222

Героиня пьесы Оскара Уайльда «Как важно быть серьёзным», воплощение традиционной викторианской респектабельности высшего класса.

(обратно)

223

Джудит составляет криптографические кроссворды. Вместо обычных определений слов в них используются головоломки. Каждая представляет собой предложение, в котором одна часть прямо указывает на смысл слова, а во второй то же слово хитроумным образом зашифровано. Прим. ред.

(обратно)

224

Фамилия Джудит созвучна слову pot (англ.) – «горшочек», а ее псевдоним Pepper (англ.) – «перец». Здесь и далее примечания переводчика.

(обратно)

225

Банк «Куттс» – один из старейших в мире. Его услугами среди других клиентов пользуется британская королевская семья, за что банк и получил свое прозвище.

(обратно)

Оглавление

Рада Джонс ПЕРЕДОЗИРОВКА

  ПРОЛОГ

  ГЛАВА 1

  КРОШКА-КРОШКА ПАУЧОК[3]

  ГЛАВА 2

  ГЛАВА 3

  ПАУК

  ГЛАВА 4

  ПАУК

  ГЛАВА 5

  ГЛАВА 6

  ПАУК

  ГЛАВА 7

  ГЛАВА 8

  ГЛАВА 9

  ГЛАВА 10

  ПАУК

  ГЛАВА 11

  ГЛАВА 12

  ПАУК

  ГЛАВА 13

  ГЛАВА 14

  ГЛАВА 15

  ГЛАВА 16

  ГЛАВА 17

  ГЛАВА 18

  ПАУК

  ГЛАВА 19

  ГЛАВА 20

  ГЛАВА 21

  ПАУК

  ГЛАВА 22

  ГЛАВА 23

  ГЛАВА 24

  ПАУК

  ГЛАВА 25

  ГЛАВА 26

  ГЛАВА 27

  ГЛАВА 28

  ГЛАВА 29

  ГЛАВА 30

  ГЛАВА 31

  ПАУК

  ГЛАВА 32

  ГЛАВА 33

  ПАУК

  ГЛАВА 34

  ПАУК

  ГЛАВА 35

  ПАУК

  ГЛАВА 36

  ГЛАВА 37

  ГЛАВА 38

  ГЛАВА 39

  ГЛАВА 40

  ГЛАВА 41

  ГЛАВА 42

  ГЛАВА 43

  ГЛАВА 44

  ГЛАВА 45

  ГЛАВА 46

  ГЛАВА 47

  ПАУК

  ГЛАВА 48

  ГЛАВА 49

  ГЛАВА 50

  ГЛАВА 51

  ГЛАВА 52

  ГЛАВА 53

  ГЛАВА 54

  ГЛАВА 55

  ГЛАВА 56

  ГЛАВА 57

  ГЛАВА 58

  ГЛАВА 59

  ГЛАВА 60

  ГЛАВА 61

  ГЛАВА 62

  ГЛАВА 63

  ГЛАВА 64

Рада Джонс Милосердие

  Глава 1

  Глава 2 Ангел

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6 Ангел

  Глава 7

  Глава 8 Ангел

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13 Ангел

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22 Ангел

  Глава 23

  Глава 24

  Глава 25

  Глава 26 Ангел

  Глава 27

  Глава 28

  Глава 29

  Глава 30

  Глава 31 Ангел

  Глава 32

  Глава 33

  Глава 34 Ангел

  Глава 35

  Глава 36

  Глава 37

  Глава 38

  Глава 39

  Глава 40

  Глава 41 Ангел

  Глава 42

  Глава 43

  Глава 44

  Глава 45

  Глава 46

  Глава 47 Гиннесс

  Глава 48

  Глава 49

  Глава 50

  Глава 51

  Глава 52

  Глава 53

  Глава 54

  Глава 55

  Глава 56 Ангел

  Глава 57

  Глава 58

  Глава 59

  Глава 60

  Глава 61

  Глава 62

  Глава 63 Ангел

  Глава 64

  Глава 65

  Глава 66

  Глава 67

  Глава 68

  Глава 69

  Глава 70

  Глава 71

  Глава 72 Ангел

  Глава 73

  Глава 74

  Глава 75

  Глава 76

  Глава 77

  Глава 78

  Глава 79

  Глава 80

  Глава 81

  Глава 82

  Глава 83

  Глава 84

  Глава 85

  Глава 86

  Глава 87 Гиннесс

Бьёрн Беренц Чисто шведские убийства. Деревушка с секретами

  Информация от издательства

  Пролог

  Часть 1

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

  Часть 2

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

  Часть 3

    Глава 7

    Глава 8

    Глава 9

  Часть 4

    Глава 10

    Глава 11

    Глава 12

  Часть 5

    Глава 13

    Глава 14

    Глава 15

  Часть 6

    Глава 16

    Глава 17

    Глава 18

  Часть 7

    Глава 19

    Глава 20

  Часть 8

    Глава 21

    Глава 22

    Глава 23

  Часть 9

    Глава 24

    Глава 25

    Глава 26

  Часть 10

    Глава 27

    Глава 28

    Глава 29

  Часть 11

    Глава 30

    Глава 31

    Глава 32

  Часть 12

    Глава 33

    Глава 34

    Глава 35

  Часть 13

    Глава 36

    Глава 37

  Часть 14

    Глава 38

    Глава 39

    Глава 40

  Часть 15

    Глава 41

    Глава 42

    Глава 43

  Часть 16

    Глава 44

Гастон Д'Эрелль Бельфонтен и тайна Нила

  Глава 1. Письмо из Каира

  Глава 2. Первый осмотр

  Глава 3. Подозреваемые

  Глава 4. Секреты номеров

  Глава 5. Язык иероглифов

  Глава 6. Признание в хаммаме

  Глава 7. Сломанная ручка

  Глава 8. Игра в нарды

  Глава 9. Танец с прошлым

  Глава 10. Яд в вине

  Глава 11. Последняя глава

  Глава 12. Поезд в Александрию

Гастон Д'Эрелль Бельфонтен и убийство в море

  Глава 1. Пароход «Одиссея»

  Глава 2. Первый осмотр

  Глава 3. Подозреваемые

  Глава 4. Секреты кают

  Глава 5. Алфавит убийцы

  Глава 6. Признание в баре

  Глава 7. Сломанная помада

  Глава 8. Игра в карты

  Глава 9. Призрак сестры

  Глава 10. Яд в бокале

  Глава 11. Последний тост

  Глава 12. Пристань в Пирее

Сабин Дюран Что упало, то пропало

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24

  Глава 25

  Глава 26

  Эпилог

Сабин Дюран Солнечный ожог

  Глава первая

  Глава вторая

  Глава третья

  Глава четвертая

  Глава пятая

  Глава шестая

  Глава седьмая

  Глава восьмая

  Глава девятая

  Глава десятая

  Глава одиннадцатая

  Глава двенадцатая

  Глава тринадцатая

  Глава четырнадцатая

  Глава пятнадцатая

  Глава шестнадцатая

  Глава семнадцатая

  Глава восемнадцатая

  Глава девятнадцатая

  Глава двадцатая

  Глава двадцать первая

  Глава двадцать вторая

  Глава двадцать третья

  Глава двадцать четвертая

  Глава двадцать пятая

  Глава двадцать шестая

  Глава двадцать седьмая

  Глава двадцать восьмая

  Эпилог

Джессика Фрибург Тени преследуют нас

  Глава первая

  Глава вторая

  Глава третья

  Глава четвёртая

  Глава пятая

  Глава шестая

  Глава седьмая

  Глава восьмая

  Глава девятая

  Глава десятая

  Глава одиннадцатая

  Глава двенадцатая

  Глава тринадцатая

  Глава четырнадцатая

  Глава пятнадцатая

  Глава шестнадцатая

  Глава семнадцатая

  Глава восемнадцатая

  Глава девятнадцатая

  Глава двадцатая

  Глава двадцать первая

  Глава двадцать вторая

  Глава двадцать третья

  Глава двадцать четвёртая

  Глава двадцать пятая

Чхве Идо Охотник со скальпелем

  17 июля 2023 года

  18 июля

  19 июля

  20 июля

  21 июля

  22 июля

  23 июля

  24 июля

  25 июля

  26 июля

  27 июля

  28 июля

  4 июля 1999 года

  29 июля 2023 года

  18 августа

Тесса Морис-Судзуки Огоньки на воде

  Пролог

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24

  Глава 25

  Глава 26

  Глава 27

Оливия Нортвуд Крик в темноте

  От автора

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24

  Глава 25

  Глава 26

  Глава 27

  Глава 28

  Глава 29

  Глава 30

  Глава 31

  Глава 32

  Глава 33

  Глава 34

Оливия Нортвуд Монстр внутри

  1 Глава

  2 Глава

  3 Глава

  4 Глава

  5 Глава

  6 Глава

  7 Глава

  8 Глава

  9 Глава

  10 Глава

  11 Глава

  12 Глава

  13 Глава

  14 Глава

  15 Глава

  16 Глава

  17 Глава

  18 Глава

  19 Глава

  20 Глава

  21 Глава

  22 Глава

  23 Глава

  24 Глава

  25 Глава

  26 Глава

  27 Глава

  28 Глава

  29 Глава

  30 Глава

  31 Глава

  32 Глава

  33 Глава

  34 Глава

  35 Глава

  36 Глава

Макс Рейн Хрустальная сказка

  Глава 1

  Эпилог

Роберт Торогуд Королева ядов

  Информация от издательства

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24

  Глава 25

  Глава 26

  Глава 27

  Глава 28

  Глава 29

  Глава 30

  Глава 31

  Глава 32

  Глава 33

  Глава 34

  Глава 35

  Глава 36

  Глава 37

  Глава 38

  Глава 39

  Глава 40

  Глава 41

Роберт Торогуд Смерть на Темзе

  Информация от издательства

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24

  Глава 25

  Глава 26

  Глава 27

  Глава 28

  Глава 29

  Глава 30

  Глава 31

  Глава 32

  Глава 33

  Глава 34

  Глава 35

  Глава 36

  Глава 37

  Глава 38

  Глава 39

Роберт Торогуд Смерть приходит в Марлоу

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24

  Глава 25

  Глава 26

  Глава 27

  Глава 28

  Глава 29

  Глава 30

  Глава 31

  Глава 32

  Глава 33

  Глава 34

  Глава 35

  Глава 36

  Глава 37

  Глава 38

  Глава 39

  Глава 40

  Глава 41

*** Примечания ***